Теоретическая лингвистика и судебная лингвистическая экспертиза

Бринев, Константин Иванович

автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.19
диссертация на тему: Теоретическая лингвистика и судебная лингвистическая экспертиза

Год: 2010
Автор научной работы: Бринев, Константин Иванович
Ученая cтепень: доктора филологических наук
Место защиты диссертации: Кемерово
Код cпециальности ВАК: 10.02.19

Диссертация по филологии на тему 'Теоретическая лингвистика и судебная лингвистическая экспертиза'

Полный текст автореферата диссертации по теме "Теоретическая лингвистика и судебная лингвистическая экспертиза"

Бринсв Константин Иванович

ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ ЛИНГВИСТИКА И СУДЕБНАЯ ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ ЭКСПЕРТИЗА

Специальность 10.02.19 - теория языка

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Кемерово 2010

- Зиюн

004603335

На правах рукописи

Брииев Константин Иванович

ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ ЛИНГВИСТИКА И СУДЕБНАЯ ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ ЭКСПЕРТИЗА

Специальность 10.02.19 - теория языка

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Кемерово 2010

Работа выполнена на кафедре русского языка ГОУ ВПО «Кемеровский государственный университет»

Научный консультант: доктор филологических наук, профессор

Николай Данилович Голев

Официальные оппоненты: доктор филологических паук, профессор

Лариса Олеговна Бутакова; доктор филологических наук, профессор Павел Алексеевич Катышев; доктор филологических наук, профессор Валерий Александрович Мишланов

Ведущая организация: ГОУ ВПО «Томский государственный универ-

ситет»

Защита состоится 25 июня 2010 года в 10.00 часов на заседании диссертационного совета Д212.088.01 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора филологических наук в ГОУ ВПО «Кемеровский государственный университет» по адресу: 650043, г. Кемерово, ул. Красная, 6.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке ГОУ ВПО «Кемеровский государственный университет».

Автореферат разослан «_»_2010 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

М. А. Осадчий

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Настоящее исследование посвящено описанию состояния и возможных путей развития лингвистических теорий через призму параметров, которые задает судебная лингвистическая экспертиза.

В начале 90-х годов прошлого века появилась новая отрасль лингвистическою знания - юридическая лингвистика - наука, предметом которой выступает зона пересечения языка и права. Появление новой отрасли стимулировало активизацию междисциплинарных исследований, имеющих свои специфические проблемы. Как правило, эти проблемы связаны с филологическим обеспечением профессиональной юридической деятельности в различных ее проявлениях (законотворчество, законоприменение, судебное красноречие, судебная экспертиза).

Лингвистика получила в лице юриспруденции и юридической деятельности новую и достаточно широкую сферу применения, и значимость теоретической лингвистики для юриспруденции в настоящее время не вызывает сомнений и признается многими исследователями (Е. Б. Берг, Е. И. Галяшина, Е. И. Горошко, Т. В. Губаева, Г. С. Иваненко, И. А. Нефляшева). Лингвистика в этом аспекте выступает в инструментальной функции: лингвистические знания позволяют решать актуальные социальные задачи (в частности, лингвистическая экспертиза служит одним из способов получения доказательственной информации). Однако не является достаточно разработанным вопрос о значении юриспруденции для фундаментальной теоретической лингвистики (Н. Д. Го-лев). Это значение оценивается как периферийное и соответствует общему представлению о том, что прикладные аспекты языкознания - периферийная область для науки (Н. Д. Голев, О. Н. Матвеева). Однако «фоновость» прикладных аспектов языкознания, по нашему мнению, не может быть переоценена. На глубинном уровне теоретическое и прикладное исследования представляются в каком-то отношении единым целым. Эта целостность может быть обоснована логически.

Исследование, которое осуществляет лингвист в ходе проведения судебной лингвистической экспертизы, представляет собой вид ситуационного объяснения (К. Р. Поппер). Базовым вопросом для такого вида описания является вопрос следующего типа: «Что происходило тогда-то?» Ответ на этот вопрос подразумевает знание общих высказываний вида: «Всегда, если X, то У», которые и являются теоретическими высказываниями. Таким образом, исследования в области лингвистической экспертизы необходимо предполагают наличие какой-либо теории. Это также объясняет и возможность обратного воздействия лингвистических экспертных исследований на теоретическую лингвистику: если лингвист сталкивается с ситуацией, когда он не способен дать удовлетворительного объяснения тому, что происходило в конкретной спорной ситуации, это, по меньшей мере, свидетельствует о том, что на теоретическом уровне отсутствует удовлетворительное описание или объясните какого-то типа ситуаций, а это может стимулировать теоретические поиски и привести к пересмотру лингвистических теорий.

На методологическом уровне описанная ситуация означает то, что лингвистическая наука, получившая еще один выход в практическую сферу, приобрела также новую область верификации и фальсификации своих теоретических предположений и описаний. В этом смысле лингвистическая экспертоло-гия и лингвистическая экспертиза выступают для теоретической лингвистики в качестве своего рода нового материала, на котором можно проверить теоретические лингвистические построения и апробировать их эффективность.

Актуальность исследования обусловлена как внутренними, так и внешними факторами развития лингвистического знания. К числу первых факторов относится, прежде всего, необходимость осознания основ лингвистической науки, ее места в 1уманитарном знании, качеств и свойств собственно теоретического исследования языка, а также возможности его развития. Вторые факторы организуются вокруг недавно возникшей отрасли прикладной лингвистики -юридической лингвистики (Л. А. Араева, Л. О. Бутакова, А. Н. Баранов, Е. И. Галяшина, Н. Д. Голев, С. В. Доронина, Г. С. Иваненко, Е. С. Кара-Мурза, П. А. Катышев, Н. Б. Лебедева, О. Н. Матвеева, В. А. Мишланов, М. А. Осадчий, Т. В. Чернышева, Б. Я. Шарифуллин) и, в частности, одной из ее подотраслей - лингвистической экспертологии. Для последней особенно актуален вопрос о применении существующих лингвистических теорий при установлении доказательственных фактов в ходе экспертного исследования спорных текстов.

Две названные группы факторов, как уже нами отмечалось выше, на глубинном уровне восходят к одной проблеме - проблеме теоретического знания как знания, решающего конкретные проблемы эмпирического характера, объясняющего и описывающего факты. Различие обусловлено лишь тем, что при собственно теоретическом исследовании проблемы и факты возникают как результат прогресса научного познания, они напрямую не связаны с социальной жизнью общества, тогда как во втором аспекте проблемы и факты возникают как результат социального заказа.

.поясненного следующей коннотацией: «Общие отвлеченные рассуждения, соображения в противовес практической деятельности или реальной действительности» и отдаляется от дескриптивного значения: «Совокупность научных положений, обосновывающих общий принцип объяснения каких-л. фактов, явлений».1 Этот эффект, по нашему мнению, возникает в связи с тем, что наука в процессе объяснения переходит от известного к неизвестному. «Объяснение в чистой науке всегда представляет собой логическое сведение одних гипотез к другим - гипотезам более высокого уровня универсальности; сведение "известных фактов" и известных теорий к предположениям, которые известны нам гораздо меньше и которые еще нуждаются в проверке»/ В частности, постулируются ненаблюдаемые объекты (С. К. Шаумян) и новые отношения. Таким образом научное знание отдаляется от того, что именуют непосредственными данными, и создаются определенные трудности в интерпретации теорий и терминов, употребленных в этих теориях, вопрос, на что они указывают, время от времени возникает в лингвистике (В. А. Звегинцев; Е. С. Кубрякова), отсюда возникают сомнения в том, что эти теории и термины вообще что-то означают (А. В. Лемов), а процесс теоретического исследования кажется похожим на отвлеченное от реальности рассуждение. Результаты этого процесса наиболее ярко иллюстрируются концепциями, в которых указывается на то, что лингвистические теории - это конструкты, этим названием актуализируется мысль о том, что в каком-то отношении невозможно говорить о соответствии конструктов действительности. Естественно, что деятельность по созданию конструктов вполне можно определить как общие отвлеченные рассуждения, соображения в противовес практической деятельности или реальной действительности. Таким образом появляется представление о том, что теория - это нечто отвлеченное от действительности, слабо с ней связанное или, по крайней мере, непонятно, каким образом связанное. Более умеренной в этом аспекте оказывается идея огрубления, которая связана с постулированием неизбежности огрубления реальной действительности при теоретическом исследовании, эта идея восходит к эссенциалистским представлениям о познании. (Под эссенциализмом мы понимаем гипотезу, согласно которой возможно познание реального мира при помощи окончательных, далее необъяснимых сущностей (К. Р. Попнер)). Эта гипотеза наиболее отчетливо обнаруживается в представлениях о функции общих (нарицательных) слов естественного языка, согласно которым нарицательные слова обозначают вещи и явления, объединенные скрытой сущностью, цель научного познания при таком подходе заключается в обнаружении этой скрытой сущности.) Идея огрубления иллюстрирует скептический вариант эссезщиализ-ма, фактически утверждается, что истинная сущность мира или явления не может быть до конца познана, но тот факт, что она, согласно этой концепции, существует, не вызывает сомнений. Таким образом, тот факт, что при описании происходит огрубление реальности, свидетельствует о том, что описания в ка-

1 Толкования значений слова «теория» извлечены из Словаря русского языка: В 4-х т. / РАН, Ин-т лингвистич. исследований; Под ред. Л. П. Еегеньевой. -4-е изд., стер. - М,: Рус. яз.; Полщрафресурсы, 1999.

2 Поппер, К. Р. Предположения и опровержения; Рост научного знания [Текст] / К, Р. Поппер. - М.: ООО «Издательство ACT»: ЗАО НЛП «Ермак», 2004. - С. ПО.

ком-то смысле не соответствуют действительности, поскольку эта действительность не такова, каковой она описывается. Эта теория поддерживается другим утверждением, которое связано с принятием субъективной теории истины: описания всегда релятивны, по крайней мере, относительно языка и человеческой природы, поэтому человек описывает только так, как способен видеть, слышать, чувствовать или выражать свои мысли, и, следовательно, теории неизбежно огрубляют и не могут описать то, какова ситуация или вещь на самом деле.

В диссертации развивается концепция, согласно которой теоретическая деятельность - это деятельность по созданию конструктов в том смысле, что теории - это человеческие изобретения, в этом аспекте они, действительно, конструкты, но это не означает, что они не могут соотноситься с действительностью. Некоторые лингвистические теории, возможно, слабо соотносятся с действительностью или вообще с ней не соотносятся, но это не является необходимым свойством лингвистических теорий и следствием того, что теория обладает отвлеченностью или теория - это конструкт, который заведомо неверно представляет то, на описание чего он направлен. Автор работы исходит из другой теоретической предпосылки, согласно которой а) если некоторая теория огрубляет, то, если найдена другая теория, которая больше соответствует действительности, ее необходимо предпочесть первой теории, б) если теория не связана с действительностью или слабо с ней связана, то необходимо разработать теорию, которая была бы с ней связана или связана больше, чем предыдущая.

Такая точка зрения предполагает признание следующих презумпций: первая связана с тем, что в лингвистических описаниях мы можем использовать теорию корреспондентной истины (Аристотель, Г. X. фон Вригт, Д. Дэвидсон, И. Лакатос, Дж. Остин, К. Р. Поппер, Б. Рассел, А. Тарский), другими словами, истины как соответствия фактам, вторая - с отказом от концепции исходной, далее не объяснимой сущности явления (вещи, отношения и т. п.), а также с признанием того, что теоретические построения при помощи критики могут приближаться к истине (В. А. Звегинцев, Е. С. Кубрякова, И. Лакатос, К. Р. Поппер). Иначе говоря, теории могут прогрессировать в описании действительности, но это не предполагает установления окончательной единой истины, которая может быть сформулирована в одном высказывании, или установления окончательной сущности какого-либо явления. В работе также принимается концепция методологического номинализма, согласно которой термины представляют собой не наименования группы вещей, явлений или свойств, объединенных какой-либо сущностью, но сокращения для описательной эмпирической информации, а общие слова - гипотезы об объектах реального мира, которые могут быть фальсифицированы при помощи фактических высказываний.

Таким образом, в настоящем исследовании признается, что базовой функцией теории является описание и объяснение эмпирических высказываний; теория - это то, что отвечает на вопрос, почему факты таковы, каковы они есть.

При таком подходе грань между прикладной и теоретической наукой представляется недостаточно четкой. Как уже было отмечено, теория призвана

решать какую-то проблему, при этом проблема должна носить фактический характер, другими словами, теория объясняет факты, утверждения о реальной действительности. Таким образом, теория - это то, что объясняет реальное положение дел. Естественно, это не означает, что теоретическое напрямую связано с прикладным, не все теории автоматически имеют прикладное применение, теоретическое не нуждается, строго говоря, в прикладных проблемах, но обратное неверно, так как любая прикладная разработка основана на какой-либо теории. Такая теория, безусловно, может не быть явно сформулированной, более того, прикладная разработка может быть основана и на теории, которая не входит в ядро теоретической дисциплины, в рамках которой рассматриваются прикладные проблемы. Особенно это стало заметным в юридической лингвистике и в экспертных исследованиях, где факт, что экспертные исследования базируются на лингвистических теориях, только постулируется, но нигде не эксплицирован, а сами экспертные исследования, скорее, строятся на теориях, основанных на здравом смысле с наличием лингвистических терминов. Необходимо также отметить, что все фактические ситуации, которые возникают или выявляются в ходе прикладных исследований, могут и в каком-то отношении должны быть рассмотрены в рамках существующих теорий. Особенно значимы в данном аспекте те факты, которые противоречат принятым теориям, так как наличие таких фактов может свидетельствовать об ограниченности объяснительных возможностей этих теорий и их объяснение может послужить основой для их улучшения или пересмотра вплоть до отказа от существующих теорий и разработки новых.

Так, например, исследования в области лингвистической экспертологии выявили, что лингвистические теории недостаточно «мощны» для того, чтобы описывать события, которые происходят в конкретное время и в конкретном месте. Мы считаем, что это отражает общее состояние лингвистической теории: практически никогда принятая или вновь разработанная теория не влечет очевидных прикладных решений, но очень часто прикладные задачи, которые пытается решить лингвистическая наука, показывают, что она не в состоянии добиться удовлетворительных прикладных результатов. Этот факт не смущает лингвистическое сообщество и, как правило, не вызывает пересмотр лингвистических концепций (тогда как это необходимо), скорее, лингвисты склонны придерживаться своих убеждений, несмотря на то, что они не приводят к каким-либо ощутимым результатам. Эти факты, если они истинны, иллюстрируют то, что теоретическая лингвистика не является мощной отраслью знания, в противном случае глубина исследования объекта лингвистики (ее внутреннее развитие) облегчала бы решение прикладных проблем. В настоящее время этого не наблюдается, а потому интерес к теоретической лингвистике и ее основаниям не может быть недооценен и вопросы о том, какие теоретические презумпции лежат в основе лингвистических описаний, присутствуют ли в лингвистике эмпирические теории, опровержимы ли эти теоретические презумпции опытными данными, являются центральными. В работе осуществляется попытка анализа таких предпосылок и следствий, которые влекут эти предпосылки для лингвистики, фактическим материалом исследования при этом вы-

ступает новая отрасль прикладных лингвистических знаний - судебная лингвистическая экспертология.

Таким образом, с одной стороны, работа носит метатеоретический характер, в ней осуществлена попытка построения «теории о теории». Эта попытка еще далека от признака «системное», но системные исследования в этой области являются, скорее, перспективой данной работы и в дальнейшем способны составить содержание особой дисциплины, которую можно было бы назвать «метатеоретической лингвистикой», настоящая же работа лишь фрагментарно отражает проблемное поле названной дисциплины.

Еще одна сторона, которая обусловливает актуальность исследования, связана с разработкой теоретических основ новой дисциплины - лингвистической экспертологии. Описанные выше теоретические презумпции в предпринятой диссертационной работе спроецированы на теоретическое обоснование принятия экспертных решений в ходе производства лингвистических экспертиз. Это особенно значимо, так как в настоящее время в лингвистической экспертологии доминирует сугубо прикладной подход (его также можно назвать технологическим) к решению задач, которые ставятся правоохранительными органами перед лингвистами. Сущность этого подхода заключается в том, что считается истинным утверждение, согласно которому лингвистические теории даны нам при экспертном исследовании и они удовлетворительны (или, по крайней мере, могут стать удовлетворительными при определенной их коррекции) для выполнения экспертных заданий. Таким образом, лингвистическая экспертология оказалась методикоцентричной. Одной из важнейших задач, которые стоят в центре исследований в области лингвистической экспертологии, является задача по созданию методик проведения лингвистических экспертиз по различным категориям дел. В общем случае признается, что существующих лингвистических теорий достаточно для достижения поставленной задачи. Именно этот тезис, по мнению автора, является неудовлетворительным в части способности лингвистической экспертизы описывать факты, другими словами, производить описательные высказывания о событиях, которые имели место в конкретное время в конкретном месте, причем такие высказывания, что они могут быть истинными или ложными. Тот факт, что экспертные исследования базируются на лингвистических теориях, только постулируется, а сами экспертные исследования, скорее, строятся на теориях, основанных на здравом смысле, но не на фундаментальных теоретических исследованиях. Так, например, проблема разграничения фактитивности и оценочное™ (сведения и мнения) в рамках дел по 152 ГК и 129 УК никогда не была ясно сформулирована, скорее, предполагалось, что лингвистическое разграничение события и оценки автоматически помогает решить эту проблему (О. Н. Матвеева). Другими словами, никогда не ставился вопрос: какую реальную лингвистическую проблему мы решаем, когда проводим грань между описательными и оценочными высказываниями? На этот вопрос достаточно трудно ответить еще и потому, что в лингвистике весьма распространен тезис о том, что каждое высказывание субъективно, и этот тезис противоречит фактам разграничения дескриптивных и оценочных высказываний в реальных экспертных исследованиях, потому что если

признается, что все высказывания субъективны, то исследовательская часть любого экспертного заключения должна строиться следующим образом: «Так как все высказывания субъективны, то высказывание X публикации У является мнением».

Не менее проблематичным представляется состояние теоретического в делах по квалификации оскорбления. Тогда как достаточно ясной является юридическая проблема, которая решается при производстве лингвистических экспертиз по делам об оскорблении, совершешю неясна лингвистическая проблема, которую необходимо решить в этом случае. Тот факт, что лигвисты дали оскорбительным словам название «инвективные слова», не имеет никакого значения, потому что, дав новое название какому-то факту, невозможно получить нового знания, поэтому такие суждения в экспертных заключениях, как «в лингвистике данные слова относятся к инвективной лексике» достаточно малосодержательны, несмотря на то, что они истинны, поскольку определенные слова действительно называются в лингвистике словом «инвектива». Стоит отметить, что создание терминологического аппарата описания инвективы еще признается в качестве цели лингвистического теоретического изучения (Г. В. Кусов), вероятно, при этом предполагается, что «переназывание» фактов другими словами способно решить реальные теоретические проблемы. В настоящей работе высказывается иное предположение: создание терминологического аппарата не имеет слишком большого значения, оно (создание) является в лучшем случае побочным продуктом решения реальных описательных проблем. Термин - всего лишь удобное средство, служащее для сокращения научного текста (К. Р. Поппер).

Таким образом, тезису, согласно которому необходимо создавать методики, ведущие к принятию экспертных решений, в работе противопоставлен тезис, согласно которому необходимо обсуждать теории, на основе которых возможно построение методик или на которых они фактически строятся в настоящее время. Обсуждать, прежде всего, с точки зрения способности описывать факты, так как именно этот аспект лингвистических теорий представляется не совсем неудовлетворительным. Это необходимо еще и потому, что любая методика основана на какой-либо теории, следовательно, достаточно важно выявить теоретические предпосылки, на которых основана та или иная методика или принятие того или иного экспертного решения. Другими словами,.нужно решать теоретические проблемы описательного характера. Иллюстрацией сказанного могут служить примеры явно сформулированных теоретических презумпций. Еще не так давно в качестве исходного методического тезиса признавалась необходимость описания текста как целого, так как именно целое показывает значимость частей и позволяет более точно квалифицировать тот или иной речевой факт. Но это частная теоретическая предпосылка, поскольку суждение «Любой текст, фигурирующий в судебном разбирательстве, принадлежит одному человеку», является потенциально фальсифицируемым суждением, а потому не меньшее значение имеет разработка описания речевых произведений, не объединенных одним замыслом, или как если бы они содержали части, произведенные разными людьми.

Таким образом, вопрос заключается не в том, как построить приемлемую методику на описанном выше предположении, но вопрос должен быть поставлен в теоретической плоскости, а именно соответствует ли эта теория фактам, возможно ли ее критиковать и опровергнуть, возможно ли вместо нее предложить другие теории, которые лучшим образом описывают факты и т. п. Иными словами, в настоящее время более актуален вопрос о том, продуктивно ли представление, что целью теории является разработка терминологических аппаратов, но не вопрос о том, как можно в короткие сроки разработать приемлемый терминологический аппарат для описания оскорбления.

Сказанное выше обусловливает базовые исследовательские параметры работы.

Объект исследования - лингвистические теории, которые применяются в настоящее время при производстве лингвистических экспертиз.

Предмет исследования - объяснительные возможности лингвистических теорий, применяющихся для решения конкретных исследовательских задач при производстве лингвистических экспертиз (их непротиворечивость, полнота, ограничения в объяснении конкретных фактов).

Цель исследования - выявление и анализ проблемных ситуаций, связанных с теоретическим уровнем лингвистического знания, выдвижение предположений по возможному решению выявленных проблем.

Данная цель конкретизируется в следующих задачах:

- выявление и анализ эффективности теоретических презумпций, лежащих в основе современного лингвистического знания и применяющихся при производстве лингвистических экспертиз;

- анализ эффективности принципа методологического номинализма и теории корреспондентной истины при построении лингвистической теории;

- разработка теории истины как соответствия фактам в ее применении к лингвистике, переформулировка и решение проблемных ситуаций, возникающих при производстве лингвистических экспертиз в рамках концепции методологического номинализма;

- разработка модели экспертной деятельности, ориентированной на установление и описание фактов;

- определение пределов компетенции лингвиста-эксперта в зависимости от возможности лингвистики как науки описывать ситуации, которые имели место в реальной действительности.

На защиту выносятся следующие положения:

1. В настоящее время в теоретической и юридической лингвистике доминирует эссенциалистский принцип построения теорий. На методологическом уровне этот принцип заключается в требовании точного определения терминов, которыми лингвисты пользуются при построении любой теории, предполагается, что уточнение значения терминов является эффективным способом построения лингвистической теории. В теоретической и юридической лингвистике доминируют концепции, основанные на субъективной теории истины, в этой

связи лингвистика представляет собой интерпретативную, а не описательную дисциплину.

2. Эссенциалистский и субъективистский принципы построения теорий не являются эффективными. Следствием этих принципов оказываются вербо-центризм и релятивизм в построении лингвистической теории. Вербоцентризм заключается в том, что теории, основанные на принципах эссенциализма, посвящены описанию значения и понимания терминов, но не поиску дескриптивных утверждений о том, что исследуется. Релятивизм в лингвистике связан как с принципом эссенциализма, так и с субъективистской теорией истины.

3. Эссенциалистский принцип приводит к неразличению уровня фактов и уровня решений при построении лингвистической теории, следствием этого выступает то, что лингвистические теории являются предписательными, а описательный момент в них редуцируется. Более эффективными принципами построения теорий являются презумпции, связанные с принятием методологического номинализма и теории истины как соответствия фактам, а также с теоретическим положением, согласно которому нормы и факты представляют собой два вида не сводимых друг к другу явлений.

4. Любая лингвистическая теория решает какие-то дескриптивные проблемы и описывает какие-либо факты, эффективность решения этих проблем и описания фактов является одним из критериев принятия и отбрасывания теории. Прикладные исследования представляют собой один из типов дескриптивных проблем, которые могут и должны рассматриваться в рамках теоретической лингвистики. Резкое противопоставление прикладного и теоретического не является эффективным и ослабляет роль теоретического знания в решении проблем прикладного характера. Любое прикладное исследование основано па какой-либо теории, при этом прикладное исследование может не быть основано на теоретических принципах, находящихся в ядре теоретической лингвистики.

5. Релятивизация лингвистических описаний, которая возникает при производстве судебных лингвистических экспертиз, связана с применением эс-сенциалистского теоретического принципа при принятии экспертных решений.

6. Границы компетенции лингвиста-эксперта определяются принципом возможности / невозможности устанавливать и описывать конкретные факты в рамках лингвистической науки, но не проблемами категориального характера, связанными с принадлежностью / непринадлежностью конкретной категории лингвистике или правоведению. Нарушение пределов компетенции лингвистом-экспертом в ходе производства лингвистических экспертиз связано с неразличением уровня фактов и уровня решений, присутствующих в юридико-лингвистической деятельности, и на глубинном уровне - с эссенциалистским принципом построения лингвистической теории.

