автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.08
диссертация на тему: Техника как феномен культуры

Полный текст автореферата диссертации по теме "Техника как феномен культуры"

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК Институт философии

На правах рукописи

>

$ ВОРОНИН Андрей Алексеевич

и

Техника как феномен культуры Специальность - 09.00.08 философия науки и

техники

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора философских наук

Москва 2005

Работа выполнена в Исследовательской группе философии самосознания ИФ РАН.

Официальные оппоненты:

Доктор философских наук Горохов В.Г. - ведущий научный сотрудник ИФ РАН,

Доктор философских наук Рабинович В.Л. -заведующий сектором Института культуроло! ии мк рф,

Доктор философских наук Сокулер 3. А. -профессор МГУ.

Ведущая организация кафедра социологи и культурологии Московского Государственного Технического Университета им. Н.Э. Баумана.

Защита состоится «16» июня 2005 года в .... часов на заседании Диссертационного совета д 002.015.03 при Институте философии РАН по адресу: 119992 Москва, ул. Волхонка, 14.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института философии РАН.

Автореферат разослан «....».............. 2005 г.

Ученый секретарь Диссертационного совета доктор философских наук ^ '¡¿¡2¿¿^Л.П. Киященко

а

/ ' ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы Роль и место техники в современных обществах стремительно растут. Техника вторгается в самые неожиданные сферы человеческой жизни, вытесняя старые и создавая новые стили жизни, новые предметные сферы и новые ценности. Отношение к экспансии техники — острая проблема и обыденного сознания, и социально-гуманитарного познания. Техника несет людям счастье. Техника погубит человека. В этом диапазоне лежат оценки и ожидания — как в теоретических работах, так и в массовом сознании. Обращение к проблеме места и роли техники в жизни человека имеет и познавательный, и практический смысл. И хотя сама проблематика вовсе не нова, она нуждается в систематической дискуссии и постоянном внимании. Актуальной делает диссертацию обоснование интегрального — коммуникативного — подхода к осмыслению ряда частных вопросов, обсуждаемых в дискуссиях о технике, а также включение в оборот новых источников и точек зрения.

Степень научной разработанности проблемы Техника оценивается в разных мировоззренческих парадигмах то как надежда и панацея от всех бед, то как причина упадка культуры и человека. И оптимистические, и пессимистические оценки, отражая реальные процессы и тенденции, находят свое выражение и разработку в философии науки знании. Философия техники — динамично и широко развивающаяся область знания, академическая дисциплина с более чем столетней историей, своими авторитетами, классиками и традициями. За последние годы у нас появилось немало интересных трудов по философии техники. Среди авторов, активно работающих над темой, следует назвать прежде всего Абрамову Н.Т., Акчурина И.А., Алексееву И.А., Аршинова В.И., Багдасарьян Н.Г., Баксанско-го O.E., Гайденко П.П., Горохова В.Г., Долгова K.M., Ефременко Д.В., Катасонова A.B., Козлова Б.И., Кормина H.A., Крылову И.А., Кузнецову Н.И., Лисеева И.К., Мамчур И.А., Меркулова И.П., Огурцова А.П., Попова Е.В., Поруса В.Н., Розина В.М., Розова М.А., Симоненко О.Д., Старостина Б.А., Степина B.C., Тищенко П.Д., Чешева В.В., Чумакова А.Н. и других. У истоков отечественной традиции философией техники стояли H.A. Бердяев, С.Н. Булгаков, К.Э. Циолковский, П.К. Энгельмейер, Н.Ф. Федоров, П. Флоренский. За рубежом философия техники уже давно превратилась в академическую дисциплину, здесь должны быть названы такие классики, как Адорно Т., Вебер М., Гелен А., Дессауер Ф., Дюркгейм Э., Лемм Ст., Ленк X., Луман Н., Мамфорд Л., Маркс К., Маркузе Г.,

1 *'üt-национальна--i библиотека

J I СПепрвург г)Г/л

\_О» ^ф-шщ^УЬ

Рапп Ф., Сколимовски X., Тоффлер Э., Турен А., Фромм Э., Хабер-мас Ю., Хайдеггер М., Хунинг А., Хюбнер К., Шельски X., Шпенглер О., Эллюль Ж., Юнгер Ф., Ясперс К.

В работе дается типология онтологических, социальных и антропологических трактовок феномена техники в философской и социологической литературе. Логика исследования техники предполагает следующий шаг, который аргументируется в работе — это шаг к пониманию техники как средства и результата общения людей, иными словами — как коммуникативной стратегии, вырабатываемой человеком, культурой, социумом в качестве условия своей жизни и развития.

Объект исследования — мир артефактов. Предмет исследования — коммуникативная природа артефактов и восприятие мира артефактов в разных формах культуры, прежде всего в науке, а также в идеологии и в обыденном сознании.

Цели и задачи диссертации

Общая цель — обосновать целостный взгляд на технику как на одну из коммуникативных стратегий, — диктует автору ряд конкретных задач.

• Обобщить дискуссии о сути и функциях техники,

• проследить общую логику определений техники, историческое развитие теоретической рефлексии по поводу техники,

• обосновать тезис о коммуникативной природе техники,

• обсудить принципиальные вопросы о творческом и рутинном в технической деятельности,

• поставить под сомнение жесткое противопоставление техники и культуры, описать «механизмы», или элементы техники самоосуществления культуры,

• выявить новые экспликации моральной и культурологической проблематики.

Методологическая основа исследования

В работе применен генетически-содержательный метод, разработанный Б.А. Грушиным, Ф.Т. Михайловым и коллегами применительно к исследованию реалий общественного сознания1. Суть этого метода заключается в том, что проблемы определения, соотношений и взаимосвязи понятий в междисциплинарном знании должны прежде

1 Более подробно об этом см.: Воронин А А. Подходы к исследованию сознания. // Филос. исследования, 1995 № 2.; Воронин А.А Методологические принципы исследования общественного сознания в советской философской литературе. М., ИФ АН СССР, 1986.

всего базироваться на изучении становления предмета исследования, его реального исторического движения и метаморфоз, целиком не улавливаемых чисто логическим, категориальным анализом. Наряду с этим используются и методы логического, типологического анализа, сравнительные и историко-философские экскурсы.

Научная новизна

Развиваемый в работе подход позволяет по-новому взглянуть на некоторые затруднения как теоретического, так и мировоззренческого плана. К числу первых относится ставшая уже традиционной дилемма культуры и техники, понятая как их враждебное противостояние. Не разрешена удовлетворительным образом проблема основ техники, ее связи с социальным, ментальным или природным мирами. Внутри самой техники часто усматриваются несовместимые компоненты (целерациональность и коммуникативность, например), ей приписываются «очевидные», но неорганичные предикаты (враждебность человеку, механицизм, бездушие, тотальность и т.п.). Это — следствие по сути мифологического понимания техники как чего-то, вне-положенного (или вообще неизвестно как возникшего) человеку феномена. Попытка поставить проблему в пределах коммуникативной природы человеческой деятельности, во-первых, демистифицирует и предмет исследования, и его метод, и во вторых связывает все эффекты и проблемы с жизнью, деятельностью и мышлением самого человека. Отсюда новые возможности теоретического анализа мира техники с его связи с миром культуры, моральной ответственности человека, перспектив разумного отношения к технике и ее прогрессу.

В работе аргументируется точка зрения на технику как на одну из коммуникативных стратегий, используемых людьми в ходе своего общения. Философия техники с этой точки зрения смотрит на свой предмет не со стороны предмета — техники, и не со стороны метода, а со стороны самого человека, его способностей и потребностей. Философия любой предметной области, будь то наука, техника, искусство, право или мораль, стоят перед проблемой демистификации своего предмета в тех случаях, если этот предмет выведен за пределы «мира человека». «Миф техники» — название книги диссертанта, подчеркивающее интенцию преодолеть понимание техники как внешнего по отношению к человеку, его культуре, его социальной организации и его сознания феномена. Диссертант считает необходимым конкретизировать антропологическую позицию, распространенную в новейшей литературе по философии техники. Техника связывается в антропологическом подходе с «природой человека», часто понятой как робинзонада или биодетерминистское единство «программ», которые реализуются в человеке. Автор предлагает сделать следующий

шаг в понимании общей креативной природы техники, культуры и коммуникации, считая, что общение, коммуникация и есть и место, и повод, и средство, и результат и сам процесс творения человека и его «природы». Таким образом, мир артефактов предстает как мир принципиально коммуникативный.

Положения, выносимые на защиту

Главная идея — преодолеть по сути мифологическое убеждение в изначальной и фатальной отделенности и противопоставленности техники миру человека Этот миф, как и любой другой, возник не случайно, и он поддерживается воспроизводством идеологических оценок техники. Как чуждая и враждебная сила техника фигурирует в массовом и даже профессиональном сознании вот уже почти столетие. Но этот миф основан на поверхностном восприятии негативных эффектов техники. На защиту выносится целостная концепция понимания техники как коммуникативной стратегии, по своей природе, сущности, генезису и бытованию тождественной человеку, культуре и обществу. Авторская позиция может быть резюмирована в следующих тезисах:

1. Обосновывается положение о существенном единстве культуры и техники, мира артефактов и «мира человека».

2. Понимание техники как многомерного системного феномена включает в себя натуралистическое, социологическое и антропологическое измерения, но к ним не сводится. Специфика современной информационной техники и ее новые функции требуют разработки новых подходов к ее пониманию.

3. Сопоставление структуры коммуникативного акта (по Г.В. Гриненко) и инструментального определения техники (П. Рабар-дель) подводит к выявлению коммуникативной природы техники.

4. Технику нельзя отнести ни к чисто познавательным, ни к чисто практическим компонентам коммуникации, ни считать ее особой, те. независимой от них субстанцией деятельности. Она присутствует, в той или иной степени, в любом поступке, в любом атоме общения. Техника имеет общую природу с культурой.

5. Проблема соотношения рутинного и творческого в технике не сводится к их прямолинейному противопоставлению. Свертывая однообразные и малоэффективные движения в алгоритмы и фиксируя их в «веществе» культуры, техника автоматизирует рутинные компоненты жизни. Экспансия техники — с этой точки зрения — это экспансия продуктивной деятельности человека, сводящая на нет репродуктивные, рутинные структуры практики. В технике в подвижном и противоречивом единстве проступают как творческие, так и рутинные структуры. Везде, где появляется алгоритм общения, можно говорить

и о технике — в широком смысле слова. Это особенно наглядно в век информационных технологий, которые напрямую обслуживают коммуникационные потребности и создают для них новые возможности.

6. Вводятся понятие коммуникативной стратегии и критерии разграничения техники от других коммуникативных стратегий.

7. Даны экспликации коммуникативного понимания техники применительно к моральной и культурологической проблематике. Культура обладает собственной техникой самоорганизации, одним из механизмов которой служат инновационные фильтры.

8. Эвристический потенциал коммуникативного понимания техники выявляется в анализе «оценки техники» как способа институцио-нализации ответственности человека за направления и последствия технического прогресса.

Теоретическая и практическая значимость

Работа может быть использована в исследовательской, преподавательской и экспертной деятельности, в научной дискуссии, как призыв о практических шагах в направлении институционализации социальной экспертизы технических решений.

АПРОБАЦИЯ ДИССЕРТАЦИИ

Результаты исследования были доложены на Международных конференциях

• Международная научная конференция «Техника, общество и окружающая среда» 18—-19 июня 1998 г., Москва.

• Институт стратегических инноваций, Международный круглый стол «Инновационная культура и развитие» Москва, 1—2 июля 2001, доклад «Инновации и котринновации в культуре»

• Международная научно-практическая конференция Института культурологи МК РФ, РАН, ЮНЕСКО «Культурология, культурная политика, развитие» Москва, 1—3 июля 2001 г.

• Первый Международный семинар «Управление в биологических системах», Пущино, 27 июня 2001, член оргкомитета, доклад «Социально-философские соображения о ВПБ (выращенных персональных белках)», доклад «Социальные импликации новых технологий».

• Второй Международный семинар «Управление в биологических системах», Москва, 27 -28 июня 2002, Ин-т проблем управления им. В.А.Трапезникова РАН — член оргкомитета, доклад «Дрейф к человеку».

• III. Международная конференция «Глобальные проблемы устойчивого развития и современная цивилизация», Москва, 17— 20 января 2003 г.

IV Российский философский конгресс, Москва, июнь 2005, доклад

на секции философии техники — «Техника культуры» Структура работы определяется поставленными целями Диссертация состоит из введения, семи глав и заключения

Основное содержание работы Работа состоит из предисловия, семи глав и списка литературы. В предисловии охарактеризована степень разработанности проблемы в философской литературе, определяется понятие «миф техники» как представление об ее (техники) отчужденности от человека и культуры. Отсюда и главная задача работы — исследовать мифологические компоненты в представлениях о технике, — будь то философская рефлексия, идеологические доктрины или феномен массового сознания.

Заявляется позиция, которая потом подробно аргументируется в тексте работы — это понимание техники как одной из стратегий коммуникации (это понятие подробно анализируется в гл. 4), или обращения человека к миру, другому и к себе. Эта позиция выкристаллизовывается из попыток последовательно снять ограничения трех основных трактовок техники — естественнонаучной (или натуралистической), социальной (точнее ее было бы назвать социоморфической) и антропологической Формулируется авторская позиция в традиции, изложенной в трудах Ф.Т. Михайлова (см. список литературы), и опирающейся на экспликацию способов и содержания обращения людей друг к другу как causa sui культуры. Именно обращение, будучи базовым, фундаментальным основанием человека, предполагает использование, производство и развитие всех средств и содержаний культуры. В их числе — материальные, символические, ментальные, языковые и речевые средства и способы обращения, или коммуникации. В их число входит и техника. Она «занимает место» между общающимися людьми и возникает и развивается как средство общения. Традиционно техника понимается как средство (или совокупность средств) достижения целей человека (и человечества). Разрывы между системами целей и системами средств в таком случае трактуются как конфликт техники и культуры. Цели деятельности «закрепляются» за культурой, а средства выводятся за пределы и культуры, и вообще коммуникации людей (сообществ, социальных субъектов, индивидов и т.п.). Например, космический аппарат нужен для освоения космоса, лазер — для хирургической операции, автомобиль, транспорт — для перемещения в пространстве. Все это так. Но и космос, и операция, и перемещение в пространстве, и многое другое нужны людям только тогда, когда они включены в мир существенного для человека смыслового пространства его жизни. А создается

«мир человека» в процессе и на основе общения, создающего «природу человека», «вторую природу» — артефакты, и фундаментальную связь между ними. Техника во всех ее проявлениях — и как инструмент деятельности, и как технологическая система, и как ментальные, эстетические, языковые структуры — это существенный момент обращения людей друг к другу как базового принципа человеческого существования. То есть коммуникации, ее фундаментальной роли в самоорганизации креативности общества, культуры, мышления. В работе выделяются три основные функции техники как момента общения — условие, средство и результат коммуникации.

В главе 1 «Дискуссии о технике» предпринят обзор философских дискуссий о сущности и роли техники в культуре и обществе. Основные позиции таковы.

1. Техника — это прикладная естественная наука: наука открывает, а техника использует силы природы. Они смотрят на мир с разных точек зрения: наука интересуется тем, что есть, а техника — тем, что должно быть.

2. Однако, возражают другие исследователи, отношения науки и техники — более многосторонни, нежели просто утилизация знания в механизмах, и прямой каузальной связи между наукой и техникой не существует. Сегодня вообще трудно провести грань между наукой и техникой. Хотя и там, и там остаются свои специфические приоритеты: в технике больше ценятся завершенность, надежность, чувствительность, скорость, эффективность, в науке — глубина, точность, истина и риск новизны. Поэтому критерии развития у них — разные. В частности, техническое устройство — не тест для теории, практический успех — не гарантия истины, правила технологии — не законы природы2.

3. Техника есть система средств, — с таким утверждением выступил, в частности Г. Зиммель. «Абсолютное средство», каковым является техника, равнодушно к целям действия, его задача — исправно функционировать, не спрашивая «зачем» и «почему». Эти вопросы — к человеку, он привносит интересы и ценности в технику, точнее говоря, в ее использование — технические системы, в которые изначально заложены определенные цели. Например, оружие создается именно с определенной — нравственно неприемлемой — целью: убийство ближнего своего.

4. Техника — это своего рода сублимация воли к господству, и вслед за Ф. Ницше и О. Шпенглером многих философов беспокоит конфронтация техники (и сугубо технических целей) и культуры,

2 Ьепк Н. Моэег Б. Ор. сИ. Б. 207

распространение технического господства над природой на господство над людьми и вообще угрозы антигуманизма.

5. Однако и здесь не все верно, отмечают сторонники Ф. Дессау-эра: техника — один из заветов Бога. Хотя она и основана на законах природы, но возникает из целей человека, служит как бы материализацией его идей. Постоянное превращение из духа в материю, осуществляемое техникой, делает ее одухотворенной. Техника — это оснащенный орудиями путь к Богу, к высшему, к свободе, средство воплощения божественного замысла.

6. В светском варианте эти мысли развиваются в терминах «реальной или потенциальной самореализации людей», причем речь идет о креативной способности человека посредством организованного и оснащенного орудиями действия изменять действительность (эта мысль широко представлена в марксистской литературе), объективировать свои стремления и ценности и накапливать богатства и ресурсы.

7. И с этой точки зрения логичен еще один взгляд на технику, она не является антиподом культуре, она создает практически неограниченные возможности для самореализации, причем отнюдь не только в узкотехническом смысле.

Точно такая же многоголосица, как в понимании техники, царит и в оценках воздействия техники на человеческое общество.

В философской литературе еще до второй мировой войны сложились два основных отношения к технике: оптимистическое и пессимистическое. Первое из них возникло на волне технической эйфории начала века, и было широко представлено в общественном мнении, но наиболее систематически технооптимизм выразили философы Э. Капп и Ф. Дессауэр. Один из отцов-основателей философии техники, Э. Капп, считал технические устройства проекцией и развитием органов человека —- рук, ног, пальцев, мышечной силы, зрения, слуха и т.д. Подобные взгляды высказывал П. Флоренский3. Поскольку организм человека в принципе не порочен, в принципе хороши и искусственные средства его имитации и многократного усиления (рычаг, колесо, телескоп). Техника воспринималась как средство достижения целей человека и человечества, в том числе и в социальной жизни, в значительной степени благодаря тому, что еще не слишком была заметна «обратная сторона медали». Но если Капп показал позитивные стороны использования техники и ее воздействия на человека, то Дессауэр стремился обосновать гармонию человека и техники посредством объединения двух мифологем — христианской и прометеевской. Для него техника — это завет Бога, наделившего человека

3 Флоренский II Органопроекция — Декора 1ивное искусство СССР, 1969, № 12, с. 39—42.

творческой мощью и неистребимой тягой к преодолению своих реальных границ.

Напротив, пессимисты и скептики усматривали в техническом прогрессе всевозможные беды. Одним из первых проблему крепостной зависимости человека от техники поставил М. Вебер в своей концепции рациональности, в ходе обсуждения места человека в рациональной системе деятельности М. Шелер полагал, что техника — это проекция вовне извечной тяги человека к власти, и что отношения господства распространяются благодаря технике на природный и социальный мир в равной степени. Стереотипы технико-рационального отношения к миру ведут к отчуждению людей, и тем самым культура их взаимосвязей оказывается под угрозой. Ф. Ницше, О. Шпенглер и А. Тойнби поддерживали это в целом негативное отношение к технической экспансии, а Л. Клагес (Ъ. К]а§ев) написал программную книгу с антитехнической культурной критикой. Особенно болезненно проблемы «техника — общество» воспринимались на фоне мировых войн, когда мощный подъем индустрии, рационального менеджмента, технологической культуры в целом были использованы не во благо, а на погибель человечества (Ф.Г. Юнгер). Но дело было уже не только в разрушительной силе прометеевского пыла, и не только в чудовищных последствиях индустриального прогресса, — проницательному взгляду философов стали открываться и более тонкие и латентные факторы, требующие, по меньшей мере, внимания и понимания.

К. Ясперс в книге «Духовная ситуация эпохи» разбирает результаты такого воздействия техники, как утрата человеком самой способности верить (поскольку техника не оставляет якобы места вере и требует эксперимента, измерения и проверки), в том числе — верить друг другу. Это не может не сказаться на душевном самочувствии человека — человек отчужден не только от своей природы, которую он безжалостно препарирует, но и от себя самого — его духовность, гуманность, любовь, творчество уже как бы не находят себе места среди киловольтов, килобайтов и мегатонн. Вообще все измеримое в человеке, замечает Ясперс, отрицает его «самость», человек — это нечто «иное», и он всегда будет сопротивляться диктату измерений. Вот только успешно ли?

