автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.01
диссертация на тему: Рефлексивные механизмы социокультурной динамики понимания

Полный текст автореферата диссертации по теме "Рефлексивные механизмы социокультурной динамики понимания"

09-5 I

1534

Соловьёв Олег Борисович

РЕФЛЕКСИВНЫЕ МЕХАНИЗМЫ СОЦИОКУЛЬТУРНОЙ ДИНАМИКИ ПОНИМАНИЯ

Специальность 09.00.01 - Онтология и теория познания

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени доктора философских наук

На правах рукописи

Новосибирск - 2009

Работа выполнена в государственном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Новосибирский государственный университет» и в государственном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Новосибирский государственный университет экономики и управления».

Научный консультант: доктор философских наук, профессор

Защита состоится 6 ноября 2009 г. в 14.00 на заседании диссертационного совета ДМ 212.173.12 в Новосибирском государственном техническом университете по адресу: 630092, г. Новосибирск, просп. К. Маркса, 20, конференц-зал ФГО-ФБ.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Новосибирского I государственного технического университета.

Автореферат разослан « 16 » сентября 2009 г.

Ученый секретарь

Розова Сталя Сергеевна

Официальные оппоненты:

доктор философских наук, профессор Колеватов Виктор Александрович доктор философских наук, профессор Мартынович Сергей Фёдорович

доктор философских наук, профессор Разумов Владимир Ильич

Ведущая организация:

Томский государственный университет, г. Томск

диссертационного совета

Вальдман И. А.

Р О С С И И СКА Я ГО СУДА Р С Г В Е И Н А Я

Б И Б Л И О Т Е К А _____2 ГШ 9

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования. Современная исследовательская деятельность, будучи включена в обширный социальный контекст получения знания, расширяет границы научного поиска с области единственного, действительного, истинного до множественных миров возможного. Ныне предмет науки определяется вместе с условиями своего существования, в которых опосредуются связи теории с действительностью. Понимание научного факта ставит проблему двойной герменевтики - интерпретации исследовательской деятельности не только при осмыслении выдвигаемой гипотезы, но уже на этапе наработки эмпирических данных. Это позволяет говорить о понимании как об универсальной процедуре научной деятельности, чьи механизмы лежат в основе удостоверения истинности знания, а также способов его апробации - от эксперимента и критики источников в науках с классическим типом рациональности до использования концептуально необходимых в неклассической и постнеклассической науке принципов соответствия, дополнительности и когерентности.

Изучение социокультурной динамики понимания и обусловливающих е механизмов становится актуальным по нескольким причинам. Во-первы; познавательная деятельность, следующая неклассическим i. постнеклассическим идеалам рациональности, требует постоянного усилия интерпретации. Философская и методологическая рефлексия всё более обретает характер герменевтического сопровождения процессов, которым придаётся статус научного познания. Благодаря рефлексии вырабатываются критерии оценки, нормы построения исследовательских и коллекторских научных программ. В ситуации, когда знание и власть составляют две стороны одного вопроса: кто решает, что есть знание, и кго знает, что нужно решать, -герменевтический подход, направленный на самопонимание субъекта, открывает историко-культурные источники значения и понимания.

Наука не может иметь дела с объективной реальностью самой по себе; мир изучаемых и одновременно конструируемых ею объектов опосредован мыслительной и предметной исследовательской деятельностью, а значит, представляет некоторую концептуальную и операциональную картину действительности, задаваемую субъектом познания и не существующую бе соответствующего социокультурного контекста. Динамика его развития о' традиционалистской к модернистской и постмодернистской культуре получил соответствие в классическом, неклассическом и постнеклассическом типах рациональности и создаваемых на их основе картинах мира. Исследование неравновесных, нелинейных, стохастических процессов заставило отказаться от задачи построения целостной, неизменной в своих законах научной картины мира: субъект познания стал частью описываемой реальности, сложные, саморазвивающиеся, системные объекты относительны к средствам познания, рациональность начала пониматься, прежде всего, как рациональная деятельность. Тем не менее, опасность исторического релятивизма, связанного с осознанием того, что наука это продукт исторических существ, может быть

снята при условии философско-культурологического и логико-гносеологического анализа рефлексивных механизмов социокультурной динамики понимания. Этот анализ позволяет гносеологу и методологу науки объективировать исследовательскую позицию субъекта научного познания.

Во-вторых, понимание остаётся одной из самых актуальных проблем на протяжении всей человеческой истории. Г.-Г. Гадамер определил феномен понимания как основной человеческий феномен. Однако уже Аристотель полагал не требующим доказательств, что к знанию люди стали стремиться ради понимания, а не ради конкретной пользы. Ф. Шеллинг разделял уверенность в том, что «философия есть философия лишь для того, чтобы обрести общее понимание, убеждённость в своей правоте и тем самым общее одобрение»1. Надындивидуальная природа понимания как предмета онтологии, порождённого системно-ценностным историко-культурным контекстом, обусловливает практическую значимость понимания в достижении инвариантности ключевых определений языковой картины мира и тем самым необходимую роль понимания в формировании толерантного нравственного сознания. И наоборот: реализация понимания на индивиде или группе людей, личностная интерпретация понятий той или иной аксиологической системы есть следствие «доброй воли» - ментальной толерантности самого субъекта.

В-третьих, вопрос о том, возможно ли рассматривать понимание как-единый социокультурный и ментальный феномен, а не только как человеческую способность понимания - один из наиболее актуальных вопросов как социальной философии и философии психологии, так и герменевтики, эпистемологии и гносеологии. В этом плане философия предстаёт как непрестанное разборчивое усилие понимания. Если в научной деятельности зстречаются ситуации, когда использование понятий, законов и других форм знания и мышления возможно без понимания, то предметно-практическая деятельность, носящая социально-значимый характер, например, политическая власть и государственно-правовое управление, предполагает понимание совершаемых действий, а не одно только безответственное умение осуществить или не осуществить их в действительности. С этой точки зрения, исследование актуально: 1) в социально-философском аспекте, поскольку выявляет и разрабатывает механизмы социокультурного взаимодействия субъекта власти и смысла с субъектом действия и коммуникации, реализующим волю и понимание как собственную возможность бытия; 2) в гносеологическом аспекте, поскольку позволяет осмыслить комплексный характер взаимоотношений рефлексии, понимания и коммуникации в едином контексте мыслительной и предметной деятельности; 3) в герменевтическом плане, поскольку содержательно реализует одну из фундаментальных установок герменевтики на то, что понимание и согласие первичны по отношению к непониманию и для того, чтобы восстановить разрушенное понимание, мы должны этим пониманием располагать.

1 Шеллинг Ф. Сочинения: в 2 т. - Т. 2 / Ф. Шеллинг. - М.: Мысль, 1989. - С. 494.

4

В-четвёртых, как и сознание, понимание выступает в роли нечто, что между нашими головами - вопрос о познающем субъекте, понимающем или непонимающем смысл текста (действия), снимается и заменяется проблематикой существа, бытие которого заключается в понимании. В этом контексте актуальность изучения понимания ставится в один ряд с интересом к таким объектам, как язык, толерантность, мышление, и имеет значение не только для герменевтики и семиотики, но и для всего комплекса гуманитарных и социальных наук. Анализируя нерефлексивные и рефлексивные механизмы, мы имеем дело с индивидуальным состоянием понимания, сущность которого, как социокультурного и ментального феномена, может быть определена лишь на пути мультидисциплинарного исследования. Актуальность данного анализа состоит в том, что философия психологии, включая в онтологию бессознательное, ставит определение сознания как проблему. Понимание, как и мышление, осуществляется в языке, объективном и не зависящем от ментальных состояний субъекта. Поскольку употребление знаков ещё не обозначает их понимания, но если мы что-либо понимаем, мы всегда используем знак, исследование интенциональности и аспектуальности сознания возможно, только если нам известны свойства языка, границы которого, как и границы познаваемого мира, есть не что иное, как горизонты понимания. Они принимают очертания благодаря социальной пракгике людей, которые употребляют знаки и создают тексты, пользуются языком как формой жизни.

Проблематика исследования. Исследование направлено на выявление, описание и гносеологический анализ механизмов, обеспечивающих существование понимания в мышлении и культуре. Феноменально понимание дано как прагматически значимое присвоение либо конструирование в диалоге смысла - инвариантного остатка знаков и текстов, общезначимое содержание которых объективируется в навыках и умениях совместной деятельности. В то же время понимание есть не что иное, как феномен сообщаемости смысла в коммуникативных системах «Я - Я» и «Я - ОН», объективируемый в коллективной предметной деятельности. Будучи одним на всех, общим пониманием, понимание конституируется в совместной предметной деятельности и одновременно является фактом психической жизни индивида. Проблематика понимания состоит в этой двойной его феноменальности - как части социокультурного опыта и как факта «внутренней» жизни сознания, при этом в философских и научных исследованиях описание той и другой феноменальности понимания осуществляется, как правило, на различных теоретических языках. Проблема, постановке, рассмотрению и решению которой посвящено исследование, состоит в определении и анализе общего основания двойной феноменальности понимания. Наиболее важными для нашего исследования являются три аспекта данной проблематики, в пространстве которых она получила разработку в истории философии и методологии науки: 1) понимание как феномен культуры, его социокультурная динамика; 2) понимание как ментальный феномен, обусловленный механизмами сознательной жизнедеятельности, и 3) понимание как предмет семиотики и философии языка.

Степень разработанности проблемы. Целесообразно различать два уровня использования термина «понимание». Первый - в том смысле, в каком его употреблял Р. Декарт, - в значении интуиции, непосредственного пассивного умозрения истины когитальным «я». Об интуиции речь заходит всякий раз, когда в слове «понимание» содержится психологический оттенок усвоения смысла, которого, к примеру, нет в слове «объяснение». Метафизичность понимания присуща понятию «дивинаторного понимания» у Ф. Шлейермахера, «ощущению бытия» у Р. У. Эмерсона, проблематике единства грамматической и психологической интерпретаций у В. Гумбольдта. В более поздней традиции понимание как метафизическое присвоение смысла мы находим у Г. Зиммеля, полагавшего, что понимание как специфический метод гуманитарных наук есть форма вчувствования (.ulunjtihhmg»), у Э. Гуссерля в видении сущностей («Wessenheiten»), которые, отрешась от всего психического, мы как бы впускаем в себя, у А. Бергсона в «проникновении в длительность» {«durée»), а также в «понимающей социологии» М. Вебсра, фундаментальной онтологии М. Хайдеггера, концепции «личностного знания» М. Полани, у С. Л. Франка, Н. О Лосского, Г. Риккерга, Т. Адорно, Э. Фромма. Второй уровень подразумевает деятельное начало в сознании, способность к творчеству, то, что И. Кант называл продуктивным воображением при продуцировании абстракций и способностью суждения при их применении, а Н. А. Бердяев - творчеством смысла, активным осмысливанием. В формулировке П. Рикёра, понимать означает проделывать лежащую в основе семантической инновации дискурсивную операцию. Таким образом, на первом уровне мы имеем дело с результатом мыслительной и предметной деятельности - актом понимания, экзистентным состоянием данности смысла в сознании, его присвоением. На втором - с экзистенциальным стремлением понять, интенцией понимания, процессом мышления, носящим эвристический характер и направленным на достижение понимания.

