автореферат диссертации по социологии, специальность ВАК РФ 22.00.04
диссертация на тему: Пригородные сообщества как социальный феномен

Полный текст автореферата диссертации по теме "Пригородные сообщества как социальный феномен"

На правах рукописи

ГРИГОРИЧЕВ КОНСТАНТИН ВАДИМОВИЧ

ПРИГОРОДНЫЕ СООБЩЕСТВА КАК СОЦИАЛЬНЫЙ ФЕНОМЕН: ФОРМИРОВАНИЕ СОЦИАЛЬНОГО ПРОСТРАНСТВА ПРИГОРОДА

22.00.04 - социальная структура, социальные институты и процессы

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора социологических наук

г5СЕН20Н

Хабаровск - 2014

005552771

005552771

Диссертация выполнена в ФГБОУ ВПО «Иркутский государственный университет»

Научный консультант: доктор исторических наук, профессор Дятлов

Виктор Иннокентьевич

Официальные оппоненты: Рязанцев Сергей Васильевич, член-

корреспондент РАН, доктор экономических наук, профессор, Институт социально-политических исследований РАН, руководитель Центра социальной демографии и экономической социологии

Рыкун Артем Юрьевич, доктор социологических наук, профессор, ФГБОУ ВПО «Национальный исследовательский Томский государственный университет», проректор по международным связям

Меерович Марк Григорьевич, доктор исторических наук, профессор, ФГБУО ВПО «Национальный исследовательский Иркутский государственный технический университет», профессор кафедры архитектурного проектирования

Ведущая организация: Федеральное государственное бюджетное

учреждение науки Институт монголоведения, буддологии и тибетологии Сибирского отделения Российской академии наук

Защита состоится «30» октября 2014 г. в 14.00 часов на заседании диссертационного совета Д 212.294.04 при ФГБОУ ВПО «Тихоокеанский государственный университет» по адресу: 680035, г. Хабаровск, ул. Тихоокеанская, 136, ауд. 315л.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке и на сайте ФГБОУ ВПО «Тихоокеанский государственный университет» www.pnu.edu.ru.

Автореферат разослан «15» сентября 2014 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

Гареева Ирина Анатольевна

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования. С конца 1990-х - начала 2000-х годов в региональном развитии России растет тенденция жесткого структурирования пространства (территории, сообществ, локальных экономик) через выстраивание иерархичной системы управления, укрупнение регионов и, шире, через то, что во властном и медийном дискурсах принято обозначать как «укрепление вертикали власти». Маркером этого процесса, протекающего как на федеральном, так и на региональном уровне, становится фиксация структуры пространства через систему границ, с помощью которых оформляются объекты управления: края, области, районы. Выделенным таким образом «регионам» (субъектам федерации) и территориальным единицам меньшего масштаба (муниципальным районам и городским округам) приписываются, а иногда и предписываются те или иные идентичности, предполагающие их большую или меньшую гомогенность, и как объектов управления, и как групп.

Возникающая при этом пространственная модель, охватывающая не только собственно территорию, но и систему социальных, экономических, культурных взаимодействий, с одной стороны, упрощает организацию системы управления, но с другой — все более отходит от реальности. Сложные миграционные процессы, новые векторы социальной мобильности, формирование обширной сферы невидимой экономики создают качественно иную структуру российского и регионального пространства. Формирующиеся при этом связи и сообщества складываются не только вне закрепленной («предписанной») структуры пространства, но и вопреки ей, развиваясь в собственной логике неформальных отношений, реализуемых через комплексы специфических, большей частью неформальных практик. В результате в едином географическом пространстве складываются несколько «Россий», живущих в собственных властных, социальных, культурных полях, плохо вписывающихся в официальный образ страны.

На региональном и локальном уровне описанное противоречие реализуется в выделении городских округов и сельских муниципальных районов. Здесь граница между муниципальными образованиями не только разделяет административные единицы, но и выступает водоразделом между городским и сельским пространством. На этом уровне проблема формальной и реальной локализации сообществ, соотнесения административно-территориальных границ и реального социального и физического пространства дополняется проблемой соотношения законодательно определенной дихотомии города и села и континуальности реальной системы расселения. Комплекс этих противоречий не остается исключительно в плоскости научно-теоретических изысканий, но воплощается в острой проблеме взаимоотношений муниципальных районов и расположенных на их территории городских поселений, а также в организации системы управления агломерационными образованиями.

Местом пересечения или, точнее, линией разлома властного конструкта («система административно-территориального деления») и реальной структуры пространства становятся границы между выделяемыми административно-территориальными единицами. Границы эти определяются не только «линиями на карте», но и пространственной организацией управленческих, контрольных, силовых структур, системы здравоохранения и образования и т. д. Невидимые на местности, они (границы) объективно начинают все

более приобретать барьерные функции, реализуемые не столько через юридические ограничения на их пересечение, сколько через систему граничных различий - разности в уровне доходов, качестве жизни, в возможностях для пространственной и социальной мобильности и т. д. Росту барьерности внутренних границ способствует и сужение спектра возможных каналов их пересечения, прежде всего — образовательных (свертывание в 1990-е системы среднего профессионального образования и взятый с конца 2000-х годов курс на сокращение сети учреждений высшего образования).

Повышение степени барьерности границ, с одной стороны, может служить фактором консолидации локальных сообществ, задавая объективные различия между ними, формируя оппозицию «мы» versus «другие». С другой стороны, растущие сельско-городские различия (на региональном уровне являющиеся различиями между центром и периферией) становятся ресурсом и благоприятной средой для возникновения новых локальных социумов, формирующихся по модели трансграничных сообществ. Пригород как периферия крупных городов, представляющая собой комплексную границу (сель-ско-городскую и административно-муниципальную), создает, пожалуй, наиболее благоприятную ситуацию для складывания подобных локальных сообществ — новых и типологически, и онтологически для Сибири и большинства регионов страны в целом. В тех же регионах, где формирование пригородов происходит не за счет урбанизационных миграционных потоков, но на основе встречной миграции из города, новизна складывающихся локапьностей становится особенно заметной.

В значительной степени российские пригороды и их сообщества отличаются и от субурбий городов иных частей света. Диахронно следуя мировому тренду развития периферии крупных городов и мегаполисов, российский пригород и его сообщества развиваются в качественно иных условиях и имеют принципиально иной исторический фон. Российские власти (прежде всего, федеральное правительство) не создают специальных условий для переселения в пригород, как это было в послевоенных США; в сибирских регионах нет исторически сложившейся системы расселения в небольших городах, примыкающих к региональным центрам, как это было в Центральной и Западной Европе и Великобритании; климатические, экономические и социокультурные условия России препятствуют образованию фавел по типу южноамериканских и африканских городов, а традиционно-советский образ жизни исключает формирование юрточных и фавельных пригородов азиатских городов. Иными словами, социальное пространство пригородов сибирских городов представляет собой новое, и в российском, и мировом масштабе явление.

Вместе с тем, исследование пригородных сообществ сибирских городов, даже на примере одного города, выводит далеко за пределы феноменологии, формулируя комплекс исследовательских проблем. Обусловливает ли маргинальность пригородных сообществ их временность с последующей абсорбцией их городским либо сельским пространством? Возможно ли существование пригородных сообществ как транслокальных образований, живущих за счет эксплуатации ресурса границы и граничных различий? Как соотносятся и с помощью каких механизмов взаимодействуют официально установленные институты и структуры с неформальным сообществом неинституализиро-ванного пространства?

Комплекс социологических проблем, находящихся в фокусе диссертационного исследования, тесно связан с актуальными проблемами смежных наук, в той или иной степени рассматривающих пригородную проблематику. Поставленный в недавнее время в социально-географических исследованиях и работах по урбанистике исследовательский вопрос «Что находится за пределами городов?»1, связанный с социологическим изучением сельского пространства, дополняется вопросом о том, «Что находится между городом и селом?». Смещение фокуса исследования с традиционной проблематики города и сельско-городской оппозиции на пригород и его социальное пространство приводит к вопросу о границе между городской и сельской местностью и новой системе взаимодействия городских и сельских сообществ.

Шире этот вопрос можно поставить как проблему соотношения предписанной (законодательной рамкой и системой управления) и реальной структуры физического и социального пространства, соотношения властного конструкта («система административно-территориального деления») и реальной топологии социального пространства страны. Укрупнение масштаба (до уровня локальности) исследования, сужая территориальные рамки и оставляя за скобками региональную дифференциацию (проблему саму по себе чрезвычайно важную), позволяет увидеть изучаемый объект объемно, в сочетании комплекса свойств и функций. Иными словами, научная актуальность изучения социального пространства пригорода связана с возможностью определения предпосылок, условий, конкретных механизмов возникновения и жизнедеятельности неинституализи-рованных локальных сообществ, наполняющих поселенческий континуум и формирующих социальное пространство страны.

Вместе с тем рассматриваемые в диссертации темы имеют высокую актуальность и с точки зрения практической организации пространства страны и системы регионального управления. Несоответствие административно-территориальной структуры и связанной с ней организации системы управления реальным тенденциям регионального и местного развития порождают серьезные сложности в планировании комплексного развития территории, коммуникациях с локальным бизнесом и сообществом, снижают эффективность сложившихся управленческих практик.

Один из наиболее ярких примеров развития пригорода дает Иркутская городская агломерация, на примере которой будет рассматриваться процесс формирования пригородных сообществ в данной работе.

Степень разработанности проблемы

Социальное пространство пригорода как городской периферии и маргинальной зоны между городом и селом в социологических исследованиях пока не получило широкого распространения в качестве объекта специального анализа. Отчасти это диктуется тем, что вопрос места, пространства для социологии долгое время не относился к числу важнейших. Констатируя данный факт, А.Ф. Филиппов цитирует П.Бергера и Т.Лукмана, прямо отрицающих значение пространства в социологическом анализе2. Признание роли пространства, его влияния на формирование социальных структур и отношений происходит лишь в работах Г.Зиммеля и представителей Чикагской школы. Вместе с тем, разработка концепта социального пространства стала центральной про-

1 Вдали от городов. Жизнь постсоветской деревни. - СПб.: Алетсйя. 2013.

2 Филиппов А.Ф. Социология пространства. - СПб.: «Владимир Даль», 2008. С. 19.

блемой для социологической науки. В работах И.Гофмана, Г. Зиммеля, Э.Дюркгейма, Р.Коллинза, Э.Сэйра, Х.Хоффмана, Э.Гидденса, П. Бурдье3 разрабатывается целый ряд концепций социального пространства, основанных как на классических направлениях структуралистской и конструктивисткой парадигм, так и на разработках структурно-генетического подхода. «Пространственный поворот» в современной российской социологии связан с работами А.Ф. Филиппова, А.Т. Бикбова, С.М. Гавриленко и ряда других исследователей4.

Другой и, пожалуй, более значимой причиной отсутствия пространства пригорода в фокусе социологических исследований стал приоритет городской проблематики в социологических исследованиях. Полярное противопоставление города и села, заложенное еще М.Вебером в «Городе»5, сформировало оппозиционное представление о городе и прочем пространстве, в рамках которого существованию чего-либо между этими полюсами не оставалось места. Подобную дихотомию можно обнаружить и у Г. Зиммеля, противопоставившего «нервность» большого города, его ориентацию «вовне» не только сельскому пространству, но и малому городу6. В таком противопоставлении пригороду, как маргинальной форме, не остается места, он становится лишь периферией городского пространства, которая будет поглощена городским организмом в процессе его развития.

Подобное видение пригорода находит развитие в разработках социологов чикагской школы Р.Парка, Р.Маккензи, Л.Уирта, Э.Бреджесса, Х.Зорбахта. В рамках «городской экологии», как принято обозначать сложившийся здесь подход к изучению социального пространства города7, пригород низводится Р.Парком до «простого продолжения городского сообщества»8, неотъемлемой части «социального организма города»9. В знаменитой схеме концентрических зон роста города и его социальной организации10 пригород растворяется в зонах «домов получше» и «ежедневных пассажиров», превращаясь в пространство расселения среднего класса. Именно поэтому пригород не выделяется Р.Парком и его последователями в качестве самостоятельного «естественного района», выступая в их разработках в качестве еще одной транзитной зоны, уравновешивающей развитие примыкающей к городскому центру зоны «трущоб» и «порока». Несмотря на активную критику чикагской школы за игнорирование или, по крайней мере, недостаточный учет культурных факторов в жизни городских сообществ (У. Файри,

3 Гофман И. Представление себя в другим в повседневной жизни. - М.: КАНОН-Пресс-Ц, Кучково поле, 2000; Гидденс Э. Устроение общества: Очерк теории струюурации. - М.: Академический проект, 2003. - 528 е.; Дюрк-гейм Э. Социология и социальные науки // Дюркгейм Э. Социология. Ее предмет, метод и назначение. - М.: Канон, 1995. - С. 38-61; Зиммелъ Г. Большие города и духовная жизнь // Логос. - 2002. - № 3-4. - С.1-12; Бурдье П. Физическое и социальное пространство // Социология социального пространства. - М.: Инст-т экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2010. - С. 49-64.

4 Филиппов А.Ф. Социология пространства - СПб.: Владимир Даль, 2008. - 285 е.; Филиппов А.Ф. Теоретические основания социологии пространства. - М.: КАНОН-Пресс-Ц, 2003 ~ 150 е.; Бикбов А.Т., Гавриленко С.М. Пространственная схема социальной теории как форма объективации властного интереса теоретика: Парсон/Фуко // Пространство и время в современной социологической теории. - М.: Институт социологии, 2000. - С. 33-65.

5 Вебер М. История хозяйства. Город. - М.: «КАНОН-пресс-Ц», «Кучково поле», 2001. - С. 333-488.

6 Зиммелъ Г. Большие города и духовная жизнь // Логос. - 2002. - № 3-4. - С. 1-12.

7 Трубина Е.Г. Город в теории. - М.: Новое литературное обозрение, 2010. - С. 67.

8 Парк Р. Город как социальная лаборатория // Социологическое обозрение. - 2002. - Т. 2. - № 3. С. 7.

' Парк Р.Э. Городское сообщество как пространственная конфигурация и моральный порядок И Социологическое обозрение.-2006.-T. 5.-№ 1.-С. 14-17.

10 Park Robert Е., Burgess Ernest W., McKanzie Roderick D. The City. The University of Chicago Press, 1925, 1984. - Pp. 50-53.

М. Кастелс), экологическое направление в исследовании городских сообществ и заданное ею видение пригородного пространства сохраняло свои позиции до 1940-1950-х годов и получило развитие в ряде позитивистских по духу исследований.

В 1960-е годы критика чикагской школы и ее видения развития городского пространства и сообщества вылилась в формирование концепции «нового урбанизма», связанной с именами АЛефевра, У.Уайт, Л. Лафланда, Д.Джейкобс", сформулировавших идеи возвращения к малому «пешеходному» городу, одной из моделей которого выступали пригородные поселения и сообщества.

Качественно новое видение городского пространства и сообщества и связанного с ними пригорода складывается в рамках лос-анджелесской школы городской социологии. В разработках авторов этой школы (М.Дэвис, М.Диэ, С.Фласти, Э. Соджа и другие12) появляется ряд принципиальных отличий в видении города по сравнению с чикагской школой. Е.Г. Трубина выделяет восемь принципиальных отличий лос-анджелесской школы, среди которых полицентричное видение города, акцент на периферии, а не деловом центре, внимание к влиянию социального и политического воображаемого на развитие города13. В этой концепции пригородное пространство занимает иное, нежели в схеме Р. Парка и его соавторов, место. Используя в качестве основы схему концентрических зон, М.Дэвис помещает пригород между «токсичным кольцом» загородной территории с повышенным уровнем опасности и «внутренним городом» как зоной, «свободной от наркотиков»14, где порядок поддерживается с большими усилиями. Пригород в этой схеме выступает как неотъемлемая («внешняя») часть города, более противопоставленная «токсичному кольцу», чем городу. В данной концепции город не поглощает пригородное пространство, но, напротив, растворяется «в безграничности пригородов».

Формирование подобного постмодернистского взгляда на социальное пространство города и пригорода во многом определялось характером развития системы расселения в США, где субурбанизационный тренд в послевоенный период стал определяющим в территориальном развитии15. Значимость пригородов в урбанистическом и социальном развитии сформировала широкий спектр исследований по истории развития американских пригородов (К.Т. Джексон, Р.Фишман, Д.Арчер, Д.Хайден, А. Селиг-ман)16, экономическим и технологическим основаниям развития пригородного расселе-

11 Лефевр А. Идеи для концепции нового урбанизма // Социологическое обозрение. - 2002. - Т. 2. - № 3. - С. 1926; Джейкобе Д. Смерть и жизнь больших американских городов - М.: Новое издательство, 2011. - 460 с.

12 Davis М. City of Quartz: Excavating the Future in Los Angeles. - London: Verso, 1990; Soja E.W. Postmetropolis. Critical Studies of Cities and Regions. - Oxford: Blackwell, 2000. - 472 pp.

13 Трубина Е.Г. Урбанистическая теория. - Екатеринбург. Изд-во Уральского ун-та, 2008. - С. 87.

14 Davis М. Ecology of ¡'car: Los Angeles and the Imagination of Disaster. - N.Y., Metropolitan Books, 1998. - Pp.393, 397-398. Приводится по: Трубина Е.Г. Урбанистическая теория. - С. 88-89.