7. Речевой акт оскорбления, речевой акт призыва, речевой акт угрозы представляют собой единицы эмического уровня языка и являются инвариантом реализации конкретных форм речевого поведения. Данные единицы обладают иллокутивной целью, условиями успешности и условиями искренности, рассчитаны на конкретный перлокутивный эффект. Связь между иллокутивной

целью данных речевых актов и перлокутивным эффектом, на который они направлены, не является строго детерминированной.

8. Противопоставление описательных и оценочных высказываний проходит как в прагматическом, так и в семантическом аспектах. На прагматическом уровне данная оппозиция организуется вокруг условий ответственности говорящего за истинность сообщаемой информации, на семантическом уровне оппозиция организуется относительно противопоставления фактов и решений. Высказывания-решения в противоположность дескриптивным высказываниям не могут быть истинными или ложными. Высказывания, традиционно квалифицируемые как субъективные мнения говорящего, представляют собой дескриптивные (описательные) высказывания о фактах ментального состояния говорящего.

Научная новизна исследования. В работе впервые описаны исходные презумпции эссенциалистского метода теоретизирования в лингвистике и дана оценка его эффективности; разработан номиналистический подход к построению лингвистических теорий па примере проблемных ситуаций, возникающих при производстве лингвистических экспертиз; выявлены теоретические предпосылки проблемных ситуаций, лежащих в основе производства судебных лингвистических экспертиз, предложено решение этих ситуаций в рамках концепции методологического номинализма и теории истины как соответствия фактам. В работе номиналистически описаны такие формы речевого поведения, как речевые акты оскорбления, угрозы, призыва, понижения статуса и др.; выявлены и проанализированы существующие критерии разграничения дескриптивных и оценочных высказываний.

Теоретическая значимость исследования заключается в том, что оно вносит вклад в разработку теоретического принципа корреспондентной истины в построении лингвистической теории, а также способствует становлению теоретической экспертологии - одного из разделов современной юридической лингвистики. Исследование также вносит вклад в разработку теоретических презумпций принятия экспертных решений в ходе производства лингвистических экспертиз в рамках различных категорий дел.

Практическая значимость. Результаты исследования могут иметь как непосредственное применение при производстве судебных лингвистических экспертиз, так и составить основу методических разработок и рекомендаций производства судебных лингвистических экспертиз в рамках различных категорий дел (оскорбление, угроза, призывы к экстремистской деятельности т. п.).

Материалом исследования являются экспертные заключения Гильдии лингвистов-экспертов по информационным и документационным спорам (г. Москва), опубликованные в изданиях книги «Цена слова» [Цена слова 2002], экспертные заключения картотеки Ассоциации лингвистов-экспертов и преподавателей «Лексис», а также экспертные заключения автора диссертации. Общий объем экспертных заключений составляет 150 единиц.

Методология и методика работы. Методологически диссертационное исследование основано на корреспондентной теории истины, разработано в рамках теории познания, традиционной и современной логики. Методологиче-

скую основу исследования также составляют современные разработки в области юрислингвистики и судебного речеведения. В работе использованы следующие методы: метод описания, моделирования, а также метод прагматического анализа.

Структура работы. Работа состоит из введения, чегырех глав, заключения, списка литературы и приложений.

Апробация работы. Основные положения работы обсуждались на III Международной научно-практической конференции «Языковая картина мира: лингвистический и культурологический аспекты» (Бийск, 30 ноября - 1 декабря 2006 г.), IV Международной научно-практической конференции «Языковая картина мира» (Бийск, 16-17 октября 2008 г.), Международной научной конференции «Русский язык и современное российское право» (Кемерово, 3-7 октября 2006 г.), Международной научно-практической конференции «Воспитание читателя» (Барнаул, 14-16 марта 2007 г.), Первом Международном филологическом форуме (Кемерово, 1-3 июля 2009 г.).

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается актуальность исследования, определяются его объект, предмет, цели и задачи, раскрывается теоретическая и практическая значимость, а также научная новизна диссертационного сочинения, характеризуется материал, методология и методика работы, формулируются положения, выносимые на защиту.

Первая глава «Теоретические основания исследования» посвящена критическому обсуждению методологических презумпций, на которых в настоящее время основаны современные лингвистические теории, а также описанию исходных теоретических положений реферируемого диссертационного сочинения. В результате анализа проблемных ситуаций, возникающих при производстве судебных лингвистических экспертиз, а также анализа состояния современных лингвистических теорий автор пришел к выводу, что ограниченность лингвистики как области специальных знаний при решении конкретных прикладных задач (установлении юридически значимых фактов или событий) обусловлена исходными теоретическими предположениями, на которых она базируется. Данные предположения нуждаются, по мнению автора, в критическом анализе, прежде всего, с точки зрения следствий, которые они влекут для лингвистической теории и прикладных исследований в области лингвистики. К числу таких презумпций-предположений относятся а) теория субъективной истины или лингвистический интерпретационизм; б) эссенциалистский принцип построения лингвистических теорий; в) принцип монизма в интерпретации фактитивных и нормативных высказываний при построении лингвистической теории.

В работе обосновывается положение, согласно которому в настоящее время в лингвистике антиномия «субъективное / объективное» решается на субъективистских основаниях. В лингвистике признается, что язык и речь ин-терпретативны: все языковые категории - это человеческие категории, поэтому

человек только интерпретирует мир, видит его через призму этих категорий, в результате чего действительное положение дел искажается, и поэтому невозможно знать, как обстоят дела на самом деле. Такой подход согласуется с позицией И. Канта, согласно которому ноуменальный мир непознаваем.

В диссертации развивается иная точка зрения на данную проблему, которая восходит к разработкам К. Поппера. Согласно этой позиции, категории и суждения, действительно, являются человеческими в том смысле, что человек накладывает эти категории на мир, но факт, что при этом человек способен ошибаться и фактически ошибается, говорит о том, что утверждения, несмотря на то, что они человеческие, представляют собой утверждения о мире в том смысле, что они могут соответствовать и могут не соответствовать реальному положению дел. Таким образом, из факта потенциальной ложности вытекает другой факт: любые дескриптивные утверждения непроизвольны относительно того, что называется реальностью, утверждения принимаются и отбрасываются в рамках принципа их соответствия действительности, но гге в рамках принципа договоренности (конвенционализм) или практической их целесообразности (прагматизм). Поэтому оппозиция субъективного и объективного в том виде, в котором она представлена в современной лингвистике, не является продуктивной как для описания свойств естественного языка, так и на уровне лингвистической методологии. С методологической точки зрения следствием субъекти-визации является интерпретационизм лингвистических теорий. Его традиционная формула «Каждый прав со своей точки зрения» есть не что иное, как форма субъективизма, которая вырастает, в том числе и из свойств языка, при помощи которого одно и то же можно назвать по-разному, тем самым придавая ему (одному и тому же) различной степени оттенки смысла от неуловимых до противоположных.

Второй принцип, на котором основана лингвистическая наука, - это прннцпп эссепцпалпзма в объяснениях, занимающий, гга напт взгляд, в теоретической лингвистике центральное место.

На методологическом уровне эссенциализм тесно связан с принятием теории определений. Согласно данной теории, предполагается, что четкое определение способно устранить проблемные ситуации, которые возникают в связи с неопределенностью слов, обозначающих какие-то фрагменты реальности, например, таких как «оскорбление», «неприличная форма», «честь», «достоинство» и т. п. Поэтому вопросы, которые имеют вид: «Что такое X?», в современной лингвистике и лингвистической экспертологии признаются центральными. Однако все необходимые в теории термины являются неопределяемыми, их смысл может быть пояснен, но не определен, стремление же к окончательному определению способно привести к бесконечному регрессу в процессе определения. «Логический вывод сводит проблему истинности высказывания к проблеме истинности посылок, определение сводит проблему значения к значению определяющих терминов (т. е. терминов, которые составляют определяющую формулу). Однако эти последние по многим причинам, скорее всего, будут столь же смутными и путаными, сколь и термины, определение которых мы пытаемся построить. В любом случае нам далее придется определять тер-

мины из определяющей формулы, что приведет к новым терминам, которые, в свою очередь, также должны быть определены, и так далее до бесконечности. Нетрудно заметить, что требование, согласно котором}' следует определять все наши термины, столь же несостоятельно, как и требование, согласно которому следует доказывать все паши утверждения».3

На онтолопиеском уровне эссенциализм связан с принятием концепции сущности. Согласно этой концепции, вещи, явления, процессы, которые обозначаются общими именами, оказываются сходными, потому что причастны какой-то определенной сущности, поэтому цель познания заключается в обнаружении этой сущности. Так, например, неприличность или оскорбление как феномены реальной действительности обладают определенной сущностью, а потому если будет найдена (или открыта) эта скрытая сущность, то это позволит успешно квалифицировать фрагменты речевых событий как оскорбления / неоскорбления или как приличные / неприличные, потому что эти речевые события будут разделять или не разделять выявленную сущность.

Такие онтологические предпосылки ведут к описываемым ниже следствиям. Научный анализ, который исходит из подобной теории, уделяет внимание значению слов, но не описанию событий, которые имели место в конкретном месте в конкретное время. Основной вопрос в этом плане заключается в том, каково истинное значение слова X.

Эссенциалистскому принципу теоретизирования противопоставлен подход, который условно называется «методологическим номинализмом» (К. Р. Поппер). Согласно концепции методологического номинализма, теория определений и теор!и сущности не являются удовлетворительными теориями. Так, с номиналистской точки зрения левая часть определений не оказывается важной, но представляет собой условность (этикетку), которая служит для называния определенных описательных и оценочных высказываний. Другими словами, определение - это сокращение для совокупности высказываний. Из этого следует, что в науке всегда можно опустить левую часть определения, при этом не потеряется никакая значимая информация. При таком подходе снимается вопрос о сущности какой-либо вещи, равно как и об истинном значении термина, обозначающего данную вещь. Например, пет никакой возможности решить проблему, что более истинно: а) крайне обидеть, унизить кого-либо.; уязвить, задеть в ком-либо какие-либо чувства или б) унизить честь и достоинство в неприличной форме (определения оскорбления, взятые их толкового словаря и Уголовного кодекса Российской Федерации). Эти высказывания равноправны и различны, они описывают частично схожие и частично различные события, которые могут иметь место. Поэтому невозможно ответить на вопрос, какое из событий «более истинно» или более важно, если полагать, что левая часть определения не является важной.

Из этого вытекает следующее следствие - научные описания и объяснения начинаются не с определения терминов, а с известных утверждений о со-

3 Поплер, К. Р. Открытое общество и его враги. Т. 2: Время лжепророков: Гегель, Маркс и другие оракулы [Текст] / К. Р. Поппер. -М.: Феникс, Международный фонд «Культурная инициатива», 1992. -528 с.

бытиях, с предположительно истинных утверждений о том, что имеет (имело) место в реальной действительности.

Третий принцип, который лежит в основе лингвистических теорий, применяющихся при производстве лингвистических экспертиз, связан с неразличением дескриптивных и нормативных высказываний. Это заключается в том, что нормативные высказывания полагаются истинными или ложными, тогда как данный тип высказываний не может иметь таких свойств.

Нормативные высказывания - это тип высказываний, который устанавливает ценности, тогда как дескриптивные высказывания направлены на то, чтобы описывать факты. Когда утверждается, что запрещено убивать, то целью говорящего не является описание того, каковы факты, но создание определенной линии поведения, согласно которой никто не имеет права убивать, и если кто-то убьет, то он будет наказан, что тоже относится к линии поведения. Таким образом, нормативные высказывания указывают на то, как кто-либо должен вести себя в конкретной фактической ситуации. Поведение в этом случае описывается недескриптивно, из представленной нормы невыводимо, что люди будут себя вести именно таким образом во всех ситуациях, когда произошло убийство, но является эталоном или решением о том, как должно действовать в данной ситуации. Практически все юридические конструкции представляют собой решения о линиях поведения. Так, при введении в уголовное право принципа вины принимается решение о том, что «лицо подлежит уголовной ответственности только за те общественно опасные действия (бездействие) и наступившие обществешю опасные последствия, в отношении которых установлена его вина и объективное вменение, то есть уголовная ответственность за невиновное причинение вреда не допускается» (ст. 4 УК РФ). Принимая решение, мы получаем возможность оценивать факты как значимые или незначимые. Так, например, для того чтобы принять положительное решение по делу об угрозе убийством или причинением тяжкого вреда здоровью (ст. 119 УК РФ), нет необходимости устанавливать следующий факт: «Человек, высказывавший угрозу, имел намерение исполнить угрозу», тогда как надо установить факт, что у потерпевшего имелись основания воспринимать угрозу как реальную. Таким образом, когда создаются нормы, то некоторые факты оцениваются как менее значимые. Но из этого не следует, что устанавливается, что такое угроза на самом деле, в том смысле, что истинная угроза - это такая угроза, когда один угрожает другому, а тому, кому угрожают, угроза кажется реальной независимо от того, имело ли место намерение исполнить угрозу - будет представлять собой истинную угрозу, а остальные - нет. Нет никакой необходимости и возможности описательно критиковать угрозу или оскорбление в юридическом смысле как угрозу или оскорбление, которые понимаются неправильно или являются неистинными угрозой или оскорблением, так как иерархия фактов как менее значимых или более значимых не является описательной проблемой, но представляет собой решения. Эти решения могут быть изменены, например, может быть введен принцип объективного вменения, а относительно угрозы принято решение, что для осуждения по статье 119 УК РФ необходимо установить факт, что угрожающий намеревался исполнить угрозу. Таким образом,

возможно относиться к фактам по-разному, и это но влечет релятивизма и конвенционализма, так как слова «угроза», «оскорбление», «экстремизм» - это условная этикетка для представления фактических вы оказываний и высказываний, оценивающих данные факты, а оценки-решения никогда не могут быть объяснены фактически, они не сводимы к фактам.

Неразличение нормативных и дескриптивных высказываний, а также выявленная связь между эссенциалистским характером лингвистических теорий и свойствами правовых тторм позволяют утверждать, что в настоящее время в лингвистической экспертологии развивается не описательный, а предписатель-пьтй подход к решению экспертных задач. Этот подход заключатся в том, что лингвист решает, какая совокупность фактов должна называться словом «оскорбление», «угроза», «экстремизм» и т. п., полагая при этом, что он описывает «истинное» оскорбление.

Вторан глава «Общая характеристика судебной лингвистической экспертизы. Уровень решений и уровень фактов» посвящена исследованию двух сторон судебной лингвистической экспертизы - научно-исследовательской и юридической, которые (стороны), соответственно, представляют собой описательный гг нормативный аспекты судебной лингвистической экспертизы. Эс-сенциалистский способ построения лингвистических теорий, принятый в настоящее время, способствует тому, что между решениями гг фактами не проводится четкого разграничения и решения интерпретируются как факты, которые способны выводиться из других фактов. Наиболее ярко эта презумпция проявляется в обсуждениях, связанных с местом лингвистической экспертизы в ряду других экспертных исследований, а также в связи с разграничением юридического и собственно лингвистического уровней в лингвистической экспертизы, где юридический уровень полагается настолько же «фактитивным», насколько и лингвистический.

С развиваемой в работе позиции в правовых нормах ггет ничего необходимого, как в регулярноетях физического мира или в некоторых регулярностях языка и речи. Правовые нормы с этой точки зрения - это предписания по поводу фактов, тогда как лингвистическая наука - это поиски адекватного описания фактов. В связи с этим в данной главе осуществлена попытка последовательного различения между фактитивным аспектом лингвистических исследований и юридическим их аспектом, который восходит к тому, что лингвистическое исследование (экспертиза) оказывается включенной и в правовую систему, которая является системой или совокупностью решений.

В главе рассмотрены такие сквозные категории лингвистической экспертизы, как «субъект экспертизы», «цель экспертизы», «задачи экспертизы», «объект», «предмет», «выводы» и т. п. Проведегго последовательное разграничение уровня решений и уровня фактов на выделенных категориях. С точки зрения права данные категории - это предмет юридтгческой оценки, тогда как с описательной точки зрения они являются либо объектами реальной действительности, либо инструментами или результатами, при помощи которых описываются данные объекты. Так, например, выводы с нормативной стороны представляют собой доказательственную информацию, которая должна быть

оценена следственным органом или судом на основе своего внутреннего убеждения и в совокупности со всеми другими доказательственными фактами по конкретному делу. Право выработало конвенции, в которых закреплены эталоны отношения к различным типам выводов. Так, например, вероятностные выводы (в отличие от категорических) не могут быть положены в основу обвинения лица, так как в современном российском праве действует принцип презумпции невиновности.

С исследовательской же точки зрения типы выводов выделяются на основе соотношения принятой в исследовании теории и «входной» эмпирической информации. Так, например, вероятностные выводы противопоставлены категорическим в аспекте логического следования каких-либо утверждений теории. Выделяют два типа следования: а) первый тип - истинность посылок необходимо гарантирует истинность заключения (необходимо истинные выводы), б) второй тип - истинность посылок не влечет необходимой истинности заключения, заключение может быть как истинным, так и ложным. Отсюда вероятностные выводы возникают в следующих случаях:

1. Когда теория и базирующаяся на пей методика безразличны к данному факту в том смысле, что они его не описывают.

2. Когда входных эмпирических данных недостаточно для необходимо истинного вывода.

В данной главе также разработана типология экспертных задач (описательный уровень экспертизы) на основе номиналистической переформулировки проблемы тождества и описаны пределы компетенции лингвиста-эксперта, которые определяются возможностью лингвистики как области специальных познаний описывать или - в другом аспекте - устанавливать факты.

Относительно проблемы тождества в главе представлены три случая ее возникновения в ходе описания спорных речевых произведений в спорных текстах. Первый связан с тождеством на уровне кода, второй - с тождеством па уровне пропозиционального содержания сообщения, третий - с тождеством на уровне фактических намерений производящего сообщение и достижения сообщениями поставленных говорящим целей.

Тождество на уровне кода. Первый случай представляет собой традиционную лингвистическую проблему соотношения эмического и этического уровней, другими словами, проблему соотношения «код / сообщение». Сюда относятся такие традиционные проблемы, как проблема отождествления звуков в фонемы, морфов в морфемы, высказываний в предложения и т. п. Данная проблема является фактической, то есть она не зависит от определения терминов.

Мы имеем следующие факты:

А) Вариативность речевых произведений такую, что мы можем с определенной степенью уверенности утверждать, что не существует двух тождественных речевых произведений. Если перед нами два тождественных речевых произведения, то это одно и то же речевое произведение (конкретные факты заключаются в том, что мы говорим различным тембром, в различных состояниях и ситуациях и т. п.).

Б) Очевидно, что общающиеся па одном и том же языке понимают друг друга хотя бы в том смысле, что они адекватно реагируют на определенные высказывания.

Отсюда возникает гипотеза кода, который выполняет функцию отождествления - приводит разнообразие к виду удобному для декодирования (О. II. Трубецкой).

К уровню проблем кода относятся следующие проблемы:

I. Проблема описания кодирующих возможностей продуктов речевой деятельности. В некоторых случаях необходимо описать значение речевого произведения или его компопеггтов, основной вопрос в данном случае следующий: «Что означает речевое произведение'?» Конкретное речевое произведение при решении этого типа задач понимается как детерминанта поведения воспринимающего данное речевое произведение. Другими словами, за исследовательскими задачами подобного рода стоит конкретный тип проблемных ситуаций. Пригашающий речевое сообщение декодирует его определенным образом, и содержание сообщения может влиять на его поведение, при этом всегда возможна ситуация, когда декодируемое содержание не совпадает с содержанием текста (ошибки декодирования) или речевое произведение обусловливает различные варианты поведения (неопределенность сообщения). В данном случае возникают два подтипа задач, которые входят в компетенцию лингвиста-эксперта.

А) Задача по установлению содержания спорного речевого произведения (текста закона, договора, шгструкции).

Б) Задача по установлению кодирующих возможностей словесных обозначений. Данная задача ставится при исследовании словесных обозначений спорных товарных знаков на предмет тождественности двух спорных товарных знаков или на предмет различительных возможностей конкретного товарного знака.

В описанных случаях предметом исследования является отношение «продукт речевой деятельности / адресат, воспршгамающий информацию, закодированную в этом «продукте». Позиция говорящего в данном аспекте не имеет значения, речевое произведение полагается тождественным самому себе и противопоставленным другим речевым произведениям, которые кодируют не такую информацию.

II. Проблема квалификации речевого поведения говорящего. В основе решения этой проблемы лежит гипотеза о возможности различных вариантов поведения говорящего относительно каждой конкретной ситуации. В данном случае задача лингвистической экспертизы - описать тот вариант поведения, который выбирает субъект речевого произведения в такой ситуации, которая квалифицируется как юридический факт в том смысле, что влечет юридически значимые последствия. Сюда относятся задачи по выявлению следующих тождеств (в том смысле, что мы отвечаем на вопрос, кодирует ли говорящий соответствующую информацию в своем сообщении или нет).

1. Отождествление речевых актов:

- оскорбления;

- призыва;

- утверждения;

- угрозы.

2. Отождествление семантических характеристик высказывания:

А) Отождествление утверждения о фактах:

а) ментального состояниях субъекта, порождающего текст;

б) описывающих фрагменты окружающей действительности.

Б) Отождествление оценки.

Общим для всех выделенных типов является то, что они кодируются в сообщении. То есть в языке, с одной стороны, существуют такие эмические единицы, как, например, «речевой акт оскорбления», которые способны отождествлять какие-то фрагменты речевых произведений как оскорбления или как призывы. С другой стороны, информация о речевом поведении способна кодироваться не при помощи цельной единицы, которая предназначена для извлечения информации (например, речевой акт), но словами и выражениями (а также интонацией и др., например, «по-моему», «вероятно», «я видел», «я считаю», «я думаю», «плохо», «хорошо»).

Тождество на уровне пропозиционального содержания. Очевидно, что, когда решается проблема, являются ли данные призывы призывами к экстремистской деятельности, отождествление речевых произведений происходит на другом основании, нежели чем код (или язык). Для отождествления необходимо знать, призывы к каким действиям являются экстремистскими. Вероятно, что в данном случае языковые элементы отождествляются исходя из внеязыко-вых оснований. Очевидно, что этот тип проблем находится за пределами компетенции лингвиста. К этому типу проблем тождества относятся следующие:

1. Является ли утверждение истинным или ложным?

2. Содержится ли в тексте информация о неэтичном поведении лица?

3. Содержится ли в тексте информация о нарушении лицом действующего законодательства и т. п.?

Относительно данного тезиса возможно возражение: лингвист способен установить, что некое высказывание кодирует информацию, выраженную, например, пропозицией «Захват властных полномочий». Так, лингвист способен отождествить путем трансформаций (как это, например, представлено в модели «Смысл - Текст» (И. А. Мельчук)) все высказывания, в которых выражается идея захвата властных полномочий. Сюда, очевидно, будут относиться следующие высказывания:

Призываю вас к захвату властных полномочий!

Давайге захватим властные полномочия!

Захватим власть!

Необходимо захватить власть!

Возьмем власть в свои руки! и т. п.

Такой трансформационный подход допустим, но при условии, что судья или следователь понимает, что это именно трансформационный анализ исследуемого фрагмента текста на предмет его тождества / различия с исходным фрагментом текста закона, а не установление факта отношения определенных

реальных действий к разряду экстремистских. Если относительно этого достигнуто взаимопонимание, тогда судья, например, мог бы всегда взять произвольный фрагмент текста закона и поставить вопрос о тождестве этого фрагмента и исследуемого текста. При этом всегда сохраняется возможность, что какие-то действия будут «действительно»4 экстремистскими, но семантика исследуемого предложения не трансформируется к тексту закона. Вряд ли такие процедуры представляют ценность для суда, алгоритмами трансформации владеют все носители языка. Таким образом, вряд ли такое развитие экспертных исследований возможно. В настоящее же время суд, как правило, хочет узнать, относятся ли действия, к которым призывают, при условии их возможного, например, осуществления к разряду экстремистских, а это, очевидно, юридическая проблема тождества.

Тождество на уровне целевого содержания и последствий, которые способно вызвать речевое произведение. К данному тождеству относятся все проблемы, которые направлены на выявление реальных5 (= не коммуникативных) намерений говорящего или реальных реакций слушающего:

- хотел ли говорящий разжечь межнациональную рознь;

- хотел ли говорящий оскорбить;

- призывает ли говорящий к захвату властных полномочий;

- оскорбился ли слушающий;

- нанесен ли вред деловой репутации лица или субъекта делового оборота

и др.

