автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.09
диссертация на тему: Русская провинциальная историография второй половины XVIII в.

Полный текст автореферата диссертации по теме "Русская провинциальная историография второй половины XVIII в."

Российская Академия наук Институт российской история Санкт-Петербургский филиал

На правах рукописи

СЕВАСТЬЯНОВА Алла Александровна

РУССКАЯ ПРОВИНЦИАЛЬНАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ ВТОРОЙ ПОЛОШШ ХУШ в .

Специальность 07.00.09. - Историография, источниковедение и методы исторического исследования

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

Санкт-Пат ерйург

1993

Работа выполнена в Ярославском государственном педагогическом институте им. К.Д.Ушнского.

Официальные оппонент и: доктор исторических наук, академик РАО С.О.Шмидт ; доктор исторических наук, старший научный сотрудник А.Н.Цамутали;

доктор исторических наук, профессор Ю.Д.Марголис.

Ведущая организация - Московский государственный истори-ко-архивный институт Р1ТУ .

Защита состоится 1993 г. в

часов на заседашш специализированного совета Д.002.33.03 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора исторических наук при Санкт-Петербургском филиале Института российской истории Российской Академии наук / 197110, Санкт-Петербург, Петрозаводская ул., д. 7/ . л

Автореферат разослан " " У&О&л) К-^ЭЭ3 г .

Ученый секретарь _. .

специализированного совета, гу^/

кандидат исторических наук Т. В.Андреева

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ДЙССЕРТАЩЙ

Создание исторической науки в России - сложный и длительный процесс, в котором особое место занимает вторая половина ХУШ столетия - время ее становления. Вопрос об участниках и творцах переломкой эпохи в развитии исторического знания и об их трудах - ключевой для складывания целостной картины развития исторической науки. При решении этой проблемы первостепенное значение имеет обращение к важному и неизученному явлению-историографии, созданной в российской провинции.

Актуальность теми» Научный период в истории исторической мысли правомерно связывают с именами видных деятелей отечественной историографии ХУШ века: В.Н.Татищева, Г.Ф.Миллера, М.М.Щербатова, И.Н.Болтина и некоторых других. Но возможно ли ограничиться в изучении сложного процесса лишь оценкой трудов корифеев, творчество которых являлось, скорее, итогом разных стадий самого процесса? В 20-х годах нашего века деятели отечественного историко-культурного движения /И.М.Гревс, Н.К.Пиксанов/, заботясь об изучении "областных культурных гнезд", сформулировали задачу обязательного изучения местных исторических "литератур" и разработали примерные планы таких исследований. Особо подчеркнем важность постановки вопроса о получении "образа страны" как результата под] о бного изучения. Разгром краеведения на рубеже 20-30-х годов положил конец разработке этой плодотворной идеи. Ныне общество чувствует потребность в возвращении к изучению "портрета страны-нации", вопрос стал остро современен и актуален в обновленной России. Болы>- а конкретный материал для этого хранят труды провинциальных историков второй половины ХУШ века.

Другой стороной темы является открывающаяся в ней возможность отказаться от трафаретности и упрощенности существующего представления о разделении исторической мысли второй половины ХУШ века на три направления - дворянское, буржуазное и революционно-демократическое. Еще А.С.Лаппо-Данилевский предупреждал об отсутствии стабильности в понятии "направление" для исторической мысли ХУШ в., а также о появлении в ней разнохарактерных "местных историй". В советской историографии закрепилась схема об оформлении, начиная с Радищева, трех названных направлений, она на долгие десятилетия законсервировала верные

подходы в изучении начального периода нашей науки. В литературе обычны ставшие хрестоматийными оценки "социальной и классовой сущности" создававшихся в ХУШ в. исторических концепций. Историки при этом делятся на представителей трех указанных направлений. Такой подход исключает из рассмотрения исторические представления рядового человека, связи с общественным сознанием русской провинции, ее менталитет, проблемы школ истории, освоение исторических идей и концепций предшественников. Становится ненужным и само выявление работ историков, не "входившие" в обозначенные три направления. Однако лишь тщательное изучение всего наследия, созданного и в центре, и на местах, проведенное с позиций внутреннего историографического содержания, дает возможность вернуть российской исторической мысли в переломный момент ее становления черты присущего ей сложного и интересного развития.

Предмет исследования. В диссертации изучены труды историков, выполненные во второй половине ХУШ века в русской провинции в форме разновидовых исгорико-краеведческих описаний, летописцев, хроник, семейно-мемуарных записок. Таких произведений выявлено более 100, из них 46 - авторские; написаны эти труды в 28 губернских и 10 уездных городах, а также усадьбах на территории центральной России. Массив юс позволяет говорить о существовании пров инциальной историограф и и. Термины "провинция", "провинциальный" употребляются автором при определении конкретного фактора историко-культурного характера; в контексте исследования исключен переносный смысл этих терминов, имеющий отрицательное значение. Итак, понятием "провинциальная историография", также как и понятием "историография русской провинции", в настоящей диссертационной работе обозначается предмет исследования: историописание в русской провинции и, как его результат, комплекс исторических сочинений, созданный в регионах России во второй половине ХУШ в.

Цель и задачи исследования - выявить и проанализировать всю совокупность исторических работ, написанных в русской провинции второй половины ХУШ в. , и на основе их всестороннего историографического анализа найти место и значение этого творчества в истории русской исторической мысли важнейшего этапа ее становления. Угол зрения - провинциальная историография

как средство понимания хода исторической мысли в России, определил и направления работы:

- выявление условий и предпосылок, вызвавших к жизни исследуемое явление российской провинциальной историографии;

- изучение формы историописания в провинции в виде летописцев и дневниково-мемуарных хроник;

- определение и рассмотрение ключевых провинциальных сочинений в момент зарождения провинциальной историографии;

- анализ наиболее развитых форм провинциального историописания в авторских сочинениях;

- характеристика исторической мысли на фоне русских "культурных гнезд" рубежа 2УШ-ХП веков.

Территориальные рамки исследрвания определяются историческими произведениями, созданными в европейской части страны, то есть, собственно, в российской /"великорусской", по определению ХУЫ в./ провинции. Это работы, появившиеся в тех губерниях, которые были созданы по административной реформе 70-х гг. из 19 намэстничеств. В них входят: Центр России, Русский Север, Новгородско-Псковский Северо-Запад, Орловско-Курско-Воронежский край, а также все Поволжье и Вятка.

•Предмет исследования исключает работы по истории двух столиц - Москвы и Петербурга, также, как и созданные в этих городах. Из рассмотрения исключены произведения исторической мысли, выполненные в Урало-Сибирском регионе, а также во входивших тогда в состав империи западных белорусско-украинских землях. Эти края имели свою специфику историографии, их литературные традиции формировались иными фактррами и в других условиях, нежели в центре страны. Кроме того, история исторической мысли этих земель имела уже своих вдумчивых исследователей и неплохо изучена к настоящему времени. Таким образом, историографический анализ охватывает все созданное во второй половине ХУШ века в центральной, европейской части страны, называемой мною собирательно "российская провинция".

Выбор хронологического-отрезка времени в настоящем исследовании обусловлен его местом в история исторической мысли в эпоху ее становления. Провинциальная историография,

существовавшая и ранее, не участвовала в генезисе научной мысли до середины ХУШ в., этим определяется верхняя хронологическая грань. Б начале следующего, XIX века серьезно изменятся фактсоч развития исторической науки, она, в целом, будет развиваться в более благоприятных для себя условиях. Сочинения, появившиеся в провинции в первой четверти XIX в., ухе существенно отличаются от написанного провинциальными авторами "докарамзинского" периода. Нижний хронологический рубеж, следовательно, в основном -конец ХУШ лса, автор не проводит жесткую границу в связи с продолжением лизни и творчества некоторых авторов за гранью ХУШ столетия.

Научная новизна исследования. Поскольку комплекс работ провинциальной историографии не был предметом исследования в истории историографии,то он и сформулированные направления его изучения определяют научную новизну диссертации. Современная наука имеет большие успехи в изучении творчества выдающихся историков ХУШ века, однако проблема историописания в русской провинции, вопросы формирования исторических представлений в массовом самосознании не бияи до сих пор исследованы для российского "исторического пространства" второй половины ХУШ в.

Выводи, к которым пришел автор в процессе работы, в частности, о фактическом существовании провинциальной историографии как части общерусской исторической мысли-, о пути ее развития на местах через три содержательные формы историописания, об истоках ее, тесно связанных с народной традицией, впервые сделаны в данном исследовании.

Источники настоящего исследования, подробно анализируемые в первой главе, представлены тремя основными группами повествовательных материалов: разноввдовыми летописцами, историко-гео-графическими описаниями, авторскими историческими сочинениями.

Проблема отбора источников, т.е. формирования источниковой базы исследования разрешалась в работе на следующей основе. Произведение, будучи только написанным, - это ухе состоявшийся факт историографии, зафиксировавший определенный срез развития исторической мысли. С этой точки зрения неопубликованное произведение, обнаруженное в архива, никак не отразившееся в современной ему историографии, - это все равно источник по теме развития исторической мысли своего времени. Своеобразным

критерием здесь стал смысл высказывания В.О.Ключевского об "Истории Российской" В.Н.Татищева, не уввдевшей свет при жизни автора: "Важно не распространение ее в читающем обществе, а технич/еская/ возможность ее возникновения в уме тогдашн/его/ исследователя" /Неопубликованные произведения. М., 1983. С.127/ При этом время написания / а не издания/ источника - исключительно важный момент в историографической оценке сочинения, поэтому хронологическая характеристика постоянно была в поле зрения автора исследования.

Происхождение и содержание источников определяет также другой важный вопрос: кто бшш авторы провинциальной историографии? Социальное положение и происхождение этих историков не дают оснований для обобщений: половину изученного атрибутированного круга авторов составляют дворяне и духовенство, причем дворян чуть больше, вторая половина представлена почти равными долями купечества, чиновников и мещан. Подчеркнем относительность этой характеристики из-за подвижности сословных границ. Но несомнен^ ной общей чертой творчества изучаемой группы являются его истоки. Знания, взгляды, бытовавшие в среде, ментальность среды отражены теми, кому все ее проблемы близки, остры, понятны - прослойкой грамотного меньшинства. Отсюда вытекает и общность тематики, ее историко-краеведческая направленность, патриотический пафос. Провинциальные историки адресовали свои сочинения не читателю всей страны, но, как правило, людям своего города, края, местности, хотя осознавали эту истории как часть истории России.