Как феномен культуры, понимание впервые начинает рассматриваться в трудах Ф. Шлейермахера, В. Дильтея, Э. Кассирсра, Э. Гуссерля. Считалось, что задачи интерпретации, поставленные немецкими герменептиками в центр философской проблематики, присущи наукам о духе и тем самым свидетельствуют о глубочайшем дуализме между миром природы, который следовало объяснять, и миром культуры, который следовало понимать. Тем не менее, попытки превратить понимание в исследовательский метод социальных и гуманитарных наук, аналогичный методу объяснения в естествознании, не увенчались успехом. Связано это с тем, что объяснение подразумевает знание предмета, интерпретация же основывается на прагматически значимом присвоении смысла, его передаче и конструировании в диалоге и коммуникации. Феноменология Э. Гуссерля, следуя логике открытия Ф. Брентано интенциональности сознания, деонтологизирует реальность, усматривая во всякой объективности процессы объективации, а в мире смыслов, данных в сознании, - одно лишь открывающее само себя бытие. Таким образом, феноменология была полностью идентифицирована Э. Гуссерлем с этологией без онтологии, что привело к выводу о

метафизическом одиночестве это и исключило исследовательскую возможность разрабатывать феноменологию понимания в его социокультурной динамике.

Важным этапом на пути построения онтологии понимания явились работы М. Хайдеггера и, прежде всего, «Бытие и время», в которой а-историчная феноменология Гуссерля была перенесена в исторический контекст. В известном смысле последователями Хайдеггера были не только Г,-1 . Гадамер и Р. Бультман, но также Р. Барт, Р. Рорти, Ж. Деррида и др. Гадамер разработал философскую герменевтику, позволяющую находить исторические источники понимания в имеющем природу социальной практики поле предпонимания, а также задавать или устанавливать «горизонты понимания» -предельно возможные условия интерпретации, Р. Барт развил тезис об историчности понимания в области семиотических механизмов идеологии. Р. Рорти, указывая на антиисторичность историко-философской доктрины Хайдеггера, критически использовал его тезисы в постаналитическом понимании контингентное™ исторического развития. Исходя из исторической герменевтики ранних работ Хайдеггера и герменевтики бытия позднего творчества, Фуко, Деррида, Делёз начали деконструкцию основных понятий онтологии и тем самым встали на путь переосмысления возможностей понимания.

Благодаря этим усилиям в современной западной философии идея адекватного понимания человеческих выражений и действий, будь они символическими, интенциональными или обусловленными конвенционально, утрачена, как но линии Хайдеггер-Гадамер-Рорти, так и по линии Хайдеггер-структурализм-Деррида. Как следствие, герменевтическая рефлексия нередко подменяет рациональное познание интуицией. Понимание определяется контекстуально и, по выражению К.-О. Апеля, не умеет больше ничего, как только быть всегда другим. Вместе с тем несомненный теоретический интерес представляет вывод П. Рикёра, сделанный им для эпистемологии новой онтологии понимания: «не существует понимания самого себя, не опосредованного знаками, символами и текстами; самопонимание в конечном счёте совпадает с интерпретацией этих опосредующих терминов»2, где под термином «понимание» П. Рикёр имеет в виду общее явление проникновения в другое сознание с помощью внешнего обозначения.

Этот эпистемологический итог, выявленный феноменологической герменевтикой, созвучен разработке проблематики культурно-исторических и системно-ценностных предпосылок понимания в работах отечественных философов и учёных: И. С. Алексеева, А. С. Ахиезера, А. В. Ахутина, Л. М. Баткина, М. М. Бахтина, В. В. Бибихина, В. С. Библера, Ю. П. Ивонина, Э. В. Ильенкова, М. С. Кагана, И. Т. Касавина, В. А. Колеватова, П. В. Копнина,

A. Ф. Лосева, М. 1С. Мамардашвили, Е. А. Мамчур, Л. А. Марковой,

B. И. Метлова, Ю. М. Лотмана, С. В. Лурье, С. С. Неретиной, А. П. Огурцова, Т. И. Ойзермана, В, Н. Поруса, А. М. Пятигорского, М. А. Розова,

1 Рикёр П. Что меня занимает последние 30 лет / П. Рикёр // Герменевтика. Этика. Политика. -М.: Kami, 1995. - С. 83.

Е. А. Рузанкиной, М. Б. Сапунова, А. Л. Симанова, Э. Ю. Соловьёва, В. С. Стёпина, Г. П. Щедровицкого, Б. Г. Юдина и др. В частности, вывод о надындивидуальном механизме существования понимания имеет место в следующих категориальных построениях: в метатеории сознания М. К. Мамардашвили и А. М. Пятигорского, в семиосфере Ю. М. Лотмана, в теории социальных эстафет М. А. Розова, в универсумальных сферах деятельности Г. П. Щедровицкого.

Пути решения проблемы интерпретации, известной в истории философии и гуманитарной науки, в том числе, и как проблема аитикваризма и презентизма, предлагались С. С. Аверинцевым, Н. С. Автономовой, В. У. Бабушкиным, И. С. Вдовиной, П. П. Гайденко, В. П. Гораном, М. Н. Грецким, А. Ф. Грязновым, М. С. Козловой, М. М. Кузнецовым, Д. С. Лихачёвым, В. И. Молчановым, Н. В. Мотрошиловой, М. К. Рыклиным, М. М. Субботиным, В. А. Суровцевым, В. Н. Сыровым, А. Г. Черняковым, среди зарубежных философов и учёных - Т. Куном, И. Лакатосом, М. Полани, К. Поппером, П. Фейерабендом, Ж. Батаем, Ж. Бодрийяром, Ж. Делёзом, Ж. Деррида, Ф. Лаку-Лабартом, М. Мерло-Понти, Ж.-Л. Нанси. Классическими, хотя и получившими запоздалое признание стали сочинения В. В. Розанова «О понимании», Г. Г. Шпета «Герменевтика и её проблемы», «Внутренняя форма слова», Н. А. Бердяева «Опыт эсхатологической метафизики. Творчество и объективация», С. Л. Франка «Предмет знания. Об основах и пределах отвлечённого знания».

Другой аспект проблематики - изучение рефлексии и ментальных механизмов понимания, описание которых в отечественной традиции философии и науки строилось на основании деятельности ого подхода. В работах А. Ю. Агафонова, Ю. К. Бабанского, Г. С. Батищева, А. А. Брудного,

A. В. Брушлинского, Н. Н. Вересова, Л. С. Выготского, П. Я. Гальперина, Ю.В.Громыко, В.В.Давыдова, Д. И. Дубровского, А. В. Запорожца,

B. П. Зинченко, П. И. Зинченко, В. А. Лекторского, А. А. Леонтьева,

A. Н. Леонтьева, А. Р. Лурия, В. К. Нишанова, А. А. Пузырея, В, М. Розина,

C. Л. Рубинштейна, А. А. Смирнова, В. С. Швырёва, Д. Б. Эльконина деятельность рассматривается как необходимое условие становления рефлексивного субъекта понимания и достижения общего понимания в коллективе. Общей концептуальной основой и отправной точкой этих исследований явились тезисы К. Маркса о Л. Фейербахе, раскрывающие человеческую природу посредством общественной практики.

Марксистская диалектика и идущая от Э. Гуссерля и неокантианцев Г. Когена, П. Наторпа, Э. Кассирера критика исторических процедур феноменологического описания и естественной установки сознания, в которой субъект и объект противопоставлены друг другу как познающее и познаваемое, послужили предпосылками для разработки Г. П. Щедровицким, Н. Г. Алексеевым, Б. А. Грушиным, Э. В. Ильенковым, В. А. Лефевром,

B. Н. Садовским, Э. Г. Юдиным принципов мыследеятельностного подхода к мышлению и механизмам рефлексии, определяющих субъект и объект в качестве участников кооперативных структур сознания и опосредующих их

выявление способом мыслительной и предметной деятельности. При таком подходе формирование предмета исследования, соответствующего слову «рефлексия», происходит благодаря культурным значениям или смыслам, преобразованным в совокупность «фактов» и фиксирующих их эмпирических и теоретических понятий. Последние задают представление о рефлексии, способное охватить все противоречащие или несовместимые друг с другом ситуации и установки, в которых она возникает. Рефлексия изучается как совершенно особая связь кооперации, в которой второй акт мышления производится по поводу достаточно сложного первого акта, включающего коммуникацию, процессы понимания текста и восстановления через текст и с помощью текста предметов мысли и деятельности.

Исследование рефлексивных механизмов понимания, таким образом, тесно сопряжено с философией сознания, традиция которой в западном философствовании берёт начало от Платона и Аристотеля, имеет продолжение в философии Декарта, Спинозы, Лейбница, Беркли, Юма, Канта, Фихте, Гегеля, в XX веке представлена в логическом бихевиоризме К. Гемпеля и Г. Райла, в двухаспектной теории Б. Рассела и П. Стросона, физикализме О. Нейрата, когнитивизме У. Найссера и Д. Мэндлера, в теории тождества Д. М. Армстронга, функционализме Д. Деннета, внутреннем реализме X. Патнэма, аномальном монизме Д. Дэвидсона, элиминативизме Р. Рорти, в теории речевых актов Дж. Остина и эмерджентизме Дж. Сёрла.

Дж, Сёрл полагает, что ментальные состояния имеют несводимс субъективную онтологию и подлинной онтологией ментальных состояний является онтология от первого, а не от третьего лица. Фундаментальное отличие материалистического подхода к сознанию от предлагаемой Дж. Сёрлом онтологии состои т в том, что основание сознания ищется не внутри организма (к примеру, в мозге или системе нейронов), а вне него - в окружающей организм среде. Описывая мыслительную деятельность, мы обнаруживаем в ней обусловливающую её социальность, Именно социальный характер сознания становится первым шагом на пути к его изучению, в то время как Дж. Сёрл предполагает начинать с того, что мозг - просто вещь, и мозг обуславливает сознание, причём «процессы в мозге обуславливают сознание во всех его проявлениях.

Наиболее близкой к отечественной традиции построения объективной онтологии сознания и понимания представляется позиция У. Куайна и Д. Дэвидсона. По мысли Д. Дэвидсона, общность убеждений нужна как базис коммуникации и понимания. Философствование, выявляющее эту общность, проясняет смысл деятельности и освобождает рефлексию из пут вещных гипостазированных представлений. Только тогда мы осознаём всё, что прежде полагали объективно существующим, как наше знание о своей деятельности осознаём также и то, что референция входит в наши намерения как и: неотъемлемый компонент. Как показал У. Куайн, даже наши изначальны) объекты - тела - уже являются теоретическими, а значит, мы говорим о них и определённых онтологических языках, заведомо содержащих в себ> семантические, синтаксические, прагматические предпочтения и доминанты.