Эту же тему поддерживает Ханс Фрайер (Нап2 Ргеуег), лейтмотивом рассуждений которого становится мысль о том, что техника перестала уже быть средством достижения человеческих целей. Она переросла в нечто непредсказуемое и самодостаточное. Фрайер описывает пути, по которым идет негативное воздействие техники. Первый — это власть вещей над людьми (не только в быту и в смысле потребительского синдрома, но и вообще приоритет вещного над че-

ловеческим) Второй — человек в процессе труда, попадая в сети кооперации, превращается в «винтик», привыкает к тому, что он управляем и теряет, таким образом, свою естественную спонтанность, он жертвует свою свободу анонимному рациональному «порядку» Третий - отсюда прямая дорога к тоталитарному обществу, в котором тотально только планирование, но этого «только» оказывается достаточно для подчинения человека миру вещей и полной утраты им экзистенциальной инициативы, т.е. смелости жить по-своему, на свой страх и риск. Эту тему развивал и Н. Бердяев4.

Одной из самых радикальных книг о гибельности технического прогресса стала работа Ф.Г. Юнгера «Совершенство техники»5. Основная идея, или пафос книги — критика мировоззрения технократа. Технократическое мышление развернуто в схематическом представлении. Техника понимается как демиург, как полноценный конструктор таких базовых онтологических структур мира, как время, пространство и социальность. По тексту книги дефиниции понятий «техника, технократическое мышление, технический прогресс» дается многократно, и в разных отношениях, и разными словами — мы к этому еще вернемся. Важно отметить, что радикализм Юнгера есть острая реакция на болезненные социальные сдвиги, связанные с новой — индустриальной и технической — эпохой, человека, пережившего две мировые войны и пытающегося понять их обший корень. Он выносит за скобки политические и идеологические причины двух европейских катастроф — для него социализм и капитализм одинаково зависят от истинной чумы трех последних веков — технического прогресса.

Вполне укладываются в эти схематизмы мнения Арнольда Гелена6 и Хельмута Шельски7. Первый из них разрабатывал антропологический взгляд на технику, полагая ее предпосылки в биологии человека. Он высказывал соображения, созвучные Капповой теории подобия техники и организма: технические устройства заменяют, усиливают и разгружают органы тела, принимая на себя их функции. Однако выводы Гелен делает совсем другие: возникновение технической суперструктуры подавляет человека, его опыт и переживания становятся вторичными (их заменяют кино, ТУ, искусственная среда) и уже не наполнены сокровенным интимным смыслом. Накапливается не под-

4 Бердяев Н. Человек и машина — Вопросы философии, 1985, №2.

5 Юнгер Ф Г. Совершенство техники. Машина и собственность СПб , «Владимир Даль», 2002.С. 559.

6 Arnold Gehlen. Die Seele in Technischen Zeitalter. Sozialpsychologische Probleme in der industriellen Gesellschaft. Hamburg, 1957.

7 Schelsky, H. Der mensch in der wissenschaftlischen Zivilisation Koeln/ Opladen,1961

линный жизненный опыт, а его суррогаты, вместо морали господствует общественное мнение, подлинные культурные ценности опошляются тиражированием и модой. X. Шельски более сдержанно, но не менее определенно фиксирует зависимость человека от производства, вещей, технической цивилизации в области политики и идеологии. Он показывает, что решения, которые принимаются в политических институтах и идеологических сферах, становятся лишь аспектами технической необходимости, тем самым гуманитарный смысл деятельности институтов отодвигается на второй план.

Одна из основных интриг человеческой истории — борьба человека и природы. Поскольку для человека есть только два пути — либо покориться природе, либо господствовать над ней, — ключевым понятием для Т. Адорно и М. Хоркхаймера8 стало покорение природы. Причем эта интенция многосторонняя, исторически противоречивая и социально опосредованная, она дистанцирует человека и природу как субъект и объект, и в значительной мере определяет исторические эпохи. В этой борьбе человек постепенно одерживает верх, и он вполне может гордиться своими победами: освобождением от природной зависимости, дифференциацией способностей и умений, положительным знанием, т.е. опытом объективного объяснения, возникновением индивидуализма и разума, критически и рефлексивно ориентированного мышления, защищенного автономией и свободой. Но, как и все исторические феномены, эти завоевания не вечны и не тождественны сами себе: будучи поначалу только дерзкими мечтами, они, постепенно обретая реальные формы и наполняясь адекватным содержанием под воздействием спонтанных социотехнических сил, стали превращаться в свою противоположность. Господство человека над природой обернулось господством одних людей над другими, насилием над природными качествами человека, разум превратился в инструментальный рассудок, насилующий мышление, победа над внешней природой обернулась угрозой экологической катастрофы.

Взгляды Г. Маркузе на технику, в целом созвучные позициям Адорно и Хоркхаймера, претерпели известную эволюцию. В 30— 40-е годы для него было важно субъект-объектное противопоставление: человек навязывает природе свои цели и добивается их своим разумом и трудом. Причем на ранних этапах истории не отмечается противоположности труда и разума (читай: науки и техники) по отношению к другим общественным институциям — политике, морали, культуре, личности. Эту идиллическую картину нарушил капитализм. Наука, техника, разум всегда были вписаны в логику господства, необходимую для выживания человечества. Репрессивное противопо-

8 Хоркхаймер М., Адорно Т. Диалектика Просвещения. М., СПб., 1997.

ставление человека и природы идет от самой природы, оно заложено в биолого-филогенетическую программу человека. Так что капитализм просто выпустил джина из бутылки. Рационализация жизни под воздействием науки и техники — это институционализация контроля и господства над универсумом, это истолкование несвободы человека, его зависимости от стремления к власти. И если верно то, что господство есть тупиковый путь истории, революционизировать общество можно только вместе с революционизированием науки и техники.

Ю. Хабермас в принципе разделяет убеждение своих коллег в том, что труд, только посредством которого исторически была возможна эмансипация человека от природы, есть как бы антропологическая константа: он организован по образцам целерационального действия, всегда инструментального, алчного, разрушительного, технически манипулируемого. Таким же является и современное техническое знание, и других типов рационального отношения мы пока не только не имеем, но и не мыслим. Отсюда логично следует вывод, сделанный уже Э. Фроммом: индустриальное общество (будучи продуктом технического прогресса) унифицирует личность в стремлении не «быть», а «иметь», ведет человека к «патологии повседневности», в которой бытие превращается в потребительство. Люди становятся заложниками современной социотехнической системы, основанной на двух максимах: все, что может быть сделано (технически), делается независимо от цены и последствий (атомные бомбы, космические программы); максимизация «полезного эффекта» осуществляется без заботы о качестве жизни и индивидуальности человека. В качестве новой морали в этом новом индустриальном обществе — лишь технология успешного поведения.

Итак, техника — это цивилизационный вирус, поражающий культуру, сублимация агрессии, безответственная алчность, техника — это бездушная тварь, пожирающая людей, с одной стороны. С другой — даже передать эти мысли без техники невозможно, техника — это уже человеческая природа, воздух культуры и надежда на будущее. Явно противоречивые мнения о связях техники и общества лишь отражают противоречивые реальные тенденции. Философы берутся строить понятийные пространства возможных решений этой дилеммы, и, все еще отказываясь от ценностных суждений, пытаются понять природу самого феномена «техника». Наиболее детально проработано направление, идущее от М. Вебера к Ю. Хабермасу и связанное с трактовкой рациональности — целенаправленной деятельности как основании рациональности общества. Его основная сфера — понятийное, когнитивное отношение к миру. Два других способа — нормативный и ценностный — имеют некоторые особенности' целераци-

ональное поведение, исходя из определенного ценностного горизонта, артикулирует цели, организует средства и предвидит последствия деятельности, т.е. содержит четыре компонента рефлексии. Ценностное отношение к миру содержит три первые компоненты, так как не ставит (часто сознательно) задачи предвидеть последствия деятельности. Нормативное поведение не задает себе вопросов ни о последствиях, ни о ценности, ни о цели действий, ограничиваясь следованием стандарту — ритуалу как средству поддержания социальной связи. Однако принципиальная разница целерационального действия и так называемого коммуникативного поведения представляется Ю. Хабермасу в ориентации: в первом случае — на инструментальный успех, во втором — на понимание и сочувствие.

Инструментальное действие опирается на технические правила, эмпирические знания и прогноз возможных эффектов; рациональный выбор включает в контекст аналитического знания калькуляцию ценностей и максим; таким образом целесообразная деятельность осуществляет определенные цели в заданных условиях. Коммуникативное действие — это символически опосредованное взаимодействие minimum двух субъектов в согласии с нормами, направленное на интерсубъективное понимание, основанное на общепризнанных интенциях.

У этих двух типов поведения разные типы удостоверения правильности: в первом случае — эмпирическая адекватность и аналитическая верность; во втором — достоверное понимание, не нуждающееся в доказательствах, полноценное интерактивное действие. Наконец, оба эти типа имеют свои особые функции: целерациональность — это путь к адаптации, приспособлению человека к миру и мира к человеку; коммуникативность — это путь самопознания, понимания своего социокультурного мира, открытия смыслов жизни. Надо ли говорить, что перспективы гуманизации техники Ю. Хабермас видит в экспансии коммуникативного поведения в те области жизни, где сегодня господствует целерациональность.

Техника объективирует средства общения, отвечая на вопрос о том, как добиваться поставленных целей. Техника возникает в любой точке коммуникации, как только возникает вопрос: «как это сделать», как добиться устойчивого результата, как получить гарантию успеха. Вообще техника отвечает на вопрос «как?», это главный, хотя и не единственный вопрос техники. И вопрос этот — вовсе не постороннее дело для коммуникационного акта, и поэтому «как» техники нельзя считать чем-то чуждым самому акту общения (а тем самым и культуре) в целом. Технику нельзя отнести ни к чисто познавательным, ни к чисто практическим компонентам коммуникации, ни считать ее особой, т.е. независимой от них субстанцией деятельности.

Она присутствует, в той или иной степени, в любом поступке, в любом атоме общения.

В чем отличие технически современного производства от пусть даже самой филигранной техники музыканта, юриста, от моральной оценки или политического решения? Главное — в том, что такие «неспецифические» для какого-либо одного вида деятельности атрибуты, как рациональность, предметность, точность, повторимость, универсальность, выгодность, надежность, эффективность и т.д. и т.п. — все они собраны в единый пучок полем таких доминант, как богатство, господство, комфорт. Техника помогает человеку преодолеть комплекс своей природной (телесной) ограниченности. Он развивает огромную скорость, поднимает невероятные тяжести, создает новые материалы и средства переработки информации потому, что он алчет власти — над пространством и временем, над собой и ближним своим, над космосом и хаосом. Он хочет быть «богатым и здоровым», красивым и довольным, это так же естественно, как естественна и любая другая бесспорно принятая идеологема (до тех пор, пока она себя не дискредитирует и не изживет). И, между прочим, техника позволяет человеку приобретать свои блага «цивилизованным путем» — эпоха варварства как раз была характерна насилием как средством достижения «блага». Мотив господства — далеко не единственный в истории техники. Точно так же в ней присутствуют и более прозаические мотивы — средство выживания, и более возвышенные — комфорт и удовольствия. Но господство — и над природой, и над другими людьми — один из ведущих.

Вторая существенная черта техники — орудийность, инструмен-тальность. Создавая искусственный объект — артефакт — - в соответствии с заранее поставленными целями, люди (агенты коммуникации) опосредуют свои обращения друг к другу механизмами, устройствами, технологическими цепочками, одновременно овнешняя (или объективируя) свои потребности и используя знания о природе вещей (т.е. интерпретации мира, отвечающие критериям знания). Поэтому природа техники по меньшей мере двойственна ■— в ней наряду со знанием всегда присутствует мотив, больше того — определенное решение, так или иначе всегда принятое человеком. Последствия такого решения бывают чудовищными, они могут быть неочевидными в исходной точке, но это не меняет сути дела: технику создают не демоны и не боги, и человек в принципе несет всю полноту ответственности за все импликации техники.

Третья черта — дифференциация в технике продуктивно-креативных и репродуктивных компонент деятельности. Техническое творчество и эксплуатация технических устройств — это две стороны одной медали, они разделены не только по сути дела, но и институцио-

нально, когда наряду с крупномасштабным производством и параллельно ему существуют подразделения, разрабатывающие новые возможности старых технологий или создание принципиально новых техник. Правда, с развитием наукоемкого производства, когда уже практически нет места стандартизированному массовому потоку, а есть выпуск уникального оборудования, ситуация меняется, и трудно говорить о непреодолимом барьере между креативным и репродуктивным. Но точно так же трудно в таком случае оперировать понятиями «наука» и «техника» в прежнем, традиционном смысле слов. И та, и другая диффузны друг по отношению к другу, и особенно это заметно в электронике, радиотехнике, космической и биологической технологиях. X. Шгагаер предлагает специальное понятие для описания современных научно-технических систем — «когнитивно-технические комплексы». Возможно, своеобразие техники можно уловить в анализе языка: наука оперирует понятиями, искусство — образами, а техника — преобразованиями, т.е. она открывает и эксплуатирует тождество различных субстратов, например тепла и движения.

Далее. Надежность техники гарантируется ее устройством. Тем самым ответственность за адекватность коммуникации лежит не на людях-посредниках, интерпретаторах (как в моральном поведении) и основана не на санкциях и поощрениях (как в праве или политике), а на механизмах, которые несут в себе всю полноту коммуникационного содержания без искажений. Это касается не только средств связи, но и любой машины, которая, будучи исправна, без конца способна осуществлять цепь функций (осуществлять работу), порученных ей человеком. Поэтому техника — это постоянный контроль над регулируемостью процесса, но контроль не рефлексивный, а инструктивный.

С этим связана еще одна особенность техники — это возможность взвесить риск использования именно этого устройства, калькуляция безопасности, с высокой степенью точности — как нигде в других областях деятельности. Техника — это всегда преобразование с планируемым эффектом (в отличие от революции, например, или от художественного творчества).

Социальный эффект техники — ее «демократизм», поначалу технологическое, а затем и социальное «выравнивание» субъектов пользователей. Индустриальное и сословное общество несовместимы, и этот тезис — вовсе не технократический детерминизм. Почти тысячелетие развитие техники в Европе блокировалось христианством, и только атеизм Нового времени расчистил дорогу техническому прогрессу.

И наконец последнее: техника как утилизация пространства между возможностями и потребностями человека всегда выгодна в каком-то определенном смысле, она дает иногда временный, но ощути-

мый профит, и только в этом случае изобретение, находка, открытие становятся «техникой» (в институциональном смысле слова), когда она кого-то делает сильным и богатым, а кого-то слабым и зависимым. Извлечение пользы, материальный эффект — такая же существенная доминанта «технического», как открытие «законов природы» — «естественнонаучного».

Итак, техника как коммуникативная стратегия существует и развивается наряду с другими стратегиями, которые вырабатываются людьми (культурами) для решения функциональных задач своего бытия: наука есть стратегия познания, право и политика — стратегии социального сотрудничества, экономика и хозяйство — стратегия благополучия, искусство — стратегия наслаждения. Каждая из них, наряду с общими, обладает и своими особыми «парадигмальными установками», специфическими символическими формами, «правилами игры», они создают свои предметности, институты, ценности, нормы и т.п., формируют свой субсоциум и механизмы своего «расширенного воспроизводства». Вещественную сторону техники составляют опредмеченные алгоритмы эффективного, успешного общения человека с природой и с себе подобными. Идеальную сторону техники составляют знания, нужные для использования сил, веществ и свойств природы, понятой предельно широко — включая природу мышления, сознания, общения. Проективную сторону техники составляют намерения человека усовершенствовать образ жизни, достичь комфорта и победы в состязании, конечный смысл которого ему часто даже не открыт. Совершенствуя среды своего общения, своего обитания и своего самочувствия (Я, вторая природа, Другой), человек создает и совершенствует технику. Техника — это алгоритм успешного действия — от акта рефлексии до сложной производственной технологии. Как неустранимый компонент мысленной рефлексии, коммуникации и взаимодействия, она принадлежит в равной степени трем обозначенным сферам жизни человека и не сводима ни к одной из них

В главе 2 «Определения техники» ставится и обсуждается вопрос о противоречивой ситуации. С одной стороны, техника есть универсальный код культуры, он присущ любому виду человеческой деятельности. С другой стороны, есть страны и культурные ареалы, не подверженные техническому прогрессу и спокойно обходящиеся «импортом» техники, да и то часто в ограниченном объеме. То есть обсуждается вопрос об исторических и культурных детерминантах техники. Аргументируется тезис о том, что развитие техники в Европе было связано не только с естественнонаучными предпосылками, но и с особой социальной обстановкой, когда идеалы и ценности господства и обладания, с которыми обычно связывают феномен техники,

преодолели сословно-иерархические общественные барьеры. Географическая и национальная экспансия также давала мощный импульс социальной мобильности, когда парус, компас, стремя и мушкет могли превратить плебея в богача. Как ни странно, стремление к личному успеху, алчность, властолюбие, шовинизм вошли в довольно интимное соприкосновение с ценностями, близкими к христианству — равенства, достоинства личности и справедливости, личного героизма и нонконформизма. Но в то же время крестовые походы и открытие дальних земель указали Европе путь экспансии более радикального свойства — экспансии познавательной. Именно этого не произошло на Востоке, и поэтому техника была завезена, а не выращена в странах традиционалистской культуры. У новоевропейских социально-политических движений и у развития техники — общий корень, общая основа — экспансионистская культурная доминанта, активизм, стремление переступить черту, проведенную природой, Создателем, другими людьми — не так уж и важно, кем. Техника — всего лишь язык и средство, на котором человек Нового времени говорил с миром.

Для европейского Нового времени характерна и еще одна важная ценность — креативность как свойство личности. Причем креативность уже не столько интравертно-христианского толка, как спасение души, как воссоздание своей жизни по завету, образу и подобию Учителя, — такого типа креативность имелась и на Востоке. Гуру, сэнсей, брахман... Креативность Нового времени — качество секуляризованной личности, для которой разделены миры Горний и Дольний. Глубочайшие последствия имел, видимо, жизненный настрой, выраженный Декартом, выводившим существование из «Я». В книге П. Джеймса и Н. Торпа приведено множество поразительных примеров технических изобретений в древнем мире, в том числе и «обогнавших свое время» — хирургических инструментов, часов, полированных линз, воздушных шаров, автоматических игрушек... Разрыв в техническом прогрессе почти в тысячу лет — со времен падения Рима и до Нового времени, — был, конечно, связан с христианством, но оно же — правда, уже на излете — способствовало становлению нового человека «капиталистического завтра», которому вновь понадобилась техника.

Таким образом, техника есть прежде всего «культурный код» новоевропейского мира, человека и общества. Отсюда еще раз следует, что привычное противопоставление культуры и техники поверхностно.

Из-за многообразия разных трактовок техники не всегда можно однозначно ответить на вопрос, является ли данный артефакт техни-

кой или нет. Кроме того, исторические изменения и культурные контексты также вносят настолько существенные коррективы в понимание техники, что остается дискуссионным вопрос о том, можно ли вообще говорить о каком-то общем, сквозном понятии техники для всех времен и народов, или понятие техники, как и понятия красоты, добра, истины или долга, зависят от ценностно-нормативной системы, социальной или инструментальной функции, времени, места, языка, этнической культуры и т.п.

В технике заметен кумулятивный эффект, по отношению к технике практически ни у кого не вызывает возражений тезис о прогрессе. Дискуссии ведутся уже не столько по вопросам феноменологии технического прогресса, сколько по тому, можно ли считать прогрессивными изменения в самих основаниях технического развития, в пара-дигмальных сдвигах от одной технической эпохи к другой. Понятие прогресса при этом, как правило, не нагружается ценностным содержанием, поскольку речь идет об усложняющихся и все более универсальных основаниях.

Л. Мэмфорд, автор одного из самых фундаментальных трудов по историософии техники, вел происхождение современной техники от начала второго тысячелетия. В основу периодизации он положил выделение крупных технологических комплексов, в основе которых лежит тот или иной вид используемой обществом энергии9. Ранняя фаза развития Западной Европы — эотехническая эпоха (1000— 1750) — опирается на технологический комплекс дерева и воды. Следующий период — палеотехническая эпоха — объемлет период от второй половины XVIII в. до промышленной революции и индустриализации. Здесь основой служат уголь и, соответственно, железо. И наконец, неотехническая эпоха создана электричеством и сплавами, открывшими небывалые горизонты развития общества. Таким образом, Л. Мэмфорд связывает эпохи технического развития с источниками энергии.

А. Турен10 дает свою схему исторического движения: от торговли через производство к коммуникации — вот три основные «парадигмы» общественного прогресса. Этому движению соответствуют не только образы жизни, социальные отношения и политические формы, но и материальная среда, предметный мир, главной частью которого выступает техника. Здесь «субстанцией», лежащей в основе периодизации, выступает доминирующий социальный институт (в предельно широком понимании этого термина). Таким образом, развитие соци-

9 Mumford L Technics and Civilisation. NY., 1934.

10 Турен А От обмена к коммуникации- рождение программированного общества. // Новая технологическая волна на Западе. С. 412.

альных отношений оказывается детерминантой развития технического и, что почти одно и то же, — цивилизационного. Социальные отношения, правда, — не исчерпывающая причина возникновения и развития техники, но вопрос о том, откуда растет техника — из социума или из бытия (человеческой онтологии), Турен не обсуждает.

