автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.07
диссертация на тему: Развитие этнографического музейного дела в России в конце XIX - начале XX вв.

Полный текст автореферата диссертации по теме "Развитие этнографического музейного дела в России в конце XIX - начале XX вв."

ООЗОВ1ЭТ5 На правах рукописи

Турьинская Христина Михайловна

Развитие этнографического музейного дела в России в конце XIX - начале XX в. (историографическое исследование)

Специальность: 07.00.07 -этнография, этнология и антропология

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук

Москва 2006

003061975

Работа выполнена в Этнографическом кабинете Института этнологии и антропологии имени Н.Н.Миклухо-Маклая Российской академии наук

Научный руководитель:

доктор исторических наук К.П.Калиновская

Официальные оппоненты:

доктор исторических наук, профессор Л.Б.Заседателева кандидат исторических наук М.М.Керимова

Ведущая организация:

Государственный Исторический музей

Защита состоится 20 марта 2007 г. в 14 час. 30 мин. на заседании диссертационного совета К 002 117 01 Института этнологии и антропологии имени Н.Н.Миклухо-Маклая РАН по адресу: 119991, Москва, Ленинский проспект, д. 32-А, корп. В.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института этнологии и антропологии имени Н.Н.Миклухо-Маклая РАН

Автореферат разослан «......».................. 2007 г.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат исторических наук

О.Б.Наумова

Общая характеристика работы

Актуальность исследования определяется необходимостью всестороннего и углубленного изучения истории отечественных этнографической науки и музейного дела в области этнографии народов России и зарубежных стран.

Представленный в диссертации период конца XIX - начала XX в. является важным этапом в истории этнографической науки и музеев в России, во многом определившим направления последующего развития этих общественных и культурных институтов в нашей стране. Одну из проблем науковедения составляет изучение внутренних факторов развития науки и музейного дела, выявление и анализ взаимосвязей между музеями и наукой, научным сообществом, научной периодикой. Актуальным является и исследование этих институтов в контексте политического, экономического, социального, культурного развития страны в определенный исторический период и исследование внешних факторов, воздействующих на историю науки и музейного дела. Следует также учитывать влияние, которое наука и музеи оказывают на культуру, быт, общественное сознание. Необходимо более глубоко изучить связь науки и музеев с идеологией, интеллектуальными течениями и общественными движениями, влияние государственной политики на этнографическую науку и музейное дело.

В конце XIX - начале XX в. приоритетом царской власти являлся курс на стабилизацию общества и экономическую модернизацию в стране. Вместе с тем изучаемый период российской истории характеризовался нарастанием внутри- и внешнеполитических, социальных, национальных противоречий, приведшим к войнам и революциям. Интересным и актуальным представляется изучение науки и культуры, история которых отражает это сложное и драматичное время в истории нашего государства.

К концу XIX в. в России сложилась организационная структура науки, включавшая научные учреждения и организации, научные кадры, а также научную периодику как средство научной коммуникации. Характерной чертой усилившегося научно-общественного движения в России и его результатом являлись расширение научной деятельности, развитие краеведения, рост числа научных обществ и музеев различного профиля по всей стране, которые становились не только культурно-просветительными, но и научно-исследовательскими учреждениями.

В XIX в. шел процесс дифференциации научных дисциплин. К концу XIX в. в России этнография оформилась как самостоятельная наука, находя свое место в ряду естественных и гуманитарных дисциплин. В конце XIX - начале XX в. научные учреждения и организации, кадры этнографов, этнографические музеи и этнографические отделы региональных музеев, этнографическая периодика представляли тесно связанные элементы организационной структуры этнографической науки.

Этнографические журналы отражали работу научных институций и представителей научного сообщества. Периодику можно назвать одним из основных «нервов» и «продуктов» научной деятельности. В то же время она являлась «фактом» и «явлением» культуры, важным звеном, не только объединяющим ученых между собой, но и связывающим их с широкой общественностью. Научная периодическая печать представляет большую источниковедческую и историографическую ценность.

Необходимо учитывать, что в условиях отсутствия в изучаемое время в России специализированных музееведческих периодических изданий, в этнографической периодике получали отражение, помимо собственно научных проблем, также теоретические и практические вопросы работы не только этнографических музеев, но и музеев другого профиля. Этнографическая периодическая печать представляет собой один из основных историографических источников, в которых отразилось развитие этнографического музейного дела в контексте развития этнографической науки и музееведения в России в конце XIX - начале XX в.

Этнографическим музеям принадлежала основная роль в сборе, регистрации, хранении, систематизации, изучении, экспонировании, публикации, популяризации вещественных источников этнографических исследований. Этнографические музеи, этнографические коллекции и отделы местных музеев являлись вещественной базой этнографии. Этнографами разрабатывались теоретические и практические вопросы изучения культуры и быта народов России и зарубежных стран. Результаты этнографических исследований находили отражение в музеях. Музейные коллекции становились не только воплощением и итогом полевой работы, которая велась учеными под влиянием сложившихся в науке и разделяемых ими теорий и концепций, но и важным источником для научных исследований. Теоретические основы этнографического музейного дела и практика работы этнографических музеев соответствовали уровню развития этнографической науки и музееведения.

Актуальными проблемами являются также выявление роли личности в истории науки и музейного дела, исследование процесса формирования научного и музейного сообщества в России конца XIX -начала XX в. Важным и необходимым представляется изучение истории и проблем отечественного этнографического музейного дела в контексте общих тенденций развития науки, музейного дела и музееведения, включая взаимосвязи с зарубежной наукой и музееведением.

Углубленное исследование теории и практики отечественного этнографического музейного дела и науки конца Х1Х-начала XX в. позволяет ярче осветить вопросы истории российских музеев, в частности, петербургских - Музея антропологии и этнографии РАН (музей организован в 1879 г.; его история восходит к Кунсткамере, основанной

Петром Великим в 1714 г.) и Российского этнографического музея (основан как Этнографический отдел Русского музея императора Александра III в 1902 г., с 1934 г. - Государственный музей этнографии, с 1948 г. - ГМЭ народов СССР, с 1992 г. - РЭМ), московского Центрального музея народоведения (создан в 1924 г. на основе коллекций Этнографического отделения Румянцевского музея; с 1935 г. -Государственный музей народов СССР; в 1948 г. после закрытия музея основная часть его вещевого собрания поступила в ГМЭ), ряда центральных и региональных музеев на протяжении XX - начала XXI в.

Несмотря на наличие исследований по данной проблематике, в изучении вопросов истории этнографического музейного дела в России конца XIX - начала XX в. остаются лакуны. Далеко не все из перечисленных проблем исследованы достаточно полно. Кроме того, некоторые из источников, позволяющих решить эти проблемы, не получили в историографии должного освещения и оценки. В частности, периодическая печать конца XIX — начала XX в. как источник по истории этнографической науки и музейного дела изучена недостаточно. Необходимы выявление, исследование, научная оценка, введение в научный оборот этих материалов, что может существенно дополнить имеющиеся знания по истории этнографической музейной теории и практики, истории музейного дела, науки, общественной мысли, культуры в нашей стране. До сих пор исследования российских научных этнографических периодических изданий конца XIX - начала XX в. как источника по истории этнографического музейного дела не проводилось.

Недостаточная изученность ряда вышеперечисленных историографических проблем и источников определяет актуальность данной диссертационной работы. Выбор автором для историографического анализа в качестве основных источников специальных этнографических журналов конца XIX-начала XX в. «Этнографического обозрения» (Москва, 1889-1916) и «Живой старины» (Санкт-Петербург - Петроград, 1890-1916) объясняется тем, что в сравнении с другими историографическими источниками изучаемого периода они дают наиболее значительный по объему, тематическому и территориальному охвату материал, затрагивающий основные факты, явления, проблемы истории отечественной этнографической науки и этнографического музейного дела в России. Вместе с тем, анализ этих изданий позволяет представить развитие этнографических музеев в контексте истории музейного дела в целом.

Хронологические рамки исследования ограничиваются концом XIX - началом XX в. Этот период, примерно 1890-1910-е гг., представляет собой определенный этап в развитии этнографической науки, музейного дела, этнографической периодики в России.

В конце XIX - начале XX в. развивалась организационная структура отечественной этнографической науки. При сохранении научного интереса ко всем народам мира, первостепенное внимание ученых привлекала этнография народов России. Значительно возрос интерес этнографов к материальной культуре отечественных народов (поселения и постройки, одежда, утварь, сельскохозяйственные орудия, промыслы и т.д.). Получили развитие прежние направления этнографических исследований - изучение общественных и семейных отношений, верований, народной словесности. В среде этнографов, на научных съездах обсуждались планы объединения деятельности этнографов в масштабе страны, выявилась потребность в определении предмета и задач этнографии, велись теоретические дискуссии. Возрос научный и общественный интерес к народному быту, крестьянской теме1.

В изучаемый период в России значительно увеличилось число музеев разного профиля, развивалась их деятельность как научных и просветительных учреждений. Активизировалась работа ранее существовавших этнографических музеев, основывались новые этнографические музеи, этнографические отделы в местных музеях. Оживление этнографического музейного дела было тесно связано с ростом активности этнографов в изучении отечественных и зарубежных народов. В данный период наметились основные направления музейного дела, получившие развитие в послереволюционное время; музеи приобрели статус культурной нормы; музейное дело стало особой формой культурной деятельности; началась разработка основных понятий музееведения2. В среде музейных деятелей шли объединительные процессы, обсуждалась необходимость упорядочения музейной работы в стране.

С 1889-1890 по 1916 гг. издавались первые отечественные научные этнографические журналы, носившие также музееведческий характер («Этнографическое обозрение» и «Живая старина»). Публикации на страницах этих изданий отразили основные вехи истории этнографической науки в России. Само появление специальной этнографической периодики было вызвано новым уровнем развития науки. Происходил количественный и качественный рост этнографических исследований разных сторон культуры отечественных и зарубежных народов. Организация таких журналов, как «Этнографическое обозрение» и «Живая старина», расширяла возможность публикации научных материалов и стимулировала развитие этнографии. Количественные и качественные изменения в этнографическом музейном деле также получили отражение в этнографической периодике. Даты начала и прекращения выхода указанных изданий, являющихся основными

1 Токарев С А История русской этнографии (Дооктябрьский период) М, 1966 С 21,364436

2 Музейное дело России М , 2003 С 129 6

источниками предпринятого в диссертации исследования, установлены автором в качестве формальных хронологических рамок работы.

В конце XIX - начале XX в. появились и другие научные и музееведческие периодические издания (напр., «Старые годы», СПб. - Пг., 1907-1916). Указанный период в среде представителей этнографической науки и музейного дела ознаменовался осознанием необходимости обобщения теории и практики, определения итогов и перспектив этнографической научной и музейной деятельности в России, проведения ряда организационных мер, направленных на их развитие. Этот процесс получил отражение в историографических источниках изучаемого периода. В ряде случаев в целях более полного раскрытия темы диссертации автором привлекались материалы, относящиеся к более раннему и более позднему времени, которые отражают предысторию отдельных явлений и позволяют обозначить тенденции их развития.

Цель и задачи исследования обусловлены его историографическим характером. Целью работы является изучение истории развития этнографического музейного дела в России в конце XIX - начале XX в. через призму публикаций в этнографической периодической печати в указанный период. В связи с этим в диссертации поставлены следующие задачи:

- дать обзор материалов по истории этнографического музейного дела, опубликованных в российской периодической этнографической печати конца XIX - начала ЮС в.;

проанализировать темы, проблемы, теоретические и практические вопросы этнографического музейного дела, затронутые в российской периодической этнографической печати в указанный период;

рассмотреть теоретические и практические вопросы этнографического музейного дела в связи с историей этнографической науки;

- охарактеризовать место этнографического музейного дела в контексте развития музейного дела в России в конце XIX - начале XX в.

Методологической основой исследования является историко-системный подход, позволяющий представить историю этнографического музейного дела в России в конце XIX - начале XX в. в русле истории этнографической науки и музейного дела, связанных с экономическим, социальным, культурным развитием страны в данный период.

Источники. В диссертации в качестве основных источников использовались материалы научных этнографических периодических изданий «Этнографическое обозрение» и «Живая старина». Эти журналы представляют собой печатные органы, соответственно, Этнографического отдела Императорского Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии (далее - ИОЛЕАЭ) при Московском университете и Отделения этнографии Императорского Русского

географического общества (далее - ИРГО), которые являлись ведущими центрами этнографических исследований в России.

В работе использовались периодические и повременные издания музеев, научных обществ, учреждений и организаций, монографии и другие опубликованные источники, относящиеся к изучаемому периоду и касающиеся вопросов этнографического музейного дела. Среди них отчеты и научные издания Музея антропологии и этнографии (МАЭ), Этнографического отдела Русского музея (ЭОРМ), Дашковского этнографического музея и Отделения иностранной этнографии (входили в состав Этнографического отделения Румянцевского музея), Музея прикладных знаний (Политехнического), ряда других музеев. Привлекались публикации «Журнала министерства народного просвещения», журнала «Землеведение», «Русского антропологического журнала» и др. Важным источником исследования является историко-искусствоведческий и музееведческий журнал «Старые годы», материалы которого позволяют рассмотреть развитие этнографического музейного дела в русле общих тенденций музейного дела в России в начале XX в.

Для выявления предыстории ряда проблем привлекались публикации второй половины XIX в., относящиеся к музейному делу в области этнографии. Важные материалы, позволяющие проанализировать тенденции развития этнографического музейного дела в нашей стране в контексте истории музейного дела, этнографической науки и краеведения в послереволюционный период, содержатся в научных и музееведческих периодических изданиях 1920-х гг.: «Казанский музейный вестник», «Музей», «Этнография», «Краеведение» и других историографических источниках.

В диссертации широко используются архивные источники. Эти материалы позволили глубже осветить ряд рассматриваемых в работе проблем, выявить некоторые малоизвестные факты, явления, идеи в истории этнографической науки и музейного дела. Большую ценность представляют документы, отражающие деятельность ИОЛЕАЭ, его Этнографического отдела, отдельных членов Общества в области этнографического музейного дела и этнографической науки, а также освещающие издание журнала «Этнографическое обозрение». К ним относятся фонд ИОЛЕАЭ и личный фонд видного этнографа, музееведа, организатора науки В.В.Богданова (1868-1949), хранящиеся в Научном архиве Института этнологии и антрополоши РАН. Фонд В.В.Богданова содержит источники, относящиеся к первой половине XX в., по истории этнографической работы музеев, научных обществ и их сотрудников, биографические сведения и документы по научно-организационной деятельности фондообразователя, научные работы В.В.Богданова по музееведению, различным этнографическим темам и многое другое. В диссертационном исследовании привлечены материалы Всероссийской

этнографической выставки 1867 г. (ф. 277) и ИОЛЕАЭ (ф. 455), хранящиеся в Центральном историческом архиве Москвы.

Для освещения деятельности Отделения этнографии ИРГО и Академии наук, отдельных их сотрудников в области этнографического музейного дела и этнографической науки, а также по изданию «Живой старины» использованы материалы архивов Санкт-Петербурга. Исследованы документы Отделения этнографии ИРГО в Архиве Русского географического общества (ф. 1). Изучались личные фонды видных деятелей отечественной этнографии В.И.Ламанского (1833-1914) (ф. 35), С.Ф.Ольденбурга (1863-1934) (ф. 208), А.А.Шахматова (1864-1920) (ф. 134), Э.К.Пекарского (1858-1934) (ф. 202), А.Н.Самойловича (1880-1938) (ф. 782), хранящиеся в Санкт-Петербургском филиале Архива РАН.

В работе привлечены хранящиеся в Архиве Российского этнографического музея документы по истории ЭОРМ, материалы видных деятелей науки Д.А.Клеменца (1848-1914), В.ИЛаманского, Ф.К.Волкова (1847-1918), А.А.Миллера (1875-1935), Б.Ф.Адлера (1874-1942) по этнографическому музейному делу и музееведению (ф. 1). В Архиве РЭМ имеются документы московского Дашковского этнографического музея и созданного на его основе Центрального музея народоведения (ф. 5).

Важную роль в исследовании сыграли архивные материалы, освещающие научное творчество видного ученого и музееведа Н.М.Могилянского (1871-1933), находящиеся в Санкт-Петербургском филиале Архива РАН (в составе фондов 202, 134, 208) и в Архиве РЭМ (ф. 1). Они характеризуют теоретическую и практическую работу ученого в области этнографии и музейного дела, его деятельность в ЭОРМ и в Отделении этнографии ИРГО.

Автором использовались собственные полевые этнографические и музееведческие наблюдения и материалы, собранные в ходе экспедиций в Вологодскую обл. (2002 г.), Тамбовскую и Рязанскую обл. (2003 г.), Архангельскую обл. и Республику Карелию (2004 г.), Московскую и Ленинградскую обл. (2005 г.). Диссертантка имела возможность познакомиться с работой центральных этнографических музеев России (РЭМ, МАЭ РАН), региональных музеев хранящих этнографические коллекции (в частности, Тамбовского областного краеведческого музея; Вологодского историко-архитектурного и художественного музея-заповедника, Архиггектурно-этнографического музея Вологодской области в д. Семенково, Сямженского районного краеведческого музея; Архангельского музея деревянного зодчества и народного искусства в д. Малые Корелы; Вепсского этнографического музея в пос. Шелтозеро, Олонецкого национального музея карелов-ливвиков; Талдомского историко-литературного музея, Егорьевского историко-художественного музея; Кингисеппского историко-краеведческого музея). Специальные командировки были предприняты автором в 2001 и 2005 гг. с целью

изучения коллекционных описей, системы учета и хранения этнографических коллекций РЭМ и МАЭ. При написании диссертации использован опыт работы автора в Этнографическом кабинете-музее ИЭА РАН.

Из истории изучения. Имеющаяся литература по истории этнографического музейного дела в России в конце XIX - начале XX в. должна изучаться с учетом исследований по истории науки и культуры. В ряде публикаций эти проблемы рассматриваются комплексно. Укажем наиболее значимые труды.

С рубежа 1910-1920-х гг. появляются работы, посвященные оценке предшествующего этапа развития отечественного музейного дела3. В послереволюционных публикациях прежний, дореволюционный период музейного дела противопоставлялся текущему новому этапу культуры и науки в советском государстве, обращалось внимание на связь музеев с краеведческим движением в стране, освещалась история и текущая работа этнографических музеев.

В послевоенный период выходили «Очерки истории музейного дела в России» и «Очерки истории музейного дела в СССР» (7 выпусков, М., 1957-1971) и другие издания НИИ музееведения (с 1968 г. - НИИ культуры, с 1992 г. - Российский институт культурологии), содержавшие статьи по истории музеев разного профиля в до- и послереволюционное время4. Следует указать также ряд крупных обобщающих трудов по истории отечественных музеев и музееведческой мысли, подготовленных за последнее время сотрудниками Российского института культурологии -научно-исследовательского и научно-методического центра в области музееведения5.

Необходимо отметить труды Т.В.Станюкович по истории этнографических музеев в русле развития отечественной этнографической науки в ХУШ-ХХ вв.6. В монографии «Этнографическая наука и музеи»

3

Напр, Романов НИ Местные музеи и как их устраивать М, 1919, Шмит ФИ Исторические, этнографические, художественные музеи Очерк истории и теории музейного дела Харьков, 1919, Богданов В В Значение областных музеев для задач краеведения // Краеведение 1923 № 1 С 11-14, Малицкий Г Л Музейное строительство в России к моменту Октябрьской революции//Научный работник 1926 №2 С 43-56

4 Напр, Разгон АМ Этнографические музеи в России (1861-1917 гг.) // Очерки истории музейного дела в России Вып 3 М, 1961 С 231-268, Крюкова ТА, Студенецкая ЕН Государственный музей этнографии народов СССР за пятьдесят лет Советской власти // Очерки истории музейного дела в СССР Вып 7 М, 1971 С 9-120, Этнографические коллекции в музеях СССР М , 1964, Материалы по работе и истории этнографических музеев и выставок М , 1972, Музей и власть Ч 1,2 М , 1991

5 Российская музейная энциклопедия М, 2001, Музейное дело России М, 2003, Основы музееведения М, 2005

6 Станюкович ТВ Этнографическая наука и музеи (по материалам этнографических музеев Академии наук) Л, 1978, она же Этнографический музеи Русского географического 10

Т.В.Станюкович рассмотрела историю этнографической науки, музейного дела в России, в целом и этнографических музеев в частности в связи с историей Кунсткамеры и основанных на ее базе Этнографического и Анатомического музеев АН (1836), а затем Музея антропологии и этнографии. Период истории МАЭ с 1879 по 1917 гг. представлен автором как новый, более высокий, по сравнению с предыдущим, этап развития этнографической науки, который нашел отражение во всех сферах научной, научно-организационной, научно-популяризаторской работы музея. Развитие МАЭ после 1917 года рассматривается в труде Т.В.Станюкович в русле истории советской этнографической науки.

В монографии С.А.Токарева по истории отечественной этнографической науки годы с 1890 по 1917 - эпоха империализма и революционного рабочего движения - выделены как последний этап дореволюционной русской этнографии, при этом справедливо замечено, что резких граней между периодами развития науки не было. История этнографии, по С.А.Токареву, составляя часть общего процесса научной жизни и культуры в целом, является производной от социально-экономического и политического развития страны. Вместе с тем, в истории идей действуют и свои собственные закономерности. Усиление научного и общественного интереса к народному быту, материальной культуре, развитие стационарно-краеведческих и экспедиционных исследований, появление и рост числа этнографических музеев, этнографических периодических и серийных изданий автор указал среди характерных черт этого времени. В частности, усиление деятельности этнографических музеев и начало издания специальных этнографических журналов с 1890-х гг. С.А.Токарев считал показателями роста этнографической науки и повышения общественного интереса к ней7.

В разные годы появлялись труды, посвященные истории организации отечественной науки8, истории научной интеллигенции9, научной периодики конца XIX - начала XX в.10. Ряд статей посвящен истории этнографической периодической печати". Изучалась работа

общества // Очерки истории русской этнографии, фольклористики и антропологии (далее -ОИРЭФА) Вып VII Труды Института этнографии АН СССР Т. 104 Й, 1977. С 22-28

7 Токарев С.А Указ Соч С 19-21,397-403

8 Соболева Е.В Организация науки в пореформенной России Л, 1983, Степанский АД История научных учреждений и организаций дореволюционной России..- М; 1987, Бастракова МС, Павлова Г Е Наука, власть и общество // Очерки русской культуры XIX века Т 2 М , 2000 С 329-394, они же Наука «ученые средства» и «ученые силы» // Очерки русской культуры XIX века ТЗ М,2001 С 252-307

' Лейкина-Свирская В Р. Интеллигенция в России во второй половине XIX века М, 1971, она 'УСе Русская интеллигенция в 1900-1917 годах М, 1981 ; 4

10 Валькова О А Научная периодическая печать России XVIII - начала XX в М, 1999 " Косвен МО.' 100-летний юбилей русской этнографической прессы //.Советская этнография (далее-СЭ) 1953 №4 С. 56-69, Титова ЗД Роль народоведческих журналов. -«Этнографического обозрения» и «Живой старины» в развитии отечественной библиографии

научных обществ, проводивших этнографические исследования12. & статье Р.СЛипец и Т.С.Макашиной рассказывается о разных сторонах деятельности ОЛЕАЭ, в частности в области музейного дела и по изданию «Этнографического обозрения»13. В монографии Т.Д.Соловей исследуется история отечественной этнологии в период с рубежа XIX - XX вв. по середину 1930-х гг. В этой работе рассматривается система организации этнологии, уделено внимание периодике и музеям в структуре науки'4.

В последние десятилетия заметно возрос интерес авторов к исследованию вклада учены., музейных деятелей в отечественную науку и культуру конца XIX - начала XX в.'5. Существуют публикации по различным проблемам этнографической науки и музееведения16, по

(Из истории этнографической библиографии) // Из истории советской книги и библиографии Сборник материалов по библиографии и книговедению. Вып. 3. Л., 1974. С. 125-149, Решетое A.M. Журналу российских этнографов 75 лет (некоторые вопросы истории) Часть 1. 1926-1930 гг. II Этнографическое обозрение (далее - ЭО). 2001. №4. С. 27-37; Миськова ЕВ. Журнал «Этнографическое обозрение» (1889-1916). [Неопубликованная рукопись]. М., 2003.

12 Сабурова JI.M. Русское географическое общество и этнографические исследования (дореволюционный период) // ОИРЭФА. Вып. VII. С. 5-11; Бовина О.П. Научные общества в истории отечественной этнографии второй половины XVIII - начала XX в. Чебоксары, 1993; Русское Географическое общество. 150 лет. М., 1995.

11 Липец P.C., Макашина Т.С. Роль Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии в организации русской этнографической науки // ОИРЭФА. Вып. III. Труды Института этнографии АН СССР. Т. 91. М„ 1965. С. 39-60.

14 Соловей ТД. От «буржуазной» этнологии к «советской» этнографии. История отечественной этнологии первой трети XX века. М., 1998.

15 Напр., Станюкович Т.В. Л.Я Штернберг и Музей антропологии и этнографии: К 125-летию со дня рождения ученого II СЭ. 1986. №5. С. 81-91; Лукышец О.С., Калашникова Н.М Н.М.Могилянский - основатель молдавских коллекций в собраниях Русского музея // Известия Академии наук Молдавской ССР. Серия общественных наук. 1989. №1. С. 69-75, Peutemoe А.М Н.М.Могилянский - выдающийся российский этнограф и музеевед // Музей Традиции. Этичность. XX - XXI вв. Санкт-Петербург, Кишинев, 2002; Сергеева Г.И В.И.Ламанский и организация Этнографического отдела Русского музея // Из истории формирования этнографических коллекций в музеях России (XIX - XX вв.). СПб., 1992. С. 313; Зорин Н.В. Профессор Бруно Фридрихович Адлер как музеевед // Музей и личность. Сыктывкар, 1994. С. 192-194; Керимова ММ. Научное наследие этнографов Харузнных // Вестник архивиста. 2006. №1. С. 109-123; Витухновская М.А. Воспоминания П.П.Всйнера о журнале "Старые годы" // Памятники культуры. Новые открытия. Письменность, искусство, археология. За 1984 г. М., 1986. С. 78-82; Минкина Е.В. Особняк Вейнеров. СПб., 1997.

Напр., Ивановская H.H. Из истории собирательских программ по этнографии (середина XIX - середина XX вв.) // Проблемы комплектования, научного описания и атрибуции этнографических памятников. Л., 1987. С. 86-92; Музееведение России в первой трети XX в. М., 1997; Мастеница E.H. Музеи Петербурга в зеркале прессы: По материалам периодики 1918-1941 гг. СПб., 2000; Ушаков Н.В. Полевой этнографический источник по современности // Радиовские чтения - 2004. СПб, 2004 С. 155-158; Дмитриев C.B. Проект создания «Отечественного Российского Музеума» П.П.Свнньина и его место в истории русской музеологической мысли // Археология, история, нумизматика, этнография Восточной Европы. СПб., 2004. С. 186-193.

истории отдельных этнографических музеев и коллекций17, выставок18, этнографических собраний региональных музеев19.

Следует отметить труды И.И.Шангиной. Исследовав историю формирования коллекций по этнографии русского народа в этнографических музеях Москвы и Петербурга, она охарактеризовала разработанные музейными деятелями концепции комплектования, которые были положены в основу собирательской работы. В работах И.И.Шангиной получила отражение неразрывная связь деятельности этнографических музеев с развитием этнографической науки во второй половине XIX - первой трети XX в.20.

В изданиях МАЭ РАН - этнографического научного и музейного центра получают освещение вопросы истории науки и собраний музея21. Характеристика коллекционного собрания, различных сторон работы РЭМ с момента его основания, сведения об участии большого числа ученых, музейных деятелей, представителей широких кругов российского общества в деле его развития содержатся в юбилейном издании к столетию этого крупнейшего в России этнографического музея и центра этнографического музееведения22. Информация по истории науки и музейного дела представлена в Интернете на сайтах музеев, научных учреждений и организаций и др.23.

Научная новизна исследования. Тема диссертации предусматривает максимально полное изучение истории этнографического музейного дела в России в конце XIX - начале XX в. как целостного явления отечественной науки и культуры. Использованные в качестве основных источников материалы представлены в работе значительно шире и глубже, чем это было сделано в предшествующих трудах по истории

17 Напр, Калиновская К.П Возрождение музейной этнографии в Москве // Альманах - 1999 Музеи Российской Академии наук. М, 2000 С 138-150, Ипполитова А Б История Музея народов СССР в Москве // ЭО. 2001 №2. С. 144-159

18 Славянский мир Этнографическая выставка 1867 года СПб., 2000, Найт Н Империя на просмотре Этнографическая выставка и концептуализация человеческого разнообразия в пореформенной России // Власть и наука, ученые и власть 1880-е - начало 1920-х годов СПб,2003 С 437-457

" Напр, Ивановская НИ Этнографические собрания в областных музеях Северо-Запада РСФСР (генезис и история формирования) // Из истории формирования этнографических Коллекций в музеях России (XIX- XX вв.) СПб, 1992 С 145-159.

20 Шангина ИИ Русский фонд этнографических музеев Москвы и Санкт-Петербурга. История и проблемы комплектования 1867 - 1930 гг. СПб., 1994, она же Этнографические музеи Ленинграда в первые годы Советской власти (1918-1923 гг)//СЭ 1987 №5 С 71-80; она же. Этнографические музеи Москвы и Ленинграда на рубеже 20-х - 30-х годов XX в. //

СЭ 1991 №2. С 71-81

" См , напр , «Сборники Музея антропологии и этнографии», издающиеся с 1900 г " Российский этнографический музей 1902-2002 СПб, 2001

23 Напр , http //www museum ги/ (сайт «Музеи России»), http //www kunstkamera ги/ (сайт МАЭ PAH), http //elhnomuseum ги/ (сайт РЭМ), http //ethnos nw ги/ (сайт «Этнография народов России», содержащий базу данных по этнографической деятельности музеев России)

музейного дела. Научная этнографическая периодика, прежде привлекавшаяся фрагментарно, в данной диссертации впервые вводится в научный оборот в широком объеме. Проведенное автором комплексное историографическое исследование этих материалов дало возможность обосновать и конкретизировать ряд исторически важных моментов в развитии этнографического музейного дела в России в изучаемый период.

Значимость работы состоит в том, что вводимые в научный оборот в значительной мере впервые материалы и выводы исследования могут быть использованы для решения ряда теоретических и практических проблем этнографической науки и этнографического музееведения, разработки курсов по истории этнографии и этнографического музейного дела, а также по истории культуры, музейного дела, науки и научной периодики в России в конце XIX - начале XX в.

Апробация работы. Основные положения исследования были представлены автором в докладах на IV (2001 г.), V (2003 г.), VI (2005 г.) Конгрессах этнографов и антропологов России, на конференциях молодых ученых по проблемам этнологии и антропологии в ИЭА РАН (2002, 2004, 2005 гг.), а также отражены в публикациях. 10 октября 2006 г. диссертация была обсуждена на заседании Этнографического кабинета имени Н.Н.Чебоксарова ИЭА РАН в расширенном составе и рекомендована к защите.

Основное содержание работы.

Диссертация состоит из Введения, двух глав, Заключения и Библиографии.

Во Введении обосновывается актуальность диссертационного исследования, определяются его хронологические рамки, цель и задачи, методология, дается обзор источников и литературы, характеризуются научная новизна и значимость работы.

В первой главе «Этнографический музей как научное и просветительное учреждение на страницах «Этнографического обозрения» (1889-1916)» исследуется музееведческая проблематика на страницах периодического печатного органа Этнографического отдела Императорского Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии, а также рассматриваются другие историографические источники.

Основание и издание «Этнографического обозрения» (далее -«ЭО») было ответом на осознанную отечественными учеными потребность в специальном научном этнографическом журнале. Инициатором, организатором и ответственным редактором «ЭО» был председатель Этнографического отдела ИОЛЕАЭ видный ученый В.Ф.Миллер (1848-1913). В редакторской работе были заняты члены

Отдела Н.Н.Харузин (1865-1900), Н.А.Янчук (1859-1921), В.В.Богданов, А.Н.Максимов (1872-1941), В.Н.Харузина (1866-1931) и другие ученые.

Выходило 4 номера журнала в год. Среди авторов «ЭО» были ведущие этнографы того времени, местные краеведы, этнографы-собиратели. Издание имело распространение среди читателей Москвы, Петербурга и регионов страны. В журнале помещались этнографические очерки, посвященные описанию культуры и быта народов России (русских и других славянских народов, народов Кавказа, Средней Азии, Поволжья, Урала, Сибири и Дальнего Востока) и некоторых зарубежных стран. Публиковались материалы по фольклору, верованиям, обычному праву. Разделы критики, библиографии, хроники знакомили с отечественной и зарубежной этнографической литературой, деятельностью научных учреждений, организаций, музеев, важнейшими событиями в мире науки в России и за рубежом. На протяжении всего периода существования «ЭО» значительное место в нем занимали материалы по музейному делу, в том числе этнографическому. С музееведческими публикациями в журнале выступали, в частности, Н.Н.Харузин, В.Н.Харузина, В.В.Богданов, Н.АЛнчук.

Тематика журнала, его музееведческая направленность отражали деятельность ИОЛЕАЭ, преследовавшего цель популяризации и демократизации науки. Со времени основания Общества (1863 г.) его работа была тесно связана с развитием музейного дела в Москве и России. Так, деятелями Общества была организована Всероссийская этнографическая выставка 1867 г., коллекции которой легли в основу Дашковского этнографического музея. Организация выставки определила создание Этнографического отдела в составе Общества.

Д.Н.Анучин (1843-1923) был одним из сторонников и инициаторов издания «ЭО» и автором его программной статьи «О задачах русской этнографии», в которой указывается на роль этнографических музеев и коллекций в собирании этнографических материалов и изучении народов России. Ученый соглашался с идеями А.Н.Пыпина об этнографических музеях как о важном подспорье для этнографических исследований: при условии известной полноты и систематичности они могут служить не только популярным и общеобразовательным целям, но и развитию науки. Д.Н.Анучин обращал внимание на идею создания «этнографических станций», организации экспедиций в целях возможно более обширного, систематичного и научного собирания этнографических материалов. Эта мысль означала призыв руководствоваться в комплектовании этнографических музейных коллекций научными методами, в соответствии с новым этапом развития этнографии и музейного дела в России. Д.Н.Анучин полагал, что в процессе подготовки монографического описания какого-либо народа исследователю необходимо познакомиться с музейными коллекциями, относящимися к

изучаемому народу, а одним из результатов полевой работы ученого должны стать собранные им этнографические коллекции.

Сама этнография, как представлялось ученому, не может быть наукой чисто описательной; ее конечной задачей является объяснение фактов народной жизни и взаимного отношения и распределения «племен». При этом изучение различных народов России представляло не только научный интерес, но имело практическое значение для «русского общества». Д.Н.Анучин полагал, что этнографические исследования «познакомят нас ближе с нашим народом, уяснят нам его мировоззрение, его стремления и его потребности», дадут важные свидетельства в вопросах организации и улучшения народного быта24.

Публикации «ЭО» отражают тесную связь деятельности Этнографического отдела ИОЛЕАЭ и Этнографического отделения Румянцевского музея. Его хранителями являлись В.Ф.Миллер, затем Н.А.Янчук и В.В.Богданов. История, состав коллекций, научная и просветительная работа музея, проблемы, с которыми он сталкивался, -одна из основных и постоянных тем в журнале. Значительное количество этнографических предметов, фото- и иллюстративных материалов поступало в Этнографическое отделение Румянцевского музея через Этнографический отдел ИОЛЕАЭ. Одним из основных источников поступлений были экспедиции сотрудников Отдела, в ходе которых исследовались различные темы в области материальной и духовной культуры народов России.

Этнографические собрания Румянцевского музея включали ценные коллекции по отечественным и зарубежным народам. Между тем, в «ЭО» неоднократно отмечалось, что пополнение музея коллекциями по русской, славянской, «инородческой» и иностранной этнографии шло исключительно в виде пожертвований, не отпускалось специальных сумм на приобретения, не было возможности снаряжать экспедиции для музейных сборов, постоянно увеличивалась теснота помещения, ухудшались условия хранения и экспонирования коллекций.

На страницах «ЭО» уделено внимание другим московским музеям - Антропологическому (1879) и Географическому (1892) при Московском университете, Музею прикладных знаний (Политехническому) (1872), Российскому Историческому музею (1872). Издание содержит сведения о работе МАЭ, ЭОРМ. Освещалась деятельность местных научных обществ и музеев в различных регионах России, например, музеев Минусинска, Тобольска, Перми, Смоленска, Екатеринослава, Киева, Тифлиса. Приводились сведения о составе коллекций, собирательской, научной, просветительной, издательской работе региональных музеев, носивших в большинстве комплексный характер. Многие из них, пройдя различные

24 АнучинДН О задачах русской этнографии // ЭО 1889 № 1. С 22,25,28-29, 34-35 16

фазы своего существования, став культурными центрами края, продолжали работу и в послереволюционную эпоху.

