автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Символизм как миропонимание

Полный текст автореферата диссертации по теме "Символизм как миропонимание"

На правах рукописи

005053242

Темиршина Олеся Равильевна

Символизм как миропонимание: линия Андрея Белого в русской поэзии последних десятилетий XX века

Специальность 10.01.01 - Русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

11 ОКТ 2012

Москва 2012

005053242

Работа выполнена на кафедре истории русской литературы XX века филологического факультета Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова

Научный консультант доктор филологических наук, профессор

Аврамепко Альберт Петрович

Официальные оппоненты Пинаев Сергей Михайлович

доктор филологических наук, профессор, Российский университет дружбы народов, профессор кафедры русской и зарубежной литературы

Кихнсй Любовь Геннадьевна

доктор филологических наук, профессор, Институт международного права и экономики им. А. С. Грибоедова,

профессор кафедры истории журналистики и литературы

Дубова Марина Анатольевна

доктор филологических наук, доцент, Московский государственный областной социально-гуманитарный институт, профессор кафедры русского языка

Ведущая организация Ярославский государственный педагогический

университет им. К. Д. Ушинского

Защита состоится// октября 2012 г. в 16:00 на заседании диссертационного совета Д 501.001.32 при Московском государственном университете им. М. В. Ломоносова по адресу: 119991, Москва, Ленинские горы, 1-й учебный корпус гуманитарных факультетов, филологический факультет.

С диссертацией можно ознакомиться в читальном зале научной библиотеки МГУ им. М. В. Ломоносова (1-й учебный корпус гуманитарных факультетов).

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Русский символизм как продуктивная художественная система, повлиявшая на становление поэзии второй половины XX века, в настоящий момент изучен явно недостаточно. Возможно, что это связано со сложностями, которые могут возникнуть в ходе подобного сопоставительного анализа

Существует целый ряд работ, где символизм исследуется в аспекте типологических сопоставлений1. Во всех этих исследованиях отмечается связь символизма с русской и мировой культурой. Так, А.П.Авраменко указывает на то, что «А.Пушкин, М.Лермонтов, Ф.Тютчев, А.Фет, Н.Гоголь, Ф.Достоевский и даже Н.Некрасов — среди тех, кого символисты называли своими великими предшественниками»2. Однако эта связь дается либо «ретроспективно», либо же выявляются факторы влияния символизма на литературу рубежа веков. Однако символизм не только ориентировался на предшествующие культурные эпохи, впитывая в себя их опыт, не только оказывал огромное влияние на хронологически близкие течения и направления, но и обусловил перспективное развитие русской поэзии второй половины XX века.

Так, в некоторых современных поэтических течениях совершенно отчетливо реализуются символистские тенденции. Представители метареалистической поэзии (И.Жданов, А.Парщиков, О.Седакова) тяготеют к символистским художественным формам, что выражается в использовании архетипических образов и мотивов, сложности текстов, обращении к различным культурно-философским и литературным системам. Эти же черты присущи поэтическому стилю многих поэтов «новой формации»: творчеству рок-поэтов (например, лирике Б.Гребенщикова, О.Арефьевой, А.Башлачева, Д.Ревякина) и поэзии некоторых представителей авторской песни (творчеству Б.Окуджавы, В.Высоцкого3). Все это свидетельствует о том, что символистский компонент в поэзии второй половины XX века оказывается исключительно сильным, а сам символизм предстает как «контрапункт отечественной и мировой культуры, в котором стягиваются силовые линии важнейших притязаний нашего национального духа — религиозного, философского, социального, художественного характера»4.

1 Эти работы можно разделить на три большие группы. К первой группе относятся исследования, где символизм соотносится с предшествующими художественными направлениям (это работы А.П.Авраменко, Е.В.Ермиловой, К.Г.Исупова, В.А.Келдыша, З.Г.Минц, Л.Силард, С.Я.Сендеровича и др.). Во вторую группу входят исследования, где проблемы типологии символизма рассматриваются в «направленческом» аспекте (ср., например, работы Л.А.Колобаевой, КВ.Ведмецкой, С.И.Димитрова, З.Г.Минц). К третьей группе относится ряд работ, где рассматриваются вопросы типологической общности символизма и иных художественных систем рубежа веков и первой половины XX века (работы О.А.Клинга, А.В.Лаврова, В.М.Паперного, И.П.Смирнова, ДВ.Сарабьянова и др.).

2 Авраменко А.П. Блок и русские поэты XIX века. М., 1990. С. 5.

3 Традиция символизма в авторской песне анализируется в монографии ИБ.Ничипорова, где особенное внимание уделено символистскому тексту в творчестве В.Высоцкого (см.: Ничипоров И.Б. Авторская песня в русской поэзии 1950 - 1970-х годов: творческие индивидуальности, жанрово-стилевые поиски, литературные связи. М: МАКС Пресс, 2006. С. 279-292).

4 Искржицкая И.Ю. Культурологический аспект литературы русского символизма. М.: Российское университетское издательство, 1997. С. 140.

Однако вопрос о символизме как о продуктивном факторе поэзии последних десятилетий XX века, который определяет ряд важнейших тенденций ее развития, до сих пор не был поставлен, что и обусловливает актуальность нашего исследования. Актуальность работы связана и с ее теоретическими аспектом: в настоящий момент одной из центральных проблем современного гуманитарного знания становится проблема типологии и исторического развития культуры5, соотнесенная с осмыслением разнородного культурно-исторического материала и выработкой общих методик его анализа®. Именно поэтому одной из насущных задач современного литературоведения становится разработка типологического аспекта литературной традиции.

Отсюда цель работы - выявить функции символизма как продуктивного компонента поэзии последних десятилетий XX века, вычленив закономерности типологического взаимодействия разных поэтических систем.

Цель исследования определяет его задачи:

1. Разработать методику типологического сопоставления разных поэтических систем, базирующуюся на выявлении их общей мировоззренческой основы.

2. Выявить базовые миромоделирующие установки символизма и описать структуру символистской модели мира, обусловленную его главными философско-эстетическими параметрами.

3. Вычленить в творчестве А.Белого, К.Кедрова, И.Жданова, Б.Гребенщикова типологические признаки, доказывающие принадлежность их поэтических систем к одному типу поэтики.

4. Определить принципы творческого освоения символистской традиции в поэзии последних десятилетий XX века.

В качестве основного метода в работе используется метод структурно-типологического сравнения, который позволяет определить общие принципы развития и трансформации той или иной литературно-эстетической общности.

Объектом работы являются поэтические системы А.Белого, Вяч.Иванова, А.Блока, И.Жданова, К.Кедрова, Б.Гребенщикова; философско-теоретические работы А.Белого, Вяч.Иванова, А.Блока, К.Кедрова.

Определяя объектные границы работы, мы сознательно ограничили круг изучаемых поэтов, руководствуясь принципом наибольшей культурной репрезентативности. Именно поэтому в качестве главной фигуры нами был выбран А.Белый.

Ключевая роль А.Белого в диссертационном исследовании обусловлена двумя факторами. Во-первых, общепризнанно, что А.Белый был наиболее «радикальным символистом». Это значит, что символистская эстетика и поэтика предстают в его творчестве в наиболее «чистом» (подчас даже «экспериментальном») виде. Во-вторых, творчество А.Белого до сих пор кажется исключительно современным: соединение научных и художественных поисков, разработка культурфилософии, теоретичность поэзии и философичность лирики -все это делает А.Белого одной из главных фигур русской культуры XX века и

5 Романов В.Н. Историческое развитие культуры. Проблемы типологии. М.: Наука, 1991. С. 3.

Брагинский В.И. Проблемы типологии средневековых литератур Востока (очерки культурологического изучения литературы). М.: Наука, 1991. С. 8.

4

оправдывает возможность типологического сопоставления его творчества с творчеством ряда поэтов второй половины столетия.

Что касается поэтов последних десятилетий XX века, то здесь мы были вынуждены избрать наиболее репрезентативные имена в силу самой специфики исследовательского подхода. Тип поэтики в работе понимается как сложная система взаимосвязанных признаков, поэтому для обнаружения этой системы в отдельной поэтике, необходимо подвергнуть последнюю глубокому и тщательному анализу. В связи с этим расширение круга имен представляется нецелесообразным, ибо в таком случае исследование вышло бы за границы всех мыслимых объемов. Однако в ходе анализа для выявления общих тенденций развития поэзии последней трети XX столетия мы обращались к творчеству Т.Кибирова, В.Аристова, А.Парщикова, С.Гандлевского, О.Седаковой, Д.Ревякина, О.Арефьевой, Г.Алексеева.

Предмет работы - миромоделирующие основы символизма и система структурно-типологических черт символистской поэтики, воплощенная в мотивно-сюжетных, образных, тропеических структурах в лирике младосимволистов и в русской поэзии последних десятилетий XX века.

Новизна работы связана со следующими теоретическими и практическими аспектами.

1. В диссертации впервые исследованы принципы семиотической соотнесенности символистского типа поэтики с общесимволистской моделью мира, вычленены способы его реализации в индивидуально-авторских поэтических системах.

2. Определено влияние пространственного компонента на поэтическую семантику символистского типа поэтики, показана роль «языка пространства» в образовании лирических сюжетов и тропообразовании.

3. Выявлен ряд типологических констант в поэзии А.Белого, ИЖданова, К.Кедрова и Б.Гребенщикова, что позволило понять роль символизма как продуктивного фактора развития поэзии последних десятилетий XX века.

Положения, выносимые на защиту.

1. Схожесть мотивно-образных систем не является релевантным признаком для отнесения разных поэтик к одному типу, при определении типологических соответствий главным критерием будет сходство структурных принципов их построения.

2. Тип поэтики является «смысловой производной» от модели мира, которая обусловливает его функциональные особенности.

3. Главной конституирующей категорией модели мира является категория пространства, поскольку оно, позволяя воссоздать целостный образ реальности, обусловливает ее систему ценностей и смыслов.

4. Философская установка на понимание бытия как «единораздельной цельности» обусловливает структуру символистского поэтического пространства. Его главными признаками становится разделенность на сакральную и профанную сферы, маркированная семиотическими границами, и нейтрализация этой разделенности, осуществляющаяся через уничтожение этих границ.

5. Общая «пространственная схема», лежащая в основе символисткой модели мира, обусловливает разительные мотивно-образные переклички между

поэзией А.Белого и поэтическими системами И.Жданова, К.Кедрова и Б.Гребенщикова.

6. Преодоление пространственных границ между разными сферами в лирике А.Белого, К.Кедрова, И.Жданова, Б.Гребенщикова осуществляется с помощью (1) сюжета, соотнесенного с определенным типом лирического героя; (2) образов-медиаторов, представляющих собой традиционные символы, которые соотносятся с пространственной структурой мира (гора, дерево, крест, храм и т.д.); (3) пространственно-онтологических метафор, соединяющих в акте метафорического означивания разные уровни реальности.

7. «Основной символистский сюжет» в поэзии А.Белого, И.Жданова, К.Кедрова, Б.Гребенщикова реализуется преимущественно в двух конкретных сюжетных схемах, обусловленных вертикальной организацией пространственного континуума: сюжете восхождения и сюжете нисхождения.

8. Главная типологическая особенность образов-медиаторов в лирике анализируемых поэтов заключается в повышенной семантической значимости этих образов, которая объясняется тем, что они связывают разные типы пространств.

9. Модель пространства, воплощенная в лирике А.Белого, И.Жданова, К.Кедрова и Б.Гребенщикова, является концептуальной основой для метафорических систем их поэзии.

Теоретическая значимость исследования обусловлена тем, что в работе уточняется понятие типа поэтики и предлагается методика типологического анализа разных поэтических систем, основанная на сопоставлении семантических принципов организации поэтического мира, обусловленных пространственным кодом.

Практическое значение исследования состоит в том, что его результаты могут использоваться при изучении как общих проблем русского символизма, так и творчества А.Белого, И.Жданова, К.Кедрова и Б.Гребенщикова. Итоги работы могут найти применение при рассмотрении проблем типологического литературоведения. Материалы и выводы диссертации могут быть востребованы в практике вузовского преподавания: при чтении курсов «История русской литературы XX века», при подготовке спецкурсов и спецсеминаров, посвященных проблемам традиции модернизма в современной русской поэзии.

Апробация работы. Научные положения и результаты исследования апробированы в докладах на 16 международных конференциях: VII научная конференция «Феномен заглавия: посвящение как часть заголовочного комплекса» (Москва, РГГУ, 2003); «Владимир Высоцкий: взгляд из XXI века» (Москва, 2003); «Русская литература XX - XXI веков: проблемы теории и методологии изучения» (Москва, МГУ им. М.В.Ломоносова, 2004, 2006, 2008), «Художественный текст и культура V» (Владимир, 2003), «Грехневские чтения» (Нижний Новгород, 2005), «Современные пути исследования литературы» (Смоленск, 2006), «Проблемы поэтики русской литературы» (Москва, 2007), «Русский вектор в мировой литературе: крымский контекст» (Украина, АР Крым, Саки-Евпатория, 2009), «Новое в современной филологии» (Москва, 2011), «Актуальные проблемы филологии и культурологии» (Хабаровск, 2011), «Перспективы развития современной филологии» (Санкт-Петербург, 2012), «Символическое и архетипическое в культуре и социальных отношениях» (Киев, 2012).

«Грибоедовские чтения» (Москва, 2012), «Историко-функциональное изучение литературы и публицистики: истоки, современность, перспективы» (Ставрополь, 2012).

По теме диссертации опубликовано 46 работ, из них 2 монографии (рец.: Уланов А. / Новое литературное обозрение. 2011. № 1. С. 380-382; Кихней Л.Г., Еремин Е.М. / Вестник Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 2012. № 3. С. 183-189); 12 статей в рецензируемых изданиях, рекомендованных ВАК РФ для публикаций основных результатов докторских диссертаций; 2 статьи в зарубежных рецензируемых журналах.

Структура и объем работы обусловлены объектом и предметом исследования, его целью и задачами. Диссертационное исследование состоит из введения, двух частей, включающих в себя шесть глав, и заключения. Библиографический список насчитывает 475 именований, общий объем работы 496 страниц.

ОСПОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во «Введении обосновывается выбор темы диссертационного исследования, определяются его цели, задачи, разрабатывается методология исследования, формулируется его научная новизна, теоретическая и практическая значимость.

Первая часть работы «Символистская модель мира в творчестве А.Белого» посвящена философско-эстетическому и художественному наследию А.Белого. В первой главе диссертации «Общие принципы построения символистской модели мира» ставится и решается проблема сравнительного типологического анализа разных поэтических систем на основе общей художественной модели мира и выделяются главные параметры символистской миромодели. В первом параграфе главы «Проблемы литературной типологии и модель мира» определяется теоретическая база типологического анализа, предпринятого в последующих главах работы.

Литературная традиция в диссертации понимается как активный компонент литературного процесса, обладающий смыслопорождающей функцией, которая связывается с тем, что те или иные поэтические системы получают творческую переработку в новых литературных направлениях. Для выявления общих закономерностей такой творческой переработки необходимо использовать метод литературной типологии.

В качестве главного теоретического понятия исследования выступает понятие типа поэтики, который интерпретируется как система взаимозависимых признаков. В связи с этим системно ориентированный типологический анализ предполагает, во-первых, обнаружение этих признаков, во-вторых, установление между ними взаимосвязи. Говоря иначе, единицами сравнения должны стать не отдельные элементы поэтических систем, но сами системы. Следовательно, схожесть мотивов и образов не является релевантным признаком для отнесения разных поэтик к одному типу. При определении типологических соответствий главным критерием будет структурное подобие принципов их построения. Другими словами, те или иные поэтические системы могут наполняться разным содержанием, но если разные мотивы и образы входят в одинаковые структурные отношения, то можно предположить типологическое сходство этих систем.

Типологическое сходство разных поэтических систем обеспечивается общей моделью мира, лежащей в их основе. Для целей типологического анализа целесообразно разграничить понятия «модель мира» и «картина мира». Модель мира - это система общих мировоззренческих установок. Картина мира - это реализация этой системы в конкретных культурно-философских кодах7. Модель мира связана с типом поэтики, а картина мира - с индивидуально-авторской поэтикой. Установление типологического сходства па уровне миромодели позволяет сквозь разнообразие ее культурно-философских «воплощений» увидеть один мировоззренческий и поэтический тип.

Влияние модели мира на тип поэтики прежде всего реализуется на уровне комбинаторики образов, ибо модель мира в первую очередь задает способы «сочетания» разнообразных идей и правила комбинации образов, которые эти идеи воплощают. Следовательно, модель мира в самом общем, абстрактном виде оказывается «семантически пустой» логической структурой, которая «распределяет» элементы того или иного поэтического типа и устанавливает связи между ними. Тем не менее эта логическая структура сама должна быть обусловлена. Думается, что ее обусловливают общие мировоззренческие установки, которые реконструируются на уровне художественного направления.

Эти философские установки связываются с темами, мотивами и образами. Однако связь между поэтикой и ее «философским обоснованием» гораздо глубже. Мы предполагаем, что философские установки в первую очередь воплощаются в том или ином типе пространства. И в качестве основной гипотезы работы выступает гипотеза о том, что семиотическое пространство, включенное в модель мира, организует ее семантику. В этом смысле пространство является глобальным кодом, который, связывая разные уровни мира, распределяет знаки по разным семантическим группам, которые при ближайшем рассмотрении оказываются пространственными смысловыми парадигмами.

Универсальность пространственного компонента делает его изучение насущно необходимым при анализе типологических культурных связей. «Семиотика пространства, - пишет Ю.М.Лотман,- имеет исключительно важное, если не доминирующее, значение в создании картины мира той или иной культуры»8. Структура пространства может оказаться одним из возможных параметров типологического сопоставления разных поэтических систем еще и потому, что одинаковая «пространственная схема» с большой долей вероятности приводит к типологически сходным мотивам и образам.

Итак, связи между основными теоретическими понятиями, на которых базируется наш типологический анализ, таковы: модель мира, связанная с типом поэтики, включает в себя общие философские установки, которые обусловливают ее логическую структуру и воплощаются на уровне поэтического пространства.

Во втором параграфе главы «Символистская миромодель и способы ее отражения в культурфилософии и поэзии младосимволизма» определяются

7 Разграничение картины мира и модели мира подробно рассмотрено в статье Т.В.Цивьян, где убедительно доказывается важность понятия модели мира «как концепта и как инструмента анализа» (см.: Цивьян Т.В. Модель мира и ее роль в создании (аван)текста: [электронный документ]. - Режим доступа: httn://www.ruthenia.ni/folklore/tcivian2.htm').

Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров П Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб.: Искусство-СПб, 2001. С. 275.

конкретные черты символистской миромодели и описываются основные способы ее воплощения в теоретической и художественной практике русского младосимволизма.

В качестве важнейшей философской константы символистской модели мира выступает категория универсализма, воплощающаяся в представлении о мире как о «единоразделыюй цельности». Эта философская константа определяет логическую структуру символистской модели мира, которая оказывается трехчастной. З.Г.Минц эту «триадичность» трактует как рефлекс соловьевского представления «о триадичности (трехэтапности) всякого развития»9. Это приводит к тому, что в символистской миромодели обнаруживаются две разнонаправленные тенденции: «одна состоит в установлении системы антитез, организующих мир пространственно, ценностно и т. д. Другая — в сближении противоположностей, в утверждении универсального изоморфизма всех явлений жизни <...>»ш. Таким образом, логическая структура символистской миромодели соотносится с бинарностью и нейтрализацией этой бинарности.

Установка на символическое понимание бытия как «единораздельной цельности», связанная с логической триадой, по-разному реализуется в философско-теоретическом и поэтическом творчестве русских символистов.

В философско-теоретическом творчестве младосимволистов понимание бытия как «единораздельной цельности» приводит, во-первых, к доминированию онтологического кода, через который получают объяснения все иные (эстетические, аксиологические) пласты. Во-вторых, базовая мировоззренческая установка, реализующаяся в философии и эстетике младосимволизма, обусловливает сам способ работы со всеми философско-эстетическими противопоставлениями. Все эти оппозиции снимаются через «третье звено», в статусе которого выступает категории символа и символического, нейтрализующие противопоставление между всеми сферами бытия.

Эта концепция символа как своего рода «срединного звена» является обшей для эстетики и философии младосимволизма. Так, несмотря на то, что у А.Белого, Вяч.Иванова и А.Блока символ определяется с разных теоретических позиций, во всех этих определениях есть одна общая черта: символ всегда представляет собой триаду. Он бинарен по своей структуре, но эта бинарность, связанная с его основной функцией, - соединять два разных плана бытия — должна быть преодолена. Таким образом, структура символа тождественна логической структуре символистской модели мира, в которой также нейтрализуются все возможные противопоставления.

В поэзии символистское (и шире - символическое) понимание бытия обусловливает определенную модель пространства. Пространство в поэзии символизма оказывается гетерогенным, разделенным на два уровня, которые можно обозначить с помощью бинарного противопоставления «сакральный -профанный».

Противопоставление сакральной и профанной реальности реализуется в творчестве А.Блока, Вяч.Иванова и А.Белого в целом ряде конкретных

' Минц З.Г. О некоторых «неомифологических» текстах в творчестве русских символистов // Минц З.Г. Поэтика русского символизма. №: Искусство-СПб, 2004. С. 68.

10 Минц З.Г. Понятие текста и символистская эстетика // Минц З.Г. Поэтика русского символизма. М.: Искусство-СПб, 2004. С. 97.

пространственных оппозиций: «небо - земля», «долины — горные вершины», «нижняя бездна - верхняя бездна» и проч. Противопоставление между этими областями в соответствии с логикой символистской модели мира должно исчезнуть. В лирике младосимволистов нейтрализация этой пространственной разделенности осуществляется с помощью лирического сюжета (связанного с определенным типом лирического героя), пространственных метафор, образов-медиаторов.

Лирический сюжет в творчестве младосиволистов знаменует преодоление границы между сакральной и профанной пространственными сферами. Как правило, этот сюжет соотносится с мотивом пути. Путь в индивидуальных символистских картинах мира предстает, во-первых, как объединение пространственных и ценностных противоположностей (ср. такие стихотворения А.Блока, как «Ты отходишь в сумрак алый...», «Небесное умом не измеримо...», «Предчувствую Тебя. Года проходят мимо...», «В бездействии младом, в передрассветной лени...» и др.). Во-вторых, путь воплощается в двух моделях движения (движение по восходящей линии и движение по нисходящей линии), которые формируют два базовых лирических сюжета символисткой лирики: сюжет восхождения и сюжет нисхождения. Эти лирические сюжеты появляются во множестве стихотворений Вяч.Иванова: «Дух», «Ое ргоШпсШ», «Путь в Эммаус», «Аттика и Галилея», «Монастырь в Субиако», «Воплощение», «Аскет», «На крыльях зари» и др.

Лирический сюжет (и герой) не единственное средство снятия оппозиции между двумя типами пространств. Символизм использует еще один исключительно важный способ семантической медиации — пространственную метафору. Важной типологической чертой, позволяющей рассматривать разные поэтические системы в едином поле символистской поэтики, становится превращение такого рода метафор в своеобразные семантические загадки. Как правило, такие загадки в лирике символистов соотносятся с астрально-атмосферным рядом, который проецируется на какой-либо иной (обычно «земной») семантический ряд".

Главная особенность символистских загадок-метафор заключается в том, что в них традиционная «загадочная» двуплановость превращается в амбивалетностъ. Это значит, что разные уровни метафоры-загадки равноправны, и мы подчас не можем определить, что является метафоризирующим, а что -метафоризируемым. Именно в таких «метафорических загадках» и реализуется с предельной концентрированностью поэтическая семантика символа.

Огромное количество таких метафор-загадок обнаруживается в ранней поэзии А.Блока, где облик лирической героини двоится: звезда становится метафорой женщины, а женщина — метафорой звезды. Эти два плана в поэзии А.Блока семантически равнозначны, они соединяются в символе, который в данном случае выполняет свою медиальную функцию по соотнесению двух уровней мира, астрального и земного.

Последним средством медиации, соединяющим разные уровни символистского пространства, становятся образы-медиаторы, парадигма которых

11 О связи тропов и загадок со структурой модели мира см.: Цивьян Т.В. Модель мира и ее лингвистические основы. М.: КомКнига, 2006. С. 6-7,9.

10

в символистской поэзии практически неизменна. В эту парадигму входят образы горы, дерева, храма, креста, зеркала и др. Иногда по принципу парадигматической логики в символистских стихотворениях присутствует сразу несколько таких образов, выступающих в качестве своеобразных контекстуальных синонимов (см., например, стихотворение Вяч.Иванова «La selva oscura»).

Таким образом, базовой мировоззренческой константой символизма становится представление о бытии как о «единораздельной цельности», воплощающееся в структуре символистской модели мира, которая представляет собой «логическую триаду». В культурфилософии русского младосимволизма эта миромоделирующая установка связывается, во-первых, с онтологическим кодом, а во-вторых, со способом работы с философскими противопоставлениями (которые должны быть нейтрализованы). В поэзии логическая структура символистской модели мира воплощается в специфическом представлении о пространстве, которое разделяется на сакральную и профанную сферы. И как должны быть нейтрализованы философские оппозиции, так должно быть снято это пространственное противопоставление. Его нейтрализация происходит с помощью трех способов: героя и сюжета, метафор, а также образов-медиаторов.

Во второй главе работы «Философия культуры А.Белого: онтологический код и "символические понятия"» анализируется система культурфилософских взглядов А.Белого и определяется его вклад в разработку главных философско-эстетических вопросов русского младосимволизма. В первом параграфе главы «Онтологизм культурфилософии А.Белого» рассматривается, как онтологический код, заданный символистской миромоделью, обусловливает основные вопросы эстетики и гносеологии в теоретических работах А.Белого.

В параграфе показывается, что ключевой оппозиций в философско-эстетических работах А.Белого становится противопоставление видимости и сущности (феноменального и ноуменального). Это онтологическое противопоставление, в свою очередь, связывается с рядом эстетических и гносеологических оппозиций. В первом случае оно мотивирует классификацию искусств, во втором случае — классификацию методов (научных и творческих).

При этом принцип «триады», лежащий в основе символистской модели мира, обусловливает как эстетическую, так и гносеологическую системы. Они строятся на многочисленных бинарных оппозициях («классицизм - романтизм», «форма - содержание», «пространственные искусства - временные искусства», «музыка - зодчество»), противопоставление между элементами которых снимается с помощью символизма (соединяющего классическое и романтическое типы искусства, а также иррациональное и рациональное познание), поэзии (соединяющей искусства времени и искусства пространства), символа и звука (объединяющих в художественном творчестве внутреннее переживание и внешнюю действительность).

Во втором параграфе главы « "Образность - удел символических понятий ": функции метафор в философско-эстетических работах А.Белого» дан анализ метафорики теоретических работ А.Белого. Показано, что смешение художественного и теоретического дискурсов, во-первых, обусловлено символистской моделью бытия, предполагающей целостное понимание реальности. Во-вторых, оно связано со спецификой понимания художественного творчества. «Анализируя художественное творчество как принадлежащее сфере

"метафизической" - пишет М.А.Дубова, - и этим почти уравнивая его с философией, символисты младшего поколения <...> жаждали выяснить отношения искусства с действительностью, глубоко веря в его общественное предназначение, хотя и понимая это по-своему»12.

Все это приводит к тому, что термины в работах А.Белого метафоризируются, вступают в разного рода символические соответствия и ведут себя как художественные образы. Художественные образы, напротив, становятся своеобразньми «теоретическими моделями», которые наполняются «нехудожественным», «точным» смыслом. Фактически между образом и понятием у А.Белого нет четкой границы: они располагаются на разных концах одной шкалы и между ними существует множество переходных форм. Возможность такой смысловой градации вскрывает в понятиях их образный потенциал, и метафорика статей А.Белого оказывается связующим звеном между теорией и творчеством.

Практически все метафорические аналогии, встречающиеся в статьях А.Белого, встраиваются в пространственно воплощенную ситуацию. Наличие подобных ситуаций позволяет вести речь не просто об отдельных метафорах, но о целостных метафорических моделях, включающих в себя множество образов-метафор, связанных друг с другом в рамках данного смыслового единства. К числу основных метафорических моделей, функционирующих в статьях А.Белого, относятся космологическая, атмосферная, органическая, ландшафтная, геологическая, «взрывная» метафоры.

