автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.02
диссертация на тему: Терроризм в российском освободительном движении

Полный текст автореферата диссертации по теме "Терроризм в российском освободительном движении"

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК ИНСТИТУТ РОССИЙСКОЙ ИСТОРИИ

РГ6 од

1 8 АВГ Ш5

На правах рукописи

БУДНИЦКИЙ Олег Вшальеши

(

ТЕРРОРИЗМ В РОССИЙСКОМ ОСВОБОДИТЕЛЬНОМ ДВИЖЕНИИ: идеология, этика, психология

(ВТОРАЯ ПОЛОВИНА XIX - начало XX в.)

Специальность 07.00.02 - Отечественная истории

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

Москва - 1998

Работа выполнена в Институ те российской истории РАН

Научный консультант:

доктор исторических наук, профессор Б.С.Итенберг

Официальные оппоненты:

доктор исторических наук, профессор Волобуев О.В. доктор исторических наук, профессор Степанский А.Д. доктор исторических наук, профессор Шелохаев В.В.

Ведущая организация:

Московский педагогический государственный университет

Защита состоится " _ 1998 в _/[_ часов на

заседании диссертационного совета Д 002.33.02 при Институте российской истории РАН по адресу 117036 Москва, ул.Дм.Ульянова, 19.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института российской истории РАН.

Автореферат разослан " Ф^ ^Р 1998 г.

Ученый секретарь диссертационного совета,

кандидат исторических наук Т.В.Бойко

Актуальность проблемы.

Терроризм, ставший одним из бедствий человечества в последней трети двадцатого века, а с недавних пор захлестнувший и нашу страну, заставляет еще раз заглянуть в то универсальное зеркало, которым является история. История, как известно, имеет свойство повторяться; в случае с терроризмом она чаще повторяется как трагедия, а не как фарс. Правда, для историка существует опасность модернизировать события прошлого и привнести в свой анализ оценки, свойственные времени, в котором живет и пишет исследователь; иными словами, существует опасность отступить от принципа историзма в угоду современной политической конъюнктуре. Сразу заметим, что при некоторой типологической схожести революционного терроризма XIX -начала XX веков с терроризмом наших дней у них, по нашему мнению, больше отличного, нежели общего. Актуальность изучения истории терроризма, как нам представляется, определяется прежде всего научными, нежели политическими причинами.

Дело в том, что терроризм, оказавший столь глубокое воздействие на политическое развитие и, если угодно, психологию русского общества, остается до сих пор практически не исследованным как специфическое явление. Объясняется это преимущественно внепаучяьгми причинами. Тема терроризма была длительное время табу для советских историков. В отечественной литературе можно найти десятки работ, посвященных терроризму на Западе, однако вплоть до последнего времени не существовало ни одной работы, специально посвященной феномену терроризма в России.

Между тем, значение терроризма в истории России трудно переоценить. Высарея Каракозова в императора Александра II 4 апреля 1866 г., положивший начало революционному терроризму в России, привел к приостановке реформ; террористический натиск народовольцев на власть на рубеже 1870-1880-х годов заставил ее искать поддержки общества и приступить к разработке проектов представительства ("Конституция" М.Т. Лорис-Мелшсова); цареубийство 1 марта 1881 года остановило "конституционный" процесс и подтолкнуло власть к проведению контрреформ. Новая и беспрецедентная до той поры в мировой истории террористическая волна в начале XX века (1901-1911) обошлась стране в 17 тыс. жертв, что превышало численность всех погибших в период вооруженных восстают 1905-1906 гг. и казненных по приговорам судов, вместе взятых.

Терроризм стал повседневностью для сотен тысяч жителей страны; с поразительной регулярностью он возрождался, унося каждый раз все больше человеческих жизней. Предварительный анализ «оказывает, что это явление не было raí эпизодическим, ни случайным. Задача выяснения причин этого феномена, свойственного российскому революционному движению, а также степени и характера его воздействия на развитие страны представляется давно назревшей.

Научная новизна диссертации.

Научная новизна работы заключается в том, что она является первым в отечественной историографии комплексным исследованием, в котором предпринята попытка выработать концепцию истории терроризма в российском освободительном движении; впервые терроризм рассматривается как специфическое явление, свойственное российскому освободительному движению на протяжении полувека, исследуется его типология, идеологические и этические основы.

Предмет, цели и задачи исследования.

Предметом настоящего исследования является идеология терроризма; кроме того, рассматриваются психологические и этические стороны террористической борьбы, тесно связанные с идеологией. Ибо борьба за политическую свободу и социальную справедливость посредством политических убийств требовала определенного этического обоснования или, другими словами, морального оправдания. Терроризм как политическое действие не может обойтись не только без о норы на идеологическую, но и на этическую систему.

Основную цель исследования автор видит в том, чтобы ответить на вопрос, почему терроризм оказался в России столь живучим; почему каждое из последовательных поколений русских революционеров обращалось вновь к этому оружию, причем интенсивность и размах террористической борьбы оказывались с каждым разом все масштабнее.

Для достижения основной цели в диссертации поставлен ряд конкретных задач, связанных с исследованием некоторых аспектов истории революционного терроризма в России. В настоящей работе автор стремился показать:

- происхождение и генезис террористических идей в России, от их зарождения в 1860-х годах до оформления в систему в работах идеологов терроризма конца 1870-х годов XIX - начала XX веков;

- взаимовлияние идеологии и практики терроризма;

- различные версии террористических идей - от эпохи революционного народничества до работ эсеровских, анархистских, максималистских идеологов начала XX столетия;

- психологические и этические основы различных видов терроризма;

- идейную борьбу по вопросам применения террористической тактики среди различных фракций российского революционного движения;

- воздействие терроризма на российское общество и властные структуры, в связи с чем рассматривается вопрос об эффективности терроризма как средства революционной борьбы.

Терминология. Типология терроризма.

Если в чем и сходятся авторы многочисленных исследований, посвященных феномену терроризма, так это в том, что дать четкое и исчерпывающее определение терроризма чрезвычайно сложно. В литературе термины "террор" и "терроризм" используются для определения явлений разного порядка, схожих друг с другом в одном - применения насилия по отношению к отдельным личностям, общественным группам и даже классам. Историки пишут об "опричном терроре", терроре якобинском, красном и белом терроре эпохи гражданской войны и т.д. В то же время очевидно, что при внешней схожести применения насилия речь идет о явлениях разного порядка.

Чтобы избежать терминологической путаницы, в литературе принято разделять понятия "террор" (насилие, применяемое государством; насилие со стороны "сильного") и "терроризм" (насилие со стороны оппозиции, со стороны "слабого"). В нашем исследовании речь идет о революционном терроризме и используется, как правило, соответствующий термин. В качестве синонима понятия "терроризм" в литературе используется также словосочета/ше "индивидуальный террор", хотя последний термин не всегда точно отражает исторические реалии.

По-видимому, наиболее исчерпывающее и краткое определение терроризма, отвечающее реалиям интересующего нас периода, было дано американским историком Дж. Хардманом: "Терроризм - это термин, используемый для описания метода..., посредством которого организованная группа или партия стремится достичь провозглашенных ею целей преимущественно через систематическое использование насилия. Террористические акты направляются против людей, которые как личности, агенты или представители власти мешают достижению целей такой группы".

В литературе выделяются три типа терроризма, каждый из которых характеризуется его собственной идеологией и способом действия - ассоциируемый с анархизмом, с социальной революцией и с борьбой за национальное освобождение. В нашей работе речь идет о терроризме, направленном, в конечном счете, на осуществление социальной революции; мы полагаем, что при всем отшгчии идеологии, обосновывающей терроризм, и тактики, применяемой террористами - "политиками" и анархистами, их следует рассматривать в рамках общероссийского революционного движения. Другое дело - терроризм на почве национально-освободительной борьбы. Но нашему мнению, это терроризм иного типа; у него другие идеологические, политические и психологические корни; его, собственно, трудно отнести к русскому революционному движению.

Источники.

При подготовке диссертации использовался широкий круг разнообразных источников - как опубликованных, так и архивных. Источники подразделяются на следующие группы:

• программные документы политических партий и организаций;

• публицистика, преимущественно на страницах нелегальной и эмигрантской печати;

• листовки;

• еудебно-следствениые материалы, в первую очередь программные речи террористов на процессах;

• мемуары;

• личная переписка.

Особо важное значение для изучения идеологии терроризма имеют материалы нелегальной и эмигрантской периодики, на страницах которой шла ожесточенная полемика по вопросу об использовании террористической тактики российскими революционерами. Диссертантом выявлены сотни статей, посвященных проблеме терроризма, не становившихся до сих нор предметом анализа. Большинство материалов, опубликованных на страницах редчайших изданий ("Народоволец", "Накануне", "Бунтарь" и др.) нередко сохранившихся в считанном количестве экземпляров, фактически впервые вводятся в научный оборот.

Наряду с опубликованными источниками, были привлечены материалы, отложившиеся в различных архивохранилищах России (ГА РФ, ОР РГБ) и США (Архив Гуверовского института Стэнфордского университета, Бахметевский архив Колумбийского университета). Наибольший интерес для целей настоящего

исследования представили материалы из архива Гувсровского института. В колоссальном собрании знаменитого архивиста и историка Ь.И.Николаевского (811 коробок документов) находятся документы партии социалистов-революционеров, социал-демократов (меньшевиков), материалы по истории анархизма в России, личные бумаги В.М.Чернова, М.А.Натансона,

A.П.Потресова, П.Л.Кропоткина и других видных деятелей русского революционного движения. Большой интерес представляют также подготовительные материалы Николаевского к его известной кнщ'е "История одного предателя". При подготовке книги он вел переписку со многими участниками "азефовской" истории; особенно любопытна его переписка с

B.М.Черновым, в которой эсеровский лидер сообщил Николаевскому немало сведений о закулисной истории эсеровского терроризма. Копии некоторых наиболее значительных, на наш взгляд, документов, приводятся в приложении к основному тексту диссертации.

Нами использовались также находящиеся в Гуверовском архиве литые собрания известного революционера-народника, впоследствии эсера, Ф.В.Волховского, в частости, его переписка с Б.В.Савинковым, а также бывшего секретаря Учредительного собрания, в эмиграции одного из редакторов парижских "Современных записок" М.В.Вишняка, воспоминания крупного чиновника Министерства внутренних дел начала века Д.II.Любимова, документы, находящиеся среди бумаг историка и коллекционера С.Г.Свагикова.

Методологическая основа исследования.

Работая над настоящим исследованием, диссертант в значительной степени следовал принципам теории социального действия Макса Вебера, исходящей из субъективной осмысленности поведения индивида.

Разъясняя смысл "понимающей" социологии (а социология, по Веберу, как и история, изучает поведение индивида или группы индивидов), Вебер писал: "В поведении. . . людей ("внешнем" и "внутреннем:") обнаруживается, как и в любом процессе, связи и регулярность. Только человеческому поведению присущи, во всяком случае полностью, такие связи и регулярность, которые могут быть понятно истолкованы. . . Специфически важным для понимающей социологии является прежде всего поведение, которое, во-первых, по субъективно предполагаемому действующим лицом смыслу соотнесено с поведением других людей, во-вторых, определено также этим его осмыслегатым

соотнесением и, в-третьих, может быть, исходя из этого (субъективно) предполагаемого смысла, попятно объяснено."1

Вебср писал, что "методология всегда являйся лишь осознанием средств, оправдавших себя на практике".2 Автор настоящего исследования надеется, что средства, использованные им при подготовке работы, позволили, хотя бы отчасти, объяснить смысл "поведения" русских революционеров-террористов и содержания тех идей, которыми это поведение определялось.

Хронологические рамки исследования.

Хронологические рамки настоящего исследования определяются, с одной стороны, тем, что первые тексты, содержащие идеолохическое обоснование терроризма, появляются в России в начале 1860-х годов (не замедлил последовать и первый террористический акт), с другой - революцией 1917 г., переведшей революционный терроризм в совершенно иную плоскость -террора со стороны государства нового тина по отношению к его противникам.

Степень изученности темы (Историография).

Парадокс историографической ситуации заключаегся в том, что, с одной стороны, отечественными исследователями опубликованы сотни, если не тысячи, работ, посвященных тем или иным аспектам революционного движения в России, в которых в той или иной степени затрагивалась и проблема революционного терроризма; с другой - история революционного терроризма как самостоятельная исследовательская проблема стала рассматриваться в отечественной исторжмрафии совсем недавно, в середине 1990-х годов. В 1994 и 1995 гг. в Москве состоялись конференции, посвященные терроризму в истории России. Материалы второй из них - "Индивидуальный политический террор в России. XIX - начало XX в. История. Идеология. Социальная психология", были изданы.

В редакционном предисловии к сборнику справедливо говорится, что "проблема политического террора относится к числу наименее изученных в отечественной историографии - нет ни одной обобщающей работы, да и фактическая сторона исследована явно недостаточно. Такое положение вещей

'Всбер М. О некоторых категориях понимающей социологии // Всбер М. Избранные произведения. М.,1990. С.495,497.

!Вебер М. Критические исследования в области логики наук о культуре // Там же. С.418.

сложилось не только из-за трудности самой проблемы, но и, в первую очередь, из-за невозможности для историков в течение нескольких десятилетий сколько-нибудь серьезно и объективно заниматься ее изучением. Архивный материал был почти недоступен, а интерпретации диктовались предписанными сверху жесткими рамками. Причины, но которым именно тема террора находилась с начала (точнее, с середины - О.Б.) 1930-х гг, под особенно неусыпным контролем идеологических советских инстанций, очевидны."3

Несмотря па то, иго к теме терроризма отечественные историки стали обращаться лишь в сравнительно недавнее время, проблема неоднократно затрагивалась в работах, посвященных истории российского революционного движения. Для нашего исследования особое значение имеют работы по истории революционного народничества; в трудах "блестящей плеяды" советских историков народничества рассматривалась конкретная история революционных организаций, их идеология и практическая деятельность и т.д. Разумеется, многие работы несли на себе печать времени, а их авторы были поставлены в жесткие идеологические рамки; автор настоящего исследования, отдавая должное предшественникам, смотрит в значительной степени по-иному на проблему революционного терроризма, как и на многие другие аспекты истории революционного движения в России.