Решение названных задач также не входит в компетенцию лингвиста. Эти проблемы необходимо отличать от проблем, связанных с кодом, а именно от проблемы, сформулированной по модели: «Является ли данное речевое произведение призывом?» Высказывать призыв - это, безусловно, значит «вести себя определенным образом», но реальная психологическая (=некоммуникативная) цель может не совпадать с той целью, которая кодируется в сообщении, этот факт вытекает из того, что речевые произведения могут быть употреблены неискренне.

Из принятого объяснения вытекает еще одно следствие. Высказывать что-то - это, безусловно, воздействовать на адресата, то есть каждое высказывание имеет какую-то предрасположенность воздействовать на конкретного адресата или неопределенную группу лиц. В целом любой говорящий на языке знает об этих предрасположенностях и умеет пользоваться данной информацией. Конкретная же степень воздействия конкретною высказывания на конкретного адресата - величина, зависящая от многих неизвестных, а потому не может быть установлена лингвистом. Всегда, например, возможна ситуация, когда кто-то не был оскорблен инвективпьш неприличным высказываштем (высказыванием, имеющим предрасположенность оскорбить слушающего, которая близится к

4 Слово «действительно» заключено в кавычки, потому что действия относительно истины и лжи не могут быть экстремистскими. Экстремизм - это решение о том, какие действия будут считаться недопустимыми. Очевидно, что допустимость / недопустимость каких-либо конкретных действии не является предметом изучения лингвистики как науки.

3 Слово «реальное» употребляется здесь условно, мы не хотим сказать, что коммуникативные намерения нереальны.

единице), но подал иск в суд и утверждает, что он оскорблен. Очевидно, что такое положение дел не может быть в общем случае (а может быть, никогда) реконструировано при помощи лингвистического анализа сообщения.

Таким образом, только проблема тождества, возникающая на уровне кодирования информации, из всех выделенных типов тождества может являться предметом лингвистического исследования и только относительно этой проблемы могут быть сформулированы соответствующие экспертные задачи.

В третьей главе «Общая характеристика экспертных задач, решаемых при производстве лингвистической экспертизы в рамках различных категорий дел» изучены проблемные ситуации, которые возникают при производстве лингвистических экспертиз в рамках конкретных категорий дел. Рассмотрены следующие категории дел: дела по оскорблению, дела о распространении не соответствующих действительности сведений, дела о разжигании межнациональной, религиозной, социальной ненависти и вражды и призывам к экстремистским действиям, а также дела об угрозе. В главе описаны и разграничены нормативные и дескриптивные стороны проблем, возникающих при квалификации деяний как неправомерных, с одной стороны, и при установлении фактов, которые позволяют принять решение о неправомерности деяния - с другой. Выявлены семантические и прагматические проблемы, которые необходимо разрешить при производстве лингвистических экспертиз в рамках названных категорий дел. В рамках теории речевых актов описаны такие формы речевого поведения, как оскорбление, угроза, призыв.

При описании оскорбления автор исходил из того, что с нормативной точки зрения оскорбление - вид неправомерного поведения, которое направлено на умаление чести и достоинства, такое поведение выражено в неприличной форме.

С дескриптивной стороны при проведении лингвистической экспертизы по делам об оскорблении встают следующие проблемы: 1) проблема, связанная с квалификацией форм речевого поведения, которые были бы направлены на умаление чести и достоинства; 2) проблема квалификации формы речевого поведения как приличной или неприличной.

Признается, что вопросы «Что такое оскорбление?» и «Что такое неприличная форма?» не имеют существенного значения. Поэтому в работе предпринята попытка дескриптивного решения данных проблем, связанная с поиском «регулярностей», которые описываются условными высказываниями вида «Если X, то У», утверждающих о связи по меньшей мере двух групп фактов.

В работе описываются две формы речевого поведения, которые являются направленными на причинение вреда оппоненту: речевой акт оскорбления и речевой акт понижения статуса.

Речевой акт оскорбления обладает следующей структурой

1. Участники

Участник 1 - инвектор, Участник 2 - инвектум, Участник 3 - Наблюдатель. Обязательными участниками являются первые два, последний (Наблюдатель) - факультативный участник.

2. Иллокупшнан цель высказывания - Участник 1 пытается причинить ущерб Участнику 2 в области психики.

3. Условии успешности ппвектишюго акта

Участник 1 знает, что высказывание X может причинить ущерб Участнику 2, и хочет, чтобы Участник 2 знал, что в отношении Участника 2 Участником 1 произведено ипвективное высказывание.

4. Ипвективное высказывание

Высказывание, выполняющее функцию инвективы в самом общем смысле как резкое выступление против кого-либо, чего-либо; оскорбительная речь; брань, выпад.

На языке описания, разработанном А. Вежбицкой, речевой акт оскорбления, по-видимому, будет представлен следующим образом:

A) Знаю, что X способно причинить тебе психологический ущерб.

Б) Хочу, чтобы ты знал, что я говорю X.

B) Говорю X, чтобы причинить тебе психологический ущерб.

Данный речевой акт может быть контактный и дистантный. При дистантном инвективном акте необходим третий участник, который и является каналом передачи информации об оскорблении лица. В развернутом виде дистантное оскорбление выглядит следующим образом:

A) Знаю, что X способно причинить тебе психологический ущерб.

Б) Хочу, чтобы ты знал, что я говорю X.

B) Говорю X по отношению к тебе У-ку.

Г) Знаю, что У передаст тебе, что я говорил X.

Д) Говорю X для того, чтобы причинить тебе психологический ущерб.

При контактной форме оскорбления факт произнесения инвективного высказывания в присутствии инвектума удовлетворяет условие Б, так что в развернутой форме контактное оскорбление выглядит следующим образом:

A) Знаю, что X способно причинить тебе психологический ущерб.

Б) Хочу, чтобы ты знал, что я говорю X.

B) Знаю, если скажу тебе X, ты будешь знать, что я говорю тебе X.

Г) Говорю X, чтобы причинить тебе психологический ущерб.

Наличие выделенных компонентов обязательно для инвективного речевого акта или, другими словами, акта оскорбления, отсутствие какого-либо компонента лишает речевой акт названного статуса. Проиллюстрируем данный тезис примерами.

Условие ущерба

А) Очевидно, что если инвектум не знает о том, что X способно причинить ущерб, то происходит коммуникативная неудача. Пример данной коммуникативной неудачи часто обыгрывается в кинофильмах и литературе. Так, в повести Л. Лагина старик Хоттабыч называет Вольку балдой, не зная условий употребления данной лексемы.

Б) Знание о том, что X не может причинить инвектуму ущерб, также переводит данные речевые акты в разряд нейтральных речевых актов оценки (или суггестии). Такие речевые акты возможны между друзьями, другими словами, между коммункантами, у которых общение при помощи инвективных высказываний регулярно и является коммуникативной нормой. (Ср. «В юридической практике полезно учитывать, что часть оскорблений может время от времени использоваться в прямо противоположном смысле, как выражение восхищения или дружеского расположения: "Как он, собака, хорошо танцует!", "Что-то тебя, еб*ный-в-рот, давно не было видно!" Отличить такое употребление от брани довольно легко: для него характерна особая дружественная интонация и практически обязательная улыбка; без двух этих последних слушающий вправе рассматривать эти слова как обидные»6.

Условие стремления к перлокутивпому эффекту оскорбления

В дистантном оскорблении, например, уверенность инвектума в том, что Наблюдатель не передаст, что относительно инвектума было произведено определенное высказывание, переводит произведенный речевой акт в разряд оценок.

A) Знаю, что X способно причинить ему ущерб.

Б) Не хочу, чтобы он знал, что я говорю X.

B) Говорю тебе X о нем.

Г) Говорю X для того, чтобы ты знал, как я его оцениваю.

Для контактных инвективных речевых актов отсутствие этого условия также ведет к трансформации данного речевого акта в оценку (в терминах юриспруденции - отказ от преступления). Яркой иллюстрацией названных актов является инвективный речевой акт, произнесенный таким образом, что у инвектума нет возможности его услышать (например, шепотом и/или «в спину»).

Речевой акт «понижения статуса» имеет следующую структуру:

А) Знаю, что ты сделал X.

^¡Кельвис, В. И. Слово и дело: юридический аспект сквернословия [Текст] / В. И. Жельвис // Юрислингвистика-2: русский язык в его естественном и юридическом бытии: Межвуз. сб. научных трудов / Под ред. Н. Д. Голева. - Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2000. - С. 235.

Б) Знаю, что X считается негативно ценным.

В) Говорю тебе, что ты сделал X или занимаешься X.

Г) Говорю это тебе для того, чтобы ты знал, что твой статус ниже моего.

Подобные речевые акты производятся с целью утверждения о своем превосходстве по отношению к адресату сообщения. В основе этих речевых произведений лежат описательные высказывания. Например, если X говорит У-у, что У - вор, и при этом У - вор, то X использует негативную оценку воровства в обществе как инструмент для утверждения своего статуса и понижения статуса собеседника. Если слушающий знает, что он не делал того, что ему ставится в вину, он воспринимает данное сообщение как необоснованное обвинение (может быть, как клевету). Таким образом, основу названного речевого поведения составляют высказывания, в которые входят номинации, содержащие описание негативно оцениваемой деятельности (вор / украл, мошенник / обманул и т. п.).

В третьей главе представлена также номиналистическая переформулировка проблемы неприличной формы, которая традиционно решалась в эссен-циалистском ключе, как поиск ответа на вопрос: «Что такое быть неприличным?» Номиналистическая переформулировка данной проблемы имеет следующий вид: «Существует ли в русском языке (=на уровне кода) эмическая единица, позволяющая отождествлять различные фрагменты речевых произведений как приличные и неприличные?» Если ответ положителен, то проблема разграничения приличности / неприличности по своему характеру ничем не отличается от проблемы отнесения того или иного звука в фонему и т. п.

Положительный ответ на вопрос означал бы наличие инвариантных форм поведения, обязательных для всех носителей языка. Так, фонема - это, прежде всего, инвариантная форма поведения. Если осуществлен выбор, что мысли будут формулироваться на русском языке, то это влечет определенные следствия относительно кодирования и отождествления звуков. Очевидно, что в области приличной и неприличной формы таких инвариантных форм нет. Это говорит о том, что данное противопоставление не принадлежит коду русского языка. Другими словами, такой тин информации не кодируется в сообщении. Это, например, вытекает из того, что слова типа «гнида» не противопоставлены словам типа «г*вно» как неприличное приличному, и нет никаких показаний для того, чтобы считать, что эти слова так же противопоставлены оппозиционно, как, например, противопоставлены по полу слова «мама» и «папа». Однако есть определенные основания считать их различными относительно речевого поведения, их отличие заключается в том, что они оцениваются по-разному. Относительно матов существует этико-лингвистическое соглашение не употреблять их в любом виде контекстов (например, и междометно), тогда как относительно не-обсценных слов, вероятно, существует негласное соглашение в оценке: «Оскорблять других людей ггехорошо». Это соглашение всегда может нарушаться, и это роднит данные явления с явлениями права, где соглашения не делать что-то устанавливаются именно относительно того, что нарушается или способно быть нарушенным. (Очевидно, то, что не нарушается, не может быть предметом регулирования нормы: бессмысленно предписывать дыхание.) Сказаггггое по-

зволяет утверждать, что противопоставление приличного и неприличного является метапротивоиоставлением, то есть находится не на уровне владения языком, а на уровне рефлексии о языке. Это метапредставление связано с этнолингвистическими нормами. И в этом аспекте данные нормы ведут себя так же, как и все остальные нормы: они абсолютны и ситуационны, они объективны и субъективны. То есть они ведут себя как нормы, а не как факты. Это объясняет факт, что при общении с наличием неприличных слов всегда, явно или скрыто, присутствует метаконтекст (другими словами, определенная метадеятельность), как в форме простых призывов к совести, так и в процессе перебранки, где брань на оскорбление есть ко всему прочему и метаязыковое высказывание, оценивающее исходную ругань. Это позволяет понять, как человек, который не принимает мата, способен оправдать его употребление в какой-либо конкретной ситуации. Вероятно также, что эти нормы и противоречивы, поэтому речевой кодекс, который будет выявлен и описан, вполне может содержать противоречивые высказывания о лингво-этических нормах.

Распространение не соответствующих действительности сведений

Центральной проблемой, которая возникает при решении экспертных задач по делам о распространении не соответствующих действительности сведений, является проблема противопоставления фактитивных (=дескриптивных) и оценочных высказываний или высказываний-мнений. В работе анализируются основные критерии разграничения дескриптивных и оценочных высказываний, к которым относятся следующие критерии:

1. Модальный критерий. Мнение - это то, что маркируется модальными словами и конструкциями. Сведения - это то, что такими конструкциями не маркируется.

2. Гносеологический критерий. Факты - это то, что проверяется на предмет соответствия действительности, мнение - то, что не проверяется.

3. Онтологический критерий. Факты - это то, что принадлежит действительности, мнение - то, что не принадлежит действительности, но является частью картины мира говорящего.

Из трех представленных критериев гносеологический критерий не может быть положен в основание противопоставления фактов и мнения, так как определение потенциальной проверяемости высказывания не входит в компетенцию лингвиста-эксперта. Проблема верифицируемое™ не является решенной в теории познания, поэтому обыденные представления лингвиста о том, что верифицируемо, а что - нет, не могут служить надежным источником ответа на вопрос о квалификации высказывания в аспекте его принадлежности к высказываниям о фактах или оценочным суждениям.

В работе также пересматривается традиционное противопоставление субъективного и объективного, согласно которому субъективные мнения не являются утверждениями о фактах и не могут быть проверены на предмет их соответствия действительности. Высказывания, которые кодируют субъективные мнения, трактуются как утверждения о фактах ментальных состояний говорящего,

которые могут быть истинными и ложными. Это позволяет разграничить две стороны в решаемой проблеме - прагматическую и семантическую.

Прагматический уровень проблемы соотносится с традиционно выделяемым модальным критерием разграничения. Модальные слова служат смягчению иллокутивной силы утверждений: они делают из утверждений сообщения о ментальных состояниях субъекта, отправителя сообщений. Отсюда становится понятным требование, предъявляемое речевой этикой: «Не утверждай о фактах, если ты хоть в малейшей степени не уверен в том, что именно так обстоят дела». Употребляя вводные конструкции «по моему мнению», «вероятно», говорящий оставляет за собой право на ошибку, тем самым он не возлагает на себя ответственность за истинность высказывания, так как всего лишь утверждает о своих ментальных состоящих либо просто смягчает категоричность утверждаемого. Таким образом, утверждение истинности гаи ложности пропозиции - это речевой акт, обладающий условиями искренности и т. п. Направленность утверждения на различные объекты (внутреннее состояние говорящего и состояние мира) порождает утверждение о фактах и событиях и утверждение о ментальных состояниях говорящего.

Семантический аспект проблемы выступает в качестве самостоятельного аспекта. Этот аспект проблемы может быть представлен двумя оппозициями:

1. Утверждения мнения связываются с неопределенностью речевых сообщений, тогда как утверждения фактов сводятся к более определенным сообщениям.

2. Утверждения о фактах или событиях противопоставлены оценочным высказываниям.

Принцип неопределенности тесно связан с категорией проверяемости высказываний: достаточно неопределенные высказывания полагаются непроверяемыми или «тру дно проверяемыми», что является основанием для отнесения последних к категории мнения. Из высказывания «В комнату вошел лысый человек» невозможно вывести, насколько лыс был тот, кто вошел, поэтому, будучи экспертом, можно рассуждать примерно следующим образом: «Нет критериев для выделения лысого человека, "лысость" - субъективная оценка ситуации говорящим. Другими словами, тот, кто вошел, по мнению говорящего, может быть оценен как лысый, поэтому часть анализируемого утверждения "Человек был лыс" является мнением говорящего».

Описанная логика оказывается неудовлетворительной и базируется на следующих принципах.

Первый из ггих связан с возможностями любого языка представить ситуацию как объективную либо как субъективную. При таком рассуждении используется возможность, предоставляемая языком, - возможность интерпретировать все факты как мнения (то есть переформулировать фактические высказывания так, чтобы они имели форму субъективного мнения). Предложение «Дождь идет» в каком-то отношении равно предложению «Считаю, что дождь идет». Всег'да сохраняется возможность сказать, что любое предложение, например, «Дверь открыта», на самом деле означает то, что говорящий утверждает, что то, что он наблюдает, интерпретируется им как «Дверь открыта». В такой логике

актуализируется тезис о том, что любой язык и при этом весь язык интерпрета-тивен, а отсюда выводимо, что все является отражением виденья говорящего, и свойство лысости как раз наглядно иллюстрирует это обстоятельство. Категория факта как соответствия утверждаемого реальному положению дел при таком подходе, вероятно, сохраняется в вымышленном мире. Можно сказать, что эта категория придумана, потому что имеется привычка употреблять языковые выражения, как если они были бы фактическими утверждениями. Другими словами, говорящий употребляет некоторые предложения, думая, что они указывают на свойства или отношения, присущие реальному миру, тогда как на самом деле он лишь утверждает о своих интерпретациях неопределенного и независимого потока событий, который оказывает на него какое-то воздействие. Можно также утверждать, что люди перерабатывают мир каким-то образом, все утверждения о мире, понятия (либо категории) - это человеческие категории и утверждения и им ничего не соответствует в мире. Таким образом, все утверждения о мире - это субъективные мнения о мире.

Второй принцип заключается в следующем. Данная лошка исходит из презумпции важности точных определений: для того чтобы наверняка утверждать, мыслит ли говорящий факт «Этот человек лыс», необходимо определить критерии того, когда человек действительно лыс или ответить на вопрос: «Что такое быть лысым?»

Два описанных следствия могут быть проанализированы следующим образом. Очевидно, что когда утверждают, что «Человек лыс», то значимо не только ментальное переживание «лысости» человека. В этом случае стремятся утверждать что-то и о свойствах человека, который, как полагается, находится вне нас. В общем категории и представления, равно как и утверждения, являются действительно человеческими (то есть относятся к человеку и его интерпретации мира), но все-таки они могут соотноситься с миром, то есть утверждать что-то о мире, а не только о ментальных состояниях человека. Это вытекает из факта, что все могут ошибаться в своих утверждениях, то есть высказывать ложные утверждения о мире (К. Р. Понпер).

По поводу второго следствия можно отметить следующее. Определения понятий (и, в частности, точные определения) не очень важны для описания действительности: все носители языка имеют опыт успешного применения неточных понятий в целях описания реального положения дел; такое нечеткое содержание, какое заключено в понятии «лысый человек», оказывается достаточным, чтобы передавать информацию о внеязыковой действительности. Очевидно, что такие предикаты могут использоваться описательно, но при этом объем информации, которую они кодируют, имеет какую-то зону неопределенности. Например, выражение «Этот человек был лыс» может использоваться неискренне, в целях ввести в заблуждение, например, следствие или суд, а потому говорящий способен его употреблять в ложном значении. Объем описательной информации этого термина связан с тем, что выражение не может быть употреблено относительно человека, у которого густые волосы, несмотря на то, что признак «обладать густыми волосами» так же, как и «быть лысым», неопределенен. Неопределенность концептов достаточно детально описана в концепции

Дж. Лакоффа, но такая неопределенность не влечет за собой релятивность познавательных процедур, поскольку в центре познавательных процедур стоят не понятия, а истинные или ложные утверждения о предметах реального мира, поэтому всегда возможно вводить новые названия для обозначения фрагментов действительности, которые «ведут себя» другим образом, нежели прежде выделенный фрагмент. Иллюстрацией данного утверждения служит следующий пример, взятый из работы Дж. Лакоффа (2004).

«Около 20 ООО видов позвоночных имеют чешую и плавники и живут в воде, однако они не образуют единую кладистическую группу. Некоторые - в частности, двоякодышащие рыбы и целакапт - с генеалогической точки зрения близки к существам, которые выползли на землю для того, чтобы превратиться в амфибий, рептилий, птиц и млекопитающих. В кладистической классификации форели, двоякодышащих рыб и каких-либо птиц или млекопитающих двоякодышащие рыбы должны образовать группу, родственную воробьям и слонам (выделено нами - К. Б.), оставив форель в ее ручье. Признаки, формирующие наше обыденное понятие рыбы, все являются общими первичными признаками (shared primitives) и поэтому не могут быть основой для выделения кладистичсских групп.

В этом месте многие биологи возмутятся, и я думаю, справедливо. Кладо-грамма форели, двоякодышащей рыбы и слона, вне всякого сомнения, является правилып,ш отражением порядка ветвления во времени. Но неужели классификации должны основываться только на кладистической информации? Целакапт выглядит как рыба, ведет себя как рыба, имеет »кус рыбы и следовательно — в некотором законном, хотя и выходящем за пределы косной традиции смысле - является рыбоп (выделено нами - К. Б,). К несчастью, эти два типа информации - порядок ветвления и общее подобие - не всегда дают совпадающие результаты. Кладиеты отвергают общее подобие как ловушку и иллюзию и работают только с порядком ветвления. Фенотиписты пытаются работать только с общим подобием и стараются измерить его в тщетной погоне за объективностью».7

Данный фрагмент ярко иллюстрирует то, как исключительно словесная проблема может являться препятствием для поиска дескриптивных утверждений. Очевидно, что в результате биологического исследования имеются следующие дескриптивные утверждешм:

Из класса существ, которые называются именем «рыба», выделяются два подкласса:

1. Существа, ведущие себя как рыбы и генетически являющиеся рыбами.

2. Существа, ведущие себя как рыбы, но генетически не являющиеся рыбами.

Очевидно, что этими утверждениями исчерпывается дескриптивная информация представленного спора, относительно же продуктивности вопроса о том, что такое рыба, возникают следующие сомнения: «Так ли важен этот во-

7 Лакофф, Дж. Женщины, огонь и опасные вещи. Что категория языка говорят нам о категориях мышления [Текст] / Дж. Лакофф. -М.: Едиторнал УРСС, 2004. - С. 165.

прос? К чему ведет его решение?» И самый важный вопрос: «По каким причинам ответ на него такой, что слово «рыба» - это название класса существ, ведущих себя определенным сходным образом (например, живущих в реке), но класса, который не является генетически однородным, не может быть признан удовлетворительным?» На данном этапе невозможно привести никаких аргументов в пользу того, что этот ответ не исчерпывает поставленной проблемы. Вероятно, что эта проблема является исключительно словесной, сводящейся к проблеме называния. К этому можно и необходимо добавить только то, что ранее, когда употреблялось слово «рыба», полагалось, что класс, который именовался этим именем, однороден и генетически (а не только относительно поведения), и это было ошибкой, так как такое предположение оказалось ложным. Наличие же спора вполне объяснимо стремлением сохранить прежние убеждения.

Язык обычно используется именно таким образом всеми его носителями, он используется, в том числе и для утверждения положения дел в мире при помощи неопределенных и приблизительных значений, цель же что-то точнее определить, очевидно, возникает либо в метасшуациях (например, в лингвистической философии), либо в случаях подлинного непонимания или недопонимания содержания сообщения, которое слушающий должен декодировать. И в этом плане в языке как коде заложен своего рода механизм для преодоления этой ситуации: слушающий может всегда задать вопрос и уточнить содержание сообщения. Так, неопределенное предложение «Вошел врач» может быть уточнено при помощи вопроса о поле врача: «Был ли этот врач, который вошел, мужчиной?»

Таким образом, степень точности или, с другой стороны, какая-то неопределенность слова не может являться основанием для исключения высказываний из класса описательных, так как слово любой степени точности способно употребляться описательно, и способность описывать связана не с его точностью, а с его содержанием, которое определяется через негативные ситуации, а именно через те ситуации, в которых данный концепт, выступая как предикат, дает ложные высказывания (фактически здесь оказывается важным принцип оппозиции). В результате, конечно, можно получить предикаты, обладающие бедным содержанием, но бедность содержания не является мерой оценочности предиката. Наличие значения «истина» не предполагает наличия эффективной процедуры верификации высказывания, высказывания с бедным содержанием являются достаточно яркой иллюстрацией этого факта.

