автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Проблема лирического героя в современной поэзии: новые тенденции 1990-х - 2000-х годов

Полный текст автореферата диссертации по теме "Проблема лирического героя в современной поэзии: новые тенденции 1990-х - 2000-х годов"

□034В4581

На правах рукописи

ШТРАУС Антонина Валерьевна

«Проблема лирического героя в современной поэзии: новые тенденции 1990-х - 2000-х годов»

Специальность 10.01.01 - «Русская литература»

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

1 3

Екатеринбург 2009

003464581

Работа выполнена на кафедре новой и новейшей литературы ГОУ ВПО «Пермский государственный педагогический университет».

Научный руководитель:

доктор филологических наук, профессор Абашева Марина Петровна.

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Быков Леонид Петрович кандидат филологических наук, доцент Малкина Виктория Яковлевна

Ведущая организация:

ГОУ ВПО «Тверской государственный университет»

Защита состоится « » апреля 2009 года в_часов на заседании

диссертационного совета Д 212.286.03 при ГОУ ВПО «Уральский государственный университет им. A.M. Горького» по адресу: 620083, Екатеринбург, пр. Ленина, 51, комн. 248.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Уральского государственного университета им. A.M. Горького.

Автореферат разослан « марта 2009 года

Ученый секретарь диссертационного совета

М.А. Литовская

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Становление субъективности в художественном творчестве XX -XXI вв. идет по сложному пути лавирования между традиционной, модернистской и постмодернистской парадигмой, что проявляется в том числе и в лирике. Заявив о вторичности любого высказывания, о власти самого языка, постмодернистская эстетическая система не могла не сказаться на поэтике произведений. Литературный герой, в том числе и лирический, стал проблемной категорией как для литературоведения, так и для постмодернистской критики. Однако говорить об уничтожении лирического героя все-таки не приходится. Скорее мы имеем дело с эволюцией этой категории, с ответом современной поэзии на «постмодернистский вызов».

Как в досоветской, так и в соцреалистской поэзии лирический герой, тесно связанный с биографической личностью автора, был базовой категорией. Представление о герое, особенно лирическом, как об alter ego самого автора лежит в основе психологической (A.A. Потебня, С.А. Аскольдов) и социологической школ, традиционного литературоведения (Л.И. Тимофеев)'.

Между тем психологические и художественные открытия XX века сильно пошатнули эту неразрывную связь между лирическим героем и биографическим автором. В то время как психоанализ открыл в человеке глубины, которые вряд ли могут прямо соотноситься с сознанием личности (3. Фрейд), постмодернизм предложил воспринимать как «чужое» подсознание и опыт предшествующей культуры. Литературный герой и человек превратились в случайный конгломерат цитат. Художественное представление о личности как о сумме случайно усвоенных, разрозненных «голосов» стало активно формироваться в русской поэзии 1980-х годов (М. Эпштейн).

«Метареалисты» (И. Жданов, А. Парщиков, О. Седакова) растворили героя, ставшего медиумом, в «хаосе мира», вслушиваться в который стало основной задачей поэта. Метареалистическое «я» редуцировалось, становилось некой метонимией мира и поэзии,

Ср., напр., фундаментальную для некрасоведения статью С.А. Аскольдова «Религиозные мотивы в творчестве H.A. Некрасова», в которой присутствие таковых объясняется не просто литературной традицией, но как проявление «прорыва» детской религиозности поэта во взрослой, подсознательно воспринимаемой греховной жизни (Аскольдов, С.А. Религиозные мотивы в жизни и творчестве Некрасова / С.А. Аскольдов // Из истории филологии. - Коломна : Коломенский государственный педагогический институт, 2006. - С. 199-207).

понимаемых - в русле теории А. Бергсона - как непрерывный поток изменений, становлений и разрушений. Концептуалисты (М. Айзенберг, Л. Рубинштейн, Д. Пригов) воспринимали героя не как личность, а как «речевые слои» или - в высших проявлениях - как целый театр масок. Автор был воспринят ими как режиссер.

Исчезновение лирического героя прослеживается и в петербургской поэзии, наследующей акмеистические принципы. На освободившееся место автора Л. Лосев и А. Кушнер помещают саму культуру, а вместо лирического героя читатель обнаруживает культурные знаки.

В то же время уход от лирического героя, на наш взгляд, является своеобразным минус-приемом, на фоне которого стало возможным возвращение к личности и лирическому герою в 1990-2000-х гг. Лирика «увидела» распадающийся мир и научилась его отражать через распад лирического субъекта как основной формы сознания (Кирилл Медведев, Дмитрий Воденников, Вера Павлова, Светлана Кекова). И хотя в современной критике по-прежнему подвергают сомнению сам факт существования лирического героя (И. Кузнецова), он, на наш взгляд, сохранился и по-прежнему адекватно проявляет эстетический объект.

Другим проблематичным вопросом служит проблема логики литературного развития и определения границ «современной поэзии» (см., напр., антологию «Девять измерений» и реакцию на нее в журналах «НЛО», «Вопросы литературы», «Арион»). Уже на протяжении длительного периода в критике современные стихи либо характеризуются как умершие («отрыжка знаниями» (Невзглядова), «инерция стиха» (Белицкий)), или утверждается, будто мы переживаем «поэтический бум» (см. 62-й выпуск «НЛО»), «бронзовый век поэзии» (критики подхватывают это определение Кулакова и применяют его уже к поэтической ситуации 1990-х).

Таким образом, складывает почти патовая ситуация: близкие к постмодернизму критики уничтожают литературоведческую интерпретацию во имя расцвета субъективности, которую, якобы, и передает новейшая поэзия - далекие от постмодернизма интерпретаторы уничтожают саму современную поэзию как лишенную смысла, ценностного пафоса и сплошь постмодернистскую.

В то же время чрезвычайно эмоциональная оценка постмодернизма нередко скрывает элементы, связывающие постмодернизм (особенно в его русском варианте) с предшествующей литературной традицией и поэтическими формами. В то время как «западный постмодернизм» стремится «забыть метафизику», а вместе с ней и личность (последняя всегда монологична), то «русский постмодернизм» - возник как

попытка обнаружить эту личность среди обезличенных советских персонажей и коллективных речевых практик (ср. «Москва -Петушки» Вен. Ерофеева, «Псалмы» Г. Сапгира, поэзию А. Галича). «Западный постмодернизм» и «русский постмодернизм» оказываются, таким образом, разнонаправленными движениями, основанными на общем фундаменте: человек представляется неотделимым от окружающего мира. Отсюда вытекают две возможные стратегии. Можно «бежать» или от «монологичной личности», растворяя ее в многообразном контексте (Д.Пригов, Л.Рубинштейн), или от обезличивающего «монологичного контекста», преодолевая последний и отыскивая личность(Д.Воденников, В.Павлова).

В настоящее время процесс возрождения представление о личности внутри постстмодернистской культурной ситуации, по сути дела, еще не исследован и неописан. Необходимостью изучения этого явления на примере эволюции лирического героя в современной русской поэзии определяется актуальность нашей работы.

Цель нашего исследования - выявить формы лирического героя, свойственные современной поэзии (1990-2000 гг.).

Из цели исследования вытекают следующие задачи:

• описать основные подходы к категории лирического героя в современной поэзии (19902000-х гг.), сложившиеся в современной филологии и литературной критике постмодернистского толка;

• выявить тип лирического героя, свойственный постконцептуалистской поэзии, и определить его генезис;

• выявить эволюцию традиционного лирического героя в современной поэзии.

Предметом исследования служит русская современная поэзия (преимущественно 1990-х годов2), а объектом исследования -лирический герой, в ней представленный.

Материалом для диссертации послужила поэзия С. Гандлевского, Д. Воденникова, О. Седаковой, Б. Рыжего, В. Павловой, К. Медведева, Д. Пригова, Ю. Беликова, В. Котельникова, П. Чечеткина, Г. Данского. При отборе материала мы стремились учесть как столичную поэзию

Ограничение временного спектра диссертации поэзией 1990-нач. 2000-х гг. объясняется необходимостью дистанции между исследователем и художественными фактами, ибо в противном случае диссертационная работа стала бы всего лишь еще одним критическим эссе.

90-х годов, так и региональную (на материале авторов пермского региона). Сосуществуя по хронологии, эти две литературные традиции восходят к принципиально разным литературным парадигмам.

Новизна работы заключается в изучении последовательной эволюции категории лирического героя в современной литературе, формулировке гипотезы (и ее последовательном доказательстве), согласно которой внутренний мир современной поэзии по-прежнему организуется с помощью лирического героя.

В работе впервые обосновывается сосуществование двух типов лирического героя - «перформативного» (характерного для столичной постконцептуалистской поэзии) и «личностно-биографического», характерного преимущественно для поэзии провинциальной, не знающей или исключающей воздействие концептуалистских школ.

В научный оборот вводится новый материал, заключенный в интервью, а также в анализе стихов малоизвестных современных поэтов (В. Котельникова, А. Колобянина).

На защиту выносятся следующие положения:

1. Лирический герой по-прежнему является стержнем внутреннего мира современного лирического произведения.

2. В современной лирике сосуществуют два типа лирического героя: перформативный и личностно-биографический. Несмотря на тематическое, ценностное, культурное различие (даже оппозиционность) двух линий современной поэзии, обе они выстроены вокруг манифестации лирического синкретизма, проявляющегося или в подчеркнутом единстве автора, его имиджа и героя («тексте автора»), или в единстве жизненного опыта, объединяющего автора, сотворенного им лирического героя и читателя («тексте места-времени»).