Структурирование метафорических моделей происходит по двум пространственным осям: горизонтальной и вертикальной. Вертикальная ось соотносится с метафорами, выражающими идею космоса и порядка (метафоры знания как здания, башни, горы, скалы, кручи, крепости), горизонтальная ось соотносится с метафорами, связанными с образом «первичного хаоса» (плавание, бушующий хаос-океан). Такая пространственная организация приводит к тому, что в статьях А.Белого появляются сюжеты восхождения и нисхождения, а также образы-медиаторы, которые должны нейтрализовать онтологическую бинарность мира, связывая воедино его разные уровни (к этим образам относятся образы треугольника, пирамиды, горы, Адама Кадмона и проч.).

Наличие целостных метафорических моделей приводит к появлению в статьях А.Белого разнообразных сюжетов, которые развертываются параллельно развитию той или иной авторской идеи. При этом данные метафорические сюжеты как бы образно «дублируют» логическое развитие мысли автора, так как в их основных образах зашифрована та или иная теоретическая идея. В некоторых случаях в качестве метафорических моделей выступают стихотворения, включенные в тексты статей, мифологические образы и отдельные мифы. Так, например, в статье «Луг зеленый» развертывание внутреннего метафорического сюжета базируется на вегетативном мифе, который, во-первых, предполагает тесную связь между растением и человеком, а во-вторых, связывается с мотивом умирающего-воскресающего божества (который проецируется на излюбленную символистскую мифологему Диониса). Сам же растительный миф, скрытый в

12 Дубова М.А. Пути развит™ модернистского романа в культуре русского порубежья XIX - XX вв. (Творчество В.Брюсова и Ф.Сологуба). Коломна: КГПИ, 2005. С. 27.

12

подтексте статьи, становится своеобразной «основой» для теоретических рассуждений А.Белого.

Метафорические модели в статьях А.Белого иногда выступают как самоценные смысловые единства. Так, одна метафорическая модель может соотноситься с несколькими ситуациями. Например, в статье «Луг зеленый» появляется органическая и механистическая метафоры. Но если в «Магии слов» эти метафоры иллюстрировали противопоставление слова-термина и слова-образа, то теперь с помощью этой метафорической модели А.Белый разграничивает два типа общества. В этом плане метафорические модели являются означающими со множеством означаемых. Они представляют собой своего рода «формулы», куда в качестве переменных подставляются разные идеи. Следовательно, у метафорических образов, функционирующих в статьях А.Белого, нет единого четко закрепленного значения. Один образ может обозначать множество разных явлений, что выводит его за пределы простой метафоры-аналогии и приближает к символу.

В конечном счете, организация тропеического уровня статей А.Белого напоминает организацию образно-пространственного уровня лирики символистского типа. Это сходство мотивируется общей логической структурой символистской модели мира, направленной на нейтрализацию любых противопоставлений.

Таким образом, установка на понимание бытия как «единораздельной цельности» обусловливает ряд специфических черт философско-эстетических работ А.Белого: доминирование онтологического кода, снятие эстетических, гносеологических и онтологических оппозиций с помощью категории символа, использование разнообразных методов, которые приводятся А.Белым к общему знаменателю, исчезновение границы между образом и понятием.

Третья глава работы «Поэзия А.Белого в координатах символистской миромоделн» посвящена поэтическому творчеству А.Белого. В первом параграфе главы «Поэтика пространства и идея онтологического синтеза в лирических сборниках А.Белого» в избранном аспекте анализируются поэтические книги А.Белого. Если в его философско-эстетических работах символистская модель мира оказывается основанием специфической онтологии, то в поэзии происходит воплощение этой модели мира в художественном пространстве: художественное пространство лирических книг А.Белого делится на несколько противопоставленных друг другу сфер, оппозиция между которыми должна быть нейтрализована. Эта нейтрализация происходит следующим образом.

Пространство в поэзии А.Белого репрезентируется через несколько семантических парадигм, которые в ценностном аспекте противопоставляются по признакам «сакральный — профанный». Сакральный верхний мир включает в себя астральную сферу13, а профанный нижний мир связывается с земной юдолью. В процессе развертывания стихотворных текстов противопоставленность этих сфер снимается за счет того, что в эту бинарную систему вводится элемент,

13 Установка на сакральность астрального мира была типологически общей не только для символистов, но и для поэтов, к ним тяготеющих. Так, С.МПинаев, рассуждая об антропософском коде в лирике М.Волошина, дает интерпретацию ряда «астральных» стихотворений поэта, сопоставляя его с А.Белым (см.: Пинаев С.М. Близкий всем, всему чужой... Максимилиан Волошин в историко-культурном контексте серебряного века. М.: РУДН, 2009. С. 111-127).

13

выполняющий функцию снятия противоположностей. Типология таких элементов в лирике А.Белого вписывается в общесимволистскую. Функцию медиации могут выполнять (1) пространственные метафоры, (2) сюжеты и герой', (3) образы-медиаторы.

В «Золоте в лазури» возникает особая, сугубо символистская архитектоника пространства, связанная с бинарной структурой модели мира и последующим снятием этой бинарности. А.Белый использует разные способы разрешения этого внутреннего семантического конфликта, которые «проходят» через все тексты книги. Первым способом нейтрализации исходного пространственного противопоставления становится герой и медиальный сюжет, с ним связанный. Здесь А.Белый предлагает два типа сюжета: позитивный и негативный. Первый способ преимущественно представлен в стихах первого раздела книги. Он включает в себя следующие элементы: бинарное пространство и герой, который, пересекая границу, стремится в иной идеальный мир. Как правило, этот способ воплощается в сюжете восхождения и соотносится с мотивом духовного просветления (циклы «Золотое руно», «Бальмонту»).

Во втором случае бинарность снимается через смерть героя и, связываясь с нисхождением героя, может пониматься как освобождение и конечное объединение человека с миром (циклы «Вечный зов», «Возврат», «Безумец» и др.). Однако два типа снятия оппозиции, «негативный» и «позитивный», не разделены непроходимой границей, напротив, они объединяются в высшее семантическое единство (поскольку оба типа все-таки нейтрализуют онтологическое противопоставление верха и низа), и их семантика часто «интерферирует» (именно поэтому смерть, особенно в последующих поэтических книгах А.Белого, понимается как приобщение к вечности).

Второй способ нейтрализации базового конфликта связывается с образами-медиаторами, мифологическая семантика которых заключается в том, что они, выполняя функцию некоей мировой оси, структурируют мироздание. У А.Белого к таким образам в «Золоте в лазури» относятся образы горы и храма.

Третьим способом объединения разных онтологических пластов становится метафоры, которые по принципу подобия соотносят разные пространственные уровни. В «Золоте в лазури» это способ используется в наименьшей степени.

Книга «Пепел» с точки зрения организации ценностно-семантического пространства является двойственной. Раздел «Россия», несомненно, представляет собой полную антитезу книги «Золото в лазури». Здесь пространственная вертикаль сменяется пространственной горизонталью, соответственно все ключевые мотивы «Золота в лазури» заменяются своими «антонимами». Таким образом, главным принципом развития смысловой структуры сборника оказывается смена пространственных координат. Пространство здесь становится своеобразным «смыслопорождающим механизмом»: системы символов (а также образы, мотивы и лирические сюжеты), спроецированные на разные пространственные уровни, радикально изменяются и получают разное смысловое наполнение. Так, ключевые мотивы «России» входят в оппозицию к ключевым мотивам «Золота в лазури»: повтор — возврат, движение по плоскости (по кругу) — восхождение, бессмысленность бытия — обретение вечного смысла, побег — поиск, пошлое пение — таинственный шепот.

Мы все же считаем, что сюжет нисхождения во мрак в «Пепле» не является доминирующим. «Антисистема ценностей», реализованная в первом разделе «Пепла», позволяет А.Белому парадоксально подчеркнуть символистское, аргонавтическое понимание пространства, которое подспудно начинает проявляться уже в разделе «Деревня» (в финале этого раздела снова возникает ценностная вертикаль). В последующих разделах вертикально организованная модель пространства начинает превалировать. Поэтому внутренний сюжет книги с полным правом можно назвать сюжетом семантического восхождения - от плоского пространства «России» к вертикально организованному пространству других разделов.

В каждом из этих разделов основной символистский сюжет дается по принципу темы в вариациях. Это значит, что инвариантная пространствишая структура этих разделов - одинакова: пространство бинарно разделено, и эта бинарностъ преодолевается с помощью тех или иных средств семантической медиации. Однако каждый из разделов представляет свою модель реализации символистского сюжета соединения двух сфер. В финале раздела «Деревня» противопоставленность небесной и земной сферы соотносится со смертью героя; в разделе «Паутина» символистское противопоставление неба и земли проецируется на противопоставление духа и материи, которое нейтрализуется через мотив священного брака; в разделе «Город» возникают отголоски сюжета, связанного с образом солнечного пророка, который здесь подменяется его функциональным двойником - кровавым арлекином; в разделе «Безумие» появляется еще один функциональный двойник пророка-поэта первой книги - «полевой пророк», чья гибель также знаменует прорыв к иным сферам (выражающийся в мотиве полета и воскресения в заключительных стихотворениях); в разделе «Просветы» снова возникает вертикальное противопоставление земли и неба, которое снимается в мотиве просветления земли «небесным золотом»; в разделе «Горемыки» появляется «золотолазурный» сюжет, главным героем которого становится пророк-безумец.

Следующая книга стихов А.Белого («Урна») пронизана философскими мотивами. Именно поэтому базовое символистское противопоставление двух сфер реальности, освобождаясь от разного рода наслоений, здесь предстает в наиболее чистом виде. Однако сами способы снятия этой пространственной онтологической оппозиции в «Урне» меняются. Ввиду своей «философичности» этот сборник оказывается наименее динамичным из всех книг поэта. Традиционные средства медиации - сюжет, связанный с определенным типом героя, и образы-медиаторы -здесь практически отсутствуют (за редким исключением). Лирические сюжеты восхождения и нисхождения здесь подменяются сюжетом круговращения, а большинство героев сборника оказываются неподвижными (ср., например, стихотворения «Созидатель», «Маг», «Искуситель» и проч.).

Сведение к минимуму внешней динамики, выраженной в сюжете, усиливает функцию пространственной метафоры, которая у А.Белого понимается как один из возможных способов нейтрализации оппозиции между двумя уровнями пространства. Основная метафорическая модель, превалирующая в книге, состоит в уравнивании внутреннего пространства души и внешнего пространства мира (см. подобные метафоры в стихотворениях «Вольный ток», «Алмазный напиток», «Волна» и др.).

В сборнике «Королевна и рыцари. Сказки» А.Белый снова возвращается к поэтике и семантике своих первых стихотворений, поэтому базовый символистский сюжет здесь явлен особешго отчетливо. Однако такой возврат вовсе не предполагает самоповтора - символистский сюжет здесь усложняется. Это усложнение связывается с тем, что в этой книге А.Белый, прибегая к пространственным метафорам, превращает их в сложные развернутые метафорические конструкции, которые могут прочитываться как загадки14.

Механизм построения «загадок» Белого типологически схож с принципами образования метафор-загадок у А.Блока: образы, репрезентирующие один пространственный пласт (связанный с космическим верхом), «подменяются» образами, означающими другой пространственный пласт (связанный с космическим низом). Яркий пример такой смысловой мены находим в балладном цикле «Шут», где появляются солнечные образы, знакомые по первой книге стихов А.Белого. Лирический сюжет этого цикла повторяет сюжеты многих стихотворений «Золота в лазури»: огневой рыцарь, соотнесенный с солнечной небесной стихией, нисходит на землю (семантика возврата) и освобождает королевну от власти злого шута. Однако ключевые образы стихотворения при ближайшем рассмотрении двоятся: замок связывается с землей и одновременно оказывается зубчатым замком облаков, который соотносится с небесной родиной героини. Поэтому стихотворение здесь обретает двойной код: оно может прочитываться как символистская притча, а может выступать как развернутая атмосферная метафора-загадка, в которой «внешние» образы «сказки» являются означающими для астральных явлений. Такой же «астрально-земной» код обнаруживается и в других стихотворениях книги: «И опять, и опять, и опять...», цикл «Близкой» и проч.

Логика символа, который выступает в статусе глобального объединяющего начала, указывает на то, что эти прочтения не исключают, но дополняют друг друга. Имея одинаковую смысловую ценность, эти пространственные уровни символической поэтики А.Белого требуют «симультанного» восприятия. Говоря иначе, здесь невозможно определить, какой пространственный пласт является метафоризирующим, а какой - метафоризируемым. В этом смысле метафора-загадка является семантическим тождеством, предполагающим взаимообратимость обоих смысловых пластов, наличие которых задается символистской моделью мира. Именно поэтому загадки такого типа не предполагают одной единственно верной интерпретации (отгадки), они устанавливают смысловую эквивалентность означаемого и означающего, что приводит к интересному эффекту «обратной метафоризации» (или, по А.Потебне, «обоюдному тропу»). Эта «плавающая семантика» базируется на том, что в лирике А.Белого реанимируются древнейшие мифологические структуры, связанные с тем, что разные уровни мира оказываются семантически эквивалентными. Таким образом, в этом сборнике А.Белый действует как мифотворец, и основной «творимый миф» является солярным и связывается, как и во многих мифологиях, с семантикой смерти и воскресения солнечного божества.

14 Впервые на такие метафоры-загадки обратила внимание ИАКожевникова, указавшая на важную роль таких метафорических конструкций, заключающуюся в создан™ «эффекта неопределенности» (Кожевникова H.A. Андрей Белый // Очерки истории языка русской поэзии XX века. Опыты описания идиостилей. М.: Наследие, 1995. С. 81).

В последующих сборниках («Звезда» и «После разлуки. Берлинский песенник») возникает та же пространственная модель и связанные с ней механизмы семантической медиации. Но если в «Звезде» символистская миромодель воплощается в ряде мотивов и образов, имеющих отношение к антропософии, то в сборнике «После разлуки. Берлинский песенник», несмотря на его заявлеш!ую экспериментальную природу, в статусе семантических медиаторов выступают традиционный для А.Белого сюжет восхождения и онтологическая метафора.

Во втором параграфе главы «.Мир — человек - слово: глоттогенез и космогенез в «Глоссолалии» А.Белого» рассматривается одно из самых сложных и энигматичных произведений А.Белого — «Глоссолалия».

«Глоссолалия» является исключительно репрезентативным символистским текстом, где по «символическим» законам творится новая вселенная. Символизм этого «нового мира» связан с тем, что все процессы, протекающие в нем, имеют свои аналоги-соответствия. Однако эти многочисленные соответствия сводятся к основной смысловой структуре, заданной символистской миромоделью: бинарное противопоставление двух типов пространства и медиальный элемент, который позволяет эту оппозицию снять.

Данный «тройной» инвариант в «Глоссолалии» представлен в следующем виде: макрокосмос — язык (звук, звукоряд, корень, слово, имя) — микрокосмос. Говоря иначе, язык является онтологическим средством, которое снимает оппозицию между микро- и макрокосмом15. Именно эти три константы, воплощая символистскую модель мира, являются основными источниками смыслопорождения и семантической основой всех метафор и сюжетов поэмы.

С этими парадигмами связаны три центральные категории поэмы: категории смысла (сфера макрокосма), звука (сфера языка) и жеста (человеческое измерение). Эти ключевые понятия обладают высокой «метафорогенностью». Их метафоризация происходит с помощью нескольких способов. Во-первых, метафорообразование соотносится с проекцией звука, смысла и жеста на три указанные инвариантные сферы (макрокосмос, язык, микрокосмос). Во-вторых, сами эти попятия связаны отношениями смыслового подобия, что приводит, с одной стороны, к установлению символических соответствий (звук равен жесту, жест эквивалентен смыслу), а с другой стороны, - к метафорическому осмыслению каждого из них. В-третьих, взаимодействие мотивно-образных систем, соотносящихся с каждой из этих категорий и приводящее к пересечению их смысловых полей, является главным фактором создания сложных метафор-загадок (таких, как «танцовщица звуков», «безрукая танцовщица», «жест звуков» и проч.).

Основная функция таких метафор - медиальная. Они, снимая противопоставление между разными семантическими сферами (микро- и макрокосмом), снимают тем самым противопоставление между разными пространственными уровнями, связанными с этими сферами.

Медиальную функцию в «Глоссолалии» выполняют не только метафоры, но и сюжет, который имеет в поэме отчетливую космогоническую подоплеку. Этот космогонический сюжет также связан с «основной триадой», и его можно

15 О концепции слова в модернизме, связанной с онтологическим пониманием знака, см.: Кихней Л.

Онтологический статус слова в поэтическом дискурсе Серебряного века // Modernités russes Ii. L'unité sémantique de l'Âge d'argent Lyon: Université Jean Moulin Lyon 3,2011. S. 47-63.

17

обозначить как сюжет творения мира и человека через язык. При этом в соответствии с логикой символистской миромодели, в рамках которой все противопоставления нейтрализуются, эти сюжеты оказываются смысловыми эквивалентами: сюжет творения языка есть одновременно сюжет творения мира и человека.

Создание авторских космогонических мифов базируется в поэме на четырех принципах. Первый семиотический «сценарий» возникновения космогонических сюжетов поэмы можно обозначить следующим образом: на звуковые переходы и фонетические трансформации накладываются те или иные традиционные сюжетные схемы (именно так, например, появляется сюжет о борьбе языка-змееборца со змеем, представляющим звуковой хаос). В этом случае фонетические метаморфозы часто описываются А.Белым с использованием мифологической символики, которая позволяет, персонифицируя фонетические трансформации в конкретных образах и мотивах, создать тот или иной авторский миф.

Второй важный механизм создания сюжета в поэме основан на том, что звукам приписываются определенные значения, которые выступают в статусе мотивов. Отсюда объединение звуков в «звукоряд» (корень или слово) эквивалентно объединению мотивов в сюжет. Таким образом, звуковые ряды (корни, слова) в «Глоссолалии» оказываются «свертками» мифа. Слово, корень, звукоряд и миф в поэме оказываются в каком-то смысле изоморфными за счет того, что звук здесь выступает и как единица языка, служащая основным материалом для построения слов, и как единица, связанная с определенным «мотивом», включенным в мифологический сюжет. Таким образом, разбивая язык на составляющие и приписывая каждому элементу свое значение, А.Белый показывает, как из их совокупности рождается слово (на уровне звуков) и миф (на уровне мотивов). Отметим, что приписывание звуку значения — одна из важных особенностей неклассической парадигмы литературы в целом, и в этом смысле А.Белый был одним из «пионеров» смысловой звукописи. Так, например, А.В.Леденев, указывая на специфическую роль звука в прозе В.Набокова, где звук исполняет «роль "первотолчка", начального импульса формирования образа»16, проводит параллель с изысканиями А.Белого в «Глоссолалии».

Третий способ создания сюжетов, заключается в том, что некоторые сюжеты происхождения представляют собой развернутую метафору, между разными планами которой устанавливаются отношения причинно-следственной связи. Метафора «зрак есть злак», например, приводит к появлению этиологического сюжета о созревании зрения под солнцем и о злаке как солнечном зраке. Так звукосемантическая общность феноменов, их метафорическое взаимопроникновение, приводит мифологическое сознание А.Белого к идее об их общем происхождении, в результате чего появляется авторский этиологический сюжет, который мотивирован звуковым составом слов.

Четвертый механизм создания сюжетов связывается с развертыванием значений имени собственного. Это развертывание становится возможным за счет того, что семы имени собственного приравниваются к мотивам мифов, которые связаны с этим именем. Следовательно, развертывание значений имени

16 Леденев A.B. Стилевой эффект истекания реальности из звука в прозе В.Набокова // Проблемы

поэтики русской литературы. М.: МАКС Пресс, 2003. С. 116.

18

собственного порождает мифологический сюжет. Таким образом, этимология имени обусловливает генезис мифа: отыскивая этимологическую основу имени, А.Белый одновременно выявляет определенную парадигму мифологических мотивов, соотнесенных с именем и реализующихся в нарративной структуре мифологического «рассказа».

Смысловая сложность и энигматичность «Глоссолалии» заставляет предположить, что А.Белый в своей поэме создает род сакрального «звукового» языка, главными характеристиками которого становятся следующие черты: доминирование парадигматического уровня над синтагматическим; превалирование семантических факторов; исключительная метафоричность и важное положение иконического компонента.

Каждый звуковой ряд этого языка имеет свою внутреннюю структуру: на одном его полюсе находится предельно размытое комплексное значение, набор «смыслозвуков», реализующихся в том или ином комплексном звуковом сочетании, на другом полюсе - мифологическое имя, которое как бы «воплощает» звуковой ряд в конкретной словоформе. Таким образом, направление глоттогенеза, который во вселенной «Глоссолалии» связан с космогенезом, таково: звук -звукоряд - корень - слово - имя.

Все это позволяет сделать вывод о том, что в «Глоссолалии» на совершенно ином материале развертывается «основной символистский сюжет», связанный с возвращением миру его целостности, более того, «Глоссолалия» представляет позитивный вариант развития этого сюжета Но на этот раз главным его героем становится не человек (пророк или поэт), но сам язык, который, являясь «опосредующим» элементом между миром и человеком, творит Вселенную в полости человеческого рта.

Вторая часть работы «Типология символизма: А.Белый и современная поэзия» посвящена типологическим схождениям и перекличкам между философско-эстетической и художественной системой А.Белого и поэзией современных авторов. В четвертой главе «Линия А.Белого в неоавангардистской поэзии: творчество К.Кедрова» анализируется символистский компонент творчества К.Кедрова, одного из самых ярких представителей неоавангардизма.

В первом параграфе главы «Фшософия поэзии и поэзия философии в творчестве К.Кедрова» выявляется ряд типологических совпадений эстетики и философии К.Кедрова (представленной в его наиболее репрезентативном исследовании «Метаметафора») с философией культуры А.Белого. Эта типологическая связь обусловлена общей символистской моделью мира, которая, реализуясь в частных картинах мира, определяет особенности эстетики К.Кедрова и А.Белого. Типологическое сопоставление творчества К.Кедрова и А.Белого оправдывает и тот факт, что сам А.Кедров в своей книге часто обращается к имени поэта-символиста и по-своему трактует его философский и духовный опыт. Однако символизм является не только «темой» книги ККедрова, символистское мировидение обусловливает и ее структурные особенности.

Во-первых, в книге К.Кедрова доминирует онтологический код, который сам поэт-философ называет «метакодом». Во-вторых, установка на целостное понимание бытия приводит к тому, что у К.Кедрова, как и у А.Белого, возникает феномен методологического плюрализма: так, К.Кедров в своей книге использует

художественный, научный, философский, религиозный и мифопоэтический «языки». Эта множественность методов связана с попыткой увидеть мир целостно, через призму разных методологий, которые представляют собой возможные способы символизации. В этом смысле методологический плюрализм К.Кедрова вполне можно назвать «плюро-дуо-монизмом» (термин А.Белого), поскольку разные методы призваны с разных сторон показать Единое.

В-третьих, множество оппозиций («внешнее - внутреннее», «верх — низ», «микрокосм - макрокосм» и т.д.), связанных с представлением о «мировом пространстве» в книге К.Кедрова, как и в работах А.Белого, нейтрализуются в акте мистического синтеза (который К.Кедров называет «инсайдаутом»).

В-четвертых, символистская модель пространства у К.Кедрова, как и в творчестве А.Белого, являясь основой для семантических преобразований, обладает высоким метафорогенным потенциалом. Так, ключевая категория эстетики, философии и поэтики К.Кедрова - метаметафора - связывается с моделью пространства (и шире — с поэтическим космосом). Поскольку границы внутри пространственной модели поэта нейтрализуются, постольку метаметафора, выражающая бытие такого типа, оказывается абсолютным семантическим тождеством, внутри которого нет четкого разделения на означающее и означаемое: в метаметафорах К.Кедрова, как и в символе А.Белого, эти планы эквивалентны. Говоря иначе, смысловая граница внутри метаметафорического знака исчезает, троп становится «обоюдным». Эта семантическая обоюдность выражается через главную мировоззренческую формулу К.Кедрова: человек есть изнанка неба, а небо — изнанка человека. Все это позволяет говорить о метаметафоре как о символе, который, связывая «два в одно», исключает всякую двойственность.

Символистская модель пространства обусловливает специфику не только лексического, но и фонетического уровней поэтического языка Так, анаграмма и палиндром представляют собой фонетическое выражение «обратимого» пространства символистского типа. Сам же звук в поэтическом космосе К.Кедрова, как и у А.Белого, понимается субстанциально, как атом-элемент мироздания и наделяется значением.

Наконец, в-пятых, термины в книге К.Кедрова, как и в философско-эстетических работах А.Белого, по своей функции оказываются близки художественным образам, они становятся символически многозначными. Художественные образы же, напротив, оказываются моделями для теоретических рассуждений К.Кедрова. Так, например, сходную функцию у поэтов выполняют стихотворения, включенные в тексты теоретических работ: они являются своеобразными аллегориями, которые на художественном материале выражают теоретические идеи.

Особенно сильны типологические переклички «Метаметафоры» К.Кедрова и «Глоссолалии» А.Белого. В этой плоскости общим для двух поэтов становится целый ряд семантических черт: техника создания сюжета из метафорических сопоставлений-аналогий, приписывание звукам и буквам семантического плана, «авторские этимологии», роль имени собственного, онтологизм, понимание тела как космоса и космоса как тела.

В конечном счете, структурно сходные «схемы» пространства, обусловленные общей символистской моделью мира, приводят к целому ряду

типологических мотивно-образных совпадений, обнаруживаемых в поэтической философии К.Кедрова и А.Белого: образы «всечеловека» (Адам Кадмон), зеркал, двойников, мотивы «утраты» телесности и превращения тела в энергию, понимание смерти как инициации, мифологическая связь микро- и макрокосма, важность мистериальной темы, понимание поэзии как теургии. Все эти мотивы и образы, заявленные в «Метаметафоре», свидетельствуют о том, что философская система К.Кедрова близка теоретическим разработкам А.Белого.

Во втором параграфе четвертой главы «Символ и метаметафора: поэзия ККедрова» вычленяются основные черты поэтической семантики К.Кедрова, которые типологически связаны с поэтической семантикой А.Белого. В параграфе показывается, что в поэзии К.Кедрова реализуется исходный теоретический принцип его эстетики, обусловленный символистским представлением о тождественности разных уровней мироздания. Если в философско-эстетических работах это тождество («метакод») описывается с теоретических позиций (при этом, как и в философии А.Белого, возникает онтологическая доминанта), то в поэзии оно воплощается в сложной метафорической системе, связанной с концепцией поэтического пространства.

Основная особенность поэтической семантики К.Кедрова заключается в том, что она выстраивается на ряде оппозиций, связанных с пространственным кодом, которые снимаются с помощью традиционных для символизма семантических средств медиации (герой и сюжет, метафора, образы-медиаторы). В качестве главных оппозиций нами выделены следующие противопоставления: «телесная сфера — духовная сфера», «космос - человек», «"я" - "ты"», «внешнее пространство - внутреннее пространство».

Нейтрализация обозначенных пространственных оппозиций приводит к пересечению семантических полей разных образов, что является основой для порождения метафор. Семантический механизм создания метафоры в лирике К.Кедрова сходен с принципами метафоропорождения в поэзии А.Белого: образам одного пространственного ряда приписываются признаки образов другого пространственного ряда, в результате подобной рекомбинации признаков появляются те или иные метафоры. Однако К.Кедров выявляет предельный семантический потенциал такой рекомбинации, что приводит к смешению признаков на уровне поэтической синтагматики, в то время как у А.Белого такое синтагматическое смешение происходит в очень редких случаях. Говоря иначе, внутри текста стихотворения А.Белого царят «нормальные» общеязыковые смысловые связи, однако само стихотворение в силу многосмысленности его образов может выступать как знак иной ситуации, которая как бы остается за текстом (именно так мы можем трактовать стихи-загадки поэта-символиста). У К.Кедрова же эта «затекстовая» ситуация прямо вводится в текст, нарушая его синтагматическую связность и обусловливая авангардный тип письма. Тем не менее в лирике К.Кедрова и А.Белого присутствуют сложные метафорические образы, которые, являясь смысловыми центрами тех или иных стихотворений, по своей семантической структуре напоминают загадки.

