автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.03
диссертация на тему: Романтическая концепция мифа и ее отражение в малой прозе Фридриха де ла Мотт Фуке

Полный текст автореферата диссертации по теме "Романтическая концепция мифа и ее отражение в малой прозе Фридриха де ла Мотт Фуке"

На правах рукописи

ПРОЩИНА Елена Геннадьевна

РОМАНТИЧЕСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ МИФА И ЕЕ ОТРАЖЕНИЕ В МАЛОЙ ПРОЗЕ ФРИДРИХА ДЕ ЛА МОТТ ФУКЕ

Специальность 10.01. 03 -Литература народов стран зарубежья (немецкая литература)

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Нижний Новгород

2004

Работа выполнена на кафедре зарубежной литературы Нижегородского государственного университета им. Н. И. Лобачевского

Научный руководитель: доктор филологических наук,

профессор Татьяна Александровна Шарыпина

Официальные оппоненты: доктор филологических наук,

профессор Ирина Николаевна Лагутина

кандидат филологических наук,

доцент Надежда Константиновна Александрова

Ведущая организация: Московский государственный университет им. MB. Ломоносова

Защита состоится

¿(¡>фе&яиия 2004

г. в

на заседании

диссертационного совета Д212.166.02 в Нижегородском государственном университете им. Н. И. Лобачевского (603600, г. Нижний Новгород, ГСП-20, пр. Гагарина, 23).

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Нижегородского государственного университета (пр. Гагарина, 23, корп. I).

Автореферат разослан

Ученый секретарь

диссертационного совета

2004-4 27658

«Обществом Фуке», само создание которого свидетельствует об увеличении и постоянстве внимания к фигуре замечательного романтического автора.

Среди работ последнего времени - исследования А. Шмидта, X. Шульца, В, Шмидта, Э. Зейбике, Ф. Макса, М. Наваб, статьи Ф.' Мертенса, И. Штефана, Ю. Симеон,

В отечественном литературоведении к творчеству Фридриха де ла Мотт Фуке впервые обратилась Д. Л. Чавчанидзе, этому автору посвящена одна кандидатская «диссертация (Н. Григорьевой). Однако. аспект мифотворчества Фуке еще никем не освещался.

Актуальность исследования обусловлена необходимостью более широкого и всестороннего изучения как причин обращения романтиков к мифу, их теоретических разработок в данной области, так и» практики индивидуального? мифотворчества писателей этой- эпохи. Проблема «универсализма мышления одна из центральных в эстетике и философии романтизма, и без ее разрешения, невозможно адекватное И полное представление о специфике литературного процесса данного периода.

Анализ различных аспектов мифологической образности произведений Фридриха де ла Мотт Фуке поможет составить наиболее полное представление и о своеобразии художественного мира1 автора, которому в отечественном литературоведении до настоящего времени уделялось недостаточное внимание, и об основных принципах романтического мифотворчества. Тема актуальна тем, что дает возможность по достоинству оценить открытия в этой области Фуке-романтика.

Научная новизна работы определяется постановкой проблемы, целями и задачами исследования. Мифопоэтика Фридриха де ла Мотт Фуке до настоящего времени не изучалась, и данная работа представляет собой первое в отечественном литературоведении монографическое исследование, посвященное этому важному аспекту художественного мира писателя. В рамках диссертации - мифотворчество писателя рассматривается в контексте философско-эстетических исканий романтиков в области теории мифа. Это позволяет говорить не только о новизне проблематики, аспекта исследования, но и о возможности понимания общих закономерностей И выявления теоретических предпосылок, мифопоэтической образности романтического текста, что связано с комплексным рассмотрением самого явления. В научный оборот вводятся не переведенные на русский язык новеллы Фридриха де ла Мотт Фуке, которые не исследовались ранее в указанном ракурсе, но являются наиболее интересными и показательными, с точки зрения реализации в них принципов романтического мифотворчества.

Цель данной работы- определить истоки и. характер индивидуального художественного мифотворчества Фридриха де ла Мотт Фуке. В соответствии с поставленной целью формулируются задачи исследования:

- рассмотреть философско-эстетические взгляды романтиков по проблемам теории мифа;

- определить специфику романтической трактовки мифа и ее сущностные черты;

- проследить отражение концепции «новой мифологии» в малой прозе Фридриха де ла Мотт Фуке, выявить в произведениях автора черты мифологической образности и структуры. Поставленные цели и задачи определяют структуру работы. Она состоит из двух глав, заключения и библиографии. В качестве методологической; и теоретической базы исследования выступают труды отечественных и зарубежных исследователей в области поэтики и теории мифа, литературы, фольклора - М. М. Бахтина, А. Н. Веселовского, Б. М. Гаспарова, Я. М Голосовкера, А. В. Гулыги, А. Я. Гуревича, Ю. М. Лотмана, А. Ф. Лосева, Е. М. Мелетинского, А. А. Потебни, В. Я. Проппа, М. И. Стеблин-Каменского, А. А. Тахо-Годи, О. М. Фрейденберг, В. Веймана, К. Хюбнера, Дж. Фрейзера, К. Г. Юнга, Дж. Кэмпбелла, Н. Фрайя, К. Леви-Стросса и др. А также исследования отечественных и зарубежных ученых и работы в области философии и эстетики романтизма - Н. Я. Берковского, М. И. Бента, В. Ванслова, О. М. Ванштейн, В. И. Грешных, А. А. Гугнина, В. М. Жирмунского, А. В. Карельского, И. В. Карташовой, И.Н. Лагутиной, А. В. Михайлова, И. К. Полуяхтовой, С. В. Тураева, Ф. П. Федорова, Д. Л. Чавчанидзе, Т. А. Шарыпиной, В. Кайзера, Г. Клюге, О. Вальцеля, П. Клугхона. В работе применены принципы структурного, сравнительно-типологического, мотивного анализа, использовался историко-литературный метод исследования. Основные положениядиссертации, выносимые на защиту:

1. Романтической эпохой была предложена оригинальная развернутая концепция мифа, осмысление которого осуществлялось сразу по нескольким направлениям: философскому, эстетическому, лингвистическому, теологическому, творческому.

2. Миф объявляется немецкими романтиками вневременным духовным ориентиром, эталонным видом творчества, способным воплотить истинное и целостное представление об универсуме, выразить дух (GeiBt) народа.

3. Творчество Фридриха де ла Мотт Фуке, преимущественно его раннюю прозу 1810-х годов, характеризует явное влияние романтической идеи «новой мифологии», что проявляется в ориентации на архаическую мифологическую образность при попытке создать индивидуальный авторский миф.

4. Романтическая мифологизация природы, обусловленная натурфилософскими воззрениями романтиков, нашла яркое воплощение в повести «Ундина» («Undine», 1811), где сюжетообразующим элементом становится мифологический мотив творения (наделения душой) и используется ряд структурно-семантических компонентов мифа.

5. Новеллы «Адский житель» («Galgenmannlein», 1810), «Семья угольщика» (Das Kohlerfamilie, 1814), «Ужасное поле» («Das Schauerfeld. nine Riibezahlgeschichte», 1812), «Зинтрам и его спутники» («Sintram und seine Gefahrten», 1814) и другие произведения автора обнаруживают в повествовании архаические слои образности и структуры, элементы мифологической топографии. Именно мифопоэтическая семантика образов формирует художественный облик текста.

6. Наиболее важными являются для Фуке мифологемы воды, золота, пещеры, являющиеся в свою очередь традиционными для германского мифологического сознания.

Научно-теоретическая значимость диссертационного исследования заключается в том, что его результаты помогают расширить представление о мифотворчестве немецких романтиков. К анализу привлечены малоизвестные произведения автора, ранее не публиковавшиеся на русском языке, но имеющие существенное значение для понимания принципов мифологизма малой прозы Фридриха де ла Мотт Фуке. Работа позволяет дать более полную картину литературного процесса эпохи, осмыслить вклад Ф. де ла Мотт Фуке и его место в общеромантической «практике» мифологизирования.

Практическая значимость работы определяется тем, что ее материалы и основные выводы могут быть использованы в практике вузовского преподавания при чтении общих лекционных курсов по истории зарубежной литературы XIX века, истории немецкого романтизма, а также в специализированных курсах по проблемам мифотворчества в литературе, семинарах по истории и теории мифа.

Апробация, общей концепции работы, а также отдельных аспектов ее проблематики состоялась на общероссийских и пяти Международных научных конференциях: «Романтизм и его исторические судьбы» (Тверь, 1998), «Мир романтизма» (Тверь, 1999), Восьмые и Девятые Лафонтеновские чтения (Санкт-Петербург 2002, 2003), а также на Всероссийских конференциях: XI, XIV и XV Пуришевские чтения (Москва 1999, 2002, 2003), Третьи Грехневские чтения (Нижний Новгород, 2003).

Содержание диссертации нашло отражение в 9 публикациях.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается выбор темы, ее актуальность, новизна, определяется аспект исследования, формулируются цели и задачи работы, рассматривается история вопроса и степень его научной разработки.

Первая глава- «Философско-эстетическая рецепция мифа в эпоху романтизма» посвящена вопросам осмысления мифа немецкими романтиками. На этой основе формулируются основные черты романтической концепции мифа и обосновывается закономерность обращения к романтическому тексту (в частности к малой прозе Фридриха де ла Мотт Фуке) в ракурсе мифопоэтического анализа. Глава содержит семь параграфов.

1.1. Оппоненты и предшественники романтической теории.

В первом параграфе обозначены основные вехи интеллектуальной фадиции трактовки мифа до начала XIX века, определены постулаты, что были унаследованы романтиками, и те идеи, против которых они принципиально возражали. Отмечается характерная полемика с рационально-просветительскими концепциями (прежде всего французскими), подвергшими миф и мифологическое сознание полной обструкции, в то же время подчеркивается элемент преемственности в отношении немецкого 11росвсшсния.

Как наиболее типичные для Франции XVIII века, анализируются взгляды Б. де Фонтенеля, принципиально расходившегося с романтиками в оценке мифологии в работах «История оракулов» («Histoire des oracles», 1686), «Происхождение вымыслов» («Origine des fables», 1724), «Свободное рассуждение по поводу древних и новых авторов» («Dignession sur les Anciens et les Modernes»). Для Фонтенеля мифы - результат неразвитости интеллекта и философского невежества древних народов, отражение первых, неудачных попыток осмыслить окружающий мир, с этой точки зрения, никакое возрождение мифологии в современности немыслимо. Подчеркивается, что иную позицию. занимал итальянский просветитель Дж. Вико, предложивший концепцию цивилизации как ряда последовательно сменяющихся и повторяющихся циклов в работе «Основания новой науки об общей природе наций» (1725). В параграфе анализируется его характеристика мифопоэтического мышления, замечания о метафорической природе мифа.

В числе предшественников романтической теории мифа называются И. В. Гете и К. Ф. Мориц с его работой «Учение о богах» (Gotterlehre, 1791), где изложен оригинальный взгляд на мифологическое творчество. Делается вывод о том, что ранние романтики долгое время находились под влиянием идеи Мормца об эстетической природе мифа. Отмечается также, что его основной тезис - миф как поэзия - романтики, прочитав «с конца» (поэзия есть миф, поэты суть мифотворцы), превратят в принципиальную творческую установку.

Особое место при характеристике доромантических теорий мифа отводи гея в данном параграфе Й. Г. Гердеру, поскольку романтическая теория мифотворчества продолжала во многом его идеи, высказанные в работе «О новейшей немецкой литературе» ( «Uber die neuere deutsche Literatur. Erste Sammlung von Fragmenten», 1766 - 1767). Гердер вплотную подошел к концепции «новой мифологии», противопоставив живую и образную поэзию древности литературе современного цивилизованного общества, рассудочной и лишенной творческой силы, и призвав к соприкосновению с народным творчеством, которое сохранило связь с поэтическим языком далекого прошлого. Если для представителей французского Просвещения немыслимо существование мифа на более высоких ступенях развития человечества, то Гердер провозгласил настоян/ее мифа. объявленного источником обновления для современной литературы.

1.2. Концепция «магического идеализма Новалнса н теория мифотворчества. -

Во втором параграфе анализируются взгляды Новалнса, предложившего универсальную для всей романтической школы и логически стройн\ю (несмотря на разрозненность записей) концепцию мифа. Определяются сущность и основные термины «философии магического идеализма» Новалнса - понятия «романтизации», «иероглифа», «магического созерцания». Констатируется, что философия Новалиса, базируясь на философии Фихте, утверждает романтический тезис: личность творит мир, а поэт наделяется чертами мага, способностью преобразовывать мироздание волей своего духа. Средством магического воздействия на окружающий физический мир

выступает «поэтическое» слово, которое есть заклинание, а сам «механизм» этой словесной магии основан на том, что слово является знаком, символом безусловного, и поэтому через него оказывается возможным постичь сущность вещей и воздействовать на них. Отмечается, что, по Новалису, поэтическое творчество представляет собой «магическое познание», совершающееся в рамках «магического созерцания», оно дает истинное и полное знание об универсуме и основано на мистическом чувстве бесконечного, ощущении божества, присутствующего в мире. Подобное чувство мистического, очень тесно связанное с символическим (мифологическим) видением мира, формирует тот особый взгляд на природу, когда чувствуется жизнь, стоящая за внешней «мертвостью» мира, всюду в мире встречаются таинственные знаки, иероглифы божественного. Магическая сила человека, по мысли Новалиса, заключается в умении «прочитать» иероглиф, а значит, оживить, одухотворить природу, показать присутствие в ней божественного. Эта способность, почти утраченная современным человечеством, была когда-то свойственна мифологическому сознанию. Вернуть понимание этой изначальной всеобщей взаимосвязи и взаимозависимости призван поэтический гений, который способен выразить трансцедентальную тайну бытия в художественной форме, которая для этого наиболее адекватна. Поэтическое творчество, о котором идет речь у Новалиса, представляет определенную манеру, определенное восприятие и моделирование мира, для которого определяющим является механизм потенцирования, то есть выявления, обнаружения скрытых возможностей (потенций) всех предметов и явлений видимого мира. Такой формой для Новалиса является сказка, миф.

Таким образом, можно выделить следующие «ступени» мифотворчества, в том виде, как они представлялись Новалису. Мистическое чувство, присущее поэтическому гению, последний выражает в поэтической форме, тем самым магически воздействуя па мир, пересоздает его силой своего духа. Так поэт постигает мир во всей его бесконечности. «Продукт» этого поэтического вдохновения (= магического действа, постижения абсолюта) - это протведение-миф, произведение-сказка.

1.3. Миф в эстетических исканиях Ф. Шлегеля.

Третий параграф посвящен анализу идей Ф. Шлегеля, который одновременно с Новалисом обратился к осмыслению мифа с позиций романтизма. Отдельное внимание уделено его работе «Разговор о поэзии» («Gesprach iiber Poesie»), где (в части, озаглавленной «Речь о мифологии» («Rede iiber Mythologie)) формулируются принципы «новой мифологии». Отмечается, что в мифологии Ф. Шлегеля привлекает прежде всего ее синкретизм: невыделенность, а точнее, слиянность в ней философии, религии, искусства. Высшие образцы поэзии, по его мнению, должны достигать этого единства, поэтому сущность поэзии для него заключается в мифологии. Он не только требует от поэта универсальности, то есть всеобщности изображения, но и выдвигает идею совместного, коллективного творчества. Новая мифология, призванная «оживить» искусство, по мнению Ф. Шлегеля, возникнет из глубин

человеческого духа, ее источником будет мистическое переживание -ощущение божественности мира, его бесконечности и полноты. Религиозное чувство, по Ф. Шлегелю, должно стать основой современной поэзии. Вслед за Новалисом он говорит об особом предназначении художника, об его избранничестве. Такое особое положение художника, поэта объясняется присущей его духу возможности увидеть «как таинственное и чудесное все то, что с другой точки зрения он находит естественным». В этом, по мнению Ф. Шлегеля, заключается суть художественного творчества. Эта идеальная форма поэзии, выражающая присутствие бесконечного в конечном, называется трансцедентальной. Универсализм и синтетичность должны стать, по Ф. Шлегелю, главными качествами новой поэзии, которой следует охватить всю действительность, выражать и воплощать мировоззрение всей эпохи. Таким образом, речь у Шлегеля идет по сути о форме мировоззрения, универсальном, синтетическом взгляде на мир, проникнутом поэзией, о поэзии как мифологической форме мировосприятия.

1.4. «Речи о религии» Шлейермахера в контексте романтической идеи «новой мифологии».

Параграф посвящен анализу философского сочинения Шлейермахера, которое было воспринято романтиками как программа новой теологии. Отмечается, что «Речи о религии» обнаруживают явную перекличку с идеями Новалиса. Это связано прежде всего с постулируемым автором понятном религиозного чувства, которое становится центральным в его концепции.

