Ценностное и праксиологическое содержание концептов "насилие" и "ненасилие" в современной социальной философии

Жданкин, Владимир Александрович

Полный текст автореферата диссертации по теме "Ценностное и праксиологическое содержание концептов "насилие" и "ненасилие" в современной социальной философии"

На правси: рукописи

ЖДАНКИН Владимир Александрович

ЦЕННОСТНОЕ И ПРАКСИОЛОГИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ КОНЦЕПТОВ «НАСИЛИЕ» И «НЕНАСИЛИЕ» В СОВРЕМЕННОЙ СОЦИАЛЬНОЙ ФИЛОСОФИИ

Специальность 09.00.11 - социальная философия

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук

1 1 НОЯ 2010

Воронеж-2010

004612328

Работа выполнена на кафедре философии, социологии и истории ГОУВПО «Воронежский государственный архитектурно-строительный университет»

Научный руководитель: доктор философских наук, доцент

Перевозчикова Лариса Сергеевна

Официальные оппоненты: доктор философских наук, профессор

Варава Владимир Владимирович;

кандидат философских наук, доцент Зайцев Николай Иванович

Ведущая организация: ГОУВПО «Белгородский

государственный университет»

Защита состоится 15 октября 2010 г. в 15-00 на заседании диссертационного совета Д 212.038.01 по философским наукам Воронежского государственного университета по адресу: 394000, г. Воронеж, просп. Революции, д. 24, ауд. 312.

С диссертацией можно ознакомиться в Зональной научной библиотеке Воронежского государственного университета

Автореферат разослан « 16 » сентября 2010 года.

Учёный секретарь диссертационного совета Комиссарова Э. С.

Общая характеристика исследования

Актуальность темы исследования. Появление концептов «насилие» и «ненасилие» в системе категорий социальной философии является результатом философского осмысления проблемы пределов человеческой деятельности, меры и полноты её осуществления в социуме. Эта тема всегда привлекала к себе внимание специалистов-гуманитариев. В настоящее время она не только не утратила своей актуальности, но и оказалась ещё более востребованной в связи с тем колоссальным увеличением масштабов насилия, которым отмечен новейший период человеческой истории.

Российское общество, к сожалению, не осталось в стороне от этого процесса. Имея при себе социокультурный багаж советской эпохи, связанный с терпимым отношением к насильственным формам социального взаимодействия, современная Россия попыталась усвоить относительно новые для себя либеральные стандарты общественной жизни. В результате заявленные цели насилия стали более утилитарными и эгоистичными, а его количественные показатели не только не снизились, но и начали демонстрировать стабильную тенденцию к увеличению.

При этом обращает на себя внимание высокий уровень жестокости криминального насилия, разворачивавшегося в России в течение последних двух десятилетий. Наиболее заметное место в перечне его проявлений занимают преступления, связанные с деятельностью международных террористических сообществ. Организованные их представителями террористические акты, по своим целям и последствиям больше похожие на военные операции, вызвали чрезвычайно широкий резонанс не только в России, но и. во всём мире.

Выбор средств противодействия международному терроризму, осуществляющийся на фоне мультикультурализма современности, наполняет новым жизненно-практическим содержанием традиционные философские дискуссии о допустимости нравственного применения насилия и о праксиологическом потенциале ненасилия.

С точки зрения поиска теоретических оснований этого выбора представляется актуальным проведение исследования ценностного и праксиологического содержания концептов «насилие» и «ненасилие» в современной социальной философии.

Социально-философская линия анализа насилия и ненасилия располагается в общем контексте социально-онтологической проблемы соотношения бытия (как бытия-в-себе) и деятельности. Модели бытия и деятельности, выработанные философией на протяжении своего исторического развития, легко обнаруживают своё присутствие в культурных программах традиционного и индустриального обществ. Мозаика их взаимных контактов со второй половины XX века дополняется новым типом культуры -культурой информационного общества. Её мировоззренческое кредо определяется радикальным разрывом между бытием и деятельностью. В результате бытие, традиционно направлявшее потоки человеческого активизма, постепенно начинает утрачивать свой целесозидающий статус. Деятельность становится для самой себя и целью, и средством, а свойственная человеку устремлённость к действию всё чаще находит свое выражение в игровых поведенческих формах.

На этом фоне насилие и ненасилие предстают в качестве явлений, серьёзный интерес к которым маркирует интенцию восстановления разорванной связи бытия и деятельности, деятеля и действия, разворачивая сознание человека от неподлинного, виртуального, игрового к подлинному, бытийственному, серьёзному и, соответственно, социально и экзистенциально значимому. Насилие и ненасилие можно критиковать, но их сложно игнорировать.

Будучи действиями, совершение которых ставит личность и общество перед вопросом о пределах человеческого активизма как такового, насилие и ненасилие высвечивают два пути, посредством которых бытие оказывает влияние на деятельность - ценностный (через прояснение целей действия) и праксиологический (через лишение деятеля способности к действию). Соотношение ценностного (во всём его многообразии) и праксиологического в конечном счёте определяет характер и форму взаимодействия социальных субъектов и оказывает непосредственное влияние на процесс воспроизводства социальной жизни. В данном контексте изучение феноменов насилия и ненасилия, сочетающих в себе деятельностное и нормативное, позволяет уловить общую ритмику процесса «материализации» (или «развоплощения») ценностного, обнаруживающего себя как в действиях отдельных индивидов, так и в логике исторического движения социальных общностей.

В качестве ценностно-нагруженных понятий концепты «насилие» и «ненасилие» раскрываются ' в двух аспектах -субъективно-личностном и социальном. Субъективно-личностный план исследуемых феноменов достаточно полно представлен в философской литературе. Социальный же ракурс насилия и ненасилия изучен значительно слабее. Данное обстоятельство и обусловливает актуальность социально-философского анализа ценностного и праксиологического содержания концептов «насилие» и «ненасилие», проведённого в рамках настоящей диссертации.

Степень разработанности темы. Корпус литературы по теме диссертации условно может быть разделён на три блока. Первый из них составляют тексты, использованные при характеристике концептуальных истоков понятий насилия и ненасилия. В их число вошли сочинения Аристотеля, X. Арендт, И. Канта, Д. Локка, Б. Спинозы, Э. Фромма, а также работы А. Басса, JI. Берковитца, Р. Бэрона, А. Бэттлера, М.Д. Гаралевой, Р. Глюксмана, Ж. Госса, А.Е. Зимбули, Е.К. Краснухиной, А.П. Назаретяна, A.B. Очировой, Р.Н. Павельева, Д. Ричардсон, X. Хофмайстера, Д. Шарпа, Ю. Шрейдера.

При исследовании лингвистических аспектов процесса оформления изучаемых концептов в качестве понятий социальной философии автор обращался к работам А. Бэттлера, Ж. Госса, C.B. Девяткина, A.B. Дмитриева, И.Ю. Залысина, А.И. Кугая.

Второй блок источников по теме исследования составили работы, связанные с прояснением социально-философского содержания концептов «насилие» и «ненасилие». Проблема насилия в рамках данного блока представлена сочинениями X. Арендт, Р. Арона, H.A. Бердяева, Г. Гегеля, Н. Макиавелли, К. Маркса, К. Лоренца, Ф. Ницше, Ж.-П. Сартра, B.C. Соловьёва, Ж. Сореля, Ф. Энгельса, К. Ясперса, а из современных авторов - трудами О.В. Башкатова, О.Я. Гелиха, A.B. Глуховой, В.В. Денисова, Р.Н. Ибрагимова, В.В. Кафтана, Г.Н. Киреева, Н.И. Китаева, Г.И. Козырева, А.И. Кугая, Л.Я. Курочкиной, В.В. Остроухова, К.С. Пигрова, В.В. Савчука, В.В. Серебрянникова, О.Ю. Тевлюковой, В.А. Тишкова, Э. Тоффлера и др.

