Специфика отношений "я - другой" в советской культуре 70-х годов

Кирзюк, Анна Андреевна

автореферат диссертации по культурологии, специальность ВАК РФ 24.00.01
диссертация на тему: Специфика отношений "я - другой" в советской культуре 70-х годов

Год: 2009
Автор научной работы: Кирзюк, Анна Андреевна
Ученая cтепень: кандидата философских наук
Место защиты диссертации: Санкт-Петербург
Код cпециальности ВАК: 24.00.01

Диссертация по культурологии на тему 'Специфика отношений "я - другой" в советской культуре 70-х годов'

Полный текст автореферата диссертации по теме "Специфика отношений "я - другой" в советской культуре 70-х годов"

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

На правах рукописи

Кирзюк Анна Андреевна

Специфика отношений «я - другой» в советской культуре 70-х годов

специальность 24 00 01 - «теория и история культуры»

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук

- з ДЕК 2339

Санкт-Петербург, 2009

003485937

Работа выполнена на кафедре культурологии Санкт-Петербургского Государственного Университета

Научный руководитель

Орлова Надежда Хаджимерзановна доктор философских наук, профессор Санкт-Петербургского государственного

Официальные оппоненты

Луговой Александр Александрович, доктор философских наук, профессор Санкт-Петербургского университета государственной противопожарной службы

Кучумова Екатерина Валентиновна кандидат философских наук, доцент Санкт-Петербургского политехнического университета

Ведущая организация

Санкт-Петербургский торгово-экономический институт

Защита состоится "10" декабря 2009 года в часов на заседании совета Д 212 232 11 по защите докторских и кандидатских диссертаций при Санкт-Петербургском государственном университете по адресу 199034, Санкт-Петербург, В О, Менделеевская линия, д 5, философский факультет, ауд

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке им М Горького Санкт-Петербургского государственного университета

Автореферат разослан "¿/' .^>2009 г

Ученый секретарь Диссертационного Совета, кандидат философских наук, доцент

,--■> Л Е Артамошкина

Общая характеристика работы Актуальность темы исследования Тема диссертационного исследования представляется актуальной по нескольким причинам

Во-первых, культура 70-х стала к сегодняшнему моменту прошлым, удаленным настолько, чтобы, с одной стороны, быть предметом научного анализа, а с другой, чтобы стать объектом коллективных мифологизаций Широкое использование советской символики в современной индустрии рекламы, моды, развлечений, появление специализированных сайтов и каналов в СМИ можно расценивать как симптомы массовой ностальгии, которая уже сама стала предметом культурологической рефлексии (С Бойм, Л Горалик, Е Николаева) Очевидно, что ностальгия - особенно, если она имеет коллективную природу и используется в дискурсе массовой культуры (или создается им) - неизбежно мифологизирует свой объект, поэтому способствует скорее его забвению, чем воссозданию Поэтому вполне возможно, что в скором времени уникальная, чрезвычайно разнообразная и сложная культура советской эпохи редуцируется к набору штампов политической риторики, простых и обаятельных ретро-картинок, предметов и слоганов - и в таком виде останется в коллективной памяти последнего советского и в представлениях постсоветского поколений

Во-вторых, если исходить из преемственности между настоящим и прошлым культуры, позднесоветская эпоха интересна как место рождения и существования совокупности мироощущений, ценностей, привычек, ментальных стереотипов, а также интеллектуальных и художественных открытий, которую наследует современность

В-третьих, актуальной остается тема «другого» Различные направления философии ХХ-го века постулировали зависимость субъекта от разного рода «других» идеи диалогизма и «коммуникативного существования» - от другого субъекта, структурализм и постструктурализм - от «других» языка, дискурса, идеологии, желания, рынка «Другой» является фундаментально значимой

инстанцией, определяющей в субъекте все или почти все (идентичность,

убеждения, вкусы, содержание памяти), находящейся вовне, и одновременно, внутри него («я - это другой», как говорил Лакан) С этой позиции исследование позднесоветской культуры в ракурсе отношений «я - другой» представляется весьма продуктивным, поскольку позволяет охватить различные ее уровни - от тактик повседневных взаимодействий людей до стратегий дискурсивного сопротивления языку власти и особенностей строения коллективной памяти

Степень научной разработанности проблемы Проблема «другого» и «другости» разрабатывалась и продолжает разрабатываться исследователями самых различных направлений Они составляют первую группу авторов, к которым мы обращались в процессе диссертационного исследования Вторую группу источников составляет достаточно широкий круг работ, посвященных различным аспектам культурной, общественной, повседневной и политической жизни общества «развитого социализма»

В первой группе исследований следует выделить несколько подгрупп Прежде всего, это авторы, проблематизировавшие зависимость субъекта от другого субъекта (от «ближнего другого», в нашей терминологии) Идея о том, что «я» онтологически неустойчиво и для обретения идентичности нуждается во «взгляде другого» разрабатывалась М Бахтиным, П Бергером, А Кожевым, И Коном, Ч Кули, Ж Лаканом, Дж Мидом, Ж-П Сартром и другими Позиция, согласно которой «я» конструируется «Большим Другим» (под которым здесь понимается единство языка и идеологии, определяющее специфику тех дискурсов, которые субъект вынужден потреблять как носитель данной культуры) представлена в работах Р Барта, Ж Деррида, Ж Лакана, представителей французской школы дискурс-анализа (Ж-Ж Куртина, М Пеше, П Серио), Л Альтюссера и других Зависимость мышления субъекта от структур языка (наличие которой и позволяет рассматривать идеологию и язык как единого Другого с большой буквы) утверждалась и исследовалась в трудах по языкознанию В Гумбольдта, А Бодуэна де Куртэне, Ю Караулова, А Потебни, а также в работах М Бахтина, Э Бенвениста, Б Гаспарова,

Дж Лакоффа, Ю Лотмана, Б Маркова, М де Серто В первой четверти ХХ-го века возникло представление о том, что прошлое неизбежно искажается в процессе создания исторического или общекультурного нарратива о нем - то есть, является своего рода непознаваемым «другим» К этому направлению мысли относятся концепция социального конструирования коллективной памяти М Хальбвакса, идеи представителей исторической школы «Анналов» (М Блок, Ф Бродель, Л Февр), теории нарративистов (П Рикер, X Уайт)

Отдельную подгруппу составляют исследования собственно проблематики другости, в которых ставится вопрос о возможности сохранения (или преодоления) инаковости «другого» в процессе познания и коммуникации это теоретические разработки М М Бахтина, Б Вальденфельса, В П Визгина, Э Левинаса

Во второй группе источников можно выделить несколько направлений изучения позднесоветской культуры Относительно недавно возникшее направление - «этнография повседневности» советской эпохи, в рамках которого исследуются тактики повседневного существования людей в условиях коммунальной квартиры (Е Герасимова, И Утехин), очереди (К Богданов), экономики дефицита (О Гурова, А Леденева, М Туровская, И Утехин, Д Юрганова), к этому направлению примыкает и «этнография идеологии» А Юрчака Перечисленные исследования строятся на социологических методах (прежде всего, глубинных интервью), что позволяет их авторам довольно успешно реконструировать «картину сознания» бывшего носителя советской культуры Не менее продуктивным в этом отношении является анализ биографических нарративов «маленького» советского человека, предпринятый Н Цветаевой и Н Козловой

Археологии советского субъекта посвящены исследования О Хархордина Используя методы М Фуко, он выделяет в советской культуре ряд особых практик «об-личения», посредством которых формировался советский субъект

Другое направление связано с осмыслением специфики как художественной жизни 70-х в целом, так и отдельных ее феноменов это исследования М Берга,

Б Гройса, В Жидкова, А Зорина, Н Зоркой, В Курицына, М Липовецкого, Н Маньковской, С Т Махлиной, Б Парамонова, Е Раскатовой, С Савицкого, К Б Соколова, М С Уварова, И Уваровой, М Эпштейна Еще один сегмент исследований советской культуры представлен работами, анализирующими особенности ее «ново-языка» и, шире, официального дискурса (Д Вайсс, А Ворожбитова, М Кронгауз, Ю Левин, А Романенко, А Синявский, Е Г Соколов, А Соломоник), а также стратегии «языкового сопротивления» ему (Н Купина, Э Лассан, Е Шейгал)

Следует, однако, отметить, что советская культура 70-х годов изучена еще в гораздо меньшей степени чем, например, культура сталинского периода, даже если брать одну только художественную жизнь 70-х, то ее исследования представлены пока несколькими сборниками (в первую очередь, вышедшим в 2001 году «Художественная жизнь России 1970-х как системное целое»), тогда как аналогичная составляющая культуры 20-х-50-х является предметом объемных монографий Б Гройса, И Голомштока, Е Добренко, Т Кругловой, В Паперного

Цели и задачи исследования. Цель исследования заключается в выявлении основных стратегий субъекта в его отношениях с «другим» в советской культуре 70-х При этом «другой» трактуется предельно широко, как фигура, имеющая три модуса существования «ближнего другого», «Большого Другого» (термин Ж Лакана, который в данной работе используется для обозначения дискурса официальной идеологии) и «иного»