В целом метафорическая система в поэзии К.Кедрова, как и в лирике А.Белого, зависит от структуры пространства. Эта функциональная зависимость, с одной стороны, утверждает онтологичность метафор этих поэтов, а с другой стороны, делает само пространство их поэзии семиотическим феноменом.

Как и у А.Белого, в стихотворениях К.Кедрова появляются еще два важных способа, с помощью которых утверждается единство вселенной: сюжет восхождения - нисхождения (ср. поэму «Золотой Хризостом») и парадигма «пограничных» образов, выполняющих медиальную функцию (ср. такие произведения, как «Золотой Хризостом», «Теневая радуга», «Пилигрим», «Зеркальный паровоз» и др.). В парадигму образов-медиаторов в лирике К.Кедрова входят следующие элементы: лестница, радуга, эскалатор, башня, храм, пролетка, паровоз, зеркало, путник, странник, пророк, пилигрим. Многие из этих образов являются своеобразными контекстуальными синонимами. Внутренняя семантическая связь между ними настолько сильна, что в некоторых стихотворениях они сливаются и порождают сложные метафоры (ср., например, метафорический образ «зеркального паровоза», который представляет собой объединение двух лексем из указанной парадигмы).

Типологические связи поэтики К.Кедрова и А.Белого обнаруживаются также и в технике работы со словесным материалом. Уровень слова как «отграниченной» языковой единицы оказывается нерелевантным для обоих поэтов. Для их поэтик важны две разнонаправленные тенденции. С одной стороны, их интересуют «атомы слова», его элементарные частицы, в статусе которых выступает звук, в обоих случаях наделяющийся значением. С другой стороны, они тяготеют к некоему лексико-семантическому сверхединству, выстраиваемому по парадигматическому типу: А.Белый и К.Кедров оперируют не отдельными лексемами, но целыми парадигмами образов, которые на уровне концептосферы их поэзии выражают устройство поэтического мира и его пространственную организацию. Значение внутри этих парадигм размывается, так как образы, входящие в эти семантические системы, подвержены принципу смысловой рекомбинации, что предполагает высокую степень их окказиональной синонимичности и способности быть взаимозаменяемыми в разных смысловых контекстах. Еще одной важной чертой, связывающей поэтические семантики А.Белого и К.Кедрова, становится их установка на смешение вербальных и иконических знаков, которое у К.Кедрова выражается в том, что в стихотворения вводятся разнообразные схемы и символы.

Однако, несмотря на типологическое сходство двух поэтик, между ними есть и ряд существенных отличий, касающихся прежде всего семантической структуры стихотворений. Символистская модель мира, предполагающая бинарное разделение пространства и снятие оппозиций между разными его уровнями, в поэзии А.Белого воплощается преимущественно в разных моделях пути, которые соотносятся с мотивом преодоления «пространственного разрыва» и с образом героя-медиума. У К.Кедрова же эта разделенность преодолевается не столько через лирический сюжет, сколько через семантическое соположение и слияние образов, принадлежащих к разным пространственным стратам, которое формирует ряд сложных метаметафор. Говоря иначе, снятие базовой символистской оппозиции в стихотворениях К.Кедрова большей частью происходит за счет смысловой трансформации образного ряда текста, а не за счет объединения разных мотивов в лирический сюжет, как это было у А.Белого.

Поэтому мы не считаем, что поэтическая система К.Кедрова полностью исчерпывается символистским кодом. Скорее, К.Кедров, используя основные миромоделирующие символистские установки, трансформирует их и воплощает в

иной картине мира с помощью иных поэтических средств. Недаром общие символистские установки А.Белого и К.Кедрова на уровне картин мира получают разные философские обоснования: у К.Кедрова в статусе такого обоснования выступает космизм и «философия физики», а у А.Белого — культурно-философские концепции, связанные с соловьевством, неокантианством, антропософией и проч.

Отличие беловской поэтики от кедровской связано еще с одним интересным парадоксом. Очевидно, что мировоззренческие системы К.Кедрова и А.Белого — удивительно похожи, что обусловливает типологическое сходство художественного содержания. Однако возникает вопрос: почему же между поэтиками этих двух авторов есть столь существенные формальные различия?

Если использовать логику рассуждений и философские идеи самого К.Кедрова, то можно сказать, что основные принципы кедровской поэтики продиктованы тем, что его лирическая точка зрения пространственно «вненаходима», он пишет с позиции «иной реальности», которая представляет собой абсолютную божественную полноту. А поскольку эту полноту необходимо разворачивать в тексте, который есть всегда определенный «ряд», связанный с идеей протяженности, постольку здесь совершенно необходимы нарушения синтагматики и логического синтаксиса (которые и выражают эту идею протяженности текста). Отсюда и проистекает авангардистская фрагментарность стихотворений К.Кедрова, воплощающаяся в «поэтике сдвига». А.Белый же, оказываясь в той же системе координат, напротив, занимает в ней противоположную позицию — позицию «земного» наблюдателя, что и обусловливает достаточно традиционные принципы его поэтики.

В пятой главе работы «Метареализм и символизм: поэзия И.Жданова и А.Белого» дан анализ поэзии И.Жданова. Его творчество связывается с определенным направлением в русской поэзии последних десятилетий XX века, метареализмом, куда входит ряд поэтов (О.Седакова, В.Кривулин, А.Драгомощенко, В.Аристов). Многие из поэтов, принадлежащих к этому направлению, тяготеют к символизму, однако наиболее ярко символистские установки были воплощены в поэзии И.Жданова.

В первом параграфе главы «."И в разломе символа-святыни...": символистские мотивы и образы в лирике И.Жданова» показано, что каркасом поэтической семантики И.Жданова становится ряд противопоставлений, отношения между элементами которых обусловливаются символистской установкой на синтез. В статусе главной оппозиции в поэзии И.Жданова выступает противопоставление пространственной горизонтали и пространственной вертикали, которое связывается с оппозициями «внешнее пространство — внутреннее пространство» и «человек — космос». Оппозиция между этими сферами снимается с помощью тех же семантических механизмов, что и в лирике А.Белого (метафора, сюжеты восхождения-нисхождения, образы-медиаторы).

Противопоставление пространственной горизонтали и вертикали наделяется ценностными смыслами. Так, горизонтальная, плоская модель пространства в поэзии И.Жданова, как и в лирике А.Белого, связывается с мотивами бессмысленного пути, «кружения» (ср. стихотворения «Арестованный мир», «Весною сад повиснет на ветвях...», «Зима» и др.). Вертикальная ось, напротив,

соотносится с положительными ценностными значениями. Она, коррелируя с верхними астральными сферами, связывается с символистским мотивом музыки и представляет мир истинного бытия (ср. стихотворение «Тихий ангел - палец к губам - оборвет разговор...»).

Это базовое противопоставление в некоторых случаях оказывается принципом структурирования образной системы стихотворений. Как и в лирике символистов, в поэзии И.Жцанова образы, связанные с идеальным бытием (ценностная вертикаль), переходя в земное бытие (ценностная горизонталь), могут пародийно травестироваться. При этом переход от горизонтальной пространственной организации к вертикальной становится у И.Жданова частотным лирическим сюжетом. Ср. стихотворение «Неон», где вертикально-горизонтальные пространственные координаты обусловливают саму структуру образной системы, которая распадается на две части: небесные образы и их травестированные земные субституты. Подобная семантическая мена была характерна также и для творчества А.Белого, где небесные образы в земном мире теряли свою сакральную суть и становились знаками распада и хаоса. Антитезой этому двухмерному плоскому бытию, «ценностной вертикалью», становится пространство памяти, заключенное в «желтизну фотографий». Оно, как и положено верхней символистской сфере, выражается, во-первых, через образ неба, во-вторых, через модель вертикального движения, которое реализуется в мотиве «восходящей» памяти и образе «отвесного прибоя». Соположение этих сфер приводит к смешению пространств, и за двухмерным миром обнаруживается иная реальность. Примечательно, что пространственное слияние в этом стихотворении приводит, как и в поэзии символизма, к апокалипсическим мотивам, которые трактуются И.Ждановым как знак начала нового бытия. Характерно, что символом новой жизни, которая разрушает двухмерный мир, оказывается жест поднятой головы (ср. с частотным для поэзии А.Белого жестом воздетых рук, который также знаменовал связь разных уровней мироздания).

Соединение разных пластов бытия у И.Жданова, как и в лирике А.Белого, воплощается в мотиве взаимопроникновения внешнего и внутреннего пространств, которому даются разные, иногда диаметрально противоположные оценки. Так, с одной стороны, это слияние может выражать идею гармоничного синтеза человека и природы (ср. стихотворение «Весною сад повиснет на ветвях...»), но с другой стороны, оно может связываться с комплексом апокалипсических мотивов (ср. стихотворения «Мелкий дождь идет на нет...», «Двери настежь...» др.).

Другое частотное символистское «соответствие» поэзии И.Жданова — это соотношение микро- и макропространства, при котором человеческое измерение связывается с измерением астрально-космическим (ср., например, стихотворение «Крещение»), Соединение микро- и макропространств является семантическим сюжетом стихотворения «Запомнил я цветные сны шмеля...», где образы неба и земли оказываются включенными в пространство души, что подчеркивается приемом параллелизма. Медиальным средством такой интерироризации оказывается метафора, позволяющая спять противопоставленность мира и человека.

Установка на понимание мира как «единораздельной цельности» заставляет И.Жданова соотносить не только пространство души и космоса, но и связывать в

акте метафорического сравнения природный и человеческий миры. Так, в стихотворении «Не степь, а детский мяч, поросший ковылем...» появляется целый ряд «обоюдных метафор», разные планы которых (природный и культурный) отождествляются, и невозможно понять, о чем в стихотворении идет речь: то ли о городе, который сравнивается со степью, то ли о степи, на которую проецируются городские реалии.

Воплощение символистской миромодели в разных картинах мира приводит и к отличиям двух поэтических семантик. Так, у И.Жданова в сферу идеальной реальности включаются мотивы прошлого, памяти и детства (чего не было у А.Белого). Однако, попадая в парадигму «идеальных» образов и мотивов, они начинают вести себя в соответствии с символистской парадигматической логикой, связываясь с верхней сферой бытия и с сюжетом восхождения. Таким образом, пространственные оси миромодели структурируют авторские мотивы, встраивая их в определенную систему. И, в конечном счете, одинаковая структура пространства приводит к тому, что у И.Жданова и А.Белого возникает ряд типологически сходных образов и мотивов, связанных с символистским пространственным кодом. Так, идеальный мир у поэтов соотносится с астральными образами, образами зеркала, воды, мотивом музыки. Нижняя сфера может соотноситься с театральными мотивами и образом балагана. Деление пространства мира на сакральный и профанный уровни также обусловливает появление в лирике И.Жданова излюбленного А.Белым мотива соединения слова (ноуменальный мир) и человека (феноменальный мир). А сама бинарная организация поэтического космоса порождает мотив двойничества, который И.Жданов поэтически трактует в символистском ключе.

Во втором параграфе пятой главы «Механизмы семантической медиации в лирике И.Жданова» определяются основные способы снятия семантической противопоставленности двух пространственных сфер. В лирике И.Жданова возникает три способа семантической медиации: образы-медиаторы, сюжет восхождения-нисхождения, соотнесенный с героем-поэтом, и метафора.

Все образы-медиаторы поэзии И.Жданова делятся на две категории: образы, связанные с природными миром (гора, дождь, луч и проч.), и образы, которые соотносятся с миром культуры (храм, крест, ковчег и т.д.). Принципиальная «неустойчивость» значений ждановских медиальных образов, обусловливающая их способность вступать в разнообразные семантические связи, приводит к тому, что граница между образами природы и культуры размывается. Возможно, что относительность смысловой границы в данном случае связывается также с тем, что все медиальные образы входят в одну парадигму, внутри которой смысл как бы распыляется, «интерферирует». Снятие границы между двумя типами образов-медиаторов приводит к тому, что они соотносятся между собой по метафорическому принципу: так, храм может служить метафорой горы, а гора -метафорой храма.

Следовательно, образы-медиаторы в лирике И.Жданова связывают не только разные уровни пространства, но и обусловливают специфику метафорообразования. Все медиальные образы являются символами, своеобразными «осевыми словами», имеющими в стихотворениях огромную смысловую нагрузку. Их многозначность позволяет им вступать в разнообразные семантические связи друг с другом, что приводит к пересечению семантических

полей, в результате которого происходит наложение разных смыслов. Каждое из этих «осевых» слов в результате такого наложения теряет свое конкретное значение и метафоризируется.

Повышенная метафорогенность медиальных образов объясняется также и метафорическим смещением их связующей функции. Так, гора может соединять не только верхнее и нижнее пространства, но и объединять разные пласты времени (настоящее и прошлое), а также снимать оппозицию между внутренним и внешним пространственными планами.

Образы-медиаторы, относящиеся к миру природы, часто возникают в стихотворениях, где нет «действующего» лирического героя - он заменяется динамикой самих пейзажных образов, которые всегда подвижны (дождь идет, течет, как «отвесная река», горы и деревья рвутся ввысь, гроза бушует) - так эти образы проявляют свою медиальную функцию и практически в точном соответствии с символистской эстетикой и философией указывают-намекают на иные, истинные пространства, скрытые за миром видимого.

Исключительно важное место в лирике И.Жданова занимает медиальный образ зеркала, который оказывается не просто знаком границы, разделяющей два пространства, но семантическим принципом поэтики, обусловливающим особенности выстраивания поэтической семантики И.Жданова в целом. В соответствии с правилом метафорического смещения связующей функции зеркало становится универсальным медиальным образом, оно может соединять не только разные типы пространства, но и разные пласты времени. При этом сама «зеркальность» часто становится источником разнообразных метафорических аналогий (ср. такого рода зеркальные метафоры в стихотворении «Пустая телега уже позади...», где, как и в некоторых стихотворениях Вяч.Иванова, соположение неба и водной глади обусловливает метафорический строй текста).

Однако И.Жданов по-своему развивает традиционный для символизма мотив отражения, он связывается у него не только с «семиотической границей», отделяющей видимость от реальности, но и с тем, что все уровни мира отражаются друг в друге. Такое «взаимоотражение» знаменует полную смысловую тождественность всех сфер мироздания, которая на смысловом уровне выражается с помощью метаметафор.

В поэзии И.Жданова, как и в лирике А.Белого, важным оказывается сюжет восхождения, связанный с определенным типом лирического героя-поэта и вертикальным устройством мироздания. Примечательно, что преодоление границы между разными типами внешнего пространства у И.Жданова, как и у А.Белого, соотносится с преодолением границ своей собственной телесности и ее духовной трансформацией. При этом у И.Жданова такая трансформация часто сопутствует творческому процессу, что является отголоском сугубо символистского понимания творчества как теургии. См. стихотворение «Мастер», где И.Жданов воплощает символистскую модель творчества, связанную с образом художника, который понимается как герой-медиум, проводник между мирами. В акте творчества он соединяет разные сферы мира, что обусловливает появление в стихотворении мотива сакральности творчества, которое понимается как творение иной природы. Именно поэтому творческий процесс связывается И.Ждановым с мотивом пути в верхние сферы, которые соотносятся со звездными пространствами. Типологическое сходство лирического героя-пророка А.Белого и

«мастера» И.Жданова очевидно. Другое дело, что у позднего А.Белого концепция преодоления телесности на уровне картины мира была связана с теургическо-антропософским кодом, что, однако, не отменяет типологической общности этих двух образов.

Наиболее ярко символистский сюжет восхождения явлен в ждановском стихотворении «Восхождение», в котором сконцентрированы все основные мотивы и образы, связанные с поэтикой символистского типа пространства. В этом тексте изображается пространство «чистой земли», где через бытовые вещи просвечивает символический смысл, в результате чего изображение предметов мира двоится. Восхождение здесь понимается в символистском ключе как путь преодоления плоского линейного пространства. В тесной связи с этим базовым мотивом находится парадигма «вертикальных» образов стихотворения, каждый элемент которой является символом, «семантической опорной точкой», вокруг которой группируются основные смыслы текста, ибо каждый из этих образов, как и положено символам, обладает сильным «метафорическим потенциалом».

В эту вертикальную парадигму входят образы острия иглы, высоты, горной вершины, копья, мотив укола. Через соположение основных семантических полей этих образов возникают метафоры, которые, сплетаясь в смысловую сеть, формируют тропеический облик стихотворения. В семантическом контексте эти образы эквивалентны друг другу. Эта эквивалентность оказывается основой для смысло- и метафоропорождения. Так, соположение иглы и горы в силу их общей вертикальной семантики дает такое выражение как «вершина иглы». Связь иглы с уколом включает в эту парадигму образ копья. Поэтому «взойти на вершину горы (иглы)» в поэтической системе этого стихотворения значит то же, что «отворить источник копьем» (в связи с этим здесь появляется образ Святого Георгия) и «проколоть сердце» («нацеленный в сердце укол») - все эти три мотива, появление которых обусловлено включенностью базовых образов в одну вертикальную парадигму и смешением их семантики - равнозначны, что и обусловливает их ассоциативно-метафорические связи.

Система метафор этого стихотворения обусловлена моделью мира символистского типа, в рамках которой взаимодействуют разные пространственно-ценностные сферы. Так, восхождение на вершину горы (внешнее пространство) может метафорически выражаться через мотив проколотого сердца (внутреннее пространство), и оба этих мотива связаны с сакральным пространством вечности (к которому принадлежит образ копья Святого Георгия). Метафорическое наложение же этих мотивов друг на друга организует образ многомерного, поливалентного и стереоскопического пространства, в котором воедино собираются разные пласты мира. Герой, действующий в таких символических пространственных координатах, вполне закономерно оказывается проводником иной (божественной?) воли. И в данном случае герой - это еще один образ-медиатор, скрепляющий два уровня космоса. Поэтому путь его восхождения - это путь приобщения к сакральным ценностям бытия.

Сюжету восхождения у И.Жданова противопоставлен сюжет нисхождения, который в его поэтической семантике соотносится с погружением. Сам же лирический сюжет погружения, в свою очередь, связан с водно-зеркальной мотивно-образной парадигмой. Оба этих сюжета моделируют иное бытие в разных его ипостасях, именно поэтому «на дне» зеркала-воды можно обнаружить

вертикальные образы в силу общей ценностно-смысловой общности двух вариантов иного пространства (ср. стихотворение «Пустая телега уже позади...»).

Универсальным семантическим механизмом нейтрализации разных пространственных оппозиций в лирике И.Жданова является метафора. Так, с помощью систем метафорических соответствий семантически отождествляются микро- и макрокосм, характеризуются образы-медиаторы и (в некоторых случаях) лирический герой, который, находясь «между мирами», совершенно по символистскому принципу превращается в «вертикальный путь». Главная особенность многих пространственных метафор ждановских стихотворений заключается в том, что они, как и в некоторых лирических текстах А.Белого, становятся «обоюдными», что указывает на общесимволистский компонент поэтической семантики И.Жданова. Такие «обоюдные» метафоры в поэзии И.Жданова подчас превращаются в символистские метафоры-загадки, многие из которых, как и у А.Белого, связываются с атмосферно-астральными явлениями. Ср. ждановское стихотворение «Гроза», где ситуация грозы, как и в поэзии А.Белого, моделирует битву и осмысляется в мифологическом ключе. Тем не менее метафорические загадки И.Жданова отличаются от метафор-загадок А.Белого: их семантика оказывается еще более размытой. Если у А.Белого на лексическом уровне мы могли четко разделить несколько бытийно-пространственных пластов, которые участвуют в создании загадки, то у Н.Жданова такое разграничение становится проблематичным: семантика разных уровней настолько срастается, что эта слитность теперь реализуется не просто в мене элементов (парадигматический уровень поэтического языка), но в том, что эти разные семантические пласты как бы проникают друг в друга, что приводит к порождению сложных метафор, в которых органически срастаются разные образы (синтагматический уровень поэтического языка). Так, например, нити, протянутые из жил, могут трактоваться и как нити дождя, и как собственно жилы, и как «нить молнии», и как образ, связанный с «конем грозы».

Таким образом, в поэтической творчестве И.Жданова обнаруживается ряд типологических параллелей с поэзией А.Белого. Эти типологические параллели обусловлены общей мировоззренческой установкой И.Жданова и А.Белого на целостное понимание бытия. Реализованная на уровне поэтического пространства, эта установка обусловливает структуру поэтической семантики И.Жданова, типологически сходную с семантической системой поэзии А.Белого.

Шестая глава работы «Рецепция символизма в русской рок-поэзии: поэтическая семантика Б.Гребенщикова» посвящена анализу творчества Б.Гребенщикова, где своеобразно преломляется символистская традиция. Русская рок-поэзия - 4 это мощное поэтическое течение, возникшее в последних десятилетиях XX века. Будучи связанным, с одной стороны, с авторской песней (по самому способу бытования поэтического текста), а с другой стороны, - с классической русской поэзией, рок-поэзия представляет собой исключительно оригинальное явление. Несмотря на то, что многие поэты, принадлежащие к этому направлению, тяготеют к западным поэтическим и музыкальным образцам, в русской рок-поэзии отчетливо выделяется модернистская поэтическая основа. При этом наиболее ярким продолжателем символистской линии в рок-поэзии является Б.Гребенщиков.

В первом параграфе главы «"Простые слова, их странные связи": символические принципы организации образной системы Б.Гребенщикова» рассматриваются общие особенности создания поэтической семантики Б.Гребенщикова. Эти особенности связаны со специфическим представлением о пространстве, которое, во-первых, тяготеет к структуре пространства символистского типа, а во-вторых, обусловливает специфику поэтической семантики Б.Гребенщикова. Пространство его песенной поэзии делится на две ценностные сферы: область «чистой земли», связывающаяся с мотивами духовного просветления; и область ложной реальности, соотносящаяся с мотивом иллюзии и видимости. Это деление типологически восходит к одной из главных философских оппозиций символизма, которую Андрей Белый обозначил как противопоставление действительности и видимости.

В соответствии с этим в лирике Б.Гребенщикова выделяются две крупных образных парадигмы, соотнесенные с образами «чистой земли» и «ложной реальности». Эти пространственные образы оказываются доминирующими в указанных образных системах, остальные образные единицы этих множеств являются их своеобразными атрибутами.

Первая семантическая парадигма, связанная с образом «чистой земли», включает в себя следующие мотивно-образные единицы: Небесный Иерусалим, город на холме, ряд апокалипсических мотивов и образов, другой берег, Рождество, возвращение домой, Новый Год, снег, чистая вода, джаз, весна, смерть, истинное «я», свет.

Вторая мотивно-образная парадигма связывается с образом «ложной реальности. Отсюда ее главная особенность: ее образы на синтагматическом уровне всегда оказываются противопоставленными образам из первой группы. В парадигму «ложной реальности» входят следующие элементы: Вавилон, сон, лед, вино (никотин, кокаин, дрянь, яд, смесь, жидкость), кино (концерт, цирк), ложное «я», зима, ночь, электричество.

Деление пространства по признакам «сакральный - профанный» обусловливает типологическое совпадение поэтической интерпретации разных типов пространства у Б.Гребенщикова и А.Белого. Так, например, ложная реальность у Б.Гребенщикова связывается с семой «искусственность», которая воплощается в образах театра, кино и цирка. Эта же сема «искусственность» связывается с парадигмой «ложных образов» и в творчестве А.Белого, в которую включаются «театральные» образы кровавого домино, маскарада и проч. (ср. также с «балаганчиком» А.Блока). Связь ложной реальности с мотивом бреда и иллюзии у А.Белого и Б.Гребенщикова приводит к использованию образа вина как символического знака непробужденного сознания (ср. «пьяные» мотивы в «Пепле» А.Белого). Установка на преодоление ложного бытия обусловливает появление в творчестве обоих поэтов апокалипсического комплекса и ряда образов, которые в этот комплекс включаются. Так, эсхатологической семантикой у А.Белого и Б.Гребенщикова наделяется образ весны (соответственно зима у них соотносится с застывшим ложным бытием).

Однако гораздо более важным в определении типологического сходства нам представляются не частные образные совпадения (хотя и они свидетельствуют о некоем едином коде, который объединяет творчество двух поэтов), но сама организация поэтической семантики.

Во-первых, Б.Гребенщиков, как и А.Белый, ориентирован не на синтагматику, но на парадигматику текста. Так, смысл внутри двух гребенщиковских мотивно-образных групп оказывается как бы «разлитым» по всем образам и мотивам, входящим в них. Поэтому, чтобы выявить значение того или иного элемента, необходимо реконструировать его связи с другими образами данного образного множества. Эти семантические связи, будучи повторяющимися в творчестве Б.Гребенщикова, становятся контекстуально устойчивыми, в силу чего каждый отдельный образ может получить адекватную интерпретацию только с учетом связей, соединяющих его с некоторым образным множеством. Такая смысловая «парадигматическая» организация была характерной чертой поэтической семантики А.Белого, где, как пишет А.В.Лавров, общий смысл текста «не является общей суммой локализованных значений отдельных лексических единиц, формирующих текст», смысл этих единиц может быть установлен только внутри той семантической системы, где они функционируют17.

Во-вторых, типологически сходны и общие принципы построения поэтической семантики А.Белого и Б.Гребенщиков. Так, у них формируются две крупные семантические парадигмы, между которыми возникают два типа взаимодействия: сопоставление (в этом случае образы связываются с одним пространственным уровнем и могут выступать как «контекстуальные синонимы») и противопоставление (в этом случае образы относятся к разным пространственным уровня и выступают как «контекстуальные антонимы»). Так на семантическом уровне выражается диалектика символического пространства.

И наконец, в-третьих, Б.Гребенщиков, как и А.Белый, «работает» по принципу «темы в вариациях». И основная тема - достижение истинного состояния через переход пространственной границы — по-разному варьируется в разных песнях Б.Гребенщикова и стихотворениях А.Белого.

Во втором параграфе главы «Мотивы, герои, сюжет и образы-медиаторы как средства символического единства» анализируются средства семантической медиации, нейтрализующие бинарное разделение пространства. В соответствии с мировоззренческой символистской установкой на преодоление гетерогенности мира в творчестве Б.Гребенщикова возникает несколько способов семантической медиации: мотивы и сюжет, герои и образы-медиаторы.

Практически все мотивы в лирике Б.Гребенщикова связываются с пересечением трех типов границ: границы между сакральным и профанным пространством, границы между истинным и ложным «я», границы между старьм и новым миром. Все эти семиотические границы обнаруживаются и в лирике А.Белого, при этом, как и у Б.Гребенщикова, семантически доминантными оказываются пространственные мотивы, которые могут моделировать иные, непространственные явления (ср., например, «Мне было бы легче петь», «Кусок жизни», «-30», «Прекрасный дилетант», «Сталь», «Песня для нового быта», «Сны», «Электричество», «Иван Бодхидхарма» и т.д.).

Эта общая для А.Белого и Б.Гребенщикова пространственно-смысловая система и порождает ряд типологических мотивно-образных перекличек: появление мотива полета, плавания, перехода (как способов выйти за пределы

17 Лавров A.B. Ритм и смысл. Заметки о поэтическом творчестве Андрея Белого // Лавров A.B. Андрей Белый: Разыскания и этюды. М.: НЛО, 2007. С. 17.

ложного пространства); апокалипсические мотивы, которые у А.Белого и Б.Гребенщикова связываются с обновлением мира; мотив смерти, который в контексте поэтической семантики символистского типа понимается как «частный апокалипсис» (способ достигнуть просветления); мотив преодоления своей собственной телесности, которая (в силу ее материальности) принадлежит к ложному пространству; мотив двойничества (с выделением светлого и темного двойников).

Сюжеты в творчестве Б.Гребенщикова можно разделить на два подтипа, которые являются структурно-типологическими вариантами символистских сюжетов восхождения и нисхождения. Первый тип связан с движением героя из сакральной сферы в профанную (сюжет нисхождения); второй тип предполагает движение из профанного мира в сакральную область (сюжет восхождения). Таким образом, в лирике Б.Гребенщикова, как и в поэзии символизма, пространственная граница оказывается «проходимой» с двух сторон.