Основная сфера «проявления» религиозного человека, по мнению Шлейермахера, не действие, а созерцание (Anschauung). Под созерцанием понимается не простое восприятие мира, а своеобразное прозрение всеобщей связи и зависимости, высшей мудрости и логики окружающего. Религия есть созерцание бесконечного (Unendlichen) - «формула» Шлейермахера. Такая религия дает человеку универсальность взгляда. Подчеркивается, что Шлейермахер обращается к самой сущностной черте романтического мировоззрения и поэзии: мистическому чувству бесконечного. Мистицизм «Речей о религии» непосредственно соприкасается с идеями Новалиса, его концепцией «магического идеализма», которая наделяет поэта особым даром «мистического прозрения», «мистического созерцания». Если Новалис убежден в том, что романтическому поэту дано увидеть мир во всей полноте и целостности, то Шлейермахер закрепляет это право за религиозным сознанием. Поэтическое и религиозное начала не только сближаются, но и отождествляются. Говоря о том, что единственной формой деятельности, в которой проявляется подлинная религиозность, является созерцание, Шлейермахер определяет несколько его разновидностей: самосозерцание, созерцание мира и художественное созерцание, причем последнее объединяет в себе первых два. Поэты и художники, любая творческая личность, исполненная пониманием универсума, которое несет с собой религиозное сознание, выступают своеобразными посредниками, истинными жрецами высшего. Произведения их исполнены высшего смысла.

1.5. Философия мифа Фридриха Вильгельма Шеллинга.

В параграфе рассматриваются взгляды Ф. В. Шеллинга, который оставил цельною и продуманную концепцию мифологии. Основные положения были намечены в раннем сочинении «О мифах, исторических сказаниях и философемах древнего мира» (1793). В работах 1801 - 1809 годов разработан первоначальный вариант философской концепции мифа, заложен фундамент последующих работ. Наиболее значительный труд его в области мифа - курс лекций по философии мифологии, а также историческое введение к нему («Die Philosophic der Mythologie», «Einleitung in die Philosophic der M>thologie»). Проблем современного мифотворчества касается в работе «Философия искусства».

Шеллинг указывает на тесную связь мифа с языком и духом народа. Это центральная идея его «философии мифологии». Мифологические верования порождаются всеобщим сознанием человечества, его едиными особенностями на определенной стадии своего развития, а именно в тот момент, когда индивид) алыюс сознание народа «отделяется» от всеобщего сознания человечества. Таким образом, корни мифологии уходят не в глубь отдельного народа, а в человеческое сознание вообще. Значение этих размышлений Шеллинга для последующих теорий мифа очень велико. Тесная связь мифа и полии, по утверждению Шеллинга, сохраняется и в современной литературе; мифологические образы, выражающие вечные понятия, вечные начала человеческой жизни, символизирующие природу, историю, являются миром первообразов, своеобразной «материей искусства». В этом заключается и огромное значение мифологии для поэзии.

Шеллинг формулирует два принципиальных тезиса, в которых заключена суть всей романтической концепции мифа: 1) миф не уходит в прошлое с развитием человеческого мышления, а продолжает жить - мифотворчество сохраняется в современном искусстве; 2) он принимает вид индивидуальной мифологии. Всякая значительная творческая индивидуальность, всякий великий художник всегда создает свой миф, является мифотворцсм, причем создают они «собственный круг мифов не только из исторического материала своей национальной истории, но и из обычаев своего времени и народа». Мифологию и любое мифологическое сказание, считает Шеллинг, нужно понимать символически. В работах Шеллинга (и в рамках всей романтической эстетики) происходит необыкновенное сближение мифа и символа, Универсальность - такая же непременная черта мифа Истинная поэзия, в понимании Шеллинга, тоже должна обладать универсальностью, бесконечностью, то есть приближаться к мифу. Таким образом, для романтической эпохи характерно расширение понятия «миф», который трактуется не только «как способ осмысления мира в период формирования родового общества, как фрагмент донаучного сознания», этог термин зачастую понимается как «сверхобраз, сверхтип, отмеченный ти ганичностыо, несущий философские обобщения».

1.6. Мифологический аспект языкового мировидения в трудах Вильгельма фон Гумбольдта.

В параграфе анализируется важнейшая для романтиков категория -«духа» (GeiBt), под которым понимается совокупность интеллектуальных и

культурных потенций человечества, открывающихся нам в своем материальном воплощении, проявляясь в продуктах духовной деятельности - языке, мифологии, искусстве,, культуре, и т.д. Подчеркивается важность мысли Гумбольдта о структурном изоморфизме между порождениями «духа» (языком и искусством), позволяющем выработать единые принципы исследования объектов культуры и предельно сблизить их. В аспекте данного исследования уделяется особое внимание идее Гумбольдта о том, что язык (в том числе,в момент своего зарождения) опирается также на различные формы чувственного отражения мира - ощущение, восприятие, а главное, воображение (фантазию). Центральным становится тезис о творческой природе, языка,- проводится аналогия между языком и произведением искусства. Язык как форма воплощения (точнее, эманации) духа сближается не только с искусством, но и с мифом. Язык называется им промежуточным миром (Zwischenvvelt). стоящим между человеком и окружающей его действительностью. Высказывая мысль о том, что язык определяет отношение человека к миру, более того, его поведение, утверждая, что язык - это мировоззрение, Гумбольдт подвигает нас к невольной аналогии между языком и древнейшей формой мировоззрения -мифологией. Язык выполняет ту же функцию, что и миф в сознании первобытного человека - упорядочивает поток впечатлений, создает картину мира для говорящего на нем народа. Эти же идеи более отчетливо звучат в суждениях Гумбольдта о слове, в утверждении о том, что оно не просто знак вещи, как утверждали грамматисты, а интерпретация, понимание ее. Мысль о тождестве слова и мифа не высказана, но потенциально присутствует. Таким образом, Гумбольдт подошел к разрешению проблемы мифотворчества с лингвистической точки зрения. 1.7. Проблема мифа у гсйдсльбсргских poMaimiKOB.

Параграф посвящен осмыслению мифа романтиками гейдельбергского кружка В нем отмечается принцип, выдвинутый Арнимом и Брентано при подготовке и издании антологии «Волшебный рог мальчика» («Des Knaben Wunderhorn», 18061808), согласно которому поэт может и должен проникать в древнюю легсн,чу. миф, сказку, делая их фактом живой литературной жизни. Показано, как, остачяя та собой право творчески перерабатывать фольклорный материал, быть «соавтором», они стремились «оживить» народную легенду, открывали путь индивидуальному мифотворчеству.

Освещается концепция братьев Гриммов, преимущественно Якоба Гримма, который как ученый более значителен в работах «Немецкая мифология» («IX'utsehe Mythologie», 1835), «Немецкая грамматика» («Deutsche Grammatik», 1819), «Древности германского права» («Deutsche Rechtsaltertummen»), положивших начало мифологической школе в литературоведении. Проанализирована перекличка с основными идеями Шеллинга о национальном духе, составляющем фундамент и основу всей жизни нации, о мифе как отражении глубинной сущности парода, порождении бессознательно творящего народного духа. Рассматривается идея Якоба Гримма, о существовании единого индоевропейского прамифа, общего корня, из которого берут свое начало родственные мифологии.

1.8. «Судьба» романтической теории в науке о мифе XIX- XX вв.

В последнем параграфе первой главы, не претендуя на всеохватность в освещении вопроса, определяется резонанс, который имели ромшлические идеи, дается краткий обзор тех концепций мифа второй половины XIX - начала XX вв., которые обнаруживают прямо косвенною связь с романтической школой.. Указаны случаи наиболее явного ачияния и наиболее заметных перекличек или преемственности идей. В числе продолжателей романтической линии в науке о мифе названы Бахэ<})ен., К. О. Мюллер. Обозначена связь с романтической традицией в трудах А. Куна, М. Мюллера, В. Шварца. Наследником романтического мифолоппма следует считать представителя неорома! ггического мифологического символизма Р. Вагнера, создавшего мифологическую музыкальную драму, увидевшего в мифе универсальный поэтический язык. Идеи немецкого романтизма в области мифа прослеживаются у представители так называемой «философии жизни» - Ф. Ницше, Л. Клагеса и др. Особое внимание уделяется важной в аспекте данного исследования идее Ницше о мифотворчестве как необходимом средстве обновления культуры на современном этапе развития человечества, что представляет собой непосредственное отражение романтической теории.

В этом разделе подчеркивается связь с романтической концепцией мифа символической теории Э. Кассирера и отмечается, что выводы теоретиков мифа романтической шкапы были восприняты и в какой-то мере учтены психологическим напраапеиием (К. Г. Юнг), ритуальным (Дж. ФрезерХ структуралистским (К. Леви-СтроссХ однако в отношении этих подходов нельзя говорить о прямом атиянии. Делается вывод о том, что многие разработки романтиков в области теории мифа оказались очень продуктивными для дальнейшего развития.

Вторая глава «Мифологические универсалии в прозе Фридриха де ла Мотт Фуке» посвящена анализу конкретных «мифологических механизмов», воздействующих на читателя и заставляющих воспринимать произведение в качестве мифа нового времени. В малой прозе Фуке выявляются архаические слои структуры и образности.

1.1. Романтическая мифология природы.

В первом параграфе анализируется один из наиболее заметных путей в области романтического мифотворчества - мифологизация природного бытия. Мифологический характер «Ундины» определяют во многом

натурфилософские воззрения романтиков, философски оформленные Ф. Шеллишом и созвучные сочинениям мистика XVII века Якоба Беме. Они связаны со взглядом на мир как на живой организм, где нет ничего мертвого и все является результатом действия и изменения живых одухотворенных сил. Гак философски осмысляется тяготение романтиков к анимизму, наделению душой всякого природного явления, всех аспектов природной жизни. Идея одухотворенности природы, жизни, которая пронизывает предметы и явления неживой природы, найдет свое отражение и в художественном творчестве многих романтиков. У Эйхендорфа, Л. Тика, Э. Мерике, Э. Т. А. Гофмана, Фуке окружающий мир исполнен осмысленного существования, потаенного движения, которое лишь время от времени открывает себя человеку.

Сферой проявления чудесного, фантастического в романтическом тексте оказывается природа, и это определяет центральную тему романтического мифотворчества. Романтикам было присуще особое «мистическое» восприятие природного мира, когда он признается одушевленным и живым. Окружающий мир в произведениях немецкой романтической литературы населен мифологическими существами: гномами, огненными саламандрами, ундинами, сильфидами. «Олицетворения эти не представляют из себя чего-то внешнего...»: это «прозрение одушевленности природы» (В. М. Жирмунский). Во всяком олицетворении дремлет былой мифологический смысл, романтики же намеренно оживляли древнюю семантику образа. Благодаря этому мир становился как бы прозрачным, то есть способным показать свою высшую сущность, свою подлинную жизнь, обнаружить аспект священного в повседневном. Обращаясь к древним мифологемам, используя мотивы народных преданий, они пытались понять и выразить потаенную сущность мира, скрытую жизнь природы.

Любой фантастический образ уже своим происхождением связан с мифом, с мифологическим принципом осмысления и отображения человека и окружающего его мира. Пытаясь реабилитировать древнее, мифологическое восприятие чудесного, немецкие романтики в своем отношении к сверхъестественному в художественном тексте как бы «балансировали» на грани мифа и сказки. Поэтому сказочная фантастика, которой исполнены романтические тексты, - это глубокая убежденность в том, что небычпое есть подлинное и истинное состояние мира, что только оно открывает путь к настоящему, а не мнимому существованию. Природа романтической фантастики коренится в убежденности романтиков в самой возможности существования сверхъестественной составляющей мира.

Натурфилософская трактовка отличает сюжет об Ундине де ля Мотт Фуке, заимствованный из сочинения Парацельса. Центральный «мотив» шеллингианской натурфилософии находит непосредственное воплощение в основной сюжетной линии, которая рисует историю наделения русалки душой посредством заключения брачного союза с человеком.

2.2. Сказочно-мифологическая образность «Ундины».

Во втором параграфе второй главы выделяются мифологические и сказочные составляющие указанной повести Фуке. Ундина сопоставляется с другими образами водных дев, которые знает народнопоэтическая и литературная традиция (сирена, русалка, Мелузнна, Лорелея). русалка Традиционно предстает в образе «роковой» соблазнительницы (dämonischen Verführerin), является воплощением некоторой негативной, связанной с водой, демонической силы, которая несет смертельную угрозу человеку. Фуке сохраняет мотив чудесной сущности своей героини, ее магической привлекательности, но это уже не гибельная красота, а живое очарование самой природы в ее капризности, непредсказуемости, своеволии.

Романтическая мифологизация представляла собой не только «оживление», актуализацию мифического сюжета, народной легенды - она затрагивала глубинные слои структуры литературного произведения. Так, в

основу произведения положен свойственный мифу принцип семантических бинарных оппозиций, которые последовательно прослеживаются на разных уровнях текста. В системе персонажей это антиномия главных героев: рыцарь представляет мужское начало, близкое, реальное, жизненное, сухое. Ундина -женское, влажное, далекое, нереальное, связанное со смертью. Герои воплощают собой субстанционно противоположные стихии (землю и воду), которые мифологическое сознание наделяет свойством пола. Однако Фуке несколько переосмысляет мифологему зелии, которая традиционно соотносится с женской ипостасью: стихия земли маскулинизируется, поскольку на первый план выходит идея союза стихий, а он традиционно осмысляется в сексуальных образах, поскольку смешение стихий мифологическое сознание представляет себе как бракосочетания.

Ииаковостъ - это основное константное свойство героини, обозначаемое эпитетами «иная», «другая», «особая», «чужая» (andere, manche, fremde). Водяное, «сочащееся» начало Ундины - доминанта ее образа. Слезы, льющиеся из ее глаз, выступают вещественной метафорой текучести, подвижности, создают особый облик струящейся, меняющейся, «зыбкой» сущности. Мотив чужой, влажной сущности героини подчеркивается использованием лексики с водной семантикой при описании ее чувств и поступков. Идея инаковости заявлена и противопоставлением героев на уровне художественного пространства, где обнаруживается антиномия суши и воды. Суша - место защищенное, безопасное. Вода или любое ее проявление (река, ручей, колодец) - стихия, находящаяся во власти водного духа. В коммуникации между мирами она выступает своего рода медиатором, посредником, оберегая «дом» (в его мифологическом значении упорядоченного жизненного пространства) от враждебных сил водного хаоса.

Мифологическая символика воды связывает ее и с идеей смерти и разрушения, но одновременно и с новым рождением. Амбивалентность образа воды в мифологиях разных народов отражает архаические представления об одновременно и животворящем, и губительном начале этой стихии. Такая амбивалентность присутствует и в образе Ундины. Сама субстанция воды содержит в себе идею смерти. Погребальные ритуалы многих народов демонстрируют архаическое представление об этой стихии как имеющей непосредственное отношение к миру мертвых. Танатический подтекст образа поды в начале повествования завуалирован. Как своеобразную редукцию мотива смерти можно рассматривать меланхолическое, печальное «звучание» йодных образов. Стихия воды еще не наделяется явной семантикой смерти, но, так или иначе, соотносится с областью подлинного горя.

В повести Фуке образ водной стихии, появляющийся уже на первых страницах и соотносимый с главной героиней, изначально воспринимается как двойственный: помимо традиционно романтического любования неукрощенной стихией (прекрасная в своенравии и причудливых капризах Ундина первых лап произведения) присутствует и смутно осознаваемая угроза смерти, весь тапашческий подтекст, связанный с образом воды и восходящий к архаическим представлениям. Повесть обнаруживает очень древний семантический

комплекс: «смерть - влага», присущий, как показали исследования, в том числе и германо-скандинавскому мифологическому сознанию. В данном ракурсе смерть рыцаря Хульбрандта от поцелуя Ундины - реализованная на сюжетном уровне метафора смерти в воде. Мотив «погружения», представленный здесь образом «смерти через воду», традиционно означает возврат к доформенному, к миру предсуществования. Однако мифологический контакт с водой, как уже говорилось, помимо угрозы смерти, всегда несет в себе идею нового рождения: как правило, это не окончательное угасание, а временное схождение в область бесформенного. В повести Фуке эта функция воды трансформируется в мотив разрушения старых форм, смывания грехов, то есть вода предстает как очищающая и регенерирующая сила. Таким образом, мотив наказания смертью в качестве кары за проступок, нравственную ошибку (измена), неповиновение (трижды нарушенный запрет) оттеняется у Фуке идеей освобождения через смерть. Для рыцаря это путь возвращения к милой Ундине, путь восстановления утраченного этического равновесия.

