автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Проблема взаимодействия литературы и экономики в жизни и творчестве Н.А. Некрасова 1838-1869 годов

Полный текст автореферата диссертации по теме "Проблема взаимодействия литературы и экономики в жизни и творчестве Н.А. Некрасова 1838-1869 годов"

На правах рукописи

Макеев Михаил Сергеевич

ПРОБЛЕМЫ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ ЛИТЕРАТУРЫ И ЭКОНОМИКИ В ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВЕ Н. А. НЕКРАСОВА 1838 - 1869 ГОДОВ

Специальность 10.01.01 - русская литература

Автореферат

ои-з^ ----

диссертации на соискание ученой сти. _ доктора филологических наук

Москва - 2009

003478397

Работа выполнена на кафедре истории русской литературы филологического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова

Официальные оппоненты доктор филологических наук

А.П. Ауэр

доктор филологических наук Г.А. Шпилевая

доктор филологических наук Н.Л. Вершинина

Ведущая организация Институт русской литературы РАН

Защита диссертации состоится 21 октября 2009 г. в 15 часов на заседании диссертационного совета Д-501.001.26 при Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова

Адрес: 119992, Москва, Ленинские горы, МГУ, 1-й корпус гуманитарных факультетов, филологический факультет

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова

Автореферат разослан « 2009 года

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук, доцент

А.Б. Криницын

Темой настоящей диссертации является взаимодействие литературы и экономики в творчестве и жизни Николая Алексеевича Некрасова. «Двойственность» Некрасова, его способность сочетать в себе поэта с успешным предпринимателем хорошо известна. Однако до сих пор эта двойственность не стала объектом содержательного анализа. В лучшем случае она вызывала удивление современников поэта, а также его поздних биографов и исследователей, и интерпретировалась ими как «противоречие» его личности.

Оставляя в стороне вопрос о «личности» Некрасова, мы исходим в нашей работе из противоположных предпосылок, из представлений о том, что практики (поэтическая и коммерческая), в которые одновременно был вовлечен Некрасов, не были отделены у него друг от друга непроходимой пропастью, не противоречили одна другой, но органично взаимодействовали. Учет этого взаимодействия позволяет во многих случаях решать историко-литературные проблемы, не поддающиеся разрешению в рамках имманентного подхода к творчеству поэта. Случаи такого взаимодействия не описываются одной формулой, единым алгоритмом, они разнообразны и разнонаправленны. Тем не менее, механизмы этих взаимодействий могут и должны быть изучены, создание их научной типологии - задача, поддающаяся решению. Это и есть те положения, которые мы выносим на обсуждение и доказательству которых посвящена наша работа.

Некрасововедение к настоящему времени накопило очень большой фактический материал, касающийся не только творчества, но и издательской деятельности, коммерческих проектов Некрасова. Этот материал представлен в «некрасовских» томах «Литературного наследства» (49-54), в 14-ти «Некрасовских сборниках», а также в полном собрании сочинений Некрасова в 15-ти томах (Л.; СПб., 1981-2000), прежде всего в томах XIII - XV, содержащих массив документов, далеко не всегда находящих себе место в академических изданиях: таких как редакционные объявления, ведомости, расписки.

Тем не менее, концептуально этот материал почти не разработан. Некрасову-издателю, Некрасову-предпринимателю посвящено очень мало научных

(

ч

работ. Обычно мы имеем дело с «упоминаниями» или общим «обзором» его издательской и предпринимательской деятельности в монографиях, посвященных жизни и творчеству поэта (например у H.H. Скатова или В.Н. Жданова), или небольшими статьями, предваряющими публикацию деловых документов Некрасова или короткими комментариями к ним. Едва ли не единственной монографией, посвященной деятельности Некрасова как издателя и литературного предпринимателя, является книга Б.В. Мельгунова «Некрасов-журналист. Малоизученные аспекты проблемы» (Л., 1989).

Еще меньше исследований, прямо касающихся нашей темы - взаимодействия экономики и творчества, коммерции и поэзии у Некрасова. Чаще всего они представляют собой размышления о «противоречиях» в личности Некрасова. Это относится и к «классической» статье К.И. Чуковского «Тема денег в творчестве Некрасова», долгое время остававшейся единственной, прямо посвященной этому вопросу. В последнее время эта проблема стала привлекать некрасововедов (нужно назвать в этой связи недавние работы H.H. Пай-кова), однако и современные исследователи не избегают «психологического подхода» к проблеме, стремятся объяснить «противоречия» личности Некрасова.

Отсутствие серьезных достижений в разработке вопросов, касающихся Некрасова поэта и предпринимателя, на наш взгляд, связано с слабой теоретической разработкой общей проблемы взаимодействия литературы и культуры с коммерцией. Эта слабость свойственна, прежде всего, отечественной науке о литературе. Немногочисленные работы, созданные в рамках формальной школы в конце ее существования (например, Гриц Т., Тренин В., Никитин М. Словесность и коммерция. М., 1929), представляют подбор материала, но не содержат метода работы с ним. Неудачей закончились поиски методов исследования такого взаимодействия, предпринятые школой, получившей прозвище «вульгарно-социологической» (таких ее представителей, как Д.Д. Благой, В.Ф. Переверзев и др.) в значительной степени из-за слабости ее теоретических предпосылок. Представителям этого направления было

свойственно слишком буквальное и упрощенное понимание связи между материальными интересами человека и его творческой деятельностью, негибкое использование понятий классов и классовой борьбы, понятия «обусловленности», трактуемого ими слишком прямолинейно.

В результате (хотя имеются и другие причины этого) не только метод, но и сама проблематика была до некоторой степени скомпрометирована в отечественном литературоведении. Всякое стремление связать каким-то образом высшую культурную деятельность человека сферой материальных интересов вызывали устойчивую ассоциацию с философской традицией марксизма, а значит идеологическое неприятие, нежелание связывать себя с «скомпрометированной» традицией.

Существенно ближе к пониманию механизмов взаимодействия литературы и экономики подошла западная филология. Прежде всего, это касается другого вида марксистской критики - так называемого западного марксизм, получившего распространение в сороковые-пятидесятые годы 20-го века. Прежде всего, нужно выделить работы Дьердя Лукача и его последователя Люсьена Гольдманна. Эти критики искали более сложные и опосредованные связи между культурой и экономикой, менее жестко понимая термины «экономический интерес» и «классовое сознание». Однако их подход характеризуется обычным для марксизма «объективизмом», верой в существование классовых противоречий, в литературу как «отражение» этих противоречий. Эти черты присущи и работам англо-американских неомарксистких критиков, таких как Терри Иглтон и Фредрик Джеймисон.

Важный шаг к пониманию реально сложного взаимодейсвтия экономики и литературы был сделан в трудах французского социолога Пьера Бурдье и его последователей. Главное достоинство их работ в том, что они не только показали писателя, критика, издателя как равноправных и активных (а не пассивно подчиняющихся идеологическим, классовым, экономическим детерминациям) агентов литературного процесса, но и вернули интерес к специфике поля литературы, обратив внимание на то, что взаимодействие эко-

номики и культуры не может быть понято без учета того, что литература существует по своим правилам, что у нее есть своя специфика «ценообразования», что в какой-то момент именно позиция бескорыстия, незаинтересованности художника может быть воплощением вполне четкой экономической стратегии. Бурдье показал, что в культурном поле существуют свои особые стратегии и свои особые цели, экономический характер которых не виден «с первого взгляда». Однако его недостаток заключается в том, что он придал этой специфике слишком большое значение. Его модель «культурного поля» избыточно сложна и в своей полноте непригодна для исследования взаимодействия экономики и литературы.

Все выше оисанные подходы учтены и их теоретические достижения до некоторой степени использованы в диссертации. Однако методологической основой работы стали подходы, разрабатываемые научной школой, в настоящее время складывающейся в западном (прежде всего, англоамериканском) литературоведении и получившей название «новой экономической критики». Не будучи ни в каком смысле «неомарксистами», избегая жесткого детерминизма, обусловленности, критики, работающие в этом направлении, показали, насколько многообразно воздействие, которое экономика оказывает на литературу. Исследователями, принадлежащими к этой школе, в текстах, совершенно не касающихся экономики, обнаруживаются экономические метафоры, принципиально важные для их содержания (например, в работах П. Делани). Такие критики демонстрируют воздействие, которое оказывает, например, изменение рыночной цены печатной продукции и величины авторского гонорара на поэтику литературных произведений (от объема и жанра до языка и стиля) (См. работы М. Вудманзи); показывают влияние экономических условий существования писателя на его искусство (Марк Шелл); делают успешные попытки увидеть в тропах, риторических фигурах аналог экономических инструментов, а в художественных структурах - аналог экономических систем обмена и рынка (Марк Остин). Сделан ряд работ, в которых исследуется воздействие института авторского права на

формирование философской эстетики (Вудманзи), влияние становления системы персонального кредита на художественное воображение (Брентлингер), воздействие экономического понятия цены на понятие эстетических ценностей (Горвиц). Критиками, работающими в этом направлении, очерчено проблемное поле, в котором нужно исследовать взаимодействие экономики и литературы. Несмотря на разнообразие конкретных способов и направлений этого взаимодействия, оно, как показала «новая экономическая критика», может быть сведено к двум основным видам:

1. Воздействие экономики на собственно писательскую практику. Выделим две его, с нашей точки зрения, наиболее общие и фундаментальные разновидности. Первая - «идеализация». Под этим понятием мы имеем в виду следующие процессы. Во-первых, трансформация экономических отношений между участниками литературного процесса (издателями, редакторами, книгопродавцами, писателями), то есть отношений, основанных на деньгах, в отношения «символические». Постоянное присутствие такой «идеализации» обусловлено общим человеческим стремлением претворять грубые материальные отношения в отношения «культурные», «идейные». (Аналогом того, о чем мы говорим, является ассоциирующееся прежде всего с Марксом понятие демистификации - обнаружение за культурными или политическими явлениями их экономической подоплеки. В нашей работе нас интересует обратный процесс: как экономические явления преобразуется в культурные факты.) Во-вторых, это интеграция экономических стремлений, интересов, терминов и понятий в язык и содержание литературных текстов. (При этом мы исходим из близкого к формалистскому понимания поэтического языка как постоянно расширяющегося, интегрирующего в себя все новые и новые пласты нелитературной, разговорной речи. Поэтическое же содержание расширяется за счет непрерывного освоения все новых и новых пластов душевной жизни (Гинзбург Л.Я. О лирике. М., 1997). Экономический язык и экономические стремления остаются в середине 19-го века именно таким еще не до конца освоенным поэзией пластом языка и душевной жизни)

Вторая, противоположная, разновидность взаимодействия экономики и писательской практики - «материализация». Это взаимодействие, подобное взаимодействию теории и практики. «Идеальные» теоретические конструкции или символические образы стремятся воплотиться в жизнь, например, когда читатель как функция самого текста («идеальный читатель») поэмы переосмысляется как реальный покупатель содержащей поэму книги. При этом как ориентация теории на преобразование практики неизбежно приводит к изменению самой теории, так и превращение идеального читателя в материального покупателя ведет к преобразованию самой литературы, обретению ею нового качества. Необходимость для литератора «материализовывать» свои «идеальные» объекты обусловлена, естественно, самим характером книги как товара, подчиняющегося закону спроса и предложения.

2. Воздействие экономики на сферу «непроизводственную», окололитературную, сферу суждений о литературе, говоря проще, сферу «эстетики». Выражение экономической стоимости - деньги. Будучи универсальным средством представления нейтральной exchange value, меновой стоимости любого товара, они не являются естественным мерилом эстетических ценностей. Соответственно, еще один процесс, связывающий во взаимной циркуляции литературу и рынок, - это процесс соотнесения, «согласования» (или, наоборот, размежевания) материальных и эстетических оценок.

Работы в русле «новой экономической критики» (за очень редкими исключениями) практически не касались материала русской литературы. Исключение составляет сделанная М. Гронасом подборка статей в журнале «Новое литературное обозрение» (2002. № 58. С. 7-86), в которой был представлен ряд работ, демонстрирующих возможность применения таких подходов к русским писателям 19-го века. Таким образом, взаимодействие литературы и экономики в русской литературе в целом и у Некрасова в частности является мало и очень фрагментарно изученным. Это определяет новизну нашей работы.

Очевидно, что исследование, подобное нашему, является назревшим и необходимым, поскольку коммерческая, экономическая сторона жизни и деятельности Некрасова играет важную роль в его целостном облике человека и поэта, и вопрос о том, как эта сфера воздействовала на него как на поэта, не может оставаться неизученным. Необходимо также перенести модели, складывающиеся у новой экономической критики, на материал русской литературы, на которую коммерция воздействовала не менее активно, чем на литературу западную. Это говорит об актуальности предпринятого в работе исследования.

Цели и задачи исследования. Именно в проблемное поле, очерченное «новой экономической критикой», мы помещаем Некрасова в нашем исследовании. Мы не претендуем на создание его целостного портрета как предпринимателя и поэта, в том числе и потому, что не ставим задачу психологического типа, не стремимся показать, как поэт и предприниматель сочетались в его «душе» или его «личности», рассматриваемых как нечто статичное и поддающееся исчерпывающей характеристике. Поэтому Некрасов в этой работе не «личность», а своего рода медиум, в деятельности которого поэзия и коммерция вступают во взаимодействие. Мы стремились достичь целостности иного плана - показать на его примере все типы и способы, какими взаимодействуют литература и экономика. Многообразие и коммерческой, и поэтической деятельности Некрасова делает эту задачу осуществимой. Как поэт, ориентированный на инновации, он экспериментировал с образами, метафорами, взятыми из сферы экономики. Одновременно как лирик Некрасов вводил в сферу интимной поэзии и эту сферу душевного опыта. Как редактор «прогрессивных», даже радикальных изданий, он вынужден был «идеологически» оформлять материальные отношения с сотрудниками. Как литератор и издатель собственных книг, ориентированный на коммерческий успех, Некрасов стремился учитывать конкретного читателя, вовлекаясь в процесс «материализации» поэтических тем и образов. В начале пути, в роли литературного пролетария, Некрасов столкнулся с проблемами несовпадения эсте-

тических и материальных оценок, принужден был осознать и включиться в игру гетерогенных факторов, определяющих стоимость эстетического продукта. С теми же проблемами он сталкивается и как издатель журналов и альманахов. Все эти проблемы и способы, которыми их разрешает Некрасов, мы и хотим показать в нашей работе. Мы хотим подчеркнуть, что не ставили задачу открыть какие-то новые факты, касающиеся собственно экономики издательского дела. В центре нашего внимания именно проблема взаимодействия экономики и литературы, его видов и результатов.

Главная задача работы - продемонстрировать, как знание аспектов коммерческой деятельности Некрасова обогащает наше понимание Некрасова-литератора. В частности, мы хотим показать, что во многих случаях только приняв во внимание экономическую практику можно разрешить историко-литературные проблемы, связанные с жизнью и творчеством Некрасова.

Принцип отбора материала. Поставленная задача определяет отсутствие необходимости исчерпывающего описания всего пути Некрасова как поэта, издателя и предпринимателя. Такое описание в принципе невозможно для одной работы и может стать только перспективной задачей для целого направления исследований. Соответственно, мы не используем весь возможный фактический материал. Мы выбрали условный период от начала творческого (и коммерческого) пути Некрасова от 1838 до 1869 года, то есть от первого литературного и издательского проекта Некрасова, сборника «Мечты и звуки», до начала издания им «Отечественных записок». Выбор определяется тем, что данный условный период представляет собой время, насыщенное издательскими проектами (в это время Некрасов предпринял практически все типы изданий: сборники собственных стихотворений, альманахи, журналы, собрания сочинений), характеризующееся напряженной творческой эволюцией (прошедшей, как минимум, четыре этапа: эпигонская романтическая поэзия сборника «Мечты и звуки», «фельетонная» поэзия и проза первой половины 40-х годов, «отрицательная» (по собственному выражению Некрасова) поэзия второй половины 40-х - середины 50-х годов, «идеалистическая»

поэзия второй половины 50-х годов, сатира первой половины 60-х). За это время несколько раз меняется позиция Некрасова на литературном рынке (неудачливого искателя литературного покровителя, затем литературного пролетария, наконец издателя альманахов и журналов). Последующие годы в жизни Некрасова также, конечно, не страдают отсутствием издательских проектов и литературных достижений. Однако таких проектов меньше и эволюция Некрасова в это время не протекает так бурно. Поэтому именно выделенный нами хронологический отрезок дает достаточный и даже избыточный материал для решения поставленной нами задачи - показать все способы и виды взаимовлияния литературы и экономики, создать целостную картину того, как взаимодействовали эти две сферы в жизни и творчестве Некрасова.