Отсюда, ещё один аспект проблематики понимания разрабатывается в семиотике и философии языка. К положению о том, что язык это речевая деятельность, взятая в функции образца, в истории и философии науки был проделан путь от трудов Ф. де Соссюра, А. А. Потебни, Н. С. Трубецкого, Ю. Н. Тынянова, Л. Ельмслева, Р. О. Якобсона до Р. Барта, В. В. Иванова, Ю. М. Лотмана, В. Н. Топорова, Б. А. Успенского, Л. В. Щербы, с одной стороны, и от Г. Фреге, Ч. Пирса, Б. Рассела, Р. Карнапа, Ч. Морриса, Дж. Остина, Л. Витгенштейна, А, Айера, У. Куайна, К. Леви-Строса, Н. Гартмана, Ж. Пиаже, Л. С. Выготского, Ж. Лакана, Дж. Г. Мида, М. Бубера, М. Хайдеггера, Г.-Г. Гадамера, М. М. Бахтина до Э. Бетти, Р. Иигардена, Э. Хирша, В. Штегмюллера, У. Эко, М. Фуко, Э. Левинаса, Г. X. фон Вригта, Г1. Рикёра, Ст. Тулмина, К.-О. Апеля, Н. Хомского, М. Даммита, Н. Гудмена, С. Крипке, X. Патнэма, Д. Дэвидсона, Я. Хинтикки, Л. Кольберга, 10. Хабермаса, А. А. Леонтьева, с другой.

В настоящее время разработкой философской проблематики языковых средств социальной коммуникации и понимания занимаются Г. А. Антипов,

A. В. Бессонов, А. А. Грякалов, С. С. Гусев, М. С. Дмитриева, О. А. Донских,

B. В. Знаков, А. А. Ивин, В. В. Ильин, М. В. Лебедев, В. С. Малахов, Б. В. Марков, В. Л. Махлин, Л. А. Микешина, А. П. Огурцов, М. В. Попович,

A. В. Родин, Г. И. Рузавин, 3. А. Сокулер, Г. Л. Тульчинский, А. И. Уёмов,

B. П. Филатов, В. В. Целшцев, Ю. В. Шатин и др. Философскому исследованию методологической рефлексии и рефлексивных механизмов мышления, обучения, интеллектуального развития и дискурсивной практики понимания посвящены работы А. И. Авраменкова, Н. Г. Алексеева, I". И. Богина, Н. И. Жинкина, В. К. Зарецкого, Н. И. Кузнецовой, И. С. Ладенко, В. А. Лефевра, А.И.Новикова, Г.И.Петровой, В. И. Разумова, В.М. Розина, М. А. Розова, С. С. Розовой, В. П. Фофанова, Г. П. Щедровицкого, П. Г. Щедровицкого, А. А. Яковлева.

Объектом диссертационного исследования выступает понимание как социокультурный и ментальный феномен. Предмет - рефлексивные механизмы, обеспечивающие существование понимания в мышлении и культуре.

Цель диссертационного исследования - феноменологическое выявление, философско-методологическое описание и логико-гносеологичесгсий анализ рефлексивных механизмов социокультурной динамики понимания.

Исследование исходит из гипотезы, что двойная феноменальность понимания основывается на рефлексивных механизмах индивидуальной и надындивидуальной мыслительной деятельности, обеспечивающих его социокультурную динамику, а также эвристическую направленность ментальных процессов. Определение понимания как прагматически значимого присвоения инвариантного смысла знаков и текстов указывает на синтактико-семантическую сущность процесса понимания - мы понимаем смысл, представленный культур-интентумами, и ничего иного. Смысл объективирован в знаках и текстах, текстуальна вся реальность существования человека. В то же время понимание не было бы общим, если бы смысл совместной

мыслительной и предметной деятельности не передавался от одного её участника другому. Понимание, как феномен сообщаемое™ смысла, разделено между участниками коллективной мыслительной и предметной деятельности -дискурсивной практики - и характеризуется не только интенциональностью, отвечающей на вопрос что, но и аспектуальностью, отвечающей на вопрос как. События понимания, обходящиеся без рефлексивного выхода, тем не менее, не могут наступить в ситуации, в которой отсутствует рефлексивный субъект деятельности и коммуникации. Механизмы нерефлексивного понимания работают как «свёртка» и редукция процессов рефлексии к традиционному и вошедшему в привычку коммуникативному действию.

Для достижения поставленной цели и проверки выдвинутой гипотезы необходимо решить следующие задачи:

1. Средствами историко-философского и культурологического исследования выявить основные мировоззренческие интенции понимания, оформление которых было завершено в истории культуры западной цивилизации и актуализация которых происходит в современности;

2. Исходя из феноменальности понимания как объективно существующего социокультурного феномена и субъективного феномена человеческой ментальности, а также основываясь на деятельностной онтологии социальности, предпринять попытку сведения двух феноменальностей понимания к общей основе - дискурсивной практике, в которой индивидуальная и коллективная мыслительная и предметная деятельность сплетена с соответствующим словоупотреблением;

3. Эксплицировать и описать процессы и механизмы, связывающие обе феноменальности понимания в единый социокультурный и ментальный феномен;

4. Рассмотреть особенности двух способов объективации смысла -гипостазирования и рефлексивной объективации, приводящих к пониманию;

5. Выявить роль понимания как процедуры, имманентно присущей всем формам познания и потому свидетельствующей о единстве науки;

6. Выявить основные типологические причины непонимания между субъектами коммуникации, предметной и мыслительной деятельности;

7. Сформулировать основные языковые средства дискурсивной практики понимания.

Эмпирическим материалом философско-культурологического исследования интенций понимания, оформление которых в культуре в целом завершено, послужили работы классиков философской и научной мысли. Интенции понимания, складывающиеся ныне в практическом поле предпонимания, изучались по работам современных отечественных и зарубежных философов, методологов науки и учёных, руководствующихся неклассическим и постнеклассическим идеалом рациональности. Исследование рефлексивных механизмов понимания опиралось преимущественно на многочисленные факты научной и методологической рефлексии, взятые из материалов классической и современной научной литературы.

Методологической основой исследования стал деятельностный подход, позволяющий не только описать понимание как социокультурный и ментальный феномен, но и объяснить природу его социокультурной динамики. Исследование строится в соответствии с постнеклассическим идеалом научности, утверждающим «открытость» системы знания, относительность истины в зависимости от употребляемых для её получения средств, обосновывающим диалогичность исследовательской позиции, свободу творческого мышления субъекта познания и актуальность его ответственности за поставленные цели и принятые решения. Принципы системного подхода использовались при анализе науки как системы с рефлексией, а также в целях изучения сознания как феномена системы мыслительной деятельности, имеющей коммуникативную целостность и структурную организованность. Системный подход был реализован также и при описании языковых средств рефлексивного понимания. Метаязыком анализа феноменальности понимания стал аппарат описания топологических свойств фигур и траекторий, нашедший применение, в частности, в работах Г.-Г, Гадамера (круг понимания), Ж. Лакана (кольцо Мёбиуса), Ю. М. Лотмана (система пространственных характеристик текстов культуры).

Теоретической основой диссертации послужили концептуальные разработки феноменальности понимания в философской герменевтике Г,-Г. Гадамера, мыследеятельностной методологии Г. П. Щедровицкого, теории речевой деятельности Л. С. Выготского, археологии знания М. Фуко, модели щнамической идентичности человеческой самости П. Рикёра, универсальной ;емиотике Ю. М. Лотмана, теории социальных эстафет М. А. Розова, теории коммуникативного действия Ю. Хабермаса. Исследование реализует гопоцентрическое видение феномена понимания, обнаруживающее ценностный характер устройства социальной памяти, гносеологические допущения в формировании методологических оснований человеческого познания, в том числе натуралистических представлений о предзаданности объекта исследования субъекту познания и о природе объективной истинности научного знания.

Научная новизна исследования состоит в следующем:

1. Описана феноменология социокультурной динамики понимания, управляемой механизмами смены основных мировоззренческих интенций западной философии и науки на протяжении исторического периода от античности до современности.

2. Осуществлено содержательное описание понимания как единого социокультурного и ментального феномена, общей основой которого является коллективная мыслительная и предметная деятельность. Система понимания описана так, чтобы задать понимание и как часть социальной реальности, в которой возникает мыслящий индивид (поле предпонимания), и как часть предметной реальности его субъективности (поток смыслов, конституирующий реальность ментального как такового). Отсюда следует чёткое разграничение двух планов изучения понимания - социокультурного плана объективной

предзаданности понимания индивидуальному человеческому сознанию и ментального плана субъективной интерпретации смысла.

3. Показано, что связь и взаимопроникновение двух феноменальностей понимания, имеющих общую основу, теоретически возможно объяснить двумя противоположно направленными процессами - субъективацией и объективацией, субъективацией содержания социальной памяти и объективацией ментальных содержаний сознания.

4. Противопоставлены два способа объективации смысла: гипостазирование и рефлексивная объективация смысла, функционирующие на одном и том же системном материале предметной деятельности и взаимно дополняющие друг друга при опредмечивании и распредмечивании. Опредмечивание может быть рефлексивным, но, как правило, является нерефлексивным, гипостазирующим значение терминов и суждений. При гипостазировании смысл приобретает статус независимого от человека идеального (в виде некоей субстанциальной сущности — Бога, ангела, идеи и т.п.) или материального (в виде «естественного объекта» или отношения между материальными объектами) бытия. Распредмечивание возможно лишь при условии рефлексивного отношения к ситуации деятельности и коммуникации между субъектами понимания.

5. Выявлено, что основные типологические причины непонимания состоят в подменах смысла субъективным переживанием и понимания-пересказом при нерефлексивном понимании, в подменах рефлексивной объективации гипостазированием, последовательно проведённой рефлексивной объективации - единичным актом рефлексии, распредмечивания -рефлексивной объективацией.

6. Сформулирована универсальная значимость понимания в естественнонаучном, социальном и гуманитарном познании. Понимание, взятое как феномен сообщаемости смысла, является необходимой методологической процедурой в любой исследовательской деятельности, носящей диалоговый характер. Коммуникация «мертва» без понимания и в то же время понимание не существует нигде, помимо коммуникативной среды: благодаря системам коммуникации, происходит трансляция смысла и значения, в том числе, научного знания и понятия. Изучение понимания как социальной «волны» позволяет раскрыть, каким образом рефлексивное понимание задает общий базис для преодоления раскола между науками о природе и о культуре, обусловливает дополнительность и плюрализм методологических традиций в условиях постиндустриального общества.

Положения, выносимые на защиту.

1. Понимание возникает и существует в поле совместного практического действия и имеет природу социальной «волны», захватывающей как индивидуальные человеческие существа, так и социальные группы Индивидуальному существованию понимания предшествует еп надындивидуальное бытие в семантическом поле историко-культурны:, смыслов-значений (культур-интентумов).