Сравнительный анализ обнаруживает, что в провинции, как и в столицах, в исторической работе многое было впервые. Исходные условия для крупного историка и общественного деятеля князя Щербатова в историографии бшш такими же, как для его современника, архангелогородского мещанина Василия Крестинина. Трудности, характеризующие генезис науки, были общие, и провинциальным историкам предстояло на своем уровне их разрешать.

Практическое значение исследования» Выводы и положения диссертации могут иметь общетеоретическое значение для последующих историографических работ; сделанные наблюдения ужа нашли практическое применение в чтении автором общего и специальных вузовских курсов, написанных для них двух учебных пособий. Материалы работы используются историками-краеведами нескольких областей страны.

АпроЛлия исследования. Но теме диссертации опубликован ряд научных статей /список прилагается/, ее материалы вошли в содержание отдельных глав научно-популярной книги. Основное содержание диссертации нашло отражение в неоднократных выступлениях и докладах: на заседаниях кафедр истории России Историко-архивного института РИУ /1990, 1992/ и отечественной истории Ярославского университета, отдела источниковедения истории ССОР дооктябрьского периода Института истории СССР АН СССР /1989/, на чтеш!ях памяти ученых А.А.Зимина /1990/, А.Л.Станиславского /1391/, В.Б.Кобрина /1992/, в семинаре Института Кеянана Центра международных исследований для ученых имени ВУДР° Вильсона /1992, 3 апреля, США/, а также на Всесоюзных, Всероссийских, региональных конференциях в Москве /1980, 1989, 1992/, Ленинграде /1985/, Архангельске /1986, 199I/, Вологде /1984, 1989/, Кирове /1989/, Пензе /1989/, Полтаве /1987/, Свердловске /1986/, Нижнем Новгороде /1990, 1993/, Костроме /1992, 1993/, Ярославле • /1993/, Переславле-Залеском /1992/; на конференциях музеев гг. Ярославля, Костромы; Рыбинска, Углича, Ростова Великого.

Диссертация была также обсуждена и одобрена на заседании кад^дры теории и истории культуры Ярославского пединститута.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, пяти глав /разделенных на параграфы/, заключения и приложения.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Во введении обосновывается актуальность темы, формулируйте предают и задачи иссл&дования.Постановка проблемы завершается обоснованием территориальных и хронологических рамок изучаемого явления.

В ГЛАВЕ I ставится задача проследить, как возник у историков интерес к теме провинциальной историографии и как затем развивались немногочисленные опыты ее изучения. Отдельно освещается круг источников темы исследования.

Параграф I посвящен русской дореволюционной историографии. Первоначальный этап весьма приблизительного выделения темы нужно связать с современниками провинциальной историографии сматриваемого периода. Высказывания В.Н. Татищева, Г.Ф.Миллера, П.И.Рычкова об истории России, состоящей "из частных историй" ее земель, повторялись затем и авторами провинциальных сочинени с акцептом на самоценность местных "историй", которые необходим

для составления истории отечественной.

До середины ИХ в. каких-либо существенных изменений в отношении к провинциальным историческим трудам не происходило. Этот период отмечен, в основном, отдельными примерами их использования или упоминания. Созданные сочинения воспроизводились в провинции и пополняли в рукописных списках библиотеки местных жителей или заезжих собирателей. Использование шло иллюстративно, выбирались те или иные данные по истории отдельных местностей. Именно так, скажем, использовались работы П.И.Рычкова /"Описание осады Оренбурга", "Топография Оренбургская"/. Серьёзное значение темы впервые прозвучало в очерках С.М.Соловьева "Писатели русской истории ХУШ века". Говоря об эпохах в жизни народов, тех, которые "...бывают всегда благоприятны для развития литературы" автор выделяет, как таковую, царствование Екатерины П и факт трудов Ы.М.Щербатова. Мысль Соловьева о предшественниках Карамзина, безусловно, может трактоваться и как положение о том, что деятельность Карамзина подготовлена усилиями других и в известной мере от них зависела. Сформулированные в середине XIX в. взгляды С.М.Соловьева стали, на наш взгляд, лучшим из теоретических осмыслений и ориентиров для историографии темы. Из трудов последней трети XIX в. выделим "Опыт русской историографии" В.С. Иконникова. В нем много первоначальной справочной информации, но в разделе о ХУШ веке автор упоминает работк Рычкова, Крести нина, некоторые летописцы и описания. Историю исторической науки Иконников начинает с Миллера и Шлецера.

Чуть ранее, в 60-е гг. была высказана идея общетеоретического характера, которая, возможно, и привела к важному для изучаемой темы "этнографическому" направлению. Имеется в виду концепция "областничества" Л.П.Щапова. Образ "народной жизни" областей, внесенный А.П. Щаповым в историческую науку XIX в., отразился затем в "этнологии" народной жизни у А.Н.Пыпина. В своей "Истории русской этнографии" он первым дал обзор опубликованной "литературы описаний России", включив в него и топографические известия, и "путешественные записки" академиков, и материалы географических лексиконов и месяцесловов. Заслугой Пыпина было указание в этой массе на лучшие образцы провинциальной мысли, таковыми он назвал труды Рычкова, Крестинина, Засецкого, Шафон-ского, Дильтея. Вторая половина XIX в., т.о., дала новые общетеоретические подходы, но не сообщила конкретных примеров в

изучении провинциального историогшсания.

В первые годи нынешнего века в работах двух ученых -А.С.Лапдо-Данилевского и А.А.Кизеветтера - появились положения, принципиально важные для понимания явления провинциальной историографии. Они содержали не только и даже не столько конкретное обращение к теме провинциальной исторической мысли, сколько глубокое проникновение в сущность ее происхождения. В исследованиях Лаппо-Данилевского о ХУШ веке, главное из которых продолжает оставаться неопубликованным, содержится положение о нестабильности, зависимости понятия "направление" в исторической мысли ХУШ века, о появлении в ней "местных" и "частных" и •>-

рий. Исследователь прослеживал, как любитель-историк становится ученым. Факт отсутствия конкретных имен и определений у Лаппо-Данилевского свидетельствует, на наш взгляд, не о слабости его концепции и не о том, что "по существу", как считает в современном исследовании Р.А.Киреева, имеются в виду "элементы зарождающегося буржуазного направления", а о неразработанности самой проблемы и об удивительной интуиции А.С.Лаппо-Данилевского, сумевшего в неизученном еще вопросе нащупать и концептуально выразить его суть.

В ряде очерков А.А.Кизеветтера, посвященных посадскому миру и его общественной жизни во второй половине ХУШ в., была развита и блистательно доказана идея о "градском обществе" этого времени как внутренне самодостаточном, что выразилось, в частности, в литературно-историческом творчестве этого общества.

В целом, в дореволюционной историографии состоялась постановка проблемы наследия русской провинции в исторической мысли. Особенно важными были общетеоретические замечания о месте, истоках и значении этого творчества, о его "докарамзинской" генетике. Однако специального исследования, посвященного провинциальной историографии, дореволюционные историки не предпринимали.

Последнее утверждение будет справедливым и для историографии советского времени, которой посвящен параграф 2.

Подъем отечественного краеведения в 20-е годы вернул на короткое время провинциальную тему вниманию историков. На этом благоприятном фоне состоялось обновленное, культурологическое звучание темы в статьях и брошюрах И.М.Гревса, теории "областных культурных гнезд" Н.К.Пиксанова» В диссертации показано, в

чем бил смысл этих передовых идей, так и не получивших развитие из-за репрессий 30-х годов.

В последующее время советские историки затрагивали некоторые вопросы исторических работ, написанных в русской провинции второй половины ХУШ в /или с ниш связанных/ при изучении других тем и проблем: истории источниковедения /С.Н.Валк, А.Т.Николаева, В.В.Фарсобин, Л.Н.Пушкарев/; исторической географии /Н.Л.Рубинштейн, К.Н.Сивков, Я.Е.Водарский и другие/; историографии летописания /К.Н.Сербина,H.A.Казакова /; истории общественного самосознания в ХУШ веке /Н.Н.Покровский, Р.Г.Пихоя, А.В.Камкин/; историографии русского города /П.В.Молов, С.С.Илизаров/. Однако ни в специальной исторической литературе, ни в систематических и учебных историографических курсах 40-70-х гг. не било даже общей постановки вопроса о местной историографии. Исключение составил труд С.Л.Пештича "Русская историография" ХУШ века" / I96I-I97I. Ч. 1-3/, содержащий специальный раздел о Крестинине и Чулкове, а также целую главу "Изучение местной истории в России во второй половине ХУШ века". Вдумчивый анализ творчества двух названных историков, особенно Крестинина, где Пештич опирался на исследования У.М.Поляковой, позволил ему сделать ряд важных наблюдений и выводов. В главе, посвященной "местной" исторической литературе, исследователь дал емкий обзор этой литературы, определил некоторые подходы в ее изучении, впервые указал на историографичность землеописаний, городовых и цэрковно-исторических летописцев. В рамках своей работы С.Л.Пештич смог составить лишь краткие характеристики, местами превратившиеся в справочно-библиогра$ичес-кое перечисление в обзоре, как оказалось, всё равно неполном. Тем не менее эта глава в исследовании Пештича наметила важную проблему, не получившую, однако, своего развития в последующей советской историографии. Лакуну не восполняет и факт появления в новейшее время серьёзных и важных монографических исследований в области историографии ХУШ и XIX вв / труды А.Л.Шапиро, Р.А.Киреевой, А.Н.Цамутали, Д.Н.Шанского, Е.Е.Чистяковой и А.П. Богданова/: они посвящены другим темам или другим периодам истории исторической мысли.

