автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Символ и аллегория в поэзии Николая Гумилева

Полный текст автореферата диссертации по теме "Символ и аллегория в поэзии Николая Гумилева"

На правах рукописи

Ушакова Татьяна Андреевна

Символ и аллегория в поэзии Николая Гумилева (текст и контексты)

Специальность 10.01.01 - русская литература

ч

*

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Иваново - 2003

Работа выполнена в Ивановском государственном университете

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор

Тяпков Сергей Николаевич Официачьные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Клинг Олег Алексеевич кандидат филологических наук, доцент Капустин Николай Венальевич Ведущая организация: Костромской государственный

университет

Защита состоится 14 ноября 2003 г. в на заседании

диссертационного совета Д212.062.04 при Ивановском государственном университете по адресу: 153025, г. Иваново, ул. Ермака, 39, ауд. 459.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Ивановского университета.

9

Автореферат разослан " октября 2003 года.

Ученый секретарь диссертационного совета

Тюленева Е.М.

2.ло з -А

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Исследование творчества Гумилева сквозь призму проблемы соотношения аллегории и символа представляется перспективным. Предлагаемый нами ракурс анализа дает возможность увидеть новые оттенки художественных смыслов в стихах Николая Гумилева. Изучение символики в творчестве Гумилева важно и для понимания его поэтики, и для выявления некоторых закономерностей литературного процесса постсимволистского периода в целом.

В искусстве начала XX века границы между аллегорией и символом оказываются проницаемыми, порой размытыми; многое зависит от художественной задачи, те или иные смыслы актуализируются только в целостной системе текста или даже шире -в системе текстов определенного автора.

Поэзия символизма, разрабатывая собственную символику, активно использовала универсальные культурные знаки. На базе символов, "проходящих сквозь" культуру (Ю.М.Лотман), создавались знаки, одновременно коррелирующие с универсальной знаковой системой и отличающиеся от ее элементов. Специфика этих образов по сравнению с образами других поэтических систем, также обращающихся к универсальным культурным знакам, во многом определяла индивидуальность этой' поэзии. Большинство наиболее устойчивых символов имеет своим источником мифологические образы, которые, в свою очередь, были актуализированы многими предшествующими символизму культурами. Символы символизма поэтому черпают смыслы не только в контексте произведений самой этой поэтической системы, но и в мифологии и культурах, в которых они были актуальны в предшествующие эпохи.

В поэзии Гумилева использование универсальной символики также было одним из конструктивных поэтических принципов. "Алфавит" символов лидера «цеха поэтов» во многом совпадал с "алфавитом" тех поэтов, на творчество которых ориентировался Гумилев, тех поэтических систем, из которых "выросла" его поэзия. Наиболее близкими поэтическими системами для Гумилева стали романтическая и неоромантическая поэзия. Однако структура, значения и соотношения символов в его стихах часто не совпадали с соответствующими в поэзии-источнике. Одним из структурирующих признаков творчества Гумилева было изменение символики актуальных для него поэтических систем, причем это изменение выходило за рамки простого развития символики и определяло рождение новой поэтики, выходящей за рамки романтизма или символизма.

Как известно, одним из провозглашенных принципов акмеистической поэзии было возвращение слову его прямого значения, "снятие" символических коннотаций. В современном литературоведении принято говорить о том, что в слове акмеизма были "уравновешены" тайна и реальность (О.А.Лекманов). Однако, как мы попытались показать в нашей работе, изменения слова в поэзии Гумилева не исчерпываются усилением "земных" значений. С символами происходят некоторые процессы, во многом определяющие своеобразие гумилевского творчества.

Традиционно считается, что изменения поэтики Гумилева видны в его "зрелой" поэзии - периода творчества, начинающегося со времени написания сборника "Чужое небо". Однако, по нашим наблюдениям, изменения символики характерны и для раннего творчества поэта и проявились задолго до первых акмеистических манифестов, в сборниках, обычно называющихся

"несамостоятельными" и "подражательными": "Путь конквистадоров", "Романтические цветы" и "Жемчуга". В произведениях, вошедших в эти сборники, действительно чувствуется ученичество и сильное влияние символизма и романтизма как поэтических систем, а также влияние отдельных представителей этих направлений. Однако и в творчестве этого периода ярко проявились индивидуальные черты гумилевского стиля, касающиеся, в частности, переосмысления символических образов и мотивов.

Актуальность и научная новизна диссертации обусловлена тем, что, хотя на важность изучения специфики символики Гумилева давно обращено внимание литературоведов, специального исследования на эту тему не проводилось.

Методологической и теоретической базой диссертации стали труды по методологии литературоведения, теории и истории литературы: М.М.Бахтина, Ю.М.Лотмана, М.Л.Гаспарова, Л.И.Тимофеева, Г.Н. Поспелова, Р.О.Якобсона, И.П.Смирнова, а также исследования, касающиеся проблем поэтики Серебряного века: В.М. Жирмунского, Ю.Н.Тынянова, Д.Е Максимова, Л.Я. Гинзбург, Е.Б.Тагера, М.Л. Гаспарова, И.С.Корецкой, Н.А.Кожевниковой, O.A. Клинга, Е.В.Ермиловой, В.В.Мусатова, Н.А.Богомолова, ОА.Лекманова, Н.В.Дзуцевой и др. Нами учитывались и исследования зарубежных литературоведов: А.Пайман, А.Ханзен-Леве, В.Маркова, Х.Барана. Цель исследования заключается в том, чтобы показать соотношение аллегорического и символического в образной системе Н.Гумилева, связав этот аспект творчества поэта с культурными кодами символизма и акмеизма.

Поставленная цель предполагает решение следующих задач:

• доказать, что изменения гумилевского слова имеют гораздо более сложную природу, чем декларированное акмеистами «возвращение» словам их прямого значения;

• исследовать те процессы, которые происходили с общекультурными и, в частности, символистскими символами в контексте поэзии Гумилева;

• выявить механизмы образования гумилевских образов-символов и, наоборот, - векторы десемиотизации «опорных слов» символизма в поэтике Гумилева.

• показать, что соотношение аллегории и символа определяет специфические черты стиля Гумилева, свойственные как его «доакмеистической» поэзии (время написания сборников «Романтические цветы», «Жемчуга»), так и поэзии «латентного» символизма («время написания сборников «Чужое небо», «Колчан», «Шатер», «Костер»).

Материал исследования. Наше внимание было сосредоточено главным образом на поэтических сборниках, относящихся ко времени «становления» акмеизма Гумилева, а именно «Романтические цветы» и «Жемчуга», а также относящиеся к так называемому «акмеистическому» периоду творчества поэта: сборниках «Чужое небо», «Колчан», «Шатер» и «Костер». Кроме того, мы обращались к стихотворениям, не включенным в прижизненные издания. В качестве дополнительных источников привлечены тексты критических статей Н.Гумилева.

Практическая значимость диссертации состоит в том, что ее материалы могут быть использованы в исследованиях поэтики постсимволизма, в подготовке спецкурсов и спецсеминаров по творчеству Н.Гумилева, в практике вузовского и школьного преподавания литературы Серебряного века.

Апробация работы. Материалы диссертации послужили основой для докладов на научных конференциях молодых ученых (Иваново, 2002, 2003гг.) Отдельные аспекты исследования обсуждались на кафедре теории литературы и русской литературы XX века Ивановского государственного университета. Основные положения диссертации отражены в четырех публикациях.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во «Введении» дано обоснование темы диссертации, указаны методологические основы исследования, сформулирована его цель. «Введение» также содержит обзор основной литературы о Гумилеве. Кроме того, на основе анализа ряда теоретических работ, посвященных проблеме символа, формулируются основные, релевантные, по нашему мнению, отличия аллегории и символа:

1.Символ возникает ненамеренно, естественно, часто бессознательно, «не-интеллектуально» и познается во многом интуитивно. Естественна в нем и связь между планом выражения и планом содержания. Аллегория создается волей рассудка и «разгадывается» интеллектуально. Связь между планом выражения и планом содержания в аллегории как правило условна.

2. Значение символа не может быть до конца определено. Символ неисчерпаем, бесконечен. Символ знаменует собой тайну. Аллегория, напротив, выражает конкретный смысл, и достигает своей цели как литературный прием, если этот смысл в ней открыт.

3. Символ несет в себе опыт культуры и потенциал тех значений, которые он приобрел в результате своего развития. Аллегорическое

значение также может не исчерпываться текстом. Однако внетекстовые значения аллегории по преимуществу заранее определены и конкретны. К особому виду относятся аллегории, отсылающие реципиента к другому знаку. (Этому виду аллегории уделено особое место в работе.)

Глава I: «Образ-мотив варварской стихии: аллегорическая и символическая составляющие».

Нам представляется продуктивным изучение образа-мотива варварской стихии Гумилева как явления, соотносящегося с соответствующим образом поэзии символизма. Обычно при исследовании этого образа в поэзии Гумилева внимание литературоведов обращено на ту его сторону, которая связана с романтическим идеализированием «примитива». Имея в виду только этот компонент образа, строго говоря, его нельзя назвать «варварской стихией» и изучать его на фоне символистского явления. Это, скорее, дикарство, экзотика. Они существуют в поэзии Гумилева и как отдельное явление, однако гумилевский интерес к экзотическим образам связан не только с контекстом романтизма, но и вписывается в символистскую систему мотивов и сюжетов. В связи с этим исследуется образ-мотив варварской стихии в его отношении к соответствующему символистскому образу и в отношении к индивидуальной гумилевской знаковой системе.

Попадая в контекст поэзии Гумилева, символы, и, в частности, образ-мотив варварской стихии, претерпевают характерные изменения, с ними происходят процессы, во многом определяющие специфику гумилевского стиля.

Особый вид символики составляют образы-символы ранней поэзии, времени сборника «Путь конквистадоров». В диссертации их

предлагается называть «декларативными аллегориями». Знак только декларируется, заявляется, но не раскрывается ни с точки зрения содержания, ни с точки зрения конкретной явленности. Он во многом остается открытым для наполнения, как со стороны содержания, так и со стороны выражения. Это знаки, указывающие на символ.

В более зрелой поэзии бывшие «пустые» символы получают развитие, наполнение. С образами-символами происходят следующие процессы.

Десимволизация символа - сужение бесконечного круга значений символа до определенного и вполне конкретного комплекса значений.

Ограниченный в значении, знак превращается в аллегорический, а стихотворение, содержащее такие знаки, прочитывается как аллегорическое иносказание, то есть изложение какой-либо рационально постигаемой идеи.

Ввиду того, что произведения по самому "набору" символов для знающего читателя явно соотносились с контекстом-источником, в них содержалось отрицание того символического значения, которое имели знаки до попадания в гумилевский контекст. Ограничение значения отрицало не только "бесконечный" комплекс смыслов, но и саму непостигаемость, загадочность, тайну знака. В этом смысле можно говорить об отрицании символисткой тайны, о снижении символа.

Из-за приобретения знаками "новых" значений, отношения между знаками переструктурировалось и рождалась новая система отношений, новая знаковая система.

Так, новую интерпретацию приобретает антитеза "варварство-культура". Многие тексты Гумилева построены на противопоставлении варварства и культуры, точнее, нейтрализации

этой антитезы, то есть уравнивании варварства и культуры. В роли варварства в таких стихотворениях могут выступать как образы экзотического мира, связанные со «звериным», «природным» началом («Гиена» - сб. «Романтические цветы», «В пустыне» - не вошло в прижизненные издания), так и образы, связанные с разрушающей стихией («Варвары» - сб. «Жемчуга»).

С этим видом аллегории связаны важные особенности гумилевского слова.

Первичное его значение происходит не из естественного языка, а из символической системы. Напряжение смысла в гумилевском тексте строится на отрицании символического значения. Отрицание, стандартного, узусного, значения - общий закон поэтического слова, но здесь в качестве «стандартного» выступает язык сформированной символической системы.

Это можно назвать обратной «эмфазой», если иметь в виду терминологию М.Л. Гаспарова, по которой символ - своеобразный вид тропа (или антиэмфаза — расширение значения слова).

Эмфаза, конечно, без употребления этого термина, провозглашалась акмеистами в манифестах, однако значение слова «возвращается» не в стандартное узусное слово. Гумилевский образ аллегоричен. Аллегоричным может быть образ «на пути» к символу, а также символ с закрепившимся значением.

Поэзия Гумилева во многом аллегорична, но этот аллегоризм имеет иную природу, чем, например, в творчестве Брюсова. Если раннее творчество Брюсова - вход в поэтическую систему символизма, то творчество Гумилева - выход из нее.

«Начальная точка» брюсовской поэзии - «реалистичное» слово. Его возможности Брюсов расширял иносказательностью развернутой метафоры и импрессионистическим компонентом. Путь к символу

для него был - усиление иносказательности слова. Брюсов «развертывал» образ с тем, чтобы образ содержал не рациональное понятие, а интуитивно постигаемый смысл.

Гумилев, напротив, «свертывал» символистские знаки в аллегории, опредмечивая образ, отвлекая его от тайного и сосредотачивая на рационально и сенсорно ощутимом. «Начальная точка» гумилевского слова - знак из сформированной символической системы, где аллегорический компонент преобладает. Но в поэзии Гумилева слову не возвращается «реалистичность». Скорее, наоборот, акмеизм в гумилевском варианте — это шаг от реализма. Гумилевское слово не мыслимо без включения его в достаточно четкую знаковую систему. Одно иносказательное значение слова снималось, но тут же формировалось другое. Причем это «новое» значение часто было переосмыслением того значения, которое отрицалось. Развивалась одна из сторон символического знака.

Другими словами, Гумилев, на первый взгляд, идет по тому же пути, что и Брюсов, но в обратную сторону - «возвращает слово обратно». Но слово «возвращается» не в ту же точку, откуда оно начало свой путь. Гумилевское слово отрицает значение символической знаковой системы, но,' вместо того, чтобы иметь «стандартное» значение, включается в знаковую систему гумилевской поэзии.