Изучение социально-философских аспектов ненасилия было связано с обращением к сочинениям М. Ганди, М.Л. Кинга, а также к работам Л.П. Буевой, Л.Н. Вшивцевой, И.В Корельского, Н.И. Макаровой, Н.В. Наливайко, П. Патфорд, Н.Г. Пряхина, Н.Ф. Рахманкуловой и др.

В контексте использования метода феноменологии, применённого при определении способов вкладывания оценочного смысла в содержание понятий насилия и ненасилия, существенный интерес для диссертанта представляли исследования, связанные с вопросами феноменологической перестройки методологии социального познания. К этой группе источников можно отнести работы В.В. Инютина, К.С. Пигрова, В.Н. Пристенского, А. Шюца. При исследовании особенностей отдельных моделей социальной реальности автор обращался к сочинениям Аврелия Августина, М. Вебера, Р. Декарта, Д. Дьюи, Р. Жирара, Г. Маркузе, C.JI. Франка, 3. Фрейда, М. Фуко, М. Хайдеггера. Внести уточнения в сложившуюся картину позволили историко-философские труды Е.М. Амелиной, О .Я. Гелиха, Г.А. Гребневой, Д. Датта, И.И. Евлампьева, Э. Жильсона, А.Ф. Замалеева, В. Зеньковского, В.Г. Коровникова, А.Д. Литмана, Н.О. Лосского, Е.Д. Мелешко, В.К. Никитина, С.М. Пекарской, А.И. Пигалева, Б. Рассела, М.Т. Степанянц, Л.Н. Столовича, A.A. Столярова, а также работы по социальной философии П.В. Алексеева, В.Е. Кемерова, A.B. Магуна, К.Х. Момджяна, A.A. Радугина, B.C. Рахманина.

Третья, заключительная группа источников объединяет в себе тексты, использованные при определении ценностного смысла насилия и ненасилия. В этот список вошли сочинения Ф.М. Достоевского, И.А. Ильина, И. Канта, М.Л. Кинга, Н.О. Лосского, Ф. Ницше, B.C. Соловьёва, Л.Н. Толстого, Г. Торо, С.Л. Франка, А. Швейцера, М. Шелера, а также работы Р.Г. Апресяна, В.В. Варавы, A.B. Говорухиной, A.A. Гусейнова, О.Г. Дробницкого, A.A. Ивина, М.С. Кагана, Б.Г. Капустина, A.C. Кравеца, Ю.О. Маликовой, Л.С. Мамута, В.Н. Назарова, Л.С. Перевозчиковой, В.В. Перервы, Г.Ф. Перервы, В.П. Римского, И.Д. Черноусовой, Г.Х. Шингарова и др.

Объект и предмет исследования. Объектом исследования выступают проявления насилия и ненасилия в истории общества. Предметом исследования является ценностное и праксиологическое содержание концептов «насилие» и «ненасилие».

Цель и задачи исследования. Основная цель диссертационного исследования состоит в проведении социально-философского анализа ценностного и праксиологического содержания концептов «насилие» и «ненасилие».

Реализация данной цели предполагает необходимость решения следующих задач:

-исследование активно-деятельностной природы насилия и ненасилия;

-рассмотрение способов вкладывания ценностного смысла в содержание концептов «насилие» и «ненасилие» (прояснение теоретико-методологического значения ценностно-ориентированной (социально-этической) парадигмы анализа социальных феноменов насилия и ненасилия);

-раскрытие ценностного и праксиологического содержания понятий «насилие» и «ненасилие» в различных моделях социальной реальности.

Теоретико-методологической основой исследования является ценностно-ориентированная (социально-этическая) парадигма анализа социальных феноменов, а также общефилософские принципы системности, историзма, объективности, конкретности, единства исторического и логического.

Концептуальные истоки понятий насилия и ненасилия устанавливались диссертантом на основе использования герменевтического метода.

Способы вкладывания ценностного смысла в содержание изучаемых концептов были определены посредством обращения к феноменологическому методу.

Методологическую базу исследования ценностного и праксиологического содержания понятий насилия и ненасилия в философских моделях социальной реальности составили аналитический, синтетический и компаративистский методы.

Научная новизна диссертационной работы заключается в том, что на основе ценностно-ориентированной (социально-этической) парадигмы анализа феноменов насилия и ненасилия:

-предпринята попытка согласовать существующие социально-философские и этические парадигмы насилия и ненасилия и выработать целостный взгляд на их проявления в общественной жизни;

-насилие и ненасилие представлены как две противоположные разновидности социального активизма и раскрыты специфические особенности каждого из этих социальных феноменов;

-проводится обоснование идеи, что в социальном взаимодействии и отношениях насилие и ненасилие не могут существовать в качестве аксиологически-нейтральных феноменов,

поэтому интерпретация концептов «насилие» и «ненасилие» предполагает учет аксиологических контекстов;

-показаны основные пути вкладывания ценностного смысла в содержание концептов «насилие» и «ненасилие»;

-определены условия степени полноты ценностного содержания концептов «насилие» и «ненасилие»;

-рассмотрены социально-онтологические основания эффективности принуждения, насилия и ненасилия;

-уточнено соотношение ценностного и праксиологического содержания в насилии и ненасилии, осуществляющихся в различных моделях социальной реальности.

Положения, выносимые на защиту:

1. Концепты «насилие» и «ненасилие» фиксируют две противоположные разновидности социального активизма. Насилие представляет собой избыточное принуждение, мера избыточности которого определяется аксиологическим контекстом, связанным с социокультурной принадлежностью принуждаемого субъекта. Ненасилие раскрывается двойственным образом: а) как убеждающее действие, не являющееся актом принуждения, б) как принуждающая акция, ориентированная на социокультурно-обусловленную оценку субъектом ограничения его внешней свободы.

2. Представление об эффективности насилия определяется представлением субъекта насилия об его онтологической автономии, проявляющейся в обладании полнотой динамических потенций и способности осуществлять их независимо от общества. Праксиологический смысл ненасилия проясняется в контексте признания объективного, надиндивидуального начала социума и принципиальной неполноты активисткого потенциала индивида или отдельной социальной группы. Ненасильственный отказ от сотрудничества является способом демонстрации субъекту насилия исходной ограниченности его динамических потенций.

3. Концепт «насилие» обозначает деятельность, нацеленную на разрушение оснований социокультурного бытия, осознаваемых индивидами в качестве ценности. Концепт «ненасилие» фиксирует отказ от такой деятельности. Степень полноты ценностного содержания концептов «насилие» и «ненасилие» определяется характером представлений о природе социального.

4. Максимальная полнота . ценностного смысла насилия и ненасилия обнаруживается при противопоставлении деятельности

самой социальности, явленной в виде живого единства множества свободных, деятельных личностей. В виталистских концепциях общества ценностный смысл насилия и ненасилия связывается как с состоянием жизнеспособности личности, так и со степенью жизнеспособности социального организма, частью которого она является. В индивидуалистских концепциях мерой насилия и ненасилия выступает человеческая деятельность, мыслимая в непосредственной связи с самостью личности, разум и свобода которой рассматриваются в качестве единственного основания социума.