Несомненно, однако, что без работ перечисленных ниже авторов настоящее исследование было бы просто невозможно. Среди историков, на работы которых опирался диссертант, Б.П.Козьмип, Э.С.Виленская, Ш.М.Левин, Б.С.Итенберг, М.Г.Седов, С.С.Волк, Н.М.Пирумова, ЕЛ. Рудницкая, В.А.Твардовская, Н.А.Троицкий и др.4

"Индивидуальный позштический террор в России. XIX - начало XX и. М.,19%. С.З. ■■Приведу далеко не исчерпывающий список работ отечественных историков, в которых в той или иной степени затрагивалась проблема терроризма в русском революционном движении 1860-1880-х годов: Козьмин Б.П. Революционное подполье в эпоху "белого террора". М.,!929; его же. Из истории революционной мысли в России. М., 1961; Виленская Э.С, Революционное подполье в России (60-е гг. Х1Хв.). М.Д965; ее же. Худяков. М.,1969; Левин Ш.М. Очерки по истории русской общественной мысли: Вторая половина XIX - начало XX в. Л., 1974; Итенберг Б.С. ПЛ.Лавров в русском революционном движении. М.,1988; Седов М.Г". Героический период революционного народничества. М.,1966; BojIK С.С. "Народная воля". 1879-¡882. М;Л.,1966; Пирумова U.M. Бакунин. М.,1970; ее же. Петр Алексеевич Крогюпшн.М.,1972; Рудницкая Е.Л. Русская революционная мысль: Демократическая печать,1864-1873. М.,1984; сеже. Русский бланкизм: Петр Ткачев. М.,1992; Твардовская В.Л. Социалистическая мысль России на рубеже 1870-1880-х годов. М.,1969; сеже, Н.Л.Морозов в русском освободительном движении. М.,1983; Троицкий H.A. "Народная воля" перед царским судом. Саратов, 1983 и др.

Как ни парадоксально, русский революционный терроризм начала века, сыгравший огромную роль в жизни страны, потрясший современников, впечатляюще отображенный русской литературой, был практически "не замечен" советской историографией.

Но, впрочем, это и неудивительно. Признать крупную роль терроризма в политической жизни страны означало "преувеличить" значение "мелкобуржуазных" партий. Отсюда и соответствующие оценки: "Политические... итоги террора социалистов-революционеров были равны нулю"5; "В целом эсеровский террор не оказал в 1905-1907 гг. большого влияния на ход революции" (1905 - 1907 гг.)6. И лишь в конце 1980-х - начале 1990-х годов в нашей литературе стали появляться более взвешенные характеристики: "В целом революционный террор не оказал в 1905-1907 гг. большого влияния на ход событий, хотя и отрицать его значение как фактора дезорганизации власти и активизации масс не следует".7

В 1990-е годы появляется ряд монографических исследований, статей, защищаются диссертации, посвященные истории политических партий начала века, в которых значительное внимание уделяется проблемам революционного терроризма. Среди них монография об эсерах-максималистах Д.Б.Павлова, исследования о партии эсеров М.И.Леонова, К.Н.Морозова, Р.А Г'ородницкого, об анархистах В.В.Кривенького и др.8

Больше внимания различным аспектам истории революционного терроризма в России уделялось зарубежными историками. Укажу на монографии и статьи А.Улама, Д.Харди, О.Радки, П.Аврича, М.Хилдермейера, Э.НаЙт, Н.Неймарка, А.Агаера и др.9В связи с всплеском терроризма на Западе в 1970-е

5Гусев К.В. Партия эсеров: от мелкобуржуазного революционаризма к контрреволюции. М.,19; ср. его же. Рыцари террора. М.,1992. С.34-35.

6Непролетарокие партии России: Урок истории. М.,1984. С.78.

'Ткшокин С.В.,Шелохаев В.В. Первая российская революция 1905-1907 гг. // Вопросы истории КПСС. 1991. №7. С.65.

'Павлов Д.Б. Эсеры-максималисты в первой российской революции. М.,1989; Леонов М.И. Эсеры в революции 1905-1907 тг. Самара, 1992; Его же. Партия социалистов-революционеров в 1905-1907 гг. М.,1997; Морозов К.Н.Б.В.Савивков и Боевая организация партии эсеров (1909-1911) // Россия и реформы. М.,1993. Вып.2; Городницкий Р.А. Егор Созоиов: мировоззрение и психология эсера-террориста И Отечественная история. 1995. №5; Его же. Б.В.Савицков и судебпо-следственная комиссия по делу Азефа // Минувшее: Исторический альманах. М;СПб.,1995. Вып. 18; Кривснький В.В. Анархисты - "подносчики снарядов"? // Полис. 1993. №2 и ДР-

?U1am A. In the Name of the People: Prophets and Conspirators in Prcrevolutioaary Russia. N.Y.,1977; Hardy D.Land and Freedom: The Origin of Russian Terrorism, 1876-

10

годы предпринимались попытки вычленить его исторические корни. У.Лакером в 1979 году был издан сборник материалов "Чтения по терроризму: историческая антология". "Почетное" место в нем отведено писаниям российских идеологов терроризма; "концепция систематического террора и его использования в революционной стратегии, - пишет Лакер, - впервые появилась между 1869 и 1881 годами в сочинениях русских революционеров".10 Нетрудно заметить, что в качестве хронологических рубежей Лакером избраны появление "Катехизиса революционера" С.Г.Печасва, с одной стороны, и программных документов народовольцев, с другой. В 1982 году вышел сборник статей по материалам международной конференции "Социальный протест, насилие и террор в Европе девятнадцатого и двадцатого веков", состоявшейся в 1979 в Бад Хоумбурге (ФРГ). Статья германского историка А. фон Борка", опубликованная в сборнике, посвящена народовольческому террору, британский историк М.Перри и германский М.Хилдермейер12, рассмотрели различные аспекты эсеровского терроризма.

В то же время проблема революционного терроризма в России как самостоятельная исследовательская задача длительное время не ставилась и надо, по-видимому, признать справедливым замечание М.Мелансона, что Никто всерьез этот феномен ire изучал, хотя "каждый уверенно о нем рассуждал"13.

Первой монографией, специально посвященной истории терроризма в России стала книга американского историка Анны

1879. Westport, Conn.,1987;Radkey О.Н. The Agrarian Foes of Bolshevism. N.Y.,1958; Avrich P. The Russian Anarchists. Princeton, 1967;Hildermeier M. Der Sozial revolutionary Partei Russlands. Coin,1978; Knight A. Female Terrorists in the Russian Socialist Revolutionary Party// Russian Review. No.38(2). April 1979; Nairaark N. Terroroists and Social-Democrats. Cambridge (Mass.). 1983; Idem. Terrorism and the Fall of Imperial Russia// Terrorism and Political Violence. 1990. Vol.2. No.2; Ascher A. The Revolution of 1905. Vol. 1-2. Stanford, 1988-1992, etc. Библиография носит, разумеется, весьма выборочный характер. В библиографическом справочнике по истории терроризма в США и Европе с 1800 по 1959 год, насчитывающем 5892 названия, на долго работ о России приходится 373 позиции - Terrorism in the United States and Europe, 1800-1959: An Annotated Bibliography. Сотр. M.Newton,J.Newton. N.Y. and London, 1988.

"•The Terrorism Reader/ Ed. by W.Laqueur. London, 1979. P.48.

"von Borke A. Violence and Terror in Russian Revolutionary Populism: the Narodnaya

Volya, 1879-83 // Social Protest, Violence and Terror in Nineteenth- and Twenticth-c

entury Europe. Ed. by W.Mommsen and G.Hirschfcld. N.Y.,1982. P.48-62.

"Perrie M. Political and Economic Terror in the Tactics of the Russian Socialist-

Revolutionary Party before 1914; Hildermeier M. The Terrorist Strategies of the Socialist-

Revolutionary Party in Russia, 1900-14// Social Protest____Pp.63-79 and 80-87.

!3Geifman A. Thou Shalt Kill/ Revolutionary Terrorism in Russia, 1894-1917. Princeton, New Jersey, 1993 (суперобложка).

Гейфман "Убий! Революционный терроризм в России. 1894-1917"м. В книге Гейфман, написанной на основе широкого круга источников, показан подлинный размах терроризма в Российской империи начала века. Обоснованными выглядят мысли автора, что массовое насилие было не единственным, а может быть, и не главным фактором первой российской революции. Терроризм играл не меньшую роль. Справедливо наблюдение Гейфман и о том, что террор практиковали все революционные партии.

Однако ценность ее исследования, на наш взгляд, снижает односторонность автора. Для нее революционеры - только экстремисты, использующие любые средства в борьбе против легитимной власти. Возможно, на концепцию Гейфман повлияло некритическое использование источников полицейского происхождения.

Одна из центральных идей Гейфман - то, что в начале XX в. господствовал новый тип террористов, скорее предшественников современных экстремистов, нежели преемников русских революционеров XIX в. Она уделяет теориям терроризма подчеркнуто незначительное внимание, полагая, во многом справедливо, что между возвышенной риторикой теоретиков и кровавой реальностью российской революции достаточно большая дистанция.

По нашему мнению, она была гораздо короче, чем это представлено в книге Гейфман. Вначале все-таки было слово. Довольно отчетливо, что мы надеемся доказать в настоящем исследовании, прослеживается и связь терроризма 70-80-х гг. XIX а начала XX в.

Структура работы.

Написанное по проблемно-хронологическому принципу диссертационное исследование состоит из введения, пяти глав, заключения и приложения.

Во введении обосновывается научное значение темы и ее новизна, определяются предмет, цели и задачи исследования, уточняется терминология и обосновываются хронологические рамки, методы исследования, анализируется степень изученности темы, дается обзор использованных источников.

В главе первой рассматривается зарождение террористической идеологии в 1860-х годах и се оформление и расцвет в эпоху "Земли и воли" и "Народной воли".

"Geifman, Anna. Thou Shall Killl/Revolutionary Terrorism in Russia, 1894-1917. Princeton, New Jersey, 1993.

Глава вторая посвящена анализу дискуссий о применении террористической тактики в литературе, преимущественно эмигрантской, 1880-1890-х годов; этот период сыграл важную, возможно, ключевую роль в идейной подготовке революционного терроризма начала XX века.

В главе третьей рассматривается идеология, психология и этика эсеровского терроризма, ставшего одним из важнейших факторов политического развития России кануна и периода первой русской революции.

Четвертая глава посвящена анархистскому террору; специальный раздел отводится анализу взглядов на революционный терроризм П.А.Кропоткина и их влиянию ira современное ему анархистское движение.

В заключительной, пятой главе, рассматривается эволюция взглядов на революционный терроризм российских социал-демократов, их полемика против социалистов-революционеров и, с другой стороны, двойственность их отношения к этому способу борьбы, предполагавшая допустимость применения терроризма при определенных обстоятельствах. Особое внимание уделяется взглядам на террористическую тактику Г.В.Плеханова и В.И.Лешша.

В заключении дается оценка месту терроризма в российском освободительном движении, степени его воздействия на российские общество и власть, влиянию террористических традиций на дальнейшее развитие страны.

Апробация и практическое значение исследования.

Результаты исследования апробированы в публикациях автора общим объемом более 20 п.л. В их числе - сборники документов, мемуаров и исследований, подготовленных автором -"Кровь по совесги": Терроризм в России" (Ростов-на-Дону: РГПУ, 1994); "История терроризма в России в документах биографиях, исследованиях" (Росгов-на-Дону: "Феникс", 1996), "Женщины-террористки в России" (Ростов-на-Дону: "Феникс", 1996), получившие положительную оценку в российской и зарубежной печати. Отдельные положения диссертации излагались автором в докладах на российских и международных научных конференциях, в том числе посвященных памяти П.А.Кропоткина (Москва -Санкт-Петербург,1992), террору и терроризму в истории России XX в. (Москва, 1994) и др. Исследования автора стали основой для спецкурса, который читается им на историческом факультете Ростовского государственного педагогического университета, в

Институте повышения квалификации преподавателей высшей школы при Ростовском государственном университете.

О практическом значении работ автора говорит то, что книга "История терроризма в России" была рекомендована Южным отделением Российской академии образования в качестве дополнительного учебного пособия для студентов вузов, ряд работ автора вошел в учебное пособие для учителей и студентов "За строкой учебника истории" (Ростов-на-Дону, 1995), публикации автора используются в качестве учебного материала в ряде университетов России. Настоящая диссертация может быть использована при разработке общих курсов истории России, курсов по истории политических партий и общественных движений.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

В главе первой рассматривается формирование идеологии терроризма от ее зарождения в 1860-х годах до оформления в систему в период деятельности революционных народнических организаций "Земля и воля" и "Народная воля". Впервые идеи о достижении социальных и политических изменений путем политических убийств были сформулированы в прокламациях начала 1860-х гг. В наиболее откровенной и яркой форме - в "Молодой России" П.Г.Зайчневского. Ее автор видел образец в якобинском терроре периода Великой французской революции и заявлял, что в случае необходимости крови будет' пролито "втрое больше". Был определён и первоочередной объект террора -императорская фамилия; автор "Молодой России", указывая на связь царя с "императорской партией", угнетающей народ, замечал: "Ни он без неё, ни она без него существовать не могут. Падёт один - уничтожится и другая."

Психологическими и логическими основами идей "Молодой России" были юношеский максимализм и внешняя простота решения вопроса о власти в самодержавном государстве, где власть монарха кажется абсолютной и физическое устранение её носителя должно привести, на первый взгляд, к разрушению политической системы в целом. Соблазн террористической идеи, кроме того, что ее реализация, казалось, вела кратчайшим путем к цели, заключался еще и в ее своеобразной "гуманности". С одной стороны, истребление "сотни, другой людей", а с другой, неисчислимые жертвы, если придется вызвать всероссийский бунт.

А.И.Герцен усматривал в идеях "Молодой России" влияние западного социализма и в еще большей степени романтической

литературы и акцептировал внимание на возрастной природе революционного максимализма.

Настроения Зайчневского и его друзей разделяло немало радикалов; идея цареубийства активно обсуждалась в радикальных кружках первой половины 1860-х годов. Конкретные очертания план цареубийства начал принимать в организации Н.А.Ишутина - И.А.Худякова. 4 апреля 1866 г. Д.В.Каракозов, наслушавшись кроваво-инфантильных разговоров в кружке своего двоюродного брата Ишутииа, стрелял в Александра II, открыв тем самым эпоху терроризма в России.

Реакция народа и общества оказалась прямо противоположной той, на которую рассчитывал террорист. С осуждением покушения выступил А.И.Герцен, который счел его результатом действий фанатика-одшгочки. Известные деятели революционно-демократического движения 1860-х гг. Н.Я.Николадзе и М.К.Элпидип, также не одобрившие покушения Каракозова, были ближе к истине, когда признавали, что выстрел Каракозова - не случайность, а следствие настроений, достаточно распространенных в радикальной среде. Ншоладзе считал покушение результатом "печальной необходимости", к которой "часть молодежи поколения приведена правительством."