Достижение этой цели осуществляется посредством решения следующих задач

выделить доминирующие в позднесоветской культуре модели самоидентификации «я» в измерении его существования с ближними «другими» («бытия-под-взглядом-другого», в терминологии Сартра) выявить этические принципы, участвующие в организации повседневного взаимодействия субъекта с «ближними другими»

определить специфику дискурса официальной идеологии и выявить основные стратегии сопротивления ему, действовавшие в позднесоветской культуре

исследовать степень успешности выполнения официальной идеологией своих функций в культуре позднего социализма и выяснить тем самым пределы ее «власти» над субъектом

рассмотреть особенности функционирования в культуре 70-х созданного официальной пропагандой образа ее «внешнего иного» исследовать особенности идеологического освоения исторического прошлого на примере создания общекультурного нарратива о Великой Отечественной войне в эпоху 70-х Объект и предмет исследования. Объектом исследования является советская культура Предметом исследования - советская культура 70-х гг, взятая в ракурсе отношений ее субъекта с «другим» Под «70-ми» понимается эпоха, хронологические рамки которой шире календарных согласно распространенной в литературе периодизации, она начинается в 1968-м (с вводом войск Варшавского договора в Чехословакию, усилением идеологического контроля) и заканчивается в 1985-м (с началом «перестройки»)

Методологическая и теоретическая база исследования. Характер поставленных исследованием задач потребовал применения философской и культурно-исторической методологии, в связи с чем в работе использованы следующие методологические подходы и концепции

В качестве теоретического основания трехмодусной трактовки «другого» использовалась концепция Ж Лакана, а именно, его триада Воображаемого-Символического-Реального Ее элементы - основные измерения, «планы» человеческого существования - в данной работе понимаются как основные инстанции взаимодействия субъекта с «другим» и, одновременно, как три различных модуса существования другого («ближний другой», «Большой Другой» и «иной»)

При исследовании статуса официальной идеологии в обществе «развитого социализма» использовался социологический метод

К анализу текстов-источников (газетных и журнальных статей, политических речей, анекдотов, текстов диссидентов и художественных текстов эпохи) был применен структурно-семиотический подход Научная новизна исследования заключается в следующем

впервые культура позднего социализма рассмотрена в свете отношений субъекта с фигурой «другого»

выявлены две основные стратегии дискурсивного сопротивления официальному языку и идеологии (Большому Другому) в позднесоветской культуре

на примере исследования советской культуры 70-х апробирован тезис о том, что наиболее успешной стратегией сопротивления дискурсу власти (как и любому «властвующему» дискурсу) является языковая игра исследованы особенности функционирования идеологических конструктов «врага» и «героического прошлого» в культуре 70-х Результаты исследования могут быть сформулированы в качестве тезисов, выносимых на защиту

Одним из распространенных способов самоидентификации субъекта в советской культуре 70-х становятся практики «суррогатной индивидуализации», т е индивидуализации через потребление Официальная идеология и особенности плановой экономики блокировали эти практики и тем самым способствовали их культивированию Вместе с тем эти практики не соответствовали не только официально-одобряемым способам «об-личения», но и некоторым базовым для русской (советской) культуры ценностям

В пространстве позднесоветской культуры распространяются две стратегии сопротивления Большому Другому официального языка дискурс обличения (тексты диссидентской направленности) и дискурс игры (политический анекдот, литература постмодерна) Появление

последнего стало возможным вследствие предельной десемантизации официального языка, очевидности отсутствия референта у его знаков Если понимать «идеологию» как систему установок, целей и ценностей, пропагандируемых посредством специально предназначенных для этого текстов, то в поздпесоветской культуре она утрачивала способность выполнять свои функции и существовала в качестве отвлеченной, самозамкнутой и параллельной реальности Если же понимать ее широко, как действующую через альтюссеровские «аппараты» и рассеянную во множестве практик, то субъект находился под определенной степенью влияния «Другого» идеологии

Идеология является основной системой производства готовых к употреблению внутри культуры образов «иного» Сконструированный в дискурсе официальной идеологии образ «внешнего иного» (Запада), воспринимался (вследствие общего ощущения «дефицита референта» от чтения официального текста) по большей мере как идеологический обман, что приводило к формированию у значительной части его адресатов образа-антипода В отличие от образа «внешнего иного», образ «иного-внутри» (значимого исторического прошлого) сохранил устойчивость к процессам десемантизации Представляется, что в этом случае Большой Другой, предоставляющий готовые конфигурации значений для его осмысления, выполнял охранительно-терапевтическую функцию

Теоретическая и практическая значимость работы Полученные в процессе диссертационного исследования результаты могут послужить основанием для дальнейшего изучения различных сегментов позднесоветской культуры Также результаты исследования могут применяться при чтении лекций и специальных курсов по философии и культурологи

Апробация работы. Основные результаты исследования представлены в тезисах и статьях, а также артикулированы в виде докладов на научных конференциях Международная конференция «Исповедальные тексты

культуры», 18-19 ноября 2006, Санкт-Петербург, Международная научно-практическая конференция «Советская культура проблемы теоретического осмысления», 20 июня 2008, Санкт-Петербург

Диссертация обсуждена и рекомендована к защите на кафедре культурологии Санкт-Петербургского государственного университета

Объем и структура работы Диссертация состоит из введения, трех глав, содержащих 6 параграфов, заключения, списка литературы, включающего 184 источника

Основное содержание работы Во введении обосновывается актуальность темы исследования, освещается степень ее разработанности, определяются объект, предмет и научная новизна исследования, формулируются цель и задачи, определившие общую направленность и структуру исследования, указываются теоретические и методологические основания диссертации, показывается ее теоретическая и практическая значимость

Первая глава «Субъект позднесоветской культуры в его отношениях с «ближними другими» состоит из двух параграфов Она посвящена анализу форм самоидентификации «я» в измерении его существования с ближними «другими», а также выявлению специфики повседневного взаимодействия людей в эпоху «развитого социализма» В первом параграфе «Доминирующие модели самоидентификации» рассматривается процесс советской индивидуализации (становления личности современного типа), а также способы идентификации, характерные для позднесоветского субъекта В концепции Лакана отношения «я» с ближними ему другими принадлежат регистру Воображаемого, где господствует запрос на признание, направленный на других «Взгляд другого» (Сартр) необходим субъекту для самоидентификации Желание признания универсально, однако, формы проявления «желания признания» в каждом отдельном обществе имеют свою специфику В обществах современного типа (к каковым относится и позднесоветское) важной составляющей «желания признания» становится

стремление субъекта к утверждению своей индивидуальности, т е отличия от других Люди первых советских поколений идентифицировали себя с едиными, предлагаемыми «сверху» идеологическими и культурными образцами В позднесоветской культуре распространяется дискурс об «индивидуальности» и ее «подавлении» Усложняется городская культура, в результате чего появляется множество неофициальных, субкультурных, микрокультурных и контркультурных образцов для идентификации Наиболее распространенным способом «подтверждения индивидуальности» для позднесоветского субъекта (для некоего условного типа «нормального», «обычного» субъекта) становятся практики «суррогатной индивидуализации» (термин О Хархордина), те индивидуализации через потребление Особенности плановой экономики, с ее хроническим дефицитом и единообразием выпускаемой продукции, блокировали эти практики и тем самым способствовали все большему их распространению Практики самоутверждения через потребление не соответствовали не только официально одобряемым способам об-личения (через дела, а не через вещи), но и некоторым классическим для русской (и советской) культуры ценностям - в первую очередь, ценности аскетизма (нестяжания, в терминологии С Кара-Мурзы), с которой связанно традиционное представление русских о себе как о людях, предпочитающих духовные блага материальным Поэтому осуждение практик «суррогатной индивидуализации» как «вещизма», «бездуховности», «потребительства» не ограничивалось областью официальной пропаганды

Во втором параграфе «Специфика отношений «я» и «другой» в повседневности позднего социализма» выявляются этические принципы, регулирующие повседневные взаимодействия между субъектами Нормы, организующие культуру повседневности, находятся в прямой зависимости от специфики социальных и экономических отношений и порождаемых ими практик, в которых участвуют люди Наиболее важным в этом отношении фактором для позднесоветской повседневности представляется так называемая «экономика дефицита» По утверждению ряда авторов, вспоминающих или

исследующих эпоху 70-х, ставшая сейчас предметом ностальгии «человечность» межличностных отношений была напрямую связана с «бартерным» характером экономики дефицита, в которой первостепенную роль играли не деньги, а взаимные услуги Такая система формировала особую этику, главными принципами которой были принципы взаимопомощи и «человеческого отношения» Анализ общенациональных, интеллигентских и официально-идеологических представлений о наилучшем устройстве общества (т е таком, в котором отношения между людьми лишены конфликтов и противоречий) обнаруживает связанность в структуре этих представлений бедности и хороших отношений между людьми С теоретических позиций марксистского толка (Г А Голицын, В М Петров) утверждается, что господство коллективистской установки в культуре напрямую связано с условиями бедности или любого рода экономической депривации Таким образом, по аналогии с тем, как в индивидуальном плане изначальная онтологическая «нехватка» (Ж Лакан) обрекает субъекта на фундаментальную зависимость от «другого», «нехватка» в плане социально-экономическом порождает ценности коллективистского характера