5. Минимум ценностного элемента концепты «насилие» и «ненасилие» содержат при превращении деятельности (социального конструирования) в единственное основание социокультурного бытия. В этом контексте содержательно сливаются ценностный и праксиологический аспекты насилия и ненасилия. Насилие раскрывается здесь как ликвидация деятельности как таковой (в том числе и путём её перевода в квазидеятельность, в симулятивный формат). Ненасилие же, напротив, выступает как добровольное осуществление объективной идеи социума, как свободная и синергийная реализация личностью потенций человеческой природы, позволяющая ей преодолеть свою фундаментальную безосновность и укоренить себя в бытии.

Теоретическая значимость диссертации состоит в получении результатов, позволяющих сформировать более глубокое представление о содержании проблемы насилия и ненасилия, выявить ее дополнительные аспекты, связанные не только с соотношением меры человека и меры его свободы, но и с соотношением меры человека и меры насилия, проявляющегося в процессе осуществления им собственной свободы.

Практическая значимость исследования связана с возможным применением материалов диссертации в процессе разработки и преподавания учебных курсов философии, социальной философии, культурологии, философии права, профессиональной этики, конфликтологии.

Апробация результатов диссертационной работы нашла выражение в докладах, сделанных автором на межвузовских, всероссийских и международных научных конференциях и семинарах: «Государство, право, общество: современное состояние и проблемы развития» (Липецк, 2003, 2006); «Современные проблемы

борьбы с преступностью» (Воронеж, 2003); «Правоохранительная система России и правовой механизм обеспечения законности и защиты прав и свобод граждан» (Липецк, 2004); «Геополитическая теория и проблема глобализации» (Воронеж, 2005); «Обеспечение безопасности в Центральном федеральном округе Российской Федерации» (Воронеж, 2007), а также в ходе научной сессии факультета философии и психологии ВГУ (Воронеж, 2007).

Основные результаты диссертационного исследования отражены в 9 научных публикациях общим объёмом около 2,5 п. л., в том числе в журнале «Вестник Тамбовского университета» (серия: Гуманитарные науки), входящем в перечень изданий, рекомендованных ВАК Министерства образования и науки РФ, и коллективной монографии «Модернизация образовательной культуры общества в условиях современного социокультурного кризиса» (Воронеж, 2008 г).

Диссертация обсуждалась на кафедре философии, социологии и истории Воронежского государственного архитектурно-строительного университета и была рекомендована к защите.

Структура диссертации обусловлена целью и задачами исследования. Работа состоит из введения, трёх глав, содержащих семь параграфов, заключения и библиографического списка включающего 162 источника (из них 3 - на иностранном языке). Общий объем работы - 134 страницы.

Основное содержание работы

Во введении обосновывается актуальность избранной темы, раскрывается степень разработанности проблемы, формулируются цель и задачи исследования, определяются его методологические основания, научная новизна, теоретическая и практическая значимость, даётся общая характеристика структуры работы.

Первая глава - «Насилие и ненасилие в системе категорий социальной философии» - включает в себя характеристику герменевтических и социолингвистических аспектов процесса оформления концептов «насилие» и «ненасилие» в качестве социально-философских понятий.

Первый параграф - «Сила как концептуальный исток понятий "насилие" и "ненасилие" - включает в себя основные философские интерпретации концепта «сила», выступающего в

качестве общего дискурсивного основания понятий насилия и ненасилия. С его помощью фиксируется присущая индивидам способность инициировать изменения в обществе. Насилие и ненасилие в этом контексте раскрываются как две разновидности социального активизма.

Представление о соотношении субъективного и объективного в природе силы конституирует две основные линии социально-философской герменевтики насилия и ненасилия «инструментальную» и «бессубъектную».

Первая из них связана с признанием возможности самостоятельной активности индивидуального субъекта, управляющего процессом реализации собственных динамических потенций. Сила здесь выступает как принадлежащая индивиду способность к действию, а насилие и ненасилие - как два способа её осуществления. Насилие в этом контексте характеризуется стремлением одних индивидов к бесповоротному отрешению других индивидов от контроля над целями собственного действия, а ненасилие отличает интенция к сохранению свободы самореализации как условия последующего осуществления совместных акций.

Вторая герменевтическая линия предполагает растворение индивидуального субъекта в мировой тотальности, явленной в виде социального целого и реализующей через индивида свои внутренние энергетические возможности. В данном ракурсе сила выступает как самостоятельное начало изменения, бытие которого необходимо предполагает переход потенции в акт. Социум, сила и насилие (либо ненасилие) раскрываются здесь как единый феномен. Одновременное наличие в общественной жизни и насильственной, и ненасильственной форм социального активизма в данной системе координат оказывается невозможным, поскольку изменения, вносимые в социальный мир отдельными индивидами, являются фрагментами единого процесса саморазвития мирового целого, подчиняются его законам и имеют универсальный характер. Если при описании этих закономерностей делается акцент на противодействии изменению со стороны изменяемого объекта, то такое изменение рассматривается как насилие (сразу приобретающее статус мирового закона), ненасилие же понимается как отсутствие силы. В том случае, если в центре внимания оказывается внутренняя готовность изменяемого объекта стать проводником изменения или измениться самому во имя целого, то уже ненасилие раскрывается в

качестве всеобщего основания мировых трансформаций, а насилие приобретает вид бессилия.

Вариантом «бессубъектного» понимания насилия и ненасилия является представление, согласно которому бытие индивидуального субъекта есть самоосуществление автономной силы (способности к действию), выступающей в качестве самостоятельной и первичной по отношению субъекту онтологической реальности. В результате субъект, который согласно «инструментальному» пониманию силы является её единственным обладателем, здесь утрачивает этот статус и фактически сводится к собственной, стихийно реализующейся, динамической потенции. В онтологическом смысле сила как таковая оказывается выше субъекта.

В данном контексте термин «насилие» можно применить лишь для указания на самооформляющееся бытие (бытийное постольку, поскольку может быть бытийственна свобода), поставленное в отношение к уже оформившемуся природному и культурному бытию. Осуществляемое человеком изменение или разрушение тел и артефактов является знаком присутствия насилия (силы) в мире определенностей, но не может рассматриваться в качестве его сущности. Термин «насилие» (в иррационалистической трактовке синонимичный силе и близкий по значению к термину «свобода») служит для указания на нечто принципиально неопределимое. Соответственно, понятия силы и насилия (активного ненасилия) в иррационалистической системе координат могут быть сформулированы лишь апофатически.

В содержании второго параграфа - «Насилие и ненасилие в описательно-оценочных суждениях» - рассматриваются основания разграничения насилия и ненасилия, помещённых в контекст «бессубъектного» (ценностно-нейтрального) и «инструментального» (ценностно-нагруженного) типов понимания силы.

Наличие в современной социальной философии указанных герменевтических линий позволяет говорить о существовании праксиологического и ценностного критериев разграничения этих феноменов.

Первый из них характерен для «бессубъектного» типа понимания насилия (ненасилия), в русле которого опознание этих объектов связано с непосредственным явлением силы как таковой, выражающейся в трансформациях тел и артефактов. Второй критерий маркирует «инструментальный» подход. Здесь насилие и

ненасилие выступают в качестве двух одинаково возможных способов реализации индивидуальным' субъектом своих динамических потенций. Различие между ними определяется присутствием в действиях субъекта момента принуждения, характеризуемого с точки зрения его целевой направленности и обладающего, соответственно, ценностным смыслом.