Радикальная среда конца 1860-х годов породила первую в России террористическую организацию, а террористические настроения кристаллизовались в своеобразный "Террористический манифест" - "Народную расправу" и "Катехизис революционера", созданные невероятной энергией и изврал\енно-последовательной мыслью С.Г.Нечаева. В "Катехизисе революционера" была сформулирована идея разделения общества иа категории, в соответствии со степенью вреда для дела революции и поставлена задача последовательного истребления наиболее вредных лиц.

Осуществить Нечаеву удалось только один террористический акт - его жертвой стал студент, участник нечаевской "Народной расправы" И.И.Иванов, выразивший сомнения в некоторых действиях Нечаева. Убийство Иванова стало классическим "теоретическим" убийством. Он, но мнению Нечаева, представлял опасность для "Народной расправы", подрывая авторитет ее руководителя - и был уничтожен в полном соответствии с шестнадцатым параграфом "Катехизиса..." -"прежде всего должны быть уничтожены люди, особенно вредные для организации". Дистанция между теорией и практикой оказалась у русских революционеров на удивление короткой.

"Нечаевщина" вызвала аллергию у русских революционеров к терроризму и заговорщичеству почти на десять лет. Однако она

оказалась отнюдь не случайным и преходящим явлением. Иечаевская традиция - физического истребления или терроризацип "особенно вредных" лиц, беспрекословного подчинения "низов" революционному начальству, наконец, оправдания любого аморализма, если он служит интересам революции, прослеживается на протяжении всей последующей истории русского революционного движения. Терроризм и заговорщичество стали его неотъемлемой частью, а нравственные основы, заложенные декабристами и Герценом, все больше размывались.

Условия, приводившие к возрождению террористических идей и к возобновлению террористической борьбы, оставались в России неизменными на протяжении четырех десятилетий после начала реформ 1860-х годов - разрыв между властью и обществом, незавершенность реформ, невозможность для образованных слоев реализовать свои политические притязания, жесткая репрессивная политика властей но отношению к радикалам при полном равнодушии и пассивности народа толкала последних на путь терроризма. А затем все возраставший взаимный счет покушений и казней приводил все к новым виткам кровавой спирали.

Однако у терроризма был и еще один источник -теоретический. Террористическая идея, возникнув под влиянием определенных общественных условий в умах молодых людей, чей революционный темперамент перехлестывал через край и был не всегда в ладах с разумом, развивалась, приобретая все более логический и стройный вид. Она развивалась под влиянием революционной практики, но и сама оказывала на нее все большее воздействие. Немалое число неофитов пришло в террор под влиянием чтения соответствующей литературы или речей подсудимых на процессах террористов.

Ключевым в дальнейшей истории российского терроризма стал 1878 год, политически начавшийся выстрелом В.И.Засулич. Если нечаевский терроризм шел от теории и убийство Иванова диктовалось холодным расчетом, то покушение Засулич -следствие чувства оскорбленной справедливости. И парадоксальным образом - этот абсолютно беззаконный акт стал своеобразным средством защиты закона и прав личности. Это очень точно почувствовали присяжные заседатели, вынесшие по делу Засулич оправдательный вердикт. Дело Засулич высветило еще один мотив перехода радикалов к терроризму - при отсутствии в России гарантий личных прав и, разумеется, демократических свобод, оружие казалось тем людям, которые не могли взглянуть на человеческую историю с точки зрения

вечности, единственным средством самозащиты и справедливого возмездия.

У терроризма в России было два "автора" - радикалы, снедаемые революционным нетерпением, и власть, считавшая, что неразумных детей надо не слушать, а призывать к порядку. Даже если некоторых из них придется для этого повесить. Эта взаимная глухота, неспособность к диалогу приводили все к большему озлоблению обеих сторон, к новым ниткам насилия. Свою роль сьирала также позиция части российских либералов, сочувствовавших террористам и оказывавших им материальную поддержку.

В программе крупнейшей революционной организации второй половины 1870-х годов - "Земли и воли" - террору отводилась ограниченная роль. Он рассматривался как средство самозащиты и дезорганизации правительственных структур, признавалось целесообразным "систематическое истребление наиболее вредных или выдающихся лиц из правительства и вообще людей, которыми держится тот или другой ненавистный порядок".

Однако "дезорганизаторская" деятельность все больше напоминала политическую борьбу, а террор все меньше казался вспомогательным средством. Расхождения между теорией и практикой, диссонанс в сознании революционеров отчетливо видны в таком документе переходного периода, как прокламация С.М.Кравчинского "Смерть за смерть", написанная им после убийства шефа жандармов Н.В.Мезенцева. В защиту политических убийств на страницах первого номера "Земли и воли" выступил Д.А.Клеменц.

Терроризм, чем бы ни руководствовались лица, его применявшие и приветствовавшие, в 1878 - начале 1879 годов становится обычным приемом борьбы русских революционеров, некоторые из них начинают признавать его единственно возможным и эффективным способом борьбы. Особое значение для развития террористической идеи имели деятельность и взгляды В.А.Осинского. Осинский и его товарищи первыми назвали себя Исполнительным комитетом и попытались возвести терроризм в систему. Значительное эмоциональное воздействие на революционеров конца 1870-х гг. оказало предсмертное письмо Осинского, в котором он призывал своих соратников перейти к террору.

Наиболее последовательно возведение политических убийств в систему отстаивал в революционной журналистике "переходного" периода Н.А.Морозов. В статье "Значение

политических убийств", он, начав с заявлений, вполне укладывающихся в землевольческий "канон", пошел дальше, придя к заключению, что "политическое убийство - это осуществление революции в настоящем."

Принципиально террор не занимал главного места ни в нрограммшях документах "Народной воли", организации, само название которой стало символом терроризма, ни - за исключением отдельных периодов - в деятельности партии. И все же в историю "Народная воля" вошла, благодаря серии покушений на императора, завершившихся цареубийством 1 марта 1881 г., прежде всего как террористическая организация. Все последующие террористические организации в России отталкивались от народовольческого опыта, принимая его за эталон или пытаясь модернизировать, все последующие идеологи терроризма тщательно изучали народовольческие документы, пытаясь уяснить, в чем причина поражения партии - во внешних ли обстоятельствах, или же в самой системе взглядов народовольцев.

В "Программе Исполнительного комитета" террору отводилось достаточно скромное место. Повторяя во многом землевольческую программу, в которой террор рассматривался прежде всего как орудие самозащиты и мести, программа народовольческая рассматривает его "как один из эффективных методов подрыва власти, как наступательное оружие"(В.А.Твардовская). Террор должен был "давать непрерывное доказательство возможности борьбы против правительства, поднимать таким образом революционный дух народа и веру в успех дела и, наконец, формировать годные и привычные к бою силы."

Со временем, убедившись, что наибольшие успехи партии, рост ее авторитета в революционной среде и в обществе связаны прежде всего с террором, народовольцы возлагают на него все большие надежды. Уже в "Подготовительной работе партии" (весна 1880 г.) террор рассматривается как важнейпшй элемент при захвате власти.

Отношение "революционеров всех фракций" к терроризму менялось под влиянием народовольческих достижений. П.Л.Лавров, в мае 1880 г. предупреждавший, что терроризм в конечном счете вызовет "общее отвращение" и что если правительство продолжит "серьезную войну против террористов, нет ни малейшего сомнения, что все они погибнут, а императорство останется", после 1 марта 1881 г. отмечал, что "все живые силы страны примкнули к этой партии", а Исполнительный комитет "своей энергической деятельностью" "в невероятно

короткое время довел дето расшатывания русского императорства весьма далеко."

Другой крупнейший идеолог народничества - и.Н.Ткачев, поначалу видевший в терроре лишь средство защиты от шпионов, после 1 марта 1881 г. выступил со страстной проповедью терроризма, которая достигла кульминации в статье "Терроризм как единственное средство нравственного и общественного возрождения России". Ткачев признал терроризм "не только наиболее верным и практическим средством дезорганизовать существующее тюлицейско-бюрократическое государство", но и "единственным действительным средством нравственно переродить холопа - верноподданного в человека - гражданина."

Эволюция русской революционной мысли в направлении признания террористической тактики наиболее эффективной в конкретных условиях России рубежа 1870-1880-х гг. заставляет внимательней рассмотреть аргументы сторонников "террористической революции", высказанные еще до главных народовольческих достижений. Мы имеем в виду Н.А.Морозова и его немногочисленных последователей (О.С.Любатович и Г.Г.Романенко).

Морозов предложил в августе 1879 г. свой вариант программы Исполнительного комитета, отвергнутый большинством членов ИК в силу чрезмерной роли, которая отводилась н нем террору. Морозов издал, с некоторыми изменениями и дополнениями, свой вариант программы под названием "Террористическая борьба" (1880).

Придя к заключению, что против государственной организации открытая борьба невозможна, он усматривал силу той горсти людей, которую выдвигает- из своей среды ''интеллигентная русская молодежь" в се энергии и неуловимости. Ее способ борьбы не требует- привлечения посторонних тподей, поэтому тайная полиция оказывается практически бессильной.

Морозов выражал уверенность, что победа "террористического движения" будет неизбежна, если будущая террористическая борьба "станет делом не отдельной группы, а идеи, которую нельзя уничтожить, подобно личностям." Идеи Морозова выходили за рамки конкретной ситуации России рубежа 1870-1880-х годов. Он считал, что русские террористы должны "обобщить в теории и систематизировать на практике ту форму революционной борьбы, которая ведется уже давно. Политические убийства они должны сделать выражением стройной, последовательной системы."

В значительной степени революционное движение в России пошло по предсказанному им пути. Прежде всего это касается народовольцев, неоднократно открещивавшихся от морозовской брошюры. Но на практике своей славой и влиянием "Народная воля" была обязана преимущественно террору. Совсем по Морозову, который писал, что "всякая историческая борьба идет по линии наименьшего сопротивления."

Морозов мечтал, чтобы террористические идеи укоренились среди революционеров разных национальностей. "Мы знаем, -писал он, - какое сильное влияние оказывают идеи на человечество... Идея террористической борьбы, где небольшая горсть людей является выразительницей борьбы целого народа и торжествует над миллионами людей такова, - что раз выясненная людям и доказанная на практике, не может уже заглохнуть."

Идея не заглохла. Отношение русских революционеров к терроризму в "послемартовский" период колебалось в основном в пределах между трактовкой этой проблемы в программе Исполнительного комитета и брошюре Морозова. Единственным серьезным "зигзагом" были идеи, сформулированные в программе "Молодой партии "Народной воли" (1884 г.). В ней провозглашался аграрный и фабричный террор, направленный против непосредстветшых эксплуататоров - помещиков и фабрикантов. Такой террор должен быть понятен массам и приведет к сближению их с революционерами, полагали лидер "молодых" П.Ф.Якубович и его сторонники. Эти идеи возникли на почве разочарования в терроре "центральном" - ведь народные массы или не отреагировали на него вовсе, или отреагировали совсем не так, как предполагали революционеры.

"Народная воля" после грандиозного лопатинского провала рухнула окончательно. Если под "Народной волей" понимать партию, организационные и идейные основы которой были заложены па Липецком съезде. Попытки возродить ее в середине и второй половине 80-х гг. были неудачны. Однако идея террористической борьбы прочно вошла в сознание русских революционеров.

Программная брошюра "южно-русской" народовольческой организации написанная Я.Я. Штернбергом и озаглавленная им "Политический террор в России", представляет собой трактат, обосновывающий терроризм как единственную возможную форму борьбы против деспотизма в России. Крестьянское восстание Штернберг считал не только обреченным на провал в силу существования многомиллионной дисциплинированной армии, но и потому, что воспользоваться его плодами для политических

целей будет всесьма затруднительно ввиду его стихийности, "тем более для русской интеллшенции, не заручившейся положительными симпатиями массы". Отсюда следовал еще совсем недавно немыслимый для революционера-народника вывод об исторической целесообразности для русской интеллш енции предотвратить возможное крестьянское выступление.

Обоснование террористической тактики, которое давалось в программе "Террористической фракции партии "Народной воли" (в изложении А.И.Ульянова) представляет своеобразный синтез идей, сформулированных в народовольческих документах ("Программа Исполнительного комитета", "Письмо Исполнительного комитета к Александру III") и "Террористической борьбе" Морозова. Террор характеризовался Ульяновым как "столкновение правительства с интеллигенцией, у которой отнимается возможность мирного культурного воздействия на общественную жизнь", т.е. возможность вести социалистическую пропаганду. Ульянов писал, что главное значение террора - это средство "вынуждения у правительства уступок путем систематической его дезорганизации".

После ареста "вторых первомартовцев" терроризм в России почти на пятнадцать лет стал делом чистой теории или полицейских экспериментов. Однако эта теория разрабатывалась очень активно.

В главе 2 рассматривается развитие террористических идей в "пост-народовольческий" период. Полтора десятилетия "затишья" между двумя мощными волнами терроризма в России в идейном отношении явились, возможно, важнейшими для дальнейшего развития этого способа революционной борьбы. Крах "Народной воли" и неудачи попыток ее возрождения требовали пересмотра ее идейного багажа и тактических приемов. Бурное развитие социал-демократии и критика, которой со стороны адептов нового для России учения подверглось народовольческое "наследство", требовали от "наследников" адекватного ответа. Дискуссии, которые велись на страницах нелегальной - преимущественно эмигрантской - печати, способствовали, прямо или косвенно, утверждению террористических идей в умах и душах немалого числа русских революционеров. Некоторые публицисты, отстаивавшие террористическую тактику в 1890-е годы, оказались впоследствии среди основоположников и идеологов крупнейшей революционной партии России, взявшей на вооружение террор. Среди них были Н.С.Русанов, Х.О.Житловский, В.М.Чернов и другие.

Со страниц эмигрантских газет "Самоуправление" и "Свободная Россия" раздаются призывы к борьбе за политическую свободу при опоре на либеральное общество и временном отказе от пропаганды социализма; терроризм остается главным средством достижения цели. Один из издателей "Свободной России" и главный трубадур терроризма Н.Л.Бурцев писал о том, что "все пункты программы, кроме политического террора, имеют теперь для организации второстепенное значение". Отказываясь на время от социализма, Бурцев, но его же словам, сводил политическую борьбу к простому бомбюму.