Поставленные задачи определяют структуру работы. Работа имеет историко-литературный характер. Поэтому и композиционно мы стремились к выделению именно этой стороны нашего исследования. Диссертация состоит из десяти глав, вступления и заключения. Каждая глава строится как комментарий к конкретному некрасовскому тексту (художественному, публицистическому, эпистолярному, дневниковому) или биографическому эпизоду, представляющему историко-литературную проблему. В некоторых случаях это проблема, уже ставившаяся в литературе о Некрасове, в некоторых - поставленная впервые. Работа представляет собой, таким образом, разбор нескольких «случаев», «эпизодов», «примеров» взаимодействия экономики и литературы в жизни и творчестве Некрасова. Каждый из этих примеров позволяет выявить определенный тип такого взаимодействия. Вместе они создают целостную картину того, как и какими способами происходило взаимодействие коммерции и литературы в практике Некрасова-поэта и Некрасова-предпринимателя.

Апробация работы. Основные результаты исследования были представлены как в монографиях и статьях (их список см. в конце автореферата), так и в выступлениях на российских и зарубежных конференциях. Наиболее важные из них: Третьи Майминские чтения (Псков, 2000); 2002 АААББ Иа-

tional Convention (Pittsburgh, Pennsylvania, 2002); AATSEEL Annual Meeting (San Diego, California, 27-30 December 2003); XXXII Некрасовская конференция (ИРЛИ РАН, Санкт-Петербург, 28-29 января 2004 года); Critical Exchanges: Economy and Culture in the Literature of Russia (Northwestern University, Evanston, Illinois, 7-8 мая 2004 года); Ломоносовские чтения (Москва, МГУ, апрель 2006 года); XXXIV Некрасовская конференция (ИРЛИ РАН, Санкт-Петербург, 28-29 января 2008 года); Ломоносовские чтения (Москва, МГУ, апрель 2008 года); Некрасов в контексте русской культуры: научная конференция в музее-заповеднике «Карабиха» (Карабиха - Ярославль, 3-4 июля 2008 года), Первые некрасовские чтения (ИРЛИ РАН, Санкт-Петербург, январь 2009 года).

Содержание работы

Во Введении излагаются цели, задачи работы, характеризуется история изучения проблематики, формулируется методологическая основа работы, объясняются хронологические рамки, принципы отбора материала, структура работы, ее актуальность и новизна.

В первой главе «Архаические и рыночные модели литературной жизни в творчестве и поведении Некрасова периода сборника «Мечты и звуки» демонстрируется, что понимание Некрасовым литературной жизни как строящейся по модели рынка формируется в том числе благодаря крушению прежней модели, модели архаического типа.

Материал для этого дает одно из наиболее известных событий, связанных с подготовкой Некрасовым к публикации сборника "Мечты и звуки", - его визит к В.А. Жуковскому, которого начинающий поэт посетил в начале 1840 года, непосредственно перед выходом книги. Биографы Некрасова объясняют этот визит в духе «высоких поэтических отношений»: начинающий поэт идет за советом к поэту большому и опытному, выносит на его суд свои стихи. Между тем, в некрасовском рассказе присутствует ряд деталей, которые

явно противоречат таким объяснениям и объяснить которые в рамках чисто литературных отношений оказывается невозможно.

Для того, чтобы понять подлинные причины этого визита, необходимо принять во внимание то, что сборник "Мечты и звуки" был для Некрасова коммерческим проектом, от которого он собирался получить серьезную прибыль («славу и деньги», по его собственному выражению). Вопрос состоял в том, какие средства нужны для решения этой задачи. Некрасов стремился достичь цели не путем создания произведений более высокого качества, чем у других поэтов. Еще до приезда в Петербург у него сложилось представление о том, что литература - это не собрание стихотворных текстов, но поле взаимоотношений между литераторами. Именно правильно построенные отношения с другими литераторами или литературными деятелями оказываются ключом к достижению славы и, в конечном счете, денег.

Эти отношения представлялись Некрасову в разное время как строящиеся по трем возможным моделям: «идеалистической» (высокая бескорыстное братство людей одного цеха), «рыночной» (литератор как торговец, издатель как покупатель специфического товара) и «бюрократической». Визит к Жуковскому являлся следствием модели бюрократической. Это модель «покровительства», согласно которой литература представляется в образе своего рода департамента, где есть начальство и подчиненные, где делаются карьеры приблизительно теми же способами, как в департаментах, а значит, награждение выдается в зависимости от чина, установленного порядка и расположения начальства. Такая модель подразумевает понятие «протекции», которая может быть оказана только в том случае, если литератор пишет что-то, начальством одобряемое. Одним из шагов в рамках стратегии начинающего поэта по поиску дружбы и покровительства «главных» литераторов и является знаменитый визит к Жуковскому. Некрасова, судя по всему, не интересовало мнение старшего поэта, его оценка стихотворений. Для него Жуковский - не поэтический арбитр, чье суждение станет для молодого поэта приговором его таланту и решит судьбу книги. Выбор Некрасовым для своего визита

именно Жуковского объяснялся, скорее, соединением в нем знаменитого, авторитетного поэта и крупного, влиятельного сановника.

Существовала и другая причина, обусловившая выбор Некрасовым именно Жуковского в качестве возможного покровителя. Незадолго до приезда Некрасова в Петербург (в 1837 году) Жуковский выступил в роли благодетеля A.B. Кольцова, оказав ему серьезные услуги, в том числе и в коммерческих делах. Отношения Кольцова с Жуковским легко проецировались и на жизнь Некрасова, и на его стихи. Видя себя в той же роли, что играл Кольцов, он вполне мог надеяться на повторение Жуковским роли покровителя.

Анализ содержания сборника «Мечты и звуки» показывает, что, будучи эпигоном, Некрасов не просто подражал бездумно всему, что ему попадалось в журналах, но тщательно отбирал и препарировал объекты подражания. В частности, он стремился к тому, чтобы содержание стихотворений соответствовало его представлениям о том, какие требования предъявляет «начальство» к литературе (что видно на примере некрасовского подражания «Думе» Лермонтова, из которой убрано все политическое неблагонамеренное). В свете этого первый опыт Некрасова поэта и предпринимателя можно рассматривать как опыт «материализации» потенциального потребителя литературного продукта. Разбор эпизода помогает увидеть сам механизм этого процесса и приоритет у Некрасова читателя реального перед читателем идеальным.

Неудачу же плана (безрезультатность визита), видимо, можно приписать просто слабости сборника "Мечты и звуки", стихи которого не понравились Жуковскому, несмотря на благонамеренные мысли, в них выраженные. Другая вероятная причина неудачи Некрасова - устарелость, архаичность самой бюрократической модели, ее нерелевантность для современной литературной жизни.

Во второй главе «Воздействие позиции на литературном рынке на литературную эволютою Некрасова начала 1840-х годов» ставится вопрос о том, как экономическое положение, ту роль которую автор принужден занять

на литературном рынке, влияет на выбор им стилистического и тематического диапазона своего творчества.

Предметом обсужения послужил отказ Некрасова в начале 40-х годов от высокой романтической поэзии и его переход к поэзии пародийной, фельетонной, послуживший для Ю.Н. Тынянова и Б.М. Эйхенбаума иллюстрацией и подтверждением развивавшейся русскими формалистами инновационно-ориентированной концепции истории поэзии. Некрасов предстает в их работах как поэт, остро почувствовавший рутинизацшо определенных приемов и быстро отреагировавший на нее отказом от устаревших поэтических форм и их пародированием. Такие представления рассматриваются в нашей работе как формалистский миф, требующий существенной корректировки, исходящей из понимания экономических условий творчества Некрасова этого времени. Однако и объяснения самого Некрасова его отказа от романтической поэзии простым коммерческим неуспехом в сочетании с отсутствием одобрения литературной критики тоже следует отвергнуть как недостоверные и чрезмерно упрощающие суть дела.

Факты показывают, что начало работы Некрасова над юмористическими пародийными стихами никак не связано с коммерческой судьбой книги и приходится на то время, когда читательский успех или неуспех сборника «Мечты и звуки» не определился. С другой стороны, реакция критики на книгу была скорее сочувственной и поощрительной, во всяком случае, количественно преобладали положительные отзывы. Ни то ни другое не повлияло на его решение, о чем говорит тот факт, что еще в течение всего 1840-го года Некрасов наряду с фельетонами продолжает писать стихи в духе и стиле сборника "Мечты и звуки".

При этом мы обращаем внимание на строгую дистрибуцию настоящего имени и псевдонимов, которыми Некрасов подписывает свои журнальные публикации. Первое он использует для романтических стихов, второе - для фельетонной прозы и поэзии. Это обстоятельство указывает на то, что тот капитал, который Некрасов стремился получить от издания первого сборни-

ка, - это не богатство в простом денежном выражении, а литературное имя, являющееся продуктом сложной работы не только литератора, критики, но и издателя, редактора. Оно же и продукт, требующий для своего создания большего времени, чем требуется на то, чтобы распродать книгу. Именно неудача в обретении этого специфического литературного капитала, громкого имени автора романтических серьезных стихов «Н.Некрасова» заставила поэта отказаться от продолжения работы в таком направлении, как экономически бесперспективной и просто невозможной.

Злым гением Некрасова, обусловившим его отказ от прежнего творческого пути, является не его собственный талант, не Белинский с его отрицательным уничижительным отзывом, но его первый издатель - Ф.А. Кони. Именно его Некрасов был склонен обвинять в том, что он отказался внести свой вклад в создание и капитализацию его литературного имени, предпочитая иметь начинающего поэта в качестве полуанонимного литературного работника (для эксплуатации, по мнению Некрасова). Причиной этого, как мы стремимся показать, является недооценка Кони поэтического таланта Некрасова, его уверенность, что «вложения» в его романтическую поэзию абсолютно бесперспективны.

Третья глава «Поэтизация экономических стремлений в творчестве Некрасова (на примере стихотворения «Яза то глубоко презираю себя...»)» демонстрирует то, как экономические цели и стремления проникают в некрасовское творчество второй половины 40-х годов и какие трудности при этом возникают из-за разности сфер поэтической топики и языка, на котором говорит коммерция.

Материалом для анализа служит загадочная история публикации и комментирования стихотворения «Я за то глубоко презираю себя...». В конце жизни Некрасов сделал к нему на полях книги примечание: «Неправда. <Это слово относится к подзаголовку>. Приписано Ларре по странности содержания. Искреннее. Написано во время гощения у Герцена. Может быть, навеяно тогдашними разговорами. В то время в московском кружке был дух иной,

чем в петербургском, т.е. Москва шла более реально, нежели Петербург (см. книгу Станкевича)».

Это примечание ставит ряд вопросов. Во-первых, что вкладывает Некрасов в слово «искреннее»? Очевидно, что он не хочет сказать тем самым, что остальные его стихотворения неискренние, поскольку искренность - это и есть, если можно так выразиться, родовое свойство лирической поэзии. Видимо, слово «искренне» обозначает здесь какое-то специфическое качество этого текста. Какое именно качество имеется в виду? Во-вторых, что, с точки зрения Некрасова, делало содержание стихотворения «странным»? Требует объяснения и еще одно обстоятельство, связанное с этим стихотворением. Написанное в середине 40-х годов, оно было напечатано Некрасовым только в 1856 году в сборнике «Стихотворения Н. Некрасова». При этом из 73 стихотворений, вошедших в книгу, только 17 напечатано впервые, остальные уже публиковались в журналах или альманахах. Подавляющее большинство из напечатанных впервые стихотворений было написано в 55-ом или 56-ом годах, то есть в то время, когда этот сборник уже готовился Некрасовым. И только три текста, впервые напечатанные в «Стихотворениях Н. Некрасова», датируются столь давним временем, как 1846 год. Это «Родина» (1846) (напечатано в сборнике под названием «Старые хоромы»), «Так, служба, сам ты в той войне...» (1846) и «Я за то глубоко презираю себя...». Причины задержки публикации первых двух стихотворений вполне очевидны. Причины умолчания о третьем кроются в его странности и искренности.

В этой главе мы показали, что странным и искренним и потому невозможным для печати на долгое время это стихотворение делает не просто выраженное в нем желание лирического героя накопить богатую казну, как считал К.И. Чуковский, но, скорее, нетрансформированность «экономического» желания богатства, которому позавидовал бы некий «умник», в условную поэтическую тему. Это должно было привести к тому, что в этом «умнике» первые читатели неизбежно должны были увидеть намек на Белинского, точнее, отражение замысла Некрасова не включить критика в число соиздателей

"Современника". Этот поступок поэта, продиктованный, как известно, объективными экономическими причинами, однозначно воспринимался общими знакомыми Белинского и Некрасова как неэтичный по отношению к критику, которого сам поэт называл своим учителем. Написанное в 1846 году, «во время гощения у Герцена», стихотворение было создано именно тогда, когда план аренды "Современника" Плетнева уже сложился. Если бы оно было опубликовано (в любом виде) тогда же, то неизбежно воспринималось бы в контексте истории с Белинским как намек на происшедшее. Поэтому опубликовать это стихотворение стало возможно только после того, как история с отстранением Белинского от доли доходов "Современника" отошла в прошлое, и стихотворение уже не должно было автоматически к ней отсылать, когда оно перестало быть «искренним», а осталось только «странным», непонятным в новом контексте.

Делало неизбежным именно такое понимание текста отсутсвие в нем художественной дистанции между лирическим героем и реальным автором. Это «отсутствие дистанции» демонстрируется сопоставлением данного некрасовского текста со стихотворением Кольцова «Расчет с жизнью» (1840), подражанием которому является «Я за то глубоко презираю себя...» (впервые это сходство было подмечено H.H. Скатовым), а также с другими стихотворениями Кольцова, в которых встречаются те же образы «казны», что и в некрасовском тексте.

Четвертая глава «Взаимодействие эстетических и материальных оценок в практике Некрасова-издателя литературных альманахов» ставит вопрос о том, как соотносятся материальные и эстетические оценки литературной продукции. Диспропорция между тем и другим типом оценок, стремление уравновесить их - одна из важнейших проблем, стоявших перед Некрасовым-издателем альманахов «натуральной школы».

Центральным объектом анализа в этой главе является правка, которую Некрасов внес в характеристику Достоевского, содержащуюся в статье Белинского «Взгляд на русскую литературу 1846 года» (слова «необыкновен-

ный талант заменен им на «сильный», а в печатном варианте на просто «талант»). Будучи, на первый взгляд, мелочной, эта правка позволяет показать соединение и сложное взаимоотношение эстетических и материальных оценок в практике критика и издателя. Оценка степени таланта, сравнительного достоинства произведений современных писателей всегда составляет важную часть работы критиков. Помимо средства манифестации вкусов определенной общественной группы, такие оценки и выстраиваемые на их основе писательские иерархии играют своего рода организационную, структурирующую литературное поле роль. Способы установления иерархий, принципы, по которым даются оценки писателям и их трудам, отражают характерные для эпохи или литературной группы типы литературных отношений и отношений между литературой и «соседними» областями: идеологией, политикой и экономикой.

Поэтому внимательное отношение Некрасова к выбору оценочных эпитетов для характеристики писателя становится понятным, если мы обратимся не только к идеологическим, но и к экономическим аспектам отношений Достоевского с кругом, к которому принадлежал Некрасов. Дело в том, что эти слова имеют важное значение в контексте издательских проектов Некрасова и Белинского (альманахов «Физиология Петербурга» и «Петербургский сборник»), представлявших собой не просто книги, в которых объединились литераторы, исповедующие новые художественные принципы, но и революционную попытку установления новых экономических отношений в литературе, трансформацию соотношения между эстетическими и материальными оценками. Ставилась задача преодоления спекулятивного характера литературного имени, отодвигающего на второй план собственно художественное качество и актуальное содержание произведения.

В основе этой «революции» лежала идея равенства талантов и равного права на оплату, не зависящего от громкого имени и популярности писателя, участвующего в сборнике. Белинский во вступительной статье к первому альманаху («Физиология Петербурга») провозглашает, что все писатели, в

нем участвующие, являются носителями «обыкновенных талантов», которые не менее важны для литературы, чем гении, таланты «необыкновенные». Ценность таланта обыкновенного в том, что он может быть мобилизован на раскрытие актуальной темы, в то время как гений прихотлив и идет своей собственной дорогой. Одновременно это решало сразу и проблему материального вознаграждения - все могли претендовать на один и тот же размер гонорара.

