автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.03
диссертация на тему: Репрезентация придворного еврея/конверсо в позднесредневековых испанских и сефардских источниках

Полный текст автореферата диссертации по теме "Репрезентация придворного еврея/конверсо в позднесредневековых испанских и сефардских источниках"

На правах рукописи

Зеленина Галина Светлояровна

Репрезентация придворного еврея/конверсо в позднесредневековых испанских и сефардских источниках (XV - первая половина XVI в.)

Специальность 07.00.03 - всеобщая история (средние века)

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук

Москва 2005

Работа выполнена в Институте всеобщей истории Российской академии наук

Научный руководитель:

кандидат исторических наук Ю.И. ВарьядЦ

Официальные оппоненты:

доктор исторических наук И.Н. Данилевский кандидат исторических наук О.В. Аур ов

Ведущая организация: - Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова

Защита диссертации состоится «_»_2005 г. в

__часов на заседании диссертационного совета Д 002.249.01 по

защите диссертаций на соискание ученой степени доктора наук при Институте всеобщей истории РАН по адресу: 119334, Москва, Ленинский просп., 32а

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке ИВИ РАН.

Автореферат разослан «_»_2005 г.

Ученый секретарь диссертационного совета к.и.н.

' Н.Ф. Сокольская

^-Ч 21Ш9Г

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ИССЛЕДОВАНИЯ

Актуальность темы исследования

Пара государь-придворный - одна из самых значимых в мировой истории и культуре; практически от каждого периода в истории каждого государства, если не от каждого монарха, осталась память о такой паре. Изучение отношений государь-придворный особенно актуально в свете возрождения научного интереса к биографии, к элитарному срезу истории и в рамках таких существенных для современной медиевистики проблематик, как харизма власти, структура власти, образ монарха, фаворитизм как политическое и литературное явление, придворная культура и смежных с ними.

Применительно к истории евреев в средневековой Европе пара государь-приближенный (монарх-придворный еврей) имеет первостепенное значение: в ситуации жизни этноконфессионального меньшинства в чужом обществе и государстве отношения с королем, в частности через представителя при дворе, приобретают особую важность и становятся одним из ключевых факторов, определяющих судьбу еврейской общины в королевстве, и, соответственно, одной из интереснейших граней проблемы Свой-Чужой.

Эта тема особенно существенна для сефардской1 истории. «Золотой век» иберийского еврейства в мусульманский период был во многом обусловлен деятельностью придворных евреев, являвшихся также и лидерами общины. Назначение евреев на ключевые должности (секретарского, дипломатического, финансового и административного характера) продолжилось в христианских пиренейских королевствах, вплоть до изгнания евреев из Испании, а традиция ставить придворную элиту во главу угла национальной истории надолго сохранилась в сефардской ментальное™ и утвердилась в еврейской историографии.

Трансформация феномена придворного еврея в профессиональной деятельности и литературе конверсо (евреев, принявших христианство, и их потомков) представляет особый интерес и актуальность - в свете интенсификации в современной науке поиска еврейских корней в творчестве конверсо и в испанской культуре в целом.

1 С(е)фарад - библейский топоним, обозначающий Испанию; сефардами называются евреи стран Пиренейского полуостровам эмигранты оттуда.

^¿^нальнаП

снвлиатЕКА

Объект, предмет и хронологические рамки исследования

Объектом исследования является в первую очередь литературная и, в меньшей степени, художественная продукция трех релевантных для данной тематики групп (сефардских евреев, испанцев-христиан и конверсо), прямо или косвенно репрезентирующая придворных евреев/конверсо и ограниченная хронологическим отрезком XV - I пол. XVI века, захватывающим как период постепенного упадка испанского еврейства и быстрого роста прослойки конверсо, так и период после изгнания евреев из Испании. Эти рамки выбраны нами, поскольку включают вековое сосуществование евреев и конверсо в Кастилии вообще и при дворе в частности и, соответственно, сосуществование изучаемых фигур, а также поскольку на это время приходится расцвет основных нарративных жанров, произведения которых и составляют объект исследования. Также этот период существенен как время осмысления феномена фаворитизма - на терминологическом уровне (в европейских языках появляется само слово «фаворит») и в литературе, -стимулированного как реальной ситуацией, так и рецепцией античного наследия.

Предметом исследования становятся образы придворного еврея и придворного конверсо, сложившиеся у разных субъектов восприятия; представления о взаимоотношениях этих фигур с монархом, придворным обществом, своей общиной; связь этих двух феноменов.

Степень изученности проблемы

Специфика избранной тематики обусловливает необходимость обращения к нескольким, иногда совершенно изолированным друг от друга, научным традициям, существующим в рамках пиренейской историографии, иудаики (в первую очередь, сефардских исследований), испанской филологии.

В первых фактографических компендиумах по еврейской истории авторы XIX - начала XX века (Г. Грец, С.М. Дубнов), основываясь в том числе на совершенно некритическом пересказе легенд, отводят существенное место описанию деятельности придворных евреев, которые - вместе с раввинистической элитой - собственно олицетворяют для этих историков испанское еврейство, и посвящают им панегирические пассажи, очевидно гордясь этими единственными политическими деятелями и потому «героями» испанского еврейства так же, как другие национальные историки гордились своими монархами. Испанским придворным евреям щедро уделяется внимание в общих работах по истории испанского еврейства, как в мусульманский, так и в христианский периоды

(X. Амадора де-лос-Риос, А. Ньюмана, И. Бера, Э. Аштора). Во второй половине XX века потаилось несколько специальных работ по еврейской придворной прослойке в пиренейских королевствах, особенно в Арагонском, по которому гораздо лучше сохранилась источниковая (актовая) база, посвященных в основном социально-правовым вопросам: статусу придворных евреев, их функциям на службе короля, противоречиям интересов короны, знати и церкви в отношении придворных евреев, причинам упадка этой группы (статьи Дж. Шнейдмана и Й.Т. Асиса, монографии X. Бейнарта, Д. Романо). Довольно развитым направлением продолжает быть исследование отдельных персоналий или семей еврейских грандов, так что мы имеем целый ряд биографических исследований, как в основном дескриптивных, так и аналитических Многие существенные вопросы рассматривались в исследованиях (Й. Каплана, С. Штерн) по другим «классическим» в отношении придворных евреев эпохам - центрально-европейскому и османскому абсолютизму, которые, соответственно, также представляют для нас определенный интерес.

Придворным конверсо также посвящено немало работ биографического характера, основанных во многом на генеалогических изысканиях (монографии Ф. Кантеры Бургоса, М. Рабаде Обрадо и др.), хотя и в испанской, и в еврейской обширной историографии по конверсо доминируют, скорее, иные темы (конверсо и евреи, конверсо и инквизиция, политика «чистоты крови»). Говоря об испанской историографии, следует упомянуть, что придворные евреи и конверсо как значимые в испанской истории инородцы попали в поле весьма пристрастного внимания исследователей и стали одним из предметов знаменитой дискуссии о причинах специфики испанской истории и корнях испанского национального характера, ведшейся между двумя корифеями испанской исторической науки и академической элиты XX века А. Кастро и К Санчес-Альборносом и их последователями. А. Кастро в рамках своей теории о «гармоничном сосуществовании» (convivencia) трех каст (христиан, мавров и евреев) и существенном влиянии нехристиан на формирование испанской культуры, государственности и национального характера отмечает, в частности, важную роль придворных евреев и конверсо в развитии в пиренейских королевствах ряда институтов, культурных феноменов, ментальных установок. Его оппонент характеризует теорию о convivencia как «абсурдную», а административно-финансовую деятельность придворных евреев/конверсо как исключительно вредную для Испании, ведущую к обнищанию испанского народа.

Фигура придворного шута изучается в рамках совсем иной научной традиции. Наравне с «дураками», простецами, скоморохами и жонглерами, бродячими плутами, карликами и уродами, придворными поэтами, клоунами и другими, придворный шут рассматривается в общих трудах типологического характера, трактующих это понятие максимально широко и оперирующих историческими и литературными примерами от древнеегипетских и античных придворных карликов до средневековых жонглеров и трубадуров и современных комиков и клоунов (работы Э. Велс-форд, В. Вилфорда, А Зиждервельда). Есть и более конкретные исторические исследования, посвященные как придворным, так и народным шутам в той или иной стране, в ту или иную эпоху, в том числе в Средневековье и Возрождение (работы Дж. Дорана, Б. Свэйн, М Левера, С. Биллингтон). Отдельно изучался тип «ду-рака»/шута/жонглера, главного персонажа средневековой карнавальной культуры и автора/героя народной литературы, положившего начало поэтическому творчеству на вернакуляре (применительно к испанской культуре - монографии X. Каро Барохи и Р. Менендеса Пидаля, к еврейской - монография А. Красный). Особого внимания исследователей (М. Фуко, Ж. Лефевра, В. Кайзера, Г. Майделфорта и др.) удостоилась эта тематика в позднес-редневековой и ренессансной культуре, породившей новые дискурсы о глупости и безумии, ряд программных символов, афоризмов и текстов, несколько архетипических фольклорных и литературных героев, а также окончательно сформировавшей феномен придворного шута, ставшего с этого времени постоянным атрибутом монархии. В рамках этой проблематики выделяется обширная группа исследований, посвященных испанской литературе глупости и придворной поэзии (статьи и монографии М.Р. Лида де Мал-киэль, Б Периньяна, Ф. Маркеса Вильянуэвы, О. Редондо и др.), многие представители которой были, как это с большей или меньшей долей убедительности доказывалось (Ф. Кантерой Бургосом, X. Авалье-Арсе), евреями или конверсо. В независимости от степени уверенности в еврейском происхождении авторов, в современных работах (С. Гилмана, Ф. Маркеса Вильянуэвы, X. Фаура, Э Гутвирта и др.) широко изучается эксплицитная и имплицитная еврейская тематика, аксиология, топика и лексика как в придворной поэзии, так и в литературе этого периода вообще.

Цели и задачи исследования

Цель работы заключается в сопоставительном анализе образов придворного еврея и придворного конверсо, в том числе шута,

сложившихся у различных субъектов восприятия, и в рассмотрении этих фигур как разновидностей одного феномена.

В соответствии с поставленной целью в диссертации решаются следующие задачи: описание и сопоставление вышеназванных образов, выявленных в трех группах источников (еврейских, христианских, новохристианских); определение ключевых внутренних (характеристики) и внешних (отношения с монархом, с придворным обществом) параметров этих образов; анализ этих образов с точки зрения их корней в канонических текстах, в предшествующих традициях (еврейской, христианской, испанской) и параллелей в современной литературе (испанской, итальянской); выявление типологических параллелей между образами придворного еврея и шута-конверсо и рассмотрение возможной генетической преемственности между этими фигурами.

Методологические основы исследования

Теоретической базой для нас является классика истории мен-тальностей и исторической антропологии, то есть прежде всего работы Л. Февра, М. Блока, Й. Хейзинги, Ф. Арьеса, Ж Ле Гоффа, А.Я. Гуревича, К. Гинзбурга, Н. Земон Дэвис, а также труды ряда антропологов, социологов и философов, в некоторых аспектах программные для современной гуманитаристики (Л. Леви-Брюля, Н. Элиаса, М. Фуко). Учитывая кросскультурный характер данного исследования, место обитания героев которого - на границе двух этнорелигиозных миров, особую значимость имеют исследования проблематики Свой-Чужой, как в универсальном, философском аспекте, так и применительно к евреям и другим иноверцам и вообще меньшинствам в христианском обществе (работы Дж. Босу-элла, Г. Лангмира, Я. Мура, Д. Ниренберга, из отечественной историографии - С.И. Лучицкой).

Для исследования феномена придворного «дурака» в позднес-редневековом обществе релевантную базу предоставляют работы по истории психиатрии и исторической психологии и непосредственно по эпистемологической эволюции восприятия безумия (прежде всего, «История безумия в классическую эпоху» М. Фуко).

Принимая во внимание жанровую принадлежность наших источников (историография и квазиавтобиографическая поэзия и проза), теоретической основой для их изучения становятся работы по истории и теории коллективной/социальной памяти (Ф. Иейтса, М. Хальбвакса, И.Х. Йерушалми, А. Функенштейна) и формам ее фиксации в Средние века (Дж. Колмана, Б. Гене, Ж. Ле Гоффа), а также по индивидуальному сознанию и автобиографизму (Ж. Гус-дорфа, К. Вайнтрауба, А. Момильяно, Л.М. Баткина).

Непосредственно в анализе текстов по мере возможностей используются как структурный и семиотический методы, так и методики, разработанные исследователями истории Нового времени, в том числе контекстуальный и интертекстуальный анализ, который широко применяется и в изучении средневековых еврейских текстов. Там, где объем текста и актуальной информации это позволяют, применяются простейшие количественные методы.

Источниковая база исследования

Источниковая база работы состоит из нарративных источников, делающих предметом своего описания ситуацию при дворе или же порожденных придворной субкультурой; это, прежде всего, историография и развлекательная придворная литература. Исходя из стремления к максимальной представленности разных ракурсов восприятия придворного еврея/конверсо и конверсо-шута - еврейского, христианского и новохристианского, - исследование построено на нескольких группах источников: кастильская и сефард-ская хронистика XV-XVI веков, кастильская придворная поэзия второй половины XV века и испанская бурлескная литература первой трети XVI века.

Кастильская хронистика, в разных своих жанрах (crónica real, crónica caballeresca, crónica particular), переживает в данный период исключительный расцвет, который связывают с влиянием итальянского гуманизма, проявившимся, в частности, в актуализации античной историографической традиции, а также интерпретируют как отражение политического подъема Испании. Нашими основными источниками в этой группе являются следующие семь хроник: «Викториал, или Хроника дона Перо Ниньо» (до 1435 года), «Хроника Хуана И» (1430-е годы), «Поколения и жизнеописания» Ф. Переса де Гусмана (середина XV века), «Латинские декады, или Хроника Энрике IV» Альфонсо де Паленсии (1480-е годы), и три хроники Католических королей (Ф. дель Пульгара, А. Бер-нальдеса и А. де Санта Круса).

В еврейской историографической литературе XVI века, которую принято называть «хрониками поколения изгнанников из Испании», хотя ее испанский характер, каузированность изгнанием и чистота жанра дебатируются, некоторые исследователи (Й.Х. Йе-рушалми) видят ренессанс еврейской исторической мысли, редуцированной в Средние века, а другие - венец средневековой историографической традиции или же, напротив, не историографию (Р. Бонфиль, Э. Гутвирт). При всей неоднозначности оценок и классификаций, этот корпус текстов довольно хорошо изучен и представляет собой плодотворный материал для научных изыска-

ний в самых разных направлениях. Нашими источниками являются девять хроник из этого корпуса, как прямо, так и опосредованно связанных с Кастилией: «Скипетр Иуды» (Шевет Йетуда) Шломо ибн Верги (первая четверть XVI века), «Книга генеалогий» (Сефер юхасин) Авраама Закуто (1504 год), «Утешение на бедствия Израиля» (Consolagam as tribulagoens de Israel) Шмуэля Ушке (вторая четверть XVI века), «Долина плача» (Эмек га-баха) Йосефа /а-Когена (1558 год), «Малый порядок Элиягу» (Седер Элиягу зута) Элиягу Капсали (вторая четверть XVI века), «Книга традиции» (Сефер га-каббала) Авраама бен Шломо Ардутиэля (1510 год), «Память праведника» (Зехер цадик) Йосефа ибн Цадика де Арева-ло (1487 год), и две краткие анонимные хроники об изгнании 1492 года.

Из бурлескной придворной литературы, зародившейся и активно развивавшейся в данный период, в диссертации анализируются, в первую очередь, два произведения, занимающих немаловажное место в истории испанской словесности: составленное в середине XV века «Кансьонеро Хуана Альфонсо де Баэны», стоящее у истоков постэпической придворной поэзии и ряда ключевых тропов ренессансно-барочной поэтики бессмыслицы, и - знаменующая собой более поздний этап развития, расцвет, испанской литературы глупости - «Бурлескная хроника» Франсеса де Суньиги, придворного шуга императора Карла V, написанная в 1525-1527 годах.

В исследовании спорадически используются источники, выходящие за рамки вышеозначенного периода; на их материале прослеживаются истоки или, наоборот, позднейшие проявления тех или иных мотивов и тенденций.

Привлекаются также визуальные источники, а именно образные полностраничные миниатюры на библейские сюжеты, сохранившиеся в сефардских пасхальных агадах - книгах, содержащих библейские фрагменты и иные тексты на тему исхода из Египта, которые принято читать за пасхальной трапезой. Рассматриваются иллюстрации из нескольких таких агад (Сараевская агада, Барселонская агада, Золотая агада, Агада Кауфмана и др.), большей частью относимых к Арагонскому королевству и датируемых XIV веком.

Источники документального характера - законодательство и судебные, в том числе инквизиционные, материалы, - не являющиеся носителями анализируемых образов, используются лишь окказионально и имеют вспомогательную функцию.

Научная новизна исследования

Представленная работа не имеет аналога ни в иудаике, ни в пи-ренеистике, поскольку впервые объединяет два феномена - придворного еврея и шута-конверсо, традиционно являющиеся объектами изучения разных дисциплин - еврейской истории и испанской филологии.

В отличие от большинства работ, посвященных придворным евреям, диссертация не рассматривает их биографии, юридический статус или административные функции, а предлагает типологический анализ восприятия этого феномена, причем впервые эта тема прослеживается на всех возможных группах нарративных источников и впервые с этой целью привлекается визуальный материал.

Приводится новая интерпретация образов монарха в сефард-ских источниках, подразумевающая отказ от традиционного бинарного толкования и предлагающая анализ этих источников как художественных текстов.

Резонируя с существенной в современных исследованиях тенденцией к поиску в ментальности конверсо еврейских топосов, данная работа предлагает новые ракурсы в подобном анализе.

Апробация работы

Диссертация обсуждалась на заседаниях Центра истории западноевропейского Средневековья и раннего Нового времени ИВИ РАН. Отдельные тезисы работы были изложены в докладах на отечественных и международных конференциях: на XII Чтениях памяти В.Т. Пашуто (ИВИ РАН, апрель 2000 г.); на VIII и X Ежегодных международных междисциплинарных конференциях по иудаике (Центр научных работников и преподавателей иудаики в вузах «Сэфер» [Москва], январь-февраль 2001 г. и январь-февраль 2003 г.); на XIII Всемирном конгрессе по иудаике (Еврейский университет в Иерусалиме, август 2001 г.); на Летней школе «Историческая антропология. История домашнего хозяйства, семьи и родства» (Санкт-Петербургский Европейский университет, август 2002 г.); на Круглом столе «Право в средневековом мир: без вины виноватые» (ИВИ РАН, октябрь 2002 г.); на Чтениях памяти О И.Варьяш: Historia ammata (ИВИ РАН, октябрь 2003 г.); на Международной аспирантской конференции по иудаике (Лондонский университет, сентябрь 2004 г.); а также в лекционных курсах в ИСАА при МГУ.

По теме диссертации опубликован ряд статей, список которых приведен в конце автореферата.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, библиографии и приложения, содержащего иллюстративный материал.

Во введении обосновывается актуальность избранной проблематики; намечается контекст исследования путем экскурса в историю средневекового еврейства и его придворного класса, причем акцентируется сефардская специфика в этом аспекте; формулируются цели и задачи исследования; обсуждается степень разработанности тематики; приводится общая характеристика основных групп источников.

Первая глава диссертации («Придворные евреи/конверсо в испанской и сефардской хронистике») посвящена репрезентации придворных евреев и конверсо в кастильской и еврейской историографии ХУХУ1 веков, с контекстуальным привлечением более ранних текстов, а также визуальных источников.

Анализ созданных в нарративных источниках образов, обычно не являющихся полным и достоверным отображением исторической действительности, предваряет историко-историографический обзор, резюмирующий данные по придворным евреям и конверсо, существование которых зафиксировано различными, в том числе документальными источниками, а также основные достижения в изучении этих фигур.

Следующий раздел, снабженный дополнительной характеристикой источников и историографии по конкретной узкой теме, посвящен придворным евреям в кастильской хронистике. Таковая, прежде всего официальная, склонна к игнорированию интересующей нас тематики. Еврейское присутствие в политической элите испанскими хронистами сведено к минимуму; репрезентация евреев-придворных в очень малой степени биографична и исторически конкретна, но, скорее, типологична и сохранена в основном в составе других, общих мотивов, то есть мотивов, касающихся евреев вообще (современных евреев, четко дифференцированных от древнего народа Израиля) или придворных вообще, в первую очередь фаворитов-парвеню. Среди этих мотивов выделяются, прежде всего, неподобающее, ненаследственное и чрезмерное, богатство и стяжательство, а также особые интеллектуальные качества: ум на злое, ученость и хитрость. Придворный еврей традиционно занимает вакансию «дурного советчика», наущаемого дьяволом, монополизирующего внимание монарха и «портящего» его, ведущего

государство и весь христианский мир к погибели. Этот топос, восходящий к библейским текстам, пользуется особой популярностью в испанской средневековой литературе. В виду контраста с освященным традицией образом придворного еврея - общинного лидера, особую важность приобретает демонстрируемая в хрониках нетождественность этих двух фигур и даже упоминания о конфликтах между ними. .

В репрезентации придворных-конверсо присутствуют, во многом, те же мотивы, что и в репрезентации евреев, с усилением такой психологической составляющей в отношении хрониста, как » зависть, что хорошо объясняется через разработанный в социальной антропологии концепт ограниченного блага: поскольку богатство, честь, милость монарха представляются ограниченными благами, скопление этих благ в руках конверсо ведет к дефициту их для старохристиан.

В третьем разделе главы, предваряемом более подробным, чем во Введении, обзором конкретной группы источников и концептуальным резюме посвященной им научной дискуссии, рассматривается сефардская историографическая литература конца XV - первой половины XVI века. В творчестве «поколения изгнанников из Испании» еврейский придворный в паре с нееврейским монархом являются частотными и центральными персонажами. Хроники во многом отражают культ придворного еврея, сложившийся еще в мусульманской Испании и уходящий корнями в историю еврейского центра в Вавилонии и глубже, в библейскую традицию. Образы придворных евреев конструируются хронистами по модели библейских прототипов - Иосифа, Мардохея и Даниила, на которых указывают регулярные цитаты и аллюзии. Среди ключевых компонентов этих образов следует назвать знатность - происхождение от древней иерусалимской аристократии, а в идеале - от самой давидической династии, - честь, богатство (долженствующее выражаться в объеме благотворительности), мудрость и эрудицию, *

с ориентацией на светскую культуру, естественной для иудео-арабской традиции, в рамках которой феномен придворного еврея и развивается. Успешная карьера, инициированная или поддержи- "

ваемая божественным вмешательством, приводит придворного еврея к уникальному положению «второго после царя, первого среди евреев». Как «первый среди евреев», он широко занимается материальной помощью единоверцам, с упором на образование, а также заступается за них перед королем. Однако, несмотря на очевидную привлекательность этого аспекта, преобладающим представляется все же другой - исключительная близость к монарху, превосходящая положение нееврейских придворных. Помимо ак-

центирования статуса фаворита, это сближение фигуры придворного еврея с фигурой монарха достигается и иными способами: интеграцией первого в число «великих мужей королевства» через описание стиля жизни; приравниванием еврейской мудрости к нееврейской царственности; аллюзиями на те или иные компоненты образа предшествующих типов еврейских лидеров (вавилонских экзилархов и, главное, иудейских царей). В отличие от лже-мессий с их беспочвенными и губительными для народа амбициями, придворные евреи позиционируются как действительные цари sui generis, уступающие только нееврейскому монарху, который, в свою очередь, до некоторой степени деифицируется.