Символ - это тонкое соотношение реалистичности и иносказательности. Нарушение баланса в ту или другую сторону приводит или к «вымыванию» «плоти» слова и появлению аллегории, или к «реалистическому» слову. Это видно из «судьбы» знака в символизме. С одной стороны, это сформированная символическая система, где иносказательное значение тяготеет к фиксации его в слове. Это приводит к деактуализации «реалистической» стороны и к

порождению аллегорий. С другой стороны - это поэтическая система, близко соприкасающаяся с реализмом. Не случайно, например, многие исследователи Блока говорят о «реалистичности» его поэзии.

Параллельный процесс, происходящий со знаком-символом в поэзии Гумилева - материальное воплощение символа, т.е. использование символа в качестве пластического образа и деактуализация в нем символического значения. В качестве примеров в исследовании анализируются стихотворения «Сахара» - сб. «Шатер», «Носорог» - сб. «Романтические цветы», «Лесной пожар» -- сб. «Жемчуга», «Сон» - сб. «Костер».

Определяющим моментом в специфике структуры образа поэзии Гумилева, по нашему мнению, является не столько аллегорическое переосмысление или «материальное воплощение» символа, сколько балансирование знака между аллегорией и символом, метафорой и символом. Некоторые стихотворения с трансформированным символом-метафорой сохраняют потенциал символического значения.

Символические образы, переосмысленные как метафорические, одновременно - на другом уровне прочтения - сохраняют символическое значение.

Во многих текстах Гумилева знак, перешедший в аллегорию, проявляет себя как символ. В некоторых текстах знак выступает и в той, и в другой роли - и как аллегория, и как символ. Иногда аллегорический знак буквально на глазах оборачивается другой своей стороной и оказывается символом.

Такое соотношение «аллегорического» и «символического» мышления характерно для любого периода творчества Гумилева. Разные аспекты «перерастания» аллегории, просвечивания символа сквозь аллегорию показаны на примере стихотворений «Ягуар» (сб.

«Романтические цветы»), «Поединок», «Царица» (сб. «Жемчуга»), «Укротитель зверей» (сб. «Чужое небо»), «Птица» (сб. «Колчан»), «Канцона третья» (сб. «Костер»).

Амбивалентность знака в поэзии Гумилева объясняется в работе спецификой творческого сознания автора: одновременной «настроенностью» на энигматичность, тоской по иному и взглядом на тайну со стороны - как на нечто ненастоящее.

Глава П: «Женские образы в лирике Гумилева: традиция символизма и ее трансформация».

Особенности воплощения женских образов подтверждают высказанную выше мысль о том, что символическое мышление было свойственно Гумилеву на любом отрезке творческого пути. Этот образ у Гумилева часто насыщен одновременно и знаковым содержанием, и содержанием, обусловленным глубоко личностным переживанием. Он, на первый взгляд, отвечает критериям самых разных пониманий символа. Это образ «реального явления», имеющего значимость для автора, и в этом смысле отвечает лосевскому определению символа - он основан именно на глубоком осмыслении бытия, и его «смысловая глубина» для автора образа заложена в реальности. Именно на этом основывался «идеальный» символ символизма. Любовная лирика вообще является потенциально символичной, если символ понимать как глубокое вчувствование в реальность. С другой стороны, женский образ - это актуализированный культурный знак с бесконечным значением, отвечающий семиотическому пониманию символа («О тебе» - сб. «Колчан»),

Но и здесь Гумилев далеко не всегда остается верен языку символов. Более того, как нам представляется, характерное для стиля

Гумилева «балансирование» на грани символического и, условно говоря, аллегорического мышления сказывается и в поэтике женских образов («Священные плывут и тают ночи» - не вошло в прижизненные издания).

Балансирование между символом и аллегорией - не единственная особенность женского образа у Гумилева. Лирический герой и героиня у Гумилева, как правило, находятся в разных мирах.

В его поэзии часто констатируется разность героя и героини именно из-за принадлежности их к разным бытийным пространствам. Это вполне органично вписывалось в эстетику символизма, являясь одним из вариантов двоемирия. Однако во многих стихах Гумилева традиция решительно переосмысливается. «Ценным» оказывается именно пространство героя, а не героини («Девушке»-сб. «Чужое небо»). Такая оппозиция могла иметь место в романтизме, но для символизма, «отягощенного» символическими смыслами «вечной женственности», была малохарактерной. Может возникнуть искушение прочитать любовную лирику Гумилева как отказ от символистской традиции во имя общеромантической, но это не так.

Характерным для поэзии Гумилева является то, что ценность мира лирического героя и «обесцененность» мира героини условны, ситуация лишается однозначности. Мир женщины обладает ценностью, непонятной герою, он остается для него закрытым пространством, недоступной загадкой. «Тайное» оказывается принадлежащим не романтизированному пространству далеких стран, а именно миру героини («Жираф - сб. «Романтические цветы», «Из логова змиева» - «сб. «Чужое небо»).

Для поэзии Гумилева, характерно отрицание мира тайны и одновременное понимание истинности, притягательности и

недоступности этого мира. Лирический герой, как правило, находится за пределами мира тайны. Этот непостижимый и закрытый от героя мир связан с женским образом. Как правило, именно она, а не он причастна тайне.

Закрытость мира тайны от героя принципиально отличает художественный мир Гумилева, например, от блоковского. При всем сходстве отношений между героем и героиней (в обоих случаях героиня - носитель высшего, истинного начала) тайна не скрыта от блоковского лирического героя. Точнее, ее недоступность носит иной характер. Она нуждается в постижении, в переживании, но она находится в одном мире с героем: «вселенная во мне...» («Все бытие и сущее согласно...»). От героя Гумилева какая-то часть мира скрыта.

Еще одна особенность женского образа непосредственно связана с его амбивалентностью. В некоторых стихотворениях амбивалентность взгляда на мир тайны как на нечто отвергаемое (взгляд со стороны) и одновременно манящее, воспринимаемое всерьез - оборачивается характерным для Гумилева ощущением игрушечности мира. Частным проявлением такого восприятия мира стало осмысление женского образа как чего-то серьезного и настоящего и одновременно игрушечного, ненастоящего («Отказ »~ сб. «Романтические цветы», «Я верил, я думал» - сб. «Чужое небо», «Китайская девушка»-сб. «Колчан»). Констатация «игрушечности» -это соединение двух сторон восприятия. Граница между настоящим и ненастоящим нередко проведена довольно четко - это живая боль.

В связи с ощущением игрушечности мира, пародированием символистского мира у Гумилева в исследовании проводится ряд параллелей между его творчеством и творчеством других поэтов-модернистов.

С этими особенностями мировосприятия - ощущением «полунастоящего» мира - связан еще один вид знака Гумилева. Символ воплощается, однако воплощение это имеет специфический характер. Образная и смысловая стороны находятся в неразрывной целостности, свойственной символу, однако «уменьшается масштаб» знака. Под сомнение ставится не значимость символа, а его реальность (что для символистов было кощунством). Аллегорическое или метафорическое переосмысление символа - это попытка создать собственный мир. «Игрушечное» воплощение символа - следствие невозможности перехода в какую-то свою символическую систему. Авторская знаковая система создается, однако она во многом является продолжением символистской, ее своеобразным вариантом, приложением, существует «с оглядкой» на символизм, без которой часть значений образа теряется. Символам не столько придается новое осмысление, сколько они «возвращаются» к общекультурной парадигме знаков.

Появление символов, воплотившихся в качестве реалий, имитирующих жизнь, - это явление того же порядка, что и «просвечивание» символа сквозь аллегорию. В символе-«игрушке» взгляд, признающий символистскую систему координат, и взгляд, ее отвергающий, синтезируются.

Ситуация одновременной погруженности в игру и взгляда на нее со стороны вскрывает некоторые механизмы образования знака. Двойственное проявление культурного знака - то в качестве символа, то в качестве травестированного символа - объясняется пограничным нахождением героя между «серьезным» и «несерьезным» пониманием сформированной символической системы и одновременном отсутствием другой системы координат, которая могла бы быть принята всерьез.

«Заключение» содержит размышления о том, что процессы десимволизации и вторичной семиотизации знака затрагивают не только образ-мотив варварской стихии и женский образ. Различные варианты балансирования знака на грани аллегории и символа можно наблюдать на примере многих других образов поэзии Гумилева.

Кроме того, в «Заключении» внимание акцентируется на том, что многие черты поэзии Гумилева, о которых шла речь в исследовании, выходят за рамки гумилевской поэтики и в некотором смысле являются общими для поэзии постсимволизма.

Основные положения диссертации отражены в следующих работах:

1. Ушакова Т.А. Образы "чужого" в сборнике Н.С.Гумилева "Чужое небо"// Филологические штудии. Сборник научных трудов. Вып. 5. Иваново, 2001, С.152-161.

2. Ушакова Т.А. Необъективный мир в поэзии Николая Гумилева//Молодая наука в классическом университете. Материалы научной конференции фестиваля студентов, аспирантов и молодых ученых. Иваново, 15-19 апреля 2002 г. С. 56-57.

3. Ушакова Т.А. К проблеме соотношения аллегории и символа в поэзии Гумилева// Молодая наука в классическом университете. Тексты докладов научных конференций фестиваля студентов, аспирантов и молодых ученых. Иваново, 21-25 апреля 2003 г. С. 12-13.

4. Ушакова Т.А. О некоторых особенностях словоупотребления в поэзии Николая Гумилева//Филологические штудии. Сборник научных трудов. Вып. 6. Иваново, 2002, С.84-93.

Ушакова Татьяна Андреевна Символ и аллегория в поэзии Николая Гумилева (текст и контексты)

Специальность 10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Иваново - 2003

Подписано в печать 08.10.2003. Бумага писчая. Печать плоская. Формат 60x84 Усл. печ. л. 1,16. Уч.-изд.л. 0,7. Тираж 100 экз.

Издательство «Ивановский государственный университет» 153025 Иваново, ул. Ермака, 39

it 1 56 52

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Ушакова, Татьяна Андреевна

Введение.С.З

Глава I. Образ-мотив варварской стихии: аллегорическая и символическая составляющие.С.

Выводы.С.

Глава II. Женские образы в лирике Гумилева: традиция символизма и ее трансформация.С.

Выводы.С.

Введение диссертации2003 год, автореферат по филологии, Ушакова, Татьяна Андреевна

Творчество Николая Гумилева, трагическая судьба этого поэта, его сложный и противоречивый характер постоянно привлекают к себе внимание читателей. Один из самых ярких поэтов Серебряного века, Гумилев в 10-х годах находился в центре литературной жизни. Затем, как известно, ситуация изменилась, и имя Гумилева долгие годы замалчивалось, место этого художника в русской культуре, его роль в развитии поэзии XX века приуменьшались. Причины этого теперь хорошо известны и лежат далеко за пределами эстетики. Однако логика истории неумолима, и сегодня все возвращается на свои места. Гумилев становится одним из самых читаемых и изучаемых поэтов XX века.

В то же время, несмотря на интерес исследователей, творчество Гумилева до сих пор таит в себе немало загадок, положение этого поэта в русской литературе Серебряного века выглядит порой парадоксально1. Один из создателей и теоретиков русского акмеизма, Гумилев сегодня зачастую бывает обойден вниманием исследователей этого течения. Достаточно вспомнить коллективную работу Ю.И^Левина, Д.М.Сегала, Р.Д.Тименчика,

1 О некоторых аспектах этого вопроса см.: А.Ахматова Н.Гумилев и русская поэзия начала XX века. Тверь, 1995; Ахматова A.A. «Самый непрочитанный поэт». Заметки Анны Ахматовой о Николае Гумилеве. Публ К.Н.Суворовой и В.А. Черных//Новый мир, 1990, №5.

В.Н.Топорова, Т.В.Цивьян1. С постоянными оговорками пишет об акмеизме Гумилева и С.САверинцев.2

С одной стороны, это объясняется неопределенностью самого акмеизма и различием акмеистической теории и поэтической практики, по выражению Л.Гинзбург, «акмеизм как направление часто протекает между пальцами исследователя»3.

Но, с другой стороны, это является косвенным свидетельством того, что поэзия Гумилева зачастую противоречит его собственным теоретическим выкладкам. С нашей точки зрения, стихи гораздо ближе эстетике символизма, чем позиция основателя акмеизма. С точки зрения нашей темы это особенно важно, так как инерция символистского мышления, как нам представляется, многое объясняет в поэтике Гумилева.

Изучение творчества Гумилева имеет богатую историю. Так, еще в статьях Ю.И.Айхенвальда4, Ю.Н.Верховского5, В.В.Ермилова6,

1 Левин Ю.И., Сегал. Д.М., Тименчик Р.Д., Топоров В.Н., Цивьян Т.В. Русская семантическая поэтика как потенциальная культурная парадигма // Russian Literature. 1974. №7/8.

2 Аверинцев С.С. судьба и весть Осипа Мандельштама // Мандельштам О.Э. Сочинения. В 2-х т. Т1. Стихотворения. М., 1990, С. 5 - 64.

3 Гинзбург Л. Записи 20-30х годов //Новый мир, 1992, №6, С.159.

4 Айхенвальд Ю.И. Гумилев//Айхенвальд Ю.И. Поэты и поэтессы. М., 1922, С. 31-51.

5 Верховский Ю.В. Путь поэта // Современная литература. Л., 1925, С. 93 -143.

6 Ермилов В.В.О поэзии войны//На литературном посту, 1927, №10, С.1 - 4. монографии Н.Оцупа1 были предприняты попытки осмыслить путь поэта, его место в русской литературе, наметить круг вопросов, актуальных в изучении творчества поэта.

В современном литературоведении изучаются самые разные аспекты творчества Николая Гумилева. Особо нужно отметить монографию М.Баскера, где предпринята попытка проследить становление акмеизма в творчестве Гумилева2.