3. При помощи перформативного героя, свойственного поэзии «постконцептуалистов» (В. Павловой, Д. Воденникова), авторы воплощают самые разные «физические» характеристики-декорации, сопутствующие моменту творения (восприятия) стиха и оказавшие воздействие на творческий процесс: пространственно-временной фон, окружающих людей, характер авторской интонации и пр. Усиленная драматургическая составляющая приводит к выявлению синкретической природы лирического героя, в котором сливаются автор, герой и исполнитель. В своей синкретической природе

подобный перформативный герой обнаруживает сходство с героем-трикстером.

4. При помощи личностно-биографического героя, свойственного преимущественно провинциальной поэзии, авторы воплощают «локальные тексты» как проявление безусловного единства творца, героя и читателя, данного всем опытом их жизни в едином пространстве-времени. Такой герой также оказывается перформативным (выходящим «из текста»), однако перформативность здесь направлена не на манифестацию «ограниченности интерпретации», а на утверждение безусловного смыслового единства всех субъектов художественного мира (автора, героя, читателя) перед общей реальностью (эстетической, познавательной и этической одновременно).

В методологической основе диссертации лежит герменевтическое прочтение литературной парадигмы, предложенной М.М. Бахтиным. Полагаем, что литературные формы, свойственные классической поэтике, актуальны и для современной поэзии. Проблема же заключается не столько в исчезновении старых / выработке новых форм, сколько в их переинтерпретации. В связи с этим, одной из главных задач, стоявших перед нами, была проблема генетических связей выявленных нами типов лирического героя. Фундаментальную роль играли для нас суждения М.М. Бахтина о предназначенности художественного объекта «большому времени».

Практическая значимость связана с возможностью использования основных положений диссертации в учебной практике при подготовке курсов по истории современной литературы, теории литературы, спецкурсов, посвященных постмодернизму, поэтике лирического произведения.

Апробация. Отдельные положения диссертационного исследования были представлены в докладах и сообщениях на конференциях в Перми, Екатеринбурге, Тюмени, Москве, Таллине, Тарту в 2002-2008 гг. Основные положения нашли свое отражение в 12-ти публикациях.

Структура работы. Диссертация состоит из 3-х глав. В первой главе рассматривается современная литературная ситуация в поэзии, формулируются пути, приведшие ее к «кризису лирического героя», показывается становление лирического героя, характерного для современной литературы. Во второй главе рассматривается столичная поэзия, формировавшая в 1990-х годах своеобразный «main stream». В третьей главе показывается лирический герой, бытующий в региональной (пермской) поэзии. Отмечается роль «биографического

мифа» в конструировании лирического героя. Работу завершают Заключение и Библиография, а также ряд Приложений, включающих в себя интервью с пермскими поэтами.

СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается выбор темы, ее научная новизна и актуальность, выявляются цели и задачи работы, а также характеризуются исследуемый материал, структура и методология диссертации.

Первая глава («Поэтическая ситуация 1990-х-2000-х гг. и проблема лирического героя») состоит из трех параграфов.

Первый параграф («Пути развития современной поэзии») посвящен анализу современной поэтической ситуации и выявлению ее хронологических границ. Мы обращаем внимание на то, что в ситуации 2000-х гг. оказывается невозможным единый литературный процесс в классическом его понимании (ХУШ-ХХ вв.). Литературные движения очень быстро сменяют друг друга, причем смена выражается не исчезновением предыдущего «большого стиля», а относительно, в росте или падении популярности. Критики видят многоголосие, но, в отличие от предшественников, совершенно не способны, не готовы, не хотят обуздать его единой универсальной парадигмой. Эта задержавшаяся «полипарадигматичность» - и представляет собой основную особенность состояния современной поэзии (1990-х-2000-х гг).

Во втором параграфе («Творческое поведение: опыт С. Гандлевского») мы рассматриваем, как творческое поведение автора-лирика стало конструироваться и восприниматься в одной плоскости с построенными им художественными мирами. В отличие от постмодернистких пустых означающих, которые служат ярлыками, отсылающими читателя в никуда, под «масками» С. Гандлевского всегда скрыто вполне определенное лицо. Они нередко вписывают героя и его «внутренне вненаходимого» (М.М. Бахтин) автора, живущих под занавес XX столетия, в контекст века XIX. Свой стиль сам Гандлевский называл критическим сентиментализмом. Обратим внимание на смешение стиля конца XVIII - XIX века, сентиментализма, с «критическим реализмом» - стилем второй половины XIX в. - и «социологическим реализмом», основательно которого, М. Горький, и ввел в литературоведение обозначение

«критический реализм». Основой авторского стиля С. Гандлевского служит последовательное творческое поведение поэта, принадлежащего к определенному кругу, поколению. Однако в «большом времени» этот «малый круг» расширяется чуть ли не до всей читающей России: Гандлевский неизменно соединяет свой жизненный опыт, жизнь своего героя с двумя временами - сиюминутным, советским, опытом и с пространством всей русской классической культуры, вышедшей из XVIII - XIX веков. Таким образом, лейтмотивом творческого поведения С. Гандлевского становится «выведение» героя из «малого времени» во «время большое».

В третьем параграфе («Проблема лирического героя в современной поэзии») мы сопоставляем представления о лирическом герое, предложенные Г.-В. Гегелем, В.Г. Белинским, С.А. Аскольдовым, Ю. Тыняновым, В.М. Жирмуским, Л.И. Тимофеевым, М.М. Бахтиным, Л.И. Гинзбург, Б.О. Корманом, С.Н. Бройтманом. Как результат, мы приходим к тому, что так называемый «кризис лирического героя» в современной поэзии затрагивает прежде всего литературоведческую традицию, идущую от Г.-В. Гегеля и предполагающую высказывание в лирики исторического автора от первого лица. Между тем традиция, идущая от М.М. Бахтина и рассматривающая лирического героя как субъекта, свойственного лирическому миру, выстроенному на неразложимом синкретизме автора и героя, позволяет работать и с современной лирикой.

Здесь же подвергаются анализу критические воззрения на современного лирического героя.

В итоге мы делаем вывод, что, если в начале XX века лирический герой во многом отождествлялся с исторической личностью автора, то в начале XXI - с его имиджем как творчески созданным явлением, неотторжимым прежде всего от самого произведения

Вторая глава «Перформативная поэзия и ее лирический герой как доминантные явления в современной столичной поэзии» состоит из двух параграфов и вводной части. В вводной части обосновываются понятия «перформативная поэзия» и «перформативный лирический герой».

Первый параграф («Перформативное творчество Дмитрия Воденникова») посвящен анализу перформативного героя в творчестве Д. Воденникова.

Мы доказываем, что в творчестве Д. Воденникова лирический субъект, изначально представленный как источник поэтической речи (цикл «Репейник»), постепенно сменяется лирическим героем, обладающим собственным внутренним миром, но связанным с

сознанием автора (книги «Мужчины тоже могут имитировать оргазм», «Как надо жить чтоб быть любимым»). При этом множественность языков высказывания (постмодернистская литературная практика, свойственная Д. Воденникову) из хаотического сосуществования преобразуется в полифоническое единство, выражающее уникальное и глубоко личностное сознание героя, а создаваемый поэтический мир выходит за постмодернистские границы и ценности (см., например, стихотворение «Я не кормил с руки литературу»),

Драматургичность, свойственная поэзии Д. Воденникова, как бы «восстанавливает» архаичные лирические формы и являет лирическое пространство как единство исполнителя, автора и героя по отношению к теме стихотворения, вплетенной во внетекстовую реальность (концертные выступления Воденникова в театре «Практика» и на различных поэтических площадках собирают многочисленных зрителей. Из наиболее известных проект «Майская поэтическая опера», концерт в клубе Б-2 2001, после которого Воденникова назвали «Вознесенским 1990-х). С помощью исполнителя «лирический синкретизм» обретает подчеркнутую зримость. В то же время речь исполнителя перестает быть как высказыванием автора, так и даже высказыванием героя. Она - вечно изображаемое, разыгрываемое перед собравшейся аудиторией.

Восстановление первичного высказывания в творчестве Д. Воденникова происходит в два этапа. Сперва возникает фигура лирического субъекта, представленная достаточно архаичным типом героя, так как под кумулятивной сюжетной схемой обнаруживается герой-трикстер — «демонически-комический дублер» (Н.Д. Тамарченко). Как и всякий дублер, подобный лирический субъект вынужден говорить чужими фразами, составлять свое целое из осколков «чужого текста» (В тексте диссертации подробно разбирается стихотворение «Сам себе я рай и ад...»)

Следующий этап утверждения лирического высказывания и полноценного лирического героя - переход от «повествовательной лирики» (Б.О. Корман) с ее непроявленным субъектом сознания и источника речи к лирическому герою, могущему быть и носителем сознания и предметом изображения (См. книгу «Мужчины тоже могут имитировать оргазм»). При этом воплощение лирического героя в пластический образ происходит не просто в рамках автономного художественного пространства, но в неком перформативном поле, где лирический герой нераздельно слит с автором и исполнителем, с творческим поведением поэта.

