автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.03
диссертация на тему: Жанр "прядей об исландцах" в древнескандинавской литературе

Полный текст автореферата диссертации по теме "Жанр "прядей об исландцах" в древнескандинавской литературе"

На правах рукописи

Гуревич Елена Ароновна

Жанр "прядей об исландцах" в древнескандинавской литературе (К проблеме исторической поэтики малой прозаической формы)

Специальность: 10.01.03 - литература народов стран зарубежья

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

(литературы Европы)

Москва

2007

003055293

Работа выполнена в Отделе классических литератур Запада и сравнительного литературоведения Института мировой литературы им. А.М. Горького РАН

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор О.А. Смирницкая доктор филологических наук, профессор С.Ю. Неклюдов доктор исторических наук Т.Н. Джаксон

Ведущая организация: Московский педагогический государственный университет Кафедра всемирной литературы

Защита состоится AnjitML 2007 г. в /Г часов на заседании

Диссертационного совета Д.002.209.01 по филологическим наукам в Институте мировой литературы им. А.М. Горького РАН по адресу: 121069 Москва, ул. Поварская, д. 25-а.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Института мировой литературы им. А.М. Горького РАН.

Автореферат разослан " 3 " 2007 г.

Ученый секретарь Диссертационного совета,

кандидат филологических наук

У

Т.В. Кудрявцева

Диссертация посвящена одному из малоизученных жанров древнескандинавской литературы — "прядям об исландцах". Более чем полувековые исследования в области скандинавистики, и в первую очередь те из них, которые были выполнены в русле такого плодотворного и авторитетного направления в филологии, каковым является ведущая свое начало от А.Н. Веселовского отечественная школа исторической поэтики (труды М.И. Стеблин-Каменского и его последователей), убедительно продемонстрировали выдающееся значение богатой и своеобычной литературной традиции средневековой Исландии для изучения ранних этапов эволюции словесного искусства и прежде всего самого процесса становления литературы. Между тем исследование древнескандинавской прозы издавна концентрируется главным образом вокруг саги — повествовательного жанра, по праву занимающего центральное положение во всем "древнесеверном" культурном наследии. Неизбежным следствием доминирования саги явилось вытеснение прочих типов прозаических текстов на периферию интересов историков литературы. Длительное вынужденное существование в тени саги стало, в частности, одной из главных причин того, что был незаслуженно обделен вниманием, по-видимому, в не меньшей степени культивировавшийся в Исландии жанр "прядей", что делает актуальным его исследование.

В отличие от значительного числа ныне известных саг, пряди — в основном произведения малой формы. В большинстве своем это рассказы об исландцах, вплетавшиеся в составленные в ХШ-ХГУ вв. своды "королевских саг", жизнеописаний норвежских правителей, авторами которых также были исландцы. Именно этими обстоятельствами — условиями хранения и первоначальной передачи в письменной традиции — и объясняется закрепившееся за такими рассказами необычное название; отсюда же проистекают и неизбежные трудности, связанные с их изучением. Поскольку пряди, как правило, не выделялись в качестве отдельных произведений, не только особый жанровый статус подобных рассказов, но и самая их автономность отнюдь не очевидны. В противоположность популярным в те же века в других регионах Европы новеллам, пряди не собирались в сборники и в основной своей массе вообще не подвергались записи независимо от жизнеописаний норвежских государей. Тем самым необходимой предпосылкой изучения этих произведений малой прозы становится извлечение ("выплетение") их из текста саги, т.е. предварительная процедура, правомерность которой сама по себе нуждается в обосновании.

