автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.02
диссертация на тему: Российская универсалистская трансформация и сепаратизм на Северном Кавказе (вторая половина XIX в. – 1917 г.)

Полный текст автореферата диссертации по теме "Российская универсалистская трансформация и сепаратизм на Северном Кавказе (вторая половина XIX в. – 1917 г.)"

На правах рукописи

ООЬиэ«-'-

Матвеев Владимир Александрович

Российская универсалистская трансформация и сепаратизм на Северном Кавказе (вторая половина XIX в. - 1917 г.)

Специальность 07.00.02 — «Отечественная история»

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

Р МАР ?013

Ростов-на-Дону 2013

005050313

Диссертация выполнена на кафедре Отечественной истории исторического факультета ФГАОУ ВПО «Южный федеральный университет»

Официальные оппоненты: доктор исторических наук, профессор,

заслуженный деятель науки Республики Северная Осетия-Алания и Республики Южная Осетия Дзидзоев Валерий Дударович;

доктор исторических наук, профессор Невская Татьяна Александровна;

доктор исторических наук, Хлынина Татьяна Павловна

Ведущая организация: Кубанский государственный университет

Защита состоится «15» марта 2013 г. в 14 часов на заседании Диссертационного совета Д. 212.208.08. по историческим наукам при Южном федеральном университете по адресу: 344006, г. Ростов-на-Дону, ул. Б. Садовая, 105, а. 420.

С диссертацией можно ознакомится в Зональной научной библиотеке Южного федерального университета (ул. Пушкинская, 148).

Автореферат разослан «13» февраля 2013 г.

Ученый секретарь диссертационного совета, кандидат исторических наук, доцент

Н.Е. Пуховская

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА Актуальность темы. Отечественный исторический опыт в сплочении полиэтнического государственного контента, вопреки сложившимся представлениям, имеет немало конструктивного. Особенности происходившей в прошлом интеграции, безусловно, должны учитываться и при выработке современных мер, направленных на сохранение целостности России. Потребность в изучении пределов устойчивости складывавшегося в имперский период универсалистского синтеза существовала и ранее, но из-за разных обстоятельств не получила соответствующего отражения в конкретных исследованиях. Вместе с тем актуальность такого рода научного обобщения определяется неустраненной и в XXI в. угрозой сепаратизма, проявляющейся в тех или иных формах в некоторых ареалах Северного Кавказа. Риски для российской государственности в значительной мере основываются на искажениях реалий прошлого. Необходимость объективного изучения специфики формирования окраин отечественного Востока, равно как и других, отметил еще в 1935 г. русский гуманист Н.К. Рерих с надеждой на то, что когда-нибудь «будет написана справедливая, обоснованная история... как много в разное время Россия помогала различным народам, причем помощь эта не была своекорыстна, а наоборот, очень часто страдающей являлась сама же Россия» . Но такая работа до сих пор не проделана.

Между тем и по наблюдению известного этнолога В.А. Тишкова «анализ итогов... трансформаций» на российской иноэтнической периферии в имперский период «показывает огромные позитивные перемены». Однако они, по утверждению ученого, «не осознаются, замалчиваются или сознательно искажаются»2. Потребность изучения результатов трансформаций, вызванных проводившейся на окраинах Российской империи политикой, обусловливается и тем, что в современном мире обострилась борьба за обладание ресурсами, подкрепляющаяся применением различных разрушительных технологий. Применительно к России используются чаще всего последствия длительного насаждения в советскую эпоху представлений о ней как «тюрьме народов» до 1917 г. и «колониальной империи». Оправдывается с помощью ретроспекции о насильственном присоединении и террористическая деятельность.

Сопоставление сепаратистских доктрин показывает, что все они опираются на негативные представления об обстоятельствах формирования единства России и Кавказа, утвердившихся на предшествующих этапах. Используются^ такие знания о прошлом и в иных «стратегических притязаниях» на регион . Способствуют они вместе с тем националистической переорганиза-

1 Рерих Н.К. По лицу земли // В поисках своего пути: Россия между Европой и Азией В 2

ч. М., 1994. Ч. 2. С. 206. Тишков В.А. Этнология и политика. Научная публицистика. М., 2001. С. 146. Жданов Ю.А. Солнечное сплетение Евразии. Майкоп, 1999. С. 29.

3

ции этнических самосознаний. Ответ на этот вызов должен быть дан прежде всего на основе научного анализа объединительного процесса, сложностей и противоречий в его развитии. Как считалось до недавнего времени, распад 1991 г., утрата «территорий России», обретают признаки необратимости. Но интеграционные перспективы, сходные с европейскими, намечаются и на ее организованном в прошлом имперском пространстве. Объективные исторические познания могут способствовать преодолению последствий дестабилизации, предотвращению разрушения России как федеративного государства. Особую научную и практическую актуальность в контексте противодействия сепаратистским угрозам имеет осмысление специфики складывавшихся до 1917 г. государственных связей на северокавказском направлении.

Объектом предпринимаемого исследования служит российская универсалистская трансформация и проявления сепаратизма на Северном Кавказе во второй половине XIX в. - 1917 г., предопределявшие данные исторические векторы развития процессы. Рассмотрению подвергаются при этом противоречивые тенденции, их соотношение в переломных событиях прошлого. Предметом анализа являются типологические отличия имперских образований, особенности распределения в них экономических ресурсов, проводившейся на северокавказской окраине российской политики, интегрирующее воздействие административно-территориальных и системных управленческих преобразований. Исследование охватывает и те изменения, которые происходили в условиях революционного кризиса в 1917 г. Наряду с этим прослеживается устойчивость универсалистского синтеза, его региональные показатели.

Перед предпринимаемым исследованием соответственно ставится цель выявить особенности протекания российской универсалистской трансформации на Северном Кавказе во второй половине XIX - начале XX в., параметры незавершенности переходного состояния данного процесса, степень устойчивости тенденций государственной интегрированное™ и остаточного сепаратизма включая период революционного излома 1917 г. Вместе с тем намечены следующие задачи:

• Проанализировать историографические аспекты проблемы, ее изученность к октябрю 1917 г., разработку знаний в XX в. и современное их состояние, возможности использования теоретически оформленных итогов в качестве консциентальных, направленных на формирование мировоззрения, технологий.

• Дать характеристику используемых источников, важнейших концептуальных подходов и иных составляющих методологии исследования, включая анализ понятий, их исторических и выработанных научных значений.

• Соотнести отечественные и мировые имперские реалии, их важнейшие типологические отличия, специфику распределения ресурсов как показателя статуса окраин и определить направленность российской политики.

• Установить пределы влияния фактора этничности на административные границы в крае в изучаемый промежуток времени, организацию субъ-ектности и территориального статуса, а также рассмотреть проекты реформ в 1917 г., прояснявшие нерешенные проблемы на предшествующем этапе.

• Выявить роль системы управления иноэтническими сообществами, централизующих унитарных государственных связей и косвенного принципа обустройства соответствующих ареалов северокавказской окраины в преодолении сепаратистской обособленности, характер изменений в 1917 г.

• В контексте незавершенности переходного состояния универсалистской трансформации на Северном Кавказе сопоставить устойчивость проявлений российской идентичности и сепаратистских угроз, воздействия на данные тенденции ситуации цивилизационного разлома, неравномерность интеграции и отражение региональных особенностей в событиях 1917 г.

В такой постановке проблема формирования государственного единства северокавказской окраины с Россией исследованию не подвергалась.

Ключевые понятия. Универсализм как обозначение, несущее исторически сформировавшуюся смысловую нагрузку, рассматривается в качестве производного от империй. Но данный феномен шире и отличается устойчивостью. Империи исчезают, универсализм остается. В толковом словаре В.И. Даля данное явление определяется как «общий, всеобщий, вселенский»4, а С.И. Ожегов выделил в нем такой показатель, как «разносторонность»5. Следует уточнить, что смысловое наполнение термина употребляется как синоним явления. В разъяснении В.И. Даля содержится указание на латинское происхождение исторической категории «универсализм»6. В современных интерпретациях сохранилось определение его в качестве всеобщности и разносторонности. С. Хантингтон ввел в оборот понятие «универсальное государство» , соотнеся его с империями, федерациями и конфедерациями. Данное обозначение, на мой взгляд, воспроизводит и исследуемый процесс, охватывая вместе с тем его цивилизационную составляющую. Наименования

4 Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4-х т. Т. 4- С-У М 2008 С. 308.

Ожегов С.И. Словарь русского языка / под ред. Н.Ю. Шведовой. 21-е изд., перераб и доп. М„ 1989. С. 832. 6 Даль В.И. Указ. соч. С. 308. Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. Пер. с англ. М., 2007. С. 68.

5

«инкорпорация» (включение) и «интеграция» (взаимосвязанность) являются более узкими и не отображают многообразия российского синтеза, в котором не подавлялись иноэтнические элементы. Русский их синоним «присоединение», также по смыслу предполагающий «включение», подтверждает смысловую ограниченность данных обобщающих концепт.

Несущая же категория должна вбирать сущностные свойства явлений действительности, так как выступает в качестве общего фундаментального понятия. Обозначения «инкорпорация», «интеграция» могут выполнять в контексте исследования лишь дополняющие функции при воспроизведении исторической реальности имперского совмещения государственного и циви-лизационного начал в российскую всеобщность, состояний незавершенности и определившихся вследствие проводившейся политики устойчивых тенденций. Понятие «трансформация» отражает качественные изменения, происходившие на окраинах Российской империи, в том числе и на Северном Кавказе, под воздействием различного рода преобразований, реализовывавшихся при проведении политики. Переходы «из одного качественного состояния в другое», по мнению современного российского философа В.Н. Шевелева, и составляют суть процесса и отражающего его терминологического обозначения в науке. Как верно, на мой взгляд, замечено в предложенной им интерпретации понятия «трансформация», происходящие изменения имеют системный характер и приводят к смене форм существования . Ключевым в контексте предпринимаемого исследования является и понятие «сепаратизм». При описании употреблявшихся в Российской империи отражавших данную реальность обозначений В.И. Даль охарактеризовал его как «стремление отделиться»9. В действительности сепаратизм имел исторические вариации, каждая из которых нуждается в специальном изучении. Рассмотренные термины имеют общее значение. По отдельным структурным частям исследования необходим специальный обзор опорных обобщений, отраженных в тех или иных терминологических условностях.

Хронологический и региональный диапазон. Исследование затрагивает преимущественно вторую половину XIX - начало XX в., включая период 1917 г. С учетом современных реалий на Северном Кавказе именно этот промежуток времени наиболее перспективен, так как российская политика тогда оказалась успешной, и ее результаты выдержали испытание на прочность в условиях революционного кризиса. К решению многих сложных проблем представителями русской администрации были найдены верные подходы. Именно тогда после включения в состав империи произошла российская «периферизация... внешних арен»10, трансформация их в едином го-

8 Шевелев В.Н. Россия: от модернизации к трансформации. Ростов н/Д, 2008. С. 248, 250.

9 Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4-х т. Т. 4: С-У. С. 48.

10 Лубский А.В. Альтернативные модели исторического исследования. М., 2005. С. 117.

6

сударственном комплексе. В предпринимаемом исследовании рассматриваются для сравнения, когда это необходимо, и предшествующие этапы. Пространственно охватывается вся территория Северного Кавказа с существовавшим до 1917 г. административным делением.

В этом складывавшемся в изучаемый промежуток времени в специфическую российскую региональную целостность крае функционировали три области (Дагестанская, Кубанская и Терская) и две губернии (Ставропольская и Черноморская). Взаимодействие географической протяженности с Востока на Запад между Каспийским и Черным морями и до 1917 г. указывало на существование административно сплоченного государством комплекса, именовавшегося тогда окраиной или краем. В нем проявлялись, по наблюдению A.A. Цуциева, изучавшего проблему региональных особенностей Кавказа, признаки связанного пространства, формирование которого во второй половине XIX - начале XX в. вступило в стадию завершения. Тогда для края была характерна еще «подвижность этнических границ»11. В составе Российской империи Северный Кавказ обрел устойчивые самостоятельные региональные свойства. Несовместимость миров, присущая для «фрон-тир» (приграничий), оказалась в значительной мере нивелированной.

Региональные контуры всегда проявляются, как известно, на фоне других территориальных различий. Соответствующую целостность придают административная организация и иные факторы. Северный Кавказ, по мнению A.B. Лубского, имеет устойчивые признаки российского региона. Историческое познание его не может основываться только на единичном (этническом) в ущерб общему (универсальному)12. Российская политика, проводившаяся во второй половине XIX - начале XX в., способствовала консолидации общностей в народы, интегрированные, в свою очередь, в северокавказское территориальное сообщество, являвшееся важнейшим показателем в определении специфики данной периферийной части государства.

Степень изученности. Еще на стадии формирования государственного единства Кавказа с Россией академик Н.Ф. Дубровин заметил, что об этом крае написано такое обширное количество литературы, какое не имеет «ни один уголок отечества»13. Немало изданий появилось и на последующих этапах. Поскольку историографические обобщения в кавказоведении уже предпринимались, на анализе изученности избранной темы, на мой взгляд, следует остановиться отдельно. Важнейшим элементом поиска при этом должно выступать отслеживание последовательности складывания концептуальных подходов, то есть теоретически оформленных итогов. Выде-

^ Цуциев A.A. Атлас этнополитической истории Кавказа (1774-2004). М„ 2006. С. 7-8.

Лубский A.B. Методологические проблемы изучения региональной истории // Южнороссийское обозрение. Вып. 45. Ростов н/Д, 2007. С. 40-43, 44-48, 50.

Дубровин Н.Ф. История войны и владычества русских на Кавказе. Т 1 Кн 1 СПб 1871. С. 14.

