автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Постмодернистский исторический дискурс русской литературы рубежа XX - XXI веков и его истоки

Полный текст автореферата диссертации по теме "Постмодернистский исторический дискурс русской литературы рубежа XX - XXI веков и его истоки"

На ираеах рукописи

Маркова Дарья Александровна

ПОСТМОДЕРНИСТСКИЙ ИСТОРИЧЕСКИЙ ДИСКУРС РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ РУБЕЖА XX -XXI ВЕКОВ И ЕГО ИСТОКИ

Специальность 10.01.01. - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Москва 2004

Работа выполнена на кафедре истории русской литературы XX века филологического факультета Московского государственного университета им. М.В.Ломоносова

Научный руководитель:

доктор филологических наук, профессор М.М. Голубков

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор А.Г. Коваленко

кандидат филологических наук А.В. Вавулина

Ведущая организация:

Московский педагогический

государственный унчрерстет

Защита состоится «9» декабря 2004 года в 16 часов на заседании Диссертационного совета Д 501.001.32 при Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова по адресу: 119992, Москва, Ленинские горы, МГУ, 1-й корпус гуманитарных факультетов, филологический факультет, ауд. 11.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова.

Автореферат разослан «V» ноября 2004 года.

Ученый секретарь диссертационного совета, доктор филологических наук, профессор

2ьЩ-Ц ZSblbfá

В реферируемой работе предпринята попытка охарактеризовать постмодернистский исторический дискурс русской литературы конца XX — начала XXI века и выявить его истоки. Для этого необходимо сопоставить принципы изображения истории, конкретных исторических событий в реалистических и постмодернистских произведениях, показать постепенную трансформацию представлений об истории на протяжении второй половины XX века.

Так как общепризнанного и четкого определения дискурса, несмотря на обилие работ о нем1, не существует, следует оговорить, в каком значении в реферируемой работе используется это понятие: здесь под историческим дискурсом понимается то, что принято называть historia rerum gestarum, то есть повествование о прошлом.

Один из принципов художественной философии истории постмодернизма - разрушение традиционной антитезы истории и литературы; анализ исторических романов, произведенный в реферируемой работе, должен показать, что постмодернизм «открыл» границу между реальным и возможным, которая на самом деле была открыта всегда. Этим обусловлено присутствие в данной работе столь разных по уровню произведений, как романы Ю.Трифонова, М.Алданова, Т.Толстой, С.Ануфриева и П.Пепперштейна.

По сути своей романы последних - произведения «ad marginem», вынесенные в центр постмодернистского литературно-критического сознания. Но дело в том, что для широкого круга читателей эти тексты стоят отнюдь не «по краям», недаром В.Шубинский определил «Кысь» Т.Толстой как «постмодернистский роман для народа»2, а о «Мифогенной любви каст» и сами авторы говорили, что роман написан в «жанре» бестселлера. Литература такого рода (по определению И.Роднянской, «бестселлер с интеллектуальным уклоном»3) сейчас нередко оказывается в центре читательского внимания.

1 Понятие дискурс рассматривали в своих трудах многочисленные зарубежные и русские исследователи, например: Т.Ван Дейк, А.-Ж.Греймас и ЖЛСурте, П.Серио, Цв.Тодоров, В.Мароши, Н.Д.Арутюнова, М.КБисималиева, В.З.Демьянков, И.П.Ильин, В.И.Карасик, И.И.Климова, Ю.С.Степанов, В.И.Тюпа, В.Е.Фельдман и др.

2 Шубинский В. В эпоху поздней бронзы // Новое литературное обозрение. 2001. № 51. С. 310

3 Роднянская И. Гамбургский ежик в тумане. Кое-что о плохой хореивд лнтерзкуре // Новый мир. 2001.КаЗ.{ р

* V ■ - ■ ■

I

Названные произведения Толстой, Ануфриева и Пепперштейна имеют двойную адресацию - это и массовый, и интеллектуальный читатель. Более того, как говорил о своем романе Павел Пепперштейн, «предполагается, что по этому произведению интеллектуалами будет производиться определенное гадание, некое вычисление скрытых аспектов современной ситуации»4. В большой мере наша работа отвечает этому предположению: на их примере мы попытаемся показать, как изменился исторический дискурс в конце 1990-х - начале 2000-х годов.

Новизна и актуальность данной работы заключаются в попытке проследить постмодернистскую тенденцию развития исторического дискурса и ее истоки на жанровом уровне. Отметим, что ранее не производилось прямое и достаточно подробное сопоставление романов М.Алданова и Ю.Трифонова о народовольцах. Кроме того, новейшие произведения Т.Толстой, С.Ануфриева и П.Пепперштейна только начинают исследоваться. Последних - главным образом, как симптом, а не собственно художественное произведение. Кроме того, осмысление исторических вопросов сейчас снова как никогда актуально, тем более, что тенденция обращения к прошлому отчасти вырождается в люду.

Цель настоящей работы - не сравнение столь разных по уровню, направлению, стилю художественных произведений, а анализ и сопоставление представленных в реалистическом и постмодернистском романе подходов к историческому тексту.

Предмет исследования - исторические романы Ю.Трифонова и М.Алданова, пишущих с разных точек зрения об одних и тех же исторических событиях - серии покушений народовольцев на Александра II. Кроме того, в работе рассматривается роман Т.Толстой «Кысь», где создана определенная вневременная модель русской истории, и роман С.Ануфриева, П.Пепперштейна «Мифогенная любовь каст», демонстрирующий преломление военного мифа и превращение его в сказку.

4 Пепперштейн П. Без постсоветского Голливуда не будет российской культуры // Критическая Масса. 2003. № 2. http://magazines.niss.rU/km/2Q03/2/peppl.html

2

Методологическая основа работы носит комплексный характер и базируется как на инструментарии традиционного литературоведения (сравнительно-историческом, конкретно-текстуальном видах литературоведческого анализа), так и на положениях московско-тартуской школы (труды Ю.Лотмана, Б.Успенского, А.Пятигорского). Методологической базой работы стали также исследования теоретико-литературной школы МГУ (труды Г.Н. Поспелова и его последователей), а так же фундаментальный труд «Теория литературы» В.Е. Хализева.

Сама тема реферируемой работы предполагает обращение к междисциплинарным исследованиям. В связи с этим весьма значимы оказываются положения школы «Анналов» (М.Блока, Л.Февра) и ее современных последователей (А.Я.Гуревича, С.С.Секиринского), исследования по синергетике И.Пригожина («Время. Хаос. Квант»; в соавторстве с И.Стенгерс «Порядок из хаоса»), В.Паперного («Культура 2»), В.Руднева («Прочь от реальности: исследования по философии текста», «Текст и реальность: направление времени в культуре»). Анализ языковых игр в романе Т.Толстой произведен при помощи концепции языковых игр Л.Витгенштейна.

Научное значение исследования связано с осмыслением трансформации жанра исторического романа XX века и попыткой установить взаимосвязь реалистического и постмодернистского подходов к истории. Материалы работы могут быть использованы при построении учебных курсов, создании пособий, а также в исследованиях, касающихся отображения исторического дискурса в художественной литературе.

Апробация работы осуществлена в публикациях по теме диссертации и в докладах, сделанных на конференциях молодых филологов в Таллинне (февраль 2003) и в Тарту (апрель 2004), а также на II Международном конгрессе исследователей русского языка (март 2004). Работа была обсуждена на заседании кафедры истории русской литературы XX века МГУ.

Композиция диссертации определена предметом исследования. Работа включает в себя введение, три главы, заключение, список литературы и приложение.

Во введении сформулирована задача работы, сделан общий обзор жанров, связанных с моделированием истории. Очерчены основные способы изображения истории как в постмодернистских произведениях, так и в классических исторических романах.

Первая глава работы называется «Трансформации исторического дискурса в романах Ю.Трифонова и М.Алданова».

Немецкий историк Г.Клебер полагал, что исторический роман, как и детективный, особенно пригоден для воплощения идей постмодернизма. «Ведь обе эти литературные формы открыто пропагандировали некий «миропорядок» и соответствие между миропорядком и порядком в мировоззрении»5. Сопоставление романов «Нетерпение» Ю.Трифонова и «Истоки» М.Алданова преследует цель показать действие двух различных «порядков в мировоззрении» на художественные произведения, предметом изображения в которых являются одни и те же события.

Алданов подходит к изображению исторических событий с позиций неклассической науки, теории вероятностей, при этом случай становится для него одним из основополагающих понятий. Писатель не отвергает сам принцип причинности, но предлагает заменить единственную историческую причинно-следственную цепь их бесконечным множеством. В каждой из них последующее звено зависит от предыдущего, но случайное пересечение этих цепей (а они не могут существовать полностью изолированно) дает «перепутыва-ние, замещение» звеньев, а значит и непредсказуемый результат в итоге. Концепция истории Алданова объединяет детерминизм и случайность, можно сказать, что таким образом писатель подходит к синтезу, найденному физиками уже в 1970-ые годы. Речь идет о синергетике и теории Ильи Пригожина, одного из основоположников термодинамики неравновесных процессов.

Согласно этой теории, пока система находится в равновесии, ее развитие происходит по детерминистским законам. Потом система достигает какого-то максимума, пика своего развития и теряет устойчивость. В подобных точках

5Цит. по: Затонский Д.В. Модернизм и Постмодернизм: Мысли об извечном коловращении изящных и неизящных искусств. - М., 2000. С. 16.

(точках бифуркации или раздваивания) нельзя предсказать, по какому пути пойдет развитие событий. Случайность подталкивает то, что осталось от системы, на новый путь, и после того, как вариант выбран, вновь вступает в силу детерминизм — до следующей точки бифуркации. Именно в этих точках сопрягаются детерминизм и случайность. Как эти законы действуют в творчестве Ал-данова, показано в сопоставлении с трифоновским романом, который возник на совершенно другой основе.

В рамках официальной идеологии в СССР утверждалась позиция детерминизма, предполагавшая сохранение всех причинно-следственных связей, но, если следовать теории В. Паперного о смене культуры 1 и культуры 2, можно проследить несколько волн «открытия» прошлого и его нового застывания, происходивших в России на протяжении XX века.

Культура 1 рвет все связи с прошлым, сжигает мосты, устремляется в будущее, что сродни тому состоянию, которое Д.В.Затонский назвал «ослепленной модернистской активностью», противопоставляя ее постмодернистской пассивности, «состоянию передышки»6. Культура 2, снова обратившись к прошлому, «приручает» его, пытается придать ему черты будущего, как она его сама видит, - застывшего, но при этом (побочный эффект переписывания истории) делает это прошлое непредсказуемым и неопределенным.

Следует заметить, что постмодернизм делает подобное намеренно: он тоже наделяет прошлое чертами будущего, но другого - неопределенного, непредсказуемого, того, где еще не совершен выбор среди огромного числа возможностей. По мнению М.Эпштейна, это ответ утопическому сознанию: «Постмодернизм был реакцией на утопизм - эту интеллектуальную болезнь будущего, которой была поражена вторая половина XIX века и первая половина XX. Будущее мыслилось определенным, достижимым, воплотимым - ему присваивались атрибуты прошлого. И вот постмодернизм, с его отвращением к утопии, перевернул знаки и устремился к прошлому - но при этом стал присваивать ему

6 Затонский Д.В. Модернизм и Постмодернизм: Мысли об извечном коловращении изящных и неизящных искусств. - М., 2000. С. 154.

атрибуты будущего: неопределенность, непостижимость, многозначность, ироническую игру возможностей»7.

В советской литературе 1920-х гг., принадлежащей культуре 1 (В.Паперный), есть тенденция отказа от прошлого, от всего, что связывает ее со старым миром. С этим связана, например, идея Жачева, героя «Котлована» А.Платонова, «кончить больших жителей своей местности», когда подрастет Настя и подобные ей дети. Потому и коммунизм - «детское дело», ведь все остальные так или иначе выросли из старого мира, а новый создают для новых людей. Поэтому мерило существования коммунизма для героев Платонова - ребенок - «вещество создания и целевая установка партии - маленький человек, предназначенный состоять всемирным элементом»8, но лишенный прошлого.

История подменяется мифологией - можно восстановить целую систему мифов того времени9: о создании нового мира, о новом человеке, прошедшем через непременное сиротство и обретшем Великую семью - миф о ней занимает очень большое место в этом ряду.

Во второй половине 1920-30-х гг. (поворот к культуре 2) подход к истории изменяется, что во многом передается духом «Голубой книги» (1934-35) М.Зощенко, где зафиксировано отношение к прошлому, характерное для литературы метрополии того времени. С одной стороны, она диктуется новым интересом к истории, как заявляется вначале, идею книги подал Горький, предложив «пестрым бисером... изобразить-вышить что-то вроде юмористической «Истории культуры». С другой - «Голубая книга» представляет собой усилие стирания памяти, предметом изображения оказывается туман, заволакивающий ее», - пишет М.Чудакова10. Это происходит за счет того, что «исторический факт подается здесь таким, каким он должен, по мнению автора, предстать перед самодовлеющим бытовым сознанием, - вне всяких опосредований. Сняты все культурные барьеры, не позволяющие нам отнестись к историческому фак-

7 Эпштейн М. Прото-, или Конец постмодернизма // Знамя, 1996, № 3. С. 196-197.

8 Платонов А. Котлован // Платонов А. Ювенильное море: Повести. Роман. - М.: Современник, 1988. С. 126.

9 См. об этом: Скороспелова Е.Б. Русская проза XX века. От А. Белого («Петербург») до Б. Пастернака («Доктор Живаго»). - М.: Теис, 2003.

10 ЧудаковаМ. Поэтика Михаила Зощенко. - М., 1979. С. 91.

б

ту так же непосредственно, как к житейской истории, разыгрывающейся перед нашими глазами»11. Таким образом факты, события, исторические личности вводятся в круг интересов нового читателя.

Заметим, что постмодернисты, обвиняемые в обессмысливании истории и намеренном отказе от истины, обращаются с ней не более вольно. Важное отличие состоит в том, что постмодернисты «играют», а Зощенко «был абсолютно серьезен, адаптируя культуру на потребу «рабочему человеку». Стирая все, с его точки зрения, неважное и непринципиальное, он, как представитель массы, берет на себя право выявить неважное и абстрагироваться от него, вынося при этом сам процесс адаптации истории и культуры на обсуждение со своим читателем»12. Читатель наравне с повествователем как бы получает право формировать историю.

«Голубая книга» — это крайнее выражение общей тенденции, исторические романы, повести, разумеется, продолжали существовать и в это время. Но созданные до 1925 года оказываются ближе к предшествующей традиции, представленной творчеством ДМережковского, В.Брюсова, а последующие при внешнем соответствии реалистическому канону на самом деле подменяют его нормативизмом, в том числе в отношении к истории. Об этом формировании канона свидетельствуют произведения, написанные на протяжении следующих десятилетий.

Далее можно проследить несколько волн открытия прошлого и его нового застывания: самая значительная из них приходится на 60-е годы, она сама и ее угасание дали основы для формирования исторического романа Ю.Трифонова.

«Истоки» написаны в 1940-х гг., «Нетерпение» - в 1972-73 гг. При создании своих романов Алданов и Трифонов проделали огромную поисковую работу, недаром исследователи их творчества и современники оценивали эти произведения не только как художественные, но и как своеобразные исторические труды.

11 Голубков М.М. Русская литература XX века: После раскола. - М.: Аспект Пресс, 2001. С. 114.

ц Там же. С. 115.

Сопоставляя «Нетерпение» и части «Истоков», посвященные истории «Народной Воли», можно увидеть, во-первых, частые текстологические совпадения, во-вторых, сцены, явно вышедшие из одной «точки» и разошедшиеся потом. Здесь можно выделить целый ряд таких эпизодов, по сути, из них и складываются разные прочтения - коды одних и тех же исторических событий. Это и неудачные покушения на царя под Александровском и под Москвой, и липецкий съезд, встреча Нового года и история Халтурина, арест Михайлова, гибель Александра II и многие другие. Часто авторы дополняют друг друга, особенно пристально следя за разными героями. То, что у одного было фоном, у второго оказывается в центре внимания. В этом отношении очень показательна история двух неудачных покушений, которые были произведены народовольцами одно за другим - на пути следования царского поезда из Ливадии в Москву.