Причиной полного отсутствия работ по "нетрадиционной" теме наследия исторической мысли, созданного в провинции, стало, в основном, выпадение темы из официальных схем развития историографии в советское время "под давлением централистических

тенденций истории и власти" /Н.К.Пиксанов/. Со времен учебника по историографии Н.Л.Рубинштейна 1941 года общее развитие исторической мысли в России рассматривается в рамках дворянского, буржуазного, революционно-демократического /варианты: буржуазно- либерального, просветительского, революционного/ направлений второй половины ХУШ века, а "зарождение буржуазного направления" постоянно иллюстрируется четырьмя именами- Рычкова, Полякова, Крестинина, Чулкова. При таком подходе возникает, на мой взгляд, не только обыкновенный пробел, но и опасность ошибки анализа, опирающегося на собственные абстрактные схемы, а не на реалии прошлого.

Между тем о факте существования провинциальной историографии ХУШ века давно свидетельствует историко-краеведческая литература. Обновление задач краеведения в последнее десятилетие /работы С.0.Шмидта, О.Г.Ласунского, С.Б.Филимонова/ совпало с новой волной исследовательских историко-краеведческих изданий, выполненных на местах: в Архангельске /0.В.Овсянников/, в Ярославле /А.Б. Дитмар/, в Туле /Г.П.Присенко/, в Твери /В.В.Середа/, в Кирове /А.В.Берлинских/. Но исследовательских работ в современной провинции выходит крайне мало, хотя возникла и обнадеживает тенденция публиковать тексты местных историко-литературных памятников. Вместе с тем большинство историко-краеведческих местных изданий не представляет интерес^ в научном отношении из-за дилетантского уровня их подготовки.

Итак, в современной исторической науке можно отметить следующие важные аспекты в изучении исторической мысли-русской провинции рассматриваемого периода: плодотворную идею "областных культурных гнезд",идущую от историков-краеведов 20-х годов; сформулированную С.Л.Пештичем задачу возможно полного выявления состава провинциальной историографии; накопленные общие историографические приемы анализа; положительную тенденцию возрождения исследовательских историко-краеведческих изданий. Но шесте с том, проблема российской провинциальной историографии не была предметом специального монографического исследования.

В параграфе 3-"Источники по теме исследования"-в диссертации приводится характеристика кавдой из трех основных групп источников: городовых и семейных летописей и хроник; историко-географических описаний по анкетам; авторских историко-краеведческих сочинений.

Городовые летописцы или, как еще их называли, "градские летописи", "градские истории", создавались в большинстве губернских и некоторых уездных городах России, о чем свидетельствует выявленная библиогра^я. Мваду тем происхождение позднего летописания, его эволюция, хорошо прослежены лишь для немногих центров. В дореволюционной литературе это работы, сопровождавшие публикации летописцев Суздальского, Великоустюжско-го, Угличского, Двинского, Нижегородского, Тверского и Вятского. В советское время эти исследования бита продолжены для северного Двинско-Холомогорско-Архангельского летописания, а также летописцев Вологодского, Устюжского, Нижегородского. Иные задачи летописеведов-исследователей и традиция завершать летописный период ХУЛ веком почти всегда останавливали анализ на поздней редакции, особенно важной для данной темы. ЕЕ состав, содержание, как правило, не рассматривались. В ту же группу источников входит несколько хроник и записок дневниково-мемуарного и семейного происхождения, близких формам историописания.

Историк о-г еографические /топографические/ описания - вторая группа источников. В нее входят первичные краткие описания 60-х годов и большая группа топографических описаний, выполненных по анкетам 70-80-х и начала 90-х годов, охвативших, практически, все земли империи. Строго говоря, историко-географические описания, составлявшиеся как компилятивная сводка географических и экономико-статистических известий, не являются историческими сочинениями. Но комплексность самого понятия география в ХУШ в. допускала и поощряла освещение отдельных исторических вопросов: об основании городов, древностях края, исторических гербах. Тексты некоторых топографических отс~ саний были опубликованы еще в ХУШ в. и сыграли свою положительную роль в распространении исторических знаний на местах. Однако их источниковедческая обработка, весьма трудоемкая, отделено от других источников дает малообнадеживающий историографический материал.

Авторские историко-краеведчес-кие сочинения - третья -самая содержательная часть источников настоящего исследования. С нею связаны наиболее важные наблюдения в развитии исторической мысли в русской провинции второй половины ХУШ в. составляет около

половины всего созданного в провинциальной историографии материала. Характерными отличиями этой группы источников являются:-продуманность замысла; авторские предисловия и отступления, содержащие теоретические обоснования предмета рассмотрения; разнообразие источниковой базы; начальные черты системного поиска исторических материалов; обязательные ссылки, разной полноты и вида,

на использованные источники; поиски форм исторического повествования.

Авторские сочинения неравнозначны. Вся совокупность названных особенностей характерна для группы в целом, но не определяет обязательно кавдое, отдельно взятое сочинение, хотя есть и примеры обратного. Разные авторы по-своему отражали задачи исторического повествования, находясь на разных уровнях исторического мышления.

Три указанные группы трудов и материалов провинциальной историографии образуют главную источкиковую основу диссертации. Кроме них в исследовательском анализе привлекаются, как вспомогательные источники, отдельные законодательные и делопроизводственные документы, эпистолярные и мемуарные памятники, периодика.

Ряд изученных источников никогда не публиковался, их историографический анализ впервые состоялся в настоящем диссертационном исследовании.

Глава П - "Условия и предпосылки для развития исторического повествования в русской провинции второй половины ХУШ века". Вторая половина ХУШ в дала развитие истории в большей степени как общественного сознания, нежели как социально обозначенного занятия. Для творчества всех исто" риков в изучаемое время решающим оказалось ^овладение просветительских, в широком смысле слова, установок в обществе, государствоведческих обследований и потребностей в собственной истории.

Развитие исторической мысли в рассматриваемый период испытало воздействие немногих, но мощных факторов, это творчество историков Татищева, Шллвра, Ломоносова, а затем - Щербатова, Болтина, Рычкова; публикации в России исторических работ и источников. Географо-исторические описания, начало которым положила анкета Ломоносова-Миллера, уже в свой начальный период объединили усилия учреждений и отдельных лиц, вобрали в себя проявления общественного сознания в русской провинции. Так создались условия,

оказавшиеся плодотворными для русской исторической мысли, находившейся в поисках материала и форм для написания истории.

В параграфе I рассматривается отражение наследия Б.Н.Татищева в провинциальной историографии. Он оставил своим преемникам вопрос: как писать историю "не по летописям?" С тех пор на протяжении двух десятилетий поиски и обретения материалов и форм для историописания станут содержанием их занятий. Один из них, ближайший ученик В.Н.Татищева, Д.И.Рычков обосновывает необходимость историко-краеведческих изысканий в России, прямо опираясь на идеи Татищева. От "Топографии Оренбургской" к' "Опыту Казанской истории" Рычков первым и наиболее рано проделал путь, основные вехи которого будут вехами развития провинциальной историографии в 60-70-80-е гг.: через увлечение летописями к "ландкартам" и анкетам, а от них - к оригинальным авторским местным историям. Интерес в большой степени представляет и Татищев-организатор науки, а также его деятельность, как автора первого анкетного обследования. Своим вопросником Татищев отчетливо отделил историю традиционных источников во главе с летописью от истории нового периода, где менялось получение информации. История как свод хороших и плохих "приключений" - другая идея Татищева; она была развита в 70-е гг. видными авторами М.М.Щербатовым, И.П.Елагиным, 4.И.Эмином, И.Н.Болтиным, связывавшими прошлое и настоящее в единый процесс развития, и уже от них воспринималась историками в провинции.

Параграф 2 посвящен историческим публикациям и изданиям в России второй половины ХУШ в. Он воссоздает библиотеку для исторического чтения. Какими специальными изданиями мог располагать историк или просто любитель истории, живший в провинции, чтобы научиться критически мыслить, развивать исторический кругозор, удовлетворить потребности узнать прошлое? Откуда он брал свои образцы? Вопрос об изданиях по истории становится для историографии того времени вопросом о ее возможностях. Обзор опубликованных книг, источников, статей в периодике показывает, что труды А.Шлецера, Ф.Эмина, В.Татшцева выйдут в свет лишь во второй половине 60-х годов, они смогут служить лишь поколению, писавшему в 70-90-е годы. На 50-60-е годы' приходится выход в свет 44 названий историко-философского или историко-географического содержания, из них 12- источники. В этих условиях огромное

значение имели публикации работ 1Д.В.Ломоносова и Г. Ф. Миллера, хорошо известные, судя по ссылкам на них, провинциальным авторам.

Уже с 70-х годов, благодаря деятельности Н.И.Новикова, ситуация существенно улучшается; только в период с 1772 по 1799 гг. было опубликовано полтора десятка историко-литературных источников. В 80-е годы русский читатель получил в свое распоряжение важнейшие опыты системного изложения отечественной истории - Манкиева, Прокоповича, Лызлова, обобщающий труд Щербатова. Анализ состояния исторического чтения ясно показывает реальный уровень возможностей исторической мысли, сначала - в 50-60-е годы, затем - в последней трети века.

Параграф 3 - "Географическая наука и историческая мысль". Он посвящен оценке той роли, которую сыграла география в становлении научного исторического познания и историописания.

Со времен Петра I огосударствление порождало разные формы. Одна из них- изучение ресурсов страны, составление географических характеристик земель и границ, картография. С другой стороны, представление о неразрывности природных условий и деятельности человека подразумевало включение в "географию" экономики, этнографии, истории. Просматривается родственность задач географа и историка: для составления грамотной карты требовалось описание земель, указание источников составления карты, написание легенды карты /"обстоятельств, при которых сей план сочинен"/. Первые работы П.Рычкова, Ф.Соймонова написаны в форме ландкарт; известны подробные опыты и других историков 30-60-х годов. Если составление ландкарт помогло определить форму исторического описания, его, так сказать, жанр, то другой вид землеописательных работ, - анкетные обследования -- подсказали способ организации материала, в особенности - по современной истории.