ление анализа степени изученности проблемы в отдельную структурную часть вызывается и тем, что по различным ее аспектам в последние годы появились историографические обобщения14. Степень изученности в сочетании с характеристикой источников, употребляемых понятий освещалась и применительно к рассматриваемой проблеме15. В предпринимаемом же исследовании историография ее представлена в нескольких взаимодополняющих форматах: общем постановочном во введении, состояния знаний по периодам, концептуальном, понятийном и конкретном в тех или иных аналитических фрагментах.

Методология исследования основывается на критерии научной объективности, предполагающем достоверное воспроизведение реальности с применением принципов историзма, конкретности, системности, обоснованности выдвигаемых положений и др. Использовались наряду с этим общие и специальные методы. Обобщениям фактов сопутствуют анализ, синтез, раскрытие смысла употребляемых понятий (этимологические определения), классификации, установление типологических отличий, сравнения с иными отечественными и зарубежными реалиями. Исследование структурировалось при помощи проблемно-хронологического подхода. Обстоятельное описание соответствующих практик и сложившихся теорий в сочетании с характеристикой источников проводится, также как и степени изученности, в специальном разделе.

Научная новизна. Установлены следующие приоритеты в исследовании проблемы:

- В научный оборот для раскрытия темы вводятся ранее не использовавшиеся материалы, за счет выявленных в них фактов существенно расширена источниковая база, позволившая определить соотношение противоречивых тенденций.

- Впервые предпринимается комплексный анализ российской универсалистской трансформации, предопределявших ее важнейших составляющих проводившейся на Северном Кавказе во второй половине XIX - начале XX в. политики.

- Интеграционный процесс показан в диапазоне выявления устойчивости, с сохранявшимися вместе с тем состояниями незавершенности, порождавшими при определенных обстоятельствах сепаратистские угрозы.

14 Ратушняк В.Н. Актуальные проблемы истории и историографии Северного Кавказа. Краснодар, 2000; Колесникова М.Е. Северокавказская историографическая традиция: вторая половина XVIII - начало XX в. Ставрополь, 2011 и др.

15 Матвеев В.А. Концептуальные парадигмы в контексте историографического анализа проблемы единства России и Северного Кавказа // Известия вузов. Сев.-Кав. регион. Общественные науки. 2003. № 3. С. 26-33; Он же. Российская универсалистская трансформация и сепаратизм на Северном Кавказе (вторая половина XIX в. - 1917 г.): историография, источники, методология. Ростов н/Д, 2012. С. 12-15, 140-157, 170-186 и др.

8

- Вскрыта закономерность, что применение в российской политике не только универсалистских принципов, но и сохранение самобытных различий в не меньшей степени способствовало консолидации разнородных этнично-стей в единую государственную общность.

- Обоснование получило положение о том, что государственное присутствие в туземных обществах было преимущественно косвенным, происходившая эволюция приводила к постепенному вытеснению ограничительных форм правления общегражданскими.

- При анализе источников замечено, что окончательная стабилизация на Северном Кавказе достигалась при помощи не подавления, как считалось ранее, а долговременного компромисса, основанного на постепенности российской политики и ненарушимости традиционных укладов.

- Выявлено наличие в государственном интеграционном процессе до 1917 г. российской и евразийской вариаций универсалистской тенденции, имевших в реальности неодинаковое проявление и наложение на формировавшиеся этничности.

- Сделан вывод о сочетании российских, евразийских и региональных элементов в происходившей исторической кодификации, обусловливавших на том этапе ее неустойчивость и незавершенность, порождавшие при тех или иных обстоятельствах сепаратистские угрозы.

- Подтверждено, что универсалистская трансформация на северокавказской окраине так или иначе способствовала зарождению и укреплению российского федерализма еще в имперский период, до Февральской революции.

- Отображение процессов формирования государственного единства России с иноэтническими (невосточнославянскими) сообществами Северного Кавказа произведено с учетом кризисных ситуаций, включая события 1917 г.

- На основе специфики региональных процессов показано, что и на северокавказском направлении Россия формировалась как полиэтническое государственное сообщество (согражданство).

- Установлено при рассмотрении событий, связанных с обострением революционного кризиса 1917 г., наличие исторических вариаций сепаратизма, проявлявшихся в различных ситуациях на Северном Кавказе.

Выносимые на защиту положения. При обращении к фактам очевидным, на мой взгляд, становится следующее:

- В оценках геополитической миссии России на Кавказе должен учитываться эпохальный контекст с наличием различных составляющих, влиявших на ее осуществление. В длительном и предельно сложном процессе установления единства с этим краем происходила борьба противоречивых тенденций. Исключение же из динамики этого взаимодействия каких-либо деталей ведет неизбежно к искаженному восприятию прошлого.

- Конечной целью российской политики в крае являлось гражданское приобщение. В начале XX в. ослабло цивилизационное влияние сопредельного мусульманского Востока. Наметилось ослабление религиозного фанатизма в тех районах, где он был после завершения Кавказской войны наиболее сильным. Проводившаяся политика способствовала общегражданской интеграции. Между тем предрасположенность к сепаратизму в ряде случаев сохранялась.

- При объединении этноцентризму противопоставлялась идея единого отечества. Порождавшиеся ее реализацией процессы российской универсалистской трансформации, преодоления сепаратистской обособленности детерминировались преобразованиями на северокавказской окраине. Россия выступала при этом своего рода идеей объединения.

- Этничность в пределах Российской империи не подавлялась, угрозы самобытности не возникало. Но интеграция в российское полиэтнонацио-нальное государственное сообщество происходила неравномерно. В начале XX в. процесс формирования общегражданских связей обрел устойчивость, но завершения не получил. Предопределявшиеся российской универсалистской трансформацией перемены на Северном Кавказе не имели одного измерения.

- Утвердившийся взгляд о существовании в Российской империи до 1917 г. исключительно насильственных связей не соответствует действительности. В обустройстве окраин существовала не только унитарная централизация, но и федерализация с самоуправлением иноэтнических общин. Адаты и мусульманские приверженности разрушению не подвергались. Традиции и обычаи оберегались.

- Складывание согражданства с признаками нации в Российской империи происходило преимущественно при конструктивном взаимодействии разнородных начал. Восприимчивость туземных обществ к сепаратизму стала менее выраженной. Под воздействием происходивших перемен границы этого явления постепенно сокращались. Российская ориентация играла для большинства местного населения все более определяющую роль.

- При развитии российской универсалистской трансформации на Северном Кавказе во второй половине XIX - начале XX в. и ее воздействии на формировавшиеся этничности проявлялись как устойчивые тенденции, так и противостоявшие им альтернативы, связанные с сохранением обособленности. Преобладавшей же направленностью перемен являлось признание значительной частью туземного населения России отечеством.

Апробация исследования. Результаты исследования выносились на региональные, всероссийские и международные научные конференции, отражены в более чем 130 публикациях, 7 монографиях, 8 брошюрах, посвященных непосредственно избранной проблеме. Помимо сборников, они издавались такими авторитетными журналами, как «Известия вузов. Северо-

Кавказский регион. Общественные науки», «Научная мысль Кавказа», «Родина» и др. Ряд разработок поддержан Российской Академией наук. В рецензируемых периодических изданиях опубликовано 36 статей, в их числе 20 -в журналах из перечня рекомендованного ВАК. В последние годы изданы несколько монографий, также опиравшихся на предварительное обсуждение и экспертные оценки. Итоги исследования неоднократно получали и иные положительные отклики специалистов.

Теоретическая и практическая значимость. Обобщения, осуществленные с привлечением архивных и иных источников, открывают новые возможности в осмыслении проблемы, опровергают сложившиеся ранее стереотипы и позволяют выйти на иные концептуальные решения. Они показывают неоднозначность российско-кавказского исторического взаимодействия, в котором существовали различные векторы. Параллельно со становлением государственного единства происходило формирование и цивилизаци-онного синтеза, соединявшего разнородные этнокультурные компоненты. Результаты исследования могут быть использованы для достижения региональной стабилизации на современном этапе, в противодействии деструктивным силам и террористической угрозе, а также в чтении общих и специальных курсов в высших учебных заведениях.

Структура исследования подразделяется на введение, в соответствии с проблемно-хронологическим принципом на шесть глав, каждая из которых включает три параграфа. Обобщающие выводы отражены в заключении, научно-справочный аппарат - в примечаниях. Библиографическое приложение состоит из списка источников, использованной литературы, материалов дискуссий, диссертационных исследований.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ

Во введении обосновывается актуальность темы, определяются цели и задачи исследования, ключевые понятия, обозначается хронологический и региональный диапазон научного поиска, излагается в постановочной форме степень изученности проблемы, методологические критерии, научная новизна, формулируются выносимые на защиту положения, отображаются апробация проекта, теоретическая и практическая его значимость, структурные подразделения.

В первой главе «Историографические аспекты проблемы» выделены три важнейших аспекта. В первом параграфе рассматривается разработанность проблемы к октябрю 1917 г. Публикации о Кавказе с направленностью на понимание местной специфики появлялись задолго до его полного включения в состав Российской империи (С. Броневский, М. Селезнев и др.). Показательно и то, что знания на данном направлении формировали не только русские ученые, но и представители окраин (У. Лаудаев и др.). Замечено было на том этапе и отсутствие в России, в отличие от других империй,

дискриминации иноверных подданных (И. Гаспринский). Достижения отечественной ориенталистики позволили к началу XX в. обрести, по признанию специалистов, многогранный «взгляд на Восток» (Р. Шукуров). Учитывались они и при формировании политики. Разработки по востоковедению в тот период производились и в других странах (Дж. Сили, Э. Паркер, Ж. Шейэ и др.). Затрагивалась зарубежными авторами и северокавказская тематика (Д. Баддели). Но наибольшее внимание уделялось ей в отечественной исторической науке (В.А. Потто, P.A. Фадеев и др.).

Появлялись вместе с тем и этнографические описания (Н.С. Семенов и др.). Особая роль в сборе информации принадлежит изданиям актов Кавказской археографической комиссии, выходившим под редакцией А.П. Берже. Ценность собранных ей исторических свидетельств сохраняется поныне. Обобщения сделаны и о процессах восточнославянской колонизации окраин, в том числе и Северного Кавказа (A.A. Кауфман, Ф.А. Щербина и др.). Непосредственный интерес к истории формирования в пределах края российской государственной системы, способствовавшей устранению сепаратистской обособленности, стал проявляться в начале XX в. (В. Иваненко, С. Эсадзе и др.). Обнаруживался и недостаток знаний о «местных особенностях и национальной жизни составляющих Россию народностей», чем обуславливались и просчеты в политике (В.И. Вернадский). Для сбора материалов о расселении и численности народов российских окраин в составе Императорской Академии наук в 1914 г. создается Племенная комиссия. Исследования были направлены главным образом на подготовку необходимых пояснительных записок для ожидаемой конференции по окончании Первой мировой войны.

Входивший в Племенную комиссию академик Н.Я. Марр по итогам исследования края опубликовал брошюру «К истории передвижения яфетических народов с юга на север Кавказа» (1916) и отчет о «третьей лингвистической поездке в Дагестан» (1917). В тот промежуток времени в исторической науке существовали лишь наметки по осмыслению особенностей феномена отечественного универсализма, его отличий от зарубежных имперских практик. Распространение получала и негативная информация о России, на которой в значительной мере формировалась большевистская доктрина. Основывалась она и на европейском опыте, обобщенном в теоретических наработках австрийской школой нациологии (О. Бауэр, Р. Шпрингер и др.). В.И. Ленин считал, что российские окраины являются «колониями». Его публицистикой насаждалось представление об «угнетении и травле "инородцев"». Создавалась оказавшаяся в перспективе разрушительной технология, объективно не отражавшая отечественные имперские реалии.

Во втором параграфе прослеживается разработка знаний в XX в. Оказавшись у власти, большевики наибольшую заинтересованность проявляли в том, чтобы «замолчать и опорочить все, что было до них», приложив усилия

для достижения «цели дискредитирования прежнего управления» (В.Н. Коковцов). В проводимой политике на окраинах в имперский период выделялись лишь негативные аспекты: «попрание... верований и обычаев» и т.д. (В.И. Ленин). «Старой России» приписывалось существование «национального гнета» (И.В. Сталин). Образ ее как «тюрьмы народов» активно насаждался и через публикации в зарубежной прессе. Для преодоления несправедливости большевики, исходя из противоречивых теоретических представлений, под прикрытием интернационализма копировали идеал Запада «одна нация - одно государство». Навязывание соответствующих представлений с 1917 г. происходило из-за пробелов в отечественной исторической науке по сути на основе внушения, имевшего для России «роковые последствия» (В.М. Бехтерев). Негативное же восприятие всего, что было до Октябрьской революции, насаждалось при помощи различных агитационных приемов. Отражавшаяся в них версия впоследствии превратилась в монопольное историографическое направление, а дискредитация «царизма» стала проецироваться на Россию в целом.

Достижения «старой науки» были отвергнуты. Различными изданиями целенаправленно насаждаются отраженные в публицистике В.И. Ленина представления о России как о «худшей из империй», в которой усматривалось лишь наличие «насильственных, феодальных, военных» связей межу народами. Данное положение признавалось тогда в качестве неоспоримого, не требующего развернутых доказательных подтверждений. Однако историографический поворот осуществился отнюдь не сразу. Так, академик Н.Я. Марр подготовил к изданию результаты исследований по Кавказу, осуществлявшихся в предшествующий период по официальному заказу, порученному Племенной комиссии, а также при подготовке необходимой информации для Учредительного собрания в 1917 г. Востребованность их диктовалась и начавшимся государственным переустройством на основе большевистской доктрины. Важнейшей вехой в утверждении «классового» подхода явились тогда публикации И.В. Сталина, закладывавшие схематизм (тезис о «на-ционально-освоб одительной борьбе»).