Отдельная главка посвящена центральному в данном ракурсе образу монарха в сефардских хрониках, который бурно дебатировался в науке, однако речь в этой дискуссии шла о бинарных вариантах отношения хронистов к монархам, в то время как более осмысленным и плодотворным представляется изучение именно образа. Последний, в зависимости как от исторических прототипов, так и от художественных задач автора, может быть лаконичным образом гонителя, а может быть развернутым идеализированным образом «милостивого царя» - просвещенного юдофила и справедливого судии, по своей охранительной функции относительно народа Израиля аналогичного Богу. Любопытным антиподом этого позитивного образа монарха-заступника регулярно становится его супруга, враждебная к евреям, склоняющая мужа на гонения, то есть являющаяся - с еврейской точки зрения - «дурной советчицей». В этих образах, помимо известных библейских архетипов (Евы, Иезавели), мог отразиться ренессансный мизогинизм, усиленный гинекократической спецификой XVI века.

Вышеназванные тенденции в изображении придворных евреев и монархов находят подтверждение в визуальных источниках, в миниатюрах сефардских пасхальных агад. Они, в частности, демонстрируют особую популярность у сефардов истории Иосифа -идеального придворного при идеальном монархе. Придворный еврей максимально приближен к фараону и даже наделяется царскими атрибутами (короной и др.).

Отдельная главка посвящена имплицитной и эксплицитной критике придворной элиты, которая на данном материале ранее никогда не фиксировалась. Хотя вышеописанный панегирический образ придворного еврея в хрониках доминирует, он сосуществует с некоторым осуждением, связанным, прежде всего, со способностью придворного еврея навлекать беду на всю общину, с его высокомерием и гордыней и со свойственными ему ассимиляциони-стскими тенденциями, закономерным итогом которых представля-

ется обращение в христианство последнего главного раввина королевства. В этой главке также указывается на то, что хроники, в силу происхождения и положения их авторов, представляют во многом самовосприятие еврейского придворного класса или же восприятие, ангажированное заказчиками из оного. (Последнее относится и к миниатюрам в агадах.) Эта специфика объясняет минимальность негативных оценок; однако если мы обратимся для контекста к источникам иных жанров, то увидим, что придворный еврей был далек от однозначного отождествления с общинным лидером.

При сопоставлении образов придворных евреев в кастильской и еврейской хронистике обнаруживается ряд прямых сходств или обратных, зеркальных, атрибуций. Так, в обеих группах источников репрезентация придворных евреев минимально исторична, но, скорее, типологична. Социально-гуманитарный аспект деятельности этих героев, их помощь и лидерство в общине, минимапизиро-ван (что идет вразрез с общепринятым в еврейской традиции и науке мнением). Акцент стоит на уникальности в придворной среде и близости к трону, оцениваемой, естественно, в испанских и еврейских источниках диаметрально противоположно.

Во второй главе («Шуты еврейского происхождения в испанской придворной литературе») исследуется феномен придворного «дурака» в самовосприятии - в произведениях шутов-авторов развлекательной литературы.

Первый раздел главы является концептуальным историко-историографическим обзором типов шутов в значимых для нашего исследования культурах и основных направлений и достижений в изучении как этих типов, так и смеховой культуры вообще, эволюции концептов глупости и безумия, а также испанской бурлескной литературы и субкультуры и еврейского присутствия в ней, которому традиционно приписывается определяющая роль.

Второй и третий разделы посвящены последовательному анализу репрезентации шута в кансьонеро второй половины XV века и бурлескной хронике первой трети XVI века, предваряемому емкими характеристиками филологической специфики и ценности источников. В обоих случаях анализ включает следующие блоки: образ шута; его отношения с патроном и с придворным обществом; его отношение к придворной официальной культуре; еврейская тематика в текстах, прежде всего в конструировании образа автора/шута; стилистические и жанровые особенности текстов.

Бурлескная хроника наследует кансьонеро по многим ключевым мотивам, несколько акцентируя одни и затушевывая другие,

но в целом развивая тот же образ придворного шута, бравирующего своим еврейским происхождением, аутсайдера в придворном обществе и в то же время монаршего фаворита. Этот персонаж обозначается различными дефинициями: «трубадур», «хуглар», «балагур», «острослов», «клеветник», «слуга [короля]» и др., -отражающими спектр его функций при дворе.

Одна из важнейших характеристик героя - его маргинальность в придворной среде или даже конфликт с ней, что на художественном уровне выражается в критике аристократического общества и его ценностей, оборачивающихся пороками, в пародировании официальной придворно-рыцарской культуры и травестировании ее основных топосов, вплоть до деструкции ключевого для этой культуры жанра - официальной хроники.

Маргинальность шута во многом связана с его еврейской спецификой, состоящей из происхождения, внешности, религиозного синкретизма. Еврейскость, исключенная к этому времени из сферы легитимного, активно эксплуатируется в этих источниках как плодотворный смеховой материал, наравне с некоторыми табуируе-мыми аспектами повседневной жизни - с пищевой, фекальной, генитальной топикой.

В центре произведений шутовской литературы располагается пара шут-патрон, то есть автор и лирический герой текста и его адресат - король. Последний является объектом регулярных лау-даций, гиперболических дифирамбов вплоть до риторической деификации, достигаемой путем прямого сопоставления с фигурами христианского пантеона или использования соответствующих библейских цитат. Шут, несмотря на обусловленное его должностью постоянное сатирическое самоуничижение, позиционирует себя в качестве лучшего альтернативного, то есть исключенного из придворной иерархии, приближенного монарха - по-своему знатного (он либо указывает на свое еврейское высокое происхожде-У ние, либо атрибуирует себе «готскую» псевдогенеалогию и псев-

дотитулы), по-своему мудрого (здесь актуализируется популярный ренессансный парадокс «мудрого дурака») и, главное, исключительно верного. Шут - уникальный при дворе «развлекающий советник», спасающий от аристократической болезни века - меланхолии, лекарь души и тела монарха. Он выгодно выделяется на фоне изображенных им же стабильно глупых, порочных, бездарных грандов. Его достоинства, по крайней мере в художественном мире текста, не остаются неоцененными' он добивается высшей ценности - монаршего фавора, пусть выраженного на словах, а не в бонусах, зато исключительного, несравнимого с положением

прочих придворных и соответствующего бытующей в XVI веке поговорке о конверсо: «Между королем и мной - никого».

В заключении сопоставлены основные выводы по обеим главам и подведены итоги исследования.

Сравнение рассмотренных образов придворного еврея и шута-конверсо, созданных христианскими, новохристианскими и еврейскими авторами, обнаруживает, естественным образом, ряд парадигматических изменений: страшное сменяется смешным; позитивность, серьезность, высокий стиль - критикой, сатирой, анти- V нормативностью; типологичность - конкретикой и автобиографизмом; травестируются ценности и каноны жанра. Выводы касательно стилистических и иных особенностей второй группы наших источников подтверждают тезис, выдвинутый в современных работах, о травмированном сознании поколения 1492 года, так называемого «потерянного» поколения, испытывавшего чувства отчуждения и разочарования и зыбкости всех устоев и принципов, кроме разве что, как показывает наш анализ, служения монарху.

Несмотря на эти трансформации, наблюдается существенное сходство по доминантным понятийным комплексам, как-то' честь-происхождение-знатность и мудрость-хитроумие-остроумие-безумие. Сохраняются основные статусные параметры этих фигур: маргинальное положение в придворном обществе, но беспримерный фавор у монарха, получающий первостепенное значение как в дружественном, так и во враждебном дискурсе. Патрон этого фаворита, персонаж центральный или первостепенный для всех наших источников, скорее архетипичен, чем конкретно-биографичен (и данное наблюдение вносит важный корректив в дискуссию об образе монарха у еврейских хронистов); в этом формате король идеализируется вплоть до обожествления, с сохранением на протяжении четырех веков ключевых своих характеристик - справедливости и милосердия. В репрезентации придворных евреев в раз- * ных источниках наблюдается приоритет близости к монарху над общинным лидерством, что подвергает сомнению распространенное в еврейской историографии безоговорочное отождествление придворной элиты с национальными героями. Обнаружение в се-фардских источниках критики, пусть сведенной к минимуму, в адрес этих персонажей опровергает тезис о непогрешимости придворных евреев в глазах поколения изгнанников.

Образ шута максимально приближен к образу мудреца-советника. В наших источниках обнаруживается несколько переходных фигур, которые соединяют в себе характеристики обоих придворных амплуа и тем самым демонстрируют их родство. Не-

смотря на прискорбное отсутствие прямых текстуальных заимствований или общего цитатного набора, на основе рассмотренных типологических параллелей и общей исторической канвы можно говорить о наследовании конверсо-шутами определенных сефард-ских установок, в том числе нацеленности на служение монарху, идеализируемому и почти обожествляемому. Именно эта установка, вероятно, обусловила массовое появление конверсо при дворе в шутовском качестве, поскольку прагматические запросы таким положением вряд ли удовлетворялись. В результате именно конверсо заняли новую придворную нишу - «искусственных» дураков, острословов, литераторов, сплетников и советников, королевских любимцев. И именно они - а не интегрированные в аристократическую иерархию конверсо-ассимилянты, старательно элиминирующие все следы своего еврейства, - унаследовали традицию еврейского присутствия при испанском дворе.

Этот тезис, основной тезис диссертации, продолжает как тему испано-еврейских заимствований, так и, в большей степени, тему еврейских корней в творчестве конверсо поколения 92-го года и позднейших, вплоть до Сервантеса. Он также подтверждает теорию о рецепции новохристианами иудео-арабской (то есть истинно сефардской) традиции, репрессированной в еврейской-иудейской среде усилиями проашкеназской партии; примером этой рецепции служит такое характерное для этой традиции явление, как придворный еврей - светский вельможа и философ. И наконец, этот тезис является аргументом в пользу еврейско-конверсного континуитета, не нарушенного изгнанием 1492 года, в котором традиционная еврейская историография привыкла видеть финальную катастрофу и конец сефардской традиции на Пиренейском полуострове.

Заключение завершается кратким эпилогом, в котором про-Г слеживается продолжение политического института и литератур-

ной темы фаворитизма в Испании в XVI - начале XVII века и возрождение характерно испано-еврейского феномена придворного - еврея в сефардской диаспоре в Османской империи, нашедшее

яркое отражение в восточно-сефардском фольклоре.

ПУБЛИКАЦИИ ПО ТЕМЕ ДИССЕРТАЦИИ

1. «Исход» 1492 года: анализ некоторых трактовок изгнания евреев из Испании // Тирош: Труды Третьей молодежной конференции СНГ по иудаике. Вып. 3. М., 1999. С. 134-145. 0.5 а.л.

2. Изгнание 1492 года в трактовке двух хроник XVI века II Вестник Еврейского университета. № 6 (24). М.-Иерусалим, 2001. С. 73-100. 1.5 ал.

3. К вопросу об историчности еврейской хронистики XVI века // Древнейшие государства Восточной Европы. Историческая память и формы ее воплощения. М., 2003. С. 217-233. 1,1 а.л.

4. Образ монарха в художественной системе иберо-еврейской хроники XVI века // Средние века. Вып. 64. М., 2003. С. 89-104. 1 а. л.

5. Община склочных соседок: типология соседского конфликта и тендерные стереотипы по инквизиционным документам И Judaica Rossica. Вып. 3. М., 2003. С 29-50. 1,4 а.л.

6. Doña puta vieja: «комплекс Селестины» в инквизиционных документах // Адам и Ева: альманах тендерной истории Вып. 7. М., 2004. С. 91-116. 1,35 ал.

7. Репрезентация короля и придворного еврея в сефардских миниатюрах // Historia animata: Сб. статей. М., 2004. Ч. 2. С. 165-176. 0,6 ал.

1

\ »

!

Зак. Объем Тир./РОэзз-

ИВИ РАН, Ленинский пр-т, 32-а

I 1

РНБ Русский фонд

2006-4 10626

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата исторических наук Зеленина, Галина Светлояровна

Введение

0.1. Государь - приближенный.

0.2. Придворный еврей в средневековой Европе в контексте проблемы

Свой - Чужой.

0.3. Придворный и шут: историографии.

0.4. Цель и задачи исследования.

0.5. Источники

0.5.1. Еврейская хронистика XVI века.

0.5.2. Испанская хронистика XV-XVI веков.

0.5.3. Кансъонеро, литература глупости, придворная литература.

Глава 1. Придворные евреи/конверсо в испанской и сефардской хронистике

1.1. Придворные евреи/конверсо в средневековой Испании: историко-историографический обзор.

1.2. Aut male, aut nihil: образ придворного еврея/конверсо в кастильских хрониках.

1.2.1. Евреи древние и евреи современные.

1.2.2. Nihil.

1.2.3. Богатство и стяжательство.

1.2.4. Специфические интеллектуальные способности.

1.2.5. Придворный еврей и еврейская община.

1.2.6. «Дурной советчик».

1.2.7. Преломление традиционных мотивов в репрезентации конверсо.

1.3. От Мессии до отступника: придворные евреи и конверсо в хрониках «поколения изгнанников из Испании».

1.3.1. «Второй после царя, первый среди евреев»: культ придворного еврея.

1.3.2. Образ монарха.

1.3.3. Придворный еврей и монарх в сефардских визуальных источниках.

1.3.4. Критика эксплицитная и имплицитная.

Глава 2. Шуты еврейского происхождения в испанской придворной литературе

2.1. Историко-историографический обзор.

2.1.1. Stultorum numerus infînitus est: исследования по социальной и литературной истории шута.

2.1.2. Конверсо в испанской придворной культуре: источники и историография.

2.2. Образ конверсо-шута в испанской придворной поэзии.

2.2.1. Шути господин.

2.2.2. Образ шута.

2.2.3. Еврейская тема.

2.2.4. Некоторые жанровые и стилистические особенности.

2.3. Образ конверсо-шута в испанской бурлескной литературе XVI века.

2.3.1. Антихроника, или испанский придворный Narrenschiff.

2.3.2. Автопортрет Суньиги и репрезентация его отношений с монархом.

Введение диссертации2005 год, автореферат по истории, Зеленина, Галина Светлояровна

1. Государь — приближенный

Государь - приближенный - одна из множества пар, формируемых в человеческих взаимоотношениях, и далеко не последняя из них по богатству психологическими нюансами и культурно-историческому значению. Участники этой пары могут рассматриваться как архетипы согласно аналитической психологии К.Юнга и его школы1.

Пара государь - приближенный играет важную роль в мировой истории и культуре. Память о такой паре осталась от разных периодов в истории, вероятно, всех государств. Культурная значимость отношений государя и придворного видна из частотности репрезентации их в литературных произведениях - очень многие августейшие персонажи снабжены придворными, значимыми для сюжета: от библейских фараона и Иосифа, Артаксеркса и Амана/Мардохея до шекспировского короля Лира и шута, от пушкинского Петра и арапа до толкиеновского короля Рохана и Гримы или эковского Фридриха и Баудолино. Как в исторической памяти, так и в беллетристике в изображении этих отношений обычно акцентируется

1 См. Юнг К.Г. Психологические типы. М., 1995; Он же. Архетип и символ. М., 1991; Complex, Archetype, Symbol in the Psychology of C.G.Jung. Princeton, 1959. См. также Willeford W. The Fool and His Scepter: A Study in Clown and Jesters and Their Audience. Northwestern UP, 1969, где в изучении разных типов шутов, «дураков», трикстеров и др. широко применяются фрейдистский и юнгианский подходы и терминология. Более исторически конкретизировано и ближе к хронотопу данной работы следующее психоаналитическое исследование: Marvick Е. Favorites in Early Modern Europe: A Recurring Psychopolitical Role//Journal of Psychohistory, 10, 1983. следующее: верность и преданность государю (как аналогия верности Богу или закону, как честь/долг приближенного) или, наоборот, предательство и измена, а также оппозиция истинной и фальшивой верности; отношения учитель - ученик (когда приближенный значительно старше государя); фаворитизм, очевидное предпочтение, отдаваемое государем одному из своих приближенных, вплоть до зависимости государя от этого приближенного, а также возникновение особой близости между ними; резко негативное отношение всех окружающих к этому приближенному (включая зависть других приближенных и ненависть народа, обвиняющего во всех бедах не монарха, а его главного советника), и др. Можно выделить три типа приближенных (оговорив, конечно, что в истории, как и в литературе, мы часто видим их гибриды): это фаворит(ка)/любовник(ца), который(ая) совершенно не вмешивается в дела государства, а если и занимает какие-либо должности, то исключительно номинально и только до тех пор, пока продолжает выполнять свою основную функцию; советник, который занимается государственными делами или делами монарха (в последнем случае это может быть слуга - тоже своего рода советник, но фигура менее значимая и менее публичная), что и составляет основу его положения и отношений с монархом; шут, чья прямая задача - веселить монарха -оценивается как менее значимая и менее уважаемая и принадлежит к более интимной сфере, чье положение невысоко, а должности и титулы фиктивны. Следует, однако, отметить, что эти амплуа зачастую смешиваются и даже идентифицируются: как фаворит может углубиться в государственные дела и стать первым министром, так и шут может совмещать свои функции с функциями слуги или - согласно сделанному в ряде культур открытию, что глупец и есть истинный мудрец, - может негласно быть главным советником монарха. Совокупность этих ролей и взаимоотношений, с их богатством и вариативностью, заслуживает написания особой анатомии придворной жизни на максимально широкой базе литературных источников.

Обращаясь же к более актуальной для нас сфере исторических штудий, можно сказать, что рассмотрение отношений государь - приближенный и восприятия этой пары в различных ракурсах вписывается в проблематику современной исторической науки, в частности медиевистики, учитывая сегодняшнюю популярность таких областей, как интеллектуальная история и историческая психология, а также возрождение интереса к биографии, к элитарному срезу истории и культуры и обращение - в рамках новых подходов и в вооружении новых методов - к таким уже традиционным темам, как, например, харизма власти, структура власти, придворная культура, власть и аристократия, и смежным с ними2. Особенно релевантна

2 Начало развитию этих тем в современной исторической науке было, во многом, положено классиками истории ментальностей и социальной истории, например, Марком Блоком в его «Королях-чудотворцах» (Bloc M. Les rois thaumaturges (1924); рус. пер.: Блок M. Короли-чудотворцы. M., 1998), Э.Канторовичем (Kantorowicz E.H. The King's Two Bodies. A Study in Medieval Political Theology. Princeton, 1957), Норбертом Элиасом (Elias N. Über den Prozess der Zivilisation; soziogenetische und psychogenetische Untersuchungen. Basel, 1939. 2 Bde.; рус. пер.: Элиас H. О процессе цивилизации. Т. 1-2. М.-СПб., 2001-02; и Elias N. Die höfische Gesellschaft. Luchterhand, 1969; рус. пер.: Элиас H. Придворное общество. M., 2002).

Из современных работ см.: по структуре королевской власти и политической культуре: Loades D.M. Henry VIII and His Queens: Politics of Marriage. Stroud, 1996; The Courts of Europe: Politics, Patronage and Royalty, 1400-1800. Ed. by A. G. Dickens. L., 1977; Martínez Millán J. Felipe II (1527-1598): la configuración de la monarquía hispana. Valladolid, 1998; Elliott J.H. Lengua e imperio en la España de Felipe IV. Salamanca, 1994; Fumaroli M. L'Âge de l'éloquence. Geneva, 1980; Kelly S. The New Solomon: Robert of Naples (13091343) and Fourteenth-Century Kingship. Leiden-Boston, 2003; Strong R. Art and Power: Renaissance Festivals, 1450-1650. L., 1989; VanLandingham M. Transforming the State: King, Court and Political Culture in the Realms of Aragon (1213-1387). Leiden-Boston, 2002; по аристократии и ее отношениям с королевской властью, придворному обществу: Gomes R.C. A corte dos reis de Portugal no final da idade media. Lisboa, 1995 (англ. пер.: The Making of a Court Society: Kings and Nobles in Late Medieval Portugal. Cambridge-N.Y., 2003); Dewald J. The European Nobility, 1400-1800. Cambridge, 1996; Gerbert M.-C. Les noblesses espagnoles au moyen âge (XI - XV siècle). P., 1994 ; Nobles and Nobility. Ed. by Anne J. Duggan. Boydell, 2000; Sabean D. Power in the Blood. Cambridge, 1984; по придворной культуре, королевскому двору, придворным поэтам и шутам: English Court Culture in the Later Middle Ages. Ed. by V.J.Scattergood, J.W.Sherborne. N.Y., 1983; The Medieval Court in Europe. Ed. by E.R.Haymes. München, 1986; James T.B. The Palaces of Medieval England, c. 1050-1550: Royalty, Nobility, the Episcopate, and Their Residences from Edward the Confessor to Henry VIII. L., 1990; May S.W. The Elizabethan Courtier Poets; the Poems and Their Contexts. Columbia, 1991; Oostrom F.P. van. Court and Culture: Dutch Literature, 1350-1450. Berkeley, 1992; Kuper M. Zur Semiotik der Inversion: verkehrte Welt und Lachkultur im 16. Jahrhundert. Berlin, 1993; Duindam J.F.J. Myths of Power: Norbert Elias and the Early Modern European Court. Amsterdam, 1994; Maksymiuk S. The Court Magician in Medieval German Romance. Frankfurt am Main-N.Y., 1996; Wade M.R. эта тема применительно к нашим хронологическим рамкам, XV-XVI векам, -периоду если и не расцвета фаворитизма, то по крайней мере осмысления этого общеевропейского феномена, стимулированного не только реальной ситуацией, но и, например, популярностью античной истории3, периоду, когда в европейских языках появилось само слово «фаворит» (франц. favori, исп. privado или valido), когда актуализировалась «вековая традиция враждебности к сверхмогущественному субъекту, достигшему абсолютного и - как полагали - незаслуженного превосходства через свое искусство добиваться и удерживать благосклонность государя»4. Фаворитизм XV-XVII столетий был осмыслен как «общеевропейское явление» в единичных

Triumphus nuptialis danicus: German Court Culture and Denmark: the "Great Wedding" of 1634. Wiesbaden, 1996; The Court and Cultural Diversity: Selected Papers from the Eighth Triennial Congress of the International Courtly Literature Society, the Queen's University of Belfast, 26 July-1 August 1995. Ed. by Evelyn Mullally, John Thompson. Woodbridge-Rochester, 1997; Middlefort H.C.E. A History of Madness in 16th Century Germany. Stanford, 1999 (глава «Придворные дураки и их глупость: имидж и социальная реальность»); Витке J. Courtly Culture: Literature and Society in the High Middle Ages. N.Y., 2000; Courts, Patrons, and Poets. Ed. by D.Mateer. New Haven, 2000; La corte de Carlos V. Dir. por J.Martinez Millan. Madrid, 2000; Wiggins P.D. Donne, Castiglione, and the Poetry of Courtliness. Bloomington, 2000; Bowers J.M. The Politics of Pearl: Court Poetry in the Age of Richard II. Cambridge-N.Y., 2001; Vale M.G.A. The Princely Court: Medieval Courts and Culture in North-West Europe, 1270-1380. Oxford-N.Y., 2001; Scholars and Courtiers: Intellectuals and Society in the Medieval West. Ed. S.Jager. Burlington, 2002; The Court Reconvenes: Courtly Literature Across the Disciplines: Selected Papers from the Ninth Triennial Congress of the International Courtly Literature Society, University of British Columbia, 25-31 July, 1998. Ed. by Barbara K. Altmann, Carleton W. Carroll. Rochester, 2003.