Будучи применяемо для обозначения принуждающих воздействий, понятие насилия, тем не менее, не охватывает всей их совокупности. Насилие представляет собой избыточное, чрезмерное принуждение, такое принуждение, на которое принуждаемый индивид никогда не даст своего согласия. Однако мнение субъекта относительно избыточности принуждающего воздействия может изменяться под влиянием многочисленных социально-психологических факторов.

Выходом из этой ситуации является поиск критериев избыточности принуждения в аксиосфере той культуры, к которой принадлежит принуждаемый индивид. Такая возможность открывается в связи с тем, что первичный смысл принуждения постигается принуждаемым субъектом не таким, каким он приходит к нему из внешнего мира, а в очеловеченном виде, в виде феномена, смысла сознания. Содержание же первичного понимания определяется в своих самых фундаментальных чертах той традицией гуманитарной культуры, к которой принадлежит субъект1. В результате смысл действия, понятого как насилие, оказывается сконструированным посредством уже имеющегося в распоряжении субъекта ценностного смысла, вмысливаемого в постигаемый объект в интенции первичного понимания. Оценка принуждающего воздействия в качестве избыточного, осуществляемая на основе интериоризированных принуждаемым индивидом культурных стандартов, присутствует уже на самом первом этапе осмысления социальных явлений — в акте предпонимания. И эта оценка не зависит от сиюминутных изменений состояния субъекта, поскольку трансформация базовых ценностных установок требует времени и значительной внутренней работы. Соответственно, через изучение фундаментальных кодов той культуры, к которой в настоящее время

1 См.: Пристенский В.Н. Антропология права: западная и российская альтернативы правопонимания (социально-философский аспект) // Философия права в России: теоретические принципы и нравственные основания: сб. статей. - СПб., 2008. - С. 107.

принадлежит принуждаемый субъект, открывается возможность опознания насилия и ненасилия.

Устранение ценностной коннотации, характерной для расширительных констатирующих момент принуждения определений насилия оказывается возможным лишь при обращении к «бессубъектному» типу понимания силы. Переход к нему связан либо с отрицанием свободы воли (и возрождением первого варианта бессубъектного понимания силы), либо с наделением человеческой воли полной автономией (и провозглашения её принципиальной неподсудности), что вызывает к жизни неклассическую версию социального активизма.

Наличие признака сознательности в узком определении насилия не позволяет рассматривать его в характерном для «бессубъектного» типа понимания силы ценностно-нейтральном контексте: Узкое определение насилия, связанное с констатацией причинения физического и материального ущерба, является вариантом его расширительного определения, фиксирующего момент принуждения свободной воли. Понятие агрессии, близкое по смыслу насилию в «узком» его понимании, также «дрейфует» в область ценностно-окрашенных логических единиц.

Ценностно-нейтральное ненасилие, противостоящее насилию в плане нанесения своим оппонентам физических травм, но солидарное с ним в вопросе применения экономических санкций, как и насилие в его «узкой» трактовке, также выступает в качестве сознательного действия. Соответственно, его адекватный анализ оказывается возможным лишь в пределах «инструментальной» линии интерпретации силы.

Будучи способами осуществления свободной воли, насилие и ненасилие раскрываются как субъект-объектный {насилие) и субъект-субъектный (ненасилие) типы социального взаимодействия. Разрыв субъект-субъектного отношения, связанный с полным растворением другого индивида в его природе, пониманием его субъективности в качестве явления единой социальной сущности, можно рассматривать в качестве одной из предпосылок насильственного действия. Механизм этой метаморфозы раскрывается двойственным образом. С одной стороны, он может предполагать действительную самоидентификацию потенциально принуждаемого индивида с социальным целым. С другой стороны, причиной насилия может стать сознательное самоотстранение

будущего принудителя от социального мира, его отказ другим индивидам и обществу в целом в статусе самостоятельного бытия. В случае признания возможности полного саморастворения индивида в социальном целом действующий индивидуальный субъект будет иметь дело уже не с личностью, скрытой за своей социальной ролью, а с безличным объектом, природным либо социальным. И тогда его воздействие на объект уже не может рассматриваться как принуждение. Оно будет иметь ценностно-нейтральный по отношению к объекту характер. Признание же невозможности полного растворения личности в социальном целом означает возвращение изменяющему воздействию потенции быть принуждением и, как следствие, реанимацию его ценностной коннотации.

Результатом самообособления субъекта от социального мира является утрата им способности воспринимать других индивидов в качестве самостоятельных динамических центров. Другая личность оказывается для такого субъекта существующей лишь в отношении к нему самому. В итоге его контакты с социальным миром либо приобретают вид дурной толерантности (в случае отсутствия момента принуждения), либо раскрываются в качестве насилия. И в первом, и во втором случае установки и практические действия индивида будут иметь ценностную характеристику.

Принуждающий характер присущ не только субъект-объектной, но и субъект-субъектной разновидности социального взаимодействия. Ненасилие также может раскрываться как принуждение. Однако, в отличие от насилия, ненасильственное принуждение предполагает будущую возможность его одобрения принуждаемым индивидом. Эта возможность открывается в связи с тем, что многие принуждаемые индивиды, хотя и интериоризируют социокультурную норму, однако не принимают её в качестве индивидуальной ценности. Осознание значимости нормы в будущем означает последующее оправдание принуждаемым индивидом тех актов нормативного принуждения, которые имели место в прошлом. Насилие же в этом контексте раскрывается как посягательство на то социальное, что уже принято индивидом в качестве экзистенциально значимого.

Сам же ценностный смысл насилия (как посягательства на основания общества) и ненасилия (как сознательного культивирования социальных норм) находится в зависимости от

полноты представления индивида о природе социального, характеризуемого с точки зрения его принятия индивидом в качестве ценности.

У истоков этих представлений, в конечном счёте, лежат философские модели социальной реальности2, являющие собой более или менее полное отражение оснований социального бытия и связанные с интуицией Я, интуицией всеобщей связи (всеединства), а также иррациональными, виталистическими аспектами человеческого существования.

Исследованию ценностного и праксиологического содержания концептов «насилие» и «ненасилие» в контексте философских моделей социальной реальности посвящены вторая и третья главы диссертации.

В рамках второй главы - «Насилие и ненасилие в контексте философских учений о сверхиндивидуальных началах социума»

- исследуемые феномены рассматриваются в системах понятий реалистической (идеалистической) и натуралистической (виталистической) моделей социальной реальности. В идеалистической и натуралистической моделях общество рассматривается как реальность, первичная по отношению к индивиду. В этой связи необходимым условием анализа насилия и ненасилия в указанных системах философских координат оказывается непременное присутствие в них вектора свободной воли. Данное обстоятельство и обусловило обращение к учениям Августина Аврелия, H.A. Бердяева, Н.О. Лосского, С.Л. Франка, Э. Фромма, представленным в рамках второй главы диссертационного исследования.

Следует заметить, что содержание первого параграфа этой главы - «Насилие и ненасилие в реалистической (идеалистической) модели социальной реальности» - не столько высвечивает основания насилия, сколько показывает фундаментальный социально-философский смысл ненасилия.