В романе Трифонова происходит своеобразное сужение мира: есть только царь и противостоящие ему люди, исчезают даже «случайные прохожие». Народовольцы Алданова окружены другими, живыми людьми. Здесь нет такой завораживающе узкой сферы противостояния, более того, акцент часто смещен с народовольцев на внешнее восприятие событий и на то, что происходит в это время с окружающими людьми, которые участвуют лишь постольку, поскольку они живут в то же время и в той же стране.

У каждого из этих писателей есть свои способы, с помощью которых у читателя создается впечатление объективности повествования. У Трифонова это и Клио, фигура, появляющаяся во внесюжетных отступлениях (информационных вставках «Клио-72»), и «голоса издалека», где слово передается кому-то из героев, говорящих об остальных с какой-то новой точки зрения, часто с немалой временной дистанцией. У Алданова это герои-наблюдатели. Они могут почти не участвовать в действии, вовлекаться в него лишь иногда, как, например, Мамонтов, Черняков в «Истоках». Они именно наблюдают, делают выводы, комментируют, то есть тоже представляют взгляд со стороны, издалека.

В целом то, что Трифонов (и его герои) представляют как один из первых, пусть ошибочных в своем наивном нетерпении шагов, у Алданова оказывается

последним шансом, тем, что приведет потом к «Самоубийству» и героев следующего произведения, и Россию, и Европу.

«Историк может привести две версии, писатель почти всегда вынужден обходиться одной, но тут же становится объектом упреков ученых», — отмечает А.Чернышев13, исследователь творчества М.Алданова. Часто историки действительно не признают исторические романы как искажающие истинное положение вещей, характеров, но как решить, кто «искажает реальность», а чья картина верна, когда речь идет о таких авторах, как Трифонов и Алданов?

Даже опираясь на реальные исторические данные, писатель руководствуется своим творческим вымыслом. При этом он волен размышлять и о бывшем, и о возможном, кроме того, - приписывать герою определенное отношение к происходящему. В результате, ограниченные одними и теми же историческими рамками, писатели создали две абсолютно разные трактовки одного события, построили два практически разных сюжета, упорядочивающих происходившее.

Во второй главе работы «Модель русской истории в романе Т.Толстой «Кысь» названное произведение рассматривается как отклик на востребованный в 1990-х гг. национальный миф, в частности, воплощенный в популярных исторических романах.

Мифологизация отдельных наций - один из вариантов исторического мифа XX века. Его воплощением можно признать активизировавшуюся в Серебряном веке традицию сакрализации русской истории, русского пространства - то есть «русского мира», а именно он и изображен в романе Т.Толстой.

Происходящее с «русской идеей» в романе «Кысь» во многом подобно трансформации мифа об избяном рае в творчестве неокрестьянских писателей начала XX века. Например, в «Погорельщине» Н.Юпоева, где утопия - прекрасный крестьянский мир Великого Сига - в пределах одной поэмы сменяется страшной антиутопией, причем автор видит, что это не только беда, но и вина его героев.

Мир «Кыси» абсолютно замкнут. Это касается и отношений внутри городка Федор-Кузьмичска (на дверях замки, вокруг взаимное недоверие, соседи

13 Алданов М. Истоки. Т. 2. С. 502.

существуют только для ссор и драк), и его внешних границ, четко проведенных в первой же главе: никакого другого населенного пространства - ни вокруг Федор Кузьмичска, ни в целом мире - не существует. При этом пространство описано очень подробно, четко разграничены его зоны: свои - чужие, живые и необитаемые земли, разрешенные и запретные. Замкнутость пространства сказывается не только на восприятии «голубчиков», родившихся уже в этом странном мире - после Взрыва, но и «Прежних», немногочисленной группы людей, Взрыв переживших и переставших после этого стареть.

Такие характеристики пространства заставляют нас говорить о мифологических мотивах в романе Толстой. Об их значимости в ее творчестве в целом писала Хелена Гощило14. Отчасти на основе ее наблюдений над текстами Толстой М.Липовецкий говорит о рассказе «Факир»: «В сущности, так моделируется мифологическая картина мира, где периферия граничит с природным хаосом, а центр воплощает культурный логос. Образ мира «окружной дороги» в принципе вырастает из архетипа «край света»15.

Те же архетипы активизируются и в «Кыси»: культурный центр - Красный Терем в Федор-Кузьмичске, в котором обитает «культурный герой» «голубчиков», Федор Кузьмич (роль эта, правда, переходящая; был городок и Иван-Порфирьичском, и Сергей-Сергеичском, в конце становится Кудеяр-Кудеярычском).

Вокруг этого центра - сам городок, еще принадлежащий к культурному пространству, тем не менее его окраины уже граничат с «хаосом»: жители ко-хинорской слободы, крайней в городке, уже опознаются как почти чужие - даже язык у них другой. А дальше, за пределами городка, уже собственно и начинаются непознанные и запретные земли - изначальный, природный хаос.

Изображение времени в романе также отсылает нас к мифологической картине мира, соответственно его основными характеристиками являются повторяемость и одновременность вместо направленности и необратимости. Характерно, что такая модель мира (мифологическая) с предельно замкнутым

м Goscilo Н. Paradise, Purgatory, and Post-Mortems in the World of Tat'jana Tolstaja // Indiana Slavic Studies. 1990. №5. P. 97-114.

15 Липовецкнй M.H. Русский постмодернизм. - Екатеринбург, 1997. С. 216.

10

пространством, цикличным временем встречается в литературе конца XX века довольно часто. Например, теми же чертами отмечен мир романа ДЛипскерова «Сорок лет Чанчжоэ».

Как замечает Б.А.Успенский, космологическая и историческая модель восприятия времени — это абстрактные модели, в реальности они могут сосуществовать друг с другом, создавая «двойную перспективу» исторического процесса. В качестве примера ученый называл сочетание средневековой христианской историографии и концепции Москва-Третий Рим. В романе Толстой также реализуется «двойная перспектива», о которой говорит Б.А.Успенский. С точки зрения исторической модели восприятия времени, можно определить, на какой стадии развития стоит мир Бенедикта: в нем соединены черты неолита -времени появления глиняной посуды, прядения, ткачества и т.п. - и средневековья, России допетровского времени, что отражается, скорее, на социальной структуре общества. При этом Взрыв и его последствия будут рассматриваться как конкретно-исторические явления - Чернобыль (роман начат в 1986 году).

Вторая грань этой «двойной перспективы» - восприятие времени, определенное космологическим сознанием. Тогда взрыв является событием, открывающим новую эру в судьбе человечества или конкретного народа, будь то Чернобыльский взрыв, реформы Петра I или революция 1917 года, а история значима поскольку повторяет «идеальный прототип» и цикл развития - от уничтожения прежней жизни до начала новой, от взрыва до взрыва. (Этот взгляд близок и Т.Толстой, которая неоднократно отмечала, что хотела бы уйти от ассоциации с Чернобыльским взрывом).

Многие критики и собеседники-интервьюеры Толстой отмечали, что кошмарный по сути своей мир ее произведений отличается определенным уютом. Это связано и с более ранним творчеством Толстой, с ее рассказами. Поэтизация описываемого мира - способ в нем выжить. Здесь опоэтизирована еда, игры «голубчиков», охота Бенедикта на мышей.

У этого мира есть и другая сторона, исконно поэтическая, мифологическая, связанная с фольклорной образностью. В романе переплетаются представления о традиционных мифологических персонажах - лешем, русалках - с

новообретенными после Взрыва, (вроде рыбки-вертизубки или Кыси. Они являются героями быличек, например, тех, которые рассказывает персонажам чеченец: про лешего, про лыко заговоренное, про Рыло, «что народ за ноги хватает», про русалок. В мире, где есть летающие черные зайцы, голосящие огнецы (по свидетельству «Прежних» — радиоактивные финики), «Котя» с детскими •

розовыми пальчиками, где куры на зиму улетают на юг, перед отлетом спев хором прощальную песню хозяевам, легко принять и Колобка, и Курочку, снесшую золотое яичко, и русалок.

Среди них можно выделить двух центральных мифологических персонажей: первый - сама Кысь, второй - Княжья Птица Паулин. Это персонажи взаимосвязанные, один из формальных показателей этого - в тексте они чаще всего появляются друг за другом, рядом. На первый взгляд, они представляются антагонистами. (Тем более, что это подкрепляется ассоциацией: кысь - кошка, Паулин - птица). Несмотря на то, что Кысь - воплощение страха, тревоги, гибели, а Паулин - красоты, весны, любви, между этими образами намечаются определенные точки соприкосновения через образ Бенедикта и книги: с последней ассоциируется сама Птица Паулин.

Тут уже трудно говорить о русофобии, «уютной серости» - это сказочные грани самого «русского мира». В рассказах Толстой они обычно были связаны с детским восприятием. Применительно к «Кыси» следует говорить скорее о наивном восприятии, так же отмеченном мифологизмом — это мир с точки зрения главного героя Бенедикта.

Один из параграфов главы реферируемой работы отведен анализу категории социальной памяти в романе, в связи с чем возникает вопрос о соотношении истории и языка.

Индивидуальная память фиксируется в воспоминаниях, дневниках, автобиографических произведениях; социальная, как и обыденное историческое сознание, формируется СМИ, кинофильмами, учебниками, литературой в целом.. Работу социальной памяти в разных государствах, разных культурных пространствах продемонстрировал Марк Ферро в книге «Как рассказывают историю детям в разных странах мира». Выделяемые им три «очага истории», со-

существующие, возможно, в пределах одного социума и влияющие друг на друга, ясно просматриваются в обществе, изображенном в романе Толстой.

Первый из них - «институциональная история», призванная узаконить политику, существующий режим, идеологию. Она воплощается с помощью государственных праздников, памятников, а создается в трудах профессиональных историков. Она откровенно конъюнктурна и меняется со сменой власти.

В «Кыси» это официальная история, данная Федором Кузьмичом, отраженная в указах, праздниках и, конечно, смене названий города. Рабочая Изба -один из институтов, фиксирующих этот вариант истории: в ней переписывают книги, выданные Федором Кузьмичом, его указы, то есть размножают дозволенную для запоминания информацию. Это история мира после Взрыва, ограниченная пространственно-временными рамками существования Федор-Кузьмичска. Предшествующую историю она присваивает себе - через присвоение открытий, изобретений, книг, картин. Очевидно, что со сменой мурзы она меняется.

Второй «очаг» М.Ферро связывает с таким явлением, как «контристория». Как и первая, она является институциональной, но в отличие от нее часто может выжить только в устной форме. В том случае, если письменная культура доминирует, она создает свои особые способы воспроизведения и распространения (такие, как самиздат). Этот очаг истории активизируется там, где некая социальная группа чувствует, что разрушается ее целостность, самобытность, запрещается ее история; он должен помочь сохранить самосознание этой группы. Контристория обращена вовне сообщества, она определяет себя по отношению к другим державам, верованиям, нациям, кроме того, она также конъюнктурна и изменчива.

С этой точки зрения можно рассматривать историю «Прежних». Тогда деятельность Никиты Иваныча - установка столбов, «пушкин» - это и есть попытка ее сохранения. Кроме того, на нее работают оставшиеся документы, записи, инструкции к приборам, старопечатные книги. Как и официальная история, она может запечатляться в обрядах и праздниках - наиболее очевидный пример здесь - это похороны «прежней старушки». Определяется история

«прежних» по отношению к «государственному варианту» - истории «голубчиков».

Наконец, в качестве третьего очага М.Ферро называет индивидуальную или коллективную память общества. Она может совпадать с первыми двумя (чаще с контристорией). Ее отличие в том, что она не закреплена историками (не институциональна), следовательно, не является намеренно созданным прочтением событий, поэтому не подвластна критике - она складывается стихийно, спонтанно. Здесь могут смешиваться разные подходы к восприятию времени (мифологическое и историческое время, например). Если контристория противостоит официальной, то коллективная память скорее накладывается на нее, это продукт усвоения двух первых вариантов.

В «Кыси» это история, которую знают «голубчики», в частности, Бенедикт - от матушки, от Никиты Иваныча, от мурз разного уровня, из указов Федора Кузьмича и т. д.

По сути, эти «очаги истории» по Ферро, аналогичны «диалектам памяти» по Лотману. Разные языки - и в буквальном, и в переносном смысле — используются при написании истории одного и того же периода разных стран, но и в пределах одной страны история зарождается в разных очагах, для ее истолкования нужны различные коды прочтения. В связи с этим следует акцентировать внимание на проблеме соотношения памяти, истории и языка. По отношению к роману «Кысь» слова Лотмана - «диалекты памяти» - можно употребить практически в буквальном смысле: несколько разных групп персонажей - «голубчики», «прежние» и «перерожденцы», представляющие разные типы культуры, действительно говорят практически на разных языках. В романе можно четко выделить три языковых общности, соотносимых с тремя «очагами истории» Ферро.

Язык «голубчиков» в романе преобладает, так как по большей части текст представляет собой несобственно-прямую речь Бенедикта. Это имитация устной речи «русского средневековья», кроме того, этот язык отличается отсутствием переносных значений, тавтологичностью и алогичностью, хотя при этом может быть весьма поэтичен, сродни языку народного творчества. Язык «го-

лубчиков» максимально приспособлен для выражения мифологических представлений о мире, с одной стороны, и для обсуждения насущных проблем сегодняшнего дня, с другой.

Лык перерожденцев по большей части грубый, упрощенно-примитивный, насыщенный криминально-жаргонной, блатной, вульгарной лексикой. Перерожденцы, представляют тип сознания человека массы, для которого история - это история его и только его жизни, причем исключительно с материальной точки зрения.

Наконец, язык прежних - литературный, часто иронически-высокого стиля, для него характерны свои штампы - общественно-политические (обломки новояза), этикетные, метафоричность и обилие уменьшительно-ласкательных форм («голубчик» - их слово), один из постоянных мотивов их разговоров -память. Единственные из этих трех групп, они обладают достаточно сложным для фиксации истории языком.

«Голубчики» как читатели бессильны перед текстом истории, перед ними может быть целая череда вариантов, которые они не смогут прочесть «без азбуки». Неоднократно высказывалось мнение, что именно к этому приводит постмодернистское понимание истории и литературы. Интересно, что и Толстая, и Пепперштейн, о творчестве которого далее пойдет речь, уверяют, что заинтересованы в читателе некультурном, «диком, невежественном, чтобы мозг был как заросший пруд. Таинственном как шимпанзе или удод10; в таком, которому неинтересно современное искусство, в «случайном человеке», который будет читать их произведения «просто как фэнтези»17. В следующей главе речь и идет о той версии истории («фэнтези»), которую такой читатель способен создать.

Третья главы работы - «История как сказка. Освоение мифа в романе С.Ануфриева и П.Пепперштейна «Мифогенная любовь каст».

16 Толстая Т. Мюмзики и Нострадамус (Интервью газете «Московские новости», 2000) // Толстая Н., Толстая Т. Двое. Разное. - М.: Подкова, 2001. С. 432.

" Интервью с П.Пепперштейном: «В России тайны больше нет» // НГ Ех ПЬпа. № 25 (290). 24 июля 2003. http://exlibris.nE.rU/printed/person/1999-ll-04/l nomorenigma.html

15

«Мифогенная любовь каст» (опубл. в 1999-2002 гг.) — проект группы «Медицинская герменевтика», информация о деятельности и программе которой вынесена в приложение к реферируемой работе. Основа сюжета романа -история парторга Дунаева, который не попал на реальную Великую Отечественную войну, а провел ее в лесу, питаясь галлюциногенными грибами и в своих видениях сражаясь с врагами, представшими перед ним в виде сказочных персонажей.

В романе САнуфриева и П.Пепперштейна воплощено двойственное отношение к Великой Отечественной войне человека 90-х годов, который воспринимает ее и как историческое событие, относящееся к каждому из нас, и как миф, значимый, но отчужденный от него лично.