В 20-30-е гг. XX в. переход к такому измерению исторического процесса становится отличительной особенностью в разработке знаний и по Северному Кавказу (У. Алиев, X. Ошаев, А. Тахо-Годи и др.). В тот период произошло историографическое закрепление и представлений о колониальном статусе российских окраин в имперский период, а общегражданское сплочение народов относилось лишь к октябрьским свершениям 1917 г. (Н. Буркин, Н. Лихницкий, Н. Янчевский и др.). Исключительная роль при этом отводилась интернационализму, по своей сути предполагавшему внешнюю солидарность на классовой основе. Наряду с констатациями о «колониальном гнете», освещались достижения национальной политики на бывших окраинах Российской империи при советской власти (Н. Самурский, И. Тамбиев и

др). Отечественное же мусульманство стало соотноситься с «реакцией» и «контрреволюцией» (К. Василевский и др.). Содержательные контуры восприятия особенностей функционирования Российской империи были дополнительно обозначены в 1938 г. в Кратком курсе истории ВКП(б). В пособии по-прежнему утверждалось, что «царская Россия была тюрьмой народов», которые в ее составе оказались «совершенно бесправны, беспрестанно подвергались всяческим унижениям и оскорблениям». В таком виде отображались события и на Северном Кавказе (И. Разгон, Г. Кокиев и др.).

Во второй половине 40-х гг. XX в. ситуация в исторической науке не изменилась, за исключением появления в 1951 г. формулы «наименьшего зла» при оценке «присоединения к России» (М.В. Нечкина). Общепризнанность представлений о колониальном статусе российских окраин, несмотря на это, также получала распространение (Б.А. Цуциев и др.). Основанное на таких схемах восприятие прошлого не менялось и в последующие десятилетия. В 50-х - начале 60-х гг. XX в. отражение стали получать и отдельные сюжеты по организации системы управления (А.Г. Гаджиев, A.B. Фадеев и др.). В 60-70-е гг. XX в. взгляд на Россию как на «тюрьму народов» вновь возобладал. Вместе с тем отечественная историография инкорпорации Северного Кавказа в имперскую систему управления существенно расширяется. В 50-80-е гг. XX в. изучению подверглись и позитивные итоги российской политики на Северном Кавказе (Б.Г. Алиев, М.М. Блиев, В.В. Дегоев, Ф.П. Тройно и др.). Все исследования в тот период проводились только с позиций успешности советской модели национальной политики на Северном Кавказе, основывавшейся на классовом подходе и интернационализме (Б.М. Джимов, Б.О. Кашкаев, ULM. Магомедов, JI.A. Этенко и др.). Потенциал ученых тем не менее оказался достаточным для преодоления устоявшихся теоретических взглядов в оценках политики на окраинах Российской империи (В.Б. Виноградов, В.Д. Дзидзоев, Н.С. Киняпина, В.Н. Ра-тушняк и др.).

В третьем параграфе показывается современное состояние разработанности проблемы. Обозначившиеся в исследовательских практиках на предшествующем этапе тенденции сохранились и на исходе XX в. Поддержку получают преимущественно версии, существовавшие в советский период. Присоединение Северного Кавказа к России рассматривается, в частности, как следствие «завоевательной политики царизма» (Ш.А. Гапуров, М.Э. Далгат и др.). Сохранилась также идеализация антироссийского сопротивления (К.Ф. Дзамихов, Ш.М. Казиев и др.). России приписывается по-прежнему и «историческая вина за покорение и угнетение других народов», установление «колониальных порядков» (А.Х. Бижев, И.Я. Куценко, К.К. Хутыз и др.). Отрицательные характеристики утверждения российского государственного присутствия на Северном Кавказе, подавления «национально-освободительного движения горцев», выдерживаются и в трудах за-

рубежных авторов (M. Гаммер, Д. Ливен, Э. Осли и др.). В 90-е гг. XX в. в оборот вводится понятие о «геноциде», примененном якобы в отношении туземных народов на завершающей стадии Кавказской войны (Н.Я. Думанов, Т.Х. Кумыков и др.).

К «завоевательной политике» причислено и «переселение из центральных областей» империи (Б.Б. Наурзов). Российские подходы к административной организации в крае оценивались как «колониальные» (Ж.А. Калмыков,

A.И. Хасбулатов и др.). Допускается в современных публикациях о Российской империи отрицание ее евразийской сущности, прогрессивной роли православия в становлении ее универсалистского контента (B.C. Поликарпов). Положение северокавказской окраины в системе государственных отношений оказалось, таким образом, одной из приоритетных тем в исследовательской практике на современном этапе (В.В. Лапин, С. Максудов и др.). Продолжилось намечавшееся в советской историографии осмысление проблемы и с иных позиций (Б.Г. Алиев, Д.А. Напсо, С.А. Чекменев, М.-С.-К. Умаханов и др.). Поворот к этому в 90-х гг. XX в. во многом обеспечивался и трудами М.М. Блиева,

B.Б. Виноградова, В.В. Дегоева, В.Д. Дзидзоева, В.Н. Ратушняка и др. «Положительный потенциал русско-северокавказских контактов» выделяется на современном этапе многими исследователями (H.H. Великая, Б.В. Виноградов,

C.Л. Дударев, Ю.Ю. Клычников и др.).

Внимание ученых на рубеже XXI в. привлекали вместе с тем проблемы русского этноса на Северном Кавказе (A.M. Гонов, И.Х. Тхамокова), особенности реформирования здесь поземельных отношений (В.Н. Мальцев, С.А. Хубулова). Отражение в публикациях получали и исторические особенности формирования региональной этносферы (З.Б. Кипкеева и др.), становления российской администрации (З.М. Блиева, Г.Н. Малахова и др.). Изучению подвергался и отечественный имперский феномен (В.В. Дегоев, C.B. Лурье, О.В. Матвеев и др.). Эволюции российской политики в имперский период посвящены труды Т.А. Невской. Объектом изучения становились и существовавшие в региональном контексте до 1917 г. традиционные общественные устои, взаимодействие их с российской государственной системой (Ю.Ю. Карпов, Е.И. Кобахидзе). Проводилась учеными также работа и по определению теоретических параметров явления сепаратизма, становление его на Северном Кавказе (В.Д. Дзидзоев, H.H. Левченко и др.).

Во второй главе анализируются «Источники и методология исследования». В первом параграфе соответственно дается их характеристика. Для исследования проблемы поисковая работа проведена в 15 архивах. В Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА, г. Москва) изучены 7 фондов, содержащих документы об особенностях формирования государственного единства России с Северным Кавказом во второй половине XIX - начале XX в. Подборки служебной переписки, рекомендаций, проектов преобразований и других разновидностей источников, отражающих ин-

теграционную направленность проводившейся политики, сосредоточены в фондах: 1, вобравшем дела канцелярии Военного министерства, 400 - Главного штаба, 970 - Военно-походной канцелярии его императорского величества и др.

Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ, г. Москва) позволил получить наибольшее количество информации не только о динамике этнополитических изменений, но и становлении представлений об исторической роли России на Кавказе. Дела в нем изучены в 14 фондах: 6 - Канцелярии Временного правительства, 270 - Канцелярии министра внутренних дел, 1318 - Народного комиссариата по делам национальностей РСФСР и др. С ГАРФ слит Центральный государственный архив РСФСР. По установленным правилам описание производится с добавлением к сокращенному наименованию бывший ЦТ А РСФСР. В нем изучены 2 фонда: 296 и 2314. В Российском государственном архиве экономики (РГАЭ, г. Москва) использован фонд 3429, относящийся к Всероссийскому Совету Народного хозяйства. При исследовании проблемы работа велась и в Российском государственном военном архиве (РГВА, г. Москва). Выявленные в нем документы из 5 фондов позволили полнее реконструировать процессы революционной трансформации на Северном Кавказе (109, 192 и др.). Российский государственный исторический архив (РГИА, г. Санкт-Петербург) представлен в исследовании 5 фондами: 1276 - Совета министров; 1284 - Департамента общих дел и др.

Сбор материала произведен и в 7 региональных государственных архивах Юга России. В государственном архиве Краснодарского края (ГАКК, г. Краснодар) для исследования проблемы изучены 8 фондов: 454, где сосредоточены дела канцелярии начальника Кубанской области и 468 - канцелярии Черноморского губернатора. Интересные сведения выявлены в фонде 774, в который включены документы канцелярии помощника начальника Кубанской области по управлению горцами и др. В центральном государственном архиве Республики Дагестан (ЦТА РД, г. Махачкала) обработано при сборе материала для раскрытия темы 12 фондов: 2 - Канцелярии военного губернатора Дагестанской области, Р-614 - Дагестанского (областного) мусульманского национального комитета и др. В государственном архиве Ростовской области (ГАРО, г. Ростов-на-Дону) изучены для исследования проблемы 3 фонда (Р-531, 826 и Р-1019). В центре хранения документации новейшей истории Ростовской области (ЦЦНИРО) обработан фонд 4.

Центральный государственный архив Республики Северной Осетии-Алании (ЦТА РСОА, г. Владикавказ) в исследовании представлен 13 фондами. Дела изучены в фонде 11 Терского областного правления, 168 - Ставро-польско-Терского управления земледелия и государственных имуществ и др. Кроме того, поисковая работа проведена в Научном архиве СевероОсетинского Института гуманитарных и социальных исследований ВНЦ

РАН (НА СОИГСИ, г. Владикавказ), в котором изучены 3 фонда (1, 21 и 23). Из центрального государственного исторического архива Республики Грузия (ЦГИА РГ, г. Тбилиси), ставшего после распада СССР, с 1991 г., зарубежным, в научный оборот для исследования проблемы ресурсы введены из 20 фондов, позволившие не только включить в систематизацию неучтенные ранее факты, но и документы, на основе которых можно выявить истинные цели российской политики на Кавказе в изучаемый промежуток времени. Необходимые для этого сведения выявлены в канцеляриях Главноначальст-вующего гражданской частью на Кавказе в 1883-1905 гг. (фонды 12 и 12-с), Наместника на Кавказе в 1905-1917 гг. (фонды 13 и 13-с), Наместника на Кавказе по военно-народному управлению (фонд 229) и др. Всего из архивных источников для раскрытия темы задействованы информационные возможности более 100 фондов.

Наряду с неопубликованными источниками использовались и опубликованные. Особенности российской политики на Северном Кавказе во второй половине XIX - начале XX в. прослеживаются по официальным подходам к решению существовавших проблем, отраженным в нормативных актах и докладной документации того периода, ежегодных отчетах начальников областей, губернаторов и за определенные периоды наместника, тексты речей государственных деятелей, стенографические отчеты Государственной думы, справочно-статистические издания, сборники документов и т.д. В исследовании использовались данные периодических, литературных и мемуарных изданий. Выделение фактов осуществлялось, прежде всего, по признакам взаимодополняемости, исключающей противоречивые трактовки. Применялся принцип комплексного использования совпадений.

Во втором параграфе производится классификация подходов. В сложившихся практиках учитывались, прежде всего, перспективные наработки различных видов ретроспективного познания. Вместе с тем во внимание принималось и то, что всеобщих «принципов научности исторического исследования не существует». В классической разновидности познания прошлого определяющим служит применяемый и в других моделях критерий историзма. Для предпринимаемого исследования интерес в классической модели представляет и то, что «реконструкция... прошлого» производится «не просто в форме его эмпирических описаний, а в виде разного рода понятий и теоретических концепций». Позитивным в данной разновидности исторического познания является, кроме того, как считает A.B. Лубский, видный специалист в области методологии, стремление к «теоретическому охвату всех сторон общественной жизни в единой концептуально непротиворечивой схеме». В качестве недостатка необходимо отметить отсутствие вариативности, позволяющей воспроизводить неоднозначность реальности.

Неклассическая модель предусматривает отражение в исторических исследованиях опыта «феноменологической альтернативы». Перспективными

в ней представляются консциентальные, связанные с самосознанием, аспекты и практика выделения устойчивых явлений. В постмодернистской модели приемлемой для предпринимаемого исследования, в частности в составлении историографических сюжетов, является возможность признания правомерности не одной, а нескольких научных парадигм. Важнейшим показателем научности в исторических исследованиях является наряду с отмеченными признаками контекстуальность, предусматривающая осмысление событийных фрагментов минувшего на фоне эпохи. Эти подходы предусмотрены неоклассической моделью ретроспективного познания, являющейся, по признанию специалистов, наиболее гибкой и эффективной. Предпочтение данному варианту в исследовании избранной проблемы отдается еще и потому, что он, в отличие от классического, предполагает паритетность концептуальных парадигм, отрицание идеологических предписаний.

Конструктивной представляется также возможность многомерных интерпретаций, соответствие систематизаций действительности. Неоклассическая модель предполагает возможность использования потенциала синергетики, не исключающей вариантность (альтернативность) происходящих изменений и наличие ситуаций превращения того или иного выбора в действительность. Данное направление в современной методологии предстает как теория самоорганизации сложных систем. При этом допускается, что в ситуациях исторической неопределенности всегда есть возможность выбора. Синергетика вследствие этого в наибольшей степени способствует осмыслению изломов прошлого. В современной исторической науке синтез методологических подходов признается в качестве наиболее эффективного направления (A.B. Лубский).

Учитывались вместе с тем теоретические аспекты философских размышлений (Г.В.Ф. Гегель, И.А. Ильин и др.). Методология исследования дополнялась и данными лингвистики, в частности, при отборе понятий. Правильность включения в обобщения того или иного среза изучаемой действительности проверялась сопоставлениями со сведениями из разных источников. Трансформация в соответствии с синергетическим методом основывается на переходе к иной уровневой организации элементов, вступающих в солидарное взаимодействие (саморегуляцию). Проходя через различные точки, порождающие изменения, она приводит к появлению новых состояний. Наличие же устойчивых тенденций и альтернатив наблюдается в любом процессе. Нереализованные же в прошлом варианты развития, в том числе связанные с сепаратистской обособленностью, имеют способность восстанавливаться.

