автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.20
диссертация на тему: Способы выражения каузальных отношений в казахском языке

Полный текст автореферата диссертации по теме "Способы выражения каузальных отношений в казахском языке"

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК СИБИРСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ Объединенный институт истории, филологии и философии Институт филологии

На правах рукописи

ТАЖИБАЕВА Сауле Жаксылыкбаевна

СПОСОБЫ ВЫРАЖЕНИЯ КАУЗАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ В КАЗАХСКОМ ЯЗЫКЕ

(сопоставительный аспект)

Специальность 10.02.20 «Сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное

языкознание»

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Новосибирск - 2004

Работа выполнена в Секторе языков народов Сибири Института филологии ОИИФФ СО РАН.

Научный консультант: доктор филологических наук, профессор

М.И. Черемисина

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

А.Т. Тыбыкова

доктор филологических наук, профессор И.В. Шенцова

доктор филологических наук, профессор Т.А. Колосова

Ведущая организация: Институт алтаистики им. С.С. Суразакова

(г. Горно-Алтайск)

Защита состоится 7 июня 2004 г. в /7 часов на заседании диссертационного совета Д 003.040.01 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора филологических наук по специальности 10.02.20 «Сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание» при Институте филологии ОИИФФ СО РАН по адресу: 630090, г. Новосибирск, ул. акад. Николаева, д. 8; тел.: (3832) 34-34-69; факс: (3832)30-15-18.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Объединенного института истории, филологии и философии СО РАН по адресу: 630090, г. Новосибирск, ул. акад. Николаева, 8.

Автореферат разослан апреля 2004 г.

Ученый секретарь диссертационного совета, кандидат филологических наук

Успехи синтаксической науки последних десятилетий и развитие современной лингвистической семантики требуют от синтаксической теории решения ряда конкретных задач, в частности описание универсальных типов семантических отношений, к которым относятся и каузальные.

Цели и задачи исследования. Цель исследования - описание полипредикативных конструкций (ППК), выражающих причинно-следственные, целевые и условные отношения в казахском языке, в сопоставлении с другими близкородственными языками. Для достижения этой цели решались следующие задачи: 1) инвентаризация, модельное описание; изучение внутренней структуры каузальных ППК и их семантики; 2) определение места причинно-следственных, целевых и условных полипредикативных предложений в системе лингвистического комплекса «каузальных конструкций; 3) описание условий появления причинно-следственной и условной семантики у некаузальных конструкций; 4) выявление условных конструкций асимметричной структуры и описание их специфики; 5) сопоставление структурно-семантических типов причинно-следственных, целевых и условных ППК казахского языка с аналогичными конструкциями в алтайском и тувинском языках.

Научная новизна диссертации определяется решением поставленных задач.

Синтаксическая семантика каузальных конструкций казахского языка еще не была объектом специального исследования. Впервые делается попытка сгруппировать структурные модели сложных (полипредикативных) предложений на основе семантических признаков и разграничить семантические разновидности каузальных ППК казахского языка, выявить специфические семантические оттенки их значений, определить механизм перехода одного значения в другое, показать семантическое единство, которое позволяет объединить их в единый каузальный комплекс.

Специфические черты значений каузальных ППК казахского языка сопоставляются с их аналогами как в близкородственных южносибирских тюркских языках, так и в языках других структур (русский, английский). Впервые на материале казахского языка 1) описаны семантические разновидности каузальных ППК, ядром которых являются причинно-следственные; 2) выявлена и описана система средств выражения каузальных отношений, имеющая сложную внутреннюю структуру, выработаны классификации средств выражения каузальных отношений; 3) описана семантическая специфика симметричных и асимметричных условных ППК; 4) выявлены основные способы выражения модусного компонента, который имеет тенденцию к элиминированию. Впервые последовательно проводится структурно-семантическое сопоставление каузальных ППК казахского языка с тюркскими языками Южной гих систем: русским и английским.

Теоретическая и практическая значимость. Предпринятое исследование структурно-семантических типов каузальных конструкций казахского языка и сопоставление их с семантически близкими конструкциями других языков уточняет и углубляет имеющиеся в науке теоретические представления о том, как формируются каузальные отношения. Результаты, полученные в ходе анализа названных конструкций, способствуют решению общих и частных вопросов синтаксиса сложного предложения. На материале тюркских языков развиваются представления по проблемам синтаксиса, в частности положение об ассиметрии между единицами плана выражения и единицами плана содержания. Теоретические выводы расширяют представление о подходах к типологии каузальности.

Практическую ценность. Результаты исследования могут быть использованы при изучении структурных и семантических типов ППК в языках разных систем, при - написании сопоставительно-типологической грамматики тюркских языков, раздела "Синтаксис" в разрабатываемой грамматике казахского языка, а также в лекционных и практических курсах по синтаксису казахского и других тюркских языков, при чтении спецкурсов по семантическому синтаксису, сравнительной типологии; в теории и практике перевода.

Материалом исследования послужила выборка примеров объемом более 10 000 единиц из текстов казахского фольклора, художественных и публицистических произведений казахских авторов, научно-популярных и периодических изданий, переводов на казахский язык произведений русских и зарубежных авторов. В некоторых случаях мы обращались к информантам - носителям казахского языка, в одинаковой мере владеющим родным и русским языками.

Материалом для сопоставления с южносибирскими тюркскими языками послужили статьи по тувинскому языку Ш. Сата [1960, 1981, 1982], Д.А.Монгуша [1987], Л .А. Шаминой [1980, 1986, 1987, 2000]; с алтайским языком - монографии В.Н. Тадыкина [1971], А.Т. Тыбыковой [1990], статьи И. Перцовской [1980], Т.П. Шубиной [1986]. Большую помощь при проведении семантического анализа оказали коллективные монографии "Предикативное склонение причастий в алтайских языках" [1984], "Структурные типы синтетических полипредикативных конструкций в языках разных систем" [1986], а также эмпирический материал, собранный синтаксической группой Сектора языков народов Сибири Института филологии СО РАН.

Материалом для сопоставления с русским языком послужили исследования Л. Л. Бабаловой [1974], Т.А.Колосовой [1980, 1995, 2000]; P.M. Теремовой [1985, 1988]; Р. Гусман Тирадо [1998]: К сопоставительному анализу по мере необходимости, привлекались опубликованные данные по синтаксису английского и немецкого языков. 4

Основной метод исследования - описательный, использовались также методики компонентного и трансформационного анализа, сопоставительно-типологический метод, статистические подсчеты, метод структурного моделирования.

Результаты исследования докладывались на следующих семинарах и конференциях:

Молодых ученых Сибири (Новосибирск, 1990, 1991, 1992, 1993), Международной конференции, посвященной памяти профессора Е.И. Убрято-вой (Новосибирск, 1991), на лингвистических семинарах Стэнфордского университета (Стэнфорд, США, 1993), лингвистическом семинаре университета Вашингтон Стейт (Сиэтл, США, 1994), лингвистической конференции, посвященной памяти Ч. Филмора (Беркли, США, 1994), лингвистических семинарах факультета мировых языков ТарГУ им. М.Х Дулати (Та-раз, 1999, 2000, 2001, 2002), Problems and Perspectives in Teaching English (Тараз, 1999), региональной конференции "Языки народов Сибири и сопредельных регионов" (Новосибирск, 1999, 2000, 2001), Международной научной конференции "Формирование образовательных программ, направленных на создание нового типа гуманитарного образования в условиях полиэтнического сибирского сообщества" (Новосибирск, 2003).

Положения, выносимые на защиту.

1. Казахский язык создал собственную уникальную систему языковых форм для выражения каузальных отношений, которые составляют ядро системы. Периферию системы составляют общетюркские формы.

2. Система структурно-семантических типов ППК, выражающих каузальные отношения в казахском языке, строго упорядочена. В этой системе уже сложились специальные, маркированные формы зависимых сказуемых. Собственно-каузальные конструкции системно противопоставлены несобственно каузальным ППК.

3.Ядро казахского каузального комплекса составляют причинно-следственные ППК с гибкой системой выражения семантических оттенков причинно-следственной зависимости: положительной и отрицательной причины, причинного предположения, санкции, эмоциональной реакции на событие-стимул, причинного обоснования.

4. Разные оттенки целевого значения, зависят как от принадлежности предиката главной части к определенному семантическому классу слов, так и от грамматической формы сказуемого зависимой предикативной единицы, которая несет не менее важную семантическую нагрузку.

5. Собственно условное значение выражается в казахском языке специальной конструкцией со скрепой егер, которая дистантно поддерживает форму сказуемого зависимой части на =са Условные ППК в трех родственных языках формировались на основе одной общетюркской формы зависимого сказуемого

6. В условных ППК казахского языка нарушается симметрия между единицами плана выражения и единицами плана содержания, происходит сокращение синтагматической цепи высказывания. В таких синтаксических построениях модус не получает вербального выражения. В этом случае условные отношения устанавливаются не непосредственно между зависимой и главной предикативными единицами (ПЕ), а между зависимой и главной ПЕ через модусный компонент, который может быть эксплицитным или имплицитным.

7. Грамматической базой для выражения каузальных отношений послужили формы зависимых сказуемых с темпоральной семантикой. Условные отношения, так же как и отношения причинно-следственной зависимости, в трех тюркских языках формировались на базе более простого представления о следовании одного события за другим во времени.

8. Системная организация каузальных конструкций трех тюркских языков характеризуется существенной принципиальной общностью. Но наряду со сходством, которое является закономерным, в процессе исследования обнаружились и индивидуальные особенности этих языков. Это касается системы инфинитных форм, лично-притяжательного оформления причастий, а также способов пополнения и формирования союзного фонда. В плане содержания все модели общетюркского происхождения разошлись в оттенках своей семантики. В алтайском и тувинском языках некоторые семантические варианты причинно-следственного и целевого значений, выделенные в казахском как отдельные модели ППК со своим планом выражения и планом содержания, еще не обособились. Современный казахский язык обладает гибкой в структурном отношении и богатой в семантическом плане системой каузальных ППК. Данная система является более развитой и сложной, чем системы каузальных ППК алтайского и тувинского языков. В силу экстралингвистических факторов литературные нормы в южносибирских тюркских языках сложились значительно позже казахского, что, естественно, отразилось на грамматической системе языка.

Структура работы. Работа состоит из введения, трех разделов, заключения и приложения.

Первый раздел "Теоретические основы исследования" состоит из двух глав. В первой главе "Понятие сложного предложения и полипредикативной конструкции" представлены основные концепции синтаксиса сложного предложения в современной лингвистике, дается общая характеристика теории полипредикативности, приводится понятийно-терминологический аппарат исследования.

В современном синтаксисе существует три подхода к изучению природы предложения: со стороны его структурной организации, коммуникативной направленности и семантической структуры. 6

Круг вопросов, связанных с природой сложного предложения (СП), постоянно расширяется. Обсуждаются новые проблемы, вводятся понятия, реализуются новые подходы к изучению сложного предложения. Сложное предложение рассматривается в свете теории речевых актов [Ляпон 1986; Кобозева 2000; Формановская 2000]. Активно реализуется СП в русле теории функционально-семантических и конструктивно-синтакси-ческих полей [Теория функциональной грамматики 1987, 1996; Фигуровская 2000]. Особенно интенсивно изучается семантика синтаксических единиц. Однако при всем разнообразии подходов к изучению "механизма" сложных синтаксических единиц лингвистическая мысль постоянно возвращается к проблемам общей теории СП: предикативности и границам между простым и сложным предложением, средствам связи, классификациям СП [Черемисина, Колосова 1987; Крылова 1992; Всеволодова 2000; Колосова, Черемисина 2000; Колосова 2000]. Одно из наиболее содержательных определений СП принадлежит В.А. Белошапковой, которая трактует его как сочетание предикативных единиц или их контекстуальных эквивалентов, построенных по той или иной структурной схеме (формуле сложного предложения) и предназначенных для функционирования в качестве одной коммуникативной единицы. Коммуникативная целостность является неотъемлемым показателем СП [Белошапкова 1967:23; 1977: 160].

В общетеоретических исследованиях появилась трактовка СП как бинома, каждая из частей которого содержит самодостаточный предикативный узел. Это определение, подразумевающее единицы языка, а не речи, позволило отграничить "подлинные" СП от моносубъектных "не вполне сложных" конструкций, предикативные части которых имеют общее подлежащее [Черемисина, Скрибник 1980; Есенов 1983].

СП как знак языка в плане выражения представляет собой синтаксическое построение, состоящее из двух предикативных единиц, сохраняющих структурную самостоятельность. (Если СП состоит из большего числа ПЕ, то это рассматривается как комбинация биномов). В плане же содержания сложное предложение - это знак объективных отношений между двумя (или несколькими) экстралингвистическими событиями, моделируемыми при помощи связанных между собой двух или нескольких пропозиций [Колосова, Чаленко 1995: 102].

Основным признаком СП является полипредикативность. Категория предикативности занимает центральное место в синтаксической науке. Предикативность рассматривается как основной признак простого предложения, а также предикативных частей сложного.

Единого понимания категории предикативности в лингвистике нет. Проблемы, связанные с этой грамматической категорией, выходят за рамки какой-либо одной лингвистической традиции - они носят общелингвистический характер [Щербак 1994: 97].

Традиционно время, наклонение и лицо признаются морфологическими характеристиками финитного глагола. Считают, что инфинитные формы глагола не обладают этими категориями [Смирницкий 1959: 240-242; Кононов 1960: 408; Русская грамматика 1980]. Именно с инфинитными формами глагола связан вопрос о статусе конструкций, в которых они функционируют. В настоящее время эта проблема остается все еще актуальной и открытой.

В тюркских языках отношения между предикативными частями могут устанавливаться при помощи инфинитных форм глагола, к которым присоединяются аффиксы падежей. Особо важную роль в этой системе играет специфический грамматический механизм зависимой предикации. Суть зависимой предикации состоит в том, что сказуемое зависимой части (34) принимает определенную инфинитную форму, которую не может принимать глагол-сказуемое главной части. Этот признак является неотъемлемым признаком зависимой части сложного предложения. Такая маркированная форма сказуемого делает избыточным использование внешних показателей типа союза [Убрятова 1976; Черемисина 1978; 1980].

Особую роль в зависимой предикации выполняют причастия. Склонение причастий - особый механизм, отличный от склонения существительных. Потребность и способность склоняться причастия получают постольку, поскольку они являются сказуемыми зависимых предложений в составе сложного предложения. Типологические исследования, проводимые на материале большого количества языков Сибири, показали, что в этом грамматическом процессе задействовано не просто склонение причастных форм, а склонение всей зависимой предикативной единицы, которое морфологически осуществляется через склонение причастных сказуемых. С предикативным склонением связаны не только причастно-падежные, но и причастно-послеложные конструкции [Черемисина, Скрибник 1980; Предикативное склонение ... 1984; Структурные типы ... 1986].

Исследование каузальных ППК казахского языка эту гипотезу подтверждает. Так в ППК, выражающих причинно-следственные отношения, четко противопоставляются две подсистемы причастных форм: управляемых и неуправляемых. Наблюдается параллель казахского языка с южносибирскими тюркскими языками, существующая в системе управляемых причастных форм. Но в то же время казахский язык стоит в оппозиции к алтайскому и тувинскому, поскольку причастно-падежные формы с маркерами дательного и исходного падежей в казахском языке являются регулярно управляемыми. Ими управляют эмотивные глаголы, выражающие различные семантические оттенки эмоциональной реакции, или негативные эмоции типа "отталкивания". Анализ эмпирического материала показал, что эти причастно-падежные формы другой реализации не допускают.

Неуправляемые причастно-падежные и причастно-послеложные формы зависимой ПЕ казахского языка связаны с доминирующей предикативной единицей отношениями примыкания. Их падежная или же после-ложная форма обусловлена не требованием конечного сказуемого, а общей семантикой передаваемого отношения.

В нашем исследовании рабочим является термин полипредикативная конструкция как родовое понятие по отношению к собственно-сложным и не вполне сложным, но не монопредикативным синтаксическим формам. К собственно сложным отнесены предложения, обе части которых содержат предикативные узлы, но ни один из членов одного узла не является членом другого [Черемисина 1979]. Все сложные предложения являются полипредикативными, но не наоборот.

Важнейшей частью тюркских ППК является зависимая часть, основную грамматическую нагрузку в которой несут инфинитные формы глагола. В зависимости от того, сколько субъектов выражено в ППК, эти конструкции могут быть разносуъектными и моносубъектными.

В разносубъектных полипредикативных конструкциях (РСК) зависимая предикативная единица имеет собственную подлежащную валентность. РСК являются собственно сложными, т.е. каждая предикативная единица имеет собственный субъект и предикат, между которыми устанавливаются предикативные отношения [Черемисина 1979: 13].

Таким образом, в системе ППК разносубъектным противостоят моносубъектные. Главными компонентами моносубъектной конструкции (МСК) являются подлежащее и сказуемое главной части и второй зависимый предикат, который выступает как вершина в МСК. Основное синтаксическое значение МСК "состоит не в предицировании определенному субъекту двух разных признаков, а в установлении определенных отношений между двумя событиями, связанными с одним субъектом" [Черемисина 1980: 33]. Именно этот признак сближает моносубъектные ППК со сложными предложениями и отделяет их от простых. Сравним:

Сондай нэрсеш айтцаным ушЫ азден кешгрш сураймын (АД, 26 8)-Я прошу вас простить меня за то, что сказал такое;

тек соган гана борыштамыз (АД, 267) - Тем, что остались живы, мы обязаны тому только (случаю); Абай вз1 уи иеЫ болгандыцтан, сыпайы-льщ жасап аз свйлеймш деген (МЭ, 27) - Абай полагал, (что) раз он является хозяином дома, из вежливости не станет много говорить.

В этих фразах действия главного и зависимого предикатов приписываются одному субъекту. В первой фразе субъект выражен личным притяжательным аффиксом =ым при причастно-послеложной форме зависимого сказуемого и личным аффиксом 1-го л. ед. ч. при финитном глаголе. Подлежащее вынесено в абсолютное начало во второй и третьей фразах -это личное местоимение 613 и имя собственное Абай.

Конструктивным центром ППК является показатель связи его предикативных частей.

Каузальные конструкции казахского языка представлены тремя структурными типами: синтетическим, аналитическим и аналитико-синтетическим.

Центром моделей ППК, выражающих каузальные отношения, является инфинитное сказуемое. Тюркские языки имеют гибкую систему инфинит-ных форм глагола, которая постоянно развивается, пополняется и меняет свой грамматический статус. Каждая форма "пытается" найти свою нишу в грамматической структуре языка, согласно нормам этого языка. В казахском языке, как и в других тюркских языках, происходит переход одних частей речи в другие, возникают новые инфинитные формы, в частности деепричастия, инфинитивы. Такой грамматический процесс происходит и с формами на =са, =у, =гандыцтан. Именно эти формы составляют центр системы каузальных ППК казахского языка. Инфинитные формы зависимого сказуемого способствуют выражению причинно-следственных отношений; Ту^ уш,н передают целевые отношения; -отношения условные.

Вторая глава - "Каузальные полипредикативные конструкции казахского языка" - посвящена описанию лингвистического статуса каузальных ППК.

Каузальные отношения понимаются как отношения внутренней неслучайной связи событий в природе, обществе, социальном мире. Каузальность - это сложно организованный комплекс, сложная система отношений, которую грамматическая традиция условно сводит к отношениям: причинно-следственным, условным, уступительным и целевым.

Мы, следуя С.А. Шуваловой, не включаем уступительные предложения в круг конструкций, выражающих каузальные отношения, поскольку уступительные отношения являются отношениями "антиобусловленности" [Шувалова 1990: 55].

Каузальные отношения, выражаемые языковыми средствами, отражают ход развития человеческого мышления от более простого к более сложному. Они представляют закрепление в языке важнейшей ступени человеческого мышления - логического вывода, перехода от констатации фактографической жизни к логическому мышлению, умозаключению.

Каузальные отношения в языке могут достаточно полно передаваться формами СП, предикативные части которого называют события действительности, а показатель связи эксплицирует отношения между ними.

Особое место среди предложений, выражающих каузальные отношения, занимают причинно-следственные ППК, составляющие ядро сложного языкового комплекса. Они выступают как категория более высокого порядка по отношению к целевым и условным конструкциям. 10

В американской лингвистике центральное место отводится условным конструкциям. Именно условные конструкции признаются семантическим ядром каузальности, поскольку они являются самыми гибкими по значению: "conditionals are the most flexible in meaning since they are open to interpretation as causals, concessive conditionals and concessives" [Konig 1986: 243]. Повышенное внимание американских ученых к условным конструкциям связано с гипотезой, согласно которой условие "непосредственно отражает типично человеческую способность размышлять об альтернативных суждениях, делать выводы, основанные на неполной информации, предполагать возможные корреляции между ситуациями и понимать, как мир менялся бы, если бы определенные корреляции были бы другими" [On Conditionals 1986: 3; перев. // Типология условных..., 1998: 3]. Нам же представляется, что такое мнение несколько противоречит естественному ходу развития мышления, так как именно причина отражает естественную логику связей, соединяя реальные негипотетические факты.

Причинно-следственные отношения - одна из важнейших языковых семантических категорий естественных языков. Причинно-следственные отношения представляют собой типичные и существенные связи реальной объективной действительности. Причинно-следственные полипредикативные предложения выражают прямую, реально стимулирующую обусловленность широкого плана. В них возможна различная комбинация модально-временных планов предикативных частей.

Причинно-следственные ППК составляют ядро каузального комплекса казахского языка. Таких конструкций много, и каждая имеет свой особый смысл или оттенок.

В большинстве тюркских языков, в том числе и казахском, причинно-следственные отношения могут выражаться синтетическими конструкциями с инфинитной ЗЧ. Зависимое причинное звено в них всегда препозитивно. Наряду с синтетическими конструкциями, существует и целый ряд ППК аналитического типа. Союзный фонд причинных скреп казахского языка, так же как алтайского и тувинского, постоянно пополняется. Но этого нельзя сказать об условных и целевых предложениях. Это не простая случайность, что именно на семантическом "участке" причинности формируются бифинитные сложные предложения с союзной связью частей [Черемисина, Колосова 1987]. Причинные отношения, выражаемые аналитическими показателями, не тождественны тем, которые выражаются ППК синтетического типа. Аналитические причинно-следственные конструкции способствуют выражению причинного обоснования, вывода, альтернативной мотивации, обязательно предполагающей позицию говорящего. Именно говорящий оценивает события реальной действительности как причинно-следственные.

ем куннен берг есттертде улкен цулып 1ЛУЛ1 ЩР~ Видимо (должно быть/я думаю/полагаю), их нет дома, потому что второй день на двери висит большой замок.

К причинным предложениям семантически близки как целевые, так и условные, в особенности целевые, так как цель - заранее мыслимый результат. Это "идеальная причина, повернутая из перспективы в настоящее и обусловливающая в нем свое реальное действие" [Комаров 1970: 23].

Целевые конструкции рассматриваются в реферируемой работе как специфические производные от причинных. Их специфика связана с существенными ограничениями и в способах выражения, и в лексическом наполнении, и в категориально-личном аспекте.

Условные конструкции также рассматриваются как производные от причинно-следственных. Эти отношения связывают не реальные события, имеющие место в определенном временном пространстве, а события виртуальные, мысленно допускаемые, отношения между которыми являются альтернативными ("если Л, то В, а если не А, то и не В").