Поражение "Народной воли" объяснялось прекращением террора после цареубийства и отсутствием эффективной поддержки партии со стороны либералов. Казалось, что народовольцы потерпели неудачу вследствие того, что не смогли сделать террор непрерывным. Так рассуждали не только эмигрантские публицисты, но и те, кто пытался продолжать борьбу в России.

Для народовольческих или полународовольческих групп конца 1880-х - начала 1890-х гг. террор представлялся единственно возможным способом борьбы в данный момент. Или даже единственным способом заявить о своем существовании. Однако положение к середине 1890-х годов начинает постепенно меняться. Рост рабочего движения породил у революционеров новые надежды и привел к усилению влияния социал-демократических идей. Неизменные неудачи террористических приготовлений -чаще всего еще на уровне разговоров - заставляли усомниться в целесообразности пути "людей 1-го марта".

Эволюция отношения к террору отчетливо прослеживается в изданиях последней в России серьезной организации, которая стремилась подчеркнуть свою связь с "Народной волей" в самом названии - петербургской "Группы народовольцев". Для первого состава группы, выпустившего в 1892 и 1893 годах два номера "Летучих листков", терроризм остается непременным атрибутом борьбы русских революционеров, и автор статьи "Накануне" в первом номере "Листка" пишет: "Надо решительно признать, что обращение русских революционеров к самоличной борьбе с правительством, борьбе террористической, отнюдь не было опрометчивым шагом, сделанным сгоряча. . . террор все еще не избыт нами и стоит грозным призраком. . ."

В результате дискуссий, которые велись в группе, было решено отказаться от террора "даже и в теории" и направить издательскую деятельность главным образом на пропаганду и агитацию в рабочей среде. В четвертом номере "Летучего листка",

датированном 9-м декабря 1895 т., о терроризме уже не упомишшось новее.

Во второй половине 1890-х годов отношение к терроризму участников социально-революционных групп в России становится крайне сдержанным, если не отрицательным. Если террор и признавали, то старались открыто об этом не заявлять. Дело лшературной защиты терроризма "пришлось" взять на себя эмигрантам.

На страницах изданий "Группы старых народовольцев" Е.Г.Левит заявил, что "единственная ошибка террористической борьбы - ее прекращение", а Н,С.Русанов указал, что лишь в результате пассивности либералов самодержавие, "вытолкнутое на время динамитными взрывами из отвесной линии, покачалось некоторое время направо и налево и затем пришло в прежнее положение."

В.Л.Бурцев в 1897 г. издал в Лондоне три номера журнала "Народоволец". Даже на не отличавшихся умеренностью русских революционеров "Народоволец" произвел несколько шокирующее впечатление. На страницах журнала "боевую" программу предлагалось свесги "к одному пункту: цареубийству, - а, если бы оказалось нужным, то к целому ряду цареубийств и к систематическому политическому террору ". Возобновление террористической борьбы в России, по мнению Бурцева, являлось "не только наиболее настоятельной потребностью революционного движения, по и его неизбежным условием". Бурцеву не удалось сплотить русских революционеров на платформе чистого терроризма. Уж очень схематичной и прямолинейной выглядела его программа. Больше преуспели деятели, открыто принимавшие народовольческое "наследство", но стремившиеся "модернизировать" его в духе веяний времени.

Особую роль в развитии террористических идей сыграла брошюра Х.О.Житловского "Терроризм и борьба за политическую свободу" (1898), полемически заостренная против работ Г.В.Плеханова. Подвергнув критике свертывание народовольцами пропаганды среди рабочих, Житловский в то же время не сомневался, что "не террору партия обязана своим поражением, а отсутствию тех условий, которые дали бы возможность сделаться террористической деятельности беспрерывной. Орудие не виновато в том, что его не употребляли в дело, или употребляли, не обставив дело более прочными гарантиями успеха". Террор "Народной воли" оказался безрезультатным потому, что он "не был политическим террором рабочей партии."

Нетрудно заметить разницу между воззрениями сторонников "террористической революции" от Морозова до Бурцева, с одной стороны, и Житловского, с другой. Если первые рассчитывали на "неуловимых террористов-одиночек, то последний возлагал надежды на русский рабочий класс, который должен вырабатывать "боевые организации, которые подняли бы меч, выпавший из рук побежденной "Народной воли" и вступили бы в непосредственную борьбу с русским правительством". Если первые уповали на "качество" революционеров-террористов, то последний - на их количество.

Житловский стремился соединить народовольческое наследие с тем новым, что внесла в русскую революционную мысль социал-демократия: "Народная воля" дала нам могучее орудие борьбы, с помощью которого партия может добиться необходимой для нее политической свободы. Социал-демократы указали па класс промышленных рабочих, как на главную точку приложения интеллигентных социально-революционных сил. Русским социалистам - революционерам ост ается объединить эти элементы и направить свою деятельность к тому, чтобы этот класс промышленных рабочих на самом деле сделался носителем и исполнителем всей социально - революционной программы."

В 1901 г. парижской "Грудной старых народовольцев" был издан первый номер журнала "Вестник русской революции". В программной статье заявлялось, что "мы считаем себя идейными продолжателями "Народной воли". Правда, свою программу продолжатели народовольцев собирались выводить из окружающих условий, прежде всего из развития капитализма "в его разрушающих и созидающих формах". В этом же номере была опубликована заметка М.Р.Года, который предостерегал против сужения программы и тактики "Народной воли", против абсолютизации какой-либо одной ее стороны - заговорщичества, пропаганды и агитации среди рабочих, или террора. Надо вернуться, настаивал Гоц, к широкому пониманию "форм социалистической и политической борьбы", свойственному народовольцам. Разумеется, террор занимал почетное место среди этих форм - но лишь в сочетании с другими.

Очевидно сходство идей Житловского и авторов "Вестника..." с "установочными" статьями в эсеровских изданиях. В этом нет ничего удивительного - Житловский был идейным наставником главного идеолога эсеров В.М.Чернова, а "Вестник..." со второго номера стал теоретическим органом партии.

В отличие от эмигрантов, путь к идейному одобрению террора у революционеров народнического толка, действовавших в России, был более извилистым. Отрицательно отнеслись тс террористической тактике участники Южного союза социалистов-революционеров. Однако террор нашел croc место в программных брошюрах Северного союза социалистов-революционеров ("Наши задачи") и Рабочей партии политического освобождения России ("Свобода").

Итак, террористическая идея в России пережила и полтора десятилетия неудачных попыток претворить ее в жизнь, и полицейские преследования ее пропагандистов, и критику со стороны социал-демократов. За это время не изменились принципиально ни взаимоотношения власти и общества, пи умонастроения значительной части русских революционеров, считавших, что народные массы не смогут выразить свою волю, если революционеры не расчистят для этого дорогу. Некоторые полагали даже, что для завоевания политической свободы хватит только террористической борьбы. Однако большая часть сторонников террористической тактики, в духе времени, рассматривали ее не как самодостаточную, а как неотъемлемый элемент, дополняющий борьбу массовую, помогающий массовому движению, пробуждающий революционную активность и дезорганизующий в то же время правительство.

В начале 1901 г. раздались выстрелы террористов-одиночек, показавшие, что недовольство части общества политикой властей, не имеющее легальных каналов для выхода, чревато экстремистскими формами протеста. Стихийное возобновление террора воодушевило его последовательных сторонников и заставило заколебаться противников.

В конце 1901-начале 1902 г., образовалась партия социалистов-революционеров. Впервые со времен "Народной воли" возникла всероссийская революционная партия, сумевшая не только объявить террор одним из средств своей борьбы, но и развернуть его в масхлтабах, далеко превзошедших народовольческие. Террористические теории получили

возможность пройти испытание практикой. В свою очередь успехи и неудачи террористической борьбы стимулировали новый виток теор етических дискуссий.

В главе 3 рассматриваются идейные и этические основы эсеровского терроризма. Эсеры начали террористическую борьбу до "официального" определения ее задач и места в партийной деятельности. Причины этого были психологического порядка -

боялись неудачи и посему решили принять партийную ответственность лишь за успешный террористический акт. Поэтому и будущая партийная Боевая организация считалась лишь инициативной группой, которой предстояло доказать свою способность осуществить задуманное.

Лишь после первого успешного партийного теракта -убийства министра внутренних дел Д.С.Сипягина - было объявлено о существовании Боевой организации, а партийное отношение к террору сформулировано в статье В.М.Чернова "Террористический элемент в надпей программе". Чернов констатировал, что террористические действия оказались необходимыми и неизбежными. Террористические акты он считал необходимыми прежде всего как средство защиты, как орудие необходимой самообороны. Из контекста статьи следовало, что террор, в отличие от землевольческих или народовольческих представлений, рассматривается им не только как средство самозащиты партии , а как способ самообороны общества от произвола властей.

Другое значение террористических актов - агитационное. Они заставляют шодей политически мыслить "хотя бы против их воли". Осторожно в программной статье оценивалось дезорганизующее воздействие террора на "правящие круги".

Некоторый скептицизм в отношении дезорганизующего воздействия терроризма на власть объяснялся, на наш взгляд, как учетом опыта истории - цареубийство 1 марта 1881 г. привело, после краткого периода колебаний, к консолидации власти - так и довольно обескураживающими последствиями убийства Сипягипа - на освободившееся место был назначен В.К.Плеве, который, с точки зрения оппозиции любого толка, был еще хуже.

В статье Чернова выделяются еще две проблемы, и в дальнейшем находившиеся в центре внимания эсеровских публицистов и идеологов: соотношение терроризма и массового движения и нравственного оправдания политических убийств. И в этой, программной, и в ряде других статей, принадлежавших партийным авторам, неизменно подчеркивалось, что "террор -лишь один из родов оружия, находящийся в руках одной из частей нашей революционной армии." Террор может быть эффективен лишь во взаимодействии с другими формами борьбы. Он должен не заменить, а лишь дополнить и усилить массовую борьбу.

В статье "Террор и массовое движение" подчеркивалось, что "террористические акты должны иметь возможно более тесную связь с массовым движением, опираться на нужды этого движения и дополнять его и, в свою очередь, давать толчок проявлениям

массовой борьбы, возбуждая революционное настроение в массах"... только "синтез борьбы и открыто-массовой, и конспиративно-партизанской, борьбы и путем стачек, и путем демонстраций, и путем террора" может привести к успеху.

Идея о "синтезе" различных форм революционной борьбы была успешно претворена в жизнь в период революции 1905-1907 гг. Причем призывы к партизанской борьбе, а по сути к массовому терроризму раздавались тогда не только со стороны эсеров и анархистов, но и недавних непримиримых критиков террористической тактики - социал-демократов.

Избежать опасности "затерроризирваться" партия собиралась путем строгого организационного разделения общепартийной и террористической деятельности, наделив для этого Боевую организацию значительной автономией, граничащей с полной свободой от норм партийной дисциплины и этики.

Общепартийное понимание терроризма подверглось критике со стороны крайне левых членов партии (Я.Л.Юделевский), считавших, что террор в партийной программе и тактике занимает подчиненное место и используется недостаточно эффективно, а близкий к партии ВЛ.Бурцев пришел к выводу, что на эсеров можно смотреть, как па "партию с террористическими тенденциями, но о ней нельзя сказать, что она - террористическая партия". С другой стороны, бывший народоволец А.Н.Бах поначалу отказался вступить в партию, считая, что увлечение террором приведет ее к участи "Народной воли".

Ехли в партийных кругах и были какие-либо сомнения относительно целесообразности террора, то убийство В.К.Плеве их окончательно рассеяло. Политика правительства изменилась; на смену реакционеру Плеве пришел склонный искать компромисса с обществом П.Д.Святополк-Мирский. Начавшиеся попытки либерализации режима на фоне военных неудач и внутреннего кризиса вылились в массовое насилие 1905 г., начатое правительством 9 января.

Итак, то, что не сработало в 1881-м, получилось в 1904-м. Путь, указанный народовольцами, не оказался дорогой в тупик. Террористическая тактика доказала свою эффективность при определенных исторических условиях и обстоятельствах. Другая проблема, которая стояла перед идеологами терроризма -нравственное его оправдание.

Главный идеолог партии Чернов исходил из неизбежности революционного насилия для изменения существующего строя. В этом случае террористическая борьба потребует меньше жертв, чем массовая революция. В статьях "Революционной России"

проводилась мысль о принципиальной разнице между правительственным насилием и силой, которую ему противопоставляют революционеры. Сила защищает личность и ее права, насилие - нападает на них. Сила сплошь и рядом является одним из орудий борьбы со злом; насилие же всегда служит- злу и поддерживает его. Значение терактов как ответ на правительственные насилия - что служило их нравственным оправданием - подчеркивали в своих заявлениях и показаниях арестованные террористы.

Дополнительным оправданием политических убийств служило то, что террористы нередко сознательно шли на верную гибель. "С морально-философской точки зрения акт убийства должен быть одновременно и актом самопожертвования,"- писал В.М.Зензинов. Таким образом, право на политическое убийство получало философское обоснование и, исходя из вышеприведенных моральных оценок, можно было утверждать, как это делал Зензинов, что террористы, "бравшиеся за страшное оружие убийства - кинжал, револьвер, динамит - были в русской революции не только чистой воды романтиками и идеалистами, но и людьми наибольшей моральной чуткости!"

Еще одним крайне щекотливым с точки зрения морали моментом было определение "мишеней" для террористов. Ведь террористический акт был убийством человека, чья личная вина не была установлена никаким судом. Не был определяющим и пост, который занимал тот пли иной чиновник, хотя наибольшие шансы отправиться на тот свет по постановлению эсеровского ЦК имел министр внутренних дел, по должности возглавлявлшй политическую полицию. Как правило, основанием для осуществления теракта служило общественное мнение; негативные публикации на страницах партийной печати являлись нередко приговором.

Произвол был возведен революционерами в норму задолго до захвата одной из революционных фракций власти. Надо было очень далеко уйти от банальных представлений о нравственности, чтобы провозглашать убийство - великим подвигом, а убийцу -какими бы мотивами он ни руководствовался - национальным героем. Однако своеобразие российской ситуации состояло в том, что убийц-террористов считали героями не только их товарищи-революционеры, но и достаточно широкие слои общества.

Нравственный тупик заключался в том, что революционное насилие казалось единственной силой способной противостоять произволу властей. Бессудные расстрелы рабочих-железнодорожников войсками иод командованием- генерала

Г.А.Мина, истязания крестьян в Тамбовской, Саратовской, Полтавской губерниях, закончились убийствами тех, кого общественное мнение считало за них ответственными. "Террористические акты в такой же мере вопрос политической необходимости, как и дело непосредственного чувства. Не все люди, на глазах которых совершаются безнаказанно убийства и истязания, способны выносить эти ужасы", - писал Л.Э.Шишко.