В третьем параграфе уточняется используемый в исследовании категориальный аппарат. С методологией научного поиска тесно связаны и более емкие концепты (опорные понятия). Являясь условностями, они вместе с тем отражают либо существовавшую в прошлом реальность, либо принципы и

методы научного анализа. Категории предполагают соблюдение точности употребления, так как в той или иной мере воспроизводят динамику исторического процесса. Выступают они и в качестве своеобразных источников, позволяя достоверно передавать фон эпохи. Определим смысловые позиции используемых терминов. Обозначения «край», «окраина», «регион» используются в исследовании с учетом особенностей Российской империи. Распространенность применения данных понятий в изучаемый промежуток времени, равно как и других специфических обозначений, отображена в фундаментальной систематизации В.И. Даля (1881). «Край» рассматривается в ней в качестве части государственного пространства с этнически неоднородным составом населения, сложившейся вместе с тем в единую административно организованную систему, включающую различные области и губернии.

Термин «туземный» В.И. Далем в толковом словаре раскрыт как «местный». С ним, судя по всему, было тесно связано противопоставление «иноплеменный, инородный», характеризовавшее принадлежность «к другому племени». Эти понятия не имели дискриминирующей и унизительной нагрузки, приписанной им позже. В толковом словаре С.И. Ожегова, составлявшемся в советский период, у определения «инородцы» также не выделено таких оттенков. Описывается в нем и несколько значений понятия «окраина». В качестве таковых в России воспринимались территории, отдаленные «от центральных областей... государства», приближенные к внешним границам. Отражая колорит эпохи, все перечисленные термины подпадают под категорию исторических. Однако их, безусловно, нельзя применять в характеристике процессов после 1917 г. Сформулированные в терминах представления, не являющиеся наследием прошлого, но включающие в себя анализ происходивших событий, могут иметь свои обобщающие обозначения. Понятие «инородный» употреблялось и с явно выраженным этническим смыслом, отражавшим невосточнославянскую принадлежность (В.М. Кабузан).

К инородцам относили всех подданных «неславянского племени». Понятия «край» и «окраина» тем не менее не являлись тождественными. В каждом конкретном случае на российской иноэтнической периферии они обретали специфику, как, например, противопоставление на Кавказе с обозначением «окраина» северных и южных частей. Жесткого их разделения во второй половине XIX - начале XX в. не существовало. Вариативность употребления в отношении двух частей Кавказа, северной и южной, обозначений «край» и «окраина» указывает на незавершившийся процесс трансформации. Таким образом, необходимо различать терминологические версии, сложившиеся исторически и выработанные при развитии научных знаний.

В третьей главе сопоставляются «Отечественные и мировые имперские реалии». В первом параграфе соответственно выделяются существовавшие типологические отличия. Все империи, представляя в прошлом более или менее консолидированные целостности, из-за особенностей станов-

ления, административного обустройства, распределения экономических ресурсов отличались друг от друга. Определение «империя» относится к категории наименее разработанных. В разъяснениях термина отражались, как правило, особенности организации власти и не затрагивалась форма обустройства огромных пространств, населенных различными народами. Общепризнанного определения империи не существует, все варианты классификаций относятся к разряду дискуссионных (А.И. Миллер). Конструктивные функции сформированных на универсалистском принципе государств учеными стали выделяться еще в начале XX в. (Д.И. Менделеев). В преобладающей же степени утвердился взгляд о насильственных связях как важнейшем сущностном показателе империй. Типологизация должна предполагать выявление различий.

Интересную характеристику отечественному имперскому феномену дал Ю.А. Жданов. В его понимании такому типу государств, если учитывать мировую практику, присуще «наличие господствующего этнокласса», присваивающего «богатство... суверенитет других». Отстаивая универсалистскую модель «государства-континента», Ю.А. Жданов указал на отсутствие в России, в отличие от зарубежных империй, «этнокласса», то есть «экономически, политически господствующей нации». В подтверждение данной концепты он ссылался на равенство всех народов, независимо от этнической принадлежности, неприменение дискриминаций в проводимой политике на окраинах. Роль зарубежных империй в историческом процессе также уже не оценивается с позиций «упрощенного негативизма» (А.И. Миллер). Надуманными являются и обвинения России в преднамеренной территориальной экспансии. Приращение ее территории происходило чаще всего под давлением обстоятельств, «без всяких, заранее обдуманных, враждебных намерений» (Керзон).

Присоединение Кавказа во многом соответствовало, по заключению специалиста в области права Т.М. Шамба, «интересам самих народов». Под воздействием различных преобразований с соблюдением принципа «единого отечества» на имперском пространстве происходило формирование солидарно функционировавшего государственного поля. Доминирующим принципом в становлении всех существовавших в прошлом империй являлось завоевание. Вместе с тем существовали и исключения. Австро-Венгерская империя складывалась преимущественно на основе династических браков. Отношения между народами в ней строились с соблюдением главенствующих норм «патроната и клиентелы» и носили ярко выраженный характер вассалитета. Колониальные империи (Британская, Голландская, Французская и пр.) формировались не только при помощи завоевания, но и коммерции, которая тем не менее несла еще большие разрушения, чем войны. При расширении пределов Китайской империи завоевание сопровождалось последующей ассимиляцией иноэтнических сообществ.

Системы политического контроля над зависимыми странами во всех перечисленных полиэтнических образованиях держались, как правило, на страхе военного принуждения. Силовая составляющая в длительном и противоречивом процессе формирования Российской империи отнюдь не являлась преобладающей (В.Б. Виноградов). Прослеживается это и на Северном Кавказе, где утверждение российских геополитических позиций имело давние истоки, во многом выступая способом выживания не только для русского, но и для туземных народов. Попытки сузить этот процесс не учитывают многообразие исторической реальности. Российская империя сложилась в континентальное универсалистское образование с сопредельными территориями. Одним из факторов политики сплочения разнородных этнических общностей на Северном Кавказе являлась восточнославянская колонизация. Российские окраины имели равноправный статус и не подпадали под колониальную типовую разновидность.

Во втором параграфе рассматриваются особенности распределения ресурсов. Во всех существовавших в прошлом универсалистских объединениях мира, как известно, проводимая политика сводилась преимущественно к получению материальных выгод. При организации управления российскими окраинами преследовались иные цели. Отражалось это и на экономической сфере их обустройства, прежде всего на налоговых повинностях, без которых не может функционировать ни одно государственное образование. Так, доходы Англии только от одной колонии Индии на 2/5 превышали все поступления в казну Российской империи. Для их получения коренное население было обложено тяжелыми фискальными сборами, размер которых ежегодно составлял 55-60% от общей прибыли хозяйства: 45% с земли и 10-15% на издержки администрации. Основанные на неравенстве повинности устанавливались и в странах, завоеванных мусульманами, где так называемый «налог на неверных» достигал 50% (Арабском халифате, Османской империи и др.). Доходы Российской империи из-за отсутствия такого перераспределения не достигали ежегодного уровня западных держав. Обогащения русского народа за счет других не происходило.

Установленные для «инородцев» налоговые повинности не имели каких-либо различий по признакам этнической принадлежности. Более того, в ряде случаев они были существенно уменьшены. Изучая фискальную практику в Российской империи, Б.Н. Миронов выявил, что при помощи такого положения руководство страны на разных этапах намеренно добивалось более высокого уровня жизни на окраинах. При введении русского управления предусматривалось в ряде случаев даже освобождение «от взноса податей». Такая мера не являлась исключительной и распространялась в разные периоды на все туземные общества Кавказа, принимавшие подданство России. А для населения в Нагорной полосе Северного Кавказа, «с учетом их нужды», особыми распоряжениями налоговые повинности впоследствии удер-

живались на низком уровне на постоянной основе и не покрывали расходов на управление. Проживавшие в нагорных и равнинных районах края туземные общества платили подати не одинаково: там, где обеспеченность землей существенно отклонялась от нормы, они были в 2-2,5 раза меньше.

Фискальные льготы иноэтническим сообществам предоставлялись иногда и в гораздо большем объеме. «В податное обложение края» представители русской власти стремились «внести... необходимую справедливость». В 1893 г. на самом высоком правительственном уровне в Петербурге в очередной раз о Кавказе было сказано, что он «принадлежит к числу богатейших областей... отечества, между тем в финансовом отношении ничего не приносит государственному казначейству, кроме ущерба». В отличие от фискальных систем в зависимых странах Запада и сложившейся там практики перераспределения колониальных богатств в пользу метрополии, на российских окраинах взимаемые налоги шли на обеспечение функционирования государственных структур, но не на поддержание более высокого жизненного уровня русского населения и тем более его обогащения.

Исключением являлось только казачество, которое было полностью освобождено от них. Но необходимость приобретать военную амуницию за свой счет нивелировала, по сути, данное преимущество. Экономические привилегии предоставлялись в том числе высшим феодальным сословиям туземных народов, а не только различным категориям государственных служащих (офицерам, чиновникам и др.). Вследствие этого на российских окраинах принцип «безубыточного владения» не выдерживался. Из-за разнообразных налоговых послаблений для иноэтнических сообществ эта цель оставалась нереализованной, а допускавшиеся исключения требовали огромных затрат, которые возлагались на государственную казну. В центральных ареалах империи низшие структуры аппарата управления содержались только за счет крестьянских обществ. Сельские и волостные органы власти, обеспечивавшие административные потребности «всех сословий», финансовой поддержки от государства, как правило, не получали и могли рассчитывать исключительно на местные сборы с земледельцев, то есть крестьян. Фискальная практика была также направлена на сближение иноэтнической периферии с Россией.

В третьем параграфе определяется направленность политики. Еще во второй половине XIX в. обращалось внимание на то, что только в пределах Российской империи к «азиатским подданным» относятся «как к собственным гражданам», чего не наблюдалось в других государствах, имевших «владения на Востоке» (Р. Фадеев). Сопоставления с мировыми реалиями и в то время неизменно показывали, что ее политика в этом отношении «есть политика гражданского равенства». На российских окраинах реализовывался принцип «единого отечества». Данный подход распространялся и на Кавказ. Принимаемые меры способствовали слиянию его с Россией. Главная цель

проводившихся преобразований состояла в обеспечении «слияния с остальными подданными». Руководство краем стремилось к поддержанию «престижа русской власти у инородцев» не только при помощи твердого правления, но и показывая своими действиями, что «отечество о них заботится и они в нем не чужие». По мнению наместника графа И.И. Воронцова-Дашкова, одобренного в резолюциях императором Николаем II, такой подход должен больше всего укреплять единство местных народов с Россией. За нарушение его применялось не только административное разбирательство, но и привлечение к ответственности по закону.

Управленческие структуры во всех странах, попадавших в зависимость от Запада, создавались во многом по образцам центров и метрополий без должного учета местной специфики. Европейские администраторы стремились и в колониях навязать туземцам «свою религию... юстицию... администрацию», уверенные в том, что тем самым «приносят им несомненное благо» (Б. Рассел). Русские чиновники рассматривали иноэтнические территории на Кавказе и на всех остальных окраинах как внутренние части государства. Недостатки же присущи всем административным системам, идеальных моделей в этом отношении не существует. В управлении российскими окраинами «злоупотребления» отнюдь не преобладали. Отклонения вызывались субъективными просчетами, общая линия оставалась неизменной. Большинство русских чиновников не руководствовалось и подходами, основанными на «узком национализме». В основу взаимоотношений центра с иноэтнической периферией закладывались критерии, способствовавшие, как показывал опыт, расширению параметров интеграционных процессов.

В рескрипте, подписанном Николаем II 26 февраля 1905 г. в Царском Селе по случаю восстановления должности наместника на Кавказе, говорилось: «Со времени включения Кавказа в состав Российской державы, целью моих венценосных предшественников и моею... было развитие в этом крае мира, благосостояния и порядка на основах тесного единения с остальными частями нашего отечества». Отмечались и «достигнутые... успехи» на этом направлении, вклад в которые, по признанию монарха, вносился в том числе «выдающимися трудами многих уроженцев Кавказа на пользу и честь России». Преемственность проводившейся политики, как видно, сохранялась и продолжалось дальнейшее укрепление в крае универсалистских государственных начал. Предлагалось вместе с тем прекратить зависимые отношения крестьян, осуществить «поземельное устройство», упорядочить «переселенческое дело», податное обложение, усовершенствовать местное управление и расширить сферу народного просвещения. Интересы самого туземного населения признавались при этом «актом государственной необходимости». Надежда возлагалась и на то, что «верноподданные кавказцы должны стать... действительными сынами общего отечества» (И.И. Воронцов-Дашков). Принципы, определявшие политику Российской империи на ок-

раинах до 1917 г., способствовали становлению согражданства при сохранении этнической самобытности других народов.

В четвертой главе соотносится «Этничность и административные границы» на северокавказской окраине Российской империи. В первом параграфе выявляется специфика в организации субъектности. Установление административных и этнических границ на Кавказе при закреплении в государственных пределах России явилось делом непростым, порождавшим затруднения при реализации курса на преодоление сепаратистской обособленности. Осуществлялся он с помощью соответствующих реформ, имевших также интегративное предназначение. По аналогии с другими периферийными частями Российской империи в северных ареалах края при разграничении были сформированы не только губернии (Ставропольская, Черноморская), но и области (Дагестанская, Кубанская, Терская), отличавшиеся специфическим составом населения. Применительно к делению российских окраин область воспринималась как «край под особым управлением, не названный губерниею». Но под ней понималась и «вновь устраиваемая страна», имевшая «общее, совокупное в... духовном быту». Во всех иных отношениях области являлись административными единицами, аналогичными губерниям. Генерал-губернаторствами выступали преимущественно «пограничные губернии» (В.И. Даль).