Во втором параграфе («Перформативный герой в поэзии Веры Павловой») нами показан «женский вариант» перформативного лирического героя. С точки зрения представителей «тендерного литературоведения» (чрезвычайно популярного при изучении современной, преимущественно постмодернистской литературы)3, для женской поэзии характерно слитое воедино существование духа и тела4. При этом предполагается, что язык рациональный (маскулинный тип языка), использует законченные формулировки и понятия, потому что мужчина всегда контролирует свои импульсы. Женский же язык — выразительный. Он опирается как бы на «доречевые» и «внесловесные» структуры, существующие до всяких языковых категорий. Если «мужской вариант» сюжетной ситуации можно охарактеризовать как «бегство от гротеска» (обретение во внешнем хаотичном мире себя-настоящего), то женский, наоборот, — целенаправленное движение к гротескному телу и обнаружение себя именно в нем (Вера Павлова, Юлия Идлис, Анна Русс, Дина Гатина).

Тем самым в центре поэтического мира оказывается не набор «женских тем», приписанных какому-то лирическому субъекту, а выявление себя, непрерывное присутствие при себе, в «собственном хронотопе». Тогда собственная жизнь становится постоянной мистерией о себе («возвращения к себе» и/или «потери себя»).

Таким образом, для перформативной поэзии как в женском, так и в мужском ее варианте характерна четкая связь имиджа поэта с его текстом, отраженная в литературных стратегиях таких поэтов. Их «раскрученность», «проектность», «театральность» повсеместно отмечается критикой. Лирический герой перформативной поэзии проходит в своем развитии определенные этапы, приходя в итоге к общему следствию - неразрывному слиянию текста и имиджа, искусственно и сознательно организованному автором-творцом. Фигура автора становится в ходе творческой работы полноценной составляющей поэтического произведения. Это происходит благодаря «мистериальности» перформативной поэзии: ее зритель мыслится не читателем, а соучастником творческого чтения автора-исполнителя.

В третьей главе - «Эволюция лирического героя в региональной поэзии 1980-х-2000-х (на материале пермской лирики)» -

См., например, Жеребкина, И. «Прочти мое желание...» Постмодернизм. Психоанализ. Феминизм. / И. Жеребкина — М. : Идея-Пресс, 2000.

4 См. работы представительниц так называемого «интеллектуального

феминизма» Э.Сиксу, Л. Иригарэ, Ю. Кристева.

показываются пути становления и развития героя перформативной лирики в том ее виде, какой свойственен провинциальной литературе.

Трансформация литературного самосознания выразилась в увеличении литературных центров (к издавна общепринятым Москве и Санкт-Петербургу добавились Нижний Новгород, Пермь, Екатеринбург, Самара и т.д.). Эта литература в 1990-х гг. перестала осознавать себя как a priori любительскую и факультативную (предназначенную для местного обывателя, который не может выбраться в столицы или не может выписать оттуда книги).

Как результат, ее предметом стал «городской текст», развиваемый в двух бинарных направлениях. Он бытует в художественных произведениях (завершенных, отграниченных, созданных автором) и в то же время предполагает парадоксальную воплощенность художественного (а значит и изолированного) бытия во внетекстовой действительности. Следовательно, автор, создающий произведение, предназначенное стать фрагментом городского текста, работает одновременно в двух реальностях. Одна из них - художественная и изолированная - целиком и полностью вызывается им из небытия. Однако книга не становится окончательной формой существования этой фикциональной реальности. Автор «городского текста» прикладывает усилия для претворения созданной им фикциональной реальности во внешнее бытие. В идеале реальность внешнего мира и реальность условная должны сомкнуться без возможности последующего разъединения. Следовательно, создание художественного произведения становится одновременно жестом, трансформирующим внешнюю среду (например, проекты Юрия Беликова, Виталия Кальпиди). Иначе говоря, создание городского текста непосредственно связано с перформативностью (творческий акт не только завершает произведение, но и обновляет город, в котором создается произведение).

Одним из центров художественной системы, направленной на порождение городского текста, становится воплощение свойственной творящей личности ощущения «пространства-времени».

Региональная перформативная поэзия предлагает осмыслить лирический синкретизм как личностно-биографический миф, предполагающий неразрывную и единственно возможную связь между «творческим хронотопом» (из которого возможно создание

произведения)5 и хронотопом внутреннего мира (средоточия внутренней формы). Переживания лирического героя в таком контексте оказываются возможны благодаря тому, что для его автора свойственен определенный жизненный опыт, полученный в конкретном месте и конкретном времени (например, случай Бориса Рыжего). Следовательно, лирический герой оказывается существенно привязанным к «творческому хронотопу», характерному для его автора. Региональная перформативная поэзия строится на существенной взаимной корреляции «творческого хронотопа» и хронотопа, свойственного внутреннему миру.

Двойственность пронизывает не только внутренний мир стихотворений (ср.: Ю Беликов: «Я - Ермак, но глядящий на запад...»). Она сказывается и в «творческом хронотопе», характерном для самого автора и в конструируемом им перформативе, в избранной литературной стратегии. Роль, выбранная Ю. Беликовым, - это роль вполне уверенного в себе «хозяина пространства», родина которого -маленький город Чусовой Пермской области, но царство - весь мир. Он провозглашает себя русским самодержцем и тем самым вступает в полемику со столичным локусом. Его (и его героя) «венчание на царство в чусовских леса» противостоит коронации российских императоров, неизменно проходившей в Москве.

Точно такое же признание себя самодержцем, а вместе с тем (ср. необычный тип коронации) самозванцем и узурпатором, неоднократно звучит из уст как лирического героя, так и самого автора.

Поэтический метасюжет о покорении столицы самозванцем, воцарившемся в дремучих лесах, формирует авторский миф Беликова, в эксплицитном виде сказываясь на его литературном поведении. В течение 70-90-х годов он предпринимает несколько (как будто бы вполне удачных) попыток «покорить Москву»: оканчивает факультет журналистики Высшей комсомольской школы, сотрудничает в журнале «Юность», а потом вдруг возвращается в Пермь. Вновь едет в Москву, но лишь затем, чтобы стать собкором «Комсомольской правды» по Пермской области. Печатается в столичных изданиях - и организует многочисленные поэтические группировки в Перми. Поэт уезжает в столицу, но всякий раз возвращается обратно в «провинциальную глушь».

Это понятие намечено М.М. Бахтиным в работе: Бахтин, М.М. Из записей 1970 - 1971 годов / М.М. Бахтин // Эстетика словесного творчества. -М.: Искусство, 1979. - С. 338.

Проникновение в столицу и обнаружение себя «лишним», «избыточным» в столичном пространстве мыслится условием, позволяющим стать самодержцем в провинциальном пространстве. Именно в провинции поэт получает возможность быть истинным демиургом. Ю. Беликов явился одним из авторов знаменитого в Перми мифа о Молебке. В 1990-е годы в «Комсомольской правде» (где работал Беликов) появился ряд сообщений об аномалии Молебки, с якобы обнаруженными следами инопланетян, что привлекло в эту ранее ничем не примечательную деревню толпы любопытствующих. Это обстоятельство придавало «царству» Беликова космическую, мистическую составляющую.

Как видим, на разных уровнях поэтики (время, пространство, типология образов) Ю. Беликова возникают амбивалентные конструкты. Они же свойственны и личностному мышлению биографического автора. Авторский миф, в котором творит и воспринимается Беликов, соединяет все эти «лики» автора, объясняя «промежуточную» самоидентификацию как лирического героя, так и создавшего ее автора, мерящего свой трон разными -провинциальными и столичными - мерками. Таким образом, перед нами определенный, достаточно константный художественный мир, создаваемый автором на протяжении десятилетий, и соответствующая ему линия поведения. Такая же промежуточная идентификация характерна и для других пермских авторов, например, для барда Григория Данского, поэта и рок-музыканта Антона Колобянина.

Своеобразным мотивом-функцией, неизменно присутствующей в региональной поэзии и реализующей двойственность лирического «я», служит неопределенность лица, поданная через призму отрефлексированной мифологии места (разломанность, искривленность, оборотничество, пограничность между живым и неживым миром). Автор и его герой, встречающиеся в мифопоэтическом пространстве локальной поэзии, как бы теряют свои индивидуальные, дифференцирующие черты. Важной становится лишь их принадлежность к человеческому роду при тесной связь с окружающим ландшафтом (географическим, культурным, историческим). В контексте осмысленного ландшафта «лик» героя заменяется внешней, общественной «личиной», обнаруживая нерасторжимую связь автора - героя - исполнителя - читателя в общем «коллективном опыте».

В Заключении суммируются результаты исследования, делаются выводы, формируется окончательная модель трансформации лирического героя в лирике 1990-х-2000-х годов.

По теме диссертационной работы опубликованы следующие работы:

Статья, опубликованная в ведущем рецензируемом научно журнале, рекомендованном ВАК РФ:

1 .Штраус, А. В. Лирический герой в поэзии Д. Воденникова. / A.B. Штраус // Вестник Томского государственного университета: Общенаучный периодический журнал. Томск: Томский государственный университет, - 2007. № 303. - С.21-24.

Другие публикации:

2. Штраус, А. В. Эстетика игры в лирике Гандлевского / A.B. Штраус // Подходы к изучению текста : материалы международной конференции студентов и молодых преподавателей. - Ижевск : Ижевский государственный университет, 2003. - С. 214-223.