Московские этнографы горячо поддерживали на страницах «ЭО» деятельность местных музеев, многие из которых играли роль не только учреждений, собирающих и хранящих коллекции, необходимые для изучения края, но и служили центрами объединения «интеллигентных сил края», в частности, «просвещенных инородцев». Во многих из провинциальных музеев имелись этнографические коллекции и отделы, отражавшие в основном население данной местности. В «ЭО» рассказывалось о частных этнографических собраниях и музеях, о российских и зарубежных выставках, на которых демонстрировались этнографические коллекции. Затрагивалась роль частной инициативы в развитии науки и музеев в России.

В материалах «ЭО» представлена в целом положительная оценка деятельности центральных и провинциальных музеев как культурных и научных центров. Вместе с тем, на страницах журнала находило отражение мнение отечественных ученых о недостаточном распространении научных знаний, слабом развитии музейного дела, малочисленности и тяжелом положении научных и музейных работников, недостаточной государственной поддержке науки и музеев в России. Отмечалась нехватка специалистов-этнографов в стране, богатой «живым этнографическим материалом», требующим собирания, описания и научной систематизации. Собранные музеями коллекции в значительной мере не были научно обработаны, «русский этнограф в огромной массе своей является человеком или случайно работающим, или вообще не подготовленным к тому специально». Причину этого ученые видели в состоянии этнографического образования в России25: в университетах в изучаемый период не было самостоятельных кафедр этнографии; читались отдельные этнографические курсы в некоторых высших учебных заведениях. Разработанные этнографами программы по сбору этнографических коллекций не могли быть полностью выполнены, так как скудость материальных средств музеев, отсутствие в большинстве слушсв денег на экспедиции и покупку коллекций препятствовали комплектованию фондов в соответствии с научными концепциями

Отечественные этнографические музеи своей работой показывали обществу, как много ценного в научном отношении сохранили в своем быту народы России и как надо спешить с собиранием этого материала и его изданием. Со страниц «ЭО» звучал призыв к этнографам, музейным деятелям изучать «отживающую старину», быстро исчезающие старинные особенности в культуре русских крестьян под влиянием меняющихся экономических условий, городской культуры, промышленности, торговли,

25 Вл Б Рец на книгу Н Н Харузина «Этнография» См Критика и библиография//ЭО 1902 №1 С 115-116'

а у «инородцев» - под влиянием цивилизации и русской культуры. Россия нуждалась, по мнению авторов «ЭО», в значительно большем числе этнографических музеев, обществ и журналов, которые необходимо создавать в губернских и уездных центрах, университетских городах.

Научное и музейное сообщество в целом и этнографическое в частности оставалось в России конца XIX - начала XX в. сравнительно малочисленным, «научные силы» этнографии - слабыми. Оценивая состояние этнографической науки, музеев, научных обществ, периодики в связи с состоянием страны и общества, В.Ф.Миллер отмечал несомненные успехи, достигнутые этнографической наукой. Ценный вклад в эти успехи вносили «скромные труженики» на ниве этнографии, добровольцы науки, которые работали безвозмездно, совершали поездки, проводили исследования, собирали коллекции для музеев. Среди них были представители «просвещенного класса народа, т.н. интеллигенции», которые руководствовались в своем призвании и работе не только научным влечением, но и «глубоким сочувствием к жизни низших слоев народа, сохраняющих в своем быту много переживаний старины». Интерес к этнографическим занятиям питался в интеллигентских кругах «высоко гуманным отношением нашего общества к инородческому населению России».

В.Ф.Миллер замечал, что едва ли в другой европейской стране научные работники находятся в столь тяжелых материальных, а иногда и нравственных условиях, а этнография так мало обременяет государственный бюджет, как в России. Отставание этнографической науки и музейного дела ученый объяснял состоянием культуры и экономики страны, «условиями нашей жизни». Вместе с тем, едва ли в истории другой науки в России такую существенную роль играли частный почин и участие образованного общества, как в этнографии и антропологии. Это замечание В.Ф.Миллера касалось музеев, которые «стоят дешево и складываются главным образом путем добровольных приношений». Этнографические журналы «Живая старина» и «Этнографическое обозрение» «живут исключительно трудом даровых сотрудников», большинство научных экспедиций проводилось этнографами за свой счет, так как научные общества с их скудными бюджетами не могли оплачивать поездки своих членов. «Наша слабость, -подытоживал ученый, - в малом распространении научной подготовки и в скудости наших материальных средств». В.Ф.Миллер считал, что этнография в России не достигла уровня Запада, да и не могла достигнуть26.

Д.Н.Анучин при сравнении состояния науки в передовых странах Запада и в России призывал принимать во внимание условия их

26 Миллер В Ф Вступительное слово на открытии подсекции этнографии на ХН-ом съезде естествоиспытателей и врачей//ЭО 1909 №4 С 1-8. 18

исторического развития: за рубежом многовековая цивилизация, широкое распространение начального, среднего и высшего образования, густое население, развитые потребности и культурные навыки, материальный достаток. В России же, по мнению ученого, до сих пор не усвоены некоторые основные начала «культурного правопорядка», преобладает безграмотность, сравнительно ничтожен процент людей со средним и высшим образованием, громадные слабо заселенные пространства, «ограниченные потребности, темнота, скудость и бедность». Учитывая условия страны и ее историю, следовало признать, что русская культура и наука достигли многого, и это вызывало в отечественных деятелях сознание посильно исполненного долга. Д.Н.Анучин провозглашал науку и просвещение девизом российского научного сообщества. Ученая корпорация представлялась ему силой, без которой немыслим прогресс страны. Деятели науки осознавали лежащий на них долг - работать на пользу науки и Родины27.

Успехи и проблемы организации научной и музейной работы в области этнографии в России в конце XIX - начале XX в. отечественные этнографы рассматривали в сравнении с зарубежными примерами. На Западе условия для развития этнографии виделись им благоприятными: научные занятия вызывали государственный и общественный интерес, развивались исследования "малокультурных племен" колоний, получили распространение провинциальные научные общества, изучающие край, собирались коллекции и создавались этнографические музеи, росло число этнографических и музейных изданий, организовывались кафедры этнографии в университетах. В России же, по словам В.В.Богданова, этнография «и до сих пор не вышла на свой надлежащий путь»28, будучи «молодой и мало-популярной» наукой29. На страницах «ЭО» большое внимание уделено этнографическому музейному делу и музееведению Германии, США30 и других стран. Зарубежные, особенно немецкие, этнографические музеи считались русскими учеными во многих отношениях образцовыми, достойными подражания. В публикациях «ЭО» (В.Н.Харузиной, В.В.Богданова) обсуждалась организация собирательской, научной, просветительной работы немецких музеев, освещались вопросы техники музейного дела, музейных зданий и помещений31.

27 АнучинДН Русская наука и съезды естествоиспытателей. Речь председателя Распорядительного комитета XII съезда естествоиспытателей и врачей 28 декабря 1909 г. М, 1909 С 13-18.

28 Богданов В В Вс Ф.Миллер как председатель Этнографического отдела // ЭО 1913. № 3-4. С 23

29 Критика и библиография // ЭО 1910 №1-2 С. 180

50 В.Х[арузи]на Об успехах этнографии в Соединенных Штатах//ЭО 1903 №2 С 107-115

31 См. напр., ЭО 1904 №3 С 138-139, 1908 №3 С.195-197,1909 №2-3 С 54-58, 1909 №2-3 С 214-216, 1912 № 1-2 С 241-243

Отечественными учеными и музейными деятелями рассматривалось место различных научных теорий в музейной теории и практике. О применении принципов эволюционизма, культурно-исторических и других концепций в науке и музейном деле рассуждали на страницах «ЭО» Н.Ф.Сумцов32, А.Н.Максимов33, В.Н.Харузина34. Ученые считали необходимым в научной работе прежнему любопытству, «сентиментальной идеализации» противопоставить стремление получить позитивное, точное знание. В изучаемый период в российской науке утверждалось понимание, что исследованию какого-либо этнографического явления должно предшествовать научное собирание и изучение музейных коллекций. Деятелями Этнографического отдела ИОЛЕАЭ были составлены и изданы программы для сбора этнографических сведений и музейных коллекций по различным этнографическим темам35.

В отечественной этнографической периодике конца XIX - начала XX в. проводилась идея этнографов-ученых и музейных деятелей, согласно которой музей должен быть научным учреждением, соответствующим уровню и современным требованиям зарубежных науки и музейного дела. Необходимым условием работы музея считалось наличие соответствующего штата специалистов, бюджета на содержание и приобретение коллекций. Музей должен содействовать развитию и распространению этнографических знаний, для чего ему следует организовывать экспедиции, комплектовать коллекции, издавать научные и популярные труды, группировать вокруг себя заинтересованных лиц из среды ученых и широкой общественности. Пока же "музейское дело в России, за редкими исключениями, поставлено очень примитивно, существует робко» (В.В.Богданов)36.

Периодическая печать отразила развитие научных представлений отечественных этнографов и музейных деятелей, в частности, осмысление принципов изучения народной культуры, отражения этнографических явлений в музейных коллекциях, вопросов «что собирать» и «как собирать» для музея, проблемы профессиональной этики этнографа-

52 Сумцов H Ф Влияние Дарвина на развитие лингвистики и этнографии // ЭО 1909 № 1 С 43-44

33 Максимов А H Современное положение этнографии и ее успехи П ЭО. 1909 №4 С 9-24, он же Научные методы В Ф Миллера в этнографии//ЭО 1913 №3-4 С.35-46

34 См , напр , ЭО 1903 №3 С 162-164, 1904 №3 С 81-82

35 Напр, Программа для собирания этнографических сведений, составленная при Этнографическом отделе И О Л Е А иЭ М, 1887 (см Известия ИОЛЕАЭ Т XLV1II Вып 2 Труды Этнографического отдела Кн VIII М, 1888), Программа для сбора сведений по крестьянской одежде населения России, составленная В Ф Миллером ЭО 1890 №2 С. 259260, Маслов А Л Программа для собирания народных песен и других музыкально-этнографических материалов//ЭО 1901 №4 С 199-204

36 Богданов В В Выделение этнографии из Румянцевского музея//ЭО 1910 №1-2 С 171172, 174

исследователя- и собирателя музейных коллекций37. Публикации «ЭО» демонстрируют особый интерес российских этнографов и музейных деятелей к выявлению, собиранию и исследованию «старины» в культуре народа.

Вместе с тем, они полагали, что не следует ограничиваться изучением архаики, пережитков, стремиться собирать предметы старинные, отличающиеся ценностью, красотой исполнения, так называемой самобытностью. Необходимо было всесторонне изучать процесс замены старого новым в разных сферах жизни народа38, в музейные этнографические коллекции включать предметы, отражающие смешение нового со стариной, соприкосновение привнесенного с тем, что кажется самобытным в народной культуре. Этнография и этнографический музей, как полагали многие этнографы, должны наблюдать живую жизнь народов в ее вечно сменяющемся разнообразии, народную жизнь «как она есть» (В.Н.Харузина)39. Большой интерес представляют выраженные на страницах «ЭО» идеи этнографов и музееведов, касающиеся полноты и качества музейных коллекций, возможности их использования для исследования различных проблем этнографической науки. Были обозначены требования к собиранию этнографических коллекций, которые предъявляли наука и музейное дело на новом этапе развития40.

Весь объем проанализированных публикаций свидетельствует о том, что на страницах «ЭО» разносторонне отражена деятельность отечественных этнографических музеев, размышления российских ученых по проблемам музейной этнографии в связи с общими проблемами науки, музейного дела, культуры в России конца XIX - начала XX в. В журнале освещены такие вопросы, как место и роль этнографических музеев и коллекций в исследовании культуры народов, просвещении; разработка теории и практики этнографического музейного дела; специфика собирания этнографических коллекций. Интерес авторов «ЭО» к научным и музееведческим идеям зарубежных ученых, к работе зарубежных этнографических музеев, сравнение их опыта с музейным делом в России дают возможность выявить достижения и проблемы российских музеев в конце XIX - начале XX в.

На страницах «ЭО» отразился процесс формирования научных теоретических и музейно-просветительных проблем, составивших базу отечественной этнографии, в том числе этнографического музееведения. В

57 Напр , Кузнецов С К Из воспоминаний этнографа//ЭО 1906 №1-2 С.29-51, 1907. №3 С 1-27

38 Н Х[арузин]. Рец на Миллер В Ф Систематическое описание коллекций Дашковского этнографического музея Вып III М,1893//ЭО 1894. №1 С 142

39 Критика и библиография//ЭО 1914 №3-4 С 186

411 Напр , Богданов В В К изучению игрушки Программные заметки // ЭО 1912 №1-2 С 222-229, он же Из истории женского южно-великорусского костюма//ЭО 1914 №1-2 С 127-154

комплексе историографических источников, относящихся к изучаемому периоду (материалы периодической печати, монографии, издания музеев и научных обществ, неопубликованные документы по их деятельности), «ЭО» занимает особое место. Публикации московского этнографического журнала широко представляют картину музейной жизни России, отражают проблематику деятельности музеев, от крупных столичных до небольших провинциальных. Лейтмотивом музееведческих материалов «ЭО» явилась проблема развития отечественных музеев как научных учреждений и просветительных центров.

Эта тема останется актуальной и будет обсуждаться российскими этнографами и музееведами в последующие годы. Так, В.В.Богданов с конца 1910-х гг. продолжит начатую им фактически уже на страницах «ЭО» разработку концепции научной организации этнографического и краеведческого музеев, о чем свидетельствуют и историографические источники послеоктябрьского времени. Теоретические и практические принципы, выработанные В.В.Богдановым, найдут выражение в его научной, музейной, преподавательской и общественной деятельности, в истории Центрального музея народоведения, Московского областного музея и других начинаниях, связанных с именем ученого. В начале 1920-х гг. он выражал убеждение, что наука должна давать знания, и давать их всем41, что музей только будучи учреждением научным, хранилищем научно-достоверных бытовых документов, может дать ясный и точный ответ об истории и содержании народного быта, представляемого в его коллекциях; экспозиция музея должна быть доступна пониманию не только специалистов, но и широкой публики42. Эти идеи вытекали из опыта русских этнографов-музееведов, выработанного в теории и на практике в предшествующие годы.

Во второй главе «Развитие этнографического музееведения и журнал «Живая старина» (1890-1916)» рассматривается музееведческая проблематика периодического печатного органа Отделения этнографии ИРГО, а также привлекаются дополнительные историографические источники.

Главным инициатором и первым редактором «Живой старины» (далее - «ЖС») был В.И.Ламанский. Выходило 4 выпуска журнала в год. В его публикациях получила отражение этнографическая деятельность ИРГО, его региональных отделов, Отделения этнографии. В издании помещались исследования по этнографии, языку и фольклору народов России и сопредельных стран. Содержательные разделы хроники и

41 Научный архив ИЭА РАН Фонд В В Богданова Папка 71 Д 3 Л 41 .Богданов В В Проект расширения и организации Отделения Иностранной Этнографии Государственного Румянцевского Музея

42 Там же Папка 94 Д 9 Л 5 Богданов В В Обстановочные залы и части зал в краевых музеях как очередная задача областного музееведения

библиографии отражали научную жизнь в России и за рубежом. Подобно «ЭО», публикациями «ЖС» географически и тематически широко представлены культуры отечественных народов и проблемы этнографической науки. Значительное место в материалах «ЖС» также занимала тема этнографического музейного дела.

В работе ИРГО, его Отделения этнографии музейному делу принадлежало одно из ведущих мест. С деятельностью Общества была связана история Этнографического музея ИРГО, музеев региональных отделов ИРГО, ряда музеев Петербурга, Москвы и других городов России. - Редакторы «ЖС» председатели Отделения этнографии (В.ИЛаманский, С.Ф.Ольденбург, А.А.Шахматов), сотрудники редакции (Н.Н.Виноградов, Э.К.Пекарский, А.Н.Самойлович), авторы (напр., ЛЛ.Штернберг, Н.М.Могилянский) участвовали в работе МАЭ и ЭОРМ. Большой интерес представляют воззрения В.И.Ламанского на развитие образования, культуры и науки в российском обществе, состояние местных музеев и библиотек, на отношения между провинциальной и столичной научной интеллигенцией, на «инородческий вопрос», на предмет и задачи этнографии. Представления В.И.Ламанского получили воплощение в его программе по организации ЭОРМ, а также оказали влияние на тематику «ЖС»43.

Во многих статьях журнала, посвященных материальной и духовной культуре народов России, имеются сведения о комплектовании собирателями и музейными работниками вещевых, фото- и иллюстративных коллекций для МАЭ и ЭОРМ44. В них отражены личные впечатления, установки, методы музейно-собирательской работы исследователей. В публикациях журнала проводилась мысль о необходимости непрерывного сбора материалов, отражающих «живую старину» в среде крестьянства, являвшегося главным объектом изучения для этнографов43. Пропагандировалась идея сохранения в музейных коллекциях памятников народной культуры в условиях быстрого «разложения старины». Опубликованы разработанные ИРГО программы по собиранию этнографических сведений46, по исследованию

43 См Живая старина (далее-ЖС) 1890-91 Вып. I С Х1-Х1ЛЧ,ЖС 1890-91 Вып. III. С. 196198, ЖС 1894 Вып I С 31-36, Веселовский Н И Деятельность В И Ламанского в Императорском Русском Географическом Обществе//ЖС 1915 Вып 1-Н С 1-8, Семенов-Тян-Шанский В П Владимир Иванович Ламанский как антропогеограф и политикогеограф // ЖС 1915 Вып 1-И С 9-20

44 Напр , Островских П.Е Этнографические заметки о Тюрках Минусинского края (Отчет о поездке 1894 г.)//ЖС 1895. Вып 111-1У С 297-348, Макаренко А А Канун по Сибирским селениям//ЖС 1907. Вып IV С 181-199

45

Бромлей Ю В, Чистов К В Основные направления развития советской этнографии // Этнография в странах социализма Очерки развития науки М,1975 С И

46 См ЖС 1890-1891 Вып I С Х1Л/П-1Л1

материальной культуры47, в частности, в рамках начатой в 1910 г. работы по составлению этнографических карт России48.

Значительное место на страницах «ЖС» отведено истории и текущей деятельности МАЭ и ЭОРМ. Большой фактический и теоретический материал по этнографическому музейному делу содержат опубликованные в 1911 г. фундаментальные статьи Л.Я.Штернберга и Н.М.Могилянского, представляющие различные аспекты деятельности этих крупнейших этнографических музеев России.

Л.Я.Штернберг (1861-1927), с 1904 г. старший этнограф МАЭ, с 1912 г. помощник директора МАЭ по науке, дал подробный очерк истории, характеризовал цели и задачи музея, его деятельность как научного, учебного и культурно-просветительного учреждения. Ученый с позиций эволюционизма определял Музей антропологии и этнографии как музей общей этнографии, предметом которого является культура всего человечества как в статическом, так и в динамическом отношениях. Такой музей должен не только дать полную картину отдельных культур самых различных народов, но и представить процесс развития и распространения общечеловеческой культуры. Объектом изучения для МАЭ являлись все народы мира, под которыми подразумевались «культуры низшего типа и высшие культуры вне-европейского круга народов». В культурах европейских народов МАЭ интересовали пережитки.

Л.Я.Штернберг проанализировал деятельность МАЭ по собиранию коллекций, выделив как наилучший способ самостоятельное и планомерное комплектование в ходе специальных стационарных экспедиций, результатом которых были коллекции, собранные с полнотой, точностью и достоверностью, удовлетворяющими научным требованиям. Ученый описал систему регистрации, систематизации, экспонирования собраний в музее, работу с посетителями и специалистами, консультационную, инструкторскую, лекционную деятельность. Сотрудники музея считали своей обязанностью вести научную обработку музейного материала и издавать его, для чего с 1900 г. стали выпускаться «Сборники» МАЭ. Выходили каталоги и путеводители по музею. Особое внимание уделялось музейной мебели, организации хранения коллекций. В связи с нехваткой сумм в бюджете музея расширение помещений, меблировка, приобретение ряда коллекций, снаряжение экспедиций производились академическим музеем на средства из частных пожертвований.

47 Макаренко А А Опыт программы для собирания сведений о народном «крашенье» и его организации//ЖС 1909. Вып IV. С 55-65, Воробьев Н И Программа для собирания народных музыкальных инструментов//ЖС. 1911 Вып II С 293-294

48 Анкетные вопросы Комиссии по составлению этнографических карт России II ЖС 1914 -Вып. 1-11 С. 193

Л.Я.Штернберг привел общую характеристику и научную оценку собранных в музее коллекций, обозначив их полноту или неполноту, выделив особенно ценные и уникальные собрания и предметы. В МАЭ помимо отдела «морфологического», в котором коллекции располагались по культурно-этническим группам в географическом порядке, планировалось создание отдела «эволюционного», представлявшего не этносы, а группы культурных явлений в порядке их развития от низшей до высшей ступени и независимо от их происхождения. В данной публикации Л.Я.Штернберг выразил ключевой принцип, которого должны были придерживаться в своей работе этнографы-музейные работники: в интересах самого музейного дела необходимо, чтобы музеи были центрами не только собирания, но и самостоятельных научных исследований49.

В статье об Этнографическом отделе Русского музея Н.М.Могилянский (с 1902 г. его хранитель, в 1910-1918 гг. заведующий) описывает систему его организации и деятельность по накоплению коллекций, их регистрации, систематизации, описанию, хранению, приводя большой фактический материал по истории музея за 1902-1910 гг. Профилем Отдела была «этнография Российской Империи, славян и сопредельных стран». На его содержание из казны ежегодно выделялась сравнительно крупная сумма - 54 тыс. руб., из них 40 тыс. руб. на составление коллекций.

Наилучшим способом комплектования ученые ЭОРМ считали командировки, в ходе которых осуществлялся сбор предметов на местах сотрудниками музея. Заведующий и хранители Отдела совершали экспедиции, приобретали коллекции, организовывали корреспондентскую сеть собирателей, курировали сбор, систематизацию и описание коллекций по закрепленному за каждым из них региону. Коллекции доставляли также собиратели, командированные музеем из Петербурга. Сотрудниками ЭОРМ была разработана и издана специальная программа для собирания этнографических коллекций для музея50. В своей статье Н.М.Могилянский привел список собирателей и районов их работ, статистику поступления коллекций в музей по способу их приобретения (командировки хранителей и других лиц, покупка в Петербурге, дары) и по народам.

В статье получили освещение работа библиотеки ЭОРМ, хранение и научное использование фотоматериалов, приобретение музейной мебели. Сотрудники музея командировались для изучения постановки музейного дела за рубежом. К 1911 г. специально для музея строившееся здание еще не было закончено, и открытой для широкой публики

" Штернберг Л.Я. Музей Антропологии и Этнографии имени Императора Петра Великого // ЖС. 1911. Вып. III-1V. С. 453-472.

50 Программа для собирания этнографических предметов. Этнографический отдел Русского музея Императора Александра III СПб., 1902 2-е изд - 1903,3-е изд. - 1904

постоянной экспозиции не существовало. Проводились временные отчетные выставки собранных коллекций. Для опубликования музейных материалов было организовано научное издание «Материалы по этнографии России»5 . Н.М.Могилянский отмечал, что Отдел, с его небольшим числом работников и при незначительных средствах, сравнительно с объемом задачи, взялся за работу, увлеченный грандиозностью задачи, ее исключительным интересом и огромным культурным значением.

В своей статье Н.М.Могилянский изложил теоретические основы, на которых должна строиться работа этнографического музея. Объектом этнографии, по мысли ученого, является жизнь народа, его духовный и материальный быт, запас знаний, навыков и предметов. Этнография должна раскрыть законы развития человеческих групп и народов, она нуждается в этих объектах как в материале для своих* выводов, как в этнографических документах. Заведующий ЭОРМ считал, что музей призван добыть и сохранить для будущего наиболее полные подлинные этнографические документы.

Эволюцию человеческой культуры ученый называл основной руководящей идеей в исследованиях, проводившихся Отделом, ибо «все современное миросозерцание проникнуто идеей эволюции». Вместе с тем, Н.М.Могилянский полагал, что было бы односторонне подходить к явлениям культурной жизни народа только с точки зрения теории эволюции; без изучения истории, взаимных влияний, переживаемых народами, невозможно изучение фактов их культуры, явлений материального быта и социальных отношений. Ученый, таким образом, предлагал исторический подход в вопросах этнографии и музейного дела52.

Различие теоретических подходов к проблемам этнографической ьауки и музейного дела, существовавшее в среде отечественных этнографов, проявилось и в указанных статьях Л.Я.Штернберга и Н.М.Могилянского, и в материалах дискуссии 1916 г. в ИРГО о предмете этнографии, получившей освещение на страницах «ЖС./53: Проблемы этнографических науки, образования, музеев, объединения деятельности этнографов, "этнографических обществ и музеев обсуждались в ИРГО, на XII съезде естествоиспытателей и врачей, в этнографической периодике54.

" Материалы по этнографии России Т 1 - 1910 Т 2 -1914 Т 3 Вып 1 - 1926, вып 2 -1927 Т 4 Вып 1 - 1927, вып 2 - 1929 В канун 100-летия РЭМ издание было возобновлено См Материалы по этнографии Т 1 СПб., 2002

52 Могилянский Н М Этнографический Отдел Русского Музея Императора Александра III //ЖС. 1911 Вып II1-IV С 473-498

53 Могилянский ИМ Предмет и задачи этнографии // ЖС 1916 Вып I С 1-22, Журнал заседания Отделения Этнографии И Р.Г.О 4 марта 1916 года//ЖС 1916, Вып II-III С 1-11

54 Хроника Бартольд В В XII съезд русских естествоиспытателей и врачей в Москве Занятия подсекции этнографии//ЖС 1910 Вып I-II С 176-181, Золотарев ДА Обзор 26

Значительное место в журнале занимает информация о работе музеев Москвы и других городов России, о частных этнографических коллекциях и музеях. С первых лет издания по инициативе В.И.Ламанского публиковались сведения о провинциальных музеях, отмечались трудности в их организации и деятельности. В 1913 г. в «ЖС» была помещена «Программа для описания этнографических музеев России»55. В качестве ответов на программу в Отделение этнографии ИРГО присылались сведения из этнографических музеев и из музеев другого профиля, имеющих этнографические коллекции и отделы. Эти сообщения планировалось помещать на страницах журнала. Упомянутые статьи Л.Я.Штернберга и Н.М.Могилянского вышли в рубрике «Русские этнографические музеи и собрания», основанной в журнале в рамках данного проекта. В последующие годы в этой рубрике были помещены крупные статьи, посвященные Троицкосавско-Кяхтинскому музею56 и Музею украинских древностей В.В.Тарновского Черниговского губернского земства57.

В своих статьях в «ЖС» Н.М.Могилянский рассматривал вопросы профиля, функций, принципов устройства центральных и местных музеев, бюджета, зданий и помещений, персонала, научной, просветительной, издательской деятельности музеев. В статье «Областной или местный музей, как тип культурного учреждения»58 ученый обобщил историю и опыт российских и зарубежных музеев. Развитие музейного дела в разных странах, усилившееся со второй половины XIX в., он связывал с общими условиями и тенденциями времени - ростом и демократизацией просвещения, развитием наук, накоплением материальных средств, ростом городов и городской жизни.

В музее Н.М.Могилянский видел научное и просветительное учреждение. Музей - собиратель, регистратор, хранитель предметов как научных документов и популяризатор знаний среди «неспециалистов науки». Музей, по Н.М.Могилянскому, учит общество ценить и понимать смысл предметов, кажущихся обиходными, привычными, которым человек не склонен придавать какое-либо значение в повседневной жизни. У музея важная общественная задача - пробуждать в широкой среде общественное самосознание, любовь к окружающему, малой родине, Отечеству, наконец, «мировое чувство человечности». С другой стороны, сам музей и развитие музейного строительства, по убеждению ученого, являются продуктом этого самосознания.

деятельности Постоянной Комиссии по составлению этнографических карт России при И Р Г Обществе//ЖС 1916 Вып I С Х1-ХХ1 См также ЭО 1916 №1-2 С 149-156

55 ЖС 1913 Вып 1-П С 136

56 Моллесон М Троицкосавско-Кяхтинский Музей //ЖС 1913 Вып 111-1У С 371-377

57 Могилянский Н М Музей украинских древностей В В Тарновского Черниговского Губернского Земства // ЖС 1914 Вып ИЫУ С 395-408

58 ЖС 1916 Вып IV С 303-326

Для решения указанных задач сама работа музея, по убеждению Н.М.Могилянского, должна быть организована правильно. Музей, каким его видят «музейные работники нового времени», должен представлять живой организм, норма для которого - постоянная научная и специальная музейная работа. Ученый полагал, что не будь музей общественно-полезным, отвечающим жизненным потребностям учреждением, музеи не множились бы так повсюду, часто несмотря на неблагоприятные условия. Вместе с тем Н.М.Могилянский констатировал: большинство российских музеев находится в тяжелых условиях, положение музеев и музейных работников нестабильно, зависит от разного рода случайностей. Он призвал общество поддержать музеи как важное культурное начинание, как научный и образовательный институт, требовать от правительства выработки положения об областных музеях и материальной их поддержки. Для объединения усилий музейных деятелей ученый предлагал создать специальное музееведческое периодическое издание, созывать съезды музейных работников. Н.М.Могилянский выступал за организацию курсов по музейному делу и составление инструкций для заведующих музеями, которые знакомили бы с опытом музейного дела в России и за рубежом.

Непосредственное отношение к журналу «ЖС» имел Предварительный съезд музейных деятелей России, собравшийся в декабре 1912 г. в Москве в Историческом музее. JI.Я.Штернберг и Н.М.Могилянский были его участниками, представляя МАЭ и ЭОРМ. Съезд был призван обозначить проблемы музейного дела, наметить темы для обсуждения планировавшегося (но так и не состоявшегося) в 1915 году Первого Всероссийского съезда деятелей музеев59. Музеи в России основывались правительственными органами, общественностью, частными лицами, городами, земствами, церковью. При этом отсутствовал даже общий их список. Делегаты указывали на то, что российские музеи в большинстве своем не соответствуют «современным запросам науки и жизни», недостаточно обеспечены материально, разобщены, их организация, «вызываемая местными культурными требованиями», часто случайна и лишена научной системы. Острыми проблемами на съезде были признаны отсутствие органа, который объединил бы деятельность музеев, и отсутствие специализированного периодического издания по музейному делу. Предлагалась идея создания музейного журнала, подобного немецкому «Museumskunde». Л.Я.Штернберг высказал мысль, что таким журналом могла бы служить «ЖС», где все музеи найдут место для помещения сведений о своей работе.

Анализ публикаций «ЖС» подтверждает ориентацию периодического органа Отделения этнографии ИРГО на широкий охват проблематики не только этнографических музеев, но и музеев другого

5* Предварительный съезд по устройству Первого Всероссийского съезда деятелей музеев М, 1913 28

профиля, включавших коллекции этнографического характера. «ЖС», оставаясь прежде всего научным журналом по этнографии, становилась одновременно и одним из ведущих музееведческих периодических изданий. Этнографическая музейная деятельность представлена на страницах издания в широком историко-культурном и научном контексте. Музееведческая тематика «ЖС» находилась в прямой связи с тенденциями развития науки и музейного дела. Н.М.Могилянский и Л.Я.Штернберг внесли значительный вклад в развитие музееведческой направленности «ЖС», в осмысление этнографического музея как одного из основных элементов этнографической науки, в понимание музея как важного культурного института.

Привлечение ряда опубликованных и архивных источников позволило автору во второй главе диссертации рассмотреть историю этнографического музейного дела в связи с общими проблемами музейного дела в России конца XIX - начала XX в. Среди исследованных историографических материалов историко-искусствоведческий

ежемесячник «Старые годы» (далее - «СГ»), На его страницах отражены работа и музееведческие идеи издателя и редактора журнала, коллекционера и музейного деятеля П.П.Вейнера, художников, историков искусства, музейных деятелей, знатоков музейного дела Н.Н.Врангеля, А.Н.Бенуа, Н.К.Рериха, И.Э.Грабаря, Н.И.Романова, А.А.Ростиславова и других. Указать на общие причины, от которых страдают все русские музеи - такой видели одну из целей журнала его сотрудники.

В публикациях журнала разрабатывались вопросы искусствознания, освещалась работа художественных, исторических, этнографических музеев Петербурга, Москвы, музеев ряда провинциальных центров, обсуждалась проблема охраны памятников истории и культуры. В частности, получила отражение история Эрмитажа, Русского музея и его Этнографического отдела, МАЭ, Музея Старого Петербурга, Исторического, Румянцевского музеев, Третьяковской галереи. В материалах «СГ» освещен состав фондов музеев, процесс пополнения музейных коллекций, обсуждались вопросы профиля, финансирования, кадров, помещения, техники музейного дела, издательской деятельности, работы с посетителями. Большое число публикаций посвящено выставкам, аукционам, частному коллекционированию художественных и этнографических предметов. Публикация коллекций и предметов на страницах специальной периодики несла охранную функцию.

В «СГ» получили отражение проблемы как отдельных музеев, так и характерные для всех музеев страны; изучалась работа зарубежных музеев; представлены воззрения деятелей культуры на значение музеев и коллекций в науке и просвещении. «СГ» - содержательный источник, отразивший различные вопросы музейного дела в связи с общими

проблемами развития культуры и науки в России в начале XX в. Материалы журнала свидетельствовали об осмыслении учеными и музейными деятелями ряда теоретических и практических проблем отечественного музейного дела, которые требовали решения.

Период первой мировой войны, революций февраля и октября 1917 г., гражданской войны стали временем тяжелых испытаний для России, ее культуры и науки. Многие научные и музейные начинания были прерваны. Прекратилось издание «ЭО», «ЖС», «СГ». После установления советской власти изменились условия функционирования и развития науки и музеев. Основная масса работников науки и культуры продолжила свою деятельность, в 1920-е гг. был воплощен ряд проектов, о которых говорилось в дооктябрьский период.

Открытие Этнографического отдела Русского музея (1923) Н.М.Могилянский назвал «великим торжеством науки и музеологии»60. Развивалась деятельность МАЭ, ставшего «подлинным исследовательским Институтом Этнографии»61. В середине 1920-х гг. в музее был организован Отдел эволюции и типологии культуры, о необходимости создания которого говорил Л.Я.Штернберг. В Москве был открыт самостоятельный этнографический музей - Центральный музей народоведения (1924), проект которого разрабатывался и претворялся в жизнь, в частности, В.В.Богдановым. Ширилось краеведческое движение в стране, росло число музеев, возобновилось издание этнографических периодических изданий, появились специализированные музееведческие и краеведческие журналы.

Наблюдалась преемственность, и, вместе с тем, происходили качественные изменения в науке и музейном деле на протяжении 19101920-х гг. Отечественная этнография опиралась на гуманистическое, демократическое наследие дореволюционной этнографической науки62, на прогрессивные идеи ученых, придерживавшихся разных общественно-политических взглядов.

В Заключении подводятся итоги исследования. Весь объем проанализированного в работе материала подтвердил представление о том, что научная этнографическая периодическая печать является одним из основных источников по истории этнографического музейного дела и музееведения в России в конце XIX - начале XX в. В публикациях «Этнографического обозрения» и «Живой старины» российские ученые показали неразрывную взаимную связь развития науки и музеев. Присутствие на страницах научных журналов большого количества музееведческих материалов объяснялось важной ролью, которую играли

60 Шангина И И 90 лет Российскому этнографическому музею в Санкт-Петербурге // ЭО 1993 №1 С 84

61 Штернберг Л Я Двухвековой юбилей русской этнографии и этнографических музеев // Природа 1925 №7-9 С 62

62 Бромлей Ю В Этнос и этнография М , 1973 С 197

наука в музее и музей в науке. По убеждению ученых, только научно организованный этнографический музей мог стать подлинной источниковой базой для этнографической науки, служить просветительным учреждением.

В этнографической периодике отразились выявленные и сформулированные учеными основные проблемы науки, музейного дела и их взаимосвязи. Стало очевидным, что в конце XIX - начале XX в. значительное развитие получили представления о сущности музея, его месте в культуре и науке. Российскими учеными и музейными деятелями разрабатывались вопросы формирования научной концепции собирательской, хранительской, исследовательской, экспозиционной, издательской, просветительной работы этнографического музея. Справедливым представляется вывод о том, что в обозначенный период эти проблемы и опыт их решения воспринимались как актуальные составляющие общего культурного развития страны.