С учетом этнической заселенности местностей при определении административных границ в мусульманских районах Кавказа и Туркестана как раз и были предусмотрены области, отделы, округи. При общей централизации в них существовало самоуправление. Разделение окраин соответствовало чаще всего этнодемографическим особенностям местностей и не нарушало сложившиеся в прошлом условия. Этому способствовало и выделение более мелких административных единиц - участков, станов и др. Закрепление в составе России подвело к необходимости создать и на северокавказской окраине типичную для центральных районов структуру, сохранявшую вместе с тем сложившуюся в прошлом специфику. Эта реорганизация имела целью достижение административно-территориальной совместимости «Кавказского края» с остальным государственным пространством. Хотя в административном отношении Дагестанская область и Черноморская губерния были причислены к Закавказью, они имели ярко выраженные признаки принадлежности к северным частям края. При определении этнических границ принималась во внимание в первую очередь особенность «топографии местности», горный массив, лишавший управление «административных удобств» из-за «разбросанности горских племен».

Географический принцип широко применялся в тот период времени при делении территорий и других стран мира. Административные границы, установленные с учетом рельефа местности на Кавказе , не создавали препятствий для культурных и иных контактов. Поскольку население отличалось

смешанностью состава, еще в 1846 г. при проектировании преобразований было решено не выделять этнический признак в названиях субъектных образований. Некоторые народы до вхождения в состав России вообще не имели единой определившейся территории. При установлении российской юрисдикции на окраинах, так же как и в других частях империи, не допускалось дробление и реализовывался универсалистский принцип открытого геополитического пространства. Приоритет территориальных, а не национальных субъектов является оправданным в ситуациях отсутствия однородности населения. В ходе административно-территориальных преобразований на Северном Кавказе во второй половине XIX - начале XX в. процесс консолидации сообществ был еще на стадии трансформаций и в фазу завершения вступил под воздействием российской политики. Этничность стала обретать конкретизирующую системность. Вместе с тем такой подход, с одной стороны, не создавал препятствий для консолидации общностей, а с другой - способствовал формированию не этнонаций, как в Западной Европе, а сограж-данства с общими признаками российской нации.

Во втором параграфе определяется территориальный статус субъектных частей северокавказской окраины. Этничность в ходе реформ во второй половине XIX - начале XX в., направленных на административное совмещение с Россией, получала защиту в пределах установленных разграничений и разрушению не подвергалась. Формированию ее придавался в тех случаях, когда это было возможно, и соответствующий территориальный статус. На Северо-Западном Кавказе в ходе административных преобразований иноэт-ническое население было сгруппировано для удобства управления в большие аулы. Территориальное деление Кубанской области вследствие этого оказалось неоднородным по составу, хотя по аульным обществам принцип эт-ничности был выдержан. Военно-народные округа наделялись широкой внутренней самостоятельностью. С 1871 г. происходит переход к гражданскому управлению, но прежняя организация власти в местностях расселения тюркских и горских сообществ с элементами защиты этнической самобытности осталась ненарушенной.

Наличие определенного пространства в составе Российской империи выступало первичным условием статуса «ограниченной автономии». В Кубанской области сложилась практика административного сплочения этнических общностей там, где оказывалось невозможным из-за поземельных и иных обстоятельств полное территориальное совмещение. При открытости же государственного пространства разделение не создавало препятствий для самобытного развития. В Терской области во второй половине ХЕХ в. также складывался смешанный порядок проживания в ряде казачьих отделов восточнославянского и туземного населения. Однако здесь более настоятельной оказалась необходимость разделения по этнической принадлежности. Для достижения этого в 1899 г. производится административное перераспреде-

ление территории. Учтены были при размежевании и интересы «инородческого» населения (выделение, например, ингушей в 1905 г. в особый Назра-новский округ). Делалось это «в видах достижения лучшего управления». Разделение Терской области на «округа и отделы», то есть по этническому признаку, в ходе административных преобразований было достигнуто.

В Нагорной полосе общества в порядке административного подчинения объединялись в старшинства. В результате преобразований в Терской области, в отличие от Кубанской, установилось преобладающее совпадение административного деления с пределами традиционного проживания различных этносов. Дагестанская область после преобразований, проведенных в разные периоды во второй половине XIX в., состояла из 4 военных отделов, имевших в своем составе округа. «По обстоятельствам края того времени» ханское управление здесь продержалось дольше, чем в других районах Кавказа. Из-за проявлений недовольства им со стороны туземного населения представители русской власти отказались от дальнейшей поддержки данной разновидности восточной политической традиции. Административно-территориальное деление Дагестанской области приняло более упорядоченную форму. Эффективность управления повысилась. Произошедшие изменения, однако, не привели к установлению «однотипной системы». До 1917 г. на 30 различных народностей Дагестанской области были выделены 9 округов.

Среди северокавказских губерний «инородцы» имели пространственно и административно оформленный статус только в Ставропольской. Официальное закрепление он получил в наименовании «Территория кочующих народов». В ее пределах предусматривалась административная и этническая организация кочевников южнороссийских степей, позволявшая удерживать их в правовом поле империи. Административные разграничения производились вместе с тем «применительно к родовому началу». Ставропольская губерния, следует заметить, имела прямое подчинение центру. Однако она продолжала восприниматься до 1917 г. как часть края и формирующегося регионального контекста. В Черноморской губернии существовало лишь несколько разрозненных «инородческих» селений, сохранявших традиционный уклад жизни и самоуправления. Установившееся на северокавказской окраине административное разграничение было осуществлено, с одной стороны, путем трансформации исторически сложившихся реалий, а с другой - с учетом особенностей местностей.

В третьем параграфе анализируются проекты реформ в 1917 г., отражавшие нерешенные проблемы на предшествующем этапе. Северокавказская иноэтническая периферия, представлявшая собой до вхождения в состав России ряд локально замкнутых территорий, вследствие административных реформ во второй половине XIX - начале XX в. обрела пространственную динамику. Это являлось одним из показателей относительной преодоленное™ обособленности туземных обществ. Именно благодаря этому

стало возможным и упорядочение этнических границ, а в ряде случаев их обретение. Отклонения в ходе проведения российской политики на Северном Кавказе и допускавшиеся просчеты несопоставимы с масштабностью ее положительных результатов. Высокая степень взаимосвязанности российского государственного пространства проявилась и в 1917 г. Между тем на Кавказе наметились территориальные изменения, отражавшие те реалии, которые недоучитывались при территориальных разграничениях. Временное правительство в таких случаях пыталось сохранить сложившееся равновесие.

От населения стали поступать просьбы о присоединении к Северному Кавказу ряда уездов Тифлисской и Кутаисской губерний, населенных горцами. Эти пожелания исходили от абхазских, осетинских и некоторых других обществ. Помимо этого, подавались ходатайства туркмен и ногайцев Ставропольской губернии о присоединении к Терской области. Так же, как и возможность включения в пределы Северного Кавказа территории абхазцев и кистин, эти намерения в 1917 г. получили одобрение I и II «общегорских» съездов. Поддержана была на них и идея федеративного устройства России. На государственном уровне при Временном правительстве по вопросу «о возможных изменениях границ губерний и уездов Кавказа» созывалось специальное совещание в Петрограде, в компетенцию которого входила тщательная проработка этого вопроса. По намечавшейся еще до 1917 г. земской реформе, предполагавшей изменения в обустройстве края, считалось, что переорганизация должна еще больше сблизить иноэтническое население края с Россией. Признавалась и неизбежность изменения существующих на Северном и Южном Кавказе административных границ «по признакам этнографическим». В качестве определяющего избирался принцип «сплошной территории с однородным составом населения».

Административные изменения в 1917 г. производились и в связи с намечавшимся введением земств, с предстоящими выборами в Учредительное собрание. Вместе с тем при реализации данного подхода должно было произойти объединение горских и ряда тюркских народов Северного и Южного Кавказа. В политике, проводившейся после октябрьских событий 1917 г., реализовыва-лись идеологические установки о «маловажности государственных границ», поскольку неизбежна мировая революция и превращение «диктатуры пролетариата из национальной... в интернациональную» (В.И. Ленин). Вместо «полного политического единства государства», с сочетанием элементов унитарности и российского универсализма, заложенных в административно-территориальное обустройство еще до 1917 г., были предложены более слабые федеративные связи. Разграничение же «автономных областей» предусматривалось «по национальному признаку». Предложенное устройство соответствовало европейским, но не российским реалиям. Отвергался и экстерриториальный принцип пространственной организации, что способствовало переходу впоследствии на иной, более однообразный, уровень объединения.

В пятой главе рассматривается «Система управления иноэтническими сообществами». В первом параграфе прослеживаются централизующие связи. При организации системы управления на Северном Кавказе изучению прежде всего подвергались адаты, особенности их применения (Ф.И. Леонтович и др.). Это не что иное, как явление российской рецепции, усвоения обычного права, примененное при включении иноэтнических ареалов окраины в систему управления. Если рецепция римского права, наблюдавшаяся в Западной Европе на рубеже XI-XII вв., была связана с восприятием стандартов более совершенного юридического контента, то российский аналог этого явления имел направленность на освоение «народных обыкновений» для недопущения резких перемен. Поиски адекватных решений иногда охватывали длительные периоды. Российская политика и на этом направлении способствовала интеграции. На Кавказе сложились две системы управления: военно-народная и общегубернская. Первая разновидность была установлена в Дагестанской, Терской, Кубанской областях и Сухумском округе, вторая - с 1896 г. в Черноморской и с 1899 г. в Ставропольской губерниях.

Верховная власть на Кавказе была предоставлена наместнику, наделенному широкими правами в вопросах местного гражданского и военного управления. Ему предоставлялась возможность в случаях особой важности обращаться непосредственно к монарху. На распоряжения министров, имевших обязательный характер для всей страны, он также давал предварительное согласие или, при несоответствии местным условиям, отклонял их. Наместник, таким образом, был наделен огромными властными возможностями в принимаемых решениях. Его статус в 1883 г. преобразуется в должность и звание главного начальника гражданской части и Кавказского военного округа («главноначальстующего»). В 1905 г. наместничество в крае восстанавливается, что должно было, как предполагалось, способствовать преодолению проявлений «национальной обособленности и сепаратизма». В результате этого верховная власть в крае оказалась вновь напрямую подчиненной российскому монарху и окружавшим его центральным правительственным структурам (Кавказскому комитету и др.). Как личный представитель, наместник, как и прежде, имел неограниченные полномочия.

Занимавший эту должность с 1905 по 1916 г. граф И.И. Воронцов-Дашков как ветеран «эпохи присоединения» от предшественника «главноначальст-вующего на Кавказе» М.С. Голицына отличался знанием местной специфики. В наместничестве существовало и горское управление, наделенное консультативными функциями. Система государственного обустройства Кавказа постоянно совершенствовалась при помощи реформ. В функции наместничества входило также взаимодействие с главами административных структур разных уровней. Управление субъектными частями окраины также имело свои особенности, отражавшие исторически сложившуюся ситуацию в областях и губерниях. Высшее гражданское и военное управление Даге-

станской областью с 1883 г. было предоставлено военному губернатору, который одновременно являлся командующим расположенными здесь войсками. До этого существовала должность начальника области. Полномочия военного губернатора Дагестанской области соответствовали должности генерал-губернатора. Несколько по-другому строилось управление Кубанской и Терской областями, во главе которых ставились начальники (атаманы).

В их пределах туземное население имело общее обустройство с казачеством, что должно было, как считали первоначально, исключить обособленность. Последующая практика показала ошибочность данных расчетов, так как иноэтническими сообществами такая подчиненность воспринималась без должного доверия. Территория кочевых народов в Ставропольской губернии подчинялась губернатору. Субъектная организация Черноморской губернии имела те же составные части, которые предусматривались законодательством об управлении краем. На высшем и местном уровне происходило двойственное сочетание начал российской государственной централизации и этнокультурной автономии с предоставлением ей весьма широких прав внутреннего самоуправления. Устанавливая внешние ограничения, русская власть считалась с правовыми навыками населения, не допускала резкой ломки существовавшего традиционного быта. Централизующие связи не основывались на дискриминации, унификации культурных различий.

Во втором параграфе исследованию подвергается косвенный принцип, применявшийся в обустройстве окраин Российской империи. Наиболее последовательно к замене прежних приставских управлений военно-народными округами представители русской власти приступили с начала 50-х гг. XIX в. и завершили преобразования только во второй половине столетия. Такая осторожность диктовалась прежде всего стремлением не вызвать поспешными мерами, «чуждыми понятиям и нравам горцев», их недовольства. Военно-народная система устанавливалась «впредь до того времени, пока край будет находиться на военном положении». Отличительной особенностью ее было деление управления на гражданское (или управление населением) и военное (или управление войсками). Изначально военно-народная система предназначалась «для единения горских народов с Россией и слияния с другими подданными империи». Утверждаемая двойственность соответствовала переходным условиям. Управление основывалось на сохранении неприкосновенности туземного общественного строя с предоставлением населению возможности во всех внутренних делах управляться по народным обычаям (адатам). В неизменном виде сохранилось судопроизводство и привычные способы разрешения правовых проблем, в том числе по канонам исповедуемой мусульманской религии (шариата).

Для исполнения управленческих функций в низших звеньях административного аппарата каждый народ избирал из своей среды чиновников (старшин и судей), которые лишь после этого утверждались в должностях.

При помощи этих уступок правительство умело воспользовалось привязанностью вошедших в состав России народов к своим традиционным учреждениям. Практика совмещенного применения в управлении обычаев (адатов) и норм религиозного характера (шариата) продолжала сохраняться до 1917 г. Она получила даже свое отличительное наименование «соглашение» (масла-гат), что является показателем широкой распространенности (A.M. Ладыженский). Самоуправление тем не менее, несмотря на отдельные исключения, везде велось по-старому, выступая основой приспособления государственной власти к местным условиям. Административные ограничения, в частности, практика формирования первичного управленческого звена с утверждением избранных или назначением не создавали для него сколько-нибудь значительных препятствий. Ограничения, следует заметить, предусматривались в неменьших размерах и для самоуправления в русских общинах. С 1905 г. удовлетворение получило требование о повсеместном установлении на Северном Кавказе практики выборности старшин во всех горских обществах без исключения. Интересы туземного населения и в этом случае оказались учтенными, предопределив содержание предпринятого преобразования. В результате этого автономность традиционных органов власти была повышена.