В идеалистической модели общество раскрывается как объективная идея, адекватным выражением которой является

В диссертации была использована типология моделей социальной реальности, предложенная К.С. Пигровым и включающая в себя идеалистическую (реалистическую), натуралистическую (виталистическую), деятельностную и феноменологическую модели социума. См.: Пигров К.С. Социальная философия. - СПб., 2005. - С. 100 - 185.

ненасильственный способ социального взаимодействия. Характеристикой идеалистической модели является аксиологизация онтологических оснований социума. В результате ненасилие как свободное сотрудничество приобретает характер самоценности. Признание бытия-с-Другим в качестве первичной по отношению к индивидуальному бытию онтологической реальности является обоснованием большей эффективности ненасильственного (синергийного) действия по сравнению с насилием, всегда исходящего из одного онтологического и энергетического центра (индивидуального или группового). В этом контексте ненасильственный нажим (отказ от сотрудничества с насильствующий субъектом, экономические санкции в его отношении) может рассматриваться как способ прояснения онтологической несамостоятельности и энергетической ограниченности обособленного индивида или группы индивидов, подталкивающий их к восстановлению естественного (и эффективного с точки зрения реализации собственных целей) ненасильственного состояния.

В идеалистической модели социума насильствующий субъект, обособляя себя от Другого и углубляя это обособление насильственным действием, оказывается в результате оторванным от источника бытия. Сам не будучи субстанцией, он пытается находить силу быть там, где её исходно нет, то есть в своей единственности, которая в действительности есть «онтологическое не», возможное постольку, поскольку существует безусловное бытие и Другой, который в своей непохожести на субъекта даёт ему возможность утверждаться в своём существовании. Разрыв отношений с Божественной Личностью, безусловным источником всякого бытия, и другими индивидами является для насильствующего субъекта самоубийством и в онтологическом плане (вследствие несубстанциальности человеческой природы, наличия в ней момента смертности), и в личностном (поскольку личность без Другого не может увидеть своей уникальности, а следовательно, не сможет осознать себя как личность, растворившись в собственной природе). Однако, воображая себя онтологической автономией и двигаясь по пути самоуничтожения, насильствующий субъект насилует волю тех людей, которым он нужен как со-трудник, со-творец, вынуждая их также действовать в одиночку, что придаёт ненасильственному нажиму видимость насилия. Не принимая того внимания, которое

дарится ему, субъект насилия не позволяет и Другому полнее осуществиться в своей индивидуальности.

Таким образом, в идеалистической модели насилие есть нарушение объективного социального порядка. Оно противостоит социальности как таковой, самому смыслу общества как единства во множестве. Ненасилие же, напротив, выступает как добровольное осуществление объективной идеи социума, свободная и синергийная реализация личностью потенций общечеловеческой природы, позволяющая ей преодолевать свою фундаментальную безосновность.

Особенностью идеалистической трактовки социального активизма является принципиальная невозможность исключения принуждающего действия из ценностного контекста даже при условии полного растворения принуждаемого субъекта в его природе.

В русле учения о повреждённости природы человека и принципиальной устремлённости воли, находящейся в зависимости от неё, ко злу (к самоуничтожению) внешнее (даже физическое) ограничение такой воли, нацеленное на последующее возрождение свободы порабощенного индивида, можно рассматривать как первичный (освободительный) этап ненасильственного действия. Однако это ограничение может быть и насилием, если его целью является не возрождение свободы индивида как условия осуществления будущей ненасильственной синергии, а его уничтожение или подчинение. В этом случае действие оказывается посягательством на хотя и неполное, но, тем не менее, реальное человеческое бытие, обладающее в идеалистической модели характером ценности уже вследствие одного только факта его существования.

При отождествлении воли индивида с высшими (нравственными) проявлениями человеческой природы возникает ситуация, когда не индивид осуществляет нравственную идею, а нравственная идея осуществляется посредством индивида. Противодействие воле, определяемой нравственной необходимостью, а вернее самой нравственной необходимости, в идеалистической системе координат будет иметь иррациональный характер и, очевидно, оцениваться негативно.

Противопоставление рационального и иррационального, характерное для идеалистической модели, имеет место и в

биологизаторских учениях об обществе, однако здесь иррациональное, стихийное часто приобретает вид положительной ценности.

Биологизаторские подходы к анализу насилия и ненасилия рассматриваются в рамках второго параграфа второй главы диссертации - «Насилие и ненасилие в натуралистической (виталистической) модели социального». Здесь всякое социальное отношение мыслится как аналог биологической связи, характер которой генетически запрограммирован. Индивид в своём поведении реализует программу, параметры которой он самостоятельно не определяет, но, тем не менее, они ему хорошо «известны». Базовый компонент этой программы в дарвинистском варианте натуралистического дискурса рационализируется как естественный отбор. Таким образом, в виталистских концепциях общества смысл всех тех социальных отношений, в которые вступает индивид, в конечном счёте, определяется филогенетической установкой на выживание.

Несмотря на свою естественнонаучную (ценностно-нейтральную) ориентацию, натуралистический дискурс, тем не менее, оперирует понятием ценности. Высшей точкой аксиосферы натуралистической модели является феномен жизни.

Критерием идентификации насильственного воздействия в натуралистической (виталистической) модели выступают ценности, отражающие элементарные витальные потребности, - потребность самосохранения и потребность продолжения рода. Социум в индивидуальной аксиосфере здесь представлен как значимость семьи, рода, а способ его размещения в личной системе ценностных предпочтений содержит в себе иррациональные моменты.

Ненормативное принуждение (насилие), на которое индивид никогда не даст своего согласия, в данной системе философских координат раскрывается как посягательство на жизнь и здоровье, значимые для индивида как в перспективе его индивидуального существования, так и с точки зрения его принадлежности к родовому целому. В натуралистической модели насилие как причинение ущерба жизни и здоровью и насилие как ненормативное принуждение совпадают, поскольку этическая норма оказывается восходящей к биологическим основаниям. Если в идеалистической модели речь шла о детерминации поведения индивида нравственным законом, очевидным для каждого человека, то в натуралистической

модели человеческое поведение оказывается детерминированным законами животного мира, тем стремлением к жизни (к продолжению рода), которое заложено в человеческую природу.

Облик ненасилия в виталистической модели общества также непосредственно связан с реализацией биологических программ. На роль естественного прообраза ненасильственной установки здесь могут претендовать природные механизмы торможения агрессии. В качестве же сознательного действия ненасилие раскрывается через отказ от причинения физического ущерба, мотивированный восприятием Другого в качестве равнодостойного и значимого представителя мира живых. Ненасильственное сотрудничество с Другим, как правило, имеющее место лишь в рамках рода, рассматривается здесь как выражение антиэнтропийных свойств биологической материи, находящей своё продолжение в социальном мире. В этом смысле ненасилие выступает как социообразующее начало, ценное, однако, постольку, поскольку оно раскрывается в качестве явления жизни как таковой.

Третья глава диссертации - «Насилие и ненасилие в индивидуалистической концепции социального» - посвящена анализу этих феноменов в сфере сознательных волевых взаимодействий. В содержании первого её параграфа -«Принуждение/насилие как осуществление свободы индивидов» - индивид рассматривается как онтологически самостоятельный и полностью автономный конструктор социальных отношений, а насилие раскрывается как действие, полностью ему подконтрольное. Цели принуждающего индивида в данном контексте определяются либо ценностью его собственного Я, либо личностной значимостью Другого.