Перед нами попытка, с одной стороны, приблизить к себе историю, определенное историческое событие, вернуть его из состояния застывшего монумента, памятника в сферу актуальных переживаний автора и читателя. При этом главный вопрос состоит в том, какими возможностями располагает создатель новой интерпретации. В предыдущей главе говорилось о том, что представляет собой как читатель Бенедикт, о его попытках прочитать тексты, созданные до Взрыва, и о творческом акте, который герой осуществлял под руководством Никиты Иваныча. Сама ситуация, заданная в романе Т.Толстой, подобна описываемой в третьей главе реферируемой работы: «Прежний» пытается вернуть часть культурного наследия прошлого, но чтобы воплотить воспоминания и знания, закрепить их в настоящем, он прибегает к помощи «нового неандертальца», который не просто воздвигает памятник Пушкину - как умеет, старательно и бездумно, но проникается к нему настоящей любовью. Более того, он воспринимает получившегося «Пушкина» как собственное детище. В связи с этим можно говорить об агрессии «читателя» («художника») такого типа: «Не было бы меня, тебя бы не было», — заявляет он, согласно его восприятию, ничего, выходящего за пределы его сознания, не существует. Таким образом, история (или любой прочитанный текст) низводится до собрания «общих мест», набора всем известных стереотипов, легко доступных для постижения.

Парадоксальность ситуации заключается в том, что уложенное в эти узкие рамки историческое событие (или личность) начинает восприниматься, повторимся, с особой эмоциональностью, как «свое», родное, а не отчужденное.

Мотивировка бреда, составляющего большую часть действия обоих томов романа, заслуживает внимания, так как она адресует нас к понятию второй психоделической революции (подробнее о ней рассказано в приложении к работе), с которой тесно связан этот текст - он принадлежит к произведениям, написанным, по определению Пепперштейна, в жанре «психоделического романа»: «Согласно законам (неписаным, но соблюдаемым) этого жанра, литературное пространство романа отдано воспроизводству галлюциноза, причем в изображении этого галлюциноза авторы соблюдают своего рода «психоделический реализм», верность тем или иным психохимическим реалиям и специфическим особенностям различных типов психоделических переживаний»18. В «Мифогенной любви каст» средством высвободить образы, принадлежащие к сфере бессознательного, является обращение к психоделикам, но целью становится не получение доступа к этим образам, а свобода в отношении к ним, свобода восприятия фантастического. Этот тип повествования характерен и для волшебных сказок, где, как отмечает Т.Гланц19, «самые тяжелые кошмары развиваются с призрачной легкостью».

Связь «Мифогенной любви каст» со сказками очевидна - сама война здесь представлена как столкновение (в буквальном смысле - игра) неких парадоксальных надмирных, нечеловеческих сил. С русской стороны - фольклорных персонажей, с немецкой - героев литературных сказок.

Немаловажно, что все «старшие инспектора» группы родились в 1960-х годах: миф о Великой Отечественной войне, зафиксированный в книгах, кинофильмах, официальных праздниках, рассказах старших (возможно, «апокрифических»), воспринимался ими в детстве наравне со сказочными образами и сюжетами. Таким образом и могли возникнуть представления о войне, где Коло-

18 Пепперштсйн П. Аптека. Удовольствие от боли // http://museum.gif.rU/slar/4/02.htm " ГланцТ. Психоделический реализм. Поиск канона// Новое литературное обозрение. 2001. Уз 51. С. 266.

бок, Избушка, Гуси-лебеди, скатерть самобранка сражаются «за наших», а Карлсон, Элли, Мэри Поплине, Винни Пух — «за немцев».

В этом романе и у медгерменевтов в целом психоделический дискурс не просто сопутствует, но подчинен, является инструментом воспроизводства «Вечного Детства». Для П.Пепперпггейна обращение к детству означает указание на всеобщий опыт: кем бы человек ни стал в будущем, он неизбежно когда-то был ребенком, и в это время, как и все остальные его ровесники, погружался в мир сказок, и таким образом познакомился с целым рядом сказочных героев, сюжетов, мотивов. Как минимум для одного поколения в пределах одной страны этот «фонд» является общим, хотя имея дело со сказками и мифами, можно говорить и о более глобальной общности людей разных стран мира.

Идея построить повествование о Великой Отечественной войне на основе сказок была реализована не только в «Мифогенной любви каст», она характерна для целого ряда концептуалистских произведений. (А «медгерменевты» относят себя к кругу младших концептуалистов).

Здесь как бы культивируется непонимание того, что такое война как историческое событие, что она означает для людей. В целом, это тоже может быть объяснено детским восприятием, вспомним, что и в романе В.Войновича о Чон-кине замечено, что для детского воображения нет ничего веселее войны20.

Мир «врагов» и «наших» структурируется при помощи сказочных образов. Причем, как уже отмечалось, первому соответствуют главным образом западноевропейские сказки, а второму - в основном русские народные. Если среди них и встречаются авторские, то это обычно означает, что они близки к фольклорным персонажам, либо принадлежат к сказкам, знакомство с которыми происходит тогда, когда ребенок еще не задумывается о категории авторства.

В результате вырисовывается не просто столкновение двух сказочных миров - сталкиваются индивидуальное и коллективное бессознательное.

20 Войнович В. Жизнь и необыкновенные приключения солдата Ивана Чонкина. - М.: Вагриус, 2000. С. 104.

Война, которую ведет Дунаев, оказывается «идеальным поединком», надо сказать, что так назывался диалог Сергея Ануфриева и Николая Шептулина, опубликованный в 5 номере журнала «Место печати» за 1994 г. В качестве «идеальной формы поединка» Ануфриев называет ту, что встречается в мифологии, речь идет о поединке богов, бессмертных и неуязвимых. Война в «Ми-фогенной любви каст» переводится на этот метафизический идеальный уровень схватки бессмертных богов и героев, что приводит к активизации не только архетипа героя, но и архетипа поединка. Реальный поединок превращается в «поединок мифологем».

Война трактуется концептуалистами как «совершенная модель», как «категория идеального»: «В пространстве ее данности ничто не сможет «победить», и все чудеса уловок, магии, оснащенности и прочего вооружения будут лишь служить нескончаемому «торжеству поединочности»21. К пониманию этого на протяжении сюжета движется Дунаев. Изначально он, как уже говорилось, полагает, что есть «свои» и «враги». Постепенно он приходит к пониманию того, что врагов - за пределами «игр» - нет.

Как представляется, здесь идет речь о завершении этого «ритуала соревнования», «божественного спорта»-поединка, в который превращена война, и одновременно о концептуалистских стратегиях - излечении через пресыщение иллюзиями: Дунаев должен на разных уровнях сыграть во все эти «Игры», чтобы добраться до источника, их перекрывающего, и вернуться к реальности.

Сам роман Ануфриева и Пепперштейна оказывается одной из игр современной литературы с темой Великой Отечественной войны: он должен также привести к пресыщению иллюзиями, играми, после чего читатель сможет вернуться к здоровой литературе.

Парторг Дунаев, погрузившись в эту сказочную реальность, не просто сталкивается со сказочными персонажами, он - один из них, на пути «Воина» он сам переживает бесчисленные превращения и трансформации: Колобок, Владимир Красно Солнышко, Бублик, Упырь Ян Блок, Самый Маленький родственник Кролика, Муми-тролль, Константин Зимин, командир партизан Ефрем

21 Там же. С. 53.

Яснов, Незнайка, кроме того, хотя он и не принимает соответствующего облика, он четко соотносится с рекой Дунай. Его конечное воплощение - Воин, Неизвестный солдат (или Вечный огонь на могиле Неизвестного солдата). То есть в финале главной оказывается даже не сама война, но фигура Воина.

При этом центральным сказочным персонажем для Дунаева является Колобок. В сказку про него он попадает в первую очередь, и по сути, весь роман определяется сюжетом этой сказки: начало скитаний и похождений парторга совпадает с финалом «Колобка», с моментом встречи с Лисой, далее сюжет «Колобка» развивается как бы в обратную сторону, чтобы в конце второго тома Дунаев вновь встретился с Лисой.

В эстетическом дискурсе московской концептуальной школы «колобко-вость» - это мифологическая фигура «ускользания», но Колобок и ассоциирующиеся с ним образы появились в романе не только из русских народных сказок, они включены и в ряд советских мифологем, хотя и достаточно специфическим способом, например, через роман А. Фадеева «Молодая гвардия», где фигурировало прозвище командующего - «колобок». Но то, что у Фадеева существовало в виде метафоры, у Ануфриева и Пепперштейна реализовано буквально.

Реальности Дунаева-Парторга и Дунаева-Воина («Сокрушительного колобка») связаны между собой, и эта связь устанавливается через язык. В данном случае мы имеем дело с собственно концептуалистской, соцартовской работой, состоявшей в том числе в деконструкции советской речи.

Согласно программе группы «Медгерменевтика», слова разными методами остраняются и тем самым «освобождаются» (создание «чистого» языка терминов основатели группы изначально считали основной своей задачей). Основные приемы здесь - терминологизация («Колобок», «Ортодоксальная Избушка» и проч. - термины) и «расщепление слова»22, выявление его тайных смыслов. В тексте актуализируются значения ряда выражений, которые, с одной стороны, носителю языка понятны и привычны, с другой - не могут трактоваться буквально. Так же, как и идиоматические выражения, «вскрываются» отдельные

22 Петров Г. Расщепление дискурса // Книжное обозрение. 17 февраля 2003. С. 4.

20

слова: один из примеров - трансформации слова «блок», которые оно претерпевает на протяжении некоторого времени. Герою читают стихи Блока - A.A. Блок - Блок в раю - поставить блок - Ян Блок - Я. Блок - я БЛОК ада - БЛОКада - О, я блок - яБЛОКо - яблочко райское. Более простые, «одноступенчатые», расшифровки: партия - пар ты и я, парторг - паром торгует, запасы - запасные асы. Таким образом за привычной картиной обнаруживается другая реальность - та, где и происходит идеальный поединок.

Фантастический сюжет, «переиначивающий» всем известные события, и должен, по логике авторов, сделать их произведение доступным и интересным любому неподготовленному читателю, который сможет читать «Мифогенную любовь каст» как сказку. То есть роман претендует на то, чтобы быть не герметичным чтением для своего круга, но бестселлером, более того, в будущем -классическим произведением, которое войдет в школьную программу. Это само по себе эпатажное стремление войти в фонд классики отразилось в одной из рецензией на первый том романа, написанной в форме сочинения «Как я провел лето»23. Детский и военный дискурс оказываются базой, которые делают такое чтение возможным, но при этом активизируется «стремление к забвению, поддержке лакун и белых пятен»24 вместо их прояснения - черты, характеризовавшие в том числе и «Голубую книгу» М.Зощенко.

В заключении работы содержатся следующие выводы: романы Алданова и Трифонова дают нам представление о двух типах исторического романа, складывавшихся в метрополии и за рубежом, и наглядно демонстрируют, как писатели на основе одних и тех же исторических документов скрупулезно и тщательно воссоздают атмосферу одного и того же времени и места - абсолютно по-разному. Рассматриваемые рядом, они являются замечательной иллюстрацией мысли Клебера о том, что исторический роман, в котором заложена идея упорядоченности жизни, как нельзя более пригоден для воплощения постмодернистских идей.

23 Бурьян В. Сергей Ануфриев, Павел Пепперштейн «Мифогенная любовь каст». Как я провел лето. Сочинение // Русский журнал. 5 октября 1999. http://www.russ.ru/krup/knipa/

24 Пепперштейн П. Глядя на водопад. Бивис и Багг-Хед на MTV // Неприкосновенный запас. 200!. №4 (18). hUp://mapazmes.rnss.ru/nz/2001/4/pepper.Mml

21

Кроме того, произведения Алданова вобрали в себя черты исторического романа нового типа, который сложился в XX веке. Представляется, что он оказался одним из переходных этапов на пути к постмодернистским стратегиям западноевропейского толка.

С другой стороны, исторические романы Трифонова противостоят тенденции изображения прошлого в официальной советской литературе, а в том числе на основе последней возникли предпосылки формирования постмодернистского подхода к истории в России. Активное разрушение барьера между историей и литературой происходило уже в советское время: не только, как это было всегда со времен Шекспира, литература формировала историческое сознание нации, но сам советский историк превращался в разновидность писателя, перекраивающего прошлое.

«Мифогенная любовь каст», «Кысь», как и популярные исторические романы, имевшие большой успех в 1990-х - начале 2000-х гг., показывают, что именно читатель выбирает сегодня вместо ожидавшегося «свидания с историей».

В романе Татьяны Толстой в качестве ответа на востребованный вместо истории национальный миф дано антиутопическое изображение «русского мира»: замкнутого, отрезанного от всего остального пространства и времени. Кроме того, в романе воссозданы три варианта сохранения исторической памяти - «голубчиков», «прежних», «перерожденцев». Вариант «голубчиков» - собственно постмодернистский, и роман «Мифогенная любовь каст» рассматривался именно как результат такого подхода к истории. Важно, что это так же не является новостью и атрибутом исключительно 1990-х гг.: мы попытались показать, что в 30-е годы происходило нечто подобное. Эта «честная раздробленность памяти»25 сродни агрессивно-невежественному сознанию, отношение которого к истории зафиксировано в «Голубой книге» Зощенко.

При этом если Зощенко стремился занять позицию имманентную этому взгляду, то Толстая, например, в своем романе наблюдает за этой ситуацией извне, она видит, как ее персонаж «обтесывает» историю под себя. «Кысь» - «по-

25 Там же.

стмодернистский роман для народа», но он же и разрушает постмодернизм изнутри. Это же касается и исторического дискурса: казалось бы, в романе превалирует тот, что востребован сейчас массовой культурой, на самом деле, речь идет, скорее, об опасности такого отношения к истории.

В отличие от Толстой, Пепперштейн и Ануфриев с удовольствием погружаются в историю общих мест. Они действительно «присваивают» историю себе - как и Зощенко в «Голубой книге», как и его читатель, человек массы, для которого только в этой форме возможно сопереживание. С другой стороны, для поколения медгерменевтов это «присвоение» состоялось уже в детстве, здесь через сказки они передают свой детский опыт существования в этой идеологии.

История, представленная в произведениях М.Алданова, Ю.Трифонова, Ю.Давыдова, Я.Гордина, А.Солженицына, тревожит, мучает, призывает заполнять белые пятна, переживать ее снова, как и отклики тех событий в сегодняшнем дне. В популярных исторических романах и постмодернистских произведениях история больше не тревожит, она превращается в собрание общих мест (это становится принципиальной установкой), коммерческий продукт - «блок-бастер», который еще и ориентирован на то, чтобы всем нравиться.

По выражению И.Роднянской26, такая литература стремится сохранить читательский комфорт и при этом создать у читателя впечатление приобщенности к «вершкам» культуры. С одной стороны, Ануфриев, Пепперштейн и само их произведение подтверждают эту мысль, с другой - их роман должен помочь читателю пресытиться этими «миллионами тонн сахарной пудры» (цитата из романа, глава «Блок в раю», том 1, часть 2), бесконечными играми и аттракционами, подменяющими историю, и вернуться к здоровой литературе.

По теме диссертации были опубликованы следующие работы:

1. «Истоки» и «Нетерпение»: две версии одного сюжета // Историк и художник. 2004. № 1.С. 113-123.

26 Роднянская И. Гамбургский ежик в тумане. Кое-что о плохой хорошей литературе // Новый мир. 2001. Л» 3. Ьпр://тapazines.russ.ni/novyi пн/2001/3/гос1п.1кт1

23

2. И нацисты любить умеют. Рецензия на роман Е. Съяновой «Плачь, Маргарита» //Знамя. 2003. № с. 216-219.

3. К вопросу о природе языка постмодернистского текста: роман Т. Толстой «Кысь» как преодоление канонических принципов постмодернизма (в соавторстве с М.М. Голубковым) // Русский язык: исторические судьбы и современность: П Международный конгресс исследователей русского языка (Москва, МГУ им. М.В. Ломоносова, филологический факультет, 18-21 марта 2004 года): Труды и материалы / Сост. М.Л. Ремнева, О.В. Дедова, A.A. Поликарпов. -М.: изд. МГУ, 2004. С. 621-622.