Условия существования прядей в качестве интерполяций в тексте саги во многом предопределили основные направления их исследования. Обыкновенно такие рассказы занимают историков литературы лишь постольку, поскольку они являются составными частями соответствующих королевских саг, причем их изначальная отдельность и жанровые особенности зачастую либо не признаются вовсе, либо не принимаются во вни-

мание. О том же, что пряди могут представлять собой самостоятельный жанр, обладающий собственными конститутивными признаками и нуждающийся в рассмотрении как таковой, ученые впервые стали задумываться сравнительно недавно, только во второй половине прошлого столетия. Непосредственным толчком для этого послужило увлечение структурными методами анализа. Вслед за Т. Андерссоном, обнаружившим постоянно воспроизводимые модели в строении сюжетов "семейных саг", американский исследователь Дж. Харрис, опираясь на достижения фольклористов и в первую очередь на формальный анализ сказки, предпринятый В.Я. Проппом, попытался выявить типичные "морфологические" элементы, лежащие в основании наиболее значительной группы "прядей об исландцах" — так называемых "прядей о поездках из страны". Хотя в итоге предложенная этим ученым схема {Введение, Путешествие!Приезд в Норвегию, Отчуждение, Примирение, Отъезд/Путешествие в Исландию, Заключение) в определенной мере способствовала утверждению точки зрения на пряди как на особый жанр, в силу своего слишком общего характера она оказалась не в состоянии дать сколько-нибудь адекватное представление об их жанровой специфике. В результате жанр прядей по существу так и остался не описанным.

Причина малой эффективности схемы Харриса состоит в том, что в то время как ее автор стремился выделить только универсальные схождения, т.е. такие повторяющиеся элементы, которые могут быть обнаружены во всех без исключения "прядях о поездках из страны", повествования этого типа при всем их сходстве вовсе не образуют монолитной группы. Напротив, они демонстрируют немалое разнообразие, которое невозможно отнести лишь на счет сугубо индивидуальных особенностей отдельных рассказов. Подобно сагам, пряди создавались в рамках "эстетики тождества" анонимными средневековыми авторами, еще не осознавшими себя до конца творцами своих произведений. Будучи прямыми наследниками и продолжателями дела устных сказителей в письменной культуре, эти авторы ориентировались на традиционные предания и на авторитетные книжные образцы, а потому устойчивые, повторяющиеся элементы в создаваемых ими рассказах — фундаментальная черта их поэтики. Тем самым сама собой возникает необходимость в значительно более детализованном анализе структуры прядей, и соответственно, в более дробной их классификации, направленной на возможно более полное выявление общего в частном. Научная новизна реферируемой диссертации и состоит прежде всего в том, что в ней впервые предлагается такая классификация, причем подробно исследуется как сюжетная структура "прядей об исландцах", так и весь набор характерных для них традиционных ключевых мотивов, а также те повествовательные особенности, которые отличают пряди от саг.

Цель и задачи настоящей работы — установление жанровой специфики "прядей об исландцах" и детальное описание их поэтики в соотно-

шении с сагой, с одной стороны, и возникающей в ту же эпоху западноевропейской новеллой, с другой, — предопределили выбор материала исследования. Диссертация основана на анализе полного корпуса дошедших до нашего времени памятников, принадлежащих к центральному, "ядерному", и одновременно наиболее многочисленному типу повествований малой прозы, — "прядей о поездках из страны", насчитывающего более тридцати рассказов. Помимо них к рассмотрению привлекается немалое число произведений, которые представляют и другие разновидности прядей (рассказы о событиях в Исландии; "пряди о крещении" и проч.), а также широкий сопоставительный материал, наряду с сагами включающий в себя памятники средневековой западноевропейской и восточной литературы.

То обстоятельство, что в соответствии с избранной автором представляемой работы методикой исследования прядей за "точку отсчета" эксплицитно или имплицитно постоянно принимаются саги, позволяет не только вскрыть и наглядно продемонстрировать особенности анализируемого жанра, но в то же время поднять и более общую проблему соотношения большой и малой прозаических форм в древнескандинавской литературе. В частности теоретическую значимость для исторической поэтики могут иметь такие результаты диссертации, как вывод о том, что обнаруженное в ходе предпринятого исследования несовпадение нарративных стратегий рассказчиков саг и прядей должно быть прежде всего обусловлено различиями в способах организации большой и малой прозы и, таким образом, в генезисе связано с процессами размежевания этих основных повествовательных форм в ходе их структурирования.

