автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Роман М.А. Булгакова "Мастер и Маргарита": мотивы головы и сердца в контексте традиций русского религиозно-философского Ренессанса

Полный текст автореферата диссертации по теме "Роман М.А. Булгакова "Мастер и Маргарита": мотивы головы и сердца в контексте традиций русского религиозно-философского Ренессанса"

На правах рукописи

УРЮПИН Игорь Сергеевич

РОМАН М. А. БУЛГАКОВА «МАСТЕР И МАРГАРИТА»: МОТИВЫ ГОЛОВЫ И СЕРДЦА В КОНТЕКСТЕ ТРАДИЦИЙ РУССКОГО РЕЛИГИОЗНО-ФИЛОСОФСКОГО РЕНЕССАНСА

Специальность 10.01.01 —русская литература

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Елец - 2004

Диссертация выполнена на кафедре русской литературы XX века и зарубежной литературы Елецкого государственного университета им. И.А. Бунина

Научный руководитель: доктор филологических наук профессор

Ком лик Надежда Николаевна

Официальные оппоненты: доктор филологических наук профессор

Хворова Людмила Евгеньевна

Ведущая организация: Орловский государственный университет

Защита состоится «19» октября 2004 года в 10 00 часов на заседании диссертационного совета Д 212.059.01 в Елецком государственном университете им. И.А. Бунина по адресу: 399740, г. Елец Липецкой обл., ул. Ленина, 91.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Елецкого государственного университета им. И.А. Бунина (ул. Коммунаров, 38).

Автореферат разослан .2004 года.

кандидат филологических наук доцент Штейман Марина Станиславовна

Ученый секретарь диссертационного сове кандидат филологических наук доцент

Jiecsr-v

В культурно-философское сознание XX века роман «Мастер и Маргарита» вошел как целостная художественная система, вобравшая в себя идейно-смысловой и духовно-нравственный потенциал русской классической литературы, ориентированной на непреходящие нравственно-этические ценности христианства, подвергшиеся в пореволюционную атеистическую эпоху тотальному отрицанию и целенаправленному искоренению. В период жесточайшего богоборчества в Советской России (20-30-е годы) М.А. Булгаков осмелился не только обратиться к уяснению первоистоков величайшего гуманистического учения Иисуса Назарянина, но и представить в образе Иешуа Га-Ноцри, центрального героя «древних» глав «Мастера и Маргариты», собственное видение Спасителя, не совпадающее с новозаветной традицией и вызывающее сегодня многочисленные споры и дискуссии.

В современном литературоведении «библейское полотно», составляющее структурно-композиционное и этико-эстетическое ядро «Мастера и Маргариты», трактуется либо с позиций секуляризации, отдающей приоритет общечеловеческим ценностям, утверждаемым писателем, и не заостряющей внимания на разночтениях романа с

текстом Священного Писания, либо с церковно-догматической точ-

1

ки зрения, усматривающей «антихристианскую направленность» булгаковской версии евангельской истории. Думается, оба подхода грешат излишней односторонностью и не вполне адекватны художественному содержанию романа, создававшемуся в особой культурно-философской традиции, заложенной мыслителями русского Ренессанса. В булгаковедении рубежа XX-XXI веков предпринимаются попытки разрешить принципиально важную проблему сущностного родства мировосприятия автора «Мастера и Маргариты» и представителей нравственно-этического крыла русского религиозного Возрождения (B.C. Соловьев, Н.А. Бердяев, Д.С. Мережковский, В.В. Розанов, Б.П. Вышеславцев, Г.П. Федотов и др.), которые в самом начале XX столетия в лоне Православия приблизились к глубинному постижению спасительного для человечества сердечного учения Христа, ставшего предметом художественного осмысления в романе М.А. Булгакова.

Сегодня ни у кого из исследователей «Мастера и Маргариты» не вызывает сомнений правомерность проведения смысловых параллелей между романом и русской религиозной философией XX века, однако в этом направлении предпринимаются только первые шаги. Так, в кандидатских диссертациях Е.В. Уховой «Философско-этические идеи в творчестве М.А. Булгакова» (М., 1999), М.О. Булатова «Нравственно-философская концепция романа М.А. Булгакова

1 Дунаев М.М. Православие и русская литература: В 6-ти частях. М., 2000. Часть VI.

С.251.

PC)f. НАЦИОНАЛЬНАЯ | БИБЛИОТЕКА I

zistum

"Мастер и Маргарита"» (Махачкала, 2000), Ж.Р. Колесниковой «Роман М.А. Булгакова "Мастер и Маргарита" и русская религиозная философия начала XX века» (Томск, 2001) обосновывается перспективность изучения главной книги М.А. Булгакова в тесной связи с русской религиозной мыслью XX столетия, намечается идейно-содержательный контур культурно-эстетических и философских взглядов писателя, проявившихся в его «закатном» романе. В поле зрения булгаковедов оказываются в основном экзистенциальные, историософские проблемы, решаемые по преимуществу в контексте персонализма, «философии свободы» и «философии творчества», но зачастую без «самодостаточного углубления в структуру текста» произведения (Ж.Р. Колесникова), что порой делает важные теоретические положения и справедливые замечания исследователей декларативными, не подкрепленными детальным анализом художественного материала в единстве его формы и содержания.

Назрела необходимость в органичном соединении философско-богословского, историко-культурологического и поэтико-стилисти-ческого подходов для целостной интерпретации романа «Мастер и Маргарита» с точки зрения отражения в нем центральной для всего русского религиозного Ренессанса этической идеи живого Бога, поиск которой составлял смысл и цель духовных исканий отечественной интеллигенции рубежа XIX-XX веков. Эта идея, чрезвычайно волновавшая М. Булгакова, нашла воплощение в образе Иешуа Га-Ноцри, ставшего духовно-нравственным эталоном, с которым соизмеряются все персонажи произведения. Попытка рассмотреть булга-ковского Христа в свете этой теории, противоречащей каноническому пониманию Спасителя, определяет актуальность диссертационного исследования. Его главной целью является осмысление романа в контексте нравственно-этических исканий мыслителей русского Ренессанса, с учетом конкретных реализаций принципиально важных для отечественной философии начала XX века концептов (ум, сердце) на уровне образной, сюжетно-композиционной, мотив-ной организации произведения.

Эта цель обусловила постановку следующих задач:

1. Определить основные этапы постижения образа Иешуа Га-Ноцри и романа «Мастер и Маргарита» в отечественной литературоведческой науке.

2. Изучить влияние философии русского религиозного Ренессанса на мировосприятие М.А. Булгакова и определить основные идеи, нашедшие отражение в романе «Мастер и Маргарита».

3. Соотнести созданную русским философским Ренессансом теорию живого Бога, в основе которой лежит идея сердечности Спасителя, с художественной концепцией образа Христа в романе Булгакова.

4. Проанализировать «древние» и «современные» главы романа «Мастер и Маргарита» с точки зрения функционирования в них мотивов головы и сердца как художественной реализации философской диалектики рационального и иррационального в познании мира и человека.

Обозначенные задачи решаются на материале окончательной и черновых редакций романа «Мастер и Маргарита», писем и дневников М.А. Булгакова, воспоминаний о нем современников, трудов русских религиозных философов рубежа XIX-XX веков.

Предметом диссертационного исследования является поэтико-философский и религиозно-онтологический контекст романа «Мастер и Маргарита».

Решаемые в работе проблемы определили характер научных подходов к произведению Булгакова: с одной стороны, мы руководствовались принципами структурно-семантического литературоведения, раскрывающего поэтику (план выражения), с другой - опирались на герменевтическую традицию, филолого-философскую теорию истолкования текстов, предложенную Г.-Г. Гадамером и детально разработанную М.М. Бахтиным, в постижении идейно-смыслового ядра произведения (план содержания). Кроме того, нами использовались такие методы, как системно-целостный, историко-генетический, сравни гельно-типологический, биографический, элементы мифопоэтического, интертекстуального и мотивного анализов, а также получивший в последнее время широкое распространение метод религиозно-философской интерпретации художественных текстов.

Синтез различных приемов и способов исследования «Мастера и Маргариты» позволил сформулировать рабочую гипотезу: «закатный» роман Булгакова создавался под мощным воздействием религиозных исканий русской интеллигенции первой трети XX века, разочаровавшейся в рационалистических доктринах позитивизма, нигилизма, марксизма, атеистически-материалистических по своей сути, и попытавшейся обрести нравственную опору в сердечном учении Иисуса Христа - «живого Бога», спустившегося к человеку, чтобы поднять его на высоту духовного совершенства.

Ершалаимские сцены, обретая в художественном контексте романа символическое звучание, представляют собой фрагменты вселенской мистерии, где разворачивается вечное противостояние добра и зла, света и тьмы, души и тела, свободы и необходимости. Эти оппозиции сочленены в единую партитуру мотивами головы и сердца (выступающими как знаки духовно-интуитивного (осердеченно-го) и рассудочного постижения бытия), которые синхронно развиваются в «древних» и «современных» главах. Проецируя атеистическую Москву 20-30-х годов XX столетия на Ершалаим начала I века,

М.А. Булгаков констатирует: за тысячелетнюю историю человечество духовно не изменилось, но, наоборот, лишь усугубило свое положение, презрев открытые Иешуа Га-Ноцри (Иисусом Назарянином) этические ценности, отвергло любящее сердце и подчинило свою жизнь «голове» - расчетливой, «равнодушной» и «холодной» логике.

Единственный, спасительный для человечества путь, по мысли М.А. Булгакова, - потерять голову (то есть перестать уповать на «всесильный» разум - «закон достаточного основания», ограничивающий познание беспредельно-духовного) и сердцем узреть свет Христов, как узрел его поэт-богоборец Иван Бездомный, сумевший преодолеть «искушения» рационалиста Берлиоза, искренне поверить в праведника Га-Ноцри и открыть для себя иное измерение бытия. Те же, кто не способен на нравственное преображение, в прямом и переносном смысле теряют голову, ибо, пустая и бездуховная, она мертва, и потому у ее обладателя нет надежды на вечность, как нет ее у председателя Массолита Михаила Берлиоза.

Теоретико-методологической основой исследования являются труды крупнейших русских религиозных философов XIX-XX веков Н.А. Бердяева, С.Н. Булгакова, Б.П. Вышеславцева, В.В. Зеньков-ского, Н.М. Зернова, И.А. Ильина, архиепископа Иоанна (Шаховского), К.Н. Леонтьева, А.Ф. Лосева, Д.С. Мережковского, В.В. Розанова, B.C. Соловьева, П.Б. Струве, Е.Н. Трубецкого, Г.П. Федотова, П.А. Флоренского, С.Л. Франка, Л.И. Шестова, В.Ф. Эрна, П.Д. Юркевича. Концептуальной литературоведческой базой диссертации стали ключевые идеи, высказанные в работах М.М. Бахтина, Б.М. Гаспарова, Г.Д. Гачева, Н.К. Гея, И.А. Есауло-ва, Е.М. Мелетинского, В.П. Руднева, Е.Б. Скороспеловой, В.Н. Топорова, О.М. Фрейденберг, В.Е. Хализева. При выборе подходов к осмыслению романа «Мастер и Маргарита» мы опирались на результаты исследований ведущих булгаковедов: В.М. Акимова,

A.З. Вулиса, И.Л. Галинской, А. Зеркалова, А.П. Казаркина,

B.Я. Лакшина, Г.А. Лесскиса, В.И. Нгмцева, В.В. Новикова, П.В. Палиевского, В.В. Петелина, Г.М. Ребель, Б.М. Сарнова, Б.В. Соколова, Н.П. Утехина, Л.А. Фиалковой, М.О. Чудаковой, Е.А. Яблокова, Л.М. Яновской.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Философия русского религиозного Ренессанса оказала существенное влияние на мировоззрение М.А. Булгакова, определив вектор нравственно-этических, эстетических исканий писателя, сформировавшегося в православной семье известного богослова А.И. Булгакова, стоявшего у истоков зарождения в России конца XIX - начала XX веков религиозно-философских обществ, имевших целью просвещение интеллигенции светом Христовых истин.

2. Воспринятая М.А. Булгаковым магистральная идея русской рели-

гиозной философии начала XX века о приоритете целостного знания (сердечно-мистического по своей природе) над дискретным (рационально-детерминированным) нашла отражение в романе «Мастер и Маргарита» на уровне смыслообразующих художественное целое мотивов головы и сердца.

3. Богословские оппозиции Закон / Благодать, пророк / философ, нашедшие художественное воплощение в «библейском» повествовании «Мастера и Маргариты», созвучны по своей содержательной наполненности нравственно-этическим концептам «разум» и «сердце», лежащим в фундаменте теории «живого Бога», созданной философами русского религиозного Ренессанса.

4. В романе представлена парадигма «головного» и «сердечного» миросозерцания, в которую вписаны все главные герои произведения: Иешуа Га-Ноцри, гармонично соединяющий в себе осер-деченный ум и одухотворенное сердце; Понтий Пилат, живущий по законам голой логики, неосердеченного ума; Левий Матвей, постоянно раздираемый внутренней борьбой между рассудочной целесообразностью и трепетным чувством; Иуда из Кириафа, являющийся образцом греховного, «нечистого» сердца и заглушённого низменными страстями ума.

5. Проблема «научного атеизма», отражающая в романе оголтелое богоборчество 20-30-х годов XX века, решается писателем в тесной связи с образами Михаила Берлиоза и Ивана Бездомного и осмысляется как проблема потери современным человечеством сердечного взгляда на мир и абсолютизации им «головного» (рационального) начала, то есть оторванного от сердечной истины разума.

Научная новизна диссертационного исследования заключается:

• во введении в научный оборот фактов реальной и творческой биографии А.И. Булгакова, историка христианства и профессора-богослова, оказавшего влияние на миросозерцание своего сына М.А. Булгакова;

• в выявлении центральной для русского религиозного Ренессанса идеи «живого Бога» и анализе особенностей ее художественного воплощения в романе «Мастер и Маргарита»;

• в обнаружении и раскрытии в художественной структуре романа фундаментальной для христианского мировидения нравственно-этической парадигмы «ума» и «сердца», включающей в себя систему историко-богословских оппозиций Закон / Благодать, пророк/философ, сын/раб;

• в прочтении главных образов романа (Иешуа Га-Ноцри, Понтий Пилат, Левий Матвей, Иуда из Кириафа, Берлиоз, Иван Бездомный) в контексте «феноменологии сердца» русской религиозной философии рубежа XJX-XX веков.

Теоретическая значимость диссертации состоит в том, что она выявляет влияние русского религиозного Ренессанса на литературный процесс первой трети XX столетия и, в частности, на роман М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита», проясняет нравственно-этические, богословско-онтологические воззрения писателя, нашедшие отражение в его главной книге, представляющей собой уникальное культурное явление в искусстве XX века.

Практическое значение исследования заключается в возможности использования его результатов в подготовке вузовских лекционных курсов по истории русской литературы XX века, спецкурсов и спецсеминаров, а также в системе уроков и факультативов при углубленном изучении литературы в школе.

Апробация работы. Основные положения диссертации обсуждались на аспирантском семинаре в ЕГУ им. И.А.Бунина, докладывались на научно-практических конференциях ЕГУ (2001-2004); научной конференции «Христианство и русская культура», посвященной 2000-летию от Рождества Христова (Елец: ЕГПИ, 2000); региональной конференции «IV Рождественские чтения: Православие и интеллигенция» (Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2002); региональной конференции «V Рождественские чтения: Православие и молодежь» (Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2003); международной конференции «XIII Ершовские чтения» (Ишим: ИГПИ им. П.П. Ершова, 18-19 февраля

2003); всероссийской соросовской конференции «Становление и развитие университетского комплекса в условиях малого города» (Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2003); шестой межвузовской конференции молодых ученых-филологов «Поэтика и компаративистика» (Москва-Коломна: КГПИ, 27-28 мая 2003); второй всероссийской конференции «Русская литература и философия: постижение человека» (Липецк: Л ГПУ, 6-8 октября 2003); региональной конференции «VI Рождественские чтения: Православие и культура» (Елец: ЕГУ им. И.А.Бунина, 9 января 2004); международной научно-практической конференции «VIII Виноградовские чтения» (Москва: МГПУ, 23-25 марта 2004); региональной конференции «Актуальные проблемы преподавания литературы в школе» (Липецк: ЛГИУУ, 6 апреля

2004); региональной научно-практической конференции «"Поэтика" литературных гнезд: филология, история, краеведение» (Спасское-Лутовиново-Орел: ОГУ, 27-28 апреля 2004); международной конференции «V Замятинские чтения» (Тамбов-Елец: ТГУ им. Г.Р. Державина, ЕГУ им. И.А. Бунина, 14-17 сентября 2004).