4. Обзор материалов конференции «Традиции русской классики XX века и современность», 14-15 ноября 2002 г. МГУ им. М. В. Ломоносова. (В соавторстве с Хэ Фан ) // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 7, литературоведение: РЖ / РАН.ИНИОН. - М., 2003, №3. С. 138-150.

5. Под взглядом ядозуба. Рецензия на роман Я. Гордина «Крестный путь победителей» // Знамя. 2004. № 5. С. 212-215.

6. Пусть X значит любовь. Рецензия на роман И. Полянской «Горизонт событий» // Знамя. 2003. № 5. С. 214-218.

7. Реферат книги: Соцреалистический канон: Сб. ст. / Под общ. ред. Понтера X., Добренко Е. // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 7, литературоведение: РЖ / РАН.ИНИОН. - М., 2001, №4. С. 100-106.

Принято к исполнению 02/11/2004 Исполнено 04/11/2004

Заказ №419 Тираж' 50 экз.

ООО «11-й ФОРМАТ» ИНН 7726330900 Москва, Балаклавский пр-т, 20-2-93 (095) 747-64-70 (095) 318-40-68 www autoreferat.ru

РНБ Русский фонд

7-4

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Маркова, Дарья Александровна

ВВЕДЕНИЕ.

§ 1. Жанры, связанные с моделированием истории. Криптоистория

§ 2. Альтернативная история.

§ 3. Исторический роман.

Реконструкция и интерпретация прошлого.

ГЛАВА 1 ТРАНСФОРМАЦИИ ИСТОРИЧЕСКОГО ДИСКУРСА В РОМАНАХ Ю. ТРИФОНОВА И М. АЛДАНОВА.

§ 1. Новый тип исторического романа в литературе русского зарубежья и метрополии.

§ 2. «Нетерпение» и «Истоки»: две версии одного исторического сюжета.

ГЛАВА 2 МОДЕЛЬ РУССКОЙ ИСТОРИИ В РОМАНЕ Т. ТОЛСТОЙ «КЫСЬ».

§ 1. «Русский мир» в романе Т. Толстой: мифологическая и историческая модели восприятия времени.

§ 2. Поэтизация «русского мира».

§ 3. Историческое время и социальная память. История и язык.

§ 4. Постмодернистская ситуация: образ читателя.

ГЛАВА 3 ИСТОРИЯ КАК СКАЗКА. ОСВОЕНИЕ МИФА В РОМАНЕ С. АНУФРИЕВ А И П.ПЕППЕРШТЕЙНА «МИФОГЕННАЯ ЛЮБОВЬ КАСТ».

§ 1. Освоение мифа: история «общих мест».

§ 2. Мифологическая и сказочная условность в романе

С. Ануфриева, П. Пепперштейна.

§ 3. Образ Дунаева: Архетипы воина и поединка.

§ 4. Язык в романе: возвращение буквальности слову.

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Маркова, Дарья Александровна

В конце 1990-х годов исследователи, говоря об интерпретации истории в произведениях современных писателей, часто заявляют, что в них отменяется историческая правда: это касается не только тех, кто придерживается постмодернистской теории с ее отрицанием истины, приверженностью к представлениям о мире (следовательно, и об истории) как о тексте, но и авторов исторических романов, и фантастов, предлагающих альтернативные варианты развития событий, и тех, кого вообще трудно отнести к какому-то конкретному течению литературы, по сути, - почти всех, кто так или иначе работает с историческим дискурсом.

Вот, например, показательная реплика из статьи Б.А. Ланина «Трансформация истории в современной литературе»: «Переосмысливая историю, предлагая свои версии исторического процесса развития человечества, писатели утверждают две вещи: человеческое знание о человеке и человечестве относительно; литературная реальность безусловно выше реальности «логически осязаемой», т.е. правда образов оказывается куда выше правды факта и правды логического умозаключения». И далее: «Однако утверждая свое понимание истории и исторической правды (.), писатели фактически тем самым отменяют историческую правду вообще»1.

С этим вряд ли можно согласиться, в первую очередь в связи с тем, что утверждение относительности знания еще не говорит о его отмене вообще, хотя абсолютизация относительности, безусловно, свойственна культуре XX века. Это одна из ключевых его идей, берущих начало - среди многих прочих - в поверхностно, а порой и неверно понятых, но вошедших в массовое сознание фактов открытий Эйнштейна, психоанализа Фрейда, философии Ницше - трех культовых явлений XX века.

Миф о неупорядоченности, внерациональности, хаотичности бытия В.Е. Хализев называет мифом № 1 этого столетия , а рядом с ним, по мнению ученого, стоит миф об истории, вновь и вновь переписываемой, открываемой заново.

Очевидно, что оба этих мифа взаимосвязаны между собой, тем более в рамках постмодернистских стратегий, где, как считают исследователи, само произведение строится как диалог с хаосом. Одна из глав монографии М.Н. Липовецкого «Русский постмодернизм. Очерки исторической поэтики» носит название «Диалог с хаосом как новая художественная стратегия», а с «классикой русского постмодернизма 60-70-х гг.» ученый связывает понятие «культура как хаос»: «В контексте тотального диалогизма хаос не только постоянно провоцируется на ответные выпады, но и, главное, впервые, пожалуй, субъективируется и становится равноправным участником диалога с художником (.) Постмодернизм воплощает принципиальную художественно-философскую попытку преодолеть фундаментальную для культуры антитезу хаоса и космоса, переориентировать творческий импульс на поиск компромисса между этими универсалиями. Диалог с

1 Ланин Б.А. Трансформации истории в современной литературе // Общественные науки и современность. 2000. № 5. (Или: http://ons.gfhs.net/2000/5/17.htm )

2 Хализев В.Е. Мифология XIX-XX вв. и литература // Вестник МГУ, сер. 9. Филология. 2002. № 3. хаосом в конечном счете, в своем пределе, нацелен именно на такой поиск»3.

Попытки преодолеть представления о мире как о хаосе предпринимались уже в начале 1950-х гг. в работах французских структуралистов, где возникает мысль о том, что рассказ о событиях может упорядочить мир.

Ролан Барт в работе «Нулевая степень письма» (опубл. в 1953 г.) рассуждал в главе «Письмо романа» о связи Романа и Историографии: и там, и там автор создает свой собственный, самостоятельный мир со своими героями-обитателями, событиями, мифами, у них общая цель - объективация фактов, которая может дать читателю ощущение безопасности.

Роман и Историография оказываются связаны повествованием как формой, которое характеризуется (речь идет о французском языке) употреблением простого прошедшего времени. В этом случае глаголы выстраиваются в цепочку причинно-следственных отношений, входят в совокупность взаимозависимых и однонаправленных событий. Временная последовательность выдается за причинную. Таким образом автор создает свой особый мир, упорядоченный, не хаотичный. «Поведать о мире как раз и значит изъяснить его»4. Действительность становится понятной, а следовательно, безопасной: «Простое прошедшее оказывается именно тем операционным знаком, при помощи которого повествователь укладывает мозаичную действительность в тесное стерильное ложе слова, не имеющего ни плоти, ни объема, ни протяженности; единственная цель такого слова - скорейшим образом связать причины со следствиями»5. То же чувство безопасности дает читателю и третьеличное повествование. Здесь Барт, а потом вслед за ним и другие исследователи (в частности, В. Руднев6), ссылается на роман Агаты Кристи «Убийство Роджера Экройда» (1936), где убийцей в конце оказывается рассказчик - «я». Глава об этом в книге В. Руднева так и называется: «Читатель-убийца». За это экстремальное переживание, преподнесенное читателю, а вернее, за выход за рамки детективного жанра, Агату Кристи исключили из клуба детективных писателей.

Испанский семиотик Антонио Прието писал о романе как о «результате мятежа», что «выражается в реалистической форме, воплощающей в себе стремление убедить, не прибегая к документам и доказательствам. Заинтересованность убедить других (представить реальность) часто сопровождается попыткой писателя убедить самого себя, воссоздавая свою жизнь, попыткой раствориться в литературном произведении»7.

Итак, литература и история (как рассказ, story) могли помочь освоить и упорядочить мир в сознании человека, свести его опыт, его страхи к знакам: «В глазах всех великих рассказчиков XIX века мир мог выглядеть возбуждающим страсти, но отнюдь не брошенным на произвол судьбы, ибо он представлял собой совокупность упорядоченных отношений, ибо явле

3 Липовецкий М.Н. Русский постмодернизм. Очерки исторической поэтики. - Екатеринбург, 1997. С. 38-39.

4 Барт Р. Нулевая степень письма // Французская семиотика: от структурализма к постструктурализму. — М.: Прогресс, 2000. С. 65. Там же. С 65.

6 Руднев В. Прочь от реальности: Исследования по философии текста. — М.: Аграф, 2000. С. 374 -394.

7 Прието А. Нарративное произведение. Из книги «Морфология романа» // Семиотика. — М.: Радуга, 1983. ния действительности, будучи описанными, уже не могли бессмысленно громоздиться друг на друга, ибо тот, кто рассказывает об этом мире, властен отвергнуть мысль о непроницаемости и одиночестве составляющих его человеческих существований; ибо каждой своей фразой повествователь может свидетельствовать о способности людей к общению друг с другом и об иерархической упорядоченности их поступков; ибо - говоря короче - сами эти поступки могут быть без остатка сведены к выражающим их знакам»8.

Все эти утверждения напрямую связаны с теорией нарратива, сторонники которой утверждают, что мир может быть познан только в форме литературного дискурса, а все - даже и представители естественных наук -рассказывают «истории» о своем предмете. Существующее за пределами истории может быть осмыслено только посредством повествовательной фикции, вымысла. Мир открывается человеку в виде историй, рассказов о нем. «Проблема взаимоотношения между рассказом-нарративом и жизнью, рассматриваемая как выявление специфически нарративных способов осмысления мира и, более того, как особая форма существования человека, как присущий только ему модус бытия, в последнее время стала предметом повышенного научного интереса в самых различных дисциплинах. Особую роль сыграло в этом литературоведение, которое на основе последних достижений лингвистики стало воспринимать сферу литературы как специфическое средство для создания моделей «экспериментального освоения мира»9, - пишет И. Ильин. Среди наиболее известных работ, представляющих эти взгляды, он называет «На краю дискурса» Б. Херрнстейн-Смит, «Формы жизни: Характер и воображение в романе» М. Прайса, «Чтение ради сюжета: Цель и смысл в нарративе» П. Брукса, книгу Ф. Джеймсона «Политическое бессознательное: Нарратив как социальной символический акт».

Этот же круг вопросов, хотя и с другой точки зрения, рассматривался в работах философа и теоретика литературы П. Рикера и историка X. Уайта. По мысли первого из них, наши представления об историческом времени определяются нарративными структурами, взаимодействующими с нашим опытом; второй выдвигал идею, близкую рассуждениям Р. Барта, о том, что, рассказывая о прошлом, историки находят некий сюжет, упорядочивающий события, выстраивающий их в определенной последовательности.

Согласно этим воззрениям, происходит экспансия литературы, которая стремится взять на себя ведущую роль в осмыслении мира, конкретно -истории.

Некоторые исследователи само возникновение постмодернистской поэтики связывают с появлением специфической концепции истории. Например, Линда Хатчин в книге «Поэтика постмодернизма» обосновывала представления о прозе постмодернистского характера как об «историографической метапрозе», «полагая, что именно сочетание метапрозаической рефлексии с новой художественно-философской концепцией истории и по

8 Барт Р. Нулевая степень письма // Французская семиотика: от структурализма к постструктурализму. - М.: Прогресс, 2000. С. 66.

Ильин И. Постмодернизм. Словарь терминов. - М: ИНИОН РАН (отдел литературоведения) -INTRADA. 2001. С. 144. рождает феномен постмодернистской поэтики»10. М.Липовецкий замечает, что такой взгляд можно счесть несколько узким, тем не менее в эту модель вполне укладываются столь значительные произведения западного постмодернизма, как, например, «Имя розы» и «Маятник Фуко» У. Эко, романы Дж. Барта, «Книга Даниэля» и «Рэгтайм» Э.Доктороу, «Хазарский словарь» М.Павича, «Белый отель» Д. Томаса, «Женщина французского лейтенанта» Д.Фаулза, «Сто лет одиночества» и «Осень патриарха» Г. Маркеса, многие новеллы X.-JI. Борхеса.

Опираясь на взгляды Л. Хатчин, М. Липовецкий формулирует основные принципы художественной философии истории постмодернизма. Позволим себе привести обширную цитату \ в которой ученый называет эти принципы:

Первая из них — это «отказ от поиска не только какой бы то ни было исторической правды, но и телеологии исторического процесса в целом. Эта черта безусловно связана с принципиальной для постмодернистского сознания установкой на релятивность и множественность истин. так как постмодернизм не только фиксирует множественность вариантов упорядочивания истории, но и постоянно обнажает сотворенность, сделанность этих порядков: они не объективны, не даны, а соз-даны механизмами культуры, человеческим сознанием. То есть в постмодернистской поэтике концепция культуры как хаоса прямо проецируется на образ истории.

Второй момент связан с «метапрозаическим переосмыслением эпистемологических и онтологических границ между историей и литературой (fiction)» (.) Не только в постмодернистской поэтике, но и в современной исторической науке (школа «Анналов», труды Мишеля Фуко) исторический процесс предстает как сложное взаимодействие мифов, дискурсов, культурных языков и символов, то есть как некий незавершимый и постоянно переписываемый метатекст. В этом контексте разрушается традиционная, еще Аристотелем определенная, антитеза истории и литературы как, соответственно, реального и возможного, факта и вымысла (домысла)».

Понимание истории как незавершимого текста естественно порождает особую эстетическую интенцию: «Постмодернистская проза исходит из предположения, что пере-писать или заново представить (репрезентировать) прошлое как в литературе, так и в истории в обоих случаях значит открывать прошлое в настоящее, предохраняя тем самым от завершенности и телеологичности». С одной стороны, так формируется особого рода исторический взгляд на настоящее, которое ничем не отличается от прошлого, точно так же непрерывно сочиняется и переписывается. С другой стороны, в этой интенции проступает связь постмодернистской философии истории с диалогической поэтикой, ориентированной, как известно, на расширение зоны контакта с вечно неготовым настоящим».

Особое значение здесь имеют такие элементы постмодернистской поэтики, как интертекстуальность и ирония. Если «ирония фиксирует отличие /настоящего/ от прошлого, то интертекстуальность через постоянные

10 Hutcheon L. Poetics of Postmodernism. History, Theory, Fiction. - New York and London: Routledge, 1988. Цитируется по: Липовецкий M.H. Русский постмодернизм. - Екатеринбург, 1997. С. 228.

11 Липовецкий M.H. Русский постмодернизм. - Екатеринбург, 1997. С. 228 - 230. переклички подтверждает - текстуально и герменевтически - соотнесенность с прошлым». Причем интертекстуальность, как правило, носит пародийный или иронический характер, подрывая претензии субъекта на историческое знание - как в прошлом, так и в настоящем».

Подчеркнем еще раз: подрывая, подчеркивая множественность его вариантов, но не уничтожая; они не отказываются от исторической истины, но и не занимаются ее поисками. Еще Умберто Эко писал о том, что «постмодернизм - это ответ модернизму: раз уж прошлое невозможно уничтожить, ибо его уничтожение ведет к немоте, его нужно переосмыслить, иронично, без наивности»12. Авторы, которых принято относить к постмодернистам, понимают ту опасность немоты, которую несет с собой такой шаг, как уничтожение прошлого, кроме того, разрушая, они и создают, пересоздают, переосмысляют. (Термин Деррида «деконструкция» уже несет оба этих значения).

Сам У. Эко полагал, что есть три способа рассказывания о прошлом: первый - «romance» - от «романов бретонского цикла до Толкиена, включая и «готический роман». Здесь прошлое используется как антураж, как предлог, как фантастическая предпосылка: среда, дающая свободу воображению. Поэтому действие romance не обязательно должно быть отнесено в прошлое. Для этого действия важно только разворачиваться не «сейчас» и не «здесь», а также чтобы о «сейчас» и «здесь» вообще ничего не говорилось, даже аллегорически. Большая часть научной фантастики на самом деле «romance»13.

