автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Субъектная организация произведений И.С. Тургенева как способ психологического изображения человека

Полный текст автореферата диссертации по теме "Субъектная организация произведений И.С. Тургенева как способ психологического изображения человека"

123

На правах рукописи

Гареева Лилия Наилевна

Субъектная организация произведений И.С. Тургенева как способ психологического изображения человека

Специальность 10.01.01 - русская литература

XI

п

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Ижевск - 2009

003482123

Работа выполнена на кафедре русской литературы XX в. и фольклора в ГОУ ВПО «Удмуртский государственный университет»

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор

Подшивалова Елена Алексеевна

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Ребель Галина Михайловна

кандидат филологических наук Шибанов Виктор Леонидович

Ведущая организация: Уральский государственный

педагогический университет

Защита состоится 26 ноября 2009 г. в 12 часов на заседании

диссертационного совета Д 212.275.07 в ГОУ ВПО «Удмуртский

государственный университет» по адресу: 426034, г. Ижевск, ул. Университетская, 1, корпус 1, конференц-зал.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке ГОУ ВПО «Удмуртский государственный университет».

Автореферат разослан «¿Я» октября 2009 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

Н.Г. Медведева

Общая характеристика работы

Актуальность проблемы. «Тургеневский человек» в литературоведении описан достаточно многосторонне. Начиная с 1920-х г. и вплоть до 1970-х г. он исследовался как объект изображения. Поэтому психологические характеристики героя извлекались из его прямых и косвенных текстуальных оценок, из анализа деталей и мотивов, из проекции героя на состояние внешнего мира (А.Г. Бялый, Л.Я. Гинзбург,

A.Б. Есин, Л.М. Лотман, Ф.Я. Прийма, Л.В. Пумпянский, А.Г. Цейтлин,

B.Р. Щербина, Е.Г. Фатеев, Е.Г. Эткинд и др.).

Начиная с 1970-х г. герой анализируется не только как объект изображения, но и как субъект речи и сознания. Поэтому вопрос о психологизме решается более корректно. Внутренний мир героя описывается через наблюдения над процессом его самосознания, через анализ его мироотношения, выраженного в слове (H.A. Вердеревская,

A.Т. Гулак, Г.Б. Курляндская, И.Т. Сапрун, В.А. Свительский,

B.М. Маркович, Г.М. Ребель, А.П. Чудаков и др.). Однако анализ тургеневского психологизма будет неполным, если исследование героя как субъекта речи и сознания отрывать от исследования субъектной организации произведения. К сожалению, до сих пор «тургеневский человек» описывался либо как герой, либо как повествователь. Стоит поставить вопрос о том, в каких случаях, изображая внутренний мир героя, Тургенев доверяет познавательные функции самому герою, а в каких случаях над сознанием героя надстраивает сознание рассказчика или повествователя. Понятие «тургеневский человек» не ограничивается вопросом о специфике героя, изображенного в произведениях писателя. Характер проявления авторского «я» в тексте - это тоже один из важнейших показателей реализации психологического метода, т.е. воплощения «тургеневского человека». В субъектной организации произведения проявлены тип человеческого сознания и способ чувствования. Поэтому предметом исследования явилось изучение психологизма И.С. Тургенева через анализ специфики субъектной организации произведений писателя.

Объектом диссертационного исследования стали произведения И.С. Тургенева, написанные в разное время, имеющие различную субъектную организацию:

-цикл рассказов «Записки охотника», объединенный единым субъектом речи и сознания;

-романы «Дворянское гнездо» и «Накануне», в центре которых расположен не один персонаж, а группа сопоставленных между собой героев;

-«таинственные» повести («Призраки», «Сон», «Собака», «Песнь торжествующей любви», «Клара Милич»), организованные рассказчиком, героем-рассказчиком и повествователем.

Целью работы является исследование субъектной организации произведений И.С. Тургенева как способа психологического изображения человека.

Для достижения поставленной цели сформулированы следующие задачи:

- проанализировать составляющие внутреннего «я» рассказчика в «Записках охотника» и показать, как в формировании заглавий рассказов цикла отразилась психологическая функция субъекта речи и сознания;

- исследовать принцип оценки человека в романах «Дворянское гнездо» и «Накануне» с учетом субъектной функции героев и повествователя, соотнести аксиологические возможности героев и повествователя;

- рассмотреть, как через восприятие пейзажа раскрывается внутренний мир героев романов «Дворянское гнездо» и «Накануне»;

-функционально описать способы постижения иррационального в мире и человеке субъектами сознания «таинственных» повестей;

- проследить эволюцию психологического метода Тургенева на основании целостного системно-субъектного подхода.

Методологическую основу реферируемого диссертационного исследования составляет системно-субъектный (М.М. Бахтин, В.В. Виноградов, Л.Я. Гинзбург, Б.О. Корман, Ю.М. Лотман), структурный (Ю.М. Лотман, Б.А. Успенский) и сравнительный (Ю.М. Лотман, Е.В. Хапизев) подходы к тексту.

Теоретической основой диссертации послужили работы, описывающие природу психологизма (Л.Я. Гинзбург, Б.О. Корман, О.Н. Осмоловский, Б.М. Эйхенбаум, А.Б. Есин и др.) и методологию системно-субъектного анализа текста (Л.Я. Гинзбург, Б.О. Корман, Ю.М. Лотман).

Научная новизна. В работе психологизм И.С. Тургенева впервые исследуется под углом зрения целостного системно-субъектного подхода. На материале анализа произведений различных жанров, написанных на разных этапах творческого пути, показано, как в характере субъектной организации текста выражено понимание многомерной природы человека. Поэтому основное внимание в работе сосредоточено на исследовании психологической функции субъектных форм в прозе Тургенева. Описаны составляющие внутреннего «я» рассказчика,' повествующего о природе в «Записках охотника» и показана психологическая функция автора заглавий рассказов, образующих этот цикл. Показано, что механизмы оценки в романах «Дворянское гнездо» и «Накануне» не зависят от типологии героев и реализуют идею многомерности личности, что нашло отражение и в аксиологических возможностях субъектов речи и сознания. Впервые

исследованы способы познания иррационального рассказчиком, героем-рассказчиком и повествователем в «таинственных» повестях.

Положения, выносимые на защиту.

1.В прозе И.С. Тургенева субъектная организация произведений является способом психологического изображения человека.

2. В цикле рассказов «Записки охотника» психологизм И.С. Тургенева проявлен в описании субъекта речи, эксплицирующего в характере восприятия пейзажа составляющие внутреннего «я» (художник, психолог, философ); и автора заглавий, формирующего читательское отношение к изображаемому посредством семантики наименования рассказов, образующих цикл.

3. Через систему субъектов, включающую повествователя и героев, в романах «Дворянское гнездо» и «Накануне» создается неоднозначная многосторонняя оценка внутреннего мира персонажей, что выражает авторскую идею духовной многомерности человека. Герои и повествователь демонстрируют в тексте различные аксиологические возможности.

4. Художественное познание иррациональных проявлений бытия в «таинственных» повестях осуществляется через рассказчика, героя-рассказчика и повествователя. Это дает возможность изобразить различные механизмы восприятия непостижимого, свидетельствующие о внутренних качествах субъекта сознания и о его функции в тексте.

Научное значение исследования определяется впервые предпринятым целостным системно-субъектным анализом психологизма в прозе И.С. Тургенева, что позволило учесть нарративные стратегии писателя, проясняющие специфику внутренних связей в художественном тексте, и может быть использовано при дальнейшем изучении его творчества.

Практическая значимость работы заключается в возможности использования материалов и результатов исследования при чтении вузовского курса по истории русской литературы XIX века, спецкурса по истории и поэтике русской прозы XIX века, по проблемам творчества И.С. Тургенева.

Апробация работы. Материалы исследования были доложены на международной научной конференции «Кормановские чтения» (Ижевск, 2006, 2008, 2009), межвузовской научно-практической конференции «Подходы к изучению текста» (Ижевск, 2007), межвузовской научно-практической конференции, поев. 60-летию проф. И.В. Вершинина (Самара, 2008), XIV всероссийской научно-практической конференции «Классика и современность: проблемы изучения и обучения» (Екатеринбург, 2009). Основные положения работы отражены в четырех публикациях (еще одна находится в печати).

Структура работы. Диссертационное исследование состоит из введения, трех глав, заключения, примечаний и библиографического

списка, насчитывающего 233 наименования. Общий объем работы - 158 страниц.

Основное содержание работы

Во введении дан обзор критических и литературоведческих работ, в которых рассматривается психологический метод И.С. Тургенева, поставлены цели и задачи исследования, определены методологические принципы и терминологический аппарат.

В первой главе «Субъектный строй «Записок охотника» как способ психологической оценки человека» описаны психологические функции рассказчика, изображающего картины природы, и автора заглавий.

В первом параграфе «Рассказчик в «Записках охотника» показано, что субъект речи, изображающий пейзаж, проявлен в тексте многогранно -как живописец, психолог и философ.

Рассказчик-живописец одушевляет природу, воспринимает ее в качестве живой субстанции. Для этого он использует несколько способов.

Описание природы не воспроизводит эмпирическую картину мира, а является результатом духовно переработанных, накопленных ранее впечатлений. В очерке «Бежин луг» субъект речи запечатлевает пейзаж, наблюдаемый им ранее не единожды. Он фиксирует природные объекты в пространственно-временной перспективе (описывает состояние неба в разное время дня), изображает пейзаж через смену дальнего и ближнего планов, создавая впечатление движения облаков. Описание пейзажа свидетельствует о том, что рассказчик стремится отразить целостную динамичную «жизнь» небосклона. В очерке «Лес и степь» рассказчик сосредоточен на смене природных объектов, обусловленной текучестью времени, и от того попадающих в его поле зрения. Появление каждого нового природного «персонажа» в картине мира создает впечатление, что художник как демиург подключен к ее творению: «Но вот наступает вечер. <...> Солнце садится. <... > Солнце село; звезда зажглась... <...> А между тем наступает ночь... <...> ...восходит луна» [Тургенев 1979: 357]. В «Записках охотника» рассказчик-художник может воспринимать природу возвышенной или приближенной к человеку, явлением как трансцендентного, так и эмпирического мира.

Животворящее природу мастерство рассказчика проявляется и в том, что он запечатлевает переходные формы ее жизни, природа при этом находится как бы в состоянии игры с человеком. В рассказе «Бежин луг» субъект речи описывает игру ночного мрака и света, появляющуюся от разгорающегося костра. Рассказчик запечатлевает динамичное состояние мира, вызванное контрастом света и тени. Объекты, появляющиеся на пейзажной картине, изменяют свои естественные очертания: лошадиная голова предстает то гнедой, «с извилистой проточиной», то белой, а пламя и тени воспринимаются им, как живые существа. В рассказе «Лес и степь» живописец запечатлевает взаимодействие двух «стихий» - солнца и

тумана. Их игрой сопровождается утреннее пробуждение жизни, поэтому описание рассказчика направлено на определение состояния, в котором пребывает природа в этот момент: «Все проснулось, и все молчит. Вы проходите мимо дерева — оно не шелохнется: оно нежится» [Тургенев 1979: 359]. В очерке «Свидание» рассказчик запечатлевает преображение природы под действием игры света и теней. Он фиксирует, как солнечный свет наполняет осенний пейзаж цветными красками, жизнью: «тонкие стволы... частых берез внезапно принимали нежный отблеск белого шелка, ... мелкие листья вдруг пестрели и загорались червонным золотом, а красивые стебли высоких кудрявых папоротников, уже окрашенных в свой осенний цвет... так и сквозили...» [Тургенев 1979: 241]. В отсутствии солнца объекты природы кажутся ему однотонными: «яркие краски мгновенно гасли».

Следующий способ изображения пейзажа показывает иного рода прием: рассказчик ищет в природе соответствие своим состояниям. Как художник, обладающий ассоциативным мышлением, рассказчик изображает не целостную пейзажную картину, а только близкое в ней себе. В рассказе «Касьян с Красивой Мечи» субъект речи описывает состояние жары. Поэтому он обращает внимание на то, что соответствует ощущениям человека: отсутствие ветра, кислый и сухой звук «словно озлобленных» кузнечиков. Объекты пейзажа эксплицируют переживание человека. В очерке «Малиновая вода» состояние рассказчика, испытывающего жару, переносится на описание уставшей собаки, выражающей «смущение на лице», а в «Певцах» - на изображение грачей и ворон, которые «разинув носы, жалобно глядели на проходящих, словно прося их участья». Так через описание природных объектов рассказчик сигнализирует о себе.

Рассказчик-художник фиксирует и внешнее соответствие пейзажа человеку. В рассказе «Свидание» он описывает осину как живое существо: «вздымает» свою листву «как можно выше» и «раскидывает на воздухе». В очерке «Касьян с Красивой Мечи» осина изображается в физическом подобии человеку: «торжественно и тихо, словно кланяясь и расширяя руки, спускалось кудрявое дерево» [Тургенев 1979: 113]. Описание природы в категориях человеческого появляется и в рассказе «Смерть». Погибающий лес изображен как умирающий человек: «покрытые чахоточной зеленью, печально высились», «словно с упреком и отчаянием поднимали кверху свои безжизненные... ветви», «гнили, словно трупы, на земле» [Тургенев 1979: 198].

Рассказчик, живописующий природу, обнаруживает ее способность «общаться» на особом языке. В очерке «Бирюк» он фоносемантически передает «голос» грозы: «Сильный ветер внезапно загудел в вышине, деревья забушевали, крупные капли дождя резко застучали, зашлепали по листьям, сверкнула молния, и гроза разразилась» [Тургенев 1979: 155]. Звукопись позволяет читателю услышать «голос» природы: вр-вза-за-в-

вш-р-заш-кр-к-рз-зас-заш-р-гр-разрз. В очерке «Свидание» рассказчик-художник перечисляет разные манеры выговаривания себя, свойственные природе: «То был не веселый, смеющийся трепет весны, не мягкое шушуканье, не долгий говор лета, не робкое и холодное лепетанье поздней осени, а едва слышная, дремотная болтовня» [Тургенев 1979: 241]. Перечисляя интонации природы, рассказчик берет их из арсенала человеческих интонаций.

Рассказчик-художник воспринимает природу как живое явление. Поэтому пейзаж часто не представляет собой физическую картину мира, воспринимаемую импрессионистически, а является результатом духовно переработанного, ранее сложившегося впечатления; рассказчик запечатлевает бесконечную жизнь природы, он обнаруживает черты ее внешности, манеру поведения, характер. Рассказчик как художник-пейзажист видит в природе самоценную, живую субстанцию, с которой можно вступить в диалог.

В пейзажных описаниях субъект речи проявляет не только качества живописца, но и психолога. Характер описания пейзажа эксплицирует внутренний мир рассказчика, открывает в нем натуру охотника и сущность человека. То, как субъект речи описывает природу, позволяет обнаружить его страсть к охоте, утомление от этого занятия или от ходьбы, ощущение страха, а также состояние жизненной полноты, счастья.

Взгляд охотника проявлен в восприятии природы в рассказах «Хорь и Калиныч», «Льгов», «Смерть», «Стучит!». В этих очерках субъект речи описывает Калужскую и Орловскую деревни с точки зрения наилучшего удовлетворения охотничьей страсти, реку Нету, изобилующую рыбой и гусями, леса, густо населенные дичью и растениями. Эти примеры показывают, что в восприятии пейзажа отражается натура рассказчика, для которого охота - промысел.

В рассказах «Ермолай и мельничиха» и «Льгов» субъект речи фиксирует процесс подготовки к охоте как к торжественному мероприятию, приносящему радость. Охота для рассказчика - не только промысел, но и удовольствие.

В очерке «Лес и степь» субъект речи фиксирует не моменты охоты, а образы, всплывающие в его памяти при упоминании о ней: поездка на охоту на рябчиков, прогулка по утреннему лесу вызывают в рассказчике отрадные впечатления, приятное головокружение. Охота ассоциируется у него с возможностью духовного общения с природой.

Таким образом, охота для рассказчика - и род деятельности, и занятие, приносящее удовольствие, и возможность общения с природой, и желание познать мир.

Любовь к охоте не только приносит рассказчику удовольствие, но и заставляет его переживать негативные чувства. В характере описания пейзажей обнаруживаются состояния утомленности и страха, переживаемые во время охоты и вызванные различными причинами.

Как правило, усталость возникает у охотника от затянувшейся прогулки. В очерке «Малиновая вода» рассказчик описывает ощущение жары, духоты, действующей на человека подавляюще. Природа формирует его ощущения: «тяжелый, знойный воздух», «горячее лицо с тоской искало ветра», «солнце так и било», «ястреба плавно носились над полями», «мы сидели неподвижно» [Тургенев 1979:38].

Состояние страха, переживаемое рассказчиком, передано в характере описания пейзажа в очерках «Бежин луг», «Свидание», «Лес и степь». В первом очерке охотник изображает, как он заблудился в лесу. Поэтому из множества природных объектов он выбирает только те, которые отражают охватившее его чувство волнения: «неприятную», «неподвижную» сырость, густую высокую траву, ястребка, спешащего в свое гнездо, лощину в форме котла с пологими боками. Такой страх порожден обыденной ситуацией. Но рассказчик переживает еще и экзистенциальный страх. В очерке «Свидание» он опасается предстоящей зимы, ассоциирующейся у него с увяданием природы. Чувство разъединенности с природой проявлено через описание ворона, глядящего свысока и пролетающего мимо. Страх рассказчика перед временем перерастает в страх перед жизнью. Это заметно в очерке «Лес и степь». Субъект речи фиксирует разобщенность человека и природы, и это приводит к тому, что его взгляд не находи г во внешнем мире достойных объектов для наблюдения. Поэтому рассказчик углубляется в анализ собственных переживаний - его тревожит воспоминание о прошлом.