Из новейшей отечественной историографии по этим темам см.: Круглый стол «Харизма королевской власти» // Средние века. 1995. Вып. 58; Представления о власти // Одиссей. Человек в истории. М., 1995; Европейское дворянство XVI-XVII веков: границы сословия. Сб. ст. Отв. ред. В.А.Ведюшкин. М., 1997; Успенский Б.А. Царь и патриарх: харизма власти в России (византийская модель и ее русское переосмысление). М., 1998; Двор монарха в средневековой Европе: явление, модель, среда. Под ред. Н.А.Хачатурян. СПб.-М., 2001; «Анатомия власти» [статьи А.И. Сидорова, А.Г. Глебова, С.К. Цатуровой, Г.С. Зелениной] // Средние века. 2003. Вып. 64; Королевский двор в политической культуре средневековой Европы. Теория. Символика. Церемониал. Под ред. Н.А.Хачатурян. М., 2004.

3 Прежде всего, образом фаворита императора Тиберия Луция Элия Сеяна у Тацита, на что указывает ряд источников XVI-XVII веков, сравнивающих с Сеяном современных фаворитов.

4 Elliott J.H. Introduction // The World of the Favorite. Ed. J.H.Elliott, L.W.B.Brockliss. New Haven and L., 1999. P. 1. работах 1970-х годов5, но внимание научного сообщества к этой тематике возросло уже в 1980-х и особенно 1990-х годах6, в связи с вышеупомянутой «реабилитацией» исторической биографии, истории элит и т.п.

2. Придворный еврей в средневековой Европе в контексте проблемы Свой - Чужой

Сужая круг и обращаясь к нашему непосредственному контексту -истории евреев7 в средневековой Европе — мы видим, что здесь пара государь - приближенный, монарх - придворный еврей, имеет первостепенное значение: в жизни этнорелигиозного меньшинства в чужом обществе и государстве отношения с королем, в том числе через посредство представителя при дворе, приобретают особую важность и становятся одним из ключевых факторов, определяющих судьбу еврейской общины в том или ином королевстве, и, соответственно, одной из интереснейших граней проблемы Свой — Чужой.

Универсальная семантическая оппозиция Свой — Чужой (то же: Я — Другой, Мы - Они) в течение XX века стала занимать важнейшее место в различных областях гуманитарного знания, например, в коммуникативной философии, психологии личности, социальной психологии, антропологии. В лингвистических, этнологических и фольклористических исследованиях межъязыковых и межкультурных контактов и этнических стереотипов также

5 См. прежде всего Bérenger J. Pour une enquête européenne: le problème du ministériate au 17e ciècle // Annales, 29, 1974.

6 См., например, разнообразные работы о фаворитах Елизаветы Тюдор, Филиппа II, а особенно Филиппов III и IV в Испании и фаворитах французских королей вплоть до Ришелье и Мазарини.

7 Следуя традиции отечественной дореволюционной историографии, мы будем обозначать лицо еврейской национальности и иудейского вероисповедания словом «еврей» (вместо возможного, принятого в советской историографии, «иудей»). выделяется «оппозиция "свой-чужой" в своем этническом (инородцы) и о конфессиональном (иноверцы) аспекте» , а также формулируется концепция зеркальности во взаимовосприятии Своего и Чужого: «Концепт отражения (и, следовательно, хотя бы отчасти, его инструмента-средства зеркала) - один из ключевых в теории языковых и культурных контактов»9.

Эта оппозиция утверждается и в исторической науке. Факт взаимоотношений Я и Другого выдвигается в современной историографии в primum movens исторического процесса. «История, которая - как мы теперь знаем - «всегда есть история социальная», начинается с создания второго и уже отличного человеческого существа, т.е. Другого»; она есть «поле встречи, враждебной или дружественной, Себя и Другого»10.

Проблема Свой — Чужой рассматривается в историографии, в частности, в рамках вопроса об отношении европейского общества к меньшинствам. Со Второй мировой войны, в связи с Холокостом, эта тема становится особенно популярной. Появляется ряд работ о преследовании меньшинств в истории Европы, формулируется теория «преследующего общества» {persecuting society) и утверждается преемственность между европейской нетерпимостью XX века и Средневековья, переход одних и тех же стереотипов Чужого из одной исторической эпохи в другую. Эта концепция может служить целям дискредитации таких стереотипов; так, Дж.Трахтенберг во введении к своей книге о демоническом образе еврея в Средневековье писал: «.именно эти средневековые представления, лишь выраженные более современным языком, до сих пор чрезвычайно популярны во всем мире. Если сегодня евреев презирают, боятся и ненавидят, то это

8 Белова О.В. Этноконфессиональные стереотипы в славянских народных представлениях // Славяноведение. 1997, № 1. С. 25; О.В.Беловой был собран материал об образе еврея в славянском фольклоре., см. тж. Она же. Евреи глазами славян (по материалам традиционной народной культуры) // Вестник Еврейского Университета в Москве. Вып. 13, 1996.

9 Топоров В.Н. Метафора зеркала при исследовании межъязыковых и межкультурных контактов // Славяноведение. 1997, № 1. С. 6.

10 Benito Ruano Е. De la alteridad en la historia. Madrid, 1988. P. 16,26. происходит потому, что в отношении к ним большинство людей унаследовали предрассудки и суеверия, свойственные средневековью»11.

Выделяемые меньшинства суть: евреи, еретики, прокаженные, гомосексуалы12, а также в ряде работ к ним добавляются мавры, колдуны, проститутки, женщины вообще. Проявляется тенденция объединять эти меньшинства в одну группу девиантов, постулируя однотипность и синхронность их преследований в Средние века. Отмечается их взаимозаменимость по свойствам и функциям: «Они обладали одними и теми же качествами по одной и той же причине и представляли одну и ту же угрозу: через них Дьявол стремился разрушить христианский порядок и ввергнуть мир в хаос»13.

Важен вопрос датировки этого явления, которое отнюдь не представляется характерным для сознания европейского человека на протяжении всего Средневековья. Поворот общества от толерантности к нетерпимости традиционно относят к рубежу XI-XII веков, Первому крестовому походу, когда было положено начало погромам и стала развиваться сегрегация de Jure; согласно иной точке зрения (К.Гинзбурга), этот поворот произошел в первой половине XIV века, когда у европейцев впервые появился иррациональный страх перед воображаемым тайным заговором.

Существует несколько интерпретаций средневековой европейской нетерпимости. Р.Мур14 предлагает конкретно-историческое объяснение. Согласно его концепции, основанной на теории девиантности Э.Дюркгейма, само выделение девиантных групп, создание мифического образа Врага было

11 Трахтенберг Дж. Дьявол и евреи: средневековые представления о евреях и их связь с современным антисемитизмом. М.-Иерусалим, 1998. С. 4.

12 См., например, Moore R.I. The Formation of Persecuting Society: Power and Deviance in Western Europe, 950 - 1250. Oxford, 1987; Brody S.N. Disease of the Soul: Leprosy in Medieval Literature. Ithaca, 1974; Cohn N. Europe's Inner Demons. L., 1975; Boswell J. Christianity, Social Tolerance and Homosexuality: Gay People in Western Europe from the Beginning of the Christan Era to the 14th Century. Chicago, 1980, и многие другие, более специальные работы.

13 Moore R.I. The Formation of a Persecuting Society. Oxford, 1987. P. 65.

14 Moore R.I. Op.cit.

частью политики церкви и правительств, направленной на усиление единства христианского мира, - что было особенно актуально при существующей нестабильности в ситуации резких социальных перемен и эсхатологических ожиданий, — путем противопоставления его Чужому. Таким образом, изменения отношения к дискриминируемым меньшинствам, особенно евреям и еретикам, коррелировали с состоянием католицизма как господствующей религии, не очень стабильным как на рубеже тысячелетий, во время зарождения нетерпимости, так и в конце Средневековья, во время эскалации оной.

В рамках другого подхода игнорируются социально-экономические, политические, культурные переменные; изучаются мифы и стереотипы с целью воссоздания «дискурса о Другом»; нетерпимость рассматривается целиком в контексте истории идей15.

Весьма популярной продолжает быть психоаналитическая интерпретация нетерпимости. Так, антисемитизм традиционно объясняют через Эдипов комплекс, предполагая отождествление христиан с Христом, а евреев - с Богом Ветхого Завета и, соответственно, восприятие христианином еврея как наказывающего отца16. Более общей является трактовка, согласно которой преследования любого Другого несут функцию экстериоризации внутренних - личностных и социальных - страхов и конфликтов, избавления от напряженности и сомнений17.

Некоторые ученые выступают против обобщенного — в хронологическом отношении - подхода. Так, Д.Ниренберг критикует «теперь почти ортодоксальный взгляд на упорный марш европейской нетерпимости через века», «от Первого крестового похода до Кпз1а11паск1»1*. По его

15 Cm. Ginzburg C. Ecstasies: Deciphering the Witches' Sabbath. N.Y., 1991.

16 Cm. Loewenstein R. Christians and Jews. N.Y., 1951; Cohn N. Warrant for Genocide. N.Y., 1969.

17 Cm. Cohn N. Op. cit.; Langmuir G.I. Toward a Definition of Antisemitism. Berkeley,

1990.

1R

Nirenberg D. Communities of Violence: Persecution of Minorities in the Middle Ages. Princeton, 1996. P. 7. мнению, следует каждый раз рассматривать это явление в конкретном историческом контексте; в частности, ситуацию в Средневековье он характеризует «фундаментальной взаимозависимостью насилия и терпимости»19.

Проблема Свой - Чужой применительно к положению евреев в средневековой Испании так или иначе затрагивается во всех историях испанского еврейства, причем в оценке этого положения единодушия не наблюдается. Согласно наиболее оптимистическому взгляду, Золотой век испанского еврейства тянулся на протяжении всей истории евреев на Пиренейском полуострове, и нельзя говорить о нетерпимости и жестокости к евреям со стороны христиан20. Противоположной позиции, согласно которой история евреев в Испании - особенно с XIV века — это цепь трагедий, придерживается иерусалимская школа еврейской историографии, наследница традиционной «жалобной» школы21.

В испанской историографии важное место занимает полемика по вопросу о влиянии евреев на становление испанского национального типа и испанской культуры и о мирном сосуществовании {convivencia) в средневековой Испании трех «каст»: мавров, евреев и христиан. Понятие convivencia применительно к этой проблеме было введено Америко Кастро в его фундаментальной работе «Испания в своей истории: христиане, мавры, евреи» (1948)22. А.Кастро утверждает, в частности, что евреи и христиане мирно соседствовали и тесно общались в повседневной жизни, чего практически не могли изменить никакие сегрегационные законодательства; евреи по ряду причин были необходимы христианскому обществу и

19 Ibid.

20 См., например, Roth N. The Jews and the Expulsion of 1492 // Historian, 55 (1),

1992.

21 См., например, Baer Y. A History of the Jews in Christian Spain. 2 vols. Philadelphia, 1978.

Позднее переработана и переиздана под следующим названием: La realidad histórica de España. México, 1954. продолжали в течение длительного времени оказывать исключительное влияние на испанскую историю: «История остальной Европы может быть понята без необходимости помещать евреев на первое место; история Испании - нет. . В течение многих веков испано-христианская жизнь опиралась на этот странный народ, плющ и одновременно ствол ее истории»23. Позиция А.Кастро вызвала возражения у ряда историков. Основным оппонентом Кастро считается Клаудио Санчес-Альборнос, оспаривавший практически все его положения и писавший о том, насколько вредно для исторического сознания испанцев «искажение истории моей родины Америко Кастро вследствие незнания им большой части прошлого Испании и недооценки проблем, которые препятствуют его теориям»24. Что касается интересующего нас «еврейского вопроса», К.Санчес-Альборнос отрицает роль евреев в формировании испано-христианского национального типа, теорию гармоничного сосуществования называет абсурдной, ибо не

Л с могло быть «сосуществования с богоубийцами и эксплуататорами» , и считает, что Кастро - из-за своего собственного еврейского происхождения (sic!) - сильно преувеличил влияние конверсо, задействованных в церковной структуре, на эволюцию испанского католицизма. Х.И.Гутьерес Ньето также оспаривает точку зрения А. Кастро, но занимает в этой полемике умеренную позицию: он признает роль конверсо и особенно выдающихся деятелей из их среды в развитии испанской культуры, но считает, что приписывать им создание жанров и зачинание интеллектуальных течений - «значительное преувеличение»26. Х.Каро Бароха27 полемизирует с А.Кастро, утверждая, что история евреев в Испании была не уникальна, а развивалась так же, как в других европейских странах с многочисленным еврейским населением.

23 Castro A. España en su historia: cristianos, moros y judíos. Buenos-Aires, 1948. P. 470, 472-73.

24 Sánchez-Albornoz C. El drama de la formación de España y los españoles. Barcelona, 1973. P. 11; См. тж.: Idem. España: un enigma histórico. Barcelona, 1973.

25 Idem. El drama. P. 62.

26 Gutierrez Nieto J.I. Inquisición y culturas marginadas: conversos, moriscos y gitanos. Madrid, 1986. P. 724.

27 Caro Baroja J. Los judíos en la España moderna y contemporánea. Madrid, 1961.

Нельзя назвать уникальным и еврейское влияние в испанской истории: оно отнюдь не было важнее влияния готов (goticismo vs. judaismo). Так, например, вопросу о «чистоте крови» Х.Каро Бароха приписывает как еврейский, так и готский генезис. Этот же вопрос о чистоте крови и ритуальной (не)чистоте анализирует М.Кригель в своем исследовании о положении евреев в средневековой Испании и Франции. Он определяет статус евреев в христианском обществе как касты неприкасаемых, ритуально нечистых и следует за Кастро в поисках еврейского происхождения этого феномена, однако - в отличие от последнего — отмечает его общеевропейскую распространенность. М.Кригель также формулирует интересную концепцию взаимозависимости бытовой и законодательной сегрегации и негативных «химерических» стереотипов Чужого, «порочного круга, в котором представления оправдывают сегрегацию, а сегрегация упрочивает представления»28.

Тема меньшинств, в том числе еврейского меньшинства, рассматривалась и в отечественной пиренеистике, прежде всего в правовом

29 аспекте .

Теперь следует обратиться собственно к истории представителя еврейской общины/придворного еврея в средневековой Европе вообще и Испании в частности.

Должность такого представителя возникла еще в каролингском еврейском законодательстве30 под названием magister judaeorum. Magister был призван служить связующим звеном между еврейской общиной и

28 Kriegel M. Les Juifs a la fin du Moyen Âge dans l'Europe mediterraneenne. P., 1979.

P. 38.

29 Варьяш О.И. Этноконфессиональные общности и право на Пиренеях эпохи Реконкисты // Общности и человек в средневековом мире. М.-Саратов, 1992; Она же. Иудеи в португальском праве XIII-XIV вв. // Средние века. Вып. 57. М., 1994; Она же. Проблемы длительности convivencia как явления на Пиренейском полуострове // Проблемы антиковедения и медиевистики (к 25-летию кафедры истории древнего мира и средних веков в Нижегородском университете). Нижний Новгород, 1999. [Тез.].

30 Под «еврейским законодательством», как это принято в работах по еврейской средневековой истории, здесь понимается законодательство в отношении евреев. императором. Круг полномочий и задач этого чиновника нам не известен в точности31; можно только сказать, что эта фигура стала довольно амбивалентной. С одной стороны, magister как член еврейской общины должен был представлять ее интересы при дворе, защищать от притеснений местных светских и церковных властей (как в случае активной антиеврейской политики лионского епископа Агобарда) и, соответственно, позитивно оцениваться и приветствоваться самой общиной. С другой стороны, magister - чиновник монарха и в этом качестве был обязан служить прежде всего интересам последнего, обычно финансовым, и таким образом легко мог превратиться в обычного сборщика налогов, гаранта своевременного получения казной налогов с еврейского населения, - т.е. в фигуру, выгодную для монарха, но не нужную, и даже вредную, для еврейской общины. Второй аспект его деятельности со временем стал доминировать; Людовик Благочестивый даже назначил на эту должность христианина.

Каролингское еврейское законодательство в этом, как и во многих других, отношениях послужило базой для еврейского законодательства в позднейших европейских государствах, и институт magister judaeorum под другими названиями возрождался там с большим или меньшим успехом. В XI веке в отдельных регионах Империи возник archisynagogus, или episcopus judaeorum, чья власть, соответственно, носила локальный характер. В Англии такой чиновник получил название presbyter; его должность была пожизненной и его власть распространялась на все общины королевства. Во Франции аналогичная должность возродилась только в 1360 году (то есть за 34 года до изгнания) и в ней успели побывать лишь два человека. К началу XV века в Империи местные episcopi перестают функционировать и с 1407 года появляется общеимперский Hochmeister, или landesrabbiner. Все эти чиновники имели явную тенденцию к превращению в обычных сборщиков

31 «В точности полномочия должности магистра нам неизвестны» (Stow K.R. Alienated minority: The Jews of Medieval Latin Europe. Harvard University Press, 1996. P. 160). налогов и инструмент давления на еврейскую общину; в Англии presbyter прямо подчинялся нееврейскому королевскому чиновнику dominicus judaeorum.

В связи с этим ашкеназские общины находились в постоянной оппозиции к таким «лидерам». Принимая этого чиновника (согласно еще талмудическому принципу подчинения закону государства [дина де-малхута динау то есть «закон царства - закон»] и не имея физической возможности противиться указу монарха), они старались ограничить его власть (локальный episcopus в рейнских городах был лишь одним из пяти парнасим - выборных общинных чиновников из ведущих раввинских семей), не допускать его до внутриобщинных дел, а также не позволять, чтобы внешние власти назначали своих ставленников на общинные должности, требующие раввинистической подготовки (такие как шалиах цибур [ведущий молитву в синагоге] или раввин общины). Обладающие реальной властью общееврейские лидеры появлялись в периоды слабой верховной власти и старались запретить «коллаборационизм»: раввин Яков Там, известный талмудист и лидер франко-германского еврейства во время короля Людовика VII, угрожал отлучением33 всем евреям, кто будет напрямую контактировать с властями; эти контакты, по мнению р. Тама, легитимны только через общинных лидеров, то есть прежде всего самого р.

Тама34. В XV веке, когда германские императоры пытались ввести институт всеимперского

Ашкеназ — библейский топоним, который в еврейских источниках начиная с XI века обозначает Германию. По ряду причин (родственные связи, торговые контакты, культурное единство) к германскому средневековому еврейству примыкает английское и французское, и как в собственно средневековом еврейском самовосприятии, так и в позднейшей историографии общины этих трех регионов объединяются под именем ашкеназов.

33 Раввинский суд имел право накладывать на провинившихся членов общины отлучение (херем), которое заключалось в запрете входить в синагогу и участвовать в службе, в невозможности пользоваться различными общинными институтами и практиками (религиозная школа, кошерный забой скота, еврейское кладбище и др.) и даже в изгнании из общины.

34 Там пишет об этом в своем сочинении, получившем название по первым словам - «Цветение посоха». См. Finkelstein L. Jewish self-government in the Middle Ages. Westport, 1972. P. 159. коскте181ег^ общины встали в активную оппозицию и наложили херем на назначенного на этот пост в 1407 году рабби Исраэля. В 1435 году Майнцские постановления съезда германских общин запретили евреям принимать от христианских властей назначения на должности в общинном управлении35. Таким образом, в ашкеназском мире институт «еврейского старосты» - представителя общины при дворе монарха и монарха в общине, - хотя так или иначе наличествовал, но не пользовался стабильностью и обычно враждебно воспринимался общиной и ее лидерами; «еврейские старосты» находились в очень сложном положении: на пересечении двух конфликтующих прав - еврейского общинного, блюдущего автономию, благосостояние и благочестие общины, и сеньориального, королевского или уже государственного, пекущегося о своей финансовой выгоде и максимальном контроле над подданными.

Иная ситуация сложилась в сефардском мире. Иберийское еврейство, кичившееся своей элитарностью — происхождением от жителей Иерусалима и колена Иуды, богатством и высоким культурным уровнем, - обязано заложением основ этого имиджа именно придворным евреям мусульманского «золотого века», которые, играя важную роль при дворе халифа/тайфских эмиров и будучи весьма состоятельными людьми, блюли интересы своего народа, в том числе и меценатствовали, заботясь о развитии разных областей еврейской культуры, с тем чтобы их община не уступала в этом отношении ни арабам, ни еврейским общинам других стран; они являлись и безоговорочно признавались лидерами общины, наси. Такая роль придворных евреев и особое отношение к ним уходят корнями в историю вавилонского еврейского центра, с его институтом экзилархата: экзиларх был представителем еврейской общины при дворе шаха/халифа и в то же время считался лидером всей еврейской диаспоры (рош та-гола). Подобное

35 См., например, Дубнов С.М. История евреев в Европе. Т. 2: Позднее средневековье до изгнания из Испании (ХШ-ХУ век). М., 2003. С. 144.

36 С(е)фарад - библейский топоним, обозначающий Испанию. Применительно к средневековому периоду сефардами называются евреи стран Пиренейского п-ова и эмигранты оттуда. восприятие придворных евреев продолжалось и в христианской Испании, что находило отражение, прежде всего, в хвалебной поэзии, а также в других жанрах еврейской литературы и в других «каналах еврейской памяти»37.

Такое однозначное приятие придворных евреев как лидеров общины было хотя и доминирующим, но еще со времен мусульманской Испании не единственным вариантом. Во второй половине XI века еврейский мыслитель неоплатонического толка Бахия ибн Пакуда в своем этическом трактате «Обязанности сердец» {Ховот га-левавот) осуждает еврейских придворных, тип их эрудиции и интеллектуальной деятельности, их богатство и социальную мораль (высокомерие и элитарность) и стремление к лидерству в общине38.