Второй вариант включает в себя романы «плаща и шпаги в духе Дюма». В них изображается узнаваемое - за счет реальных исторических персонажей - прошлое. Этим персонажам могут быть приписаны действия, не противоречащие известному о них, но и не зафиксированные в действительности. Таким образом, создается атмосфера «мнимой подлинности», в которую помещают и выдуманных героев. Причем последние ведут себя «согласно общечеловеческим мотивировкам, естественным и для людей других эпох. Д'Артаньян, доставивший из Лондона подвески королевы, мог проделать то же самое и в XV или в XVIII веке. Не обязательно жить в семнадцатом веке, чтоб иметь психологию Д'Артаньяна», - пишет Эко.

Наконец, третий вариант - собственно исторический роман, автором которого является и сам Эко. В нем не обязательно появление известных персонажей, но все действия героев обусловлены описываемым временем и местом. История в этом случае не антураж, не декорация, напротив, все происходящее нужно лишь для того, чтобы читатель лучше понял историю. Романы подобного типа дополняют исторические труды, доносят до читателя то, что последние дать не в состоянии.

Для рассказывания, по У. Эко, необходимо сотворить мир - подвластный своим собственным, четко установленным законам: «Нужно сковывать себя ограничениями - тогда можно свободно выдумывать. В прозе ограничения диктуются сотворенным нами миром. Это никакого отношения не имеет к реализму (хотя объясняет, в числе прочего, и реализм). Пусть мы имеем дело с миром совершенно ирреальным, в котором ослы ле

12 Эко У. Заметки на полях «Имени Розы». - СПб.: Simposium, 2002. С. 77

13 Там же. С. 85-86. тают, а принцессы оживают от поцелуя. Но при всей произвольности и нереалистичности этого мира должны соблюдаться законы, установленные в самом его начале. То есть нужно четко представлять себе, тот ли это мир, где принцесса оживает только от поцелуя принца, или тот, где она оживает и от поцелуя колдуньи? Тот мир, где поцелуи принцесс превращают обратно в принцев только жаб? Или тот, где это действие распространено, положим, на дикобразов?»14

В случае исторического романа оказывается, что большинство ограничений на автора накладывает сама история: «Некоторые элементы - такие, как число ступенек лестницы, - зависят от воли автора, а другие, такие, как передвижения Михаила Цсзенского, зависят только от реального мира, который чисто случайно, и только в романах этого типа, вклинивается в произвольный мир повествования. Писатель - пленник собственных предпосылок», - заявляет У. Эко, и в подобных романах «предпосылкой» оказывается история.

Именно существование подлинной истории (знания о ней) и, конечно, ряда предшествующих текстов, посвященных тому же кругу тем вызывает к жизни произведения совсем иные, чем романы Эко, например, «Чапаева и Пустоту» Пелевина: действительно, он едва ли написал бы этот роман, «если бы не знал, что так писать нельзя»15. «Пелевин сделал с Чапаевым то же самое, что суфии с Ходжой Насреддином. Он взял комического героя народного фольклора и «нашел» в примитивных и пошловатых анекдотах некую глубинную мистическую суть»16. Речь идет о последней главе романа, где герои рассказывают Петру Пустоте (Петьке) анекдоты о Чапаеве, а тот узнает в них «реальные» ситуации, но донельзя искаженные, и восстанавливает каждую, возвращает ей свой, прежний смысл.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Постмодернистский исторический дискурс русской литературы рубежа XX - XXI веков и его истоки"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Целью настоящей работы было не сопоставить столь разные по уровню, направлению, стилю художественные произведения, а проанализировать несколько ключевых вариантов работы с историческим материалом в современной литературе.

Романы Алданова и Трифонова дают нам представление о двух типах исторического романа, складывавшихся в метрополии и за рубежом, и наглядно демонстрируют, как писатели на основе одних и тех же исторических документов скрупулезно и тщательно воссоздают атмосферу одного и того же времени и места - абсолютно по-разному. Рассматриваемые рядом, они являются замечательной иллюстрацией мысли Г. Клебера о том, что исторический роман, в котором заложена идея упорядоченности жизни, как нельзя более пригоден для воплощения постмодернистских идей.

Кроме того, произведения Алданова вобрали в себя черты исторического романа нового типа, который сложился в XX веке. Представляется, что он оказался одним из переходных этапов на пути к постмодернистским стратегиям западноевропейского толка.

С другой стороны, исторические романы Трифонова противостоят тенденции изображения прошлого в официальной советской литературе, а в том числе на основе последней возникли предпосылки формирования постмодернистского подхода к истории в России. Активное разрушение барьера между историей и литературой происходило уже в советское время: не только, как это было всегда со времен Шекспира, литература формировала историческое сознание нации, но сам советский историк превращался в разновидность писателя, перекраивающего прошлое.

Игра с советской историографией, начавшаяся в 1960-е годы, основывалась на вере в то, что была искажена истина, например, запечатленная в фольклоре. В произведениях второй половины 1990-х гг. нет попыток открыть настоящую, подлинную историю, в них чаще всего умножаются варианты возможных «верных» историй, предлагаются нарочито абсурдные версии.

Разумеется, исторический роман существует и сейчас - в качестве примера произведения, продолжающего традиции классического исторического романа, и тем самым являющегося ответом и постмодернистам, и «наследникам Пикуля» - авторам многочисленных псевдоисторических романов - можно назвать роман «Крестный путь победителей» Я. Гордина. Повествуя о 60-х гг. XIX века в России и Мексике, он противостоит и стёбу, и популярным романам неоконсервативного толка: в нем автор не просто предлагает свою версию происходившего, свое понимание прошлого и настоящего, но делает предметом изображения попытку одного из персонажей осмыслить историю, там же он пишет о своих попытках воссоздать в романе историю дискретную, такую, как она видится современникам. Применительно к книге Гордина скорее следовало бы говорить об изменении традиционного исторического дискурса.

Тем не менее предметом нашего интереса является как раз противостоящая ему тенденция, реализованная в постмодернистских произведениях.

В романе Татьяны Толстой «Кысь» в качестве ответа на востребованный вместо истории национальный миф дано антиутопическое изображение «русского мира». Толстая искусственно конструирует такой мирок -замкнутый, отрезанный от всего остального и пространства, и времени. Кроме того, в романе воссозданы три варианта сохранения исторической памяти - «голубчиков», «прежних», «перерожденцев». То есть три варианта ожидавшегося в конце 80-х - начале 90-х гг. «свидания с собственным прошлым».

Вариант «голубчиков» - собственно постмодернистский - преобладал в 90-х гг.: есть только то, что я способен себе представить, и оно такое, каким я его вижу. Этот принцип распространяется и на их отношение к прошлому - к реалиям, которые пытаются привнести в жизнь «голубчиков» «прежние». Роман «Мифогенная любовь каст» мы рассматривали именно как результат такого подхода к истории.

То, что Пепперштейн предлагает рассматривать как черту «молодости 90-х гг.» (прежде всего речь идет о стремлении к забвению, поддержке лакун и белых пятен, вместо их прояснения) так же не является новостью и атрибутом исключительно этого времени: мы попытались показать, что в 30-е годы происходило нечто подобное. Пепперштейн пишет о «чрезвычайно важной для 90-х годов эстетике «ограниченного сознания»: тупости, идиотизма, причем тупости как некоего шика, как некоего варианта glamour. Тупость есть, в данном случае, не отказ от мышления, а способ мыслить с задержками, с разрывами, постоянно демонстрируя «честную» раздробленность памяти»2 4. Но эта «честная раздробленность» сродни тому агрессивно-невежественному сознанию, отношение которого к истории зафиксировано в «Голубой книге» Зощенко.

Важно другое: если Зощенко стремился занять позицию имманентную этому взгляду, то Толстая, например, в своем романе наблюдает за этой ситуацией извне, она видит, как ее персонаж «обтесывает» историю под себя. Выражаясь словами Бенедикта, «Это верно, кривоватый ты у меня, и затылок у тебя плоский, и с пальчиками непорядок, и ног нету, - сам вижу, столярное дело понимаю. Но уж какой есть, терпи, дитятко, - какие мы, таков и ты, а не иначе!» (312). «Кысь» - «постмодернистский роман для народа», но он же и разрушает постмодернизм изнутри, что в свою очередь согласуется с постмодернистскими же стратегиями - текст может быть прочитан на разных уровнях. Это же касается и исторического дискурса: казалось бы, в романе превалирует тот, что востребован сейчас массовой культурой, на самом деле, речь идет, скорее, об опасности такого отношения к истории. Наконец, по тем же принципам построено и изображение «русского мира»: Толстая преподносит его читателю в пародийном, антиутопическом виде, соединяя и страх перед ним, и любовь к нему.

В отличие от Толстой, Пепперштейн и Ануфриев с удовольствием погружаются в эту историю общих мест, они импровизируют, создают роман «на чистовик». Они действительно «присваивают» историю себе -как и Зощенко в «Голубой книге», как и его читатель, человек массы, для которого только в этой форме возможно сопереживание. С другой стороны,

234 Пепперштейн П. Глядя на водопад. Бивис и Батт-Хед на MTV // Неприкосновенный запас. 2001. №4 (18). http://magazines.russ.rU/nz/2001/4/pepper.html для поколения медгерменевтов это «присвоение» состоялось уже в детстве, здесь через сказки они передают свой детский опыт существования в этой идеологии.

Своеобразным зеркалом такого восприятия, такого исторического повествования оказывается мультфильм «Анастасия» (20th Century Fox, 1997), которому Татьяна Толстая посвятила эссе «Сказочка про добрую Машу, злого Гришу и глупый народ». С точки зрения этики этот мультфильм - преступление, на что и откликается Толстая: «Ее [императрицу Марию Федоровну - Д. М.], фигуру трагическую и поневоле жестокую, Бог, наверное, простит; пошляков, слепивших тортик из крови и слез -никогда». С точки зрения истории — это абсолютная нелепица. Как гласит аннотация, «это удивительная сказка, полная интриг, захватывающих дух приключений, романтической любви, музыки и смеха. Мультфильм рассказывает историю о пропавшей русской царевне Анастасии и ее удивительных приключениях. Когда тень надвигающихся перемен нависает над Россией, маленькая Анастасия вынуждена прятаться, чтобы спасти свою жизнь. Спустя годы она встречает красивого молодого Дмитрия. Вместе они отправляются в Париж, чтобы найти законное наследство Анастасии, но на их пути становится злой колдун Распутин и его помощник Бар-ток, злобный летучий мышонок. Отправьтесь всей семьей в волшебное путешествие в поисках разгадки величайшей тайны XX столетия!» Характерно, что это тот редкий случай, когда аннотации можно верить: весьма приблизительно передавая краткое содержание, она абсолютно точно отражает суть мультфильма.

Будучи ориентированным именно на маленького зрителя, понятия не имеющего ни о судьбе Романовых, ни о роли Распутина, ни о Марии Федоровне, ни, наконец, о самой Анастасии, этот красивый мультфильм как раз и может занять определенное место в его сознании, и не даром Толстая язвительно интересуется: «Ждать ли нам вскоре интерактивной игры «Концлагерь», с газовыми камерками и махонькими фигурками в полосатеньких костюмчиках? С колючей проволочкой и о овчарочками для детей дошкольного возраста?» По сути, «Мифогенная любовь каст» и может рассматриваться как такая «интерактивная игра», но - и это, наверное, здесь главное - для взрослых, для людей, чье восприятие уже отягощено определенным запасом знаний, исторического, культурного и просто личного, человеческого опыта.

Чувство реальности, «не прикрытой пузырящимся слоем бреда» (выражение из «Мифогенной любви каст»), оказывается мучительным, как будто бы лишним: «Просветы в этих наслоениях бреда стали казаться ему теперь ненужными прорубями с черной водой, встречающимися кое-где среди изумительного полупрозрачного льда, переливающегося всеми цветами северного сияния». Матрица (если вспомнить еще один популярный постмодернистский продукт 90-х гг.) красива, уютна, человечна - реальность отвратительна, страшна, в нее невозможно поверить. Мультфильм про Анастасию очарователен, сказочен и романтичен - история Великой княжны ужасна, полна крови, грязи и страдания.

Это погружение в абстрактную историю, в рассказ о ней, оказывается сродни отчуждению, о котором говорили экзистенциалисты - существованию по чужому сюжету, по проложенным рельсам истории ли, массовой ли культуры, выбранного ли образа, сюжета - литературного или исторического.

История, представленная в произведениях Алданова, Трифонова, Гордина тревожит, мучает, призывает заполнять белые пятна, переживать ее снова, как и отклики тех событий в сегодняшнем дне. Недаром Г. Иванов в рецензии на роман «Истоки» писал, что, «если бы это было возможно, следовало бы отложить чтение Алданова до лучших времен, когда все раны зарубцуются»235.

В популярных исторических романах и постмодернистских произведениях история больше не тревожит, она превращается в собрание общих мест (это становится принципиальной установкой — как при создании «МЛК»), коммерческий продукт - «блокбастер», который еще и ориентирован на то, чтобы всем нравиться.

Мифогенная любовь каст» - еще и проект концептуалистской группы. Тем не менее, как отмечали критики и сами авторы, в конце 90-х гг. в произведениях медгерменевтов читателей интересует уже не концептуализм, а неомифологический и психоделический аспекты. Это уже не деконструкция прежнего «авторитетного дискурса советской литературы», а создание «собственной начальной мифомодели, микрокосма примитивной, неоязыческой культуры с «анонимным фольклорным миром» .

По выражению И. Роднянской237, такая литература стремится сохранить читательский комфорт и при этом создать у читателя впечатление приобщенности к «вершкам» культуры. Ануфриев и Пепперштейн сами, как представители группы «Медицинская герменевтика», уверяли в необходимости терапевтического эффекта - погружения не в ад, как у В. Сорокина, а в рай: читатель должен чувствовать себя комфортно. Но их же произведение должно помочь читателю пресытиться этими «миллионами тонн сахарной пудры» (цитата из романа, глава «Блок в раю», том 1, часть 2), бесконечными играми и аттракционами, подменяющими историю, и вернуться к здоровой литературе.

235 Иванов Г. «Истоки» Алданова // Современное русское зарубежье. - М.: Олимп, ACT, 1998. С. 392.

236 Адамович М. Юдифь с головой Олоферна. Псевдоклассика в русской литературе 90-х // Новый мир. 2001. № 7. http://magazines.russ.ru/nov vimi/2001/7/adam.html

237 Роднянская И. Гамбургский ежик в тумане. Кое-что о плохой хорошей литературе // Новый мир. 2001. № 3. http://magazines.russ. ru/nov vimi/2001/3/rodn.html

Список научной литературыМаркова, Дарья Александровна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Трифонов Ю. «Роман с историей»: беседа с писателем // Вопросы литературы, 1982, № 5.

2. Трифонов Ю. В. Нетерпение // Собр. соч. в 4 т. Т. 3. — М.: Художественная литература, 1986.

3. Трифонов Ю. В. Старик // Трифонов Ю. В. Опрокинутый дом. — М.: Панорама, 1999.

4. Трифонов Ю.В.Другая жизнь//Трифонов Ю. В. Опрокинутый дом.— М.: Панорама, 1999.

5. Художественные произведения, переписка М. Алданова

6. Алданов М. «Вековой заряд духовности» // Октябрь. 1996. № 12. С. 164-175.

7. Алданов М. «Приблизиться к русскому идеалу искусства.» (Из литературной переписки) // Октябрь, 1998, № 6. С. 142-164.

8. Алданов М. А. Живи как хочешь // Алданов М.А. Сочинения в 6 книгах. Кн. 5. М.: Новости, 1995.

9. Алданов М. А. Самоубийство // Собр. соч. в 6 т. Т. 6. — М.: Правда, 1991.

10. Алданов М. А. Ульмская ночь // Алданов М.А. Сочинения в 6 книгах. Кн. 6. — М.: Новости, 1995.

11. Алданов М. Истоки // Алданов М. Избранные произведения в 2 т. Т. 1, 2. -М.: Известия, 1991.

12. Алданов М. Немного о пророчествах // Новое время. 1994. № 44. С. 4345.