Наиболее важной для нас работой является диссертация О.А.Клинга3. Высказанная в ней мысль о «латентном» символизме в поэзии акмеистов и о том, что в «акмеистический» период творчества Гумилева символизм «дремал» в его творчестве, чтобы потом «проснуться» в поэзии последних лет, кажется нам очень плодотворной.

1 Оцуп Н.Николай Гумилев. Жизнь и творчество. СПб., 1995.

2 Баскер М. Ранний Гумилев: путь к акмеизму. СПб, 2000; см. также: Баскер М. «Далекое озеро Чад» Николая Гумилева (К эволюции акмеистической поэтики) Ц Гумилевские чтения. Материалы международной конференции филологов-славистов. СПб., 1996, С.125 -137.

3 Клинг O.A. Влияние символизма на постсимволистскую поэзию в России 1910-х гг. (проблемы поэтики): Дне. д-ра филол. наук.: 10.01.01. М., 1996.

В ряде статей и монографий Н.А.Богомолова1 представлена близкая нам позиция: несмотря на отрицание символизма, Гумилев остается символистом. Н.А.Богомолов показывает это на примере оккультных мотивов у Гумилева.

Современными исследователями Гумилева изучаются и другие вопросы творчества поэта: концепция игры Гумилева2, поэзия Гумилева в контексте творчества других поэтов серебряного века3, культурологические4, фактографические5 проблемы, вопросы литературных традиций6 и др.

1 Богомолов H.A. Гумилев и оккультизм//Е>е visu/ 1992/ №0; Богомолов H.A. Гумилев и оккультизм: продолжение темы//Новое литературное обозрение. 1997. №26. С.181 - 200; Богомолов H.A. Русская литература XX века и оккультизм. М., 1999; Богомолов H.A. Читатель книг//Богомолов H.A. Русская литература первой трети XX века. Портреты. Проблемы. Разыскания. Томск, 1999, С. 52 - 80; Богомолов H.A. Читая Гумилева/Думилев Н.С. Избранное. М., 1995; Богомолов H.A. Николай 1умилев// Русская литература рубежа веков (1890-у - начало 1920-х годов). Книга 2. М., 2001, С. 466 - 500.

2 Мелешко Т. А. Художественная концепция игры в поэзии Н.Гумилева: «Романтические цветы», «Жемчуга», «Чужое небо», «Колчан»: Дне. . канд. филол наук. 10.01.01., Вологда, 1998.

3 См., напр.: Тименчик Р.Д. И.Анненский и Николай Гумилев //Вопросы литературы, 1987, №2, С. 271 - 278; Винокурова И. Гумилев и Мандельштам: комментарии к диалогу //Вопросы литературы. 1996, №10, С. 94 - 131;

Подберезкина П.Е. Анна Ахматова и Николай Гумилев. К вопросу о 1умилевских аллюзиях в творчестве Ахматовой//Ахматовские чтения:

А.Ахматова, Н.Гумилев и русская поэзия начала XX века. Тверь, 1995, С.68 -75.

4 Греем Ш. Гумилев и примитив // Н. Гумилев и Русский Парнас. Материалы научной конференции 17 - 19 сентября 1991 г. СПб. 1992, С. 25 - 31; Жукова М.Ю., Жуков К.А. Польско-французская тематика в стихотворении Н.С. Гумилева «Заблудившийся трамвай »//Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер. 2, История, языкознание, литература, 1994, Вып.З, С. 72 -80; Сергеева Е., Мазурова Е. Полифония языков и культур как средство текстообразования в стихотворении Н.Гумилева «Сада-Якко» //Вестник Московского университета. Сер.9, Филология, 2000, №2, С. 106 - 114; Раскина Е.Ю. Пространство России в поэтической географии Н.С.Гумилева//Русская литература, 2001, №2, С. 34 - 4; Зорина Т.С. Рим Н.СХумилева // Гумилевские чтения. Материалы международной конференции филологов-славистов. СПб., 1996, С. 157 - 169; Зобнин Ю.В. Путь Росси и путь Европы (о стихотворении Н.Гумилева «Франция»)// Проблемы развития русской литературы XI - XX веков. Тезисы научной конференции. Л., 1990, С. 36 - 37; Зобнин Ю.В. Странник духа (о судьбе и творчестве Н.С.Гумилева)// Н.С. Гумилев: Pro et contra. Личность и творчество Николая Гумилева в оценке русских мыслителей и исследователей. Антология. СПб., 1995, С.5 - 54.

5 Тименчик Р.Д Заметки об акмеизме. // Russian literature. 1974. V. 7/8. P. 32 -43; Тименчик Р.Д. Заметки об акмеизме.П // Russian literature. 1977. V. 5 №3. P. 281 - 300; Тименчик Р.Д. И.Анненский и Николай Гумилев //Вопросы литературы, 1987, №2, С. 271 - 278; Тименчик Р.Д. Текст в тексте у акмеистов//Труды по знаковым системам. Вып. XIV (567). Тарту, 1981; Тименчик Р.Д.Николай Гумилев и Восток // Памир. 1987. №3.

6 Павловский А. О творчестве Гумилева и проблемах его изучения //Н. Гумилев Исследования и материалы. Библиография. СПб., 1994, С. 3 -30; Аллен Луи У истоков поэтики Н.С.Гумилева. Французская и западноевропейская поэзия // Там же, С. 235 - 252; Аллен Л. Н.С. Гумилев и русская литература // Гумилевские чтения. Материалы международной

Важными для нас являются и монографические исследования отдельных сборников и стихотворений1.

Особый интерес для нас, разумеется, представляют исследования, касающиеся гумилевской символики. Этому вопросу конференции филологов-славистов. СПб., 1996, С.108 -111; Кармалова Е.Ю. Неоромантические тенденции в лирике Н.С. Гумилева 1900-1910: Дис. .канд. филол. наук: 10.01.01., Омск, 1999.

1 Смагина О. А. Поэтический мир Николая Гумилева: «Огненный столп»: Дис. . канд. филол наук. 10.01.01., Смоленск, 2000; Аллен Л.

Заблудившийся трамвай» Гумилева//Аллен Л. Этюды о русской литературе. Л., 1986, С. 215 - 219; Баскер Майкл О «Пьяном Дервише»

Н.Гумилева//Вестник русского христианского движения. 1991. №162 -163;

Вельская АЛ. Как «Заблудившийся трамвай» превратился в «трамвай-убийцу»//Русская речь, 1998, №2, С. 20 - 30; Зобнин Ю.В. «Заблудившийся трамвай» Н.Гумилева (К проблеме дешифровки идейно-философского содержания текста) // Русская литература, 1993, №4, С. 176 - 192; Кроль Ю.И.

Об одном необычном маршруте: («Заблудившийся трамвай Гумилева) //Русская литература, 1993, №1, С.208 - 217; Лапинская И.П. Первый сонет Николая Гумилева//Руская речь, 1997, №6, С.21-26; Сливкин Е. Конечная остановка машины смерти: Возможный историко-литературный подтекст стихотворения Н. Гумилева «Заблудившийся трамвай» - опыт логического прочтения//Литературное обозрение, 1994, №4, С. 51 - 59; Спиваковский П. «Индия духа» и «Машенька» («Заблудившийся трамвай» Н.С. Гумилева как символистско-акмеистическое видение)//Вопросы литературы, 1997, №5, С. 39 - 54; Эльзон М.Д. О герое стихотворения «В час вечерний, в час заката.»//Русская литература, 2000, №4, С. 150 - 153; Masing-delic I. The time-Spase Structure and Allusion Pattern in Gumilev's "Zabludivshiisa Tramvai"// Essays in Poetic, 1982, vol.7, pp. 62 - 83. посвящена диссертация О.В.Панкратовой «Эволюция образов-символов в поэтическом наследии Н.С.Гумилева»1, но исследование символики в ней ограничивается перечислением наиболее характерных для поэта символов, семиотический анализ практически не проводится. В то же время для нас важно проследить именно механизмы образования гумилевских образов-символов и, наоборот, - векторы десемиотизации «опорных слов» символизма в гумилевской поэтике. В связи с этим интерес представляют также и исследования символики других поэтов серебряного века2.

Специального исследования, посвященного десемиотизации символа в контексте кризиса символизма не проводилось, поэтому исследование символики Гумилева важно и для понимания его

1 Панкратова О.В. Эволюция образов-символов в поэтическом наследии Н.Н.Гумилева: Дис. канд. Филол. наук: 10.01.01., М., 1997.

2 Минц З.Г. Символ у Александра Блока//Минц З.Г. Поэтика Александра Блока. С-Пб., 1999, С.334-361; Виноградов В.В. О поэзии Анны Ахматовой (Стилистические наброски)//Виноградов В.в. Поэтика русской литературы. М., 1976, С. 369 - 458; Архангельская Ю.В. О формировании символа в стихах А.Блока//Русская речь, 1990, №6, С. 108 - 112; Кривченко Э.Я. Система символов в ранней поэзии А.Белого: Дис. . канд. филол наук: 10.02.01., М. 1994; Михайлова О.В. Миф и символ в творчестве А.Блока: (Обзор) //Социологические и гуманитарные науки: отечественная и зарубежная литература. Сер. 7. Литературоведение. 1998, №4, С. 109 - 119; Сергеева Е.В. Метафора и метафора-символ в поэтических циклах А.Блока: Афтор еф. дис. канд. филол. наук. 09.02.0., Л., 1990; Фатющенко В.И. Поэтический символ у Александра Блока. Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология, 1980, №6, С. 18-24. поэтики, и для выявления некоторых закономерностей литературного процесса постсимволистского периода в целом. Литература, посвященная обзору тенденций в поэзии Серебряного века, очень обширна. Не имея возможности подробно анализировать множество пособий и монографий, обратим внимание лишь на некоторые, акцентировав близкие нам идеи. Учебники и обзорные монографии советских лет, как правило, грешили избыточным социологизмом в оценке модернистских течений, однако лучшие статьи и сегодня не утрачивают научной значимости - во всяком случае, в частных аспектах. Уже в учебнике Б.В.Михайловского1 современный исследователь может найти суждения, не потерявшие актуальности. Много глубоких замечаний о сущности акмеизма мы найдем в статье Е.Б.Тагера2, хотя собственно поэзия Гумилева в этой статье, на наш взгляд, незаслуженно принижается.

В работах Д.Е Максимова нам особенно близка мысль об аллегоричности брюсовской поэзии как поэзии, стоящей на пути к символизму3, а также мысль о реалистичности блоковского символизма4.

1 Михайловский Б.В. Русская литература 20 в., М., 1939, С. 220 - 314.

2 Евгеньев Н. [Тагер Е.], Тагер Е. Модернистские течения в русской литературе и поэзии межреволюционного десятилетия (1908 - 1917) // Русская литература конца XIX - начала XX в. 1908 -1917. М., 1976.

3 Максимов Д.Е. Брюсов. Поэзия и позиция. Л., 1969.

4 Максимов Д.Е. Поэзия и проза Ал.Блока. Л., 1975.

Принципиально важна для нас концепция Ю.МЛотмана о семантических сдвигах в поэзии модернизма1. Семантический сдвиг от слова «нормального» к слову поэтическому, по Лотману, происходит на разных уровнях: в символизме - на уровне отношений; в акмеизме - на уровне культуры; в футуризме -собственно на уровне слова. Лотмановская идея позволяет увидеть, как меняются оттенки смыслов текста даже при употреблении тех же опорных слов.

В исследованиях В.В.Мусатова2 нам близко стремление автора связать воедино исторический фон и литературную традицию.

У М.Л. Гаспарова для нас актуальны размышления о символе символистов как одном из видов художественного тропа3.

В исследованиях Е.В.Ермиловой нас привлекло доказательство потенциальной возможности сужения символа у символистов до аллегории или знака4.

1 Лотман Ю.М. Стихотворения раннего пастернака. Некоторые вопросы структурного изучения текста//Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии. СПб., 1996, С.688-717

2 Мусатов В.В. Пушкинская традиция в русской поэзии первой половины XX века. М., 1991; Мусатов В.В. Лирика Осипа Мандельштама. Киев, 2000.

3 Гаспаров М.Л. Поэтика «серебряного века»//Русская поэзия «серебряного века», 1980-1917:Антология. М., 1993, С. 5 - 47.

4 Ермилова Е.В. Поэзия "теургов" и принцип верности вещам//Литературно-эстетические концепции в России конца XIX - начала XX веков. М., 1975, С.187 -206; Ермилова Е.В. Теория и образный мир русского символизма. М., 1989.

В монографии О.АЛекманова1 об акмеизме нас особенно заинтересовала концепция концентрических окружностей («Первый, самый широкий круг, образуют участники «Цеха поэтов». Второй круг - собственно шесть акмеистов. Третий, наиболее эзотерический, - стихотворцы, чью поэтику, в соответствии со сложившейся традицией, мы будем называть «семантической» /Мандельштам, Ахматова, Гумилев/»2), а также идея о возвращении «равновесия» как принципе акмеизма.

Работы И.С.Корецкой3 и Н.А.Кожевниковой4, а также исследования зарубежных литературоведов: А.Пайман5, А.Ханзен-Леве6, В.Маркова7 и Х.Барана8, - подкупают обстоятельностью, широтой анализируемого материала. Кроме того, Н.А.Кожевникова вычленяет круг опорных слов русского символизма, подробно анализируя оттенки значений, а А.Ханзен-Леве подробно исследует тематические тезаурусы, опираясь на изучение огромного числа

1 Лекманов O.A. Книга об акмеизме и другие работы. Томск, 2000.

2 Лекманов O.A. Книга об акмеизме и другие работы. Томск, 2000, С. 13 -14.

3 Корецкая И.В. Над страницами русской поэзии и прозы начала века. М., 1995.

4 Кожевникова М.А. Словоупотребление в русской поэзии начала XX века. М„ 1986.

5 Пайман А. История русского символизма. М., 1998

6 Ханзен-Леве А. Русский символизм. Система поэтических мотивов. Ранний символизм. СПб., 1999.

7 Марков В.Ф. История русского футуризма. СПб., 2000.