2. Понимание есть явление социокультурной среды, в которой реализуются связи межличностной и общественной коммуникации, феномен прагматически значимого присвоения инвариантного остатка знаков и текстов. В то же время понимание это явление ментальности индивида, в которой осуществляется автокоммуникация, феномен сообщаемости смысла. Единство двойной феноменальности понимания обусловлено общей онтологической основой - коллективной' мыслительной и предметной деятельностью, несущей образцы, с одной стороны, словоупотребления, а с другой- практического оперирования с объектами, названными определёнными именами, которые, в свою очередь, сложились в культуре под влиянием господствующих ценностных выборов.

3. Смысл, как инвариантный остаток понимания, не существует вне понимания. Культур-интентумы, или смыслы, интенционально доминирующие в культуре, есть дискурсивно двуединые и в то же время неразложимо-единые, работающие в практическом поле предпонимания, традициях словоупотребления и предметного оперирования семиотические структуры. Каждая эпоха содержит в себе не только саму интенцию понимать что-то и каким-то образом, но и рефлексивные выходы за пределы этой интенции.

4. Сознание субъективно и интерсубъективно одновременно. Понимание - это событие интерсубъективного общения, в котором конструируется отношение субъекта к обществу и истории, к себе самому и возможностям своего мышления. Понимание инвариантно и интерсубъективно. Понимание объективно противостоит интерпретации, интенциональное и аспектуальное содержание которой может быть не определено.

5. Язык, как знаковая система существующий лишь в коллективе носителей, играет роль средства, придающего ход процессам кодировки (раскодировки) текстов-сообщений. Если мы понимаем, то используем при этом одни и те же механизмы и способы понимания, и, описывая, как мы понимаем, мы описываем, как понимает каждый из нас в отдельности. Необходимое условие понимания может быть сформулировано как рефлексивное правило: «Последовательно рефлексировать, чтобы лучше понимать».

6. Классическое естествознание гипостазировало содержание знания в представлении о «естественных объектах», «естественных классификациях», неизменных законах природы. Философия и науки, руководствующиеся неклассическим и постнеклассическим идеалом рациональности, развиваются в многомерном пространстве смыслов, в котором изучается как синхронический понятийный слой в его внутренних логических взаимосвязях, так и диахроническая ось порождения смысла.

7. Языковыми средствами рефлексивных механизмов социокультурной динамики понимания являются стилистические и семантические тропы, позволяющие снять непонимание, найти «основу» для понимания безосновного, определить семантические инновации, без которых реализация инновационных способов мыслительной и предметной деятельности существенно затруднена.

Теоретическая значимость исследования заключается в следующем:

• дано определение понимания как социокультурного и ментального феномена;

• выявлена общая основа двойной феноменальности понимания;

• предложено и содержательно обосновано определение сознания как суперпозиции ассимилирующих друг друга систем понимания и мышления, включённых в общий для них контекст деятельности;

в введены и определены термины интенция понимания, культур-ин гентум, двойная феноменальность понимания;

® сформирована новая область культурологических исследований, связанных с выявлением и описанием культур-интентумов;

• выявлены основные типологические причины непонимания между субъектами коммуникации, предметной и мыслительной деятельности;

• теоретически обоснованы пути решения проблемы, возникающей при построении объективной онтологии сознания и гносеологическом анализе понимания и состоящей в потере самого феномена субъективности сознания, когда невозможно определить его место в онтологии реальности, традиционно формулируемой от третьего лица, с позиции наблюдателя;

в осуществлён логико-гносеологический анализ диахронных процессов гипостазирования языка (на примере понятия «естественный объект»);

в описаны основные языковые средства дискурсивной практики понимания;

» обозначен круг научных и научно-философских проблем, которые могут стать предметом самостоятельных диссертационных исследований.

Практическая значимость исследования определяется высокой степенью применимости полученных разработок феноменальности понимания в целях профессионального и высшего образования, обучения инновационным методам деятельности, интеллектуального развития специалистов самого различного уровня и рода занятий. Пути достижения общего понимания, выявленные на основе анализа рефлексивных механизмов, являются одними и теми же в разных социальных практиках - от публичных выступлений и политических компромиссов до практики узкоспециализированного научного исследования. Результаты исследования могут быть использованы при подготовке методик обучения толерантной речевой коммуникации, рассматривающих понимание как необходимое условие ментальной толерантности по отношению к системе ценностей другого социального субъекта. Реализованный в исследовании общеметодологический подход важен с точки зрения значимого взаимопонимания в повседневной коммуникативной практике и коммуникативном действии как единственной альтернативы насильственному воздействию людей друг на друга и может быть использован при создании учебно-методических пособий для учителей школ и преподавателей средне-специальных и высших учебных заведений.

Апробация работы. Задача изучения понимания как социокультурного и ментального феномена была поставлена на методологическом семинаре кафедры философии Новосибирского государственного университета

экономики и управления. Теоретические разработки обсуждались на заседаниях кафедры философии Новосибирского государственного университета.

Основные положения и выводы, сделанные в ходе диссертационного исследования, были изложены на Международном симпозиуме «Философия образования Востока и Запада: развитие диалога», НГГТУ (25-27 октября 2006 г.), Международной научно-практической конференции «Формирование профессиональной культуры специалистов XXI века в техническом университете», СПбГПУ (21—23 октября 2008 г.), Международной научной конференции «Проблема смысла в философии и культуре русского Серебряного века», г. Дрогобыч (15-17 мая 2008 г.), Всероссийской конференции «Модернизация национальной системы высшего образования и проблемы интеграции вузов России в мировое образовательное пространство», НГТУ, НГУЭУ, СПбГУ, НГГ1У (20-22 сентября 2005 г.), Всероссийской конференции «Человек в условиях неопределённости», НГУ (18-19 мая 2006 г.), Всероссийской конференции «Человек и его мир в эпоху постмодерна», НГУ (8—9 ноября 2007 г.), Всероссийской научной юбилейной конференции «Интеллект, культура, образование», НГПУ, ОГУ, НГАСУ, СибАГ'С (16-18 сентября 2008 г.), Межвузовской научной конференции «Существует ли вузовская наука?», НГУЭУ, НГТУ (сентябрь 2005 г.) и др.

Содержание исследования отражено в 34 научных работах, из них 3 монографии, составляющих в совокупности 46,8 п.л., 11 статей в журналах, рекомендованных ВАК РФ, 15 статей в сборниках научных трудов, 5 работ в сборниках международных, всероссийских и региональных конференций.

Структура диссертации. В соответствии с задачами и методологией исследования диссертация состоит из введения, трёх глав и заключения. Библиографический список содержит более 350 источников. Общий объём диссертации 377 страниц.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается актуальность исследования, показана степень разработанности проблемы, выявлены наиболее важные аспекты проблематики, сформулированы цель и задачи философско-методологической работы, определены объект и предмет анализа, научная новизна, теоретическая и практическая значимость исследования, раскрыты основные положения, выносимые на защиту.

В первой главе «Исторические метаморфозы понимания: от понимания смысла к децентрирова иному пониманию» излагаются основные мировоззренческие интенции понимания и соответствующие им культур-интентумы, понимание рассматривается как социокультурный феномен прагматически значимого проникновения в инвариантный смысл знаков и текстов. Интенция понимания определяется как деятельность сознания, направленная на понимание физического или психического феномена. Её содержание является результатом работы рефлексивных механизмов осознания содержания предметной и мыслительной деятельности.

Интенции характеризуются ценностными приоритетами, которые сформировались исторически, в ходе развития средств деятельности, приводившего к возникновению различных культур понимания окружающего мира и места человека в мире. Для теоретической рефлексии над аксиологическими системами наиболее важны эпохи кризиса сознания, когда традиционное понимание сталкивается с интенциями, нарождающимися в условиях переосмысления понятийного аппарата. Такие эпохи имели место при переходе от понимания одухотворённого мира античности к пониманию монотеистического Духа и при переходе от понимания духа к пониманию друг друга в новое время. Современная эпоха также находится в открытой ситуации перехода от понимания другого к пониманию самого себя.

Задача выявления основных мировоззренческих интенций на протяжении исторического периода от античности до современности решается средствами историко-философского и культурологического исследования при описании грех этапов социокультурной динамики понимания. £ 1. «Понимание мира и понимание духа» посвящен содержательному изложению интенций понимания, оформление которых в культуре в целом завершено. Это интенции понимания мира и духа как объективно существующих субстанций.

До переворота в способе постановки философских вопросов, произведённом И. Кантом, интентумами понимания были либо мир, окружающий человека, который представлялся одухотворённым космосом (античность), либо Дух, который сотворил мир (средневековье). Разнообразие в это полярное разделение внесла эпоха Возрождения и новое время, когда образовалось множество философских школ каждая со своей интенцией понимания. В эпоху Возрождения понимание Духа, в силу отождествления Бога с миром, стало направленным на окружающий человека мир вещей. Эмпирическая и сенсуалистическая традиции философии (Ф. Бэкон, Т. Гоббс, Д. Локк, французские материалисты эпохи Просвещения) стремились понять и объяснить мир без Духа, рационалистическая- понять дух, представленный когитальным сознанием (Р. Декарт), природой (Б. Спиноза) или идеальными существами, сущность которых составляет деятельность (Г. Лейбниц), и тем самым постичь разумом мир. В субъективном идеализме понимание духа элиминировало понимание мира и, в конечном счёте, пришло к выводу о непознаваемости (Д. Юм).

Эти интенции сохраняют значение и в современном мире: ортодоксальное религиозное сознание непосредственно реализует средневековую интенцию понимания Духа-Творца, натуралистическое естествознание - понимания мира, в котором нет Духа. Опосредованно античная интенция понимания мира, который одухотворён, присутствует в пантеистических установках обыденного сознания, эклектическом и псевдонаучном мировоззрении.

В ^ 2. «От понимания духа к пониманию друг друга» рассматриваются интенции исторического понимания общества, сформировавшиеся на рубеже ХУШ-ХГХ вв. и обусловившие развитие философской мысли и научной картины мира новейшего времени. Философия И. Канта кардинально поменялг

направленность понимания: его усилия были сосредоточены не на понимании бытия самого по себе (мира, Духа), а на понимании непосредственно данного человеческого бытия, в котором он различил индивидуальное (эмпирико-психологическое) и надындивидуальное (трансцендентальное) существования. И. Кант выявил и проанализировал объективную структуру гносеологического субъекта, чей априоризм послужил основанием для исторической науки и всей области гуманитарного и общественного познания.

Немецкие классики предлагали разные ответы на вопрос о том, что есть дух - трансцендентальное единство апперцепции (И. Кант), абсолютное Я (И. Фихте), идея идей (Ф. Шеллинг), мировой разум (Г'. Гегель), - но в целом оставались в поле неисторического (И. Кант) или идеалистически исторического (И. Фихте, Ф. Шеллинг, Г. Гегель) понимания. Историческому пониманию духа С. Кьеркегор противопоставил интимно-личностное понимание истины, не исключающее тем не менее рационального осмысления человеческого существования. Материалистическая основа историзма утверждалась в трудах К. Маркса и Ф. Энгельса, возникших в контексте критики гегелевских идей Л. Фейербахом. В свою очередь материалистическое понимание истории ниспровергалось иррациональным пониманием жизни и неизменно субъективистским толкованием духа как воли в метафизике А. Шопенгауэра и поэзии Ф. Ницше: чистому теоретическому разуму было отказано в праве абсолютной власти над человеческой личностью и историей.