13. Художественные произведения, эссе и интервью Т. Толстой

14. Толстая Т. Золотая середина (Интервью журналу «Итоги», 1997) // Толстая Н., Толстая Т. Двое. Разное. М.: Подкова, 2001. С. 242-253.

15. Толстая Т. Мюмзики и Нострадамус (Интервью газете «Московские новости», 2000) // Толстая Н., Толстая Т. Двое. Разное. М.: Подкова, 2001. С. 426-435.

16. Толстая Т. Непальцы и мюмзики (Интервью журналу «Афиша», 2000) // Толстая Н., Толстая Т. Двое. Разное. М.: Подкова, 2001. С. 419426.

17. Толстая Т. Анастасия, или Жизнь после смерти // Толстая Н., Толстая Т. Двое. Разное. М.: Подкова, 2001. С. 426-435.

18. Толстая Т. Вдогонку: сказочка про добрую Машу, злого Гришу и глупый народ // Толстая Н., Толстая Т. Двое. Разное. М.: Подкова, 2001. С. 426-435.

19. Толстая Т. Золотой век // Толстая Т. День. Личное. М.: Подкова, 2001. С. 450-469.

20. Толстая Т. Кысь. Роман. М.: Подкова, 2000.

21. Толстая Т. Русский мир // Толстая Т. День. Личное. М.: Подкова, 2001. С. 491-507.

22. Толстая Т. Сюжет // Толстая Т. Ночь. Рассказы. М.: Подкова, 2001. С. 331-349.

23. Художественные произведения, интервью и комментарии к текстам группы «Медицинская герменевтика»

24. Ануфриев С., Пепперштейн П. Мифогенная любовь каст. Т. 1-2. М.: Ad Marginem, 2002.

25. Ануфриев С., Шептулин Н. Идеальный поединок // Место печати. 1994. №5. С. 48-54.

26. Войс И. Волшебное кольцо // Место печати. 1994. № 5. С. 78-81.

27. Зиангарова О., Чуйкова М. Оборона Москвы // Место печати. 1994. № 5. С. 74-78.

28. Интервью П. Пепперпггейна «В России тайны больше нет» // НГ Exlibris, № 25 (290). 24 июля 2003.

29. Интервью П. Пепперштейна Георгию Мхеидзе // FHM, май 2002.

30. Монастырский А. Практика «Медицинской Герменевтики» // Место печати. 1998. № 11.

31. Монастырский А. Коллективные действия: Из предисловия к четвертому тому поездок за город // Флэш Арт (Рус. изд). 1989, № 1.

32. Разговоры современников. Павел Викторович (Витальевич). Надежда Григорьева берет интервью у Павла Пепперштейна (Пивоварова) // Звезда. 2000. № 8.

33. Пепперштейн П. Глядя на водопад. Бивис и Батг-Хед на MTV // Неприкосновенный запас, 2001, № 4.

34. Пепперштейн П. Без постсоветского Голливуда не будет российской культуры // Критическая Масса. 2003. № 2.

35. Пепперштейн П. Детский мат // Место печати. 1995. № 7.

36. Пепперштейн П. Инспекция как литературная проблема. М.,1988.

37. Пепперштейн П. Психоделический реализм. М., 1998.

38. Рыклин М. Десять свечек в пироге онейроида // Место печати. 1997. № 11.

39. Словарь терминов Московской концептуальной школы. М.: Ad Marginem, 1999.

40. Художественные произведения цитируемых авторов

41. Айтматов Ч. Буранный полустанок (И дольше века длится день.). -М.: Советский писатель, 1984.

42. Аксенов В. Остров Крым. М.: Изографус: Эксмо, 2002.

43. Астафьев В.П. Веселый солдат. М.: Лимбус-Пресс, 2003.

44. Астафьев В.П. Два рассказа: Трофейная пушка. Жестокие романсы // Знамя, 2001, № 1.

45. Астафьев В.П. Прокляты и убиты. М.: Эксмо-Пресс, 2003.

46. Астафьев В.П. Пролетный гусь // Новый мир, 2001, № 1.

47. Бондарев Ю. Батальоны просят огня. Тишина. Горячий снег. Берег. Искушение // Бондарев Ю. Собр. соч. в 8 т. М., 1993-1996.

48. Булгаков М.А. Собачье сердце // Булгаков М.А. «И судимы были мертвые.»: Романы. Повесть. Пьесы. Эссе. М.: Школа-Пресс, 1994.

49. Быков Д. Оправдание. М., 2001.

50. Валентинов А. Око силы. Трилогия. М.: Эксмо-Пресс, 2001

51. Владимов Г. Генерал и его армия // Владимов Г. Не обращайте вниманья, маэстро: Сборник. -М.: Книжная палата, 1999.

52. Войнович В. Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чон-кина. М.: Вагриус, 2000.

53. Гайдук Д. Растманские народные сказки. Ростов-на-Дону, 2000.

54. Гансовский • С. Демон истории // http://iz-za-bugra.narod.ru/lib/autors/gansovsky/demon.html

55. Горалик JI. Электрификация (цикл прозаических текстов) // http://www.guelman.ru/slava/texts/linorel. htm.

56. Гордин Я. Крестный путь победителей. СПб.: Издательство «Пушкинского фонда», 2003.

57. Гроссман В. Жизнь и судьба. М.: ACT, 2002.

58. Замятин Е. Мы // Замятин Е. Избранные произведения. М.: Советский писатель, 1989.

59. Зощенко М. Голубая книга. М.: ACT, 2003.

60. Кононов М. Голая пионерка. М.: Лимбус-Пресс, 2001.

61. Коркия В. Черный человек, или Я бедный Coco Джугашвили: Паратрагедия. -М.: Моск. рабочий, 1989.

62. Крусанов П. Бом-бом. СПб.: Амфора, 2000.

63. Купряшина С. Счастье: Рассказы. М., 2002.

64. Лазарчук А., Успенский М. Посмотри в глаза чудовищ. М.: Эксмо-Пресс, 2001.

65. Липскеров Д. Сорок лет Чанчжоэ. М.: Вагриус, 2000.

66. Макаренко А.С. Педагогическая поэма. — М.: Детск. лит., 1988.

67. Миронов В. Я был на этой войне. Чечня, год 1995. М., 2001.

68. Носов С. Хозяйка истории. СПб.: Амфора, 2000.

69. Олеша Ю. Зависть // Олеша Ю. Избранное. Свердловск: Изд-во Уральского ун-та, 1988.

70. Островский Н.А. Как закалялась сталь. Рожденные бурей: Романы. — М.: Моск. рабочий, 1986.

71. Пантелеев А. И. Собр. соч. в 4-х т., т.2. — Л.: Детск. лит., 1984.

72. Пелевин В. Чапаев и Пустота. М.: Вагриус, 2000.

73. Платонов А. Котлован. Чевенгур // Платонов А. Ювенильное море: Повести. Роман. М.: Современник, 1988.

74. Полянская И. Горизонт событий // Новый мир, 2002, № 9-10.

75. Пришвин М. За волшебным колобком // Пришвин М. Повести. М., 1984.

76. Солженицын А.И Желябугские выселки: Двучастный рассказ; Адлиг Швенкиттен: Односуточная повесть // Новый мир, 1998, № 3.

77. Солженицын А.И. Два рассказа: Эго; На краях // Новый мир, 1995, № 5.

78. Солженицын А.И. Красное Колесо: Повествованье в отмеренных сроках. В 10 т. М., 1993-1997.

79. Тендряков В. Покушение на миражи. Чистые воды Китежа М.: Художественная литература, 1987.

80. Толстой А.Н. Аэлита. Гиперболоид инженера Гарина. М.: Московский рабочий, 1978.

81. Толстой А.Н. Петр I. М.: Советская Россия, 1986.

82. Фадеев А. Молодая гвардия // Фадеев А. Собрание сочинений в 4 т. -М.: Правда, 1987.

83. Форш О. Романы. (Одеты камнем. Радищев. Михайловский замок). -Д.: Лениздат, 1978.

84. Холин Ю. Избранная проза. М.: НЛО, 2000.

85. Чаянов А.В. История парикмахерской куклы. Повести. Ростов-на-Дону: Ростовское книжное издательство, 1990.

86. Шварц Е. Дракон // Шварц Е. Сказки. М.: Советский писатель, 1972.

87. Теоретические и историко-литературоведческие работы

88. Анастасьев Н. Энергия сопротивления. Фрагменты литературной картины XX века // Дружба народов, 1994, № 7, с. 188-198.

89. Андреев Л. Г. Литература XX столетия и «конец века» // Вестник МГУ, сер. 9. Филология, 1994, № 5.

90. Андреев Ю. Исторические романы Ольги Форш // Форш О. Романы. -Л.: Лениздат, 1978

91. Антоненко С. Пост-модерн? // Москва, 1998, № 8, с. 175 180.

92. Барг М. Шекспир и история. М., 1979.

93. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. — М.: Издательская группа «Прогресс», «Универс», 1994.

94. Барт Р. Нулевая степень письма // Французская семиотика: от структурализма к постструктурализму. Пер. с фр., вступ. ст. Г.К.Косикова. — М.: Прогресс, 2000. С. 50 98.

95. Баткин Л. Как склеить историческую личность из гипсовых осколков // Коркия В. Черный человек, или Я бедный Coco Джугашвили: Паратрагедия. М.: Моск. рабочий, 1989.

96. Бахтин М.М. Эпос и роман. СПб.: Азбука, 2000.

97. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.

98. Белая Г. А. Проблемы историзма в советской литературной критике 30-х гг. // Контекст. Сб. ст. — М.: Наука, 1983

99. Белая Г. Художественный мир современной прозы. М., 1983.

100. Беседа Александра Гольдпггейна и Ильи Кукулина о русской прозе 1990-х. Хорошая литературная маниакальность // Новое литературное обозрение. 2001. № 51. С. 280-288.

101. Бессмертный Ю.Л. Некоторые соображения об изучении феномена власти и о концепциях постмодернизма и микроистории // Одиссей -1995,1996.-М., 1996. С.5-19.

102. Бодрийяр Ж. Система вещей. М.: Рудомино, 1999.

103. Бочаров А. Покушение на миражи // Перспекгива-89: Советская литература сегодня. Сб. ст. — М.: Советский писатель, 1989. С. 103 138.

104. Вайль П., Генис А. Принцип матрешки // Новый мир, 1989, №10.

105. Вайнштейн О. Б. Постмодернизм: история или язык? // Вопросы философии, 1993, № 3.

106. Ваншенкина Е., Каспэ И., Кукулин И. Война место присутствия, (тема «Война и литература») // Новое литературное обозрение. 2002. № 55. С. 224-234.

107. Визгин В.П. Онтологические предпосылки «генеалогической» истории М. Фуко // Вопросы философии, 1998, №1.

108. Волковская JI.A. Типизированное историческое время антиутопии. -СПб., 1992.

109. Генис А. Вавилонская башня. Искусство настоящего времени // Генис А. Раз: Культурология. М.: Подкова, ЭКСМО, 2002. С. 159-303.

110. Генис А. Гипертекст — машина реальности // Иностранная литература,1994, № 5, с. 248-249.

111. Генис А. Искусство памяти // Генис А. Иван Петрович умер. Статьи и расследования. — НЛО, М.: 1999. С. 285 291.

112. Генис А. Рисунки на полях. Татьяна Толстая // Генис А. Иван Петрович умер. Статьи и расследования. — НЛО, М.: 1999. С. 66-72.

113. Генис А. Треугольник (Авангард, соцреализм, постмодернизм) // Иван Петрович умер. Статьи и расследования. М.: НЛО, 1999.

114. Гланц Т. Психоделический реализм. Поиск канона // Новое литературное обозрение, 2001, № 51.

115. Голубков М. М. Русский постмодернизм: начала и концы // Литературная учеба, 2003, № 6. С.71-92.

116. Голубков М.М. Русская литература XX века: После раскола. М.: Аспект Пресс, 2001.

117. Гольдпггейн А. Игра в аду: Отщепенский «соц-арт» Белинкова // Новое литературное обозрение, 1995, №15.

118. Григорьева Н., Смирнов И. Литература второй свежести // Новое литературное обозрение. 2001. № 51. С. 288-293.

119. Гройс Б. Медицинская герменевтика, или лечение от здоровья // Гройс Б. Утопия и обмен. М., 1993.

120. Гройс Б. Микробы искусства // Место печати. 1997. №11.

121. Гройс Б. Московский романтический концептуализм // «А-Я», № 1, 1979.

122. Гройс Б. Полуторный стиль: социалистический реализм между модернизмом и постмодернизмом // Новое литературное обозрение.1995. № 15.

123. Гройс Б. Художник как куратор плохого искусства. // Гройс Б. Утопия и обмен. М.: Знак, 1993.

124. Гюнтер Г. Жанровые проблемы утопии и «Чевенгур» А. Платонова // Утопия и утопическое мышление. М.: Прогресс, 1991.

125. Гюнтер X. Железная гармония. Государство как тотальное произведение искусства // Вопросы литературы. 1992. № I.e. 27-42.

126. Гюнтер X. Сталинские соколы. Анализ мифа 30-х годов // Вопросы литературы, 1991, № 11-12, с. 122-142. Вопросы литературы. 1992. № 1. С. 72-97.

127. Делез Ж. Платон и симулякр // НЛО. 1993. № 5.

128. Делез Ж. Различие и повторение. СПб., 1998.

129. Деррида Ж. Московские лекции. 1990. - Свердловск, 1991.

130. Деррида Ж. Структура, знак и игра в дискурсе гуманитарных наук // Французская семиотика: от структурализма к постструктурализму. Пер. с фр., вступ. ст. Г.К.Косикова. М.: Прогресс, 2000. С. 407-427.

131. Добренко Е. «Грамматика боя язык батарей». Литература войны как литература войны // Волга. 1993. № 10, 11, 12.

132. Добренко Е. Занимательная история: исторический роман и соцреализм. Между историей и прошлым // Соцреалистический канон. Сб. ст. / Под общ. ред. Гюнтера X., Добренко Е. СПб., 2000.

133. Добренко Е. Соцреализм в поисках исторического прошлого // Вопросы литературы, 1997, № 1.

134. Добренко Е. Фундаментальный лексикон // Новый мир. 1990. № 2.

135. Долгополов JI. К. На рубеже веков. О русской литературе конца XIX -нач. XX века. JL: Советский писатель, ленинградское отд-ние, 1977.

136. Еремина С., Пискунов В. Время и место прозы Ю. Трифонова // Вопросы литературы, 1982, № 5.

137. Журавлева А.И. Новое мифотворчество и литературоцентристская эпоха русской культуры // Вестник МГУ, серия 9, филология, 2001, № 6.

138. Затонский Д.В. Модернизм и Постмодернизм: Мысли об извечном коловращении изящных и неизящных искусств. М., 2000.

139. Зверев А. Когда пробьет последний час природы // Вопросы литературы, 1989, № 1.

140. Зыбайлов Л., Шапинский В. Возвраты репрессированной историчности (Разговор по поводу книги Ф. Джеймисона «Постмодернизм, или культурная логика позднего капитализма») // Художественный журнал, 1995, № 8.

141. Иванова Н. Все ко всему имеет отношение (о прозе Юрия Трифонова) // Трифонов Ю. В. Опрокинутый дом. — М.: Панорама, 1999. С. 5-14.

142. Иванова Н. О первой международной конференции «Мир прозы Юрия Трифонова» (Москва, 25-28 марта 1999 года. РГГУ редакция журнала «Знамя» - АРСС) // Знамя, 1999, № 6.

143. Избавление от миражей: Соцреализм сегодня. Сб. ст. М., 1990.

144. Ильин И. П. Постструктурализм. Деконструкгивизм. Постмодернизм. -М.: Интрада, 1996.

145. Ильин И. Постмодернизм. Словарь терминов. М: ИНИОН РАН (отдел литературоведения) - INTRADA, 2001.

146. Ионов И.Н. Судьба генерализирующего подхода к истории в эпоху постструктурализма (попытка осмысления опыта Мишеля Фуко) // Одиссей-1996. М., 1996. С. 60-80.

147. Каплан В. Заглянем за стенку. Топография современной русской фантастики // Новый мир, 2001, № 9.

148. Капустин М. Конец утопии? Прошлое и будущее социализма. М.: Новости, 1990.