Отношения между конструкциями, которые различаются между собой типом каузального отношения между частями, можно представить как серию преобразований, во-первых, состоящих в замене показателя связи одного типа, например, причинно-следственного, показателем связи другого (других) типов - условных или целевых: "А, потому что В", "А, если В", "А, чтобы В"; во-вторых, в семантических изменениях, сопровождающих эту трансформацию. Такие трансформации возможны, но они сопровождаются разными изменениями, и в первую очередь, изменениями модального характера.

Общая формула конструкции: А<Я>В, где А и В называют связываемые пропозиции, Я показывает отношения между ними.

Причинно-следственные отношения представляются как реальные отношения совершившегося события В к породившей его причине А. Меняя тип отношения Я на условие, мы переводим конструкцию (меняем отношение) в виртуальный план, представляя оба события как связанные каузально, но лежащие в виртуальной плоскости, в мире абстрактных возможностей.

Если показатель Я целевой, мы переводим исходную причинную ситуацию в прогностический модальный план. Каузирующая ситуация остается реальной, каузируемая предстает как совершившаяся (достигнутая) или не совершившаяся (не достигнутая) с различными вариантами временного типа.

Иначе говоря, на некотором более высоком уровне абстракции все три каузальных смысла связаны между собой как варианты общего инварианта.

Формирование и развитие представлений о причинном характере свя-

зей между явлениями, как известно, тесно связано с развитием представлений о временных связях, о пространстве и разных видах движения.

В казахском языке, так же как и в других языках, временные конструкции служат базой для формирования, развития и становления более сложной семантики - каузальной. Сдвиг в семантике ППК происходит при следующих условиях: наличии отрицательной морфемы, непосредственно входящей в состав формы сказуемого зависимой или главной части; именной форме зависимого сказуемого; вопросительной целеустановке полипредикативной конструкции; форме повелительного наклонения финитного глагола главной части полипредикативной конструкции; лексическом наполнении зависимого или главного сказуемого.

Условия появления каузальной семантики не привязаны к одной, а повторяются в разных конструкциях и носят типологический характер. Форма зависимого сказуемого существенно влияет на содержание всей конструкции. От того, какими являются морфологические признаки ЗС, зависит и план содержания всей ППК.

Обращение к содержательной стороне каузальных ППК казахского языка также позволило выявить асимметричные синтаксические построения. Асимметрия языкового знака проявляется в отсутствии полного соответствия между означающим и означаемым.

Нарушение симметрии языковых единиц - закономерный процесс, который происходит во всех языках, но лингвистическое описание явления асимметрии в области сложного предложения получили лишь языки со сложившейся грамматической традицией: русский, немецкий, английский и другие языки индоевропейской семьи. Асимметрия языкового знака -это не результат "несовершенного устройства языка", а неизбежное, естественное и необходимое явление, без которого человеческий язык не мог бы функционировать и развиваться [Гак 1975: 7].

В казахском языке явления асимметрии синтаксических единиц предметом специального исследования не были. Мы опираемся на теоретические работы семантического направления русской лингвистики и, в частности, на теоретическую концепцию Т.А. Колосовой о сложных предложениях асимметричной структуры в русском языке. Используя теоретическую базу русской лингвистической традиции, мы описываем способы лингвистической компрессии казахских каузальных ППК, показываем их специфику, выявляем общие черты асимметричных полипредикативных предложений в языках разных систем.

Известно, что предложения как "эмические сущности" являются двусторонними единицами языка, имеют свой план выражения и план с одер -жания. Мы осознанно и последовательно идем от анализа единиц плана выражения к анализу единиц плана содержания.

Второй раздел - "Структурно-семантическая специфика причинно-следственных ППК казахского языка (сопоставительный аспект)" - состоит из двух глав. В первой главе "Структурные типы причинно-следственных ППК казахского языка (сопоставительный аспект)" представлены основные структурные типы ППК, выражающих причинно-следственные отношения: синтетические, аналитико-синтетические и аналитические.

Причинно-следственные ППК синтетического типа представлены неуправляемыми (примыкающими) формами ЗС Т\=гандыцтан, Ту^атындыцтан.

Структурные схемы: [(Ni)Tv=/n«¿w47waHl[Vf1Il.l и [(Ni)Tv=a»í6/Hób/A:-тан] (VfiJ.

Этих форм нет ни в алтайском, ни в тувинском языках. В других же тюркских языках (узбекском, киргизском, татарском, башкирском и др.) это самые продуктивные формы, выражающие причинно-следственные отношения между событиями.

В ППК с неуправляемыми формами ЗС подлежащее ЗПЕ имеет форму неопределенного падежа. В большинстве случаев эти конструкции являются разносубъектными:

Eipan; бул дастандар сонау квне заманнан келе жатцандьщтан, олар-дыц авторлары умытылып, жыр mencmepi гасырдан гасырга ауызша аусып отырган (МЭ, 108) - Поскольку эти сказания вддуг к шям (с таек давних времен, то их авторы забылись, тексты эпоса передавались устно из века в век; ДА. Конаев жеттске толгандыцтан, миниспи'рлер кезекпен ол kícíhí цуттыцтап шык,ты (Парасат, 11-99: 26) - Так как ДА. Конаеву исполнилось 70 лет, министры по очереди зашли поздравить его.

Сравним с МСК:

Мэскеу мемпекеттж университетш, spi сол жак,тан аспирантураны 6imipin келгенЫктен, гылым Академиясына гылыми цызметкер болы»

орналасты (Сарыаркд, 4-99: 4) - Так как (он) закончил Московский университет и аспирантуру, то устроился научным сотрудником в Академию наук; Атом полигонымен ¡ргелес жатцан Май ауданында узак, жылдар бойы тургандыцтан, жер асты жарылыстарыныц думпуш тула бойы-

мызбен сезЫк (АК, 10) - Так как мы долгие годы жили рядом с атомным полигоном в Майском районе, то чувствовали все подземные взрывы.

Управляемые причастно-падежные формы зависимых сказуемых представлены причастно-падежными формами ЗС с показателем исходного или дательно-направительного падежа ЗС: Т\=ган=//=нан, Ту=ган=//=на, Т\^атыи-//=на.

РСК: Итт'щ ырылда=ган=ы=нан Болаттыц 33peci ушты - Болат испугался от того, что зарычала собака.

МСК: Нттен к;оры^=к;ан=ы'=нан гана Кексерек уйде жатады (МЭ,

т. 2: 210) - Только потому, что боится собак, Коксерек (кличка волка) все время лежит дома.

Аналогичные конструкции есть и в алтайском, и тувинском языках». Алт.: Кенетийии Арина коркы=ган=ы=на!Г кыйгырып ийеле... (ЛК, АК, 137) - Вдруг Арина вскрикнула от того, что испугалась...

В алтайском языке используется форма зависимого сказуемого причастия на =ар с аффиксом исходного падежа Ту=ар—//=нан, например:

Адамнык оор=ыр=ы=нак коркып]адым. - Я боюсь того, что отец может заболеть.

Тув.: Шагзырап туруп=кан=ын=дан бичии аян-чорукчу дораан-на удуйхона берген (УТЯ, 131)- Из-за того, что устал, маленький путешественник сразу уснул; Балыктыцулуг бол=ган=ын=дан мен онууштуп без-ин чадап каан-дыр мен (ЧМ) - От того, что рыба такая большая, я не смог ее вытащить.

В тувинском языке аффикс исходного падежа принимают и сама именная форма, и приименная форма бол [Шамина 1993: 68]. Например:

Актам чог=ун=дан, аар-вртектиг чуве садып ап .шыдавас-тыр

(ЧМ) - От того, что у меня нет денег (букв.: деньги мои отсутствуют), они не могут покупать дорогие вещи.

В казахском форма ЗС с показателем исходного падежа употребляется только при причастной форме на =ган. При именных формах сказуемого зависимой ПЕ исходный падеж не употребляется. Причастные формы на ~ган И =ар, а также именные формы ЗС алтайского и тувинского языков, принимают аффикс исходного падежа

Причастно-падежные формы ЗС с показателем дательно-направительного падежа Т\=ган=//=на являются также управляемыми; они могут быть как моносубъектными, так и разносубъектными. В количественном соотношении число МСК намного превышает число РСК. Например:

ЖШттердщ жапырлай турып сэлем бер=ген=дер=1=не, тш жылып - Мне стало приятно потому, что джигиты, встав все вместе, приветствовали меня.

МСК: К^пан нак; сол жерде мер бергем еане туст, не цагаз екетн оцып барып мер бас=па=ган=ы=на цатты екмд1 (БМ, 168) - Капан очень расстроился из-за того, что поставил печать, не прочитав того, что было написано на бумаге.

Из синтетических ППК тюркских языков с управляемыми причастно-падежными формами с показателями дательного падежа в алтайском языке употребляются три причастные формы: в тувинском - две: В казахском языке используются две причастные формы - на

ППК синтетического типа формируют и деепричастные формы ЗС. Во всех трех языках употребляется общетюркская деепричастная форма на Специфической формой тувинского языка является форма деепричастия прошедшего времени на =гаш, которой нет ни в казахском, ни в алтайском языках. Только в казахском языке для выражения причинно-следственных отношений используется форма на =май.

Центр системы синтетических ППК казахского языка составляют модели ППК с неуправляемыми формами ЗС. Периферию формируют конструкции с деепричастными и управляемыми формами ЗС, имеющих общетюркское происхождение.

Аналитико-синтетнческие ППК представлены в казахском языке управляемыми и неуправляемыми формами зависимого сказуемого. ППК с управляемыми формами являются преимущественно моносубъектными с притяжательным оформлением причастия. ППК с неуправляемыми формами являются преимущественно разносубъектными. Подлежащее ЗПЕ в управляемой и неуправляемой системе причастно-послеложных форм ЗС оформляется неопределенным падежом.

Структурные схемы ППК с неуправляемыми причастно-послеложными формами:

КГ*,) Ту= тн себебЦ [УГи1.]; 1(14,) Ту=лш сод] [Уп„.]; [(14,) Т^тннан

К управляемым причастно-послеложным формам в казахском языке относятся конструкции, в которых сказуемое зависимой части выражено сочетанием причастной формы (прежде всего формы на =ган) с послелогом ушт 'для', 'ради', 'из-за'.

Структурная схема:

Центром системы причастно-падежных форм казахского языка является неуправляемая форма ЗС к которой примыкают формы ЗС с послелогами темпоральной семантики. На периферии системы находятся общетюркские формы ЗС с послелогом

К ППК аналитического типа относятся конструкции, в которых предикативные единицы связаны между собой аналитическими показателями: союзами, союзными словами.

Аналитические средства связи в большинстве тюркских языков для связи предикативных частей сложного предложения используются редко, так как в силу особенностей своей структуры эти языки могут обходиться и без них.

Союзы причинно-следственной семантики в казахском языке представлены двумя группами: причинными которые переводятся на русский язык союзом потому что и его синонимами, и следственными которым в русском языке соответствуют скрепы поэтому, потому, так что.

16

Примеры:

Жзмшгк айдаганда мен квбтесе Байдан ушне баруга тырысам, вйткет жолда Карябай бар (СМ, 248) - Когда лошадей погонял ямщик, я

старался заезжать в дом к Байдану, потому что по дороге был Карабай; Маган бул kící eme таныс, неге десец будан жиырма жыл бурын мет емдеген dzpizep edi (ЕН, 25) - Этот человек очень знаком мне, шоиому что

двадцать лет назад меня лечил этот врач.

Следственные союзы соединяют предикативные единицы, когда предикативная часть, выражающая причину, линейно предшествует предикативной части, выражающей следствие. Например: Мустафаныц ушне баруга болмайтынын бшемш, сондыцтан оцаша жолыгар жерд '1 iздеймш (СМ, 124) - Я знаю, что нельзя идти в дом Мустафы, поэтому ищу место, где можно встретиться наедине.

Анализ материала показывает, что в 70 % случаев скрепы причинно-следственной семантики выступают как показатели межфразовой связи. В остальных случаях они выполняют собственно союзную функцию, соединяя предикативные единицы в составе сложных предложений.

В алтайском языке причинно-следственные скрепы представлены следующими союзами: неникучун дезе 'потому что', оныкучун 'поэтому', онокулам 'поэтому, из-за этого'.

Бу байбак бастыразы коркып турган-, неншг учун дезе ол ийт ошкош казыр болгон (Синт.) - Этого богача все боялись, потому что он был злой, как собака; Канча кундерге улай jaaut jааган, онокулам коп суулар japa-дынак ажынды (Кохоева) - Несколько дней подряд шел дождь, поэтому многие реки вышли из берегов.

В тувинском языке выделяются следующие союзы: причинные - чуге дызе/чуге дээрге 'потому что (букв.: если сказать почему, то)'; следственные - ынчангаш 'поэтому', ындыгтвлээде 'поэтому', ындыг болганда 'раз так', 'поэтому' [Исхаков, Пальмбах 1961: 449-455; Шамина 1980: 21]. Например:

Мен барып wtmVM. чуге дизе сен мени идиптин (Хомушку) - Я упал, потому что ты меня толкнул; манава (КБ) - Я задержусь, поэтому меня не жди.

В привлеченных к анализу языках общими являются причинные скрепы, образованные от глагола говорения де: неге десец, ненщ ушм де-сец/ненин учун дезе, чуге дизе.

Союзный фонд следственных скреп в трех тюркских языках формируется за счет прономинальных функтивов типа олай болса, онон1 улам, оныц ушш, оныкучун, ооцужурунда и други^

В тюркских языках Южной Сибири, в отличие от казахского, нет таких союзных скреп, как скрепы ce6e6i, вйткет, сонды^тан. Каждый из родственных тюркских языков имеет специфические причинно-следственные

17

аналитические показатели. Так, в казахском их восемь: вйткеш, себеб'г, вйтпесе, сондыцтан, соган байланысты, соныц арцасында, соныц

нэтежесшде; в алтайском - три: ононулам, онокоско, оныкучун дезе; в

тувинском - четыре: зе!чуге дээрге.

Во второй главе - "Семантические типы причинно-следственных конструкций казахского языка (сопоставительный аспект)" - исследованы семантические разновидности причинно-следственных ППК.

В современном казахском языке причинно-следственные ППК связаны между собой отношениями смыслового противопоставления, семантическими оппозициями с богатой и сложноорганизованной системой способов их выражения. Семантический центр системы значений составляет самое общее значение причины - причинно-следственная зависимость двух событий, которому противостоит значение причинного обоснования.

Общее значение причины имеет тонкие оттенки смысла: "благоприятная" и "негативная" причина, "санкция", "эмоциональная реакция на событие-стимул".

В казахских предложениях причинно-следственной зависимости информация об отношениях между событиями однозначна. Зависимая предикативная единица А (линейно первая) называет непосредственную истинную причину того, о чем сообщается в главной предикативной единице В (линейно второй): второе событие вытекает из первого, совершается вслед за ним и является его следствием. Реальные, предметные отношения предстают в них как объективно существующие независимо от субъекта действия.

В объективной действительности причина всегда предшествует следствию. В предложениях, отображающих эти отношения, соотносятся две пропозиции: причина - реальное событие, предшествующее другому событию — следствию. Обе эти пропозиции имеют семантику диктума.

В казахском языке события, названные в главной и зависимой предикативных единицах, могут быть представлены в одном временном плане -расширенного настоящего, прошедшего времени или будущего времени. Например:

Тана уш кунге суранып келгендштен, оны А^жалга Ж1бермей уйде цалдырдым (ЭН, 112) - Так как Тана отпросилась на три дня, то я не разрешил ей уехать в Акжал (букв.: не отпустив), оставил дома; Кенжехан сол эпкесшщ жолдасы болгандыцтап, Жэмш кзр1 жездесш цурмет-

тейтш (МЭ, 1: 208) - Так как Кенжехан был мужем его сестры, то Жа-миш уважал (почитал) своего старого зятя; Урыстыц квбШ болмашы нэрседен шыгатын болгандыцтан, Зейнептщ айтцан сез/ Айдарбекке

сылтау болады (БМ, 93) - Так как все их ссоры начинаются с пустяка, то

слово, сказанное Зейнеп Айдарбеку, всегда является' новым поводом для ссоры.

Вхождение отрицательной морфемы в структуру формы ЗС Т\г=ма=гандык;тан и Тм~ма=ган соц придает предложению специфический оттенок причинно-следственного значения - нежелательную, негативную причину. Негативная причина - это вынужденное или навязанное явление, а также изменение физического или психического состояния в худшую сторону. Это значение близко к тому, какое выражается русской конструкцией из-за того, что А, В. В таких предложениях нежелательным, негативным является событие, названное в главной части. Например: Мектебшадщ жанында интернат болмагандыцтан, елден келген ба-лалар туысщандарыныц цолында, не пэтерде турып окуга мэжбур (ЖЭ, 26) - Из-за того, что рядом с нашей школой не было интерната, дети, приехавшие издалека, были вынуждены учиться, живя у родственников или на квартире; Жанаттыц фамилиясымен толык, adpeciH бише-генджтен, оныц хатын жариялай отыра, niKipiMi3di журнал арцылы ай-тамыз (КЭ, 8-85: 30) - Из-за того, что мы не знаем фамилии и полного адреса Жанат, публикуя ее письмо, выражаем наше мнение в журнале.

Значение негативной, неблагоприятной причины выражается и в алтайском языке, но, в отличие от казахского, для этого используется одна специализированная ФоомаЗС Т\1-ганнак\лам. Напоимео:

Сен бойын дйинде келбей тур=ган=ык=нак улам, бойын- да, дско до улус коп ой jылыйтып jam (НА) - Из-за того» что ты не шрикодишь вовремя, и ты сама, и другие люди теряют много времени; Коркышту ти-жим ооры=ган=ы=нан улам, мен бу jакылтаны jcaan аайлап болбогом (ЛТ) - Из-за того, что у меня сильно болели зубы, я не мог толком разобрать это задание.

Конструкции со значением негативной причины противостоят ППК со значением благоприятного обусловливающего события. Значение благоприятной причины выражается при помощи скрепы соныц арцасында 'благодаря'. Во фразах скрепой выражена причина, вы-

зываюгцее желательное, позитивное следствие. Например: 1985 жылы Jle-нинградта болдым, соныц арцасында халыцарапыц емштт цасиетг бар адамдарды тексеретш цетрге бара ачдым (ТТ, 17) - Благодаря тому, что в 1985 году была в Ленинграде, я смогла посетить центр, в котором определяют экстрасенсорные способности людей.

Причинно-следственные отношения могут восприниматься говорящим как осознанные. В этом случае позицию ЗС занимает глагол модусной семантики б'т 'знать', за которым следует цепочка аффиксов с причинным значением =гандык;тан. Например:

Bip-6ip'me аса уцсастарын б'шенЫктен, олар кишдерш взгеше киюге тырысады (СМ, 117) - Поскольку они шают (букв.: зншют=пшому что),

что похожи друг на друга, то они стараются надевать разную одежду; Мундай /сте Гагариннщ кшэмшигдшн бЬхгенЫктен, бул так,ырыпты одан ары жалгастыруга батылдыгымыз жетпеЫ (ЮВ, 1146)-Поскольку мы знали, что в таких случаях Ю. Гагарин щепетилен, у нас не хватило храбрости продолжить этот разговор.

В русском переводе приведенных выше казахских фраз используются ППК, состоящие из трех предикативных единиц, одна из которых имеет семантику модуса. В казахском языке модусное содержание передается не отдельной ПЕ, а сказуемым зависимой части с семантикой знания и грамматическим показателем. В плане выражения русские полипредикативные трехкомпонентные построения соотносятся с казахскими двухкомпонент-ными ППК. Единицы же плана содержания и русских, и казахских синтаксических построений являются трехкомпонентными. Поэтому и в казахских фразах, и в русских переводах мы видим три пропозиции, две из них диктумные, а третья модусная. В казахском языке, в отличие от русского, модус знания может выражаться грамматической формой зависимого сказуемого.

ППК с имплицитным модусом характеризуются тем, что в главной части выражается действие, которое субъект совершает осознанно и руководствуется им как стимулом для основного действия. Например:

Алыстан кудалар келетш болгандыцтан, улкен дайындыльщ жур'т жатыр (КЭ, 35) - Так как ивдалека тцгиедут сваты, ищет большая подготовка; Институтта жаца лаборатория ашылатын болгандьщтаи, Бацытжан бЬге аусады - Так как в нашем институте открывается новая лаборатория, Бахытжан переводится к нам.

В этих фразах зависимая часть представляет сложную структуру. Она заключает в себе эксплицитное диктумное событие, содержащее основную причинную информацию, и имплицитный модус знания. Диктум: цудалар келе жатыр 'едут сваты', жаца лаборатория ашылатын болды 'открывалась новая лаборатория'. Модус представляет собой знание субъектом той информации, которая выражена формой сказуемого зависимой части (так как он знал ... переводится).

Модус знания может глубинно заключаться и в семантике союзных скреп Так, скрепа этимологически

восходит к сложному выражению с прямой речью и сохраняет свою структурную и семантическую прозрачность. Очень важно, что носителем казахского языка, да и других тюркских языков, этот союз воспринимается не просто как аналог русских скреп потому что/поскольку, - для него значима подсознательно сохраняющаяся внутренняя семантика союза. Скрепа, восходящая к прямой речи, является сигналом, своеобразным маркером незамещенной позиции модусного компонента с семантикой знания. Например: 20

Конацтар тагы да жалына бастады, неге десец ол энЫ жацсы айта-ды (П, 2-2000: 15) - Гости снова начали ее уговориватъ, так как (букв.: почему если говоришь) она хорошо поет; Бул куш алматыльщтар елшгздщ бхртии скрипкасымен сагыныса квркетш болган, себеб1 цазгр ол Аста-нада (КЗ, 6-99: 6) - В эяи дни эдимштиивды ос щтерпюивад^ждут шсгречи с первой скрипкой страны, потому что сейчас она [работает] в Астане.

В этих фразах вербализация "модуса знания" является избыточной, поскольку он осознается говорящим благодаря семантике, скрытой в самой форме скрепы.

Примеры с невербализованым "модусом знания" в русском языке: Подарков он не принимал, потому что нечем было отдарить. Развернутый вариант: Подарков он не принимал, потому что знал, что нечем было отдарить [Теремова 1989].

Причинно-следственные отношения устанавливаются между ППК ("так как я знал/думал/полагал + изъяснительная ПЕ"), являющимся причинным событием, и ГПЕ, выражающей следственное событие.

В казахские ППК причинной зависимости может включаться семантический компонент "модус знания". В этом случае действия человека в настоящем, прошедшем или близком будущем причинно мотивируются из будущего времени. Семантический компонент содержится в самой "внутренней" форме сказуемого зависимой части на *=атын, являющейся составным компонентом сложного глагольного сказуемого

В таких ППК модальный план реальности главной ПЕ соотносится с модальным планом предположительности в зависимой ПЕ. Модус знания может быть скрыт и в семантике причинных союзов ушш десец, неге десец.