Мотив брака человека и русалки позволяет соотнести его с космогоническими мифами о творении (точнее, «доделывании»). Изменение, которому подвергается Ундина, связано с принципиально важными бытийственными характеристиками, прежде всего обретением ею души и вследствие этого принципиально иных законов существования. Универсально распространенный мотив «доделывания» человеческих существ, первоначально возникших несовершенными, воплощается в истории наделения Ундины душой и творения, таким образом, идеального существа. Архаический мотив обнаруживается в стремлении духов к существованию post mortem, так сказать, полной «онтологичностн»: появляется понятие души как бессмертной, идеальной части человеческого существа, открывающей возможность вечной, с точки зрения христианского вероучения, жизни. Обретение души приносит обретение устойчивости, прочности, своеобразного постоянства, подобно тому как дом, храм, «любое строение», должно быть освящено (то есть получить «душу») (М. Элиаде), чтобы быть долговечным. История Ундины - это наделение стихии душой, превращение в упорядоченный космос первозданного хаоса, который в мифологической традиции конкретизируется не только как мрак, пустота и зияющая бездна, но и как вода, то есть субстанция, воплощающая идею изменчивости, несформированности, неустойчивости бытия. Представляя собой (до творения) в символическом смысле некосмизированное пространство, аморфную протяженность, лишенную ориентации и не обладающую структурой, Ундина получает их, обретая душу. Мифологическая образность предполагает предельно широкий, даже «космический» масштаб событий, поэтому преображение Ундины в символическом смысле оказывается переходом * от воды к суше, от бесформенного к оформленному, от разрушения к созиданию, а рыцарь в повести Фуке выступает в своеобразной ипостаси культурного героя, творца-демиурга, преобразующего хаос в космос, поскольку «космогония есть образцовая модель» всякого «созидания», всякого «акта» (М. Элиаде).

Так как в средневековом сказочном фольклоре, на который ориентировался Фуке в своем творчестве, воспроизводится модель волшебной сказки, закономерно появление сказочных мотивов и в его произведениях. Так, «Ундина» содержит в своей структуре простейшие «звенья» сказочного повествования, многие образы сопоставимы с фольклорно-сказочными. К ним относится устойчивый сказочный код «леса» - барьера, задерживающего пришельца, разграничивающего мир «свой» (привычный, знакомый) и мир «иной» (загробный, потусторонний). Заколдованный лес у Фуке - единственная дорога к хижине рыбака; пространство, отгороженное лесом, - это мир Ундины. В мифологической и особенно фольклорной традиции лес -устойчивый локус нестабильности, потенциальной угрозы, направленной на вторгшегося человека, он неизбежно ассоциируется с потусторонним миром. В повествовании Фуке появляется мотив путешествия героя в загробный мир, где его ожидает временная смерть. Со смертью связана и символика свадьбы, которая тоже может выступать одной из возможных ступеней инициации. Появляется и неизменный атрибут сказочного леса - «дом в лесу» (хижина рыбака, где Хульбрандт женится на Ундине), образ «чудесной супруги», обретенной в лесу. Фуке использует такой частый элемент сказочного сюжета, как «двойной брак» (или «жена на свадьбе у мужа»). Сохраняя этот сюжетный элемент фольклорной волшебной сказки, автор закономерно трансформирует его, сообразуя с контекстом лирического и психологического повествования. Мотив сказочного забвения (которое в сказке объясняется, как правило, магическим приворотным напитком) заменен у Фуке забвением объективным, «психологическим», мотивируется, исходя из особенностей человеческой натуры: Фуке использует частый сюжетный элемент мифа и сказки -страневия живых в мир мертвых и мертвых в мир живых. Подобные «переходы» из одной сферы бытия в другую, демонстрирующие проницаемость границ между потусторонним и посюсторонним, всегда связаны с мотивом возможной угрозы - опасности контакта с ирреальным. Опасность, которую воплощает в повести Фуке Ундина, связана не с ее принадлежностью к миру мертвых, а самим фактом ее изначальной отнесенности к хтоническим силам, законам кочорых она должна снова подчиняться.

С образом колодца, «запертого» камнем, в произведение Фуке входит и другой распространенный сказочно-мифологический мотив. Традиционно магическая функция каменной глыбы, валуна - знаменовать собой границу между пространствами, разделять реальное и потустороннее, преграждать выход из преисподней, то есть сдерживать разрушительные хтонические силы. Ма1ическая надпись, особое слово закрепляет и увеличивает охранительную силу камня. Именно в этом мифологическом «качестве» используется этот образ у Фуке. Убрать камень, закрывающий вход в колодец, означает разомкнуть «оберег», сделать этот мир «проницаемым» для хтонического, а значит, навлечь опасность. Поэтому, когда по капризу Бертальды камень убирают, путь хтоническому в мир живых людей оказывается открытым, и контакт с водной стихией оборачивается смертью для рыцаря. Так в повести «Ундина» появляется мифологический мотив нарушенного запрета и вся

дальнейшая сюжетная цепочка, связанная с ним: запрет > подстрекательство > нарушение запрета > беда.

Хотя в романтической повести Фридриха де ла Мотт Фуке легко выделяются многие традиционные «морфемы» сказочного повествования, в ней нет схематичности сказки, ее лапидарности, нет очень четких, последовательных сказочных блоков. Психологическая мотивированность поступков у героев Фуке не свойственна сказочному повествованию, а является чертой новеллистического жанра.

23. Мифопоэтический аспект ранней прозы Фуке.

В данном параграфе исследуется один из генеральных мотивов немецкой романтической литературы - мотив проклятого золота. В фольклорно-мифологической традиции золото амбивалентно и вызывает двойственное к себе отношение: с одной стороны, символ жизненной энергии, удачи, славы, счастья, таланта, аналог божественного света и красоты, с другой - золотая окраска выступает «печатью», знаком иного царства, отнесена к нижнему подземному миру. Литература эпохи романтизма, будучи очень чуткой к мифологической традиции, положительные коннотации образа золота ослабляет, а спектр его «хтонических значений» усиленно разрабатывает.

Для романтического сознания золото - прежде всего атрибут враждебного буржуазно-мещанского мира, чуждых жизненных ценностей. Деньги, богатство у романтиков всегда негативно маркированы: они отравляют душу человека, искажают его добрую натуру, что мотивируется их инфернальным происхождением. Это «темное» золото, мгновенно появляющееся по желанию героя, является «платой» за «потерю» им чего-то важного с нравственно-этической точки зрения. Образ золотого «наваждения», «опасного» богатства в немецкой романтической литературе перекликается в своей глубинной основе и с известным германо-скандинавским мифом о проклятом золоте (эпос о Нибелунгах), но в контексте романтического сознания важен и сам по себе, а не только как отзвук древнего мифа или христианско-богословский этики. Можно сказать, что романтики творят свою «мифологию» этого образа, наделяя его множеством смыслов и бесконечно варьируя тему, которая при этом не отклоняется от заданного вектора. В этом ракурсе написаны новеллы Людвига Тика («Руненберг», «Белокурый Экберт»), повесть Адельберта фон Шамиссо («Удивительная история Петера Шлемиля»), сказка Вильгельма Гауфа («Холодное сердце»), произведения Эрнста Теодора Амадея Гофмана, а также новеллы Фридриха де ла Мотт Фуке («Семья угольщика», «Адский житель») и многое другое. Мотив разрушающего душу богатства настолько расхож, что сам по своей частотности и различии вариантов приближается к мифическому сюжету, порожденному романтической эпохой.

Указанный ракурс трактовки богатства характерен для новеллы «Семья угольщика» («Das Kohlerfamilie», 1814), где сталкиваются две противоположные жизненные позиции: мудрый аскетизм и жажда наживы. С фигурой главного героя, купца Бертольда, связано появление иррационального. Оно инициируется самим героем, охваченным нечестивыми мыслями.

Корыстные желания и надежды, дремлющие в душе героя, страх и опасения за сохранность своего богатства способствуют «катализации» злого начала, усилению власти привидения, домашнего духа (Hausgeiste), сдерживаемого до той поры правильной, патриархальной, смиренной жизнью семьи угольщика, благочестивыми молитвами. Центральным является мотив «пленения», порабощения души внутренними корыстными желаниями, страстями. По мысли Фуке,, лишь дух, облагороженный христианской верой, способен им противостоять. Эта идея является центральной в рассказе «Ужасное поле» («Das Schauerfeld. Eine Rubezahlgeschichte», 1812). В центре произведения -пространственный образ, определяющий собой фантастический элемент повествования. Опасная заповедная территория - частый атрибут волшебной сказки, область, «контактирующая» с антимиром, сфера появления чудесного (например, лесная чаща, пространство «у воды» и т. п.). Аналогом ей в мифе может выступать магическая, табуированная «священная зона». Характерные черты обоих - безлюдность, заброшенность, нетронутость, опасность, сопряженная с прохождением, перемещением по этой области. Последнее всегда является испытанием героя, своеобразной инициацией. В новелле Фуке присутствует весь спектр обозначенных смыслов. Земельный надел, доставшийся бедной девушке-сироте Сабине после раздела наследства между предприимчивыми и хитрыми родственниками, - топос, наделенный сказочно-мифологической семантикой. Плодородность земель, которых никогда не касался плуг вследствие пугающей «репутации» этих мест, породила неестественное буйство растительности, подчеркивает впечатление аномальности пространства, но в то же время его пугающего очарования.

В мифологической традиции «дикие невозделанные области уподобляются хаосу, они относятся к еще не дифференцированному, бесформенному бытию, предшествующему сотворению» (М. Элиаде). Это хаотичное, аномальное, неупорядоченное пространство имеет у Фуке отрицательную коннотацию, становится местом локализации демонических стихий. Следовательно, такая мифологическая характеристика, как первои)анность, осмысляется в контексте произведения не в качестве гармонического начала, а в негативно-мистическом аспекте. Всякий при попытке нарушить изначальную целостность и нетронутость поля (вспахать и иссять его) подвергается воздействию некой иррациональной силы, пространство околдовывает человека, сводит с ума. Появляется мотив давления npoci ранет ва на героя, таким способом иррациональный мир оберегает свои от вторжения. Как всегда, значимым для Фуке оказывается момент преодоления страха, уверенности, невозмутимости и духовной стойкости перед лицом негативных, демонических сил, что должно привести к гармонизации дисгармоничного, своеобразному укрощению сил стихии. Последнее может осмысляться и в мифологических терминах - это своего рода космизация хаоса. В контексте аналиирусмого рассказа акт творения затрагивает не только внешнее пространство (буквальное прочтение образа), но прежде всего внутреннего - пространства души человека. Это знак добродетели, обуздания страстей.

Один из наиболее постоянных мотивов в творчестве Фуке - договор с нечистой силой за те или иные блага этого мира, или связь, контакт с инфернальным. Он является центральным и в новелле «Четырнадцать счастливых дней» («Vierzehn glucklichen Tage», 1812), повести «Адский житель» («Galgenmannlein», 1810). В последней прослеживаются явные переклички с другим романтическом текстом, ставшим «новым» литературным мифом, - «Удивительной историей Петера Шлемиля» - Адельберта фон Шамиссо. Произведения обнаруживают удивительную близость не только на уровне сюжета, основной проблематики, динамики развития характера, их объединяет ощутимый мифологический пласт в подтексте.

Центральное место и в повести Адельберта фон Шамиссо «Удивительная история Петера Шлемиля» занимает мотив проклятого золота, которое связано с образом неоскудевающего волшебного кошелька. В повести Шамиссо деньга - орудие дьявола в борьбе за души людей, обладание ими является знаком духовного омертвения. Поддается дьявольскому искусу и Петер Шлемиль: польстившись на деньги, он изменяет своей внутренней природе, в его душе устремления «энтузиаста» вытесняются ценностями бюргерского мира. Мотив денег, даруемых нечистой силой, неизменно соседствует с идеей слишком дорогой цены, которую герой платит за них; связан с цепочкой потерь в буквальном или нравственном смысле. Так, у Шамиссо ключевым элементом сюжета становится утрата тени. Отсутствие тени у героя неизменно обращает на себя внимание присутствующих - все инстинктивно его сторонятся. Это позволяет предполагать, что утрата тени наделена особым, символическим смыслом. Если у Г. X. Андерсена или у Е.Шварца значение подобного образа достаточно конкретно: воплощение отрицательного, «теневого» начала в человеке, отделяющегося от своего «хозяина» и начинающего самостоятельное существование, негативного двойника, занимающего место героя в жизни, то повесть А. Шамиссо не дает оснований для однозначного толкования. Однако в ракурсе данного исследования небезынтересна возможность мифологического толкования, а именно: наличие в повести глубинного пласта архаических представлений о человеческой тени, древнего, «изначального» восприятия изоляции и изгнанничества, что способствовало, на наш взгляд, мифологизации сюжета и самой фигуры Шлемиля. Образ тени в мифологиях и верованиях различных народов традиционно связывается с душой человека. (Э. Тейлор «Первобытная культура»; Дж. Фрэзер «Золотая ветвь»). Мотив отсутствия тени у героя важен не только своей мифологической семантикой, но и в качестве «зримой», объективной мотивировки изгнанничества героя. Однако и эта тема снова выводит нас на мифологическое «прочтение» факта маргинальности Шлемиля, то есть выпадение его из общества. Шлемиль исключается из жизненного пространства, переживает состояние символической смерти для общества, становится изгоем. Все разнообразие реакций персонажей на отсутствие тени у героя подчеркивает непреодолимую границу между Шлемилем и остальным миром. Все эти реакции граничат в своей функции с преследованием. Изгнанничество, непризнанность исключительной личности -характерный мотив романтического произведения, но ситуация Шлемиля

предполагает не столько романтическое одиночество, сколько особое, почти мифологическое восприятие изолированности. Любая изоляция проживается в мифе как явление мистического порядка: она непосредственно преследует цели обшения с «высшими силами», представляет собой максимальное к ним приближение. Нередко она рассматривается как ступень подготовки, совершенствования своего духа (например, отшельничество) или испытания (например, инициация). В любом случае ситуация изоляции воспринимается как «пороговая», пограничная и наделяется особым смыслом, воспринимается мифологически. Изгнанничество Шлемиля тоже позволяет говорить о ритуальном восприятии изоляции героя и о соотносимости его с лиминальными, «пороговыми» (Тернер) людьми, занимающими положение между жизнью и смертью, вызывающими к себе особое отношение, как к предмету опасности. Они существуют в неприкаянном состоянии. Но наделяются особой нравственной властью. С подобным типом героя соотносится и образ Шлемиля.

Поскольку всякое движение в символическом смысле может осмысляться как паломничество и всякая дорога с мифологической точки зрения есть дорога жизни, странничество Шлемиля, подчеркнутое сказочным мотивом его семимильных сапог, обрастает новыми смыслами. Оно представляет собой своеобразное странствие к Центру Мироздания. Сам Шлемиль, таким образом, осуществил в своей жизни аскетический идеал ученого-энтузиаста (в гофмановском понимании этого слова). Его одиночество в финале предстает не искуплением роковой ошибки, но как особый путь человека, выбравшего дорогу внутреннего самоусовершествования и жизни для лучшей части своего «я». Петер Шлемиль продолжает, таким образом, давнюю (идущую еще от Одиссея) литературную традицию странствующих героев, которая была актуализирована романтической эпохой и приобрела особое звучание.

Герой повести стал своеобразной «литературной универсалией», потому что Шамиссо удалось создать образ необыкновенной глубины и емкости, несущий в себе множество смыслов и открытый для всевозможных трактовок. Его герой приблизился к «вечному человеческому типу», к литературной мифологеме в современном понимании, о чем говорит и необычайная популярность сюжета в литературе XIX - XX веков. Мотив богатства, которое яиляется одновременно испытанием человека, является центральным и в небольшой повести Фридриха де ля Мотт Фуке «Адский житель» («Galgenmannlein», 1810) Образ «виселичного человечка» знает как народная, так и литературная немецкая традиция. В повести Фуке мотив этот становится сюжетообразующим. Таким образом, появляется трансформированный мотив «договора с дьяволом», романтический текст здесь наследует известный сюжет Фаустинианы - душа в обмен на полноту земного бытия. У Фуке мифологический смысл порога, как ситуации в которой человек принимает жизненно важное для себя решение, определяющее весь ход последующих событий, создающий «рисунок будущего бытия», воплощен в эпизоде «умирания» героя, то есть существования его на границе миров, между жизнью и смертью. Подобно Шамиссо, Фуке вводит в повествование онирическое

(греч. пространство - пространство сновидения, горячечного бреда

героя, в котором обнажаются потаенные духовные импульсы. Онирические образы помогают герою произвести истинную оценку произошедшего, непредвзято взглянуть на себя самого.