3.Штраус, А. В. Эстетика и поэтика игры в лирике Б.Ахмадулиной и Ю.Левитанского / A.B. Штраус // Studia Slavica. 3. - Таллинн : Tallinna ulekoli, 2003. - С. 220-230.

4.Штраус, А. В. Проза жизни и поэзия: случай Сергея Гандлевского / A.B. Штраус // Словесник. Екатеринбург : Уральский государственный университет, - 2004. №11. - С. 84-88.

5. Штраус, А. В. Юрий Беликов: стратегия самоопределения провинциального поэта / A.B. Штраус // Региональные культурные ландшафты: история и современность. Материалы Всероссийской научной конференции. - Тюмень : Тюменский государственный университет, 2004. - С. 131-135.

в.Штраус, А. В. Лица пермской поэзии / A.B. Штраус // «Современная русская литература: проблемы изучения и преподавания»: Сб.ст. Ч. 1. -Пермь : Пермский государственный педагогический университет, 2005. - С. 269-276.

Т.Штраус, А. В. Лирический герой (теоретический термин в поэтической практике) / A.B. Штраус // Филолог. - Пермь : Пермский государственный педагогический университет. 2005. №1. - С. 79-83. 8 .Штраус, А. В. Агрессия и авторефлексия (На материале литературных манифестов 1990-х годов) / A.B. Штраус // Речевая агрессия в современной культуре : Сб. научн. тр. - Челябинск : Челябинский государственный университет, 2005. - С. 234-238. 9. Штраус, А. В. Перформативная поэтика Дмитрия Воденникова / A.B. Штраус // Вестник Перм. гос. пед. ун-та : Серия «Филология». Вып. 1. -

Пермь : Пермский государственный педагогический университет, 2006. -С. 80-85.

10. Штраус, А. В. Литературная стратегия / A.B. Штраус // Литературоведческие термины. Материалы к словарю. Вып. 3. Интерпретация. - Коломна : Коломенский государственный педагогический институт, 2008. - С. 50-51.

11. Штраус, А. В. Перфоманс / A.B. Штраус // Литературоведческие термины. Материалы к словарю. Вып. 3. Интерпретация. - Коломна : Коломенский государственный педагогический институт, 2008. - С. 69-70.

12. Штраус, А. В. Проект / A.B. Штраус // Литературоведческие термины. Материалы к словарю. Вып. 3. Интерпретация. - Коломна : Коломенский государственный педагогический институт, 2008. - С. 8182.

Лицензия: серия НД №06090 от 21.10.2001 г. Сдано в набор 20.02.2009. Подписано в печать 02.03.2009. Бумага офсетная. Формат 60x841/16. Тираж 120. Печ. л. 1. Заказ № -Ц8

Отпечатано с готового оригинал-макета в копировально-множительном центре ГОУ ВПО МО «КГПИ» 140411, г. Коломна, ул. Зеленая, 30. Коломенский госпединститут.

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Штраус, Антонина Валерьевна

Оглавление

Оглавление.

Введение.

Глава 1 «Поэтическая ситуация 1990-2000-х гг. и проблема лирического героя».

Глава 2. Перформативная поэзия и лирический герой как доминантные явления в современной столичной поэзии.

Глава 3. Эволюция лирического героя в региональной поэзии 1980-х-2000-х на материале уральской лирики).

Введение диссертации2009 год, автореферат по филологии, Штраус, Антонина Валерьевна

Становление субъективности в художественном творчестве XX-XXI вв. идет по сложному пути лавирования между традиционной, модернистской и постмодернистской парадигмой, что проявляется в том числе и в лирике. Заявив о вторичности любого высказывания, о власти самого1 языка, постмодернистская эстетическая система не могла не сказаться на поэтике произведений. Соответственно, любой литературный герой, в том числе и лирический, становится проблемной и уязвимой категорией как для литературоведения, так и для критики. Если уникальность и целостность человеческого сознания ставятся под сомнение, то не остается места и лирическому герою как органической целостности. Однако говорить об уничтожении лирического героя все-таки не приходится. Скорее мы имеем дело с эволюцией этой категории, с ответом современной поэзии на-«постмодернистский вызов».

Как в досоветской, так и в соцреалистской поэзии лирический герой, тесно связанный с биографической личностью автора, был базовой категорией. Поэтому, например, так легко прочитывается автобиографический подтекст стихотворения А.С. Пушкина «К ***» или- в романтическом герое М.Ю. Лермонтова видят психологические черты, свойственные самому автору. Собственно говоря, представление о герое, особенно лирическом, как об alter ego самого автора лежит в > основе психологической школы1. Между тем психологические и художественные открытия XX века сильно пошатнули спайку между лирическим героем и биографическим автором. С одной стороны, психоанализ открыл в человеке такие глубины, которые вряд ли могут напрямую соотноситься с сознанием личности. С другой стороны,' постмодернизм предложил воспринимать подсознание как «чужое», а вместе с подсознанием «чужим» стало любое проявление личности как восходящее

1 Ср., напр., фундаментальную для некрасоведения статью С А. Аскольдова «Религиозные мотивы в творчестве H.A. Некрасова», в которой присутствие таковых объясняется не просто литературной традицией, но как проявление «прорыва» детской религиозности поэта во взрослой, подсознательно воспринимаемой греховной жизни (Аскольдов С.А. Религиозные мотивы в жизни и творчестве Некрасова // Из истории филологии. Коломна, 2006. С. 203-204, 207.). или к подсознанию, или к предшествующей культурной традиции. А значит, лирический герой служит таким же случайным слепком биографической личности, как и любой иной герой или человек. Представление о личности как сумме случайно усвоенных, разрозненных «голосов» стало формироваться в 1980-х годах. Именно для этого периода, как указывал М. Эпштейн, разделивший поэзию этого периода на «метареалистскую» и «концептуалистскую»2, характерен решительный отказ от лирического героя.

Метареалисты» (И. Жданов, А. Парщиков, О. Седакова), по мнению М. Эпштейна, растворили героя, ставшего медиумом, в «хаосе мира», в который вслушивались. Метареалистическое «я» редуцировалось, становилось некой метонимией мира и поэзии, понимаемых - в русле теории А. Бергсона - как непрерывный поток изменений, становлений и разрушений.

Концептуалисты (М. Айзенберг, JL Рубинштейн, Д. Пригов) воспринимали героя не как личность, а как «речевые слои» или - в высших проявлениях -как целый театр масок. Автор был воспринят ими как режиссер.

Исчезновение лирического героя прослеживается и в петербургской поэзии, наследующей акмеистические принципы. На освободившееся место JI. Лосев и А. Кушнер помещают саму культуру. Вместо лирического героя читатель обнаруживает культурные знаки.

В то же время уход от лирического героя все же был, на наш взгляд, своеобразным минус-приемом, на фоне которого стало возможным возвращение к личности и лирическому герою в 1990-2000-х гг. Лирика

Эпштейн М. разрабатывает эти понятия как в своей книге «Парадоксы новизны: О литературном развитии 19 — 20 вв» (М., 1988), так и в статьях «Что такое метареализм?», «Тезисы о метареализче и концептуализме», «Зеркало-щит О концептуальной поэзии». По М.Н. Эпштейну, «.метареализм - это реализм метафоры как метаморфозы, постплсение реальности во всей широте ее переносов и превращений, метареапистический образ, единица метареальной поэзии - попытка восстановления целостности, индивидуальный образ, направленный к сближению с мифом, насколько это возможно в пределах современной поэзии».

Концептуализм - это новая форма условности, открытая по ту сторону мифа, разлагающая всякую целостность как ложную и неорганическую. Концепт — это абстрактное понятие, пришпнленное к вещи наподобие ярлыка, - не для того, чтобы соединиться с ней, а чтобы продемонстрировать распад и невозможность единства. Концептуализм — это поэтика голых понятии, самодовлеющих знаков, нарочито отвлеченных от той реальности, которую они вроде бы призваны обозначить, поэтика схем и стереотипов, показывающая отпадение форм от субстанций, смыслов от вещей. Наивное, массовое сознание служит здесь предметом рефлективного воспроизведения». увидела» распадающийся мир и научилась его отражать через распад лирического субъекта как основной формы сознания. И хотя в современной критике нередко по-прежнему подвергают сомнению сам факт существования лирического героя3, он, на наш взгляд, сохранился и по-прежнему адекватно проявляет эстетический объект.

Если проблематичным на сегодняшний день оказывается, определение формы средоточия лирического мира, то вопросы о хронологических границах современной литературы, логике и цели развития современной поэзии вообще служат предметом непрекращающихся споров и столкновений. Нет однозначности даже в понимании того, переживаем ли мы сейчас расцвет поэзии или ее гибель: «После знакомства с антологией <«Девять измерений» - А.Ш.> не дает покоя мысль: что из представленного в ней будет восприниматься как актуальный факт русской поэзии лет через десять? А вдруг и этот коллективный enfant terrible ее, новейшей ветви спустя годы будет выглядеть великаном?»4.

Противоречивость оценочных суждений о русской поэзии 1990-х стала уже традиционной. В критике современные стихи либо характеризуются как умершие («отрыжка знаниями» (Невзглядова), «инерция стиха» (Белицкий)), или утверждается, будто мы переживаем «поэтический бум»3, «бронзовый век поэзии» (критики подхватывают это определение Кулакова и применяют его уже к поэтической ситуации 1990-х).