Другой тип причинно-следственных отношений устанавливается в ППК причинного предположения, в которых сказуемое зависимой части осложнено вводно-модальным компонентом. Характерно, что значение предположения возникает только в синтетических и аналитико-синтети-ческих ППК. Это важно, поскольку вхождение таких компонентов в аналитические типы конструкций способствует выражению модус-диктумных

О'Птмпп'тлй I Ьп гпимгп'

Ертеден бер1 ктап окыгандыктан ба, орнынан турганда квз1

царауытып кетт1 (МЖТ, 12-85) - Может быть от того, что с утра читала книгу, когда она встала, у нее помутнело в глазах. КенжеЫ болгандыцтан шыгар, басца балаларынан гвр1 меш еркелететт еЫ (БМ, 139) - Наверное потому, что я был самым младшим в семье по сравнению с другими детьми, родители баловали меня больше других.

Разновидностью ППК со значением причинного предположения, являются конструкции, в которых частица ба в составе зависимой ПЕ коррелирует с вводным словом зйтеу1р 'как бы то ни было', 'в общем'. В таких

21

фразах, так же как и предыдущих, остается неназванной альтернативная причина.

При развертывании всех семантических звеньев высказывания ППК со значением предположения становятся трехкомпонентными.

Специфической разновидностью причинно-следственного значения является семантически маркированное значение - санкция.

В данной работе санкция понимается как одобрение или порицание какого-то социального действия, производимого лицом или коллективом, имеющим на то полномочия. Значение санкции выражается конечным сказуемым, которое упразляет зависимой предикативной единицей, выраженной причастно-послеложной формой ЗС

Все управляющие глаголы в названных конструкциях представлены тремя группами:

собственно глаголы санкционирования: орден алу 'получать орден"; атац алу 'получать звание'; тутцындау 'арестовывать'; жауаща тарту 'привлекать к ответственности' и др.;

глаголы речевой деятельности с семантикой санкции: глаголы поощрения речью - алгыс айту 'благодарить'; глаголы наказания речью -царгыс айту 'проклинать'; свгу 'ругать';

оценочные глаголы: дзрттеу'уважать'; дэрттемеу /сыйламау 'не уважать'.

Глаголы со значением санкции управляют зависимой ПЕ, выражая социальное действие, исходящее от общественного института (правительства, государства), коллектива (трудового коллектива, командования) или же от отдельного лица, производимое по отношению к другому лицу или коллективу. ППК с зависимой причастно-послеложной формой сказуемого Ту=ган ушт на русский язык переводятся скрепой за то, что (А за то, что В).

Положительная санкция. Например:

Командир мен жауынгерлердщ вткен шабуылдарда ерекше ерлштер жасагандары ушт, буларды ЭкЫет наградапа усынды (ЭН, 103)- За

то, что в предыдущих боях командир и воины проявили мужество, правительство представило их к награде; Сэбт мал шаруашылыгын вркен-деткет ушт, Отан цоргау комитет! цызыл ту жзне багалы сыйлык;

- За то, что Сабит поднял животноводство, Комитет обороны наградил его Красным знаменем и ценным подарком.

Ср. в алтайском: Старший сержант Рапых Азалбаевич jyydair 1946 jbuida Слава орденду, коп городторды }айладарында туруш =кан =ы учуп "За отвагу" медальду jанган (УС, СБУ, 21) - Старший лейтенант Рапых Азалбаевич с войны в 1946 году вернулся с орденом Славы и медалью "За отвагу", полученными за то, что участвовал в освобождении многих городов. 22

Примеры отрицательной санкции:

Тунде ximan оцыймын den зецб!рек шамын тауыщаным ушм, мен оны туткьшдадым, жолдас майор (6Н, 91) - Товарищ шйпда, яяаррстоишл

его за то, что он использовал пушечные свечи для чтения книг; Кейт ол взт дурыс устамай, Совет офицерше лайыцсыз ммез кврсеткет ушм,

командование оны орпынан mycipdi (ЭН, 33) - Командование сняло его с

занимаемой должности за то, что он вел себя непристойно, роняя честь советского офицера.

Значение, близкое к значению санкции, выражается и конструкцией с эмотивными глаголами, управляющими дательным падежом. Это глаголы со значением поощрения или порицания речью. Например:

Абайдыц кепке цамцоршы болганына анасы Улжанмен эжеы Зеретц

ырзальщпен караганын жгурт ал/ кунге дейш ризалыцпен айтады (МЭ,

120) - Люди до сих пор с большим удовольствием рассказывают, что мать

Абая Улжан и его бабушка Зере одобряли то, что Абай оказывал большую поддержку своему народу. Ср. примеры в алтайском языке:

JaMaH балдарла на]ылажып тур=ган=ы учун, адазы уулын ]аныс ка-тап арбабаган (Тазранова) - Оли® н !равщугал сына за то, что он дружит

с плохими ребятами; Мен книганы экел-бе-ген=им учун, jаманымды ташта (Бочкина) - Извини меня за то, что я не принес книгу.

Значение санкции в тувинском языке выражается причастно-послеложной формой ЗС например;

куусетпээниц дээш, ачам сени ажынар - Отец рассердится, на тебя за то, что ты не выполнил его поручение;

чем чок артар сен (БХ) - Останешься без обеда за то, что нагрубил отцу.

Отдельную группу составляют глаголы 1) жацсы квру 'любить', dspinmey 'уважать'; 2) жек кору 'ненавидеть'. В семантике этих глаголов заключается особая разновидность оценки - оценка разумом и чувством. Например: Ктн 'щ шаруасына ез шаруасындай цараганы ушм ауылда оны жацсы квретмдер кеп edi (МЖТ, 5) - В ауле многие ее любили за то, что она относилась к чужому делу так же добросовестно, как и к своему.

В русском языке значение санкции выражается конструкциями со скрепой за то, что. Но они интерпретируются по-разному: иногда как сложные предложения с придаточным причины [Грамматика русского языка, ч. II, 1960: 319], иногда как сложные предложения изъяснительного типа [Русская грамматика, ч. II, 1980: 473]. Изъяснительно-объектные отношения видит в них Р.Гусман Тирадо [1998: 39]. Представляется, что подобные ППК совмещают в себе и семантику "изъяснения" (за то, что) и семантику "санкции", которую можно расценивать как один из семантических компонентов причины. Например: Выступит на собрании и начинает в порядке самокритики со слезами на глазах поносить себя самого

за то, что вас слушал [Грекова, 25]; Мне полагалось бы поблагодарить ее за то, что она не стала продолжать игру в прятки [Райнов, 60].

В тюркских ППК описываемого типа отношения между предикативными частями являются диктум-диктумными, тогда как в аналогичных русских они сближаются с модусно-диктумными.

Специфика конструкций со значением санкции, в отличие от собственно причинных, состоит в том, что в них всегда присутствует субъект сознания - человек, либо коллектив людей. Что же касается ППК с семантикой причинной зависимости, то в них причинно-следственные отношения выражаются независимо от того, назван или нет субъект сознания. Характер отношений в ППК санкции устанавливается благодаря действиям человека: только человек или человеческий коллектив может кого-то представлять к награде или же снять с должности, хвалить или порицать. В этих конструкциях между частями ППК устанавливается специфический тип связи - управление. Семантика финитного глагола определяет тот или иной оттенок санкции. Сближаются же конструкции со значением санкции с ППК причинно-следственной зависимости и в том отношении, что в объективной, не зависящей от человека действительности причина всегда предшествует следствию. В ППК санкции наблюдается та же последовательность событий: вначале совершается некоторое действие, а затем человек получает за него одобрение либо порицание.

Статистика показывает, что причастно-послеложные формы сосредоточены на выражении значения санкции, а причастно-падежные - на выражении психической и поведенческой эмоциональной реакции на событие-стимул.

Эмоциональная реакция понимается как эмоциональное переживание, которое испытывает человек в связи с некоторым событием В ППК с семантикой эмоциональной реакции в роли сказуемого главной части выступают предикаты определенных семантических групп, в основном эмо-тивные глаголы, управляющие формой причастного сказуемого зависимой ПЕ с показателями дательного или исходного падежей.

Выделяются две разновидности конструкций со значением эмоциональной реакции: ППК со значением психической эмоциональной реакции на событие-стимул и ППК, в которых выражаются поведенческие эмоциональные реакции на событие-стимул.

Значение специфического варианта эмотивной конструкции зависит от семантики глагола, управляющего зависимой предикативной единицей. С точки зрения синтаксического функционирования (различий в употреблении), можно выделить две группы глаголов эмоциональной реакции:

1. глаголы, обозначающие "внутреннее психическое движение": положительная реакция - фану 'радоваться' и его синононимы (шаттану, мэпелеу, мэз болу) и отрицательная реакция - вкпелеу 'обижаться' 24

(ренжу, ызалану, ашулану и др.);

2. глаголы, выражающие поведенческие реакции на событие-стимул: положительное проявление чувств - кул^смеяться', мацтану 'хвастаться' и отрицательное проявление чувств - жылау'плакать', квз жасын агызу 'рыдать' и др.

М. Оразов выделил в казахском языке глаголы со значением удивления, радости, огорчения, стыда, гнева, страха и т.д. [1983].

Специфика ППК со значением психической эмоциональной реакции на событие-стимул заключается в том, что предикат главного действия описывает не состояние лица, а эмоциональную реакцию на другое событие, своеобразную причину внутреннего эмоционального состояния, которое

испытывает субъект. Например:

Апманыныц Сим61рсшдег1 чуваш мектебше окуга цабылданганына,

оныц бурынгы устаздары, эаресе, инспектор Гречкин хртты куанды

(КЭ, 1986: 14) - Ее бывшие учителя, особенно инспектор Гречкин, очень

радовались от того (букв.: тому), что Алму приняли в Симбирскую

чувашскую школу; Шоцанныц бул жумысты бтгрмегешне, катты

реижт отырмыз - Мы очень огорчились от того (букв.: тому), что

Шокан не закончил эту взшщ достарын ктэлатрабащ;

репзкШк - Мы рассердились от того (букв.: тому), что он обвинил во

всем своих друзей.

Своеобразны и такие эмотивные конструкции, в которых в главной ПЕ

функционируют глаголы со значением тац цалу 'удивляться'. В семантике

этого глагола есть оценочный компонент - "оценка разумом". Удивление

предполагает некоторое ожидание, которое оказывается в противоречии с

тем, что происходит в действительности. Например:

Хатсыз шы^анымызга, мен де тацщлып отырмын (АД, 245)-Я и

сам удивлен тем (букв.: удивляюсь тому), что мы выехали без письма.

Глагол в главной части допускает как положительную, так и

отрицательную интерпретацию, т.е. он может выражать и положительную,

и отрицательную оценку того, что названо в придаточной предикативной

части. Например:

Бвтен улттьщ адамы, цазаща свйлегешне, тац калдым (ЭН, 227) -

Я был удивлен тем/от того (букв.: тому), что человек другой национальности говорит по-казахски (положительная оценка -мне очень приятно)', Техниканыц талай циын бвлшдерш сонма тез мецгергенте, тац хцлдык

(КЭ, 2-85: 4) - Мы удивились от того (букв.: тому), что он так быстро овладел всеми сложностями техники. Примеры с отрицательной оценкой:

Олардыц кЬиккенЫе, тац жщдыи; (АД, 55) - И мы удивлены тем

(букв.: тому), что они опаздывают; цайта олар меш цонак^а шацырма-

ганыча тацк.аламын (АД, 55) - И я удивляюсь от того (букв.: тому), что

. 25

они ответно не пригласили меня в гости.

В русском переводе этих фраз на первый план выходят не причинно-следственные, а изъяснительные отношения. В казахском же на первом плане находятся именно причинно-следственные отношения, которые исходят из семантики дательного падежа при причастной форме зависимого сказуемого.

Специфический вариант причинного значения, который выражается русскими изъяснительными СПП с союзом что, выделяет P.M. Теремова. С этим союзом сочетаются опорные слова с семантикой эмоционального отношения (психического переживания, эмоционального состояния, чувства). Примеры:

Она негодовала на Сергея Львовича, что не едет и бросил ее, беззащитную, в этой глуши (Ю. Тынянов); Я очень рада, что вы приехали [Теремова, 1989: 22]. В этих русских примерах оппозиция причинно-следственных и изъяснительных отношений нейтрализуется: потому что и тому, что.

ППК со значением эмоциональной реакции на событие-стимул выражают еще одно специфическое значение эмоциональной реакции - поведенческую реакцию. В этом случае форму исходного падежа принимает причастная форма на =ган, выражающая собственное чувство радости субъекта действия. Например:

Косен цуанганынан mepicme сыймай• шеше сигемыц да мыц размет, ецбегщид! атцарамын denmi (КБ, 108) - Кавнц, оотоо*» «ни» (пыл переполнен радостью, оказывается, сказал: "Матушка, огромное вам спасибо, я оправдаю ваше доверие"; Exi-yui мушкетер куанганынан есттщ пер-deci арасынан сыгалап царап цойды (АД, 47) - Два-три мушкетера, оттого что радовались (букв.: радовались=потому что), подглядывали в комнату из-за занавеси на дверях.

В роли предикатов эмоциональной реакции выступают и глаголы с семантикой страха, смущения, стыда. Например: Жомартбек шо-шыганынан оянды - От того, что испугался (во сне), Жомартбек проснулся; Кшкентай сзбидщ шырылдап жылаганынан, згрема ушты -От того, что плакал грудной ребенок, мы сильно перепугались.

Глагол, выступающий в роли предиката, может иметь значение внешнего проявления чувств: кулу 'смеяться', жылау 'плакать', мацтану 'хвастаться', 'смущаться', например:

39) - От того, что незаметно [для себя] проговорилась, женщина, смутившись, опустила глаза;

(БМ, 94) - Кулямза плакала от злости, потому что весь ее труд оказался напрасным; Агай б ¡зге к^ысылтнынан ушталмаган сыя карандаш 6epdi (ЭН, 180) - Учитель смутился от того, что дал нам незаточенный чер-26

нильный карандаш.

В этих фразах сначала называется стимул-причина, вызывающая эмоциональную реакцию. В свою очередь, эмоциональная реакция реализуется в поведенческой реакции и, таким образом, формируется "трехступенчатая зависимость": женщина проговорилась (стимул-причина), поэтому она смутилась (эмоциональная реакция: следствие 1) и опустила глаза (поведенческая реакция: следствие 2).

В алтайском и тувинском языках значение эмоциональной реакции на событие-стимул так же, как и в казахском, выражается формой дательного падежа причастий прошедшего, реже - настоящего времени, когда передают повтор или постоянство событий.

Алт.. Онык балдары }айым учун тартыжуда туружып тур=ган=ы=на суунип туратан (АН) — Она радовалась тому, что ее дети участвуют в борьбе за свободу.

Тув.: Бегун эки ажылдап тур=ар=ыц=га ввруп тур мен (Барыс-Хоо) - Я рад тому, что ты сегодня хорошо работаешь; Бистщ бодалдары-высты дыцнаваан=ьщ=га хомудаар-дыр бис (Барыс-Хоо) - Мы обиделись из-за того, что ты не выслушал наше мнение.

Таким образом, во фразах, имеющих значение поведенческой реакции на событие-стимул, устанавливаются диктум-диктумные причинно-следственные отношения. В ППК со значением психической эмоциональной реакции на событие-стимул отношения являются модусно-диктумными. Позицию подлежащего всегда занимает существительное, обозначающее лицо, которое испытывает эмоцию

В ППК казахского языка модусные глаголы занимают позицию финитного глагола. В таких ППК управляющий модусный глагол передает не просто эмоционально-психическое состояние субъекта, а его реакцию на событие, представленное ПЕ в позиции актанта. Эта ПЕ имеет пропози тивную семантику.

Собственно причинно-следственные ППК составляют семантическую оппозицию конструкциям причинного обоснования.

В семантической разновидности конструкций со значением причинного обоснования выражается не конкретная причина действия, имеющая место в реальной действительности, а обоснование мысли, комментирования того события, которое названо в главной части. В таких конструкциях причинно-следственные отношения устанавливаются на основе рассуждений, определенных выводов, оценки, которые делает говорящий. Модус -ный компонент смысла (позиция говорящего) обязателен.

В русских конструкциях причинного обоснования позиция говорящего может быть эксплицирована при помощи вводно-модальных слов. В этом случае говорят о лексическом способе выражения модуса. Модус может быть и имплицитным, так как сам характер логического обоснования сви-

детельствует о позиции говорящего [Бабалова 1974: 5-11; Теремова 1989: 82-84].

Предложения причинного обоснования строятся с опорой на умозаключение, которое делает говорящий. В главной части выражается психически переживаемое событие, существование которого невозможно без действий человека. Поэтому в главной ПЕ функционируют глаголы с семантикой оперирования информацией: ойлау 'думать', сену 'чувствовать, верить'. Например:

Ал одсатыдан нуламайды den ойлаймын, вйткеш оныц белте арцан салынады (IE, 13) - Думаю, он не упадет с лестницы, шшснму что на его поясе завяжут аркан; Емтиханды жацсы тапсырасыц den ойлаймын, вйткеш жыл бойы жак,сы оцыдьщ - Думаю, ты хорошо сдашь экзамен, потому что хорошо учился в течение года; Буган 6ip зулымдьщты эзгрлеп жур den ойлаймын, вйткеш кардинал сондай ютердщ алдына жан сап-майтын rneöepi edi (АД, 168) - Чувствую, ему готовят какое-то злодеяние, потому что кардинал был находчив на такие выдумки.

В этих фразах семантику модуса имеет предикат ойлаймын, который связан с линейно первой ПЕ (диктум) служебным словом деп.

В ППК с семантикой причинного обоснования в главной части может выражаться предположение, некоторое сомнение, неуверенность. Аналог русского вводно-модального слова в казахском "внедряется" в состав сказуемого. Модусный компонент образует многокомпонентное глагольное сказуемое Ту=ган сшцты, Ту=атыи сшщты. Например:

Ол эйелт жацсы квр=ет1н сиякты; вйткеш Нуртаза еске mycipemiH свздер айтцанда, Cadip6aü кецкЫдеп, жыл an алады (ОМ, 117) - Видимо (похоже на то, что/должно быть), он любит свою жену, потому что, когда Нуртаза начинает о ней вспоминать, Садырбай начинает всхлипывать.

В этих фразах позиция говорящего реконструируется из семантики мо-дусного компонента, замыкающего глагольную цепочку.

Разновидностью ППК причинного обоснования являются конструкции, в которых позиция говорящего эксплицирована при помощи модального показателя керек 'надо, необходимо'. Он так же, как и предыдущие показатели, завершает сказуемое главной части 'видимо', 'должно быть'. Например:

Ацсацал оларды баща=ма=ган болу керек, вйткеш оларга квз де салган жоц (К£, 12) -^ДвлмноОЬить^стррецркм не ¡заметил, поскольку даже не окинул их взглядом; Балалар шарша=ган болу керек, вйткенi олар-дыц дауыстарын естшей цалдыц - Должно быть, дети устали, потому что мы не слышим их голосов;

ycmwdezi шапанын uieumi — Видимо, ему стало жарко, поскольку он снял свой чапан.

В этих фразах один из компонентов главной части выражает предпо-

ложение, а зависимая - основание для этого предположения. Логический вопрос задается не к диктуму, а к модусу: Ак;са^ал оларды неге бащамады деп ойлайсыз? - Почему вы думаете/считаете/полагаете, что старец их не заметил? Здесь важны не сами причинно-следственные отношения, а размышления, рассуждения, выводы по этому поводу. Говорящий исходит из знания ситуации и фактов реальной действительности: квз де тастаган жоц 'не окинул их даже взглядом'. Апперцепционная база, знание ситуации позволяет говорящему сделать следующий предположительный вывод о старце: байцамаган болукерек 'должно быть, не заметил'.

Таким образом, ППК причинного обоснования - это трехкомпонентное построение, в котором причинно-следственными отношениями связаны не просто два события, а модусно-диктумный компонент первой части построения связан с диктумной второй частью. Значение модуса имеет компонент, входящий в главную предикативную часть, а значение диктума -событие, названное зависимой ПЕ. Такие явления отмечены и в других языках.

Алт.: Турада улус бар болор, неншг учун дезе мен jam баланык ыйын уккам (AT) - В доме наверняка есть люди, потому что я слышал плач ребенка; Олор, байла, тыштанарга jype берген, ненин учун дезе уч кунге чыгара телефонды кем де албай jam (АО) - Они, наверное, уехали отдыхать, потому что три дня никто не берет трубку (букв.: телефон).

Рус: Должно быть, у меня был не особенно приветливый вид, потому что он испуганно заморгал и вышел (В. Каверин) [Бабалова 1974: 5]; Видно, они тут давно сидели, потому что в комнате было так накурено (Герасимов) [Теремова 1985: 36-38].

Англ.: Не must have gone out very early because I've been about since halfpast six at his house (IRD, 52) - Должно быть, он вышел очень рано, потому что я был у него дома после 6.30; The shock must have been tremendous for the heifer was thrown heels over head (IRD, 47) - Должно быть, удар был очень сильным, потому что телка перевернулась.

В рассмотренных фразах модусный компонент эксплицирован. В русском языке модус выражается: а) лексическими средствами (вводно-модальными словами); б) главной частью сложноподчиненного предложения изъяснительного типа; в казахском языке: а) вводно-модальными компонентами, постпозитивными по отношению к сказуемому главной части и являющимися неотъемлемым компонентом этого сказуемого; б) предикативными единицами, свернутыми до личной формы глагола-сказуемого; в английском языке - модальными словами.

Способ выражения модусного компонента в каждом из названных языков специфичен, но смысл передаваемых значений тождествен. Общность передаваемых оттенков причинно-следственных значений и является универсальной чертой разноструктурных языков.

Таким образом, для выражения семантических разновидностей причинно-следственных отношений каждый из сопоставляемых в нашем исследовании языков создал свою уникальную систему.

В южносибирских тюркских языках любые оттенки причинно-следственных отношений могут быть выражены общепричинной конструкцией. В системе алтайского и тувинского языков четкая оппозиция семантических типов причинно-следственных ППК еще не устоялась.

Третий раздел - "Структурно-семантические типы целевых и условных ППК казахского языка (сопоставительный аспект)" - состоит из двух глав. В первой описаны структурно-семантические типы целевых ППК.

По характеру показателя связи четко взаимно противопоставлены целевые ППК синтетического (включающего аналитико-синтетический подтип) и аналитического типов. С содержательной точки зрения системные отношения между исследуемыми конструкциями предстают следующим образом.

1. Центральное место в системе средств передачи целевых отношений в казахском языке занимают три конструкции: одна аналитико-синтетическая с инфинитивно-послеложной формой зависимого сказуемого Ту5^ уш'ш и две аналитические с показателем den; периферию системы целевых ППК занимают конструкции с показателями

Конструкция с формой находится на

самой отдаленной от центра периферии системы целевых конструкций.

2. По способу реализации субъектно-подлежащной валентности целевые ППК распределились следующим образом:

одна ППК, допускающая только разносубъектные реализации,-это построение с зависимым сказуемым в форме Т\=сын den. четыре ППК, в которых возможна только моносубъектная реализация с ЗС Ту=айын деп\ Ту =мак; болып, Ту =мацшы болып,

две ППК, допускающие вариативные субъектные реализации с ЗС Ту=у уш'н; Ту=л)ас ушш.

3. Целевые ППК казахского языка в большинстве случаев представлены формами инфинитивного типа, которые выполняют ту же функцию, что и инфинитивы в европейских языках. В роли зависимых предикатов эти формы ориентированы на субъект главного действия. Они формируют не собственно сложные, а моносубъектные полипредикативные предложения, зависимая часть которых не содержит позиции собственного подлежащего.