Вторая глава «Формы отношений субъекта с безличными "другими" языка и идеологии» состоит из двух параграфов В ней исследуется специфика отношений субъекта позднесоветской культуры с безличным Другим языка и идеологии Лакановский термин «Большой Другой» используется здесь для обозначения единства идеологии (как системы идей, ценностей и норм) и языка (как знаковой системы, играющей главную роль в процессе идеологического воздействия) Эффективность идеологии не в последнюю очередь связана с успешностью языковых стратегий Поэтому первый параграф «Основные дискурсивные стратегии сопротивления официальному языку» посвящен вопросу о том, какое положение в культуре «зрелого социализма» занимал официальный язык, вопросу о пределах его власти над субъектом и стратегиях сопротивления ей со стороны «я» По мнению ряда авторов, занимающихся советским «новоязом», последний к 70-м годам достиг предельной степени

клишированное™ и ритуализированности Из-за перенасыщенности языка идеологии штампами, официальное слово теряло смысловую наполненность Знак идеологического письма оказался оторван, говоря словами Деррида, «от его природной привязки к выражению» слова официального дискурса воспринимались большей частью его адресатов как симулякры не существующей реальности

В параграфе выделяются две возникающие рамках позднесоветской культуры стратегии сопротивления Большому Другому языка и идеологии 1) дискурс игры и 2) дискурс оСпичетш Возникновение дискурса игры стало прямым следствием произошедшей десемантизации официального языка Дискурс игры в данном исследовании анализировался на примерах таких явлений, как политический анекдот, литература концептуализма, а также того сегмента русского литературного постмодернизма, который В Курицын называет «полистилистическим» Пустота идеологического знака позволяет наделять его произвольными значениями - на этом основывался значительный корпус анекдотов, главным персонажем которых становился официальный язык эпохи зрелого социализма, тот или иной его штамп («коммунизм», «линия партии», «слава КПСС» и пр) Представляя собой, по определению А Синявского, «штамп, который сам себя взрывает», анекдот демонстрировал обилие «мертвых зон» внутри политического языка По такому же принципу строился концептуальный текст, но если анекдоты основывались на штампах политически ангажированного языка, то концептуализм предельно расширил зону деконструируемого «мертвого» слова, включив в нее «общие места» всего русского литературного и разговорного языка, «русского макродискурса» (в терминологии А Ворожбитовой) Полистилистический текст (представленный в данном исследовании поэмой Вен Ерофеева «Москва-Петушки») сталкивает, взаимно пародирует, обыгрывает и снижает различные языки как официально признанные, так и репрессированные стили, пересекаясь, образуют в таком тексте «многоголосие» (М Бахтин), в котором каждый из отдельных языков лишается монополии на говорение В этом смысле полистилизм

демонстрировал лежащий в основе ситуации постмодерна кризис Единого языка, обладающего монополией на Единую истину

Все три выделенные выше дискурсивные практики игры могут быть квалифицированы как симптомы «состояния постмодерна», которое, согласно Лиотару, начинается с того, что метанаррации, «великие рассказы» (каковым являлась, в частности, коммунистическая идеология) теряют свою легитимирующую силу Язык советского метарассказа утрачивал свое правдоподобие не только вследствие «истирания» его слов, но и по причине осознания (по крайней мере, некоторой частью интеллигенции) «краха утопии» - с которого, по мнению многих авторов, начинается эпоха 70-х Общей чертой трех выделенных типов игрового отношения к Большому Другому (и одновременно главным их отличием от дискурса обличения) является отказ от референциального понимания слова они заняты самим языком, а не проблемой его соответствия или несоответствия внеязыковым референтам Такое отношение к слову явным образом расходится с характерной для советской и русской культуры традицией текстоцентризма, суть которой заключалась в том, чтобы воспринимать слова «всерьез», как могущие влиять на жизнь Дискурс обличения, под которым подразумеваются тексты диссидентской направленности, остается (в своем отношении к языку) в русле этой традиции В настоящем исследовании он назван «дискурсом обличения» потому, что основным пунктом его отношения к «советскому языку» являлось обвинение последнего во лжи Дискурс обличения основывался на вере в онтологическую референциальность языка обвиняя язык во лжи, он исходил из его способности говорить истину, а потому занимался выявлением несоответствий слов действительности, тогда как дискурс игры был занят языком как таковым, демонстрацией его бессилия в качестве носителя истины Оставляя сам язык «вне подозрений», обличающие тексты зачастую становились лексическими и структурными двойниками официальных Анекдот, концептуалистская или «полистилистическая» игра с языком меняет код прочтения идеологически нагруженного текста, что не только обнаруживает условность или пустоту

последнего, но и становится выходом за пределы смыслового «горизонта» идеологии

Во втором параграфе «Функциональная эффективность официальной идеологии в культуре зрелого социализма» исследуется степень успешности выполнения официальной идеологией своих функций в культуре позднего социализма, из этого делается вывод о характере отношения «я» (носителя, субъекта культуры) с Другим идеологии, то есть, о пределах его «власти» над субъектом Суть отношений субъекта с Большим Другим идеологии коренится в тех функциях, которые несет идеология, в том, какую роль играет она в существовании культуры того или иного общества, какое место ее картина мира и ценности занимают в сознании субъекта Поэтому в начале параграфа дается краткий обзор определений идеологии, затем перечисляются функции идеологии (познавательная, программно-целевая, аксиологическая, интегрирующая), затем рассматривается, какие из них идеология в культуре зрелого социализма действительно выполняла Для того, чтобы исследовать выполнение или невыполнение идеологией своих функций, необходимо иметь перед глазами «картину сознания» субъекта изучаемой культуры Решение такой задачи начинается с выбора методов реконструкции этой картины Первый связан с семиотическим подходом к культуре, в данной работе он назван «от текста» Анализ самого идеологического дискурса (по причине произошедшей десемантизации его знаков, вследствие которой он перестал пониматься буквально) представляется для решения поставленной задачи малопродуктивным, для ее решения необходимы тексты, являющиеся фор\юй сознания (А Пятигорский) адресата этого дискурса, в случае данного исследования - представителя некоего культурного большинства, «маленького» («нормального») советского человека, относительно далекого от идеологии и политики Немногочисленные образцы таких текстов найдены в работах Н Козловой, Б Грушина, А Юрчака, также к ним можно причислить политические анекдоты Второй возможный способ реконструкции сознания заключается в анализе повседневных практик, в которых участвовало

большинство субъектов изучаемой культуры В настоящей работе ему дано название «от практики» Предположение о продуктивности обращения к повседневности для выявления степени «идеологизированное™» сознания субъекта основывается, в частности, на утверждении Л Альтюссера о том, что «идеология всегда существует в практике, или в практиках»

В параграфе также дается обзор представленных в современной культурологической и социологической литературе суждений, касающихся места идеологии в позднесоветской культуре Среди них почти общим местом являются констатации того, что в 70-е эффективность «идеологического воспитания», равно как и доверие людей к официальному дискурсу снижались По свидетельствам ряда авторов, взаимодействие с идеологическими институтами приобретало в эпоху «развитого социализма» все более формальный характер Оно описывается в терминах «ритуала», «ритуальной игры» или с помощью метафоры «параллельности» (Б Парамонов, Л Карасев, А Юрчак, С Бойм и др ) Основываясь на этих суждениях, можно было бы сделать вывод о том, к 70-м годам идеология стала «параллельным» миром, соприкасающимся с жизнью советского человека исключительно посредством формального участия последнего в неких обязательных ритуальных процедурах Однако, он представляется не вполне верным

Предпринятые в рамках настоящего диссертационного исследования попытки обнаружить (с помощью двух выделенных способов «реконструкции сознания») в составе позднесоветской ментальное™ некие зоны, производные от функционирования идеологического дискурса, привели к следующим выводам 1 В текстах адресатов идеологического дискурса нередко имеет место ироническая дистанция по отношению к его формулировкам Однако, при этом истершиеся и ставшие предметом анекдотов пропагандистские штампы (как, например, формула неустанной заботы иар»шг/)продолжали «работать», те во многом определять картину социального мира субъекта, поскольку имели подтверждение, дублировались в социально-экономической, повседневной практике Ситуацию практического воспроизведения утративших

смысл идеологических постулатов иллюстрирует высказывание С Жижека о способе бытования идеологии в современных, охваченных цинизмом обществах «субъекты больше не верят, но за них верят сами вещи» 2 Если понимать «идеологию» так, как она понималась в рамках самой позднесоветской культуры - то есть, как систему идеалов, целей и ценностей, пропагандируемых государством посредством специально предназначенных для этого текстов - то она утратила свои функции и находилась в отношениях «параллельности» к большинству «нормальных» субъектов Если же понимать ее широко, как действующую через альтюссеровские «аппараты» и существующую прежде всего в практиках, то субъект находился под определенной степенью влияния официальной идеологии Идеология продолжала успешно выполнять свои функции «непрямым» образом посредством формальных свойств официального текста и ритуала утверждалась картина стабильного, неизменного мира, посредством имеющихся социально-экономических институтов - защищенное место человека в нем