Путь к пониманию и обретению новой правды ведет Рейхарда через абсолютный низ социального мира - нищету и безумие. Таким образом, маргинальность становится определяющим свойством персонажа. Если в повести Шамиссо она получает смутно осознаваемую мистическую мотивировку (отсутствие у героя тени), то здесь это вызвано материально-телесными изъянами. «Лиминальность» и «осмеянность» (здесь уместно вспомнить и ритуальную функцию смеха, служащего не цели унижения, а, напротив, защиты) являются «предпосылкой» обновления и очищения, обретения нового статуса. Пространство, где совершается окончательное духовное освобождение Рейнхарда, - пещера, а это локус, наделенный спектром мифологических смыслов и ассоциаций. В мифологической традиции пещера представляет собой амбивалентный образ, допускающий негативное и позитивное толкование. С одной стороны, она ведет извне вовнутрь и является сакральной дорогой к сосредоточию истины, тайны, подлинного знания. Там с героем может произойти мистическая метаморфоза, поскольку это одно из мест иерофании, то есть проявления священного. Мотив вхождения в пещеру, внутреннее пространство, ведущее в недра земли, осмысляется и как постижение сущего, и как путь осознания себя. Однако европейская традиция знает и другое восприятие: отверстие, ведущее в подземные области, ассоциируется со сферой инфернального, с дорогой в ад, а само пространство подземелья - с местом обитания мифических существ, хтонических сущностей.

В повести Фуке соединяются оба указанных смысла: путь героя - это дорога искупления, а сама пещера - топос, принадлежащий демоническим силам. Образ дороги мифологическая традиция семантизирует в качестве медиатора двух сфер: земной и потусторонней. Мифологема дороги и связанные с ней представления лежат в основе многих погребальных обрядов, что связано с представлением о смерти как путешествии в некоторую отдаленную область и мертвеце как страннике, которого снаряжают в дальний путь. Герой повести Фуке, преодолевающий пространство мрачного ущелья, исполненный страха и одиночества, неизбежно осмысляется именно в этом ракурсе. Замкнутое, тесное пространство легко соотносится с топосом захоронения, скалы и горы, обступившие героя, - знак метафизической стесненности, символически - могильные плиты, давящие на него. Образу внутреннего пространства, который создается позже мифологическим «кодом» пещеры, у Фуке сопутствуют мотивы темноты и мрака, что связано с идеей временного погружения в хаос (в терминах христианства, схождения во ад) последующим возрождением, воскрешением души. «Путешествие» это может осмысляться в качестве временной смерти, тогда и пещера, и предшествующее ей мрачное ущелье - символическая могила. Не случайны и возникающие растительные образы: кипарис - дерево с устойчивой танатической семантикой.

Мифологический смысл топоса пещеры усилен, дублирован также образом колодца (условленное место свидания с таинственным незнакомцем), выступающим своеобразным «знаком» близости хтонического мира, знаменующим связь с ним. Дихотомия «свет - тьма» решается в привычном русле христианской образности: первое звено, традиционно ассоциируется с положительной реальностью - божественным светом, ясностью, днем, небом; у второго - семантика негативная, связанная с инфернальным, сатанинским миром. Черный цвет, неоднократно возникающий «в палитре» данного эпизода, традиционно соотносится со смертью, пороком, демоническим началом. Не случайно здесь появляется и образ пугающего источника - традиционный водоем мрака и ужаса, расположенный в центре проклятых мест, аналог mare tenebrarum. Топос пещеры приобретает у Фуке черты антимира. Покинув «негативное» пространство, герой испытывает чувство освобождения, возрождения к жизни, своеобразного мифологического обновления всего своего существа. Это послеиниционное возвращение в мир личности, освобожденной от всего сковывающего, греховного, возвращение в новом «улучшенном» статусе. Герой вновь обретает радость жизни - это радость новорожденного или вновь рожденного, который может воспринимать мир во всех красках его бытия. Преодолев духовный хаос, он обретает долгожданную гармонию, жизнь, согласную со своим внутренним Я. Таким образом, в отношении Рейхарда можно говорить о метанойе, то есть изменении, нравственном росте героя вследствие покаяния, осознания греха.

Идея самосовершенствования своего духа, освобождение его от власти демонического начала, поработившего душу, очищение от пагубных страстей является центральной для повести «Зинтрам и его спутники» («Sintram und seine Gefahrten»), Фуке вновь ставит своего героя в ситуацию искушения, но на этот раз не богатством, а красотой. Античный миф, облеченный в средневековые реалии, служит в повести Фуке тем роковым прецедентом, что вновь толкает на преступление. Идея искупления однажды свершенного греха лейтмотивом проходит сквозь все произведение и обнаруживает себя в судьбах других. Типично для Фуке и соединение идей христианства и рыцарства как единственно верной дороги, ведущей человека к очищению. Они дают ту внутреннюю опору, которая помогает противостоять вторжению демонического во внутренний мир героя. Обращаясь \ античному мифу (так же, как в новелле «Иксион» («Ixion»), Фуке привлекает его лишь опосредованно. Мифологизм его малой прозы затрагивает глубинные слои произведений, тогда как в драме он отдавал дань внешней интерпретации мифологического сюжета.

В заключении формулируются выводы проведенного исследования.

В творчестве Фрридриха де ла Мотт Фуке, в частности в его ранней прозе, обнаруживает себя тенденция явного тяготения автора к мифологической архаической образности. Эта ориентированность писателя на миф была порождена общеромантической идеей «новой мифологии». Ряд его произведений обнаруживает на содержательном (образном) и формальном уровне мифологические «составляющие».

Наиболее полно романтическая теория мифа в своем философском аспекте была разработана йенскими романтиками, прежде всего Новалисом, Фридрихом Шлегелем и Шеллингом. Миф, по их мысли, призван был вернуть современному человеку утраченное ощущение единства мира, связи человека и универсума. Путь истинного постижения мироздания открыт художнику, наделенному особым мистическим чувством созерцания, способному прочитать иероглиф божественного бытия. Выразить поэтически постигнутую тайну природы можно лишь адекватной художественной формой -произведением-мифом, сказкой, поскольку лишь они способны уловить неуловимое, выразить невыразимое.

Немецкими романтиками был выдвинут тезис о том, что миф, «воплощенный» в художественном тексте, есть знак подлинного совершенства, универсальности и глубины произведения. Поэтому всякий поэтический гений в своем творчестве должен ориентироваться на миф, на этот своеобразный эталон, полюс притяжения. На этапе гейдельбергского романтизма эти идеи приняли более конкретные «практические» формы, фольклор стал фактором реальной литературной жизни и тем самым были открыты более широкие возможности современному мифотворчеству.

Малая проза Фридриха де ла Мотт Фуке вписана в общеромантический контекст, с его установкой на мифотворчество. Анализ прозаических произведений Фуке раннего периода выявил некоторые способы, с помощью которых в романтическом произведении создается мифологический облик текста, а так же механизмы, воздействующие на читателя и заставляющие воспринимать произведение в качестве мифа нового времени. Таким образом, были показаны некоторые из конкретных путей мифологизации.

Ряд произведений автора: «Ундина» («Undine», 1811), «Адский житель» («Galgenmannlein», 1810), «Семья угольщика» (Das Kohlertamilie, 1814), «Ужасное поле» («Das Schauerfeld. Eine Rubezahlgeschichte», 1812), «Зинтрам и его спутники» («Sintram und seine Gefahrten», 1814) и др. - содержат в повествовании архаические слои структуры и образности, используя которые, сознательно или интуитивно, писатель достигал необходимого эффекта. Одним из наиболее важных способов была романтическая мифологизация природы, которая отвечала самой специфике романтического сознания, своеобразному «тяготению» романтиков к анимизму, наделению душой всякого природного явления, всех аспектов природной жизни. Этот аспект мифологизации является центральным в повести «Ундина». Однако мифологический облик «Ундины» определяют не только натурфилософские воззрения романтиков, которые разделял Фуке. В произведении есть и более глубокие слои мифологической образности, присутствуют элементы скрытой мифологической структуры. Текст обнаруживает свойственный мифу бинарный принцип описания мира, который последовательно прослеживается на всех уровнях повести. В центр образной системы произведения положен принцип мифологизирования субстанции (вода - суша). Сюжетообразующей выступает ситуация мифического творения, космизации стихии. Автором используется архаическая

символика воды, образная семантика которой связана с мотивом смерти и разрушения, но одновременно и нового рождения.

Поскольку для немецких романтиков первого десятилетия XIX века было характерно обращение, прежде всего, к фольклорным образам и сюжетам, многие новеллы обнаруживают систему традиционных сказочных «кодов», простейших звеньев сказочного повествования, традиционные, мифологически семантизированные образы («пещера» - «лес» - «колодец» и т. п.), Эта особенность характерна для многих произведений Фуке как на содержательном, так и на формальном уровнях. Именно мифопоэтическая семантика образов формирует художественный облик текста.

Лейтмотивными являются для Фуке мотивы порабощения души неправедным богатством, договора с дьяволом, странствия-искупления. Все они разрабатываются в русле мифологической семантики. Ряд образов Фуке тяготеет к литературным универсалиям, это, прежде всего, характерно для «Ундины».

Мифологический аспект, конечно, не исчерпывает всего своеобразия поэтики новелл Фуке, но, тем не менее, важен и закономерен в творчестве писателя гейдельбергской школы, впитавшего в себя основные идеи и тенденции раннего (йенского романтизма).

Основные положения диссертации изложены в следующих рабннах:

1. Прощина, Е. Г. Мифологическая модель «Ундины» Фридриха де ла Мотт Фуке / Е. Г. Прощина// Романтизм и его исторические судьбы. Часть 1.-Тверь, 1998.С. 27- 31.

2. Прощина, Е. Г. «Ундина» Фридриха де ла Мотт Фуке и романтическая мифология природы / Е. Г. Прощина // XI Пуришевские чтения. - М., 1999. С. 104.

3. Прощина, Е. Г. Особенности поэтики повести А. Шамиссо «Удивительная история I (стера Шлсмиля» / Е. Г. Прощина // Мир романтизма - Тверь, 1999, с. 118 - 122.

4. Прощина, Е. Г. Функция мифа в повести А. Шамиссо «Удивительная история Петера Шлсмиля» / Е. Г. Прощина // Актуальные проблемы филологии в ВУЗе и школе. Материалы XIII Тверской межвузовской коиференциии ученых-филологов и школьных учителей. -Тверь, 1999.-С. 181-182.

5. I фошпиа, Е. Г. Идеи новой мифологии в художественной практике Фридриха де ла Мотт Фукс / П. Г. Прощина // Мир романтизма - Тверь, 2000. С. 28 - 31.

6 Прощипа. И. Г. О романтической концепции мифа (Новалис и Ф.Шлегель) / Е. Г. Прощина // Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского. Серия . Выпуск 1 (3) - Нижний Новгород, 2001. С. 131-135.

7. Прощима, Е. Г. Лингвистический аспект мифа в трудах Вильгельма фон Гумбольдта. / Е. Г. Прощипа // XV Пуришевские чтения. Всемирная литература в контексте культуры. Сборник ел а I ей и материалов.-М., 2003, С. 215-216.

8. Прощина, И. Г. Философский аспект мифотворчества в осмыслении Новалиса / Е. Г. Прощина // XIV Пуришевские чтения. Всемирная литература в контексте культуры. Сборник сЫЫ и материалов. - М., 2002. С. 295-296.

9. Прощипа, Н. Г. Философия мифа у ранних романтиков» / Е. Г. Прощина // Международный научный симпозиум «Восьмые Лафонтсновские чтения: Мировая культура XVII - XVIII веков как метатекст: дискурсы, жанры, стили». - Санкт-Петербург, 2002. С. 198-201.

«I

Подписано в печать 16.01.2004. Формат 60x84 1/16. Бумага офсетная. Печать офсетная. Усл. печ. л. 1. Тир. 100 экз. Зак. 36.

Типография Нижегородского госуниверситета. Лицензия №18-0099. 603000, Н. Новгород, ул. Б. Покровская, 37.

»-гзоз

РНБ Русский фонд

2004-4 27658

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Прощина, Елена Геннадьевна

I. Введение

II. Глава 1. Философско-эстетическая рецепция мифа в эпоху

1.1. «Оппоненты» и предшественники романтической теории.

1.2. Концепция «магического идеализма» Новалиса теория мифотворчества.

13. Миф в эстетических исканиях Ф. Шлегеля.

1.4. «Речи о религии» Шлейермахера в контексте романтической идеи «новой мифологии».

1.5. Философия мифа Фридриха Шеллинга.

1.6. Мифологический аспект языкового мировидения в трудах Вильгельма фон Гумбольдта.

1.7. Проблема мифа у гейдельбергских романтиков.

1.8. «Судьба» романтической теории в науке о мифе

III.

Глава 2. Мифологические универсалии в малой прозе Фридриха де ла романтизма.

XIX - XX вв.

Мотт Фуке стр. 83.

2.1. Романтическая мифология природы.

2.2. Мифологическая образность «Ундины».

2.3. Мифопоэтический аспект ранней прозы Фуке.

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Прощина, Елена Геннадьевна

Диссертация посвящена изучению (в аспекте мифотворчества) малой прозы Фридриха де ла Мотт Фуке (Fridrich de la Mott Fouque (1777 - 1843)), расцвет творчества которого приходился на первые два десятилетия XIX века. В это время им были созданы такие произведения, как «Ундина» («Undine», 1811), «Адский житель» («Galgenmannlein», 1810), трилогия «Герой Севера» («Der Held des Nordens», 1810), роман «Волшебное кольцо» («Zauberring», 1813) и др. Неоднократно уже было замечено, что в мировую литературу Фуке вошел лишь несколькими произведениями и его тексты не всегда равноценны по своим художественным достоинствам, однако необходимо отметить, что в эпоху расцвета романтизма в Германии это была достаточно значительная фигура на литературном Олимпе. Не только простые читатели, у которых он вызывал неизменное восхищение, но и многие великие современники, собратья по перу, высоко оценивали его творчество. О нем одобрительно отзывались Жан Поль, Захария Вернер, его очень ценили братья Шлегели, Шамиссо. Гофман в «Фантазиях в манере Калло» сопоставляет его с Новалисом и Шекспиром. Более того, он пишет оперу на сюжет «Ундины», либретто которой создает сам Фуке. Даже ироничный и насмешливый Гейне, полемически настроенный к немецкому романтизму и к Фуке особенно, искренне восхищался «Ундиной». «Но что за чудесная поэма эта «Ундина»! — писал он в «Романтической школе». - Сама поэма есть поцелуй: гений поэзии поцеловал спящую весну, и весна, улыбаясь, раскрыла глаза, и все розы заблагоухали, и все соловьи запели, и благоухание роз и пение соловьев наш милейший Фуке облек в слова и назвал все это «Ундиной»».1 Десятые годы XIX века - пора наибольшего литературного успеха Фридриха де ла Мотт Фуке, но уже тогда не все были единодушны в его оценке: Людвиг Тик,

1 Гейне г. Собр. соч. В 6-ти т. Т. 4. - М.: Худож. лит., 1980. - С. 427. например, считал его поэтом «манерным», с «хилыми притязаниями на

-у мужество и силу», сходного мнения был Клеменс Брентано.

Фуке был чрезвычайно плодовитым автором, работая, прежде всего, в области драмы и романа. Дебютировав под псевдонимом Пеллегрин «Драматическими пьесами» («Dramatische Spiele von Pellegrin». Hrsg. Von A. W. Schlegel. Berlin 1804) и романом «Альвин» («Alwin». Ein Roman in 2 Banden von Pellegrin. Berlin 1808), Фуке публикует вскоре свою знаменитую трилогию «Герой севера» («Сигурд-драконоубийца», «Месть Сигурда», «Аслауга») на сюжет древнегерманского эпоса («Held des Nordens». 3 Heldenspiele. Sigurd, der Schlangentoter; Sigurds Rache; Aslauga. Berlin 1810) и ряд романов средневековой тематики: «Смертельный союз» («Der Todesbund», 1811), «Волшебное кольцо» («Der Zauberring», 1813), «Корона» («Corona»,

1814), «Странствия Тиодольфа-исландца» («Die Fahrten Thiodolfs des Islanders», 1815) и другие. В своих многочисленных романах Фуке пытался воссоздать излюбленную им эпоху рыцарства, с ее идеалами и кодексом чести, куртуазным служением даме и ратными подвигами. Тот образ Средневековья, который возникает на страницах этих произведений Фридриха де ла Мотт Фуке, порой наивен, однако несомненная заслуга этого автора состоит в том, что он ввел в современную ему литературу круг древнегерманских мифологических сказаний, древних саг, мир «Эдды». Особый интерес представляет малая проза Фуке этого периода. Произведения малого и среднего эпического жанра, созданные в 10-х годах XIX века, были опубликованы Фуке отдельным изданием и обозначены как «маленькие романы» («Kleine Romane». 6 Bd. Berlin 1814 - 1819). Сюда вошли тексты, написанные как в русле классической новеллистической формы, например, «Иксион» («Ixion», 1814), «Поместье в Валенсии» («Die Guter in Valensia»,

1815), так и в жанре романтической сказки, повествования с элементами фантастики, - «Адский житель» («Galgenmannlein», 1810), «Семья угольщика»

2 Подробнее: Чавчанидзе Д. Л. Романтическая сказка Фуке И Фуке Ф. де ла Мотт. Ундина. - М.: Наука, 1990.-С. 435- 436.