Медиальной функцией наделяется и ряд героев Б.Гребенщикова, которые пересекают границу между профанным и сакральным пространством. Как и у А.Белого, пересечение такого рода границы обусловливает появление у героев признака святости.

Еще одно важное типологическое совпадение, свидетельствующее о глубинной причастности поэтической семантики Б.Гребенщикова к семантике символистского типа, становится наличие в его творчестве метафор-загадок, представляющих собой сложные метафорические образы, механизм создания которых повторяет механизмы создания метафор в лирике А.Белого, когда семантические поля разных лексем перекрещиваются, в результате чего возникает новый метафорический образ (см. образы-метафоры «полярников», «святых битлов», «наблюдателя», проанализированные в диссертации). Но если у А.Белого загадка, во-первых, была связана с жанровым обликом стихотворений (как правило, все стихотворение было выстроено по принципу «загадочной» двуплановости), а во-вторых, она служила средством медиации, соединяя в единый метафорический знак семы, характеризующие разные сферы мира, то у Б.Гребенщикова метафоры-загадки соотносятся с лексико-семантическим уровнем и не связаны с медиальной функцией.

Медиальную функцию в творчестве Б.Гребенщикова выполняют образы-медиаторы (дерево, самолет, поезд, корабль), которые структурно подобны подвижным героям гребенщиковской лирики: в обоих случаях происходит преодоление пространственной границы. Эта онтологическая функция образов-медиаторов в лирике Б.Гребенщикова подчеркивается их контекстуальным окружением: они часто соседствуют с религиозными мотивами.

Таким образом, типологическое сходство и структурное подобие мотивно-образных систем Б.Гребенщикова и А.Белого обусловливается моделью пространства символистского типа, которая, в свою очередь, связана с символистским пониманием бытия как «нераздельного-неслиянного» единства. Тем не менее на уровне конкретных картин мира эта установка облекается в разные культурно-философские концепции. Если у А.Белого в статусе основных философских кодов выступает соловьевство, штейнерианство и множество других культурологических и философских концепций, то у Б.Гребенщикова главными философскими системами становятся буддизм, даосизм и христианство.

В Заключении подводятся основные итоги работы, выделяются общие структурно-типологические черты творчества А.Белого, К.Кедрова, И.Жданова и Б.Гребенщикова, осмысляются судьбы символистского наследия в поэзии последних десятилетий XX века.

Основные результаты работы опубликованы в следующих изданиях:

Монографии

1. Темиршина O.P. Символистские универсалии и поэтика символа в современной поэзии (случай Б.Гребенщикова). М.: Изд-во МНЭПУ, 2009. 180 с.

2. Темиршина O.P. Типология символизма; Андрей Белый и современная поэзия. M.: Изд-во ИМПЭ, 2012.290 с.

Публикации в изданиях, рекомендованных ВАК РФ для публикаций основных результатов докторских диссертаций

3. Темиршина O.P. Картина мира Б.Гребенщикова и традиция русского символизма // Вестник Российского ун-та дружбы народов. Сер. Литературоведение, журналистика. 2008. № 4. С. 30-33.

4. Темиршина O.P., Нурмухамедова P.A. Лирический субъект Т.Кибирова и А.Блока и проблема литературной традиции («символистский текст» в «Балладе о деве белого плеса» Т.Кибирова) // Вестник Вятского государственного гуманитарного ун-та. 2008. №2. С. 128-131.

5. Темиршина O.P., Авилова Е.Р. Символистский код в поэзии Д.Ревякина: анаграмма как способ семантической организации // Вестник Вятского государственного гуманитарного ун-та 2009. № 1 (2). С. 18-20.

6. Темиршина O.P. «Глоссолалия» А.Белого: «мироздание речи». День первый // Вестник Костромского государственного ун-та им. Н.А.Некрасова. 2010. № 2. С. 162-166.

7. Темиршина O.P. Традиции символизма в лирике О.Седаковой // Вестник Костромского государственного ун-та им. Н.А.Некрасова. 2009. № 4. С. 61-64.

8. Темиршина O.P. «Звуковая живопись»: «иконическая поэтика» А.Белого // Вестник Российского ун-та дружбы народов. Сер. Литературоведение, журналистика. 2012. №2. С. 42-48.

9. Темиршина O.P. «Мне музыкальный звукоряд отображает мирозданье...»: глоттогония и космогония в «Глоссолалии» А.Белого // Вестник Московского ун-та. Сер. 9. Филология. 2012. № 3. С. 146-153.

10. Темиршина O.P. Основы теории литературы. 4-е изд., испр. и доп. // Вестник Московского ун-та. Сер. 9. Филология. 2005. № 3. С. 195-201.

11. Темиршина O.P. Беллетристическая пушкиниана XIX-XXI веков. Современная наука - вузу и школе. Материалы Международной научной конференции 20-23 октября 2003 г. Псков: ПГПИ, 2004 // Вестник Московского ун-та. Сер. 9. Филология. 2006. № 3. С. 158164.

12. Темиршина O.P. Брюсовские чтения 2002 года. Ереван: Лингва, 2004. 414 с. // Вестник Московского ун-та. Сер. 9. Филология. 2006. № 1. С. 159 - 166.

13. Темиршина O.P. Русская литература XX века. Закономерности исторического развития. Книга 1. Новые художественные стратегии. Екатеринбург: УРО РАН, УРО РАО, 2005. 466 с. // Вестник Московского ун-та. Сер. 9. Филология. 2006. № 4. С. 163-171.

14. Темиршина O.P. Хализев В.Е. Теория литературы. 5-е изд., испр. и доп. М.: Издательский центр «Академия», 2009. 432 с. // Вестник Московского ун-та, сер. 9. Филология. 2010. № 5. С. 135-147.

Статьи в зарубежных рецензируемых изданиях

15. Temirshina О., Hutiunen Т. Päihdyttävät aineet Boris Grebenätäikovin rocklyriikassa // The Finnish Review of East European Studies. 2008. № 3. P. 48-66.

16. Темиршина O.P. «Пневматосфера»: общие припципы построения символистской модели мира // Анна Ахматова: эпоха, судьба. Творчество: Крымский Ахматовский научный сборник. Вып.7. Симферополь: Крымский архив, 2009. С. 225-239.

Публикации в российских и зарубежных академических изданиях

17. Темиршина O.P., Сафарова Т.В. Творчество В.Высоцкого в контексте рок-культуры и постмодернизма // Материалы I городской научно-практической конференции студентов, аспирантов и молодых ученых, посвященпой 25-летию г. Нерюнгри. Якутск: Изд-во ЯГУ, 2000. С. 20-26.

18. Темиршина O.P., Ткачева H.H. Становление авторской модели мира в стихотворении Б.Гребенщикова «Железнодорожная вода» // Уч. зап. Нерюнгринского технического ин-та. Вып. 1. Гуманитарные науки. Нерюнгри: ТИ(ф)ЯГУ, 2000. С. 37-40.

19. Темиршина O.P. Традиции ОБЭРИУ в творческой практике «Аквариума» // Материалы II городской научно-практической конференции студентов, аспирантов и молодых ученых, посвященной 25-летию г. Нерюнгри. Нерюнгри: ТИ(ф)ЯГУ, 2001. С. 236238.

20. Темиршина O.P. Специфика лирического субъекта в поэзии Т.Кибирова // Гуманитарные исследования. Вып. 6. Уссурийск: Изд-во УШИ, 2002. С. 437 - 441.

21. Темиршина O.P. «Демонические» инверсии феномена тела в поэзии Крученых //Проблемы поэтики русской литературы. М.: МАКС Пресс, 2003. С. 83-87.

22. Темиршина O.P. Тело и знак: К проблеме утопии и антиутопии в поздней поэзии В.Маяковского // Творчество А.Ахматовой и Н.Гумилева в контексте поэзии XX века. Материалы международной научной конференции. Тверь: Изд-во ТвГУ, 2004. С. 273 - 281.

23. Темиршина O.P. Концепция телесности в творчестве К.Вагинова // Художественный текст и культура V. Материалы международной научной конференции 2-4 октября 2003 г. Владимир: Изд-во ВГПУ, 2004. С. 202-207.

24. Темиршина O.P. Маяковский и Крученых: концепция тела // Маяковский в современном мире. Материалы межвузовской научной конференции. М.: Изд-во РУДН, 2004. С. 84-95.

25. Темиршина O.P. Мифопоэтика Б.Гребенщикова: К вопросу о креативной семантике // Русская литература XX - XXI веков: проблемы теории и методологии изучения. М.: Изд-во МГУ, 2004. С. 154-157.

26. Темиршина O.P. Б.Г.: Логика порождения смысла // Русская рок-поэзия: текст и контекст. Тверь: Изд-во ТвГУ, 2005. С. 32 - 47.

27. Темиршина O.P. «Я возьму свое там, где увижу свое»: шгтертекстуалыюсть в творчестве Б.Гребенщикова // Русская литература XX - XXI веков: проблемы теории и методологии изучения. М.: Изд-во МГУ, 2006. С. 124-127.

28. Темиршина O.P. Поэтика загадки (семантические изотопии в творчестве Б.Гребенщикова) // 8 Уг Статьи о русской рок-песенности. Калининград: Изд-во РГУ. 2007. С. 32-45.

29. Темиршина O.P. Символическая поэтика Б.Гребенщикова. Проблема реконструкции и интерпретации // Русская рок-поэзия: текст и контекст. Вып. 9. Екатеринбург: Изд-во ТвГУ, УрГПУ, 2007. С. 168-185.

30. Темиршина O.P. К вопросу об исследовании сложных семантических систем // Проблемы поэтики русской литературы - II. Материалы второй международной научной конференции. М.: МАКС Пресс, 2007. С. 123-127.

31. Темиршина O.P. Символы индивидуации в творчестве Б.Гребенщикова // Русская рок-поэзия: текст и контекст. Вып. 10. Тверь, Екатеринбург: Изд-во ТвГУ, УрГПУ, 2008. С. 216-224.

32. Темиршина O.P. Загадка как форма поэтического текста: к вопросу о семантических изотопиях в творчестве Б. Гребенщикова // Филологическому семинару - 40 лет. Сб. тр. науч. конф. «Современные пути исследования литературы», посвященной 40-летию Филологического семинара (22-24 мая 2007 г). Т.1. Смоленск: Изд-во СГПУ, 2008. С. 301-310.

33. Темиршина O.P. Символ. Грамматика истолкования // Русская литература XX -XXI веков: проблемы теории и методологии изучения. М.: Изд-во МГУ, 2008. С. 158-162.

34. Темиршина O.P. Б.Гребенщиков: поэтика символа // Филологические игтудии. Вып. 12. Иваново: Изд-во ИвГУ, 2009. С. 94-100.

35. Темиршина O.P. Художественная модель мира и проблемы литературной традиции // «Res philologica». Ученые записки Северодвинского филиала ГОУ ВПО «Поморский государственный университет им. М.В. Ломоносова». Архангельск: Изд-во ПГУ. С. 5-9.

36. Темиршина O.P. Проблема литературной традиции: типологический аспект // Россия: вопросы эффективного развития: научные труды ИМПЭ им. А.С.Грибоедова. М.: Изд-во ИМПЭ, 2010. С. 285-289.

37. Темиршина O.P. Мифопоэтика жеста (о песне Джима Моррисона «The End») // Русская рок-поэзия: текст и контекст. Вып. 11. Екатеринбург, Тверь: Изд-во ТвГУ, УрГПУ, 2010. С. 250-263.

38. Темиршина O.P. «Смещенная перспектива»: Андрей Белый о фантастике Гоголя // Актуальные проблемы филологии и культурологии. Материалы всероссийской научно-практической конференции (с международным участием), май 2010 г. Хабаровск: Изд-во ДВВГУ, 2011. С. 167-172.

39. Темиршина O.P. Метафора как способ организации семантического пространства (на примере альбома О.Арефьевой «колокольчики») // Русская рок-поэзия: текст и контекст. Вып. 12. Екатеринбург, Тверь: Изд-во ТвГУ, УрГПУ, 2010. С. 181-191.

40. Темиршина O.P. К.Кедров и А.Белый: типология символизма // Символическое и архетипическое в культуре и социальных отношениях. Материалы II международной научно-практической конференции 5-6 марта 2012 г. Пенза, Прага, Киев: Социосфера. С. 132-135.

41. Темиршина O.P. Изобразительный код в «теоретической поэтике» А.Белого // Новое в современное филологии. Материалы III международной научно-практической конференции (23.09.2011). М.: Спугник+, 2011. С. 30-34.

42. Темиршина O.P. Символистский код в стихотворении И.Жданова «До слова» // Перспективы развития современной филологии. Материалы II международной научной конференции. 20-21 января 2012 года, г. Санкт-Петербург. Петрозаводск: Петропресс, 2012. С. 36-40.

43. Темиршина O.P. К вопросу о звукосимволизме в поэме А.Белого «Глоссолалия» // Россия: преобразование, развитие, инновации: научные труды ИМПЭ им. А.С.Грибоедова. М.: Изд-во ИМПЭ, 2011. С. 269-272.

44. Темиршина O.P. Роль пространственной метафорики в процессе интерпретирования художественных произведений // Историко-функционалыюе изучение литературы и публицистики: истоки, современность, перспективы. Материалы Международной научно-практической конференции. Ставрополь: Изд-во СГУ, 2012. С. 4246.

45. Темиршина O.P. Звук - образ - пространство: иконический компонент в метапоэтике А.Белого // «Как в прошедшем грядущее зреет...»: Полувековая парадигма поэтики Серебряного века. М.: Азбуковник, 2012. С. 58-71.

46. Темиршина O.P. Символ и метаметафора. К вопросу о традиции символизма в современной поэзии: К.Кедров и А.Белый // Научные труды ИМПЭ им. А.С.Грибоедова. М.: Изд-во ИМПЭ, 2012. С. 57-63.

Подписано в печать: 03.07.2012

Заказ № 7458 Тираж - 75 экз. Печать трафаретная. Типография «11-й ФОРМАТ» ИНН 7726330900 115230, Москва, Варшавское ш., 36 (499) 788-78-56 www.autoreferat.ru

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Темиршина, Олеся Равильевна

ВВЕДЕНИЕ.

ЧАСТЬ I. СИМВОЛИСТСКАЯ МОДЕЛЬ МИРА В ТВОРЧЕСТВЕ А.БЕЛОГО.

ГЛАВА 1. Общие принципы построения символистской модели мира.

§ 1. Проблемы литературной типологии и модель мира.

§ 2. Символистская миромодель и способы ее отражения в культурфилософии и поэзии младосимволизма.

ГЛАВА 2. Философия культуры А.Белого: онтологический код и «символические понятия».

§ 1. Онтологизм культурфилософии А.Белого.

§ 2. «Образность - удел символических понятий»: функции метафор в философско-эстетических работах

А.Белого.

ГЛАВА 3. Поэзия А.Белого в координатах символистской миромодели.

§ 1. Поэтика пространства и идея онтологического синтеза в лирических сборниках А.Белого.

§ 2. Мир - человек - слово: глоттогенез и космогенез в «Глоссолалии» А.Белого.

ЧАСТЬ II. ТИПОЛОГИЯ СИМВОЛИЗМА: А.БЕЛЫЙ И СОВРЕМЕННАЯ ПОЭЗИЯ.

ГЛАВА 4. Линия А.Белого в неоавангардистской поэзии: творчество К.Кедрова.

§ 1. Философия поэзии и поэзия философии в творчестве К.Кедрова.

§ 2. Символ и метаметафора: поэзия К.Кедрова.

ГЛАВА 5. Метареализм и символизм: поэзия И.Жданова и А.Белого.

§ 1. «И в разломе символа-святыни.»: символистские мотивы и образы в лирике И.Жданова.

§ 2. Механизмы семантической медиации в лирике И.Жданова.

ГЛАВА 6. Рецепция символизма в русской рок-поэзии: поэтическая семантика Б.Гребенщикова.

§ 1. «Простые слова, их странные связи»: символические принципы организации образной системы

Б.Гребенщикова.

§ 2. Мотивы, герои, сюжет и образы-медиаторы как средства символического единства.

Введение диссертации2012 год, автореферат по филологии, Темиршина, Олеся Равильевна

Русский символизм как продуктивная художественная система, повлиявшая на становление поэзии второй половины XX века, в настоящий момент изучен явно недостаточно. Возможно, что это связано со сложностями, которые могут возникнуть в ходе подобного сопоставительного анализа. И в самом деле, если русский символизм - это поэтическое течение, связанное с конкретным культурно-историческим хронотопом, то сама категория символа - явление слишком общее и универсальное, чтобы быть ограниченным рамками одной эпохи. «Символические мотивы» периодически обнаруживаются в ходе истории развития не только поэзии, но и философии. Так, А.Ф.Лосев отмечает, что «знаменитые идеи Платона или перводвигатель Аристотеля при ближайшем их рассмотрении оказываются не чем иным, как именно символами. Монадология Лейбница или персонализм Тейхмюллера, несомненно, в основе своей символичны»1.

Следовательно, с определенной точки зрения символизм может пониматься как явление, которое носит циклический характер. Можно даже предположить, что существует некий символический код, который с известной степенью периодичности реализуется в тот или иной • исторический период в разных поэтических традициях . Зачастую такого рода «совпадения» трудно обосновать «генетически» (что, на наш взгляд, доказывает универсальность этого символистского кода), к ним необходимо подходить с позиций сравнительно-типологического метода.

Существует целый ряд работ, где символизм исследуется в аспекте типологических сопоставлений. Эти работы можно разделить на три большие группы. К первой группе относятся исследования, где типология символизма выявляется «ретроспективно», при этом в расчет берутся не только типологические, но и генетические факторы (это исследования Е.В.Ермиловой, К.Г.Исупова, В.А.Келдыша, З.Г.Минц, Л.Силард, С.Я.Сендеровича и др.). Одной из ключевых работ этой группы становится монография А.П.Авраменко «А.Блок и

1 Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М.: Искусство, 1995. С. 9.

2 Здесь отметим, что с позиции цикличности можно трактовать не только символизм, но и авангардистскую художественную парадигму (см. об этом: Клинг О. Три волны авангарда // Арион. 2001. № 3. С. 86-97). л J русские поэты XIX века», где разрабатывается ряд принципиально важных проблем, касающихся типологии русского символизма. К этим проблемным вопросам относится вопрос о связи разных поэтических систем на базе «общности мировоззренческих принципов, мирочувствований» и проблема соотнесения символизма как литературной школы с классической русской поэзией

XIX в. Эти важнейшие вопросы решаются не на частном уровне «источников и влияний» (который, как мы покажем ниже, не позволяет объяснить сами принципы взаимодействия разных поэтик), но на уровне «типологических взаимосвязей между системами мышления художников»4.

Во вторую группу входят исследования, где проблемы типологии символизма рассматриваются в «направленческом» аспекте (ср., например, работы Н.В.Ведмецкой, С.И.Димитрова, З.Г.Минц). Исключительно важным в этом аспекте нам представляется исследование Л.А.Колобаевой, где выявляются характерные черты символизма как самобытной и яркой художественной системы5. Исследовательница, обращаясь к разнообразным категориям символистской эстетики и поэтики, показывает их внутреннюю системную взаимообусловленность и выявляет принципы их трансформации в индивидуальных поэтических системах. Такой подход позволяет ей представить русский символизм как целостную поэтическую парадигму, в основе которой лежит ряд сходных мировоззренческих, жанрово-стилевых и содержательных установок.

К третьей группе относится ряд исследований, где рассматриваются вопросы типологической общности символизма и иных художественных систем

XX века (работы О.А.Клинга, А.В.Лаврова, В.М.Паперного, И.П.Смирнова, Д.В.Сарабьянова и др.). Отдельно следует сказать о фундаментальном исследовании О.А.Клинга «Влияние символизма на постсимволистскую поэзию в России 1910-х годов: проблемы поэтики», которое является одним из методологических ориентиров диссертации. В этой работе не только проанализировано влияние символизма на постсимволизм, но и дана методика выявления «семантических связей» между разными художественными парадигмами. Эти связи, как пишет автор, определяются «на уровне Авраменко А.П. Блок и русские поэты XIX века. М., 1990. С. 11.

4 Там же.

5 Колобаева Л.А. Русский символизм. М : Изд-во МГУ, 2000. 4 индивидуальных стилей»6, что и является одной из главных установок нашей диссертации7.

Во всех этих исследованиях отмечается связь символизма с русской и мировой культурой. Так, А.П.Авраменко указывает на то, что «А.Пушкин, М.Лермонтов, Ф.Тютчев, А.Фет, Н.Гоголь, Ф.Достоевский и даже Н.Некрасов -среди тех, кого символисты называли своими великими предшественниками»8. Однако эта связь дается либо «ретроспективно», либо же выявляются факторы влияния символизма на литературу рубежа веков. Однако символизм не только ориентировался на предшествующие культурные эпохи, впитывая в себя их опыт, не только оказывал огромное влияние на хронологически близкие течения и направления (такие, как футуризм), но и обусловил перспективное развитие русской поэзии второй половины XX века.

Так, в некоторых современных поэтических течениях совершенно отчетливо реализуются символистские тенденции. Представители метаметафорической (в другой терминологии - метареалистической) поэзии (К.Кедров, И.Жданов, А.Парщиков, О.Седакова) тяготеют к символистским художественным формам, что выражается в использовании архетипических образов и мотивов, сложности текстов, обращении к различным культурно-философским и литературным системам. Эти же черты присущи поэтическому стилю многих поэтов «новой формации»: творчеству рок-поэтов (например, лирике Б.Гребенщикова, А.Башлачева, Д.Ревякина) и поэзии некоторых представителей авторской песни (творчеству Б.Окуджавы, В.Высоцкого9). Все это свидетельствует о том, что символистский компонент в поэзии второй половины XX века оказывается исключительно сильным, поскольку символизм предстает как «контрапункт отечественной и мировой культуры, в котором стягиваются силовые линии

6 Клинг О. Влияние символизма на постсимволистскую поэзию в России 1910-х годов: проблемы поэтики. М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2010. С. 32.

7 Подход же, ориентированный на крупные историко-литературные системы, часто действует как сеть, ячейки которой слишком велики, в силу чего некоторые творческие индивидуальности, не вписывающиеся в ту или иную систему, упускаются из виду.

8 Авраменко А.П. Указ. соч. С. 5. О литературной традиции в русском символизме см. также: Громов П.П. А.Блок, его предшественники и современники. Л.: Советский писатель, 1986.

9 Традиция символизма в авторской песне анализируется в монографии И.Б.Ничипорова, где особенное внимание уделено символистскому тексту в творчестве В.Высоцкого (см.: Ничипоров И.Б. Авторская песня в русской поэзии 1950 - 1970-х годов: творческие индивидуальности, жанрово-стилевые поиски, литературные связи. М.: МАКС Пресс, 2006. С. 279-292). важнейших притязаний нашего национального духа - религиозного, философского, социального, художественного характера»10.

Думается, что символизм и поэзия последних десятилетий XX века могут быть объединены в общем поле неклассической поэзии. Одна из важнейших особенностей неклассической поэтической парадигмы заключается в изменении отношений в триаде «автор - мир - читатель». Так, прежде всего в неклассической поэзии меняются отношения между внешней реальностью, служащей материалом для художественного творчества, и автором, который структурирует этот материал в соответствии со своими эстетическими задачами. Изменение этих отношений влечет за собой изменение концепции художественного образа. Любой художественный образ семиотически двупланов. С одной стороны, он содержит в себе миметический элемент, связанный с отражением реальности в акте художественного творчества; а с другой стороны, в нем сильно и моделирующее начало, предполагающее не воссоздание, но создание (творение) новой реальности. В неклассической поэтике эта моделирующая функция образа становится исключительно сильной, она обусловливается главным философско-эстетическим посылом неклассической парадигмы художественности: изображение внешнего мира дается сквозь призму души художника. Эта субъективизация лирического взгляда обнаруживается в символизме (причем не только в художественных, но и в философско-теоретических произведениях), и эта же «аберрация» лирического зрения характерна и для некоторых направлений поэзии второй половины XX века.

Неклассическая «парадигма» художественности также предполагает иное понимание взаимоотношений авторского сознания и «чужого» сознания реципиента. И.А.Азизян, характеризуя новый тип неклассического художественного сознания, пишет, что в первой половине XX века «складывается новый тип художественного единства - диалогический и полифонический, ведущий начало от Ф.М.Достоевского, отрефлексированный Вяч.Ивановым и затем М.М.Бахтиным, в пространственных искусствах, открытый В.В.Кандинским»11. В.И.Тюпа полагает, что в неклассической парадигме

Искржицкая И.Ю. Культурологический аспект литературы русского символизма. М.: Российское университетское издательство, 1997. С. 140. Азизяи И.А. Символистские истоки авангарда. Символ в поэтике авангарда // Символизм в авангарде. М.: Наука. 2003. С. 23. художественная деятельность мыслится отныне деятельностью, направленной на чужое сознание; истинный предмет такой деятельности - ее адресат, а не объект воображения или знаковый материал текста. Субъект художественной деятельности в рамках посткреативистской парадигмы - это организатор коммуникативного события»12.

Понимание произведения как «коммуникативного события» влечет за собой иную субъектную организацию лирики неклассического типа. Неклассическая лирика, как замечает С.Н.Бройтман, межсубъектна и потенциально многосубъектна13, в ней само лирическое «я» становится «"полем" отношений "я" и "другого"»14. Такое изменение лирической субъективности подготавливает возможность полисубъектного высказывания, связанного с диалогическими лирическими формами. Образцы такого рода полисубъектных высказываний дает лирика А.Блока, где «рождаются субъектные структуры, в которых "я" выступает в форме "другого", а "другой" - в форме "я" и которые принципиально не умещаются в рамках классических представлений о субъекте в лирике»15.

Поэзия последних десятилетий XX века доводит эту диалогическую тенденцию до своего логического предела: либо диалог понимается как абсолютное слияние субъекта и объекта, что фактически приводит к исчезновению феномена классической лирической субъективности (ср., например лирику И.Жданова, О.Седаковой), либо же, напротив, лирический субъект распадается на разнообразные роли и маски (ср., например, поэзию Б.Гребенщикова, которая в таком ракурсе оказывается неожиданно «эпичной», и лирику Т.Кибирова, где лирический субъект предстает как «система» лирических масок).

Еще одним важным компонентом неклассической парадигмы становится специфическое понимание мира культуры как «завершенной целостности», где все сюжеты, мотивы и образы «уже были». Отсюда проистекает две важнейших разнонаправленных установки. С одной стороны, неклассические поэты ориентируются на интертекст культуры, с другой стороны, - пытаются найти глубинные основания этого интертекста, коими являются разнообразные мифологемы и архетипы. Миф в этом случае дает универсальные модели для

12 Тюпа В.И. Художественный дискурс (введение в теорию литературы). Тверь: ТвГУ, 2002. С. 56. ь Бройтман С.М. Историческая поэтика // Теория литературы в 2 т. Т. 2. М.: Академия, 2004. С. 256. ы Там же. С. 257. Там же. объяснения глубинных закономерностей бытия, которые волнуют поэтов начала XX века.

Нет нужды говорить о том, что интертекстуальность и мифопоэтика есть «два кита», на которых базируется и современная поэзия. К сожалению, в последнее время возобладала тенденция связывать эти два качества с постмодернистской парадигмой. Нам же кажется, что здесь в первую очередь необходимо учитывать и традицию русского символизма.

Однако вопрос о символизме как о продуктивном факторе поэзии последних десятилетий XX века, который определяет ряд важнейших тенденций ее развития, до сих пор не был поставлен, что и обусловливает актуальность нашего исследования.

Актуальность работы связана и с ее теоретическими аспектом: в настоящий момент одной из центральных тем современного гуманитарного знания становится проблема типологии и исторического развития культуры16, соотнесенная с осмыслением разнородного культурно-исторического материала и выработкой

1 "7 общих методик его анализа . Именно поэтому одной из насущных задач современного литературоведения становится разработка типологического аспекта литературной традиции.

В.М.Паперный, рассматривая творчество А.Белого в контексте проблемы литературной преемственности, отмечает, что в литературоведении традиция понимается либо как совокупность следов литературных влияний, либо как множество чужих текстов. Однако этот «интертекстуальный» аспект традиции соответствует только реалистическому типу традиционности18. И совершенно очевидно, что эти критерии «реалистической традиционности» в некоторых случаях некорректно применять к иным художественным системам. Тем не менее, до сих пор выражение «литературная традиция» часто используется как синоним ряда понятий, связанных в широком смысле с «чужим словом» (цитатность, интертекстуальность и проч.). Литературоведение, отыскивая факторы, объединяющие разные поэтики, почему-то предпочитает отказываться от

16 Романов В.Н. Историческое развитие культуры. Проблемы типологии. М.: Наука, 1991. С. 3.

17 Брагинский В.И. Проблемы типологии средневековых литератур Востока (очерки культурологического изучения литературы). М.: Наука, 1991. С. 8.

18 Паперный В.М. Проблема традиции в русской литературе начала XX века и творчество Андрея Белого // Проблемы исторической поэтики в анализе литературного произведения. Кемерово: КГУ, 1987. С. 10. обобщений и идет по пути поиска «точных фактов», в статусе каковых в данном случае выступают те или иные цитатные совпадения.

Однако здесь забываются две важные вещи. Во-первых, сами факты зависят от той теоретической системы, которой пользуется исследователь. Во-вторых, точность и строгость такого интертекстуального подхода при решении общих теоретических проблем, связанных с традицией, оказывается мнимой. Примечательно, что Н.А.Фатеева, рассматривая некоторые глубинные интертекстуальные соответствия в поэтиках Б.Пастернака и В.Набокова, приходит к интересному выводу о том, что «<.> подобие семантических фигур, которые обнаруживаются на композиционном и концептуальном уровнях в текстах Б.Пастернака и В.Набокова <.> нельзя объяснить только поверхностным взаимодействием их текстов, при этом остается и неизвестным "кто кому подражает"»19.

Все это свидетельствует о том, что к проблемам «заимствований и влияний» нужно подходить комплексно. Это значит, что необходимо выстроить такую методогическую систему, которая бы позволила не только определить «кто кому подражает», но и выявить общие мировоззренческие основания для такого заимствования.

Все вышеизложенное обусловливает цель работы - выявить функции символизма как продуктивного компонента поэзии последних десятилетий XX века, вычленив закономерности типологического взаимодействия разных поэтических систем.

Цель исследования определяет его задачи:

1. Разработать методику типологического сопоставления разных поэтических систем, базирующуюся на выявлении их общей мировоззренческой основы.

2. Выявить базовые миромоделирующие установки символизма и описать структуру символистской модели мира, обусловленную его главными философско-эстетическими параметрами.

3. Вычленить в творчестве А.Белого, К.Кедрова, И.Жданова, Б.Гребенщикова типологические признаки, доказывающие принадлежность их поэтических систем к одному типу поэтики.

19 Фатеева H.A. Интертекст в мире текстов: Контрапункт интертекстуальности. М.: КомКнига, 2007. С. 57. 9

4. Определить общие принципы трансформации и творческого освоения символистской традиции в поэзии последних десятилетий XX века.

Сложность и смысловая неоднозначность типологического сопоставления разных поэтических систем требует особых методологических подходов, заключающихся в выявлении принципов моделирования и функционирования этих систем. В качестве основного метода в работе используется метод структурно-типологического сравнения, который позволяет определить общие принципы и закономерности развития и трансформации той или иной литературно-эстетической общности.

Применение структурно-типологического метода в работе обусловлено ее главным концептуальным посылом, который связывается с тем, что в исследовании на первый план выдвигается системно-функциональный аспект, который предполагает сравнение не отдельных поэтических единиц, но самих систем, куда входят эти единицы.

Типологические сопоставления в принципе не ограничены пространственными или временными рамками, однако эти общие установки типологического подхода в данной работе были модифицированы, в силу ряда принятых в ней ограничений.

1. Мы изучаем не общую типологию литератур, но типологию отдельного литературного течения - символизма и его рефлексов в русской литературе второй половины XX века.

2. Другое ограничение касается чистоты типологического сравнения, которое в данном случае трудно соблюсти, в силу того что временной интервал, отделяющий поэзию символизма от поэзии второй половины XX века, по меркам литературного процесса - невелик, и он не исключает прямых контактов этих поэтик. Поэтому в сравниваемых поэтиках возможны и генетические соответствия, на которые мы в своем месте укажем. Кроме того, разные типы сравнения (генетическое и типологическое) не являются взаимоисключающими (типологически можно сопоставлять генетически родственные поэтические системы, отыскивая в них черты того или иного инварианта, характерного для поэтологического типа).

3. При выявлении структурно-типологических черт, характерных для поэтики символистского типа, мы сосредоточились преимущественно на уровне поэтической семантики, который, на наш взгляд, является базовым по отношению к иным уровням текста. Семантический анализ разных поэтических систем, восходящих к одному типу, осуществлялся по лосевскому принципу «Надо одну категорию объяснить другой категорией так, чтобы видно было, как одна категория порождает другую и все вместе - друг друга»20.

4. Поэтому, если говорить об общем методологическом ориентире этой работы, то им, скорее всего, будет так называемая «порождающая семантика»21, главной задачей которой становится «нахождение всех способов связи с формой и функций языка»22. Возникшая на почве «порождающей грамматики» Н.Хомского, порождающая семантика, тем не менее, отрицает «формально-логический» подход и придает первостепенное значение контексту23. Это для нас чрезвычайно важно, поскольку в разных поэтических системах, как мы покажем ниже, именно контекст зачастую определяет функцию той или иной типологической черты, меняя его значение и обусловливая тем самым появление «нового смыслового качества».

Методологическими опорами при исследовании материала для нас стали работы философского характера (работы А.Ф.Лосева, Н.О.Лосского, С.Н.Булгакова, Я.Э.Голосовкера), структурно-семиотического и лингвистического рядов (фундаментальные исследования Вяч.Вс.Иванова, Ю.М.Лотмана, В.Н.Топорова, К.Леви-Строса, Р.О.Якобсона, В.И.Брагинского, Дж.Лакоффа), типологические исследования символизма и постсимволизма (А.П.Авраменко, О.А.Клинга, Л.А.Колобаевой, И.П.Смирнова).

В качестве объекта работы выступают поэтические системы А.Белого, Вяч.Иванова, А.Блока, И.Жданова, К.Кедрова, Б.Гребенщикова, Т.Кибирова, В.Аристова, А.Парщикова, С.Гандлевского, О.Седаковой, Д.Ревякина, О.Арефьевой, Г.Алекссева; философско-теоретические работы А.Белого, Вяч.Иванова, А.Блока, К.Кедрова. Определяй объектные границы работы, мы сознательно ограничили круг изучаемых поэтов, руководствуясь принципом

20 Лосев А.Ф. Философия имени // Из ранних произведений. М., 1990. С. 13.

21 Это направление в лингвистике связано с развитием идей Н.Хомского о «порождающих структурах языка», однако со сменой акцентов: не семантика оказывается зависимой от синтаксиса, как это было у Хомского, а синтаксис от семантики. См. здесь программную статью Дж. Лакоффа: Лакофф Дж. О порождающей семантике //Новое в зарубежной лингвистике. М.: Прогресс, 1981. С. 302-350.

22 Лакофф Дж. Лингвистические гештальты // Новое в зарубежной лингвистике. М.: Прогресс, 1981. С. 364. ъ См. об этом: Виноград Т. К процессуальному пониманию семантики // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1983. С.123-171. наибольшей культурной репрезентативности. Именно поэтому в качестве главной фигуры сравнения нами был выбран А.Белый.

Ключевая роль А.Белого в диссертационном исследовании обусловлена двумя факторами. Во-первых, общепризнанно, что А.Белый был наиболее «радикальным символистом»24. Это значит, что символистская эстетика и поэтика предстает в его творчестве в наиболее «чистом» (подчас даже «экспериментальном») виде25. Во-вторых, творчество А.Белого до сих пор кажется исключительно современным: соединение научных и художественных поисков, разработка философии творчества, теоретичность поэзии и философичность лирики - все это делает А.Белого одной из главных фигур русской культуры XX века. «Все русское искусство ХХ-го века как грандиозный эстетический эксперимент, - пишет в связи с этим Г.И.Кустова, - развивалось как бы "под знаком Белого". Он не только повлиял на его развитие, но и воплотил многие существеннейшие черты; не просто обозначил новые возможности, но в той или иной мере реализовал их. Многие основные векторы и ключевые концепты новой культуры, нового искусства и, между прочим, новой идеологии без труда обнаруживаются в текстах Белого - и теоретических, и поэтических» 26. И если Блок и Вяч.Иванов по стилю художественного мышления все-таки принадлежали у 7 к веку девятнадцатому , то «Белый, без сомнения, принадлежит к тем немногим гениям, кто определил пути развития культуры XX века, а также стиль мышления

28 и мировосприятие современного человека» .

Все это оправдывает возможность типологического сопоставления творчества А.Белого как ярчайшего представителя русского младосимволизма, воплотившего и развившего все его основные установки, - с творчеством ряда поэтов второй половины XX века.

Тем не менее, в теоретической части исследования мы обращаемся к поэтическим и философско-эстетическим системам А.Блока и Вяч.Иванова, что

24 Паперный В Поэтика русского символизма персонологический аспект // Андрей Белый Публикации Исследования М ИМЛИ РАН, 2002 С 156

23 Так, например, книга стихов А Белого «Урна», как доказал А П Авраменко, является художественной иллюстрацией его стиховедческих штудий См Авраменко А П О некоторых особенностях поэтики сборника А Белого «Урна»//Вестн Моек ун-та Сер филология 1968 №6 С 73

26 Кустова Г И Языковые проекты Вячеслава Иванова и Андрея Белого философия языка и магия слова // Вячеслав Иванов Архивные материалы и исследования М Русские словари, 1999 С 386

27 Там же

28 Богатырев Е , Спивак М К 125-летию со дня рождения Андрея Белого // Андрей Белый в изменяющемся мире к 125-летию со дня рождения М Наука. 2008 С 9

12 связано с необходимостью определить общие параметры символистской модели мира.

Что касается поэтов последних десятилетий XX века, то здесь мы были вынуждены избрать наиболее репрезентативные имена в силу самой специфики исследовательского подхода. Тип поэтики в работе понимается как сложная система взаимосвязанных признаков, поэтому для обнаружения этой системы в отдельной поэтике, необходимо подвергнуть последнюю глубокому и тщательному анализу. В связи с этим расширение круга имен представляется нецелесообразным, ибо в таком случае исследование вышло бы за границы всех мыслимых объемов. Поэтому в качестве основного объекта исследования нами были выбраны поэты, которые представляют три крупных поэтических парадигмы современной поэзии и в творчестве которых максимально ярко воплотился символистский тип поэтики, обусловленный их мировоззренческой системой, типологически восходящей к символистской миромодели. Однако в ходе анализа для выявления общих тенденций развития поэзии последней трети XX столетия мы обращались к творчеству Т.Кибирова, В.Аристова, А.Парщикова, С.Гандлевского, О.Седаковой, Д.Ревякина, О.Арефьевой, Г.Алексеева.

Предметом работы являются миромоделирующие основы символизма и система структурно-типологических черт символистской поэтики, воплощенная в мотивно-сюжетных, образных, тропеических структурах в лирике А.Бел ого и русской поэзии последних десятилетий XX века.

Новизна работы связана со следующими теоретическими и практическими аспектами.

1. В диссертации впервые исследованы принципы семиотической соотнесенности символистского типа поэтики с общесимволистской моделью мира, вычленены способы его реализации в индивидуально-авторских поэтических системах.

2. Определено влияние пространственного компонента на поэтическую семантику символистского типа поэтики, показана роль «языка пространства» в сюжето- и тропообразовании.

3. Выявлен ряд типологических констант в поэзии А.Белого, И.Жданова, К.Кедрова и Б.Гребенщикова, что позволило понять роль символизма как продуктивного поэтического фактора в развитии поэзии последних десятилетий XX века.

Положения, выносимые на защиту.

1. Схожесть мотивно-образных систем не является релевантным признаком для отнесения разных поэтик к одному типу, при определении типологических соответствий главным критерием будет сходство структурных принципов их построения.

2. Тип поэтики является «смысловой производной» от модели мира, которая обусловливает его функциональные особенности.

3. Главной конституирующей категорией модели мира является категория пространства, поскольку оно, позволяя воссоздать целостный образ реальности, обусловливает ее систему ценностей и смыслов.

4. Философская установка на понимание бытия как «единораздельной цельности» обусловливает структуру символистского поэтического пространства. Его главными признаками становится разделенность на сакральную и профанную сферы, маркированная семиотическими границами, и нейтрализация этой разделенности, осуществляющаяся через уничтожение этих границ.

5. Общая «пространственная схема», лежащая в основе символисткой модели мира, обусловливает разительные мотивно-образные переклички между поэзией А.Белого и поэтическими системами И.Жданова, К.Кедрова и Б .Гребенщикова.

6. Преодоление пространственных границ между разными сферами в лирике А.Белого, К.Кедрова, И.Жданова, Б.Гребенщикова осуществляется с помощью (1) сюжета, соотнесенного с определенным типом лирического героя; (2) образов-медиаторов, представляющих собой традиционные символы, которые соотносятся с пространственной структурой мира (гора, дерево, крест, храм и т.д.); (3) пространственно-онтологических метафор, соединяющих в акте метафорического означивания разные уровни реальности.

7. «Основной символистский сюжет» в поэзии А.Белого, И.Жданова, К.Кедрова, Б.Гребенщикова реализуется преимущественно в двух конкретных сюжетных схемах, обусловленных вертикальной организацией пространственного континуума: сюжете восхождения и сюжете нисхождения.

8. Главная типологическая особенность образов-медиаторов в лирике анализируемых поэтов заключается в повышенной семантической значимости этих образов, которая объясняется тем, что они связывают разные типы пространств.

9. Модель пространства, воплощенная в лирике А.Белого, И.Жданова, К.Кедрова и Б.Гребенщикова, является концептуальной основой для метафорических систем их поэзии.

Теоретическая значимость исследования обусловлена тем, что в работе уточняется понятие типа поэтики и предлагается методика типологического анализа разных поэтических систем, основанная на типологическом сопоставлении семантических принципов организации поэтического мира, обусловленных пространственным кодом.

Практическое значение исследования состоит в том, что его результаты могут использоваться при изучении творчества А.Белого, И.Жданова, К.Кедрова и Б.Гребенщикова. Итоги работы могут найти применение при рассмотрении проблем типологического литературоведения. Материалы и выводы диссертации могут быть востребованы в практике вузовского преподавания: при чтении курсов «История русской литературы XX века», при подготовке спецкурсов и спецсеминаров, посвященных проблемам русского символизма.

ЧАСТЬ I. СИМВОЛИСТСКАЯ МОДЕЛЬ МИРА В ТВОРЧЕСТВЕ

А.БЕЛОГО

Русский символизм явился «родовым лоном» для футуризма, где исключительно силен символистский импульс, и акмеизма, который, преодолевая многие символистские установки, тем не менее реализовал на уровне художественного творчества некоторые «недовоплощенные» идеи символистов. Поэтому считается, что символизм - это своеобразный двуликий Янус, один лик которого повернут в сторону поэтики XIX века, а второй - в сторону новой литературной парадигмы.

Это обобщение в самом общем смысле, несомненно, является верным. Однако если перейти с макро- на микроуровень, то оно оказывается по меньшей мере спорным. Дело в том, что с символизмом были связаны такие творческие индивидуальности, которые сумели воплотить новую форму в новом содержании, предвосхищая многие открытия литературы XX века - именно это сделал в своем творчестве Андрей Белый.

Будучи кровно связанным с линией младосимволизма, проповедовавшего в отличие от «старшей» ветви символизма теургизм, А.Белому удалось пройти путь, который прошла литература модернизма: «от символизма к авангарду». Конечно, термин «авангард» мы здесь употребляем скорее в метафорическом плане - ведь А.Белый организационно не был связан с футуристами и до конца жизни оставался верным символистскому миропониманию. Однако в его творчестве реализовались многие авангардные тенденции. И этот факт, видимо, объясняется генетической родственностью авангардной и символистской парадигмы.

Эта родственность обусловлена прежде всего тем, что в русском авангарде, несмотря на его эпатажность и социальную направленность, таился мощный метафизический заряд, коррелирующий с символистской картиной мира. Этот метафизический импульс соотносился с пониманием мира как символа (или знака), под видимым покровом которого таятся невидимые платонические формы.

И здесь возникает интересный парадокс, связанный с тем, что символистская эстетика включает в себя и ряд авангардистских установок: «<. .> то, что в интенции было заложено в русском символизме, - пишет в связи с этим

О.А.Клинг, - не могло исчезнуть бесследно <.>» . Так, Т.Николеску полагает, что «символизм был в определенной степени гетерогенным. В нем содержались начала и футуризма, и экспрессионизма»30. Органичное сосуществование этих начал обнаруживается прежде всего в творчестве А.Белого, чья «угловатая поэтика», по замечанию С.С.Аверинцева, «уже наполовину авангардизм»31.

Главная идея, которая роднит творчество А.Белого с авангардистским заключается в том, что определенная художественная форма способна выразить представление об истинной реальности. Это суждение кажется парадоксальным на фоне общепринятых рассуждений о символизме как о направлении, которое заведомо отрицает возможность воплощения реальности в слове. При этом, как правило, подчеркивается «отрицательная программа» символистов. «Мысль изреченная есть ложь» - полагают, что этот поэтический тезис Ф.Тютчева прекрасно выражает отношение символистов к возможности словесного воплощения переживаний. Однако исследователи часто забывают о принципиально важной детали: отрицание слова нельзя приравнять к отрицанию знака, слово есть одна из разновидностей знака, «знак-символ» в терминологии Ч.Пирса. И Белый, отрицая словесные формы выражения, предлагает, как это делают и авангардисты, альтернативный способ воплощения поэтического переживания: знак иконического типа.

Различие между словом и иконическим знаком заключается в их отношении к внесемиотической реальности. Знак-символ предполагает опосредованное (а следовательно - неточное) изображение реальности, в силу самого принципа произвольности связи между означаемым и означающим. Именно поэтому, мысль, выраженная в слове, искажается по определению. В знаке же иконического типа связь между означающим и означаемым прямая, знак-икона в буквальном смысле изображает реальность прямо и непосредственно.

29 Клинг О Влияние символизма на постсимволистскую поэзию в России 1910-х годов проблемы поэтики М Дом-музей Марины Цветаевой, 2010 С 39

J° Николеску Т Андрей Белый и театр М Радикс, 1995 С 4 О взаимосвязи авангарда и символизма см также Клуге Р -Д Символизм и авангард в русской литературе - перелом или преемственность1? // Русский авангард в кругу европейской культуры М Радикс, 1994 С 65-77 jl Аверинцев С С «Ученики Саиса» о самоопределении литературного субъекта в русском символизме // Аверинцев С С Связь времен Киев ДУХ I JIITEPA 2005 С 294 Ср также мнение И В Корецкой о том что А Белый «предсказал авангард» (см об этом Корецкая И В Андрей Белый «корни» и «крылья» // Связь времен проблема преемственности в русской литературе к XIX начала XX веков М ИМЛИ, Наследие, 1992 С 225-244)

Ориентация Белого на «непосредственное» изображение реальности объясняет, почему в слове он, как и футуристы, пытается обнаружить некий «дологический» остаток, связанный с изобразительным кодом. Результатом этих поисков для А.Белого становится некий третий вид знака, сверхзнак, обладающий как акустическими, так и визуальными характеристиками. Говоря иначе, А.Белый полагает, что в слове сосуществуют изобразительный и символьный смысловые ряды, и каждый раз проекция иконического ряда в словесный осуществляется по-разному.

Поиски универсального знака, который мог бы адекватно воплотить внутренние переживания и новую концепцию реальности, велись и футуристами. И на этом пути между А.Белым и русскими авангардистами присутствует множество типологических схождений: это и установка на семиотический «жест», важность зрительного кода, игра с визуальным обликом стиха и прозы, звуковые эксперименты, понимание звука как онтологической единицы.

Это совмещение авангардистских и символистских установок обусловливает уникальное место А.Белого в историко-литературном процессе своего времени. Оно парадоксальным образом делает поэта, с одной стороны, наиболее ярким выразителем философии художественного творчества символизма, а с другой стороны, - выводит его за пределы очерченной историко-литературной общности и открывает «перспективное» прочтение его поэтики с позиции развития культуры XX века, для которой, как мы покажем ниже, также было характерно сосуществование этих двух кодов.

Однако прежде чем приступить к выявлению системы типологических соответствий между творчеством А.Белого и творчеством ряда поэтов последних десятилетий XX столетия, в соответствии с методологическими установками нашей диссертации необходимо реконструировать основы символистской миромодели и показать, как они преломляются в творчестве младосимволистов (первая глава), в философии культуры А.Белого (вторая глава), в его лирике и поэме «Глоссолалия» (третья глава).

Заключение научной работыдиссертация на тему "Символизм как миропонимание"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Таким образом, символистская традиция обусловливает ряд важнейших особенностей лирики последних десятилетий XX века. Возможность культурного диалога между разными поэтическими направлениями связана с тем, что именно символисты открыли всю семантическую мощь символа и мифа.

К.Л.Мкртчян, рассуждая о механизмах такого рода культурных взаимодействий, использует достаточно новое для филологии понятие «культурного бессознательного». В контексте этого методологически нового подхода проблема «диалога культур» выступает перед нами в ином свете: рассмотрение взаимодействия разных культур приводит, по мнению автора, к проблеме перевода, понимаемого как главный семиотический механизм взаимодействия разных культур на уровне коллективного бессознательного. Выявляя принципы этого взаимодействия, автор делает парадоксальный вывод: «<.> когда мы думаем, что это мы выбираем символы, они тоже выбирают нас»647, именно поэтому, «став частью нашего культурного мира», эти символы «диктуют нам и картину мира, и отношение к ней». Думается, что именно такое «двунаправленное» отношение к традиции символизма и характерно для поэзии конца XX века.

Как показал наш анализ, в разных поэтических контекстах, связанных с теми или иными поэтическими направлениями, символистская традиция широко варьируется. Говоря иначе, современная поэзия дает разные модусы осмысления наследия символизма. Так, символистская картина мира и основные сюжетно-образные схемы, с ней связанные, могут, с одной стороны, служить материалом для пародии, а с другой стороны, творчески перерабатываясь, они могут выступать в качестве смысловой основы целого ряда поэтических систем.

В самом общем виде нами было вычленено несколько типов такой творческой переработки, которые связаны с направленческим аспектом. В неоавангардистской линии символистская модель мира мотивирует общую семантическую систему поэзии, выступая в статусе глубинной смысловой основы

Мкртчян К Л Символы, которые нас выбирают (перевод В Брюсова и проблема культурного бессознательного) // Брюсовские чтения 2002 года Ереван Лингва, 2004 С 336 текста. Однако план выражения (формальные принципы поэтики) оказывается близок авантардисткой парадигме.

В метареалистической линии и план выражения, и план содержания тяготеют к символистской поэтической системе. И здесь трансформация символистской традиции связывается с семантическим уровнем: как правило, метареализм дает образцы предельно усложненных метафор, которые по своей смысловой структуре иногда напоминают катахрезы.

В рок-поэзии актуализируются обе тенденции. Именно поэтому творческие индивидуальности, представляющие символистскую линию в рок-поэзии, тяготеют как к авангардистскому (Д.Ревякин), так и к метареалистическому полюсу (О.Арефьева). Что касается лирики Б.Гребенщикова, то в ней эти тенденции органично совмещаются: авангардизм обэриутского толка (альбом «Треугольник») позднее сменяется совершенно иными творческими установками.

Обратимся к конкретным результатам работы. Итак, проведенный типологический анализ позволил вывести следующие закономерности.

1. На уровне модели мира разные поэтики сводятся к единому типологическому знаменателю, типу поэтики. В контексте частных картин мира в рамках индивидуальных поэтических систем эта общность оборачивается смысловым разнообразием. Так, если модель мира связывается с системой абстрактных мировоззренческих инвариантов, то на уровне картины мира эти инварианты «воплощаются» в конкретных философско-эстетических системах (если речь идет о теории) или же образах и мотивах (если речь идет о поэзии).

В качестве главного мировоззренческого инварианта в символизме выступает миромоделирующая установка на универсализм, мотивирующая логическую структуру модели мира, которую З.Г.Минц связывает с принципом «триады». В разных картинах мира эта главная философская установка и ее логическая структура получают разные воплощения, которые зависят от конкретных философских воззрений авторов. В поэзии К.Кедрова такими системами становится русский космизм и «философия физики». В поэзии И.Жданова эти мировоззренческие инварианты преломляются большей частью через систему христианских ценностей. Что касается творчества А.Белого, то оно в этом плане оказывается наиболее репрезентативным, поскольку символистский мировоззренческий инвариант в соответствии с принципом «плюро-дуо-монизма» получает множество реализаций в самых разнообразных философских системах, для которых А.Белый отыскивает общее символистское обоснование (это и соловьевство, и оккультизм, и неокантианство, и антропософия.). Однако внешняя «разность» картин мира не отменяет их глубинной схожести на уровне общей миромодели.

2. Установка на универсализм в теоретическом творчестве символистов и поэтов, к ним тяготеющих, приводит к доминированию в их поэзии онтологической оппозиции «сущность - видимость». Принцип триады, который является логическим выражением этой установки на уровне модели мира, приводит к тому, что эта оппозиция снимается через третий член, объединяющий ее элементы в единое символическое целое.

Так, в философско-теоретических исканиях К.Кедрова и А.Белого эта установка обусловливает целый ряд типологических параллелей. Во-первых, у обоих писателей доминирует онтологический и космический код (через который прочитываются эстетические и гносеологические проблемы). Во-вторых, в их философско-эстетическом творчестве предпринимается попытка нейтрализовать все возможные философские оппозиции через третий член, в статусе которого у А.Белого выступает символа, а у К.Кедрова - метаметафора. В-третьих, все эти оппозиции накладываются друг на друга по принципу символистских соответствий, что.приводит к распылению «терминологических» значений внутри этих вновь образовавшихся систем. В-четвертых, вследствие этого распыления термины становятся семантически поливалентными и начинают вести себя как художественные образы. В-пятых, в их теоретических работах движение мысли часто зашифровывается в «динамические сюжетные» сценарии, в качестве которых может выступать та или иная ситуация («фрейм»), мифологический сюжет или же стихотворение, которое выполняет служебную функцию аллегории. В результате чего ситуация, мифологический сюжет и стихотворения выступают как метафорические модели, в которых зашифровывается сугубо авторский смысл. Все это приводит к тому, что символ и символическое становятся не просто темой рассуждения А.Белого и К.Кедрова, но архитектоническим принципом их теоретических работ.

3. В художественной практике принцип триадичности воплощается в специфической модели поэтического пространства, которое предстает как гетерогенный континуум, разделенный на две противоположные ценностные сферы. Эти две сферы в самом общем виде связаны с оппозицией сакральной и профанной реальности, которая в данном случае является коррелятом философской оппозиции истинного и видимого.

Так, пространство в лирике А.Белого, К.Кедрова и А.Жданова гетерогенно, оно разделяется на разные подпространства, между которыми пролегают границы. Базовая константа символистского типа мышления, заключающаяся в понимании бытия как «единораздельной цельности», воплощенная на пространственном уровне, предполагает нейтрализацию всех границ в акте (мистического) синтеза. Исчезновение пространственной границы на уровне семантики, в свою очередь, оборачивается исчезновением семантических границ между разными смысловыми парадигмами, привязанными к тому или иному пространственному локусу.

Противопоставление этих двух ценностно-пространственных областей в поэзии символистского типа снимается через несколько механизмов семантической медиации, которые связаны с субъектным уровнем (герой), мотивно-сюжетным уровнем (лирические сюжеты восхождения и нисхождения), образным уровнем (образы-медиаторы), тропеическим уровнем (пространственные метафоры).

4. Основные символистские лирические сюжеты даются по принципу «темы в вариациях». Сама «тема» представляет собой нейтрализацию оппозиции сакрального и профанного пространств. «Вариации» же, являясь актуализациями этого семантического инварианта, обусловливают разнообразные воплощения базового сюжета в различных поэтиках. Тем не менее в творчестве всех поэтов выделяются системы типологически сходных лирических сюжетов, что, несомненно, диктуется самой логикой пространства, в рамках которого эти сюжеты образуются.

Структура этого сюжетного фонда следующая: в качестве базовых метасюжетов выделяются метасюжеты восхождения и нисхождения, которые знаменуют разные способы преодоления пространственной границы. Все частные лирические сюжеты, обнаруживаемые в творчестве анализируемых поэтов, тяготеют к этим двум сюжетным константам. Метасюжет восхождения реализуется в творчестве анализируемых поэтов в следующей парадигме: восхождение на гору, полет в небо, достижение чистой земли. Метасюжет нисхождения связывается с сюжетами падения, погружения, «возврата».

Одна из важнейших типологических особенностей этого сюжетного фонда в творчестве А.Белого, К.Кедрова, И.Жданова заключается в том, что все эти пространственные сюжеты моделируют явления и процессы принципиально непространственного порядка. Именно поэтому пересечение пространственной границы в творчестве избранных поэтов знаменует появление ряда типологически сходных мотивов: мотив теургического пересотворения человеческой телесности (превращение человека в Логос и свет); мотив слияния внешней и внутренней сфер мироздания, который связывается с апокалипсическими смыслами; мотив понимания смерти в инициальном аспекте; мотив обретения истинного «я» и мотив двойничества; мотив соположения микро- и макроксома, выраженный в слиянии человека и вселенной; мотив разделения пространства в соответствии с бинарной оппозицией «настоящее - искусственное», которая накладывается на противопоставление природы и цивилизации, а также на оппозицию «истинное бытие - сценарно организованное бытие».

5. С сюжетами восхождения и нисхождения связывается определенный тип лирического героя, который соотносится с общей концепцией человека в творчестве А.Белого, И.Жданова и К.Кедрова. Лирический субъект стихотворений анализируемых поэтов занимает пограничное положение между разными пространственными сферами, в связи с чем его природа оказывается изначально двойственной. Однако эта бытийная раздвоенность должна быть преодолена -именно это преодоление оказывается лирическим сюжетом многих стихотворений А.Белого, И.Жданова и К.Кедрова. Все это в творчестве избранных для анализа поэтов обусловливает, во-первых, мотивно-образный комплекс двойничества, а во-вторых, специфический тип лирического героя, который, наделяясь сакральными атрибутами, принадлежит земной реальности и одновременно оказывается внеположным ей.

6. Типологически сходными в творчестве анализируемых поэтов становятся принципы организации поэтического космоса: он структурируется по вертикальной и горизонтальной осям. Пространственная вертикаль в анализируемых поэтических системах наделяется положительной аксиологической значимостью, в то время как горизонтальная, плоскостная модель пространства в лирике А.Белого, И.Жданова и К.Кедрова связывается с системой негативных мотивов, куда входят мотивы хождения по кругу, бессмысленности бытия, безблагодатной смерти. Выход героя из координат плоскостного пространства и его переход в духовную сферу, связанную с вертикальной пространственной организацией, является одним из частотных типологических мотивов в лирике анализируемых авторов, где он соотносится с мотивом обретения своей истинной сущности.

7. Одним из важнейших медиальных средств в лирике А.Белого, И.Жданова и К.Кедрова являются пространственные метафоры. Механизм их порождения у этих поэтов типологически сходен: эти метафоры образуются за счет того, что между разными пространственно-семантическими областями (обычно между небесной и земной сферами) исчезает граница, в результате чего смысловые признаки одной пространственной сферы проецируются на другую пространственную сферу. Примечательно, что некоторые из таких метафор оказываются типологически общими для всех анализируемых поэтических систем. К числу таких метафор относятся метафоры, связанные с проекцией человеческого образа на космическую (божественную, сакральную) сферу. К этой метафорической модели относится, во-первых, образ «всечеловека», чья телесность моделирует космос (недаром в лирике К.Кедрова и А.Белого появляется мифологический образ Адама Кадмона); во-вторых, эта метафорическая модель включает в себя образ человека, который, соединяясь с высшим сакральным началом, теряет свою самотождественность: превращается в смысл (И.Жданов), Логос и символ (А.Белый).

Таким образом, метафора в анализируемых поэтических системах выполняет общую конструктивную функцию: она предстает не просто как троп, стилистическая фигура, но как средство связи между разными уровнями бытия, ибо через механизм метафорического наложения она соотносит эти структурные уровни друг с другом. В каком-то смысле метафоричность как бы «вшита» в саму структуру символистской модели мира, поскольку разные ее страты должны быть объединены в акте теургического синтеза.

8. Таким образом, типологически общей для творчества анализируемых поэтов является и техника метафоризации, обусловленная соотнесением разных уровней символистской модели мира. Метафоры образуются за счет того, что образам, связанным с одним типом пространства, приписываются смысловые признаки образов, соотнесенных с другим типом пространства. В творчестве А.Белого, И.Жданова и К.Кедрова это приводит к появлению метафор-загадок. Нами выделено два типа таких загадок. Первый тип представлен в лирике А.Белого, где многие стихотворения оказываются развернутыми «обоюдными» метафорами, где трудно определить метафоризирующее и метафоризируемое -они сливаются в символическое единство. При этом один смысловой ряд дается эксплицитно, а другой - в подтексте.

Однако символистская «размазанная семантика» (Ю.М.Лотман) может порождать и иные варианты «загадок». Если у А.Белого внутри стихотворений-загадок происходит рекомбинация лексем внутри разных пространственных рядов (лексемы, связанные со сказочным сюжетом, соотносятся с «астральными» лексемами), то у И.Жданова и К.Кедрова происходит рекомбинация сем, в результате которой рождается странный образ-кентавр, необычная метафора. Говоря иначе, «тасовка слов» у А.Белого здесь заменяется слиянием, сращением сем, которое воплощается в новых сложных метафорах. Тем не менее эти процессы обусловлены одним фактором - тем, что символистская семантика тяготеет к интегрированное™ «малых» слов в «большое слово» (А.В.Лавров). Однако усложненная форма метафор с сильным семантическим сдвигом, к которой А.Белый только подходил в некоторых своих стихотворениях, характерна как раз для поздних рефлексов символизма.

Примечателен также факт, связанный с тем, какие явления подвергаются такой метафорической перекодировке. У А.Белого, К.Кедрова и И.Жданова в статусе таких метафоризируемых явлений в большинстве случаев оказываются явления атмосферно-астрального порядка, что еще раз подтверждает значимость вертикальной оси в символистской модели пространства.

9. Еще одна типологически общая черта, обнаруживаемая в анализируемых поэтиках, - это наличие системы образов-медиаторов, которая практически одинакова у указанных поэтов. В эту систему входят следующие образы: гора, зеркало, дерево, храм, водная гладь, повозка, поезд и др. Эти образные совпадения отнюдь не являются случайными (как, впрочем, и не являются генетически мотивированными). Их появление обусловлено общей пространственно-семантической схемой, лежащей в основании символистского типа поэтики. Установка на связь разных мировых сфер заставляет поэтов искать архетипические культурные символы, которые эту связь могли бы выразить, и вполне естественно, что поэты обращаются к вышеозначенным образам, структура которых позволяет выполнять им связующую функцию разных типов пространства. В этом смысле все эти образы обладают огромным семантическим потенциалом и оказываются функционально родственными древнему мифологическому символу мирового дерева, которое не только структурирует мир, но и соединяет его разные части.

Семантический потенциал этих образов связывается также с их пограничным положением, которое обусловливает сочетание в них смысловых признаков разных пространств. Это сочетание разных пространственно-семантических атрибутов приводит к тому, что эти образы становятся «метафоропорождающими» точками семантики поэзии символистского типа.

10. Другой важнейшей типологической чертой, объединяющей творчество всех анализируемых авторов, становятся особенности их мифопоэтики. Миф в поэтике символизма является не только тематической или мотивно-образной единицей, он присутствует на уровне системных связей, возникающих между элементами художественной системы (то есть на уровне самого поэтического кода). Так, основой семантической рекомбинации образов становится парадигматическая логика, основанная на том, что тот или иной семантический инвариант воплощается в ряде вариантов. Варианты и их смысловые отношения образуют целостную символическую систему, где для одного означаемого подбирается множество означающих. Именно так формируются целостные мотивно-образные парадигмы в творчестве анализируемых поэтов. Эти парадигмы, как показал наш анализ, связываются прежде всего с пространственным кодом. Смысл • внутри этих семантических множеств как бы «растекается», «размазывается» (как написал Ю.М.Лотман о поэтической семантике А.Белого). В результате чего многие образы, входящие в эти парадигмы, лишаясь четко очерченного значения, оказываются знаками для некоего инвариантного значения.

Такой способ организации семантической системы обнаруживается не только у символистов. Это древнейший способ смысловой организации, истоки которого можно усмотреть в логике бриколажа. Бриколажная организация смысла также предполагает, что разные мифологические элементы образуют, как писал К. Леви-Строс, «всегда один и тот же объект», что становится возможным благодаря тому, что в «саму их форму включается некоторое содержание, приблизительно

648 гч одинаковое для всех» . Это правило и является «основанием» семантической поэтики символизма, обеспечивающим ее сложность и многоярусность. В силу указанного правила в поэтическом языке символистов сопоставляются и противопоставляются не просто отдельные образы, а целые парадигмы образов, в силу чего бинарные оппозиции заменяются на оппозиции «поливалентные». Смысл (в результате таких «преобразований») оказывается динамически подвижным, что приводит к тому, что образные группы будут множиться, наподобие мифологических систем и подсистем, которые, несмотря на внешнее «разнообразие», подчиняются одним структурным законам. Именно в таком структурном смысле можно говорить о символистской мифопоэтике, специфическая черта которой заключается в том, что символисты и поэты, тяготеющие к ним, не просто заимствуют отдельные образы из разных мифологических систем, но перенимают символические принципы выстраивания этих мифологических систем. В результате чего происходит не механическое, а «органическое» соединение «разнородных» элементов в рамках одной системной целостности.

11. На уровне поэтического стиля, который в творчестве анализируемых авторов теснейшим образом связан с семантическим измерением, также наблюдается ряд типологических перекличек. Прежде всего обращает на себя внимание акцентуация роли звука как в эстетических экспериментах поэтов, так и на уровне теоретического осмысления художественной практики. В первом случае в поэзию вводятся разного рода «звуковые» средства выразительности. Так, А.Белый и К.Кедров используют в своем творчестве разного рода анаграмматические построения, звуковые метафоры, паронимические аттракции. Во втором случае звук у А.Белого и К.Кедрова наделяется онтологической функцией, он, связываясь с категорией символического, становится двусторонней единицей языка и оказывается атомом космоса. Такая проекция семиотической сферы на космическую соотносится с тем, что творчеству приписывается онтологическая функция (которая с особенной отчетливостью была воплощена в «Глоссолалии» А.Белого и «Метаметафоре» К.Кедрова).

Установка на онтологическое понимание звука вписывается в более общую тенденцию, характерную для поэзии символистского типа, тенденцию, связанную с «ипостазированием» семиотического знака в целом. Знаку приписывается онтологическая функция, он начинает играть структурообразующую роль по отношению к мирозданию. Наряду со звуком в эту систему знаков у всех анализируемых поэтов входит слово, символ, музыка и поэзия (которая понимается как сакральный код мироздания). В связи с этим сам мотив творчества у А.Белого, К.Кедрова и И.Жданова связывается с теургическими смыслами: творчество становится творением, а поэт-творец оказывается «проводником между мирами».

Список научной литературыТемиршина, Олеся Равильевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Алексеев Г. Ангел загадочный. М.: АРГО-РИСК; Книжное обозрение, 2007. 88 с.

2. Аристов В. Иная река. М.: Александрийская полка, 2001. 70 с.

3. Аристов В. Частные безумия вещей: Инструментарий: М.: АРГО-РИСК, 1997. 24 с.

4. Белый А. Арабески. М.: Мусагет, 1911. 501 с.

5. Белый А. Безрукая танцовщица. Публикация Е.В. Глуховой, Д.О. Торшилова // Литературный календарь: книги дня. 2009. Т. 2. № 5. С. 5-25.

6. Белый А. Глоссолалия. Поэма о звуке. Берлин: Эпоха, 1922. 131 с.

7. Белый А. Душа самосознающая. М.: Канон +, 2004. 560 с.

8. Белый А. Жезл Аарона (о слове в поэзии) // Скифы. Сборник 1-й. М.: Книгоиздательство «Скифы», 1917. С. 155-231.

9. Белый А. Луг зеленый. Книга статей. М.: Альциона, 1910. 247 с.

10. Белый А. Мастерство Гоголя. Исследование. М.; Л.: ОГИЗ, 1934. 320с.

11. Белый А. Между двух революций. М.: Художественная литература, 1990.670 с.

12. Белый А. Московский чудак. Москва под ударом. Маски. М.: Советская Россия, 1989. 768.

13. Белый А. На рубеже двух столетий. М.: Художественная литература, 1989. 543 с.

14. Белый А. Начало века. М.: Художественная литература, 1990. 687 с.

15. Белый А. Об аллитерациях в поэзии Блока // Труды РАШ. Вып. 2. М.: РГГУ, 2004. С. 353-365.

16. Белый А. Поэзия слова. Петербург: Эпоха, 1922. 135 с.

17. Белый А. Символизм. Книга статей. М.: Мусагет, 1910. 633 с.

18. Белый А. Симфонии. Л.: Художественная литература, 1991. 528 с.

19. Белый А. Собр. соч. Стихотворения и поэмы. М.: Республика, 1994.559 с.

20. Spiritus <Белый А.> Семь планетных духов // Весы. 1909. № 9. С. 6871.

21. Блок А.А. Собр. соч. в 8 т. М.; Л.: ГИХЛ, 1960-1963.

22. Гандлевский С. Праздник: Книга стихов. СПб.: Пушкинский фонд, 1995. 112 с.

23. Гребенщиков Б. Книга песен: электронный документ. Режим . доступа: http://www.aquarium.ru/discography/songsofbgbook.txt

24. Жданов И.Ф. Место земли. М.: Молодая гвардия, 1991. 107 с.

25. Жданов И.Ф. Неразменное небо. М.: Современник, 1990. 20 с.

26. Жданов И. Собрание поэтических произведений: электронный документ. Режим доступа: http://www.filgrad.ru/texts/zdanov main.htm

27. Жданов И.Ф. Фоторобот запретного мира. СПб.: Пушкинский фонд, 1998. 54 с.28.1987.29.2002.504.30.32.

28. Кедров К. Энциклопедия метаметафоры. М.: ДООС, 2000. 128 с. 3 5. Кибиров Т. «Кто куда а я в Россию.» М.: Время, 2001.512с.

29. Парщиков А. Выбранное. М.: ИЦ Гарант, 1996. 208 с.

30. Ревякин Д. Калинов мост: сборник статей и текстов песен. М.: Антао, 2001.638 с.

31. Седакова О. Стихи. М.: Эн Эф Кью / Ту Принт, 2001. 576 с. Научная и критическая литература

32. Beyer Th. R. «Andrej Belyj's "The Magic of Words" and "The Silver Dove"» // The Slavic and East European Journal. 1978. Vol. 22. № 4. P. 464-472.

33. Bird R. Concepts of the person in the symbolist philosophy of Viacheslav Ivanov // Studies in East European Thought. Vol. 61. 2009. P. 89-97.

34. Иванов Вяч. Собр. соч. в 4 т. Брюссель: Foyer Oriental Chretien, 1971-Кедров К. ИЛИ. Полное собрание сочинений. Поэзия. М.: Мысль, Кедров К. Инсайдаут. М.: Мысль, 2001. 282 с.

35. Кедров К. Метаметафора (Метакод и метаметафора) М.: ДООС, 1999.

36. Кедров К. Поэтический космос. М.: Советский писатель, 1989. 480 с. Кедров К. Философия литературы. М: Художественная литература,

37. Bird R. Martin Heidegger and Russian symbolist philosophy // Studies in East European Thought. Vol. 51. P. 85-108, 1999.

38. Creating Life: The Aesthetic Utopia of Russian Modernism. Stanford, California: Stanford University Press, 1994. 300 p.

39. Dudek А. Поэтическая мариалогия Вячеслава Иванова // Studia Litteraria Polono-Slavica. Warszawa, 1993. C. 41-52.

40. Elsworth J. Pilniak and Belyi // Slavonica. 2000. Vol. 6. P. 7-17.

41. Goering L. Bely s Simbolist Abyss // The Slavic and East European Journal. 1995. Vol. 39. № 4. P. 568-584.

42. Kahn A. Andrey Belyi, Dante and «Golubye glaza i goriachaia lobnaia kost»: Mandelshtam's later poetics // Russian Review. 1994. Vol. 53. P. 22-35.

43. Mann R. Apollo and Dionisus in Andrey Bely's Peterburg // The Russian Review. 1998. Vol. 57. № 4. p. 507-525.

44. Rosenthal B.G. Nietzsche in Russia: The Case of Merezhkovsky // Slavic Review. 1974. Vol. 33. № 3. P. 429-452.

45. А судьи кто? Нужны истолкователи. НГ Ex libris. 24 июля 2008. №25: электронный документ. Режим доступа: http://mikhail-boyko.narod.ru/interview/kedrov 1 .html

46. Аверинцев С.С. «Ученики Саиса»: о самоопределении литературного субъекта в русском символизм // Аверинцев С.С. Связь времен. Киев: ДУХ I J1ITEPA, 2005. С. 291-306.

47. Аверинцев С.С. Системность символов в поэзии Вячеслава Иванова // Аверинцев С.С. Поэты. М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. С. 165-189.

48. Аверинцев С.С. София-Логос. Словарь. Киев: ДУХ I ШТЕРА, 2006.912 с.

49. Авилова Е.Р. Традиция поэтического авангарда 1910-х гг. в русской рок-поэзии. Дис. . к. филол. н. М., 2010. 211 с.

50. Авраменко А.П. О некоторых особенностях поэтики сборника А.Белого «Урна» //Вестн. Моск. ун-та. Сер. филология. 1968. № 6. С. 63-77.

51. Авраменко А.П. А.Блок и русские поэты XIX века. М.: Изд-во МГУ, 1990. 248 с.

52. Авраменко А.П. Поэзия Андрея Белого. Автореф. дис. . к. филол. н. М., 1970.

53. Агранович С.З., Саморукова И.В. Двойничество. Самара: Самарский университет, 2001. 132 с.

54. Агранович С.З., Стефанский Е.Е. Миф в слове: продолжение жизни (Очерки по мифолингвистике). Самара: Самар. гуманит. акад., 2003. 168 с.

55. Адаскина H.J1. Символизм в творчестве художников авангарда // Символизм в авангарде. М.: Наука, 2003. С. 10-23.

56. Азизян И.А. Символистские истоки авангарда. Символ в поэтике авангарда // Символизм в авангарде. М.: Наука, 2003. С. 23-34.

57. Акимова Л.И. Лестница в небо. Идея храма на Востоке и в Греции // В поисках «ориентального» на Балканах. Античность. Средневековье. Новое время. М.: Институт славяноведения РАН, 2003. С. 31-34.

58. Александров Н. Оправдание серьезности. Иван Жданов — непонятный или непонятый? // Дружба Народов. 1997. № 12: электронный документ. Режим доступа: http://magazines.russ.ru/dmzhba/1997/12/alexan.html

59. Апресян Ю.Д. Лексическая семантика. Избр. труды. Т.1. М.: Языки русской культуры, 1995. 464 с.

60. Арабов Ю. И. Жданов, М. Шатуновский. Диалог-комментарий пятнадцати стихотворений Ивана Жданова // Знамя. 1998. № 5: электронный документ. Режим доступа: http://magazines.russ.ru:8080/znamia/1998/5/rec3.html

61. Асламазишвили Д.Н., Игнатов H.A. Роль символа в духовных процессах культурных переходов. Красноярск: Сибирский федеральный университет, 2010. 134 с.

62. Асмус В.Ф. Вопросы теории и истории эстетики. М.: Искусство, 1968.654 с.

63. Асоян A.A. Данте и русская литература. Свердловск: Уральский университет, 1989. 172 с.

64. Афанасьев A.C. Художественная концепция личности в повести Андрея Белого «Возврат» // Вестник Татарского государственного гуманитарно-педагогического университета. 2010. № 19. С. 9-13.

65. Афанасьев Г.Н. Философско-художественная интерпретация понятия «символ» в творчестве А.Белого // Художественно-эстетические ценности в системе культуры. Саранск: изд-во МГУ, 1990. С. 54-59.

66. Багрецов Д.Н. Тимур Кибиров: интертекст и творческая индивидуальность. Екатеринбург: Изд-во УрГУ, 2005. 170 с.

67. Байбурин А.К. Жилище в обрядах и представлениях восточных славян. Л.: наука, 1983. 190 с.

68. Байбурин А.К. Ритуал в традиционной культуре. Структурно-семантический анализ восточнославянских обрядов. СПб.: Наука, 1993. 239 с.

69. Бардо Тхедол. Тибетская книга мертвых. М.: Агентство «ФАИР», 1999. 336 с.

70. Барт Р. Из книги «Мифологии» // Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М.: Прогресс, 1994. С. 72-131.

71. Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М.: Художественная литература, 1975. 504 с.

72. Белькинд E.J1. Теория и психология творчества в неопубликованном курсе лекций Вяч.Иванова в Бакинском гос. университете (1921-1922) // Психология процессов художественного творчества. Д.: Наука, 1980. С. 208-215.

73. Бенвенист Э. Семантические проблемы реконструкции // Общая лингвистика М.: Прогресс, 1974. С. 331-350.

74. Берд Р. Символ и печать у Вяч.Иванова // Memento Vivere. Сборник памяти Л.Н.Ивановой. СПб.: Наука, 2009. С. 231-245.

75. Бердяев Н. Астральный роман: Размышление по поводу романа А. Белого «Петербург» // Бердяев Н. О русских классиках. М.: Высшая школа, 1993. С. 310-319.

76. Беренштейн Е.П. Русский символизм: эстетика универсальности // Культура и ценности. Тверь: Тверск. гос. ун-т, 1992. С. 132-141.

77. Бирюков С. Зевгма. Русская поэзия от маньеризма до постмодернизма. М.: Наука, 1994. 288 с.

78. Бирюков С. Код вер, или метаметафора Константина Кедрова: электронный документ. Режим доступа: http://www.nesterova.ru/apif/kedr21 .shtml

79. Бобров С. Андрей Белый, Глоссолалия. Поэма о звуке // Леф. 1923. № 2. С. 157.

80. Богатырев Е., Спивак М. К 125-летию со дня рождения Андрея Белого // Андрей Белый в изменяющемся мире: к 125-летию со дня рождения. М.: Наука, 2008. С. 9-17.

81. Богатырев П.Г. Вопросы теории народного искусства. М.: Искусство, 1971. 515 с.

82. Богданова O.A. Под созвездием Достоевского: (Художественная проза рубежа XIX XX веков в аспекте жанровой поэтики русской классической литературы). М.: Изд-во Кулагиной - Intrada, 2008. 312 с.

83. Богомолов H.A. Жанровая система русского символизма: некоторые констатации и выводы // Богомолов H.A. Вокруг «Серебряного века»: статьи и материалы. М.: Новое литературное обозрение, 2010. 720 с.

84. Богомолов Н.А.Русская литература начала XX века и оккультизм. М.: НЛО, 1999. 560 с.

85. Бочаров С.Г. Событие бытия. М.М.Бахтин и мы в дни его столетия // Сюжеты русской литературы. М.: Языки русской культуры, 1999. С. 503-521.

86. Брагинский В.И. Проблемы типологии средневековых литератур Востока (очерки культурологического изучения литературы). М.: Наука, 1991. 387 с.

87. Бройтман С.Н. Историческая поэтика. М.: РГГУ, 2001.418с.

88. Булгаков С.Н. Свет невечерний. М.: Республика, 1994. 415 с.

89. Булыгина H.A. Ландшафтная символика в романе Андрея Белого «Котик Летаев» // Вестник Тюменского государственного университета. 2008. № 1.С. 166-169.

90. Бурлак С.А. Происхождение языка: новые материалы и исследования. М.: Иститут научной информации по общественным наукам РАН, 2007. 78 с.

91. Бурлакова М.И., Николаева Т.М., Сегал Д.М., Топоров В.Н. Структурная типология и славянское языкознание // Структурно-типологические исследования. М.: Академия наук СССР, 1962. С. 3-19.

92. Бурмистров К.Ю. Каббала и русский символизм. К постановке вопроса // Андрей Белый в изменяющемся мире: к 125-летию со дня рождения. М.: Наука, 2008. 595 с. С. 237-253.

93. Бурмистрова М.А. Когнитивная метафора в научном тексте. Дис. . к. филол. н. М., 2005.

94. Вакар И.А. Проблема живописного пространства: от символизма к авангарду // Символизм в авангарде. М.: Наука, 2003. С. 105 117.

95. Васильев И.Е. Русский поэтический авангард XX века. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 1999. 320 с.

96. Ведмецкая Н.В. Концепция художественного творчества русского символизма: философский анализ (Белый, Брюсов, Иванов): Автореф. дис. . к. филол. н. М., 1987. 25 с.

97. Вендина Т.И. Пространство и время как параметры дискретизации макрокосма // Славянские этюды. Сборник к юбилею С.М.Толстой. М.: Индрик, 1999. С. 136-141.

98. Вендина Т.И. Русская языковая картина мира сквозь призму словообразования (макрокосм). М.: Индрик, 1998. 240 с.

99. Веселовский А.Н. Историческая поэтика. М.: Высшая школа, 1989.405 с.

100. Виноград Т. К процессуальному пониманию семантики // Новое в зарубежной лингвистике. М.: Радуга, 1983. С. 123-171.

101. Виноградов В.В. О поэзии Анны Ахматовой // Виноградов В.В. Избранные труды. Поэтика русской литературы. М.: Наука, 1976. С. 369-460.

102. Виноградова JI.H. Граница как особая пространственная категория в народной культуре // Культура и пространство. Славянский мир. М.: Логос, 2004. С. 19-28.

103. Винтерниц де Вито Р. Звезда в поэзии В.И.Иванова // Secondo Convegno Internationale di Studi Ivanoviani «Vjaéeslav Ivanov e la cultura del suo tempo», Roma, 24-28 maggio 1983. C. 3-19.

104. Владимир Аристов. Беседа. Тексты. Сны // Уральская новь. 1998. № 3: Электронный документ. Режим доступа: http://magazines.russ.ru:81/urnov/1998/3/arist.html

105. Возвращение. Б.Г. в подземельях «Урлайта»: электронный документ. Режим доступа: http://www.fedy-diary.ru/Gold/articles/bg2.htm

106. Воронин C.B. Основы фоносемантики. М.: Ленанд, 2006. 248 с.

107. Выготский Л.С. Мышление и речь. Психологические исследования. М.; Л.: Государственное социально-экономическое издательство, 1934. 324 с.

108. Гавриков В.А. Мифопоэтика в творчестве Александра Башлачева. Брянск: Ладомир, 2007. 292 с.

109. Галеев Б.М. Эволюция идей «Gesamtkunstwerk»: от соборного искусства символизма к авангардистским соборам конструктивизма // Символизм в авангарде. М.: Наука, 2003. С. 91-105.

110. Гальперин И., Жданов И. Возможность канона // Арион. 1996. № 2: электронный документ. Режим доступа: http://magazines.russ.rU/arion/1996/2/

111. Гамкрелидзе Т.В., Иванов Вяч.Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы: реконструкция и историко-типологический анализ праязыка и протокультуры. Тбилиси: Издательство Тбилисского университета, 1984. 1329 с.

112. Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы. Очерки по русской литературе XX века. М.: Наука, 1993. 304 с.

113. Гаспаров М.Л. Поэтика «Серебряного века» // Русская поэзия серебряного века. 1890 1917: Антология. М.: Наука, 1993. С. 5-44.

114. Гаспаров М.Л. Слово между мелодией и ритмом. Об одной литературной встрече М.Цветаевой и А.Белого // Гаспаров М.Л. Избранные труды. Т.2. О стихах. М.: Языки русской культуры, 1997. С. 148-162.

115. Гаспаров М.Л. Современный русский стих: Метрика и ритмика. М.: Наука, 1974.488 с.

116. Гервер Л. Л. Контрапунктическая техника Андрея Белого // Литературное обозрение. 1995. № 4/5. С. 192-196.