Оценочные высказывания, таким образом, противопоставлены описательным не в системе координат «определенное / неопределенное», но в отношении наличия / отсутствия истинностного содержания - оценочные высказывания не могут быть истинными или ложными. Основное свойство, которое присуще оценочным высказываниям в широком смысле этого термина, можно определить как такое, что они конструируют какой-то возможный мир и поэтому ни истинны, ни ложны, так как люди вольны конструировать любой такой мир, тогда как описательные высказывания утверждают нечто относительно реального положения дел. Все утверждения ценностей связаны с утверждениями

о том, как должно быть в противоположность высказываниям о том, как есть, поэтому это утверждения о возможном мире, который описывает состояния предметов, явлений и отношений между ними, какими они должны быть в том смысле, что эти состояния признаются ценными или желательными. Это базовое основание для противопоставления, которое способно служить в качестве объяснения для реально наблюдаемых фактов. Например, это предположение совместимо с утверждением, что возможны абсолютные и относительные (последние можно назвать ситуационными) оценки. Абсолютные оценки - это ценности, которые разделяют все носители данной культуры, онн «вне» какой-либо ситуации (например, «убивать нехорошо»), относительные - те, которые делаются относительно конкретной ситуации. Люди способны понимать и разделять эти оценки, потому что способны понимать, относительно какого эталона они делаются, а также способны спорить с ними, потому-то могут предлагать другие эталоны или сомневаться в том, что эти эталоны обоснованы. Это также способно объяснить, что, с одной стороны, оценки объективны в том смысле, что они способны определять человеческое поведение (если принимается, что убивать нехорошо, то это обусловливает поведение)8, но одновременно они субъективны в том смысле, что оценки - продукт человеческой деятельности, и можно соглашаться или не соглашаться с ними, люди способны отбрасывать их и предлагать новые оценки, если посчитают, что некоторые ведут к нежелательным следствиям или противоречат другим, например, более важным оценкам, каждый свободен в выборе ценностей и этот выбор зависит только от него (дуализм фактов и решений подробно описан К. Поппером (1992)).

Таким образом, противопоставление фактических утверждений оценочным находится не в плоскости противопоставления субъективного и объективного (оценки в некотором смысле объективны и общезначимы), но в семантической плоскости как противопоставления оценок описаниям, описания семантически не требуют наличия никакого другого мира, кроме действительного.

Естественно, данный подход исключает, что оценки могут быть истинными и ложными, тогда как высказывания о соответствии поведения оценкам, в силу объективности последних, могут быть истинными и ложными.

В реферируемой главе описаны и проанализированы также экспертные задачи по делам о разжигании межнациональной вражды и ненависти, по призывам к экстремистским действиям, а также по правонарушениям, в состав которых входит угроза. В работе отмечается, что традиционные вопросы эссенциалистского характера, которые имеют вид: «Что такое угроза?» или «Что такое призыв?», лишены теоретической ценности. В связи с этим в исследовании предпринята попытка моделирования данных категорий как форм речевого поведения, которые могут быть описаны истинными или ложными высказываниями. В результате анализа этих категорий дел автор пришел к следующим выводам: А) Ст. 280, 282 запрещают определенные формы поведения, которые направлены на разжигание межнациональной, религиозной и социаль-

8 Обоснование тезиса об объективности оценок как регуляторов поведения, а также противопоставление абсолютных и относительных ценностей достаточно убедительно продемонстрировано В. В. Дементьевым (2007).

ной вражды. Речевое поведение является частным случаем тех форм поведения, которые регулируются данными нормами. Противопоставление экстремистский / неэкстремистский не является описательным, но определяется решениями о том, какие действия запрещены существующими правовыми нормами. Б) Угроза в юридическом аспекте является неправомерной формой поведения, которая запрещена нормами права. В описательном аспекте угроза - форма речевого поведения, обладающая локутивным, перлокутивным и иллокутивным уровнем. Угроза как форма речевого поведения способна к нейтрализации с предостережением как формой речевого поведения.

В четвертой главе «Решение экспертных задач в рамках различных категорий дел» представлен анализ конкретного экспертного материала. Экспертные ситуации, описанные в данной главе, представляют собой типовые модели поведения эксперта при решении дескриптивных проблем. В указанной главе осуществлена попытка моделировании экспертного заключения как с эс-сенциалистской позиции, так и с позиции методологического номинализма, а также попытка обоснования преимуществ второго подхода перед первым. Приведем образцы анализа на примере решения экспертных задач по делам о разжигании межнациональной, религиозной, социальной ненависти и вражды, а также по делам о распространении не соответствующих действительности сведений.

Пример решения экспертных задач по делам о разжигании межнациональной, религиозной, социальной ненависти и вражды

А) Краткое описание экспертной ситуации и постановка экспертных задач

В начале июня 2007 года Е. решил организовать Алтайское отделение «Национал-социалистического общества» (НСО). С этой целью не позднее указанного времени посредством глобальной компьютерной сети Интернет на электронный адрес руководства НСО в городе Москве «...» направил соответствующую заявку и через несколько дней получил утвердительный ответ.

В это же время Е., имея преступный умысел на публичное возбуждение ненависти и вражды, а также на унижение достоинства человека, группы лиц по признакам расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, принадлежности к какой-либо социальной группе, у себя дома по адресу X на компьютере изготовил два вида листовок (не менее 50 штук каждого вида), содержащих высказывания о преимуществе одного человека или группы лиц перед другими людьми по признаку национальности, а также высказывания, призывающие к враждебным действиям одной группы лиц по отношению к группам лиц, объединенных по признакам расы, национальности, а равно по принадлежности к какой-либо социальной группе, не принадлежащей к группе лиц «фашисты», «скинхеды».

Перед экспертом поставлены следующие вопросы:

- имеются ли в представленных текстах и материалах высказывашы, направленные па возбуждение расовой, национальной, социальной ненависти либо вражды?

- имеются ли в представленных материалах высказывания, направленные на пропаганду исключительности, превосходства либо неполноценности людей по признаку их национальной, расовой и социальной принадлежности?

В) Решение экспертных задач

Вопрос о том, присутствуют ли в тексте высказывания, которые направлены на возбуждение расовой, национальной, социальной ненависти либо вражды не входит в компетенцию лингвиста. Лингвист не может установить реальную (пекоммуникативную) цель производства высказывания или, например, листовки. Это вытекает из того, что любое речевое произведение (высказывание, текст и т. п.) может быть употреблено неискренне. Например, кто-то может призывать к чему-то, но не хотеть осуществления того, к чем}' призывает. Вне компетенции лингвиста находится и вопрос о том, способны ли какие-то высказывания возбудить расовую, социальную, межнациональную вражду.

Поэтому при ответе на вопрос необходимо ответить па следующие вопросы:

- присутствует ли в текстах информация о превосходстве одной социальной, национальной, расовой группы людей над другими?

- какую коммуникативную (информативную) цель преследуют данные листовки?

Ответ на сформулированные вопросы.

Л) В текстах присутствует информация о превосходстве социальной группы «фашисты», «националисты», «национал-социалисты» перед другими социальными группами. Все перечисленные ггазваггия, очевидно, синонимичны. Нет никакой необходимости приводить значения данных слов, которые сформулированы в словаре или словарях, так как практически все носители русского языка знают, что обозначают эти слова и способны понимать, что в текстах листовок речь идет о том, что группа, называемая словами «фашисты», «националисты», «национал-социалисты», противопоставляется другим группам людей, поэтому ответ на этот вопрос не требует специального лингвистического анализа. В одном из текстов присутствует слово «скинхед», которое употребляется для обозначения молодежных группировок, разделяющих и пропагандирующих идеи расизма и национализма. Судья или следователь, вероятно, могут не знать, что обозначает данное слово, но принципиален гот момент, что любой судья или следователь способен узнать, что это слово обозначает, и это является частью его (судьи или следователя) языковой компетенции, поэтому вопрос о значениях слов оказывается в даггггом случае избыточным и несущественным.

Избыточен и вопрос о наличии информации о превосходстве одной группы над другой: каждый носитель языка способен адекватно интерпретировать фразу: «Мы национал-социалисты. Будущее за нами!» Конечно, подозреваемый может утверждать, что он не знает, что значит слово «фашист» и т. п., а также говорить, что он не знает, что обозначает приведенная фраза, но, вероятно, это легко установить, например, в судебном заседании, задав вопрос о том, видел ли он (говорящий) фильмы о фашистах и так далее.

Б) Тексты всех листовок направлены на привлечение внимания неопределенной группы лиц к социальной группе «фашисты» в том смысле, что тексты носят агитационный характер: они направлены на то, чтобы тот, кто прочитает тексты этих листовок, заинтересовался фашизмом, национал-социализмом и т. п. Это вытекает из того, что основными высказываниями текстов листовок являются лозунги:

1. Мы национал-социалисты. Будущее принадлежит нам!

2. Если в тебе живет долг перед поколениями предков ... значит ТЫ националист. Не стесняйся этого, гордись этим.

3. Будущее принадлежит нам!

То, что листовки представляют собой агитационный материал, вытекает еще из того факта, что в нижней части двух листовок указаны ссылки на адреса в Интернете, которые выполняют контактную функцию.

Речевое поведение того, кто составлял тексты данных листовок, если выполняется условие искренности, может быть описано следующим образом:

A) Знаю (или уверен), что фашизм - это хорошо.

Б) Хочу, чтобы ты знал, что фашизм - это хорошо.

B) Сообщаю тебе: фашизм - это хорошо, будь фашистом.

Г) Сообщаю это тебе для того, чтобы ты знал, что фашизм - это хорошо

либо для того, чтобы ты стал фашистом.

Все условия, описанные выше, обязательны для того, чтобы тексты листовок воспринимались как цельные, и носители русского языка способны декодировать эти смыслы, исходя из высказываний, их расположения и т. п. в текстах листовок. Очевидно, что эти значения легко декодируемы любым носителем русского языка, а потому вопрос о проведении лингвистической экспертизы текста и относительно этого вопроса остается открытым, потому что неясно, как по-другому могут декодироваться данные тексты. Это весьма интересный вопрос, который ставится в логике фальсификации и, соответственно, в логике доказательства от противного, но его решение - это перспектива будущих исследований.

С) Образец объектов экспертного исследования

}! I

ГщГй ФЛШИС10В».

Мты ПЬЁШЬ ВОДКУ Ш КАЧАЕМ МУСКУЛ

тпип ФАШИСТОВ!

м ДВИЖЕНИЕ ПРИОБРЕТАЕТ ДО 30% $Ж СТОРОННИКОВ ЕЖЕГОДНО

fssa^sissssu,»»»

I* Ы ПРО ТЕБЯ ЗНАЕМ ВСЁ.

ШСЯ ФАШ.ИСТ0.В? „„мини«/ $50£ ТВОЕ СЛОВО И ДЕЙСТВИЕ ПРОТИВ НА< Ьько ДОБАВЛЯЕТ НАМ НОВОЙ,ЩЫ/ мм .

¡Нацистов'. сацтЩД

Пример решения экспертных задач по делам о распространении не соответствующих действительности сведении

А) Краткая характеристика экспертной ситуации и постановка экспертных задач

Т. обратился в суд с иском к Д. о защите чести, достоинства, деловой репутации, компенсации морального вреда, указывая, что в газете «X» от 07.08.2008 года он прочитал статью «То явятся, то растворятся», или «Необъяснимые» метаморфозы документов в городской службе судебных приставов», автором которой является Д. С доводами данной статьи истец не согласен, просит признать факты, указанные Д., в необоснованными и не соответствующими действительности.

На разрешение эксперта поставлены следующие вопросы:

Являются ли нижеследующие сведения, в контексте статьи «То является, то растворятся», или «Необъяснимые» метаморфозы документов в городской

службе судебных приставов» автора Д, опубликованной в газете «Листок в Усть-Коксе» от 07.08.2008 г.:

«...а далее привлекать к ответственности старшего пристава по г. Горно-Алтайску Т. за халатное отношение к своим прямым обязанностям»;

«...старший пристав Т. отказался предоставлять мне этот документ, сославшись на то, что в архиве этого документа нет»;

«Если в дальнейшем выяснится подлог с оформлением постановления о наложении ареста, то старшего судебного пристава отдела УФССП по г. Горно-Алтайску надо не только увольнять с работы, но и привлекать к уголовной ответственности» .

1.1. Личным мнением либо оценочными суждениями автора вышеназванной статьи?

1.2. Утверждением о конкретных фактах?

В) Решение экспертных задач

1. Очевидно, что вопросы 1.1 и 1.2 могут быть содержательно объединены, так как разграничение фактов и мнений связано между собой. Дашшй текст наглядно иллюстрирует противопоставленность описательных и нормативных высказываний. Основное отличие первых от вторых заключается в том, что описательные высказывания могут быть истинными или ложными, тогда как директивы не обладают таким свойством. Еще раз поясним этот тезис примером.

А) Когда кто-то утверждает, что X украл кошелек, это является утверждением о факте кражи. Оно может быть ложным, когда X не делал того, что называется «украсть кошелек».

Б) Когда кто-то утверждает «Нужно воровать», это является директивным высказыванием, которое не может быть истинным и ложным. Это высказывание, безусловно, противоречит принятым в обществе нормам, но от этого оно не становится в данном случае ложным, оно просто утверждает иную ценность, нежели которая принята в обществе к конкретному моменту времени.

Особенностью нормативных высказываний является то, что они оценивают какие-либо факты. Например, утверждение «Нужно воровать» поощряет такую форму поведения, как воровство. Содержанием этого утверждения является поощрение следующего поведения: «Некто берет нечто у лица, причем это лицо не знает и не хочет, чтобы у него это брали». Перейдем к непосредственному анализу спорных фрагментов.

Первый фрагмент. Фраза «...а далее привлекать к ответственности старшего пристава по г. Горно-Алтайску Т. за халатное отношение к своим прямым обязанностям» относится к типу нормативных (= оценочных), она сообщает о должном «состоянии мира» в противоположность существующему состоянию мира, поэтому не может быть истинной и ложной.

1. Должное состояние мира «Старший пристав Т. привлечен к ответственности за халатное отношение к своим обязанностям».

2. Существующее состояние «Старший пристав не привлечен к ответственности».

Данная директива оценивает следующие факты:

A) Судебный пристав-исполнитель Б. нарушил закон, когда не направил стороне исполнительного производства копию постановления о возбуждении исполнительного производства...

Б) Т., будучи старшим приставом по г. Горно-Алтайску, не принял мер по факту нарушения закона Б.

B) В обязанности старшего пристава входиг то, что он должен принимать такие меры ^существует такая норма, согласно которой старший пристав должен что-то предпринять, если его подчиненный нарушил закон).

Второй фрагмент. Фраза «...Старший пристав Т. отказался предоставлять мне этот документ, сославшись на то, что в архиве этого документа нет») являет собой утверждение о фактах. Высказывания, которые выражены в этом фрагменте, могут быть истинными или ложными.

Так, например, условиями ложности данного высказывания являются следующие условия:

A) Д. не обращалась к старшему приставу Т. с целью получения документа (копии постановления пристава-исполнителя 3. от 10 сентября 2007 г.).

Б) Т. предоставил документ.

B) Т. не отказывался предоставить документ, ссылаясь на то, что его нет в архиве и т. н.

Третий фрагмент. Фраза «Если в дальнейшем выяснится подлог с оформлением постановления о наложении ареста, то старшего судебного пристава отдела УФССП по г. Горно-Алтайску надо не только увольнять с работы, но и привлекать к уголовной ответственности» является директивой, не может быть истинной или ложной. Данная фраза оценивает возможный факт подлога, о существовании которого автор предполагает исходя из наличия других фактов: отсутствия в постановлении о наложении ареста на 1/3 долю квартиры подписи должника и даты получения должником документа, исчезновения дела из архива, вручения дела должнику через год после вынесения постановления.

Таким образом, среди представленных во фрагментах сведениях содержатся утверждения о следующих фактах: Д. обращалась к старшему приставу Т. с целыо получения документа (копии постановления пристава-исполнителя Зыбина В. М. от 10 сентября 2007 г.); Т. не предоставил документ, объяснив это отсутствием в архиве данного дела (см. ответ на вопрос 1.1).

C) Объект экспертного исследования

То является, то растворятся,

или Необъяснимые метаморфозы документов и городской службе судебных приставов

Горожанка Г. М. К. обратилась в прокуратуру Горно-Алтайска с заявлением о привлечении к ответственности судебного пристава - исполнителя Б., который по исполнительному листу на основании решения Горно-Алтайского городского суда возбудил исполнительное производство, а постановление о возбуждении данного исполнительного производства ей не направил.

Федеральным законом от 07.01.1992 г. №2202-1 «О прокуратуре Российской Федерации» (в ред. ст. от 15.07.2005) одним из полномочий прокурора определен надзор за исполнением законов судебными приставами. Должностные лица прокуратуры г. Горно-Алтайска обязаны были тщательно проверить обоснованность обращения Г. М. К. и при установлении нарушенного права принять необходимые меры к их устранению, к восстановлению нарушенного права заявителя.

Но прокуратура города при расследовании дела пришла к выводу, что привлекать к ответственности некого, поскольку из архива службы судебных приставов УФССП РФ по РА документы по исполнительному производству № 688-05 исчезли.

Каким, образом из архива исчезли документы и почему, кому это выгодно и для чего, должностное лицо прокуратуры г. Горно-Алтайска обязано было выяснить и разобраться по существу, а далее - привлекать к ответственности старшего пристава по г. 1 'орно-Алтайску Т, за халатное отношение к своим прямым обязанностям. Если его подчиненный нарушает закон, то за это несет ответственность руководитель судебный пристав-исполнитель Б., не направив стороне исполнительного производства (К.) копию постановления о возбуждении исполнительного производства, нарушил закон в части II. 4 ст. 9 Федерального закона «Об исполнительном производстве» (Постановление вынесено в 2005 г. до вступления в силу нового ФЗ «Об исполнительном производстве»). Прокурор города почему-то не усмотрел в его действиях нарушения закона. 1'р. К. написала жалобу прокурору Республики Алтай Б. Может, в высшей инстанции разберутся: кто нарушил закон и кого надо привлечь к ответственности.

Я бы не стала писать об этой истории, если бы сама «не столкнулась» с проблемой, связанной с утерей документов из архива отдела судебных приставов по г. Горно-Алтайску УФССП по РА. Речь идет о том, что 28 февраля 2007 г. Судья городского суда Ч. С. В. вынесла определение об обеспечении иска на одну из квартир г. Горно-Алтайска, на основании которого был выдан исполнительный лист и возбуждено исполнительное производство за номером дела 24738-07, возбужденного 5 июня 2007 г. Поскольку по определению суда арест на 1/3 долю имущества (квартиры) судьей был наложен до вынесения судом решения по иску, 10 сентября 2007 г. судебный пристав-исполнитель отдела судебных приставов 3. вынес постановление о снятии ареста с имущества, и, как я считаю, сделал он все правильно. Судебный пристав Тайтаков выдал мне копию данного постановления (за что ему спасибо), которое я передала в учреждение юстиции. Когда из учреждения юстиции потребовали надлежащим образом заверенную копию данного постановления, старший пристав Т. отказался предоставить мне этот документ, сославшись на то, что в архиве этого дела нет. Тогда я вынуждена была в устной форме обратиться к должностным лицам УФССП по РА, сначала к специалисту УФССП по РА А. Д. X., затем к самому руководителю Управления Г. Р. Ж. Они и помогли мне получить документ - постановление о снятии с ареста от 10.09.2007 г. Однако на этом дело не закончилось. Через какое-то время я узнала, что на долю квартиры, о которой идет спор, вновь наложен арест, но уже другим приставом - исполнителем 11. Вместе с актом о наложении ареста от мая 2008 г. должнику Пешперовой было направлено постановление о наложении ареста на 1/3 долю квартиры, расположенной в г. Горно-Алтайске (ул. Красная, д. 3, кв.1) от 05.06.2007 г. В данном постановлении, как позже выяснилось, отсутствует подпись должника и дата получения данного документа должником. Дата получения не проставлена специально: ведь копии постановлений о возбуждении исполнительного производства направляются сторонам не позднее дня, следующего за днем вынесения указанного постановления (п. 4 ст. 9 Закона «Об исполнительном производстве» до вступления в силу нового ФЗ), Речь идет о том, что постановление о наложении ареста на имущество от 05.06.2007 г. составлялось намного позже указанной даты, а значит, оно не могло быть составлено приставом 3. По крайней мере, подпись 3. на постановлении о снятии ареста с имущества от 10.09.2007 г. никаким образом не похожа на подпись в документе о наложении ареста на имущество от 05.06.2007 г. Если в дальнейшем выяснится подлог с оформлением постановления о наложении ареста от 05.06.2007 г., то старшего судебного пристава отдела

УФССП но г. Горно-Алтайску надо не только увольнять с работы, но и привлекать к уголовной ответственности.

С помощью суда я все-таки намерена выяснить ситуацию, связанную с фальсификацией документа в виде постановления о наложении ареста на имущество от 05.06.2007 г., возбужденного в рамках исполнительного производства № 24738-07.

Хотелось бы узнать правду о том, почему постановление о наложении ареста на имущество в виде 1/3 доли квартиры, о которой шла речь (ул. Красная, д. 3, кв.1), сначала исчезло из архива, а потом вдруг появилось и было вручено должнику (дата вручения намеренно отсутствует) аж через год после вынесения.

д.

юрист

В заключении подводятся итога исследования и намечаются его перспективы. В ходе анализа состояния экспертной практики и лингвистической теории в их взаимосвязи был сделан вывод о том, что существующие лингвистически е теории, которые доминируют как в классической теоретической лингвистике, так и в одной из ее прикладных областей - лингвистической экспертизе, построены, с одной стороны, на субъективной теории истины, а с другой стороны, они являются эссенциалистскими теориями. Эти два признака в существующей лингвистической методологии ведут к субъективизации и релятивизации лингвистических описаний.

Характер принятой в работе теории определил характер решения конкретных прикладных проблем, которые поставлены в лингвистической экспер-тологии. Автор стремился исключить все экспертные проблемы, которые сформулированы в эссенциалистской форме, как, например: «Что такое угроза?» и пытался переформулировать их в номиналистической форме, представить их как проблемы, касающиеся реальности и эмпирических фактов.

В работе также предпринята попытка обоснования тезиса о том, что реальные речевые события, относительно которых формулируются экспертные задачи, не зависят от определения терминов, называющих эти явления, ни в отношении точности этих определений, ни относительно сферы бытования этих определений.

В работе также предпринята попытка номиналистического описания конкретных явлений языка и речи, которые в настоящее время являются предметами экспертных исследований в рамках разрешения различных юридических категорий дел. В диссертации с различной степенью подробности описаны такие формы речевого поведения, как оскорбление, угроза, призыв и др., осуществлена попытка семантического и прагматического объяснения различий между оценочными и фактитивными высказываниями.

Содержание диссертации отражено в следующих публикациях автора:

Монография

1. Бринев, К. И. Теоретическая лингвистика и судебная лингвистическая экспертиза: монография [Текст] / К. И. Бринев. - Барнаул: Изд-во Алтайской государственной педагогической академии, 2009. - 252 с. (15, 1 п. л.).

Статьи в ведущих рецензируемых научных журналах, определенных ВАК РФ

2. Бринев, К. И. Разграничение оценочных и дескриптивных высказываний (при производстве лингвистических экспертиз по защите чести и достоинства личности) [Текст] / К. И. Бринев // Филологические науки. - 2009. -№3,-С. 47-55 (0,3 п. л.).

3. Бринев, К. И. Судебная лингвистическая экспертиза как отрасль современной прикладной лингвистики [Текст] / К. И. Бринев // Вестник Читинского государственного университета. - 2009. - № 4. - С. 93-99 (0,3 п. л.).

4. Бринев, К. И. Судебная лингвистическая экспертиза спорных речевых произведений, содержащих признаки экстремизма [Текст] / К. И. Бринев // Известия Волгоградского государственного педагогического университета. -Серия «Филологические науки». - 2009. - № 7 (41). - С. 35-39 (0,2 п. л.).

5. Бринев, К. И. Семантика языка в зеркале его юридического функционирования (к проблеме разграничения категорий «сведение» и «мнение», «оценка», «факт») [Текст] / К. И. Бринев // Вестник Томского государственного университета. - 2009. - № 323. - С. 16-19 (0,35 п. л.).

6. Бринев, К. И. Решение проблемы оскорбления в лингвистической экспертологии [Текст] / К. И. Бринев // Вестник Челябинского государствешго-го университета. - Серия «Филология. Искусствоведение». - 2009. - Вып. 36. -№ 34(172). - С. 15-21 (0,4 п. л.).

7. Бринев, К. И. Проблема тождества языковых единиц, задачи лингвистической экспертизы и пределы компетенции лингвиста-эксперта [Текст] / К. И. Бринев // Мир науки, культуры, образования. Экология. Культурология. Филология. Искусствоведение. Педагогика. Психология. - 2009. - № 6(18). -С. 66-69 (0,35 п. л.).

8. Бринев, К. И. Судебная лингвистическая экспертиза по делам о распространении несоответствующих действительности порочащих сведений (проблема разграничения категорий «сведение / мнение», «оценка / факт») [Текст] / К. И. Бринев // Мир науки, культуры, образования. Экология. Культурология. Филология. Искусствоведение. Педагогика. Психология. - 2010. -№1(20). -С. 83-87(0,5 п. л.).