Das Kohlerfamilie», 1814), «Ужасное поле» («Das Schauerfeld. Eine Riibezahlgeschichte», 1812), «Четырнадцать счастливых дней» («Vierzehn glucklichen Tage», 1812), «Злобный дух леса» («Der bose Geist ins Wald», 1815) и другие.

Хронологически творчество Фуке совпадает со вторым этапом развития немецкого романтизма, но сильное воздействие на него оказали идеи йенской школы. Так, существенной для этого автора является концепция «новой мифологии» (neue Mythologie), провозглашенной йенцами. Хотя работ по теории мифа у него не было (он, в отличие от своих друзей, братьев Шлегелей, был, прежде всего, писатель и литератор, а не ученый-философ, занимающийся проблемами эстетики), Фуке оказался затронутым теми идеями, что занимали ранних романтиков. Именно в этом аспекте наиболее интересной оказывается малая проза Фридриха де ла Мотт Фуке, своеобразие которой во многом обусловлено мифопоэтической образностью, причем, не «нарочитой», как в трилогии «Герой севера», а имплицитной. В этом смысле творчество Фуке двигалось в русле общеромантической тенденции мифологизации литературного текста, а сам миф являлся важнейшей составляющей немецкого романтического сознания.

В определенные исторические периоды миф осмыслялся по-разному. Он представляется то объективной реальностью, бытием, реальной историей, то вымыслом невежественного ума, пройденным, «снятым» этапом духовного развития, то иносказанием, аллегорией и т. п. В каждую культурно-историческую эпоху человечество так или иначе обращалось к постижению этого интереснейшего явления духовной культуры. Немецким романтикам был свойственен собственный взгляд на этот феномен человеческого сознания. Миф для них - это «древнейшая поэзия рода человеческого» (А. Шлегель), «художественное творчество природы» (Ф. Шлегель), «идеальный образец» подлинного искусства (Ф. Шеллинг), поскольку именно в национальной мифологии коренится дух народа, его истинная сущность. Романтическая мысль выдвинула концепцию «вечного мифотворчества», основанную на убеждении в том, что миф является непременной, вневременной и универсальной составляющей всякого творчества и всякой деятельности сознания вообще. Интерес к мифу в эпоху романтизма был всесторонним. Осуществлялось его научное осмысление: философское, эстетическое, лингвистическое. Одновременно с этим миф непосредственно воссоздавался в художественной реальности. Немецкие романтики мечтали о появлении «новой мифологии»: современность, считали они, должна возродить миф, а поэту нужно стать мифотворцем.

Понимание мифа и мифотворчества даже на современном этапе его постижения далеко от единства, это связано, прежде всего, с полисемантичностью термина. Однако при всем этом, как справедливо отмечают многие исследователи, «за многообразием значений термина «миф» и существованием взаимоисключающих трактовок места мифотворчества в историко-культурном процессе. кроется не непроясненность сущности мифа, а наличие многообразных форм проявления одной, особой формы деятельности сознания».3 Немецкие романтики стояли у истоков формирования и «оформления» мысли о многоаспектности мифа.

Появление и формы «проявления» мифологического мышления связываются с первобытной эпохой. В отличие от «просветителей», теперь уже мало кто считает миф лишь результатом невежественного, неразвитого ума древнего человека. В современной мифологической науке давно утвердилась мысль о том, что в мифе, как в зародыше, заключена сама специфика человеческого мышления. Поэтому «миф как форма познавательного процесса» (О. М. Фрейденберг) не изжил себя полностью в древнюю эпоху, хотя именно там его сущность выражается в наиболее отчетливой форме. В своей фундаментальной работе «Миф и литература древности» О. М. Фрейденберг формулирует сущность понятия следующим образом: «Образное представление в форме нескольких метафор, где нет нашей логической,

3 Найдыш В. М. Философия мифологии: от античности до эпохи романтизма. - М.: Гардарики., 2002. - С. 26. формально-логической каузальности, и где вещь, пространство, время поняты нерасчлененно и конкретно, где человек и мир субъектно-объектно едины, — эту особую конструктивную систему образных представлений, когда она выражена словами, мы называем мифом».4 Одним из определяющих свойств мифологического образа является, по ее мнению, «исконная» метафоричность: «Мифологические образы представляют собой как бы одушевленные, персонализированные конфигурации «метафор», «метафорический», точнее, символический образ представляет инобытие того, что он моделирует.»5 Поскольку мифотворчество есть образотворчество, с ним генетически связаны и фольклор, и литература. О неразрывной связи мифа и слова писал еще А. А. Потебня, предложивший стройную лингвистическую концепцию (кстати, многие идеи А. А. Потебни восходили к романтической теории мифа, в частности, некоторым работам Вильгельма фон Гумбольдта). Для А. А. Потебни язык, в силу своей изначальной метафоричности, «есть главное и первообразное орудие мифологии», и он не теряет полностью своего мифологического «потенциала» и на современном этапе, хотя возможности эти несколько ослабевают. «Мифология, по Потебне, — явление и историческое, и вневременное; и определенная фаза развития сознания, и элемент его природы, делающий возможным мифотворчество во все времена».6 Именно такое понимание мифа было присуще и романтической школе.

Хотя миф «укоренен» в человеческом сознании и в широком смысле лежит в основе всякого литературного текста, говорить о «тотальном» мифологизме всякого акта творчества и всякой попытки миропостижения нужно с большой осторожностью. Каждая историческая эпоха, каждое литературное произведение определенным образом представляет себе окружающий объективный мир, осмысляет место в нем человека и его ценностные ориентации. Лишь там, где смоделированная картина мира

4 Фрейденберг О. М. Миф и литература древности. - М.: Восточная литература, 1998. - С. 34.

5 Там же. С. 65.

6 Сухих С. И. Теоретическая поэтика Л. А. Потебни. - Нижний Новгород: Ки Тиздат, 2001. - С. 58. выходит на уровень глобальных обобщений, постижения самой сути взаимоотношений человека и космоса («универсума»), можно говорить о мифе. Генетическая связь литературы и мифа в определенные эпохи прослеживается более отчетливо, в другие менее. Но там, где авторами сознательно ставится цель сближения с древними извечными пластами человеческой образности, эта связь более чем очевидна. Такой эпохой был европейский романтизм. Романтическое сознание носило принципиально мифотворческий характер. В современном литературоведении этому факту только сейчас начинают уделять необходимое внимание. Между тем, помимо индивидуального мифотворчества, романтики предложили и развернутую «теорию» мифа, а многие романтические идеи были очень плодотворны для дальнейших мифологических исследований.

Современная научная мысль выделяет около пяти значений термина «миф». В. М. Пивоев в книге «Мифологическое сознание как способ освоения мира» формулирует их следующим образом: «1) древнее представление о мире, результат его освоения; 2) сюжетно оформленная, персонифицированная основа религии; 3) используемые в искусстве древние мифы, превращенные, по сути, в художественные образы; 4) относительно устойчивые стереотипы массового обыденного сознания, обусловленные недостаточным уровнем информированности и достаточно высокой степенью доверчивости; 5) пропагандистские и идеологические клише, целенаправленно формирующие о общественное сознание». Романтическая философия и эстетика использует термин «миф» преимущественно в первом и втором значении, рассматривая его как синоним мифологии. Осознавалось и третье значение: оно использовалось в конкретной художественной практике мифотворчества. Однако немецкими романтиками было разработано еще одно, для них наиболее важное значение термина: миф как выражение духа народа. В таком понимании он становится универсальной мировоззренческой категорией,

7 В. М. Найдыш в работе «Философия мифологии: от античности до эпохи романтизма» доводит число значений термина до десяти, однако, на наш взгляд, не совсем оправданно, так как многие из них дублируют друг друга. актуальной и необходимой человеческому сознанию и на современном историческом этапе. Этот подход необыкновенно расширяет возможности и задачи мифа, который теперь призван дать целостный взгляд на мироздание, Непосредственным следствием этого тезиса становится своеобразный панмифологизм, свойственный романтической эпохе. Он был порожден своеобразным кризисом разума, разочарованием в просветительских идеалах, а там, где «интеллектуальные возможности исчерпаны», по справедливому замечанию, В Йенса, всегда возникает миф.9

Несмотря на то, что интерес романтиков к мифу общеизвестен, вопрос о собственном художественном мифотворчестве этой эпохи освещен плохо. Довольно часто в сфере исследовательских интересов и отечественных, и зарубежных литературоведов оказывалась мифопоэтика писателей XX века, в первую очередь модернистов. Однако последние во многом следовали именно романтической традиции понимания и «использования» мифа. Романтики первыми сделали миф принципом художественного творчества, средством решения конкретных художественных задач. Между тем этому факту уделяется незаслуженно мало внимания и исследования в этой области немногочисленны. В то же время следует отметить, что в последние десятилетия наблюдается значительное повышение интереса к проблемам романтизма в отечественном литературоведении, о чем свидетельствует ряд новых монографий и диссертаций.10 Однако вопрос о сущности и принципах романтического (в том числе немецкого) мифотворчества представляется еще

8 Пивоев В. M. Мифологическое сознание как способ освоения мира. - Петрозаводск, 1991. - С. 14.

9 Jens W. Statt einer Litteraturgeschichte. Pfullingen, 1957. S. 120.

10 Например: Милюгина E. Г. Своеобразие романтического дуализма. Дисс. канд фил наук.- Тверь., 1998.; Васкиневич Л. И. Символ в творчестве гейдельбергских романтиков. Дисс. канд фил наук.- М., 2000; Склизкова Л. П. Реальное и сверхъестественное в поэтике В. Гауфа (романы и новеллы). Дисс. канд фил наук.- С. Пб., 1994.; Савина В. В. Творчество Новалиса в контексте европейской романтической традиции. - Дисс. канд фил наук.- Нижний Новгород, 1994; Краснобаева С. Т. Натурфилософская лирика Гельдерлина и Новалиса (проблематика и поэтика). Дисс. канд фил наук. - М. 1983.; Анищук Т. В. Переосмысление Арпимом и Брентано фольклорных и литературных источников в сборнике «Волшебный рог мальчика». Дисс. канд фил паук.- М., 1987.; Малышева Л. Г. Проза Эдуарда Мерике. Дисс. канд фил наук.-М., 1998.и др. далеко не разработанным. На данный момент более изученной является рецепция немецким литературным сознанием античного мифа.11

Ряд работ зарубежных исследователей затрагивают общетеоретические вопросы «новой мифологии». Среди них следует выделить монографии Ф. Штриха и Р. Веймана (Strich F. Die Mythologie in der deutschen Literatur. Bern und Munchen, 1970. Weiman R. Literaturwissenschaft und Mythologie. Vorfragen einer methodologischen Kritik. Berlin. 1967.12 Однако специфика индивидуального мифотворчества Ф. де ла Мотт Фуке авторами этих работ подробно не освещается. Нужно сказать, что как в зарубежном, так и в отечественном литературоведении в последние годы наблюдается определенный всплеск интереса к проблемам мифотворчества, появляется широкий круг работ, авторы которых пытаются рассмотреть в мифопоэтическом ракурсе творчество писателей самых разнообразных стилей и направлений. Мифопоэтический анализ стал своеобразной «модной» методикой анализа текста, благодаря своей универсальности, провозглашенной еще мифологической критикой, и возможности приложения аналитического «инструментария» практически к любому произведению. На наш взгляд, продуктивность такого подхода во много раз возрастает, если присутствует «встречное движение»: сознательная ориентация писателя на архаическую образность. В отношении романтиков это особенно обоснованно.

Между тем работ в этой области очень немного. Можно отметить, что смежные проблемы на материале йенского романтизма в отечественном литературоведении решает Е. Г. Милюгина. В ряде своих статей («О мифотворчестве романтиков: К вопросу об универсализме романтического

11 Например: Михайлов А. В. Отражение античности в немецкой культуре конца XVII - начала XIX вв. И Античность в культуре и искусстве последующих веков. - М., 1984; Аверинцев С. С. Образ античности в западно-европейской культуре XX века // Новое в современной классической филологии. М., 1979; Шарыпина Т. А. Античность в литературной и философской мысли Германии первой половины XX века. Нижний Новгород: Изд-во ННГУ, 1998; Preusser Н-Р. Mythos als Sinnkonstruktion // Die Antikenprojekte von Crista Wolf, Heiner Miiller, Stefan Schnetz und Volker Braun. Kin, B6hlau-Verlag 2000.; Skrodzki К. I. Mythopoetik. Das Weltbild des antikes Mythos und Struktur des nachnaturalistischen Dramas. - Bonn, 1986; Schmeling M. Der Labirintischen Diskurs: Von Mythos zum Erzahlmodell. F.a.M.; 1987; Craciun I. Die Politisierung des antiken Mythos in der deutschsprachigen Gegenwartsliteratur. Tubingen, Niemeyer-Verlag 2000. и др.

1 Русский перевод: Вейман Р. История литературы и мифологии. — М.: Прогресс, 1975.

I л мышления», «Романтизм мифа и мифы романтизма» и др.) исследовательница делает попытку обозначить основные координаты мифологического мышления немецких романтиков.

Следует упомянуть также монографию Е. Н. Корниловой «Мифологическое сознание и мифопоэтика западноевропейского романтизма»14, в которой автор поставила перед собой глобальную задачу исследовать в сравнении с традиционными системами древности мифологическое сознание романтической эпохи. В книге анализируются образы «коллективного бессознательного» в «визионерских» произведениях Уильяма Блейка, мифологизация истории в творчестве Шатобриана, исследуется поэтика мифа в романе Новалиса «Генрих фон Офтердинген», аспект социологизации библейского мифа (на примере «Каина» Дж. Г. Байрона) и некоторые другие проблемы романтического мифотворчества. Литературное наследие Фридриха де ла Мотт Фуке в «поле» рассмотрения не попало. Несмотря на некоторую эклектичность методики анализа, важность поставленной проблемы, а также широта охваченного материала и попытка обозначить единые мифотворческие принципы западноевропейского романтизма представляют несомненную научную ценность.

Внимание к личности и творчеству Фридриха де ла Мотт Фуке в зарубежном литературоведении не отличается стабильностью и постоянством: периоды активного обращения исследователей к этому автору сменяются прохладным отношением к «апологету Средневековья». Всплеск интереса приходится на начало века, что объясняется, видимо, неоромантическими тенденциями в искусстве, и как следствие, стремлением изучить эпоху романтизма во всем многообразии ее форм. Помимо крупных величин, в орбиту научного изучения попадают и писатели второго плана. В последнее

13 Малюгина, Е. Г. Миф о «мифе-симфонии» в зеркале романтического фрагмента // Мир романтизма. Тверь: Изд-во ТГУ, 2000, с. 16 - 22.; Малюгина, Е. Г. О мифотворчестве романтиков: К вопросу об универсализме романтического мышления // Романтизм в литературном движении. Тверь: : Изд-во ТГУ, 1997, с. 33 -44. ; Милюгина, Е. Г. Романтизм мифа и мифы романтизма // Романтизм и его исторические судьбы. Тверь: Изд-во ТГУ, 1998, с. 16 - 23. время в зарубежном литературоведении (преимущественно немецком) вновь наблюдается повышение интереса не только к литературному наследию, но и личности этого автора, о чем свидетельствуют и периодические научные издания: Jahrbuch der Fouque-Gesellschaft Berlin-Brandenburg. Weidler-Verlag, Berlin 1999; Jahrbuch der Fouque-Gesellschaft Berlin-Brandenburg. Weidler Buchverlag, Berlin, 2000. Эти издания подготовлены «Обществом Фуке», само создание которого свидетельствует об увеличении и постоянстве внимания к фигуре замечательного романтического автора.

Несмотря на популярность Фуке у современников, большинство исследователей сдержанно отзываются о его таланте. Этим объясняют то скромное место, которое занимает Фуке в фундаментальных трудах по истории немецкого романтизма. Так, и О. Вальцель (Walzel О. Deutsche Romantik, 1923), и П. Клугхон (Kluckhohn P. Die deutsche Romantik, 1924) в своих, уже ставших классическими, работах не затрагивают интересующие нас аспекты поэтики произведений Фуке, да и самому автору уделяют не много внимания. Между тем, фигура Фридриха де ла Мотт Фуке в контексте своей эпохи была заметна и масштабна, о чем свидетельствуют отзывы его современников.