Практическая значимость данной работы состоит в том, что материал диссертации, а также ее выводы и основные положения могут быть использованы при создании новых обобщающих трудов по истории средневековой европейской литературы, при чтении общих и специальных лекционных курсов по истории средневековой и скандинавской словесности и исторической поэтике. Кроме того, результаты произведенного исследования находят свое применение в научных изданиях переводов соответствующих памятников, впервые публикуемых на русском языке. Автором диссертации были осуществлены научные издания целого ряда анализируемых в ней древнеисландских текстов — в сборниках "Корни Иггдра-силя". М., 1997; "Исландские саги". Т. II. СПб., 1999, в ежегодниках "Одиссей" 1993 (М.: Наука, публ. 1994), 1997 (публ. 1998), 2004, 2006; "Атлантика. Записки по исторической поэтике" вып. V (М.: Изд. МГУ, 2001); "Древнейшие государства Восточной Европы" 1999 (М.: Восточная литература РАН, 2001).

Результаты и концепция диссертации прошли апробацию на отечественных и зарубежных конференциях и семинарах: конференции по исторической поэтике (МГУ им. М.В. Ломоносова, филологический факультет,

1998 г.), XIV и XV конференциях по изучению истории, экономики, литературы и языка Скандинавских стран и Финляндии (Архангельск, 2001 г.; Москва, 2004 г.), семинаре по изучению средневековой литературы Скандинавии (Норвегия, Берген, 1994 г.), X-XIII международных конференциях по сагам (Норвегия, Тронхейм, 1997 г.; Австралия, Сидней, 2000 г.; Германия, Бонн, 2003 г.; Великобритания, Дарем — Йорк, 2006 г.). По теме работы опубликованы монография «Древнескандинавская новелла: поэтика "прядей об исландцах"» (М.: Наука, 2004); кроме того некоторые ее положения затронуты в отдельных главах монографии "Поэзия скальдов" (М.: Изд. РГТУ, 2000), ранее написанной тем же автором совместно с И.Г. Матюшиной, и изложены в десятках статей. Диссертация была обсуждена на заседании Отдела классических литератур Запада и сравнительного литературоведения ИМЛИ РАН.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованной литературы и приложения. Как введение, так и главы делятся на разделы и подразделы (во Введении пять разделов, последний из которых включает в себя три подраздела; в Главе 1 четыре раздела, состоящих из трех подразделов, из которых первый и третий, в свою очередь, также подразделяются на параграфы; в Главе 2 четыре раздела, при этом в первом из них имеется два параграфа; в Главе 3 шесть разделов). В Приложении помимо полного перечня "прядей о поездках из страны", их важнейших рукописей и изданий содержится краткое изложение сюжетов всех анализируемых в работе произведений, попутно отмечаются особенности их композиции и встречающиеся в них традиционные мотивы.

Содержание работы

Во Введении рассматривается весь спектр проблем, стоящих перед исследователями малой прозаической формы в древнескандинавской литературе, дается обзор основных направлений в историографии вопроса, получает обоснование выбор материала и избранный автором диссертации подход к изучению жанра "прядей об исландцах".

При том, что наименование "прядь" (pättr, мн. ч. Jjaettir — первоначальное значение этого слова в исландском — "пряди, из которых сплетается канат") — исконное и его проникновение в сферу словесности восходит к довольно отдаленным временам, в средневековую эпоху оно употреблялось весьма нерегулярно и еще не приобрело значения жанровой номинации, которое было ему придано впоследствии коллекционерами и издателями этих рассказов. Его применяли без разбора как для обозначения отдельных разделов некоего целостного произведения (саги, судебного уложения), так и при введении в текст всевозможных интерполяций, лишь только часть которых удовлетворяет современным представлениям о пря-