На уровне права и реальных действий это противостояние придворным евреям проявилось во второй половине XIII века в Арагоне39. До того времени в Арагоне процветал тип придворного еврея, зародившийся в

37 См. изобилующие хвалебными библейскими аллюзиями панегирики Менахема бен Сарука и Дунаша бен Лабрата Хасдаю ибн Шапруту и Йосефа ибн Хасдая и Ицхака ибн Гиата Шмуэлю /а-Нагиду (Schirmann Ch. Ha-shirah ha-Ibrit bi-Sefarad u-bi-Provence. Vol. 1. Jerusalem-Tel Aviv, 1954. P. 38-39, 172-173). Авраам ибн Дауд в своем труде Сефер га-каббала (ок. 1161 года, Толедо), представляющем собой раввинистическую хронологию с мессианским и полемическим подтекстами и особым акцентом на истории еврейской общине в Испании, превозносит Йегуду ибн Эзру, придворного Альфонсо Императора, называет его паси и отводит ему ведущую роль в грядущих преобразованиях в жизни испанских евреев в свете мессианских времен (Abraham Ibn Daud. Sefer ha-Qabbalah. Trans]., introduction and analysis by G.D.Cohen. Philadelphia, 1968. P. 97-99). Что касается иных, внелитературных, каналов еврейской памяти, среди которых был такой способ увековечивания события, как назначение в его честь ежегодного поста или праздника (см. Yerushalmi Y. Н. Zakhor: Jewish History and Jewish Memory. L., 1982. Ch. 2), то в честь военной победы Шмуэля /а-Нагида, визиря Гранады, над врагами гранадского эмира - то есть события, важного, скорее, для карьеры самого /а-Нагида, -еврейская община отмечала новый ежегодный праздник, так называемый Гранадский Пурим.

38 Safran В. Bahya ibn Pakuda's attitude toward the courtier class // Studies in Medieval Jewish History and Literature. Ed. I.Twersky. Harvard, 1979. Авраам ибн Дауд, апологет придворного класса, проигнорировал нападки Ибн Пакуды, как и другие подобные, -противники придворных не были достойны внимания, так как сами не принадлежали к этой элите, кругу избранных.

39 Хотя надо иметь в виду, что история еврейских общин Кастилии того периода гораздо хуже обеспечена дошедшими до нас источниками арабской Испании40, и еврейская придворная элита пользовалась полным одобрением общины41. Но с 1260 годов в отношении общины происходят изменения, получившие следующие конкретные проявления.

По еврейскому праву община обладает полной юрисдикцией над всеми своими членами (а в испанском случае даже уголовной юрисдикцией и правом применения смертной казни): «Знайте, что всякая община имеет юрисдикцию над своими членами, так как она имеет власть издавать указы и вводить законы в своем городе, как Верховный суд для всего Израиля»42. Но появилась тенденция изъятия королями своих приближенных евреев из-под власти общины. Им жаловались особые привилегии, в том числе налоговые — снижение налогов или полное освобождение от них. В результате, поскольку община должна была поставлять в казну фиксированную сумму и налоговое бремя, снятое с одного ее члена, перераспределялось среди остальных, во многих общинах были изданы законы, запрещающие отдельным членам общины просить короля об индивидуальных налоговых льготах и зачастую направленные на пресечение самостоятельных контактов с королем (т.е. речь идет о политике, сходной с политикой Якова Тама во Франции в XII веке). В начале XIV века в конституциях ряда общин появляется предписание отказываться от королевских привилегий и не просить новых43.

Известно немало случаев, когда евреи не хотели занимать общинные должности, на которые их избирали, так как опасались большой, в том числе финансовой, ответственности и так как были заняты на придворных должностях (многие из них были врачами44). Здесь виден раскол феномена придворного еврея-лидера: арагонская еврейская элита больше не совмещала

40 Во второй половине XII века братья Бенвенисте на службе арагонского короля — врачи, крупные землевладельцы, получившие арабское образование интеллектуалы — поэты, ученые.

41 См. Assis Y.T. Golden Age of Aragonese Jewry. L., 1997. P. 237.

42 Sheelot u-Teshubot ha-RaShBA, v. 242, viii, 280. Цт. no: Assis Y.T. Op. cit. P. 72

43 Так, первый пункт конституции альхамы Барселоны 1327 года гласил: "que hayen a renunciar tota la aliame e els sengles dequella en general e en especial de tota letra, privilegi о manament obtengut del senyor rey" (Baer F. Die Juden im christlichen Spanien: Urkunden und Regesten. Bd. 1. Berlin, 1929. Doc. 189, para. 1).

44 Assis Y.T. Op. cit. P. 108. службу при дворе и общинное лидерство. То же наблюдается в соседней Наварре45. При этом, еврейские законы запрещали отказываться от общинных должностей: «ни один [еврей] не имеет права освобождать себя от приказаний и решений общества»46. В случае вполне легитимного противодействия общины король освобождал придворных от занятия общинных должностей своей властью, то есть, как и в ситуации с налогами и прочими привилегиями, изымал их из-под юрисдикции общины.

Этот конфликт общины и элиты имел несколько уровней. Он развивался в социально-экономической плоскости: бедные слои протестовали, так как из-за освобождения отдельных, богатых, членов общины от налогов их налоговое бремя ощутимо увеличивалось. Важен был и политический аспект: беднота и возникший средний класс стремились изменить олигархический строй и самим получить доступ к управлению общиной; в ряде общин им это удалось, и с XIV века в исполнительных органах были представлены все три группы населения. В то же время арагонское еврейство находилось в состоянии идеологического раскола, наиболее явным проявлением которого была полемика вокруг наследия Маймонида. Имел место конфликт двух разных интерпретаций иудаизма и еврейского образа жизни, двух традиций - иудео-арабской (опора на античную философию, прежде всего Аристотеля, в арабской обработке; культурная деятельность на арабском языке и в рамках направлений, заимствованных из арабской культуры (светская поэзия, языкознание и др.); элитарность, ориентация на круг избранных) и ашкеназской, импортированной из Франции, через приехавших оттуда или учившихся там раввинов (отрицание рационализма и светской культуры; иной подход к изучению Писания; коллективизм, приоритет общины над индивидуумом). Помимо религиозных разногласий сторонники ашкеназской традиции

45 «Придворные евреи никогда не играли активной роли в руководстве еврейской общиной» (Rapoport J. Jewish Courtiers in the Service of the Kings Carlos the Second and Carlos the Third of Navarre (1349-1425). PhD thesis. Jerusalem, 1998. P. 9.

46 Sheelot u-Teshubot ha-RaShBA, iii, 417. Цт. no Assis Y.T. Op. cit. P. 108. критиковали испано-еврейскую знать за арабизированность, светскость, богатство, гедонизм, послабления в соблюдении заповедей и сексуальную распущенность (содержание наложниц, конкубинат)47.

Представляется, что все это разные аспекты одного конфликта, и в противостоянии арагонских общин элите сыграло роль не только возмущение бедноты, но и импорт ашкеназской традиции, чье отношение к элите, посредникам между короной и общиной, было, как мы видели, негативным. Видные участники этого многогранного конфликта проявляли свою позицию в разных аспектах. Рабби Шломо бен Адрет, автор цитированных выше постановлений о подчинении евреев общине, был одним из активнейших борцов с маймонидовым толкованием иудаизма, и именно он в 1305 году издал два ключевых запрета - на аллегорическое толкование Писания и на изучение философи юношами, не достигшими 25-летнего возраста, - которые принято считать завершением полемики. Нахманид, также ученик французских талмудистов, убедил в 1232 году короля Хайме I отклонить притязания придворного еврея, представителя знатной семьи Альконстантини, на титул наси, то есть на роль лидера еврейской общины королевства.

Политика ашкеназски ориентированного общинного руководства понятна и оптимальна с позиции коллективного менталитета с такими ценностями, как равенство, справедливость, авторитет общинных властей; но в отношениях с королевской властью могли быть совсем иные приоритеты. Сложившаяся ситуация привела к ряду негативных последствий.

Поскольку бедные и средние слои в своей борьбе против элиты были практически бессильны, они стали обращаться за помощью к королю. То же происходило в случае проблем с выборами должностных лиц в общине. Таким образом, в отсутствие сильной власти верхушки община не была

47 Assis Y.T. The Judeo-Arabic Tradition in Christian Spain // The Jews of Medieval Islam: Community, Society and Identity. Ed. D.Frank. N.Y.-Koln, 1995; Grossman A. Relations between Spanish and Ashkenazi Jewry in the Middle Ages // The Sephardi Legacy. Ed. by H.Beinart. Jerusalem, 1992. Vol. 2. едина, и разные группы постоянно обращались за помощью и судом к королю, в результате чего королевское вмешательство во внутренние дела альхам значительно усилилось в XIV веке48.

Требуя от своих членов не уклоняться от занятия общинных должностей и прося короля не освобождать евреев от этой обязанности, общинное руководство заботилось о своей выгоде, а не о выгоде короля, который, скорее, предпочитал оставить полезных евреев полностью на своей службе. Следовательно, здесь можно видеть конфликт интересов короля и общины. Но блюдя интересы общины, проашкеназское арагонское общинное руководство, видимо, не учитывало, что интересы короля связаны с его заинтересованностью в еврейской общине, и эта заинтересованность и предопределяет положение еврейской общины в стране, и в конечном счете, опосредованно, интересы короля должны совпадать с интересами самой еврейской общины. И так же, в борьбе за прочность и автономию общины и высокий моральный уровень ее членов, они недооценивали важность неформальных механизмов осуществления власти и авторитета придворных49, - учитывая последнее, общине был бы гораздо полезнее в качестве лидера арабизированный светский придворный еврей, чем безупречный с точки зрения еврейского закона раввин. Так, например, отчуждение светской элиты и потеря ею контроля привели к резкому росту «антисемитизма»50.

В Кастилии, где ашкеназское влияние было не столь заметно, как в соседствующем с Францией Арагоне, придворные евреи дольше сохраняли поддержку общины и совмещали придворную службу с общинным

48 Здесь, конечно, важную роль сыграло и собственно усиление королевской власти в этот период.

49 Даже применительно к Наварре, где по сравнению с другими иберийскими королевствами роль придворных евреев была не очень значительна, отмечается следующая закономерность: «Когда не было влиятельных придворных евреев, очевидным образом общее положение наваррского еврейства было хуже, чем в периоды, когда известные и влиятельные евреи занимали важные посты при дворе» (Rapoport J. Ор. cit. Р. 8).

50 См. Faur J. In the Shadow of History: Jews and Conversos at the Dawn of Modernity. N.Y., 1992. P. 2, ch. 1. руководством. Так, в XII веке, когда в Арагоне придворные братья Бенвенисте уже были изъяты властью короля из-под общинной юрисдикции, их коллега в Кастилии - Абу Омар Иосеф ибн Шошан, альмохариф короля Альфонсо VIII, носил титул наси, ему приписывали происхождение от царя Давида и посвящали хвалебные оды еврейские поэты. Однако с конца XIII — начала XIV века в Кастилии все же распространилось ашкеназское влияние, вплоть до того, что в 1305 году на пост rah mayor (кастильский аналог г i и magister judaeorum ) был избран рабби Ашер бен Иехиэль, талмудист из Кельна, ученик известного ашкеназского раввина Меира Ротенбургского. Утвердившись в Толедо, он начал конфликтовать с еврейской знатью, критикуя ее с традиционных ашкеназских позиций52. Противостояние проявилось также на уровне общин: в 1280 годах общины выражают недовольство неучеными королевскими ставленниками на должности, требующие раввинистической подготовки, но все же отношение к этому терпимее, чем в Империи или в Арагоне, где Шломо бен Адрет писал, что «безграмотных коронных раввинов» можно оскорблять и за это не подвергаться штрафу, который предписывает талмудический закон за оскорбление ученого53. Известны случаи экскоммуникации одного королевского ставленника на общинный пост и убийства другого.

В целом придворные евреи и rab mayor в Кастилии продолжали благополучно существовать и сохранять авторитет в глазах еврейской общины до 1492 года. Придворные евреи до конца воспринимаются как лидеры общины. Так, в еврейской хронистике XVI века придворный еврей в разных исторических контекстах, в том числе в кастильском, позиционируется как защитник и глава евреев данного государства; один из

51 Rab de la Corte/Rab Mayor - придворный, часто личный врач короля или финансист, верховная судебная и апелляционная инстанция для евреев, председатель межобщинных синодов.

52 Помимо ашкеназов, подобное недовольство арабизированными светскими придворными выражали сефардские мистики того времени, в чьих произведениях существенную роль играет дидактическая составляющая (см. Раайя Метемна, Тикуней Зотар [XIII век], Сефер га-Кана, Сефер га-Плейя [XIV век]).

53 Baer Y. A History of the Jews in Christian Spain. Vol. 1. Philadelphia, 1992. P. 216. еврейских авторов проклинает Авраама Сеньора, последнего rah mayor, который предпочел крещение изгнанию, за то, что тот своим крещением не только сам нарушил закон и отпал от веры и народа, но и подтолкнул к этому многих других, кто на него ориентировался (что говорит о сохранении последними кастильскими придворными евреями авторитета и позиции лидера)54.

Кастильское еврейство было благополучнее, чем в Арагоне и во франко-германском регионе (то есть обратно пропорционально степени влияния ашкеназской традиции)55. И можно говорить о том, что положение придворного еврея в общине - один из ключевых факторов в динамике положения общины в государстве. Далеко не все зависело от воли монарха, роста нетерпимости церкви и враждебности народа; евреи многое теряли, как только их собрат при дворе становился изгоем в общине.

3. Придворный и шут: историографии

Испанским придворным евреям-«советникам» - «придворными евреями/конверсо» или «советниками» мы будем называть тех приближенных к королю евреев/конверсо (членов Королевского совета, медиков, финансистов, секретарей, дипломатов), чья официальная задача заключалась в том, чтобы помогать монарху (в отличие от шутов и

54 Abraham ben Salomon de Torrutiel. El libro de la Cabalâ. Tr. F.Cantera Burgos. Salamanca, 1928. P. 41.

55 Хотя говоря о благополучии, не следует забывать о проблеме ассимиляции. Согласно традиционному воззрению, если ашкеназы были более склонны в мирной ситуации к замкнутости и обособленности, а в критической ситуации - к мученичеству, то сефарды больше контактировали с христианами в мирное время, а в кризисной ситуации скорее выбирали крещение, чем мученическую смерть. В эту же дихотомию вписывается противопоставление ашкеназской «демократичности» (акцент на общине, деяниях народа) и сефардской элитарности (внимание исключительно к лидерам). См., например, Netaniahu В. The Marranos of Spain. N.Y., 1966; Marcus I. Une communauté pieuse et le soute: mourir pour la sanctification du Nom (Qiddouch ha-Chem) en Achkenaz (Europe du Nord) et l'histoire de rabbi Amnon de Mayence // Annales HSS, 49 (5), 1994. P. 1032). придворных поэтов, чья функция была развлекать монарха), - посвящено немало исследований, проведенных на разных источниковых базах. Историография по этой теме (зачастую касающаяся не только придворных евреев) будет детально рассмотрена в соответствующей главе, здесь же стоит упомянуть основные труды и направления. Прежде всего, придворным евреям щедро уделено внимание в общих работах по истории испанского еврейства, как в мусульманский, так и в христианский периоды: имеются в виду основополагающие труды по истории испанских евреев Х.Амадора де-лос-Риос, А.Ньюмана, И.Бера, Э.Аштора56. Во второй половине XX века появилось несколько специальных работ по еврейской придворной прослойке в пиренейских королевствах, посвященных в основном социально-правовым вопросам: статусу придворных евреев, их функциям на службе короля, противоречиям интересов короны, знати и церкви в отношении придворных евреев (Дж.Шнейдман, Х.Бейнарт, Д.Романо, Й.Т.Асис)57. Внимание исследователей всегда привлекали отдельные, наиболее яркие фигуры из числа придворных евреев или конверсо58, так что мы имеем целый ряд биографических исследований, как в основном дескриптивных, так и аналитических59. Для нас также представляют определенный интерес

56 Amador de los Ríos J. Historia social, política y religiosa de los judíos de España y Portugal. Madrid, 1960 (1-е издание в 1875-76 годах); Neuman A. History of Jews in Spain. 2 vols. Philadelphia, 1942; Baer Y. Toledot ha-yehudim bi-Sefarad ha-notsrit. 2 vols. Tel-Aviv, 1945 (англ. пер. A history of the Jews in Christian Spain. 2 vols. Philadelphia, 1992); Ashtor A. Korot ha-yehudim bi-Sefarad ha-muslemit. 2 vols. Jerusalem, 1960.

57 Shneidman J.L. Jews as Royal Bailiffs in 13th Century Aragon // Historia Judaica, 1819, 1956-1957; idem. Jews in the royal administration of 13th century Aragon // Historia Judaica, 21, 1959; Beinart H. Judíos en las cortes reales de España. Buenos-Aires, 1975; Romano D. Judíos al servicio de Pedro el Grande de Aragon (1276-1285). Barcelona, 1983; Assis Y.T. Diplomatim yehudim mi-Aragonia be-artsot ha-islam (1213-1327) // Señmot, 18 (3), 1985.

58 Конверсо (converso) - крещеный еврей. Этот термин предпочтительнее, чем более известный — «маран» {marrano), поскольку наиболее убедительная (из нескольких предложенных) этимология последнего говорит о его пейоративном характере.

59 Baer Y. Todros ben Yehuda Halevi ve-zmano // Zion, 2, 1937; Cantera Burgos Fr. Don Isaac Abravanel, estadista y filosofo // Sefarad 30, 1970; Netaniahu В. Don Isaac Abravanel, Statesman and Philosopher. Philadelphia, 1972; Gutwirth E. Abraham Seneor: Social Tensions and the Court-Jew // Michael, 11, 1989; Rabade Obrado M. del Pilar. Los judeoconversos en la corte y en la época de los Reyes Catolicos. Madrid, 1990; Lipiner E. Two Portuguese exiles in Castile: Dom David Negro and Dom Isaac Abravanel. Jerusalem, исследования по другим «классическим» в отношении придворных евреев эпохам - центрально-европейскому и османскому абсолютизму60.

Фигура придворного шута относится, казалось бы, к совсем другой теме и другому блоку исследований. Наравне с «дураками», простецами, скоморохами и жонглерами, бродячими плутами, карликами и уродами, придворными поэтами, клоунами и другими, придворный шут рассматривается в общих трудах типологического характера, трактующих это понятие максимально широко и оперирующих историческими и литературными примерами от древнеегипетских и античных придворных карликов до шута короля Лира и от Ходжи Насреддина и Тиля Уленшпигеля до Чарли Чаплина61. Есть и более конкретные исторические исследования, посвященные как придворным, так и народным шутам в той или иной стране, л в ту или иную эпоху, в том числе в Средневековье и Возрождение . Отдельно изучался тип «дурака»/шута/жонглера, главного персонажа средневековой карнавальной культуры и автора/героя народной литературы, положившего начало поэтическому творчеству на вернакуляре63. Особой

1997; Parello V. Un oligarca converso de la Mancha en el siglo 16. El caso de Marcos de Madrid //Sefarad, 58, 1998.

60 См., например, Roth С. The House of Nasi. 2 vols. Philadelphia, 1947-48; Schroeter D.J. The Sultan's Jew: Morocco and the Sephardi World. Stanford, 2002; Fischel W.J. Jews in the Economic and Political Life of Mediaeval Islam (особенно новое Введение о придворных евреях в исламском мире). N.Y., 1969; Stern S. The Court Jew: A Contribution to the History of the Period of Absolutism in Central Europe. Philadelphia, 1950; Eidelberg S. Abraham Aaron, a Court-Jew of the 17th century // Michael, 2, 1973; Schedlitz B. Leffmann Behrens: Untersuchungen zum Hofjudentum im Zeitalter des Absolutismus. Hildesheim, 1984; Rosman M.J. The Lords' Jews: Magnate-Jewish Relations in the Polish-Lithuanian Commonwealth During the Eighteenth Century. Cambridge, Mass., 1990; From Court Jews to the Rothschilds, 1600-1800. Ed. R.Cohen, V.Mann. Munich-N.Y., 1996; Bodoff L. The Court Jew in the Modern World // Midstream, 43 (7), 1997.

61 Основные работы по шутам в целом - Welsford Е. The Fool: his Social and Literary History. L., 1935; Willeford W. The Fool and his Scepter. Northwestern UP, 1969. См. также Lefebvre J. Les fous et la folie. P., 1968; Zijderveld A. Reality in a Looking-Glass: Rationality through an Analysis of Traditional Folly. Boston-L., 1982.

62 См., например, Doran J. The History of Court Fools. L., 1858; Swain B. Fools and Folly During the Middle Ages and Renaissance. N.Y., 1932; Lever M. Le scepter et la marotte. Histoire des fous de cour. P., 1983; Billington S. A Social History of the Fool. N.Y., 1984.

63 Бахтин M.M. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса. М., 1965; Febvre L. La problème de l'incroyance au XVIe siècle: la religion de Rabelais. P., 1942. По шуту в испанской народной культуре см. Саго Baroja J. El Carnaval: популярностью у исследователей пользуется амбивалентная фигура ренессансного «дурака», как придворного шута и(ли) поэта, так и героя так называемой «литературы глупости». На материале литературных произведений и культурных феноменов конца ХУ-ХУ1 века анализируются понятия естественной и искусственной глупости или безумия и их эволюция от раннехристианских до ранненаучных, восприятие смешного, сложная роль придворных «дураков»-мудрецов и т.д.64. В рамках этой проблематики можно выделить группу исследований, посвященных испанской литературе глупости и придворной поэзии65. Известно, что в придворную шутовскую субкультуру и «литературу глупости» внесли значительный вклад конверсо66, и есть несколько работ, рассматривающих эти тексты как источник по «еврейскому вопросу»67.

В целом, на основании анализа научной литературы, представляется, что еврей-придворный (и связанный с этой фигурой круг вопросов, как-то: еврейская политика короны, отношение знати к евреям, еврейская элита и община и т.п.) и конверсо-шут (и соответствующий ряд тем: придворная analisis histórico-cultural. Madrid, 1965; Menendez Pidal R. Poesía juglaresca y juglares: aspectos de la historia literaria y cultural de España. Madrid, 1975. По еврейской народной культуре (в основном, правда, идишистской и применительно уже к Новому времени) см. Krasney A. Badkhan. Bar Han, 1998.