В этом контексте характеристика Достоевского как обладателя «необыкновенного таланта», данная ему в первой рецензии на «Бедных людей», оказалась серьезной тактической ошибкой Белинского. Она означала, во-первых, как бы благословение на любые эксперименты с формой и содержанием, во-вторых, позволяла Достоевскому претендовать на исключительные гонорары. И в первом, и во втором случаях Достоевский, с точки зрения Белинского и Некрасова, использовал ту исключительную оценку, которую дал ему критик, во вред складывающемуся литературному направлению. Его литературная эволюция пошла в направлении, враждебном «натуральной школе», поэтому Белинский как критик оказался не в состоянии поддерживать Достоевского как гения, имеющего право на любое изменение: неосторожно вырвавшаяся характеристика «необыкновенный талант» в данном случае освящала и придавала законность тому враждебному направлению в искусстве, которое стал воплощать для критика Достоевский, чуждому новым принципам литературы. Некрасов же как издатель оказался не в состоянии оплачивать, содержать «нового Гоголя». Иметь в своих рядах Достоевского стоило слишком дорого.

Поэтому появилась необходимость дезавуировать характеристики Достоевского, данные ему в начале его творческого пути. Отсюда и не просто отрицательная или очень прохладная оценка следующих за «Бедными людьми» вещей, но и тщательное уточнение тех формулировок, которые были сделаны при оценке первого произведения Достоевского: уже не «необыкновенный», а всего лишь «сильный», а потом и просто «талант». Необыкновенному та-

ланту позволено все, для оценки таланта обыкновенного нужно знать, в правильном ли направлении он идет. Отсюда именно в том месте статьи, где оттачивается формулировка, определяющая степень таланта Достоевского, издатель и критик оказались единодушны, и Белинский легко принимает некрасовскую редакторскую правку, возвращающую "выскочку" в предназначенный ему ряд «обыкновенных» талантов.

На чрезвычайную важность проанализированной «мелочной» правки указывает следующее обстоятельство. Слова «необыкновенный талант» он использовал впоследствии чрезвычайно осторожно. Насколько нам известно, Некрасов как критик удостоил таким определением только одного писателя, находившегося в самом начале своей литературной карьеры, писателя, которого Некрасов первый напечатал в своем журнале. В статье «Заметки о журналах за декабрь 1855 и январь 1856 года» (практически тогда, когда написан загадочный уничижительный отрывок о Достоевском «В тот же день часов в одиннадцать утра...», в котором высмеивались претензии автора «Бедных людей» на величие, сравнимое с гоголевским) Некрасов пишет: «По характеру нашего беглого очерка здесь не место входить в анализ таланта графа Толстого (Л.Н.Т.); но нам приятно заметить, что теперь уже нет ни одного русского читателя, интересующегося успехами родной литературы, которому было бы чуждо недавно обнародованное имя автора повестей «Детство» <...> и, наконец, напечатанной в нынешнем году повести «Севастополь в августе 1855 года». Эта последняя повесть как своими достоинствами, так и недостатками окончательно убеждает, что автор наделен талантом необыкновенным».

В пятой главе «Роль экономических факторов в формировании концепции некрасовского «Современника» в 1847-1855 годах» (на примере формирования направления «Современника»)» показывается процесс «идеализации» - того, как материальные отношения между редактором, сотрудниками и читателями становятся основой концепции журнала.

Вопрос о том, какой была концепция некрасовского "Современника" в первый период его издания (до прихода Чернышевского), до сих пор представляет собой важную историко-литературную проблему. Современники не раз указывали на неспособность Некрасова придать журналу «направление», идейно руководить прогрессивным изданием, на исключительно коммерческий характер предпринятого им издания. И действительно, «Современник» второй половины 40-х - начала 50-х годов производит впечатление достаточно разношерстного и эклектичного и в эстетическом, и в идейном плане журнала. Мы, однако, показываем, что именно коммерческая логика приводит Некрасова к некоторой «концепции», экономическая стратегия порождает стратегию идейную и даже эстетическую, перерастает в них.

Важнейшей чертой, характеризующей журнал как коммерческое предприятие, является зависимость от кредита: с одной стороны, от кредита читательского (то есть доверия к финансовой состоятельности издания), с другой - от прямых заимствований (поскольку сам Некрасов не имел средств, достаточных для издания журнала). Именно решение этой центральной коммерческой задачи и приводит Некрасова к формированию концепции издания.

В ситуации, когда формальные виды кредита в России были чрезвычайно затруднены,- единственно возможной формой кредита для Некрасова становится долг, который можно было бы назвать дружеским, основанный на связях внутри круга Белинского-Герцена. «Дружеский» характер имели займы, обещанные Григорием Толстым, 15 тысяч внесенные на издание «Современника« Панаевым, 4000 рублей, предоставленные А.И. Герценом, заем в 5000 рублей, предоставленный Натальей Захарьиной-Герцен, 2000 рублей, позднее ссуженные В.П. Боткиным. К.Т. Солдатенков, предприниматель, близкий к московским кругам, связанным с традициями Белинского и Герцена, в 1855 году предоставил Некрасову заем в 3000 рублей по рекомендации и при посредничестве Грановского.

Этот кредит осмыслялся в духе идей Прудона о необходимости преобразовании этого финансового института. Как известно, Прудон предлагал уста-

новление беспроцентного кредита, даваемого прямо для приобретения конкретного товара. Такой кредит, таким образом, не служил бы обогащению ни одной из сторон, но позволял бы берущей его стороне развиваться, реализо-вывать свои планы, удовлетворять свои потребности, при этом не обедняя кредитующую сторону, дающую деньги, которые у нее самой сейчас в избытке. Так и кредит Некрасову со стороны его друзей осмысляется не как акт благотворительности, но как предоставляемая из избыточных средств возможность осуществления важного и полезного предприятия.

Так обоснованный кредит во многом преодолевает проблематичность отношений между кредитором и должником. Концепция Прудона представляла собой и решение этической проблемы в отношениях кредитора и должника. Отрицая справедливость взимаемой за кредит платы, французский мыслитель упразднял и какое-либо нравственное превосходство кредитора над должником, какое-либо чувство обязанности, нравственного долга должника перед кредитором. По мнению Прудона, кредитор, временно ссужая другое лицо, сохраняет свои деньги, фактически оставаясь их владельцем. Он ничем не жертвует, значит, не совершает никакого благодеяния тому, кому он одолжил деньги. Такое осмысление кредита позволяло Некрасову быть одновременно должником большого количества людей, участвовавших в журнале, и быть их другом и равным им все время

Именно такой «беспроцентный» кредит предоставлялся Некрасову. При этом отношение между кредитором и должником квалифицировалось как дельное (как некий отдаленный аналог «деловых» отношений), дельность означала, прежде всего, способность дать, предложить что-то реально значимое, реально полезное, с другой - использовать заимствование также на что-то важное, по-настоящему полезное. Таким образом друзья и сотрудники Некрасова демонстрировали свою дельность готовностью в трудную минуту предложить деньги (или отказаться временно от гонорара), он же демонстрировал свою дельность тем, что должен был издавать по-настоящему полезный серьезный журнал.

Эта «дельность» редакции и самого журнала в значении «твердого обеспечения» должна была стать и для подписчиков «Современника» своего рода залогом, заменяющим традиционные способы обеспечения кредита, укрепления доверия к журналу. Понятие дельности становится ключевым и для содержания, характера материалов, ожидаемых публикой. Дельность подхода, современность, постановка современных, актуальных практических вопросов становится тем, что получает читатель за свои деньги. «Дельность» становится для Некрасова на первых порах едва ли не единственным критерием оценки произведения, заменяющими и эстетические и идеологические мерки, то есть критерием пригодности вещи для журнала. При этом, будучи достаточно неопределенным (как, впрочем, и любое качественное или оценочное понятие), это слово должно было быть для Некрасова наделено интуитивно понятным значением. Дело в том, что в рецензии на «Петербургский сборник» в №3 «Отечественных записок» за 1846-й год, Белинский назвал именно «дельность» (вместе с современностью) важнейшим достоинства некрасовской поэзии. В данном случае сама краткость суждения очень значима. Не имея возможности подробно обсуждать стихи издателя сборника, в котором он сам напечатался, Белинский тем тщательнее и точнее выбирает слова для их характеристики и оценки.

Так экономические условия (специфика журнала как экономического института, предприятия, основанного на кредите, необходимости прибегать к займу у людей, близких к журналу, в сочетании с неразвитостью частного кредита, юридических и экономических институтов, его обеспечивающих) преобразуются в концепцию «Современника», становятся основой для его «направления». Эта концепция принадлежит и самому Некрасову, и одновременно является плодом коллективного «экономического» и идеологического творчества литераторов, критиков и ученых, близких Белинскому и благословленному им журналу. Это «направление» основано на провозглашенных Белинским принципах «дельности» и «гуманности», но без «идеаль-ничания».

В шестой главе «Роль фактора читательского спроса в издании и характере сборника «Стихотворения Н. Некрасова» (1856)» речь идет о процессе «материализации», демонстрируется то, как идеальный читатель формируется на основе читателя реального, будущего покупателя книги.

Необходимость интерпретировать не получивший до сих пор исчерпывающего прояснения фрагмент из письма Л.Н. Толстому, в котором Некрасов называет издание сборника «Стихотворения Н. Некрасова» «мальчишеством», позволяет показать те условия, которые поэт считал благоприятными для выхода поэтической книги, и те элементы, которые в тексте книги ориентированы на читательский успех в новой литературно-рыночной ситуации.

Эта новая литературно-рыночная ситуация определяется появлением новой публики, проявляющей интерес к поэзии. Эта публика - молодежь. Она, по мнению Некрасова, требует от литературы «идеалистического« содержания, то есть выражения и утверждения литературой высоких позитивных ценностей, идеалов. Кроме того, молодежь, по утверждению самого Некрасова, предъявляет высокие требовании к личности самого поэта. Сам поэт, его личность и судьба, должны соответствовать его проповеди, нести воплощать в себе героическое, «идеалистическое» начало.

В работе утверждается, что Некрасов должен был осознавать, что его поэзия и жизнь не соответствовали до сих пор этим требованиям, что могло привести к тому, что его книга может оказаться отвергнутой молодым читателем. Задача, которая стояла перед ним и имела как бы двойственный, коммерчески-литературный характер, заключалась в том, чтобы и переопределить свою поэзию таким образом, чтобы она вписывалась в новую литературную ситуацию, и придать своей судьбе и личности «героический» характер. В поисках решения одновременно той и другой задачи, Некрасов сначала задумывается над созданием своей автобиографии, которая, как можно предположить, уточняла его собственный облик и характер его поэзии в направлении, близком новому читателю. Однако замысел этот отпадает, заменяясь другим, навеянным знакомством (скорее всего, в изложении В.П. Боткина) с

книгой Томаса Карлейля «Герои и героическое в истории». Карлейль представляет в этой книге писателя, литератора как того, кому тоже свойственен определенный тип героизма, проявляющийся в самом характере его деятельности. Основа героизма писателя, по Карлейлю, в его искренности и готовности говорить высокую правду в век цинизма и безверия. Таким образцовым героем в книге Карлейля предстает Роберт Берне. (Именно книгой Карлейля вызван неожиданный интерес Некрасова к поэзии Бернса, возникший в 55-году. Некрасову, очевидно, импонировал и, видимо, переносился отчасти на себя образ Бернса, созданный Карлейлем, образ поэта-героя, который «переносил изо дня в день массу тяжелых страданий, вел борьбу, как незримый герой...». И суть «героизма» Бернса также могла переноситься Некрасовым на свою собственную поэзию.) Карлейль позволяет представить стихи, построенные на отрицании, скептицизме, но при этом искренние и полные стремления к истине, как специфическое проявление идеализма и одновременно приравнивает создание и публикацию таких стихов в эпоху отсутствия идеалов, цинизма и презрения к истине к героическому гражданскому поступку. Поступком, по Карлейлю, является сама поэзия, становящаяся настоящей героической биографией поэта.

Книга Карлейля наводит Некрасова на мысль предварить сборник поэтическим манифестом, в котором поэт предстает как герой именно в своем творчестве. Таким поэтическим манифестом и становится открывающее книгу и написанное в основной своей части специально для нее стихотворение «Поэт и гражданин». Его связь с книгой Карлейля представляется несомненной. В своих стихах герой стихотворения, поэт, подобно настоящему герою, не чуждался темных сторон жизни, входил в тюрьму и больницу. Значение своего рода подвига, приравнивавшего поэта к гражданину, придавало его поэзии качество искренности — ключевое слово в заключительном монологе поэта. Сами стихи, входящие в сборник, построенные на началах отрицания, таким образом переопределяются как своеобразное проявление идеализма. Такой образ поэта и поэзии должен был, по представлениям Некрасова, им-

понировать новому читателю. Об этом говорил Некрасову и успех боткинского перевода Карлейля у молодежи, предшествовавший успеху его собственного сборника.

Седьмая глава «Воздействие экономического положения «Современника« на сатирическое творчество Некрасова первой половины 1860-х годов (на примере стихотворения «Балет») и «направление» журнала в последний период его существования» показывает связь, существующую между содержанием текста, его композицией и материальным положением того издания, в котором текст опубликован.

Эта глава представляет собой анализ содержания и композиции сатиры «Балет», отражающей не только поэтические принципы Некрасова, но и ту концепцию, которая лежала в основе издания «Современника» в годы, предшествующие его закрытию. В основе этой концепции - идейные и экономические взгляды одного из ведущих сотрудников журнала этого периода -Ю.Г. Жуковского. Сама концепция легко накладывалась на материальные условия, в которых находился «Современник» в последние годы своего существования.

В сатире «Балет» показана блестящая публика, прикрывающая свое обнищание внешним иллюзорным блеском, при этом находящаяся в сплошных и неоплатных долгах, думающая только о том, где бы снова занять денег в ситуации, когда вера в любые долговые обязательства подорвана всеобщим разорением. На первый взгляд, мир господ тем самым как бы объединяется с нищим и страдающим народом, также изображенным в сатире. Однако это сходство мнимое. Наоборот, именно разорение барства, то, что дворяне погрязли в долгах и обнищали, парадоксальным образом делает его еще более виновным в страданиях народа. По Ю. Жуковскому, разорение барства вызвано его легкомысленным отношением к долгам и расточительностью, стремлением к бессмысленной роскоши. Эта расточительность вредна не только самим господам, но и народу, разорительна для него, поскольку в результате ее развиваются не те отрасли экономики, которые нужны для на-

родного богатства и благосостояния, а те, которые рассчитаны на удовлетворение бессмысленных прихотей господ. Это обуславливает вину барства перед народом и его неоплатный долг народу. Балет же символизирует ложное искусство, которое не говорит правды, но скрывает от зрителей-бар их подлинного кредитора - мужика.

Ситуация, в которой находится в это время «Современник», - в чем-то похожая. Долги по его изданию становятся все более и более неоплатными (это и долги сотрудников Некрасову и долги Некрасова по изданию журнала). Падение подписки, шаткое финансовое положение журнала, его пребывание постоянно на грани закрытия по цензурным причинам грозит утратой доверия к нему публики. Тем не менее журнал продолжает издаваться и сама эта готовность осмысляется как признание долга. В отличие от барственной публики, стремящейся скрыть свои долги от окружающих и от себя, редакция журнала признает долг, тем самым демонстрируя святость в том числе и высшего Долга - перед народом. И если высшее общество хочет видеть то искусство, которое скрывает от него правду, то Некрасов кладет в основу своего творчества и редакторской политики именно правду. Муза в стихотворении «Балет» отворачивается от тех картин, которые позволяют забыться и забыть о долге и кредиторах, и смотрит на крестьян - своих подлинных кредиторов. Таким образом правда становится и этическим, и эстетическим принципом, последним «направлением» некрасовского журнала, выражением скрупулезной верности долгу. Любовь к фальшивому искусству является признаком некредитоспособности. Тому, кто производит и созерцает фальшивое искусство, нельзя давать кредит, потому что у него нет чувства долга. Искусство правдивое и честное становится признаком того, что тому, кто его создает или ценит, можно доверять, потому что он готов увидеть и признать всякий реальный долг. Правда, которую говорит «Современник», - это то, что должно обеспечить доверие к журналу, вопреки кризису, неверию в любые бумаги, векселя, в любое долгосрочное вложение денег. Кредит, предоставляемый «Современнику» верным читателем, обеспечивается готовностью

журнала говорить и видеть только правду. Эта правдивость, честность является не пустым векселем, но аналогом твердых денег, верным залогом, который не может лишить цены никакой финансовый кризис.

