автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.08
диссертация на тему: Пространственность и метафорический сюжет

Полный текст автореферата диссертации по теме "Пространственность и метафорический сюжет"

На правах рукописи

Синицкая Анна Владимировна

Пространственность и метафорический сюжет (на материале произведений С.Кржижановского и

К.Вагинова)

10.01.08. — Теория литературы. Текстология.

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Самара - 2004

Работа выполнена в Самарском Научный руководитель -

государственном университете

доктор филологических наук, профессор

Скобелев Владислав Петрович

доктор филологических наук, профессор Карпенко Геннадий Юрьевич

Официальные оппоненты -

доктор филологических наук, профессор Гринштейн Аркадий Львович

кандидат филологических наук Бондарцова Юлия Львовна

Ведущая организация ■

Ульяновский государственный педагогический университет

Защита диссертации состоится 21 декабря 2004 года в 14 часов на заседании диссертационного совета К 212218.01 при Самарском государственном университете по адресу: 443011, Самара, ул. Академика Павлова, 1, зал заседаний.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Самарского государственного университета.

Автореферат разослан «/У» ноября 2004 года.

Ученый секретарь диссертационного совета

Карпенко Г.Ю.

Общая характеристика работы

Метафора является точкой пересечения разнообразных интересов гуманитарных наук. Современные концепции метафоры рассматривают ее не только как наиболее распространенный вид словесных ассоциаций, но и в широком философско-культурологическом, семиотическом аспекте - как воплощение потребности человека «избежать фактической реальности», как его способность к творческой интерпретации мира (работы Э.Кассирера, Д.Берггрена, Э.Маккормака, М.Фосса, Ф.Уилрайта, П.Рикера, Ц.Тодорова, Р.Якобсона, Н.Арутюновой, Ю.Степанова и др).

История теоретического осмысления метафоры почти совпадает с исследованием иносказательности, самих принципов словесного творчества. И как квинтэссенция поэтического мышления, и как конкретный прием речевой семантики, основанный на скрытой образной аналогии двух понятий, метафора обнаруживает свою игровую, «остраняющую» природу, то есть - естественную причастность к проблемам художественного языка. Поэтому нередко происходит «размывание» понятия (метафора предстает видом тропа, метатропом, принципом творческого мышления вообще и т.д.). Для филологических дисциплин в целом и, в частности, для литературоведения возникает потребность в дальнейшем изучении и конкретизации функции метафоры в художественном тексте. В связи с этим возникает сугубо литературоведческая задача — исследовать роль метафоры в сюжетообразовании, например, в прозаической эпической сюжетности.

Понимание метафоры как единства двух образов, сближенных на основании сходства, предполагает выявление «отношений между формой и содержанием <...>, преломляющихся в различных аспектах художественного целого — сюжетном, жанровом и др».1 К проблеме соотношения тропов и сюжета как фольклорного, так и литературного произведения в разное время обращались такие ученые, как А.Н.Веселовский, А.А.Потебня, О.М.Фрейденберг, Ю.В.Шатин, МЯ.Поляков, Б.П.Иванюк и др.

Однако если формы сюжетной активности метафоры достаточно подробно рассмотрены на материале реалистической (в широком смысле) литературы, то вопрос о специфике метафорических образов в рамках литературы XX века остается актуальным.

Появляется необходимость исследовать роль метафоры в так называемой «неклассической» поэтике. Одна из существенных особенностей «неклассического сюжета», построенного на немиметических формах (принципиальное отрицание реалистической эстетики и отказ от «удвоения» жизни в искусстве), находит выражение в «пространственной» организации.

1 Иванюк Б. П. Метафора и литературное произведение. Черновцы - Рута, 1998.

С.11.

Пространственная форма в литературе XX века (термин предложен Дж.Фрэнком) рассматривается исследователями как сознательное разрушение привычного образного строя, «линейного» развития сюжетных коллизий, как намеренная ориентация текста на язык пространственных связей и визуального восприятия (монтаж, коллаж, различные типы симультанности и т.д.). Так, согласно наблюдениям Дж.Фрэнка, читатель теперь должен переориентироваться, чтобы путем одновременного восприятия выстроить в целостном пространстве фрагменты, которые кажутся хаотичными и разрозненными с точки зрения традиционной эстетики. Принцип «одновременного восприятия» в таких художественных текстах изоморфен симультанной природе механизма метафоры, ее «семантической иррадиации» (Н.Арутюнова): уже на чисто языковом уровне умственное усилие по созданию и пониманию метафоры состоит в преодолении кажущейся несовместимости, восстановлении смысловой гармонии. Такое единство центростремительности и центробежности метафорических компонентов обнаруживается в конкретной работе сюжетного механизма и требует внимания к метафоре как особой пространственной форме в литературном произведении XX века.

В настоящей работе предпринимается попытка выявить специфические особенности и возможную типологию текстов прозы первой трети XX века, поэтика которых определяется концептуальной, конструктивной ролью метафоры в сюжете.

В центре диссертационной работы - изучение метафоры, которая организует событийную канву и повествование в целом по немиметическим, пространственным, законам. Другими словами, изучается создание сюжета метафорического типа, с определенной концепцией событийного ряда, хронотопа, человека и мира.

Актуальность исследования определяется: во-первых, сложностью и многоаспектностью самого объекта рассмотрения - функции метафоры в сюжете, потребностью прояснить и конкретизировать эти аспекты: метафора в литературном произведении синтезирует различные возможности тропов, комплексно реализует структурно-смысловую целостность авторского замысла; во-вторых, необходимостью изучения этой целостности с точки зрения пространственной поэтики. Это, с одной стороны, расширит литературоведческое восприятие метафоры, с другой - углубит понимание ее сюжетообразующих функций на разнообразном фактическом материале.

Цель исследования — определить функцию метафорического механизма в пространственной организации особой сюжетно-образной структуры «неклассического» типа, выявить формы ее пространственно-визуального воплощения — специфику пространственности метафорического сюжета.

Объект исследования - структура прозаического эпического сюжета неклассического типа, в котором метафора предстает конструктивным фактором пространственности.

Предмет исследования - метафорический сюжет как тип пространственного развертывания текста в жанровой плоскости новеллы, повести и романа, концепция образа мира и героя в таком сюжете.

Задачи исследования. В соответствии с поставленными целями в ходе исследования решаются следующие задачи:

1.Определить специфику пространственных форм в литературе, выявить основные черты пространственного развертывания сюжета, изменения в сюжетно-фабульной системе и статусе героя.

2.Уточнить, в чем и как пространственность может вступать в противоречие с традиционным представлением о хронотопе и изменять его.

3.Исследовать способы воплощения словесного метафорического образа в тему, в сюжетную событийность.

4.Раскрыть действие двучленности метафорического механизма в организации особого - немиметического, «нелинейного», пространственного -сюжета.

5.Выявить основополагающие черты метафорического сюжета, его мировоззренческие координаты и пространственную организацию в различных жанровых аспектах на литературном материале модернизма.

Обоснование выбора материала.

Реферируемая работа не претендует на исчерпывающую полноту исследования стилевого, сюжетного воплощения метафорических образов в русской литературе первой трети XX столетия, которая, безусловно, дает для этого богатые возможности. Учеными не раз отмечалась особая активность в русской прозе 20-х годов собственно сюжетных, языковых элементов, обособление выразительного плана - превращение в предмет изображения самих приемов повествования. Произведения А.Белого, В.Набокова, Ю.Олеши, И.Бабеля, А.Платонова и многих других художников обнаруживают различные формы языковой игры (в том числе — метафорической), повышенной символизации, условности фабулы и т.д. Однако в диссертационной работе основное внимание сосредоточено на таких способах создания нетрадиционного сюжета, которые полностью определяются метафорой как пространственно-визуальной формой. Метафора здесь выступает не просто стилевым фактором, а основой событийной канвы и хронотопа, выстраивает особый сюжет. Теоретический угол зрения диктует выбор историко-литературного материала, в качестве которого в работе представлены новеллы и повести С.Кржижановского («Сказки для вундеркиндов», «Клуб убийц букв», «Материалы к биографии Горгиса Катафалаки») и роман К. Вагинова «Бамбочада».

Произведения этих авторов образуют некую общую в контексте литературы конца 20-х годов модель, обозначенная исследователями как «метапрозаическая», то есть направленная на раскрытие процесса самого повествования. Оба писателя воспринимаются в рамках так называемой «странной прозы» (Д. Московская), которая не вписывалась в общую

тенденцию литературного процесса советского периода. В диссертации утверждается, что и у С.Кржижановского, и у К.Вагинова присутствует сходная концепция метафорического сюжета как пространственной формы, существенно определяемая проблематикой и поэтикой русской прозы конца 20-х годов XX века.

Обращение к творчеству названных писателей является достаточным основанием для эффективного изучения метафоры и пространственное™ в сюжете и позволяет поставить вопрос о предполагаемой типологии метафорического сюжета.

Теоретико-методологической основой работы является структурно -типологический подход с элементами семиотического и историко-генетического анализа текстов. Теоретической базой послужили исследования тех отечественных и зарубежных ученых, которые затрагивают проблему пространственной формы в литературе XX века (концепции Дж. Фрэнка, М.Бахтина, Б.Успенского, В.Топорова, Вяч.Вс.Иванова, В.Руднева, Н.Рымаря и других), вопросы изучения тропов, риторических фигур как семиотического и пространственного механизма (Ю.Левин, Ю.Лотман, А.Михайлов, Ж.Женетт, Ц.Тодоров, П.Рикер, У.Эко). Используются труды А.Потебни, О.Фрейденберг, А.Веселовского, Б.Томашевского, работы С.Аверинцева, Е.Мелетинского, С.Бройтмана, Л.Цилевича, И.Смирнова, посвященные исследованию проблемы поэтики хронотопа, сюжетного и жанрового языка.

Научная новизна диссертационной работы заключается в том, что впервые сюжетная активность метафоры исследуется в аспекте пространственности как целостной теоретической проблемы; выявляется участие метафоры в пространственной организации сюжета (серийная трансформация «обрамленного повествования», природа цикла, изменения новеллистического и романного хронотопа); ставится вопрос о метафорическом сюжете как самостоятельном феномене неклассической поэтики.

Теоретическая и практическая значимость работы. Положения и выводы диссертации выявляют специфику пространственного функционирования сюжетного механизма метафоры, проясняют дальнейшую перспективу изучения проблемы метафорического сюжета.. Материалы диссертационной работы могут быть использованы в лекционных курсах по истории литературы начала века, при подготовке спецкурсов по проблемам сюжета и жанра.

Апробация материалов исследования осуществлена в указанных печатных работах. Основные положения и обсуждались на заседаниях Семинара аспирантов и докторантов кафедры русской и зарубежной литературы Самарского госуниверситета, на научных конференциях «Язык. Текст. Культура» (Смоленск: СГПУ, 2003), «PRO=3A2. Строение текста: синтагматика. Парадигматика» (Смоленск: СГПУ, 2004), «От Чехова до наших дней» (Самара: СамГУ, 2004), «Визуальный мир культуры» (Самара: СамГПУ, 2004), «Актуальные проблемы изучения литературы в вузе и школе» (Тольятти: ТГУ, 2004). Диссертация обсуждалась на заседании кафедры русской и

зарубежной литературы Самарского государственного университета. Материалы исследования использовались для разработки как общих, так и специальных курсов по истории русской литературы в Самарском государственном университете, факультативов в школе, в рамках преподавания предметов гуманитарно-эстетического цикла.

Основные положения, выносимые на защиту:

1.Метафорический сюжет рассматривается как тип немиметической, неклассической поэтики, как специфическое выражение пространственности в литературе XX века, проблематизирующее традиционный хронотоп и сюжет, статус персонажа и события, сюжетно-фабульную схему. Метафора обнаруживает в сюжете свою двоякую природу: как рационально-риторическое начало, тяготение к клишированности, так и творческою активность, возможности непредсказуемого преображения мира.

2.Для обозначения условности, откровенной иносказательности метафорического сюжета вводится такое понятие, как «вторичный хронотоп» -мир слов и артефактов, где существует персонаж.

3.Пространственность метафоры проявляется в «нелинейной» организации текста, в «разъединении элементов», в «мозаичности» сюжета, а также - в визуализации повествования, в обращении к языку пространственных искусств. Событийность сюжета перемещается в сферу интеллектуально-словесного приключения.

4.Метафора в прозаическом эпическом сюжете неклассического повествования представляет самостоятельный художественный феномен, отличный от других форм сюжетного воплощения метафорического образа (лейтмотивизации, лиризации и т.д.), создает особый — метафорический — сюжет, обнаруживающий свою многослойность. При этом активизируется изначальный пространственный потенциал некоторых жанровых форм (новеллы и параболы), метафорический механизм в сюжете выражает ограниченность сознания персонажа, проблематизирует романное начало.

5.Пространственное развертывание метафоры создает типологическую общность сюжетов, построенных на рефлексии творчества, переосмыслении эстетической утопии и творческой силы слова. Метафорический сюжет организует особую структуру хронотопа и образа героя: бытие персонажа — это существование в словесной, «книжной» культуре, поиск целостности среди раздробленных метафорических образов.

Структура работы определена поставленными целями, задачами и выдвинутыми положениями, спецификой самого материала. Диссертационная работа состоит из введения, двух глав, заключения и библиографического списка, который включает 327 наименований, из них 318 научных источников.

Основное содержание работы

Во введении обосновывается выбор темы и аспекты исследования, характеризуется степень разработки проблемы соотношения метафоры и

литературного произведения, формы сюжетной активности метафоры как пространственной формы. Определяются цели, задачи, теоретико-методологические основы диссертационного исследования, обосновывается выбор фактического литературного материала (творчество С.Кржижановского и К.Вагинова).

В главе первой «Метафора как фактор пространственности» ставится вопрос о возможности понимания метафоры как пространственной формы в двух аспектах: интеллектуальном и визуальном. Обосновывается понятие метафорического сюжета и его возможная типология. Метафорический сюжет рассматривается как реализация на всех уровнях поэтики пространственного (в том числе, визуального) потенциала метафоры, что превращает метафорический образ в конструктивный фактор изменения хронотопа, сюжета, типа героя.

В параграфе первом «Пространстеенность в сюжете и понятие вторичного хронотопа» прослеживаются трансформации хронотопа, сюжетно-фабульной системы в рамках неклассического повествования. Пространственность предстает особой структурной организацией сюжета, основанной на обнажении авторской активности, свидетельствующей о перестройке образности в неклассической литературе. Пространственность в этом случае может выступать не только изначальным свойством метафорического образа, но и определенным концептуальным и фабульно-сюжетным фактором.

Основополагающим здесь оказывается понятие дефабулизации, вариативности сюжета. Определяется понятие «вторичного хронотопа», в котором пространственно-временные координаты открыто обнаруживают свою условность, так сказать, художественную экспериментальность. Такое качество отражается в способах изображения предметности, природного или вещного мира, то есть непосредственно в самих характеристиках хронотопа: окружение героя, его пространство. Это - пространство словесной культуры и мира искусства, которое поглощает историческое время эпохи и личное время персонажа, проблематизируя категорию эпического события. Образы словесной культуры полностью организуют такой тип хронотопа, выстраивают его по законам пространственной поэтики. Используемое понятие «вторичного хронотопа» позволяет увидеть конкретные ситуации, когда метафорический образ определяет собой и время-пространство в привычном значении, и облик героя, и предметный мир.

В параграфе втором «Метафорический сюжет: мировоззренческие и жанровые координаты» рассматривается проблема существования метафоры в эпическом тексте, исследуются возможности метафоры как сюжетообразующего механизма. Также уделяется внимание вопросу о роли метафоры в жанрах, «предрасположенных» к пространственной организации и

к сюжетной активности метафорического механизма, конкретизируются типы неклассических сюжетов, основанных на развертывании метафоры.

Принцип центростремительного, пространственного существования сюжета нередко предполагает его потенциальное «сворачивание» в один метафорический словесный образ, который проблематизирует время и существование персонажа. Чтобы изучить такое нарративное развертывание метафоры, целесообразно обратиться к двум жанровым образованиям - новелле и притче. Если новелла строится на активной игре слов, то притча опирается на такой принцип, как метафорическая «двутелость» самого сюжета. Разумеется, применительно к неклассической литературе нельзя говорить о чистых жанровых формах, но все же здесь важным оказывается сам «образ» жанра, игровое использование традиционных жанровых моделей мира.

Особую значимость в сюжетно-жанровой характеристике новеллы, основанной на анекдотическом, парадоксальном развитии конфликта и семантическом «распластывании» тропа, получает принцип демонтажа метафоры.

В свою очередь, использование двучленности метафорического образа как притчевости ситуации актуализирует в литературе XX века не религиозную метафизическую идею, а зависимость героя от пространства слов. Происходит развоплощение хронотопа, обнажается его условность и вторичность. Эти признаки могут быть обозначены как квазипарабола - своеобразная «притча-перевертыш», построенная на экспериментальном, игровом использовании семантического механизма притчи, где жанровый канон существенно изменен.

Литература XX века активно использовала превращение тропа в сюжет, различные способы воплощения метафоры в изображаемую реальность. Потребность неклассической литературы в сюжетном распластывании метафоры во многом определяется стремлением исследовать мифологемы общественного сознания. В силу родства метафоры с мифом (слово равно вещи, слово творит мир) эксперименты с оживлением словесных, поэтических формул связаны, как правило, с конструированием особой, языковой утопии-мифа, с попытками либо ее целостного воссоздания, либо - намеренного остранения и разрушения. Особое значение здесь получает открытая установка на экспериментальность сюжета, в результате локальный прием языковой игры выражает интересы, принципиальные для художественных экспериментов XX века. В этом случае сдвигается «граница между языковой и фактической реальностью» и возникает проблема «фабульности персонажей» (О.Хансен-Леве), которые теряют самостоятельность. Превращение метафоры в сюжетное пространство изменяет категорию события, хронотоп и статус персонажа.

В параграфе третьем «Эмблема и экфрасис как пространственные формы метафоры» отдельно обосновывается трактовка эмблемы и экфрасиса как составляющих пространственности метафорического сюжета, построенных на особой семиотической ситуации столкновения словесного и зрелищного начала. Здесь эмблема как специфическое соединение слова и образа, образ-

схема, образ-смысл, за которым стоит целый мир, предстает овеществленной метафорой, тяготеющей к зрелищности, зримой воплощенности персонажей, событий и идей. Эмблематическая метафора — «сгусток» культурных смыслов — разрастается в текст, и выделенный фрагмент-образ становится самоценной, отдельной картиной.

Экфрасис - словесное описание предмета визуально-пластического искусства в тексте - генетически связан с метафорой. Он основывается в широком смысле на метафорическом столкновении понятий «живое / мертвое», «природное / искусственное», переосмысливает их как «живое / искусственное», «природное / культурное, сделанное», причем элементы этой оппозиции могут меняться местами.

По замечанию исследователей, и метафора, и экфрасис едины в семантическом поле и требуют связи на основе аналогии (О.Фрейденберг, Р.Ходель). Эта связь становится еще более очевидной, если обратить внимание на принцип реализации, демонтажа метафоры: как и в экфрасисе, здесь наблюдается тяготение слова к изменению своей природы, к воплощению в некий пространственно-визуальный объект, а также раскрывается стремление оживить объект с помощью описания. Именно эта проблема воплощения слова, его творческой функции созидания мира и является «ядром» концепции метафорического сюжета в диссертационной работе.

Метафорический сюжет строится как художественное исследование метафоры, метафорический образ выступает в качестве риторического застывшего клише, и в то же время - сгустком творческой словесной энергии. Колебание и напряжение между этими двумя возможностями определяет динамику сюжета, развертывание словесного материала во «вторичный хронотоп», в пространство, где герой должен определить себя.

Расшифровывание «мерцающего», пограничного состояния сюжета и фабулы, соединение разрозненных фрагментов мозаики в единое целое осуществляют задачу пространственной поэтики - активизацию читательского восприятия самой «ткани» произведения.

В главе второй «Пространственное развертывание метафорического сюжета (произведения С.Кржижановского и К.Вагинова)» доказывается продуктивность изучения пространственно-визуального развертывания метафорического сюжета на материале текстов русской прозы конца 20-х годов XX века.

В параграфе первом «Демонтаж метафоры (новеллы С.Кржижановского)» исследуется реализация, демонтаж метафоры в ряде новелл С.Кржижановского («Страница истории», «Проигранный игрок», «Неукушенный локоть»). Метафора (даже на чисто лингвистическом уровне фразеологизмов, заявленных в названии) определяет концепцию сюжетного события и существования героя, проблематизирует его речевую и деятельностную активность: персонажами являются «ожившие» риторические фигуры, которые теряют свой контур, как бы сливаются с текстом — оговорка,

случайно оброненное слово обретают плоть, затем вновь обнажают свою «сделанную», словесную природу. Эпическая активность, обычно свойственная герою новеллы в изображаемом мире, целиком перемещается в плоскость события изображения.

На уровне героя здесь очевидна запрограммированность, функциональность, которые диктуются автологичностью, однозначностью метафорического образа. Его демонтаж предлагает читателю двойственное, двусмысленное положение героя между существованием и не-существованием: персонаж, его мир, его судьба и действия оказываются заключенными внутрь метафоры-речевой формулы. Пространственность проявляет себя здесь как самоотрицание изображенного события, его расслоение, дробление на множество подобных. Фабула «распыляется» или, наоборот, «сжимается» в единую точку - пространственный образ. Конструктивный момент новеллистического сюжета, смысловой «пуант» содержится в переключении читательского восприятия из одной плоскости в другую, в двойственном прочтении словесного образа. В новеллах С.Кржижановского философский парадокс ценен не сам по себе, а благодаря своей жизни в языке, метафорической игре, приводящей к сдвигу в образе мира.

Соответственно, демонтаж метафоры предполагает «разворачивание» ее составляющих в ряд самостоятельных картин, в событийный ряд сюжетно-фабульного порядка, автологичность образа. Происходит столкновение между целостным, привычным восприятием стереотипного образа и той событийностью, которая рождается при его разложении и остранении. При этом условная реальность, притчевая, риторическая абстрактность персонажей и жесткая двучастность сюжета разрушается, приобретая вариативность. Возникает квазипарабола, которая строится на ироническом обыгрывании образа слова, творящего и объясняющего мир.

В параграфе втором «Серийность метафорического сюжета и квазипарабола в новеллистическом цикле («Клуб убийц букв»)» развертывание метафоры в сюжете по одному из законов пространственной поэтики сюжета — «серийному» принципу — перестраивает «рамочное» повествование. Серийность подразумевает особый тип мышления XX века, в том числе — стремление воспринимать изначально сложный, мозаичный объект как единое целое. Цикл новелл оказывается изначально предрасположенным к мозаичности такого типа, поскольку любой цикл является моделью макротекста. В неклассическом, модернистском повествовании эпический цикл обретает особую, поэтологическую природу, то есть строится как комментарий к процессу своего же создания.

Принцип серийности как одна из форм пространственной организации сюжета здесь движет метафорической системой и изменяет «рамочную», цикловую конструкцию. Целостными единицами «серии», готовыми блоками повествования в «Клубе убийц букв» Кржижановского выступают жанры, где метафора генетически выполняет миромоделирующую функцию (жанровые

стереотипы новеллы и притчи, игровое использование средневековой аллегории). Эмблема соединяется с квазипараболой: особую роль получают эмблематичность (метафора воплощается как комплекс культурологических образов), функциональность, схематичность персонажей, их «спаянность» с рассказанными историями, что приводит к преобладанию квазипараболы над новеллистичностью. Метафора возникает как развернутое по правилам риторики сравнение и «общее место».

В новеллах, образующих повесть, можно выделить несколько типов метафор, которые участвуют в концептуальном строении сюжета: 1) основная метафора, которая пронизывает все повествование (образ убийства букв); 2) образы-эмблемы, которые образуют «ядро» собственно рассказанных новелл; 3) «маргинальные» метафоры», образные аналогии, которыми обмениваются герои, объясняя устройство своих историй. Они имеют не нарративный, а иллюстрирующий, эмблематический характер по отношению ко всей ситуации в целом.

Можно говорить о «пульсирующем» развитии метафорического сюжета в «Клубе убийц букв». Метафора имеет здесь в целом эмблематический характер: это устойчивая схема, целый комплекс цитат, афоризмов и образов, то есть «общее место» словесной культуры. Она может строиться как развернутое сравнение по образцу квазипараболы, а может сжаться до уровня слова, каламбура, чтобы потом вновь обрасти сюжетной плотью. Серийность обнаруживается как нарушение бинарных противопоставлений, двоичности, как «размножение» и взаимное превращение метафорических образов-ситуаций; постоянно репродуцируется образ героя, отказавшегося от словесного творчества, и сам сюжет борьбы со словом. Метафора воспринимается только в ореоле своих интерпретаций и постоянно порождает себе же подобные образы, которые требуют памяти о предыдущих воплощениях и объединяются в целые «блоки». Сюжет героя тяготеет при этом к завершенности и ограниченности, творческое сознание не реализуется в полноценном виде.

Метафора-эмблема реализуется в соотнесении интеллектуального и экспрессивного начала, устойчивого поля культурных ассоциаций образа и в пространственно-визуальной статике героя и события. В результате организуется мозаичная структура сюжета. Эмблема обнаруживает свою близость к параболе, демонстрируя специфический тип связи текста и читателя, схематизм и узнаваемость героев и ситуаций.

В параграфе третьем «Эмблематическая метафора как визуализация повествования («Материалы к биографии Горгиса Катафалаки»)» метафорический сюжет раскрывается как столкновение визуальных и словесных образов внутри повести. Повесть распадается на множество метафорических микросюжетов, которые не разрастаются в серийные тексты, обрамленные чьим-либо рассказыванием, как в «Клубе убийц букв», а сжимаются и визуализируются. Пространственность метафоры проявляет себя

в особом акценте на зрелищности, обнажении эмблематического столкновения слова и зрительного образа.

Пространственно-визуальная организация метафорического сюжета Кржижановского определяется здесь следующими чертами:

- вторичность» хронотопа, который следует соотносить со словесными стереотипами, метафорами, цитатами, пословицами, то есть с мозаикой готовых литературных, культурных ситуаций, и именно они создают событийно-предметный мир произведения;

- особый повествовательный язык, усиливающий зрительный аспект с помощью кинематографических, мультипликационных приемов: внешность, пластика персонажей и сам мир выглядят как нарисованные, отсюда -повышенная знаковость и условность;

- эмблематичность самого персонажа: статика, невозможность личностно-временных изменений, «закручивание» событий вокруг его фигуры. Катафалаки, путешествуя и нанизывая на себя различные истории, не способен воспринять мир в его целостности, а только коллекционирует его фрагменты, курьезы;

- жанровые трансформации: повесть не может реализовать романный потенциал, экстенсивность сюжета ограничивается миниатюрностью словесно-метафорического события.

Итак, метафорический сюжет в произведениях С.Кржижановского обнаруживается в разных формах: демонтаж метафоры, квазипарабола, метафора-эмблема. Их единство заключается в том, что и расслоение двух миров, двух возможных сюжетных слоев (в одном метафора существует, в другом уничтожается), и притчеобразное развертывание тропа, и овеществление, зримость метафоры приводят к статике, к преобладанию сюжетной центростремительности. Персонаж полностью зависим от «вторичного хронотопа», мир замкнут в пределах словесно-интеллектуальной игры, и событие может «свернуться» в исходный образ. Происходит «развоплощение» мира, словесная игра растворяет предметность и вещи.

Однако если демонтаж и квазипарабола в большей степени акцентируют двучастную структуру метафоры, то эмблема претендует на выражение целостной картины мира, которая не столько распадается на два плана, сколько замыкает в себе множество образов, организует мозаичность сюжетных фрагментов.

В четвертом параграфе «Экфрасис в метафорическом сюжете (роман К.Вагинова «Бамбочада»)» рассматривается особая - экфрастическая — природа метафорического сюжета: овеществленные, эмблематические метафоры определяют всю образность, создают хронотоп как мир искусства. Возникает вопрос о существовании человека в пространстве культуры и искусства, которое становится абсолютным, заслоняет живой мир, кардинально изменяет диалогические отношения, циклическую и кумулятивную модель сюжета, свойственные роману. Экфрасис строится из мозаики эмблематических

метафор, которые отменяют «линейное» течение фабульного времени, порождают многочисленные отражения — пространственные развертывание одних и тех же образов.

Эмблемы «рассыпают», расслаивают сюжетное пространство романа, воплощают столкновение визуально-пластического, вещного и словесного. В текстовой ткани экфрастичность реализуется как преобладание описательности, зрелищности, статики. Слово, играя в свое материальное воплощение, в язык пространства, в живопись, смещая точки зрения, выстраивает особую «пространственность» сюжета.

Проблема романного героя - отчуждение и единство с миром, его онтологический статус - выражается через «вторичный», искусственный хронотоп, созданный из эмблематических фрагментов, в которые превращаются и многочисленные истории, рассказываемые персонажами, и увиденные картины. Метафора в слове героев воплощается в особый мир эстетического любования, стремится стать вещью, зримым образом. Создается культурно-утопическое пространство, которое граничит со статикой и небытием.

Герои связаны с творческой стихией не напрямик, а косвенно - они не обладают созидательной силой и не продуцируют ее вовне, но заботятся о собирании и сохранении памяти о событиях творчества, которые должны обрести статичность, вневременную замкнутость. События здесь становятся вещами. Отсюда — два ценностных центра в романе: инженер Торопуло, организующий вокруг себя центростремительное пространство музея, где кумулятивно нанизываются, коллекционируются эмблематические образы, предметы искусства, и - Евгений Фелинфлеин, наделенный, в силу своей плутовской литературной родословной, «центробежным», игровым началом творческого хаоса. Романный путь Евгения обозначается как движение от эстетического восприятия жизни и смерти к свободе от замкнутого мира культуры. Сюжет выражает противостояние между динамикой и статикой, между временными изменениями и пространственным «дроблением» метафорических образов.

Таким образом, экфрасис представляет собой сложный сюжетный комплекс из эмблематических метафор: эмблема получает рамку, оформляется в чьей-то точке зрения не только как элемент стиля, но и как тип хронотопа, предметного мира искусства (по словам Р.Ходеля, в ситуации экфрасиса между субъектом и миром всегда проникает образ — произведение культуры). Слово в экфрасисе стремится к максимальному зрительному, пространственному воплощению, выражает утопическую идею синтеза искусств.

Все указанные формы метафорического сюжета могут объединяться, соседствовать друг с другом, но присутствуют в разных «пропорциях», что позволяет выделить в текстах доминанту того или иного принципа. Вышеназванные типы метафоры строят концепцию сюжета как своеобразную языковую, культурно-эстетическую утопию, как образ слова, создающего и

разрушающего реальность. Метафорический сюжет в рамках неклассической прозы выражает переосмысление концепции эстетической утопии, критику творческой энергии Слова.

При этом метафора может быть основой фабулы и вместе с тем - способом ее разрушения, быть «плотью» нарративного, сюжетного пространства, участвовать в рассказывании, повествовании и образовывать особый сюжет описания предметов искусства, определяя «рассеянный», мозаичный облик мира.

В Заключении подводятся итоги и делается вывод о том, что поставленные цели и задачи исследования представляются достигнутыми: на основе анализа реализации в рамках неклассической поэтики метафорического механизма определена его функция в создании специфического сюжета, выявлены формы его пространственно-визуального воплощения и типологические признаки, доказывающие, что метафорический сюжет представляет собой один из вариантов особой — пространственной - организации сюжетно-образной структуры в прозе XX века.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1.Синицкая А.В. Метафора как хронотоп (к вопросу о поэтике Сигизмунда Кржижановского) // Вестник Самарского государственного университета. Самара, 2003 .№1(27). С.86-96.

2. Синицкая А.В. Эмблематический принцип и пространственные формы в тексте // Вестник Самарского государственного университета. Самара, 2003 .№3 (29).С.135-149.

3.Синицкая А. В. Эмблема как пространственная форма в тексте (к проблеме метафорического сюжета) // Телескоп: Научный альманах. Вып. 6. Самара, 2004.С.186-203.

4.Синицкая А.В. К проблеме пространственности в литературе // Вестник Самарского государственного университета. Самара, 2004.№1 (31).С.123-143.

5.Синицкая А.В. Экфрастическая поэтика в романе Конст. Вагинова «Бамбочада» // Телескоп: Научный альманах. Вып.7. Самара, 2004.С.209-217.

6.Синицкая А.В. «Негативное время» новеллы: Чехов и Кржижановский // Актуальные проблемы изучения литературы в вузе и школе. Материалы Всероссийской XXIX Зональной конференции литературоведов Поволжья (1214 октября 2004 г). Т.2. Тольятти, 2004. С.76-81.

»23 0

Подписано в печать 11 ноября 2004 г. Формат 60x84/16. Бумага офсетная. Печать оперативная. Объем 1 п.л. Тираж 100 экз. Заказ № /((О 443011 г. Самара, ул. Академика Павлова, 1 Отпечатано УОП СамГУ

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Синицкая, Анна Владимировна

Введение

Глава

Метафора как фактор пространственности

1.1. Пространственность в сюжете и понятие «вторичного» хронотопа

1.2. Метафорический сюжет: мировоззренческие и жанровые координаты

1.3. Эмблема и экфрасис как пространственные формы метафоры

Глава

Пространственное развертывание метафорического сюжета произведения С.Кржижановского и К.Вагинова)

2.1. Демонтаж метафоры (новеллы С.Кржижановского)

2.2.Серийность метафорического сюжета и квазипарабола в новеллистическом цикле («Клуб убийц букв»)

2.3. Эмблематическая метафора как визуализация повествования

Материалы к биографии Горгиса Катафалаки»)

2.4. Экфрасис в метафорическом сюжете роман К.Вагинова «Бамбочада»)

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Синицкая, Анна Владимировна

Метафора как «пространственная форма» в тексте

Метафора является своеобразным «фокусом» интересов различных гуманитарных наук. Современные теории метафоры рассматривают ее не только как наиболее распространенный вид словесных ассоциаций, а в широком философско-культурологическом, семиотическом аспекте — как всеобщий принцип речи и мышления, воплощение самой сути творческой природы, потребности человека «избежать фактической реальности» [2.159:49] способность к символической интерпретации мира [2.92:33]. Механизм метафорообразования рассматривается не только как предмет традиционной риторики и поэтики, как разновидность замещения слов или поэтическое украшение, но и как возможность вернуть воображение в состояние первобытного мифотворчества, освободить энергию самого языка [2.33:20]. Современные концепции метафоры трактуют ее «как понятийную категорию, несущую в себе познавательный смысл», как «процесс, близкий к абстрагированию или моделированию» [232:258-260].

Обнажение границ между искусством и реальностью находит в метафоре свое естественное выражение, поскольку она сама по себе обладает игровым характером, «который позволяет выявить, прежде всего, особый семантический оттенок в отношениях между формой и содержанием», причем именно форма «выполняет обязанности правил игры, без соблюдения которых содержание метафоры оказывается невостребованным» [2.85:11-12]. Такая природа метафоры позволяет рассматривать ее как универсальный инструмент для описания самих семантических основ искусства. Метафора демонстрирует уникальные возможности сближать далекие понятия, а значит, рождать особые

1 Библиографический список приводится в конце работы. При ссылках на цитируемую литературу в тексте диссертации в квадратных скобках указывается номер раздела и порядковый номер в списке, затем страница источника. слои контекста — и как квинтэссенция художественного мышления, и как конкретный прием речевой семантики, основанный на скрытой аналогии.

Метафора как метатроп, объединяющий различные способы переноса и совмещения значений, раскрывает механизм смыслообразования в целом, оказывается наиболее естественным полем для исследования самого художественного языка и отражает его суть, креативную и остраняющую функцию. Принимая во внимание весь огромный пласт различных трактовок метафоры и метафоричности, мы сосредоточимся на отдельных положениях, которые конкретизируют проблематику данной работы.

Один из существенных аспектов — вопрос о пространственно-визуальной природе тропа и метафорического образа Представление о «пространственности» метафоры формировалось на пересечении различных концепций, в особенности - семиотического, структуралистского характера, а также в рамках неориторики. О метафоре как о пространственной форме позволяет говорить сама природа метафорического образа.

Троп сам по себе изначально предполагает некое «удвоение мира», рядоположенность образов, которые вступают друг с другом в сложные игровые отношения: «прежний мифологический образ приобретает еще один, «иной» смысл себя самого» [2.26:55]. Единство образов, их столкновение и напряжение строятся по законам монтажной логики. Так, ученые-семиотики рассматривают троп как стык двух языков, «изоструктурный творческому сознанию» в целом [2.124:55]. Тропы, формирование иносказательного смысла не исчерпываются только узким пониманием приемов поэтической изобразительности и рассматриваются также в ситуации столкновения языков искусства. Игровое напряжение между двумя значениями предполагает симультанность, процесс метафоризации характеризует сами принципы создания художественной картины мира — единство семантических связей и отношений [2.188].

По определению Ю.Лотмана, тропы представляют собой вторичную моделирующую систему, особый семиотический механизм, свойственный культуре в целом: «пара взаимно несопоставимых значимых элементов, между которыми устанавливается в рамках какого-либо контекста отношение адекватности, образует семантический троп» [2.124:47]. С этой точки зрения видами тропов могут являться монтажные (коллажные) сопоставления образов в разных областях искусства, причем главной их особенностью здесь делается стык двух семантических систем, восприятие и осмысление их несовместимости и единства.

Сама риторическая система (концепции тропов и фигур разрабатывались, прежде всего, в ее рамках) предстает в новейших исследованиях процессом текстопорождения и образного мышления, а композиционное устройство метафоры — бинарность, контрапункт двух планов — концептуальным принципом любого художественного высказывания. Так, обращалось внимание на близость смысловых эффектов метафоры и рассказа в трудах П.Рикера: ученый отмечает определенное тождество работы метафоры, которая «требует изменения расстояния в логическом пространстве», и построения повествовательной * интриги, в которой также присутствует синтез разнородного, поскольку «смысловые эффекты, создаваемые и метафорой, и рассказом, связаны с одним и тем же основным феноменом — семантической инновацией» [2.171:7-5]. С позиций неориторики, в работе бельгийских ученых (Ж.Дюбуа, Ф.Эделин, Ф.Мэнге и др.) как механизм тропа рассматривались повествовательные приемы, близкие к монтажу [2.150].

Семантическое напряжение понимается и как столкновение в словесном тропе образа и понятия, визуального и вербального начала. Учеными постоянно отмечалось изобразительное, иконическое измерение метафоры, в том числе -как элемента риторической системы. По словам П.Рикера, «метафорическое значение побуждает нас исследовать границу между вербальным и невербальным» [Ъ.2\\143-159.\ Само напряжение между буквальным и метафорическим значениями часто определялось в пространственных категориях, в частности, указывалась телесная, пространственно-визуальная выраженность переносного значения в самом слове «фигура» [2.64, 2.65]. По мнению Ю.Лотмана, «при любом логизировании тропа один из его элементов имеет словесную, а другой — зрительную природу, как бы замаскирован этот второй ни был» [2.124:46].

Особо следует подчеркнуть, что изучение природы лингвистического знака, метафорического значения было изначально причастным к формированию пространственности как особой художественной категории. Так, в работах Ж.Женетта знаковое устройство языка и литературы предстает пространством, где план выражения «непрерывно раздваивается, так что одно слово может совмещать в себе два значения» [2.64:257]. Отсюда - представление о Книге как о целостном объекте, о симультанности текста, который не может восприниматься пассивно: время последовательного чтения постоянно искривляется и обращается вспять.

Разумеется, любой контекст — «это не линейная последовательность языковых единиц в речи, а соотнесенность сегментов текста с другими сегментами» [2.88:237]. В этом смысле пространственность выражает природу художественного образа в целом, его «ступенчатое» развитое, по выражению Виктора Шкловского, или «членение и спайку частей речевого материала вне фабулы», по словам Юрия Тынянова [2218:347]. Использовалось понятие «пространственной», многоуровневой формы и в рамках структурализма: различные компоненты текста (параллелизмы, антитезы, метафорические сдвиги в семантике) представали синтагматической, горизонтальной и - парадигматической, вертикальной моделью [2271]. Пространственность означает принцип превращения времени в пространство, обнажает конфликт статики и динамики в тексте. Эта конфликтность оказывалась принципиальной и для теоретического осмысления метафоры. Так, по концепции Ф.Уилрайта, структура метафорического образа содержит в себе два элемента деятельности — эпифору и диафору. Первый элемент расширяет значение через сравнение - «сопоставление происходит как потрясение, которое, однако, есть потрясение узнавания», второй порождает новое значение путем соположения и синтеза не сочетавшихся прежде образов. «Роль эпифоры сводится к тому, чтобы намекать на значение, творческая роль диафоры в том, чтобы вызывать к жизни нечто новое. Серьезная метафора отвечает обоим этим требованиям» [2.221:97].

Известно, что изучение метафоры двигалось от оценки ее как «декоративного» приема к пониманию глобальности функций метафорического языка в культуре, к осознанию метафоры как процесса. Такой деятельностный аспект имел «воистину революционное значение для семантики» [2.69:96]. Между тем отмечалась двойственная способность метафоры оперировать и с изменчивостью значений, и с устойчивыми образами мира, которые закреплялись за тропами в риторической, поэтической традиции, в самом языке. Тропы, различные типы словесной образности — это и есть традиция в ее наиболее обнаженном виде, безличная сила и лингвистического механизма и языка культуры, набор словесных клише и стереотипов, которые в определенной ситуации способны принять существенное участие в сюжете модернистского типа, реализовав себя, как система, с одной стороны, предельно упорядоченная, статичная, построенная из готовых «блоков» коллективного, поэтического опыта, с другой — открытая к преобразованию. Уже в самой традиционности, симметричности и в то же время творческой активности тропа заложены возможности использования его в текстах неклассического повествования. Семиотики обратили внимание, что троп «одновременно включает в себя и элемент иррациональности <.>, и имеет характер гипер-рационализма, связанный с включением сознательной конструкции непосредственно в текст риторической фигуры» [2.124:48-49]. Это, в свою очередь, открывает возможности для преобладания авторского сюжета над планом содержания, поскольку «правила здесь включены в самый текст не только на метауровне, но и на уровне непосредственной текстовой структуры».

Метафора может быть воспринята как пространственный элемент текста и ВхМесте с тем — как временной процесс познания и деятельности, переживания и становления, которые воплощаются в сущностные характеристики поэтики [2.6:268]. Единство и столкновение двух противоречий в самой природе тропа — статики и процессуальное™ - раскрывает во многом смысл пространственности как формы художественной активности.

В современном литературоведении центральным является понимание диалогической структуры художественного произведения как деятельности, внутренней динамики образности как активизации авторского начала. Сами формы построения и развертывания образа [2.183:237-243] предстают пространством поэтики, в котором соединяются противоречивые аспекты: это и завершенная, статичная система традиционных жанровых и повествовательных формул, языка культуры, и — творческие метаморфозы, которые обнаруживают в этом пространстве временную текучесть. Следовательно, напряжение между временной логикой и пространственной характеризует и метафору, как важнейший элемент художественного языка, и природу творчества в целом, определяя существенные задачи литературоведения.

В XX веке пространственность, помимо приведенных аспектов, приобретает значение осознанного конструктивного принципа. Возникает понятие пространственной формы в литературе как нового качества, новых структурных связей внутри художественного образа, предполагающих доминанту пространства не как предмета, а как способа изображения. Отмечалось, что писатели XX века обнаруживают в своем творчестве «очарованность пространством» [2.64:279], делают его фактором поэтики, намеренно ориентируясь на язык пространственных связей и визуального восприятия, используют монтажный или коллажный язык [2.80]. В этом случае пространственность означает новый, неклассический тип поэтики, кардинальные изменения в сюжете, который теперь строится как вариативный, многомерный, «нелинейный». Пространственная форма предполагает, что присущую языку линейную последовательность выражения современная поэзия и проза преодолевают, и читатель теперь должен не пассивно воспринимать образ во времени, сходный с реальным, а переориентироваться, чтобы установить смысловые связи в произведении «путем одновременного восприятия в пространстве фрагментов, которые при обычном последовательном чтении кажутся не связанными друг с другом» [2.234:199]. Принцип «одновременного восприятия» в таких художественных текстах изоморфен симультанной природе механизма метафоры, ее «семантической иррадиации»: уже на чисто языковом уровне «умственное усилие по созданию и пониманию метафоры состоит в преодолении несовместимости, восстановлении смысловой гармонии» [2.9:368]. Такое единство центростремительности и центробежности, восстановление целостности смысла, выступая в конкретном значении сюжетного механизма, требует внимания к метафоре как к особой пространственной форме в литературном произведении XX века. Пространственность в этом случае может выражать не только изначальное свойство метафорического образа, но и быть определенным концептуальным, фабульно-сюжетным фактором.

Возникает вопрос о существовании сюжетов, в которых метафора выступает не единицей текста или узким приемом, а концепцией хронотопа и героя, картиной мира в произведении. Такое явление следует отграничить от других, хорошо известных форм сюжетной активности метафорического образа. Безусловно, сама по себе протяженная, развернутая метафора как принцип текста хорошо известна в истории литературы — в античной риторике, в словесной ткани средневековых сочинений [2.137, 2.213:88-92]. Однако метафора в неклассическом произведении становится и предметом, и способом изображения, определяя развитие сюжета по законам пространственности как особого явления поэтики. Появляется необходимость выделить тип сюжета, полностью построенный на развертывании метафоры, ее пространственно-визуальных возможностях. Структура таких сюжетов, их специфика и возможная типология в литературе XX века не изучена в полной мере.

Актуальность исследования определяется: во-первых, сложностью и многоаспектностью самого объекта рассмотрения — функции метафоры в сюжете, потребностью прояснить и конкретизировать эти аспекты: метафора в литературном произведении синтезирует различные возможности тропов, комплексно реализует «структурно-смысловую целостность» [2.85:39] авторского замысла; во-вторых, необходимостью изучения этой целостности с точки зрения пространственной поэтики. Это, с одной стороны, расширит литературоведческое восприятие метафоры, с другой — углубит понимание ее сюжетообразующих функций на разнообразном фактическом материале.

Цель исследования — выделить модель метафорического механизма среди немиметических, неклассических типов сюжета, определить функцию метафоры в пространственной организации особой сюжетно-образной структуры, выявить формы и типологию ее пространственно-визуального воплощения, то есть - специфику пространственности метафорического сюжета.

Объект исследования — структура прозаического эпического сюжета неклассического типа, в котором метафора предстает конструктивным фактором пространственности.

Предмет исследования - метафорический сюжет как тип пространственного развертывания текста в жанровой плоскости новеллы, повести и романа, концепция образа мира и героя в таком сюжете.

Задачи исследования. В соответствии с поставленными целями в ходе исследования решаются следующие задачи:

1.Определить специфику пространственных форм в литературе, выявить основные черты пространственного развертывания сюжета, изменения в сюжетно-фабульной системе и статусе героя.

2.Уточнить, в чем и как пространственность может вступать в противоречие с традиционным представлением о хронотопе и изменять его.

3.Исследовать способы воплощения словесного метафорического образа в тему, в сюжетную событийность.

4.Раскрыть действие двучленности метафорического механизма в организации особого - немиметического, «нелинейного», пространственного — сюжета.

5.Выяви1Ь основополагающие черты метафорическою сюжета, ею мировоззренческие координшы и пространственную организацию в различных жанровых аспектах на литературном материале модернизма.

Обоснование выбора материала.

Данная работа не претендует на исчерпывающую полноту исследования стилевого, сюжетного воплощения метафорических образов в русской литературе первой трети XX столетия, которая, безусловно, дает для этого богатые возможности. Учеными не раз отмечалась особая активность в русской прозе 20-годов собственно сюжетных, языковых элементов, обособление выразительного плана — превращение в предмет изображения самих приемов повествования. Произведения А.Белого, В.Набокова, Ю.Олеши, И.Бабеля, А.Платонова и многих других художников обнаруживают различные формы языковой игры (в том числе — метафорической), повышенной символизации, условности фабулы и т.д. Однако в диссертационной работе основное внимание сосредоточено на таких способах создания нетрадиционного сюжета, которые полностью определяются метафорой как пространственно-визуальной формой. Метафора здесь выступает не просто стилевым фактором, а всей событийной канвой и хронотопом в целом, выстраивает особый сюжет. Теоретический угол зрения диктует выбор историко-литературного материала, в качестве которого в работе представлены новеллы и повести С.Кржижановского («Сказки для вундеркиндов», «Клуб убийц букв»,

2 С.Кржижановский присутствовал в литературном процессе 20-30-х годов косвенно, поскольку большую часть им написанного опубликовать при жизни не удалось. Однако и его имя, и его произведения хорошо знали в литературно-театральных кругах того времени (домашние литературные салоны Г.Шенгели, М.Тарловского, «Никитинские субботники» и т.д.). Среди слушателей авторских чтений писателя были М.Булгаков, О.Форш, М.Волошин, Л.Белый; постоянной была и его лекционная деятельность по истории литературы, музыки и театра (в 20-м году Кржижановский приглашен Л.Таировым в Экспериментальные театральные мастерские для преподавания), известны

Материалы к биографии Горгиса Катафалаки») и роман Конст. Вагинова «Бамбочада».

Произведения этих авторов образуют некую общую в контексте литературы конца 20-х годов модель, которая обозначается исследователями как «метапрозаическая», то есть направленная на раскрытие процесса самого повествования. Оба писателя воспринимаются в рамках так называемой «странной прозы», ориентированной на камерную аудиторию [2.140:52] и далекой от общих тенденций советской литературы. В данной работе утверждается, что и у Кржижановского, и у Вагинова присутствует сходная концепция метафорического сюжета как явления пространственности, которая оказывается существенной частью проблематики и поэтики русской прозы конца 20-х годов XX века. Обращение к творчеству названных писателей является, на наш взгляд, достаточным основанием для эффективного рассмотрения метафоры и пространственности в неклассическом произведении и позволяет поставить вопрос о типологии метафорического сюжета.

Теоретико-методологической основой работы являются структурно-типологический подход с элементами семиотического и историко-генетического анализа текстов. Теоретической базой послужили исследования тех отечественных и зарубежных ученых, которые затрагивают проблему пространственной формы в литературе XX века (концепции Дж.Фрэнка, М.Бахтина, Б.Успенского, В.Топорова, Вяч.Вс.Иванова, В.Руднева, Н.Рымаря и других), вопросы изучения тропов, риторических фигур как семиотического и пространственного механизма (Ю.Левин, Ю.Лотман, А.Михайлов, Ж.Женетт, Ц.Тодоров, П.Рикер, У.Эко). Используются труды А.Потебни, О.Фрейденберг, А.Веселовского, Б.Томашевского, на работы С.Аверинцева, Е.Мелетинского, С.Бройтмана, попытки сотрудничать и с театрами, и с киностудиями. Очевидная значимость этого «скрытого присутствия» существенно расширяет представления о картине литературного процесса 20-х годов.

Л.Цилевича, И.Смирнова, посвященные исследованию проблемы поэтики хронотопа, сюжетного и жанрового языка.

Научная новизна диссертационной работы заключается в том, что впервые активность метафоры исследуется в аспекте пространственности как целостного явления сюжетности в XX веке; выявляется участие метафоры в пространственной организации сюжета (серийная трансформация «обрамленного повествования», природа цикла, изменения новеллистического и романного хронотопа); ставится вопрос о метафорическом сюжете как самостоятельном феномене неклассической поэтики, где обнаруживается отказ от идеи «удвоения жизни» в искусстве [2.131:50].

Теоретическая и практическая значимость работы. Положения и выводы диссертации выявляют специфику сюжетного, пространственного функционирования механизма метафоры, проясняют возможную перспективу дальнейшего изучения проблемы метафорического сюжета. Материалы диссертационной работы могут быть использованы в лекционных курсах по истории литературы начала века, при подготовке спецкурсов по теории сюжета и жанра.

Апробация материалов исследования осуществлена в шести печатных работах по данной теме. Основные положения и обсуждались на заседаниях Семинара аспирантов и докторантов» кафедры русской и зарубежной литературы Самарского госуниверситета, на научных конференциях «Язык. Текст. Культура» (Смоленск: СГПУ, 2003), «РЯО=ЗА2. Строение текста: синтагматика. Парадигматика» (Смоленск: СГПУ, 2004), «От Чехова до наших дней» (Самара: СамГУ, 2004), «Визуальный мир культуры» (Самара: СамГПУ, 2004), «Актуальные проблемы изучения литературы в вузе и школе» (Тольятти: ТГУ, 2004). Диссертация обсуждалась на заседании кафедры русской и зарубежной литературы Самарского государственного университета. Материалы исследования использовались для разработки как общих, так и специальных курсов по истории русской литературы в Самарском государственном университете, факультативов в школе, в рамках преподавания предметов гуманитарно-эстетического цикла.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Метафорический сюжет рассматривается как тип немиметической, неклассической поэтики, как специфическое выражение пространственности в литературе XX века, проблематизирующее традиционный хронотоп и сюжет, статус персонажа и события, сюжетно-фабульную схему. Метафора обнаруживает в сюжете свою двоякую природу: как рационально-риторическое начало, тяготение к клишированности, так и творческою активность, возможности непредсказуемого преображения мира.

2. Для обозначения условности, откровенной иносказательности метафорического сюжета вводится такое понятие, как «вторичный хронотоп» — мир слов и артефактов, где существует персонаж.

3. Пространственность метафоры проявляется в «нелинейной» организации текста, в «разъединении элементов», в «мозаичности» сюжета, а также - в визуализации повествования, в обращении к языку пространственных искусств. Событийность сюжета перемещается в сферу интеллектуально-словесного приключения.

4. Метафора в прозаическом эпическом сюжете неклассического повествования представляет самостоятельный художественный феномен, отличный от других форм сюжетного воплощения метафорического образа (лейтмотивизации, лиризации и т.д.), создает особый - метафорический — сюжет, обнаруживающий свою многослойность. При этом активизируется изначальный пространственный потенциал некоторых жанровых форм (новеллы и параболы), метафорический механизм в сюжете выражает ограниченность сознания персонажа, проблематизирует романное начало.

5. Пространственное развертывание метафоры создает типологическую общность сюжетов, построенных на рефлексии творчества, переосмыслении эстетической утопии и творческой силы слова. Метафорический сюжет организует особую структуру хронотопа и образа героя: бытие персонажа — это существование в словесной, «книжной» культуре, поиск целостности среди раздробленных метафорических образов.

Структура работы определена поставленными целями, задачами и выдвинутыми положениями, спецификой самого материала. Диссертационная работа состоит из введения, двух глав, заключения и библиографического списка, который включает 308 наименований, из них 298 научных источников.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Пространственность и метафорический сюжет"

Заключение.

Обобщим результаты исследования проблемы метафорического сюжета как формы пространственности.

1. Среди форм пространственности как определенного типа организации неклассического сюжета в литературе, предполагающих монтажность, лейтмотивизацию, орнаментализм, «разъединение элементов» образности, дефабулизацию и т.д., выделяется и отграничивается от других как самостоятельное явление ¿метафорический сюжет.

Функция образных и мотивных элементов в эпическом сюжете, ядром которых является метафора, становится конкретным явлением метапрозы, основанной на различных формах рефлексии метафоры, когда сама метафора, основной элемент художественного языка, становится «героем поэтического действа», «res poética» [2.151:257]. Метафора в качестве образного и сюжетного фактора содержит в себе одинаковые возможности и для «опространствливания» времени и для перевода пространства во время, поскольку включает себя и зрительный образ, и словесный. Конфликт статики и динамики, скрытый в тропе, определяет развитие метафорического сюжета, его условность, превращение в фабулу метафоры, которая дробится и отражается в сюжетных элементах.

2. Развертывание метафоры в пространственный образ в проанализированных неклассических сюжетах осуществляется в игровом использовании метафорической «двутелости» и параболы, в смещении границ между словом и изображением (визуальная поэтика, объединяющая в себе * кинематографию и эмблематичность). Все это на метауровне произведений выражает поиск целостности, которая не дана непосредственно, а становится художественной проблемой и движет сюжет, развернутый в особую конструкцию, заставляющую читателя соотносить разнородные образы как единое целое. Отрицаются, перестраиваются причинно-следственные фабульные связи, и взаимоотношение художника с текстом, с языком культуры делается самим сюжетом. Появляется такая структура образности, которая намеренно разрушает впечатление органичности.

3. Метафорический сюжет реализуется в двух единых проявлениях пространственности: это, с одной стороны, экспериментальная условность, «разъединение» и интеллектуализация образов, с другой — открытая визуализация, построение текста по оптическим законам. Такое сюжетное выражение метафоры создает особый, «вторичный» хронотоп текста культуры. Нами выделяются основные типы пространственного развертывания метафоры в сюжете: демонтаж метафоры, квазипарабола и метафора-эмблема, которая, в свою очередь, организуется по законам экфрасиса. Метафора приобретает «пульсирующий» характер, создает в составе цикла и «обрамленного» повествования сложную сюжетную мозаику («текст в тексте», серийность).

4. Метафора, воплощенная в специфический сюжет, перестраивает жанровые формы новеллы, повести и романа. Сюжетная интенсивность, сконцентрированность хронотопа новеллы, которой всегда было свойственно тяготение к орнаментальности мотивов и словесной игре, переплетаются с признаками жанра притчи, вернее, с культурным образом-штампом этого жанра, названным нами квазипараболой, где метафора возникает как развернутое по правилам риторики сравнение и «общее место». Оба жанровых образования, каждому из которых были в разной степени присуща ориентация на пространственную форму, становятся элементами художественного языка, порождая повышенную эмблематичность образов. Нам важно соединение в эмблеме зрительного и словесного начала, а также наличие двух равноправных возможностей: сам по себе образ устойчив, пожалуй, даже «агрессивен» по отношению к читателю своей завершенностью, это «готовая» картина мира, которая должна читаться по определенным правилам. Однако при этом активизируется творческая расшифровка смыслового поля образа, той мозаики, которая выкладывается из этих пространственных образов.

В свою очередь, роман, ориентированный на изображение многообразных связей героя и мира, оставляет неразрешенной до конца проблему сознания героя, его окружения и хронотопа. Изменения структуры образности и самого сюжета в рассмотренных нами примерах опираются на такой метафорический механизм, как экфрасис. Метафорический сюжет, встраиваясь в конфликт центростремительных и центробежных сил романного построения, оказывается причастен к специфической романной разработке диалога между вторичным хронотопом и миром личности героя. Экфрастичность обнажает неоднозначность проблемы взаимоотношения героя и мира, взаимопревращения субъекта и объекта.

Все вышеназванные формы строят концепцию сюжета как образ слова, создающего и разрушающего реальность. При этом метафора может быть основой фабулы и вместе с тем способом ее разрушения, быть «плотью» нарративного, сюжетного пространства, определять как изображенный мир, так и событие изображения.

5. В произведениях С.Кржижановского и К.Вагинова обнаруживается определенная типология метафорического сюжета, демонстрирующая различные принципы пространственности. Преобладание или одного, или другого типа сюжетного развертывания метафоры, их взаимосвязь и противоречие высвечивают своеобразное сходство концепций художественного мира обоих писателей.

Так, обнаруживается ситуация, когда герои находятся в поиске своей личностной определенности и творческой независимости. Литература предстает «метафизическим убийством», которое способно стать реальным; жизнь и смерть одинаково могут быть отражены в плоскости эстетического, стать сюжетами искусства. Мир предстает как замкнутый универсум искусства, вторичный, сконструированный, как сфера культуры и слова, вытесняющая живую реальность, ее привычный облик. У обоих авторов хронотоп предстает «оптической иллюзией»: герои могут прочитываться как объемные, «как бы» живые, наделенные своей судьбой, или же — как фигуры, «сделанные» из сюжетов искусства.

Во всех типах реализации метафорического сюжета заключается проблема автологии: знак стремится преодолеть свою природу, живописную в экфрасисе и словесную — при демонтаже метафоры. Слово, играя в визуальное воплощение, в язык пространства, определяет специфику словесного, литературного сюжета.

В итоге у обоих авторов через различные приемы поэтики сходным образом решается проблема онтологического статуса героев: они должны обрести право быть субъектами действия или рассказывания. Но сюжет строится так, что они выступают объектами описания, их внутренний мир также раскрывается через пространственные образы, статичные или постепенно застывающие. И герои, и автор осуществляют поиск целостности, которая движет устройством сюжета. Рассыпанность новелл, серийность, по законам которой организуются «рассеянные» метафоры и образы-эмблемы, предлагают сюжет как интеллектуально-словесную загадку. И реализация метафоры, и эмблематичность событий и персонажей, и экфрасис конструируют мир, в котором главной становится проблема существования в культуре: бытие героя оказывается, в конечном счете, бытием самого сюжета, самого текста. Метафорический механизм позволяет раскрыть идею творчества и воплощения творческого замысла, перипетии этого воплощения.

При этом изменяется и сюжетно-жанровый язык, и тип героя: в текстах и С.Кржижановского, и К.Вагинова возникает особая галерея персонажей, которые не выполняют медиативные, изначально присущие им функции, перестают быть носителями эпической активности, как это свойственно, например, героям путешествующим, героям-авантюристам. По-новому реализуется и кумулятивная схема, «рассыпаясь» изнутри на ряд замкнутых точек-проспрансш, организованных по центростремительному принципу. Установка на творчество как на выражение свободы оказывается разрушением самого же творчества. Центральным персонажем становится носитель культурной рефлексии, который не творит сам, но исследует, хранит и созерцает, то есть находится не внутри творчества, а рядом с ним (коллекционер, профессионал-гуманитарий).

Таким образом, бытие персонажа определятся у обоих авторов его существованием в слове, его способом жить в культуре, подлинным конфликтом и внутренним смыслом сюжета является поиск целостного облика мира, который проблематизируется через серийность (в цикле новелл) и эмблематичность. Надежда на ценность, адекватность высказывания делается проблемой, во многом - через «остранение» творческой, преображающей функции слова: демонтаж метафоры определяет и демонтаж эстетической утопии. Ее вторичный, сконструированный хронотоп переходит в собственное отрицание, оказывается «минус-хронотопом», то есть не-жизнью. Герой движется в книжном пространстве цитат, афоризмов, словесных образов и определяет себя только там, однако не менее важным является его поиск живого мира и своей творческой судьбы.

Исследованные варианты пространственного развертывания метафоры раскрывают типологическую общность сюжетов, построенных на метапрозаической рефлексии природы творчества, на развенчании эстетической утопии. В этом отношении и новеллы и повести С.Кржижановского, и романы К.Вагинова представляют единую «матрицу» построения образа героя, хронотопа, сюжета в целом. Изучение метафорического сюжета может быть продолжено и обогащено в дальнейшем на материале других литературных явлений.

Итак, все вышеизложенное позволяет сделать вывод, что цель диссертационного исследования представляется достигнутой: на основе анализа реализации в рамках неклассической поэтики метафорического механизма определена его функция в создании специфического сюжета, выявлены формы его пространственно-визуального воплощения и типологические признаки, доказывающие, что метафорический сюжет представляет собой один из вариантов особой - пространственной — организации сюжетно-образной структуры произведения.

Список научной литературыСиницкая, Анна Владимировна, диссертация по теме "Теория литературы, текстология"

1. Вагинов К. Козлиная песнь: Романы. М., 1991. 592 с.

2. Кржижановский С. Доклад 1939 года // Новое литературное обозрение. 2001. №52. С.205-216.

3. Кржижановский С. Чужая тема. Собр. соч. В 5 т. СПб., 2001. Т.1.-687 с.

4. Кржижановский С. Клуб убийц букв. Собр. соч. В 5 т. СПб., 2001. Т.2.-701 с.

5. Кузмин М. Избранные произведения. Л., 1990. 576 с.

6. Платонов А. Чевенгур: Роман и повести. М., 1989. — 653 с.

7. Русская новелла начала XX века: Сборник. М., 1990. 400 с.

8. Сологуб Ф. Мелкий бес. Рассказы. Сказочки. М., 1995. 592 с.

9. Сорокин В. Норма. М., 1999. 480 с.

10. Хармс Д. Повесть. Рассказы. Молитвы. Поэмы. Сцены. Водевили. Драмы. Статьи. Трактаты. Квазитрактаты. СПб., 2000. 514 с.

11. Научная и критическая литература

12. Аверинцев С.С. Греческая «литература» и ближневосточная «словесность» // Аверинцев С.С. Образ античности. СПб., 2004. С.40-88.

13. Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1997. — 343 с.

14. Агранович С.З., Саморукова И.В. Гармония цель — гармония (художественное сознание в зеркале притчи). М., 1997. — 133 с.

15. Агранович СЗ., Саморукова ИВ. Генезис и поэтика притчи // Содержательность форм в художественной литературе. Самара, 1993.C.3-22.

16. Агранович С.З., Стефанский Е.Е. Миф в слове: продолжение жизни (Очерки по мифолингвистике). Самара, 2003. — 168 с.

17. Амелин Г. Метафора как темпоральная структура // Логос. 1994. №.5. С.260-268.

18. Андрушко Ч. О мировоззрении Даниила Хармса// Художественный язык литературы 20-х годов XX века. К 70-летию проф. В.П.Скобелева. Самара, 2001. С.39-46.

19. Аристотель. Поэтика// Аристотель и античная литература. М., 1978. С. 149151.

20. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М., 1999. — 896 с.

21. Бак Д.П. Новелла И.А. Бунина «Книга»: проблема художественного слова // Историческое развитие форм художественного целого в классической русской литературе. Кемерово, 1991. С.99-108.

22. Баак Й. ван. Парадокс и псевдологика у Платонова // Парадоксы русской литературы: Сборник статей. СПб., 2001. С.284-298.

23. Барт Р. От произведения к тексту // Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М., 1989. С.413-423.

24. Бахтин М.М. Слово в романе // Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М.,1975. С.72-233.

25. Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе // Бахтин М.М. Эпос и роман. СПб., 2000. С.11-193.

26. Белая Г.А. Закономерности стилевого развития советской прозы двадцатых годов. М., 1977. 256 с.

27. Белая Г.А. Стилевая регрессия (к проблеме псевдонародности в литературе) // Дискурс. 1998. №7. С.68-76.

28. Беспалов О.В. Модификация принципов пластичности и живописности в художественном мышлении столетия // Искусство нового времени. СПб., 2000. С.256-285.

29. Бехта И. А. Проблема жанров малых форм. Львов, 1990. — 186 с.

30. Богачева О.С. Фрагмент романа К.Вагинова как ключ к пониманию авторской концепции // Проблемы изучения литературного процесса XIX-XX веков. Самара, 2000. С.292-298.

31. Брагинская Н. В. Экфразис как тип текста: К проблеме структурной классификации // Славянское и балканское языкознание: Карпато-восточнославянские параллели. Структура текста. М., 1977. С.24-34.

32. Брагинская Н.В. Жанр Филостратовых «картин» // Из истории античной культуры. М., 1976. С. 143-169.

33. Брагинская Н.В. Картины Филострата-Старшего // Одиссей. 1984. С. 274307.

34. Бочаров С.Г. О реальном и возможном сюжете // Динамическая поэтика. От замысла к воплощению. М.,1990. С. 14-37.

35. Бройтман С.Н. Из словаря «Русский символизм»: Творчество жизни («жизнестроение»). Теургия//Дискурс. 1998. №7. С.92-99.

36. Бройтман С.Н. Историческая поэтика. М, 2001. 320 с.

37. Буренина О. Литература — «остров мертвых» (Набоков и Вагинов) // Владимир Набоков: pro et contra. Т.2. СПб., 2001.С.471-484.

38. Бурлина ЕЯ. Культура и жанр: Методологические проблемы жанрообразования и жанрового синтеза. Саратов, 1987. — 165 с.

39. Буслакова Т.П. К.К. Вагинов и «молодая эмигрантская литература» (К 100-летию со дня рождения К.К.Вагинова) // Вестник Московского ун-та. Сер. 9, филолог. М., 1999. №6. С. 19-29.

40. Вайман С.Т. Идея художественной континуальности // Искусство Нового времени. СПб., 2000. С.108-145.

41. Вельфлин Г. Основные понятия истории искусств. Проблема эволюции стиля в новом искусстве. СПб., 1994. — 345 с.

42. Вжозек В. Метафора как эпистемологическая категория // Одиссей. 1994. С.257-264.

43. Вовк В.Н. Языковая метафора в художественной речи. Киев, 1986. 140 с.

44. Вопросы сюжетосложения. 5. Рига, 1978.— 154с.

45. Воробьева Е. Заметки о малых прозаических жанрах (Парабола как явление «постлитературы») // Новое литературное обозрение. 1994. № 4.С.260-272.

46. Воробьева Е. Неизвестный Кржижановский // Вопросы литературы. 2002. №6. С.291-299.

47. Воробьева Е. Сигизмунд Кржижановский в контексте русскою символизма // Русская литература XX века: итоги столетия. СПб., 2001. С. 10-16.

48. Гак В.Г. Метафора: универсальное и специфическое // Метафора в языке и тексте. М., 1988. С. 11-25.

49. Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы: Очерки по русской литературе XX века. М., 1993.-324 с.

50. Гаспаров M.JI. Античная риторика как система // Гаспаров M.JI. Об античной поэзии: Поэты. Поэтика. Риторика. СПб., 2000. С.424-472.

51. Гаспаров M.JI. Колумбово яйцо и строение новеллы // Сборник статей по вторичным моделирующим системам. Тарту, 1973. С.130-133.

52. Геллер JI. Воскрешение понятия, или Слово об экфрасисе // Экфрасис в русской литературе. М, 2002. С.5-22.

53. Геллер JT. На подступах к жанру экфразиса: Русский фон для нерусских картин // Wiener Slawisticher Almanach. 1997. С. 19 23.

54. Генис А. Вавилонская башня: искусство настоящего времени. Эссе. М, 1997.-256 с.

55. Герасимова А. Труды и дни Константина Вагинова // Вопросы литературы. 1982. №12. С.131-166.

56. Герасимова А. О собирателе снов // Вагинов К.К. Стихотворения и поэмы. Томск, 2000. С.3-14.

57. Глобова Ю.Л. Поэтика сборника рассказов В.Набокова «Возвращение Чорба». Автореф. дисс. канд. филол. наук. Самара, 2000. 18 с.

58. Горбунов А.Н. Поэзия Дж.Донна, Бена Джонсона и их младших современников // Английская лирика первой половины XVIII века. М., 1989. С.5-72.

59. Григорьева Е.Г. Эмблема: принцип и явление (теоретический и исторический аспекты) // Лотмановский сборник. Т.2. М., 1997. С.451- 447.

60. Гринцер Н.П., Гринцер П.А. Становление литературной теории в Древней Греции и Древней Индии. М., 2000. 424 с.

61. Гришакова М. Визуальная поэтика В. Набокова // Новое литературное обозрение. 2002. №54. С. 205-212.

62. Давыдов С. Набоков: герой, автор, текст// Владимир Набоков: pro et contra. Т.2. СПб., 2001.С.315-328.

63. Делекторская И.Б. Гоголевские мотивы в творчестве Сигизмунда Кржижановского // Н.В.Гоголь и мировая культура: Вторые гоголевские чтения. М., 2003. С.122-128.

64. Делекторская И.Б. Эстетические воззрения Сигизмунда Кржижановского. Автореф. дисс.канд. филол. наук. М., 2000. 18 с.

65. Дмитриева Е.Е., Сапожков C.B. Русская новелла начала XX века // Русская новелла начала XX века: Сборник. M., 1990.С.5-14.

66. Дмитриева С. Архетипическая модель сада как элемент культурного кодапетербургского текста» Конст. Вагинова // Русская литература XX века: итогистолетия. СПб., 2001. С. 109-114.i

67. Днепров В.Д. Черты романа XX века. М.; Л., 1965. 548 с.

68. Дуганов Р.В. О рисунке и слове // Дуганов Р.В. Велимир Хлебников: Природа творчества. М., 1990. С.153-176.

69. Евдошина ИА Пространство как сущностная характеристика художественного сознания в XX веке (о.Павел Флоренский и Михаил Бахтин) // Энтелехия. Кострома, 2000. №2.С.38-47.

70. Егоров Б.Ф., Зарецкий В.А., Гушанская Е.М., Таборисская Е.М., Штейнгольд A.M. Сюжет и фабула // Вопросы сюжетосложения. Рига, 1978. С.11-21.

71. Ермоленко Г.Н. Тропеический сюжет в рассказах С.Кржижановского // Риторика-лингвистика. Смоленск, 2001 (3). С.144-151.

72. Жанр и композиция литературного произведения: Межвузовский сборник. Петрозаводск, 1978.- 171 с.

73. Жанр: Эволюция и специфика. Вопросы русского языка и литературы. Кишинев, 1980.- 154 с.

74. Женетт Ж. Литература и пространство // Женетт Ж. Фигуры: Работы по поэтике. М., 1998. Т.1. С.278-283.

75. Женетт Ж. Пространство и язык // Женетт Ж. Фигуры: Работы по поэтике. М., 1998. Т.1.С. 131-145.

76. Жиличева Г.А. Комический модус художественности в русском романе XX века. Автореф. дисс.канд. филол. наук. Новосибирск, 202. — 19 с.

77. Жирмунский В.М. Введение в литературоведение: Курс лекций. СПб., 1996.-440 с.26 8.Жирмунский В.М. Метафора в поэтике русских символистов // Жирмунский В.М. Поэтика русской поэзии. СПб., 2001. С. 162 197.

78. Жоль К.К. Мысль, слово, метафора. Киев, 1984. -331 с.

79. Зарецкий В.А., Цилевич Л.М. Об основных направлениях в сюжетологии // Сюжетосложение в русской литературе. Даугавпилс, 1980. С.12-24.

80. Затонский Д.В. Искусство романа и XX век. М., 1973. — 535 с.

81. Затонский Д.В. Модернизм и постмодернизм. Харьков, 2000. 256 с.

82. Зенкин С.Н. Введение в литературоведение. М., 2000. — 84 с.

83. Зенкин С.Н. Новые фигуры // Новое литературное обозрение. 2002. №.57. С.343-351.

84. Зенкин С. Н. Преодоленное головокружение // Женетт Ж. Фигуры: Работы по поэтике. М., 1998. Т. 1. С.5-46.278.3вездина Ю.Н. Эмблематика в мире старинного натюрморта.1. М., 1997.-214 с.

85. Иванов В.В. Категория времени в искусстве XX века // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. JL, 1974.С.59-78.

86. Иванов В.В. Монтаж как принцип построения в культуре первой половины XX века // Монтаж. Литература. Искусство. Театр. Кино. М., 1988. С.119-146.

87. Иванов В.В. Очерки по истории семиотики в СССР. М., 1976. 271 с.

88. Иванов В.В. Эстетика Эйзенштейна // Иванов В.В. Избранные труды по семиотике культуры. М., 1999. Т.1. Знаковые системы. Кино. Поэтика. С.267-172.

89. Иванюк Б.П. Метафора в литературном произведении. Черновцы-Рута, 1998.-252 с.

90. Карасев Л.В. Текст и энергия // Карасев Л.В. Вещество литературы. М.,2001. С. 19-46.

91. Кассирер Э. Сила метафоры // Теория метафоры. М., 1990. С.33-43.

92. Кафкова О. О роли контекста в разных типах коммуникатов // Синтаксис текста. М., 1979.С.236-238.

93. Келдыш В.А. Русский реализм начала XX века. М., 1986. 280 с.

94. Клинг O.A. Топоэкфрасис: место действия как герой литературного произведения (возможности термина) // Экфрасис в русской литературе. М,2002. С.97-110.

95. Клинг O.A. Эволюция и «латентное» существование символизма после Октября // Вопросы литературы. 1999. №4.С.37-64.

96. Кожевникова H.A. Метафора в поэтическом тексте // Метафора в языке и тексте. М., 1988. С.145-164.

97. Кожинов В.В. Сюжет, фабула, композиция // Теория литературы: Основные проблемы в историческом освещении. М., 1964.Т.2. С.458-462.

98. Колобаева J1.A. Концепция личности в русской литературе рубежа XIX-XX вв. М., 1990.-336 с.

99. Комаров В.П. Метафоры и аллегории в произведениях Шекспира. JL, 1989. -200 с.

100. Корман Б.О. Итоги и перспективы изучения проблемы автора // Страницы истории русской литературы. М., 1971. С. 199-207.

101. Кормилов С. И Металингвистическая классификация типов прозаического слова М. Бахтина и состав литературно-художественного произведения // Бахтинология: Исследования, переводы, публикации. СПб., 1995. -489 с.

102. Краснов Г.В. Мотив в структуре прозаического произведения: К постановке вопроса // Вопросы сюжета и композиции. Горький, 1980. С.69-81.

103. Antoin G. Proust ou le shaos me'taphorique // Langues et cultures. № 3. Louvain, 1984. P. 17-25.

104. Bachelard G. La poetice de l'espace. Paris, 1968. 194 p.

105. Becker A. The shield of Achilles and the poetics of ekphrasis. Lanham, Maryland, 1995.-254 p.

106. Black M. Models and Metaphors: studies in langage and philosophy. Ithaca, N. Y., 1962.-256 p.

107. Bourneuf R. L'organisation de l'espace dans le roman // Etudes littéraires. Paris, 1960. T.3. P.77-94.

108. Bruhun S. Musical ekphrasis: composers responding to poetry and painting. New York, 2000. 265 p.

109. Dallenbah L. Le récit spéculaire. Contribution a l'étude de la mise en abîme. Paris, 1977.-234 p.

110. Deloffre F. La nouvelle // Littérature et genre littéraires. Paris, 1978. P.77-78.

111. Dolezel L. Possible Worlds and Literary Fiction // Possible Worlds in Humanities, Arts and Sciences: Proceedings of Nobel Simposium 65. Berlin, 1989. P. 220-239.

112. Collot M. L'espace des figure£// Espace et chemins (Littérature № 65. Revue trimestrelle). Paris, 1987. P.84-95.

113. Frank J. Through the Russian Prism. Essays on Literature and culture. Princeton, New-Jersey. 1990. 240 p.

114. Frank J. Spatial form: An answer to erities // Critical inquiry. Chicago, 1977. №4. P. 112-124.313 .Kestner J. The Spatiality of the Novel. Detroit, 1978. P. 5-28.

115. Krieger M. Ekphrasis. The illusion of the Natural Sign. Baltimor — London, 1992.- 267 p.

116. Labre Ch., Soler P. Metodologie littéraire. Paris, 1995. 223 p.

117. Lund H. Text as Picture: Studies in the Literary Transformation of Pictures. Lewiston, 1992.-269 p.

118. Lodge D. Working with structuralism: Essays. Boston, 1981. P.11-15.

119. Malmgren C. Fictional space in the modernist and postmoderniste American novel. Lewisburg, London, Toronto, 1985. P. 13-33.

120. Perlina N. Konstantin Vaginov (1899-1934) // Etkind E., Niva G., Serman I., Strada V., eds.: Histoire de la literature Russe. Le XX Siecle de la révolution et les annes vingts. Paris, 1988. P.474-482.

121. Pietra R. Lieux communs // Espace et chemins (Littérature № 65. Revue trimestrelle). Paris, 1987. P.96-108.

122. Ricoeur P. La metaphore vive. Paris, 1975. P.242-272.

123. Ricoeur P. The Metafhoricale process as cognition, imagination, ad feeling // Critical Inquiry. 1978. №1. P. 143-159.

124. Surfiction. Chicago, 1975. P. 10-18.

125. Webb R. Ekphrasis Anciet and Modem: The Invention of a Genre // Word & Image. 1999. 15 (1). P.3-8.

126. Wilpert G. Sachwörterbuch der Literatur. Stuttgart, 1989. S.228-230.