8 Баран X. Поэтика русской литературы XX века. М., 1993. текстов не только наиболее известных поэтов, но и, как принято говорить, авторов «второго ряда».

Нельзя не отметить исследование различных аспектов литературы модернизма в работах ЛДолгополова1 , Л.Кихней2, В.Н.Альфонсова3, Н.В.Дзуцевой4, И.В.Петрова5, СН.Тяпкова6.

Мы считаем, что все упомянутые исследования составляют ту необходимую научную базу, без твердого знания которой разговор о гумилевской поэтике невозможен.

Разумеется, разговор о поэзии предполагает и серьезное изучение теории литературы, особенно тех ее разделов, которые касаются лирики и лирических жанров. Мы опирались на фундаментальные исследования Ю.Н.Тынянова7,

1 Долгополое Л. На рубеже веков. Л., 1977.

2 Кихней Л. Акмеизм. Миропоинимание и поэтика Л., 2001; Кихней Л.Г. Философско-эстетические принципы акмеизма и художественная практика Осипа Мандельштама. М., 1997.

3 Альфонсов В.Н. Русская поэзия первой половины XX века: творческое миропонимание и художественные системы. СПб., 1996.

4 Дзуцева Н.В. Проблемы поэтики и эстетики постсимволизма. Иваново, 1999.

5 Петров И.В. Акмеизм как художественная система. К постановке проблемы: Дисканд. филол наук. 10.01.01., Екатеринбург, 1998.

6 См., напр.: Тяпков С.Н. Творчество К.Бальмонта в свете принципа дополнительности Нильса Бора (К постановке вопроса)//К.Бальмонт, М.Цветаева и художественные искания XX века. Иваново, 1999.

7 Тынянов Ю.Н. Проблемы стихотворного языка. М. 1965.

В.М.Жирмунского1, М.М.Бахтина2, Л-ЯХинзбург3,

Б.В.Томашевского4.

Методологическую базу нашего исследования составляют работы М.М.Бахтина5, Ю.М^Лотмана6, М-Л.Гаспарова7,

Л.И.Тимофеева8, Г.Н. Поспелова9, Р.Якобсона10, И.П.Смирнова11.

Избранная нами тема предполагает ясное понимание того, какие грани значения терминов «аллегория» и «символ» актуализированы в современной науке. Поскольку ситуация здесь довольно запутанная, нам кажется необходимым кратко очертить проблемное поле, связанное с этими понятиями, и четко расставить акценты. В противном случае нам не избежать произвольных трактовок.

Литература, так или иначе затрагивающая близкую нам проблематику, огромна12, классифицировать ее очень сложно, а в

1 Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. М., 1977, С. 157 -173, Жирмунский В.М. Теория стиха. Л., 1975.

2 Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1986.

3 Гинзбург Л. О лирике. М., 1997.

4 Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика. М., 2002.

5 Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1986.

6 Лотман Ю.М., Минц З.Г. Статьи о русской и советской поэзии. Таллинн, 1989.

7 Гаспаров МЛ. Очерк истории русского стиха. М., 1984.

8 Тимофеев Л.И. Слово в стихе. М., 1982.

9 Поспелов Г.Н. Лирика среди литературных родов. М., 1976.

10 Якобсон Р. Работы по поэтике. М., 1987

11 Смирнов И. Смысл как таковой. СПб., 2001.

12 А. Белый Символизм как миропонимание. М., 1994; Аверинцев С.С. Символ художественный //Краткая литературная энциклопедия.В9т., Т.6, М.,

1971, С.826 -831;Антонов В.Н. Символ и его роль в сознании: Афтореф. дис. канд. филос. наук. 09.00.01.М., 1980; Арнхейм Р. Символ в искусстве/Искусство и визуальное восприятие. М., 1974, С. 329 - 381; Ауэр А. Символ//Литературная учеба. 1983, №>5, С. 209 - 211; Бурчак В.П. Аллегория и ее функции в русской поэзии 1870-х годов. Автореф. дисс.к.ф.н.: 10.01.01., - Томск, 1999; Бутырин K.M. Проблема поэтического символа в русском литературоведении (XIX - ХХв.) //Исследования по поэтике и стилистике. Л.,

1972, С. 252 - 254; Вартазарян С.Р. От знака к образу. Ереван, 1973; Виноградов В.В. О поэзии Анны Ахматовой (Стилистические наброски) // Виноградов В.в. Поэтика русской литературы. М., 1976, С. 369 - 458; Гадамер Г.-Х. Истина и метод. Основы философской герменевтики.М., 1988;Гегель Г.В. Ф. Символическая форма искусства/Дегель Г.В.Ф. Эстетика. В 4х т., Т2., М., 1969, С. 13 - 138; Гей Н.К. Знак и образ//Контекст, 1973, М„ 281 - 305; Генералова Н.П. Проблема точности в литературоведении и понятие символического образа//Методологические вопросы науки о литературе: Сборник научных трудов. - Л., 1984, С. 199 - 218; Голан Ариэль. Миф и символ. М., 1994; Губер А. Структура поэтического символа//Труды Гос. Академиихудожеств. Наук. Филос. Отд., в.1, М., 1927; Жан Мореас Манифест символизма//Зарубежная литература XX века. Хрестоматия. Т1 (1871 - 1917), С. 105 - 107; Зоткина О.Я. Символ в «онтологии творчества» П.А.Флоренского (К характеристике «религиозного эстетизма»): Афтореф. дис. . канд. филос. наук. 09.00.04., М., 1991; Иванов Вяч. И. Дионис и прадионисийство. СПб, 1994; Кассирер Э. Избранное. Опыт о человеке. М., 1998; Кривченко Э.Я. Система символов в ранней поэзии А.Белого: Дис. . канд. филол наук: 10.02.01., М. 1994; Крохина Н.П. Миф и символ в романтической традиции (В русской поэзии и эстетике начала XX века): Афтореф. дис. . канд. филос. наук. 10.01.08., М., 1990; Ларин Б.А. О лирике как разновидности художественной речи (семантические этюды)//Русская речь, 1927; Ларин Б.А. Эстетика слова и языка писателя. М. 1974; Лихачев Д.С. Поэтика литературных средств//Лихачев Д.С. Историческая поэтика русской литературы. Смех как мировоззрение и другие работы. - С-Пб., 2001, С.146 - 285; Лосев А. Ф. Шестакович В.П. История эстетических категорий., М., 1965; Лосев А.Ф. Знак. Символ. Миф. М., 1982; Лосев А.Ф. Проблема символа в связи с близкими к нему литературоведческими категориями //Изв. АН СССР ОЛЯ Т.29, 1970, в.5; Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистичекое искусство. М., 1976; Лосев А.Ф. Символ //Философская энциклопедия. Т5, М., 1970, С.10 - 11; Лосев А.Ф. Форма. Стиль. Выражение. М. 1995; Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек - Текст - Семиосфера - История. М., 1994;Мамардашвили М.К., Пятигорский A.M. Символ и сознание. Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке. М., 1999; Мелетинский Е.М. О литературных архетипах. М., 1994.;Минц З.Г. Символ у Александра Блока//Минц З.Г. Поэтика Александра Блока. С-Пб., 1999, С.334-361; Михайлова A.A. Символ. Аллегория. 0браз.//0 художественной условности. М., 1970, С.191-236; Орлова H.A. Философско-категориальные основания концепций символа: Афтореф. дис. . канд. филос. наук. 09.00.01., М., 2000; Потебня A.A. Символ и миф в народной культуре. М., 2000;Потебня A.A. Теоретическая поэтика. М., 1990; Свасьян К.А. Проблема символа в современной философии. Ереван, 1980; Секст Эмпирик Против Ученых, VIII, 11-12//Секст Эмпирик Сочинения. Вступ. ст. и пер. А.Ф.Лосева, т. 1., 1975; Символ в системе культуры: [сб.ст./Ред. Ю.М.Лотман]. - Тарту, 1987;Созина Е.К. Теория символа и практика художественного анализа: Учебное пособие по спецкурсу. Екатеринбург, 1998;Стояновский М.Ю. Символ в у Вяч. Иванова. Традиция и специфика: Дис. канд. филол наук. 10.01.01., М., 1996; Сычева С.Г. Проблема символа в философии. Томск, 2000;Тодоров Ц. Теории символа. М., 1998; Хайдеггер М. Истоки художественного творения рамках нашей работы, думается, излишне. Ограничимся лишь указанием на основные «проблемные точки».

История понятия символ принадлежит не одной науке и связана со многими категориями. Так, проблема символа неотделима от изучения таких понятий, как «художественный образ», «аллегория», «метафора», «знак», «миф», «архетип», «эмблема», «имя» и некоторых других1. В разные эпохи актуализировались свои «соседние» с символом явления.

Для античности было важно отделить символ от дофилософского мифа. В мифологическом, дофилософском, мышлении, символическая форма и ее смысл существуют нерасчлененно, поэтому какой-либо осмысляющий природу символа взгляд исключен. Первым шагом по разделению мифа и символа было учение Платона об «идеях», его опыты по конструированию вторичной философской мифологии.

Учение Аристотеля о символе связано с учением о знаке и отделением знака от вещи. Он выделяет три компонента символа, частным случаем которого является слово: звук, душевное состояние и предмет. Хотя античное мышление смешивает аллегорию и

Зарубежная эстетика и теория литературы XIX - XX в. МГУ, 1987, С. 264 -312; Юнг К.Г. К вопросу о подсознании/ДОнг К.Г., фон Франц М.-Л., Хендерсон Дж.Л., Якоби И., Яффе А. Человек и его символы. М., 1997. С 13 -102.

1 Вопросу различения символа и некоторых близких ему понятий посвящена статья Лосев А.Ф. Проблема символа в связи с близкими к нему литературоведческими категориями//Изв. АН СССР ОЛЯ Т.29, 1970, в5.; см. также Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1976. символ, Аристотель создал классификацию символов: он подразделяет их на условные («имена») и естественные («знаки»)1.

Неоплатонизму принадлежит попытка отличения символа от рассудочных категорий. Плотин, в сущности, разделяет знак и символ: он противопоставляет условную знаковую систему алфавита и символику египетской иероглифики, предлагающей интуиции воспринимающего целостный и неразложимый образ2.

Стоики, как и Аристотель, говорят о трех взаимосвязанных сущностях: означаемом, означающем и предмете. Означающее - это звук, предмет есть нечто объективно существующее, означаемое же - это вещь, открывающаяся в слове и воспринимаемая как существующая в зависимости от нашей мысли. В трактате «Против ученых» Секст Эмпирик говорит о том, что варвары не понимают означаемое, т.е. вещь, хотя способны слышать произносимое слово3.

В философской герменевтике противопоставляются два вида употребления языка - ясный и темный, логос и миф. Интересным представляется тот факт, что уже в это время начинает чувствоваться, хотя она и не называется, проблема различения истинного и неистинного символа. По фрагменту из трактата Плутарха «Об оракулах» видно, что уже в древности «сакральная» темнота смысла и псевдоглубина нарочито непонятного текста различались очень ясно: «Что касается оракулов, то мнение публики

См. об этом: Тодоров Ц. Теории символа. М., 1998, С.5.

2 См.: Антология мировой философии, т.1, ч.1, М., 1969, с. 538 - 54; Лосев А.Ф. Символ//Философская энциклопедия. Т5, М., 1970, С.10.

3 Секст Эмпирик Против Ученых, VIII, 11-12//Секст Эмпирик Сочинения. Вступ. ст. и пер. А.Ф.Лосева, т. 1., 1975. по этому поводу претерпело изменения. <.> .в былые времена их своеобразный, странный стиль, совершенно двусмысленный и иносказательный, заставлял толпу верить в их божественность, наполняя ее удивлением и благоговением; но позже стало предпочтительней узнавать обо всем ясно и легко, . без обращения к вымыслу, и поэзию, которая окружала оракулов, обвинили в том, что она противится познанию истины, затемняя божественные откровения; и даже стали подозревать, что метафоры, загадки и двусмысленности являются для гадателей уловками и убежищами, устраиваемыми для того, чтобы прорицатель мог удалиться в них и спрятаться там в случае ошибки»1.

Разделение аллегории и символа окончательно оформилось только в эпоху романтизма. В периоды актуализации оппозиции аллегории и символа, а это в основном романтизм и символизм, символу отдается место художественного идеала. Существенные наблюдения над природой символа содержаться в работах Морица. Ему принадлежат мысли о том, что прекрасное нельзя перевести в другую форму: «Мы сами существуем - вот наша самая возвышенная и самая благородная мысль»2. «Все характерные особенности проявления искусства сосредоточены в одном-единственном понятии, которое романтики позднее обозначили словом символ. Но Мориц использует это слово еще в старом смысле [«произвольный знак» - Т.У]; у него нет термина для обозначения

1 Плутарх Об оракулах Пифии, 25, 46F - 407В, цит. по: Тодоров Ц. Теории символа. М., 1998, С.22.

2 Schritten zur Aesthetic und Poetic, пер. Цв.Тодорова, цит по: Тодоров Ц. Теории символа. М., 1998, С.183. этого характерного для искусства способа означивания, и он довольствуется словами: прекрасное, искусство, мифология. Зато у него есть термин для обозначения противоположного символу понятия — аллегория (его примеру последуют и другие романтики). Наличие морфемы alios (греч. «другой, иной») в этом слове объясняет неприязнь Морица к аллегории, ведь она требует обращения к чему-то иному вне ее, в то время как прекрасное есть целое, завершенное в самом себе»1.

Согласно Шеллингу, «экстенсионал понятия символ совпадает с экстенсионалом понятия искусство», «.искусство символично», Шеллинг противопоставил аллегории символ и миф как органическое тождество идеи и образа2.

Гете понимал творчество как символы живого вечного становления. Романтики связывали неуловимость и нерасчленимость символа с мистической потусторонностью. В отличие от них, Гете связывает эти свойства символа с жизненной органичностью выражающихся через символ начал3.