64 Busby О.М. The Development of the Fool in Elizabethan Drama. Oxford, 1923; Reed R.R. Bedlam on the Jacobean Stage. Cambridge, 1952; Rice E.F. The Renaissance Idea of Wisdom. Cambridge, 1958; Kaiser W.J. Praisers of Folly: Erasmus. Rabelais. Shakespeare. Harvard, 1963; Valesio P. The Language of Madness in the Renaissance. YIS, 1971; Visages de la folie (1500-1650). Ed. A.Redondo, A.Rochon. P., 1981; Foucault M. Histoire de la folie a l'âge classique. P., 1972 (рус. пер.: Фуко M. История безумия в классическую эпоху. СПб., 1997); Midelfort Н.С.Е. Madness and the Problem of Psychological History in the 16th century // 16th century journal, 12, 1981; idem. A History of Madness in 16th-Century Germany. Stanford, 1999; Fritz J.-M. Les discours du fou au Moyen Âge: étude comparée des discours littéraire, medical, juridique et theologique de la folie. P., 1992.

65 Perinan B. Poeta ludens. Disparate, perque y chiste en los siglos 16-17. Pisa, 1979; Marquez Villanueva F. Un aspect de la litérature du fou en Espagne // L'humanisme dans les lettres espagnoles. Ed. A.Redondo. P., 1979; idem. Literatura bufonesca о del loco /У NRFH, 34 (2), 1985-86. Есть также целый ряд работ по отдельным авторам.

66 Marquez Villanueva F. Jewish "Fools" in Spanish 15th Century // HR, 50, 1982; Gutwirth E. From Jewish to Converso Humor in 15th-Century Spain // Bulletin of Hispanic studies, 67 (3), 1990. Подробнее об этом см. в гл. 2.

67 Cantera Burgos Fr. El Cancionero de Baena: judíos y conversos el el U Sefarad, 27, 1967; Arbos C. Los cancioneros castellanos como fuente para la historia de los judíos españoles // Jews and conversos. Studies in society and inquisition. Ed. Y.Kaplan. Jerusalem, 1985. субкультура, придворная поэзия, литература глупости) - вполне «легитимные» объекты двух различных, практически изолированных друг от друга областей исследования, первая из которых принадлежит еврейской истории, вторая - испанской филологии. Однако нам представляется, что эти темы не так уж далеки друг от друга, как кажется.

4. Цель, задачи и хронологические рамки исследования

Данная работа представляет собой сопоставительное исследование феноменов придворного еврея-советника и шута-конверсо, совместно с феноменами шута-еврея и конверсо-советника. В изучении этих фигур есть определенные «онтологические» сложности: так, у нас очень мало информации о шутах-евреях, что же касается советников и шутов XVI века, их еврейское происхождение далеко не всегда можно достоверно установить. Помимо этого, релевантные для данных типов группы источников заметно различаются по объему и информативности, так что идеально симметричным, отображающим в равной мере все десять ракурсов68, наше исследование быть не может. И все же мы ставим задачу провести общий анализ этих четырех видов придворных, полагая, что типологически - по своей роли при дворе, взаимоотношениям с монархом, самовосприятию — они имеют много общего. В этом отношении данное исследование находится в контексте заметной в современной испанистике-иудаике тенденции прослеживать в литературе, ментальности конверсо типологические и, в особенности, генетические параллели с еврейской, иудейской, культурой69.

68 Т.е. восприятие христианами и евреями — придворного еврея; христианами, евреями и конверсо - придворного конверсо; христианами и евреями - еврея-шута; христианами, евреями и конверсо — конверсо-шута.

69 См., например, Faur J. In the Shadow of History: Jews and Conversos at the Dawn of Modernity. Albany, 1992. Passim; Idem. Don Quixote: Talmudist and mucho más II Review of Rabbinic Judaism, 4 (1), 2001; Gilman S. The Spain of Fernando Rojas. Princeton, 1986. Passim; и др. работы. Подробнее об этих исследованиях см. в 2.1.2.

Интерес для нас представляют не конкретные лица и не их «онтология», а образ этих придворных в представлении кастильских еврейских, христианских и новохристианских авторов ХУ-ХУ1 веков, что, таким образом, будет включать восприятие как «своих», так и «чужих», а также самовосприятие. Соответственно, в задачи исследования входит описание образов, обнаруженных в этих трех группах источников, определение их ключевых характеристик, выявление источников последних в предшествующих литературных традициях, сопоставление этих образов на предмет возможных типологических параллелей и(ли) генетической преемственности.

Наше исследование ограничено хронологическим отрезком XV -1 пол. XVI века, захватывающим как период - согласно традиционной периодизации - постепенного упадка испанского еврейства после переломного 1391 года, ознаменовавшегося серией погромов в Кастилии и Арагоне70, период, характеризующийся ростом народного «антисемитизма» и правовой дискриминации, эмиграцией евреев в Северную Африку и бурным ростом прослойки конверсо, так и период, когда некрещеных евреев в Испании уже не оставалось (после изгнания 1492 года). Эти рамки выбраны нами, поскольку включают вековое сосуществование евреев и конверсо в Кастилии вообще и при дворе в частности, а соответственно и сосуществование изучаемых нами фигур, а также поскольку на это время пришелся расцвет основных нарративных жанров: кастильской хронистики (XV век) и еврейской хронистики (XVI век), а также зарождение испанского литературного творчества, включая поэзию и литературу глупости (кансъонеро, бурлескные произведения - XV-XVI века).

70 См., например, Baer Y. A History of the Jews in Christian Spain. Vol. 2. Philadelphia,

5. Источники

Нашу источниковую базу, как то следует из цели исследования, составляют в первую очередь источники нарративного характера, отражающие или делающие предметом описания ситуацию при дворе или же порожденные придворной субкультурой: историография (еврейские и испанские хроники) и придворная литература (поэтические дебаты придворных поэтов, зафиксированные и собранные в поэтических сборниках - кансъонеро, и индивидуальное творчество придворных шутов). Источники документального характера - кастильское законодательство в отношении евреев, еврейское общинное законодательство, дипломатическая документация, частноправовые акты, судебные, в том числе инквизиционные, материалы, - не являющиеся носителями анализируемых образов, используются лишь окказионально и несут вспомогательную функцию. Так, привлекается выборка разного рода документов, исходивших или поступавших в королевскую канцелярию и отражающих отношения короны с альхамами в период, предшествующий изгнанию евреев из

71

Испании ; материалы инквизиционного трибунала в Сьюдад-Реаль (14831527), первое (и до сих пор одно из немногих) полное собрание инквизиционных документов по отдельно взятой общине конверсо72; ответы на поступающие из общин юридические вопросы (responsa) испанских раввинов73.

Привлекаются также визуальные источники, а именно образные полностраничные миниатюры на библейские сюжеты, сохранившиеся в нескольких сефардских пасхальных агадах - книгах, содержащих библейские фрагменты и иные тексты на тему исхода из Египта, которые принято читать

71 Documentos acerca de la Expulsión de los judíos (1474-1499). Ed. L. Suarez-Fernandez. Madrid, 1964.

72 Records of the Trials of the Spanish Inquisition in Ciudad Real. Ed. H.Beinart. 4 vols. Jerusalem, 1974-77.

73 Электронное издание Бар-Иланского университета «Проект респонсов» (Projekt Ha-Shu"T). за пасхальной трапезой. Эти агады выходят за избранные в нами хронологические рамки, однако можно полагать, - в частности, на основании параллелей с более поздними литературными источниками, - что отраженные в них темы и оценки обладали достаточной устойчивостью. Рассматриваются иллюстрации из следующих рукописей: Испано-мавританской агады (Кастилия, 1300 год), Сараевской агады (Барселона, конец XIV века), Золотой агады (Барселона, 1320 год), Агады Кауфмана (конец XIV века), Сестринской агады (Каталония, XIV век)74.

Из произведений основных для нас жанров одни будут анализироваться подробно, другие же предоставят лишь малую толику информации; соответственно, конкретные ключевые для нас источники будут охарактеризованы в главах, здесь же следует дать общую характеристику этим жанрам и проблематике их изучения.

5.1. Еврейская хронистика XVI века

В науке неоднократно поднимались вопросы об историчности еврейской средневековой литературы, об отношении к истории у средневековых евреев и о существовании такого феномена, как еврейская историография в Средние века. Согласно устоявшемуся в науке мнению, ответы на эти вопросы будут негативными. Еврейская историографическая традиция прервалась в талмудический период, и еврейская память в Средние века использовала другие каналы выражения, большей частью ритуальные и литургические. Средневековые евреи не чувствовали потребности в фиксации своей истории, так как «релевантным прошлым для них была далекая древность, периоды Первого и Второго Храмов. Все, что случилось

74 The Sarajevo Haggadah. Text by C.Roth. Belgrade, 1963; Narkiss B. Hebrew Illuminated Manuscripts in the British Isles: Spanish and Portuguese Manuscripts. 2 vols. Jerusalem-L., 1982; The Golden Haggadah. Ed. B.Narkiss. Rohnert Park, 1997. тогда, предопределило то, что происходило после»75. Существовало ярко выраженное противостояние новизне в истории, тенденция сводить новые исторические события к знакомым архетипам, рассматривать их сквозь призму библейских образов76. Дошедшие до нас средневековые исторические сочинения либо представляют собой исключения, либо относятся к иным жанрам - семейной хронике, раввинистической хронологии, мартирологии, — а не историографии.

В XVI веке наблюдается резкий подъем еврейского исторического творчества, причем оно воспринимается как новое явление, обладающее рядом несвойственных средневековой литературе характеристик: большой временной охват; внимание к еврейской истории в Галуте78; отказ от эзотеричности, интерес к жизни неевреев вследствие осознания того, что еврейская история включена в широкий контекст и подвержена влиянию внешних сил. Большинство основных еврейских хроник XVI века написаны авторами сефардского происхождения и тематически связаны с изгнанием из Испании, которое, таким образом, рассматривается как причина возрождения историографической традиции79. Ренессанс XVI века остался исключительным явлением, не образовав новой традиции; хроники исчезли без преемников, и историческая память нашла свое выражение в лурианской каббале.

С таким виденьем судеб еврейской историографии согласны далеко не все ученые. В современной иудаике обсуждались и продолжают обсуждаться вопросы о различении категорий «историческое сознание» и «коллективная

75 Yerushalmi Y.H. Clio and the Jews: Reflections on Jewish Historiography in the 16th century // PAAJR, 46-47, 1980. P. 616.

См. Yerushalmi Y.H. Zakhor. Jewish History and Jewish Memory. L., 1982; Baron S.W. A Social and Religious History of the Jews. Vol. 6. Philadelphia, 1971.

77 Например, Мегилат Ахимаац (Италия, IX век), Сефер Йосипон (Италия, X век), Сефер га-каббала (Испания, XII век), еврейские хроники Крестовых походов (Германия, XII-XIV(?) века).

78 Галут — изгнание, то есть период еврейской истории после разрушения Второго

Храма.

79 См. Yerushalmi Y.H. Zakhor.; Neuman A.A. The Shevet Yehuda and 16th century historiography // Louis Ginzberg Jubilee Volume. N.Y., 1945; Y.Hacker. Cronikot chadashot al girush ha-yehudim mi-Sfarad, sibotav ve-tozaotav // Zion, 44, 1979. память» и их связи с историей как жанром80, о (не)историчности еврейских сочинений в Средние века по сравнению с христианскими81, о границе и связи между средневековой и ренессансной еврейской историографией , о каузированности «взлета» XVI века кризисом изгнания из Испании83 и т.д. При всей неоднозначности оценок и классификаций, еврейская ренессансная хронистика довольно хорошо изучена и продолжает изучаться; помимо собственно источниковедческих исследований, на ее материале рассматриваются такие темы, как отношение евреев к христианскому обществу, церкви и монарху, оценка евреями конверсо, восприятие изгнания

84 и другие .

Нашими источниками - помимо ряда более ранних текстов, необходимых, чтобы проследить предысторию темы в испано-еврейской традиции, - являются девять хроник из этого корпуса, как прямо, так и опосредованно связанных с Кастилией. Это пять пространных хроник: «Скипетр Иуды» (Шевет Йетуда) Шломо ибн Верги (первая четверть XVI века), «Книга генеалогий» (Сефер юхасин) Авраама Закуто (1504 год), «Утешение на бедствия Израиля» (Consolagam as tribulagoens de Israel)

80 См. Funkenstein A. Perceptions of Jewish History. Berkeley-Oxford, 1993; Chazan R. The Timebound and the Timeless // History and Memory, 6 (1), 1994.

81 Так, например, Р.Бонфиль подчеркивает сходство еврейского и христианского подходов к истории и опровергает распространенное мнение о запрете, якобы налагаемом ортодоксальным иудаизмом на чтение исторических произведений (запрет распространялся только на нееврейскую литературу); Э.Гутвирт отмечает, что в обеих культурах бытовал одинаковый взгляд на функцию хроник — поучать и развлекать читателя (a la exempla), - а не фиксировать исторические события (Bonfil R. Jewish Attitudes toward History and Historical Writing in Pre-Modern Times // Jewish History, 11 (1), 1997; Gutwirth E. The Expulsion from Spain and Jewish Historiography // Jewish History: essays in memory of C.Abramsky. Ed. A.Rapoport-Albert, S.Zipperstein. L., 1988).

82 Так, Бонфиль видит в хронистике XVI века не взлет, а закат средневековой историографии. Bonfil R. Op.cit.; idem. How Golden Was the Golden Age of the Renaissance in Jewish Historiography? // Essays in Jewish History. Wesleyan University, 1988; idem. The Legacy of Sefardi Jewry in Historical Writing // The Sephardi Legacy. Jerusalem, 1992.

83 Так, Э.Гутвирт, также полемизируя с доминирующей в литературе теорией «резкого взлета» еврейской историографии вследствие изгнания, доказывает путем текстового анализа, что тема изгнания далеко не единственная и не доминирующая в хрониках XVI века. См. Gutwirth Е. Op. cit.

84 См. работы И.Бера, Ф.Кантеры Бургоса, Х.Г.Бен-Сасона, Й.Хакера, М.Кона, Э.Гутвирта.

Шмуэля Ушке (вторая четверть XVI века), «Долина плача» (Эмек та-баха) Иосефа /а-Когена (1558 год), «Малый порядок Элиягу» (Седер Элиягу зута) Элиягу Капсали (вторая четверть XVI века), - и четыре кратких: «Книга традиции» (Сефер га-каббала) Авраама бен Шломо Ардутиэля (1510 год), «Память праведника» (Зехер цадик) Йосефа ибн Цадика де Аревало (1487

Q С год), и две анонимные хроники об изгнании 1492 года . 5.2. Испанская хронистика XV-XVI веков

Этот период, в особенности начиная с царствования Фердинанда и Изабеллы, обычно выделяется исследователями как особый период в развитии средневековой испанской хронистики — эпоха «подлинного

Q/T расцвета летописной деятельности» и «обильнейшей публикации хроник» . Летописное наследие этой эпохи состоит прежде всего из ряда пространных хроник деяний королей или грандов, написанных на латыни или кастельяно такими авторами, как Альваро Гарсия де Санта Мария, Диего Энрикес дель Кастильо, Альфонсо де Паленсия, Педро де Эскавиас, Гутьере Диес де Гамес, Антонио Небриха, Диего де Валера, Лусио Маринео Сикуло, Фернандо дель Пульгар, Андрее Бернальдес, Лоренцо Галиндес де Карвахаль, Алонсо де Санта Крус и другие. Многие из этих хроник вышли в академических изданиях, подготовленных Хуаном де Мата Карьясо в 1940-х годах.

Хронистика высоко оценивается историками в качестве источника по истории этого периода - при «молчании королевских, муниципальных и частных архивов» хроники «составляют главный источник информации», - а

Of

Shlomo Ibn Verga. Sefer Shevet Yehuda. Ed. A.Shochat. Jerusalem, 1947; Abraham Zacuto. Sefer Yuchasin ha-shalem. Ed. A.Freimann. Frankfurt a. Maine, 1925; Usque S. Consola9am as tribula?oens de Israel. Ed. J.Mendes dos Remédios. 3 vols. Coimbra, 1906-08; Joseph Ha-Kohen. Sefer Emeq ha-Bakha. Ed., introduction and comments K.AlmbIadh. Uppsala, 1981; Eliahu Capsali. Seder Eliahu Zuta. Ed. A.Shmuelevitz, S.Simonsohn. 2 vols. Jerusalem, 1976-77; Shtey kroniqot ivriyot mi-dor girush Sfarad. Ed. A.David. Jerusalem, 1979; Marx A. The Expulsion of the Jews from Spain: Two New Accounts // JQR, 20, 1908.

Подробнее об этой и других группах источников см. в соответствующих главах.

86 Соответственно, Rabade Obrado М. del Pilar. La mujer en las crónicas reales castellanas del siglo XV// Anuario de estudios medievales, 17, 1987. P. 534; Bel Bravo M.A. Los Reyes Católicos y los judíos andaluces. Granada, 1989. P. 143. также отмечается исключительное содержательное и формальное богатство историографии: «В средневековой историографии Пиренейского полуострова нет ни одного века, который мог бы соперничать с XV в многообразии форм и различных подходов к историческим темам»87. Этот расцвет историографии связывают с влиянием итальянского гуманизма, с одной стороны, и с усилением испанской монархии — с другой. Влиянием итальянского ренессанса применительно к историографии объясняют, в частности, внимание к такому жанру, как биография (crónica caballeresca, crónica particular), а главное - актуализацию античной традиции в испанской литературе. Еще исследователи XIX века отметили распространенность античных мотивов в историографии эпохи Католических королей, «печать

88 классицизма» на произведениях историков , и до сих пор выявление гуманистических тенденций и классических аллюзий остается популярной ч/ и 89 Л и темой в изучении испанской хронистики . С другой стороны, подъем историографического творчества интерпретируют как отражение политического подъема Испании, причем отражение сквозь призму античных образов: «именно в контексте имперской римской истории виделись деяния Фердинанда и Изабеллы»90. Согласно одной теории, социально-политические изменения коррелируют с эволюцией жанра: так, усиление знати и социальный распад во время правления Трастамарской династии синхронизируется с распадом жанра crónica на виды (crónica real, crónica caballeresca, crónica particular), сокращением содержания и деградацией жанра в целом; в эпоху объединенного королевства Фердинанда и Изабеллы и империи Карла V, напротив, усиление государства и установление

87 Tate R.B. Ensayos sobre la historiografía peninsular del siglo XV. Madrid, 1970. P. 285,281.

88 Amador de los Ríos J. Historia crítica de la literatura española. Vol. 7. Madrid, 1865. P.

291.

89 См., например, Tate R.B. Op. cit.; Romero J.L. Sobre la biografía y la historia. Buenos-Aires, 1945; Maravall J.A. Estudios de historia del pensamiento español. Madrid, 1983.

90 Tate R.B. Op. cit. P. 292. стабильности в обществе совпадает с реставрацией жанра91. Изменение в общественном настроении от пессимизма при Хуане II и Энрике IV до «живой уверенности в том, что Испания возрождается» при Католических королях нашло отражение в историографии в тенденциозном, апологетическом относительно Католических королей, противопоставлении этих двух эпох93. Хотя применительно к этому периоду отмечается прекращение монополии королевских хронистов на писание истории и распространение неофициальной хронистики94, внимание историков продолжает в основном быть приковано к жизни двора, а фигура монарха -оставаться центральной, подаваясь сквозь призму античных и библейских образов95.

Нашими основными источниками в этой группе являются семь хроник XV - начала XVI века, а именно: «Викториал, или Хроника дона Перо Ниньо» (до 1435 года), «Хроника Хуана II» (1430-е годы), «Поколения и жизнеописания» Ф. Переса де Гусмана (середина XV века), «Латинские декады, или Хроника Энрике IV» Альфонсо де Паленсии (1480-е годы), и три хроники Католических королей (Фернандо дель Пульгара, Андреса Бернальдеса и Алонсо де Санта Круса)96.

91 «Католические короли предприняли не только национальное возрождение, но также и историографическое обновление: оба эти обстоятельства должны были произойти совместно» (Gómez Redondo F. Historiografía medieval: constantes evolutivas de un genero // Anuario de estudios medievales, 19, 1989. P. 15).

92 Romero J.L. Op. cit. P. 256.

93 «Основные приемы этой исторической пропаганды - суровое моральное осуждение правлений Хуана II и Энрике IV, или, по крайней мере, выделение 1464 года как времени полного упадка кастильской монархии, вместе с объяснением воцарения Изабеллы вмешательством свыше» (Täte R.B. Op. cit. Р. 288).

94 «История прекращает быть прерогативой людей, связанных с королевской курией, и культивируется в гораздо более широких слоях общества» (Idem. Mythology in Spanish Historiography of the Middle Ages and the Renaissance // Hispanic Review, 22 (1), 1954. P. 7).

95 См., например, Ferdinandy M. de. Die hispanischen Königsgesta: portugiesische und spanische Geschichtsschreibung im Zeitalter der Renaissance. Frankfurt am Main, 1984.

96 El Victorial: Crónica de don Pero Niño. Ed. y estudio por J. de Mata Carriazo. Madrid, 1940; Crónica de Juan El Segundo // Crónicas de los reyes de Castilla. Vol. 2 (B.A.E., vol. 68). Madrid, 1930; Perez de Guzman F. Generaciones y semblanzas // Crónicas de los reyes de Castilla. Vol. 2 (B.A.E., vol. 68). Madrid, 1930; Palencia A. de. Crónica de Enrique IV. Trad. por D.A.Paz y Melia. 4 vols. Madrid, 1904-05; Pulgar F. del. Crónica de los Reyes Católicos.

5.3. Кансьонеро, «литература глупости», придворная литература.

Кансьонеро (cancionero) - сборники пиренейской лирической и сатирической поэзии - появились с XII века и состояли из текстов на галисийском наречии97. В XV веке появляются кансьонеро на кастельяно, меняется и их тематика: новые кансьонеро, включающие тексты придворных поэтов-шутов, теснейшим образом связаны с придворной культурой и с зарождающимся феноменом литературы глупости (literatura del loco, literatura burlesca, literatura bufonesca)98. В интересующем нас периоде выделяют три поколения этих литературных шутов99, авторов придворной поэзии и прозы, большинство из которых были еврейского происхождения, что можно утверждать с достаточно большой долей уверенности. Этому корпусу придворной бурлескной литературы, являющемуся - в отличие от двух предыдущих источниковых групп — приоритетной областью филологических штудий, помимо монографий и статей по конкретным авторам и произведениям/сборникам100, посвящен ряд работ по лексике, семантике и поэтике101, а также исследования историко-литературного

Ed. у estudio por J. de Mata Carriazo. 2 vols. Madrid, 1943; Bernaldez A. Historia de los Reyes Católicos // Crónicas de los reyes de Castilla. Vol. 3 (B.A.E., vol. 70). Madrid, 1931 (лучшее, но недоступное нам издание: Memorias del reinado de los Reyes Catolicos. Ed. M.Gomez-Moreno, J. de Mata Carriazo. M., 1962); Santa Cruz A. de. Crónica del emperador Carlos V. Ed. y estudio por J. de Mata Carriazo. 5 vols. Madrid, 1920-25.