" The Suburb Reader / Ed. by Becky M. Nicolaides and Andrew Wiese. - N.Y. Routledge, 2006. - P. 2-3. " Jackson, К. T. Crabgrass Frontier The Suburbanization of the United States. - Oxford University Press, 1985. - 396 pp.;

Fishman R. Bourgeois Utopias: The Rise and Fall of Suburbia. - Basic Books, 1987. - 272 pp.; Archer J. Colonial Suburbs in South Asia, 1700-1850, and the Spaces of Modernity in Visions of Suburbia, ed. Roger Silverstone - London: Routledge, 1997. - Pp. 26-46; Hayden D. Building Suburbia: Green Fields and Urban Growth, 1820-2000. - Vintage Books, 2003. -336 pp.; Seligman, A.I. The New Suburban History//Journal of Planning Histoiy. - 2004. - Vol. 3. - № 4 -Pp. 312-331

ния (Г.Бинфорд, Г.Райт, Дж.Кай17), классовым, расовым и этническим различиям в ранней (Б.Николайдес, Э.Вейс18) и современной субурбии (Дж. Лившиц, Б. Хайнс19).

Насыщение поля первичного научного описания субурбанизационного процесса привело к появлению комплекса работ, посвященных специфике пригородного социума (С. Мюррей, Л. Макгирр, М. Ласситер, Р. Сэлф, Э.Блэкли, М. Снайдер20), формированию эксклюзивных и инклюзивных практик взаимодействия пригородных сообществ с внешними («пришлыми») группами, в том числе трансграничными мигрантами (Т. Фонг, С.Малер, Э. Маккензи, С. Лоу)21. В широком круге работ, вышедших до конца 1980-х годов, субурбанизация признавалась генеральным направлением развития не только системы расселения, но и американского социума, а рекламный образ «американской мечты» прочно вошел в терминологический аппарат подобных исследований. Позднее, однако, появляется комплекс работ, ставящих под сомнение гомогенность сообществ пригорода, перспективы развития субурбии как единственной альтернативы большим городам (М.Мортон, Э.Флинт, Б.Ханлон).22

Несмотря на то что обширный опыт урбанистического и социологического изучения американских пригородов, сформированный в том числе и российскими авторами (Е.С. Шомина, A.B. Никифоров23), не может быть прямо спроецирован на российские реалии, выработанные в нем подходы представляют серьезную ценность для анализа российской субурбанизации. В частности, представляет значительный интерес периодизация американской субурбанизации, предложенная Р.Лангом, ДжЛеФерги и

17 Binford Н.С. The First Suburbs: Residential Communities on the Boston Periphery, 1815-1860. -Chicago: University of Chicago Press, 1985. - 384 pp.; Wright G. Moralism and the Model Home: Domestic Architecture and Cultural Conflict in Chicago, 1873-1913. - Univ of Chicago Pr (T); Reprint edition, 1985. - 242 pp.; Kay, J.H. Asphalt Nation: How the Automobile took over America, and How We Can Take it Back. - Crown Publishers, 1997.-417 pp.

" Nicolaides B. My Blue Heaven: Life and Politics in the Working-CIass Suburbs of Los Angeles, 1920-1965. - University Of Chicago Press, 2002. - 430 pp.; Wiese A. Places of Their Own: African American Suburbanization in the Twentieth Century. - Chicago: University Of Chicago Press, 2004. - 422 pp.

19 Lipsitz G. The Possessive Investment in Whiteness: Racialized Social Democracy and the 'White' Problem in American Studies И American Quarterly. - 1995. - Vol. 47. - №.3. - Pp. 369-387; Haynes B. Red Lines, Black Spaces: The Politics of Race and Space in a Black Middle-Class Suburb. - Yale University Press, 2006. - 208 pp.

20 Murray S. The Progressive Housewife: Community Activism in Suburban Queens, 1945-1965. - University of Pennsylvania Press, 2003. - 264 pp.; McGirr L. Suburban Warriors: The Origins of the New American Right - Princeton University Press, 2001. - 416 pp.; Lassiter M. D. Suburban Strategies: The Volatile Center in Postwar American Politics // The Democratic Experiment: New Directions in American Political History, ed. Meg Jacobs, William J. Novak, and Julian E. Zelizer. - Princeton, NJ: Princeton University Press, 2003. - Pp. 327-345; Self R. O. American Babylon: Race and the Struggle for Postwar Oakland. — Princeton University Press, 2003. ■ 408 pp.; Blakely, Ed. J., Snyder M. Fortress America: Gated Communities in the United States. - Washington, D.C.: Brookings Institution, 1997. - 209 pp.

21 Fong T.P.. The First Suburban Chinatown: The Remaking of Monterey Park, California. - Temple University Press, 1994. - 240 pp.; Mahler S. J. American Dreaming: Immigrant Life on the Margins. - Princeton University Press, 1995. -256 pp.; McKenzie E. Privatopia: Homeowner Associations and the Rise of Residential Private Government. - Yale University Press, 1996. - 254 pp.; Low S. Behind the Gates: Life, Security, and the Pursuit of Happiness in Fortress America. -Routledge, 2003. - 288 pp.

22 Morton M. The Suburban Ideal and Suburban Realities: Cleveland Heights, Ohio, 1860-2001 // Journal of Urban History. - 2002. - № 5 (September) - Pp. 671-698; Flint A. This Land: The Battle Over Sprawl and the Future of America. -Johns Hopkins University Press, 2006. - 312 pp.; Hanlon В. Once the American Dream: Inner ring Suburbs of the Metropolitan United States. - Philadelphia: Temple University Press, 2010. - 224 pp.

Шомина Е.С. Контрасты американского города: (Социально-географические аспекты урбанизации). М.: Наука, 1986. - С. 12—14; Никифоров А.В. Рождение пригородной Америки: Социальные последствия н общественное восприятие процесса субурбанизации в США (конец 40-х - 50-е гг. XX в.). [Электронный ресурс]. - М.: Эдигориал УРСС, 2002. - Режим доступа: http://mx.esc.ni/~assur/ocr/suburbia/chl.htm#3

А.Нельсоном и включающая шесть этапов развития пригородов: от протопригородов до современных «пригородных мегаполисов»24.

Российский опыт изучения пригородного пространства практически полностью ограничивается работами в области урбанистики и экономико-географических исследований. В работах, связанных с исследованиями российского города, пригород рассматривается чаще как продолжение сельского пространства, составляющее неотъемлемую часть городской повседневности (Г.М. Лаппо, Т.Г. Нефедова, А.И. Трейвиш, А.Г. Вишневский, Н. Зубаревич)25. Проблема пригородного пространства включается в исследования по развитию городских агломераций (E.H. Перцик, П.М. Полян, Г.М. Лаппо, С. Артоболевский, Н. Мкртчан26). Отчасти пригородная проблематика затрагивается в работах, посвященных развитию городского пространства (Е.Г. Трубина, Н.В. Зубаревич).27 Отдельно необходимо отметить работы В. Глазычева, посвященные формированию и функционированию городских сообществ28.

Ряд аспектов развития пригородного пространства затрагивался в исследованиях научного коллектива под руководством Т.И. Заславской, реализовавшего широкомасштабные сравнительные социологические исследования села и сельского образа жизни29. В разработках коллектива, посвященных перспективам развития сельской системы расселения и взаимодействий городского и сельского социумов, пригородное пространства затрагивалось как переходное в рамках урбанизационного процесса.

Проблемам развития собственно пригородного пространства российских городов посвящен очень небольшой круг исследований, имеющих преимущественно прикладной характер,30 среди которых необходимо выделить работы Т.Г. Нефедовой.31 Автором раз-

24 Lang R., LcFurgy J., Nelson A.C. The Six Suburban Eras of the United States // Opolis. - Vol. 2. - №. 1. - 2006. -Pp. 65-72.

Лаппо Г.М. География городов. - M.: Гуманитарное изд-во ВЛАДОС, 1997; Лаппо Г.М. Российский город - симбиоз городского и сельского [Электронный ресурс]. // Демоскоп-Weekly. Демографический еженедельник. - Режим доступа: httpi//demoscope.ru/weekly/2005/0221/anal¡t06.php; Вишневский А.Г. Серп и рубль. - М., 1998. - 432 е.; Алексеев А.И., Зубаревнч Н.В. Кризис урбанизации и сельская местность России // Миграция и урбанизация в СНГ и Балтии в 90-годы. - М., 1999. - С. 83-94; Нефедова Т.Г., Трейвиш А.И. Теория «дифференциальной урбанизации» и иерархия городов в России на рубеже XXI века // Проблемы урбанизации на рубеже веков / Отв. ред. А.Г. Махрова. - Смоленск: Ойкумена, 2002. - С. 71-86.

26 Перцик E.H. Города мира: География мировой урбанизации. - М-: Международные отношения, 1999. - 384 е.; Перцик E.H. Проблемы развития городских агломераций // Academia. Архитектура и строительство. - 2009. - № 2. - С. 63-69; Полян П.М. Методика выделения и анализа опорного каркаса расселения. Ч. 1. - М.: ИГ АН СССР, 1988. - 220 е.; Лаппо Г.М. Городские агломерации СССР-России: особенности динамики в XX веке // Удобное пространство для города. Российское экспертное обозрение. - 2007. - № 4-5. - С. 6-9; Артоболевский С., Гради-ровский С., Мкртчан Н. Концепция Иркутской агломерации: полюса роста национального уровня (народонаселен-ческий аспект) [Электронный ресурс] // Русский архипелаг. Сетевой проект «Русского Мира». - Режим доступа: http://www.archipclagWagenda/povestka/evolution/irkutsk/concept/?version=forprint.

27 Трубина Е.Г. Город в теории: опыты осмысления пространства - М.: Новое литературное обозрение, 2010. - 520 е.; Зубаревич Н.В. Социальное развитие регионов России: проблемы и тенденции переходного периода. - М.: Эди-ториал УРСС, 2003. - 264 с.

2! Глазычев В. Глубинная Россия: 2000-2002. - М.: Новое издательство, 2002. - 328 е.; Глазычев В. Город без границ. - М.: Территория будущего, 2011. - 398 е.; Глазычев В. Социальная жизнь города на молекулярном уровне (заметки по горячим следам) [Электронный ресурс] // Свободная мысль. - 1995. - Режим доступа: http://www.glazychev .ru/habitation s&cities/1995_molecularny_uroven.htm.

29 Методологические проблемы системного изучения деревни. - Новосибирск: Наука, 1977. - 344 е.; Методология и методика системного изучения советской деревни / Отв. ред. Т.И. Заславская и Р.В. Рывкина. - Новосибирск: Наука, Сиб. отд., 1980. - 344 с.

30 Пчелинцев О.С. Переход от урбанизации к субурбанизации // Региональная экономика в системе устойчивого развития. - М„ Наука, 2004. - С. 44-51; Поносов А.Н. Социально-экономические аспекты формирования территорий поселений в зоне влияния крупного города (на примере пригородной зоны г. Перми). Автореферат ... дисс.

рабатывается типология дачных пригородов крупных российских городов, прежде всего, на примере Московского мегаполиса и прилегающих к нему регионов. В основу выделения четырех типов пригородов Т.Г. Нефедовой положен критерий способа взаимодействия города и села, понимаемого как способ проникновения и жизнедеятельности жителей города в пригородных поселениях. Однако дальнейшего развития и социологического наполнения (стратегии, механизмы и практики взаимодействия городского и сельского социумов, формирование локальных пригородных сообществ и т. д.) данный критерий в работах указанного автора не получил. В последние годы появляется ряд региональных исследований, затрагивающих отдельные проблемы развития пригородных территорий Восточной Сибири.32

Объект исследования - пространство пригорода, занимающее в сельско-городском поселенческом континууме промежуточное положение между крайними формами сельского поселения и города.

Предмет исследования - процесс и основные акторы формирования социального пространства пригорода.

Цель работы — выявить особенности формирования социального пространства пригорода как среды нового способа взаимодействия городского и сельского сообществ, проявление специфики пригородного пространства в экономическом и властном поле и дискурсивном пространстве.

Целью работы и спецификой предмета исследования определяется система исследовательских задач, решаемых в работе:

определить характер социального пространства пригорода как субурбанизированного пространства, формирующегося как маргинальная форма сельско-городского континуума;

обосновать возможность описания пригородного пространства как зоны фронти-ра, сменяющего барьерную линейную границу между городским и сельскими сообществами и формирующего основу для развития пригородного сообщества как транслокальности;

выявить роль переселенцев из города и трансграничных мигрантов как социальных агентов в формировании социального пространства пригорода и специфики взаимодействий его агентов и структур;

определить специфику развития экономического и властного поля социального пространства пригорода;

канд эконом. Наук. - М., 2007. - 27 е.; Городецкий П.В. Развитие сельскохозяйственного производства в пригородных зонах : на примере Красноярского края : автореферат дне.... кандидата экономических наук. - Новосибирск, 2012.-24 с. .

31 Нефёдова Т.Г., Полян П.М., Трейвиш А.И. Город н деревня в Европейской России: сто лет перемен. - М.: ОГИ,

2001. - 558 е.; Нефёдова Т.Г. Сельская Россия на перепутье. Географические очерки. - М.: Новое издательство, 2003. - 408 е.; Нефедова Т.Г. Российские дачи как социальный феномен//SPERO.-2011,-№ 15.-С. 161-162. 3! Город и село в постсоветской Бурятии: Социально-антропологические очерки - Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2009. - 220 е.; Бреславсюш A.C. Сельские мигранты в пространстве постсоветского Улан-Удэ // Известия Алтайского госуниверситега. Серия История, политология. - 2011. - № 4-1. - С. 22-25; Григоричев К. «Село городского типа»: миграционные метаморфозы иркутских пригородов. В поисках теоретических инструментов анализа // Местные сообщества, местная власть и мигранты в Сибири. Рубежи XJX-XX и XX-XXI веков. - Иркутск: Огсиск, 2012. - С. 422-446; Mobiiis in mobile: миграция в меняющемся пространстве // Восток России: миграции и диаспоры в переселенческом обществе. Рубежи XIX-XX и XX-XXI веков. - Иркутск: Оттиск, 2011. - С. 184-210.

выявить причины отсутствия пригородного пространства в официальных информационно-статистических массивах;

определить специфику консолидации нового сообщества пригорода и особенности символического освоения и присвоения этой группой пространства пригорода;

описать образ пригородного сообщества, формируемый в дискурсе региональных медиа, и предложить объяснительную модель его соотношения с объективными процессами развития социального пространства пригорода;

предложить модель воспроизводства пригородного пространства как неинституа-лизированной транслокальности.

Методология диссертационного исследования

В основе исследования лежат идеи социального взаимодействия, обусловливающие связь географического и социального пространства, разработанные Г. Зиммелем33 и развитые А.Ф. Филипповым.34 В качестве непосредственной методологической базы диссертационного исследования использован структурно-генетический подход в разработке П. Бурдье, основанный на поиске компромисса между структурализмом и конструктивизмом, объективистским и субстанциональным взглядом на природу социального пространства.35 Выбор названной концепции обоснован высокой степенью инструмен-тальности датой теории применительно к предмету исследования. В центре внимания П.Бурдье находится производство социального пространства, основанное не только на институализации структур, но и на результатах деятельности агентов, действующих на основе комплекса моделей восприятия и мышления, поведения. В связи с этим описание социального пространства пригорода, новое качество которому придают новые (пришлые) группы, а многое основополагающие структуры остаются неизменными, на основе данного теоретического подхода представляется более оправданным, чем попытка анализа пригорода через призму теоретических инструментов структурации Э.Гидденса36 или структурного функционализма Т.Парсона, Р.Мертона37.

Вместе с тем специфика предмета исследования определяет необходимость привлечения теоретических инструментов экономической социологии, урбанистики. Для исследования экономического поля социального пространства пригорода используется концепт неформальной экономики, разработанный А. Портесом38, Дж. Гершуни,39 В.В. Радаевым40 и другими авторами. В исследовании дискурсивного производства социального пространства пригорода использован ряд положений теории социальных

33 Зиммель Г. Как возможно общество? // Социологический журнал. - 1992. - № 2. - С. 102-114; Зиммель Г. Большие города к духовная жизнь [Электронный ресурс] 11 Логос. - 2002. - № 3-4. - С. 1-12. - Режим доступа: http://www.ruth enia.ru/IoEos/nuinbcr/34/02-pdf.

34 Филиппов А.Ф. Социология пространства. - СПб.: «Владимир Даль», 2008. - 285 с.

35 Бурдье П. Социальное пространство и символическая власть // Thesis: теория и история экономических и социальных институтов и систем. - 1993. -№ 2. - С. 137.

36 Гидценс, Э. Устроение общества: Очерк теории структурации. - М.: Академический проект, 2005. - 528 с.

37 Мертон Р. Социальная теория и социальная структура. - М.: Хранитель, 2006. - 873 е.; Мертон Р. К. Социальная теория и социальная структура // Социологические исследования. - 1992. - № 2-4.

38 Портес А. Неформальная экономика и ее парадоксы // Западная экономическая социология: Хрестоматия современной классики. - М.: РОССПЭН, 2004. - С.30Э-339; Portes A., Castells M., Benton L. The Policy Implications of Informality // The Informal Economy: Studies in Advanced and Less Developed Countries. - Baltimore, MD: The Johns Hopkins University Press, 1989. - Pp. 298-311.

