автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.03
диссертация на тему: Проблема самообоснования разума в классической и современной философии

Полный текст автореферата диссертации по теме "Проблема самообоснования разума в классической и современной философии"

Направахрукописи

ПАВЛОВ КОНСТАНТИН АЛЕКСАНДРОВИЧ

ПРОБЛЕМА САМООБОСНОВАНИЯ РАЗУМА В КЛАССИЧЕСКОЙ И СОВРЕМЕННОЙ ФИЛОСОФИИ

Специальность 09.00.03 -История философии

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук

Москва - 2004

Диссертация выполнена на кафедре современных проблем философии Российского государственного гуманитарного университета

Научный руководитель:

Официальные оппоненты:

доктор философских наук, профессор ФИЛАТОВ В.П.

доктор философских наук, Тищенко ПД.

доктор философских наук, Кричевец А.Н.

Ведущая организация: Государственный Университет •

Высшая Школа Экономики

Защита состоится ¡"3 октября 2004 г. в & часов на заседании диссертационного совета Д.212.198.05 по философским наукам при Российском государственном гуманитарном университете по адресу: 125267, Москва, Миусская пл., 6.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Российского государственного гуманитарного университета по адресу: 125267, Москва, Миусская пл., 6.

Автореферат разослан сентября 2004 г.

Ученый секретарь диссертационного совета, кандидат философских наук, доцент

С.А. Коначева

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы исследования. Основной темой, связующей все прочие темы и сюжеты, к которым мы обращались в нашей исследовательской работе, является «проблема самообоснования разума». Вопрос об актуальности данной темы равносилен вопросу об актуальности ответственного человеческого существования перед лицом истории, перед лицом природы, перед лицом научного сообщества, вырабатывающего определенные представления о «природе вещей», перед лицом «последних вопросов» и «последних истин». Вне этой озадаченности разума своими основаниями - т.е. своими сущностными границами, пределами и предельными возможностями - ни о какой философии, ни о какой метафизике, ни о какой науке, ни о каком собственно «человеческом в человеке» говорить невозможно; и говорить не пришлось бы, если бы эта проблематика сама не свидетельствовала о себе, причем настолько далеко уходя вглубь веков, насколько сие позволяет проследить доступная обозрению человеческая история. Современная озадаченность .такими вопросами как «а не являются ли такие понятия как «история», «демократия», «объективная реальность» и проч. не более чем мифическими изобретениями эпохи Нового времени?» напрямую говорит о том, что ответственное мышление, не терпящее слепого полагания на артефакты, несомые исторической инерцией, непрестанно захвачено работой по проверке основательности оснований. Работой, которая сегодня в основном принимает вид той или иной деконструкции, или же обнаружения безосновательности положенных оснований, или же тематизирования проблемы оснований как «бытия», мыслимого как «избыточность» по отношению ко всему уже ставшему и оформившемуся, над которым не властен распоряжаться человек исключительно по своему произволу.

Степень разработанности проблемы. Вопрос о степени разработанности проблемы самообоснования - в своей предельной общности - по существу ставит любого исследователя, занявшегося этой проблемой, перед неподъемным массивом следующих вопросов: в какой мере и на каком основании следует считать обоснованным всё то, что, например, Аристотель говорил о «первых началах» и «основаниях» 1) как об особой проблеме, 2) как об особом развороте мысли, изнутри которого это проблема только и может быть высвечена и основательно поставлена? Этот же вопрос, далее, должен быть адресован не только всем тем, кого исследователь сочтет обоснованным рассмотреть в качестве философа, но и целым философским «движениям», «течениям» и «направлениям», которые едва сумме индивидуальных

философий. Только на этом пути можно было бы получить исчерпывающий ответ на поставленный вопрос о степени разработанности данной проблемы. Одним из крайне немногих трудов, в которых действительно была поставлена эта задача и проделана соответствующая работа, является труд Гегеля «Лекции по истории философии». Однако, разумеется, в нашем диссертационном исследовании мы не ставим себе подобной сверх-задачи. Наши исследовательские усилия сконцентрировались, главным образом, вокруг проблемных средоточий Нового времени, в которых, на наш взгляд, наиболее полно и остро разворачивалась проблематика самообоснования нововременного разума1. Следует сказать: самообоснование и самокритика этого разума, которая, по определению, является моментом процесса самообоснования, о чем, в частности, свидетельствует непрекращающаяся полемика как с Кантом, так и с Гегелем. Полемика, которая целиком и полностью обязана своим существованием философскому языку и понятийным аппаратам, которые были в наиболее развернутом виде предложены Кантом, Лейбницем и Гегелем. Здесь имеются в виду Кантовы идеи, связанные с понятием трансцендентальной границы, Лейбницева идея создания однозначностного языка науки и Гегелевская проблематизация историчности бытия в качестве логической проблемы. Со времен постановки этих проблем - и вне полномасштабной борьбы за овладение сущностью этой проблематики - еще не состоялось ни одной полнокровной индивидуальной философии, и, возможно, никогда отныне и не состоится. Веб только что сказанное (в том или ином сочетании проблематических узлов) было и является предметом пристального внимания как со стороны философов (М. Хайдегтер, Л. Витгенштейн, Ж. Делез, Ж. Деррида, Ж.-Ф. Лиотар и В. Библер, к которым мы обращаемся в нашем исследовании), так и со стороны наиболее провокативно мыслящих ученых (Ю. Лотман, Д. Хофштадтер, Л. Смолин).

Более конкретно: в нашем исследовании в качестве центральных мы используем следующие источники: труд И. Канта «Критика Чистого Разума»; «Феноменология духа» Г.В.Ф. Гегеля; работы М. Хайдеггера «Кант и проблема метафизики» и «Положение об основании»; «Кант-Галилей-Кант» B.C. Библера.

В этих работах происходит наиболее полное и продуманное сосредоточение размышлений указанных философов вокруг интересующей нас проблемы - проблемы самообоснования разума.

Проблематичность оснований разума была в центре дискуссий, которые и по сей день напряженно ведутся в отечественной философской среде. Источником новых поворотов

1 Библер В С. Кант- Галилей - Кант. М.: Мысль, 1991.

этой проблемы, а так же и источником полемических соображений, плодотворно сказавшихся на подходах к интересующей нас проблеме, следует назвать в первую очередь работы Поруса В.Н., Степина B.C. и Гайденко П.П.

Цели и задачи исследования. Уяснение того, как и почему проблема оснований удерживается в качестве проблемы является одной из основных целей нашей диссертации.

Одной из целей нашего исследования является так же прояснение вопроса о том, какие вообше возможны подходы к проблеме оснований, и как вообще возможно, чтобы такая проблема могла быть корректно поставлена.

К основным целям нашего исследования следует так же отнести задачу изучения исторически конкретных форм проблематизирования оснований «мышления» и «бытия». С этой целью мы обращаемся к культуре мысли эпохи Нового времени.

Методология исследования. Методология исследования определяется изучением «пограничных ситуаций», характерных исключительно идее разумения, определяющей эпоху модерна. Это значит, что в центр внимания ставятся те парадоксальные повороты и предельные проекты, определяющие лицо Нового времени, в которых обнаруживается «пробуксовывание» 1) Нововременной логики, 2) Нововременного языка и 3) Нововременных форм самопонимания. Изучается генезис этих проблем, позволяющий пролить свет на область и границы применимости форм разумения, специфических эпохе модерна.

В нашем исследовании мы исходим из предубеждения, что всякая логика философского обоснования должна включать в себя следующие моменты.

Во-первых, внутри рассматриваемого культуро-логического мира должна быть воспроизведена логика его собственного формирования, логика «изобретения» его фундаментальных понятий и регулятивных идей, которые в свое время вызревали в недрах некоего иного культуро-логического мира. Тем самым, мы сознательно исходит из предположения, что любое исследование встает перед такой проблемой: «последние основания» и кулътуро-логические начала всякого культурного мира всегда будут оказываться принципиально «вне-логичными», «вне-культурными» с точки зрения форм самосознания, свойственных данному миру. Последнее означает, что подобные вне-логичные начала могут быть воспроизведены в логике наличной культуры мышления только в форме неустранимых парадоксов. Стало быть, наличие в данной культуре мысли особых парадоксов и апорий логического, философского и экзистенциального

характера является не досадным недостатком и не показателем неразвитости исследуемого культурного мира, а наоборот, всё это является содержательными «уликами», указующими на уникальные точки культурного бытия и культурного самоанализа, обращенного к своим идейным основаниям и бытийным истокам. Поэтому культуро-логическое исследование парадоксов самосознания разума следует считать необходимым моментом в процессе его самообоснования.

Во-вторых, разум всякого культурного мира - самодовлеющий и самонаправленный (с точки зрения самого этого мира) - одновременно должен уметь быть разумом, способным участвовать в формировании иных возможных форм разумения. В связи с этим, одним из составляющих моментов процесса самообоснования - должно быть исследование инородных (по аналогии с дето-родным) потенциалов соответствующего культурного мира. Эпоха Нового времени, по-видимому, уже смогла обозначить возможности своей культуро-логической ино-родности, на что мы так же обращаем внимание в нашей работе.

На защиту выносятся следующие положения.

1. Исследование проблемы самообоснования разума показывает, что не существует, и по некоторым принципиальным причинам, видимо, и не может существовать ни единой универсальной идеи логичности, ни универсального смысла разумности.

2. Не существует и в принципе не может существовать ни структурного, ни теоретического, ни семантического, ни какого иного инварианта (субстрата), на который можно было б указать как на теоретически воспроизводимое достаточное условие свершения события понимания (типа осознания «я понимаю!»). Однако своеобразным «инвариантом» всякой ситуации понимания является следующая характеристика: совокупный уровень сложности, «ниже» которого никакого разумения быть не может, а «выше» которого спектр возможных форм разумения становится неопределенно великим, и каждая конкретная форма разумения всегда есть результат свободного самоопределения, обусловленного исторически случайной констелляцией обстоятельств, но совершающегося в проблемном поле самообоснования и самокритики.