Таким образом, складывает почти патовая ситуация: близкие к постмодернизму критики уничтожают литературоведческую интерпретацию во имя расцвета субъективности, которую, якобы, и передает новейшая поэзия — далекие от постмодернизма интерпретаторы уничтожают саму современную поэзию как лишенную смысла, ценностного пафоса и сплошь постмодернистскую.

Кузнецова И. Поэт и лирический герой: дуэль на карандашах // Октябрь. 2004. №3.

4 Скворцов Л. Поэтика избыточности // Вопросы литературы. М., 2005. № 5. С. 64.

5 См.: Новое литературное обозрение. М., 2003. № 62. (Спецвыпуск, посвященный проблемам современной поэзии)

На наш взгляд, ключ к пониманию пути развития лирического героя-лежит в признании художественных открытий, произошедших с самим понятием субъективности.

XX век начался всплеском научного интереса к связи- бытия с человеческим сознанием. По-разному этот вопрос решали психологи6, неокантианцы7, о о русские религиозные философы , представители феноменологии и экзистенциализма10.

На первый план в XX в. вышли проблемы индивидуального сознания. Реальность все меньше воспринимается в рамках позитивистской концепции XIX века как существующий сам-по-себе объект, независимый от наблюдателя. Преломленная человеческим сознанием, реальность остается объективной, ибо мир личности - это тоже объективное явление. Без «ответа» личности невозможен феноменальный уровень мира11, в котором и живет мыслящее сознание. Без сознающего субъекта не может быть экзистенциальной концепции мира, ибо человек в ней должен сделать выбор, воплотив себя в мире через поступок12. Личность как точка схождения Бога, Вселенной и исторического человека' — это лейтмотив религиозной философии.

Если концепции, критиковавшие позитивизм на основе «идеалистических» воззрений, акцентировали предсуществование «я» по отношению к любому

Фрейд 3. Основные психологические теории в психоанализе:,Очерк истории психоанализа. СПб., 1999. С. 156-159; Юнг К.-Г. Психология бессознательного. // Собрание сочинений. М., 1996. Т. 1. С. 120; Шпет Г.Г. Внутренняя форма слова: Этюды и вариации на тему Гумбольдта. М., 2006. С. 15-16;

7 Достаточно упомянуть известнейшее исследование' Э. Кассерира «Философия символических форм», состоящий из 3 томов: «Язык», «Мифологическое мышление», «Феноменология познания». С точки зрения неокантианства, человеческое сознание базируется на языке, но «я» предшествует языку и преодолевает ограниченность языком. В ходе этого преодоления и формируется личность, обладающая собственным уникальным опытом.

8 Бицилли П.М. Социология и история // Бицилли П.М. Избранное: историко-культурологические работы. София, 1993. Т. I. С. 158-159; Бердяев Н.А. Самопознание: Опыт философской автобиографии. М., 1991. С. 39; Карсавин Л.П. О личности. Kaunas, 1929. С. 9-13.

9 Ингардер Р. О различном познании литературного произведения // Ингардер Р. Очерки по философии литературы. Благовещенск, 1999. С. 114-115; Бахтин М.М. К философским основам гуманитарных наук // Бахтин М.М. Собрание сочинений: В 7 т. М., 1997. Т. 5. С. 8-9.

10 Камю А. Миф о Сизифе: Эссе об абсурде // Сумерки богов. М., 1989. С. 234-235; Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного. M., 1991. С. 18-19.

11 Бахтин М.М. Из записей 1970-1971 годов // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М„ 1979. С. 341.

12 Камю А. Миф о Сизифе: Эссе об абсурде. С. 223. 5 i опыту, любому восприятию (марбургская школа неокантианства) , то принципиально иначе выстраивались теории, отрицавшие само позитивистское наследие. Для позитивистов наличие константной, хотя и условной, соотнесенности смысла и формы, личности и объективного мира было очевидно (ср. Ф. де Соссюр). Между тем «лингвистический поворот», пришедшейся на 1940-1950-е годы, предложил модель, по которой точность отражения мира независимым человеческим сознанием стала невозможной. Человек предстал игрушкой в руках языка. Картина мира, порожденная сознанием, оказывается, несвободной и ненастоящей: она задана установленной системой языка (Витгенштейн, Селларс, Куайн).

С лингвистическим поворотом тесно связан и «постмодернистский вызов», основными теоретиками которого стали постструктуралисты Ролан Барт, Мишель Фуко, Жан Бодрийяр14. Стремясь разрушить «логоцентризм» (язык власти и власть языка), они, по сути дела, доводят до конца разрушение субъекта, начатое Витгенштейном. Как указывал Р. Барт, уничтожая и автора, и героя, «Какая разница, кто говорит, любой текст состоит из "анонимных, неуловимых и вместе с тем уже читанных цитат" - из цитат без кавычек»13. Подобное безразличие к субъекту становится одним из фундаментальных принципов современного письма: «В случае письма суть дела состоит, не в обнаружении или в превознесении самого жеста писать; речь идет не о пришпиливании некоего субъекта в языке, — вопрос стоит об открытии некоторого пространства, в котором пишущий субъект не перестает исчезать. <. .> Все это известно; и прошло уже немало времени с тех пор, как критика и философия засвидетельствовали это исчезновение или эту смерть автора».16

3 М.М. Бахтин: Беседы с В.Д. Дувакиным. М., 2002. С. 45.

14 Переход от структурализма к постструктурализму традиционно связывается со следующими работами: Барт P. S/Z. М., 1994; Фуко М. Археология знания. СПб., 2004; Фуко М. Слова и вещи: Археология гуманитарных наук. СПб., 1994; Бодрийяр Ж. Система вещей. М., 1995.

15 Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М., 1989. С. 137.

16 Фуко М. Воля к истине: По ту сторону знания, власти и сексуальности: Работы разных лет. М., 1996. С. 112.

Уничтожение творящей личности, понятия интенции закономерно привело к исчезновению смысла, а вместе с ним и художественного произведения как «немеханической целостности»17, к замене его вполне механистическим письмом. Неслучайно именно в постмодернистской практике предпринимаются регулярные попытки создать компьютерные программы, способные написать стихи, создается сетература, в которой читаемый вариант оказывается случайным и лишенным завершения. Такое «письмо» предназначено быть конвертируемым в любые иные цивилизационные формы (прежде всего финансовые - автор творит, чтобы получить прибыль).

Постмодернизм, таким образом, базируется не на данности, а на заданности сознания, указанной некогда С.Эйзенштейном: «.два каких-либо куска, поставленные рядом, неминуемо* соединяются в новое представление,

1Я возникающее из этого сопоставления как новое качество» . В результате реальность выступает как единый бесконечный «текст», содержащий в себе метафоры, аллюзии, цитаты,, проигранные смыслы. Человек как личность распадается, сводится к коллективному «Я», прежде всего к «социальному и политическому бессознательному».

В постмодернизме, укоренившемся в России в 1990-х, эта потеря субъекта осложняется культурно-исторической ситуацией, приводящей, по сути дела, к переосмыслению «большого стиля» (если только постмодернизм можно рассмотреть как один из вторичных «больших стилей»). В то время как западный постмодернизм стремится «забыть метафизику», а вместе с ней и личность (последняя всегда монологична), то русский - возник исконно как попытка эту личность обнаружить среди обезличенных советских персонажей и коллективных речевых практик (ср:- «Москва — Петушки» Вен. Ерофеева, «Псалмы» Г. Сапгира, поэзию Галича19).

17 Подобная деградация творчества, переходящего в область формальных экспериментов, прекрасно описана в статье М.М. Бахтина 1919 г. См.: Бахтин М.М. Искусство и ответственность // Эстетика словесного творчества. M., 1979. С. 5 - 6.

18 Цит. по: Дарвин М.Н. Циклизация в лирике: Дисс. д.ф.н. Кемерово, 1995. Л. 34.

19 В этом плане очень показательна поэзия Галича, например, песенка «О том, как Клим Петрович выступал на митинге в защиту мира». В ней герой зачитывает «чужой» текст, написанный от лица женщины («Израильская,- говорю,- военщина // Известна всему свету! // Как мать, - говорю,- и как женщина // Требую 7

Западный постмодернизм» и «русский постмодернизм» оказываются, таким образом, двунаправленными движениями, основанными на однотипном фундаменте: человек представляется неотделимым от окружающего мира. Отсюда вытекают две возможные стратегии. Можно или «бежать» от «монологичной личности», растворяя ее в многообразном контексте, но также можно «бежать» от обезличивающего «монологичного контекста», преодолевая последний и отыскивая личность.

Между тем то, как постструктуралистским методом возрождается представление о личности, по сути дела, еще не исследовано и неописано. Необходимостью изучения этого явления на примере эволюции лирического героя в современной русской поэзии определяется актуальность нашей работы.

Цель нашего исследования — выявить формы лирического героя, свойственные современной поэзии.

Из цели исследования вытекают следующие задачи: описать основные подходы к лирическому герою, сложившиеся в современной литературной критике; выявить тип лирического героя, свойственный поэзии main-stream, и определить генезис этого героя; выявить тип лирического героя, свойственный региональной поэзии, и определить его генезис; сформулировать типологию лирического героя, свойственного современной поэзии. их к ответу!»), однако эта ошибка ничего не меняет: выступление окружающие воспринимают как удачное слово настоящего рабочего («.как кончил - // Все захлопали разом, // Первый тоже - лично - сдвинул ладоши. // Опосля зазвал в свою вотчину // И сказал при всем окружении: // "Хорошо, брат, ты им дал, по-рабочему! // Очень верно осветил положение!"»). Таким образом, внутри тоталитарной культуры личность и даже индивид оказываются совершенно ненужными и неважными. Они - в социальном аспекте — полностью заменяются каноничными «речевыми ролями».