По Гегелю, в символе важна рационалистическая, знаковая сторона: «.символ есть прежде всего некий знак.»4 Касательно различия аллегории и символа в учении Гегеля ценными нам кажутся следующие положения. Аллегория принадлежит к сознательной символике, под которой Гегель понимает то, что

1 Тодоров Ц. Теории символа. М., 1998, С.191.

2 Шеллинг Ф.В.И. Сочинения. В 2т.: Т2, М., 1989, С.180-182.

3 Гете И.В. Избранные философские произведения, М., 1964.

4 Гегель Г.В. Ф. Символическая форма искусства/Дегель Г.В.Ф. Эстетика. В 4х т., Т2., М., 1969, С. 14. смысл не только знают сам по себе, его намеренно полагают отличным от внешнего способа его изображения. <.> .отношение друг к другу смысла и его формы .превращается в более или менее случайное сочетание, зависящее от субъективности поэта, углубления его духа во внешнее существование, его остроумия и вообще его вымысла. <.> Этот вид соединения отличается от наивной и бессознательной символики тем, что теперь субъект знает как внутреннюю сущность взятого в качестве содержания смысла, так и природу внешних явлений, которые он использует для придания большей наглядности этому содержанию, и он с сознательным намерением связывает обе эти стороны ввиду найденных между ними сходств»1.

Особенную роль осмысление символа приобретает в западном символизме. Одними из важнейших принципов символической поэзии символисты считали синтез и внушение, этими качествами должен был обладать символ. Парадоксальным представляется то, что, несмотря на абсолютизацию понятия символ, символизм не дал четкого представления об отличии символа от других категорий. В символистской среде слово «символ» имело множество значений. В частности, его много раз путали с аллегорией и мифом.

Но, по мнению самих символистов, необходимо различать аллегорию и символ. Так, Стефан Малларме считал, что «аллегория - это воплощение определенных абстрактных идей, тогда как символ выявляет неясное - он погружается в тайну идеи или в

1 Гегель Г.В. Ф. Символическая форма искусства//Гегель Г.В.Ф. Эстетика. В 4х т., Т2., М., 1969, С. 88. состояние души, которое поэт пытается извлечь из собственных глубин»1.

В «Манифесте символизма» Жан Мореас постулирует несколько свойств символа: взаимодополняемость идеи и ее выражения, подчиненность выражения «Идее», выразимость «Идеи» через аналогии и ее непостигаемость: «Противница наставлений, декламаций, фальшивой чувствительности, объективного описания символистская поэзия пытается одеть Идею в осязаемую форму, которая, однако, не была бы ее самоцелью, а, не переставая служить выражению Идеи, сохраняла бы подчиненное положение. Идея, в свою очередь, не должна показываться без роскошных одеяний внешних аналогий, ибо подлинный характер символистского искусства состоит в том, чтобы никогда не доходить до познания Идеи-в-себе.»2

Важнейшую роль в осмыслении цели и природы искусства приобретает символ в русском символизме. При этом аллегория, несмотря на объединяющую ее с символом свойство указывать на то, что не содержится в ее видимом образе, ценится не слишком высоко. Противопоставление аллегории символу как эстетическому идеалу говорит о ее несоответствии представлениям об истинном искусстве. Символ, в противоположность аллегории, - это естественное выражение. На этом свойстве символа делает акцент

См.: Энциклопедия символизма: живопись, графика и скульптура. Литература. Музыка. Кассу Ж., Брюнель П., Клодон Ф. и др.; Научн ред. И авт. Послесл. В.М.Толмачев. М., 1999, С. 388.

2 Жан Мореас Манифест символизма//Зарубежная литература Ххвека. Хрестоматия. Т.1. (1871 -1917), С.106 -107.

Бальмонт в статье «Элементарные слова о символической поэзии»: символическая поэзия «это поэзия, в которой органически, не насильственно сливаются два содержания: скрытая отвлеченность и очевидная красота.<.>.несмотря на скрытый смысл того или другого символического произведения, непосредственное его содержание всегда закончено само по себе, оно имеет в символической поэзии самостоятельное существование, богатое оттенками. <.> .в аллегории, напротив, конкретный смысл является элементом совершенно подчиненным, он играет служебную роль. В одном случае мы видим родственное слияние двух смыслов, рождающееся самопроизвольно, в другом насильственное их сочетание, вызванное каким-нибудь внешним соображением»1. Поэзия, по мнению символистов, это «приотворенные двери в вечность»2.

Вяч.Иванов соотносит символ со знаком, имеющим непознаваемое, бесконечное значение: «Символ есть знак, или ознаменование. То, что он означает, или знаменует, не есть какая-либо определенная идея. <.> Если символ иероглиф, то иероглиф таинственный, ибо многозначащий, многосмысленный.<.> .символ прорезает все планы бытия и все сферы сознания и знаменует в каждом плане иные сущности, исполняет в каждой

1 Бальмонт КД. Элементарные слова о символической поэзии//Русская литература XX века. Дооктябрьский период. Хрестоматия., Л., 1991, С. 368 -369; см. также: Бальмонт К. Д. Поэзия как волшебство//Бальмонт К .Д. Стозвучные песни: Избр. Стихи и проза. Ярославль, 1990, С. 281 - 300.

2 Брюсов В. Ключи тайн//Брюсов В. Собрание сочинений: В 7т., Т. 6, М., 1975, С.27. сфере иное назначение»1. «Символ только тогда истинный символ, когда он неисчерпаем и беспределен в своем значении, когда он изрекает на своем сокровенном (иератическом и магическом) языке намека и внушения нечто неизглаголемое, неадекватное внешнему слову. Он многолик, многосмыслен и всегда темен в последней глубине. Он — органическое образование, как кристалл. Он даже некая монада, — и тем отличается от сложного и разложимого состава аллегории, притчи или сравнения»2.

И старшие, и младшие символисты видели в символе идеальный художественный образ. «.Всякое произведение искусства символично по существу», так как «символ есть образ, взятый из природы и преображенный творчеством. Символ есть образ, соединяющий в себе переживание художника и черты, взятые из природы»3.

Эпоха символизма дала толчок и к «академическому», строго научному изучению символа. В той или иной степени научное сознание XX века развивает идеи символа, отрефлектированные в эстетике символистов.

Научное осмысление символа в XX веке предлагает следующие концепции символа и отличия его от аллегории.

1 Иванов Вяч. Две стихии в современном символизме/ДТоэтические течения в русской литературе конца XIX - начала XX века: литературные манифесты и художественная практика: Хрестоматия. М., 1988, 64 - 65.

2 Иванов Вяч. И. Дионис и прадионисийство. СПб, 1994,141

3 Белый А. Символизм и философия культуры//Белый А. Символизм как миропонимание. М., 1994, С. 22.

А.Ф.Лосев разграничивает символ и другие близкие к нему категории. Остановимся на отличии символа от знака и от аллегории. Символ, по мнению Лосева, это бесконечный знак, т.е. знак с бесконечным количеством значений.

Одной из основных характеристик символа А.Ф^Лосев полагает тождественность означаемого и означающего. «Символ есть арена встречи обозначающего и обозначаемого, которые не имеют ничего общего между собой1». «Смысл, перенесенный с одного предмета на другой, настолько глубоко и всесторонне сливается с этим предметом, что их уже невозможно отличить один от другого. Символ в этом случае есть полное взаимопроникновение идейной образности вещи с самой вещью. В символе мы обязательно находим тождество, взаимопроницаемость означаемой вещи и означающей ее идейной образности»2. Присутствие символизируемого в символе в свое время стало одной из центральных идей философии слова П.Флоренского: «.в имени -именуемое, в символе - символизируемое, в изображении реальность изображенного присутствует <.> символ есть символизируемое»3.

В аллегории, в отличие от символа, нет «полного отождествления изображенной идеи с предметом. <.> .Отображенная идея, ее предмет не имеет ничего общего с

1 Лосев А.Ф. проблема символа и реалистическое искусство. М., 1976, С.51.

2 Лосев А.Ф. проблема символа и реалистическое искусство. М., 1976, С.57.

3 Флоренский П. Детям моим. Воспоминания прошлых дней. Генеалогические исследования. Из соловецких писем. Завещание. М.,1992, обратной стороной изображаемого предмета, так что идейно-образная сторона вещи . может рассматриваться совершенно отдельно от той идеи, к иллюстрации которой она привлечена»1. Таким образом, по Лосеву, создание символа имеет своим истоком видение значимости в предмете, постижение «объективного» смысла вещей, и знак тем символичнее, чем реалистичнее. В русском символизме Вяч. Ивановым, как известно, был также провозглашен «принцип верности вещам».

Мы придерживаемся мысли Лосева о том, что символ как художественный образ стремится к реалистичности. Однако если полагать единственным критерием символа реалистичность, сотрется грань между символом и художественным образом. По сути, любой образ символичен.

С.С.Аверинцев в статье о символе подчеркивает, что «символ есть образ, взятый в аспекте своей знаковости, и что он есть знак, наделенный своей органичностью и неисчерпаемой многозначностью образа»2.

Лотмановская теория символа органично дополняет теорию Лосева. По Лотману, «символ связан с памятью культуры, и целый ряд символических образов пронизывает по вертикали всю историю человечества или большие ее ареальные пласты»3. «Символ никогда не принадлежит какому-либо одному синхронному срезу культуры

1 Лосев А.Ф. проблема символа и реалистическое искусство. М., 1976, С.135.

2Аверинцев С.С. Символ художественный//Краткая литературная энциклопедия. В9т., Т.6, М., 1971, С.826.

3Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек - текст - семиосфера -история. М., 1999, С. 123.

- он всегда пронзает этот срез по вертикали, проходя из прошлого и уходя в будущее»1. Символ может принадлежать не только индивидуальному творчеству.

Этим свойством символа определяется его близость к мифу.

Теория архетипов К.Г.Юнга постулирует проявление в символе коллективного бессознательного. Юнг, понимая символ как «термин, название или даже образ, обладающий помимо своего общеупотребительного еще и особым дополнительным значением, несущим нечто неопределенное, неизвестное»,2 подразделяет символы на индивидуальные и коллективные. «.Существует. ряд символов, которые по своей сущности и происхождению являются не индивидуальными, а коллективными. Это главным образом религиозные образы. Верующие считают их возникновение божественным - через «откровения». Скептики же категорически утверждают, что их просто придумали. Не правы ни те, ни другие. .они есть «коллективные представления», порожденные первобытными снами и творческими фантазиями, и как таковые являются спонтанно и непреднамеренно возникшими проявлениями, никем специально не придуманными»3. Основным критерием символа Юнг считает естественность и спонтанность его возникновения4.

Там же, С. 147.

2 Юнг К.Г. К вопросу о подсознании//Юнг К.Г., фон Франц М.-Л., Хендерсон ДжЛ., Якоби И., Яффе А. Человек и его символы. М., 1997. С. 16.

3 Там же, С. 49.

4 Там же, С. 49.

Для Гадамера актуально разграничение символа и знака. Сущность знака состоит в указании, а сущность символа - в представительстве. Знак указывает вовне себя, символ же не только указывает, но и представляет, выступая заместителем. Но замещение присуще и символу, и аллегории. Однако символ, в отличие от аллегории, предполагает метафизическую связь между видимым и невидимым1.

Своеобразный синтез теорий символа предложен в уже упоминаемой нами статье С.С.Аверинцева «Символ». Согласно этой статье, «всякий символ есть образ (и всякий образ есть, хотя бы в некоторой мере, символ); но категория символа указывает на выход образа за собственные пределы, на присутствие некоего смысла, нераздельно слитого с образом, но ему не тождественного. Предметный образ и глубинный смысл выступают в структуре символа как два полюса, немыслимые один без другого (ибо смысл теряет без образа свою явленность, а образ вне смысла рассыпается на свои компоненты), но и разведенные между собой, так что в напряжении между ними и раскрывается символ. Переходя в символ, образ становится «прозрачным»; смысл «просвечивает «сквозь него», будучи дан именно как смысловая глубина, смысловая перспектива»2.

Принципиальное отличие символа от аллегории, по определению С.С.Аверинцева, состоит в том, что «смысл символа

1 Подробнее см.: Гадамер Г.-Х. Истина и метод. Основы философской герменевтики. М., 1988.

2 Аверинцев С.С. Символ художественный//Краткая литературная энциклопедия. В9т., Т.6, М., 1971, С.826. нельзя дешифровать простым усилием рассудка, он не отделим от структуры образа, не существует в качестве некоей рациональной формулы, которую можно «вложить» в образ, и затем извлечь из него. Здесь же приходится искать и специфику символа по отношению к категории знака. .символ тем содержательнее, чем более он многозначен. Смысловая структура символа многослойна и рассчитана на активную внутреннюю работу воспринимающего»1.

Важная особенность символа, по мнению исследователя, заключается в том, что «смысл символа объективно осуществляет себя не как наличность, но как динамическая тенденция: он не дан, а задан. Этот смысл, строго говоря, нельзя разъяснить, сведя к однозначной логической формуле, а можно лишь пояснить, соотнеся его с дальнейшими символическими сцеплениями, которые подведут к большей рациональной ясности, но не достигнут чистых понятий»2.

Мы придерживаемся мнения, что в символе и в аллегории есть знаковая сторона, поэтому в нашей работе термин «знак» будет функционировать как общее название для символа и аллегории. С другой стороны, в некоторых случаях это слово употребляется для обозначения знака, потерявшего свою символическую, образную сторону.

Притом, что существует огромная литература о символе, критерии распознавания его в тексте и отличие его от близких ему явлений довольно смутные. По выражению А.Ф.Лосева, «понятие символа и в литературе, и в искусстве является одним из самых

1 Там же.