Использование именно балета как символа фальшивого искусства, подобного фальшивым бриллиантам, искусства, по своей сути призванного скрывать правду, вероятно, у Некрасова имеет своим источником сатиры Салтыкова-Щедрина. Именно в его произведениях, опубликованных в «Современнике» в 60-е годы, балет и «балетность» становится своего рода интегральным понятием, включающим в себя не только эстетическое, но и идеологическое и даже политическое содержание.

Восьмая глава «Связь идеологических и экономических конфликтов в журналъно-издательской практике Некрасова (на примере «скандала» с М.А. Антоновичем и Ю.Г. Жуковским)» представляет анализ связи между экономическими требованиями и идеологией литераторов, при этом в отличии от марксистских построений мы показываем первичный характер именно идеологии, а не экономических интересов в поведении людей, связанных с искусством.

В этой главе в центре внимания конфликт между Некрасовым и бывшими сотрудниками «Современника», Ю.Г. Жуковским, М.А. Антоновичем и А.Н. Пыпиным, которых Некрасов в 1868 году не пригласил к сотрудничеству в «Отечественных записках». Мы опровергаем в этой главе господствующее в некрасововедении представление, заключающееся в том, что бывшими сотрудниками «Современника» двигали в этом столкновении корысть или амбиции. Если в поведении Антоновича и Жуковского и отразились «личные счеты» с Некрасовым, то они не отменяли и принципиального характера их позиции. Поднятый двумя публицистами скандал является отражением объективных процессов, происходивших в литературной экономике 60-х годов, возникавших в ней противоречий, центром которых неизбежно в силу своего положения издателя крупных журналов оказался Некрасов.

В результате произошедшего в начале 1860-х годов смены состава редакции «Современника» и изменения экономической ситуации в стране в целом (в это время начинают складываться и укрепляться капиталистические отношения) в журнале постепенно начинают складываться предпосылки для установления экономических отношений, подобных отношениям внутри капиталистического предприятия, при которых издатель может восприниматься уже не как друг и равный любому сотруднику, но как хозяин журнала, сотрудник же играет роль наемного рабочего. Литераторы-разночинцы, сотрудничавшие в «Современнике», воспринимают себя как литературных пролетариев, продающих свой труд, а Некрасова как капиталиста, присваивающего себе прибыль, приносимую литературным «предприятием».

Так воспринимаемые экономические отношения внутри журнала «Современник» (как и в целом в литературе) неизбежно рассматриваются как неправильные, несправедливые. Социалистически ориентированные экономические публицисты, подобные Жуковскому и его учителю Чернышевскому, критикуют существующий принцип экономического распределения прибылей, при котором весь доход от издания получает капиталист, а работник только заработную плату, как несправедливый, эксплуататорский. Опираясь на политэкономическую теорию «труда и капитала», они считали необходимым признать права рабочих на долю в прибыли предприятия и, соответственно, на часть капитала, создаваемого производством (конкретная доля дохода, конечно же, - предмет расчетов).

В издательском и журнальном деле такие требования породили именно в это время артельные журналы, в которых не было издателя-капиталиста и литераторов-пролетариев, а капиталисты и работники соединялись в одном лице. Другим способом уравнять труд и капитал в правах на получение прибыли стали попытки своеобразного «захвата власти» в журнале сотрудниками и вытеснением из него капиталиста-издателя. Подобный переворот собирались совершить в 1866-ом году и участники «Современника».

Затеянный Жуковским и Антоновием скандал является логическим следствием их политических и экономических взглядов, перенесенных на сферу литературных отношений. В изданной ими брошюре «Материалы для характеристики современной русской литературы» деятельность Некрасова-издателя рассматривается в рамках той же парадигмы труда и капитала как конкурирующих источников стоимости товара. Работники журнала объявляются имеющими такие же права на долю в доходах от журнала, как и Некрасов-капиталист, вложивший свои средства в его издание в начале деятельности. Те средства, которые Некрасов получил к этому времени от издания журнала, объявлялись фактически украденными у его сотрудников, чьими усилиями эта прибыль достигалась. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что долг Некрасова перед литературой высчитывается Жуковским в этой брошюре совершенно по тем же принципам, по которым он рассчитал долг образованных сословий перед крестьянством (знаменитый «долг народу») в нашумевшей статье «Вопрос молодого поколения» (1866). Несмотря на то, что позиция Антоновича и Жуковского выглядит несправедливой по отношению к Некрасову, она вполне последовательна.

Таким образом, не корыстью или амбициями, а принципиальной позицией, искренним желанием изменить экономические отношения в журнале и литературе в целом, установить порядки, отвечающие требованиям справедливости, общего блага и одновременно требованиям современной экономической науки, борьбой с Некрасовым-капиталистом, воплотившим и утверждавшим (по их мнению) ложные, несправедливые порядки в издательском деле, объяснялось предъявленное бывшими сотрудниками «Современника» требование контроля над изданием и участия в доходах от нового журнала.

В свою очередь, однако, и Некрасов, отказавший бывшим сотрудникам в их притязаниях, не просто не был материально заинтересован в том, чтобы не делить прибыль со своими «работниками», а не считал такую конструкцию журнала разумной и справедливой. Судя по позднему письму Г.К. Репинскому, Некрасов воспринимал или стремился воспринимать журнал не только

как коммерческое предприятие, приносящее доход, но как «кровное дело». Сам же он ощущал себя и как капиталист, собственник предприятия, которое могло его «кормить», но и как труженик, посвятивший «Современнику» «20 лет жизни». Сотрудники же его - не только наемные рабочие, но и «товарищи по журналу». И он проявил тем самым склонности к идеологизации и идеализации экономических отношений, но его идеализация вступила в непримиримое противоречие с экономическими фантазиями его бывших сотрудников.

Девятая глава «Специфика литературы, ориентирующейся на конкретного «потребителя» (на примере несостоявшегося некрасовского сборника «Для детей»)» посвящена несостоявшемуся проекту книги для детей Некрасова и Салтыкова-Щедрина, она показывает те трудности и проблемы, которые несет в себе требование «материализации» читателя-потребителя (таких трудностей не было показано в главе шестой).

В этой главе рассматривается несостоявшийся совместный проект Некрасова и Салтыкова-Щедрина 1868 - 1869 годов по изданию книги для детей. Само издание подобной книжки было в это время вполне предсказуемым коммерческим планом, почти обреченным на успех. Детская литература издавалась тогда большими тиражами и пользовалась большим спросом. Если во второй половине 50-х годов 19-го века вышло только 5 детских книг, то в 60-е годы количество их увеличилось в разы. В качестве примеров, хорошо знакомых Некрасову, можно привести сборник «Детская книжка» Плещеева и Берга, изданный с огромным успехом в 1861 году, и знаменитую кни1у для чтения К.Д. Ушинского «Родное слово» 1864 года, в которую издатель включил стихотворение Некрасова «Несжатая полоса» (опустив строки, идущие после стиха «Вашему пахарю моченьки нет...») и отрывки из его «Крестьянских детей». Существовали и процветающие издатели, специализировавшиеся на детской литературе (прежде всего, издательство М.О. Вольфа).

Однако и для Некрасова, и для Салтыкова-Щедрина задача создания текстов для детей была новой (мы показываем, что их прежние произведения,

где дети являлись героями или фиктивными адресатами, не являлись произведениями детскими в точном смысле этого слова).

Решение делать книжку вместе с Щедриным у Некрасова было обусловлено общностью взглядов на то, какой должны быть литература для детей, что допустимо, а что нельзя рассказывать и показывать детям. Примерами такой рефлексии у обоих авторов вляются рецензия Салтыкова-Щедрина на книгу «Сказки Марко Вовчка» (СПб., 1864) и стихотворение Некрасова «Железная дорога», написанные обоими писателями почти одноврменно (в 1864 году). План совместного издания детской книжки является своего рода ответом Некрасова на столь дорогой его прежним сотрудникам (Жуковскому, Антоновичу и Пыпину) «артельный принцип». Образцом для обоих сотрудников, возможно, стало знаменитое «творческое объединение», имеющее, в значительной степени, просветительский характер - «Товарищество передвижных художественных выставок», выросшее в 1869 году из «Санкт-Петербургской артели художников», вызывавшее большой интерес в особенности Салтыкова-Щедрина.

Неудача и отказ от реализации проекта после напечатания ряда произведений обоими писателями обусловлен различием творческих принципов, обнаружившимся в ходе работы над сборником. То, что смог сделать Некрасов, - превратить объект изображения в конкретный адресат текста, в реального читателя - не может сделать Салтыков-Щедрин (то есть превратить ребенка как героя или ложного адресата в ребенка как настоящего потенциального читателя книжки). Причина в том, что мотивация работы, ее цель (воспитание ребенка) превращается у сатирика в ее тему.

Такой способ построения текста противоположен «коммерческому» отношению к литературе. Идеальный литературный объект в таком случае не материализуется в реального читателя. Именно такая способность «материа-лизовывать» объекты, переходить от темы детства к ребенку как адресату текста, от идеального читателя к читателю реальному была присуща Некрасову.

Десятая глава «Некрасовский проект «Красных книжек» для народа как литературно-рыночная утопия - попытка преодоления противоречия между эстетическими и материальными оценками «культурных продуктов» на примере некрасовского проекта издания книг для народа показывает попытку поэта непротиворечиво соединить два этих вида оценки.

В 1862 году Некрасов издал за свой счет быстро разошедшуюся брошюру под названием «Красные книжки. Книга первая. Коробейники. Сочинил и издал Некрасов» (СПб., 1862). Странность условий, заключенных поэтом с книгопродавцем Голышевым, бросается в глаза: в соответствии с ними, треть дохода от книги получал Голышев, две трети - офени, самому автору и издателю не доставалось ничего. На первый взгляд, некрасовский проект производит впечатление благотворительного или/и пропагандистского. Если это так, то ответ на вопрос о смысле договора с книготорговцем прост: Некрасов на самом деле в скрытом виде платит офеням и Голышеву за распространение книжек. Раздавать же книги крестьянам бесплатно он не хочет, потому что боится опасных ассоциаций с прокламациями. Именно в таком духе описывали это издательское предприятие Некрасова советские исследователи. Ясно, что и то и другое (благотворительность и пропаганда) в замысле Некрасова присутствуют, однако, на наш взгляд, не исчерпывают смысл и цели его проекта. Дело в том, что коммерческий характер издание все равно имеет: все-таки деньги офени получать должны не с самого Некрасова, а с крестьян. Если не за производство продукта, то за его распространение должны заплатить потенциальные читатели.

Наша реконструкция некрасовского замысла заключается в том, что поэт стремится в этом случае выйти на специфический литературный рынок, поставить своеобразный эксперимент, целью которого является преодоление разрыва, противоречия между эстетической ценностью и материальной стоимостью культурного продукта (книги). Рынком, на котором этого возможно достичь, с точки зрения поэта Некрасова, является рынок лубочной народной литературы. Его особенности в следующем. Во-первых, этот рынок

характеризуется анонимностью. Центральную роль в стоимости книжки здесь играет не громкое или неизвестное имя ее автора, а название книжки и то «удовлетворение» (выражаясь языком неоклассической экономики), которое получает от нее читатель. Иначе говоря, в случае лубочной литературы писательское имя не является капиталом и не играет роли в стоимости и оценке продукта. Во-вторых, поскольку этот рынок прямо ориентирован на читателя, на его собственный вкус, каким бы он ни был, на нем нет посредников в виде экспертов, критиков, других культурных институтов, которые определяли бы относительную стоимость и ценность разных книг. Это почти идеальный рынок, на котором роль единственного критерия успеха предпринимателя (или писателя) играют деньги, вырученные за товар, полученная им прибыль. Деньги же являются и единственным критерием читательской оценки книги.

Еще одна черта этого рынка позволяет надеяться, что деньги здесь могут стать полноценным инструментом эстетической оценки. Фактор, делающий это возможным, - специфика покупателя литературы, т.е. крестьянства. И эта специфика заключается в данном случае не только в особенностях (предположительной «примитивности») вкусов этой аудитории, но и в своеобразии экономических отношений, характерных, с точки зрения Некрасова, для крестьян.

Это своеобразие заключается в том, что в крестьянском мире, согласно представлениям Некрасова, деньги играют иную роль, чем в мире богатых людей. Будучи трудовыми, заработанными, они одновременно не являются ни предметом накопления, ни чем-то лишним, что легко потратить на ненужную вещь, бесполезную в хозяйстве. Это придает самому акту траты крестьянином монетки на книжку значение не просто праздного одобрения, но признания той пользы, которая книга может ему принести. Цена книжки, указанная Некрасовым, не настолько велика, чтобы быть очень обременительной, но и не настолько мала, чтобы совсем ничего не значить. Таким образом деньги становятся весомым (а не пустым) знаком действительного признания

пользы и достоинства книги. Отказ же автора от получения прибыли превращает деньги как бы в чистый и одновременно весомый знак, лишенный спекулятивного характера.

Так народ оказывается важен не только Некрасову-поэту, позволяет ему разрешить не только творческие проблемы, обрести новые язык и содержание поэзии. Он дает- надежду и на гармоничное, справедливое решение проблем литературного рынка. Это рынок, где противоречие между материальным успехом книги и ее литературным качеством снимается. Поэт и Предприниматель могут здесь без «противоречий» слиться в одном человеке. Материальный успех культурного продукта может стать не признаком спекуляции, лежащей в основе замысла его изготовления, но знаком признания, выражаемого писателю, народному заступнику, знаком народной любви и доверия.

В Заключении подводятся итоги работы и суммируются полученные главные и частные результаты.

Основным результатом проведенной работы является доказательство тезиса о том, что экономическая практика, практика издателя прогрессивного литературного журнала и практика предпринимательская не находились у Некрасова в «противоречии», но взаимодействовали. Опираясь в методологическом плане работы ученых, принадлежащих к школе «новой экономической критики», было показано, что поэзия и предпринимательство взаимно обогащали друг друга. Поэзия Некрасова за счет учета реального читателя, его духовных запросов, его потребностей трансформировалась, приобретала новые черты. Такая трансформация не была бы возможной, если бы Некрасов не ставил перед собой коммерческой задачи, говоря максимально прямо, задачи получения прибыли от своих изданий. То есть мы показали процесс «материализации» читателя в его поэтической практике.

Также отсутствие «двойственности», наличие взаимодействия экономических и идейных целей было продемонстрировано в главах, посвященных издательской деятельности Некрасова, в которых показано, как он «идеали-

зировал» грубые коммерческие отношения с писателями разных социальных слоев, уровней достатка, создавая на основе их концепции изданий.

«Материалистические», экономические образы, метафоры, желания проникали в поэзию Некрасова и превращались в законные поэтические темы, поэтизировались (с разным успехом, если понимать под успехом степень «облагороженности» таких стремлений).

В работе прослеживается, как Некрасов эволюционировал не только как поэт, но и как предприниматель, стремясь к изменению экономических отношений между издателем и сотрудниками, капиталистом и наемными рабочими, стремясь сделать их более справедливыми, доходя в этом отношении до почти утопических проектов. Поэтому нет и «идейного» противоречия между Некрасовым предпринимателем и поэтом, певцом народного горя, би-чевателем социальной несправедливости.

В Заключении также перечисляются частные открытия, которые позволил сделать примененый в работе подход.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1. Николай Некрасов: Поэт и Предприниматель. М., 2009. 13,5 п.л.

2. «Мороз, Красный нос» Н.А.Некрасова // От Крылова до Чехова. М., 1995. 1 п.л.

3. «О погоде» Н.А.Некрасова // От Крылова до Чехова. М., 1995. 0,5 п.л.

4. Стихотворение Н.А.Некрасова «Тяжелый крест достался ей на долю...» К вопросу о прототипе героини» // Русская словесность. 1997. №6. 0.5 п.л.

5. Поэзия Некрасова и идеология русской радиальной интеллигенции середины 19-го века // К 60-летию профессора Анны Ивановны Журавлевой. М., 1998.0.7 п.л.

6. Пушкин в художественном сознании Н.А.Некрасова. Анализ одного эпизода // Пушкин и русская культура. М., 1998. 0.4 пл.

7. Спор о человеке в русской литературе 60 - 70-х гг. 19 века (Литературный персонаж как познавательная модель человека) (главы 3, 4, 6). М., 1999. 1.5 п.л.

8. Поэзия и правда (вступительная статья, комментарии) // Сочинения H.A. Некрасова. М., 2000. 2.5 п.л.

9. Проблема ангажированности и свободы поэзии. Маяковский и Некрасов // Третьи Майминские чтения. Псков, 2000. 0.5 пл.

Ю.Салтыков-Щедрин, Валериан Майков и Достоевский в 1840-е гг.: несостоявшаяся литературная школа // Вестник Московского университета. Сер. Филология. №1. 2001. 0.5 п.л.