История анкет, прослеживаемая в диссертации, хорошо показывает конкретные связи между географией и исторической мыслью. Своеобразным рубежом, отделившим "географическое" изложение от историописания стали две анкеты Г7б0-го года - Ломоносова и Миллера - и проведенное по ним обследование. Дальнейшее развитие так называемых "топографических" описаний идет как бы параллельно возникающим авторским историческим сочинения, хотя

эти описания в 70-80-е года все еще содержат определенный местный исторический материал.

Исследование процесса перехода от топографических историко-географических описаний к историческим составляет содержание параграфа 4. На примерах составления севернорусских и ярославских топографических описаний, с одной стороны, и опыта по созданию исторического сочинения одного человека, Ф.И.Соймонова, -- с другой, прослежен практический путь исторической мысли, выделившейся из географической науки в ХУШ в.

Когда в 1783 году была объявлена сверху общероссийская кампания анкетного описания, ее исполнители встретили на местах в ряде городов обработанные краеведами материалы предшествующа обследований, целенаправленное собирание старинных письменных и устных памятников, первые опыты самостоятельных "историй". Значение важнейших историко-географических описаний было в том, что они давали провинциальному историку-любителю уже не летописный способ обработки и изложения исторического материала.

Елава Ш - "1Ъродовое летописание. Семейные хроники". Она посвящена наблюдениям над рукописными и опубликованными текстами поздних городовых летописцев и семейных хроник, занимающих важное место в истории исторической мысли: в них зафиксирован окончательный переход от летописного к историческому повествованию. Позднее русское летописание к середи?"- ХУШ в. сосредоточилось в городах. Его своеобразной модификацией становятся во второй половине ХУШ в. семейные хроники одного или двух поколений, составлявшиеся в городской или дворянской усадебной среде и имевшие мемуарно-дневниковый характер.

В параграфе I выясняется взаимосвязь летописного наследия и выработки системы изложения фактов в историописании изучаемого времени. Вопрос имеет общее звучание, он относится к историографии вцелом, однако без рассмотрения этой проблемы трудно анализировать конкретные летописно-хроникальные тексты.

Событием, в ходе которого впервые прямо обозначилась проблема отношения исторической мысли к летописи,стала известная академическая дискуссия Г?49-1750 годов о начале Руси. Ве главными участниками были Ломоносов и Миллер. Политически заостренная драматичность дискуссии о начале "Руси", о "варягах" и происхождении Древнерусского государства привела, в частности, к

тому, что произошла, на наш взгляд, известная консервация отношения к летописному материалу. После дискуссии теми основания государств или городов становятся обязательными для первых глав исторического повествования, в том числе у провинциальных историков; появляется и закрепляется непременность высказываний о "племенах и народах", "до князей" населявших описываемую землю. Источниками древних тем могли быть только летописи, "живучесть" которых в ХУШ в. специалисты объясняют также совпадением в городовом сознании понятий "летопись" и "история" .

В параграфе 2 исследуется городовое летописание в старых его центрах - в Устюге, Вологде, на Двине, в Суздале.

Среди устюжских летописей ХУШ в. особо важен Летописец Льва Вологдина. Он знаменует собой переход от летописания к ис-ториописашао, при котором форма летописания сохраняется, в целом, но нарушается в частностях / в погодной сетке, в авторских оговорках, в сознательном сдвиге хронологии и т.д./; хорошо обнаруживает себя авторское начало изложения. Летописец Л.Вологдина - это все еще городовое летописание, приобретающее однако на глазах черты произведения нового вида, близкого сочинению по истории. Вологодское летописание рассматривалось лишь для круга литературно-исторических вологодских сборников с текстами Летописца Ивана Слободского, причем предисловие Летописца, стилистика и язык заставляют высказать сомнение в отнесении текста летописеведами к Г716 году, они обнаруживают уровень исторического сознания иной, более поздней эпохи.

Двинской летописец - самое раннее произведение в традиции городового летописания, одновременно он - наиболее зависимое от предшествуемой, "старой" / в данном случае - холмогорской/ летописи произведение. Его можно рассматривать, как своего рода эксперимент, о котором распорядилась сама жизнь, "устроившая" перенесение центра Двинского края после 1698 г. из старых Хол-могор в Архангельск. Традиции устойчивого летописания не при жились в новом городе, не знавшем опыта предшествующих поколений летописцев. Во всех шести списках второй половины ХУШ-на-чала XIX в. мы имеем дело не с инициативой поддержания или продолжения в Архангельске городового летописания, а с охранительным стремлением переписать памятник как исторический источник

или занимательное чтение по истории Двинского края.

Город Суздаль - еще один центр древнего летописания, -стал в середине ХУШ в. также местом появления городового сочинения - Летописца Анании Федорова. Памятник не сохранился в авторском изложении и даже в ранней своей части подвергся сильному редактированию в последней четверти ХУШ в. и на рубеже ХУШ-Х1Х вв. В результате возникает проблема текста А.Федорова. Анализ дал основания датировать текст второй половиной - концом 50-х гг. Автор писал произвольное сочинение-летопись, не имевшее погодной сетки, по трем темам о построении, именовании и княжениях Суздаля. Он использовал богатые, доступные для него, ключаря соборного храма, источники из архиерейских и церковных библиотек, а таете широко привлекал устные предания, распространенные в городской суздальской среде. Анания Федоров владел способом примитивной компиляции источников и их переложением. С получением общероссийского вопросника 1760 г. началась работа по редактированию и в тексте появилась несвойственная ему прежде официальная направленность в заголовках и оговорки плохо освоившего вопросник автора. С этой точки зрения история Суздаля -ранний и чрезвычайно интересный пример соединения и реакции на государствоведческие "новые каноны" со стороны исторической мысли, развивавшейся в традициях городового летописания.

В целом, изучение многих поздних списков городовых летописцев, созданных в центрах давней летописной и книжно-рукописной традиции,показало первостепенное значение летописания для начального периода исторической практики в этих городах. Местные историки находились всецело под влиянием устоявшегося, достаточно архаичного способа повествования. Источниками городовых летописцев стали местные ранние своды, а также сказания и предания /"народные повести", как их называют Иван Слободской и Анания Федоров/. Все эти черты превращают городовые хроники в самобытную народную историографию второй половины ХУШ века.

Параграф 3. - "Поздние церковно-градские и семейные хроники". Сплетение архаичных приемов в повествовании и новых запросов рационального мышления характеризует произведения летописного профиля, появившиеся в провинциальной историографии в последние десятилетия ХУШ века. Целый комплекс таких произведений возник в Волго-Вятской провинции, Предуралье, Замосковном крае.

В Нижнем Новгороде в памятниках позднего цикла важной особенностью для историографической характеристики является

бытование в нем местных сказаний: о Светлояре, о Малом и Великом Китежах, о Васильсурске, о Печерском монастыре в Нижнем. В "Новом Нижегородском Летописце" они сочетаются с типично городскими известиями о пожарах, церковных утратах и строительстве, митрополичьих и воеводско-дьяческих доставлениях. Эти известия сопровождаются городовыми топонимическими реалиями - названиями улиц, "съездов", урочищ, "строгановских" построек, слобод. Последняя часть, представляющая собой рассказ, доведенный до 1762 г., дается по царствованиям. Близка к такому способу повествования традиция другого позднего центра - Вятского. В памятниках Вятки, в том их сложном виде, в каком они дошли, местная летописная традиция дважды встретилась с ее интенсивным использованием, в ходе которого она закрепилась, но не развилась. Заказы на воспроизведения "Повести о граде Вятке", других л тописцев, выполненные в ходе научных экспедиций 30-40-х, а затем 70-80-х годов, приводят к "замораживанию" текстов, в которых почти нет дописывания городовыми известиши новейшего времени. В результате попыток создать местную историю не было вплоть до рубежа ХУШ-Х1Х вв.

Цег. ■ ^вно-градское позднее летописание, отразившее летопис-но-фольклорные и агиографические традиции старых уездных центров, рассмотрено на примерах списков Угличского и Соликамского летописцев. В итоге становится ясно, что новые запросы исторической мысли определяют изменения в содержании поздних церков-но-градских летописей и городовых "повестей". Если в 50-начало 60-х гг. главной чертой таких летописцев быта авторские усилия по преодолению летописных канонов, то в 70-90-е гг в них используются обращения к читателям, отделение составителями себя от материала, сознательное сохранение бытовавших местных легевд, как литературных памятников.

Семейные хроники и мемуарно-дневниковые записки завершают и дополняют исследуемую историографию. В отдельных помещичьих и усадебных гнездах и в городской купеческо-ремесленно-мещан-ской среде мемуарно-даевниковый способ писания, столь непритязательный и близкий личностным оценкам, находит во второй половине века своих сторонников. Изученные записки курского помещика Анненкова, тульских Батурина и Болотова, орловского То-лубеева оказываются не просто памятниками литературного жанра рубежа двух веков, но и памятниками историческими. Историчность

проступает в общем взгляде на современность, события, собственную жизнь.

Особняком в этом ряду помещаются жизнеописание тульского мещанина Абрама Булыгина и калужские записки отца и сына Губкиных. Если запись жизни Булигина сделана как источник по истории местной культуры 90-х годов ХУШ века, то калужская рукопись - это промежуточное сочинение меяду лотогшсью-дневником и историей семьи в хронологических рамках почти целого столетия, В целом, хроники и записки свидетельствуют о глубокой укорененности летописных модификаций в поздней исторической мысли. Важнейшей особенностью этого ответвления является его близость к среднему слою города. Старая форма и жанр летописи, как и весь прежний летописный фонд с его традициями и приемами, были, в сущности, единственной готовой формой в провинции для,устремлений местных историков.

Глава 1У. - "Начальный период провинциальной историографии. Историческая мысль в провинции в 50-70-е годы". Начало исторической работы в 50-60-е годы было трудным периодом, за нижней хронологической гранью которого был, в известном смысле, лишь гений В.Н.Татищева. Предстояло освоить понимание предмета истории и пути исторического познания, научиться исторической критике. В провинции /как и "в столицах"/ историческая мысль трудилась, еще не зная отечественных примеров целостного изложения истории страны. Глава посвящена важнейшим сохранившимся произведениям провинциальной историографии 50-70-х годов, авторы которых самостоятельно пытались решать сформулированные задачи.