39 Гершуни Дж. Экономическая социология: либеральные рынки, социальная демократия и использование времени // Западная экономическая социология... С. 404-406.

™ Радаев В.В. Экономическая социология. - М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2008. - 603 с.

коммуникаций Н. Лумана41. Анализ пригородного пространства построен на теоретической модели пери-урбанизации как сельско-городского интерфейса42 и модели транслокальности А.Аппадураи43.

Эмпирическая база исследования определяется предметом, целями и задачами исследования, а также спецификой использованных исследовательских методов. Поскольку общая численность и структура населения, проживающего в пригородной зоне и относящегося к изучаемому сообществу, не может быть достоверно установлена, исследование выполнено преимущественно с помощью методов качественного социологического анализа. Подобный подход определил подбор и структуру эмпирических данных.

В качестве базовых эмпирических данных использованы материалы государственной и муниципальной статистики, информация, отраженная в текущем делопроизводстве администраций Иркутского муниципального района и пригородных поселений. В исследовании использована информация о численности населения, миграционных процессах и демографической ситуации, доступная в открытой Центральной базе статистической информации44 и Базе данных показателей муниципальных образований45 Федеральной службы государственной статистики. Данные о внутрирегиональных миграционных процессах, в том числе о векторах внутриобластной миграции, получены от территориального органа Федеральной службы государственной статистики по Иркутской области по специальному запросу. К числу ключевых материалов муниципальных администраций, использованных в работе, относятся данные похозяйственного учета, собираемые на поселенческом уровне и агрегируемые в администрации района. Использование последнего вида информации позволило выявить существенную неполноту государственной статистики населения и в значительной мере определило стратегию и методику исследования.

Важнейшими эмпирическими данными для исследования являются 37 фокусированных и полуформализованных интервью продолжительностью 35-90 минут, собранных в течение 2009-2013 гг. в пригородных поселениях, расположенных на территории Иркутского сельского муниципального района. В числе респондентов 17 представителей «коренного» населения, проживающего по месту жительства с рождения, и 20 переселенцев из других территорий области, в том числе 16 из областного центра. В числе опрощенных 5 сотрудников поселенческих администраций и 2 сотрудника администрации муниципального района. С двумя сотрудниками властных структур (по одному от поселенческой и районной администрации) интервью построены по методике лонги-тюдного исследования, в рамках которого с одним и тем же респондентом интервью проведены дважды по близкой программе с разрывом в три года. В число респондентов также вошли представители локального бизнеса, сотрудники системы основного и до-

41 Луман Н. Реальность масс-медиа. - М.т Праксис, 2005. - 256 с.

п Adel! G. Theories and models of the peri-urban interface: A changing conceptual landscape. Draft for discussion / Stra-

tegic Environmental Planning and Management for the Peri-шЪап Interface Research Project. March 1999: Tacoli C., Ru-

ral-uiban Interactions: a Guide to the Literature //Environment and Urbanisation. - Vol. 10. 1. - Pp. 147-166.

45 Appadurai A. Modernity at Lardge: cultural dimensions of globalization. - Minneapolis, University of Minnesota Press. 1996,2003.-Pp. 178-201,

4S URL: http://www.gks.ru/dbscripts/munst/munst.htm.

полнительного образования, наемные работники учреждений бюджетной сферы и реального сектора, работающие в областном центре.

Наряду с материалами интервью были использованы результаты опроса по проблемам демографического поведения женщин пригородных поселений, проведенного автором в 2010 г. Квотная пропорциональная выборка была сформирована по половозрастным группам населения пригородного района и составила 520 респондентов.

В качестве основного источника для анализа процессов формирования дискурсивного пространства нового пригородного сообщества, а также дополнительных материалов для изучения мотивации миграции горожан в пригородную зону и ряда экономических практик были использованы материалы региональных и локальных интернет-форумов. В частности, с помощью методов дискурс-анализа были изучены материалы интернет-площадки «Хомутово.ру», региональный раздел всероссийского автомобильного форума Drom.ru и специальный «Хомутовский» подраздел («ветка») интернет-форума на портале «Папа+Мама: иркутский сайт для родителей» (всего проанализировано более 6500 записей («постов», «комментариев»)).

Анализ дискурса региональных СМИ построен на анализе периодических печатных изданий, в том числе четырех массовых ежедневных газет («Восточно-Сибирская правда», «Комсомольская правда», «Областная газета» и газета «Иркутск») и двух еженедельников («СМ Номер один» и «Аргументы и факты в Восточной Сибири»). Два из указанных изданий («Комсомольская правда» и «СМ Номер один») по характеру ближе к «желтому формату», еще два («Восточно-Сибирская правда» и «Аргументы и факты в Восточной Сибири») претендуют на статус «качественной прессы». Два прочих издания (газеты «Областная» и «Иркутск») представляют собой официальные издания правительства Иркутской области и администрации города Иркутска. Для выявления динамики образа пригорода и пригородного сообщества в региональном медийном дискурсе были использованы два массива указанных изданий - за 2007 и 2012 годы. Всего изучено 1322 выпуска указанных газет, в том числе 677 номеров за 2007 год и 645 за 2012 год.

Научная новизна исследования

Впервые в специальной российской литературе предложен подход к описанию социального пространства пригорода как транслокальности, в равной степени включенной в родительские локальности города и села, но не тождественной ни одной из них. Основным ресурсом для возникновения и жизнедеятельности пригородного сообщества предложено рассматривать границу между городским и сельским пространством и задаваемые ею граничные различия.

Впервые применительно к российскому пространству обосновано использование концепта фронтира для описания механизма формирования пригородного пространства и сообщества. Фронтирность пригорода как неинституализированного пограничного пространства с преобладанием консолидирующей функции рассматривается в противовес институализированной линейной границе, реализующей преимущественно барьерную функцию. Использование такого подхода позволило аргументировать возникновение маргинального, но не временного типа локальных сообществ, заполняющих поселенческий континуум между крайними формами городского и сельского сообществ.

Формирование социального пространства пригорода как «пространства движения» рассмотрено с позиций структурно-генетического подхода, позволившего опреде-

лить ведущую роль переселенцев из города и сопутствующей им группы трансграничных мигрантов в процессе обособления пригородного сообщества. Обоснован тезис о том, что ключевая роль этих групп как доминирующих агентов обусловливает формирование специфической конфигурации социального пространства и системы взаимодействий, создает условия для продуцирования новых статусов и позиций, невозможных в сельском или городском пространстве. В свою очередь, это позволило определить причины и факторы большей эффективности процесса взаимной адаптации трансграничных мигрантов и принимающего сообщества в условиях пригорода по сравнению с городским пространством.

Анализ пригорода как особого социального пространства позволил определить причины и факторы формирования неформального характера развития пригородной экономики и системы властных взаимодействий. На его основе предложена модель воспроизводства социального пространства пригорода как неинституализированной транслокальности, рефлексируемой сообществом и властью, но не отражающейся в официальных информационно-статистических массивах.

Выявлены особенности консолидации переселенцев из города в пригородную зону как группы на основе рутинизированньгх практик формирования коллективного текста через инструмент интернет-форумов и символизации осваиваемого пространства. Выявленная специфика позволила подтвердить транслокальный характер пригородного сообщества, позиционирующегося как маргинальное между городскими и сельскими сообществами, что, в свою очередь, определяет отличия одного из вариантов российской субурбанизации от наиболее распространенных типов этого процесса.

Описан разрыв между объективными процессами формирования пригородного пространства и их отражением в дискурсе региональных печатных медиа. В качестве объясняющей модели отсутствия пригорода как нового явления в дискурсе региональных газет рассмотрена реакция общества на быструю трансформацию социального пространства, что в более широком смысле представляет собой конфликт концепта жестко структурированного пространства и общества и идеи континуального характера развития региона и его сообществ.

Положения, выносимые на защиту:

Интенсивные субурбанизационные процессы, протекающие в зоне Иркутской агломерации, обусловили развитие нового (и онтологически, и типологически) для региона способа взаимодействия города и села, связанного с освоением горожанами сельского пространства без включения последнего в пространство собственно городское. Типологически новый пригород наиболее близок к североамериканской субурбии, однако имеет ряд существенных отличий в происхождении и жизнедеятельности.

Процесс формирования пригородного сообщества протекает в логике фронтира -подвижной границы, представляющей собой не «линию на карте», но пространство взаимодействия. Переход от линейной границы между городским и сельским миром к пространству их взаимодействия создает возможность для формирования особого типа сообщества, не тождественного ни городскому, ни сельскому.

Такая маргинальность пригородного сообщества позволяет рассматривать его как самостоятельную локальность, тесно связанную с обеими родительскими (сельской и городской), но не тождественную ни одной из них. Поскольку пригородное сообщество

возникает в пограничном пространстве взаимодействия города и села, оно функционирует как транслокальность, включенная и в городское, и в сельское пространство, возникающая и существующая на основе эксплуатации границы между ними как основного ресурса.

Ключевым агентом, формирующим новое социальное пространство пригорода, в рассматриваемом случае становятся горожане, переезжающие на постоянное жительство в пригородную зону, но сохраняющие устойчивые связи с городским сообществом. В специфических условиях транслокальности пригорода складывается особый габитус жителя пригорода ("suburban settler"), близкий по своим ключевым характеристикам типу «человека границы». Данный габитус не является прямым воспроизведением габитуса горожанина, а представляет собой пограничный сельско-городской набор предпочтений, оформляющийся через адаптацию городских практик к новому физическому пространству и встречную адаптацию сельских практик к городскому опыту.

Появление в пригороде экс-горожан как доминирующего агента обусловливает формирование специфического социального пространства, в котором конфигурация агентов и взаимоотношений между ними находится в процессе становления. Такая подвижность пригородного пространства обеспечивает возможности для включения в него новых групп, сопутствующих переселенцам из города, но инородных для занимаемого физического пространства ранее. Статус этих групп (прежде всего трансграничных мигрантов) существенно отличается от традиционного для них статуса подчиненной и отчасти стигматизируемой группы, бытующего в городских сообществах.

Выстраивание конфигурации социального пространства пригорода, в котором новые группы становятся доминирующими агентами, приводит к формированию новой системы социальных дистанций, определяемых отношением к основному ресурсу сообщества - границе между городом и селом. В свою очередь, формирующаяся система дистанций продуцирует новые социальные позиции и статусы, невозможные в традиционном городском и сельском пространстве.

Специфическая структура нового социального пространства пригорода приводит к быстрой трансформации экономического поля: из пространства производящей экономики пригород все более эволюционирует в экономику «потребляющую». Ведущими сферами локальной экономики становятся торговля и услуги, вытесняя за пределы пригородной зоны аграрное производство и ограничивая развитие производящей домашней экономики, характерной для сельских сообществ. Специфика экономического поля пригорода прямо проецируется на физическое пространство, маркируя территорию прилегающего к городу района как зону особой «пригородной» экономики.

Неинституализированность пригорода, жесткое регулирование, некомфортная среда для легального развития мелкого предпринимательства, специфика налоговой системы обусловливает развитие значительной части экономики пригорода в скрываемом секторе неформальной экономики. Специфика налогообложения и формирования локальных бюджетов приводит к поощрению локальными администрациями неформальной экономики и даже включению в нее. Подобный характер развития пригородной экономики не только исключает большую ее часть из государственной статистики и, следовательно, скрывает от прямого регулирования, но и способствует сохранению «невидимости» пригорода как особого для региональной власти пространства.

Переход поля экономики пригорода преимущественно в неформальную сферу ведет к утрате властью как агентом важнейшего инструмента господства - экономического капитала, реализуемого в данном случае через налоговую систему, оставляя в ее распоряжении почти исключительно власть символическую. В этих условиях отношения прямого подчинения (господства) постепенно трансформируются в систему мягкого регулирования, реализуемую через символический капитал и приобретающую внешнюю форму партнерства. Следствием распространения нового типа отношений властных агентов между собой и с сообществом становится система неформальных коммуникационных и управленческих практик, подменяющая собой формальные (институализиро-ванные) механизмы взаимодействий.

Деформализация значительной части взаимодействий в рамках властного поля социального пространства пригорода в сочетании с транслокальным характером сообщества обусловливает включение в него новых агентов, формально исключенных из прямого взаимодействия с локальным сообществом и локальными властными структурами. Специфика участия таких новых агентов в системе властных интеракций способствует закреплению неинституализированности пригородного пространства, его отсутствия de jure, что, в свою очередь, замыкает цикл воспроизводства экономического и властного поля пригорода.

Складывание нового социального пространства на основе особого габитуса жителя пригорода происходит в тесной связи с консолидацией переселенцев из города как новой для пригорода группы. В качестве одного из ключевых инструментов консолидации используется пространство интернет-форумов, функционирующих для переселенцев из города как вариант группового текста, через который аккумулируется и воспроизводится групповой опыт.

Формирование нового пригородного сообщества отражается, в том числе, в продуцировании значительного количества новых символов и смыслов, что формирует собственное символическое пространство группы. Пригородные поселения все шире атрибутируются как ее пространство, в котором «чужаками» выступают не экс-горожане, а «коренное» население. Через символизацию пространства пригорода последний выделяется как из сельского, так и из городского пространства, анклавами которого выступают также «элитные» коттеджные поселки.

Формирование особого социального пространства пригорода, объективированного в специфических локальных экономике и рынке труда, как и консолидация пригородного сообщества, остается вне дискурса региональных медиа. В последнем новые явления либо вписываются в привычную дихотомию городского и сельского мира через использование устоявшихся лексики и образов, либо игнорируются, а развитие пригорода относится в будущее через дискурсивное конструирование желаемого образа.

В противоречии объективного развития пригородного пространства и его отражения в дискурсе региональных медиа проявляется конфликт двух концептуально различных векторов развития сельско-городского интерфейса: сохранения барьерно-линейной границы с присущей ей регламентацией трансграничных взаимодействий и формирования границы как транслокального пространства, обеспечивающего более гибкую, но менее контролируемую систему интеракций городских и сельских сообществ. В более ши-

роком смысле это конфликт концепта жестко структурированного пространства и общества и идеи континуального характера развития региона и его сообществ.

Пригород представляет собой максимизированную модель развития неинституа-лизированного локального пространства, в которой отчетливо проявляется управленческий кризис, связанный с параллельным бытованием двух вариантов представлений социальных агентов об объективной конфигурации социального пространства: неформального рефлексирования и формализованной управленческой оптики. Поскольку принятие управленческих решений законодательно базируется на второй (предписанной) системе получения информации, их реализация выталкивается в «серую» зону неформальных практик, что обусловливает воспроизведение социального пространства пригорода как неинституализированной транслокальности.

Теоретическая значимость исследования связана с обоснованием возможности развития пригородного социума как транслокального сообщества, включенного и в городское, и в сельское пространство, возникающего и существующего на основе эксплуатации границы между ними как основного ресурса. В работе обосновано выделение физических границ подобной транслокальности через определение границ ее социального пространства, выделяемого по комплексу специфических практик взаимодействия города и села, не свойственных в чистом виде ни городскому, ни сельскому сообществам. Важным представляется и вывод о зависимости между жесткой предписанной структурой социального пространства и воспроизводством неформального сектора его экономического и властного полей.

Практическая значимость работы связана с возможностью внедрения полученных результатов в практику планирования комплексного территориального развития на региональном и местном уровне, систему принятия и реализации управленческих решений органов власти и местного самоуправления. Результаты исследования были положены в основу двух научно-практических разработок по анализу демографических процессов и территориально-поселенческой структуры пригородного района, выполненных по заказам администрации Иркутского районного муниципального образования в 2009 и 2011 годах. Материалы и выводы, полученные в рамках диссертационного исследования, были представлены в докладах по проблемам взаимодействия мигрантов и принимающих сообществ на заседаниях общественно-консультативного совета при Управлении федеральной миграционной службы по Иркутской области.

Значимость работы связана также с возможностью подготовки квалифицированных управленческих кадров, рефлексирующих и учитывающих на практике различия формальной и реальной организации социального пространства региона. С этой целью результаты исследования использованы при разработке учебных курсов «Политическая регионалистика», «Миграционная и демографическая политика», преподающихся автором в ФГБОУ ВПО «ИГУ» для направления подготовки «Политология» в 2011-2013 гг. Полученные материалы и выводы использовались для чтения гостевых лекций в Карловом университете в Праге, Чешская республика (2010), и Познаньском университете им. А. Мицкевича, Польша (2013), а также лекций и экспертных семинаров в рамках межрегиональных и всероссийских летних школ для молодых ученых, проводившихся на базе Иркутского государственного университета (2011-2013).