97 См. ранние кансьонеро XII-XIV веков: Cancioneiro da Ajuda, Cancioneiro da Vaticana, Cancioneiro da Colocci-Brancuti. qq

Cancionero de Baena (1445), Cancionero de Juan del Encina (1496), Cancionero general (1511) и некоторые другие.

99 Альфонсо Альварес де Вильясандино, Хуан Альфонсо де Баэна, Альфонсо Феррандес Шмуэль; Хуан де Вальядолид, Хуан Аграс, Антон де Монторо, Хуан дель Энсина; Франсиско Лопес де Вильялобос, Франсесильо де Суньига, Антонио де Гевара.

100 См., например, Bataillon M. Introducción // Cancionero general. Madrid, 1958; Marquez Villanueva F. Investigaciones sobre Juan Alvarez Gato. Madrid, 1960; Mariscal G. A Clown at Court: Francesillo de Zúñiga's Crónica burlesca // Autobiography in Early Modern Spain. Ed. N.Spadaccini, J.Talens. Minneapolis, 1988; Jurado J. El Cancionero de Baena. Problemas paleográficos. Madrid, 1998; Studies on the Cancionero de Baena. Ed. C.F. Fraker. Chapel Hill, 1966.

101 Joly M. La bourle et son interprétation: Recherches sur le passage de la facétie au roman (Espagne, 16-17 siècles). Lille, 1982; Cummins J.G. Methods and Conventions in the 15л Century Poetic Debate // HR, 31, 1963, и т.д. характера, в которых, в частности, отмечается связь придворной литературы глупости со средневековой народной карнавальной культурой, влияние итальянского гуманизма и — через него - античных моделей и немецкой литературы глупости, значение испанской бурлескной культуры для дальнейшего развития испанской литературы. Несмотря на то, что этот феномен недостаточно изучен (особенно в сравнении с аналогичным немецким), он считается уникальным - «великая литература, написанная

1П9 настоящими "дураками"» , в отличие от немецкой литературы глупости, созданной интеллектуалами-гуманистами, - и повлиявшим на последующую испанскую культуру; так, бурлескная беллетристика дала стимул к развитию в Испании жанра романа {novela moderna), а также сформировала новое отношение, «новую чувствительность к историческому событию»103, что сделало возможным появление журналистики.

В нашем исследовании будут рассматриваться, в первую очередь, следующие два произведения бурлескных жанров, занимающие существенное место в истории испанской литературы. Это - составленное в середине XV века «Кансьонеро Хуана Альфонсо де Баэны» (Cancionero de Baena)104, стоящее у истоков постэпической придворной поэзии и ряда ключевых тропов ренессансно-барочной поэтики бессмыслицы, и -знаменующая собой более поздний этап развития, расцвет, испанской литературы глупости - «Бурлескная хроника» Франсеса де Суньиги105, придворного шута императора Карла V, написанная в 1525-27 годах.

102 Márquez Villanueva Fr. AI lector // NRFH, 34 (2), 1985-86. P. 498.

103 Ibid.

104 El Cancionero de Baena. Ed. Fr.Michel. T. 1-2. Leipzig, 1860. Существует приоритетное критическое издание данного источника: El Cancionero de Baena. Ed. J.M.Azaceta. Madrid, 1966. К сожалению, по причине недоступности в данной работе оно не используется.

105 Zúñiga, Francesillo de. Crónica burlesca del emperador Don Carlos. Epistolario. Ed. A.Castro // Curiosidades bibliográficas (B.A.E., vol. 36). Madrid, 1919. Существуют приоритетные критические издания данного источника: Zúñiga, Francesillo de. Crónica burlesca del emperador Carlos V. Ed. D. Pamp de Avalle-Arce. Barcelona, 1981; Zúñiga, don Francés de. Crónica burlesca del emperador Carlos V. Ed. J. Antonio Sánchez Paso. Salamanca, 1989. К сожалению, по причине недоступности в данной работе они не используются.

Из приведенной выше серии обзоров следует, что избранные нами для исследования феномены имеют первостепенное значение для двух различных историй - сефардского еврейства и испанской словесности; они обеспечены источниками, по большей части хорошо изученными, и сепаратными историографиями, находящимися в контексте разных научных дисциплин. Ни в одной из этих историографии, однако, данные феномены не рассматриваются с достаточной полнотой в избранном нами ракурсе, то есть как образы, созданные восприятием трех этноконфессиональных групп. Следующие главы посвящены последовательному анализу и сопоставлению этих образов.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Репрезентация придворного еврея/конверсо в позднесредневековых испанских и сефардских источниках"

Заключение

1. От «скипетра Иуды» к палке шута

Наученный отцом своим дьяволом» советчик, мастер «хитростей и обманов», он же - «великий муж королевства» и primus inter suis, кандидат на обладание давидическим скипетром, vs. подхалим и попрошайка, «насмешник и сплетник», горбун и карлик Нос, «светоч трубадуров» и «глава дураков». Несмотря на заметную контрастность, которой обязана полная несоположность их в науке, эти два типажа — в трельяже враждебного «чужого», хвалебного «своего» и само- восприятий — обнаруживают черты глубокого духовного родства, перевешивающие физиогномические различия масок.

В ассоциируемых с обеими фигурами дискурсах преобладает несколько комплексов понятий; позитивные или негативные характеристики в рамках этих понятий почти полностью определяют статус и облик этих фигур. Один из таких комплексов - честь, происхождение и знатность (с позднейшим развитием дополнительных понятий и явлений - «чистоты крови» и мании вестготских корней), - исключительно характерный для самосознания сефардской элиты, получил довольно полное, но искривленное отражение в творчестве конверсо-шутов первого поколения с добавлением сильной сатирической струи от шутов третьего поколения, к тому времени когда великолепная триада pureza-nobleza-grandeza уже была готова стать одним из символов Испании в критико-сатирическом дискурсе и занять достойное место в «черной легенде»1. Тот же маршрут — от плутофилии к плутофобии — проделывает понятие богатства, сначала источника социальной помощи, затем - порабощающей хозяина мамоны, так, впрочем,

1 Если не касаться богатой памфлетной литературы, хорошей иллюстрацией может послужить английская карикатура на Филиппа II (Philip II of Spain), изображающая короля обвешанным гербами по подолу (что является, конечно, не только сатирой на испанский аристократический гонор, но и имеет политический смысл). и не теряющего своей притягательности. Подобные наблюдения являются частной иллюстрацией к яркой, скандально дебатировавшейся теории Америко Кастро о «драматическом миметизме» , хотя наш материал позволяет говорить не столько о заимствовании, сколько о параллелизме определенных аксиологических приоритетов.

Еще один понятийный комплекс состоит из интеллектуальных характеристик — ум, мудрость, хитрость, остроумие, глупость, безумие. Здесь, в переплетении ветхозаветных и христианских топосов, средневековых амбивалентных представлений, фольклорно-смеховых приоритетов и ренессансных новшеств, происходили некоторые оценочные трансформации и понятийные сближения, главным из которых стало превращение позитивного ума/мудрости в остроумие. При этом обоим типажам никогда не отказывают в интеллекте, не совпадающем, однако, с эталонным (то «ум на злое» и хитрость, то остроумие и безумие). Непосредственно связан с этой тематикой, в какой-то степени соотносим с ней как практика с теорией, мотив совета, вполне в духе библейской традиции, испанской словесности и придворного дискурса существенный во всех группах наших источников, где обсуждаемые здесь придворные типажи и их антиподы оцениваются в первую очередь через успешность их консультативной деятельности.

Этот мотив подводит нас к центральной теме — месту, занимаемому нашими персонажами по отношению к придворному обществу и его главе — монарху. И придворный советник-еврей, и конверсо-шут маргинальны в придворной среде, по преимуществу враждебно к ним настроенной, и чужды мэйнстримной дворянской культуре, по преимуществу их игнорирующей. Это проявляется на разных уровнях, от событийного, иногда внешнего относительно наших источников (падение Шмуэля /а-Леви, убийство дона Франсесильо), до формального - представленности наших героев в тексте, в y

Castro A. España en su historia: cristianos, moros y judíos. Buenos-Aires, 1948. P.

541 ff. официальной придворной литературе колеблющейся от минимальной до нулевой. Важно, что - вопреки ожиданиям (исследователей) — и «своя» литература не оказывает придворному классу полной поддержки и ее внимание к нему довольно ограниченно: такой магистральный традиционный жанр, как респонсы, в этом отношении по большей части хранит молчание, хроники же, жанр, как то подробно рассматривалось, не очень традиционный, если и не новый, то редкий, к тому же до некоторой степени представляющий авторакурс, и то несвободны от критики в адрес придворных евреев, по большей части, конечно, одетых в одежды Иосифа и Мардохея. Это наблюдение подвергает сомнению распространенное в еврейской историографии безоговорочное отождествление придворной элиты с национальными лидерами, равно как и тезис о непогрешимости придворных евреев в глазах поколения изгнанников.

Производной от ряда факторов, в том числе от изолированности в придворной среде, становится исключительная близость обоих рассматриваемых нами типажей к монарху - аспект, получающий первостепенное значение в восприятии «чужих», «своих» и самовосприятии. Придворный еврей - прежде всего «второй после царя», а потом уже — «первый среди евреев»; в мировоззрении же шута общины уже не существует, и в его автопортрете король является главным и единственным позитивным референтом. От придворного еврея к конверсо-шуту, mutatis mutandis, прежде всего, с учетом интернирования в приватное пространство из полуофициального, переходит статус лучшего советника, врачевателя физического и духовного, ближайшего и вернейшего servus сатегае и, в результате, «желанного и любимого» фаворита. Патрон этого фаворита, персонаж центральный для одних наших источников (испанской хронистики и придворной бурлескной литературы) и перворазрядный для других (еврейских хроник), скорее архетипичен, чем конкретно-биографичен, и в этом формате идеализируется вплоть до обожествления, при этом от писавшего в 1160-х гг. Авраама ибн Дауда до Суньиги сохраняются ключевые его качества - справедливость и милосердие (мелех цедек и мелех хасид, justiciero у piadoso Emperador). Тезис о различной модальности изображений монарха в еврейской хронистике и о намеренной художественной типизации предлагает новый и, на наш взгляд, более корректный подход к вопросу об «образе короля», предмету долгих и бурных научных дискуссий.

Система из этих трех персонажей - еврея-советника, конверсо-шута и монарха, - как представляется, стремится к идеальной комбинации из трех отождествлений: еврейского мудреца с монархом (еврейским царем), шута с королем (в основном в контексте карнавальной амбивалентности верха-низа) и шута с мудрецом (в связи с конкретными советническими амбициями шута и в рамках нового ренессансного дискурса глупости и безумия и «парадокса мудрого дурака»).

При константности вышеназванных топосов и принципиальном типологическом сходстве/преемственности между рассматриваемыми придворными типами, при переходе от одного к другому проявляются — на разных уровнях, включая жанровые особенности описывающих их источников, - некоторые парадигматические изменения. Доминировавшее в «чужом» восприятии наших персонажей страшное («дурной советчик», колдун) сменяется смешным (карлик, урод, дурак). В «своем» и самовосприятии, позитивные если не программы, то установки и представления о себе заглушаются новой сатирической тональностью; "сатира развивается крещендо и превращается в обсессивную критику всего окружающего и самоуничижение. Поле действия из пространства публичного смещается в приватное, поле повествования - из нормативного или даже высокоштильного в подчеркнутую анти-civilitas и вульгарность, историчность, хотя зачастую с ретушью, типизацией и манкированием хронологией, утрачивается, торжествуют деструкция жанра (антихроника), смысла (disparate) и прежних ценностей, даже таких первостепенных, как еврейское происхождение и вера, или знатность, которые зачастую анонсируются лишь в профанированном или инвертированном виде. Преобладающая в хрониках типологичность и формульность не исчезают, но впускают сильную струю если не автобиографизма, то лиризма. Наряду с персонажами-архетипами появляется доминантное авторское «я», во многом расколотое, эродируемое, оксюморонное; упорядоченный мир с такими полюсами, как добро и зло, истина и ложь, Бог и дьявол, переживает энтропию и временами превращается в хаос в бесконечных apodos, уподоблениях всего всему, переходящих в disparate. Эти наблюдения касательно стилистики и модальности наших источников подтверждают и развивают концепцию (С.Гилмана) о травмированном сознании «потерянного» поколения 92-го года, испытывавшего чувства отчуждения и разочарования и зыбкости всех устоев и принципов, кроме разве что — добавим от себя - служения монарху.

На пути подобных парадигматических изменений обнаруживается несколько переходных фигур, своей спецификой демонстрирующих родство двух придворных амплуа. Это «дон Моше, хирург короля дона Энрике» и в то же время придворный поэт, чьи тексты вошли в преимущественно бурлескное «Кансьонеро Баэны»; это «остроумный» мудрец Томас, то ли еврей, то ли юдофил, главный советник короля Альфонсо в Шевет Йетуда; это известный придворный еврей дон Шмуэль /а-Леви в изображении Капсали, кохорый вывел его - на основании ли сефардского фольклора или отдавая дань ренессансной моде на скабрезность - героем историй, сделавших бы честь и дону Франсесильо. Приведем для иллюстрации и дистракции одну из них:

Однажды послал [король дон Педро] мудрого еврея дона Шмуэля Га-Леви к королю португальскому, с которым был в ссоре. И призвал король [португальский] этого еврея и сказал ему: «Иди и увидишь своего короля». И привел его в комнату в комнате и показал ему изображение короля Испании, вырезанное на стене в том месте, где он испражнялся. И было это сделано, чтобы унизить короля испанского. И вышеназванный еврей-посол поспешил ответить королю португальскому и сказал так: «Как же хорошо тебе от того, что ты повелел изобразить моего господина короля в этом месте, ведь теперь, когда ты не можешь облегчиться и у тебя запор, ты, увидев моего короля, пугаешься и кишки твои расслабляются, что приводит к поносу. Для своего излечения и для своей пользы сделал ты это». Услышав этот прекрасный ответ, король удивился и испугался. И узнал король дон Педро об этом деянии, и оно понравилось ему, и сказал он своему народу: «Найдем ли мы такого, как он, человека, в котором дух Божий?»3.

В условиях значительных парадигматических различий и неизбежно несимметричного набора источников нам почти не удалось выявить однозначных текстуальных аналогий и заимствований между источниками, описывающими придворного еврея, и источниками, описывающими конверсо-шута; заимствования, впрочем, по большей части были невозможны в силу географических, хронологических и языковых факторов. Но рассмотренные типологические параллели и общая историческая канва подтверждают правомерность помещения этих фигур в один ряд, • свидетельствуя о сохранении шутами сефардского устремления наверх ad extremum, установки - если служить, то только монарху, в идеале — стражу Израиля, делегату «стража Израиля», и добиться, чтобы del rey abajo ninguno. Вероятно, этот сефардский элитизм в большей степени ответственен за массовое появление конверсо при дворе в шутовском качестве, чем тривиальные карьерно-прагматические соображения, поскольку - как мы узнаем от них самих (даже если допустить некоторую гиперболичность жалоб) - ни состояния, ни официального статуса им это положение не приносило. В результате именно конверсо оккупировали специфическую придворную нишу - «искусственных» шутов, острословов, литераторов, сплетников и советников, аутсайдеров в среде знати, но полностью зависимых и исключительно близких к королю; и именно они, а не интегрировавшиеся в аристократическую иерархию конверсо-ассимилянты,

3 Eliahu Capsali. Seder Eliahu Zuta. Ed. A.Shmuelevitz, S.Simonsohn. 2 vols. Jerusalem, 1976-77. Vol. 1. P. 174. Слова короля Педро повторяют слова фараона относительно Иосифа (Быт. 41:38); таким образом, Капсали совмещает бурлескный характер истории с аллюзией на важнейшего в придворной теме библейского персонажа. скрывавшие свое происхождение, унаследовали традицию еврейского присутствия при испанском дворе.

Этот наш основной тезис продолжает как тему испано-еврейских заимствований (А.Кастро и его школа), так и, в большей степени, тему еврейских корней в творчестве конверсо поколения 92-го года и позднейших, вплоть до Сервантеса, развиваемую во многих исследованиях последних десятилетий, посвященных поиску намеренных и случайных еврейских аллюзий и подтекстов (С.Гилман, Э.Гутвирт, Ф.Маркес-Вильянуэва и др.). Он также подтверждает теорию (выраженную, в частности, Х.Фауром) о рецепции новохристианами иудео-арабской традиции, репрессированной усилиями ригористичной проашкеназской партии в иудейском контексте, -на примере такого яркого феномена этой традиции, как придворный еврей, светский вельможа и философ. Развитие этого феномена, mutatis mutandis, новохристианами как до 1492 года, так и после, является аргументом в пользу еврейско-конверсного континуитета — вопреки традиционной • еврейской историографии, склонной видеть в изгнании финальную катастрофу, повлиявшую на еврейское сознание во всем мире и прекратившую еврейскую жизнь и еврейскую тему в Испании, и в созвучии с некоторыми современными работами, которые косвенно затушевывают 1492 год, показывая второстепенность этой темы в творчестве поколения изгнанников, а также «евреизируя» культуру конверсо в послееврейской Испании.

2. Semper idem

Время еврейских «серых кардиналов», «ствола и плюща» испанской политики, и конверсо-шутов, дающих «первый совет» императору, прошло, а фаворитизм в Испании - как политическое явление и как литературная тема -становился все более заметным. Конец XVI - начало XVII века стали эпохой фаворитов, ожививших тень великого коннетабля: целая вереница влиятельных придворных - князь Эболи при Филиппе II, герцог Лерма при Филиппе III и граф-герцог Оливарес при Филиппе IV4 - не столько повторяли карьеру Альваро де Луны, этого испанского архетипа фаворита, сколько воспринимались через призму его образа. Этот всплеск фаворитизма был обусловлен как конкретно-историческими причинами — «вырождением династии», неспособностью к управлению преемников Карла V и Филиппа II, так и, в большей степени, общеевропейской политической спецификой - ведь фаворитизм XVI-XVII веков был «европейским явлением»5: формирующаяся «абсолютная»/персональная монархия закрепляла за центральной властью слишком сложный набор функций. Наличие могущественных privados простимулировало расцвет дискурса о фаворитизме, который во многом продолжал традиционную демонизацию, использовал античные (Луций Элий Сеян, прославленный Тацитом фаворит императора Тиберия) и национальные (Альваро де Луна) образцы, развивал столь настойчивый в испанской средневековой литературе топос дурного советчика6. Новым и главным было восприятие фаворитизма как важнейшей составляющей политической жизни государства и как явления универсального и естественного. «Цель истинного придворного, - пишет Боскан в своем переводе II Cortigiano Кастильоне, — в том, чтобы добиться любви своего

4 См. о них: Boyden J.M. The Courtier and the King: Ruy Gómez de Silva, Philip II and the Court of Spain. Berkeley-Los Angeles-London, 1995; Feros A. El Duque de Lerma : realeza y privanza en la España de Felipe III. Madrid, 2002; Elliott J.H. The Count-Duke of Olivares: The Statesman in an Age of Decline. New Haven & L., 1986; Tomás y Valiente F. Los validos en la monarquía española del siglo 17. Madrid, 1963 (и переиздания).

5 Тезис о фаворитизме раннего Нового времени как общем для Западной Европы политическом феномене был сформулирован в Bérenger J. Pour une enquête européenne: le problème du ministériate au 17e ciècle // Annales, 29, 1974.

6 См. о теме фаворита в испанского литературе золотого века: Bradner L. The Theme of Privanza in Spanish and English Drama, 1590-1625 // Homenaje a William L. Fichter. Ed. A.David Kossoff, J.Amor y Vázquez. Madrid, 1971; MacCurdy R.R. The Tragic Fall: Don Alvaro de Luna and Other Favourites in Spanish Golden Age Drama. Chapel Hill, 1978; Feros A. Images of Evil, Images of Kings: The Contrasting Faces of the Royal Favourite and the Prime Minister in Early Modern Political Literature, c. 1580-1650 // The World of the Favorite. Ed. J.H.Elliott, L.W.B.Brockliss. New Haven & London, 1999. государя и стать его фаворитом» . Ему вторит Антонио де Гевара: «Нет о короля без фаворита, правящего от его имени» .

Восточная ветвь сефардской диаспоры, сохранившая однозначно еврейский характер - в отличие от маранских европейских общин, лишь постепенно проходящих реиудаизацию, - и оказавшаяся в самодержавном государстве с культом монарха - в отличие от западных сефардов, крупнейшие центры которых в XVI веке были в Амстердаме, Венеции и Гамбурге, - воспроизвела испанский феномен придворных евреев. Новый «золотой век»9 евреев под властью ислама повторил свой андалусийский прообраз и в этом отношении. В конце XV-XVI веке при османском дворе сложилась целая плеяда еврейских придворных, из которых в особенности стоит отметить Эсперансу Малки, поставщицу гарема, дипломатку (она переписывалась с Елизаветой Тюдор), имевшую определенное влияние во властных структурах (она пострадала за неудачное вмешательство в назначение на важный армейский пост); род / амонов — придворных медиков, из которого наибольшей известностью пользуется Моше /амон, убедивший Сулеймана Великолепного запретить кровавые наветы10; и наконец, Йосефа из знаменитой сефардской семьи Мендес-Бенвенисте, банкира двора, откупщика налогов, политического советника султана и дипломата (поспособствовавшего началу нидерландского восстания против Испании обещанием турецкой помощи), в разгар своей карьеры назначенного губернатором острова Наксоса, проводившего широкую филантропическую деятельность среди соплеменников и получившего от них титул Наси.

7 El Cortesano. Madrid, 1985. 2 vols. Vol. 2, p. 115. Перевод Боскана был издан в 1534 году.

8 Guevara A. de. Aviso de privados. Valladolid, 1539. Fol. 9v. См. из испанских трактатов на ту же тему: Fadrique Furió Ceriol, El consejo y consejeros del Príncipe (1559).

9 Это устойчивое положение в еврейской традиции и научной литературе в некоторых новейших исследованиях обрастает оговорками и начинает трактоваться как очередной историографический миф.

10 О кровавых наветах в Османской империи см. прим. 180 к главе 1.

В сефардской памяти образ придворного еврея, с традиционными коннотациями и разновидностями, надолго пережил своих прототипов из золотого века. В сефардском фольклоре на ладино, записанном в 80-90-е годы XX века, есть целый цикл историй о султане и шуте (джоха)п и о различных монархах и их еврейских приближенных. Так, например, Наполеон получает себе в советники раввина-каббалиста, который предсказывает императору полное поражение в войне с Россией и, когда предсказание сбывается, испугавшись мести Наполеона, произносит тайное имя Всевышнего и становится невидимым12. В завершение приведем короткую стихотворную историю (<е1 киеЫо) о придворном еврее, основанную на реальных фактах и содержащую ряд хорошо знакомых нам мотивов13.

Советник султана

Мне рассказывали, что у султана был один советник

Был он евреем, и был очень предан султану

Так хорошо заботился он о его интересах,

Что султан доверял ему больше, чем брату.

Звали его Йегуда Аарон Коген, из очень хорошей семьи.