В третьей главе «Функционирование образов "внешнего иного" и "внутреннего иного" в советской культуре 70-х» рассматривается последний из трех смыслов, заключающихся в понятии «другой» это другой как «чужой», или «иной» После исследований В Гумбольдта, А Потебни, Ю Лотмана, Б Вальденфельса, существование иного-как-иного (во всей полноте своей инаковости) в поле зрения той или иной культуры представляется сомнительным, поскольку для того, чтобы занять какое-то место в сознании культуры, «чужое» должно найти себе имя в ее языке, а переименованное, вписанное в «свой» символический порядок «чужое» лишается определенной доли чуждости Если, например, задача гуманитарных наук (по Бахтину) заключается в «преодолении чуждости чужого без превращения его в чисто свое», то культурные стереотипы и мифологемы имеют как раз обратную цель - «переварить» чужое, сделать его понятной частью «своей» картины мира В результате этого процесса культура (или отдельный субъект) имеет дело с тем,

что М Бахтин называл «чужим освоенным», те с некими одомашненными образами чужого

Глава структурирована в соответствии с двумя возможными локализациями «иного» относительно культуры, которые в данной работе обозначаются как «внешнее иное» и «иное-внутри»

В первом параграфе «"Внешний иной": образ Запада и его восприятие» рассматриваются особенности функционирования в позднесоветской культуре образа ее «внешнего иного», представленного Западом, «главным другим» русской культуры (П Серио) В современных обществах восприятие «внешнего иного» носителем культуры опосредуется, по большей части, идеологией Поэтому не вполне корректно говорить о собственно отношениях «я-иной» следует говорить лишь о взаимодействии «я» с Большим Другим идеологии и языка, который конструирует и предоставляет субъекту культуры определенный образ «иного»

Этот образ существует, во-первых, в пропаганде, а, во-вторых, как ее результат - в общественном сознании В обоих модусах существования образа «чужого» в исследуемый период происходят изменения относительно классического способа его функционирования Что касается самого образа, то анализ соответствующего сегмента официального дискурса показывает, что по сравнению с хрущевскими и сталинскими временами, в пропаганде 70-х происходит существенное смягчение риторики врага (это отмечают Д Вайсс, Л Гудков, Ю Левин), его образ становится более эмоционально-нейтральным и анонимно-непредставимым Источниками информации о характере «образа врага» в общественном сознании для данной работы послужили социологические исследования Б Грушина, Ю Левады и политические анекдоты Социологический материал дал мозаичную картину, демонстрирующую, что сконструированный пропагандой «образ врага» усваивался в обществе неравномерно, а степень критичности его восприятия зависела от уровня социальной депривированности адресата Исследование блока анекдотов на тему «Запада» позволило прийти к более или менее

однозначным выводам 1 В анекдоте Запад оказывается неким негативным отражением образа, сконструированного советской пропагандой (сам СССР, впрочем, тоже) Анекдот говорит о западе как о вожделенном месте изоблия и свобод В отношении «образа врага» анекдот находится между стратегиями игры и обтчения с одной стороны, он оперирует штампами о «враге» как пустыми знаками, с другой, полученный в результате буквализации пропагандистского клише результат оказывается по смыслу прямым его отрицанием 2 Можно предположить, что ироническое или скептическое отношение к официальному дискурсу о «враге» было явлением довольно распространенным Представляется верным связать это с тем, что, являясь продуктом официального дискурса, образ «внешнего чужого» оказался вовлеченным в процесс общей десемантизации этого дискурса Визуальному образу или словесному портрету «капиталиста» была свойственна крайняя статичность его внешние атрибуты, равно как и черты его морального облика не менялись десятилетиями и превратились в штампы Для советского официального дискурса в целом было характерно нарушение одного из важнейших требований коммуникации - информационной новизны Многократные повторы, отсутствие в высказывании новой информации о референте создает эффект псевдореференциалыюсти (А Ворожбитова) 3 Испытывая «дефицит референта» и своего рода «раздражение от текста» в процессе потребления официальной информации, ее адресаты зачастую попадали по власть другой идеологии, построенной на отрицании официальной Попытки «вскрыть идеологический обман» (Барт) официального языка в описании «чужого» (при невозможности увидеть его «собственными глазами») нередко сопровождались отрицанием навязанного образа во всей его обобщенности, а значит, вводили отрицающего субъекта в круг другой идеологии, анти-идеологии Идеологема «западного рая» (о существовании которой в 70-е писали, в частности, П Вайль и А Генис) стала производной от дискредитированного официального мифа

Второй параграф «Особенности идеологического освоения прошлого в официальном историческом нарративе» посвящен процессу идеологизации и символизации исторического прошлого (а именно, военного прошлого), который происходил в позднесоветский период Культурная функция фигуры «иного» (или «чужого») заключается в том, чтобы служить условием для самоидентификации «своего» Если Запад («внешний иной») традиционно служил опорой для негативной идентификации, то победа в Великой Отечественной войне стала условием всех позитивных идентификаций позднесоветской культуры Мы полагаем, что опыт войны можно рассматривать как ее внутреннее «иное» по следующим причинам 1) Прошлое (особенно, коллективно значимое) - всегда в какой-то мере «иное» внутри любой культуры, поскольку оно не может быть удержано и схвачено во всей своей событийной полноте даже в самом интенционально непредвзятом историческом нарративе На это указывают исследования М Блока, Л Февра, X Уайта, П Рикера, П Хаттона 2) Как опыт травматический и «экстремальный», военный опыт содержит в себе нечто, принципиально не поддающееся вербализации, тем более оказывается он до конца непереводимым на язык «коллективных чувств» 3) Те или иные события прошлого актуализируются в памяти культуры, «вспоминаются» в соответствии с определенной системой кодов, код актуализации войны в позднесоветском публичном дискурсе можно обозначить как «героический» В процессе создания общекультурного исторического нарратива происходит наполнение коллективной памяти определенными высказываниями, которым обеспечивается повторяемость, одновременно с этим другие высказывания обрекаются на уничтожение или забвение При этом, как свидетельствует анализ механизмов социальной памяти (М Хальбвакс, X Вельцер), происходит интеграция индивидуальных воспоминаний в структуры коллективной памяти, повторяемые в публичном дискурсе высказывания зачастую становятся средством собственного высказывания людей о прошлом, т е приобретают статус самой реальности прошлого Поэтому интенсивная работа по созданию

образа войны, сопровождающаяся выработкой соответствующего «языка воспоминаний» и активным пополнением «цитатного фонда» (Б Гаспаров) на военную тему, способствовала не только активизации военного прошлого в памяти культуры, но и его «ускользанию»

В отличие от образа «внешнего иного», образ «иного-внутри» сохранил устойчивость к процессам десемантизации Представляется, что в случае с памятью о таком травматическом событии, как война, Большой Другой идеологии, предоставляющий готовые конфигурации значений для его осмысления, выполнял охранительно-терапевтическую функцию

В заключении подводятся основные итоги работы и намечаются перспективы дальнейшего исследования темы

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях

1) Феномен политического анекдота в советской культуре 60-70-х годов // Вестник Ленинградского Государственного Университета им. A.C. Пушкина, №4 (8), серия «философия». СПб., 2007. С. 104-109 (издание включено в перечень ВАК Минобрнауки России)

2) Жанр «письма в редакцию» как пример инверсии исповедального слова // СПб 2007 Исповедальные тексты культуры Материалы международной научной конференции СПб , 2007 - 300 с - С 147-150

3) Фактор идеологического конструирования времени и пространства в советской культуре (на примере 60х-70х гг) // Советская культура проблемы теоретического осмысления Материалы международной научно-практической конференции СПб, 2008 —244 с - С 130-133

4) «Главный другой» советской культуры 70-х специфика функционирования образа // Парадигма философско-культурологический альманах Вып 12 СПб, 2009 -200 с - С 88-94

Подписано в печать 06 11 2009 г Заказ № 75

1,28 п л Тираж 100 экз

Отпечатано на факультете философии и политологии СПбГУ 199034, С -Петербург, Менделеевская линия, д 5

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата философских наук Кирзюк, Анна Андреевна

Введение

Глава 1. Субъект позднесоветской культуры в его отношениях с

1.2. Специфика отношений «я» и «другой» в повседневности позднего социализма.

Глава 2. Формы отношений субъекта с безличными «другими» языка и идеологии.

2.1. Основные дискурсивные стратегии сопротивления официальному языку.

2.2 Функциональная эффективность официальной идеологии в культуре зрелого социализма.

Глава 3. Функционирование образов «внешнего иного» и «внутреннего иного» в советской культуре 70-х.

3.1. «Внешний иной»: образ Запада и его восприятие.

3.2. Особенности идеологического освоения прошлого в официальном историческом нарративе. 114 Заключение. 131 Список использованной литературы ближними другими».