Ни власть, ни ее противники не нашли выхода из этого политического и нравственного тупика; впрочем, они его не очень-то и искали, уповая на уничтожение противостоящей стороны. Спираль насилия продолжала раскручиваться; победителей п этой схватке не оказалось.

Терроризм, был одним из важнейших компонентов революции; сбылись пожелания эсеровских теоретиков о соединении терроризма с массовым движением. Однако именно это соединение положило начало деградации террора и если успешные теракты кануна и начала революции подняли авторитет партии на невиданную высоту, то вскоре выяснилось, что джинн терроризма отказывается слушаться своих "хозяев", да к тому же производит па общество все более отталкивающее впечатление. Высшие успехи эсеровского терроризма одновременно знаменовали начало его разложения. Террор пошел в "низы", объектами террористических атак становились все чаще рядовые полицейские пли мелкие чиновники. Возросло число случайных жертв. Ответственность за это в значительной степени несли партийные идеологи; летом 1905 г. на страницах "Революционной России" было провозглашено, что в условиях открытой схватки революционеров с властью государственные служащие любого уровня не могут считаться нейтральными. Т.е. был санкционирован террор против "мелких сошек".

От партии откололись оппозиционные группировки, образовавшие "Союз социалистов-революционеров-

максималистов", провозгласивший террор своим основным средством борьбы. В программном отношении -расхождения заключались в том, что "раскольники" не признавали программы-мипимум, настаивая на осуществимости немедленной социализации земли, фабрик и заводов. В тактическом плане максималисты отдавали приоритет терроризму, считая его универсальным средством борьбы против самодержавия, эксплуататоров, а также лучшим методом агитации, способным в конце концов побудить массы к восстанию. Этими эсеровскими раскольниками были совершены самые кровавые и

отвратительные террористические акты в годы революции, в том числе взрыв дачи П.Л.Столыпина 12 августа 1906.

В условиях спада революции, эсеры совершенно неадекватно оценили текущий момент, не уловили перемен в настроении и общества и народа. Террор, давно "вышедший из берегов", пугавший не только значительную часть либерального общества, но и крестьянства, городских обывателей, но-прежнему казался им универсальным оружием. "Измельчание" террора, вырождение его кое-где в бандитизм являлось одной из важнейших причин падения его популярности и прекращения денежных поступлений в кассу БО. Убийство всесильного и далекого петербургского министра могло вызывать восхищение и злорадство; ограбление соседней лавки или убийство городового, испокон веку стоявшего на ближайшем углу, ничего, кроме страха и отвращения, не внушало. Партийные публицисты не могли этого не понимать. Но эти "распыленные" акты "единичных выступлений" оказывались едва ли не единственным зримым проявлением активности масс.

Разоблачение провокации Е.Ф.Азефа стало настоящей моральной катастрофой для эсеров. Но, после бурных дискуссий, V Совет партии (1909) все-таки подавляющим большинством голосов принял решение о возобновлении террора.

Эсеры недооценили изменения, происшедшие в жизни страны после революции. При всей ограниченности вынужденных реформ Россия была уже во многом другой страной; общество, получив хотя и довольно ограниченные, но вполне реальные возможности участия в политической жизни страны, стремилось использовать и сохранить то, что было завоевано. Кадетский лозунг "бережения Думы" означал отказ от поддержки левого экстремизма; опасность слева для новых политических институтов страны теперь была не меньше, чем справа. Либеральное общество и часть либеральной бюрократии делача ставку на эволюцию. Они стремились найти средний путь между реакцией и революцией.

Эсеры в существование этого среднего пути не верили. "Среднего пути нет, - утверждалось в "Знамени труда", - в России немыслимо превращение самодержавия в конституционную монархию, как было в Австрии или Пруссии... Русское правительство будет уничтожать, пока его не уничтожат. От русского самодержавия возможен переход либо к республике, либо к дагомейскому режиму". Истории было угодно поставить эксперимент уничтожения русского правительства революционным путем; переход к республике был совершен; оказалось, что это лишь ступень к "дагомейскому режиму".

В официальном партийном органе в 1914 г., когда не существовало никаких организованных партийных боевых групп, говорилось: "террор явится опять, как один из методов борьбы, снова займет свое место в авангарде революции." Большинство эсеровских лидеров отказывалось попять, что терроризм умер; после дела Азефа невозможно было возродить ореол вокруг героев террора. Бурные дискуссии о терроре в эмигрантской печати вызывали интерес лишь нескольких десятков неудачливых революционеров. Лишившись моральной и материальной поддержки общества, терроризм был обречен на исчезновение.

Глава 4 посвящена анализу анархистской версии терроризма. Анархистские взгляды были широко распространены среди русских ревошоционеров еще в 70-е годы XIX в. Бакунистские идеи были одними из самых влиятельных среди народников. Однако как самостоятельное общественно-политическое движение анархизм в России оформился в начале XX в. Анархистские группы были сравнительно немногочисленны - "активистов" насчитывалось приблизительно 5-7 тыс. чел. Однако по подсчетам А.Гейфман, большая часть среди 17 тыс. жертв террористических актов начала века находится "на совести" анархистов, несмотря на то, что по численности они не шли ни в какое сравнение с эсерами и социал-демократами. Правда, надо учитывать и тот' факт, что различные криминальные и полукриминальные элементы нередко оправдывали свои деяния, используя анархистскую фразеологию.

Русские анархисты заимствовали многие террористические идеи, так же как и некоторые практические способы их осуществления, у своих западных единомышленников. В этом смысле они не были "пионерами" терроризма, подобно народовольцам. Однако отрицать идеологическую подготовку анархистского террора в России неправомерно; как и во всех других случаях, действию предшествовало слово и анархистским терактам, какими бы нелепыми ни казались некоторые из них, предшествовало определенное теоретическое обоснование. Разумеется, большинство исполнителей терактов имело о теории достаточно отдаленное представление; но "первотолчком" и в данном случае была идея, мысль.

Анархистский террор представляет собой самостоятельную разновидность этого способа борьбы, основывается на других принципах, нежели терроризм политический. В основе его лежит идея "пропаганды действием", обоснованная французским анархистом П.Бруссом (1877). Исходя из того, что печатная

пропаганда недоступна большинству рабочих и крестьян по той простой причине, что они неграмотны, Брусс полагал, что боевой акт привлечет их внимание, заставит их мыслить. Если даже сам по себе он закончится неудачей, то идея, ради которой он совершен, проникнет в массы.

Российские анархисты оказались в известном смысле "наследниками" опыта западноевропейских и американских террористов анархистского толка.

Огромное влияние на российских анархистов оказал один из его основоположников П.Л.Кропоткин. Кропоткин никогда в принципе не отрицал террор. Однако его отношение к целесообразности этой тактики и ее эффективности было довольно осторожным. Он считал, что борьба революционеров должна быть направлена главным образом на экономические, а не на политические формы и пока революционная партия "объявляет войну одному самодержавию, она хотя и расшатывает самодержавие, но не расшатывает пи одну из тех основ, на которых зиждется правление привилегированных классов." Поэтому Кропоткина интересовало не столько непосредственное влияние терактов на политику правительства, сколько их воздействие на народные массы. Он подчеркивал, что террор расшатывает в народе веру в неприкосновенность царей как "помазанников божьих".

В подходе Кропоткина к проблеме терроризма, кроме стороны прагматической, была еще одна, для него не менее важная - этическая. Ведь террористический акт, как бы то ни было - убийство. И оправдано оно может быть лишь состоянием самого террориста или же в том случае, если является средством самозащиты. Для Кропоткина терроризм не является средством достижения цели, это - симптом революционного возбуждения масс и одновременно - стимул этого возбуждения. Поэтому для него важна не столько личность того, по отношению к кому совершен теракт, сколько личность самого террориста.

Кропоткин считал терроризм неизбежным спутником революционного движения, симптомом нарастания недовольства масс и одновременно - средсгвом революционной агитации. Террор должен расти снизу, дело же революционера-анархиста принять в нем участие, если он чувствует, что совершение того или иного террористического акта отвечает настроениям масс и будет им понятно.

Призывать к террору других, не принимая в нем личного участия, аморально, еще более аморально - принимать за другого решение и посылать его на теракт, ничем не рискуя. Тер-

рористическяй акт оправдан, если оп является rte следствием холодного расчета, а аффекта, если убийство на экономической или политической почве вызвано состоянием самого террориста, невозможностью для него далее сносить насилие. Террористический акт оправдан, если он является средством самозащиты, ответом на насилие - со стороны конкретного лица или государственной системы.

Кропоткин считал недопустимым для революционера публичную критику террористов, которым грозит смертная казнь, даже если акты, ими совершенные, противоречат его убеждениям. Отсюда его жесткое неприятие социал-демократической критики терроризма. Кропоткин видел издержки "разлитого" террора. Он резко критиковал практику "эксов", нередко сопровождавшихся убийствами, "безмотивный" террор. Но критиковал, так сказать, среди своих, не рискуя это делать публично по вышеуказанным этическим соображениям. Однако нетрудно заметить, что эта позиция уязвима именно с этической точки зрения. И не несег ли ответственности сторонник "разлитого" террора за то, что тот вышел далеко за пределы отводившегося ему теоретиками русла?

Первая статья, подводящая теоретическую основу под анархистский террор в России XX в., принадлежала перу Г.И.Гогелия и появилась на страницах "Хлеба и воли". В сгатье "К характеристике нашей тактики. Террор" , после оговорки, что террору хлебовольцы не придают первенствующего значения, отмечалось что "террор являегся неизбежным атрибутом революционного периода до и во время революции". С точки зрения редакции, Россия переживала как раз такой исторический момент. Террор может носить характер индивидуального акта или же форму аграрного и фабричного, т. е., массового террора. Предпочтение "хлебовольцы" отдавали террору массовому, но и в индивидуальном видели несомненный революционный смысл. Наряду с агитационным значением терактов, Гогелия признавал и их "прагматическое" значение; разрушению существующего строя способствовало "изъятие из обращения" отдельных, особо вредных, лиц. Это вполне вписывалось в нечаевскую традицию, привкус которой заметно чувствовался (хотя и в очень разной степени) у анархистских теоретиков терроризма. Пожалуй, более всего нечаевские писания напоминали тексты, исходившие от "безначальцев" и родственных им групп, но безоглядная вера в насилие, упоение им, были присущи даже сравнительно умеренным "хлебовольцам". Устрашающая риторика первой части статьи о терроре, в том числе об "изъятии из обращения с

педагогачсской целью" тех или ииых лиц, вызвала возмущение духовного "отца" "хлебовольцсв" П.А.Кропоткина.

"Хлебовольчеекое" направление оставалось господствующим в российском анархизме до начала революции 1905-1907 гг. Затем российский анархизм "расслаивается" на несколько течений; движение идет в основном в сторону радикализации его мегодов. Терроризм исповедовали все фракции русского анархизма; расхождения касались лишь его места и значения в тактике той или иной группы.

Ультрарадикализм отличал группу "Безначалие", образовавшуюся в Париже весной 1905 г. "Безначальцы" отрицали тред-юнионизм, синдикализм и парламентаризм; призывали к бунтарству, разжиганию "беспощадной гражданской войны", созданию "вольных боевых дружин" и зкепроприациям; "безначальцы" отрицательно относились к "современному русскому демократическому движению", считая, что оно лишь отвлекает пролетариат от борьбы за его собственные интересы. Универсальным средством борьбы "безначальцы" считали терроризм, призывая к применению его самых крайшгх форм. В некоторых прокламациях родственных "безначальцам" анархистских групп рекомендовались "массовые убийства, поджоги, грабежи". Торжество анархия ожидалось после того, как "всех наших живодеров поджогами и оглоблями со свету сживем".

"Чернознаменское" течение в анархизме, получившее свое название по одноименному журналу, вышедшему в декабре 1905 г., взяло на вооружение тактику "безмотивного" террора. На страницах журнала "Бунтарь", ставшего литературным выразителем идей чернознаменцев, эта тактика обосновывалась следующим образом: "Вскрыть и обнажить грубый буржуазно-демократический обман, проявить протест, сказать сильно и ярко свое анархистское слово можно только рядом крупных антибуржуазных "безмотивных" актов. Анархисты должны направить свои террористические удары на буржуазию не только за ту или иную частичную, конкретную вину ее перед пролетариатом; надо разить буржуа, как представителей и цвет буржуазного общества. Пусть вечная угроза смерти, как страшное напоминание о "вечной вине", висит над буржуа каждый миг, каждый час его существования. Пусть не будет среди них "невиновных". Да не знают они покоя."

Против тактики "безмотивного" террора выступили анархо-синдикалисты; особенно активно проблема терроризма обсуждалась на страницах "Буревестника", давшего название одной из наиболее влиятельных синдикалистских групп. В статье с

характерным название "Наболевший вопрос" ее автор, оговорившись, что анархисты признают террористическую борьбу и считают ее средством классовой борьбы, очертил возможные сферы се применения вполне в "хлебовольческом" духе. "Изъятие из обращения" должно носить избирательный характер и практиковаться к отношении особо активных защитников привилегий господствующего класса, а не против любого буржуа; революционизирующее влияние на массы терроризм может оказать лишь к том случае, если будет попятен трудящимся и направлен против их "наиболее лютых и жестоких врагов".

Что же касается тактики "безмотивного" террора, ш она, во-первых, непонятна рабочей массе и будучи направлена не против конкретных известных врагов трудящихся, а зачастую против случайных людей, к буржуазии никакого отношения не имеющих, создает превратное впечатление, что анархисты ведут' борьбу против всех. Во-вторых, мнение "безмотивников", что взрыв бомбы, как явление весьма эффектное, привлечет к себе всеобщее внимание, возбудит толки и создаст тем самым удобную сшуацию для анархистской агитации, также не выдерживает критики, ибо взрывы бомб в России сейчас столь часты, что вряд ли способны долго привлекать чье-либо внимание.