11 .Договор с дьяволом в условиях становления капитализма в России. (Экономическое значение христианской символики у Салтыкова-Щедрина) // Новое литературное обозрение. № 58. 2002. 1 п.л.

12.Валериан Майков, молодой Щедрин и Достоевский в литературной борьбе 1840-х годов XIX века // Достоверность и доказательность в исследованиях по теории и истории культуры. М., 2002.0.5 п.л.

13. Народники // Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2003. 0,3 п.л.

14. Шестидесятники // Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2003. 0,3 п.л.

15. The New Russian Capitalism and Modern Russian Novel: Economics and Morals in the Novels of M. Butov, M. Visneveckaja and A. Dmitriev // AAT-SEEL Annual Meeting, 27-30 December 2003, San Diego. 0.1 п.л.

16. Мертвые души вдоль железной дороги: о «фиктивной» датировке и одном источнике замысла «Железной дороги» H.A. Некрасова // Вестник Московского университета. Сер. Филология. №4. 2004.0.75 п.л.

17. Сколько стоит счастье? К «экономике» «Кому на Руси жить хорошо» // Каноны. Ценности. Цены. М., 2005. 0.75 п.л.

18.Поэт и покровитель: из истории издания сборника H.A. Некрасова «Мечты и звуки» // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2006. №5. 0,7 п.л.

19.0 «странности» и «искренности» стихотворения H.A. Некрасова «Я за то глубоко презираю себя...». «Экономический» подтекст лирического произведения // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2007. №6. 0,75 пл.

20.Роберт Берне и Томас Карлейль в поэтическом самоопределении H.A. Некрасова в середине 1850-х годов // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2008. №2. 0,5 п.л.

21.К проблеме соотношения «личного» и «литературного» начал в цикле «Три элегии» // Некрасов в контексте русской культуры: Материалы научной конференции. Ярославль, 2008. 0,3 п.л.

22.«Стих, как монету, чекань»: «поэтическая экономия» Некрасова в цикле «Подражание Шиллеру» (1877) // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2008. №6. 0,3 п.л.

23. «Литературное насекомое» или «честный бедняк сочинитель»? О причинах выхода A.A. Фета из Литературного фонда // Русская литература. 2009. №4. 0.75 п.л.

Отпечатано в копицентре « СТ ПРИНТ » Москва, Ленинские горы, МГУ, 1 Гуманитарный корпус. ww.stprint.ru e-mail: globus9393338@.vandex.ru тел.: 939-33-38 Тираж 50 экз. Подписано в печать 11.09.2009 г.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Макеев, Михаил Сергеевич

Введение.

Глава 1. Архаические и рыночные модели литературной жизни в творчестве и поведении Некрасова периода сборника "Мечты и звуки".

Глава 2. Воздействие позиции на литературном рынке на литературную эволюцию Некрасова начала 1840-х годов.

Глава 3. Поэтизация экономических стремлений в творчестве Некрасова (на примере стихотворения "Я за то глубоко презираю себя.").

Глава 4. Взаимодействие эстетических и материальных оценок в практике

Некрасова-издателя литературных альманахов.

Глава 5. Роль экономических факторов в формировании концепции некрасовского "Современника" в 1847-1855 годах.

Глава 6. Роль фактора читательского спроса в издании и характере сборника

Стихотворения Н. Некрасова" (1856).

Глава 7. Воздействие экономического положения "Современника" на сатирическое творчество Некрасова первой половины 1860-х годов (на примере стихотворения "Балет") и "направление" журнала в последний период его существования.

Глава 8. Связь конфликтов идеологических и экономических в журнально-издательской практике Некрасова (на пример "скандала" с М.А.

Антоновичем и Ю.Г. Жуковским).

Глава 9. Специфика литературы, ориентирующейся на конкретного "потребителя" (на примере несостоявшегося некрасовского сборника

Для детей").

Глава 10. Некрасовский проект "Красных книжек" для народа как литературно-рыночная утопия - попытка преодоления противоречия между эстетическими и материальными оценками "культурных продуктов"

Введение диссертации2009 год, автореферат по филологии, Макеев, Михаил Сергеевич

1. Постановка проблемы

Темой настоящей диссертации является взаимодействие литературы и экономики в творчестве и жизни Николая Алексеевича Некрасова. "Двойственность" Некрасова, его способность сочетать в себе поэта с успешным предпринимателем хорошо известна. Однако до сих пор эта двойственность не стала объектом содержательного анализа. В лучшем случае она вызывала удивление современников поэта, а также его поздних биографов и исследователей и интерпретировалось ими как "противоречие" его личности1. Афористичнее всех выразился Т.Н. Грановский (заметим, не самый доброжелательный читатель Некрасова): "В нем /Некрасове - М.М./ много неприятного. Но раз стал он нам читать стихи свои, и я был поражен непонятным противоречием между мелким торгашом и глубоко и горько чувствующим поэтом"2.

Однако представляет ли собой Некрасов исключительный, "вопиющий" случай? Многие современные западные исследования показывают, что ответ на этот вопрос должен быть отрицательным. В работах, анализирующих материальную сторону жизни самых разных литераторов, уже было показано, какую огромную роль экономические интересы играют в творчестве не только о таких предпринимателей по духу, как, например, Марк Твен , но и писателей, объявлявших себя незаинтересованными творцами, например, Генри Джеймса4 или Т.С. Элиота5. Поэтому случай Некрасова не исключение, а правило. Необычна только высокая степень "публичности" его коммерческой

1 Подробный обзор дискуссий о «противоречиях» личности Некрасова содержится в нестареющей статье: Чуковский К.И. Поэт и палач // Чуковский К.И. Сочинения: В 2-х т Т 2 М, 1990.

2 Т.Н. Грановский и его переписка. Т. 2. М., 1987. С. 431.

3 См., например- Gold, Charles Н. "Hatching Ruin", or, Mark Twain's Road to Bankruptcy Columbia- University of Missouri Press, 2003.

4 См. особенно Anesko, Michael. "Friction with the Market". Henry James and the Profession of Authorship Oxford University Press. NY-Oxford, 1986

5 Delany, Paul. Literature, Money, and the Market from Trollope to Amis. Houndmills, Basingstoke, Hampshire, New York: Palgrave, 2002. деятельности. Удивление же русской читающей публики перед Некрасовым -поэтом и предпринимателем - вызвано характерным для национальной (или сословной - "интеллигентской") системы ценностей твердым представлением о несовместимости и даже враждебности коммерции и поэзии, царства низменных материальных расчетов- и сферы высоких идеалов и эстетических ценностей6.

2. Положения, выносимые на обсуждение

Оставляя в стороне вопрос о "личности" Некрасова, мы исходим в нашей работе из противоположных предпосылок, из представлений о том, что практики (поэтическая и коммерческая), в которые одновременно был вовлечен Некрасов, не были отделены у него друг от друга непроходимой пропастью, не противоречили одна другой, но органично взаимодействовали. Направления этого взаимодействия невозможно уложить в одну формулу, они разнообразны и разнонаправленны. Тем не менее, можно предложить типологию этих взаимодействий, поддаются изучению их механизмы. При этом изучение таких взаимодействий в творчестве Некрасова позволяет судить о механизмах, связывающих литературу и экономику. Это и есть те положения, которые мы выносим на обсуждение и доказательству которых посвящена наша работа.

3. История изучения вопроса а) изучение взаимодействия экономики и литературы у Некрасова

Некрасововедение к настоящему времени накопило очень большой фактический материл, касающийся не только творчества, но и издательской деятельности, коммерческих проектов Некрасова. Он сосредоточен в некрасовских томах "Литературного наследства" (49-54), в 14-ти Некрасовских

6 Единственное известное нам исключение Чуковский К.И. Тема денег в творчестве Некрасова // Чуковский К.И. Люди и книги. М., 1960. В этой статье была предпринята попытка рассмотреть тему денег как конструктивный элемент в творчестве Некрасова, хотя и Чуковскому приходится Некрасова «оправдывать». 4 сборниках, а также в Полном собрании сочинений Некрасова в 15-ти томах (JI.; СПб., 1981-2000), особенно томах 13-15, в которых опубликован огромный массив материалов, далеко не всегда находящих себе место в больших академических изданиях, например, редакционные объявления, ведомости, расписки. Огромным подспорьем для исследования является трехтомная "Летопись жизни и творчества Н.А. Некрасова" , отразившая практически весь известный фактический материал о жизни поэта и в том числе о его издательской, коммерческой деятельности. Непреходящее значение для анализа коммерческих отношений Некрасова имеют такие издания, как "Архив села Карабихи. Письма Н.А. Некрасова и к Некрасову" (М., 1916), "Некрасов в воспоминаниях современников" (М., 1971), "Переписка Н.А. Некрасова" (М., 1987). В целом опубликовано большое количество материалов по истории русской литературы 40-60-х годов 19-го века, содержащих в том числе ценную информацию о коммерческих проектах Некрасова, его "экономических" отношениях с литераторами и издателями (список этих источников прилагается в первой части Библиографии работы).

Тем не менее, концептуально этот материал практически не разработан. Исследователей Некрасова в основном привлекали вопросы его поэтики, "мастерства", места его в истории русской поэзии, его роль в обновлении поэтического языка. Это направление некрасововедения богато по-настоящему

8 9 блестящими, классическими работами К.И. Чуковского , Б.М. Эйхенбаума , Ю.Н. Тынянова10, В.В Гиппиуса11, Б.О. Кормана12 и других замечательных исследователей. Много изучалась система взглядов Некрасова, его идеология. И здесь тоже мы видим большое количество концепций, трактовок от

7 Летопись жизни и творчества Н.А. Некрасова. Т. 1. 1821 - 1855. СПб., 2006; Летопись жизни и творчества Н.А. Некрасова. Т. 2. 1856 - 1866. СПб., 2007. Готовится к изданию третий, заключительный том.

8 Чуковский К.И. Мастерство Некрасова. М., 1962.

9 Эйхенбаум Б.М. Некрасов // Эйхенбаум Б.М. О поэзии. Л., 1969.

10 Тынянов Ю.Н. Стиховые формы Некрасова// Тынянов Ю.Н. Литературный факт. М., 1993.

11 Гиппиус В. Некрасов в истории русской поэзии 19 в. // Литературное наследство. Т. 49- 50. Н.А. Некрасов. I. М., 1946.

12 Корман Б.О. Лирика Некрасова. Ижевск, 1978.

Некрасова-поэта революции (например у В. Архипова13) до Некрасова-поэта христианского (например, в недавних работах В.И. Мельника14). Практически по всем разделам литературоведения существуют сильные работы, анализирующие разнообразные стороны творчества Некрасова. Некрасову-издателю, Некрасову-предпринимателю посвящено работ очень мало15. Фактически, в большинстве своем это предисловия или замечания к публикации тех или иных материалов, касающихся издательской деятельности Некрасова, содержащие интересные наблюдения (как, например, статья С. Рейсера "Гонорарные ведомости "Современника""16 или комментарии к 13-му тому Полного собрания сочинений). Издательской деятельности непременно касаются авторы биографий Некрасова: А.Н.Пыпин17, П.Н. Сакулин18, В.Е.

10 ОП ^ I

Евгеньев-Максимов , В.В. Жданов" , Н.Н. Скатов" . Но во всех этих случаях мы имеем дело с "упоминаниями" или общим "обзором".

Едва ли не единственной монографией, посвященной деятельности Некрасова как издателя и литературного предпринимателя, является недавняя книга Б.В. Мельгунова"". Именно здесь мы видим не только множество находок, относящихся к деятельности Некрасова в "Литературной газете", в "Пантеоне", в "Современнике", но в встречаем концептуальное обобщение. В этой книге, однако, не сфокусировано внимание на собственно экономической проблематике. Будучи чрезвычайно ценной с историко-литературной точки зрения, она мало концентрируется на экономике и поэтому сделанные автором не во всем точны. Исследователю, на наш взгляд, не всегда хотелось идти

13 Архипов В. Поэзия труда и борьбы. Ярославль, 1961.

14Мелытк В. И. Поэзия Н. Некрасова в свете христианского идеала. М., 2007.

15 Хотим подчеркнуть, что речь не идет о теме «Некрасов-журналист», по поводу которой написано немало.

16 Литературное наследство. 53-54. Некрасов III. М., 1949.

17ПыпинА.Н. Н.А.Некрасов. СПб., 1905.

18 Сакулин П.Н. Н.А. Некрасов. М., 1922.

19 Евгеньев-Максимов В.Е. Жизнь и деятельность Н.А. Некрасова. Т. 1. М,- Л., 1947; его же Жизнь и деятельность Н.А. Некрасова. Т. 2. М.; Л., 1950; его же Жизнь и деятельность Н.А. Некрасова. Т. 3. М., 1952.

20 Жданов В.В. Некрасов. Изд. 2-е. М„ 1971.

21 Скатов Н.Н. Некрасов. М., 1994.

22 Мельгунов Б.В. Некрасов-журналист. Малоизученные аспекты проблемы. Л., 1989. навстречу экономике во всей ее "неприглядности"23 (некоторые конкретные наши разногласия будут представлены в самом тексте работы). Особняком стоит книга К.З. Черняка24, прямо посвященная коммерческой деятельности Некрасова, точнее, наиболее темному и компрометирующему эпизоду его деятельности - эпизоду с наследством Огаревой.

Исследований, прямо касающихся нашей темы — взаимодействия экономики и творчества, коммерции и поэзии - крайне мало. Чаще всего они находятся в русле размышлений о "противоречиях" в личности Некрасова. Это касается в целом и такой работы, как статья К.И. Чуковского "Тема денег в творчестве

•ус

Некрасова"" , хотя она в общем представляет собой редчайшее исключение: попытку увидеть тему денег как конструктивный элемент в творчестве Некрасова, хотя и Чуковскому приходится Некрасова "оправдывать". Исследователь, однако, в своей статье не исчерпал не только тему денег в творчестве Некрасова, но даже и только одну ее сторону - деньги, богатство и бедность как предмет изображения в творчестве Некрасова. Вопреки утверждениям Чуковского, деньги не раз появляются в некрасовском творчестве и существенно позднее того периода, который анализируется в статье, и потому их появление и сочувственное отношение к ним Некрасова нельзя объяснить исключительно ситуацией сороковых годов. В дальнейшей работе мы обратимся к более пристальной критике и полемике с некоторыми положениями этой статьи, многие из которых, на наш взгляд, не выдерживают историко-литературной фактической проверки.

Менее ценны в концептуальном плане (хотя и богаты фактическим материалом) две другие статьи К.И. Чуковского, посвященные тому, как совмещались у Некрасова "коммерсант" и поэт: "Поэт и палач" и "Кнутом

23 Наиболее близко к такой проблематике этот безвременно ушедший замечательный исследователь Некрасова подошел в одной из поздних работ: Журналы Некрасова как коммерческое предприятие// Средства массовой информации в современном мире: Тезисы научно-практической конференции. СПб., 2000. Но это скорее пролегомены к серьезной теме, чем ее полная разработка.

24 Черняк ЯЗ. Спор об огаревских деньгах. М., 2004.

25 Чуковский К.И. Люди и книги. М., I960. иссеченная Муза"" . В них исследователь отдает дань "психологической" традиции трактовки жизни и творчества Некрасова и исходит из тех же понятий "двойственности" личности Некрасова, присущих ей противоречий, которые стали общими местами в прижизненной и посмертной некрасовской критике. Само стремление Чуковского в этих статьях оправдать или психологически и социально "объяснить" эти противоречия не делает работы серьезным шагом в понимании конструктивного воздействия коммерческой деятельности Некрасова на его творчество.

Отчасти продолжает традицию такого "психологизма" цикл из двух статей Н.Н. Пайкова~ . Одновременно исходные положении Пайкова более привлекательны, чем положения Чуковского. По-прежнему занимаясь личностью Некрасова, исследователь отказывается от чрезмерного детерминизма, от выделения каких-то стихий, бессознательно действовавших в душе Некрасова (как это получалось в статьях Чуковского) и видит в поэте субъекта, сознательно и ответственно соединявшего в своей деятельности разные цели и интересы. Отсюда очень ценная попытка выделить общую модель, которая для самого Некрасова согласовывала его разные стороны и разные типы отношений с людьми. Эта работа очень содержательна, Н.Н. Пайков намечает плодотворные моменты для размышлений, выделяет закономерно узловые моменты, но его подход, с нашей точки зрения, слишком психологический, слишком все-таки сосредоточен на проблеме личности самого Некрасова, исследователь озабочен тем вопросом, который в принципе кажется нам нерелевантным как объект изучения: Некрасова как "человека".