Апробация. Основные результаты диссертационного исследования отражены в 32 научных публикациях, в том числе одной авторской и двух коллективных монографиях, 15 статьях, опубликованных в журналах, рекомендованных ВАК РФ, 2 статьях в зарубежных изданиях. Результаты диссертации были представлены и обсуждены на 7 международных конференциях (Москва, 2012, 2013; Санкт-Петербург, 2012; Улан-Батор, Монголия, 2010; Бостон, США, 2010; Усть-Каменогорск, Казахстан, 2010, 2011), ряде всероссийских, региональных и межрегиональных конференций и научно-исследовательских семинаров в Иркутске, Томске, Новосибирске, Улан-Удэ, Барнауле (2009-2013). Ряд полученных выводов вошел в отчеты о результатах исследований по грантам, финансируемым в рамках федеральной целевой программы «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России»: «Миграции и диаспоры в социокультурном, политическом и экономическом пространстве Сибири, XIX - начало XXI вв.» (государственный контракт №. 02.740.11.0347), «Местные сообщества, местная власть и мигранты в Сибири на рубежах Х1Х-ХХ и ХХ-ХХ1 вв.» (государственный контракт №. 14.740.11.0770), «Переселенческое общество Азиатской России: этномиграционные процессы в формировании локальных пространств и сообществ. Рубежи Х1Х-ХХ и XX-XXI веков» (соглашение №. 14.В37.21.0012), «Этномиграционный фактор в формировании социального пространства Сибири» (соглашение № 14.В37.21.0271), «Развитие пригородов крупных городов Восточной Сибири как пространства социальной модернизации во второй половине XX - начале XXI века» (соглашение № 14.В37.21.0495). Диссертация была обсуждена и рекомендована к защите на кафедре политологии и истории ФГБОУ ВПО «ИГУ».

Структура работы определяется поставленной целью, задачами и логикой подачи материала. Диссертация состоит из введения, четырех глав (10 параграфов), заключения, библиографии и приложений, содержащих описание использованной автором эмпирической базы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обоснована актуальность темы диссертации, представлена степень ее разработанности, сформулированы объект, предмет, цель и задачи исследования, определены его научная новизна и положения, выносимые на защиту.

В главе 1 «Иркутские пригороды как пространство освоения» исследуется характер миграционных процессов в пригородной зоне Иркутской агломерации как основного механизма формирования пригородов и обосновывается теоретический инструментарий для анализа социального пространства пригорода.

В параграфе 1.1. «Миграционные процессы в регионе как контекст формирования пригородов» рассматривается характер миграционных процессов в исследуемом регионе, определяются основные векторы внутрирегиональной миграции и выделяются важнейшие центры притяжения населения. С середины 1990-х годов основной тенденцией в пространственно-демографическом развитии Иркутской области становится устойчивая депопуляция, складывающаяся как из миграционного оттока, так и естественной убыли населения. Небольшая зона устойчивого роста численности населения сложилась в 2000-е годы лишь в зоне влияния Иркутской агломерации, развиваю-

щейся с 1950-х годов. В основе этой тенденции лежит рост численности населения сельских районов, входящих в зону агломерации. Среди них наиболее высокими темпами росло население Иркутского района, прилегающего к областному центру: по данным статистического учета, число его жителей за 1995—2010 гг. выросло на 47,3 %. Данные Всероссийской переписи населения 2010 г. зафиксировали численность населения района 84,3 тысячи человек46. Такая динамика позволяет достаточно уверенно заключить, что в основе роста численности населения Иркутской агломерации лежат демографические процессы, протекающие именно в Иркутском районе.

Характер миграционной ситуации в Иркутском районе свидетельствует о том, что на его территорию идет активный приток населения из областного центра, что, в свою очередь, служит важнейшим признаком субурбанизационного характера процесса территориального распределения населения. Вокруг городов Иркутской агломерации на территории Иркутского сельского муниципального района формируется зона пригородного расселения, в которой проживает более 85 % населения района47. В обозначенном поясе пригородного расселения расположены как старые населенные пункты, возникшие в XVII - начале XX веков, так и новые поселения, появившиеся в последней трети XX - начале XXI веков. В большинстве из них новое население, сложившееся в результате интенсивной постсоветской миграции, все более преобладает над коренным, проживавшим в данной местности до начала массового притока из городов. В результате быстрое развитие пригородного пространства здесь происходит в логике субурбанизационного развития, предполагающего формирование пригородного расселения на основе переселения городских жителей, выезжающих на постоянное жительство в пригород, а не урбанизационной миграции.

В параграфе 1.2. «Пригороды как фронтирное пространство» проводится типизация пригородных населенных пунктов по критерию способа взаимодействия городского и сельского сообществ, определяются качественные отличия субурбанизационного расселения и обосновывается использование применительно к нему концепции фрон-тира как исследовательского инструмента. Типизация пригородных населенных пунктов, проведенная по критерию способа взаимодействия городского и сельского сообществ, позволила выделить два основных типа пригородных поселений. К первому отнесены как наиболее ранние пригородные поселения, ставшие пригородами в результате роста городского пространства в Х1Х-ХХ веках, так и иные виды пригородных поселений, сложившиеся во второй половине XX в. и описанные Т.Г. Нефедовой48. При всех различиях указанных видов пригородного расселения они объединены общим типом взаимодействия городского и сельских сообществ: временность проживания горожан в таких поселениях не предполагает качественного преобразования их социального пространства. Горожане выступают в них в роли классических временных мигрантов, приспосабливающихся к специфике принимающего сообщества и особенностям его ключевых полей.

46 Итоги всероссийской переписи населения 2010 года. Том 1. Численность и размещение населения. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www.eks.nl/free <Зос/пеуу яНс/псгсо^О! О/сгос/Роситсп^/Уо! 1 /гшЬ-01 -05.pdf.

47 Материалы текущего делопроизводства Комитета по экономике администрации муниципального образования Иркутский сельский район Иркутской области.

48 Нефедова Т. Российские пригороды. Горожане в сельской местности // Город и деревня в Европейской России: сто лет перемен. - М.: ОГУ, 2001. - С. 384-387.

Ко второму типу отнесены пригородные поселения, развивающиеся в пригородах Иркутска на основе нового способа взаимодействия города и села в рамках субурбани-зационной миграции. Принципиальным отличием от предшествующих моделей взаимодействия с пригородом является постоянный характер миграции в поселения, расположенные в зоне повседневной транспортной доступности от города. Сохраняя прочную связь с городом в сфере трудовой деятельности, переселенцы довольно быстро переключают интересы внерабочей деятельности на локальное пространство, включают его в свою повседневность - торговой и социальной инфраструктурой, системой сервиса и досуга.

Новая модель развития иркутских пригородов стала пространством, где реализуется модель взаимодействия многовекторных миграционных потоков, в результате чего возникает новая социальная локальность, не включенная полностью ни в пространство города, ни в пространство села, но складывающаяся на их границе и использующая последнюю в качестве ресурса. Граница эта является не только и не столько административной, сколько экономической и культурной. Эта локальность преобразует барьерную социокультурную границу между городом и селом, существовавшую ранее, в пространство взаимодействия этих двух миров - пространство не институализированное, а потому открывающее широкое поле возможностей для формирования качественно нового локального сообщества с новой для региона структурой и системой внутренних и внешних связей и отношений.

Следствием появления подобной локальности становится размывание жесткой системы разграничения городских и сельских территорий, их социального пространства. Поселенческая структура из поляризованной все более заметно преобразуется в конти-

40 ~

нуальную , в рамках которой линеиная граница между мирами города и села превращается в контактное пространство, обозначаемое урбанистами как «peri-urban interface» (пре-городской интерфейс50). Такой интерфейс, понимаемый как многомерное социальное и протяженное физическое пространство, включает, прежде всего, пригородные территории и их сообщества, быстро формирующиеся в ареалах влияния изучаемого региона.

Трансформация линейной границы между городом и селом в пространство освоения концептуализируется через идею фронтира - подвижной границы, представляющей собой пространство освоения. Концепт фронтира как теоретический инструмент широко используется в работах североамериканских исследователей пригородов51, новейших социологических исследованиях мегаполисов (С. Сассен52), в работах, посвященных

49 Нефедова Т.Г. Десять актуальных вопросов о сельской России. Ответы географа. - М.: Ленанд, 2013. - G. 19

50 Adell G. Theories and models of the peri-urban interface: A changing conceptual landscape. Draft for discussion / Strategic Environmental Planning and Management for the Peri-urban Interface Research Project. March 1999. - 36 pp.

51 Chui G. New turf for science: suburbia [Электронный ресурс] // Ecologists studying role of lawns, pesticides. Mercury News, Friday, December 9, 2005. - Режим доступа: httD://archivio.eddvburg.it/article/articleview/5628/l/237 Jackson, Kenneth T. Crabgrass Frontier: The Suburbanization of the United States. Oxford University Press, 1985. - 396 pp.

52 Сассен С. Старые границы и новые пограничные возможности: город как зона фронтира [Электронный ресурс] // Институт «Стрелка». - Режим доступа: http://www.strelka.com/blog ru/sassen-eities-as-frontier-zones/?lang=ru: Sassen S. Territory, Authority, Rights: From Medieval to Global Assemblages. - Princeton: Princeton University Press, 2008. -512pp.

«постгородскому» пространству (Д. Замятин53). В диссертационном исследовании фрон-тир применительно к пригороду понимается как нелинейная, подвижная граница, зона освоения, переформатирования городом «под себя» экономического и социально-культурного пространства села, пришедшая на смену довольно жесткому разграничению этих пространств ранее. В подобном фронтирном пространстве происходит довольно быстрое разрушение устоявшихся в исходном (сельском) пространстве норм и практик, в том числе и адаптационных, связанных с включением мигрантов (горожан) в принимающее (местное) общество. Здесь складывается благоприятная почва для выработки широкого репертуара практик взаимодействия с принимающим обществом, не свойственная ни городской, ни сельской среде в чистом виде. Гетерогенность фронтир-ного сообщества, которое в данном случае выступает как принимающее по отношению к различным группам мигрантов, предполагает расширение комплекса адаптационных механизмов, стратегий, инструментов, поскольку такое взаимодействие здесь не сводится к традиционной дихотомии «мигранты - местное сообщество».

Таким образом, описание пригорода через концепт фронтира объясняет подвижность, пластичность осваиваемого городом пространства пригорода и заметно большую готовность его сообщества к выработке и принятию новых практик взаимодействия с новыми социальными группами, более широкий спектр вариантов развития пригородного пространства. Открытость формирующегося местного сообщества, возможность вхождения в него как для новых мигрантов, так и для «коренных» жителей пригородных поселений определяет перспективы складывания нового сообщества, не принадлежащего ни селу, ни городу в чистом виде, а существующего на стыке этих миров, поверх границы между ними в качестве транслокального сообщества.

В параграфе 1.3. «Пространство пригорода как транслокальность» разрабатываются теоретические основания для локализации географического (территориального) и социального пространства пригорода, вырабатываются критерии выделения пригорода из родительских локальностей (города и села) и обосновывается его существование в качестве транслокальности. Сложность локализации пространства пригорода определяется устойчивостью оппозиционной дихотомии города и села, институализиро-ванной не только научной традицией, но и широкой системой нормативно-правовых документов и административно-территориальной организацией. Преодолением концептуальной ограниченности дихотомии «город - село» в диссертации стало использование концепции сельско-городского континуума, понимаемого как сущностное свойство системы расселения, в которой город и село представляют два полюса, между которыми находится, фактически, неограниченное количество переходных типов поселений54.

Такой подход позволяет избежать необходимости жесткого определения типа поселения, преодолеть противоречие между формальным статусом и реальной жизнью поселения и наиболее адекватно отражает трансформацию линейной границы между городом и селом в пространство их взаимодействия. С этой позиции хорошо прослеживается связь между географическим и социальным пространством пригорода, физические свой-

53 Замятин Д. Посггеография города; стратегия пространственного воображения [Электронный ресурс] // Русский журнал. - 7 июля 2013 г. - Режим доступа: Ьпр://га55.ги/ро1е/Ро51етотЯуа-рогоДа-51та1еац-рго51гап51уеппоео-уооЬгагЬешуа.

54 Пациорковский В.В. Сельско-городская Россия. - М.: ИСЭПН РАН, 2010. - С. 28-30.

ства которого неизбежно накладывают отпечаток на повседневность локального социума, набор бытующих здесь экономических, культурных и иных практик. Если в глобальных масштабах пространство (физическое) все более и более «теряет социальную релевантность»55, то в локальном масштабе пригорода оно, напротив, обретает новое значение, прямо или косвенно определяя характер локального сообщества. Здесь специфика физического пространства как формы (по Г. Зиммелю56) определяет специфику взаимодействий между населяющими его людьми как наполнения этого пространства. И лишь в процессе и результате наполнения формы специфическими взаимодействиями и складывается социальное пространство пригорода, исключаемое из родительских пространств города и села.

Конкретные способы взаимодействия, порождающие особое пространство пригорода, могут быть описаны через концепт практик - рутинизированных нерефлексируе-мых действий, составляющих фон повседневности, интуитивно понятных лишь индивидам, органически включенным в определенное социальное пространство. Возникновение новых и модернизация существующих способов взаимодействия составляет неотъемлемую часть жизни - и в особенности там, где соприкасаются разные пространства. Когда такие практики становятся фоновыми - не осмысляемыми, понятными и оправданными интуитивно как способ действия других членов группы, бытующими сами по себе как некая среда, фон для индивидов, они синтезируют новое содержание, которое создает и новую форму - пространство, новый мир, «при котором» протекает бытие (по М. Хайдеггеру57) группы.

Адаптация переселенцами из города пригорода к своим стандартам (притязаниям), реализующаяся на основе городского опыта и в специфических условиях внегородского физического пространства, приводит к замене типично сельских взаимодействий (как с представителями сообщества, так и с физическим пространством) на иные модели взаимодействия, более свойственные городскому сообществу. Вместе с тем, прямой замены сельской системы практик на городскую не происходит. Особенности пригородного пространства формируют специфический комплекс взаимодействий, одинаково близкий и городскому, и сельскому сообществам, но в то же время дистанцированный от того и другого.

Формирование такой системы взаимодействий определяет возможность складывания сообщества, в рамках которого производство «соседства» (в терминах А.Аппадураи58) как дихотомии «горожане versus деревенские» сменяется производством транслокальности — пространства, где через комплекс брачных, деловых и других отношений взаимодействие нескольких локальностей (города и села) создает новую локальность, связанную со всеми «родительскими», но не принадлежащую ни к одной из них по отдельности. При таком подходе определение границ физического пространства при-

55 Филиппов А.Ф. Социология пространства: общий замысел и классическая разработка проблемы [Электронный ресурс] //Логос. -2000. - № 2. - Режим доступа: http://www.ruthenia.ru/logos/number/2000_2/09.html#_ftnrcG2. 6 Simmel G. Soziologie des Raumes H Georg Simmel Gesamtausgabe. Bd. 7 / Hrsgg. v. Rüdiger Kramme, Angela

Rammstedt und Otthein Rammstedt. Frankfurt a. M.: Suhrkamp, 1995. - S. 132-183. Цит. по: Филиппов А.Ф. Социология пространства: общий замысел и классическая разработка проблемы [Электронный ресурс] // Логос. - 2000. - № 2. - Режим доступа: httD://www.ruthenia.ru/logos/number/2000 2/09.html# ftnref22.

57 Хайдеггер M. Бытие и время. - M.: Ad Marginem, 1993. - С. 54-56.

5S Appadurai A. Modernity at Lardge: cultural dimensions of globalization. - Minneapolis: University of Minnesota Press. 1996, 2003.-Pp. 178-201.

города становится возможным через поиск границ пространства социального, опираясь на которые, можно очертить и территориальный ареал пригорода. Отталкиваясь от тезиса о возникновении пригорода как особого пространства вследствие наполнения его специфическими взаимодействиями, границы пригорода можно определить через распространение системы таких взаимодействий. В этом смысле пригород заканчивается там, где система взаимодействии индивидов или групп становится преимущественно гомогенной (городской или сельской), основанной на городских либо сельских практиках.

Таким образом, пригород в диссертации концептуализирован как транслокальное пространство, возникающее поверх административной границы между городом и селом. Возникновение такой транслокальности возможно в том случае, когда административная черта города детерминирует существенные различия экономического, культурного, правового и других полей социального пространства. Для российских регионов такая разность задается экономическими различиями (налоговыми и тарифными), отличиями в системе муниципального (локального) управления, возможностями организации жилого пространства и т. д. Возникающие на базе эксплуатации этих различий практики формируют специфическое социальное пространство, в равной мере включенное в городской и сельский мир, но не тождественное им. Ареал пригорода, его внешние и внутренние границы могут бьпъ определены как городские и внегородские территории, взаимно включенные в повседневность друг друга через систему специфических, основанных на синтезе городских и сельских, практик. Обе обозначенные границы имманентно подвижны и пластичны, что определяется динамичностью пространства пригорода. В свою очередь, это обусловливает динамичность его сообщества и постоянный синтез новых и модификацию существующих практик, связанных с эксплуатацией сель-ско-городских различий как основного ресурса жизни сообщества.

Во второй главе «Динамика социального пространства пригорода: новые агенты и диспозиции» рассматривается трансформация социального пространства пригорода в результате появления в нем двух новых агентов (переселенцев из города и трансграничных мигрантов), анализируется их статус и влияние на систему взаимодействий агентов и структур пригорода.

Параграф 2.1. «Горожане в пригороде: новые статусы и позиции» посвящен исследованию переселенцев из города как ключевого агента социального пространства пригорода. В отличие от немногочисленного потока горожан в пригород в 1990-е годы, субурбанизационная миграция становится массовой, а элитный характер рассматриваемой группы довольно быстро размывается, что подтверждается как самопрезентацией группы и преобладающей мотивацией переезда в пригород, так и данными риелторов. В противовес устоявшемуся стереотипу, новое население пригорода, формирование которого начинается в 2000-е годы, из узкой группы инвесторов в элитную недвижимость превращается в более широкий слой жителей субурбии. Значительное преобладание в нем специалистов с высшим профессиональным образованием и наемных работников

высокой квалификации позволяет сравнить характер развития иркутских пригородов со стадией развития пригородов американских городов конца 1950-1960-х годов59.