В интенциях исторического понимания духа и субъективно-жизненного отношения к действительности была распознана проблема понимания людьми друг друга, которая в двадцатом столетии стала едва ли не более важной, чем все прежние нерешённые философские споры в рамках онтологической традиции понимания мира и Духа. В позитивизме О. Конта и Дж. Ст. Милля, а позднее и в неопозитивизме была поставлена задача научного понимания мира, которая по своему существу является задачей рациональной дедукции основ общезначимого и адекватного понимания людьми друг друга. В это же время в США, благодаря работам Ч. Пирса, а позднее У, Джеймса и Д. Дьюи, утвердилась интенция прагматического понимания мира и общества.

$ 3. «От понимания другого к пониманию самого себя» посвящён современным интенциям, складывающимся в практическом поле предпонимания. Мыслительная и предметная деятельность, направленная на конструирование основных теоретических категорий этих интенций, не завершена, в силу чего понимание их интенционального содержания, возникающего при ответе на вопрос «Что мы понимаем?», децентрировано, не может быть зафиксировано в эпистемологической схеме, что и накладывает требование рефлексивного осмысления аспектуальности («Как мы понимаем?»).

Открытие Ф. Брентано интенциональности сознания послужило редукции объективного мира и субъективации понятия бытия. Коммуникация и естественноисторический процесс, как структурированные данности, уступили место пониманию неструктурированной и неструктурируемой безосновности -пониманию самого себя. Выделение понимания как интенциального феномена

среди прочего содержания сознания привело к обнаружению того факта, что всякое понимание приходит через язык. В поисках чистой истины инициатор феноменологического движения Э. Гуссерль полагался на «действительную интуицию»: отвергая гипостазирование смысла, он говорил об «интенциалъных переживаниях», «судящей, представляющей, желающей интенции». Цель фундаментальной онтологии М. Хайдеггер видел в постижении смысла бытия, открывающего себя, сказывающегося в человеке. «Бытийная понятливость», в которой «мы всегда уже живём», окутана тьмой: рациональное осмысление может возникнуть лишь вокруг затемнённого, недоступного пониманию Ничто.

В интенциях понимания самого себя осуществляется деконструкция фундаментальных понятий онтологии: категории «мир», «дух», «природа», «явление-сущность», «причина-следствие», «субъект-объект» берутся вместе с «интенциальным переживанием», с тем условием, что бытие сущего стало субъективностью и, превратившись в точку зрения, творимую человеком, породило из себя ничто. Ничто и прежде занимало умы философов, но, будучи чем-то греховным или ущербным, ничто не становилось культур-интентумом. Изменения произошли в начале двадцатого века: в не прояснённой сущности человека ничто присваивает себе предикат бытия. Двойственность сущего и бытия, язык, который проговаривает и мыслит себя в человеческом существе (М. Хайдеггер), экзистенциальные дихотомии (Ж.-П. Сартр, Э. Фромм), бессознательное, структурированное как текст (Ж. Лакан), отсутствие бытия, заставляющее задаваться вопросами и отвечать (У. Эко), подмена понимания интуицией (Г. Гадамер, Ж. Деррида), понимание как способ существования (П. Рикёр) - вот с чем столкнулся не укоренённый в бытии субъект, едва обратился к пониманию самого себя. «Я», как интентум понимания, оказалось не самодостаточным и потребовало восполнения до целого мира, без которого оно неотвратимо изничтожается в бесконечно малую величину.

Ранний постмодернистский радикализм был смягчён последними версиями постмодерна, в которых понимание снова рассматривается как реконструкция имманентного смысла текста. В отечественной семиотике подобное «прочтение» понимания связано с именами М. М. Бахтина и Ю. М. Лотмана, в западной традиции - с именами К.-О. Апеля и Ю. Хабермаса. Реконструируя идею трансцендентальности, К.-О. Апель предпочитает не ссылаться на человеческий разум, как это делал И. Кант, и не отделяет мышление от языка. Язык не только «дом бытия», но в актах речи часть человеческого организма, что переодевает, драпирует мысль, не искажая, но подчёркивая её прагматическую жизненную значимость. Отвергая мысль Л. Витгенштейна о непреодолимом плюрализме языковых игр: человек без особого труда может переходить с одного языка на другой, - К.-О. Апель трактует языковую игру как субъект-субъектную коммуникацию, участники которой включены в текстуальные отношения друг с другом.

Постмодернизм и постаналитическая философия доказывают безрезультатность попыток понимания самого себя вне восполнения пониманием другого, взаимопониманием. Это восполнение не есть простое повторение прежнего исторического понимания. Современная философия

преодолела «наивные допущения» немецкого идеализма и предполагает, что понимание текста может выходить за пределы субъективного замысла автора, что возможны рефлексивные акты, которые не превращают в предмет то, на что они направлены, что философия изначально имеет прагматическое, а значит, ценностное содержание.

Вторая глава «Понимание и рефлексия в системе мыслительной деятельности» посвящена определению специфики понимания и мышления как ассимилирующих друг друга систем мыслительной деятельности с целью выявления и описания механизмов, связывающих обе феноменальности понимания в единый социокультурный и ментальный феномен. Социальная практика рассматривается как поле предпонимания, в котором человек рождается как разумное понимающее существо.

В £ 1. «Деятелъностный характер мышления» обосновываются основные положения объективной онтологии сознания, раскрываются необходимые условия существования системы мыслительной деятельности (системы с рефлексией).

Проблема, кажущаяся неразрешимой при построении объективной онтологии сознания, состоит в потере самого феномена субъективности сознания, когда мы не можем найти ему место в онтологии, традиционно формулируемой от третьего лица, с позиции наблюдателя. В одном случае, сознание представляется в виде изолированной комнаты, доступ в которую исключительная привилегия субъекта. В другом - постулируется человеческая неспособность наблюдать собственную субъективность, ибо любое наблюдение, которое мы предпринимаем, само является тем, что предполагалось наблюдать. Наконец, сознание, а вместе с ним и его субъективность, элиминируется как таковое: сознание, как «отсутствие реального присутствия», замыкается в границах рассказа о сознании.

Названные трудности приводят американского философа Дж. Сёрла к выводу о том, что «ментальное состояние сознания есть просто обычная биологическая, то есть физическая, черта мозга»3. Сознание человека описывается им так, как если бы оно могло возникнуть и существовать вне социокультурной среды, практического поля предпонимания. Человеческое сознание субъективно, утверждает Дж. Сёрл, забывая при этом, что не всё сознание субъективно. Мышление осуществляется в языке, объективном и не зависящем от ментальных состояний субъекта. Будучи субъективно человеческим, мышление, как правило, объективировано в действии и языке -именно к такому выводу подводит Дж. Сёрл, но не делает его, поскольку ограничивается категориями «ментального» и «физического».

В действительности мы не можем уйти от вопроса о том, что мир содержит субъективные ментальные состояния других живых организмов. Сознание это не только отношение к действительности, но и отношение в действительности. Отношение другого «я» к моему «я» выступает как условие моего существования. Вместе с тем субъективные ментальные сознания других

' Серл Дж. Открывая сознание заново / Джон С8рл. - М.: Идея-Пресс, 2002. - С. 34.

20

людей не даны непосредственно; они могут быть проявлены в том или ином поведении индивидов, а могут быть и не проявлены вовсе. С материалистической точки зрения, мир объективен, в отличие от человеческого сознания, которое в некоторых своих состояниях субъективно. Ошибка Дж. Сёрла в том, что он отстаивает субъективность сознания как такового.

Сознание субъективно и интерсубъективно одновременно. Будучи объективным социокультурным феноменом, понимание находится на границе между миром внешнего (экстериоризованного) и миром внутреннего (интериоризованного). Это грань проникновения мира внутреннего, субъективного, в мир внешний, объективный. Но это также и точка обратного перехода, когда внешний мир становится внутренним, строится в феноменальном, символическом пространстве мыслящего «я». Первый переход осуществляется как объективация субъективного содержания мыслительной деятельности, второй - как идентификация субъекта с объективно данным ему культурой смысловым содержанием внешней предметной деятельности.

Понимание, а значит, и сознание, феноменологически присутствует между нашими головами. Понимание, если оно состоялось, есть объективно наблюдаемый социокультурный феномен идентификации мыслительной деятельности разных субъектов, субъективность которых при этом не имеет значения, ведь субъектом понимания являются и адресант и адресат сообщения. Топология социокультурной феноменальности понимания может быть задана герменевтическим кругом, тогда как топология ментальной феноменальности понимания - кольцом Мёбиуса. Сводя материальное к физическому, а социальное к биологическому, Дж. Сёрл и другие субъективисты не видят, что средства мыслительной деятельности - тот концептуальный каркас, при помощи которого они вообще могут теоретизировать, - собственно говоря, не принадлежат индивидуальному сознаншо.

Интерсубъективное устройство сознания - надындивидуальный механизм всего, что мыслится индивидуально, - становится очевидным, если воспользоваться категорией мыслительной деятельности. Значимость этого понятия для объяснения ментальной феноменальности понимания определяется двумя наиболее важными его признаками. Во-первых, именно в нём фиксируется деятельностный, целеориентированиый характер мышления, направленного на понимание содержания знаковой формы. В понимании, как среде и продукте мыслительной деятельности субъекта, знаковая форма «уходит в основание» и высвечивается содержащийся в ней смысл. Во-вторых, деятельность субъекта объективирует генерализированную психику индивида и, прежде всего, главный ментальный феномен - сознание, а значит, представляет собой мыслительную деятельность, выстраиваемую в плоскостях оперирования с идеальным содержанием знаковой формы и с окружающей предметной действительностью. Необходимыми условиями существовали! системы мыслительной деятельности (системы с рефлексией) являются: (1, субъект действия должен обладать сознанием, быть, а не казаться мыслящим существом, (2) субъект не просто участвует в деятельности, но понимает выполняемый порядок действий, (3) рефлексивный субъект осуществляет

сознательное волевое интенциалъное действие по направлению к достижению поставленной цели.

В £ 2. «Понимание как целостный коммуникативный феномен» понимание рассматривается как событие интерсубъективного общения, в котором конструируется отношение субъекта к обществу и истории, к себе самому и возможностям мышления.

Мышление человека принадлежит социокультурному пространству, в котором человек реализуется как мыслящее существо. В этом пространстве человеческое мышление организовано как коммуникативная система -дискретная система кодирования и образования текстов, слагающихся как линейные цепочки соединённых сегментов. Понимание - единственно возможное для мышления социокультурное и одновременно ментальное пространство смыслов (значений), в котором реализуется п-мерная семантика текста. Текст представляет собой отдельное, замкнутое семиотическое образование, имеющее целостный, нерасчленимый смысл и целостную, нерасчленимую функцию обозначения этого смысла.