Предметом исследования служит русская современная поэзия (преимущественно 1990-х годов" ), а объектом исследования - лирический герой, в ней представленный.

Целью, задачами, предметом и объектом определяется структура работы. Она состоит из 3-х глав. В первой главе рассматривается современная литературная ситуация в поэзии, формулируются пути, приведшие ее к «кризису лирического героя», показывается становление лирического героя, характерного для современной литературы. Во второй главе рассматривается столичная поэзия, формировавшая в 1990-х годах main stream. В третьей главе показывается лирический герой, бытующий в региональной (пермской) поэзии. Отмечается роль «биографического мифа» в конструировании лирического героя. Работу завершают Заключение и Библиография, а также ряд Приложений, включающих в себя интервью с пермскими поэтами.

Материалом для диссертации послужила поэзия С. Гандлевского, Д. Воденникова, О. Седаковой, В. Павловой, К. Медведева, Д. Пригова, Ю. Беликова, В. Котельникова, П. Чечеткина, Г. Донского. При отборе материала мы стремились учесть как столичную"поэзию 90-х годов, так и региональную (на материале авторов пермского региона). Сосуществуя по хронологии, эти две литературные традиции восходят к принципиально разным литературным парадигмам.

Новизна работы заключается в гипотезе (и ее последовательном доказательстве), согласно которой внутренний мир современной поэзии по-прежнему организуется с помощью лирического героя.

Впервые говорится о сосуществовании двух типов лирического героя — «перформативного» (характерного для столичной поэзии) и «личностно-биографического», характерного для поэзии провинциальной.

Ограничение временного спектра диссертации поэзией 1990-х - нач. 2000-х гг. объясняется необходимостью дистанции между исследователем и художественными фактами, ибо в противном случае диссертационная работа стала бы еще одним критическим эссе. 9

В научный оборот вводится новый материал, заключенный в интервью, а также в анализе стихов малоизвестных современных поэтов (В. Котельникова, А. Колобянина).

В методологической основе диссертации лежит герменевтическое прочтение литературной парадигмы, предложенной М.М. Бахтиным. Мы полагаем, что литературные формы, свойственные классической поэтике, актуальны и для современной поэзии. Проблема же заключается не столько в исчезновении старых / выработке новых форм, сколько в их переинтерпретации. В связи с этим, одной из главных задач, стоявших перед нами, была проблема генетических связей выявленных нами типов лирического героя. Фундаментальную роль играли для нас суждения М.М. Бахтина о предназначенности художественного объекта «большому времени».

Научная значимость работы заключена в изучении последовательной эволюции категории лирического героя в современной литературе. Практическая значимость связана с возможностью использования основных положений диссертации в ВУЗовском преподавании: курсах по истории современной литературы, теории литературы, спецкурсах посвященных постмодернизму, поэтике лирического произведения, а также в школе.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Проблема лирического героя в современной поэзии: новые тенденции 1990-х - 2000-х годов"

Заключение

Заявив о вторичности любого высказывания, о личности как механическом объединении, выстроенном на хаотической ассоциации идей и дискурсов, постмодернистская философия элиминировала категорию личности. Вслед за этим как a priori проблемное и уязвимое из постмодернистской эстетики было выведено понятие герой, в том числе лирический. Если в поэзии Евтушенко и Вознесенского лирический герой выступал как несомненный стержень поэтической системы, то в концептуализме эта категория явно отходит на периферию. Вместо лирического героя появляются «концепты», «речевые слои», «маски» и т.п., постоянно коррелирующие между собой и в этой корреляции создающие иллюзию смыслового пространства. Лирика такого типа как бы эмпирически подтверждала структуралистскую и во многом постмодернистскую установку о способности текста порождать другие тексты, выносила за рамки литературы проблему интенции и конечного смысла произведения.

В 1990-2000-х гг., осуществляется переход общества и литературы от «(анти)соцреалистической» позиции к «постсоцреалистической», при котором социалистический реализм стал осмысляться не явлением, которое надо «поддерживать» или «уничтожать», а просто одним из «больших стилей», представленных в истории русской литературы. А вместе с ним возвращается и возможность личностного высказывания от первого лица (как бы то ни было, но от связи русского постмодернизма и советской андеграундной литературной традицией никуда не уйти). Бесконечная конвертация текстов (вкупе с игрой, пародированием) оказывается оправданной как обучающий или единичный смысловой прием, но лишенной конечной аксиологической оправданности190. Так или иначе, но литературная ситуация 1990-2000-х гг. как бы возвращается к аргументам М.М. Бахтина в

Интересно, что эта мысль в это же время начинает делаться ключевой, например, в работах У. Эко, некогда приближенного к идеологам постструктурализма.

119 его полемике 1970-х гг. с Ю.М. Лотманом, согласно которым тексты порождаются не текстами, а личностями, ведущими между собой диалог.

Реабилитация понятия личность происходит параллельно поискам поэтами 1990-2000-х способов выражения лирического «я». Конечно, в начале XXI в. невозможен возврат к пониманию лирического героя как непосредственного двойника автора и как прямой авторский голос. Между тем, именно от такого понимания в первую очередь и уходила концептуалистская и постмодернистская лирика. Уход от лирического героя в 1970—1980-х гг., на самом деле, оказался минус-приемом, на основе которого стало возможным возвращение к личности и лирическому герою в 1990-2000-х.

Своеобразным ответом лирического мира на «постмодернистский вызов» стало включение в художественное целое лирического произведения внетекстовых форм выражения (драматургичность, сценичность, чтение лирики как действо, творчество как проект и т.д.). Благодаря этим внешним формам, лирический герой нач. XXI в. явил свою «двумирную» онтологию: присутствие в обособленном внутреннем мире произведения и одномоментное ему присутствие в границах «нашего мира» как определенного модуса, свойственного личности породившего его автора. Для обозначения подобного субъектного явления в лирике мы предлагаем термин «перформативный лирический герой». Данное понятие позволяет связать представление о литературе как о высказывании с действами, в рамках которых существуют многие современные лирические произведения. В рамках художественного произведения перформатив (высказывание, являющееся и действием) расширяется, формируя завершенный и изнутри осмысляемый внутренний мир. Средством фиксации данного мира служит его визуализация в действии, перформансе. Естественно, перформанс приводит к возникновению определенного типа лирического героя. Сохраняя лирическую установку на тождество с автором, он в то же время претендует на то, чтобы быть зримым, телесно воплощенным. Местом, объединяющим художественный мир (лирику) и перформатив (высказывание-действие), становится пространство сцены.

Возникший после концептуализма лирический субъект (перформативный лирический герой), который воспринимается не только из текста, но и из действа, эксплицитно и откровенно являет свою синкретическую субъектную природу, присно свойственную лирике и лирическому герою. Перформативный лирический герой — это противоположный полюс по отношению к «лирическому повествователю», введенному Б.О. Корманом. И как повествовательная лирика демонстрирует принципиальную причастность лирического мира к миру авторскому, даже когда источник лирической речи становится полностью имплицитным, точно так же «перформативная лирика» являет принципиальную связанность автора и лирического героя в ситуации полной экспликации последнего, экспликации, зачастую подобной той, что характерна для драмы. В подобной лирике автор должен, по выражению М.М. Бахтина, «уйти за сцену», но не делает этого, что и конвертирует потенциально драматический фрагмент в лирическое произведение. Таким образом, она вытекает из присутствовавших в лирике возможностей, и при этом несет в себе архаичные черты, тесно связывающие ее героя с героем-трикстером (отсюда - ее гротескность, фрагментарность и вторичность). В современной русской литературе «перформативная лирика» существует в двух вариантах.

Перформативная лирика, генетически связанная с концептуализмом и доминирующая в столичной поэзии, разворачивается в «текст автора» (Д. Воденников, В. Павлова). Автор стремится передать самые разные «физические» характеристики-декорации, сопутствующие моменту творения (восприятия) и оказавшие воздействие на творческий процесс: пространственно-временной фон, окружающих людей, характер авторской интонации и пр. Возникает драматургичность, происходит перерасстановка акцентов с «чистого текста» на особенности его экспликации, явленной в определенном образе. Органичным ей жанром становится перфоманс как

121 художественная форма, объединяющая в конкретном действе, явленном в конкретном пространстве-времени, литературные и аудио-визуальные потоки. Подобная поэзия, выстроенная вокруг перформативного лирического героя, постоянно меняет свое смысловое звучание: при каждом выходе на сцену автора-исполнителя-героя смысл произведения различается (из-за смены хронотопа исполнения), причем это различение входит в авторский замысел и подчеркивается в произведении.