Изученные источники отразили растущую значимость, которая представителями научного и музейного сообщества придавалась кадрам этнографов и музейных работников, их статусу и профессиональной подготовке, что было определено потребностями развития науки и музейного дела. Разрабатывались проблемы профиля, состава отделов, статуса, бюджета музеев. Непременным условием функционирования музея было признано соблюдение принципов музейной техники. Предъявлялись новые требования к внутренней организации музейной работы. Обращалось внимание на необходимость специального музейного здания, соответствующего оборудования помещений. Сознавая познавательное и практическое значение этнографических исследований, ученые и музейные деятели увязывали возможность решения ряда научных проблем и общественных задач с научной постановкой музейной работы. Все это показывает, что музейное дело в России в изучаемый период вышло на более высокий уровень развития.

Практическая работа музеев строилась с учетом разработок в области музееведения, сформулированных отечественными деятелями науки и культуры. В конце XIX - начале XX в. на основе накопленного опыта разрабатывалась музейная теория, музееведение формировалось как научная дисциплина. Музееведческая периодика в России, как и за рубежом, играла важную роль в развитии музееведения, являясь отражением осмысления теории и практики музейного дела. Знакомство с опытом зарубежных музеев и музееведческими идеями, формировавшимися на Западе, оказывало большое влияние на воззрения и деятельность музейных специалистов в нашей стране.

В этнографических журналах «ЭО» и «ЖС» получили отражение представления отечественных ученых о степени систематичности музейных собраний, принципах отбора и приобретения предметов в музей,

важности целенаправленного, а не случайного пополнения музейных фондов. Важной вехой развития этнографической науки в конце XIX -начале XX в. стали разработка, публикация и использование программ по изучению различных сторон народной культуры и собиранию предметов для музейных коллекций. Особое внимание обращалось на необходимость организации специальных экспедиций для музейных сборов, и в ходе полевой работы - фиксации возможно более полных сведений об этнографическом предмете.

Сохраняя интерес к вещам старинным, редким, обладающим высокой художественной ценностью, этнографы вместе с тем уделяли внимание собиранию и изучению предметов, представляющих культуру народа в динамике, отражающих не только прошлое, но и современность, характеризующих повседневный быт, хозяйство, социальные различия в среде изучаемого народа. В научном собирании и изучении предметов материальной культуры отечественных и зарубежных народов ученые видели возможность и пути решения многих проблем этнографии. Новым явилось представление этнографов и музейных деятелей о том, что этнографический предмет - явление не только материальной, но и духовной сферы культуры народа.

В «ЭО» и «ЖС» затронуты проблемы взаимодействия науки, музеев и общества, роли личности в науке и музейном деле, взаимоотношений интеллигенции и народа в социокультурном плане. Этнографические журналы служили связующими звеньями между этнографическими музеями и музейными деятелями центра и провинции, между научными обществами и научной общественностью регионов; их публикации имели методическое значение. В деятельности редакторов, сотрудников, авторов этнографических журналов сочеталась научная, музейная, организационная, собирательская, просветительная, преподавательская, общественная работа. Источники свидетельствуют о значительном вкладе, который внесли в отечественную этнографическую науку и музейное дело В.Ф.Миллер, Д.Н.Анучин, Д.А.Клеменц,

B.В.Радлов, В.И.Ламанский, Н.М.Могилянский, Л.Я.Штернберг,

C.Ф.Ольденбург, А.А.Шахматов, Н.Н.Харузин, В.Н.Харузина, А.Н.Максимов, В.В.Богданов.

Изученные материалы показывают, что этнографические музеи Петербурга и Москвы развивались в научные и музееведческие центры. Значение собранных в них коллекций по культуре народов России и мира, их научной и популяризаторской деятельности, роль в развитии этнографической науки, музейного дела, просвещения и образования трудно переоценить. Центрами научной и музееведческой мысли становились также научные общества (ИРГО, ИОЛЕАЭ) и периодические издания («ЭО», «ЖС», «СГ»), Этнографическую деятельность вели местные музеи России. Страницы профессиональных журналов явились

местом обсуждения проблем науки и музеев в связи с состоянием общества в конце XIX - начале XX в. В среде ученых и музейных деятелей сформировалось понимание достижений и проблем науки и музеев в нашей стране с учетом российских реалий и в сравнении с зарубежными примерами.

Источники данного исследования - научная периодическая этнографическая печать, другие публикации, архивные документы, материалы по истории и современному состоянию этнографических музеев дали возможность охватить в целом процесс становления музейного дела в сфере этнографии в России за определенный период. Яркое культурное явление, музейное дело конца XIX - начала XX в. стало отражением жизненных реалий нашей страны того времени. Музеи и научные общества привлекали и объединяли культурные силы, являлись источниками, несущими знания в широкие круги населения, становились центрами изучения края, создавали атмосферу общественного подъема, способствовали формированию научного и музейного сообщества.

Собранные и изученные в диссертации данные отражают трудный, но объективный путь становления музейного дела как общекультурного явления, формирования музея как социокультурного организма. Музейное дело воспитывало и направляло в общественные сферы деятельности ученых и деятелей культуры, поднимая тем самым общий культурный уровень России. Научных и музейных деятелей объединяло чувство ответственности перед страной и обществом, беспокойство за судьбу отечественного культурного наследия, стремление сохранить памятники народного быта, изучать разнообразие культур народов мира, использовать научные знания в интересах просвещения народа и развития России.

Список работ, опубликованных по теме диссертации.

1. Музейное дело в России в 1907-1936 годы. М.: ИЭА РАН, 2001. 124 с.

2. Десять лет Этнографическому кабинету-музею им. Н.Н.Чебоксарова Института этнологии и антропологии РАН // Этнографическое обозрение. 2003. № 5. С. 148-157.

3. Из истории музейного сообщества в России (конец XIX - начало XX в.) // Вестник Московского университета. Серия 8. История. (В соавторстве с Ю.И.Зверевой) (в печати).

4. Музеи России в первой трети XX века // IV Конгресс этнографов и антропологов России. Нальчик, 20-23 сентября 2001 г. Тезисы докладов. М., 2001. С. 213.

5. Развитие этнографического музейного дела в ИЭА РАН // Российская наука о человеке: вчера, сегодня, завтра. Материалы международной научной конференции. Вып. 1. СПб.: МАЭ РАН, 2003. С. 71-79. (В соавторстве с К.П.Калиновской).

6. Вологодская старина // Этносфера. 2003. № 7. С 16-21.

7. Народы всей Земли - в одном музее // Этносфера. 2003. № 10. С. 2831.

8. Музейная этнография на страницах «Живой старины» (1890-1916 гг.) // V Конгресс этнографов и антропологов России. Омск, 9-12 июня 2003 г. Тезисы докладов. М., 2003. С. 175-176.

9. Культуры народов мира в фондах Этнографического кабинета имени Н.Н.Чебоксарова ИЭА РАН // Труды молодых ученых. Вып. 1. М.: ИЭА РАН, 2004. С. 138-152.

10. Юбилей Этнографического кабинета-музея Института этнологии и антропологии РАН // Альманах - 2002. Музеи Российской Академии наук. М.: Научный мир, 2004. С. 50-69. (В соавторстве с К.П.Калиновской)

11. Штрихи к портрету музейного радетеля. По материалам журналов «Живая старина» (1890-1916) и «Старые годы» (1907-1916). // Этножурнал. 2004. №7. (www.ethnonet.ru').

12. Этномузееведческая мысль в журнале «Живая старина» (1890-1916) // Гуманитарная культура и этноидентификация. Труды молодых ученых. Вып. 2. М.: ИЭА РАН, 2005. С. 270-279.

13. Этнографическое музейное дело в российских периодических изданиях в конце XIX - начале XX в. // VI Конгресс этнографов и антропологов России. Санкт-Петербург, 28 июня - 2 июля 2005 г. Тезисы докладов. СПб., 2005. С. 413-414.

14. Этнографическая наука в российских музеях, научных обществах и изданиях рубежа XIX - XX вв. // Национальные ценности: традиции и современность. Материалы конференции молодых ученых. Москва, 15-16 декабря 2005 г. М.: ИЭА РАН, 2006. С. 9-25.

15. Из истории африканистики и музейного дела: этнограф и антрополог Ян Чекановский // Сборник докладов IV Школы молодых африканистов "Африка и современный мир". Москва, Институт Африки РАН. 23-25 ноября 2005 г. (в печати).

Подписано в печать 21.12.2006 Формат 60 х 84 1/16. Объем 1,5 п.л. Тираж 100 экз. Заказ № 5 Участок оперативной полиграфии ИЭА РАН г. Москва, ул. Вавилова, 46.

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата исторических наук Турьинская, Христина Михайловна

Говоря о целях и задачах музея, Л.Я.Штернберг определял МАЭ как музей общей этнографии, который «имеет своим предметом культуру всего человечества как в статическом, так и в динамическом отношениях. Такой музей не только должен дать полную картину отдельных культур самых различных народов, но, вместе с тем, должен представить все фазы процесса развития и распространения общечеловеческой культуры». Объектом изучения для МАЭ являются все народы Земли, за исключением «современной европейской культуры», которая в этнографических музеях обычно не представлена. По мнению ученого, предметы этого типа культуры нет возможности и нет надобности собирать в музеях. Этнографические музеи, включая МАЭ, сосредоточиваются на показе «культур низшего типа» и «высших культур внеевропейского круга народов». Среди культурных явлений европейских народов музей «интересуется только теми, которые являются анахронизмами, пережитками культуры

118 прошлого времени». Они, по мнению ЛЯ.Штернберга, сохранились даже в самых прогрессивных странах Европы среди крестьянского населения.

Ученый обосновывал необходимость собирания музеем археологических и антропологических коллекций. Данные археологии, по его мнению, необходимы для выяснения процесса эволюции культурных явлений, так как даже самые низшие из современных культур представляют собой продукт долгого процесса развития из еще более примитивных форм, форм культуры народов «уже отошедших». Материалы и методы соматической антропологии используются этнографией, которая классифицирует не только культуры, но и их носителей.

МАЭ в своей деятельности преследовал учебные и культурно-просветительные цели. Музей собирал, систематизировал, выставлял коллекции; принимал посетителей; консультировал и инструктировал лиц, интересующихся этнографией. Читались лекции на различные этнографические темы. Сотрудники музея считали своей обязанностью вести научную обработку музейного материала и издавать его, для чего с 1900 г. публиковались «Сборники» МАЭ. Выходили каталоги и путеводители по музею.

RR

Издавались ежегодные отчеты по музею .

По замечанию Л.Я.Штернберга, штатного бюджета МАЭ (11.900 руб.) едва хватало на содержание персонала (директор, один старший и два младших этнографа) и на удовлетворение самых необходимых хозяйственных нужд музея. В музейной работе участвовали также несколько сверхштатных сотрудников. Расширение помещений, меблировка, приобретение ряда коллекций, снаряжение экспедиций производились МАЭ на средства из частных пожертвований. Необходимость прибегать к помощи меценатов ученый объяснял тем, что этнографический музей не вправе останавливать свои сборы из-за недостатка средств. В условиях распространения европейской культуры по всему миру, «целому ряду первобытных культур при столкновении с европейцами грозит вырождение, и музеям необходимо выступать вовремя, чтобы спасти для науки обреченные на гибель памятники культуры»89.

Л.Я.Штернберг изложил концепцию собирательской работы МАЭ. Общеэтнографический музей, согласно представлениям музейных деятелей, не мог довольствоваться случайными поступлениями. Чтобы добиться полной, цельной картины эволюции и распространения общечеловеческой культуры, такой музей должен организовывать свою собирательскую работу планомерно. Лучшим способом представлялись специальные экспедиции, в ходе которых коллекции для музея не просто собирались, но и изучались на месте. Одновременно считалось необходимым всесторонне исследовать творца этих коллекций, то есть саму народность, среди которой производятся сборы. Менее удачным, менее научно продуктивным считался способ собирания при помощи «коллекторов» - командированных музеем собирателей. При собирании наспех, как полагал Л.Я.Штернберг, сведения о предметах получаются недостаточно полны и достоверны, а культовые предметы, ввиду их индивидуального характера, вовсе остаются без определения.

Л.Я.Штернберг анализировал, как в МАЭ на протяжении его истории использовались разные способы приобретения коллекций. Ученый напоминал, что вплоть до конца XIX в. лучшие собрания были получены музеем из академических экспедиций. Однако большинство поступлений было представлено дарами от частных лиц и учреждений, и для музея они являлись ценными, но все же случайными, т.е. собранными не по его инициативе и не под его руководством. Из поступлений XIX в. Л.Я.Штернберг особенно выделял коллекции, собранные Л.И.Шренком, И.Г.Возенсенским, М.А.Кастреном, а также В.В.Юнкером, Н.Н.Миклухо-Маклаем, Н.Л.Гондатти. Только в последнее десятилетие, как указывал ученый, МАЭ начал самостоятельное и планомерное собирание, предпочитая экспедиционный способ, результатом которого были коллекции, собранные с полнотой, точностью и достоверностью, удовлетворяющими научным требованиям. Музей получал путем обмена, покупки или в дар коллекции (чаще всего дублетные) из экспедиций других музеев (в частности, музеев Нью-Йорка, Буэнос-Айреса, Ла-Платы, Сиднея, Берлина, Лейпцига, Вены), учреждений или частных лиц. Усилия МАЭ были направлены на организацию самостоятельных продолжительных экспедиций, однако они требовали больших материальных затрат и подготовленных участников. Для сбора коллекций командировались «коллекторы», предварительно подготовленные для этой цели в музее90. Принимались в дар и коллекции от «случайных собирателей».

Останавливаясь подробно на регистрации музейных коллекций, ученый отмечал, что во введенной В.В.Радловым, после его знакомства с системами регистрации в разных европейских музеях, копенгагенской системе за основную единицу была принята коллекция - собрание предметов общего происхождения, то есть поступившее единовременно от одного лица или учреждения. В музейных документах фиксировались подробности происхождения, территория, народ, способ приобретения коллекции, местные названия, назначение предметов и другая информация, сообщенная собирателем. Л.Я.Штернбергом описаны принципы ведения инвентарной книги, списков коллекций, а также карточного каталога музея, облегчавшего специалистам научную работу с коллекциями91. Специальное внимание автором было обращено также на проблему типа музейной мебели, отвечающей требованиям сохранности предметов и удобства обозрения.

Соответственно целям этнографического музея, как их понимал Л.Я.Штернберг, в МАЭ предусматривались два отдела. «Морфологический» демонстрирует культуры различных народов мира и связи между культурами, процессы их взаимодействия, миграций, превращений. Коллекции в данном отделе выставляются «в географическом порядке по культурно-этническим группам». Другой отдел - «эволюционный» - должен представить картину эволюции общечеловеческой культуры. Предметы выставляются здесь по группам однородных культурных явлений (жилище, утварь, одежда и т. д.) в порядке их развития от низшей до высшей ступени и независимо от происхождения.

До сих пор, признавал Л.Я.Штернберг, ни в одном музее подобный план из двух отделов не был воплощен, так как он требовал значительных помещений, материальных средств, вещевого материала. Более того, большинство музеев не могли выставить все свои собрания даже в одном географическом порядке. МАЭ, по словам Л.Я.Штернберга, выставлял коллекции пока только по «морфологическому» принципу. На экспозиции предметы демонстрировались по принципу научной систематики (вещи, относящиеся к определенному народу, расположены по однородным группам) и удобства для обозрения. Различные изображения (картины, панно и проч.) играли роль не декоративную, а научно-педагогическую92.

Ученый полагал, что музеи в научных целях должны, в идеале, выставить для обозрения как можно больше материала - показать больше культур, а в рамках каждой культуры больше разновидностей. Л.Я.Штернберг объяснял это тем, что лишь незначительная часть этнографических материалов была научно описана. В условиях невозможности выставить все собранные коллекции, в музее организуется магазинирование: не экспонируемые предметы хранятся в определенном порядке, при котором нужный предмет по карточному каталогу может быть быстро и легко найден в хранилище. В МАЭ коллекции хранились в кладовых в пронумерованных сундуках.

Л.Я.Штернберг в своей статье привел общую характеристику и научную оценку собранных в музее коллекций, что помогает более четко представить научную концепцию деятельности МАЭ. Если в 1890-х гг. в его фондах числилось около 5,5 тыс. этнографических предметов, то к 1911 г. - до 2000 коллекций, включавших около

100.000 этнографических предметов, которые представляли культуру более ста этнических групп. Ученый отметил, что не все отделы одинаково полны, но на новом этапе развития музея, благодаря планомерному собиранию новых коллекций и планомерному пополнению уже имеющихся, в МАЭ накоплен достаточный материал,

121 дающий возможность получить представление о разнообразных типах культуры и о процессах эволюции и распространения культуры. В своем обзоре Л.Я.Штернберг указывал на способ приобретения собраний по отдельным регионам и народам, их полноту или неполноту, конкретные «дефекты» (пробелы) в коллекциях, особо ценные и уникальные предметы.

Наиболее полно, по отзыву ученого, в МАЭ были представлены «русские инородцы», под которыми Л.Я.Штернберг в данном случае подразумевал коренные народы азиатской части России. Многие из этих коллекций были собраны специальными экспедициями музея, в том числе среди народов, считавшихся вымирающими. В целом, собрание МАЭ по «сибирским инородцам» характеризовало «все типы низших культур» северной и центральной Азии, давало возможность решать ряд научных этнографических проблем.

Л.Я.Штернберг указал на ценные в научном и художественном отношениях этнографические коллекции, которые имелись в отделах Северной и Южной Америки, Океании, Австралии, Африки, островов Индийского океана, в отделах «культурных стран Азии» (Китай, Япония, Корея, Индия, Сиам) и буддизма. Собрание по «культурным европейским народам» включало коллекции, представлявшие «крестьянское население Европейской России» (восточнославянские народы), поволжских татар, финские и некоторые кавказские народы, южных славян и ряд народов Западной Европы. Ученый обратил внимание на то, что эти собрания со времени учреждения ЭОРМ пополнялись лишь постольку, поскольку они являются необходимым сравнительным материалом для общей связи культуры . В МАЭ имелись также значительные материалы по археологии и антропологии.

Описывая экспозицию музея, Л.Я.Штернберг отмечал, что в нынешнем помещении музея, значительно большем по сравнению с прежним, наиболее важные коллекции размещаются в залах для обозрения публики довольно удовлетворительно. В будущее старший этнограф МАЭ смотрел с оптимизмом: планировалось введение новых штатов, увеличение персонала в два раза, бюджета в три раза, что позволило бы организовывать большие самостоятельные экспедиции в разные регионы мира и начать полное опубликование научного материала музея. Ожидаемое расширение помещения делало возможным шире и полнее разместить коллекции в географическом порядке, а также на основе дублетов составить отдел эволюционный94.

Этнографы - музейные работники стремились в своей работе придерживаться ключевого принципа, выраженного в словах Л.Я.Штернберга: «В интересах самого музейного дела, необходимо, чтобы музеи были центрами не только собирания, но и

122 самостоятельных научных исследований»95. Как показывают материалы «ЖС», МАЭ являлся одним из основных научных и музейных центров России конца XIX - начала XX в. Проблемы и достижения в его работе отражали состояние отечественной этнографической науки и культуры в изучаемый период96. * *

Некоторое освещение в «ЖС» получила история и текущая деятельность московских музеев. По материалам отчета Исторического музея за 1905 г. сотрудники редакции журнала приводили сведения о поступлении в его фонды новых обширных и ценных в научном отношении коллекций в виде покупки и дара (в частности, музея П.И.Щукина и собрания А.П.Бахрушина, переданного в 1904 г. по завещанию владельца)97.

В 1906 г. в хронике появляется заметка о работе Московского Публичного и Румянцевского музеев в 1904 г., составленная на материалах отчета музея. Приводится перечень важнейших приобретений по отделам. Особенно подробно говорится о поступлениях в Дашковский этнографический музей и Отделение иностранной этнографии, о текущей работе по описанию и каталогизации коллекций, составлении путеводителя (по этнографии России и славянских стран). В Дашковский музей поступили, в частности, коллекции Туркестанского отдела Политехнического музея, включавшие этнографические предметы, собранные К.П.Фон-Кауфманом и А.П.Федченко (свыше 2.000 номеров предметов). Это большое собрание, как указывалось, было помещено в одном месте, и несмотря на тесноту музейного помещения, оказалось возможным сгруппировать типы (манекены) и предметы бытовой обстановки в виде нескольких живых сцен, дающих более наглядное представление о действительной жизни народа.

Петербургские коллеги отмечали, что в отчетах «ярко светится неостывающая любовь к своему делу всего персонала» Румянцевского музея, видно «искреннее сочувствие и желание прийти на помощь занимающейся публике». Замечательная жизнедеятельность музея, по мнению сотрудников редакции «ЖС», являлась неоспоримым фактом; общество поняло это и щедро шлет сюда свои дары, зная, что они пойдут в дело, а не застрянут в кладовых или не будут служить лишь украшением музейных стен. Хорошо было бы, если бы все музеи работали так же продуктивно, заключили они98. Этнографы-деятели ИРГО следили за изданиями Дашковского этнографического музея.

Петербургские ученые, как и московские (о чем говорилось в первой главе диссертации), отдавали должное заслугам В.Ф.Миллера как этнографа, музейного

123 деятеля, организатора науки, который на короткое время объединил их, став председателем Отделения этнографии ИРГО, оставаясь в то же время во главе Этнографического отдела ИОЛЕАЭ. Л.Я.Штернберг на страницах «ЖС» в статье памяти В.Ф.Миллера (1913 г.) указал на огромный вклад этого ученого, в 1884-1897 гг. хранителя Дашковского этнографического музея, в музейное дело России". «Что могло,

- писал Л.Я.Штернберг, - толкнуть В.Ф., перегруженного занятиями, на скромную, кропотливую, черную работу хранителя музея, как не исключительное «тяготение» к этнографии?». В статье прозвучала высокая оценка деятельности В.Ф.Миллера по систематизации, атрибуции, описанию, реэкспозиции, изданию коллекций Дашковского музея.

На долю В.Ф.Миллера выпало решить сразу несколько трудных задач. Во-первых

- задачу технического характера. Из прекрасных коллекций, собранных с таким трудом и усилиями, как указывал Л.Я.Штернберг, только часть была выставлена, другая была запрятана в сундуках, недоступная ни для обозрения публики, ни для научного изучения. Собрания Дашковского музея находились «под вечным страхом медленной гибели от пыли и моли». С большим трудом В.Ф.Миллеру удалось «отвоевать лишний зал». Добившись расширения помещения, ученый смог ввести большую систематичность в выставленном материале и спасти «от забвения и тлена запрятанные ценные собрания».

Во-вторых, В.Ф.Миллер должен был решить задачу научного преобразования музея. Прежний, «грубо-географический» порядок размещения коллекций, лишавший музей научного характера, уступил место этнографическому. Проведением этнографического принципа в Дашковском этнографическом музее В.Ф.Миллер планировал приспособить его к целям систематического изучения этнографии, которая должна была стать предметом преподавания в Московском университете. Л.Я.Штернберг обращает внимание на свойственное В.Ф.Миллеру исключительное для того времени по своей широте воззрение на научное значение этнографии вообще и этнографических музеев в частности в деле постановки университетского преподавания.

Наконец, в своем труде «Систематическое описание коллекций Дашковского этнографического музея», В.Ф.Миллер выполнил третью задачу - разобраться в огромном материале, собранном, по словам Л.Я.Штернберга, со всех концов лицами, чаще всего мало компетентными, материале плохо каталогизированном и дефектно определенном. В.Ф.Миллер провел его научную разработку и описание, сделав общим достоянием ученого мира. Современники ученого полагали, что «Систематическое описание» со времени его появления не только не потеряло своей ценности, но продолжало оставаться единственным такого рода трудом в России. Даже на Западе, где, по отзывам русских ученых, этнография сделала блестящие успехи и где сотни прекрасных музейных специалистов, подобные работы были редки.

Выше уже говорилось о громадном труде, проделанном В.Ф.Миллером для составления «Систематического описания». По тем временам (середина 1880-середина 1890-х гг.) составление даже простых описаний этнографических предметов представляло большие трудности. Для изучения части коллекций Дашковского музея ученому пришлось из-за отсутствия музейно-регистрационного и литературного материалов, прибегнуть к разработке и рассылке специальной анкеты. Ответы на анкету, полученные от народных учителей, стали, по мысли Л.Я.Штернберга, ценным первоисточником среди скудной литературы по материальному быту славянских народов России. В целом труд В.Ф.Миллера представлял собой не просто каталог коллекций, а описательную этнографию России и славянских народов.

Л.Я.Штернберг высоко оценивал роль В.Ф.Миллера как многолетнего руководителя Этнографического отдела ИОЛЕАЭ, «учреждения, столь много сделавшего по фольклору и этнографии России и группировавшего вокруг себя всю так называемую московскую этнографическую школу, общепризнанным главою и создателем которой был В.Ф.». Отмечалась свойственная ученому разносторонняя научная образованность, научная чуткость, «научная терпимость», необходимая для руководителя сменяющихся поколений ученых, дар привлекать людей к научной работе, готовность помогать не только словом, добрым отношением, но и делом. Если в Москве, как нигде в России, полагал Л.Я.Штернберг, вырос широкий интерес к этнографии, стали возможны университетское преподавание этнографии и такие преподаватели, как Николай и Вера Харузины, то этим Москва обязана главным образом В.Ф.Миллеру. Не менее значительным современникам представлялся вклад ученого и в работу Отделения этнографии ИРГО. Немаловажной являлась «атмосфера обаятельного благожелательства», которую В.Ф.Миллер внес и в среду петербургских этнографов100. * *

Положение дел в музейном мире России, состояние этнографических музеев и этнографических отделов местных музеев, собирание и изучение ими этнографических коллекций стало одной из ведущих тем с первых номеров журнала.

Выше уже говорилось о том значении, которое придавал В.И.Ламанский местным музеям в деле культурного развития и организации научного изучения края и всей страны. В 1890 г. В.И.Ламанским был инициирован обмен мнений на страницах «ЖС» по поводу трудностей в создании и деятельности музеев в провинции. Редактор поместил в журнале запрос об устройстве местных музеев, в котором просил присылать откровенные сообщения о том, какие препятствия существуют в деле организации

125 музеев в уездных городах, заключаются ли они в недостатке средств либо в отсутствии людей, готовых взяться за эту работу, как относятся к местным музеям «обыватели города и уезда»101. В.И.Ламанского интересовали также вопросы распространения «ЖС» в провинции и состояния земских библиотек.

Присланные в адрес редактора ответы выявили различного рода проблемы в организации музейного дела и библиотек на местах. Так, Н.А.Иваницкий из города Кадникова Вологодской губернии, известный этнограф, краевед 102, член-сотрудник ИРГО, в то время служивший заведующим отдела кустарных промыслов земства, сообщал, что средства для устройства музеев в губернии есть, включая сочувственное отношение к этой идее со стороны общества и представителей власти. И сам автор «как Вологжанин, живущий постоянно в Вологодской губ. и для нее работающий», признавал, что давно занят мыслью о музее, но обстоятельства не позволяли ему приступить к ее осуществлению. Ранее Н.А.Иваницкий содействовал известному местному ярославскому деятелю А.С.Петровскому в устройстве музея в Ярославле.

Н.А.Иваницкий изучал в 1878-1889 годах флору Вологодчины, а затем занялся собиранием этнографических материалов. Однако в своей работе он постоянно испытывал сложности в устройстве собственного быта, пристраиваясь на работу в разных учреждениях губернии. По отзыву Н.А.Иваницкого, музеи в Вологде, Тотьме,

Кадникове желательны. Местные власти поддерживали идею их создания, но не находился человек, который бы исключительно этим занялся. «Какие любопытные коллекции, - пишет автор письма, - выставлялись в Вологде, Тотьме, Устюге,

Сольвычегодске по случаю проезда великих князей.и опять разбирались владельцами.

Все это было бы охотно отдано в музей, а теперь теряется, гниет». И далее: «Я бы сейчас поехал в Тотьму устраивать музей: дадут и помещение, и предметы для музея, дадут мне и средства прожить, пока я все устрою. Но чтобы ехать в Тотьму, я должен отказаться от места в Кадникове, а что же потом?». Н.А.Иваницкий предложил, чтобы какой-нибудь специалист из Петербурга пожил бы по полугоду в Вологде и Тотьме, и два музея

103 устроятся. Сам автор письма и другие местные деятели оказали бы в этом содействие .

В.И.Ламанский, на имя которого было адресовано рассматриваемое письмо Н.А.Иваницкого, поместил его на страницах «ЖС» с некоторыми сокращениями, опустив некоторые «острые моменты»104. Нельзя забывать, что периодическая печать, в том числе и научная, в Российской империи находилась под цензурным контролем. Большой интерес представляют содержащиеся в письме сведения об особенностях полевой научной работы, устройстве земских библиотек, чтении и распространении научной периодики, о состоянии интеллектуальной среды в провинции. Н.А.Иваницкий указывал на огромную территорию, неудовлетворительные пути сообщения Вологодской

126 губернии и недостаток денежных средств как на едва преодолимые трудности, с которыми приходится сталкиваться исследователю края. «Мне нельзя было, - сетовал автор письма, - разъезжать по губернии на экскурсии,. я должен был переселяться из города в город на жительство, чтобы иметь возможность исследовать тот или другой уезд и вместе иметь средства к существованию».

Организация Кадниковской земской библиотеки, которой занимался Н.А.Иваницкий, оказалась делом трудным. Средств на комплектование литературы ассигновалось недостаточно. Между тем, читателей оказалось столько, что книг не хватало. Земская управа возражала против выписки «ЖС» и некоторых других изданий. Причину этого автор письма не указал. «Настаивать я нахожу опасным, - замечал он, -потому что библиотека только терпится». У Н.А.Иваницкого на выписку собственного экземпляра «ЖС» не хватало средств, и он пользовался экземпляром, который выписывал местный врач. «Наши сельские учителя, - писал он, - получают по руб. в год и не могут отдавать руб. коп. на журнал. Но что они желают читать, в этом не может быть и сомнения. «Этнографическое обозрение» (посылаемое в дар библиотеке нашей В.В.Кандинским) постоянно в ходу; часто я отдаю и собственный экземпляр] этого журнала». Н.А.Иваницкий отметил, что много в крае «жаждущих чтения вообще», желающих читать «не для одного процесса», немало людей, интересующихся наукой, «но им или не дают читать или у них нет средств читать». Автор, обращаясь к редактору «ЖС», подытожил: «Если вы найдете возможным удешевить ваш журнал или посылать его на льготных условиях - будут и желающие выписывать его». На это В.И.Ламанский ответил, что журнал не может быть удешевлен, однако возможна рассрочка платежа для подписчиков105. Однако позднее цена журнала, как отмечалось выше, была снижена для сельских учителей, духовенства и учащихся.

Член-соревнователь Тобольского губернского музея этнограф, историк К.Б.Газенвинкель в письме на имя В.И.Ламанского106, опубликованном в «ЖС», замечал, что идея местных музеев распространяется на всем пространстве необъятной России, в том числе и в Сибири, где есть музеи в Екатеринбурге, Тюмени, Тобольске, Омске, Минусинске, Иркутске, Владивостоке. Средства, как показала история возникновения Тобольского музея, обыкновенно находятся, находятся и люди, горячо отдающиеся делу. Однако задачи, поставленные при основании музеев, достигаются с трудом. Причину К.Б.Газенвинкель видел в отсутствии научного освещения собранных предметов, чем было обусловлено почти полное игнорирование местных коллекций со стороны представителей столичной науки. На местах было мало специалистов, способных научно оценить и классифицировать музейные предметы, поэтому богатые коллекции сибирских музеев составляли «сырой материал», который ждал научной оценки и не мог пока стать

127 вкладом в русскую науку. К.Б.Газенвинкель выразил надежду местных деятелей на

IП7 научную помощь сибирским музеям со стороны ИРГО .

Из Подольской губернии сообщалось, что главным препятствием для организации музеев является недостаток средств (но «если будут даны средства, то несомненно явятся люди»); отмечался и излишний формализм ученых обществ столиц и больших городов, оказывавших мало помощи в создании музеев и библиотек, а также равнодушие, за редкими исключениями, местного общества к музеям108.

Проанализировав в ответы, В.И.Ламанский пришел к выводу о том, что в деле создания музея необходим почин одного любителя, затем появятся подражатели. Ученый предлагал начинать музей «с малого, с одного шкапа, с одной витрины,., с медленного, но постепенного составления хотя бы самых малых коллекций этнографической, археологической.»; дело не в средствах, а в охоте, решимости, постоянстве. Никакой формализм столичных ученых обществ (редактор «ЖС» не понимал, в чем он заключается) устройству музеев мешать не может. Причина, по которой медленно развиваются в России наука, просвещение и образованность, а «в провинции нет и не заводится нужных музеев», В.И.Ламанскому виделась в неправильном составлении уездных библиотек, где нет нужных книг, но много лишнего чтива, которое рассеивает мысль, служит только средством препровождения времени, не пробуждает желание самопознания, отучает от серьезных умственных занятий109.

Убеждение в том, что дело устройства музеев в уездных городах вполне исполнимо, по мнению сотрудников редакции «ЖС», подтверждал пример Минусинского публичного местного музея, созданного и руководимого краеведом, энтузиастом музейного дела Н.М.Мартьяновым. История и «нынешнее его отличное положение» представлялось современникам отрадным и поучительным явлением. «ЖС» освещает работу Минусинского музея, не менее подробно, чем «ЭО». Журнал дает материал по истории Минусинского музея с момента его основания (1877), сведения по составу коллекций и отделов, бюджету, библиотеке110. Отмечается вклад в развитие музея «просвещенных деятелей», жертвователей коллекций и денежных сумм. В бюджет музея поступали ежегодные пособия в размере руб. от Минусинской думы и от Енисейского губернатора, пожертвования от меценатов (И.М.Сибирякова, И.П.Кузнецова и других). Средства шли, в частности, на хранение и приобретение коллекций, специальных изданий.

Редактор «ЖС» замечал, что только тогда, когда в уездных городах появятся музеи, подобные Минусинскому, можно считать Россию вполне просвещенной и благоустроенной. «Только убивающей душу умственной сонливости, пустоте и праздности» дело устройства музеев в уездных городах, полагал В.И.Ламанский, может

128 казаться пустяком или непреодолимой трудностью111. Однако, в жизни даже такого считавшегося благополучным учреждения, как Минусинский музей, наблюдались трудности. Так, по сравнению с общим числом предметов (на 1904 год св. тыс. номеров), этнографических было сравнительно немного (ок. 3. тыс. в этнографическом отделе, ок. тыс. в образовательном, а также этнографические предметы в составе других отделов), что объяснялось скудным бюджетом музея112.

Как и в «ЭО», многочисленные сообщения в «ЖС» характеризовали работу музеев Сибири и европейской части России, в том числе музеев региональных отделов ИРГО (на основании публиковавшихся отчетов, присылаемых в редакцию «ЖС» и других источников), их бюджеты, поступления коллекций, проблемы и происшествия. Особое внимание обращалось на этнографическую деятельность местных музеев. Так, сообщалось, что в музей (основан в 1878 г.) Западносибирского отдела ИРГО в Омске в 1903 г. поступило несколько этнографических предметов различных народов и фотографии. Тогда же случилось неприятное событие, красноречиво говорящее о положении музея: «украден кем-то из посетителей киргизский кинжал и ворами -витрина со старыми монетами»113.

Тесная связь существовала между Восточносибирским отделом ИРГО и его музеем в Иркутске, являвшимися центром научной работы и «умственной жизни» в крае. Члены ВСОИРГО проводили сибиреведческие исследования, участвовали в экспедициях, устраивали научные заседания и лекции, выпускали научные издания, развивали библиотеку и музей. Иркутский музей охотно посещался публикой (св. 15,5 тыс. посещений за 1901 г.), так как консерватор (т.е. хранитель) проводил объяснительные чтения по коллекциям музея114.

Музей, основанный Приамурским отделом ИРГО в Хабаровске, получил в 1904 г. имя первого председателя отдела генерала Н.И.Гродекова, много сделавшего для развития музея. К 1905 г. в собрании музея числилось св. тыс. номеров предметов. Война с Японией изменила ход работы отдела: многие его сотрудники были призваны. Также и недостаток средств отрицательно сказывался на деятельности отдела и музея. В 1903-1904 гг. не велись научные исследования, не издавались труды отдела. В отчете говорилось, что неразобранные коллекции гибнут и нуждаются в надлежащем размещении и консервировании. Однако часть музея была открыта для публики (в 1903 г. около тыс., в 1904 г. около тыс. посетителей), проводилась работа по регистрации и систематизации коллекций (этнография чукчей, гиляков, тунгусов, орочей, китайцев, корейцев, японцев), нашлась возможность из имеющихся дублетов пожертвовать этнографических предметов в собрание ЭОРМ115.