149. Кларк К. Сталинский миф о Великой семье // Вопросы литературы, 1992, № 1, с. 72-97.

150. Ковтун Е. Поэтика необычайного. Художественные миры фантастики, волшебной сказки, утопии, притчи и мифа. М.: Изд-во Московского университета, 1999.

151. Колобаева Л. А. Символизм. М., 2000.

152. Корнев С. Столкновение пустот: может ли постмодернизм быть русским и классическим? Об одной авантюре Пелевина // Новое литературное обозрение, 1997, № 28, с. 244 259.

153. Кристева Ю . Разрушение поэтики // Французская семиотика: от структурализма к постструктурализму. Пер. с фр., вступ. ст. Г.К.Косикова. М.: Прогресс, 2000. С. 458^84.

154. Кристева Ю. Бахтин, слово, диалог и роман // Французская семиотика: от структурализма к постструктурализму. Пер. с фр., вступ. ст. Г.К.Косикова. М.: Прогресс, 2000. С. 427^58.

155. Кузьмин Д. Постконцептуализм // Новое литературное обозрение, 2001, №50.

156. Кулаков В. Лианозово (История одной поэтической группы) // Вопросы литературы. 1991. № 3.

157. Кулаков В. О прозе Игоря Холина // Новое литературное обозрение. 1998. №34. С. 311-316.

158. Курицын В. Великие мифы и скромные деконструкции // Октябрь. 1996. №8. С. 171-187.

159. Курицын В. Постмодернизм: новая первобытная культура // Новый мир. 1992. № 2.

160. Курицын В. Русский литературный постмодернизм. М.: ОГИ, 2000.

161. Ланин Б.А. Проза русской эмиграции (Третья волна). М., 1997.

162. Ланин Б.А. Русская литературная антиутопия. М., 1993.

163. Ланин Б.А. Трансформации истории в современной литературе // Общественные науки и современность, 2000, № 5.

164. Лейдерман Н., Липовецкий М. Современная русская литература: в 3-х кн. М.: Эдиториал УРСС, 2001.

165. Летцев В. Концептуализм: чтение и понимание // Даугава, 1989, № 8.

166. Линецкий В. Нужен ли мат русской прозе // Вестник новой литературы, 1992, № 4.

167. Лиотар Ж.-Ф. Заметка о смысле «пост» // Иностранная литература, 1994, № 1.

168. Липовецкий М. Голубое сало поколений, или два мифа об одном кризисе // Знамя, 1999, № 11. С. 207 215.

169. Липовецкий М. Современность тому назад: Взгляд на литературу «застоя» // Знамя 1993. №11. С. 180-189.

170. Липовецкий М.Н. Диалогизм в постмодернистской поэтике // М.М.Бахтин и перспективы гуманитарных наук. Витебск, 1994.

171. Липовецкий М.Н. Русский постмодернизм. Очерки исторической поэтики. Екатеринбург, 1997.

172. Лукач Г. Исторический роман //Литературный критик, 1937, № 7,9, 12.

173. Макаровская Г.В. Типы исторического повествования / Под ред. Е.И. Покусаева. Саратов: Саратовский ун-т, 1972.

174. Маньковская Н. Эстетика постмодернизма. — СПб.: 2000.

175. Мелетинский Е.М. Возникновение героического эпоса. М., 1963.

176. Мелетинский Е.М. Время мифическое // С.А.Токарев (ред.). Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2-х тт. T.l -М., 1994. С. 252-253.

177. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М.: Наука, 1975.

178. Мелетинский Е.М. Эпос и мифы // С.А. Токарев (ред.). Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2-х тт. Т.2 М., 1990. С. 664—666.

179. Мессер Р. Д. Советская историческая проза. Л.: Советский писатель, 1955.

180. Оклянский Ю. М. Наследники. Об историзме современной прозы. -М.: Знание, 1975.

181. Оскоцкий В. Роман и история. М.: Художественная литература, 1980.

182. От мифа к литературе. Сб. в честь семидесятилетия Е.М. Мелетин-ского. Сост. Неклюдов С.Ю., Новик С.Е. М., 1993.

183. Парамонов Б. Постмодернизм // Независимая газета, 26.01.94.

184. Петров С.М. Исторический роман в русской литературе. М., 1961.

185. Петров С.М. Советский исторический роман в послевоенные годы. -М., 1953.

186. Петров С.М., Пауткин А.И. Русский советский исторический роман. -М., 1980.

187. Поляк Л.М. Алексей Толстой художник. Проза. - М.: Наука, 1964.

188. Постмодернизм и культура: Материалы «круглого стола» // Вопросы философии, 1993, № 3.

189. Постмодернизм и культура: Сборник статей. М.: АН СССР. Ин-т философии, 1991.

190. Постмодернизм. Энциклопедия. Минск: Интерпрессервис, Книжный дом, 2001.

191. Постмодернисты о посткультуре: Интервью с современными писателями и критиками М.: Славянский двор / Русское слово, 1996.

192. Прието А. Нарративное произведение. Из книги «Морфология романа» // Семиотика. — М.: Радуга, 1983.

193. Пропп В.Я. Русский героический эпос. М., 1958.

194. Пятигорский А. М. О постмодернизме // Избранные труды. — М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. С. 362 368.

195. Рейнгольд С. Русская литература и постмодернизм. Неслучайные итоги новации 90-х гг. // Знамя, 1998, № 9. С. 209 220.

196. Рикер П. Время и рассказ. Т.1. Интрига и исторический рассказ / Пер.с фр.-СПб., 1998.

197. Ритм. Пространство. Время в литературе и искусстве. Сб. ст. — Л.: Наука, 1974.

198. Русские писатели XX века. Биографический словарь. Гл. ред. и сост. П.А. Николаев. М., 2000.

199. Сегал Д. М. Литература как вторичная моделирующая система // Slavica Hierosolymitana. 1979, № 4. P. 1-35.

200. Сенявская Е.С. Военная проза в аспекте источниковедения // История России XIX-XX веков: Новые источники понимания / Сб. под ред. С.С. Секиринского. М.: Московский общественный научный фонд, 2001. (Научные доклады, № 137). С. 144-153.

201. Сизов С.С. Утопия и общественное сознание. Л.: Изд-во Ленинградского государственного ун-та, 1988.

202. Скачков И. Нравственные уроки истории. М.: Советский писатель, 1984.

203. Скоропанова И.С. Русская постмодернистская литература. Учебное пособие. М.: Флинта: Наука, 2002.

204. Скороспелова Е.Б. Идейно-стилевые течения в русской советской прозе первой половины 20-х годов. М.: МГУ, 1979.

205. Скороспелова Е.Б. Русская проза XX века. От А. Белого («Петербург») до Б. Пастернака («Доктор Живаго»). М.: Теис, 2003.

206. Советское литературоведение за 50 лет. JL: Наука, 1968.

207. Современое русское зарубежье. М.: Олимп, ACT, 1998.

208. Социалистический реализм и исторический роман (дискуссия) // Октябрь, 1934, № 7.

209. Социокультурные утопии XX в.: реферативный сборник. М., 1988. Вып. 6.

210. Соцреалистический канон. Сб. ст. / Под общ. ред. Гюнтера X., Добренко Е. СПб.: Академический проект, 2000.

211. Спивак М. Лазурное блаженство забытья. Детство в антиутопиях XX века // Детск. лит., 1989, № 9. С. 18-24.

212. Спиваковский П.Е. Феномен А.И. Солженицына: новый взгляд. -М., 1998.

213. Степанян К. Реализм как заключительная стадия постмодернизма // Знамя, 1992, № 9.

214. Струве Г. П. Русская литература в изгнании. — Paris, YMCA-Press, 1984.

215. Табачникова С.М. Фуко: историк настоящего // Фуко М. Воля к истине.-М., 1996.

216. Тимофеевский А. Конец иронии // Русский телеграф, 1997, № 72.

217. Тихомирова В.Я. Польская проза о Второй мировой войне в социокультурном контексте 1989-2000. М., 2004.

218. Трубецкова Е.Г. «Текст в тексте» в русском романе 1930-х годов. Автореферат. Саратов, изд-во Гос УНЦ «Колледж», 1999.

219. Трубецкова Е.Г. Философия случая в романах Алданова: синергети-ческий аспект // Известия вузов «ПНД», т.6, № 2, 1998.

220. Тупицын В. Другое искусство. М., Ad Marginem, 1997.

221. Тупицын В. Коммунальный (пост)модернизм. Русское искусство второй половины XX века. М., Ad Marginem, 1998.

222. Тынянов Ю.Н. Достоевский и Гоголь (К теории пародии). Пг., 1921.

223. Ульянов Н.И. Литературные эссе. Памяти Алданова // Русская литература, 1991, №2.

224. Утопия и антиутопия XX в. Сб. М.: Прогресс, 1990.

225. Утопия и утопическое мышление. М., 1991.

226. Утопия и утопическое мышление: антология зарубежн. лит. пер. с разн. яз. / Сост., общ. ред. и предисл. В.А. Чаликовой. М.: Прогресс, 1991.

227. Федякин С. Комментарий к самому себе. Книга «Ульмская ночь» и прозаик Алданов // Современное русское зарубежье. Школа классики. — М.: Олимп; ООО Фирма «Издательство ACT», 1998. С. 468 474.

228. Филиппов Л. И. Полеты с затворником (о литературном творчестве В. Пелевина) // Звезда, 1999, № 5.

229. Фуко М. Археология знания. Киев, 1996.

230. Фуко М. Порядок дискурса // Фуко М. Воля к истине. М., 1996.

231. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. СПб: Academia, 1994.

232. Хализев В.Е. Мифология XIX-XX вв. и литература // Вестник МГУ, сер. 9. Филология. 2002, № 3.

233. Хирт Г., Вондерс С. Вместе с текстами о текстах рядом с текстами. Пересмотр теории культуры Московским концептуализмом. М., 1991.

234. Холмогорова О.В. Соцарт. М., 1994.

235. Чаликова В. Утопия рождается из утопии. Лондон, 1992.

236. Чернышев А. Ключи к Алданову // Алданов М. А. Ульмская ночь. Сочинения в 6 книгах. Кн. 6. — М.: Новости, 1995.

237. Чернышева Т. Новая фантастика и современное мифотворчество // Фантастика-72.-М.: 1972.

238. Чичерин А.В. Возникновение романа-эпопеи. М., 1958.

239. Чудакова М. Поэтика Михаила Зощенко. М., 1979.

240. Шацкий Е. Утопия и традиция. Пер. с польск. М.: Прогресс, 1990.

241. Шестаков В.П. Эволюция русской литературной пародии // Утопия и антиутопия XX века. М., 1990

242. Шитов А. П. Ю. Трифонов: хроника жизни и творчества (1925-1981). -Екатеринбург: Изд-во Уральского ун-та, 1997.

243. Шкловский В. Сентиментальное путешествие. М., 1990.

244. Шлегель Ф. Фрагменты // Литературная теория немецкого романтизма. -Л., 1934

245. Шубинский В. В эпоху поздней бронзы // Новое литературное обозрение, 2001, № 51. С. 293-315.

246. Эко У. Заметки на полях «Имени Розы». СПб.: Simposium, 2002.

247. Эппггейн М. Н. Истоки и смысл русского постмодернизма //Epstein М. After the Future: The Paradoxes of Postmodernism in Contemporary Russian Culture, Trans, by Anes Miller- Pogacar. Amherst: Univ. of Massachusetts Press, 1994.

248. Эпштейн M. После будущего. О новом сознании в литературе // Знамя, 1991, № 1.С. 217-230.

249. Эпштейн М. Постмодерн в России. Литература и теория. М.: Изд. Р. Элинина, 2000.

250. Эпштейн М. Прото-, или Конец постмодернизма// Знамя, 1996, № 3. С. 196-197.

251. Bauman Zigmunt. Postmodernity, or Living with Ambivalence // Natoli. Joseph and Linda Hutcheon (end). A Postmodern Reader. NY: State U of New York P, 1993. P.

252. Brooks P. Reading for the plot: Design and intention in narrative. N. Y.,1984.

253. Calincscu Matei. Ways of Looking and fiction // Romanticism, Modernism, Postmodernism, Ed. by Harry R. Garvin. Lewisburgh: Bucknell UP, 1980. P.161.

254. Calinescu, Matei. From One to the Many: Pluralism in Today's Thought // Innovation/ Rennovation: New Perspectives on the Humanities. Ed. by Hassan, Ihab and Sally Hassan. The U of Visconsin P. 1983. P.263-287.

255. Eshelman R. Early Soviet Postmodernism. New York Berlin - Bern: Peter Lang, 1999.

256. Goscilo, Helena. Paradise, Purgatory, and Post-Mortems in the World of Tat'jana Tolstaja // Indiana Slavic Studies. №5, 1990. P. 97-114.

257. Herrnstein-Smith B. On the margin of discourse. Chicago, 1978.

258. Hutcheon L. Poetics of Postmodernism. History, Theory, Fiction. New York and London: Routledge, 1988

259. Jameson F. The political unconscious: Narrative as a socially symbolic act.- Ithaca, 1981.

260. Kleber H. Der Autor und sein Roman . Hinfiirung zu Umberto Ekos «Der Name der Rose», in Ekos Rosenroman. Ein Kolloquium, Hb. A. Haverkamp, u. A. Heit, Munchen, 1987. S. 56.

261. Kuberski Philip. Chaosmos: Literature. Science, and Theory. New York: State Univ. of New York Press, 1994.

262. Price M. Forms of life: Character and imagination in the novel. New Haven, 1983.

263. Ricoeur P. Temps et recit. P., 1983-1985. - T. 1-2.

264. White H. Metahistory: The historical imagination in the nineteenth century.- Baltimore; L., 1973.

265. Исследования по культурологии, философии, эстетике и семиотикеистории

266. Автономова Н.С., Караулов Ю.Н., Муравьев Ю.А Культура, история, память: о некоторых тенденциях новейшей французской историко-методологической мысли // Вопросы философии. М. 1988. N. 3. С. 71-87.

267. Андреев А.Ю. «Клио на распутье»: Развитие новых методологических подходов к изучению исторического процесса в трудах Ю.М.Лотмана // История и компьютер. М., 1997. - С. 99-116.

268. Анисов A.M. Время и компьютер: Негеометрический образ времени. -М., 1991.

269. Бачинин В.А. О нравственном содержании категории времени // Философские науки. 1985. № 6.

270. Бессмертный Ю.Л. «Анналы»: Переломный этап? // Одиссей -1991.Человек в истории. Культурно-антропологическая история сегодня.-М., 1991.

271. Блок М. Апология истории или ремесло историка. — М.: Наука, 1986.

272. Вайль П., Генис А. 60-е. Мир советского человека. М.: Новое литературное обозрение, 1998.

273. Витгенштейн Л. Избранные философские работы. Ч. 1. -М., 1994.

274. Гадамер Г.Г. Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1991.

275. Грязное А.Ф. Язык и деятельность. Критический анализ витгенштей-нианства. М.: Изд-во МГУ, 1991.

276. Гулыга А. В. Эстетика истории. М., 1974.

277. Гуревич А. Я. Марк Блок и «Апология истории» // Блок М. Апология истории или ремесло историка. М.: Наука, 1986.

278. Гуревич А.Я. Историк конца XX века в поисках метода // Одиссей-1996.-М., 1996. С. 5-10.

279. Гуревич АЛ. «Путь прямой, как Невский проспект», или Исповедь историка //Одиссей-1992: Человек в истории. М., 1994.

280. Гуревич А.Я. Время как проблема истории культуры // Вопросы философии. М. 1969, №3.

281. Давыдов Ю.Н. Память и культура (О смыслообразующих началах человеческого действия) // Ежегодник Философского общества СССР (1987-1988). -М, 1989. С. 70-87.

282. Данн Дж. У. Эксперимент со временем. М.: Аграф, 2000.

283. Дубин Б. В. Слово письмо - литература: Очерки по социологии современной культуры. -М.: НЛО, 2001.

284. Дудник С.И. История и историческое сознание // Я. (А.Слинин) и МЫ: к 70-летию профессора Ярослава Анатольевича Слинина. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2002. (Серия «Мыслители». Выпуск X). С. 147-168.