Структура и объем диссертации определены характером изучаемой проблемы. Работа состоит из введения, трех глав и заключения. Библиографический список включает 270 наименований. Материал исследования изложен на 208 страницах.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается актуальность исследования, определяется его цель и задачи, методологическая основа, раскрывается научная новизна диссертации, ее теоретическая и практическая значимость.

Глава 1. Роман М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» и русская религиозно-философская мысль начала XXвека.

§1. История литературоведческих толкований образа Иешуа Га-Ноцри (историко-культурный и идейно-содержатгльный аспекты). Образ Иешуа Га-Ноцри, один из центральных в идейно-смысловом и структурно-композиционном плане «закатного» романа М.А. Булгакова, является воплощением нравственно-этического идеала писателя, восходящего к евангельскому Первоисточнику - Иисусу Назарянину. Однако в момент публикации произведения в 1966 году официальная партийная критика (А. Метченко, Л. Скорино, М. Гус), стоявшая на позициях воинствующего атеизма, обвинила писателя в пропаганде религиозных идей, чуждых советскому обществу, а сам роман объявила далеким от объективного осмысления жизни, с чем решительно не согласились оппозиционные идеологическому литературоведению исследователи (В. Лакшин, О. Михайлов, В. Скобелев, П. Палиевсхий), впервые указавшие на глубинную связь художественного мира «Мастера и Маргариты» с русской национальной духовной традицией, питаемой христианством.

Однако в атеистические 70-е годы изучение произведения в религиозном контексте не представлялось возможным, поэтому основное внимание было направлено на уяснение его внутренней структуры (жанр, композиция, манера повествования, эстетический метод) и сбор фактических материалов, связанных с жизнью писателя. Биографические изыскания, определившие магисгральное направление научного булгаковедения 80-х годов (М. Чудакова, В. Петелин, Л. Яновская), обострили интерес исследователей к культурной эрудиции автора «Мастера и Маргариты», который «зашифровал» в романе волновавшие человечество на протяжении тысячелетия идеи, подвергшиеся «декодировке» (И. Бэлза, И. Галинская, Л. Фиалкова).

Активное использование типологического, историко-генетического методов литературоведами 80-х годов привело к необходимости установить характер осуществленной Булгаковым рецепции библейского материала. Однако проводившиеся параллели между ершалаимскими сценами и Новым Заветом не выходили за пределы внешнего сюжетно-фактического уровня. Лишь в 90-е годы роман начинает рассматриваться с богословской точки зрения и становится объектом серьезной дискуссии о причинах «искажения» сакрального текста Булгаковым, которого обвиняют в создании

«евангелия от дьявола», уличают в чернокнижии, называют теософом, «эзотерической личностью» и отказывают в принадлежности к православной культуре (М. Ардов, Л. Лебедев, М. Дунаев, Н. Гав-рюшин).

Созданный писателем образ «бродячего философа» Иешуа, трактуемый с позиций ортодоксального христианства как «кощунственная пародия» и карикатура на Иисуса Назарянина, продолжает оставаться в центре внимания исследователей, задающихся вопросом, кто же такой в сущности Га-Ноцри - Богочеловек или человекобог. Разрешить эту загадку, на наш взгляд, возможно, только проанализировав роман «Мастер и Маргарита» в контексте христологических идей русской религиозной философии, которая оказала определяющее влияние на мировоззрение Булгакова.

£2. Поиски «живого Бога» в русской религиозной философии рубежа XIX-XX веков. «Кровно связанный с интеллигенцией»2 М. Булгаков прошел сложный путь обретения веры, характерный для представителей русского «мыслящего сословия», переставшего уповать на «прогрессивные» учения современности (позитивизм, марксизм), атеистических по своей сути, и обратившегося к Богу как нравственному Абсолюту.

Кардинальный поворот интеллигенции (социально-интеллектуального ордена, возникшего в России со времен Петра I, привившего на национальную почву европейские рационалистические ценности) от прагматического разума к «жизни Духа» на рубеже XIX-XX веков породил феномен русского религиозного Ренессанса. Крупнейшие его философы (Вл. Соловьев, Н. Бердяев, В. Розанов, С. Булгаков, П. Флоренский, Д. Мережковский, Г. Федотов, Б. Вышеславцев, И. Ильин, С. Франк, Н. Зернов и др.) убедительно доказывали ограниченность не выходящего за пределы материальной плоскости рассудочного миропознания, противопоставляя ему сердечно-интуитивное, «металогическое».

Не избежал разочарования во всесилии разума, претендовавшего на раскрытие тайн мироздания, и жаждущий целостного знания М. Булгаков, обратившийся в 20-е годы жесточайшего богоборчества к поиску непреходящих духовных основ бытия, которые искренне надеялся найти в том числе и в лоне православной церкви. Однако подвергшаяся в этот период гонениям со стороны большевиков русская церковь испытывала и внутренние противоречия (раскол, утрату исторических перспектив, усиление эсхатологических настроений), что нашло отражение в очерке писателя «Киев-город». В нем он размышляет о тупике, в котором оказалась церковь задолго до революционного переворота в стране и безбожной политики новых властей.

2 Булгаков М. А. Письма. Жизнеописание в документах. М., 1989. С. 176.

Охвативший ее духовно-идеологический кризис в самом начале XX века пыталась преодолеть возвращающаяся к Богу русская интеллигенция, ратовавшая за освобождение «живой сущности» христианства от застывших догматических наслоений. Этому способствовало появление в России религиозно-философских обществ, в одно из которых в Киеве входил и отец писателя - А.И. Булгаков. Коренным образом повлиявший на формирование убеждений и жизненных представлений своего сына, он всей своей общественной и научной деятельностью доказывал пагубность атеизма, исповедуемого русским «образованным классом», запутавшимся в идейных противоречиях и потерявшим моральные ориентиры. Богослов был убежден, что духовное возрождение России немыслимо без укрепления отеческой веры и возвращения к первоистокам Христова учения, которое он рассматривал с позиций универсальной этики, не имеющей конфессиональных различий. А. Булгаков подходил к решению церковных проблем как последовательный диалектик, отстаивающий принцип свободы духовного поиска («О свободе человека христианина». К., 1905), за что высоко ценили его богословское творчество П. Флоренский и С. Булгаков.

Волновавшая А. Булгакова идея нравственного преображения человечества светом евангельских истин нашла отражение и в художественном наследии его сына, воплотившего в образе Иешуа Га-Ноири собственное видение Иисуса и Его великой миссии в мире. Зародившийся под влиянием отца интерес к этической проблематике христианства отчетливо проявился у М. Булгакова в 20-е годы, в период его увлечения религиозной философией и личного знакомства с Н. Бердяевым, Г. Шпетом, М. Гершензоном, но своего апогея достиг во время работы над «закатным» романом (1928-40). В нем писатель переосмыслил евангельскую историю в соответствии с традицией свободного от догматической зашоренности толкования Священного Писания, идущей от религиозно-философских обществ начала XX века. Ершалаимские главы, являющиеся смысловым центром «Мастера и Маргариты», содержат в концентрированном виде идею вселенского христианства, раскрывающую самую суть учения Христа, приобретшего со временем мифолого-мистический ореол.

Движимый стремлением «очистить» (Н. Бердяев) евангельскую легенду от накопившихся за тысячелетие искажений, М. Булгаков попытался раскрыть сердечную сущность обращенного к миру слова Спасителя - Его проповеди добра, любви и милосердия, ставшей для человечества источником духовно-нравственного совершенствования. О сердечности Христова учения на рубеже XIX-XX веков писали русские философы и богословы, размышлявшие о сути установленного между Богом и миром Нового Завета, призванного указать каждому человеку путь в обетованное царство Духа. Осознавшие

неразрывную связь между творцом и творением русские мыслители не только узрели в каждом человеке истинный Образ и Подобие Бо-жие, но впервые приблизили самого Создателя, воспринимавшегося как предвечный Закон (Логос), к смертному человеку.

В результате в недрах русской религиозно-онтологической философии начинает глубоко осмысляться древняя библейская идея живого Бога, получающая не отвлеченно-сакральное, а вполне реально-этическое содержание. Ее воплощением оказывается Христос, Сын Человеческий и Сын Божий. В отечественной христологии рубежа Х1Х-ХХ веков вновь со времен Вселенских Соборов обостряется принципиально важный вопрос о духовной сущности Иисуса Назарянина, Его «земной», исторической (человекобожеской) и «небесной», метафизической (богочело-веческой) природе. Русское национальное восприятие Спасителя как живого Бога, примирившее в богословских спорах схоластические крайности, две диаметрально противоположные формулы («Иисус как реально существовавший, живший на земле человек» и «Иисус как абсолютный Бог»), синтезировавшее их, основывается не на умозрительном, рационально -интеллектуальном фундаменте, а на сердечном чувствовании, составляющем основу православной веры. Сердечное чувство Христа, исконно присущее русскому народу и осознающееся им как величайшая духовная ценность, глубоко осмыслена отечественной литературой XIX века.

§3. «Ум» и «сердце» в религиозно-философской традиции русской литературы XIX века (Н.В. Гоголь, Ф.М. Достоевский, Л.Н. Толстой). Обращаясь к постижению'нравственно-этического феномена Иисуса Назарянина, М. Булгаков опирался на религиозные идеи русских писателей-богоискателей XIX века, открывших миру «русского Христа» - «сердечного» и «нежного». Такой образ Спасителя, источника Любви, орошающей «землю сердец» человеческих, воссоздал в своем духовном творчестве Гоголь. Он решительно выступал против отвлеченно-рассудочного представления о Боге интеллектуалов-западников, рационально упрощавших христианство и низводивших его до уровня «морального кодекса», поскольку видел в этом тревожный симптом утраты живого духа Христова учения.

Опасность, отмеченная Гоголем, полностью осуществилась в середине XIX века в среде «мыслящего сословия», о чем свидетельствовал Достоевский, видевший главную цель своей литературной деятельности в пробуждении в интеллигенции чувства «Христа настоящего, всепрощающего и вселюбящего»3. В галерее образов, созданных писателем, представлено все многообразие религиозных типов русского общества, по-разному решающих вечный вопрос -

3 Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: В 30-т. Л., 1982. Т.24. С. 192.

«есть ли Бог и есть ли бессмертие»4. Особое место среди них занимает герой романа «Идиот» Лев Мышкин, «положительно-прекрасный человек», «князь Христос». Отвергающий пустоту бездуховного существования в погоне за суетными земными ценностями, не руководствующийся в жизни холодным рассудком, страдающий «болезнью ума», он постигает «всю сущность христианства» сердцем и самоотверженно служит Добру.

Ограниченность «эвклидовского ума» и его неспособность разгадать тайну человеческой души Достоевский осмысливает и в романе «Братья Карамазовы», в котором рационализму Ивана, ввергнувшему его в бездну неверия, он противопоставляет «драгоценный алмаз» Христовой любви, воплощенной в образе Зосимы. Разъясняя Алеше глубину учения Спасителя, старец советует ему всем сердцем возлюбить ближнего, ибо только через любовь человек обретает высшее знание, не доступное голой логике, - знание Бога и бессмертия души.

Смысл христианства и «закон жизни человеческой» в «стяжании любви» видел и Л. Толстой, выразивший свое понимание Бога как вселенской Любви в трактате «В чем моя зера?». В нем мыслитель открыто признался, что поистине безграничной любовью к людям «человек Христос» увеличил в себе божественное начало, показав человечеству путь к нравственному совершенствованию. Осознать абсолютную ценность духовных ориентиров, указанных Спасителем, попытался и М. Булгаков, предложив в своей главной книге собственное видение истоков христианской этики.

ГлаваII. Оппозициярассудочного («<головного») и «сердечного» начал врусскойрелигиозно-философскоймысли первойтретиXXвека и ее отражение в «древних» главахромана М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита».

§1. Философская антитеза ум — сердце и ее художественное воплощение в образах Иешуа Га-Ноцри иПонтия Пилата. Главный герой «Мастера и Маргариты», Иешуа Га-Ноцри, «генетически» восходящий к евангельскому Иисусу является выразителем «нового религиозного сознания», освобожденного от утративших жизненную силу догматов, на которых держится слепое почитание божества. Провозглашаемая им идея грядущего царства Добра и Правды, когда «рухнет храм старой веры и создастся новый храм истины»5, осмыслена Булгаковым в русской духовной традиции. Само противопоставление «старого храма» «новому храму истины» есть философская аллегория, соотносимая с учением митрополита Илариона о Законе и Благодати.

4Тамже.Т.14.С.213.

5 Текст цитируется по следующему изданию: Булгаков М.А. Собрание сочинений: В 5-ти т. М: Худож лит., 1989 -1990. Т.5.

Богословские категории Закона и Благодати близки по своей содержательной наполненности к концептам разум и сердце, поскольку под Законом в православии понимается рациональный Ветхий Завет, данный Богом через заповеди Моисея, а под Благодатью - Новый Завет любви Иисуса Христа, постигаемый не холодным умом, а горячим сердцем. Люди, исполнившиеся Благодати, внутренним зрением (сверхрационально) прозревают суть бытия и готовы самоотверженно провозглашать миру истину, то есть принимают на себя пророческое служение. Живущие по Закону познают мир рассудочно и становятся философами в том понимании этого слова, какое содержит соборное Послание апостола Павла [Колосс. 2,8].

Воплощением пророческого-начала предстает в «древних» главах Га-Ноцри, постигший смысл человеческого существования в стяжании духовных сокровищ, в беззаветной любви к каждому «доброму человеку», убежденный в том, что «злых людей нет на свете». Пон-тий Пилат, проникшийся к нему уважением, но не разгадавший его внутреннюю тайну, презрительно называет Иешуа «бродячим философом». Между тем «философом» является сам прокуратор, потому что исключительно с помощью рацио, логики пытается постичь этическое учение арестанта, идущее от сердца к сердцам. При этом Пилат испытывает безотчетный страх перед высшей правдой, провозглашаемой Иешуа («правду говорить легко и приятно»), лучи которой обжигают сердце игемона («он позволил себе поднять руку, как бы защищаясь от солнечного луча»). Можно заслониться от правды, но нельзя не заметить ее божественного света.

Глашатаи правды издревле почитались пророками, их подвиг заключался не столько в предвидении будущего, сколько в обличении порока в пламенной проповеди Добра. В русской духовной культуре пророк всегда был нравственным ориентиром, голосом совести и образцом праведности. Таким видится в романе Булгакова и Га-Ноцри. Подобно библейским пророкам, погруженным в полное одиночество и обреченным на фатальное непонимание и равнодушие со стороны толпы, Иешуа «один в мире». Он кажется окружающим его людям безумцем. За сумасшедшего первоначально принимает его и Левий Матвей, как умалишенного, опасного для общества человека, призывавшего будто бы «разрушить здание храма», арестовывает его и стража Каифы. Лишь Пилат, увидевший в Га-Ноцри истинного мудреца, отказывает ему в безумии («совершенно не похож на слабоумного»), называет Иешуа «юродивым». В русской духовной традиции юродство было характерной особенностью феномена пророчества. Черты юродства проявились в Га-Ноцри уже во время следствия, проводимого прокуратором, пораженным внутренней свободой арестанта.