Свою идею периодизации истории техники предлагает Б.И. Козлов: « ..Вся история — с позиций технико-технологического подхода — может быть представлена как процесс возникновения и смены технологических укладов — более или менее однородных и устойчивых комплексов технических средств и типов технологических процессов — своего рода технологических парадигм — и соответствующих им производственных отношений»". Правда, здесь не ставится и не обсуждается вопрос о том, какие же парадигмы имеются в виду и чем именно они образуются, — здесь тоже немало разногласий. Не думаю, что социологически ориентированным исследователям придется по душе абстракция, разделяющая технику на «живое и мертвое», да еще и записывающая производственные отношения в «мертвое», то есть в то, что собирается на полюсе, противоположном идеям, деятельности, творчеству. И почему, когда мы говорим о прогрессе, мы должны искать его где угодно, но только не в этих самых идеях, теориях, идеологиях? Разумеется, это вопросы не к автору, а скорее, размышления о том, с каких точек зрения можно смотреть на всю дискуссию об исторической периодизации.

Э. Агацци добавляет еще одно существенное различение, которое многие авторы разделяют как тезис, приводя иную аргументацию. У него речь идет о технологической фазе развития цивилизации, которую он противопоставил индустриальной фазе: «Функционирование технологической системы по существу индифферентно целям, поскольку ей свойственно «имманентное» развитие, рост на собственных корнях. Именно индифферентность целям позволяет ей воспринимать различные цели и ценности. Чрезвычайная сложность, самодостаточность и вездесущность — вот в чем качественное отличие технологической системы от индустриальной системы, и технологической цивилизации — от индустриальной цивилизации»12. Технологическая цивилизация — это образ жизни, общения и мышления, она есть совокупность условий, которые в целом господствуют над человеком, тем более что они не подлежат его контролю.

Материя, энергия и информация — три последовательно сменяю-

" Козлов Б И Современная техника- в поисках оснований пост индустриального развития // Высокие технологии и современная цивилизация М ,1999

12 Агацци Э Моральное измерение науки и техники. М , 1998. С. 90.

щие друг друга категории натурфилософского воззрения человека на первоосновы мира. Если принять за основу классификации эти три категории, то исторические эпохи технических преобразований можно представить себе как последовательную смену субстрата преобразований — сперва вещественные, затем — энергетические, и наконец — информационные.

Но субстрат преобразований хоть и лежит в основе технических эпох, но не исчерпывает их содержания. Это во-первых. Во-вторых, если речь идет об исторических периодах, правильнее было бы связывать их с социально-историческими типами общественных структур. Если последовательно проводить позицию коммуникативной сущности техники, то и глобальную периодизацию надо привязывать к типам общения. Однако в таком случае искомая периодизация будет «каскадной». Иными словами, веществу, энергии и информации должны соответствовать типы социальной коммуникации.

Соответственно типами общения можно считать традиционалистский (общение основано на опыте, мифе, традиции и жестких социальных паттернах; самое ценное — это золото), прогрессистский (общение основано на научном знании, конкурентной новации, социальной диффузии, массовой культуре; самое ценное здесь — нефть) и назовем его постпрогрессистский (общение основано на универсализме коммуникативных технологий и плюрализме социокультурных содержаний, размывании структурных конфигураций общества и явной неопределенности новых социальных очертаний; самое ценное — информация).

Первая техника, прототехника -- трут, топор, копье, стрела, колесо, рычаг и т.д. — разрывали пространственные, реальные или мифологические, барьеры на пути коммуникации, будь то война, совместная охота, питание или культовое действие. Это поначалу была просто обработка вещества, превращению подвергалась лишь форма, а тем самым и назначение предмета. Так называемая традиционная техника есть техника обработки материалов — металлов, глины, дерева, камня. И хотя главная преобразующая сила — интеллект, все же энергетическим ресурсом примитивного технического производства была мускульная сила человека или животного. За ними последовали силы воды и ветра. Видимо, парус был одним из первых технических проектом, преобразующим движение одного в движение другого, вслед за этим последовали первые попытки преобразования энергии в движение (стрела) и вещества в энергию (огонь), и вещества в вещество, и вида энергии в другой вид энергии. Посредником между человеком и его целью, посредником во взаимодействии людей

ради достижения их целей становится развитая инструментальная среда. Принципиальным, видимо, остается вопрос о том, как, на какой основе эта инструментальная среда возникает — государство фараонов использовало людей как детали мегамашины (Мэмфорд), греки использовали рабов и не особенно заботились о соединении науки и производительного (а у них — рабского) труда, поэтому наука и не стала производительной силой, поэтому ушла эллинская цивилизация.

Субстратная и коммуникационная типологии выводят нас и к функциональной типологии — каждая техническая эпоха являла свою особенную роль техники в социуме. Представляется правдоподобной V следующая схематическая периодизация эпох технического развития

с точки зрения функций техники в обществе:

• техника как магия (заклинание природы, души, тела и богов, или внеприродное, магическое опосредование инструментального действия);

• техника как производительная сила (подчинение природы посредством подчинения ей, природное опосредование инструментального действия);

• техника как коммуникативная среда (преодоление инструментализма бытия за счет инструментализма техники, переход от природных оснований техники к ментальным, внеприродное опосредование коммуникативного и инструментального действия).

Итак, технические парадигмы, или эпохи, отличаются субстратом преобразований, типами общения и функциями, отправляемыми техникой в социуме. Но в основе преобразований лежит что-то общее < любому типу преобразования, — это сама преобразующая деятель-

ность человека. Но является ли преобразование атрибутом человеческой природы, или преобразовательная деятельность сама обусловлена чем-то в этой самой природе, для чего она является необходи-1 мым средством? Если мы не хотим оставаться на сугубо антрополо-

гической точке зрения, отстаивать робинзонаду как гносеологический принцип, то мы должны принять точку зрения на деятельность человека как на обращение", имплицирующее всю инфраструктуру коммуникации.

Во втором параграфе разбираются типы определений техники. Определения техники можно разбить на два больших класса: категориальные (внутри которых, в свою очередь, различаются натуралис-

13 См подробнее- Михайлов ФТ Самосознание: мое и наше. М., 1999.

тические и антинатуралистические подходы) и (условно говоря) рефлексивные'4.

Категориальные определения, несмотря на все свое кажущееся правдоподобие, приписывают феномену техники некоторые наличные категориальные определения, в которых в самих надо еще очень скрупулезно разбираться: что в них от идеологии, что от каких областей знания и культуры, почему вдруг они пристегиваются к технике, насколько убедительно выдержана аргументация и насколько далеко идут выводы по аналогии. Категориальные определения — это своего рода редукционистская процедура установления соответствий феномена техники и его «субстратной» основы.

Натуралистические определения «выводят» технику из какого либо более широкого либо родственного понятия — организм, среда, медиатор, общество, орудие, наука, природа, человек... — ищется субстратное основание феномена, поддающееся научному исследованию. К натуралистическим определениям можно отнести «природные» и «социоморфические». Им подстать антинатуралистические концепции (в том числе «антропологические культурологические и как их подкласс — антикультурологические), в которых техника предстает как атрибут человека либо как родового существа, либо как божьей твари.

Что же касается рефлексивных, или, как мы их называли раньше, генетически-содержательных определений, то они строятся таким образом, чтобы показать (принципиальную, эвристическую) возможность исторической развертки основного сущностного содержания — в культуре, истории, социуме и в системе знания. Иными словами, техника помещается в контекст развивающейся человеческой деятельности и как причина, и как следствие, и как natura naturans, и как natura naturata форм и средств освоения мира человеком. Такие определения ставят перед собой три задачи: во-первых, они пытаются вывести определяемый феномен за рамки феноменографии «данного», нацелены на выявление общих оснований и механизмов эволюции. Во-вторых, стремятся раскрыть историзм феномена, показать преемственность и связи техники с производственным, культурным и социальным контекстом. В третьих — объяснить идеологические формы осознания феномена, чтобы по возможности демистифицировать технику и вывести из понимания техники идеологические обертки, или упаковки, которые прилипают к любой исторически особенной форме всеобщезначимых феноменов.

Вплотную к постановке вопроса о коммуникативной природе тех-

14 Об этом подробнее см. в книге Ф Т. Михайлова «Общественное сознание и сознание индивида» М , Наука, 1989.

ники подходит Пьер Рабардель, известный французский психолог и философ, автор переведенной на русский язык книги «Люди и технологии»15. Антропологическая, или инструментальная позиция автора уже не может быть отнесена к онтологическим определениям, наоборот, автор пытается снять субъект-объектное противопоставление расширением плацдарма, на котором обсуждается проблема техники.

Технический объект или техническая система, считает Рабардель, — не вполне удачные понятия. Правильнее было бы говорить об антропотехнических объектах или системах. Инструмент понимается как единство артефакта и схемы использования, то есть в его определение входит сугубо психологическая категория. Таким образом, психологическая реальность — это то место, которое лежит между познанием и деятельностью, и оно становится местом постановки и обсуждения проблемы техники. Инструментальная концепция, представленная автором, вписывается в антропоцентрическое направление и направлена против техноцентрической точки зрения, которая отводит трудовой деятельности второстепенное место.

Рабардель стоит на точке зрения с антропологической доминантой, согласно которой человек занимает центральную позицию, являющуюся основой для рассмотрения всех его отношений с техникой, машинами и системами. Такой подход направлен на анализ деятельности человека и позволяет говорить о вещах на языке человеческих функций.

Итак, техника не может быть понята без социального контекста, и техника включает в себя символические инструменты.

Социологические определения имеют дело с социальной функцией, социальной природой техники.

Родоначальником противопоставления культуры и цивилизации, мыслей о вырождении культуры в цивилизацию был О. Шпенглер. Эта печальная «диалектика культуры и цивилизации» ведет в конечном счете к их обоюдной гибели. Конструктивное взаимодействие дионисийского и апполоновского начал возможно лишь на подъеме жизненного цикла культуры. Шпенглер развивал ценностный подход к технике, он признавал, хотя и в ограниченном масштабе, логику ее развития в глобальном контексте смены культурно-цивилизационных циклов. Однако работу «Человек и техника» с идеей прямолинейного прогресса техники принято третировать как плоскую схему, издевку и над предметом, и над традицией ее (техники) философского осмысления.

15 Рабардеаь П Люди и технологии Когнитивный подход к анализу современных инструментов». М., Ин-т психологии РАН, 1999.

X Шельски в работе «Человек в научной цивилизации», потребовал для понимания сегодняшнего дня порвать с историей. Всю драму нашей эпохи он видит в попытке сохранить историческую преемственность культуры. Сложилась новая форма идентификации, которой не знала история и которая возникла сегодня — узнавание себя в собственных духовных конструкциях, в своей рациональной продукции. Иными словами, человек видит в истории не богов и не непреложные законы, а самого себя. И мир техники вовсе не противостоит ему как нечто чуждое, внешнее. Наука, техника и человек — это одно и то же. Здесь — основа единства технической цивилизации и культуры* подорвана противоположность духовного и технического, инструментального16.

Современная техника основывается на аналитическом разложении предмета или действия на последние элементы, не находимые в природе; этот же принцип действует и в обществе — в разделении труда, в искусственном разложении душевных сил человека на «последние <

элементы». А «сборка» этих элементов осуществляется по «техническому» принципу «наивысшей технической эффективности». Поэтому не нужна особо ни теория, ни рефлексия, тут действует некий автоматизм. Идеал целостного человека — это идеология, миф, нерефлексивное наследие идеалистического мышления, потребность в самоутверждении, необходимая «секреция» самого технического прогресса, да и она мало кому нужна, т.к. снятие отчуждения идет другим путем, за счет раскрытия единства человека, науки и техники. Производство как самоцель составляет внутренний закон научной цивилизации; при этом, как это совершенно очевидно, отпадает вопрос о смысле общества.

И антропологическую, и социологическую позицию можно приветствовать, но нельзя ими ограничиваться, поскольку они имеет давно известные сильные и слабые стороны. Антропологическая позиция скорее будет склонна постулировать свойства человеческой природы, — отсюда бесконечные попытки уточнить категориальные схемы с операторами, инструментами, объектами и субъектами, и прослеживать их присутствие или, наоборот, отсутствие в исследуемом предмете, — а не смотреть на предмет исследования с «генетически-содержательной» точки зрения, о которой речь шла в начале параграфа. Социологические трактовки техники социоморфичны, для них социум остается последним и самым глубоким основанием анализа. Конечно, перед диссертантом не стоит задача выйти за рамки социума, особенно если мы имеем дело с культурным феноменом, нет. Речь идет о

16 Schelsky, Н Der Mensch in der wissenschaftlischen Zivilisation Koeln / Opladen, 1961.

необходимости понять роль техники в обществе, в самой ткани социальной связи. Решение проблемы социальности технического, артефактов — в их коммуникативности, в том, что при помощи артефакта человек общается со своим родовым «телом», включающим и его самого, и его Другого, и коллективы, и Прошлое, и Будущее, и национальное, и транснациональное. Это универсальный язык, который делает мир доступным, а людей приводит к согласию относительно их потребностей и функций.

В главе 3 «Техническое знание» обсуждаются генезис и специфика технического знания.

Дискуссии о природе технического знания охватывают три основные проблемные зоны. Первый вопрос, связанный с сущностью техники: можно ли понять технику из понимания специфики технического знания? Или — насколько она сводима как целостный социокультурный феномен к одному из многих типов знания, обнаруживающих себя в культуре?

Второй вопрос: какие особенности обнаруживает знание в специфической среде «технического», в отличие от среды «научного»? Этот вопрос относится и к институциональным, то есть социальным особенностям техники как сферы деятельности человека, и к гносеологическим, эпистемологическим, когнитологическим ее свойствам. Есть ли особенности производства, распространения, функционирования, ретрансляции, роста, замены старого новым и т.д. и т.п. — технического знания по сравнению с научным, например? И особенно интересно выяснить, обслуживают ли реально техническое знание какие-либо эксклюзивные социальные, в том числе — моральные нормы?

Третий вопрос — о происхождении технического знания, о его генетических корнях и отношениях с другими типами знания. Какого рода деятельность обслуживает техническое знание? Ведь техника не локализована ни как институт, ни как сфера деятельности, ни как инструментальная часть культуры. Техника есть артефакт человеческой деятельности, она присутствует так или иначе во всем (или почти во всем), что человек делает. Как обстояли дела с генезисом этих непростых отношений — и дает ли история какие-либо ответы на сегодняшние вопросы, — тоже предмет размышлений и дискуссий.

В обзоре научных дискуссий о генезисе техники большое место отводится позиции Л. Мамфорда. Основным двигателем и средством прогресса человека и человеческого общества Мамфорд считает сознание, интеллект человека. «Человеческое умение изобретать символы куда важнее, чем изготовление орудий»17. Откуда взялся сам интеллект — вопрос туманный, в том числе и для Мамфорда, однако

17 Мамфорд Л. Миф машины, стр. 103.

принципиальная схема такова: «Человек начинал с преобразования чисто инстинктивного порядка в порядок, связанный с мышлением и психикой.» Заметим для себя, что в самом начале, в исходном определении мышления и психики уже фигурирует слово преобразование Очень важно, что при этом поначалу формировались технологии тела — выражения смыслов посредством танца и миметических движений. До всякого языка, или вернее в качестве такового, складывались целостные нерасчлененные символические комплексы обращений наших предков друг к другу, которые ближе всего можно охарактеризовать как коммуникацию. Однако в отличие от коммуникации животных, этот порядок закреплялся внеинстинктиваными, можно сказать, сверхъинстинктивными, механизмами, коренившимися в природе пусть и первобытного, но интеллекта. Это были механизмы символизации и внесения смыслов в акты коммуникации. Для Мамфорда язык и символическая культура — основа и сущность всякого человеческого поведения.

Мамфорд оборачивает трудовую и антропоцентрическую (теле-сноцентрическую, точнее говоря) концепции становления человека и общества, и настаивает на том, что «стандартизация магического ритуала, заклинания, слова гораздо существеннее стандартизации в изготовлении орудий». Символизация, стандартизация, ритуальное повторение, все, о чем пишет Мамфорд как о начале начал, представляется сегодня полюсом, противоположным человеческой креативности. Мы привыкли положительно относиться к новизне, пренебрегаем «общими местами», презираем тривиальности, ценим развитие. Но в данном случае мы сталкиваемся с парадоксальной ситуацией, заставляющей внимательнее присмотреться к роли стабилизирующих процессов вообще. Да, они тянут назад. Они замедляют, они часто губят обнадеживающие ростки нововведений. И именно поэтому они и играют огромную роль в жизни культуры, социума и человека.

Техника как инструментальная среда радикально отличается от техники как магического заклинания, и в этом отличии — суть современного технического знания. Вначале человек сосредоточился на величайшем из всех приспособлений. Техника языка (обозначение, имя, выражение движения и покоя, грамматический строй речи, различение времени — и многое другое) техника мышления (установление подобий, различий, видоизменений, расчленения на части, изменения формы, оценка, цель, красота, добро — и многое другое) и техника коммуникации были первыми «мастерскими», где мир, человек и сообщество людей подвергались первым преобразованиям. Лишь то, что обретало значение в языке, могло потом превращаться в технику. Обратим внимание на то, что в магическом сознании знания как такового, в нашем понимании еще нет, а техника уже есть, и очень

изощренная — и ментальная, и словесная, и так сказать литургическая (ибо все это компоненты ритуала). Техника древнее знания, но только знания научного, а вовсе не знания практического, знания-искусства, знания-уверенности. Техника в принципе отделима от знания, и эта относительная свобода техники от знания — необходимое условие более широкого хождения техники в обществе, чем лежащего в ее основе знания. Потому что техника присутствует везде как алгоритм осмысленности коммуникативного обращения.

Мамфорд выдвинул тезис о первичной мегамашине, состоявшей из людей, и об условиях, в которых она появилась. Можно уподобить древнее царство огромной машине, состоящей из деталей-людей и производящей... условия своего существования, то есть власть, сословия, расчленение общества, насилие, организацию, империи, законы, богов, особую культуру и проч. В качестве предлога для работы всегда находились титанические задачи — гробницы, пирамиды, оросительные системы, китайская стена, громадные города, завоевания.

Машина состоит из людей и знаний, власти. Жрецы и чиновники — необходимый компонент машины, без которой власть 'не могла бы сработать. Но люди были орудиями, средствами, теми самыми винтиками, о которых говорил Дюркгейм, и другие орудия были просто не нужны. И только благодаря слому мегамашины, когда появилась потребность экономии труда, а личность стала что-то значить в самом фундаменте производства, возникают современные наука и техника, со всеми своими процедурными, социальными, когнитивными особенностями.

Дискуссия по проблеме технического знания охватывает несколько общих тем:

1. Многие авторы стараются выявить то общее и отличное, что в техническом знании похоже на «просто знание» — разумеется, прежде всего речь идет о соотношении фундаментального (теоретического) и прикладного (эмпирического) знания. Хотя с эпистемологической точки зрения такое различение не всегда корректно, интуитивно ясно, о чем идет речь.

2. Довольно оживленно обсуждается вопрос о составе научного знания и технического знания. В техническом знании возникают новые по сравнению с сугубо научным знанием подразделения, или отделы, — относящиеся к контролю, удостоверению правильности и надежности, воссозданию имитационной обстановки для инструментов и систем Для технического знания, прежде всего, предназначались и предназначаются попытки построить теории открытий, или теории изобретений, так как в технике пространство, где свободно порхает интуитивная мыслительная деятельность, как в теории, суже-

но с одной стороны задачами, с другой стороны, — средствами технического творчества.

3. Широко распространенное сейчас понимание технологии как единства знания и деятельности оставляет открытым вопрос о том, какое именно знание едино с деятельностью — только ли научное или есть еще какое-то особенное техническое знание, и если «да», то что, собственно, о нем можно сказать конкретно?. Как вообще подойти к определению специфики технического знания? Можно ли, например, просто «вычесть» из технических наук рецептурные (то есть деятель-ностные) компоненты, чтобы посмотреть, что там получится «в осадке»?

4. И наконец, вопрос об общности «технического» и «коммуникативного». Вообще-то сумма «знания + деятельность» = типично коммуникативная ситуация. Технология — это производство вещей и самой ситуации производства, организация эффективного, можно сказать целерационального взаимодействия со всеми вытекающими структурными компонентами такой организации («потребность», то есть культурный контекст, задача, актор, план, разведка, исследования, проект, кооперация, ресурсы, орудия и инструменты, реализация плана производства, контроль, мультиплицирование, рынок, утилизация, запланированные эффекты, неожиданные последствия). Многие авторы вообще отказываются от термина «техника» и используют только термин «технология».