И был он очень набожным, и было у него две синагоги14.

А жена его Мириам была женщина прекрасная,

За Йегуду, мужа своего, была готова жизнь отдать.

В субботу днем Иегуда пошел молиться в синагогу,

А за его спиной тем временем раскинули сеть заговора.

Ибо зависть к нему была столь велика, что он не знал никакого отдыха.

А на этот раз враги ему очень навредили, ибо он ничего не ожидал.

11 См. Djoha ke dize? Kuentos populares djudeo-espanyoles. Arrekojidos, red. i trad, en ebreo por M.Koen-Sarano. Jerusalem, 1991.

Koen-Sarano M. Lejendas i kuentos morales de la tradisión djudeo-espanyola. Jerusalem, 1999. P. 119.

13 Ibid. P. 309-311. Рассказана Шломо Яхини в 1989 году.

14 В тексте используется слово kale (община), в ладино и джудезмо означающее также синагогу. Здесь, как и в средневековых еврейских источниках, постулируется исключительная верность придворного еврея монарху и исключительное доверие монарха к еврею, состоятельность и филантропическая деятельность последнего (построил две синагоги). Также присутствует мотив происхождения: в данном случае не давидического, но священнического (Коген). Йегуда Аарон Коген — это историческая фигура, советник султана Абдула Хамида (Абдулгамида) II (1876-1909).

Его заковали в цепи, не дали ему слова вымолвить. В чем меня обвиняют, - спрашивал он.

Если бы я знал свою вину, то смог бы себя защитить. И с болью и гневом султан велел привести его

И не слушая его, стал на него кричать:

- Ты продал мою землю и украл мои деньги -Приличное количество золота ты положил к себе в карман!

- Нет, нет! - закричал Йегуда, но это ему не помогло -Султан ни минуты не слушал его.

Его держали в тюрьме, и не было у него никакой надежды. Бедняга не знал, кто бы смог его защитить.

Помочь ему хотела его жена

Мириам днем и ночью волновалась за него и плакала. И удалось ей пробиться к султану и пожаловаться ему. Простерлась она перед ним ниц и сказала:

Царь мой, это был заговор, а сам он ничего об этом не знает. Муж мой был в синагоге и молился,

Когда была продана эта земля, а продал ее турок - греку. И вся синагога может это засвидетельствовать.

И молила она султана: - Царь мой, пожалуйста, не держи его больше! Услышал это царь и велел устроить расследование, И обманщика быстро и без труда обнаружили. Полный раскаяния, султан хотел, чтобы Йегуда простил его, И хотел вознаградить его за такие страдания И назвал его именем одну из улиц в Орта Кьой15.

Вышел Йегуда из тюрьмы и вместе со своей женой Сразу поехал в Палестину.

Там он покупал и продавал сады и виноградники И построил синагогу в Тель-Авиве. А если пойдешь по улице Вольфсона - увидишь его дом: На стене будет висеть доска с его именем16.

15 Орта Кьой - квартал в Стамбуле. Улица Вакипчи сокак, названная в честь Йегуды по его прозвищу — Вакифчи, сохранила это название до 1975 года.

Основная интрига этой истории состоит из таких традиционных мотивов, как зависть и антиеврейская клевета с темой еврейского богатства и стяжательства; падение фаворита; гнев, а затем справедливый суд монарха.

16 Ул. Вольфсона, 21. В действительности, Йегуда Аарон Коген эмигрировал в Палестину в 1930-х годах (и вскоре после приезда умер), то есть спустя двадцать лет после низложения Абдулгамида И, который, кстати, проводя панисламскую политику и стремясь остановить распад империи, препятствовал созданию в Палестине еврейского центра (см., например: Бенбасс Э., Родриг А. Евреи Леванта. Сефардская община в XIV-XX веках. М., 2001. С. 207-208); кроме того, при Абдулгамиде еще не было Тель-Авива.

Список научной литературыЗеленина, Галина Светлояровна, диссертация по теме "Всеобщая история (соответствующего периода)"

1. Alcalá A. Juan de Lucena y pre-erasmismo español // Hispania moderna, 34, 1968.

2. Alonso A. Introducción // Poesía de cancionero. Ed. A.Alonso. Madrid, 1986.

3. Amador de los Ríos J. Historia crítica de la literatura española. Vol. 7. Madrid, 1865.

4. Amador de los Ríos J. Historia social, política y religiosa de los judíos de España y Portugal. Madrid, 1960.

5. Arbos C. Los cancioneros castellanos como fuentes para la historia de los judíos españoles // Jews and conversos. Studies in Society and Inquisition. Ed. Y.Kaplan. Jerusalem, 1985.

6. Asaf S. The marranos of Spain and Portugal in Responsa Literature Hebrew. // Zion, 5, 1932-33.

7. Ashtor E. The Jews of Moslem Spain. 3 vols. Philadelphia, 1973-8.

8. Assis Y.T. Diplomatim yehudim mi-Aragonia be-artzot ha-islam (1213-1327) // Sefunot, 18, 1985.

9. Assis Y.T. The Golden Age of Aragonese Jewry: Community and Society in the Crown of Aragon (1213-1327). L., 1997.

10. Assis Y.T. The Judeo-Arabic Tradition in Christian Spain // The Jews of Medieval Islam: Community, Society and Identity. Ed. D.Frank. N.Y.-Koln, 1995.

11. Autobiography in Early Modern Spain. Ed. N.Spadaccini, J.Talens. Minneapolis, 1988.

12. Avalle-Arce J.B. Temas hispánicos medievales. Madrid, 1974.

13. Azcona T. de. Isabel la Católica. Estudio crítico de su vida y su reinado. Madrid, 1964.

14. Baer Y. A History of the Jews in Christian Spain. 2 vols. Philadelphia, 1992.

15. Baer Y. Haarot chadashot le-Sefer Shevet Yehuda // Tarbitz, 6 (1), 1935.

16. Baer Y. Ha-Tnua ha-mashihit be-Sfarad be-tkufat ha-girush // Zion, 5, 1933.

17. Baer Y. Todros ben Yehuda Halevi ve-zmano // Zion, 2, 1937.

18. Baer Y. Untersuchungen über Quellen und Komposition des Schebet Jehuda. Berlin, 1923.

19. Baron S.W. A Social and Religious History of the Jews Vol. IX. Philadelphia, 1965.

20. Bataillon M. Erasmo y España: Estudios sobre historia espiritual del siglo XVI. México, 1982.

21. Bataillon M. Introducción // Cancionero general recopilado por Hernando del Castillo (Valencia 1511). Madrid, 1958.

22. Beinart H. Did Messir Alfonso de la Caballería Intervene to Prevent the Expulsion of the Jews from Spain? Hebrew. // Zion, 50, 1981.

23. Beinart H. Dmuta shel ha-chatzranut ha-yehudit bi-Sfarad ha-notzrit // Kvutzot eilit ve-shichvot manhigot Kovetz hartzaot. Jerusalem, 1967.

24. Beinart H. Girush Sfarad. Jerusalem, 1998.

25. Beinart H. Judíos en las cortes reales de España. Buenos Aires, 1975.

26. Beinart H. Order of the Expulsion from Spain: Antecedents, Causes and Textual Analysis // Crisis and Creativity in the Sephardic World, 1391-1648. N.Y., 1997.

27. Beinart H. Relaciones entre judíos y los Reyes Católicos después de la expulsión // Sefarad, 46, 1986.

28. Beinart H. The Expulsion from Spain: Causes and Results // The Sefardí Legacy. Ed. H.Beinart. Jerusalem, 1992.

29. Bel Bravo M.A. Los Reyes Católicos y los judíos andaluces. Granada, 1989.

30. Benito Ruano E. De la alteridad en la historia. Madrid, 1988.

31. Benito Ruano E. Los orígenes del problema converso. Barcelona, 1976.

32. Ben-Sasson H.H. Dor golei Sfarad al-atzmo // Idem. Retzef ve-tmura. Tel Aviv, 1984.

33. Ben-Sasson H.H. Exile and Redemption in the View of the Generation of the Exiles from Spain Hebrew. // Sefer ha-yovel le-Yitzhak Baer. Jerusalem, 1961.

34. Ben-Sasson H.H. Li-megamot ha-kronografia ha-yehudit shel yemey ha-beynayim // Historionim ve-askolot historiot. Jerusalem, 1962.

35. Ben-Shalom R. The Converso as Subversive: Jewish Traditions or Christian Libel // Journal of Jewish Studies, 50 (2), 1999.

36. Berlin Ch. A 16th Century Hebrew Chronicle of the Ottoman Empire: The Seder Eliahu Zuta of Elijah Capsali and Its Message // Studies in Jewish Bibliography, History and Literature in Honor of E.Kiev. Ed. Ch.Berlin. NY, 1971.

37. Bigeard M. La folie et les fous littéraires en Espagne (1500-1650). P., 1972. Billington S. A Social History of the Fool. Brighton, 1984. Blanco-González B. Del cortesano al discreto. Madrid, 1962.

38. Bodian M. Hebrews of the Portuguese Nation: Conversos and Community in Early Modern Amsterdam. Indiana UP, Indianapolis, 1997.

39. Bonfil R. How Golden Was the Age of Renaissance in Jewish Historiography // Essays in Jewish Historiography: in memoriam Arnaldo Momigliano. Middletown, 1988.

40. Bonfil R. Jewish Attitudes Toward History and Historical Writing in Pre-Modern Times//Jewish History, 11 (1), 1997.

41. Bonfil R. The Legacy of Sefardí Jewry in Historical Writing // The Sefardí Legacy. Ed. H.Beinart. Jerusalem, 1992.

42. Bouza F. Locos, enanos y hombres de placer en la Corte de los Austrias. Oficio de burlas. Madrid, 1991.

43. Brener A. Portrait of the Rabbi as Young Humanist: A Reading of Elijah Capsali's "Chronicle of Venice" // Italia: ktav-et le-cheker toldoteyhem, tarbutam ve-sifrutam shel yehudey Italia. Jerusalem, 1994.

44. Busby O.M. The Development of the Fool in Elizabethian Drama. Oxford, 1923.

45. Camillo O. di. El humanismo castellano de siglo 15. Valencia, 1976.

46. Cantera Burgos F. Alvar García de Santa María y su familia de conversos. Madrid, 1952.

47. Cantera Burgos F. Don Isaac Abravanel estadista y filósofo // Sefarad, 30, 1970.

48. Cantera Burgos F. El Cancionero de Baena: judíos y conversos en él // Sefarad, 27, 1967.

49. Cantera Burgos F. El judío Salmantino Abraham Zacut. Madrid, 1931.

50. Cantera Burgos F. Fernando del Pulgar and the «Conversos» // Spain in the 15th Century. Ed. R.Highfield. L., 1972.

51. Cantera Burgos F. Los judíos en la historiografía // Proceedings of the 22nd International Congress of Orientalists, II. Leiden, 1957.

52. Carié M.C. La sociedad castellana del siglo XV en sus testamentos // Anuario de estudios medievales, 18, 1988.

53. Caro Baroja J. El Carnaval: análisis histórico-cultural. Madrid, 1965.

54. Caro Baroja J. Los judíos en la España moderna y contemporánea. Madrid, 1961.

55. Castillo Gómez A. Entre public et privé. Stratégies de l'écrit dans l'Espagne du siécle d'or// Annales, 56 (4-5), 2001.

56. Castro A. Cervantes y los casticismos españoles. Madrid-Barcelona, 1966. Castro A. De la edad conflictiva. 3d ed. Madrid, 1972.

57. Castro A. España en su historia: cristianos, moros y judíos. Buenos-Aires, 1948. Castro A. La realidad histórica de España. México, 1962.

58. Cohen G. Esau as Symbol in Early Medieval Thought // Idem. Studies in the Variety of Rabbinic Cultures. Philadelphia-N.Y., 1991.

59. Cohen G. Interpretation and Analysis // Abraham Ibn Daud. Sefer Ha-Qabbalah: The Book of Tradition. Trans., introduction and notes by G.Cohen. Philadelphia, 1967.

60. Cohen G. Review of B.Netaniahu's "The Marranos of Spain"// Jewish Social Studies, 29, 1967.

61. Cohen G. The Story of the Four Captives // Idem. Studies in the Variety of Rabbinic Cultures. Philadelphia, 1991.

62. Cohen J. The Mentality of Medieval Jewish Apostate: Peter Alfonsi, Hermann of Cologne, and Pablo Christiani // Jewish apostasy in the Modern world. Ed. T.M.Endelman. N.Y., 1987.

63. Cohn N. Europe's Inner Demons. L., 1975.

64. Convivencia: Jews, Muslims and Christians in Medieval Spain. N.Y., 1992. Crisis and Creativity in the Sephardic World, 1391-1648. N.Y., 1997.

65. Culture and Control in Counter- Reformation Spain. Ed. A.J.Cruz and M.E.Perry. Minneapolis, 1992.

66. Cummins J.G. Methods and Conventions in the 15th Century Poetic Debate // HR, 1963,31.

67. Curtius R. Jest and Earnest in Medieval Literature // European Literature in the Latin Middle Ages. N.Y., 1963.

68. Dan J. "Shevet Yehuda": Past and Future History // Jewish Mysticism, IV, 1999.

69. David A., Igrono shel Yosef Ha-Cohen baal Emeq ha-bakha // Italia: ktav-et le-cheker toldoteyhem, tarbutam ve-sifrutam shel yehudey Italia. Jerusalem, 1985.

70. Dewald J. The European Nobility, 1400-1800. Cambridge, 1996.

71. Deyermond A.D. Historia de la literatura española: La edad Media. Barcelona, 1973.

72. Diaspora Sefardi. Ed. M.A.Bel Bravo. Madrid, 1992.

73. Diaz Plaja G. Historia de la literatura española. Buenos-Aires, 1958.

74. Domínguez Ortíz A. Los judeoconversos en España y America. Madrid, 1971.

75. Domínguez Ortíz A. Los conversos de origen judío después de la expulsión. Madrid, 1952.

76. Dor Girush Sfarad Jews and Conversos at the Time of the Expulsion. Eds. Y.T.Assis, Y.Kaplan. Jerusalem, 1999.

77. Doran J. The History of Court Fools. L., 1858.

78. Edwards J. Conversos, Judaism and the Language of Monarchy in 15th-Century Castile // Circa 1492: Proceedings of the Jerusalem Colloquium: Litterae Judaeorum in Terra Hispanica. Ed. I.Benabu. Jerusalem, 1992.

79. Encuentros and desencuentros: Spanish-Jewish Cultural Interaction Throughout History. Tel Aviv, 2000.

80. Estow C. Leonor Lopez de Córdoba: Portrait of a Medieval Courtier // Fifteenth Century Studies, 5, 1982.

81. Exile and Diaspora: Studies in the History of the Jewish People Presented to Prof. H.Beinart. Jerusalem, 1991.

82. Farcasiu S. Social Purpose and Scholastic Method: The Vision delectable of Alfonso de la Torre // Circa 1492: Proceedings of Jerusalem Colloquium: Litterae Judaeorum in Terra Hispanica. Ed. I.Benabu. Jerusalem, 1992.

83. Faur J. Don Quixote Talmudist and mucho más I I Review of Rabbinic Judaism, 4(1), 2001.

84. Faur J. Imagination and Religious Pluralism: Maimonides, Ibn Verga and Vico // New Vico Studies, 10, 1992.

85. Faur J. In the Shadow of History: Jews and Conversos at the Dawn of Modernity. Albany, 1992.

86. Ferguson C.D. Autobiography as Therapy: Guibert de Nogent, Peter Abelard, and the Making of Medieval Autobiography // Journal of Medieval and Renaissance Studies, 13, 1983.

87. Fernandez J.D. Apology to Apostrophe: Autobiography and the Rhetoric of Self-Representation in Spain. Durham, 1992.

88. Fernández-Alvarez M. La sociedad española del Renacimiento. Salamanca, 1970. Fernández -Amnesto F. Ferdinand and Isabella. N.Y., 1975.

89. Flusser D. The Anatomy of Antisemitism: on Solomon Ibn Verga's Shebet Yeuda II Immanuel, 9, 1979.

90. Folie et déraison à la Renaissance : Colloque International, Bruxelles: Université Libre, 1976.

91. Foster G.M. A Second Look at Limited Good // Anthropological Quarterly, 45, 1972.

92. Foster G.M. Anatomy of Envy // Current Anthropology, 13, 1972.

93. Foster G.M. Peasant Society and the Image of Limited Good // American Anthropologist, 67, 1965.

94. Friedman J. Samuel Usque's Jewish-Marrano Nycodemite-Christian Apology of Divine Vengeance // The Process of Change in Early Modern Europe. Athens, 1988.1. A f

95. Fritz J.-M. Les discours du fou au Moyen Age: Etude comparée des discours littéraire, medical, juridique et théologique de la folie. P., 1992.

96. From Court Jews to the Rothschilds, 1600-1800. Ed. R.Cohen, V.Mann. Munich-N.Y., 1996.

97. From Iberia to Diaspora: Studies in Sephardie History and Culture. Ed. Y.K.Stillman, N.A.Stillman. Leiden-Boston-Koln, 1999.

98. Funkenstein A. Collective Memory and Historical Consciousness // History and Memory, 1, 1989.

99. Funkenstein A. The Image of the Ruler in Jewish Sources // Idem. Perceptions of Jewish History. Berkeley-Oxford, 1993.

100. Gerbet M.C. Les noblesses espagnoles au Moyen âge (11-15 siècles). P., 1994.

101. Gerli E.M. Social Crisis and Conversion: Apostasy and Inquisition in the Chronicles of Pulgar and Bernaldez // HR, 70 (2), 2002.

102. Gilman S. A Generation of Conversos // Romance Philology, 33, 1979. Gilman S. The Art of La Celestina. Madison, 1956.

103. Gilman S. The Spain of Fernando de Rojas: The Intellectual and Social Landscape of La Celestina. Princeton, 1972.

104. Gitlitz D.M. Divided Families in "Converso" Spain // Shofar (Lincoln, NE), 11, 1993.

105. Gitlitz D.M. Inquisition Confessions and "Lazarillo de Tormes" // HR, 68, 2000.

106. Gitlitz D.M. Secrecy and Deceit: The Religion of the Crypto-Jews. Philadelphia, 1996.

107. Goldberg H. Two Parallel Medieval Commonplaces: Antifeminism and Antisemitism in Hispanic Literary Tradition // Aspects of Jewish Culture in the Middle Ages. Ed. P.E.Szarmach. N.Y., 1979.

108. Gomez-Martinez J.L. Américo Castro y el origen de los españoles : historia de una polémica. Madrid, 1975.

109. Gómez Redondo F. Historiografía medieval: constantes evolutivas de un género // Anuario de estudios medievales, 19, 1989.

110. González Palencia A. El mayorazgo de don Francés de Zúñiga // Del Lazarillo a Quevedo. Madrid, 1946.

111. Gracia Guillen D. Judaism, Medicine and the Inquisitorial Mind in 16th Century Spain // The Spanish Inquisition and the Inquisitorial Mind. Ed. A.Alcalá. Columbia UP, 1987.

112. Grossman A. Relations between Spanish and Ashkenazi Jewry in the Middle Ages // The Sephardi Legacy. Ed. H.Beinart. Vol. 1. Jerusalem, 1992.

113. Guerrini M.T. New Documents on Samuel Usque, the Author of the Consolagam as tribulagoens de Israel II Sefarad, 61 (1), 2001.

114. Gutiérrez Nieto J.I. Inquisición y culturas marginadas: conversos, moriscos y gitanos. Madrid, 1986.

115. Gutmann J. The Illuminated Medieval Passover Haggadot // Studies in Bibliography and Booklore, VII, 1965.

116. Gutwirth E. Abraham Seneor: Social Tensions and the Court-Jew // Michael, 11, 1989.r

117. Gutwirth E. Contempt for the Lower Orders in 15 Century Hispano-Jewish thought // Miscelania de estudios árabes y hebraicos, 30, 1981.

118. Gutwirth E. Conversions to Christianity amongst 15th Century Spanish Jews: an Alternative Explanation // Shlomo Simonsohn Jubilee Volume. Tel Aviv, 1993.th

119. Gutwirth E. From Jewish to Converso Humour in 15 c. Spain // Bulletin of Hispanic Studies, 67 (3), 1990.

120. Gutwirth E. History and Apologetics in 15th Century Hispano-Jewish Thought // Helmantica, 35, 1984.

121. Gurwirth E. History and Intertextuality in Late Medieval Spain // Christians, Muslims and Jews in Medieval and Early Modern Spain. M.D.Meyerson, E.D.English, eds. Indiana, 1999.

122. Gutwirth E. Italy or Spain? The Theme of Jewish Eloquence in Shevet Yehuda // Daniel Carpi Jubilee Volume. Tel Aviv, 1996.

123. Gutwirth E. On the Background to Cota's Epitalamio Burlesco II Romanische Forschungen, 97, 1985.

124. Gutwirth E. Profíat Duran on Ahitofel: the Practice of Jewish History in Late Medieval Spain // Jewish History, 4, 1989.

125. Gutwirth E. Reacciones ante la expulsión: del siglo XV al XVIII // Judíos. Sefarditas. Conversos: la expulsión de 1492 y sus consecuencias: Ponencias del Congreso Internacional celebrado en Nueva York en noviembre de 1992. Valladolid, 1995.L

126. Gutwirth E. Social Tensions within 15 Century Hispano-Jewish Communities. Ph.D. thesis, University of London, 1978.

127. Gutwirth E. The Expulsion from Spain and Jewish Historiography // Jewish History, Essays in Honor of Chimen Abramsky. Ed. A.Rapoport-Albert, S.J.Zippershtein. L., 1988.

128. Gutwirth E. The Jews in 15th Century Castilian Chronicles // JQR, 74 (4), 1984.

129. Gutwirth E. The Sefer Yuhasin and Zacut's Tunisian Phase // Judaismo hispano, II, 2002.

130. Hacker Y. Cronikot chadashot al girush ha-yehudim mi-Sfarad, sibotav ve-tozaotav // Zion, 44, 1979.

131. Hacker Y. On the Intellectual Character and Self-Perception of Spanish Jewry in Late 15th Century Hebrew. // Sefunot, n.s. 2, 17, 1983.

132. Hay D. Annalists and Historians: Western Historiography from the 8th to the 18th Century. L., 1977.

133. Hillgarth J.N. The Mirror of Spain, 1500-1700. The Formation of a Myth. Ann Arbor, 2000.

134. Hillgarth J.N. The Spanish Kingdoms, 1250-1516. Oxford, 1976.

135. Hispanic Studies in Honor of J.Silverman. Newark, 1988.

136. Iberia and Beyond. Ed. by B.D.Cooperman. L., 1998.1.quisition and Society in Early Modern Europe. Ed. S.Halizcer. L., 1987.