дях. Так, в "Книге с Плоского Острова" (XIV в.), одном из главных собраний королевских саг, сохранившем в своем составе наибольшее количество прядей, содержание этого понятия сводится к самому общему значению "вставное повествование". Перед нами сугубо технический термин, никак не определяющий содержательных или иных особенностей обозначаемого им произведения. Как показали специальные исследования (Дж. Линдоу, Л. Лённрут), первые случаи употребления этого термина применительно к отдельному, не инкорпорированному в другой текст короткому рассказу зафиксированы не ранее XV в., хотя и в это время куда более привычно вне зависимости от их размеров называть любые самостоятельные повествования "сагами". Объяснение происходящему в эту эпоху терминологическому сдвигу, видимо, прежде всего следует искать в способе хранения и передачи таких рассказов в рукописной традиции предшествующих веков. Обычай включать их в состав королевских саг под рубриками "прядь" (в значении "вставка") вполне мог со временем привести к закреплению за ними соответствующих заголовков, а тем самым и к возможности сохранения последних и при отдельной записи тех же историй. В результате из сферы композиционного строительства таких компиляций, как "Книга с Плоского Острова", термин "прядь" постепенно перемещается собственно в сферу номенклатуры повествовательных форм, где и начинается его применение в качестве одного из наименований произведений малой прозы.

Слово "прядь" в заглавии или в тексте какого-либо произведения, таким образом, ни в коей мере не служит залогом того, что перед нами рассказ, удовлетворяющий неким эмпирически установленным критериям, характеризующим пряди как определенный тип повествований. Равным образом и отсутствие соответствующего обозначения в заглавии рассказа само по себе не препятствует отнесению его к прядям. Уже на начальном этапе изучения древнеисландского рассказа, при отграничении материала исследования необходимо, следовательно, учитывать тот факт, что в эпоху создания и рукописной передачи так называемых прядей их наименование, несмотря на все свои специфически "литературные" смыслы, было далеко от превращения в жанровую номинацию. Впервые оно становится таковой лишь в научной литературе новейшего времени.

Воспринятый из средневековой традиции неопределенный термин никак не способствовал прояснению жанровой специфики прядей. Неудивительно, что и поныне единственным общепризнанным критерием выделения таких рассказов служит их малый объем — параметр, явно недостаточный ни для их обособления в качестве самостоятельных повествований в рамках больших произведений, ни для отделения их от саг. Поскольку же объем вовсе не относится к числу сколько-нибудь стабильных характеристик последних, в отсутствии иных жанровых критериев "малые саги" (smasбgur) легко смешиваются с прядями (примером чему может служить

"Прядь о Торстейне Битом", именуемая "прядью" исключительно благодаря ее небольшим размерам: показательно, что именно она была избрана Т. Андерссоном в качестве образца для демонстрации типичного устройства "семейной саги"). В других случаях отсутствие всеми признанных оснований для разграничения двух жанров приводит к тому, что одно и то же произведение трактуется то как сага, то как прядь. Соответственно неопределенными остаются и границы между самостоятельными короткими историями и более или менее автономными эпизодами саг, вследствие чего весьма различным образом определяется и общее количество исследуемых текстов. Согласно одним подсчетам, число сохранившихся прядей превышает сотню, по другим оно варьируется от семидесяти до девяноста рассказов.

Именно критерий объема стал отправной точкой для создания типологии прядей основоположником их научного изучения, Вольфгангом Лан-ге, считавшим, что каждой разновидности саг ("семейной саге", "саге о скальдах", "королевской саге", "саге о древних временах") может быть найдена соответствующая параллель среди прядей. Распространяя таким образом классификацию саг на малую прозаическую форму, Ланге вместе с тем привлекал внимание к содержательным особенностям прядей разного типа — подход, в дальнейшем получивший развитие и принесший свои плоды в работах других исследователей. Так, более детальная классификация прядей, предложенная X. Джозефом, исходит уже из набора "излюбленных тем", составляющих постоянное содержание тех или иных рассказов. В качестве наиболее часто встречающейся темы он впервые называет й1/егд — поездку из страны. Большинство прядей этой группы описывают взаимоотношения исландца с правителем Норвегии, зачастую принимающие форму конфликта, из которого герой выходит с честью, либо сумев расположить к себе короля, либо выполнив возложенное на него трудное задание. В особую подгруппу в рамках того же типа Джозеф, как и Ланге, выносит пряди, в которых исландец заслуживает симпатии короля своим поэтическим искусством. Наконец, в относительно немногих рассказах этой же группы история заканчивается преследованием, а иной раз и убийством героя. Тема, объединяющая другую, также довольно многочисленную группу прядей, — столкновение между христианством и язычеством, итогом которого обычно становится обращение неверных; к этой группе примыкают также рассказы о чудесах и о сверхъестественной помощи, получаемой героем от норвежских королей-миссионеров Олава Трюггвасона и Олава Харальдссона. Вслед за Ланге, Джозеф выделяет в отдельный тип пряди, разрабатывающие те же темы, что и легендарные "саги о древних временах", однако, несмотря на то, что материал относящихся сюда историй весьма неоднороден (встречи с героями эпических сказаний, путешествия в другой мир, героические биографии), они не распределяются по соответствующим подгруппам. Четвертый и последний тип в классифика-