Анализ точек зрения на специфику технического знания приводит к следующим выводам. Во-первых, многие вопросы остаются дискуссионными, проработаны только предварительные подходы к сопоставлению разных моделей знания. Во-вторых, намечены ракурсы и критерии сопоставления, — логический, аксиологический, проективный, деятельностный. В третьих, можно фиксировать некоторые содержательные характеристики: а) возникновение технического знания вытесняет знания околонаучные, паранаучные, обыденные и т.п. на основе полностью редуцированного к теориям, отвечающего критерию фальсификации, утилитарно направленного, прозрачного причинного знания о потребных человеку преобразованиях посредством применения специальных устройств. Причинно-следственные связи в техническом знании занимают все большее место, элиминируя элементы неявного, скрытого знания18. Алгоритмы деятельности, мышления и деятельности, составляющие суть техники, все плотнее подгоняются друг к другу, не оставляя пустот; б) развитие технического знания

" Причем техника объединяет прямо противоположные, с точки зрения здравого смысла, вещи и субстанции — для того, чтобы летать по небесам, надо высосать из земной тверди керосин.

идет в направлении десакрализации, утилитарной инструментально-сти и своего рода практической рефлексивности (ремонт, наладка, подгонка, применение суть моменты технической рефлексии); в) если наука глубоко дифференцирована по дисциплинарному принципу, но техника не строится на дисциплинарных размежеваниях. Именно техника является одним из сильнейших стимулов интеграции междисциплинарного знания и деятельности; г) расширение сферы применения технических устройств, постоянная практическая соотнесенность техники с практикой гарантируют технике постоянный модернизацион-ный импульс; д) появляются новые возможности приведения технического прогресса в соответствие с запросами человека и общества.

Глава 4 «Коммуникативная природа техники». В данном контексте под понятием «коммуникация» понимается род отношений, полюсами которых выступают люди, использующие символические системы, смыслы, т.е. культуру Индивиды или коллективы, общности или общества. Т.о. под понятие не подпадают отношения между животными, между людьми и животными, между людьми и природой, между природными объектами

Коммуницировать, с точки зрения естествознания, могут животные, насекомые, растения и даже простейшие организмы. Даже химические (биохимические) соединения, вроде гена и клетки могут «общаться», то есть посылать импульсы и получать избирательно ответы. Однако в гуманитарных науках такое слишком широкое понимание коммуникации неудобно, так как они имеют дело с исключительно человеческим миром и вещами, населяющими этот мир". Коммуникация может происходить и тогда, когда какой-либо фрагмент коммуникативного акта выражен неявно, или не выражен вообще, как в молитве, например. Однако неявная форма не только не меняет суть дела, а как раз очень характерна и даже существенна для человеческой коммуникации, потому что осуществляется коммуникация благодаря и посредством культуры. «Человек — культура — человек», — вот обобщенная форма коммуникации. Можно ее читать и так — «культура — человек — культура», можно не замыкать эту цепочку ни слева, ни справа, но это уже конкретизации. А культура любит скрываться не меньше природы, и неявное присутствие для нее вполне

19 «Историческим импульсом для возникновения особых символизированных средств коммуникации стало изобретение и распространение письменности, которая необъятно расширила коммуникативный потенциал общества и вывела его за пределы интеракции непосредственно присутствующих, а значит, из под контроля конкретных систем интеракции» — Луман Н В часть Пер. с нем. А Ю. Антоновского. М., Праксис. 2001. С. 15

обычное дело. Причем скрываться не только в словах, но и в различного рода невербальных актах коммуникации20.

Структура коммуникативного акта воспроизводится по формуле, предложенной в книге Г.В. Гриненко «Сакральные тексты и сакральная коммуникация». Рассматривая возможности приложения ее формулы, мы приходим к вопросу — можно ли с ее помощью исследовать логическую (и не только) структуру таких базовых коммуникационных стратегий, как наука, право, религия, образование, искусство и техника? Конечно, ведь методологические исследования соответствующих отраслей знания и деятельности именно этим и занимаются. Может быть, не ставится впрямую вопрос о коммуникативной природе этих сфер жизни, может быть, эта природа сама собой подразумевается как нечто очевидное, а может быть, специальный ракурс рассмотрения и не будет лишним. Будут ли структуры разных стратегий идентичными, или они совершенно своеобразны? — Видимо, ни то, ни другое. Проблема состоит в том, что в каждой из них принадлежит общему корню — общению людей друг с другом, а что вносится как содержательная, стилистическая, историческая, материальная и проч. компоненты, какова и в чем состоит коммуникативная природа таких разных, непохожих и часто конфликтных сфер жизни, которые мы не так давно именовали формами общественного сознания.

Стратегия коммуникации — понятие, обозначающее самое общее подразделение, подвид общения (обращения, коммуникации) и культуры в целом. Коммуникативная стратегия — это самый общий, хоть и специфический по средствам, задачам, функциям, и т.п. тип обращения, тип коммуникации. Их много, и кет определенного числа, которым измерялась бы каждая данная культура. Каждая из них использует свои семиотические, предметные, смысловые, когнитивные, и проч. способы передачи информации от одного агента коммуникации другому (другим). Язык, знаковые системы, наука, идеология и религия, искусство, производство вещей и их распределение (например, через рынок), право, война, образование, техника — все это средства, созданные людьми для того, чтобы общаться, понимать друг друга и солидарно добиваться желаемого. Каждая культура имеет свой набор стратегий общения (обращения). Среди них можно выделить базовые (язык, речь, с встроенными в нее символами, смыслами, ценностями, предметный мир артефактов, идеологии, искусство, нормативные системы, инструменты), необходимые в любой культуре, а есть и такие, которые мы наблюдаем только в некоторых культурах—-кним, между прочим, можно отнести и современную технику.

20 Подробнее см • Абрамова Н.Т Несловесное мышление М., ИФРАН, 2002, особенно главы 1 и 3.

Определение понятия коммуникативная стратегия.

• Коммуникативная — это значит:

— как минимум две позиции — актор и адресат, и явно выраженное социокультурное пространство (слово «пространство» — условность. Сюда же включим и социальное время) между ними. И символически-смысловое содержание акта коммуникации. Весь контекст, все обстоятельства места и времени, любые средства втянуты в акт коммуникации. Они могут быть как угодно сложными, далекими во времени и пространстве — для того и сделаны, чтобы связать коммуникативные дистанции, поэтому и нужна вневременная и внепрост-ранственная оболочки (слово, песня, книга, деньги, подарок, бомба).

— сотрудничество, взаимопонимание, непосредственное удостоверение адекватности, аффицирование ценностью, то есть гуманитарные доминанты, по Ю. Хабермасу.

— обращение за чем-то важным, т.е. целеполагание (вопреки Хабермасу. Мне не хочется вслед за ним считать целерациональность антикоммуникативным поведением.).

— обмен, то есть процедуры кодировки, интерпретации, понимания, хранения, дезархивации, трансляции, производство и уничтожение шумов, удостоверений и подтверждений... адекватности коммуникации. Обмен коммуникативными импульсами — это непосредственная жизнь, движение культуры.

— установление общего регламента деятельности и мышления, то есть унификация возможного разброса, порядок из хаоса, так сказать, или еще лучше — возникновение эффекта социальности из факта коммуникации, а затем его развитие и субстанциализация.

— превращение, то есть креативная «дельта», которая сопровождает практически любой акт коммуникации, поскольку импульс никогда не равен эффекту. Превращение — одна из базовых интриг культуры, поскольку культура несет свод правил превращений — от конструктивных до деструктивных.

— рефлексия, то есть отчет, анализ, коррекция, взаимодействие. Вот зачем возникают теории, или способы установления, легализации, опровержения и усовершенствования легитимных правил коммуникации. В частности — наука, критика, право.

• Стратегия — это значит:

— генерализация многих «тактик» общения в целостности, имеющие общие коды шифровки — расшифровки смыслов. Сами по себе «тактики» не несут в себе должной системной целостности, не содержат универсальных правил идентификации общих правил употребления «нот» общения. Тактики — это лоскуты, стратегии — это сшитые из них одеяла, если пользоваться нашим старым и любимым сравнением. Единое корневое основание, часто лежащее за порогом эмпири-

. НАЦИОНАЛ, д. •

33 I БИБЛИОТЕКА .

I СП1теэбу>г !

' _09 Ж «(г Г

—м*

ческого восприятия, выражающее способ обращения, и создает стратегию коммуникации (насилие — война, образ — искусство, слово — речь, вера — религия, орудие, или инструмент — техника, понятие — наука, и так далее).

— рукотворность, это к разговору о генезисе культуры. Вопрос о первичности — вторичности культуры либо человека скрывает массу теоретических затруднений. Но его нельзя (непродуктивно) прямолинейно ставить. Нет человека без культуры, и нет культуры без человека. — такая же тривиальная констатация. Но они оба первичны, и базовой для человека является его культурная суть, но и культура есть плод и дело человека, в том числе и все гипотезы о внечелове-ческом происхождении артефактов, мифологий и т.п.

— надындивидуальное™, а стало быть, и правила общепонятного употребления как правила поведения и мышления. И то, и другое всегда одновременно индивидуально и надындивидуально, и субъективно, и интерсубъективно, и любое противопоставление двух сторон медали только мешает их понять.

— функциональность. Базовые потребности определяют и базовые функции, которые должны быть реализованы в коммуникации. Каждая стратегия — это набор множества тактик реализации одной из существенных коммуникативных функций. Видимо, стратегия складывается в основном вокруг основополагающих смыслов общения — вопросов что, как и зачем?

— объективированность в предметы и вещи. Вот где исток производительной деятельности — акт коммуникации должен быть продлен в пространстве и во времени, и по возможности в неизменном виде. Ритуальные предметы, рисунки, топоры и дубинки долговечнее жеста и звука, которыми пользовались животные. Отличие «человека от обезьяны» — в опредмечивании коммуникативных фигур, в создании фиксированного языка, встроенного в рукотворную среду, точно так же насыщенную смыслами, как и речевые акты. Когда «и тайно, и злобно / оружия ищет рука», говорить нет необходимости — жест и оружие красноречивее адвокатов. Альтернатива производству — инстинкт (Бергсон), длящий во времени эффективные фигуры поведения. Предметы и вещи, разумеется, могут быть и идеальными.

— историческая устойчивость обеспечивается вовсе те только тем, что вещь деревянная, или медная, или железная. Она становится железной потому, что люди заботятся о ее сохранности во времени, то есть строят свою деятельность вокруг заботы о поддержании некоего коммуникативного образца. Всякая вещь при этом встроена в сонм других, и очень сложно вынуть одну карту из системы, чтобы домик не развалился. В разные стороны растут органы поддержания стабильности и органы развития, но они в равной степени необходимы

системе в целом. Самые хрупкие, незаметные и воздушные движения человеческой души находят себе формы и защиту в самых стабильных и консервативных социальных институтах — вера в чудо охраняется крепостями, войсками и соборными уложениями, красота проживает в стихах и сейфах, любовь становится легитимной в церковном браке, из которого выход — только в могилу, и т.п.

— динамическая, развивающаяся и системная целостность — общепонятные вещи, но есть и кое-что особенное. Каждая стратегия стремится к совершенству, если хотите, это закон культуры. Оружие — к убойности, защита — к надежности, техника — к эффективности, наука — к изяществу, производство — к качеству, голос — к красоте, а слово — к рифме. Почему так? — Да еще раз потому, что в основании, у истока «саморазвития» коммуникативных стратегий стоит человек со своими неистребимыми капризами, среди которых тяга к общему канону, к совершенству, или в конце концов — к красоте всегда тянет за собой иные ценности. Стало быть, в каждую стратегию «вписан механизм» совершенствования, он действует как бы помимо людей, помимо их заботы — так кажется, по крайней мере, уж больно согласованно и не сговариваясь люди шлифуют средства и способы своего общения. Всеобщность культуры — не божий дар, а коммуникативная потребность.

— взаимодополнительность с другими коммуникативными стратегиями и в то же время обособленность, самодостаточность в известных пределах. То самое единое корневое основание, о котором уже упоминалось, удерживает ценностно-функциональное единство, которое и создает целостность, и может ее дробить.

— инсгитуционализация как форма социальности (социализации) коммуникативных стратегий всегда существует, и всегда, по-видимому, неполна. Огромная часть существует во внеинституциональных формах, спонтанно, социально нелокализовано, несинхронно, нестра-тифицированно, и вообще неизвестно как. Даже слово «существует» здесь неточно, так как до сих пор не ясно, что происходит с нечитанными кншами, спрятанными картинами, сожженными рукописями... Видимо в каждой из стратегий есть важная институциональная часть, но есть также и другая, и отношения между ними — всегда интрига для исследования. Однако эффект глобализации техники — бесспорен, субъекты пользователи, социальные институты, виды деятельности и типы поселений, квалификация и системы образования могут быть привиты почти на любом социальном организме.

Отношения между стратегиями редко бывают идиллическими. Похоже, что до профессионального разделения труда оснований для гармонии было больше, чем для конфликтов.

Социальный характер приобретали только социализированные, институциональные культурные конфликты — и это не тавтология. Прежде, чем стать местом выражения боли и трагедий культуры, каждая стратегия должна отпочковаться, обособиться и противопоставить себя всем остальным по отдельности и всей культуре в целом, осознавая и проводя свои границы, рефлектируя и развивая свои особые основания, культивируя свои особости и уникальности. Гармония — это состояние равновесия между стабильными и инноватив-ными компонентами культуры. Конфликт — это инновационный впрыск и мобилизация ресурсов культуры на его адаптацию в той или иной форме (могут быть и «срывы в архаику», но такие конфликты неконструктивны). Если мы последуем за большинством исследователей культурных кризисов, то заметим их интерес прежде всего к двум типам конфликтов в культуре — а) между какой-либо одной коммуникативной стратегией и культурой в целом — например, культура и техника, культура и политика, и б) между двумя соседками — коммуникативными стратегиями — наука и искусство, наука и религия, мораль и право. (Хотя самые интересные исследования включают в поле зрения и внутренние конфликты, свойственные каждой конкретной стратегии. Например, в исследовании науки как раз сильнее изучены внутренние противоречия и связи.) В исследованиях культурологов чаще всего интерес концентрируется на точках разломов, конфликтов, бифуркаций.

Ни биологические, ни экологические, ни психологические потенции человек не мог и не развивал, наподобие Робинзона, в общении сам с собой и с окружающей его средой (природой, и даже сообществом, понятым как среда, то есть как нечто внешнее, объектное, противопоставленное нашему Робинзону). Если орудие не только утилитарно, но и эстетически выразительно, то кому, спрашивается, адресована эта выразительность? Если орудие накапливает знания и служит капитализацией культуры, то кому нужна такая капитализация? Если единственной и «естественной» средой, в которой смог выжить род предлюдей, был первобытный коллектив, то как могли создаваться и использоваться средства овладения миром? И наконец, если культура была видообразующим фактором человеческого рода, чем были ее первые шедевры? — Вопросы риторические. Ясно, что коммуникативная природа сигналов, символов, языка, речи, танца, ритуала, жеста и орудия, т.е.техники — тождественна.

Переосмысление техники ликвидирует пропасть между полюсами «мира человека». В самом творчестве обнаруживается техника, она представляет собой алгоритм архивации и считывания культурных символов, языка, невербальных значений, — это алгоритмы сотруд-

ничества и коммуникации. То есть в коммуникативном мы находим целерациональное. Но и наоборот — цель недостижима без согласованного, мотивированного, ценностно принятого сотрудничества, адаптации как таковой нет — есть деликатные процессы взаимных уступок, убеждения, борьбы резонов и аргументации.

Техника разлагает процесс на элементы и машинизирует действия, оперирующие этими элементами. Дробить процесс на элементы помогает технике наука — бесспорно коммуникативная стратегия, вообще состоящая из одних символических систем. Вне коммуникации науки нет и быть не может — она просто не нужна без желания сообщества людей совместно выуживать у «природы» ее «детские секреты». Значит, в структуру технического процесса с одной - - и существенной — стороны, вклинивается научная коммуникативная система. Техническое изобретение, открытие, технологический прорыв — по существу представляют собой удачную композицию аналитических фрагментов, из которых складывает свой ребус наука. Но если наука ищет красоты в объяснении картины мира, то техника ищет удобный способ обращаться с миром, способ, подобный языку, так как он делает мир общим.

Свертывая однообразные и малоэффективные движения в алгоритмы и фиксируя их в «веществе» культуры, техника автоматизирует рутинные компоненты жизни, и экспансия техники — с этой точки зрения — это экспансия продуктивной деятельности человека, сводящая на нет репродуктивные, рутинные структуры практики. Понятно, что речь не может идти о полном вытеснении — оно было бы разрушительно для социальности человека, скорее речь идет о комбинации того и другого.

Итак, техника как условие коммуникации — прежде всего объективированные средства общения. Везде, где появляется алгоритм общения, можно говорить и о технике — в широком смысле слова. Например, в языке различия времен, падежей, склонений есть речевая техника, служащая для объективной передачи смыслов; приемы игры на музыкальных инструментах и сами эти инструменты составляют музыкальную технику, специфические навыки и способы движений образуют технику спорта. Это особенно наглядно в век информационных технологий, которые напрямую обслуживают коммуникационные потребности и создают для них новые, немыслимые раньше возможности.

Техника как средство жизни, средство создания второй природы (артефактов), то есть культуры, искусственной среды обитания чело-

века Агрессивности первой природы человек противопоставил свою «видовую», то есть социальную и культурную агрессивность. Фундаментальная черта техники в том, что она всегда есть преобразование, — одной субстанции в другую, например, движения в энергию, химического процесса в физический, аморфного состояния в упорядоченное, звука в слово, слов в речь. Техника — это алгоритм преобразования, рутинный, бесспорный, принятый, эффективный в заданных пределах, адаптивный и адаптирующий. Но не только Преобразование — это суть креативного акта: создать что-либо новое, никогда в природе не существовавшее, может лишь «внеприродное» существо, человек, создающий новые алгоритмы решения задач, цели и средства своей продуктивности, и благодаря успешности своей деятельности культивирующий в своей природе социокультурные задатки. Техника, поэтому, компонент внутренней жизни человека, посредник между людьми в акте коммуникации. Техника выводится из души в пространство межчеловеческого общения, она внутреннее делает внешним, она противостоит уникальности акта коммуникации и становится связью во времени между тысячами этих актов. Техника — резервуар стабильности в подвижном и капризном мире коммуникации.

Техника как результат коммуникации. Объективизация средств общения, коммуникативный характер всей культуры, частью которой является и техника, ставят гуманитарные вопросы точно так же, как и «технические», потому что она одухотворена и насыщена экзистенциальной проблематикой не в меньшей степени, чем любой другой круг наших забот.

Обнаружение коммуникативной природы техники заставляет по-новому смотреть на разные ракурсы и стороны ее исследования:

• Эпистемологические (возможно, в духе эпистемологического анархизма, но во всяком случае — толерантнее, чем в простых бинарных оппозициях техники и науки, и культуры, и здравого смысла, и нормативного мышления, и репродуктивной пользовательской деятельности). Только на первый взгляд «культура оценивает», а «техника меряет и взвешивает». Просто в технике существуют общепринятые (тоже, кстати, конвенционально) шкалы мер, а в «культуре» эти шкалы постоянно проблематизируются, хотя им противостоят нормативные и идеологические механизмы унификации оценок. Различие существует, но оно не так плоско.

• Онтологические («тело» техники — это телесность нашего языка, причем на этом языке умеет говорить и природа — по крайней мере, вторая, но и первая природа может нам кое-что на нем

объяснить. Компьютерная техника вообще не оставляет сомнений в том, что техника — порождающая структура, она стала ключом еще одного — виртуального мира.).

• Социальные (техника — это господство не только над природой, но и над со-общенником, в ней «отчуждены» демоны, проживающие в душе, духе, страстях — в природе человека в целом, но это также и социальное орудие для выяснения отношений между социальными группами, странами, культурно-историческими ареалами). Техника - один из самых мощных факторов социальности, и не только солидарной, но и дифференцирующей. Демократизм техники идет рука об руку с созданием новых элит, причем очаги возникновения все новых и новых (технических, технологических, образовательных, пользовательских) элит множатся и конкурируют друг с другом, создавая пористые, неклассические социальные структуры — коммуникативные сети, технопарки, целые регионы с продвинутыми производствами на фоне традиционной культуры.

• Моральные (этической оценке подлежит, прежде всего, связь «человек — человек», закодированная на языке техники, на свою адекватную почву вновь ставится проблема отчуждения и его преодоления, возникают новые сферы ответственности и моральной вменяемости).

В главе 5 «Продуктивное и репродуктивное» рассматривается соотношение двух типов деятельности в технике.

Техника обнаруживает сходство с коммуникацией по нескольким линиям сравнения. Это создание 1) символических систем и артефактов; 2) условий для солидарной совместной деятельности людей; 3) универсалий, связывающих времена, пространства и народы (то есть понятные всем, не нуждающиеся в переводе). Сюда же относятся и преобразование как суть технического и коммуникативного акта, специальное знание о принципах необходимых преобразований, объективация и институционализация алгоритмов, возникающих в обоих видах человеческой активности.

Но остается непроясненным вопрос о том, насколько подобны (или схожи в каких именно отношениях), творческие и рутинные компоненты в технике и в коммуникации.

Преобразования, с которыми мы имеем дело в современной технике, особенно если речь идет о преобразовании информации — это, видимо, преобразования творческих, креативных компонент коммуникации в алгоритмизированные, рутинизированные структуры, которые становятся формулами языка современного общения, — программами для компьютеров, самими компьютерами, производствен-

ными и обслуживающими институтами, — в общем институционализированными формами репродуктивной деятельности.