117. Глухова Е. Неопубликованные рисунки Андрея Белого к «Глоссолалии»: Чаша Св. Грааля // Труды РАШ. Вып. 3. М.: РГГУ, 2005. С. 386409.

118. Глухова Е.В. «Записки чудака» Андрея Белого как опыт духовной биографии // Русская литература XIX и XX в. в зеркале современной науки. М.: ИМЛИ, 2008. С. 162-180.

119. Глухова E.B. «Посвятительный миф» в биографии и творчестве Андрея Белого. Дис. . к. филол. наук. М., 1998. 184 с.

120. Глухова Е.В., Торшилов Д.О. Хандриков. О происхождении героя III симфонии Андрея Белого // Новый филологический вестник. 2009. Т. 10. № 3. С. 87-94.

121. Годзан Бунгаку. Поэзия дзэнских монастырей. СПб.: Гиперион, 1999.224 с.

122. Голобородько К.Ю. Поэтическое творчество и проблемы идиостиля. Херсон: Олди-плюс, 2001, 168 с.

123. Головачева A.B. Картина мира и модель мира в прагматике заговора // Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Заговор. М.: Индрик, 1993. С. 196-212

124. Гребенщиков Борис «О буддизме и православии»: электронный документ. Режим доступа: http://chelo-vek.com/bbgrebenschikovdva.html

125. Гребенщиков Борис «О буддизме и православии»: электронный документ. Режим доступа: http://chelo-vek.com/bbgrebenschikovdva.html

126. Грек А.Г. Красота мира в «Кормчих звездах» Вяч.Иванова // Логический анализ языка. Языки эстетики: концептуальные поля прекрасного и безобразного. М.: Индрик, 2004. С. 321-335.

127. Грек А.Г. Словесная игра как творчество (по материалам писем Вяч.Иванова к О.Шор) // Логический анализ языка. Концептуальные поля игры. М.: Индрик, 2006. С. 261-275.

128. Григорьев А.Л. Мифы в поэзии и прозе русских символистов // Литература и мифология. Л.: ЛГПИ, 1975. С. 56-78.

129. Григорьев В.П. Поэтика слова. М.: Наука, 1979. 343 с.

130. Григорьева А.Д., Иванова H.H. Поэтическая фразеология Пушкина. М.: Наука, 1969. 389 с.

131. Гринцер Н.П. Стоическая доктрина: картина мира и система языка // Балканские чтения 1. Симпозиум по структуре текста. Тезисы и материалы. М.: Институт славяноведения и балканистики АН СССР, 1990. С. 16-19.

132. Громов П.П. А.Блок, его предшественники и современники. JL: Советский писатель, 1986. 600 с.

133. Даенин Е. Лирика, метафизика и пейзаж // Новое время. 2006. № 17.1. С. 41.

134. Дао-дэ Цзин. М.: Эксмо, 2001. 400 с.

135. Дашиев Д.Б. Буддийские категории в популярном вероучении ламаизма// Философские вопросы буддизма. Новосибирск: Наука, 1984. С. 30-38.

136. Димитров С.И. Эстетические программы французских и русских символистов: Автореф. дис. . д. филол.н. М., 1981.

137. Дмитриева Н. Русское неокантианство: «Марбург» в России. Историко-философские очерки. М.: РОССПЭН, 2007. 512 с.

138. Доманский Ю.В. Смыслообразующая роль архетипических значений в литературном тексте. Тверь: ТГУ, 2001. 94 с.

139. Доманский, Ю.В. «Tribute» в русском роке: Полиавторство в проекте «Кинопробы» // Потаенная литература: исследования и материалы. Вып. 3. Иваново, 2002. С. 239-247.

140. Дорфман Я.Г., Сергеев В.М. Морфогенез и скрытая смысловая структура текстов // Вопросы кибернетики. № 95. Логика рассуждений и ее моделирование. 1983. С. 137-147.

141. Дубова М.А. Проблема «Запад Восток» и Россия в двух редакциях романа Андрея Белого «Петербург». Автореф. дисс. . к. филол. н. Коломна: КГПИ, 1998. 20 с.

142. Дубова М.А. Пути развития модернистского романа в культуре русского порубежья XIX XX вв. (Творчество В.Брюсова и Ф.Сологуба). Коломна: КГПИ, 2005. 315 с.

143. Егоров Е.А. Гипертекст БГ: «Под мостом как Чкалов» // Русская рок-поэзия. Текст и контекст. Тверь: ТвГУ, 2001: электронный документ. Режим доступа: http://poetics.nm.ru/#rock

144. Ермилова Е.В. Теория и образный мир русского символизма. М.: Наука, 1989. 176 с.

145. Жданов И., Шатуновскнй М. Диалог-комментарий пятнадцати стихотворений Ивана Жданова. М.: Изд-во ун-та истории культур, 1997. 88 с.

146. Жирмунский В. М. Поэзия Александра Блока / / Жирмунский В. М. Поэтика русской литературы. СПб.: Азбука-классика, 2001. С. 283-351.

147. Жирмунский В.М. Метафора в поэзии русского символизма // Жирмунский В.М. Поэтика русской поэзии. СПб.: Азбука-классика, 2001. С. 162198.

148. Жолковский А.К. Щеглов Ю.К. Работы по поэтике выразительности. М.Прогресс, Универс, 1996. 344 с.

149. Жолковский А.К., Мельчук И.А. К построению действующей модели языка «смысл-текст» // МпиПЛ, 1969. вып. 11. С. 5-35.

150. Жукоцкая З.Р. Свободная теургия: культурфилософия русского символизма. М.: РГГУ, 2003. 288 с.

151. Журавлев А.Ф. Язык и миф. Лингвистический комментарий к труду А.Н.Афанасьева «Поэтические воззрения славян на природу». М.: Индрик, 2005. 1004 с.

152. Зайцев В.А. Окуджава. Высоцкий. Галич: Поэтика, жанры, традиции. М, Тверь: Твер. обл. тип., 2003, 272 с.

153. Захарова А.Н., Кошечкина С.П., Самоделова Е.А., Субботина С.И., Юсова Н.Г. Комментарии // Есенин С. А. Полное собрание сочинений. В 7-ми томах. Т. 5. Проза. М.: Наука, Голос. 1997. С. 326 557.

154. Злыднева Н.В. Белый цвет в русской культуре XX века // Злыднева Н.В. Изображение и слово в риторике русской культуры XX века. М.: Индрик, 2008. С. 167-175.

155. Злыднева Н.В. Фигуры речи и художественная изобразительность // Злыднева Н.В. Изображение и слово в риторике русской культуры XX века. М.: Индрик, 2008. С. 13-33.

156. Иван Жданов: «Я просто не слышу ненужного» // НГ Ex Libris. 2009. 06 апреля: электронный документ. Режим доступа: http://exlibris.ng.ru/lit/2009-06-04/6 zhdanov.html

157. Иванов Вяч. Дионис и прадионисийство. СПб.: Алетейя, 1994. 343 с.

158. Иванов В.В., Топоров В.Н. Исследования в области славянских древностей. М.: Наука, 1974. 431 с.

159. Иванов Вяч. Вс. Категория «видимого» и «невидимого» в тексте: еще раз о восточно-фольклорных параллелях к гоголевскому «Вию» // Иванов Вяч. Вс. Избранные труды по семиотике и истории культуры. Т.2. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 78-105.

160. Иванов Вяч. Вс. Нечет и чет. Асимметрия мозга и динамика знаковых систем // Иванов Вяч. Вс. Избранные труды по семиотике и истории культуры. Т. 1. М.: Языки русской культуры, 1999. С. 381-592.

161. Иванов Вяч. Вс. Symbolarium. Предложения к словарю символов // Иванов Вяч. Вс. Избранные труды по семиотике и истории культуры. Т. 4. М.: Языки славянских культур, 2007. С. 284-290.

162. Иванов Вяч. Вс. Symbolarium. Свод-словарь символов // Иванов Вяч. Вс. Избранные труды по семиотике и истории культуры. Т. 8. Кн. 1. М.: Знак, 2010. С. 347-355.

163. Иванов Вяч. Вс. Заметки по исторической семиотике музыки: электронный документ. Режим доступа: http ://www.ashtray .ru/main/texts/Ivanov mus .html

164. Иванов Вяч. Вс. Очерки по предыстории и истории семиотики // Иванов Вяч. Вс. Избранные труды по семиотике и истории культуры. М.: Языки русской культуры, 1999. С. 605-813.

165. Иванов Вяч. Вс. Происхождение имени Кухулина // Иванов Вяч. Вс. Избранные труды по истории и семиотике культуры. Т. 5. М.: Знак, 2009. С. 79-88.

166. Иванов Вяч. Вс. Эстетика Эйзенштейна // Иванов Вяч. Вс. Избранные труды по семиотике и истории культуры. Т. 1. М.: Языки русской культуры, 1998. С. 143-381.

167. Иванова Е. Преодоление квадрата // Вопросы литературы. 2011. № 4: электронный документ. Режим доступа: http://magazmes.mss.ru/voplit/201 l/4/i5.html

168. Иванова Е.В. Флоренский и символисты. Жизненные и творческие пересечения. С. 7-17.

169. Иванова И. И. Поэтический язык XIX-XX вв. (лексикографический аспект изучения) // Очерки истории языка русской поэзии XX в. Поэтический язык и идиостиль. Общие вопросы. Звуковая организация текста. М.: Наука, 1990. С. 4656.

170. Иванюк Б.П. Метафора и литературное произведение. Черновцы-Рута: Черновицкий государственный университет им. Ю.Федьковича. 252 с.

171. Иванюшина И.Ю. Русский футуризм: идеология, поэтика, прагматика. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2003. 312 с.

172. Ивлева Т.Г. Гротески Бориса Гребенщикова (альбом «Кострома топ amour», 1994 г.) // Русская рок-поэзия. Текст и контекст. Тверь: ТвГУ, 1999: электронный документ. Режим доступа: http://poetics.nm.ru/#rock

173. Ивлева Т.Г. Пушкин и Достоевский в творческом сознании Б.Гребенщикова // Русская рок-поэзия. Текст и контекст. Тверь: ТвГУ, 1998: электронный документ. Режим доступа: http://poetics.nm.ru/#rock

174. Иньшаков А.Н. Между культурой и хаосом. Идеи русского символизма в контексте искусства авангарда // Символизм в авангарде. М.: Наука, 2003. С. 34 51.

175. Искржицкая И.Ю. Культурологический аспект литературы русского символизма. М.: Российское университетское издательство, 1997.

176. Исследования в области балто-славянской духовной культуры: Загадка как текст. 1. М.: Индрик, 1994. 270 с.

177. Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. М.: Наследие, 1994. 512 с.

178. Исупов К. Эстетическая универсализация катарсиса у Ф.М.Достоевского и Вяч.Иванова // Судьбы литературы Серебряного века и русского зарубежья. СПб.: Петрополис, 2010. С. 169-183.

179. Исупов К.Г. Судьбы классического наследия и философско-эстетическая культура Серебряного века. СПб.: Издательство русской христианской гуманитарной академии, 2010. 592 с.

180. Казанский H.H. Мифотворчество Вяч.Иванова (на примере мифа об Атлантиде) // Балканские чтения 9. Terra Balcanica Terra Slavica. M.: Институт славяноведения РАН, 2007. С. 131-140.

181. Какинума Н. «Котик Летаев» Андрея Белого: влияние языка на развитие формы познания мира // Андрей Белый в изменяющемся мире: к 125-летию со дня рождения. М.: Наука, 2008. С. 235-253.

182. Карасев Л. Флейта Гамлета. Очерк онтологической поэтики. М.: Знак, 2009. 208 с.

183. Карцевский С. Об асимметричном дуализме лингвистического знака // История языкознания XIX-XX веков в очерках и извлечениях. Ч. II. М.: Просвещение, 1965. С. 85-90.

184. Каспина М.М., Малкина В .Я. Структура пространства в альбомах Б.Гребенщикова 1990-х годов // Русская рок-поэзия: текст и контекст. Тверь: ТВ ГУ, 1999: электронный документ. Режим доступа: http ://poetics .nm ,ru/#rock

185. Кастеллано Ш. Синестезия: язык чувств и время повествования в романе Андрея Белого «Петербург» // Андрей Белый в изменяющемся мире: к 125-летию со дня рождения. М.: Наука, 2008. С. 211-220.

186. Кацюба Е. Поэзия это «зеркальный» прах мира // Дети Ра. 2008. № 2: электронный документ. - Режим доступа: http://magazines.russ.rU/ra/2008/2/ka21 -pr.html

187. Келдыш В.А. Вячеслав Иванов и Достоевский // Вячеслав Иванов. Материалы и исследования. М.: Наследие, 1996. С. 247-262.

188. Келемен Я. Текст и значения // Семиотика и художественное творчество. М.: Наука, 1977. С. 104-125.

189. Келесиду А. «Наилучшее из всех видов исступления»: эротическое мышление-познание у Платона. РАШ, вып. 1. М.: РГГУ, 2004. С. 321-326.

190. Кепеци Б. Знак. Смысл. Литература // Семиотика и художественное творчество. М.: Наука, 1977. С. 42-59.

191. Кихней Л.Г. Акмеизм: Миропонимание и поэтика. Изд. 2-е. М.: Планета, 2005. 183 с.

192. Кихней Л. Онтологический статус слова в поэтическом дискурсеt А

193. Серебряного века // Modernités russes 11. L'unité sémantique de l'Age d'argent. Lyon: Universite JeanMoulin Lyon 3, 2011. S. 47-63.

194. Кихней Л.Г. Осип Мандельштам: Бытие слова. М.: МАКС Пресс, 2000. 146 с.

195. Классическая буддийская философия. СПб.: Лань, 1999. 544 с.

196. Клинг О. Андрей Белый: место поэта в эволюции Б.Пастернака // Андрей Белый. Публикации. Исследования. М.: ИМЛИ РАН, 2002. С. 279 295.

197. Клинг O.A. Андрей Белый: идея синтеза «точных знаний» и гуманитарных наук // Вестн. Моск. ун-та. Сер. филология. 2009. № 6. С. 29-35.

198. Клинг О. Влияние символизма на постсимволистскую поэзию в России 1910-х годов: проблемы поэтики. М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2010. 356 с.

199. Клинг О. Три волны авангарда // Арион. 2001. № 3. С. 86-97.

200. Клуге Р.-Д. Символизм и авангард в русской литературе перелом или преемственность? // Русский авангард в кругу европейской культуры. М.: Радикс, 1994. С. 65-77.

201. Коваленко Е.М. Концепции символа в философии культуры XX век. Ростов-на-Дону: СКНЦ ВШ АПСН, 2006. 150 с.

202. Ковтунова И.И. Асимметричный дуализм языкового знака в поэтической речи // Проблемы структурной лингвистики. 1983. М.: Наука, 1986. С. 87-108.

203. Кожевникова Н. А. Эволюция тропов // Очерки истории языка русской поэзии XX века. Образные средства поэтического языка и их трансформация. М.: Наука, 1995. С. 6-79.

204. Кожевникова Н. Заметки о собственных именах в прозе Андрея Белого // Ономастика и грамматика. М.: Институт русского языка, 1981. С. 222259.

205. Кожевникова H.A. Андрей Белый // Очерки истории языка русской поэзии XX века. Опыты описания идиостилей. М.: Наследие, 1995. С. 7 100.

206. Кожевникова H.A. О роли лейтмотивов в организации художественного текста// Стилистика художественной речи. Саранск: Изд-во МГУ, 1979. С. 40-60.

207. Кожевникова H.A. Тропы в стихах Андрея Белого // Андрей Белый в изменяющемся мире: к 125-летию со дня рождения. М.: Наука, 2008. С. 183-202.

208. Кожевникова H.A. Язык Андрея Белого. М.: Институт русского языка РАН, 1992. 256 с.

209. Кожевникова H.A., Петрова З.Ю. Материалы к словарю метафор и сравнений русской литературы XIX-XX вв. Вып. 1: «Птицы». М.: Языки русской культуры, 2000. 480 с.

210. Козырев А.П. Парадоксы незавершенного трактата. К публикации французской рукописи Владимира Соловьева «София»: Электронный документ. Режим доступа: // http://www.anthropology.ru/paradoxy.htm

211. Колобаева JI.A. Концепция личности в русской литературе рубежа XIX-XX вв. М.: МГУ, 1990. 336 с.

212. Колобаева JI.A. Парадоксы судьбы: «Москва» Андрея Белого как антиэпопея // Андрей Белый. Публикации. Исследования. М.: ИМЛИ РАН, 2002. С. 264-279.

213. Колобаева JT.A. Русский символизм. М.: Изд-во МГУ, 2000. 296 с.

214. Колчина О.Н. Диалог культур в структуре языковой личности (на материале поэзии Б.Гребенщикова). Автореф. дис. к. филол. н. Нижний Новогород, 2000.

215. Комлева Г.А. Пространственная композиция фольклорной сказки // Проблемы исторической поэтики. Вып. 2. Художественные и научные категории. Петрозаводск ПГУ, 1992. С. 67-74.

216. Компаньон А. Демон теории. Литература и здравый смысл. М.: Изд-во им. Сабашниковых. 336 с.

217. Кондаков И.В. «Вертикаль» и «горизонталь» в культурфилософии Вяч.Иванова // Вячеслав Иванов. Материалы и исследования. М.: Наследие, 1996. С. 262-274.

218. Корецкая И.В. Андрей Белый: «корни» и «крылья» // Связь времен: проблема преемственности в русской литературе к. XIX начала XX веков. М.: ИМЛИ, Наследие, 1992. С. 225-244.

219. Корман Б.О. Изучение текста художественного произведения. М.: Просвещение, 1972. 110 с.

220. Кормилов С.И. Составляющие современного литературоведения и их значение для истории русской литературы XX XXI веков // Русская литература XX - ХХЗ веков: проблемы теории и методологии изучения. М.: Изд-во МГУ, 2004. С. 3-8.

221. Краснова JI. Поэтика Александра Блока. Очерки. Львов: Издательство Львовского университета, 1973. 229 с.

222. Кубрякова Е.С., Соболева H.A. О понятии парадигмы в формообразовании и словообразовании // Лингвистика и поэтика. М.: Наука, 1979. С.5-24.

223. Кузнецов В.А. В.К.Тредиаковский и русская поэзия XX века (Вяч. Иванов, В.Хлебников, И.Бродский). Автореф. дис. .к. филол. н. СПб., 1998.

224. Кук О. Летучий Дудкин: шаманство в «Петербурге» Андрея Белого // Андрей Белый в изменяющемся мире: к 125-летию со дня рождения. М.: Наука, 2008. С. 220-228.

225. Кулаков В. По образу и подобию языка. Поэзия 80-х годов // Новое литературное обозрение. 1998. № 32: Электронный документ. Режим доступа: http://magazines.russ.ru/nlo/1998/32/kulak.html

226. Кустова Г.И. Языковые проекты Вячеслава Иванова и Андрея Белого: философия языка и магия слова // Вячеслав Иванов. Архивные материалы и исследования. М.: Русские словари, 1999. С. 383-412.

227. Лавров A.B. Андрей Белый в 1900-е годы. Жизнь и литературная деятельность. М.: НЛО, 1995. 336 с.

228. Лавров A.B. Андрей Белый и Кристиан Моргенштерн // Лавров A.B. Андрей Белый: Разыскания и этюды. М.: НЛО, 2007. С. 198-207.

229. Лавров A.B. Андрей Белый между Конрадом и Честертоном // Лавров A.B. Андрей Белый: Разыскания и этюды. М.: НЛО, 2007. С. 180-198.

230. Лавров A.B. Космогония «по Жан-Полю» Андрея Белого // Лавров

231. A.B. Андрей Белый: Разыскания и этюды. М.: НЛО, 2007. С. 70-89.

232. Лавров A.B. Ритм и смысл. Заметки о поэтическом творчестве Андрея Белого // Лавров A.B. Андрей Белый: Разыскания и этюды. М.: НЛО, 2007. С. 9-52.

233. Лавров A.B. Текстологические особенности стихотворного наследия Андрея Белого (общие замечания) // Лавров A.B. Андрей Белый: Разыскания и этюды. М.: НЛО, 2007. С. 52-70.

234. Лавров А.В.Мифотворчество аргонавтов // Миф-фольклор-литература. Л.: Наука, 1978. С. 137-171.

235. Лакофф Дж. Женщины, огонь и опасные вещи: Что категории языка говорят нам о мышлении. М.: Языки славянской культуры, 2004. 792 с.

236. Лакофф Дж. Лингвистические гештальты // Новое в зарубежной лингвистике. М.: Прогресс, 1981. С. 350-369.

237. Лакофф Дж. О порождающей семантике // Новое в зарубежной лингвистике. М.: Прогресс, 1981. С. 302-350.

238. Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем. М.: Едиториал УРСС, 2004. 256 с.

239. Левин Ю.И. Зеркало как потенциальный семиотический объект // Учен. Зап. Тартуского гос. ун-та. 1988. Вып. 831. (Труды по знаковым системам XXII). С. 6-24.

240. Леви-Строс К. Первобытное мышление. М.: Республика, 1994. 384 с.

241. Леви-Строс К. Структурная антропология. М.: Наука, 1985. 399 с.

242. Левитан Л.С., Цилевич Л.М. Сюжет в художественной системе литературного произведения. Рига: Зинатне, 1990. 512 с.

243. Леденев A.B. Стилевой эффект истекания реальности из звука в прозе

244. B.Набокова // Проблемы поэтики русской литературы. М.: МАКС Пресс, 2003. С. 114-121.

245. Леденев A.B. От Владимира Дарова к «Дару» Владимира: В.Брюсов и В.Набоков // Брюсовские чтения 2002 года. Ереван: Лингва, 2004.

246. Лейдерман Н.Л., Липовецкий М.Н. Современная русская литература: 1950-1990-е годы. В 2 Т. Т. 2. М.: Академия, 2003. 688 с.

247. Липовецкий М. Паралогии: Трансформации (пост)модернистского дискурса в русской культуре 1920-2000-х годов. М.: НЛО, 2008. 848 с.

248. Литературные архетипы и универсалии. М.: РГГУ, 2001. 436 с.

249. Лихачев Д.С. Из комментария к стихотворению А.Блока «Ночь. Улица. Фонарь. Аптека.» // Лихачев Д.С. Литература реальность - литература. Л.: Советский писатель, 1981. С. 166-173.

250. Лихачев Д.С. Искусство и наука // Лихачев Д.С. Очерки по философии художественного творчества. М.: РАН, Институт русской литературы, 1999. С. 839.

251. Лихачев Д.С. Историческая поэтика русской литературы. Смех как мировоззрение. СПб.: Алетейя, 2001. 566 с.

252. Лихачев Д.С. О «неточности» искусства и несколько мыслей о стилистических направлениях // Лихачев Д.С. Очерки по философии художественного творчества. М.: РАН, Институт русской литературы, 1999. С. 59-73.

253. Лихачев Д.С. Прошлое будущему: Статьи и очерки. Л.: Наука, 1985.

254. Лихачев Д.С. Развитие русской литературы Х-ХУП веков. СПб.: Наука, 1998. 206 с.

255. Лихачев Д.С. Слово и изображение в Древней Руси // Лихачев Д.С. Избранные труды по русской и мировой культуре. СПб.: Изд-во СПбГУП, 2006. С. 14-34.

256. Логачева Т.Е. Русская рок-поэзия 1970-х — 1990-х гг. в социокультурном контексте. Дис. . канд. филол. н. М., 1997.

257. Лосев А.Ф. Диалектика художественной формы // Лосев А.Ф. Форма. Стиль. Выражение. М.: Мысль, 1995. С. 210-211.

258. Лосев А.Ф. О пропозициональных функциях древнейших лексических структур // Лосев А.Ф. Знак. Символ. Миф. Труды по языкознанию. М.: Изд-во Московского университета, 1982. С. 246-280.

259. Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М.: Искусство, 1995. 320 с.

260. Лосев А.Ф. Философия имени // Из ранних произведений. М.: Правда,1990. С. 11-195.

261. Лосский И.О. Мир как органическое целое // Избранное. М.: Правда,1991. С. 339-471.

262. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров // Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб.: Искусство-СПб, 2001. С. 250-389.

263. Лотман Ю.М. Культура и взрыв // Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб.: Искусство-СПб, 2001. С. 12-146.

264. Лотман Ю.М. О соотношении звуковых и смысловых жестов в поэтическим тексте // Уч. зап. Тартуского гос. ун-та. Тарту: Изд-во Тартуского гос. ун-та, 1979. Вып. 467. С. 98-120.

265. Лотман Ю.М. Поэтическое косноязычие Андрея Белого // Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии. СПб.: Искусство-СПб., 1996. С. 681-688.

266. Лотман Ю.М. Проблема художественного пространства в прозе Гоголя // Лотман Ю.М. Избранные статьи в 3 т. Т. 1. Таллин: Александра, 1993. С. 413-447.

267. Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М.: Наука, 1970.384 с.

268. Лотман Ю.М., Успенский Б.А. Миф имя - культура // Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб.: Искусство-СПб, 2001. С. 525-543.

269. Лурия А.Р. Язык и сознание. М.: Изд-во Московского университета, 1979. 320 с.

270. Люсый А. Поэзия как перевод из XX века в XXI: электронный документ. Режим доступа: http://www.utoronto.ca/tsq/08/lyusvi08.shtml

271. Магомедова Д.М. Александр Блок // Русская литература рубежа веков (1990-е начало 1920-х годов). М.: ИМЛИ РАН, «Наследие», 2001. С. 89-144.

272. Магомедова Д.М. Переписка как целостный текст и источник сюжета // Динамическая поэтика. От замысла к воплощению. М.: Наука, 1990. С. 244-262.

273. Мазаев А.И. Проблема синтеза искусств в эстетике русского символизма. М.: Наука, 1992. 326 с.

274. Мазаева О.Г. Г.Г.Шпет и А.Белый в феноменолого-герменевтическом горизонте Серебряного века // Вестник Томского государственного университета. Философия. Социология. Политология. 2009. № 2. С. 161-170.

275. Максимов Д.Е. Поэзия и проза Ал. Блока. JL: Советский писатель, 1975. 525 с.

276. Маттич О. К истории облака: Василий Кандинский, Андрей Белый и др. // НЛО. 2011. № 112: электронный документ. Режим доступа: http://magazines.russ.ru/nlo/2011/112/mal5.html

277. Мелетинский Е.М. О литературных архетипах. М.: РГГУ, 1994. 136 с.

278. Мелетинский Е.М. О структуре малых повествовательных жанров // Этнолингвистика текста. Семиотика малых форм фольклора. Тезисы и предварительные материалы к симпозиуму. М.: Академия наук СССР, Институт славяноведения и балканистики. С. 10-13.

279. Мелетинский Е.М. От мифа к литературе. М.: РГГУ, 2000. 169 с.

280. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М.: Восточная литература, 1976.406 с.

281. Мелетинский Е.М. Семантическая организация мифологического повествования и проблема создания семиотического указателя мотивов и сюжетов // Уч. зап. Тартуского гос. ун-та. Вып. 635. Тарту: изд-во Тартуского гос. ун-та, 1983.С. 115-125.

282. Минц З.Г. Александр Блок и русские писатели. СПб.: Искусство-СПб., 1999. 787 с.

283. Минц З.Г. Зеркало у русских символистов // Минц З.Г. Поэтика русского символизма. М.: Искусство-СПб, 2004. С. 129-131.

284. Минц З.Г. Несколько дополнительных замечаний к проблеме «символ в культуре» // Минц З.Г. Поэтика русского символизма. М.: Искусство-СПб, 2004. С. 40-46.

285. Минц З.Г. О некоторых «неомифологических» текстах в творчестве русских символистов // Минц З.Г. Поэтика русского символизма. М.: Искусство-СПб, 2004. С. 59-97.

286. Минц З.Г. Понятие текста и символистская эстетика // Минц З.Г. Поэтика русского символизма. М.: Искусство-СПб, 2004. С. 97-103.

287. Минц З.Г., Безродный М., Данилевский А. «Петербургский текст» и русский символизм // Минц З.Г. Поэтика русского символизма. М.: Искусство-СПб, 2004. С. 103-116.