Составным элементом системы военно-народного управления являлось также сосредоточение у русской администрации полномочий поддержания внешнего порядка. Ограничения являлись вынужденной мерой, рассчитанной на переходный период. Предполагалось, что они «дадут время и средство» для того, чтобы «удержание горцев в покорности военной силой сменилось владычеством, основанном на нравственной силе». Военно-народная форма организации государственной власти являлась своеобразной косвенной системой, с одной стороны, сохранявшей прежние структуры аппарата управления, а с другой, постепенно укреплявшей на их традиционных устоях российские учреждения. В ней сочеталась двойственность начал унитарной централизации и местной автономии туземных общин. С 1905 г. государственные порядки, существовавшие в России, стала воспринимать и военно-народная система управления на северокавказской окраине. В правительственных кругах рассматривалась возможность распространения на иноэтни-ческие местности общегражданских форм организации власти и введение в них земских учреждений. В проектировавшихся преобразованиях усиливалась интеграционная составляющая, позволявшая привлечь окраины «в пользу русской государственной идеи».

В третьем параграфе прослеживаются изменения в системе управления в 1917 г. После Февральской революции реформированию подверглись все учреждения в структуре управления. Наместничество на Кавказе упраздняется, а вместо него создается Особый закавказский комитет как представительство Временного правительства в крае. В дальнейшем пределы компе-

тенции данного органа сужались, а власть преимущественно распространялась на южные части края и Дагестанскую область. В Петрограде вводится должность комиссара по делам Кавказа. После предпринятых реорганизаций управление краем производилось Особым закавказским комитетом, комиссарами Кубанской и Терской областей. Объем их полномочий сужался. Происходило смещение, как и по всей стране, прежних администраторов. На сходах сельских обществ принимались решения об устранении от власти начальников округов, участков и старшин. Следует заметить, что на этом уровне администрация и в имперский период была туземной. Повышалась вместе с тем компетенция мест и ослаблялись централизующие связи, что в некоторой степени способствовало разбалансированию системы государственного управления. Значительной оказалась роль исполнительных комитетов.

По всей стране наблюдалось отсутствие твердой власти. Дестабилизация в дальнейшем только усиливалась, постепенно обретая чрезвычайные формы. Комиссары утрачивали поддержку населения и уже осенью 1917 г. оказались не в состоянии выполнять в полном объеме возлагавшиеся на них обязанности. Управление на местах в Дагестанской области было представлено выбранным от туземного населения окружным и участковым комиссарам. Особый закавказский комитет работу органов власти в Дагестанской области контролировал через назначенного комиссара. Такая административная зависимость не пользовалась доверием, тем более после ликвидации наместничества. Предпринимается попытка переподчиниться напрямую Петрограду. Назначенный Временным правительством комиссар в Терскую область заменил начальника, а исполнительный комитет, созданный при нем, - существовавшее до Февральской революции областное правление. Управление иноэтническими сообществами сосредоточилось и в гражданских исполнительных комитетах. В них вошли представители от всех этнических сообществ. Начальники округов были также смещены. Вместо них назначаются окружные комиссары. Изменения в Кубанской области имели сходство с Терской. Образуются «национальные» гражданские исполнительные комитеты. Избрание их происходило на съездах уполномоченных от аулов тех или иных отделов (в Терской области - округов).

Комиссары Временного правительства были назначены и в Ставропольскую губернию. Формируются здесь и гражданские исполнительные комитеты. В иноэтнических административных образованиях создаются по аналогии с губернским центром комитеты общественной безопасности. Смена прежних управленческих структур и в этой части северокавказской окраины происходила, как видно, повсеместно, отражая общие процессы в стране. Наблюдалось это и в Черноморской губернии. В 1917 г. продолжилось проектирование земской реформы. Только работа над ней несколько ускорилась в связи с предстоящими выборами в Учредительное собрание. Однако содержание реформы было несколько видоизменено. Если при монархии закон

о земстве основывался на принципе централизации, то при Временном правительстве самоуправлению предоставлялось «право заведовать всеми местными делами». Пределы же такой самостоятельности не имели выверенно-сти на практике. Предлагалась унификация системы управления, намечалось «введение земства по национальным признакам». После Октябрьской революции сложившиеся ранее государственные связи с иноэтнической периферией подверглись переорганизации. Это коснулось и важнейших звеньев централизации.

В шестой главе исследованию подвергается «Российская идентичность и сепаратизм». В первом параграфе выявляется региональная специфика северокавказской окраины. Вопреки западноевропейскому опыту, сущность происходивших трансформаций в Российской империи сводилась не к обособленному этническому развитию, а имела, несмотря на существовавшие региональные различия, северокавказские или какие-либо другие, прежде всего, универсалистское общероссийское значение. Процессу интеграции в единое государственное пространство каждая «инородная» часть из-за тех или иных объективных причин поддавалась далеко не одинаково. Не было преодолено и тяготение некоторых окраин к сопредельным цивилизациям. На Северном Кавказе значительную роль в нем играл религиозный фактор. Именно в зонах двойственного цивилизационного тяготения существовала и более высокая предрасположенность населения к сепаратизму. В российских пределах интеграция происходила в преобладающей степени как государственная с сохранением этнической самобытности.

Попытки же «создать однородную империю» по типу западных, наметившиеся лишь при последнем российском монархе Николае П, вступали в противоречие со сложившейся практикой управления. Неустойчивость интеграции с Россией существовала и на Кавказе, также относившегося к зоне непреодоленного цивилизационного разлома. Об этом свидетельствует, к слову, низкий уровень освоения официального языка империи в среде туземного населения. Попытки М.С. Голицына «русифицировать Кавказ не нравственным авторитетом, не духом», на что делался упор на предшествующих этапах, «а насилием и полицейскими приемами», были осуждены вышестоящими инстанциями. Преобладавшее в политике благожелательное и уважительное отношение представителей русской власти к народам окраин и общая ее направленность смягчали «обиды» или даже вовсе их устраняли. К числу важнейших мер, «направленных к сближению горцев с империей», относилось также развитие «их духовной натуры с помощью образования». Краевая администрация считала необходимым, «признавая самобытность отдельных мусульманских народностей и право на свободное исповедание ими их религии, воздействовать на них, посредством приобщения их к русской культуре».

Для этого во всех отделах военно-народного управления осуществля-

лось устройство горских школ. Но их количество значительно уступало мусульманским учебным заведениям. Преподавание в мектебе и медресе зачастую вели посланцы из мусульманских стран зарубежного Востока, преимущественно из Турции, насаждавшие чуждые для России понятия, что способствовало повышению предрасположенности к сепаратизму. На эти учебные заведения опиралась и иностранная агентура, проникавшая на эту окраину для проведения агитации за отторжение Кавказа от России. С 1905 г. для «быстрейшего достижения целей русификации и укрепления основ российской государственности» начали вноситься изменения в политику просвещения местных народов. В первую очередь намечалось увеличить количество низших школ, находящихся под контролем администрации. В них предусматривалось обучение на родном языке, а преподавание было предоставлено двум учителям: «мулле и русскому».

Отстаивая этот принцип организации учебного процесса в горских районах, наместник ссылался прежде всего на то, что «правильно поставленная русская народная школа, с началами грамотности на материнском языке, является первейшим средством для воздействия на мусульман русским мировоззрением». Подобный опыт существовал уже в Туркестанском крае и давал неплохие результаты. Но на северокавказской окраине «с просвещением русская власть запаздывала». Однако и на этом направлении намечались подвижки, способные оказать благоприятное воздействие на процессы универсалистской трансформации. С 1910 г. в Российской империи началась подготовка перехода на обязательное всеобщее обучение, приостановленное лишь из-за огромных затрат на Первую мировую войну.

Во втором параграфе рассматривается неравномерность интеграции. Еще в конце Кавказской войны русское командование предпринимало попытки выяснить «общую цифру неприязненного населения», что позволило бы определить степень сепаратистской угрозы для южных рубежей государства, но они так и остались нереализованными. Судить о численности участников противостояния по количеству переселившихся в Турцию невозможно, так как вместе с племенами, не хотевшими из-за сложившихся идеологических предубеждений принять подданство иноверной империи, в переселение были вовлечены и горцы, отнюдь не враждебные России. Консерватизм туземных обществ к восприятию интеграционных импульсов сохранялся преимущественно в ряде нагорных районов. Не исключена здесь была, как показывали различные события, и вероятность вовлечения во всевозможные антироссийские акции. Интегриро-ванность в российское полиэтническое сообщество, равно как и незавершенность этого процесса в среде туземного населения края, со всей наглядностью вскрывалась и при возникновении для империи внешних экстремальных обстоятельств. Наблюдались при их появлении отдельные случаи «ожидания турок» для начала восстаний против России.

Из-за рубежа к сторонникам сепаратизма приезжали советники и посту-

пало оружие. Но среди туземного населения северокавказской окраины даже в кризисном для империи 1905 г., несмотря на предпринимавшиеся усилия, их намерения не обретали массовой поддержки. Преобладающей на Северном Кавказе являлась все же тенденция к признанию подавляющим большинством горских обществ России своим отечеством. В связи с трехсотлетним юбилеем династии Романовых, торжественно отмечавшимся в России в 1913 г., И.И. Воронцов-Дашков сообщал в Петербург, что на Кавказе «празднование... прошло по всем, даже глухим уголкам... с таким истинно высоким подъемом патриотических чувств», вследствие чего, по его мнению, «не должно оставаться сомнения в безграничной благодарности кавказского населения венценосным вождям России за приобщение... под сень Российской державы». Вместе с тем некоторые эффендии и муллы продолжали возбуждать население против нее, «существующего строя... и правительства». Они всячески стремились поддержать «вражду к русским».

Проявлялась и другая тенденция. Так, с началом русско-японской войны в 1904 г. официальное воззвание о начале войны на Дальнем Востоке разъяснялось муллами во время проповедей в мечетях. Некоторые из них вели также соответствующую агитацию, пробуждая патриотические чувства в массах. Несмотря на то, что мусульмане Северного Кавказа ранее не подпадали под закон о всеобщей воинской повинности, выплачивая взамен лишь небольшой налог, и соблюдалась, как и прежде, добровольность комплектования туземных подразделений, на сборные пункты желающих служить прибыло больше, чем требовалось, хотя в аулы направлялась предварительная разнарядка. Однако часть горских обществ, преимущественно в Нагорной полосе, равнодушно отнеслась к призыву и отказалась дать добровольцев. В донесениях сельские старшины жаловались в таких случаях на неотзывчивость соплеменников и просили продлить срок вербовки. Те же горские соединения, которые попали на фронт, самоотверженно сражались за Россию и несли большие потери. Признавалась возможность распространения на мусульманское население закона о воинской повинности.

После объявления о начале Первой мировой войны, для защиты отечества против австро-германского нашествия большинство туземных обществ также выставили в составе русской армии свои подразделения, сформированные по всему Северному Кавказу на сугубо добровольной основе. Участие в их создании приняли еще более широкие слои населения. По ходу Первой мировой войны офицерами, непосредственно руководившими боевыми операциями, давались высокие оценки Кавказской конной туземной дивизии. На фронтах части, комплектовавшиеся на Северном Кавказе, проявляли героизм в сражениях и получили признание одних из лучших в русской армии. Настрой на единство с Россией на том сложном этапе старалось всячески формировать и высшее мусульманское духовенство. Один из видных религиозных авторитетов З.Б. Тарковский в речи, обращенной к Нико-

лаю II в 1914 г., особо выделил такую фразу: «Любовь к Царю и любовь к Отечеству есть неразрывные части мусульманской веры». Воздействие российского государственного поля на одну и ту же этническую среду проявлялось неодинаково. Но в кризисные для империи периоды сепаратизм не получал тем не менее массовой поддержки.

В третьем параграфе выявляется соотношение в региональном контексте сепаратистской и универсалистской тенденций в 1917 г. После Февральской революции перемены затронули многие сферы обустройства России, но ее устойчивость как государства продолжала сохраняться. Это наблюдалось и на окраинах отечественного Востока. В российском универсалистском синтезе в условиях нарастания кризиса в 1917 г. не обозначилось признаков разрушения. В тот переломный для России момент многие посланцы с Кавказа высказывались на различных съездах против обособления от «единого отечества... отдельных частей». Заявляли они вместе с тем о наличии «единого российского народа с единой целью» и об отсутствии после произошедших перемен «инородцев в России». Наряду с этим говорилось о важности сохранения государственных связей: «Идеалом всех наций, населяющих Россию и Кавказ, безусловно, является независимость во внутренней национальной жизни и единство в общих вопросах». Отстаивалась так или иначе необходимость сохранения исторически сложившейся универсалистской модели государственного обустройства России.

На это была нацелена вплоть до углубления кризиса осенью 1917 г. программа образовавшегося «Союза объединенных горцев Северного Кавказа и Дагестана». При его учреждении, в частности, говорилось, что он организовался для «оказания поддержки Временному правительству». В советской историографии созванный Союзом объединенных горцев «первый... съезд» классифицировался как «собрание представителей буржуазно-националистических и клерикальных элементов Северного Кавказа и Закавказья» (Б.О. Кашкаев и др.). Но данная оценка не соответствовала действительности. Съезд отражал, так или иначе, существовавшие пророссийские настроения и неоднократно показывал способность к конструктивным государственным решениям. Подготовка его проходила с привлечением масс и охватила все туземные общества. В политической платформе и программе Союза объединенных горцев, принятой на съезде 7 мая 1917 г., задачи определялись из осознания «общего блага Родины», «нераздельной составной частью» которой являются горцы Северного Кавказа. Российскую направленность самоопределения отражали обращения к верховной власти в Петрограде, резолюции, «приветственные телеграммы» и т.д.