П. Рабардель строит в рамках своего «антропологического подхода» определение понятия «инструмент». Это действительно медиатор между субъектом и объектом, он адаптирован и по отношению к субъекту, и по отношению к объекту. Опосредование от объекта к субъекту — эпистемическое, от субъекта к объекту — прагматическое. Как средство действия инструмент служит преобразованию материального объекта; выступает как когнитивное орудие; служит психологическим инструментом деятельности; является семиотическим орудием. Инструмент является средством капитализации накопленного опыта. В этом смысле любой инструмент является знанием. Инструмент — это целостность артефакта и способа его использования, которые принципиально неразделимы. Таким образом, возникновение нового класса технических объектов — инструментов в указанном смысле, — существенно увеличивает долю когнитивного содержания в технической деятельности — само применение техники связано с творчеством в гораздо большей степени, нежели в доинформацион-ную эпоху.

Изменения претерпевают не только количественные показателя, но и структурные связи П. Рабардель использует очень удачный образ катахрезы. Термин «катахреза» заимствован из лингвистики и риторики, где он обозначает использование какого-то слова вне принятого для него значения или вместо другого слова. Здесь оно описывает использование орудия не по назначению, одного орудия вместо другого, или в областях, для которых он не предназначен. «...Катахрезы означают смещение функций объекта, выход за рамки предусмотренных функций. Катахреза может рассматриваться как выражение специфической деятельности субъекта: производство инструмента, и вообще средств для своих действий. Катахреза -- свидетельство того, что пользователи участвуют в разработке применений артефактов»21.

Им же со ссылками на работы Майерсона и Гийома приводится мысль о том, что инструмент — это некий опосредующий мир, свойства которого могут одновременно отличаться как от свойств тела, так и от свойств объекта, на который направлено действие.. Для того, чтобы научиться действовать эффективно, надо уметь соотносить эти разные свойства в более или менее изменяющихся условиях... Инструмент — это преобразователь. Научиться им пользоваться — значит уметь подчинять двигательный импульс его новым воздействиям. Эта реакция воздействий на причины предполагает непрерывную

21 Рабардель Указ соч., с. 139.

коррекцию. В то же время она представляет собой изобретение в том смысле, что является независимой и обновленной; она освобождена от предварительно сформированных реакций и строит новые реакции как в отношении инструментальной техники, так и в отношении техники тела.

Информационные производства и технологии посягнули на святая святых творческой природы человека — на производство информации, на фантастически разнообразные и быстрые способы комбинирования ею и тем самым на творческую функцию интеллекта. Мы видели, что шахматы, в которые никто не играет, — это не шахматы, а возможность шахмат. Но когда компьютер обыгрывает меня в шахматы, когда он поправляет мне орфографию, расставляет мне запятые — что это, с чем мы столкнулись? По этому поводу Г.В. Лобастов пишет о различии между интеллектом искусственным и человеческим: «Машина может работать только на основе сличения или противопоставления. Тождество (или противоположность) является принципом выбора ею конкретного способа, схемы действия. А там, где машина наталкивается на противоречие, выбор схемы действия оказывается невозможным, потому что из противоречия следует все, что угодно. Для машины противоречие есть полная неопределенность, тогда как для человека оно несет в себе существенные определения будущей формы. Человеческое мышление организовано принципиально иначе: не принцип тождества, а принцип противоречия является его основной формой. Оно умеет отождествлять противоположности, а в тождестве видеть различия. И если человек этого не умеет, если он действует на основе подражания, адаптации, примера, образца или простого противоположения, то он, собственно говоря, сам организован как машина, уподоблен машине, а потому и творчество ему может быть лишь задано лишь как некоторая внешне положенная функция, работающая на основе присвоения некоторого творческого схематизму»22. Это конечно тоже вопрос, как можно приказать схеме превратиться в творчество. Но основная мысль верная — водоразделом между искусственным и человеческим интеллектом (опять условность — искусственный интеллект тоже человеческий) в умении определяться в условиях неопределенности. Превращать хаос в порядок. Когда компьютер зависает, человек начинает мыслить. Не поэтому ли выдающиеся интеллектуальные достижения связаны с некоторым «зависанием» — социальным, историческим, финансовым и проч. — интеллектуалов?

Образование и преобразование — не случайное словесное совпа-

22 Лобастов Г В К вопросу о природе творчества — Филос. исследования, 1995. № 2. С. 52

дение. У них есть общая схема — освоигь некое (вещественное, энергетическое, информационное) данное, чтобы недоросля сделать мастером, чтобы добытое из-под горы сырье сделать фарфоровой чашечкой, включить культуру в деятельность, — в массовом масштабе — и не превращать ее в бесконечную рефлексию сороконожки, с какой ноги идти обедать. Собственно, образование немыслимо без преобразования, и наоборот. Появление всей целостности культуры в каждом акте образования и преобразования и есть момент снятия дилеммы продуктивного и репродуктивного.

Глава 6 «Техника и культура».

В философской традиции эта тема обозначается как тема отчуждения техники от культуры. Но есть большой терминологический разнобой, по-разному формулируют даже исходную позицию: понимать ли отчуждение как ощущение внутреннего конфликта, то есть как субъективное состояние? Или попытаться отказаться от субъективных стихий — как например, Гегель, искавший тайну отчуждения в логике развертывания Духа, в самой структуре мышления, или как Маркс, для которого бытие человека, в том числе — ив первую очередь — социальные отношения, служили исходным пунктом для понимания этого феномена?

Культура понимается как системное единство коммуникативных стратегий, вырабатываемых — историей, человеком, социумом — в данном случае это тождественные вещи, для создания «мира человека», «второй природы», «среды обитания», возможности жить совместно, понимать и взаимодействовать друг с другом. Среди этих стратегий — язык и речь, образование и производство, право и война, « наука и религия, искусство и техника. Коммуникативная стратегия — не только ментальная, идеальная и духовная субстанция, она включает в себя и все средства, обеспечивающие ее эффективность: то, что называют материальной культурой — письменность, учебные заведе- » ния и промышленные мощности, законы и оружие, исследовательские центры и культовые объекты, музеи и театры, и конечно, технические средства удовлетворения потребностей человека в том или ином обращении «к городу и миру». Все эти стратегии, и весь их аппарат, и вся их идеология, ценностные, нормативные и мотивационные системы, и вся их «материальная часть» служат в конце концов «человеку общающемуся», им и только им созданы и модифицируются, ему принося и радости и страдания. Далеко не все, что человек делает, он делает с умом, а также с добрыми намерениями, «ибо не ведает, что творит». Культура и общество существуют только как конфликт, причем внутренний, и никакие внешние враги и угрозы не помогают снять симптомы «болезни». Понятие «норма» приемлемо для куль-

туры как объект постоянной атаки, как бесконечная череда сменяющих друг друга попыток стабилизировать и расшатать любое нормативное уложение. Болезнь культуры — это и есть ее здоровье, только самолечение спасает и культуру, и прописанного в ней человека. Но насколько беспросветно выглядит конфликт целостности культуры с отдельными ее составляющими (или между отдельными составляющими), какое место занимают в этом конфликте исторические обстоятельства, как меняется его конфигурация, какие новые грани открываются у нас на глазах?

Можем ли мы говорить о конфликте иных составляющих культуру коммуникативных стратегий? Между собой и между своим системным целым? Конечно, можем. Политика — это управление общественными ресурсами во благо определенных социальных субъектов, часто, если не всегда, противоречила интересам общества в целом (если вообще можно говорить об обществах «в целом»). Производство стало подчинять своим целям потребности человека, то есть злобно воевать с культурой. Религия постоянно становилась яблоком раздора, вместо того, чтобы призвать людей к единству и миру. Наука давно доказала, что ее роль в истории по меньшей мере двусмысленная — слишком своенравные джины выпархивают из ее реторт. Под подозрением оказался даже язык, который объявлен неприступным бастионом насилия над человеком, и ради освобождения человека идут опыты над деконструкцией языка, речи, слова. Так что отношения культуры и техники в данном случае — не исключение. Создавая средства достижения своих целей, человек столкнулся с ситуацией, когда и цели, и средства обретали враждебный, чуждый смысл по отношению к своему творцу, заставляли его жестоко раскаиваться в торжестве своего непредусмотрительного инструментализма.

Разговор о кризисе современной культуры не прекращается с тех пор, когда люди стали вздыхать о Золотом веке, канувшем в далекое прошлое. С тех пор кризис этот все нарастает, и непонятно, как он до сих пор не придавил все человечество. Причем, что удивительно, кризис видится не в войнах, не в насилии и произволе, не в угнетении и небрежении судьбами Ближних. Нет, кризис усматривают либо в нарастании цивялизационных отложений в культуре (Руссо), или в стилистике новых поколений, или в «ужасных и неприемлемых» нравах «нашей молодежи». И конечно, в засилии техники. Техника — не просто элемент культуры, но элемент именно так называемой Западной культуры, или европейской, или христианской. Основные социальные и идеологические доминанты той ветви (стадии) христианской культуры, которая связана с Реформацией и Просвещением, суть одновременно и основные идеологические и проективные доминанты

техники. Господство, богатство, комфорт над природой, обществом, Другим, и наконец, собой — достижимы за счет культивирования неких особых качеств — рациональности, точности, универсальности, надежности, эффективности; достоинство человека и его шансы на спасение в его собственных руках; добродетель и добро (лежащее в сундуке) — от одного слова. Господство из сословного социального (даже статусного) качества стало родовым определением, но суть его не изменилась — господство «над» и «за счет» кого-либо, или чего-либо.

Главное —- в разговоре об отчуждении не упустить из виду диалектику отчуждения и обратного ему процесса как основного «механизма» осуществления культурой самой себя. Собственно, взгляд на технику как на культурный эпифеномен, разговор о ее коммуникативности, — нужны для того, чтобы подчеркнуть причастность техники человеческому, культурному, коммуникативному миру, разглядеть в ней и процесс отчуждения, и процесс самореализации человеческой природы, и аккумуляцию человеческой креативности, и обозначить зону повышенной человеческой ответственности. Техника как коммуникативная стратегия общения человека с миром и себе подобным может быть и камнем за пазухой, и манной небесной. Шорами на глазах техника становится тогда, когда ее место произвольно и ошибочно занимает «идеология техники», или техника как идеология23.

В частности, надо разгадать загадочное свойство — и культуры, и обществ, и может быть даже нашей природы — выращивать органы, управляющие нововведениями. Ведь с одной стороны, инновационные импульсы, внедрения, инновационные виды деятельности, и даже фрагменты повседневной жизни принято оценивать исключительно со знаком «+».. Но... Культура тщательно регламентирует инновационные импульсы, блокирует одни и допускает другие, при этом рискуя прослыть консервативной или даже традиционной. Европейская культура с Нового времени демонтировала большинство таких полупроводников, открыв путь индустриальному перевороту. Запад приветствует джинна преобразований, выпущенного им из бутылки, а Восток пытается его там и удержать.

Если техника считается основным резервуаром прогресса, то как она может пониматься как часть культуры — ведь известно, насколько культура традиционна? Всегда в культуре что-то рождается, но что-то — служит тормозом. И эти тормоза обеспечивают ни мало, ни много стабильность общества, преемственность жизни. Весь про-

" Habermas J Technik und Wissenschaft als «Ideologie». Frankfurt a. M., 1968.

шлый век стал наглядной иллюстрацией того, как переизбыток инноваций ведет к социальным катастрофам

В культуре работают многочисленные «механизмы», обеспечивающие рефлексивность — наблюдение и оценка, выражение и фиксация, коррекция и санкции, критерии и «теории» (идеологии образов жизни). Культура создает свой собственный образ, точнее говоря, свои многочисленные образы, различные в разных социальных средах. Помимо этого, действуют различные спонтанные и институциональные формы рефлексивности культуры. Самые простые примеры институциональной формы — право, или цензура, спонтанной — обычай, приличия, нравы.

В традиционном обществе любое проявление или появление чего-то нового, неожиданного вызывало пристальный интерес, взыскательную оценку и немедленное решение вопроса — «а нам это надо?», и часто решение отрицательное. Культура блокировала любой опасный инновационный импульс — независимо от его обоснования, часто также неэндемического. Были и «полупроводниковые» устройства, пропускающие инновации в ограниченном масштабе, и эти устройства представляли угрозу, были маргиналиями, находились под бдительным надзором традиционной ортодоксии. Накопление инновационного потенциала тоже не безразличная вещь для любой системы — все же одним из фундаментальных условий ее существования остается ее стабильность — и структурная, и информационная, и материальная

Ценности поддержания образца, порядка, установленного богами, и самих богов как инстанции, ответственной за порядок, уступают место (в Новое время) ценностям выгоды, выигрыша, доминирования как приза за активность и т.п. Как ни странно, именно в Новое время раздаются голоса об усталости цивилизации, о ее порче, извращении — начиная с Руссо. Это верный признак того, что в культуре стали атрофироваться очень важные, несущие конструкции, — становясь всеядной, цивилизация объявила, что «движение — все, а цель — ничто». Однако тоска по цели очень скоро проявилась в утрате базовых ценностей, в ощущении глубокого культурного конфликта, а вслед за тем грянули катастрофы прошлого века. Разумеется, были построены новые стропила — буржуазная идеология, новые церкви, демократии, массовая культура, — отвечающие инновационным приоритетам посттрадиционалистской культуры. Но даже в прогрессистской культуре вырабатываются свои тормоза. В науке — скептицизм. Вырастающий в логику, в методологию, в процедуры эмпирического познания. Это ограничения произвола мышления, «нор-мативизация» познавательного зуда. В практике — мораль, право, молва, приличия. В религиях и искусствах — каноны, рамочные ус-

ловия деятельности, вкусы. Техническая эпоха создала новые инновационные фильтры, или полупроводники, пропускающие одни новации и блокирующие другие. Например — демократическое политическое устройство, бюрократическую организацию, идеологию свободного индивида, профессиональные этики (в том числе научную). Их блокирующая сила неизмеримо меньше, чем прежних, — отсюда коллизии между «техникой и культурой» (хотя это по существу одно и то же), техникой и обществом, наукой и нравственностью. Таким образом, мы подходим к схематичному рассуждению, в котором социокультурное содержание вынесено за скобки. Есть только абстрактные элементы — некий контекст К, его устойчивость У, возмущающий импульс И, конечный эффект Э. И где-то между И и Э находится то, что мы будем называть фильтром Ф. Это устройство, от которого зависит судьба всей цепочки.

К(У) — И — [Ф] — Э.

В «современном обществе» общий потенциал блокирующих фильтров гораздо ниже, нежели потенциал производства инноваций. В этом возможно из главных отличий традиционного общества от модернизирующегося. Каждому историческому, национальному типу культуры соответствует, видимо, своя формула соотношений традиции и инновации, и эта формула держит каждый конкретный социум. Отсюда еще один поворот в построении еще одной типологии обществ — «морфология» культур с точки зрения того, кто (или что), как, в какой мере запускает, культивирует, или наоборот, блокирует инновации, как оцениваются инновации тем или иным «фильтром» — с настороженностью или с восторгом.

Глава 7 «Техника и мораль».

Моральные суждения о технике странным образом почти не зависят от типа ее понимания, — и онтологические, и антропологические, и социологические подходы к технике в равной мере могут признавать технику морально индифферентной, морально ущербной или морально приемлемой. Скорее тут действует иной континуум оценок — оптимистических и пессимистических.

Оптимизм привычно связывается с технократическим мышлением. Мы увидим далее, что такая связка вовсе не обязательна, что в самых перспективных версиях технический оптимизм обосновывается с противоположных технократизму позиций. Но поскольку технократические взгляды, широко распространенные в массовом сознании, считаются дурным тоном в специальной литературе, трудно сослаться на какой-нибудь серьезный чисто технократический источник. Можно напомнить, пожалуй, модную во время знаменитой дискуссии «физи-

ков» и «лириков» точку зрения на кибернетику, системный подход, теорию управления, представленную замечательным ученым и хирургом Амосовым24.

Пессимистические взгляды гораздо слабее представлены в массовом сознании, но основательнее разработаны с философской литературе. Самую радикальную позицию обозначил Ф. Юнгер, он безусловно считает технику безнравственной. Причин несколько. Во-первых человек губит природу, хищнически используя «дармовые» ресурсы. Во-вторых, человек подчиняется технике, ее рациональности и организации, которые враждебны человеческой сути. В третьих, техника вызывает насилие как модус жизни, и этот модус распространяется и на общество. Отсюда — войны.

Радикально антропологическая позиция (в данном случае — Юн-гера) видит изначальную червоточину в Рацио, в мышлении, которые таит в себе демонические, титанические потенции, античеловеческие по сути своей. Характерное положение. Природа человека, выходит, заключает в себе и нечто ей же самой противное, выходящее за рамки и природы, и человека. Чем не аргумент ad absurdum для антропологического взгляда на технику!

Для Л. Мамфорда грехопадением был переход от неолитической деревни к древним царствам, основанным на власти. Для К. Маркса противоречивость социального бытия производится отчуждением, а оно связано с частной собственностью. Э. Дюркгейм в качестве объяснительного принципа использует оппозицию механической и органической солидарности. Близкие к нам по времени социологи склонны связывать моральную амбивалентность техники с Просвещением. Возникла ли дилемма исторически, или она — в природе взаимоотношений техники и ценностей, в том числе моральных?

Задача данной главы — попытаться наметить ракурс подхода к моральной проблематике с обозначенной выше позиции. Техника обладает коммуникативной природой, она, с одной стороны, укоренена в природе человека, а с другой — составляет целый мир, полный и радостей, и угроз, объективированный в предметы, знания, нормы, часто вступающие в конфликт и с человеком, и с природой, и сами с собой. Критики техники уже достаточно отработали ходы мысли, представляющие собой моральные, ценностные суждения применительно к основным характеристикам техники. Насколько оправданно непосредственное моральное вменение артефактам? Адекватны ли

24 Амосов Николай Михайлович (р. 1913). украинский хирур!, академик АН Украины (1969), член-корреспондент АМН (1961), Герой Социалистического Труда. (1973) Основные труды по хирургии сердца и легких, биолош-ческой и медицинской кибернетике Автор кнши «Мысли и сердце» (1965) и др Ленинская премия (1961).

попытки рационализировать чисто эмоциональные реакции на издержки научно-технического прогресса под видом моральной критики? Каковы адресаты такой критики, и каковы санкции, которые должны последовать вслед за оценками?

Возражая против идеологизации технологии, иными словами против наделения ее правом производить цели и ценности, итальянский философ Э. Агацци высказывает тезис, с которым трудно не согласиться: «вместо того, чтобы обвинять науку и технологию в проникновение во все поры нашего существования, мы должны спросить себя, до какой степени их проникновение стало возможным из-за познавательного и практического пренебрежения теми ценностями, которые должны одновременно хранить смысл существования и обеспечивать бдительность, которая не позволила бы упустить этот смысл»25.

За любым культурным, научным, техническим артефактом стоит человек — в качестве автора, изготовителя, оператора, потребителя и т.п. Прямые обвинения, критические аргументы в адрес артефактов — это просто недоразумение, похожее на то, когда мама наказывает угол стола за то, что тот ударил ее ребенка.

В стремлении разобраться с условиями корректного разговора о моральных оценках приходится считаться не только с реальным многообразием оценочных суждений, но и с не менее пестрой картиной, сложившейся в этике. Многообразие этических теорий и концепций ставят исследователя предметной области перед проблемой выбора той точки зрения, или той этической теории, с позиций которой он анализирует некоторое положение дел. Аналитические теории заняты просветлением языка, на котором обсуждают моральные проблемы. Натуралистическая этика наводит аналогии между порядком в природе и порядком в обществе. Религиозные доктрины пользуются правом использовать сильные аргументы божественного происхождения — мира, человека и его мира. Интуитивистские подходы апеллируют к очевидности и ясности моральных заповедей. Утилитаристские, гедонистические, эгоистические, нормативные, телеологические и деонтологические этики разрабатывают собственные основание для моральных суждений и предлагают свои понятийные аппараты для самого анализа моральных ситуаций. Одна и та же моральная ситуация может быть описана на совершенно разных теоретических языках. Будет ли аутентичный перевод с этих языков, и на каком языке он будет зачитан?

Итак, если техника — это способ общаться, то для моральной проблематики это означает только одно — радикально расширяется

25 Там же. С. 103.