Противопоставляя идею пророчества как сердечного горения, освещающего мир светом Добра и Правды, отвлеченно-холодному философствованию о насущном, писатель четко обозначает главную коллизию романа: столкновение всеобъемлющей любви, проповедуемой Иешуа, и сухого рассудка, ярче всего воплощенного в образе Пилата. Поэтому в структурно-композиционной организации романа мотивы головы и сердца приобретают важное идейно-философское значение, наиболее глубоко раскрывшееся в сцене допроса прокуратором арестанта, где знаменитый вопрос Пилата -«что такое истина?» - наполняется новым смыслом после ответа на него Иешуа: «Истина прежде всего в том, что у тебя болит голова».

За внешне простыми словами Га-Ноцри скрывается вера художника в невозможность исключительно рациональным («головным») путем прийти к истине. Полное упование на голую логику оборачивается трагедией для героя: отдав на казнь Иешуа, исполнив формальный закон, Пилат совершил нравственное преступление, которое около двух тысяч лет будет мучить его больную совесть. Осознавая в момент вынесения приговора праведнику Га-Ноцри несправедливость своего решения, Понтий Пилат, выполняя государственный долг, подавляет собственное чувство сострадания. От боли он «задрал голову и уткнул ее прямо в солнце». «Под веками у него вспыхнул зеленый огонь, от него загорелся мозг», высушенный рациональным расчетом. Вынужденный жить исключительно головой, то есть рассудком, прокуратор пренебрегает собственным сердцем, которое становится у него поистине каменным. Не случайно в вечности он будет прикован к «тяжелому каменному креслу», пока его не освободит тот, кто есть воплощенная Сердечность мира.

§2. Образ Левин Матвея в контексте булгаковской «феноменологии сердца» (культурно-философский и историко-литературный аспекты). Проблема усвоения человечеством этического учения Иисуса Назарянина со всей остротой встает в романе в связи с образом Левия Матвея, попытавшегося с позиций рассудочной логики раскрыть смысл проповеди Иешуа о Любви и Милосердии. Пораженный парадоксальной идеей Га-Ноцри о том, что все люди добрые, суровый сборщик податей неожиданно для себя «стал смягчаться» и, презрев материальные ценности, «бросил деньги на дорогу», пошел за «бродячим философом» в надежде научиться у него мудрости. Так Левий становится "учеником" Иешуа. Однако никакого внутреннего родства в мировосприятии Га-Ноцри и Матвея писатель не подчеркивает. Более того, Левий совершенно далек от воплощения в жизнь заповедей Иешуа, ему чуждо «непротивление злу насилием», а хорошее знание жестокой реальности обусловило скептическое отношение к гуманистической максиме Га-Ноцри («злых людей нет на свете»). Взяв на себя роль хронографа, с тщательностью фиксирую-

щего для потомков слова и поступки Иешуа, Левий Матвей не в состоянии постичь их нравственной глубины, поэтому его «документальные» писания вряд ли могут служить основанием для признания их автора причастным к истине. Поэтому, заглянув в его пергамент, Га-Ноцри ужаснулся: «Решительно ничего из того, что там записано, я не говорил».

В своих «логиях» Левий отразил лишь собственнее ограниченное прагматическим рассудком видение Иешуа, ничего общего не имеющее с высшей мудростью бродяги кз Гамалы. Будучи неотлучным спутником Га-Ноцри в его странствиях, он знал о его жизни больше, чем кто бы то ни был другой, но знание фактов еще не есть знание сущности, открывающейся только по вере. А вера оказалась недоступной приземленному Матвею. Ему совершенно непонятна была жизнь Иешуа и его нелепая с прагматической точки зрения любовь ко всем людям, но еще более неясной предстала его смерть-жертва, свидетелем которой («единственным зрителем») он оказался, потому что в отличие от Га-Ноцри не способен на высокое самоотречение.

Левий Матвей постоянно раздираем, с одной стороны, своей рассудочностью, а с другой - необузданными страстями. Отсюда его неуравновешенный характер, его метания из крайности в крайность. Так, отчаявшись спасти Иешуа от казни, Левий был готов совершить безрассудство - убить Га-Ноцри ножом, дабы избавить его от страданий. Разум и чувство Матвея смешались в один иррациональный порыв, повинуясь которому он бежал за скорбной процессией, падал и «лежал, слушая, как колотится его сердце не только в груди, но и в голове», в которой «прыгала только одна горячечная мысль» о справедливой мести за Иешуа. Эпитет горячечный семантически амбивалентен: он актуализирует как значение аффективности, неразумности действий Матвея, совершаемых в горячке, так и указывает на разгорающиеся у него муки совести, которые гнездятся не в голове, а в сердце. После гибели Га-Ноцри, которую он не смог предотвратить, совесть не оставляет в покое Левия, сидящего на камне у подножия Лысой Горы, оплакивающего своего учителя и бросающего вызов Богу, допустившему великую несправедливость.

Мотив камня, связанный с образами Пилата («прокуратор был как каменный») и Матвея, актуализирует идею Л. Шестова о «превращении живых людей в камни» при попытке исключительно разумом обрести истину, открывающуюся лишь любящему сердцу. По мысли Б. Вышеславцева, сама «неспособность любить есть "окаменение сердца"»7. Булгаковский Левий преодолевает свою духовную

'Шестов Л.И.'Афины и Иерусалим. СПб., 2001. С. 83.

Вышеславцев Б.П. Сердце в христианской и индийской мистике // Вопросы философии. 1990. №4. С. 74.

окаменелость, свою рассудочную житейскую логику искренней любовью к учителю, растапливает свое «похолодевшее» сердце и в полной мере осознает себя «верным и единственным учеником» Иешуа Га-Ноцри, а не жалким рабом, в чем его упрекает Воланд.

Возникающая в романе оппозиция ученик/раб является реализацией идейно-философской антитезы ум-сердце, поскольку ученичество есть свободное со-понимание жизни с тем, кто учит, кто отдает свое сердце, в отличие от духовного рабства, сопряженного с ограниченностью разума, навязывающего человеку определенную мировоззренческую систему. Происходящее в метаистории духовное преображение Левия, обретение им света точно мотивировано Булгаковым, но отнюдь не рациональной логикой, а той, которая в философии XX века получила название «феноменологической» - логикой сердца.

§3. Рациональное и иррациональное начала образа Иуды из Кириа-фа. В галерее евангельских образов, воспринятых Булгаковым сквозь призму интеллигентского христианства, то есть с позиций этических, особое место занимает и апостол, предавший Христа. Однако фигура Иуды, представленная в романе, существенно отличается от канонической. Булгаковский персонаж - всего лишь работник меняльной лавки, не связанный узами дружбы и ученичества с Га-Ноцри. Писатель попытался выяснить, что двигало поступками юноши из Кириафа - голова или сердце, разум или страсть, свобода или необходимость. Разрешить эту проблему - значит раскрыть сущность преступления Иуды. За многовековую историю человечества накопилось немало взаимоисключающих суждений, касающихся личности Искариота и мотивов его преступления - от безусловного осуждения и проклятия до полного оправдания.

Неоднозначен образ Иуды и в романе Булгакова, его по-разному воспринимают герои ершалаимских сцен. Если Иешуа, будучи воплощением «живого сердца, имеющего запас доброты для всех»8 (И. Ильин), считает Иуду «очень добрым и любознательным человеком», то прокуратор, скептик и рационалист, смотрит на него не только как на расчетливого корыстолюбца (и первоначально представляет его «жадным стариком»), но и на опасного для римской власти тайного агента Каифы. В отличие от игемона, излишне демо-низирующего образ предателя, Афраний совсем не находит в нем свойств политического интригана. Для него щеголь-меняла («горо-боносый красавец») - самодовольный человек, которым легко можно манипулировать в своих целях, что он и сделает впоследствии, заманив для расправы Иуду в Гефсиманский сад, потворствуя его слабости - той «одной» страсти, что затмевает разум.

* Ильин И.А. О грядущей России: Избранные статьи. М.: Воениздат, 1993. С.307.

Отказавшись от представления христопродавца героем-идеологом, Булгаков впервые в русской литературе акцентирует внимание на его бессознательно-иррациональной сфере, пытается отыскать мотивы его преступления за пределами рассудка. Сюжетная линия Иуды в романе представлена как история нравственного падения человека, охваченного неодолимой властью телесных наслаждений и эгоистических желаний. Иудой движет инстинкт, безотчетная стихия пола. Собираясь на свидание к Низе (уже само имя этой женщины в русской языковом сознании ассоциируется с человеческим низом, то есть полом), меняла до того волновался, что его «сердце стало прыгать, как птица под черным покрывалом». Сердце-птица Иуды не взлетает, а именно прыгает, пойманное в ловушку пола, спеленутое «черным покрывалом» мирских страстей, с которыми не может совладать безвольный юноша из Кириафа.

А потому и его преступление было не расчетливо-идейным, а бездумным, ведь в момент его совершения он ничего не сознавал, находясь во власти плотского порыва, идущего из глубин подсознания - иррациональной сферы, противостоящей разуму и неодухотворенной сердцем. В художественной версии Булгакова Иуда - слабый человек, лишенный высоких духовных запросов. Ему «ни до чего не было дела», тем более до учения Га-Ноцри, которого он походя, не задумываясь, выдает первосвященнику.

Иуда не герой и даже не антигерой, он всего лишь посредственность, жалкий меняла, готовый променять свою честь на тридцать тетрадрахм, чтобы жить спокойно, вдали от поисков светоносной истины. Но, совершив предательство по причине своей душевно-духовной тьмы, юноша из Кириафа покидает первосвященника Кайфу и оказывается окруженным горящими светильниками, взывающими к совести и раскаянию. Вообще в романе Иуда погружен в стихию света (он и одет в белые одежды), но это внешний, идущий не из глубины сердца, как у Иешуа, а плотски-земной свет праздника, наслаждения которого предвкушал юноша из Кириафа.

Булгаков намеренно противопоставляет мистически соединившееся в одной временной точке радостное пасхальное торжество, накануне которого во имя любви к людям пожертвует собой Га-Ноцри, и любовное свидание Иуды, завершившееся его гибелью (воин Афрания «по рукоять всадил... в сердце» Иуды нож). Купидо-нова стрела обернулась смертным кинжалом. Актуализируя мифологические ассоциации, Булгаков кардинально их переосмысливает, заостряя внимание на том, как бездумная погоня за чувственным наслаждением, лишенным духовного смысла, оборачивается потерей самого сокровенного в человеке - его сердца.

Глава Ш. Кризис рационализма и его преодоление в «современных» главах романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита».

§1. Проблема «научного атеизма» как проблема оторванного от истины ума: образ Михаила Берлиоза в контексте русской религиозной философии. Отмеченный мыслителями рубежа XIX-XX веков приоритет рационального начала над сердечным у русской леворадикальной интеллигенции в послереволюционной Советской России стал непререкаемой догмой. Булгаков одним из первых в литературе попытался подвергнуть ее сомнению, показав односторонность рассудочного взгляда на мир при соприкосновении с явлениями метафизического характера, которые при невозможности их логического объяснения легче всего объявить несуществующими. Так поступил Берлиоз, в сознании которого, как только он столкнулся с фактом, противоречащим реальности (появлением на Патриарших прудах прозрачного гражданина), возникла формула - «этого не может быть». Председатель Массолита подвергал сомнению все, чго не укладывается в материалистическую доктрину и прежде всего существование духовной субстанции. В этом смысле его атеизм (он «в нашей стране... никого не удивляет») оказывается удобной защитой от неизведанного окружающего мира, который сознательно упрощается, деформируется.

Не случайно уже в экспозиции романа начинает звучать мотив духоты, сопровождающий ученую беседу Берлиоза с Бездомным о роли научного атеизма в художественном творчестве. Литераторы в скованной Садовым кольцом Москве задыхаются от нехватки воздуха, томятся жаждой, но вынуждены довольствоваться не кристально чистым кастальским ключом вдохновения, а абрикосовой водой, пахнущей парикмахерской. Ремесленники от искусства, они, подобно парикмахерам, обрабатывают умы своих клиентов-читателей, «причесывают» их мысли и «приглаживают» их чувства, вдалбливая безбожную идеологию, как это делает редактор, критикуя поэму Бездомного.

Берлиоз с точки зрения рационализма доказывает Ивану, что «в области разума никакого доказательства существования Бога быть не может», что «Иисуса-то этого как личности вовсе не существовало на свете». Последователь Штрауса и Древса, он утверждает, что все рассказы об Иисусе - «самый обыкновенный миф». Так в романе сталкиваются два направления в атеистической христологии - «мифологическая школа» (ее представителем выступает Берлиоз) и историческая, сторонником которой оказывается Бездомный, очернивший в своей поэме Христа, но представивший его вполне живым, реальным человеком.

Русской национальное восприятие Спасителя по существу было далеко от поиска исторических свидетельств его земного бытия. Не

случайно в России утвердился особый «миф о русском Христе» -идеальном образце духовного совершенства, страдающей человечности и сердечной чистоты. Материалист же Берлиоз чужд сердечной метафизики. Более того, никогда в жизни он не прислушивался к голосу собственного сердца: его и не существовало вовсе для Берлиоза до того момента, когда, соприкоснувшись с неведомым, он почувствовал острую боль в сердце. «Засевшая в нем» «тупая игла» и есть воплощение уязвленного рационализмом мистически-духовного восприятия бытия, дающего то целостное знание о мире, которое невозможно свести к блестящей эрудиции начитанного редактора Массолита. В своих антирелигиозных аргументах, возникавших «как пузыри на воде», он, иренично замечает Булгаков, углублялся «в дебри, в которые может забираться, не рискуя свернуть себе шею, лишь очень образованный человек».

Но за свое самодовольство Берлиоза ждет воздаяние: под колесами трамвая он теряет свою эрудированную голову. Так, абсолютизируя непререкаемые истины материализма, породившего множество «солидных и остроумных теорий» о «конечности человеческой жизни» «по отрезании головы», председатель Массолита сам подписал себе приговор: он уходит в небытие, а его голова превращается в чашу, которую Воланд, предлагая «выпить за бытие», наполняет вином - соком жизни, заставляющем играть кровь и учащенно биться сердце.

2. Сатирическая трансформация мотива потерянной головы в московских главах романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита». Образ Берлиоза, воплощающий в себе идею оторванного от истины ума, дан в романе в окружении сатирических персонажей-посредственностей, ограничивших свое бытие обыденным рассудком, областью давно открытых «истин», поколебать которые поставил своей целью посетивший Москву для духовного эксперимента князь тьмы. Задавшийся вопросом, изменились ли внутренне люди после великого подвига-жертвы Иешуа Га-Ноцри, создавшего совершенное этическое учение, Воланд приходит к выводу о полнейшем равнодушии к духовной сфере советских граждан, живущих даже не головой, а утробой. Самодовольные обыватели на сеансе черной магии пришли в полный восторг от фокусов «клетчатой компании» и с негодованием набросились на конферансье, требуя оторвать ему голову за его попытку подвергнуть рациональному разоблачению проделки Фагота, что тут же и произошло. Лишившись головы (все равно что потерянной шляпы), Бенгальский почувствовал освобождение от бремени, но этой свободой он насладился недолго. По возвращении головы на место конферансье, погрузившись в безумную'реальность, в самом деле лишился ума.

В булгаковском романе мотив потерянной головы органично перетекает в мотив безумия, (но отнюдь не высокого безумия, характерного для русской литературной традиции), а связанного с глупостью. Такого рода безумие охватило московских граждан, когда на сцене Варьете появился шикарный магазин: дамы стали терять головы от обилия модных вещей. В погоне за мнимыми ценностями человек духовно мельчает, растрачивает свои силы на заботы о суетном, в чем убедился Воланд, наводнив фальшивыми купюрами зрительный зал театра. Вообще многочисленные фокусы с деньгами в романе в символической форме ставят вопрос об истине. Деньги оказываются условием «обналичивания» подлинной сущности человека, указывают на его настоящую цену, помогают сбросить все маски. В романе выстраивается понятийная цепочка тождеств: деньги - наличность - личина - личность - истина. В сатирическом аспекте эта идея реализуется писателем в образах домкома Никанора Ивановича Босого, бухгалтера Василия Степановича, буфетчика Андрея Фокича Сокова, которые, имея бессознательную страсть к деньгам, парадоксальным образом под влиянием дьявольских фокусов «умнеют», осознав тщетность погони за фальшивыми ценностями. Все предъявляемые гражданами по окончании сеанса в Варьете мнимые деньги (бывшие на самом деле «резанными бумажками») оказывались разоблачением мнимого человека.