Мышление исчисляет смыслы путём оперирования со знаковыми формами, то есть следует образцам деятельности, задающим определённые правила. Понимание же вообще не может быть схвачено как сознание чего-то, поддающегося исчислению, и здесь мы имеем дело с двумя разноустроенными системами сознания - пониманием и мышлением. Пространство понимания-это область интерсубъективного, где одновременно в сообщении, событии, в переплетении, взаимодействии, перекличке, в символических корреспонденциях открывается действительное. Понимание всякий раз выступает как целостный коммуникативный акт: событие, происшедшее в поле структурного напряжения между двумя коммуникативными системами текстов «Я-ОН» и «Я-Я». Наступление понимания означает, что текст, с которым оперировало мышление, превратился в отдельное «большое слово» с общим единым смыслом (значением) и субъект сообщил его самому себе или другому. Сообщение другому обуславливает включение в совместную с ним мыслительную и предметную деятельность; сообщение самому себе -преодоление глупости, или того, что думается само по себе, автоматически, когда естественный язык становится привычным настолько, что смыслы и значения слов стираются в обыденном словоупотреблении.

В $ 3. «Предпонимание и социальные эстафеты», исходя из двойной феноменальности понимания как объективно существующего социокультурного феномена и субъективного феномена человеческой ментальности, а также основываясь на деятельностной онтологии социальности, обе феноменальности понимания сводятся к общей основе -дискурсивной практике, в которой индивидуальная и коллективная мыслительная и предметная деятельность сплетена с соответствующим словоупотреблением.

Одним из фундаментальных тезисов герменевтики является утверждение о том, что понимание и согласие первичны по отношению к непониманию: для того чтобы воссоздать разрушенное понимание, нужно этим пониманием

располагать. Другой тезис состоит в том, что понимание - явление языковое. Между этими двумя положениями нет интервала. Можно показать, как всякое непонимание сказывается в речи-говорении и предметной деятельности, конституирующей его. Система языка будет первичной по отношению к речи, поле предпонимания - к мыслительной деятельности индивида. В этих целях воспользуемся различением лингвистических и экстралингвистических эстафет, предложенным М. А. Розовым.

Вводя и применяя в своей деятельности те или иные понятия, каждый человек с необходимостью реализует, по крайней мере, две традиции: традицию именования и традицию предметной деятельности с тем, что именуется таким образом. Будем считать, что механизмом жизни традиции именования являются лингвистические эстафеты - социальные эстафеты, передающие опыт именования путём копирования образцов деятельности по означиванию и называнию. Они несут от человека к человеку опыт правильного употребления имени. Наряду с традицией словоупотребления мы реализуем и другую традицию- традицию практического оперирования с объектами, именуемыми таким образом. Будем считать, что механизмом существования этой традиции являются экстралингвистические эстафеты, несущие от человека к человеку опыт оперирования уже не словами, а самими материальными объектами.

Социальные эстафеты представляют собой исходный механизм социальной памяти, заключающийся в воспроизведении непосредственно демонстрируемых образцов. Лингвистические и экстралингвистические эстафеты, как правило, сопряжены, то есть одна порождает другую. В «Философских исследованиях» Л. Витгенштейна сопряжённость этих двух традиций получила определение «языковой игры» - целого, состоящего из языка и тех видов деятельности, с которыми он сплетён. Как показал М. А, Розов, путём рефлексивно-симметричных преобразований экстралингвистические нормы легко «перекачиваются» в лингвистические: всё, что является нормой практической работы с материальным объектом, превращается в нормы словоупотребления. Поэтому, научившись по-новому практически оперировать с материальным объектом, мы можем эту же операцию использовать как диагностическую, на основании которой мы этот объект сумеем определённым образом называть. В этом случае изменится смысл слова, обозначающего объект: слово обретёт новое содержание.

По причине отмеченного перехода содержания образцов из экстралингвистических эстафет в лингвистические, содержание понятия включает в себя всю полноту возможностей оперирования с объектами, обозначенными этим понятием. Отсюда можно понять механизм развития содержания понятий при наращивании масштабов практического оперирования с объектами и одновременно механизм обогащения языка, наполнения старых слов новыми смыслами. Кроме того, лингвистические и экстралингвистические эстафеты обладают свойством дополнительности двух своих сторон-содержания и механизма. По мере уточнения одной из сторон другая претерпевает всё большую утрату определённости. Если мы абсолютно чётко

фиксируем содержание эстафеты, мы теряем возможность её воспроизвести. Если же мы находим того, кто воспроизвёл «некий» образец, то лишаемся возможности дать точное описание образца. Если мы сами воспроизводим некий образец, мы не можем претендовать на то, что делаем это «правильно». Либо механизм - либо содержание. Либо мы воспроизводим образец и тогда реализуем механизм социальной эстафеты - либо мы точно определяем образец и таким образом фиксируем содержание транслирующей его эстафеты, лишаясь возможности его непосредственного воспроизведения.

В третьей главе «Дискурсивные и недискурсивные практики понимания: понимание в коммуникативной среде» понимание исследуется как феномен сообщаемости смысла в системах коммуникации и автокоммуникации, конституирующих ментальность субъекта и «волновую» природу существования смыслов и значений. Проведённый логико-гносеологический анализ и философско-методологическое описание дорефлексивных, нерефлексивных и рефлексивных механизмов социокультурной динамики понимания позволяет выявить основные типологические причины непонимания между субъектами коммуникации, предметной и мыслительной деятельности.

Неотъемлемыми элементами системы мыслительной деятельности, согласно базовой модели Г. П. Щедровицкого4, являются относительно автономные пояса коллективного мыследействования, мысли-коммуникации и чистого мышления, а также объединяющие их в одно системное целое процессы понимания и рефлексии. Пояса чистого мышления и мысли-коммуникации рассматриваются нами как системы автокоммуникации и коммуникации с другим. Нацеливая социального субъекта на достижение общезначимого результата, понимание и рефлексия обуславливают включённость индивидуальной мыслительной деятельности в коллективную. Процессы понимания - это процессы декодирования сложной последовательности мыслительных, рефлексивных и предметных фиксаций опыта мыслительной деятельности. Как и понимание, процессы рефлексии охватывают все три пояса мыслительной деятельности. Для того чтобы достичь согласованности действий, совокупная мыслительная деятельность коллектива неоднократно сдвигается по «рефлексивным вертикалям».

Изучение автономного пояса или процесса отдельно от системного целого мыслительной деятельности, вне его функции в мыследеятельности не может привести к успеху. Процессы, ведущие к пониманию, могут быть исследуемы путём системной фокусировки и системной редукции базовой модели мыслительной деятельности к различным производным системам с тем, чтобы наиболее полно выявить возможности понимания. Сфокусировавшись на феномене понимания как предмете исследования, мы редуцируем базовую модель мыслительной деятельности к нескольким типам, в которых будут

4 Щедровицкий Г. П. Схема мыследеятельности - системно-структурное строение, смысл и содержание / Г. П. Щедровицкий // Избранные труды. - М.: Школа Культурной Политики, 1995.-С. 281-298.

зафиксированы наиболее общие и значимые характеристики понимания как ментального и социокультурного феномена. Сопряжённость процессов понимания и рефлексии в мыслительных действиях сопоставления и отнесения определяет нашу фокусировку на следующих типах систем мыслительной деятельности, целостность которых обуславливается: (1) исключительно только за счёт понимания в отсутствии рефлексивных процессов, (2) преимущественно за счёт понимания без участия рефлексивных процессов, (3) за счёт понимания, возникающего только благодаря рефлексивным процессам.

В $ 1. «Дорефлексивное понимание и понимание воли» предметом изучения становятся дорефлексивные механизмы понимания воли, а также непонимание как феномен неисполнения воли. Система мыслительной деятельности редуцируется нами к такому типу, в котором отсутствуют процессы рефлексии со стороны адресата сообщения. Понимание, приписываемое адресату, с таким же успехом может быть истолковано как проявление в его поведении выразительных реакций, инстинктов или рефлексов. Тем не менее, подобная редукция имеет право на существование, ведь коммуникация действительна на уровне индивидуальной мыслительной деятельности адресанта и вызывает сомнение, только будучи принята в качестве коллективной. Что считается объективированным при понимании в данной ситуации? Воля адресанта, составляющая смысл сообщения. Для этого адресант использует знаковую систему, знаки которой, как он полагает, могут быть понятны адресату. Таким образом, дорефлексивное понимание есть присвоение смысла знака вне понимания знаковой системы, то есть исполнение воли. В то время как сама знаковая система существует благодаря рефлексивному адресанту, исполнение смысла какой-то части множества знаков может быть осуществлено в отсутствии рефлексивных процессов у адресата сообщения. Это и фиксирует тот факт, что сообщение смысла состоялось. Насколько исполнение приказа обозначает его понимание, настолько дорефлексивное присвоение смысла знака вправе быть названо пониманием.

Достижение понимания в коммуникации с нерефлексивным субъектом означает, что мы умеем осуществлять совместную деятельность, а именно; мы задаём потоки смыслов, отдавая приказы и распоряжения, нерефлексивный субъект выполняет их с точностью, как было задумано. Единственным языковым средством дорефлексивного понимания является агрессивность сферы собственных имён. Дорефлексивному субъекту доступны некоторые образцы речевой деятельности, но не доступен язык: он уже включён в совместную мыслительную деятельность, однако его сознание лишено определяемых им самим психических состояний, лишено рефлексии. Знание и понимание приписывается ему рефлексивным субъектом смысла и власти. Собственно человеческий язык, как знаковая система, ему не доступен. Понимая, дорефлексивный субъект отождествляет знак с обозначаемым предметом. Его «язык» это некоторое количество знаков (слов, жестов, выразительных реакций), с которыми он умеет обходиться правильным образом. Семантическая ограниченность его действий обусловлена крайней

бедностью синтактики присваиваемых им смыслов- это преимущественно приказы и дрессура их выполнения.

Принципиально новый механизм понимания возникает с отделением слова от вещи и пробуждением рефлексии, что происходит в результате обучения потенциально способного к рефлексии существа - «ребёнка с невысказанным смыслом», «человека без свойств», социального субъекта с «запретом на мышление». Цель обучения состоит в том, чтобы изначально существующий в предпонимании нерефлексивный субъект начал экспериментировать с лингвистическим словоупотреблением и экстралингвистическим действием. Открывая возможности рефлексивного выхода в семантическое и синтаксическое богатство вербального языка и сопряжённой с ним деятельности, языковая игра нейтрализует агрессивность сферы собственных имён, имеющей тенденцию к безграничному расширению. Без этого свободного ограничения сознанием самого себя, качественно меняющего смысл и референцию знака, язык не может состояться и функционировать, как знаковая система, ни в индивидуальной, ни в коллективной мыслительной деятельности.