В «ЖС» отмечалась работа музеев, основанных научными обществами, например, Владивостокского музея Общества изучения Амурского края. А.А.Макаренко на страницах журнала дает им неформальную оценку, выявив вклад рядовых музейных работников. Поводом послужило появление в свет музейного каталога, изданного в 1907 г. При подготовке каталога хранителю потребовалось «произвести настоящие раскопки в коллекциях, пребывавших, к стыду ученого общества, в непозволительной запущенности». В этой работе консерватору В.Глуздовскому помогал музейский сторож И.А.Алексеев, обладавший хорошей памятью, относившийся с любовью и вниманием к вверенным его охране коллекциям, знавший «биографию» каждой вещи. Сторож помог разобраться в коллекциях и пополнить сведения, которые хранитель не смог найти в документах, к тому же несовершенных. Пример И.А.Алексеева напоминает нам о преданных своему делу хранителях, реставраторах, сторожах, техническом персонале -работниках, без которых не могло развиваться музейное дело

В упомянутом каталоге были представлены, в частности, предметы по этнографии айнов, гиляков, алеутов, коряков, чукчей, камчадалов, юкагиров, ольчей, ороков, гольдов, тунгусов, китайцев, корейцев, японцев. А.А.Макаренко призвал членов Общества проявить больше интереса к делам и нуждам музея и активнее изучать этнографические богатства Амурского края"6. Само Общество использовало предоставлявшиеся возможности для расширения исследований: получив пожертвование от приамурского генерал-губернатора в сумме 2000 руб., оно запланировало проведение археологической, лингвистической, этнографической, географической экспедиций117. Общество изучения Амурского края вместе со своим музеем стало филиалом Приамурского отдела ИРГО118.

Как и Владивостокский музей, в ведение ИРГО перешел Якутский музей. Пользуясь материалами «Известий Якутского отдела ИРГО» (1-й том. Якутск, 1915), член Отделения этнографии ИРГО Н.А.Виташевский на страницах «ЖС» сообщал об изменениях, произошедших за последние годы в судьбе Якутского музея. Музей, содержавший большое количество ценных коллекций, к сожалению, не находился непрерывно под надзором и наблюдением компетентного ученого и опытного специалиста по музейному делу, иначе говоря, хранители музея часто менялись. Якутский областной статистический комитет, по инициативе которого при поддержке населения и политических ссыльных был создан и в ведении которого музей состоял со времени своего основания, передал музей Якутскому отделу Общества изучения Сибири и улучшения ее быта, а тот, в свою очередь, передал музей Якутскому отделу ИРГО (основан в 1913 г.).

От Якутского отдела ждали приведения в порядок коллекций музея и издания его научного описания. Однако работа Отдела тормозилась почти полным отсутствием материальных средств. Ассигнования из местных источников были ничтожны - около руб. в год (1915). Поступление ежегодных государственных субсидий Отделу и музею получило утверждение в законодательных органах, но откладывалось до окончания войны119. Известно, что политический ссыльный Емельян Ярославский (М.И.Губельман) в 1915-1917 гг. являлся консерватором музея, привел его в научный порядок, опубликовал обзор истории музея120.

Большой интерес представляют также сообщения в периодической печати, которые отражают воззрения местных деятелей на назначение музея. Так, создателями этнографического музея (1906) в Обдорске (ныне Ямало-Ненецкий окружной

17 1 краеведческий музей, г. Салехард ) при библиотеке православного миссионерского братства св. Гурия руководило желание создать хранилище предметов этнографии «инородцев» Тобольского севера. По мысли его членов, для успеха своих действий «в инородческой среде» Братство должно было стать не только церковно-миссионерским, но и культурным учреждением, «маяком для всего населения Обдорского края без различия народностей, будь то остяки, самоеды, зырянские самоеды, татары». Музей создавался для изучения жизни и быта «аборигенов», без чего считалось невозможным приобрести на них влияние.

Как полагал настоятель Обдорской миссии игумен Иринарх, музейные коллекции приподнимут завесу религиозных убеждений инородцев», покажут их «ум и сметку», дадут сведения «о сумме их знаний, добытых в вековой борьбе с суровой природой крайнего севера. Хранилище коллекций будет обрисовывать инородцев, как людей, возбуждать к ним жалость в одном отношении, уважение в другом, будет пробуждать у колонистов человечность к ним, расположение, желание помочь.». Петербургские этнографы увидели в этом начинании в далеком Обдорске не только научные, но и

122 гуманные цели по отношению к «инородцам нашего Севера» .

Сообщение об основании Бурятского национального музея (1905) при двухклассном училище в селе Агинском свидетельствует о стремлении местной инородческой» интеллигенции («просвещенных бурят») к сохранению для будущих поколений исторических, этнографических, археологических материалов, характеризующих культуру бурят. Сотрудники «ЖС» полагали, что возникающему музею придут на помощь другие музеи и научные общества, например, пожертвованием дублетов из своих собраний. Прозвучало также пожелание Бурятскому музею иметь каменное здание, более безопасное в пожарном отношении, чем деревянный дом, в

123 котором пока хранились коллекции .

Отмечена деятельность упоминавшегося выше Тобольского губернского музея, явившегося одним из первых отечественных местных музеев, регулярно издававшим научные труды - «Ежегодники» (первый выпуск появился в 1893 г.)124. Продолжалась работа Пермского научно-промышленного музея: проводились лекции, научные беседы, издан первый выпуск «Материалов по изучению Пермского края», поступали новые коллекции, в том числе по этнографии (в 1904 г. - предмета), музей в 1904 г. посетили около тыс. человек. Закончена систематизация коллекций этнографического отдела музея. Однако в целом работа по разбору коллекций и составлению каталогов продвигалась медленно по причине «нехватки рук», при том что «количество времени и труда, требующихся на эти работы, совершенно не поддаются определению постороннего глаза»125.

Самарский городской публичный музей (основан в 1886 г.) в 1902-1903 гг., как сообщалось в «ЖС», проявил «очень скромную деятельность» по этнографии «в зависимости, вероятно, от очень скромных средств». В этнографический отдел музея пожертвован ряд предметов «случайного характера»; куплены костюмы (тунгусские, мордовские, русский) и другие вещи. Посетило музей ок. 4,5 тыс. в 1902 и ок. тыс. человек в 1903 г.126.

На примере Саратовской ученой архивной комиссии и ее музея (основан в 1886 г.) сотрудники редакции «ЖС» указывали на нелегкое положение научных организаций и музеев в России. Архивные комиссии и местные музеи являлись часто единственными учреждениями в крае, охраняющими памятники старины, проводившими исследования по истории, этнографии, археологии в данной местности. Архивные комиссии иногда располагали столь незначительными средствами, что не имели даже своего помещения и ютились вместе с музеем «чуть не на чердаке». В «ЖС» сообщалось, что СУАК и ее музей располагались в двух плохо освещенных комнатах над библиотекой. Музей страдал от тесноты, за неимением свободного места многие предметы лежали на полу, на шкафах, под витринами. Он мог вместить 10-12 человек, но когда бывало посетителей в день, им приходилось ждать на лестнице, и многие, не дождавшись очереди, уходили

177 с тем, чтобы не возвращаться более» . Известно, что с 1911 г. музей разместился в

19Й особняке, подаренным СУАК ее первым председателем А.А.Тилло .

Развивалась работа Кавказского музея (совместно с публичной библиотекой) в Тифлисе. Отдел этнографии пополнялся коллекциями, пожертвованными и доставленными из экспедиций129. Комитет для образования Кавказского отдела на Всемирной выставке в Сент-Луисе (США) 1904 г. передал музею коллекцию кавказских кустарных изделий, составленную на средства Министерства финансов. Подобную коллекцию (ковры, серебряные, деревянные, гончарные, шелковые изделия, образцы

132 сукна) в несколько сотен предметов, имевшую большую денежную ценность, музей на свои средства не мог бы составить. Среди других поступлений в музей были как старинные, редкие вещи, так и обычные повседневные. Кавказским музеем издавались «Известия»130.

Туапсинский научно-промышленный музей, основанный в 1905 г., как полагали сотрудники «ЖС», представляло небольшое научное начинание, которое имело данные для успешного роста, «если не иссякнет быстро энергия основателей и хватит научных сил». К 1907 году в музее имелось предметов по этнографии131.

Картину музейного мира России на страницах петербургского этнографического журнала дополняют упоминания о музеях центральных городов и регионов: об Азиатском музее, музее Императорского Русского Археологического общества в Петербурге, музее Псковского археологического общества, музее Владимирской ученой архивной комиссии, музеях Архангельска (городском, рыбопромышленном и древлехранилище), Курском историко-археологическом музее, Казанском городском научно-промышленном музее, Красноярском городском музее, Семипалатинском областном музее, Этнографическом музее Харьковского историко-филологического общества, Историческом музее Черниговской губернской ученой архивной комиссии, музеях Львова, Виленском музее, музее Бессарабского земства в Кишиневе и других. * *

Довольно известным среди частных музеев являлся упомянутый выше Городецкий музей Волынской губернии, учрежденный бароном Ф.Р.Штейнгелем, сочувствовавшим «идее областных музеев». Серьезное внимание уделено музею на страницах «ЖС». Содержательная заметка о Городецком музее представлена исследователем-этнографом и собирателем музейных коллекций, активным автором «ЖС» И.С.Абрамовым . Деятельность музея Штейнгеля интересовала ученых-музееведов с точки зрения вопроса об областных музеях в целом и о роли, которую могут сыграть в деле их устройства учредители-частные лица. Известный украинский деятель науки и музейного дела, общественный деятель и историк Н.Ф.Беляшевский, в свое время помогавший владельцу в устройстве Городецкого музея и заведовавший им, отмечал, что на Волыни давно чувствовалась потребность в учреждении, где бы собирались материалы, характеризующие разные стороны жизни края. Таким целям, по представлениям музейных профессионалов, наиболее соответствовали областные музеи. Правда, устройство таких музеев по силам, скорее, общественным учреждениям, однако и частные попытки создания областных музеев заслуживали внимания и при серьезной постановке дела могли принести «известную долю пользы».

Музей Ф.Р.Штейнгеля занимал пять комнат в имении барона, существовал на его средства и содержал весьма ценные коллекции. Состоял из естественного, географического, антропологического, археологического, этнографического отделов и библиотеки. В отделе этнографии собирались коллекции, характеризовавшие «материальную сторону народной жизни», которая в последнее время подвергалась сильным изменениям. Поэтому в музее сохранялись как современные предметы, так и остатки прежнего быта, исчезающие с каждым днем. В коллекции музея было решено помещать только те предметы, происхождение которых точно известно. Издавались отчеты и каталоги. Музей пользовался вниманием местной общественности, которая жертвовала предметы, посещала музей, обращалась к его коллекциям с научными запросами. В деятельности Городецкого музея участвовали и специалисты, они пользовались коллекциями с научными целями (в частности, П.С.Уварова, В.А.Мошков,

1ЧЧ

И.С.Абрамов) и совершали экскурсии для сбора материалов для музея .

Не менее известен был другой частный музей - Тенишевский. Княгиня М.К.Тенишева, художница, меценатка, жена князя В.Н.Тенишева, внесшего крупный вклад в отечественную этнографию, на основе коллекций по этнографии и древнерусскому искусству, ставших результатом «многолетнего упорного собирательства», открыла в 1905 году в Смоленске историко-этнографический музей «Русская старина». Музей приобрел широкую известность в России и за рубежом. В 1907 г. собрания М.К.Тенишевой выставлялись в Париже в Музее декоративных искусств. Хроника «ЖС» сообщала о большом успехе выставки и приводила выдержку из газеты «Фигаро», которая свидетельствовала о том, что коллекция М.К.Тенишевой стала открытием русской традиционной культуры для французской публики. Говорилось: «с изумлением останавливаешься перед этими кружевами, материями, эмалями, серебряными изделиями такой тщательности, богатства и чистоты отделки, такой тонкости в каждой мелочи композиции, которую мы и не подозревали в столь мало культурном народе»134.

В России проходили выставки, устраивавшиеся частными коллекционерами и различными учреждениями и организациями, и научная периодика отражала эти события. Путем выставок частные коллекции получали известность в среде общественности. «ЖС» уделяла не меньшее внимание частным этнографическим коллекциям и выставкам, чем «ЭО». Из сообщений периодических изданий широкая публика узнавала об интересных частных коллекциях, содержавших этнографические предметы, и об их собирателях.

В Киеве при организационном участии Н.Ф.Беляшевского в 1906 г. прошла южнорусская кустарная выставка, на которой демонстрировались коллекции, предоставленные

134 частными лицами и учреждениями. Среди экспонатов были украинские народные изделия, ценные в художественном отношении (ковры, вышивки, узорные ткани, раскрашенная посуда, деревянные резные предметы, писанки и проч.)135. На второй Всероссийской кустарной выставке в Петербурге 1907-1908 гг. планировалось представить «картину народного труда», способствовать сбыту кустарных изделий, познакомить кустарей с образцами иностранных изделий, содействовать распространению среди кустарей как старинных русских, так и новых современных рисунков136.

Как очередное свидетельство живого интереса русского общества к «стране черных христиан Эфиопии» в 1907 г. в Петербурге была устроена Абиссинская выставка, представлявшая коллекции (церковную утварь, живопись, предметы быта абиссинцев), вывезенные из этой страны137.

Известный собиратель К.Д.Долматов также выставлял свои коллекции на обозрение публики. Выставка «русского узория» из его собрания прошла в 1907 г. в 10

Петербурге . Как указывалось выше, знаменитые коллекции К.Д.Долматова и Н.Л.Шабельской были приобретены ЭОРМ. Часть коллекции Н.Л.Шабельской была подарена музею наследницами собирательницы, а другая куплена для музея на средства императора (за 40.000 руб.)139.

На страницах «ЖС» затрагивалась проблема необходимости уважать и соблюдать волю коллекционера в решении судьбы его коллекции и в то же время соблюдения интересов музейной науки. Особое внимание было обращено на собирательскую деятельность, с целью строго придерживаться профиля музея, ограждая его фонды от несоответствующих и не имеющих музейной ценности предметов. С этой точки зрения показательной была история с покупкой государством знаменитого псковского «Плюшкинского музея». Многие специалисты музейного дела, знакомые с содержимым огромного несистематизированного собрания Ф.М.Плюшкина, включавшего предметы старины, декоративно-прикладного, изобразительного искусства, нумизматику, рукописи, книги, этнографические предметы (ткани, вышивки, головные уборы, одежда, украшения) и многое другое, отмечали, что это не был музей в настоящем смысле слова.

Н.М.Могилянский, бывавший в Плюшкинском музее, отмечал, что там отсутствовала какая бы то ни было система в расположении материала, хотя бы по самому случайному и элементарному признаку или принципу. Не было ни инвентаря, ни даже простой записной книжки с указанием на то, что тот или иной предмет из себя представляет или откуда он происходит; эти сведения хранились лишь в памяти Ф.М.Плюшкина140.

При его жизни судьба коллекций не была им определена. По различным сведениям, Ф.М.Плюшкин хотел уступить свою коллекцию Пскову за небольшую сумму или думал о том, как бы пристроить ее в одно из правительственных учреждений141. Н.М.Могилянский указывал, что желанием коллекционера было, чтобы коллекции его не были проданы за границу и чтобы они не были проданы по частям. При этом на вопрос об условиях передачи коллекций в какое-либо научное учреждение Ф.М.Плюшкин отвечал уклончиво и не обозначал их стоимости даже приблизительно. Как специалист-этнограф и музейный работник, Н.М.Могилянский считал, что такое разнородное собрание, как Плюшкинское, могло бы быть приобретено не одним, а несколькими разнопрофильными научными учреждениями общими усилиями и по взаимному соглашению. Но для этого, отмечал ученый, требовалась предварительная работа знатоков по определению ценности этих коллекций142.

После смерти Ф.М.Плюшкина (1911 г.) наследники решили продать собрание отца. В обществе при активном участии прессы, от бульварных газет до научных и художественных журналов, дискутировался вопрос о судьбе этих коллекций. Некоторые издания сообщили, что иностранные торговцы стариной проявили интерес к Плюшкинскому собранию. Чтобы оно не ушло за границу, русское правительство признало желательным приобрести его. Для финансовой и художественной оценки содержимого Плюшкинского музея в Псков была направлена комиссия, состоявшая из видных деятелей науки и культуры. В своих выводах авторитетная комиссия исходила из строгих критериев столичных музеев143. Эксперты, в число которых входили авторитетные деятели науки и культуры Н.Н.Врангель, Н.М.Могилянский, С.Ф.Ольденбург, К.К.Романов, С.Н.Тройницкий, заключили, что целиком собрание покупать нельзя, так как лучшие предметы, достойные попасть в собрания музеев, составляют лишь меньшую его часть.

Деятели, группировавшиеся вокруг журнала «Старые годы», о котором речь пойдет ниже, также были озабочены часто возникавшим в музейной практике противоречием между необходимостью точного исполнения воли завещателя коллекции или музея, требовавшего сохранять данную коллекцию или музей как реликвию, в неприкосновенности, и принципами «музейной науки». На страницах «СГ» звучало предложение приобрести Плюшкинскую коллекцию для Пскова и оставить ее целиком здесь, ибо она носила местный колорит и представляла собой «характерно провинциальное собрание, где наряду с очень ценными предметами немало хлама.»144. Но если будет решено приобрести собрание для какого-либо крупного столичного музея, то, по мнению сотрудников журнала, это должно быть сделано только после тщательного процеживания, ибо в полном смысле слова музейных вещей в Плюшкинском музее чрезвычайно мало, и поражает в нем не столько качество, сколько количество.

Подобное мнение специалистов о собрании нисколько не снижало, по мнению П.П.Вейнера, достоинств почтенной деятельности Ф.М.Плюшкина, который любовно скупал всю старину в Псковском крае. Хотя, по отзывам знатоков, недостаток художественного образования не позволял коллекционеру давать вещам правильную оценку. В любом случае, считали они, казна не была обязана «оплачивать ошибки» собирателя и слепо подчиняться материальным требованиям его наследников145. Деятели науки и музеев таким образом понимали и отстаивали принципы музейного дела и руководствовались интересами русских музеев, главными проблемами которых были и оставались «смехотворные» бюджеты и теснота.

В 1913 г. «Плюшкинский музей» был куплен Николаем II на его личные средства для распределения по музеям и другим учреждениям. Н.Н.Врангель в связи с этим заметил, что собрание Ф.М.Плюшкина признано национальным достоянием и приобретено целиком, вопреки мнению экспертной комиссии, считавшей его недостойным приобретения146. Деятели русской науки и культуры постоянно сетовали на то, что в это же время из России вывозились ценные, подобранные со вкусом и знанием дела коллекции потому что не нашлось денег на их покупку внутри страны.

В связи с проблемой вывоза коллекций за рубеж этнографов волновала судьба собрания В.С.Голенищева, содержавшего подлинные древневосточные, в основном египетские, памятники. Авторы «ЭО» и «ЖС» опасались, как бы коллекция «не погибла для России навсегда». Русскими учеными она признавалась ценнейшим подспорьем в развитии востоковедения и должна была стать достоянием одного из научных учреждений. Академия наук ходатайствовала через министра народного просвещения о сохранении коллекции в России147. Сообщалось, что Британский музей предлагал за нее млн. руб. Сам коллекционер уступал свою коллекцию Академии наук за тыс. руб.148. В.С.Голенищев был вынужден продать собрание в связи с разорением. По настоянию ученых-востоковедов оно было приобретено в государственную собственность и в 1909-1911 гг. передано в Музей изящных искусств в Москве (ныне ГМИИ имени А.С.Пушкина)149.

Таким образом, материалы научной этнографической периодики отражают озабоченность ученых и деятелей музеев по поводу сохранности памятников отечественного культурного наследия, в чьих бы руках они ни находились, в собственности частных лиц или в общественных хранилищах. Вместе с тем, вопросы, связанные с частным коллекционированием, рассматривались в тесной связи с задачами музеев как научных и просветительных учреждений. * *

Проявившаяся уже с первых лет издания «ЖС» тенденция к превращению ИРГО и его печатного органа в один из центров этнографического музееведения подтверждается и на материалах последовавших публикаций журнала. В начале 1913 г. здесь была помещена «Программа для описания этнографических музеев России»150. Это стало принципиально важным событием, которое в очередной раз выявило неразрывную связь между музейной сферой и этнографическими исследованиями - связь, существовавшую в реальности и, что не менее значимо, осознававшуюся в среде ученых и музейных деятелей.

Редакцией было намечено помещать на страницах журнала краткие описания отечественных этнографических музеев и этнографических отделений при музеях, основанных правительством, городами, земствами, научными обществами или частными лицами. Таким путем «ЖС» как печатный орган Отделения этнографии ИРГО преследовала цель содействовать всем лицам, изучающим «русское и инородческое население» России в этнографическом отношении. Редакция обратилась к музейным хранителям и заведующим с просьбой присылать сведения, касающиеся истории музея, происхождения и текущего пополнения его этнографических коллекций, помещения музея и размещения в нем коллекций (экспозиции), бюджета (на какие средства содержится музей) и руководства, издательской деятельности (научные издания, описания, каталоги, путеводители), библиотеки при музее. Следовало указать количество этнографических предметов в фондах музея, их распределение по этническому и географическому принципам. Редакцию интересовало также наличие манекенов и моделей в музее. Прозвучала просьба присылать в библиотеку ИРГО различные музейные издания.

В качестве ответов на вопросник об этнографических музеях и собраниях, разосланный в музея, в Отделение этнографии к октябрю 1913 г. поступили сведения из музеев: Эстонского национального музея в Юрьеве (ныне Тарту), Кубанского войскового этнографического и естественно-исторического музея в Екатеринодаре (ныне Краснодар), Исторического музея в Москве, музея Уральского общества любителей естествознания в Екатеринбурге, Архангельского городского музея, Городецкого музея Волынской губернии барона Ф.Р.Штейнгеля, Кавказского музея, музея Терской области во Владикавказе, Уфимского губернского музея, музея украинских древностей В.В.Тарновского в Чернигове, Домского музея в Риге, музея Оренбургского края в Оренбурге151.

Рассмотренные выше статьи Л.Я.Штернберга (о МАЭ) и Н.М.Могилянского (об ЭОРМ) вышли в «ЖС» в рубрике «Русские этнографические музеи и собрания»,

138 основанной в журнале в связи с этим музееведческим проектом. Эти публикации представляли разные аспекты деятельности крупнейших этнографических музеев, характеризовали научное значение их работы и отражали новый этап развития этнографического музееведения в России. В последующие годы в рубрике «Русские этнографические музеи и собрания» были помещены крупные статьи, важные в историографическом отношении, посвященные Троицкосавско-Кяхтинскому музею и Музею украинских древностей в Чернигове.

Содержательная, глубоко отражающая состояние музеев местного края в изучаемый период статья М.Моллесон об истории, современном состоянии и перспективах заведуемого ею Троицкосавско-Кяхтинском музее, опубликована в 1913 1 г. Местный кружок любителей изучения края воплотил давно назревшую потребность местного общества в музее в 1890 г., начав собирать коллекции и обратившись за разрешением открыть музей в Троицкосавске. Идею создания музея поддерживали известные общественные и научные деятели Сибири и всей России - Н.М.Лдринцев и Д.А.Клеменц.

Открытие музея состоялось с его передачей в ведение образованного в 1894 г. Троицкосавско-Кяхтинского отделения Приамурского отдела ИРГО. Тогда же Отделению А.Д.Старцевым был пожертвован каменный дом в Кяхте, в нескольких верстах от Троицкосавска, и музейные коллекции были перевезены туда. Удаленность музея от города затрудняла наблюдение за его коллекциями и посещение его горожанами в холодное время года. Пожертвованное здание было ветхим и неприспособленным для размещения коллекций, поэтому потребовалось его расширять и неоднократно ремонтировать.

С 1896 г. консерватором (т.е. хранителем, или заведующим) музея состоял В.С.Моллесон, а после его смерти в 1899 г. его вдова М.Моллесон. Развитию музея способствовала деятельность членов Отделения по исследованию края и пополнению коллекций. И в музей, и в библиотеку поступали пожертвования разных лиц и учреждений. За время существования музея число его коллекций составило 2666 (16664 предмета). В отделе естествознания было собрано 8662 предмета, в отделе антропологии и археологии - 3022, отделе этнографии - 3284, нумизматики - 1535, промышленности и сельского хозяйства -161 предмет.

Этнографическая коллекция музея, как отмечалось, образовалась из случайных пожертвований самого разнообразного характера и страдала «вытекающими из этого недостатками». В этнографическом собрании наиболее богатыми являлись коллекции китайские, японские, монгольские и бурятские, а также по буддизму. Другие народы Азии, в частности Забайкалья, были представлены в музее, по отзыву заведующей,

139 весьма бедно. Имелись единичные предметы по этнографии орочон, якутов, чукчей, маньчжуров, корейцев, сартов, забайкальских старообрядцев (семейских). Неудовлетворительность помещения негативно отражалась на систематичности выставления предметов. Лишь три небольшие комнаты были отведены под этнографические коллекции: в одной комнате верхнего этажа были размещены китайские и японские предметы, в двух приспособленных подвальных помещениях -предметы буддийского культа и «монголо-бурятское» отделение. Остальные этнографические коллекции размещались в перечисленных комнатах, а также в помещении отдела промышленности и сельского хозяйства.

Троицкосавско-Кяхтинский музей постепенно развивался, однако теснота помещения и недостаток средств для его расширения и капитального ремонта (или строительства нового здания) вызывали у местных деятелей опасение за дальнейшее существование «этого скромного очага знаний, находящегося на далекой окраине, вдали от научных центров». С целью решения проблемы помещения в 1911 г. Отделение открыло сбор пожертвований, давший к концу 1913 г. лишь руб. от покровителя Приамурского отдела ИРГО Н.Л.Гондатти, известного государственного, общественного, научного и музейного деятеля. Неоднократные ходатайства перед Советом ИРГО в Петербурге об увеличении правительственной субсидии Троицкосавско-Кяхтинскому отделению, составлявшей руб., были безуспешны. Между тем, ветхость здания возрастала, что угрожало целости и сохранности музейных коллекций.

Труженики Отделения и его музея полагали, что для выполнения целей музея необходимо систематически пополнять его коллекции недостающими предметами, следовало продолжать упорный труд. Задача развития музея представлялась местным энтузиастам благородной. Интерес к музею рос; открытый по воскресеньям с до часов, он охотно посещался местными жителями (за неполный 1913 год св. тысяч посетителей, при населении города тыс. человек). Троицкосавско-Кяхтинский музей представлял характерный пример местного музея, сотрудники которого осознавали научное и просветительное назначение музея, видели проблемы музея и пути их решения.

Характерные черты, проблемы и перспективы музеев местного края в России были четко обозначены и проанализированы также в статье Н.М.Могилянского, посвященной Музею украинских древностей В.В.Тарновского Черниговского губернского земства153. В основе этого музея лежали коллекции, собранные В.В.Тарновским на протяжении второй половины XIX века и по его завещанию (1899 г.) пожертвованные земству.

Задавшись первоначально целью собрать возможно более полную коллекцию, характеризующую старинный быт своей родины «Малороссии», собиратель осознал, что выполнение подобной задачи не под силу частному лицу, и его собрание приняло строго местный характер (левобережная Украина). Эта основная идея, руководившая В.В.Тарновским при формировании им музея, обратила особое внимание Н.М.Могилянского. Ученый поставил в заслугу собирателю его правильное, сознательное отношение к поставленной задаче: В.В.Тарновский не задавался недостижимыми целями, «в стремлении к которым нередко бесплодно разбиваются лучшие мечты и энергия провинциальных собирателей старины». Н.М.Могилянский отметил также заботливость, проявленную жертвователем во «всегда больном вопросе» -о судьбе частных коллекций.

На средства губернского земства к 1901 г. для музея было перестроено здание бывшего ремесленного училища в Чернигове, и в 1902 г. коллекции В.В.Тарновского были перевезены сюда из Киева, где хранились в музее Киевского общества древностей и искусств. В связи с этим Н.М.Могилянский указывает на широко распространенные в столицах и провинции, и не только в России, но и за рубежом, факты приспособления старых зданий для помещения в них музеев, как на «величайшее зло». Необходимо специальное проектирование и строительство музейных зданий - соответствующих целям и потребностям музея. Это убеждение ученого соответствовало «новому понятию» о музее, которое сложилось у деятелей-специалистов музейного дела. Н.М.Могилянского и других музееведов волновал также вопрос об архитектурном стиле музейных зданий и вообще зданий общественного характера.

Автор затронул проблемы помещений и мебели в музее В.В.Тарновского. Площадь помещений признавалась недостаточной. Было очевидно, что разместить в имеющихся залах собранный музейный материал в систематическом порядке и с удобством для обозрения публики невозможно. Не приходилось говорить и о музейной мебели в строгом смысле слова. Часть шкафов и витрин досталась в наследство от собирателя, часть была заказана впоследствии, часть приобретена случайно, по мере назревавшей необходимости. Таким образом, в музее не имелось единого комплекса специальной мебели.

Н.М.Могилянский рассматривает вопрос бюджета, заведывания и штата Черниговского музея. Для музея были выработаны «Общие правила», т.е. устав. Земство выделяло ежегодно денежную сумму на зарплату служащим, содержание помещений и другие расходы. На пополнение коллекций и библиотеки отпускалось около руб., что составляло примерно 1/5 или 1/6 общего бюджета музея. Существование этой хотя и небольшой, но регулярной ассигновки Н.М.Могилянский ставил в заслугу земству.

141

Музей, не имеющий средств на систематическое пополнение коллекций, не мог считаться нормально функционирующим. Между тем, подобных примеров было много. Такой музей становился, по убеждению ученого, «мертвым, нежизненным учреждением, старого типа кунсткамерой, а не живым, постоянно органически растущим и не теряющим связей с культурной жизнью области учреждением».

Н.М.Могилянский видел ряд тяжелых проблем, с которыми сталкивался музей в своей работе. В штате Музея украинских древностей состояли заведующий (он же хранитель) и служитель (он же швейцар, сторож). Эти два лица и должны были удовлетворять «все культурные и хозяйственные потребности Музея». Н.М.Могилянский отмечал, что в музее необходимо создать должность помощника хранителя и нанять еще одного служителя. Но даже это «скромное увеличение персонала», а также увеличение денежного содержания хранителя, понимал автор, было не под силу небольшому музейному бюджету. Не приходилось надеяться и на увеличение земством бюджета музея. Оставалось в будущем рассчитывать только на поддержку частных лиц-меценатов или на правительственную субсидию музею как учреждению, выполняющему важную культурную роль.

Неблагоприятно, по Н.М.Могилянскому, сказывалось на развитии музея и то обстоятельство, что Чернигов являлся маленьким провинциальным городком (население тыс. человек), находился в стороне от удобных путей сообщения, в торговом и промышленном отношении имел лишь чисто местное значение. Также здесь не было высших учебных заведений, поэтому отсутствовала та культурная среда и те запросы, которые естественным образом создаются вокруг высшей школы. Следовало учитывать и то, что музей находился не в центре города, а на окраине, что не способствовало его посещению приезжей публикой. Все эти обстоятельства, усугубленные недостатком материальных средств, по мнению Н.М.Могилянского, лишали Музей украинских древностей той «атмосферы, в которой он мог бы свободно дышать и развиваться». Перспективы успешного развития этого музея (как и других местных музеев России) ученый видел только в связи с общим подъемом культурной жизни провинциальных городов, на фоне общего подъема их материального благосостояния.

Н.М.Могилянский анализирует изданные Черниговским музеем каталоги коллекций, отмечая имеющиеся в них достоинства и недостатки. В частности, описания музейных предметов не полностью соответствовали «требованиям современной музейной регистрации». Согласно каталогам, музейное собрание исчислялось 6334 номеров предметов. Наибольшую ценность для этнографа, историка, художника в музее В.В.Тарновского представляло собрание историко-бытовых предметов, относящихся к «Казацкому периоду» истории края. Сюда относились, в частности, предметы

142 церковного быта, оружие, домашняя утварь и предметы обихода, мужская и женская одежда, украшения. Значительную ценность представлял и отдел, посвященный Т.Г.Шевченко, тесно связанный «этнографическими и культурно-историческими нитями со всем Музеем». Имелись коллекции по археологии, отделы рукописей, старопечатных книг, иллюстративного материала. Собрания музея, таким образом, являлись ценным источником для изучения истории края и всей Украины.

Приращение коллекций и библиотеки Музея украинских древностей шло не только путем приобретений на средства, предусмотренные бюджетом, но и в виде даров. Но, по убеждению Н.М.Могилянского, как бы ни был важен приток пожертвований в музей как источник пополнения его собраний и как свидетельство симпатий к нему со стороны общественности, все же систематические и целенаправленные приобретения коллекций должны быть для всякого музея приоритетом.

Н.М.Могилянский подчеркивал, что музей В.В.Тарновского должен быть и оставаться областным. Этот принцип соответствовал установке и самого коллекционера, и идее, установившейся среди российских ученых и музееведов, согласно которой программа местного музея должна ограничиваться пределами изучения и показа своего края. Тем более, как представлялось Н.М.Могилянскому, в коллекциях Музея украинских древностей оставался значительный пробел: отсутствовал «современный быт, собрания чисто этнографические». Задачей музея автор видел собирание исчезающих «остатков местной своеобразной народной культуры». Музей, даже ограничившись территорией Черниговской губернии, но, представив этнографию ее населения достаточно полно, сделал бы ту часть общей работы, которая не под силу центральным большим музеям. Своей этнографической деятельностью Черниговский музей дополнил бы то, что делают другие местные музеи, в частности, музей Полтавского губернского земства, музей имени А.Н.Поля в Екатеринославе.

Ученые-музееведы видели непосредственную взаимосвязь между музейным и частным собирательством. Н.М.Могилянский настаивал на скорейшем собирании и изучении музеями этнографического материала (народной одежды, жилища и построек, промыслов), так как развитие «частного коллекционерства и антикварной торговли делает уже из года в год более затруднительными и дорого стоящими сборы даже недавно еще существовавших в повседневной жизни предметов обихода и местной индустрии». Организовав систематический сбор этнографических предметов, Черниговский музей, по мнению ученого, сохранит и в будущем то огромное культурное значение, какое принадлежит областным музеям.

Представляет большой интерес анализ Н.М.Могилянским популяризаторской деятельности Музея украинских древностей. Музей посещали лица для работы с

143 коллекциями; инициировано научное издательство. Посещение музея было бесплатным. В год в музей приходило примерно тыс. человек. С 1912 г. введена более подробная регистрация посетителей, и это дало возможность узнать состав публики. Большинство посетителей - жители Чернигова и Черниговской губернии; мужчин вдвое больше, чем женщин. По сословному признаку: из 4020 человек (1912 г.) крестьяне составляли 2155, дворяне 970, лица духовного звания 317, «неизвестного сословия» человек. Грамотные 3763, неграмотные человек. Четверть посетителей - учащиеся. Перенесение Музея украинских древностей в центральную часть Чернигова и, желательно, в специально выстроенное здание, по убеждению Н.М.Могилянского, содействовало бы большей посещаемости и популярности этого культурного учреждения.

Статья о музее В.В.Тарновского является интереснейшим историографическим источником по истории отечественных местных музеев, при этом дающим не только чисто фактические сведения, но и материал по истории идей, теоретической мысли в области музееведения. Публикация Н.М.Могилянского свидетельствует о глубоком осмыслении научной и культурной роли музеев в российском обществе конца XIX-начала XX в. История, текущее состояние, проблемы и перспективы музея трактуются с позиций профессионального ученого-этнографа и антрополога, музееведа, организатора науки и музейного дела, общественного деятеля. * *

Многолетнее изучение истории и современного состояния музеев России, сравнение с зарубежным опытом позволили Н.М.Могилянскому обобщить этот материал в статье «Областной или местный музей, как тип культурного учреждения»154. Работу над статьей ученый начал не позднее 1915 г., затем она легла в основу доклада, прочитанного автором марта 1917 года на заседании Отделения этнографии ИРГО, и была опубликована в последнем выпуске «ЖС». Эти факты в очередной раз подтверждают представление о высокой значимости музейной темы в среде этнографов, об очевидной музееведческой направленности периодического органа Отделения и всей деятельности ИРГО как одного из центров русской этнографической науки.