Ярким образцом мнимого человека предстает в романе театральный чиновник Прохор Петрович, обращенный Бегемотом за бездушие и бессмысленные занятия в «самопишущий костюм» - символ внутренней пустоты. Внешняя оболочка, лишенная глубинного духовного содержания, характерна и для Василия Степановича («в голове его был какой-то сквозняк»), и для прочих сотрудников Зрелищной комиссии, которые после воландовского представления «поголовно» помешались, превратившись в марионеток, управляемых «клетчатым специалистом-хормейстером». Мотив всеобщего безумия перерастает в мотив утраты свободы личности, ее духовного порабощения в толпе. Таким безумием, охватившим всю советскую страну, становится и внушаемый Берлиозом и К0 «научный атеизм», который с трудом преодолевает Иван Бездомный.

§3. Оппозицияум/сердце в процессе духовного преображения Ивана Бездомного. Соприкосновение с иной реальностью (таинственным незнакомцем на Патриарших прудах) в корне меняет взгляд Ивана Бездомного на мир. Под влиянием князя тьмы, в котором по гностической традиции, не сияет, но зато действует свет Христов, молодой поэт-богоборец открывает для себя историю праведника Иешуа, поведанную Воландом, и, потрясенный услышанным от самого сатаны, пытается донести ее до своих коллег-литераторов в Доме Грибоедова, но оказывается принятым за сумасшедшего. Лишь в клини-

ке Стравинского у излишне категоричного, невежественного Бездомного, бывшего поистине Иванушкой-дураком, начинается напряженная духовно-душевная работа, результатом которой явилось «раздвоение Ивана».

В недрах «дикого», непросветленного сознания «задиры-поэта» рождается «новый Иван», поверивший в мудреца Га-Ноцри, постепенно изживающий «ветхого» Бездомного - в высшей степени бездумного человека, которым легко манипулировал «умный» Берлиоз в своих идеологических интересах. Попав в лечебницу для душевнобольных, Бездомный, по замечанию сопровождавшего его Рюхина, будто бы «протрезвел», избавился от внушенных «образованным редактором» «истин». В романе писатель неоднократно заостряет внимание на одном парадоксе: то, что с точки зрения бытового сознания кажется безумием, является самой настоящей нормой («сумасшествие» Ивана, «душевная болезнь» мастера, прозревшего этическую глубину учения Га-Ноцри), и наоборот - считающие себя нормальными духовно ограниченные атеисты (Берлиоз, Ариман, Лав-рович, Латунский) и «добропорядочные» московские обыватели оказываются самыми настоящими умалишенными.

Это хорошо осознает профессор Стравинский, в клинике которого нашли приют многие спасающиеся от окружающего безумного мира люди. К их числу принадлежит и мастер, осмелившийся в стране победившего атеизма писать роман о Христе и Пилате, но не выдержавший гонений критики и духовно сломившийся. О своей истории он поведал Бездомному, признался в том, что, впав в отчаяние, готов был «броситься под трамвай». Но Высшей Справедливости (ее исполнителем стал Воланд) было угодно, чтобы эта смерть настигла богоборца Берлиоза, а отнюдь не богомаза мастера, которому мес-сир не только вернул сожженную рукопись романа, но и даровал ученика. Рассказ Воланда, а затем и мастера об Иешуа произвел на Ивана сильнейшее впечатление. Неожиданно для самого себя он узнает судьбу Га-Ноцри, но не путем логических выкладок или бесстрастного анализа фактов, а, подобно своему учителю, который «все угадал» - иррационально: во сне. Сердцем Бездомный прозревает кульминацию вселенской трагедии (глава 16 «Казнь» дается через его восприятие) и обретает понимание великого гуманистического учения Иешуа.

Именно поэтому мастер перед своим полетом в «вечный приют» завещает ему свой роман, который еще не дописан. Единственно возможным продолжением истории Га-Ноцри должна стать сцена его воскрешения. Прощаясь с мастером, Иван обещал больше не писать богоборческих стишков: «Я другое хочу написать» - новое бла-говестие забывшему Бога человечеству. Об этой мечте-сверхзадаче будет каждый год перед Пасхой вспоминать уже не «задира-поэт»

Бездомный/Бездумный, а «сотрудник Института истории и философии, профессор Иван Николаевич Понырев».

В Заключении подводятся итоги работы и делаются выводы. Роман «Мастер и Маргарита» создавался под неоспоримым влиянием русской религиозной философии рубежа XIX-XX веков, приблизившейся к постижению этического совершенства великой Проповеди Иисуса Назарянина. Обращение М.А Булгакова, преодолевшего интеллигентский кризис неверия и разочаровавшегося в позитивистских доктринах современности, к тексту Священного Писания в эпоху богоборчества 20-30-х годов было продиктовано его возросшим интересом к научно-богословскому творчеству отца, А.И. Булгакова, историка христианства и одного из инициаторов создания в России просветительских религиозных обществ, и имело высокую моральную цель - напомнить отвернувшемуся от Христа атеистическому миру о великом челозеколюбивом Завете Спасителя.

Проповедью любви и милосердия проникнут роман «Мастер и Маргарита», в котором художественно претворились идеи и идеалы мыслителей русского религиозного Ренессанса, указавших на нравственную глубину учения сердечного и нежного Христа. Именно таким предстает главный герой булгаковского произведения Иешуа Га-Ноцри. Будучи воплощением добра и света, он оставляет человечеству заповедь любви, указывает духовный ориентир на пути к «царству истины и справедливости», закрытому для всех тех, кто живет исключительно «головой» - холодным рассудком. Противопоставляя героев, руководствующихся разумом в принятии принципиально важнык решений (Понтий Пилат, Берлиоз), тем, кто прозревает суть бытия сердцем, высоким чувством (Га-Ноцри, мастер, Маргарита), М.А. Булгаков чутко откликается на разрабатываемую русской религиозной философией диалектику рационального (умственного) и сверхрационального (сердечного) начал, которая становится фундаментальной основой художественного мира «Мастера и Маргариты» и проявляется на уровне смыслообразующих романное целое мотивов головы и сердца.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1. Комлик Н.Н., Урюпин И.С. Образ Иешуа Га-Ноцри и его литературоведческая и богословская интерпретация // Христианство и русская культура. Материалы научной конференции, посвященной 2000-летию от Рождества Христова. - Елец: ЕГПИ, 2000. - С. 27-33; 2-е изд. - С. 34-39.

2. Комлик Н.Н., Урюпин И.С. Образ Иешуа Га-Ноцри в контексте нравственно-этических и религиозно-философских исканий русской интеллигенции конца XIX - начала XX века // Два Булгакова. Разные судьбы / Под ред. Ю.М. Осипова, Е.С. Зотовой. - В 2-х кн. -

Кн. 2. Михаил Афанасьевич. - М.; Елец- ЕГУ им. И.А. Бунина, 2002. -С.114-126.

3. Урюпин И.С. Оппозиция пророк/философ в русском национальном сознании и в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Творческое наследие писателей русского Подстепья: проблематика и поэтика. Сборник научных трудов. - Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2002. - С. 102-113.

4. Урюрин И.С. Образ булгаковского Христа в контексте нравственно-этических и религиозных исканий мыслителей русского философского ренессанса XX века // Собор. Альманах религиоведения. Выпуск 3. - Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2003. - С. 41-63.

5. Урюпин И.С. Образ Левия Матвея в контексте булгаковской «феноменологии сердца» // Творческое наследие писателей русского Подстепья: проблематика и поэтика. Сборник научных трудов. Выпуск II. - Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2003. - С. 113-126.

6. Урюпин И.С. Нравственно-этическая проблематика романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» в контексте традиций русского религиозного ренессанса // Молодые голоса: Сборник статей аспирантов и соискателей ЕГУ им. И.А. Бунина. Выпуск 3. - Елец: ЕГУ им. Бунина, 2003. - С. 98-104.

7. Урюпин И.С. Нравственно-философская проблематика романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» в восприятии современной молодежи // Собор. Альманах религиоведения. Выпуск 4. - Елец: ЕГУ им. Бунина, 2003. - С. 36-42.

8. Урюпин И.С. Иуда из Кириафа в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»: рациональный и иррациональный смысл образа // XIII Ершовские чтения: Межвузовский сборник научно-методических статей. Материалы международной научно-методической конференции (18-19 февраля, 2003 г.) / Под ред. В.Н. Евсеева. - Ишим: ИГПИ им. П.П. Ершова, 2003. -С. 38-42.

9. Урюпин И.С. Роман М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»: образ Левия Матвея в контексте «философии сердца» русскою религиозного ренессанса // Вестник Елецкого государственного университета им. И.А. Бунина. Вып. 3: Филология. - Елец: ЕГУ им. Бунина, 2004.-С. 269-281.

10. Урюпин И.С. История и современность в романах Е.И.Замятина «Бич Божий» и М.А.Булгакова «Мастер и Маргарита» // Творческое наследие Евгения Замятина: взгляд из сегодня. Научные доклады, статьи, очерки, заметки, тезисы: В XIII кн. Кн. XIII. / Под ред. проф. Л.В. Поляковой, проф. Н.Н. Комлик. - Тамбов-Елец: ЕГУ им. Бунина, 2004.-С. 103-109.

Лицензия на издательскую деятельность ИД №06146. Дата выдачи 26.10.01.

Формат 60 х 84 /16. Гарнитура Times. Печать трафаретная. Усл.-печл. 1,3. Уч.-издл. 1,5.

Тираж 100 экз. Заказ 106 Подписано к печати 13.09.2004

Отпечатано с готового оригинал-макета на участке оперативной полиграфии Елецкого государственного университета им. И.А.Бунина.

Елецкий государственный университет им. И.А. Бунина

H172 45

РНБ Русский фонд

2005-4 15575

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Урюпин, Игорь Сергеевич

Введение.

Глава I. Роман М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» и русская религиозно-философская мысль начала XX века.

§1. История литературоведческих толкований образа Иешуа Га-Ноцри историко-культурный и идейно-содержагельный аспекты).

§2. Поиски живого Бога в русской религиозной философии рубежа XIX —

XX веков.

§3. «Ум» и «сердце» в религиозно-философской традиции русской литературы XIX века (Н.В. Гоголь, Ф.М. Достоевский, Л.Н. Толстой).

Глава П. Оппозиция рассудочного («головного») и «сердечного» начал в русской религиозно-философской мысли первой трети XX века и ее отражение в «древних»

главах романа М.А Булгакова «Мастер и Маргарита».

§1. Философская антитезами - сердце и ее художественное воплощение в образах Иешуа Га-Ноцри и Понтия Пилата.

§2. Образ Левия Матвея в контексте булгаковской «феноменологии сердца» (культурно-философский и историко-литературный аспекты).

§3. Рациональное и иррациональное начала образа Иуды из Кириафа.

Глава III. Кризис рационализма и его преодоление в «современных»

главах романа МА. Булгакова «Мастер и Маргарита».

§1. Проблема «научного атеизма» как проблема оторванного от истины ума: образ Михаила Берлиоза в контексте русской религиозной философии.

§2. Сатирическая трансформация мотива потерянной головы в московских

главах романа М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита».

§3. Оппозиция ум / сердце в процессе духовного преображения Ивана

Бездомного.

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Урюпин, Игорь Сергеевич

В кулыурно-философское сознание XX века роман «Мастер и Маргарита» вошел как целостная художественная система, вобравшая в себя идейно-смысловой и духовно-нравственный потенциал русской классической литературы, ориентированной на непреходящие нравственно-этические ценности христианства, подвергшиеся в пореволюционную атеистическую эпоху тотальному отрицанию и целенаправленному искоренению. В период жесточайшего богоборчества в Советской России (20 - 30-е годы) М.А. Булгаков осмелился не только обратиться к уяснению первоисгоков величайшего гуманистического учения Иисуса Назарянина, но и представить в образе Иешуа Га-Ноцри, центрального героя «древних» глав «Мастера и Маргариты», собственное видение Спасителя, не совпадающее с новозаветной традицией.

Созданное писателем «библейское полотно», составившее структурно-композиционное и этико-эстетическое ядро произведения, на протяжении более четверти века с момента публикации романа в журнале «Москва» в 1966 году привлекает внимание литературоведов, пытающихся разгадать причину, побудившую М.А. Булгакова отойти в изображении евангельских событий от церковно-исторического канона Исследователи 60 - 70-х годов (В.Я. Лакшин, MLO. Чудакова, П.В. Палиевский, О.Н. Михайлов, В. Скобелев, В.В. Петелин, Н.П. Утехин, АЛ. Казаркин, Л.М. Яновская и др.), приветствовавшие возвращение Булгакова в сокровищницу отечественной словесности после десятилетий несправедливого забвения и гонений со стороны партийно-идеологической критики (А. Метченко, Л. Скорино, М. Гус), анализировали творчество писателя исключительно с позиций светского литературоведения, не углубляясь в суть религиозной проблематики, нашедшей отражение в романе. Но при этом ими точно была определена нравственно-философская глубина «Мастера и Маргариты».

Лишь в конце 80-х - начале 90-х годов, когда в стране открыто была продекларирована свобода совести, у исследователей появилась возможность обратиться к Библии не как памятнику древности, а как к сакральному тексту, имеющему особое теологическое толкование, и соотнести его с ершала-имской частью романа. В результате обнаружилось множество фактических и идейных расхождений между булгаковской версией евангельских событий и Священным Писанием, на которые указывали священнослужители (о. А. Мень, о. М Ардов, о. Л Лебедев и др.), прочитавшие роман сквозь богословскую призму.

Обвиненный в «фальсификации» и искажении новозаветных преданий, М.А. Булгаков был объявлен еретиком и чернокнижником, эзотерической личностью, создателем «евангелия от дьявола» (М Золотоносов, Е. Блажеев, И. Карпов, В. Розин). Более того, в церковно-апологетических работах автору «Мастера и Маргариты» до сих пор отказывают в причастности к христианской культуре, называют его сторонником «Тайной доктрины» Е.П. Блават-ской и теософических построений А. Безант. «Сделать писателя продолжателем той же духовной традиции, к которой принадлежали Ф.М. Достоевский, Н.С. Лесков. можно только по недоразумению или по причине полного идейного дальтонизма» [ 141,34] - безапелляционно заявлял Н.К. Гаврюшин.

Так, в литературоведении конца 90-х годов обозначилось, по меньшей мере, два подхода в изучении «Мастера и Маргариты»: один, акцентирующий внимание на «антихристианской направленности» (М.М. Дунаев) булга-ковского произведения, использует в прочтении романа механический перенос религиозных догматов на самобытное художественное полотно, не претендующее на роль историко-теологического трактата, и другой, противоположный, оценивает главную книгу М.А. Булгакова исключительно с позиций секуляризации и отдает приоритет абстрактным общечеловеческим гуманистическим ценностям. Думается, оба подхода грешат излишней односторонностью и не вполне адекватны художественному содержанию романа, нравственно-этический подтекст которого раскрывается в единстве религиозно-философских и культурно-эстетических принципов, утверждаемых русскими мыслителями первой трети XX века, с творчеством которых современное булгаковедение обнаруживает тесную внутреннюю связь писателя.