285. Зверева Г.И. Реальность и исторический нарратив: Проблемы саморефлексии новой интеллектуальной истории // Одиссей -1996. -М., 1996.-С. 11-24.

286. Зидер Р. Что такое социальная история? Разрывы и преемственность в освоении «социального» // THESIS. 1993. М. Вып. 1. С. 163-181.

287. Ивин А.А. Истина и время // Логика и время. Свердловск, 1975. С. 215-231.

288. Ильюченок Р.Ю. Эмоции и память: реальность и мифы. -Новосибирск, 1988.

289. Историческая мысль в современную эпоху / Материалы 11 Межвузовских исторических чтений, посвященных В.А.Козюченко. Волгоград 2-4 апреля, 1996.-Волгоград, 1997.

290. История России XIX-XX веков: Новые источники понимания / Под ред. С.С. Секиринского. М.: Московский общественный научный фонд, 2001. (Научные доклады, № 137).

291. Исупов К. Русская эстетика истории. СПб, 1992.

292. Калабугин В. Волшебный лексикон homo sovieticus'a, отдельный оттиск, 1994.

293. Караваев Э.Ф. Роль воображения в историческом познании в свете гипотезы Л.М. Веккера // Философия о предмете и субъекте научного познания / Под ред. Э.Ф. Караваева, Д.Н. Разеева. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2002. С.79-114.

294. Каграманов Ю. А могло бы быть иначе? (Виртуальная история: альтернативы и противофакты) // Новый мир, 1999. № 4.

295. Козеллек Р. Случайность как последнее прибежище в историографии //THESIS. 1994. Вып. 5. С. 171-184.

296. Козлов В., Локтева О. «Архивная революция» в России 1991-1996 гг. // Свободная мысль. 1997. № 4. С. 116-128.

297. Козлова М.С. Философские идеи Людвига Витгенштейна. — М.: ИФРАН, 1996.

298. Колеватов В.А. Социальная память и познание. М., 1984.

299. Кругликов В.А. Пространство и время «человека культуры» // Культура, человек и картина мира. М., 1987. С. 167-197.

300. Крымский С.В. Как менялись представления о пространстве и времени // Философская и социологическая мысль. Киев, 1989, № 1. С. 112115.

301. Лавабр М.К. Память и политика: о социологии коллективной памяти // Психоанализ и науки о человеке. М., 1995. С. 233-244.

302. Латов Ю. Ретропрогнозирование: фантастика или наука? // Вестник Юридического института МВД России. Вып. 4. М.-Пермь: ЮИ МВД России, 2000.

303. Лосев А. Ф. Миф. Число. Сущность. — М.: Мысль, 1994.

304. Лотман Ю. М. Изъявление Господне или азартная игра? // Ю. М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. — М.: Гнозис, 1994.

305. Лотман Ю. М. Культура и взрыв. — М.: Гнозис: Прогресс, 1992.

306. Лотман Ю. М. О роли случайных факторов в истории культуры. Клио на распутье // Избранные статьи в 3 томах. Т. 1. Таллин, 1992.

307. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров // Лотман Ю.М. Семиосфера. -СПб.: Искусство-СПб., 2000.

308. Лотман Ю.М. Память культуры // Семиосфера. СПб.: Искусство-СПб., 2000.

309. Лукач И. По-разному ли идут часы? // Вопросы философии. М., 1982. №10.

310. Манхейм К., фон Идеология и утопия // Манхейм К. фон Диагноз нашего времени /Пер. с нем и англ. М., 1994. С. 7-276.

311. Медик X. Микроистория // THESIS. 1994. Вып.4. С. 193 -202.

312. Межуев В.М. Культура и история. М., 1977.

313. Мило Д. За экспериментальную, или веселую, историю // THESIS. 1994. Вып. 5. С. 185-205.

314. Назаретян А. «Столкновение цивилизаций» и «Конец истории» // Общественные науки и современность. 1994. № 6.

315. Никитин В.Е. Проблема исторической реальности // Метафизические исследования. Выпуск 2. История. Альманах Лаборатории Метафизических Исследований при Философском факультете СПбГУ, 1997. С. 47-59.

316. Ортега-и-Гассет X. Эстетика. Философия культуры. М.: Искусство, 1991.

317. Павленко А.Н. Три модели исторического времени // История науки в контексте культуры. М., 1990. С. 93-101.

318. Паперный В. Культура 2. М.: Новое литературное обозрение, 1996.

319. Перцовский В. Сквозь революцию как состояние души. Заметки о советской литературной истории // Новый мир, 1992, № 3.

320. Победа и поражение. К 50-летию победы над фашизмом. М., 1994.

321. Полетаев А. В. Клиометрика новая экономическая история — историческая экономика // Истоки: вопросы истории народного хозяйства и экономической мысли. Вып. 1. М., 1989. С. 37—42.

322. Порк А.А. Три уровня понятия нарратива // Ученые записки Тартуского ун-та. Вып. 404. Тарту, 1977.

323. Пригожин И. Время. Хаос. Квант. -М., 1994.

324. Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. -М.: Прогресс, 1986.

325. Принцип социальной памяти / Ученые записки Тартуского ун-та. Вып. 695. Тарту, 1984.

326. Пушкарева Т.В. Восприятие времени в современную эпоху. Постановка проблемы // Человек в контексте культуры. Сборник научных статей. Вып. 3. Ставрополь, 2000. С. 171-176.

327. Пушкарева Т.В. Память, культура, история: к проблеме исторического времени. Диссертация на соискание ученой степени кандидата философских наук. Московский государственный педагогический университет. М., 2001.

328. Ребане Я.К. Принцип социальной памяти // Философские науки, 1977, №5.

329. Рейхенбах Г. Направление времени. М., 1962

330. Руднев В. Прочь от реальности: Исследования по философии текста. — М.: Аграф, 2000.

331. Руднев В. Серийное мышление // Даугава, 3, 1992.

332. Руднев В. Словарь культуры XX века: ключевые понятия и тексты. — М.: Аграф, 1999.

333. Руднев В.П. Текст и реальность: направление времени в культуре // Тыняновский сб. Четвертые Тыняновские чтения. Рига, 1988. С. 1415.

334. Русский язык конца XX столетия (1985-1995). М., 1996.

335. Савельева И.М. Альтернативный мир: модели и идеалы. М., 1990.

336. Савельева И.М., Полетаев А.В. История и время. В поисках утраченного. М.: Языки русской культуры, 1997.

337. Сарнов Б. Наш советский новояз. М., 2002.

338. Семенов Ю.И. Секреты Клио: Сжатое введение в философию истории. -М., 1996.

339. Семиотика и история. Труды по знаковым системам XXV. Тарту, 1992.

340. Соловьев Э.Ю. Прошлое толкует нас. (Очерки по истории философии и культуры). М., 1991.

341. Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического. Избранное. — М.: Прогресс: Культура, 1995.

342. Топоров В.Н. Модель мира мифологическая // Мифы народов мира. Т.2. М.: Сов.энциклопедия, 1988. С. 403-406.

343. Тумаркин Нина. Ленин жив! Культ Ленина в советской России. — Спб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1997.

344. Уитроу Дж. Естественная философия времени. М., 1964.

345. Успенский Б. А. (соавт. Лотман Ю. М.) Миф имя - культура // Избранные труды. В 2 т., т. 1. С. 433-459. - М.: Гнозис, 1994.

346. Успенский Б.А. История и семиотика. (Восприятие времени как семиотическая проблема) // Успенский Б.А. Избранные труды, том 1. М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. С. 9 - 71.

347. Успенский Б. A Historia sub specie semioticae // Успенский Б.А. Избранные труды, том 1. — М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. С. 71-83.

348. Ферро М. Как рассказывают историю детям в разных странах мира. -М., 1992.

349. Философский энциклопедический словарь. — М.: Сов. энциклопедия, 1983.

350. Фукуяма Ф. Конец истории? // Вопросы философии, 1990, № 3, С. 134155.

351. Фукуяма Ф. Началась ли история вновь? // Огонек, 2002, № 48.

352. Хук С. «Если бы» в истории // THESIS. 1994. № 5. С. 206 215;

353. Шкуратов В.А. Историческая психология. Ростов-на-Дону, «Город N», 1994.

354. Шлезингер-мл. А.А. Циклы американской истории. М.: Прогресс-Академия, 1992.

355. Энгелынтейн Л. Повсюду о новейших интерпретациях русской истории XIX-XX веков // Новая русская книга, 2001, № 3-4.

356. Юнг К.Г. Архетип и символ. — М.: Renaissance, 1991.

357. Якимович А. К. Магические игры на горизонтальной поверхности: Картина мира в к. XX века // Arbor mundi / Мировое древо, 1993, Вып. 2.

358. Якимович А.К. Конец великой эпохи: реальность менталитет -искусство // Погружение в трясину (анатомия застоя). - М. Прогресс, 1991.

359. Nipperdey Th. Deutsche Geschichte. H. 1. 1800-1886. Munchen: Beck, 1987-1990.

360. Virtual History: Alternatives and Conterfactuals. Ed. by N. Ferguson. L., 1997.1. Критика

361. Адамович M. Юдифь с головой Олоферна. Псевдоклассика в русской литературе 90-х // Новый мир, 2001, № 7.

362. Андеграунд вчера и сегодня (Михаил Айзенберг, Юрий Арабов, Николай Байтов, Борис Гройс, Иван Жданов, Владимир Паперный, Виктор Санчук, Генрих Сапгир, Ольга Седакова, Семен Файбисович, Алексей Цветков) // Знамя, 1999, № 6.

363. Бавильский Д. Круг (оммаж квадрату). Татьяна Толстая «Квадрат» Эссе // Время МН, 16.05.2001.

364. Васюченко И. Чтя вождя и армейский устав // Знамя, 1989, № 10.

365. Гаврилов А. Смерть под языком, или Комиссарские записки. (Рец. на кн. Ю. Дубова «Большая пайка». М., 1999) // Новый мир, 2000, № 9.

366. Гальцева Р., Роднянская И. Помеха человек. Опыт века в зеркале антиутопий // Новый мир, 1988. С. 12. С. 217-231.

367. Давыдов Д. Поэтика последовательного ухода // Новое литературное обозрение, 2002, № 57.

368. Дарк О. Принесенные в жертву // Знамя, 1998, № 12.

369. Иванова Н. Бандерша и сутенер. Роман литературы с идеологией: кризис жанра // Знамя, 2000, № 5.

370. Клех И. Выход Героя неглиже. (Некоторые спорные вопросы «художественного поведения») // Дружба народов, 2002, № 3.

371. Коган Е. Патриотическое воспитание кинематографистов // Русский журнал. 25.06.2004. http://vyww.russ.ru/culture/cinema/20040625ko.html

372. Кондуков А. Голливуд идет на войну // Итоги, № 46 (284), 20 ноября 2001.

373. Кукулин И. Every trend makes a brand // НЛО, 2002, № 56.

374. Латынина Ю. В ожидании Золотого Века: от сказки к антиутопии // Октябрь, 1989, № 6.

375. Муриков Г. «Человек массы», или Претензии «постмодернистов» // Север, 1991, № 1.

376. Немзер А. Соблазн понимания (рец. на роман Е. Съяновой «Плачь, Маргарита») // Время Новостей, № 123, 12. 07. 2002.

377. Новикова М. Зачем нам история? (Вячеслав Пьецух. Роммат /романтический материализм/) // Новый мир, 1990, № 2.

378. Перемышлев Е. Несколько слов об одной местности и о человеке, ее открывшем // Знамя, № 10, 1996.

379. Плахов А. Выход из Платоновой пещеры // Официальный сайт музея кино http://www.museikino.ru/cyc/PKSES/pkses.asp

380. Разговоры современников. Пространство чистой мысли (интервью с Екатериной Деготь) // Звезда, 2000, № 3.

381. Роднянская И. Гамбургский ежик в тумане. Кое-что о плохой хорошей литературе // Новый мир. 2001. № 3.

382. Роднянская И. Гипсовый ветер // Новый мир. 1993. № 12.

383. Русский журнал, культурный гид. Вып. 57. 30.11.1999 www.russ.ru/culture/guide/19991130.html

384. Рыбаков В. То, чего не было, не забывается. // Октябрь, 2001, №11.

385. Смирнов И. Дама с PC // Звезда, 1999, № 8.

386. Соболев С. Этот мир придуман не нами // Паттерн, журнал нереалистической прозы, http://pattern.narod.ru/public.htm

387. Степанян К. Отношение бытия к небытию // Знамя, 2001, № 3.

388. Туровская М. Баллада о солдате // Новый мир, 1961, № 4.

389. Уланов А. Плюшевый диван с белой кошкой (Рец. на «Место печати», № 11)//Знамя, 1999, №3.

390. Ямпольский М. Возвращение домой // Новое литературное обозрение, № 7, 1994.

391. Рецензии на роман Т. Толстой «Кысь»

392. Агеев А. Голод 45. Практическая гастроэнтерология чтения // Русский журнал, 02.08. 2001.

393. Володина А. Про букву «Ж», американца О'Нила, хищную Кысь и не только. //Вести, 2000. 10. 14.

394. Елисеев Н. Татьяна Толстая. Кысь (роман) // Новая Русская Книга, 2000, № 6.

395. Иванова Н. И птицу Паулин изрубить на каклеты // Знамя, № 3, 2001.

396. Кабанова О. Кысь, брысь, Русь // Известия, 31.10. 2000.

397. Кузьминский Б. Татьяна Толстая. «Кысь» // Русский журнал, 2000, 10, 18. http://www.russ.rU/krug/vybor/20001018.html#knl

398. Курицын В. Рецензия на «Кысь» Татьяны Толстой // Время МН, http://www.guelman.ru/slava/kust/kuritsin/html

399. Немзер А. Азбука как азбука. Татьяна Толстая надеется обучить грамоте всех буратин // Ruthenia, 27.11.2000. http://www.ruthenia.ru/nemzer/kys.html

400. Ольшанский Д. Что житие твое, пес смердящий? // 7 дней, 2000, № 234.

401. Парамонов Б. Русская история наконец оправдала себя в литературе // Время МН, 14.10.2000.

402. Рабинович Е. Татьяна Толстая. Кысь (роман) // Новая Русская Книга, 2000, № 6.

403. Рубинштейн JI. О книге Т. Толстой «Кысь» // Итоги, 2000. 10. 26.

404. Рецензии на роман С. Ануфриева, П. Пепперштейна «Мифогеннаялюбовь каст»

405. Бавильский Д. Подснежники // Еженедельный журнал, № 109, 01.03.04.

406. Бавильский Д. Приключения дискурса // Топос, 19.02.2003.

407. Бурьян В. Сергей Ануфриев, Павел Пепперштейн «Мифогенная любовь каст». Как я провел лето. Сочинение // Русский журнал, 05.10.1999. http://www.russ.ru/krug/kniga/

408. Данилкин Л., Брашинский М. Волхв // Афиша, 20.01.2003. http://www.guelman.ru/culture/reviews/2003-01-31/brashanilkin200103/

409. Иг Евгений. К вопросу о ценности законченного проекта «МЛК» и его уникальности для советской постсоциалистической литературы // Топос, 11.09.03.

410. Изуверов Алеша Победа и Мы // Топос, 23.06.2003.

411. Книжная полка Ирины Роднянской // Новый мир, 2000, № 4.

412. Кузнецов С. Мифогенная любовь младоконцептуалистов // Неофициальная Москва, 2000, № 5.

413. Люсый А. Исток романа и картины галлюцинация? // Алфавит, № 35, 2000. 08. 30.

414. Петров Г. Расщепление дискурса // Книжное обозрение. 2003. 17 февраля.

415. Пирогов Л. Зомби тоже могут играть в баскетбол // http://www.guelman.ru/slava/kust/pirogov.html

416. Рыклин М. Пешки, ложки, кресты // НГ Exlibris, № 25 (290), 24 июля 2003.

417. Смирнова А. Павел Пепперштейн. Мифогенная любовь каст http://www.litwomen.ru/print.html7ids331

418. Что читать с Михаилом-Ъ-Новиковым // Коммерсантъ-daily, 10. 11. 1999.