ции Джозефа — это пряди, подобно семейным сагам, изображающие внут-риисландские конфликты. Однако, в отличие от саг, в прядях распрям между соплеменниками отводится весьма незначительное место, так что самостоятельных рассказов, названных Ланге "семейными прядями" оказывается совсем немного.

Построенная исключительно по тематическому принципу классификация Джозефа, скорее, дает самое общее представление о типологии прядей, нежели позволяет установить внутренние различия между их отдельными разновидностями (не случайно одно и то же произведение нередко относится одновременно к нескольким категориям). Важным шагом вперед в изучении прядей явилась работа Дж. Харриса «Жанр и нарративная структура некоторых "прядей об исландцах"», в которой был подвергнут анализу универсальный сюжет ранее выделенного Джозефом важнейшего типа таких рассказов, "прядей о поездках из страны". Установление традиционной, раз за разом воспроизводящейся восьмичленной структурной схемы с ее ядром — "отчуждением" между героями и их последующим "примирением", позволило не только более четко определить границы самой многочисленной группы прядей (по подсчетам Харриса, к ней принадлежит 31 рассказ), но и по-новому подойти к проблеме жанра прядей в целом. Вместе с тем, как уже отмечалось выше, Харрису не удалось преодолеть ограниченность заимствованного у фольклористов метода структурного анализа и превратить его в эффективный инструмент исследования древнескандинавского рассказа, объединившего в себе черты устной и идущей ей на смену книжной традиции. Не увенчались успехом и попытки выявить другие разновидности прядей, которые также демонстрировали бы большую степень структурного и тематического единства, в результате чего жанровый статус значительного числа произведений малой прозы остается непроясненным.

Одна из центральных проблем, обсуждение которой является необходимой предпосылкой исследования прядей, — вопрос об их самостоятельности. Наиболее весомым доказательством независимости того или иного произведения может служить лишь его отдельная рукописная версия, однако в случае прядей таковые скорее составляют исключение из общего правила. Что же дает основания считать некий раздел королевской саги, обычно повествующей о самых разнообразных эпизодах из жизни конунга, не ее органической частью, но автономной и самодостаточной историей, вставленной в жизнеописание короля средневековым компилятором? Первыми ориентирами при установлении отдельности прядей служат такие внешние приметы, как заголовки и инициалы — пограничные "вехи", размечающие текст в рукописи, а также собственно нарративные сигналы начала и конца вставного повествования: обрамляющие его вводные и заключительные формулы.

Однако гораздо более весомые свидетельства изначально самостоятельного характера "впрядаемых" в сагу рассказов дает сопоставление основных сводов королевских жизнеописаний, в составе которых они сохранились до наших дней ("Гнилой Кожи" и "Книги с Плоского Острова"). При этом выясняется, что набор прядей в разных версиях саги, посвященной определенному конунгу, совпадает лишь отчасти, а в случаях, когда в них присутствуют одни и те же рассказы, они зачастую приводятся в отличных редакциях и далеко не всегда помещаются в одни те же контексты. В самом же знаменитом собрании королевских саг, "Круге Земном" Снор-ри Стурлусона (XIII в.), эти рассказы за единичными исключениями отсутствуют вовсе, причем из некоторых замечаний автора книги можно заключить, что он сознательно не включил их в излагаемую им версию истории правителей Норвегии. Наконец, с XV в. начинают появляться вообще не связанные с королевскими сагами рукописные собрания, которые порой содержат другие редакции прядей, ранее вставлявшихся в биографии конунгов, однако здесь они приводятся в качестве совершенно отдельных повествований.