Несомненно, что события войны и революции привели к прекращению издания журнала в 1917 г. и к общему сокращению научной работы в Обществе. Важные сведения, характеризующие это тревожное для судеб науки и музеев время, содержатся в письмах Н.М.Могилянского к Э.К.Пекарскому по поводу прохождения указанной статьи в печати в «ЖС». «Не знаю, как обернется дело, - писал Н.М.Могилянский мая 1917 года, - но ужасно хотелось бы видеть напечатанным доклад о местном музее: я уверен, что расходы по его печатанию возвратятся от продажи оттисков - ко мне поступает

144 много просьб дать экземпляр этого доклада. Увы! Я сам даже хотел его напечатать, но неловко это делать в виду того, что я считаю его собственностью «Живой старины»»155. Через месяц (23 июня) беспокойство автора по поводу судьбы его статьи сохранялось: «Набирается ли «Областной музей»?.Это меня очень, очень волнует. Неужели последний том «Старины» выйдет без этой статьи?»156. Публикация состоялась, а переписка Н.М.Могилянского с Э.К.Пекарским по поводу печатания оттисков (500 экз.) еще продолжалась вплоть до октября 1917 года, то есть кануна революции157.

Указанный труд Н.М.Могилянского явился результатом подведения итогов и взглядом в будущее отечественной науки, культуры, музеев. Бурное развитие музейного дела в разных странах, усилившееся со второй половины XIX в., ученый связывал с общими условиями и тенденциями времени - ростом и демократизацией просвещения, развитием науки, особенно естествознания, накоплением материальных средств, ростом городов и городской жизни. Музеи росли там, где распространились европейская цивилизация и современное научное знание. Музеи привлекли к себе значительные культурные силы, и в процессе деятельности музейных тружеников были не только обозначены практические задачи музейного дела, но сама его постановка приобрела новый смысл и значение, получив новые идейные основания и почву.

Н.М.Могилянский выразил сформировавшееся в среде музейных деятелей новое понимание музея. Это уже не место, где собраны и хранятся диковины, раритеты, драгоценности. Музей развился в «своеобразное, необходимое учреждение нашей культурной эволюции», в учреждение научное. Этот процесс ученый-музеевед связывал с общим течением мысли и успехами знания, что в области музейного строительства характеризовалось «рационализацией системы». Попытка наглядно представить современное состояние воззрений в какой-либо отрасли наук в виде систематически расположенных объектов в музее имела значение и для популяризации научных результатов, и для самой науки как систематического знания.

Н.М.Могилянский указал на другую важнейшую функции музеев - хранение научных ценностей как материальных предметов, для чего необходимо соблюдение принципов музейной техники, и как объектов, имеющих научную, нематериальную ценность, для чего фиксируется подлинность, происхождение вещи. Однако музей признавался специалистами уже не только хранилищем попавших туда вещей, к которым приставлены хранители как сторожа. По убеждению Н.М.Могилянского, музей, каким его видят «музейные работники нового времени», должен представлять «живой организм, где всякий застой - лишь болезненный симптом», а нормой является постоянная научная и специальная музейная работа. Необходимо непрерывное, систематическое пополнение коллекций музея, так как никогда и никакое собрание не может считаться абсолютно полным, по воззрениям ученых.

Музей представлялся собирателем, регистратором, хранителем предметов как научных документов и популяризатором знаний среди «неспециалистов науки». Таким образом, в музее Н.М.Могилянский видел не только научное, но и просветительное учреждение, которое учит общество ценить и понимать смысл предметов, кажущихся обиходными, привычными, которым человек не склонен придавать какое-либо значение 1 в повседневной жизни . У музея важная общественная задача - пробуждать в широкой среде общественное самосознание, сознательную любовь к окружающему, к малой родине и Отечеству, наконец, «мировое чувство человечности». С другой стороны, сам музей и развитие музейного строительства, по убеждению ученого, является продуктом этого самосознания.

Н.М.Могилянским обозначена тенденция на протяжении ХУШ-Х1Х вв.: от организации центральных музеев (Кунсткамера, Эрмитаж, Оружейная палата) под покровительством царствующих особ к осознанию важности сохранения памятников старины в широкой общественной среде, к нарастанию интереса к древностям, к проектам учреждения национального музея. В пореформенное время почин в деле организации музеев переходит от центральной власти и местной администрации к общественности. Музеи создаются научными учреждениями и обществами, статистическими комитетами, архивными комиссиями, городами, земствами, частными лицами. История местных музеев в России знала примеры инициативы и энергии частных лиц, поддержанных затем правительством, общественными силами, городами и земствами.

Однако в этой бурной деятельности по созданию музеев Н.М.Могилянский и другие деятели науки и культуры не наблюдали какого-либо плана, ясно поставленной цели, не видели средств, которые обеспечили бы их выполнение. Более того, Н.М.Могилянский констатировал: большинство музеев российской провинции находится в тяжелых условиях. По убеждению ученого, для решения этого серьезного вопроса культурной жизни России, для того, чтобы музей как важный фактор вспомогательной научной деятельности мог выполнять свои задачи, его работа должна быть организована правильно.

Необходимо было, прежде всего, определить задачи областного (местного) музея. Анализируя сходства и различия между центральными и местными музеями, изучая вопрос о разумном разделении их труда «для общей пользы», ученый выразил идею, сложившуюся в умах многих деятелей науки и культуры и находившую основание в практике существования российских музеев. А именно, областной музей должен носить

146 смешанный характер, а не стремиться к универсальности. Ведь большинству городов было по силам и по средствам организовать только один нормально работающий музей. Задача местного музея - дать общую характеристику края; он может представить свой край с такой полнотой, которая недостижима для центральных музеев. При этом, провинциальному музею не под силу достигнуть универсальной полноты коллекций, даже по материальным соображениям. Стремление к универсальности со стороны местных музеев Н.М.Могилянский, как и многие ученые и музейные деятели, считал нерациональным и вредным.

Автор предложил примерный план организации областного музея. Коллекции по антропологии и археологии он включал вместе с материалами по географии, ботанике и зоологии в естественно-исторический отдел, а по этнографии и по «историческому быту» в историко-гуманитарный, в котором числились также церковные древности, историческая география, архивные документы и рукописи, статистические материалы. В музее предусматривалась библиотека.

Для нормально функционирующего музея необходимы значительные средства: на сбор и покупку коллекций, содержание персонала, хозяйственные нужды. Н.М.Могилянский детально обозначил состав сотрудников музея, состав Совета музея, статьи музейного бюджета. Согласно представлениям ученого, областной музей не только полезное, но необходимое с государственной точки зрения учреждение. Он находится в ведении губернской земской управы, содержится на средства как государства, так и земства и города. Музейные работники обеспечиваются правами, связанными с государственной службой.

Н.М.Могилянский был убежден в том, что не будь музеи общественно-полезными, отвечающими жизненным потребностям учреждениями, они не множились бы так повсюду, часто несмотря на неблагоприятные условия. Он был уверен, что если работа музея будет поставлена правильно, то средства найдутся. Вместе с тем, изучение состояния российских музеев привело ученого-музееведа к неутешительным выводам. Н.М.Могилянский счел нужным «высказаться определенно и до конца» по вопросу о материальном обеспечении музеев: «Пора положить, наконец, предел тому недостойному положению, в каком находятся у нас очень часто деятели музеев, являющиеся нередко прямо подвижниками, а часто просто мучениками своего дела». Состояние музеев и их сотрудников было нестабильным и зависело от разного рода случайностей, включая сочувствие, благосклонность или равнодушие местных властей, учреждений, меценатов. Н.М.Могилянский полагал, что в случае невозможности обеспечить достойное и полезное существование музея, нужно вовсе отказаться от его устройства: «Сколько у нас заброшенных начинаний! В том виде, в каком у нас часто

147 обретаются музеи, с полным отсутствием средств для деятельности, не стоит тратить вовсе денег даже на нищенское жалованье его хранителю, - он все равно делать ничего не может».

Ученый предлагал положить конец тому «хаосу в музейной жизни и деятельности», который наблюдался в России. Настаивал на систематическом соблюдении в музейной работе ряда элементарных требований, касающихся здания и помещения (в том числе архитектуры, внутренней планировки, пожарной безопасности, охраны), мебели и других технических вопросов. В плане научной деятельности этнографами-музееведами признавался необходимым непрерывный и систематичный сбор материалов в целях достижения полноты музейных коллекций. Не менее важным считались научная регистрация музейных предметов и издание годичных отчетов о работе музея. Для выполнения просветительных задач часть коллекций музея должна располагаться в доступных для публики помещениях, в систематическом порядке, в сопровождении этикетажа и краткого путеводителя. При таких условиях коллекции становились понятными и интересными для посетителей.

Особое внимание Н.М.Могилянский обратил на положение музейных работников. Он выступал за замену, как устаревших, понятий «хранитель», «консерватор» другими наименованиями, по примеру музеев Академии наук, среди ученого персонала которых были не «хранители», а «зоологи», «ботаники» и проч. В МАЭ существовали должности старшего этнографа и младшего этнографа. Н.М.Могилянский предложил распространить подобные наименования и на местные музеи, ибо они звучали бы «более достойно для самого скромного деятеля науки».

В плане моральной поддержки младшего служащего музея, ученый полагал, что такой сотрудник будет чувствовать себя на своем месте полезным работником, только если в пределах сознанных и определенно поставленных задач и при исполнении специальных функций, требуемых музейной службой, он будет предоставлен самому себе как самостоятельный ученый работник. Лишь когда его индивидуальность не будет задавлена казенной, формальной служебной тяготой, он сохранится живым, постоянно прогрессирующим в своей специальности, необходимым членом большой семьи деятелей науки. Участие служащих в музейных совещаниях по научным, техническим и хозяйственным вопросам делало их участниками общего музейного строительства.

Н.М.Могилянский, как и другие ученые и деятели культуры, был убежден в будущем расцвете музейного созидания в России, ибо музей уже сделался необходимостью для науки и школы, стал «постоянной, живой, органической потребностью для духовно растущей народной массы». Н.М.Могилянский призвал общество поддерживать музеи как важное культурное начинание, как научный и

148 образовательный институт, требовать от правительства выработки положения об областных музеях и материальной их поддержки. «Рассеянные по необъятной территории России музейные работники» нуждались в моральной помощи, советах и указаниях. Н.М.Могилянский выступал за организацию курсов по музейному делу и составление инструкций для заведующих музеями, которые знакомили бы с опытом и практикой музейного дела в России и за рубежом. Для объединения усилий музейных деятелей ученый предлагал создать специальное музееведческое периодическое издание, созывать съезды музейных работников, сообща решать проблемы провинциальных музеев, которые ученый назвал «обездоленными пока детищами» 159. В заключении статьи «Областной или местный музей.» Н.М.Могилянский помещает список литературы по музейному делу (155 названий)160. * *

Ученый-музеевед в своей фундаментальной статье о местных музеях сделал важное упоминание о прошедшем в Москве в Историческом музее Предварительном съезде музейных деятелей России161. Он был созван по инициативе товарища председателя (фактически директора) Исторического музея князя Н.С.Щербатова в конце декабря 1912 г. с целью выработки программы и постановки вопросов музейного дела к Первому Всероссийскому съезду деятелей музеев, проведение которого предполагалось в январе 1915 г., но не состоялось из-за войны. Многолюдность Предварительного съезда (на первом заседании присутствовали человек, которые представляли учреждений разных регионов страны) и состоявшийся на нем оживленный обмен мнений по поводу неотложных нужд музейного дела свидетельствовали о своевременности постановки и разрешения назревших вопросов.

Делегаты съезда - представители ряда центральных и местных музеев указывали на то, что российские музеи насчитываются сотнями, однако в большинстве своем они не соответствуют современным запросам науки и жизни, недостаточно обеспечены материально, разобщены, их организация, «вызываемая местными культурными требованиями», часто случайна, лишена научной системы, несовершенна, так как отсутствовали научные руководства по музееведению. Музеи в России основывались правительственными органами, общественностью, частными лицами, городами, земствами, церковью, при этом отсутствовал даже общий список музеев.

Форум имел непосредственное отношение к этнографическому музееведению и журналу «ЖС». Л.Я.Штернберг и Н.М.Могилянский были участниками Предварительного съезда, представляя МАЭ и ЭОРМ соответственно. Они высказывались на заседаниях по различным вопросам музейного дела. На секциях съезда была поднята масса актуальных тем, проходило их детальное обсуждение. Среди острых

149 проблем делегаты называли отсутствие в России органа, который объединил бы деятельность всех музеев, и отсутствие специализированного периодического издания по музейному делу. Предлагалось создать журнал по музееведению, подобный немецкому «Museumskunde». Для составления общего списка музеев Л.Я.Штернберг предложил разработать специальную анкету и в связи с этой проблемой высказал мысль о том, что музейным журналом могла бы служить «Живая старина», где все музеи найдут место для помещения сведений о своей работе162.

Как впоследствии отмечали исследователи, составление общегосударственного списка музеев, о необходимости которого говорилось на съезде, было делом нелегким уже потому, что нужно было предварительно определить понятие музея, по каким признакам могут быть отнесены к музеям те или иные учреждения, и отсутствовал орган, который взял бы на себя работу по выявлению и обработке сведений о музеях163. Источники свидетельствуют о том, что Н.М.Могилянский уже при подготовке к выступлению на Предварительном съезде164, наметил главный и принципиальный вопрос - о понятии «музей», с разработки которого следовало начинать при постановке комплекса проблем, связанных с музейной сферой.

На заседании общей (соединенной) секции съезда ученый предложил коллегам «не разбрасываться широко в обсуждении нужд музейного дела», а сосредоточиться прежде всего на вопросах, общих всем музеям. А именно, установить, что такое музей, определить его назначение, какие учреждения должны быть с ним связаны (библиотека, «фотография», мастерские, лаборатории), какими должны быть управление, состав научных и технических сотрудников, содержание музея, музейные здания, музейная мебель и кладовые для коллекций, как организовать хранение коллекций, их инвентаризацию, каталогизацию, дезинфекцию, реставрацию, как вести издательскую деятельность165.

По итогам работы Предварительного съезда были сформулированы вопросы и пожелания для обсуждения на Первом Всероссийском съезде деятелей музеев. Делегаты высказывались за необходимость принятия мер к единению музеев и создания при Историческом музее «бюро музеев» как общероссийского музейного центра. В состав Предварительного комитета будущего съезда вошли известные музейные деятели и ученые, среди которых Н.С.Щербатов (председатель), Д.П.Струков, М.Н.Сперанский (товарищи председателя), П.А.Незнамов (секретарь), П.С.Уварова, Н.Ф.Беляшевский, А.В.Орешников, В.К.Мальмберг, Я.И.Смирнов, Н.А.Янчук. Немаловажен тот факт, что на съезде планировалась организация специальной секции, посвященной этнографическим музеям.

С началом первой мировой войны музейный съезд считался отложенным «до более благоприятного времени». Между тем, теоретическая разработка различных проблем музееведения продолжалась, что доказывает помещенный в «ЖС» труд Н.М.Могилянского о провинциальных музеях, в которой автор ставил и решал ряд актуальных вопросов музейного дела, волновавших ученых и музейных деятелей всей страны и обсуждавшихся в последующие годы. Нетрудно заметить, что содержание «Областного музея.» построено в соответствии с программой выступления Н.М.Могилянского на Предварительном съезде.

Научное сообщество в России действительно рассматривало «Живую старину» в качестве музееведческого издания. Показательный пример: известный этнограф, географ, музеевед Б.Ф.Адлер166 в начале 1915 г. в письме к секретарю Отделения этнографии ИРГО Э.К.Пекарскому просил узнать мнение председателя Отделения, желательна ли для журнала его статья о «Польском музее» в Рапперсвиле, содержащая сведения о характере, задачах, составе отделов, бюджете музея и по другим музееведческим вопросам. Б.Ф.Адлер сообщал, что если по каким-либо соображениям его очерк не будет принят к публикации в «ЖС», он поместит свою статью на немецком языке в «Museumskunde». Автор считал тему очерка злободневной в связи с событиями первой мировой войны в Европе и отмечал, что составил очерк «без слезы», просто и научно, в стремлении донести до читающей публики информацию «о существовании чудесного музея»167. В «ЖС» эта статья не была опубликована. Как и другая, поступившая в 1915 г. в Отделение этнографии ИРГО рукопись Г.Дмитриева-Садовникова «Описание

1 ¿о

Обдорского Музея и его коллекций» .

Рассмотренные материалы показывают, что роль ИРГО в деле собирания коллекций и организации этнографических музеев в центре и на местах была очень велика169. Историографические источники также подтверждают, что ИРГО с его Отделением этнографии и «ЖС» как периодический орган Отделения становятся одним из музееведческих центров России, ученые-этнографы Н.М.Могилянский и Л.Я.Штернберг являлись не только руководителями крупнейших этнографических музеев страны, но и одними из ведущих музееведов.

Проблемы этнографического музееведения представлялись ученым включенными в проблемы всех музеев. Ведь музеи при региональных филиалах ИРГО и большинство местных музеев носили комплексный характер; этнографические коллекции собирались и хранились в музеях разного профиля. Поэтому к вопросам этнографического музейного дела следовало подходить системно, как это и понимали отечественные этнографы-музееведы, которые в своей практической работе и теоретических разработках выходили далеко за рамки проблематики этнографических музеев и осмысляли историю и опыт всех российских и зарубежных музеев.

Другой не менее важный аспект - понимание места и роли музея в науке. Этнографические музеи и собрания считались отечественными учеными и музееведами базой этнографии. К организации и функционированию музеев (центральных специально-этнографических и комплексных-областных) как научных и просветительных учреждений предъявлялись все более серьезные и строгие требования. В связи с этим центральные этнографические музеи (ЭОРМ, МАЭ) брали на себя роль методических центров по этнографической науке и музееведению. Так, ЭОРМ уже в первые годы своей работы сделал солидную заявку на то, чтобы стать флагманом этнографического музейного дела в России. Всероссийский масштаб деятельности музея - собирание коллекций, создание сети корреспондентов-собирателей научного и вещевого материала, командировки и переписка сотрудников говорят о тенденции к превращению ЭОРМ в центр этнографического музееведения.

Подтверждение сказанного находим, например, в отчете Б.Ф.Адлера, в 1910 г. состоявшего хранителем ЭОРМ, о командировке (1910) по поручению Н.М.Могилянского в Сибирь для ознакомления с состоянием здесь музейного дела и частного коллекционирования и выяснения перспектив расширения коллекционных сборов ЭОРМ по этнографии региона, в том числе путем покупки и обмена. Большую ценность для истории музейного дела представляют данные, приведенные Б.Ф.Адлером по современному состоянию и текущим проблемам музеев Сибири.

Сибирские музеи, по общему впечатлению Б.Ф.Адлера, очень интересны, созданы с большой любовью, однако большинство их, не имея средств, рабочих рук, достаточного помещения, «принуждены с трудом перебиваться». Подобное неустройство сдерживало их развитие, сказывалось на качестве музейной экспозиции. Ряд музеев, по причине нехватки местных специалистов, нуждался в указаниях и постоянной помощи. Такую помощь, по мысли ученого, мог оказать ЭОРМ, имеющий все данные для того, чтобы сделаться центром русской этнографии. Необходима организация, полагал Б.Ф.Адлер, которая объединила бы средства и деятельность всех областных музеев Сибири. Таким объединяющим центром может явиться Русский музей императора Александра III, когда наступит «более спокойная стадия его работы». Этнографический отдел Русского музея, обобщал ученый, должен взять на себя руководство и роль в направлении русской этнографии170.

Таким же значительным научным и музееведческим центром был МАЭ, о чем говорят материалы по истории музея, в частности, рассмотренная выше статья его научного руководителя Л.Я.Штернберга.

ЖС» содержит меньше, в сравнении с «ЭО», сведений о зарубежных музеях. При этом, как уже говорилось выше, материалы петербургского, как и московского, этнографических журналов отражают тесные связи научного и музейного сообщества России, и в том числе деятелей крупнейших отечественных этнографических музеев (ЭОРМ и МАЭ), с зарубежной наукой и музейным делом. Практиковался обмен коллекциями, русские ученые-музееведы проходили учебу за рубежом, совершали поездки для ознакомления с работой заграничных музеев, поддерживали связи с иностранными коллегами, интересовались интеллектуальными течениями на Западе, деятельностью зарубежных научных учреждений и организаций, в Россию приглашались на работу иностранные специалисты и проч.

В этой связи показателен пример Я.В.Чекановского (1882-1965), поляка, родившегося на территории Российской империи, в Варшавской губернии, учебу начавшего в России, а продолжившего в Швейцарии в Цюрихском университете на медицинском факультете. Здесь он изучал антропологию и высшую математику, защитил докторскую диссертацию по антропологии и написал первые научные статьи. Начало карьеры ученого связано с наукой и музейным делом Германии. В 1906 г. Я.В.Чекановский был приглашен в Берлинский музей народоведения на место ассистента известного антрополога и этнолога профессора Ф. фон Лушана. Как сотрудник этого музея, молодой ученый в 1907-1909 гг. участвовал в масштабной немецкой научной комплексной экспедиции в Центральной Африке, точнее в районе северо-западных окраин колониальных владений Германии в Немецкой Восточной Африке и соседних частей Конго.

Эта экспедиция в научном мире признавалась как одна из интереснейших экспедиций того времени в Африку. Встретившая широкую поддержку со стороны общественности и научных кругов Германии, а также имперского колониального управления, образцово снаряженная, располагавшая большими финансовыми средствами (до тыс. марок), прекрасно подобранными научными силами, она два года изучала территорию, в то время мало исследованную в научном отношении. Этнограф и антрополог экспедиции Я.В.Чекановский собрал и привез в Германию обширный ценный материал по этнографии и антропологии исследованных районов, в том числе этнографические наблюдения, антропометрические данные, фотографии, фонограммы, словари местных языков, а также музейные коллекции (около 2000 этнографических предметов и более 1000 черепов), которые пополнили собрания Берлинского музея народоведения.

Я.В.Чекановский поддерживал общение с представителями русской науки, участвовал в научной и музейной жизни России. Вернувшись из немецкой Центральноафриканской экспедиции, он сделал несколько сообщений с показом диапозитивов по результатам своих этнографических и антропологических исследований на заседаниях ИОЛЕАЭ и ИРГО. Сама экспедиция, а также исследования и научные доклады ученого привлекли большое внимание представителей российского научного сообщества и широко освещались в научной периодике171. Сохранились письма Я.В.Чекановского из Берлина к непременному секретарю АН С.Ф.Ольденбургу172 и директору МАЭ В.В.Радлову173. В одном из писем (1910 г.) к В.В.Радлову молодой ученый напомнил о своей службе при королевском этнографическом музее в Берлине, об участии в экспедиции в Центральную Африку, о награждении за свои заслуги мекленбургским и бельгийским орденами и просил принять его на службу в МАЭ в качестве младшего этнографа и антрополога174.

На тот период африканские собрания МАЭ находились в составе отдела Африки, Океании и Малайского архипелага, заведующей которым была Евгения Львовна Петри. Рост коллекций этого отдела потребовал выделения из него африканского собрания, что и произошло в 1911 году: отдел Африки в Музее был выделен в самостоятельную единицу, и приглашенный из Германии ученый этнограф и антрополог Я.В.Чекановский стал его заведующим175. Представляется, что он действительно являлся одной из лучших кандидатур на это место, так как непросто было найти в российском научном сообществе такого европейски образованного ученого специалиста этнографа и антрополога со знанием африканских языков, который к тому же имел бы тесные связи с Россией и русской, русскоязычной наукой, и что не менее важно, экспедиционный опыт в Африке, опыт комплектования в поле и научной обработки музейных коллекции, работы в крупном европейском этнографическом музее.

В деятельности на должности хранителя отдела Африки МАЭ Я.В.Чекановскому помогали приобретенные знания по культуре африканских народов, навыки экспедиционной научной и музейной работы. За сравнительно небольшой промежуток времени с 1911 по сентябрь 1913 гг., пока он заведовал отделом, ученым был проделан большой труд. Помимо текущей работы по регистрации коллекций, составлению инвентарной описи всех собраний отдела, проведена реэкспозиция его коллекций. Я.В.Чекановским был составлен и опубликован в 1912 г.176 (переиздан в 1918 г.177) путеводитель по новой экспозиции. Именно в этот период в музей после многолетнего перерыва поступили этнографические коллекции из экспедиций в Африку, специально организованных самим музеем. После поступления коллекции из экспедиции

В.В.Юнкера и до этих пор фонд африканских коллекций МАЭ пополнялся только путем обмена с другими музеями, либо пожертвованиями, либо покупкой178.

В 1913 г. Я.В.Чекановский получил место профессора Львовского университета и вынужден был оставить службу в МАЭ179. С этого времени его жизненный путь связан с польской и в целом зарубежной антропологической и этнографической наукой. Разработкой материалов, собранных в Африке, ученый занимался всю жизнь. Его труды по этнографии и антропологии Африки издавались в Европе на польском, немецком и других языках. Это научные статьи, монографии, этнографические карты Центральной Африки. Монография «Исследования в междуречье Нила и Конго» была издана в Лейпциге в 1911-1927 годах в томах и является фундаментальным трудом, в котором

1ЙП суммируются результаты исследований ученого в Центральной Африке .

В африканистических работах Я.В.Чекановского нашли отражение теоретические направления, разрабатывавшиеся в то время в немецкой науке о народах; ученый отдал дань идеям о диффузии культурных явлений, о культурных кругах, слоях, провинциях,

1 О 1 используя разработки Ф.Ратцеля, Л.Фробениуса, Ф.Гребнера, Б.Анкермана, В.Шмидта . Я.В.Чекановский был одним из пионеров применения методов картографии и математического анализа в исследовании этнографических и антропологических явлений. В первой половине-середине XX в. ученый пользовался широкой известностью не только в Польше, где он являлся одним из крупнейших деятелей науки, но и вообще на Западе благодаря своей научной работе в области расоведения и теории антропологии, антропологии и этнографии Африки, а также антропологии и этногенеза народов Европы, исторической этнографии славянского мира. Вклад Я.В.Чекановского в изучение антропологического состава населения Африки является общепризнанным. Он представлял в науке рубежа Х1Х-ХХ вв. поколение ученых, творчество которых преодолевало рамки национальных научных традиций, сочетало широкий тематический и географический размах, комплексность, охват значительного объема информации. Деятельность Я.В.Чекановского стала определенной вехой в истории российской

1 Я"? этнографической и антропологической науки и музейного дела .

Поездки русских ученых и музейных деятелей для ознакомления с постановкой музейного дела за рубежом к началу XX в. вошли в традицию. Русские этнографы-музееведы отмечали достоинства и недочеты в работе отдельных зарубежных музеев, учитывая их в связи с нуждами отечественных музеев. Так, в 1906 г. состоялась поездка хранителя ЭОРМ Ф.К.Волкова по музеям Центральной Европы, содержавшим этнографические коллекции. Ученым была изучена работа музеев Вены, Пешта, Загреба, Праги. Ф.К.Волков составил специальную детальную программу, по которой собрал сведения об устройстве и организации этнографических музеев, представляющие огромный историографический интерес183.

Ученого интересовали проблемы личного состава музеев (обязанности хранителей, разделение труда между ними, их подготовка, контроль их деятельности; прислуга, надзор за ней и способы предупреждения злоупотреблений), объема и назначения (т.е. профиля) музея, в связи с этим вопросы, входят ли в цели этнографического музея антропология, археология историческая и доисторическая, история культуры, история искусства, фольклор. Ф.К.Волкова Волновал также вопрос, который занимал умы многих ученых и музейных деятелей в тот период: в какой мере музеи представляются учреждениями «коллекторскими», научными и педагогическими. В плане оборудования музея: как устроены помещения для разбора, монтировки и починки предметов. Как организованы библиотека, фотоателье; как ведется издательская деятельность, использование разными лицами научного материала музея. К выполнению педагогической функции музея относились выставка предметов (экспозиция), объяснительные надписи, карты, чертежи, каталоги, а также лекции и другие публичные чтения, причем они разнились для «публики интеллигентной и простой», для путешественников и специалистов.

Важнейшими представлялись также разнообразные вопросы, связанные с музейным коллекционным собранием. Подробно рассматривался процесс приобретения коллекций: меры привлечения пожертвований, передача коллекций по завещаниям, поступления от государственных и частных экспедиций, покупка предметов в музейное собрание, поступления из специальных экскурсий, организованных музеем, от корреспондентов и агентов по покупке. Отдельно стоял вопрос собирания дублетов, организации обмена с другими музеями, уступка предметов научным учреждениям и местным музеям.

Изучалась система регистрации, каталогов, сохранности музейных предметов и мер их охраны (от механических повреждений, хищения, огня и проч.), степень практичности и безопасности электрического освещения. Актуальный для большинства музеев вопрос: все ли предметы выставляются или часть их хранится в недоступных для публики местах. В этом случае - как устроены помещения для невыставляемых предметов и их хранение с целью их относительной доступности. Рассматривались принципы отбора вещей для выставления (по научным, педагогическим, эстетическим и

1 fid другим критериям), система и техника экспозиции, включая мебель .

Вопросник, составленный Ф.К.Волковым, таким образом, охватил практически все стороны музейной жизни, начиная с управления, расходов по музейным статьям и

156 заканчивая мельчайшими деталями сложного музейного механизма. Этой программой пользовался и Н.М.Могилянский в 1906 г. в своей поездке с аналогичными целями по музеям Швеции, Норвегии и Дании, о которой составил обстоятельный отчет, представляющий огромный интерес с точки зрения истории этнографического

185 музееведения . Обращает внимание, в частности, замечание этнографа-музееведа по поводу организации экспозиции в Северном музее (Т^огс^ка МизееО Стокгольма. Здесь экспонировалось не все, что находилось в музее, а «наиболее типичное, существенное, чтобы шкапы не были загромождены огромным количеством предметов, способным только угнетающе действовать на внимание обозревателя», так как целью выставки было дать о том или ином сюжете наиболее отчетливое представление. В целом, именно Северный музей, по мысли Н.М.Могилянского, представлял для сотрудников ЭОРМ совершенно исключительный интерес, ибо он создавался «на их глазах», в самое последнее время, и по своим задачам совпадал с задачами Этнографического отдела Русского музея, находившегося в стадии становления186.

Хранитель ЭОРМ А.А.Миллер, ставший позднее (в 1918-1921 гг.) заведующим

Этнографическим отделом и директором Русского музея, командировался в 1910 г. музеи европейских городов (Стокгольма, Копенгагена, Берлина, Вены, Брюсселя, Парижа,

Лондона) для общего ознакомления с системами устройства экспозиционной части, а в

1913 г. - в парижские музеи специально для изучения этикетажа и приемов выставления мелких предметов. На основании своих наблюдений, сделанных в поездках, а также с учетом опыта ЭОРМ, в течение 1913-1917 гг. ученый-музеевед составил «Очерки по технике музейного дела», представляющие большой музееведческий интерес187. Как на примере построенного для ЭОРМ здания, страдавшего рядом недостатков с точки зрения устройства резерва, экспозиционной части, рабочих помещений и лабораторий, так и на опыте увиденного в зарубежных музеях, включая новые музеи, А.А.Миллер пришел к заключению, что «музейного здания, удовлетворительно отвечающего главнейшим потребностям музея, как организма со сложными и разнохарактерными функциями, пока,

188 по-видимому, не существует» .

В своей работе сотрудники ЭОРМ пытались по возможности использовать лучшие идеи, разработки зарубежных коллег, подходящие для создаваемого нового российского этнографического музея. При этом учитывались и недостатки в организации иностранных музеев. Однако реализация разработанных русскими этнографами-музееведами планов встречала множество трудностей. Так, указанные А.А.Миллером неблагоприятные факторы и обстоятельства в работе ЭОРМ - музейное здание, не полностью соответствующее требованиям, недостаток средств на оборудование музея, проблемы с мебелью из Германии, возникшие с началом первой мировой войны, привели к тому, что в предреволюционные годы техническое оборудование музея не представляло собой полного применения тех приемов экспозиции, которые были первоначально разработаны сотрудниками Отдела189.

Следует отметить, что командировки для изучения зарубежных музеев давали отечественным ученым-музееведам ценный, незаменимый опыт, который способствовал совершенствованию музейного дела в России. В осуществлении этих поездок можно усмотреть в известной мере и духовную составляющую. Н.М.Могилянский в подобном ознакомлении с практикой постановки музейного дела «в культурнейших странах Европы» видел путь, обеспечивающий сознательное и наилучшее выполнение работы, в исполнении которой в настоящем и недалеком будущем предстояло самому ученому и его коллегам по ЭОРМ, и вообще всем ученым и музееведам, нести нравственную ответственность перед обществом190. * *

В отчетах ИРГО по Отделению этнографии, хронике научных поездок, заседаний членов Общества, тематических статьях на страницах «ЖС» получила отражение научная и музейно-собирательская работа большого круга профессионалов-этнографов и этнографов-любителей среди разных народов России. Следует отметить ряд статей, представляющих народный быт разных областей России. В этих публикациях отражена идея сохранения в музейных коллекциях этнографических предметов, памятников народной культуры в условиях быстрого «разложения старины». К примеру, член-сотрудник Отделения этнографии ИРГО И.Савченков, крестьянин Киевской губернии в статье «Старое и новое в народном убранстве и одежде» рассказывает об уже исчезнувших, исчезающих, широко бытующих и совсем новых чертах в материальной культуре украинцев. Эти сведения, полагал автор, могли послужить подспорьем для этнографов, занимающихся собиранием различных этнографических материалов и учреждением этнографических музеев191.

В статьях «ЖС», посвященных культуре народов России, и в очерках о поездках специалистов, в том числе командированных ИРГО, МАЭ, ЭОРМ для сбора этнографического материала, включая вещевой, имеются ценные сведения, не только касающиеся современного состояния материальной культуры, но и хода музейного коллекционирования. Здесь можно встретить указания на собирательские установки, методы, личные впечатления исследователей. О приобретениях этнографических предметов для МАЭ говорится в материалах П.Е.Островских (коллекции из Минусинского края по качинцам)192, А.А.Шустикова (по русским Архангельской губ.)193,

В.А.Мошкова (по населению Ломжинской, Седлецкой, Минской губ.)194 и других. О сборах коллекций для ЭОРМ по русскому населению различных областей говорилось, в частности, в статьях Д.О.Святского195, И.С.Абрамова196, в рассмотренных выше публикациях А.А.Макаренко и Н.Е.Ончукова.

Этнографами разрабатывались программы для исследования различных этнографических тем, в частности, материальной культуры народов. В первом выпуске «ЖС» была опубликована Программа ИРГО для собирания сведений по этнографии (составлена в середине XIX в.). Она включала вопросы о физических свойствах, наружности, «умственном и нравственном развитии», языке, памятниках народной словесности, домашнем быте населения. В рубрику «Домашний быт» включались описания жилища, двора и поселений, домашней утвари, средств передвижения, одежды мужской и женской, зимней и летней, повседневной и нарядной, у старых людей и у молодежи, у мужчин холостых или женатых, женщин или девушек, прически, головных уборов, обуви, пищи, обычаев и обрядов, занятий, народного веселья, «примерный расчет жизненных средств» семьи. Общество обращалось к собирателям доставлять сведения по данной программе, по возможности детальные, с указанием местных

107 названий, с рисунками, фотографиями .

В журнале были опубликованы другие, новые программы, включавшие вопросы по материальной культуре. Например, руководство для собирания сведений о крестьянских постройках, которое касалось преимущественно оседлого населения как русского, так и «инородческого». Просили сообщать названия, приводить описания внешнего и внутреннего (в частности, мебель, утварь в жилище) вида построек, расположения населенных пунктов, с приложением фотографий, рисунков, планов. Ответы нужно было присылать в ИРГО198. А.А.Макаренко предложил программу для собирания сведений о народном красильном деле, в которой содержался детальный план исследования крашения у разных народов России, собирания вещевых коллекций (образцы красок, тканей, инструментов и инвентаря для крашения) и других материалов по данной теме для музеев. Ученый полагал, что народное крашение исчезает, и необходимо торопиться со всесторонним и глубоким его изучением, призывал при собирании коллекций для музеев сопровождать их максимально подробными объяснениями199.

Как и в «ЭО», в «ЖС» отразился растущий интерес этнографов к народной музыке и народным музыкальным инструментам. Известный ученый Н.И.Воробьев опубликовал в «ЖС» программу для собирания народных музыкальных инструментов, направленную специально на содействие в сборах этих предметов для музеев. Как и московские коллеги, он отмечал слабую изученность данной темы в науке. Об инструментах,

159 находящихся в фондах русских и заграничных музеев, сведения либо отсутствуют, либо недостаточны, отчего важный научный этнографический материал, по словам Н.И.Воробьева, «теряет половину своей ценности и, представляя лишь внешнюю форму без души, не поддается нашему изучению». Поэтому при собирании народных музыкальных инструментов для музеев следовало фиксировать местные названия инструментов и их частей, материал, строй, назначение, сообщать, куплен или изготовлен инструмент самим играющим, сколько времени он в употреблении (старый или новый), считается ли «национальным» или заимствованным (от кого, когда), по возможности применять фонограф и делать фотографии200.