Параграф I раскрывает творчество В.В.Крашенинникова /Добрынина/, ярославского и рыбинского купца, историка-любителя, автора неопубликованного сочинения "Описание земноводного круга". Поставив целью обращение к общерусской географии и истории, Крашенинников положил в основу переводное сочинение И.1юб-нера и создал в 50-е годы панорамный по содержанию труд, пользуясь способом авторского компилирования множества русских источников. Перед нами текст, в котором отразилось переходное состояние исторической мысли: уже произошло разделение "своего" и "чужого" при изложении известий источников, но автор еще не до конца отделил себя от своего материала, тем более - от

используемых исторических работ предшественников. 1фашешшни-ков - очень характерная фигура историка-любителя ХУШ века, а его труд - богатый материал для изучения начальной провинциальной историографии. Окончание раннего труда ¡¡.Крашенинникова и совпавшее с этим распространение анкет 1760 года,-своеобразный рубеж, отделяющий зарождение изучаемой историографии от качественно иного материала последующих этапов.

Параграф 2 - "Н.С.Сумароков" - посвящен костромскому историку, создав зму в 70-е годы едва ли не самое значительное сочинение в провинциальной историографии этого десятилетия. Оно, как и труд Крашенинникова, никогда не публиковалось. Среди главных достоинств "Истории о первоначалии... Костромы" Сумарокова отметим новый подход к историописанию, обширнейший круг привлеченных материалов с точными ссылками, сопоставление источников, осмысление мнений предшественников-историков по отдельным вопросам, попытки указать периодизацию истории края, наконец, яркое предисловие о занятии автора. Лишь некоторые из названных черт будут нормой в немногих трудах провинциальных историков 80-х годов, а совокупность их будет встречаться не ранее конца века. Анализ текстов двух сохранившихся произведений Сумарокова по истории Костромы, дополненный выявленными биографическими данными, найденными письмами автора и рукописью его сына, открыл на конкретном материале процесс работы историка над источником, осмысление рационалистического пути в познании прошлого /в отдельных высказываниях/, сплетение государствовед-ческих мотивов времени с осознанной необходимостью для личности знать "верность" и "древность" страны, причем, как через старую, привычную надежность карг, так и через новую ученость "библиотек". На примере Сумарокова хорошо видно, как происходит медленное, начальное отделение собственно исторической мысли от государствоведческих и географических программ.

Работа Н.С.Сумарокова - это попытка исторической мысли преодолеть композиционные, хронологические, источниковедческие и концептуальные трудности периода ее становления. Из-за нереализованной возможности издания труд Сумарокова остался срезом местной исторической мысли, памятником, влияние которого замкнулось в историографии края, оставаясь внутренним потенциалом местной литературы, что не обесценивает для нас сам состоявшийся опыт.

Параграф 3 посвящен трудам и деятельности первого тверского историка Д.И.Карманова, выходца из посада. Он написал несколько очерков по истории родного города и края в 70-е годы, имевших много общего с сочинением Н.С.Сумарокова: совпадение времени создания, сходные мотивы, объясняющие смысл предпринятой работы; сходный, хотя и более узкий, чем у Сумарокова, круг источников; отчасти совпадающая по смыслу тематика глав сочинений. В диссертации ответ на вопрос о значении трудов Кармано-ва для провинциальной историографической традиции опирается на уникальность тверской ситуации второй половины 70-х годов. В Твери почти одновременно, как свидетельствуют документы, начались историко-географические описания по Сенатской анкете и продолжалось составление истории по авторскому замыслу Карманова. Полемическая заостренность фрагмента предисловия тверского историка помогла установить взаимоотношения административных исполнителей описаний и историка, повлиявшие на происхождение и содержание текстов. Острота ситуации, а также возникшие контакты с видными деятелями М.Н.Муравьевым и Н.И.Новиковым, помогли Кар-ыанову осознать свое место в историографии Твери, свои источники и проблему их достоверности. Составители анкетных описаний, видимо, также поняли, что не могут обойтись без информации, уже собранной и обработанной Кармановым. Так у произведений Карма-нова появилась и функция историографического источника. Соединение отивчанных вариантов повествования создает местную "новую историю" края. Этот момент важен еще и потому, что происходит и обратное воздействие: меняется авторский подход к повествованию. Как это происходит, показывает анализ конкретных текстов Карманова.

В параграфе 4 предпринято рассмотрение опыта историка из Торопца священника Петра Иродионова. "Историческия, географическая и политическая известия до города Торопца и его округа ..." имеют в предисловии дату их завершения - Г778 год. Труд был издан дважды - в Г778 и в 1788 гг в Санкт-Петербурге. Автор выполнял его, руководствуясь собственным планом, но в новейших разделах истории города и края ему служила и анкетная форма. Особенностью автора, принадлежавшего к священничеству, является необычно большое для сочинений 60-70-х годов внимание к источникам церковного происхождения: синодику, житиям, церковным сказаниям. Недостаточность материала стала главной

причиной фактических ошибок в истории Торопца.

Другим слабим местом сочинения является его композиция: первоначально ограниченный иными . хронологическими рамками рассказ доведен затем до "дней нынешних". Шероховатая попытка сгладить переход от главного рассказа о древностях к прагматичным и строго направленным ответам на вопросы заставила автора оговориться: он не продолжает, а "присовокупляет" эту 3-ю главу к "прежде бывшему". Таким образом проявился своеобразный "историзм" автора, стремившегося связать разные периоды, от средневековья к новому времени, в исторической жизни своего предмета повествования.

Влияние вологодского "культурного гнезда" 60-70-х годов на творчество историка Вологды дворянина A.A. Засецкого рассмотрено в параграфе 5.

Труд "Историческия и топографическия известия по древности о России и частно о городе Вологде" Засецкого издавался дважды: в 1780 и "с пополнением" - в 1782г. Оба издания вышли в Московской университетской типографии. Изучение содержания этих трудов, а также некоторые обнаруженные биографические данные характеризуют Засецкого как опытного повествователя, хозяина обширной библиотеки изданных и рукописных книг, культурного деятеля. Помещаемые под специальной рубрикой "от коих книг" тщательные постраничные ссылки на источники составляют одну из главных особенностей этого труда. Явной заслугой Засецкого является и то, что он исходит из здравого смысла, рассуждая о "несомнительности" своих записок и примечаний. Таким образом, вопрос о достоверности источника у Засецкого уже поставлен, однако -чце всего историк отказывается от ее доказательств. Современную историю Вологды Засецкий выделяет в особую часть, она завершает книгу во второй издании под заголовком "топографические известия". В тексте легко угадываются "пункты" анкетных описаний из старых запросов Г7С0 г. и нового сенатского указа 1777 г. о топографа :зских описаниях. История Засецкого стала первым в историографическом наследии Вологды нелетописным произведением.

Итак, исследование провинциальной исторической мысли 5070-х годов в материалах важнейших сочинений того времени раскрыло пути развития ее на начальном этапе существования. По сравнению с повествованием летописно- хроникального характера или

государствоведческими описаниями первые авторские сочинения содержательнее историографически: в них заявлено отношение к источникам, обоснованы мотивы занятия /т.е. составления истории/, изменена практика повествования.

В 50-70-е годы историк в провинции усваивает тезис о важности дела сохранения сведений о прошлом края, города, места, где он рожден, - то есть о занятии, необходимом для гражданского и патриотического воспитания. Заинтересованность и уверенность в обретении своего читателя заметна ужо с В.Крашенинникова. Тема своего края, выдвинувшаяся из его "Описания земноводного круга", делается отчетливо заявленной в лучших трудах 70-х гг.: Сумарокова, Карманова, Иродионова, Засецкого.

Реализация замыслов идет пока еще на стыке со старым повествованием. Об этом говорит и ориентация на местную письменную традицию, и примитивность пересказов, и поверхностность сопоставлений источников. Эти черты присущи почти всем разбиравшимся историям городов Верхневолжья и российского Севера.

Гранью, за которой появляется альтернативность исторического описания, стали на мой взгляд, 70-е гг. Конец 70-х гг. -это сохранение альтернативы: писать по-старому, руководствуясь самостоятельными замыслами, или писать на заказ, для "подачи наверх" и используя матрицу анкетного и близких к нему способов. Для большинства авторов /Карманов, Иродионов, Засецкий/ отбор собственных "годных" для ответов на анкету материалов сузил поначалу историческое пространство обозреваемых сюжетов до последних современных десятилетий. Он же вызвал отделение новых глав от текста. Но изменения должны были затронуть и затронули качественные авторские установки. С указанного рубежа историки провинции - уже не вольные рассказчики, но и не чиновники, выполняющие служебные мероприятия по сбору да>'"ых, пусть даже научных. В изменившихся условиях в конце 70-х гг. самые подготовленные из авторов, пережив как бы две стадии в практике историо-писания, все же сохранили свои "средневековые" части, отдельно создавая главы историко-топографических описаний.

Глава У. - "Исторические сочинения в русских провинциальных "культурных гнездах" 80-90-х годов и на рубеже ХУШ-Х1Х веков". Последнее двадцатилетие в исторических произведениях, создаваемых в русской провинции, поставило на первый план и выделило авторский способ историописания. В данной главе автор уделяет внимание важнейшим трудам и историкам, создавшим такой

способ повествования.

Поскольку обозначенный угол зрения предполагает синтез исторических материалов, значительных по объему, созданных в разных условиях, то в изложении сделана попытка рассмотрения историографических явлений с использованием метода реконструкции отдельных "срезов" таких явлений в разных центрах /"культурных гнездах"/ страны.

Б параграфе I - "Архангелогородский пролог" - в центре -творчество и деятельность Б.В.Крестинина,талантливого историка, посадского деятеля, автора многих книг и статей по истории, в основном, Русского Севера. При серьёзном и обстоятельном историографическом разборе книг Крестинина С.Л.Пештичем феномен авторской самостоятельности архангелогородского историка, остается неизученным, а он наиболее важен для понимания развития провинциальной исторической мысли обозначенных десятилетий.