В казахском языке выявлено семь специфических форм, формирующих целевую семантику. В алтайском и тувинском языках их по четыре. Специфика тувинских целевых конструкций, по сравнению с алтайскими и 30

казахскими, заключается в том, что здесь используются разнообразные формы послелогов. В системе тувинских послеложных форм пока не произошло функционального обособления послелогов: одни и те же послелоги могут выражать и причинное, и целевое значение. Их семантика конкретизируется разными причастными формами.

В алтайском же языке большая нагрузка ложится на инфинитивную форму на =арга, составляющую ядро целевых ППК.

Сопоставительный материал показывает, что для всех привлеченных к анализу языков общей является одна модель ППК с общетюркским служебным словом деп; в тувинском языке его аналог- слово дээш.

Цель - это заранее мыслимый, ожидаемый и желаемый результат тех действий, которые произойдут в будущем; для достижения этого результата необходима активная, сознательная и преднамеренная деятельность человека. Понятие цели неприменимо к природным явлениям, процессам, субъект которых — предмет, стихия, то есть то, что не способно к активной и сознательной деятельности: *Дереворастет для того, чтобы создавать прохладу; * Дождь идет, чтобы росли грибы. Такие языковые единицы грамматически построены правильно, но выражают мнимую цель, так как лексическое наполнение этих фраз не позволяет говорить о целенаправленном действии. Целевое значение невозможно и в предложениях, которые называют непроизвольное состояние или действие, не зависящее от контроля человека: замерзнуть, вздрогнуть, чихнуть. Цель позволяет людям организовать свое поведение, предвидеть результаты осознаваемых действий.

При анализе смысловой организации целевых ППК казахского языка в качестве основной значимой оппозиции мы принимаем противопоставление собственно целевых и несобственно целевых предложений.

Собственно целевые ППК казахского языка характеризуются тем, что в них не предполагается никаких промежуточных действий между событием главной части, сообщающей о целенаправленном действии, и зависимой части, содержащей информацию о цели, для достижения которой предпринято это действие.

В казахском языке характер целевого значения существенно зависит от того, какой формой выражено сказуемое зависимой части и какова семантика финитного глагола в ГПЕ. Необходимым условием целевых ППК является значение модальности желательности. Событие зависимой части является желательным, и его осуществление возможно лишь в результате целенаправленных усилий. В русском языке модальность желательности включена в значение союза чтобы. В казахском же языке модальность желательности глубинно скрыта в форме ЗС на =айын den, =сын den. Например:

Ертецг'1 сагат алты жарымда Атосмаган кел=сш den кешцурым ха-

бар 0KÍ6epdi (АД, 81) - Чтобы утром Атос пришел (букв.: пусть, мол, придет) к нему в 6.30, он вечером отправил (ему) весть об этом; Бугм ôipep керек ктабын алып шьщ=сын den, сонда odeüi epmin апарган едш (МЭ,

40) - Сегодня, чтобы он нашел нужные книги (букв.: пусть, мол, найдет), я специально повел его туда.

В целевых ППК всегда присутствует сема желания эксплицитно или же имплицитно. Особенно отчетливо она проявляется в разносубъектных предложениях. Событие зависимой части А предстает целью события главной части В.

Семантика намерения, предположения заключается в форме сказуемого зависимой ПЕ Ту-мщшы болып:

Бадер иес'а тауда жатцан цазынаны биыл мецгермек болып, зор цимылды бастагалы отырмыз (FC, 40) - Намереваясь к эшм тщ разработать бесхозное богатство гор, собираемся начать большую работу; Академик К.И.Сатпаев Казахстан гылым Академиясына к,арасты Til жэне эдебиет институтын ашпацшы болып М. Эуезовпен I. Кецесбаевпен Гшым академиясыныц npe3udeumi А.Н. Несмеяновца xendi (П, 2-99: 28) -Намереваясь открыть Институт языка и литературы при Казахской Академии наук, академики К.И. Сатпаев, М. Ауэзов, С. Кенесбаев пришли на прием к президенту Академии наук А.Н. Несмеянову.

Семантика целевых конструкций существенно зависит и от семантики финитного глагола ГПЕ. В главной части целевых ППК обычно функционируют глаголы движения и перемещения в пространстве. Именно глаголы этой ЛСГ способствуют выражению собственно целевых отношений. К ним примыкают конструкции, в которых в главной ПЕ функционируют различные акциональные глаголы. Периферию этой системы составляют ППК с глаголами рече-мыслительной деятельности в главной части. Например:

Бул тапсырманы да ойдагыдай орындап, тындырылган жумысты хабарлау ушт трест директорына келд'ш (ЦЭ, 1984: 27) - Успешно

справившись и с этим заданием, я пришел к директору треста, чтобы отчитаться (букв.: с целью отчитаться) о проделанной работе; Bip кун1

Бауыржан маузерт тацып, цылышын асынып, ацсащп жазушыларга

ÇâI^"1 , б?РУ ,yuiin полковник формасымен Жазушылар одагына келд'1 (ЭН, 160) - Однажды Бауыржан, надев на себя маузер, меч, чтобы поприветствовать (букв.: с целью поприветствовать) писателей-аксакалов, пришел в Союз писателей.

Казахские целевые ППК с глаголами движения являются преимущественно МСК, в то время как аналогичные конструкции русского языка могут допускать как моносубъектную, так и разносубъектную реализацию.

Ср. также в алтайском: Мен олорды алып, олордын болужыла Москва jaap дипломым коры=ырга атан=ган эдим (БУ, Т, 83) - Получив их 32

(деньги), я с их помощью уехал в Москву защищать свой диплом; Ол]уну-нып алала, конок алып, уй саа=рга айылдак чыгып келди (KJ, 12) - Она, умывшись, взяв ведро, вышла из аила подоить корову.

Ср. русское СПП с глаголами движения в ГПЕ: Михаил поспешил поскорее выйти, чтобы мать не заворчала сильней (М. Пришвин); Отец бегал, просил, унижался, ходил к губернатору, чтобы меня не исключили (А. Грин).

К собственно целевым конструкциям казахского языка относим и такие ППК, в которых в главной предикативной единице функционируют глаголы изменения положения в пространстве и перемены состояния: твмендеу 'снижаться, идти на посадку', туру 'вставать', буршу 'поворачиваться'. Например:

РСК: Ел жатсын den, баща жерге кел'т отырды (КЕ, 179) - Чтобы люди легли, он пересел на другое место; Am туятныц dy6ipi еститесш den, булар aыyлdьщ ык; жагына царай бypылdы (МЭ, 15)-Чтобы не был слышен стук копыт, они повернулись в безветренную сторону аула;

МСК: БЬдщ самолет Борисполь аэропортына цону ушш meMendedi (CJI, 24) - Чтобы приземлиться в аэропорту Борисполь, наш самолет шел на посадку; - Чтобы лечь в

постель, Марат встал с места.

Целевые предложения имеют тесную внутреннюю связь с причинно-следственными ППК. Это легко показать, трансформируя целевую фразу в причинную:

Жoлdacыныц жел втте тоца бастаган бетьмурнын сацтау ушш,

сырт айналып, ар^асымен шегтежурдг (МЭ, 11) - Чтобы защитить друга от холода и чтобы он не обморозил на лицо пронизывающем ветру (6vkr.: теки и hocV он. повепт/тпись. птетт спиной впепеп: Сыпт айналып арк;асымен шегше oxrypdi, еиткеи! жoлdacыныц жел втте тоца

- Повернувшись, он шел спиной вперед, так как хотел защитить от холода друга, лицо которого стало замерзать.

Как видим, причинную мотивацию действия, обусловленную желанием субъекта, представляет развернутый вариант целевой ППК. Это характерно как для разносубъектных, так и для моносубъектных конструкций. В целевых ППК модальность желания глубинно содержится в форме зависимого сказуемого. Семантика цели в форме ЗС на скрыта в самой форме послелога, имеющего целевое значение. Для носителя языка важна не форма послелога или целевого союза, - гораздо существеннее глубинная целевая семантика, намерение сделать что-либо.

В целевых ППК событие зависимой ПЕ может определяться как цель только до момента реализации. Событие же главной части предстает как желание субъекта, чтобы эсобыти т а це-

ленаправленно, мотивируется его желанием и во фразах с отрицательным компонентом в зависимой части:

Ментайдыц бетме тура царамау ушм ток,тап цалды (ЭН, 288) -Чтобы не смотреть (букв.: с целью не смотреть) прямо в лицо Ментай, он остановился;Достардыц ¡шме ешкш оцыс Kipin келмес ушм, Планше eciK алдына турып к,алды (АД, 444) - Чтобы никто неожиданно не вошел (букв.: с намерением помешать) к его друзьям, Планше приостановился (встал) у двери.

ЛСГ группы глаголов движения не отличаются богатой синонимией, они однотипны и во всех привлеченных к анализу языках. Наряду с глаголами движения широко функционируют и другие акциональные глаголы, выражающие разнообразные виды трудовой и социальной деятельности человека. Например:

Sip окулыцты жазу, немесе хрестоматия цурастыру ушм, авторлар

(П, 2-2000: 5) - Чтобы написать учебник (с целью написать) или составить хрестоматию, авторы работают годами, а иногда и десятилетиями; Qcin одак; комитетi крурал-сайман сатып алу ушм царжы 6mdi (ЕК, 1997, 5) - Профсоюзный комитет выделил средства, чтобы купить (букв.: с целью купить) оборудование; Олар тапсырманы уацытынан бурын орындап шыгу ушм жарысуда (ЭЭ, 105) - Они соревнуются, чтобы поскорее выполнить задание (букв.: с целью раньше времени выполнить); Оралмандар отбасыларын цабыл-дау ушм барлык, облыстарында штаб лсурылды (КЭ, 6-1999: 1) - Чтобы встретить и устроить семьи переселенцев, в каждой области был сформирован штаб.

В группу глаголов интеллектуального действия входят глаголы со значением знания, понимания, осмысления и др., а также глаголы, выражающие целенаправленные ментальные действия лица, совершаемые ради достижения конкретного результата. Глаголы, выражающие интеллектуальное действие, своеобразно передают целевое значение. Все живые существа осознают поставленную цель, но только человек осознанно достигает ее. Действие, направленное на достижение определенной цели, всегда связано с некоторым усилием, с затратой физической, духовной, интеллектуальной энергии.

Примеры:

Рыск^ловмонгол психологиясын тусму ушм Будда д'шм де зерттей-

di (ШМ, 8) - Чтобы понять психологию монголов (с целью понять), Рыс-кулов исследует и буддизм; Жалгыздыгымды сезмбеу ушм, жанымды еш аямай гылыммен айналыстым (КД 6-1999: 21) - Чтобы не чувствовать одиночества (букв.: с целью не чувствовать одиночества), не щадя себя я занималась наукой.

Модальность желания является конституирующим фактором целевого

значения. Никто не станет желать и стремиться к осуществлению чего-то нежелательного для себя, даже если это действие противоречит общечеловеческим нормам. Субъектом конкретного негативного действия оно будет восприниматься как желательное в достижении намеченной цели.

Казахские целевые ППК в плане выражения являются бипредикатив-ными и обозначают две диктумные пропозиции. В плане же содержания целевые ППК являются трехкомпонентными: модальный план желательности, всегда присутствующий в сознании говорящего, не находит вербального выражения. Потенциальную модальность с семантикой желания можно вербализовать, но тогда при трансформации целевая ППК переходит в разряд конструкций причинно-следственного типа.

Оппозицию собственно целевым ППК казахского языка составляют несобственно целевые конструкции - ППК долженствования. В них предполагается некоторый результат, который необходимо достичь субъекту. Главная ПЕ в конструкциях долженствования является носителем необходимого основания, так как в ее состав входит слово со значением необходимости или долженствования. В несобственно целевых ППК казахского языка происходит ослабление или полная нейтрализация гипотетического значения желательности. Это приводит к переосмыслению семантико-синтаксических отношений. Целевое значение в таких конструкциях выражается лишь формально.

В главной части ППК целевого долженствования используются безлично-предикативные слова с модальной семантикой, т.е. слова категории состояния: керек 'надо', керек шыгар 'наверное, надо', керек екен 'оказывается, надо'. ППК с перечисленными компонентами сохраняют формальные признаки целевых конструкций. Например:

взщЫ-взт тану ушш, журтты тану ушш, жер дуниеде не болып жатцанын бтп отыру ушш, ец алдымен хат бму керек (КЭ, 1985, 13)-Чтобы узнать себя, чтобы узнать о других людях, чтобы знать, что происходит в мире, прежде всего надо научиться грамоте; Пушкин мен Лермон-товты, Гетеш аудару ушш, олардыц вздершдей улкен ак,ын болу керек (ГМ, 102) - Чтобы переводить Пушкина, Лермонтова и Гете, надо быть такими же великими, как и они сами.

Несобственно целевые, т.е. ППК целевого долженствования, хотя и имеют формальные показатели, выражающие целевые отношения, но на. глубинном уровне в них устанавливаются отношения условные. В них утрачивается гипотетическое значение желательности, которое заменяется модальностью долженствования.

Таким образом, в собственно целевых конструкциях выражается осознанное намерение, желание, намеченное к осуществлению, а осуществление действия возможно в результате целенаправленных усилий. Если же желание переходит в необходимость, то происходит сдвиг в семантике:.

35

целевая семантика потенциального желания переходит в виртуальную плоскость, т.е. в условную.

Во второй главе - "Структурно-семантические типы условных ППК казахского языка (сопоставительный аспект)" - описываются структурно-семантические особенности условных ППК. Представлен весь круг ППК, выражающих условные отношения в казахском языке, описаны структурно-семантические особенности данных конструкций.

В казахском языке базовой, специализированной условной ППК является конструкция с дистатно расположенной скрепой егер и формой ЗС Ту=са. Форма ЗС на =са в казахском языке, расширившая свою семантику за счет разных видов разновременности, каузальности и других отношений, оказалась семантически перегруженной. Заимствованная из персидского языка скрепа егер легко "вжилась" в грамматическую систему языка и образовала новую модель ППК - для выражения условных отношений.

Линейный сегмент егер выполняет собственно союзную функцию, т.е. является связующим средством частей предикативных единиц в ППК. Например:

Ал енЫ шахзадацыз эуел! капп, ел меш кврсш, егер ол меш жацтырса, сгздщ айтцаньщыздай болсын (КЕ, 107) - Ну, а теперь, пусть

сама принцесса ваша придет и увидит меня, если я ей понравлюсь, то пусть будет так, как вы сказали; Айрылганымыз емей немене, егер ол бала-лар басца дшдерЫ цабылдап, взге елдердщ идеологиясын устап жатса

(П, 2-2000: 10) - Как же это назвать, как не потерей, если эти дети принимают другую религию и проповедуют другую идеологию.

Количество условных моделей в исследуемых тюркских языках ограничено, но это типично и для языков других систем. Так, в русском языке средств для оформления условных отношений не так уж много и они стилистически маркированы (ежели, коли, коль скоро и др.). Универсальным является стилистически нейтральный союз если, который сочетается с факультативными коррелятами то, тогда, так, значит. Активно используется группа усложненных союзных скреп, созданных на базе знаменательных слов условие и случай: в случае если, в том случае если, при условии если, при том условии что, при том условии когда.

Ядро условных конструкций казахского языка составляют ППК с формой зависимого сказуемого на =са и служебным словом егер. Периферию синтаксической системы составляют две обгцетюркские модели с зависимым сказуемым в форме условного наклонения Т\=са=//. ППК с формой находятся на самой периферии системы условных конструкций.

Общетюркская форма на =са используется во всех сопоставляемых языках, но не все формируемые ею модели зависимых сказуемых в равной мере, передают условное значение. Так, в казахском языке формой N бол=са условное значение выражается лишь в разносубъектных ППК, а 36

в МСК это значение практически не выражается, глагольные формы зависимого сказуемого здесь выражают условно-временные отношения. В тюркских же языках Южной Сибири условные отношения регулярно выражаются формой сказуемого зависимой части на =са. В позиции знаменательного компонента зависимого сказуемого употребляются самые разнообразные именные и глагольные формы. Зависимое сказуемое может быть как именным, так и глагольным: Ту=са, Ту=ган болзо, Т болзо, Т\=атан болзо, N бар/}ок болзо, 1у=галак болзо,' N болзо, а также вспомогательный.

Каждый из родственных тюркских языков имеет специализированные модели ППК условной семантики. Так, в казахском есть всего лишь одна модель ЗС - егер ... Т\=са. Специализированные линейные сегменты бир эвес ... Ту ~са/=зо и бир тээ ... Т^са/=за есть и в тувинском языке. Первая является аналогом казахской условной скрепы егер, вторая - аналогом русской скрепы раз.

В алтайском языке специальных условных аналитических показателей нет, но здесь используется богатая и разнообразная система причастных форм. В казахском языке, в отличие от алтайского, нет формы зависимого сказуемого

Общими моделями для казахского и алтайского языков является модель Тч=атын/=атан бол=са/=зо; для алтайского и тувинского языков -Т\~ар =зо/-за и Т\=галак бол=за/=зо.

Условные отношения - это отношения между двумя событиями, связанными во времени аналогично причинным, но при этом как первое, так и второе события мыслятся как виртуальные, имеющие место не в реальной, а лишь в мыслимой действительности. Они могут быть представлены как возможные или невозможные, желательные или нежелательные.

Условные отношения связаны с теми закономерностями, которые существуют в окружающей нас действительности и базируются на ожидании. Специфика условной связи заключается в том, что говорящий ставит "реализацию (или, наооборот, нереализацию) события Б в непосредственную зависимость от события Л, безотносительно к тому, является или не является второе причиной первого, основывается их связь на ожидании или отражает сиюминутный каприз коммуниканта" [Тирадо, 1998: 62].

В казахском языке собственно условные конструкции составляют оппозицию несобственно условным, т.е. не только ирреальным условным предложениям, но и асимметричным ППК. Для собственно условных конструкций наиболее характерны следующие признаки: 1) непосредственная зависимость между двумя явлениями, т.е. наличие или отсутствие первого явления влечет наличие или отсутствие второго; 2) связь между двумя явлениями мыслится как предположительная. Например:

Егер кушт1 болсац, кушщд1 сынаймын (^Е, 179) - Если ты силен, то я

37

оценю твою силу; Егер квцШц цаласа, мен саган мэцгШк жар болайын

(ЭН) - Если душа твоя пожелает, то я навеки с тобой буду; Егер кмапты оцыйсац, беремш - Если ты будешь читать книгу, то дам.

В этих фразах мыслятся обе возможности, из которых делается выбор: егер ощсац / егер о^ымасац - 'если будешь читать' или 'если не будешь читать'.

Ср. примеры из других языков.

Алт.: Бойыска jyyK тартып алзаас, суреен jакшынак эмчи болор

(AT) - Если мы приблизим его к себе, он будет очень хорошим врачом; Сут тартып кижи келзе, бу акчаны Аринага берип ийзегер (ЛК,АК,87)-Если приедет человек, чтобы везти молоко, отдайте эти деньги Арине.

Тув.: Уруг-дарыг дыцнап кагза, багай болур (МК, 77) - Если услышат дети, будет плохо.

Рус: Если мою правоту подтвердят, нет смысла говорить (Ю.Семенов); Если он получил телеграмму утром, то выехал дневным поездом.

Англ.: If I don't find the key it (watch) will stop (Durrell) - Если я не найду ключ, часы остановятся; If it is light enough after dinner I want to take you down to the stables (Fitzgerald) - Если будет дотаточно светло после ужина, то я хочу повести тебя в конюшни.

В зависимой ПЕ может быть отрицание: Ацымак; бол=ма=са=ц, екг кузетгиМ байлап таста (К^Е, 114) - Если ты не глуп, то свяжи двух часовых; Б ¡рак; сен бар=ма=са=ц, таги да баге ренжид! (ЭН, 304) - Если ты не пойдешь, то он обидится на нас;

влт1р=ме=*сек, ол 6hdi enmipedi (FM, 137) - Если мы не уничтожим фашиста, не убьем, то он нас убьет.

Вхождение негативного аффикса в состав глагола-сказуемого зависимой или главной ПЕ не снимает альтернативы, здесь также остается потенциальная возможность выбора из двух ситуаций.

• Альтернативность может быть эксплицирована, т.е. в условной ППК могут быть представлены обе возможности, из которых делается выбор: Осыны цулынды бага ал=са-ц, цызметке аламын, егер буны атцара ал-масац, басыц алынады (КЕ, 129) - Если сможешь присмотреть за этим жеребенком, то возьму на службу, а если нет, то голову с плеч сниму.

Подобные примеры есть и в других языках:

Тув.: Тиилеп уне берзе аксыныц кежии^ле ыйнаан, чадажып кагза канчаар, салымы-ла ыйнаан (ВМ, 118) - Если победят, то их счастье, а если не смогут, то их судьба [Шамина 1993: 69].

Альтернативность может быть эксплицирована в тексте или же представлена а предыдущем контексте. Например, в русском языке: Если эта дама будет молчать — передайте Мюллеру, пусть они разобьют себе лоб. Если она заговорит - запишем себе в актив и утрем нос баварцу 38

(Ю. Семенов); Если Бим здесь, он сейчас увидит его, если же нет, значит, тожежсив, найдется (Г. Троепольский) [Бабалова, 1974: 174].

В условных конструкциях казахского языка передаются различные тонкие оттенки условно-следственных отношений, например, условие -предупреждение, условие - совет, условие - обещание и др. Эти оттенки зависят от формы сказуемого зависимой предикативной части и семантики глагола главной части.

Условные отношения выражаются и в ППК с вербализованным модусом знания. В таком случае фрагмент, выражающий модус знания, представляет своеобразный, экспрессивный способ выражения позиции говорящего.

Семантический анализ условных предложений позволяет конкретизировать эксплицитные модусные значения. Можно выделить следующие лексико-семантические группы предикатов (устойчивых сочетаний, ввод-но-модальных единиц) со значениями:

- речи (айту 'сказать'):

Еггр куте алмасац, оцашада айтайын, басыц апынады (КЕ, 129) -

Если не сможешь дождаться, скажу по секрету, голову тебе с плеч снимут;

- мышления (6iny 'знать/ не знать', ойлау'думать'):

взще deitÍH2ÍHÍ сыйламасац, бШп отыр, взщнен xeüwzi сет де сыйла-майды (КЭ, 6-1999: 26) - Если ты не уважаешь старших, то знай, что младшие не будут уважать тебя; Егер басца турлг уацигадан болса, оны

да бшп отыр, аныцтаймын (КБ, 62) - Если это дело произошло из-за чего-то другого, то знай, я и это выясню. Егер царажат тапсам;Астанага баруды ойлап отырмын (Парасат 2-2000) - Если я найду средства, в Астану поеду, думаю;

- предположения с^^пш^ушк^ т с я ' , 'возможно'):

Егер ko6ík алынбаса, mocan узаща Шыдаиай ашып кету i мулч<ш (КЭ, 12-1999) - Если не снять пенку, то возможно, что варенье, долго не сохранившись, прокиснет (букв.: долго не сохранившись, прокиснет, возможно); Сырт^а гиыгып, 6ip сагат сем кврмесем, влт кете жаздайтын 104) - Если, выйдя из дома, не увижу тебя один час, кажется, что смогу умереть.

Эти фразы являются трехкомпонентными и в плане выражения, и в плане содержания, т.е. в них единицы плана выражения и единицы плана содержания симметричны.