3. За возможность понимания, таким образом, не может быть ответственен ни какой-либо особый «орган», ни некий универсально значимый «схематизм» или «механизм», ни некая особым образом устроенная «субстанция», могущая находится вне той или иной ситуации, о понимании которой идет речь.

Противоположность такому утверждению представляет идея, идея, согласно которой существует нечто вроде универсального «понимающего органа» (своего рода прожектора), высвечивающего вокруг себя разные регионы бытия и некоторым «далее непознаваемым» образом понимающего их в «естественном» свете собственного луча.

4. Одним из важнейших открытий эпохи модерна стало «негативное» понимание идеи субъекта, которое обнаруживает субъектность в самоустремленной деятельности, осуществляемой в горизонте установки на ответственное самоизменение. Такое понимание субъектности оказалось возможным исключительно потому, что мышление модерна разворачивалось вокруг проблемы воспроизведения «бесконечного» в «конечном».

На этом пути выяснилось, что и «конечное», понимаемое из контекста нововременной проблематики, определяемо лишь апофатически - открытие, которое и составляет сущность идеи трансцендентальной свободы, являющейся условием возможности творческого и, одновременно, ответственного существования. Идея такого субъекта оказалась, с одной стороны, теоретически пеассимилируемой; а с другой стороны, она оказалась совершенно неустранимой ни в качестве теоретически значимой идеи, ни как нечто онтологически значимое.

Научная новизна исследования. Научная новизна диссертационного исследования связана, главным образом, с таким подходом к проблеме рациональности, который не предполагает объективирующей дистанции по отношению к исследуемому феномену. Вместо того, чтобы в дистанционном порядке описывать «типы рациональности», классифицировать их и заниматься вопросами соизмеримости или же несоизмеримости исследуемых «объектов», была предпринята попытка поставить вопрос о самообосновании разума, предполагающий невозможность полного исключения экзистенциальных и субъектных особенностей исследуемых «феноменов рациональности».

Такая тематика как «Проблема Самообоснования Разума» может быть развернута только на конкретном историко-философском материале, объемлющем целокупный контекст некоторого культурного мира. Эпоха Нового времени является ближайшим к нам культурным миром, концептуальные очертания которого и по сей день определяют, практически, весь строй современной мысли. Поэтому для исследовательских целей мы избрали эпоху модерна, ибо именно ее «глазами» современный «просвещенный» человек

смотрит на свой мир, на себя и на те культурно, географически и эпохально отдаленные миры, которые входят в горизонт его исследовательского внимания.

В связи с этим, проблема самообоснования разума рассматривается нами в контексте и с учетом самосознания современности, которое можно охарактеризовать как научно-познавательное (ввиду доминирующего положения «превращенных форм науки» в подавляющем большинстве культурных сфер). Поэтому вопрос о самообосновании Разума конкретизируется нами как проблема самообоснования Научно-Познающего Разума, служащего ныне - хотим мы того или нет - эталоном всякой рациональности (или же, «образцовым предметом» рационального преодоления), включая сюда и те формы разумности, которые сталкиваются друг с другом в современных произведениях искусства.

Теоретическая и практическая значимость исследования. Подводя итоги, можно сказать, что нами были проведены исследования в следующих направлениях: 1) исследования истоков формирования культуры мышления Нового времени, 2) исследования основных фигур современного мышления и саморефлексии: а именно подверглась анализу идея методического развития и идея «думающей машины», до сих пор являющиеся ключевыми для современного самосознания, 3) исследования культуротворческих потенциалов, складывающихся вокруг проблем, неразрешимых с помощью наличных форм культурного самопонимания, и посему требующих изобретения новых, альтернативных форм понимания.

Теоретическая значимость наших исследований определяется, во-первых, актуальностью самой проблематики, а во-вторых, необходимостью постоянной ревизии и диагностики гласных и негласных презумпций наличной интеллектуальной ситуации в ее соотнесении с историческим контекстом возникновения самой этой ситуации - что мы и осуществляем на протяжении всего нашего исследования.

Научно-практическая значимость исследования состоит в возможности использования материала диссертации как в историко-философских курсах, так и в тех, которые посвящены современной философской проблематике. Научная значимость заключается так же в том, что проблема рациональности нами была заострена в ряде своих аспектов, поскольку была показана неустранимость парадоксальных моментов самоопределения всякой возможной формы разумения.

Апробация работы. Материалы диссертации апробировались, главным образом, на различных конференциях и постоянно действующих семинарах. В декабре 2003 года был

сделан доклад на «Библеровских чтениях» в рамках семинаров Института Высших Гуманитарных Исследований. В марте 2004 года был сделан доклад на постоянно действующем семинаре по логике (под руководством Н.Н. Непейводы) в Ижевском Государственном Университете. Делались многочисленные доклады на постоянно действующем семинаре в РГГУ (под руководством А.В. Ахутина). Делался доклад на межвузовской конференции «История философии и герменевтика», проходившей в РГГУ в 2002 году. Диссертантом был прочитан (неофициальный) годовой спецкурс в РГГУ по теме оснований в математике и логике.

Структура работы и объем работы. Диссертация состоит из введения, трех, глав, заключения и списка литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении раскрывается актуальность темы, устанавливаются. цели. и задачи исследования, характеризуется степень разработанности проблемы, определяется новизна исследования и его практическая значимость, формулируются тезисы, выносимые на защиту.

Работа состоит из трех основных частей:

Глава 1: Историко-культурная обусловленность «проблемы самообоснования разума».

Глава 2: Смысл разумности в Новое время - идея Наукоучения.

Глава 3: «Логика», «мышление» и «язык» в перспективе философии Наукоучения.

В первой главе мы обсуждаем условия возможности того, что проблема самообоснования разума может быть обусловлена культурно и исторически. Главным указателем на такую возможность является ситуация в современной логике. Отталкиваясь от ограничительных результатов, полученных в формальной логике в первой половине ХХ-го века, мы. показываем, что в ряде ситуаций логика генезиса теоретических: понятий оказывается, «сильнее» логики теоретических продуктов этого генезиса. В частности, это верно относительно логики, лежащей в основе формирования (мета)теоретических понятий, в терминах которых могут быть описаны любые дедуктивные и многие формальные логические системы. Но это означает, что логика генезиса в общем случае принципиально недедуктивна, равно как принципиально неформализуема. Отсюда немедленно следует, что в основе науки, и тем более, что в основе научного открытия не может лежать некая «платонистическим» образом понятая «чистая логика», как того хотели бы Лейбниц, или, например, Гуссерль «Логических Исследований».

«Неплатоничность» логики науки с необходимостью означает ее историко-культурную зависимость. Более того, такое положение дел означает, что в результате логических революций ХХ-го века.не только не было сформулировано четкого и единственно правильного понятия логики как таковой, но что и вообще подобная универсальная идея логики является неконсистентной идеей.

В историко-философском плане это открывает новые возможности для понимания задач, стоящих перед философией, в частности, для нового понимания историко-философских задач. Историческая и культурная обусловленность логики влечет за собой такую же обусловленность самой идеи «понимания», т.е. возможность принципиально разных ответов на вопрос «что значит понимать?», «что значит понять нечто?». Многообразие «логик» и различных «форм понимания» указывает на то, что смыслы разумности могут быть разными и обусловленными исторически.

Однако, вей сказанное еще не означает, что мы тут же впадаем в некий релятивизм, поскольку из обрисованной ситуации еще не следует, что формы разумности не зависят друг от друга, равно как не означает это и простой множественности «логик», спокойно сосуществующих и развивающихся независимо друг от друга. Всякий логический мир может являться не только существующим «в себе» и «для себя», но и быть так же инструментом видения и открытия иных логических миров, которые никогда бы не возникли сами по себе, без опосредующего участия уже актуально существующих культур мышления.

Такое положение дел означает необходимость осмысления соответствующих условий возможности, отсутствие которых сделало бы невозможным понимание нашего мира в терминах «мира миров», в категориях, свойственных поли-логическому универсуму. С целью исследования указанных условий возможности мы обращаемся к соответствующим концепциям, в которых исследуется, главным образом, проблема понимания. В первой главе имеется два параграфа.

§1.1. О различии между «логикой», «разумом» и «пониманием».

§1.2. Об историко-культурной обусловленности проблемы понимания.

Вторая и третья главы являются своего рода «экспериментальной» проверкой тезисов

первой главы, проводимой • на историко-философском материале, относящемся как к

логике формирования нововременной культуры мышления в целом, так и к логике

формирования некоторых ее конкретных представлений.

Во второй главе мы сосредоточиваем внимание, главным образом, на понятийных истоках мышления модерна и логически прорабатываемых путях его развития. Идея Наукоучения, как доминирующая форма (само)понимания мышления модерна, достигала

своей железной необходимости благодаря тотальному размежеванию со всеми неразумными-в-смысле-модерна формами понимания. Мы особо отмечаем, что идея Наукоучения последовательно разворачивалась из основоположений, имеющих неустранимо парадоксальный характер. Таким образом, «итоговые» парадоксы и апории логики модерна, во всю силу проявившие себя в ХХ-м веке в формальной логике, естественных науках и в гуманитаристике, были генетически предопределены теми регулятивными идеями, в горизонте которых происходило самоопределение культуры Нового времени. В главе два имеется два основных параграфа:

§2.1. История формирования основополагающей идеи Разумности Нового времени и основные философско-логические проблемы эпохи модерна.

§2.2. Возникновение гуманитаристики как проблема философской логики. Проблема всеобщности идеи Наукоучения.