Важнейшим ресурсом новых жителей пригорода как агента социального пространства становятся не только экономические преимущества (более высокий уровень денежных доходов), но и весь социальный капитал, реализуемый в специфических условиях фронтира. Здесь, наряду с культурным и символическим капиталом, важнейшим ресурсом становится включенность в пространство города и систему внутригородских отношений. Последнее обеспечивает возможность эксплуатации городской инфраструктуры для обеспечения более высокого уровня жизни в пригороде. «Городской» социальный капитал, реализуемый через гибкую и высоко адаптивную систему практик, играет роль ключевого ресурса переселенцев из города в конкуренции с представителями местного сообщества.

Практики, через которые реализуется социальный капитал переселенцев из города, нередко носят неформальный (экстралегальный) характер, используются ими в конкуренции за локальные ресурсы: образовательную, экономическую, административную инфраструктуру. В результате складывается ситуация, в которой старая (сельская) система правил и отношений все более вытесняется новыми рамками и схемами взаимодействий. В новые схемы и правила социальных интеракций оказываются тесно включены традиционные для советского и постсоветского села институты, а через них измененные «правила игры» навязываются и «коренному» населению.

Вместе с тем этот процесс не превращается в односторонний, в котором «коренное» население вынуждено перенимать практики, принесенные или выработанные новым агентом. Специфика пригородных поселений предполагает необходимость заимствования экс-горожанами типично сельских повседневных практик. Подобные заимствования связаны как с особенностями хозяйственно-бытовой деятельности, так и со спецификой властно-управленческой сферы пригорода, выстроенной по модели правления сельскими территориями: участие в сельских сходах, прямые контакты с администрацией и т. д.

Таким образом, в пригородных поселениях, активно осваиваемых горожанами в последние десять лет, протекает процесс качественных изменений социального пространства. Появление переселенцев из города, претендующих на роль нового влиятельного агента, обусловило резкое изменение конфигурации социальных связей и отношений. В отличие от американских субурбий, в иркутских пригородах этот процесс происходит в режиме борьбы за пространство экс-горожан и «коренного» населения. В этой борьбе происходит не только обособление пространства пригорода из сельского и городского, но и кристаллизуется габитус нового жителя пригорода. Он формируется переселившимися в пригородные поселения горожанами и «не-горожанами», имеющими тот или иной городской опыт, через специфический набор притязаний и предпочтений. При этом не происходит прямого воспроизведения габитуса горожанина среднего класса, а складывается специфический пограничный сельско-городской набор предпочтений. Новые жители пригорода формируют и реализуют особый габитус, создавая на его ос-

5* Нихифоров A.B. Рождение пригородной Америки: Социальные последствия и общественное восприятие процесса субурбанизации в США (конец 40-х - 50-е гг. XX в.) [Электронный ресурс]. - М.: Эдиториал УРСС, 2002. - Режим доступа: htTp://mx.esc.m/~assur/ocr/subuibia/chI.htm#3.

нове особое социальное пространство, имеющее общие корни с социальным пространством города и села, но не тождественное ни одному, ни другому.

Габитус новых жителей пригорода определяет и другую специфику его развития. Важным следствием особенностей конфигурации социального пространства пригорода становится его открытость и гибкость. Последнее задается не только притязаниями и предпочтениями ключевого агента, но и тем, что описываемое пространство, фактически, находится в процессе формирования. Незавершенность этого процесса предполагает возможность появления в нем новых групп и агентов, а городской опыт взаимодействий с широким спектром акторов обеспечивает благоприятные условия для успешной адаптации переселенцев из города и новых групп.

В параграфе 2.2. «Трансграничные мигранты в пригородном сообществе» анализируются причины и значение появления в пригородных поселениях трансграничных мигрантов как группы, сопутствующей переселенцам из города и нетипичной для пригорода ранее. В центре внимания находится не столько вопрос о численности и структуре притока иностранных трудовых мигрантов в пригороды Иркутской агломерации, сколько определение основных типов адаптационных стратегий и комплексов практик по их реализации. Это позволяет, с одной стороны, судить о статусе трансграничных мигрантов в локальном сообществе, а с другой - определить их позицию в системе взаимодействий агентов социального пространства пригорода.

Анализ численности и структуры трансграничных мигрантов в исследуемой локальности обнаруживает, что в местном сообществе фиксируется появление трансграничных мигрантов в качестве нового актора, статус и диспозиция которого не определены, но конструируются в процессе взаимодействия с ним. В структуре трансграничных мигрантов как большой и неоднородной группы местным сообществом выделяются две большие подгруппы, отличающиеся статусом и способами взаимодействия с сообществом: «китайцы» - мигранты из КНР, проживающие преимущественно в прилегающих к городу населенных пунктах, и «таджики» («узбеки») - собирательное название для группы, в которую включают мигрантов из постсоветских стран Центральной Азии.

Несмотря на длительное соседство с сельским сообществом, предполагающее в иных случаях складывание неформальных отношений, мигранты из КНР остаются достаточно закрытой группой. Тем не менее полной изоляции группы не происходит: специфика деятельности и пространства обусловливает включение «китайцев» в жизнь пригородных поселений двумя путями: 1) использование местных рабочих и специалистов и 2) «спонсорство» - неформальное сотрудничество с местными администрациями. Использование местных рабочих строится в двух вариантах: привлечение квалифицированных специалистов для разовой работы на контрактной (неформальной) основе и поденный наем чернорабочих для выполнения массовой сезонной работы. Последний вариант использования местных жителей сформировал устойчивое представление не только о месте работы, но и форме занятости, уровне и порядке оплаты и в значительной мере о статусе нанимающихся на такую работу. Второй путь взаимодействия складывается по инициативе местных администраций, в силу малого бюджета вынужденных обращаться за поддержкой ко всем предприятиям и предпринимателям, ведущим деятельность на их территории. Таким образом, включение «китайцев» в социальное пространство пригорода происходит как через прямое взаимодействие с сообществом (через ин-

дивидуальные контакты), так и через социальные интеракции с местной властью как с

самостоятельным агентом.

Собирательное обозначение «таджиков» как группы мигрантов, основанное на критерии их занятости и места в экономической жизни местного сообщества, предопределяет ее гетерогенность. «Таджики» как мигрантская группа в представлениях местного сообщества крайне неоднородна и включает мигрантов, различных по этнической и гражданской принадлежности, продолжительности пребывания в изучаемом районе и т. д. Противоречие между используемым этнонимом и структурой обозначаемой им группы местным сообществом практически не рефлексируется. Вместе с тем, понимание различий между таджиком как этнофором и «таджиком» как представителем определенной мигрантской группы фиксируется достаточно четко. Противопоставление же местным населением китайских и среднеазиатских мигрантов производится не по этническим/расовым признакам, а по стереотипам и фобиям, сформировавшимся в отношении этих групп.

В течение десяти-двенадцати лет «таджики» стали важнейшим элементом локальной экономики, в значительной степени определяющим ее устойчивость. Заняв обширную экономическую кишу (строительство и мелкий ремонт, широкий спектр неквалифицированного труда), эта мигрантская группа формирует новые способы взаимодействия с принимающим сообществом, включающие в том числе, наем местного населения в качестве чернорабочих на поденную работу. Рутинизирование подобных практик маркируется появлением устойчивых локальных терминов, определяющих не только род деятельности местного наемного рабочего, но и его социальный статус.

Широкий спектр вариантов взаимодействия и глубокая включенность мигрантов в повседневность локального сообщества обусловливают и изменение системы диспозиций социальных агентов, в частности трансграничных мигрантов и их отдельных групп. Особенности адаптационного процесса в пригороде определяются именно спецификой производства системы дистанций между социальными агентами. Через эту систему дистанций реализуется связь между трансмигрантами и переселенцами из города в пригород, заложенная спецификой появления обеих групп в пригороде. Жизнедеятельность экс-горожан на основе габитуса жителя пригорода объективируется для трансграничных мигрантов и - косвенно - «коренного» населения через формирование специфического локального рынка труда и условий конкуренции на нем. Следствием этого становится включение трансмигрантов в конфигурацию социального пространства пригорода, и прежде всего его экономического поля. С другой стороны, на основе специфических экономических практик взаимодействия с «коренным» населением происходит производство новых социальных позиций и статусов.

Трансмигранты в такой системе диспозиций становятся связующим звеном между переселенцами из города и «коренными» жителями, одним из ключевых элементов нового социального пространства. Мигрантские объекты становятся важными узлами социального пространства пригорода, не только вводящего новые статусы и тем самым значительно трансформирующего систему социальных иерархий пригорода, но и структурирующего пространство физическое. Реалии нового социального пространства с нетипичными для исходного агентами и их статусами здесь прямо проникают в пространство физическое, дистанцируя одну часть локального сообщества и, напротив, прибли-

жая другую его группу. При этом выстраивается дистанция не только между мигрантами и частью «коренного» населения, нанимаемого ими на работу. Продуцирование нового статуса последней группы обусловливает возникновение новой дистанции между нею и остальной частью «коренного» населения и одновременно задает иерархию в отношениях части «коренного» населения и переселенцев из города.

Таким образом, новой структурой социальных агентов и новой системой отношений между ними в пригороде формируется новое социальное пространство, имеющее структурные и качественные отличия от социального пространства села и города. Специфика пригородного пространства объективно должна проявляться в новом наборе свойств его основных полей - экономического и властного. Изменения в этих полях могут проецироваться в социальную реальность второго порядка (представления агентов об этой социальной реальности)60, которая, в свою очередь, будет воздействовать на первичное структурирование61, проявляясь в комплексе символических практик.

В третьей главе «Динамика экономического и властного поля социального пространства пригорода» анализируются основные векторы и масштаб трансформаций в экономическом и властном поле социального пространства пригорода, исследуются изменение структурных характеристик экономического поля и их влияние на конфигурацию властного поля пригорода и систему взаимоотношений его агентов. На основе выявленных новых характеристик экономического и властного полей обосновывается выделение социального пространства пригорода из родительских пространств города и сельского района.

В параграфе 3.1. «Изменения конфигурации позиций в экономическом поле пригорода» анализируется воздействие переселенцев из города и трансграничных мигрантов как новых агентов на развитие системы экономических взаимодействий и их объективация в структуре локальной экономики. Интенсивное освоение горожанами пригорода привело не только к дифференциации локальной экономики, но и к повышению степени неоднородности ее территориальной структуры. Сотрудниками администрации района вполне отчетливо выделяются три пространственных «зоны» экономической специализации, две из которых определяются по преобладающей сфере деятельности («сельскохозяйственная» и «рекреационная»), а третья обозначается как «пригородная». Критерием, позволяющим выделять «пригородную» зону в экономике Иркутского района, является высокая доля торговли и сферы услуг, обеспечивающих заметно более высокий денежный оборот. Однако специфика этой зоны определяется не только изменением соотношения новых (торговля и услуги) и традиционных (сельское хозяйство) отраслей, но и прямым вытеснением последних за пределы пригородной зоны в результате расширения жилищной застройки и изменения структуры населения.

Вместе с горожанами в пригородные поселения пришли специфические экономические практики снижения расходов на приобретение товаров, выработанные в городском сообществе. В их основе лежат выработанная до переезда в пригород система связей, отношений и репутаций, которые здесь используются горожанами как часть соци-

60 БурдьеП. Начала - M.: Socio-Logos, 1994.-С. {91.

61 Шматко Н.А. Горизонты социоанализа // Социоанализ Пьера Бурдье. Альманах Российско-французского центра социологии и философии Института социологии Российской академии наук. - М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2001. -С. 34

ального (партнерские связи) и символического (репутация) капитала62 агента экономического поля социального пространства пригорода. Однако эти типовые для города практики здесь модифицируются - через продление цепочки трансакций, направленных на получение дополнительного дохода. Продление цепи трансакций здесь служит не только инструментом связи («сцепления») смежных организационных полей63, но и одним из конкретных механизмов функционирования транслокального пространства.

Развитие услуг, вместе с торговлей составляющих основу для выделения пригородной экономики сектора, протекает в сфере неформальной (скрываемой) экономики. Об этом свидетельствует значительное расхождение официальной статистики, описывающей видимую часть экономики, и уровня деловой активности, фиксируемого на основе анализа коммерческих предложений в локальных СМИ и интернет-ресурсах. Наиболее рельефно это проявляется в сфере услуг дополнительного образования и присмотра за детьми, высокий спрос на которые обусловлен спецификой демографической ситуации. В последние годы в пригородных поселениях в этой сфере, традиционно для сельских муниципалитетов являющейся одним из самых проблемных «бюджетных секторов», постепенно формируется рыночный сегмент. Его масштабы оценить крайне сложно, однако для новых поселений пригорода он рассматривается районными властями едва ли не как единственное средство решения острой социальной проблемы. Появление подобного рыночного сегмента означает постепенную утрату администрациями муниципалитетов монополии на подобные услуги, а значит и части механизма господства в отношениях с местным сообществом.

Специфика габитуса новых жителей пригорода обусловливает массовый и дифференцированный спрос, который, с учетом городской занятости и общим уровнем жизни в районе, является высокоплатежеспособным. Специфический характер повседневности, организации жилого пространства и внерабочего времени стимулирует развитие услуг, ранее нетипичных для пригорода. Таким образом, экс-горожане и трансграничные мигранты, выступая доминирующими агентами, создают специфику спроса и предложения в пригородном пространстве, формируя структуру его экономического поля.

Развитие значительной части новых секторов экономики пригорода в неформальном режиме - как в секторе «неучтенной» экономики (не только экономическая деятельность домохозяйств, традиционная для «коренного» населения пригорода, но и бизнес, зарегистрированный вне пригородных поселений), так и в секторе экономики «скрываемой» (прежде всего уход от налогов) - во многом стимулируется позицией поселенческих администраций, активно использующих систему неформальных практик в отношениях с местным бизнесом. Важнейшей причиной готовности местной власти к неформальному характеру развития локальной экономики является ее незаинтересованность в легализации бизнеса на своей территории. Перевод бизнеса в полностью легальный режим приводит к росту налоговой базы и повышению доли собственных доходов в бюджете поселений, что обусловливает непропорциональное сокращение субсидий из вышестоящих бюджетов. Такая позиция власти способствует тому, что значительная

и Бурдъе П. Поле экономики // Социальное пространство: поля и практики. - М.-СП6.: Алетейя, 2005. - С. 137138.

63 Радаев В.В. Рынок как цепь обменов между организационными полями // Экономическая социология. - 2010. -Т. 11. - № 3. - С. 32-33.

часть бизнес-практик и связанных с экономикой властных практик, в том числе и реализуемых муниципальными администрациями, оказывается за пределами правового регулирования.

Трансформация локальной экономики пригорода связана не только с изменением конфигурации позиций основных социальных агентов, но и с преобразованием характера функционирования домашней экономики, традиционно являющейся важным элементом внегородского пространства. Если до начала массового переселения горожан в пригород здесь доминировали два основных типа личных хозяйств (традиционный сельский и дачный, имеющий преимущественно сезонный характер), то интенсивная субурбанизация привела к появлению двух новых: хозяйств экс-горожан и «коренных» жителей, работающих в городе. Первые два из обозначенных четырех типов развития домашних хозяйств в пригороде (сельский и дачный) сохраняют основные характеристики, присущие им и ранее, сокращается лишь их удельный вес в структуре личных хозяйств населения пригородного района. Специфика домашнего хозяйства горожан, переехавших на постоянное жительство в пригородные села, определяется, прежде всего, городской занятостью, бюджетами личного времени и набором практик, выработанных на основе специфического габитуса. Сохранение рабочих мест в городах (преимущественно в областном центре) определяет достаточно высокий уровень доходов и малое количество внерабочего времени, которое эта категория населения проводит в собственно пригородных поселениях. Следствием этого становится формирование устойчивого потребляющего, а не производящего характера хозяйств экс-горожан в пригороде. Четвертый (переходный) тип хозяйства появляется вследствие качественного изменения бюджетов времени и необходимостью отказа от традиционного сельского образа жизни. Подобный переход происходит на основе усвоения габитуса жителя пригорода, что определяется доминированием в пригородном пространстве экс-горожан и закреплением системы диспозиций, задаваемых ими.

Последние два типа домашних хозяйств, появившиеся с началом интенсивной субурбанизации, становятся доминирующими в пригородных поселениях, принимающих основной поток мигрантов из города. Этот процесс хорошо маркирует трансформацию экономики пригорода и в сегменте домашней экономики, происходящую не столько под влиянием внешних условий, сколько за счет изменения системы агентов социального пространства и конфигурации их диспозиций.

Таким образом, появление в пригородной зоне переселенцев из города в качестве доминирующего социального агента обусловило качественные изменения экономического поля пригорода. В новой конфигурации диспозиций прежние влиятельные агенты (крупные сельскохозяйственные производители и фермеры) утрачивают доминирующий статус и вытесняются на периферию не только социального, но и физического пространства. В результате формируется прямая проекция нового социального пространства на пространство физическое, объективированная в структурных и количественных различиях экономики пригорода и остальной территории района. Не отраженная в официальной статистике, зона пригородной экономики рефлексируется властью по структурным характеристикам и объему, резко отличающим ее от сельскохозяйственной и рекреационной специализации периферийной части муниципального района. Новые агенты и новая конфигурация отношений между ними и традиционными социальными

агентами пригорода формируют нетипичную для внегородского пространства структуру локального рынка через возникновение новой структуры спроса и расширение спектра предложения. Подобная трансформация затрагивает и «домашний» сектор экономики, в котором все большее значение приобретает потребляющее, а не производящее хозяйство.