В очерках «Касьян с Красивой Мечи» и «Лес и степь» встречаются такие описания пейзажей, через которые выражается состояние полноты жизни и счастья, испытываемое рассказчиком в моменты единения с природой. В первом рассказе пейзаж изображен в особом ракурсе: взгляд субъекта речи устремлен в небо, вверх, но духовное зрение переворачивает картину с ног на голову. Образ природы, воспринимаемый по-новому, позволяет ему впервые почувствовать особое состояние гармонии, которое можно было бы выразить формулой «я в мире — и мир во мне». В очерке «Лес и степь» мир изображается субъектом речи не со стороны, а сверху. Полет над землей обусловлен состоянием души рассказчика, переполненной чувством наслаждения.

Описывая природу, рассказчик-психолог сопоставляет себя с ней, выстраивая особого рода «диалог». Природа порождает переживаемые им разнообразные чувства: страха, радости, счастья. Для рассказчика природа самоценна. Как психолог, он замечает, что ей свойственно добродушие, что она может находиться в различных состояниях: дремоты, умиротворения, гнева.

В ряде рассказов цикла «Записки охотника» встречаются зарисовки природы, в которых передается мысль об ее онтологической сущности. В этих описаниях рассказчик проявлен как философ, отвечает на вопросы о том, что есть человек, какое место он занимает в мироздании. В очерке

«Мой сосед Радилов» через обращение к пейзажу рассказчик размышляет о своих предках. Из описания истории возникновения липовых садов явствует, что рассказчик - охотник из Орловской губернии - принадлежит дворянскому роду, но не по социальному, а по культурно-историческому признаку. В очерке «Бежин луг» рассказчик-философ, описывая звезды и Млечный Путь, выражает свое понимание вечности. По его мысли, лишь объекты природы относимы к категории вечности и составляют подлинную картину мира.

В характере описания пейзажа обнаруживается мысль рассказчика о природном детерминизме. В очерке «Бирюк» природа изображена как источник своеобразных качеств лесника. В рассказе «Живые мощи» природа дарует героине Лукерье дар богоподобия. В «Смерти» понимание субъектом речи природы основано на пантеистической идее: человек должен преклоняться перед окружающим миром, признавать его законы обязательными. По мнению субъекта речи, природа обладает определенным «сознанием», которое проявляется в ее способности защищаться от негативных воздействий человека (причиной смерти подрядчика Максима оказывается упавшее дерево). В рассказе «Лес и степь» субъект речи изображает онтологическую сущность природы. Он описывает естественный порядок ее жизни, выраженный в цикличности. У природы существует автономная жизнь, к ней неприменима человеческая логика.

У рассказчика складывается собственное представление о сущности природы. Для него она, прежде всего, - источник духовных свойств человека. Таким образом, существование человека включено в естественное течение жизни природы.

Анализ описания пейзажей в «Записках охотника» свидетельствует о том, что рассказчик воспринимает природу неоднозначно. Как живописец, он находит приемы олицетворения природных явлений. Как психолог, он стремится проникнуть в специфику характера природного мира. В ипостаси философа рассказчик изображает природу как метафизическое явление. Рассказчик воспринимает природу в качестве своего духовного двойника и через это раскрывается в сложности своей натуры.

Во втором параграфе первой главы «Автор заглавий «Записок охотника»: принципы наименования рассказов цикла» под субъектным углом зрения исследуются лексические формулы, служащие заглавиями текстов, выявляется психологическая функция их автора. Почему заглавия рассказов «Уездный лекарь», «Чертопханов и Недопюскин», «Петр Петрович Каратаев», «Малиновая вода», «Мой сосед Радилов», «Бурмистр», «Касьян с Красивой Мечи», «Лебедянь», «Певцы», «Гамлет Щигровского уезда» были сформированы не сразу? Автор в качестве субъекта сознания неоднократно их изменял, т.к. ему было важно учесть психологию читателя, который будет воспринимать текст. Поэтому в

заглавие рассказов заложена авторская оценка изображаемого, которую и улавливает читатель.

Анализ специфики субъектного строя «Записок охотника» позволил подытожить, что психологизм И.С. Тургенева проявляется в способе организации текста. На первый план здесь выдвинут рассказчик, разные «я» которого раскрываются через неоднородное восприятие пейзажа, и автор заглавий, находящий лексические формулы для наименования очерков, посредством которых он особым образом настраивает дотекстовое читательское восприятие.

Во второй главе «Полифонический способ оценки героя в романах И.С. Тургенева «Дворянское гнездо» и «Накануне» поставлен вопрос о том, как психологизм воплощен в характере оценивания героев, которое реализуется через субъектную организацию текста. В первом параграфе «Функции прямой оценки в романах И.С. Тургенева «Дворянское гнездо» и «Накануне» прослежено, как создается представление о герое на пересечении прямых оценок, принадлежащих повествователю, персонажам и самому герою, часто являющемуся объектом самовосприятия.

У Тургенева появление героя в романе сопровождается прямыми характеристиками, которые исходят от повествователя и от других персонажей. Внутренние качества героя оценены до того, как сюжетно проявлены.

Из системы образов в романе «Дворянское гнездо» выделяются Лемм, Лаврецкий и Лиза.

Первое появление Лемма сопровождается в тексте характеристикой повествователя, из которой следует, что это пожилой страдающий человек. Повествователь находит причины метафизической тоски, в которой пребывает герой, в невозможности возвращения на родину. Герои, способные сострадать Лемму, - Лаврецкий и Лиза. Они видят музыканта духовным зрением. Оценки, выносимые ими герою, эмоциональны: «бедный, одинокий, убитый человек», «жалкий». Сам Лемм ассоциирует себя с «несчастливцем» из сочиненного им хора, смиряющимся с мыслью о скором финале. Изображение героя через восприятие повествователя, героев и самовосприятие направлено на фиксацию его духовного состояния, а не процесса внешней жизни.

Первая характеристика, данная Лаврецкому, принадлежит Лизе. Героиня наделяет его эпитетом «странный». Обитатели дворянского имения и приятель Лаврецкого воспринимают его негативно: «тюлень, мужик», «разочарованный», «байбак», «эгоист». Повествователь, стремясь истолковать причину таких оценок Лаврецкого героями, обращается к описанию его жизни. По мысли повествователя, душа героя развивается вопреки жесткому воспитанию, отсутствию материнской ласки. Лаврецкий вырос ранимым человеком, стремящимся к любви, к счастью. Однако первый опыт любовного чувства приводит его к разочарованию. Семейная жизнь кажется ему скучной, потому что в ней отсутствует дело всей

жизни. После предательства жены внутренний мир героя расколот, он переполнен скептицизмом, «забравшимся в его душу».

Лаврецкий - личность, склонная к рефлексии. Постоянно анализируя свои ощущения и мысли, он пытается определить собственное положение в мире природы и людей. По дороге в родное имение герой погружен в анализ своего внутреннего состояния. Оставшись в одиночестве, наблюдая за природой, Лаврецкий обретает духовную гармонию, осознает цель своей жизни. Сближение с Лизой Калитиной вновь выводит его из равновесия. Чувство новой любви возвращает ему радость, восторг, счастье. Но невозможность соединения с любимым существом вводит Лаврецкого в состояние тоски, которое уже не покидает его.

Многогранность героя проявлена через многосубъектную, а потому неоднозначную оценку. Для обитателей усадьбы он асоциален, поэтому чужд. Повествователь обнаруживает в нем положительные духовные качества: стремление к красоте, к любви, к счастью, к работе на благо людей. Жизнь Лаврецкого есть смена переживаний, переход от одного душевного состояния к другому.

Характеристика, выносимая героями романа «Дворянское гнездо» Лизе Калитиной, свидетельствует о ее богатом внутреннем мире: она стремится к познанию, богомольна, серьезна, честна, невинна, чиста сердцем, «может любить одно прекрасное». Подобно Лаврецкому и Лемму, она не вписывается в дворянское общество. В отличие от рефлектирующего Лаврецкого, Лиза не склонна к самоанализу. О качествах ее личности свидетельствует высказанное представление о ценностях. Впервые оставшись с малознакомым человеком, Лиза говорит о долге, который должен осознавать каждый человек. Она советует Лаврецкому простить неверную жену, помириться с ней. В репликах героини заложено понимание счастья, заключающегося в служении Богу. Лиза осознает Бога как высшее проявление любви, добродетели, как полноценное счастье души. Любовь к Лаврецкому героиня не связывает со счастьем, так как его достижение потребовало бы борьбы, могло быть основано на несчастье других - Марьи Дмитриевны, Варвары Павловны, Ады. Поэтому Лиза выбирает любовь к Богу как к идеальному символу счастья. Повествователь обращается к описанию детства героини с целью выявить причину ее устремленности к абсолюту. Сделанная им характеристика героини свидетельствует о том, что ее внутренний мир начинает формироваться необыкновенно рано. Поэтому интересы сверстников ей чужды. Лиза обращается к поиску Христа. По мнению повествователя, Бог является для героини мерилом духовных ценностей.

В отличие от Лаврецкого, переживающего различные чувства, Лиза представлена в цельно-едином состоянии, вызванном верой в Бога и стремлением к покою.

Принцип прямой оценки, лежащей в основе изображения человека, находит место и в романе «Накануне». Но здесь значима оценка не только

личности героев, но и их поступков, выражающихся через слово и действие.

Повествование начинается с изображения двух героев, Павла Шубина и Андрея Берсенева.

Описывая Шубина, повествователь выявляет в нем отрицательные качества: беспечность, самонадеянность, избалованность. Для Берсенева Шубин «артист», для Елены - «дитя». Сам герой характеризует себя неоднозначно. В разговоре с Зоей и Николаем Стаховым он предстает поверхностным, несерьезным. Но в беседе с Еленой и Берсеневым Шубин приоткрывает тайну своего внутреннего мира. Он натура чувствительная, легкоранимая, но скрывает свои качества под маской театральности. Свойства своей души Шубин эксплицирует во внешний мир через скульптуру: ему присуща ассоциативная самооценка. Внешне герой проявляет себя как резонер, но внутренне он наполнен ощущением собственной неполноценности, разочарования. В противовес ему изображается Андрей Берсенев.

Оценивая Берсенева, повествователь акцентирует внимание на его положительных качествах: внешне неуклюжий, но «порядочный», добрый, мыслящий. Шубин и Елена отзываются о нем как об умном, прекрасном, человеке с нравственными качествами. Размышляя о сущности и предназначении человека, Берсенев формулирует цель своей жизни — «поставить себя номером вторым», пожертвовать своим счастьем ради счастья других. События романа выстроены таким образом, чтобы проверить убеждения героя. Берсеневу принадлежит роль связующего звена между Еленой и Инсаровым. Ему автор доверяет доложить об отъезде болгарина, а потом о его болезни. Осознав, что между молодыми людьми возникло крепкое чувство, Берсенев испытывает боль, но он не отказывается от готовности жертвовать своим счастьем. Именно поэтому автор проникается к герою глубоким уважением, доверяя ему принятие самых ответственных решений. Его мнение авторитетно. Потому персонаж вводит в роман главного героя - Дмитрия Инсарова.

Берсенев характеризует Инсарова как натуру двойственную - это «железный человек», но с детской искренностью. Это подтверждает Шубин, изображая Инсарова в виде двух статуэток, символизирующих его противоположные качества. На первом этапе общения Елена видит в Инсарове человека невыдающегося, но, выслушав его историю, начинает ценить его нравственные качества. Для повествователя Инсаров — серьезный, самоуглубленный, уверенный в себе человек. Это подтверждается во время путешествия на Царицынские пруды, где Инсаров проявляет решительность по отношению к пьяным немцам. Так непреклонность героя показывается через поступок. Повествователь отыскивает причину твердости характера Инсарова в его всепоглощающей любви к Родине. Во имя последней он готов отказаться от личного счастья. Инсаров испытывается любовью к русской женщине. В момент любовного

признания герой меняется: внутренний духовный вектор, определявший все его стремления и помыслы, утрачивается. Герой предстает нежным, влюбленным: слезы, появившиеся на его глазах, указывают на его душевность. Влюбленный Инсаров перестает быть цельной личностью, ибо свершилось то, чего он больше всего боялся -г он внутренне разрывается между делом жизни и «удовлетворением личного чувства». Физическая болезнь (простуда), усугубленная глубоким душевным потрясением, становится причиной его трагического финала.

Берсенев и Инсаров проходят проверку любовью к Елене.

Первая оценка, выносимая Елене, принадлежит Шубину. Он характеризует ее как необычного, удивительного человека. Николай Стахов рассуждает об асоциальности героини. Повествователь описывает внешность Елены, объясняющую особенности поведения и характера: она задумчивая, скрытная, жаждущая действия. По мнению повествователя, Елене свойственно анализировать духовную сущность людей, ибо она устремлена к поиску человека-идеала, Героя. Ей становятся близки как Берсенев, так и Инсаров; сравнивая их между собой, она отмечает их целеустремленность, положительные внутренние качества. В дневнике она сопоставляет пассивного добродетельного Берсенева и устремленного к борьбе Инсарова. Елена сравнивает Инсарова и себя, пытаясь обрести свой путь духовного развития и понять, в чем заключается дело ее жизни. Оправдав жестокость Инсарова стремлением пресечь зло, приняв его жизненную позицию, Елена обращается к оценке своего эмоционального состояния. «Я влюблена!» - пишет она в дневнике и тем самым указывает на полное приятие тех идеалов, которыми руководствуется Инсаров.

На протяжении романа Елена переживает духовное становление. Ей автор доверяет размышление о важных вопросах (нравственности, добре и зле). В отличие от Берсенева и Инсарова, проходящих каждый по-своему «проверку» на прочность духа, Елена сталкивается с самой реальностью, с логикой жизни. Это столкновение испытывает ее человеческую натуру. Елене предстоит осознать назначение человека. Открыв для себя смысл добра и зла, она задается целью следовать выбранным ею путем: делать добро, помогая освободить Болгарию.

В романе «Накануне» оценка героя оказывается уже не эмоциональной, как в предыдущем произведении, а аналитической. Субъектная организация романов «Дворянское гнездо» и «Накануне» выстроена таким образом, что позволяет через многозначность оценки показать сложность характеров героев.

Духовный мир героев обоих романов проявлен и через характер восприятия природы. Описанию этого посвящен второй параграф второй главы «Характер восприятия природы как принцип оценки героя в романах «Дворянское гнездо» и «Накануне».

В романе «Дворянское гнездо» пейзажи изображены такими, какими их видят Владимир Паншин, Федор Лаврецкий, Лиза Капитана, Христофор Лемм.

Духовный мир Паншина раскрывается через изображение двух пейзажных картин. Он исполняет романс собственного сочинения, в котором старается передать любовное чувство с помощью приема параллелизма (любовь как аналог природных явлений), а также рисует один и тот же пейзаж в альбоме (растрепанные деревья, поляну и горы на небосклоне). Романс, указывающий на неспособность героя найти новые способы выражения любви, и бездушный пейзаж, который он изображает, свидетельствуют о качествах Паншина-поэта и художника. Герой увлекается искусством, не постигая его сути, и природу воспринимает без понимания. Из этого следует, что Паншин не способен на полноценную духовную жизнь. Антитезу ему составляет Лаврецкий.

Лаврецкий обращается к природе в моменты своих драматических переживаний. Так, в период духовного опустошения, вызванного предательством жены и скитанием вдали от родины, он воспринимает природу мрачной. Герой созерцает бродящие тучки, серые деревни, глупых птиц. Лаврецкий ощущает себя частью пейзажа - поэтому через посредство природы открывает свое душевное состояние: «Хорош возвращаюсь я на родину» [Тургенев 1981: 60].

Духовное возрождение Лаврецкого начинается с ощущения гармонии в момент слияния с природой. Он прислушивается к звукам деревенского пейзажа, и это обращает его к обретению смысла жизни: не спеша делать дело. В отличие от Паншина, Лаврецкий не может фиксировать свое восприятие природы посредством искусства. Но именно он, по мнению повествователя, наделен даром истинного Художника, так как способен почувствовать душу природы. Благодаря этому Лаврецкий обретает возможность внутреннего развития.

Для Лизы Калитиной со-бытие с природой начинается в детстве. Она воспринимает природу как проявление Бога на земле, как часть своей души. Поэтому Лиза находится в состоянии гармонии.

То, как Лиза воспринимает пейзаж, представлено в XXVI главе, где описана рыбалка и отъезд героини. Восприятие пейзажа Лизой идентично восприятию Лаврецкого. Герои видят и чувствуют в природе одно и то же: шелест камыша, неподвижность воды. Состояние природы формирует их ощущения: «Ей было хорошо», «и ему было хорошо». Осознание героями любовного чувства происходит параллельно с восприятием полноты природной жизни, с ощущением предназначенности ее для них: «для них пел соловей, и звезды горели, и деревья шептали» [Тургенев 1981: 103]. Такое мировосприятие свидетельствует о том, что душа героев соединилась с одухотворенной вселенной. Они осознают себя частью мироздания - их поведение, проявленное в момент любовного признания, определяется природными импульсами.