9. Бринев, К. И. Лингвистические теории и лингвистические экспертные исследования: проблема взаимосвязи юридической и теоретической лингвистики [Текст] / К. И. Бринев // Сибирский филологический журнал. - Новосибирск: НГУ, 2010. - № 1. - С. 179 - 187 (1,1 п. л.).

Статьи и материалы, опубликованные в трудах всероссийских и международных научных конференций, сборниках научных трудов, периодических научных изданиях:

10. Брннев, К. И. К вопросу о гносеологическом потенциале лингвистических понятий [Текст] / К. И. Бринев // Русский язык: исторические судьбы и современность: II Международный конгресс исследователей русского языка. - М., 2004. - С. 11-12 (0,1 п. л.).

11. Бринев, К. И. Юридическая лингвистика в образовательном процессе (специализация «Лингвист-эксперт и преподаватель права» на филологическом факультете БГПУ) [Текст] / К. И. Бринев, Н. Д. Голев // Педагог. - Барнаул. -2004. - № 1.-С. 17-20 (0,18 п. л.).

12. Бринев, К. И. Жалоба или распространение сведений, порочащих на того, кого жалуются? [Текст] / К. И. Бринев // Юрислингвистика - 5 (юридические аспекты языка и лингвистические аспекты права). - Барнаул, 2004. -С. 239-242 (0,25 п. л.).

13. Бринев, К. И. Проблема гносеологического статуса лингвистических понятий [Текст] / К. И. Бринев II Вестник Барнаульского государственного педагогического университета. - Серия «Гуманитарные науки». - 2004. ~ Вып. 4. - С. 82-85 (0,25 п. л.).

14. Бринев, К. И. Манипудятивное функционирование языка в юрис-лингвистическом и собственно лингвистическом аспектах [Текст] / К. И. Бринев // Юрислингвистика - б: инвективное и манипулятивное функционирование языка: Изд-во Алт. ун-та. - Барнаул, 2005. - С. 156-167 (0,6 п. л.).

15. Бринев, К. И. Русский решай [Текст] / К. И. Бринев // Юрислингвистика - 6: инвективное и манипулятивное функционирование языка: Изд-во Алт. ун-та. - Барнаул, 2005. - С. 290-303 (0,8 п. л.).

16. Бринев, К. И. К вопросу об обеспечении рекламной деятельности [Текст] / К. И. Бринев, Н. И. Тюкаева // Культура и текст. - 2005. - С. 173-177 (0,3 п. л.).

17. Бринев, К. И. Честный юрист в думе (анализ предвыборной листовки) [Текст] / К. И. Бринев // Юрислингвистика - 7: язык как феномен правовой коммуникации. - Барнаул, 2006. - С. 268-275 (0,5 п. л.).

18. Бринев, К. И. О презумпциях лингвистической экспертизы: конфликтные высказывания на шкале сведение / мнение [Текст] / К. И. Бринев // Юрислингвистика -7: язык как феномен правовой коммуникации. - Барнаул, 2006.-С. 138-154 (1 п. л.).

19. Бринев, К. И. Методологические аспекты понятия «языковая картина мира» [Текст] / К. И. Бринев // Языковая картина мира: лингвистический и культурологический аспекты. - Бийск, 2006. - С. 186-191 (0,3 п. л.).

20. Бринев, К. И. Проблемы лингвистического обеспечения рекламной деятельности: реклама на стыке языка и права [Текст] / К. И. Бринев // Вестник Барнаульского государственного педагогического университета. - Серия «Гуманитарные науки». - 2006. - Вып. 6. - С. 110-114 (0,25 п. л.).

21. Бринев, К. И. Метаязыковое и собственно языковое в юридическом языке [Текст] / К. И. Бринев // Филология и человек. - 2007. - № 1. - С. 56-66 (0,6 п. л.).

22. Бринев, К. И. Лингвистические аспекты профессиональной коммуникации (на материале правовой коммуникации) [Текст] / К. И. Бринев // Воспитание читателя: теоретический и методический аспекты: материалы международной научно-практической конференции. - Барнаул, 2007. - Ч. 2. - С. 209215 (0,3 п. л.).

23. Бринев, К. И. Лингвистические аспекты профессиональной коммуникации [Текст] / К. И. Бринев // Языки профессиональной коммуникации. -Челябинск, 2007. - С. 13-14 (0,1 п. л.).

24. Бринев, К. И. Реклама в парадигме инвективности [Текст] / К. И. Бринев // Юрислингвистика - 8: русский язык и современное российское право: Межвузовский сборник научных трудов / под ред. Н. Д. Голева. -Кемерово; Барнаул, 2007. - С. 402-405 (0,1 п. л.).

25. Бринев, К. И. О правосознании лингвиста-эксперта [Текст] / К. И. Бринев // Ангропотекст - 2. - Барнаул, 2006. - С. 39-45 (0,3 п. л.).

26. Бринев, К. И. Лингво-правовое пространство: метаязыковой и собственно языковой аспекты [Текст] / К. И. Бринев // Обыденное метаязыковое сознание и наивная лингвистика: Межвузовский сборник научных трудов. - Кемерово; Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2008. - С. 244-254 (0,6 п. л.).

27. Бринев, К. И. Лингвистическая экспертиза: типы экспертных задач и методические презумпции [Текст] / К. И. Бринев // Юрислингвистика - 9: Истина в языке и праве: Межвузовский сборник научных трудов / под ред. Н. Д. Голева. - Кемерово; Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2008. - С. 232-249 (1,1 п. л.).

28. Бринев, К. И. Лингвистическая экспертология: Учебная программа курса для студентов по дополнительной специализации «Юрислингвистика» [Текст] / К. И. Бринев // Юрислингвистика - 9: Истина в языке и праве: Межвузовский сборник научных трудов / под ред. Н. Д. Голева. - Кемерово; Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2008. - С. 388-405 (1 п. л.).

29. Бринев, К.И. Юридическая лингвистика и лингвистическая семантика (на материале категорий «сведение» и «мнение», «оценка», «факт») [Текст] / К. И. Бринев // Юрислингвистика - 9: Истина в языке и праве: Межвузовский сборник научных трудов / под ред. Н. Д. Голева. - Кемерово; Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2008.-С. 194-211 (1 п. л.).

30. Бринев, К. И. Проблема метода лингвистической экспертизы [Текст] / К. И. Бринев // Вестник Барнаульского государственного педагогического университета. - 2008. - Вып. 8. - С. 56-58 (0,1 п. д.).

31. Бринев, К. И. Судебная лингвистическая экспертиза по делам, связанным с угрозой [Текст] / К. И. Бринев // Теоретические и прикладные аспекты изучения речевой деятельности. Вып.4. - Нижний Новгород, 2009. - Вып. 4. -С.43-49 (0,3 п. л.).

Отпечатано в ООО «Корвус». Адрес: 656066, Алтайский край, г. Барнаул, ул. Малахова, 167а, ИНН 2222045824, 08.04.2010 г. Усл. п. л. 2,63. Заказ П00450. Тираж 120 эга.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Бринев, Константин Иванович

Введение

Глава 1. Теоретические основания исследования

1.1. Субъективистская теория истины в теоретической лингвистике.

1.2. Принцип эссенциализма в теоретической лингвистике и его прикладное значение.

1.3. Истина как соответствие фактам. Дуализм решений и фактов.

Выводы.

Глава 2. Общая характеристика судебной лингвистической экспертизы. Уровень решений и уровень фактов

2.1. Судебная лингвистическая экспертиза как отрасль юридической лингвистики.

2.2. Проблема разграничения лингвистического и юридического уровней в лингвистической экспертизе.

2.3. Лингвистическая экспертиза в процессуально-юридическом аспекте

2.3.1. Субъект экспертизы. Типы экспертиз.

2.3.2. Место лингвистической экспертизы в процессе установления фактов, имеющих значение для разрешения дела.

2.3.3. Выводы эксперта. Оценка экспертизы следственным и судебным органом.

2.4. Лингвистическая экспертиза как исследование продуктов речевой деятельности

2.4.1. Объект и предмет лингвистической экспертизы.

2.4.2. Цели и задачи лингвистической экспертизы

Пределы компетенции лингвиста-эксперта.

2.4.3. Проблема метода лингвистической экспертизы.

2.4.3.1. Интроспективные методы

Метод субституции спорных смыслов.

2.4.3.2. Экспериментальные методы.

2.4.4. Выводы экспертного заключения в исследовательском аспекте.

2.5. Проблема отнесения лингвистической экспертизы к определенному роду судебных экспертиз.

Выводы.

Глава 3. Общая характеристика экспертных задач, решаемых при производстве лингвистической экспертизы в рамках различных категорий дел

3.1. Судебная лингвистическая экспертиза по делам об оскорблении

3.1.1. Общая характеристика экспертных задач по делам об оскорблении.

3.1.2. Оскорбление как феномен права.

3.1.3 Феномен оскорбления в правосознании лингвиста.

3.1.4. Решение проблемы оскорбления в лингвистической экспертологии.

3.1.5. Оскорбление как форма речевого поведения оскорбление как речевой акт).

3.1.6 Другие формы речевого поведения, способные вызывать перлокутивный эффект обиды обвинение и понижение статуса).

3.1.7. Проблемы экспертной квалификации неприличной формы.

3.2. Судебная лингвистическая экспертиза по делам клевете и распространении не соответствующих действительности порочащих сведений

3.2.1. Общая характеристика экспертных задач.

3.2.2. Фактитивные и оценочные утверждения как феномен права.

3.2.3. Проблема разграничения категорий событие», «оценка», «факт», «мнение».

3.2.3.1 Проблема разграничения категорий сведений / мнение», «оценка / факт».

3.2.3.2. Противопоставление определенных и неопределенных высказываний.

3.2.3.3. Противопоставление оценочных и описательных (дескриптивных) высказываний.

3.2.3.4. Проблема разграничения категорий факт» и «событие».

3.3. Судебная лингвистическая экспертиза по делам о разжигании межнациональной, религиозной, социальной розни и призывам к экстремистской деятельности

3.3.1 Общая характеристика экспертных задач

Призывы как феномен права.

3.3.2. Призыв как речевой акт.

3.4. Судебная лингвистическая экспертиза по делам, связанным с угрозой

3.4.1. Общая характеристика экспертных задач.

3.4.2. Угроза как феномен права.

3.4.3. Угроза как речевой акт.

3.5 Некоторые задачи, решение которых не требует привлечения специалиста, обладающего познаниями в области лингвистики

3.5.1. Установление наличия / отсутствия негативной информации о лице / группе лиц.

3.5.2. Квалификация информации на предмет ее отношения к наркотическим и психотропным веществам.

Выводы.

Глава 4. Решение экспертных задач в рамках различных категорий дел

4.1. Решение экспертных задач по делам об оскорблении

4.1.1. Экспертная ситуация 1.

4.1.2. Экспертная ситуация 2.

4.1.3. Экспертная ситуация 3.

4.2. Решение экспертных задач по делам о распространении не соответствующих действительности порочащих сведений

4.2.1. Экспертная ситуация 1.

4.2.2. Экспертная ситуация 2.

4.2.3. Экспертная ситуация 3.

4.3. Решение экспертных задач по делам о разжигании национальной, религиозной, социальной розни и призывам к экстремистским действиям

4.3.1.Экспертная ситуация 1.

4.3.2. Экспертная ситуация 2.

4.3.3. Экспертная ситуация 3.

4.4. Решение экспертных задач по делам, связанным с установлением угрозы

Экспертная ситуация 1.

Выводы.

Введение диссертации2010 год, автореферат по филологии, Бринев, Константин Иванович

Постановка проблемы. Настоящее исследование посвящено описанию состояния и возможных путей развития лингвистических теорий через призму параметров, которые задает судебная лингвистическая экспертиза.

В начале 90-х годов прошлого века появилась новая отрасль лингвистического знания — юридическая лингвистика — наука, предметом которой является зона пересечения языка и права. Появление новой отрасли стимулировало активизацию междисциплинарных исследований, имеющих свои специфические проблемы. Как правило, эти проблемы связаны с филологическим обеспечением профессиональной юридической деятельности в различных ее проявлениях (законотворчество, законоприменение, судебное красноречие, судебная экспертиза).

Лингвистика получила в лице юриспруденции и юридической деятельности новую и достаточно широкую сферу применения, и значимость теоретической лингвистики для юриспруденции в настоящее время не вызывает сомнений и признается многими исследователями [Берг, 2004; Галяшина, 2003; Горошко, 2006; Губаева, 2002; Иваненко, 2006; Нефляшева, 2001]. Лингвистика в этом аспекте выступает в инструментальной функции: лингвистические знания позволяют решать актуальные социальные задачи (в частности, лингвистическая экспертиза служит одним из способов получения доказательственной информации). Однако не является достаточно разработанным вопрос о значении юриспруденции для фундаментальной теоретической лингвистики [Голев, 2009]. Это значение оценивается как периферийное и соответствует общему представлению о том, что прикладные аспекты языкознания - периферийная область для науки [Голев, Матвеева, 2006]. Однако «фоновость» прикладных аспектов языкознания, по нашему мнению, не может быть переоценена. На глубинном уровне теоретическое и прикладное исследования представляются в каком-то отношении единым целым. Эта целостность может быть обоснована логически.

Исследование, которое осуществляет лингвист в ходе проведения судебной лингвистической экспертизы, представляет собой вид ситуационного объяснения [Поппер, 2006]. Базовым вопросом для такого вида описания является вопрос следующего типа: «Что происходило тогда-то?» Ответ на этот вопрос подразумевает знание общих высказываний вида: «Всегда, если X, то У», которые и являются теоретическими высказываниями. Таким образом, исследования в области лингвистической экспертизы необходимо предполагают наличие какой-либо теории. Это также объясняет и возможность обратного воздействия лингвистических экспертных исследований на теоретическую лингвистику: если лингвист сталкивается с ситуацией, когда он не способен дать удовлетворительного объяснения тому, что происходило в конкретной спорной ситуации, это, по меньшей мере, свидетельствует о том, что на теоретическом уровне отсутствует удовлетворительное описание или объяснение какого-то типа ситуаций, а это может стимулировать теоретические поиски и привести к пересмотру лингвистических теорий.

На методологическом уровне описанная ситуация означает то, что лингвистическая наука, получившая еще один выход в практическую сферу, приобрела также новую область верификации и фальсификации своих теоретических предположений и описаний. В этом смысле лингвистическая экспертология и лингвистическая экспертиза выступают для теоретической лингвистики в качестве своего рода нового материала, на котором можно проверить теоретические лингвистические построения и апробировать их эффективность.

Актуальность исследования обусловлена как внутренними, так и внешними факторами развития лингвистического знания. К числу первых факторов относится, прежде всего, необходимость осознания основ лингвистической науки, ее места в гуманитарном знании, качеств и свойств собственно теоретического исследования языка, а также возможности его развития. Вторые факторы организуются вокруг недавно возникшей отрасли прикладной лингвистики - юридической лингвистики [Араева, 2006а, 20066; Баранов, 2007; Бутакова, 2003, 2007(а), 2007(6); Галяшина, 2003, 2005, 2006; Голев, 1999, 2002; Доронина, 2004, 2008; Иваненко, 2006; Кара-Мурза, 2003, 2004; Катышев, 2001; Лебедева, 2000; Матвеева, 2002, 2005; Мишланов, 2007; Осадчий, 2006, 2007; Чернышова, 2000, 2002; Шарифуллин, 2005, 2007] и, в частности, одной из ее подотраслей — лингвистической экспертологии. Для последней особенно актуален вопрос о применении существующих лингвистических теорий при установлении доказательственных фактов в ходе экспертного исследования спорных текстов.

Актуальность работы обусловлена и тем, что в настоящее время, по нашему мнению, в лингвистике явно не обсуждается вопрос о качестве теорий, лежащих в основе лингвистической науки. Особенно это касается отражательного уровня теоретических, построений. Такие вопросы, как «Какие факты реальной действительности описывает теория? Какие теории применяются в прикладных областях знания и как они применяются?», не получают надлежащего освещения как в теоретической, так и в прикладной лингвистике. Это связано с тем, что в современной теоретической лингвистике явно ослаблен описательный момент, описательный в том смысле, что любая теория описывает и объясняет то, что происходит в реальной действительности. В настоящее время в лингвистике теория - это нечто абстрактное и весьма слабо соотносящееся с реальностью, которая связана с эмпирическим базисом науки (существует, например, проблема фактического содержания лингвистических терминов и описаний [Хомский, 1972] и проблема психологической реальности лингвистических гипотез [Человеческий фактор.,1991, с.82]. Само употребление слов «теоретическое» и «теория» в лингвистических исследованиях движется в сторону словоупотребления, осложненного следующей коннотацией: «Общие отвлеченные рассуждения, соображения в противовес практической деятельности или реальной действительности» и отдаляется от дескриптивного значения: «Совокупность научных положений, обосновывающих общий принцип объяснения каких-л. фактов, явлений».1 Этот эффект, по нашему мнению, возникает в связи с тем, что наука в процессе объяснения переходит от известного к неизвестному. «Объяснение в чистой науке всегда представляет собой логическое сведение одних гипотез к другим - гипотезам более высокого уровня универсальности; сведение "известных фактов" и известных теорий к предположениям, которые известны нам гораздо меньше и которые еще нуждаются в проверке» [Поппер, 2004, с.110]. В частности, постулируются ненаблюдаемые объекты [Шаумян, 1965] и новые отношения. Таким образом научное знание отдаляется от того, что именуют непосредственными данными, и создаются определенные трудности в интерпретации теорий и терминов, употребленных в этих теориях, вопрос, на что они указывают, время от времени возникает в лингвистике [Звегинцев, 2001; Человеческий фактор, 1991], отсюда возникают сомнения в том, что эти теории и термины вообще что-то означают [Лемов, 2004], а процесс теоретического исследования кажется похожим на отвлеченное от реальности рассуждение. Результаты этого процесса наиболее ярко иллюстрируются концепциями, в которых указывается на то, что лингвистические теории — это конструкты, этим

1 Толкования значений слова «теория» извлечены из Словаря русского языка: В 4-х т. / РАН, Ин-т лингвистич. исследований; Под ред. А. П Евгеньевой. - 4-е изд., стер. - М.: Рус. яз.; Полиграфресурсы, 1999. названием актуализируется мысль о том, что в каком-то отношении невозможно говорить о соответствии конструктов действительности. Естественно, что деятельность по созданию конструктов вполне можно определить как общие отвлеченные рассуждения, соображения в противовес практической деятельности или реальной действительности. Таким образом появляется представление о том, что теория — это нечто отвлеченное от действительности, слабо с ней связанное или, по крайней мере, непонятно, каким образом связанное. Более умеренной в этом аспекте оказывается идея огрубления, которая связана с постулированием неизбежности огрубления реальной действительности при теоретическом исследовании, эта идея восходит к эссенциалистским представлениям о познании. (Под эссенциализмом мы понимаем гипотезу, согласно которой возможно познание реального мира при помощи окончательных, далее необъяснимых сущностей [Поппер, 2002]). Эта гипотеза наиболее отчетливо обнаруживается в представлениях о функции общих (нарицательных) слов естественного языка, согласно которым нарицательные слова обозначают вещи и явления, объединенные скрытой сущностью, цель научного познания при таком подходе заключается в обнаружении этой скрытой сущности.) Идея огрубления иллюстрирует скептический вариант эссенциализма, фактически утверждается, что истинная сущность мира или явления не может быть до конца познана, но тот факт, что она, согласно этой концепции, существует, не вызывает сомнений. Таким образом, тот факт, что при описании происходит огрубление реальности, свидетельствует о том, что описания в каком-то смысле не соответствуют действительности, поскольку эта действительность не такова, каковой она описывается. Эта теория поддерживается другим утверждением, которое связано с принятием субъективной теории истины: описания всегда релятивны, по крайней мере, относительно языка и человеческой природы, поэтому человек описывает только так, как способен видеть, слышать, чувствовать или выражать свои мысли, и, следовательно, теории неизбежно огрубляют и не могут описать то, какова ситуация или вещь на самом деле.

В диссертации развивается концепция, согласно которой теоретическая деятельность — это деятельность по созданию конструктов в том смысле, что теории - это человеческие изобретения, в этом аспекте они, действительно, конструкты, но это не означает, что они не могут соотноситься с действительностью. Некоторые лингвистические теории, возможно, слабо соотносятся с действительностью или вообще с ней не соотносятся, но это не является необходимым свойством лингвистических теорий и следствием того, что теория обладает отвлеченностью или теория — это конструкт, который заведомо неверно представляет то, на описание чего он направлен. Автор работы исходит из другой теоретической предпосылки, согласно которой а) если некоторая теория огрубляет, то, если найдена другая теория, которая больше соответствует действительности, ее необходимо предпочесть первой теории, б) если теория не связана с действительностью или слабо с ней связана, то необходимо разработать теорию, которая была бы с ней связана или связана больше, чем предыдущая.

Такая точка зрения предполагает признание следующих презумпций: первая связана с тем, что в лингвистических описаниях мы можем использовать теорию корреспондентной истины [Аристотель, 1999; Вригт, 1986; Дэвидсон, 1986; Лакатос, 2003; Остин, 1999; Поппер, 1992, 1993, 2002, 2004; Рассел, 1997, 2007; Тарский, http://khazarzar.skeptik.net/books/tarski01.ht га], другими словами, истины как соответствия фактам, вторая - с отказом от концепции исходной, далее не объяснимой сущности явления (вещи, отношения и т. п.), а также с признанием того, что теоретические построения при помощи критики могут приближаться к истине [Кубрякова, 2004; Лакатос, 2003; Поппер, 1992, 2002, 2004; Звегинцев, 2001]. Иначе говоря, теории могут прогрессировать в описании действительности, но это не предполагает установления окончательной единой истины, которая может быть сформулирована в одном высказывании, или установления окончательной сущности какого-либо явления. В работе также принимается концепция методологического номинализма, согласно которой термины представляют собой не наименования группы вещей, явлений или свойств, объединенных какой-либо сущностью, но сокращения для описательной эмпирической информации, а общие слова — гипотезы об объектах реального мира, которые могут быть фальсифицированы при помощи фактических высказываний.

Таким образом, в настоящем исследовании признается, что базовой функцией теории является описание и объяснение эмпирических высказываний; теория — это то, что отвечает на вопрос, почему факты таковы, каковы они есть.

При таком подходе грань между прикладной и теоретической наукой представляется недостаточно четкой. Как уже было отмечено, теория призвана решать какую-то проблему, при этом проблема должна носить фактический характер, другими словами, теория объясняет факты, утверждения о реальной действительности. Таким образом, теория — это то, что объясняет реальное положение дел. Естественно, это не означает, что теоретическое напрямую связано с прикладным, не все теории автоматически имеют прикладное применение, теоретическое не нуждается, строго говоря, в прикладных проблемах, но обратное неверно, так как любая прикладная разработка основана на какой-либо теории. Такая теория, безусловно, может не быть явно сформулированной, более того, прикладная разработка может быть основана и на теории, которая не входит в ядро теоретической дисциплины, в рамках которой рассматриваются прикладные проблемы. Особенно это стало заметным в юридической лингвистике и в экспертных исследованиях, где факт, что экспертные исследования базируются на лингвистических теориях, только постулируется, но нигде не эксплицирован, а сами экспертные исследования, скорее, строятся на теориях, основанных на здравом смысле с наличием лингвистических терминов. Необходимо также отметить, что все фактические ситуации, которые возникают или выявляются в ходе прикладных исследований, могут и в каком-то отношении должны быть рассмотрены в рамках существующих теорий. Особенно значимы в данном аспекте те факты, которые противоречат принятым теориям, так как наличие таких фактов может свидетельствовать об ограниченности объяснительных возможностей этих теорий и их объяснение может послужить основой для их улучшения или пересмотра вплоть до отказа от существующих теорий и разработки новых.

Так, например, исследования в области лингвистической экспертологии выявили, что лингвистические теории недостаточно «мощны» для того, чтобы описывать события, которые происходят в конкретное время и в конкретном месте. Мы считаем, что это отражает общее состояние лингвистической теории: практически никогда принятая или вновь разработанная теория не влечет очевидных прикладных решений, но очень часто прикладные задачи, которые пытается решить лингвистическая наука, показывают, что она не в состоянии добиться удовлетворительных прикладных результатов. Этот факт не смущает лингвистическое сообщество и, как правило, не вызывает пересмотр лингвистических концепций (тогда как это необходимо), скорее, лингвисты склонны придерживаться своих убеждений, несмотря на то, что они не приводят к каким-либо ощутимым результатам. Эти факты, если они ■ истинны, иллюстрируют то, что теоретическая лингвистика не является мощной отраслью знания, в противном случае глубина исследования объекта лингвистики (ее внутреннее развитие) облегчала бы решение прикладных проблем. В настоящее время этого не наблюдается, а потому интерес к теоретической лингвистике и ее основаниям не может быть недооценен и вопросы о том, какие теоретические презумпции лежат в основе лингвистических описаний, присутствуют ли в лингвистике эмпирические теории, опровержимы ли эти теоретические презумпции опытными данными, являются центральными. В работе осуществляется попытка анализа таких' предпосылок и следствий, которые влекут эти предпосылки для лингвистики, фактическим материалом исследования при этом выступает новая отрасль прикладных лингвистических знаний — судебная лингвистическая экспертология.