В них указывалось на необходимость «достижения через Учредительное собрание союза автономных областей... республиканского строя в России на федеративных началах». Иная возможность развития Северного Кавказа в качестве альтернативы проявилась в наиболее острой форме в конце августа

1917 г. на намечавшемся II съезде «делегатов народов» края в селении Анди, расположенном в нагорном Дагестане. Съезд должен был по замыслам организаторов продемонстрировать единство горцев. Вооруженные отряды, собранные при поддержке председателя Аварского округа Н. Гоцинского, шейха Узун-Хаджи предприняли вопреки намерениям организаторов попытку провозгласить «Северо-Кавказский имамат» и ввести шариат. Инициатива не нашла поддержки у значительной части мусульманского духовенства и «Андийский съезд» оказался сорванным. Возобновив работу 20 сентября в г. Владикавказе II «общегорский» съезд сохранил линию на предотвращение распада России.

Важнейшей темой для обсуждения по-прежнему были меры по сохранению целостности государства, сформировавшегося в имперских границах. В декларации ЦК Союза горцев Кавказа, принятой на II съезде, констатировалось, что «идеи сепаратизма или обособленности от России, исходя из права на самоопределение всех народов» чужды ему. Делегаты II съезда поддержали проект федеративной республики «с особым штатом Союза горцев». Право «на самоопределение всех народов, провозглашенное революцией», понималось только как «федеративное устройство». После октябрьских событий 1917 г. окраины взяли инициативу «создания самостоятельной государственной власти» именно для того, чтобы установить федеративные отношения «с остальной Россией», признавая себя ее «неотъемлемой частью».

В заключении сделаны обобщающие выводы. Анализ состояния изученности проблемы позволяет заметить, что фазы подъема и упадка в развитии государств зависят и от состояния дел в исторической науке, от объективности существующих концептуальных организаций. В оценках геополитической миссии России на Кавказе должен учитываться эпохальный контекст с наличием различных составляющих, влиявших на ее осуществление. В длительном и предельно сложном процессе установления единства с этим краем происходила борьба противоречивых тенденций. Исключение же из динамики этого взаимодействия какой-либо составляющей ведет неизбежно к искаженному восприятию прошлого. Интеграционные аспекты в проводившейся политике на окраинах Российской империи основывались на принципе «единого отечества». Особенностями ее, в отличие от других империй, являлось отрицание подходов, основанных на «узком национализме». Принудительные связи, присущие всем имперским образованиям, в российской государственной системе не преобладали, а там, где они устанавливались на начальных стадиях контакта, со временем заменялись общегражданскими.

Российская универсалистская трансформация способствовала сплочению разнородных этничностей. Завершение получал и процесс складывания их самобытности. В зависимости от исторических обстоятельств интегри-

рующая и дифференцирующая тенденции обретали свойства то к усилению, то к ослаблению. Между тем этнополитическая эволюция на Северном Кавказе обретала российскую направленность. Это вызывалось общими для империи процессами интеграции, имевших не только определившиеся итоги, но и состояния незавершенности. Одним из них выступало явление сепаратизма. Преобладавшей же траекторией развития в северокавказском регионе во второй половине XIX - начале XX в. являлось включение «инородческого» населения в единую гражданскую общность. На окраинах Российской империи принцип «безубыточного владения» не выдерживался. К разновидности колониальных образований она не относилась. Интересы иноэтниче-ского населения соблюдались и при территориальном делении. В высшем и местном управлении происходило двойственное сочетание начал российской государственной централизации и этнической автономии, с предоставлением ей весьма широких прав внутреннего самоуправления.

Но самостоятельность «инородческих» общин внешне была административно ограничена. «Военно-народная» разновидность организации власти сохраняла неприкосновенность туземного общественного строя. Разработки аульных положений опирались на традиционные воззрения, использовавшиеся в российской политике в качестве определяющего фактора интеграции. Религия, обычаи и язык местных народов оставались неприкосновенными. Опора делалась и на исламскую составляющую. Со временем укрепляется роль шариата. В сфере гражданских прав русская власть считалась с правовыми навыками иноэтнического населения. Администрация воспользовалась привязанностью и к прежним управленческим учреждениям. Отчужденность между ей и иноэтническим населением постепенно преодолевалась. Российскую универсалистскую модель обустройства северокавказской окраины нельзя рассматривать как совершенную. Но идеальных государств никогда не было и не будет. Окончательная же стабилизация достигалась при помощи не подавления, а долговременного компромисса, предполагавшего постепенное гражданское приобщение.

Интегрированность отчасти существовала и в других империях. В российских пределах она происходила с формированием общегражданских связей. Доминирующей и на Северном Кавказе, как показало исследование, выступала тенденция признания России отечеством. Повышенная склонность к сепаратизму сохранялась лишь в нагорной зоне. Интеграция охватила значительную часть туземного населения, но завершения не достигла. Одного измерения в этом процессе не существовало. В нем проявлялись при тех или иных обстоятельствах российская и евразийская вариации универсалистской трансформации, имевшие в реальности неодинаковое проявление и наложение на формировавшиеся этничности. Сочетание российских, евразийских и региональных элементов отражалось и в происходившей исторической кодификации. Евразийство являлось одной из тенденций в становле-

нии российского государства, но отнюдь не преобладавшей. В условиях революционного кризиса 1917 г. универсалистский синтез каких-либо изменений не претерпел. Самоопределение иноэтнических сообществ в преобладающей степени имело российскую направленность.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях: Рецензируемые издания, рекомендованные ВАК

1. Исторические познания как фактор геополитических свершений // Научная мысль Кавказа. 1998. № 4. (1 п.л.).

2. «Смотря по желанию...» // Российский исторический иллюстрированный журнал «Родина». 2000. № 1-2. (1 п.л.).

3. Сепаратизм на Северном Кавказе: границы явления на рубеже Х1Х-ХХ вв. (начало) // Известия высших учебных заведений. Сев.-Кав. регион. Общественные науки. № 3, 2001. (1 п.л.).

4. Сепаратизм на Северном Кавказе: границы явления на рубеже Х1Х-ХХ вв. (окончание) // Известия высших учебных заведений. Сев.-Кав. регион. Общественные науки. № 4, 2001. (1 п.л.).

5. Исторический опыт противостояния сепаратизму на Северном Кавказе и современность. (Ч. 1.) // Известия высших учебных заведений. Сев.-Кав. регион. Общественные науки. 2002. № 3. (1 п.л.).

6. Исторический опыт противостояния сепаратизму на Северном Кавказе и современность. (Ч. 2.) // Известия высших учебных заведений. Сев.-Кав. регион. Общественные науки. 2002. № 4. (1 п.л.).

7. Концептуальные парадигмы в контексте историографического анализа проблемы единства России и Северного Кавказа // Известия высших учебных заведений. Сев.-Кав. регион. Общественные науки. 2003. № 3.

(1 П.Л.).

8. Россия и Северный Кавказ во второй половине XIX - начале XX вв.: опыт укрепления государственного единства // Известия высших учебных заведений. Сев.-Кав. регион. Общественные науки. 2004. № 1. (1 пл.).

9. «Русские покушались строить мечети...» // Российский исторический иллюстрированный журнал «Родина». 2004. № 4. (1 п.л.).

10. Северокавказская окраина Российской империи как субъект единого отечества // Известия высших учебных заведений. Сев.-Кав. регион. Общественные науки. 2004. № 3. (1 п.л.).

11. Российская идентичность мусульман Северного Кавказа в условиях геополитических вызовов начала XX в. // Известия высших учебных заведений. Сев.-Кав. регион. Общественные науки. 2005. № 2. (1 п.л.).

12. Мусульманская составляющая в контексте политики России на Северном Кавказе во второй половине XIX - начале XX в. // Научная мысль Кавказа. 2005. № 2. (1 п.л.).

13. Особенности административно-политического обустройства окраин Российской империи (на примере Северного Кавказа) Известия высших учебных заведений. Сев.-Кав. регион. Общественные науки. 2006. № 1. (1 пл.).

14. Этничность и границы на Северном Кавказе накануне российских революций 1917 г. // Известия высших учебных заведений. Сев.-Кав. регион. Общественные науки. 2007. №1.(1 п.л.).

15. Российская политика на Северном Кавказе во второй половине XIX -XX в. (административно-территориальные аспекты) // Известия высших учебных заведений. Сев.-Кав. регион. Общественные науки. 2008. № 4. (1 п.л.).

Журналы и научные сборники

16. Система управления как фактор укрепления единства северокавказской окраины с Россией (во второй половине XIX - начале XX вв.) // Государственное и муниципальное управление. Ученые записки СКАГС. 2003. № 3. (1 п.л.).

17. Этничность и границы на Северном Кавказе в период российских революций 1917 г. // Кавказский сборник. Т. 4 (36). М., 2007. (1 п.л.).

18. Временное правительство и перспективы административно-территориальных изменений на северокавказской окраине России в 1917 г. // Голос минувшего. Кубанский исторический журнал. 2007. № 3-4. (1 п.л.).

19. Аграрный вопрос на Северном Кавказе и российская политика во второй половине XIX - начале XX в. // Голос минувшего. Кубанский исторический журнал. 2008. № 3—4. (1 п.л.).

20. Этническая Вандея: к вопросу о восстановлении набеговой экспансии на Северном Кавказе в начале XX в. // Голос минувшего. Кубанский исторический журнал. 2009. № 3-4. (1 п.л.).

21. Северокавказская окраина России в 1917 г.: изменения в системе управления // Голос минувшего. Кубанский исторический журнал. 2012. № 1-2. (1 п.л.).

Брошюры и монографии

22. «Украина от Карпат до Кавказских гор!» Полемические заметки... Брошюра. Российская Академия наук. Институт этнологии и антропологии.

Исследование по прикладной и неотложной этнологии. № 144. М., 2001. (2 п.л.).

23. Сепаратизм на Северном Кавказе: границы явления на рубеже ХЕХ-ХХ в. Брошюра. Российская Академия наук. Институт этнологии и антропологии. Исследование по прикладной и неотложной этнологии. № 146. М., 2002. (2 П.Л.).

24. Исторический опыт противостояния сепаратизму на Северном Кавказе и современность. Брошюра. Российская Академия наук. Институт этнологии и антропологии. Исследование по прикладной и неотложной этнологии. № 147. М., 2002. (2 п.л.).

25. Россия и Северный Кавказ: исторические особенности формирования государственного единства (вторая половина ХЕХ - начало XX в.). (Монография). Ростов н/Д: ЗАО «Книга», 2006. (18 п.л.).

26. Российский универсализм и этничность на Северном Кавказе (вторая половина XIX в. - 1917 г.). Монография. Ростов н/Д: Изд-во ЮФУ, 2008. (17,5 п.л.).

27. Российская политика на Северном Кавказе во второй половине XIX -начале XX в. (управленческие аспекты). Монография. Ростов н/Д: ООО «Омега-Принт», 2010. (25,5 п.л.).

28. «Черкесский вопрос»: современные интерпретации и реалии эпохи. Брошюра. Российская Академия наук. Институт этнологии и антропологии. Исследование по прикладной и неотложной этнологии. №226. М„ 2011.(3 п.л.).

29. Российская универсалистская трансформация и сепаратизм на Северном Кавказе (вторая половина ХЕХ - 1917 г.): историография, источники, методология. Монография. Ростов н/Д: ЮФУ, 2012. (8,5 п.л.).

30. Российская универсалистская трансформация и сепаратизм на Северном Кавказе (вторая половина ХГХ - 1917 г.). (Монография). Изд. 2-е, испр. и доп. Ростов н/Д: ООО «Омега Паблишер», 2012. (37,5 п.л.).

Матвеев Владимир Александрович

Российская универсалистская трансформация и сепаратизм на Северном Кавказе (вторая половина XIX в. -1917 г.)

Автореферат

Подписано в печать 21.01.13. Формат 60 * 84 1/16. Бумага офсетная. Гарнитура «Тайме». Печать цифровая. Усл. печ. л. 2,38. Уч.-изд. л. 2,59. Тираж 100 экз. Заказ № 2688.

Отпечатано в типографии ЮФУ 344090, г. Ростов-на-Дону, пр. Стачки, 200/1. Тел. (863)247-80-51.

Текст диссертации на тему "Российская универсалистская трансформация и сепаратизм на Северном Кавказе (вторая половина XIX в. – 1917 г.)"

Южный федеральный университет

На правах рукописи

05201350654

Матвеев Владимир Александрович

Российская универсалистская трансформация и сепаратизм на Северном Кавказе (вторая половина XIX в. - 1917 г.)

Специальность 07.00.02 - «Отечественная история»

Диссертация на соискание ученой степени доктора исторических наук

Ростов-на-Дону 2013

Оглавление

Введение.................................................................................... 3

Глава I. Историографические аспекты проблемы.............................

§ 1. Изученность к октябрю 1917 г........................................................................................................29

§ 2. Разработка знаний в XX в..................................................................................................................68

§ 3. Современное состояние........................................................................................................................110

Глава II. Источники и методология исследования............................

§ 1. Характеристика источников..............................................................................................................145

§ 2. Классификация подходов....................................................................................................................166

§ 3. Категориальный аппарат......................................................................................................................179

Глава III. Отечественные и мировые имперские реалии....................

§ 1. Типологические отличия......................................................................................................................197

§ 2. Распределение ресурсов........................................................................................................................218

§ 3. Направленность политики..................................................................................................................235

Глава IV. Этничность и административные границы........................

§ 1. Организация субъектности..................................................................................................................259

§ 2. Территориальный статус......................................................................................................................280

§ 3. Проекты реформ в 1917 г....................................................................................................................309

Глава V. Система управления северокавказской окраиной...............

§ 1. Централизующие связи..........................................................................................................................332

§ 2. Косвенный принцип..................................................................................................................................358

§ 3. Изменения в 1917 г....................................................................................................................................394

Глава VI. Российская идентичность и сепаратизм............................