Каждый из героев выстраивает свой тип отношений с природой. Паншин противопоставляет ее себе. Лаврецкий воспринимает ее в качестве источника духовных сил. Для Лизы природа - часть души. Но в романе есть еще один тип отношения человека к природе. Он реализуется Леммом.

Лемм природоподобен. Повествователь выявляет его зоологичность: «бился, как рыба об лед», «его движения напоминали охорашивание совы», «сидел как паук», «бросил на него орлиный взор». Эти сравнения указывают на то, что натура Лемма сформирована природой, поэтому герой обладает способностью запечатлевать иррациональную сущность мира языком музыки.

Герои романа «Дворянское гнездо» воспринимают природу согласно специфике своей души. Неумение живописать пейзаж свидетельствует о бесчувственности Паншина. Все этапы развития любовного чувства Лаврецкого и Лизы изображаются параллельно с восприятием героями природы. Лемм относится к природе как к одухотворенному космосу, он черпает из нее творческое вдохновение. Таким образом, одним из способов индивидуализации героев в романе «Дворянское гнездо» является характер восприятия ими природы.

В романе «Накануне» образ природы выполняет две функции: служит отражением внутреннего «я» героев и является двигателем сюжета.

Одно из первых описаний пейзажа дано повествователем через взгляд Андрея Берсенева. Для него природа - двойник. Обоим свойственны состояния тишины, безмолвия. Герой воспринимает пейзаж как аналогичную себе сущность: «Ночь была... безмолвна, точно все... прислушивалось и караулило; Берсенев... останавливался и тоже прислушивался и караулил» [Тургенев 1981: 164]. Всматриваясь в природу, как в зеркало, герой обретает смысл бытия - жить, «сочувствуя» природе, и благодаря той духовной энергии, которая даруется мирозданием, трудиться во имя окружающих людей.

Шубин противопоставляет природу себе - человеку. Он воспринимает ее бездушной, немой, не способной на чувства, в отличие от человека: «к чему природа?... какое холодное, школьное выражение» [Тургенев 1981: 165]. По мнению Шубина, природа вторична по отношению к человеку, ее душа лишь плод его воображения. Такое восприятие пейзажа свидетельствует об эгоистичности героя.

В отличие от Берсенева и Шубина, Елена Стахова оценивает мир неодинаково на протяжении повествования. Ее восприятие пейзажа изменяется вследствие внутренней переоценки ценностей. Причиной этой переоценки является переживаемое чувство любви. До знакомства с Инсаровым Елена близка к природе, она чувствует ответственность за нее - все бездомные животные, насекомые и гады находят у нее защиту. Как и Лиза Капитана, Елена ощущает метафизическую связь с природой. Но с появлением Инсарова ее восприятие пейзажа меняется. Елена отдаляется

от природы. Она ценит Инсарова за роль, которую он играет в социальной жизни. Ее любовь является следствием нравственно-этической оценки героя. Поэтому Елена выбирает социально-активного героя, отчужденного от природы. И героиня начинает воспринимать природу как чуждую себе сущность: в саду ей жутко, а питомцы смотрят на нее так, как будто упрекают. Итальянский пейзаж представляется ей бездушным, мертвым.

По мысли повествователя, человек, обособившийся от природы, исключает ее из своей ценностной системы. Выбирая путь человеческого, эгоистичного счастья, герой чувствует себя свободным. Пейзаж перестает быть отображением его души. Природа сама становится полноценным героем произведения. Ее функция теперь сюжетообразующая.

До поездки героев на Царицынские пруды природа является безмолвным свидетелем их жизни. Но на Царицынских прудах герои начинают угадывать в природе самостоятельную сущность - она парализует их волю, заставляя обратить на себя внимание. Созерцая пруд, «даже Шубин притих, даже Зоя задумалась. Наконец все единодушно захотели покататься по воде» [Тургенев 1981: 218]. Взаимодействуя с самим существом природы, герои устанавливают контакт и между собой. В этот миг персонажи проявляют чувства друг к другу, забывая свои социальные роли. Повествователь вместо указания на имена героев использует обобщающее местоимение «все». Но далее следует ключевое событие романа - противостояние героев пьяным немцам. Инсаров бросает обидчика в пруд, и пруд при этом уже не является объектом восхищения героев. С этого момента духовная связь между человеком и природой утрачивается. Природа более не соединяет героев, она существует за границами человеческого мира и управляет его судьбой. Подобно режиссеру, она формирует ситуацию любовного признания Елены и Инсарова. Гроза способствует их встрече. Но гроза является и причиной их расставания. Инсаров простуживается и умирает. Природа оттеняет неправоту человека, выбирающего путь личного счастья.

Изображая природу как сверх-персонаж, повествователь демонстрирует свое отношение к внешнему миру. Если герои воспринимают пейзаж эмоционально, то повествователь видит в природе самостоятельную трансцендентную сущность, которую стремится осмыслить, разгадать.

В заключительных выводах второй главы подчеркивается, что принцип полифонической оценки, реализованный через субъектную организацию романов «Дворянское гнездо» и «Накануне», позволяет И.С. Тургеневу показать сложную духовную природу героев. Персонажи предстают в качестве объектов оценок, принадлежащих другим персонажам и повествователю, а также в качестве объектов самооценки. Индивидуальность героев выражена в характере восприятия ими природного мира.

В третьей главе реферируемой диссертации - «Субъектная организация «таинственных» повестей И.С. Тургенева как способ оценки «иррационального» человека» - исследуется психологическая функция рассказчика, героя-рассказчика и повествователя, через которых автор осуществляет художественное познание неразгаданного в человеке и мире.

В первом параграфе третьей главы описано отношение рассказчика, героя-рассказчика и повествователя к непознаваемому. Повести «Призраки» и «Сон» организованы рассказчиком. Для субъекта речи, представленного в «Призраках», непостижимое (полеты с таинственным призраком) - сфера, негативно воздействующая на человека. Непознаваемое рассказчик отождествляет со смертью. Субъект речи в повести «Сон» оценивает таинственное (сновидения) как идеал бытия, как притягательную область жизни, более интересную, чем явь. Исследование двух повестей показывает, что рассказчик рассматривает иррациональное, основываясь на своем ощущении, сигнализирующем о степени воздействия таинственного на душу и сознание. Имея опыт контакта с непостижимым, рассказчик стремится его объяснить как смерть, вещий сон. В повести «Собака» изложение загадочных событий доверено герою-рассказчику. Иррациональное изображается Порфирием Капитонычем как нечто недоступное пониманию, а потому не интерпретируется им, не переводится на понятийный язык. В этом отличие рассказчика от героя-рассказчика. Последний способен лишь описать таинственное, не давая объяснения ему. В повестях «Песнь торжествующей любви» и «Клара Милич» иррациональное в человеке синонимично бессознательному - это сфера чувств. Поскольку герои поглощены любовным чувством, изложение событий принадлежит повествователю. В первой повести субъект речи изображает различные проявления любви: любовь-дружбу, любовь-страсть, любовь-заболевание, любовь-источник творчества. Каждый из героев переживает одно из этих состояний: Фабий и Муций определяют любовь как огонь души. Но их она не разрушает. Напротив, для обоих героев любовь-страсть оказывается источником творчества. Валерия соприкасается с греховной стороной любви, приносящей физическое и нравственное страдание. Герои не могут постичь двойственной природы чувства. Повествователь, в отличие от них, обладает целостностью восприятия, поскольку осознает противоречивость человеческой натуры. Он описывает иррациональное в героях с разных точек зрения, тем самым демонстрируя свой аналитический подход к непознаваемым сферам бытия. В повести «Клара Милич» повествователь описывает губительную природу любовного чувства - любовь, приводящую героя к духовной и физической смерти. Адекватом иррационального чувства являются сны Аратова, описываемые повествователем. Сны показывают, как бессознательная, неподотчетная любовь поглощает «я» героя. Повествователь оценивает иррациональную природу любви негативно: романтичный герой, находящийся в расцвете

молодости, оказывается во власти умерщвляющей силы. Свое отношение к иррациональному повествователь выражает через описание событий внутренней жизни Аратова. Он показывает, в какой момент происходит духовная смерть героя, усматривая причину этого в болезненной эмоциональности последнего. Повествователь обладает возможностью заглянуть в бессознательную сферу героев объективным, дистанцированным взглядом. Для него иррациональное - одно из проявлений многомерной сущности человека.

Во втором параграфе третьей главы «Механизмы постижения иррационального субъектами сознания «таинственных» повестей» исследуются способы постижения неизреченных сфер бытия.

В повести «Призраки» своеобразным ключом к интерпретации способа постижения иррационального рассказчиком является подзаголовок - «Фантазия». Деление повести на главки, каждая из которых раскрывает один из эпизодов столкновения с загадочным, свидетельствует о том, что рассказчик духовно перерабатывает и творчески воплощает свои впечатления, вызванные странными событиями. Рассказчику свойственно эмоциональное восприятие мира и своей жизни. Об этом свидетельствует упоминание о спиритическом сеансе. Он фиксирует момент, когда сознание перестает быть активным и включается работа воображения - в состоянии дремоты рассказчик замечает трансформацию пространства: лунный свет становится призраком. Подсознание субъекта речи, впечатленного видением, начинает порождать фантастическое. «Нереальные» образы, которые описывает рассказчик, интерпретируются в привычных сознанию категориях, он сравнивает призраки с объектами действительной жизни. Так, призрак Эллис имеет определенную женскую фигуру, нерусское лицо, кольцо на пальце, она напоминает рассказчику нечто до боли знакомое, ее движение он ассоциирует с полетом птиц, а поцелуй - с прикосновением незлой пиявки. «Иная» реальность в его воображении адекватна здешней. Нарушение психологического равновесия вследствие употребленного вина и нервного возбуждения приводит рассказчика к тому, что он начинает замечать в окружающем пространстве признаки «неестественного»: мертвую тишину воздуха, неподвижность травы, «странность», «загадочность» природы. Состояние взволнованности передано во взгляде рассказчика на пейзаж. Зачастую субъект речи изображает иррациональное посредством закрепившихся в культуре символов и образов. Так, пограничным пространством между эмпирическим и «иррациональным» мирами является старый дуб, символизирующий вечность, а также «заколдованный» сказочный лес, напоминающий зверя. При описании Смерти субъект речи использует апокалиптические образы и мотивы: всадника на бледном коне, хищного зверя, похожего на ящерицу или змею. Таким образом, постигая иррациональное, субъект сознания, подобно демиургу, творит новую * картину мира, при этом используя готовый художественный материал,

выработанный в мировой культуре и фольклоре. В повести «Призраки» описан самый процесс создания иррационального мира рассказчиком. Изображение непостижимого субъектом сознания путем фантазирования и есть его способ освоения загадочного.

Анализируя психологический механизм постижения иррационального в повести «Сон», необходимо вновь оттолкнуться от подзаголовка - «Рассказ». В форме рассказа осуществляется самоанализ субъекта сознания. Процесс рассказывания позволяет ему вскрыть в себе тайную природу. Произведение поделено на главки, каждая из которых передает воспоминания рассказчика о событиях или его выводы, сделанные на основании размышлений. Рассказ субъекта речи - попытка взглянуть на себя со стороны, предполагающая исследование себя как другого. В его повествовании фиксируются события внешней и духовной биографии, дается их эмоциональная оценка и, в конечном счете, постигается иррациональное, открытое в себе. Рассказчик видит сон, в котором находит своего настоящего отца. Желая постичь тайну своей души, рассказчик обращается к описанию внешних проявлений жизни. Он вспоминает детство, анализирует отношение матери к себе и приходит к выводу о том, что воспитание является причиной иррациональности, проявленной в его личности. Вследствие излишней материнской заботы он стал впечатлителен и замкнут. Однако рассказчик отмечает, что воспитание не является основной причиной его тяги к неведомому. Не в состоянии постичь себя, рассказчик передоверяет слово своей матери, которая открывает тайну его рождения. В процессе воспоминания об этом событии субъект речи приходит к мысли о генетический памяти, о наследственности, явившейся причиной его иррациональности: способность видеть трансцендентную сущность мира унаследована им от кровного отца. Осознав в процессе изложения событий внешней и внутренней жизни причины своего своеобразия, рассказчик стремится перевести иррациональное на понятийный язык. Он интуитивно приходит к выводу о том, что таинственное в человеке - от природы. Он соотносит свое внутреннее состояние с динамикой природных явлений: буря на море становится метафорой его переживаний. О непостижимом рассказчик может судить путем догадок. Он не способен аналитически постичь бессознательное, ибо непосредственно контактирует с ним.

В отличие от рассказчика, повествователь обращается к иррациональному, не имея эмпирического опыта встречи с ним. В понимании повествователя иррациональное - это одна из форм проявления бытия. Поэтому он усматривает в непостижимом особую логику.

В «Песни торжествующей любви» повествователь не интерпретирует слова, жесты и поступки персонажей. Однако его аналитический взгляд на иррациональность героев проявлен в отборе изобразительных средств, необходимых для описания скрытых под внешними наслоениями движений человеческой души. Так, описывая внешность трех главных

героев, повествователь отмечает, кто из них наиболее подвержен воздействию иррационального. Этими героями оказываются Муций и Валерия (портреты убеждают, что Муций интровертен, а Валерия излишне чувствительна). Через описание портретов повествователь выявляет метафизическую связь между героями, несмотря на то что Валерия связывает свою судьбу с Фабием. Проявление иррационального в героях повествователь фиксирует через описание деталей. Так, возложенное Муцием на шею Валерии ожерелье, которое «так и прильнуло к коже», символизирует таинственную связь между героями, а «загадочно» блестящее, вызывающее ощущение приятной дремоты, сладкое и пряное вино - неподотчетность последующих действий. Описание повествователем бессознательного как такового включено в определенный художественный контекст. Страсть подчиняет себе героев в полнолуние, что позволяет повествователю сравнить неподотчетность их поведения с сомнамбулизмом, атрибуты которого подтверждаются текстом. С другой стороны, повествователь фиксирует, что иррациональное может восходить к магии, с которой связан восточный колорит повести, позволяющий вносить психологические мотивировки, объясняющие безотчетные состояния героев. Допуская множественность интерпретаций бессознательного (гипноз, заболевание, колдовство), субъект сознания тем самым выражает свое понимание души человека. Для повествователя логика бессознательного заключена в алогичности, парадоксальности.

В произведении «Клара Милич» повествователь осуществляет психологический анализ непостижимого, проявленного в героях. Повествователь знает о них все и предваряет своей характеристикой мнения о них, высказанные другими персонажами. Поэтому особую значимость приобретает его комментарий, сопровождающий изображение основных персонажей в тексте. Наблюдения повествователя фиксируют текучесть внутренней жизни Аратова. Повествователь описывает внешность Аратова, сопоставляя ее с духовной сущностью. Слова повествователя указывают на то, что герой склонен к воздействию иррационального, поскольку излишне эмоционален и мнителен. Наблюдая за жестами Аратова, вздрагивающего при имени Клары, повествователь показывает, в какой момент в герое происходит внутренний надлом. Дистанцированный от героя, а потому обладающий возможностью прямой оценки его внутреннего состояния, повествователь отмечает, как постепенно иррациональное проявляется в Аратове. Он связывает поведение героя на литературном утре со страхом, вызванным первым контактом с противоположным полом. Страхом объясняет он и поступки Аратова в ситуации свидания с Кларой. Повествователь интерпретирует состояние рыдающего Аратова, узнавшего о смерти Клары, связывая его с чувством любви, которое уже зародилось в герое, но еще не осознано им. Комментарии повествователя, оценивающего переживания Аратова, и его наблюдения за поведением и жестами героя демонстрируют понимание им

того, почему любовь явилась причиной гибели последнего. Субъект сознания, воспринимающий эмпирическую действительность рационально, о чем свидетельствуют его объективные комментарии, отмечает, как впечатленный новым и потому неясным чувством любви, герой утрачивает способность адекватного видения мира. Не сама по себе любовь, не иррациональное, а отклонение от психологической нормы приводит героя к трагическому финалу. Таким образом, повествователь подходит к описанию иррационального в человеке как психолог. Он определяет в непостижимом логику, применяет к нему механизм психологического анализа. Желая показать одинаковость судьбы Аратова и Клары, повествователь изображает героиню таким же способом. Сначала он соотносит внешность героини со свойствами ее натуры. Портрет Клары проявляет твердость ее характера. Но, комментируя поведение Клары на литературном утре, а затем в ситуации свидания, повествователь отмечает в ней мягкость, нерешительность, что связывает ее с Аратовым. Повествователь постигает тайную природу Клары посредством психологического анализа. Для субъекта сознания внутренний надлом, связанный с трагическим мироощущением, является причиной гибели героини.

Произведение «Собака» организуют повествователь и герой-рассказчик. Для повествователя Порфирий Капитоныч - человек социального опыта, он изображает «внешнее» в герое. Потому герою-рассказчику предоставлено право изложения. Герою-рассказчику важно показать себя в качестве соучастника природной жизни. Благодаря тому, что герой и природа составляют единое целое, первый приобретает способность на духовно-метафизическом уровне слышать ее «голос», который выражается в видениях несуществующей собаки. Люди в восприятии Порфирия Капитоныча предстают в качестве частиц природного мира, животных: сосед изображается им шершавым, с мохнатыми ушами, пахнущим можжевельником, хрюкающим. Герой-рассказчик описывает особое ощущение, вызванное полнолунием. Это убеждает в том, что здесь описывается существо, находящееся между человеком и зверем. Поэтому ему не доступен самоанализ. И для повествователя такой герой - загадка. Он не находит художественных механизмов его анализа. Поэтому повествователь лишь констатирует присутствие героя в тексте, не прибегая к поэтическим средствам его оценки.