Рубеж XX - XXI веков ознаменовался появлением ряда работ, где главным предметом исследования становится проблема сущностного родства мировосприятия автора «Мастера и Маргариты» и представителей нравственно-этического крыла философии русского Ренессанса (B.C. Соловьев, Н.А. Бердяев, ДС. Мережковский, В.В. Розанов, Б.П. Вышеславцев, Г.Г1 Федотов и др.), которые в самом начале XX столетия в лоне Православия приблизились к глубинному постижению спасительного для человечества сердечного учения Христа, ставшего предметом художественного осмысления в романе М.А. Булгакова

Сегодня ни у кого из исследователей «Мастера и Маргариты» не вызывает сомнений правомерность проведения смысловых параллелей между романом и русской религиозной философией XX века, однако в этом направлении предпринимаются только первые шаги. Так, в кандидатских диссертациях Е.В. Уховой «Философско-этические идеи в творчестве М.А. Булгакова» (М., 1999), М.О. Булатова «Нравственно-философская концепция романа М.А. Булгакова "Мастер и Маргарита"» (Махачкала, 2000), Ж. Р. Колесниковой «Роман М.А. Булгакова "Мастер и Маргарита" и русская религиозная философия начала XX века» (Томск, 2001) обосновывается перспективность изучения главной книги М.А. Булгакова в тесной связи с русской религиозной мыслью XX столетия, намечается идейно-содержательный контур культурно-эстетических и философских взглядов писателя, проявившихся в его «закатном» романе. В поле зрения булгаковедов оказываются в основном экзистенциальные, историософские проблемы, решаемые по преимуществу в контексте персонализма, «философии свободы» и «философии творчества», но зачастую без «самодостаточного углубления в структуру текста» произведения (Ж.Р. Колесникова), что порой делает важные теоретические положения и справедливые замечания исследователей декларативными, не подкрепленными детальным анализом художественного материала в единстве его формы и содержания.

Сегодня назрела необходимость в органичном соединении философско-богословского, историко-культурологического и поэтико-сгидиотического подходов для целостной интерпретации романа «Мастер и Маргарита» с точки зрения отражения в нем центральной для всего русского религиозного Ренессанса этической идеи живого Бога, поиск которой составлял смысл и цель духовных исканий отечественной интеллигенции рубежа XIX - XX веков. Чрезвычайно волновавшая М.А. Булгакова идея «живого Бога» нашла воплощение в образе Иешуа Га-Ноцри, ставшего нравственным эталоном, с которым соизмеряются все персонажи произведения. Попытка рассмотреть булгаковского Христа в свете этой теории, противоречащей каноническому пониманию Спасителя, определяет актуальность диссертационного исследования. Его главной целью является осмысление романа в контексте нравственно-этических исканий мыслителей русского Ренессанса, с учетом конкретных реализаций принципиально важных для отечественной философии начала XX века концептов (ум, сердце) на уровне образной, сюжегно-композиционной, мотивной организации произведения.

Эта цель обусловила постановку следующих задач:

1. Определить основные этапы постижения образа Иешуа Га-Ноцри и романа «Мастер и Маргарита» в отечественной литературоведческой науке.

2. Изучить влияние философии русского религиозного Ренессанса на мировосприятие М.А. Булгакова и определить основные идеи, нашедшие отражение в романе «Мастер и Маргарита».

3. Соотнести созданную русским философским Ренессансом теорию живого Бога, в основе которой лежит идея сердечности Спасителя, с художественной концепцией образа Христа в романе Булгакова.

4. Проанализировать «древние» и «современные» главы романа «Мастер и Маргарита» с точки зрения функционирования в них мотивов головы и сердца как художественной реализации философской диалектики рационального и иррационального в познании мира и человека

Обозначенные задачи решаются на материале окончательной и черновых редакций романа «Мастер и Маргарита», писем и дневников М.А. Булгакова, воспоминаний о нем современников, трудов русских религиозных философов рубежа XIX - XX веков, в которых содержатся идеи, созвучные писателю.

Предметом диссертационного исследования является поэтико-философский и религиозно-онтологический контекст романа «Мастер и Маргарита».

Решаемые в работе проблемы определили характер научных подходов к произведению М.А. Булгакова: с одной стороны, мы руководствовались принципами структурно-семантического литературоведения, раскрывающего поэтику (план выражения), с другой - опирались на герменевтическую традицию, филолого-философскую теорию истолкования текстов, предложенную Г.-Г. Гадамером и детально разработанную М.М. Бахтиным, в постижении идейно-смыслового ядра произведения (план содержания). Кроме того, нами использовались такие методы, как системно-целостный, историко-генетический, сравнительно-типологический, биографический, элементы мифопоэтического, интертекстуального и мотивного анализов, а также получивший в последнее время широкое распространение метод религиозно-философской интерпретации художественных текстов.

Синтез различных приемов и способов исследования «Мастера и Маргариты» позволил сформулировать рабочую гипотезу: «закатный» роман М.А. Булгакова создавался под мощным воздействием религиозных исканий русской интеллигенции первой трети XX века, разочаровавшейся в рационалистических доктринах позитивизма, нигилизма, марксизма, атеистически-материалистических по своей сути, и попытавшейся обрести нравственную опору в сердечном учении Иисуса Христа - «живого Бога», спустившегося к человеку, чтобы поднять его на высоту духовного совершенства

Ершалаимские сцены, становясь в художественном контексте произведения символическими, представляют собой фрагменты вселенской мистерии, где разворачивается вечное противостояние добра и зла, света и тьмы, души и тела, свободы и необходимости. Эти оппозиции сочленены в единую партитуру мотивами головы и сердца (выступающими как знаки духовно-интуитивного (осердеченного) и рассудочного постижения бытия), которые синхронно развиваются в «древних» и «современных» главах. Проецируя атеистическую Москву 20 - 30-х годов XX столетия на Ершалаим начала I века, М.А. Булгаков констатирует: за тысячелетнюю историю человечество духовно не изменилось, но, наоборот, лишь усугубило свое положение, презрев открытые Иешуа Га-Ноцри (Иисусом Назарянином) этические ценности, отвергло любящее сердце и подчинило свою жизнь «голове» - расчетливой, «равнодушной» и «холодной» логике.

Единственный, спасительный д ля человечества путь, по мысли М. А. Булгакова, - потерять голову (то есть перестать уповать на «всесильный» разум - «закон достаточного основания», ограничивающий познание беспредельно-духовного) и сердцем узреть свет Христов, как узрел его поэт-богоборец Иван Бездомный, сумевший преодолеть «искушения» рационалиста Берлиоза, искренне поверить в праведника Га-Ноцри и открыть для себя иное измерение бытия. Те же, кто не способен на нравственное преображение, в прямом и переносном смысле теряют голову, ибо, пустая и бездуховная, она мертва, и потому у ее обладателя нет надежды на вечность, как нет ее у председателя Массолита Михаила Берлиоза.

Теоретико-методологической основой исследования являются труды крупнейших русских религиозных философов XIX - XX веков (Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, Б.П Вышеславцев, В.В. Зеньковский, НМ. Зернов, НА Ильин, архиепископ Иоанн (Шаховской), К.Н. Леонтьев, А.Ф. Лосев, ДС. Мережковский, В.В. Розанов, B.C. Соловьев, П.Б. Струве, Е.Н. Трубецкой, Г.П. Федотов, П.А. Флоренский, С.Л. Франк, ЛИ. Шестов, В.Ф. Эрн, П.Д Юрке-вич). Концептуальной литературоведческой базой нашей диссертации стали ключевые идеи, высказанные в работах ММ. Бахтина, Б.М. Гаспарова, Г.Д.

Гачева, Н.К. Гея, И А. Есаулова, ЕМ. Мелетинского, В.П. Руднева, ЕБ. Ско-роспеловой, В.Н. Топорова, О.М Фрейденберг, В.Е. Хализева. При выборе подходов к осмыслению романа «Мастер и Маргарита» мы опирались на результаты исследований ведущих булгаковедов: В.М. Акимова, А.З. Вулиса, И.Л. Галинской, А Зеркалова, А.П Казаркина, В.Я. Лакшина, Г.А. Лесскиса, В. И. Немцева, В. В. Новикова, ПВ. Палиевского, В. В. Петелина, Г.М. Ребель, Б.М. Сарнова, Б.В. Соколова, Н.П. Утехина, Л.А Фиалковой, М.О. Чудако-вой, Е.А. Яблокова, Л.М. Яновской.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Философия русского религиозного Ренессанса оказала существенное влияние на мировоззрение М.А. Булгакова, определив вектор нравственно-этических, эстетических исканий писателя, сформировавшегося в православной семье известного богослова А И. Булгакова, стоявшего у истоков зарождения в России конца XIX - начала XX веков религиозно-философских обществ, имевших целью просвещение интеллигенции светом Христовых истин.

2. Воспринятая М.А Булгаковым магистральная идея русской религиозной философии начала XX века о приоритете целостного знания (сердечно-мистического по своей природе) над дискретным (рационально-детерминированным) нашла отражение в романе «Мастер и Маргарита» на уровне смыслообразующих художественное целое мотивов головы и сердца

3. Богословские оппозиции Закон/Благодать, пророк / философ, нашедшие художественное воплощение в «библейском» повествовании «Мастера и Маргариты», созвучны по своей содержательной наполненности нравственно-этическим концегггам «разум» и «сердце», лежащим в фундаменте теории «живого Бога», созданной философами русского религиозного Ренессанса

4. В романе представлена система координат «головного» и «сердечного» миросозерцания, в которую вписаны все главные герои произведения:

Иешуа Га-Ноцри, гармонично соединяющий в себе осердеченный ум и одухотворенное сердце; Понтий Пилат, живущий по законам голой логики, неосердеченного ума; Левий Матвей, постоянно раздираемый внутренней борьбой между рассудочной целесообразностью и трепетным чувством; Иуда из Кириафа, являющийся образцом греховного, «нечистого» сердца и заглушённого низменными страстями ума.

5. Проблема «научного атеизма», отражающая в романе оголтелое богоборчество 20 - 30-х годов XX века, решается писателем в тесной связи с образами Михаила Берлиоза и Ивана Бездомного и осмысляется как проблема потери современным человечеством сердечного взгляда на мир и абсолютизации им «головного» (рационального) начала, то есть оторванного от сердечной истины разума

Научная новизна диссертационного исследования заключается:

• во введении в научный оборот фактов реальной и творческой биографии А, И. Булгакова, историка христианства и профессора-богослова, оказавшего влияние на миросозерцание своего сына М.А. Булгакова;

• в выявлении в романе «Мастер и Маргарита» центральной для русского религиозного Ренессанса идеи «живого Бош» и анализе особенностей ее художественного воплощения;

• в раскрытии фундаментальной для христианского мировидения нравственно-этической парадигмы «ума» и «сердца», включающей в себя систему историко-богословских оппозиций Закон / Благодать, пророк / философ, сын /раб, в художественной структуре романа «Мастер и Маргарита»;

• в прочтении главных образов романа (Иешуа Га-Ноцри, Понтий Пилат, Левий Матвей, Иуда из Кириафа, Берлиоз, Иван Бездомный) в контексте «феноменологии сердца» русской религиозной философии рубежа XIX - XX веков.

Теоретическая значимость диссертации состоит в том, что она намечает конкретные пути разрешения проблемы идейно-философского влияния русского религиозного Ренессанса на литературный процесс первой трети XX столетия и, в частности, на роман МА. Булгакова «Мастер и Маргарита», проясняет нравственно-этические, богословско-онтологические воззрения писателя, нашедшие отражение в его главной книге, представляющей собой уникальное культурное явление в искусстве XX века.

Практическое значение исследования заключается в возможности использования его результатов в составлении научных комментариев к роману «Мастер и Маргарита», в подготовке вузовских лекционных курсов по истории русской литературы XX века, спецкурсов и спецсеминаров, а также в системе уроков и факультативов при углубленном изучении литературы в школе.

Апробация работы. Основные положения диссертации обсуждались на аспирантском семинаре в ЕГУ им. И.А.Бунина, докладывались на научно-практических конференциях ЕГУ (2001 — 2004); научной конференции «Христианство и русская культура», посвященной 2000-легию от Рождества Христова (Елец: ЕГТШ, 2ООО); региональной конференции «IV Рождественские чтения: Православие и интеллигенция» (Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2002); региональной конференции «V Рождественские чтения: Православие и молодежь» (Елец: ЕГУ им. И А Бунина, 2003); всероссийской конференции «XIII Ершовские чтения» (Ишим: ИГПИ им. П.П. Ершова, 18 — 19 февраля 2003); всероссийской соросовской конференции «Становление и развитие университетского комплекса в условиях малого города» (Елец: ЕГУ им. И. А Бунина, 2003); шестой межвузовской конференции молодых ученых-филологов «Поэтика и компаративистика» (Москва - Коломна: КГПИ, 27 - 28 мая 2003); второй всероссийской конференции «Русская литература и философия: постижение человека» (Липецк: ЛГПУ, 6-8 октября 2003); региональной конференции «VI Рождественские чтения: Православие и культура» (Елец: ЕГУ им. И А Бунина, 9 января 2004); международной научно-практической конференции «VIII Виноградовские чтения» (Москва: МГЛУ, 23 - 25 марта 2004); региональной конференции «Актуальные проблемы преподавания литературы в школе» (Липецк: ЛГИУУ, 6 апреля 2004); региональной научно-практической конференции «'Поэтика" литературных гнезд: филология, история, краеведение» (Спасское-Лутовиново - Орел: ОГУ, 27 — 28 апреля 2004); международной конференции «V Замятинские чтения» (Тамбов - Елец: ТГУ им. Г.Р. Державина, ЕГУ им. И. А. Бунина, 14 - 17 сентября 2004).

Структура н объем диссертации определены характером изучаемой проблемы. Работа состоит из введения, трех глав и заключения. Библиографический список включает 270 наименований. Материал исследования изложен на 208 страницах.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Роман М.А. Булгакова "Мастер и Маргарита": мотивы головы и сердца в контексте традиций русского религиозно-философского Ренессанса"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В результате исследования установлено, что роман М. А Булгакова «Мастер и Маргарита», оказавшийся непревзойденной вершиной в творческом наследии писателя, вобрал в себя нравственно-этический потенциал русской классической литературы, духовно питаемой непреходящими ценностями Православия. Он создавался в эпоху богоборчества 20 - 30-х годов XX столетия как художественное полотно, призванное напомнить отвернувшемуся от Христа атеистическому миру о великом человеколюбивом учении Спасителя.

Однако ни первые критики романа 60 - 70-х годов, трактовавшие с позиций светского литературоведения ершалаимские сцены, в которых была представлена оригинальная авторская интерпретация евангельской истории, ни исследователи конца 80 - начала 90-х годов, обвинявшие М.А. Булгакова в искажении Священного Писания, не смогли разгадать своеобразие расходящегося с канонами «библейского» полотна, составляющего идейно-композиционный центр «Мастера и Маргариты». Причина, по которой писатель отступил от церковной традиции в осмыслении образа Христа и всего новозаветного повествования, с нашей точки зрения, заключается в намерении художника проникнуть в самую глубину нравственно-этического учения Сына Человеческого, за долгие века утратившего первоначальную ясность и простоту, приобретшего мифологический, сакрально-мистический ореол и подвергшегося догматической обработке.

Движимый стремлением «очистить» евангельскую легенду от накопившихся за тысячелетие искажений, предрассудков и суеверий, М.А. Булгаков попытался раскрыть сердечную сущность обращенного к миру Слова Спасителя - Его проповеди добра, любви и милосердия, ставшей для человечества источником духовного совершенствования. О сердечности Христова учения на рубеже XIX - XX веков писали известные русские философы и богословы (П.Д Юркевич, B.C. Соловьев, С.Н. Булгаков, П.А. Флоренский, В.В. Розанов, Н.А Бердяев, Б.П Вышеславцев, С.Л. Франк, ИА Ильин, Г.П Федотов и др.), размышлявшие о сущности установленного между Богом и миром Horn вого Завета, призванного указать каждому человеку путь в обетованное царство Духа. Осознавшие неразрывную связь между Творцом и творением, русские мыслители не только узрели в каждом человеке истинный Образ и Подобие Божие, но и впервые приблизили самого Создателя, воспринимавшегося как некая абстрактная высшая Необходимость, предвечный Закон (Логос), к смертному человеку, почувствовавшему себя единосущным Богу, Его верным сыном, со-творцом, теургом, а не ничтожным рабом и песчинкой, затерянной во Вселенной.