Критика синдикалистами "безмотивного" террора пи в малейшей степени не повлияла на его адептов. "Бунтарь" в специальной теоретической статье разъяснял, что антибуржуазный террор (т.е., по сути, "безмотивный") есть высшая форма экономического террора. Если оружие террора будет направлено только прошв наиболее жестоких представителей господствующего класса, это может притупить классовое чувство: "разбивается вдребезги живая идея класса, принижается и дупштся живое чувство ненависти ко всему эксплуататорскому классу". Для усвоения смысла террора, необходимо, чтобы "душа двигалась и волновалась". Поэтому террор ,. нуждается в "словесном истолковании" и в соответствующей пропагандистской подготовке. "Террор, - вдохновенно писал автор статьи, -предполагает за собой подъем человека, его перерождение, он акт творения нового человека."

Практически все анархистские течения признавали террористическую тактику и обосновывали ее тем или иным, нередко довольно сходным, образом. Особенностью анархистских террористических теорий было то, что это были "идеи прямого действия".

Таким образом, как бы ни были велики расхождения между собой различных течений российского анархизма, все они

признавали, в той или иной форме, терроризм обязательным условием или, на худой конец, симптомом, революционной борьбы. Особенности анархистских теорий, а также "кадровый состав" анархистских организаций и групп обусловили то, что они оставили в истории революционного движения в России начала XX века наиболее кровавый след. Принеся, в свою очередь, наиболее многочисленные жертвы на алтарь терроризма. В главе 5 рассматриваются воззрения российских социал-демократов на революционный терроризм.

Российские социал-демократы соотносили свою деятельность с теорией К.Маркса; среди различных направлений революционного движения в России социал-демократическое было наиболее теоретичным. Исхода из марксистского учения о классовой борьбе, роли личности в истории, российские неофиты марксизма не могли придавать террору значения решающего средства борьбы против самодержавия. В то же время работы и высказывания Маркса и Энгельса отнюдь не делали терроризм табу дня русских революционеров; более того - симпатии "классиков" поначалу всецело принадлежали народовольцам.

В этом не было противоречия; признавая насилие "повивальной бабкой" истории, основоположники не зарекались от использования тех или иных его форм при определенных обстоятельствах. Поэтому они выступали против.абсолютизации террористических методов; использование террора определялось для них обстоятельствами места и времени; то, что было нелепо в Англии или Германии, могло оказаться эффективным в России на определенном временном отрезке. Позднее, когда Плеханов и его друзья "официально" провозгласили себя марксистами, их отношение к терроризму было достаточно противоречивым. В программе группы "Освобождение труда" (осень 1883 г.) признавалась "необходимость террористической борьбы против абсолютного правительства".

Не отвергал терроризм Плеханов и в "Наших разногласиях", хотя и обуславливая его применение множеством условий и оговорок. Терроризм, как мог убедиться Плеханов на примере борьбы "Народной воли", оказался достаточно эффективным или, по крайней мере, эффектным оружием в российских условиях конца 1870-начала - 1880-х гг. Первые российские социал-демократы были готовы учесть этот опыт и признать его применимость в случае необходимости в интересах рабочего класса.

Однако после разгрома центральной организации "Народной воли" революционный терроризм в России сошел на

пет, а народовольчество качалось гюгиошим окончательно. Изменился и тон российских социал-демократов но отношению к народовольчеству, в том числе и к терроризму.

Критика народовольческого терроризма и попыток возродить партию "Народной воли" содержалась в ряде работ Плеханова 1890-х гг. От тактических уступок, на которые он шел в 1880-х гг., не осталось и следа. С критикой терроризма в 1890-е -начале 1900-х гг. выступили В.И.Засулич, П.Б.Аксельрод, Ю.О.Мартов. В то же время отрицание российскими социал-демократами терроризма не было абсолютным. Они признавали возможность его использования при определенных условиях и обстоятельствах.

Наиболее четко это проявилось в сгагье В.И.Ленина "С чего начать?", в известном смысле, если говорить об отношении социал-демократов к терроризму, завершившей период 1890-х гг., когда террор был вопросом чисто)! теории п открывавшей новый эгап, когда терроризм неожиданно стал реальностью, угрожающей развитию революционного движения в правильном, по марксистским представлениям, направлении.

"Пршшипиально мы никогда не отказывались и не можем отказаться от террора, - писал Ленин. - Это - одно из военных действий, которое может быть вполне пригодно и даже необходимо в известный момент сражения, при известном состоянии войска и при известных условиях." Но в данный момент, считал Ленин, как раз такта условий и не наблюдается, "...при отсутствии центральной и слабости местных революционных организаций", террор, но мнению Ленина, и не мог быть ничем иным, как средством "единичного нападения". "Вот поэтому-то, - заключал он, - мы решительно объявляем такое средство борьбы при данных обстоятельствах несвоевременным, нецелесообразным, отвлекающим наиболее активных борцов от их настоящей, наиболее важной в интересах всего движения задачи, дезорганизующим не правительственные, а революционные силы."

Террористическая кампания, начатая эсерами, привела к развертыванию па страницах "Искры" и "Зари" жесткой и бескомпромиссной критики терроризма. В 1901-1904 гг. террор стал едва ли не главным предметом межпартийной полемики. За шумом этой полемики позабылось достаточно снисходительное отношение российских социал-демократов к терроризму, характерное для них в 1880-е и отчасти 1890-е гг.

Рост популярности эсеров после первых же удачных покушений застал социал-демократов в известной мере врасплох. Некоторые эмигрантские социал-демократические группы

высказались за использование террористических методов. В программной брошюре группы "Свобода" "Возрождение революционизма в России", принадлежавшей перу ее лидера Е.О.Зеленского, рекомендовался своеобразный синтез

народовольческих методов с социал-демократическими теориями и организационными принципами. Зеленский призывал использовать "эксцитативный террор" для активизации рабочего движения. Довольно сочувственно к терроризму отнеслись "экономисты", а также социал-демократическая группа "Борьба".

Проблема революционного терроризма занимала все большее место на страницах "Искры" и "Зари", а полемика против эсеров и колеблющихся эсдеков становилась все более ожесточенной. Первую скрипку в ней играл Плеханов. В статье "Что же дальше?" (1901) он отпес террор к непозволительным приемам борьбы, которые отрывают "революционеров от массы, штаб от армии". Плеханов обрушился на "экономистов", которые стали выступать в защиту террора. По его предположению, прежнее отрицание экономистами терроризма объяснялось тем, что ош1 идентифицировали его с политической борьбой. Теперь, когда их коснулось общее возбуждение, они отрицают свое прежнее неприятие "политики" и проповедуют терроризм, который "по-прежнему представляется им единственным возможным видом политической борьбы". Увлечение терроризмом Плеханов назвал, используя геометрический термин, "дополнительной ошибкой экономизма."

Со статьями, направленными против эсеровского терроризма, выступили практически все лидеры российской социал-демократии - В.И.Ленин ("Революционный авантюризм" и др.), Ю.О.Мартов ("Вопросы дня", "Террор и массовое движение"), В.И.Засулич ("По поводу современный событий", "Мертвый хватает живого"), А.Н.Потресов ("По поводу одного процесса"), Л.Д.Троцкий ("Благородство вместо программы, нервность вместо тактики"). Главная мысль, настойчиво проводившаяся в статьях критиков терроризма - несовместимость терроризма с массовым движением. Ленин считал терроризм "эскамотированием" рабочего движения, совлечением его с правильного пути, заведением его в тупик."

Раскол партии па большевиков и меньшевиков не привел социал-демократов к каким-либо принципиальным изменениям в отношении к террористической тактике.

Убийство Плеве скорее встревожило, чем обрадовало социал-демократов. Плеханов считал, что "надо выругать Плеве, но немедленно закричать: товарищи, помните, что террор не наше

дело и что теперь больше, чем когда-нибудь, нам необходимо сосредоточить наши силы на нашем рабочем деле. Я думаю, что теперь всякая нота сочувствия террору была бы очень для нас опасна во всех отношениях."

Начавшаяся революция в корне изменила отношение социал-демократов к терроризму. В феврале 1905 г., в статье "Врозь идти, вместе бить!" Плеханов признал чрезвычайно важной роль "дезорганизаторской деятельности" и призвал социал-демократическую парило к соглашению с "разными террористическими группами".

Плеханов объяснял свой неожиданный поворот по отношению к террору - "берясь за оружие, мы изменим свое отношение к террору по той простой причине, что тогда коренным образом изменится его значение, как приема революционной борьбы. Если бы мы вздумали практиковать его в обыкновенное время, то мы совершенно отклонились бы от своей прямой и самой важной задачи: от агитации в массе. Поэтому мы обыкновенно отвергали его как нецелесообразный прием борьбы. А в момент восстания он облегчит успешный исход нашей революционной массовой агитащти." Плеханов указывал, что во время восстания террор "дезорганизует врагов революции", и категорически заключат: "И не найдется ни одного социал-демократа, который откажется прибегнуть к нему в такое время."

Плеханов подчеркивал, что "терроризм" не принцип, а только прием борьбы. И когда я стану говорить за террор, тогда меня, пожалуй, опять упрекнут в противоречии; но те, которые упрекнут меня и нем, только покажут, что они способны усваивать лишь мои "пилюли", по необходимости изменяющиеся с изменением обстоятельств, - и не могут усвоить себе тог метод, который помогает понять общий исторический смысл этих обстоятельств."

Идея о новой роли терроризма в новых условиях, о необходимости соглашения с партией социалистов-революционеров, которая ранее подвергалась им только критике, была высказана Лениным в статье "О боевом соглашении для восстания", вышедшей, как и плехановская "Врозь идти, вместе бить!" в феврале 1905 года.

Революционный темперамент Ленина буквально бьет через край в его письме в "Боевой комитет при Санкт-Петербургском комитете", написанном в середине октября 1905 г., в котором он призывал вооружаться любыми подручными средствами, от кастета до тряпки с керосином для поджога и немедленно приступать к боевым действиям, практикуясь хотя бы на убийствах городовых.

Тогда же Лениным была написана своеобразное практическое руководство "Задачи отрядов революционной армии", проникнутое таким же обжигающим террористическим духом. Он подробно инструктировал участников проектируемых им "отрядов", которые, по его мнению, "могли бы быть всяких размеров, начиная от двух-трех человек", начиная от возможных видов вооружения (ружье, револьвер, бомба, нож, кастет, палка, "тряпка с керосином для поджога", пироксилиновая шашка, колючая проволока и т.д., и т.п.), до правил конспирации и первоочередных объектов нападения. "Отряды могут и должны ловить сейчас же всякий удобный случай для живой работы, отнюдь не откладывая дело до общего восстания, ибо без подготовки в огне нельзя приобрести годности и к восстанию."

Ленин вполне отдавал себе отчет, что он призывает ни к чему иному, как к терроризму: "Беспорядочный, неподготовленный мелкий террор может, - писал он, - будучи доведен до крайности, лишь раздробить силы и расхитить их. Это верно, и этого, конечно, нельзя забывать. Но, с друг ой стороны, нельзя ни в коем случае забывать и того, что теперь лозунг восстания уже дан, восстание уже начато. Начинать нападения, при благоприятных условиях, не только право, но прямая обязанность каждого революционера. Убийство шпионов, полицейских, жандармов, взрывы полицейских участков, освобождение арестованных, отнятие правительственных денежных средств на нужды восстания, - такие операции уже ведутся везде, где разгорается восстание..."

Подобные же рецепты Ленин рекомендовал и тогда, когда говорить о том, что восстание "разгорается" уже не приходилось; "истребительная и беспощадная партизанская борьба с насильниками правительства" представлялась ему "своевремешгой и целесообразной" после роспуска 1 -й Думы.

Вопрос о терроре оставался для русских революционеров чисто теоретическим вплоть до 1917 года; особый интерес их теоретическим воззрениям придает то, что, начиная с 1917 года, они начали оказывать непосредственное воздействие на практику. И, разумеется, наиболее повлиявшими на практическую политику были теоретические взгляды лидера большевиков. Возможно, в наиболее откровенном и концентрированном виде они были еще раз сформулированы им в письме австрийскому социал-демократу Ф.Коричонеру в связи с покушением одного из лидеров австрийской социал-демократии Ф. Адлера на министра Штюргка.

Давая политическую оценку теракту Адлера, Ленин напомнил о "нашем старом, подтвержденном опытом десятилетий

убеждении, что индивидуальные террористические покушения являются нецелесообразными средствами политической борьбы" и о том, что "только массовое движение можно рассматривать как действительную политическую борьбу. Только в прямой, непосредственной связи с массовым движением могут и должны принести пользу и индивидуальные террористические действия."

Но дело не в этом; осуждая терроризм как тактику, не связанную с массовым движением, Ленин полностью принимал терроризм как принцип. "Killing is по murder" (умерщвление не есть убийство - О.Б.) - писала наша старая "Искра" о покушениях", - напоминал Ленин австрийскому коллеге. "Мы вовсе не против политического убийства", - декларировал ои, называя омерзительными "лакейские писания оппортунистов "Vorwärts" и венской "Arbeiter-Zeitung", осудивших покушение Адлера".

Проблема политического убийства была для Ленина лишь вопросом целесообразности. В этом отношении он был законным наследником российской революционной традиции.

В заключении подводятся итоги исследования, дается оценка, влиянию терроризма па российское общество и власть. Революционное движение в России второй половины XIX века, в том числе его крайняя форма - терроризм, было порождено незавершенностью реформ 1860-х гг. Наиболее "пострадавшей" стороной при сворачивании реформ оказалось "общество", оставшееся бесправным и вскоре - почти "безгласным", когда правительство, чересчур забрав "влево", начало перекладывать руль.

Освободительное движение было порождено не только незавершенностью реформ; оно было их закономерным следствием. Реформы запоздали едва ли не на столетие. Поэтому у части общества при стремительном переходе от спертой атмосферы николаевского режима к свежему воздуху александровского возникла своеобразная "кессонная болезнь". От власти стали ждать и требовать не только того, что она могла дать, но и того, чего она дать была просто не в состоянии.

Реформы привели к появлению в России разночинцев -образованных или чаще полуобразованных людей, стремящихся к самореализации, и, для начала - к устранению внешних для этого препятствий. Они хотели принести благо народу, перед которым считали себя в долгу и переустроить его жизнь на началах равенства и справедливости. Результат известен. Власть полагала, что нигилистов скорее образумят строгие меры. Народ, если и бунтовал, то вовсе не в ответ на призывы революционеров. Отсюда и выросло единоборство интеллигенции с самодержавием.