В «таинственных» повестях И.С. Тургенев объектом художественного познания сделал непостижимое в человеке и мире. Тем самым он предварил интерес литературы последующей эпохи к многослойности бытия. Одним из способов постижения загадочных явлений становится для писателя субъектная организация произведений. Использование таких субъектных форм, как рассказчик, герой-рассказчик и повествователь позволяет подойти к изображению «иррационального»

человека комплексно. Рассказчик и герой-рассказчик изнутри освещают духовную жизнь непостижимого человека. Обращенность к своему внутреннему «я», наблюдение за самоощущениями для рассказчика является способом придать таинственному ясные формы. Поскольку рассказчик постигает иррациональное чувственным опытом, его познавательные возможности ограничены. Повествователь в «таинственных» повестях выступает в роли психолога, дистанцированно, а потому более объективно освещает загадочное в описываемых героях.

Изображая тайную природу человека, И.С. Тургенев как художник учитывал поэтический характер объекта, что воплотилось в таинственном колорите произведений, в нерасшифрованности всех смыслов повестей. Однако через субъектную организацию этих произведений он психоаналитически подошел к описанию неопределенного объекта, который лишь в XX в. привлечет специальное внимание психологов и художников.

В заключении подводятся итоги исследования.

Свое понимание внутреннего богатства человека, его духовной многомерности Тургенев передал не только через изображение героев, но и через характер субъектной организации произведений.

Системно-субъектный подход к циклу рассказов «Записки охотника» позволил обнаружить:

- рассказчик, воспринимающий природу, изображается духовно многообразной личностью - как художник, психолог и философ, что отражается в специфике описания пейзажа;

- автор заглавий рассказов, составляющих текст, учитывает психологию читательского восприятия, формирует дотекстовое читательское отношение к изображаемому.

Субъектная организация романов «Дворянское гнездо» и «Накануне» позволяет автору реализовать механизм полифонической оценки. Многомерность героя проявлена здесь через многосубъектность его оценивания. При этом повествователь и персонажи в равной мере наделяются аксиологическими возможностями. Герой предстает объектом оценки повествователя, других персонажей и самооценки, что в конечном итоге свидетельствует о сложности его духовной природы. Характер восприятия пейзажа героем становится еще одним способом самооценки.

Субъектная организация «таинственных» повестей включает рассказчика, героя-рассказчика и повествователя, обладающих разными возможностями постижения иррационального в мире и человеке. Герой-рассказчик описывает непостижимое, обнаруживая его в природе. Рассказчик интуитивно познает тайные стороны своего человеческого существа. Повествователь, выполняющий функцию писателя-психолога, дистанцированно, а потому аналитично изображает иррациональное в героях.

Целостный системно-субъектный подход позволяет проследить эволюцию психологического метода И.С. Тургенева. Анализ рассказчика, представленного в «Записках охотника», показал, что писатель уже на раннем этапе творчества осознал многомерность духовного мира личности. Свое понимание человека он воплотил в том, что представил субъекта речи неоднородным: «я» рассказчика включает «я» художника, психолога и философа. Мысль о многомерности внутреннего мира человека И.С. Тургенев реализовал в механизме оценки героев романов «Дворянское гнездо» и «Накануне». Принцип многосубъектной оценки позволил писателю продемонстрировать, что каждый человек не может быть одинаково воспринят другими людьми. Наиболее подробный и целостный психологический портрет человека складывается из множества эмоциональных и аналитических оценок личности, хотя и не сводится к их сумме. Поэтому синтетическим знанием о душе героев в романах «Дворянское гнездо» и «Накануне» обладает повествователь. Повествователь, подобно рассказчику в «Записках охотника», предстает многомерным: он выступает как художник, которому принадлежит текст, психолог, исследующий героев, и философ, осмысляющий онтологическую сущность человека и природы.

К моменту создания «таинственных» повестей И.С. Тургенев выработал механизмы полифонического изображения человека. Объектом в «таинственных» повестях стал «непостижимый» человек. Но писатель нашел адекватные способы его художественного описания и психологического анализа. Понимание «иррационального» человека Тургенев воплотил в сложной, по сравнению с предыдущими произведениями, субъектной организации повестей. Каждая субъектная форма обладает разным потенциалом познания человека. Герой-рассказчик проявлен как художник, рассказчик же - как художник и философ. В повествователе обнаруживаются художник, психолог и философ.

Таким образом, эволюция психологического метода И.С. Тургенева прослеживается в усложнении субъектной организации произведений, в обогащении механизмов изображения субъекта. Вместе с тем, на каждом этапе творческого пути писатель культивирует найденные принципы изображения, исходя из сложности субъекта, которому передоверена авторская речь.

Основные положения диссертации отражены в следующих работах:

Статьи в рецензируемых научных изданиях, включенных в перечень

ВАК:

1. Гареева, Л.Н. Функции пейзажа в романах И.С. Тургенева «Дворянское гнездо» и «Накануне» // Вестник ВятГГУ. №2 (2). - Киров, 2009. - С.137-143.

Статьи в других изданиях:

1. Гареева, Л.Н. Лирическое начало в романистике И.С. Тургенева (на материале романа «Дворянское гнездо»)// Подходы к изучению текста: Материалы межвузовской научно-практической конференции студентов, аспирантов и молодых преподавателей. - Ижевск, 2007.- С. 38-43.

2. Гареева, Л.Н. Способы воплощения психологизма в рассказе И.С. Тургенева «Бежин луг» // Материалы XXXI зональной конференции литературоведов Поволжья. Часть 1, 16-17 мая 2008 года. Т. 3.- Елабуга, 2008,- С. 79-86.

3. Гареева, Л.Н. Лирический принцип изображения человека как воплощение романтического миросозерцания в романе И.С. Тургенева «Дворянское гнездо» // Предромантизм и романтизм в мировой культуре: Материалы научно-практической конференции, поев. 60-летию профессора И.В. Вершинина. Т. II. - Самара, 2008. - С. 99-104.

Гареева Лилия Наилевна

Субъектная организация произведений И.С. Тургенева как способ психологического изображения человека

Специальность 10.01.01 - русская литература

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Ижевск - 2009

Подписано в печать 17.10.2009 Формат 210x148. Бумага офсетная. Тираж 100 экз. Заказ № 1984 ООО «НИКАС»

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Гареева, Лилия Наилевна

Введение.

Глава 1. Субъектный строй «Записок охотника» как способ психологической оценки человека.

1.1. Рассказчик в «Записках охотника».

1.2. Автор заглавий «Записок охотника»: принципы наименования рассказов цикла.

Глава 2. Полифонический способ оценки героя в романах И.С. Тургенева «Дворянское гнездо» и «Накануне».

2.1. Функции прямой оценки в романах И.С. Тургенева.

2.2. Характер восприятия природы как принцип оценки героя в романах

Дворянское гнездо» и «Накануне».

Глава 3. Субъектная организация «таинственных» повестей И.С. Тургенева как способ оценки «иррационального» человека.

3.1. Отношение рассказчика, героя-рассказчика и повествователя к иррациональному.

3.2. Механизмы постижения иррационального субъектами сознания таинственных» повестей.

Введение диссертации2009 год, автореферат по филологии, Гареева, Лилия Наилевна

В одном из писем И.С. Тургенев высказал мысль о том, как, с его точки зрения, может проявляться психологизм в литературном творчестве: «Поэт должен быть психологом, но тайным; он должен знать и чувствовать корни явлений, но представлять только самые явления — в их расцвете и увядании» [Пустовойт 1977: 7-8]. Воплощенные писателем способы изображения человеческой души были не сразу признаны современниками. Ему отказывали в умении отображать внутренний мир героев, запечатлевать динамику их чувств и мыслей [Заколпский 1924: 88; Мазон 1931: 59-60]. Однако уже Н.Г. Чернышевский и Д.И. Писарев подчеркнули, что произведения Тургенева «замечательны по- интересу психологическому» [Писарев 1953: 244], потому что писатель «входит своим тонким анализом во внутренний мир выводимых личностей» [Чернышевский 1947: 420].

Спор о мастерстве И:С. Тургенева-психолога продолжился и в следующую эпоху. Д.Н. Овсянико-Куликовский сформулировал вывод о том, что писателя интересуют «общечеловеческие», «вечные» вопросы. Подход к человеку с такой точки зрения обуславливает, по мысли исследователя, психологизм тургеневской прозы: герои представлены в свойствах натуры, а не как производное от социальных обстоятельств. Эту мысль Овсянико-Куликовский подтверждает трактовкой образа Евгения Базарова: в герое «ищет воплотиться. нечто общее, человеческое, важное для познания и понимания той или другой стороны духа» [Овсянико-Куликовский 1904: 30]. Так, еще в начале XX века прозвучала мысль о лирико-психологической стороне романов писателя, к которой значительно позже, лишь во второй половине столетия, обратятся исследователи.

Л.В. Пумпянский опроверг выводы Овсянико-Куликовского: «.вся особенность тургеневского романа состоит в том, что это не столько роман о герое, как роман о том, является ли герой Действительным героем» [Пумпянский 2000: 383]. Исследователь полагает, что человек изображается

Тургеневым не как родовой, а как социальный: «вместо традиционных полюсов добрый-злой, добродетельный-порочный, положительный-отрицательный, в романах Тургенева <.> полярность иная: продуктивный-непродуктивный («лишний» - на неточном разговорном языке)» [Пумпянский 2000: 384].

Г.А. Бялый примирил эти противоречивые трактовки. По его меткому замечанию, уникальность психологического метода писателя заключается в отборе минимальных художественных средств, служащих для раскрытия характера социально детерминированной личности: «Тургенев вскрывает только такие черты внутреннего мира героев, которые необходимы и достаточны для их понимания как социальных типов и характеров. Поэтому Тургенев не интересуется индивидуальными чертами внутренней жизни своих героев и не прибегает к детальному психологическому анализу» [Бялый 1990: 96].

Подхватив эту мысль, А.Г. Цейтлин исследовал арсенал художественных средств, нацеленных на изображение «социальной психологии» человека. К таким средствам он отнес описание вещей и обстановки, быта, портрета, пейзажа [Цейтлин 1958: 123].

Ф.Я. Прийма обратил внимание на то, что в центре тургеневского романа стоит столкновение идей-концепций, которое служит средством раскрытия внутреннего- мира человека: «Романам Тургенева свойственен «конденсированный» психологизм и чужды приемы замедленного описания внутреннего мира человека. Тургеневский роман насыщен философской, общественной и даже политической проблематикой, это роман по преимуществу социально-психологический, сюжетным центром которого выступает «интеллектуальный» герой» [Прийма 1968: 11].

Л.М. Лотман продолжила мысль о связи «идеологии и психологизма» у И.С. Тургенева. Она отметила, что писателю «принадлежит заслуга создания литературных типов идеологов-героев, подход к личности и характеристике внутреннего мира которых находится в непосредственной связи с оценкой автором их мировоззрения и социально-исторического смысла их философских концепций» [Лотман 1974: 87]. Исследователь описала способ изображения героев: «Тургенев как бы придавал идеологическим системам человеч'еское лицо и живой, индивидуальный характер, наделял их личной судьбой, отражающей исторический и этический смысл идеологии» [Там же: 87].

На идеологическую сущность тургеневских персонажей указала и Л.Я: Гинзбург. Она сформулировала мысль о принципе построения образов: «Главные герои романов Тургенева наделены твердо очерченным характером с очень устойчивыми свойствами, заявляющими о себе в каждом высказывании, поступке, жесте персонажа» [Гинзбург 1971: 312]. Исследователь определила, что в «беспримесных» типах И.С. Тургенева представлены лишь «эпохальные», исторические качества человека-идеолога. При этом все, казалось бы, «общечеловеческие» качества (нерешительность и слабохарактерность Рудина, скептицизм Лаврецкого, грубость и неряшество Базарова) - не что иное, как типические свойства моделей «исторического характера» [Там же: 313].

В.Р. Щербина фокусирует внимание на широком тургеневском понимании человека: «Художественное достижение Тургенева - его умение органически связать движение даже самых отвлеченных идей с жизненной психологической многомерностью и полнокровием характеров и в то же время выпукло выделять живую, определяющую их бытие общественную доминанту» [Щербина 1987: 64].

Разговор о психологическом методе И.С. Тургенева оказался актуальным в 1950-е гг. Вплоть до 1970-х гг. психологизм писателя изучался не как определяющий метод, а как прием очеловечивания общественной идеи, выразителем которой является герой. Исследование подлинного психологизма в качестве самостоятельного, специфичного метода И.С.Тургенева началось с середины 1970-х гг. Рассматривались косвенные формы психологического анализа у писателя (внешние проявления жизни души: детали и штрихи, особенности речи и поведения, психологический портрет героя и т.д.) и прямые формы психологизма (самоанализ тургеневского героя, внутренняя речь, самооценка).

В 1970-1980-е гг. тургеневский человек описывается исследователями преимущественно «извне» — через быт, обстановку, среду. К художественным средствам его изображения литературоведы, как правило, относят внешность, жесты, поведение, а также пейзаж, через описание которого автор реализует прием параллелизма.

Определяя своеобразие психологического метода в цикле рассказов «Записки охотника», С.Е. Шаталов отмечает: Тургенев «стремился к отбору таких деталей портрета, поведения героя и обстановки, которые как бы опредмечивают в себе определенные движения души; психологический анализ предстает в этом цикле преимущественно как предметное, внешнее выражение отдельных процессов внутренней жизни - в мимике, жестикуляции, в портретной палитре (покраснел, побледнел и т.п.)» [Шаталов 1979: 200]. В романах Тургенева, считает исследователь, «косвенный» психологизм преобразовывается в «антитолстовский», приводящий «художника к своеобразной материализации текучего потока внутренней жизни» [Там же: 201].

Форма «косвенного» психологизма у Тургенева рассматривается и О.Н. Осмоловским: писатель «избегает анализа личностно-субъектных форм сознания и психики, передает в основном типологические процессы, доступные восприятию со стороны» [Осмоловский 1981: 95]. Такой характер психологизма исследователь объясняет миросозерцанием художника: «Структура романов Тургенева <. .> определяется предположением писателя о наличии в человеке таинственных, неуправляемых сил», вследствие чего «психологический портрет рассказчик создает путем воспроизведения тех душевных свойств и состояний, которые уловимы в их внешнем физическом движении» [Осмоловский 1981: 95].

Подобная мысль содержится и в работе Е.Г. Эткинда. По его мнению, главные тургеневские персонажи принадлежат к группе «людей внутреннего мира»: они «пассивны, погружены в себя, обуреваемы неуправляемыми страстями и сомнениями, размышлениями о себе и других.» [Эткинд 1999: 182]. Как же изображается человек «внутреннего мира»? Анализируя образ персонажа, предстающего в романе «Дворянское гнездо», Е.Г. Эткинд отмечает: «Рассказывая отчаянье Лаврецкого, Тургенев и не пытается найти слова, передающие его состояние; он предпочитает говорить о внешних проявлениях: замирание сердца, судорожная зевота, горечь во рту, камень на груди. Слов же, передающих чувство отчаяния, горе, ревность, ужас обманутого доверия, — таких слов нет ни у Лаврецкого, ни даже у Тургенева, который не анализирует состояние своего героя, а лишь косвенно показывает читателю его физические, материальные приметы» [Там же: 194].

П.Г. Пустовойт считает, что у Тургенева «портрет дается при первом же появлении персонажа, сопровождается авторскими комментариями, а в процессе развития сюжета на него накладываются лишь дополнительные штрихи. Связь внешних черт с их психологией в детализированном портрете явно ощутима, и автор <. .> сам на нее указывает» [Пустовойт 1977: 100].

Анализируя роман «Отцы и дети», Ю.В. Лебедев замечает: словоупотребление здесь становится способом психологической оценки персонажа, «глаголы лаконично и точно определяют существо характера людей» [Лебедев 1982: 51].

В тургеневедении второй половины XX в. активно исследуется пейзаж как способ характеристики персонажей.

Еще в конце 1950-х гг. А.Г. Цейтлин обратил внимание на психологическую функцию тургеневского пейзажа: последний «тесно связан с сюжетом, он как бы вливается в характеристику настроения и психологии персонажей» [Цейтлин 1958: 196]. Эту мысль развивает В.А. Никольский, отыскивая сходство между спецификой пейзажа у И.С. Тургенева и

Л-Н: Толстого: «Сами авторы прибегают к описаниям- природы для* того, чтобы осветить те или иные стороны психики своих героев, объяснить, наиболее важные события в их судьбе» [Никольский 1973: 112]. Взгляд на. тургеневский; пейзаж, предстающий- в качестве аналога душевной жизни героев, обнаруживается- в работах А.Б. Есина, Г.Б. Курляндской, Л:М. Мышковской, П.Г. Пустовойта, С.П. Фатеева, С.Е. Шаталова [Есин 2003: 86, Курляндская 1972: 193, Мышковская; 1958: 13, Пустовойт 1977: 30, Фатеев 1987, Шаталов 1979].