2 Там же. туманных, сбивчивых и противоречивых понятий»1. Наиболее расхожие характеристики интересующих нас понятий: аллегория рассудочна, познаваема, конечна, однозначна; символ иррационален, бесконечен, непознаваем, «многолик», - говорят, скорее, о творческом процессе создания аллегории и символа, а также об их восприятии. Критерии различия, основанные на рецепции2, в конечном итоге предполагают интуитивный путь исследования: если символ глубоко индивидуально познаваем, он может быть и глубоко индивидуально распознаваем. Возможность точного различения этих категорий в тексте и четких критериев этого различения не более вероятна, чем точность в науке о литературе вообще. Точность различения имеет свои границы, обусловленные предметом литературоведения.

Важнейшими отличиями аллегории и символа мы считаем следующие.

1.Символ возникает ненамеренно, естественно, часто бессознательно, «не-интеллектуально» и познается во многом интуитивно. Естественна в нем и связь между планом выражения и планом содержания. Аллегория создается волей рассудка и «разгадывается» интеллектуально. Связь между планом выражения и планом содержания в аллегории как правило условна.

2. Значение символа не может быть до конца определено. Символ неисчерпаем, бесконечен. Символ знаменует собой тайну.

1 Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1976, С.4.

2 О рецептивном исследовании символа см.: Мамардашвили М.К., Пятигорский A.M. Символ и сознание. Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке. М., 1999.

Аллегория, напротив, выражает конкретный смысл, и достигает своей цели как литературный прием, если этот смысл в ней открыт. 3. Символ несет в себе опыт культуры и потенциал тех значений, которые он приобрел в результате своего развития. Аллегорическое значение также может не исчерпываться текстом. Однако внетекстовые значения аллегории по преимуществу заранее определены и конкретны. К особому виду относятся аллегории, отсылающие реципиента к другому знаку. (Этому виду аллегории уделено особое место в работе.)

Это, так сказать, идеальная теоретическая модель, позволяющая отграничить аллегорический тип мышления от символического. В реальном творчестве, особенно в синтетическом, парадоксальном искусстве начала XX века, все, конечно, выглядит сложнее и запутаннее. Границы между аллегорией и символом оказываются проницаемыми, порой размытыми; многое зависит от художественной задачи, те или иные смыслы актуализируются только в целостной системе текста или даже шире - в системе текстов - определенного автора. Однако это не означает, что проблема неразрешима. Более того, мы убеждены, что предлагаемый нами ракурс анализа дает возможность увидеть новые оттенки художественных смыслов в стихах Николая Гумилева.

Автор надеется, что опора на труды крупных специалистов в области теории символа, теории литературы и истории русской литературы начала XX века, составивших теоретическую базу исследования, позволит ему достичь основной цели: показать соотношение аллегорического и символического в образной системе

Н.Гумилева, связав этот аспект творчества поэта с культурными кодами символизма и акмеизма.

Поставленная цель предполагает решение следующих задач:

• доказать, что изменения гумилевского слова имеют гораздо более сложную природу, чем декларированное акмеистами «возвращение» словам их прямого значения;

• исследовать те процессы, которые происходили с общекультурными и, в частности, символистскими символами в контексте поэзии Гумилева;

• выявить механизмы образования гумилевских образов-символов и, наоборот, - векторы десемиотизации «опорных слов» символизма в поэтике Гумилева.

• показать, что соотношение аллегории и символа определяет специфические черты стиля Гумилева, свойственные как его «доакмеистической» поэзии (время написания сборников «Романтические цветы», «Жемчуга»), так и поэзии «латентного» символизма («время написания сборников «Чужое небо», «Колчан», «Шатер», «Костер»).

В качестве предмета анализа мы выбрали образ-мотив1 варварской стихии и женские образы поэзии Гумилева.

Структурно работа, кроме «Введения» и «Заключения», состоит из двух глав:

1 Под термином «образ-мотив» мы понимаем некое единство предметности и динамики лирического сюжета.

I. Образ-мотив варварской стихии: аллегорическая и символическая составляющие.

И. Женские образы в лирике Гумилева: традиция символизма и ее трансформация.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Символ и аллегория в поэзии Николая Гумилева"

Выводы.

Особенности воплощения женских образов подтверждают высказанную выше мысль о том, что символическое мышление было свойственно Гумилеву на любом отрезке творческого пути. Этот образ у Гумилева часто насыщен одновременно и знаковым содержанием, и содержанием, обусловленным глубоко личностным переживанием. Он, на первый взгляд, отвечает критериям самых разных пониманий символа. Это образ «реального явления», имеющего значимость для автора, и в этом смысле отвечает лосевскому определению символа - он основан именно на глубоком осмыслении бытия, и его «смысловая глубина» для автора образа заложена в реальности. Именно на этом основывался «идеальный» символ символизма. Любовная лирика вообще является потенциально символичной, если символ понимать как глубокое вчувствование в реальность. С другой стороны, женский образ - это актуализированный культурный знак с бесконечным значением, отвечающий семиотическому пониманию символа.

Но и здесь Гумилев далеко не всегда остается верен языку символов. Характерное для стиля Гумилева «балансирование» на грани символического и, условно говоря, аллегорического мышления сказывается и в поэтике женских образов.

Кроме того, лирический герой и героиня у Гумилева, как правило, находятся в разных мирах, принадлежат к разным бытийным пространствам. При этом «ценным» оказывается именно пространство героя, а не героини. В осмыслении женского образа Гумилев отходит и от символистских, и от общеромантических традиций.

Ценность мира лирического героя и «обесцененность» мира героини условны, ситуация лишается однозначности. Мир женщины обладает ценностью, непонятной герою, он остается для него закрытым пространством, недоступной загадкой. «Тайное» оказывается принадлежащим не романтизированному пространству далеких стран, а именно миру героини.

Для поэзии Гумилева, характерно отрицание мира тайны и одновременное понимание истинности, притягательности и недоступности этого мира. Лирический герой, как правило, находится за пределами мира тайны. Этот непостижимый и закрытый от героя мир связан с женским образом. Как правило, именно она, а не он причастна тайне.

В некоторых стихотворениях амбивалентность взгляда на мир тайны как на нечто отвергаемое (взгляд со стороны) и одновременно манящее, воспринимаемое всерьез - оборачивается характерным для Гумилева ощущением игрушечности мира. Частным проявлением такого восприятия мира стало осмысление женского образа как чего-то серьезного и настоящего и одновременно игрушечного, ненастоящего. Констатация «игрушечности» - это соединение двух сторон восприятия. Граница между настоящим и ненастоящим нередко проведена довольно четко - это живая боль. Боль или горе часто осознаются автором как критерии живой жизни.

В связи с ощущением игрушечности мира, пародированием символистского мира творчество Гумилева во многом сопоставимо с творчеством других поэтов-модернистов.

С этими особенностями мировосприятия - ощущением «полунастоящего» мира - связан еще один вид знака Гумилева. Образная и смысловая стороны находятся в неразрывной целостности, свойственной символу, однако «уменьшается масштаб» знака. Под сомнение ставится не значимость символа, а его реальность. Аллегорическое или метафорическое переосмысление символа - это попытка создать собственный мир. «Игрушечное» воплощение символа - следствие невозможности перехода в какую-то свою символическую систему.

Появление символов, воплотившихся в качестве реалий, имитирующих жизнь, - это явление того же порядка, что и «просвечивание» символа сквозь аллегорию. В символе-«игрушке» взгляд, признающий символистскую систему координат, и взгляд, ее отвергающий, синтезируются.

Двойственное проявление культурного знака - то в качестве символа, то в качестве десимволизированного символа - объясняется пограничным нахождением героя между «серьезным» и «несерьезным» пониманием сформированной символической системы и одновременном отсутствии альтернативного, нового пространства, в которое можно было бы перейти.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Диалектика аллегорического и символического в структуре художественного образа у Гумилева ощущается не только в исследованных нами женских образах и образе-мотиве «варварской стихии». Различные варианты балансирования знака на грани аллегории и символа можно наблюдать на примере многих других образов его поэзии.

Так, музыкальная стихия в сборнике «Путь конквистадоров» лишь «заявляется» как символ, а, по сути, является декларативной аллегорией:

Я знаю, там сверкало пенье Перед престолом красоты, Когда сплетались, как виденья, Святые белые цветы («CREDO», 25).

Взятые по отдельности, образы этой строфы, как и образы всего стихотворения, вполне укладываются в символистский канон: Но я живу, как пляска теней В предсмертный час больного дня, Я полон тайною мгновений И красной чарою огня. <.>

Я знаю, было там сверканье Звезды, лобзающей звезду.

Но последние строки дают совершенно иной ключ к прочтению этих образов и, в частности, образа-мотива музыкальной стихии. Последний строки опровергают символистский канон, в них содержится «залог» будущего акмеистического миропонимания: Всегда живой, всегда могучий, Влюбленный в чары красоты. И вспыхнет радуга созвучий Над царством вечной пустоты. (26) Понимание мира как «царства вечной пустоты», нуждающегося в эстетическом «оживлении», совсем не характерно для символизма, это уже что-то из области мандельштамовского недостроенного храма.

В контексте этих строк символистские образы не воспринимаются как обычные символистские «штампы» и приобретают иной смысловой оттенок. На фоне образа «радуги созвучий над царством вечной пустоты», делающего невозможным понимание стихотворения как символистского, «пляска теней», «святые белые цветы», «красная чара ошя», «пенье перед престолом красоты» теряют самостоятельное символико-мифологическое значение. Эти образы, скорее, складываются в одну «картину» -аллегорию эстетического, творческого сознания. Но при этом их значение именно общее для всех. Значение обра за-мотива музыкальной стихии здесь, по сути, равно значению любого другого образа в этом стихотворении. Образ во многом остается открытым для наполнения, как со стороны содержания, так и со стороны выражения.

В сборнике «Жемчуга» образ-мотив музыки может иметь символическое значение:

Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка, Не проси об этом счастье, отравляющем миры, Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка, Что такое этот ужас начинателя игры!

Волшебная скрипка», (82))

Образ-мотив музыкальной стихии здесь не имеет того же значения, что в поэзии символизма: музыка в этом стихотворении, скорее, олицетворяет творчество. В этом смысле можно говорить о некоторой аллегоричности этого образа, смещении его значения. Но мотив гибели в творчестве:

И погибни славной смертью, страшной смертью скрипача! приближает миропонимание этого стихотворения к символистскому.

В этом же сборнике образ-мотив музыкальной стихии снижается, опредмечивается, приобретает игрушечно-декоративные черты:

В красном фраке с галунами, И роняли бриллианты.

Надушенный, встал маэстро, <.>

Он рассыпал перед нами Созидали башни храмам

Звуки легкие оркестра. Голубеющего рая

И метались в гулкой зале,

Строки «И роняли бриллианты», «Созидали башни храмам/Голубеющего рая» характерны для сборника «Путь конквистадоров» и, если бы не контекст стихотворения, их можно было бы отнести к «символистскому жаргону». Однако эти строки

Звуки мчались и кричали, Как виденья, как гиганты,

И ласкали плечи дамам, Улыбаясь и играя

Маэстро»,106). сочетаются с образом «надушенного» маэстро, названного так в тексте дважды; с тем, что звуки «К золотым сбегали рыбкам, / Что плескались там, в бассейне.», «И ласкали плечи дамам.» Это сочетание трансформирует образ-мотив музыки, строка «И роняли бриллианты» и подобные ей выглядят как пародируемые, обыгрываемые штампы.

Интересным представляется не только функционирование отдельных знаков, но и смена векторов восприятия окружающего мира лирическим героем.

В стихотворении «Семирамида» из сборника «Жемчуга» сады Семирамиды - аллегория райского сада, романтизированного «идеального» пространства: Там.

Голубые, нежные мхи, Рабы и танцовщицы, и мудрые маги,

Короли четырех стихий. (92) Небесное «иное», к которому приближена лирическая героиня («И боги не так горды») будто представляется ей «ясным» и «близким», «таящим восторг вышины», то есть доступным, своим, прирученным.

Но в последней части стихотворения взгляд лирической героини меняется. «Иное», оказывается, таит в себе неизвестное, страшное, оно не допускает близости к себе: Но каждою ночью так страшно и низко Наклоняется лик луны.

И в сумрачном ужасе от лунного взгляда,

От цепких лунных сетей, Мне хочется броситься из этого сада

С высоты семисот локтей. Образ луны здесь воплощает недоступность и тайну «иного», и это уже не аллегория, а символ.

Снижение и одновременное восприятие «всерьез» категории «иного» стало структурирующим и во многом определяющим началом для акмеистической поэтики Гумилева. Именно из ощущения «ненастоящности» тайны и одновременной острой тоски по «иному» выросли основополагающие принципы его поэзии. Изучение символики Гумилева показывает, что акмеизм как течение, стремившееся «преодолеть символизм», оказывается генетически связан именно с поэзией символизма. Ощущение игрушечности мира, десимволизация, снижение символа в акмеизме в каком-то смысле родственно самопародии, двойственному взгляду на мир, характерному и для символистов (достаточно вспомнить «Чертову куклу» З.Гиппиус, «В небеса запустил ананасом» А.Белого и др.). Таким образом, несмотря на различие эстетических деклараций и историко-литературную конфронтацию, акмеисты были тесно связаны с поэтикой символизма, развивали тенденции, проявившиеся еще в период расцвета и господства символизма.

Список научной литературыУшакова, Татьяна Андреевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Гумилев Н. Неизданное и несобранное. Сост., ред. и коммент. М. Баскер и Ш.Греем. Париж, 1986.

2. Гумилев Н.С. Собрание сочинений. В Зт. М., 2000.

3. Гумилев Н. Собрание сочинений в 4-х томах. Под ред. Проф. Г.П.Струве и Б.А.Филлипова. Вашингтон, 1962 -1968.

4. Гумилев Н. Стихи. Письма о русской поэзии. М., 1989.

5. Гумилев Н. Чужое небо. Третья книга стихов. СПб., 1912.

6. Гумилев Н.С. Лирика. Минск, 1999.

7. Гумилев Н.С. Неизданное. Париж, 1980.

8. Гумилев Н.С. Неизданные стихи и письма. Ред. Г.П. Струве. Париж, 1980.

9. Гумилев Н.С. Сочинения. В 3 т. М., 1991.