Почти полвека едва ли не основными средствами воздействия радикалов на власть были кинжал, револьвер, бомба. От рук террористов пали тысячи людей, начиная с итератора Александра II и заканчивая безвестными "квартальными" и случайными прохожими. В переходе революционеров к террору сыграли роль несколько факторов: разочарование в готовности народных масс к восстанию, пассивность большей части общества (да и слабое его влияние на власть), желание отомстить за преследования со стороны правительства. Своеобразным провоцирующим фактором было политическое устройство России. Персонификация власти, сакральность фигуры царя вызывали соблазн - одним ударом разрушить могущество этой власти, расчистить дорогу для осуществления идей, которые должны привести к всеобщему благоденствию.

Возникновению и живучести терроризма в России способствовала в значительной степени сама власть. Дело не только в ее нередко необоснованной и чрезмерно жесткой репрессивной политике - каторге Чернышевского и Н.Серно-Соловьевича, высылках без суда, жестоких приговорах по делам народников-пропагандистов, смертных приговорах по оговорам провокаторов. Дело было в том, что власть изначально придавала революционерам чрезмерное значение, возвышая их тем самым и в собственных глазах и в глазах общества. Власть рассматривала террористов как но существу равную сторону, ей противостоящую.

Не может не поражать неадекватность представлений власти о реальной силе террористов и неадекватность мер, принимаемых в их отношении. "В русском революционном движении правительство сыграло выдающуюся роль организатора" (Ф.И.Родичев). Оно своими преследованиями ожесточало в сущности очень молодых людей, способствуя их "отщепенству", превращая их в членов некоего "революционного ордена". Так что у терроризма было два "автора": радикалы, стремившиеся путем политических убийств подтолкнуть историю, и правительство, своей несоразмерной жестокостью провоцировавшее ответное насилие.

Если вычленить общие черты, свойствешше рациональному обоснованию терроризма в трудах его идеологов, то они сводятся к следующим основным положениям: терроризм должен был способствовать дезорганизации правительства; в то же время он являлся своеобразной формой "диалога" с ним - ухрозы новых покушений должны были заставить власть изменить политику; терроризм рассматривался как средство "возбуждения" народа, с

тем, чтобы, возможно, подтолкнуть его к восстанию или хотя бы привлечь внимание к деятельности революционеров; наконец, подорвать "обаяние" правительственной силы.

Однако в переходе народников от пропаганды к террору в конце 1870-х годов решающую роль сыграли факторы не логического, а скорее психологического порядка. Нельзя не согласиться с Плехановым, что в переходе к террору сыграла главную роль пе невозможность работы в деревне, а настроение революционеров. Никакого движения в народе вызвать за годы пропаганды не удалось; единственный почти подготовленный бунт был основан на мистификации: революционеры выступили 1» роли царских эмиссаров ("Чигирииское дело"). Народовольцы, признавшись в безрезультатности пропаганды в пароде, стыдливо объявили террор лишь одним из пунктов своей программы; ультратеррористичсская программа Н.Л.Морозова была отвергнута. Однако на практике их деятельность, как и предрекал Морозов, пошла по пути наибольшего успеха, т.е., терроризма.

Цареуб1Шсгво 1 марта стало ключевым моментом в истории терроризма в России. Это был величайший успех и величайшая неудача террористов. Дело было не только в том, что успех дался партии чересчур дорогой ценой и вскоре почти псе ее лидеры были арестованы или вынуждены бежать заграницу. Не произошло каких-либо народных волнений; власть, недолго поколебавшись, отказалась идти на уступки обществу, не говоря уже о террористах.

Однако успех народовольцев, обернувшийся гибелью партии, имел и другие, "непрямые" последствия. Цареубийство 1 марта 1881 г. доказало, что хорошо организованная группа обыкновенных людей можег достичь поставленной цели, какой бы невероятной она ни казалась. Вся мощь великой империи оказалась бессильной перед "злой волей" этих людей. В этом был великий соблазн. Сообщения газет о раздробленных ногах "божества" сдсла'хи для подрыва "обаяния" правительственной силы больше, чем тысячи пропагандистских листков, вместе взятых. Возможно, важнейший итог события 1 марта 1881 г. -"десакрализация" власти.

Путь "людей 1-го марта" привлекал еще и потому, что казался наиболее рациональным и даже гуманным. В самом деле -или тысячи жертв народной революции, или точно нанесенный! удар по виновникам (истинным или мнимым) народных страданий.

Террористическая идея надолго стала господствующей в умах и душах русских революционеров; прежние противники

терроризма, от П.Л.Лаврова до Г.В.Плеханова, вынуждены были в той или иной форме его признать. Даже после гибели "Народной воли" и постоянных неудач попыток ее возрождения, идея возобновления террористической борьбы продолжала активно отстаиваться и развиваться на страницах эмигрантской печати.

Последователи Исполнительного комитета, все же надеявшегося вызвать народное движение в какой-либо форме, окончательно отбрасывают эти надежды и объявляют террор формой борьбы интеллигенции с правительством (программа "Террористической фракции партии "Народной воли" в изложении А.И.Ульянова, "Террористическое движение в России" Л.Я.Штернберга).

В 1890-е гг., когда терроризм оказался вопросом чистой теории, в писаниях сторонников терроризма появились новые нотки; в условиях распространения социал-демократических идей и заметных проявлений рабочего движения в России, Х.О.Житловский сформулировал задачу соединения терроризма с рабочим движением. Идеи Житловского, одного из идейных наставников главного идеолога эсеров В.М.Чернова, нашли развитие в работах последнего и попытки воплощения в практической деятельности эсеров.

Народовольческая "идеальная модель" террористической организации сохраняла свое обаяние и двадцать лет спусгя. При первой же возможности была образована "боевая организация", а "новая террористическая эпоха" во много раз превзошла предыдущую по своему размаху.

Терроризм, несмотря на то, что подсчеты историков показывают рост среди террористов числа рабочих и крестьян, остался преимущественно орудием борьбы интеллигенции. Ситуация изменилась в период революции 1905-1907 г., когда, казалось, осуществились мечты некоторых идеологов терроризма -он пошел "в низы" и приобрел массовый характер. Массовый террор был, по сути, санкционирован партийным руководством, объявившим ответственными за политику правительства не только "верхи", но и "мелких сошек". Идея революционного насилия попала на благоприятную почву нищеты, озлобленности, примитивного мышления и воплотилась в такие формы, с которыми, вероятно, не ожидали столкнуться ее пропагандисты. На смену "разборчивым убийцам", как назвал русских террористов Альбер Камю, задававшимися вопросами о целесообразности насилия, о личной ответственности, о жертве и искуплении, пришли люди, стрелявшие без особых раздуши! - и не обязательно в министров, прославившихся жестокостью, или

поенных карателей, - а в тех, кто подвернулся под руку не вовремя, - обычного городового, или конторщика, па свою беду сопровождавшего крупную сумму денег, потребовавшуюся на революционные нужды.

В 1905-1906 тт. "народился новый тип революционера" (П.Б.Струве), произошло "освобождение революционной психики от всяких нравственных сдержек". К этому приложили руку партийные идеологи, и отнюдь не только максималистские или анархистские, изначально считавшие допустимыми тактику "пропаганды действием" и борьбу против непосредственных эксплуататоров, выливавшиеся нередко в бессмысленные убийства посетителей "буржуазных" кафе или ограбления мелких лавочников. Социал-демократы, не отрицавшие террор в принципе, как элемент вооруженной борьбы в период восстания, но резко критиковавшие террористическую борьбу, возобновленную эсерами в начале века, также призвали "вместе битт." (Г.В.Плеханов), вести "партизанскую войну" и практиковаться на убийствах городовых (В.И.Лепин).

Таким образом, высший взлет терроризма стал началом его деградации.

"Живучесть" терроризма в России объяснялась не только тем, что он оказывался временами единственно возможным средством борьбы революционной интеллигенции за. осуществление своих целей. Террор оказался наиболее эффективным средством борьбы при ограниченности сил революционеров. Терроризм, по признанию директора Департамента полиции, а впоследствии министра внутренних дел П.Н.Дурново, "это очень ядовитая идея, очень страшная, которая создала силу из бессилия".

Революционный террор действительно устрашал и заставлял правительство идти на уступки. Разумеется, государство в конечном счете оказывалось сильнее террористов. Значительная часть террористических актов не имела заметных последствий, а некоторые приводили к последствиям, прямо противоположным тем, на которые рассчитывали террористы. Однако опыт "Народной воли", несмотря на ее гибель, доказал, что систематический террор способен оказывать реальное влияние на власть. "Классический" аргумент критиков террористической тактики, что цареубийство остановило "конституционный" процесс - Александр III отказался подписать проект М.Т.Лорис-Меликова, легко опровергается тем, что без террора никакого проекта Лорис-Меликова не появилось бы изначально.

"Живучесть" терроризма объяснялась также нежеланием власти вести диалог с обществом, изменить хоть что-то в существующем политическом строе, ставшем на рубеже веков анахронизмом. Это привело к тому, что либерально настроенная часть общества но существу рассматривала террористов как выразителей его интересов. Восторженно встречали известия об убийствах царских сановников обыватели в разных концах России; революционеры получали не только моральную, но и весьма солидную материальную поддержку.

Г1о выражению В.Л.Бурцева, "террористическая борьба идейно воспитывала русское общество". Террор был не только эффективен - он был эффектен. Тысячи молодых людей жадно читали драматические истории о борьбе за народное освобождение, о героях вступивших в схватку с могущественной империей. Андрей Желябов и Софья Перовская стали самыми вдохновляющими и бесспорными фигурами русской революции.

Была и еще одна "воспитательного" воздействия терроризма - общество привыкало к насилию. Убийство становилось "нормальным" средством политической борьбы. "Воспитательное" воздействие терроризма сказалось и на другой стороне, не желавшей перемен, во всяком случае в ответ на давление общества и угрозы террористов. Противники революции после цареубийства сочли, что наиболее эффективный способ борьбы против террористов - воспользоваться их же методами и уничтожить наиболее активных революционеров. Одним из инициаторов создания монархической террористической организации был будущий первый "конституционный" премьер С.Ю.Витте. Деятельность участников "Священной дружины" закончилась ничем, однако сам ход их мыслей был достаточно симптоматичен.

"Черный" террор в эпоху первой русской революции стал зеркальным отражением террора революционного, хотя заметно уступал ему по масштабам. Если добавить к террору красному и черному еще и столыпинское кровопускание, или, но терминологии премьера, врачебные меры, которые, с одной стороны, были вполне законной самозащитой государства, а с другой, вследствие введения военно-полевой скорострельной юстиции подрывали само понятие законности и государственности, то, похоже, что сумма насилия в обществе достигла критического предела. Психология гражданской войны, когда думающего по-другому стремятся не убедить, а уничтожить, сложилась задолго до ее начала.

Разразившаяся в 1917 году катастрофа продемонстрировала, что раковые клетки насилия, притаившиеся в общественном организме, способны к очень быстрому разрастанию при благоприятных обстоятельствах. Политические убийства, от которых "принципиально" не отказывалась ни одна революционная партия в России, стали главным аргументом в борьбе против идейных противников. Государственный террор, унесший с 1917 года миллионы жизней, имеет генетическую связь с террором дореволюционным - как лево- и праиозксчрсмистсктг, так и правительственным. И если мы хотим понять, каким образом политические убийства государством своих граждан стали нормой на десятилетия, необходимо обратиться к идейным истокам политического экстремизма в истории России, что мы и попытались сделать в настоящем исследовании.

Содержание диссертации отражено в следующих основных публикациях: Книги:

1. "Кровь по совести": Терроризм в России/Документы и биографии. - Ростов-на-Дону, 1994. - 256 с. (Сост., вступит, ст., биогр. очерки, комментарии)

2. История терроризма в России в документах, биографиях, исследованиях: Дополнительное учебное пособие для студентов вузов. - Ростов-на-Дону, 1996. - 576 с.

3. Женщины-террористки в России. - Ростов-на-Дону, 1996. - 640 с. (Сост., вступит, ст., комментарии)

4. Революционный радикализм в России: век девятнадцатый. -М.Д997. - 576 с. (Сост., совм. с Е.Л.Рудницкой; вступит, статьи, комментарии к разд. IV,V, с.385-516)

Статьи:

1. История "Народной воли" в идейной борьбе первой российской революции И Революционеры и либералы России. М., 1990. -С.271-292.

2. Проблема терроризма в русской эмигрантской публицистике конца XIX - начала XX в. II Россия в XIX - начале XX в. - Ростов-на-Дону, 1992. - С.21-24.

3. Последние народовольцы: дела и судьбы // Известия высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион. - 1993. - .М>4. - С.60-71.

4. П.А.Кропоткин и проблема революционного терроризма // Известия высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион. -1994. -№3-4. -С.47-54.

5. "Кровь по совести": терроризм в России (вторая половина XIX -начало XX в.) // Отечественная история. - 1994. - №6. - С.203-209.

6. Истоки терроризма: 1860-е // За строкой учебника истории. -Ростов-на-Дону, 1995. - С.65-79.

7. "Теоретическое" убийство II Там же. - С.80-94.

8. Рец. на кн. А.Гейфыан. Убий: Революционный терроризм и России. 1894-1917 /I Отечественная история. - 1995. - С.185-189. Всего по теме диссертации опубликовано 25 научных работ общим объемом 20 пл. По теме исследования опубликовано также более 50 п.л. документальных материалов.

Текст диссертации на тему "Терроризм в российском освободительном движении"



РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК ИНСТИТУТ РОССИЙСКОЙ ИСТОРИИ

На правах рукописи

Будницкий Олег Витальевич

ТЕРРОРИЗМ В РОССИЙСКОМ ОСВОБОДИТЕЛЬНОМ ДВИЖЕНИИ: ИДЕОЛОГИЯ, ЭТИКА, ПСИХОЛОГИЯ ( ВТОРАЯ ПОЛОВИНА XIX - НАЧАЛО XX ВЕКА )

Специальность 07.00.02 «Отечественная история»

■ Президиум ВАК Росс!

............. , ^О -

ученую степень > . -«

у к

______I__/С^г--О Л V О гл г Т7. ТЛ"

13

ЛЪНИК управлеш^я ВАК России

Диссертация на соискание ученой степени доктора исторических наук

Москва, 1997

ОГЛАВЛЕНИЕ

Стр.