В результате в недрах русской религиозно-онтологической философии начинает глубоко осмысляться древняя библейская идея живого Бога, получающая не отвлеченно-сакральное, а вполне реальное этическое содержание. Ее воплощением оказывается Христос, Сын Человеческий и Сын Божий, нисходящий на грешную землю, чтобы своей проповедью нравственно совершенного учения Любви и Милосердия, Добра и Правды спасти мир от власти греха и порока. В отечественной хрисгологии рубежа XIX - XX веков вновь со времен Вселенских соборов обостряется принципиально важный вопрос о духовной сущности Иисуса Назарянина, Его «земной», «исторической» (человекобожеской) и «небесной», «метафизической» (богочеловече-ской) природе.

Русское национальное восприятие Спасителя как живого Бога, примирившее в богословских спорах схоластические крайности, две диаметрально противоположные формулы («Иисус как реально существовавший, живший на земле человек» и «Иисус как абсолютный Бог»), синтезировавшее их, основывается не на умозрительном, рационально-интеллектуальном фундаменте, а на сердечном чувствовании, составляющем основу православной веры. Сердечное чувство Христа, исконно присущее русскому народу, осознается им как величайшая духовная ценность, не соизмеримая ни с каким умственным, фактическим признанием Его учения как непререкаемого этического Абсолюта

В этом смогли убедиться члены духовно-интеллектуального «ордена» русской интеллигенции рубежа XIX - XX веков, прошедшие мучительно сложный путь к Богу через падения и отпадения, через соблазны и искушения, самым главным из которых было упование на разум как единственно возможный способ познания мира Ориентируясь с эпохи Петра I, породившей феномен русской интеллигенции, на западноевропейскую интеллектуальную традицию, стремившуюся подвергнуть холодному логическому анализу «моральную доктрину» христианства, представители «мыслящего сословия» стали постепенно разочаровываться в рационалистических учениях (нигилизм, позитивизм, марксизм), атеистических по своей сути, и искать веру в Бога

Так в начале XX столетия наметился переход интеллигенции от прагматического восприятия действительности к религиозному сознанию, принявшему формы богоисканий, ибо поиски Бога оказались поисками утраченных этических ориентиров. Этот духовный процесс стал осознаваться как русское религиозно-философское Возрождение. Крупнейшие его мыслители приблизились к постижению глубинных основ великого гуманистического Завета Христа, данного человечеству как путь к Истине. Нравственные идеи русских философов и богословов оказались созвучны мировосприятию автора романа «Мастер и Маргарита», выросшего в истинно православной семье А.И. Булгакова, видного историка христианства, профессора Киевской Духовной академии, члена религиозно-просветительских собраний.

Коренным образом повлиявший на формирование убеждений и жизненных представлений своего сына, А.И. Булгаков всей своей общественной и научной деятельностью доказывал необходимость возвращения к Богу русской интеллигенции, запутавшейся в идейных противоречиях и потерявшей моральные ориентиры. Богослов был убежден, что духовное возрождение России не мыслимо без укрепления отеческой веры и преодоления кризиса, охватившего русскую Церковь, лишившуюся живого Духа Христова учения. Занимаясь исключительно вопросами христианской догматики, А. И. Булгаков был принципиальным противником догматизма как способа познания мира Он изучат истоки христианского учения с позиций универсальной этики, не имеющей конфессиональных различий, и подходил к решению церковных проблем как последовательный диалектик, отстаивающий принцип свободы духовного поиска, за что высоко ценили его богословское творчество П.А. Флоренский и С.Н. Булгаков. Волновавшая А.И. Булгакова идея нравственного преображения человечества светом евангельских истин стала центральной и в художественном наследии его сына, воплотившего в образе Иешуа Га-Ноцри собственное видение Христа и Его проповеди о великой силе любви к ближнему - «доброму человеку», ибо «злых людей нет на свете».

Зародившийся под влиянием отца интерес к нравственно-этической проблематике христианства отчетливо проявился у М.А. Булгакова в 20-е годы, в период его увлечения религиозной философией и личного знакомства с Н.А. Бердяевым, Г.Г. Шпетом, М.О. Гершензоном, но своего апогея он достиг во время работы над «закатным» романом (1928 - 1940). В нем писатель переосмыслил евангельскую историю в соответствии с идущей от библейских обществ начала XX века традицией свободного от догматической зашорен-ности толкования Священного Писания. Ершалаимские главы, являющиеся структурно-композиционным ядром «Мастера и Маргариты», содержат в концентрированном виде «моральный кодекс» вселенского христианства, обнажающий самую суть этически совершенного учения Христа, выведенного в романе в образе Иешуа Обращаясь к постижению духовно-нравственного феномена Иисуса Назарянина, МА. Булгаков опирался не только на философско-богословскую мысль первой трети XX века, но и на религиозные идеи отечественных писателей-богоискателей XIX столетия (Н.В. Гоголь, Ф.М. Достоевский, JLH. Толстой), открывших миру «русского Христа» - «сердечного» и «нежного».

Именно таким предстает главный герой бултаковского романа мудрец Га-Ноцри. Будучи воплощением добра и света, он оставляет человечеству заповедь любви, указывает духовный ориентир на пути к «царству истины и справедливости», закрытому для всех тех, кто, презирая голос сердца, живет исключительно «головой» - холодным рассудком. Противопоставляя героев, руководствующихся разумом в принятии принципиально важных решений (Понтий Пилат, Берлиоз), тем, кто прозревает суть бытия сердцем, высоким чувством (Иешуа Га-Ноцри, мастер, Маргарита), М.А. Булгаков чутко откликается на разрабатываемую русской религиозной философией первой трети XX века диалектику рационального (умственного) и сверхрационального (сердечного) начал, которая становится фундаментальной основой художественного мира «Мастера и Маргариты» и проявляется на уровне смыслообра-зующих романное целое мотивов головы и сердца

Синхронно развивающиеся в «древних» и «современных» главах, эти мотивы наполняются обобщенно-символическим содержанием. Так, в ершала-имском повествовании, идейно-смысловом центре произведения, все персонажи, занимающие в вечной иерархии определенное место, помещаются писателем в систему координат «головного» и «сердечного» миросозерцания: Иешуа Га-Ноцри гармонично соединяет в себе осердеченный ум и одухотворенное сердце; Понтий Пилат предстает воплощением неосердеченного рассудка; Левий Матвей, мучительно соединяющий две крайности (сердечность и рациональность), постоянно раздираем внутренней борьбой между этими началами; Иуда из Кириафа являет собой образец греховного, «нечистого» сердца и заглушённого страстями ума

Приобретающая характер духовной универсалии антитеза ум - сердце в «библейской» части романа рождает ряд созвучных религиозным исканиям русской интеллигенции рубежа XIX - XX веков историко-богословских оппозиций - Закон / Благодать, пророк / философ, в основе которых лежит противопоставление рационально-детерминированного миропознания сер-дечно-мисгическому «узрению» сущности бытия. Эти оппозиции внутренне взаимосвязаны между собой: пророчество как сердечное горение невозможно без Благодати, воспринимаемой внутренним зрением, интуицией, чувством, равно как философствование, то есть уяснение основ мироздания рациональными средствами, - без Закона

Воплощением пророческого начала предстает в «древних» главах постигший смысл человеческого существования в стяжании духовных сокровищ, беззаветном служении ближнему «нищий из Эн-Сарида» - Иешуа Га-Ноцри, которого Пилат, так и не разгадавший его внутреннюю тайну, презрительно называет «бродячим философом». Однако «философом» в прямом смысле слова оказывается все же сам прокуратор, пытающийся «своим умом» разгадать нравственно-этическое учение Га-Ноцри, иррациональное по своей сути, о грядущем царстве Добра и Правды, «новом храме истины», который воздвигнет преображенное человечество. Возвещаемое миру вдохновенное пророческое Слово Иешуа остается не услышанным и не понятым, отторгнутым как теми, кто глух к божественному глаголу и одержим низменными страстями (Иуда из Кириафа), кто бездумно влачит свое жалкое существование, растворяясь в повседневной земной суете (праздная ершала-имская чернь, милующая разбойника Вар-раввана и осуждающая на смерть праведника Га-Ноцри), так и теми, кто, узурпировав духовную власть, видит в Иешуа соперника и подло готов его уничтожить (первосвященник Кайфа), кто живет исключительно рассудком и, исполняя формальный закон, готов поступиться Истиной (Понтий Пилат).

Вопрос об истине, чрезвычайно волновавший прокуратора, искавшего на него сугубо рациональный ответ и убедившегося в невозможности его нахождения, получает в романе Булгакова свое философское разрешение. Истина не доступна холодному разуму, «больной голове», сжатой тисками ограничивающего мир «закона достаточного основания», она открывается только просветленному сердцу, пылающему любовью к ближнему, ибо и есть сама божественная Любовь. Так обретает истину «спутник» Иешуа в его странствиях Левий Матвей, преодолевающий свой рассудочный взгляд на мир и растапливающий свое «каменное» сердце, наполняющееся огненной верой в торжество вечной Справедливости, провозглашенной Учителем.

Только тогда, когда Левий открывает для себя смысл подвига Иешуа, пожертвовавшего собственным сердцем во имя любви к миру, когда добровольно принимает на себя тяжкий крест беззаветного служения Добру, он в полной мере осознает себя учеником, а не рабом, полностью зависящим от Га-Ноцри, в чем упрекает его Воланд. Возникающая в романе оппозиция ученик / раб вновь актуализирует центральную идейно-философскую антитезу ум - сердце, поскольку ученичество есть свободное со-мыслие, со-чувствие, со-понимание жизни с тем, кто учит, кто щедро делится духовным опытом, кто отдает свое сердце, ничего не требуя взамен, в отличие от духовного рабства, в эстетической системе булгаковского произведения сопряженного с ограниченностью разума, навязывающего человеку определенную мировоззренческую систему и подчиняющего его своей воле. Происходящее в метаи-стории духовное преображение Левия, обретение им Света и высшей мудрости глубоко мотивировано Булгаковым, но отнюдь не рациональной логикой, а той, которая в философии XX века получила название «феноменологической» - логикой сердца.

Именно этой сверхрациональной логикой объясняет писатель и преступление Иуды из Кириафа, совершившего свое злодеяние не по строго продуманному плану, коварному умыслу, а бездумно, в порыве страсти, причем не «страсти к деньгам», как евангельский предатель Христа, а под влиянием низменных плотских инстинктов, идущих из глубин подсознания — иррациональной сферы, противостоящей разуму и не одухотворенной сердцем. Одержимый ими, юноша из Кириафа, втягивается в расчетливую игру Каифы, задумавшего погубить своего духовного соперника Иешуа, до которого лукавому меняле решительно нет никакого дела

Булгаков, используя сложную систему мотивов (головы и сердца, света и тьмы, духа и плоти), раскрывает сущность Иуды - первого в череде многочисленных образов посредственностей в галерее «Мастера и Маргариты», которые широко представлены в «современной» части романа Живущие исключительно суетными земными заботами, «добропорядочные» московские горожане 20 - 30-х годов XX века сами ограничили свое бытие обыденным рассудком, областью давно открытых и не подлежащих сомнению привычных истин, поколебать которые поставил своей целью посетивший Москву для духовного эксперимента князь тьмы Задавшийся вопросом, изменились ли внутренне люди после великого подвига-жертвы Иешуа Га-Ноцри, указавшего человечеству совершенное этическое учение, Воланд приходит к выводу о полнейшем равнодушии к духовно-душевной сфере советских граждан, старающихся во всем полагаться на свой «ум» и прагматически относиться к действительности.

Оттого, соприкоснувшись с иррациональным началом (мессиром и его свитой), все персонажи «современных» глав стали терять голову - и не только пустую, как самодовольные обыватели (Жорж Бенгальский, Никанор Иванович Босой, Василий Степанович, Андрей Фокич и многочисленные зрители Варьете и сотрудники «финзрелищного сектора»), но и наполненную энциклопедическими знаниями, суммой бессистемных фактов и бесполезной информацией, как у «образованного редактора» Михаила Берлиоза Его нелепая гибель под колесами трамвая в художественной структуре романа приобретает символическое значение - абсолютизация рассудочного, «умственного» подхода в познании мира ведет к искажению истины, доступной лишь сердцу. Не случайно на Патриарших прудах у Берлиоза заболело сердце, чутко отреагировавшее на явление, выходящее за пределы рационального познания, тщетность которого постепенно осознает молодой поэт Иван Бездомный.

Вопреки внушениям председателя Массолигга он, попав в сумасшедший дом после погони за Воландом, отказывается от притязаний самодовольной логики, не способной открыть путь к истине, тянется к свету евангельской мудрости, которая одна может излечить больную голову уставшего от неверия человека И этим светом для него оказывается «благая весть» об Иешуа Га-Ноцри, поведанная «романтическим мастером». Так в «закатном» романе М.А. Булгакова разрешается важнейшая проблема поиска русской интеллигенцией XX века, преодолевающей догматизм рационального мышления, истинного пути к Богу, который ведом человеческому сердцу.

Список научной литературыУрюпин, Игорь Сергеевич, диссертация по теме "Русская литература"

1. Булгаков М.А Собрание сочинений: В 5-ти т. / Редкол.: Г. Гоц, А. Караганов, В. Лакшин и др. М.: Художественная литература, 1989 1990.

2. Булгаков М.А Избранные сочинения: В 3-х т. / Сост. Б. Акимов, А Храмков. М.: Литература, 1996.

3. Булгаков М.А. Романы: Белая гвардия. Жизнь господина де Мольера Театральный роман. Мастер и Маргарита. / Предисл. Е. Сидорова Кишинев: Литература артистикэ, 1987. — 768 с.

4. Булгаков М.А Великий канцлер \\ Слово. 1991. №4. С. 9 -14; №9. С. 26 29.

5. Булгаков М.А. Письма Жизнеописание в документах. / Bciyn. ст. В.В. Петелина; Коммент. В.И. Лосева и В.В. Петелина М.: Современник, 1989. 576 с.

6. Белозерская-Булгакова Л.Е. Воспоминания. М.: Художественная литература,1989.-223 с.

7. Воспоминания о М. Булгакове: Сборник. М.: Советский писатель, 1988.

8. Дневник Елены Булгаковой / Сост., тексгол. подгот. и коммент. В. Лосева и Л. Яновской. М.: Книжная палата, 1990. 400 с.

9. Андреев ЛН. Собрание сочинений: В 6-ти т. М.: Художественная литература,1990. Т.1.

10. Андреев ЛН. Собр. соч.: В 6-ти т. М.: Художественная литература, 1990. Т.2.

11. И. Анненский И.Ф. Избранные произведения. Л.: Художественная литература, 1988.

12. Блок А.А. Собрание сочинений: В 6-ти т. М.: Правда, 1971. Т.З.

13. Волошин М.А Лики творчества Л.: Наука, 1989.

14. Гоголь Н.В. Собрание сочинений: В 9-ти т. М.: Русская книга, 1994. Т.6.

15. Гоголь Н.В. Собрание сочинений: В 9-ти т. М.: Русская книга, 1994. Т.8.

16. Гоголь Н.В. Собрание сочинений: В 9-ти т. М.: Русская книга, 1994. Т.9.

17. Горький М. Полное собрание сочинений: В 25-ти т. М.: Наука, 1975. Т.24.

18. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: В 30-т. Л., 1982. Т.24.

19. Достоевский Ф.М. Собрание сочинений: В 15-ти т. Л., 1989. Т.6.

20. Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы. М.: Художественная литература, 1973.

21. Замятин Е.И. Мы: романы, повести, рассказы, сказки. М.: Современник, 1989.

22. Куприн А.И. Собрание сочинений: В 9-ти т. М.: Правда, 1%4. Т.5.

