Российская политическая культура как культура архаическая

Щербинина, Нина Гаррьевна

автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.11
диссертация на тему: Российская политическая культура как культура архаическая

Год: 1995
Автор научной работы: Щербинина, Нина Гаррьевна
Ученая cтепень: кандидата философских наук
Место защиты диссертации: Томск
Код cпециальности ВАК: 09.00.11

Диссертация по философии на тему 'Российская политическая культура как культура архаическая'

Полный текст автореферата диссертации по теме "Российская политическая культура как культура архаическая"

ЩЕРБИНИНА НИНА ГАРРЬЕВНА

РОССИЙСКАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА КАК КУЛЬТУРА АРХАИЧЕСКАЯ

Специальность: 09.00.11 — Социальная философия

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук

Томск — 1995

Работа выполнена на кафедре философии гуманитарных и естественных факультетов Томского государственного университета

Научный руководитель — доктор философских наук, профессор Петрова Г. И.

Официальные оппоненты:

Доктор философских наук, доцент Коробейникова Л. А. Кандидат философских наук, доцент Скрябина Н. И.

Ведущая организация: Институт философии Российской Академии Наук, лаборатория философии истории

Защита состоится < Л» « ноября 1995г. в II30 на заседании дис-сертационнного совета Д.063.53.06 по философским наукам при Томском государственном университете по адресу 634050, Томск, пр. Ленина 36.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке Томского государственного университета

Автореферат разослан « иЬ » октября 1995г.

Ученый секретарь

диссертационного совета

Мазаева О. Г.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

1 См.: Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. — М., 1993. — С. 473.

ремен: разрушение культурного архаического базиса в целом неизбежно чревато гибелью культуры, значит и планируемой модели, а пренебрежение в отношении ключевых отдельных черт своеобразия вызовет традиционное «мстительное поглощение» новаций. Это с одной стороны. А с противоположной, опора на базовые политико-культурные «традиции сознания» избавит общество от изнурительной необходимости искусственного (и не всегда эффективного) поддержания системного равновесия. Итак, проблема исследования политической культуры в целом, и России в частности, актуальна как один из определяющих инструментов самопознания общества. Особое же значение она приобретает в кризисные эпохи, когда к политике предъявляются более высокие требования. Таково социальное предназначение формирующегося в России нового направления в философском знании.

Впервые термин «политическая культура» в аксиологическом контексте определенного качества употребил в конце XVIII в. немецкий философ И. Г. Гердер1. Однако политико-культурный подход как самостоятельное направление в русле прежде всего политологии возник в середине XX в. и вполне оправданно время его рождения связывают с выходом в 1956 г. статьи американского политолога Г. Алмонда «Сравнительные политические системы». Теоретической базой, подготовившей новый подход, стали работы, в которых в той или иной степени рассматривалось «внутреннее» измерение политики (Платон и Аристотель, Гоббс и Локк, Монтескье, Юм и др.). Важным толчком к формированию социетальных концепций стал переход социально-антропологических наук от описания и систематизирования на уровень философского осмысления. Это существенное обстоятельство позволило более глубоко интерпретировать различные философско-культурные схемы: «власть и господство» (М. Вебер), «община и общество» (Ф. Теннис), «коллективное сознание» (Э. Дюркгейм), «внутрипси-хическое и социальное» (3. Фрейд, К. Г. Юнг), «менталитет» (Т. Гайгер) и др.

Неслучайную роль сыграло обращение исследователей политической культуры к системно-социологическому подходу Т. Пар-сонса. Прагматические соображения в вопросах действий личности, групп и общества по «образцам поведения» явились отражением прежде всего «технологических» интересов американской

1 Гердер И. Г. Идеи к философии истории человечества. — М., 1977. — С. 368.

нации в политике, как и во многих других областях. Под влиянием веберовско-парсонсовской традиции Г. Алмонд определяет «политическую культуру» как партикулярное распространение среди членов нации образцов ориентации относительно политических объектов. В сущности для Алмонда политико-культурный подход стал связующим звеном между индивидом и политической системой, а в гносеологическом плане — между микро- и макроанализом. Однако оказалось, что политическая культура менее всего укладывается в простую схему, о чем свидетельствует, к примеру, сжатое сочинение С. Вербы «Сравнительные политические культуры» (1965), где ученый отдавал предпочтение фундаментальным политическим убеждениям, глубоко укоренившейся «вере» перед «позицией» или «мнением». К основоположникам данного подхода относится и Л. Пай, именно ему принадлежит определение политической культуры как « интервал изации политических ценностей». Дальнейшее исследование, предпринятое Г. Алмондом и С. Вербой, отлилось в конечном счете в фундаментальную концепцию «гражданской культуры». Отмечая большие заслуги Г. Алмонда, С. Вербы, Л. Пая в постановке проблемы политической культуры и в разработке идеальных моделей демократического типа, следует указать и на противоречивость и ограниченность функционального подхода в целом. Предпочтения, отдаваемые фундаментальным образцам поведения, оценка концепции политической культуры самими ее авторами как «теории средней дальности» требовали вообще перехода на иной, социально-философский, уровень осмысления. Однако этого не произошло и в работах последователей Г. Алмонда и С. Вербы. В частных же проблемах, к примеру, в выявляемом национальном своеобразии политических культур нередко видели простое отклонение от англо-саксонского стандарта.

В отечественное обществознание термин «политическая культура» входит в конце 70-х — начале 80-х гг. с появлением работ Ф. М. Бурлацкого и А. А. Галкина, Е. Вятра, Н. М. Кейзерова и др., в которых с нормативно-аксиологических позиций давалась как критика буржуазных концепций, так и формулировались особенности политической культуры развитого социализма. Значительный импульс для актуализации проблемы дала перестройка. В целом ряде работ таких авторов как Э. Я. Баталов, Ф. М. Бурлацкий, К. С. Гаджиев, К. Г. Холодковский, Е. Б. Шестопал, А. А. и В. А. Щегорцовы и др. стали подниматься не только идеологические вопросы, но и научно-теоретические проблемы. Из-

вестные издержки были связаны с подходом к политической культуре как к инструменту демократизации и гласности (а позднее — парламентаризма). Тем не менее работа над теоретическими основами концепции политической культуры свидетельствовала о серьезных заявках и научных результатах ряда отечественных исследований: соотношение категорий «политическая система», «политическое сознание», «идеология» с «политической культурой»; первые опыты отечественной этнополитологии и даже философии политики, анализирующих политическую культуру в координатах своих наук (К. С. Гаджиев, Л. Е. Куббель, В. В. Ильин, А. С. Панарин).

Несомненным толчком к изучению российской политической культуры явилась републикация работ отечественных мыслителей XIX — начала XX веков, философов «русского зарубежья», целого массива исторических источников и литературы. Труды Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова, В. В. Зеньковского, А. И. Ильина, К. Н. Леонтьева, В. С. Соловьева, Г. В. Флоровского, С. Л. Франка, плеяды евразийцев буквально по-новому заставили посмотреть на проблему «настоящего в прошлом». Особо в связи с этой рефлексией следует отметить отдельные работы А. С. Ахиезера, Д. В. Гу-дименко, Ю. С. Пивоварова, Л. А. Седова и некоторых других авторов, прямо или косвенно посвященные своеобразию российской политической культуры. Общей характеристикой всех вышеперечисленных трудов наших современных исследователей является оформляющаяся тенденция к переходу от «функциональности» к «онтологичности» и даже «экзистенциальности» в оценке политической культуры России. «Непрорисованность» предмета, разночтения в доказательствах естественны для нового направления. Однако при этом обнаруживаются два существенных, на наш взгляд, недостающих звена в самом предмете исследования. Именно поэтому, во-первых, не претендуя на исчерпывающее знание о российской политической культуре, мы считаем, что наиболее прочно разрозненные феномены отечественной политической культуры может связать архаический компонент. Во-вторых, раскрыть его полнее других наук способна социальная философия.

няет неизменным способ мышления, не придавая особого значения формальным моментам. В культурной среде такого рода истоки, воспроизводимые из поколения в поколение, как бы присутствуют в современности. Эти архаические .«включения», архетипы трансформируются из подсознательного «слоя» не только в виде символов, но и основы мотивационной сферы и повторяющихся импульсов. В тех же «глубинах» берет свое начало и стереотипно-рефлекторное поведение, поддерживающее гомеостатическое равновесие социума. Таковы интуитивные побудители и механизмы политического поведения, передающиеся российской политической культурой в виде традиционного материала. Традиционная политическая культура «программирует» сущностные параметры общественных структур, придает обществу неповторимый «код». Все это в совокупности делает российскую политическую культуру уникальной, а естественность процесса, в свою очередь, способствует консервации ее архаического базиса.

Методологическую и источниковую базу диссертации составили работы философов М. М. Бахтина, Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова, А. Камю, Э. Канетти, Э. Кассирера, Г. Померанца, П. Тиллиха, Г. Флоровского, С. Л. Франка и др.; социологов М. Вебера, Э. Дюркгейма, К. Манхейма, Ф. Тенниса, Р. Пэнто и М. Гравитц, Ю. Хабермаса и др.; этносоциологов Л. Леви-Брюля, К. Леви-Строса, М. Мид, В. Тэрнера; психологов Г. Лебо-на, Э. Фромма, К. Г. Юнга; культурологов П. М. Бицилли, Э. Сепира, Й. Хейзинги; политологов Г. Алмонда и С. Вербы, К. С. Гаджиева, В. В. Ильина, М. В. Ильина, А. С. Панарина, А. М. Салмина; историков М. Блока, Б. Д. Грекова, Н. М. Карамзина, Н. И. Костомарова, Н. П. Павлова-Сильванского, А. Е. Преснякова, Р. Г. Скрынникова, Фюстель де Куланжа и др., позволяющие наиболее глубоко и полно раскрыть предметную область исследования.

В своей работе автор опирается на онтологический (субстанциональный) подход к анализу российской политической культуры, поскольку он предоставляет максимальную возможность для изучения первоосновы, составляющей специфическую качественную сферу политической культуры в общесоциальном, и создает условия для того, чтобы с точки зрения философии раскрыть предельные основания этой культуры. Наряду с данным подходом в работе широко используются ретроспективный и компаративный методы, а также сочетание исторического и

логического анализа при исследовании российской политической культуры как культуры архаической.

Целью данной диссертации является анализ базовых политико-культурных элементов, детерминирующих политическое мышление и политическое бытие россиян. Исходя из этой цели, в работе ставится задача изучения качественных характеристик российской политической культуры. Предмет данного исследования предполагает и постановку задачи выявления архаических механизмов социокультурных взаимосвязей, позволяющих политико-культурной системе поддерживать состояние равновесия. Рассмотрение общих черт политической культуры России дает возможность поставить еще одну важную задачу работы: изучение российской общественной структуры в связи с эмпирически проявляющейся коллективистской общественной традицией. Логическому завершению исследовательского процесса служит задача рассмотрения коллективной личности как фактора российской политической культуры.