представление о моральной вменяемости применяющего технику человека. Расширяется круг адресатов моральной вменяемости — даже те, кто не участвует в разработке, создании, эксплуатации техники включены так или иначе в коммуникационное пространство, осваиваемое техникой и вынуждены так или иначе реагировать на экспансию технического мира. Позиция, ограничивающая сферу моральной ответственности профессиональными, социальными ролями больше не годится ввиду глобальности и всеобщности техники. Даже самые общие модусы ответственности подвергаются пересмотру в сторону их расширения. Так, Ханс Ленк формулирует новый моральный императив технической цивилизации —■ сегодня моральная ответственность должна быть не ответственностью виновного, а ответственностью опекуна, так как человек стал соучастником эволюции живого. Тезис X. Ленка прежде всего обращен к природе; мне же кажется, что его надо понимать предельно широко, обращая его и к людям, и к их сообществам, и к так называемой человеческой природе — то есть к культуре, моральным ценностям, и, как это ни парадоксально звучит, традиционным устоям, ностальгию по которым все чаще принимают за нигилистический антипрогрессизм. Другими словами, если мы за техникой, в самой технике и в ее применении видим антропологическое, гуманистическое содержание, то вся проблематика специфической технической этики, где якобы этическое отношение возникает между человеком и чем-то неодушевленным, пусть это будет даже природа, животный мир, опасные естественнонаучные открытия — возвращается на круги своя.

Кто и как определяет критерии оценок допустимого и недопустимого в науке, в административной или деловой практике? Не являются ли моральные нормы оковами прогресса, или каждый раз, когда возникают проблемы с моральным статусом инновационных проектов, или, если простое моральное чувство или подведение ситуации под существующие нормы не срабатывают, нужен консилиум экспертов? Будет ли он, кстати, достаточно авторитетным для навязывания своих решений? Повторяю, насколько плотно ни были бы здесь «задействованы» технические устройства, техника как таковая, вопросы возникают сугубо человеческие, гуманитарные, не подлежащие алгоритмическим решениям.

Вопрос, таким образом, переводится в плоскость оправданности и допустимости риска — должен ли исследователь (техник) рисковать в ситуации, угрожающей ущербом не только ему самому, но и ближнему? Или риск — это стихия некалькулируемой спонтанности, «ввяжемся в бой, а там будет видно»? Если ценность свободного научного исследования вступает в противоречие с ценностью неприкосновенности личности другого, может ли профессиональная мораль дикто-

вать морали общечеловеческой"7 Эти вопросы станут прозрачнее, если понимать технику, а может быть, и науку, как коммуникативные стратегии, обращенные в конце концов к человеку — и к Другому и к самому Себе.

Поскольку в акте коммуникации не проживают более злые силы отчуждения, нет больше посредников (угол стола, машина, компьютеризация и т.п.), на которые можно было бы взвалить ответственность за происходящее, а обретаются только сами коммуниканты и дела рук их, пропадает и пропасть между индивидуальной моральной позицией и нормами универсальной морали. Границы моральной ответственности личности раздвигаются, и он точно так же ответственен за любое — самое отдаленное — последствие своих действий, как и за бытовые поступки с вполне предсказуемым исходом В таком случае рушится и фань между человеком как индивидом и человеком как «родовым существом», или, если говорить осторожнее, его культурой (каждая культура по-своему понимает суть родовых доминант.) И в то же время появляется надежда на некоторое смягчение морального ригоризма и связанных с ним издержек. Если моральные нормы стоят на пути прогресса, в том числе и технического, их драматическое столкновение чаще всего приводит к болезненной смене системы моральных норм. Потому что они противопоставлены как несовпадающие шкалы оценок, они существуют как бы в разных пространствах. (Корысть производства и альтруизм морали, функциональность и красота инструментов, прибыль и экология.) Но если мы поймем, что «разные пространства» все равно принадлежат области нашей с вами коммуникации, что все, что мы делаем, есть наш общий разговор, общее дело, общая мечта, — у нас не будет больше права дробить на бесконечные «независимые» области регуляции тот целостный мир, который действительно становится плодом нашей деятельности. То есть коммуникации.

В «Заключении» ставиться вопрос: что понимать под социальными последствиями техники, если мы считаем ее коммуникативной стратегией? Как можно оценить социальные последствия языка? Права? Религии? Науки? Эти стратегии сами суть социальность, ее составные элементы, и обсуждать можно, видимо, проблемы, возникающие во взаимодействии этих социальных суб— и суперсистем. Видимо, надо отказаться от мифа, что «техника взаимодействует с обществом», или «с культурой», и несет в себе такие-то и такие-то эффекты — от блестящих перспектив до апокалипсических катастроф. «Общество», «культура» и подобные понятия в данном случае используются как набор смыслов, изначально, без экспликации и предварительных оговорок уже противостоящих «технике» — как будто она так легко позволяет отличить себя от чего бы то ни было!

Можно ли освободиться от тирании мифа техники? Можно ли отнестись к технике вне мифа, вне и помимо идеологий, упаковывающих технику в ширпотребовские стереотипы? Есть ли обнадеживающие тенденции — осмысления, проектирования, решений, практики? Безусловно, есть. И хотя задача эта масштабная, и решать ее предстоит многим областям гуманитарного знания, науки и философии, уже есть и философские работы, и междисциплинарные исследования, решающие по крайней мере часть этой задачи. Самый яркий и самый солидный пример — так называемая оценка техники. Рефлексивное отношение общества и культуры (уже без кавычек) к самим себе институционализировало движение, называемое «оценкой техники». Может быть и можно было бы предложить более точный перевод на русский, но пока его нет. «Оценка техники — особая отрасль междисциплинарных исследований, объектом которых является широкий спектр существующих или потенциальных позитивных и негативных последствий развития науки и техники»26. Общий контекст оценки техники, как и многих других видов социально-культурной экспертизы, связан с глобальными цивилизационными сдвигами: Научно-техническое развитие включает в себя естественную окружающую среду, социальные структуры и коммуникации, и, наконец, самого человека, его физическую конституцию и сознание. Причем меняет человек собственное положение в сторону меньшей свободы своих последующих действий. Как мы уже говорили, наука по сути ограничивает произвол, и эволюции, основанные на науке, также чреваты ограничениями. Не будем сейчас обсуждать вопрос, только ли теряет свободу человек в метафизическом смысле, но тенденция исчерпания ресурсов свободы налицо. И само ограничение степеней свободы подсказывает выход. Именно попытки поставить под контроль организованного и осмысленного социального действия демонов науки и техники и реализуются в этом движении. Вопрос стоит так — каким образом можно когнитивно-технический комплекс подчинить человеческому разуму и ответственности? Иными словами — управлять научно-техническим профессом?

Изменения, принесенные миром артефактов, несоизмеримо быстрее любого другого социокультурного или производственного процесса — общество в целом не успевает за ним, оно видит лишь хвост кометы, сталкиваясь уже с последствиями феномена, который хотелось бы рассмотреть как таковой. То, что должно быть управляемо, вырывается из-под контроля не по чьему-то злому умыслу, а по «природе вещей», потому что новое динамичнее старого, оно не связыва-

26 Ефремеико Д Е Введение в оценку техники М.. МНЭПУ, 2002 С. 7—8.

ется старым и не укладывается в него. Но мы еще не научились управлять тем, чего нет, или тем, чего мы не знаем, или тем, что мы только начинаем познавать, и нам трудно избежать риска спонтанности. Когда речь шла о спонтанности процессов — природных, социальных, ментальных — в дотехническую и донаучную эпохи, — риск был соразмерен системе, в которой возникал. И то он приводил к чудовищным проявлениям «человеческой природы» — кровавым и бессмысленным войнам, истреблению народов, глумлению над природой, уничтожению святынь и шедевров. Сейчас положение изменилось: знание, технология и техника могут быть так же глобально опасными, как и выгодными.

Нужны усилия, направленные на самоорганизацию сегодняшнего Рацио, — включая знание, его применение, системы образования, общественного и политического (финансового) контроля, — на принципах самосохранения, рефлексивности, ответственности. Нужна широкая дискуссия о новых стандартах познавательной и внедренческой деятельности, о новых стандартах в образовании и циркуляции информации. Аналогично тому, как работают новые механизмы по оценке техники, надо думать о создании таких же механизмов по оценке науки и информации.

И по отношению к технике, и по отношению друг к другу, и вообще в любом отношении, претендующим на название человеческого, надо руководствоваться максимой — «не создавай напряженности».

СПИСОК

ОСНОВНЫХ ПУБЛИКАЦИЙ ПО ТЕМЕ ДИССЕРТАЦИИ

1. Модели — В кн.: «Самосознание: мое и наше» ИФ РАН М., 1997 (2, 4 а.л.)

2. Техника как коммуникационная стратегия. — Техника, общество, окружающая среда. Материалы международной научной конференции (18—9 июня 1998 г., Москва) М„ 1998 (1 а.л.).

3 Периодизация истории и проблема определения техники — Вопросы философии, 2001, № 8 (1 а.л.).

4. Техника и культура — конфликт? Гармония9 Компромисс? — Философские исследования, 2002, № 1, (1 ал.)

5. Дрейф к человеку — Философские исследования № 3—4. 2002 (0,4 а.л.)

6. Социальные последствия техники. — Философские исследования 2003, № 2 (1 а.л )

7. К вопросу о генезисе технического знания — Вопросы философии, 2003. № 10 (1 ал )

8 Техника как феномен культуры. — Теоретическая культурология. М , «Академический проект», Екатеринбург «Деловая книга». РИК РФ, 2005. (Серия Энциклопедия культурологии). (2 а.л.)

9. Техника и мораль. — Вопросы философии, 2004 № 10, 2004 (1 а.л.).

10. Миф техники. М., Наука, 2004. 14 а.л.

г

I

РНБ Русский фонд

2006-4 7874

Подписано ь печап, 01 05. 05;. Зак № 029 05 Объем 3.0 >ч.и}д.л.. 3.7 печ.д 1ираж 100 ж? Ошечатано на рсмаприше ИФ РАН. Волхонка. 14

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора философских наук Воронин, Андрей Алексеевич

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА 1. ДИСКУССИИ О ТЕХНИКЕ

ГЛАВА 2. ОПРЕДЕЛЕНИЯ ТЕХНИКИ

ГЛАВА 3. ТЕХНИЧЕСКОЕ ЗНАНИЕ

ГЛАВА 4. КОММУНИКАТИВНАЯ ПРИРОДА ТЕХНИКИ

ГЛАВА 5. ПРОДУКТИВНОЕ И РЕПРОДУКТИВНОЕ

ГЛАВА 6. ТЕХНИКА И КУЛЬТУРА

ГЛАВА 7. ТЕХНИКА И МОРАЛЬ

Введение диссертации2005 год, автореферат по философии, Воронин, Андрей Алексеевич

Роль и место техники в современных обществах стремительно растут. Техника вторгается в самые неожиданные сферы человеческой жизни, вытесняя старые и создавая новые стили жизни, новые предметные сферы и новые ценности. Отношение к экспансии техники - острая проблема и обыденного сознания, и социально-гуманитарного познания. Техника несет людям счастье. Техника погубит человека. В этом диапазоне лежат оценки и ожидания - как в теоретических работах, так и в массовом сознании. Обращение к проблеме места и роли техники в жизни человека имеет и познавательный, и практический смысл. И хотя сама проблематика вовсе не нова, она нуждается в систематической дискуссии и постоянном внимании. Актуальной делает диссертацию обоснование интегрального - коммуникативного - подхода к осмыслению ряда частных вопросов, обсуждаемых в дискуссиях о технике, а также включение в оборот новых источников и точек зрения.

Степень научной разработанности проблемы Техника оценивается в разных мировоззренческих парадигмах то как надежда и панацея от всех бед, то как причина упадка культуры и человека. И оптимистические, и пессимистические оценки, отражая реальные процессы и тенденции, находят свое выражение и разработку в философии науки знании. Философия техники - динамично и широко развивающаяся область знания, академическая дисциплина с более чем столетней историей, своими авторитетами, классиками и традициями. За последние годы у нас появилось немало интересных трудов по философии техники. Среди авторов, активно работающих над темой, следует назвать прежде всего Абрамову Н.Т., Акчурина И.А., Алексееву И.А., Аршинова В.И., Багдасарьян Н.Г., Баксанского О.Е., Гайденко П.П., Горохова В.Г., Долгова К.М., Ефременко Д.В., Катасонова А.В., Козлова Б.И., Кормина Н.А., Крылову И.А., Кузнецову Н.И., Лисеева И.К., Мамчур И.А.,

Меркулова И.П., Огурцова А.П., Попова Е.В., Поруса В.Н., Розина В.М., Розова М.А., Симоненко О.Д., Старостина Б.А., Степина B.C., Тищенко П.Д., Чешева В.В., Чумакова А.Н. и других. У истоков отечественной традиции философией техники стояли Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, К.Э. Циолковский, П.К. Энгельмейер, Н.Ф. Федоров, П. Флоренский. За рубежом философия техники уже давно превратилась в академическую дисциплину, здесь должны быть названы такие классики, как Адорно Т., Вебер М., Гелен А., Дессауер Ф., Дюркгейм Э., Лемм Ст., Ленк X., Луман Н., Мамфорд Л., Маркс К., Маркузе Г., Рапп Ф., Сколимовски X., Тоффлер Э., Турен А., Фромм Э., Хабермас Ю., Хайдеггер М., Хунинг А., Хюбнер К., Шельски X., Шпенглер О., Эллюль Ж., Юнгер Ф., Ясперс К.

В работе дается типология онтологических, социальных и антропологических трактовок феномена техники в философской и социологической литературе. Логика исследования техники предполагает следующий шаг, который аргументируется в работе — это шаг к пониманию техники как средства и результата общения людей, иными словами — как коммуникативной стратегии, вырабатываемой человеком, культурой, социумом в качестве условия своей жизни и развития.

Объект исследования - мир артефактов. Предмет исследования — коммуникативная природа артефактов и восприятие мира артефактов в разных формах культуры, прежде всего в науке, а также в идеологии и в обыденном сознании.

Цели и задачи диссертации

Общая цель - обосновать целостный взгляд на технику как на одну из коммуникативных стратегий - диктует автору ряд конкретных задач.

• Обобщить дискуссии о сути и функциях техники,

• проследить общую логику определений техники, историческое развитие теоретической рефлексии по поводу техники,

• обосновать тезис о коммуникативной природе техники,

• обсудить принципиальные вопросы о творческом и рутинном в технической деятельности,

• поставить под сомнение жесткое противопоставление техники и культуры, описать «механизмы», или элементы техники самоосуществления культуры,

• выявить новые экспликации моральной и культурологической проблематики.

Методологическая основа исследования В работе применен генетически-содержательный метод, разработанный Б.А. Грушиным, Ф.Т. Михайловым и коллегами применительно к исследованию реалий общественного сознания1. Суть этого метода заключается в том, что проблемы определения, соотношений и взаимосвязи понятий в междисциплинарном знании должны прежде всего базироваться на изучении становления предмета исследования, его реального исторического движения и метаморфоз, целиком не улавливаемых чисто логическим, категориальным анализом. Наряду с этим используются и методы логического, типологического анализа, сравнительные и историко-философские экскурсы.

Научная новизна Развиваемый в работе подход позволяет по-новому взглянуть на некоторые затруднения как теоретического, так и мировоззренческого плана. К числу первых относится ставшая уже традиционной дилемма культуры и техники, понятая как их враждебное противостояние. Не разрешена удовлетворительным образом проблема основ техники, ее связи с социальным, ментальным или природным мирами. Внутри самой техники часто усматриваются несовместимые компоненты (целерациональность и коммуникативность, например), ей приписываются

1 Более подробно об этом см.: Воронин А. А. Подходы к исследованию сознания. \\ Филос. исследования, 1995 №2.; Воронин А.А. Методологические принципы исследования общественного сознания в советской философской литературе. М., ИФ АН СССР, 1986. очевидные», но неорганичные предикаты (враждебность человеку, механицизм, бездушие, тотальность и т.п.). Это — следствие по сути мифологического понимания техники как чего-то, внеположенного (или вообще неизвестно как возникшего) человеку феномена. Попытка поставить проблему в пределах коммуникативной природы человеческой деятельности, во-первых, демистифицирует и предмет исследования, и его метод, и во вторых связывает все эффекты и проблемы с жизнью, деятельностью и мышлением самого человека. Отсюда новые возможности теоретического анализа мира техники с его связи с миром культуры, моральной ответственности человека, перспектив разумного отношения к технике и ее прогрессу.

В работе аргументируется точка зрения на технику как на одну из коммуникативных стратегий, используемых людьми в ходе своего общения. Философия техники с этой точки зрения смотрит на свой предмет не со стороны предмета - техники, и не со стороны метода, а со стороны самого человека, его способностей и потребностей. Философия любой предметной области, будь то наука, техника, искусство, право или мораль, стоят перед проблемой демистификации своего предмета в тех случаях, если этот предмет выведен за пределы «мира человека». «Миф техники» — название книги диссертанта, подчеркивающее интенцшо преодолеть понимание техники как внешнего по отношению к человеку, его культуре, его социальной организации и его сознания феномена. Диссертант считает необходимым конкретизировать антропологическую позицию, распространенную в новейшей литературе по философии техники. Техника связывается в антропологическом подходе с «природой человека», часто понятой как робинзонада или биодетерминистское единство «программ», которые реализуются в человеке. Автор предлагает сделать следующий шаг в понимании общей креативной природы техники, культуры и коммуникации, считая, что общение, коммуникация и есть и место, и повод, и средство, и результат и сам процесс творения человека и его «природы». Таким образом, мир артефактов предстает как мир принципиально коммуникативный.

Положения, выносимые на защиту Главная идея - преодолеть по сути мифологическое убеждение в изначальной и фатальной отделенности и противопоставленности техники миру человека. Этот миф, как и любой другой, возник не случайно, и он поддерживается воспроизводством идеологических оценок техники. Как чуждая и враждебная сила техника фигурирует в массовом и даже профессиональном сознании вот уже почти столетие. Но этот миф основан на поверхностном восприятии негативных эффектов техники. На защиту выносится целостная концепция понимания техники как коммуникативной стратегии, по своей природе, сущности, генезису и бытованию тождественной человеку, культуре и обществу. Авторская позиция может быть резюмирована в следующих тезисах:

1. Обосновывается положение о существенном единстве культуры и техники, мира артефактов и «мира человека».

2. Понимание техники как многомерного системного феномена включает в себя натуралистическое, социологическое и антропологическое измерения, но к ним не сводится. Специфика современной информационной техники и ее новые функции требуют разработки новых подходов к ее пониманию.

3. Сопоставление структуры коммуникативного акта (по Г.В. Гриненко) и инструментального определения техники (П. Рабардель) подводит к выявлению коммуникативной природы техники.

4. Технику нельзя отнести ни к чисто познавательным, ни к чисто практическим компонентам коммуникации, ни считать ее особой, т.е. независимой от них субстанцией деятельности. Она присутствует, в той или иной степени, в любом поступке, в любом атоме общения. Техника имеет общую природу с культурой.

5. Проблема соотношения рутинного и творческого в технике не сводится к их прямолинейному противопоставлению. Свертывая однообразные и малоэффективные движения в алгоритмы и фиксируя их в "веществе" культуры, техника автоматизирует рутинные компоненты жизни. Экспансия техники - с этой точки зрения - это экспансия продуктивной деятельности человека, сводящая на нет репродуктивные, рутинные структуры практики. В технике в подвижном и противоречивом единстве проступают как творческие, так и рутинные структуры. Везде, где появляется алгоритм общения, можно говорить и о технике - в широком смысле слова. Это особенно наглядно в век информационных технологий, которые напрямую обслуживают коммуникационные потребности и создают для них новые возможности.

6. Вводятся понятие коммуникативной стратегии и критерии разграничения техники от других коммуникативных стратегий.

7. Даны экспликации коммуникативного понимания техники применительно к моральной и культурологической проблематике. Культура обладает собственной техникой самоорганизации, одним из механизмов которой служат инновационные фильтры.

8. Эвристический потенциал коммуникативного понимания техники выявляется в анализе «оценки техники» как способа институционализации ответственности человека за направления и последствия технического прогресса.

Теоретическая и практическая значимость Работа может быть использована в исследовательской, преподавательской и экспертной деятельности, в научной дискуссии, как призыв о практических шагах в направлении институционализации социальной экспертизы технических решений.

Апробация диссертации

Результаты исследования были доложены на Международных конференциях

• Международная научная конференция «Техника, общество и окружающая среда» 18 -19 июня 1998 г., Москва.

• Институт стратегических инноваций, Международный круглый стол «Инновационная культура и развитие» Москва, 1-2 июля 2001, доклад «Инновации и контринновации в культуре»

• Международная научно-практическая конференция Института культурологи МК РФ, РАН, ЮНЕСКО «Культурология, культурная политика, развитие» Москва, 1-3 июля 2001 г.

• Первый Международный семинар «Управление в биологических системах», Пущино, 27 июня 2001, член оргкомитета, доклад «Социально-философские соображения о ВПБ (выращенных персональных белках)», доклад «Социальные импликации новых технологий».

• Второй Международный семинар «Управление в биологических системах», Москва, 27 - 28 июня 2002, Ин-т проблем управления им. В.А.Трапезникова РАН — член оргкомитета, доклад «Дрейф к человеку».

• III. Международная конференция «Глобальные проблемы устойчивого развития и современная цивилизация», Москва, 17 - 20 января 2003 г.

• IV Российский философский конгресс, Москва, июнь 2005, доклад на секции философии техники - «Техника культуры».