§ 1. Региональная специфика......................................................................................................................422

§ 2. Неравномерность интеграции..........................................................................................................443

§ 3. Соотношение тенденций в 1917 г................................................................................................469

Заключение................................................................................................................................................................513

Библиография........................................................................................................................................................531

Введение

Актуальность темы. Отечественный исторический опыт в сплочении полиэтнического государственного контента, вопреки сложившимся представлениям, имеет немало конструктивного. Особенности происходившей в прошлом интеграции, безусловно, должны учитываться и при выработке современных мер, направленных на сохранение целостности России. Потребность в изучении пределов устойчивости складывавшегося в имперский период универсалистского синтеза существовала и ранее, но из-за разных обстоятельств не получила соответствующего отражения в конкретных исследованиях. Вместе с тем актуальность такого рода научного обобщения определяется неустраненной и в XXI в. угрозой сепаратизма, проявляющейся в тех или иных формах в некоторых ареалах Северного Кавказа.

Еще до драматических изломов, пережитых страной в начале XX в., русский историк В.О. Ключевский предупреждал о том, что прошлое «...наказывает за незнание уроков». Овладение же ретроспективным наследием, по его утверждению, способствует обретению, прежде всего, ясного взгляда на настоящее, и прошедшее «...нужно знать не потому, что оно прошло, а потому, что, уходя, не умело убрать своих последствий»1. Сконструированные при помощи мифологем этнопо-литические конфликты, как видно по событиям на Северном Кавказе, создают благоприятные условия для реализации сепаратистских замыслов, чем, собственно говоря, пользуются заинтересованные силы . Риски для российской государственности в значительной мере основываются на искажениях реалий прошлого3.

На важность объективного изучения специфики формирования окраин отечественного Востока, равно как и других, обратил внимание ученых еще в 1935 г.

1 Ключевский В.О. Письма. Дневники. Афоризмы и мысли об истории. М., 1968. С. 237, 323, 349.

2 Наука о Кавказе: проблемы и перспективы. Материалы I съезда ученых-кавказоведов (27-28 августа 1999 г.). Ростов н/Д, 2000; Барбашин М.Ю. Мифология «исторической справедливости» в этнополитических конфликтах // Южнороссийское обозрение. Вып. 24. Ростов н/Д, 2004. С. 10.

3 См. подробнее: Матвеев В.А. Исторические познания как фактор геополитических свершений // Научная мысль Кавказа. 1998. № 4. С. 20-32.

русский гуманист H.K. Рерих с надеждой на то, что когда-нибудь «будет написана справедливая, обоснованная история... как много в разное время Россия помогала различным народам, причем помощь эта не была своекорыстна, а наоборот, очень часто страдающей являлась сама же Россия»4. Но такая работа до сих пор не проделана. Между тем и по наблюдению известного этнолога В.А. Тишкова «анализ итогов... трансформаций» на российской иноэтнической периферии в имперский период «показывает огромные позитивные перемены». Однако они, по утверждению ученого, «...не осознаются, замалчиваются или сознательно искажаются»5.

Потребность изучения результатов трансформаций, вызванных проводившейся на окраинах Российской империи политикой, обусловливается и тем, что в современном мире обострилась борьба за обладание ресурсами, подкрепляющаяся применением различных разрушительных технологий. Применительно к России используются чаще всего последствия длительного насаждения в советскую эпоху представлений о ней как «тюрьме народов» до 1917 г. и «колониальной империи». В ряде исследований такие взгляды отстаиваются до сих пор6. Какая опасность исходит от подобных ретроспекций, можно, в частности, проследить по востребованности их в религиозной доктрине ваххабизма, одной из радикаль-

•7

ных разновидностей ислама . Нацеленность этой доктрины в северокавказском ее варианте на подрыв устоев российского федерализма опирается на утверждения о насильственном присоединении. Оправдывается с помощью их и террористическая деятельность, подчиненная так или иначе достижению независимости. «Моджахе-

Q

ды Кавказа» призываются к началу «освобождения... от русских оккупантов» .

4 Рерих Н.К. По лицу земли // В поисках своего пути: Россия между Европой и Азией. В 2 ч. М., 1994. Ч. 2. С. 206.

5 Тишков В.А. Этнология и политика. Научная публицистика. М., 2001. С. 146.

6 Хубулова С.А. Крестьянская семья и двор в Терской области в конце XIX - начале XX вв. СПб., 2002. С. 145; Гапуров Ш.А., Абдурахманов Д.Б., Израйилов A.M. Дагестан в кавказской политике России в первой четверти XIX в. Монография. Нальчик, 2008. С. 22-23 и др.

7 См. подробнее: Малашенко А. Исламские ориентиры Северного Кавказа. М., 2003; Селантьев P.A. Новейшая история ислама в России. М., 2007.

8 См. подробнее: Нухаев X.-A. Террор - технология цивилизации. М., 2002; Кепель Ж. Джихад. Экспансия и закат исламизма. М., 2004 и др.

В качестве конечной цели борьбы предлагается «исламское государство», охватывающее территорию «...от Каспийского до Черного и Азовского морей» с отнесением северной границы к пределам донских степей. Кавказ после этого, по мнению идеологов, должен стать «Великой Державой», которой Россия платит «налоги за нанесенный ущерб»9. Однако такая перспектива, как показывают исследования В.Х. Акаева, авторитетного специалиста по отечественному мусульманству, не получила поддержки у населения, не воспринимающего «ценности ваххабизма» и намерений отделения от России под какими бы то ни было предлогами, в том числе и религиозными10. Отсутствие массовой опоры вынуждены были также признать сторонники других разновидностей северокавказского сепаратизма11.

В проектах разрушения российской государственности содержатся, как верно заметил видный кавказовед В.Д. Дзидзоев, и скрытые механизмы, представляющие не меньшую угрозу12. Сопоставление сепаратистских доктрин показывает, что все они опираются на обоснования прошлым, подпитывающие националиста-

13

ческие настроения . Конструирование «ичкерийского режима» в 90-е гг. XX в. в значительной мере, как известно, основывалось на искажениях реальности формирования единства России и Кавказа14, утвердившихся на предшествующих этапах. Используются они и в иных «стратегических притязаниях» на Кавказ15. Деструктивный потенциал сложившихся ранее концепций обнаружился особенно после того, как классовое измерение исторического процесса было признано оши-

9 Цит. по: Акаев В.Х. Ислам: социокультурная реальность на Северном Кавказе. Ростов н/Д, 2004. С. 7, 174.

10 Там же. С. 176, 180.

11 См. подробнее: Нухаев Х.-А. Россия и Чечня: мир по формуле «Победа - Победа» // Россия и Чечня: поиски выхода. Сб. статей. СПб., 2003.

12 Дзидзоев В.Д. Национальные интересы Российской Федерации на Кавказе после «холодной войны» (историко-политологический аспект глобальной проблемы) // Кавказский регион: пути стабилизации: Материалы международной научной конференции. Ростов н/Д, 2004. С. 26-27.

13 Зверев А. Этнические конфликты на Кавказе 1988-1994 гг. // Спорные границы на Кавказе. М., 1996. С. 12; Пат-ракова В.Ф., Черноус В.В. Историография, историческая память адыгов о Кавказской войне XIX в. и современные политические провокаторы... // Южнороссийское обозрение. Вып. 69. Москва-Ростов н/Д, 2011. С. 15.

14 Сущий С.Я. Террористическое подполье на востоке Северного Кавказа. Ростов н/Д, 2010. С. 62.

15 Жданов Ю.А. Солнечное сплетение Евразии. Майкоп, 1999. С. 29.

бочным. После устранения прежних идеологических конструкций, обеспечивавших целостность страны, дискредитированным оказался имевший универсалистские свойства принцип интернационализма.

Без прикрытия же соответствующей теорией, негативные знания о прошлом стали способствовать сепаратистской переорганизации этнических самосознаний16. Ответ на этот вызов должен быть дан прежде всего на основе научного анализа объединительного процесса, сложностей и противоречий в его развитии. Как

считалось до недавнего времени, распад 1991 г., утрата «территорий России»,

1 т

обретают признаки необратимости . Однако интеграционные перспективы, сходные с европейскими, намечаются и на ее организованном в прошлом имперском пространстве. Объективные исторические познания могут способствовать преодолению последствий дестабилизации, предотвращению разрушения России как федеративного государства, в том числе и на северокавказском направлении. Особую научную и практическую актуальность в контексте противодействия сепаратистским угрозам имеет осмысление специфики складывавшихся до 1917 г. государственных связей с окраинами отечественного Востока.

Объектом предпринимаемого исследования служит российская универсалистская трансформация и проявления сепаратизма на Северном Кавказе во второй половине XIX в. - 1917 г., предопределявшие данные исторические векторы развития процессы. Рассмотрению подвергаются при этом противоречивые тенденции, их соотношение в переломных событиях прошлого.

16 Хоперская Л.Л. Современные этнополитические процессы на Северном Кавказе: концепция этнической субъек-тности. Ростов н/Д, 1997; Гакаев Д.Д. Чеченский кризис: истоки, итоги, перспективы. Политический аспект. М., 1999 и др.

17 См. подробнее: Галаганов З.П. История создания СССР. Кемерово, 1998; Лазарев Б.М. Можно ли было сохранить СССР (правовое исследование). М., 2002; Гордин Я.А. Зачем России нужен был Кавказ? Иллюзии и реальность. СПб., 2008; Тишков В.А. Концептуальная эволюция национальной политики в России. М., 1996; Он же. Этнический фактор и распад СССР: варианты объяснительных моделей // Трагедия великой державы. М„ 2005; Мяло К.Г. Россия и последние войны XX в. (1989-2000). К истории падения сверхдержавы. М., 2002; Рыжков Н.И. Трагедия великой страны. М., 2007; Широкорад А.Б. Утерянные земли России. М., 2007; Кожинов В.В. Россия. Век XX. М„ 2008; Кара-Мурза С.Г. Советская цивилизация. М., 2008; Вдовин А.И. Подлинная история русских. XX век. М., 2010. С. 391-425 и др.

Предметом анализа являются типологические отличия имперских образований, особенности распределения в них экономических ресурсов, проводившейся на северокавказской окраине российской политики, интегрирующее воздействие административно-территориальных и системных управленческих преобразований. Исследование охватывает и те изменения, которые происходили на данных направлениях в условиях революционного кризиса в 1917 г. Наряду с этим прослеживается устойчивость универсалистского синтеза, его региональные показатели.

Перед предпринимаемым исследованием соответственно ставится цель выявить особенности протекания российской универсалистской трансформации на Северном Кавказе во второй половине XIX - начале XX в., параметры незавершенности переходного состояния данного процесса, степень устойчивости тенденций государственной интегрированности и остаточного сепаратизма включая период революционного излома 1917 г.

Вместе с тем намечены следующие задачи:

• Проанализировать историографические аспекты проблемы, ее изученность к октябрю 1917 г., разработку знаний в XX в. и современное их состояние, возможности использования теоретически оформленных итогов в качестве консциентальных, направленных на формирование мировоззрения, технологий.

• Дать характеристику используемых источников, важнейших концептуальных подходов и иных составляющих методологии исследования, включая анализ понятий, их исторических и выработанных научных значений.

• Соотнести отечественные и мировые имперские реалии, их важнейшие типологические отличия, специфику распределения ресурсов как показателя статуса окраин и определить направленность российской политики.

• Установить пределы влияния фактора этничности на административные границы в крае в изучаемый промежуток времени, организацию субъектности и

территориального статуса, а также рассмотреть проекты реформ в 1917 г., прояснявшие нерешенные проблемы на предшествующем этапе.

• Выявить роль системы управления иноэтническими сообществами, централизующих унитарных государственных связей и косвенного принципа обустройства соответствующих ареалов северокавказской окраины в преодолении сепаратистской обособленности, характер изменений в 1917 г.

• В контексте незавершенности переходного состояния универсалистской трансформации на Северном Кавказе сопоставить устойчивость проявлений российской идентичности и сепаратистских угроз, воздействия на данные тенденции ситуации цивилизационного разлома, неравномерность интеграции и отражение региональных особенностей в событиях 1917 г.

В такой постановке проблема формирования государственного единства северокавказской окраины с Россией исследованию не подвергалась.

Ключевые понятия. Универсализм как обозначение, несущее исторически сформировавшуюся смысловую нагрузку, рассматривается в качестве производного от империй. Но данный феномен шире и отличается устойчивостью. Империи исчезают, универсализм остается. В толковом словаре В.И. Даля данное явле-

18

ние определяется как «общий, всеобщий, вселенский» , а С.И. Ожегов выделил в нем такой показатель, как «разносторонность»19. Следует уточнить, что смысловое наполнение термина употребляется как синоним явления20. Воспроизводя особенности отечественной практики имперского периода, архиепископ Платон на церковном соборе в 1917 г. историческую сущность его определил, в частности, так:

«...в русской земле все народы, населяющие ее, могут оставаться собою и быть в

21

то же время детьми общей родины» . В разъяснении В.И. Даля содержится указа-

18 Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4-х т. Т. 4: C-V. М., 2008. С. 308.

19 Ожегов С.И. Словарь русского языка / под ред. Н.Ю. Шведовой. 21-е изд., перераб. и доп. М., 1989. С. 832.

20 Философия: Энциклопедический словарь / под ред. A.A. Ивина. M., 2006. С. 902.

21 Архив Октябрьской революции: 1917 г. в док. и матер. / Под ред. M.H. Покровского. M; Л., 1930. С. 66-67.

ние на латинское происхождение категории «универсализм» . В современных интерпретациях сохранилось определение его в качестве всеобщности и разносто-

23

ронности . С. Хантингтон ввел в оборот понятие «универсальное государство», соотнеся его с империями, федерациями и конфедерациями24.

Данное обозначение, на мой взгляд, воспроизводит и исследуемый процесс, охватывая вместе с тем его цивилизационную составляющую. Наименования «инкорпорация» (включение) и «интеграция» (взаимосвязанность) являются более узкими и не отображают многообразия российского синтеза,