автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.06
диссертация на тему: Социальная организация кочевников Евразии в отечественной археологии

Полный текст автореферата диссертации по теме "Социальная организация кочевников Евразии в отечественной археологии"

£ #

\ На правах рукописи

Васютин Сергей Александрович

СОЦИАЛЬНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ КОЧЕВНИКОВ ЕВРАЗИИ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ АРХЕОЛОГИИ

Специальность 07.00.06 - археология

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата иоторимеских наук

Барнаул 1998

Работа выполнена в Кемеровском государственном университете.

Научные руководители: доктор исторических наук, профессор

В. В. Бобров

кандидат исторических наук, доцент Л.С. Решетникова

Официальные оппоненты: доктор исторических наук, профессор

В.И. Соболев

доктор исторических наук, профессор Ю.С. Худяков

Ведущая организация - Барнаульский государственный педагогический

университет

Защита состоится" • жал 1998 г. час.

на заседании диссертационного совета К 064.45.04 при Алтайском государственное

университете (Адрес: 656099, г. Барнаул, ул. Димитрова, 66)

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Алтайского государственного университета.

Автореферат разослан" " (Х/Ъ£> 1998 г.

Ученый секретарь диссертационного совета доктор исторических наук, профессор

А. В. Цыб

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы. Исследование памятников, изучение истории, культуры, социально-экономической и политической организации кочевых обществ занимало одно из центральных мест в трудах отечественных археологов. Феномен кочевничества привлекал и будет привлекать ученых своей неординарностью экономического, культурного, этнического, общественного развития. Одной из наиболее значимых сторон в изучении любого общества является исследование его социальной организации. К вопросам реконструкции и характеристики общественных систем номадов обращались в своих трудах видные отечественные археологи М.И. Ростовцев, М.П. Грязнов, С.И. Руденко, М.И. Артамонов, А.П. Смирнов, С.П. Сосновский, Б.Н. Граков, К.Ф. Смирнов,

A.Н. Бернштам, С.П. Толстов, С.С. Черников, А.Д. Грач, К.А. Акишев, А.И. Тереножкин,

B.А. Ильинская и многие другие. Несмотря на значительные достижения в этой области многие проблемы остаются дискуссионными, такие как переход номадов от потестарных к раннегосударственным образованиям, специфика социального развития кочевников, уровень стратификации, характер собственности, роль различных институтов, их соотношение, типология кочевых обществ.

В последние годы резко возрос интерес археологов к изучению общественного устройства народов древности по археологическим данным, сформировалось целое научное направление - "социальная археология". Одним из свидетельств этого являлись конференции, прошедшие в 1989 году в Кемерово, в 1990 году в Томске, в 1997 году в Барнауле и Кемерово. Развитие "социальной археологии' на современном этапе делает актуальной проблему исследования социальной организации кочевников в предшествующий период. Достижения отечественной науки в интерпретации археологических материалов и реконструкции различных сторон общественной жизни номадов общепризнанны и должны найти применение в будущем.

Цель и задачи работы. Основная цель диссертации - обобщить опыт отечественной археологии в изучении, реконструкции и характеристике социальной организации номадов, определить перспективы дальнейших исследований. В соответствии с основной целью, в работе решались следующие задачи:

- изложить и проанализировать концепции социального развития номадов, методики исследования и реконструкции общественных систем кочевников в отечественной археологии 1920-х - первой половины 1990-х гг., в контексте изучения данных проблем в историко-этнографической литературе;

- выявить динамику и этапы в развитии представлений о структуре и функционировании общественных систем номадов в отечественной археологии;

- изучить пути формирования наиболее значимых идей в области реконструкции и оценки социальных систем кочевников, их эволюцию, возможность применения на современном этапе;

- определить соотношение общесоциологических представлений и конкретных методов исследования социальной организации номадов на разных этапах развития кочевни-коведческой археологии;

- определить перспективы и ближайшие задачи в изучении социальной истории кочевничества по данным археологии.

Изучение социальной организации номадов подразумевает ряд аспектов. В работе затронуты проблемы исследования половозрастной структуры, состава семейно-клановых и родоплеменных групп, социальной дифференциации, общественно-политической системы. В круг рассматриваемых тем входят методика социальных реконструкций, оценка различных форм социального развитая кочевничества и типология кочевых обществ. В диссертации нашли отражение и некоторые общетеоретические проблемы кочевникове-дения.

Территориальные рамки определяются целями и задачами, стоящими перед автором, и включают евразийские степи, полупустыни и горные системы с удобными для кочевания предгорьями, долинами и альпийскими пастбищами, расположенные достаточно широкой полосой от Среднедунайской низменности на западе Евразии до Маньчжурии на востоке.

Хронологические рамки охватывают исследования 1920 - первой половины 1990-х годов, посвященные изучению и реконструкции социальной организации ранних и средневековых кочевников, обитавших в евразийских степях с рубежа IX - VIII вв. до н.э. по XIII-XIV вв.

Источники. Диссертация написана на основании анализа трех групп источников. 1. Статьи и монографии, посвященные публикации материалов исследования археологических памятников скифской культуры, культур савромато-сарматского круга, сакского и усуньского периодов в истории Средней Азии и Казахстана, пазырыкской и саглынской (уюкской) культур Южной Сибири, культуры "плиточных могил", "скифских" и "хуннских" памятников Монголии, Ордоса, Забайкалья. Рассматриваются работы, посвященные номадам древнетюркского времени в истории Центральной Азии и Южной Сибири (культурам Тюркских, Кыргызского и Уйгурского каганатов), раннесредневековым культурам Средней Азии и Казахстана, кочевническим памятникам VI - XIV вв. в степях и предгорьях Северного Причерноморья, Предкавказья, Поволжья и Южного Приуралья. 2. Публикации специального характера, в которых рассматриваются вопросы социального развития ранних и средневековых кочевников, проблемы и методы реконструкции общественной структуры номадов по археологическим данным. 3. Исгорико-этнографическая литература по теоретическим проблемам кочевниковедения.

В диссертации были использованы общие и специальные работы, посвященные истории археологических исследований в целом и изучению памятников кочевников в советский период - В.Ф. Генинга (1982), АД. Пряхина (1986), Н.П. Писаревского (1989,1989а, 19896), Г.А. Лебедева (1992), В.И. Матющенко (1992, 1992а, 1995), Л.С. Клейна (1995), Л.Ю. Китовой (1993), А.А Формозова (1993), АИ. Мартынова (1994).

Методы исследования. В работе применялись методы синтеза, анализа, формальной логики, сравнительно-исторический, генетический, типологический. В аргументации отдельных положений использовались различные методы палеосоциолсгического анализа и реконструкции (социальной планиграфии, историко-этнографических аналогий,

стратиграфический, сравнительный), а также общетеоретические представления о социальном развитии кочевых народов древности, средневековья и нового времени.

Научная новизна работы. Обобщается опыт отечественных археологов в изучении социальной организации народов с единой хозяйственной системой, определяются возможности реконструкции общественной структуры и характеристики социальных систем кочевников по археологическим источникам. Впервые обозначенные проблемы рассматриваются в широких хронологических (с VIII в. до н.э. по середину II тыс.) и территориальных (степная Евразия) пределах. Выявлена динамика развития исследований социальной организации номадов в отечественной археологии 1920 - первой половины 1990-х гг., дана их периодизация, обозначены ведущие тенденции и перспективные направления. Предложен опыт процедуры научного анализа археологических источников для реконструкции социальной организации номадов. Ранее опубликованные работы или затрагивали сравнительно небольшие периоды в истории кочевнической археологии (Писаревский, 1989,1989а, 19896), или касались только истории исследования общественных институтов отдельных народов (Семенов-Зусер, 1947; Хазанов, 1975; Бунятян, 1985; Археология Украинской СССР, 1986; Мелюкова, 1989), или их авторы избегали оценки вклада археологов а разработку рассматриваемой темы (Крадин, 1990; 1992).