А.Б. Есин до определенной степени подытожил наблюдения: над. формой; «косвенного» психологизма^ в; творчестве писателя: «Тургенев поставил своей задачей не. столько объяснить, растолковать, существо психологических процессов; сколько воссоздать душевное состояние, предельно отчетливо; внятно-для читателя» [Есин 2003: 86]. По убеждению исследователя, писателя- интересует противоречивость человеческой; души, «каков человек в< его глубинной идейно-нравственной; сущности, каким человек проявляет себя неосознанно» [Там же: 91]. Для решения этой задачи.:• Тургенев/ применяет такие: художественные способы, как- «изображение: внутреннего состояния:через подробности внешнего поведения, через:детали:: пейзажа, портрета и интерьера, умолчание. Эти формы в системе-тургеневского психологизма тем более важны, что писатель имел дело в основном с тончайшей^душевной субстанцией эмоциональных переживаний» [Там же: 99].

В" начале. 1970-х гг. исследователи обратились« к описанию приемов «прямого» психологизма? в творчестве И.С. Тургенева. Г.Б: Курляндская усматривает источник психологизма в лирическом мироотношении писателя. Она: считает, что герои И.С. Тургенева «обладают поэтическим, мировосприятием,: а: потому их духовный мир; определяет, прежде всего, Красота. Это выражается» в способности владеть страстями и целомудренно сострадать» [Курляндская 1972: 193]. Являясь лириком, Тургенев, не стремится к «патологическому», доскональному анализу внутреннего мира своих героев, а занят созданием «высшего синтеза» в изображении жизни. Лиризм оказывает влияние на лексические способы изображения героев: «В стиле Тургенева особенно выделяются слова «тихий», «неподвижный», «недвижный». Эти <.> прилагательные становятся эпитетами, выражающими глубину переживаний: ясность сознания и гармоничность душевного строя» [Курляндская 1972: 194]. К главному средству описания; внутренней жизни персонажа исследователь относит несобственно-прямую речь: Тургенев, «используя формы несобственно-прямой речи, вводил в авторское повествование элементы самовыражения своих литературных героев <.>. В объективном повествовании начинает звучать голос одного из героев наряду с голосом автора; в авторское повествование просачиваются скрытые реплики и интонации действующего лица, обогащая его разнообразными стилевыми особенностями, расширяя его смысловую перспективу» [Там же: 201]. Авторское сознание формируется «на путях слияния и взаимопроникновения речи автора и речи персонажа» [Там же: 209]. При этом «точка зрения автора очень близка сознанию' персонажа, почти стирается граница между сферой авторского повествования; и сферой» индивидуальной речи героя» [Там же: 213].

Как отмечает Г.Б. Курляндская, изображение духовной сущности героя осуществляется посредством оценки, выносимой ему повествователем и персонажами: «после эскизного изображения они (герои. - Л.Г.) характеризуются с помощью биографических и портретных, данных, через восприятие собеседников и только затем уже вплетаются в сюжетную канву и постепенно обнаруживают себя глубже» [Там же: 263].

0 способе оценки героя у И;С. Тургенева пишет В.А. Свительский: «Герой и любые его проявления представлены как бы в двойном освещении -и извне, и изнутри. Оценочный результат рождается из их соединения, которое и обеспечивает глубину и многозначность художественной объективности» [Свительский 2005: 53]. В.А. Свительский выделяет трехмерное изображение человека, сформированное на стыке оценок, выносимых персонажу повествователем, другими героями и героем самому себе. И первостепенную роль в характеристике персонажа играет самосуд, самообъяснение: «Художественная оценка героя возникает из драматически острой встречи оценок извне с его собственной самооценкой» [Свительский 2005: 53].

H.A. Вердеревская фиксирует: «Тургенев не исследует жизненное явление — он его воспроизводит. Он не имеет готовых ответов и лишь задает вопрос. И вопрос этот иной, чем у его предшественников: не почему герой стал таким, а не иным, а что именно из себя герой представляет; и ответ требуется иной: не абстрактно-рациональный, но лично-эмоциональный» [Вердеревская 1980: 81]. Такой «ответ» определяет и поэтическую структуру романа И.С. Тургенева, заключающуюся в отходе от привычной линейной структуры, и специфику психологического анализа. Прежде всего, H.A. Вердеревская указывает на изменение протяженности действия во времени - оно предельно сконцентрировано. Это влияет на изображение героя, основанное на предельно-сжатом отборе характеристик: у персонажа почти нет предысторий, дневники и личные документы сведены к минимуму. В герое появляется «тайна», формирование его личности - «процесс необъяснимый с точки зрения логики и социального детерминизма» [Там же: 87].

Это указание на «тайну» тургеневского героя позволяет задаться вопросом о том, с помощью каких художественных средств Тургенев формирует читательское представление о его существе.

Отвечая на данный вопрос, В.М. Маркович обращает внимание на того, кто излагает историю героя, - на повествующего и его функции: «обзор перемен в жизни и отношениях персонажей, совершившихся за более или менее длительный срок»; «характеристика поведения и душевных состояний персонажей внутри неопределенно короткого отрезка времени» [Маркович 1975: 16]. Выбрав особую форму повествования (вездесущего и всезнающего повествователя), Тургенев обретает возможность прямого, достигающего порой «максимального предела», психологического анализа, открытого проникновения «в глубину душевного состояния героя» [Там же: 17]. В.М. Маркович настаивает на объективности оценки, выносимой повествователем персонажам: «Исходящие от повествователя психологические объяснения не могут уходить слишком далеко от внешних проявлений душевной жизни персонажей и никогда не могут полностью оторваться от связи с позицией объективного наблюдения» [Там же: 27]. Это объясняется тем, что человек для Тургенева загадка, поэтому повествователь имеет право углубиться в душу героя настолько, насколько сам герой способен себя постичь.

Объективность повествователя всегда граничит с субъективностью, ибо, определяя степень погружения во внутренний мир персонажа, субъект сознания руководствуется собственным ощущением.

С точки зрения А.П. Чудакова, субъективность тургеневского повествователя выражена в прямой оценочности и экспрессии рассказов и повестей. В романах первичный субъект речи и сознания «персонифицируется, обретая черты реального рассказчика, подобно таковому в произведениях от первого лица» [Чудаков 1985: 73-74]. Исследователь заключает: «Повествование произведений Тургенева в третьем лице целиком субъективно, пронизаро авторскими интенциями во всех его элементах; оно близко к <.> повествованию с персонифицированным рассказчиком» [Там же: 76]. Тургенев демонстрирует не столько объект изображения (будь то описываемый предмет или вещь, пейзаж или внутренний мир героев), сколько воспринимающего его субъекта: писатель насыщает текст «рефлексией рассказчика, призванной <.> сообщить о впечатлении, произведенном <. .> на рассказчика» [Там же: 90]. В конечном счете, на первый план в произведениях Тургенева выходит субъективный «автор-рассказчик», не доверяющий герою оценивать явления внешнего и внутреннего мира, события и идеологемы [Там же: 92].

В работах 1970-х - 1990-х гг. тургеневский человек анализируется как субъект речи и сознания. Описывая приемы психологизма, исследователи обращают внимание на способы оценки персонажа повествователем, на психологическую функцию пейзажа. Внимание ученых сосредоточено еще на одном способе изображения героя - на его самоопределении, выраженном через слово. Этот вопрос поставлен в работах последних лет.

А.Т. Гулак и И.Р. Сапрун останавливают внимание на разнообразии форм эмоционально-речевого выражения личности в прозе Тургенева. Исследователи ведут анализ приемов «характеристической индивидуализации личности», реализованной в образе Лаврецкого. По мысли авторов, Лаврецкий (будучи «субъектной формой осмысления всего происшедшего с ним и происходящего в нем» [Гулак, Сапрун 2005: 32-33]) раскрывается через драматические формы речи: диалоги, снабженные ремарками повествователя [Там же: 36]. В качестве примера ими представлено, как через восприятие Лаврецкого в романе описана сцена любовного признания: форма «взволнованной, хаотичной речи, отражающей смятенное состояние героя», речи, содержащей паузы и многоточия, символизирующие «моменты не выраженного словесно напряженного душевного состояния героя» [Там же: 37], раскрывает индивидуальность образа. Важным является следующее замечание: «Ярко выражают динамику внутреннего состояния героя «неслышные» внутренние монологи», которые «строятся как разговор героя с самим собой»: «их стилистический строй <.> передает в лаконичных отрывистых синтаксических отрезках серию внутренних размышлений и воспоминания героя» [Там же: 39].

Подобный анализ прозы писателя интересен и Г.М. Ребель. Исследовательница определяет психологический метод Тургенева следующим образом: «сложнейший, филигранный психологический рисунок, слагающийся из множества элементов и создающий объемный, многомерный образ героя, который не поддается однозначному, исчерпывающему прочтению, благодаря чему весь интерес тургеневского романа сосредоточен на тайне лица» (курсив автора. - Л.Г.) [Ребель 2007: 12]. Г.М. Ребель указывает на то, что Тургенев изображает героя не только в его взаимосвязи с окружающим миром, но и в потоке сознания. Существенными элементами изображения персонажа «являются в совокупности все проявления героя в их взаимодействии и взаимокорректировке: слова и ситуация, в которой они сказаны, умолчания и, как вариант умолчания, речи не о том, портрет, жест, поза, поступок, место в системе персонажей, в сюжете романа <. .>« (курсив автора. - Л.Г.) [Там же: 25]. Анализируя художественное слово в романе Тургенева, исследовательница выявляет его психологическую функцию: слово отражает сущность говорящего. Рассматривая проявление главного героя в романе «Отцы и дети», Г.М. Ребель заключает: «<. .> Базаров выразительно, образно, артистично пользуется словом и раскрывается в нем не менее глубоко и неожиданно, чем в поступках» [Там же: 26].

Подытоживая сказанное, нужно отметить, что «тургеневский человек» описан уже достаточно многосторонне. Вплоть до 1970-х гг. он исследовался как объект изображения. Поэтому психологические характеристики героя извлекались из его прямых и косвенных текстуальных оценок, из анализа деталей и мотивов, из проекции героя на состояние внешнего мира. Начиная с 1970-х гг. герой анализируется не только как объект изображения, но и как субъект речи и сознания. Поэтому вопрос о психологизме решается более корректно. Внутренний мир героя описывается через наблюдения над процессом его самосознания, через анализ его мироотношения, выраженного в слове. Однако анализ тургеневского психологизма будет неполным, если исследование героя как субъекта речи и сознания отрывать от исследования субъектной организации произведения. К сожалению, до сих пор «тургеневский человек» описывался либо как герой, либо как повествователь. Следует поставить вопрос о том, в каких случаях, изображая внутренний мир героя, Тургенев доверяет познавательные функции самому герою, а в каких случаях над сознанием героя надстраивает сознание рассказчика или повествователя. Понятие «тургеневский человек» не ограничивается вопросом о специфике героя, изображенного в произведениях писателя. Характер проявления авторского «я» в тексте — это тоже один из важнейших показателей реализации психологинеского метода, т.е. воплощения «тургеневского человека». В субъектной организации произведения проявлены тип человеческого сознания и способ чувствования: Поэтому предметом нашего исследования, явилось изучение психологизма И.С. Тургенева через анализ специфики субъектной организации произведений писателя.

Цель работы — исследование субъектной организации произведений И.С. Тургенева как способа психологического изображения человека.

Для достижения поставленной^ цели сформулированы следующие задачи:

- проанализировать составляющие внутреннего «я» рассказчика, повествующего о природе в «Записках охотника»;

- показать, как в формировании заглавий рассказов, образующих текст «Записок охотника», отразилась психологическая функция субъекта сознания;

- исследовать принцип оценки человека в романах «Дворянское гнездо» и «Накануне» с учетом- субъектной функции героев и повествователя, соотнести аксиологические возможности героев и повествователя;

- рассмотреть, как через восприятие пейзажа раскрывается внутренний мир героев романов «Дворянское гнездо» и «Накануне»;

- функционально описать способы постижения иррационального в мире и человеке субъектами сознания «таинственных» повестей;

• - проследить эволюцию психологического метода Тургенева на основании целостного системно-субъектного подхода.

Материалом для исследования послужили тексты произведений И.С. Тургенева: цикл рассказов «Записки охотника», романы «Дворянское гнездо» и «Накануне», пять «таинственных» повестей («Призраки»,

Собака», «Сон», «Песнь торжествующей любви», «Клара Милич»). Выбор произведений обусловлен тем, что все они созданы писателем в разное время. Это позволяет проследить эволюцию психологического изображения человека в творчестве И.С.Тургенева. Цикл рассказов .«Записки охотника» является' первым опытом по созданию прозаического произведения писателем. В романах «Дворянское гнездо» и «Накануне» И.С. Тургенев реализовал свои главные принципы* изображения человека, определившие в дальнейшем специфику его психологического мастерства. В «таинственных» повестях писатель сумел приблизиться к разгадке тайны души, описав непознаваемое в человеке и в мире.

Указанные произведения- принадлежат разным жанрам, и по-разному субъектно-организованы. Цикл рассказов «Записки охотника» сформирован единым субъектом речи и« сознания. В романах «Дворянское гнездо» и «Накануне» взаимодействует множество субъектов речи и сознания -повествователь и герои. Важно проследить, как,на* пересечении точек зрения, принадлежащих разным субъектам сознания, формируется полифоническая оценка героя. В' романах «Дворянское гнездо» и «Накануне» изображены самоуглубленный человек и человек социально активный, представляется интересным проанализировать.субъектный механизм их оценки. Субъектная организация обоих романов »устроена таким образом, что не предусматривает наличия центрального персонажа, в отличие от остальных произведений И.С. Тургенева, в которых главный герой либо заявлен в заглавии (Рудин), либо - сюжетно проявлен уже в начале повествования (Базаров, Нежданов, Литвинов). Своеобразие субъектной организации романов «Рудин», «Отцы и дети», «Дым», «Новь» таково, что второстепенные герои идейно и психологически противопоставлены центральному персонажу. Принцип психологической оценки в этих романах направлен на изображение главного героя. В романах «Дворянское гнездо» и «Накануне» несколько центральных персонажей: Лемм, Лаврецкий, Лиза и, соответственно, Елена, Инсаров, Берсенев, Шубин. Герои не противопоставлены, а сопоставлены между собой. Такой характер субъектной организации произведений позволяет утверждать, что принцип оценки человека здесь одинаково применен ко всем персонажам.

Группа «таинственных» повестей организована несколькими субъектами речи и сознания: рассказчиком, героем-рассказчиком, повествователем. В связи с этим мы ставим вопрос о том, почему Тургенев дифференцирует механизмы и возможности познания «иррационального» в человеке и мире.

Методологическая база. В работе мы применяем системно-субъектный подход к тексту, разработанный В.В. Виноградовым, Л.Я. Гинзбург, Б.О. Корманом, Ю.М. Лотманом. Кроме того, нами задействован структурный (Р. Ингарден, Ю.М. Лотман, Б.А. Успенский) и сравнительный (Ю.М. Лотман, В.Е. Хализев) подходы к тексту.

Поскольку в основном мы оперируем термином «психологический», обратимся к истории его смыслового наполнения в отечественном литературоведении. Б.М. Эйхенбаум одним из первых попытался определить психологическое произведение. Он обратил внимание на то, как изображен человек в романе «Герой нашего времени». Исследовав композиционно-сюжетный строй произведения, благодаря которому Печорин представлен «извне» (в восприятии других героев) и «изнутри» (через свой журнал), Б.М. Эйхенбаум заключил: «идейным и сюжетным центром служит не внешняя биография («жизнь и приключения»), а именно личность человека -его душевная и умственная жизнь, взятая изнутри, как процесс» [Эйхенбаум 1962: 133]. Выражаясь языком современного литературоведения, исследователь рассматривал Печорина в качестве объекта изображения и субъекта самоанализа.

Л.Я. Гинзбург определила специфику психологической прозы следующим образом: «Психологический роман эпохи становится на точку зрения своего героя, изображаемого изнутри. Материалом ему служит человек, прошедший через самоосознание, самонаблюдение. <.> То, что извне существует как свойство, как поступок, — предстает изнутри процессами, мотивами и предстает в другой оценочной связи» [Гинзбург 1971: 426]. Таким образом, главным определяющим признаком психологического произведения Л .Я. Гинзбург считала объектно-субъектный принцип изображения человека.

О.Н. Осмоловский продолжает эту мысль: «В психологическом романе конфликт личности с обществом осложняется ее внутренним психологическим конфликтом, противодействием натуры рассудочным устремлениям героев. Это порождает лирическую ситуацию, создающую условия для самовыражения персонажей. Но субъективная истина героев сталкивается с объективными законами жизни - социальными и психологическими, — и в этом конфликте выявляется ее утопизм» [Осмоловский 1981: 19]. Исследователь обнаруживает, что психологическая интерпретация личности во многом совпадает с изображением субъекта речи, характерного для лирики: «Действительность <.> предстает преимущественно через сознание персонажей, как система субъективных представлений о мире. Писатель-психолог стремится понять сущность общественных отношений и идей, изучая последствия их воздействия на психику и поведение героев» [Там же: 18].

Анализируя специфику реализма второй половины XIX в., Б.О. Корман остановил внимание на том, как строится их содержательно-субъектная организация. В центре реалистического (психологического) произведения расположен человек как субъект сознания, при этом количество «субъектов сознания либо равно количеству субъектов речи, либо (типичный случай) превосходит его» [Корман 2008: 628]. Герой реалистического (психологического) произведения - субъект речи и сознания, проявлен в слове в большей мере, чем в действии.