10. Ю.Гумилев Н.С. Электронное собрание сочинений //http://www.gumilev.ru/

11. Гумилев Николай. Стихотворения и поэмы. Вступ. Ст. А.И.Павловского. Биогр. Очерк В.В. Карпова. Сост., подгот. Текста и примеч. МД.Эльзона («Библиотека поэта», большая серия). Л., 1988.

12. Неизвестные письма Н.Гумилева. Публ. Р.Тименчика//Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1988, т.1.1.

13. А. Белый Символизм как миропонимание. М., 1994.

14. А.Ахматова Н.Гумилев и русская поэзия начала XX века. Тверь, 1995.

15. Аверинцев С.С. Поэзия Вячеслава Иванова//Вопросы литературы. 1975. №8. С.145-192.

16. Аверинцев С.С. Символ художественный//Краткая литературная энциклопедия.В9т., Т.6, М., 1971, С.826 -831.

17. Аверинцев С.С. Судьба и весь Осипа Мандельштама // Мандельштам О.Э. Сочинения. В 2-х т. Т1. Стихотворения. -М., 1990, С. 5 64.

18. Айхенвальд Ю.И. Гумилев//Айхенвальд Ю.И. Поэты и поэтессы. М., 1922, С. 31-51.

19. Аллен Л. «Заблудившийся трамвай» Гумилева //Аллен Л. Этюды о русской литературе. Л., 1986, С. 215 219.

20. Аллен Л. Н.С. Гумилев и русская литература // Гумилевские чтения. Материалы международной конференции филологов-славистов. СПб., 1996, С.108 -111.

21. Аллен Л. У истоков поэтики Н.С.Гумилева. Французская и западноевропейская поэзия // Н. Гумилев Исследования и материалы. Библиография. СПб., 1994, С. 235.

22. Альфонсов В.Н. Русская поэзия первой половины XX века: творческое миропонимание и художественные системы. СПб., 1996.

23. П.Анненский И. О романтических цветах // Н.С. Гумилев: Pro et contra. Личность и творчество Николая Гумилева в оценкерусских мыслителей и исследователей. Антология. СПб., 1995, С.347 349.

24. Антонов В.Н. Символ и его роль в сознании: Афтореф. дис. . канд. филос. наук. 09.00.01. М., 1980.

25. Арнхейм Р. Символ в искусстве/Искусство и визуальное восприятие. М., 1974, С. 329-381.

26. Архангельская Ю.В. О формировании символа в стихах А.Блока //Русская речь, 1990, №6, С. 108 -112.

27. Ауэр А. Символ/Митературная учеба. 1983, №5, С. 209 211.

28. Ахматова A.A. «Самый непрочитанный поэт». Заметки Анны Ахматовой о Николае Гумилеве. Публ К.Н.Суворовой и В.А. Черных//Новый мир, 1990, №5, С.223.

29. Ахматова A.A. Сочинения. В 2х т.М., 1986.

30. Бальмонт К.Д. Поэзия как волшебство//Бальмонт К.Д. Стозвучные песни: Избр. Стихи и проза. Ярославль, 1990, С. 281-300.

31. Бальмонт К .Д. Элементарные слова о символической поэзии//Русская литература XX века. Дооктябрьский период. Хрестоматия, Л., 1991, С. 464 468.

32. Баран X. Поэтика русской литературы XX века. М., 1993.

33. Баскер М. «Далекое озеро Чад» Николая Гумилева (К эволюции акмеистической поэтики)//Гумилевские чтения. Материалы международной конференции филологов-славистов. СПб., 1996, С.125 -137.

34. Баскер М. Ранний Гумилев: путь к акмеизму. СПб, 2000.

35. Баскер М. О «Пьяном Дервише» Н.Гумилева//Вестник русского христианского движения. 1991. №162-163.

36. Бахтин М.М. (Волошинов В.Н.) Марксизм и философия языка//Бахтин М.М. Тетралогия. М.М., 1998, С. 298 456.

37. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1986.

38. Бахтин М.М.(Медведев П.Н.) Формальный метод в литературоведении//Бахтин М.М. Тетралогия. М., 1998, С.109 -297.

39. Белый А. Символизм как миропонимание. М., 1994.

40. Вельская A.A. Как «Заблудившийся трамвай» превратился в «трамвай-убийцу»//Русская речь, 1998, №2, С. 20-30.

41. Блок A.A. Собрание сочинений. В 6 т. Л., 1981.

42. Богомолов H.A. Гумилев и оккультизм//0е visu/1992/№0

43. Богомолов H.A. Гумилев и оккультизм: продолжение темы//Новое литературное обозрение. 1997. №26. С.181 -200

44. Богомолов H.A. Николай Гумилев//Русская литература рубежа веков (1890-у начало 1920-х годов). Книга 2. М., 2001, С. 466-500.

45. Богомолов H.A. Русская литература первой трети XX века. Портреты. Проблемы. Разыскания. Томск, 1999.

46. Богомолов H.A. Русская литература XX века и оккультизм. М., 1999.

47. Богомолов H.A. Читатель книг//Богомолов H.A. Русская литература первой трети XX века. Портреты. Проблемы. Разыскания. Томск, 1999, С. 52 80.

48. Богомолов H.A. Читая Гумилева//Гумилев Н.С. Избранное. М., 1995.

49. Брюсов В. Собрание сочинений: В 7т., М., 1975.

50. Брюсов В. Среди стихов: 1894 1924. Манифесты, статьи, рецензии. М., 1990.

51. Бурчак В.П. Аллегория и ее функции в русской поэзии 1870-х годов. Автореф. дисс. . канд. филол. наук: 10.01.01., Томск, 1999.

52. Бутырин K.M. Проблема поэтического символа в русском литературоведении (XIX ХХв.) //Исследования по поэтике и стилистике. Л., 1972, С. 252 - 254.

53. Вартазарян С.Р. От знака к образу. Ереван, 1973.

54. Вейдле В. Петербургская поэтика//Вопросы литературы, 1990, №7.

55. Верховский Ю.В. Путь поэта//Современная литература. Л., 1925, С. 93 -143.

56. Виноградов В.В. О поэзии Анны Ахматовой (Стилистические наброски)//Виноградов В.в. Поэтика русской литературы. М., 1976, С. 369-458.

57. Винокурова И. Гумилев и Мандельштам: комментарии к диалогу//Вопросы литературы. 1996, №10, С. 94 -131.

58. Гадамер Г.-Х. Истина и метод. Основы философской герменевтики. М., 1988.

59. Гаспаров М.Л. Очерк истории русского стиха. М., 1984.

60. Гаспаров М.Л. Поэтика «серебряного века»//Русская поэзия «серебряного века», 1980-1917:Антология. М., 1993, С. 5 47.

61. Гегель Г.В. Ф. Символическая форма искусства/Дегель Г.В.Ф. Эстетика. В 4х т., Т2., М., 1969, С. 13 -138.

62. Гей Н.К. Знак и образ//Контекст, 1973, М., 281 305.

63. Генералова Н.П. Проблема точности в литературоведении и понятие символического образа//Методологические вопросы науки о литературе: Сборник научных трудов. Л., 1984, С. 199 -218.

64. Гете И.Б. Избранные философские произведения, М., 1964.

65. Гинзбург Л. Записи 20-30х годов//Новый мир, 1992, №6, С.144-160.

66. Гинзбург Л. О лирике. М., 1997.

67. Голан Ариэль. Миф и символ. М., 1994.

68. Гофман В. Язык символистов//Лит. Наследство. Т. 27 28., М., 1937, С. 54 - 105

69. Греем Ш. Гумилев и примитив//Н. Гумилев и Русский Парнас. Материалы научной конференции 17 19 сентября 1991 г. СПб. 1992, С. 25-31.

70. Громов П. Александр Блок, его предшедственники и современники. М. Л., 1966.

71. Губер А. Структура поэтического символа//Труды Гос. Академиихудожеств. наук. Филос. Отд., в.1, М., 1927.

72. Гумилевские чтения. Материалы международной конференции филологов-славистов. СПб., 1996.

73. Давидсон А. Муза дальних странствий. М., 1993.

74. Давидсон А.Б. Африканская проза русского поэта: О творчестве Н.С.Гумилева.//Международная жизнь. 1994, №11, С. 89-96.

75. Дзуцева Н.В. Проблемы поэтики и эстетики постсимволизма. Иваново, 1999.

76. Долгополов Л. На рубеже веков. Л., 1977.

77. Евгеньев Н. Тагер Е., Тагер Е. Модернистские течения в русской литературе и поэзии межреволюционного десятилетия (1908 1917)//Русская литература конца XIX -начала XX в. 1908 -1917. М., 1976.

78. Ермилов В.В. О поэзии войны//На литературном посту, 1927, №10, С.1 -4.

79. Ермилова Е.В. Акмеизм//Русская литература рубежа веков (1890-у начало 1920-х годов). Книга 2. М., 2001, С. 430 - 465.

80. Ермилова Е.В. Поэзия "теургов" и принцип верности вещам//Литературно-эстетические концепции в России конца

81. XIX начала XX веков. М., 1975, С.187-206.

82. Ермилова Е.В. Теория и образный мир русского символизма. М., 1989.

83. Жан Мореас Манифест символизма//Зарубежная литература

84. XX века. Хрестоматия. Т1 (1871 -1917), С. 105 -107.

85. Жизнь Николая Гумилева: воспоминания современников. Л., 1991.

86. Жирмунский В.М. Преодолевшие символизм//Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. М., 1977, С. 157 -173.

87. Жирмунский В.М. Теория стиха. Л., 1975.

88. Иванов Вяч. Вс. Звездная вспышка//Гумилев Н.С. Лирика. Минск, 1999, С. 3-53

89. Иванов Вяч. Вс. Избранные труды по семиотике и истории культуры. Т.1., М., 1998.

90. Иванов Вяч. Вс. О взаимоотношении символизма, предсимволизма и постсимволизма в русской литературе и культуре K.XIX нач.ХХ в.//Литературный процесс и развитие русской культуры XVIII - XX вв. Таллинн, 1985.

91. Иванов Вяч. И. Дионис и прадионисийство. СПб, 1994.

92. История всемирной литературы: В 8т. Т.4. М., 1987.

93. История русской литературы. Библиографический указатель/Под ред. К.Д.Муратовой. СПб., 1993.

94. Кармалова Е.Ю. Неоромантические тенденции в лирике Н.С. Гумилева 1900-1910: Дис. .канд. филол. Наук: 10.01.01., Омск, 1999.

95. Кассирер Э. Избранное. Опыт о человеке. М., 1998.

96. Кириченко Е. Неоклассицизм и акмеизм в русском искусстве начала XX века // Вопросы искусствознания, 1994, №2/3.

97. Кихней Л. Акмеизм. Миропоинимание и поэтика Л., 2001.

98. Кихней Л.Г. Философско-эстетические принципы акмеизма и художественная практика Осипа Мандельштама. М., 1997.

99. Клинг O.A. Влияние символизма на постсимволистскую поэзию в России 1910-х гг. (проблемы поэтики): Дис. . д-рафилол. наук.: 10.01.01. М., 1996.

100. Клинг O.A. Стилевое становление акмеизма: Гумилев исимволизм //Вопросы литературы, 1995, №5, С. 101-125.

101. Кожевникова М.А. Словоупотребление в русской поэзии начала XX века. М., 1986.

102. Колосова С.Н. Николай Гумилев: Прозаик и поэт: Дис. . канд. филол наук. 10.01.01., М. 1998.

103. Корецкая И.В. Над страницами русской поэзии и прозы начала века. М., 1995.

104. Кошелев В.А. Гумилев и «северянщина». Две «маски»//Русская литература, 1993, №1, С. 165 -170.

105. Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. Т. 1-8. М., 1962 -1975.

106. Крейд В. Гумилев. Библиография. Orange (Conn) Antiquary Сор. 1998.

107. Кривченко Э.Я. Система символов в ранней поэзии А.Белого: Дисканд. филол наук: 10.02.01., М. 1994.

108. Кроль Ю.И. Об одном необычном маршруте: («Заблудившийся трамвай Гумилева)//Русская литература, 1993, №1, С.208 217.

109. Крохина Н.П. Миф и символ в романтической традиции (В русской поэзии и эстетике начала XX века): Афтореф. дис. . канд. филос. наук. 10.01.08., М., 1990.

110. Куприяновский П. Александр Блок и поэты -акмеисты//Куприяновский П. Сквозь время. Ярославль, 1972.

111. Курганов Е. Анекдот Символ - Миф. Этюды по теории литературы. СПб., 2002.

112. Лавров А.В. Мифотворчество «Аргонавтов» //Миф. -Фольклор. Литература. Л., 1978, С. 137-170.

113. Лапинская И.П. Первый сонет Николая Гумилева//Русская речь, 1997, №6, С.21-26

114. Ларин Б.А. О лирике как разновидности художественной речи (семантические этюды)//Русская речь, 1927.

115. Ларин Б.А. Эстетика слова и языка писателя. М. 1974.

116. Левин Ю.И., Сегал. Д.М., Тименчик Р.Д., Топоров В.Н., Цивьян Т.В. Русская семантическая поэтика как потенциальная культурная парадигма/Д^^ап Literature. 1974. №7/8.

117. Лекманов О.А. Книга об акмеизме и другие работы. Томск, 2000.

118. Лекманов О.А. Николай Гумилев и акмеистическая ирония//Русская речь, 1997, №2.

119. Литературно-эстетические концепции в России конца XIX начала XX веков. М., 1975.

120. Литературные манифесты западноевропейских романтиков. М., 1980.

121. Литературный энциклопедический словарь. М., 1987.

122. Лихачев Д.С. Поэтика литературных средств//Лихачев Д.С. Историческая поэтика русской литературы. Смех как мировоззрение и другие работы. С-Пб., 2001, С.146 - 285

123. Лосев А. Ф. Шестакович В.П. История эстетических категорий, М., 1965.

124. Лосев А.Ф. Знак. Символ. Миф. М., 1982.