Апробация результатов исследования. Основные положения работы нашли отражение в девяти публикациях и пяти докладах на Региональной археологической конференции Сибири и Дальнего Востока (РАЭСК, Кемерово, 1995 г.), XXXIII и XXXIV Международных конференциях "Студент и научно-технический прогресс" (Новосибирск, 1995 г., 1996 г.), на Всероссийской научной конференции "Социально-экономические структуры древних обществ Западной Сибири" (Барнаул, 1997 г.), на Всероссийской конференции "Социальная организация и социогенез первобытных обществ: теория, методология и интерпретация* (Кемерово, 1997 г.).

Практическая значимость. Материалы диссертации могут быть использованы в общих курсах истории первобытного общества, археологии, этнографии, при написании работ по истории степной Евразии, подготовке спецкурсов по археологии и истории кочевничества, создании комплексных программ по изучению социальной структуры и общественной системы номадов.

Структура работы. Диссертационное исследование состоит из введения, пяти глав, заключения, списка источников и литературы. Каждая из пяти глав диссертации охватывает работы отдельного периода в изучении социальной организации кочевников. В основу периодизации положены качественные изменения g подходах отечественных археологов к оценке общественных систем номадов (расширение базы данных и новое прочтение источников, изменение тематики, методологии. и методов исследований, характер обобщающих работ, глубина анализа и выдвижение новых концепций, влияние теоретического кочевниковедения).

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обоснована актуальность темы, определены цели, задачи, территориальные и хронологические рамки исследования, показана научная новизна и практическое значение работы.

Глава I "Социальная организация кочевников Евразии в историко-археологических исследованиях 1920 - начала 1930-х гг.". В начале главы отмечаются достижения дореволюционной науки в изучении археологических памятников кочевников и общие тенденции в развитии отечественной археологии номадов 1920-х гг.: господство традиций эволюционизма, исследование знаменитых кочевнических памятников на Алтае, в Монголии, Хакасии и Забайкалье, поиск новых познавательных средств, влияние социологических концепций на археологическую науку.

В 20-е гг. ведущее место в исследовании социальной организации кочевников принадлежало ученым дореволюционной школы М.И. Ростовцеву, Ю.В. Готье, В.А. Городцову, В. В. Бартольду, Б.Я. Владимирцову, Б.Э. Петри, Г.Е. Грумм-Гржимайло. Их труды отличает разнообразие позиций и методологических подходов к решению проблемы общественного устройства номадов: от выявления параллелей в социальных системах древних и средневековых кочевников (Ростовцев, 1918, 1925, 1989; Готье, 1925) до разработки типологии кочевых обществ ( Бартольд, 1963а, 19636, 1963г, 1968). В тоже время молодые археологи придерживались в основном эволюционистских взглядов, в силу которых социальная организация кочевников характеризовалась ими как родовая, доклассовая (Руденко, Глухов, 1927; Грязнов, 1928, 1930; Руденко, 1930, 1931). Вопросы реконструкции социальной жизни кочевников по археологическим данным в 20-е гг. мало затрагивались. Исключением можно считать работу Б.Н. Гракова, посвященную анализу материалов курганов сарматского времени в районе поселка Нежинского (Граков, 1929), а так же типологию скифских погребений по богатству сопровождающего инвентаря Ю.В. Готье (Готье, 1925).

К концу 20-х гг. в отечественной археологии наметились изменения. В противовес последователям традиционных методов археологических исследований сторонниками "истории материальной культуры" (В.И. Равдоникаса, C.B. Киселева, А.Я. Брюсова) отстаивалась необходимость изучения общественно-экономических формаций по археологическим данным. Образцом марксистского понимания истории стала "теория стадиальности", возникшая на основе разработанного Н.Я. Марром "нового учения о языке". Ее авторы Н.Я. Марр и И.И. Мещанинов предполагали, что население определенных регионов следовало в своей эволюции в ходе стадиальных трансформаций единой линии глотто, этно- и социогенеза. Таким образом, появление новой этнической общности, новой археологической культуры рассматривалось исследователями и как новый этап социального развития автохтонного населения. Среди негативных факторов, повлиявших на изучение социальных процессов у номадов, следует назвать массовые репрессии и разоблачительные кампании конца 1920-х - начала 1930-х гг., структурные изменения в системе археологической науки (в 1931 закрыли РАНИОН, серьезной реорганизации

подвергся ГАИМК), резкое сокращение объемов исследований (в 1931-1932 гг.), падение интереса к конкретным материалам.

Несмотря на все вышеуказанные трудности, в начале 30-х гг. в ГАИМК и других учре-хедениях продолжались исследования истории и культуры номадов. Проблемы социальных отношений у кочевников разрабатывались сотрудниками бригады по истории кочевого скотоводства (бригады ИКС) доклассового сектора (сектора архаической формации) ГАИМК в составе М.И. Артамонова, М.П. Грязнова, В.В. Гольмстен и Г.П. Сосновского. На фоне этих изысканий, результаты которых не публиковались, разгорелась дискуссия по вопросам общественного строя скифов. С.А Семенов-Зусер считал, что в основе социальных систем номадов разных эпох лежала родовая организация. По ею мнению, "родовая структура, вызванная состоянием производительных сил, сохраняет свою сущность ..., изменяя и усложняя ее лишь в деталях, на века и тысячелетия" (Семенов-Зусер, 1931). Подобный подход вызвал критику со стороны приверженцев стадиальной эволюции социумов. В.И. Равдоникас. указывал, что если "в скифскую эпоху классов не существовало", то они возникли "в результате развития скифского общества ... в сармато-готский период" (Равдоникас, 1932).

В конце главы подводятся итоги изучению социальной организации номадов в рассмотренный период. Первый из них связан с преобладанием эволюционистских представлений, сохранявших свое значение и в начале 30-х гг. Признавая наличие рабства у номадов, ученые указывали на отсутствие в общественном развитии кочевников стадии рабовладения (рабовладельческой общественно-экономической формации; эпохи античности). Таким образом, эволюция социальной организации номадов рисовалась в основном в двухмерной системе: различные фазы родового строя с незначительным проявлением сословной дифференциации и рабства (Петри, 1924, 1924а, 1926; Руденко, 1927; 1930, 1931; Грязнов, 1928, 1930; Семенов-Зусер, 1931; Равдоникас, 1932) и "феодализм", в понимании которого также не было единства (Готье, 1925; Киселев, 1929; Равдоникас, 1932; Ростовцев, 1989, 1993; Владимирцов, 1992). Отдельную типологию кочевых объединений выработал В.В. Бартольд (1963а, 19636,1963г, 1968).

В оценке общественных систем кочевников учеными дореволюционной школы прослеживается определенная закономерность. Независимо от того, о номадных образованиях какого периода шла речь - Скифия, Хунну, Хазария, империя Чингис-хана, Золотая Орда - они писали о разных видах государственности: военно-феодапьной (Ростовцев, 1918, 1925, 1989, 1993), аристократической (Готье, 1925; Владимирцов, 1927, 1992; Ростовцев, 1989), улусной и вассальной (Бартольд, 1963а, 19636, 1968в, 1963г, 1968, 1968а, 19686), социально гармоничной (Грумм-Гржимайло, 1926).

Работы исследователей конца 1920 - начала 1930-х гг. свидетельствовали о постепенном утверждении, под влиянием различных факторов, марксистских подходов и отходе от концептуального многообразия 20-х гг. В силу объективных и субъективных причин первой марксистской теорией, нашедшей применение в характеристике социальных систем кочевников, стала "теория стадиальности". При этом "нововведения" сопровождались негативным отношением к предшествующему опыту и классическим методам

археологических исследований. Позитивным моментом стал рост внимания к социальной проблематике в кочевниковедческой археологии, что нашло отражение в работе "бригады ИКС" в доклассовом секторе ГАИМК.

Глаза II "Становление марксистского подхода к изучению социогенза кочевников в отечественной археологии второй четверти 1930 - середины 1940-х гг."

В начале 30-х гг. в исследованиях общественных систем номадов произошли серьезные изменения. Сказались такие факторы как смена поколений, идеологическое давление и естественное развитие науки. В связи с внедрением марксизма на оценку социогенеза кочевников в 30-е гг. был распространен формационный подход, что нашло отражение в целом ряде публикаций. Они, по существу, открыли собственно "марксистский" период в кочевниковедческой археологии, определив пути ее развития на несколько последующих десятилетий (Киселев, 1933; Владимирцов, 1934; Толстов, 1934; Бернштам, 1935; Смирнов, 1935).

Во II главе отмечены наиболее важные моменты, характеризовавшие разработку проблем социальной организации кочевников во второй четверти 1930 - середине 1940-х гг. В отечественной археологии в этот период сложилось несколько подходов к оценке общественных систем древних номадов. Один из них был связан с развитием идеи родового характера скифского общества С.А. Семенова-Зусера (1931, 1947) и В.И. Равдоникаса (1932, 1936). Разновидностью данной позиции можно считать мнения о "разложении" родового строя у ранних кочевников, о существовании у них военно-демократических институтов, "военно-демократического строя". Данную точку зрения в отношении номадов скифской и хунно-сарматской эпох отстаивал А.Н. Бернштам, Л.А. Евтюхова, С.В. Киселев (Бернштам, 1935, 1940, 1941а; Евтюхова, Киселев, 1941; Киселев, 1941). В отдельных случаях А.Н. Бернштам употреблял термин "родовой строй", желая отразить иной уровень социального развития кочевников Азии по сравнению со "строем" военной демократии. Найденный в Пазырыкском кургане инвентарь, как считал ученый, свидетельствовал о тотемических представлениях населения урочища Пазырык, связанных с "реально существовавшими родовыми отношениями" (Бернштам, 1936). В группу сторонников родового характера кочевых обществ I тыс. до н.э. входили сотрудники бригады ИКС доклассового сектора ГАИМК, по существу развивавших эволюционистские взгляды 20-х гг. (Артамонов, 1939; Грязное, 1937, 1940; Сосновский, 1940, 1941; 1946). В этой связи стоит отметить, что из публикаций оставалось неясным, где находилась грань, отделявшая "родовой строй" от эпохи его "разложения" или военной демократии. Последний институт подразумевал все переходные формы, особенно если учесть, что военно-демократические структуры рассматривались как предшествовавшие и рабовладению и феодализму. Другой подход обозначился в работах С.П. Толстова и А.П. Смирнова, считавших скифское общество классовым, рабовладельческим (Толстов, 1934; 1935; Смирнов, 1935).

В отношении средневековых номадов преобладало мнение о развитие у них различных стадий феодализма (Киселев, 1933; Бернштам, 1935, 1935а, 1936, 1941а, 1946; Артамонов, 1937; Евтюхова, Киселев, 1940; Сосновский, 1940). Большое влияние на

археологов оказали концепции "кочевого феодализма" Б.Я. Владимирова (1934) и "феодального общества" у номадов H.H. Козьмина (1934, 1934а) и Л.П. Потапова (1933). Теория "кочевого феодализма" Б.Я. Владимирцова нашла отражение в работе А.Ю. Якубовского и Б.Д. Грекова "Золотая Орда". Позитивным вкладом авторов стало обращение к проблеме "роль города в кочевом государстве". Они первыми из отечественных исследователей смогли показать как функционирование городской жизни стало ключевым звеном социально-экономического развития державы номадов (Греков, Якубовский, 1937).

В целом формационная характеристика социального развития кочевничества стала не только преобладающей, но и обязательной для любой работы по археологии и истории номадов. В тоже время, несмотря на стремление ученых использовать "классическую" марксистскую схему социогенеза с ее более или менее четкой периодизацией, единого подхода к хронологическим границам, отделявшим, например, "родовой строй" от рабовладения, или военную демократию от феодализма, не сложилось. Общества ранних кочевников определялись как военно-демократические и рабовладельческие, тюркские каганаты как рабовладельческие или раннефеодальные объединения, а монгольская империя как расцвет феодализма. Нельзя не выделить позицию С.П. Толстова, указывавшего на диахронное развитие кочевников. Он считал, что рабовладельческая фаза имела не только стадиальные формы, но и повторялась в социальном развитии каждого объединения номадов древности, средневековья и нового времени (Толстов, 1934,1935, 1938).

Социальная структура ранних кочевников, по мнению большинства исследователей, включала в себя: родовую аристократию, которая владела большим количеством скота, эксплуатировала в своем домашнем хозяйстве рабский труд, контролировала торговлю и сбор дани с подвластного населения; рядовых кочевников-воинов; патриархальных рабов. Важной чертой социальной организации древних номадов являлись родоплеменные институты (Грязнов, 1937, 1940; Бернштам, 1935, 1940, 1941а; Сосновский, 1940, 1941, 1946).

В классовых ("рабовладельческих" и "феодальных") обществах ученые различали несколько социальных слоев (сословий, классов). В состав господствующей группы включались военные вожди (ханы, хаканы), одновременно являвшиеся и политическими лидерами, члены их семей (царевичи-наместники, высшие военачальники), родовая аристократия (рабовладельцы, беки, нойоны), разбогатевшие члены родов, проявившие себя на военном или административном поприще кочевники, аристократия подвластных родов, племен и народов. Основную часть зависимого и эксплуатируемого населения составляли рядовые кочевники и данники подвластных территорий. Ведущей формой эксплуатации у номадов, особенно после публикации доклада С.П. Толстова и монографии Б.Я. Владимирцова, считались саунные отношения. В хозяйствах аристократии и сановников находил применение рабский труд (Толстов, 1934, 1938; Владимирцов, 1934).

Исследователи констатировали, что как и в эпоху ранних кочевников у номадов средневековья сохранялось родоплеменное деление и связанные с ним традиции (исключение монгольская империя, в которой, как полагали ученые, господствовали военно-административные принципы). В трудах Л.П. Потапова (1933), С.П. Толстова (1934), С.А.Токарева (1936), А.П.Окладникова (1937), А.Н. Бернштама (1946) окончательно сложилась концепция так называемых "родовых пережитков", присущих кочевым обществам.

Общей чертой археологических исследований этого периода была незначительная роль анализа конкретных материалов, преобладание общих оценок и рассуждений. В археологии сказывалось отсутствие специальных методик, направленных на выявление социальной стратификации. Только в работе бригады ИКС наметилась тенденция к использованию археологических данных в палеосоциологическом анализе, но судить о самой процедуре реконструкций сложно в связи с неопубликованностью значительной части трудов этого коллектива. Большинство ученых ограничивались констатацией существования "богатых" и "рядовых" захоронений с интерпретацией первых как "княжеских", "аристократических". В целом рассматриваемый период стал важной вехой в истории отечественной кочевниковедческой археологии и заложил основы "советской" школы в оценке социальных институтов у кочевников.

Глава III "Социальная организация ранних и поздних кочевников в отечественной археологии конца 1940 - середины 1960-х гг."

Вторая половина 40 - середина 60-х гг., ознаменовалась новым этапом в решении вопросов социального строя скифов, дискуссиями о формационной принадлежности обществ ранних кочевников Средней Азии и о патриархально-феодальных отношениях у номадов. Были опубликованы и проанализированы с соответствующими палеосоцио-логическими выводами материалы рядовых скифских погребений на Никопольском курганном поле (Граков, 1962,1964; Мелюкова, 1964;), савромато-сарматских памятников в Нижнем Поволжье и в бассейне р. Илек (Смирнов, 1950, 1954, 1959, 1960, 1964; Синицын, 1959, 1960; Шилов, 1959), илийских и чиликтинских курганов в Казахстане (Акишев, 1959, 1961; Акишев, Кушаев, 1963; Черников, 1960, 1961, 1965), пазырыкских, туэктинских и башадарских погребений Алтая (Руденко, 1948, 1951, 1952, 1953, 1960; Грязнов. 1950; Киселев, 1951, 1951а), ноин-улинских в Монголии (Руденко, 1962) и т.д. Огромный фактический материал накопленный в эти годы позволил исследователям поставить решение вопросов социальной организации кочевников на новый уровень. Если в 20 - середине 40-х гг. в характеристике социальной организации номадов ученые руководствовались в основном общесоциологическими взглядами, то в послевоенное время определяющим было внимание к археологическим источникам и к возможности их интерпретации в ходе палеосоциологического анализа. Данная тенденция стала одним из главных фактором в поступательном развитии кочевнической археологии конца 1940-х - 1990-х гг.

Расширение источниковой базы и достигнутый отечественными учеными уровень в разработке социальных проблем позволили выдвинуть ряд интересных гипотез. В первую

очередь стоит упомянуть предложенную Б.Н. Граковым интерпретацию савроматских и раннесарматских материалов в свете характерных для античной традиции представлений о гинекократических чертах у савроматов (Граков, 1947) и реконструкцию М.П. Грязновым родоплеменной структуры "пазырыкцев" по уздечным наборам из I Пазырыкского кургана (Грязнов, 1950). Большое влияние на отечественных археологов оказала концепция эволюции скифского общества от военно-демократического союза к рабовладельческому государству Б.Н. Гракова (1947,1950,1954). К.Ф. Смирнов первым из советских археологов дал развернутую характеристику общественной организации ранних кочевников Поволжья и Южного Приуралья (Смирнов, 1950, 1954, 1959, 1960, 1961а, 1964). КААкишев разработал и обосновал социальную типологию сакских погребений долины р. Или (Акишев, 1959, 1962; Акишев, Кушаев, 1963). Сложный социологический анализ с использованием статистических методов был проведен ГА. Федоровым-Давьдовым в отношении погребений средневековых кочевников Северного Причерноморья (Федоров-Давыдов, 1966).

Дискуссия об общественном строе и государстве у скифов ясно обозначила центральную проблему социальной характеристики ранних кочевников. Ученые понимали, что европейские скифы, хунну и другие объединения номадов обладали развитыми общественными 'системами, но приверженность марксизму не позволяла ученым выйти в своих оценках за пределы рабовладельческой формации. Периодически возрождавшаяся идея рабовладельческого государства у скифов и других ранних кочевников (Граков 1947а, 1950, 1954; Граков, Мелюкова, 1954; Толстов, 1948, 1948а; Ильинская, 1966; Тереножкин, 1966; Смирнов, 1966) наталкивалась на справедливую критику ее противников (Артамонов, 1947, 1947а, 1949; Каллистов, 1949, 1952; Руденко, 1950, 1952, 1953, 1960, 1962; Грязнов, 1950, 1955, 1956, 1959; Черников, 1960,1965) Росло понимание того, что в рамках догматизированной пятичленной схемы данную проблему не решить.

Исследователи развивавшие идею рабовладельческих отношений у номадов столкнулись с непреодолимым препятствием в лице малой заинтересованности кочевников в рабском труде. Несмотря на большое количество невольников и работорговлю (скифы, хунну) источники не давали возможности говорить о значительном удельном весе рабов в составе кочевых общин. В силу этого в качестве "рабов" фигурировали в основном земледельцы и ремесленники (зависимые племена, поселения военнопленных и перебежчиков), жившие на подвластных номадам территориях. В следовании формационной схеме, которое явно просматривалось в определении обществ ранних кочевников как "рабовладельческих", имелось и одно достоинство. Номадов древности перестали рассматривать только как "варварскую периферию", подчеркивая, хотя и с помощью "рабовладельческого инструментария", высокий уровень их социального развития.

С другой стороны, сложность общественных структур европейских скифов, сакских племен, усуней и хунну, подтверждаемая археологическими и письменными источниками, часто не получала должного объяснения, упрощалась и сводилась к стандарту: рабы (данники), общинники, родоплеменная знать и племенной вождь (царь). Возникал

"замкнутый круг", причиной которого были идеологические установки, определявшие оценки отечественных исследователей. Признавая развитую социальную стратификацию кочевых социумов и возможность возникновения у ранних кочевников государства, ученые для общей характеристики могли выбрать только модели военной демократии или рабовладельческого общества. В довольно однообразных концепциях социального устройства кочевников нашли отражение неразработанность проблемы ранней государственности и ограниченная формационными рамками типология социальных систем. В таких случаях разногласия оппонентов сводились часто к хронологическим определениям (генезис государства у скифов относили к VII в. до н.э., VI в. до н.э.; IV в. до н.э. и III - II вв. до н.э.).

Стереотипным можно считать представление о стадиальном характере родопле-менных институтов. Существование родоплеменных структур у ранних кочевников вынуждало исследователей констатировать наличие родовых пережитков, замедленность социальных процессов и генезиса государственности, хотя не мешало оценивать средневековые общества номадов как феодальные и государственные. Часто получалось, что один и тот же институт, например, данничество, рассматривали как свидетельство и рабовладения (Толстое, 1948, 1948а, 1959; Гракое, 1950, 1954; Тереножкин, 1966), и феодализма (Киселев, 1947, 1951; Артамонов, 1962; Федоров-Давыдов, 1966).

Для исследований социального устройства средневековых кочевых объединений определяющей стала концепция патриархально-феодальных отношений, сущность которых оставалась дискуссионной вплоть до 80-х гг. Она носила компромиссный характер, примеряя феодальную модель со специфическими чертами общественных систем номадов (сохранение родоплеменной организации, отсутствие сложившихся классов и форм эксплуатации, особенности политического устройства, роль военных структур). Как и в случае с ранними кочевниками обозначилось еще одно исключение из формационного ряда.

Традиционной стала интерпретация лидеров родоплеменных структур как "феодальной знати", с соответствующей феодальной лестницей. Основанием для таких оценок служила иерархическая организация родоплеменных институтов в кочевых обществах, действительная зависимость рядовых кочевников от бегов, биеев, баатуров, султанов, зайсанов и т.д., как от военных вождей, скотовладельцев, людей, исполнявших общественные и судебные обязанности. К этому же располагали аильные объединения номадов, в которые часто входили кочевники различного имущественного и социального статуса. Вследствие ■ методологического подхода отечественных исследователей родовая взаимопомощь, все формы экономических и семейных отношений рассматривались через призму "феодальной эксплуатации". Общая картина дополнялась политэкономическими теориями феодальной собственности на землю или скот (Плетнева, 1958; Федоров-Давыдов, 1966).

Таким образом, в 50-60-е гг. в отечественной археологии окончательно утвердились взгляды на кочевые общества средневековья как на феодальные. Немногочислен-

ные сторонники "военно-рабовладельческого" характера раннесредневековых социумов (Толстов, 1948, 1948а, 1959; Киселев, 1951) после дискуссии о ПФО вынуждены были примкнуть к общей позиции. Несмотря на то, что подчеркивалась консервативность кочевой экономики, патриархальность "феодализма", многочисленные "пережитки", этапы общественного развития номадов в представлении археологов и историков соответствовали схеме формационного прогресса. Как полагали ученые, почти все средневековые кочевые объединения евразийских степей обладали собственной государственностью или были включены в государственные структуры кочевых и оседлых социумов. Там где источники не позволяли говорить о государственности (теле, печенеги, половцы и др.) выдвигались концепции "перспективной динамики". В течение короткого срока эти образования якобы переходили от военной демократии к "раннефеодальной", "патриархально-феодальной", "феодальной" государственности (Плетнева, 1958; Мерников, 1960,1965; Федоров-Давыдов, 1966).

Для периода конца 40-60-х гг. наблюдается равноправие археологических и письменных источников в моделировании археологами социальной организации номадов. В статьях и монографиях Б.Н. Гракова, М.П. Грязноза, А.И. Тереножкина, В.А. Ильинской, А.К. Акишева, археологическим материалам отдавался приоритет. Содержательная и обоснованная аргументация этих работ используется и а наши дни. Впервые стали применяться различные методы реконструкции общественной структуры номадов по археологическим данным. Однако методические приемы еще не были до конца разработаны и систематизированы, преобладали визуальные оценки.

В завершении III главы отмечается, что детальное изучение археологами в 40-60-е гг. общественного устройства скифов, сарматов, саков, хунну, тюрков-тупо, кыргызов, половцев, монголов и других номадов сыграло большую роль в становлении идеи универсального развития кочевых обществ разных эпох и подготовило пересмотр многих теоретических положений отечественного кочевниковедения в последующие десятилетия.

Глава IV "Реконструкция социальных структур и общественных систем номадов в археологических исследованиях конца 1960 - середины 1980-х гг."

Период с конца 1960-х по середину 1980-х гг. был наиболее ярким в развитии представлений отечественных археологов о социальной организации номадов. Утвердившаяся в работах значительной части ученых идея существования у кочевников раннеклассового ("раннегосударственнога") общества (Хазанов, 1972а, 1974, 1975, 1975а, 19756; Грач, 1975, 1980; Давыдова, 1975; 1985; Марков, 1976; Массон, 1976; Ельницкий, 1977; Тереножкин, 1977; Акишев, 1978; 1986; Савинов, 1984; Мартынов, 1986, 1986а) была призвана разрешить противоречия, возникшие в предыдущие десятилетия. Ее привлекательность состояла в том, что для 70-х гг. она наилучшим способом выражала представления исследователей об особенностях кочевнического социогенеза находясь в рамках общей теории переходных (от доклассовых к классовым) обществ. С другой стороны сторонниками традиционных взглядов не исключалась возможность эволюции кочевых объединений от раннеклассовых к рабовладельческим или феодальным.

Другие исследователи предполагали определенную эволюцию общественного устройства ранних кочевников. С.С. Черников выделял период "военной демократии" (VII - IV вв. до н.э.) и "время примитивной государственности в степях" с III в. до н.э. (Черников, 1975; 1978). Близкую позицию занимал В.М. Массон (Массон, 1979). Процесс развития "протогосударственных образований" в раннегосударственные, как допускал А. И. Мартынов, был характерен для обществ скифо-сибирского единства (Мартынов, 19В6; Мартынов, Алексеев, 1986). Особняком стояла точка зрения Л.А. Ельницкого о патриархально-рабовладельческой государственности у номадов скифской эпохи (Ельницкий, 1977).

М.П. Грязнова и М.И, Артамонов оставались наиболее последовательными сторонниками ограниченности социального развития ранних кочевников военно-демократическим уровнем (Грязнов, 1975; 1979; Артамонов, 1977). Против государственности у ранних кочевников высказались H.A. Боковенко и Е.П. Бунятян. Они полагали, что ХКТ кочевников и полукочевников обуславливал консервативность экономической и социальной системы номадов и даже ее стагнацию (Боковенко, 1981; Бунятян, 1984). Первоначально к этой группе ученых примыкал и А. И, Мартынов, считая, что в "общественной организации эпоха скифо-сибирского единства привела к сложению крупных племенных союзов" (Мартынов, 1980).

Параллельно с концепцией раннеклассового общества среди исследователей укоренилось мнение о схожести социальной организации номадов различных эпох (скифской, хунно-сарматской, средневековой). Если раньше данный факт просто констатировался, то теперь, под выявляемую тождественность отдельных институтов и обществ в целом, стали подводить теоретическую базу. Наиболее распространенным являлось мнение, что экстенсивное кочевое скотоводство обусловило отсутствие динамики в общественном развитии номадов, специфику социальной организации, ее военно-демократический (предклассовый, "демосоциальный") или раннеклассовый характер (Хазанов, 1975а, 19756; Шилов, 1975; Артамонов, 1977; Вайнштейн, Семенов, 1977; Тереножкин, 1977; Семенов, 1982; Бунятян, 1984, 198; Савинов, 1984 и др.). Другие исследователи настаивали на развитии социальных систем кочевников от военной демократии к феодальным отношениям. В рамках данного подхода С.А. Плетневой была разработана первая историко-археологическая типология кочевых обществ (Федоров-Давыдов, 1973; Черников, 1978; Добролюбский, 1978, 1982; Плетнева, 1981; 1982; Акишев, 1986;).

Несмотря на различия взглядов и сторонники кочевой "консервативности", и "эволюционисты" фиксировали общие черты у всех номадов начиная со скифов (Хазанов, 1975а, 19756; Артамонов, 1977; Тереножкин, 1977; Бунятян, 1985; Археология Украинской ССР, 1986). Отмечались тождественность уровня социального развития (Шелов, 1972; Пьянков, 1975; Грач, 1980, 1984; Бунятян, 1984), одинаковая роль рабозладения в социогенезе (Хазанов, 1976), схожесть причин возникновения и распада кочевых государств (Артамонов, 1974), объединявшие кочевников древности и средневековья.

Особенно часто констатировались параллели в социальном и военно-политическом устройстве хуннского государства и средневековых номадных обществ Центральной Азии. В очерках о средневековых кочевниках распространенным явлением стали разделы посвященные хунну, "кокэльцам", "динлинам", сяньбийцам (Потапов, 1971; Плетнева, 1982; Шалхаков, 1983,; Кызласов, 1984,; Савинов, 1984; Худяков, 1985, 1986; Кляшторный, 1986а). Публикаций, в- которых исследователи категорически настаивали на кардинальных различиях ранних и поздних кочевников, не много (Вайнштейн, 1971; Боковенко, 1981).

Ранние формы государственности, по мнению некоторых ученых, сложились уже в VII - V вв. до н.э. (Хазанов, 1975а; Акишев, 1978,1986; Ковычев, 1984; Мартынов, 1986; Мартынов, Алексеев, 1986). Придерживавшиеся другой точки зрения археологи рассматривали скифскую эпоху как период военной демократии и незавершенного классобразования (Грязнов, 1975, 1979; Артамонов, 1977; Бунятян, 1984). Начиная с позднескифского (IV - III вв. до н.э.) и особенно с хунно-сарматского периодов, как полагали исследователи, существовали уже вполне оформившиеся государства (Черников, 1978; Массон, 1979).

В 70-80-е гг. благодаря огромному фактическому материалу стала возможна разработка конкретных методов изучения социальной стратификации кочевых обществ по археологическим данным. В первую очередь это касалось создания социально-типологических классификаций погребений, отражавших общественную иерархию в номадных объединениях (Грач, 1975, 1980; Давыдова, 1978, 1982, 1983; Мозолевский, 1979; Курочкин, 1980; Бунятян, 1982, 1985; Генинг, 1984; Суразаков, 1983; Федоров-Давыдов, 1973; Добролюбский, 1978, 1982). Необходимо также упомянуть методы социальной планиграфии (Ильинская, 1968; Мандельштам, 1971, 1983; Амброз, 1980; Ковычев, 1984; С.С. Миняев), трудовых затрат (Акишез, 1978, 1986; Акишев, Байпаков, 1979; Мартынов, Алексеев, 1986), формализованно-статистические (Бунятян, 1982, 1985; Генинг, 1984; Добролюбский, 1978, 1982). Теоретические вопросы социальных реконструкций в кочевнической археологии затрагивали Ю.А. Заднепровский (1975), В.А. Алекшин (1975), И.В. Пьянков (1975), В.М. Массон, (1976), А.Д. Грач (1975, 1980), В.Ф. Генинг (1984). Как альтернативу раннеклассовой модели Э.А. Грантовский и Д.С. Раевский развивали идею сохранения у скифов и других ираноязычных кочевников индо-иранских социальных традиций (Грантовский, 1980, 1980а, 1981; Раевский, 1985). Большой вклад в развитие интерпретивных возможностей археологии внесли раскопки и публикация материалов иссыкского погребения (Акишев, 1978), Толстой могилы (Мозолевский, 1973,1979), кургана Аржан (Грязнов, Маннай-Оол, 1973,1975; Грязнов, 1979,1978,1980), богатых савроматских и сарматских погребений (Смирнов К.Ф., 1975, 1977, 1982, 1984; Кадырбаев, Курманкулов, 1978; Кадырбаев, 1984; Мошкова, 1982), тагискенских и уйгаракских захоронений (Вишневская, 1973; Вишневская, Итона, 1973). Не лишена была перспектив построенная С.А. Плетневой стадиальная типология кочевых обществ (Плетнева, 1967,1981,1982).

Общим итогом изучения социальной организации кочевников отечественными археологами в период с конца 1960 по середину 1980-х гг. было признание тождествен-

ности социальных систем номадов древности и средневековья, разработка специальных методов исследования и реконструкции общественной организации по археологическим данным, создание социально-типологических классификаций погребений номадов, внесение изменений в теоретические основы и социальную терминологию кочевниковедения.

Глава V "Социальная организация кочевников Евразии в отечественной археологии конца 1980 - первой половины 1990-х гг."

В последнее десятилетие все более сказывалась самостоятельная роль археологии в решении вопросов социальной характеристики кочевничества. Наметился разрыв в этой области между практическими археологическими и историко-теоретическими исследованиями. Различным аспектам методики изучения социальной организации номадов уделяли внимание Д.Г. Савинов (1989, 1990; Савинов, Бобров, 1989), В.Ф. Генинг (1989; Генинг и др.. 1990), М.Г. Мошкова (1995), В.С.Флеров (1993). Общие проблемы изучения социальной организации кочевников рассматривались С.М. Ахинжановым (1989), А.И. Мелюковой (1989), М.Г. Мошковой (1989), В.Ю. Мурзиным (1990), С.А. Плетневой (1990, 1992, 1992а), Л.Р. Кызласов (1991) Н.Ю. Кузьминым (1989), Г.Н. Курочкиным (1989) Ю.А Заднепровским (19926), М.А Итиной (1992), Н.А Членовой (1992) и др. Папеосоциологический анализ конкретных памятников, реконструкция социального статуса погребенных имели место в работах Ю.С.Гребенникова (1987), С.И. Андруха (1988), С.С. Миняева (1989), Э.А Новгородовой (1989), Л.Т. Яблонского (1989, 1992), AM. Мандельштама (1992), B.C. Флерова (1993). Влияние на социальное развитие кочевников различных форм контактов с оседлыми земледельцами подчеркивалось в публикациях Г.А. Федорова-Давыдова (1987), Б.И. Вайнберга (1989; Вайнберг, Ставиский, 1994), В.М. Массона (1989), Ю.А. Заднепровского (1989).Универсальная схема общественного развития номадов Центральной Азии была разработана С.Г. Кляшторным и Д.Г. Савиновым (Кляшторный, Савинов, 1994).

Большой шаг вперед сделала в 80 - 90-е гг. провинциальная наука, достигнув значительных успехов в решении многих проблем социокультурного развитая древнего населения, что особенно хорошо видно на примере западно-сибирской археологии. Проблемы социогенеза древних и средневековых кочевников занимали важное место в работах Ю.С. Худякова, АИ. Мартынова, В.Д. Кубарева, Н.В. Полосьмак, П.П. Азбелева, ВА. Кочеева, В.Н. Елина, АС. Васютана, П.И. Шульги, В.Н. Добжанского и др. Концепцию «скотоводческой цивилизации» выдвинул А. И. Мартынов (1989,1989а, 1995). В.Д. Кубарев, опубликовав материалы раннекочевнических погребений Сайлюгема, Юстыда и Уландры-ка, разработал четкие критерии палеосоциологического анализа могильников рядового пазырыкского населения (Кубарев, 1987, 1991, 1992). Результаты раскопок на плато Укок были обобщены Н.В. Полосьмак. Исследовательнице удалось выявить ряд новых признаков подчеркивающих социальный статус погребенных (Полосьмак, 1994, 1994а). АС. Васютин совместно с C.B. Мокрыниным рассмотрел проблемы социологической оценки «царских» курганов (Васютин АС., Мокрынин, 1989). Связь планировки жилищ и способов застройки могильников, их зависимость от характера и количественного состава

кочевых групп прослежена ГШ. Шульгой (1S89). Проблемы моделирования социальной структуры средневекового населения Минусинской котловины нашли отражение в трудах Ю.С. Худякова (1989,1994) и П.П. Азбелева (1989,1990,1994).

Для региональных исследований конца 1980 - 1990-х гт. характерно падение интереса к чисто теоретическим вопросам социополитического развития кочевничества. Преобладали работы, авторы которых не стремились дать обобщающей оценки (родовое общество, вождество, раннеклассовый социум, государство), а затрагивали лишь нюансы этой проблемы, уделяя внимание в большей степени разработке конкретных методик, способных дополнить и расширить наши представления об общественной системе номадов.

В V главе автор затрагивает актуальные вопросы реконструкции социальной структуры кочевников по данным археологии с учетом отечественного опыта изучения социальной организации номадов, определяет ближайшие задачи.

Одним из наиболее перспективных направлений является разработка типологии кочевых и полукочевых этнокультурных объединений на основе папеосоциологического анализа отдельных могильников, археологических комплексов и культур (Васютин С.А., * 1997; 1997а). Такой подход уже имел место в целом ряде публикаций отечественных ученых (Плетнева, 1981,1982,1990,1992,1992а; Кузьмин, 1989; Курочкин, 1989; Савинов, 1989, 1990; Флеров, 1993; Мошкова, 1995). Ключевой, по-видимому, остается проблема критериев данной типологии. Начальным этапом изучение социальной организации кочевого населения, как считает большинство ученых, должен стать половозрастной анализ. Чем больше различия в наборе инвентаря и размерах погребального сооружения зависели от пола и возраста погребенного, тем традиционней и недифференцированней общество. Методом социальной планиграфии (центральные, периферийные и групповые захоронения, сопровождающие ритуальные погребения рабов, которым следует противопоставлять сопровождающие захоронения близких к "царю" представителей аристократии) можно выявить характер социальных связей в каждом объединении номадов, положение погребенных в кочевом коллективе и особенности всей социальной структуры.

На существенные различия меяеду кочевыми социумами указывает число звеньев в реконструируемой по погребальным памятникам общественной иерархии. Вопреки мнению ряда ученых (А.Д. Грач; А.И. Мартынов), стремившихся уровнять количество страт (социально-типологических групп), такие отличия есть. В.Ф. Генинг выделяет семь социально-типологических групп у европейских скифов (Генинг, 1984, 1989) против трех-четырех групп у "саглынского" населения (Грач, 1975, 1980) и пяти в пазырыкской культуре (Суразаков, 1983). Особую роль в сравнении играют "царские" курганы, их число, размеры, отдельное или групповое положение и т.д. При всей относительности градации "царских" погребений такие показатели не могли бьггь случайными. Важно не только общее число "царских" и "аристократических" курганов, но и их процентное соотношение с количеством рядовых погребений. Случаи, когда некрополи элитных слоев составляли 30-40 %, а то и более 50 % из числа исследованных, как, например, среди савроматских памятников Южного Приурапья (Мошкова, 1995), несомненно примечательны. Однако нельзя

абсолютизировать и такие ситуации. Раскопки одного только погребальною комплекса Аржан дают основание предполагать существование в начальный скифский период в Туве потестарного или даже раннегосударственного образования (Маннай:Оол, 1969; Мартынов, 1989).

Определенную информацию могут дать размеры могильников. Семейные и клановые могильники, как правило, небольшие. Вряд ли в их составе могли погребаться люди принадлежавшие к привилегированным слоям. Сосредоточение отдельных групп больших курганов в одном районе (например, в районе г. Орджоникидзе) говорит о стабильности социальной системы и преемственности власти. В отдельных случаях имелись большие курганные поля, где "царские" курганы окружены "аристократическими", "дружинными", "рядовыми" погребениями, многочисленными и разнообразными поминальными сооружениями (сакский могильник в долине р. Или - Акишев, Кушаев, 1963). Если эти захоронения одновременны и не имеют четкой рядной или групповой структуры, то, возможно, что речь идет о некрополе крупного монолитного объединения, кочевавшего ордой/куренем ^ (Шульга, 1989, с.42-43).

В инвентаре погребений находит отражение сакральный или военный облик власти и самого общества. Обилие импортных вещей говорит в пользу последнего (военная добыча, дань, плата за службу). Немаловажно для характеристики социальной организации изучение поселений кочевников, особенно если имелись поселения близкие по топу к укрепленным городам. Видимо существовали различия мехзду обществами, возводившими собственные "города", которые были расположены в центре государства и объединениями, только контролировавшими инозтничные города на периферии (греческие колонии Северного Причерноморья, согдийские города Средней Азии и Восточного Туркестана и т. д.). Отдельный тип представляли собой общества, где кочевой образ жизни сочетался с устойчивыми оседлыми традициями (Кыргызский, Уйгурский, Кимакский, Хазарский каганаты, государство кара-китаев).

В отношений погребений знати в ритуале и в составе инвентаря можно условно выделить "комплекс власти" (захоронение военнополитического и религиозного лидера) и "комплекс богатства" (захоронения не связанных с властными функциями разбогатевших скотоводов, глав семейно-клановых объединений). Свидетельством царского или вождеского "комплекса власти" являлись нехарактерные для данной культуры специфические особенности внутримогильных сооружений (длина дромосов, двойные срубы, шатровые конструкции и т.д.), наличие нескольких сопроводительных погребений "Ферапонтов" и "рабов", многочисленные конские захоронения, присутствие в могиле инвентарных атрибутов "власти" - жезлов, золотых и серебряных гривен, наборных поясов, украшений одежды и головных уборов. В "царских" погребениях в отличие от погребений богатых скотоводов не находили отражение или "подавлялись" "комплексом власти" проявление половозрастной дифференциации.

В составе привилегированного населения можно выделить несколько групп и по другим признакам. В первую очередь это касается погребений разбогатевших скотоводов, более богатый инвентарь которых не отличался от инвентаря погребений рядовых

очевников по составу (Кубарев, 1991). Отдельную категорию составляли главы семей, ланов и родовых объединений. Их погребения, как правило, располагались в центре или в :ачале курганных цепочек и групп (Амброз, 1980; Миняев, 1989; Кубарев 1987; 1991; злеров, 1993). Захоронения аристократии можно связать с цепочками более крупных, чем (ядовые, погребений. Дружинные некрополи, предположительно составляли или ггдельные могильники и отдельные группы на площади крупных могильников, или опроаождали "царские" захоронения. Погребения жрецов (жриц) и людей, совмещавших <реческие и другие функции, выделялись или в отдельные курганные группы, или |редставляли собой одиночные курганы. В качестве примеров последних можно указать на урган № 1 могильника Ак-Алаха I (Полосьмак, 1994) и некоторые савроматские курганы, юли учесть, что другие насыпи пристраивались к ним уже в раннесарматское время Граков,'1947). Еще одну группу будут составлять захоронения "ферапонтов" в Аржане, шекских курганах, "царских" захоронениях Скифии.

На наш взгляд, необходимо отказаться от хронологических обобщений, рассматривая аждое кочевое общество как феномен и не стремясь сразу определить место данного оллекгива в мировом социогенезе. Подобные представления, оставаясь достаточно ¡аспространенными в отечественной археологии, существенно ограничивают ее юзможности в оценке социального и культурного своеобразия кочевничества, внутренних >азличий в кочевом мире. Так, со временем стало очевидно, что предложенная \.М. Хазановым, В.М. Массоном и А.Д. Грачом для ранних и средневековых кочевников юдель раннеклассовой государственности имела ряд существенных недостатков. Во-гервых, искусственно сближались в рамках одной теоретической структуры потестарные и ;ействительно раннегосударственные образования. Во-вторых, сохранялась проблема "ипологии, ибо более чем заметная разница между, например, тюркским каганатом VI в. и згузским объединением IX - XI вв. в рамках раннеклассовой концепции становилась 1есущественной, приобретала черты атипологической вариативности. В-третьих, раннеклассовые государства" кочевников содержательно и функционально ничем не отличались от "раннеклассовых государств" не кочевников. В результате получалось, что зазные перспективы развития кочевникоз (воспроизводство "раннеклассовых* структур) и зседлых народов (поступательное социально-экономическое развитие) не играли ни какой золи (Васютин С. А., 1997а).

Широко употребляемый в последние годы термин "вождество" не приобрел в работах отечественных ученых конкретного содержания, становясь таким же неопределенным, как юнятие "военная демократия". Показательна попытка некоторых авторов отождествить вождество" и "военную демократию". Несмотря на кажущуюся схожесть, речь идет о эазных социальных системах. Причем эти различия вполне употребимы для типологии. Военно-демократическое общество с "рыхлой" социально-политической структурой тостроено на горизонтальных связях, где авторитарным институтам противостоят 'демократические" (Васютин, 1996, С.50). Примером таких образований может служить 'пазырыкское" население Алтая и половецкое общество XI - начала XIII вв. "Вождество" подразумевает иерархическую систему, с определенной ролью каждого звена и сложив-

шимся механизмом деспотической власти, олицетворяемой "воиедем" или "царем", как это, вполне возможно, было у "аржанского" объединения в VIII - VII вв. до н. э.

Нельзя исключить использования и марксистской терминологии. Так для средневековых объединений кочевников (Тюркские каганаты, Монгольская империя) можно говорить и о "феодализме" и о "кочевом феодализме", но тогда следует определится с содержанием данного понятая, ввести типологию феодализма, который даже в Европе не имел единой модели.

В решении вопроса о государстве надо учитывать специфику кочевничества и особенности его социальной организации. Родоплеменные структуры и их производные у кочевников не являлись "пережитками" предыдущих эпох. Они естественная форма существования номадов. Не важно как формировалось то или иное родоплеменное объединение, основываясь на хозяйственных, фиктивно-родственных, кровнородственных, административных, политических и прочих началах. Важно, что в процессе интеграции возникали новые связи, в том числе и "кровного" порядка. Поэтому наличие родоплеменных институтов и отсутствие или меньшая роль территориального принципа в организации общества не могут служить основанием для вывода о догосударсгвенности кочевых социумов.

Если признать, что война, организация для войны и контроль за покоренными народами являлись одними из главных факторов сложения кочевой государственности, то из этого вытекает, как минимум, два следствия. Во-первых, кочевая государственность предстает как социально-политическая система опосредованная военной организацией общества. Во-вторых, именно военные поражения от оседлых народов и других кочевников, а не социально-экономические кризисы были первой из причин распада кочевых государств, а сам факт невозможности победы номадов нового времени над земледельцами из-за отсталости военной техники, тактики, малочисленности и децентрапизованно-сти военных сил по сравнению с армиями индустриально развитых соседей служит главным объяснением общего упадка кочевничества как социально-политического феномена.

Исследование социальной организации номадов, как и других сфер жизнедеятельности кочевников напрямую зависит от качественной публикации материалов раскопок, наличие которых лишь в малой степени восполняется конференциями и выпуском сборников тезисов. Малочисленность монографических изданий при существующем размахе археологических работ является одной из главных проблем отечественной археологии. В этой связи примечательно издание результатов раскопок пазырыкских курганов в Восточном Алтае и на плато Укок (Кубарев, 1987,1991; Полосьмак, 1994, 1994а; "Древние культуры Бертекской долины"). Ограниченные финансовые и технические (реставрация и консервация материалов) возможности не позволяют изучить наиболее яркие и интересные кочевнические погребения - "царские" и "аристократические" захоронения. Ценность исследования таких памятников в прогрессе представлений археологов о социальной организации кочевников очевидна. Достаточно привести в качестве примера раскопки КА. Акишевым кургана "Иссык", К.Ф. Смирновым и М.К. Кадырбаевым захороне-

!ий сарматской знати на Илеке, Б.Н. Мозолевским "Толстой могилы", М.П. Грязновым и Л.Х. Маннай-Оолом кургана Аржан, В. И. Молодиным и Н.В. Полосьмак ак-апахинских ахоронений. Несмотря , на имеющиеся проблемы отметим, что отечественная школа 1рхеологов внесла большой вклад в изучение социальной организации номадов.

В Заключении изложены основные выводы проведенного исследования.

Выявлены ведущие тенденции, определившие развитие исследований проблем со-^апьного устройства кочевников в период с 1920-х по первую половину 1990-х гг. Во-гервых, на смену представлениям о последовательной смене у кочевников первобытш-гбщинного строя, рабовладения и феодализма пришли концепция раннеклассовых этношений и точка зрения о схожести социальных организаций древних и средневековых юмадов. Однако в работах 80-х - 90-х гг. обозначились и недостатки-такого подхода, 1режде всего касающиеся сглаживания в рамках раннеклассовой модели типологических )азличий социальных систем кочевников.

Вторая тенденция связана с расширением методических приемов исследования )бщественного устройства кочевых обществ по археологическим данным. В 1920-х -вредине 1940-х гг. отечественные археологи при характеристике социальной организации ичевников в большей степени исходили из информации письменных источников и ¡оциологических представлений о месте кочевнического социогенеза в мировой истории. В (альнейшем в археологии сложились специальные методы изучения социальной пруктуры и общественной организации номадов, независимые от общеисторических летодов и разработок кочевниковедов-теоретиков. Определился круг вопросов, решаемых основании интерпретации археологических источников. Главным итогом исследования ¡рхеологами социальных систем кочевников следует считать обоснованность археологи-геского моделирования общественных организаций номадов. Впервые такой подход <ашел отражение в работах Б.Н. Гракова, М.П. Грязнова, М.И. Артамонова, К.А. Акишева.

Наиболее изученными по археологическим источникам являются вопросы половозрастной структуры, имущественной и социальной дифференциации, состава семьи, роль гаенной организации в социогенезе, положение женщин. Дискуссионными остаются такие аспекты как определение социально-типологических групп, выявляемых в ходе кпассифи-:ации погребений, как захоронений обособленных социальных слоев общества, оценка тагребений как "рабских", "зависимого населения", "жреческих", значение рабства, ;анничества, этнической иерархии у кочевников, семейно-клановая и родовая принадлеж-■юсть отдельных могильников, характер власти людей, погребенных в "царских" и аристократических" курганах, распространение обряда "соумирания" как свидетельства ;ущесгвования различных категорий зависимого населения. В недостаточной мере даелялось внимание исследованию поселенческих памятников как источников информации социального плана, выявлению территориального расположения родоплеменных рупп и сравнению их социального статуса по размерам могильников, локальным хюбенностям памятников и вещевых комплексов. Малоисследованными пока остаются змеиные отношения, социальные связи между лицами погребенными в больших, средних 1 малых курганах одного могильника, роль материальных связей номадов с оседлым

населением как факторов социального прогресса, не вполне обоснованно вычленение дружинных некрополей. Трудноразрешим только с помощью анализа археологических данных вопрос о характере собственности у кочевников. В 70-90-е гг. обозначилась также необходимость разработки и унификации социальной терминологии, адекватно отражавшей особенности общественных систем номадов.

Выделены наиболее перспективные направления в археологии в области изучения социальной организации кочевников:

1. Совершенствование методик социальных реконструкций по археологическим данным, возможность их сочетания;

2. Палеодемографический и социологический анализ конкретных памятников (могильников и поселений);

3. Разработка типологии кочевых обществ на основе изучения погребальных и поселенческих памятников, материальной и духовной культуры;

4. Системный подход в интерпретации археологических источников, создание с его помощью социологических моделей и их корреляция с этнографическими моделями кочевых обществ.

Типовая программа обследования археологических памятников с целью выявления социальной структуры населения предполагает анализ различных сторон погребальной обрядности, учет многочисленных признаков, включавших выяснение половозрастного состава погребенных, характера захоронения (основное, впускное, одиночное, парное, коллективное), сопоставление размеров и конструктивных особенностей надмогильных и внутримогильных сооружений, состава и количества инвентаря (анализ по категориям инвентаря: оружие, украшения, наборные пояса, атрибуты "власти", "жреческие принадлежности" и т. д.), числа конских захоронений, наличие сопроводительных погребений людей ("ферапонтов" и "рабов"), "тризн", поминальных комплексов, положение погребения на площади могильника, общая оценка некрополя ("рядовой", "дружинный", "аристократический", "жреческий", "царский"), его место в системе всей культуры.

Подводя итоги изучению проблем социальной организации ранних кочевников в отечественной археологии 1920-1990-х гг., отмегтим ряд важных моментов. За этот период отечественными учеными накоплен большой опыт в решении вопросов социального устройства объединений номадов. Исследованы тысячи памятников ранних кочевников на Алтае, в Туве, Казахстане, Средней Азии, Поволжье и Северном Причерноморье. Материалы многих из них опубликованы и проанализированы. Разработаны социально-типологические классификации погребений скифов, саков, "пазырыкцев", "уюкцев", хунну и др. Отечественными учеными используются разнообразные методы исследования общественной структуры кочевников ("трудовых затрат', социальной ггпаниграфии, типологический, социального моделирования, исгорико-этнографических аналогий и т.д.). Создан ряд интересных концепций социального развитая древних и средневековых номадов. Дальнейшее изучение проблем социогенеза кочевников должно развиваться на основе традиций сложившихся в отечественной археологической школе.

Список работ, опубликованных по теме диссертации:

1.Отечественная историография советского периода об общественном строе и фор-iax государственности у кочевников И Вопросы археологии Сибири и Дальнего Востока: езисы докладов к XXXV РАЭСК. - Кемерово: Кузбассвузиздат, 1995. - С.22-24.

2.Б.Я. Владимирцов о генезисе "кочевого феодализма" и социально-политической труктуре монгольского общества в Х1-ХШ вв. // Современные проблемы гуманитарных .исциплин: Сборник статей молодых ученых Кузбасса. - Кемерово: Кузбассвузиздат, 1996. Вып.). -С.3-9.

3. Генезис кочевой государственности сюнну в контексте исторических аналогий // Современные проблемы гуманитарных дисциплин: Сборник статей молодых ученых узбасса. - Кемерово: Кузбассвузиздат, 1996. - Вып.1 - С. 18-24 (в соавторстве с :.В. Юматовым).

4.К вопросу о социальной терминологии в историографии отечественного кочевнико-едения 20-90 гг. XX в. // Материалы XXXIV научной студенческой конференции "Студент и 1аучно технический прогресс". - История. - Новосибирск: НГУ, 1996. - С.49-50.

5.Исследования социально-политической организации номадов и проблема типоло-ии кочевых обществ степей Евразии II Материалы XXXV научной студенческой конферен-(ии "Студент и научно технический прогресс". - История и политология. - Новосибирск: НГУ, 1997. - С.30-32.

6. Кочевники и Китай: к вопросу о характере взаимоотношений II Сборник научных рудов KMJ1. - Кемерово: Кузбассвузиздат, 1997. - С.37-40.

7. К проблеме социальной характеристики кочевых обществ степей Евразии // Соци-шьно-экономические структуры древних обществ Западной Сибири: Материалы Всероссийской научной конференции. - Барнаул: АГУ, 1997. - С. 193-196.

8. Проблема социальной характеристики кочевничества в региональных публикациях :онца 1980 - первой половины 1990-х гг. (на примере Западной Сибири) II 275 лет сибирской археологии: Материалы XXXVII РАЭСК. - Красноярск: КГУ, 1997. - С. 80-31.

Э.Социальная планиграфия предтторкских погребений могильника Кок-Паш из Восточного Алтая // Социальная организация и социогенез первобытных обществ: теория, методология, интерпретация. - Материалы Всероссийской конференции. - Кемерово: <узбассвузиздат, 1997. - С.73-77 (в соавторстве с A.C. В;

Подписано к печати ii.CV.9l. Формат 60х84'/16. Бумага офсетная. Печать офсетная. Усл. печ. л.{,5~. Тираж 100 экз. Заказ № 140.

Издательство "Кузбассвузиздат". 650043 Кемерово, ул. Ермака, 7. Тел. 23-34-48.