Провинциальная поэзия, не пережившая концептуалистский опыт и продолжающая, по сути дела, классическую традицию в ее романтическом и реалистическом вариантах, выстраивает скорее негативное отношение к модернистским и постмодернистским направлениям. Однако здесь тоже появляется перформативный герой, который, правда, разворачивается не в «текст автора», а в «провинциальный текст» (Ю. Беликов, В. Кальпиди, А. Колобянин, В. Котельников, П. Чечеткин). Если столичная поэзия наращивает драматургические составляющие, то провинциальная - до предела усиливает авторско-биографические моменты, вообще свойственные лирическому герою. Лирический герой в подобной перформативной лирике основывается на личностно-биографическом мифе, объединяющем в едином жизненном опыте, данном в определенном времени и месте, автора, героя и читателя. Поэтому в региональной поэзии мифотворчество места нередко становится перформативом, творческой стратегией автора, предполагающей постоянное творение (само)идентификаций, все из которых, однако, основаны на едином принципе - поэт истинно говорит от лица всей «своей» земли, передавая чувствования «своих» соотечественников.

Несмотря на тематическое, ценностное, культурное различие (даже оппозиционность) двух линий современной поэзии, обе они выстроены вокруг манифестации лирического синкретизма, проявляющегося или в подчеркнутом единстве автора, его имиджа и героя, или в единстве жизненного опыта, объединяющего автора и сотворенного им лирического героя.

Список научной литературыШтраус, Антонина Валерьевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Антология : Нестоличная литература. М., НЛО, 2001. Текст.

2. Беликов Ю.<А>. Не такой : свод избранных стихотворений. / Ю.А. Беликов М., 2007. Текст.

3. Беликов Ю.А. Прости, Леонардо! / Ю.А. Беликов Пермь, 1990. Текст.

4. Беликов Ю.А. Пульс птицы. / Ю.А. Беликов М., 1998. Текст.

5. Воденников Д. Вкусный обед для равнодушных кошек. / Д. Воденников М., 2005. Текст.

6. Воденников Д. Мужчины тоже могут имитировать оргазм. / Д. Воденников М., 2002. Текст.

7. Воденников Д. Репейник. / Д. Воденников М., 1996. Текст.

8. Воденников Д. Черновик. / Д. Воденников СПб., 2006. Текст.

9. Воденников Д. Holiday. / Д. Воденников СПб., 1999. Текст. Ю.Гандлевский С.М. Порядок слов: стихи, повесть, пьеса, эссе. / С.М.

10. Гандлевский Екатеринбург, 2000. Текст. П.Гандлевский С.М. Трепанация черепа: история болезни. / С.М. Гандлевский - СПб, 1996. [Текст]

11. Гатина Д. По кочкам. / Д. Гатина М., 2005. Текст.

12. Достоевский Ф.М. Дневник писателя за 1877 г., январь / Ф.М. Достоевский // Полное собр.соч. Ф. М. Достоевского. Т. 11. СПб., 1895. Текст.

13. Дрожащих В. Небовоскресенье. / В. Дрожащих Пермь, 1992. Текст.

14. Есенин С. Собр. соч.: В 5 т. / С.А. Есенин М., 1967. Т. 3. Текст.

15. Иванов А. Сердце Пармы : роман-легенда. / А. Иванов М., 2003. Текст.

16. Идлис Ю. Сказки для. / Ю. Идлис М., 2003. Текст.123

17. Колобянин А. Центр дождя. / А. Колобянин Пермь, 1997. Текст.

18. Котельников В. Окна: книга стихов. / В. Котельников Пермь, 1996. Текст.

19. Павлова В. Второй язык. / В. Павлова СПб., 1998. Текст. 21 .Павлова В. Линия отрыва. / В. Павлова - СПб., 2000. [Текст]

20. Павлова В. Небесное животное. / В. Павлова М., 1997. Текст.

21. Павлова В. Совершеннолетие. / В. Павлова М., 2004. Текст.

22. Павлова В. Четвертый сон. / В. Павлова М., 2000. Текст.

23. Славацкий Р. Книга Смарагд. Заветные коломенские сказания / Р.В. Гацко // Коломенский альманах. Коломна, 2001. Вып. 5. Текст.

24. Славацкий Р. Мемориал. / Р.В. Гацко Коломна, 2007. Текст.

25. Славацкий Р. Ода городу / Р.В. Гацко // Коломенский альманах. Коломна, 2002. Вып. 6. Текст.

26. Славацкий Р. Самоцветные четки. / Р.В. Гацко Коломна, 2004. Текст.

27. Электронный документ. http://vodennikov911.narod.ru/index2.html (доступ с экрана, проверено 12.10.2008).

28. Берг М. Гамбургский счет / М. Берг // НЛО. 1997. №25. Текст.

29. Воденников Д. О поэзии / Д. Воденников Электронный документ. http://www.vodennikov.ru/essay/opoezii.htm (доступ С Экрана, проверено 12.10.2008).

30. Вязмитинова JI. Полюса: вечер первый: Амелин и Воденников на Никольской / JI. Вязмитинова // Независимая газета. 15.01.2004. Текст.

31. Губайловский В. Стратегия поэтического успеха. Стихи Дмитрия Воденникова в "Знамени" / В. Губайловский // Независимая газета. 24 мая 2001. Текст.

32. Деньги и поэт / Гандлевский С.М. // Литературная газета. 1997. 12 февраля. Текст.

33. Лесин Е. Вера Павлова: Теперь я уцененный поэт. / Е. Лесин // Книжное обозрение. 2001. №47. Текст.

34. Немзер А. Замечательное десятилетие / А. Немзер // Новый мир. 2000. №1. Текст.

35. Ольшанский Д. Не пишите элегии — я элегия сам. Дмитрий Воденников как явление исповедальной лирики / Д. Ольшанский // Сегодня. 14 августа 2000 года. Текст.

36. Пригов Д. Нельзя не впасть в ересь. / Д. Пригов // Континент. 1991. № 61. Текст.

37. Прощин Е. Буйно помешанный прах / Е. Прощин // Независимая газета: Ex libris. 2006. 31 августа. Текст.

38. Пробштейн Я. Поза Рожи / Я. Пробштейн // Арион. 1997. №1. Текст.

39. Райт Т. Майская поэтическая опера / Т. Райт. // Проект «Современная русская литература с Вячеславом Курицыным» Электронный документ. http:// w\\ w.gue lman.ru/slava/texts/myxa.htm#2 (доступ С Экрана, проверено 12.10.2008).

40. Седакова О. Другая поэзия / О. Седакова // НЛО. 1996. №22. Текст.

41. Солоухин В. Слово о поэте : <В ступите л ьная статья> / В. Солоухин // Радимов П. Стихи пешехода. М., 1968. Текст.

42. Штыпель А. Размышления практикующего стихотворца / А. Штыпель // Арион. 1997. №4. Текст.1. Исследования

43. Абашеев В.В. Пермь как текст. / В.В. Абашев Пермь, 2000. Текст.

44. Абашеев В.В. Явление героя: Виталий Кальпиди и московские метареалисты / В.В. Абашев // XX век. Литература. Стиль. Екатеринбург, 1999. Текст.

45. Абашева М.П. Литература в поисках лица (Русская проза конца XX века: становление авторской идентичности). / М.П. Абашева Пермь, 2001. Текст.

46. Айзенберг М. Взгляд свободного художника. / М. Айзенберг М., 1997. Текст.

47. Адоньева С.Б. Матерные частушки и частушки «с картинками». Брань и доминирование / С.Б. Адоньева // Речевая агрессия в современной культуре: Сб. научн. тр. Челябинск, 2005. Текст.

48. Александров Н. Женский поэт Вера Павлова и ее «Совершеннолетие» / Н. Александров // Арион. 2004. №2. Текст.

49. Аристархова И. Ослепляющий взгляд теории репрезентации. / И. Аристархова // Женщина и визуальные знаки. М., 2000. Текст.

50. Аскольдов С.А. Религиозные мотивы в творчестве Н.А. Некрасова / С.А. Аскольдов. // Из истории филологии: Сб. статей и материалов к 85-летию Г.В. Краснова. Коломна, 2006. С. 193-220. Текст.

51. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. / Р. Барт М., 1989. Текст.

52. Барт P. S/Z. / Р. Барт М., 1994. Текст.

53. Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности / М.М. Бахтин // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. Текст.

54. М.М. Бахтин: Беседы с В.Д. Дувакиным. / Научная библиотека МГУ М., 2002. С. 45. Текст.

55. Бахтин М.М. Из записей 1970-1971 годов / М.М. Бахтин // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. Текст.

56. Бахтин М.М. Искусство и ответственность / М.М. Бахтин // Эстетика словесного творчества. М., 1979. Текст.

57. Бахтин М.М. К философским основам гуманитарных наук / М.М. Бахтин // Бахтин М.М. Собрание сочинений: В 7 т. М., 1997. Т. 5. Текст.

58. Бахтин М.М. Проблема текста в лингвистике, филологии и других гуманитарных науках. Опыт философского анализа / М.М. Бахтин // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. Текст.

59. Бердяев Н.А. Самопознание: Опыт философской автобиографии. / Н.А. Бердяев М., 1991. Текст.

60. Бицилли П.М. Социология и история / П.М. Бицилли // Бицилли П.М. Избранное: историко-культурологические работы. София, 1993. Т. 1. Текст.

61. Бицилли П.М. Элементы средневековой культуры. / П.М. Бицилли -Одесса, 1919. Текст.

62. Бодрийяр Ж. Система вещей. / Ж. Бодрийяр М., 1995. Текст.

63. Бройтман С.Н. Историческая поэтика. / С.М. Бройтман М., 2001.а1. Текст.

64. Бройтман С.Н. Поэтика русской классической и неклассической лирики. / С.Н. Бройтман М., 2008. Текст.