В индивидуалистической концепции социального бесспорным критерием разграничения насилия и нормативных форм принуждения является наличие в действии посягательства на само существование личности, выступающей субъектом ценностного выбора и социального действия. В индивидуалистической модели общества, построенной вокруг автономии онтологически-независимого индивида, практическая реализация такого насилия оказывается немыслимой. Однако возможность абсурдных попыток его осуществления с финалом в виде иллюзии порабощения индивида, стирания человеческой личности вполне может быть допущена. В этом случае насилие будет иметь вид поведенческого

акта, который в принципе не может быть оправдан принуждаемым субъектом, поскольку целью насилия здесь является его уничтожение. Насилие, таким образом, оказывается действием, влекущим за собой прекращение взаимодействия как такового (вследствие исчезновения одной из взаимодействующих сторон). В результате насильственная акция оказывается попыткой разрушения антропологических оснований общества и субъекту насилия приходится прибегать к моральной демагогии, способной завуалировать данное обстоятельство.

Принуждение/насилие может раскрываться как внешнее ограничение свободы публичного действия индивида. В этом качестве оно выступает как речевая практика, как послание, адресованное принуждаемому индивиду и предполагающее его ответную реакцию, выраженную в виде подчинения. Модусами такого принуждения выступают собственно репрессивное слово, произнесённое принуждающим индивидом, а также прямое «физическое» воздействие как форма репрессивной речи, обращающейся к Другому посредством его тела и собственности.

Насильственный (сверхпринудительный) статус этих посланий в индивидуалистической модели социальной реальности определяется степенью их соответствия конвенционально принятым нормам общественной жизни. Проблема соотнесённости этих норм со свободой индивида, претендующего на статус их единственного автора, рассматривается в содержании второго параграфа третьей главы - «Границы принуждения и насилия в индивидуалистической модели социального».

В рамках этого параграфа предпринимается попытка определить рубеж между нормативным принуждением и насилием в условиях признания полной автономии индивида по отношению к социальной норме. Месторасположение указанного рубежа находится в очевидной зависимости от содержания ценностного выбора принуждаемого индивида. Сложности с определением этого содержания связаны с признанием этической равнозначности рациональной и иррациональной сторон активности субъекта, характерной для отдельных индивидуалистических учений об обществе (X. Арендт).

В данном контексте на первый план выходит сама способность субъекта к выбору, которая может реализовываться либо как свободное принятие и усвоение им социокультурной традиции, либо

как созидание (на основе традиции или же вне её) новых нормативных программ.

В индивидуалистической концепции социального активность индивидов, выраженная в реализации ими социокультурных установок, не может рассматриваться как свидетельство утраты статуса субъекта. Данный тезис лежит в основании проекта возрождения субъекта, его освобождения от власти репрессивных социальных структур (представленного, в частности, Ж. Сорелем).

С другой стороны, несмотря на восприятие действия как явления уникального и самобытного человеческого существа (антропофании), индивидуалистическое мировосприятие вполне допускает ситуацию, в которой одна личность начинает воспринимать другую личность в качестве обезличенного индивида, составляющего часть единого социального континуума.

В том случае, если индивиды, осуществляя свой жизненный проект, руководствуются социокультурными программами консервативного плана, процедура разграничения одобряемого принуждения и насилия обеспечена четкими нормативными критериями. Наличие же в основании аксиосферы культуры установки на изменение означает, что квалификация действия как насилия находится в полной зависимости от произвола конкретного индивида. Единственным устойчивым моментом личной аксиосферы в данной ситуации оказывается индивидуальная способность к выбору как таковая (свобода). Эту способность отобрать у человека невозможно, но реализоваться она может только через внимание к личности со стороны Другого. В этом контексте попытка узурпации свободной воли, исходно обречённая на провал, оказывается существенной в связи с тем вниманием, которое она оказывает личности принуждаемого.

Такое внимание к субъекту действия маркирует присутствие в индивидуалистическом социуме ненасилия, выступающего здесь как утверждение исходной для индивидуализма ценностной установки -ценности индивида-деятеля, сама способность которого к действию (безотносительно его целевой направленности) приобретает нормативный характер. Высвобождение этой способности в индивидуалистической системе философских координат раскрывается и как оправданное принуждение, и как один из моментов принципиального ненасилия.

Общей характеристике ненасильственного способа реализации свободы индивидов посвящен третий, заключительный параграф последней главы диссертации - «Ненасилие в аксиологическом и праксиологическом измерениях деятельности».

В пространстве человеческой деятельности ненасилие раскрывается двойственным образом: как принципиальное ненасилие и как ненасилие прагматическое.

Принципиальное ненасилие связано с воздержанием от того, чтобы ставить свою волю выше воли другого человека. В контексте признания самоценности человеческой личности оно выступает как безусловный поведенческий императив и задаёт нравственную перспективу человеческих отношений.

Принципиальное ненасилие является эффективной практикой противодействия насилию. Однако основания его эффективности в индивидуалистической концепции социального не очевидны.

В процессе противодействия насилию принципиальное ненасилие может раскрываться как принуждение. В этом качестве оно непременно должно сохранять в себе три момента, в общем виде определяющих ценностный смысл ненасилия как такового.

Первый из них связан с устремлённостью воли принуждающего индивида к благу принуждаемого. Второй момент предполагает наличие согласия между принуждающим и принуждаемым (в прошлом или в будущем, сколь угодно отдалённом). Отсутствие такого согласия ведёт к тому, что всякое принуждение может рассматриваться как насилие. И, наконец, третье условие, вытекающее из первого, предполагает несовместимость ненасильственной акции с лишением человека жизни.

При этом следует заметить, что в индивидуалистической системе координат, основанной на признании способности человека к преодолению внутренней несвободы своими силами, возможны контексты, в которых акт лишения жизни, очевидно, не являясь ненасилием, не может рассматриваться и как насилие. Такая ситуация складывается в том случае, если потенциальная жертва насилия выстраивает свой жизненный проект таким образом, чтобы лишиться жизни через действия других индивидов. Содержание нормы потенциального самоубийцы предполагает его отсутствие в числе живых. Соответственно, физическое убийство человека, уже предварительно давшего согласие умереть, с индивидуалистической точки зрения нельзя считать насилием над его волей (хотя можно

понимать как признак внутренней несвободы) и тем более нельзя рассматривать как первичный этап ненасилия, поскольку воспитание никак не может осуществляться средствами, предполагающими гибель воспитуемого.

Что касается собственно самоубийства, то в контексте развиваемого в диссертации понимания насилия, оно, очевидно, выступает как насильственное действие, являясь прямым посягательством на антропологические основания социального бытия.

Отсутствие внимания к человеческой личности при ситуативной демонстрации уважения к биологической природе человека является одним из признаков превращения принципиального ненасилия в ненасилие прагматическое. Вторым опознавательным знаком этой метаморфозы является наличие в мотивации адепта ненасилия лишь праксиологических соображений. Однако в чистом виде подобная ситуация встречается редко. Праксиологические мотивы, как правило, согласуются с ценностным смыслом социального действия, что указывает на возможность обратного перехода прагматического ненасилия в ненасилие принципиальное.