Еще одна сторона, которая обусловливает актуальность исследования, связана с разработкой теоретических основ новой дисциплины -лингвистической экспертологии. Описанные выше теоретические презумпции в предпринятой диссертационной работе спроецированы на теоретическое обоснование принятия экспертных решений в ходе производства лингвистических экспертиз. Это особенно значимо, так как в настоящее время в лингвистической экспертологии доминирует сугубо прикладной подход (его также можно назвать технологическим) к решению задач, которые ставятся правоохранительными органами перед лингвистами. Сущность этого подхода заключается в том, что считается истинным утверждение, согласно которому лингвистические теории даны нам при экспертном исследовании и они удовлетворительны (или, по крайней мере, могут стать удовлетворительными при определенной их коррекции) для выполнения экспертных заданий. Таким образом, лингвистическая экспертология оказалась методикоцентричной. Одной из важнейших задач, которые стоят в центре исследований в области лингвистической экспертологии, является задача по созданию методик проведения лингвистических экспертиз по различным категориям дел. В общем случае признается, что существующих лингвистических теорий достаточно для достижения поставленной задачи. Именно этот тезис, по мнению автора, является неудовлетворительным в части способности лингвистической экспертизы описывать факты, другими словами, производить описательные высказывания о событиях, которые имели место в конкретное время в конкретном месте, причем такие высказывания, что они могут быть истинными или ложными. Тот факт, что экспертные исследования базируются на лингвистических теориях, только постулируется, а сами экспертные исследования, скорее, строятся на теориях, основанных на здравом смысле, но не на фундаментальных теоретических исследованиях. Так, например, проблема разграничения фактитивности и оценочности (сведения и мнения) в рамках дел по 152 ГК и 129 УК никогда не была ясно сформулирована, скорее, предполагалось, что лингвистическое разграничение события и оценки автоматически помогает решить эту проблему [Матвеева, 2005]. Другими словами, никогда не ставился вопрос: какую реальную лингвистическую проблему мы решаем, когда проводим грань между описательными и оценочными высказываниями? На этот вопрос достаточно трудно ответить еще и потому, что в лингвистике весьма распространен тезис о том, что каждое высказывание субъективно, и этот тезис противоречит фактам разграничения дескриптивных и оценочных высказываний в реальных экспертных исследованиях, потому что если признается, что все высказывания субъективны, то исследовательская часть любого экспертного заключения должна строиться следующим образом: «Так как все высказывания субъективны, то высказывание X публикации У является мнением».

Не менее проблематичным представляется состояние теоретического в делах по квалификации оскорбления. Тогда как достаточно ясной является юридическая проблема, которая решается при производстве лингвистических экспертиз по делам об" оскорблении, совершенно неясна лингвистическая проблема, которую необходимо решить в этом случае. Тот факт, что лигвисты дали оскорбительным словам название «инвективные слова», не имеет никакого значения, потому что, дав новое название какому-то факту, невозможно получить нового знания, поэтому такие суждения в экспертных заключениях, как «в лингвистике данные слова относятся к инвективной лексике» достаточно малосодержательны, несмотря на то, что они истинны, поскольку определенные слова действительно называются в лингвистике словом «инвектива». Стоит отметить, что создание терминологического аппарата описания инвективы еще признается в качестве цели лингвистического теоретического изучения [Кусов, 2004, 2005], вероятно, при этом предполагается, что «переназывание» фактов другими словами способно решить реальные теоретические проблемы. В настоящей работе высказывается иное предположение: создание терминологического аппарата не имеет слишком большого значения, оно (создание) является в лучшем случае побочным продуктом решения реальных описательных проблем. Термин — всего лишь удобное средство, служащее для сокращения научного текста [Поппер, 1992].

Таким образом, тезису, согласно которому необходимо создавать методики, ведущие к принятию экспертных решений, в работе противопоставлен тезис, согласно которому необходимо обсуждать теории, на основе которых возможно построение методик или на которых они фактически строятся в настоящее время. Обсуждать, прежде всего, с точки зрения способности описывать факты, так как именно этот аспект лингвистических теорий представляется не совсем неудовлетворительным. Это необходимо еще и потому, что любая методика основана на какой-либо теории, следовательно, достаточно важно выявить теоретические предпосылки, на которых основана та или иная методика или принятие того или иного экспертного решения. Другими словами, нужно решать теоретические проблемы описательного характера. Иллюстрацией сказанного могут служить примеры явно сформулированных теоретических презумпций. Еще не так давно в качестве исходного методического тезиса признавалась необходимость описания текста как целого, так как именно целое показывает значимость частей и позволяет более точно квалифицировать тот или иной речевой факт. Но это частная теоретическая предпосылка, поскольку суждение «Любой текст, фигурирующий в судебном разбирательстве, принадлежит одному человеку», является потенциально фальсифицируемым суждением, а потому не меньшее значение имеет разработка описания речевых произведений, не объединенных одним замыслом, или как если бы они содержали части, произведенные разными людьми.

Сказанное выше обусловливает базовые исследовательские параметры работы.

Предмет исследования — объяснительные возможности лингвистических теорий, применяющихся для решения конкретных исследовательских задач при производстве лингвистических экспертиз (их непротиворечивость, полнота, ограничения в объяснении конкретных фактов).

Цель исследования — выявление и анализ проблемных ситуаций, связанных с теоретическим уровнем лингвистического знания, выдвижение предположений по возможному решению выявленных проблем.

Данная цель конкретизируется в следующих задачах:

- разработка модели экспертной деятельности, ориентированной на установление и описание фактов; определение пределов компетенции лингвиста-эксперта в зависимости от возможности лингвистики как науки описывать ситуации, которые имели место в реальной действительности.

На защиту выносятся следующие положения:

2. Эссенциалистский и субъективистский принципы построения теорий не являются эффективными. Следствием этих принципов оказываются вербоцентризм и релятивизм в построении лингвистической теории. Вербоцентризм заключается в том, что теории, основанные на принципах эссенциализма, посвящены описанию значения и понимания терминов, но не поиску дескриптивных утверждений о том, что исследуется. Релятивизм в лингвистике связан как с принципом эссенциализма, так и с субъективистской теорией истины.

4. Любая лингвистическая теория решает какие-то дескриптивные, проблемы и описывает какие-либо факты, эффективность решения этих проблем и описания фактов является одним из критериев принятия и отбрасывания теории. Прикладные исследования представляют собой один из типов дескриптивных проблем, которые могут и должны рассматриваться в рамках теоретической лингвистики. Резкое противопоставление прикладного и теоретического не является эффективным и ослабляет роль теоретического знания в решении проблем прикладного характера. Любое прикладное исследование основано на какой-либо теории, при этом прикладное исследование может не быть основано на теоретических, принципах, находящихся в ядре теоретической лингвистики.

5. Релятивизация лингвистических описаний, которая возникает при производстве судебных лингвистических экспертиз, связана с применением эссенциалистского теоретического принципа при принятии экспертных решений.

Научная новизна исследования. В работе впервые описаны исходные презумпции эссенциалистского метода теоретизирования в лингвистике и дана оценка его эффективности; разработан номиналистический подход к построению лингвистических теорий на примере проблемных ситуаций, возникающих при производстве лингвистических экспертиз; выявлены теоретические предпосылки проблемных ситуаций, лежащих в основе производства судебных лингвистических экспертиз, предложено решение этих ситуаций в рамках концепции методологического номинализма и теории истины как соответствия фактам. В работе номиналистически описаны такие формы речевого поведения, как речевые акты оскорбления, угрозы, призыва, понижения статуса и др.; выявлены и проанализированы существующие критерии разграничения дескриптивных и оценочных высказываний.

Теоретическая значимость исследования заключается в том, что оно вносит вклад в разработку теоретического принципа корреспондентной истины в построении лингвистической теории, а также способствует становлению теоретической экспертологии — одного из разделов современной юридической лингвистики. Исследование также вносит вклад в разработку теоретических презумпций принятия экспертных решений в ходе производства лингвистических экспертиз в рамках различных категорий дел.

Методологическую основу исследования также составляют современные разработки в области юрислингвистики и судебного речеведения. В работе использованы следующие методы: метод описания, моделирования, а также метод прагматического анализа.

Структура работы. Работа состоит из введения, четырех глав, заключения, списка литературы и приложений.

Апробация работы. Основные положения работы обсуждались на III Международной научно-практической конференции «Языковая картина мира: лингвистический и культурологический аспекты» (Бийск, 30 ноября — 1 декабря 2006 г.), IV Международной научно-практической конференции «Языковая картина мира» (Бийск, 16-17 октября 2008 г.), Международной научной конференции «Русский язык и современное российское право» (Кемерово, 3-7 октября 2006 г.), Международной научно-практической конференции «Воспитание читателя» (Барнаул, 14-16 марта 2007 г.), Первом Международном филологическом форуме (Кемерово, 1-3 июля 2009 г.).

Заключение научной работыдиссертация на тему "Теоретическая лингвистика и судебная лингвистическая экспертиза"

Выводы

1. Пределы компетенции лингвиста-эксперта ограничены не категориальным аспектом ^определяются не сферой употребления того или иного термина или принадлежностью той или иной категории лингвистике или юриспруденции), но относительно возможностей лингвистики как науки устанавливать конкретные факты.

2. На современном уровне развития лингвистических теорий лингвист-эксперт не может установить некоммуникативное намерение спорного речевого произведения. По способу построения высказывания невозможно установить цель, ради которой строилось то или иное сообщение.

3. Уровень развития лингвистики как науки определяет, что в компетенцию лингвиста не входит установление факта степени причиненного морального ущерба спорным речевым произведением адресату, способности речевого произведения порождать межнациональную, религиозную, социальную рознь, приводить к нарушению целостности государства и др.

4. Для оценки возможного перлокутивного эффекта необходима разработка новых лингвистических теорий, в основе которых лежали бы индетерминистские описания и которые являлись бы статистическими.

5. В компетенцию лингвиста по делам об оскорблении входит установление формы речевого поведения говорящего (квалификация речевого акта оскорбления).

6. В компетенцию лингвиста по делам о клевете и распространении сведений, не соответствующих действительности, входит квалификация высказывания в аспекте «фактитивное / оценочное».

7. В компетенцию лингвиста-эксперта по делам, связанным с квалификацией угрозы, входит анализ формы поведения говорящего (угроза / предостережение).

Заключение

Лингвистическая экспертология как область юридической лингвистики и как область практических лингвистических исследований стимулировала постановку определенного вида проблем, без решения которых дальнейшие исследования в этой области, по нашему мнению, могут оказаться неэффективными. Настоящая работа была направлена на выявление этих проблем и выдвижение предположений по их возможному решению.

Центральной проблемой, которая следует из факта, что лингвистическая экспертология представляет собой прикладную область лингвистики, является проблема статуса лингвистической теории, с одной стороны, в аспекте ее соответствия / несоответствия действительности, а с другой стороны, в аспекте ее применения для объяснения конкретных ситуаций. Сначала остановимся на комментарии второго выделенного нами аспекта.

В настоящее время в лингвистике, по нашему мнению, неявно доминирует взгляд, согласно которому теоретические знания - это сорт знаний «для-себя» и «в-себе», и они не имеют никакого значения для решения прикладных задач или, по крайней мере, весьма слабо с ними связаны.

Разрабатывая концепцию исследования, мы исходили из другой презумпции, согласно которой не существует ни одной прикладной задачи, которая не решалась бы при помощи какой-либо теории, включая теорию, основанную на обыденных представлениях о предмете исследования. Естественно, мы не считаем, что прикладное и теоретическое — это одно и то же, но их объединяет достаточно важная вещь — факт. Любая теория предназначена для описания и, что более важно, для объяснения существующих фактов, прикладные же исследования, по крайней мере, в лингвистической экспертизе, направлены на ситуационное объяснение фактов89. При этом конкретное ситуационное объяснение не может обойтись без какой-либо теории.

Таким образом, в исследовании мы исходили «из примата» теоретического, считая, что в прикладных исследованиях обязательно применяются существующие лингвистические теории (в том числе и неполные, и внутренне противоречивые, и ad hoc теории) для описания и объяснения ситуаций или событий, которые происходят в конкретное время в конкретном месте. Эта позиция может быть обоснована тезисом о невозможности чистого индуктивного познания как научно-теоретического, так и обыденно-ориентационного [Поппер, 2002]. Поэтому для того, чтобы описывать какие-то конкретные ситуации необходимо выяснить, какие лингвистические теории в настоящее время кладутся в основание объяснений конкретных фактов. Анализ этого вопроса привел нас к утверждению о том, что существующие лингвистические теории, которые доминируют как в классической теоретической лингвистике, так и в одной из ее прикладных областей - лингвистической экспертизе - построены, с одной стороны, на субъективной теории истины, а с другой стороны, они являются эссенциалистскими теориями. Эти два признака логически не предполагают друг друга, хотя в существующей лингвистической методологии образуют определенное единство, в том смысле, что принятые лингвистические теории ведут к субъективизации и релятивизации лингвистических описаний.

Относительно принципа эссенциализма это заключается в том, что принятые теории формулируются не по поводу фактов (событий, которые происходят в конкретное время в конкретном месте), но по поводу названий этих фактов, вследствие этого в лингвистике как науке доминирует интерпретационный, а не описательный принцип построения теорий. Эссенциалистский принцип поддерживается и доминирующей в лингвистике субъективной теорией истины, которая основывается, с одной стороны, на

89 Мы не комментируем здесь прикладные исследования в естественных науках, которые связаны и с управлением событиями. признании субъективности естественного языка (языковая деятельность - это деятельность, которая «пронизана» субъективным началом), и это в определенном смысле основано на фактическом положении дел, так как, очевидно, что любое речевое произведение порождается конкретным человеком. С другой стороны, в лингвистике как науке не ставится вопрос о ложности лингвистических теорий, что является следствием принятия ценностей субъективистского плюрализма, который может быть описан формулой «все истинно» или «все правы с какой-то точки зрения».

Работа основана на концепции методологического номинализма, согласно которой названия классов явлений есть сокращения для обозначения описательных высказываний, поэтому общие понятия - это гипотезы, которые могут быть опровергнуты опытом, а, следовательно, вопросы эссенциалистского характера носят словесный характер и не являются важными вопросами. Данные вопросы могут быть переформулированы в вопросы о действительности в том смысле, что при ответе на поставленный вопрос мы высказываем предложения о действительности, которые могут быть истинными или ложными. Последний факт (ложность высказываний) свидетельствует в пользу того, что мы способны принимать какие-то высказывания в качестве истинных не потому, что нам это нам нравится или кажется полезным или в силу договоренности, а потому что мы можем их соотносить с тем, что происходит и не происходит в реальности.

Принятие данной концепции неизбежно ставит вопрос об объяснительной продуктивности базовой лингвистической оппозиции субъективного / объективного. С точки зрения концепции методологического номинализма данная оппозиция не может быть признана продуктивной в лингвистике, так как ментальные состояния, например, говорящего — это тоже определенный сорт событий, и утверждения об этих событиях являются фактическими утверждениями в том смысле, что эти утверждения могут соответствовать и не соответствовать фактам. Таким образом, принимается гипотеза о том, что в речевом сообщении кодируется информация как о состоянии мира, так и о ментальном состоянии человека, производящего это сообщение. Принятие этой гипотезы влечет принятие того, что эти два типа информации могут быть в теоретическом плане описаны при помощи фактических утверждений и ни один из этих типов информации не является более реальным или предпочтительным. Укажем также, что развиваемая теория не требует изложения ее в такой форме, в которой истина признается истиной относительно категории «сторона» или «аспект», другими словами, нет никакой необходимости излагать представленную лингвистическую теорию примерно в таком ключе: «В любом высказывании кодируется информация, с одной стороны, о мире, с другой стороны, о ментальных состояниях субъекта речевой деятельности, и так как субъект речевой деятельности - это часть мира, то информация о его ментальных состояниях тоже объективна. Верно и обратное: так как мир воспринимается конкретным человеком и перерабатывается этим конкретным человеком, то информация о мире, которая кодируется в речевом сообщении, является и субъективной информацией». Такие формулировки, конечно возможны, но они ничего не добавляют к фактическому положению дел, но касаются только характера употребления слов «субъективно» и «объективно».

Характер принятой в работе теории и определил характер решения конкретных прикладных проблем, которые поставлены в лингвистической экспертологии. Во-первых, мы стремились исключить все экспертные проблемы, которые сформулированы в эссенциалистской форме, например: «Что такое угроза?» или «Что такое оскорбление?», и попытались переформулировать их в номиналистической форме, представить их как проблемы о реальности и эмпирических фактах. Согласно этой переформулировке оскорбление, например, - это единица кода русского языка в том смысле, что если говорящий пользуется этой единицей, то он обязательно вынужден вести себя определенным образом. И если он этого не делает, то речевое произведение не способно передать необходимую информацию, следствием этого являются коммуникативные неудачи. Тогда как неприличная форма не является единицей кода русского языка, и этот тип информации не кодируется в сообщении так же, как кодируется, например, семантический компонент женскости при употреблении слова «врачиха» или кодируется оскорбление при употреблении речевого акта «оскорбление».

Во-вторых, мы пытались обосновать тезис о том, что реальные речевые события, относительно которых формулируются экспертные задачи, не зависят от определения терминов, называющих эти явления, ни в отношении точности этих определений, ни относительно сферы бытования этих определений. В последнем случае мы имеем в виду распространенный взгляд, согласно которому оскорбление зависит от того, как оно определяется в лингвистике или юриспруденции, и имеется (в соответствии с этой позицией), по крайней мере, два оскорбления — юридическое и лингвистическо е.

И, наконец, в-третьих, мы попытались дать номиналистическое описание конкретных явлений языка и речи, которые в настоящее время являются предметами экспертных исследований в рамках разрешения различных юридических категорий дел. В диссертации с различной степенью подробности описаны такие формы речевого поведения как оскорбление, угроза, призыв и д.р., осуществлена попытка семантического и прагматического объяснения различий между оценочными и фактитивными высказываниями.

Естественно, что поставленные проблемы не решены в работе полностью. Прежде всего, это объясняется тем фактом, что это невозможно в принципе, так как любое объяснение не является окончательным объяснением, но является системой гипотез, которые совместимы со всеми известными к конкретному периоду фактами, и принимается только на основе того, что является к конкретному времени более эффективным объяснением. Но мы также способны указать на конкретные слабые стороны в разработанной нами номиналистической концепции описания фактов языка и речи, которые являются предметом лингвистической экспертизы.

Так, очевидно, что в диссертации до конца не решена проблема границ применения в качестве объяснительного принципа для описания процессов порождения и восприятия речевых произведений такой лингвистической гипотезы, как «речевой акт». То, что эта проблема должна быть решена, не вызывает никаких сомнений. Необходимо пояснить нашу позицию по поводу высказывания «должна быть решена». Неограниченное применение объяснительного принципа, называемого словосочетанием «речевой акт» в итоге может привести к следующей ситуации: ничто не будет «запрещать» лингвистам выделять, например, речевой акт утверждения конкретного Х-а в конкретное время в конкретном месте. (Например, мы можем выделить речевой акт утверждения Петрова 25.05.95 в 13.00 по адресу X и т.п.),. естественно, что при таком подходе речевой акт лишается статуса объяснительной теории, в основе которой лежат общие высказывания формы «для всех X верно, что.». Однако отметим, что проблема ограничений, по нашему мнению, может быть решена. В частности, мы считаем, что нам удалось обосновать тот факт, что оценка не является речевым актом, а это значит, по крайней мере, что не все является речевым актом. Безусловно, что необходимы дальнейшие разработки лингвистической теории в этом направлении.

Мы уверены, что это не единственный недостаток данного, исследования, и считаем, что необходимо критическое обсуждение как можно большей части положений работы в плане поиска ответа на следующие вопросы: «Какие положения исследования опровергаются эмпирическими фактами, то есть являются фактически ложными?», «Какие допускают возможное опровержение, то есть являются содержательными (содержательными в том смысле, что претендуют на описание реального положения дел) собственно теоретическими положениями?». И, наконец, быть может, самый основной вопрос: «Какие положения не могут быть опровергнуты ни при каких условиях и, соответственно, не являются эмпирически содержательными утверждениями?»

Список научной литературыБринев, Константин Иванович, диссертация по теме "Теория языка"

1. Аверьянова, Т.В. Судебная экспертиза: Курс общей теории / Т.В. Аверьянова. М. : Норма, 2006. - 480 с.

2. Аверьянова, Т. В. Язык в судебно-экспертной деятельности // Воронежские криминалистические чтения. Воронеж: Изд-во Воронежского государственного университета, 2003. -С. 53 — 57

3. Агапов, П. Публичные призывы к осуществлению террористической деятельности или публичное оправдание терроризма: анализ законодательной новации // Уголовное право. М.: AHO "Юридические программы", 2007, № 1. С. 4-7.

4. Айдукевич, К. Картина мира и понятийный аппарат Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.catholic.uz/tlfiles/readingroom/aidukevichkartinamira/

5. Александров, A.C. Юридическая техника судебная лингвистика - грамматика права // Проблемы юридической техники: Сб. ст. / Под ред. В.М. Баранова. - Нижний Новгород, 2000

6. Александров, A.C. Введение в судебную лингвистику / A.C. Александров. Н. Новгород : Нижегородская правовая акад., 2003. — 420 с.

7. Алексеева, М.И. Внимание к проблеме сквернословия в правоохранительной и пенитенциарной системах как начальный этап на пути ее решения // Inter-cultural-net. Владимир, 2003. - Вып. 2. - С. 13-17

8. Алиева, С.А. Стратегия "оскорбление": (к постановке проблемы) // Теория языка и межкультурная коммуникация. Курск, 2005. - Вып. 4. - С. 4-8

9. Анисимов, A.JI. Гражданско-правовая защита чести, достоинства и деловой репутации по законодательству Российской Федерации : учеб. пособие для студентов вузов / A.JI. Анисимов. М. : ВЛАДОС-ПРЕСС, 2001. - 223 с.

10. Антология речевых жанров: повседневная коммуникация. —

11. М.: Лабиринт, 2007. 320 с.

12. Апресян, Ю.Д. Лексическая семантика: синонимические средства языка / Ю.Д. Апресян. М., 1974.

13. Араева, Л.А. Проблемы судебно-лингвистической экспертизы в рамках дел о защите чести и достоинства о клевете и оскорблении / Л.А. Араева, М.А. Осадчий // Рос. юрид. журн. 2006а. - № 2. - С. 86-94.

14. И.Араева, Л.А. Судебно-лингвистическая экспертиза по криминальным проявлениям экстремизма / Л.А. Араева, М.А. Осадчий // Уголовный процесс. 20066. - № 4. - С. 45-56.

15. Араева, Л.А. Осадчий, М.А. Проблемы судебно-лингвистической экспертизы в рамках дел о защите чести и достоинства, о клевете и оскорблении//Российский юридический журнл.2006.№2. С 86-94

16. Араева, Л.А. Осадчий, М.А. Судебно-лингвистическая экспертиза в расследовании преступлений против чести и достоинства // Уголовный процесс. М.: Издат. дом "Арбитражная практика", 2006, № 2. -С. 58-64.

17. Аристотель Метафизика /Аристотель ; Пер. А. В. Кубицкого.-Ростов н/Д: Феникс, 1999.-601 с.

18. Артеменко, ' Н.В., Минькова, A.M. Спорные вопросы применения нормы об освобождении от уголовной ответственности в связи с примирением с потерпевшим / Н.В. Артеменко, A.M. Минькова // Справочно-правовая система КонсультантПлюс.

19. Арутюнова Н.Д. Лингвистические проблемы референции / Н.Д. Арутюнова // Новое в зарубежной лингвистике. Выпуск 13. М., 1982. -С.10-33.

20. Арутюнова, Н.Д. Предложение и его смысл / Н.Д. Арутюнова -М., 1976.

21. Арутюнова, Н.Д. Типы языковых значений. Оценка. Событие. Факт / Н.Д. Арутюнова М., 1988.

22. Баранов А.Н. Лингвистическая экспертиза текста: теория и практика: учеб. пособие / А.Н. Баранов. М.: Флинта: Наука, 2007. - 592 с.

23. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979.-424с.