Завершая этот вынужденно краткий обзор, отметим, что тема "Некрасов как поэт и предприниматель" привлекает в последнее время и интерес спекулятивного, недобросовестного характера. К проявлениям такого интереса нужно отнести статью Ю. Никуличева "Бог, мамона и обыкновенные новые

26 Чуковский КМ. Сочинения: В 2-х т. Т. 2. М., 1990.

27 В особенности близка нашей теме статья первая цикла: Пайков Н.Н. «Человек жизненной рутины» в поэзии Н.А. Некрасова. Статья первая. Этика жизнестроительства // Русская литература. 2006. № 4. люди: "от "Кто виноват?" к "Что делать?"" Текст наполнен "гипотезами", "открытиями", оскорбительными для Некрасова, при этом основанными исключительно на "смелых" сопоставлениях, не выдерживающих серьезной критики. Такого рода работы не заслуживают серьезного обсуждения и являются плодом исключительно безграничной "смелости" авторов, подкрепляемой их столь же безграничным невежеством. б) общие концепции взаимодействия литературы и экономики Причина отсутствия концептуализации связей экономики и литературы у Некрасова, причина того, что немногочисленные исследователи этой проблемы не пошли дальше "противоречий" и их объяснения или оправдания, заключается не только в национальной традиции, но и в отсутствии серьезной теоретической базы. Это не значит, что сама идея воздействия экономики на литературное творчество не попадала в поле зрения российской теории литературы. Мы знаем работы, созданные в рамках формальной школы в конце ее существования29, представляющие собой подборку эмпирического материала, но не содержащие метода работы с ним. В результате получилась интересная история книжного предприятия Смирдина, набор некоторых сведений, таблицы, представляющие собой только ценный материал для размышлений будущих исследователей. Неудачей закончились поиски методов, предпринятые школой, получившей прозвище "вульгарно-социологической", в работах Д.Д. Благого30, В.Ф. Переверзева31 и др. в значительной степени из-за слабости ее теоретических предпосылок. Эти критики понимали взаимодействие экономики и культуры прежде всего и почти исключительно как полную детерминированность культурной деятельности человека (художника) экономическими и социальными условиями его существования. Как не раз подчеркивалось, их главная слабость в слишком буквальном и

28 Вопросы литературы. 2004. №2.

29 Мы имеем в виду книгу Гриц Т., Тренин В., Никитин М. Словесность и коммерция. М., 1929.

30 См. -Благой Д. Социология творчества Пушкина Этюды. М., 1929

31 См. прежде всего: ПереверзевВ.Ф. Необходимые предпосылки марксистского литературоведения // Литературоведение. М., 1928. упрощенном понимании связи между материальными интересами человека и его творческой деятельностью, негибкое использование понятий классов и классовой борьбы, понятия обусловленности, трактуемого ими слишком прямолинейно32.

И в современной актуальной критике мы видим высказывания о неприятии того, что почему-то называется "неомарксизмом"3'', нежелание связывать себя с "скомпрометированной" традицией, исследовать зависимость искусства от "низкой" реальности человеческой жизни. Отчасти это обусловлено политическими и идеологическими предпосылками в сознании самих противников идеологий - отталкиванием от всего того, что вызывает хотя бы отдаленные ассоциации с марксизмом и Марксом. Под марксизмом, кажется, начинают понимать всякую концепцию, подразумевающую какую-либо степень детерминированности духовной и культурной сферы жизни ее материальными условиями. Поэтому серьезные работы, созданные в России и касающиеся взаимосвязи экономики и литературы, очень немногочисленны34.

Более повезло в России социологии чтения и писательского труда. Есть интересные работы по социологии чтения, истории книги в России, истории лубочной литературы, которые содержат полезную эмпирическую информацию, касающуюся взаимодействия литературы и экономики в ос конкретных случаях. Таковы, например, монография А. Рейтблата , некоторые работы Б. Дубина и В. Гудкова36, неоднократно цитируемая нами статья А.В. Блюм "Русская лубочная книга второй половины XIX века" . Но и здесь мало

32 Критика «вульгарного социологизма» см., например: Сергиевский И. "Социологисты" и проблемы истории русской литературы // Литературный критик. 1935. № 10, Розенталь М. Против вульгарной социологии в литературной теории. М., 1936.

33 См, например: Проскурин О. Литературные скандалы пушкинской эпохи. М., 2000. С. 1415.

34 Здесь назовем только одну «пионерскую» для нашей страны работу, имеющую скорее «научно-популярный» характер: Ястребов A.JJ. Богатство и бедность. Поэзия и проза денег. М., 1999.

35 Рейтблат А. От Бовы к Бальмонту. Очерки по истории чтения в России во второй половине XIX века. М., 1991.

36 Гудков Л.Д., Дубин Б.В. Литература как социальный институт: Статьи по социологии литературы. М., 1994.

37 Книга. Исследования и материалы М., 1981. обобщений концептуально-методологического характера, прямо относящихся к интересующей нас проблематике. Поскольку эти работы сильны конкретными замечаниями и наблюдениями, приводимым фактическим материалом (например, упомянутая книга Рейтблата содержит полезные, хотя, кажется, нуждающиеся в проверке и уточнении, таблицы размеров писательских гонораров), то мы ссылаемся на них в тех случаях, когда эти конкретные замечания важны для нашего исследований.

Характерное для западного сознания менее идиосинкратическое отношение ко всему, что связано с коммерцией, вероятно, является причиной того, что именно западная филология ближе подошла к проблематике взаимодействия литературы и экономики. Мы уже говорили об историко-литературных исследованиях, затрагивающих коммерческую жизнь многих европейских и американских классиков. Их большое количество является следствием более глубокой теоретической разработки проблемы. Прежде всего, необходимо вспомнить другую ветвь марксистской критики - так называемый "западный марксизм", получивший распространение в сороковые-пятидесятые годы двадцатого века. В целом стремясь модифицировать учение Маркса, эти критики искали и более тонкие пути понимания связи между культурой и экономикой. Прежде всего, нужно выделить работы Дьердя Лукача, в которых

38 он подходит к интересующей нас проблематике очень близко . В его работах о литературе ценно, прежде всего, что экономический детерминизм определяется существенно более сложно, чем в трудах советских "вульгарных социологов", через разнообразные опосредующие модели и формы.

Плодотворность таких поисков подчеркивают работы последователя Лукача,

39

Люсьена Гольдманна. В его книге содержатся очень важные размышления о противоречии между "use value" (полезной стоимостью) и "exchange value" (меновой стоимостью) любых продуктов производства как противоречия лежащего в основе жанра романа как такового. Жанр европейского романа

38 См.: ЛукачД. Литературные теории XIX века и марксизм. М., 1937; .Путч Д. К истории реализма. М., 1939.

Goldmann, Liicien. Towards a Sociology of the Novel. London : Tavistock Publications, 1975. становится отражением и выражением важнейшего противоречия капиталистической экономики - отсутствия прямой связи между меновой и полезной стоимостью товара, неспособности выразить вторую через первую. Книга, безусловно, имеет важное значение, хотя сам подход характеризуется обычным для марксизма "объективизмом", верой в объективное существование классовых противоречий, верой в литературу как "отражение" этих противоречий. Это делает работу в значительной степени непригодной для того, чтобы на нее опереться в нашем иссследовании. Подобный подход к культурным феноменам характерен и для англо-американских неомарксистких критиков, таких как Terry Eagleton40 и Fredric Jameson41. Писатель рассматривается не как практик, сам вовлеченный в экономические отношения, не как субъект деятельности, не только подчиняющийся правилам рынка, как необходимо подчиниться объективной необходимости, но и способный их изменить.

Именно попыткой представить писателя как "агента", самостоятельного и до некоторой степени "свободного" участника экономических отношений характеризуются концепции, развитые в работах французского социолога Пьера Бурдье и его последователей. Несмотря на обычно заявляемый социологический характер этих работ, как нам представляется, именно экономическая проблематика не просто занимает в них важное место, но является их основой. Поскольку модели, предлагаемые Бурдье, ближе всего подходят к тем, которыми мы будем пользоваться, остановимся на описании его теории менее бегло, чем на теориях его предшественников42.

40 См. прежде всего: Eagleton, Terry. Marxism and Literary Criticism. London: Methuen, 1976

41 См. В первую очередь: Jameson, Fredric. Marxism and Form: Twentieth-centuiy Dialectical Theories of Literature. Princeton, N. J., Princeton University Press, 1972. Хороший образец "sophisticated" неомарксистского анализа связи экономики, идеологии и литературного творчества дает его менее известная книга Jameson, Fredric. Fables of Aggression: Wyndham Lewis,, the Modernist as Fascist. Berkeley: University of California Press, 1979.

42 Бурдье является очень плодовитым автором множества книг и статей. Для изложения и критики его теории мы выбрали, на наш взгляд, наиболее репрезентативную работу в отношении его взглядов на литературу Bou.rd.ieu, Pierre. The Field of Cultural Production. Essays on Art and Literature. Columbia University Press. 1993

В целом принимая марксистские постулаты о детерминированности высшей духовной сферы (культуры) материальными условиями существования художника и веру в отсутствие абстрактно объективного знания и абсолютных эстетических и духовных ценностей, то есть признавая, что всякого рода культурная ценность есть таковая только в очень ограниченном смысле, а предмет искусства становится ценным только потому, что существует класс людей, таким его признающий, Бурдье обращает внимание на тот специфический и даже парадоксальный характер, который принимает эта детерминированность в сфере культуры.

В основе этого парадокса два вопроса. Первый: если не существует некоего универсального качества предмета искусства (нет никакого существенного отличия между, например, Рафаэлем и Семирадским), то почему разные культурные объекты стоят по-разному? В подавляющем большинстве случаев различие в цене и в понимании ценности этих продуктов не зависит ни от труда, в них вложенного, ни от их размера, ни от количества материалов, использованных, ни от реальной пользы, которую они приносят. Для решения этой загадки Бурдье предлагает модель "культурного поля", в частном случае "поля литературы", где основой цены культурного продукта становится его престижность, а поведение его производителей определяется как стратегия на аккумулирование "культурного капитала", создания вокруг своего продукта ореола престижности. Говоря очень упрощенно, покупатель приобретает картину или книжку и платит автору деньги потому, что обладание данной картиной или чтение этой книги дает ему возможность приобщиться к связанному с ней культурному капиталу, он покупает, потому что это престижно иметь, знать, или быть знатоком и ценителем этого продукта.

Такой ответ на первый вопрос позволяет раскрыть еще одну тайну: загадку не- или анти- экономического поведения некоторых представителей культуры, писателей, художников, композиторов. С точки зрения экономической логики, художники часто ведут себя неправильно. Они все время говорят о своей незаинтересованности в материальной отдаче от произведенных ими предметов, о чистом искусстве, которое оскорбляет материальная выгода, корысть. Более того, они и ведут себя часто так, как будто и правда в это верят. Например, вместо того, чтобы писать популярную порнографическую литературу, которая позволила бы им как минимум сводить концы с концами, некоторые литераторы предпочитают сочинять символические стихи и имеют склонность умирать в нищете в подвале от своей непрактичности. Как такое поведение примирить с предполагаемым стремлением к материальной выгоде, с материалистическими интересами? Ответ здесь в специфической природе этого "культурного капитала". Само устройство поля культуры таково, таковы правила игры в нем, что для того, чтобы получить капитал материальный, необходимо накопить сначала капитал культурный, который уже в отложенном виде конвертируется в капитал реальный (деньги, дома, экипажи и т.д.): "The art business, a trade in things that have no price, belongs to the class of practices in which the logic of the pre-capitalist economy lives on (as it does, in another sphere, in the economy of exchanges between the generations). the challenge which economies based on disavowal of the 'economic' present to all forms of economism lies precisely in the fact that they function, and can function, in practice - and not merely in the agent's representations - only by virtue of a constant, collective repression of narrowly 'economic' interest."43 Одним из условий аккумулирования такого капитала является демонстрация "незаинтересованности" в деньгах: "The literary and artistic world is so ordered that those who enter it have an interest in disinterstedness"44. Именно она дает символическую власть, которая потом конвертируется в материальные блага: "Thus we find three competing principles of legitimacy. First, there is the specific principle of legitimacy, i.e., the recognition granted by the set of producers who produce for other producers, their competitors, i.e. by the autonomous self-sufficient world of "art for art's sake", meaning art for artists. Secondly, there is the principle of legitimacy corresponding to "bourgeois" taste and to the consecration bestowed by the dominant fractions of dominant class and by

43 Bourdieu, Pierre. The Field of Cultural Production. Essays on Art and Literature. Columbia University Press. 1993. p.74.

44 Там же. P. 74 private tribunals, such as salons, or public, state-guaranteed ones, such as academies, which sanction the inseparably ethical and aesthetic (and therefore political) taste of the dominant. Finally, there is the principal of legiti-macy which is advocates call "popular", i.e. the consecration bestowed by the choice of ordinary consumers, the "mass audience""45. Таким образом, писатели и художники все равно стремятся к экономической выгоде, но как бы отложенным путем, напоминающим фрейдистские модели бессознательного влечения: к наслаждению через отказ или откладывание наслаждения, к небытию - через откладывание завершения жизни46. Два этих ответа дают возможность "изолировать" поле культуры, показать его собственные законы, но одновременно увидеть и его связь с другими полями, показать драматические процессы в этом поле, ввести в игру не только художников, но и критиков, издателей, владельцев галерей как равноправных создателей культурного продукта (создателей его ценности или попросту его цены). В результате удается вообразить поле, пронизанное борьбой за престиж, за определение того, что такое культура,, свести синхронические отношения между жанрами и стилями, литературными направлениями и отдельными фигурами художников к игре иерархий престижа, борьбе за культурный капитал, символическую власть и т.д.

Внутренняя насыщенность, богатство и разнообразие того "поля" исследований, порождения конструкций, которое открывает перед гуманитариями теория Бурдье, не вызывает никаких сомнений. Тем не менее, мы вынуждены были отказаться от нее в качестве теоретической основы нашего исследования, поскольку в значительной степени считаем ее чрезмерно усложненной и потому неверной. Позитивная сторона работ Бурдье в том, что он показал специфику культурного производства, несводимость его понимания к простым аналогиям с производством обычных товаров, избавил его от жесткого детерминизма и простого отражения в культурном продукте классовых экономических отношений. С другой стороны, он и чрезмерно

45 Там же Р.75

46 См." Фрейд 3. По ту сторону принципа удовольствия // Фрейд 3. Собрание сочинений: В 10-ти т. Т. 3. Психология бессознательного. М , 2006

15 изолировал поле культуры, отказав ему во всякой гомологии с обычным производством и распространением товаров. Произошло это из-за фундаментально неверной предпосылки его работы.

Очевидно, что первый вопрос, первая загадка тесно связана с марксисткой или (более широко) с политэкономической традицией 19-го века, традицией Смита, Риккардо, Бентама, Милля и т.д. А именно, с пронизывающим эту традицию представлением о трудовой стоимости продукта, а также волновавшем всех этих мыслителей парадоксе полезной стоимости продукта. Эта связь продукта с трудом, затраченным на его производство, редкость продукта, как разрешение проблемы того, что часто наиболее полезные продукты (вода, в классическом примере Адама Смита) стоят дешевле более бесполезных (бриллианты в том же примере) - важнейшая тема, породившая, собственно, политэкономию. Очевидно, что в рамках этой традиции проблема культурного продукта действительно трудно разрешима. При его очевидной (для Бурдье) бесполезности, его часто очень высокая стоимость не может быть объяснена ни его редкостью, ни количеством труда, потраченного на его производство (всякому человеку ясно, что голубка мира Пикассо, нарисованная за пять секунд, продается дороже писавшейся год картины Семирадского). Явно не определяется цена культурного продукта редкостью (отчасти применимая к рынку картин, где нет избыточного предложения картин Рафаэля, она явно не применима к книжному рынку или рынку грампластинок): "If it is all too obvious that the price of a picture is not determined by the sum of the production costs - the raw material and the painter's labor time - and if works of art provide a golden example for those who seek to refute Marx's labour theoiy of value /. I this is perhaps because we wrongly define the unit of production or, which amounts to the same thing, the process of production"47. Вторая загадка, на мой взгляд, основана на специфическом французском культурном опыте, на феномене искусства для искусства, особенно важном для истории французской литературы, на таких фигурах, как Флобер (и очень симптоматично, что

47 Bourdieu, Pierre. The Field of Cultural Production, p.76.

16 наиболее важная книга Бурдье посвящена именно этому писателю), фигуры "проклятых поэтов": Бодлера, Верлена. Поэзия Малларме, "парнасцев", Гоген, Ван Гог, импрессионисты - все это образцы неэкономического поведения, породившие важнейшие достижения французской литературы и живописи и которые поэтому не могут быть игнорированы историком французского искусства. И это противоречие не может быть разрешено в рамках даже более фундаментального трансцендентного политэкономии представления о том, что человек в любой ситуации стремится к максимальной прибыли, именно в его пределах оно представляет трудноразрешимую загадку (если, конечно, не регрессировать к отброшенной "мистике" объективной художественной ценности).