Самостоятельность в разработке исторических тем характерна для "позднего" Крестинина; для ео осмысления необходим взгляд на все его творчество. В 60-е начале 80-х годов Крестинина устраивало его скромное служебное положение в должностях посадского самоуправления, все силы отдаются любимому делу - собиранию и описанию Двинско-Севернорусских древностей, он пользуется моральной и материальной поддержкой властных и научных лиц, его общественный темперамент вполне удовлетворен. За время с 1779 по 1785 гг он создал три книги, в ходе работы над ними Крестинин научился видению любого материала как исторического источника.

Источниковедческая "школа" Крестинина помогла и позволила ему очень по-своему преодолевать зависимость от форм старого и нового историописания, летописей и аниет. В книге об Архангельске он, не удовлетворившись присланной анкетой, взятой за основу, сам придумывает себе вопросы, разворачивает пункты официальной анкеты в разное количество своих.

Внимательно проследив по работам Крестинина его становление как историка, я выдвинула свое объяснение перемене крести-нинской тематики в конце 80-х годов. Выбор новейшего периода истории, на мой взгляд, состоялся у Крестинина не в результате того, что он "порвал с купечеством и перешел в лагерь мещанства", а вследствие того, что он бшг готов к новым темам "историографически". В этом убеждает, в частности, анализ рукописи -

"проспекта" Крестинина, посвященной новейшей истории Архангельска, но способной служить для написания истории любого другого города. Крестинин, в сущности, создал способ писания истории города как центра новейшей цивилизации.

В диссертации прослеживается ситуация, в которой отказ Крестинина писать подконтрольную, ненаучную историю и его отстаивание права на "приватное начертание истории", на получение сведений для нее от властей, приводят к трагическому повороту в судьбе выдающегося деятеля провинциальной историографии.

Параграф 2 посвящен историческим работам, выполненным в тот же период в "культурных гнездах" Поволжья и Русского Севера. Историко-литературные традиции Казани исследуются на материалах описаний П.Рычкова, А.Свечина, Д.Зиновьева. Новый опыт костромской историографии в 80-90-е годы показан в появившейся работе И.Васькова и ее связях с грудами предшественников. Особое внимание уделяется культурной и церковно-дитературной среде при рассмотрении исторических работ в названных центрах.

Свои особенности в развитии местного историописания в указанные десятилетия были в старинных уездных городах русского Севера - Сольвычегодске и Устюге. В традициях летописно-народного стиля и слога составлял свою историю родного города сольвычегод-ский мещанин Алексей Соскин, - наиболее самобытный из авторов изучаемого двадцатилетия. Обнаруженные две автографические рукописи А.Соскина и его записи в одной из них о знакомстве с митрополитом Евгением /Болховитиновым/ облегчили анализ работ этого непростого историографического источника. Труд Соскина - это самостоятельное компилирование, прежде всего, летописных источников. Он еще при жизни автора, т.е. в начале XIX века сделался популярным местным чтением и в свою очередь компилировался в ходе составления севернорусских историко-литературных рукописных сборников. Рассматриваемое сочинение - редкий пример работы, в которой сильные способы старого летописно-хроникального повествования "подновлены" и авторизированы. Ткань повествования напоминает "усовершенствованную" летопись, автор постоянно вводит цитаты. Личность составителя, тем не менее, отчетливо заявлена, прежде всего, - в предисловии, затем - в попытках комментария, пересказах понравившихся ему книг Миллера о Сибири и Чулкова о коммерции.

Иной историографический материал содержит описание Устюга штаб-лекарем Яковом фризом, составленное в последние годы ХУ111 века в форме государствоведческого "Руководства к историческому и физическому описанию..." . Текст известен в нескольких публикациях. Есть основания считать работу фриза своеобразным заказом ярославского просвещенного наместника Мельгунова, завершенным лишь спустя долгие годы после смерти мецената.

Текст, структура и содержание груда Фриза напоминают о топографически г. описаниях, материал организован по графам таблиц, таким, как : "О местоположении Устюга Великого", "Имена бывших Великоустюжских епископов", "Имена бывших Воликоустюжских воевод", а далее - по анкетному принципу о строениях, жителях, торгах и проч. Самым замечательным, кроме конкретных данных об Устюге, является в "Руководстве..." фриза предисловие к хронологической таблице, обнаруживающее знакомство с работой И.Н.Болтина. Дело не только в том, что через четыре года после выхода в свет сочинения Болтина о труде Леклерка оно известно в глухом Устюге, айв том, что фриз не один там читает и обдумывает примечания Болтина на Леклерка, есть те, кто "помещает" его "Леклерку в товарищи", и те, кого фриз иронично приглашает в "Болтины".

Сочинение фриза, комментировавшееся в литературе, как переделка Летописца Льва Вологдина /А.А.Титов, К.Н.Сербина/, значительнее. Оно - свидетельство еще одного пути в развитии местной исторической мысли; пример использования анкет, спускаемых сверху, для нодачи накопленного местного материала в своеобразном сплаве авторского и государствоведческого способов историописа-ния.

Параграф 3 посвящен развитию исторической мысли в провинции на рубеже ХУ111-Х1Х веков; в центр рассмотрения поставлен вопрос о традициях и новаторстве в местной историографии. Последние годы ХУ111 и первое десятилетие ХЕС веков отмечены многоцветней форм и способов писания истории в провинции. Цель раздела - показ и рассмотрение этих вариантов, поддающихся воссозданию, однако, с разной степенью полноты в каждом конкретном случае.

Труд И.Ф.Дмитриевского "О начале Владимира, что на Клязьме", опубликованный в 1802 г., содержит важное свидетельство об

употреблении историком термина "источник". Самостоятельность автора заявлена и в изложении истории города, рассказанной в форме вольного очерка. Аналогичный "новый стиль" заметен и в опытах калужского литератора, основателя местного журнала, преподавателя Г.К.Зельницкого, написавшего несколько статей по истории края уже в первые годы XIX в. Значительней фундаментальные сочинения-описания тульского высокообразованного деятеля В.А. Левшина. В своих "Исторических, статистических, камеральных известиях, относящихся до Тульской губернии',' он широко опирается на вспомогательные дисциплины - этнографию, генеалогию, историческую географию, нумизматику. Существенно преобладание интереса к новейшему периоду истории в левшинских описаниях. Интерес этот сродни крестининскому, но имеет свою особенность. Тульский историк пишет, как политэконом, имея в виду ближайшие интересы купечества, оружейников, предпринимателей, а также средства распространения культурно-просветительных взглядов в городской среде. В работах Левшина отразилось государствовед-ческое течение мысли, склонной к учету и систематизации знаний.

В степных районах, к югу от Тулы, местная историография восстанавливается плохо. В Тамбове в годы уже после правления Г.Р.Державина жили европейски образованный филолог И.Вышеславцев, автор географического "реестра" капитан в отставке Нестеров, сочинитель "обширного" проекта освобождения крестьян Н. Кривцов . В этой среде появлялся П.М.Захарьин, одаренный Козловский однодворец, автор "Нового Синопсиса или Краткого описания о происхождении словенороссийского народа". Сочинение это посвящено общерусской истории, его можно рассматривать как образец любопытной компиляции на тему ,как и что читали представители среднего сословия из сочинений по русской истории. Автор дает в кратком изложении концепцию схемы русской древнейшей истории от И.Гизеля /Синопсис/ до Щербатова и Болтина.

Первым местным сочинением по истории Смоленска стала книга дьякона Никифора Мурзакевича, изданная в 1804 г. Она рассказывает, в основном, о древностях края с привлечением сочинений античных и ранних средневековых авторов по истории Смоленска Х-ХУ1 вв. Дальнейшая история дана по Татищеву, Никоновской летописи, Щербатову, автор обращался также к хроникам польским, запискам иностранцев, Суздальскому летописцу. Собранный Мурзакевичем огромный материал систематизирован в 5 частях

самостоятельно, причем своеобразным введением к тексту на четырех страницах, под заголовком "Вид города Смоленска, местоположение и свойство жителей", уместилось то, что мы называем топографическим описанием. Автор "Истории Смоленска?'отдал явное предпочтение истории "приватной".

Среди источников Н.А.Мурзакевича была составленная в 1780 г. "История города Смоленска...", Иоасафа Шупинского. Ошибочная атрибуция текста, фактически, выключала это сочинение из местной историографии. И.А.Мурзакевич взял у Шупинского в приеме историописания четкое отделение истории от геогра-фо-хозяйственного описания, помещенного Шупинским в виде справки, отдельно от исторического описания.

Истории Воронежа, Новгорода и Пскова, принадлежавшие перу митрополита Евгения /Болховитинова/, пополняют историко-краеведческие опыты рубежа ХУШ-Х1Х вв. Общепринятой и справедливой является оценка его как крупного деятеля российской исторической мысли. Митрополит Евгений многое сделал и в литературе, и в библиографии. История и археография стали страстью этого человека, при жизни своей собравшего прекрасную коллекцию рукописей, издававшего тексты источников, участвовавшего в "ру-мшщевском крухосе". Однако возможен, как представляется, взгляд, открывающий этого деятеля среди провинциальных историков. Дело в том, что труды о Воронеже, Новгороде и Пскове наннсанц митрополитом Евгением вполне в духе и стиле историко-краовед-ческой провинциальной литературы.

В российской провинции он занимал высокие церковные должности: в Воронеже /1789-1799/, в Новгороде /1800-1804/, Вологде /1804-1808/, Калуге /1808-1813/ и Пскове /1813-1816/ , вплоть до его последнего отъезда на митрополию в Киев. Попав ь среду провинции, он вольно или невольно воспринял и отразил ее отношение к прошлому, ее массовое осознание этого прошлого, монтальность в рамках "своего места", склонность увидеть "другое" через близкое "свое".

Очень хорошо это видно на примере его первой краеведческой работы о Воронеже. Она написала в последнее десятилетие ХУШ в., посвящена Павлу I и издана в 1800 году. По уровню организации научно-справочного подстрочника и указателей, по построению текста и обширному кругу тщательно анализируемых материалов

это сочинение - факт исторической мысли, стоящий в ряду крупных ее достижений. Среди массы источников Евгений отбирает "верные свидетельства". Однако у митрополита Евгения есть место и "недоказуемым" догадкам, и даже фантазиям увлеченного автора, если речь заходит об объяснении какой-либо темной страницы из прошлого родного ему Воронежского края.