Введение 3-30

Глава I. Идеология терроризма: 1860-е - 1880-е. 31-82

1.1. Истоки: 1860-е 31-45

1.2. Эпоха «Земли и воли» и «Народной воли» 45-82

Глава П. От «Народной воли» к партии социалистов-

революционеров 83-131

2.1. Эпигоны: 1887-1897 83-109

2.2. Предтечи: 1898-1901 109-131

Глава III. Эсеровский террор 132-213

3.1. Идейные основы эсеровского терроризма 132-151

3.2. Бомба и нравственность 152-174

3.3. Деградация террора 175-213

Глава IV. Анархизм и терроризм 214-259

4.1. Происхождение анархистского терроризма 214-220

4.2. П.А.Кропоткин и проблема революционного терроризма 221-239

4.3. Идеология и психология анархистского

терроризма (начало XX века) 240-259

Глава V. Социал-демократия и терроризм 260-327

5.1. Проблема терроризма в марксистской

литературе 1880-1890-х годов 260-276

5.2. 1901-1904: возрождение терроризма и русская социал-демократия 277-304

5.3. Вместе бить! / Революция 1905 - 1907 годов, терроризм и русская социал-демократия 305-327

Заключение: Терроризм, власть и общество 328-347

Приложение 348-401

I. Копии документов из Гуверовского архива 348-372

II. Источники и литература 373-401

Введение.

Терроризм, ставший одним из бедствий человечества в последней трети двадцатого века, а с недавних пор захлестнувший и нашу страну, заставляет еще раз заглянуть в то универсальное зеркало, которым является история. История, как известно, имеет свойство повторяться; в случае с терроризмом она чаще повторяется как трагедия, а не как фарс. Правда, для историка существует опасность модернизировать события прошлого и привнести в свой анализ оценки, свойственные времени, в котором живет и пишет исследователь; иными словами, существует опасность отступить от принципа историзма в угоду современной политической конъюнктуре. Сразу заметим, что при некоторой типологической схожести революционного терроризма XIX - начала XX веков с терроризмом наших дней у них, по нашему мнению, больше отличного, нежели общего. И актуальность изучения истории терроризма, как нам представляется, определяется прежде всего научными, нежели политическими причинами.

Дело в том, что терроризм, оказавший столь глубокое воздействие на политическое развитие и, если угодно, психологию русского общества, остается до сих пор практически не исследованным как специфическое явление. Объясняется это преимущественно вненаучными причинами. Тема терроризма была длительное время табу для советских историков. В отечественной литературе можно найти десятки работ, посвященных терроризму на Западе, однако вплоть до последнего времени не существовало ни одной работы, специально посвященной феномену терроризма в России.

Между тем, значение терроризма в истории России трудно переоценить. Его воздействие на развитие страны отлично понимали современники. А.И.Гучков в речи по поводу убийства П.А.Столыпина, произнесенной им в Третьей Думе, говорил:

"Поколение, к которому я принадлежу, родилось под выстрелы Каракозова; в 70-80-х годах кровавая и грозная волна террора прокатилась по России, унося за собою того монарха, которого мы еще в этом году

славословили как Царя - Освободителя. Какую тризну отпраздновал террор над нашей бедной родиной в дни ее несчастья и позора! Это у нас у всех в памяти. Террор тогда затормозил и тормозит с тех пор поступательный ход реформы. Террор дал оружие в руки реакционерам. Террор своим кровавым туманом окутал зарю русской свободы. Террор коснулся и того, кто, как никто иной, содействовал укреплению у нас народного представительства."1

Разумеется, речь Гучкова отражала позицию определенной (октябристской) политической группы; с точки зрения, скажем, эсеровских лидеров террор как раз принес "зарю русской свободы". Нас в данном случае интересует то, что вряд ли кто-либо из современников сомневался в роковой роли терроризма в жизни России; терроризм стал повседневностью для сотен тысяч жителей страны; с поразительной регулярностью он возрождался, унося каждый раз все больше человеческих жизней. Задачей историка и является выяснить причины этого феномена, имеющего незначительное число аналогов в мировой истории, а также степень и характер воздействия терроризма на развитие страны.

Настоящее исследование выросло из попытки ответить на вопрос, почему терроризм оказался в России столь живучим; почему каждое из последовательных поколений русских революционеров обращалось вновь к этому оружию, причем интенсивность и размах террористической борьбы оказывались с каждым разом все масштабнее. И это несмотря на катастрофические временами последствия террористических актов для революционного движения, как это было после покушения Д.В.Каракозова или после величайшего достижения террористов, цареубийства 1 марта 1881 года, повлекшего за собой разгром "Народной воли" и потери

]Цит. по: В Думе: Запросы об убийстве Столыпина // Будущее (L'Avenir). (Paris). №3 от 5 ноября 1911. С.З. Кстати, Гучков прозорливо указал и на одну из причин, хотя и не самую важную, столь длительного существования терроризма - заинтересованность в "заговорах" части охранников, извлекавших из их разоблачения немалые служебные и материальные выгоды: "Вокруг этой язвы, - говорил Гучков, - съедавшей живой организм народа, копошились черви. Они грелись и кормились около этого гнойника, и нашлись люди, которые сделали себе из нашего недуга источник здоровья, из нашей медленной смерти оправдание своей жизни." // Там же.

революционерами "кредита" (в прямом и переносном смысле этого слова) в обществе.

В поисках ответа на сформулированный выше вопрос автор настоящего исследования пришел к убеждению, что ответ на него следует искать не только (точнее, не столько) в социально-политических обстоятельствах, а прежде всего в идеологии и, в значительной степени, психологии, определенной части русских революционеров.

Идеология терроризма и является главным предметом нашего исследования. Кроме того, рассматриваются психологические и этические стороны террористической борьбы, тесно связанные с идеологией. Ибо борьба за политическую свободу и социальную справедливость посредством политических убийств требовала определенного этического обоснования или, если угодно, морального оправдания. Терроризм как политическое действие не может обойтись не только без опоры на идеологическую, но и на этическую систему.

Для достижения сформулированной выше цели в диссертации поставлен ряд конкретных задач, связанных с исследованием некоторых аспектов революционного терроризма в России. В настоящей работе автор стремился показать:

- происхождение и генезис террористических идей в России, от их зарождения в 1860-х годах до оформления в систему в работах идеологов терроризма конца 1870-х годов XIX - начала XX веков;

- взаимовлияние идеологии и практики терроризма;

- различные версии террористических идей - от эпохи революционного народничества до работ эсеровских, анархистских, максималистских идеологов начала XX столетия;

- психологические и этические основы различных видов терроризма;

- идейную борьбу по вопросам применения террористической тактики среди различных фракций российского революционного движения;

воздействие терроризма на российское общество и властные структуры, в связи с чем рассматривается вопрос об эффективности терроризма как средства революционной борьбы.

Научная новизна работы заключается в том, что она является первым в отечественной историографии комплексным исследованием, в котором предпринята попытка выработать концепцию истории терроризма в российском освободительном движении; впервые терроризм рассматривается как специфическое явление, свойственное российскому освободительному движению на протяжении полувека, исследуется его типология, идеологические и этические основы.

Диссертант не ставил своей задачей изучение фактической стороны терроризма в России; она достаточно известна и так или иначе затрагивалась в работах по истории различных партий или групп, применявших в своей деятельности террор. Более того - без наличия значительного числа такого рода исследований взяться за настоящую работу было бы вряд ли возможно. Фактическая сторона террористической борьбы затрагивается лишь в тех случаях, когда она оказывала воздействие на идейную, теоретическую сторону терроризма.

Прежде чем охарактеризовать степень изученности проблемы в литературе, следует определиться с терминологией, ибо если в чем и сходятся авторы многочисленных исследований, посвященных феномену терроризма, так это в том, что дать четкое и исчерпывающее определение терроризма чрезвычайно сложно. В литературе термины "террор" и

• I II и

терроризм используются для определения явлении разного порядка, схожих друг с другом в одном - применения насилия по отношению к отдельным личностям, общественным группам и даже классам. Историки пишут об "опричном терроре", терроре якобинском, красном и белом терроре эпохи гражданской войны и т.д.; современные публицисты пишут об уголовном терроре; к терроризму относят угоны самолетов и захват заложников и т.п. В то же время очевидно, что при внешней схожести применения насилия речь

идет о явлениях разного порядка; для историка очевидна разница между убийством императоров Павла I и Александра II. Во втором случае мы имеет дело с террористическим актом, в первом же с чем-то сходным с тираноубийствами в Древней Греции. Однако сформулировать отличие этих двух цареубийств на теоретическом уровне не так просто.

"Никого не должен сдерживать тот факт, что не существует "общей

V» «I U

научной теории терроризма, - пишет один из крупнеипшх современных исследователей терроризма У.Лакер. - Общая теория a priori невозможна, потому что у этого феномена чересчур много различных причин и проявлений."2 Лакер справедливо отмечает, что терроризм - это очень сложный феномен, по-разному проявляющийся в различных странах в зависимости от их культурных традиций, социальной структуры и многих других факторов, которые весьма затрудняют попытки дать общее определение терроризма.3

Российские исследователи В.В.Витюк и С.А.Эфиров полагают, что выработать общую дефиницию терроризма вполне возможно, если "соблюсти несколько элементарных логических условий". Во-первых, надо четко различать употребление понятия "терроризм" в прямом и переносном смысле". В данном случае Вилок и Эфиров имеют в виду жонглирование такими словосочетаниями, как "экономический террор", "информационный террор" и т.п. Во-вторых, необходимо различать терроризм от других "форм и методов вооруженного насилия, террористический характер которых сам по себе не доказан". В-третьих, "определение терроризма должно быть принципиально полным", включая признаки, объединяющие его с другими формами насильственных действий, но главное - те "специфические характеристики, которые отделяют террористическое насилие от

2The Terrorism Reader: A Historical Anthology. Ed. by Walter Laqueur. Temple University Press. Philadelphia, 1983. P.183.

3Laqueur Walter. Interpretations of Terrorism - Fact, Fiction and Political Science // Journal of Contemporary History. January 1977. Vol.12. Numb.l. P.3. Лакер даже высказал мысль, что художественная литература может дать больше для понимания феномена терроризма, нежели политология // Ibid. Р. 15-16.

нетеррористического". В- четвертых, "надо учитывать, что действия, составляющие специфику именно терроризма, в рамках других форм вооруженного насилия носят частный или вспомогательный характер."4 К примеру, добавим от себя немножко исторической конкретики к политологическим построениям Витюка и Эфирова, выстрел П.Г.Каховского в генерала М.А.Милорадовича 14 декабря 1825 года, носил "вспомогательный" характер в рамках вооруженного восстания. Еще более характерны в данном случае планы осуществления цареубийства (А.И.Якубович) именно в момент восстания.

Приведя ряд определений терроризма: "Терроризм есть мотивированное насилие с политическими целями" (Б.Крозье, Великобритания); "Терроризм - это систематическое запугивание правительств, кругов населения и целых народов путем единичного или многократного применения насилия для достижения политических, идеологических или социально-революционных целей и устремлений" (Г.Дэникер, Швейцария); терроризм - это "угроза использования или использование насилия для достижения политической цели посредством страха, принуждения или запугивания" (сборник под ред. И.Александера (США) "Терроризм: теория и практика"5) и сочтя их, с одной стороны, отражающими некоторые сущностные черты терроризма, а с другой -чересчур широкими и формальными, что позволяет распространить их на другие формы вооруженной борьбы, Витюк и Эфиров предлагают свою дефиницию терроризма.6

"Терроризм, - пишут они, - это политическая тактика, связанная с использованием и выдвижением на первый план тех форм вооруженной борьбы, которые определяются как террористические акты." Террористические акты, которые ранее сводились к убийствам "отдельных

4Витюк В.В.,Эфиров С.А. "Левый" терроризм на Западе: история и современность. М.,1987. С.222-223.

terrorism: Theory and Practice. Boulder, 1979. P.4.

бВитюк B.B.,Эфиров C.A. Указ. соч. С.224-225.

высокопоставленных лиц", в современных условиях могут носить форму угона самолетов, захвата заложников, поджогов предприятий и офисов и т.д., но объединяет их с терроризмом прежних времен то, что "главной угрозой со стороны террористов остается угроза жизни и безопасности людей". Террористические акты направлены также на нагнетание атмосферы страха в обществе и, разумеется, они должны быть политически мотивированы. Для нагнетания страха террористы могут применять действия, которые не угрожают людям непосредственно - например, поджоги или взрывы магазинов, штаб-квартир политических партий в нерабочее время, издание манифестов и прокламаций угрожающего характера и т.п.7

Нетрудно заметить, что дефиниция, предлагаемая Витюком и Эфировым, также не носит универсального характера и привязана прежде всего к терроризму 1970-1980-х годов на Западе. Достаточно приложить ее к "дезорганизаторской" деятельности землевольцев 1870-х годов, рассматривавших террор прежде всего как орудие самозащиты и мести и становится очевидным, что современная политологическая терминология "не срабатывает" применительно ко многим конкретно-историческим ситуациям.

По-видимому, дать некое всеобщее определение терроризма весьма затруднительно (если вообще возможно), хотя очевидно, что его неотъемлемыми чертами действительно являются угроза жизни и безопасности людей и политическая мотивировка применения насильственных действий. Терроризм, с одной стороны, явление универсальное, по крайней мере для Европы и Северной Америки, начиная со второй половины XIX века, то обостряющееся, то исчезающее на десятилетия, с другой - возникновение и деятельность террористических организаций в разных странах были обусловлены конкретно-историческими причинами и имели весьма различные последствия,

Среди историков и политологов нет единства мнений по этому вопросу. "Как современники и свидетели террористических актов во всех уголках

7Там же. С.225-227.

мира, - пишет американский историк Н.Неймарк, - мы можем оценить гипнотизирующее воздействие терроризма на Российское государство. Структура террористических нападений, реакция публики и властей и типология поведения преступников не изменились сколь-нибудь

о

существенно." Иного и, на наш взгляд, более близкого к истине мнения, придерживается У.Лакер. "Сопоставлять народовольцев 1870-х. . . с бандой Баадера-Майнхоф было бы напрасной тратой времени, - справедливо пишет он, - однако сравнительное изучение групп "городской герильи" в Латинской Америке или сопоставление националистических террористических групп в прошлом и настоящем, таких, как ИРА, баскская ЭТА и, возможно. . .хорватских усташей, представляло бы определенный интерес."9

Таким образом, говоря о терроризме в России следует, по-видимому, опираться не на универсальные дефиниции, а попытаться выработать (или подобрать) то определение, которое наиболее адекватно отражает российскую (шире - европейскую и североамериканскую) ситуацию второй половины XIX - начала XX веков (мы солидарны с теми историками и политологами, которые относят возникновение терроризма именно к этому времени, о чем речь пойдет ниже).

По-видимому, наиболее исчерпывающее и краткое определение терроризма, отвечающее реалиям интересующего нас периода, было дано америк