Исследованию знаменитой трилогии Фуке посвящен ряд работ немецких литературоведов начала XX века: «Фридрих де ла Мотт Фуке как драматург» Эриха Хагемайстера (Hagemeister Е. Fridrich Baron de la Motte Fouque als Dramatiker, 1905), ««Герой севера» Фуке и его значение в немецкой литературе» Макса Кеммерера (Kammerer М. Fouques «Der Held des Nordens» und seine Stellung in der deutsche Literatur, 1910), ««Герой севера» Фуке. Источники и композиция» Йозефа Хирша (Hirsch J. Fouques «Der Held des Nordens». Seine Queller und seine Komposition, 1910). Прочие драмы Фуке достаточно редко попадали в сферу научного изучения.15 Отдельные аспекты творчества романтика затрагиваются в исследовании Хольгера Шульца,

14 Корнилова Е. Н. Мифологическое сознание и мифопоэтика западноевропейского романтизма. - М.: ИМЛИ РАН, Наследие, 2001. касающемся драматических воплощениий сюжета о Нибелунгах (Schulz Н. Der Nibelungenstoff auf dem deutschen Theater, 1973), а также в монографии по истории немецкой романтической драмы Карла Вендринера (Wendriner К. Das romantische Drama. Eine Studie iiber den Einflufi von Goethes Wilhelm Meister auf das Drama der Romantiker, 1909). Из работ последних лет следует назвать книгу Вольфа Шмидта «Трилогия о Нибелунгах «Герой севера» Фридриха де ла Мотт Фуке» (Schmidt W. Fridrich de la Motte Fouques Nibelungentrilogie «Der Held des Nordens», 2000), статью Клаудии Штокингер «Гармоничный беспорядок и организованный произвол» (Stockinger С. "Harmonische Verwirrung" und "gebildete Willkur". Pellegrins Dramatik im Kontext der friihromantischen Gattungspoetologie.)16, где драматургия Фуке анализируется в контексте романтического новаторства в области жанра и рода. Кристофу Лоренсу, редактировавшему последнее переиздание избранных драм и романов Фуке, принадлежит пространное введение к книге, в котором детально анализируются идеалы и мировоззрение писателя, «причины» его увлечения рыцарством и средневековьем (Lorenz С. Einleitung zu den Ausgewahlte Dramen und Epen // Fridrich de la Motte Fouque. Ausgewahlte Dramen und Epen. Hg. Von Christoph F. Lorenz. Bd. 1,1: Dramatische Szenen. Hildesheim, Zurich und New York 1994. S. 1 - 124.)

В поле зрения историков и литературоведов попадала также издательская деятельность Фридриха де ла Мотт Фуке. Этому аспекту посвящены работы И. Швайбе, К. Гросса, Ф. Блюма.17

Достаточно охотно исследователи обращались к «главному» произведению Фуке - к его небольшой сказочной повести «Ундина». Однако в основном это небольшие статьи, исследования монографического характера практически отсутствуют. Из крупных работ можно назвать лишь сочинение

15 Schuchbauer М. Fouques Trauerspiel «Alf und Yngwi», Wiirzburg, Phil. Diss. 1936.; Lorenz Ch. Friedrich de la Motte Fouques Drama «Belisar», Frankfurt a.M., Bern und New York, 1985.

16 Stockinger C. "Harmonische Verwirrung" und gebildete Willkur". Pellegrins Dramatik im Kontext der frUhromantischen Gattungspoetologie // Jahrbuch der Fouque-Gesellschaft Berlin-Brandenburg. 1999. S. 26-39.

17 Schweibe Y. Fridrich Baron de la Mott Fouque als Herausgeber literaturishen Zeitschriften der Romantik. Brislau, 1937.; Gross C. Fouque und Frauentaschenbuch. Munster. Phil. Diss., 1925.; Blum F. Die Musen. Eine norddeutsche

Вильгельма Пфайфера, посвященное непосредственно анализу «Ундины». (Pfeiffer W. Uber Fouques «Undine». Nebst einem Anhange enthaltend Fouques Operndichtung Undine, 1902). Ф. Мертенс в статье «Мелузина и Ундина: Вариации одного мифа от XII до XX века» (Mertens V. «Melusinen und Undinen. Variationen des Mythos vom 12. bis zum 20. Jahrhundert»)18, И. Штефан в небольшой работе «Женская сущность, вода и смерть: ундины, мелузины и русалки у Эйхендорфа и Фуке» (Stephan I. «Weiblichkeit, Wasser und Tod. Undinen, Melusinen und Wasserfrauen bei Eichendorff und Fouque»)19, Ю. Симеон в искусствоведческом эссе «Дочь моря» (Simson J. «Tochter des Meerers»)20, Э. Мюллер-Адамс21 анализируют интерпретации сюжета о Мелузине (Muller-Adams Е. «Melusinen-Motiv»). Авторы пытаются сопоставить различные варианты «водных дев», русалок (Wasserfrau) в немецкой и шире -европейской — литературах. В книге А. Штуби «Любовь, смерть и русалка.

Миф о женщине в литературе» (Stuby, A. «Liebe, Tod und Wasserfrau. Mythen

• • • 22 des Weiblichen in der Literatur», 1992) небольшой раздел отведен анализу произведения Фуке в этом же ракурсе. Привлекает внимание исследователей и отражение в «Ундине» Фридриха де ла Мотт Фуке натурфилософских идей Парацельса, разработка мотивов низшей мифологии о природных духах (Coldammer К. Paracelsus in der deutschen Romantik Eine Untersuchung zur Geschichte der Paracelsus-Rezeption und geistesgeschichtlichen Hintergriinden der Romantik. Wien, 1980).

Zeitschrift. Hg. von Fridrich Baron de la Motte Fouque und Wilhelm Neumann. Ein Beitrag zur Geschichte der Spatromantik. MUnchen, Phil. Diss., 1913.

18 Mertens V. Melusinen und Undinen. Variationen des Mythos vom 12. bis zum 20. Jahrhundert // Germanistentag

1992: Die deutsche Literatur vornehmlich des 20. Jahrhundert. Vortragsmanuskripte. Berlin vom 30. September bis 3. Oktober. Humboldt-Universitat zu Berlin. Deutscher Germanistenverband. Hg. von Thomas Gey, Berlin, 1993. S. 475 -491. v> Stephan I. Weiblichkeit, Wasser und Tod. Undinen, Melusinen und Wasserfrauen bei Eichendorff und Fouque // Weiblichkeit und Tod in der Literatur. Hg. von Renate Berger und Inge Stephan, Koln, 1987. S. 117 - 139. :o Simson J. TSchter des Meerers // Von Odysseus bis Felix Krull. Gestalten der Weltliteratur in der buchillustration des 19. und 20. Jahrhunderts. Katalog zur Ausstellung der Kunstbibliothek Berlin mit Museum fUr Architektur, Modebild und Graphik-Desing. Berlin, 1982. S. 301 - 320.

21 Muller-Adams E. Die Fremdheit des Weiblichen. Fridrich de la Motte Fouques «Undine» und das Typenmotiv der Wasserfrau // Jahrbuch der Fouque-Gesellschaft. Berlin-Brandenburg, 2000. S. 43 - 60.

2" Stuby, A. Liebe, Tod und Wasserfrau. Myhen des Weiblichen in der Literatur. - Opladen, 1992[zu Fouque S. 78 -95].

Особенно охотно «Ундина» Фуке исследовалась в аспекте сопоставления с произведениями писателей (например, Ж. Жироду, И. Бахман и др.), которые по-новому оформили сюжет об Ундине. Компаративистская проблематика отличает исследование М. Наваб (Nawab, Mona el: Ingeborg Bachmanns «Undine geht»: ein Stoff - und motiv geschichtlicher Vergleich mit Fridrich de La Motte-Fouques «Undine» und Jean Girodoux «Ondine», 1993), a также ряд статей французских исследователей (Anstett J. Ondine de Fouque a Giraudoux. In: Les Langues Moodernes 444 (1950), S. 81 - 94.; Beilharz R. Ondine dans l'oeuvre de Giraudoux et de la Motte Fouque. In: Zeitschrift fur franzosische Sprache und Literatur 80 (1970) 4, S. 323 - 334.; LeSage L. Die Einheit von Fouques Undine. An Unpublished Essey in German by Jean Giraudoux. In: Romanic Review 42 (1951),S. 122- 134).

Малая проза Фридриха де ла Мотт Фуке гораздо реже становилась предметом исследования в немецком литературоведении. Особенностей повествовательного мастерства Фуке касался Герхард Шульц в статье «Фуке рассказчик» (Schulz G. Fouque als Erzahler, 1977). Она частично привлекалась к анализу в трудах по истории и теории литературной романтической сказки Германа Тодзена, Фолькера Клотца (Todsen, Н. Uber die Entwicklung des romantischen Kunstmarchens. Berlin, Phil. Diss., 1906.; Klotz V. Das europaische Kunstmarchen. Fiinfundzwanzig Kapitel seiner Geschichte von der Renaissance bis zurModerne. Stuttgart, 1985.)

В числе крупных немецких литературоведов, обращавшихся к творчеству Фридриха де ла Мотт Фуке, следует назвать Арно Шмидта, которому, помимо монографии биографического характера «Фуке и его современники» (Schmidt A. Fouque und einige seine Zeitgenossen. Karlsruhe, 1958), принадлежит также ряд статей об этом авторе: «Встреча с Фуке» («Begegnung mit Fouque», 1959); «Анахронизм как завершение: В память о бароне Фридрихе де ла Мотт Фуке» («Anachronismus als Vollendung (Zum Gedachtnis an Friedrich Baron de la Motte-Fouque)», 1955); «Фуке — последний л рыцарь» («Fouque, der letzte Ritter»). Из работ последнего времени можно упомянуть книгу Э. Зейбике, в которой исследуется творчество Фуке в контексте идей позднего романтизма (Seibicke, Elisabeth Christa: Fridrich Baron de la Mott Fouque: Krise und Verfall der Spatromantik im Spiegel seiner historisierenden Ritterromane, 1985), и монографию Ф. Макса о Фуке (Мах, Frank Reiner: «Der Wald der Welt», das Werk Fouques, 1980).

В отечественном литературоведении Фридриху де ла Мотт Фуке до недавнего времени совсем не уделялось внимания. Его фигура терялась на фоне таких признанных «мэтров» немецкого романтизма, как Новалис, Тик, Гофман, Август и Вильгельм Шлегели. Даже в обширных, специальных трудах по истории немецкой литературы творчеству Фуке отводится весьма скромное место (например, в «Истории всемирной литературы» в 9-ти т. в статье С. В. Тураева о немецком романтизме Фридрих де л а Мотт Фуке упоминается эпизодически,24 а в «Истории немецкой литературы» в 5-ти томах (статья Н. И. Балашева) характеристика его творчества занимает очень скромное место.25

Как уже говорилось, этот факт можно объяснить рядом объективных причин. Фридрих де ла Мотт Фуке, несмотря на свою популярность и колоссальный успех у современников, вошел в «большую» литературу фактически одним произведением. В России же Фуке особенно «не повезло»: блестящий перевод В. А. Жуковского заслонил полностью фигуру германского автора. Успех русского романтика был так велик, что в последующие полтораста лет даже не предпринималось попыток нового перевода. За В. А. Жуковским словно бы закрепилась категория авторства. Различные высказывания вроде «романтическая сказка Жуковского», «старинная повесть Жуковского», «прекрасная «Ундина» Жуковского» настолько распространены даже в научной литературе, что давно уже не кажутся некорректными. Здесь стоит вспомнить, что русский поэт рассматривал перевод не как дословное

23 In: ders.: Das essayistische Werk zur deutschen Literatur in 4 BSnden. SSmtliche Nachtprogramme und AufsStze. Bd. 3. Zurich, 1988. S.41-78.

24 История всемирной литературы в 9-ти т. Т. 6. - М.: Наука, 1989. подражание образцу, а говорил о поэтическом соперничестве. Это демонстрирует яркий романтический характер такой концепции, где важно не рабское подражание ученика перед учителем, а диалог двух поэтических гениев. Поэтому подобные переводы часто становились самостоятельными произведениями, где поэзию можно было передать прозой и наоборот, как в случае с «Ундиной». В. А. Жуковский, действительно, сделал «Ундину» своей, поскольку ему удалось проникнуть в сокровенную жизнь произведения,

Л/ развить неразвитое самим автором, «стать как бы поэтом поэта» , то есть, по словам Новалиса, осуществить «мифологический перевод».

Первая большая работа по творчеству Фуке на русском языке — это статья Д. JI. Чавчанидзе, помещенная в книге: Ф. де ла Мотт Фуке. Ундина. М., Наука, 1990. В ней содержится биографический обзор и краткий анализ творчества. Фигура Фуке вписана в историко-культурный контекст эпохи, определено место, которое он занимал в пору расцвета романтизма. В работе обозначены основные «координаты» художественного сознания автора, его увлечения натурфилософскими идеями Парацельса, эпохой Средневековья. В этом смысле большой интерес представляет другая фундаментальная работа исследовательницы - «Феномен искусства в немецкой романтической прозе: Средневековая модель и ее разрушение». В ней дается развернутое обоснование близости двух типов образного мышления, средневекового и романтического, и это сходство двух типов художественного «видения» оказывается необычайно значимым в аспекте интересующей нас темы.

В отечественном литературоведении творчеству Фуке посвящена также одна кандидатская диссертация: Григорьева И. С. «Специфика ранней драматургии и новеллистики Ф. де ла Мотт Фуке (мировоззрение и поэтика)».28 Истоки творчества романтика исследовательница усматривает в История немецкой литературы в 5-ти т. T.3.- М.:Наука, 1996.

25 Новалис. Фрагменты. // Литературные манифесты западноевропейских романтиков. - М.: Изд-во МГУ,

1980. С. 105.

27 Чавчанидзе Д. Л. Феномен искусства в немецкой романтической прозе: Средневековал модель и ее разрушение. Дисс.док-pa фил. наук. - М., 1995.-396 с.

8 Григорьева И. С. Специфика ранней драматургии и новеллистики Ф. де ла Мотт Фуке (мировоззрение и поэтика) Дисс. канд фил наук.-М., 2001 -173 с. эволюции религиозных представлений и мировоззрения писателя. В указанном ракурсе анализируется ранняя драматургия Фуке — трилогия «Герой севера» — и отдельные новеллы. Однако специфика мифологизма Фуке, мифопоэтическая образность его прозы не входила в задачи автора и оказалась совершенно не освещенной. Между тем этот аспект творчества Фуке представляется важным как сам по себе, так и в контексте романтической идеи «новой мифологии».

Несколько страниц отводится «Ундине» Ф. П. Федоровым в монографии «Романтический художественный мир: пространство и время». Автор концентрирует внимание на эсхатологическом мироощущении писателя, на идее противопоставленности в повести человека и природы. В работе Н. Я. Берковского «Романтизм в Германии» Фуке упоминается лишь вскользь. В диссертационном исследовании Карабеговой Е. В. «Немецкая романтическая волшебно-фантастическая повесть и ее развитие от йенских романтиков к Э. Т. А. Гофману»29 повести30 «Ундина» посвящена небольшая глава, в которой текст Фуке анализируется в контексте немецкой литературно-сказочной традиции и рассматривается натурфилософский смысл произведения. Следует также упомянуть последнюю монографию В. И. Грешных «Мистерия духа»31, где автор, хотя и не касается художественного наследия Фридриха де ла Мотт Фуке, тонко и глубоко анализирует ту духовную атмосферу, тот мир идей, которыми была «сформирована» художественная проза немецких романтиков и которые, бесспорно, оказали влияние и на исследуемого писателя.

29 Карабегова Е. В. Немецкая романтическая волшебно-фантастическая повесть и ее развитие от йенских романтиков к Э. Т. Л. Гофману. Дисс. канд фил наук.- M., 1984. -373 с. j0 Вопрос о жанровой номинации «Ундины» Ф. де ла Мотт Фуке сложен. Нем. Erzfllung допускает двоякий перевод: и «повесть», и «рассказ», причем эти два жанра в немецкой литературе того времени четко не дифференцировались. Средний и малый эпические жанры необыкновенно сблизились в рамках такого эстетического феномена, как «романтическая сказка» ( например, «Удивительная история Петера Шлемиля» Адельберта фон Шамиссо и др.). Принимая во внимание объем произведения, масштаб сюжета, систему персонажей и эволюцию их характеров, «Ундину» Ф. де ла Мотт Фуке можно отнести к жанру сказочной повести.

31 Грешных, В. И. Мистерия духа. - Калининград: Изд. Калининградского ун-та, 2001.

Интересующий же нас аспект творчества Фридриха де ла Мотт Фуке не разрабатывался, по сути, еще никем. Можно лишь упомянуть исследование М. Евзлина «Космогония и ритуал», где повести Фуке посвящен отдельный параграф. М. Евзлин пытается найти в литературном тексте «Ундины» первоначальный мифологический смысл («первосмысл»). И хотя выделенный мифологический пласт для исследователя самоценен и он не пытается объяснить причины его появления в произведении писателя XIX века, в целом это очень интересная попытка взглянуть на повесть Фуке с точки зрения ритуально-мифологического подхода. Однако появление мифологического пласта в повести «Ундина» не случайно, и этот факт требует, на наш взгляд, детального доказательства, что и будет предпринято в данном исследовании. Мы попытаемся показать, что мифологический подтекст, своеобразная ориентация на миф определяет поэтику многих произведений писателя. Некоторые из них по глубине обобщения и универсальности образов приближаются к мифу и могут быть рассмотрены как «образцы» авторского мифотворчества Фуке, в отношении других может идти речь о мифологизации, то есть об использовании мифологических «составляющих».