23. Лермонтов М.Ю. Стихотворения. Поэмы. Маскарад. Герой нашего времени. М.: Художественная литература, 1994.

24. Мережковский ДС. Иуда предатель // Книга Иуды: Антология. СПб.: Амфора, 2001.

25. Последний Лель: Проза поэтов есенинского круга. М.: Современник, 1989.

26. Пушкин А.С. Стихотворения. Поэмы. Сказки. М.: Художественная литература, 1977.

27. Толстой Л.Н. Собрание сочинений: В 26-ти т. М.: Художественная литература, 1983. Т.16.

28. Толстой Л.Н. В чем моя вера? Тула: Окско-Донское кн. издательство, 1989.

29. Толстой ЯН. Почему христианские народы вообще и в особенности русский находятся теперь в бедственном положении // Слово. 1991. №9. С. 6 10.

30. Фонвизин Д.И., Грибоедов А.С., Островский А.Н. Избранные сочинения. М.: Художественная литература, 1989.

31. Эренбург И. Г. Собрание сочинений: В 8-и т. М.: Художественная литература, 1990. Т.1.

32. Эртель А.И. Письма. М, 1909.И

33. Аверинцев С.С. Иуда Искариот// Мифы народов мира Энциклопедия: В 2-х т. \ Гл. редактор С. А Токарев. М., 1991. Т. 1.

34. Антоний (Храповицкий), митрополит Киевский и Галицкий. Словарь к творениям Достоевского. Не должно отчаиваться. М.: Слово, 1998. -191 с.

35. Белый А. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994.

36. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М, 1975.-502 с.

37. Бахтин М.М. Эпос и роман. СПб.: Азбука, 2000. 304 с.

38. Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. М.: Московская патриархия, 1989. 1372 с.

39. Бердяев Н А. Мое философское мировоззрение \\ Н.А. Бердяев. Pro et contra СПб., 1994. Кн.1.

40. Бердяев К А Истина и откровение. СПб., 1996.

41. Бердяев Н.А Духовный кризис интеллигенции. М.: Канон, 1998. 400 с.

42. Бердяев Н.А. Духовные основы русской революции. Опыты 1917-1918 гг. / Подгот. текста и коммент. Е.В. Бронниковой. СПб.: РХГИ, 1998. 432 с.

43. Бердяев Н. А Судьба России. М.: Эксмо-пресс; Харьков: Фолио, 1998. 736 с.

44. Бердяев Н.А. О человеке, его свободе и духовности: Избранные труды. М.: Флинта, 1999. 312 с.

45. Бердяев Н.А Новое религиозное сознание и общественность. М.: Канон, 1999. — 464 с.

46. Бердяев Н.А. Существует ли в православии свобода мысли и совести? \\ Православная община 2000. №56. С. 112 -120.

47. Н.А. Бердяев: pro et contra Кн. 1. СПб.: РХГИ, 1994. 573 с.

48. Булгаков С.Н. Радость церковная. Слова и поучения. Париж, 1938.

49. Булгаков С.Н. Героизм и подвижничество \\ Вехи. Из глубины. М., 1991.

50. Булгаков С.Н. Пророчество (Тезисы к докладу) \\ Вестник русского христианского движения. Париж Нью-Йорк - Москва, 1993. №167. С. 5 -12.

51. Булгаков С.Н. Христос в мире // Звезда 1994. №1. С.150-178.

52. Булгаков С.Н Христианство и мифология \\. Из русской думы. М.: Роман-газета, 1995. Т.2.

53. Булгаков С.Н. Моя родина Избранное. Орел: ОГТК, 1996. 240 с.

54. Булгаков С.Н Автобиографические заметки. Дневники. Статьи. Орел: ОГГК, 1998.-476 с.

55. Булгаков С.Н. Из памяти сердца: Сб. автобиографической прозы. Орел: ОГТК, 2001. 336 с.

56. Волжский А. С. Из мира литературных исканий. СПб., 1906.

57. Вышеславцев Б.П. Сердце в христианской и индийской мистике // Вопросы философии. 1990. №4. С. 62 87.

58. Вышеславцев Б.П. Кризис индустриальной культуры. Главы из книги // Юность. 1991. №2. С. 70 73.

59. Вышеславцев Б.П Этика преображенного Эроса. М: Республика, 1994.

60. Гей Н.К Искусство слова. О художественности литературы. М.: Наука, 1967.-364 с.

61. Голубева Л.Н Непреходящие ценности русской религиозной философии // Собор. Альманах по религиоведению. Елец: ЕГУ, 2000. С. 65 81.

62. Долгов КМ. Восхождение на Афон. Жизнь и мировоззрение Константина Леонтьева М.: Раритет, 1997. 400 с.

63. Дунаев М.М. Своеобразие русской религиозной живописи. Очерки русской культуры XII-XX вв. М.: Филология, 1997.64; Зелинский Ф.Ф. Иисус Назарянин \\ Зелинский Ф.Ф. Возрожденцы. СПб., 1997.

64. Зеньковский В.В. История русской философии: В 2-х т. Росгов-на-Дону: Феникс, 1999. Т.2.

65. Зеньковский В.В. Основы христианской философии. М.: Канон, 1996. 560 с.

66. Зернов Н.М. Русское религиозное возрождение XX века Париж: Ymca-Press, 1991.

67. Ильин В.Н Эссе о русской культуре. СПб.: Акрополь, 1997. 464 с.

68. Ильин НА. За национальную Россию \\ Слово. 1991. №4. С. 51 55.

69. Ильин Н А. Кризис безбожия \\ Москва 1991. №4. С. 151 158.

70. Ильин И.А. О грядущей России: Избр. ст. М.: Воениздат, 1993. 368 с.

71. Ильин НА. Сущность и своеобразие русской культуры. I. Душа \\ Москва 19%. №1. С. 170-190.

72. Иннокентий (Борисов), архиепископ Херсонский. Никто да не теряет надежды: Проповеди. М : Изд. им. свт. Игнатия Ставропольского, 1996. 191 с.

73. Иоанн (Шаховской), архиепископ Сан-Францисский. Беседы с русским народом. М: Лодья, 1998. 160 с.

74. Кант И Собрание сочинений: В 6-ти т. М., 1965. Т.4.

75. Красноречие Древней Руси (XI XVII веков). М., 1987.

76. Курабцев В. Л. «Мудрейшие из людей» (Лев Шестов и античная философия) //Вопросы философии. 2002. №11. С. 184 195.

77. Лазебник И. Отец Мастера \\ Альманах библиофила. М., 1993. Вып. 28. С. 108 -113.

78. Левицкий С. А Очерки по истории русской философии. М.: Канон, 1996. -496 с.

79. Лосев АФ. Философия. Мифология. Культура. М.: Политиздат, 1991. 525 с.

80. Ляху В. О влиянии поэтики Библии на поэтику Ф.М. Достоевского // Вопросы литературы. 1998. Июль-август. С. 129- 143.

81. Мейер А. А. Петербургское религиозно-философское общество \\ Вопросы философии. 1992. №7. С. 107 114.

82. Мень А, прот. Сын Человеческий. М., 2000. 496 с.

83. Мережковский ДС. «Больная Россия». Л.: ЛГУ, 1991. 272 с.

84. Мережковский ДС. В тихом омуте: Статьи и исследования разных лет. М., 1991.

85. Муретов М.Д Иуда предатель // Книга Иуды: Антология. СПб.: Амфора, 2001.

86. Мыслители о русской церкви, о русской религиозности // Памятники Отечества. 1992. №26-27.

87. Николаева О. Православие и свобода: Сб. ст. М.: Изд. московского подворья Свято-Троицкой Сергиевой лавры, 2002. 398 с.

88. Осипов Ю.М. Богослов от православия \\ На берегах Быстрой Сосны. Лив-ны, 2001. №9.

89. Платонов О. А Русская цивилизация. М.: Роман-газета, 1995. 224 с.

90. Православие в жизни: Сб. ст. по ред. проф. С. Верховского. Клин: Христианская жизнь, 2002. 447 с.

91. Розанов В.В. Уединенное. М: Политиздат, 1990. 543 с.

92. Розанов В.В. Люди лунного света: Метафизика христианства. М.: Дружба народов, 1990.-297 с.

93. Розанов В.В. Темный лик // Наука и религия. 1990. №8. С. 56 61.

94. Розанов В.В. О вере русских // Русская литература 1991. №1. С. 104 —123.

95. Розанов В. В. Собрание сочинений. Около церковных стен. / Под общ. ред. А.Н. Николюкина М.: Республика, 1995. 558 с.

96. Розин В.М. Влияние эзотерического мироощущения на искусство // Философские науки. 2001. №1. С. 95 105.

97. Рыбинский В.П Профессор Афанасий Иванович Булгаков (некролог) // Орловские епархиальные ведомости. 1907. №29 (22 июля).

98. Свенцицкая И.С. Раннее христианство: страницы истории. М., 1987.

99. Соловьев B.C. Смысл любви // Мир и эрос: Антология философских текстов. М.: Политиздат, 1991.

100. Соловьев B.C. Чтения о Богочеловечестве; Статьи; Стихотворения и поэма; Из «Трех разговоров»: Краткая повесть об Антихристе. СПб: Художественная литература, 1994. 528 с.

101. Струве П.Б. Интеллигенция и революция \\ Вехи. Из глубины. М., 1991.

102. Тернавцев В. А. Интеллигенция и церковь // Новый путь. 1903. №1.

103. Токарев С.А. Душа // Мифы народов мира Энциклопедия: В 2-х т. М., 1991. Т.1.

104. Трубецкой Е.Н. Старый и новый национальный мессионизм // Н.А. Бердяев. Pro et contra СПб., 1994. Кн.1.

105. Трубецкой Е.Н. Избранное. М.: Канон, 1995. 480 с.

106. Федотов Г.П. Судьба и грехи России. Избранные статьи по философии русской истории и культуре: В 2-х т. СПб., 1991. Т. 1.

107. Федотов Г.П О национальном покаянии // Юность. 1991. №8. С. 6 8.

108. Федотов Г.П. Собрание сочинений: В 12 т. М.: Мартис, 1998. Т.2. 380 с.

109. Флоренский ПА. Небесное знамение (размышление о символике цветов) // Маковец. 1922. №2.

110. Флоренский П.А. Собрание сочинений: В 4-х т. / Сост. и общ. ред. игумена Андроника (А. С. Трубачева). М: Мысль, 1994. Т. 1. 797 с.

111. Франк С. Л. Русское мировоззрение. СПб., 1996.

112. Франк С.Л. Свет во тьме. М.: Факториал, 1998. 256 с.

113. Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра М.: Лабиринт, 1997. 448 с.

114. Фудель С. Воспоминания // Новый мир. 1991. №4. С. 182 -212.

115. Шамаева С.Е. Библия и преподавание литературы. Воронеж: Транспорт, 1996.-298 с.

116. Шапошников Л Е. Философия соборности: Очерки русского самосознания. СПб: СПбГУ, 1996. 200 с.

117. Шестов Л.И. Афины и Иерусалим. СПб.: Азбука, 2001. 448 с.

118. Эрн В.Ф. Г.С. Сковорода М., 1912.

119. Эрн В.Ф. Борьба за Логос. Г. Сковорода. Жизнь и учение. Мн.: Харвест; М.: ACT, 2000. -592 с.

120. Юркевич П. Д. Сердце и его значение в духовной жизни человека по учению Слова Божия // Юркевич ПД. Философские произведения. М.: Правда, 1990.-670 с.1.I

121. Абрагам П. Павел Флоренский и Михаил Булгаков // Философские науки. 1990. №7.

122. Акимов В.М. «Сам человек и управляет!» («Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова) \\ Акимов В.М. На ветрах времени: Очерки, эссе. Л: Детская литература, 1981. С. 75-86.

123. Акимов В.М. Свет художника, или Михаил Булгаков против Дьяволиады. М.: Народное образование, 1995. 56 с.

124. Альми И.Л. «Мастер и Маргарита» и традиции русской классики // Замысел и его художественное воплощение в произведениях советских писателей. Владимир, 1979.

125. Андреева А. Александр Мень о романе «Мастер и Маргарита» // Истина и жизнь. 1999. №9. С. 35-39.

126. Андреев П. Беспросвегье и просвет. Фантастические рассуждения о фантастическом романе // Литературное обозрение. 1991. №5. С. 108-112.

127. Ардов М. Прочтение романа // Столица 1992. №42. С. 55 57.

128. Барков А.Н. Роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита»: альтернативное прочтение. Киев, 1994. 300 с.

129. Биккулова НА, Кременцов Л.П. Русская проза XX века М. А. Булгаков, КГ. Паустовский, Е.И. Замятин. М: МПУ, 1993. -48 с.

130. Боборыкин В.Г. Михаил Булгаков. М.: Просвещение, 1991. 208 с.

131. Блажеев Е. Роман Булгакова как опыт русской бездны // Грани. 1994. №174. С. 109- 125.

132. Бродский М.А. «Мастер и Маргарита» антибиблия XX века? // Русская словесность. 1997. №6. С. 30-35.

133. Буланов А.М "Ум" и "сердце" в русской классике. Соотношение рационального и эмоционального в творчестве И.А. Гончарова, Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого. Саратов: СГУ, 1992. -158 с.

134. Бэлза И.Ф. Генеалогия «Мастера и Маргариты» // Контекст. 1978. М., 1978.

135. Бэлза И.Ф. Партитура Михаила Булгакова // Вопросы литературы. 1991. №8.

136. Возвращенные имена русской литературы: аспекты поэтики, эстетики, философии. Самара: СГУ, 1994. 197 с.

137. Волков В.В., Суран Т.И Концепция Судьбы как Встречи, Вины, Заслуги и Воздаяния у М.А. Булгакова (Иешуа и Воланд в судьбах героев «Мастера и Маргариты») \\ Понятие судьбы в контексте разных культур. М.: Наука, 1994. -С. 291-297.

138. Вулис А.З. Литературные зеркала М.: Советский писатель, 1991. 480 с.

139. Вулис А.З. Роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». М.: Художественная литература, 1991. 222 с.

140. Гаврюшин Н.К Нравственный идеал и литургическая символика в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Творчество Михаила Булгакова. Исследования. Материалы Библиография. СПб.: Наука, 1995. Кн. 3. С. 25 35.

141. Галинская И.Л Загадки известных книг. М.: Наука, 1986.

142. Галинская И.Л Ключи даны! Шифры Михаила Булгакова // Булгаков М. Мастер и Маргарита. М., 1989. С.270-301.

143. Галинская ИЛ Наследие Михаила Булгакова в современных толкованиях. М., 2003.-132 с.

144. Гаспаров Б.М. Из наблюдений над мотивной структурой романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Даугава. Рига, 1988. №№10-12,1989. №1.

145. Гус М. Горят ли рукописи // Знамя. 1968. №12.

146. Дагурова Д. В. Из истории слова сердце в русском языке XI XVII вв. // Филологические науки. 2000. №6. С. 87 - 96.

147. Дмитриева Н.М. Финал романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Бездомный Понырев: новый взгляд // Русский роман XX века: Духовный мир и поэтика жанра: Сб. научных трудов. Саратов: СГУ, 2001. С. 204 - 210.

148. Дунаев М. «С какой целью?» // Литературный Иркутск. 1991. Ноябрь.

149. Дунаев М.М. Православие и русская литература: В 6-ти частях. М.: Христианская литература, 2000. Ч VI.

150. Земляной С. М Булгаков и проблемы национального сознания русских // Свободная мысль. 1992. №11. С. 92 100.

151. Зеркалов А. Иисус из Назарета и Иешуа Га-Ноцри \\ Наука и религия. 1986. №9. С. 47-52.

152. Зеркалов А Лежащий во зле мир. // Знание сила. 1991. №5. С. 34-41, 92.

153. Зеркалов А. Евангелие Михаила Булгакова. Опыт исследования ершалаим-ских глав романа «Мастер и Маргарита». М.: Текст, 2003. 189 с.