Неинституализированность пригородного пространства в условиях жесткого вертикального регулирования создает благоприятные условия для развития неформального сектора локальной экономики. Этому способствует как статус основных агентов, определяющих конфигурацию диспозиций (переселенцы из города и иностранные мигранты), так и система отношений между властными структурами, действующими в пригородном пространстве. Преобладающим способом деятельности здесь становится симбиоз всех трех форм неформальной экономики, выделенных А. Портесом, М. Кастеллсом и Л.Бентоном, включая и способ выживания, и зависимую эксплуатацию, и способ роста64. Развитие теневой сферы включает и прямую продажу услуг и произведенных товаров, и теневой наем, и мобилизацию сетевых связей для накопления ресурсов.

В результате экономическое пространство пригорода, четко выделяемое представителями местного сообщества и власти по ряду неформальных маркеров (в том числе и визуальных), в статистических материалах как обособленное от остальной части муниципального района отсутствует. Как следствие, информационно-документальной базы для специального подхода в управлении к пригородным поселениям не складывается. Иными словами, неинституализированность пригорода определяет невидимость для власти (регионального уровня и выше) пригородного социального пространства и его экономического поля. Это обусловливает преобладание неформальной экономики, что, в свою очередь, определяет специфику развития системы отношений местного сообщества с властью.

В параграфе 3.2. «Эволюция властного поля социального пространства пригорода» исследуется изменение конфигурации властного поля социального пригорода, произошедшее вследствие появления в нем переселенцев из города в качестве нового влиятельного агента. Анализ конфигурации взаимодействий властных агентов строится в контексте трансформаций экономического поля, обусловивших изменение распределения ресурсов господства.

Конфигурация диспозиций агентов властного поля пригорода до начала интенсивной субурбанизации задавалась крайне невысокими темпами развития территории и отсутствием реальных источников для этого. Сложное экономическое положение муниципалитетов выступало в этот период своеобразным ресурсом, используемым, с одной стороны, для получения дополнительных субсидий из вышестоящих бюджетов, а с другой — в качестве универсального аргумента для отклонения любых претензий в неэффективности деятельности. Подобная модель («бедность как ресурс») обеспечивала прочные позиции локальных администраций как посредника в коммуникации между местным сообществом и иными институтами власти. Сложившееся положение вполне устраивало и районные власти: бедность низовых муниципалитетов обеспечивала не

64 Portes A., Castells M., Benton L. The Policy Implications of Informality // The Informal Economy: Studies in Advanced and Less Developed Countries. - Baltimore, MD: The Johns Hopkins University Press, 1989. - Pp. 298-311.

только высокую управляемость поселенческих администраций, но и простой и надежный канал коммуникации с местными сообществами.

Массовый приток переселенцев из города в рамках субурбанизационной миграции и формирование нового сообщества в пригородных поселениях стали для поселенческих администраций мощным ресурсом развития территории. Ценность этого ресурса увеличивалась тем, что он оказался одним из немногих неподконтрольных «вышестоящим» властным структурам: районной администрации и региональному правительству Более того, через новых жителей, включенных в широкие социальные сети областного центра, местные администрации получили инструмент непрямого лоббирования интересов территории, эффективного решения местных вопросов. Для второго уровня муниципальных администраций массовый приток населения в пригородную зону стал острой проблемой, связанной с резким ростом нагрузки на инфраструктуру района (в том числе транспортную, образовательную, медицинскую), не подкрепленным ростом бюджетного финансирования.

Таким образом, процесс быстрого роста пригородного населения полярно развел позиции двух уровней муниципальной администрации. Для районной администрации ситуация осложняется тем, что спектр возможных инструментов для прямой коммуникации с местным сообществом ограничивается преимущественно формальными практиками, выход за пределы которых крайне сложен, а зачастую и невозможен без прямого нарушения закона. Низовые же администрации, и ранее во многом выстраивавшие отношения с местным сообществом на неформальных (экстралегальных) практиках, имеют заметно большую свободу для выстраивания взаимодействия с населением в «серой зоне». Наиболее благоприятной сферой для развития широкого комплекса таких практик стало поле экономики пригорода, быстро изменяющееся как структурно, так и функционально.

Переход поля экономики пригорода преимущественно в неформальную сферу ведет к утрате властью как агента (прежде всего, администрацией поселенческого уровня) важнейшего инструмента господства - экономического капитала, реализуемого в данном случае через налоговую систему, оставляя в ее распоряжении почти исключительно власть символическую. Наиболее зримо эта тенденция в пригороде проявляется в сфере оказания дополнительных образовательных услуг и присмотра за детьми, которая традиционно является сферой ответственности власти и одновременно инструментом ее воздействия на сообщество.

Отсутствие формальных инструментов взаимодействия с локальным бизнесом приводит к ситуации, когда власти нечего предложить, кроме лояльного отношения. Торговля лояльностью априорно выводит отношения власти и бизнеса в «серую» зону, где инструментом достижения взаимных интересов власти и предпринимателя «становится добровольно-принудительный взнос в дофинансирование территории его размещения» . Лояльность местных администраций в условиях пригорода может выходить за пределы собственно ведения предпринимательской деятельности и затрагивать самые болезненные для жителей поселения вопросы. Наиболее острой проблемой для быстро растущих пригородных населенных пунктов является вопрос о переводе части земель

?ППЧР!"v°m М'В" ЛеВИН С Н' ДеФ°Рмалгаа«ия "Р3811-1 взаимодействия власти и бизнеса // Вопросы экономики. -2005 ■ Л? 10. — С. 119-131.

сельскохозяйственного назначения, застраиваемых жильем, в категорию земель поселений. Поскольку заинтересованной стороной в решении этой проблемы являются, прежде всего, переселенцы из города, которые составляют основу деловой активности в пригороде, позиция поселенческой администрации по включению тех или иных участков в земли поселений при формировании генерального плана оказывается действенным инструментом отношений с локальным бизнесом.

Однако применение этого инструмента довольно быстро проявляет его обоюдоострый характер. Широкая система деловых и дружеских связей в областном центре, выработанная новыми жителями пригорода до переезда из города, позволила эффективно влиять на процесс принятия решения. Таким образом, транслокальный характер иркутского пригорода обусловил включение в систему неформальных практик в отношениях местного сообщества и местной власти внешних по отношению к пригородным поселениям сил. В конфигурацию социальных агентов властного поля пригорода, помимо двух уровней муниципальных администраций, через неформальные практики оказались включены властные и силовые структуры регионального уровня. В результате ресурс жесткого управления («вертикаль власти»), направленный на ограничение диапазона свободы сообщества, парадоксальным образом стал работать как инструмент расширения этого диапазона, вводя на локальном уровне элементы системы отношений спонтанного порядка66, придающие локальному сообществу некоторые черты общины . В рамках подобной организации сообщества поселенческая администрация выступает если не равным, то не доминирующим субъектом отношений.

В этих условиях отношения прямого подчинения (господства) постепенно трансформируются в систему мягкого регулирования, реализуемую через символический капитал и приобретающую внешнюю форму партнерства. Именно партнерские отношения местной власти (на поселенческом уровне) и местного сообщества становятся средством господства муниципалитета как агента, реализуемого не в формате жесткого экономического принуждения, но в форме «принуждения символического, мягкого», принимаемого «поневоле, но вместе с тем и по вольному выбору»68.

Вместе с тем, изменение системы отношений властных агентов не только затрагивают способы их взаимодействия с сообществом, но и существенно изменяют их отношения между собой. С одной стороны, взаимодействие двух «этажей» местного самоуправления (районной и поселенческих администраций) все больше утрачивает жесткую иерархичность, приобретает черты мягкого регулирования через неформальные практики. С другой стороны, в систему их взаимодействий входят новые властные агенты, формально не включенные во властное поле пригорода. Специфика участия таких новых агентов в системе властных интеракций, как и развитая неформальная сфера властного поля пригорода, работает на закрепление неинституализированности пригородного пространства, его отсутствия в правовом поле, что, в свою очередь, замыкает цикл воспроизводства экономического и властного поля пригорода.

66 Хайек Ф. Индивидуализм и экономический порядок. - М.: Изограф, 2000. - 255 с.

61 Еляхер Л.Е. Можно ли согласовать спонтанный порядок и полицейское государство, или Государство уб локаль-

ное сообщество в малых городах Дальнего Востока России [Электронный ресурс] // Политая. - 2013. - № 2 - Режим доступа: Ьпр:/Аутулу.к115^|.п1/п15/?тепи^В1уа31ег1 3# АпгеШ. м Бурдье П. Практический смысл. - СПб.: Алетейя, 2001. - С. 251.

Столь радикальные изменения ключевых полей социального пространства пригорода все более явно очерчивают его границы. Специфика взаимодействий, определяющая особость структуры социального пространства пригорода, исчезает как в периферийной части района, где господствуют типичные сельские отношения, объективированные и в структуре экономики, и в способах взаимодействия власти и сообщества, так и за пределами окраин областного центра, где резко возрастает дифференциация хозяйственной деятельности, а властные практики утрачивают преимущественно неформальный характер. Иными словами, иркутский пригород из плохо дифференцированного понятия и нечетко локализованной территории становится вполне обособленным социальным пространством, не отраженным в официальных статистических и информационных массивах, но все более отчетливо проявляющимся в пространстве физическом.

В четвертой главе «Дискурсивное пространство пригорода» исследуется процесс формирования дискурсивного пространства нового сообщества, «картографирование» социального пространства пригорода (по П.Бурдье) в условиях появления в нем новой достаточно большой группы. Исследование основано на анализе дискурса региональных СМИ и представленности сообщества в региональном интернет-пространстве (как коллективного текста группы), а также на изучении проекции смыслового пространства новой группы на пространство физическое через формирование системы символов.

В параграфе 4.1. «Пригородное пространство в дискурсе региональных СМИ» исследуется проникновение пригородных сюжетов на страницы региональных газет - круг тем и информационных поводов, в связи с которыми пригород и его жители появляются в прессе Иркутска. Анализируются набор лексем и эмоциональных контекстов, с помощью которых местные газеты пишут о пригороде, оценочные (прямые или контекстуальные) суждения, которые появляются в газетных материалах в отношении развития пригородного пространства и его сообщества. Здесь же проводится сопоставление дискурса официальных и частных газет для выявления разности представлений о развитии пригорода местного сообщества и местной власти.

Анализ ведущих региональных печатных изданий - как информационно-развлекательной и аналитической направленности, так и официальных региональных и городских изданий - позволяет заключить, что в дискурсе официальных печатных СМИ Иркутска пригорода не существует. Его нет ни в качестве проблемы (например, повышенное энергопотребление, недостаток инфраструктуры, застройка земель сельскохозяйственного назначения), ни как перспективного направления развития. Здесь, фактически, континуальное сельско-городское пространство реконструируется в оппозиционную дихотомию города и села, не допускающую каких-либо переходных зон. Как и частные печатные СМИ, официальные издания либо вписывают пригородные объекты в город или сельскую территорию, либо игнорируют их, как и само пригородное пространство и формирующееся в нем сообщество.

Интенсивно формирующееся пространство пригорода, быстрый рост его населения, численность которого уже превышает число жителей большинства иных сельских муниципальных районов области, объективно не совпадает ни с системой административно-территориального деления, ни со структурой управленческих органов, ни с практикой административного управления. Характер развития нового пригородного про-

странства Иркутска начинает все более противоречить и организации физического пространства (территории), и представлениям о том, чем является это пространство и каким оно должно быть. Следствием нарастающего противоречия становятся два взаимосвязанных процесса, которые фиксируются в дискурсе региональных газет.

Прежде всего, хорошо заметно, как новое пространство дискурсивно вписывается в привычную дихотомию «город - село». С одной стороны, большая часть пригородных поселений помещается в традиционный аграрный («крестьянский») контекст, растворяется в нем через описание языком советских сельских газет с помощью соответствующих лексем. При таком взгляде редкие упоминания новаций, помещаемые, как правило, в негативный (часто - криминальный) контекст, становятся малозначимыми деталями, признаками временных девиаций. С другой стороны, масштабные (для региона) строительные проекты, реализуемые в пригороде крупным строительным бизнесом, описываются языком города, контекстуально включаются в городское пространство.

Вторым процессом становится дискурсивное конструирование пригорода - желаемого образа этого пространства в противовес реально складывающемуся. В газетных материалах идеальный пригород предстает сочетанием «регулярных коттеджных поселков» и «микрорайонов малоэтажной застройки», среди которых нет места «хаосу» индивидуальной застройки. В последнем процессе важна и временная составляющая: большая часть упоминаемых в текстах объектов «идеального» пригорода - пока еще только планы либо проекты на первых стадиях реализации. Даже те «микрорайоны», которые визуально практически закончены, все еще остаются слабо освоенным, часто нежилым пространством, далеким от конструируемого образа. Таким образом, появление «идеального пригорода» относится в будущее, исключая его существование в настоящем. Сегодня же пригорода в дискурсе региональных печатных СМИ нет.

Этот парадокс является реакцией местных сообществ и власти на трансформацию привычной границы физического и социального пространства города и села, утрату ею преимущественно барьерной функции, превращение в контактное пространство. Исчезновение в пригороде оппозиции «город versus село» повлекло за собой быструю и зачастую болезненную трансформацию комплекса практик - как в городском, так и в сельском сообществах, как в повседневности обывателей, так и в рутинных управленческих практиках власти. Невозможность сохранения status quo в физическом пространстве выталкивает реакцию сообщества в дискурсивное пространство, в том числе региональные СМИ. В результате именно здесь происходит (ре)конструирование линейной границы между городом и селом, реализуются попытки сохранения/восстановления ее барьерно-сти если не в физическом, то в социальном пространстве, придания ей свойств, исключающих появление новых сообществ, не вписанных в привычную систему отношений города и села.

В параграфе 4.2. «Конструирование пригородного сообщества в интернет-форумах» рассматривается процесс конструирования и самопрезентации сообщества пригорода в региональном интернет-пространстве. Специализированные разделы интернет-форумов, построенные на основе самоидентификации их участников как жителей пригорода, рассматриваются как коллективный текст группы, через который формируется и воспроизводится групповой опыт. Контент таких форумов, его проблематика, а также круг участников общения меняются относительно медленно, формируя дос-

таточно устойчивую систему символов и смыслов. Важным элементом такой устойчивости служит общераспространенное правило обращения к архиву форума для поиска ответа на вопрос прежде, чем задавать его. Этим правилом определяются практика более или менее постоянного обращения к созданному ранее коллективному тексту, воспроизведение сформированных смыслов, использование устойчивых речевых оборотов, названий и т. д. Через это же правило идет включение новых членов в группу: открытые для присоединения всех желающих форумы отсылают новичков к предшествующему тексту и тем самым обеспечивают их погружение в систему группового опыта. Косвенно это реализует и механизм отбора новых членов группы: готовность прочитать значительный текстовый массив, понять и принять набор понятий, символов и смыслов нового для себя текстового пространства служит вполне жестким фильтром для желающих включиться в дискурсивное пространство группы.

Формирование виртуального сообщества по региональному принципу, о чем заявляется в дисклеймерах всех рассматриваемых форумов, неизбежно делает одной из первых и важных тем определение и описание того пространства, в котором живет формирующееся сообщество. В силу неопределенности понятия пригорода и отсутствия понимания границ группы отнесение к сообществу происходит почти исключительно на основе самоопределения, самоидентификации себя как члена (пусть даже и в перспективе) группы. Толкование же границ физического пространства (территории), релевантного виртуальной территории группы, локализованной в названиях ресурсов, производится весьма гибко. Критерием отнесения к группе выступает скорее не место проживания, а общность взгляда на обсуждаемые проблемы, подходов к их решению.

Заметное место на форумах занимает описание физического пространства - определение положения магазинов, складов, места жительства собеседников и т. д. При этом территория старого села (сама по себе очень условная, т. к. многие новые жители пригорода и участники форума проживают не во вновь застраиваемой части села, а в новых постройках на месте старых сельских усадеб) практически не попадает в фокус внимания. В большинстве случаев даже при использовании картографических иллюстраций в качестве «привязки к местности» служат не природные объекты или адреса, а места жительства участников форума. Подобная подмена естественных природных объектов описанием пространства через членов группы и специфические приметы, понятные исключительно для людей, включенных в сообщество, с одной стороны, демонстрирует развитие системы собственных смыслов и символов, основанной на групповой истории и отношениях. С другой стороны, это становится способом символического присвоения пространства, несмотря на то что маркирование происходит не в физическом, а в дискурсивном пространстве.

При описании нового пространства, еще не включенного в жилой массив поселений, нередко смешиваются антропогенный и природный ландшафты. В результате происходит включение еще неосвоенной территории в групповой дискурс, что выполняет здесь роль важнейшего механизма присвоения этого пространства. Проговоренное в группе, обозначенное как свое через символический, а еще не официальный почтовый адрес, нежилое пространство контекстуально выступает здесь как неосвоенное, почти дикое, конструирует представление о застраиваемом поселке именно как о фронтире -пограничной зоне освоения дикого пространства.