65. Горло Е.А. Перформативность стихотворного текста / Е.А. Горло // Научный журнал КубГАУ. Электронный документ. http://ej.kubagro.ru/2006/08/pdf/20.pdf (доступ с экрана, проверено — 12.10.2008)

66. Вайль П., Генис А. Собр. соч.: В 2 т. Т. 1. / П. Вайль, А. Генис -Екатеринбург, 2003. Текст.

67. Веселовский А.Н. Историческая поэтика. / А.Н. Веселовский М., 1989. Текст.73 .Веселовский А.Н. Психологический параллелизм и его формы в отражениях поэтического стиля / А.Н. Веселовский // Веселовский А.Н. Историческая поэтика. М., 1989. С. 189. Текст.

68. Вязмитинова JI. «Цветущий куб» в пространстве современной русской поэзии / Л. Вязмитинова // НЛО №58 (6, 2002) Текст.

69. Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного. / Г.-Г. Гадамер М., 1991. С. 18-19. Текст.

70. Гаспаров М.Л. Русский стих. / М.Л. Гаспаров М., 2001. Текст.

71. Гинзбург Л.Я. О лирике. / Л.Я. Гинзбург М., 1997. Текст.

72. Губайловский В. Формула Мандельштама / В. Губайловский // Арион. 2002. №4. Текст.

73. Давыдов А.Н. Архангельск: семантика городской среды в "свете этнографии международного морского порта / А.Н. Давыдов // Культура русского севера. Л., 1988. Текст.

74. Дарвин М.Н. Циклизация в лирике: Дисс. д.ф.н. / М.Н. Дарвин -Кемерово, 1995. Текст.

75. Дубин Б., Рейтблат А. Литературные ориентиры современных журнальных рецензентов / Б. Дубин, А. Рейтблат // НЛО 2003 (59). Текст.

76. Дубин Б.В. Словесность классическая и массовая: литература как идеология и литература как цивилизация / Б.В. Дубин // Что мы читаем? Какие мы? Сб. науч. трудов. Вып. 3. СПб, 1999. Текст.

77. Жеребкина И. Тендерные 90-е, или Фаллоса не существует. / И. Жеребкина СПб., 2003. Текст.

78. Жеребкина И. Прочти мое желание. : Постмодернизм. Психоанализ. Феминизм. / И. Жеребкина М., 2000. Текст.

79. Ингардер Р. О различном познании литературного произведения / Р. Ингарен // Ингардер Р. Очерки по философии литературы. Благовещенск, 1999. Текст.

80. Интеллектуальная элита России XX века: столица и провинция. / Н.И. Поспелова Киров, 2003. Текст.

81. Иоффе И.И. Синтетическая история искусств. Введение в историю художественного мышления. / И.И. Иоффе Л., 1933. Текст.

82. Камю А. Миф о Сизифе: Эссе об абсурде / А. Камю. // Сумерки богов. М., 1989. Текст.

83. Карсавин Л.П. О личности. / Л.П. Карсавин Kaunas, 1929. Текст.

84. Кассерир Э. Философия символических форм. Т. 1—3. / Э. Кассирер -М.;СПб., 2002. Текст.

85. Киселев B.C. Статьи по теории и истории метатекста (на материале русской прозы конца XVIII 1-й трети XIX в.) / B.C. Киселев // Вестник Томского государственного университета. Томск, 2004. № 23. Текст.

86. Корман Б.О. Целостность литературного произведения и экспериментальный словарь литературоведческих терминов / Б.О. Корман // Проблемы истории критики и поэтики реализма. Межвузовский сборник. Куйбышев, 1977. Текст.

87. Кроче Б. Теория и история историографии. / Б. Кроче. М. : Языки русской культуры, 1998. Текст.

88. Кружков Н. Из истории первых московских небоскребов. Электронный документ. http://retro.samnet.ru/skyscrapers/moscowskyscrapers5.htm (доступ с экрана, проверено 12.10.2008)

89. Кузнецова И. Поэт и лирический герой: дуэль на карандашах / И. Кузнецова//Октябрь. 2004. №3. Текст.

90. Кузьмин Д. Краткий катехизис русского литературного Интернета / Д. Кузьмин // Иностранная литература, 1999. №10. Текст.

91. Кузьмин Д. Постконцептуализм. Как бы наброски к монографии / Д. Кузьмин // НЛО. 2001. №50. Текст.

92. Кулаков В. Постфактум : книга о стихах. / В. Кулаков М. : НЛО, 2007. Текст.

93. Кулаков В. Поэзия как факт : Статьи о стихах. / В. Кулакова М., 1999. Текст.

94. Курицын В. Русский литературный постмодернизм. / В. Курицын М., 2000. Текст.

95. Лавренова О.А. Географическое пространство в русской поэзии XVIII начала XX века. Геокультурный аспект. / О.А. Лавренова -М., 1998. Текст.

96. Лейдерман Н.Л., Липовецкий М.Н. Современная русская литература: 1950-1990-е годы: В 2 т. / Н.Л. Лейдерман, М.Н. Липовецкий М., 2003. Т. 1. Текст.

97. Липовецкий М.Н. Перфомансы насилия: «Новая драма» и границы литературоведения / М.Н. Липовецкий // НЛО. 2008. № 89. Текст.

98. Литягин А.А., Тарабукина А.В. К вопросу о центре России (топографические представления жителей Старой Руссы) / А.А. Литягин, А.В. Тарабукина // Русская провинция: миф текст -реальность. М.; СПб., 2000. Текст.

99. Македонов А. Свершения и кануны: о поэтике русской советской лирики 1930-1970-х годов, / А. Македонов Л., 1985. Текст.

100. Милюкова Е.В. Челябинск: окно в Азию или край обратной перспективы / Е.В. Милюкова // Русская провинция: миф текст — реальность. М.;СПб., 2000. Текст.

101. Москва и «московский текст» русской культуры: Сборник статей. / Г.С. Кнабе М., 1998. Текст.

102. Орлицкий Ю. Где начинается и где заканчивается современная русская поэзия / Ю.Б. Орлицкий // НЛО 2003, №62. Текст.130

103. Орлицкий Ю.Б. Динамика стиха и прозы в русской словесности. / Ю.Б. Орлицкий М., 2008. Текст.

104. Орлицкий Ю.Б. Стих и проза. / Ю.Б. Орлицкий М., 2004. Текст.

105. Синявский А. В защиту пирамиды / А. Синявский // Грани №63 (1967). Текст.

106. Разумова И.А. «.Как близко от Петербурга, но как далеко» (Петрозаводск в литературных и устных текстах XIX — XX вв.) / И.А. Разумова // Русская провинция: миф текст - реальность. М.;СПб., 2000. Текст.

107. Региональные культурные ландшафты: история и современность. / А.А. Медведев Тюмень, 2004. Текст.

108. Роль творческой личности в развитии культуры провинциального города. / И.А. Бродова Ярославль, 2002. Текст.

109. Русская провинция: миф — текст реальность. М.;СПб., 2000. Текст.

110. Серебренникова Н.В. Опыт формирования областнической литературы. / Н.В. Серебренникова Томск, 2004. Текст.

111. Сидякина А. Маргиналы (уральский андеграунд: живые лица погибшей литературы). / А. Сидякина Пермь, 2004. Текст.

112. Сильман Т.И. Заметки о лирике. / Т.И. Сильман JI., 1977. Текст.

113. Скворцов А. Поэтика избыточности / А. Скворцов // Вопросы литературы. М., 2005. № 5. С. 64. Текст.

114. Скоропанова И.С. Русская постмодернистская литература: Учебное пособие. /И.С. Скоропанова М., 2002. Текст.

115. Тынянов Ю.Н. Блок 1921. / Ю.Н. Тынянов // Тынянов Ю.Н. Литературный факт. М., 1993. [Текст]

116. Элиаде М. Трактат по истории религий. / М. Элиаде СПб., 1999. Т. 2. Текст.

117. Эпштейн М. Парадоксы новизны: О литературном развитии 19 — 20 вв. / М. Эпштейн. М., 1988. Текст.

118. Фатеева Н. Основные тенденции развития поэтического языка в конце XX в. / Н. Фатеева // НЛО, 2001. № 50. Текст.

119. Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. / О.М. Фрейденберг М., 1998. Текст.

120. Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. / О.М. Фрейденберг -М., 1997. Текст.

121. Фуко М. Археология знания. / М. Фуко СПб., 2004. Текст.

122. Фуко М. Воля к истине: По ту сторону знания, власти и сексуальности: Работы разных лет. / М. Фуко М., 1996. Текст.

123. Фуко М. Слова и вещи: Археология гуманитарных наук. / М. Фуко СПб., 1994. Текст.

124. Фрейд 3. Основные психологические теории в психоанализе: Очерк истории психоанализа. / Фрейд 3. СПб., 1999. Текст.

125. Шайтанов И.О. Дело вкуса: Книга о современной поэзии. М. : Время, 2007.

126. Шайтанов И.О. Стратегия поэтического неуспеха / И.О. Шайтанов // Вопросы литературы. М., 2005. № 5. Текст.

127. Шпет Г.Г. Внутренняя форма слова: Этюды и вариации на тему Гумбольдта. / Г.Г. Шпет М., 2006. Текст.

128. Юнг К.-Г. Психология бессознательного. / К.-Г. Юнг // Собрание сочинений. М., 1996. Т. 1. Текст.

129. Austin J. How to do things with words. / J. Austin 1962. Текст.