В Воронежской истории Евгения, как и в его сочинениях, посвященных Новгороду и Пскову, удивительно близко соприкасаются традиции и новаторство: "постоянная дань" топографическим описаниям и сведение их объема до нескольких страниц в тексте; просветительское толкование истории в духе времен Татищева и -отношение к ней как к научной дисциплине; "прорыв" к тематике новейшей истории и - полная беспомощность /в сравнении с Кре-стининым/ в отыскании не - "економических" предметов в ней.

Работа о Новгороде стала источником для другого автора -П.И.Сумарокова, работавшего над историей новгородской во вромя своего губернаторства в этом крае в начале XIX в. Возвышение и упадок вольной Новгородской республики, - вот о чем с полный

знанием и увлечением пишут оба автора, ралоирающие хитросплетения множества источников и даже археологических данных. В вопросе

о расселениии "концов" в Новгороде XI в. П.Сумароков готов полемизировать с оппонентами, однако эта самостоятельность постепенно снижается, и история Х1-ХШ вв излагается по князьям. "История княжества Псковского1'Евгения написана спустя, примерно, двадцать лет после работы о.Николая Ильинского; труд Евгения - это компиляция первично собранных из многих источников известий, широким охватом очертившая тему, без проработки ее отдельных вопросов. Произведение о.Николая Ильинского полнее, оно кое-где в начале содержит архаичный способ изложения, но учит читателя сравнивать конкретные летописные известия о Пскове, отличать их от суждений историков.

Трех названных, авторов сближает их понимание важности "областных историй", о чем каждый из них высказался по-своему, а наиболее четко П.Сумароков: история края, - это "источник ко всеобщей нашей истории".

К духовному званию принадлежал и о.Иероним Алякринский, составитель или редактор сочинения о Рязанской земле

/"Достопамятности, к Российской истории, большею же частию к Рязанской области надлежащие... "/. Нанисанные неизвестнш книжником в 1792-1793 годах при арх.Симоне /Лагов^ "Достопамятности...", отредактированные о.Иерониыом, представляют собой вьшиски для рязанской истории, подготовленные по темам и хронологии в связи с приказом Синода Г?9I г. о присьике летописей. Работа, несомненно, велась под контролем, а возможно и при участии арх.Симона, автора нескольких произведений. Удалось обнаружить в Рязанском музее несколько книг и рукописей из библжг-ки арх.Симона. Они носят ярко выраженный просветительский характер. Рукопись первичных "Достопамятностей" считается утраченной в 30-е гг. XIX в.; в Рязанском музее хранится сборник с ее списком, принадлежавший протоиерею Ильдомско-му с его пометами-60-60-х гг. XIX в. Между тем, факты о подготовке к сочинению рязанской истории в 80-е гг имеются. В частности, дошла полная картография земель в "Атласе" Г783г; » в РГАДА хранится рукопись, начинающаяся с "Записки, касательно рязанской истории", содержащая материалы по топографическому описанию Рязанской губернии.

Обзор исторических сочинений конца ХУШ-начала XIX века, появившихся в российских "замосковных землях", завершает в диссертации рассмотрение трудов муромских купцов, любителей-историков Титовых. Старший Титов был автором записок о пребывании Павла I в Муроме в Г798 г., а также более интересной для нас, но несохрашшнейоя "летописи", вероятно, мемуарных записок, о "событиях и случаях общественной и частной жизни сограждан родного города". Они, вероятно, легли в основу произведений его сына "Историческое обозрение города Иурома", относящегося уже полностью к провинциальной историографии XIX в. Титов - младший, имевший под рукой отцовские записки, многие издания рубежа веков, включая тома "почтенного историографа нашего" Н.М. Карамзина, постоянно жалуется на невозможность описать свою историю, не шея " верных и положительных преданий", предшествующих муромских ученых историков. Эти замечания обнаруживают суть произошедших перемен: с одной стороны это осознание ответственности за достоверность исторического текста, с другой - потеря легкости, "вольности" самого обращения к предмету истории, соблазн писать "как у Щербатова", "как у Карамзина" .

В таких опытах не встретим почти пересказов народных преданий, летописей автором "от себя". По сравнению с предшественниками, отделенными четвертью века, провинциальные авторы начала XIX столетия выглядят тускнее. Обсуждение конкретных причин этого выходят уже за рамки диссертационного исследования.

Однако один пример яркой исторической мысли, выдержавшей новые условия начала XIX в., обнаруживается в Поморье, на родине Крестинина. Он связан с имонем "ворховажского мещанина" М.Н. Мясникова. Матвей Николаевич Мясников с 1809 г. всецело посвятил себя любимому делу - "изысканию исторических книг и бумаг", написанию истории свои родных мест - Ваги, Шенкурска, Вельска, Кокшеньги. Наиболее ранняя работа М.Мясникова - "Исторический опыт страны... Ваги" - содержит важнейшее предуведомление автора. Он раскрывает в нем свой путь в историю и метод работы, скрупулезно описывая все этапы сбора и сличения своих многочисленных источников. Перед нами,таким образом, возникает "лаборатория" провинциального историка, описанная им самим. В прочем работа Мясникова /исключая богатую источшковую основу/ не отличается новаторством. Это тяжелое, оснащенное летописными и документальными цитатами повествование о географии, первопоселенцах, славянской колонизации, гражданских властях на Севере. Во многом изложение Мясникова напоминает Двинской летописец, составленный за полвека до него.

Мощные усилия Мясникова - собирателя не остались незамеченными в исторической науке XIX в.: Общество истории и древностей в своих журналах и другие периодические издания опубликовали несколько его работ, вполне оценив вклад поморского археографа в отечественную историю.

Итак, рассмотрение основных типов сочинений, возникших в русской провинции на рубеже ХУШ-Х1Х вв., позволяет, как мне кажется, считать их разнообразие, комбинации нового и старого главной характерной чертой этой литературы в целом.

Историческая мысль в Поволжских и Севернорусских центрах создает в 80-90-е годы сразу несколько вариантов историко-кра-еведческого повествования: от подчиненного и естественно вписавшегося в топографическое изложение в Казани до полной неудачи вовлечения историков и их текстов в анкетное описание в

Костроме. Более плодотворно выглядят попытки двух других вариантов, сочетавши авторское повествование в одном случае -со старой, но авторизованной летописью /Сольвычегодск/, в другом - со строгим таблично-анкетным способом /Устюг/. Все появившиеся разновидности исторической работы скажутся в улучшении или ухудшении возможностей и уровня той или иной местной историографии уже в ближайшем к ним десятилетии - на рубеже ХУШ-ХСС ни. Но прежде талант Кресгинина создаст в книгах и планах особенно ясный комплекс новых подходов: к изучению источников, их отбору и критике, приемам изложения, пониманию функций историка и особенностей дисциплины. Появляется, т.о., научность как новое качество исторической мысли.

ГазумесЛЬя, работы Крестишша - не единственная иллюстрация "скачка" в развитии изучаемой историографии. Также, как исследование разных /пусть небольших, но достаточно важных/ культурных центров страны содержательнее и объективнее раскрывает ее общественное развитие, изучение творчества исторического тем вернее, чем разнообразней его рассмотренные примеры. Поэтому * обзор провинциальных исторических работ включил разноуровневые произведения.

В трудах авторов, писавших на рубеже ХУШ-Х1Х вв., как показано в исследовании, ослабевают связи с благоприятной средой, создаваемой губорнскими "культурными гнездами'.' Писание истории, усложняясь, требовало кабинетной сосредоточенности, индивидуальных усилий, приобретало постепенно черты социально обозначенного занятия. В этом убевдают примеры произведений с выраженной моногра^чностыо - В.Левшина, И.Дмитриевского, П.Сумарокова и некоторых других.

Сдвиг в развитии исторической мысли в конце столетия характерен для отечественной историографии в целом. Но провинциальная историография, на мой взгляд, представила исключительно богатое вариантами историческое творчество.

В диссертации имеется приложение .. Оно содержит Шблиогра-фическнй список работ, выполненных в Русской провинции, с таблицей их публикаций. Цель приложения - наглядно проиллюстрировать картину развития провинциальной историографии, в основу Списка положен перечень регионов. Кроме того, приложение выполняет практическую функцию - содержит справочно-библиографическую информацию о трудах историков русской провшшди.

В заключении подводятся итоги исследования.

Провинциальная историография как явление и как область в русской исторической мысли изучается в настоящем диссертационном исследовании в важнейший период се развития второй половины ХУШ века. Речь идет в конечном счете, о рождении истории и историка в "докарамзииский период".

Комплекс произведений провинциальной историографии не укладывается в принятую в нашей науке схему о параллельном существовании трех направлений в истории исторической мысли ХУШ в., где ей отводится место зачинательницы одного из этих направлений, "буржуазного", при заимствованиях, как считается, некоторых схем и методик у двух других - "дворянского" и "революционно-демократического" . При таком подходе становилась ненужной сама постановка вопроса о серьёзном историографическом анализе провинциальной историографии, выявлении ее произведений, раскрытии занимаемого ею места в русском историописании. Есть и другая причина индифферентного отношения к этим сочинениям и их авторам. Она состоит в условиях и установках, состоявшихся в советское время в истории историографии, когда изучение творчества отдельных людей, историков, могло заменяться рассмотрением сознания "абстрактных больших масс".

Между тем, при решении одного только вопроса о выявлении трудов провинциальной историографии второй половины ХУШ в. становится ясно, что утрачен и доныне не восстановлен полноправный пласт многих имен, историко-культурных памятников мысли и народного сознания. Две разных по природе линии развития его питали и обе они встретились в историописании второй половины ХУШ в., образовав в изучаемый период "новое другое", влившееся затем в научное развитие истории.