Структура диссертации определяется основными целями и задачами исследования. Диссертации состоит и введения, семи глав, заключения и избранной библиографии по теме.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Техника как феномен культуры"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Восприятие техники всегда было неоднозначным: «Изобретение автомата относится, как это доказывают голубь Архита и андроид Птолемея Филадельфа, ко времени античности. Эти диковинные творения, а также автоматы Альберта Великого, Бэкона и Региомонтана так и остались всего лишь мудреными игрушками, не спровоцировав никаких последствий. У людей они вызывали не только восхищение, но и страх. Андроида Альберта Великого, который открывал дверь и приветствовал вошедшего (робота, на создание которого ушли десятилетия кропотливого труда), испугавшись, разбил своим посохом Фома Аквинский. Уже на заре своего развития машины вызывали интерес мыслящего человека, но этот интерес был смешан с безотчетным страхом, каким-то необъяснимым жутким предчувствием. Это ощущение заметно в высказывании Гете о развитии фабричных механизмов, в ужасе, который испытывал Гофман перед искусными автоматами, забавлявшими публику в XVIII веке, среди которых особенно выделялись флейтист, барабанщик и утка Вокансона. Люди издавна испытывали этот безотчетный страх перед часами, мельницами, колесами.»1. Но зато уже освоенная техника кажется человеку совершенно необходимой.

Однако воздействие техники конечно не сводится к со восприятию. Хотя бы потому, что техника сегментирует общество, «овладевает» им неравномерно, и потому, что человек не может и понимать, и пользоваться чем-либо одновременно. Для понимания нужен какой-то временной лаг.

Не менее важно представить себе масштаб задачи, в том числе и тот, который вытекает из развиваемого в данной книге подхода. Конечно, оправданы глобальные масштабы, которые обозначает тот же Юнгер:

Сложность задачи заключается в том, что залогом удачного исхода может быть только кардинальный пересмотр всей иерархии сложившихся представлений. Сначала нужно преодолеть господствующие ныне механические понятия времени и пространства. Нужно осознать, что техника — это гигантское беличье колесо, которое вынужден вращать человек, растрачивая свои силы на бесплодный труд по поддержанию рабочего процесса, делающегося тем бессмысленнее, чем более рациональной, всеобъемлющей и всеобщей становится его форма. Низведение технических средств с господствующего положения до подчиненного требует для

1 Юнгер Ф. Совершенство техники, Стр. 55. своего осуществления нового мышления, свободного от иллюзий, на которые опирается технический прогресс, такого мышления, которое положит конец жестокой эксплуатации.»2. Но значит ли это, что пока не реализован эпохальный замысел реорганизации всей современной цивилизации, не нужны локальные по претензиям и объему «проекты», направленные на гармонизацию отношений техники и общества, культуры и человека? Кстати, сам Юнгер оговаривается, что он не просто «против техники». «Если в настоящем сочинении усилия техники и рассматриваются с критической точки зрения, то, как явствует хотя бы из средств, используемых в нем, это отнюдь не означает враждебного отношения к человеческому разуму в целом. В замысел этого сочинения не входило ничего похожего на романтическое отрицание техники, которое, если серьезно посмотреть на сложившееся положение, представляет собой не более чем мечты, навеянные путешествием в почтовой карете. Да и живем мы не на островах и не в девственном лесу; там, где мы живем, мы все время находимся в пределах досягаемости технической аппаратуры и организации. С этой дороги уже не свернешь, и остается только пройти ее до конца. Не только уличному пешеходу приходится постоянно быть бдительным, чтобы его не разорвали в клочья машины. Такую, и даже более всеобъемлющую и все проникающую, бдительность должен проявлять сегодня каждый мыслящий человек, способный ощущать себя не просто колесиком или винтиком гигантской машины»3.

Итак, как же ставить вопрос о социальных последствиях техники, если мы считаем ее коммуникативной стратегией? Как можно оценить социальные последствия языка? Науки? Права? Религии? Эти стратегии сами суть социальность, ее составные элементы, и обсуждать можно, видимо, проблемы, возникающие во взаимодействии этих социальных суб- и суперсистем. Видимо, надо отказаться от мифа, что "техника взаимодействует с обществом", или "с культурой", и несет в себе такие-то и такие-то эффекты - от блестящих перспектив до апокалипсических катастроф. "Общество", "культура" и подобные понятия в данном случае используются как набор смыслов, изначально, без экспликации и предварительных оговорок уже противостоящих "технике" - как будто она так легко позволяет отличить себя от чего бы то ни было!

Ф. Юнгер не случайно дал своей книге намеренно двусмысленное название «Совершенство техники» (которое, кстати, в русском переводе потеряло часть

2 Юнгер, стр.115.

3 Юнгер, стр. 196. смысла - слово перфекционизм означает не просто стремление к точности и безукоризненности, но и некоторую зацикленность, однобокость). Игра смыслов как раз и позволяет ему ставить вопрос о роли техники в цивилизации предельно, радикально остро. И в то же время предельно широко. «Отличительным признаком организаций, порожденных дефицитом, является то, что они ничего не производят и не приумножают. (Напомню, что техника для Юнгера - вид конструирования реальности, производящий механическую организацию. - Авт.) Они только изводят имеющееся богатство, справляясь с этой задачей тем лучше, чем рациональнее они задуманы. Поэтому самым верным и показательным признаком бедности является прогрессирующая рациональность организационных структур, всеобъемлющее, проникающее во все области хозяйственной жизни подчинение человека бюрократическому аппарату управления, состоящему из специально обученных для этой цели профессионалов. С технической точки зрения наилучшей организацией является наиболее рациональная, то есть такая, которая обеспечивает наибольшее потребление, ибо чем рациональнее устроена организация, тем безжалостней она подметает все имеющиеся ресурсы. При растратной экономике организация остается единственным исправно действующим звеном, которое не терпит урона; ее мощь только крепнет по мере все большего оскудения ресурсов. Обе стороны процесса находятся . во. взаимодействии, ибо по мере истощения неорганизованной сферы, организованная расширяет зону своего влияния. По мере того как возрастает бедность и, следовательно, речь идет уже о том, чтобы выжать из человека последние соки, давление организации ложится на него все более тяжким гнетом. Безжалостное принуждение со стороны организации представляет собой всеобщий признак крайне бедственного положения, в котором оказывается человек. Осаждаемые города, подвергаемые блокаде страны, остающиеся без продуктов питания и питьевой воды, война, ведущаяся современными методами, — все это яркие примеры подобных условий4. Хапающие, заглатывающие, пожирающие движения, которые непрестанно и ненасытно повторяются, демонстрируя неутоленный и ненасытный голод машин. Он так явственно виден, что его не может перебить даже то впечатление концентрированной мощи, которое мы ощущаем в центрах тяжелой промышленности. Именно здесь голод сказывается сильнее всего, ибо неутолимая прожорливость этой мощи достигает

4 Там же, стр.35. гигантских масштабов. Но голодна и рациональная мысль, стоящая за машиной и следящая за моторным, механическим движением. Голод — ее постоянный спутник. Она не может от него избавиться, не может от него освободиться, и как ни стремится насытиться, не в состоянии этого достигнуть. Да и как бы она могла это сделать! Эта мысль направлена на потребление, проедание. Богатство ей недоступно, она не может сотворить волшебное изобилие. Никакие старания изощренного ума, никакие проявления изобретательности не могут достичь этой цели. Ибо рационализация только усиливает этот голод и увеличивает потребление. Но растущее потребление — это признак не богатства, а бедности, оно сочетается с заботой, нуждой и изнурительным трудом. Как раз методические, дисциплинированные усилия, ведущие к достижению совершенства в сфере технического труда, губят все надежды, связываемые в определенных кругах с этим процессом5. Техника не может одарить нас нежданным изобилием. При любом, даже самом мелком, техническом трудовом процессе энергии затрачивается больше, чем производится. Каким же образом сумма этих процессов может создать изобилие?6.

Средоточием организованного хищничества в первую очередь являются месторождения полезных ископаемых. Сокровища земных недр становятся объектом нещадной эксплуатации и потребления. Эксплуатация людей начинается с массовой пролетаризации, их вынуждают становиться фабричными рабочими и довольствоваться плохим питанием. Эксплуатация технического рабочего, вызывающая громкое негодование социалистов — до тех пор, пока они находятся в оппозиции, — представляет собой частное проявление всеобщей эксплуатации, которой Техник подвергает все, что есть на земле. Не только полезные ископаемые, но и сам человек принадлежит к числу природных ресурсов, которые становятся объектом технического потребления. Те средства, при помощи которых рабочий пытается избавиться от эксплуатации: создание объединений, профсоюзных организаций и политических партий, в действительности еще крепче привязывают его к техническому прогрессу, делая рабом механического труда и технической организации. Ибо возникновение рабочих организаций связано с распространением аппаратуры.

Все более ужесточающийся хищнический способ использования ресурсов представляет собой оборотную сторону техники, о которой не следует забывать,

5 Там же, стр.38.

6 Там же, стр.39. говоря о техническом прогрессе. Наши истощенные чрезмерным использованием пахотные земли и пастбища с помощью искусственных удобрений заставляют непрерывно приносить урожай. Это называется техническим прогрессом. Между тем этот прогресс представляет собой следствие нехватки, нужды, так как без искусственных удобрений мы уже не в состоянии были бы прокормиться. Это хищнический метод. Технический прогресс отнял у нас возможность свободного пропитания, которая была у наших предков. Машина, по сравнению с прежней производящая втрое больше работы, представляет собой явление технического прогресса, так как появилась благодаря более рациональному конструкторскому решению. И поэтому энергия, которую она потребляет, ее поглощающая сила, ее голод тоже возрастают, она потребляет несравненно больше своей предшественницы. И так обстоит дело со всеми машинами: они исполнены беспокойной, прожорливой голодной силы, которую невозможно утолить7.

С этим связан ограниченный срок службы, ускоренный износ, которому подвержены машины. Недолговечность всех этих конструкций является прямым следствием их цели и назначения. Их надежность и прочность становятся все более ограниченными и срок службы все более коротким по мере того, как развитие техники подходит к своему концу. Потребительская природа техники, свойственное ей ускоренное потребление ресурсов распространяются на ее же собственную аппаратуру. В непрестанно требующийся ремонт и чистку аппаратуры, в уход за нею вложено огромное количество человеческого труда. А машины, как всем известно, быстро превращаются в старые развалюхи. Развитие техники не только заполонило землю машинами и аппаратурой, но в придачу заваливает ее грудами технического хлама и мусора. Износ есть одна из форм потребления. Это особенно отчетливо проявляется там, где ведется хищническая разработка природных ресурсов. Не случайно чаще всего мы сталкиваемся с ним там, где действует техника. Если, что маловероятно, через две тысячи лет еще будут существовать археологи и если они еще будут заниматься раскопками, например, на территории Манчестера или Эссена, то они найдут там не бог весть какие сокровища. Перед ними не откроются египетские гробницы или античные храмы. .И действительно, власть техники, подчинившей себе всю землю, отмечена печатью недолговечности, которая зачастую ускользает от взглядов современников. Над ней все время тяготеет угроза гибели, при использовании она

7 Там же, стр.42. то и дело портится. И эта порча и гибель тем упорнее преследуют ее и тем скорее наступают, чем более она тщится избегнуть этой участи.

Техника не создает нового богатства, она растрачивает то, что есть, причем осуществляет это теми хищническими методами, в которых совершенно отсутствует рациональное начало, хотя и применяет при этом рациональные способы производства 8.

Техник, ликвидирует свободную экономику, то есть такую экономику, в которой решающий голос принадлежит хозяйственнику, навязывая ей план, выработанный техниками. .В условиях, когда экономические кризисы оказываются непреодолимыми с помощью экономических мер, люди начинают возлагать надежды на более жесткое планирование. И тогда возникает идея технократии. Между тем следовало бы сперва проверить, не является ли сама техника причиной возникновения кризисов, способна ли техника внести порядок в экономику и входит ли вообще такая задача в сферу ее возможностей. Что такое технократия? Единственный возможный смысл этой категории означает такое господство техников, когда они берут в свои руки управление государством. Но Техник — не государственный деятель и никогда не проявлял способностей к решению политических задач»9. Ф.Юнгер пишет о технократическом мышлении еще жестче, чем обычно принято писать об экономическом утилитаризме, считая Homo faber гораздо опаснее и хуже Homo economicus. «Преимущество Техника заключается в высокой степени рациональности мышления, с которой экономист не может тягаться, поскольку мыслит функционально. Это мышление исключает все соображения религиозного, политического, социального и экономического порядка. Такой подход становится возможным по той причине, что эти аспекты не имеют необходимой логической связи с техническим мышлением. Здесь в борьбе за власть действует сила, чреватая роковыми последствиями и несокрушимая по причине своей бедности»10.

Пожалуй, ярче не скажешь, но при всем может быть избыточном пафосе Ф. Юнгера, отмахнуться от таких слов нельзя. С ними можно только согласиться, обвинив технику еще в сотне - другой грехов. Только если вместе с Юнгером считать технику внечеловеческим монстром, или по его словам, титанической

8 там же, Стр. 44

9 там же, стр. 45.

10 Там же, стр.49. стихией, проявившейся в человеке, но уже не являющейся человеческой субстанцией. В таком случае, действительно, спасения нет и быть не может. Совершенство техники - гибель человека. И кстати, эта гибель уже здесь, мы ее замечаем только в случае трагических эксцессов, вроде Чернобыля, а в повседневной жизни мы живем в плену сладкого технократического мифа.

Итак, можно ли освободиться от тирании мифа техники? Можно ли отнестись к технике вне мифа, вне и помимо идеологий, упаковывающих технику в ширпотребовские стереотипы? Есть ли обнадеживающие тенденции осмысления, проектирования, решений, практики? Безусловно, есть. И хотя задача эта масштабная, и решать ее предстоит многим областям гуманитарного знания, науки и философии, уже есть и философские работы, и междисциплинарные исследования, решающие по крайней мере часть этой задачи. Самый яркий и самый солидный пример - так называемая оценка техники. Рефлексивное отношение общества и культуры (уже без кавычек) к самим себе институционализировало движение, называемое "оценкой техники". Может быть и можно было бы предложить более точный перевод на русский, но пока его нет. «Оценка техники - особая отрасль междисциплинарных исследований, объектом которых является широкий спектр существующих или потенциальных позитивных и негативных последствий развития науки и техники»11.

Общий контекст оценки техники, как и многих других видов социально-культурной экспертизы, связан с глобальными цивилизационными сдвигами: «Научно-техническое развитие представляет собой важнейшую составляющую процессов качественного преобразования (метаморфирования) реальности, включая естественную окружающую среду, социальные структуры и коммуникации, и, наконец, самого человека, его физическую конституцию и сознание»12.

Причем, отмечает автор, «с каждой новой метаморфозой человек меняет собственное положение, причем, если рассматривать эти процессы целостно, в сторону меньшей свободы своих последующих действий»13 Как мы уже говорили, наука по сути ограничивает произвол, и эволюции, основанные на науке, также чреваты ограничениями. Не будем сейчас обсуждать вопрос, только ли теряет

11 Там же, стр. 7-8.

12 Ефременко Д.Е. Введение в оценку техники. М., Изд-во МНЭПУ, 2002 с. 86

13 там же, стр.87. свободу человек в метафизическом смысле, но тенденция исчерпания ресурсов свободы налицо. И само ограничение степеней свободы подсказывает выход. Еще цитата: «огромную роль в метаморфировании реальности играют когнитивные факторы»14. Именно попытки поставить под контроль организованного и осмысленного социального действия демонов науки и техники и реализуются в этом движении.

Познакомиться с практикой оценки техники, историческим экскурсом и ее направлениями можно по добротному материалу, собранному Д. Ефременко в названной книге.

Философски проблему ставит и дает свой вариант ее осмысления немецкий философ Хельмут Шпинер, в статье "Об исследованиях последствий техники" (Пер. Д. Ефременко): "Сегодня применяется или находится в стадии разработки столько различных методов исследования последствий техники, что в обозримом будущем их количество окажется сопоставимым с количеством текущих исследовательских проектов, а на передний план выдвинется проблема последствий самих этих исследований"15. Речь идет о возникновении и бурном росте новой сферы исследований, порождающей не только информационные проблемы - как в них сориентироваться, как их сопоставить, но и массу критериев предпочтения, приоритетности, слежения за качеством и т.п.

X. Шпинер выделяет три традиционные или классические, как он выражается, типа исследований последствий техники:

- во-первых, "технические" исследования последствий развития техники, т.е. пионерное и долгосрочное инженерно-научное исследование технических эффектов в узком смысле, а также математические расчеты технических "рисков" в рамках естественных наук;

- во-вторых, "компенсаторные" исследования последствий развития техники, сводящиеся к философскому домысливанию до сих пор не выявленных или потенциальных опасностей "высвободившейся" современной техники, а также расширенные требования ответственности, новой этической концепции, различным правовым и политическим мероприятиям;

- в-третьих, к сопутствующим исследованиям на базе социальных наук, рассматривающих проблемы акцептации новой техники и в связи с ней - вопросы политической легитимности, экономической целесообразности, правовой и

14 там же стр. 86.

15 Ежегодник Российско-Германского колледжа, М, 1997, стр.80. социальной совместимости"16.

И все бы оно ничего, но это классическое (в том смысле, наверное, что традиционное) исследование либо слишком узко, либо слишком широко, а проблема состоит в "возможностях изменения техники и управления ею", как считает профессор Шпинер, тут надобно наладить междисциплинарные связи между гуманитарными и инженерными науками.

Рассматривается первый тип, он же техника с точки зрения техников - здесь есть знание дела, т.е. техника - не черный ящик, и это хорошо, но они связаны с уровнем наличного естественного знания - это уже плохо.17

Второй тип - философско-гуманитарный, он акцентирует внимание на воздействие "третьей природы" - природы технических артефактов - на первую и вторую, т.е. на человека и на культуру (по Гелену). Важнейшее последствие -проникновение техники в далекие от нее области духовности и нравственности, это даже не просто последствие, а угроза человеку, окружающей среде и всему человечеству.

Философы выдвигают новый, по сравнению с техническим принципом "улучшения" моральный принцип ответственности перед окружающей средой и последующими поколениями, все время расширяют каталог благоприятвования (природе, обществу, законодательству.)

Правда, философы не могут управлять техникой, а могут только формулировать пожелания и требования к ней, иногда даже требуя гуманитарной компенсации от технического прогресса - в области традиций, культурной идентичности, опыта.). Это само таит в себе опасность тому, что техника будет ориентирована на благоприятствование природе и культуре.

Третий тип - "внешний осмотр черного ящика": социальные исследования последствий техники, или внетехнические последствия техники. Имеется ввиду, что наряду с имманентными технике рискам и побочным эффектам присоединяется масса "внешних" - социальных, правовых, политических, экологических и пр. И все бы хорошо, но гуманитарные исследования техники проводятся как правило дилетантами в самой технике, но это - неглубоко. Вне оснований и фундаментальных проблем.

Возникает современный, четвертый тип исследований техники, связанный с когнитивными основаниями технического развития, или: "исследование оснований

16 там же.

17 Там же, стр.81. и последствий техники, которая по сути есть технизированное, технически реализованное знание: познание и информация всех видов, в разном составе, количестве и качестве - от классической теории знания до современных данных о знании, внутри и вне области науки.

Вот в чем X. Шпинер видит самые главные вопросы:

• что такое технизация знания ("информатизация") и образования в рамках когнитивно-технического комплекса, и к чему это ведет в индустрии, управлении,масс-медиа, школе и пр.

• Как изменяется порядок знания в информационную эпоху.

• Каковы новое место и роль знания?

• Возникают ли новые виды знания?

• Появляются ли новые мыслительные формы ("стили познания"), способы изложения ("представление знания"), нормы поведения, структуры научности и рациональности?

• Какие требования предъявляют людям "информационно-насыщенная" эпоха?

• Какие задачи возникают в науке в связи с новой ролью знания и утверждением"неклассического" порядка знания?

До сих пор действует старая формула акцептации: техника соответствует критериям разума и ответственности тогда, когда ее последствия достаточно предвидимы и позитивные эффекты имеют явный перевес над совокупностью негативных аспектов - во всяком случае в важных содержательных пунктах. Но четветый этап не только меняет подходы (интересуется прежде всего когнитивными основами техники), но и выдвигает новую формулу акцептации: "техника соответствует критериям разума и ответственности тогда, когда она является понятной (в смысле понимания и возможности критического анализа ее когнитивных оснований) и управляемой"16.

Собственно, для Шпиннера вопрос стоит так - каким образом можно когнитивно-технический комплекс подчинить человеческому разуму и ответственности? Иными словами - управлять научно-техническим прогрессом?

Основная мысль - необходимость междисциплинарного и межфакультетского знания, чтобы не только механически объединить, как это было раньше, специалистов из разных наук, но и чтобы перестроить сам корпус

18 там же, стр.88. знания (неклаасическая наука - неклассические исследования техники). Естествено, это приведет к изменению гуманитарного знания. На сегодняшний день можно фиксировать четыре модели понимания взаимоотношения гуманитарных и естественных наук:

1. сепарационная модель - Сноу - раскол на две культуры

2. конгруэнтная модель (фон Вайцзеккер) - всеохватывающий синтез системных наук - синергетики, модели поведения К.Лоренца, социобиология, эволюционизм, теория информации.