ППК с формами ЗС егер Т\=са, Ту=ганда могут оцениваться и как асимметричные, так как в них часто нарушается однозначное соответствие между единицами плана выражения и единицами плана содержания. Например:

Егер таудыц твбесшде турып цараса, кунпщ уясына цонуына эл/

39

тврт-бес сагат усщыт бар (CM, 89) - Если посмотреть с высоты горы, то до захода солнца есть еще четыре-пять часов.

В этой фразе нет непосредственной условной связи между предикативными единицами: ведь если не посмотреть с высоты горы, то время захода солнца не изменится. В подобных предложениях имеется невербализован-ное (имплицитное) звено модусной семантики, и условно-следственные отношения устанавливаются не между двумя ПЕ, а между условной придаточной предикативной частью с одной стороны, и СПП изъяснительного типа с другой. Ср. развернутый (эксплицитный) вариант предложения:

Егер таудыц твбесшде турып к,араса, кунн'щ уясына цонуына гш тврт-бес сагат уацыт бар екент квруге/бЬуге болады - букв.: Если посмотреть с высоты горы, то можно увидеть / догадаться, что до захода солнца есть еще четыре-пять часов.

Аналогичное явление наблюдается и в следующих примерах: Ермек

- Если Ермек будет искать свои книги, то (...) они на книжной полке; Айгулге телефон сок,са, ол сыртца гиыгып Kemmi - Если позвонят Айгуль, то (...) она вышла.

Сопоставление единиц плана выражения и плана содержания в подобных предложениях показывает, что одно из звеньев логико-семантической цепи высказывания не получило вербального выражения. Однако предложение является информативно самодостаточным без обращения к конси-туации, так как валентностные свойства вербализованных предикативных единиц позволяют адресату легко восстановить имплицитное звено. Принято различать два типа сигналов незамещенности синтаксической позиции: синтагматический (нереализованная обратная валентность) и парадигматический (соотнесенность с эксплицитными конструкциями) [Ширяев 1984; Колосова, Чаленко 1995: 106].

Вербализуем имплицитное модусное звено и представим развернутые варианты приведенных фраз:

- Если Ермек будет искать книги, скажите, что они на полке (букв.: Если Ермек будет искать книги, они на полке, мол, скажите); Айгулге телефон сокса, ол сыртка гиыгып xemmi den ай-тыцдар - Если позвонят Айгуль, скажите, что она вышла (букв.: Если позвонят Айгуль, она вышла, мол, скажите).

Эти фразы являются полипропозитивными с имплицитным модусом, синтаксическая позиция модусного компонента остается в них незамещенной. Нереализованная обратная валентность главной части ППК позволяет легко восстановить невербализованный модусный компонент.

Нарушение симметрии означаемого и означающего происходит и в ППК с формой зависимого сказуемого Т\=ган=да:

Ык,шам KuLui, кшшеу денелерме Караганда, буныц enyi де жас жшт-терге ук,сайды (МЭ, 172) - ЕЬга посмотреть на их тесную одежду,, не-40

крупное телосложение, то они похожи на молодых джигитов.

Развернутый вариант с эксплицированным звеном будет иметь следующую форму: Ы/диаи киш, кштеу денелерше Караганда буныц etcyi de жас жтттерге уцсайтыныи керуге болады - Если посмотреть на их телосложение, неудобную одежду, то можно увидеть/сделать вывод, что они похожи на молодых джигитов (букв.: Если посмотреть на их телосложение, неудобную одежду, то на молодых джигитов они похожи, можно увидеть).

Условные отношения устанавливаются не между двумя предикативными единицами ППК, а между СПП изъяснительного типа, в котором главная часть В (модусное звено) имплицитна, а придаточная С эксплицитна. Таким образом, структурной схеме с вербализованным модусным звеном русского языка "Если А, то [В, что С]" соответствуют три казахские формулы с названными выше формами сказуемых зависимой части.

В Заключении представлены основные выводы работы.

Результаты исследования убедительно свидетельствуют о том, что современный казахский литературный язык обладает гибкой в структурном отношении и богатой в семантическом плане системой каузальных конструкций. Системный анализ каузальных ППК трех тюркских языков показал, что наряду со сходствами, которые являются закономерными, обнаружились и индивидуальные особенности сопоставляемых языков.

Основные выводы исследования:

1. Система каузальных ППК казахского языка упорядочена. Спецификой казахского языка по сравнению с двумя другими тюркскими языками является четкая семантическая противопоставленность всех типов каузальных ППК. В алтайском же и тувинском языках некоторые семантические варианты каузальных значений, по-видимому, еще не обособились, поэтому ППК, построенные по одной структурной схеме, передают разные оттенки отношений причины, условия и цели.

2. Исследование показало, что в системе каузальных ППК наблюдается четкая алтайско-тувинская параллель. В двух южносибирских языках формы зависимых сказуемых, имеющих общетюркское происхождение составляют ядро системы причинно-следственных, целевых и условных ППК (Т\=ган=//=на, Т\=ган=//=нак, Т\=ган=// учун, Тv=ca, Tv=ганда, Т\=айын/сын den). В казахском же ядро системы составляют модели ППК, которых нет в южносибирских тюркских языках

егер + Т\=са, Tv=ra« ceöeöi, Т\=ушт).

3. Обращают на себя внимание и некоторые казахско-алтайские параллели. Общетюркские причастно-послеложные формы, используемые в функции зависимых сказуемых причинно-следственных и целевых ППК, изоморфны и оказываются в оппозиции тувинскому

coKbiHda, Т\=ганнан кейш / Т\=ган кийнинде, Tv=айын den).

4. Тувинские каузальные ППК отличаются от своих аналогов в алтайском и казахском языках целым рядом специфических послеложных форм и аналитических показателей, либо заимствованных из монгольского, либо созданных из собственных ресурсов языка.

5. Специфика каузальных ППК казахского языка, в отличие от русского и английского, заключается в следующем. Единицы плана содержания каузальных ППК казахского, русского и английского языков совпадают при полном несовпадении единиц плана выражения. Принцип формирования семантических отношений между компонентами высказывания в раз-ноструктурных языках идентичен. Несовпадение же единиц плана выражения, структурные различия, наблюдаемые в моделях трех языков, объясняется их принадлежностью к языкам разных структурных типов: казахского к языкам агглютинативного, русского к языкам флективного, английского к языкам аналитического строя. Эти различия отчетливо проявляются в структуре СП. В русском и английском языках характерными показателями связи предикативных частей является сегментный показатель (союз или другие служебные элементы союзного типа). Для тюркских же языков характерны синтетические (морфологические) показатели связи, которые встраиваются непосредственно в структуру зависимого сказуемого.

6. Структура тюркского СП, принцип агглютинации накладывает определенный опечаток и на способы оформления модусного компонента. В казахском языке модусный компонент вербализуется иначе, нежели в русском языке. Чаще всего в линейной цепи высказывания он занимает финальную позицию и его вхождение влечет за собой замену финитной формы глагола на инфинитную.

Казахские каузальные двухкомпонентные предложения с имплицитным звеном соответствуют в русском и английском переводах трехкомпо-нентным эксплицитным конструкциям.

Основные результаты исследования нашли отражение в монографии Каузальные полипредикативные конструкции казахского языка (сопоставительный аспект). Новосибирск: Сибирский хронограф, 2001. 271 с, а также в следующих работах:

1. Специфика причинных ППК «причастие прошедшего времени + послелог ушм» в казахском языке II Материалы XXIV Всесоюзной научной студенческой конференции «Студент и научно-технический прогресс»: Филология. Новосибирск, 1986. С. 26-31.

2. О функциях причинно-следственных скреп в современном казахском языке II Показатели связи в сложном предложении. Новосибирск, 1987. С. 129-142.

3. Выражение причинных отношений в казахском языке II Тюрколо-гия-88. Всесоюзная тюркологическая конференция. Тезисы доклада. Фрунзе, 1988. С. 264.

4. Способы выражения причинно-следственных отношений в казахском языке (в сопоставлении с тюркскими языками Южной Сибири: алтайским и тувинским). Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Алма-Ата, 1990.22 с.

5. К,азак, ттндегг себеп-салдарлык, кеп баяндауышты курмалас свйлемдер жуйеЫ II Казак тш - гылыми тш: Каз. ССР Шлыми академия -сынын. практикалык конференциясында жасалган баяндамалардын тези-стер1 (31 мамыр- 1 маусым). Алматы, 1990. С. 35.

6. Полипредикативные конструкции целевой семантики в казахском языке II Языки народов Сибири. Грамматические исследования. Новосибирск: Наука, 1991. С. 48-55.

7. Семантические разновидности каузальных конструкций казахского языка II Актуальные вопросы филологии. Выпуск 1. Межвузовская научно-теоретическая конференция (27-29 окт. 1992). Усть-Каменогорск, 1993. С. 99-101.

8. Полипредикативные конструкции казахского языка II Материалы XXIV научно-теоретической конференции профессорско-преподавательского состава ЖПИ. Сб. научных статей. Жамбыл, 1995. С. 101-106.

9. Tests and Testing Techniques//Droplet. Vol.1, Issue 2. Oct.-Dec. 1995. Jambul, 1995. С 10.

10. Kazakhstan //Altyn Nesil. Almaty, 1996. C. 13 (соавтор Мунсызба-ев Е.).

11. Применение программных средств при изучении английского языка II Образование на пороге XXI в. Проблемы и перспективы. Т. 2. Международная научно-методическая конференция (8-9 октября, 1998). Тараз. С. 165-170 (соавторы Каланова Ш.М., Турдалиев Т.).

12. Полипредикативные конструкции со значением санкции в казахском языке II Актуальные вопросы в области гуманитарных и социально-экономических наук. Выпуск 3. Ташкент, 2000. С. 12-15.

13. Синтетические типы причинных ППКказахского языка (в сопоставлении с алтайским и тувинским языками) II Актуальные вопросы в области гуманитарных и социально-экономических наук. Выпуск 3. Ташкент, 2000. С. 22-28.

14. Союзные и текстовые скрепы казахского языка II Актуальные вопросы в области гуманитарных и социально-экономических наук. Выпуск 4. Ташкент, 2000. С. 53-56.

15. Полипредикативные конструкции причинного обоснования казахского языка II Социокультурные и политико-правовые проблемы сузере-нитета Казахстана. Алматы, 2000. С. 207-209.

16. Сложные и осложненные предложения казахского языка Проблемы и перспективы исследования// Ныгмет Сауранбаев жэне щзак. бшмь

Алматы,2000. С. 81-84.

17. О функции служебного слова егер в казахском языке//Сибирский лингвистический семинар. № 1. Новосибирск, 2000. С. 43-48.

18.

стермен жаттыгулар жинагы (методикалык !^рал). Учебно-методическое пособие. Тараз, 2001. С. 74 (соавторы Керимкулова С.И., Сейдано-ва Д.А., Тагашбаева Л.А.).

19. Лингвистические школы Сибири и Казахстана^//Языкознание. Институт языкознания им. А. Байтурсынова. № 3, 2001. С. 61-63.

20. О грамматическом статусе форм ЗС Ту—гандык// и Ту-гандык-//Мир языка: Материалы второй научно-теоретической конференции, посвященной 80-летию профессора М.М. Копыленко. Алматы: КазГУ-МОиМЯ, 2001. С. 324-327.

21. Каузальные конструкции и их место в системе языка (на примере казахских каузальных полипредикативных конструкций) // Лингвистический ежегодник Сибири. Выпуск 3. Красноярск, 2001. С. 143-150.

22. Проблемы сложного предложения в общей теории синтаксиса и в казахском языкознании // Известия Министерства Образования и Науки Национальной академии наук Республики Казахстан. Сер. Филологическая. №6. 2001. С. 17-30.

23. Целевые полипредикативные конструкции с глаголами движения в главной части//Языки коренных народов Сибири. Выпуск 8. Новосибирск: Издательство НГУ, 2002. С. 50-58.

24. Полипредикативные конструкции с формой зависимого сказуемого

в казахском языке (в сопоставлении с алтайским и тувинским) // Теоретические вопросы алтайской грамматики. Горно-Алтайск, 2002. С. 99-109.

25. Каузальные аналитико-синтетические типы ППКказахского языка в сопоставлении с алтайским и тувинским языками II Научно-методические основы содержания образования национальных школ. Горно-Алтайск, 2002. С. 124-135.

26. Условные полипредикативные конструкции симметричной структуры (сопоставительный аспект)//Сравнительно-историческое и типологическое изучение языков и культур. Часть 1. Томск, 2002. С. 107-111.

27. . Учебно-методическое пособие. Тараз, 2003. 87 с.

Подписано в печать 09.04.2004 Формат 60x84 1/16 Заказ №51 Бумага офсетная, 80 гр/м2

Печл. 2 Тираж 100

Отпечатано на полиграфическом участке издательского отдела Института катализа им. Г.К. Борескова СО РАН 630090, Новосибирск, пр. Академика Лаврентьева, 5

Р- 75 9 5

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Тажибаева, Сауле Жаксылыкбаевна

Введение.

РАЗДЕЛ I. Теоретические основы исследования

Глава 1. Понятие сложного предложения и полипредикативной конструкции.

§ 1. Проблемы сложного предложения в общей теории синтаксиса. $

§ 2. Понятие предикативного склонения

§ 3. Понятие полипредикативной конструкции.

§ 4. Систематизация терминологии.

Глава 2. Каузальные полипредикативные конструкции казахского языка.

§ 1. Лингвистический статус каузальных конструкций.

§ 2. Причинно-следственные полипредикативные конструкции — ядро каузального комплекса.

§ 3. Временные отношения как база формирования каузальной семантики.

§ 4. Основные направления семантического синтаксиса

§ 5. Каузальные полипредикативные конструкции асимметричнойструктуры.

РАЗДЕЛ II. Структурно-семантическая специфика причинно-следственных полипредикативных конструкций казахского языка (сопоставительный аспект)

Глава 1. Структурные типы причинно-следственных полипредикативных конструкций казахского языка.

§ 1. Причинно-следственные полипредикативные конструкции синтетического типа.

§ 2. Причинно-следственные полипредикативные конструкции аналитико-синтетического типа.

§ 3. Причинно-следственные полипредикативные конструкции аналитического типа.

Глава 2. Семантические типы причинно-следственных полипредикативных конструкций казахского языка

§ 1. Полипредикативные конструкции причинно-следственной зависимости.

§ 2. Причинно-следственные полипредикативные конструкции со значением предположения

§ 3. Специфика полипредикативных конструкций со значением санкции

§ 4. Специфика полипредикативных конструкций со значением эмоциональной реакции на событие-стимул.

§ 5. Полипредикативные конструкции причинного обоснования.

§ 6. Модели с несобственно каузальной семантикой.

РАЗДЕЛ III. Структурно-семантические типы целевых и условных полипредикативных конструкций казахского языка сопоставительный аспект)

Глава 1. Структурно-семантические типы целевых полипредикативных конструкций казахского языка.

§ 1. Целевые полипредикативные конструкции синтетического типа.

§ 2. Целевые полипредикативные конструкции аналитико-синтетического типа.

§ 3. Целевые полипредикативные конструкции аналитического типа.

§ 4. Семантические типы целевых полипредикативных конструкций казахского языка.

§ 5. Полипредикативные конструкции целевого долженствования.

Глава 2. Структурно-семантические типы условных полипредикативных конструкций казахского языка.

§ 1. Структурные типы условных полипредикативных конструкций казахского языка.

§ 2. Симметричные условные полипредикативные конструкции казахского языка.

§ 3. Асимметричные условные полипредикативные конструкции.

§ 4. Проявление тенденции к избыточности в условных конструкциях казахского языка

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Тажибаева, Сауле Жаксылыкбаевна

Казахский язык — государственный язык Республики Казахстан, один из тюркских языков кыпчакской группы — имеет глубокие корни и сложившиеся литературные нормы. Особенно интенсивно он развивается в последние десятилетия. Это связано с расширением общественных функций языка и социально-коммуникативных сфер его использования, бурным ростом художественной литературы, широким употреблением в средствах массовой информации.

Литературный казахский язык сложился во второй половине XIX в. и имеет определенные традиции изучения [Кайдаров 1997]. Всесторонне исследуются все уровни языка: фонетика, лексика, морфология, синтаксис.

Синтаксис сложного предложения в казахском языке был описан раньше, чем синтаксис простого предложения. Интенсивное изучение синтаксиса сложного предложения было начато в 30-50 гг. прошлого столетия С. Жиенбаевым [1936], С.А. Аманжоловым [1940], Н.Т. Сауранбаевым [1944] и другими лингвистами.

В последующий период появились работы таких казахских синтаксистов как М. Б. Балакаев и Т. Кордабаев [1961], М. X. Есенов [1969, 1982, 1992], Р. С. Амиров [1972], Н. X. Демесинова [1974, 1988], С. С. Мустафи-на [1989], С. С. Кунанбаева [1991], С.С. Айжанова [1999], Г.М.Алина [1999].

В казахском языкознании сложилась определенная традиция исследования структурных типов простых, сложных и осложненных предложений, а в настоящее время ведутся работы в аспекте семантического осмысления синтаксических единиц.

Тематика нашего исследования подготовлена изучением сложных (полипредикативных) предложений в тюркских языках Сибири, основы котоporo были заложены в фундаментальном исследовании синтаксиса якутского языка Е.И. Убрятовой [1976]. Эта концепция последовательно разрабатывается и углубляется М.И. Черемисиной [1978, 1979, Предикативное склонение .1984; Структурные типы . 1986, 1987] и ее учениками JI.A. Шаминой [1987], Е.К. Скрибник [1988], Т.П. Филистович [1991], И.А. Невской [1993], H.H. Ефремовым [1998] и др.

Настоящая работа является частью сопоставительно-типологического исследования строя сложного (полипредикативного) предложения. Исследование проводится в тесном контакте с Сектором языков народов Сибири Института филологии СО РАН начиная с 1985 г. Опираясь на теоретическую и методологическую базу, разработанную сотрудниками Сектора, мы описываем один из важнейших обстоятельственных типов сложных предложений казахского языка — каузальные полипредикативные конструкции. Каузальный комплекс, объединяющий причинные, условные и целевые конструкции, предметом специального исследования в тюркологии не был.

Накопленные знания в сфере общей теории синтаксиса, в частности, синтаксиса семантического, позволяют использовать их применительно к казахскому языку.

Издавна казахский народ занимал территорию, являющуюся географическим центром расселения тюркоязычных этносов. На северо-западе казахский язык находится в постоянном контакте с тюркскими языками Поволжья: татарским и башкирским, на юге — с тюркскими языками среднеазиатского (центрального) ареала: киргизским, узбекским, каракалпакским, на северо-востоке — с тюркскими языками Южной Сибири: алтайским, хакасским, шорским, в меньшей мере с тувинским. Эти языки в процессе своего развития выработали ряд общих черт, противопоставляющих их другим тюркским языкам, которые характеризуются как ареальные. В то же время, по некоторым признакам сибирские тюркские языки сближаются с разными группами других тюркских языков (огузского, кыпчакского, уйгурского типа). Специфика казахского языка в сравнении с тюркскими языками среднеазиатского ареала показана во многих работах тюркологов [Гаджиева 1973; Благова 1976; Мусаев 1984]. Через культуру и религию эти языки испытали большое влияние таких литературных языков как арабский и персидский, которые пронизали и некоторые уровни их структуры: лексику и грамматику. Казахский язык в меньшей мере подвергся их влиянию. Кочевой образ жизни казахов допускал минимум контактов с иными культурами, и это отразилось на грамматической системе языка. Поэтому казахский язык имеет целый ряд общих элементов с тюркскими языками Южной Сибири, которые, в свою очередь, из-за территориальной изоляции от мусульманского мира, а также различных вероисповеданий не подверглись влиянию литературных письменных языков. Эти языки больше, чем другие тюркские языки, находились в тесном контакте с соседними монгольскими и тунгусо-маньчжурскими языками [Баскаков 1988].

В тюркологии есть мнение об исключительной структурной близости тюркских языков [Кононов 1977: 18]. Как справедливо отмечает A.M. Щербак, "наличие в тюркских языках небольшого или большого количества лексических, морфологических и других параллелей заслуживает серьезного внимания и в какой-то мере является предпосылкой для сравнительного исследования" [1987: 4].

Учитывая эти обстоятельства, мы пытаемся сопоставить каузальные полипредикативные конструкции казахского языка с аналогичными конструкциями в родственных тюркских языках — алтайском и тувинском, выявить их специфику и некоторые сближающие их особенности, мы пытаемся сопоставить каузальные полипредикативные конструкции казахского языка с аналогичными конструкциями в родственных тюркских языках — алтайском и тувинском, выявить их специфику и некоторые сближающие их особенности.

Актуальность данного исследования обусловлена отсутствием в тюркологии детального описания структуры и семантики одного из важнейших обстоятельственных типов сложных предложений — каузальных полипредикативных конструкций: причинно-следственных, условных и целевых. Актуальность определяется необходимостью проведения специального сравнительно-типологического исследования каузальных конструкций казахского языка с родственными тюркскими языками Южной Сибири — алтайским и тувинским, а также языками других систем: русским и английским.

Каузальным отношениям в лингвистике отводится важное место. Они изучаются всесторонне, как на уровне сложного предложения, так и на уровне других синтаксических единиц. Тем не менее, внутренняя структура каузального блока остается пока белым пятном. Специальных исследований по конкретным данным какого-либо языка мало, а по тюркским языкам вообще нет.

В казахском языкознании не рассматривался вопрос и о месте каузальных трехкомпонентных конструкций в системе способов выражения причинно-следственных, целевых и условных отношений, и о способах формирования модусного компонента.

Предметом исследования являются системы средств выражения каузальных отношений казахского языка в сопоставлении с аналогичными системами тюркских языков Южной Сибири (алтайского и тувинского). Семантические особенности системы каузальных конструкций южносибирских тюркских языков еще не описывались, хотя есть ряд работ Л.А.Шаминой, посвященных полипредикативным конструкциям обусловленности тувинского языка [1993, 2000], О. Абумовой — хакасского языка

Цели и задачи исследования. Цель исследования — описание полипредикативных конструкций (ППК), выражающих причинно-следственные, целевые и условные отношения в казахском языке в сопоставлении с другими близкородственными языками. Для достижения этой цели решались следующие задачи: 1) инвентаризация, модельное описание, изучение внутренней структуры каузальных ППК и их семантики; 2) определение места причинно-следственных, целевых и условных полипредикативных предложений в системе лингвистического комплекса каузальных конструкций; 3) описание условий появления причинно-следственной и условной семантики у некаузальных конструкций; 4) выявление условных конструкций асимметричной структуры и описание их специфики; 5) сопоставление структурно-семантических типов причинно-следственных, целевых и условных полипредикативных конструкций казахского языка с аналогичными конструкциями в алтайском и тувинском языках.

Научная новизна диссертации определяется решением поставленных задач.

Синтаксическая семантика каузальных конструкций объектом специального исследования в казахском языкознании вообще не была. Впервые делается попытка сгруппировать структурные модели сложных (полипредикативных) предложений на основе семантических признаков и разграничить семантические разновидности каузальных ППК казахского языка, выявить специфические семантические оттенки их значений, определить механизм перехода одного значения в другое, показать семантическое единство, которое позволяют объединить их в единый каузальный комплекс.