А.Б. Есин выделяет способы описания человека в психологическом произведении: «прямой» (основанный на характеристике духовного «я», выраженного через внутреннюю речь, образы памяти и воображение); косвенный» (представленный через психологическую авторскую интерпретацию выразительных особенностей речи, речевого поведения, внешнего проявления психики); «суммарно-обозначающий» (создающийся путем называния предельно краткого обозначения тех процессов, которые протекают во внутреннем «я») [Есин 2003: 13]. Выявление способов психологического анализа позволяет, по утверждению А.Б. Есина, отделить подлинное психологическое произведение от тех, в которых определенное внимание также уделено изображению души человека.

В исследованных работах термин «психологизм», как правило, применяется к героям произведения. Нам важно показать, что психологический анализ может распространяться не только на героев, но и на повествующего о них субъекта.

Научная новизна. В данной работе психологизм И.С. Тургенева впервые исследуется под углом зрения целостного системно-субъектного подхода. На материале анализа произведений разных жанров, созданных не единовременно, показано, как в характере субъектной организации текста выражено понимание многомерной природы человека. Поэтому основное внимание в работе сосредоточено на исследовании психологической функции субъектных форм в прозе Тургенева. Описаны составляющие внутреннего «я» рассказчика, повествующего о природе в «Записках охотника», и рассмотрена психологическая функция автора заглавий рассказов, образующих этот цикл. Показано, что механизмы оценки в романах «Дворянское гнездо» и «Накануне» не зависят от типологии героев и реализуют идею многомерности личности, что нашло отражение и в аксиологических возможностях субъектов речи и сознания. Впервые исследованы способы, познания иррационального рассказчиком, героем-рассказчиком и повествователем в «таинственных» повестях.

Научное значение исследования определяется впервые предпринятым целостным системно-субъектным анализом психологизма в прозе И.С. Тургенева, что позволило учесть нарративные стратегии писателя, проясняющие специфику внутренних связей в художественном тексте, и может быть использовано при дальнейшем изучении его творчества.

Практическая значимость работы заключается в возможности использования материалов и результатов исследования при чтении вузовского курса по- истории русской литературы XIX века, спецкурса по истории и поэтике русской прозы XIX века, по проблемам творчества И.С. Тургенева.

Положения, выносимые на защиту.

1.В прозе И.С.Тургенева субъектная организация произведений является способом психологического изображения человека.

2. В цикле рассказов «Записки охотника» психологизм И.С. Тургенева проявлен в описании субъекта речи, эксплицирующего в характере восприятия пейзажа составляющие внутреннего «я» (художник, психолог, философ), и автора заглавий, формирующего читательское отношение к изображаемому посредством семантики наименования рассказов, образующих цикл.

3. Через систему субъектов, включающую повествователя и героев, в романах «Дворянское гнездо» и «Накануне» создается неоднозначная многосторонняя оценка внутреннего мира персонажей, что выражает авторскую идею духовной многомерности человека. Герои и повествователь демонстрируют в тексте различные аксиологические возможности.

4. Художественное познание иррациональных проявлений бытия в «таинственных» повестях осуществляется через рассказчика, героя-рассказчика и повествователя. Это дает возможность изобразить различные механизмы восприятия непостижимого, свидетельствующие о внутренних качествах субъекта сознания и о его функции в тексте.

Апробация работы. Материалы исследования были доложены на международной научной конференции «Кормановские чтения» (Ижевск, 2006, 2008, 2009), межвузовской научно-практической конференции «Подходы к изучению текста» (Ижевск, 2007), межвузовской научнопрактической конференции, посвященной 60-летию проф. И.В. Вершинина (Самара, 2008), XIV Всероссийской научно-практической конференции «Классика и современность: проблемы изучения и обучения» (Екатеринбург, 2009). Основные положения работы нашли отражение в четырех публикациях (еще одна находится в печати).

Основные положения диссертации отражены в следующих работах:

Статья в рецензируемом научном издании, включенном в перечень ВАК:

1. Гареева Л.Н. Функции пейзажа в романах И.С. Тургенева «Дворянское гнездо» и «Накануне» // Вестник ВятГГУ. №2 (2). - Киров, 2009. - С.137-143.

Статьи в других изданиях:

1. Гареева Л.Н. Лирическое начало в романистике И.С.Тургенева (на материале романа «Дворянское гнездо») // Подходы к изучению текста: Материалы межвузовской научно-практической конференции студентов, аспирантов и молодых преподавателей. - Ижевск, 2007. - С. 38-43.

2. Гареева Л.Н. Способы воплощения психологизма в рассказе И.С. Тургенева «Бежин луг» // Материалы XXXI зональной конференции литературоведов Поволжья. Часть 1, 16-17 мая 2008 года. Т. 3. - Елабуга, 2008.-С. 79-86.

3. Гареева Л.Н. Лирический принцип изображения человека как воплощение романтического миросозерцания в романе И.С. Тургенева «Дворянское гнездо» // Предромантизм и романтизм в мировой культуре: Материалы научно-практической конференции, посвященной 60-летию профессора И.В. Вершинина. Т. II. - Самара, 2008. - С. 99-104.

Структура диссертации

Диссертационное исследование состоит из введения, трех глав, заключения и библиографического списка, насчитывающего 233 наименования.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Субъектная организация произведений И.С. Тургенева как способ психологического изображения человека"

Выводы:

Непознаваемое, явленное в душе человека, в загадочности мира, стало объектом изображения в русской поэзии XIX в. К иррациональной сфере бытия обращались М.Ю. Лермонтов, Ф.И. Тютчев, A.A. Фет. Таинственное привлекло внимание и И.С. Тургенева, обладающего поэтическим мироощущением. Изображая тайную природу человека, писатель как художник учитывал поэтический характер объекта, что воплотилось в таинственном колорите произведений, в нерасшифрованности всех смыслов повестей. Как поэт, он осознавал, что иррациональное постигнуть разумом невозможно. Однако И.С. Тургенев - художник эпохи так называемого «цветущего реализма», в котором на первый план была выдвинута установка на познание человека. Писатель осуществлял художественное постижение иррационального параллельно с такими учеными-психологами и психиатрами, как В.М. Бехтерев, И.С. Сеченов, Ж. Шарко.

Таинственные» повести были выбраны нами в качестве материала для исследования психологизма писателя под системно-субъектным углом зрения неслучайно. Именно в этих произведениях И.С. Тургенев как аналитический психолог выработал механизмы художественного постижения иррационального в человеке. Одним из механизмов явилась субъектная организация «таинственных» повестей.

Художественное и психологическое постижение «иррационального» в человеке и мире, реализованное через субъектную организацию «таинственных» повестей, позволило И.С. Тургеневу во многом предвосхитить медицинскую науку. Психология, сосредоточившаяся на загадочной душе человека лишь в начале XX в. (3. Фрейд, К. Юнг, Э. Фромм и др.), стала продуктом реализма как творческого метода XIX в.

135

Заключение

Литературоведение последних десятилетий, занимавшееся исследованиями принципов изображения героев и функций повествователя в прозе И.С. Тургенева, вплотную приблизилось к вопросу о специфике субъектной организации произведений писателя. В диссертационной работе мы сосредоточили внимание на том, как выбор субъектной организации произведения помогает И.С. Тургеневу изобразить многогранный внутренний мир человека.

Данную проблему мы попытались решить на материале анализа цикла рассказов «Записки охотника», романов «Дворянское гнездо» и «Накануне», «таинственных» повестей. Наш выбор не случаен, так как все они принадлежат разным жанрам, и, различным способом организуя их субъектную структуру, И.С. Тургенев развивает свой психологический метод описания человека. Это позволяет нам показать, что субъектная организация каждого произведения имеет психологическую обоснованность.

Системно-субъектный подход к циклу рассказов «Записки охотника» позволил обнаружить следующее:

- рассказчик, воспринимающий природу, изображается духовно многообразной личностью - как художник, психолог и философ, что отражается в специфике описания пейзажа;

- автор заглавий рассказов, составляющих текст, учитывает психологию читательского восприятия, формирует дотекстовое читательское отношение к изображаемому.

Субъектная организация романов «Дворянское гнездо» и «Накануне» позволяет автору реализовать механизм полифонической оценки. Многомерность героя проявлена здесь через многосубъектность его оценивания. При этом повествователь и персонажи в равной мере наделяются аксиологическими возможностями. Герой предстает объектом оценки повествователя, других персонажей и самооценки, что в конечном итоге свидетельствует о сложности его духовной природы. Характер восприятия пейзажа героем становится еще одним способом самооценки.

Субъектная организация «таинственных» повестей включает рассказчика, героя-рассказчика и повествователя, обладающих разными возможностями постижения иррационального в мире и человеке. Герой-рассказчик описывает непостижимое, обнаруживая его в природе. Рассказчик интуитивно познает тайные стороны своего человеческого существа. Повествователь, выполняющий функцию писателя-психолога, дистанцированно, а потому аналитично изображает иррациональное в героях.

Целостный системно-субъектный подход позволяет проследить эволюцию психологического метода И.С. Тургенева. Анализ рассказчика, представленного в «Записках охотника», показал, что писатель уже на раннем этапе творчества осознал многомерность духовного мира личности. Свое понимание человека он воплотил в том, что представил субъекта речи неоднородным: «я» рассказчика включает «я» художника, психолога и философа. Мысль о многомерности внутреннего мира человека И.С. Тургенев реализовал в механизме изображения героев в романах «Дворянское гнездо» и «Накануне». Принцип многосубъектной оценки героев позволил писателю продемонстрировать, что каждый человек не может быть одинаково воспринят другими людьми. Наиболее подробный и целостный психологический портрет человека складывается из множества эмоциональных и аналитических оценок личности, хотя и не сводится к их сумме. Поэтому синтетическим знанием о душе героев в романах «Дворянское гнездо» и «Накануне» обладает повествователь. Подобно рассказчику в «Записках охотника», повествователь предстает многомерным: он выступает как художник, которому принадлежит текст, психолог, исследующий героев, и философ, осмысляющий онтологическую сущность человека и природы.

К моменту создания «таинственных» повестей И.С. Тургенев выработал механизмы полифонического изображения человека. Объектом в «таинственных» повестях стал «непостижимый» человек. Но писатель нашел адекватные способы его художественного изображения и психологического анализа. Понимание «иррационального» человека Тургенев воплотил в сложной, по сравнению с предыдущими произведениями, субъектной организации повестей. Каждая субъектная форма обладает разным потенциалом познания человека. Герой-рассказчик проявлен как художник, рассказчик же - как художник и философ. В повествователе обнаруживаются художник, психолог и философ.

Таким образом, эволюция психологического метода И.С. Тургенева прослеживается в усложнении субъектной организации произведений, в обогащении механизмов изображения субъекта. Вместе с тем на каждом этапе творчества писатель культивирует найденные принципы изображения, исходя из сложности субъекта, которому передоверена авторская речь.

Исследование психологического метода, проявленного в специфике субъектной организации в прозе И.С. Тургенева, позволяет наметить перспективы в прочтении произведений писателя. Следует проанализировать механизмы изображения героев и повествователя в романах «Рудин», «Отцы и дети», «Новь», «Дым». Особый интерес представит анализ рассказов .и повестей И.С. Тургенева, созданных в одно время с «таинственными» повестями, в 1860-1880-х гг. Изучение специфики субъектной организации поздних произведений позволит сопоставить подходы писателя к изображению разных типов людей: социально и природно детерминированных, «иррациональных». Изучение способов воплощения субъекта повествования в произведениях И.С. Тургенева даст возможность провести сравнительный анализ прозы писателя с прозой других художников: Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого и т.д.

138

Список научной литературыГареева, Лилия Наилевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Литературно-критические издания

2. Айхенвальд, Ю. Силуэты русских писателей / Ю. Айхенвальд. -М.: Издание т-ва Мир, 1911. 264 с.

3. Александров, В.А. Русская эмиграция о И.С. Тургеневе / В.А. Александров // Литературная учеба. 2000. - № 2. - С. 183-224.

4. Алексеев, М.П. Слово о Тургеневе: рус. лит. и ее мировое значение // Отв. ред. В.Н. Баскаков, Н.С. Никитина; АН СССР. Отд-ние лит. и яз. Л.: Наука, 1989.-414 с.

5. Алексашина, И.В. Проблемы исторического развития России в романе И.С.Тургенева «Дым»: автореф. дис. . канд. филол. наук / И.В. Алексашина. Тверь, 2008. - 22 с.

6. Аммон, Н. «Неведомое» в поэзии Тургенева / Н. Амон // Журнал Министерства народного просвещения. 1904. - № 4.

7. Акелькина, Е.А. Философская проза И.С. Тургенева / Е.А. Акелькина // В поисках цельности духа, Бога и вечности: (пути развития рус. философ, прозы конца XIX века). Омск, 1998. - С. 22-27.

8. Андреевский, С.А. Тургенев. Его индивидуальность и поэзия / С.А. Андреевский. СПб., 1902.

9. Анненков, П.В. Иван Сергеевич Тургенев и гр. Л.Н.Толстой/ П.В. Анненков // Русская критика эпохи Чернышевского и Добролюбова / Сост. A.A. Чернышев. М., 1989. - С. 136-156.

10. Антонович, М. А. Асмодей нашего времени/ М.А.Антонович// Тургенев, И.С. Отцы и дети / И.С. Тургенев. СПб., 1999. - С. 243-287.

11. Аскерова, Ж.И. Тургенев как мыслитель: автореф. дис. . канд. филос. наук / Ж.И. Аскерова. М., 1996. - 22 с.

12. Аринина, Л.М. Романтические мотивы в «таинственных повестях» И.С. Тургенева / Л.М. Аринина // Творческая индивидуальность писателя и литературный процесс. Вологда, 1987. - С. 59-70.

13. Арустанова, A.A. Ритмическое воплощение мотивов любви и гнезда в романе И.С. Тургенева «Дворянское гнездо» / A.A. Арустанова // Вестник Пермского университета. 1996. - Вып. 1. - С. 107-114.

14. Аюпов, С.М. Тургенев-романист и русская литературная традиция/ С.М. Аюпов. — Сыктывкар: Респ. ин-т повышения квалификации работников образования М-ва образования Респ. Коми, 1996. 109 с.

15. Аюпов, С.М. Эволюция тургеневского романа 1856-1862 гг.: соотношение метафиз. и конкретно-истор. / С.М. Аюпов. Казань: Изд-во КГУ, 2001.392 с.

16. Баевский, B.C. «Рудин» И.С.Тургенева: к вопросу о жанре/ B.C. Баевский // Вопросы литературы. 1958. - № 2. - С. 46-54.

17. Балыкова, JI.A. И. С. Тургенев и всемирное значение русской литературы // И.С. Тургенев: Вопросы биографии и творчества / Ред. Г.Б. Курляндская. Л., 1990. - С. 235-245.

18. Барсукова, О.М. Образ птицы в прозе И.С. Тургенева / О.М. Барсукова// Русская речь. 2002. - № 2. - С. 22-28.

19. Барсукова, О.М. Мотив тумана в прозе Тургенева / О. М. Барсукова // Русская речь. 2002. - № 3. - С. 21-29.

20. Барсукова, О.М. Мотив стихии в прозе Тургенева/ О.М.Барсукова// Русская речь. 2002. - № 4. - С. 9-16.

21. Барсукова, О.М. Образ водного пространства в произведениях И.С. Тургенева / О.М. Барсукова // Русская речь. 2002. - № 5. - С. 3-8.

22. Барсукова-Сергеева, О.М. Символика гнезда и бездны в романах И. -С. Тургенева / О.М. Барсукова-Сергеева // Русская речь. 2004. - № 1. - С. 815.

23. Батюто, А.И. Творчество И.С.Тургенева и критико-эстетическая мысль его времени / А.И. Батюто. Л.: Наука. ЛО, 1990. - 297 с.

24. Беглов, В.А. Опыт чужого сознания в эволюции характеров романа «Отцы и дети» / В.А.Беглов// Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. 1997. — № 4. - С. 20-27.

25. Беляева, И.А. Система жанров в творчестве И.С. Тургенева: дис. . д-ра филол. наук. М., 2006 - 384 с.

26. Бем, А.Л. Мысли о Тургеневе / А.Л. Бем Н Письма о литературе / Сост. С. Бочаров. Прага, 1996. - С. 123-127.

27. Березкин, Ю.Е. Черный пес у слезной реки: некоторые представления о пути в мир мертвых у индейцев Америки и их евразийские корни / Ю. Березкин // Антропологический форум. 2005. - № 2. - С. 251-279.

28. Бжоза, X. К жанрообразованию русского философского романа (Тургенев, Толстой, Достоевский) / X. Бжоза // И. С. Тургенев. Жизнь, творчество, традиции / Ред. Ж. Зельдейи-деак, А. Холлош. Будапешт, 1994.-С. 25-33.

29. Благой, Д.Д. Особенности русского реализма XX века/ Д.Д. Благой // Проблемы реализма в мировой литературе. М., 1959. - С.42-67.

30. Благой, Д.Д. Поэзия действительности: о своеобразии и мировом значении русского реализма XIX века/ Д.Д. Благой. М.: Советский писатель, 1961. - 168 с.

31. Богословский, H.H. Тургенев / H.H. Богословский. — М.: Молодая гвардия, 1964. —416 с.

32. Бойко, М.Н. Русская художественная культура: контуры художественного опыта / М.Н. Бойко. СПб.: Азбука, 2004. - 118 с.

33. Бочаров, С.Г. Социалистический реализм и классическое наследие. М., 1960.

34. Бочаров, С.Г. // Теория литературы: основные проблемы в историческом освещении / С.Г. Бочаров. М., 1962. - 486 с.