Самосознание, не данное изначально, формируется постепенно, по мере того как субъект с помощью слова научается понимать самого себя. Понимание самого себя возможно в разной мере. На ранней стадии развития ребёнок понимает себя чрезвычайно мало только в той мере, чтобы правильно пользоваться личными местоимениями. Так же и социальная группа, которая только научилась говорить о себе «мы», ещё очень мало вкладывает в осознание факта самоидентификации. На этой стадии ребёнок полагает всё, не являющееся его «я», принадлежащим миру. Он гипостазирует смысл усваиваемых понятий, наделяет их самостоятельным существованием. Взаимная связь понятий, принадлежность их к одной и той же знаковой системе делают понятие одним из основных средств систематизации и познания внешнего мира, а также основным средством понимания другого, языковым средством присвоения исторически сложившегося социального опыта рефлексивным субъектом.

В §2. «Нерефлексивное понимание и гипостазирование языка» рассмотрены такие возможности языкового мышления, как гипостазирование объектов науки и конкретно-всеобщих понятий, нерефлексивные механизмы объективации смысла, а также типология непонимания в пространстве гипостазированного языка.

Для решения поставленных задач наиболее важны следующие положения: (1) знаковая система является результатом абстрагирования множества конкретных видов деятельности в качестве образца поведения, (2) только в контексте всего универсума образцов отдельный образец задаёт поле возможных реализаций, (3) поле предпонимания структурировано как текст, как социальная память, хранящая опыт жизни предшествующих поколений. Благодаря этой теоретической основе мы можем говорить о двух традициях понимания текста, которые, в одном случае, гипостазируют понятие, а в другом - рефлексивно объективируют его смысл. Различие между ними это

различие типов рациональности - рациональности классической, с одной стороны, и рациональности неклассической и постнеклассической, с другой.

Классический тип рациональности акцентирует внимание только на объекте и выносит за скобки всё, что относится к субъекту и средствам деятельности. Тем самым этот тип рациональности целиком погружён в гипостазированное созерцание сущности предмета, оставляя за скобками всё его человеческое содержание. Неклассическая рациональность основывается на идее относительности объекта к средствам и операциям деятельности. Выявление, описание и экспликация этих средств и операций выступает условием получения истинного знания об объекте. Постнеклассическая рациональность соотносит знания об объекте не только со средствами, но и с ценностно-целевыми структурами деятельности. Знание, содержащее ценностные установки, не может существовать вне культурно заданных приоритетов, культур-интентумов; истина оказывается историчной.

Так, вводя и применяя в своей деятельности понятие естественного объекта, учёный-натуралист реализует традиции правильного именования и оперирования с объектами, именуемыми естественными. Это лингвистическая эстафета, несущая опыт словоупотребления, и экстралингвистическая, несущая опыт предметного оперирования с естественными объектами. Вербализуя лингвистическую эстафету, учёный формулирует правила употребления этого словосочетания, как то: «Естественным объектом следует называть объекты природы, возникшие в силу естественных причин без участия человека», - и раскрывает тем самым содержание понятия «естественный объект». Учёный излагает правила референции, то есть поиска, диагностики тех объектов, которые могут быть так названы. В формулировке типа «естественный объект -это почва, лес, луг, минерал» он выстраивает совокупность объектов-референтов, к которым следует, по его мнению, относить это понятие и тем самым задаёт конкретные образцы естественных объектов, образующие объём данного понятия.

Гипостазировать обозначает приписывать отвлечённым понятиям самостоятельное существование, рассматривать общие свойства, отношения и качества как самостоятельно существующие объекты. Гипостазирование понятия естественного объекта выражается в его «овеществлении» и отождествлении с тем, что учёный привык считать данным ему природой объектом исследования. Это такой процесс воспроизводства знания, когда учёный всё, что составляет знание о естественном объекте, перемещает в содержание понятия «естественный объект» и мыслит его тождественным тому, что о нём знает.

Мыслящее «я» гипостазируется всякий раз, когда мысль наделяется независимым, субстанциальным существованием - объективным или субъективным. В этом случае гипостазируется уже не объект, а субъект деятельности. Именно так в историко-философской литературе по традиции понимается картезианское «Мыслю, следовательно, существую». Вместе с тем, не овладев навыком метафизического гипостазирования собственной сущности, человек не становится рефлексирующим, субъект действия - субъектом

деятельности. Гипостазируя самого себя, человек противопоставляет миру необходимости свою свободу. Для того чтобы эта сущность - свобода-заговорила на родном ему языке, сознание должно отделить себя от остального мира, обнаружив это в мышлении как механизме самоограничения. Механизм естественного опредмечивания мыслящего «я» работает задолго до того, как человек научится абстрагировать осуществляемую им способность к мышлению. И хотя такого рода опредмечивание субъекта приводит к последующему распредмечиванию, гипостазирование - к возникновению рефлексии и дальнейшему переосмыслению стихийно присвоенных знаний и представлений, механизм самого гипостазирования настолько прост и очевиден, что остаётся за «кулисами» сознания, самоустраняется из поля зрения рефлексивного субъекта.

Негативное определение понимания как снятия непонимания может быть использовано в инструментальных целях, в качестве шага на пути от феноменологии понимания к построению объективной онтологии сознания. Такое определение требует описания некоторых наиболее типичных методологических «склеек» в реализации образцов деятельности и поведения, возникающих при непонимании. Если «склейки» не снимаются, о понимании не может быть речи; если склейки преодолеваются, мы начинаем понимать и, как следствие, присваиваем некоторое объективное содержание. В пространстве гипостазированного языка наиболее распространёнными «склейками» являются подмена смысла субъективным переживанием и подмена понимания пересказом. Непонимание, фиксируемое в пространстве гипостазированного языка как феномен несогласия в лингвистических эстафетах означивания и называния и экстралингвистических эстафетах предметного действия, преодолевается проведением рефлексии.

Нерефлексивные механизмы объективации смысла могут быть описаны как механизмы гипостазированной конкретизации и гипостазированного абстрагирования. Свобода мышления не может быть реализована вне бесчисленных возможностей интерпретации в постоянно изменяющейся социокультурной среде. Рефлексивным или нерефлексивным образом мышление объективирует смысл ситуации из связей и взаимозависимостей текста сообщения и ситуации деятельности. Однако для того чтобы поместить «смысловое пятно» текста в разные контексты его прочтения, мышление поначалу ограничивает, выделяет понимаемый текст из окружающего контекста, извлекает акт деятельности из дискурсивной практики. Делается это посредством гипостазирования значения текста или акта деятельности, смысл которых привязывается к набору уже понимаемых сущностей без рефлексивного выхода в пространство языковых новообразований. В «Логике исследования» К. Поппер сравнивает современную исследовательскую науку с сетью, которую мы раскидываем, для того чтобы поймать в неё «мир», рационализировать его, прояснить и им овладеть. Гипостазируя мы делаем ячейки этой сети всё более тесными.

Языковыми средствами гипостазированной конкретизации служат определённые артикли нарицательных существительных (англ. the, нем. der,

die, das, франц. la, le, les и др.), притяжательные и указательные местоимения {мой, её, их, этот). Конечно, сам по себе артикль или местоимение недостаточны для того, чтобы гипостазировать смысл: они, скорее, являются указателями гипостазированного отношения к предмету. Языковыми средствами гипостазированного абстрагирования служат неопределённые артикли (англ. а, нем. ein, eine, франц. un, une и др.), определения вида как таковой, вообще, сам по себе, собственные имена богов, демонов, идеальных предметов.

В § 3. «Рефлексивное понимание и объективация смысла» решается задача описания понимания как процедуры, имманентно присущей всем формам познания и свидетельствующей о единстве науки, раскрываются основные языковые средства рефлексивного понимания.

Нацеленная на производство знаний, научная деятельность осуществляется в объективирующей установке. Означает ли это, что наука не в состоянии преодолеть натурализм, избежать гипостазирования конструируемых ею понятий? Часть наук уже на стадии наработки эмпирических данных сталкивается с герменевтическими проблемами, что позволяет говорить о проблеме «двойной герменевтики» - герменевтическом измерении получающего опытную проверку теоретического знания и самого факта опытной проверяемости.

Смена объективирующей установки на перформативную не панацея от натурализма. Попытка Дж. Сёрла обосновать субъективную онтологию сознания, а вместе с ней возможность теоретизирования от первого лица имеет следствием ещё менее «благородный» натурализм, чем тот, который, казалось, был уже преодолен. Натуралистическое гипостазирование не «чувствительно» к установке субъекта коммуникации: понимание лишь тогда может называться пониманием, когда возникает как у первого - говорящего - лица, так и у слушающего, воспринимающего его третьего лица, находящегося в объективирующей установке. Между тем гипостазирования возможно избежать, если интерпретатор займёт рефлексивную позицию. Рефлексивный субъект сознаёт, что оперирует не смыслами, якобы данными ему как они есть, но знаниями о смыслах, конструируемыми в ситуации деятельности, в которой он играет роль теоретика или методолога.

Учёный не может отказаться от объективирующей установки, не рискуя быть уличённым в субъективизме. В случае классического рационализма он объективирует гипостазированные смыслы, наделённые самостоятельным и, по его мнению, независимым от исследования существованием. В случае неклассического и постнеклассического рационализма учёный приходит к осознанию, что имеет дело не с реальностью самой по себе, а с актами мыслительной и предметной деятельности, направленной на получение знания. Рефлексия позволяет учёному увидеть как принципиальную невозможность путём истолкования отделить означаемый смысл от означающего текста, так и фатальную несамотождественность смысла текста по мере того, как текст перечитывается и переосмысливается заново. Включая текстуальность в текст, рефлексивный субъект тем самым избегает гипостазирования смысла.

Интерпретация знаковой формы, понимание ситуации деятельности рассматривается им как одно из возможных «прочтений», обусловленное методами, средствами и задачами, выбранными в связи с целью исследования.

Объективация смысла текста и цели деятельности, осуществляемая в рефлексивной позиции, называется нами рефлексивной. Она отличается от гипотетической установки перформативных высказываний первого лица направленностью на объективный результат. В то же время рефлексивная объективация имеет преимущества, свойственные перформативной установке: она допускает возможность варьирования смыслом сообщения в зависимости от контекста мыслительной и предметной деятельности и коммуникации.

Благодаря рефлексивной объективации смысла мы достигаем более глубокого понимания как физических, так и метафизических проблем. Философская проблематика вообще вся выстраивается в конструктивном поле рефлексивного осмысления. Однако и в научном исследовании выводы, не осмысливающие наблюдаемую эмпирическую закономерность, а лишь констатирующие её, не представляют теоретической ценности. Для того чтобы разобраться в действительном, необходим рефлексивный выход в пространство возможного, или мысленный эксперимент. Для того чтобы «открыть» закон учёный-теоретик, подобно метафизику, должен совершить выход в семиотическое пространство с отсутствующим предметным значением-референтом, к которому можно было бы отнести производимый в ходе идеального экспериментирования смысл. Наука начинается с недоверия к выводам, базирующимся на непосредственном наблюдении. Об этом свидетельствует масса открытий, сделанных со времён Галилея и Ньютона. Учёный, оставаясь в объективирующей установке, что называется, видит не глазами, а умом. Предметные референты остаются теми же - «солнце всходит и заходит» - и всё же не теми: меняется знание о происходящем, меняется смысловая картина действительности - «планета вращается вокруг своей оси».