Перечисленные данные способны указывать лишь на автономный характер и композиционную завершенность предполагаемых интерполяций в тексте саги. Об их жанровой отдельности могут свидетельствовать признаки иного рода, например, определенные несообразности или даже противоречия в изображении особы правителя в посвященной ему саге и введенных в нее прядях. Тогда как сага обычно рисует парадный портрет никогда не роняющего своего достоинства государя, в прядях мы не раз наблюдаем, как этот же король терпит моральное поражение или даже прямое унижение в столкновении с никому не известным заезжим исландцем, преподающим ему урок выдержки, великодушия или щедрости (как это не раз происходит с норвежским конунгом Харальдом Суровым, 10461066, чье жизнеописание изобилует подобными рассказами). Изменчивость образа правителя, который в рамках одного произведения может представляться с существенно различных позиций, заставляет усомниться в жанровой гомогенности королевских жизнеописаний и поставить вопрос не только о независимом происхождении включенных в них прядей, но и о своеобразии поэтики этих вставных рассказов, по-видимому, вводимых в королевские саги как ради прославления исландцев, так и в морально-дидактических (или даже в политических) целях.

Сохраняя собственную отдельность, пряди по самому условию своей интеграции в сагу не могли полностью избежать взаимодействия с нею. Поэтому приходится принимать во внимание еще один аспект проблемы самостоятельности прядей: в какой мере они подвергались ассимилирующему воздействию со стороны тех произведений, в рамках которых им приходилось существовать в письменной традиции средневековой Исландии. Самые принципы построения сводов королевских саг ("открытая ком-

позиция"), биографический характер этих сочинений, представлявших историю Норвегии в виде последовательности жизнеописаний ее правителей, наконец, статус "примеров", по всей видимости, приданный в их составе прядям, создавали все условия для того, чтобы такие рассказы, не изменяясь, встраивались в их текст.

Очевидно, иначе должно было обстоять дело в "сагах об исландцах", демонстрирующих значительно более высокую степень внутреннего единства. Вычленить в составе таких саг автономные самодостаточные рассказы, как правило, не удается, хотя и в так называемых семейных, или родовых сагах, действие которых происходит по преимуществу в Исландии, а все повествование вращается вокруг распри, в которую герой вовлекается у себя на родине, также нередки эпизоды, описывающие пребывание исландца при дворе какого-нибудь чужеземного правителя. Не исключено, что по крайней мере некоторые из этих эпизодов имеют своими прототипами пряди или представляют собой результат трансформации последних. Как предположил еще во второй половине XIX в. шведский исследователь А.У. Бот, пряди вообще могли сыграть существенную роль в генезисе исландской родовой саги, по его мнению, складывавшейся из первоначально самостоятельных устных рассказов. Теория происхождения саги из прядей и по сей день находит своих сторонников (К. Клоувер). Существенно, однако, что под устными "прядями" они подразумевают не особую литературную форму или жанр, но любые виды коротких повествований (анекдоты, сцены, эпизоды, в том числе и самостоятельные рассказы), которые могли восприниматься аудиторией в качестве составных частей некой "имманентной" истории, впервые оформлявшейся в сагу лишь под пером собиравшего подобные разрозненные сказания средневекового автора. Предпринятый в настоящем исследовании анализ ряда эпизодов саг ("Саги о Ньяле" и др.), нередко подозреваемых в их изначальной принадлежности к прядям, показал, что в отличие от королевских саг, семейные саги в их окончательно отлившейся письменной форме уже не содержат в своем составе прядей или иных интерполяций, которые сохраняли бы свою автономность и нарративную завершенность. Любые сцены, изображающие заморские приключения героя, низведены в них до положения эпизодов, вполне "растворенных" в общем потоке повествования. Глубоких изменений, хотя и совершенно иного характера, требует от прядей (насколько об этом позволяет судить весьма скудный материал) и включение их в агиографические тексты — "саги о епископах".