Специфические черты значений каузальных ППК казахского языка сопоставляются с их аналогами как в близкородственных южносибирских тюркских языках, так и в языках других структур (русский, английский). Впервые на материале казахского языка 1) описаны семантические разновидности каузальных полипредикативных конструкций, ядром которых являются причинно-следственные; 2) выявлена и описана система средств выражения каузальных отношений, имеющая сложную внутреннюю структуру, выработаны классификации средств выражения каузальных отношений; 3) описана семантическая специфика симметричных и асимметричных условных полипредикативных конструкций; 4) выявлены основные способы выражения модусного компонента, который имеет тенденцию к элиминированию. Впервые последовательно проводится структурно-семантическое сопоставление каузальных ППК казахского языка с тюркскими языками Южной Сибири, а также с языками других систем: русским и английским.

Результаты, представленные в диссертации, являются новыми и представляют интерес не только для синтаксической теории казахского языкознания и тюркологии, но и для общего языкознания.

Теоретическая и практическая значимость. Предпринятое исследование структурно-семантических типов каузальных конструкций казахского языка и сопоставление их с семантически близкими конструкциями других языков уточняет и углубляет имеющиеся в науке теоретические представления о том, как формируются каузальные отношения. Результаты, полученные в ходе анализа названных конструкций, способствуют решению общих и частных вопросов синтаксиса сложного предложения. В научный оборот вводятся новые теоретические положения по проблемам синтаксиса тюркских языков, в частности положение об ассиметрии между единицами плана выражения и единицами плана содержания. Теоретические выводы расширяют представление о подходах к типологии каузальности.

Результаты исследования имеют и практическую ценность, они могут быть использованы при изучении структурных и семантических типов ^ ППК в языках разных систем, а также при написании сопоставительно-типологической грамматики тюркских языков, в частности раздела "Синтаксиса" в разрабатываемой грамматике казахского языка. Результаты исследования имеют и выход в практику преподавания лекционных и практических курсах по синтаксису казахского и других тюркских языков. Они могут быть использованы при чтении спецкурсов по семантическому синтаксису, сравнительной типологии, в теории и практике перевода.

Материалом исследования послужила выборка примеров объемом боя ее 10 ООО единиц из текстов казахского фольклора, художественных и публицистических произведений казахских авторов, научно-популярных и периодических изданий, переводов на казахский язык произведений русских и зарубежных авторов. В некоторых случаях мы обращались к информантам — носителям казахского языка, в одинаковой мере владеющих родным и русским языками.

Материалом для сопоставления с южносибирскими тюркскими языками послужили ряд статей по тувинскому языку Ш. Сата [1960, 1981, 1982], 'щ Д.А. Монгуша [1987], Л.А. Шаминой [1980, 1986, 1987, 2000]; с алтайским языком — монографии В.Н. Тадыкина [1971], А.Т. Тыбыковой [1990], статьи И. Перцовской [1980], Т.П.Шубиной [1986]. Большую помощь при проведении семантического анализа оказали коллективные монографии "Предикативное склонение причастий в алтайских языках" [1984], "Структурные типы синтетических полипредикативных конструкций в языках разных систем" [1986], а также эмпирический материал, собранный синтаксической группой Сектора языков народов Сибири ИФ СО РАН.

Материалом для сопоставления с русским языком послужили исследо-# вания Л.Л. Бабаловой [1974], Т.А.Колосовой [1980, 1995, 2000];

P.M. Теремовой [1985,1988]; P. Гусман Тирадо [1998]. К сопоставительному анализу, по мере необходимости, привлекались опубликованные данные по синтаксису английского и немецкого языков.

Основной метод исследования — описательный, использовались также методики компонентного и трансформационного анализа, сопоставительно-типологический метод, статистические подсчеты, метод структурного моделирования.

Результаты исследования докладывались на следующих семинарах и конференциях:

Молодых ученых Сибири (Новосибирск, 1990, 1991, 1992, 1993), Международной конференции, посвященной памяти профессора Е.И. Убрято-вой (Новосибирск, 1991), межвузовской научно-теоретической конференции (Усть-Каменогорск, 1992), на лингвистических семинарах Стэнфорд-ского университета (Стэнфорд, США, 1993), лингвистическом семинаре университета Вашингтон Стейт (Сиэтл, США, 1994), лингвистической конференции (Беркли, США, 1994), Научно-теоретической конференции профессорско-преподавательского состава ЖПИ (Жамбыл, 1995), лингвистических семинарах факультета мировых языков ТарГУ им.М.Х Дулати (Тараз, 1999, 2000, 2001, 2002), Problems and Perspectives in Teaching English (Тараз, 1999), Международной научно-методической конференции (Тараз, 1998), Второй научно-теоретической конференции, посвященной 80-летию профессора М. М. Копыленко, Международной конференции "Языки народов Сибири" (Новосибирск, 1999, 2000, 2001), Международной научной конференции "Формирование образовательных программ, направленных на создание нового типа гуманитарного образования, в условиях полиэтнического сибирского сообщества" (Новосибирск, 2003).

Положения, выносимые на защиту:

1. Казахский язык создал собственную уникальную систему языковых форм для выражения каузальных отношений, которые составляют ядро системы. Периферию системы составляют общетюркские формы.

2. Система структурно-семантических типов ППК, выражающих каузальные отношения в казахском языке, строго упорядочена. В этой системе уже сложились специальные, маркированные формы зависимых сказуемых. Собственно-каузальные конструкции системно противопоставлены несобственно каузальным ППК.

3. Ядро казахского каузального комплекса составляют причинно-следственные полипредикативные конструкции с гибкой системой выражения семантических оттенков: причинно-следственной зависимости: положительной и отрицательной причины, причинного предположения, санкции, эмоциональной реакции на событие-стимул, причинного обоснования.

4. Разные оттенки целевого значения зависят как от принадлежности предиката главной части к определенному семантическому классу слов, так и от грамматической формы сказуемого зависимой предикативной единицы, которая несет не менее важную семантическую нагрузку.

5. Собственно условное значение выражается в казахском языке специальной конструкцией со скрепой егер, которая дистантно поддерживает форму сказуемого зависимой части на =са. Условные ППК в трех родственных языках формировались на основе одной общетюркской формы зависимого сказуемого (ЗС) Tv=ca,

6. В условных ППК казахского языка нарушается симметрия между единицами плана выражения и единицами плана содержания, происходит сокращение синтагматической цепи высказывания. В таких синтаксических построениях модус не получает вербального выражения. В этом случае условные отношения устанавливаются не непосредственно между зависимой и главной предикативными единицами (ПЕ), а между зависимой и главной ПЕ через модусный компонент, который может быть эксплицитным или имплицитным.

7. Грамматической базой для выражения каузальных отношений послужили формы зависимых сказуемых с темпоральной семантикой. Условные отношения, так же как и отношения причинно-следственной зависимости, в трех тюркских языках формировались на базе более простого представления о следовании одного события за другим во времени.

8. Системная организация каузальных конструкций трех тюркских языков характеризуется существенной принципиальной общностью. Но наряду со сходством, которое являются закономерным, в процессе исследования обнаружились и индивидуальные особенности этих языков. Это касается системы инфинитных форм, лично-притяжательного оформления причастий, а также способов пополнения и формирования союзного фонда. В плане содержания все модели общетюркского происхождения разошлись в оттенках своей семантики. В алтайском и тувинском языках некоторые семантические варианты причинно-следственного и целевого значений, выделенные в казахском как отдельные модели ППК со своим планом выражения и планом содержания, еще не обособились. Современный казахский язык обладает гибкой в структурном отношении и богатой в семантическом плане системой каузальных полипредикативных конструкций. Данная система является более развитой и сложной, чем системы каузальных ППК алтайского и тувинского языков. В силу экстралингвистических факторов литературные нормы в южносибирских тюркских языках сложились значительно позже казахского, что, естественно, отразилось на грамматической системе языка. Структура работы. Работа состоит из введения, трех разделов, заключения, библиографии и приложения.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Способы выражения каузальных отношений в казахском языке"

Результаты исследования убедительно свидетельствуют о том, что современный казахский литературный язык обладает гибкой в структурном отношении и богатой в семантическом плане системой каузальных конструкций. Данная система является более развитой и сложной, чем системы каузальных конструкций в алтайском и тувинском. Это, возможно, связано с тем, что южносибирские тюркские языки в силу экстралингвистических факторов стали широко пользоваться письменностью значительно позже казахского, что, естественно, отразилось на грамматической и синтаксической системе языка.

Безусловно, большой исследовательский интерес мог бы представить подобный сопоставительный анализ каузальных конструкций казахского языка и аналогичных конструкций в тюркских языках, имеющих старые письменные традиции — азербайджанском, турецком, узбекском.

В казахском языкознании остается еще много нерешенных вопросов и не освещенных проблем, касающихся структуры и семантики сложных (полипредикативных) предложений.

По мере того, как углубляются наши знания о сложном (полипредикативном) предложении как о двусторонней единице языка, появляется необходимость в изучении не только структурных особенностей, но и смысловой стороны предложения. Контуры нового, актуального и перспективного направления казахского, а, шире, тюркского синтаксиса уже наметились в процессе исследования каузального комплекса.

Перед нами встали проблемы, которые намечают тематику и проблематику дальнейших, более частных исследований в области теории перевода казахского языка, а также проведение более широких сопоставительно-типологических исследований, но это уже предмет дальнейших научных размышлений.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Подводя итоги структурно-семантического анализа каузальных полипредикативных конструкций казахского языка, необходимо отметить следующее.

I. Структурно-семантическая система ППК, выражающих каузальные отношения, строго упорядочена.

Во-первых, в системе каузальных полипредикативных конструкций казахского языка уже сложились специальные, маркированные формы зависимых сказуемых. Во-вторых, собственно каузальные конструкции системно противопоставлены несобственно каузальным. Так, причинно-следственная зависимость, причинное предположение, санкция, эмоциональная реакция на событие-стимул, системно противопоставлены конструкциям причинного обоснования. Собственно целевые ППК системно противопоставлены конструкциям целевого долженствования. Симметричные условные ППК системно противопоставлены асимметричным конструкциям.

Ядро казахского каузального комплекса составляют причинно-следственные полипредикативные конструкции. Способы выражения причинно-следственных отношений чрезвычайно богаты и разнообразны. Никакой другой тип отношений каузального комплекса не может конкурировать с ним по количеству формируемых моделей и выражаемых оттенков смысла. Это специфическая особенность не только тюркских причинно-следственных моделей ППК, она характерна и для языков иных структур, например, для русского и английского [Шувалова 1990: 58; Мухин 1995: 116].

Эмпирический материал наглядно свидетельствует о том, что отношения причинно-следственной зависимости, т.е. логического, закономерного, внутреннего следования одного события из другого, в трех тюркских языках формировались на базе более простого представления о следовании одного события за другим во времени. Подтверждением этому является синтетическая ППК с формой ЗС Т\=ган=да, используемая в трех сопоставляемых языках, а также причастно-послеложные формы ЗС каз. — Ту=ган соц/ алт. — сокында, Т\=ганнан кешн / Ту=ган кийнинде, функционирующие в казахском и алтайском.

II. В казахском языке наблюдается структурно-семантическая специфика в системе целевых конструкций. Разные оттенки целевого значения зависят как от принадлежности предиката главной части к определенному семантическому классу слов, так и от грамматической формы сказуемого зависимой предикативной единицы, которая несет не менее важную семантическую нагрузку. Функционирование в главной части целевых конструкций акциональных глаголов является универсальной чертой, как для казахского, так и для южносибирских тюркских языков.

Ядро системы целевых ППК казахского языка составляет конструкция, зависимый предикат которой — инфинитивно-послеложная форма Ту=>> ушш.

Периферию системы целевых ППК казахского языка составляют менее употребительные формы ЗС инфинитивно-послеложного типа на =мац ушш, =мас ушш.

Каждый из сопоставляемых языков располагает уникальной системой структурных типов целевых ППК, имеющий свой центр и периферию.

Ядро системы целевых полипредикативных конструкций в трех сопоставляемых языках составляют две общетюркские аналитические конструкции со служебным словом den, функция которого заключается в том, что оно вводит зависимую предикативную единицу со сказуемым в форме побудительно-желательного наклонения: Ту=айын den формирует моносубъектные, а Ту=сын den — разносубъектные конструкции.

В алтайском языке целевому инфинитиву соответствует форма причастия настояще-будущего времени в форме дательного падежа Ту=ар=га. В тувинском, как и в алтайском, формой инфинитивного типа является причастие настояще-будущего времени на =ар, но с аффиксом творительного падежа биле. В казахском языке инфинитивная форма на =у, аналог алтайской на =ар с аффиксом дательного падежа, формирует целевые конструкции, но только моносубъектные.

В отличие от причинно-следственных конструкций, целевые полипредикативные конструкции в сопоставляемых языках, не отличаются ни семантическим, ни структурным разнообразием. Цель ставится человеком и становится своего рода причиной, которая из будущего "управляет" действиями, направленными на ее достижение. Модальность желательности является необходимой составной целевого значения.

В сопоставляемых тюркских языках ППК с целевой семантикой имеют переводной аналог русской скрепы чтобы. В русском языке этот союз является универсальным средством, которое используется для выражения всех целевых отношений, а составные союзы, образованные на его базе, имеют более ограниченную сферу употребления [Шувалова 1990: 72].

III. Собственно условное значение выражается в казахском языке специальной конструкцией со скрепой егер, которая дистантно поддерживает форму сказуемого зависимой предикативной единицы Тм=са. [Егер . Tv=cör][Vfm.] — это специализированная модель условной полипредикативной конструкции казахского языка.

В казахских полипредикативных конструкциях с общетюркской формой зависимого сказуемого Ту=са без скрепы егер условные отношения практически не выражаются. Видимо, это связано с тем, что форма ЗС на =са в казахском языке сильно расширила свои функции и семантику за счет разных видов разновременности, каузальности и других отношений, в результате чего оказалась семантически и функционально перегруженной. Заимствованная из персидского языка скрепа егер легко "вжилась" в грамматическую систему языка и образовала новую, именно условную конструкцию.

Основным семантическим признаком условных полипредикативных конструкций является наличие альтернативы: "если А, то 5", "если не А, то и не В". Условность всегда предполагает гипотетичность.

Условные ПГЖ в трех сопоставляемых языках формируются с помощью общетюркской условной формы ЗС на =са. Но даже при наличии этих общих конструкций с условной семантикой казахский язык противопоставлен алтайскому и тувинскому. В казахском языке условная форма на =са с глагольными формами выражает временные, условно-временные отношения, а в конструкциях с именным сказуемым зависимой части форма на =са выражает условные, причинные и сопоставительные отношения.

Фонд казахских условных скреп еще не сложился, но идет его активное формирование за счет десемантизации зависимой предикативной единицы, которая, утратив "статус" предикативной единицы, фразеологизировалась и функционирует в качестве межфразовой скрепы. В плане выражения такие ППК являются полипредикативными, а в плане содержания — моно-пропозитивными.

В казахском языке в условных полипредикативных конструкциях часто нарушается симметрия между единицами плана выражения и единицами плана содержания. Аналогичные явления происходят и в неродственных ему языках: русском, английском, немецком. Очень часто в условных конструкциях казахского языка наблюдается сокращение синтагматической цепи высказывания (компрессия): одно из звеньев логико-семантической цепи высказывания — модус — не получает вербального выражения. В этом случае условные отношения, также как и отношения причинного обоснования, устанавливаются не непосредственно между зависимой и главной ПЕ, а между зависимой и главной предикативными единицами через модусный компонент, который может быть эксплицитным или же остается имплицитным. Такие конструкции в плане выражения являются двух-компонентными, а в плане содержания — трехкомпонентными.

IV. Наряду с характером отношений, определяющих семантику каузального комплекса, важную роль играет и модально-временной план конструкции.

Так, модальность желательности, противопоставленная индикативу, представляет событие не как имеющее место в реальной действительности, а как присутствующее лишь в сознании человека. Именно модальность желательности сближает и одновременно противопоставляет целевые ППК причинно-следственным конструкциям. Утрата модальности желательности является сигналом того, что целевое значение редуцируется. Как только в главной части полипредикативной конструкции появляется эксплицитный модусный компонент со значением 'надо', 'необходимо', происходит сдвиг в семантике и конструкция становится условной. В свою очередь условные ППК сближаются с причинно-следственными конструкциями через модальность необходимости.

Что касается оформления временного плана каузальных ППК, то здесь для каждого типа отношений выявляется своя специфика.

Так, для целевых полипредикативных конструкций неважен вопрос об осуществленности или неосуществленности события зависимой части. Важно то, что оно является желательным. Обращенность действия к настоящему, будущему или прошедшему фиксируется формами финитного сказуемого главной предикативной единицы.

В условных полипредикативных конструкциях временной план условного значения может быть обращен в будущее и прошлое. Здесь важен гипотетичный характер события зависимой предикативной единицы.

Причинно-следственные полипредикативные конструкции характеризуются свободным варьированием временного плана зависимой и главной предикативных единиц. Для формирования причинно-следственного смысла значима реальность действий.

V. Одним из вопросов, требующих дальнейшего специального исследования в казахском языкознании, является вопрос о роли показателя отрицания. Анализ языковых фактов показал, что вхождение отрицательного аффикса в трех тюркских языках влечет за собой появление причинно-следственного, условного значения при базовом темпоральном значении. Вхождение отрицательного показателя в структуру сказуемого зависимой ПЕ меняет общее значение причинно-следственных ППК и придает специфический оттенок причины.

Интересно, что показатель отрицания не влияет на семантику целевых конструкций. Это связано с тем, что для целевого значения характерна желательность, являющая основным фактором целеполагания, а не его нега-ция. Никто не станет желать и стремиться к осуществлению негативного исхода события, как это происходит в предложениях антицели: Он приехал не для того, чтобы умереть.

Для условного значения, где оба события гипотетичны, негация менее важна, чем для причинно-следственного.

VI. Системная организация каузальных конструкций трех тюркских языков характеризуется существенной принципиальной общностью. Так, в казахском, алтайском и тувинском языках синтетические каузальные конструкции с аналитико-синтетическим подтипом в плане выражения противопоставлены аналитическим.

Главный вывод, к которому приводит системный анализ каузальных ППК трех тюркских языков, заключается в том, что наряду со сходствами, которые являются закономерными, в процессе исследования обнаружились и индивидуальные особенности этих языков. Это, в первую очередь, касается системы инфинитных форм, функционирующих в роли зависимых сказуемых. Типы зависимых сказуемых предопределяют структурные типы ППК, используемые для выражения различных каузальных отношений. Инфинитные формы казахского, алтайского и тувинского языков — это живые и развивающиеся системы. В них складываются новые формы и, соответственно, новые модели полипредикативных конструкций. Ярким подтверждением является система инфинитных форм, формирующихся на базе каузального комплекса.

Складывается очень интересная картина: казахский и алтайский языки по некоторым типам инфинитных форм, используемых в функции зависимого сказуемого ППК, изоморфны и оказываются в оппозиции тувинскому. Тувинские каузальные ППК отличаются от своих аналогов в близкородственных тюркских языках вхождением целого ряда послеложных форм и аналитических показателей, которые либо заимствованы из монгольского, либо создавались из собственных ресурсов языка. Но в большинстве случаев алтайский и тувинский изоморфны и составляют оппозицию казахскому языку.

С другой стороны, притяжательное оформление причастия на =ган с послелогом ушн /ужун обязательно и для казахского, и для тувинского. Тувинские скрепы бир тээ, бир эвес дистантно поддерживают форму зависимого сказуемого на =са в условных полипредикативных конструкциях и выполняют функцию аналогичную скрепе егер в казахском языке. В алтайском языке таких параллелей не обнаружено.

В плане содержания каузальные ППК всех трех языков имеют много общего. В то же время все модели общетюркского происхождения разошлись в оттенках своей семантики. Например, на основе общего причинноследственного значения в формах с ЗС Ту=ган учун, Ту=ган=//=нан в алтайском языке появилось несколько семантических вариантов причины: значение причинно-следственной зависимости, санкции, эмоциональной реакции на событие-стимул. В казахском же значение этих форм сузилось и развились специфические варианты причинно-следственного значения. Это санкция и эмоциональная реакция на событие-стимул. Только в тувинском языке формы зависимого сказуемого Ту=ган=//=дан, Ту=ган ужун сохранили изначальную общетюркскую семантику — самое общее причинно-следственное значение.

В алтайском и тувинском языках некоторые семантические варианты причинно-следственного и целевого значений, выделенные в казахском, по-видимому, еще не обособились, поэтому полипредикативные конструкции, построенные по одной структурной схеме, передают разные оттенки смысла причины и цели.

Список научной литературыТажибаева, Сауле Жаксылыкбаевна, диссертация по теме "Сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание"

1. АблаковА. Словосочетания, образованные способом управления в казахском языке: Автореф. дис. . д-ра филол. наук. Алма-Ата, 1987.

2. Авилов Н. С. Вид глагола и семантика глагольного слова. М., 1976.

3. Аврорин В. А. Грамматика нанайского языка. Т. 1. М.-Л., 1959. Т. 2. М.-Л., 1961.

4. Аврорин В. А. Синтаксическое исследование по нанайскому языку. Л., 1981.

5. Адмони В. Г. Основы теории грамматики. Л.: Наука, 1964.

6. Адмони В. Г. Синтаксис современного немецкого языка. Л., 1973.

7. Адмони В. Г. Сложноспаянное предложение в тюркских языках // Советская тюркология. 1982. № 3. С. 30-36.

8. Адмони В. Г. Грамматический строй как система построения и общая теория грамматики / Отв. ред. В.М. Павлов. Л., 1988.

9. Айжанова С. С. Ею жэне кеп компонента кзджалас сейлемдердщ К¥рылымдык-функционалдык аракатынасы: Автореф. . дис. канд. филол. наук. Алматы, 1999.

10. Акимова Т. Г., Козинцева Н. А. Условные предложения в английском языке // Типология условных конструкций. СПб: Наука, 1998. С. 305-324.

11. Алиев У. К. Синтаксис карачаево-балкарского языка. М., 1972.

12. Алина Г. М. Условные и причинные конструкции в русском и казахском языках//Мир языка. Алматы, 1999. С. 154-160.

13. Алисова Т. В. Дополнительные соотношения модуса и диктума // Вопр. языкознания. М., 1971. С. 54-64.

14. Аманжолов С. К^азак тип синтаксисыньщ кыска курсы. Алматы, 1940.

15. Амалбекова М. Б. Глаголы со значением эмоций и каузации. Автореф. .дис. канд. филол. наук. Алматы, 1999.

16. АмировА. Обстоятельства причины и цели в современном узбекском литературном языке: Автореф. дис. . канд. филол. наук. Самарканд, 1967.

17. Амиров Р. Союзы в казахском языке: Автореф. дис. . канд. филол. наук. Алма-Ата, 1955.

18. Амиров Р. Особенности синтаксиса казахской разговорной речи. Алма-Ата: Наука, 1972.

19. Апресян Ю. Д. Лексическая семантика. Синонимические средства языка. М., 1974. 367.

20. Апресян Ю. Д. Интегральное описание языков и системная лексикография. Избранные труды. Т. II. Языки русской культуры. М.: 1995.

21. Арутюнова Н. Д. О значимых единицах языка//Исследования по общей теории грамматики. М., 1968. С. 75.

22. Арутюнова Н. Д. Некоторые типы диалогических реакций и почему реплики в русском языке? // Научные доклады высш. школы. Филол. науки. М.: 1970. №3. С. 40-59.