В процессе социального взаимодействия сторонник принципиального ненасилия может столкнуться с таким насильствующим индивидом, который всецело убеждён в своей правоте и не допускает возможности изменения собственных убеждений в будущем. В этом случае адепту принципиального ненасилия предстоит выбирать средство принуждения без надежды на его оправдание со стороны принуждаемого, то есть исключительно исходя из соображений эффективности. Утверждение ценности человеческой личности в данной ситуации оказывается возможным лишь при условии истолкования принципиального ненасилия, ставшего здесь насилием, в качестве акта внимания, необходимого Другому для осуществления его собственной свободы.

В заключении подводятся итоги диссертационного исследования, формулируются общие выводы, намечаются перспективы дальнейших исследований.

Основные положения диссертации нашли отражение в следующих научных публикациях автора:

В научном издании, рекомендованном ВАК Министерства образования и науки РФ

1. Жданкин В.А. Насилие и ответственность в контексте дискурсов социального / В.А. Жданкин // Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки. - 2008. - № 5. - С. 370-374. (0,7 п. л.)

В иных изданиях:

2. Жданкин В.А. Проблема насилия и ненасилия в современном мире // Государство, право, общество: современное состояние и проблемы развития: матер, науч.-практ. конф. / Липецк, 26-27 ноября 2002 г. - Липецк: Липец, фил. Ворон, ин-та МВД России, 2003. - С. 17-19. (0,2 п. л.)

3. Жданкин В.А. Оправдание насилия (философские аспекты) // Современные проблемы борьбы с преступностью: сборник матер. Всероссийской науч.-практ. конф. / Воронеж, 14-15 мая 2003 г. -Воронеж: Ворон, ин-т МВД России, 2003. - С. 33-34. (0,1 п. л.)

4. Жданкин В.А. Ненасилие и проблема прав человека // Правоохранительная система России и правовой механизм обеспечения законности и защиты прав и свобод граждан: матер, науч.-практ. конф. / Липецк, 26 ноября 2003 г. - Липецк: Липец, фил. Ворон, ин-та МВД России, 2004. - С. 139-140. (0,1 п. л.)

5. Жданкин В.А. Политический прагматизм в контексте глобализации // Геополитическая теория и проблема глобализации: сборник статей / под общ. ред. А.А Слинько. - Воронеж: ВГУ, 2006. -С. 10-12. (0,2 п. л.)

6. Жданкин В.А. Соотношение принципиального и прагматического ненасилия в пространстве социальных взаимодействий // Государство, право, общество: современное состояние и проблемы развития: матер, науч.-практ. конф. / Липецк, 22 ноября 2005 г. - Липецк: Липец, фил. Ворон, ин-та МВД России, 2006. -С. 108-111. (0,25 п. л.)

7. Жданкин В.А. Насилие в идеалистической модели социальной реальности // Обеспечение безопасности в Центральном федеральном округе Российской Федерации: сборник матер, межд. науч.-практ. конф. / Воронеж, 17 мая 2007 г. - Воронеж: Ворон, ин-т МВД России, 2007. Ч. 4. - С. 98-101. (0,25 п. л.)

8. Жданкин В.А. Насилие и ненасилие в контексте отношений «Я - Другой» // Вестник научной сессии факультета философии и психологии / Отв. ред. И.И. Борисов [и др]. - Воронеж: Издательско-полиграфический центр Воронежского

государственного университета, 2007. - Вып. 9. - С. 224-226. (0,2 п. л.)

9. Жданкин В.А. Ненасилие в аксиологическом и праксиологическом измерениях деятельности // Модернизация образовательной культуры общества в условиях современного социокультурного кризиса [Текст]: коллективная монография / под общ. ред. A.A. Радугина. - Воронеж: Воронеж, гос. арх.-строит. ун-т, 2008. - Гл.1, п.1.8. - С. 96-105. (0,55 п. л.)

Подписано в печать 10.09.2010. Формат 60x84 1/16. Уч. - изд. 1, 63. Усл. -печ. 1, 64 л. Бумага писчая. Тираж 100 Заказ №411

Отпечатано отделом оперативной полиграфии Воронежского государственного архитектурно-строительного университета 394006, г. Воронеж, ул.20 -летая Октября, д. 84

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата философских наук Жданкин, Владимир Александрович

СОЦИАЛЬНОЙ ФИЛОСОФИИ

Специальность 09.00.11 - социальная философия

ДИССЕРТАЦИЯ на соискание ученой степени кандидата философских наук

О ^ Научный руководитель: у доктор философских наук, доцент Перевозчикова Л.С.

Воронеж

СОДЕРЖАНИЕ

Введение.

Глава 1. Насилие и ненасилие в системе категорий социальной философии.

§ 1. Сила как концептуальный исток понятий «насилие» и ненасилие».

§ 2. Насилие и ненасилие в описательно-оценочных суждениях.

Глава 2. Насилие и ненасилие в контексте философских учений о сверхиндивидуальных началах социума.

§ 1. Насилие и ненасилие в реалистической (идеалистической) модели социальной реальности.

§ 2. Насилие и ненасилие в натуралистической (виталистической) модели социального.

Глава 3 Насилие и ненасилие в индивидуалистической концепции социального.

§ 1. Принуждение/насилие как осуществление свободы индивидов.

§ 2. Границы принуждения и насилия в индивидуалистической модели социального.

§ 3. Ненасилие в аксиологическом и праксиологическом измерениях деятельности.

Введение диссертации2010 год, автореферат по философии, Жданкин, Владимир Александрович

Актуальность темы исследования. Появление концептов «насилие» и «ненасилие» в системе категорий социальной философии является результатом философского осмысления проблемы пределов человеческой деятельности, меры и полноты её осуществления в социуме. Эта тема всегда привлекала к себе внимание специалистов-гуманитариев. В настоящее время она не только не утратила своей актуальности, но и оказалась ещё более востребованной в связи с тем колоссальным увеличением масштабов насилия, которым отмечен новейший период человеческой истории.

Российское общество, к сожалению, не осталось в стороне от этого процесса. Имея при себе социокультурный багаж советской эпохи, связанный с терпимым отношением к насильственным формам социального взаимодействия, современная Россия попыталась усвоить относительно новые для себя либеральные стандарты общественной жизни. В результате заявленные цели насилия стали более утилитарными и эгоистичными, а его количественные показатели не только не снизились, но и начали демонстрировать стабильную тенденцию к увеличению.

При этом обращает на себя внимание высокий уровень жестокости криминального насилия, разворачивавшегося в России в течение последних двух десятилетий. Наиболее заметное место в перечне его проявлений занимают преступления, связанные с деятельностью международных террористических сообществ. Организованные их представителями террористические акты, по своим целям и последствиям больше похожие на военные операции, вызвали чрезвычайно широкий резонанс не только в России, но и во всём мире.

Выбор средств противодействия международному терроризму, осуществляющийся на фоне мультикультурализма современности, наполняет новым жизненно-практическим содержанием традиционные философские дискуссии о допустимости нравственного применения насилия и о праксиологическом потенциале ненасилия.

С точки зрения поиска теоретических оснований этого выбора представляется актуальным проведение исследования ценностного и праксиологического содержания концептов «насилие» и «ненасилие» в современной социальной философии.

Социально-философская линия анализа насилия и ненасилия располагается в общем контексте социально-онтологической проблемы соотношения бытия (как бытия-в-себе) и деятельности. Модели бытия и деятельности, выработанные философией на протяжении своего исторического развития, легко обнаруживают своё присутствие в культурных программах традиционного и индустриального обществ. Мозаика их взаимных контактов со второй половины XX века дополняется новым типом культуры - культурой информационного общества. Её мировоззренческое кредо определяется радикальным разрывом между бытием и деятельностью. В результате бытие, традиционно направлявшее потоки человеческого активизма, постепенно начинает утрачивать свой целесозидающий статус. Деятельность становится для самой себя и целью, и средством, а свойственная человеку устремлённость к действию всё чаще находит свое выражение в игровых поведенческих формах.