137. Jews and Conversos at the Time of the Expulsion. Ed. Y.T.Assis, J.Kaplan. Jerusalem, 1999.

138. Joly M. El truhán y sus apodos // NRFH, 34 (2), 1985-86.

139. Joly M. La bourle et son interprétation: Recherche sur le passage de la facétie au roman (Espagne, XVI-XVII siècles). Lille, 1982.

140. Kaiser W. Praisers of Folly. Cambridge, 1963.

141. Kamen H. Las expulsiones de los judíos y la decadencia de España // Judíos. Sefárditas. Conversos: la expulsión de 1492 y sus consecuencias: Ponencias del Congreso Internacional celebrado en Nueva York en noviembre de 1992. Valladolid, 1995.

142. Kaplan G.B. In Search of Salvation: The Deification of Isabel la Católica in Converso Poetry // HR, 66, 1998.

143. Kaplan Y. Court Jews before the 'Hofjuden' // From Court Jews to the Rothschilds, 1600-1800. Munich-NY, 1996.

144. Kaplan Y. Relations between Spanish and Portuguese Jews and Ashkenazim in Seventeenth-Century Amsterdam // Transition and Change in Modern Jewish History: Essays in Honor of Shmuel Ettinger. Jerusalem, 1987.

145. Katz S. The Jews in the Visigothic and Frankish Kingdoms of Spain and Gaul. Cambridge, Mass., 1937.

146. Kivelson V. Political Sorcery in 16 Century Muscovy // Culture and Identity in Muscovy, 1359-1584. Moscow, 1997.

147. Knox N. The Word Irony and Its Context, 1500-1755. Durham, 1961.

148. Kogman-Appel K. Coping with Christian Pictorial Sources: What Did Jewish Miniaturists Not Paint? // Speculum, 75, 2000.

149. Kohn M. Jewish Historiography and Jewish Self-Understanding in the Period of Renaissance and Reformation. Ph.D. thesis, University of California. Los Angeles, 1978.

150. Krasney A. Badkhan. Bar Ilan, 1998.

151. Kriegel M. La liquidation du pluralisme religieux dans l'Espagne des Rois Catholiques: Limites et efficacité de l'approche «intentionnaliste» // Temas medievales, 4, 1994.

152. Kriegel M. La prise d'une décision: l'expulsion des juifs d'Espagne en 1492 // Revue Historique, 527, 1978.A

153. MacKay A. A Lost Generation: Francisco Delicado, Fernando del Pulgar, and the conversas of Andalusia// Circa 1492: Proceedings of Jerusalem Colloquium: Litterae Judaeorum in Terra Hispanica. Ed. I.Benabu. Jerusalem, 1992.

154. Mackay A. Ritual and Propaganda in 15th Century Castile // Past and Present, 107, 1985.

155. Maclean I. The Renaissance Notion of Woman. Cambridge, 1980.

156. Macpherson I., MacKay A. Love, Religion and Politics in 15th-Century Spain. Brill, 1998.

157. Maravall J.A. Estudios de historia del pensamiento español. Ser. 2: La época del Renacimiento. Madrid, 1984.

158. Marichal J. La voluntad de estilo. Barcelona, 1957.

159. Mariscal G. A Clown at Court: Francesillo de Zúñiga's Crónica burlesca II Autobiography in Early Modern Spain. Ed. N.Spadaccini, J.Talens. Minneapolis, 1988.

160. Márquez Villanueva F. Espiritualidad y literatura en el siglo XVI. Madrid, 1968.

161. Márquez Villanueva F. Investigaciones sobre J.A.Gato. Madrid, 1960.

162. Márquez Villanueva F. Orígenes y sociología del tema celestinesco. Barcelona, 1993.

163. Márquez Villanueva F. El problema de los conversos // Hispania Judaica, I: History. Barcelona, 1980.

164. Márquez Villanueva F. Jewish «Fools» in Spanish 15th Century // HR, 50, 1982.

165. Márquez Villanueva F. La Celestina as Hispano-Semitic Anthropology II Revue de littérature comparée, 60, 1987.

166. Márquez Villanueva F. Literatura bufonesca o del loco II NRFH, 34 (2). 1985-86.

167. Márquez Villanueva F. Un aspect de la littérature du fou en Espagne // L'Humanisme dans les lettres espagnoles. Ed. A.Redondo. P., 1979.

168. Marx A. The Expulsion of the Jews from Spain: Two New Accounts // JQR, 20, 1908.

169. Mata Carriazo J. de. Estudio preliminar // El Victorial: Crónica de don Pero Niño. Ed. y estudio por J. de Mata Carriazo. Madrid, 1940.

170. Mata Carriazo J. de. Las arengas del Pulgar // AUH, 15, 1954.

171. Medieval and Renaissance Studies on Spain and Portugal in Honor of P.E.Russel. Oxford, 1981.

172. Medieval and Renaissance Studies on Spain and Portugal in Honor of R.B.Tate. Oxford, 1986.

173. Menéndez Pidal J. Don Francesillo de Zúñiga, bufón de Carlos V. Cartas inéditas // RABM, 20-21, 1909.

174. Menéndez Pidal R. La poesía juglaresca y juglares: aspectos de la historia literaria y cultural de España. Madrid, 1957.

175. Menéndez y Pelayo M. Historia de los heterodoxos españoles. 2 vols. Madrid, 1955.

176. Menéndez y Pelayo M. Poetas de la corte de Juan II. Austral, n.d.

177. Midelfort H.C.E. A History of Madness in 16th Century Germany. Stanford, 1999.

178. Midelfort H.C.E. Madness and the Problem of Psychological History in the 16th Century // Sixteenth Century Journal, 12, 1981.

179. Millen R.L. Isaac Abravanel's Concept of Monarchy // Shofar, 10(3), 1992.

180. Momigliano A. A Medieval Jewish Autobiography // History and Imagination: Essays in Honor of H.R.Trevor-Roper. L., 1981.

181. Monsalvo Antón J. Teoria y evolución de un conflicto social: el antisemitismo en la corona de Castilla en la Baja Edad Media. Madrid, 1985.

182. Moore R.I. The Formation of Persecuting Society: Power and Deviance in Western Europe, 950-1250. Oxford, 1987.

183. Morel-Fatio A., Leonardon H. La Chronique scandaleuse d'un bouffon du temps de Charles-Quint//BHi, 11, 1909.

184. Moreno Villa J. Locos, enanos, negros y niños palaciegos en la corte española de los Austrias. México, 1939.

185. Morreale M. Castiglione y Boscán: el ideal cortesano en el Renacimiento español. Madrid, Anejos del Boletín de la Real Academia española, 1959, 2 vols.

186. Mota C. "Plázeme de tus enojos": Alfonso Alvarez de Villasandino against Alfonso Ferrandes Semuel // New Horizons in Sephardic Studies. Y.K.Stillman, G.K.Zucker eds. N.Y., 1993.

187. Nader H. The Mendoza Family in the Spanish Renaissance, 1350-1550. New Brunswick, 1979.

188. Neaman J. Suggestion of the Devil: the Origins of Madness. N.Y., 1975.

189. Nelson W. Fact of Fiction: the Dilemma of the Renaissance Storyteller. Harvard, 1973.

190. Netaniahu B. Don Isaac Abravanel, Statesman and Philosopher. Philadelphia, 1972. Netaniahu B. The Marranos of Spain. N.Y., 1966; 1999.

191. Netaniahu B. Towards the Inquisition: Essays on Jewish and Converso History. N.Y.-L., 1997.

192. Neuman A.A. Abraham Zacuto, Historiographer // Harry Austryn Wolfson Jubilee Volume. Jerusalem, 1965.

193. Neuman A.A. Samuel Usque: Marrano Historian of the 16th Century // To Dr. R.: Essays in Honour of the 7(r Birthday of Dr. A.S.W.Rosenbach. Philadelphia, 1946.

194. Neuman A.A. The Jews in Spain. 2 vols. Philadelphia, 1942.

195. Neuman A.A. The Shevet Yehuda and 16th Century Historiography // Louis Ginzberg Jubilee Volume. N.Y., 1945.

196. Nirenberg D. Communities of Violence. Persecution of Minorities in the Middle Ages. Princeton, 1996.

197. Nirenberg D. Les juifs, la violence et le sacre // Annales, 50 (1), 1995.

198. Nirenberg D. Mass Conversion and Genealogical Mentalities: Jews and Christians in 15th Century Spain // Past and Present, 174, 2002.

199. Nobles and Nobility. Ed. Anne J.Duggan. Boydell, 2000.

200. Olson G. Literature as Recreation in the Latter Middle Ages. Cornell, 1982.

201. Orfali M. Jews and Conversos in 15th-Century Spain: Christian Apologia and Polemic // From Witness to Witchcraft: Jews and Judaism in Medieval Christian Thought. Ed. J.Cohen. Wiesbaden, 1996.

202. Parello V. Un oligarca converso de la Mancha en el siglo 16. El caso de Marcos de Madrid // Sefarad, 58, 1998.

203. Periñan B. Poeta ludens. Disparate, perque y chiste en los siglos 16-17. Pisa, 1979.

204. Phillips W.D. Enrique IV and the Crisis of 15th-Century Castile. Cambridge (Mass), 1978.

205. Piccus J. Consejos y consejeros en El Libro de Cauallero Zifar //NRFH, 16, 1962.

206. Prescott W. History of Reign of Ferdinand and Isabella the Catholic. 2 vols. Philadelphia, 1874.

207. Preto-Rodas R.A. Samuel Usque's Consolagam as tribulagoens de Israel as Pastoral Literature engagée // Hispania US., 73 (1), 1990.

208. Puyol J. Cronistas de Enrique IV // BRAH, 79, 1921.

209. Rábade Obrado, M. del Pilar. Los judeoeonversos en la corte y en la época de los Reyes Católicos. Madrid, 1990.

210. Rábade Obrado, M. del Pilar. Una élite de poder en la corte de los Reyes Católicos. Los judeo-conversos. Madrid, 1993.

211. Rapoport J. Jewish Courtiers in the Service of the Kings Carlos the Second and Carlos the Third of Navarre (1349-1425). PhD thesis. Jerusalem, 1998.

212. Ravitzky A. Kings and Laws in Late Medieval Jewish Thought: Nissim of Gerona vs. Isaac Abravanel // Scholars and Scholarship in Jewish History. Ed. L.Landman. N.Y., 1990.

213. Redondo A. Antonio de Guevara (14807-1545) et l'Espagne de son temps. Lille, 1978.

214. Reed R.R. Bedlam on the Jacobean Stage. Cambridge, 1952.

215. Regev S. The Attitude towards the "Conversos" in 15th-16th Century Jewish thought // REJ, 156, 1997.

216. Resnick S. The Jew as Portrayed in Early Spanish Literature // Hispania US., 34, 1951.

217. Revah I.S. Autobiographie d'un marrane // REJ, 119, 1961. Rice E.F. The Renaissance Idea of Wisdom. Cambridge, 1958.

218. Rodríguez-Puértolas J. De la Edad Media a la edad conflictiva: Estudios de la literatura española. Madrid, 1972.

219. Rodríguez-Puértolas J. Poesía de protesta en la Edad Media castellana: Historia y antología. Madrid, 1968.

220. Rohlande de Langbehn R. El problema de los conversos y la novela sentimental // The Age of Catholic monarchs, 1474-1516. Literary studies in Memory of Keith Whinnom Bulletin of Hispanic Studies, Special Issue., 1989.

221. Romano D. Cortesanos judíos en la Corona de Aragón // Destierros Aragoneses, 1. Zaragoza, 1988.

222. Romano D. Judíos al servicio de Pedro el Grande de Aragón (1276-1285). Barcelona, 1983.

223. Romero J.L. Sobre la historiografía y la historia. Buenos-Aires, 1945.

224. Roth С. A History of the Marranos. Philadelphia, 1941. Roth C. The House of Nasi. 2 vols. Philadelphia, 1947-48.

225. Roth N. Conversion, Inquisition and the Expulsion of the Jews from Spain. Wisconsin, 1995.

226. Roth N. The Jews and the Expulsion of 1492 // Historian, 55 (1), 1992.

227. Ruderman D.B. Hope against Hope: Jewish and Christian Messianic Expectations in the Late Middle Ages // Exile and Diaspora: Studies in the History of the Jewish People Presented to Prof. H.Beinart. Jerusalem, 1991.

228. Sabar S. «Ben Porat Yosef»: Dmuto shel Yosef be-folklor we-omanut shel yehudey Sefarad we-artzot ha-Islam (в печати).

229. Safran В. Bahya ibn Paquda's Attitude toward the Courtier Class // Studies in Medieval Jewish History and Literature. Ed. I.Twersky. Harvard, 1979.

230. Salomon H.P. Crypto-Judaism or Inquisitorial Deception // JQR, 89 (1-2), 1990.

231. Sánchez Alonso В. Fuentes de la historia española. 3 vols. Madrid, 1952.

232. Sánchez Alonso B. Historia de la historiografía española. Vol.l. Madrid, 1947.

233. Sánchez Paso J. A. La sociología literaria de don Francés de Zúñiga // NRFH, 34 (2), 1985-86.

234. Sánchez-Albornoz C. El drama de la formación de España y los españoles. Barcelona, 1973.

235. Sánchez-Albornoz C. España: un enigma histórico. Barcelona, 1973.

236. Schapiro M. The Birds' Head Haggadah, an Illustrated Hebrew Manuscript of ca. 1300 // Idem. Selected Papers. Vol. 3: Late Antiquity, Early Christian and Medieval Art. L., 1980.

237. Schapiro M. The Joseph Scenes on the Maximianus Throne in Ravenna // Idem. Selected Papers. Vol. 3: Late Antiquity, Early Christian and Medieval Art. L., 1980.

238. Schapiro M. Words and Pictures: On the Literal and Symbolic in the Illumination of a Text. The Hague-P., 1973.

239. Schirmann H. Ha-Shirah ha-ivrit bi-Sefarad u-bi-Provence. Vol. 1. Jerusalem-Tel Aviv, 1954.

240. Scholberg K.R. Minorities in Medieval Castilian Literature // Hispania US., 37, 1954.

241. Scholberg K.R. Sátira e invectiva en la España medieval. M., 1971.

242. Sed Rajna G. Hebrew Illuminated Manuscripts from the Iberian Peninsula // Convivencia: Jews, Muslims and Christians. NY, 1992.

243. Seidenspinner-Nuñez D. Conversion and Subversion: Converso Texts in 15th-Century Spain // Christians, Muslims and Jews in Medieval and Early Modern Spain. M.D.Meyerson, E.D.English, eds. Indiana, 1999.

244. Serrano L. Los conversos Pablo de Santa María y Alfonso de Cartagena. Madrid, 1941.

245. Serrano y Sanz M. Noticias biográficas de Fernando de Rojas // RABM, 6, 1902.

246. Shmuelevitz A. Capsali as a Source for Ottoman History, 1450-1523 // International Journal of Middle Eastern Studies, 9, 1978.

247. Shneidman J.L. Jews as Royal Bailiffs in 13th Century Aragón // Historia Judaica, 18-19, 1956-57.

248. Shneidman J.L. Jews in the Royal Administration of 13th Century Aragón // Historia Judaica, 21, 1959.

249. Simonsohn S. Yehudey Eyropa ha-notzrit ba-aspaqlaria shel Seder Eliahu Zuta // Sefer zikaron le-Arye Leone Carpi. Jerusalem, 1963.

250. Sola-Solé J.M., Rose S.E. Judíos y conversos en la poesía cortesana del siglo XV: el estilo polígloto de fray Diego de Valencia // Hispanic Review, 44, 1976.

251. Spiegel G.M. History, Historicism and the Social Logic of the Text in the Middle Ages // Speculum, 65 (1), 1990.

252. Stefano L. de. El texto bíblico y las Crónicas de Indias // Anuario de estudios medievales, 15, 1985.

253. Stern S. The Court Jew: A Contribution to the History of the Period of Absolutism in Central Europe. Philadelphia, 1950.

254. Stow K. Alienated Minority: the Jews of Medieval Latin Europe. Harvard, 1996. Studies on the Cancionero de Baena. Ed. C.F. Fraker. Chapel Hill, 1966. Suárez-Fernández L. La expulsión de los judíos de España. Madrid, 1991.

255. Swain B. Fools and Folly during the Middle Ages and Renaissance. N.Y., 1932.

256. Szasz T. The Manufacture of Madness. A Comparative Study of the Inquisition and the Mental Health Movement. L., 1971.

257. Tate R.B. Ensayos sobre la historiografía peninsular del siglo XV. Madrid, 1970.

258. Tate R.B. Mythology in Spanish Historiography of the Middle Ages and the Renaissance // HR, 22 (1), 1954.

259. The Age of Catholic monarchs, 1474-1516. Literary studies in memory of Keith Whinnom Bulletin of Hispanic Studies, Special Issue., 1989.

260. The Analysis of Hispanic Texts: Current Trends in Methodology. Ed. Lisa E.Davis, I.Taran. N.Y., 1976.

261. The Expulsion of the Jews: 1492 and After. Ed. R.B.Waddington and A.H.Williamson. N.Y., 1994.

262. The Jews of Spain and the Expulsion of 1492. Eds. M.Lazar, S.Haliczer. Lancaster, 1997.

263. The Medieval Court in Europe. Munich, 1986.

264. The Sefardí Heritage. Ed. R.D.Barnett. L., 1971.

265. The Sefardí Legacy. Ed. H.Beinart. 2 Vols. Jerusalem, 1992.

266. The Spanish Inquisition and Inquisitorial Mind. Ed. A.Alcalá. N.Y., 1987.

267. The World of the Favorite. Ed. J.H.Elliott, L.W.B.Brockliss. New Haven & L., 1999.

268. Tietze-Conrad E. Dwarfs and Jesters in Art. L., 1957.

269. Tishbi I. Mashichiyut be-dor girushei Sfarad ve-Portugal. Jerusalem, 1985.

270. Torre L. de. Mosen Diego de Valera: su vida y obras. Madrid, 1914.

271. Tropper A. The Fate of Jewish Historiography after the Bible: A New Interpretation // History and Theory, 43, 2004.

272. Ullersperger J.B. La historia de la psicología y de la psiquiatría en España. Madrid, 1954.

273. Valesio P. The Language of Madness in the Renaissance. YIS, 1971.

274. Vendrell de Millás. Retrato irónico de un funcionario converso // Sefarad, 28, 1968.

275. Weintraub K.J. The Value of the Individual: Self and Circumstance in Autobiography. Chicago, 1978.

276. Weiss J.G. Tarbut chatzranit we-shirah chatzranit // World Congress of Jewish Studies. Vol. 1. Jerusalem, 1947.

277. Welsford E. The Fool: His Social and Religious History. L., 1935.

278. Wickersham Crawford J.P. The Vision of Alfonso de la Torre and Maimonides' Guide of the Perplexed II Publications of the Modern Language Association, 28, 1913.

279. Willeford W. The Fool and His Scepter. Evanston, 1969.

280. Worton M., Still J. Intertextuality: Theories and Practices. Manchester, 1990.

281. Yassif E. The Hebrew Narrative Anthology in the Middle Ages // Prooftexts, 17 (2), 1997.

282. Yerushalmi Y.H. Assimilation and Racial Anti-Semitism: The Iberian and the Genr Models. N.Y., 1982.

283. Yerushalmi Y.H. Clio and the Jews: Reflections on Jewish Historiography in the 16th Century // PAAJR, 46-47, 1980.

284. Yerushalmi Y.H. From Spanish Court to Italian Ghetto. Seattle and L., 1981.

285. Yerushalmi Y.H. Messianic Impulses in Joseph ha-Kohen // Jewish Thought in the 16th Century. Ed. B.D.Cooperman. Cambridge, 1983.

286. Yerushalmi Y.H. The Lisbon Massacre of 1506 and the Royal Image in the Shebet Yehudah. Cincinnati, 1976.

287. Yerushalmi Y.H. Zakhor. Jewish History and Jewish Memory. L., 1982.

288. Yovel Y. Converso Dualities in the First Generation: The Cancioneros // Jewish Social Studies, 4 (3), 1998.

289. Zijderveld, Anton C. Reality in a Looking-Glass: Rationality through an Analysis of Traditional Folly. Boston-L., 1982.

290. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1965.

291. Бер И. Галут. Иерусалим, 1991.

292. Варьяш О.И. Иудеи в португальском праве XIII-XIV вв. // Средние века. 1994. Вып. 57.

293. Варьяш О.И. Этноконфессиональные общности и право на Пиренеях эпохи Реконкисты // Общности и человек в средневековом мире. М.-Саратов, 1992.

294. Гене Б. История и историческая культура средневекового Запада. М., 2002.

295. Гуревич А .Я. Проблемы средневековой народной культуры. М., 1981.

296. Даркевич В.П. Народная культура средневековья: светская праздничная жизнь в искусстве IX-XVI веков. М., 1988.

297. Двор монарха в средневековой Европе: явление, модель, среда. Под ред. Н.А.Хачатурян. СПб.-М., 2001.

298. Дубнов С.М. История евреев в Европе. Т. 2. М.-Иерусалим, 2003.

299. Европейское дворянство XVI-XVII веков: границы сословия. Сб. ст. Отв. ред. В.А.Ведюшкин. М., 1997.

300. Зеленина Г.С. Изгнание 1492 года в трактовке двух хроник XVI века // Вестник Еврейского университета, 6 (24), 2001.

301. Зеленина Г.С. К вопросу об историчности еврейской хронистики XVI века // Древнейшие государства Восточной Европы. М., 2003.

302. Зеленина Г.С. Образ монарха в художественной системе иберо-еврейской хроники XVI века // Средние века. 2003. Вып. 61.

303. Зеленина Г.С. Doña puta vieja: «комплекс Селестины» в инквизиционных документах // Адам и Ева: альманах тендерной истории, 7, 2004.

304. Королевский двор в политической культуре средневековой Европы. Теория. Символика. Церемониал. Под ред. Н.А.Хачатурян. М., 2004.

305. Менендес Пидаль Р. Избранные произведения: испанская литература Средних веков и эпохи Возрождения. М., 1961.

306. Михайлов A.B. Поэтика барокко: завершение риторической эпохи // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. М., 1994.

307. Смирнов A.A. Средневековая литература Испании. JI., 1969.

308. Топоров В.Н. Метафора зеркала при исследовании межъязыковых и межкультурных контактов // Славяноведение. 1997, № 1.

309. Топоров В.Н. Образ «соседа» в становлении этнического самосознания (русско-литовская перспектива) // Славяне и их соседи. Сб. тезисов. Вып. 2. М., 1990.

310. Трахтенберг Дж. Дьявол и евреи: средневековые представления о евреях и их связь с современным антисемитизмом. М.-Иерусалим, 1998.

311. Фуко М. История безумия в классическую эпоху. СПб., 1997.

312. Хейзинга И. Осень Средневековья. М., 1995.

313. Шолем Г. Основные течения в еврейской мистике. М.-Иерусалим, 2004. Элиас Н. О процессе цивилизации. Т. 1. М.-СПб., 2001. Элиас Н. Придворное общество. М., 2002.