Условия и конкретные иредпосшиси для развития исторической работы в России определялись в начале изучаемого периода разными факторами. Как показывает анализ, важную роль в 40-50- годы сыграли уже состоявшиеся опыты В.Н.Татищева, полемика М.В.Ломоносова и Г.Ф.Миллера, выход в свет с 20-х годов в России исторических ^гбликаций, изданий и переводов. Но вся эта "подготовка" имела неоднозначные последствия, и это тем более верно, если речь идет о деятельности многих людей, а не гениальных единиц. "Конструкции в умах историков", о которых говорил В.О.Ключевский,

должны были иметь определенную основу. Ею в провинциальном течении историописания бшш старые, традиционные представления и приемы устного и письменного повествования, связанные с летописью и сказаниями. С другой стороны с петровских времен существовала идея государственного кадастра и географии в расширительном ее понимании и толковании. Сколь сильным было уже в начале 50-х годов увлечение упорядочением знаний с помощью наукообразных вопросников, карт, анкет, а также примеров из переводной литературы, - хорошо показывает "модель" В.Крашенинникова.

Время 60-х - 70-х годов обозначило второе рождение многих поздних городовых летописей; появление в провинции их модификаций - семейно-мемуарных, "градских" и частных дневниковых записок, а также церковных летописей. Писались они и в последующие десятилетия, правда, в большинстве своем, - как розультат уже внутрисемейного и усадебного творчества, далекого от общественного городского спроса и среды.

В те же десятилетия в провинции появились сочинения под названиями "описания", "историко-географические описания", позднее - "топографические описания". Эти работы, как уже сказано, были связаны с потребностями государствоведческого характера и стимулировались сверху. В провинции появились ученые "путешествующие" академики со своей программой обследований; в 17СО году состоялась первая, не вполне удачная, общероссп;' -екая анкета, за ней последовали другие. Вместе с этими мероприятиями на местах выявился и расширился круг лиц, занимавшихся историей края. В рамках этих работ, пик которых пришелся на середину 80-х годов, появились кроме чиновничьих справок описания нового типа, сочетавшие местные приемы и материал с новой формой во фрагментах авторского повествования. Историческая мысль в провинции с конца 70-х годов как бы "приспосабливается" к но вил формам, осваивает их, рождая варианты, пригодные для дальнейшей краеведческой литературы, уже не связанной с государственной "униформой". Встреча двух указанных линий развития в провинциальной исторической мысли /произведения Н.Сумарокова, Д.Карманова, П.Иродионова, А.Засецкого и других/ создала новый историографический источник. Начав с его редактирования, поколение 80-90-х годов пришло к примерам самостоятельных авторских сочинений.

"Приватная", "партикулярная" история своего города или края имела блестящие образцы в творчестве видного историка русской провинции В.В.Крестинина, сольвычегодца А.Соскина, костромских и севернорусских авторов. Им удается по-своему увидеть смысл занятий историческим прошлым, вслед за корифеями мысли Щербатовым, Болтиным, Шлецером, сформулировать периодизацию областных "историй" России, испытать свои силы в критике исторических источников, десятки которых они сохранят и спасут от забвения.

Путь авторского изложения в истории был отлажен, во многом, трудами историков провинции. Провинциальная историография рано задумалась о сохранении общерусского содержания, об общем и особенном в истории центра страны и ее "краев". Поставленная перед необходимостью уяснения себя, своих задач, историческая мысль провинции в этот ранний период делает вывод об общерусской истории как складывающейся из местных составляющих одного направления, одной судьбы. В этом убеждают вводныо разделы и предисловия провинциальных описаний, обращенные к читателю /работы П. Рычкова, М.Мясникова и других/.

Творчеству провинциальных писателей-историков, среди которых были представители дворянства, духовенства, купечества, мелкого чиновничества, мещанства, не были присущи определенность и выверекность мировоззрения, единство установок. Взгляды их представляли собой тесное переплетение старого и нового: идей рационализма, просветительства и старых, провиденциалистских схем. Что касается тематики, то и здесь находим как традиционную "дворянскую" проблематику монарших деяний, власти, государства и т.п.; так и "гражданские" темы города, посада, торговли, "художеств". Таким образом, было бы правильнее, на наш взгляд, говорить о неоднозначности, разнообразии ориентаций общественного сознания, которые отразились в произведениях по истории, созданных в провинции во второй половине ХУШ в., нежели об их буржуазной направленности.

На трактовку, отбор исторических тем влияли и предшествующие культурные традиции, и местная историко-культурная среда. Кружки образованных и грамотных единомышленников, - неотъемлемая черта развития провинциальной историографии в последнюю четверть ХУШвека. Провинциальные "гнезда" 80-90-х годов способствуют, а в ряде мест - организуют сочинение истории края.

Анализ конкретных произведений провинциальной историографии на рубеже ХУШ-Х1Х вв раскрывает интереснейшие приемы освоения ею исторического изложения и источниковедческих начал. Он окончательно убеждает в том, что перед историками "столиц" и "провинций" стояли одни и те же задачи.

Таким образом, знакомство с трудами провинциальных историков, их изучение и опубликование нужно считать актуальнейшей проблемой современной исторической науки.

Основные положения диссертации отражены в работах:

1. К вопросу об истории анкет топографических описаний Российской империи второй половины ХУШ в. // Проблемы исторической географии России. ¡Л.: Институт истории СССР АН СССР, 1983. Bun. 4. С. I51-156.

2. Влияние рукописно-книжной традиции края на деятельность ярославских книжников последней четверти ХУШ в. // Книга в России до середины XIX в. Тезисы докладов... Всесоюзной научной конференции. Л.: ЕАН, 1985. С. 26-28.

3. Концепции памятников феодальной исторической мысли в вузовском курсе историографии истории СССР // Советская историческая наука. Проблемы изучения и преподавания. Сб. трудов. Калинин: К1У, 1986. С. 153-157.

4. Труди Ц.В.Ломоносова в библиотеках ярославских книжников ХУШ в. Тезисы докладов научной конференции. Архангельск: АШИ, 1986. С. I50-I5I.

5. Становление исторического краеведения в российской провинции второй половины ХУШ в. // Первая Всесоюзная научная конференция по историческому краеведению. Тезисы докладов. Киев; Полтавский гос.пединститут. 1987. С. 31-32.

6. Севернорусские рукописные материалы ХУП-Х1Х вв. в хранилищах Ярославля // Культура Русского Севера. Л.: Наука, 1988. C.II4-II7.

7. Русская провинциальная историография второй половины ХУШ в. Уч. пособие по спецкурсу. Ярославль: ЯрГУ, 1988. 64 с.

8. Генеалогические материалы в трудах провинциальных историков второй половины ХУШ в. // Генеалогия. Источники, проблемы, методы исследования. Тезисы докладов научн. конференции. М.: ЫШАИ, 1989. С. 107-109.

9. "Градские летописи" ХУШ в. - источники по историческому краеведению // П-я Всесоюзная конференция по историческому краеведению. Тезисы докладов. Пенза: ПШ1, 1989. С. 73.

10. Вопросы истории исторической науки в специальном историографическом курсе // Историографическая культура студента-историка: этапы формирования, содержание, значение. Сб. трудов . Калинин: KIT, 1989. С. 100-104.

11. Вятские летописцы и описания ХУШ в. - памятники провинциальной исторической мысли // Вятская земля в прошлом и настоящем. Тезисы докладов научн.конференции. Киров: КИМ, 1989. С. 274-275.

12. Историческая мысль Русского Севера конца ХУШ в. : проблемы источников и археографии // Археография и источниковедение истории Европейского Севера РСФСР. Тезисы докл. респ.научн. конференции. Вологда: ВШИ, 1989. 4.2. С. 92-94.

13. Воспламененные к Отечеству любовью ... /Ярославль 200 лет назад: культура и люди/. Ярославль: В.-Волжское кн.изда-тельство, 1990. 192 с. /совместно с Е.А.Ермолиным/.

14. История русского средневековья в отечественной провинциальной историографии второй половины ХУШ в. Тезисы Чтений памяти А.А.Зимина. М.: МШИ, 1990. С. 245-249.

15. Русская провинциальная историография второй половины ХУШ века. Тексты лекций по спецкурсу. Ярославль: ЯрГУ, 1990. 48с.

16. Историки русской провинции второй половины ХУШ в.: судьбы и время. Тезисы Чтений памяти А.Л.Станиславского. М.: МШАИ, 1991. С. 223-224.

17. Архив наместника Севера: Архангельская земля в Г779-1784 годах. Тезисы докл. регион, научной конференции. Архангельск: АШИ, 1991. С. I64-I6G. /совместно с В.Н.Козляковыад/.

18. Историография русской провинции второй половины ХУШ в. /К постановке проблему/. // История СССР, 1991. Ii I. С. 134142.

19. Источники в сочинениях провинциальной историографии России второй половины ХУШ в. // Исследования по источниковедению истории СССР дооктябрьского периода /Сб.трудов/ М.: Институт ист. СССР All, 1991. С. 183-197.

20. 0 "направлениях" в русской историографии ХУШ в. и местных традициях исторической мысли // Тезисы Чтений памяти В.Б.Кобрина. М.: РГТУ, 1992. С. 164-165.

21. Состояние отечественной исторической мысли в середине ХУШ в. и "модель" Василия Крашенинникова // Источниковедческие и историографические вопросы отечественной истории ХУ1-ХУШ вв. Сб. трудов. Ярославль: ЯрГУ, 1992. С. 76-114.

22. Малоизвестные историки и деятели общественной мысли русской провинции второй половины ХУШ в // Тезисы докл. научи, конференции...(П.: ИРИ РАН, 1992. С. 69-71.

23. Наследие ранней исторической мысли русской провинции: Возрождение России и русская общественная мысль. Сб. материалов научн. конференции. Нижний Новгород: Н1У, 1993. Ч. I. С. 93-95.

•24. Становление новой династии в сочинениях провинциальной историографии второй половины ХУШ в. // Российская государственность: этапы становления и развития. Тезисы... научн. конференции. Кострома: ЮПИ, 1993. 4.2. С. 40-47.

25. Историческая мысль и "областные культурные гнезда" в России в ХУШ веке // Русская провинция и мировая культура. Тезисы докл. ... научн. конференции. Ярославль: ЯШИ, 1993, С. 5253.