35. Бялый, Г.А. Тургенев и русский критический реализм / Г.А. Бялый. М.; JL: Советский писатель, 1962. - 248 с.

36. Бялый, Г.А. О психологической манере Тургенева (Тургенев и Достоевский) / Г.А. Бялый // Русская литература. 1968. - № 4. - С. 35-40.

37. Бялый, Г.А. Русский реализм: от Тургенева к Чехову / Г. Бялый. JL: Изд-во ЛГУ, 1990.-168 с.

38. Ведель, Э. К поэтике заглавий в творчестве И. С. Тургенева / Э. Ведель // И.С. Тургенев: жизнь, творчество, традиции / Ред. Ж. Зельдхейи-деак, А. Холлош. Будапешт, 1994. - С. 34-39.

39. Величкина, И.И. Пространство и время в художественном мире И.С. Тургенева / И.И. Величкина // И.С. Тургенев: жизнь, творчество, традиции / Ред. Ж. Зельдхейи-деак, А. Холлош. Будапешт, 1994. - С. 40-45.

40. Вердеревская, H.A. Русский роман 40-60-х гг. XIX в. / H.A. Вердеревская. Казань: Изд-во Казан, ун-та, 1980. - 136 с.

41. Винникова, И.А. Некоторые стилистические приемы психологического анализа в романе Тургенева «Дым» / И.А. Винникова // Вопросы стилистики. 1962. — Вып. 1. - С. 203-213.

42. Виноградов, В.В. О языке художественной литературы / В.В. Виноградов. М.: Изд-во худ. лит-ры, 1959. - 656 с.

43. Власенко, Т.JI. Литература как форма авторского сознания / Т.Л. Власенко. М.: Логос, 1995. - 200 с.

44. Вульф, В. О русской литературе / В. Вульф // Вопросы литературы. -1983.-№ 11.-С. 188-207.

45. Гавриленко, Т. А. Стихотворные послания И.С.Тургенева/ Т.А. Гавриленко // И.С. Тургенев и современность: материалы междунар. науч. конф. / Науч. ред. П.Г. Пустовойт. М., 1997. - С. 157-165.

46. Генералова, Н.П. И.С. Тургенев в контексте русско-европейских литературных связей: (проблемы биографии и творчества): автореф. дис. . д-ра филол. наук / Н. П. Генералова. СПб., 2001. - 28 с.

47. Гершензон, М.О. Мечта и мысль И.С. Тургенева / М. О. Гершензон. М.: Московское книгоиздательство писателей, 1919. - 170 с.

48. Гинзбург, Л.Я. О старом и новом/ Л.Я.Гинзбург.- Л.: Советский писатель, 1982. -423 с.

49. Гинзбург, Л.Я. О лирике / Л.Я. Гинзбург. Л.: Советский писатель, 1974.-407 с.

50. Гинзбург, Л.Я. О психологической прозе/ Л.Я.Гинзбург.- Л.: Наука, 1971.-464 с.

51. Гитлиц, Е.А. К вопросу о формировании «новой манеры» Тургенева: (анализ повестей 50-х гг.) / Е.А. Гитлиц // Известия АН СССР. Сер. литературы и языка. 1968. - Т. 27. - Вып. 6. - С. 489-501.

52. Головко, В.М. Художественно-философские искания позднего Тургенева/ В.М.Головко. Свердловск: Изд-во Уральского ун-та, 1989.168 с.

53. Горетич, Й. Роль литературных и художественных аллюзий в произведениях Тургенева, Фонтане и Морица / Й. Горетич // Материалы международной конференции «Пушкин и Тургенев», Санкт-Петербург — Орел, 6-11 сентября 1998. СПб., 1998. - С. 379-387.

54. Гофман, М.Л. К психологии творчества Тургенева / М.Л. Гофман // Голос минувшего. 1927. - № 5. - С. 378-385.

55. Гражис, П.И. Тургенев и романтизм (о сочетании реалистического и романтического образного отражения) / П.И. Гражис. Казань: Казан, ун-т, 1966.-52 с.

56. Громов, В. А. Судьба «Записок охотника» / В.А.Громов. М., 1991. — 68 с.

57. Громов, В.А. Художники слова о Тургеневе: неизданный альманах Общества любителей российской словесности (1918 г.)/ В.А.Громов// Тургениана. Орел, 1999. - Вып. 2/3. - С. 27-40.

58. Гулак, А.Т. «Тайный психолог» (приемы словесного выражения личности в романе И. С. Тургенева «Дворянское гнездо») / А.Т. Гулак, И. Р. Сапрун // Филологические науки. 2005. - № 6. - С.32-39.

59. Данилевский, Р.Ю. Неисчерпаемый Тургенев: материалы Междунар. конф. тургеневедов/ Р.Ю.Данилевский// Русская литература.- 1997.-№ 1. С. 247-249.

60. Данилевский, Р.Ю. Что такое Эллис в самом деле? / Р.Ю. Данилевский // Спасский вестник. 2000. - № 6. - С. 85-92.

61. Даль, В. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 ч. / В. Даль. Т 1. СПб.: тип. А. Семена, 1863- 786 с.

62. Дедюхина, О.В. Сны и видения в повестях и рассказах И.С. Тургенева: (проблемы мировоззрения): автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 2006. — 30 с.

63. Дмитриев, В.А. Реализм и художественная условность / В.А. Дмитриев. — М.: Советский писатель, 1977. 23 с.

64. Долотова, Л.М1. И.С. Тургенев / Л.М. Долотова // Развитие реализма в русской литературе. М., 1973. - Т. II, кн. 2. - С. 45-79.

65. Днепров, В.В. Искусство человековедения (Из художественного опыта Л. Толстого) / В.В. Днепров: Л.: Сов. писатель, 1985. - 288 с.

66. Егоров, Б.Ф. Тургенев и экзистенциальный принцип «неблагодарность как вынужденное проявление свободы» / Б.Ф. Егоров // Памяти Г.А. Бялого: сб. ст. СПб., 1996. - С. 43-47.

67. Егоров, О.Г. О лирико-романтическом начале в прозе И.С. Тургенева 50-х нач. 60-х гг. / О.Г. Егоров // Проблема развития лирической поэзии XVIII— XIX вв. и ее взаимодействие с прозой. -М., 1985. - С. 125-133.

68. Есин, А.Б. Психологизм русской классической литературы / А.Б. Есин. -М.: Просвещение, 1988. 176 с.

69. Ефимова, Е.М. И.С. Тургенев: семинарий / Е.М. Ефимова. Л. : Учпедгиз, 1958.-202 с.

70. Заколпский, Н. Техника портретной живописи у Тургенева / Н. Заколпский // Наш труд / Под ред. Н. Степнова и Е. Локтева. М., 1924. -Сб. 2.

71. Зельдхейи-Деак, Ж. К проблеме реминисценций в «малой» прозе И.С. Тургенева / Ж. Зельдхейи-Деак // Проблемы поэтики русского реализма XIX века / Отв. ред. Г.П. Макогоненко. Л., 1984. - С. 99-112.

72. Зельдхейи-Деак, Ж. Таинственное у И.С. Тургенева и В.Я. Брюсова / Ж. Зельдейи-Деак// И.С.Тургенев: жизнь, творчество, традиции/ Ред. Ж. Зельдейи-Деак, А. Холлош. Будапешт, 1994. - С. 88-97.

73. Зельдхейи-Деак, Ж. И.С.Тургенев о финалах/ Ж. Зельдхейи-Деак// Тургениана. Орел, 1999. - Вып. 2/3. - С. 60-69.

74. Золотарев, И.Л. Фантастические произведения И.С. Тургенева и П. Мериме: сравнительно-типологический анализ: автореф. дис. . канд. филол. наук / И.Л. Золотарев. Орел, 1998. - 22 с.

75. И.А. Гончаров и И.С. Тургенев: по неизданным материалам Пушкинского Дома / Предисл. и прим. Б.М. Энгельгардт. Петербург, 1923. - 43 с.

76. Ильин, В. Н. Тургенев-мистик и метапсих/ В.Н.Ильин// Литературная учеба. 2000.-№3.-С. 158-172.

77. Ингарден, Р. Исследования по эстетике / Р. Ингарден- М. : Изд-во иностр. лит-ры, 1962 572 с.

78. Кан, А. Семантика пародии и гибридизация жанров в «Записках охотника»/ А. Кан// И.С.Тургенев: жизнь, творчество, традиции/ Ред. Ж. Зельдхейи-Деак, А. Холлош. Будапешт, 1994. - С. 102-113.

79. Кипко, Ю.В. Сновидение как композиционно-стилевой фактор. (Тургенев, рассказ «Сон», Куприн, рассказ «Сны») // Творчество И.С. Тургенева / Ред. Г.Б. Курляндская. Курск: Курский гос. пед. институт, 1984.-С. 156-169.

80. Клуге, Р.-Д. Идейное содержание раннего поэтического творчества И.С. Тургенева // И.С. Тургенев и современность: междунар. науч. конф., посвящ. 175-летию со дня рождения И.С. Тургенева / Науч. ред. П.Г. Пустовойт. М.: Изд-во МГУ, 1997. - С. 99-105.

81. Коковина, И.З. Элементы античной традиции в эстетике Тургенева: к проблеме восприятия литературного процесса / И. 3. Коковина // Читатель в творческом сознании русских писателей: межвуз. сб. науч. тр. / Отв. ред. Г.Н.Ищук.-Калинин, 1986.-С. 102-107.

82. Колобаева, Л.А. «Никакой психологии», или Фантастика психологии (о перспективе психологизма в русской литературе нашего века) / Л.А. Колобаева // Вопросы литературы. 1999. - № 2. - С. 3-20.

83. Конышев, Е.М. К вопросу о традициях сентиментализма и романтизма в «Записках охотника» И.С. Тургенева / Е.М. Конышев // И.С. Тургенев:проблемы мировоззрения и творчества: межвуз. сб. науч. тр. — Элиста: Калмыц. ГУ, 1986. С. 20-29.

84. Конышев, Е.М. Образ Базарова в свете романтических традиций (к постановке проблемы) / Е.М. Конышев// Тургениана. Орел, 1999.— Вып. 2/3.-С. 70-75.

85. Корман, Б.О. Практикум по изучению художественного произведения: учеб. пособие / Б.О. Корман. Ижевск: Изд-во УдГУ, 1978. - 89 с.

86. Коровин, В.И. Русская фантастическая повесть эпохи романтизма / М. : Советская Россия, 1987. 368 с.

87. Краснокутский, B.C. О некоторых символических мотивах в творчестве И.С. Тургенева / B.C. Краснокутский // Вопросы историзма и реализма в литературе конец XIX нач. XX вв.- Л.: Изд-во Ленинградского ун-та, 1985.-С. 135-150.

88. Кузнецова, И. Неклассическая классика: опыт прочтения непопулярных произведений И.С. Тургенева / И. Кузнецова // Вопросы литературы. -2004.-№3.-С. 177-197.

89. Куделько, H.A. Концепция любви в творчестве И.С. Тургенева и русская литература XX века (Б. Зайцев, К. Паустовский, Ю. Казаков) / H.A. Куделько // Спасский вестник. 1999. - № 5. - С. 96-104.

90. Кулешов, В.И. О смене «манер» в «малой» прозе И.С. Тургенева / В.И. Кулешов // Этюды о русских писателях (исследования и характеристики) / В. И. Кулешов. М., 1982. - С. 132-161.

91. Курляндская, Г.Б. Романы И.С. Тургенева 50-х нач. 60-х гг. / Г.Б. Курляндская// Ученые записки Казанского университета.- 1956. — Т. 116, кн. 8.-С. 168-174.

92. Курляндская, Г.Б. О сценах драматического действия в романах И.С. Тургенева / Г.Б. Курляндская // Ученые записки Орловского государственного педагогического института, кафедра литературы. 1964. -Т. XXIII, вып. IV. - С. 209-226.

93. Курляндская, Г.Б. Метод и стиль Тургенева-романиста/ Г.Б. Курляндская. Тула: Приокское книжное изд-во, 1967. - 247 с.

94. Курляндская, Г.Б. Художественный метод Тургенева-романиста/ Г.Б. Курдляндская. Тула: Приокское книжное изд-во, 1972. - 344 с.

95. Курляндская, Г.Б. И.С.Тургенев и русская литература/ Г.Б. Курляндская. -М.: Просвещение, 1980. 191 с.

96. Курляндская, Г.Б. Бунин и Тургенев: сравнительно-типологические исследования / Г.Б. Курляндская // Творчество И.С. Тургенева: проблемы метода и мировоззрения. Орел, 1991. - С. 67-85.

97. Курляндская, Г.Б. Литературная срединная Россия / Г.Б. Курляндская. -Орел: Изд-во Орловской гостелерадиовещат. компании, 1996. 238 с.

98. Курляндская, Г.Б. Структура повестей и романов И. С. Тургенева 1850-х гг. / Г. Б. Курляндская. Тула: Приокское изд-во, 1997. - 255 с.

99. Курляндская, Г.Б. И.С.Тургенев: метод, мировоззрение, традиции/ Г.Б. Курляндская. Тула: Гриф, 2001. - 229 с.

100. Лаврецкий, А. Литературно-эстетические взгляды И.С.Тургенева/ А. Лаврецкий // Эстетические взгляды русских писателей. М. : Гослитиздат, 1963.-С. 5-48.

101. Ладария, М.Г. Тургенев и классики французской литературы / М.Г. Ладария. Сухуми: Алашара, 1980. - 308 с.

102. Лебедев, Ю.В. В середине века/ Ю.В. Лебедев. М. : Современник, 1988.-384 с.

103. Лебедев, Ю.В. Тургенев / Ю.В. Лебедев. М. : Молодая гвардия, 1990. -608 с.

104. Левина, E.H. Проблема биографизма в творчестве И.С. Тургенева 18401850-х гг.: автореф. дис. . канд. филол. наук. СПб., 2008 - 23 с.

105. Лежнев, А.З. Проза Пушкина: опыт стилевого исследования/ А.З. Лежнев. М.: Художественная литература, 1966. - 264 с.

106. Лежнев, А.З. О литературе/ А.З.Лежнев. М. : Советский писатель, 1987.-432 с.

107. Липин, С.А. Сквозь призму чувств: о лирической прозе / С.А. Липин. -М.: Сов. писатель, 1978.-232 с.

108. Лотман, Л.М. Реализм русской литературы 60-х годов XIX века: истоки и эстетическое своеобразие / Л.М. Лотман. Л. : Наука, 1974. - 352 с.

109. Лотман, Ю.М. О сюжетном пространстве русского романа XIX столетия: актуальные проблемы семиотики культуры: труды по знаковым системам / Ю.М. Лотман // Ученые записки Тартусского университета. Тарту, 1982. -Вып. 746.-С. 110-121.

110. Мазон, А. Парижские рукописи Тургенева/ А. Мазон. М.; Л.: Academia, 1931. - 260 с.

111. Малахов, С.А. Тургенев и Гончаров о поэтике русского романа/ С.А. Малахов // Проблемы реализма русской литературы XIX века. М. ;Л., 1961.-244 с.

112. Малышева, Н.М. И.С. Тургенев в критике и литературоведении конца XIX начала XX веков: автореф. дис. . канд. филол. наук. - Л., 1984. - 18 с.

113. Маркович, В.М. Человек в романах И.С.Тургенева / В. М. Маркович. -Л. : Изд-во ЛГУ, 1975. 151 с.

114. Маркович, В.М. И.С. Тургенев и русский реалистический роман XIX века/ В.М.Маркович.- Л.: Изд-во Санкт-Петербургского ун-та, 1982. -208 с.

115. Маркович, В.М. Нужен ли нам Тургенев? / В.М. Маркович // Нева. -1993. -№ 11. -С. 279-284.

116. Мартиросян, М.А. Синтаксическая и интонационная организация определений в художественной прозе И.С. Тургенева / М.А. Мартиросян // Сборник научных трудов Ереванского пед. ин-та. Сер. Русский язык. — 1966.-№2.-С. 66-86.

117. Мережковский, Д.С. Акрополь: избранные литературно-критические статьи / Д.С. Мережковский. М. : Книжная палата, 1991. - 352 с.

118. Минский, Н. Встреча с Тургеневым / Н. Минский // Новое литературное обозрение. -2005. -№ 72. С. 5-15.

119. Мостовская, H.H. Восточные мотивы в творчестве И.С. Тургенева / H.H. Мостовская // Русская литература. 1994. - № 4. - С. 101-111.

120. Мостовская, H.H. «Пушкинское» в творчестве Тургенева/ H.H. Мостовская // Русская литература. 1997. - № 1. - С. 28-37.

121. Мостовская, H.H. Был ли Тургенев «странным»/ H.H. Мостовская// Русская литература. 1999. -№ 3. - С. 228-231.

122. Мостовская, H.H. «Memento morí» у Тургенева и Некрасова/ H.H. Мостовская // Русская литература. 2000. - № 3. - С. 149-155.

123. Муратов, А.Б. Тургенев-новеллист (1870-1880-е гг.) / А.Б. Муратов. Л.: Изд-во ЛГУ, 1985.-120 с.

124. Мустафина, А. О композиции романа И.С.Тургенева «Дворянское гнездо» / А. Мустафина // Содержательность форм в художественной литературе: проблемы поэтики / Отв. Б. Удодов. Самара, 1991. - С. 34-49.