На этом фоне насилие и ненасилие предстают в качестве явлений, серьёзный интерес к которым маркирует интенцию восстановления разорванной связи бытия и деятельности, деятеля и действия, разворачивая сознание человека от неподлинного, виртуального, игрового к подлинному, бытийственному, серьёзному и, соответственно, социально и экзистенциально значимому. Насилие и ненасилие можно критиковать, но их сложно игнорировать.

Будучи действиями, совершение которых ставит личность и общество перед вопросом о пределах человеческого активизма как такового, насилие и ненасилие высвечивают два пути, посредством которых бытие оказывает влияние на деятельность - ценностный (через прояснение целей действия) и праксиологический (через лишение деятеля способности к действию). Соотношение ценностного (во всём его многообразии) и праксиологического в конечном счёте определяет характер и форму взаимодействия социальных субъектов и оказывает непосредственное влияние на процесс воспроизводства социальной жизни. В данном контексте изучение феноменов насилия и ненасилия, сочетающих в себе деятельностное и нормативное, позволяет уловить общую ритмику процесса «материализации» (или «развоплощения») ценностного, обнаруживающего себя как в действиях отдельных индивидов, так и в логике исторического движения социальных общностей.

В качестве ценностно-нагруженных понятий концепты «насилие» и «ненасилие» раскрываются в двух аспектах - субъективно-личностном и социальном. Субъективно-личностный план исследуемых феноменов достаточно полно представлен в философской литературе. Социальный же ракурс насилия и ненасилия изучен значительно слабее. Данное обстоятельство и обусловливает актуальность социально-философского анализа ценностного и праксиологического содержания концептов «насилие» и «ненасилие», проведённого в рамках настоящей диссертации.

Степень разработанности темы. Корпус литературы по теме диссертации условно может быть разделён на три блока. Первый из них составляют тексты, использованные при характеристике концептуальных истоков понятий насилия и ненасилия. В их число вошли сочинения Аристотеля, X. Арендт, И. Канта, Д. Локка, Б. Спинозы, Э. Фромма, а также работы А. Басса, JI. Берковитца, Р. Бэрона, А. Бэттлера, М.Д. Гаралевой, Р. Глюксмана, Ж. Госса, А.Е. Зимбули, Е.К. Краснухиной, А.П. Назаретяна, А.В. Очировой, Р.Н. Павельева, Д. Ричардсон, X. Хофмайстера, Д. Шарпа, Ю. Шрейдера.

При исследовании лингвистических аспектов процесса оформления изучаемых концептов в качестве понятий социальной философии автор обращался к работам А. Бэттлера, Ж. Госса, С.В. Девяткина, А.В. Дмитриева, И.Ю. Залысина, А.И. Кугая.

Второй блок источников по теме исследования составили работы, связанные с прояснением социально-философского содержания концептов «насилие» и «ненасилие». Проблема насилия в рамках данного блока представлена сочинениями X. Арендт, Р. Арона, Н.А. Бердяева, Г. Гегеля, Н.

Макиавелли, К. Маркса, К. Лоренца, Ф. Ницше, Ж.-П. Сартра, B.C. Соловьёва, Ж. Сореля, Ф. Энгельса, К. Ясперса, а из современных авторов - трудами О.В. Башкатова, О.Я. Гелиха, А.В. Глуховой, В.В. Денисова, Р.Н. Ибрагимова, В.В. Кафтана, Г.Н. Киреева, Н.И. Китаева, Г.И. Козырева, А.И. Кугая, Л.Я. Курочкиной, В.В. Остроухова, К.С. Пигрова, В.В. Савчука, В.В. Серебрянникова, О.Ю. Тевлюковой, В.А. Тишкова, Э. Тоффлера и др.

Изучение социально-философских аспектов ненасилия было связано с обращением к сочинениям М. Ганди, М.Л. Кинга, а также к работам Л.П. Буевой, Л.Н. Вшивцевой, И.В. Корельского, Н.И. Макаровой, Н.В. Наливайко, П. Патфорд, Н.Г. Пряхина, Н.Ф. Рахманкуловой и др.

В контексте использования метода феноменологии, применённого при определении способов вкладывания оценочного смысла в содержание понятий насилия и ненасилия, существенный интерес для диссертанта представляли исследования, связанные с вопросами феноменологической перестройки методологии социального познания. К этой группе источников можно отнести работы В.В. Инютина, К.С. Пигрова, В.Н. Пристенского, А. Шюца. При исследовании особенностей отдельных моделей социальной реальности автор обращался к сочинениям Аврелия Августина, М. Вебера, Р. Декарта, Д. Дьюи, Р. Жирара, Г. Маркузе, С.Л. Франка, 3. Фрейда, М. Фуко, М. Хайдеггера. Внести уточнения в сложившуюся картину позволили историко-философские труды Е.М. Амелиной, О.Я. Гелиха, Г.А. Гребневой, Д. Датта, И.И. Евлампьева, Э. Жильсона, А.Ф. Замалеева, В. Зеньковского, В.Г. Коровникова, А.Д. Литмана, Н.О. Лосского, Е.Д. Мелешко, В.К. Никитина, С.М. Пекарской, А.И. Пигалева, Б. Рассела, М.Т. Степанянц, Л.Н. Столовича, А.А. Столярова, а также работы по социальной философии П.В. Алексеева, В.Е. Кемерова, А.В. Магуна, К.Х. Момджяна, А.А. Радугина, B.C. Рахманина.

Третья, заключительная группа источников объединяет в себе тексты, использованные при определении ценностного смысла насилия и ненасилия. В этот список вошли сочинения Ф.М. Достоевского, И.А. Ильина, И. Канта, М.Л. Кинга, Н.О. Лосского, Ф. Ницше, B.C. Соловьёва, Л.Н. Толстого, Г. Торо, С.Л. Франка, А. Швейцера, М. Шелера, а также работы Р.Г. Апресяна, В.В. Варавы,

А.В. Говорухиной, А.А. Гусейнова, О.Г. Дробницкого, А.А. Ивина, М.С. Кагана, Б.Г. Капустина, А.С. Кравеца, Ю.О. Маликовой, J1.C. Мамута, В.Н. Назарова, JI.C. Перевозчиковой, В.В. Перервы, Г.Ф. Перервы, В.П. Римского, И.Д. Черноусовой, Г.Х. Шингарова и др.

Объект и предмет исследования. Объектом исследования выступают проявления насилия и ненасилия в истории общества. Предметом исследования является ценностное и праксиологическое содержание концептов «насилие» и «ненасилие».

Цель и задачи исследования. Основная цель диссертационного исследования состоит в проведении социально-философского анализа ценностного и праксиологического содержания концептов «насилие» и «ненасилие».

Реализация данной цели предполагает необходимость решения следующих задач:

-исследование активно-деятельностной природы насилия и ненасилия; -рассмотрение способов вкладывания ценностного смысла в содержание концептов «насилие» и «ненасилие» (прояснение теоретико-методологического значения ценностно-ориентированной (социально-этической) парадигмы анализа социальных феноменов насилия и ненасилия);