Изучение материальной культуры отечественных народов проводилось в рамках деятельности Комиссии по составлению этнографических карт России при ИРГО, организованной в 1910 г. под председательством С.Ф.Ольденбурга. Работа Комиссии нашла отражение в материалах «ЖС». Члены ИРГО решили, что для создания этнографических карт необходимо провести большую подготовительную работу, включить в круг исследования все народы России, составлять карты по отдельным народам и по различным этнографическим признакам. Один из наиболее деятельных членов Комиссии и ряда ее отделов Ф.К.Волков указывал, что этнографические карты должны отражать географическое распространение характерных особенностей народного быта201. Так как имеющийся к тому времени в литературе материал, по мнению ученых, был недостаточен и случаен, следовало приступить к систематическому собиранию данных для картографирования явлений культуры по специальным анкетам, рассылаемых через земства, попечителей учебных округов и директоров народных училищ народным учителям «как наиболее подходящему элементу, способному должным образом отнестись к анкете»202.

Предложенная Ф.К.Волковым «Примерная схема для составления опросных листов» по одежде и постройкам была одобрена Комиссией. При составлении анкет члены ИРГО пользовались анкетами ЭОРМ по этнографии украинцев. Выработанные опросные листы по одежде и украшениям, жилищу и постройкам, хозяйственному быту «малороссов» (составитель Ф.К.Волков), белорусов (А.К.Сержпутовский, под руководством Ф.К.Волкова), «великороссов» (Д.К.Зеленин, Д.А.Золотарев, А.К.Сержпутовский) и башкир (С.И.Руденко) в 1914 г. были помещены в «ЖС»203. Часть анкет была разослана, получены и обработаны ответы. Однако начавшаяся первая мировая война вносила коррективы и ограничивала деятельность Комиссии.

Одним из мероприятий, составлявших основу подготовительной работы по картографированию явлений материальной культуры народов России, стало составление Д.К.Зелениным «Библиографического указателя русской этнографической литературы о

160 внешнем быте народов России. 1700 - 1910 гг. (Жилище. Одежда. Музыка. Искусство. Хозяйственный быт)»204. Следует отметить особый интерес известного этнографа и музейного деятеля Д.К.Зеленина к материальной культуре, выразившийся в его статьях, помещенных в журнале: «Великорусские народные присловья, как материал для этнографии», ««Обыденные» полотенца и обыденные храмы. (Русские народные обычаи)», «Обрядовое празднество совершеннолетия девицы у русских», «Русские народные обряды со старой обувью» и других публикациях, где материальные предметы рассматриваются в системе культуры, вещи выступают как органичная часть обрядов. Проблемы «вещественной этнографии» занимали значительное место также в масштабном труде Д.К.Зеленина «Описание рукописей Ученого архива Императорского Русского Географического общества» .

Ученый замечал, что до последнего времени отечественные этнографы пренебрегали изучением материальной культуры народа, в этнографической литературе имелось мало не только исследований, но даже сырых материалов по проблемам «внешнего быта». Научный интерес к народной материальной культуре начал расти лишь в последнее десятилетие XIX века . Важной, отражающей новый этап развития отечественной этнографической науки, представляется мысль Д.К.Зеленина о том, что при этнографическом изучении населения какой-либо области следует

208 руководствоваться историко-социальным принципом .

Приведенные материалы свидетельствуют, что музейные специалисты, этнографы считали, что помимо привлечения частных собраний, необходимо целенаправленное пополнение музейных фондов, и именно оно должно стать основным путем комплектования музеев. Этот принцип отражен на страницах и «ЭО», и «ЖС», и в других источниках. Он был особенно актуален для этнографических музеев и собраний, которые были призваны в вещевых коллекциях как в документах отражать этнографические реалии, фиксировать изменения, происходившие в сфере материальной и духовной культуры разных народов.

В одном из писем Б.Ф.Адлеру 1910 г. Н.М.Могилянский выразился емко и образно: «довольно тащить и тащить все и как попало, надо выбирать до дна специальные маленькие коллекции и обрабатывать и опубликовывать». И поступавшие в ЭОРМ собрания, подобные привезенной известным специалистом по этнографии народов Восточной Азии А.И.Ивановым «коллекции, систематически подобранные по ремеслам в Китае», представлялись этнографам-музееведам «ценнее в этнографическом отношении, чем блестящие objets d'art (франц. произведения искусства. - Т.Х.) или просто bibelots (франц. дорогие безделушки. - Т.Х.) . всех случайных любителей-коллекционеров»209. Только научно-обоснованное, систематичное, планомерное

161 формирование фондов этнографических музеев могло стать основой их функционирования как хранилищ научных документов, как подлинно научных учреждений. * *

Различие теоретических подходов к проблемам этнографической науки и музейного дела, существовавшее в среде отечественных этнографов, проявилось в рассмотренных выше статьях Л.Я.Штернберга о МАЭ и Н.М.Могилянского об ЭОРМ, а также в материалах дискуссии 1916 г. в ИРГО о предмете и задачах этнографии,

У IП получившей освещение на страницах «ЖС» .

Журнал опубликовал размышления Н.М.Могилянского о предмете и задачах этнографии и их связи с принципами работы этнографических музеев. С докладом «Предмет и задачи этнографии» ученый выступил на заседании Отделения этнографии

У 1

ИРГО марта 1916 г., а затем в «ЖС» появилась одноименная публикация . Следует обратить внимание на то, что Н.М.Могилянский решился заняться пересмотром вопроса о предмете и задачах этнографии как научной дисциплины, по его собственному замечанию, «не без колебания». Это говорит о непростой ситуации в российском научном сообществе, об атмосфере, в которой проходили теоретические дискуссии.

Ученый, как и некоторые из его современников, полагал, что этнография - наука сравнительно новая, еще недостаточно популярная в широкий кругах, и сами этнографы неодинаково смотрят на ее объем, содержание и задачи. Вместе с тем, в начале XX века исследователи стали уделять гораздо больше внимания теории науки. Н.М.Могилянский кратко охарактеризовал «перипетии борьбы идей на этой почве» с середины XIX в.: взгляды К.М.Бэра, Н.И.Надеждина, А.Н.Пыпина, Д.Н.Анучина; суждения европейских ученых, оказывавших влияние на развитие теоретической мысли в России; и, наконец, представления, высказанные в последние годы отечественными этнографами Н.Н.Харузиным, Л.Я.Штернбергом, Ф.К.Волковым.

Н.Н.Харузин видел в этнографии науку, которая «изучая быт отдельных племен и народов, стремится отыскать законы, согласно которым шло развитие человечества на низших ступенях культуры» (1901 г.). Н.М.Могилянский полагал, что это взгляды не этнографа, а историка культуры, т.к. в них на первом плане человечество в целом, а не этнос. Ученый не вполне разделял и определение этнографии, предложенное Л.Я.Штернбергом, согласно которому «этнография - наука, занимающаяся изучением культуры народов, не входящих в круг ведения истории и доисторической археологии, т.е., главным образом, народов первобытных и тех слоев культурных народов, которые наиболее сохранили черты первобытного строя» (1904 г.)212.

Сам Н.М.Могилянский рассматривал этнографию как народоведение, чья «задача - изучить развитие интеллектуальных и духовных сил человеческого рода, которое, под влиянием расовых особенностей, географической среды и исторических условий, своеобразно протекало в различных группах, представляющих народы земного шара, и нашло свое отражение в особенностях материального и духовного уклада их жизни». По мнению Н.М.Могилянского, сохраняя этнос «как базу для научной этнографии, мы тем самым сохраняем ее как таковую. и вместе с тем вводим в круг ее ведения народы промышленные, культурные, которые многими этнографами прямо исключаются из объектов этнографического исследования». Ученый был убежден, что с прогрессом «европейской цивилизации», просвещения этносы не исчезнут, сохранится сама почва этнографического изыскания - народ с его индивидуальной жизнью как объектом этнографического исследования.

Соответственно, если быть последовательным и смотреть на этнографию как науку об эволюции быта, замечал Н.М.Могилянский, то все этнографические музеи должны быть перестроены по новому плану. До сих пор материал в этнографических музеях обычно был классифицирован по этническому принципу, отчасти географическому, но не по основам культурной эволюции или сравнительной этнографии. Н.М.Могилянскому этнический принцип классификации музейных предметов представлялся вполне оправданным, так как всякая группа «разнородных объектов материальной культуры есть нечто целое, объединенное своим происхождением; это - продукт творчества самого народа или же характеристика того, как данный народ удовлетворяет свои потребности», и это целое неотделимо от создавшего или пользующегося им народа. Ученый полагал, что такой принцип классификации сохранится в этнографических музеях всегда, поскольку они сохранят за собой назначение быть музеями народоведения, а не музеями общей истории культуры. Но при этом возможно и желательно, по его мнению, создание «сравнительно-этнографических или эволютивных групп, зачатки которых уже намечались в некоторых музеях» (ср. морфологический и эволюционный отделы МАЭ, по Л.Я.Штернбергу) .

Существовали разногласия в среде этнографов и по вопросу о месте этнографии в ряду научных дисциплин. На взгляд Н.М.Могилянского, этнография, оставаясь самостоятельной наукой, входит в систему антропологических знаний. При этом не подлежала сомнению необходимость сотрудничества ученых различных специальностей, в том числе не-натуралистов (лингвистов, историков и пр.) на почве этнографической науки. Монографическое исследование какого-либо народа, за которое выступал уже более четверти века тому назад Д.Н.Анучин, должно осуществляться разными специалистами с применением разных методов. Необходимо изучить народ в антропологическом отношении; далее, в результате лингвистических изысканий откроется путь к познанию исторических, культурных связей народа, его духовного быта, психологии, творчества.

Очень важной представляется также высказанная Н.М.Могилянским идея о неотделимости материальной культуры народа от духовной. Исследуя народный быт, следовало учитывать, что и в материальных объектах выражена переданная по наследству сумма знаний ряда поколений, сумма произведенной ими умственной работы. Как и многие его коллеги, Н.М.Могилянский отстаивал необходимость сбора этнографических материалов и, что еще важнее, их аналитической обработки, повторяя давнее и всем известное положение, согласно которому с этой работой надо спешить, так как новые формы жизни быстро стирают и уничтожают следы старины во всех областях быта.

Однако вслед за своими современниками (Д.Н.Анучиным, В.Ф.Миллером) Н.М.Могилянский вынужден был признать, что современное состояние этнографической науки в России, «поскольку оно выражается в деятельности Обществ, имеющих Отделения Этнографии, в деятельности Музеев столичных и провинциальных, в текущей литературе по вопросам этнографии», не вызывало чувство удовлетворения. Сделано было много, но это капля в море работы, которую предстояло сделать. Всеми признанная необходимой и спешной работа по этнографическому изучению разных народов России продвигалась слишком медленно. Н.М.Могилянский указал на монографические исследования о чукчах (В.Г.Богораза) и коряках (В.И.Иохельсона), «но напечатаны они на английским языке, изданы в Америке и на американские средства, и, хотя, написаны они русскими этнографами, но этнографами поневоле и по капризу случайных обстоятельств нашей истории». То же, по мнению Н.М.Могилянского, можно было сказать и о трудах Д.А.Клеменца, Э.К.Пекарского, В.Л.Серошевского, Л.Я.Штернберга и других. Не имелось до сих пор и монографических работ о «великороссах, малороссах или белорусах».

Причину неудовлетворительного состояния этнографических исследований в России Н.М.Могилянский видел в отсутствии специальной научной подготовки этнографов, систематической школы этнографии. Основным источником подготовки русских этнографов являлась «самодеятельность», именно в ней Н.М.Могилянский видел одну из основных причин, «почему работа у русских этнографов не спорится и исследование быта русского народа идет далеко непропорционально с его исторической ролью и значением». В связи с этим в своем выступлении ученый предлагал

ИРГОбществу ходатайствовать перед министром народного просвещения о создании в отечественных университетах кафедр антропологии и кафедр этнографии на естественных факультетах, кафедр истории культуры на историко-филологических214.

По докладу Н.М.Могилянского высказались его оппоненты В.П.Семенов-Тян-Шанский, В.И.Иохельсон и Л.Я.Штернберг215, и их замечания обнаружили ту «идейную разноголосицу» (по выражению С.А.Токарева) по многим вопросам, которая существовала в русском этнографическом сообществе и которая не могла не выражаться во мнениях по поводу путей развития этнографической науки и музейной этнографии.

Состояние и проблемы этнографической науки, этнографического образования, объединения деятельности этнографов, этнографических обществ и музеев обсуждались учеными на заседаниях ИРГО, ИОЛЕАЭ, на XII съезде естествоиспытателей и врачей, состоявшемся в конце декабря 1909 - начале января 1910 г. в Москве, что находило отражение в этнографической периодике . Дискутировались проблемы путей и форм объединения российских этнографов. Необходимость единения на благо развития науки, исследования этнографических богатств народов России признавалась всеми, однако представления о конкретном воплощении этих планов в жизнь серьезно различались.

На XII съезде, отличавшемся особой многолюдностью, впервые за всю историю съездов естествоиспытателей в России была организована самостоятельная подсекция этнографии при секции географии, этнографии и антропологии. Заведовал секцией Д.Н.Анучин, он же был и председателем Распорядительного комитета съезда. Заведующим подсекции являлся В.Ф.Миллер, секретарем - В.В.Богданов. Организаторы подсекции представляли этнографию как самостоятельную научную дисциплину, «естественную историю племен и народов». Успехи этнографической науки и значительный рост накопившегося материала убеждали русских этнографов в необходимости совместного выяснения очередных вопросов этнографии.

Вместе с тем, этнографы считали важным взаимное сближение. Необходимость этого диктовалась «разрозненностью» в их среде, недостатком учреждений, которые бы их объединили, а также «почти полным отсутствием академического преподавания этнографии в России», вследствие чего отдельные этнографы вынуждены были самостоятельно вырабатывать приемы и методы исследования . Фактически, работа подсекции этнографии на XII съезде естествоиспытателей явилась первым съездом этнографов в России. Как справедливо заметил С.А.Токарев, это была одна из самых крупных попыток наладить координацию этнографических работ отечественных

218 ученых .

Большой интерес представляют оценки состояния русской науки и атмосферы в научном сообществе, содержащиеся не только в официальных речах, но и в личных впечатлениях участников научных съездов. Крупный востоковед, профессор Петербургского университета, позднее академик В.В.Бартольд, отмечал, что на московском съезде не чувствовалось влияния общей идеи, которая могла бы объединить всех представителей знания. «Прежний чисто-русский взгляд на научные съезды, как на средство отдохнуть от повседневной действительности в атмосфере «возвышающего обмана» научных идеалов, теперь, к счастью, уже устарел, но еще не заменен ничем другим. Речи, произнесенные при открытии съезда и на других общих собраниях, свидетельствовали не столько об успехах, сколько об отсталости русской науки»219. Говорившиеся на съезде «громкие слова о величии науки» доказывали, по мнению наблюдателя, что эта истина еще не вошла в сознание широких кругов русского общества, при том, что на Западе это уже даже не обсуждается. Русские ученые продолжали доказывать, что русская наука может гордиться некоторыми именами, хорошо известными европейским специалистам, что заслуги некоторых русских ученых признаны «европейским ученым ареопагом»220.

Работу подсекции этнографии В.В.Бартольд постарался описать «с возможной полнотой и возможным беспристрастием». Атмосферы дружеского общения не чувствовалось на съезде вообще и между членами подсекции этнографии в частности, несмотря на все старания ее заведующего В.Ф.Миллера и секретаря В.В.Богданова. Выступления были посвящены вопросу о современном положении этнографической науки. В.Ф.Миллер, как показано в первой главе диссертации, охарактеризовал успехи и проблемы этнографии в России за последние годы221. В докладе А.Н.Максимова222 рассматривались различия между прежним эволюционным и современным, завоевывающим сторонников на Западе, историческим направлениями в науке, между прежними экстенсивными исследованиями, результатом которых были широкие обобщения, основанные на поверхностном изучении обширного района, и современными работами, имеющими целью детальное изучение отдельных, хотя бы и небольших этнических групп223.

В современной этнографии А.Н.Максимов наблюдал «целый переворот»: работают специально подготовленные этнографы, выезжающие «в поле», ведут исследования по определенной программе и непременным условием успеха дела ставят знание языка изучаемого народа. Детальность описаний теперь требуется для разработки всех этнографических тем: материальной культуры, обычного права, верований, народного творчества, языка. Например, исследователи не ограничиваются лишь общими характеристиками материального быта народа, общими описаниями жилища, одежды, орудий, утвари, а вникают в технические детали их производства. А.Н.Максимов полагал, что происходит «коренная перестройка всего фактического фундамента этнографии». Теоретическая обработка новых материалов пока отставала от их сбора, но когда на основе этого нового фундамента появятся обобщающие работы, этнография займет подобающее ей место связующего звена между естествознанием и обществознанием224.

В докладе Л.Я.Штернберга «О нуждах русской этнографии», как и в других выступлениях, говорилось об отсталости русской науки от западной, что выражалось в преобладании «прежнего экстенсивного способа исследования», вследствие чего народы России, за исключением четырех-пяти, остаются неизученными. Л.Я.Штернберг предлагал организовать центральное учреждение (бюро) для руководства этнографическими работами и для объединения деятельности учреждений, ныне «действующих врозь и ослабляющих свои силы и материальные средства»; учредить «фонд для обработки этнографических материалов». Ученый считал необходимым основание кафедр этнографии на историко-филологических факультетах, а также создание во всех университетских городах «музеев по общей этнографии».

В прениях свои возражения высказал, в частности, Д.Н.Анучин, опасавшийся возможности создания «бюрократического учреждения, которое будет нас учить, как делать». По поводу повторявшихся многими участниками съезда слов о печальном положении русской антропологии и этнографии Д.Н.Анучин высказался «в защиту того, что делается в Москве», напоминая о плодотворной работе московских антропологов и этнографов, о существовании Антропологического музея при Московском университете. Л.Я.Штернберг на это заметил, что не имел в виду отрицать заслуги Д.Н.Анучина и созданной им школы и что говорил он не об учебном музее, а об общественном. Л.Я.Штернберг считал вполне возможным создание в таком центре, как Москва, музея по общей этнографии, который мог бы соперничать с Берлинским музеем народоведения.

А.А.Миллер полагал, что существует ряд трудностей не только с учреждением центрального бюро, но и вообще с объединением деятельности отдельных учреждений -обществ и музеев. Доводы ученого убедили участников подсекции признать данный вопрос недостаточно разработанным, чтобы быть поставленным на баллотировку. Секция не вынесла никакого постановления по проблеме объединения деятельности русских антропологов и этнографов . Вместе с тем, такое объединение признавалось желательным, но в настоящее время неосуществимым226.

Необходимым признавалось всеми также учреждение университетских кафедр этнографии. Об этом Д.Н.Анучин и В.Ф.Миллер безрезультатно ходатайствовали через руководство историко-филологического факультета Московского университета. Не было, однако, единого мнения в научном сообществе по поводу вопроса, на каких факультетах создавать этнографические кафедры - на историко-филологических, естественных или вообще необходимо создать кафедру этнографии, не приурочивая ее ни к одному из факультетов. Этот последний вариант и был в конечном итоге одобрен участниками

111 подсекции . В последующие годы в ИРГО продолжалось обсуждение вопроса об университетских кафедрах. По проблемам, поднятым Н.М.Могилянским в его докладе о предмете и задачах этнографии в 1916 г., была создана специальная комиссия, которая пришла к заключению о необходимости учреждения кафедры антропологии при физико-математическом факультете и кафедры этнографии при историко-филологическом факультете. Вопрос о создании особой кафедры истории культуры членами комиссии был «решен отрицательно» . Таким образом, идеи и предложения Н.М.Могилянского не были под держаны его коллегами.

Представляется, что разногласия были связаны с существованием различных мнений по поводу того, к каким наукам отнести этнографию, гуманитарным или естественным. Но, несомненно, и об этом свидетельствуют исследованные источники, в научном этнографическом сообществе единодушно признавалась необходимость дальнейшего расширения этнографической работы, углубления исследований по этнографии народов России, и в связи с этим необходимость организации специального университетского образования по этнографии, подготовки кадров этнографов. Решение указанных задач не мыслилось учеными вне вопроса об этнографических музеях. Без этнографических музеев они считали невозможным полноценное изучение культур народов России и мира и невозможной подготовку профессиональных этнографов.

То, что в заметке В.В.Бартольда о работе подсекции этнографии на XII съезде угадывалось как выявившийся разлад между московскими и петербургскими учеными229, в московском этнографическом журнале «ЭО» прямо названо «разобщенностью Петербурга и Москвы»230. В.В.Богданов позже (в 1913 г.) называл XII съезд попыткой Этнографического отдела ИОЛЕАЭ при содействии В.Ф.Миллера объединить и собрать русских этнографов. По мнению В.В.Богданова, Москва в деле объединения первой показала пример; «петербургские этнографы сначала не верили в успех, но потом отнеслись сочувственно и приехали на съезд, откликнулась и провинция». В.Ф.Миллер, радушно принятый петербургскими этнографами, которые избрали его председателем

168

Отделения этнографии ИРГО, «создавал планы объединения петербургских и московских этнографов для общих работ на пользу этнографии»231.

Однако при том, что существовали связи между научными учреждениями и обществами, контакты ученых между собой, при том, что ученые участвовали в работе

232 ~ е различных научных институции , при том, что в истории русской науки были крупные фигуры, формально и неформально объединявшие значительную часть этнографического сообщества, в дореволюционный период организационного объединения российских этнографов так и не состоялось. Некоторые исследователи предполагают, что созданию единого этнографического центра даже и к концу 1920-х гг. в известной степени мешало традиционное московско-петербургское (московско-ленинградское) соперничество . Историографические источники подтверждают это предположение. Так, В.В.Богданов с позиций своего «московского патриотизма» обращал внимание на непрекращающиеся состязания Петербурга с Москвой по части научных заслуг234.

Необходимость координации работ по этнографии особенно остро ощущалась в Петербурге, который был не только столицей Империи, но и центром этнографической науки в стране . После XII съезда естествоиспытателей и в связи с деятельностью ИРГО по составлению этнографических карт с 1910 г. в Отделении этнографии ИРГО продолжалось обсуждение дальнейших планов работы. Ключевой проблемой стало налаживание планомерного изучения народов России, согласования деятельности Отделения этнографии «с очередными задачами государственности», и связанный с этим вопрос объединения усилий этнографов в масштабе страны.

Активный деятель ИРГО и ЭОРМ этнограф и антрополог Д.А.Золотарев, в 1916 г. оценивая деятельность Комиссии по составлению этнографических карт и опыт, накопленный в результате этой работы, отмечал, что работа Комиссии «подсказывает необходимость подойти к этому делу не только как к очередной научной, но и как к насущной государственной задаче. России пора знать объединенные ею народности». Д.А.Золотарев предлагал, продолжая деятельность Комиссии, привлечь к осуществлению ее задачи Императорскую Академию наук, Русский музей, Румянцевский музей, ИОЛЕАЭ, университеты, провинциальные и национальные научные общества и другие учреждения, а также отдельных исследователей, работающих в области этнографии и антропологии России. Ибо при том недостатке работников и литературного материала, который наблюдался в русской науке, при громадности территории и разноплеменности населения, только общими усилиями возможно было, полагал ученый, в более или менее короткий срок собрать и обработать необходимый материал.

Вопрос о путях практического осуществления совместной работы отечественных этнографов и достижения намеченной цели - издания этнографических и

169 антропологических карт России (а это, по сути, означало полное исследование населения страны в этнографическом и антропологическом отношениях), по мнению Д.А.Золотарева, мог бы решить съезд этнографов и антропологов России, который желательно было бы созвать по окончании войны .

Характерна реакция на эти предложения, последовавшая со страниц московского этнографического журнала. В хронике «ЭО» В.В.Богданов выразил свое сомнение в том, что составление этнографических карт должно быть конечной целью коллективной работы этнографов, а также в том, что работа должна быть централизованной и идти по заранее намеченному плану. «И то и другое, - писал ученый, - могут вызвать большие возражения, а потому мне лично представлялось бы более осторожным и целесообразным вести научную коллективную деятельность в центрах и в областях на основах свободной согласованности всяких - больших и малых - сил в их самостоятельных, как оригинально-задуманных, так и традиционно-выполняемых

1X1 научных работах» .

Однако, при всех имевшихся разногласиях в вопросах теории и практики этнографической науки, при всех трудностях и препятствиях, встававших на пути объединения представителей научного сообщества, отечественные этнографы и музейные деятели работали на благо общей, всеми осознаваемой цели - исследования народов России и народов мира. В этой деятельности российские этнографы видели не только научное, но и культурное значение. Как выше было отмечено, этнографическое музейное дело и музеи занимали в этой работе видное место, являясь вещественной базой этнографии, собирателями и хранителями этнографических коллекций и объединяя вокруг себя сообщества ученых, музейных деятелей и представителей широких кругов общественности. * *

В музейном деле происходили аналогичные процессы, что и в науке: при широком плюрализме мнений, при разных подходах к теории и практике музейной работы, деятели музеев разными путями шли к созданию Музея как культурного и научного учреждения, как института социальной памяти. При этом этнографы-музееведы прекрасно осознавали, что в функционировании любого музея действуют как методы соответствующей науки, так и специфически музейные законы. Такое понимание музея выражено не только в публикациях «ЭО» и «ЖС», но и в ряде других опубликованных и неопубликованных историографических источниках. Так, материалы журнала «Старые годы» позволяют рассмотреть проблемы этнографического музейного дела в контексте развития музеев разного профиля и в связи с общими проблемами музейного дела в России конца XIX - начала XX в.

Историко-искусствоведческий ежемесячник «Старые годы» выходил в 1907-1916 гг. при Кружке любителей русских изящных изданий в Петербурге-Петрограде238. В публикациях «СГ» разрабатывались вопросы искусствознания, рассказывалось в основном о художественных музеях и коллекциях, но в обобщающих статьях, обзорах, хроникальных сообщениях получали отражение проблемы как специфические для отдельных музеев, так и общие для всех российских музеев, музеев различного профиля. Это обстоятельство сближало «СГ» с другими журналами музееведческой направленности - «ЖС», «ЭО», выявляло общее научное и музейное пространство. В «СГ» освещалась работа художественных, исторических, этнографических музеев Петербурга, Москвы, музеев ряда провинциальных центров, обсуждалась проблема охраны памятников истории и культуры. Получила отражение история Эрмитажа, Русского музея императора Александра III и его Этнографического отдела, МАЭ, музея училища технического рисования барона А.Л.Штиглица, музея Старого Петербурга, Исторического, Румянцевского музеев, Третьяковской галереи и многих других.

Издатель и редактор «СГ» П.П.Вейнер был известным коллекционером произведений искусства, знатоком частных собраний, библиофилом, специалистом в области искусства и музейного дела, активным защитником памятников старины, одним из создателей, руководителей и активных пополнителей созданного на общественных началах музея Старого Петербурга (после Октябрьской революции музей вошел в состав петроградского Музея города) . На страницах «СГ» отражена работа и музееведческие идеи П.П.Вейнера и его коллег, художников, историков искусства, музейных деятелей, знатоков музейного дела Н.Н.Врангеля, А.Н.Бенуа, Н.К.Рериха, И.Э.Грабаря, Н.И.Романова, А.А.Ростиславова и других. Указать на общие причины, от которых страдают все русские музеи - такой видели одну из целей журнала его сотрудники и авторы.

В материалах «СГ» освещался состав фондов музеев, процесс пополнения коллекций, обсуждались вопросы профиля музея, финансирования, кадров, помещения, охраны коллекций, техники музейного дела, научных исследований в музеях, издательской деятельности, работы с посетителями. Большое число статей посвящено выставкам, аукционам, частному коллекционированию художественных и этнографических предметов, ценных в культурном и историческом отношении усадьбах в России. Публикация коллекций, предметов, исторических интерьеров на страницах специальной периодики несла охранную функцию.

К началу XX в. особенно остро встал вопрос о сохранности и реставрации памятников истории и культуры. Деятели науки и культуры ставили его перед депутатами Государственной Думы. Отражением тщетности этих усилий стала

171 напечатанная в 1907 году в «СГ» резко критическая статья члена редакции этого журнала искусствоведа, устроителя выставок С.К.Маковского под названием «Склады разрушений - кладбища искусств». Музеи в России, по его мнению, служили «единственным убежищем искусства от насильственной смерти», ибо в стране продолжалось разрушение памятников старины; кладовые и чердаки во дворцах и общественных учреждениях являлись «кладбищами художественных произведений». На примере Императорского Эрмитажа С.К.Маковский критически оценивает состояние музейного дела в России в целом. По его мнению, музеи не интересуются судьбой предметов старины и искусства, долженствующих находиться в их ведении. В них годами «неизменно всё, как было», а было «плохо, неряшливо, бездеятельно», не хватает

240 средств на пополнение коллекции, недостаточное внимание уделяется посетителям .

Согласившись с мнением С.К.Маковского о необходимости реформ в управлении российских художественных хранилищ, его коллеги по редакции отметили что Эрмитаж занимает в этом отношении исключительное место, «составляя личную собственность Государя Императора, открытую для посетителей лишь по Высочайшей Его Воле». Всякая частная собственность как таковая даже в тех случаях, когда ею затрагиваются общественные интересы, не может, по мнению редакции, подавать повода к каким-либо обвинениям и нареканиям241. Тем не менее, признавая некоторые произошедшие, благодаря уже начавшейся усиленной работе его сотрудников, изменения в Эрмитаже к лучшему, члены редакции журнала высказывают пожелание неотложных мер и дальнейших реформ (расширение и ремонт помещений, увеличение штата служителей и ассигнований на приобретения, отмену правил, по которым музей закрывался в летние месяцы и многие праздничные дни, когда наиболее велик наплыв посетителей)242.

Проведение этих мер «друзья музеев» связывали с приходом в Эрмитаж нового директора графа Д.И.Толстого. В течение следующих нескольких лет в музее произошли заметные перемены: была заменена система отопления, стены и потолки очищены от грязи и пыли, накопившихся за долгие годы; в картинной галерее были проведены осмотр и перевеска картин, и часть их удалена в запасники; активизировалась издательская деятельность музея. Трудно определить, насколько на действия, предпринятые Министерством Двора в Эрмитаже, повлияла позиция сотрудников журнала «СГ», но сами они считали, что критика, исходившая от любителей старины, положительно повлияла на судьбу реформ в музее. Не менее внимательно авторы «СГ» следили за жизнью других музеев России.

Как и материалы «ЭО», «ЖС», публикации «СГ» служат важным и интересным источником по истории частного собирательства этнографических предметов, памятников старины и искусства в России. Члены царской семьи выступают как

172 собиратели коллекций, инициаторы создания ряда музеев, музейные попечители и жертвователи, которые передавали собственные коллекции или выкупали коллекции у частных лиц для музеев. Но следует учитывать, что значительная часть этих музеев при этом составляла личную собственность императорской семьи. В этой связи на страницах «СГ» обсуждаются проблемы музеев, находившихся до Октябрьской революции в ведении Министерства Императорского Двора, а именно Эрмитажа, Русского музея, Оружейной палаты.

Авторов «СГ» интересовал вопрос о частных коллекциях вообще, волновала судьба содержавшихся в них произведений искусства, этнографических предметов и предметов старины, особенно когда эти коллекции выставлялись владельцами на продажу. Высказывались мнения музейных деятелей по поводу музейной ценности тех собраний, которые попадали за границу или приобретались отечественными музеями в виде покупки или в дар. В ряде случаев особенно отмечалось, что патриотично настроенные владельцы ради сохранения коллекций в пределах России продавали их музеям дешевле рыночной цены. Но музейные деятели не могли противостоять увозу предметов национального достояния за границу. Государственная Дума отказалась рассматривать этот вопрос ввиду неприкосновенности частной собственности.

В России в столицах и в провинции были любители старины, народного искусства, которые не только собирали замечательные коллекции, но и делали их доступными для обозрения. Многие продавали, а порой и передавали в дар, собранные годами и не одним поколением коллекции в музеи. Подобные примеры выше уже рассматривались. Немаловажную роль играли взгляды как самих коллекционеров, так и музейных специалистов на задачи частного собирательства вообще и применительно к музейному делу.

Сотрудники «СГ» отмечали, что некоторые собиратели позволяли музеям самим выбирать нужные и недостающие для их собраний предметы. С особой благодарностью они отзывались о тех коллекционерах, кто «научно-систематически подбирал свои коллекции». Музейные деятели считали, что подобным образом действуют коллекционеры, «верно понимающие задачи частного собирательства - идти на помощь общественным собраниям»243. В уже упоминавшейся коллекции М.К.Тенишевой, по оценкам музееведов, не было «даже намеков на музейный хлам», ее отличали цельность, строгий выбор, обдуманность. А.А.Ростиславов замечал в «СГ», что не будь княгиня Тенишева такой патриоткой, нам бы не видать этих коллекций в пределах России. Для музея было построено специальное здание, что в России было редкостью, собирательница передала его в дар Московскому археологическому институту. Музей стал базой для занятий слушателей и преподавателей Института244.

В конце XIX - начале XX в. на основе накопленного опыта разрабатывалась музейная теория, в дискуссиях отечественное музееведение формировалось как научная дисциплина. Музееведческая периодика в России, как и на Западе, играла важную роль в развитии музееведения, являясь отражением процессов осмысления теории и практики музейного дела. Знакомство с опытом зарубежных музеев и музееведческими идеями, формировавшихся на Западе, оказывало большое влияние на воззрения и деятельность музейных специалистов в России. «СГ», как и другие периодические издания, отмечали деятелей науки и музейного дела, выезжавших за границу для изучения работы музеев «в передовых в культурном отношении странах»245. Среди них были П.П.Вейнер, Н.И.Романов, П.П.Муратов, С.Н.Тройницкий. Периодика дает возможность познакомиться с воззрениями ученых-музееведов на назначение и роль музеев и коллекций в развитии науки и просвещения.

Обобщив свой опыт и опыт зарубежных коллег, музейные деятели формулировали концепцию Музея. Это получило отражение в статье Н.Н.Врангеля, где отмечалось, что Музей - не только «учебник» или «хранилище», это «учебный храм», в котором чисто эстетические задачи должны сочетаться с учебно-воспитательными, а «поклонение красоте с поклонением науке»246. Известный художник, историк искусства, реставратор, музейный деятель И.Э.Грабарь сформулировал сложившееся в среде музееведов понимание Музея XX века. Он писал, что музеи «уже не могут быть, по примеру прежних хранилищ, простыми складами для сбережения сокровищ живописи и скульптуры или образцов художественно-промышленного творчества. Собрать возможно больше произведений старого искусства и увесить ими густо стены, без малейших промежутков, снизу доверху, ещё не значит создать музей, устроить «храм музам». Недостойно современных знаний и уровня развития мириться дальше с этим старым типом музеев, погибающих от множества собственных богатств. Музей искусства это не случайность, возникающая в результате единичных приобретений и разнородно-пёстрых пожертвований; это стройный, цельный организм»247.

Один из активных сотрудников «СГ» А.А.Ростиславов в статье "Музейная культура" обращал внимание на то, что музееведению за границей положены прочные основы, в то время как для России это совсем новая наука. По его мнению, следует начать с организации музейного пространства, ввиду того, что «целесообразность приобретений и размещений, устройство библиотек и кабинетов для занятий, вопросы реставрации, музейной статистики и регистрации, общего музейного хозяйства тесно связаны с основным вопросом - музейным помещением». Многие из отечественных музеев находились в «прелестных дворцах», но не имеющих необходимого характера специального помещения. Музейные деятели полагали, что только при наличии

174 специального помещения музей может явиться организмом, живущим самобытной, растущей жизнью.

В прямой связи находились необходимость органичного роста музея, экономии места и целенаправленного, целесообразного, «с большим выбором» пополнения музейных собраний. Музееведы восставали против случайных и ненужных приобретений в музейные собрания. Принятие генеральной концепции музея освобождало его от вторжения «чуждых, неосведомленных элементов» в «интимное, сложное, понятное только специалистам и одновременно столь важное в общественном и воспитательном смысле дело музейной жизни». По мнению А.А.Ростиславова, нарушение принципа «музейной экономии», ненужное загромождение помещений музея непрофильными, не ценными для него коллекциями является одним из крупнейших недостатков в работе музея . Общемузейными бедствиями музейными деятелями назывались недостаток средств и нехватка помещений.

Направление работы любого музея, его соответствие запросам времени во многом зависело от личности руководителя. В истории российских музеев было немало примеров того, как профессионализм, искренняя преданность делу и энергия руководителей способствовали улучшению работы музея, поднимали ее на новый более высокий уровень. «СГ» особенно отмечали музейную работу И.Е.Забелина (Исторический музей), П.И.Нерадовского (Русский музей), Н.Ф.Беляшевского (Киевский музей древностей и искусств), А.И.Анисимова (Новгородское древлехранилище) и других деятелей.

Большую роль в развитии музейного дела в Москве сыграла деятельность директора Румянцевского музея князя В.Д.Голицына и его «неутомимых сотрудников» историков искусств, знатоков живописи - хранителя отдела изящных искусств проф. Н.И.Романова и его помощника П.П.Муратова. И.Э.Грабарь писал о них: «Редчайший в русской жизни случай: наконец-то есть настоящие люди - энергичные и культурные сотрудники, но сделать им ничего не дают, их усердию не очень рады», имея в виду невозможность нормальной работы по причине острой нехватки денег в бюджете музея249. Сотрудники «СГ», считая, что «музей не кладовая, и систематичное размещение произведений в нём необходимо», поддерживали работу И.Э.Грабаря в Третьяковской галерее, который совершенствовал экспозицию в руководимом им музее «с точки зрения современной музейной науки»250. Важной составляющей успешной работы музея музееведы считали любовь к делу и рвение со стороны младшей администрации, то есть хранителей, а также остального персонала музея.

Суммируя, необходимо отметить, что публикации «СГ» представляют содержательный источник, отразивший различные вопросы музейного дела в связи с

175 общими проблемами развития культуры и науки в России в начале XX в. Материалы журнала свидетельствовали об осмыслении учеными и музейными деятелями ряда практических и теоретических проблем отечественного музейного дела, которые требовали решения.

Введение диссертации2006 год, автореферат по истории, Турьинская, Христина Михайловна

Данная диссертация представляет собой историографическое исследование развития этнографического музейного дела в России в конце XIX - начале XX в. Актуальность этой работы определяется необходимостью всестороннего и углубленного изучения истории отечественных этнографической науки и музейного дела в области этнографии народов России и зарубежныхн.

Представленный в диссертации период конца XIX - начала XX в. является важным этапом в истории этнографической науки и музеев в России, во многом определившим направления последующего развития этих общественных и культурных институтов в нашей стране. Одну из проблем науковедения составляет изучение внутренних факторов развития науки и музейного дела, выявление и анализ взаимосвязей между музеями и наукой, научным сообществом, научной периодикой. Актуальным является и исследование этих институтов в контексте политического, экономического, социального, культурного развития страны в определенный исторический период и исследование внешних факторов, воздействующих на историю науки и музейного дела. Следует также учитывать влияние, которое наука и музеи оказывают на культуру, быт, общественное сознание. Необходимо более глубоко изучить связь науки и музеев с идеологией, интеллектуальными течениями и общественными движениями, влияние государственной политики на этнографическую науку и музейное дело.

В конце XIX - начале XX в. приоритетом царской власти в России являлся курс на стабилизацию общества и экономическую модернизацию. Вместе с тем изучаемый период российской истории характеризовался нарастанием внутри- и внешнеполитических, социальных, национальных противоречий, приведшим к войнам и революциям. Интересным и актуальным представляется изучение науки и культуры, история которых отражает это сложное и драматичное время в истории нашего государства.

К концу XIX в. в России сложилась организационная структура науки, включавшая научные учреждения и организации, научные кадры, а также научную периодику как средство научной коммуникации. Характерной чертой усилившегося научно-общественного движения в России и его результатом являлись расширение научной деятельности, развитие краеведения, рост числа научных обществ и музеев различного профиля по всей стране, которые становились не только культурно-просветительными, но и научно-исследовательскими учреждениями.

В XIX в. шел процесс дифференциации научных дисциплин. К концу XIX в. в России этнография оформилась как самостоятельная наука, находя свое место в ряду естественных и гуманитарных дисциплин. В конце XIX - начале XX в. научные учреждения и организации, кадры этнографов, этнографические музеи и этнографические отделы и коллекции региональных музеев, этнографическая периодика представляли тесно связанные элементы организационной структуры этнографической науки. Этнографические журналы отражали работу научных институций и представителей научного сообщества, идейный мир ученых. Периодику можно назвать одним из основных «нервов» и «продуктов» научной деятельности. В то же время она являлась «фактом» и «явлением» культуры, важным звеном, не только объединяющим ученых между собой, но и связывающим их с широкой общественностью. Научная периодическая печать представляет большую источниковедческую и историографическую ценность.

Необходимо учитывать, что в условиях отсутствия в изучаемое время в России специализированных музееведческих периодических изданий, в этнографической периодике получали отражение, помимо собственно научных проблем, также теоретические и практические вопросы работы не только этнографических музеев, но и музеев другого профиля. Этнографическая периодическая печать представляет собой один из основных историографических источников, в которых отразилось развитие этнографического музейного дела в контексте развития этнографической науки и музееведения в России в конце XIX - начале XX в.

Этнографическим музеям принадлежала основная роль в сборе, регистрации, хранении, систематизации, изучении, экспонировании, публикации, популяризации вещественных источников этнографических исследований. Этнографические музеи, этнографические коллекции и отделы местных музеев являлись вещественной базой этнографии. Этнографами разрабатывались теоретические и практические вопросы изучения культуры и быта народов России и зарубежных стран. Результаты этнографических исследований находили отражение в музеях. Музейные коллекции становились не только воплощением и итогом полевой работы, которая велась учеными под влиянием сложившихся в науке и разделяемых ими теорий и концепций, но и важным источником для научных исследований. Теоретические основы этнографического музейного дела и практика работы этнографических музеев соответствовали уровню развития этнографической науки и музееведения.

Актуальными проблемами являются также выявление роли личности в истории науки и музейного дела, исследование процесса формирования научного и музейного сообщества в России конца XIX - начала XX в. Важным и необходимым представляется 2 изучение истории и проблем отечественного этнографического музейного дела в контексте общих тенденций развития науки, музейного дела и музееведения, включая взаимосвязи с зарубежной наукой и музееведением.

Углубленное исследование теории и практики отечественного этнографического музейного дела и науки конца XIX-начала XX в. позволяет ярче осветить вопросы истории российских музеев. Речь идет, прежде всего, о центральных и крупнейших этнографических музеях России. Музей антропологии и этнографии Академии наук был организован в 1879 г. Его история восходит к Кунсткамере, первому в России естественно-научному, историческому и художественному музею, основанному императором Петром I в Петербурге в 1714 г. Российский этнографический музей был основан в Петербурге как Этнографический отдел Русского музея императора Александра III в 1902 г. С 1934 г. он преобразован в самостоятельный музей -Государственный музей этнографии, в 1948 г. получил наименование Государственный музей этнографии народов СССР, с 1992 г. имеет нынешнее название - Российский этнографический музей. В Москве на основе коллекций Этнографического отделения Румянцевского музея в 1924 г. был создан Центральный музей народоведения, с 1935 г. называвшийся Государственным музеем народов СССР. В 1948 г. после закрытия музея основная часть его вещевого собрания поступила в Ленинград в собрание ГМЭ. Без детального изучения проблематики этнографического музейного дела в контексте общих процессов в науке и музейном деле России конца XIX-начала XX в. невозможно осмыслить дальнейшую историю науки и музеев в нашей стране, представить историю центральных и региональных музеев и коллекций на протяжении XX - начала XXI в. и их современное состояние.

Несмотря на наличие исследований по этой проблематике, в изучении вопросов истории этнографического музейного дела в России конца XIX - начала XX в. остаются значительные лакуны. Далеко не все из перечисленных проблем исследованы достаточно полно. Кроме того, некоторые из источников, позволяющих решить эти проблемы, не получили в историографии должного освещения и оценки. В частности, периодическая печать конца XIX - начала XX в. как источник по истории этнографической науки и музейного дела изучена недостаточно. Необходимы выявление, исследование, научная оценка, введение в научный оборот этих материалов, что может существенно дополнить имеющиеся знания по истории этнографической музейной теории и практики, истории музейного дела, науки, общественной мысли, культуры в нашей стране. До сих пор исследования российских научных этнографических периодических изданий конца XIX - начала XX в. как источника по истории этнографического музейного дела не проводилось.

Недостаточная изученность ряда вышеперечисленных историографических проблем и источников определяет актуальность данной диссертационной работы. Выбор автором для историографического анализа в качестве основных источников специальных этнографических журналов конца Х1Х-начала XX в. - «Этнографического обозрения» (Москва, 1889-1916) и «Живой старины» (Санкт-Петербург - Петроград, 1890-1916) -объясняется тем, что в сравнении с другими историографическими источниками изучаемого периода они дают наиболее значительный по объему, тематическому и территориальному охвату материал, затрагивающий основные факты, явления, проблемы истории отечественной этнографической науки и этнографического музейного дела в России. Вместе с тем, анализ этих изданий позволяет представить развитие этнографических музеев в контексте истории музейного дела в целом.

Хронологические рамки исследования ограничиваются концом XIX - началом XX в. Этот период, примерно 1890-1910-е гг., представляет собой определенный этап в развитии этнографической науки, музейного дела, этнографической периодики в России.

В конце XIX - начале XX в. развивалась организационная структура отечественной этнографической науки. При сохранении научного интереса ко всем народам мира первостепенное внимание ученых привлекала этнография народов России. Значительно возрос интерес этнографов к материальной культуре отечественных народов (поселения и постройки, одежда, утварь, сельскохозяйственные орудия, промыслы и т.д.). Получили развитие прежние направления этнографических исследований - изучение общественных и семейных отношений, верований, народной словесности. В среде этнографов, на научных съездах обсуждались планы объединения деятельности этнографов в масштабе страны, выявилась потребность в определении предмета и задач этнографии, велись теоретические дискуссии. Возрос научный и общественный интерес к народному быту, крестьянской теме1.

В изучаемый период в России значительно увеличилось число музеев разного профиля, развивалась их деятельность как научных и просветительных учреждений. Активизировалась и совершенствовалась работа ранее существовавших этнографических музеев, основывались новые этнографические музеи, этнографические отделы в местных музеях. Оживление этнографического музейного дела было тесно связано с ростом активности этнографов в изучении отечественных и зарубежных народов. В данный период наметились основные направления музейного дела, получившие развитие в послереволюционное время; музеи приобрели статус культурной нормы; музейное дело стало особой формой культурной деятельности; началась разработка основных понятий музееведения2. В среде музейных деятелей шли объединительные процессы, обсуждалась необходимость упорядочения музейной работы в стране.

С 1889-1890 по 1916 гг. издавались первые отечественные научные этнографические журналы, носившие также музееведческий характер («Этнографическое обозрение» и «Живая старина»). Публикации на страницах этих изданий отразили основные вехи истории этнографической науки в России. Само появление специальной этнографической периодики было вызвано новым уровнем развития науки. Происходил количественный и качественный рост этнографических исследований разных сторон культуры отечественных и зарубежных народов. Организация таких журналов, как «Этнографическое обозрение» и «Живая старина», расширяла возможность публикации научных материалов и стимулировала развитие этнографии. Количественные и качественные изменения в этнографическом музейном деле также получили отражение в этнографической периодике. Даты начала и прекращения выхода указанных изданий, являющихся основными источниками предпринятого в диссертации исследования, установлены автором в качестве формальных хронологических рамок работы.

В конце XIX - начале XX в. появились и другие периодические издания научного и музееведческого направления (например, «Старые годы», СПб. - Пг., 1907-1916). Указанный период в среде представителей этнографической науки и музейного дела ознаменовался осознанием необходимости обобщения теории и практики, определения итогов и перспектив этнографической научной и музейной деятельности в России, проведения ряда организационных мер, направленных на их развитие. Этот процесс получил отражение в историографических источниках изучаемого периода. В ряде случаев в целях более полного раскрытия темы диссертации автором привлекались материалы, относящиеся к более раннему и более позднему времени, которые отражают предысторию отдельных фактов и явлений и позволяют обозначить тенденции их развития.

Цель и задачи исследования обусловлены его историографическим характером. Целью работы является изучение истории развития этнографического музейного дела в России в конце XIX - начале XX в. через призму публикаций в этнографической периодической печати указанного периода. В связи с этим в диссертации поставлены следующие задачи:

- дать обзор материалов по истории этнографического музейного дела, опубликованных в российской периодической этнографической печати конца XIX -начала XX в.;

- проанализировать темы, проблемы, теоретические и практические вопросы этнографического музейного дела, затронутые в российской периодической этнографической печати в указанный период;

- рассмотреть теоретические и практические вопросы этнографического музейного дела в связи с историей этнографической науки;

- охарактеризовать место этнографического музейного дела в контексте развития музейного дела в России в конце XIX - начале XX в.

Методологической основой исследования является историко-системный подход, позволяющий представить историю этнографического музейного дела в России в конце XIX - начале XX в. в русле истории этнографической науки и музейного дела, связанных с экономическим, социальным, культурным развитием страны в данный период.

В качестве основных источников в диссертации использовались материалы научных этнографических периодических изданий «Этнографическое обозрение» (далее - «ЭО») и «Живая старина» (далее - «ЖС»). Эти журналы представляют собой печатные органы, соответственно, Этнографического отдела Императорского Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии (далее - ИОЛЕАЭ) при Московском университете и Отделения этнографии Императорского Русского географического общества (далее - ИРГО). Эти научные общества являлись ведущими центрами этнографических исследований в России во второй половине XIX - начале XX в.

В работе использовались периодические и повременные издания музеев, научных обществ, учреждений и организаций, монографии и другие опубликованные источники, относящиеся к изучаемому периоду и касающиеся вопросов этнографического музейного дела. Среди них отчеты и научные издания Музея антропологии и этнографии (далее -МАЭ), Этнографического отдела Русского музея (далее - ЭОРМ), Дашковского этнографического музея и Отделения иностранной этнографии (входили в состав Этнографического отделения Румянцевского музея), Музея прикладных знаний (Политехнического), Исторического и ряда других музеев. Привлекались публикации «Журнала министерства народного просвещения», журнала «Землеведение», «Русского антропологического журнала» и др.

Важным источником исследования является историко-искусствоведческий и музееведческий журнал «Старые годы» (далее - «СГ»), материалы которого позволяют рассмотреть развитие этнографического музейного дела в русле общих тенденций музейного дела в России в начале XX в.

Для выявления предыстории ряда проблем привлекались публикации второй половины XIX в., относящиеся к музейному делу в области этнографии. Также важные материалы, позволяющие проанализировать тенденции развития этнографического музейного дела в нашей стране в контексте истории музейного дела, этнографической науки и краеведения в послереволюционный период, содержатся в научных и музееведческих периодических изданиях 1920-х гг.: «Казанский музейный вестник», «Музей», «Этнография», «Краеведение» и других историографических источниках.

В диссертации широко используются архивные источники. Эти материалы позволяют глубже осветить ряд рассматриваемых в работе проблем, выявить некоторые малоизвестные факты, явления, идеи в истории этнографической науки и музейного дела. Большую ценность представляют документы, отражающие деятельность ИОЛЕАЭ, его Этнографического отдела, отдельных членов Общества в области этнографического музейного дела и этнографической науки, а также освещающие издание журнала «Этнографическое обозрение». К ним относятся фонд ИОЛЕАЭ и личный фонд видного этнографа, музееведа, организатора науки и музейного дела В.В.Богданова (1868-1949), хранящиеся в Научном архиве Института этнологии и антропологии Российской Академии наук (ИЭА РАН). Фонд В.В.Богданова содержит относящиеся к первой половине XX в. источники по истории этнографической работы музеев, научных обществ (ОЛЕАЭ и других) и их сотрудников, биографические сведения и документы по научно- и музейно-организационной деятельности фондообразователя, научные работы

B.В.Богданова по музееведению, различным этнографическим темам и многое другое. В диссертационном исследовании привлечены материалы Всероссийской этнографической выставки 1867 г. и Политехнического музея (ф. 227) и ИОЛЕАЭ (ф. 455), хранящиеся в Центральном историческом архиве Москвы.

Для освещения деятельности Отделения этнографии ИРГО и Академии наук, отдельных их сотрудников в области этнографического музейного дела и этнографической науки, а также по изданию «Живой старины», использованы материалы архивов Санкт-Петербурга. Исследованы документы Отделения этнографии ИРГО в Архиве Русского географического общества (ф. 1). Изучались личные фонды видных деятелей отечественной этнографии В.И.Ламанского (1833-1914) (ф. 35),

C.Ф.Ольденбурга (1863-1934) (ф. 208), А.А.Шахматова (1864-1920) (ф. 134), Э.К.Пекарского (1858-1934) (ф. 202), В.В.Радлова (1837-1918) (ф. 177), А.Н.Самойловича (1880-1938) (ф. 782), хранящиеся в Санкт-Петербургском филиале Архива РАН.

В работе привлечены хранящиеся в Архиве Российского этнографического музея документы по истории ЭОРМ, материалы видных деятелей этнографической науки Д.А.Клеменца (1848-1914), В.И.Ламанского, Ф.К.Волкова (1847-1918), А.А.Миллера (1875-1935), Б.Ф.Адлера (1874-1942) по этнографическому музейному делу и музееведению (ф. 1). В Архиве РЭМ имеются документы Дашковского этнографического музея и созданного на его основе Центрального музея народоведения, а затем Государственного музея народов СССР (ф. 5).

Важную роль в исследовании сыграли архивные материалы, освещающие научное творчество видного ученого и музееведа Н.М.Могилянского (1871-1933), находящиеся в Санкт-Петербургском филиале Архива РАН (в составе фондов 202, 134, 208) и в Архиве РЭМ (ф. 1). Они характеризуют теоретическую и практическую работу ученого в области этнографии и музейного дела, его деятельность в ЭОРМ и в Отделении этнографии ИРГО.

Автором использовались собственные полевые этнографические и музееведческие наблюдения и материалы, собранные в ходе экспедиций в Вологодскую обл. (2002 г.), Тамбовскую и Рязанскую обл. (2003 г.), Архангельскую обл. и Республику Карелию (2004 г.), Московскую и Ленинградскую обл. (2005 г.). Диссертантка имела возможность познакомиться с работой центральных этнографических музеев России (РЭМ, МАЭ РАН) и многих региональных музеев, хранящих этнографические коллекции. В частности, Тамбовского областного краеведческого музея; Вологодского историко-архитектурного и художественного музея-заповедника, Архитектурно-этнографического музея Вологодской области в д. Семенково, Сямженского районного краеведческого музея, Вологодская обл.; Каргопольского историко-архитектурного и художественного музея-заповедника, Архангельского музея деревянного зодчества и народного искусства в д. Малые Корелы; Вепсского этнографического музея в пос. Шелтозеро, Олонецкого национального музея карелов-ливвиков, Карелия; Талдомского историко-литературного музея, Егорьевского историко-художественного музея, Московская обл.; Кингисеппского историко-краеведческого музея, Ленинградская обл. Специальные командировки были предприняты автором в 2001 и 2005 гг. с целью изучения коллекционных описей, системы учета и хранения этнографических коллекций РЭМ и МАЭ. При написании диссертации использован опыт работы автора в Этнографическом кабинете-музее имени Н.Н.Чебоксарова ИЭА РАН.

Литература по истории этнографического музейного дела в России конца XIX -начала XX в. должна изучаться с учетом исследований по истории науки и культуры. В ряде публикаций эти проблемы рассматриваются комплексно. Укажем наиболее значимые труды.

С рубежа 1910-1920-х гг. появляются работы, посвященные оценке предшествующего этапа развития отечественного музейного дела. В послереволюционных публикациях прежний, дореволюционный период музейного дела противопоставлялся текущему новому этапу культуры и науки в советском государстве, обращалось внимание на связь музеев с краеведческим движением в стране, освещалась история и текущая работа этнографических музеев.

В целом, в литературе советского периода встречаются негативные оценки состояния и уровня развития науки и музейного дела, недооценка опыта научного и музейного строительства, обезличенпость этого процесса, умаление достижений отечественных ученых и музейных деятелей дооктябрьской эпохи.

В послевоенный период выходили «Очерки истории музейного дела в России» и «Очерки истории музейного дела в СССР» (7 выпусков, М., 1957-1971) и другие издания Научно-исследовательского института музееведения (с 1968 г. - НИИ культуры, с 1992 г. - Российский институт культурологии), содержавшие статьи по истории музеев разного профиля в дореволюционное и советское время4. Следует указать также ряд крупных обобщающих трудов по истории отечественных музеев и музееведческой мысли, подготовленных за последнее время сотрудниками Российского института культурологии, являющегося научно-исследовательским и научно-методическим центром в области музееведения5.

Необходимо отметить труды Т.В.Сташокович по истории этнографических музеев в русле развития отечественной этнографической науки в ХУШ-ХХ вв.6. В монографии «Этнографическая наука и музеи» Т.В.Станюкович рассмотрела историю этнографической науки, музейного дела в России в целом и этнографических музеев в частности в связи с историей Кунсткамеры и основанных на ее базе Этнографического и Анатомического музеев АН (1836), а затем Музея антропологии и этнографии. Период истории МАЭ с 1879 по 1917 гг. представлен автором как новый, более высокий, по сравнению с предыдущим, этап развития этнографической науки, который нашел отражение во всех сферах научной, научно-организационной, научно-популяризаторской работы музея. Развитие МАЭ после 1917 года в труде Т.В.Станюкович рассматривается в русле истории советской этнографической науки.

В монографии С.А.Токарева по истории отечественной этнографической науки годы с 1890 по 1917 - эпоха империализма и революционного рабочего движения -выделены как последний этап дореволюционной русской этнографии, при этом справедливо замечено, что резких граней между периодами развития науки не было. История этнографии, по С.А.Токареву, составляя часть общего процесса научной жизни и культуры в целом, является производной от социально-экономического и политического развития страны. Вместе с тем, в истории идей действуют и свои собственные закономерности. Усиление научного и общественного интереса к народному быту, материальной культуре, развитие стационарно-краеведческих и экспедиционных исследований, появление и рост числа этнографических музеев, этнографических периодических и серийных изданий автор указал среди характерных черт этого времени. В частности, усиление деятельности этнографических музеев и 9 начало издания специальных этнографических журналов с 1890-х гг. С.А.Токарев обоснованно считал показателями роста этнографической науки и повышения общественного интереса к ней7.

Значительную важность представляют относящиеся к более позднему времени работы С.А.Токарева, Ю.В.Бромлея, К.В.Чистова, Г.Е.Маркова, затрагивающие историю русской и зарубежной этнографии8. В разные годы появлялись труды, посвященные

9 » 10 вопросам организации отечественной науки, истории научной интеллигенции , научной, художественной и другой периодики XIX - начала XX в.11. Ряд статей посвящен истории этнографической периодической печати12. Изучалась работа научных обществ, проводивших этнографические исследования13. В статье Р.С.Липец и Т.С.Макашиной рассказывается о разных сторонах деятельности ОЛЕАЭ, в частности в области музейного дела и по изданию «Этнографического обозрения»14. В монографиях Т.Д.Соловей по истории отечественной этнологии затрагивается, в частности, важный период в развитии науки - рубеж XIX - XX вв. Большое внимание автор уделяет системе организации этнологии, рассматривает функционирование периодики и музеев в структуре науки15.

В последние годы заметно возрос интерес авторов к исследованию вклада ученых и музейных деятелей в отечественную науку и культуру конца XIX - начала XX в.16. Существуют публикации по различным проблемам этнографической науки и

17 музееведения , по истории отдельных этнографических музеев, коллекций, выставок, этнографических собраний некоторых региональных музеев18.

Следует отметить труды И.И.Шангиной. Исследовав историю формирования коллекций по этнографии русского народа в этнографических музеях Москвы и Петербурга, она охарактеризовала разработанные музейными деятелями концепции комплектования, которые были положены в основу собирательской работы. В работах И.И.Шангиной получила отражение неразрывная связь деятельности этнографических музеев с развитием этнографической науки во второй половине XIX - первой трети XX в.19.

В изданиях МАЭ РАН, этнографического научного и музейного центра в нашей

20 стране, получают освещение вопросы истории науки и собраний музея . Характеристика коллекционного собрания, различных сторон работы РЭМ с момента его основания, сведения об участии большого числа ученых, музейных деятелей, представителей широких кругов российского общества в деле его развития содержатся в юбилейном издании к столетию этого крупнейшего в России этнографического музея и центра этнографического музееведения21. Информация по истории науки и музейного дела представлена в Интернете на сайтах музеев, научных учреждений и организаций и др.22.

10

Тема данной диссертации предусматривает максимально полное изучение истории этнографического музейного дела в России в конце XIX - начале XX в. как целостного явления отечественной науки и культуры. Научная новизна исследования состоит в том, что использованные в качестве основных источников материалы представлены в работе значительно шире и глубже, чем это было сделано в предшествующих трудах по истории музейного дела. Научная этнографическая периодика как источник по истории этнографического музейного дела, прежде не получавшая должной оценки и привлекавшаяся исследователями фрагментарно, в данной диссертации впервые вводится в научный оборот в полном объеме.

Проведенное автором комплексное историографическое исследование этих источников дало возможность обосновать и конкретизировать ряд исторически важных моментов в развитии этнографического музейного дела, заполнить ряд историографических лакун в истории музейной этнографии в России в конце XIX -начале XX в., то есть в период истории этнографической науки и музейного дела, изученный неравномерно. Значимость работы состоит в том, что вводимые в научный оборот в значительной мере впервые материалы и выводы исследования, представленные в диссертации и в публикациях автора , могут быть использованы для решения ряда теоретических и практических проблем этнографической науки и этнографического музееведения, разработки курсов по истории этнографии и этнографического музейного дела, а также по истории культуры, музейного дела, науки и научной периодики в России в конце XIX - начале XX в.

1 Токарев С.А. История русской этнографии. (Дооктябрьский период). М., 1966. С. 21, 364-436.

2 Музейное дело России. М., 2003. С. 129.

3 Напр., Романов Н.И. Местные музеи и как их устраивать. М., 1919; Шмит Ф.И. Исторические, этнографические, художественные музеи. Очерк истории и теории музейного дела. Харьков, 1919; Богданов В.В. Значение областных музеев для задач краеведения // Краеведение. 1923. № 1. С. 11-14; Штернберг Л.Я. Двухвековой юбилей русской этнографии и этнографических музеев // Природа. 1925. № 7-9. Стлб. 45-66; Малицкт Г.Л. Музейное строительство в России к моменту Октябрьской революции // Научный работник. 1926. №2. С. 43-56.

4 Разгон A.M. Этнографические музеи в России (1861-1917 гг.) // Очерки истории музейного дела в России. Вып. 3. М., 1961. С. 231-268; Крюкова Т.А., Студенецкая Е.Н. Государственный музей этнографии народов СССР за пятьдесят лет Советской власти // Очерки истории музейного дела в СССР. Вып. 7. М., 1971. С. 9120; Этнографические коллекции в музеях СССР. М., 1964; Материалы по работе и истории этнографических музеев и выставок. М., 1972; Музей и власть. Ч. 1,2. М., 1991.

5 Российская музейная энциклопедия. М., 2001; Музейное дело России. М., 2003; Основы музееведения. М., 2005.

6 Станюкович Т.В. Этнографическая наука и музеи (по материалам этнографических музеев Академии наук). JI., 1978; она же. Этнографический музей Русского географического общества // Очерки истории русской этнографии, фольклористики и антропологии (далее - ОИРЭФА). Вып. VII. Труды Института этнографии АН СССР (далее - ТИЭ). Т. 104. Л., 1977. С. 22-28.

7 Токарев С.А. Указ. соч. С. 19-21,397-403.

8 Токарев С.А. Ранние этапы развития советской этнографической науки (1917 г. - середина 1930-х годов) // ОИРЭФА. Вып. V. ТИЭ. Т. 95. М., 1971. С. 111-120; Брошей Ю.В. Этнос и этнография. М., 1973; Бромлей Ю.В., Чистое К.В. Основные направления развития советской этнографии // Этнография в странах социализма. Очерки развития науки. М., 1975. С. 7-51; Токарев С.А. История зарубежной этнографии. М.,

1978; Брошей Ю.В., Токарев С.А. Этнография // Свод этнографических понятий и терминов. Вып. 2. Этнография и смежные дисциплины. M., 1988. С. 21-41; Марков Г.Е. Немецкая этнология. M., 2004.

9 Соболева Е.В. Организация науки в пореформенной России. JL, 1983; Степанский АД. История научных учреждений и организаций дореволюционной России. M., 1987; Бастракова М.С., Павлова Г.Е. Наука: власть и общество // Очерки русской культуры XIX века. Т.2. М., 2000. С. 329-394; они же. Наука: «ученые средства» и «ученые силы» // Очерки русской культуры XIX века. Т.З. М., 2001. С. 252-307; Иванов А.Е. Наука // Россия в начале XX века. М., 2005. С. 652-700.

10 Богданов В.В. Очерк из истории русской интеллигенции и русской науки [Всеволод Федорович Миллер у себя дома] // ОИРЭФА. Вып. VIII. ТИЭ. Т. 107. M., 1978. С. 42-55; Богданов В.В. Всеволод Федорович Миллер. К столетию со дня рождения (1848-1948). Очерк из истории русской интеллигеиции и русской науки // ОИРЭФА. Вып. X. ТИЭ. Т. 114. М., 1988. С. 128-169; Липец P.C. К публикации главы из рукописи В.В.Богданова // ОИРЭФА. Вып. VIII. ТИЭ. Т. 107. М., 1978. С. 39-42; Липец P.C. К публикации рукописи В.В.Богданова. (Жизненный путь В.Ф.Миллера) // ОИРЭФА. Вып. X. ТИЭ. Т. 114. М., 1988. С. 110-128; Лейкина-Свирская В.Р. Интеллигенция в России во второй половине XIX века. М., 1971; она же. Русская интеллигенция в 1900-1917 годах. М., 1981; Щетинина Г.И. Идейная жизнь русской интеллигенции Конец XIX-начало XX в. М., 1995.

11 Синицына K.P. «Казанский музейный вестник». 1920-1924. Казань, 1963; Бархатова Е.В. Русские художественные журналы начала XX в. // Вестник Ленинградского университета. Серия: история, язык, литература. JI., 1977. № 8. Вып. 2. С. 37-41; Валькова O.A. Научная периодическая печать России XVIII -начала XX в. М., 1999; Дергачева Л.Д. Периодическая печать // Очерки русской культуры XIX века. Т. 3. М., 2001. С. 444-506.

12 Косвен М.О. 100-летний юбилей русской этнографической прессы // Советская этнография (дапее-СЭ). 1953. №4. С. 56-69; Титова ЗД. Роль народоведческих журналов - «Этнографического обозрения» и «Живой старины» в развитии отечественной библиографии. (Из истории этнографической библиографии) // Из истории советской книги и библиографии. Сборник материалов по библиографии и книговедению. Вып. 3. JI., 1974. С. 125-149; Решетов A.M. Журналу российских этнографов 75 лет (некоторые вопросы истории) Часть 1. 1926-1930 гт. // Этнографическое обозрение (далее - ЭО). 2001. №4. С. 27-37; Миськова Е.В. Журнал «Этнографическое обозрение» (1889-1916). [Неопубликованная рукопись]. М., 2003.

13 Сабурова Л.М. Русское географическое общество и этнографические исследования (дореволюционный период) // ОИРЭФА. Вып. VII. ТИЭ. Т. 104. JI., 1977. С. 5-11; Бовина О.П. Научные общества в истории отечественной этнографии второй половины XVIII - начала XX вв. Чебоксары, 1993; Русское Географическое общество. 150 лет. М., 1995.

14 Липец P.C., Макашина Т.С. Роль Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии в организации русской этнографической науки // ОИРЭФА. Вып. III. ТИЭ. Т. 91. М., 1965. С. 39-60.

1 Соловей Т.Д. От «буржуазной» этнологии к «советской» этнографии. История отечественной этнологии первой трети XX века. М., 1998; она же. Власть и наука в России. М., 2004.

16 Станюкович Т.В. Деятельность С.Ф.Ольденбурга в области музееведения и этнографии // Сергей Федорович Ольденбург. М., 1986. С. 84-90; она же. Л.Я.Штернберг и Музей антропологии и этнографии: К 125-летию со дня рождения ученого // СЭ. 1986. № 5. С. 81-91; Лукъянец О.С., Калашникова Н.М. Н.М.Могилянский - основатель молдавских коллекций в собраниях Русского музея // Известия Академии наук Молдавской ССР. Серия общественных наук. 1989. №1. С. 69-75; Решетов A.M. Н.М.Могилянский -выдающийся российский этнограф и музеевед // Музей. Традиции. Этничность. XX - XXI вв. Санкт-Петербург, Кишинев, 2002. С. 147-151; Дмитриев C.B. Судьбы сотрудников Этнографического отдела Русского музея: Н.М.Могилянский // Музей. Традиции. Этничность. С. 151-155; Сергеева Г.И.

B.И.Ламанский и организация Этнографического отдела Русского музея // Из истории формирования этнографических коллекций в музеях России (XIX - XX вв.). СПб., 1992. С. 3-13; Зорин Н.В. Профессор Бруно Фридрихович Адлер как музеевед // Музей и личность. Сыктывкар, 1994. С. 192-194; Керимова М.М. Семья этнографов Харузиных и их эпистолярное наследие // ЭО. 2003. №4. С. 90-106; она же. Научное наследие этнографов Харузиных // Вестник архивиста. 2005. №5-6; 2006. №1. С. 109-123; Витухновская М.А. Воспоминания П.П.Вейнера о журнале "Старые годы" // Памятники культуры. Новые открытия. Письменность, искусство, археология. За 1984 г. М., 1986. С. 78-82; Минкина Е.В. Особняк Вейнеров. СПб., 1997; она же. П.П.Вейнер - музейный работник // Труды Государственного музея истории Санкт-Петербурга. Вып. 2. СПб., 1997. С. 25-31.

17 Станюкович Т.В., Чистов КВ. Этнография и актуальные проблемы развития этнографических музеев // СЭ. 1981. № 1 С. 24-36; Разгон A.M. Музей и наука // СЭ. 1983. № 2. С. 109-114; Ивановская Н.И. Из истории собирательских программ по этнографии (середина XIX - середина XX вв.) // Проблемы комплектования, научного описания и атрибуции этнографических памятников. Л., 1987. С. 86-92; Музееведение России в первой трети XX в. М., 1997; Томилов H.A. Музееведение, его периодизация и основные понятия // Известия Омского государственного историко-краеведческого музея № 6. Омск, 1998.

C. 52-64; Мастеница E.H. Музеи Петербурга в зеркале прессы: По материалам периодики 1918-1941 гг. СПб., 2000; Сундиева A.A. Музеи // Очерки русской культуры XIX века. Т.З. М., 2001. С. 564-625; Ушаков Н.В. Полевой этнографический источник по современности // Радловские чтения - 2004. СПб., 2004. С. 155-158; Байбурин А.К Этнографический музей: семиотика и идеология // Неприкосновенный запас. 2004. 1 (33). С. 81-86; Дмитриев C.B. Проект создания «Отечественного Российского Музеума» П.П.Свиньина и его место в истории русской музеологической мысли // Археология, история, нумизматика, этнография Восточной Европы. СПб., 2004. С. 186-193.

18 Томилов H.A. Этнографические коллекции в омских музеях // СЭ. 1981. № 5. С. 84-95; Ивановская H.H. Этнографические собрания в областных музеях Северо-Запада РСФСР (генезис и история формирования) // Из истории формирования этнографических коллекций в музеях России (XIX - XX вв.). СПб., 1992. С. 145-159; Калиновская К.П. Возрождение музейной этнографии в Москве // Альманах - 1999. Музеи Российской Академии наук. М., 2000. С. 138-150; Ипполитова А.Б. История Музея народов СССР в Москве // ЭО. 2001. №2. С. 144-159; Романова U.M. Этнографические материалы в экспозициях краеведческих музеев России. СПб., 2001; Дмитриев В.А., Калашникова Н.М. Комплектование - основополагающее направление деятельности Российского этнографического музея // Музей. Традиции. Этничность. С. 6064; Славянский мир. Этнографическая выставка 1867 года. СПб., 2000; Найт Н. Империя на просмотре: Этнографическая выставка и концептуализация человеческого разнообразия в пореформенной России // Власть и наука, ученые и власть: 1880-е - начало 1920-х годов. СПб., 2003. С. 437-457.

19 Шангииа И.И. Русский фонд этнографических музеев Москвы и Санкт-Петербурга. История и проблемы комплектования. 1867 - 1930 гг. СПб., 1994; она же. Этнографические музеи Ленинграда в первые годы Советской власти (1918-1923 гг.) // СЭ. 1987. №5. С. 71-80; она же. Этнографические музеи Москвы и Ленинграда на рубеже 20-х -30-х годов XX в. // СЭ. 1991. №2. С. 71-81.