3. Тотальная модель - гуманитарные науки - интерпретационные по отношению ко всем остальным наукам, в том числе и естественным (Гадамер, Хабермас).

4. Компенсационная модель (школа Риттера, Люббе) - гуманитарные науки ремонтируют культуру после технического вмешательства.

5. А на пороге пятая - интеграционная модель. Предстоит гуманитарные науки обособить и сконцентрировать на задаче определения нового места знания в информационную эпоху. Это будет Problemloesung с исследованием концепций, критериев и инструментов для анализа нового места знания в когнитивно-техническом комплексе. «Проблемлёзунг» - это амбициозный проект перестройки философского знания как методологии решения проблем, над которым X. Шпинер работал в 90-е годы.19 Естественным условием для такой перестройки на ходу должна стать новая система - продолжающегося образования, которое, кстати, институционализировано во многих немецких университетах.

И последнее в этой содержательной статье - это лозунг институционализации независимой дисциплины «философия решения проблем», со всеми своими научными и образовательными компонентами.

Херманн Люббе в статье "Технические и социальные изменения как проблема ориентации"20 пытается ответить на вопрос, в чем основа современного кризиса нашей научно-технической цивилизации. В общем виде ответ таков: она оказалась под прессом все обостряющегося осознания пределов своей полезности21. Это, в частности, проявляется в нарастании "политических симптомов растущей некомпетентности так называемого здравого смысла. Наша убежденность в рациональности процессов демократического принятия решений

19 Н. Spinner. Problemloesung. Stuttg., 1998.

20 Философия техники в ФРГ, М., 1983.

21 там же, стр. 165. связана с тем, что удовлетворение неотложных требований времени зависит от согласия общественности или большинства граждан. Но с прогрессирующей утратой здравым смыслом своей компетентности именно эта жизненно важная для демократии предустановленная гармония между требованиями дела и поддержкой большинства теряет свою силу, и политика все больше склоняется к тому, чтобы для сохранения большинства в выборных органах просто откладывать решение возникающих реальных проблем" (стр.165). Видимо, выходом из этой патовой ситуации может быть широкая, но профессиональная экспертиза социальных решений. Однако пока не выработаны надежные механизмы такой экспертизы, встроенные в демократические институты. Напротив, мы часто видим, что профессиональные советники и советчики образуют небескорыстные группы "интересов", и, действуя за ширмой политических работодателей, пекутся о чьих угодно интересах, но только не об общественных или национально-государственных. Это и всевозможные советы при нашем президенте и правительственных организациях, думских комитетах, это и банды PR-специалистов по выборным технологиям, превратившим выборные процедуры в полигон "борьбы без правил", но это также и ведомственные экспертные группы, озабоченные лоббированием больше, чем своей репутацией.

Теперь зададимся вопросом о том, как, каким образом и для чего потребуется исполнить столь грандиозный замысел, как перестройка гуманитарного знания? В целом я согласен с экспозицией проблемы: именно сегодня, как никогда ранее, техника, технология и технические знания оказались некоей доминантой и в обществе, и в культуре в целом, и в партикулярных некогда сферах жизни. Да, им принадлежит новая роль, да, мы сталкиваемся с новыми угрозами, и не только неведомыми, но и вполне предсказуемыми. Изменения, принесенные миром артефактов, несоизмеримо быстрее любого другого социокультурного или производственного процесса - общество в целом не успевает за ним, оно видит лишь хвост кометы, сталкиваясь уже с последствиями феномена, который хотелось бы рассмотреть как таковой. То, что должно быть управляемо, вырывается из-под контроля не по чьему-то злому умыслу, а по "природе вещей", потому что новое динамичнее старого, оно не связывается старым и не укладывается в него. Но мы еще не научились управлять тем, чего нет, или тем, чего мы не знаем, или тем, что мы только начинаем познавать, и нам трудно избежать риска спонтанности. Когда речь шла о спонтанности процессов -природных, социальных, ментальных - в дотехническую и донаучную эпохи, - риск был соразмерен системе, в которой возникал. И то он приводил к чудовищным проявлениям "человеческой природы" - кровавым и бессмысленным войнам, истреблению народов, глумлению над природой, уничтожению святынь и шедевров. Сейчас положение изменилось: знание, технология и техника могут быть так же глобально опасными, как и выгодными. Одной-единственной лаборатории достаточно для приготовления отравы на весь Земной шар, одного-единственного нажатия кнопки хватит, чтобы запустить губительный для всего живого обмен ударами. И число таких опасностей все время растет, о них толком может никто и не знать. Как же перестроить знание, как перестроить наше отношение к тому, что вчерашнее Благо грозит сегодня превратиться в тотальное Зло?

Нужна какая-то вакцина, введенная в саму плоть и кровь современной культуры. Нужны усилия, направленные на самоорганизацию сегодняшнего Рацио, - включая знание, его применение, системы образования, общественного и политического (финансового) контроля, - на принципах самосохранения, рефлексивности, ответственности. Видимо, нужно вернуться к идее цензуры - не от имени Святой церкви или святого Разума, а от имени свободно организованного научного сообщества - за тем, что мы можем и чего мы не должны делать ради познания и ради комфорта. Нужна широкая дискуссия о новых стандартах познавательной и внедренческой деятельности, о новых стандартах в образовании и циркуляции информации. Аналогично тому, как работают новые механизмы по оценке техники, надо думать о создании таких же механизмов по оценке науки и информации. Если читателю покажется убедительным мое сравнение техники и коммуникации, пусть он согласится и с тем, что в языке, в коммуникативных актах много всякой нечисти и грязи, но существуют правила приличия, выводящая часть слов в "ненормативную" часть речи. О таких правилах мы должны сегодня побеспокоиться применительно и к языку техники - ведь мы обращаемся на нем друг к другу.

И по отношению к технике, и по отношению друг к другу, и вообще в любом отношении, претендующим на название человеческого, надо руководствоваться максимой - «не создавай напряженности». Уж в чем-чем, а в том, что ружье, повешенное на стену в первом акте, в третьем застрелит хозяина, прошлый век убедился достаточно. Если нам суждено дожить до времен, когда на смену силовым геополитическим стереотипам придет мягкое, но очень непростое «избегай создавать потенциальные угрозы», - техника учит нас этому самым непосредственным образом.

Список научной литературыВоронин, Андрей Алексеевич, диссертация по теме "Философия науки и техники"

1. Агацци, Э. Моральное измерение науки и техники. М., 1999.

2. Арзаканян Ц-Г., Горохов В.Г. Философы анализируют феномен техники. Вопросы философии, 1986, №12

3. Аршинов В.И. Синергетика как феномен постнеклассической науки. М., ИФРАН, 1999.

4. Ахутин А.В. История принципов физического эксперимента от античности до ХУ11 в. М.: Наука, 1976

5. Бердяев Н.А. Человек и машина ВФ 1989 №2.

6. Бондарь А.В. Техника как объект исследования философии технической культуры. Хабаровск, 1995.

7. Воронин А.А. Подходы к исследованию сознания. Философские исследования, 1995, №2.

8. Воронин А.А. Техника как коммуникативная стратегия. Вопросы философии, 1997, №5.

9. Воронин А.А. К вопросу о генезисе технического знания. Вопросы философии, 2003 №10.

10. Ю.Воронин А.А. Социальные последствия техники. Философские исследования, 2003 №2.

11. Воронин А.А. Периодизация истории и проблема определения техники. -Вопросы философии, 2001, №8

12. Воронин А.А.Техника и культура конфликт? Гармония? Компромисс? -Философские исследования, 2002, №1.

13. Воронин А.А.Техника и мораль. Вопросы философии, 2004 № 10.

14. Воронин А.А. Миф техники. М., Наука, 2004.

15. Воронин А.А. Модели. Самосознание: мое и наше. М., ИФ РАН, 1998.

16. Воронин А.А. Дрейф к человеку. Философские исследования, 2002, №3-4.

17. Воронин А.А. Меморандум. Юность, 2004, №11.

18. Высокие технологии и современная цивилизация. М., 1999.

19. Гайденко П.П. Эволюция понятия науки (XVII-XVIII вв.). М.: Наука, 1987

20. Гайденко П.П. Эволюция понятия науки. Становление первых научныхпрограмм. М.: Наука, 1980

21. Горохов В.Г. Знать, чтобы делать. История инженерной профессии и ее роль в современной культуре. М.:

22. Горохов В.Г. Концепции современного естествознания и техники. Уч. пособие. М.: ИНФРА-М, 2000

23. Горохов В.Г. Методологический анализ научно-технических дисциплин. М.: Высшая школа, 1984

24. Горохов В.Г. Методологический анализ развития теоретического знания в современных технических

25. Горохов В.Г. Методологический анализ системотехники. М.: Радио и связь, 1982

26. Горохов В.Г. Методологический анализ системотехники. М-1982,159 с.

27. Горохов В.Г. ПК.Энгельмейер. М., 1999.

28. Горохов В.Г. Структура и функционирование теории в технической науке- -ВФ №6 1979

29. Горохов В.Г. Философские вопросы технического знания. М. 1984,295 с.

30. Горохов В.Г. Философско-методологические проблемы исследования технических наук (обзор иностранной литературы) ВФ №3 1985.

31. Горохов В.Г., Розин В.М. Введение в философию техники. М.: ИНФРА-М, 1998

32. Гуковский М.А. Механика Леонардо да Винчи. М.-Л.: АН СССР, 1947

33. Данилов-Данильян В.И., Лосев К.С. Экологический вызов и устойчивое развитие. М.: Прогресс-Традиция, 2000

34. Дильс Г. Античная техника. М., Л., 1934.

35. Ежегодник Российско Германского Колледжа. 1997. МНЭПУ, 1997.

36. Ежегодник российско-германского колледжа 1999-2000 / Под ред. ВГ. Горохова. М., 2000

37. Ефременко Д. Оценка техники в Германии: практика в институте оценки техники и системного анализа Исследовательского центра г.Карлсруэ. В сб. «Техника и окружающая среда», М., 1998

38. Ефременко Д.В. Введение в оценку техники. М., МНЭПУ, 2002.

39. Зубов В.П. Аристотель. М.: АН СССР. 1963

40. Зубов В.П. Леонардо да Винчи. М.: АН СССР, 1961

41. Иванов Б.И., Чешев В.В. Становление и развитие технических наук. Л., 1977

42. Клике Ф. Пробуждающееся мышление: У истоков человеческого интеллекта-М1983, 301 с.

43. Клике Ф. Пробуждающееся мышление: У истоков человеческого интеллекта. М1983, 301с.

44. Козлов Б.И. Возникновение и развитие технических наук. Л., 1988

45. Козлов Б.И. Возникновение и развитие технических наук. Ленинград, 1988

46. Койре А. Очерки истории философской мысли. О влиянии философских концепций в развитии теорий. М., 1985

47. Коломоец Н.В. Технология и культура. (Автореф.канд.) 1987.

48. КоломоецН.В. Технология и культура. (Автореф.канд.) 1987.

49. Кормер В. Человек плюс машина. Вопросы философии, 1998, №№8 и 12.

50. Кудрин Б.И. Введение в науку о технической реальности. (Дисс.доктора фи-лос.), 1996.

51. Кудрин Б.И. Введение в науку о технической реальности. Дисс.доктора фи-лос., 1996.

52. Кун Т. Структура научных революций. М.: Прогресс, 1975

53. Ле Гофф, Жак. Интеллектуалы в средние века. Долгопрудный: Аллегро-Пресс, 1997

54. Лемм Ст. Сумма технологии.

55. Ленк К. Размышления о современной технике. М.: Аспект Пресс, 1996

56. Лосев К.С., Горшков В.Г., Кондратьев К.Я. и др. Проблемы экологии России (отв. ред. В.И. Данилов-Данильян, В.М. Котляр). М., 1993

57. Мамфорд Л. Техника в природе человека. Новая технократическая волна на Западе. М., 1986.

58. Мамфорд Л. Миф машины. М. 2000.

59. Механика и цивилизация в ХУ11-Х IX вв. М., 1979

60. Мирский Э.М. Междисциплинарные исследования и дисциплинарная организация науки. М.: Наука, 1980

61. Митчам К. Что такое философия техники. М.: Аспект Пресс, 1995

62. Михайлов Ф.Т: "Самосознание: мое и наше" М., ИФРАН, 1999.

63. Новая технократическая волна на Западе. М-, 1986.640 технике- Сб. Материалов. Составитель В.Ф.Асмус. На титуле: К.Маркс, Ф.Энгельс, В.И.Ленин, И.В.Сталин о технике. М.,1934.

64. Огурцов А.П. Дисциплинарная структура науки. М., 1988

65. Онтология и эпистемология синергетики. М.: ИФРАН, 199767.0ппенлендер К. Технический прогресс: Воздействие, оценка, результаты. М., 1981.68.0ртега-и-ГассетХ. Размышления о технике. В кн.: Хосе Ортега -и-Гассет, Избр. труды, М., 1997 г.

66. От логического позитивизма к постпозитивизму. Хрестоматия. М.: НИИВО-ИНИОН, 1993

67. Очерки истории естественнонаучных знаний в древности. М.: Наука, 1982

68. Позитивизм и наука. М.: Наука, 1975

69. Пономаренко В.Г. Техника в структуре деятельности (Автореф. Канд.)Л.

70. Попов Е.В. Идейное содержание и проблемы западногерманской философии техники. ВФ 1985 №12.

71. Попов Е.В. Техническая практика и предмет технических наук. В кн.: Социальные, гносеологические и методологические проблемы технических наук. Под ред. Парнюка, Киев 1978.

72. Порус В.Н. «Оценка техники» в интерпретации западных философов и методологов. В кн.: Философия и социология науки и техники. Ежегодник 1987.

73. Последствия научно-технического развития. М.: Изд-во МНЭПУ, 2000

74. Пригожин И. От существующего к возникающему. М., 1985

75. Пригожин И., Стенгерс И. Время, хаос, квант. К решению парадокса времени. М.: Прогресс, 1994

76. Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. М.: Прогресс, 1986

77. Рабардель, Пьер. Люди & технологии. Когнитивный подход к анализу современных инструментов. М., 1999.

78. Рабинович В.Л. Алхимия как феномен средневековой культуры. М.: Наука, 1979

79. Рассел Б. История западной философии. Новосибирск: Изд-во ИГУ, 1999

80. Рикер, П. Герменевтика и психоанализ. Религия и вера. М., «Искусство», 1969.

81. Рожанский И.Д. Развитие естествознания в эпоху античности. М.: Наука, 1979

82. Розин В.М. Особенности формирования естественных, технических и гуманитарных наук. Докт. Дисс. М.,1990.

83. Розин В.М. Специфика и формирование естественных, технических и гуманитарных наук. Красноярск, 1989

84. Розин В.М. (в соавт.) Философия техники. История и современность. М., ИФРАН, 1997.

85. Симоненко О.Д. Электротехническая наука в первой половине XX века. М., 1988

86. Сколимовски X. Философия техники как философия человека. Новая технократическая волна на Западе.

87. Смирнова Г.Е. Критика буржуазной философии техники. Л., 1976.91.Соловьев Вл. Смысл любви.

88. Степин B.C. Теоретическое знание. М.: Прогресс-Традиция, 2000

89. ЭЗ.Степин B.C., Горохов В.Г., Розов М.А. Философия науки и техники. Уч.пособие. М.: Гардарики, 1996

90. Тавризян Г. Человек в техническом мире. Философские вопросы технического знания.М. 1984

91. Тавризян Г.М. "Метатехническое" обоснование сущности техники М.Хайдеггером. Вопросы философии, 1971, № 12.

92. Эб.Тавризян Г.М. Техника. Культура. Человек. М., 1986.

93. Техника и окружающая среда- М., 1998.

94. Тоффлер Э. Третья волна. М.: ACT, 1999

95. Традиционная и современная технология», М., ИФ РАН, 1999.

96. У истоков классической науки. М.: Наука, 1968

97. Фейрабенд П. Избранные труды по методологии науки. М., 1986

98. Философия и социология науки и техники. Ежегодник 1987. М., 1987.

99. Философия Мартина Хайдеггера и современность. М., Наука, 1991. О технике - с.246 - 249.

100. Философия техники в ФРГ. М.: Прогресс, 1989

101. Философия техники. История и современность. Отв. Ред. Розин В.М. М., 1997.

102. Философия, наука, цивилизация. М.: Эдиториал УРСС, 1999

103. Философские вопросы технического знания. М.: Наука, 1984

104. Философские вопросы технического знания. Отв. ред. Абрамова Н.Т. М.,1. Наука", 1984.

105. Ханфштенгель Георг Ф. Техническое мышление и творчество. Берл. 1923.

106. Холтон Д. Тематический анализ науки. М., 1981.

107. Хоркхаймер, М., Адорно, Т. Диалектика Просвещения. М., Спбг., 1997.

108. Чешев В.В. Технические науки как объект методологического анализа. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1981

109. Шпенглер О. Человек и техника. —.

110. Эстетика ренессанса. Т. I. М.: Искусство, 1981.

111. Ясперс К. О присхождении и цели истории.

112. Adorno Th. Ueber Technik und Humanismus. In: Technik und Ethik. Hrg. Von H. Lenk, G. Ropol, Stuttgart, 1987.

113. Albert H. Traktat ueber kritische Vernunft. Tuebingen, 1968.

114. Beck, H. Philosphie der Technik. Trier. 1969.

115. Bense M. Technische Existenz. Stuttgart, 1949.

116. Cooley M. European competitivenes in the 21st century. 1989121. Dessauer F. Philosophie der Technik. В., 1926-1927.

117. Dessauer F. Technische Kuitur? Sechs Essays. Kempten. 1908.

118. Fischer, P. Zur Genealogie der Technikphilosophie. Leipzich.

119. Freyer, H. Theorie des gegenwaertigen Zeitalters. Stuttgart, 1955. 62- Glaser W. Soziales und instrumental Handeln. Stuttgart,Beriin, 1972.

120. Gehlen, A. Die Seele im technischen Zeitalter. Socialpsychologische Probleme in in-dustrieUen Gesellschaft. Hamburg, 1957.

121. Glaser W. R. Sociales und instrumentelles Handeln: Probleme der Technologie bei Arnold Gehien und Juergen Habermas. Stuttgart, 1972.

122. Gottl-Ottlilienfeld F. Von. Wirtschaft und Technik. Tuebingen, 1923.

123. Habermas, J. Technik und Wissenschaft als "Ideologie". Frankfurt/M., 1968.

124. Habermas, J. Theorie des kommunikativen Handels, Bd-1,2. Fr/M., 1985.

125. Heidegger M. Die Frage nach der Technik. hi: Heidegger M. Die Technik und die Kehre. Pfullmgen,1962.

126. Horkheimer, M. Zur Kritik der instrumentellen Vernunft. Frankfurt/M., 1967.

127. Huning A. Sozialphilosophische Aspekte derTechnikbewertung. In: Technikbewertung - Technikfolgen - Abschaetzung. Bonn, 1985.

128. In die Zukunft gedacht. Wissenschaftler aus б Laender.Berlin, 1983

129. Johan Hendrik, Jacob van den Pot. Die Bewertung des Techniches Fortschritts. Aagen. Maastricht, Bdl.2,1985.

130. Kapp E. Grundlinien einer Philosophie der Technik.Braunschweig, 1877.

131. Klages L. Mensch und Erde. Muenchen, 1929.

132. Kraemer S. Technik, Gesellschaft und Natur. Frankfurt, 1982.

133. Lenk H. Zur Sozialphilosophie der technik. Frankfurt, 1982.

134. Lenk H., Moser S. Techne, Technik, Technologie. Pullach, 1973.

135. Luhmann, N. Oekoelogische Kommunikation. Kann die modeme Gesellschaft sich auf oekologische Gefaerdungen einstellen? Opiaden, 1986.

136. Marcuse H. Der eindimensionale Mensch. Neuwied, 1967/

137. Mensch, Gesellschaft, Technik: Orientierungspunkte in der Technikakzeptanzdebatte. Jpladen 1990.

138. Naniwada, Haruo- Die Logik der technischen Welt. Eine. Tokio 1970.

139. Ortega у Gasset, J. Betrachtungen ueber die Technik. Stuttgart, 1949.

140. Petersman,T. Technik und Menschliche Zivilisation, 1984.

141. Rapp F. Technik und Naturwissenschaft. In: Interdisziplinare Technikforschung. Berlin 1981.

142. Ropol G. Eine Systemtheorie der Technik/ In: Zur Grundlegung der allgemeinen Technologie. Muenchen - Wien, 1979.

143. Sacerdoti. A structure for plans and behavior. New York 1977.

144. Schelsky, H. Der Mensch in der wissenschaftlischen Zivilisation. Koeln/Opladen, 1961.

145. Simondon G. Du mode d'existence des objets techniques. Paris, 1969.

146. Spengler O. Der Mensch und die Technik. Beitrag zu einer Philosophie des Lebens. Muenchen, 1931.

147. Schwartz Y.- Experience et connaissance du travail.1988.