Новизна данной диссертации заключается: -в постановке самой проблемы исследования -во впервые применяемом социально-философском анализе политической культуры России от культурных истоков, «программирующих» не только национальный политико-культурный тип в целом, но и исторические типы; -впервые объективно-логическим способом доказывается наличие в России доминирующей коллективистской социокультурной традиции; -в интегративном подходе к проблеме, позволяющем рассмотреть политическую культуру с точки зрения основных категорий социальной философии и одновременно дать анализ фундаментальным феноменам политики и культуры; -введены в научный оборот категории «внутренняя» и

«внешняя» традиция; -сформирована оригинальная точка зрения на проблемы «особенностей российской политической культуры» и «национального характера». Научная и практическая значимость работы. Выводы, полученные в диссертации, могут быть использованы как методологическая база в конкретно-социологических и политологических исследованиях российской политической культуры, в концептуальном анализе социально-политического процесса в России; при подготовке и экспертизе программ социально-

политических преобразований; в работе над курсами и спецкурсами по философии, культурологии и политологии. Данные и выводы диссертации использовались автором при разработке учебного курса «Политическая культура» на философском факультете Томского госуниверситета, в конкретно-социологических исследованиях по комплексным программам «Социальный прогресс Сибири» и «Народы России: возрождение и развитие».

Основные положения и выводы диссертации прошли апробацию в опубликованных статьях, учебно-методических пособиях, в опубликованных сообщениях на региональных научных конференциях: «Актуальные вопросы идеологической работы партии в свете решений XIX Всесоюзной конференции КПСС» (Томск, 1989), «Диалектика классового и общечеловеческого» (Томск, 1989), «Проблемы формирования общественного сознания в современных условиях» (Томск, 1990), «КПСС: политический опыт и необходимость перемен» (Томск, 1991); на Российской научно-практической конференции «Политические процессы в России: история и современность» (С.-Петербург, 1993); на Международной научно-теоретической конференции «Легитимность власти в России: история и современность» (С.-Петербург, 1994); на «круглом столе» «Консерватор: гражданин, эксперт, правитель» в журнале «Вестник МГУ. Сер. 12» (1995).

Работа состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается актуальность темы, показана степень ее изученности, определены предмет исследования, цель и задачи, обосновывается новизна постановки проблемы и вклад диссертанта в ее разработку, характеризуется теоретико-методологическая и источниковая база, научная и практическая значимость работы.

В первой главе «Российская традиционно-архаическая политическая культура» исследуются основные черты российской политической культуры как культуры архаической и приспособление архаических механизмов взаимосвязанности (ритуал) к современной политико-культурной системе.

Распространенный подход к культуре с «поверхностной», т.е. поведенчески ориентированной позиции обнаруживает насущную потребность углубить процесс изучения феномена политической

культуры России до социально-философского осмысления предельных базисных элементов культуры. От поведения мы переходим к традиции и анализ традиционного материала показывает, что основной отечественной политической традицией является сохранение и воспроизведение архаических истоков. Это делает саму российскую политическую культуру архаической как по характеру выражения, так и по сути. Политическая культура вообще занимает исключительное место в политическом мире: перефразируя выражение Э. Дюркгейма, ее можно назвать «диффузной душой» политического общества. Поэтому традиционно-архаическая политическая культура задает тон всему, относящемуся к политической сфере социального, сообщая ему черты политической архаичности, что обнаруживается во всем: в политических формах, институтах, процессах, явлениях и т. п.

Социально-философский уровень исследования помогает понять, что основные черты, характеризующие российскую политическую культуру, одновременно отражают и архаические общественные свойства. Наиболее заметным качеством такого рода являются антитетичность и антагонистичность. Причина подобной нетерпимости состоит в «усечении» архаических основ: унаследовав архаическое антагонистическое «строение» политического, мы не восприняли даже формализованных ритуалов игрового элемента культуры (Й. Хейзинга), превратив политическую культуру в абсолютно серьезное дело. Базовое противоречие «снимает» атональность культурных традиций. Политика для нас это культовая «игра», из которой изъят элемент культового состязания и в которой доминируют церемонии заклинания и жертвоприношения. Так создается один из «карнавальных» моментов российской политической культуры — имитация псевдоигры. Агональный инстинкт общества не умирает и сегодня в качестве культурообра-зующего основания как и в древности выступает соперничество.

Характерным качеством российской политической культуры является ее мифологизированность (и идеализированность). Главным фактором политического мифа как и в архаической культуре служит «божество» и возглавляет российский политический «пантеон» символическая фигура Справедливости. Традиционное сознание нашего общества сохранило архаическую особенность олицетворения и персонификации (государство — Лидер, лидер — Власть).

В целом наша политическая культура обладает сакральным базисом. Именно в политическом мифе сосредоточился игровой

компонент отечественной культуры, а значит и творческий. Фактически мы имеем дело с полуязыческой, раннерелигиозной сак-ральностью: «многобожие», архаическое обыкновение творить богов, мистицизм, мифотворчество, коллективный характер верований, массовое предпочтение ритуальности перед духовным подвижничеством, внешней набожности перед истинным благочестием, морально высокий монашеский идеал и уютно-бытовой культ — все это свидетельствует о быстром поглощении византийской культурно-политической традиции и о симбиозе, а не синтезе двух сакрально-культурных образований.

Сакральное сознание неизбежно становится символическим, когда типовые образцы политического поведения наследуются обществом «внутренней» традиционности без активного подключения собственно поведенческой сферы с помощью символизации ритуала. Символическое сознание обуславливает и «символичность» поведения. Общество «внутренней» традиционности:

— обычно разрешает конфликты в символической форме,

— сохраняет стабильность естественным образом.

В литературе бытуют два главных заблуждения относительно природы российского полит1гческого конфликта: считается, что он присущ нашему обществу как его отличительная особенность, и утверждается, что «российский бунт» исключителен в национальном своеобразии. По мнению диссертанта, очевидно конфликтное российское политическое сознание одновременно выступает и «механизмом», снимающим «структурное» перенапряжение в режиме органического функционирования. Таким образом, формулируется комплекс качеств, квалифицирующих российскую политическую культуру как культуру архаическую, в котором ряд ее смыслообразующих характеристик вообще приведены впервые, а другие (антитетичность) прослежены от архаических истоков.

Общество «внутренней» традиционности самопроизвольно стабилизируется, естественным образом воссоздавая культурно-политическую сакральную основу. Для поддержания гомеостати-ческого равновесия социокультурной системы здесь служит архаический феномен «власти слабого» (В.Тэрнер). Такими общественными «институтами», опирающимися на данное культурное свойство и воспроизводящими «архаическую сакральность», можно считать «нищенство» и «юродство». Оттенок «зарамочного» поведения «власть слабого» приобрела в явлении «странничества» и «героичности» российской интеллигенции. Все эти чисто нацио-

нальные феномены имеют значение не только эталонов общественной совести, «коммунитарной» морали, ко и символов своеобразной «лиминальиости». В последнем смысле символически «лиминальное» общественное образование служит выражением «коммунитас», в свою очередь, символически обособленной в обществе-процессе, тем самым стирая эволюционную грань между первичным и современным общественным типом. И здесь мы переходим от спонтанного способа регулирования к «лиминалыюй» традиции российской политической культуры, отвечающей за более или менее упорядоченную * пересакрализацию» социальных статусов. «Лкминальный» эффект в российской политической культуре состоит в том, что произошла трансформация ритуальной структуры до элементарного уровня — символа. Здесь имеется в виду обычай «подаяния» и «перемены статуса» (символические «коммунитарные» лишения верхов и ритуальное превосходство низов). Так «лиминальная» традиция сознания «улаживает» проблему взаимоотношений властных структур и остального общества в России архаически-сакральным способом, включая «коммуни-тарную» мораль в системные ценности и делая ее прерогативой управляющей власти. В данной связи феномен оппозиционного лидерства приобретает парадоксальный вид. «Самозванство» с со-циофилософской позиции выступает не как свидетельство кризисное™ политической системы, а как ее составная часть, своеобразный «механизм», служащий для восстановления равновесия в структуре власти. Самозванец-двойник у нас не тождествен «хорошему царю», «коммунитарному» лидеру, т.к. в «официальной» политической культуре официальный лидер должен быть сам себе официальным оппозиционером.

Во второй главе «Российское общество и отечественная политическая культура» впервые обосновывается наличие коллективистской социокультурной традиции, трактование которой приобрело в научной литературе аксиоматическое звучание. Объективно-логический подход позволил доказательно прояснить, что именно устойчивая национальная тенденция к сохранению своих структурных параметров и консервирует коллективистский общественный тип.

Методологической основой работы вообще и данной проблемы в частности стала малоиспользуемая у нас концепция общества В. Тэрнера и его теория ритуала, включающие разработку соотнесения категорий «структура» и «коммунитас» и понятия «лиминальиости» как состояния, так и фазы ритуала. В результате дис-

сертант пришел к заключению, что традиционно-архаическое общество отличается тем, что создает символически-локализованную «коммунитас», где ритуалы-символы стали частью современной российской структуры, а в структуре сознания значительное место занимают его архаические компоненты, которые автору диссертации удалось выделить из «коммунитарного» традиционного материала.

Диссертант опирался и на психологические принципы социальной организации, предложенные Э.Фроммом, подчеркнув, что женский элемент российской традиционной культуры носит базовый характер. Используя персонифицированный природный архетип Анимы, выделенный К.Г.Юнгом, в работе раскрывается со-циофилософокое содержание национального женского символа — «российской Анимы» и ее образного воплощения Богородицы-Заступницы. Это позволило установить преобладание в отечественной социокультурной среде первичных триадных политических ценностей-ориентаций, а так же объяснить антиномичность национального характера двойственностью исторических актуализаций обоих психологических начал.

Важнейшее значение для анализа коллективистской российской традиции имеют знаменитые дихотомические типологии Ф. Тенниса (и ее мотивационной интерпретации М. Вебером), а так же Э. Дюркгейма. Определение «коллективного сознания», формальные признаки и содержательные характеристики его, понятие «механической солидарности» и их связь с представлением Дюркгейма о социальной эволюции — все это послужило в диссертации отправным материалом для компаративного и ретроспективного социально-философского исследования.

Оно начинается с выдвижения гипотезы: в России произошла консервация способа солидарности, что обусловило историческое видоизменение структурных связей социума путем их приспособления к первичному общественному типу. Для проверки гипотезы были проанализированы качественные состояния сегментарной организации российского общества, основным структурным элементом которой являлась община. Исследование показало, что истоки коллективистской социокультурной традиции уходят во времена формирования территориально-сегментарной общественной структуры восточных славян. Укорененность территориального сегмента объясняется в первую очередь слабостью предшествовавшей родовой организации. Поэтому диссертант пришел к выводу, что ключевым первичным звеном в цепи последовательно разви-

вавшейся российской сегментарной организации, культивировавшей общее сознание, была община-« задруга». Территориальная сегментарная организация, легко возникнув, рутинизировалась, сохраняя преобладающую роль коллективного сознания, последующие изменения в структурной форме подчинились, вопреки эволюционной теории, «задаче» консервации, став основой консервативной «традиции сознания».

Почему же отечественная социальная структура не прогрессировала? В складывающейся картине структурного развития российского общества вырисовывается доминирующее положение территориально-сегментарной организации. К ней тяготела по внутреннему устройству семейная община и она же стала прототипом «общины-государства». Как ни парадоксально, у нас зафиксировалась переходная социальная организация, которая, согласно Дюркгейму, должна бы быть мимолетной. Территориальный сегмент приобрел исключительное, в первую очередь даже не «объемное», а содержательное общественное значение: он нес потенциал политической закрытости и архаический способ социального единения. «Переходность» российского территориального сегмента заключалась в совмещении примитивного организационного общественного строения с современным политическим формообразованием. Сегментарная структура оказалась вынужденной выполнять функции «гибких членов» в неповоротливом централизованном «архаическом обществе-государстве». Единственное реальное социально-политическое «разделение труда» в России проходило между государственной властью и общинным «миром». Еще один парадокс состоял в том, что самая консервативная структурная единица стала не оковами, а наиболее органичной частью «общественного тела». «Структурный прогресс» современного российского общества выразился в том, что в нем, в социальном традиционно-архаическом сознании постепенно срослись «общинная» и «государственная» его «составляющие».

Государственно-территориальному «замыканию» общественного сознания способствовал и фактор колонизации, рассматриваемый в работе в плане его влияния на формирование национального коллективистского типа. Восточнославянские общины оставались при этом настоящими «островами» первобытной нерасчлененности политического и общесоциального, да и примитивное государство (Киевского и удельного периодов) держалось преимущественно за счет власти общества в архаическом смысле. В работе обосновывается положение, что коллективистский психологиче-

ский тип в указанную эпоху упрочился и развился ввиду компенсаторного значения «внутренней» традиции. И так же впервые в диссертации предпринимается попытка компаративного социокультурного анализа политического общества и политического сознания до и после образования современного территориального государства.

Создание самого Московского государства рассматривается диссертантом в социофилософском ключе концепции «культурного импульса» (Хейзинга). Коллективное сознание архаического по сути политического общества естественно впитало в себя и культ московского царствующего клана как привычную сакральную форму и «сверхчеловеческий» характер новой власти, символизирующей архетип. Коллективная личность обрела реальный «фокус» приложения и концентрации общей энергии чувствования, от чего интенсивность и определенность коллективного сознания только возросли. Коллективный гражданин легко стал «холопом-подданным». А политический мир воплотился в две ипостаси: государство и общину. До сих пор территориальная община играла лидирующую роль: была одной из ячеек восточнославянского древнего «родового быта» и типичным элементом в примитивном государственном устройстве. В централизованном современном государстве ей отводилась второстепенная роль.

Но понижение институционального веса общины не привело и снижению объема коллективного сознания. Коллективистская традиция, напротив, максимализировалась в период крепостничества и за счет складывания социальной уравнительной тенденции общинного типа, сформировавшей «уравнительную» психологию народа. Несмотря на живучесть, община как особая форма социальности была в конце концов насильственно уничтожена, но коллективистская традиция сделала еще один стремительный взлет, т. к. образовалось тоталитарное «государство-сегмент». Таким образом, российская политическая культура консервативна «механически», т. е. воспроизведением архаических стереотипов. Один из них есть сохранение коллективного сознания и механической солидарности, что достигается с помощью территориально-сегментарной организации и современного государства. В работе не только проводится сравнение последнего с «первобытным централизованным обществом», но и обосновывается его правомерность, исходя из анализа способа общественной интеракции.

Особое место в главе отводится рассмотрению российской патриархальной традиции, ее связи с монархическим принципом со-

циокультурного строительства и современной отечественной политической культурой. Вопреки бытующему в научной литературе представлению делается вывод:

1) патриархальный принцип не обнаруживает исторической преемственности от архаических истоков, патриархальная традиция прерывается с образованием территориально-сегментарной организации в России и в период складывания Московского государства восстанавливается «сверху»;

2) распространенное представление о патриархальности российской общины неточно, т.к. кровно-родственная община-задруга уже не строилась на базе патриархальной зависимости, следовательно и территориальный союз не мог ее воспринять;

3) воссоздание «символической» патриархальности произошло не на основе исторической «родовой традиции», а путем актуализации архетипической по глубине «традиции сознания», «отложенного спроса» на символическое воплощение коллективистского менталитета. Социофилософский подход к проблеме российской политической культуры позволяет по-новому взглянуть на вопрос о ее специфичности. Отечественная политическая культура обнаруживает особую склонность «присваивать» всеобщее, придавая ему этническую окраску. Она отличается особой репрезентативностью универсальных качеств. Так вопрос об особенностях российской политической культуры выводится за рамки «тайн национальной души», поисков всевозможных «начал» и т. п., поскольку особенное в России то, что универсально. Политическое сознание россиян интегрально, отсюда его архаичность. Отличительным в российской политической культуре является господство, всевластие истоков.

В третьей главе «Коллективная личность в контексте российской политической культуры» рассматривается индивид как проявление коллективности, который, в свою очередь, формирует политическую культуру, отражающую данное естество.

В диссертации анализируется коллективистский тип личности и делается вывод, что исторически «примитивному» российскому политическому обществу соответствует и органичная политическая личность, воплощение коллективности как традиции. Если «религия индивида» была у нас верованием только интеллигентского класса, то «религия коллективной личности» исповедовалась в тоталитарный период всем обществом, породив «массовую архаическую политическую культуру», т.к. массовость в России возникла как эпифеномен традиционного культурного процесса.

Поэтому наиболее наглядно коллективистский тип личности заметен в двух своих разновидностях: «хилиастической личности» и коммунистической неоколлективистской личности, служащих в работе предметом конкретного социофилософского анализа российской политической культуры. Завершается диссертационная работа портретом коллективной личности. Социально-философский подход к политическому поведению показывает, что архаический компонент сближает и нивелирует его полюса: покорность и бунт. Традиция подчинения государственной власти квалифицируется как в большей степени «внутренняя» традиция, переходная форма к «внешней» — авторитаризму. Данной метаморфозе способствует особый («конденсационный», Э. Сепир) символизм российской политической культуры и явление «символической» патриархальности. Антитеза покорности — бунт есть не столько следствие социально-классовых противоречий в России, сколько «ценностный бунт» коллективной личности, неизбежно перерастающий в очередную ее «консервативную революцию». Наиболее ярко последняя проявилась в вакханалии исторических ценностей (названной А. Камю «богоубийством»). Однако на общем фоне портрета должно быть прорисовано лицо и здесь мы сталкиваемся с безликостью «коллективного индивида»: и обычного, и героического персонажа. При анализе проблемы выявилось, что российская политическая культура лишена как языческого, так и христианского культурного героя (типология Э. Фромма). В нашем политическом мире, населенном коллективными личностями, на первое место выдвигается не герой как общекультурный эталон, а политический лидер как таковой. И главная причина здесь в том, что российская коллективистская политическая культура вообще не испытывает нужды в герое. Понятие «подвига» здесь заслонено нормативным представлением «долга». Если наши «боги» лишь контур человеческой фигуры, то и ценностный образ только «заготовка» культурного героя. Это архаичность на уровне «догероического» слоя культуры.

В заключении формулируются основные теоретические выводы исследования, главный из которых состоит в том, что российская политическая культура является несомненно культурой архаической.

Традиционно-архаическая политическая культура зеркально отражает национальный культурный тип вообще, а значит и базовую проблему жизни и смерти. Она деятельностно актуализировала последнюю в мессианском призвании, вербально завуалировала

«загадкою судьбы России», а подсознательно оставила все на архаическом фундаменте. Основной политический миф России это надежда на «воскрешение телесное», что символизирует чудо «нетленности власти». Культурные основы видятся как комбинация язычески-христианских представлений о жизни, миропорядке, человеке и власти. И сегодня после очередного «обрыва» архаическое «божество» рассеяно в культурном «поле» и ждет нового воплощения и символизации».

Основные положения диссертации нашли отражение в следующих публикациях:

1. Некоторые проблемы управления процессом политического воспитания молодежи // Перестройка идеологии. — Томск, 1989.

— С. 60-62. (в соавт.).

2. Проблемы выявления уровней исторического сознания // Диалектика классового и общечеловеческого. — Томск, 1989. — С. 64-65. (в соавт.).

3. Социологическое обеспечение избирательной кампании кандидата от молодежи // Проблемы формирования общественного сознания в современных условиях. — Томск, 1990. — С. 83-84.

4. Молодежь и политика // Массы и массовое сознание: возможности и механизмы манипулирования. — Томск, 1990. — С. 51-59. (в соавт.).

5. Политическое сознание молодежи в современных условиях // Особенности формирования политического сознания молодежи в современных условиях (Методическое пособие). — Томск, 1990.

— С. 4-25.

6. Общественные ценности и советская консервативная идея // КПСС: политический опыт и необходимость перемен. — Томск, 1991. — С. 96-98. ( в соавт.).

7. Представления об общественно-государственном устройстве как часть политического сознания студенческой молодежи // КПСС: политический опыт и необходимость перемен. — Томск, 1991. — С. 138Л39.

8. Представления об общественно-государственном устройстве как часть политического сознания студенческой молодежи // Актуальные проблемы политической истории. — Томск, ун-т, 1991.

— С. 114-125. - Деп. в ИНИОН 24.06.91. — №44833.

9. Консерватизм: удила или путы? // Вестник высшей школы.

— 1992. — №1. — С. 53-59; №7-9. — С. 76-81. ( в соавт.) .

10. Конфликтность российского политического сознания // Тезисы докладов Российской научно-практической конференции «Политические процессы в России: история и современность». — СПб., 1993. — С. 45-46.

11. Представления о политической власти и политическая позиция студенческой молодежи // Партии и органы власти России: компромисс и политическая борьба. — Томск, ун-т, 1993. — С. 114-125. — Деп. в ИНИОН 14.03.94. — №49013.

12. Традиция беззаконности или легитимная власть в России // Тезисы докладов Международной научно-теоретической конференции «Легитимность власти в России: история и современные проблемы». — СПб., 1994. — С. 75-76. (в соавт.).

13. Материалы круглого стола «Консерватор: гражданин, эксперт, правитель» // Вестник МГУ. — Сер. 12. — 1995. — №6.

14. Консерватизм: портрет на фоне политической культуры перестройки. Материалы к курсу политологии. — Томск, 1995. — 31 с. (в соавт.).

15. Особенности российской политической культуры. — 0,9 п. л. (сдана в «Вестник высшей школы»).

НПТ «Курсив» Объём 1 п. л. Заказ №362 Тираж 100 экз.

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата философских наук Щербинина, Нина Гаррьевна

ВВЕДЕНИЕ.

Глава I. РОССИЙСКАЯ ТРАДИЦИОННО-АРХАИЧЕСКАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА.

1. Характер политической культуры России.

2. Архаические социокультурные взаимс ?вязи и равновесие политико-культурной системы.

Глава И. РОССИЙСКОЕ ОБЩЕСТВО И ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА.

1. Коллективистский тип общества.

2. Российское сегментарное общество кг к основа коллективистских политико-культурных традиций.

Глава III. КОЛЛЕКТИВНАЯ ЛИЧНОСТЬ В КОНТЕКСТЕ РОССИЙСКОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ.

1. Коллективистский тип личности.

2. Коллективная личность и безликая политическая культура.

Введение диссертации1995 год, автореферат по философии, Щербинина, Нина Гаррьевна

Философия, исследуя общую идею развития, акцентирует внимание на двух взаимосвязанных функциях культуры — поддержании системного равновесия в социуме и необходимом изменении существующего порядка вещей. Политическая культура, обретая со временем все более специфические очертания внутри общекультурного пространства, тем не менее продолжает выполнять родовые функции. Поэтому актуальность поставленной в работе про блемы связана главным образом не с ее «политическим компонентом», хотя и он достаточно остро стоит в сопредельных значениях (несомненно « овремеиными» темами сегодня являются исследов - • ' ния российского национального характера, «русской идеи» и т. д.), но с архаическ им, перекидывающим «базисный мостик» к культу г е вообще. И в Д1 1ной пвязи первостепенный смысл обретает гуман -стическое пон> гие «подлинной» культуры, введенное в социокул. -турный дискурс научного знания американским ученым Э. Сеп -ром. Скептический настрой культуролога в отношении технократ» ческих* достиж ний общепризнанно «высокой» культуры и амер -канского образа жизни еще 20-х годов нашего столетия привели е- о к выводу, что «для создания подлинной культуры в радикальш. х изменениях основ — сколь бы значительны ни были происходят,: е при этом преобразования — нет нужды. Другими словами, подлинная культура вполне мыслима в рамках любого типа цивилизации и на любой ступени ее развития, она может быть усмотрена в формообразующей матрице любого национального духа». «С другой ст о роны, то, что по контрасту может быть названо «мнимом» spurious») культурой, столь же легко представить себе в условиях всеобщего просвещения, как и в условиях относительного запустения и невежества». И далее он продолжает, что все же подлинной культуре легче просуществовать на более низком уровне цивилизации, когда незначительная функциональная дифференциация позволяет индивидам органичнее включаться в общество . Глядя на российское социокультурное настоящее, хочется добавить, что погоня за прогрессом, этим социальным идолом последних двух веков европейской истории, не самоцель, но ведь проблема России в этом и состоит — не ставить целей подобного рода. Поэтому «практический» функциональный подход к российской политической среде неэффективен с точки зрения «рациональной», т. к. с современных позиций оценивается и инициируется «архаическое общество». Если же оставить в стороне и научно-публицисти- еские морально-аксиологические претензии, то «отсталость» российской политической сферы может повернуться такими «полояштельными» сторонами, характеризующими «подлинно культурную» сущность, как уравновешенность и самодостаточность, то, что в терминологии либерального консерватизма получило название «органичности». Все это в современную эпоху означает национальное своеобразие, впрочем то же означало и раньше, «ибо культура есть не что шое, как своеобразие» (К. Леонтьев). Так укорененность российской политической культуры делает это древнее качество свойством политико-научной злободневности и мы возвращаемся к тому, с чего начали: родовым функциям политической культуры. Социально-философское исследование, таким образом, дает парадоксально «прикладной» ответ на сиюминутную дилемму любого социума: как

1 См.: Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М., - 1993. - С. 473, 477. менять, чтобы не поколебать устойчивости общества. Архаические элементы российской политической культуры задают максимальные пределы перемен: разрушение культурного архаического базиса в целом неизбежно чревато гибелью культуры, значит и планируемой модели, а пренебрежение в отношении ключевых отдельных черт своеобразия вызовет традиционное «мстительное поглощение» новаций. Это с одной стороны. А с противоположной, опора на базовые политико-культурные «традиции сознания» избавит общество от изнурительной необходимости искусственного (и не всегда эффективного) поддержания системного равновесия. Итак, проблема исследования политической культуры в целом, и России в частности, возникшая в качестве самостоятельного подхода сравнительно недавно, актуальна как один из определяющих инструментов самопознания общества. Особое же значение она приобретает в кризисные эпохи, когда к политике предъявляется более высокие требования и когда социальные науки ставят перед собой и обществом вопросы: «Кто мы такие? Куда идем? Откуда пришли?» Таково социальное предназначение формирующегося в России нового направления в философском знании.

Впервые термин «политическая культура» в аксиологическом контексте определенного качества, которое дреь .сгреческие мудрецы МОГ.ЛИ передавать через аристократию «низкому люду», употребил в конце XVIII в. немецкий философ И. \ Гердер1, Однако политико-культурный подход как самостоятельное направление в русле прежде всего политологии возник в середине XX в. и вполне оправданно время его рождения связывают с зыходом в 1956 г. статьи американского политолога Г. Алмонда «Сравнительные политические системы»1. Теоретической базой, подготовившей

Гердер И. Г. Идеи к философии истории человечества. — М., : 1977. - С. 368.

1 Journal of Politics. - 1956. - Vol. XVIII. - jVq3. ~ P. 391-409. новый подход, стали работы, в которых в той или иной степени рассматривалось «внутреннее», субъективное измерение политики (Платон и Аристотель, Гоббс и Локк, Монтескье, Юм и др.). Важным толчком к формированию социетальных концепций стал переход социально-антропологических наук от описания и систематизирования на уровень философского осмысления (этнология, этнопсихология, фольклористика, культурная антропология). Это существенное обстоятельство позволило более глубоко интерпретировать различные философско-культурные схемы: «власть и господство» (М. Вебер), «община и общество» (Ф. Теннис), «коллективное сознание» (Э. Дюркгейм), «внутрипсихическое и социальное» (3. Фрейд, К. Г. Юнг), «менталитет» (Т. Гайгер) и др. Блестящими примерами системного подход к образцам архаической культуры явились работы Ф. Боаса, Р. Ф. Бенедикт, М. Мид, одновременно реанимировавшие интерес у современных исследователей к проблеме национального характера.

Неслучайную роль сыграло обращение исследователей политической культуры к системно-социологическому подходу Т. Парсон-са. Прагматические соображения в вопросах действий личности, групп и общества по «образцам поведения» явились отражением прежде всего «технологических» интересов американской нации в политике, как и во многих других областях. Если же взглянуть на ситуацию более широко, то весь XX век, пользуясь терминологией Ю. Хабермаса, явился эпохой, когда «Жизненный мир» с его многомерным подходом к человеку был вытеснен на окраину социокультурной ойкумены «Системой» (власть, государство, бюрократия и т. д.)1 , то есть производное стало главным. В этих условиях окончательно сменились акценты и в познании: сегодня «существительные онтологической эпохи становятся глаголами функциональной

1 См.: Современная западная теоретическая социология. -Вып. 1. Юрген Хабермас: Реф. сб. - М., 1992. - С. 117. эпохи» (К. А. ван Персеи)1 . Разумеется, политология здесь проявила большую мобильность, нежели социальная философия. Под влиянием вебе ров ско-парс онсовской традиции Г. Алмонд определяет «политическую культуру» как партикулярное распространение среди членов нации образцов ориентации относительно политических объектов. В сущности для Алмонда политико-культурный подход стал связующим звеном между индивидом и политической системой, а в гносеологическом плане — между микро- и макроанализом. Однако оказалось, что политическая культура менее всего укладывается в простую схему, о чем свидетельствует, к примеру, сжатое сочинение С. Вербы «Сравнительные политические культуры» (1965), где ученый отдавал предпочтение фундаментальным политическим убеждениям, глубоко укоренившейся «вере» перед «позицией» или «мнением». К основоположникам данного подхода относится и Л. Пай, обративший внимание на нерешенность проблемы политической культуры уже по той причине, что с большим трудом удавалось агрегировать индивидуально-психологические показатели в коллективные образцы поведения. Именно Л. Паю принадлежит определение политической культуры как «интерна-лизации политических ценностей». Дальнейшее исследование, предпринятое Г. Алмонд ом и С. Вербой, отлилось в конечном счете в фундаментальную концепцию «гражданской культуры». В ней тесно переплелись в единой системе ценностей традиционалистские, пассивно- «дополитические» представления и активно-рациональные позиции. Гражданская культура является функциональным демократическим равновесием между активностью и пассивностью граждан, с одной стороны, между сильными, но готовы

См.: Кокс X. Стиль мирского града // Социально-политическое измерение христианства: Избр. теолог, тексты XX в. - М., 1994. - С. 344. ми к компромиссу элитами и гражданами, с другой1. Отмечая большие заслуги Г. Алмонда, С. Вербы, Л. Пая в постановке проблемы политической культуры и в разработке идеальных моделей демократического типа, следует указать и на противоречивость и ограниченность функционального подхода в целом. Предпочтения, отдаваемые фундаментальным образцам поведения, оценка концепции политической культуры самими ее авторами как «теории средней дальности» требовали вообще перехода на иной, социально-философский, уровень осмысления. Однако этого не произошло и в работах последователей Г. Алмонда и С. Вербы. В частных же проблемах, к примеру, в выявляемом национальном своеобразии политических культур нередко видели простое отклонение от англосаксонского стандарта.

См.: Алмонд Г., Верба С. Гражданская культура и стабильность демократии // Полис. - 1992. - №4; Шестопал Е. Б. Очерки политической психологии. - М., 1990. - Вып. V1. - С. 86-91; Философия власти / В. В. Ильин. М., 1993. - С. 227-240; Голосов Г. В. Сравнительная политология. - Новосибирск, 1994. - С. 69-78; С ал мин А. М. Современная полития под знаком Аристотеля // Полис. - 1992. - №5-6; Iwand W. М. Paradigma politische Kultur: Koncept, Methoden, Ergebnisse der Political-Culture Forchung in der Bundesrepublik. Ein Forschungsbericht. Opladen: Leske und Budrich, 1985. и др.

Гаджиев, К. Г. Холодковский, Е. Б. Шестопал, А. А. и В. А. Щегор-цовы и др. стали подниматься не только идеологические вопросы, но и научно-теоретические проблемы. Известные издержки были связаны с подходом к политической культуре как к инструменту демократизации и гласности (а позднее — парламентаризма): «У нас политической культуры еще не хватает.», — заявлял М. С. Горбачев (Правда, 17 февраля 1989). Нередко под политической культурой понимали «политическую культурность», оценивая ее в категориях «высокая — низкая», сводя политическую культуру к политическому сознанию, а под последним подразумевая результаты опросов общественного мнения. Все это неудивительно, так как под задачами политической культуры понимались политические задачи. История повторялась, к примеру, В. И. Ленин в 1920 г. писал: «Цель политической культуры, политического образования — воспитать истых коммунистов, способных победить ложь, предрассудки и помочь трудящимся массам победить старый порядок. »1. Тем не менее работа над теоретическими основами концепции политической культуры свидетельствовала о серьезных заявках и научных результатах ряда отечественных исследований (соотношение категорий «политическая система», «политическое сознание», «идеология» с «политической культурой»; первые опыты отечественной этнополи-тологии и даже философии политики, анализирующих политическую культуру в координатах своих наук)2 .

1 Ленин В. И. Речь на Всероссийском совещании политпросве-тов и уездных отделов народного образования 3 ноября 1920 г. // Полн. собр. соч. - Т. 41. - С. 404.

Гаджиев К. С. Политическая культура: концептуальный аспект // Полис. - 1991. - ,№6; его же. Политическое сознание или политическая культура? // Кентавр. - 1991. - октябрь-декабрь; Куббель Л. Е. Очерки потестарно-политической этнографии. - М., — 1988. Ильин В. В., Панарин А. С. Философия политики. - М., 1994 и др.

Несомненным толчком к изучению российской политической культуры явилась републикация работ отечественных мыслителей XIX — начала XX веков, философов «русского зарубежья», целого массива исторических источников и литературы. Труды Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова, В. В. Зеньковского, А. И. Ильина, К. Н. Леонтьева, В. С. Соловьева, Г. В. Флоровского, С. Л. Франка, плеяды евразийцев буквально по-новому заставили посмотреть на проблему «настоящего в прошлом». Пожалуй, в данном случае мотивы современных исследователей весьма схожи с теми, которые предпосылал «Путям русского богословия» о. Г. Флоровскйй: «И прошлая судьба русского богословия была для меня всегда историей творимой современности, в которой нужно было найти самого себя»1 . Особо в связи с этой рефлексией следует отметить отдельные работы А. С. Ахиезера, Д. В. Гудименко, Л. А. Седова и некоторых других авторов, прямо или косвенно посвященные своеобразию российской политической культуры2. Они безусловно неравноценны по своему вкладу в проблему, если одни поднимаются до уровня серьезной методологической проработки, то другие отличает скорее оригинальность постановки вопросов или путей их решения. Совсем немного работ, в которых ставится вопрос о русском национальном характере (С. С. Аверинцев, Л. Люкс, И. Б. Мардов, К. Касьянова). Общей характеристикой всех вышеперечисленных трудов наших современных исследователей является оформляющаяся тенденция к переходу от «функциональности» к «онтологичности» и даже

Флоровскйй Г. Пути русского богословия. - Paris, 1988. - С. XV.

Ахиезер А. С. Социокультурная динамика России: К методологии исследования // Полис. - 1991. - №5; его же. Социокультурное прогнозирование России на макро- и микроуровнях // Полис. - 1994. - №6; Гудименко Д. В. Политическая культура России: преемственность эпох // Полис. 1994. - J\fb2; Седов Л. А. Место русской культуры среди мировых культур (Приглашение к размышлению) // Полис. - 1994. - №4. экзистенциальности» в оценке политической культуры России. «НепрорисованнОсть» предмета, разночтения в доказательствах естественны для нового направления. Однако при этом обнаруживаются два существенных, на наш взгляд, недостающих звена в самом предмете исследования. Именно поэтому, во-первых, не претендуя на исчерпывающее знание о российской политической культуре, мы считаем, что наиболее прочно разрозненные феномены отечественной политической культуры может связать архаический компонент. Во-вторых, раскрыть его полнее других наук способна социальная философия.

Таким образом, исходя из научной важности и степени разработанности проблемы, предметом данной диссертации является исследование российской политической культуры как культуры архаической, конструирующей и консервирующей общество «внутренней» традиционности (в отличие от «внешней» — например, Великобритании). Общество «внутренней» традиционности сохраняет неизменным способ мышления, не придавая особого значения формальным моментам. В культурной среде такого рода истоки, воспроизводимые из поколения в поколение, как бы присутствуют в современности. Эти архаические «включения», архетипы трансформируются из подсознательного «слоя» не только в виде символов, но и основы мотивационной сферы и повторяющихся импульсов. В тех же «глубинах» берет свое начало и стереотипно-рефлекторное поведение, поддерживающее гомеостатическое равновесие социума. Таковы интуитивные побудители и механизмы политического поведения, передающиеся российской политической культурой в виде традиционного материала. Традиционная политическая культура «программирует» сущностные параметры общественных структур, придает обществу неповторимый «код». Все это в совокупности делает российскую политическую культуру уникальной, а естественность процесса, в свою очередь, способствует консервации ее архаического базиса.

Методологическую и источниковую базу диссертации составили работы философов М. М. Бахтина, Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова, А. Камю, Э. Канетти, Л. П. Карсавина, Э. Кассирера, А. Ф. Лосева, Г. Померанца, П. Тиллиха, Г. Флоровско-го, С. Л. Франка и др.; социологов П. Бергера и Т. Лукмана, М. Вебера, Э. Дюркгейма, К. Манхейма, Ф. Тенниса, Р. Пэнто и М. Гравитц, Ю. Хабермаса и др.; этносоциологов Л. Леви-Брюля, К. Леви-Строса, М. Мид, В. Тэрнера; психологов Г. Лебона, Э. Фромма, К. Г. Юнга; культурологов П. М. Бицилли, А. Я. Гуревича, Э. Сепира, Й. Хейзинги; политологов Г. Алмонда и С. Вербы, Ф. Бро, К. С. Гаджиева, В. В. Ильина, М. В. Ильина, А. С. Панарина, А. М. Салмина; историков М. Блока, Б. Д. Грекова, Н. М. Карамзина, Н. И. Костомарова, Н. П. Павлова-Сильванского, А. Е. Преснякова, Б. А. Рыбакова, Р. Г. Скрынникова, Фюстель де Куланжа и др., позволяющие наиболее глубоко и полно раскрыть предметную область исследования.

Новизна данной диссертации заключается прежде всего в постановке самой проблемы — исследования политической культуры как культуры архаической. Это определило новый, социально-философский, в отличие от «классической» политической культурологии, подход: не от современности, интернализируемой индивидами, сгруппированными по «идеальным типам», а от культурных истоков, «программирующих» не только национальный политико-культурный тип в целом, но и исторические «промежуточные типы» (социальный характер, ментальности и т. п.). В этой связи вместо распространенного абстрактного моделирования историко-культурных типов используется объективно-логический способ доказательства наличия в России доминирующей коллективистской социокультурной традиции. Новизна заключается и в интегра-тивном подходе к проблеме, позволяющем рассмотреть политическую культуру с точки зрения основных категорий социальной философии — «общества» и «личности» и одновременно дать анализ фундаментальным феноменам политики (власть, лидер, конфликт, государство и т. д.), а также культуры («обычаи» и «традиции»). Автором введены в научный оборот категории «внутренняя» и «внешняя» традиция. В работе сформирован оригинальный подход к распространенным сюжетам, таким как «особенности российской политической культуры» и «национальный характер как основа политического поведения».

Научная и практическая значимость работы. Выводы, полученные в диссертации, могут быть использованы как методологическая база в конкретно-социологических и политологических исследованиях российской политической культуры, в концептуальном анализе социально-политического процесса в России; при подготовке и экспертизе программ социально-политических преобразований; в работе над курсами и спецкурсами по философии, культурологии и политологии. Данные и выводы диссертации использовались автором при разработке учебного курса «Политическая культура» на философском факультете Томского госуниверситета, в конкретно-социологических исследованиях по комплексным программам «Социальный прогресс Сибири» и «Народы России: возрождение и развитие».

Основные положения и выводы диссертации прошли апробацию в опубликованных статьях, учебно-методических пособиях, в опубликованных сообщениях на региональных научных конференциях: «Актуальные вопросы идеологической работы партии в свете решений XIX Всесоюзной конференции КПСС» (Томск, 1989), «Диалектика классового и общечеловеческого» (Томск, 1989), «Проблемы формирования общественного сознания в современных условиях» (Томск, 1990), «КПСС: политический опыт и необходимость перемен» (Томск, 1991); на Российской научно-практической конференции «Политические процессы в России: история и современность» (С.-Петербург, 1993); на Международной научнотеоретической конференции «Легитимность власти в России: история и современность» (С.-Петербург, 1994); на «круглом столе» «Консерватор: гражданин, эксперт, правитель» в журнале «Вестник МГУ. Сер. 12» (1995).

В первой главе диссертации обосновывается архаический характер российской политической культуры как историческая традиция. Во второй — рассматривается узловая проблема: российское общество в качестве основы коллективистских политико-культурных традиций. В третьей главе анализируется коллективистская личность в контексте российской политической культуры.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Российская политическая культура как культура архаическая"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Таким образом, основной отечественной политической традицией является сохранение и воспроизведение архаических истоков, что делает и российскую политическую культуру архаической как по характеру выражения, так и по сути. Сама политическая культура занимает исключительное место в политическом мире: перефразируя выражение Э. Дюркгейма, ее можно назвать «диффузной душой» политического общества. В силу данного положения традици-онно-архаическая политическая культура задает тон всему, что относится к политической сфере социального, придавая ему «примитивный» оттенок. Основные черты, характеризующие российскую политическую культуру, отражают архаические общественные свойства: сакральность, мифологизированность (утопичность), сим-волизированность, антитетичность (переходящую временами в агональность), олицетворение и персонифицированность и т. д. Сходство характеристик свидетельствует и о приспособлении архаических механизмов взаимосвязанности (ритуал) к современной политико-культурной системе. Общество при этом обнаруживает устойчивую тенденцию к сохранению своих структурных параметров, что консервирует коллективистский общественный тип. И, наконец, «венцом» всех этих процессов выступает коллективная личность, которая, в свою очередь, формирует политическую культуру, отражающую ее собственное естество. «Диффузная душа» придает политической сфере черты политической архаичности, что обнаруживается во всем: в политических формах, институтах, процессах, явлениях и т. п. Словом, российская политическая культура является несомненно культурой архаической.

Это определение позволяет не только предпринять качественный анализ данной культуры, но и по-новому взглянуть на вопрос о ее специфичности. Российская политическая культура обнаруживает особую склонность «присваивать» всеобщее и придавать ему этническую окраску. Приведенный материал свидетельствует, что она отличается особой репрезентативностью универсальных качеств: политико-культурный путь, уготованный всему человечеству, Россия попыталась преодолеть в одиночку, сделав его национальной судьбой. Всеобщность задачи отвлекала от цивилизаторской «рутины» и так получилось, но Россия прожила значительную часть своей исторической жизни в состоянии культурного «средневекового исхода», когда ментальные структуры не только консервировались социальными, но и сами по себе продолжали жить после положенной им «объективной исторической смерти». Итак, вопрос об особенностях российской политической культуры выводится за рамки «тайн национальной души», а противоречивость народного характера легко объясняется язычески-христианским совмещением культурно-духовных основ.

В традиционно-архаической культурной среде все нечетко дифференцировано, поэтому российская политическая культура является во многом зеркальным отражением культурного типа вообще. И это наглядно проявляется в таком базовом культурном вопросе, как проблема жизни и смерти. Архаическая по существу политическая культура по-своему интерпретировала эту проблему, деятельностно актуализировав ее в мессианском призвании, вер-бально завуалировав «загадкою судьбы России», а подсознательно оставив все на архаическом «фундаменте». Так или иначе Россия взяла на себя груз вселенской тяжести и надорвалась: два обрыва ее истории непосредственно связаны с крахом мессианских идей.

Универсальность смысла политико-культурной судьбы России дала основание философу Л. В. Карасеву убедительно показать, что нет проблемы России, а есть проблема преодоления смерти, бессознательная сокровенная мечта о бессмертии телесном1. И здесь мы вновь соприкасаемся с мифом в обобщенно-качественном состоянии традиционно-архаических основ, преломленных в последующих ментально временных наслоениях культуры. Архаический примитивный миф отличается от более поздних рационалистических редакций своей особой раннерелигиозной сакральностью: в нем нет различения естественного и сверхъестественного. Немецкий философ Э. Кассирер писал о подобном мифе: «Миф своим утверждением нерушимого единства и непрерывности жизни отрицает смерть» . Итак, примитивный миф отрицает сам феномен смерти. Вся история российского общественного сознания наводнена политической мифологией, делающей то же самое. Многие явления российской культурной жизни объясняются исходя из ее сопоставления с миром ребенка, но здесь имеет место детскость в значении «детства» всего человечества. Архаически-традиционное российское политическое сознание и младенческое, и примитивное до абсурдности, а это наиболее существенная характеристика мифологического сознания вообще. Первоначальные мифологические боги-тотемы настоящие оборотни, неслучайно Э. Кассирер отмечал, что мифологический миф живет по «закону метаморфоз». По закону метаморфоз начального периода мифологии живет и российское политическое сознание: наиболее часто актуализируется чудо «нетленности власти». Примеры известны: мифы о воскрешениях ее носителей,

1 См.: Карасев Л. В. Русская идея (символика и смысл) // Вопросы философии. — 1992. — №8.

Цит. по: Лосева И. Н. Миф и религия в отношении к рациональному познанию // Вопросы философии. - 1992. - №7, -С. 68. символ мавзолея, традиция «перетряхивания гробов» и т. д. Бессмертие власти в России есть символическая гарантия воскрешения народа русского, здесь «политическое воскрешение» предшествует религиозному. Языческая политико-культурная среда продуцирует смешанную систему мира: историческое будущее перемещает в настоящее, рай понижает до земной жизни, а физическое тело проецирует на небо. Культурные основы видятся как комбинация язычески-христианских представлений о жизни, миропорядке, человеке и власти. От христианства нам досталась проблема теодицеи, в обыденном варианте это восприятие мира дуалистически-противоположным: поприщем борьбы «Вавилона злых» и «Иерусалима добрых». От язычества — представление о боге как диффузной, аморфной и неолицетворенной природной силе, отвечающей за физическое бессмертие. Конечно, индивид по опыту знает, что тело смертно, но коллективные представления игнорируют эмпирическое. Л. Леви-Брюль пришел к выводу, что именно последние свидетельствуют о сохранении пралогического мышления и в современном мире, подчеркивая их мистический характер: «То, что мы называем опьггом и что в наших глазах имеет решающее значение для признания или непризнания чего-либо реальным, оказывается бессильным по отношению к коллективным представлениям. Первобытные люди не имеют нужды в этом опыте для того, чтобы удостовериться в мистических свойствах существ и предметов; по той же причине они с полным безразличием относятся к противопоказаниям опыта»1. Вопреки очевидному «коллективный индивид» отрицает смерть, в мистическом мире человек сам становится мифологическим существом, ипостасью примитивного божества, ведь в архаическом обществе человек равен богу, а бог равен природе. В

1 Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. - М., 1994. - С. 52. данной связи закономерна популярность в России идеи человеко-божества в совокупности с идеей всеединства, именно их характерное сплетение наблюдается как у интеллектуалов (В. Соловьев), так и в массовой культуре. Языческий характер обыденного общественного сознания наглядно проявляется в представлении о феномене воскресения: оно неосознанно ожидается как воскрешение тела, а русский бог — сила такого воскрешения. Элементы средневекового мировидения можно обнаружить и в российском неоколлективизме: и хилиастическое Царство Небесное, и коммунизм понимались как; совокупность материальных субстанций. Конечно, атеистическое сознание не верило в воскрешение духовное, тем больше подсознательных надежд связывалось с долговечностью тела, снова небо опускалось на землю. Однако люди продолжали умирать и при коммунизме, поэтому страх смерти приходилось преодолевать с помощью индивидуального мужества, это единственный вид индивидуализма, прижившийся в тоталитарном обществе. Провал мессианской «практики», последний обрыв истории не означает, что архаическое божество исчезло, пока оно рассеяно в культурном «поле» и ждет нового воплощения и символизации. А в переломные эпохи несоответствие и несовпадение символических значений ведет к дезориентации политического сознания, ударяющегося, по свидетельству Г. Флоровского, в привычный эсхатологизм: «иного отступления уже не будет, зде бо бысть последняя Русь»1. Так что «тело власти» обязано быть нетленным, в противном случае возрастает тревога отсутствия смысла. Отсюда мотив антивласти (власти-Антихриста) постоянный в российском социальном расколе.

Таким образом, политическая культура России не сосредоточена ни на космическом, ни на человеческом началах, она безлика и полна противоречий парадоксального вида. Но отмечаемая перво

1 Флоровский Г. Пути русского богословия. - Paris, 1988. - С. 58. начальная невыразительность со временем компенсируется ужесточением политических форм, не давая неопределенности перейти в расплывчатость. Структурная упорядоченность культурно-политического мира не только обнаружила особенности политической культуры, но и дала толчок к развитию «внешних» традиций: этатистской, авторитаристской, бюрократической, мессианской, рас-кольной и другим менее значительным. Так формировался исторический путь культурно-национального своеобразия, в рамках которого политико-культурная архаическая «внутренняя» традиция продолжала доминировать.

Список научной литературыЩербинина, Нина Гаррьевна, диссертация по теме "Социальная философия"

1. Агеев В. С. Психологические исследования социальных стереотипов // Вопросы психологии. — 1988. — .№1. — С. 92-102.

2. Айзенштадт Шмуэль Н. Конструктивные элементы великих революций: культура, социальная структура, история и человеческая деятельность // Thesis. — Весна 1993. — Т. 1. — Вып. 2: Структуры и институты. — С. 190-212.

3. Алмонд Г. А., Верба С. Гражданская культура и стабильность демократии //Полис. 1992. - №4. - С. 122-134.

4. Арон Р. Демократия и тоталитаризм. — М.: Текст, 1993. — 303 с.

5. Арон Р. Этапы развития социологической мысли / П. С. Гуре-вич. — М.: Прогресс — Политика, 1992. — 608 с.

6. Ахиезер А. С. Социокультурная динамика России: К методологии исследования // Полис. — 1991. — №5. — С. 51-64.

7. Ахиезер А. С. Социокультурное прогнозирование России на макро- и микроуровнях // Полис. — 1994. — №6. — С. 16-31.

8. Баталов Э. Я. Политическая культура современного американского общества / Ю. А. Замошкин. — М.: Наука, 1990. — 255 с.

9. Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. — М.: Худож. лит., 1990. — 541 с.

10. Бергер Питер, Лукман Томас. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. — М.: Медиум, 1995. — 323 с.

11. Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. — М.: Наука, 1990. 224 е.

12. Бердяев Н. А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли

13. XIX века и начала XX века //О России и русской философской культуре. Философы русского послеоктябрьского зарубежья. — М.: Наука, 1990. С. 43-271.

14. Бердяев Н. А. Философия неравенства: Письма к недругам по социальной философии // Русское зарубежье: Из истории социальной и правовой мысли. — Л.: Лениздат, 1991. — С. 7-242.

15. Бердяев Николай. Новое средневековье (размышление о судьбе России и Европы) // Вестник высшей школы. — 1991. — №3. — С. 94-108; №4. С. 88-101; №5. - С. 100-110.

16. Бердяев Николай. Судьба России. Опыты по психологии войны и национальности. — М.: Философское общество СССР, 1990. — 240 с.

17. Бернацкий Г. Г. Культура политической дискуссии. — Л,: Знание, 1991. 32 с.

18. Бицилли П. М. Элементы средневековой культуры. — СПб.: Мифрил, 1995. 244 с.

19. Блок Марк. Апология истории или ремесло историка. — М.: Наука, 1973. 232 с.

20. Боас Франц. Ум первобытного человека. — М. — Л.: Госиздат, 1926. -153 с.

21. Бондарев В. Политическая культура измеряется пролитой кровью // Вестник высшей школы. — 1992. — >61. — С. 47-52.

22. Боффа Дж. История Советского Союза: В 2 т. — Т. 1. От революции до второй мировой войны. Ленин и Сталин. 1917-1941 гг. — 2 изд. — М.: Междунар, отношения, 1994. — 632 с.

23. Брайдер Т. Политическая психология в Западной Европе // Политология вчера и сегодня. — Вып. II. — М., 1990. — С. 164-176.

24. Бро Ф. Политология // Политология вчера и сегодня. — Вып. II. М., 1990. - С. 21-46.

25. Бурдье П. Социология политики / Н. А. Шматко. — М.: Socio1.gos, 1993. — 336 с.

26. Бурлацкий Ф. M. Вожди и советники: О Хрущеве, Андропове ине только о них. — М.: Политиздат, 1990. — 384 с.i

27. Бурлацкий Ф. М. Новое мышление: Диалоги и суждения о технологической революции и наших реформах. — 2-е изд., доп. — М.: Политиздат 1989. — 431 с.

28. Бушуев С. В. История государства Российского: Историко-библиогр. очерки. — Кн. вторая. XVII-XVIII вв. / РГБ. — М.: Изд-во Кн. палата, 1994. — 416 с.

29. Вебер М. Избранное. Образ общества. — М.: Юрист, 1994. — 704 с.

30. Вебер М. Избранные произведения / Ю. Н. Давыдов. — М.: Прогресс, 1990. 808 с.

31. Вебер Макс. К состоянию буржуазной демократии в России // Философская и социологическая мысль. — 1991. — №10. — С. 126-146.

32. Верт Н. История советского государства. 1900-1991. — М.: Прогресс, Прогресс-Академия, 1992. — 480 с.

33. Вико Джамбаттиста. Основания новой науки об общей природе наций. М. -К.: REFL-Book - ИСА, 1994. - 656 с.

34. Власть: Очерки современной политической философии Запада / В. В. Мшвениерадзе и др. — М.: Наука, 1989. — 328 с.

35. Вятр Ежи. Социология политических отношений. — М.: Прогресс, 1979. — 463 с.

36. Гаджиев К. С. Американская нация: национальное самосознание и культура. — М.: Наука, 1990. — 240 с.

37. Гаджиев К. С. Политическая культура: концептуальный аспект // Полис. 1991. - № 6. - С. 69-83.

38. Гаджиев К. С. Политическое сознание или политическая культура? // Кентавр. — 1991. — октябрь — декабрь. — С. 14-25.

39. Герберштейн С. Записки о Московии / В. Л. Янин. — М.: Издво МГУ, 1988. 430 с.

40. Гердер И. Г. Идеи к философии истории человечества. — М.: Наука, 1977. 703 с.

41. Голосов Г. В. Сравнительная политология: Учебник. — Новосибирск: Изд-во Новосиб. ун-та, 1994. — 180 с.

42. Греков Б. Д. Киевская Русь. — Л.: Госполитиздат, 1953. — 568 с.

43. Грушин Б. А. Массовое сознание: Опыт определения и проблемы исследования. — М.: Политиздат, 1987. — 368 с.

44. Гудименко Д. В. Политическая культура России: преемственность эпох // Полис. 1994. - №2. - С. 156-164.

45. Гулыга А. В. Русская идея и ее творцы. — М.: Соратник, 1995. — 310 с.

46. Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. — М.: Мысль,1992. -782 с.

47. Гуревич А. Я. Уроки Люсьена Февра // Февр Л. Бои за историю. М.: Наука, 1991. С. 501-541.

48. Гусев В. А. Консервативная политология Ивана Ильина // Социс. 1992. - №4. - С. 64-70.

49. Гусев В. А. Консервативные идеологии // Социс. — 1994.— №11. С. 129-135.

50. Гюнтер Г. Жанровые проблемы утопии и «Чевенгур» А, Платонова // Утопия и утопическое мышление: антология зарубежн. лит. / В. А. Чаликова. — М.: Прогресс, 1991. — С. 252-276.

51. Даль Р. Введение в экономическую демократию. — М.: Наука, 1991. -124 с.

52. Данилевский Н. Я. Россия и Европа. — М.: Книга, 1991. — 574 с.52. 26 основных понятий политического анализа // Полис. —1993. -№1.- С. 77-91.

53. Дилигенский Г. Г. В поисках смысла и цели: Проблемы массового сознания современного капиталистического общества. — М.:

54. Политиздат, 1986. — 256 с.

55. Дилигенский Г. Г. Марксизм и проблемы массового сознания // Вопросы философии. — 1983. — №11. — С. 6-20.

56. Дробот Г. А. Куинси Райт: стабильность и конфликты в международных отношениях // Власть и демократия: зарубежные ученые о политической науке: Сб. статей / П. А. Цыганков. — М.: Изд-во Росс, открытого ун-та, 1992. — С. 238-260.

57. Дюмон Л. Модифицированный взгляд на наши истоки: христианские начала современного индивидуализма // Ретроспективная и сравнительная политология. Публикации и исследования. — Вып. 1.-М.: Наука, 1991. С. 76-104.

58. Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. — М.: Наука, 1990. — 575 с.

59. Житенев В. А. Политическая культура: опыт формирования и проблемы. — М.: Политиздат, 1990. — 142 с.

60. Забелин И. Е. Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях. — Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1992. — 246 с.

61. Зеньковский В. В. История русской философии. В 2-х т. — Т. 1. Ч. 1. - Л.: Эго, 1991. - 221 с.

62. Ильин В. В., Панарин А. С. Философия политики. — М.: Изд-во МГУ, 1994. 283 с.

63. Ильин И. А. Наши задачи. Историческая судьба и будущее России. Статьи 1948-1954 годов: В 2-х т. Т. 1. М.: Рарог, 1992. -344с.; Т. 2. М.: Рарог, 1992. - 272 с.

64. Ильин И. А. Путь духовного обновления // Ильин И. А. Путь к очевидности. — М.: Республика, 1993. — С. 133-288.

65. Кавелин К. Д. Наш умственный строй. Статьи по философии русской истории и культуры / В. К. Кантор. — М.: Правда, 1989. — 654 с.

66. Камю А. Бунтующий человек. Философия. Политика. Искусство, — М.: Политиздат, 1990. — 415 с.

67. Канетти Э. Масса и власть // Канетти Э. Человек нашего столетия / Н. С. Павлова. — М.: Прогресс, 1990. — С. 391-443.

68. Карамзин Н. М. Записка о древней и новой России // Ретроспективная и сравнительная политология. Публикации и исследования. Вып. 1. — М.: Наука, 1991. - С. 185-254.

69. Карасев Л. В. Русская идея (символика и смысл) // Вопросы философии. 1992. - №8. - С. 92-104.

70. Карлейль Т. История Французской революции. — М.: Мысль, 1991. -575 с.

71. Карлейль Т. Теперь и прежде / Р. К. Медведева. — М.: Республика, 1994. 415 с.

72. Kapp Э. История Советской России. — Кн. 1: Тт. 1 и 2. Большевистская революция. 1917-1923. — М.: Прогресс, 1990. — 768 с.

73. Карсавин Л. П. Культура средних веков. — Киев: Символ, AirLand, 1995. 208 с.

74. Кассирер Э. Опыт о человеке: Введение в философию человеческой культуры // Проблема человека в западной философии / П. С. Гуревич. М.: Прогресс, 1988. - С. 3-30.

75. Касьянова К. О русском национальном характере. — М.: Институт национальной модели экономики, 1994. — 367 с.

76. Кейзеров Н. М. О соотношении категорий «власть» и «политическая культура» (Критика буржуазных концепций) // Советское государство и право. — 1983. — №1. — С. 77-86.

77. Кейзеров Н. М. Формирование политической культуры развитого социализма // Советское государство и право. — 1984. — №2. — С.18-25.

78. Кирвель Ч. С. Утопическое сознание: сущность, социально-политические функции. — Мн.: Университетское, 1989. — 192 с.

79. Коркунов Н. М. Указ и закон. — СПб.: Б. и., 1894. — 408 с.

80. Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. В 3-х т. — Пг.: Изд-во П. П. Сойкина, 1915. Т. 1. 656 е.; Т. 2. - 481 е.; Т. 3. - 631 с.

81. Котляревский С. А. Власть и право. Проблема правового государства. — М.: Б. и., 1915. — 419 с.

82. Кропоткин П. А. Великая французская революция. 1789-1793. М.: Наука, 1979. 575 с.

83. Куббель Л. Е. Очерки потестарно-политической этнографии. — М.: Наука, 1988. 269 с.

84. Кукушкина Е. И., Логунова Л. Б. Мировоззрение, познание, практика. — М.: Политиздат, 1989. — 303 с.

85. Куркин Б. А. Политическая культура // Советское государство и право. 1983. - №7. - С. 48-55.

86. Лаппо-Данилевский А. С. Идея государства и главнейшие моменты ее развития в России со времени смуты и до эпохи преобразований // Голос минувшего. — 1914. — №12. — С. 5-38.

87. Лебон Г. Адепты социализма и психология их. Столкновение между демократическими идеями и социалистическими стремлениями // Философская и социологическая мысль. — 1991. — — С. 128-144.

88. Лебон Гюстав. Психология народов и масс. — СПб.: Макет, 1995. 316 С.

89. Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. — М.: Педагогика-Пресс, 1994. — 608 с.

90. Леви-Строс К. Первобытное мышление / А. Б. Островский. — М.: Республика, 1994. 384 с.

91. Ленин В. И. Речь на Всероссийском совещании политпросветов и уездных отделов народного образования 3 ноября 1920 г. // Поли. собр. соч. Т. 41. - С. 398-408.

92. Леонтович В. В. История либерализма в России. 1762-1914. М.:

93. Русский путь, Полиграф ресурсы, 1995. — 549 с.

94. Леонтьев К. Н. Византизм и славянство // Избранное / И. Н. Смирнов. — М.: Рарогъ, Московский рабочий, 1993. — С. 19-118.

95. Липсет С. М. Политическая социология // Американская социология. Перспективы, проблемы, методы. — М.: Прогресс, 1972. С. 203-219.

96. Литература и культура Древней Руси: Словарь-справочник / В. В. Кусков. — М.: Высш. шк., 1994. — 336 с.

97. Лорда-и-Алайс Ф. О власти и ее разновидностях // Политология вчера и сегодня. — Вып. II. — М., 1990. — С. 47-61.

98. Лосев А. Ф. Очерки античного символизма и мифологии / А. А. Тахо-Годи. М.: Мысль, 1993. - 959 с.

99. Лосева И. Н. Миф и религия в отношении к рациональному познанию // Вопросы философии. — 1992. — №7. — С. 64-76.

100. Люкс Леонид. Россия между Западом и Востоком: Сб. статей. — М.: Московский Философский Фонд, 1993. — 158 с.

101. Манхейм К. Диагноз нашего времени. Очерки военного времени, написанные социологом. — М.: ИНИОН, 1992. — 253 с.

102. Манхейм К. Идеология и утопия. В 2-х ч. Ч. 1. — М.: РАН ИНИОН, 1992. 246 е.; Ч. 2. - М.: РАН ИНИОН, 1992. - 153 с.

103. Мардов И. Б. Общая душа. — М.: Гендальф, 1993. — 288 с.

104. Местр Жозеф де. Петербургские письма // Звезда. — 1994. — №11. С. 172-189.

105. Мид Маргарет. Культура и мир детства: Избр. произв. / И. С. Кон. М.: Наука, 1988. - 429 с.

106. Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры: В 3 т. Т. 1. М.: Прогресс, 1993. — 528 е.; Т. 2. Ч. 1. — М.: Прогресс-Культура, 1994. 416 е.; Ч. 2. — М.: Прогресс-Культура, 1994. — 496 с.

107. Мифы народов мира. Энциклопедия в 2-х т. / С. А. Токарев. — М.: Рос. энциклопедия, 1994. — Т. 1. — А-К. — 671 с.;Т. 2. К-Я.719с.

108. Ольшанский Д. В. Психология массовых политических настроений // Психологический журнал. — 1989. — №№3-4.

109. Ортега-и-Гассет X. Тема нашего времени // Ортега-и-Гассет X. Что такое философия? / М. А. Киссель. — М.: Наука, 1991. — С. 3-50.

110. Осипова Е. В. Социология политической культуры Великобритании // Социс. 1992. —№4. - С. 97-105; №9. - С. 134-144.

111. Павленко Н. И. Петр Великий. — М.: Мысль, 1990. — 591 с.

112. Павлов-Сильванский Н. П. Феодализм в России. — М.: Наука, 1988. 696 с.

113. Памятники литературы Древней Руси: Середина XVI века / Л. А. Дмитриев и Д. С. Лихачев. — М.: Худож. лит., 1985. — 638 с.

114. Панарин А. С. Стиль «ретро» в идеологии и политике: (Критические очерки французского неоконсерватизма), — М.: Мысль, 1989. — 220 с.

115. Парсонс, Толкотт. Понятие общества: компоненты и их взаимоотношения // Thesis. — Весна 1993. — Т. 1. — Вып. 2: Структуры и институты. — С. 94-121.

116. Песков А. М. Германский комплекс славянофилов // Россия и Германия: опыт философского диалога / В. А. Лекторский. — М.: Медиум, 1993. С. 53-94.

117. Петров Ю. В. «Русская идея» в мировой культуре // Дефиниции культуры: Сб. / Э. В. Бурмакин, А. К. Сухотин. — Томск: Изд-во Томск, ун-та, 1993. — С. 34-67.

118. Пивоваров Ю. С. Две политические субкультуры пореформенной России: проблема взаимодействия // Ретроспективная и сравнительная политология. Публикации и исследования. — Вып. 1.-М.: Наука, 1991. С. 255-288.

119. Пивоваров Ю. С. Политическая культура и политическая система России: от принятия христианства до петровских реформ

120. Мир России. Том II. - 1993. - №1. - С. 184-212.

121. Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI-XVII вв. (Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время) / Я. Н. Щапов. — 5-е изд. — М.: Памятники исторической мысли, 1995. — 470 с.

122. Плеханов Г. В. История русской общественной мысли // Соч.: в 24 т. М. -Л.; Гос. изд-во, 1925. - Т. XX. - 636 с.

123. Померанц Григорий. Выход из транса / Г. Э. Великовская. — М.: Юрист, 1995. 575 с.

124. Пресняков А. Е. Княжое право в древней Руси. Лекции по русской истории. Киевская Русь. — М.: Наука, 1993. — 635 с.

125. Пресняков А. Е. Российские самодержцы. — М.: Книга, 1990. — 464 с.

126. Пути Евразии. Русская интеллигенция и судьба России / И. А. Исаев. — М.: Русская книга, 1992. — 432 с.

127. Пэнто Р., Гравитц М. Методы социальных наук. — М,: Прогресс, 1972. 607 с.

128. Размышления о России и русских. Штрихи к истории русского национального характера. Далекие предки: I-XVII вв. Вып. 1 / С. К. Иванов. — М.: Прогресс, 1994. — 464 с.

129. Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн. Антология. М.: Наука, 1993. - 368 с.

130. Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. М.: Наука, 1982. ~ 589 с.

131. Рыбаков Б. А. Язычество Древней Руси. — М.: Наука, 1987. — 782 с.

132. Салмин А. М. Религия, плюрализм и генезис политической культуры Запада // Ретроспективная и сравнительная политология. Публикации и исследования. — Вып. 1. — М.: Наука, 1991. — С. 24-49.

133. Салмин А. М. Современная полития под знаком Аристотеля // Полис. 1992. - №5-6. - С. 123-132.

134. Седов Л. А. Место русской культуры среди мировых культур (Приглашение к размышлению) // Полис. — 1994. — №4. — С. 97-110.

135. Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии / А. Е. Кибрик. — М.: Прогресс, Универс, 1993. — 656 с.

136. Скрынников Р. Г. Россия в начале XVII в. «Смута», — М.: Мысль, 1988. 284 с.

137. Скрынников Р. Г. Трагедия Новгорода. — М.: Изд-во имени Сабашниковых, 1994. — 188 с.

138. Славянофильство и западничество: консервативная и либеральная утопия в работах Анджел Валицкого. — Вып. 1 / Реферативный сб. Сост. К. В. Душенко. М.: ИНИОН, 1991. - 192 с.

139. Смелзер Н. Социология. — М.: Феникс, 1994. — 588 с.

140. Солоневич И. Л. Народная монархия. — М.: Феникс, 1991. — 512 с.

141. Солонько Л. А. Онтология духа: переживание, рефлексия, ритуал, миф // Философская и социологическая мысль. — 1991. — №10. С. 34-51.

142. Сорокин П. А. Система социологии: В 2 т. — М.: Наука, 1993. — Т. 1. 447 е.; Т. 2. - 688 с.

143. Сорокин П. А. Человек. Цивилизация. Общество / А. Ю, Согомонов. — М.: Политиздат, 1992. — 543 с.

144. Сэмпсон А. Новая анатомия Британии. — М.: Прогресс, 1975. -487с.

145. Тайван Л. Л. Власть и ритуал: опьгг Индонезии // Ретроспективная и сравнительная политология. Публикации и исследования. Вып. 1. - М.: Наука, 1991. - С. 320-340.

146. Тард Г. Личность и толпа. — СПб., 1903.

147. Тиллих П. Мужество быть // Социально-политическое измерение христианства: Избранные теологические тексты XX в. — М.:1. Наука, 1994. С. 100-141.

148. Тихолаз А. Г. Жизненная драма русской идеи // Философская и социологическая мысль. — 1991. — №3. — С. 116-122.

149. Тихомиров Л. А; Монархическая государственность. — СПб.: Б. И., 1992. -680 е.

150. Тойнби А. Дж. Постижение истории. Сборник / А. П. Огурцов. — М.: Прогресс, 1991. — 736 с.

151. Толстой Н. И. Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. — М.: Индрик, 1995. — 512 с.

152. Тревельян Дж. М. Социальная история Англии: Обзор шести столетий от Чосера до королевы Виктории. — М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1959. — 607 с.

153. Тэрнер В. Символ и ритуал / В. А. Бейлис. — М.: Наука, 1983. — 277 с.

154. Уайтхед А. Избранные работы по философии / М. А. Киссель.— М.: Прогресс, 1990. 717 с.

155. Уледов А. К. Общественная психология и идеология. — М.: Мысль, 1985. 268 с.

156. Уледов А. К. Структура общественного сознания (Теоретико-социологическое исследование). — М.: Мысль, 1968, — 324 с.

157. Философия власти: Гаджиев К. С., Ильин В. В., Панарин А. С., Рябов А. В. / Под ред. В. В. Ильина. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1993. 271 с.

158. Философская антропология (Критический анализ современных буржуазных концепций): Научно-аналитический обзор. — М.: АН СССР ИНИОН, 1978. 79 с.

159. Флоровский Георгий, прот. Пути русского богословия. — 4-е изд. Paris: YMCA-PRESS, 1988. - 601 с.

160. Франк С. Л. Духовные основы общества: Введение в социальную философию // Русское зарубежье: Из истории социальной иправовой мысли. — Л.: Лениздат, 1991. — С. 243-433.

161. Франк С. Л. Крушение кумиров // Сочинения / Ю. П. Сенокосов. М.: Правда, 1990. - С. 111-180.

162. Франкл В. Человек в поисках смысла: Сб. — М.: Прогресс, 1990. 368 с.

163. Фрейд 3. Психология бессознательного: Сб. произведений / М. Г. Ярошевский. — М.: Просвещение, 1990, — 448 с.

164. Фромм Э. Бегство от свободы. — М.: Прогресс, 1989. — 272 с.

165. Фромм Э. Иметь или быть? — 2-е изд., доп. — М.: Прогресс,1990. 336 с.

166. Фюстель де Куланж. Гражданская община античного мира: Исследование о богослужении, праве, учреждениях Греции и Рима. — М.: Изд-во Солдатенкова, 1867. — 536 с.

167. Хейзинга Й. Осень Средневековья. Исследование форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XV веках во Франции и Нидерландах. — М.: Наука, 1988. — 540 с.

168. Хейзинга Й. Homo ludens. В тени завтрашнего дня / Г. М. Тавризян. — М.: Прогресс, 1992. — 464 с.

169. Холодковский К. Г. Италия: массы и политика. Эволюция массового социально-политического сознания трудящихся в 1945-1985 гг. М.: Наука, 1989. - 256 с.

170. Христианский социализм (С. Н. Булгаков): Споры о судьбах России / В. Н. Акулинин. — Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние,1991.-350 с.

171. Чалидзе Валерий. Иерархический человек. Социобиологиче-ские заметки. — М.: Терра, 1991. — 220 с.

172. Черненко И. В. Теория катастроф и судьба России // Философская и социологическая мысль. — 1991. — №11. — С. 11-31.

173. Шестопал Е. Б. Очерки политической психологии, — М.: ИНИОН, 1990. Вып. VI. - 140 с.

174. Шмеман А. Догматический союз. Вступительная лекция в курс истории Византийской Церкви, прочитанная 11 октября 1945 г. // Ретроспективная и сравнительная политология. Публикации и исследования. — Вып. 1. — М.: Наука, 1991. — С. 105-119.

175. Шмеман А., прот. Исторический путь православия. — М,: Паломник, 1993. 389 с.

176. Шпенглер О. Закат Европы. — Новосибирск: Наука. Сибирская издательская фирма, 1993. — 592 с.

177. Щегорцов А. А., Щегорцов В. А. Советская молодежь: эволюция политических взглядов (социологические фрагменты): Учебно-методическое пособие. — М.: 1990. — 144 с.

178. Щегорцов В. А. Политическая культура: модели и реальность: Полит, социол. очерки. — М.: И H ИОН, 1990. — Вып. V. — 172 с.

179. Юнг К. Г. Архетип и символ / А. М. Руткевич. — М.: Ренессанс, 1991. 304 с.

180. Юнг К. Г. К пониманию психологии архетипа младенца // Самосознание европейской культуры XX века: Мыслители и писатели Запада о месте культуры в совр. об-ве. — М.: Политиздат, 1991. С. 119-124.

181. Языкова И. К. Богословие иконы. — М.: Изд-во Общедоступного Православного Университета, 1994. — 212 с.

182. Ясперс К. Смысл и назначение истории. — М.: Политиздат, 1991. 527 с.

183. Almond Gabriel A. Comparative Political Systems // The Journal of Politics. 1956. Vol. XVIII, №3 Cainesville. P. 391-409.

184. Iwand W. M. Paradigma politische Kultur: Konzepte, Methoden, Ergebnisse der Political-Culture Forchung in der Bundesrepublik. Ein Forschungsbericht. Opladen: Leske und Budrich, 1985. — 560 s.