154. Злочевская А.В. «Мастер и Маргарита» М.А. Булгакова оригинальная версия русского метаромана XX века // Русская словесность. 2001. №2. С. 5 -10.

155. Золотоносов М.А. «Родись второрожденьем тайным.» Михаил Булгаков: позиция писателя и движение времени // Вопросы литературы. 1989. №4. С. 149 -182.

156. Золотоносов М.А «Сатана в нестерпимом блеске» // Литературное обозрение. 1991. №5.

157. Золотусский И. Заметки о двух романах Булгакова // Литературная учеба 1991. Кн. 2. С 147 165.

158. Иванов Н.Н. Символы в рассказе АН. Толстого «Овражки» // Русская речь. 1989. №4. С. 138 -142.

159. Ионин Л.Г. Две реальности «Мастера и Маргариты» // Вопросы философии. 1990. №2. С. 44 55.

160. Казаркин АП. Литературный контекст романа «Мастер и Маргарита» // Проблемы метода и жанра Томск, 1979. Вып. 6.

161. Казаркин АЛ. Истолкование литературного произведения (Вокруг «Мастера и Маргариты» М. Булгакова). Кемерово: КГУ, 1988. 83 с.

162. Казаркин АП. Типы авторства в романе «Мастер и Маргарита» // Творчество Михаила Булгакова Сб. ст. Томск: 11 У, 19911 С. 11 27.

163. Канчуков Е. Расслоение мастера // Литературное обозрение. 1991. №5. С. 75-77.

164. Карпов И.П Авторское сознание в русской литературе XX века. Йошкар-Ола, 1994. -100 с.

165. Крючков В.П. «Он не заслужил света, он заслужил покой.» Комментарий к «Мастеру и Маргарите» М. А Булгакова // Литература в школе. 1998. №2. С. 54-61.

166. Крючков В.П. «Еретики» в литературе: Л. Андреев, Е. Замятин, Б. Пильняк, М. Булгаков. Саратов: Лицей, 2003. 288 с.

167. Колодин А. Свет и во тьме светит // Литература в школе. 1994. №1. С.54 -56.

168. Комлик Н.Н. Программа и методические рекомендации к организации и проведению факультатива «Творчество М.А Булгакова» в школах с углубленным изучением литературы. Липецк: ОИУУ, 1994. 20 с.

169. Комлик ЕЕ Творческое наследие Е. И. Замятина в контексте традиций русской народной культуры. Елец: ЕГПИ, 2000.

170. Комлик Н.Н. Лебедянские реалии и их художественное преломление в творческой биографии М. А Булгакова // Два Булгакова Разные судьбы: В 2-х кн. М; Елец, 2002. Кн. 2. С. 137 144.

171. Комлик Н.Н. Оборванные связи (К вопросу о типологических схождениях творчества М.А. Булгакова и И.А Бунина) // Два Булгакова Разные судьбы: В 2-х кн. М; Елец, 2002. Кн. 2. С. 148 159.

172. Кораблев А Хорошо продуманное пророчество // Лепта 1991. №5. С. 165 -170.

173. Кораблев А Тайнодейсгвие в «Мастере и Маргарите» крещение миропомазание - покаяние - метасобытийный сюжет романа. // Вопросы литературы. 1991. №5. С. 35-54.

174. Лазарева М. А «Мастер и Маргарита» М. А Булгакова в интерпретации литературоведения 1960 1990-х гг. // Вестник МГУ. Серия 9. Филология. 2000. №5. С. 127-134.

175. Лазарева М.А. Жанровое своеобразие «Мастера и Маргариты» М. Булгакова // Филологические науки. 2000. №6. С. 22 30.

176. Лакшин В. Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Новый мир. 1968. №6.

177. Лакшин В Л. Мир Михаила Булгакова \\ Булгаков М.А. Собрание сочинений: В 5-ти т. М., 1989. Т. 1.

178. Лакшин В.Я. Литературно-критические статьи. М: Гелеос, 2004. 672 с.

179. Лебедев Л О мастерах и Маргаритах // Литературный Иркутск. 1989. Октябрь.

180. Лепахин В. Иконное и иконическое в романе «Мастер и Маргарита» // Вестник РХД Париж Нью-Йорк - Москва, 1991. №161. С. 174 - 185.

181. Лесков Л.В. Что есть истина? (философское прочтение романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита») // Два Булгакова. Разные судьбы \ Под ред. Ю.М. Осипова, Е.С. Зотовой. В 2-х кн. Кн. 2. Михаил Афанасьевич. М.; Елец, 2002. С. 5-23.

182. Лесскис Г.А. «Мастер и Маргарита» (манера повествования, жанр, макрокомпозиция) // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1979. Т.38. №1.

183. Лесскис Г. Последний роман Булгакова Л Булгаков М.А. Собрание сочинений: В 5-ти т. Т.5. М, 1990.

184. Литературные традиции в поэтике Михаила Булгакова: Сб. ст. Куйбышев,1990.

185. Лурье Я С. Михаил Булгаков и авторы «великого комбинатора» // Звезда1991. №9. С. 168-174.

186. Макарова Г.В., Абрашкин А.А. Тайнопись в романе «Мастер и Маргарита». Нижний Новгород, 1997.

187. Менглинова Л Б. Гротеск в романе «Мастер и Маргарита» // Творчество Михаила Булгакова Сб. ст. Томск: ТГУ, 1991. С. 49 78.

188. Метченко А Современное и вечное // Москва 1969. №1.

189. Миллиор Е. Вина и расплата в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Круг чтения. М.: Изд. политич. литературы, 1991. С. 128 132.

190. Михайлов О. Проза Булгакова // Сибирские огни. 1967. №9.

191. Немцев B.R Михаил Булгаков: становление романиста Самара, 1991. — 164 с.

192. Немцев В.И Вопросы изучения художественного наследия М.А. Булгакова Самара, 1999. 142 с.

193. Никольский С. В. На грани метафор и аллюзий (о некоторых зашифрованных мотивах в антиутопиях Булгакова) // Известия АН Серия литературы и языка 1999. Т. 58. №1. С. И 19.

194. Новиков В.В. Михаил Булгаков художник. М: Московский рабочий, 1996.-357 с.

195. Овчаренко А.И. Большая литература Основные тенденции развития советской художественной прозы 1945 1985 годов. М., 1985.

196. Палиевский П. Последняя книга М. Булгакова // Наш современник. 1969. №3.

197. Палиевский П. Булгаков 1991. // Наш современник. 1991. №9. с. 178 -182.

198. Першин М. Подвал на двоих. Опыт прочтения «Мастера и Маргариты» // Фома 2004. №1 (18). С. 67 70.

199. Петелин В.В. Михаил Булгаков. Жизнь. Личность. Творчество. М., 1989.

200. Петелин В.В. Жизнь Булгакова Дописать раньше, чем умереть. М.: Центр-полиграф, 2000.-665 с.

201. Рассадин С. Путь с Голгофы // Диалог. 1993. №5-6. С.72 80.

202. Ребель Г.М. Художественные миры романов Михаила Булгакова Пермь: ПРИЛИТ, 2001.-196 с.

203. Сарнов Б.М. Каждому по его вере (О романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита»). М.: МГУ; Высшая школа, 2003. - 96 с.

204. Сахаров В. Михаил Булгаков; уроки судьбы //Подъем. 1991. №5. С. 90 -237.

205. Сергованцев Н. Два самоотречения М А. Булгакова // Молодая гвардия. 1989. №8. С. 259-272.

206. Скобелев В. В пятом измерении //Подъем. 1967. №6.

207. Скорино Л Лица без карнавальных масок. Полемические заметки // Вопросы литературы. 1968. №6. С.23 42.

208. Скороспелова Е.Б. Советская литература М.: Высшая школа, 1978. 144 с.

209. Скороспелова Е.Б. Русская советская проза 20 30-х годов. Судьбы романа М., 1985.

210. Скороспелова Е.Б. Будущее не придет само. Духовная биография героического поколения в прозе 20 30-х гг. М.: Просвещение, 1989. - 143 с.

211. Соколов Б.В. К вопросу об источниках романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» // Философские науки. 1987. №12. С. 54 64.

212. Соколов Б.В. На пути к истине // Молодая гвардия. 1991. №5. С. 274 279.

213. Соколов Б.В. Михаил Булгаков. М.: Знание, 1991. 64 с.

214. Соколов Б.В. Два булгаковских героя // Перспективы. 1991. №5. С. 20 28.

215. Соколов Б.В. Андрей Белый и Михаил Булгаков // Русская литература 1992. №2. С. 42-55.

216. Соколов Б.В. «Мастер и Маргарита»: проблема бытия и сознания или разума и судьбы? // Лепта 1997. №36.

217. Соколов Б.В. Булгаковская энциклопедия. М: Локид; Миф, 1998.-592 с.

218. Солоухина О. Образ художника и время. Традиции русской классической литературы в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» \\ Москва 1987. №3. С. 173-181.

219. Стальная Г. Булгаковские зеркала // Знание сила 1998. №1. С. 144 - 152.

220. Сухих И. Евангелие от Михаила (1928 1940. «Мастер и Маргарита» М. Булгакова) \\ Звезда 2000. №6. С. 213 - 225.

221. Утехин Н.П Исторические грани вечных истин. «Мастер и Маргарита». Источники истинные и мнимые // Утехин КП. Современность классики. М, 1966.

222. Утехин Н.П. «Мастер и Маргарита» М. Булгакова (об источниках действительных и мнимых) // Русская литература 1979. №4.

223. Фиалкова Л.Л К генеалогии романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1981. Т.40. №6.

224. Харчевников АВ. Е.И. Замятин и школа А.М. Ремизова // Творчество Евгения Замятина Проблемы изучения и преподавания. Тамбов, 1992.

225. Чудакова М.О. Творческая история романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Вопросы литературы. 1976. №1.

226. Чудакова М.О. Жизнеописание Михаила Булгакова // Москва 1987. №6,7.

227. Чудакова М. О мемуарах и мемуаристах // Воспоминания о Михаиле Булгакове. М., 1988.

228. Шиндель А. Пятое измерение // Знамя. 1991. №5. 193 208.

229. Штейман М.С. Библейские мотивы в раннем творчестве М.А. Булгакова// Христианство и русская культура Материалы научной конференции, посвященной 2000-летию от Рождества Христова Елец: ЕГПИ, 2000. С. 126 129.

230. Штейман М.С. Проблема интеллигенции и революции в цикле рассказов М. Булгакова «Записки на манжетах» в историко-философском контексте русской культуры начала XX века // Два Булгакова Разные судьбы: В 2-х кн. М.; Елец, 2002. Кн. 2. С. 126 137.

231. Яблоков Е.А Мотивы прозы М. Булгакова М: РГТУ, 1997. 199 с.

232. Яблоков Е.А Художественный мир Михаила Булгакова М.: Языки славянской культуры, 2001. 424 с.

233. Яновская ЛМ. Творческий путь Михаила Булгакова М., 1983. 320 с.

234. Яновская JLM. Треугольник Воланда// Октябрь. 1991. №5. С. 182 202.

235. Яновская Л.М. Горизонтали и вертикали Ершалаима // Вопросы литературы. 2002. Май июнь. С. 291 - 303.

236. Янушкевич АС. Мотив луны и его русская традиция в литературе XIX века // Роль традиции в литературной жизни эпохи. Сюжет и мотивы. Новосибирск, 1995.1.

237. Абрагам ПР. Роман «Мастер и Маргарита» М. Булгакова в аспекте литературных традиций (Проблема интерпретации). Дисс. к. ф. н. М., 1989.-240 с.

238. Булатов М.О. Нравственно-философская концепция романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита». Дисс. к. ф. н. Махачкала, 2000.

239. Иваныпина Е.А. Автор-тексг-читатель в творчестве Михаила Булгакова 1930-х годов («Адам и Ева», «Мастер и Маргарита»): Автореферат дисс. к. ф. н. Воронеж, 1998.-22 с.

240. Ильина С. А Христос в художественном мире А А Блока Автореферат дисс. к. ф. н. Тамбов, 2002. 20 с.

241. Коваленко Ю.Д. Когнитивная категория художественного пространства и ее репрезентация в романе М.А. Булгакова «Белая гвардия». Автореферат дисс. к. ф. н. Омск, 2002. 22 с.

242. Колесникова Ж.Р. Роман М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» и русская религиозная философия начала XX века. Автореферат дисс. к. ф. н. Томск, 2001.-15 с.

243. Леонтьев А А. Интертекст в романе М.А Булгакова «Мастер и Маргарита». Автореферат дисс. к. ф. н. М., 2001.-17 с.

244. Пермякова К А Булгаковская дьяволиада в интертекстуальном изучении. Автореферат дисс. к. ф. н. М., 1997. 16 с.

245. Ухова Е.В. Философско-этические идеи в творчестве М.А. Булгакова. Диссертация на соискание ученой степени кандидата философских наук. М., 1999. -152 с.

246. Эрастова А.В. Традиции философского романа Ф.М. Достоевского в прозе М.А. Булгакова («Братья Карамазовы» и «Мастер и Маргарита»). Автореферат дисс. к. ф. н. Нижний Новгород, 1995. 12 с.

247. Яблоков Е. А Проза Михаила Булгакова: структура художественного мира Автореферат дисс. д. ф. н. М., 1997. 47 с.V

248. Библейская энциклопедия А Сост. архим. Никифор. Репринтное изд. М.: ТЕРРА 1990.-902 с.

249. Брокгауз Ф.А, Ефрон И А Энциклопедический словарь. Т. XXXVII (74). СПб., 1903.

250. Даль В.И. Пословицы русского народа М.: ННН, 1994. 616 с.

251. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка В 4-х т. М.: ТЕРРА, 1995. Т.2.

252. Литературный энциклопедический словарь / Под общ. ред. В.М. Кожевникова, ПА Николаева М.: Советская энциклопедия, 1987. 752 с.

253. Маковский М.М Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках. Образ мира и миры образов. М.: Владос, 1996. 416 с.

254. Мифологический словарь / Гл. ред. Е.М. Мелетинский. М.: Советская энциклопедия, 1990. 672 с.

255. Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2-х т. А Гл. редактор С.А. Токарев. М.: Российская энциклопедия, 1991.

256. Ожегов С.И. Словарь русского языка. 17-е изд. М.: Русский язык, 1985. -797 с.

257. Полный православный богословский энциклопедический словарь: В 2-х т. \ Репринтное изд. М., 1992. Т. 1.

258. Руднев В.П. Словарь культуры XX века. М.: Аграф, 1997. 384 с.

259. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4-х т. М: Прогресс, 1986.

260. Философский энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1989.-815 с.

261. Энциклопедия символов, знаков, эмблем \ Сосг В.Андреева и др. М.: Ло-кид; Миф, 2000. 576 с.1. VI

262. Булгаков М.А. Пометы на записках Д. Мордовцева «Поездка в Иерусалим» (Исторический вестник, 1881. №6). ОР РГБ. Ф. 562. Ед. х. 25. On 1.

263. Булгаков М.А Пометы в книге П.А. Флоренского «Мнимости в геометрии» (М.: Поморье, 1922). ОР РГБ. Ф. 562. Ед. х. 26. Оп. 6.

264. Бердяев Н. А. Чтение о христианстве и современном сознании. Конспект лекций. РГАЛИ. Ф. 1496. Ед. х. 54. On. 1.

265. Бердяев Н.А. Речь на открытии Русской религиозно-философской академии и заметки о деятельности академии. 1922 1932. РГАЛИ. Ф. 1496. Ед. х. 38. On. 1.

266. Розанов В. В. Докладная записка обер-прокурору Синода об образовании религиозно-философских собраний. РГАЛИ Ф. 419. Ед. х. 32. On. 1.

267. Розанов В.В. «Евангелие вне церкви» Статья 1906. Вырезка из журнала «Новое время». РГАЛИ. Ф. 419. Ед. х. 120. On. 1.

268. Петербургское религиозно-философское общество. РГАЛИ. Ф. 2176. Ед. х. 22. On. 1.