В первом параграфе второй главы основное внимание уделяется тео-логическим корням эпохи Нового времени. Рассмотрение теологических истоков происходит с точки зрения того, как проблема оснований развернула(сь) (в) совершенно новую форму и культуру мысли - культуру Нового времени. Мы акцентируем внимание на том исторически важном факте, что христианское мышление со всей непреложностью обнаружило для себя, что человеческая мысль, даже будучи встроенной в мысль божественную, должна иметь собственные основания. Причем основания, так сказать, более безусловные, чем само бытие Божие: что в наиболее острой форме это было осознанно и пережито Картезием. С осознания этого момента начался необратимый процесс переосмысления средневековой культуры мышления - процесс, который, в итоге, обернулся радикально иной культурой мышления: разумом Нового времени.

Вглядываясь в начало этой новой эпохи «философскими глазами», мы разглядим не только дальнейшую развертку христианской идеи мира (мира, «ло благости» созданного Творцом из «ничто» - в отличие, скажем, от неоплатонической идеи мира как эманации Единого, которое с необходимостью бытует как Многое). Мы обнаружим там принципиально новую форму теоретизирования - внутри самого христианства. Новое время, конечно, продолжило продумывать перипетии христианской мысли, но так, и с такой расстановкой акцентов, что, после надлежащего периода самонаблюдения, ему пришлось увидеть во всей предшествующей работе христианского мышления отдельную эпоху, «темную» и «схоластическую». Еще позже, оказалась логичной возможность понять Средние века не только (и не столько) как недостаточно ясного предшественника

Нового времени, но и как эпоху с совершенно самостоятельной культурой (мышления), логикой (мышления)2.

На заре Нового времени перед христианской мыслью, усиленно перековывавшей себя в мысль исключительно научную, встало сразу несколько «задач», или, точнее, несколько явных и неявных горизонтов самоопределения. Ведь ей необходимо было по мере возможности всё больше уточнять, что же такое христианская мысль во всей своей чистоте - в ее божественном замысле относительно нее. Она должна быть, в каком-то строгом смысле, «не от мира сего» - она должна уметь смотреть на мир откуда-то со стороны, как если бы «глазами» Бога, который абсолютно трансцепдентен миру (в отличие от того, как «природа» божественного понималась у греков). По истине знающая мысль должна быть силой, созидающей и преобразующей наличный (грешный) мир в соответствии с божьим замыслом. Знающая себя христианская мысль должна быть способной обосновать себя как единственно подлинный образ мысли (по сравнению с языческим, иудейским или вообще «грешным» образом мыслей), в котором не оставалось бы никаких искажений, привносимых в него вследствие несовершенства человеческой природы. Итак, христианская мысль должна быть 1) как бы вне «мира сего» - и все же не теряющей (преобразующей) связи с ним, 2) в ней не должно быть ничего несовершенного (человеческого) - и всё же она должна быть средоточием всего подлинно человеческого, 3) она должна уметь видеть вокруг себя (в прошлом, в настоящем, в далеких странах) целые миры «нехристианского» («пойдите и научите народы...») - и уметь видеть в себе, представлять собой конец всех этих миров.

Внутри этих парадоксальных координат и происходило становление научного самосознания. Нетрудно увидеть во всем этом те фигуры христианского самосознания, задача окончательного и бесповоротного обоснования которых только и позволила осуществиться идеям Декарта, Бэкона, Канта, Гегеля.

Однако, задача самообоснования решалась концептуальными средствами, которые в итоге целиком-и полностью перевернули мир средневекового разума, радикально изменивг смысл исходной проблемы. Если перед средневековым христианством стояла задача, говоря языком философии, растворения конечного в бесконечном - согласно формуле «жития во Христе» - то, как мы увидим далее, эпоха модерна решала задачу воспроизведения бесконечного в конечном - в каком-то смысле, согласно христианской оке формуле «уже не я, но Христос во мне». Однако, такого рода смещениями акцентов и

2 Библер B.C. От Наукоучения - к. кишке ку.ыуры. М., Издательство тттическойлитературы, 1991.

получил божественную санкцию на свое существование радикально иной культурологический мир.

Но философское мышление на то и есть «философское», чтобы требовать от мышления большего, чем того требуют от него его вне-философские истоки. Философское мышление всегда в первую очередь будет иметь в виду проблемноетъ самих этих истоков - оно потребует (от себя же) вывести (обосновать) сами истоки из глубины своего собственного существа. Иначе, вместо обоснованного и замкнутого на себя образа мысли, претендующего на самообоснованность, получится лишь беспредметное препирательство разных мнений по непонятному поводу. Для христианской мысли поставленная задача означала, что, глядя на саму себя откуда-то извне (из неведомой глубины «пребывающего в истине» субъекта), она должна показать себе, что ее способ видения вещей - ее образ мира, образ мыслей, образ действий - является единственно истинным (говоря на ее «жаргоне» - объективным как таковым). Т.е. что христианство -как оно представлялось в теориях Нового времени - является чем-то необходимым и всеобщим, и соответствующим самой природе вещей. На этом пути были получены фундаментальные результаты, до своего предела развернувшие многогранную идею самообоснования христианского мира - этика Канта, его же архитектоника и диалектика чистого разума, логика Гегеля.

После того, как всё вышесказанное берется нами на вооружение и раскрывается с соответствующими подробностями и необходимыми для исследования деталями, мы обращаем наше внимание на то, что 1) истинность - т.е. объективно понимаемую «необходимость и всеобщность» метафизики Нового времени - «почему-то» нужно обосновывать. Ее истинность не дана как нечто очевидное и непререкаемое, она не дана в непосредственном созерцании. И на то, что 2) согласно замыслу проекта обоснования, предметом обоснования является сам способ - и, что еще более парадоксально, его единственность - воспроизведения бесконечного в конечном. Сводя эти требования в единую задачу, мы увидим фатальную невозможность самообоснования философской логики Нового времени, если она не будет некоторым образом учитывать (потенциально) бесконечного числа ыхьдг возможностей актуализации бесконечного в качестве альтернативных горизонтов человеческого существования. Действительно, самый смысл задачи построения философской логики, а) самообосновывающейся - и взятой исключительно в отношении к себе самой, б) всеобщей и необходимой - и в которую втянуто понятие бесконечного, - подразумевает не просто воспроизведение бесконечного в конечном языке данной логики, но и заведомо невозможную вещь -концептуальное исчерпание бесконечного в конечном. Потому что иначе всегда будет

оставаться потенциальная возможность показать, что данная логика отнюдь не всеобща и не необходима - а то и показать, что она вовсе логикой не является, ибо будет обнаружено вне-логичное, нелогическое, «мистическое» звено в ее рассуждениях. Последнее, безусловное основание «бесконечного» (например, кантовской «души», «мира», «Бога») может находиться в самом же «бесконечном», а не в его конечном, предметном осуществлении (т.е. не в объекте, будь то логическая система или какой иной продукт объективации - что и было показано Кантом). Стало быть, решение о том, в каком смысле логична логика мышления Нового времени, в каком смысле она единственна и обоснованна, может выноситься лишь при условии постоянного ее соотнесения с бесконечным, о котором эта логика по существу и ведет речь.

Однако, логика Наукоучения как раз и мыслила себя как единственно возможная логика соотнесения с бесконечностью - т.е. в глазах самой себя она представала и как то, что должно быть соотнесенным с бесконечностью, и как сам способ соотнесения. Таким образом; вновь и вновь Наукоученис вбрасывалось в круговорот самоотнесения и в непрекращающуюся попытку осмысления «циркулярности» своего логического положения. В заключение первого параграфа, в котором оказываются эксплицированными генетические парадоксы самоопределения логики Нового времени, мы делаем некоторые выводы о том, каким образом они оказываются связанными с, так сказать, «итоговыми» парадоксами эпохи модерна.

Во втором параграфе второй главы мы сосредоточиваем наше внимание на «гуманитарном» парадоксе новоевропейской культуры, который был осознан в качестве такового лишь ближе концу девятнадцатого столетия и связан с тем, что от естественных наук резким образом отмежевались «науки о духе», первоначально возникшие в лоне единой и неделимой Науки.

«Гуманитарный» парадокс оказался связанным с тем, что необходимо было научиться объективно смотреть на субъективное. Причем так смотреть, чтобы после научной обработки субъективного, «на выходе» осталось бы «субъективное как таковое», «субъективное само по себе», чистая субъективность, подлинная субъективность, объективная субъективность - т.е. чтобы осталась субъективность, независящая от... самой себя, независящая от своих искаженных, субъективистских представлений... о самой себе. Вот этот парадокс и должны были разрешить гуманитарные науки (науки о духе). Или, скорее, устранить, или хотя бы приглушить, загнать в какой-нибудь «далее непознаваемый» угол, который не мешал бы науке развиваться в направлении поиска «подлинной реальности». Для этого и было исходно предложено различать науки методологически - за одной из них закрепить методы поиска общезначимых истин, а за

другой из них идею индивидуации. Но науке, как всегда, удалось сделать, одновременно, и нечто большее, и нечто меньшее. Ей удалось приглушить указанный парадокс в науках гуманитарных, и, при этом, обнаружить, что своеобразная переформулировка этого парадокса возникает в науках естественных: в результате чего как раз, по-видимому, и следует признать, что методическое различие внутри науки вновь оказывается «снятым». Точнее говоря, что дело вовсе не в этом методическом различии, и что, вообше-то говоря, существо дела никогда в данном различии и не заключалось. Причина размежевания гуманитарной науки от естественной' исходит из совсем иных проблемных пластов, залегающих куда более глубоко, чем поверхностные отличия между научными методами познания: о чем мы и подробно рассуждаем на протяжении всего второго параграфа второй главы.