23. Арутюнова Н. Д. О номинативном аспекте предложения//Вопр. языкознания. 1971. № 6. С. 63-73.

24. Арутюнова Н. Д. Понятие пресуппозиции в лингвистике // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1973. Т. 32, № 1. С. 84-89.

25. Арутюнова Н. Д. Предложение и его смысл: Логико-семантические проблемы. М.: Наука, 1976.

26. Арутюнова Н. Д. Сокровенная связка / К проблеме предикативного отношения // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. Т. 39, № 4. 1980. С. 347-358.

27. Арутюнова Н. Д. Типы языковых значений. М.: Наука, 1988.

28. Арутюнов Н. Д. Язык и мир человека. М.: Языки русской культуры, 1998.

29. Аскарова М.А. Способы подчинения и типы придаточных предложений в современном узбекском языке: Автореф. дис. . д-ра филол. наук. Ташкент, 1963.

30. Ахманова О. С. Словарь лингвистических терминов. М.: Сов. энциклопедия, 1966.

31. Бабалова Л. Л. Условные отношения и условные союзы // Спорные вопросы синтаксиса. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1974а. С. 166-184.

32. Бабалова JI. JI. Семантические отношения причинных и условных предложений в современном русском языке: Автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 1974.

33. Балакаев М. Б. Современный казахский язык. Синтаксис словосочетания и простого предложения. Алма-Ата: Изд-во АН Каз ССР, 1959.

34. Балакаев М.Б. Казахский литературный язык. Алма-Ата, 1987.

35. Балакае М. Б., Кррдабаев Т. K,a3ipri казак; TÜii. Синтаксис. Алматы, 1961.

36. Баяли Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка. М.: Изд-во Иностр. лит-ры, 1955.

37. Бархударов JI .С. Очерки по морфологии современного английского языка. М., 1975.

38. Баскаков А. Н. Предложения в современном турецком языке. М.: Наука, 1984.

39. Баскаков Н. А. Каракалпакский язык. М.: Изд-во АН СССР, 1952.

40. Баскаков Н. А. Сложное предложение в каракалпакском языке // Исследования по сравнительной грамматике тюркских языков. Ч. III. Синтаксис. М.: Изд-во АН СССР, 1961. С. 222-230.

41. Баскаков Н. А. О категории наклонения и времени в тюркских языках // Структура и истории тюркских языков. М.: 1971.

42. Баскаков Н. А. Историко-типологическая характеристика структуры тюркских языков. М.: Наука, 1975.

43. Баскаков Н. А. Диалекты алтайского языка // Вопросы алтайского языкознания. Горно-Алтайск, 1988.

44. Батманов И. А. Способы выражения синтаксических отношений в киргизском языке. Фрунзе, 1940.

45. Батманов И. А. Язык енисейских памятников древнетюркской письменности. Фрунзе, 1959.

46. Бах С. А. К вопросу о структуре союзных сложноподчиненных предложений с причинно-следственными значениями в современномрусском языке // Уч. зап. Саратовск. ун-та. Вып. Филология. Т. 48. Саратов, 1957. С. 25-33.

47. Беличева-Кржижкова X. Система причинных отношений между предложниями в русском и чешском языках // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. ХУ. М.: Прогресс, 1985. С. 407-^33.

48. Белошапков В. А. Сложное предложение в современном русском языке: Некоторые вопросы теории. М.: Просвещение, 1967.

49. Белошапкова В. А. Предложения альтернативной мотивации в современном русском языке // Исследования по современному русскому языку. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1970. С. 13-23.

50. Белошапкова В. А. Синтаксис. М.: Высшая школа, 1977.

51. Белошапкова В. А. Синтаксис // В. А. Белошапкова, Е. А. Земская, И. Г. Милославский, М. В. Панов. Современный русский язык. М.: Высшая школа, 1981. С. 303-552.

52. Белошапкова В. А. Синтаксис // Современный русский язык. М., 1989. С. 532-772.

53. Бенвенист Э. Общая лингвистика. М.: Прогресс, 1974.

54. Бертагаев Т. А., Цыдендамбаев Ц. Б. Грамматика бурятского языка. Синтаксис. М., 1962.

55. Благова Г. Ф. Имена действия в тюркских языках среднеазиатского ареала//Тюркологические исследования. М., 1976. С. 51-76.

56. Блумфилд Л. Язык: пер. с англ. М.: Прогресс, 1968.

57. Биренбаум Я. Г. Нейтрализация оппозиций между разрядами импликационных придаточных предложений // Синтаксическая и лексическая семантика. Новосибирск, 1986.

58. Биренбаум Я. Г. Сложноподчиненное предложение в современном английском языке: Автореф. . дис. канд. филол. наук. Магнитогорск, 1980 а.

59. Биренбаум Я. Г. Придаточные предложения контраста и гармонии // Полипредикативные конструкции и их морфологическая база. Новосибирск, 1980 б. С. 197-207.

60. Богданов В. В. Семантико-грамматический статус инфинитива. Опыт типологического анализа // Исследования по семантике: Межвуз. науч. сб. / Отв. ред. Л. М. Васильев. Вып. 6. Уфа, 1980.

61. БогородицкийВ. А Общий курс русской грамматики. М-Л.,Соцэкгиз, 1935.

62. Богородицки В. А. Введение в татарское языкознание в связи с другими тюркскими языками. Изд. 2. М., 1953.

63. Бондаренко И. В. Синтаксическая функция «инфинитивов» в тюркских языках // Полипредикативные конструкции и их морфологическая база. Новосибирск: Наука. 1980. С. 124-139.

64. Бондаренко В. Н. Отрицание как логико-грамматическая категория. М.: Наука, 1983.

65. Бондарко А. В. Вид и время русского глагола. М.:Изд-во просвещение, 1971.

66. Бондарко А. В. Общая характеристика семантики и структуры поля таксиса // Теория функциональной грамматики. Л., 1987.

67. Бондарко А. В. Носитель предикативного признака (на материале русского языка) // Вопросы языкознания. 1991. № 5. С. 27-41.

68. Бондарко А. В. Проблемы теории значения в сфере грамматики // Русский язык: Исторические судьбы и современность. Международный конгресс русистов-исследователей. М., 2001.

69. Боровков А. К. Учебник уйгурского языка. Л.: Изд-во АН СССР, 1935.

70. Бродская JI. М. К вопросу о дифференциации именных глагольных форм в эвенкийском языке // Вопросы языка и фольклора народностей Севера. Якутск, 1972. С. 19-34.

71. Бродская JI. М. Вспомогательные глаголы в структуре сложноподчиненного предложения в эвенкийском языке // Сложное предложение в языках разных систем. Новосибирск, 1977.

72. Бродская JI. М. Причастные и деепричастные конструкции в составе сложноподчиненного предложения // Инфинитивные формы глагола. Новосибирск, 1980. С. 32^3.

73. Бродская Л. М. Сложноподчиненное предложение в эвенкийском языке. Новосибирск: Наука, 1988.

74. Будагов Р. А. Определяет ли принцип экономии развитие и функционирование языка//Вопросы языкознания. 1972. № 1. С. 17.

75. Будагов Р. А. К теории синтаксических отношений // Вопросы языкознания. 1973. № 1. С. 3-17.

76. Буслаев Ф.И. Историческая грамматика русского языка. М.: Учпедгиз, 1959.

77. Веэ/сбицкая А. Метатекст и текст // Новое в зарубежной лингвистике: Лингвистика текста. М., 1978. Вып. 3. С. 40-121.

78. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. Отв. ред. и составитель М.А. Кронгауз. М., 1996. С. 411.

79. Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языков. М.: Языки русской культуры, 1999.

80. Виноградов В. В. Русский язык (грамматическое учение о слове) М., 1947.

81. Виноградов В. В. Исследования по русской грамматике: Избранные труды. М.: Наука, 1975.

82. Виноградова Е. Н. Проблемы актуального членения сложного предложения (на материале сложных предложений, выражающих причинно-следственные отношения) // Русский язык: Международный конгресс русистов. М., 2001.

83. Власова Ю. Н. Синонимия синтаксических конструкций в современном английском языке. Ростов-на-Дону, 1981.

84. Вопросы грамматики тюркских языков. Материалы координационного совещания по проблемам глагольного вида и сложноподчиненного предложения в тюркских языках (24-27 сентября 1956 г.). Алма-Ата, 1958.

85. ВсеволодоваМ. В. Сложное предложение в модели функционально-коммуникативного синтаксиса // Сложное предложение: традиционныевопросы теории и описания и новые аспекты его изучения. М., 2000. С. 37-44.

86. ВсеволодоваМ. В., Ященко Т. А. Причинно-следственные отношения в современном русском языке. М.: Русский язык, 1988.

87. Гаджиева Н. 3. Критерии выделения придаточных предложений в тюркских языках // Вопросы грамматики тюркских языков. Алма-Ата: Изд-во АН КазССР, 1958. С. 91-108.

88. Гаджиева Н. 3. Природа изафета в тюркских языках//Советская тюркология. Баку. 1970. № 2. С. 18-26.

89. Гаджиева Н. 3. Основные пути развития синтаксической структуры тюркских языков. М.: Наука, 1973.

90. Гаджиева Н. 3., Коклянова А. А. Глаголы речи в тюркских языках // Историческое развитие лексики тюркских языков. М.: Изд-во АН СССР, 1961. С. 323-460.

91. Гаджиева Н. 3., Серебренников Б. А. Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. Синтаксис. М.: Наука, 1986.

92. Гак В. Г. Проблемы лексико-грамматической организации предложения: Автореф. . дис. д-ра. филол. наук. М., 1967.

93. Гак В. Г. Номинализация сказуемого и устранение субъекта // Синтаксис и семантика. М.: Наука, 1976. С. 85-102.

94. Гак В. Г. О категориях модуса предложения // Предложение и текст в семантическом аспекте: Межвуз. темат. сб. Калинин, 1978. С. 19-26.

95. Гак В. Г. Теоретическая грамматика французского языка. Морфология. М., 1979.

96. Гак В. Г. Сравнительная типология французского и русского языков. М.: Просвещение, 1983. 288 с.

97. Гак В. Г. Теоретическая грамматика французского языка. М., 1986.

98. Гасанов А. А. Сложные предложения с фразеологически связанными частями в современном русском языке: автореф. . дис. канд. филол. наук. Баку, 1967.

99. Гаюпов С. Выражение причинных отношений в современном узбекском литературном языке: автореф. дис. . канд. филол. наук. Ташкент, 1971.

100. Гордлевский В. Н. Грамматика турецкого языка. М., 1928.

101. Горелова JI.M. Функции эвенкийских причастий в их отношении к деепричастиям // Инфинитные формы глагола. Новосибирск: Наука, 1979. С. 3-31.

102. Грамматика алтайского языка. (Сост. членами Алтайской миссии). Казань: Тип. ун-та, 1869.

103. Грамматика киргизского языка. Фонетика. Этимология. Синтаксис. Оренбург, 1897.

104. Грамматика русского языка. Ч. II. М., 1960.

105. Грамматика тувинского языка. М.: 1967.

106. Грамматика современного русского литературного языка. М.: Наука, 1970.

107. Грамматика хакасского языка / под ред. H.A. Баскакова. М.: Наука, 1975.

108. Грамматика современного башкирского литературного языка. М.: Наука, 1981.

109. Грамматика современного якутского литературного языка. М.: Наука, 1982.

110. Грамматика киргизского языка. Фонетика и морфология. Фрунзе, 1987.

111. Гришина Н. М. Падежные показатель и служебные слова в структуре сложного предложения кетского языка: автореф. . дис. канд. филол. наук. Л., 1979.

112. Грунина Э. В. Некоторые вопросы синтаксиса сложноподчиненного предложения // Исследование по сравнительной грамматике: Синтаксис. М.: 1961. Ч. 3. С. 135-163.

113. Гулыга Е. В. Теория сложноподчиненного предложения в современном немецком языке. М.: Высшая школа, 1971.

114. Гулыга Е. В. О семантике предложения // Теоретические проблемы синтаксиса современных индоевропейских языков. JI.: Наука, 1975. С. 21-29.

115. Гулыга Е. В. О взаимодействии смысла и синтаксической семантики предложения // Филол. науки, 1976, № 1. С. 67-75.

116. Гулыга Е. В. Сложноподчиненные предложения и денотативный аспект // Проблемы синтаксической семантики. Материалы научной конф. М., 1976.

117. Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. М., 2000.

118. Гусман Тирадо Р. Генеративные сложноподчиненные предложения в русском языке. Воронеж, 1998.

119. Э.Давыдов И. И. Опыт общесравнительной грамматики русского языка. СПб, 1853.

120. ДанешВ., Гаузенблас К. К семантике основных синтаксических формаций // Грамматическое описание славянских языков: Концепции и методы. М.: Наука, 1974. С. 90-97.

121. Демесинова Н. X. Развитие синтаксиса современного казахского языка. Алма-Ата: Наука, 1974.

122. Демесинова Н. X. Типы сложноподчиненных предложений и вопросы синтаксической синонимии // Сложное предложение в языках разных систем. Новосибирск, 1977. С. 84-91.

123. Демесинова Н. X. Причастно-послеложные конструкции как средство связи частей сложных предложений в казахском языке // Языки народов СССР. Новосибирск, 1988а. С. 29-35.

124. Демесинова Н. X. Синтаксическая стилистика современного казахского языка. Алма-Ата: Наука, 19886.

125. Джанмавов Ю. Д. Деепричастия в кумыкском литературном языке. М.: Наука, 1967.

126. ДеширееваТ. И. О соотношении модальности и предикативности // Вопросы языкознания. 1987. № 1. С. 34-45.

127. Дмитриев Н. К. Турецкий язык. М., 1960.

128. Дмитриев Н. К. Строй тюркских языков. М., 1962.

129. Дмитриев Н. К. Грамматика башкирского языка. М.-Л., 1968.

130. Дубровина 3. М. Инфинитив и причастие как дополнительное ядро предикации в финском предложении // Вопросы финно-угорской филологии. Л., 1977. С. 34-74.

131. Дыренков Н. П. Грамматика ойротского языка. М.: Изд-во АН СССР, 1940.

132. Дыренков Н.П. Грамматика шорского языка. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1941.

133. Древнетюркский словарь. Л.: Наука, 1969.

134. Диарова М. А. О способах заполнения лакун в переводных текстах // Мир языка. Алматы, 1999. С. 405-409.135ЖунусоваЖ. Н. Сочетаемость слов в переводном словаре// Мир языка. Алматы, 1999. С. 416-420.

135. Жиенбаев С. Синтаксис мэселелер1. Алматы, 1936,

136. ЕсеновХ. М. Основные вопросы синтаксиса осложненного предложения в современном казахском языке: Автореф. дис. . д-ра филол. наук. Алма-Ата, 1983.

137. ЕсеновХ. М. Синтаксис осложненного предложения в казахском языке. Алма-Ата, 1992.

138. Евтюхин В. Б. Группировка полей обусловленности: причина, условие, цель, следствие, уступка. // Теория функциональной грамматики, 1996. С. 138-214

139. Ефремов Н. Н. Полипредикативные конструкции в якутском языке. Новосибирск, 1998. 4

140. Жубанов X. К. Исследование по казахскому языку. Вып. 1. Алма-Ата , 1936.

141. ЖубановX. К. Исследование по казахскому языку. Алма-Ата: Наука, 1966.

142. Закаев М.3. Синтаксический строй татарского языка. Казань, 1963.

143. Звегинцев В. А. Очерки по общему языкознанию. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1962.

144. Золотова Г. А. Очерк функционального синтаксиса. М.: Наука, 1973.

145. Золотова Г. А. Категория лица в синтаксическом аспекте // Исследование по славянской филологии. М., 1974. С. 109-116.

146. Золотова Г. А. Коммуникативные аспекты русского синтаксиса М.: Наука, 1982.

147. Иванов С. Н. Очерки по синтаксису узбекского языка (форма на -ган и ее производные). Л., 1959.

148. Ильенко С. Г. К вопросу о сложноподчиненном предложении цели в современном русском языке // Уч.зап. ЛГПИ им. А.И.Герцена, т. 248. Л., 1963. С. 135-144.

149. Ильенко С. Г. Вопросы теории сложноподчиненного предложения: Автореф. дис. . д-ра филол. наук. Л., 1964.

150. Ильенко С. Г. Сложноподчиненное предложение в различных сферах языкового употребления / Вопросы синтаксиса и лексики русского языка // Уч. зап. ЛГПИ им. А.И. Герцена, т. 268. Л, 1965. С. 5-113.

151. Ильенко С. Г. Сложные предложения в современном русском языке. Л., 1976.

152. Ильенко С. Г. Переходные явления в системе сложного предложения // Проблемы изучения русского языка как иностранного. Синтаксис. М.: Русский язык, 1980. С. 392-402.

153. Инфантова Г. Г. Очерки по синтаксису современной русской разговорной речи. Ростов-на-Дону, 1973.

154. Иоффик Л. Л. Сложные предложения в новоанглийском языке. Л., 1968.

155. Исхаков Ф. Г. Имена действия и состояния в современном узбекском языке. Самарканд, 1960.

156. Исхаков Ф. Г., ПалъмбахА.А. Грамматика тувинского языка. М., 1961.

157. Ишбаев Г. К. Инфинитные формы глагола в башкирском языке. Уфа, 1976.

158. КайдаровА. Т. Казахский язык // Языки мира. Тюркские языки. М., 1997. С. 242-254.

159. КарцевскийС. Об асимметричном дуализме лингвистического знака // История языкознания Х1Х-ХХ веков в очерках и извлечениях. Звегинцев1. B.А. М., 1965,ч. 2.

160. Катаное Н. Ф. Опыт исследования урянхайского языка с указанием главнейших родственных отношений его с другими языками тюркского корня. Казань, 1903.

161. Касевич В. Б. Семантика условности и условность семантики // Лингвистика на исходе XX в.: итоги и перспективы. Тезисы Международной конф. Т. I. М„ 1995.

162. Каузальность и структура рассуждений в русском языке. Межвузовский сборник научных трудов. М., 1993.

163. Кибрик А. Е. Проблема синтаксических отношений в универсальной грамматике // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XI. М.: Прогресс, 1982.1. C. 5-36.

164. Килъдибекова Т. А. Глаголы действия в современном русском языке. Саратов, 1985.

165. Климов Г. А. Картвельские языки // Языки Азии и Африки. М.: Наука, 1979. III. С. 102-132.

166. Клобуков Е. В. К основаниям семантической типологии каузальных конструкций (аспекты соотношения модуса и диктума) // Семантические структуры: Системный анализ значимых единиц русского языка. Красноярск, 1984. С. 38-47.

167. Кнабе Г. С. Еще раз о двух путях развития сложного предложения // Вопросы языкознания, 1955, 1. С. 108-116.

168. Кодухов В. И. О трех аспектах изучения сложного предложения // Уч. Зап. ЛГПИ им А.И. Герцена. Л., 1963. Т. 242. С. 35-69.

169. Кобозева И. М., Ким Гон Сук. Сложное предложение как форма сложного речевого акта // Сложное предложение: традиционные вопросы теории и описания и новые аспекты его изучения. М., 2000. С. 95—105.

170. Коклянова А. А. Послелоги и служебные имена в узбекском языке // Труды Ин-та Языковедения АН СССР. Т. 3. М., 1954. С. 188-211.

171. Коклянова А. А. Глагольные словосочетания в узбекском языке // Исследование по синтаксису тюркских языков. М., 1962. С. 39-100.

172. Колесникова В. Д. Синтаксис эвенкийского языка. М.-Л.: Наука, 1966.

173. Колосова Т. А. Русские сложные предложения асимметричной структуры. Воронеж, 1980.

174. Колосова Т. А. Принцип классификации сложноподчиненных предложений и их отражение в учебной литературе // Сложное предложение. Материалы научной конференции. М., 2000. С. 60-71.

175. Колосова Т. А., Чаленко Е. С. Русские и немецкие сложные предложения асимметричной структуры // Очерки по русско-немецкой контрастивной лингвистике (лексика, синтаксис). Воронеж, 1995. С. 100129.

176. Колосова Т. А., ЧеремисинаМ. И. О терминах и понятиях описания семантики синтаксических единиц // Синтаксическая и лексическая семантика. Новосибирск, 1986. С. 10-32.

177. Колосова Т. А., ЧеремисинаМ. И. О значимости понятий "союзность" и "бессоюзность" в типологии русских сложных предложений ff Сложное предложение: традиционные вопросы теории и описания и новые аспекты его изучения. М., 2000. С. 24-32.

178. Комаров А. П. О лингвистическом статусе каузальной связи. Алма-Ата, 1970.

179. Кондаков Н. И. Логический словарь. М.: Наука, 1971. 656 с.184 .Кононов А. Н. Грамматика современного турецкого литературного языка. М.-Л., 1956.

180. КононовА. Н. Современное тюркское языкознание в СССР: итоги и проблемы//Вопросы языкознания, 1977, №3. С. 13-26.

181. КононовА. Н. Грамматика современного узбекского языка. М.-Л.: 1960.

182. Коркина Е. И. Наклонение глагола в якутском языке. М.: Наука, 1970.

183. Крылова О. А. Коммуникативный синтаксис. М:, 1992.

184. Кубрякова Е. С. Парадигмы научного знания в лингвистике и ее современный статус // Изв. РАН. Сер. лит. и яз. 1994. Т. 53. № 2. С. 3-15.

185. Кунанбаева С. С. Темпоральные отношения в казахском художественном тексте. Алма-Ата, 1991.

186. КумаховМ. А., ШагировА. К. Абхаз-адыгейские языки // Языки Азии и Африки. Т. III. M., 1979. С. 133-172.

187. Кузьмина А. А. Категория причинности и практика. М.: Высшая школа. 1964.

188. Кутлымуратов Б. К. Имена действия в современном каракалпакском языке. Нукус, 1963.

189. Казхргх цазац тштц грамматикасы. Синтаксис. Алматы: Гылым, 1967.

190. Лайонз Д. Введение в теоретическую лингвистику. Перевод с англ. Под ред. В. А. Звегинцева. Благовещенск, 1999.

191. Лапынина Н. Н. Межфразовые скрепы, формирующиеся на базе стандартных предикативных единиц: Автореф. . дис. канд. филол. наук. Воронеж, 1996.

192. Леонтьева Н. Н. Устранение некоторых видов избыточной информации в естественном языке // Бюл. "Машинный перевод и прикладная лингвистика". 1967. Вып. 10.198 .Лингвистический энциклопедический словарь. М.: Сов. Энциклопедия, 1990.

193. Ломтев Т. П. Предложение и его грамматические категории. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1972.

194. Ляпон М. В. Смысловая структура сложного предложения и текст. К типологии внутритекстовых отношений. М., 1986.

195. Ляпон М. В. Прагматическая адаптация союза как отпечаток рефлексии в структуре сложного предложения // Сложное предложение: традиционные вопросы теории и описания и новые аспекты его изучения. М., 2000. С. 111-113.

196. Малое С. Е. Памятники древнетюркской письменности. М.-Л., 1951.

197. Маслиева О. В. Становление категории причинности. Л.: Наука, 1980.

198. Мелиоранский П. М. Краткая грамматика казак-киргизского языка. Ч. 2. Синтаксис. СПб, 1897.

199. Мецлер А. А. О лингвистическом статусе категории модальности // Филолог, науки. 1982. С. 66-72.