1.1. Доминирующие модели самоидентификации.

Введение диссертации2009 год, автореферат по культурологии, Кирзюк, Анна Андреевна

Актуальность темы исследования. Тема диссертационного исследования представляется актуальной по нескольким причинам.

Во-первых, культура 70-х стала к сегодняшнему моменту прошлым, удаленным настолько, чтобы, с одной стороны, быть предметом научного анализа, а с другой, чтобы стать объектом коллективных мифологизаций. Широкое использование советской символики в современной индустрии рекламы, моды, развлечений, появление специализированных сайтов и каналов в СМИ — симптомы массовой ностальгии, которая уже сама стала предметом культурологической рефлексии (С. Бойм, JI. Горалик, Е. Николаева). Очевидно, что ностальгия - особенно, если она имеет коллективную природу и эксплуатируется в дискурсе массовой культуры (или создается им) - неизбежно мифологизирует свой объект, поэтому способствует скорее его забвению, чем воссозданию. Поэтому вполне возможно, что в скором времени уникальная, чрезвычайно разнообразная и сложная культура советской эпохи редуцируется к набору штампов политической риторики, простых и обаятельных ретро-картинок, предметов и слоганов - и в таком виде останется в коллективной памяти последнего советского и в представлениях постсоветского поколений.

В-третьих, актуальной остается тема «другого». Различные направления философии ХХ-го века постулировали зависимость субъекта от разного рода «других»: идеи диалогизма и «коммуникативного существования» - от другого субъекта; структурализм и постструктурализм — от «других» языка, дискурса, идеологии, желания, рынка. «Другой» является фундаментально значимой инстанцией, определяющей в субъекте все или почти все (идентичность, убеждения, вкусы, содержание памяти), находящейся вовне, и одновременно, внутри него («я - это другой», как говорил Лакан). С этой позиции исследование позднесоветской культуры в ракурсе отношений «я - другой» представляется весьма продуктивным, поскольку позволяет охватить различные ее уровни - от тактик повседневных взаимодействий людей до стратегий дискурсивного сопротивления языку власти и особенностей строения коллективной памяти.

Степень научной разработанности проблемы. Проблема «другого» и «другости» разрабатывалась и продолжает разрабатываться исследователями самых различных направлений. Они составляют первую группу авторов, к которым мы обращались в процессе диссертационного исследования. Вторую группу источников составляет достаточно широкий круг работ, посвященных различным аспектам культурной, общественной, повседневной и политической жизни общества «развитого социализма».

В первой группе исследований следует выделить несколько подгрупп. Прежде всего, это авторы, проблематизировавшие зависимость субъекта от другого субъекта (от «ближнего другого» в нашей терминологии). Идея о том, что «я» онтологически неустойчиво и для обретения идентичности нуждается во «взгляде другого» разрабатывалась М. Бахтиным, П. Бергером, А. Кожевым, И. Коном, Ч. Кули, Ж. Лаканом, Дж. Мидом, Ж-П. Сартром и другими. Позиция, согласно которой «я» конструируется «Большим Другим» (под которым здесь понимается единство языка и идеологии, определяющее специфику тех дискурсов, которые субъект вынужден потреблять как носитель данной культуры) представлена в работах Р. Барта, Ж. Деррида, Ж. Лакана, представителей французской школы дискурс-анализа (Ж-Ж. Куртина, М. Пеше, П. Серио), Л. Альтюссера и других. Зависимость мышления субъекта от структур языка (наличие которой и позволяет рассматривать идеологию и язык как единого Другого с большой буквы) утверждалась и исследовалась в трудах по языкознанию В. Гумбольдта, А. Бодуэна де Куртэне, Ю. Караулова, А. Потебни, а также в работах

М. Бахтина, Э. Бенвениста, Б.Гаспарова, Дж. Лакоффа, Ю. Лотмана, Б. Маркова, М. де Серто. В первой четверти ХХ-го века возникло представление о том, что прошлое неизбежно искажается в процессе создания исторического или общекультурного нарратива о нем — то есть, является своего рода непознаваемым «другим». К этому направлению мысли относятся концепция социального конструирования коллективной памяти М. Хальбвакса, идеи представителей исторической школы «Анналов» (М. Блок, Ф. Бродель, Л. Февр), теории нарративистов (П. Рикер, X. Уайт).

Отдельную подгруппу составляют исследования собственно проблематики другости, в которых ставится вопрос о возможности сохранения (или преодоления) инаковости «другого» в процессе познания и коммуникации: это теоретические разработки М.М. Бахтина, Б. Вальденфельса, В.П. Визгина, Э. Левинаса.

Во второй группе источников можно выделить несколько направлений изучения позднесоветской культуры. Относительно недавно возникшее направление - «этнография повседневности» советской эпохи, в рамках которого исследуются тактики повседневного существования людей в условиях коммунальной квартиры (Е. Герасимова, И. Утехин), очереди (К. Богданов), экономики дефицита (О. Гурова, А. Леденева, М. Туровская, И. Утехин, Д. Юрганова); к этому направлению примыкает и «этнография идеологии» А. Юрчака. Перечисленные исследования строятся на социологических методах (прежде всего, глубинных интервью), что позволяет их авторам довольно успешно реконструировать «картину сознания» бывшего носителя советской культуры. Не менее продуктивным в этом отношении является анализ биографических нарративов «маленького» советского человека, предпринятый Н. Цветаевой и Н. Козловой. Археологии советского субъекта посвящены исследования О. Хархордина. Используя методы М. Фуко, он выделяет в советской культуре ряд особых практик «об-личения», посредством которых формировался советский субъект.

Другое направление связано с осмыслением специфики как художественной жизни 70-х в целом, так и отдельных ее феноменов: это исследования М. Берга, Б. Гройса, В. Жидкова, А. Зорина, Н. Зоркой, В. Курицына, М. Липовецкого, Н. Маньковской, С.Т. Махлиной, Б. Парамонова, Е. Раскатовой, С. Савицкого, К.Б. Соколова, М.С. Уварова, И. Уваровой, М. Эпштейна. Еще один сегмент исследований советской культуры представлен работами, анализирующими особенности ее «ново-языка» и, шире, официального дискурса (Д. Вайсс, А. Ворожбитова, М. Кронгауз, Ю. Левин, А. Романенко, А. Синявский, Е.Г.Соколов, А. Соломоник), а также стратегии «языкового сопротивления» ему (Н. Купина, Э. Лассан, Е. Шейгал).

Следует, однако, отметить, что советская культура 70-х годов изучена еще в гораздо меньшей степени чем, например, культура сталинского периода; даже если брать одну только художественную жизнь 70-х, то ее исследования представлены пока несколькими сборниками (в первую очередь, вышедшим в 2001 году «Художественная жизнь России 1970-х как системное целое»), тогда как аналогичная составляющая культуры 20-х-50-х является предметом объемных монографий Б. Гройса, И. Голомштока, Е. Добренко, Т. Кругловой, В. Паперного.

Цели и задачи исследования. Цель исследования заключается в выявлении основных стратегий субъекта в его отношениях с «другим» в советской культуре 70-х. При этом «другой» трактуется предельно широко, как фигура, имеющая три модуса существования: «ближнего другого», «Большого Другого» (термин Ж.Лакана, который в данной работе используется для обозначения дискурса официальной идеологии) и «чужого».

Достижение этой цели осуществляется посредством решения следующих задач: выделить доминирующие в позднесоветской культуре модели самоидентификации «я» в измерении его существования с ближними «другими» («бытия-под-взглядом-другого», в терминологии Сартра).

- выявить этические принципы, участвующие в организации повседневного взаимодействия субъекта с «ближними другими».

- определить специфику дискурса официальной идеологии и выявить основные стратегии сопротивления ему, действовавшие в позднесоветской культуре.

- исследовать степень успешности выполнения официальной идеологией своих функций в культуре позднего социализма и выяснить тем самым пределы ее «власти» над субъектом.

- рассмотреть особенности функционирования в культуре 70-х созданного официальной пропагандой образа ее «внешнего иного».

- исследовать особенности идеологического освоения исторического прошлого на примере создания общекультурного нарратива о Великой Отечественной войне в эпоху 70-х.

Объект и предмет исследования. Объектом исследования является советская культура. Предметом исследования - советская культура 70-х гг., взятая в ракурсе отношений ее субъекта с «другим». Под «70-ми» понимается эпоха, хронологические рамки которой шире календарных: согласно распространенной в литературе периодизации, она начинается в 1968-м (с вводом войск Варшавского договора в Чехословакию, усилением идеологического контроля) и заканчивается в 1985-м (с началом «перестройки»)

В качестве теоретического основания трехмодусной трактовки «другого» использовалась концепция Ж. Лакана, а именно, его триада Воображаемого

Символического-Реального. Ее элементы — основные измерения, «планы» человеческого существования — в данной работе понимаются как основные инстанции взаимодействия субъекта с «другим» и, одновременно, как три различных модуса существования другого («ближний другой», «Большой Другой» и «иной»).