20 См. периодические издания: Сборники Музея антропологии и этнографии (далее - СМАЭ), издаются с 1900 г.; Курьер Петровской Кунсткамеры, Кунсткамера. Этнографические тетради; см. также Кунсткамера. 290 лет. Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН. История, коллекции, исследования. СПб., 2004.

21 Российский этнографический музей. 1902-2002. СПб., 2001.

22 См. http://www.museum.ru/ (сайт «Музеи России»), http://www.kunstkamera.ru/ (сайт МАЭ РАН), http://ethnomuseum.ru/ (сайт РЭМ), http://ethnos.nw.ru/ (сайт «Этнография народов России», содержащий базу данных по этнографической деятельности музеев России).

23 Турьинская Х.М. Музейное дело в России в 1907-1936 годы. М., 2001; она же. Десять лет Этнографическому кабинету-музею им. Н.Н.Чебоксарова Института этнологии и антропологии РАН // ЭО. 2003. № 5. С. 148-157; она же. Развитие этнографического музейного дела в ИЭА РАН // Российская наука о человеке: вчера, сегодня, завтра. Материалы международной научной конференции. Вып. 1. СПб., 2003. С. 71-79. (В соавт. с Калиновской К.П.); она же. Этномузееведческая мысль в журнале «Живая старина» (1890-1916) // Гуманитарная культура и этноидентификация. Труды молодых ученых. Вып. 2. М.: ИЭА РАН, 2005. С. 270-279; она же. Из истории музейного сообщества в России (конец XIX - начало XX в.) // Вестник Московского университета. Серия 8. История. (В соавт. со Зверевой Ю.И.) (в печати); она же. Этнографическая наука в российских музеях, научных обществах и изданиях рубежа XIX - XX вв. // Национальные ценности: традиции и современность. Материалы конференции молодых ученых. Москва, 15-16 декабря 2005 г. М.: ИЭА РАН, 2006. С. 9-25.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Развитие этнографического музейного дела в России в конце XIX - начале XX вв."

Заключение.

Весь объем проанализированного в работе материала подтвердил представление о том, что научная этнографическая периодическая печать является одним из основных источников по истории этнографического музейного дела и музееведения в России в конце XIX - начале XX в. В публикациях «Этнографического обозрения» и «Живой старины» российские ученые показали неразрывную взаимную связь развития науки и музеев. Присутствие на страницах научных журналов большого количества музееведческих материалов объяснялось важной ролью, которую играли наука в музее и музей в науке. По убеждению ученых, только научно организованный этнографический музей мог стать подлинной источниковой базой для этнографической науки и служить просветительным учреждением.

В этнографической периодике отразились выявленные и сформулированные учеными основные проблемы науки, музейного дела и их взаимосвязи. Стало очевидным, что в конце XIX - начале XX в. значительное развитие получили представления о сущности музея, его месте в культуре и науке. Российскими учеными и музейными деятелями разрабатывались вопросы формирования научной концепции собирательской, хранительской, исследовательской, экспозиционной, издательской, просветительной работы этнографического музея. Справедливым представляется вывод о том, что в обозначенный период эти проблемы и опыт их решения воспринимались как актуальные составляющие общего культурного развития страны.

Изученные источники отразили растущую значимость, которая представителями научного и музейного сообщества придавалась кадрам этнографов и музейных работников, их статусу и профессиональной подготовке, что было определено потребностями развития науки и музейного дела. Разрабатывались проблемы профиля, состава отделов, статуса, бюджета музеев. Непременным условием функционирования музея было признано соблюдение принципов музейной техники. Предъявлялись новые требования к внутренней организации музейной работы. Обращалось внимание на необходимость специального музейного здания, соответствующего оборудования помещений. Сознавая познавательное и практическое значение этнографических исследований, ученые и музейные деятели увязывали возможность решения ряда научных проблем и общественных задач с научной постановкой музейной работы, с дальнейшим развитием «вещественной этнографии». Все это показывает, что музейное дело в России в изучаемый период вышло на более высокий уровень развития.

Практическая работа музеев строилась с учетом разработок в области музееведения, сформулированных отечественными деятелями науки и культуры. В конце

XIX - начале XX в. на основе накопленного опыта разрабатывалась музейная теория, музееведение формировалось как самостоятельное научное направление и как научная дисциплина. Музееведческая периодика в России, как и за рубежом, играла важную роль в развитии музееведения, являясь отражением осмысления теории и практики музейного дела. Знакомство с опытом зарубежных музеев и музееведческими идеями, формировавшимися на Западе, оказывало большое влияние на воззрения и деятельность музейных специалистов в нашей стране.

В этнографических журналах «ЭО» и «ЖС» получили отражение представления отечественных ученых о степени систематичности музейных собраний, принципах отбора и приобретения предметов в музей, важности целенаправленного, а не случайного пополнения музейных фондов. Важной вехой развития этнографической науки в конце XIX - начале XX в. стали разработка, публикация и использование программ по изучению различных сторон народной культуры и собиранию предметов для музейных коллекций. Особое внимание обращалось на необходимость организации специальных экспедиций для музейных сборов, и в ходе полевой работы - фиксации возможно более полных сведений об этнографическом предмете, понимаемом как научный документ.

В публикациях журналов проводилась мысль о необходимости непрерывного сбора материалов, отражающих «живую старину» в среде крестьянства, являвшегося для этнографов одним из основных объектов изучения1. Сохраняя интерес к вещам старинным, самобытным, редким, экзотичным, обладающим высокой художественной ценностью, этнографы вместе с тем уделяли внимание собиранию и изучению предметов, представляющих культуру народа в динамике, отражающих не только прошлое, но и современность, характеризующих повседневный быт, хозяйство, социальные различия в среде изучаемого народа на данном этапе, который через определенное время станет для науки и музея историей.

В научном собирании и изучении предметов материальной культуры отечественных и зарубежных народов ученые видели возможность и пути решения многих проблем этнографии. Новым явилось представление этнографов и музейных деятелей о том, что этнографический предмет - явление не только материальной, но и духовной сферы культуры народа. Это было важнейшим научным достижением, определившим целый раздел в этнологии и музейной практике. Сбор и классификация культовых предметов, их научное описание и исследование заложили материальную основу для широкого изучения духовной культуры, многие аспекты которой были скрыты доселе от глаз посторонних в материальных памятниках. В дальнейшем изучение духовного мира народов сформировалось в целостное научное направление в этнологии,

подкрепляемое комплектованием соответствующих коллекций в этнографических музеях.

Уже в трудах этнографов конца XIX - начале XX в. прослеживается тенденция к осознанию этнографических предметов не только в их практических, но и знаковых функциях. Вопросы комплектования, научного описания, интерпретации, научного использования коллекций этнографических музеев актуальны и в наши дни. Среди важных проблем, обсуждавшихся и на рубеже XIX - XX вв. и в настоящее время, -принципы сбора коллекций по традиционной этнографии и этнографического изучения современности2.

В «ЭО» и «ЖС» затронуты проблемы взаимодействия науки, музеев и общества, роли личности в науке и музейном деле, взаимоотношений интеллигенции и народа в социокультурном плане. Этнографические журналы служили связующими звеньями между этнографическими музеями и музейными деятелями центра и провинции, между научными обществами и научной общественностью регионов; их публикации имели методическое значение. В деятельности редакторов, сотрудников, авторов этнографических журналов сочеталась научная, музейная, организационная, собирательская, просветительная, преподавательская, общественная работа.

Источники свидетельствуют о значительном вкладе, который внесли в российскую этнографическую науку и музейное дело конца XIX - начале XX в. такие ученые, как В.Ф.Миллер, Д.Н.Анучин, Д.А.Клеменц, В.В.Радлов, В.И.Ламанский, Н.М.Могилянский, Л.Я.Штернберг, С.Ф.Ольденбург, А.А.Шахматов, Н.Н.Харузин, В.Н.Харузина, А.Н.Максимов, В.В.Богданов, Д.К.Зеленин, Б.Ф.Адлер. Личности этих ученых, живших и действовавших в сложной, противоречивой исторической обстановке, имевших различные социально-психологические установки, на которые оказывали воздействие происхождение, воспитание, образование, с позиций сегодняшнего дня не могут оцениваться нами однозначно. Этих людей, придерживавшихся подчас разных научных и общественно-политических взглядов, объединяла преданность науке. Отечественная этнография последующих лет опиралась на гуманистическое, демократическое наследие, прогрессивные идеи представителей дореволюционной этнографической науки3.

Изученные материалы показывают, что этнографические музеи Петербурга и Москвы развивались в научные и музееведческие центры. Значение собранных в них коллекций по культуре народов России и мира, их научной и популяризаторской деятельности, роль в развитии этнографической науки, музейного дела, просвещения и образования трудно переоценить. Центрами научной и музееведческой мысли становились также научные общества (ИРГО, ИОЛЕАЭ) и периодические издания

(«ЭО», «ЖС», «СГ»). Их работа приобрела в значительной мере всероссийский масштаб. Этнографическую деятельность вели местные музеи России. Страницы профессиональных журналов явились местом обсуждения проблем науки и музеев в связи с состоянием общества в конце XIX - начале XX в. В среде ученых и музейных деятелей сформировалось понимание достижений и проблем науки и музеев в нашей стране с учетом российских реалий и в сравнении с зарубежными примерами.

Источники данного исследования - научная периодическая этнографическая печать, другие публикации, архивные документы, материалы по истории и современному состоянию этнографических музеев дали возможность охватить в целом процесс становления музейного дела в сфере этнографии в России за определенный период. Яркое культурное явление, музейное дело конца XIX - начала XX в. стало отражением жизненных реалий нашей страны того времени. Музеи и научные общества привлекали и объединяли культурные силы, являлись источниками, несущими знания в широкие круги населения, становились центрами изучения края, создавали атмосферу общественного подъема, способствовали формированию научного и музейного сообщества.

Собранные и изученные в диссертации данные отражают трудный, но объективный путь становления музейного дела как общекультурного явления, формирования музея как социокультурного организма. Музейное дело воспитывало и направляло в общественные сферы деятельности ученых и деятелей культуры, поднимая тем самым общий культурный уровень России. Научных и музейных деятелей объединяло чувство ответственности перед страной и обществом, беспокойство за судьбу отечественного культурного наследия, стремление сохранить памятники народного быта, изучать разнообразие культур народов мира, использовать научные знания в интересах просвещения народа и развития России.

Проблема сохранения культурного наследия и развития науки и просвещения останется актуальной и будет обсуждаться российскими учеными и музееведами в последующие годы. Период первой мировой войны, революций февраля и октября 1917 г., гражданской войны стали временем тяжелых испытаний для России, ее культуры и науки. Многие научные и музейные начинания были прерваны. Прекратилось издание «ЭО», «ЖС», «СГ». С приостановкой издательской деятельности научных обществ замер главный нерв их жизни. Как показывают источники, московские этнографы и музееведы стремились к возобновлению «Этнографического обозрения»4, петроградские - к продолжению «Живой старины»5.

Все российское научное сообщество нуждалось в этнографическом журнале, делало все для возрождения музейной работы, оживления научной деятельности.

В.В.Богданов образно описывал тяжелое для судеб науки время: «В 1918 и 19 годах Общество (ОЛЕАЭ. - Т.Х.), его члены сидели в холодных закоулках, без света и пищи, избегая передвижений по улицам. В 1920 году было довольно плохо. В 1921 году кое-что делалось, но немного. В 1922-м году уже забили прежние ключи жизни и началось сильное пробуждение. 1923-й год мы пережили в том же поступательном направлении»6. Действительно, с начала 1920-х гг. в развитии науки и музейного дела наметились положительные сдвиги.

Наблюдалась преемственность, и, вместе с тем, происходили качественные изменения в науке и музейном деле на протяжении 1910-1920-х гг. После установления советской власти изменились условия функционирования и развития науки и музеев. Основная масса работников науки и культуры продолжила свою деятельность, в 1920-е гг. был воплощен ряд проектов, о которых говорилось в дооктябрьский период, получила развитие разработка теоретических вопросов этнографии и музейного дела и их применение в условиях нового исторического этапа в жизни страны.

Так, В.В.Богданов с конца 1910-х гг. продолжит начатую им фактически уже на страницах «ЭО» выработку концепции научной организации этнографического и краеведческого музеев, о чем свидетельствуют и историографические источники послеоктябрьского времени. Теоретические и практические принципы, выработанные В.В.Богдановым, найдут выражение в его этнографической научной7, музейной и музееведческой8, преподавательской9 и общественной деятельности, в истории Центрального музея народоведения10, Музея Центрально-промышленной области (Московского областного музея)11 и других связанных с его именем начинаниях в 192030-х гг.

В начале 1920-х гг. он выражал убеждение, что наука должна давать знания, и давать их всем12, что музей только будучи учреждением научным, хранилищем научно-достоверных бытовых документов, может дать ясный и точный ответ об истории и содержании народного быта, представляемого в его коллекциях; экспозиция музея должна быть доступна пониманию не только специалистов, но и широкой публики13. Эти идеи вытекали из опыта русских этнографов-музееведов, выработанного в теории и на практике в предшествующие годы.

В 1924 г. Москве был открыт самостоятельный этнографический музей -Центральный музей народоведения, проект которого разрабатывался и претворялся в жизнь, в частности, В.В.Богдановым. Долгожданное открытие Этнографического отдела Русского музея (1923 г.) Н.М.Могилянский назвал «великим торжеством науки и музеологии»14. Развивалась деятельность Музея антропологии и этнографии, ставшего «подлинным исследовательским Институтом Этнографии»15. В середине 1920-х гг. в

музее был организован Отдел эволюции и типологии культуры, о необходимости создания которого говорил Л.Я.Штернберг.

Ширилось краеведческое движение в стране, росло число музеев, возобновилось издание этнографических периодических изданий, появились специализированные музееведческие и краеведческие журналы, объединявшие представителей научного и музейного сообщества в масштабах страны. С 1926 г. начал выходить общесоюзный этнографический журнал «Этнография»16, в котором значительное место занимали публикации, посвященные деятельности музеев и научных организаций и учреждений 17. В Казани с 1920 г. издавался первый в России специально-музееведческий журнал «Казанский музейный вестник»18, в котором затрагивались проблемы и этнографических музеев19. Вопросам теории и практики музейного дела был посвящен также журнал «Музей», выходивший в Петрограде-Ленинграде в 1923-24 гг.20. В краеведческой периодике (журналы «Краеведение», «Известия Центрального бюро краеведения») находила отражение работа центральных и местных музеев и их этнографическая деятельность21.

Новая эпоха - и появление в начале 1930-х годов журналов «Советская этнография», «Советское краеведение», «Советский музей». В постсоветский период выходят «Этнографическое обозрение», «Живая старина», «Мир музея». В этнографической периодической печати сохраняется традиция освещения этнографической музейной деятельности в России и за рубежом. Этнографов-музееведов продолжают волновать вопросы сохранения культурного наследия, изучения культур народов России и зарубежных стран, развития этнографической науки и этнографического музейного дела.

1 Бромлей Ю.В., Чистов К.В. Основные направления развития советской этнографии // Этнография в странах социализма. Очерки развития науки. М., 1975. С. 11.

2 Станюкович Т.В., Чистов К.В. Этнография и актуальные проблемы развития этнографических музеев // СЭ. 1981. № 1. С. 24-36; Дмитриев В.А., Качашникова Н.М. Комплектование - основополагающее направление деятельности Российского этнографического музея. С. 63-64; Ушаков Н.В. Полевой этнографический источник по современности. С. 155-158

3 Бромлей Ю.В. Этнос и этнография. М., 1973. С. 197.

4 НА ИЭА РАН. Фонд В.В.Богданова. Папка 113. Д. 3: Богданов В.В. Отчет о деятельности ОЛЕАЭ за 1920-1921 академический год. Л. 6.

5 ПФА РАН. Ф. 208. Оп. 3. Д. 652. Л. 240.

6 Богданов В.В. Отчет о деятельности Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии за 1921/22 - 1923/24 годы, 59-й, 60-й и 61 годы с основания Общества. М., 1925. С. 52.

7 НА ИЭА РАН. Фонд В.В.Богданова. Папка 55. Д. 2: Богданов В.В. Общие руководящие замечания для этнолога-собирателя. 1921 г. Папка 55. Д. 3: Богданов В.В. Краткие руководящие указания для собирания этнографических предметов и записей. Папка 55. Д. 4. Папка 55. Д. 5: Богданов В.В. Руководящие очерки для собирания материалов и коллекций по этнологии. Папка 55. Д. 14: Богданов В.В. Основы краеведения. 1924 г. Папка 55. Д. 18: Богданов В.В. Дневник и записи этнолога-собирателя. 1921 г.

8 Богданов В.В. Музейная техника краеведения. Вологда, 1923; он же. Научные общества и музеи в их взаимоотношениях // Дневник 2-й всесоюзной конференции по краеведению. М., 1924. № 2; он же. Научные парки при областных музеях // Вопросы областного музейного дела. Рязань, 1925; НА ИЭА РАН.

Фонд В.В.Богданова. Папка 54. Д. 4: Богданов В.В. Музейная техника. Ок. 1927 г.; Папка 54. Д. 5: Богданов В.В. Систематический музей как тип областного музея. Папка 54. Д. 24: Богданов В.В. Организация областных музеев по этнографии. Папка 47. Д. 20: Богданов В.В. Записка о реконструкции центральных этнографических музеев в Москве и Ленинграде. 1948 г.

9 См. материалы лекций В.В.Богданова по музееведению: НА ИЭА РАН. Фонд В.В.Богданова. Папка 116. Д. 9. Л. 1-9,25-51. Папка 55. Д. 17.

10 НА ИЭА РАН. Фонд В.В.Богданова. Папка 55. Д. 10: Богданов В.В. Проект организации Российского этнографического музея в Москве. 1921 г. Папка 55. Д. 19: материалы к путеводителю по Этнографическому отделу Государственного Румянцевского музея. Папка 65. Д. 1: материалы по организации Российского (Московского) этнографического музея. Папка 71. Д. 3: материалы по истории Этнографического отдела Румянцевского музея. Папка 71. Д. 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11: материалы по истории Центрального музея народоведения.

11 Материалы по истории Московского областного музея см.: НА ИЭА РАН. Фонд В.В.Богданова. Папка 54. Д. 1,2,3,6, 7,14,15,16,17,18, 19,25,27,28,29,30, 31. Папка 65. Д. 2.

12 НА ИЭА РАН. Фонд В.В.Богданова. Папка 71. Д. 3. Л. 41-43: Богданов В.В. Проект расширения и организации Отделения Иностранной Этнографии Государственного Румянцевского Музея. Л. 41.

НА ИЭА РАН. Фонд В.В.Богданова. Папка 94. Д.9. Л.5: Богданов В.В. Обстановочные залы и части зал в краевых музеях как очередная задача областного музееведения. Шангина И.И. 90 лет Российскому этнографическому музею в Санкт-Петербурге // ЭО. 1993. №1. С. 84.

15 Штернберг Л.Я. Двухвековой юбилей русской этнографии и этнографических музеев // Природа. 1925. № 7-9. С. 62.

16 Решетов А.М. Журналу российских этнографов 75 лет. С. 28.

17 См. Этнография. М. - Л. 1926. № 1-2 и след. Выходил до 1930 года включительно.

18 См. о нем: Синицына К.Р. «Казанский музейный вестник». 1920-1924. Казань, 1963.

19 Напр., Анучин Д.Н. К вопросу об устройстве музея народного быта и искусства в Москве // Казанский музейный вестник. 1920. № 1-2. С. 14-23.

20 См. Ольденбург С.Ф. Научная работа музеев // Музей. № 1. Пг., 1923. С. 13-17; Руденко С.И. Музей истории человечества// Музей. № 2. Л., 1924. С. 35-41

21 Подробно см. ТурьинскаяХ.М. Музейное дело в России в 1907-1936 годы. М., 2001.

Список научной литературыТурьинская, Христина Михайловна, диссертация по теме "Этнография, этнология и антропология"

1.Я. Янчук H.A.. Пасхальные яйца // ЭО. 1898. №1. Вопросы и ответы. С.205-206.

2. Писанки и крашанки // ЭО. 1899. №1-2. Вопросы и ответы. С.405-408.

3. Хроника // ЭО. 1909. №1. С.131-132; Хроника // ЭО. 1909. №2-3. С. 268-269.

4. Богданов В.В. К изучению игрушки. Программные заметки // ЭО. 1912. № 1-2. С.222-229.

5. См. рецензию Богданова В.В. на сборник статей под редакцией Бартрама Н.Д. «Игрушка, ее история и значение» в: Критика и библиография // ЭО. 1912. № 1-2. С.252.

6. Данковская P.C. Малороссийские обрядовые печенья Курской губернии // ЭО. 1909. №1. С.21-34; она же. «Кулик» и «лестничка» обрядовые печенья Фатежского уезда // ЭО. 1909. №2-3. С.173-174; Хроника //ЭО. 1909.№1. С.133-134.

7. Хроника//ЭО. 1909. №1. С.133.

8. Хроника // ЭО. 1909. №2-3. С. 275.

9. Хроника//ЭО. 1909. №4. С.158.

10. Хроника // ЭО. 1910. № 1-2. С.229-230.

11. ЗаписалаХарузина В.Н. Свадебное печенье «роща» // ЭО. 1914. №3-4. С.179-181.

12. См. ЭО. 1912. № 1-2. С.101-154.

13. Хроника // ЭО. 1912. №3-4. С.180.

14. Критика и библиография // ЭО. 1913. № 1-2. С.281-284.

15. Хроника // ЭО. 1914. №1-2. С. 268-270.

16. Хроника// ЭО. 1915. №3-4. С.146.

17. Богданов В.В. Русская бирка и древнейшие элементы бирки у ее европейских сородичей // ЭО. 1916. № 1-2. С.17-39; Клетнова E.H. Записка о метах и знаках собственности Вяземского уезда // ЭО. 1916. № 1-2. С.40-42.

18. См. сведения из отчетов Московского Публичного и Румянцевского Музеев в «Журнале министерства народного просвещения», напр., в № 5 (май) за 1896; № 6 (июнь) за 1897 и др.

19. Хроника // ЭО. 1908. №1-2. С. 227.

20. Анучин ДН. Антропологический музей Московского университета. С.242-243.

21. Хроника//ЭО. 1909. №2-3. С. 261.

22. Хроника // ЭО. 1911. №3-4. С.284.

23. Хроника//ЭО. 1913. № 1-2. С.ЗЗЗ.

24. Известия и заметки // ЭО. 1892. №4. С.60.

25. Богданов В.В. Дмитрий Николаевич Анучин. Ко дню 70-летия его рождения 27 августа 1913 г.// ЭО. 1913. №1-2. С. V-VII.

26. Станюкович Т.В. Этнографическая наука и музеи . С. 133.

27. Журналы заседаний Отделения этнографии И.Р.Г.О. // ЖС. 1916. Вып. 2-3. С. 19.

28. Анучип Д.Н. О задачах русской этнографии. С. 18; см также: Шангина И.И. Русский фонд этнографических музеев Москвы и Санкт-Петербурга. С. 20.

29. Станюкович Т.В. Этнографический музей Русского географического общества . С. 28.

30. Известия и заметки // ЭО. 1892. №4. С. 59.

31. Известия и заметки // ЭО. 1892. №1. С. 55.

32. Известия и заметки // ЭО. 1894. №4. С. 212-213.

33. См., например, Хроника//ЭО. 1904. №3. С.142; Хроника//ЭО. 1912. № 1-2. С. 289-290.

34. Хроника//ЭО. 1902. №3. С.178.

35. Российский этнографический музей. 1902-2002. СПб., 2001. С. 38.

36. Хроника// ЭО. 1903. №2. С. 188.

37. Хроника//ЭО. 1907. №3. С. 153.

38. См. рецензию Харузиной В.Н. на сборник «Ко дню семидесятилетия академика Василия Васильевича Радлова». СПб., 1907: Критика и библиография // ЭО. 1907. №1-2. С. 219.

39. Хроника//ЭО. 1909. №1. С. 121-122.

40. КлеменцД.А. Древности Минусинского музея. Томск, 1886.

41. Анучин Д.Н. Дмитрий Александрович Клеменц//ЭО. 1914. № 1-2. Хроника. С. 270-273. 223 Известия и заметки // ЭО. 1891. №4. С. 295.

42. Известия и заметки // ЭО. 1891. №4. С. 295; Известия и заметки // ЭО. 1892. №1. С. 55; Критика и библиография // ЭО. 1892. №2-3. С. 51; Известия и заметки // ЭО. 1892. №2-3. С. 82.

43. Хроника //ЭО. 1903. №1. С.151.

44. Хроника // ЭО. 1902. №2. С.193-194; Хроника // ЭО. 1903. №1. С.151-152; Критика и библиография // ЭО. 1904. №4. С. 186; Хроника //ЭО. 1905. №4. С.173-175.

45. Хроника // ЭО. 1909. №4. С. 156-158.

46. Хроника // ЭО. 1911. № 1 -2. С.321.

47. Вл. Б. Богданов В.В. Рец. на: Материалы по этнографии России. С. 180.

48. Критика и библиография //ЭО. 1914. №3-4. С. 190.

49. Миллер В.Ф. Вступительное слово. С.3-4.

50. Миллер В.Ф. Вступительное слово. С.3-4. 233 Известия и заметки // ЭО. 1889. №1. С. 180.

51. Хроника //ЭО. 1901. №3. С. 179; Хроника//ЭО. 1903. №2. С. 192.

52. Хроника//ЭО. 1909. №4. С. 169.

53. Библиография // ЭО. 1889. №2. С. 195.

54. Библиография ИЗО. 1889. №2. С.212-213; Критика и библиография // ЭО. 1891. №1. С.216.

55. Известия и заметки // ЭО. 1891. №4. С.294.

56. Критика и библиография //ЭО. 1892. №1. С.11-12.

57. Известия и заметки // ЭО. 1893. №2. С.230.

58. Станюкович Т.В. Этнографический музей Русского географического общества. С. 28.

59. Kennen Ф.П. Несколько слов о Кавказском музее // Журнал министерства народного просвещения. 1896. № 3-4 (март-апрель). С. 88-100.

60. Хроника//ЭО. 1907. №4. С.155-156.

61. Известия и заметки // ЭО. 1889. №2. С.237.

62. Библиография // ЭО. 1890. №2. С.221.

63. Известия и заметки // ЭО. 1891. №2. С.215.

64. Известия и заметки // ЭО. 1889. №2. С.235.

65. Хроника // ЭО. 1911. №1-2. С.319.

66. Известия и заметки // ЭО. 1889. №2. С.236.

67. См. Материалы по изучению Пермского края. Издание Пермского научно-промышленного музея. Вып. 1-5. Пермь, 1904-1915.

68. Хроника // ЭО. 1902. №1. С. 150.

69. В.Х-на Харузина В.Н. Рец. на: Отчет Пермского Научно-Промышленного музея за 1901. Пермь, 1902 // ЭО. 1903. №1. Критика и библиография. С.129-130.

70. Известия и заметки // ЭО. 1895. №1. С.181.

71. Хроника //ЭО. 1902. №2. С. 193.

72. Известия и заметки // ЭО. 1891. №2. С.214-215.

73. Коп Ф.Я. Исторический очерк Минусинского местного музея за 25 лет (1877-1902). Казань, 1902.

74. Савенков И.Т. К вопросу об эволюции шахматной игры. Сравнительно-этнографический очерк // ЭО. 1905. №1. С. 1-128.

75. Николай Михайлович Мартьянов // ЭО. 1904. №4. Хроника. С.209; Вл. Б. Богданов B.B.J Рец. на: Кон Ф.Я. Исторический очерк Минусинского местного музея за 25 лет (1877-1902). Казань. 1902 // ЭО. 1902. № 3. Критика и библиография. С. 159.

76. Библиография // ЭО. 1890. №2. С.232; Библиография // ЭО. 1890. №4. С.230.

77. Известия и заметки // ЭО. 1891. №1. С.259.

78. Известия и заметки // ЭО. 1891. №3. С.245.

79. См. Ежегодник Тобольского губернского музея. Тобольск. Вып. 1. 1893 и след.

80. Критика и библиография // ЭО. 1895. №3. С. 165.

81. Н.Х. Харузин H.H. Рец. на: Ежегодник Тобольского губернского музея, вып. III и IV // ЭО. 1896. №1. Критика и библиография. С. 169-170.

82. Н.Х. Харузин H.H. Рец. на: Ежегодник Тобольского губернского музея, вып. V // ЭО. 1897. №1.Критика и библиография. С. 183-184.

83. Критика и библиография // ЭО. 1907. №3. С. 111.

84. Н.Х. Харузин H.H. Рец. на: Ежегодник Тобольского губернского музея, вып. IX // ЭО. 1900. №1. Критика и библиография. С. 174.

85. Критика и библиография//ЭО. 1907. №3. С. 111.

86. Хроника // ЭО. 1913. №1-2. С. 338-339.

87. Двадцатипятилетие Красноярского городского музея (1889-1914). Красноярск, 1915.

88. Известия и заметки//ЭО. 1897. №4. С. 188-191.

89. Известия и заметки // ЭО. 1891. №1. С. 259.

90. Известия и заметки // ЭО. 1890. №1. С.264.

91. Известия и заметки // ЭО. 1895. №1. С.181.

92. Критика и библиография // ЭО. 1891. №1. С.224.

93. Критика и библиография//ЭО. 1893. №4. С. 196-197.

94. Хроника // ЭО. 1903. №1. С.153.

95. Известия и заметки // ЭО. 1897. №2. С.178; Хроника // ЭО. 1907. №1-2. С.280.

96. Хроника // ЭО. 1900. №1. С. 185.

97. Хроника // ЭО. 1908. №1-2. С.227.

98. Критика и библиография // ЭО. 1904. №3. С.115.

99. Известия и заметки // ЭО. 1893. №3. С.207.

100. Известия и заметки // ЭО. 1893. №2. С.228-230.

101. Кузнецов С.К Черемисская секта кугу-сорта // ЭО. 1908. №4.

102. Хроника // ЭО. 1904. №3. С.129; Хроника // ЭО. 1907. №3. С.147; Хроника // ЭО. 1908. №3. С.179-180; Хроника // ЭО. 1911. №3-4. С.284.29° Хроника // ЭО. 1904. №3. С.127-129.

103. Кузнецов С.К. Из воспоминаний этнографа // ЭО. 1906. №1-2. С.29-51; 1907. №3. С.1-27.

104. Кузнецов С.К. Из воспоминаний этнографа // ЭО. 1907. №3. С. 19-20,27.

105. Хроника // ЭО. 1913. №1-2. С.324.

106. НА ИЭА РАН. Фонд В.В.Богданова. Папка 55. Д. 10: Богданов В.В. Проект организации Российского этнографического музея в Москве. JI. 32.

107. Реброва A.A. Коллекция предметов мордовской женской одежды, собранная С.К.Кузнецовым (по материалам отдела тканей и костюма ГИМ) // Труды Государственного Исторического музея. Т. 136. М., 2003. С. 217-229.

108. Смирнов H.H. Этнография на Казанской научно-промышленной выставке. Казань, 1890.

109. Критика и библиография // ЭО. 1891. №4. С.216.

110. Критика и библиография // ЭО. 1894. №4. С.203.

111. Д.У. Ушаков Д.Н.. Этнографические коллекции на Всероссийской Выставке 1896 г. в Нижнем Новгороде // ЭО. 1897. № 1. С. 152-157.

112. Хроника//ЭО. 1904. №4. С.221.

113. Известия и заметки // ЭО. 1890. №1. С.264; Известия и заметки// ЭО. 1891. №2. С. 168.

114. Хроника // ЭО. 1909. №2-3. С.269-270.

115. Критика и библиография // ЭО. 1895. №2. С. 174.

116. Хроника//ЭО. 1903. №1. С.151.

117. Хроника//ЭО. 1903. №3. С.209-210; Хроника// ЭО. 1903. №4. С.196.Критика и библиография // ЭО. 1900. №3. С.153; Кандаурова Т.Н. Минусинский региональный краеведческий музей// Российская музейная энциклопедия (далее РМЭ). М., 2005. С. 364.

118. Известия и заметки // ЭО. 1897. №1. С.216-217.

119. Райт М.В. Русские экспедиции в Эфиопии в середине XIX-начале XX в. и их этнографические материалы // Африканский этнографический сборник. T. I. Труды Института этнографии. T. XXXIV. М., 1956. С. 247.

120. Райт М.В. Русские экспедиции в Эфиопии. С. 220-281; Токарев С.А. История русской этнографии .С. 393-394.

121. Хроника // ЭО. 1905. №2-3. С.302-303.

122. Хроника // ЭО. 1906. №1-2. С.176.

123. Хроника//ЭО. 1902. №2. С.190; Хроника//ЭО. 1902. №3. С.172-175.

124. См. Разгон A.M. Этнографические музеи в России . С. 261-263.

125. Известия и заметки // ЭО. 1891. №4. С.294.

126. Критика и библиография // ЭО. 1906. №1-2. С.141.

127. Библиография//ЭО. 1889.№ 1. С. 168-169.

128. Н.Х. Харузин H.H. Рец. на: Известия Общества Любителей изучения Кубанской области. Вып. 1. Екатеринодар, 1899 // ЭО. 1899. № 3. Критика и библиография. С. 193.

129. В.Х-на Харузина В.Н. Рец. на: Отчет Пермского Научно-Промышленного музея за 1901 . С. 130.

130. Хроника // ЭО. 1907. №1-2. С.278.

131. Хроника // ЭО. 1911. №1-2. С.325.

132. Вл. Б. Богданов В.В. Рец. на: Кон Ф.Я. Исторический очерк Минусинского местного музея . С. 158159.

133. Н.Х. Харузин H.H. Рец. на: Известия Общества Любителей изучения Кубанской области. С. 193.

134. Вл. Б. Богданов В.В. Рец. на: Харузин H.H. Этнография. Лекции, читанные в Императорском Московском университете. Вып. 1. СПб. 1901 // ЭО. 1902. № 1. Критика и библиография. С. 115-116.

135. Миллер В.Ф. Вступительное слово. С. 1-8.

136. Анучин Д.Н. Русская наука и съезды естествоиспытателей. Речь председателя Распорядительного комитета XII съезда естествоиспытателей и врачей 28 декабря 1909 г. М., 1909. С. 13-18.

137. Богданов В.В. Вс.Ф.Миллер как председатель. С.23.

138. Библиография//ЭО. 1889. № 1.C.I68.

139. Нидерле J1. Чешская этнографическая выставка в Праге, 1894 г. // ЭО. 1892. № 1. С.56; Известия и заметки//ЭО. 1893. №4. С.248-249.

140. Сперанский М.Н. Чешская этнографическая выставка 1895 года// ЭО. 1896. №4. С. 134-149.

141. Критика и библиография // ЭО. 1906. № 3-4. С.327.

142. Н.Х. Харузин H.H. Рец. на: Янэкул И.И. Отпускная торговля и некоторые меры для ее развития. Торговые музеи, экспортные союзы и склады товарных образцов. М., 1897 // ЭО. 1897. № 1. Критика и библиография. С. 177.

143. Максимов А.Н. Современное положение этнографии и ее успехи // ЭО. 1909. №4. С. 9-24; он же. Научные методы В.Ф.Миллера в этнографии // ЭО. 1913. № 3-4. С. 35-46.

144. См., например, Критика и библиография // ЭО. 1903. №3. С. 162-164; Критика и библиография // ЭО. 1904. №3. С. 81-82;Харузина В.Н. Историческое развитие этнографии // ЭО. 1907. №3. С. 53-68.

145. Сумцов Н.Ф. Влияние Дарвина на развитие лингвистики и этнографии // ЭО. 1909. № 1. С. 43-44.

146. В.Х-на Харузина В.Н. Об успехах этнографии в Соединенных Штатах // ЭО. 1903. № 2. С. 107-115.

147. В.Х-на Харузина В.Н. Рец. на: Отчет Пермского Научно-Промышленного музея за 1901 . С. 130.

148. Вл. Б. Богданов В.В. Рец. на: Харузина Вера. Отчет о летней поездке в Германию. С. 242-243.

149. Богданов В. В. Выделение этнографии из Румянцевского музея. С. 171-172, 174.

150. В.Х-на Харузина В.Н. Рец. на: Van Gennep. Religions, Moeurs et Légendes. P., 1914 // ЭО. 1914. № 3-4. Критика и библиография. С. 185-186.

151. Богданов В.В. Из истории женского южно-великорусского костюма // ЭО. 1914. № 1-2. С.127-154.

152. Вести//СГ. Апрель 1913. С. 48.