В третьей главе мы рассматриваем «логику», «мышление» и «язык» в перспективе философии Наукоучения. Идея Наукоучения - т.е. такая (само)определенность разума, когда он сам понимает себя как по существу научно-познающий - предполагает весьма специфическую определенность таких слов как «мышление», «логика» и «язык». В третьей главе мы детально занимаемся именно этой специфической определенностью. Нововременная-идея «мышления» нами рассматривается в ключе современной идеи-«искусственного интеллекта». Определенность идеи «логики» изучается в контексте генезиса и непреодолимых трудностей современной формальной логики. Нововременная идея «языка» рассматривается в свете тех трудностей, которые порождаются идеологией моно-логизма и, в частности, идеей создания однозначного и нерефлексивного языка науки (Лейбниц, Гуссерль, Витгенштейн, Рассел). Глава 3 состоит из двух основных-параграфов:

§3.1. «Мышление» как «искусственный интеллект». Основная фигура (само)понимания Нового времени — машинерия, производящая мир, и машинобразность всего сущего, включая само мышление.

§3.2. Формальная логика как предельное воплощение логики тождества (логики изоморфных отношений и отношений классификации): ее правомерность и границы действенности. Шаги за горизонт: логика аналогий как инструмент логики взаимосвязи между различными логическими мирами.

В первом параграфе третьей главы рассматривается одна из основных метафор, которая давно - со времен Декарта - стала, по сути дела, одной из самых неотъемлемых, «неотмысливаемых» фигур самосознания «современного человека», является идея «искусственного интеллекта». Также как, глядя на мир, мы не видим собственных глаз, «современный человек» не видит своих основных «матриц» понимания, ответственных за

«нашу», исторически конкретную форму интерпретации происходящих событий (физических, социальных, психических, эмоциональных и т.д.). Ничего подобного идее «думающей машины» не было ни в античности, ни в средние века; как нет ничего подобного во многих, современных «европеизированному человеку», африканских и проч. странах - там имелась, и в раде географических мест продолжает существовать совсем другая метафорика, совсем иные фигуры самосознания.

Принято думать, что идеей «думающей машины» занимаются какие-то там программисты, и что эта идея вовсе не имеет существенного для «современного человека» значения. Однако же, здесь имеется одна серьезная трудность. Не столь уж важно, смогут ли ученые создать думающую машину в ближайшем будущем или нет, уже сейчас ясно одно - всей нашей культуры мышления, всего нашего языкового и понятийного аппарата недостаточно для того, чтобы отличить «идеальную симуляцию» человеческого мышления от «настоящего» человеческого мышления. Для одних такое положение дел является свидетельством того, что на самом деле никакого отличия просто не существует - «идеальная симуляция» и есть подлинно человеческое мышление (это «и есть» нужно понимать, как говорят в науке, «с точностью до изоморфизма»). И такая точка зрения совершенно справедлива в той мере, в какой понять какую-нибудь вещь (например, мышление) означает предъявить модель этой вещи (в частности, предъявить модель устройства, способного самостоятельно мыслить). Для других - это повод для того, чтобы задуматься над предельными возможностями и особыми формами определенности нашей культуры мышления и наших форм самосознания и (само)понимания. А что если дело не столько в отсутствии различия между симуляцией и естественным мышлением, сколько в формах самосознания, ответственных за то, как мы вообще понимаем вещи, мир, себя? Может быть, мы не можем отличить одно от другого потому, что мы не можем выпрыгнуть за пределы собственной культуры, в рамках которой провести это различие оказывается невозможным?

В данном параграфе мы ведем речь, главным образом, о деталях и концептуальных условиях возможности самого мероприятия - постоянно, однако, имея в виду культурологический фон интересующей нас проблемы. Мы пытаемся показать, что на сегодняшний день никаких концептуальных препятствий на пути создании «думающей машины» (пока?) не существует. Это следует понимать так — идея «идеальной симуляции» человеческого мышления представляется нам вполне реализуемой. Однако, несмотря на то, что проект искусственного разума способен будет прояснить многие моменты «механики» мышления, понятие сознания в результате этого проекта останется практически непроясненным. Понятие сознания может быть прояснено только на пути

его углубленного самоанализа, а не с точки зрения его механистических проекций и симуляций. Современная культура мысли готова произвести на свет «модель мозга», способную симулировать современные формы мышления - но этого еще не достаточно для того, чтобы обогатить интерпретативные возможности, имеющейся у нашей культуры, т.е. чтобы обогатить ее смысловые резервы. Фактически, это означает, что создание искусственного разума ничего не добавит нам для понимания того «что есть человек», поскольку вся эпоха модерна сама по себе была развернутым ответом на вопрос «что мы можем сказать о человеке как о думающей машине?». «Искусственный интеллект» - это не просто «один из» объектов исследования среди множества прочих, это есть всеобщая и всеобъемлющая форма понимания, характеризующий научно-познавательное мышление как таковое. Не даром «искусственный интеллект» оказался в поле зрения ученых (а не заведомых шарлатанов): он уже давно - со времен Декарта -«объективно» существовал в качестве способа человека смотреть на самое себя, на свой мир.

Создание «искусственного разума» станет последним культурно значимым проектом эпохи модерна. Парадоксальным образом, именно этот проект нагляднее всего сумеет продемонстрировать ограниченность рамок научно-познавательного самосознания и чисто научного отношения к вещам. После его осуществления станет окончательно ясно, что переход к иной логике мышления, к иным формам самосознания и понимания является и возможным, и неизбежным.

Во втором параграфе третьей главы концептуальным парадоксам, связанным с историей формирования и с выразительными средствами современной формальной логики. До сих пор все представления о том, что такое «логика» базировались на идее логики тождества. По всей видимости, эта идея оказалась ныне концептуально исчерпанной. Так можно утверждать главным образом потому, что на ее языке оказалось невозможным говорить о логике научного открытия. В частности, логика тождества оказалась неспособной эксплицировать свои основания, ибо ее собственная природа обнаружила логически непримиримое отношение к логике формирования ее же собственных понятий. Логика формирования фундаментальных понятий логики тождества была в свое время вытеснена в мета-язык и там оставалась временно забытой. Но когда пришла пора попытаться разделаться с мета-языком средствами логики тождества и опрокинуть метаязык в ее нутро, то сей проект лопнул3. Все дело, по-видимому, кроется в том, что логика формирования понятий, как и логика научного открытия вообще, существенным образом

3 Одними из главных симптомов такого положения являются соответствующие теоремы Тарского (о невыразимости истины) и Гсаеля (о неполноте).

опираются на логику изобретения аналогий, а не только лишь на логику тождества. Поэтому не следует считать удивительным тот факт, что логика тождества не смогла обосновать самое себя - эту невозможность нужно отнести к тому соображению, что внутри логики тождества невозможно воспроизвести логику аналогий. В этом параграфе указывается на три необходимых (но, возможно, не достаточных) признака, характеризующих логику тождества как таковую. 1) Логика тождества ограничивает область своей применимости миром объектов и структур, между которыми а priori можно устанавливать два, и только два типа соотношений. Все объекты и структуры a priori считаются либо тождественными (с точностью до изоморфизма), либо не-тождественными. И третьего не дано. 2) Помимо отношения тождественности предусматриваются отношения классификации, т.е. однозначно характеризуемые отношения «принадлежности к классам». 3) Все мета-теоретические понятия логики тождества также считаются себе-тождественными и независящими от контекста их употребления. В лучшем случае, эти понятия допускают возможность обобщения, т.е. изоморфного включения исходного класса объектов, представляющего собой «объем» данного понятия - в новый, расширенный класс объектов, за которым закрепляется имя исходного понятия.

Три указанных характеристики совершенно исключают изучение логических связей между структурами, имеющими, например, принципиально аналогическую природу, т.е. такую, что описание связей между которыми невозможно свести ни к идее (глобальных) изоморфизмов, ни к идее пучка локальных изоморфизмов. Как выяснилось, фундаментальные концепции логики тождества оказываются крайне узкими и специфичными с точки зрения возможности их применения к немонотонным и нетранзитивным процессам развития и эволюции, к динамике истории знания, к сложным революционным процессам. Поэтому-то, на наш взгляд, и необходимо произвести адекватную ревизию и подобающее усложнение всего концептуального аппарата современной науки логики.

Однако не стоит сбрасывать со счетов, что логика тождества имела свои вполне законные основания на то, чтобы быть предметом столь долгих и тщательных исследований. Ведь наипервейшим кандидатом на пост Логики той Реальности, в которой мы живем, действительно должна была стать логика тождества. И в самом деле, как еще, первым делом, следовало бы рассматривать соотношение между «объектами сознания» и «реальными вещами» если не с позиций их тождественности (с точностью до изоморфизма)! Подобная гипотеза имела право стоять первой в ряду всех прочих гипотез. Вполне логично было предположить, что человеческое знание воспроизводит в

себе изоморфный образ познаваемого мира. Поэтому логично было предположить далее, что и само знание, и сам процесс познания так же можно изоморфно отобразить внутри самого себя. Такой поворот дел позволил бы говорить о железной обоснованности - и даже самообоснованности - всего человеческого знания, обработанного наукой. Однако всё это не удалось осуществить средствами логики тождества. Тем самым, по-видимому, остро дала о себе знать идейная недостаточность исключительно изоморфных отношений между «знанием» и «реальностью». Это значит так же, что недостаточно иметь в качестве инструмента познания одну лишь логику изоморфизмов между объектами, независящую от природы объектов - ее нужно дополнить логикой понимания и формирования самих объектов. А вместе с этой недостаточностью резко встает под вопрос так же и идея истинности - центральная идея логики тождества, безусловным образом зависящая от идеи тождественности. Наряду с идеей истинности - если даже и не над ней - должны встать иные характеристики знания, превращающие его в знание строго научное.

Итак, основной целью этого параграфа является - попытка подвести. основание под следующее утверждение: «эпоха» формальной логики завершилась - ибо она должна быть дополнена, условно говоря, логикой аналогий. Логика аналогий усиленно изучалась средствами гуманитарных наук, и там уже имеется большое количество серьезных наработок в этом направлении. Однако, в недавнем. времени оказалось возможным продвигаться к логике изобретения аналогий и «снизу вверх» - т.е. со стороны «точных» методов компьютерного моделирования. Возможность сближения этих двух направлений открывает огромный горизонт сложных проблем, в частности, чисто логического характера.

Логика тождества и логика аналогий находятся в отношении принципиальной, взаимообогащающей дополнительности. Завершенность теоретических очертаний логики тождества еще не означает ее прикладной, практической завершенности. Логика тождества является отныне неустранимым инструментом обработки и критики человеческого знания. Более того, любая логика, в частности, и логика аналогий не может не пользоваться средствами, выработанными логикой тождества. В данном вопросе важно учитывать, что у разных логик - разные цели, и разные средства их достижения. Логика тождества направлена на элиминацию аналогических (и тем более метафорических) связей. Ее пункт назначения — мир изоморфизмов и отношений «включения в классы» (отношений классификации). Однако, на уровне мета-теорий логика тождества не может не пользоваться логикой аналогий как средством для достижения своих целей. И наоборот, логика аналогий немыслима вне инструментария,

предоставляемого логикой тождества. Но ее цель - конструирование нередуцируемых аналогий, а также и «конструктивное размывание» четких границ между статичными классами объектов. Логика аналогий направлена на то, чтобы конструктивно создавать непредсказуемые, но содержательные смысловые констелляции, которые невозможно получить ни дедукцией из старого знания, ни простой экстраполяцией имеющихся понятий. Ежели мы хотим избавиться от апелляции к невнятным интуициям и прочей мистике, якобы лежащей в основе всякого рационального открытия, то логика изобретения аналогий является главным претендентом на должность «логики творческих процессов».

В заключении подводятся некоторые итоги и определяются перспективы дальнейших исследований.

Основные публикации по теме диссертации.

1. Кант. Гегель. Научная Современность // Архэ, вып. 4, М.: 2004 С. 81-96.

2. У истоков мышления Нового времени // Архэ, вып. 4, М: 2004 С. 97-118.

3. К постановке проблемы обоснования метафизики // История философии и герменевтика. М.: РГГУ, 2002. С. 44-52.

»16288

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата философских наук Павлов, Константин Александрович

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА 1. Историко-культурная обусловленность «проблемы самообоснования разума».

§1.1. О различии между «логикой», «разумом» и «пониманием».

§1.2. Об историко-культурной обусловленности проблемы понимания.

ГЛАВА 2. Смысл разумности в Новое время - идея Наукоучения.

§2.1. История формирования основополагающей идеи Разумности Нового времени и основные философско-логические проблемы эпохи модерна.

§2.2. Возникновение гуманитаристики как проблема философской логики.

Проблема всеобщности идеи Наукоучения.

ГЛАВА 3. «Логика», «мышление» и «язык» в перспективе философии

Наукоучения.

§3.1. «Мышление» как «искусственный интеллект». Основная фигура (само)понимания Нового времени - машинерия, производящая мир, и машинобразность всего сущего, включая само мышление.

§3.2. Формальная логика как предельное воплощение логики тождества (логики изоморфных отношений и отношений классификации): ее правомерность и границы действенности. Шаги за горизонт: логика аналогий как инструмент логики взаимосвязи между различными логическими мирами.

Введение диссертации2004 год, автореферат по философии, Павлов, Константин Александрович

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ.

Актуальность темы исследования. Основной темой, связующей все прочие темы и сюжеты, к которым мы обращались в нашей исследовательской работе, является «проблема самообоснования разума». Вопрос об актуальности данной темы равносилен вопросу об актуальности ответственного человеческого существования перед лицом истории, перед лицом природы, перед лицом научного сообщества, вырабатывающего определенные представления о «природе вещей», перед лицом «последних вопросов» и «последних истин». Вне этой озадаченности разума своими основаниями - т.е. своими сущностными границами, пределами и предельными возможностями - ни о какой философии, ни о какой метафизике, ни о какой науке, ни о каком собственно «человеческом в человеке» говорить невозможно; и говорить не пришлось бы, если бы эта проблематика сама не свидетельствовала о себе, причем настолько далеко уходя вглубь веков, насколько сие позволяет проследить доступная обозрению человеческая история. Современная озадаченность такими вопросами как «а не являются ли такие понятия как «история», «демократия», «объективная реальность» и проч. не более чем мифическими изобретениями эпохи Нового времени?» напрямую говорит о том, что ответственное мышление, не терпящее слепого полагания на артефакты, несомые исторической инерцией, непрестанно захвачено работой по проверке основательности оснований. Работой, которая сегодня в основном принимает вид той или иной деконструкции, или же обнаружения безосновательности положенных оснований, или же тематизирования проблемы оснований как «бытия», мыслимого как «избыточность» по отношению ко всему уже ставшему и оформившемуся, над которым не властен распоряжаться человек исключительно по своему произволу.

Степень разработанности проблемы. Вопрос о степени разработанности проблемы самообоснования — в своей предельной общности — по существу ставит любого исследователя, занявшегося этой проблемой, перед неподъемным массивом следующих вопросов: в какой мере и на каком основании следует считать обоснованным всё то, что, например, Аристотель говорил о «первых началах» и «основаниях» 1) как об особой проблеме, 2) как об особом развороте мысли, изнутри которого это проблема только и может быть высвечена и основательно поставлена? Этот же вопрос, далее, должен быть адресован не только всем тем, кого исследователь сочтет обоснованным рассмотреть в качестве философа, но и целым философским «движениям», «течениям» и «направлениям», которые едва ли можно свести к простой сумме индивидуальных философий. Только на этом пути можно было бы получить исчерпывающий ответ на поставленный вопрос о степени разработанности данной проблемы. Одним из крайне немногих трудов, в которых действительно была поставлена эта задача и проделана соответствующая работа, является труд Гегеля «Лекции по истории философии». Однако, разумеется, в нашем диссертационном исследовании мы не ставим себе подобной сверх-задачи. Наши исследовательские усилия сконцентрировались, главным образом, вокруг проблемных средоточий Нового времени, в которых, на наш взгляд, наиболее полно и остро разворачивалась проблематика самообоснования нововременного разума1. Следует сказать: самообоснование и самокритика этого разума, которая, по определению, является моментом процесса самообоснования, о чем, в частности, свидетельствует непрекращающаяся полемика как с Кантом, так и с Гегелем. Полемика, которая целиком и полностью обязана своим существованием философскому языку и понятийным аппаратам, которые были в наиболее развернутом виде предложены Кантом, Лейбницем и Гегелем. Здесь имеются в виду Кантовы идеи, связанные с понятием трансцендентальной границы, Лейбницева идея создания однозначностного языка науки и Гегелевская проблематизация историчности бытия в качестве логической проблемы. Со времен постановки этих проблем - и вне полномасштабной борьбы за овладение сущностью этой проблематики - еще не состоялось ни одной полнокровной индивидуальной философии, и, возможно, никогда отныне и не состоится. Всё только что сказанное (в том или ином сочетании проблематических узлов) было и является предметом пристального внимания как со стороны философов (М. Хайдеггер, Л. Витгенштейн, Ж. Делез, Ж. Деррида, Ж.-Ф. Лиотар и В. Библер, к которым мы обращаемся в нашем исследовании), так и со стороны наиболее провокативно мыслящих ученых (Ю. Лотман, Д. Хофштадтер, Л. Смолин).

Более конкретно: в нашем исследовании в качестве центральных мы используем следующие источники: труд И. Канта «Критика Чистого Разума»; «Феноменология духа» Г.В.Ф. Гегеля; работы М. Хайдеггера «Кант и проблема метафизики» и «Положение об основании»; «Кант-Галилей-Кант» B.C. Библера.

В этих работах происходит наиболее полное и продуманное сосредоточение размышлений указанных философов вокруг интересующей нас проблемы - проблемы самообоснования разума.

1 Библер B.C. Кант - Галилей - Кант. М.: Мысль, 1991.

Проблематичность оснований разума была в центре дискуссий, которые и по сей день напряженно ведутся в отечественной философской среде. Источником новых поворотов этой проблемы, а так же и источником полемических соображений, плодотворно сказавшихся на подходах к интересующей нас проблеме, следует назвать в первую очередь работы Поруса В.Н., Степина B.C. и Гайденко П.П.

Цели и задачи исследования. Уяснение того, как и почему проблема оснований удерживается в качестве проблемы является одной из основных целей нашей диссертации.

Одной из целей нашего исследования является так же прояснение вопроса о том, какие вообще возможны подходы к проблеме оснований, и как вообще возможно, чтобы такая проблема могла быть корректно поставлена.

К основным целям нашего исследования следует так же отнести задачу изучения исторически конкретных форм проблематизирования оснований «мышления» и «бытия». С этой целью мы обращаемся к культуре мысли эпохи Нового времени.

Методология исследования. Методология исследования определяется изучением «пограничных ситуаций», характерных исключительно идее разумения, определяющей эпоху модерна. Это значит, что в центр внимания ставятся те парадоксальные повороты и предельные проекты, определяющие лицо Нового времени, в которых обнаруживается «пробуксовывание» 1) Нововременной логики, 2) Нововременного языка и 3) Нововременных форм самопонимания. Изучается генезис этих проблем, позволяющий пролить свет на область и границы применимости форм разумения, специфических эпохе модерна.

В нашем исследовании мы исходим из предубеждения, что всякая логика философского обоснования должна включать в себя следующие моменты.

Во-первых, внутри рассматриваемого культуро-логического мира должна быть воспроизведена логика его собственного формирования, логика «изобретения» его фундаментальных понятий и регулятивных идей, которые в свое время вызревали в недрах некоего иного культуро-логического мира. Тем самым, мы сознательно исходит из предположения, что любое исследование встает перед такой проблемой: «последние основания» и культуро-логические начала всякого культурного мира всегда будут оказываться принципиально «вне-логичными», «вне-культурными» с точки зрения форм самосознания, свойственных данному миру. Последнее означает, что подобные вне-логичные начала могут быть воспроизведены в логике наличной культуры мышления только в форме неустранимых парадоксов. Стало быть, наличие в данной культуре мысли особых парадоксов и апорий логического, философского и экзистенциального характера является не досадным недостатком и не показателем неразвитости исследуемого культурного мира, а наоборот, всё это является содержательными «уликами», указующими на уникальные точки культурного бытия и культурного самоанализа, обращенного к своим идейным основаниям и бытийным истокам. Поэтому культуро-логическое исследование парадоксов самосознания разума следует считать необходимым моментом в процессе его самообоснования.

Во-вторых, разум всякого культурного мира - самодовлеющий и самонаправленный (с точки зрения самого этого мира) - одновременно должен уметь быть разумом, способным участвовать в формировании иных возможных форм разумения. В связи с этим, одним из составляющих моментов процесса самообоснования должно быть исследование инородных (по аналогии с дето-родным) потенциалов соответствующего культурного мира. Эпоха Нового времени, по-видимому, уже смогла обозначить возможности своей культуро-логической ино-родности, на что мы так же обращаем внимание в нашей работе.

На защиту выносятся следующие положения.

1. Исследование проблемы самообоснования разума показывает, что не существует, и по некоторым принципиальным причинам, видимо, и не может существовать ни единой универсальной идеи логичности, ни универсального смысла разумности.

2. Не существует и в принципе не может существовать ни структурного, ни теоретического, ни семантического, ни какого иного инварианта (субстрата), на который можно было б указать как на теоретически воспроизводимое достаточное условие свершения события понимания (типа осознания «я понимаю!»). Однако своеобразным «инвариантом» всякой ситуации понимания является следующая характеристика: совокупный уровень сложности, «ниже» которого никакого разумения быть не может, а «выше» которого спектр возможных форм разумения становится неопределенно великим, и каждая конкретная форма разумения всегда есть результат свободного самоопределения, обусловленного исторически случайной констелляцией обстоятельств, но совершающегося в проблемном поле самообоснования и самокритики.

3. За возможность понимания, таким образом, не может быть ответственен ни какой-либо особый «орган», ни некий универсально значимый «схематизм» или механизм», ни некая особым образом устроенная «субстанция», могущая находится вне той или иной ситуации, о понимании которой идет речь. Противоположность такому утверждению представляет идея, идея, согласно которой существует нечто вроде универсального «понимающего органа» (своего рода прожектора), высвечивающего вокруг себя разные регионы бытия и некоторым «далее непознаваемым» образом понимающего их в «естественном» свете собственного луча.

4. Одним из важнейших открытий эпохи модерна стало «негативное» понимание идеи субъекта, которое обнаруживает субъектность в самоустремленной деятельности, осуществляемой в горизонте установки на ответственное самоизменение. Такое понимание субъектности оказалось возможным исключительно потому, что мышление модерна разворачивалось вокруг проблемы воспроизведения «бесконечного» в «конечном».

На этом пути выяснилось, что и «конечное», понимаемое из контекста нововременной проблематики, определяемо лишь апофатически — открытие, которое и составляет сущность идеи трансцендентальной свободы, являющейся условием возможности творческого и, одновременно, ответственного существования. Идея такого субъекта оказалась, с одной стороны, теоретически неассимилируемощ а с другой стороны, она оказалась совершенно неустранимой ни в качестве теоретически значимой идеи, ни как нечто онтологически значимое.

Научная новизна исследования. Научная новизна диссертационного исследования связана, главным образом, с таким подходом к проблеме рациональности, который не предполагает объективирующей дистанции по отношению к исследуемому феномену. Вместо того, чтобы в дистанционном порядке описывать «типы рациональности», классифицировать их и заниматься вопросами соизмеримости или же несоизмеримости исследуемых «объектов», была предпринята попытка поставить вопрос о самообосновании разума, предполагающий невозможность полного исключения экзистенциальных и субъектных особенностей исследуемых «феноменов рациональности».

Такая тематика как «Проблема Самообоснования Разума» может быть развернута только на конкретном историко-философском материале, объемлющем целокупный контекст некоторого культурного мира. Эпоха Нового времени является ближайшим к нам культурным миром, концептуальные очертания которого и по сей день определяют, практически, весь строй современной мысли. Поэтому для исследовательских целей мы избрали эпоху модерна, ибо именно ее «глазами» современный «просвещенный» человек смотрит на свой мир, на себя и на те культурно, географически и эпохально отдаленные миры, которые входят в горизонт его исследовательского внимания. В связи с этим, проблема самообоснования разума рассматривается нами в контексте и с учетом самосознания современности, которое можно охарактеризовать как научно-познавательное (ввиду доминирующего положения «превращенных форм науки» в подавляющем большинстве культурных сфер). Поэтому вопрос о самообосновании Разума конкретизируется нами как проблема самообоснования Научно-Познающего Разума, служащего ныне - хотим мы того или нет - эталоном всякой рациональности (или же, «образцовым предметом» рационального преодоления), включая сюда и те формы разумности, которые сталкиваются друг с другом в современных произведениях искусства.

Теоретическая и практическая значимость исследования. Подводя итоги, можно сказать, что нами были проведены исследования в следующих направлениях: 1) исследования истоков формирования культуры мышления Нового времени, 2) исследования основных фигур современного мышления и саморефлексии: а именно подверглась анализу идея методического развития и идея «думающей машины», до сих пор являющиеся ключевыми для современного самосознания, 3) исследования культуротворческих потенциалов, складывающихся вокруг проблем, неразрешимых с помощью наличных форм культурного самопонимания, и посему требующих изобретения новых, альтернативных форм понимания.

Теоретическая значимость наших исследований определяется, во-первых, актуальностью самой проблематики, а во-вторых, необходимостью постоянной ревизии и диагностики гласных и негласных презумпций наличной интеллектуальной ситуации в ее соотнесении с историческим контекстом возникновения самой этой ситуации - что мы и осуществляем на протяжении всего нашего исследования.

Научно-практическая значимость исследования состоит в возможности использования материала диссертации как в историко-философских курсах, так и в тех, которые посвящены современной философской проблематике. Научная значимость заключается так же в том, что проблема рациональности нами была заострена в ряде своих аспектов, поскольку была показана неустранимость парадоксальных моментов самоопределения всякой возможной формы разумения.

Апробация работы. Материалы диссертации апробировались, главным образом, на различных конференциях и постоянно действующих семинарах. В декабре 2003 года был сделан доклад на «Библеровских чтениях» в рамках семинаров Института Высших Гуманитарных Исследований. В марте 2004 года был сделан доклад на постоянно действующем семинаре по логике (под руководством Н.Н. Непейводы) в Ижевском Государственном Университете. Делались многочисленные доклады на постоянно действующем семинаре в РГГУ (под руководством А.В. Ахутина). Делался доклад на межвузовской конференции «История философии и герменевтика», проходившей в РГГУ в 2002 году. Диссертантом был прочитан (неофициальный) годовой спецкурс в РГГУ по теме оснований в математике и логике.

Структура работы и объем работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Проблема самообоснования разума в классической и современной философии"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Во введении и первом параграфе диссертации были обозначены исходные замыслы и динамика трансформации, которая происходила с основными идеями по мере продвижения нашего исследования. Там же обсуждался тот итоговый горизонт, внутри которого осмыслялась проделанная работа с точки зрения ее целостности. В Заключении имеет смысл обсудить меру соответствия исходных замыслов полученным результатам и указать на те перспективы дальнейших исследований, которые обозначились в ходе разработки нашей темы. Подведем некоторые итоги.

1) Центральным проблемным понятием нашего исследования, посвященного идее самообоснования разума, стала идея логики — в самом глубинном смысле этого слова. И культурологические, и историко-философские, и те аспекты исследования, которые были связаны с когнитивистикой, по существу оказались ведомыми вопросами «что такое логика?», «что значит быть логичным?», «каковы те разумные основания, которые позволяют считать всякую идею логичности культурно и исторически обусловленной?». Острота этих вопросов, равно как и их значимость для истории философии и культурологии заключается в том, что нет и не может быть единого и универсального смысла логичности, универсальной идеи логики. Острота эта доводится до своего предела тем соображением, что подобное положение дел отнюдь не приводит к «спокойному» и абсолютному релятивизму, а наоборот, приводит к идее поли-логического уни-версума, в котором каждый из возможных логических миров не есть лишь некая монада, существующая «в себе» и «для себя», но есть так же и динамично устроенный инструмент обнаружения и видения чего-то иного, нежели сам этот логический мир. Отрицание существования единой Логики не приводит к утверждению наличия некоей простой множественности логик, мирно сосуществующих бок о бок. Здесь имеет место гораздо более сложная ситуация сопряжения разных смыслов логичности в некое единое, динамическое, никогда незавершимое целое. Каждый из возможных логических миров стремится к само-обоснованию своего смысла логичности, утверждая себя в качестве именно логического мира не только за счет напряженного отношения к своим внутренним парадоксам и «темнотам», но и за счет «полемоса» с прочими логическими мирами, взаимное переосмысление которых с неизбежностью происходит в этом столкновении.

2) Логические условия возможности тому, чтобы можно было всерьез и обоснованным образом говорить о культурной и исторической обусловленности «логики», «разума» и «понимания как такового» следует искать в проблеме соотношения выразительных средств с логическим инструментарием. Для этого полезно отличать монотонно кумулятивное понимание самой «идеи логичности», по сути дела принципиально связанного с идеей тождества, от иных пониманий смысла логичности.