К сожалению, что с точки зрения современной экономики (economics), современной даже в очень широком смысле (начинающейся от Альфреда Маршалла, или даже от Менгера и Джевонса), такого рода вопросы выглядят искусственными, они практически вышли за пределы интересов экономической науки. Говоря просто, на разрешении таких вопросов нельзя построить экономическую модель чего-либо. Use value не играет никакой роли в понимании цены предмета, товара на рынке. Только exchange value превращает товар в рыночный. Еще у Карла Менгера, одного из пионеров неоклассической экономики, это формулируется так, что чем меньше use value товара для его владельца, тем больше его exchange value. Цена товара и его стоимость поэтому не различаются, стоимость товара и его цена - это то, что могут предложить за него на рынке. Цена товара - это результат игры спроса и предложения. И в этом смысле книга или картина как товар не представляют загадки. Или, точнее, ее цена и сама ее способность иметь цену ничем не менее загадочна, чем способность иметь цену или цена жвачки, конфет, ботинок и т.д. Как товар книга не отличается от любого товара, от всего, что я бы захотел продать на рынке. Ее стоимость, эквилибриум, затраты на нее, возможный спрос можно изучать, не выстраивая никакой перевернутой, вывернутой наизнанку экономической модели. Ее поведение как товара ничем не замечательно в этом отношении. Стоит обратить внимание, что у того же Менгера книга выступает как один из удобных примеров для иллюстрации условий, при которых возникает рыночная стоимость товара: "The owner of a forest, for example, to whom the yearly cut of timber has only exchange value, will probably immediately discontinue exchanging his timber for other goods if he constructs a blast furnace to melt iron and needs the full output of his timberland for its operation. An author who previously sold his works to publishers will not do so in future if he founds his own magazine, and so on"48.

Надо сказать, что среди последователей Бурдье есть понимание сомнительности такой проблемы. Прежде всего, мы встречаем отчетливое осознание этого у Джона Гиллори, который, справедливо указывает на бессмысленность в рассуждениях о формировании "эстетической ценности" как превращенной экономической стоимости исходить из значимости use value товара: "The economy knows only goods, that is, commodities, whose values in exchange, or money-prices, do not reflect any individual's actual estimation of their worth within personal economy"49. Тем не менее, и Гиллори неизбежно строит свою интерпретацию работ Бурдье вокруг пусть и более утонченной, но интерпретации той же проблемы соотношения стоимости и цены. Собственно его позиция заключается в том, чтобы признать неразрешенность этой проблемы, загадки exchange value, ее неспособности представить use value, не как то, что сама проблема оказалась нерелевантной, но как своего рода завет новым исследователям. Достаточно высокомерно и безосновательно ему приходится просто отмахнуться от неоклассической экономики, ныне являющейся важнейшей научной парадигмой: ".I have not granted any credibility to the "marginal utility" theory of the latter nineteenth century, from which our

48 Menger, Carl Principles of economics, (translated by James Dingwall and Bert F. Hoselitz; with an introd. by F. A. Hayek). New York : New York University Press, 1976.

Р.233.

49 Guillory, John. Cultural capital: the problem of literary canon formation. Chicago : University of Chicago Press, 1993. P- 300. supply and demand" notions descend, as an alternative to the classical problematic of value"50.

Правомерность и полезность второго вопроса (о материальной "незаинтересованности" художника) становится проблематичной сразу с двух точек зрения. Прежде всего, не так уж и недавно "парадоксальное" экономическое поведение стало предметом серьезного внимания экономистов. Прежде всего мы имеем в виду работы, проводящиеся в рамках "бихейвиористской" экономики, одним из важнейших представителей которой является Нобелевский лауреат 1992 года Гэри Беккер. На примере одной из его статей, посвященной частному вопросу, можно увидеть, как на первый взгляд неправильное экономическое поведение можно описать с помощью неоклассической модели, усложняя ее, но не пересматривая. В этой работе ученый, обдумывая нетипичное поведение владельцев популярного ресторана (почему они не предпочитают иметь длинную очередь, получая при этом меньший доход, чем если бы они увеличили количество столиков или цену, что соответвовало бы простой экономической логике максимизации прибыли) задумывается над вопросом: "Why doesn't the popular restaurant raise prices, which would reduce the queue for seats but expand profit?. The same phenomenon is found in the pricing of successful sporting events /./ and in related way in the pricing of bestselling books"51. Говоря иначе, почему производители или продавцы культурных продуктов не ищут равновесной цены (equilibrium), но предпочитают сохранять избыточный спрос на эту услугу.

Решение, которое предлагает Беккер, заслужило всеобщее признание. Для того, чтобы объяснить этот феномен, он вводит в традиционную неоклассическую модель допущение, соответствующее здравому смыслу и не противоречащее ее строгости, которое можно представить в математической форме: "In this note I provide a different explanation, which assumes that a

50 Там же. p. 380.

51 Becker, Gary. A note on Restaurant Pricing And Other Examples of Social Influences on Price//The Essence of Becker. Hoover Institution Press. Stanford University, Stanford, California. 1995- p.209-210 consumer's demand for some goods depends on the demands by other consumers. suppose that tye pleasure from a good is greater when many people want to consume it. Formally, I propose than the demand for a good by a person depends positively on the aggregate quantity demanded of the good."52 Что позволяет понять этот фактор (не пытаясь следить за математическими выкладками)? Поскольку ресторану валено, чтобы посетить его желало и имело возможность как можно больше посетителей, поскольку от такого общего желания зависит желание конкретного посетителя, то для него путь максимизации является только одним путем развития бизнеса, причем путем наиболее рискованным. Увеличивая цену на столик до того предела, когда предложение столиков за такую цену совпадает со спросом на столики за такую же цену, означает одновременно отсечение тех посетителей, которые не могут приобрести столик, посетителей, для которых предельная полезность столика ниже точки эквилибриума. Такое сокращение может (при учете фактора, вводимого Беккером), привести к тому, что и те посетители, для которых более высокая цена приемлема (при условии, что цель желанна для многих), потеряют интерес к товару, точнее сказать, предельная полезность этого товара для них тоже понизится. Таким образом, вместо равновесия возникнет лавинообразное падение спроса и эквилибриум установится существенно ниже, чем при условии избыточного спроса. Поэтому в интересах таких ресторанов устанавливать цены ниже возможных при эквилибриуме, тем самым не получая максимальную прибыль в каждый момент, но обеспечивая устойчивый спрос на предлагаемую услугу.

Таким образом, странное, немаксимизирующее поведение в данном случае продавцов не представляет научной проблемы с точки зрения экономики, не является иррациональным, оно обладает логикой, описывающейся в рамках модели спроса/предложения и максимизации прибыли, и не является тем, что ставит под угрозу существующую парадигму. Иначе говоря, тем, что требует создания какой-то особенной, новой экономической модели.

52 Там же. р.211

С другой стороны, само это антиэкономическое поведение является большой редкостью, как мы говорили выше, в реальности феномен чистого искусства не существует, это либо только декларации, либо просто фантом, созданный самим Бурдье. Поведение писателей по отношению к книге как к товару, отданному на рынок, абсолютно экономически банально, "традиционно". Оно и не может быть другим в тот момент, когда книга становится товаром (так и сам Маркс, по нашему разумению, написал бы по такому поводу где-нибудь в "Нищете философии"). Если же писатель не отдает книгу на продажу книгоиздателю, значит, он не превращает ее в товар, значит, здесь просто не может начаться разговор об экономике литературы, так же как не может быть экономики хобби, например.

Возвращаясь к концепциям Пьера Бурдье, являвшимся предметом нашего анализа и критики, мы можем сделать вывод, что главное достоинство их заключается в том, что эти концепции не только представили писателя, критика, издателя как равноправных и активных (а не пассивно подчиняющихся идеологическим, классовым, экономическим детерминациям) агентов, но и вернули интерес к специфике поля культуры, обратив снова внимание исследователей взаимодействия экономики и культуры на то, что оно не может быть понято без учета того, что литература существует по своим правилам, что у нее есть своя специфика "ценообразования", что в какой-то момент именно позиция бескорыстия, незаинтересованности художника может быть воплощением вполне четкой экономической стратегии. Бурдье показал, что в культурном поле существуют свои особые стратегии и свои особые цели, экономический характер которых не виден с первого взгляда. Однако его недостаток заключается в том, что он придал этой специфике слишком большое значение. Поэтому мы в некоторой степени будем опираться на наблюдения Бурдье, отчасти иметь в виду введенное им понятие культурного капитала (когда будем говорить о писательском имени как о своеобразном капитале), но не принимаем его философские установки. Общее видение культурного поля и его модель литературного производства и потребления не могут быть принята во всей их полноте.

4. Новизна и актуальность работы

Проведенный обзор истории поставленной нами проблемы показывает, что и в общетеоретическом, концептуальном (взаимодействие литературы и экономики) и в историко-литературном плане (взаимодействие литературы и экономики у Некрасова) поставленная нами проблема является мало и очень фрагментарно изученной. Это определяет новизну, до некоторой степени пионерский характер нашей работы.

Очевидно, что такое исследование является назревшим по нескольким причинам. Прежде всего, по историко-литературным, поскольку коммерческая, экономическая сторона жизни и деятельности Некрасова играет важную роль в его целостном облике человека и поэта, и вопрос о том, как эта сторона воздействовала на него как на поэта, не может оставаться неизученным. Другая причина - общественного характера. Описанные нами характерные для отечественной интеллектуальной элиты взгляды на экономические потребности, цели как противоположные, враждебные интересам культурным, духовным, в современной ситуации являются не только неверными, но и архаическими, неплодотворными. Необходим пересмотр подобных взглядов, требующий в свою очередь разработки таких мировоззренческих парадигм, в которых между сферой культуры и сферой экономики не было бы серьезных, катастрофических противоречий. Вклад в такую разработку может и должен стать делом самых разных "наук о человеке". И литературоведение, история русской литературы также обладает возможностью включиться в эти разработки. Таким образом определяется актуальность поднятых в работе проблем.

5. Методологическая основа работы

В конце 90-х годов преимущественно в англо-американской науке возникла "школа", получившая название "новой экономической критики"53. Не будучи ни в каком смысле "неомарксистами", критики, работающие в этом направлении, показали, насколько многообразно воздействие, которое экономика оказывает на литературу. (Если первоначально такие исследования велись исключительно на материале западноевропейской и американской литератур, то в последнее время западная славистика проявила к ним интерес. На это указывают и упомянутая подборка в "Новом литературном обозрении", и прошедшая в Northwestern University (Evanston, Illinois) 7-8 мая 2004 года конференция "Critical Exchanges: Economy and Culture in the Literature of Russia" с участием крупнейших американских славистов54.) Исследователями, принадлежащими к этой школе, в текстах, совершенно не касающихся экономики, обнаруживаются экономические метафоры, принципиально важные для их содержания55. Такие критики демонстрируют воздействие, которое оказывает, например, изменение рыночной цены печатной продукции и величины авторского гонорара на поэтику литературных произведений (от объема и жанра до языка и стиля)56; показывают влияние экономических условий существования писателя на его искусство57; делают успешные попытки увидеть в тропах, риторических фигурах аналог экономических инструментов, а в художественных структурах - аналог экономических систем обмена и

53 Манифестирована эта группа исследователей в сборнике The New Economic Criticism: Studies at the Intersection of Literature and Economics. London: New York: Routledge, 1999. (editors: Martha Woodmansee and Mark Osteen). Для российской аудитории «Новая экономическая критика» была представлена в подборке, сделанной Михаилом Гронасом в журнале Новое литературное обозрение. № 58. 2002. С.7-86.

54 Информацию о конференции, включая тезисы докладов участников, можно найти на сайте http//www2.mmlc. northwestern. edu/criticalexxhanues/Index. htm

55 См., например: Delany, Paul. Literature, Money, and the Market: from Trollope to Amis. Houndmills, Basingstoke, Hampshire; New York: Palgrave, 2002.

56 См., например: Woodmansee, Martha. The Author, Art, and the Market: Rereading the History of Aesthetics. New York: Columbia University Press, 1994.

57 См., например: Shell, Marc. The Economy of Literature. The Johns Hopkins University Press. 1993, а также: Shell, Marc. Money, Language, and Thought' Literary and Philosophical Economies from the Medieval to the Modern Era. Berkeley: University of California Press, 1982. рынка38. Сделан ряд работ, в которых исследуется воздействие института авторского права на формирование философской эстетики39, влияние становления системы персонального кредита на художественное воображение60, воздействие экономического понятия цены на понятие эстетических ценностей61.

Нельзя не признать, что собственно метода (в строгом смысле этого слова) "новой экономической критики" не сложилось62. Их подход к изучению литературы соединяет в себе некоторые заимствования из теории Бурдье, теорий "нового историзма" и традиционного историко-литературного анализа текста. Тем не менее, критиками, работающими в этом направлении, очерчено проблемное поле, в котором нужно исследовать взаимодействие экономики и литературы. Несмотря на разнообразие конкретных способов и направлений этого взаимодействия, оно, как показала "новая экономическая критика", может быть сведено к двум основным видам:

1. Воздействие экономики на собственно писательскую практику. Выделим две его, с нашей точки зрения, наиболее общие и фундаментальные разновидности. Первая - "идеализация". Под этим понятием мы имеем в виду следующие процессы. Во-первых, трансформация экономических отношений между участниками литературного процесса (издателями, редакторами, книгопродавцами, писателями), то есть отношений, основанных на деньгах, в отношения "символические". Постоянное присутствие такой "идеализации" обусловлено общим человеческим стремлением претворять грубые

58 Osteen, Mark. The Economy of Ulysses: Making Both Ends Meet. Syracuse. N.Y.: Syracuse University Press, 1995.

59 Woodmansee, Martha. The Author, Art, and the Market: Rereading the History of Aesthetics. New York: Columbia University Press, 1994.

60 См.: Brantlinger, Patrick. Fictions of State: Culture and Credit in Britain, 1694-1994. Ithaca, NY: Cornell University Press, 1996.

61 См., например: Honvitz, Howard. By the Law of Nature: Form and Value in Nineteenth-Century America. New York: Oxford University Press, 1991.

62 Это признают и сами представители направления, последовательно говоря о ней не как о новой дисциплине, но как о «growing body of studies» или «movement». - The New Economic Criticism: Studies at the Intersection of Literature and Economics. London: New York: Routledge, 1999. P. 3. материальные отношения в отношения "культурные", "идейные"63. Во-вторых, это интеграция экономических стремлений, интересов, терминов и понятий в язык и содержание литературных текстов64.

Вторая, противоположная, разновидность взаимодействия экономики и писательской практики - "материализация". Это взаимодействие, подобное взаимодействию теории и практики. "Идеальные" теоретические конструкции или символические образы стремятся воплотиться в жизнь, например, когда читатель как функция самого текста ("идеальный читатель") поэмы переосмысляется как реальный покупатель содержащей поэму книги. При этом как ориентация теории на преобразование практики неизбежно приводит к изменению самой теории, так и превращение идеального читателя в материального покупателя ведет к преобразованию самой литературы, обретению ею нового качества. Необходимость для литератора "материализовывать" свои "идеальные" объекты обусловлена, естественно, самим характером книги как товара, подчиняющегося закону спроса и предложения.

2. Воздействие экономики на сферу "непроизводственную", окололитературную, сферу суждений о литературе, говоря проще, сферу "эстетики". Выражение экономической стоимости - деньги. Будучи универсальным средством представления нейтральной exchange value, меновой стоимости любого товара, они не являются естественным мерилом эстетических ценностей. Соответственно, еще один процесс, связывающий во взаимной циркуляции литературу и рынок, - это процесс соотнесения,

63 Аналогом того, о чем мы говорим, является ассоциирующееся прежде всего с Марксом понятие демистификации - обнаружение за культурными или политическими явлениями их экономической подоплеки. В нашей работе нас интересует как бы обратный процесс: как экономические явления преобразуется в культурные факты

64 При этом мы исходим из близкого к формалистскому понимания поэтического языка как постоянно расширяющегося, интегрирующего в себя все новые и новые пласты нелитературной, разговорной речи. Поэтическое же содержание расширяется за счет непрерывного освоения все новых и новых пластов душевной жизни {Гинзбург Л.Я. О лирике. М., 1997.). Экономический язык и экономические стремления остаются в середине 19-го века именно таким еще не до конца освоенным поэзией пластом языка и душевной жизни. согласования" (или, наоборот, размежевания) материальных и эстетических оценок.

В нашей работе мы принимаем в качестве методологической основы подходы к анализу текста и видение "проблемного поля", предложенные "новой экономической критикой".

5. Цели и задачи исследования

Именно в такое проблемное поле мы хотим поместить Некрасова. Мы не претендуем на создание его целостного портрета как предпринимателя и поэта, в том числе и потому, что (как уже говорилось выше) не ставим задачу психологического типа, не стремимся показать, как поэт и предприниматель сочетались в его "душе" или его "личности", рассматриваемых как нечто статичное и поддающееся исчерпывающей характеристике. Поэтому Некрасов в этой работе не "личность", а своего рода медиум, в деятельности которого поэзия и коммерция вступают во взаимодействие. Мы стремились достичь целостности иного плана - показать на его примере все типы и способы, какими взаимодействуют литература и экономика. Многообразие и коммерческой, и поэтической деятельности Некрасова делает эту задачу осуществимой. Как поэт, ориентированный на инновации, он экспериментировал с образами, метафорами, взятыми из сферы экономики. Одновременно как лирик Некрасов вводил в сферу интимной поэзии и эту сферу душевного опыта. Как редактор "прогрессивных", даже радикальных изданий, он вынужден был "идеологически" оформлять материальные отношения с сотрудниками. Как литератор и издатель собственных книг, ориентированный на коммерческий успех, Некрасов стремился учитывать конкретного читателя, вовлекаясь в процесс "материализации" поэтических тем и образов. В начале пути, в роли литературного пролетария, Некрасов столкнулся с проблемами несовпадения эстетических и материальных оценок, принужден был осознать и включиться в игру гетерогенных факторов, определяющих стоимость эстетического продукта. С теми же проблемами он сталкивается и как издатель журналов и альманахов. Все эти проблемы и способы, которыми их разрешает Некрасов, мы и хотим показать в нашей работе. Мы хотим подчеркнуть, что не ставили задачу открыть какие-то новые факты, касающиеся собственно экономики издательского дела. В центре нашего внимания именно проблема взаимодействия экономики и литературы, его видов и результатов.

Новая экономическая критика" не только не создала нового строгого метода. Она и не переопределила главные объекты литературной критики. Ими по-прежнему являются художественный текст и история литературы. Экономика же предстает как еще один из многочисленных факторов, который необходимо принимать во внимание при их изучении. Также и в нашей работе. Главная ее задача - продемонстрировать, как знание аспектов коммерческой деятельности Некрасова обогащает наше понимание Некрасова-литератора. В частности, мы хотим показать, что во многих случаях только приняв во внимание экономическую практику можно разрешить историко-литературные проблемы, связанные с жизнью и творчеством Некрасова.

5. Принцип отбора материала

Поставленная нами задача определяет отсутствие необходимости исчерпывающего описания всего пути Некрасова как поэта, издателя и предпринимателя. Такое описание в принципе невозможно для одной работы и может стать только долгой перспективной задачи группы исследований. Соответственно, мы не используем весь возможный фактический материал. Мы выбрали условный период от начала творческого (и коммерческого) пути Некрасова до 1869 года, то есть от первого литературного и издательского проекта Некрасова, сборника "Мечты и звуки", до начала издания им "Отечественных записок". Выбор определяется тем, что данный условный период представляет собой время, насыщенное издательскими проектами (Некрасов предпринял в это время практически все типы изданий: сборники собственных стихотворений, альманахи, журналы, собрания сочинений), характеризующееся напряженной и резкой творческой эволюцией (прошедшей, как минимум, четыре этапа: от романтической эпигонской поэзии к фельетонной, от нее к "отрицательной" поэзии второй половины 40-х -середины 50-х годов, а затем к более "идеалистической" поэзии второй половины 50-х годов, а от нее к сатире первой половины 60-х), сменой позиций на литературном рынке (от неудачливого искателя литературного покровителя, к литературному пролетарию, затем к издателю альманахов и журналов). Период последующий также, конечно, не страдает отсутствием издательских проектов и литературных достижений. Однако и таких проектов меньше, и эволюция Некрасова как поэта в это время не столь бурная. Этот период в издательском и литературном отношении не дает ничего принципиально нового. Некрасовские проекты этого времени типологически подобны проектам предыдущих лет жизни. Поэтому именно выделенный нами хронологический отрезок дает достаточный и даже избыточный материал для решения поставленной нами задачи - показать все способы и виды взаимодействия литературы и экономики, создать целостную картину того, как взаимодействовали эти две сферы в жизни и творчестве Некрасова.

6. Структура работы

Работа имеет, прежде всего, историко-литературный характер. Поэтому и композиционно мы стремились к выделению именно этой "традиционной" стороны нашего исследования. Каждая глава работы строится как комментарий к конкретному некрасовскому тексту (художественному, публицистическому, эпистолярному, дневниковому) или биографическому эпизоду, представляющему историко-литературную проблему. В некоторых случаях это проблема, уже ставившаяся в литературе о Некрасове, в некоторых -поставленная впервые. Работа представляет собой, таким образом, разбор нескольких "случаев", "эпизодов", "примеров" взаимодействия экономики и литературы в жизни и творчестве Некрасова. Каждый из этих примеров позволяет выявить определенный тип такого взаимодействия. В первой главе показывается, как сталкиваются архаические и рыночные модели литературной жизни в творчестве и поведении Некрасова периода сборника "Мечты и звуки" (материал для этого дает визит начинающего поэта к В.А. Жуковскому). Во второй главе изучается вопрос о том, как позиция на литературном рынке воздействует на литературную эволюцию Некрасова и какую роль играет в этом литературное имя (на примере анализа отношений Некрасова и его первого "хозяина" Ф. Кони). Третья глава демонстрирует то, как экономические цели и стремления проникают в некрасовское творчество и какие трудности при этом возникают из-за различия поэтической топики и языка, на котором говорит коммерция (на примере стихотворения "Я за то глубоко презираю себя."). В четвертой главе исследуется пример того, как Некрасов-издатель соотносит эстетические и материальные ценности в своей деятельности по изданию альманахов (на материале правки, внесенной Некрасовым в оценку Белинского степени таланта Достоевского). В пятой главе (на примере формирования направления "Современника") показывается процесс "идеализации" - того, как материальные экономические отношения между редактором и сотрудниками становятся основой концепции периодическиого издания. В шестой главе речь идет о противоположном процессе -"материализации", демонстрируется то, как "идеальный читатель" формируется на основе читателя реального, будущего покупателя книги (на примере некоторых аспектов подготовки издания сборника "Стихотворения Н. Некрасова" 1856-го года). Седьмая глава показывает связь, существующую между содержанием текста, его композицией и материальным положением того издания, в котором текст опубликован (на примере сатиры "Балет"). Восьмая глава представляет анализ связи между экономическими требованиями и идеологией литераторов. Можно сказать, что глава на примере конфликта Некрасова со своими бывшими сотрудниками показывает столкновение двух типов "идеализаций" экономических отношений. Девятая глава посвящена несостоявшемуся проекту книги для детей Некрасова и Салтыкова-Щедрина, она показывает те трудности и проблемы, которые несет в себе требование "материализации" читателя-потребителя (таких трудностей не было показано в главе шестой). Если в четвертой главе показано неразрешимое противоречие между эстетическими и материальными оценками культурных продуктов, то десятая глава на примере некрасовского проекта издания книг для народа показывает попытку поэта непротиворечиво соединить два этих вида оценки. В конечном счете, в этой главе демонстрируется глубинная связь между интересом к народу в некрасовском творчестве с проблемами литературной экономики. В Заключении подводятся итоги работы и суммируются полученные общие и частные результаты.

Поскольку наше понимание взаимодействия экономики и литературы не предполагает никакой стадиальности или иерархии (говоря просто, нет никаких причин того, чтобы в жизни и творчестве Некрасова, например, материализация предшествовала идеализации или следовала за ней) типов и видов этого взаимодействия, то в основу последовательности глав положена не логика развития предпринимательского искусства Некрасова или смысловая близость эпизодов, но в основном хронология разбираемых в них эпизодов (в некоторых случаях она нарушается, когда нам хотелось выделить какой-то издательский проект как специфический, стоящий особняком в деятельности Некрасова). Это позволяет нам еще раз подчеркнуть историко-литературный характер диссертации, сосредоточенность прежде всего на такого рода проблемах. с

Заключение научной работыдиссертация на тему "Проблема взаимодействия литературы и экономики в жизни и творчестве Н.А. Некрасова 1838-1869 годов"

Заключение

Результатом проведенной работы является доказательство тезиса о том, что экономическая практика, практика издателя прогрессивного литературного журнала и практика предпринимательская не находились у Некрасова в "противоречии", но взаимодействовали. Опираясь в методологическом плане работы ученых, принадлежащих к школе "новой экономической критики", мы показали, что поэзия и предпринимательство, взаимно обогащали друг друга. Поэзия Некрасова за счет учета реального читателя, его духовных запросов, его потребностей трансформировалась, приобретала новые черты. В нескольких главах мы показали, что такая трансформация не была бы возможной, если бы Некрасов не ставил перед собой коммерческой задачи, говоря максимально прямо, задачи получения прибыли от своих изданий. То есть мы показали процесс "материализации" читателя в его поэтической практике.

Также отсутствие "двойственности", наличие взаимодействия экономических и идейных целей мы показали в главах, посвященных издательской деятельности Некрасова, в которых постарались показать, как он "идеализировал" грубые коммерческие отношения с писателями разных социальных слоев, уровней достатка, создавая на основе их концепции изданий.

Важная часть нашей работы была посвящена тому, как материальные, экономические образы, метафоры, желания проникали в поэзию Некрасова и превращались в законные поэтические темы, поэтизировались (с разным успехом, если понимать под успехом степень "облагороженности" таких стремлений).

При этом мы показали, как Некрасов эволюционировал не только как поэт, но и как предприниматель, стремясь к изменению экономических отношений между издателем и сотрудниками, капиталистом и наемными рабочими, стремясь сделать их более справедливыми, доходя в этом

292 отношении до почти утопических проектов. В результате можно утверждать, что нет и идейного противоречия между Некрасовым-цепким и успешным предпринимателем, и Некрасовым - поэтом, певцом народного горя, бичевателем социальной несправедливости.

Тем самым мы ни в коем случае не исчерпали заявленную тему. Она безгранична и ждет большого количества исследователей как творчества Некрасова, так и других русских классиков 19-го века. Наша работа имеет в значительной степени пионерский характер в российской науке, чем объясняется не очень обширная библиография, в которой большое количество "источников", но малое количество "исследований", и потому ни в коем случае не может и не должна исчерпать едва ли не впервые поднятую тему. Мы очертили круг тем и показали возникающие в связи с ними методологические, теоретические и практические проблемы и одновременно дали пути, на которых их можно разрешать.

Мы хотим подчеркнуть в заключении, что, несмотря на видимую интердисциплинарность, наше исследование имело строго и специфично историко-литературный характер. Мы не стремились к "открытиям" в собственно и специфически экономической сфере: мы не делали "открытий" ни относительно гонораров, ни относительно прибыли, ни относительно издательского бизнеса в России 19-го века в целом. Пожалуй, на такой статус до некоторой степени претендуют наши наблюдения над связью между журнальной деятельностью и развитием кредита в стране.

Наша цель была прежде всего историко-литературная, обогащение нашего понимания литературной эволюции стилей, жанров, тем в целом и творческой биографии писателей еще одним фактором, который на них воздействовал - фактором экономическим. Мы показали в нашей работе, что включение в наше рассмотрение экономических сторон деятельности Некрасова не является чем-то произвольным, но очень нередко является необходимым для полноценного понимания его поэзии. На наш взгляд, с этого момента экономика должна быть фактором, постоянно находящимся в поле зрения историка литературы.

Мы стремились доказать эту мысль тем, что показали, как разрешение историко-литературных проблем, связанных с творчеством и биографией Некрасова, во многих случаях невозможно без учета экономической практики поэта, преследуемых им коммерческих целей. Именно в разрешении нескольких таких проблем мы видим историко-литературную, так сказать, локальную задачу нашей работы. Приняв- во внимание экономическую, так сказать, внелитературную сферу жизни поэта; мы показали подлинную цель знаменитого визита Некрасова к Жуковскому (глава первая), описали причины перехода Некрасова от романтической поэзии к фельетонам, пародиям и водевилям, давно являвшуюся важнейшим камнем преткновения для некрасововедения (глава вторая). Нам удалось дать, как нам кажется, убедительный- комментарий к загадочному стихотворению "Я зато глубоко презираю себя." (глава третья).

В четвертой главе предложена реконструкция системы экономических отношений между издателем и сотрудниками некрасовских сборников 1845 и 1846 годов и уточнена причина разрыва круга Белинского-Герцена с Достоевским. Именно экономика дала возможность выявить до сих пор остающуюся неясной концепцию некрасовского "Современника" в первые годы его существования (глава 5). Учет экономических факторов дал возможность не только показать, почему именно в середине 1850-х годов Некрасов решает издать свой поэтический сборник, но и то, почему он решил предварить его стихотворением "Поэт и гражданин", показать воздействие на Некрасова книги Томаса Карлейля, объяснить причину внезапно возникшего у Некрасова интереса к творчеству и личности Роберта Бернса (до сих пор остававшуюся не объясненной) и столь же внезапное желание писать автобиографию (глава шестая).

В седьмой главе нашей работы этот же подход позволил дать описание композиции и содержания сатиры "Балет" и показать ее связь, с современной экономической ситуацией в стране, а также "направлением" "Современника" в последние годы его существования. Изучение экономических концепций Ю.Г. Жуковского, Н.Г. Чернышевского и М.А. Антоновича позволило впервые объективно описать позицию, занятую бывшими сотрудниками "Современника" в их конфликте с их бывшим хозяином, а также позицию самого Некрасова (глава восьмая). В девятой главе мы описали суть и причины возникновения и неудачи несостоявшегося совместного проекта Некрасова с Салтыковым-Щедриным по изданию книги для детей. Наконец, в десятой главе нам удалось пролить свет на остававшийся загадочным проект издания "красных книжек" для народа, показать, какого рода представления о литературе и эстетике стояли за этим "странным" коммерческим предприятием великого поэта.

Эти частные открытия, соображения, интерпретации показывают, что тот путь, на который мы вступили, является плодотворным для специалиста по Некрасову, для историка русской литературы в целом. Они также показывают, что литературная деятельность и экономическая практика представляют единое поле для изучения не конфликта, но взаимодействия, плодотворного сотрудничества.

Список научной литературыМакеев, Михаил Сергеевич, диссертация по теме "Русская литература"

1. Proudhon P. J. Interet et principal. Paris. Gamier freres. 1850.

2. Proudhon P. J. Systeme des contradictions economiques ou Philosophie de lamisere. Paris. Gamier freres. 1846.

3. Аксаков К. С., Аксаков И. С. Литературная критика. М., 1982.

4. Анненков П.В. Литературные воспоминания. М., 1989.

5. Анненков П.В. Письма к И.С. Тургеневу. СПб., 2005. Кн. 1 -2.

6. Антонович М.А., Жуковский Ю.Г. Материалы для характеристики современной русской литературы. СПб., 1869.

7. Архив села Карабихи. Письма Н.А. Некрасова и к Некрасову. М., 1916.

8. Белинский в воспоминаниях современников. М., 1977.

9. Белинский В.Г. Собрание сочинений: В 9-ти т. М., 1976 1982.

10. Боборыкгт П.Д. Воспоминания: В 2-х т. М., 1965.

11. Боткин В.П. Литературная критика. Публицистика. Письма. М., 1984.

12. Боткин В.П., Тургенев И.С. Неизданная переписка. 1851 1869. М., 1930.

13. Вазем Е.О. Записки балерины Санкт-Петербургского Большого театра. 1867-1884. Л.; М., 1937.

14. Водовозова Е. Н. Воспоминания: В 2-х т. М., 1964

15. Галахов АД Записки человека. М., 1999.

16. Герцен А.И. Собрание сочинений: В 30-ти т. М., 1956 1965 .

17. Герцен в воспоминаниях современников. М., 1956.

18. Гончаров И.А. Собрание сочинений: В 8-ми т. М., 1952.

19. Горячим словом убежденья. "Современник" Некрасова Чернышевского. М., 1989.

20. Григорович Д.В. Литературные воспоминания. М., 1961.2962122,23,24