Рефлексивная объективация конструирует смысл. Находясь в рефлексивной позиции, мы обнаруживаем, что не существует смысла как такового, предзаданного пониманию. Смысл конструируется в каждом акте понимания как знание о содержании сообщения, знание о смысле предметной и коммуникативной ситуации. Это знание выступает в качестве средства, при помощи которого возможно достичь понимания. Теорема Пифагора, эффект Доплера или преобразования Лоренца имеют смысл ровно настолько, насколько объективно знание их содержания. Допустим, мы обнаружили ошибку в преобразованиях Лоренца. Тот факт, что сообщение имеет одинаковое прочтение, сколько бы и кто его не читал, конституирует смысл как прагматически-значимый инвариантный остаток понимания. Знание об ошибочности содержания отнюдь не фальсифицирует осмысленность сообщения; просто теперь мы знаем, что этому сообщению в действительности ничего не соответствует (или соответствует нечто другое). Если мы сходимся в этом понимании, изменяется наше знание о смысле преобразований Лоренца -смысле, не существующем нигде помимо или вне нашего понимания.

Типология непонимания в пространстве рефлексивного понимания описывается на примерах подмены рефлексивной объективации гипостазированием, последовательно проведённой рефлексивной объективации - единичным актом рефлексии, распредмечивания рефлексивной объективацией.

Языковыми средствами рефлексивного понимания служат риторические и стилистические тропы и фигуры. В параграфе рассмотрены отдельные случаи работы рефлексивных механизмов понимания с участием риторических фигур - метафоры, метонимии, синекдохи, иронии и оксюморона.

В заключении подведены итоги исследования, сформулированы выводы методологического, теоретического и конкретно-практического характера, имеющие непосредственное значение для историко-философского, философско-культурологического, гносеологического, эпистемологического и философско-научного познания.

Основное содержание диссертации изложено в следующих публикациях:

Статьи в рецензируемых журналах, рекомендованных ВАК РФ:

1. Соловьёв О. Б. О пространственно-временной инверсии интегратив-ного знания // Философия науки. - Новосибирск: ИФПР СО РАН, 2005. - № 3 (26).-С. 3-19, [0,8 пл.];

2. Соловьёв О. Б. Замечания к построению объективной онтологии сознания // Вестн. Новосиб. гос. ун-та. Серия «Философия». - 2006. - Т. 4. -Вып. 1.-С. 38-45, [0,6 пл.];

3. Соловьёв О. Б. Объяснение в процедурах интерпретации // Философия образования. - Новосибирск: НМЦ ФО НГПУ, 2006. - № 2 (16). - С. 279-284, [0,5 пл.];

4. Соловьёв О. Б. Научное познание и объективирующая установка // Философия образования. - Новосибирск: НИИ (УМЦ) ФО НГПУ, 2007. - № 3 (20).-С. 118-125, [0,5 пл.];

5. Соловьёв О. Б. Историзм и антиисторизм социокультурной динамики понимания // Вестн. Ленинград, гос. ун-та им, А. С. Пушкина. Серия «Философия». - 2008. - № 1 (10), - С. 86-95, [0,55 пл.];

6. Соловьёв О. Б. Понимание в коммуникативной среде // Вестн. Новосиб. гос. ун-та. Серия «Философия». -2008. - Т. 6. - Вып. 2.-С. 12-19, [0,7 пл.];

7. Соловьёв О. Б. Философско-лингвистические размышления о языковых средствах рефлексивного понимания // Вестник Москов. гос. обл. ун-та. Серия «Философские науки». - 2008. - № 3. - М.: Изд-во МГОУ. - С. 119-124, [0,5 пл.];

8. Еганов Э. А., Соловьёв О. Б. Неклассические идеалы рациональности в науках о Земле // Философия науки. - Новосибирск: ИФПР СО РАН, 2008. -№4 (39). -С. 112-122, [0,6пл.];

9. Соловьёв О. Б. Интенции понимания в социокультурной среде // Аспирантский вестник Поволжья. - 2008. - № 5-6. - С. 69-75, [0,6 пл.];

10. Соловьёв О. Б. Языковые средства рефлексивного понимания // Вестн. Новосиб. гос. ун-та. Серия «Философия», - 2008.- Т. 6,- Вып. 3. -С. 39-44, [0,5 пл.];

11, Соловьёв О. Б. Типология непонимания в коммуникативной среде // Вестн. Ленинград, гос. ун-та им. А. С. Пушкина. Серия «Философия». - 2009. -№ 1 (25). - С. 80-88, [0,55 пл.];

Монографии:

1. Розова С. С., Соловьёв О, Б. Естественный объект в научном исследовании: Монография. - Новосибирск: НГУ, 2000. - 160 е., [10,0 п.л.];

2. Соловьёв О. Б. Понимание и культура: Монография. - Новосибирск: НГУЭУ, 2005. - 312 е., [19,5 п.л.];

3. Соловьёв О, Б. Понимание и мышление: Монография. - Новосибирск: НГУЭУ, 2007. - 278 е., [17,3 п.л.];

Статьи в сборниках научных трудов:

1. Соловьёв О. Б. Дидактика современного естествознания и генетическое классифицирование объектов // Человек, интеллект и образование: Сб. науч. тр. - Новосибирск: НГУ, 1995. - С. 143-158, [0,9 п.л.];

2. Соловьёв О. Б. Понятие естественного объекта в классификационных построениях // На пути к теории классификации: Сб. науч. тр. - Новосибирск: НГУ, 1995. - С. 154-190, [2,1 пл.];

3. Соловьёв О. Б. Бытие естественнонаучного объекта в культуре // Теория социальных эстафет. Сб. науч. тр. - Новосибирск: НГУ, 1997. - С. 213— 228, [1,0 пл.];

4. Соловьёв О. Б. Реальная философия и современность // Проблема способа бытия объектов исследования в гуманитарных и естественных науках: Сб. науч. тр. - Новосибирск: НГУ, 2001. - С. 35-57, [1,4 пл.];

5 .Розова С. С., Соловьёв О. Б. Естественный объект глазами учёного и глазами философа науки // Проблема способа бытия объекта исследования как методологическая проблема: Сб. науч. тр. - Новосибирск: НГУ, 2002. - С. 125150, [1,6 п.л.];

6. Розова С. С., Соловьёв О. Б. Понятие естественного объекта как решение проблемы способа бытия объекта исследования в естественных науках // Проблема способа бытия объекта исследования как методологическая проблема: Сб. науч. тр. - Новосибирск: НГУ, 2002, - С. 151-163, [0,8 п.л.];

7. Соловьёв О. Б. Категории природного и культурного в интегративных тенденциях знания // Научные записки НГАЭиУ. - Новосибирск: НГАЭиУ, 2003.-Вып. 4. - С. 14-19, [0,5 п.л.];

8. Соловьёв О. Б. Понимание и интенциональность // Научные записки НГУЭУ. - Новосибирск: НГУЭУ, 2004. - Вып. 3. - С. 5-8, [0,35 пл.];

9. Соловьёв О. Б. Мышление в дилемме бытия и ничто // Научные записки НГУЭУ. - Новосибирск: НГУЭУ, 2005. - Вып. 3. - С. 30-34, [0,35 п.л.];

10. Соловьёв О. Б. Герменевтическое определение образования // Научные записки НГУЭУ. - Новосибирск: НГУЭУ, 2006. - Вып. 4. - С. 93-95, [0,5 пл.];

11. Соловьёв О. Б. Дискурсивная практика понимания // Учитель и ученик: общение, понимание, диалог: Сб. статей. - Новосибирск: НГУ, 2006. -С. 106-113, [0,4 п.л.];

12. Соловьёв О. Б, Непонимание как феномен несогласия в пространстве языковой игры // Феномен несогласия в гуманитарных и естественных науках: Сб. науч. статей. - М.: Компания Спутник+, 2006. - С. 64-77, [0,7 п.л.];

13. Соловьёв О. Б. К вопросу о способе рефлексивного осмысления объекта исследования // Критика и семиотика. - Новосибирск: НГУ, 2007, -Вып. 11.-С. 93-108, [1,0 пл.];

14. Розова С. С., Соловьёв О, Б. Предпонимание и социальные эстафеты II Вестн. Новосиб. гос. ун-та. Серия «Философия». - 2007, - Т. 5.- Вып. 1,-С. 27-34, [0,7 пл.];

15. Соловьёв О. Б. Неопределённость: интенциональные и аспектуальные горизонты понимания // Вестн. Новосиб. гос. ун-та. Серия «Психология». -2008. - Т. 2. - Вып. 1.-С. 63-67, [0,5 пл.];

Статьи в материалах международных, всеросснйсЕснх и региональных научных конференций:

1. Соловьёв О. Б. Топология социокультурного пространства понимания // Актуальные проблемы гуманитарных-и социальных исследований в XXI веке. Материалы региональной научной конференции молодых учёных Сибири в области гуманитарных и социальных наук. - Новосибирск: ИФГТР СО РАН, Н1'У, 2005. - С. 131-135, [0,25 пл.];

2. Соловьёв О. Б. О прагматическом назначении понимания в образовании и науке // Модернизация российского образования: сб. ст. - Новосибирск: Изд-во НГТУ, 2005. - Т. XVII. - С. 401-406, [0,45 п.л.];

3. Соловьёв О. Б. Топология ментального пространства понимания // Человек в условиях неопределённости: Сб. материалов Всерос. конф.-Новосибирск: РИГУ, 2006. - С. 11-23, [0,6 п.л.];

4. Соловьёв О. Б. Проблематика смысла в поэзии Серебряного века // Проблема смысла в философии и культуре русского Серебряного века. Вып. 14. Материалы Междунар. науч. конф. 2008 г. - Дрогобыч: Дрогобычский госуд. пед. ун-т им. Ивана Франко, 2008. - С. 317-325, [0,5 п.л.];

5. Соловьёв О. Б. Рефлексивные стратегии формирования личности в постиндустриальном обществе // Формирование профессиональной культуры специалистов XXI века в техническом университете. Ч. 3. Коммуникативные стратегии информационного общества: Труды 8-й Междунар. науч.-практ. конф. Кн. 2. - СПб.: Изд-во Политехи, ун-та, 2008. - С. 174-180, [0,35 п.л.].

Специальность: 09.00.01 - Онтологии и теория познания

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени доктора философских наук

Подписано в печать 04.09.2009 г. Формат 60x84'/,,. Тираж 120 экз. Гарнитура Times Hew Roman. Усл. печ. л. 2,25.

Новосибирский государственный университет экономики я управления 630099, г. Новосибирск, ул. Каменокая, 56

л-) ;

t

г-: /

2008151642