24. Безменова, H.A., Герасимов, В. И. Некоторые проблемы теории речевых актов. — «Языковая деятельность в аспекте лингвистической прагматики». М., ИНИОН, 1984

25. Белкин, P.C. Курс криминалистики. Т 2 - М., 1997. - С. 289345.

26. Белкин, P.C. Собирание, исследование и оценка доказательств / P.C. Белкин.-М., 1966.

27. Бельчиков, Ю.А. Инвективная лексика в контексте некоторых тенденций в современной русской речевой коммуникации. // Филологические науки; М, 2002. №4. С. 66 73

28. Богданов, В.В. Речевое общение. Прагматические и семантические аспекты. — JI: Изд-во Ленинград, ун-та, 1990. 88с.

29. Богданов, В.В.Текст и текстовое общение. — СПб: Санкт-Петербург. гос. ун-т, 1993. 68с.

30. Болотнова, Н.С. Основы теории текста. — Томск, 1999

31. Борисов, C.B. Уголовная ответственность за публичные призывы к осуществлению террористической деятельности или публичное оправдание терроризма // Российский следователь. М.: Юрист, 2007, № 19. - С. 10-12

32. Брагина, А.Г. Проблема установления общественно опасного деяния при оскорблении представителя власти // Рос. следователь. 2005. - № 8.-С. 35-37

33. Бринев, К.И. Реклама в парадигме инвективности / К.И. Бринев // Юрислингвистика 8 : Русский язык и современное российское право: Сб. научных трудов / Под ред. Н.Д. Голева. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та,. -Барнаул, 2007. - С.402-405.

34. Бринев, К.И. Судебная лингвистическая экспертиза по делам об оскорблении. Оскорбление в метасознании лингвиста Электронный ресурс. // http://pusic.ucoz.m /

35. Бринев, К.И. Честный юрист в думе (анализ предвыборной листовки) / К.И. Бринев // Юрислингвистика 7 : Язык как феномен правовой коммуникации: Сб. научных трудов / Под ред. Н.Д. Голева. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2006. - С. 268-275

36. Бродская, И.А. Особенности национальной трактовки чести, достоинства и деловой репутации//Адвокат.2000. №4. — С.29-37

37. Бугаец, A.A. Клевета и оскорбление: почему молчит Уголовный кодекс // Юрислингвистика-2: русский язык в его естественном и юридическом бытии. Барнаул, АГУ, 2000

38. Бугаец, A.A. Об использовании правовых принципов при разграничении факта и мнения в судебной экспертизе конфликтного текста. // Юрислингвистика-8: Русский язык и современное российское право. Кемерово Барнаул. 2007.

39. Будагов P.A. Язык реальность - язык / P.A. Будагов. - М., Наука, 1983.-262 с.

40. Булах, A.A., Галактионова И.В., Кавиева Ю.А., Кобозева И.М.

41. Судебная лингвистическая экспертиза // Бюллетень Министерства юстиции Российской Федерации. М.: Спарк, 2004, № 9. - С. 63-70

42. Булыгина Т.В. О границах и содержании прагматики. — Изв. АН СССР. Сер. лит-ры и языка. — 1981. — № 4

43. Булыгина, Т.В., Шмелев, Н.Д. Оценочные речевые жанры извне и изнутри // Логический анализ языка: Язык речевых действий. М.: Наука, 1994

44. Бутакова, Л.О. «Надо ли руководителю платить налоги?». // Юрислингвистика-8: Русский язык и современное российское право. Кемерово Барнаул. 2007 (а).

45. Бутакова, Л.О. Психолингвистические методы определения толерантности // Вестник МГЛУ. Выпуск 541. Серия «Лингвистика». Языковое бытие человека и этноса: психолингвистический и когнитивный аспекты. М., 2007(6). - С. 47-58.

46. Валгина Н.С. Теория текста: Учебное пособие. М.: «Логос»,2003

47. Вежбицка, А. Дескрипция или цитация / А. Вежбицка // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 13. —М., 1982.

48. Вежбицка, А. Прототипы и инварианты / А. Вежбицкка // Язык. Культура. Познание. -М., 1996. С. 201-231.

49. Вежбицка, А. Речевые жанры в свете теории элементарных смысловых единиц. / Вежбицка А. // Антология речевых жанров. М.: Лабиринт, 2007. - С.68-81.

50. Венгеров А.Б. Теория государства и права: Учебник для. юридических вузов / А.Б. Венгеров. М.: Юриспруденция, 2000. - 528 с.

51. Вендлер, 3. Иллокутивное самоубийство // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1985. — Вып. 16 : Лингвистическая прагматика. - С. 238250

52. Вендлер, 3. Факты в языке // Философия. Логика. Язык. М., 1997

53. Власов, A.A. Проблемы судебной защиты чести, достоинства и деловой репутации / A.A. Власов. М. : Изд-во им. Сабашниковых, 2000. -344 с.

54. Воинов, А. Юридический аспект защиты чести и достоинства. Теория и практика // Законодательство и практика СМИ. №1, 1997

55. Волков, С. Защита деловой репутации от порочащих сведений / С. Волков, В. Булычев // Рос. юстиция. 2003. - № 8. - С. 49-52

56. Волобуева, Ю.С. Соотношение категории оценки и лексического значения слова. // Юрислингвистика-8: Русский язык и современное российское право. Кемерово Барнаул. 2007

57. Вольф, Е.М. Функциональная семантика оценки / Е.М. Вольф. -М., 1985.

58. Воркачев, С.Г. Концепт "оскорбление" и его этимологическая память / С.Г. Воркачев, Г.В. Кусов // Теоретическая и прикладная лингвистика. Воронеж, 2000. - Вып. 2. - С. 90-102.

59. Воронцов, С. А. Понятие экстремизма и его сущностные признаки // Философия права. 2007. - № 4. - С. 65-71

60. Воронцова, Т. А. Негативные оценочные высказывания в публичном дискурсе. // Вестник Челябинского государственного педагогического университета №4. - Челябинск, 2006. - С. 158-165

61. Воскресенская, В.А. Речевая тактика косвенного оскорбления в политической коммуникации // XV международные Ломоносовский чтения. -Архангельск, 2003. С. 140-143

62. Вригт, Г.Х. фон Нормы, истина и логика / Г.Х. фон Вригт // Логико-философские исследования. Избранные труды. — М., 1986.

63. Гальперин И.Г. Текст как объект лингвистического исследования. М.: Изд-во «Наука», 1981. 139с.

64. Галяшина, Е. Возможности судебных речеведческих экспертиз по делам о защите прав интеллектуальной собственности // Интеллектуальная собственность. Авторское право и смежные права. 2005. — N 9. - С. 50-58

65. Галяшина, Е.И. Лингвистика против экстремизма / Е.И. Галяшина. М., 2006.

66. Галяшина, Е.И. Основы судебного речеведения: Монография / Галяшина Е.И. М.: СТЭНСИ, 2003. - 236 с.

67. Галяшина, Е.И. Правовой статус судебной лингвистической экспертизы / Галяшина Е.И. // Цена слова. М.: СТЭНСИ, 2002. - С. 228-237.

68. Галяшина, Е.И. Специальные знания в области лингвистики и речеведения: вопросы профессиональной подготовки судебных экспертов // Теория и практика судебной экспертизы. Научно-практический журнал. М., 2006, № 2 (2). - С. 52-61

69. Галяшина, Е.И. Судебная лингвистическая экспертиза: проблемы становления подготовки экспертов // Воронежские криминалистические чтения. Сборник научных трудов. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 2006, Вып. 7. - С. 83-97

70. Галяшина, Е., Горбаневский, М., Стернин, И. Лингвистические признаки диффамации в теории и практике судебных лингвистических экспертиз // Взгляд. — М., 2005. Вып. 1 (6)

71. Гаскарова, М.Л. Правовая защита чести и достоинства личности: вопросы теории :автореф. дис. . канд. юр. наук: М., 1999

72. Глаголев, Н.В. Ложная информация и способы ее выражения в тексте // Филологические науки. №4, 1987

73. Глинская, Н.П. Западная юридическая лингвистика: проблемы и перспективы // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. -2003. — № 4. С. 171-173

74. Голев, Н.Д. Актуальные проблемы юрислингвистической экспертизы // Юрислингвистика-3: Проблемы юрислингвистической экспертизы / Под ред. Н.Д. Голева. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2000. 273 с.

75. Голев, Н.Д. Антиномии русской орфографии / Н.Д. Голев. М.: Едиториал УРСС, 2004. - 160 с.

76. Гол ев, Н. Еще раз о глубине судебной лингвистической экспертизе текстов СМИ / Н. Гол ев, В. Пищальникова // Журналист. — 2005. — № 2. С. 82-84

77. Голев, Н.Д. «Взял для себя все» // Юрислингвистика-5: Юридические аспекты права и лингвистические аспекты языка: Сб. научных трудов / Под ред. Н.Д. Голева. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2004. - С. 246251.

78. Голев, Н.Д. Инвективная и манипулятивная функции языка // Юрислингвистика-7: Язык как феноменправовой коммуникации межвузовский сборник научных статей / под ред. Н.Д. Голева. Барнаул : Изд-во Алт. ун-та, 2006. - С. 3-11

79. Голев, Н.Д., Матвеева, О.Н. Лингвистическая экспертиза: на стыке языка и права // Юрислингвистика-7: Язык как феноменправовой коммуникации : межвузовский сборник научных статей / под ред. Н.Д. Голева. Барнаул : Изд-во Алт. ун-та, 2006. - С. 168-185

80. Голев, Н.Д. Юридический аспект языка в лингвистическом освещении Юрислингвистика: проблемы и перспективы : Межвуз. сб. научных трудов / Под ред. Н.Д. Голева. Барнаул.: Изд-во Алт. ун-та, 1999. -С. 7-38.

81. Голев, Н.Д. Юрислингвистическая экспертиза как баланс противоречий// Языки профессиональной коммуникации: Материалы международной конференции. Челябинск, 2003. С.24-26

82. Голощапова, Т.Н., Полосина, A.M. Лингвистическая экспертиза // Судебная экспертиза, 2005. №4

83. Гоменюк, A.A. Инвективность как языковая агрессия в речевой коммуникации // (Электронный ресурс) http://www.rusnauka.com/NPM 2006/Philologia/7 gomeniuk%20a.a.doc.htm

84. Горошко, Е.И. Судебная лингвистика: становление теоретической парадинмы //Юрислингвистика-7: Язык как феноменправовой коммуникации : межвузовский сборник научных статей / под ред. Н.Д. Голева. Барнаул : Изд-во Алт. ун-та, 2006. - С. 191-198

85. Губаева, Т., Муратов М., Пантелеев Б. Экспертиза по делам о защите чести, достоинства и деловой репутации // Российская юстиция, 2002, №4, с. 64-65

86. Гузина, О.С. Лингвостилистический анализ текста : учеб. пособие / О.С. Гузина ; Иркут. гос. пед. ун-т. Иркутск, 2001. - 190 с.

87. Гумбольдт, Вильгельм фон. Избранные труды по языкознанию /Гумбольдт Вильгельм фон; Пер. с нем. под ред. и с предисл. Г. В. Рамишвили.-М.: Изд. группа "Прогресс", 2001.-397 с.

88. Гусев, О.Б. Ответственность, вытекающая из распространения, сведений, порочащих честь, достоинство и деловую репутацию // Юрист. -1999.-№ 8.-С. 34-35

89. Дементьев, В. В. Непрямая коммуникация и ее жанры. Саратов: Изд-во Сара-тов. ун-та, 2000. - 246 с.

90. Дементьев, В. В. Изучение речевых жанров: Обзор работ в современной русистике. // Вопросы языкознания. 1997. - № 1. - С. 109 -121.

91. Дементьев, В. В. Фатические речевые жанры // Вопросы языкознания. 1999. - № 1.- С. 37-55

92. Дементьев, В.В., Седов К.Ф. Социопрагматический аспект теории речевых жанров: Учебное пособие. Саратов, 1998

93. Демещенко, T.JI. Защита чести, достоинства, деловой репутации // Актуальные проблемы государства и права на современном этапе. Материалы Международной научной конференции студентов и аспирантов (Минск, 27 28 октября 2000 г.). - М., 2001. - С. 110-112

94. Дмитриенко, Г.В. Оскорбление как форма реализации вербальной агрессии // Университетские чтения 2007. Материалы научно-методических чтений ПГЛУ. - Часть III. - ИГЛУ: Пятигорск — 2007. С. 52-56

95. Долинин, К. А. Проблема речевых жанров через сорок пять лет после статьи Бахтина // Русистика: Лингвистическая педагогика конца XX века.-СПб., 1998. С. 35-46

96. Доронина, C.B. Залежалый товар / С.В.Доронина // Юрислингвистика-5: юридические аспекты языка и лингвистические аспекты права : Межвузовский сборник научных трудов / Под ред. Н.Д. Голева. -Барнаул : Изд-во Алт. ун-та, 2004. С. 271-280.

97. Дэвидсон, Д. Истина и значение / Д. Дэвидсон // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 17 Логический анализ естественного языка. — М.: «Прогресс», 1986. С. 99-121.

98. Дэвидсон, Д. Об идее концептуальной схемы/ Д.Дэвидсон Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.philosophy.ru/library/davidson/schem.html

99. Жанры речи: Сборник научных статей / Под ред. В.Е. Гольдина. Саратов: Изд-во ГосУНЦ "Колледж" - Вып. 1, 1997; Вып. 2, 1999, 300 е.; Вып. 3, 2002, 318 с.

100. Жельвис, В.И. Инвектива / В.И. Жельвис // Антология речевых жанров. М.: Лабиринт, 2007. - С. 187-195.

101. Жельвис, В.И. Некоторые эмоциогенные особенности инвективного общения //Язык и эмоции. Волгоград, 1994. - С. 24-32

102. Жельвис, В.И. Распространение порочащих слухов: поиски путей уклонения от судебного преследования // Юрислингвистика 5: юридические аспекты языка и лингвистические аспекты права /Под ред. Н.Д. Голева. Барнаул, 2004. С. 138-144

103. Завражина, A.B. Инвективные синтаксические средства массмедийного политического дискурса // Русский язык, литература, культура в школе и вузе. 2007. - № 3. - С. 55—58

104. Звегинцев, В.А. Язык и лингвистическая теория /В.А. Звегинцев.-М.: Эдиториал УРСС, 2001.-248 с.

105. Злобина, Т.Г. Некоторые вопросы классификации видов судебной экспертизы / Теоретические и практические вопросы судебной экспертизы: Сборник научных трудов ВНИИСЭ. № 38. М., 1979

106. Зинин, A.M., Омельянюк, Г.Г., Пахомов, A.B. Введение в судебную экспертизу / A.M. Зинин, Г.Г. Омельянюк, A.B. Пахомов М., 2002.

107. Зорин, А. Легализация обсценной лексики и ее культурные последствия // Russian culture i transition. Stanford, 1993. Vol. 7. C. 123-144

108. Игумнов, E. Защита чести, достоинства и деловой репутации граждан // Президент. Парламент. Правительство. -1997. -№ 1. С. 76-78

109. Иваненко, Г.С. Понятие утверждения в юрислингвистике / Г.С. Иваненко // Материалы региональной конференции «Актуальные проблемы русского языка», посвященной 70-летию ЧГПУ / Под общей ред. Гашевой — Челябинск: Юж.-Урал. книж изд-во, 20056. С.468-472

110. Иваненко, Ю.Г. О гражданско-правовой защите чести, достоинства и деловой репутации // Законодательство. М., 1998, № 12. - С. 22-25

111. Иваненко, Ю.Г. Юридически значимые понятия по делам о защите чести, достоинства, деловой репутации // Мировой судья. М.: Юрист, 2004, № 3. - С. 14-22

112. Ивнн, A.A. Логика Электронный ресурс. // http://psylib.org.ua/books/ivinaO 1 /index.

113. Информационные споры: как в них победить? Решения, рекомендации, экспертные заключения Судебной палаты по информационным спорам при Президенте РФ / Под ред. А.К. Симонова. Составитель А.К. Копейка. М.: Галерия. 2002

114. Капленко, В.Н. Инвективность открытая и скрытая// Юрислингвитика 3: проблемы юрислингвистической экспертизы: Межвузовский сборник научных трудов. Под ред. Н.Д.Голева. Барнаул, 2002

115. Кара-Мурза, Е. Что такое агитация и что такое информация в избирательном законодательстве и в лингвистике/ Е. Кара-Мурза // Законодательство и практика масс-медиа. -2003. -№ 10. С. 3-6

116. Кара-Мурза, Е.С. Русский язык в журналистике и лингвистическая экспертиза // Журналистика и культура рус. речи. — 2004. — № 1.-С. 64-75.

117. Карнап, Р. Эмпиризм, семантика и онтология / Р. Карнап Электронный ресурс. Режим доступа: http ://www.philosophy .ru/library/carnap/02 .html

118. Катышев, П.А. Ортологическое моделирование современной судебной речи. // Юрислингвистика-8: Русский язык и современное российское право. Кемерово Барнаул. 2007.

119. Катышев, П.А. Ортология судебной речи // Русистика сегодня. Томск, 2001.

120. Катышев, П.А., Князькова, Т.В. Эволюция нарративной структуры в речах А.Ф. кони // Юрислингвистика-7: Язык как феноменправовой коммуникации : межвузовский сборник научных статей / под ред. Н.Д. Голева. Барнаул : Изд-во Алт. ун-та, 2006. - С. 96-107.

121. Кибальник, А., Соломоненко, И. Публичные призывы к осуществлению террористической деятельности или публичное оправдание терроризма // Законность. М., 2007, № 2. - С. 14-16

122. Ким, A.A. Инвективная лексика: коммуникативно-прагматический аспект // Проблемы лингвистики текста в культурологическом освещении. — Таганрог, 2001. — С. 65-75

123. Кириллова, JI.E. Понятие дискурса и процедура лингвистического экспертного исследования. //Юрислингвистика-8: Русский язык и современное российское право. Кемерово — Барнаул. 2007

124. Колдин, В.Я. Экспертиза как инструмент права // Проблемы юридической техники: Сборник статей / Под ред. В.М. Баранова.- Нижний Новгород, 2000

125. Колшанский Г.В. Лингвистика текста. М, 1978.

126. Колшанский Г.В. Соотношение субъективных и объективных факторов в языке / Г.В. Колшанский. — М., 1975.

127. Комаренко, О. Судебная практика по искам граждан к средствам массовой информации о защите чести и достоинства // Судебная власть. -Пермь, 2004, № 2 (13). С. 28-29

128. Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации, 7-е издание, переработанное и дополненное, ответственный редактор -председатель Верховного Суда Российской Федерации В.М. Лебедев Электронный ресурс. // Справочно-правовая система КонсультантПлюс.

129. Королева, О.П. Эмоционально-оценочная энантиосемия инвективных оценочных номинаций // Res philologica. Архангельск, 2002. — Вып. З.-С. 96-98

130. Кожина М.Н. Некоторые аспекты изучения речевых жанров в нехудожественных текстах // Стереотипность и творчество в тексте: Межвузовский сборник научных трудов — Пермь: Перм. ун-т, 1999

131. Коряковцев, A.B. Проблемы категориального обоснования и описания инвективности. // Юрислингвистика-8: Русский язык и современное российское право / Под ред. Н.Д. Голева. Кемерово — Барнаул, 2007

132. Краснянская, Т.И. Интерпретация понятия «унижение чести, достоинства, деловой репутации» участниками судебного процесса. Автореф. Дисс. . канд. филол. Наук. — Пермь, 2008. 22с.

133. Краснянская, Т.И. Понятия чести, достоинства и деловой репутации в юрислингвистическом аспекте// Гуманитарные науки и современность: сборник научных трудов. Западно-Уральский институт экономики и права, Пермь, 2007. С. 98-117

134. Кречетов, Д.В. Честь и достоинство (исторический аспект) / Д.В. Кречетов // Юрислингвистика-2 : русский язык в его естественном и юридическом бытии. — Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2000. С. 113-117.

135. Куайн, У.О. Референция и модальность // Новое в зарубежной лингвистике: Логика и лингвистика (теория референции). Вып. XIII. М.: «Радуга», 1982. - С. 87-109.

136. Куайн, У.О. Слово и объект / У.О. Куайн Электронный ресурс. Режим доступа: http://quine-ocr.narod.ru/online/quine.htm

137. Кубрякова, Е.С. Язык и знание. На пути получения знаний о языке: части речи с когнитивной точки зрения / Е.С. Кубрякова. М.: Языки славянской культуры, 2004. - 555с.

138. Кузьмина, H.A. Стратегия уклонения от оскорбления: экспериментальное исследование // Антропотекст-1: Сб. статей / Отв. ред. Л.Г. Ким. Томск: Изд-во Том. ун-та, 2006. - С.321-333

139. Курс уголовного права. В 5 томах. Под ред. Кузнецовой И.М, Тяжковой И.М, Борзенкова Г.Н, Комисарова B.C. М.: Зерцало, 2002.: Т.1.-624с., Т.2- 464с., Т.З.- 470с., Т.4. - 662с., Т.5.- 512с.

140. Кусов, Г.В. Оскорбление как иллокутивный лингвокультурный концепт: автореф. дис. . канд. филол. наук / Кусов Г.В.; Волгоград. -Волгоград, 2004. 27 с.

141. Лагодин, A.B. Публичные призывы к осуществлению террористической деятельности или публичное оправдание терроризма // Труды юридического факультета Ставропольского государственного университета. Ставрополь: Сервисшкола, 2006, Вып. 13. - С. 102-105.

142. Лакатос, И. Фальсификация и методология научно-исследовательских программ / И. Лакатос // Кун Т. Структура научных революций. М.: ООО «Издательство ACT», 2003, с 269-455

143. Лакофф, Д. Женщины, огонь и опасные вещи. Что категории языка говорят нам о категориях мышления / Дж. Лакофф. — М.: Едиториал УРСС, 2004.

144. Лакофф, Дж., Джонсон, М. Метафоры, которыми мы живем / Дж. Лакофф, М. Джонсон. М.: Издательство ЛКИ, 2008. - 256 с.

145. Лебедева, Н.Б. Полиситуативность глагольной семантики (на материале русских префиксальных глаголов) / Н.Б. Лебедева. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1999.

146. Левин, Ю.И; Об обсценных выражениях русского языка // Левин Ю.И. Избранные труды. Поэтика. Семиотика. М., 1998. - С. 809-819

147. Левонтина, И. Буква и закон. Судебная лингвистическая экспертиза // http://www.strana-oz.ru/?numid=23 &article= 1050

148. Лемов, A.B. Лингвистические флогистоны / A.B. Лемов //. Русский язык: исторические судьбы и современность. М.: Изд-ство Московского университета, 2004. — С. 19-20.

149. Магировская, О.В. Репрезентация субъекта познания в языке / О.В. Магировская. автореферат доктора наук Электронный ресурс. -Режим доступа: http://vak.ed.gov.ru/common/img/uploaded/fíles/vak/announcem ents/filolog/2009/26-10/Magiro vskayaOV.doc

150. Макеева, Л. Ответственность СМИ за разжигание нетерпимости и розни/ Л. Макеева // Законодательство и практика масс-медиа. -2004. -№ 4. -С. 17-21

151. Мамаев, Н.Ю. Методические презумпции лингвистической экспертизы // Юрислингвистика-9: Истина в языке и праве : межвузовский сборник научных трудов / под ред. Н.Д. Голева. — Кемерово; Барнаул : Изд-во Алт. ун-та, 2008. 454 с.

152. Марченко, C.B. Базовые понятия чести, достоинства и деловой репутации как объектов гражданских прав // Адвокатская практика. 2004. -N4. - С. 33-37

153. Матвеева, Г.Г. Речевой поступок: содержание и форма. // Личность, речь и юридическая практика// Донской Юридический Институт. Межвузовский сборник научных трудов. Выпуск 4. Ростов-на-Дону. 2001. — С.' 48-52

154. Матвеева, О.Н. Лингвистическая экспертиза : взгляд на конфликтный текст сквозь призму закона // Юрислингвистика-6 : Инвективное и манипулятивное функционирование языка / под ред. Н.Д. Голева. Барнаул : Изд-во Алт. ун-та, 2005. - С. 56-68

155. Матвеева, О.Н. Методические рекомендации по назначению лингвистической экспертизы / О.Н. Матвеева // Юрислингвистика-6: Инвективное и манипулятивное функционирование языка / под ред. Н.Д. Голева. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2005. - С. 409-413

156. Матвеева, О.Н. Статья «Комментарий «СК»» / О.Н. Матвеева // Цена слова. -М.: СТЭНСИ, 2002. С.184-190

157. Мельчук, И.А. Опыт теории лингвистических моделей «СМЫСЛ «-»ТЕКСТ» / И.А. Мельчук. М., 1974.