При исследовании статуса официальной идеологии в обществе «развитого социализма» использовался социологический метод.

К анализу текстов-источников (газетных и журнальных статей, политических речей, анекдотов, текстов диссидентов и художественных текстов эпохи) был применен структурно-семиотический подход. Научная новизна исследования заключается в следующем:

- впервые культура позднего социализма рассмотрена в свете отношений субъекта с фигурой «другого».

- выявлены две основные стратегии дискурсивного сопротивления официальному языку и идеологии (Большому Другому) в позднесоветской культуре

- на примере исследования советской культуры 70-х апробирован тезис о том, что наиболее успешной стратегией сопротивления дискурсу власти (как и любому «властвующему» дискурсу) является языковая игра.

- исследованы особенности функционирования идеологических конструктов «врага» и «героического прошлого» в культуре 70-х

Теоретическая и практическая значимость работы. Полученные в процессе диссертационного исследования результаты могут послужить основанием для дальнейшего изучения различных сегментов позднесоветской культуры. Также результаты исследования могут применяться при чтении лекций и специальных курсов по философии и культурологи.

Апробация работы. Основные результаты исследования представлены в тезисах и статьях, а также артикулированы в виде докладов на научных конференциях: Международная конференция «Исповедальные тексты культуры», 18-19 ноября 2006, Санкт-Петербург; Международная научно-практическая конференция «Советская культура: проблемы теоретического осмысления», 20 июня 2008, Санкт-Петербург.

Объем и структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, содержащих 6 параграфов, заключения, списка литературы, включающего 184 источника.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Специфика отношений "я - другой" в советской культуре 70-х годов"

Результаты исследования могут быть сформулированы в качестве тезисов, выносимых на защиту:

1) Одним из наиболее распространенных способов самоидентификации субъекта в советской культуре 70-х становятся практики «суррогатной индивидуализации», т.е. индивидуализация через потребление. Официальная идеология и особенности плановой экономики блокировали эти практики и тем самым способствовали все большему их распространению. Вместе с тем эти практики не соответствовали не только официально-одобряемым способам «об-личения», но и некоторым базовым для русской (советской) культуры ценностям.

2) В пространстве позднесоветской культуры распространяются две стратегии сопротивления Большому Другому официального языка: дискурс обличения (тексты диссидентской направленности) и дискурс игры (политический анекдот, литература постмодерна). Появление последнего стало возможным вследствие предельной десемантизации официального языка, очевидности отсутствия референта у его знаков.

3) Если понимать «идеологию» как систему установок, целей и ценностей, пропагандируемых посредством специально предназначенных для этого текстов, то в позднесоветской культуре она утрачивала способность выполнять свои функции и существовала в качестве отвлеченной, самозамкнутой и параллельной реальности. Если же понимать ее широко, как действующую через альтюссеровские «аппараты» и рассеянную во множестве практик, то субъект находился под определенной степенью влияния «Другого» идеологии.

4) Идеология является основной системой производства готовых к . употреблению внутри культуры образов «иного». Сконструированный в ее дискурсе образ «внешнего иного», воспринимался (вследствие общего ощущения «дефицита референта» от чтения официального текста) по большей мере как идеологический обман, что приводило к возникновению в сознании значительной части адресатов официального дискурса образа-антипода. В отличие от образа «внешнего иного», образ «иного-внутри» (значимого исторического прошлого) сохранил устойчивость к процессам десемантизации. Исследование позднесоветской культуры через призму отношений субъекта с фигурой «другого» позволило охватить различные ее уровни (повседневные взаимодействия людей, свойства публичного дискурса, особенности функционирования различных идеологических конструктов). Но диктуемая формулировкой темы необходимость проанализировать все три модуса этой фигуры сказалась на детальности рассмотрения каждого из них: по большому счету, в рамках данной работы получилось лишь «коснуться до всего слегка». Дальнейшие перспективы изучения советской культуры 70-х мы видим в отдельных, более глубоких и скрупулезных исследованиях (с привлечением большего количества «человеческих документов», социологического и художественного материала) обозначенных здесь измерений отношения субъекта с «другим» и соответствующих им аспектов культуры.

Заключение

Помимо выводов, полученных в результате решения поставленных задач и сформулированных внутри параграфов, можно сделать еще несколько заключений общего характера, явившихся своего рода побочным продуктом предпринятого нами исследования специфики взаимодействий позднесоветского субъекта с каждым из тех других, с которыми человеческое «я» связано отношением фундаментальной зависимости.

Так, например, в процессе нашего исследования стало очевидно, что в культуре 70-х происходил процесс трансформации, ослабления влияния или распада традиционных русских и классических советских ценностей, в первую очередь, таких, как коллективизм и аскетизм. Это было закономерным результатом развития советского общества. Одновременно в позднесоветскую эпоху возникли дискурсивные практики, основанные на противоречащем традиционному литературоцентризму отказе от референциального понимания слова. Вместе с тем, исследуя эпоху 70-х, можно наблюдать не только изменение традиционных для русской культуры установок, но и то, как у культуры, в основании своей modern" ной (а таковой была советская), появляются отчетливые симптомы «состояния постмодерна».

Как неоднократно указывалось, в паре «я-другой» «другой» по определению является фигурой властвующей, а «я» - подчиненной и зависимой. Поэтому при анализе их отношений в каждом конкретном случае следует задаться вопросом о мере этой власти или зависимости. В рамках ответа на этот вопрос о культуре 70-х можно сказать (несколько схематизируя), что сфера отношений с Большим Другим была сферой наибольшего высвобождения субъекта от этой зависимости: утверждать так позволяет распространение в культуре дискурсивной стратегии игры, которая если и не могла до конца разрушить «язык-противник» (в терминологии Р.Барта), то, по крайней мере, регулярно «дурачила» его. Надо сказать, что распространенность в позднесоветской культуре отношения к Большому

Другому как к «языку-противнику» представляется нам довольно специфичной. Неповторимость культурной ситуации позднего социализма, возможно, заключалась как раз в этом: в положении, когда очевидное бессилие господствующего дискурса открывало перед субъектами возможность критически-иронической дистанции по отношению к нему, а значит, давало уникальную степень свободы. Фигура «чужого», сконструированная средствами того же бессильного «языка-противника» размывалась, утрачивала свое традиционное назначение — быть опорой для негативной идентификации «своего». Большой Другой сохранял свою «власть» над субъектом лишь в одном пункте - в создании образов исторического прошлого.

Список научной литературыКирзюк, Анна Андреевна, диссертация по теме "Теория и история культуры"

1. Абельс X Интеракция, идентичность, презентация. СПб.: Алетейя. 2000. -272с.

2. Абдуллаееа 3. Об анекдоте//Искусство кино. 1993 №2.

3. Адорно Т. Исследование авторитарной личности. М.: «Академия исследований культуры». 2001.

4. Адорно Т. Негативная диалектика. М.: Научный Мир. 2003 -374с.

5. Андерсон Б. Воображаемые сообщества. М.: Канон-Пресс-Ц, 2001 -288с

6. Арендт X. Истоки тоталитаризма. 1VI.: Центр-Ком, 1996 -672с.

7. Гройс Б. Искусство утопии. М.: ХЖ, 2003 -319ст

8. Гройс Б. Полуторный стиль: между модернизмом и постмодернизмом // Соцреалистический канон. СПб.: Академический проект, 2000.

9. Баранов А.Н, Караулов Ю.Н. Русская политическая метафора. М.: Институт русского языка АН СССР, 1991 -193с

10. Барт P. S/Z. М.: УРСС, 2001.

11. Барт Р. Мифологии. М.: Академический проект. 2008.

12. Барт Р. Нулевая степень письма. М., Академический проект, 2008

13. Барт Р. Смерть автора / Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М., 1994-с. 384-391

14. Бахтин М.М. Проблемы творчества Достоевского. Киев. «Next». 1994.

15. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М.: Худ. литература, 1975.

16. Бахтин М.М. К методологии гуманитарных наук / Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979.

17. Бахтин М.М. Творчество Ф.Рабле и народная культура средневековья. М.: Худ.литература, 1990.

18. Бахтин М.М. Человек в мире слова. М., 1995

19. Бенвенист Э. Общая лингвистика. М.: УРСС, 2002.

20. Берг М. Литературократия. М.: НЛО, 2000.-352 с.

21. Бергер 77, Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М.: Медиум, 1995.

22. Бергер 77. Приглашение в социологию. М.: Аспект-пресс, 1996 -168 с.

23. Берютти М. Варлам Шаламов: литература как документ // К столетию со дня рождения В.Шаламова. Мат-лы конференции. М. 2007 с. 199-208.

24. Богданов К. Повседневность и мифология. СПб.: Искусство, 2001 -433с.

25. Бойм С. Общие места. Мифология повседневной жизни. М.: НЛО, 2002. -320 с.

26. Бранский В.П. Искусство и философия. Калининград.: Янтарный сказ, 1999. -704 с.

27. Бродель Ф. Игры обмена. М.: Прогресс, 1988.

28. Бубер. Диалог / Два образа веры. М.: ACT, 1999 -592 с.