125. Лосев А.Ф. Проблема символа в связи с близкими к нему литературоведческими категория ми//Изв. АН СССР ОЛЯ Т.29, 1970, в5.

126. Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1976.

127. Лосев А.Ф. Символ//Философская энциклопедия. Т5, М., 1970, С.10-11.

128. Лосев А.Ф. Форма. Стиль. Выражение. М. 1995.

129. Лотман Ю.М. Анализ поэтического текста. Л., 1972.

130. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек Текст - Семиосфера - История. М., 1994.

131. Лотман Ю.М. Между эмблемой и символом//Лотмановский сборник. Т2. М., 1997, С. 416-423.

132. Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии. СПб., 1996.

133. Лотман Ю.М. Стихотворения раннего пастернака. Некоторые вопросы структурного изучения текста // Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии. СПб., 1996, С.688 717.

134. Лотман Ю.М., Минц З.Г. Статьи о русской и советской поэзии. Таллинн, 1989.

135. Лукницкая В. Николай Гумилев. Жизнь поэта по материалам домашнего архива семьи Лукницких. Л., 1990.

136. Лущик Н.В. Эволюция лирического мира Н.Гумилева, 1914 -1921 гг.: Дис. канд. филол. наук: 10.01.01., 1994.

137. Маковский С. Николай Гумилев (1886 1921)//Маковский С. На Парнасе Серебряного века. М., 2000, С. 292-232.

138. Максимов Д.Е. Брюсов. Поэзия и позиция. Л., 1969.

139. Максимов Д.Е. Поэзия и проза Ал.Блока. Л., 1975.

140. Максимов Д.Е. Русские поэты начала века. Л., 1986.

141. Мамардашвили М.К., Пятигорский A.M. Символ и сознание. Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке. М., 1999.

142. Мандельштам О.Э. Сочинения. В 2-х т. М., 1990.

143. Марков В.Ф. История русского футуризма. СПб., 2000.

144. Мелетинский Е.М. О литературных архетипах. М., 1994.

145. Мелешко Т. А. Художественная концепция игры в поэзии Н.Гумилева: «Романтические цветы», «Жемчуга», «Чужое небо», «Колчан»: Дис. . канд. филол наук. 10.01.01., Вологда, 1998.

146. Мережковский Д. О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы//Мережковский Д. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. М., 1995, С. 522 549.

147. Минц З.Г. Поэтика Александра Блока. СПб., 1999.

148. Минц З.Г. Символ у Александра Блока//Минц З.Г. Поэтика Александра Блока. СПб., 1999, С.334-361.143. ' Мифы народов мира. Энциклопедия. В 2т., Т2, М., 1992, С. 55.

149. Михайлова А.А. Символ. Аллегория. 0браз.//0 художественной условности. М., 1970, С.191-236.

150. Михайлова О.В. Миф и символ в творчестве А.Блока: (Обзор)//Социологические и гуманитарные науки: отечественная и зарубежная литература. Сер. 7. Литературоведение. 1998, №4, С. 109-119.

151. Михайловский Б.В. Русская литература 20 в., М., 1939, С. 220-314.

152. Мусатов В.В. К истории одного спора (Вячеслав Иванов и Иннокентий Анненский)//Творчество писателя и литературный процесс: Нравственно-философская проблематика в русской литературе XX века. Межвузовский сборник научных трудов. Иваново, 1991, С. 26 38.

153. Мусатов В.В. Лирика Осипа Мандельштама. Киев, 2000.

154. Мусатов В.В. Лирика Осипа Мандельштама. Киев, 2000.

155. Мусатов В.В. Пушкинская традиция в русской поэзии первой половины XX века. М., 1991.

156. Н. Гумилев и Русский Парнас. Материалы научной конференции 17-19 сентября 1991 г. СПб. 1992.

157. Н. Гумилев Исследования и материалы. Библиография. СПб., 1994, С. 3-30.

158. Н.С. Гумилев: Pro et contra. Личность и творчество Николая Гумилева в оценке русских мыслителей и исследователей. Антология. СПб., 1995.

159. Николаев А.И. Ситуация «конца игры» и некоторые парадоксы поэзии и позиции Осипа Мандельштама //Филологические штудии. Сборник научных трудов. В. 5. Иваново, 2001, С.121 -127.

160. Николай Гумилев в воспоминаниях современников. М., 1989.

161. О Гумилеве: Из дневников Павла Лукницкого //Литературное обозрение .1989. №6.

162. Орлов В.Н. Избранные работы: В 2х Т., Л., 1982.

163. Орлова Н.А. Философско-категориальные основания концепций символа: Афтореф. дис. . канд. филос. наук. 09.00.01., М., 2000.

164. Оцуп Н. Николай Гумилев. Жизнь и творчество. СПб., 1995.

165. Павловский А. Николай Гумилев//Вопросы литературы. 1986. №10. С. 94 -131.

166. Пайман А. История русского символизма. М., 1998

167. Панкеев И.А. Посредине странствия земного/Думилев Н. Избранное. М., 1990, С. 3- 31.

168. Панкратова О.В. Эволюция образов-символов в поэтическом наследии Н.Н.Гумилева: Лис. . канд. филол. наук: 10.01.01., М., 1997.

169. Петров И. Поэтика «адамизма» (Лирика М.Зенкевича и В.Нарбута)//Русская литература XX века: направления и течения. Вып. 4, Екатеринбург, 1998.

170. Петров И.В. Акмеизм как художественная система. К постановке проблемы: Дис. . канд. филол наук. 10.01.01., Екатеринбург, 1998.

171. Петров И.В. Проблема акмеизма в журнале "Russian literature" (Атз1егс1ат)//Русская литература XX века. Вып. 2. Екатеринбург, 1995.

172. Платон Собр. соч.: В Зт. М., 1972.

173. Подберезкина П.Е. Анна Ахматова и Николай Гумилев. К вопросу о гумилевских аллюзиях в творчестве Ахматовой//Ахматовские чтения:А.Ахматова, Н.Гумилев и русская поэзия начала XX века. Тверь, 1995, С.68 75.

174. Постсимволизм как явление культуры. М. 1995.

175. Потебня A.A. Символ и миф в народной культуре. М., 2000.

176. Потебня A.A. Теоретическая поэтика. М., 1990.

177. Поэтические течения в русской литературе конца XIX -начала XX века: литературные манифесты и художественная практика: Хрестоматия, М., 1988.

178. Раскина Е.Ю. Пространство России в поэтической географии Н.С.Гумилева//Русская литература, 2001, №2, С. 34 -41.

179. Русская литература рубежа веков (1890-у начало 1920-х годов). Книга 2. М., 2001.

180. Русская литература XX века. Дооктябрьский период. Хрестоматия, Л., 1991, С. 368 369.

181. Русская поэзия «серебряного века», 1980-1917:Антология. М., 1993.

182. Свасьян К. А. Проблема символа в современной философии. Ереван, 1980.

183. Северянин И. Гармония контрастов. Стихотворения. М., 1995, С. 8-9.

184. Сегал Д. Русская семантическая поэтика двадцать лет cnycra//Russian Studies. 1996. T.II. №1

185. Секст Эмпирик Против Ученых, VIII, 11-12//Секст Эмпирик Сочинения. Вступ. ст. и пер. А.Ф.Лосева, т. 1., 1975.

186. Сергеева Е., Мазурова Е. Полифония языков и культур как средство текстообразования в стихотворении Н.Гумилева «Сада-Якко»//Вестник Московского университета. Сер.9, Филология, 2000, №2, С. 106 -114.

187. Сергеева Е.В. Метафора и метафора-символ в поэтических циклах А.Блока: Афтореф. дис. . канд. филол. наук. 09.02.0., Л., 1990.

188. Символ в системе культуры: сб.ст. / Ред. Ю.М.Лотман1. -Тарту, 1987.

189. Скатов H.H. О Николае Гумилеве и его поэзии //Литературная учеба., 1988, №4, С. 177-181.

190. Сливкин Е. Конечная остановка машины смерти: Возможный историко-литературный подтекст стихотворения Н. Гумилева «Заблудившийся трамвай» опыт логического прочтения//Литературное обозрение, 1994, №4, С. 51 - 59.

191. Слободнюк С.Л. Элементы восточной духовности в поэзии Н.С.Гумилева//Н. Гумилев Исследования и материалы. Библиография. СПб., 1994, С. 164 -186.

192. Смагина О. А. Поэтический мир Николая Гумилева: «Огненный столп»: Дис. . канд. филол наук. 10.01.01., Смоленск, 2000.

193. Смелова М.В. Онтологические проблемы в творчестве Николая Степановича Гумилева. Дис. . канд. филол наук. 10.01.01., Тверь, 1998.

194. Смирнов И. Смысл как таковой. СПб., 2001.

195. Созина Е.К. Теория символа и практика художественного анализа: Учебное пособие по спецкурсу. Екатеринбург, 1998.

196. Соколова Н.К. Слово в русской лирике нач. XX века. Воронеж, 1980.

197. Соловьев Вл. Собрание сочинений, Т.6., СПб, 1912.

198. Соссюр Ф. Труды по языкознанию. M., 1977, С. 101.

199. Спиваковский П. «Индия духа» и «Машенька» («Заблудившийся трамвай» Н.С. Гумилева как символистско-акмеистическое видение)//Вопросы литературы, 1997, №5, С. 39-54.

200. Стояновский М.Ю. Символ в у Вяч. Иванова. Традиция и специфика: Дисканд. филол наук. 10.01.01., М., 1996.

201. Струве Г.П. Творческий путь Гумилева//Н.С. Гумилев: Pro et contra. Личность и творчество Николая Гумилева в оценке русских мыслителей и исследователей. Антология. СПб., 1995, С. 554 580.

202. Сычева С.Г. Проблема символа в философии. Томск, 2000.

203. Тагер Е.Б. Мотивы «возмездия» и «страшного мира» в лирике Блока//Александр Блок. Новые материалы и исследования. I. С. 85 97.

204. Тагер Е.Б. У истоков XX века//Тагер Е.Б. Избранные работы о литературе. М., 1987.

205. Тименчик Р.Д. Заметки об акмеизме/ZRussian literature. 1974. V. 7/8. Р. 32-43.

206. Тименчик Р.Д. Заметки об акмеизме. II//Russian literature. 1977. V. 5 №3. P. 281 -300.

207. Тименчик Р.Д. И.Анненский и Николай Гумилев //Вопросы литературы, 1987, №2, С. 271 278.

208. Тименчик Р.Д. Текст в тексте у акмеистов//Труды по знаковым системам. Вып. XIV (567). Тарту, 1981.

209. Тименчик Р.Д.Николай Гумилев и Восток//Памир. 1987. №3,С. 123-136.

210. Тимофеев Л.И. Слово в стихе. М., 1982.

211. Тодоров Ц. Теории символа. М., 1998.

212. Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика. М., 2002.

213. Тынянов Ю. Проблемы стихотворного языка. М. 1965.

214. Тяпков С.Н. Творчество К.Бальмонта в свете принципа дополнительности Нильса Бора (К постановке вопроса)//К.Бальмонт, М.Цветаева и художественные искания XX века. Иваново, 1999.

215. Фатющенко В.И. Поэтический символ у Александра Блока. Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология, 1980, №6, С. 18-24.

216. Хайдеггер М. Истоки художественного творения //Зарубежная эстетика и теория литературы XIX XX в. Мгу, 1987, С. 264 - 312.

217. Ханзен-Леве А. Русский символизм. Система поэтических мотивов. Ранний символизм. СПб., 1999.

218. Хейзинга Й. Homo ludens . В тени завтрашнего дня. М., 1992.

219. Ходасевич Вл. Колеблемый треножник. Избранное. М, 1991.

220. Черненькова О.Б. Предметная детализация в поэзии Н.С.Гумилева//Вестнник Московского университета, 2001, №1, С. 106-112.

221. Чудинова Е.П. К вопросу об ориентализме Николая Гумилева//Научные доклады высшей школы. Филологические науки, 1998, №4, С.9 -15.

222. Шелковников А. Ю. Критика в художественной системе Н.С.Гумилева. Дис. . канд. филол наук. 10.01.01., Барнаул, 1999.

223. Шеллинг Ф.В.И. Сочинения. В 2т.: Т2, М., 1989.

224. Эльзон М.Д. О герое стихотворения «В час вечерний, в час заката.»//Русская литература, 2000, №4, С. 150 153.

225. Энциклопедия символизма: живопись, графика и скульптура. Литература. Музыка. Кассу Ж., Брюнель П., Клодон Ф. и др.; Научн ред. И авт. Послесл. В.М.Толмачев. М., 1999.

226. Юнг К.Г. К вопросу о подсознании//Юнг К.Г., фон Франц М.-Л., Хендерсон Дж.Л., Якоби И., Яффе А. Человек и его символы. М., 1997. С13 -102.

227. Юркина Л.А. Символ и его художественные функции (на материале русской литературы рубежа XIX XX веков): Афтореф. дисканд. филол. наук. 10.01.08., М., 1989.

228. Якобсон Р. Работы по поэтике. М., 1987.1.I

229. Eshelman R. "Dusha i Telo" as a Paradigm of Gumilev's Mstical Poetry//Nikolai Gumilev. 1886 1986. Papers from the Gumilev Centenary Symposium.Bercley, 1987, Pp. 102 -132.

230. Masing-delic I. The time-Spase Structure and Allusion Pattern in Gumilev's "Zabludivshiisa Tramvai"//Essays in Poetic, 1982, vol.7, pp. 62-83.

231. Nikolai Gumilev. 1886 1986. Papers from the Gumilev Centenary Symposium.Bercley, 1987/

232. Rusinco E. Lost in Spase and Time: Gumilev's "Zabludivshiisa Tramvai"//Slavic and East Europian Jornal. 1982, vol. 26, pp. 383-402.

233. Tacker Janet G/Innokentij Annenskij and the acmeist doctrine. Columbus (Ohio) Slavica publ. 1986.