Объектом исследования представленной диссертации является малая проза Фридриха де ла Мотт Фуке 1810-х годов - «Ундина» («Undine», 1811), «Адский житель» («Galgenmannlein», 1810), «Семья угольщика» («Das Kohlerfamilie», 1814), «Ужасное поле» («Das Schauerfeld. Eine Rubezahlgeschichte», 1812), «Четырнадцать счастливых дней» («Vierzehn glucklichen Tage», 1812), «Зинтрам и его спутники» («Sintram und seine Gefahrten», 1814) и другие произведения, созданные автором в период, когда романтическая «идея новой мифологии», выдвинутая йенцами, усиленная ориентированными на фольклор гейдельбержцами, достигла наибольшего резонанса.

Специфика романтической теории мифа, ее отражение в художественной практике писателя-романтика Фридриха де ла Мотт Фуке (Fridrich de la Mott Fouque, 1777 — 1843) составляют предмет данного исследования.

Актуальность исследования обусловлена необходимостью более широкого и всестороннего изучения как причин обращения романтиков к мифу, их теоретических разработок в данной области, так и практики индивидуального мифотворчества писателей этой эпохи. Авторское мифологизирование - одно из центральных направлений и современной литературы Германии (К. Вульф, Г. Э. Носсак, Ф. Браун и др.), поэтому совершенно закономерно пристальное внимание к эпохе романтизма, предвосхитившей многие открытия и «эксперименты» в этой области. Оно отличает немецкое литературоведение последних десятилетий. Проблема «универсализма мышления» - одна из центральных в эстетике и философии романтизма, и без ее разрешения невозможно адекватное и полное представление о специфике литературного процесса данного периода. Проблема мифотворчества писателей-романтиков в настоящее время только начинает активно изучаться, и работы в этой области пока немногочисленны. Между тем, этот вопрос требует всестороннего изучения.

Анализ различных аспектов мифологической образности произведений Фридриха де ла Мотт Фуке поможет составить наиболее полное представление и о своеобразии художественного мира автора, которому в отечественном литературоведении до настоящего времени уделялось недостаточное внимание, и об основных принципах романтического мифотворчества. Тема актуальна тем, что дает возможность по достоинству оценить открытия в этой области Фуке-романтика.

Научная новизна работы определяется постановкой проблемы, целями и задачами исследования. Мифопоэтика Фридриха де ла Мотт Фуке до настоящего времени еще не изучалась, и данная работа представляет собой первое в отечественном литературоведении монографическое исследование, посвященное этому важному аспекту художественного мира писателя. В рамках данной диссертации мифотворчество писателя рассматривается в контексте философско-эстетических исканий романтиков в области теории мифа. Это позволяет говорить не только о новизне проблематики, аспекта исследования, но и о возможности выхода на общие закономерности и теоретические предпосылки мифопоэтической образности романтического текста, что связано с комплексным рассмотрением самого явления. В научный оборот вводятся не переведенные на русский язык новеллы Фридриха де ла Мотт Фуке, которые не исследовались ранее в указанном ракурсе, но являются наиболее интересными и показательными, с точки зрения реализации в них принципов романтического мифотворчества.

Цель данной работы - определить истоки и характер индивидуального художественного мифотворчества Фридриха де ла Мотт Фуке. В соответствии с поставленной целью формулируются задачи исследования: рассмотреть философско-эстетические взгляды романтиков по проблемам теории мифа; определить специфику романтической трактовки мифа и ее сущностные черты; проследить отражение концепции «новой мифологии» в малой прозе Фридриха де ла Мотт Фуке, выявить в произведениях автора черты мифологической образности и структуры.

Поставленные цели и задачи определяют структуру работы. Она состоит из двух глав, заключения и библиографии. Первая глава посвящена вопросам философско-эстетического осмысления мифа романтиками. В ней анализируются взгляды Новалиса, Ф. Шлегеля, Ф. Шеллинга, Ф. Шлейермахера, Гумбольдта, Арнима, Брентано, братьев Гримм. Специфика романтической теории мифа выявляется в сопоставлении с антиномичной ей концепцией Просвещения. Прослеживается традиция, идущая от Гердера.

Во второй главе анализируется характер индивидуального художественного мифотворчества Фуке, определяются особенности поэтики его произведений, позволяющие воспринимать некоторые из них как мифы нового времени. Творчество Фридриха де ла Мотт Фуке рассматривается в достаточно широком контексте романтической литературы.

В качестве методологической и теоретической базы исследования выступают труды отечественных и зарубежных исследователей в области поэтики и теории мифа, литературы, фольклора - М. М. Бахтина, А. Н. Веселовского, Б. М. Гаспарова, Я. М Голосовкера, А. В. Гулыги, А. Я. Гуревича, Ю. М. Лотмана, А. Ф. Лосева, Е. М. Мелетинского, А. А. Потебни, В. Я. Проппа, М. И. Стеблин-Каменского, А. А. Тахо-Годи, О. М. Фрейденберг, В. Веймана, К. Хюбнера, Дж. Фрейзера, К. Г. Юнга, Дж. Кэмпбелла, Н. Фрайя, К. Леви-Стросса и др. А также исследования отечественных и зарубежных ученых и работы в области философии и эстетики романтизма - Н. Я. Берковского, М. И. Бента, В. Ванслова, О. М. Вайнштейн, В. И. Грешных, А. А. Гугнина, В. М. Жирмунского, А. В. Карельского, И. В. Карташовой, И. Н. Лагутиной, А. В. Михайлова, И. К. Полуяхтовой, С. В. Тураева, Ф. П. Федорова, Д. Л. Чавчанидзе, Т. А. Шарыпиной, В. Кайзера, Г. Клюге, О. Вальцеля, П. Клугхона. В работе применены принципы структурного, сравнительно-типологического, мотивного анализа, использовался историко-литературный метод исследования.

Основные положения диссертации, выносимые на защиту:

1. Романтической эпохой была предложена оригинальная развернутая концепция мифа, осмысление которого осуществлялось сразу в нескольких направлениях: философском, эстетическом, лингвистическом, теологическом и собственно художественном.

2. Миф воспринимается немецкими романтиками вневременным духовным ориентиром, эталонным видом творчества, способным воплотить истинное и целостное представление об универсуме, выразить дух (Geifit) народа.

3. Творчество Фридриха де л а Мотт Фуке, преимущественно его ранняя новеллистика 1810-х годов, отражает явное влияние романтической идеи «новой мифологии», что проявляется в ориентации на архаическую мифологическую образность при попытке создать индивидуальный авторский миф.

4. Романтическая мифологизация природы, обусловленная натурфилософскими воззрениями романтиков, нашла яркое воплощение в повести «Ундина» («Undine», 1811), где сюжетообразующим элементом становится мифологический мотив творения (наделения душой) и используется ряд структурно-семантических компонентов мифа.

5. Новеллы «Адский житель» («Galgenmannlein», 1810), «Семья угольщика» («Das Kohlerfamilie», 1814), «Ужасное поле» («Das Schauerfeld. Eine Riibezahlgeschichte», 1812), «Зинтрам и его спутники» («Sintram und seine Gefahrten», 1814) и другие произведения автора обнаруживают в повествовании архаические слои образности и структуры, элементы мифологической топографии. Именно мифопоэтическая семантика образов формирует художественный облик текста.

6. Наиболее важными являются для Фуке мифологемы воды, золота, пещеры, являющиеся в свою очередь традиционными для германского мифологического сознания.

Научно-теоретическая значимость диссертационного исследования заключается в том, что его результаты помогают расширить представление о мифотворчестве немецких романтиков. Это связано с выработкой методики анализа мифологического подтекста малой прозы Фридриха де ла Мотт Фуке, исследованием специфики бытования архаических мотивов и принципов их воплощения в романтическом тексте. К анализу привлечены малоизвестные произведения автора, ранее не публиковавшиеся на русском языке, но имеющие существенное значение для понимания принципов мифологизма малой прозы Фридриха де ла Мотт Фуке. Работа позволяет дать более полную картину литературного процесса эпохи, осмыслить вклад Ф. де ла Мотт Фуке и его место в общеромантической «практике» мифологизирования.

Практическая значимость работы определяется тем, что ее материалы и основные выводы могут быть использованы в практике вузовского преподавания при чтении общих лекционных курсов по истории зарубежной литературы XIX века, истории немецкого романтизма, а также в специализированных курсах по проблемам мифотворчества в литературе, семинарах по истории и теории мифа.

Апробация общей концепции работы, а также отдельных аспектов ее проблематики состоялась на Международных и Всероссийских научных конференциях: «Романтизм и его исторические судьбы» (Тверь, 1998), «Мир романтизма» (Тверь, 1999), XI, XIV и XV Пуришевские чтения (Москва 1999, 2002, 2003), Восьмые и Девятые Лафонтеновские чтения (Санкт-Петербург 2002, 2003), Третьи Грехневские чтения (Нижний Новгород, 2003).

Содержание диссертации нашло отражение в 9 публикациях.

25

Заключение научной работыдиссертация на тему "Романтическая концепция мифа и ее отражение в малой прозе Фридриха де ла Мотт Фуке"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

Подводя итоги проведенного исследования, следует отметить, что творчество Фрридриха де ла Мотт Фуке, в частности, его ранняя проза, отразило влияние важнейшей для немецкого романтизма «идеи новой мифологии».

Наиболее полно романтическая теория мифа в своем философском аспекте была разработана йенскими романтиками, прежде всего Новалисом, Фридрихом Шлегелем и Шеллингом. Миф, по их мысли, призван был вернуть современному человеку утраченное ощущение единства мира, связи человека и универсума. Посредством обращения к мифу (если не отождествления, то, по крайней мере, возможно более глубокого взаимопроникновения мифа и литературы) должно было произойти своеобразное обновление последней, перед которой открылись бы необозримые возможности на пути постижения действительности. Путь истинного постижения мироздания, по убеждению йенцев, открыт лишь художнику, наделенному особым мистическим чувством созерцания, способному прочитать иероглиф божественного бытия. А выразить поэтически постигнутую тайну природы можно лишь адекватной художественной формой - произведением-мифом, сказкой, поскольку лишь они способны уловить неуловимое, выразить невыразимое. Это единственно возможное и наиболее «верное» изображением универсума.

Таким образом, немецкими романтиками был обозначен тезис о том, что миф, «воплощенный» в художественном тексте, есть знак подлинного совершенства, универсальности и глубины произведения. Поэтому всякий поэтический гений в своем творчестве должен ориентироваться на миф, на этот своеобразный эталон, полюс притяжения. В мифологии романтиков привлекает, прежде всего, ее синкретизм: невыделенность, а точнее, слиянность в ней философии, религии, искусства. Высшие образцы поэзии, по их мнению, должны достигать этого единства мифа, универсальности, то есть всеобщности изображения.

Гейдельбергский романтизм развивался под знаком тех же идей, но на этом этапе они приняли более конкретные «практические» формы. Заслуга представителей этой школы в том, что они сделали фольклор фактором реальной литературной жизни и тем самым открыли более широкие возможности современному мифотворчеству.

Творчество Фридриха де ла Мотт Фуке, находившегося под влиянием философско-эстетических принципов йенского романтизма и во многом сформированного ими, отражает в себе и основные веяния второго этапа немецкого романтического движения. Его произведения, ориентированные на фольклорную и мифологическую образность, пронизаны очень мощным морально-созидательным звучанием. Фуке творит свой миф о человеке, в центре этого мифа - религиозная идея противостояния злу, не только внешнему, но и внутреннему, идея преодоления греха. Любимым объектом изображения выступает идеализированная мифологически воспринятая эпоха - немецкая старина. Но на этом фоне речь идет о вневременных истинах.

Малая проза Фридриха де ла Мотт Фуке вписана в общеромантический контекст, с его установкой на мифотворчество. Анализ прозаических произведений Фуке раннего периода выявил некоторые «способы», с помощью которых в романтическом произведении создается мифологический облик текста, а также «механизмы», воздействующие на читателя и заставляющие воспринимать произведение в качестве мифа нового времени. Таким образом, были показаны некоторые из конкретных путей мифологизации. В ходе анализа были сделаны следующие выводы.

Ряд произведений автора - «Ундина» («Undine», 1811), «Адский житель» («Galgenmannlein», 1810), «Семья угольщика» («Das Kohlerfamilie», 1814), «Ужасное поле» («Das Schauerfeld. Eine Riibezahlgeschichte», 1812), «Зинтрам и его спутники» («Sintram und seine Gefahrten», 1814) и др. выявляют в повествовании архаические слои структуры и образности, используя которые, сознательно или интуитивно, писатель достигал необходимого эффекта. Один из наиболее важных путей в этой области представлял собой романтическую мифологизацию природы, которая отвечала самой специфике романтического сознания, своеобразному «тяготению» романтиков к анимизму, наделению душой всякого природного явления, всех аспектов природной жизни. Этот аспект мифологизации является центральным в повести «Ундина». Однако мифологический облик «Ундины» определяют не только натурфилософские воззрения романтиков, которые разделял Фуке. В произведении есть и более глубокие слои мифологической образности, присутствуют элементы скрытой мифологической структуры. Текст обнаруживает свойственный мифу бинарный принцип описания мира, который последовательно прослеживается на всех уровнях повести. В центр образной системы произведения положен принцип мифологизирования субстанции (вода -суша). Сюжетообразующей выступает ситуация мифического творения, космизации стихии. Автором используется архаическая символика воды, образная семантика которой связана с мотивом смерти и разрушения, но одновременно и нового рождения.

Поскольку для гейдельбергского периода, к которому принадлежал Фуке, было характерно обращение, прежде всего, к фольклорным образам и сюжетам, многие новеллы обнаруживают систему традиционных сказочных «кодов», простейших звеньев сказочного повествования, традиционные, мифологически семантизированные образы («пещера» - «лес» - «колодец» и т. п.), устойчивую фольклорную цветовую символику («черный», «золотой», «красный»). Эта особенность характерна для многих произведений Фуке как на содержательном, так и на формальном уровнях. Именно мифопоэтическая семантика образов формирует художественный облик текста.

Лейтмотивными являются для Фуке мотивы порабощения души неправедным богатством, договора с дьяволом, странствия-искупления. Все они разрабатываются в русле мифологической семантики. Ряд образов Фуке тяготеет к литературным универсалиям, это, прежде всего, характерно для «Ундины».

Мифологический аспект, конечно, не исчерпывает всего своеобразия поэтики новелл Фуке, но, тем не менее, важен и закономерен в творчестве писателя гейдельбергской школы, впитавшего в себя основные идеи и тенденции раннего (йенского романтизма).

152

Список научной литературыПрощина, Елена Геннадьевна, диссертация по теме "Литература народов стран зарубежья (с указанием конкретной литературы)"

1. ТЕКСТЫ И ИСТОЧНИКИ.

2. Dramatische Spiele von Pellegrin. Hrsg. Von A. W. Schlegel. Berlin 1804.

3. Alwin. Ein Roman in 2 Banden von Pellegrin. Berlin 1808.

4. Fridrich de La Motte Fouque: Held des Nordens. 3 Heldenspiele. Sigurd, der Schlangentoter; Sigurds Rache; Aslauga. Berlin 1810.

5. Fridrich de La Motte Fouque: Der Zauberring. Ein Ritterroman. Nurnberg 1813.

6. Fridrich de La Motte Fouque: Werke . Auswahl in drei Teilen. Hrsg. Mit Einleitungen und Anmerkungen versehen von Walter Ziesemer. Berlin — Leipzig -Wien Stutgart 1908.

7. Fridrich de La Motte Fouque: Kleine Romane. 6 Bde. Berlin 1814 1819.

8. Fridrich de La Motte Fouque: Die Fahrten Thiodolfs des Islanders. Ein Ritterroman. Hamburg 1815.

9. Fridrich de La Motte Fouque. Kleine Romane, Marchen und Erzahlungen -Wien, 1815. Bd. 1-3. Bd. 1 206 S., Bd. 2 - 278 S., Bd. 3 -192 S.

10. Fridrich de La Motte Fouque. Gefuhle, Bilder und Ansichten. Sammlung kleiner prisaischer Schriften von Fridrich de La Motte Fouque. Bdch. 12. — Leipzig, Fleischer, 1819.-276 S.

11. Fridrich de La Motte Fouque: Ausgewahlte Werke. Ausgabe letzer Hand. 12 Bd. Halle 1841.

12. Fridrich Baron de La Motte Fouque. Gespenstersagen und Rittergeschichten (Hrsg.: Carl Georgvon Massen). Munchen, Muller, 1922. 210 S.