125. Мышковская, Л.М. Мастерство Л.Н. Толстого / Л.М. Мышковская. М.: Советский писатель, 1958. - 435 с.

126. Незеленов, А.И. И.С. Тургенев в его произведениях / А.И. Незеленов. -СПб., 1885.-323 с.

127. Никольский, В.А. Природа и человек в русской литературе XIX вв. (5060-е гг.) / В.А. Никольский. Калинин: Изд-во Калининского ун-та, 1973. -225 с.

128. Новикова, Е.Г. Жанровая динамика малой прозы И.С. Тургенева 1860-х гг.: автореф. дис. .канд. филол. наук / Е.Г.Новикова. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1983. - 19 с.

129. Новикова, Е.Г. Формирование понятия «русский эпос» в эстетике И.С.Тургенева 1850-х гг. / Е.Г.Новикова// Проблемы метода и жанра.— Томск, 1985.-Вып. 11.-С. 163-173.

130. Новикова, Е.Г. Лирические повести И.С.Тургенева «Призраки» и «Довольно» (к проблеме жанра) / Е.Г. Новикова // Проблемы метода и жанра. Томск, 1986. - Вып. 12. - С. 186-206.

131. Нойхейль, Р. И.С.Тургенев-писатель-философ / Р. Нойхель// Тургениана. Орел, 1999. - Вып. 2/3. - С. 24-26.

132. Овсянико-Куликовский, Д.Н. Этюды о творчестве Тургенева/ Д.Н. Овсянико-Куликовский. СПб. : Орион, 1904. - 265 с.

133. Осмоловский, О.Н. Достоевский и русский классический роман/ О.Н. Осмоловский. Кишинев: Штиинца, 1981. - 168 с.

134. Осмоловский, О.Н. Жанровая природа романов Тургенева и Достоевского / О.Н. Осмоловский // Тургениана. Орел, 1999. - Вып. 2/3. -С. 40-59.

135. Осьмакова, Л.Н. О поэтике «таинственных повестей» Тургенева/ Л.Н. Осьмакова // И.С. Тургенев в современном мире / Отв. ред. С.Е. Шаталов. -М„ 1987. С. 220-231.

136. Павлов, Л.В. Затянувшийся спор (И.С. Тургенев о психологической манере А.Н. Островского) / Л.В. Павлов // Проблемы психологического анализа в литературе: межвуз. сб. науч. тр. Л. : Изд-во ЛГУ, 1983. - С. 4445.

137. Петров, С.М. И.С.Тургенев: творческий путь/ С.М.Петров.- М.: Художественная литература, 1979. 542 с.

138. Петров, С.М. Критический реализм / С.М. Петров. М. : Высшая школа, 1980.-359 с.

139. Пильд, JI. Тургенев в восприятии русских символистов (1890-1900-е гг.) / Л. Пильд. Тарту : Изд-во Тартусского ун-та , 1999. - 130 с.

140. Поддубная, Р.Н. Рассказ «Сон» И.С.Тургенева и концепция фантастического в русской реалистической литературе 1860-1870-х гг.// Русская литература 1870-1890-х гг. Свердловск, 1980. - Сб. 13. - С. 75-93.

141. Полякова, Л.И. Поэтика эпилога тургеневской повести // И.С. Тургенев и современность: междунар. науч. конф., посвящ. 175-летию со дня рождения И.С. Тургенева / Науч. ред. П.Г. Пустовойт. М., 1997. - С. 192-197.

142. Прийма, Ф.Я. Великий художник слова / Ф.Я. Прийма // Русская литература. 1968. - № 4. - С. 10-26.

143. Прийма, Ф.Я. И.С. Тургенев / Ф.Я. Прийма // Русская литература и фольклор. Л., 1976. - С. 366-384.

144. Пумпянский, Л.В. Классическая традиция/ Л.В.Пумпянский.- М.: Языки славянской культуры, 2000.-864 с.

145. Пустовойт, П.Г. Иван Сергеевич Тургенев / П.Г. Пустовойт. М.: Изд-во МГУ, 1957.- 140 с.

146. Пустовойт, П.Г. Проблемы изучения творчества Тургенева/ П.Г. Пустовойт // Романтизм в славянских литературах / Ред. В.И. Кулешов. — М., 1973.-С. 258-278.

147. Пустовойт, П.Г. Творческий путь И.С. Тургенева / П.Г. Пустовойт. М.: Дет. лит, 1977. - 128 с.

148. Пустовойт, П.Г. И.С. Тургенев художник слова / П.Г. Пустовойт. - М.: Изд-во МГУ, 1980. - 376 с.

149. Пустовойт, П.Г. Изучение творчества И. С. Тургенева на современном этапе / П.Г. Пустовойт // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 1983. - № 4. - С. 40-45.

150. Пустовойт, П.Г. Роман И.С.Тургенева «Отцы и дети»: комментарий/ П.Г. Пустовойт. М. : Просвещение, 1991.-191 с.

151. Пустовойт, П.Г. Эстетическая роль музыки в произведениях И.С.Тургенева/ П. Г. Пустовойт// Филологические науки,- 1999.- №5.-С. 51-54.

152. Ребель, Г.М. Герои и жанровые формы романов Тургенева и Достоевского (Типологические явления русской литературы XIX века): автореф. дис. . .док. филол.наук. Ижевск, 2007. - 47 с.

153. Родзевич, С.И. Романтик реализма: Тургенев и символизм / С.И. Родзевич Тургенев. Киев, 1919. - С. 79-138.

154. Савинков, C.B. Онтология- тургеневского сюжета/ С.В.Савинков, A.A. Фаустов // Кормановские чтения / Отв. A.M. Ремизова Ижевск, 1995. -Вып. 2.

155. Салим, А. Тургенев художник, мыслитель/ А. Салим. - М.: Современник, 1983. - 158 с.

156. Салим, А. О творческом методе Тургенева / И.С.Тургенев, в современном мире / Отв. С.Е. Шаталов. М., 1987. - С. 231-239.

157. Сарбаш, Л.Н. Изучение поэтики романов И.С.Тургенева 50-60-х гг.: учеб. пособие / Л.Н. Сарбаш. Чебоксары: Чебоксар. ГУ, 1988. - 98 с.

158. Сарбаш, Л.Н. Типология повествования в прозе И.С.Тургенева: конспект лекции по спецкурсу / JI.H. Сарбаш Чебоксары: Изд-во Чуваш, унта, 1993.-28 с.

159. Сартаков, С. Иван Сергеевич Тургенев// С. Сартаков. Над чистым листом. М.: Современник, 1982. - С. 348-355.

160. Свахина, О.В. Функции культурной памяти в повестях И.С. Тургенева 1850-1870-х гг.: автореф. дис. . канд. филол. наук/ О.В. Свахина. -Екатеринбург, 2008. 23 с.

161. Свительский, В.А. Личность в мире ценностей (аксиология русской психологической прозы 1860-1870-х годов) / В.А. Свительский. Воронеж: Воронежский гос. ун-т, 2005. — 232 с.

162. Семухина, И.С. Диалогическая природа романов И. С. Тургенева второй половины 1860-х годов: автореф. . идис. канд. филол. наук/ И.С. Семухина. Екатеринбург, 2004. - 18 с.

163. Семухина, И.А. Модель отношений автора и читателя в романистике И. С. Тургенева / И.А. Семухина // Русская классика: динамика художественных систем / Отв. A.B. Колмаков. Екатеринбург, 2007. - Вып. 2. - С. 89-108.

164. Сеченов, И.М. Избранные произведения / И.М. Сеченов. М.: Учпедгиз, 1953.- 158 с.

165. Смирнов, A.A. Пушкинские романтические традиции в творчестве И. С. Тургенева / А. А. Смирнов // И. С. Тургенев и современность: междунар. науч. конф. М., 1997. - С. 69-73.

166. Смирнова, А.И. Поэтика «таинственного» в повестях И.С. Тургенева 6070-х гг. // Проблемы метода и мировоззрения И.С. Тургенева: межвуз. науч. конф., посвящ. 175-летию писателя. Орел:, 1993. - С. 28-30.

167. Смирнова, А. Иван Сергеевич Тургенев // Русские писатели в Москве — М. : Наука, 1977. С. 430^55.

168. Смолярчук, В.И. Иван Сергеевич Тургенев / В.И. Смолярчук// Кони и его окружение / Ред. В.А. Терехина. М., 1990. - С. 126-146.

169. Соболевская, О.И. К проблеме психологизма в современном тургеневедении / О.И. Соболевская // Сборник трудов молодых ученых / Ред. В.И. Шишкин. Томск: Изд-во Томского гос. ун-та, 1973. - Вып. 2. - С. 57— 70.

170. Соловьев, С. Странный Тургенев / С.Соловьев// Искусство кино.-1998.-№ 10.-С. 5-21.

171. Скокова, Л.И. На границе двух эпох / Л.И. Скокова. Тула: Гриф и К, 2003. - 127 с.

172. Скокова, Л.И. Человек и природа в «Записках охотника» Тургенева / Л. Скокова // Вопросы литературы. 2003. - №6. - С.339-347.

173. Скуднякова, Е.В. Фантастическое в поэтике «таинственных повестей» И.С.Тургенева: автореф. дис. . канд. филол. наук/ Е.В. Скуднякова. -Саранск, 2009.-21 с.

174. Страхов, И.В. Психологический анализ в литературном творчестве: в 2 ч. / И.В. Страхов. Саратов: Изд-во СГПИ, 1973.

175. Струве, П.Б. Тургенев/ П.Б.Струве// Литературная учеба.- 2000.-№ 2. С. 204-207.

176. Тамарченко, Н.Д. Типология реалистического романа: на материале классических образцов жанра в русской литературе XIX в. / Н.Д. Тамарченко. Красноярск: Изд-во Краснояр. ун-та, 1988. - 195 с.

177. Тиме, Г.А. О жанровых особенностях прозы И.С.Тургенева в свете сравнительной поэтики (из истории русско-немецких литературных связей) / Г.А. Тиме Орел: Орлов, гос. пед. ин-т, 1991. - С. 25-32.

178. Тиме, Г.А. Литературный метод как метод отражение философского мировоззрения: И.С. Тургенев и немецкая мысль / Г.А. Тиме // Литература вконтексте культуры: межвуз. сб. / Ред. Ж. Зельдхейи-Деак, А. Холлош — СПб., 1998. -Вып 2. — С. 165-174.

179. Томашевский, Б.В. Теория литературы. Поэтика / Б. В. Томашевский. — М.: Аспект Пресс, 1996. 334 с.

180. Топоров, В.Н. Странный Тургенев: (Четыре главы) / В. Н. Топоров. -М. : Изд-во Рос. гос. гуманитар, ун-та, 1998. 190с.

181. Туниманов, В.А. О «фантастическом» в произведениях Тургенева и Достоевского / В.А. Туниманов // Русская литература. 2002. - № 1. - С. 2237.

182. Тхоржевский, И.И. Художник-маловер: Тургенев (1818-1883)/ И.И. Тхоржевский //Литературная учеба. 2000. - № 3. - С. 173-179.

183. Улыбина, О.Б. Проблемы поэтики «таинственных повестей» И. С. Тургенева: автореф. дис. . канд. филол. наук / О.Б. Улыбина. — Н. Новгород, 1996. 15 с.

184. Ушаков, Д.Н. Толковый словарь русского языка в 4 т. / Д. Н. Ушаков. -М. : Сов. энциклопедия, 1935-1940.

185. Успенский, Б.А. Семиотика искусства / Б.А. Успенский М. : Школа «Языки русской культуры», 1995.- 360 с.

186. Фатеев, С.П. О природе у Тургенева / С.П. Фатеев // Вопросы русской литературы: Республик, межведомственный науч. сб.- Львов : Изд-во Львовского гос. ун-та.- 1987. Вып. 1 (49). - С. 95-100.

187. Фаустов, A.A. И.С. Тургенев / A.A. Фаустов. Воронеж : Изд-во ВГУ, 1997.

188. Фаустов, A.A. Авторское поведение Тургенева как парадокс: ст. вторая / A.A. Фаустов // Кормановские чтения: материалы межвуз. науч. конф. -Ижевск : Изд-во УдГУ, 1998. Вып. 3. - С. 141-150.

189. Фаустов, A.A. Очерки по характерологии русской литературы / А. А. Фаустов, C.B. Савинков. Воронеж : Изд-во ВГУ, 1998. - 156 с.

190. Федосюк, Ю.А. Русские фамилии: популярный этимологический словарь / Ю.А. Федосюк. М. : Флинта, 2006. - 240 с.

191. Фишер, В. Таинственное у Тургенева / В. Фишер // Венок Тургеневу. 1818-1918.-Одесса, 1919.

192. Франк, С. Непостижимое. Онтологическое введение в философию религии / С. Франк. М. : ACT, 1990. - 506 с.

193. Фрейд, 3. Толкование сновидений/ З.Фрейд. М.: Попурри, 2008,576 с.

194. Фрейденберг, О. Поэтика сюжета и жанра / О. Фрейденберг. — М. : Лабиринт, 1997. 448 с.

195. Фохт, У.Р. Пути русского реализма / У. Р. Фохт. М. : Сов. писатель, 1963.-264с.

196. Фохт, У.Р. Проблемы типологии русского реализма / У.Р. Фохт. М. : Наука, 1969. - 474 с.

197. Халфина, H.H. Поэтика культурно-исторического у И.С.Тургенева// И.С.Тургенев и современность: междунар. науч. конф., посвящ. 175-летию со дня рождения И.С.Тургенева/ Науч. ред. П.Г. Пустовойт. М., 1977.-С. 138-141.

198. Халфина, H.H. Культурно-исторический пейзаж у И.С.Тургенева/ H.H. Халфина // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. -1987. № 2 (158). - С. 74-76.

199. Хализев, В.Е. Теория литературы / В.Е. Хализев.- М. : Высшая школа, 2007.- 408 с.

200. Харитонов, Е.В. Фантастика И.С.Тургенева / Е.В.Харитонов// Библиография. 1995. -№ 1. - С. 50-51.

201. Цейтлин, А.Г. Мастерство Тургенева-романиста / А. Г. Цейтлин. -М. : Сов. писатель, 1968. 433 с.

202. Цейтлин, А.Г. Роман И. С. Тургенева «Рудин» / А.Г.Цейтлин. М. : Худож. лит., 1968. - 80 с.

203. Цонева, А. Повествовательная структура рассказов И.С.Тургенева (на материале «Записок охотника») / А. Цонева // Болгарская русистика. 1990. -№ 1. - С. 28-32.

204. Цонева, А. Повествование от первого лица у И.С.Тургенева/ А. Цонева // И.С. Тургенев: жизнь, творчество, традиции / Ред. Ж. Зельдхейи-Деак, А. Холлош. Будапешт, 1994. - С. 221-232.

205. Чиж, В.Ф. Тургенев как психопатолог//Вопросы философии и психологии. 1899. - Вып. 49-50.- С. 113-130.

206. Чичерин, A.B. Звуковая волна в прозе И. С. Тургенева / А. В. Чичерин // Сила поэтического слова / А. В. Чичерин. М., 1985. - С. 19-27.

207. Чичерин, А. Тургенев и его стиль/ А.Чичерин// Ритм образа/ А. Чичерин. М.: Сов. писатель, 1988. - С. 26-52.

208. Чудаков, А.П. О поэтике Тургенева-прозаика // И. С. Тургенев в современном мире / отв. С.Е. Шаталов М., 1987. - С. 240-267.

209. Шаталов, С.Е. Проблемы поэтики И.С. Тургенева / С. Е. Шаталов. М. : Сов. писатель, 1969. — 328с.

210. Шаталов, С.Е. Художественный мир И.С. Тургенева / С. Е. Шаталов. -М.: Советский писатель, 1979. -312 с.

211. Шмид, В. Проза как поэзия. Пушкин. Достоевский. Чехов / В. Шмид. -Спб.: Инапресс, 1998. 352 с.

212. Штрихи к портрету «странного» Тургенева: неопубликов. мемуарный очерк Н. М. Минского // Новое литературное обозрение. 2005. - № 72. — С. 19-30.

213. Чудаков, А.П. Слово-вещь-мир: от Пушкина до Толстого / А. П. Чудаков. М. : Совр. писатель, 1992. - 317 с.

214. Эпштейн, М. Н. Природа, мир, тайник вселенной.: система пейзажных образов в русской поэзии / М. Н. Эпштейн. — М. : Высшая школа, 1990. — 330 с.

215. Эткинд, Е.Г. «Внутренний человек» и внешняя речь: очерки психопоэтики русской литературы XVIII-XIX вв. / Е. Г. Эткинд. М. : Языки славянской культуры 1999. - 448 с.

216. Яворская, О.М. О роли символических мотивов в прозе И. С. Тургенева // И.С. Тургенев и современность: междунар. науч. конф.,посвящ. 175-летию со дня рождения И. С. Тургенева/ науч. ред. П.Г. Пустовойт. М. : Изд-во МГУ, 1997. - С. 142-147.

217. Якобсон, Р. Заумный Тургенев / Р. Якобсон Работы по поэтике / М. : Прогресс, 1987. - С. 250-253.

218. Яловая, З.Ф. И.С. Тургенев и проблема «лишнего человека» в общественно-литературной жизни России периода «мрачного семилетия» (1848-1854 гг.) / З.Ф. Яловая. Киев : Киевская правда, 1983.- 124 с.

219. Справочное издание 233. Мифы народов мира Электронный ресурс. http://www.z-obereg.ru/ll/28/378/384.- Режим доступа: