автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.03
диссертация на тему: Социо-культурная функция словесного искусства в средневековом арабо-мусульманском обществе

Полный текст автореферата диссертации по теме "Социо-культурная функция словесного искусства в средневековом арабо-мусульманском обществе"

РГ 6 од

МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ имени М.В.1 ЛОМОНОСОВА ИНСТИТУТ СТРАН АЗИИ И АФРИКИ

На правах рукописи

ФИЛЬШТИНСКИЙ Исаак Моисеевич

СОЦИО-ШМУРНАЯ ФУНКЦИЯ СЛОВЕСНОГО ИСКУССТВА В СРЕДНЕВЕКОВОМ АРАБО-ЛУСУЛЬМАНСКОМ ОНЦЕСТВЕ 07.00.03 - Всеобщая история.

Диссертация

на соискание ученой степени доктора исторических наук в форме доклада

Москва, 1993

Работа обсуждена на кафедре истории стран Ближнего И Среднего Востока Института стран Азии и Африки при МГУ.

ОФИЦИАЛЬНЫЕ ОППОНЕНТЫ:

Доктор философских наук, профессор Е.В. Завадская /Виноградова/.

Доктор исторических наук И.М.Смилянская Доктор исторических наук, профессор Л.А.Фрвдман

ВЕДУЩЕЕ УЧРЕЖДЕНИЕ:' Институт всеобщей истории РАН

V

Защита диссертации состоится " " 199 г.

в " " часов на заседании специализированного совета по историческим наукам Д 053. 05. 23. при Институте стран Азии и Африки при МГУ им.М.В.Ломоносова по адресу: Москва, ул.Моховая 8.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института стран Азии и Африки при МГУ.

Доклад разослан " " 199 г.

Ученый се1фетарь Специализированного совета кандидат исторических наук

А.Л.Сафронова

МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ, 1993.

Предлагаемая работа основана на двухтомной "Истории арабской литературы", содержащей обширный историко-культурный материал, позволяющий выявить социальную и культурную функцию словесного искусства в средневековом арабо-мусульманском обществе и рассмотреть памятники арабской литературы в качестве исторического источника^. В центре внимания исследователей исламского общества в целом и арабского Халифата в частности обычно находятся события политической и экономической истории и связанная с ними проблематика, - средневековая культура либо вовсе остается за пределами их интересов, либо занимает'в научной литературе маргинальное место, либо отдельные ее явления рассматриваются в отрыве от исторического процесса их обуславливающего и в них отражающегося /например, в трудах Альфреда фон Кремера, Адама Меца и других/. В настоящей работе в качестве предме та' исследования выделен важнейший элемент арабской средневековой культуры - словесное искусство, социокультурная функция которого рассматривается в развитии на широком историческом фоне и в тесной связи с событиями политической, экономической и религиозной жизни общества. Такое целенаправленное изучение диктуется спецификой арабского культурного и литературного процессов, обусловленной особенностями исторического развития и доминирующей ролью словесного искусства в словоцентрической арабской культуре. В подобной постановке вопроса и состоит научная новизна представленной работы.

1.Фильштинский И.М. История арабской литературы. У-нач.Х века. М., ГРВЯ, 1985. 525 стр.; История арабской литературы X - ХУ111 века. М., ГРВЛ, 1991. 725 стр.

Актуальность этой проблемы обусловлена необходимостью изучения культурных традиций исламских народов, сформировавших их социальную психологию и ментальность, в современной исторической обстановке. Понимание специфики культурных и религиозных традиции позволяет оценить характер и выявить перспективы острой, преобретшей в последнее время глобальный характер, борьбы, которая развертывается на наших глазах между либерально-демократически ориентированной частью исламского общества и ее консервативно-фундаменталистскими оппонентами.

Научная значимость работы обеспечивается как плодотворным и адекватным арабскому материалу историко-культурным подходом к пред-мату, так и методологией исследования, основанной на тщательном анализе и сопоставлении многочисленных источников: исторических хроник, памятников поэзии и прозы, трудов средневековых мыслителей и филологов, и позволяющей воссоздать картину эволюции средневековой арабской словесности и ее социо-культурной функции. В докладе /в отличие от книг/ рассматриваются лишь наиболее соци-альнозначимые аанры изящной словесности и литературы адаба, часто, в силу свойственной средневековой культуре синкретичности, имеющие полифукциональный характер. За его пределами остаются труды чисто научного, философского и теологического содержания, а также образцы словесного искусства для нашей темы менее показательные, такие как философско-медитативная поэзия аль-Ма<арри, суфийская и анакреонтическая лирика и другие жанры.

X X

X

*

Основными факторами арабского средневекового исторического развития, обусловившими специфику культурного процесса, были образование в УН - УШ веках в ходе завоеваний воспринявшими монотеистическую религию - ислам кочевниками-аравитянами огромной арабо-мусульманской Империи от границ Франции на Западе до Индии на Востоке и последовавшие за этим исламизация и частичная арабизация покоренных народов. Этот процесс привел к возникновению единой арабо-мусульманской культуры, определявшей во всех

исламизированных провинциях Империи общественные институты, нравственные нормы и идеалы, жизненны^ уклад, психологию и модель поведения. Исламизация и арабизация народов - носителей белее древних и развитых культурных традиций чем аравитяне-завоеватели стимулировали стремление пришельцев опереться в ходе взаимодействия с чужцнми культурами-на собственные традиции.

Могучим орудием культурной интеграции народов Империи /Халифата/ явился арабский язык, который бил не только языком новой веры, но и насаждался омейядскими халифами в качестве государственного языка на всей территории Империи уже с конца 711 века. Его быстрому распространению немало способствовало отсутствие языкового единства в провинциях сложившегося государства.

По мере исламизации покоренных народов арабский язык перестал восприниматься лишь как язык завоевателей, но постепенно становился обязательным элементом культуры каждого образованного мусульманина.-Поскольку мусульманин должен бал изучать Коран только на языке оригинала, то, естественно, всякий неофит /иранец, тюрок, житель Северной Африки, Испании или Северной Индии/ стремился им овладеть.

Но арабский язык был инструментом контактов и культурного творчества и за предела™ мусульманской общины: им пользовались все жители Халифата для общения друг с другом, на нем писали образованные лвди независимо от религиозной или этнической принадлежности. Тая с распространением ислама, арабский язык стал универсальным языком богословия и светских наук, делопроизводства, хозяйственной, деловой и частной переписки; иными словами языком всей культуры, государственности, общественной и частной жизни, и оставался единым во всех мусульманских областях на протяжении многих столетий средневековой истории.

Эта особо значимая функция языка способствовала доминированию в арабской культуре словесного искусства. Словоцентричес-кий характер этой культуры сложился под воздействием ряда факторов. Изначально он был связан с традиционной в доисламской Аравии верой в магическую силу слова. В ходе завоеваний и пе-

реселений словесное искусство, естественно, оказалось тем "движимым" культурным достоянием, которое можно было сохранить в любых странствиях. Поэтому доисламская языческая словесность парадоксальным образом оказалась третьим, наряду с монотеистической религией и языком, "китом" арабизации. Опасаясь раствориться в культурной среде исламизированного населения Халифата и стремясь уберечь свою этническую самобытность, а тем самым и привилегированное положение в многонациональной Империи, арабы-завоеватели старались сохранить свои племенные связи и культурные традиции, среди которых доисламской поэзии принадлежало ведущее место. Они не только культивировали те самые поэтические традиции, которые пророк Мухаммад клеймил в своих проповедях как языческие, но сумели внедрить их в сознание культурного слоя покоренных народов в качестве универсального этико-эсте-тического идеала. Весь огромный исламский мир от Испании до Индии как бы "забыл" на время свою собственную древность и признал древнеарабское словесное искусство своей коллективной античностью. В результате словесное искусство древних арабов стало восприниматься на протяжении всего средневековья и как вершина художественного мастерства, и как арсенал художественных образов.

Хотя ислам, в качестве всеобъемлющей, универсальной религии, пронизал все стороны жизни арабо-мусуяьманского средневекового общества, языческие традиции завоевателей были так сильны, что словесное искусство средневековых арабов, в первую очередь поэзия, носило подчеркнуто светский характер. Стихи придворных панегиристов были насыщены прославлениями воинских подвигов знатных и богатых по!фовителей в духе древних касзд, застольная поэзия дышала жизнерадостным весельем, городская любовная лирика воспевала чувственную любовь. Даже суфийская лирика, выраставшая непосредственно из мистико-аскетического мировоззрения, была часто далека от представлений традиционно-догматического ислама и широко черпала поэтические темы и образы из светских жанров любовной и вакхической поэзии. Сложившиеся в древности исторические предания позднее образовали огромный"фонд", из которого средневековые поэты черпали "фактический материал" для своих панегириков, прозаики, филологи и ученые - для антологий и истори-ко-географических сочинений, а создатели народных романов-эпопей свои сюжеты.

Средневековые арабы придавали большое значение изучению доисламской словесности в формировании личности образованного мусульманина. Так, по свидетельству историка Ибн Хальдуна /1332-1406/, средневековый арабский судья и путешественник Абу Бакр ибн аль-Араби, повествуя о своем путешествии в Андалусию, делает весьма характерное замечание по поводу того, как следует воспитывать молодого человека на начальной стадии. Он рекомендует следовать примеру андалусцев и начинать обучение с преподавания арабского языка и древнеарабской поэзии, которая, по его словам, представляет собой "летопись событий-древних арабов". Эти две науки следует изучать прежде всех других, дабы предотвратить "порчу арабского языка" у обучающихся.

Все названные факторы не только способствовали функциональной значимости древнеарабского словесного искусства и средне-• векового арабского литературного творчества, превращая их в важнейший элемент социо-культурного процесса, но и придавали произведениям средневековой арабской литературы ценность богатейшего исторического источника.

Привлечение произведений изящной словесности в качестве источника может быть полезным при изучении истории культуры всякого народа в любую эпоху. В случае же арабского средневековья, когда в силу указанных причин между словесностью и всеми сферами политической и духовной жизни общества существовала теснейшая связь, обусловившая ее культурно-историческое содержание, использование этого источника оказывается особенно продуктивным.

Чтобы понять отношение арабов к словесному искусству, необходимо уяснить точку зрения средневековых мусульман на творческую деятельность человека вообще. Согласно мусульманским представлениям, подлинная способность творить присуща только Аллаху, чье всеобъемлющее знание содержит в потенции идеи всего сущего и чья творческая энергия материализует их в доступном чувствам мире. Человек способен лишь попытаться проникнуть в замысел Творца и, восприняв божественную идею, в меру своих скромных сил претворить ее сперва в своей душе в доступные внутреннему зрению образы, а затем запечатлеть их в конкретном материале, в данном случав словесном. Задача человека состоит

не в том, чтобы творить что-либо сугубо личное и оригинальное, а в том, чтобы,уловив высшую волю, создать нечто, максимально приближающееся к идеальной модели, которая существует в сознании Творца. Такая концепция явилась социо-культурной и психологической основой нормативного искусства, в котором многие люди оказывались участниками единого творческого процесса и стремились, последовательно совершенствуя материальное воплощение заданной заранее художественной идеи, добиться наилучшего ее воспроизведения в наиболее приближенном к идеалу виде.

Нормативность в той или иной степени присуща всякому средневековому искусству. В арабской средневековой словесности нормативность стала основополагающей характерологической чертой. Уже древнеарабские поэты следовали ими же созданным стереотипам композиции, тем, образов. Позднее доисламская поэзия рассматривалась как обязательный образец для подражания, составивший основу сформулированного филологами и литературными критиками 1Х-Х1 веков канона. Задача поэта состояла в том, чтобы,следуя нормативным образцам и опираясь на достигнутое предшественниками, найти оптимально-совершенную форму выражения заданного каноном содержания. При этом всякие новации - появление новых жанровых форм, тем, образов - также приобретали нормативный характер.

Стереотипность тропов, метафор, сравнений присуща не только всем жанрам арабской поэзии, но, хотя и в меньшей степени, и сложившейся под влиянием иноземных культур прозе в жанрах адаба. Сочинения же народной литературы - сказки, новеллы, романы-эпопеи как бы составлены из вошедших в общий "фонд" сюжетных и риторических блоков, что делает ее общедоступной и объединяющей всех реципиентов.

В этой пронизавшей всю средневековую арабскую словесность ориентации на общепринятые нормы отразилась инстинктивная -а в случае классицистической поэзии в какой-то мере сознательная - установка на объединяющую функцию литературы, закреплявшей языковое единство единством форм поэтического мышления и сюжетно-тематического арсенала. Такая установка, естественно, вытекала не только из патриархального характера общества, хоть этот фактор тоже, разумеется, имел значение, но в большей степени из .тоталитарно-имперской структуры теократического госу-

дарства - Халифата, стремившегося интегрировать и уподобить друг другу народы различных языковых и культурных традиций. Не случайно высокая степень нормативности была свойственна, например, абсолютистской Франции ХУЛ века. В последующие века в европейской, а за нега и в восточных литературах это качество постепенно ослабевает, а в XX веке, по мере возрастающего человеческого отчуждения, возрастает и субъективизация литературного и не только литературного творчества, подчас доходящая в последние десятилетия до герметизма и утраты коммуникативности.

Для нашей темы интересно отметить, что своеобразный рецидив нормативности выявился в "национальном по форме и социалистическом по содержанию" соцреализме, целенаправленно создававшемся для унификации культуры различных народов и нивелировки умов подданных огромной Империи. То качество, которое естественно и стихийно сложилось в литературе средневекового Халифата, в'значительной мере способствуя ее расцвету, в случае советского соцреализма насаждалось искусственно, вопреки естественным тенденциям эпохи, и вело к дегенерации.

X X

X

С глубокой древности словесное искусство играло в социальной жизни арабов исключительно важную рель. Оставаясь на протяжении многих столетий одним из основных факторов культурной жизни аравийских кочевников, оно, благодаря изустной передаче, бережно сохранялось в коллективной племенной памяти, пока, уже в исламское время, не было письменно зафиксировано его собирателями, филологами-горожанами Халифата.

Древние аравитяне не знали развитой мифологии, ее отсутствие до некоторой степени компенсировалось многочисленными преданиями о межплеменных войнах, напоминающих устные исторические хроники. В них повествовалось о действительно имевших место событиях, чаще всего военных, они призваны были сохранить для потомков героические племенные традиции. Эти предания получили наименование "Айам аль-араб" Дни арабов/.

Каждый из"дней" содержал рассказ о памятных сражениях между бедуинскими племенами, о бедуинских набегах, во время которых у соседних племен угонялся скот или, наконец, о многолетних межплеменных войнах. В этих преданиях нашли отражение основные процессы общественной жизни аравитян: постепенное разложение родовой демократии, социальное расслоение в племенах, выделение племенной знати во главе с племенными вождями, в руках которых оказывались общинные стада, пастбища и водоемы, некогда коллективная собственность племен. И хотя в этих преданиях события внутриплеменной жизни как правило интерпретировались с позиции сторонников и носителей идеалов старинной, родовой демо1фатии, объективно они отразили кризис родо-племенного строя, обострившийся конфликт между членами племени и процесс возникновения сословия племенной аристократии. ,

Особую роль в культурной жизни древних аравитян играла поэзия. Древнеарабские поэты были выходцами из бедуинских шгемен и их творчество было подчинено неписанным законам нормативной поэтики. Одной из главных функций поэзии было прославление достоинств племени и осмеяние его врагов. Поэтому, выступая со своими стихотворными импровизациями, поэт всегда стремился выйти за рамки родного племени, чтобы найти слушателей из разных племен, что должно было содействовать славе его племени, его личной популярности, а заодно и широкому распространению его героических идей. Такой выход на "межплеменную арену" происходил во время ежегодных празднеств на Аравийском полуострове, среди которых наибольшей известностью пользовались ежегодные ярмарки в оазисе Указ возле Таифа. В Указ прибывали кочевники из самых отдаленных областей полуострова, там,кроме обычных торговых сделок,происходили состязания стихотворцев. Ярмарка в Указе с ее поэтическими состязаниями, как и языческие радения в Мекке, играли большую роль в культурном и языковом объединении аравитян. Составленные по единой схеме лирические композиции поэтов оценивались слушателями по каким-то общепринятым неписанным законам и правилам и были столь же популярны в древнеаравийском обществе, как гомеровский эпос в Древней Греции.

Поэт-бедуин пользовался в племени бслышш почетом. Во время бедуинских набегов поэт получал особую часть военных трофеев, а позднее - щедрые подачки из рук меценатов. Он должен был не только уметь постоять за свое племя с оружием в руках, но и защитить его в поэтическом поединке. Эта специфическая функция поэта в племени обеспечивала ему особый авторитет среди соплеменников. Резким, язвительным словом он мог на многие годы заклеймить врага, и позор нанесенного оскорбления, как и воинская слава, переходил от отца к сыну. Так родился древнейший жанр арабской поэзии - поношение /хиджа/, возможно восходящий к проклятиям-заклинаниям, которые наделенный могучим искусством магии и талантом острого слова поэт посылал своему врагу или вражескому племени.

Другим древнейшим жанром арабской поэзии была похоронная элегия /риса/, ведущая свое происхождение от песен-причитаний на похоронах /заплачек/, которые, согласно ритуальному обряду, женщины племени и жены умерших или погибших в бою должны были петь /голосить/ у траурных носилок. Возможно, исходным моментом в этом обряде бшго убеждение, что своими похоронными воплями женщины могут удержать душу умершего. Но похоронная элегия имела и чисто светское назначение - она была лишним поводом для того, чтобы произнести траурную хвалу покойному, а заодно и восславить доблесть всего племени. Поскольку насильственная смерть была в условиях частых кровавых междуусобиц почти законом в жизни кочевников, восхваление обычно сопровождалось призывами к мщению.

Более сложной в композиционном отношении поэтической формой была касыда, "целевое" стихотворение, состоявшее из нескольких частей, различавшихся мевду собой сюжетом и стилем. Центральное место в древнеарабской касвде занимали панегирик /мадх/, в котором поэт всячески восхвалял своег племя, а позднее - лицо, ему покровительствовавшее, самовосхваление /фахр/, своеобразная "богатырская похвальба", в которой поэт всячески превозносил собственную доблесть, и описательная часть /васф/, рисовавшая картины кочевой жизни: любимого скакуна или грозу в пустыне. Касвде предшествовала вступительная часть /насиб/ -

ламентации о расставании с возлюбленной, откочевавшей вместе со своим племенем. Социальная функция таких жанров и жанровых форм, как хвджа, риса, мадх и фахр очевидна, а любовное вступление и описательная часть должны были придать всей касыде более эмоциональный характер. В трудах средневековых арабских филологов можно найти множество свидетельств того, что касыда ужа в древности рассматривалась не только как "ритуальное слово", но и как произведение поэтического искусства. В этом смысле весьма показательно, что аравитяне, вне зависимости от.племенной принадлежности, выделили из множества касцц семь лучших, по их мнению, поэтических шедевров /гак называемых му'ажгак/. Именно эти поэмы-касыды семи поэтов /Ймрууалькайс, Тарафа, Амр ибн Кульсум, аль-Харис ибн Хиллиза, Антара, Зухайр, Лабвд/, удостоившихся столь высокого признания, впоследствии, на протяжении всего средневековья, рассматривались как образцовые, и средневековые арабские придворные стихотворцы, жившие в больших городах Халифата и знакомые с жизнью в пустыне лишь понаслышке, старались следовать в своих панегириках композиции и художественным приемам своих бедуинских предшественников, подобно тому, как европейские классицисты ХУП-ХУШ веков следовали античным канонам.

Семь прославленных доисламских поэтов в своих касвдах воспроизводили разные ситуации, которые в совокупности охватывали важнейшие стороны бедуинской социальной жизни в столетия, предшествующие возникновению ислама. В то время как му'аллака одного из самых ранних и популярных доисламских поэтов Имрууль-кайса - восторженный гимн вольной бедуинской жизни и быту в условиях родо-племенной демократии и бедуинскому характеру с его величием, гордостью, щедростью, гостеприимством и другими патриархальными добродетелями, поэмы более поздних авторов му'ал- • лак - Амра ибн Кульсум и аль-Хариса ибн Хиялизы повествуют уже об утрате племенами былой независимости и о той власти, которую обретали над ними возникшие на северных окраинах полуострова небольшие княжества полукочевого, полуфеодального типа: Лах-мвдское и Гассанвдское. Тарафа в своей мусаллаке свидетельствует о социальном расслоении, происходившем в У1-УП веках внутри бедуинского племени и чреватом появлением бедуинов-изгоев,

оказывавшихся в результате внутриплеменннх конфликтов лишенными покровительства своего социума. О распаде внутриплеменных связей говорят и судьбы некоторых других древних поэтов, не попавших в реестр лучших, таких кок аш-Дйдфара'и 'Гааббата Шарран. Тяжкие последствия кровавых межплеменных столкновений рисует "Миротворец" Зухайр, пытавшийся в своей чу'аллаке призвать враждующие племена к примирению, указывавший на страшные последствия многолетних кровавых войн и прославлявашй не свое племя, но тех разут,шых бедуинов-миротворцев, которые попытались выступить в одной из войн в роли посредников. Из му'аллаки Антары мы узнаем о положении в доисламской Аоавии рабов, в частности о судьбе чернокожего поэта-раба, который, несмотря на ратную доблесть и фанатичную верность воспитавшему его племени, никак не может преодолеть сословные перегородки и добиться равенства с другими соплеменниками. Последний по времени автор му'аллаки Лабвд, в конце жизни обратившийся в ислам, в своих поэмах и риса говорит о непрочности человеческого счастья, порожденной самим характером социальной жизни;и в романтических тонах рисует ушедший в прошлое, "золотой век" аравийской истории.

Основная композиционная форма древнеарабской поэзии - касыда - была емкой и удобной рамкой, позволявшей суммировать в строго отсортированном виде важнейшие факты жизни социума, в котором она сложилась. Индивидуальное в ней рисовалось и рассматривалось как значимое только в пределах общего, что соответствовало сознанию членов родо-племенного общества. Участие поэта в рисуемых событиях, его отношение к ним и размышления о них сосуществовали как единое целое, что придавало поэме лирико-эпический характер.Элегическое вступление к касцце, в котором повествовалось об ушедшем навсегда прошлом, уравновешивалось рассказом о событиях из жизни поэта и его племени, изображавшихся в соответствии с традиционной моделью, которая позволяла представить мир как устойчивый и гармоничный. Так доисламская поэзия, обращенная и к прошлому и к настоящему, объективно фиксировала происходившие в У1-УП веках в арабском обществе социальные изменения.

Если творчество авторов му'аллак и ранних бедуинских поэтов было еще тесно связано с племенем, жизнь которого они столь кра-

сочно и достоверно рисовали, то со второй половины У1 века в Аравии появляется новая фигура - поэт-панегирист. В североара -вийских княжествах возникает "двор", и, хотя позднейшие арабские средневековые историки, возможно, преувеличивали размах придворной жизни в лахмидских и гассанвдских столицах, рисуя ее по модели средневекового Багдада, она все же существенно отличалась от быта кочевников в их племенных ставках, а соответственно и роль поэта при княжеских дворах постепенно видоизменялась. Однако эти ранние арабские панегиристы еще мыслили категориями бедуинской социальной жизни, а по своим художественный вкусам оставались в поле традиционной доисламской эстетики. Изменился лишь адресат их панегириков: место племени заняли эмиры аравийских княжеств.

Устное словесное искусство древних арабов: героические сказания о межплеменных войнах из собрания "Дни арабов"ц стихи бедуинских поэтов, рисующие различные стороны жизни и быта аравийских кочевников и касыды ранних арабских панегиристов служат для нас важнейшим, а в ряде случаев единственным источником для реконструирования характера и социальной структуры древнеаравий-ского общества. Вместе с тем они позволяют нам выявить ту особую роль, которую словесное искусство древних арабов - анонимные героические предания и произведения древних поэтов, равно как и сами поэты играли в социальной и культурной жизни аравитян У-УП веков.

Возникновение ислама сопровождалось появлением священной книги мусульман - Корана, ознаменовавшем новый этап в истории арабского словесного искусства. Подобно священным книгам других религий, Коран явился основополагающим фактором при формировании исламского мировоззрения, а теократический характер государственности придал особое, всеохватывающее значение влиянию Корана на социальную и культурную жизнь населявших Халифат народов. При этом словоцентричный характер арабо-мусульманской культуры сказался как на структуре священной книги, так и на деятельности основателя ислама Мухаммеда, носившей в начальный период становления новой веры главным образом вербальный характер.

В этом смысле интересно сопоставить Мухаммада с основателем первой монотеистической религии, иудаизма, Моисеем и с центральной фигурой христианства Иисусом из Назарета. Моисей не только не был красноречив - он был, согласно Библии, "косноязычен" и нуждался в содействии своего брата Аарона, помогавшего ему объясняться с народом. Убедительным для ведомых им еврейских племен детали его не речения, а деяния. Иисус Христос изъяснялся лаконично и просто по форме, пользуясь короткими притчами и емкими афоризмами, а в наиболее драматический момент своей земной жизни "безмалствовал". Веру его последователям внушала прежде всего его личность, лишь частично манифестировавшаяся в речениях.

Мухаммад - проповедник по преимуществу. Симптоматично, что военные и другие деяния Мухаммада, равно как и история его жизни, нашли лишь косвенное, минимальное отражение в Коране. Мухаммад верил в силу слова, оно - главное его оружие. Поэтому словесное искусство, красноречие имеет для него особую функциональную значимость. Характерно и то, что впоследствии средневековые филологи и богословы ввели специальный термин "и'джаз" /"уникальность, неподражаемое совершенство Корана с точки зрения содержания и формы"/ для обозначения словесных поэтических достоинств Корана, считавшихся одним из главных доказательств его божественного происхождения. Ораторское искусство Мухаммада должно было, по представлению средневековых мусульман, служить убедительным свидетельством его пророческой миссии и божественности священного, текста.

X X

X

Раннесредневековые поэты жили в УП-УШ веках.в сложной и бурной обстановке складывавшейся огромной Империи, их творчество было самым непосредственным образом связано с политическими событиями и идеологической борьбой того времени. Образование мусульманской Империи не ликвидировало старинной межплеменной вражды, утихшей было на время в период совместных завоевательных походов и вспыхнувшей после их победоносного окончания с но-

вой силой в ходе борьбы за власть в государстве. В этих условиях древняя поэзия, с ее прославлением племенной доблести, обрела новый стимул.

В рассматриваемую эпоху почти все поэты были еще уроженцами аравийских кочевий или их ближайшими потомками, реже - городов Аравии, некоторые из них родились в арабских военных лагерях Басры и Куфы; выходцы из местных жителей покоренных арабами областей были в то время в арабской поэзии большой редкостью. Поскольку поэты еще сохраняли прочные связи со своими соплеменниками, а с умонастроением племен всегда следовало считаться, халифам господствующей омейядской династии вчерашний бедуинский бард представлялся полезным помощником центральной власти, нудной политической фигурой. Воспеваемое лицо - халиф или эмир -охотно поощряло своего придворного поэта, часто щедро его вознаграждало, ибо считалось с популярностью, которой пользовался в бедуинской среде всякий талантливый сочинитель стихов, и рассчитывало с его помощью уцепить свой авторитет и влияние в военных арабских поселениях Империи, а также и на родине арабов в Аравии. Борющиеся политические и религиозные группировки /шииты, хариджиты, зубайриты и т.д./ также имели своих стихотворцев, выражавших их политическое или религиозное кредо, превозносивших их партию и осмеивавших ее противников.

В то время как доисламские племенные поэты, воспевая воинскую доблесть своего племени, стремились укрепить его силу и влияние, новое поколение придворных панегиристов восхваляло могущественных покровителей: их благородное происхождение, ратные подвиги, мудрость, справедливость. При этом в комплиментарной части не последнее место занимало прославление щедрости мецената, ибо, в отличие от былых бедуинских поэтов-воинов, новые поэты трудились не бескорыстно, а в надежде на щедрое вознаграждение. Складывалось новое представление как об идеальном правителе, так • и о роли и месте поэта в обществе. Становясь профессионалом,.чья судьба полностью зависела от благорасположения патрона, поэт, стараясь угодить его вкусам, обращал особое внимание на тщательную отделку насвды, в первую очередь, разумеется, ее панегирической части, которая отныне должна была строиться в соответствии с жесткими правилами формировавшегося канона.

Под воздействием социальных условий придворные поэты вырабатывали новую систему ценностей. Лихого и безудержного, гордого и независимого, творящего свои поэмы "от чистого сердца" бедуина сменяет рассудительный, порой расчетливый придворный, а богатырская похвальба сменяется льстивыми за- верениями в любви к покровителю и преданности ему. Самовосхваление утрачивает ведущее место в касыде и видоизменяется, отныне поэт не столько гордится своими ратными подвигами, сколько славословит свое профессиональное мастерство.

Поведение поэта определялось, с одной стороны, его-связью с родным племенем, а с другой, его зависимостью от покровителя. Поэт вынужден был постоянно соотносить свои личные интересы с интересами племени, ибо соплеменники способствовали его популярности и всеобщему признанию его таланта, а также оказывали ему, как своему представителю, поддержку и при дворе. Особое внимание поэты уделяли отношению празите^", ля к их соплеменникам и его обращению с их врагами. Своими панегириками поэты стремились побудить правителя поддержать их племя, выступая как бы в роли "дипломатических представителей", защищавших при дворе племенные интересы. Эта политическая функция поэта, а не приписываемая им позднейшими антологистами "амбициозность", объясняет нам их непостоянство и изменчивость симпатий. Зависевшие от множества политических, религиозных и племенных обстоятельств стихотворцы редко хранили всю жизнь верность одному покровителю. Когда изменялись взаимоотношения племени поэта с его покровителем, соответственно, могло измениться и отношение поэта к восхваляемому лицу.

В этот период значительно расширяется не только панегирическая, но и описательная часть касыды. Расхваливая своих покровителей, халифов, их наместников и военачальников, поэты рисуют картины далеких завоевательных походов, описывают боевое оружие, вражеские крепости и осадные механизмы. Панегирик становится своеобразной летописью, отражающей каждый этап истории омейядского Халифата. "Новым" в его тематика по сравнению с древней поэзией становится настойчивое повторение идеи "законности" или "незаконности" власти Омейядов.

Помимо традиционных добродетелей восхваляемого лица / могущества, знатности, щедрости и т.д./ поэт вводит в мадх указание на политическую деятельность покровителя., на его роль в стабилизации положения в Империи и в упрочении могущества ислама.

По мере того, как возрастало могущество правящей династии, халифский двор в Дамаске становился средоточием всяческих увеселений, а халиф и его приближенные, следуя примеру былых иранских правителей, начинали рассматривать поэтов и поэзию как один из источников придворных развлечений, подобающих правителям могущественной державы. Во дворцах дамасских халифов постоянно устраивались празднества и пиры, на которых придворные поэты превозносили достоинства халифов, но .при этом старались также развлечь избранное общество стихами-песнями о любви и вине. В своей совокупности поэты омей-ядской поры рисуют в своих стихах красочную картину придворной жизни омейядской столицы, весьма далекой от быта доисламских аравийских княжеств, но все более напоминающую жизнь иранской столицы в сасанидские времена. В функцию придворных поэтов теперь входит не только воспевание своих покровителей, но и украшение их пышных празднеств, дабы способствовать распространению славы об их могуществе, богатстве и щедрости.

По единодушному мнению средневековых филологов, наиболее значительными поэтами-панегиристами УП-УШ веков были аль-Ах-таль /ок.640-ок.710/, аль-Фараздак /ок.641-ок.732/ и Джарир /ок.653-732/. Соперничая и состязаясь в поэтическом мастерстве при дворе в Дамаске, они всячески превозносили сйои племена, подчеркивая их преданность правящей династии, и обрушивались с грубейшими нападками друг на друга. В эпоху арабских завоеваний и распространения ислама были и другие поэты, выражавшие интересы политических группировок и религиозных сект, враждебных правящей династии. Так, интересы старинной мекканской курейшитской аристократии защищал Убайдал-лах ибн Кайс ар-Рукайят /ум. в конце УП века/, принявший участие в восстании своего племени против Омейядов на стороне Ибн аэ-Зубайра и воспевавший в стихах своих друзей зубайритов. Выразителем взглядов хариджитов был поэт ат- Тириммах ибн Хаким /ум. в конце второго десятилетия УШ века/, прослав-

лявший мусульманский пуританизм и рисовавший героизм хариджит-ских воинов, сражавшихся против войска Омейядов. Интересы шиитов выражал аль-Кумайт ибн Зайд /679-743/ обрушивавшийся на Омейядов с грубейшими поношениями. Каждый из • этих поэтов проповедовал идеи своей секты или политической группировки и позволял себе в скрытой или открытой форме нападать на правящую династию и отвергать ее право на господствующую роль в Империи.

Таким образом, традиционные доисламские жанры панегирик и поношение, игравшие столь существенную роль в жизни родо-племен-ного коллектива, в новых условиях средневекового арабо-мусудь-манского государства обрели новую и важную социально-политическую функцию.

В отличие от втянутых в напряженную политическую жизнь новых арабских центров Сирии и Ирака: Дамаска, Куфы и Басры, где преобладала поэзия, проникнутая политическими страстями, на родине арабских-завоевателей, в Хвджазе, утратившем после образования Халифата былое военно-политическое значение, в конце УП и в начале УШ века ведущим поэтическим жанром становится любовная лирика. Насильственно отторгнутая от какого бы то ни было участия в управлении образовавшейся Империи мусульманская знать, богатые мекканцы и мединцы, невольно ограничивали свои интересы сферой личной жизни.

В хаджазской любовной лирике УП-УШ веков можно выделить два направления: городское /омаритское/, получившее свое название по имени самого популярного поэта этого жанра Омара ибн Аби Рабиса, и бедуинское /узритское/, названное так по имени хиджазского племени узра. В городах Хиджаза, главным образом в Недине и Мекке, преобладала жизнерадостная любовная лирика, в которой воспевались чувственные радости. Узритская любовная лирика культивировалась главным образом в бедуинских племенах центральной Аравии и повествовала о несчастных целомудренных влюбленных, разлученных злой судьбой.

Арабские завоевания коренным образом изменили весь образ жизни мусульманской аристократии "священных городов" Мекки и Медины. Возвращавшиеся из далеких походов арабские воины привозили в дар "священным городам" всевозможные ценности, пригоняли множество рабов, огромные богатства стекались в Хлджаз

со всех кондов Империи во время хаджжа. Потомки Пророка и его сподвижников пользовались всеобщим уважением в растущей мусульманской общине и имели возможность вести праздную жизнь. Привыкшие к роскоши, они с пренебрежением относились к традиционным бедуинским радостям - охоте и странствиям по пустыне, предпочитая застольные увеселения. Их более не привлекали ни воспетые доисламскими поэтами приволье бедуинов-кочевников, ни набожность и благочестие первых сподвижников Мухаммада. И если лвди с повышенным религиозным чувством, изверившись в намерениях и способностях омейядских правителей осуществить мусульманские идеалы, обращались к аскезе и отшельничеству, то хиджазские аристократы делали из этого разочарования прямо противоположные выводы гедонистического характера, мало думали о "загробном мире" и иронически относились к религиозным моралистам-проповедникам.

Городские поэты Хвджаза, как правило, принадлежали к самым богатым и знатным семьям Мекки и Медины и полностью разделяли антио-мейядские настроения мусульманской аристократии этих городов. Это было хорошо известно властям в Дамаске, не жаловавшим их особой симпатией и относившимся к ним настороженно. Оппозиция мекканских курейшитов и мединских потомков ансаров к правящей династии периодически выливалась в открытые мятежи, жестоко подавляемые омейяд-скими наместниками. Но формальным поводом для преследования хиджазских поэтов обычно выдвигалось обвинение в нарушении норм исламской морали.

Враждебность хиджазских поэтов к дому Омейядов принимала разные формы. Иногда поэты направляли Омейядам ядовитые поношения /именно так выказывал к ним неприязнь поэт аль-Ахваз /ок.655-728/, против которого выдвигалось обвинение в распутном поведении и которого подвергали телесным наказаниям и ссыпке/, иногда демонстративно игнорировали дамасских правителей, отказываясь посвящать им панегирики /так поступал Омар ибн Аби Раби'а /644-712/. Прославившийся в завоевательных походах поэт-воин аль-Арджи /ок.694-ок.738/ отказывался повиноваться наместнику Омейядов в Г.!екке, за что был заточен в темницу. Два других хиджазских поэта, связанные с курей-шитской оппозицией, уже упомянутый выше Убайдаллах ибн Кайс ар-Рукайят и Абу Дахбаль аль-Дкумахи /ум. в начале УШ века/ лично принимали участие в вооруженных выступлениях против Омейядов и едва не поплатились за это жизнью, а поэт Ваддах /ум. в нач.УШв./

был по приказу халифа убит. Поэты-омариты,далекие, казалось бы на первый взгляд, в своей поэзии от современной им политической борьбы, часто участвовали в ней с оружием в руках. А их любовная поэзия либертинского характера б рал а в превращенном ввде своеобразной формой выражения оппозиции к официальной политической власти правящей'династии.

В отличие от городских газелей,бедуинская любовная лирика Хвджаза создавалась кочевниками Аравии. Традиция сохранила имена нескольких поэтов узритского направления, причем закрепила за каждым из них "даму сердца", которой страдающий влюбленный хранит" верность всю жизнь и которой посвящает сбои стихи. К уз-ритам принадлежали поэты УП - УШ веков Кайс ибн Зарих - возлюбленный Лубны, Джамиль - возлюбленный Бусайны, знаменитый Кайс ибн аль-Мулаувах, известный под именем Маджнун, всю жизнь хранивший верность своей Лейле, и многие другие.

Узритская интерпретация любовного чувства была связана с аскетическими устремлениями раннего ислама и, в какой-то мере,

• явилась реакцией на распущенность, царившую в Дамаске и в городах Хдцжаза в омейядскую эпоху. Узригы как бы перенесли в интимную сферу универсальную модель ислама: один Бог вместо множества языческих богов, одна мусульманская община вместо множества враждующих племен, заставив своего "лирического героя"

. всю жизнь сохранять верность только одной возлюбленной, олицетворявшей любовно-интимный и вместе с тем поэтический идеал.

Подобно тому, как ревностные мусульмане в аскезе видели средство освобождения души от всего земного в ее стремлении приблизиться к идеальному, божественному началу, узритские влюбленные старались освободить себя от рабства сексуальных инстинктов, и, одухотворив любовное чувство, придать ему "идеальный" характер.

Мусульманские моралисту видели в узритской любви некий компромисс между устремлениями ревностных приверженцев аскетического толка и требованием человеческого естества, понимали ее как чувство спиритуальное и потому близкое религиозному, кото-

• рое, вместе с тем, давало выход человеческим страстям. В этом заключалась своеобразная нравственная и психологическая функция узритской поэзии. Не случайно позднее суфийские поэты столь охотно использовали узритскую модель, набор ее тем и образов доа

метафорического изображения устремления мистика к единению с Божеством.

X X

X

Период с 7Ш по ХП века был наиболее плодотворным в истории арабской средневековой культуры. К этому времени процесс араби-зации Сирии, Ирака, а частично и Египта в основном завершился и само понятие "арабы" изменило свое содержание, жители значительной части покоренных аравийскими кочевниками провинций, ассимилировав завоевателей и восприняв их язык, "становятся" арабами и начинают принимать активное участие в созидании арабской культуры, обогащая ее традициями, унаследованными ими от народов Древнего Востока, античного мира и, в первую очередь, са-санидского Ирана. "Новые" мусульмане иранского, сирийского, греческого или.иного происхождения, принявшие ислам, (Указывают все большее влияние на культурную жизнь Халифата и начинают борьбу за равноправие с вчерашними завоевателями-арабами. Местная феодальная знать добивается равного политического положения с арабской племенной аристократией, а более радикальная ее часть, сознавая свое культурное превосходство, и вовсе стремится избавиться от чужеземного господства и всячески противится арабизации. Эта борьба получила наименование "шуубии".

В разных областях Империи шуубия принимала различные формы. В восточных областях Халифата у сектантов-харвджитов и среди иранского населения она носила преимущественно политико-религиозный характер. Иранцы больше тяготели к шиизму, к сектантству в разных формах, а иногда и к открытой ереси. Иногда их шуубия выражалась в стремлении сохранить свой язык в качестве инструмента культуры. У набатейцев /так завоеватели именовали арамейское население Сирии/ шуубия обретала форму вражды земледельческого населения к городскому. В Андалусии ассимилированная часть населения в целом принимала арабскую культуру, гордилась хорошим знанием литературного арабского языка, отвергая лишь претензии завоевателей на политическое господство.

Шуубия, естественно, нашла отражение и в арабской литературе. В то время, как омейядская поэзия, независимо от того, соз-

давалась ли она в бедуинских становищах, в городах Аравии или в.новых центрах Халифата, была всецело продуктом деятельности арабов-завоевателей или их потомков, творцами новой литературы выступали в первую очередь жители покоренных областей. Источником вдохновения для поэтов предшествующего периода были жизнь племени и его история, в своем творчестве они сохраняли и культивировали древнеарабские племенные традиции. Новые, творившие в Багдаде и других городах Империи поэты, носители шу-убийской идеологии, с насмешкой относились к старинным бедуинским традициям и рассматривали их как нелепый анахронизм. Их поэзия складывалась под влиянием городской и придворной культуры.

Халифский двор и резиденции эмиров постепенно переставали быть единственным местом, где могли оценить изысканную поэзию. По мере того, как в провинциях укоренялся арабский язык и среди горожан распространялась образованность, росло также и число любителей арабской словесности. Если раньше поэзия представляла интерес лишь для узкого круга пришельцев-завоевателей, то теперь она все более становилась достоянием сравнительно широкого слоя разноплеменной, космополитической, феодальной интеллигенции. Эта среда была относительно равнодушна к древнеарабским традициям. Поэзия примитивного бедуинского общества не могла более соответствовать художественным потребностям воспитанной в условиях большого средневекового города образованной элиты Халифата и ее кумирами стали поэты, отступавшие от строгого еле-, дования древним образцам, изображавшие жизнь и чувства современников и создававшие проникнутые новым живым содержанием поэтические жанры. Из этой среды вышли поэты нового направления: Баш-шар ибн Бурд /714-783/, Муслим ибн аль-Валвд /ум.823 г./, Абу Нувас /ум.813 г./, Абу-дь-Атахия /748-825/ и другие," они обновили поэзию, привнеся в нее иную тематику, новые жанры и усложнив ее целым комплексом выразительных средств и фигур "нового стиля" получившего наименование "бади". Свои шуубийские настроения эти поэты выражали либо в форме прославления доблести и культурного превосходства своих иранских предков /Башшар ибн 5урд/, либо в форме насмешек над бедуинским бытом и отражавшей его старинной поэзией, в либертинском демонстративном ко—

щунствованш и пропаганде вульгарного наслажденчества /Абу Ну-вас/, либо, напротив, в философском осуждении придворной распущенности, проповеди умеренности и воздержания и, вместе с тем, права на своеволие в отношении поэтических форд /Абу-ль-Атахия/.

"Бунт" поэтов "обновления" был бунтом против племенной поэзии в защиту поэзии городской. Отсюда и ноше городские или придворные жанры - поэзия вина, элегии философско-аскетического содержания, стихи о придворной охоте и других придворных развлечениях. Но при этом необходимо отметить, что в качестве придворных панегиристов, все названные поэты должны были в своем творчестве сообразовываться со весами меценатов - арабских аристократов. Поэтому в диванах всех поэтов обновления достаточно большое место занимают традиционные панегирики. Сделавшись профессионалом, поэт-горожанин должен был считаться с заказчиком, сердцу которого была близка старинная племенная поэзия и выросший на ее основе панегирический жанр. Создавшееся противоречие поэт частично разрешал, сохраняя в панегириках наибольшую верность традиции и обновляя ее во всех прочих жанрах.

Реакция на творчество поэтов "обновления" проявилась на следующем этапе в истории арабской художественной словесности, и обозначилась, примерно, с конца первой четверти IX века. Этот этап совпал с начавшимся распадом Халифата на ряд фактически независимых провинций с собственными правящими династиями. В условиях все большей утраты старинной арабской знатью господствующего положения в арабо-мусульманском государстве, в ее среде, естественно, возникло стремление утвердить свое право на домини-рущую роль в Империи не только за счет своего былого первенства в принятии и распространении юлами, но и за счет своих древних культурных традиций. Идеологи антищуубии пытались противо-пос'тавить чувдой древнеарабскому бедуинскому« духу поэзии "обновления" с ее гедонистическим цинизмом или опустошающим песси-Мдамом традиции древнеарабской героической поэзии и ее цельностью и нравственной чистотой. На фоне сопровождающего распад Империи кризисного сознания древнеарабский племенной уклад всячески возвеличивался и идеализировался и воспринимался через "романтическую призму" как источник высоких поэтических и нравственных идеалов]

Так постепенно складывается арабский классицизм, нормализованное, подчиненное строгим правилам искусство, ориентирующееся на признаваемое "классическим", непревзойденным этическим и художественным идеалом древнейшее языческое искусство, которому надлежит всячески подражать. Расцвет арабского классицизма связан с творчеством Абу Таммама /804-845/, аль-Бухтури /321-897/, Кбн аль-Му'таззя/861-908/, а позднее с именем крупнейшего арабского поэта аль-Мутанабби /915-965/.

Изменение характера арабской поэзии в УЩ-А веках во многом определялось новой социальной ролью поэт а. Каждое знатное лицо в государстве - будь то халиф, провинциальный арабский правитель-эмир или военачальник, знатный придворный или просто горожанин-меценат - стремился иметь в своей .свите поэта, который прославил бы в стихах его подлинные или вымышленные добродетели или подвиги и осмеял бы его соперников и врагов. Считалось, что знатный вельможа не может рассчитывать на уважение и авторитет у современников, если в его свите не числился знаменитый бард. Всякое значительное событие в жизни покровителя - вступление на халифский престол, назначение на высокую должность, рождение наследника, возвращение из победоносного похода - отмечалось соответствующей касыдой, за которую поэту полагалось вознаграждение. Так,однажды, по свидетельству филолога Абд аль-Кадира аль-Багдади, за одну лишь поэму, аль-Мутанабби получил от правителя Шираза Адуд ад-Даули скакуна, стоимость которого была равна стоимости пятидесяти тысяч овец, кошелек с десятью тысячами дирхемов, шубу из парчи, тюрбан за пятьсот динаров, меч, рукоять которого была инкрустирована золотом и разнообразные ароматические вещества.

Пышный расцвет куртуазной культуры изменил положение поэта при дворе. В отличие от преисполненных чувством собственного достоинства древних поэтов-воинов, воспевавших деяния родного племени и подвиги его героев, и даже омейядских придворных панегиристов, которые ощущали себя равными своему патрону по арабскому происхождению, с достоинством принимавших заслуженную награду, аббасидский придворный панегирист рассматривал свою деятельность как профессию и единственный источник заработка. Попав в материальную зависимость от шщювигеля, поэт оказывался вынуж-

денным смотреть на проблемы общественной и государственной жизни глазами "сильных '.игра сего", которых он обслуживал как ремесленник-литератор. лудожественное творчество придворного панегириста с одной стороны стало элементом государственной политики, а с другой - отражением вкусов и требований элитарной среды. В своих взглядах на искусство такие разные поэты-классицисты, как выходец из греческой христианской семьи Абу Таммам, коренной араб аль-Бухтури, сын бедняка-водовоза из Куфы аль-гЛутанабби и сын аббасидского халифа Ибн аль-й!устазз были едины. Поскольку быть поэтом в эту эпоху означало быть панегиристом, поэт не особенно задумывался над истинными достоинствами прославляемого лица. Личные симпатии и антипатии поэта мало кого интересовали. Поэтому-то средневековому "Поэту была свойственна "переменчивость симпатий". Сегодня он воспевал одного властелина, а завтра, в угоду новому, захватившему власть правителю, в самых грубых и ядовитых выражениях высмеивал его незадачливого предшественника, своего вчерашнего патрона.

Материал для панегирического жанра давала поэтам придворная среда. Героями панегириков били люди из высших сословий, причем все эти халифы, эмиры, военачальники и высшие чиновники обычно воспевались в качестве выразителей могущества и славы государства /халифата, эмирата или вотчины провинциального военачальника/ и религиозной мусульманской общины. Поэзия обрела новую социальную функцию. Арабский панегирик носил характер своеобразного "официального" документа, отражавшего общегосударственные или региональные политические интересы. Он должен б ¿я взволновать слушателей и пробудить в них религиозно-патриотические чувства, а вместе с тем чувство преданности воспеваемому лицу. В торжественной оде изображались абстрактные, лишенные индивидуальных черт типы, образы идеальных правителей и их приближенных. Слог был патетичен, а порой и напыщен, причем комплиментарная часть строго дозировалась в зависимости от должности и социального положения воспеваемого лица. Стиль панегирика не допускал бытовых сцен и разговорных оборотов, ни одна комическая черта не должна была "осквернить" оду, лишить ее монументальности. Боязнь тривиальности в языке вынуждала поэтов избегать в панегириках просторечий, что также импонировало

знатокам.литературного языка, участникам придворных литературных собраний.

Поэты-классицисты пытались сочетать.культ древней поэзии с верностью исламу. Это парадоксальное сочетание языческой древности с преданностью общемусульманскому государству невольно придавало связи с прошлым внешний, формальный характер, аотя из древней.поэзии была позаимствована и традиционная касыднал форма и, в какой-то мере набор поэтических тем, и система выразительных средств, в действительности поэзия была полностью связана с породившей ее эпохой, что находило выражение не только в реалиях современной жизни, но и в той социальной роли, которую играло в новой поэзии прославление героического доисламского прошлого. Произведение придворного панегириста начинало жить в фокусе пересечения древней и современной автору /и слушателям/ культурно-поэтических систем. Вводя в касыду-панегирик традйци-онный бедуинский зачин и реалии бедуинской жизни, арабские поэты классицисты,заставляли слушателей включаться в старинную систему идейно-культурных связей и, тем самым, соотносили в их сознании прославляемое лицо с общеарабским героическим прошлым.

В уснащенную доисламскими образами "безличную" лирику, как в рамку, вставлялись приметы времени - упоминания конкретных современных событий, походов, географические реалии. Не случайно

средневековые историки отмечали, что по панегирикам аль-Му-танабби можно восстановить всю историю войн его покровителя хам-данидского эмира Сайф ад-Даула с Византией. Поэт выступал в панегириках в роли придворного историографа, повествовал об обстоятельствах, побудивших эмира выступить в очередной поход, подробно, с географическими деталями, описывал весь победный маршрут Сайфа и успехи арабского войска на разных этапах, так что по его поэмам можно проследить ход военных действий.

Как и положено в классицизме, в основе политической концепции торжественных од аль-Мутанабби лежала идея арабо-мусульманского абсолютизма. Это бала "государственная поэзия", созданные аль-Мутанабби лирико-патетические поэмы вирахали и оправдывали честолюбивые политические устремления покровителя. Написанные величавым слогом, они заключали в себе восхваление предков эмира, чистокровных арабов, его деяний и подвигов. Как и в панегириках других клас-

сицистов, аль-.Мутанабби, воспевая своего покровителя, создавал обобщенный образ того эмира, о котором мечтал как о неизменяем идеале, символе величия арабо-мусульманского государства.

Официальное, придворно-панегирическое направление в поэзии било в 1Х-Х1 веках ведущим, но не единственным. Рядом с апологетами правящей династии творили поэты, противостоявшие багдадским властителям и демонстрировавшие в своих стихах известную политическую независимость. Поскольку они позволяли себе обличать правящую династию, их условно можно обозначить как поэтов "критического направления". Жили эти поэты, как правило, трудно и нередко кончали свои дни трагически. Враждебное их отношение к багдадским властям и существующим порядкам редко принимало форму прямой социальной критики и обычно проявлялось либо в религиозной /чаще всего шиитской/ оппозиции, либо в личных выпадах против отдельных представителей правящей династии, либо /в продолжении традиций шуубийских идеологов и поэтов "обновления"/ в подчеркнутом прославлении культурных традиций, былой воинской доблести и моральных достоинств иела,газированных народов. Однако и поэты "критического направления" в основном за рамки нормативной классицистической поэтики не выходили - они лишь в иной пропорции пользовались традиционными жанрами, отдавая предпочтение хиджа, в которых позволяли себе ядовитые нападки на халифов и их приближенных, часто расплачиваясь за это жизнью.

Выразителями шиитской оппозиции к правящей аббасидской династии были такие замечательные поэты, как Ди'биль /765-860/, Ибн ар-Руми /836-896/ и особенно аш-шариф ар-Ради /970-1016/. В своих элегиях они повествовали,о'страданиях шиитских имамов, оплакивали шиитских мучеников, в частности, "кербелийского мученика" Хусайна, рассказывали об их мужестве и славе, призывали к отмщению.

Шуубийские симпатии открыто демонстрировали Ди'биль и Ибн ар-?уми. Выходцы из среды вольноотпущенников_, эти поэты позволяли себе грубые эпиграммы на Аббасвдов, а сын грека и персиянки Ибн ар-Руми всячески подчеркивал свое неарабское происхождение и рассказывал в стихах о бьшой славе своих греческих предков.

Даже такой поэт-аристократ, как Ибн аль-1»1устазз, горячий

\

приверженец правящей династии, к которой принадлежал и саг/, а также яростный враг шиитов, позволял себе резкие критические замечания по поводу царивших в Империи пйрядкоз: чудовищного произвола властей и применявшихся халифской администрацией методов выколачивания налогов при помощи пыток, косвенно отражая тем самым взгляды противников Аббаскдов.

Таким образом, в арабской поэзии эпохи ее расцвета бил представлен широкий веер религиозно-политических течений в Империи и каждое из них*имело своего выразителя и певца, исполнявшего определенную социальную функцию и игравшего актизнум роль в происходящей идеологической борьбе.

О значении, которое придавали "сильные мира сего" роли поэтического искусства в социальной и политической жизни общества можно судить не только по обильным подачкам, которили они вознаграждали поэтов за соответствующую их интересам поэтическую продукцию, но и по той ярости, с которой они их преследовали за выраженное в поэзии "свободомыслие", лотя это преследование обычно мотивировалось "амбициозностью", "неуживчивостью", "дурным характером" или "распущенностью" поэтов, за всем этим стояли расхождения во взглядах политического ми религиозного характера. Так, был запорот до смерти Башшар ибн Бурд, Ди'биль был брошен в темницу, а позднее убит, Ибн ар-Руми бал отравлен по приказу вазира халифа аль-Му'тадвда, Абу Нувас и благочестивый Абу-ль-Атахия не раз побывали в темнице, аль-Мутааабби вынужден был спасаться бегством от регента египетского правителя Кафура /а в молодые годы за участие в карматском движении также побывал в темнице/. Даже такой "маргинал", отшельник, философ к поэт, как аль-Ма'арри, прославившийся своей философско-медитативной лирикой, выступавший в роли морального наставника, "учителя жизни", не избежал обвинений в "зиндикизме", то есть в еретических взглядах и в претензиях критиковать Коран.

Упадок арабского поэтического искусства после ХП века был теснейшим образом связан с кризисом арабского классицизма, и в первую очередь его ведущего панегирического жанра, с утратой поэзией ее основной социо-культурной функции. В 1Х-Х1 веках, в условиях постепенного распада Империи,классицизм отражал стремление арабской аристократии к национальной и культурной консо-

лидации. Он складывался в придворной среде багдадских и провинциальных правителей, а также в кружках знатных и богатых меценатов. Поскольку классицизм был явлением верхушечным, уничтожение той культурной среды, в которой он возник, достиг расцвета, из которой черпал жизненные соки, неизбежно должно было сопровождаться его упадком. В историко-культурном плане упадок классицизма - литературное свидетельство общего социального и национального упадка, охватившего арабо-мусульманскую Империю.

Одним из важнейших признаков упадка классицизма служит утрата поэзией, ее символической и самантической значимости, вырождение былого канона в набор мертвящих правил. Поэты предшествующих столетий жили в непосредственной близости к естественным источникам впечатлений, темой их поэзии была окружающая их жизнь. Поэты позднего средневековья, следуя традиции, использовали сложившуюся книжную символику, отягощенную литературными ассоциациями, и все реже стали обращаться к непрестанно обновляющемуся опыту действительности.

Разумеется, нарисованная нами схема развития средневековой арабской поэзии в социо-культурном аспекте далеко не охватывает всех явлений литературного процесса. Мы вкратце остановимся лишь на еще одном важнейшем элементе этого процесса - поэзии, условно говоря мировоззренческой. Лирико-философские медитации возникли еще в глубокой древности,многие ..поэты вставляли их в касыды, в творчестве Абу-аль-Атахии /748-825/ сложились в самостоятельный жанр "зухдийят", а позднее составили основной корпус наследия знаменитого поэта-моралиста Абу-ль-Ала аль-Ма^арри /973-1057/, выразившего в своих поэтических ламентациях великое сомнение в правомерности миропорядка, далеко опередив своими философскими и нравственными исканиями время, в которое он жал.

Именно поэзия стала основной формой самовыражения и для мусульманских мистиков-суфиев, пользовавшихся для описания своего мистического опыта богатым арсеналом разработанных в светской любовной и застольной лирике, а также в традиционной касыде тем и образов, которые они превращали в символы, обретавшие двуплано-вое, суггестивное содержание. Наиболее ярким и совершенным в огромном поэтическом наследии мусульманских мистиков было творчество Ибн аль-Араби /1165-1240/ и Ибн аль-Фарида /П81-1235/, под

влиянием которых сложился своеобразный канон суфийской лирики, сосуществовавшей в позднем средневековье с традиционной касццой-панегириком.

лЛировоззренческая поэзия часто имела учительскую функцию. Не случайно самое великое произведение суфийской поэзии "Большая таыйя" Ибн аль-Фарида написана в форме послания к ученику. Знание поэзии и владение искусством версификации входили в обязательный стереотип образованности. Поэтому поэтической формой довольно широко пользовались ученые и философы /авторы трактатов по лингвистике, Ибн аль-Араби, Ибн Сина, аль-Газали и другие/, авторы прозаических сочинений часто вставляли в свои тексты стихотворные отрывки. Поэтический язык считался наиболее эффективным способом выражения самых разнообразных идей. Социокультурная значимость арабской поэзии стимулировала ее художественное развитие, а совершенство формы, красота словесного вы-ракения в свою очередь способствовали ее влиятельности.

Значимость поэзии в словоцентричной арабской средневековой культуре сказалась и з уникальном в своем роде феномене арабской литературной критики, возникшей еще в IX веке и детальнейшим образом разработавшей критерии канонического искусства, подробно рассматривая сочинения различных поэтов, сопоставляя их, выделяя наиболее удачные выражения поэтических тем и мотивируя свои оценки.Такое параллельное развитие поэзии и филологии возможно было в средние века лишь в обществе, чрезвычайно серьезно относившемся к словесному искусству. Знаток поэзии, филолог-критик - лицо весьма почитаемое не только в придворной образованной среде, но и в народном сознании. Не случайно филологи, например, аль-Асмаеи /у\1.в 828 г./ фигурируют и в качестве легендарных авторов, и в качестве персонажей в народной литературе.

х х

х

Закную роль в формировании исламской идеологии и государственности средневекового арабо-мусульманского общества играло ораторское искусство и слокившийся под ее влиянием жанр араб-

ской эпистолярной прозы - тарассуль. Традиция ораторского искусства и занимательного устного рассказа восходит у арабов к глубокой древности. Мощным толчком в ее развитии послужил процесс возникновения и распространения ислама и прежде всего проповедническая деятельность самого Мухаммеда. Созданный им жанр религиозной проповеди, многими чертами обязан влиянию многочисленных иудео-христианских проповедников и монотеистов-ханифов, странствовавших по доисламской Аравии. 3 последующие столетия религиозные вожди и политические деятели расширили сферу применения этого жанра и пользовались им по самым разнта поводам.

Омейядские ораторы произносили речи в защиту новой религии и обрушивались на язычников и иноверцев, обращались к отправлявшимся в завоевательные походы арабским воинам, дабы возбудить в них воинский энтузиазм, или к жителям покоренных областей, дабы принудить их к покорности. Ожесточенная борьба вокруг халифского престола, особенно соперничество между Али и Муавией, выдвинула ряд фигур из числа мухадаиров, ансаров и их потомков, ведших пропаганду в пользу своих политических лидеров. Сторонники племенных или политических группировок, а позднее - религиозных сект, полемизировали со своими противниками. Во всех этих противоборствах ораторское искусство обретало качество могучего оружия.

Блестящим образчиком религиозной риторики были благочестивые речения одного из ранних мусульманских богословов аскетического толка - Хасана Еасрийского /642-728/. 3 речах политических деятелей, светских и духовных вождей мусульманской общины, назидательный элемент отходил на задний план и на первое место выдвигалась политическая аргументация /если речь произносилась в ходе борьбы за власть/, инструкции и приказы /зсли речи предназначались для войска или должностных лиц/, угрозы и призывы /если речи были обращены к жителям покоренных провинций/.

Особенно прославился своим ораторски искусством четвертый "праведный" халиф Али /600-661/, пользовавшийся игл как для религиозных проповедей, гак и для политической пропаганды и наставлений местным правителям. Мастером ораторского искусства средневековые арабы считали правителя Ирака, а позднее и прилегающих иранских областей Зияда ибн Абихи /ум.674 г./, в своих

речах призывавшего жителей покориться власти Омейядов к угрожавшего мятежникам всяческими чарами. Особенно грубыми били речи знаменитого омэйядского полководца и правителя йрака аль-Хадн-жаджа /661-714/, обрушивавшегося с угрозами в сдрес жителей непокорных городов подвластной ему провинции. В прогалом учитель, образованный человек, аль-Хаджжадж придавал 'езоим устным выступлениям красочную и выразительную форму. Все эти, сохранившиеся до наших дней в,записи, произведения ораторского искусства содержат обильный и в высшей степени ценный исторический .материал для реконструкции социально-психологической обстановки в Халифате-времени правления Омейядов.

3 письменной словесности в какой-го мере сходную функцию приобрел эпистолярный жанр "посланий" /тарассуль/, к которому средневековые арабы относили адресованные определенному лицу или определенному кругу лиц официальные канцелярские и дипломатические документы, деловые послания, частные письма, а позднее и научные и философские трактаты разнообразного содержания. Возник этот универсальный жанр линь в начале У1П века, когда в ходе арабских завоеваний образовалась огромная Империя и государственная система потребовала создания разнообразных ведомств для управления провинциями. На чиновничьих должностях арабские правители вынуждены были использовать персов, сирийцев, греков и коптов, исполняв!аих эти обязанности еще до арабского завоевания. Овладев арабским языком, обладавшие навыками административной и канцелярской деятельности чиновники из мавали играли все большую роль во все более усложнявшейся государственной и фискальной жизни Империи.

Секретарь-катиб на службе халифа или эмира являл собой особый тип интеллектуального труженника, чья психология определялась специфическими формами общественной жизни в условиях деспотического и теократического государства и чья образованность и литературное мастерство, наряду с преданностью покровителю, давали их обладателям доступ в привилегированный слой общества, компенсируя отсутствие знатного арабского происхождения и родовых связей. В силу этого новый прозаический жанр складывался под иноземным, в первую очередь иранским влиянием, проводниками которого были многочисленные катибы неарабского происхождения, хорошо осведомленные в домусульманской письменной тради-

ции Ирана и Сирии, данр этот синкретичен, на раннем этапе его развития еще нет четкой грани медду чиновником-катибом и литератором.

Создателем арабского эпистолярного жанра справедливо считают Абд агсь-Хамида, перса по происхождению, по прозвищу аль-Катиб /писец, секретарь/ /ум.750 г./. Его "послания", адресованные сыну и наследнику халифа нарвана П /744-750/ якобы от голени отца, были предназначены подготовить халифского отрока к выполнению государственных обязанностей. Опираясь на персидские сасанидские сочинения и учитывая византийский военный опыт, Абд аль-Хамвд дает необходимые наставления по части государственного управления и военного-искусства, попутно снабжая их рекомендациями морального порядка. Правитель должен быть в моральном отношении безупречным, честным,.благочестивым и набожным.

Не меньший интерес представляет и знаменитый трактат Абд аль-Хамида "Послание чиновникам-секретарям". В нем даются наставления профессиональным чиновникам, составлявшим в средневековом арабском обществе особую корпорацию. Секретари-катибы должны быть людьми образованны;® и воспитанными, ибо профессия се1фетаря не только почетна и дает человеку ряд привилегий, но и накладывает на него большую ответственность. Он должен быть скромным и справедливым, решительным, когда нужно действовать, и предусмотрительным для того, чтобы предвидеть бедствия, которые могут обрушиться на страну. Наконец, он должен быть твердым в вере и хорошо знать арабский язык, необходимый ему для благочестивых занятий и для того, чтобы он мог умело и безупречно с литературной точки зрения составлять документы и вести переписку.

Абд аль-Хамид был первым "интеллигентом" в истории арабского средневековья, носителем моральной и деловой культуры. Он познакомил- арабов с иранской традицией, под влиянием которой шло формирование арабской дидактической, деловой и художественной прозы, сыгравшей, наряду с арабским традиционным ораторским искусством, важнейшую роль как в формировании нарождающегося культурного слоя арабского средневекового общества, так и во всех, происходивших в этом обществе политических, социальных и идейных процесса*. Естественно, что каждый памятник этого синкретического дидактического жанра представляет собой источник разнообразных,

в достаточной мере достоверных сведений исторического характера.

Возникшая под мощным иранским влиянием средневековая арабская проза привнесла в культуру новые, неведомые древним аравитянам традиции и поэтому не рассматривалась арабской верхушкой средневекового общества как доставшееся от предков культурное наследие.

Создавая образ совершенного мусульманина, исламская теология и философия стремились воспитать человека в духе преданности исламским идеалам, растворив личное в общегосударственном и общемусульманском. Эта задача всестороннего подчинения духовной жизни и поведения человека искусственно созданному стереотипу осуществлялась всеми формами идеологии, в том числе и художественной прозой, создатели которой прочно усвоили принцип "учительства", в той или иной мере подчиняя в своем творчестве элементы занимательного и эстетического дидактике. Недавно воспринявшие ислам выходцы из неарабской среды, авторы дидактических сочинений стремились закрепить свои социальные позиции в исламском обществе и делали это естественно и охотно, поскольку следовали традиции дидактической литературы, присущей их родной иранской, греческой или сирийской культуре.

Средневековый мусульманин испытывал особое уважение к комплексу религиозных наук, включавших знание Корана, хадисов и предписываемых ими норм поведения и общественного регулирования. 2с-тественно, что при том значении, которое мусульмане придавали религиозным наукам, проза служивших при дворах правителей чиновников должна была носить не только дидактический, но и "ученый" характер. Арабскому средневековому литератору полагалось быть разносторонним эрудитом, его произведения ценились не только за "идеологическую направленность" и стилистические достоинства, но и за глубокое знание традиций, которые представляли собой неизменную совокупность передававшихся из поколения в поколение сведений и фактов. 3 результате этого произведения средневековой прозы часто оказывались сложным синтезом чисто арабских, иранских, греческих и других традиций.

Б соответствии с исламскими представлениями все, что надлежало знать человеку, было ниспослано ему в божественном отщювении, и в задачу литератора входило лишь отразить божественную волю

в яркой и занимательной форме, наотавить человека в благочестии и в порядке снисхождения к его слабостям, отвлечь его от земных забот и тревог приятным развлекательным чтением. Отсюда стремление литератора придать всякому нравоучительному повествованию видимость достоверности, тяготение к притче и занимательному рассказу. Так возникла многожанровая литература адаба, популярнейшего в средние века синтетического, разнообразного и по форме и по содержанию вида литературы, сочетавшего образовательный, назидательный и развлекательный элементы.

Хотя зачатки литературы адаба содержались уже в "Посланиях" Абд аль-Хамида, создателем этого полудвдактического - пслубел-летристического вида литературы по праву считается выходец из знатного персидского рода Абдаллах Ибн аль-Мукаффа /ок.720 -ок.756/. Свои трактаты Ибн аль-Мукаффа предназначал для воспитания мусульманского интеллигента - "адиба", человека, знакомого со всем комплексом гуманитарных знаний своего времени. Свои оригинальные сочинения и переводы со среднеперсвдского языка Ибн аль-Ыукаффа строил по типу "зерцал", рассматривая их как лучшее средство смягчения нравов арабской аристощзатии и привнесения в мусульманское общество персидской образованности.

К литературе адаба можно отнести и многочисленные сочинения аль-Джахиза /775-868/, в первую очередь его популярную "Книгу о скупых", и трактат Ибн Кутайбы /828-879/ "Благовоспитанность ка-тиба" и его же литературно-критическое сочинение "Книга поэзии и поэтов", и антологии Абу-ль-^араджа аль-Исфахани /897-967/ "Книга песен", андалусца Ибн Абд Раббихи /860-940/ "Уникальное ожерелье", и сборники занимательных историй ат-Танухи /940-394/ и, наконец, даже такие сугубо историко-географическке сочинения, как "Золотые россыпи" аль-Мас'уди /ум. в 956 г./, написанное не только с образовательной, но и с развлекательной целью, значительную часть которого составляют занимательные истории, фольклорные вкрапления и анекдоты.

Сравнительно узкий круг ценителей изящной словесности, в который входили придворные, чиновникк-катибы и образованные люди из числа горожан, жил напряженной культурной жизнью. Тон в литературе задавали кружки, или "собрания для задушевных бесед"

/мадхлис аль-унс/, как их именует филолог ас-Сасалиби /961-1038/, которые складывались при домах знатных й богатых меценатов, любителей науки и словесности. В этих кружках обсуждались различные вопросы языка и литературы, а иногда происходил простой обмен новостями и житейскими историями. В маджлисах участвовали и известные поэты, читавшие свои стихи, которые тут же оживленно обсуждались и оценивались. При этом вырабатывались определенные критерии, по которым оценивались литературные произведения, и эти критерии становились основой формирования нормативной поэтики и литературного канона. В беседах нужно было проявить образованность и красноречие, а главное - находчивость, ибо в этих собраниях особенно ценилась легкость, с которой выступавший извлекал из памяти литературный или языковый пример или парировал в словесном поединке аргументы противника. Все это культивировало искусство экспромта, способствовало живости утла, развивало память и расширяло эрудицию. Живое и наглядное описание подобных собраний мы находим и в рассказах.ат-Танухи, и в плутовских новеллах /макамах/ аль-Хамазани /969-1008/ и аль-Харири /1054-1122/, и в антологии упомянутого выше ас-Са'алиби, особенно в разделах, по- ■ священных меценатской деятельности алеппского правителя Сайф ад-Даули.

Крупнейшим культурным и литературным центром арабского мира в Х-ХП веках была столица Империи - Багдад,-'в котором меценатствовали сами халифы, их вазиры и другие высокопоставленные лица из числа придворных. При дворе существовал обычай приглашать приезжих ученых и поэтов на литературные беседы, чтобы предоставить игл возможность продемонстрировать свою образованность и литературное мастерство. Подобные же центры существовали и в других крупных городах Империи. Так, при дворе эмира Сайф ад-Даули образовался кружок из крупнейших ученых и поэтов его времени, куда входили знаменитый философ аль-^араби /ум. в 950 г./, астроном и астролог аль-Кабиси /в латинской транскрипции Алькабитиус -X век/, знаменитый филолог Ибн Халавайх /ум. в 980 г./, величайший поэт арабского классицизма аль-Мутанабби, двоюродный брат эмира поэт Абу Фирас /932-968/ и многие другие выдающиеся люди того времени.

Для понимания структуры и социо-культурной функции арабской словесности чрезвычайно важно учесть роль, которую играло в ней

/

на протяжении всего средневековья высоко ценившееся у арабов искусство устного рассказа. 3 доисламские времена из таких рассказов складывались передаваемые из поколения в поколение легенды и предания, а в более развитой культуре Халифата устный рассказ бытовал как на упомянутых элитарных собраниях филологов, поэтов и ученых к на затрапезьях знатных особ, так и среди городского простонародья. Поэтому не удивительно, что порой одну и ту же историю можно встретить и в сочинениях жанров адаба, и в народной литературе. Устные рассказы составляли основной материал для средневековых арабских прозаиков - достаточно вспомнить произведения аль-Джахиза или глноготомный свод таких рассказов, составленный иракским судьей аг-Танухи.

Средневековые арабы рассказывали на своих сборищах разнообразные истории, были, а нередко и небылицы, о правителях и эмирах, о взаимоотношениях с ними подданных, о знаменитых поэтах, о событиях политической и культурной жизни, путешествиях^ торговых предприятиях, чудесных происшествиях и т.д. Эти рассказы формировали общественное мнение, содержали самую разнообразную, часто практически полезную информацию и будили воображение, функционально они являли собой небольшие шоу, как сказали бы мы сейчас, хэппенинги, и в то же время служили как бы средством массовой коммуникации. Включая в свои тексты устные рассказы, арабские авторы всегда снабжали их иснадом /"мне рассказывал это такой-то со слов такого-то к такого-то"/. Эта установка на достоверность придавала изложенному убедительность, увеличивала силу его воздействия и, вместе с тем, свидетельствовала о значении, которое придавалось устному рассказу, как источнику сведений и руководству к действию. Поэтому многие, зафиксированные арабскими прозаиками, устные рассказы, рассмотренные в качестве исторического источника, обладают достаточно высокой степенью достоверности и заслуживают внимания исследователей различных аспектов жизни и культуры Халифата.

Для рассматриваемой нами темы представляет интерес еще один жанр арабской художественной прозы - макамы- своеобразные цикли-зованные плутовские новеллы /наиболее известные их авторы аль-Хамазани /969-1008/ и аль-Харири /1054-1122/. В то время как все остальные поэтические и прозаические жанры арабской средне-

вековой литературы имеют аналоги в средневековых литературах европейских народов, жанр макамы - специфически арабский, под арабским влиянием распространившийся среди других народов Востока. В макамах повествуется о плутовских проделках образованного литератора, который всякий раз добивается успеха в основном благодаря своему замечательному красноречию и превосходному владению искусством версификации. Такой персонаж бшг весьма симптоматичен для зловоцентрической культуры, в нем я в историях его вызывающих восхищение похождений, в своеобразной форме выразилась присущая средневековым арабам вера во всепобеждающую силу красноречия и доминировавший, начиная с древнейших времен, культ поэтического искусства. Жанр макам сформировался в кружках образованной эляты, знатоков и ценителей изящной словесности и позволял ей, сохраняя привилегированное положение в сфера культуры, удовлетворять свои утонченные эстетические потребности и противостоять примитивным вкусам "грубой черни".

X X

X

В научной литературе почти шестисотлетний "послеклассический" период /с конца ХД и по конец ХУШ века/ принято считать временем культурного и литературного упадка. Однако такое, в целом верное, определение нуждается в существенных оговорках. Культурная стагнация в рассматриваемый период коснулась далеко не всех областей арабского мира. Формально Багдадский халифат прекратил свое существование лишь в 1258 году, после завоевания Багдада монголами, однако фактически распад Империи начался значительно раньше. Общая ситуация в бывшей столице Империи не благоприятствовала-созиданию культуры, и в разрушенном монголами городе культурная жизнь замерла на многие столетия.

Иной была картина в западных областях арабского мира, экономическое и культурное развитие которых успешно продолжалось вплоть до ХУ века. Здесь ведущая роль в литературе принадлежала Египту, где на протяжении трех столетий правили династии мамлюков /12501517/. лйаллюки сумели нанести ряд поражений крестоносцам,' во время их господства Египет вел широкую торговлю с Европой, в стране

процветали ремесла, расширялась ирригационная система, возводились великолепные архитектурные сооружения.

Не следует однако преувеличивать прогресс научных знаний в машпжском Кгипте. Естественные науки здесь почти не развивались. В среде духовенства процветало убеждение, что их изучение с точки зрения пользы верующмм нежелательно, поскольку не ведет к праведной жизни. Мусульмане относились к природе с уважительным любопытством, видя в ней прежде всего творение Аллаха, и признавали необходимость лишь тех естественно-научных знаний, которые способствовали правильному поведению и обретению морального опыта, иными словами, дидактическим целям. Поэтому их в первую очередь интересовали такие традиционные для арабов науки, как лингвистика /наука, необходимая для чтения и понимания священных текстов/,, история /знание которой полезно в качестве назидания/ и география /поскольку это касалось мира ислама/.

Прозаические сочинения, относящиеся к литературе адаба, столь богато и разнообразно представленные в период расцвета, начиная с ХШ века все более стали приобретать в основном характер компиляций. Это ухе не были оригинальные труды: их авторы и ученые, либо излагали сведения, почерпнутые из сочинений предшественников, либо адаптировали классические сочинения адаба, написанные в столетия культурного и научного расцвета, либо писали к ним пространные комментарии, либо, наконец, составляли из них обширные компиляция - средневековые энциклопедии, включавшие материалы по различным отраслям знаний. Шел процесс суммирования ценностей, созданных во времена культурного расцвета. Общество как бы инстинктивно стремилось закрепить в памяти все накопленные предшественниками знания, чтобы уберечь их в период упадка образованности и грамотнооти. В этом состояла социо-культурная функция позднесред-невековой литературы. Потребность в подобного рода компендиумах диктовалась и самой жизнью: в условиях.общего культурного оскудения важно бшю дать чиновникам-катибам необходимое пособие, без которого трудно было сохранять на должном уровне государственное делопроизводство.

Создателями энциклопедических сводов были образованные чиновники, занимавшие высокие должности в администрации мамлюкского государства: египтянин ан-Нувайри /1279-1332/, уроженец Дамаска

алъ-Умари /1301-1349/ и египтянин аль-Калькашанди /1355-1418/. Эти труды в какой-то мере предназначались не только для чиновников, но и для всякого образованного мусульманина-и по замыслу авторов должны были содержать сведения естественно-научного, исторического и профессионального характера. Это свидетельствовало о том, что чиновничество в то время стало единственным носителем светской образованности и между катибом и адибом /знатоком адаба/ можно было поставить знак равенства.

Среди ученЫх-филологов более всего прославились лексикографы Ибн Мансур /1233-1311/ и аль-Фирузабади /1329-1414/ и грамматист Ибн Малик /1206-1274/. Б исторической науке большой популярностью пользовались биографический словарь Ибн Халликана /1211 -1282/, труды историков'Абу-ль-Фвды /1273-1371/, египтянин Ибн Тагрибнрдн /1411-1470/ и аль-Макризи /1364-1442/. В области географической науки прославился путешественник Ибн Баттута /13041377/. Вершиной арабской историографии по праву считаются сочинения Ибн Хальдуна /1332-1406/, историка и социолога, впервые попытавшегося обобщить опыт,, накопленный арабской историографией за предшествующие столетия, и создавшего особую науку о закономерностях развития человеческого общества, исходя из эволюции форм производственной деятельности, и о смене политических форм общества.

Культурному и литературному прогрессу арабских областей бывшего Халифата тяжелейший удар был нанесен турецким завоеванием в 1516-1517 годах. Отныне Египет, Сирия, Ирак и часть Аравии превратились в провинции Османской империи, управлявшиеся пашами, присылавшимися из Стамбула.

Концепция упадка связана-также с представлением об арабской словесности как о явлении исключительно "верхушечном". Именно к литературе такого рода относились поэтические произведения времени расцвета /УШ-Х1 века/, создававшиеся придворными панегиристами, участниками литературных кружков. Их поэзия высоко ценилась средневековой критикой, собиралась в диваны и изучалась. То т самое следует сказать и о прозе, как о научной и деловой, так а о художественной, которую могли оценить читатели, обладающие ¡оответствукяцими знаниями. Естественно, что эта "высокая" словесность, доступная лишь людям, хорошо знакомым с литературной

традицией, пришла в упадок, когда сократился круг ее ценителей-меценатов, распались кружки образованных людей, в которых она культивировалась, а "двор" перестал быть арабским и захватившие власть чуждые местному населению тюркские, мамлюкские к другие правители перестали ею интересоваться и поощрять ее творцов. Однако именно в столетия позднего средневековья, характеризующегося упадком "высокой" литературы, наблюдается расцвет различных жанров городской простонародной литературы: народной поэзии на разговорном языке, складывавшейся на основе местных народных песенных традиций, городской народной новеллы и народного романа. Социо-культурная роль народной словесности состояла в обслуживании духовной жизни городского простонародья распавшейся Империи. Эта традиция не прерывается до конца ХУШ века, и в период культурного возрождения в XIX веке оказала существенное влияние на формирование соответствующих жанров арабской литературы нового времени.

Городская народная литература была особым видом анонимной словесности, в котором устное творчество взаимодействовало с письменной традицией. Общий фонд народной культуры пестрого в этническом отношении средневекового арабского города включал в себя бытовавшие с глубокой древности и изустно передававшиеся из поколения в поколение легенды и предания Древней Аравии, исторические и псевдоисторические эпические сказания, индийские и иранские сказки и дидактические сочинения, библейские"и евангельские притчи, вавилонский и древнеегипетский фольклор, сюжеты из литературы позднего эллинизма. Весь этот огромный арабизирован-ный и переработанный в исламском духе материал в различной пропорции послужил источником сюжетов, мотивов и стилистических приемов народной литературы, определил принятую в ней манеру изображения и систему условностей.

Произведения народной литературы разнообразны по объему и по жанру. Многотомные романы-эпопеи, так называемые "сиры" /"Жизнеописания"/ сосуществуют с короткими анекдотами, назидательными притчами, волшебными сказками и бытовыми новеллами, частично вошедшими в собрание "Тысячи и одной ночи". Они либо возникали на фольклорной основе, либо представляли собой свободную переработку книжного материала.

Создателями и передатчиками произведений народной литературы, были уличные чтецы, записывавшие и декламировавшие их публично. Они обычно выступали перед городским людом, собиравшимся в праздничные дни на ярмарках, в караван-сараях, в лавках-дуканах и в кофейнях, а иногда и в частных домах перед слушателями из высших слоев общества.

Художественное чтение текстов было для исполнителей источником существования, и их деятельность регламентировалась неписан-ными нормами профессионального сообщества. Придерживаясь письменного текста, чтецы-декламаторы вместе с тем импровизировали, они имели право и на личную оценку рисуемых в тексте событий, и на собственные реплики по ходу чтения. Между первоначальным творцом текста /разумеется, фигурой в значительной степени условной/ и декламатором не было четкого разграничения функций и каждый исполнитель соавторетвовал в создании произведения. Все участники этого коллективного творческого процесса активно пользовались сюжетами и мотивами сказочного фольклора, извлекая их не только из народной памяти, но и из всех видов письменной повествовательной литературы.

В силу описанного выше механизма ее функционирования, народная литература имела очень широкое распространение и была в высшей степени< социально значима. В условиях политической дезинтеграции она создавала единое культурное пространство, объединявшее жителей распавшейся арабо-му-сульманской Империи. Народная литература была плавильным котлом, в котором разные фольклорные и литературные традиции сплавлялись в некий общий поток, питавший творчество декламаторов и воображение их слушателей и, тем самым, объединявший городской люд общностью впечатлений и ассоциаций. В публичных чтениях романов-эпопей, сказок и рассказов сочетались функции чтения текста, зрелищного искусства, средств коммуникации и своеобразных клубов - формы общения и совместного эстетического, да й не только эстетического^ переживания. Слушатели народной литературы черпали из нее представления о мире, систему ценностей и эстетические критерии, формировавшие некую единую ментальность.

Немаловажной была и психо-терапеЬтическая функция этого действа, отвлекающего от жизненных тягот, тревог междоусобиц и край-

ней политической нестабильности и как бы противопоставлявшего удручающему настоящему воспетое в эпопеях героическое прошлое, выписанное яркими красками в новеллах "Тысячи и одной ночи" цветущее время Империи при идеализированием народным сознанием, ставшим легендой Харун-ар-Рашиде и увлекательную фантасмагорию сказок.

В восприятии средневекового арабского горожанина - купца, ремесленника и мелкого торговца - удивительным образом здравый смысл сочетался с наивной способностью поверить в невероятное. Поэтому в произведениях народной литературы счастливые повороты судеб, удивительные приключения и чудесные превращения переживались ими как реальность и обнадеживали. А словесное искусство авторов и рассказчиков народной литературы, опиравшееся на богатейший арсенал композиционных приемом, образов, риторических фигур, обильно перемежавших свое повествование столь высоко ценимой у арабов поэзией, обеспечивало существенную толику положительных эмоций.

В народной литературе очень ярко проявился характерный для средневековых арабов культ красноречия. Присущая этой литературе стереотипность ситуаций, персонажей и стилистики обуславливали легкость ее восприятия, которое часто носило характер скорее узнавания давно знакомого, привычного и любимого, чем усвоения чего-то нового. Она включала слушателей в веками складывавшийся мир, создавая комфортное ощущение сопричастности. Именно этими социально-психологическими функциями народной литературы в значительной мере можно объяснить факт сохранения этой традиции вплоть до XX века.

Историко-культурное значение народной литературы общеизвестно. Без этого источника невозможно представить себе изучение быта, нравов, представлений о мире, моделей поведения и идеалов, господствовавших в сознании арабов в период позднего средневековья.

В нашем кратком обзоре мы попытались выделить те явления словес тного искусства, в которых наиболее ярко выявилась его социально-культурная функция, обусловленная.доминирующей ролью устной словесности и литературы в культуре арабского средневековья, с присущим ему культом слова и особенностями исторического развития.

Список основных печатных работ.

1. Абд ар-Рахман аль-Джабарти. Египет в период экспедиции Бонапарта. /Удивительная история прошлого в жизнеописаниях и хронике событий/. Перевод, предисловие и примечания И.М.Филып-тинского. ГЛ., ИВЛ. 1962. 540 стр.

2. Арабская классическая литература. М., ГРВЛ. 1965. 310 стр.

3. Жизнь и подвиги Антары /Сират Антара/. Перевод и вступительная статья. М., ГРВЛ. 1968. 455 стр.

4. Жизнеописание Сайфа сына царя Зу Язана /Сират фарис аль-ма-лик Сайф/. Перевод и вступительная статья. М., ГРВЛ. 1975. 605 стр.

5. Арабская литература в средние века. Словесное искусство арабов в древности и раннем средневековье. Ы., ГРВЛ. 1У77. 290 стр.

6. Арабская литература в средние.века. УШ-1Х века. М.к ГРВЛ. 1978. 255 стр.

7. Абу Али аль-Мухассин ат-Танухи. Занимательные истории и примечательные события из рассказов собеседников. Перевод с арабского, предисловие и примечания. М., ГРВЛ. 1985. 303 стр.

8. История арабской литературы У-начало X века. М., ГРВЛ. 1985. 524 стр.

9. История арабской литературы Х-ХУШ века. М., ГРВЛ. 1991. 726 стр.

10. Очерк арабо-мусульманской культуры /УП-ХП века/. М., ГРВЛ. 1971. /В соавторстве с Б.Я. Шидфар/. 254 стр.

11. Арабская литература / на английском языке/. М;, ГРВЛ. 1966. 234 стр.

12. Арабская литература. Раздел в кн. "Литература Востока в Средние века". Учебник для студентов Университетов. М., Издательство Московского Университета. 1970. т.2. стр.213-310.

13. Разделы по истории арабской литературы во 2-ом, 3-ем, 4-ом, 5-ом томах "Истории Всемирной литературы". М., "Наука", 1985-1988. Общий объем 6 п.л.

14. Каирские восстания 1798-1801 гг. и описание их в хронике Абд ар-Рахмана аль-Лдабарти. "Советское востоковедение", 1958. ЯЗ. стр. 46-56. „ .

15. Древнейший памятник описательно-географической литературы.

- "Вестник истории мировой культуры". М.,1958.й5. стр.108-115

16. Предисловие и примечания к кн. Бузург ибн Шахрияр "Чудеса Индии". М., ИВЛ. 1959. стр. 5-20 и 123-131. '

17. Египет в период правления Мухаммеда Али. "Всемирная история" . И., 1959. т.З. 0,25 п.л.

18. Египетский историк аль-Джабарти и его .хроника. "Вестник истории мировой культуры". М., 1960. #4. стр.63-73.

19. Золотой век арабской литературы. Рецензия на кн. Гибб X. "Арабская" литература". "Вопросы литературы". М., 1961. №2.

20. Хроника аль-Джабарти как исторический источник. "Краткие сообщения института народов Азии". М., 1961. М7. стр.94-100.

21. Вопросы периодизации средневековой арабской литературы. "Народы Азии и Африки". М., 1962. К. стр.144-156.

22. Некоторые вопросы построения очерка истории арабской классической литературы. Сб."Семитские языки". М., ГРМ. 1965. Вып.2. Часть 2. стр.626-634.

23. Вопросы периодизации средневековой арабской литературы. Сб. "Проблемы периодизации литератур народов Востока". М., ГРВЛ. 1968. стр.271-289. .

24. Две ранние элегии Абу-ль-Ала аль-Ма арри из сборника "Сакт аз-занд". "Теоретические проблемы восточных литератур". М., ГРМ. 1969. стр.118-126.

25. Типологические особенности арабской литературы УП-ХП веков. "Народы Азии и Африки". 1971. Ш. стр.78-88.

26. Арабская поэзия средних веков. В кн."Арабская поэзия средних веков". Статья, подстрочный перевод, примечания. М.,"Художественная литература". 1975. счр.697-744.

27. Народный роман о султане аз-Захире Бейбарсе. Предисловие и комментарии к переводу народного романа "Жизнеописание султана аз-Захира Бейбарса". М.,"Художественная литература", 1975. стр.5-20 и стр.311-316.

28. Сокровищница народной фантазии. Предисловие и примечания к изданию перевода избранных сказок "Тысячи и одной ночи". М., "Художественная литература", 1983. стр.3-17 и стр.528-540.

29. Арабская средневековая культура и литература. Сборник статей зарубежных ученых. М., ГРВЛ. 1978. Предисловие стр.3-13. Перевей с итал. статьи Ф.Габриэли "Данте и ислам", стр.203-209.