Основной недостаток всех логических систем и теорий, созданных в перспективе монотонного понимания логичности, заключается в принципиальном отсутствии герменевтического измерения. Это связано с тем, что понимание роли выразительных средств ограничивается идеей «пассивного выражения», «проявления». В данной перспективе выразительные средства не могут играть никакой иной роли именно потому, что идея .моно-логичности основана на принципе тождества, который может быть развернут исключительно в виде той или иной логики тождества - логики, не допускающей ничего, кроме однозначных отношений, самотождественных понятий и семантика которой ограничивается понятиями «истинности» и «ложности». Развертка всякой моно-логики (даже если к смыслу этой развертки принадлежит идея множественности «возможных логических миров») представляет собой некий самотождественный поток логических выводов (движений по логическим траекториям), не способный к самообоснованию. Всякая моно-логика, таким образом, лишь «показывает» себя, догматически заявляет о своем присутствии.

Во всех вариантах монотонно-кумулятивного понимания смысла логичности логика не может стать одновременно и предметом, и инструментом (само)обоснования. То есть: мета-логическая позиция, мыслящая тождественность идеи «моно-логичности» и идеи «логичности как таковой», отказывает логике в возможности рассуждать о самой себе -иначе говоря, в этом случае оказывается, что о логике невозможно говорить логично, как и предуказывал Витгенштейн.

3) Однако, даже если ограничиться рассмотрением эпохи модерна, то можно обнаружить, что не-моно-логический полюс идеи логичности вполне определенно давал о себе знать во многих философских проектах. Онтологически приоритетная роль такой фундаментальной способности как способность воображения (Кант), онто-логическая диалектика, в центре которой стоит идея «негации» и последовательной смены духовных форм (Гегель), идея фундаментальной онтологии, нацеленная на проблему обоснования метафизики (Хайдеггер), и, в определенном смысле, например, философские идеи Брауэра свидетельствуют именно об этом. Во всех этих проектах, хотя и очень по-разному, последовательно проводится идея, что «подлинная логика» как раз не может не уметь говорить о самой себе, о смысле собственной логичности и о смысле своих собственных фундаментальных оснований. Во всяком случае, в указанных проектах разрабатывается идея, что имеется нечто более (онтологически и семантически) основательное, нежели некая «логика», определенные представления о которой являются на данный момент господствующими. Причем, это «нечто более основательное» подразумевается допускающим возможность артикуляции проблемы собственных оснований. Фактически, только после Гегеля оказалось возможным сформулировать идею немонотонного понимания смысла логичности. В плане соотношения логики с выразительными средствами это означает, что в процессе взаимного обогащения выразительных средств и логических связей, выразительные средства вырываются из под контроля со стороны наличных логических идей. Тем самым, достигается возможность радикального переосмысления смысла логичности, радикальной переформулировки фундаментальных логических понятий: это означает, что регулятивные идеи логики становятся иными. Возможность подобного положения дел вполне принималась в Новое время, например, Брауэром (со стороны представителей «точных» наук), и Дильтеем (со стороны представителей «наук о духе»). В эпоху пост-модерна к этой идее и вовсе сложилось многообразно обоснованное и положительное отношение.

4) В качестве логического основания для такого рода положения дел мы обсуждали ситуацию в современной логике, связанную с рядом мощных ограничительных результатов, полученных в первой половине ХХ-века.

Если предположить, что нечто такое как логика формирования научных понятий существует (как известно, это отнюдь не само собой разумеющееся допущение), то основной логический вывод, который можно «дедуцировать» из результатов, полученных в процессе обоснования логики и математики, можно сформулировать следующим образом. Ограничительные результаты современной логики показывают, что логика генезиса (формально-логических) понятий принципиально отличается от логики, которая связывает между собой уже сформированные, «готовые» понятия («готовые» в платонистическом смысле, т.е. подразумевающиеся совпавшими с «идеей» соответствующего предмета и ставшими вечными, неизменными и самотождественными). Это означает, что о логике генезиса невозможно говорить в терминах логики продуктов генезиса (продуктов, сформированных в горизонте моно-логической регулятивной идеи логики). Отсутствие герменевтического измерения принципиально не позволяет

• 122 воспроизвести логику формирования понятий внутри логики самих этих понятий, ибо логика связи подразумевается чисто моно-логической и подчиненной идее однозначности. Переход от жестких требований логики тождества, основанной на требовании абсолютной однозначности, заставляет пересмотреть идею однозначности и заменить его более гибким, но не менее контролируемым понятием. Имеются серьезные основания считать, что на эту роль может подойти идея аналогии (и, стало быть, должна быть рассмотрена соответствующая идея логики аналогий).

5) Анализ, проведенный нами в рамках определенных теоретических допущений, показывает, что логика генезиса фундаментальных (научных, культурологических, и т.д.) понятий может обсуждаться в терминах логики аналогий. Здесь мы привлекаем к нашему исследованию результаты, находящиеся на стыке гуманитарных и точных наук, главным образом принадлежащие Ю.М. Лотману и Д. Хофштадтеру.

В культурологическом плане наши рассуждения означают, что всякая логика культуры может рассматриваться как находящаяся в поле напряжения между логикой аналогий и тем или иным вариантом логики тождества. Логика аналогий оказывается ответственной за возможность содержательного развития культуры и за непредсказуемость ее смысловых констелляций. В то же время логика тождества а) являет собой структурированное единство внутри-культурных связей между само-тождественными и неизменными «сущностями» (точнее, считающихся таковыми в данной культуре), и б) канонизирует те смысловые сцепления, которые иллюстрируют «идею необходимости», преломленную через рассматриваемую культурную среду.

Короче говоря, логика аналогий отвечает за динамику культурных процессов и непредсказуемость их исходов, а логика тождества организует вокруг себя инвариантные характеристики данного культурного мира. Сопряжение этих двух полюсов представляет собой диалектическое единство, которое содержательно представляется (доминантными) произведениями (исторически конкретной) культуры.

6) Такой подход к пониманию логики, заключающийся в двувекторности самой идеи логичности, позволяет, на наш взгляд, проскочить между дурным логическим релятивизмом и логическим детерминизмом. И эта возможность напрямую связана с принципами взаимосвязи между логикой тождества и логикой аналогий.

Разумеется, связь определенной логики аналогий и определенной логики тождества не может бьггь случайной. Здесь принципиально и то, что ни соответствующая логика тождества не есть лишь абстракция от исторически сложившихся переплетений логикоаналогического характера, и то, что логика аналогий не есть лишь некий «аналогический туман» вокруг некоего априорно предположенного вида моно-логики. Их становление (и определенность собственно логических и аналогических связей) от начала и до конца взаимообусловлено.

Понимание того, как устроена эта взаимная обусловленность, и того, что она вообще имеет место, имеет решающее значение. Ибо именно это понимание положения логических дел позволило бы пролить свет на возможность логике может быть чем-то «неплатонистским», чем-то не предвечным, чем-то временным и историчным. Действительно, ведь самое существо «аналогий», их внутренняя жизнь и самая их возможность неразрывно связаны с живой и конкретной целостностью той или иной культуры, с ее доминантными произведениями, со свободной жизнью ее языка, с ничем не скованной возможностью создания самых непредсказуемых смыслопорождающих ситуаций. Ни о какой вневременной перспективе, в горизонте которой можно было бы исчерпывающим образом описать и классифицировать жизнь аналогий, речи быть не может. Поэтому взаимная обусловленность логики аналогий и логики тождества, в русле напряженного противоборства которых происходит самоопределение всякого культурологического мира, является необходимым условием того, чтобы не только логику аналогий, но и логику самотождественных сущностей (т.е. соответствующую монологику) можно было понять как нечто историчное, т.е. не вне-временное. К примеру, следует сказать, что далеко не во все времена в качестве моно-логического полюса «идеи логики» использовалась идея формальной логики (и уж тем более, идея исчисления тавтологий). Это - особенность эпохи Нового времени, особенность уникального в своем роде исторического выбора. Разумеется, желательность определенного рода однозначности присутствовала во все времена. Однако никогда насущность однозначности не принимала такой формы. Стало быть, ввиду возможности понять современную формальную логику как один из очень многих возможных продуктов культуро-логических процессов, было бы крайне преждевременным считать, что в терминах современной логики можно объяснить и упорядочить такие вещи как «логические взаимосвязи науки», не говоря уж об исторических сцеплениях той или иной «культуры в целом» или, хуже того, логических связях «мирового целого».

7) Регулятивная идея логичности, к смыслу которой принадлежит необходимость постепенной конкретизации смысла логичности - конкретизации, происходящей в поле напряжения между указанными логическими полюсами - менее тревожно относится к парадоксам, возникающим в пределах того или иного логического мира. Парадоксы смертельны только для логики, основанной исключительно на идее однозначности (или идее тождества).

Наоборот, внутри логики аналогий парадоксы могут обсуждаться как особого рода смысловые узлы, играющие весьма важную роль в процессе индивидуации того или иного логического мира.

Во-первых, парадоксы обнаруживают себя как схема трансформации понятий. Во-вторых, парадоксы оказываются являющими собой инструмент само-отграничения и самоопределения форм самосознания. Иначе говоря, парадоксы являются своего рода точками, где дает о себе знать сопротивление материала, где дает о себе знать граница с чем-то иным.

8) Наши усилия были сосредоточены вокруг культуры и логики мышления Нового времени. Однако, в соответствии со всем только сказанным, это означает, что мы имели дело не только непосредственно с со смыслом разумности, сосредоточенном в идее Наукоучения, не только с Наукой Логики и логикой науки, но и а) с условиями возможности, позволившими сбыться культуре Нового времени, и б) с теми логическими потенциями, которые формировались энергией парадоксов, антиномий и апорий Нового времени и которые позволили наступить времени пост-модерна.

Зарождение культуры мысли Нового времени, ее развитие и завершающие ее логические закраины рассматривались нами в контексте изучения логических возможностей высказанных выше идей. Сами эти идеи также постепенно претерпевали изменение и трансформацию по ходу изучения философских и логических проблем культуры модерна. Многие подобные изменения и повороты рефлексировались нами, и более или менее подчеркнуто отражались непосредственно в тексте - и эти «отражения» следует считать достаточно важной структурной компонентой самого текста и его логической ткани, поскольку логика и динамика такого рода преобразований является одной из центральных тем, рассматриваемых нами в качестве проблемных.