13. Fridrich de La Motte Fouque: Romantische Erzahlungen, Munchen, 1977.

14. Fridrich de la Mott Fouque. Undine. Eine Erzahlung. Walter-Verlag, Olten und Freiburg im Breisgau, 1975.

15. Fridrich de la Motte Fouque: Samtliche Romane und Novellenbcher. Hg. von Wolfgang Mahring. Hildesheim, Zurich und New York, 1990.

16. Fridrich de la Motte Fouque. Ausgewahlte Dramen und Epen. Hg. Von Christoph F. Lorenz. Bd. 1,1: Dramatische Szenen, Hilllldesheim, Zurich und New York, 1994.

17. Undine und andere Nixenmarchen. Von Fr. de la Mott Fouque, J. W. von Goete, Eduard Morike, H. Ch. Andersen. Berlin, 1966. - 270 S.

18. Brentano. Arnim. Werke in einem Band. Berlin und Weimar, Aufbau-Verlag. 1973.

19. Chamissos Werke in einem Band. Aufbau-Verlag Berlin und Weimar, 1967.

20. Eichendorffs Werke in einem Band. Berlin und Weimar, Aufbau-Verlag. 1967.

21. Des Knaben Wunderhorn. Alte deutsche Lieder. Gesammelt von Ludwig Achim von arnim und Clemens Brentano in 3 Banden. Berlin, Riitter & Loening. 1966.

22. Фуке, Фридрих де ла Мотт. Ундина / Фридрих де ла Мотт Фуке.— М.: Наука, 1990.

23. Бройн, де Г. Бранденбургский Дон Кихот // Встреча. М., 1983.

24. Жуковский, В. А. Ундина. Старинная повесть / В. А. Жуковский — М.: Сов Россия, 1979.

25. Европейская поэзия XIX века. М.: Худож. лит., 1977. — 764 с.

26. Избранная проза немецких романтиков. В 2-х томах М.: «Художественная литература», 1979.

27. Прекрасная Магелона. Фортунат. Тиль Уленшпигель. М.: Наука, 1986.-311 с.

28. Шамиссо, А. Избранное / А. Шамиссо. М.: Худож. лит., 1974.

29. ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ И КРИТИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА ПО ТЕМЕ1. ИССЛЕДОВАНИЯ.

30. Аверинцев, С. С. «Аналитическая психология» Юнга и закономерности творческой фантазии»/ С. С. Аверинцев // О современной буржуазной эстетике. М.: Искусство, 1979. — С. 110-155.

31. Аверинцев. С. С. Образ античности в западно-европейской культуре XX века / С. С. Аверинцев // Новое в современной классической филологии. М.: наука, 1979.-200 с.

32. Азадовский, М. К. История русской фольклористики / М. К. Азадовский. М.: Учпедгиз, 1958 - 1963.

33. Анищук, Т. В. Переосмысление Арнимом и Брентано фольклорных и литературных источников в сборнике «Волшебный рог мальчика». Дисс. канд фил наук / Т. В. Анищук. — М., 1987.

34. Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятниках. М.: Наука, 1988.-232 с.

35. Асмус, В. Ф. Немецкая эстетика XVIII века / В. Ф. Асмус. М.:1. Искусство, 1963.-311 с.

36. Афанасьев, А. Н. Древо жизни / А. Н. Афанасьев. М.: Современник, 1982.-464 с.

37. Барт, Р. Мифологии / Р. Барт. М.: Издательство имени Сабашниковых, 1996.-312 с.

38. Баландин, А. И. Мифологическая теория и проблемы поэтики / А. И. Баландин // Проблемы фольклора. М.: Наука, 1975. С. 131 - 155.

39. Бачинин, В. А. Искусство и мифология / В. А. Бачинин. М.: Знание, 1987.

40. Бауэр, В. Энциклопедия символов / В. Бауэр, И. Дюмотц, С. Головин. -М.: КРОН-Пресс, 1998. 502 с.

41. Башляр, Г. Вода и грезы. Опыт о воображении материи / Г. Башляр. — М.: Гуманитарная литература, 1998. 268 с.

42. Берковский, Н. Я. О русской литературе: Сборник статей / Н. Я. Берковский. JL, Худож. лит., 1985. - 384 с.

43. Берковский, Н. Я. Романтизм в Германии / Н.Я. Берковский. JL: Худож. лит., 1973. - 567 с.

44. Бондцио, В. Проблемы и мнения о месте в истории науки Вильгельма фон Гумбольдта и Якоба Гримма / В. Бондцио // В. Гумбольдт и братья Гримм Труды и преемственность идей. М.: Изд-во МГУ, 1987. - С. 47 - 62.

45. Ботникова, А. Б. Творческий путь Шамиссо. Автореферат дисс. на соискание ученой степени канд. филолог. Наук / А. Б. Ботникова. М., 1975.

46. Ботникова, А. Б. Сказка немецкого романтизма / А. Б. Ботникова // Немецкая романтическая сказка. М.: Прогресс, 1980.

47. Брандес, Г. Литература XIX века в ее главных течениях / Г. Брандес. — СПб., 1900.

48. Бур, М. Притязания разума. Из истории немецкой классической философии и литературы / М. Бур, Г. Иррлиц. М.: Прогресс, 1978. — 327 с.

49. Ванслов, В. В. Эстетика романтизма / В. В. Ванслов. М.: Искусство, 1966.-403 с.

50. Вайнштейн, О. Индивидуальный стиль в романтической поэтике / О. Вайнштейн // Историческая поэтика. Литературные эпохи и стиль художественного сознания. М.: Наука, 1994. - С. 392 - 431.

51. Вайнштейн, О. Язык романтической мысли. О философском стиле Новалиса и Фридриха Шлегеля / О. Ванштейн. М., изд. РГГУ, 1994. -80 с.

52. Вальцель, О. Художественная форма в произведениях Гете и немецких романтиков / О. Вальцель // Проблемы литературной формы. Сб. ст. — JL, 1928.-С. 70-104.

53. Васкиневич, А. И. Символ в творчестве гейдельбергских романтиков. Дисс. канд фил наук. / А. И. Васкиневич. М., 2000.

54. Вейман, Р. История литературы и мифология / Р. Вейман. — М.: Прогресс, 1975.-344 с.

55. Веселовский, А. Н. Историческая поэтика / А. Н. Веселовский. — М.: Высшая школа, 1989. -408 с.

56. Габитова, Р. М. Философия немецкого романтизма / Р. М. Габитова. — М.: Наука, 1978.-288 с.

57. Гайм, Р. Романтическая школа. Вклад в историю немецкого ума / Р. Гайм.-М., 1891.

58. Гайденко, П. П. Философия Фихте и романтическая поэзия / П. П. Гайденко. М.: Мысль, 1985.

59. Ганина, Н. А. Древнегерманский погребальный обряд: слова, понятия, реалии / Н. А. Ганина // Представления о смерти и локализации иного мира у древних кельтов. М.: Языки славянской культуры, 2002. - С. 183 — 190.

60. Гартман, Ф. Жизнь Парацельса и сущность его учения / Ф. Гартман. -М.: «Алетейа», 1998.-272 с.

61. Гейне, Г. Романтическая школа в Германии / Г. Гейне // Гейне Г. Собр. Соч. В 6-ти тт. М.: Худож. лит., 1983. Т. 4. С. 318 -452.

62. Гердер, И. Г. Избранные сочинения / И. Г. Гердер. М.; JL: Худож. лит., 1959.-289 с.

63. Голосовкер, Я. Э. Логика мифа / Я. Э. Голосовкер. М. : Наука, 1987.

64. Грешных, В. И. В мире романтизма (Новалис и Тютчев) / В. И. Грешных // В Россию можно только верить. Ф. И. Тютчев и его время: Сборник статей. Тула, Приок. кн. изд., 1981.-С. 144- 160.

65. Грешных, В. И. Ранний немецкий романтизм: фрагментарный стиль мышления / В. И. Грешных. Л.: Изд-во ЛГУ, 1991. - 140 с.

66. Грешных, В. И. Мистерия духа / В. И. Грешных. Калининград: Изд. Калининградского ун-та, 2001. - 404с.

67. Григорьева, И. С. Специфика ранней драматургии и новеллистики Ф. де ла Мотт Фуке (мировоззрение и поэтика) Дисс. канд фил наук. / И. С. Григорьева. М., 2001 -173 с.

68. Гримм, Я. Немецкая мифология / Я. Гримм // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX XX вв. М.: Изд-во МГУ, 1987. - С. 56 - 71.

69. Гулыга, А. В. Миф и современность / А. В. Гулыга // Иностранная литература. 1981, № 2. С. 167 - 174.

70. Гулыга, А. В. Пути мифотворчества и пути искусства / А. В. Гулыга // Новый мир, 1969, № 5

71. Гулыга, А. В. Гердер / А. В. Гулыга. М.: Мысль, 1975. - 181 с.

72. Гулыга, А. В. Немецкая классическая философия / А. В. Гулыга. — М.: Мысль, 1986.-332 с.

73. Гулыга, А. В. Шеллинг/ А. В. Гулыга. М.: Молодая гвардия, 1984. -317с.

74. Гумбольдт, В. Избранные труды по языкознанию / В. Гумбольдт. — М.: Прогресс, 1984.-397 с.

75. Гумбольдт, В. Язык и философия культуры / В. Гумбольдт. М.: Прогресс, 1985.-451 с.

76. Гуревич, А. Я. История и сага / А. Я. Гуревич. М.: Наука, 1972. - 198 с.

77. Гуревич, А. Я. «Эдда» и сага / А. Я. Гуревич. М.: Наука, 1979. - 192 с.

78. Дмитриев, А. С. Проблемы йенского романтизма / А. С. Дмитриев. -М.: Изд-во МГУ, 1975.-264 с.

79. Дмитриев, А. С. Романтическая эстетика Августа Вильгельма Шлегеля / А. С. Дмитриев. М.: Изд-во МГУ, 1974. - 120 с.

80. Дюмезиль, Ж. Верховные боги индоевропейцев / Ж. Дюмезиль. — М.: Наука, 1986. 234 с.

81. Евзлин, Е. Космогония и ритуал / Е. Евзлин. М.: Радикс, 1993. — 344 с.

82. Европейский романтизм. М.: Наука, 1973. 506 с.

83. Жирмунский, В. М. Жизнь и творчество Гердера / В. М. Жирмунский // . Гердер И. Г. Избранные сочинения. М.; JL: Худож. лит., 1959. С. VII -LVII.

84. Жирмунский, В. М. Немецкий романтизм и современная мистика / В. М. Жирмунский. -СПб.: Аксиома, 1996. 232 с.

85. Жирмунский, В. М. Очерки по истории классической немецкой литературы // В. М. Жирмунский. JI.: Худож. лит., 1972. — 496 с.

86. Зарубежные исследования по семиотике фольклора. М.: Наука, 1985. -516с.

87. Затонский, Д. В. Искусство и миф / Д. В. Затонский // Современная литература за рубежом. М.: Сов. писатель, 1966. — С. 481 509.

88. История всемирной литературы в 9-ти т. М.: Наука, 1989, т. 6. — 880 с.

89. История немецкой литературы. М.: Высшая школа. 1975. 528 с.

90. История немецкой литературы в 5-ти т. Т. 3. М.: Наука, 1996. — 586 с.

91. Карабегова, Е. В. Немецкая романтическая волшебно-фантастическая повесть и ее развитие от йенских романтиков к Э. Т. А. Гофману. Дисс. канд. филол. наук: 10 01 05 / Е. В. Карабегова. М., 1984. -373 с.

92. Карасев, J1.B. Онтология и поэтика / J1.B. Карасев// Литературные архетипы и универсалии. М.: РГГУ, 2001. — 436 с.

93. Карельский, А. В. От героя к человеку. Два века западноевропейской литературы / А. В. Карельский. М.: Сов. писатель, 1990. - 397 с.

94. Карельский, А. В. Драма немецкого романтизма/ А. В. Карельский. -М. : Медиум, 1992.-436 с.

95. Карельский, А. В. Повесть романтической души. // Немецкая романтическая повесть. — М.: Прогресс, 1977.

96. Кассирер, Э. Сила метафоры / Э. Кассирер // Теория метафоры (под редакцией Н. Д. Арутюновой и М. А. Жирмунской). М.: Наука, 1990. — С. 33-43.

97. Кессиди, Ф.Х. От мифа к логосу / Ф.Х. Кессиди. М.: Мысль, 1972. -312с.

98. Ковтун, Е. Н. Поэтика необычайного: Художественные миры фантастики, волшебной сказки, утопии, притчи и мифа (На материале европейской литературы первой половины XX века) / Е. Н. Ковтун. — М.: Изд МГУ, 1999.-308 с.

99. Козлов, А. С. Мифологическое направление в литературоведении США / А. С. Козлов. М.: Высш. Школа, 1984. - 185 с.

100. Коккъяр, Дж. История фольклористики в Европе / Дж. Коккъяр. — М.: Иностр. лит., 1960. 690 с.

101. Корнилова, Е. Н. «Миф о Юлии Цезаре» и идея диктатуры. Историография и художественная литература европейского круга / Е. Н. Корнилова. -М.:МГУС, 1999-271 с.

102. Корнилова, Е. Н. Мифологическое сознание и мифопоэтика западноевропейского романтизма / Е. Н. Корнилова. М.: ИМЛИ РАН, «Наследие», 2001. - С. 239

103. Краснобаева, С. Т. Натурфилософская лирика Гельдерлина и Новалиса (проблематика и поэтика). Дисс. канд фил наук. / С. Т. Краснобаева. — М. 1983

104. Кузнецов, В. Н. Немецкая классическая философия конца XVIII — начала XIX века / В. Н. Кузнецов. М.: Высш. школа, 1987. - 480 с.

105. Кэмпбелл, Дж. Герой с тысячью лицами / Дж. Кэмпбелл. М.: София, 1997.-336 с.

106. Лагутина, И.Н. Символическая реальность Гете. Поэтика художественной прозы. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук / И.Н. Лагутина. — М., 1997.

107. Лагутина, И.Н. Символическая реальность Гете. Поэтика художественной прозы // И.Н. Лагутина. М.: Наследие, 2000. — 280 с.

108. Лагутина, И.Н. Эстетика символа в эпоху Гете (учебное пособие) / И.Н. Лагутина. М., 1997.

109. Лазарев, В. В. Философия раннего и позднего Шеллинга / В. В. Лазарев. М.: Наука, 1990.

110. Леви-Брюль, Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении / Л. Леви-Брюль. М.: Педагогика-пресс, 1999. - 608 с.

111. Леви-Стросс, К. Структурная антропология / К. Леви-Стросс. М.: Наука, 1985.-536 с.

112. Леви-Стросс, К. Структура и форма / К. Леви-Стросс // Семиотика. М.: Радуга, 1983. С. 400 - 428.

113. Лейтес, Н. С. Все о мифе / Н. С. Лейтес // Вопросы литературы, 1988. №4. С. 214-222.

114. Литература и мифология. Сб. научн. Трудов ЛГПИ им. Герцена. Л., 1976.-247 с.

115. Литературный энциклопедический словарь. М.: Сов. Энциклопедия, 1988.

116. Литературные манифесты западноевропейских романтиков. — М.: Изд. МГУ, 1980.-638 с.

117. Литературная теория немецкого романтизма. (Документы). Л., 1934.

118. Лозович, Е. Н. Мифологические заимствования в творчестве немецких романтиков / Е. Н. Лозович // Литературные заимствования и современность. Ташкент, 1989. С. 33 41.

119. Лосев, А. Ф. Диалектика мифа / А. Ф. Лосев // Лосев А. Ф. Из ранних произведений.-М.: Правда, 1990.-С. 393 -599.

120. Лосев, А. Ф. Мифология греков и римлян / А. Ф. Лосев. М. : Мысль, 1996.-975 с.

121. Лосев, А. Ф. Очерки античного символизма и мифологии / А. Ф. Лосев. -М.: Мысль, 1993.-960 с.

122. Лосев, А. Ф. Проблема символа и реалистическое искусство / А. Ф. Лосев. М.: Искусство, 1976. - 367 с.

123. Лотман, Ю.М. Миф Имя - Культура / Ю.М. Лотман, Б. А. Успенский // Успенский Б. А. Избранные труды. Т. 1. М.: Языки славянской культуры, 1994. С. 298-319.

124. Майкснер, X. Романтический фигурализм в романах Арнима, Эйхендорфа и Гофмана / X. Майкснер. — Современные зарубежные исследования по романтизму. Реферативный сборник. М., 1976. - С. 19 -26.

125. Малышева, Л. Г. Проза Эдуарда Мерике. Дисс. канд фил наук. / Л. Г. Малышева. М., 1998.

126. Манн, Т. Шамиссо / Т. Манн // Манн Т. Собр. соч. в 10-ти т. М.: Худож. лит, 1960. Т. 9, с. 451 -478.

127. Маркович, Е. Адельберт Шамиссо / Е. Маркович // Шамиссо А. Избранное. М.: Худож. лит., 1974.