158. Мигирин, В.Н. Язык как система категорий отображения /. В.Н. Мигирин. Кишинев: «Штиинца», 1973. - 238 с.

159. Мизис, И.Ю. Инвектива как часть культуры // Культура и образование на рубеже тысячелетий. Тамбов, 2000. — С. 225-226

160. Мишланов, В.А. Языковые и речевые признаки манипулятивных текстов / В.А. Мишланов // Юрислингвистика-8 : Русский язык и современное российское право / под ред. Н.Д. Голева. — Барнаул : Изд-во Алт. ун-та, 2007. С. 216-221.

161. Москальская, О.И. Грамматика текста. / О.И. Москальская. М: Высшая школа, 1981. - 183с.

162. Мулькеева, В.О. Речевые стратегии конфликта и факторы, влияющие на их выбор : автореф. дис. канд. филол. наук / Мулькеева В.О. ; Рос. гос. пед. ун-т. СПб., 2006. - 19 с.

163. Наборщикова, Г. Лингвистическая экспертиза по спорам о защите чести, достоинства и деловой репутации // Судебная власть. Пермь, 2004, № 2 (13). - С. 20-28

164. Надель-Червинская М. Проблемы обсценной лексики в лексикографическом описании // Электронный ресурс. URL: http://plutser.ru/nauka7M Nadel Czerwinska Problemy mata (28.01.08).

165. Нефляшева, H.A. Задачи и функции лингвистической экспертизы в законотворческом процессе // Филол. вестн. Майкоп, 2001. - N З.-С. 103-108

166. Новое в зарубежной лингвистике: Вып. 17. Теория речевых актов. Сборник. Пер. с англ./Сост. и вступ. ст. И. М. Кобозевой и В. 3. Демьянкова. Общ. ред. Б. Ю. Городецкого. — М.: Прогресс, 1986.— 424 с.

167. Орлова, О.В. К вопросу о роли коммуникативного подхода в лингвистической экспертизе// Юрислингвитика 3: проблемы юрислингвистической экспертизы: Межвузовский сборник научных трудов / Под ред. Н.Д.Голева. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2002. - С.53-58

168. Осадчий, М.А. Наказание за экстремизм в Интернете: опыт, судебного процесса / М. А. Осадчий. // Коллегия. 2007. - N 3. - С. 50-55.

169. Осадчий, М. А. Правовой самоконтроль оратора / М. А. Осадчий. М.: Альпина Бизнес Букс, 2007. - 316 с.

170. Осадчий, М.А. Проявление экстремизма в публичных выступлениях и литературе / М. А. Осадчий. // Коллегия. — 2006а. N 6. - С. 48-51

171. Осадчий, М.А. Процессуальная целесообразность лингвистической экспертизы в делах по защите чести и достоинства личности / М. А. Осадчий. // Уголовный процесс. М.: Изд. Дом "Арбитражная практика", 2007, № 3. - С. 56-64

172. Осадчий, М.А. Социальный экстремизм как объект судебно-лингвистической экспертизы / М. А. Осадчий. // Уголовный процесс. М.: Изд. Дом "Арбитражная практика", 2008, № 2. - С. 55-64

173. Осадчий, М.А. Судебно-лингвистическая экспертиза вербальных форм проявления экстремизма с учетом изменений от 27.07.2006 / М. А. Осадчий.// Уголовный процесс. М.: Изд. Дом "Арбитражная практика", 20066, № 10.-С. 54-64

174. Осадчий, М. А. Использование лингвистических познаний в расследовании преступлений, предусмотренных статьей 282 УК РФ /М. А. Осадчий. //Юридический консультант. -2006в. № 12. - С. 18- 23

175. Осташевский, A.B. Клевета и оскорбление: метаязыковой аспект / A.B. Осташевский // Проблемы истории журналистики. Ростов: Изд-во РГУ,. 1996. с.48-50

176. Осташевский, A.B. Оскорбление как правовой и языковой феномен (на материале древнерусских памятников) / A.B. Осташевский // Педагогика, филология, журналистика: опыт и перспективы. Краснодар: КубГУ, 1996.-С. 137-141

177. Осташевский, А. В. Метаязыковые аспекты характеристики клеветы и оскорбления: Автореф. дис . канд. филол. наук.- Краснодар: РИЦ КГУ, 1996.-25с.

178. Остин, Дж. Как совершать действия при помощи слов /. Д.ж. Остин // Избранное. М., 1999.

179. Памятка по вопросам назначения судебной лингвистической экспертизы: Для судей, следователей, дознавателей, прокуроров, экспертов, адвокатов и юрисконсультов / Под ред. М.В. Горбаневского. — М.: Медея, 2004. 104 с.

180. Петров, В.В. Язык и логические теории / В.В. Петров И Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 17 Логический анализ естественного языка. -М.: «Прогресс», 1986. С. 5-23.

181. Понятие чести и достоинства, оскорбления и ненормативности в текстах права и средств массовой информации / Авт.-сост.А.А. Леонтьев, В.Н. Базылев, Ю.А. Бельчиков, Ю.А. Сорокин; Отв. ред. А.К. Симонов.-М., 1997.

182. Поппер, K.P. Историческое объяснение / K.P. Поппер // Эволюционная эпистемология и логика социальных наук: Карл Поппер и его критики — М.: Эдиториал УРСС, 2006. С 330-340.

183. Поппер, K.P. Логика и рост научного знания / K.P. Поппер. М.,

184. Поппер, К. Нищета историцизма / K.P. Поппер. М., 1993.

185. Поппер, K.P. Предположения и опровержения: Рост научного знания / K.P. Поппер. М.: ООО «Издательство ACT»: ЗАО НПП «Ермак», 2004. - 638 с.

186. Поппер, K.P. Объективное знание. Эволюционный подход. / K.P. Поппер. — М.: Эдиториал УРСС, 2002. — 384 с.

187. Поппер, K.P. Открытое общество и его враги. Т. 2: Время лжепророков: Гегель, Маркс и другие оракулы / K.P. Поппер. — М.: Феникс, Международный фонд «Культурная инициатива», 1992. — 528 с.

188. Постатейный комментарий к уголовному кодексу Российской Федерации под руководством H.A. Громова // Справочно-правовая система КонсультантПлюс.

189. Потапенко, С. Факты и мнения в делах о защите чести // Российская юстиция. -2001. -N 7. С. 28-29.

190. Преступления против правосудия / под редакц. A.B. Галаховой Электронный ресурс. — Режим доступа: Справочно-правовая система КонсультантПлюс

191. Радченко В.И. Комментарий к уголовному кодексу Российской Федерации / Электронный ресурс. Режим доступа: Справочно-правовая система КонсультантПлюс.

192. Рассолов, И.М. Правовые проблемы ответственности за распространение по Интернету сведений, порочащих честь, достоинство и деловую репутацию // Представительная власть. — 2007. — Спецвыпуск (№ 73).

193. Ратинов, А.Р. Экспертиза текстов массовой информации — необходимое условие подлинного правосудия / А.Р. Ратинов // Цена слова. -М.: СТЭНСИ, 2002. С. 211-221.

194. Рассел, Б. История западной философии Т. 1 / Б. Рассел. — Новосибирск: Изд-ство новосибирского университета, 1994. 458 с.

195. Рассел, Б. Философия логического атомизма / Б. Рассел // Избранные труды. Новосибирск: Сиб. унив. изд-ство, 2007. - С. 121 - 223.

196. Рассел, Б. Человеческое познание его сфера и границы / Б. Рассел. Киев.: Ника-Центр, 1997. - 560 с.

197. Рахимбергенова, М.Х. Оценочные стратегии в создании образа этнически чужого на страницах российской прессы. // Юрислингвистика-8: Русский язык и современное российское право / Под ред. Н.Д. Голева. -Кемерово Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2007

198. Ревазян, Г.В. Криминалистическая экспертиза как объект лингвистического анализа // Филологический поиск. Волгоград, 1996. Вып. 2. С. 124-127

199. Российская, Е.Р. Судебная экспертиза в гражданском, арбитражном, административном и уголовном процессе / Е.Р. Российская. -М.: Норма, 2008. 688 с.

200. Ростова, А.Н., Калинина, Г.Н. Прагматико-ситуативные типы реализации речевого акта оскорбления в молодежном общении. // Юрислингвистика-8: Русский язык и современное российское право / Под ред. Н.Д. Голева. Кемерово — Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2007

201. Сапожников, Р. Правовые механизмы противодействия разжиганию национальной вражды с использованием средств массовой информации // Язык мой.: Проблема этнической и религиозной нетерпимости в российских СМИ. -М., 2002. С. 145-153

202. Саржина, О.В. Функции инвективной лексики в высказывании (на примере ивективных имен лица) // Юрислингвистика-6: Инвективное и манипулятивное функционирование языка / под ред. Н.Д. Голева. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2005. - С. 69-89

203. Сафронов, В.А. К понятию языко-речевых конфликтов : (юридико-лингвист. аспект) // Молодежь в XXI веке. Рубцовск - Барнаул, 2004. - С. 254-257

204. Светлов, В.А. Что мы утверждаем, называя что-либо истинным и ложным (несемантический анализ парадокса лжеца) // Современная логика : Проблемы, теории, истории и применения в науке. СПб., 2004. - С. 417-421

205. Стеблева, Е.В. Свобода выражения мнений и убеждений в аспекте защиты чести, достоинства и деловой репутации / Е.В. Стеблева // Юстиция. -2007. -№ 4. С. 58-64

206. Седов, К.Ф. Становление дискурсивного мышления языковой личности. — Саратов, 1999

207. Седова, Т.В. Иллокуция оскорбления или "школа злословия" // Сб. науч. тр. / Моск. гос. лингв, ун-т. М., 2000. - N 455. - С. 125-134

208. Серль, Дж. Р. Классификация иллокутивных актов / Дж. Р. Серль // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 17. М., 1986.

209. Соболева, Е. Г. Лингвистическая экспертиза: методики, ограничения в применении // Экспертиза в современном мире: от знания к деятельности / Под ред. Г.В. Иванченко, Д.А. Леонтьева. —М.: Смысл, 2006. — С.203-214

210. Соловьев, Г.М. Лингвопублицистическая корреляция "Факт-Оценка" (На примере современной газетной публицистики): Автореф. дис. д-ра филол.наук.- Краснодар, 2000.- 42с.

211. Соловьева, Л.А. Рассмотрение дел о защите деловой репутации юридических лиц // Юрид. мир. 1997. - N 2. - С. 57-61

212. Сологуб, О.П. Исковое заявление: жанроведческий анализ // Юрислингвистика-7: Язык как феноменправовой коммуникации : межвузовский сборник научных статей / под ред. Н.Д. Голева. Барнаул : Изд-во Алт. ун-та, 2006. - С. 118-127

213. Сорокин, Ю.А. Статус факта (события) и оценки в текстах массовой коммуникации // Юрислингвистика-2: русский язык в его естественном и юридическом бытии / Под ред. Н.Д. Голева. Барнаул, АГУ, 2000

214. Степко, М.Л. Проблема скрытой инвективной прагматики оценочных высказываний в жанре комментария // Языковые и культурные контакты различных народов: Сборник статей Международной научно-методической конференции. Пенза, 2007

215. Степко, М.Л. Проблема типологии речевых средств инвективности в языке современной прессы // Культурная жизнь Юга России. Краснодар, 2007. № 5 (24)

216. Сорокотягина, Д.А., Сорокотягин, И.Н. Судебная экспертиза: Учебное пособие / Д.А. Сорокотягина, И.Н. Сорокотягин. Ростов-на-Дону: Феникс, 2006. - 336 с.

217. Степко, M.JI. Определение объема и границ понятия «инвектива» в отечественной лингвистике / M.JI. Степко // Язык и межкультурная коммуникация: Сборник статей I Межународной конференции. Астрахань, 2007

218. Стернин, И.А. Оскорбление и неприличная языковая форма как предмет лингвистической экспертизы / И.А. Стернин // Антропотекст-1. — Томск: Изд-во Том. Ун-та, 2006. 370 с.

219. Сугачев, JI.H. Ответственность за оскорбление. М.: Юрид. лит.,19 66

220. Сутурина, О. Клевета и оскорбление как юридическая и лингвистическая проблема // Электронный ресурс: http://rus-lang.com/nir/nirs/doklad/doklad5

221. Тарский, А. Семантическая концепция истины и основания семантики Электронный ресурс. Режим доступа: http://khazarzar.skeptik.net/books/tarskiO 1 .htm

222. Теория и практика лингвистического анализа текстов СМИ в судебных экспертизах и информационных спорах: Сборник материаловнаучно-практического семинара. Москва, 7-8 декабря 2002 г. Часть 2 / Под ред. М.В. Горбаневского. М.: Галерия, 2003. - 328 с.

223. Ткачевский, Ю.М. Уголовная ответственность за оскорбление/ Ю.М. Ткачевский // Законодательство. -2000. -№ 1. С. 69-76

224. Ткаченко, В. Оскорбление его формы и квалификация // Социалистическая законность. - 1991. - № 4. - С. 42-43

225. Толкаченко, A.A. Оскорбление военнослужащего (научно-практический комментарий к ст. 336 УК РФ) / A.A. Толкаченко // Военно-уголовное право: Прил. к журн. "Право в Вооруж. Силах". -2004. -№ 1. С. 14 (В журн. "Право в Вооруж. Силах", № 2041)

226. Топильская, Е.Е. Диффамация под лингвистичеким микроскопом (на материале судебных решений) // Современные проблемы лингвистики и методики преподавания русского языка в вузе и школе: Сборник научных трудов. Вып.З. Воронеж, 2008 - С. 116-126

227. Третьякова, B.C. Конфликт глазами лингвиста // Юрислингвистика-2: Русский язык в его естественном и юридическом бытии: Межвуз. сб. науч. тр. / Под ред. Н.Д. Голева. Барнаул: Изд-во Алт. унта, 2000. С. 143-158

228. Третьякова, B.C. Конфликтное функционирование языка // Юрислингвистика 8 : русский язык и современное российское право / под ред. Н.Д. Голева. Барнаул : Изд-во Алт. ун-та, 2007

229. Тюленев, И.В. Предмет спора по делам о защите чести, достоинства и деловой репутации. Правильное определение предмета спора -залог принятия судом обоснованного и законного решения // Закон и право. -М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2007, № 10. С. 57-58

230. Уорф, Б.JT. Отношение норм поведения и мышления к языку / Б.Л. Уорф // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 1. М., 1960.

231. Устинов, В.В. Правовое регулирование и механизмы противодействия терроризму и экстремизму в Российской Федерации: действующая нормативно-правовая база и перспективы ее совершенствования // Гос-во и право. 2002. - N 7. - С. 30-45

232. Файзуллина, А.Г. К проблеме возникновения инвективной лексики / А.Г Файзуллина // Вопросы филологических наук, 2008 №1(30). -М,: Изд-во «Компания Спутник+», 2008. - С. 47 - 51

233. Файзуллина, А.Г. Лакунарная инвективная лексика в разноструктурных языках / А.Г Файзуллина // Вестник Вят ГГУ,2008. — №3(2). Киров: Изд-во Вятск. гос. гуманит. ун-та, 2008. - С. 145-152

234. Файзуллина, А.Г. Метафорика инвективных композитов концепта «человек» / А.Г Файзуллина // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. 2009. - №1. - Пенза, Изд-во ПГУ. - С. 105 -114

235. Файзуллина, А.Г. Номинация как методологическая основа исследования инвективной лексики / А.Г Файзуллина // Вестник ЧТУ, 2008. -№ 4. Чебоксары: Изд-во Чув. гос. ун-та, 2008. - С. 180 - 187

236. Файзуллина, А.Г. Роль вторичной номинации при образовании инвективной лексики // Проблемы прикладной лингвистики: сб. ст. международной научно-практической конференции. Пенза: АНОО «Приволжский Дом знаний», 2007 - С. 266 -271

237. Федосюк, М. Ю. Нерешенные вопросы теории речевых жанров // Вопросы языкознания. 1997. №5. С. 102-120

238. Фесенко, Г.О. О содержании нормы УК РФ "Публичные призывы к развязыванию агрессивной войны": Правоведение // Известия высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион: Правоведение. Общественные науки: Спецвыпуск. Ростов-на-Дону, 2006. - С. 97-98

239. Фетисова, Е.С. Судебные • споры по делам о защите чести, достоинства и деловой репутации с участием средств массовой информации // Вестник Амурского государственного университета. Научно-теоретический журнал. Благовещенск, 2004, № 26. - С. 47-49

240. Фомичева, М.А. Угроза как способ совершения преступления (основания криминализации, виды и характеристика) / М.А. Фомичева. -Владимир, 2007. 176 с.

241. Хомский, Н. Язык и мышление /Н. Хомский ; пер. с англ. Б. Ю. Городецкого .-М.: Изд-во Моск. ун-та, 1972.-122 с.

242. Хрусталев, В.Н., Питрюк, В.А. Потребность практики — обновление классификации криминалистических экспертиз // Российский следователь. 2001. № 4.

243. Чекалин, A.A. Комментарий к уголовному кодексу Российской Федерации Электронный ресурс. — Режим доступа: Справочно-правовая система Констультантплюс.

244. Человеческий фактор в языке. Язык и порождение речи. М., 1991.-237 с.

245. Шаумян, С.К. Структурная лингвистика /С. К. Шаумян; Акад. наук СССР, Ин-т рус. яз.-М.: Наука, 1965.-396 с.

246. Цена слова: Из практики лингвистических экспертиз / Под ред. М.В. Горбаневского. -2-е изд., перераб и доп. — М.: Галерея, 2002. 336 с.

247. Черепанов, С.К. Лгу, следовательно, высказываюсь // Современная логика : проблемы теории, истории и применения в науке : материалы VI Междунар. науч. конф., 22-24 июня 2000 г. СПб., 2000. - С. 546-549

248. Черников, О.Ю. Защита доброго имени: проблемы терминологии Электронный ресурс. // Право: Теория и Практика. 2003. - № 8.

249. Рогов, Д.И. Честь и деловая репутация гражданина как объекты права на достоверную оценку/ Д.И. Рогов // Российский юридический журнал. -2004. -№ 3. С. 87-92

250. Шарифуллин, Б.Я. Обсценная лексика: терминологические заметки // Речевое общение : вестн. рос. ритор, ассоциации. Красноярск, 2000. - № 1(9). - С. 108-111 ; То же Электронный ресурс. - ШЬ: http://library.krasu.ru/ft/ft/articles/0070226.pdf (21.01.08)

251. Шарифуллин, Б.Я. Проблема инвективы: лингвистический и юрислингвистический статус. // Юрислингвистика-8: Русский язык и современное российское право / Под ред. Н.Д. Голева. Кемерово - Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2007. - С. 301-306

252. Шарифуллин, Б.Я. Речевая инвектива на рандеву лингвистики и юриспруденции: pro et contra / Б.Я. Шарифуллин // Юрислингвистика 6: инвективное и манипулятивное функционирование языка / под ред. Н.Д. Голева. Барнаул : Изд-во Алт. ун-та, 2005. - 419 с.

253. Шарифуллин, Б.Я. Языковая агрессия и языковое насилие в свете юрислингвистики: проблема инвективы // Юрислингвистика 5: юридические аспекты языка и лингвистические аспекты права /Под ред. Н.Д. Голева. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2004. - С. 120-132

254. Шатун, О.А. Оценка истинности и ложности мотивировки поступка в аспекте соотношения текста и метатекста // Проблемы лингвистики текста в культурологическом освещении. Таганрог, 2001. — С. 103-109

255. Шатуновский, И.Б. "Правда", "истина", "искренность", "правильность" и "ложь" как показатели соответствия / несоответствия содержания предложения мысли и действительности // Логический анализ языка.-М., 1991.-С. 31-38

256. Шляхов, А.Р. Судебная экспертиза: организация и проведение / А.Р.Шляхов. — М., 1979.

257. Шмелева Т. В. Речевой жанр: опыт общефилологического осмысления // Collegium. 1995. №1/2. С. 57-65

258. Щепоткин, В. Как отличить экстремизм от критики? // Рос. Федерация сегодня. — 2006. —N14. — С. 17-18

259. Щербинина, Ю.В. Методы диагностики речевой агрессии // Прикл. психология и психоанализ. 2001. - № 3. — С. 39-55

260. Эрделевский А. Утверждение о факте и выражение мнения -понятия разного рода // Российская юстиция, №6, 1997

261. Юдин, A.B. "Злоупотребление правом на обращение" по делам о защите чести и достоинства граждан, а также деловой репутации юридических лиц // Журнал российского права. М.: Норма, 2006, № 10. - С. 108-114

262. Юнаковская, A.A. Показатели конфликтного общения русских / A.A. Юнаковская // Юрислингвистика-6 инвективное и манипулятивное функционирование языка / под ред. Н.Д. Голева. Барнаул : Изд-во Алт. унта, 2005.-С. 131-152.

263. Юрислингвистика-2: русский язык в его естественном и юридическом бытии: Межвуз. сб. науч. тр. / Под ред. Н.Д. Голева. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2000. 273 с.

264. Юрислингвистика-3: Проблемы юрислингвистической экспертизы: Межвузовский сборник научных трудов / Под ред. Н.Д. Голева. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2002. 263 с.

265. Юрислингвистика-5: лингвистические аспекты права и юридические аспекты языка Сб. научных трудов / Под ред. Н.Д. Голева .Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2004. 354 с.

266. Юрислингвистика 6: инвективное и манипулятивное функционирование языка / под ред. Н.Д. Голева. Барнаул : Изд-во Алт. унта, 2005.-419 с.

267. Юрислингвистика 7: .язык как феномен правовой коммуникации / под ред. Н.Д. Голева. Барнаул : Изд-во Алт. ун-та, 2006.

268. Юрислингвистика 8 : русский язык и современное российское право / под ред. Н.Д. Голева. — Барнаул : Изд-во Алт. ун-та, 2007.

269. Юрислингвистика-9: Истина в языке и праве : межвузовский сборник научных трудов / под ред. Н.Д. Голева. Кемерово; Барнаул : Изд-во Алт. ун-та, 2008. - 454 с.

270. Нормативные акты и судебная практика:

271. Арбитражный процессуальный кодекс Российской Федерации Текст. // "Собрание законодательства РФ", 29.07.2002, N 30, ст. 3012.

272. Вопросы организации производства судебных экспертиз в экспертно-криминалистических подразделениях органов внутренних дел Российской Федерации: Приказ МВД РФ от 29 июня 2005 г. № 511 Текст. // Российская газета, №191, 30.08.2005

273. Гражданский кодекс Российской Федерации (Часть 1) Текст. // Собрание законодательства РФ", 05.12.1994, N 32, ст. 3301,

274. Гражданский процессуальный кодекс Российской Федерации Текст. // Собрание законодательства РФ, 18.11.2002, N 46, ст. 4532,

275. Кассационное определение Верховного Суда Российской Федерации от 20 ноября 2007 г. N 41-о07-84 Текст. // Справочно-правовая система КонсультантПлюс.

276. О государственной судебно экспертной деятельности в российской федерации: Федеральный закон от 30.12.2001 N 196-ФЗ // Собрание законодательства РФ", 04.06.2001, N 23.

277. О противодействии экстремистской деятельности: Федеральный закон от 25 июля 2002 года NIM-ФЗ // Собрание законодательства РФ 2002. - N 30. - Ст. 3031.

278. О рекламе: Федеральный закон от 13 марта 2006 года N 38-Ф3 // Собрание законодательства РФ-2006-N 12 — Ст. 1232.

279. О судебной практике по делам о защите чести и достоинства граждан, а также деловой репутации граждан и юридических лиц: Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 24.02.2005 №3 Текст. // Российская газета", № 50, 15.03.2005.

280. О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое: Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 27 декабря 2002 г. № 29 // Справочно-правовая система КонсультантПлюс.

281. Постановление Президиума Верховного Суда Российской Федерации от 19 сентября 2007 г. № 390-п07 // Справочно-правовая система КонсультантПлюс.

282. Уголовный кодекс Российской Федерации // Собрание законодательства РФ", 17.06.1996, N 25, ст. 2954.

283. Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации // Собрание законодательства РФ, 24.12.2001, N 52 (ч. I), ст. 4921

автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.19 диссертация на тему: Теоретическая лингвистика и судебная лингвистическая экспертиза

Полный текст автореферата диссертации по теме "Теоретическая лингвистика и судебная лингвистическая экспертиза"

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Бринев, Константин Иванович

Введение диссертации2010 год, автореферат по филологии, Бринев, Константин Иванович

Заключение научной работыдиссертация на тему "Теоретическая лингвистика и судебная лингвистическая экспертиза"

Список научной литературыБринев, Константин Иванович, диссертация по теме "Теория языка"

Похожие темы диссертаций

автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.19
диссертация на тему: Теоретическая лингвистика и судебная лингвистическая экспертиза