29. Бутенко И. Юмор как предмет социологии // Социологические исследования 1997 №5, с. 135-41

30. Вайль Д Генис А. Потерянный рай /собр.соч в 2т. т.2. Екатеринбург: У-Фактория, 2004.

31. Вайсс Д. «Новояз» как историческое явление // Соцреалистический канон. СПб.: Академический проект, 2000 -1040 с.

32. Валъденфелъс Б. Мотив Чужого. Минск: Пропилеи, 1999. -176 с.

33. Велъцер X. История, память и современность прошлого // Неприкосновенный запас 2005 №40-41

34. Верт Н. История советского государства. М.: Весь Мир, 2002.

35. Визгин В.П. На пути к Другому. М.: Языки славянской культуры, 2004 -800 с.

36. Ворожбитова А.А. Официальный советский язык периода великой отечественной войны // Теоретическая и прикладная лингвистика. Вып. 2. Язык и социальная среда. Воронеж, 2000, с. 21-42

37. Гаспаров Б.М. Язык, память, образ. М.: НЛО, 1996.

38. Геллер М. Машина и винтики. История формирования советского человека. М.: МИК, 1994 -336 с.

39. Генис А. Культурология: расследования 2. М.: Подкова, 2002.

40. Герасимова Е. Советская коммунальная квартира // Социологический журнал. 1996 №1-2.

41. Гирц К. Интерпретация культур // Электронная библиотека «Гумер».

42. Глебкин В.В. Ритуал в советской культуре. М.: Янус-К, 1998.- 168 с.

43. Голш^ын Г.А. От коллективизма к индивидуализму: эволюция сознания российской интеллигенции // Культорологические записки вып.4.

44. Горалик Л. Росагроэкспорта сырка: символика советской эпохи в российском брэндинге // Теория моды 2007 №3.

45. Горин Д. Конец перспективы: переживание времени в культуре 70-х // Длинные 70-е: советское общество в 1968-82гг // Неприкосновенный запас. 2007 №2 (52)

46. Гранин Д. История создания «Блокадной книги» // Дружба народов. 2002 №11.

47. Гройс Б, Кабаков И. Диалоги. М.: Ad marginem, 1999. -191 с.

48. Грушин Б.А. Четыре жизни Росии в зеркале опросов общественного мнения. Эпоха Брежнева (ч.2). М. Прогресс-Традиция, 2006 -464с

49. Гудков Л. Идеологема «врага»: «враги» как массовый синдром и механизм социокультурной регуляции / Образ врага М.: ОГИ, 2005.

50. Гудков Л. Победа в войне: к социологии одного национального символа / Негативная идентичность. М.: НЛО, 2004.

51. Гудков Л. Тоталитаризм как теоретическая рамка / Негативная идентичность. М.: НЛО, 2004.

52. Гумбольдт В фон. Избранные труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1984.

53. Гумбольдт В фон. Язык и философия культуры М.: Прогресс, 1985.

54. Деготь Е. От товара к товарищу. К эстетике нерыночного предмета // Логос. 2000. №5-6.

55. Деррида Ж. О грамматологии. М.: Ad marginem 2000.

56. ДерридаЖ. Позиции. М.: Академический проект, 2007 -160с.

57. Емельянов С.А. Философские и социологические проблемы модернизации в России СПб.: Изд-во СПбГУ, 2005. 164 с

58. Ерасов Б.С. Социальная культурология. М.: Аспект-Пресс, 2000 -591 с.

59. Ерофеев В. Русские цветы зла. М.: Подкова, 1997.

60. Жидков В.С, Соколов КБ. Искусство и картина мира. СПб.: Алетейя, 2003, -464 с.

61. Жиэ!сек С. Возвышенный объект идеологии. М.: ХЖ, 1999.

62. Зиновьев А. Коммунизм как реальность. М.: Центрполиграф, 1994.

63. Зорин А. От Галича к Пригову // 70-е как предмет истории русской культуры. М.: ОГИ, 1998.

64. Есаулов И. Литература как учебник жизни // Соцреалистический канон. СПб.: Академ.проект. 2000 -1040с.

65. Иванов В.Д, Мусаханов JI.P. Баланс художественной культуры // Художественная жизнь России 1970-х гг как системное целое. СПб.: Алетейя, 2001.

66. Ионин Л.Г. Социология культуры: путь в новое тысячелетие. М.: Логос, 2000.- 432 с.

67. Каган М.С. Введение в историю мировой культуры, кн.2. СПб., 2003

68. Кара-Мурза С. Антисоветский проект. М.: Алгоритм. 2002. -288 с.

69. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М.: УРСС, 2003. -264 с.

70. Кассирер Э. Техника современных политических мифов // Антология культурологической мысли. М., 1996.

71. Кларк К Советский роман: история как ритуал. Екатеринбург: Изд-во УрГУ, 2002.

72. Климова С.Г. Стереотипы повседневности в определении «своих» и «чужих» // Социс. 2000. №12, с. 13-23.

73. Клишина С. Русская идея в постмодернистском пространстве // Россия XXI, 1998, №1.

74. Козлова Н, Сандомирская И. Наивное письмо и производители нормы // Коллаж ( социально-филос. альманах) М., 1997

75. Козлова Н. Горизонты повседневности советской эпохи. М.: Ин-т философии РАН, 1996.

76. Козлова Н. Советские люди: сцены из истории. М.: Европа, 2005. -544 с.

77. Козлова Н. Социально-историческая антропология. М.: Ключ, 1999 -192 с.

78. Колотаев В.А. Разрушение и рождение субъектности Я // Человек как субъект культуры. М., 2002.81 .Кон И.С. В поисках себя. Личность и ее самосознание. М.: Политиздат, 1984 -335 с

79. Конрадова Н, Рылеева А. Герои и жертвы: мемориалы Великой Отечественной войны // Неприкосновенный запас 2005 №40-41

80. Кронгауз М.А. Бессилие языка в эпоху зрелого социализма // Знак: Сб. ст. по лингвистике, семиотике и поэтике. М., 1994.

81. Кронгауз М.А. Русский язык: от 70-х к 90-м // Художественная жизнь России 1970-х гг. как системное целое. СПб.: Алетейя, 2001 -352с

82. Круглова Т.А. Советская художественность или нескромное обаяние соцреализма. Екатеринбург: Изд-во УрГУ, 2005. -384 с.

83. Кузнецов В.Н. Идеология. Социологический аспект. М.: Книга и Бизнес, 2005. 816 с.

84. Кукулин Н. Регулирование боли (заметки о трансформации опыта войны в литературе 1940-70-х) // Неприкосновенный запас. 2005 №40-41

85. Купина Н.А. Языковое сопротивление в контексте тоталитарной культуры. Екатеринбург: Изд-во УрГУ, 1999. -176 с.

86. Курганов Е. Анекдот как жанр. СПб, 1997

87. Курицын В. Русский литературный постмодернизм. М.: ОГИ, 2001 -288 с.

88. Куртин Ж-Ж. Шапка Климентиса (заметки о памяти и забвении в полит.дискурсе) // Квадратура смысла. Французская школа анализа дискурса. М.: Прогресс, 1999.

89. Кустарев А. Золотые 70-е — ностальгия и реабилитация // Длинные 70-е: советское общество в 1968-82гг // Неприкосновенный запас. 2007 №2 (52)

90. Лакан Ж. Ниспровержение субъекта и диалектика желания в бессознательном у Фрейда / Инстанция буквы. М., 1998.

91. Лакан Ж. Семинары (кн. 1: Работы Фрейда по технике психоанализа» М.:1998

92. Лакан Ж. Семинары (кн.2: Я в теории Фрейда и технике психоанализа) М.: 1999

93. Лакофф Дж, Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем. М.: УРСС, 2004.-256 с.

94. Лассан Э. Дискурс власти и инакомыслия в СССР. Когнитивно-риторический анализ. Вильнюс, 1995.

95. Левада Ю.А. Советский простой человек. М., 1993.

96. Левин Ю.И. Семиотика советского лозунга / Избр.труды. Поэтика. Семиотика. М.: Языки русской культуры, 1998.

97. Левинас Э. Время и Другой. СПб.: Высш.религ-филос школа., 1998.-264 с.

98. Леденева А. Неформальная сфера и блат: гражданское общество или (постсоветская корпоративность? // Журнал «Pro et contra» Том 2, 1997 год, № 4.

99. ЛиотарЖ-Ф. Состояние постмодерна. СПб.: Алетейя, 1998.

100. Липовецкий М. Русский постмодернизм. Екатеринбург, 1997.

101. Лотман Ю.М. К современному понятию текста / Статьи по семиотике искусства. СПб.: Академ.проект, 2002.

102. Лотман Ю.М. Культура и взрыв. СПб.: Искусство, 2000 -704 с.

103. Лотман Ю.М. Память в культурологическом освещении / Избранные статьи. Таллин: Александра, 1992 с.200 -203.

104. Лотман Ю.М. Текст в тексте / Статьи по семиотике искусства. СПб.: Академический проект, 2002.

105. Лотман Ю.М. Текст и функция / Статьи по семиотике искусства. СПб.: Академический проект, 2002.