Обсуждение «коренного» населения сколько-нибудь заметного места на форумах не занимает. Обращение к этой теме происходит, скорее, посредством выстраивания собственной групповой идентичности через негативную идентификацию «мы - не ...». Определение группы через негативную идентификацию строится не только на исключении себя из числа «коренных» жителей пригорода («колхозников»), но и через дистанцирование от жителей иных пригородных населенных пунктов, имеющих репутацию места жительства высокообеспеченного населения.

Обособление, выделение группы новых жителей пригорода происходит и через обсуждение на форуме типично «городских» тем, составляющих важный элемент повседневности новоселов пригорода. Оказавшись в условиях дефицита привычной социальной, культурной, медицинской инфраструктуры, пользователи активно обсуждают возможности для заполнения образовавшихся в повседневности лакун. Через обсуждение этих и подобных вопросов на форумах артикулируются запросы группы на иные систему и качество организации повседневности, нежели бытуют в исходно сельском пространстве пригородного поселения. При этом не возникает ситуации непонимания сути и назначения той или иной практики: все они воспринимаются участниками форума как общепринятые, понятные и необходимые. Вопрос о (несоответствии предлагаемых практик осваиваемому сельскому пространству не ставится, что согласуется с базовым принципом взаимодействия города и села в новых пригородах: горожане не приспосабливаются к пространству, а приспосабливают его к себе.

Таким образом, анализ региональных «веток» форумов, возникших как ответ на потребность жителей новых пригородов в инструменте определения себя как группы, показывает разительное отличие характера и динамики консолидационных процессов от представлений о них в региональном медиапространстве. Если в официальном дискурсе пригорода как особого пространства с особым сообществом все еще нет, то в виртуальном пространстве новое сообщество оформлено уже вполне отчетливо. Сформированный информационный массив форумов живет как коллективный текст группы и выступает механизмом накопления и воспроизведения ее опыта. Включенность в среду этого текста и опыта, понимание и принятие бытующих в них символов и смыслов позволяет достаточно явно очертить пространство группового дискурса, а на его основе - границы формирующегося сообщества.

Важно отметить, что складывание сообщества в виртуальных сетях здесь является не результатом, а инструментом, способом институализации новой группы. Форумы становятся тем информационно-коммуникативным пространством (в трактовке НЛумана69), которое конструирует новую реальность, с той разницей, что источником здесь являются не медиа, а коммуницирующие участники обсуждений. Сконструированное в пределах форумов сообщество не остается в рассматриваемом случае виртуальным, анонимным, основанным почти исключительно на опосредованных интернет-технологиями взаимодействиях.

Напротив, консолидация сообщества в виртуальном пространстве здесь реализуется в групповом действии в реальном мире - как во внешних по отношению к группе взаимодействиях (с институтами и группами), так и во внутригрупповых трансакциях.

" Луман Н. Реальность массмедиа. - М.: Пракскс, 2005. - С. 120-137.

36

Здесь «реальность медиа» (форумов) противопоставляется «реальной реальности» как активное и конструктивное начало, обеспечивающее возможность «сплавить собственное воззрение на реальность с собственной идентичностью и утвердить ее в качестве проекции»70. Возникающее в результате символическое и смысловое пространство, маркированное в групповом дискурсе как «свое», создает необходимое и достаточное основание для символического присвоения пространства физического, включения его в зону пригородного фронтира.

В параграфе 4.3. «Символическое освоение пригородного пространства» анализируется формирование системы символов и смыслов, выделяющих пригород и его сообщества из городского и сельского пространства. Выявление и описание символического пространства, формируемого новой для пригорода группой переселенцев из города, строится через анализ специфических маркеров, фиксирующих несельские способы взаимодействия сообщества с физическим пространством и иными сообществами, а также внутригрупповых интеракций. Наличие разветвленной системы подобных маркеров, значимых для основных полей социального пространства и охватывающих важнейшие сферы повседневности (жилая среда, деловая и культурная сфера, культовые объекты и действия), позволяет судить не только о масштабах освоения пространства, но и о степени его присвоения экс-горожанами. Критерием для анализа последнего здесь может выступить набор функций, которые выполняются сформированным символическим пространством: от способа освоения до фильтрации «чужаков» и самовоспроизводства через изобретение и укоренение традиций71.

Символьная фиксация своего пространства как территории происходит не только через символизацию физических объектов, но и через картирование своего пространства. В исследуемом сообществе для этого используются два основных инструмента: геоинформационная система «Дубль ГИС», представляющая схематичное изображение жилого пространства, и спутниковые карты с общедоступного сервиса Соо^еМарв. Отсутствие на схеме геоинформационной системы природных объектов приводит к тому, что созданная схема становится почти абстрактным символом, своего рода «чертежом» социального пространства. Связь этого символа с реальным пространством реализуется либо через мысленную проекцию «на местность», либо с помощью спутниковых снимков, доступных через сервис ОоодЬМарв. Сочетание двух картографических инструментов обеспечивает двунаправленный, но единый процесс формирования ментального пространства через символизацию пространства природного, а затем, через проекцию образа на реальный ландшафт, определение его как «своего».

Появление практик определения «своего» пространства через картографирование имеет и еще один важный аспект. Создание собственных карт (независимо от степени их достоверности и детализации) разрушает монопольную символическую власть местных администраций над пространством. Официальные картографические материалы (генеральные планы поселений, кадастровые схемы и т. д.), являясь основанием для ограничений, символизируют власть «администрации» над пространством поселения. Использование альтернативных (пусть и не признанных официально) карт «своего» простран-

70 Луман Н. Реальность массмедиа... С. 147.

Говорухин Г.Э., Чернышев В.П. Символика освоенного пространства (социологическое исследование освоения Дальнего Востока) // Вестник ТОГУ. - 2008. - № 3 (10). - С. 70-72.

ства в этом случае выступает как символ оспаривания монопольного права «власти» (сельской администрации, администрации района, кадастровой службы и т. д.) на монопольное присвоение описываемого картой пространства.

Трансформация сельскохозяйственного ландшафта в жилой сама по себе достаточно символична: разрастание жилищной застройки на месте колхозных/фермерских полей становится зримым и осязаемым символом освоения горожанами сельского пространства. Ежегодное продвижение уличной разметки, задающей контуры будущего пространства (улицы, переулки, границы усадеб), по полям, обрабатывавшимся еще несколько лет назад, становится значимым символом как для новых групп жителей пригорода, так и для коренного населения пригородных поселений. Одни и те же изменения ландшафта выступают для первых символом присвоения пространства, для вторых - его утраты.

Эти изменения дополняются визуальными образами новых для сельского населенного пункта пространственно-архитектурных решений в организации усадебного пространства и проектах жилых зданий. Организация пространства усадьбы становится отражением иного, отличного от сельского, функционала жилых и хозяйственных построек. Являясь следствием специфичного способа жизнедеятельности и «городских» притязаний транслокального сообщества, они, вместе с тем, приобретают собственное значение и функцию: через иное распределение пространственных доминант и внешнего облика обозначая принадлежность жилой среды внесельскому пространству. В сочетании со спецификой архитектурных решений жилых домов и нетипичных строительных материалов эти отличия символизируют присвоение и обособление этого пространства новой для пригорода группой. Вместе с тем, отсутствие значимой барьерной символики (шлагбаумов, специального маркирования границы со старым селом) указывает на одно из главных отличий описываемой застройки от коттеджных поселков девяностых, атрибутируя его как пространство взаимодействия, а не исключения.

Важным элементом символического освоения пригорода, выделения его из пространства села и города становится формирование новой системы предприятий торговли. Наряду с традиционным типом небольших сельских магазинов в пригородных поселениях появляются новые торговые заведения, в том числе супермаркеты, ориентированные на различные потребительские группы - от коренных жителей до переселенцев из города и транзитных потоков выходного дня. Маркируя качественные изменения пригородов, подобные супермаркеты не только символизируют присвоение пространства новой группой, но и определяют это пространство как транслокальное. Выступая в роли ключевых узлов (в терминах П.Бурдье72) социального пространства, новые типы торговых заведений символизируют уже не столько контактность пограничной зоны села и города, сколько существование нового пространства и сообщества на основе эксплуатации пограничности как ресурса.

Таким образом, пригородные поселения, осваиваемые новой группой (переселенцы из города), активно символизируется, наполняясь новыми физическими объектами, выступающими символами «вне-сельского» развития. В короткий срок широкий спектр

72 Шматко H.A. Горизонты социоанализа // Социоанализ Пьера Бурдье. Альманах Российско-французского центра социологии и философии Института социологии Российской академии наук. - М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2001. - С. 34.

новых символов сформировался в жилой, деловой и культурной сфере, отразив значительно изменившуюся конфигурацию социального пространства, появление в нем новых узлов и новое соотношение акторов. Отсутствие значимых маркеров символического освоения пространства пригорода в культовой сфере связано, на мой взгляд, лишь с краткостью проживания новой группы. Специфика возрастной структуры и непродолжительность периода освоения обусловливают отсутствие ритуальных мест (прежде всего участков кладбищ), которые выступают мощнейшим символом связи группы и места. Однако уже в недалекой перспективе возникновение подобной символической связи представляется неизбежным в силу демографических процессов.

Символическое пространство новых пригородов Иркутска постепенно уходит от первой фазы своего развития, когда набор символов только формировался вместе с набором новых объектов и их функций. Складывающаяся вокруг них совокупность смыслов и коннотаций, живущих в коллективном тексте и повседневном общении, теперь уже выступает как инструмент фильтрации «не-членов» группы73 и механизм закрепления символической власти переселенцев из города. Появление подобной функции символического пространства позволяет говорить о достаточной укорененности новой группы, что обеспечивает ее притязания на изменение конфигурации социального пространства пригорода. Новые жители пригородных поселений выходят из символического пространства прежнего (сельского) пригорода и формируют собственное, противопоставляя его исходному как «правильное». Механизм фильтрации, действующий на основе новой системы символов и смыслов, позволяет группе позиционировать себя как истинных, «правильных» жителей пригорода, вытесняя «коренное» население в категорию «чужаков». И в этом смысле характер символического пространства пригорода позволяет констатировать обособление пригородного сообщества, его выделение в сель-ско-городском континууме как тесно связанного и с городским, и с сельским миром, но существующего вполне самостоятельно.

В Заключении подводятся итоги диссертационного исследования, представлены его основные выводы. Масштабные миграционные потоки из областного центра в прилегающие к нему сельские поселения в 2000-е годы знаменовали собой формирование в ареале Иркутской агломерации пространства субурбанизированного пригорода, нового не только для Сибири, но и для России в целом74. В короткие сроки численность населения пригородных поселений стала не просто сопоставима со всеми негородскими муниципальными районами области, но и существенно превзошла большинство из них. Преобладание среди новых жителей переселенцев из Иркутска, сохранение ими тесной связи с городом, основанной не только на сохранении рабочих мест в городе, но и на широком спектре иных экономических и внеэкономических практик, все более отчетливо выделяет пригородные территории, как из сельского, так и из городского пространства.

В основе этих отличий лежит формирование специфического габитуса жителя пригорода, основанного на предшествующем городском опыте (background), который, в свою очередь, адаптируется к специфическому физическому пространству. Принципи-

13 Говорухин Г.Э., Чернышев В.П. Символика освоенного пространства (социологическое исследование освоения Дальнего Востока) // Вестник ТОГУ. - 2008. - № 3 (10). - С. 71.

74 Нефедова Т. Горожане и дачи [Электронный ресурс] // Отечественные записки. - 2012. - №. 3. - Режим доступа-http://maga2ines.nl ss.ru/oz/2012/3/n38.html.

ально отличная от сельской система диспозиций экс-горожан, реализующаяся в комплексе предпочтений, притязаний и отношений, создает новое социальное пространство пригорода, исключая его из родительского сельского. Однако процесс выделения пригородного пространства из пространства сельского не приводит к включению пригорода в структуру города. Сохраняя многие признаки габитуса «среднего горожанина», новые жители пригорода уже самим выбором нового места и условий жизни дистанцируются от города, декларируя и реализуя не свойственные городскому жителю ценности и практики. Горожане для села, «селяне» для города, они образуют новое для региона пространство пригорода, выступающего качественно новым вариантом интерфейса взаимодействия сельского и городского пространства, не вписывающегося в принятое административное деление, но, тем не менее, прочно вошедшего в повседневность и областного центра, и прилегающего района.

При отсутствии какого-либо принятого («официально номинированного» в терминах П. Бурдье75) определения пригорода и его границ существование этого пространства и его пределы достаточно четко рефлексируются и властью, и сообществом. Границы эти определяются не только местами преимущественного расселения переселенцев из города, но и особыми свойствами экономического и властного полей социального пространства. Значительная и продолжающая расширяться часть обоих названных полей лежит в сфере неформальных взаимодействий, реализующихся в специфических практиках. Последние возникают на основе специфического спроса со стороны новых жителей пригорода и новых условий его реализации: экс-горожане и сопутствующие им группы не только выступают как платежеспособная целевая аудитория для нетипичных в сельских поселениях видов деятельности, но и открывают возможности для их реализации. Иными словами, особый габитус новых жителей пригорода определяет формирование новой структуры социального пространства пригорода, формирование в нем новой конфигурации агентов и перераспределение сил между ними. Общность габитуса и его видимое отличие от моделей поведения «коренных» жителей пригородных поселений создают благоприятную основу для консолидации экс-горожан как группы, а рути-низированность практик формирования коллективного текста в интернет-среде обеспечивает эффективность и высокие темпы самоопределения переселенцев из города как самостоятельной группы даже при сохранении ее заметной атомизации.

Динамичность социального пространства пригорода во многом определяется его формированием в логике фронтира - подвижного пограничного пространства, в котором линейная граница между городом и селом сменяется подвижной (внутренне и по внешним границам) контактной зоной. Фронтирность пригорода обусловливает его гибкость и открытость не только для новых членов основной для него группы (переселенцев из города), выступающей в качестве доминирующего агента, но и сопутствующих им групп, нетипичных для внегородских локальностей и сообществ. Их появление в пригородных поселениях не только усложняет структуру социального пространства пригорода, увеличивая число действующих в нем агентов, но и заметно изменяет конфигурацию их диспозиций.

75 Бурдье П. Социальное пространство и генезис классов // Бурдье П. Социология социального пространства. - М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2007. - С. 28.

Трансформация структуры социального пространства пригорода порождает и сложный обратный процесс, результатом которого становится изменение статусов социальных агентов, сложившихся ранее либо в ином пространстве. Трансграничные мигранты в изменяющемся пригородном пространстве из подчиненного экономического контрагента, выполняющего исключительно сервильные функции в локальной экономике, становятся самостоятельным агентом влияния, распоряжающимся частью ключевого для сообщества ресурса. Включение трансмигрантов в конфигурацию социального пространства пригорода обусловливает производство новых социальных позиций и статусов, невозможных ни в сельском, ни в городском пространстве, ни в условиях сельско-дачного пригорода. Функции мигрантов в сообществе существенно меняются: из сугубо экономических они все более вовлекаются в обслуживание системы социальных трансакций внутри сообщества. Своеобразным побочным эффектом этого процесса становится выработка новых эффективных практик взаимодействия трансграничных мигрантов и принимающего сообщества, снимающих многие сложные проблемы адаптационного процесса.

Проекция нового социального пространства в пространство физическое через символизацию последнего все более заметно обособляет пригородные поселения от прочей территории района. Хорошо заметные визуальные маркеры (такие как новый архитектурно-планировочный ландшафт, сеть предприятий торговли, масштабная визуальная реклама и т. д.) в сочетании с не визуальными, но не менее отчетливыми маркерами (прежде всего, конъюнктурой цен на землю и жилье) и высокими темпами консолидации локального сообщества позволяют говорить о формировании особого социального пространства вполне определенно. Дополнительную специфику ему придает участие трансграничных мигрантов в символическом присвоении и, как следствие, структурировании физического пространства (территории) пригорода. Символизация пространства, в том числе и через негативные образы, оказывает обратное воздействие на конфигурацию социальных агентов, дистанцируя одни и, напротив, приближая другие группы, воздействуя на социальные дистанции между ними.

Таким образом, пригород Иркутска стремительно приобретает специфические черты особого - внегородского и внесельского - пространства, все более отчетливо отличающегося и от городских, и от сельских поселений региона. Практики взаимодействия с ним вполне рутинизированы и для сельских сообществ, и для областного центра. Иными словами, особое пригородное пространство стало данностью, онтологичным элементом Иркутской агломерации. Однако в дискурсе региональных СМИ, как и во властной риторике, пригород отсутствует и как новый феномен, и как новые возможности для развития, и даже как проблема. Признаки нового социального пространства либо растворяются в традиционном образе сельскохозяйственного района, либо дискур-сивно вписываются в городское пространство. Создаваемый в региональном медиа-дискурсе образ пригорода отрывочен, почти не связан с реальными процессами, протекающими на периферии областного центра, а его реализация максимально ориентирована на неопределенное будущее.