Список научной литературыПавлов, Константин Александрович, диссертация по теме "История философии"

1. Источники по философии.

2. Апель К.-0. Трансформация философии. М.: Логос, 2001.

3. Ахутин А.В., Бибихин В.В., Пятигорский А. Философия на троих. RaKa, Рига, 2000.

4. Ахутин А.В. Тяжба о бытии. М.: Русское феноменологическое общество, 1996.

5. Ахутин А.В. Чтение «Теэтета». Архэ. Вып. 3. М.: РГГУ, 1998.

6. Ахутин А.В. Понятие «Природа» в античности и в Новое время. М.: Наука, 1998.

7. БиблерВ.С. От Наукоучения к логике культуры. М., Издательство политической литературы, 1991.

8. Библер В. С. Кант Галилей - Кант. М.: Мысль, 1991.

9. БиблерВ.С. Сознание и мышление. М.: РОССПЭН, 1998.

10. Библер B.C. Век Просвещения и Критика способности суждения. М.: Русское феноменологическое общество, 1997.

11. Библер B.C. Самостоянье человека. Кемерово, 1993.

12. Библер В. С. Замыслы. М.: РГГУ, 2002.

13. Витгенштейн JI. Философские работы. М.: Гнозис, 1994.

14. Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1991.

15. Гегель Г.В.Ф. Лекции по истории философии. СПб.: Наука, 1993.

16. Гегель Г.В.Ф. Феноменология духа. М.: Наука, 2000.

17. Гегель Г.В.Ф. Наука Логики. СПб.: Наука, 2002.

18. М.Декомб В. Современная французская философия. М.: Весь Мир, 2000.

19. ДелёзЖ., Гваттари Ф. Что такое философия? СПб.: Алетейя, 1998.

20. ДерридаЖ. Письмо и различие. СПб.: Академический проект, 2000.

21. ДерридаЖ. Голос и феномен. СПб.: Алетейя, 1999. 21 .ДильтейВ. Собрание соч., т. 1. М.: ДИК, 2000.

22. Кант И. Критика чистого разума. М.: Мысль, 1994.

23. Кант И. Критика практического разума. СПб.: Наука, 1995.

24. Кант И. Критика Способности суждения. М.: Искусство, 1994.

25. Кант И. Трактаты. СПб.: Наука, 1996.

26. КожевА. Идея смерти в философии Гегеля. М.: Логос, 1998.27'. Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. М.: Весь Мир, 2003. 28.Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. СПб.: Наука, 2001.

27. Хайдеггер М. Бытие и время. М.: AD MARGINEM, 1997.

28. Хайдеггер М. Время и бытие. М.: Республика, 1993.

29. Хайдеггер М. Кант и проблема метафизики. М.: Русское феноменологическое общество, 1997.

30. Хайдеггер М. Положение об основании. СПб.: Алетейя, 1999.

31. Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет. М.: Гнозис, 1993.

32. Хайдеггер М. Введение в метафизику. СПб.: Высшая религиозно-философская школа, 1998.

33. Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге. М.: Высшая школа, 1991.

34. Шеллинг Ф.В.Й. Сочинения, т.1,2. М.: Мысль, 1987.

35. Шеллинг Ф.В.Й. Философия откровения. СПб.: Наука, 2000.

36. Источники по логике, математике и естественным наукам.

37. Бар-Хиллел И., Френкель А. Основания теории множеств. М.: Мир, 1966.

38. Вопенка П. Математика в альтернативной теории множеств. М.: Мир, 1983.

39. Гейзенберг В. Часть и целое. Проблема объекта в современной науке. М., 1980. 41 .ГолдблаттР. Топосы. Категорный анализ логики. М.: Мир, 1983.

40. Есенин-Вольпин А. С. Философия. Логика. Поэзия. Защита прав человека. М.: РГГУ, 1999.

41. АЪ.Лукасевич Я. Аристотелевская силлогистика с точки зрения современной формальной логики. М.: Издательство иностранной литературы, 1959.

42. Непейвода Н.Н. Прикладная логика. Новосибирск, НГУ, 2000.

43. Пригожин И., Стенгерс И. Время, хаос, квант. М.: Прогресс, 1999.

44. Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. М.: Эдиториал УРСС, 2000.

45. Серрюс Ш. Опыт исследования значения логики. М.: Издательство иностранной литературы, 1948.

46. Хофштадтер Д. Гедель, Эшер, Бах. Бахрах-М, 2000.

47. Эйнштейн А. Эволюция физики. М.: Устойчивый мир, 2001.

48. Hofstadter D. Fluid Concepts and Creative Analogies. Basic Books, 2000.

49. Smolin L. The life of the Cosmos. Oxford University Press, 1997.

50. Smolin L. Three roads to Quantum Gravity. Basic Books, 2000.

51. Источники по гуманитарным исследованиям.

52. Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. М.: CODA, 1997.

53. Адорно Т. Эстетическая теория. М.: Республика, 2001.

54. Ауэрбах Э. Мимесис. БГК им. И.А. Бодуэна де Куртенэ, 1999.

55. Боткин JI.M. Европейский человек наедине с собой. М.: РГГУ, 2000.

56. Баткин JI.M. Пристрастия. М.: РГГУ, 2002.

57. Бахтин М.М. Проблемы творчества Достоевского. Киев, NEXT, 1994. 59 .Выготский Л.С. Мышление и речь. М.: Лабиринт, 1999.

58. Гинзбург К. Мифы эмблемы - приметы. Новое издательство, 2004.

59. Гинзбург Л. О старом и новом. Л.: Советский писатель, 1982.

60. Гинзбург Л. О психологической прозе. М.: INTRADA, 1999.

61. Гумилев Л.Н. Конец и вновь начало. М.: Институт ДИ-ДИК, 1997.

62. Достоверность и доказательность в исследованиях по теории и истории культуры, т. 1,2. М.: РГГУ, 2002.

63. Иванов Вяч. Родное и вселенское. М.: Республика, 1994.

64. Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб.: Искусство-СПб, 2001.

65. Ницше Ф. Рождение трагедии из духа музыки. СПБ.: Азбука, 2000.

66. Структурализм: «За» и «Против». М.: Прогресс, 1975.

67. Шкловский В. Повести о прозе. М.: Художественная литература, 1966.

68. Шкловский В. Энергия заблуждения. М.: Советский писатель, 1981.

69. Эйхенбаум Б. О поэзии. Л.: Советский писатель, 1969.1. Литература.

70. Бодрийяр Ж. В тени молчаливого большинства, или конец социального. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2000.

71. Васильева Т. В. Комментарии к курсу истории античной философии. М.: Савин С.А., 2002.

72. Везен Ф., Федье Ф. Философия французская и философия немецкая. М.: УРСС, 2002.

73. Вероятностные идеи в науке и философии. Новосибирск: НГУ, 2003.

74. Винделъбанд В. История новой философии, т. 1,2. М.: Терра-Книжный клуб, 2000.

75. Гайденко П.П. Научная рациональность и философский разум. М.: Прогресс-Традиция, 2003.

76. Гайденко П.П. Прорыв к трансцендентному. М.: Республика, 1997.

77. Исследования по феноменологии и философской герменевтике. Мн.: ЕГУ, 2001.

78. Гуссерль Э. Логические исследования. Мн.: Харвест, М. ACT, 2000.

79. Керкегор С. Повторение. М.: Лабиринт, 1997. Ш.КлайнМ. Математика. Утрата определенности. М.: Мир, 1984.

80. Кузанский Н. Об ученом незнании. Сретенск: МЦИФИ, 2000.

81. Логические исследования, вып. 8,9. М.: Наука, 2001, 2002.

82. Оргега-И-Гассет X. Восстание масс. М.: ACT, 2001.

83. Патнэм X. Философия сознания. М.: ДИК, 1999.

84. ПатнэмХ. Разум, истина и история. М.: Праксис, 2002.

85. Поппер К.Р. Объективное знание. М.: УРСС, 2002.

86. Порус В.Н. Парадоксальная рациональность (очерки теории научной рациональности». М.: 1999.

87. Проблемно-ориентированный подход к науке. Новосибирск: Наука, 2001.

88. Райл Г. Понятие сознания. М.: ДИК, 2000.

89. Риккерт Г. Философия жизни. Киев: Ника-Центр, 1998. 9Ъ.Рорти Р. Случайность, ирония и солидарность. М., "Гнозис", 1996.

90. СерльД. Открывая сознание заново. М.: Идея-Пресс, 2002.

91. Степин B.C. Теоретическое знание. http://www.philosophy.ru/library/stepin/index.html

92. Современная философия науки. М.: Логос, 1996.

93. Тарасенко В. Фрактальная логика. М.: Прогресс-Традиция, 2002.

94. Труды научно-исследовательского семинара логического центра ИФ РАН. М., 1996,2000,2001,2002.99 .Швейцер А. Культура и этика. М.: Прогресс, 1973.

95. Фейерабенд П. Против методологического принуждения. БГК им. И.А. Бодуэна де Куртенэ, 1998.

96. Философия науки, вып. 7. Москва, 2001.

97. ХейзингаЙ. Homoludens. М.: Прогресс, 1992.

98. Хоружий С. К феноменологии аскезы. М.: Изд-во Гуманитарной литературы, 1998.

99. Хоружий С. О старом и новом. СПб.: Алетейя, 2000.

100. Что значит знать? М., 1999.

101. Элиаде М. Очерки сравнительного религиоведения. М.: Ладомир, 1999. 107.ЭлиадеМ. Миф о вечном возвращении. СПб.: Алетейя, 1998. 108. Soros G. The alchemy of finance. N.Y. John Wiley & Sons, Inc., 1994.