106. Лотман Ю.М. Феномен культуры / Избранные статьи. Таллин: Александра, 1992.

107. Дуглас. М. Чистота и опасность. М.: Канон-Пресс-Ц, 2000 -281 с.

108. Мамардагивили М, Пятигорский А. Символ и сознание. Метафизические рассуждения о сознании, символике, языке. М.: Языки Русской Культуры, 1997.

109. Мангейм К. Идеология и утопия. М.: Юрист, 1994, -700с

110. Манъковская Н. Эстетика постмодернизма. СПб.: Алетейя, 2000 -347 с.

111. Марков Б.В. Храм и рынок. Человек в пространстве культуры. СПб.: Алетейя, 1999. 296 с.

112. Маркс К. Немецкая идеология / Социология. М.: КАНОН-Пресс-Ц, 2000. 432 с.

113. Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 г. / Социология М.: КАНОН-пресс-Ц, 2000. 432 с.

114. Махлина С.Т. Советская эпоха в художественной культуре: за и против // Советская культура в контексте истории XX века. СПб., 2000.

115. Минюшев Ф.И. Социология культуры. М.: Академический проект, 2004 -272с.

116. Нгщше Ф. О пользе и вреде истории для жизни / Собр.соч-й в 2-х т. Т.1.М., 1996.

117. Орлова Э.А. Культурная (социальная) антропология. М.: Академический проект, 2004 -480 с.

118. Парамонов Б. Конец стиля. СПб.: Алетейя, 1997.

119. Петров В.М. Объективные цели социокультурной системы и субъективные мотивы человеческой деятельности // Художественная жизнь России 1970-х годов. СПб.: Алетейя, 2001.

120. Пеше М. Прописные истины // Квадратура смысла. Французская школа анализа дискурса. М.: Прогресс, 1999.

121. Потебня А. А. Мысль и язык. Собр.трудов. М.: Лабиринт, 1999. -300 с.

122. Пятигорский A.M. Избранные труды. М.: Языки русской культуры, 1996.

123. Пятигорский A.M. Мифологические размышления. М.: Языки русской культуры, 1996. -280 с.

124. Радугин А.А, Радугин К.А. Социология. М.: Библионика, 2004.

125. Рено А. Эра индивида. СПб.: Владимир Даль. 2002. -473 с.

126. Рикер П. Время и рассказ, т.1 СПб.: Университетская книга, 1998 -313 с.

127. Рикер П. Память, история, забвение. М.: Изд-во гуманитарной литературы, 2004.

128. Романенко А.П. Образ ритора в советской культуре. М.: Наука, 2003. -432 с.

129. Рыклин М. Пространства ликования. Тоталитаризм и различие. М.: Логос, 2002. -280 с.

130. Рыклин М. Террорологики. Тарту: Эйдос, 1992. 222 с.

131. Сабуров Е. Альтернативная жизнь // Неприкосновенный запас. 2007. №2 (52).

132. Савицкий С. Андеграунд. История и мифы ленинградской неофициальной литературы. М.: НЛО, 2002.

133. Сандомирская И. Книга о Родине: опыт анализа дискурсивных практик. Янко Слава (библиотека Fort/Da) http://yanko.lib.ru/

134. Сартр Ж-П. Бытие и ничто. М. Республика, 2000

135. Серио П. Русский язык и советский политический дискурс // Квадратура смысла. Французская школа анализа дискурса. М.: Прогресс, 1999

136. Серто М. де. Хозяйство письма // НЛО, 1997 №28.

137. Синявский А. Основы советской цивилизации. М.: Аграф, 2001. -464 с.

138. Системные исследования культуры. СПб.: Алетейя, 2006.

139. Слоттердайк П. Критика цинического разума. Екатеринбург: .Изд-во УрГУ, 2001

140. Соколов Е.Г. Имитация истории и риторические фигуры советской мифологии // Метафизические исследования. СПб.: СПбГУ, 1997. с. 143-166.

141. Соколов КБ. Городской фольклор против официальной картины мира // Художественная жизнь России 1970-х гг. как системное целое. СПб.: Алетейя, 2001.

142. Соломоник А. Семиотика и лингвистика. М.: Молодая гвардия, 1995.-352 с.

143. Социальная философия. Словарь под общ.ред. В.Кемерова, Т.Керимова.

144. Социология (под ред. Ю.Г.Волкова). М.: Гардарики, 2003. -512 с.

145. Терц А. Анекдот в анекдоте / Путешествие на Черную речку. М.: Захаров, 1999.

146. Трубина Е.Г. Рассказанное Я. Проблема персональной идентичности в философии современности. Екатеринбург, 1995.

147. Тупицын В. «Коммунальный (пост)модернизм». М.: Ad marginem, 1998.

148. Туровская М. Советский средний класс // Неприкосновенный запас. 2002 №1.

149. УайтХ. Метаистория. Екатеринбург: Изд-во УрГУ, 2002. -528 с.

150. Уваров М.С. Советско-российский опыт семиотики повседневного // Человек. Государство. Глобализация. СПб, С-Петербургское философское общество, 2005, с. 260-278.

151. Уварова И, Рогов К. 70-е: хроника культурной жизни // 70-е как предмет истории русской культуры. М.: ОГИ, 1998.

152. Успенский Б.A. Ego Loquens. Язык и коммуникационное пространство. М.: РГГУ, 2007. 309 с.

153. Успенский Б.А. Краткий очерк истории русского литературного языка. М.: Гнозис, 1994.

154. Утехин И. Блат (из комментариев для музея) http ://ethnomet. li ve j ournal. com/8983 .html

155. Утехин И. Очерки коммунального быта. М.: ОГИ 2004.

156. Февр JT. Бои за историю. М.: Наука, 1991.

157. Фомин В. Кино и власть. Советское кино: 1965-1985 годы. М.: Материк, 1996.

158. Фрумкина Р. Человек эпохи дефицита // Теория моды. 2007. №3.

159. Халъбвакс М. Социальные рамки памяти. М.: Новое Издательство, 2007.

160. Хархордин О. Обличать и лицемерить. Генеалогия российской личности. СПб.: Европейский Ун-т, 2002.

161. Хаттон П.Х. История как искусство памяти. Электронная библиотека «Гумер».

162. ХоцейА. Теория общества (в 3-х т). Т.З. Казань: Дом печати, 2002

163. Художественная жизнь России от 1970-х к 1990-м. Культурологические записки. Вып.5. М., 1999.

164. Цветаева Н.Н. Биографические нарративы советской эпохи // Социологический журнал. 1999. №1/2.

165. Чередниченко Т. Типология советской массовой культуры. Между Брежневым и Пугачевой. М.: РИК «Культура», 1994.

166. Шейгал Е. Семиотика политического дискурса. Волгоград: Перемена, 2000. -368 с.

167. Шубин А. СССР в апогее: как мы жили // Длинные 70-е: советское общество в 1968-82гг // Неприкосновенный запас. 2007 №2 (52).

168. Щербакова И. Над картой памяти // Неприкосновенный запас. 2005. №40-41

169. Э.Гидденс. Элементы теории структурации // Современная социальная теория: Бурдье, Гидденс, Хабермас. Новосибирск: Изд-во Новосибирского Ун-та, 1995. -120 с.

170. Элиас Н. Общество индивидов. М.: Праксис, 2001. -336 с.

171. Эпштейн М. Истоки и смысл русского постмодернизма // Звезда 1996, №8, с.166-188.

172. Эпштейн М. Новое сектантство. Самара: Бахрах-М, 2005, -256 с.

173. Эпштейн М. Постмодерн в русской литературе. М.: Высшая школа, 2005. -496 с.

174. Эпштейн М.Н. Очередь / Эпштейн М. Все эссе в 2-х т. Т.1. Екатеринбург: У-Фактория, 2005. -544 с.

175. Эткинд A.M. Эрос невозможного: история психоанализа в России. СПб.: Медуза, 1993.

176. Юрганова Д.В. Советская повседневность: жизнь в дефиците.

177. Юрчак А. Поздний социализм и последнее советское поколение // Неприкосновенный запас. 2007 №2 (52).

178. Яковлева A.M. Кич и паракич: рождение искусства из прозы жизни // Художественная жизнь России 1970-х как системное целое. СПб, Алетейя, 2001.

179. Hudson К. The language of Modern Politics. London, 1978,

180. Althusser L. Ideology and Ideological State Apparatuses (Notes Towards an Investigation) / Lenin and Philosophy and Other Essays. London, 1977.

181. Yurchak A. Cynical Reason of Late Socialism // Public culture vol. 9/2, 1997.1. Авторефераты диссертаций

182. Советская художественная культура периода 30-х 80-х годов XX века: теоретико-исторический анализ : автореф. дис. на соиск. учен. степ, д.культурологии / Конев В.П. Кемерово 2004

183. Иное и другой как сущностное выражение социально-философского содержания постмодернизма: (на материалах французских мыслителей): Автореф. дис. на соиск. учен. степ, к.филос.н. / Бессонова Ю.Б. М., 2002