Одна из важнейших причин такого положения связана с транслокальным характером формирующегося пригорода. Возникнув на стыке городского и сельского пространства, новый пригород тесно включен в обе родительские локальности, но не тождестве-

нен ни одной из них. Его главным жизненным ресурсом является комплекс различий, задаваемых разностью качества жизни в сельском и городском поселении, а также возможностями реализации «городского» социального капитала во внегородском пространстве. Эксплуатация этого ресурса строится на неоднородном и динамичном комплексе практик, большей частью имеющих неформальный характер. Их спектр чрезвычайно широк - от выстраивания цепочек экономических трансакций из города в пригород и эксплуатации «городского» культурного и социального капитала при решении бытовых проблем на новом месте жительства до включения во внегородское властное поле агентов из городского социума. Высокая эффективность использования граничного ресурса определяется тем, что новое социальное пространство формируется в соответствии с габитусом тех агентов, которые являются если не монопольными, то доминирующими его распорядителями.

Устойчивость основного ресурса для развития пригорода как транслокальности определяется всей спецификой территориальной организации страны и административно-управленческой системы. Граница между городским округом (областной центр) и сельским районом (прилегающий к Иркутску муниципальный район), на основе которой формируется новый пригород, задается не только административно-территориальным делением и федеральным законодательством в сфере организации местного самоуправления, исходящими из логики жесткой дихотомии города и села. Практически весь спектр федеральных властных, силовых, финансовых и контролирующих структур и их подразделений регионального уровня имеет внутреннюю организацию, построенную на той же логике федерального законодательства, исключающую какие-либо переходные формы в организации расселения. В результате отсутствие пригорода как институализи-рованного пространства обусловливается не только сложившимся административным разграничением, но и практически всей системой организации государственного управления. Вследствие такого комплексного структурирования физического и социального пространства федеральным законодательством региональная власть просто не обладает инструментами для институализации пригорода.

Возникновение и развитие пригорода как неинституализированного транслокального пространства становится одной из основных причин его отсутствия во властном дискурсе. В своем качестве неформального пространства пригород оказывается не вписан ни в одну из систем структурирования пространства физического и социального, начиная от административно-территориального деления и заканчивая системой территориальной организации всех властных и контролирующих органов: налоговой службы, органов юстиции, внутренних дел и т. д. Институализация всех этих властных агентов через федеральное законодательство определяет не только их жесткую территориальную организацию и ее иерархичность, но и единообразную форму сбора и представления информации об объектах управления, соответствующую организационной структуре. Поскольку властная оптика функционирует почти исключительно на информационных ресурсах, формируемых обозначенными выше официальными ведомствами, даже будучи «неформально» отрефлексированным властью (муниципальными администрациями), пригородное пространство просто не попадает в официальную «картину мира» и не отражается во властной риторике ни муниципалитетов, ни регионального правительства.

Значение появления новых пригородов как транслокальности на границе города и села представляется существенно более глубоким, нежели только констатация нового способа развития локальных пространств и сообществ. Подобная локальность - это не только новое и специфичное пространство, в котором привычные и устоявшиеся нормы и правила приобретают новые значения и смыслы, где действуют особые отношения и возникает специфический характер взаимодействий. Ситуация пригорода - это максимизированная модель развития локального социального пространства, складывающаяся в условиях современной России. Здесь отчетливо проявляются проблемы неэффективности властного и экономического управления, основанного на жестком контроле и регулировании, изъятии реальных экономических и управленческих инструментов у местной власти в пользу вышестоящей через бюджетное регулирование. Перераспределение реальных полномочий (в отличие от «полномочий по решению вопросов местного значения», декларируемых в законе «Об основах организации местного самоуправления»76) в пользу региональной и федеральной власти (прежде всего, через систему формирования местных бюджетов) привело не к росту управляемости территории, а скорее к обратному эффекту. С одной стороны, это проявляется в уходе управленческой деятельности в «серую зону», а с другой - в резком падении интереса местных администраций к развитию территории муниципалитетов и, как следствие, все более явном переходе локальной экономики в «серый» режим функционирования. Преобладание неформальной экономики привело к включению в нее или иной степени в нее местной власти, что, в свою очередь, обусловливает закрепление неформальных практик и во властном поле.'

Иными словами, специфика развития социального пространства иркутских пригородов демонстрирует своеобразное расслоение второй социальной реальности: представлений агентов об их статусах и взаимоотношениях, складывающейся на базе объективной структуры социального пространства77. Неформально («неофициально») ситуация рефлексируется властью (по крайней мере на муниципальном уровне) в соответствии с реальными процессами и на основе информации, полученной напрямую от действующих в пригороде акторов и/или через непосредственное участие в их взаимоотношениях. Параллельно локальное пространство и протекающие в нем процессы оцениваются и интерпретируются властными агентами исходя из «официальной» информации, формирующейся в жестких институциональных рамках. Неформальный характер развития социального пространства, ключевые поля которого все менее отражаются в таких официальных источниках информации (данные органов государственной статистики, налоговой службы, паспорта муниципальных образований и т. д.), не просто обедняет картину развития локального пространства и сообщества, но существенно искажает ее.

Усеченная информация, отражающая лишь видимую через огггику официальных инстанций часть экономического и властного поля локального социального пространства, вписывается в жесткую систему административно-территориального деления. В результате реально существующая и рефлексируемая на местном уровне локальность исчезает, размывается по различным административно-территориальным образованиям, создавая иллюзию реальности проведенных на карте границ и искусственно выделенных

76 Федеральный закон Российской Федерации от 6 октября 2003 г. № 131-ФЭ «Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации». Статьи 2,14-16.

"БурдьеП. Начала. - M.: Socio-Logos, 1994.-С. 191.

территорий. На муниципальном уровне властью (поселенческой и районной администрацией) разрыв между двумя «вариантами» второй социальной реальности пригорода еще осознается и учитывается в управленческом процессе, что диктуется их включенностью в системы неформальных отношений. Однако на каждом следующем вышестоящем уровне власти в силу увеличения масштабов управления и огрубления управленческой оптики понимание разрыва между двумя обозначенными «вариантами» второй социальной реальности исчезает. В результате управление все более выстраивается на основе представлений властных агентов о том, «как должно быть», а не о том, «как есть на самом деле», да и сам факт наличия такого разрыва игнорируется. Принятые на этой основе управленческие решения, обязательные для нижестоящих уровней власти, в силу несоответствия первой социальной реальности стимулируют дальнейшее развитие неформальной части экономического и властного полей, замыкая цикл воспроизводства локального социального пространства.

Нарастающее расхождение между представлениями властных агентов об объекте управления и их первичным структурированием порождает необходимость перехода системы взаимодействий во властном поле от отношений прямого подчинения (господства) к практикам мягкого регулирования, реализуемым через символический капитал и приобретающим внешнюю форму партнерства. Однако мягкое регулирование не вписывается в логику «муниципальной контрреформы», рассматривающей «местное самоуправление как «публичную власть», призванную обеспечить решение вопросов местного значения в рамках единой системы исполнительной власти».78 В результате формируется еще один парадокс, в котором представления вышестоящих органов власти о практиках реализации управленческих решений на ее нижних этажах все более расходятся с реальной управленческой практикой.

Формирующиеся новые иркутские пригороды в полной мере представляют один из возможных вариантов развития локальных сообществ в ареалах крупных городов -центров высокоурбанизированных регионов (субъектов федерации), где обозначенные парадоксы напрямую определяют характер развития локальных сообществ. Дальнейший рост российского «среднего класса» (при всех его отличиях от европейского и американского определения этого слоя) делает вполне вероятным развитие субурбанизацион-ной миграции не как единичного феномена, вызванного к жизни региональной спецификой, но как массового явления, характерного и для большинства западноевропейских стран, и для Северной Америки. Вместе с тем, российская субурбанизация в случае ее реализации, вероятнее всего, не станет диахронным повторением ни европейской, ни американской модели в силу различий законодательных, экономических и иных условий, иной информационной среды и системы коммуникаций.

Список работ, опубликованных автором по теме диссертации

1. Григоричев К.В. Демографические «резервы» экономического развития Иркутской области: исчерпание ресурса? / К.В. Григоричев // Известия Иркутского

7! Гельман В., Рыженко С., Белокурова Е., Борисова Н. Реформа местной власти в городах России, 1991-2006. -СПб.: Норма, 2008. - С. 91.

государственного университета. Серия Политология. Религиоведение. - 2011 -№ 2 (7). - С. 67-77.

2. Григоричев К.В. Миграционные процессы в зоне Иркутской агломерации на рубеже ХХ-ХХ1 веков / К.В. Григоричев // Известия Алтайского государственного университета. Серия История. Политология. - 2011. - № 4-1. - С. 53-59.

3. Григоричев К.В. Мигранты и миграционная политика в постсоветской Сибири и на Дальнем Востоке / Л.Е. Бляхер, К.В. Григоричев // Полития. Журнал политической философии и социологии политики. -2011. - № 4 (63). - С. 35-60.

4. Григоричев К.В. От исследовательского центра к исследовательской сети: эт-номиграционные и диаспоральные исследования в НОЦ МИОН при ИГУ / К.В. Григоричев, В.И. Дятлов // Известия Иркутского государственного университета. Серия Политология. Религиоведение. - 2012. - № 2 (9). - Ч. 2. - С. 5-12.

5. Григоричев К.В. От слободы до субурбии: пригороды Иркутска в последней трети XX - начале XXI века / К.В. Григоричев // Известия Иркутского государственного университета. Серия Политология. Религиоведение. - 2012. - Л» 2 (9) -4.2.-С. 44-51.

6. Григоричев К.В. "Таджики", "нерусские", "гастарбайтеры" и другие: иностранные трудовые мигранты в пригородах Иркутска / К.В. Григоричев // Этнографическое обозрение. - 2012. - № 4. - С. 14-31.

7. Григоричев К.В. Принимающее общество и трансграничные мигранты / К.В. Григоричев, В.И. Дятлов // Известия Иркутского государственного университета. Серия Политология. Религиоведение. - 2012. -№ 1 (8). - С. 88-91.

8. Григоричев К.В. Местные сообщества и местная власть в неинституализиро-ванном пространстве: случай пригородов Иркутска / К.В. Григоричев // Полития. Журнал политической философии и социологии политики. - 2013 - № 1 (68).-С. 143-155.

9. Григоричев К.В. Пригородный фронтир: формирование социального пространства городской периферии (случай Иркутска) / К.В. Григоричев // Вестник Тихоокеанского государственного университета. - 2013. - № 2 (29). - С. 275-280.

10. Григоричев К.В. Перекресток исследовательских пространств: от исторической памяти до диаспор и миграций / К.В. Григоричев, В.И. Дятлов, Д.В. Козлов // Известия Иркутского государственного университета. Серия Политология. Религиоведение. - 2013. - № 2 (11). - Ч. 2. - С. 3-10.

11. Григоричев К.В. «Неназванное не существует»: пригород в дискурсе региональных СМИ / К.В. Григоричев, Ю.Н. Пинигина // Известия Иркутского государственного университета. Серия Политология. Религиоведение. - 2013. - Х» 2 (11).-4.2.-С. 282-300.

12. Григоричев К.В. «Виртуальный» пригород: конструирование сообщества в интернет-форумах / К.В. Григоричев // Известия Иркутского государственного университета. Серия Политология. Религиоведение. - 2013. - Л"» 2 (11) -42-С. 270-281.

13. Григоричев К.В. Трансформация экономического поля пригорода Иркутска / К.В. Григоричев // Идеи и идеалы. - 2013. - № 4 (18). - Т. 1. - С. 51-61.

14. Григоричев К.В. Консолидация пригородных сообществ в пространстве коллективного текста интернет-форумов / К.В. Григоричев, Ю.Н. Пинигина // Вестник Иркутского государственного технического университета. - 2013. - № 12 (83).-С. 292-297.

15. Григоричев К.В. «Ни к селу, ни к городу»: символическое пространство пригородов Иркутска / К.В. Григоричев // Вестник Томского государственного университета. Философия. Социология. Политология. - 2014. — № 1 (25). - С. 42-55.

16. Григоричев К.В. Демографические перспективы Иркутска / К.В. Григоричев, Ю.Н. Пинигина // Известия Иркутского государственного университета. Серия Политология. Религиоведение. - 2008. - №1. - С. 73-84.

17. Григоричев К.В. Региональная миграционная политика в Иркутской области / К.В. Григоричев, Ю.Н. Пинигина // Миграционная политика в регионах Российской Федерации: законодательство и правоприменительная практика. - Калининград: Изд-во РГУ им. И.Канта, 2009. - С. 37-72.

18. Григоричев К.В. Региональная миграционная политика / К.В. Григоричев, Н.В. Гуль, Т.Н. Долгих, ЛЛ. Емельянова и другие (всего 11 человек) // Трансграничные миграции и принимающее общество: механизмы и практики взаимной адаптации. Монография. - Екатеринбург: Изд-во Уральского университета, 2009. - С. 16-120.

19. Григоричев К.В. Территориальное планирование в региональной социально-экономической политике / К.В. Григоричев, H.A. Потороченко // Известия Иркутского государственного университета. Серия Политология. Религиоведение. - 2009. - № 1 (3). - С. 33—41.

20. Григоричев К.В. Миграции и диаспоры в социокультурном, экономическом и политическом пространстве Сибири, XIX-XXI вв. / К.В. Григоричев, В.И. Дятлов, Д.В. Козлов // Вестник Омского государственного университета. - 2010. - № 4. - С. 310313.

21. Григоричев К.В. «Таджики» в пригородах Иркутска: сдвиги в адаптивных практиках / К.В. Григоричев // Диаспоры. - 2010. - № 2. - С. 261-282.

22. Григоричев К.В. «Таджики» в пригородах Иркутской агломерации / К.В. Григоричев // Миграции и диаспоры в социокультурном, политическом и экономическом пространстве Сибири. Рубежи XIX-XX и XX-XXI веков. - Иркутск: Оттиск, 2010. -С. 156-176.

23. Григоричев К.В. Региональная миграционная политика 2000-х годов: содержание, инструменты, контексты / К.В. Григоричев // Азиатская Россия: миграции, регионы и регионализм в исторической динамике: Сборник научных статей. - Иркутск: Изд-во «Оттиск», 2010. - С. 159-171.

24. Григоричев К.В. Восток России: миграции и диаспоры в переселенческом обществе. Рубежи Х1Х-ХХ и XX-XXI веков / И.Т. Абдулова, М.Н. Балдано, Л.Е. Бляхер, A.C. Бреславский, К.В. Григоричев и др. - Иркутск: Оттиск, 2011. - 624 с.

25. Григоричев К.В. «Таджики» и «китайцы» в пригородах Иркутска: свои чужие и чужие свои / К.В. Григоричев // Этнодемографические процессы в Казахстане и сопредельных территориях: Сб. науч. трудов XII Междунар. науч.-практ. конф. 26-27 мая 2011 г., г. Усть-Каменогорск. - Усть-Каменогорск: Либриус, 2011. - С. 181-189.

26. Григоричев К.В. Иностранные трудовые мигранты в пригородном пространстве: специфика адаптации / К.В. Григоричев // Приграничное сотрудничество и внешнеэкономическая деятельность: История и современность: Материалы междунар. науч. конф. 11-15 окт. 2011 г. (г. Чита (Россия) - г. Маньчжурия (Китай)) - Чита 2011 -С. 124-129.

27. Григоричев К.В. Иностранные трудовые мигранты в пригородах Иркутской агломерации / К.В. Григоричев // Даяаршлын ууийн соёл ба миграци. Монголия на перекрестке внешних миграций. (Олон улсын онол практикийн б-р бага хурлын эмхэт-гэл). - Улаанбаатар хот, 2011. - С. 14-22.

28. Григоричев К.В. Миграционные процессы в Иркутской области на рубеже XX-XXI вв. / К.В. Григоричев // Этномиграционные и этнодемографические процессы на Востоке России в конце XIX - начале XXI веков / Под ред. К.В. Григоричева. - Иркутск: Оттиск, 2012. - С. 87-97.

29. Григоричев К.В. «Село городского типа»: миграционные метаморфозы пригорода. В поисках теоретических инструментов анализа / К.В. Григоричев // Местные сообщества, местная власть и мигранты в Сибири. Рубежи XIX-XX и XX-XXI веков. - Иркутск: Оттиск, 2012. - С. 422-446.

30. Григоричев К.В. В тени большого города: социальное пространство пригорода / К.В. Григоричев. - Иркутск: Оттиск, 2013. - 248 с.

31. Григоричев К.В. Переселенческое общество Азиатской России: миграции, пространства, сообщества / А.Н. Алексеенко, JI.E. Бляхер, A.C. Бреславский, К.В. Григоричев, В.И. Дятлов и др. - Иркутск: «Оттиск», 2013. - 624 с.

32. Григоричев К.В. Население Иркутской области в конце XX - начале XXI в. / К.В. Григоричев, В.И. Дятлов // Иркутский край. Четыре века: История Иркутской губернии (области) XVII-XXI вв. / Гл. ред. проф. Л.М. Дамешек. - Иркутск: Востсибкни-га, 2012.-С. 721-730.

Константин Вадимович Григоричев

Пригородные сообщества как социальный феномен: формирование социального пространства пригорода

Автореферат

Издательство «Оттиск». Лицензия ЛР № 066064 от 10.08.1998. Формат 60x84 1/32.

Отпечатано в типографии «Оттиск» Печать трафаретная. Бумага офсетная. Усл. печ. л. 2,79. Уч.-изд. л. 3,8. Тираж 100 экз. Заказ № 0019. 664025, г. Иркутск, ул.5-й Армии, 26. Тел7 факс: (3952) 34-32-34, 241-242. E-mail: ottisk@irmail.ru