288. Минц З.Г., Обатнин М. Символика зеркала в ранней поэзии Вяч.Иванова // Минц З.Г. Поэтика русского символизма. М.: Искусство-СПб, 2004. С. 123-129.

289. Минц З.Г., Пустыгина Н.Г. «Миф о пути» и эволюция писателей-символистов // Минц З.Г. Поэтика русского символизма. М.: Искусство-СПб, 2004. С. 140-144.

290. Миронова Е.А. Модель мира в автобиографической прозе А.Белого: культурологическая интерпретация. Автореф. дис. . к. культурологических н. М., 2010.

291. Мифология. Большой энциклопедический словарь. М. Большая Российская энциклопедия, 1998. 736 с.

292. Мифы народов мира: В 2 т. Т.2. М.: Советская энциклопедия, 1988.671 с.

293. Мицкевич Д. Принцип восхождения в сонете APOLLINI Вячеслава Иванова // Europe Orientalis XXI, 2002:1, Studi е Ricerche sui paesi e le culture delFesteuropeo, numero 1 del 2002. С. 251-273.

294. Мкртчян К.JI. Символы, которые нас выбирают (перевод В.Брюсова и проблема культурного бессознательного) // Брюсовские чтения 2002 года. Ереван: Лингва, 2004.

295. Мочульский К.В. Александр Блок. Андрей Белый. Валерий Брюсов. М.: Республика, 1997. 479 с.

296. Найдыш В.М. Философия мифологии. XIX начало XXI в. М.: АльфаМ, 2004. 544 с.

297. Нефедьев Г. Итальянские письма Андрея Белого: ракурс к «Посвящению» // Русско-итальянский архив II. Салерно, 2002. С. 115-129.

298. Никитина И.П. Пространство картины мира и художественное пространство // Философские исследования. 2001. № 2. С. 56-67.

299. Никитина О.Э. Белая Богиня Б.Гребенщикова // Русская рок-поэзия. Текст и контекст. Тверь: ТвГУ, 2001: электронный документ. Режим доступа: http://poetics.:nm.ru/#rock

300. Николаева Т.М. От звука к тексту. М.: Языки русской культуры, 2000.680 с.

301. Николаева Т.М. Текст. Как путь и как многомерное пространство // Концепт движения в языке и культуре. М.: Индрик, 1996. С. 336-353.

302. Николеску Т. Андрей Белый и театр. М.: Радикс, 1995. 208 с.

303. Ничипоров И.Б. Авторская песня в русской поэзии 1950 1970-х годов: творческие индивидуальности, жанрово-стилевые поиски, литературные связи. М.: МАКС Пресс, 2006. 436 с.

304. Нугманова Г.Ш. Женские образы // Русская рок-поэзия: текст и контекст 4. Тверь: ТвГУ, 2000: электронный документ. Режим доступа: http://poetics.nm.rU/#rock

305. Нугманова Г.Ш. Миф и антимиф о БГ // Русская рок-поэзия: текст и контекст. Тверь: ТвГУ, 2000: электронный документ. Режим доступа: http://poetics.nm.rU/#rock

306. Обатнин Г. Иванов-мистик. Оккультные мотивы в поэзии и прозе Вячеслава Иванова (1907 1919). М.: НЛО, 2000. 240 с.

307. Орлицкий Ю.Б. Русская проза XX века: реформа Андрея Белого // Андрей Белый. Публикации. Исследования. М.: ИМЛИ РАН, 2002. 366 с. С. 169183.

308. Ощепкова А.И. Традиции обрядовой поэзии в повести Андрея Белого «Серебряный голубь» // Вестник Северо-Восточного федерального университета им. М.К. Аммосова. 2009. Т. 6. № 3. С. 104-108.

309. Ощепкова А.И. Фольклорно-мифологические традиции в ранней прозе Андрея Белого // Известия Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена. 2008. № 54. С. 159-162.

310. Павел Флоренский и символисты. Опыты литературные. Статьи. Переписка. М.: Языки славянской культуры, 2004. 704 с.

311. Павлович Н.В. Словарь поэтических образов. Т. 1. М.: «Эдиториал УРСС», 1999. 848 с.

312. Павлович Н.В. Значение слова и поэтические парадигмы // Проблемы структурной лингвистики, 1984. М.: Наука, 1988. С. 151-167.

313. Памяти Александра Блока. Томск: Водолей, 1996. 96 с.

314. Панченко A.M., Смирнов И.П. Метафорические архетипы в русской средневековой словесности и в поэзии начала XX в. // Древнерусская литература и русская культура XVIII-XX вв. ТОДРЛ, XXVI. Л.: Наука, 1971. С. 33-49.

315. Паперный В. Поэтика русского символизма: персонологический аспект // Андрей Белый. Публикации. Исследования. М.: ИМЛИ РАН, 2002. С. 152-169.

316. Паперный В.М. Проблема традиции в русской литературе начала XX века и творчество Андрея Белого // Проблемы исторической поэтики в анализе литературного произведения. Кемерово: КГУ, 1987. С. 9-19.

317. Пахарева Т.А.Акмеистические тенденции в русской поэзии последних десятилетий XX начала XXI в. Дис. . д. филол. н. Киев, 2005. 420 с.

318. Первая книга Иеу: Электронный документ. Режим доступа: http://apokrif.fullweb.ru/gnost/kniga-ieul.shtml

319. Первый палиндромический словарь русского языка. Сост. Е. Кацюба. М.: ЛИАР. Элинина, 1999. 312 с.

320. Петрухин В .Я. «Перебранка» на мировом древе: к истокам славянского мифологического мотива // Славянские этюды. Сборник к юбилею С.М.Толстой. М.: Индрик, 1999. С. 340-348.

321. Пинаев С.М. Близкий всем, всему чужой. Максимилиан Волошин в историко-культурном контексте серебряного века. М.: РУДН, 2009. 343 с.

322. Пинаев С. Максимилиан Волошин, или Себя забывший бог. М.: Молодая гвардия, 2005. 659 с.

323. Пирс Ч.С. Икона, индекс и символ // Пирс Ч.С. Избранные философские произведения. М.: ЛОГОС, 2000. С. 200-223.

324. Пискунова С., Пискунов В. Realiora. Андрей Белый интерпретатор русского символизма // Андрей Белый. Публикации. Исследования. М.: ИМЛИ РАН, 2002. С. 202-211.

325. Полевые структуры в системе языка. Воронеж: изд-во Воронежского гос. ун-та, 1989. 198 с.

326. Поляков М. Вопросы поэтики и художественной семантики. М.: Советский писатель, 1978. 447 с.

327. Потебня A.A. Слово и миф. М.: Правда, 1989. 623 с.

328. Прокофьева В.Ю. Символизм. Акмеим. Футуризм. Модели поэтического пространства (лексический аспект). М.: Спутник+, 2011. 136 с.

329. Путилов Б.Н. Мотив как сюжетообразующий элемент // Типологические исследования по фольклору. М.: Наука, 1975. С. 141-156.

330. Рабинович B.JI. Семь степеней защиты русского футуризма от русского символизма// Символизм в авангарде. М.: Наука, 2003. С. 83-91.

331. Радхакришнан С. Индийская философия: в 2т. Т.2. М.: Миф, 1993. 500с.

332. Растье Ф. Интерпретирующая семантика. Нижний Новгород, 2001.368 с.

333. Риккерт Г. Философия жизни. Киев: Ника-Центр, 1998. 512 с.

334. Роднянская И.Б. Слово и «музыка» в лирическом стихотворении // Слово и образ. Сборник статей. М.: Просвещение, 1964. С. 195-234.

335. Романов В.Н. Историческое развитие культуры. Проблемы типологии. М.: Наука, 1991. 192 с.

336. Русская литература XX века: закономерности исторического развития. Книга 1. Новые художественные стратегии. Екатеринбург: УрО РАН, УрО РАО, 2005. 466 с.

337. Сарабьянов Д.В. Символизм в авангарде. Некоторые аспекты проблемы // Символизм в авангарде. М.: Наука, 2003. С. 3-10.

338. Свасьян К. Послесловие // Белый А. Глоссолалия. Поэма о звуке. М.: Evidentis, 2002. С. 122-143.

339. Свирида И.И. Культура и пространство // Культура и пространство. Славянский мир. М.: Логос, 2004. С. 3-19.

340. Севастьянова B.C. «Бездна» и «мир» в поэзии Андрея Белого (у истоков символизма) //Филологические науки. Вопросы теории и практики. 2010. № 1-2. С. 188-194.

341. Севастьянова B.C. Символизм не-бытия Андрея Белого. Опыт построения антисистемы. Магнитогорск: МаГУ, 2010. 112 с.

342. Севастьянова B.C. Снежная Дева Андрея Белого // Литературный календарь: книги дня. 2010. Т. 9. № 6. С. 96-107.

343. Северская О.И. Метареализм. Язык поэтической школы: социолект -идиолект / идиостиль // Очерки истории языка русской поэзии XX века. Опыты описания идиостилей. М.: Наследие, 1995.

344. Северская О.И. Язык поэтической школы: идиолект, социостиль, социолект. М.: Словари.ру, 2007. 126 с.

345. Семьян Т.Ф. О визуальном облике прозы Андрея Белого // Андрей Белый в изменяющемся мире: к 125-летию со дня рождения. М.: Наука, 2008. С. 499-508.

346. Сендерович С.Я. Морфология загадки. М.: Языки славянской культуры, 2008. 208 с.

347. Сендерович С., Шварц Е. Поэт и чернь: к рецепции Пушкина в Серебряном веке // Russian Language Journal. Vol. 53. 1999. С. 329-355.

348. Сергеев К.В. «Биологическое пространство» эстетического объекта. Павел Филонов и биология развития // Культура и пространство. Славянский мир. М.: Логос, 2004. С. 105-122.

349. Силантьев И.В. Сюжетологические исследования. М.: Языки славянских культур, 2009. 224 с.

350. Силард Л. Дантов код русского символизма // Силард Л. Герметизм и герменевтика. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2002. С. 174-175.

351. Силард Л. Несколько примечаний к культурологии Андрея Белого // Русская литература XIX и XX в. в зеркале современной науки. М.: ИМЛИ, 2008. С. 147-162.

352. Силард Л. О влиянии ритмики прозы Ф.Ницше на ритмику прозы А.Белого («Так говорил Заратустра» и Симфонии) // Studia slavica. Budapest (Hungary), 1973. T. XIX. №1-3. С. 289-313.

353. Силард Л. О символах восхождения у Андрея Белого. К постановке вопроса // Андрей Белый в изменяющемся мире: к 125-летию со дня рождения. М.: Наука, 2008. С. 17-42.

354. Силард Л. От «Бесов» к «Петербургу»: между полюсами юродства и шутовства // Studies of 20th century Russian Prose. Stockholm, 1982.

355. Синеокая Ю. Три образа Ницше в русской культуре. М.: ИФРАН, 2008. 197 с.

356. Скаличка В. К вопросу о типологии//Вопросы языкознания. 1966. № 4. С. 22-31.

357. Скворцов А.Э. Лирический герой поэзии Бориса Гребенщикова и Михаила Науменко // Русская рок-поэзия: текст и контекст. Тверь: ТвГУ, 1999: электронный документ. Режим доступа: http://poetics.nm.ru/#rock

358. Скороспелова Е.Б. Русская проза XX века: От А.Белого («Петербург») до Б.Пастернака («Доктор Живаго»). М.: ТЕИС, 2003. 358 с.

359. Смирнов И. Время колокольчиков. М.: ИНТО, 1994. 263 с.

360. Смирнов И.П. Мегаистория. К исторической типологии культуры. М.: Аграф, 2000. 544 с.

361. Смирнов И.П. Смысл как таковой. СПб.: Академический проект, 2001.352 с.

362. Соловьев B.C. Соч. в 2 т. М.: Мысль, 1988.

363. Соловьев Вл. Чтения о богочеловечестве; Статьи; Стихотворения и поэма; Из «Трех разговоров.»: Краткая повесть об Антихристе. СПб.: Художественная литература, 1994. 528 с.

364. Соловьев С. Пир. Симферополь: Таврия, 1993. 320 с.

365. Спивак М. Андрей Белый мистик и советский писатель. М.: РГГУ, 2006. 578 с.

366. Спивак М. Посмертная диагностика гениальности: Эдуард Багрицкий, Андрей Белый, Владимир Маяковский в коллекции Ин-та мозга (материалы из архива Г.И. Полякова). М.: Аграф, 2001. 493 с.

367. Спивак М.Л. Публицистика Андрея Белого в биографическом и историко-культурном контексте (1916-1934). Автореф. дис. . д. филол. н. М., 2011.

368. Степанов Ю.С. Язык и метод. К современной философии языка. М.: Языки русской культуры, 1995. 784 с.

369. Судзуки Д.Т. Дзен-буддизм. Бишкек: МП Одиссей, 1993. 672 с.

370. Сычева С.Г. Гносеология и онтология символа. Томск: Изд-во Томкого гос. ун-та, 2005.244 с.

371. Тарановский К. О поэтах и поэзии. М.: Языки русской культуры, 2000.432 с.

372. Темиршина O.P. Метафора как способ организации семантического пространства (на примере альбома О.Арефьевой «Колокольчики») // Русская рок-поэзия. Текст и контекст. Вып. 12. Екатеринбург, Тверь, 2011. С. 181-191.

373. Темиршина O.P. Традиции символизма в лирике О.Седаковой // Вестник Костромского государственного университета им. H.A. Некрасова. 2009. №4. С. 61-64.

374. Теория литературы в 2 т. Т. 2. Бройтман С.М. Историческая поэтика. М.: Академия, 2004. 368 с.

375. Теория метафоры. М.: Прогресс, 1990. 512 с.

376. Тодоров Ц. Теории символа. М.: Дом интеллектуальной книги, Русское феноменологическое общество, 1998. 408 с.

377. Толоконникова С.Ю. Солнце Б.Гребенщикова в «Любимых песнях Рамзеса IV» // Русская рок-поэзия. Текст и контекст. Тверь: ТвГУ, 2003: электронный документ. Режим доступа: http://poetics.nm.ru/#rock

378. Толстая С.М. Акциональный код символического языка культуры: движение в ритуале // Концепт движения в языке и культуре. М.: Индрик, 1996. С. 89-104.

379. Толстая С.М. Зеркало в традиционных славянских верованиях и обрядах // Славянский и балканский фольклор. Верования, текст, ритуал. М.: Наука, 1994. С. 111-130.

380. Толстой Н.И. Бинарные противопоставления типа правый левый, мужской - женский // Толстой Н.И. Язык и народная культура. Очерки по славняской мифологии и этнолингвистике. М.: Индрик, 1995. С. 151-167.

381. Толстой Н.И. Язык и культура // Толстой Н.И. Язык и народная культура. Очерки по славняской мифологии и этнолингвистике. М.: Индрик, 1995. С. 15-27.

382. Топорков А.Л. Теория мифа в русской филологической науке XIX века. М.: Индрик, 1997. 456 с.

383. Топоров В.Н. HdOcûv, Ahi Budhnya, Бадн>ак и др. // Имя: Семантическая аура. М.: Языки славянских культур, 2007. С. 28-43.

384. Топоров В.Н. К символике окна в мифопоэтической традиции // Балто-славянские исследования, 1983. М.: Наука, 1984. С. 164-186.

385. Топоров В.Н. Космологические представления и космогонические мифы // Мировое дерево. Универсальные знаковые комплексы. Т.2. М.: Рукописные памятники Древней Руси, 2010. С. 389-404.

386. Топоров В.Н. Мировое древо. Опыт семиотической интерпретации // Мировое дерево. Универсальные знаковые комплексы. Т.1. М.: Рукописные памятники Древней Руси, 2010. С. 20-263.

387. Топоров В.Н. О ритуале. Введение в проблематику // Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятниках. М.: Наука, 1988. С. 7-61.

388. Топоров В.Н. Пространство // Мировое дерево. Универсальные знаковые комплексы. Т.2. М.: Рукописные памятники Древней Руси, 2010. 421434.

389. Топоров В.Н. Пространство и текст // Мировое дерево. Универсальные знаковые комплексы. T.l. М.: Рукописные памятники Древней Руси, 2010. С. 318-382.

390. Топоров В.Н. Странный Тургенев (Четыре главы). М.: РГГУ, 1998. 189с.

391. Торшилов Д.О. Андрей Белый о принципах правки своих сочинений: «произведение» и «последняя воля автора» // Литературный календарь: книги дня. 2011. Т. 10. № 1.С. 68-71.

392. Торшилов Д.О. Зрительное в языке: методы анализа визуального ряда произведений литературы в работах А. Белого 1916—1934 гг. // Труды РАШ. Вып. 3. М.: РГГУ, 2005. С. 303 -346.

393. Турчин B.C. «Другое искусство» при свете теософии // Символизм в авангарде. М.: Наука, 2003. С. 400-416.

394. Тынянов Ю.Н. Литературный факт // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука. 1977. С. 255-270.

395. Тынянов Ю.Н. О литературной эволюции // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука. 1977. С. 270-282.

396. Тынянов Ю.Н. Тютчев и Гейне // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука. 1977. С. 29-38.

397. Тюпа В.И. Художественный дискурс (введение в теорию литературы). Тверь: ТвГУ, 2002. 76 с.

398. Уитроу Дж. Естественная философия времени. М.: Едиториал УРСС, 2003. 400 с.

399. Урубышева Е.В. Роль внетекстового ряда в заглавии альбома «Библиотека Вавилона» группы «Аквариум» // Русская рок-поэзия: текст и контекст. Тверь: ТвГУ, 2000: электронный документ. Режим доступа: http://poetics.nm.ru/#rock

400. Успенский Б.А. Семиотика иконы // Успенский Б.А. Семиотика искусства. М.: Языки русской культуры, 1995. С. 221-329.

401. Успенский Б.А. Анатомия метафоры у Мандельштама // Успенский Б.А. Избранные труды. Т. 2. Язык и культура. М.: Гнозис, 1994. С. 246-275.

402. Успенский Б.А. Филологические разыскания в области славянских древностей. М.: Изд-во Московского университета, 1982. 248 с.

403. Фаликова Н.Э. Хронотоп как категория исторической поэтики // Проблемы исторической поэтики. Вып. 2. Художественные и научные категории. Петрозаводск ПТУ, 1992. С. 45-58.

404. Фарино Е. Введение в литературоведение. СПб.: Изд-во РГПУ им. А.И.Герцена, 2004. 639 с.

405. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. 2. М.: Прогресс, 1986.

406. Фатеева H.A. Интертекст в мире текстов: Контрапункт интертекстуальности. М.: КомКнига, 2007. 280 с.

407. Федотов О.И. Основы теории литературы. В 2 ч. Ч. 1: Литературное творчество и литературное произведение. М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС, 2003. 272 с.

408. Фещенок В.В. Поэзия языка. О становлении лингвистических взглядов Андрея Белого // Андрей Белый в изменяющемся мире: к 125-летию со дня рождения. М.: Наука, 2008. С. 299-312.

409. Филлмор Ч. Фреймы и семантика понимания // Новое в зарубежной лингвистике. М.: Прогресс, 1988. С. 52-92.

410. Флоренский П. Иконостас // Флоренский П. Иконостас. Избранные труды по искусству. СПб.: Мифрил, Русская книга, 1993. С. 1-175.

411. Флоренский П.А. Анализ пространственности и <времени> в художественно-изобразительных произведениях // Флоренский П.А., священник.

412. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М.: Мысль, 2000. С. 79—421.

413. Флоренский П. У водоразделов мысли. М.: Правда, 1990. 496 с.

414. Фрейденберг О. Введение в теорию античного фольклора. Лекции // Фрейденберг О. Миф и литература древности. М.: Восточная литература, 1998. С. 7-223.

415. Фрейденберг О. Образ и понятие // Фрейденберг О. Миф и литература древности. М.: Восточная литература, 1998. С. 223-623.

416. Фрейденберг О. Поэтика сюжета и жанра. М.: Лабиринт, 1997. 448 с.

417. Фрейденберг О.М. Происхождение греческой лирики // Вопросы литературы. 1973. № 11. С. 103-123.

418. Хализев В.Е. Теория литературы. М.: Высшая школа, 2002. 437 с.

419. Хализев В.Е. Теория литературы. М.: Издательский центр «Академия», 2009. 432 с.

420. Ханзен-Леве А. Русский символизм. Система поэтических мотивов. Мифопоэтический символизм начала века. Космическая символика. СПб.: Академический проект, 2003. 816 с.

421. Ханзен-Лёве O.A. Русский формализм. М.: Языки русской культуры, 2001.672 с.

422. Хелимский Е.А. Номинативная мини-загадка: на стыке загадки, метафоры и лексического субститута // Исследования в области балто-славянской духовной культуры: Загадка как текст. 1. М.: Индрик, 1994. С. 256-264.

423. Холл М.П. Оккультная анатомия. Человек великий символ Мистерий. М.: Сфера, 2008. 448 с.

424. Храпченко М.Б. Типологическое изучение литературы и его принципы // Проблемы типологии русского реализма. М.: Наука, 1969. С. 8-39.

425. Хренов H.A. Пространство и время в контексте становления интегральной культуры XX века (Возникновение картины мира в ее художественных формах) // Мир психологии. 1999. № 4. С. 50-69.

426. Цивьян Т.В. Модель мира и ее лингвистические основы. М.: КомКнига, 2006. 280 с.

427. Цивьян Т.В. Модель мира и ее роль в создании (аван)текста: электронный документ. Режим доступа: http://www.ruthenia.ru/folklore/tcivian2.htm

428. Цивьян Т.В. О лингвистических основах модели мира (на материале балканских языков и традиций) // Славянский и балканский фольклор. Реконструкция древней славянской духовной культуры: источники и методы. М.: наука, 1989. С. 192-207.

429. Цивьян Т.В. Опыты «проживания» сжатого времени и пространства // В поисках «балканского» на Балканах. М.: Институт славяноведения РАН, 1999. С. 118-120.

430. Цивьян Т.В. Отражение звукового пейзажа в языке и в тексте (на материале русской загадки) // Мир звучащий и молчащий: Семиотика звука и речи в традиционной культуре славян. М.: Индрик, 1999. С. 149-179.

431. Цимборска-Лебода М. Эрос в творчестве Вяч.Иванова: На пути к философии любви. Томск; М.: Водолей Publishers, 2004. 256 с.

432. Чаттерджи А.К. Идеализм йогачары. М.: ЦБИ Шечен, 2004. 269 с.

433. Чернец Л.В. Литературные жанры (проблемы типологии и поэтики). М.: Издательство Московского университета, 1982. 192 с.

434. Чистякова Э.И. Жизнь по законам вечности // Белый А. Душа самосознающая. М.: Канон +, 2004. С. 534-557.

435. Чистякова Э.И. К вопросу об эстетико-философских взглядах А.Белого// Вопросы истории и теории эстетики. Вып.10. М.: МГУ, 1977. С. 211220.

436. Чистякова Э.И. О символизме Андрея Белого// Вестн. Моск. ун-та. Сер. философия. 1978. №3. С. 39-48.

437. Чокьи Нима Ринпоче. Путеводитель по жизни и смерти. СПб.: Ясный свет, 1995.204 с.

438. Шайтанов И. Компаративистика и/или поэтика. М.: РГГУ, 2010. 656 с.

439. Шалыгина О.В. Роман в стихах Андрея Белого «Стихотворения» (1923, Берлин) как потенциальный прозиметриум // Литературный календарь: книги дня. 2010. Т. 9. № 6. С. 67-74.

440. Шаманизм и ранние религиозные представления. М.: РАН, Институт этнологии и антропологии им. Н.Н.Миклухо-Маклая, 1994. 272 с.

441. Шиндин С.Г. О некоторых смысловых составляющих мотива полета в художественном мире Мандельштама // Концепт движения в языке и культуре. М.: Индрик, 1996. С. 353-371.

442. Шишкин А. «Толстой и/или Достоевский»: случай Вяч.Иванова // Толстой или Достоевский? Философско-эстетические искания в культурах Востока и Запада. Материалы Международной конференции 3-6 сентября 2001 г. С. 82-100.

443. Шишкин А. Танатос и Преображение Андрея Белого в откликах Э.Метнера и Вяч. Иванова (новые материалы из Римского архива Вяч. Иванова) // Russian Literature. Volume LVIII-MI. 2005. С. 289-299.

444. Шогенцукова H.A. Миры за гранью тайных сфер // Русская рок-поэзия: текст и контекст. Тверь: ТвГУ, 2000: электронный документ. Режим доступа: http://poetics.nm.ru/#rock

445. Штайн К.А. К вопросу о метапоэтике В.Я.Брюсова // Брюсовские чтения 2002 года. Ереван: Лингва, 2004.

446. Шталь X. Оккультные письмена в романе Андрея Белого «Петербург»: заметки к генезису образа «бомбы» // Андрей Белый в изменяющемся мире: к 125-летию со дня рождения. М.: Наука, 2008. С. 465-489.

447. Щепанская Т.Б. Культура дороги в русской мифоритуальной традиции XIX XX вв. М.: Индрик, 2003. 528 с.

448. Щербатской Ф.И. Теория познания и логика по учению позднейших буддистов. В 2 т. Т.1. М.: Аста-пресс LTD, 1995. 395 с.

449. Эйзенштейн С.М. Вертикальный монтаж // Эйзенштейн С.М. Неравнодушная природа. Т.1. Чувство кино. М.: Музей кино, Эйзенштейн-центр, 2004. С. 84-164.

450. Эйзенштейн С.М. Определяющий жест // Эйзенштейн С.М. Неравнодушная природа. Т.1. Чувство кино. М.: Музей кино, Эйзенштейн-центр, 2004. С. 164-200.

451. Эйзенштейн С.М. Чет-нечет // Восток Запад. Исследования. Переводы. Публикации. М.: Наука, 1988. С. 234-278.

452. Экфрасис в русской литературе. Труды Лозанского симпозиума. М.: МИК, 2002.216 с.

453. Элиаде М. Аспекты мифа. М.: Академический проект, 2010. 251 с.

454. Элиот Т.С. Гамлет и его проблемы // Элиот Т.С. Назначение поэзии. Статьи о литературе. М.: ЗАО «Совершенство», 1997. С. 151-157.

455. Элиот Т.С. Традиция и индивидуальный талант // Элиот Т.С. Назначение поэзии. Статьи о литературе. М.: ЗАО «Совершенство», 1997. С. 157

456. Эпштейн М. Постмодерн в русской литературе. М.: Высшая школа, 2005. 495 с.

457. Эпштейн М.Н. «Природа, мир, тайник Вселенной.» М.: Высшая школа, 1990.

458. Эпштейн М.Н. О метареализме // Эпштейн М.Н. Парадоксы новизны. М.: Советский писатель, 1988. С. 159-166.

459. Эпштейн М.Н. От метафоры к метаболе // Эпштейн М.Н. Парадоксы новизны. М.: Советский писатель, 1988. С. 166-169.

460. Эткинд А. Хлыст (Секты, литература и революция). М.: НЛО, 1998.688 с.

461. Юдин Ю.И. Метафора в бытовой сказке // Юдин Ю.И. Дурак, шут, вор и черт. (Исторические корни бытовой сказки). М.: Лабиринт, 2006. С. 232-235.

462. Юрьева 3. Творимый космос у Андрея Белого. СПб.: Дмитрий Буланин, 2000. 114 с.

463. Якобсон Р. В поисках сущности языка // Семиотика. М.: Радуга, 1983. С. 102-118.

464. Якобсон Р. Лингвистика и поэтика // Структурализм: «за» и «против». М.: Прогресс, 1975. С. 193-231.

465. Якобсон Р. О стихотворном искусстве Уильяма Б лейка и других поэтов-художников // Якобсон Р. Работы по поэтике. М.: Прогресс, 1987. С. 343

466. Якобсон Р. Статуя в поэтической мифологии Пушкина // Якобсон Р. Работы по поэтике. М.: Прогресс, 1987. С. 145-181.

467. Якобсон Р. Язык и бессознательное. М.: Гнозис, 1996. 248 с.

468. Яковлева Е.С. Фрагменты русской языковой картины мира (модели пространства, времени и восприятия). М.: Гнозис, 1994. 344 с.

469. Янгутов Л.Е. Единство, тождество и гармония в философии китайского буддизма. Новосибирск: Наука, 1995. 223 с.166.364.