200. Мамадинова К. А. Дкирп казак тЫнщ етютжтщ модалдык куралымдары. Автореф. . дис. канд. филол. наук. Алматы, 1996.

201. Мещанинов И. И. Глагол. М.-Л., 1949.

202. Монгуш Д. А. О некоторых моделях предложений в тувинском языке, образованных при участии производных от глаголов де=//ди= 'говорить', 'сказать' //Показатели связи в сложном предложении. Новосибирск, 1987. С. 83-103.

203. Москалъская О. И. Проблемы системного описания синтаксиса. М.: Высшая школа, 1974.

204. Мусаев К. М. Лексикология тюркских языков. М.: Наука, 1984.

205. Мустафина С. С. Текстообразующие средства казахского языка. Автореф. . дис. канд. филол. наук. Алматы, 1989.

206. МухинA.M. Вариативность синтаксических единиц. СПб: Наука, 1995.

207. Насилов Д. М. Конструкции с модусными глаголами в узбекском языке // Типология конструкций с предикатными актантами. Л.: Наука, 1985. С. 203-207.

208. Насилов Д. М. Проблемы тюркской аспектологии. Акциональность. Л.: Наука, 1989.

209. Невская И. А. Формы деепричастного типа в шорском языке. Новосибирск: НГУ. 1993.

210. Невская И. А. Типы локативных предикатов в шорском языке // Языки коренных народов Сибири. Вып. 4. Новосибирск, 1998. С. 215-236.

211. Неталиева X. Имена действия в современном казахском языке. Алма-Ата, 1963.

212. Ожегов С. И. Словарь русского языка / под редакцией Н.Ю. Шведовой. М.: Русский язык, 1983.

213. ОразовМ. Семантика казахского глагол (Опыт семантической классификации): Автореф. дис. . д-ра филол. наук. Алма-Ата, 1983.

214. Падучева Е. В. О семантике синтаксиса. М.: Наука, 1974.

215. Падучева Е. В. Глаголы действия и их сочетаемостные свойства // Действие: лингвистические и логические модели. Тезисы докладов. М., 1991.

216. Падучева Е. В. Семантические исследования. М.: Языки русской культуры, 1996.

217. Пауль Г. Принципы истории языка. М., 1960.

218. Перцовская И. В. Способы выражения причинно-следственных отношений // Аналитические средства связи в полипредикативных конструкциях. Новосибирск, 1980. С. 31—45.

219. Пешковский А. М. Русский синтаксис в научном освещении / Предисл. проф. А.Б. Шапиро. Изд. 7-е. М., 1956.

220. Плоткин В. Я. Типологическая перестройка системы нефинитных форм английского глагола // Новые тенденции в изучении грамматики романских и германских языков / Общ. ред. E.H. Старикова. Киев, 1981.

221. Подлесская В. И. Условные конструкции: Стратегии кодирования и функциональная мотивация И Типология и теория языка. От описания к объяснению. К 60-летию А.Е. Кибрика. М.: Языки русской культуры, 1999. С. 255-273.

222. Покровская Л. А. Синтаксис гагаузского языка в сравнительном освещении. М.: Наука, 1978.

223. Поспелов Н. С. Сложноподчиненные предложения и его структурные типы // Вопросы языкознания. 1959, № 2.

224. Потебня А. А. Из записок по русской грамматике. Т. 1-2. М., 1958.

225. Поцелуевский А. П. Основы синтаксиса туркменского литературного языка. Ашхабад, 1975.

226. Попова 3. Д. Синтаксические единицы в свете теории языковых универсалий // Проблемы синтаксической семантики. М., 1976.

227. Предикативное склонение причастий в алтайских языках. Новосибирск, 1984.

228. Прияткина А. Ф. Двухуровневая организация русского предложения // Русский язык: исторические судьбы и современность. М., 2001.

229. Прияткина А. Ф. Синтаксис осложненного предложения. М.: Высшая школа, 1990.

230. Пюрбеев Г. Д. Типы сложных предложений в монгольских языках. М.: Наука, 1979.

231. Распопов И. П. О структурно-значимых типов союзной связи частей сложноподчиненного предложения // Материалы по русско-славянскому языкознанию. Вып. 4. Воронеж, 1972. С. 111-117.

232. Распопов И. П. Очерки по теории синтаксиса. Воронеж, 1973.

233. Рассадин В. И. Морфология тофаларского языка в сравнитель-ном освещении. М., 1978.

234. Решетников В. В. Основы фонетики и грамматики узбекского языка. Ташкент, 1965.

235. Реферовская Е. А. Синтаксис современного французского языка. Сложное предложение. Л., 1969. 1969.

236. Рифтин А. 77. О двух путях развития сложного предложения в аккадском языке // Советское языкознание. Т. 3. Л., 1937.

237. Рогожникова Р. П. Активизация в современном русском языке подчинительных конструкций с союзом раз и поскольку. М.: Наука, 1966.

238. Русская грамматика. Т. II. Синтаксис. М., 1980.

239. Русский язык: исторические судьбы и современность. Международный конгресс. Труды и материалы. М.: МГУ, 2001.

240. Рябцева Н. К. Ментальные перфомотивы в научном дискурсе // Вопросы языкознания. 1992. № 4. С. 12-28.

241. Савичуте Г. С. Предикаты цели и предикаты каузации // Известия АН СССР. Серия лит. и яз. 1980. Т. 39. № 6.

242. Сайнахова А. И. Служебные слова в мансийском языке: Автореф. . дис. канд. филол. наук. Л., 1966.

243. Сайрамбаев Т. С. Структурно-семанические типы сложных словосочетаний в современном казахском языке: автореф. дис. . д-ра филол. наук. Алма-Ата, 1982.

244. Сат Ш. Ч. Синтаксические функции причастий в тувинском языке. Кызыл, 1960.

245. Сат Ш. Ч. Роль служебных слов den, дээш в сложноподчинен-ном предложении тувинского языка // Падежи и их эквиваленты в строе сложного предложения тувинского языка. Новосибирск, 1981. С. 112-115.

246. Сат Ш. Ч. Придаточные предикативные единицы в тувинском языке // Структурные и функциональные типы сложных предложений. Новосибирск, 1982. С. 48-60.

247. Сауранбаев Н. Т. Семантика и функции деепричастий в казахском языке. Алма-Ата, 1944.

248. Сауранбаев Н. Т. Основные способы связи составных частей в сложноподчиненных предложениях на материале казахского языка // Тезисы докладов Координационного совещания по грамматике тюркских языков. 24-27 сентября 1956. Алма-Ата, 1958.

249. Севортян Э. В. Категория падежа // Исследование по сравнительной грамматике тюркских языков. Морфология. М., 1956. С. 45-64.

250. Севортян Э. В. О некоторых вопросах сложноподчиненного предложения в тюркских языках // Исследование по сравнительной грамматике тюркских языков. М., 1961. Ч. 3. С. 122-139.

251. Севортян Э. В. Этимологический словарь тюркских языков. М.: Наука. 1974.

252. Скрибник Е. К. Падежные аффиксы причастий как показатели связи в полипредикативном предложении (на материале современного бурятского языка) // Инфинитные формы глагола. Новосибирск, 1980. С. 44-58.

253. Скрибник Е. К. Полипредикативные синтетические предложения в бурятском языке. Новосибирск: Наука, 1988.

254. Системный анализ значимых единиц русского языка: Парадигматика в лексике и словообразовании. Красноярск, 1987.

255. Словарь русского языка. Т. IV. М., 1984.

256. Сложное предложение: традиционные вопросы теории и описания и новые аспекты его изучения. Материалы научной конференции. Выпуск 1. М.: Русский научный центр, 2000.

257. Смирницкий А. И. Синтаксис английского языка. М.: Изд-во лит. на иностр. яз., 1957.

258. Смирницкий А. И. Морфология английского языка. М.: Изд-во лит. на иностр. яз., 1959.

259. Советский энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1987.

260. Современный казахский язык. Алма-Ата: Изд-во АН КазССР, 1962.

261. Современный русский язык / Под редакцией В. А. Белошапковой. М.: Высшая школа, 1989.

262. Современный русский язык. Учеб. для филол. спец. ун-тов / Белошапкова В. А., Земская Е. и др. М., 1989.

263. Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. Морфология. М.: Наука, 1988.

264. Старикова Е. Н. Имплицитная предикативность в современном английском языке. Киев, 1974.

265. Старикова Е. Н. Проблемы имплицитной номинации в современном английском языке: автореф. дис. д-ра. филол. наук. Киев, 1976.

266. Стексова Т. И. Невольность осуществления как отражение диктумно-модусно-ситуации // Русский язык: исторические судьбы и своременность. М., 2001. С. 222-223.

267. Степанюк С. В. Дифференциальные признаки синтаксической категории цели: Автореф. дис. . канд.филол.наук. Днепропетровск. 1972.

268. Строй уйгурского языка. Алма-Ата: Наука КазССР, 1989.

269. Структурные типы синтетических полипредикативных конструкций в языках разных систем. Новосибирск: Наука, 1986.

270. Сулейменова Э. Д. Понятие смысла в современной лингвистике. Алма-Ата: Мектеп, 1989.

271. Тадыкин В. Н. Причастия в алтайском языке. Горно-Алтайск, Алтайское кн. изд-во, Горно-Алтайское отд-ние, 1971.282. . Теиишев Э. Р. Строй сарыг-уйгурского языка. М., 1976.

272. Тенишев Э. Р. Строй саларского языка. М., 1976.

273. ТенъерЛ. Основы структурного синтаксиса / Вступ. статья и общ. ред. В.Г. Гака. М., 1988.

274. Теория функциональной грамматики. Введение. Аспектуальностъ. Временная локализованность. Таксис. Ленинград: Наука, 1987.

275. Теория функциональной грамматики. Локативность. Бытийность. Посессивность. Обусловленность. СПб: Наука, 1996.

276. Теремова P.M. Опыт функционального описания причинных конструкций. Л.: Изд-во ЛГПИ им. А.И. Герцена, 1985.

277. Теремова Р. М. Функционально-грамматическая типология конструкций обусловленности в современном русском языке: автореф. д-ра. . филол наук. Л.: 1988.

278. Теремова Р. М. Выражение отношений усилительной мотивирующей цели в СП // Синтаксические отношения в сложном предложении. Калинин, 1989. С. 77-83.

279. Типология условных конструкций. СПб, 1998.

280. Тыбыкова А. Т. Исследования по синтаксису алтайского языка. Простое предложение. Новосибирск, 1991.

281. Тыбыкова А. Т. Проблема однородных сказуемых в алтайском языке // Алтайская филология. Горно-Алтайск, 2000. С. 61-75.

282. Убрятова Е. И. Исследования по синтаксису якутского языка. II. Сложное предложение. Кн. I, II. Новосибирск: Наука, 1976.

283. УфимцеваА.А. Лингвистическая сущность и аспекты номинации // Языковая номинация (общие вопросы) / Отв. ред. Б. А. Серебренников, А.А. Уфимцева. М., 1977.

284. Федоров А. К. Трудные вопросы синтаксиса. М.: Просвещение, 1972.

285. Фигуровская Г. Д. Системные связи сложных предложений в современном русском языке. М.: Прометей, 1996.

286. Фигуровская Г. Д. Проблемы и перспективы классификации сложного предложения в конструктивно-синтаксических полях // Сложное предложение: традиционные вопросы теории и описания и новые аспекты его изучения. М.: Русский научный центр, 2000. С.71-76.

287. Фшистович Т. П. Темпоральные полипредикативные конструкции алтайского языка в сопоставлении с тувинским и хакасским. Новосибирск: НГУ, 1991.

288. Формановская Н. И. Изъяснительные предложения с антропоцентрической точки зрения // Сложное предложение: традиционные вопросы теории и описания и новые аспекты его изучения. М.: Русский научный центр, 2000. С. 106-110.

289. Формановская Н. И. Высказывание и дискурс как основные единицы общения // Русский язык: исторические судьбы и современность. М., 2001. С. 18-19.

290. Хахаева А. М. Несобственно целевые СПП с союзом чтобы: Автореф. . дис. канд. филол. наук. М., 1992.

291. Храковский В. С. Кратность // Теория функциональной грамматики. Л., 1987. С. 124-151.

292. Храковский В. С. Условные конструкции: взаимодействие кондициональных и темпоральных значений // Вопросы языкознания. 1994. №6.

293. Храковский В. С. Теоретический анализ условных конструкций // Типология условных конструкций. СПб: Наука, 1998. С. 7-97.

294. Чаленко Е. С. Преобразование сложного предложения в результате его компрессии: Автореф. . дис. канд. филол. наук. Воронеж, 1989.

295. ЧеремисинаМ. И. Союз как лексическая единица (лексема или функция?) // Актуальные проблемы лексикологии. Новосибирск, 1972. С. 36-57.

296. Черемисина М. И. Деепричастия как класс форм глагола в языках разных систем // Сложное предложение в языках разных систем. Новосибирск, 1977. С. 3-28.

297. Черемисина М. И. О перспективах и первых результатах коллективного сопоставительно-типологического исследования сложного предложения в языках разных систем // Способы выражения полипредикативности. Новосибирск, 1978. С. 3-8.

298. Черемисина М. И. Некоторые вопросы теории сложного предложения в языках разных систем. Новосибирск: НГУ, 1979.

299. Черемисина М. И. Моносубъектная конструкция: Понятие и типология // Полипредикативные конструкции и их морфологическая база. Новосибирск: Наука, 1980а. С. 6-33.

300. Черемисина М. И., Скрибник Е. К. Опыт формального описания причастно-послеложных конструкций бурятского языка // Подчинение в полипредикативных конструкциях. Новосибирск: Наука, 19806. С. 38-76.

301. ЧеремисинаМ. И. О содержании понятия предикативность в синтаксисе сложного предложения // Полипредикативные конструкции и их морфологическая база (на материале сибирских и европейских языков). Новосибирск: Наука, 1980в. С. 154-180.

302. ЧеремисинаМ.И. Сложное предложение как знак языка (об отдельных моделях сложного предложения) // Синтаксис алтайских и европейских языков. Новосибирск: Наука, 1981. С. 3-36.

303. Черемисина М. И. Структурно-функциональные типы конструкций с падежными формами зависимых предикатов // Структурные и функциональные типы сложных предложений. Новосибирск, 1982. С. 3-20.

304. ЧеремисинаМ. И. Специфические функции финитных и инфинитных (зависимых ) сказуемых в языках разных систем // Теоретические аспекты лингвистических исслдеований. Новосибирск, 1984. С.3-36

305. Черемисина М. И., Бродская Л. М., Горелова Л. М. и др. Предикативное склонение причастий в алтайских языках. Новосибирск: Наука, 1984.

306. ЧеремисинаМ. И., Колосова Т. А. Очерки по синтаксису. Новосибирск: Наука, 1987.

307. Черемисина М. И. Аналитические способы выражения отсутствия и отрицания в тюркских языках Южной Сибири. // Языки коренных народов Сибири. Вып. 3. Новосибирск, 1996. С. 3^0.

308. Черемисина М. И. Итоги исследования простого предложения в языках Сибири // Языки коренных народов Сибири. Вып. 4. Новосибирск, 1998. С. 3-30.

309. Черемисина М. И. Модель (гипермодель) описания действия {N=1 N=4 (N=7) У1т} // Языки коренных народов Сибири. Вып. 4. Новосибирск, 1998. С. 35-61.

310. Черемисина М. И. Деепричастие как зависимый предикат моносубъектной полипредикативной конструкции (на материале алтайского языка) // Гуманитарные науки в Сибири. № 4. 1999. Новосибирск: Изд-во СО РАН. С. 82-88.

311. Чонбашев К. С. Сложные предложения в русском и киргизском языках. Фрунзе, 1968.323 .ШаминаЛ.А. Способы выражения причинных отношений в тувинском языке // Аналитические средства связи в полипредикативных конструкциях. Новосибирск, 1980. С. 12-30.

312. Шамина Л. А. Сложные предложения в тувинском языке, выражающие отношение обусловленности между событиями // Вопросы тувинского языкознания. Кызыл, 1993. С. 63-76.

313. ШаминаЛ.А. Структурно-функциональные типы сложного предложения в тувинском языке // Гуманитарные науки в Сибири. № 4. 1999. Изд-во СО РАН. С. 74-78.

314. Шамина Л. А. Каузальные сложные предложения в тувинском языке // XXII Дульзоновские чтения. Сравнительно-историческое и типологическое изучение языков и культур. Ч. III. Томск, 2000. С. 183-186.

315. Шамина Л. А. Полипредикативные синтетические предложения в тувинском языке. Новосибирск, 2001.

316. Шаронов Н. А. О нестандартных типах предложений со значением цели. // Каузальность и структура рассуждений. М., 1993. С. 112-119

317. Шахматов А. А. Синтаксис русского языка. JI. 1941.

318. Шенцова И. В. Акциональные формы глагола в шорском языке. Кемиерово, 1997.

319. Шведова Н. Ю. Входит ли лицо в круг синтаксических категорий, формирующих предикативность? // Русский язык за рубежом, 1971. 4. С. 4856.

320. Шведова Н. Ю. О соотношении грамматической и синтаксической структуры предложения // Славянское языкознание. М.: Наука, 1973. С. 458483.

321. Ширяев Е. Н. Основы системного описания незамещенных синтаксических позиций // Системный анализ значимых единиц русского языка. Красноярск, 1984. С. 11-21.

322. Ширяев Е. Н. Бессоюзные сложные предложения в современном русском языке. М.: Наука, 1986.

323. Ширяе Е. Н. Сложноподчиненное предложение: итоги и перспективы исследования // Сложное предложение: традиционные вопросы теории и описания и новые аспекты его изучения. М.: Русский научный центр, 2000. С. 33-36.

324. Шмелева Т. В. Смысл предложения и семантика минимальной структурной схемы // Русский язык за рубежом. 1978. № 5. С. 64-67.

325. Шмелева Т. В. Социальный аспект смысла предложения // Русский язык за рубежом. 1981. № 2. С. 62-66.

326. Шубина Т. П. Семантика обусловленности в сложноподчиненном предложении // Синтаксическая и лексическая семантика. Новосибирск: Наука, 1986. С. 66-79.

327. Шувалова С. А. Смысловые отношения в сложном предложении и способы их выражения. М.: МГУ, 1990.

328. Щербак A.M. Очерки по сравнительной морфологии тюркских языков: Имя. JI.: Наука, 1977.

329. Щербак А. М. Очерки по сравнительной морфологии тюркских языков: Наречие, служебные части речи, изобразительные слова. JI.: Наука, 1987.

330. Щербак A.M. Введение в сравнительное изучение тюркских языков. СПб: Наука, 1994.

331. Юлдашев А. А. Соотношение деепричастных и личных форм глагола в тюркских языках. М., 1977.

332. Юсупов Ф. Ю. Неличные формы глагола в диалектах татарского языка. Казань, 1985.

333. Юсупов Ф. Ю. Изучение татарского глагола. Казань, 1986.

334. Яковлева Е. С. Согласование модусных характеристик в высказывании // Прагматика и проблемы интесиональности. М., 1988. С. 278-302.

335. Ягодникова О. Г. Синтаксические структуры со значением цели в современном английском языке: автореф. . дис. канд. филол. наук. М., 1975.

336. Ярыгина Е. С. К вопросу об особенностях конструкций вывода-обоснования // Русский язык: исторические судьбы и современность. М., 2001. С. 230.

337. Языки мира. Тюркские языки. М.: Индрик, 1997.

338. Якобсон Р. О. Шифтеры, глагольные категории и русский глагол // Принципы типологического анализа языков разного строя. М., 1972. С. 95113.

339. Böhtlingk О. Über die Sprache der Jakuten. Jaktische Grammatik. Spb., 1854.

340. Akatsuka N. Conditionals are discourse-bound I I On Conditionals / Traugott E., et a (eds.). Cambridge, 1986.

341. Chomsky N. Aspect of the theory of syntax. Cambridge, 1965.

342. Clauson G. An Etimological Dictionary of Pre-Thirteenth Century Turkish. Oxford, 1972.

343. Comrie B. Tense. Cambridge University Press, 1985.

344. Comrie B. Conditionals: A Typology // On Conditionals / Traugott E., et a (eds.). Cambridge, 1986.

345. CastrenM. A. Grammatik der samojedischen Spraschen. Spb., 1894.

346. Danes F. A three-level approach to syntax I I Travaux linguistique de Prague. 1 Prague, 1964.

347. DikS. On the Semantics of Conditionals // Layers and levels of representation in language theory. A functional vew / Nuyts Y., Bolkestein A. M., Vet C. (eds.). Amsterdam, 1990.

348. Downing B. T. Some Universals of Relative Clause Structure // Universals of Human Language. Vol. 4: Syntax. - Stanford, Calif., 1978.

349. Hockett Ch. A course in modern linguistics. New York, 1958.

350. JoosM. The English Verb: Form and Meanings. Madison & Milwaukee: Un-ty of Wiskonsin Press, 1964.

351. Kiparsky P. Tense and mood in Indo-European syntax // Foundations of Language 1968, 4. 30-57.

352. König E. Conditionals, concessive conditionals and concessives: areas of contrast, overlap and neutralization // On Conditionals, Cambridge, 1986.

353. On Conditionals / Traugott E. C., MeulenA., ReillyJ. S. & Ferguson C. A. (eds). Cambridge, 1986.

354. Palmer F. R. Grammatical roles and relations. Cambridge University Press, 1998.

355. QuirkR, GreenbaumS, Leech G, SvartvicJ.A. Comprehensive Grammar of the English Language. London and New-York: Longman. 1985.

356. Stassen L. Comparison and Universal Grammar. London, 1985.

357. Traugott E.C. On the expression of spatio-temporal relations in language // Universals of human language. Vol. 3: Word structure. Stanford: Stanford University Press, 1978. P. 369-400.

358. Traugott E. C. & Heine B. Approaches to grammaticalization. 2 vol. Amsterdam / Philadelphia, 1991.

359. Troubetzkoy N. Grundzuge der Phonologie. Prague, 1939.

360. Tedeschi Philip. Syntax and semantics. Vol. 14. Tense and Aspect. New York, 1981.

361. Vendler Zeno. Linguistics in Philosophy. N.Y.: Cornell University Press, 1967.

362. WierzbickaA. On the Semantics of the Verbal Aspect in Polish.//In To Honor Roman Jakobson. The Hague-Paris, 1967.

363. WierzbickaA. The Deep or Semantic Structure of the Comparative Linguistics. Linguistische Berichte, 1971. 16: p. 39-45.

364. Wierzbicka A. Semantic Primitives. Frankfurt/M.: Athenaum, 1972.

365. Wierzbicka A. Lingua Mentalis. The Semantics of Natural Language. Sydney etc., Academic Press.

366. WierzbickaA. Case Marking and Human Nature. AJL, 1981, p. 43-80.

367. WierzbickaA. The Semantics of Grammar. Amsterdam/Philadelphia. 1988.

368. WierzbickaA. The semantics of "logical concepts" // The Moscow Linguistics journal. 1996. №2.

369. Willett T. A Cross-linguistic Survey of the Grammaticalization of Evidentially. SL, 12: 1, 1988, p. 51-97

370. Zwicky A.M. & Pullum G.K. Phonology in syntax: the Somali optional agreement rule. Natural language and linguistic theory 1: 385-402.

371. Zwicky AM. On Markedness in Morphology. Sprache, vol. 24, 1978, p. 129-143.