В большинстве работ, появившихся в последние десятилетия (X. Гиммлер, Ш. Вюрт, Арман Якобссон, Э.А. Роу и др.), "пряди об исландцах" изучаются лишь с точки зрения тех целей, ради достижения которых они помещались в жизнеописания норвежских королей. Очевидно, что при таком подходе объектом рассмотрения являются не столько пряди, сколько сохранившие их саги. Поставленный в диссертации вопрос о жан-

ровом своеобразии "прядей об исландцах" не может быть решен без переноса центра тяжести исследования с обрамляющего вставное повествование сагового контекста на прядь как таковую и прежде всего на ее сюжетную структуру. Какие бы цели ни преследовали компиляторы, инкорпорировавшие пряди в саги о конунгах, и какие бы функции ни приобретали эти рассказы в составе других произведений, их можно и должно рассматривать и совершенно отдельно от королевских биографий.

Глава 1 («Морфология "прядей о поездках из страны"») посвящена выявлению и детальному изучению конструктивных особенностей произведений исследуемого жанра, и в первую очередь их сюжетной структуры. Отталкиваясь при анализе последней от обнаруженных ранее наиболее общих "универсалий" в нарративном устройстве "прядей об исландцах" (приводившаяся выше схема Харриса) и подвергая их критической проверке, автор реферируемой работы идет дальше и предлагает собственную классификацию рассказов данной группы, которая базируется на совершенно новых основаниях.

Уже при первом приближении к "прядям о поездках из страны" можно заметить, что ядро действия большинства таких рассказов — конфликт между исландцем и его облеченным властью антагонистом должен непременно получить обоснование либо в поступках главных героев, либо во вмешательстве третьих лиц. Как следует из произведенного анализа, от причины возникновения конфликта во многом зависит вся дальнейшая перспектива построения сюжета рассказа. А потому именно этот критерий — способ инициации конфликта между главными персонажами, дающий толчок всему последующему действию, — и был выдвинут в настоящей работе в качестве естественного основания классификации прядей. В соответствии с ним выделяются следующие их подвиды, каждый из которых характеризуется определенным набором типичных структурных особенностей.

Первую группу прядей составляют рассказы, в которых конфликт между героями возникает вследствие проступка протагониста-исландца, навлекающего на себя гнев государя или его знатного "заместителя". Стандартные проступки героя-исландца, приводящие к так называемому "отчуждению", —убийство приближенного правителя и нарушение королевского запрета демонстрируют столь различные последствия в ключевых фазах действия, что рассказы этой группы, в свою очередь, подразделяются на две самостоятельные подгруппы, причем в первой из них, наиболее многочисленной (к ней принадлежит около трети всех "прядей о поездках из страны", в том числе "Прядь о Гисле сыне Иллуги", "Первая Прядь о Халльдоре сыне Снорри", "Прядь о Храфне сыне Гудрун", "Прядь о Хрейдаре Дураке", "Прядь о Стейне сыне Скафти", "Прядь о Торгриме

сыне Халля", "Прядь об Эгмунде Битом и Гуннаре Пополам"), могут быть выделены два подвида, также имеющие свои характерные особенности.

Один образуют рассказы, описывающие спонтанное, другой — заранее подготовленное убийство. Обе эти ситуации предполагают использование повторяющихся элементов — от отдельных мотивов до целых их комплексов. Так, в прядях, где конфликт инициирует спонтанное убийство приближенного правителя, — это непременное наличие однозначно отрицательного контрагента, "зловредного" антагониста, в течение более или менее длительного времени донимающего героя враждебными выпадами в его адрес и в конце концов вынуждающего его взяться за оружие, — мотив, сочетающийся с характерным для историй этого типа "промедлением", проявляющимся в том, что герой-исландец не сразу переходит к решительным ответным действиям, но демонстрирует выдержку, стремясь избежать открытой конфронтации из благородных побуждений — обычно из признательности женщине-хозяйке, в которой он затем обретает деятельную помощницу (например, "Первая Прядь о Халльдоре", "Прядь о Храфне"). Во втором подвиде повествований этой группы герой убивает приближенного конунга из мести за ранее причиненный ущерб; при этом, готовясь отомстить, он старается остаться неузнанным и изменяет свою внешность, выдавая себя за другого, а осуществив месть, пытается скрыться (например, "Прядь об Эгмунде", "Прядь о Гисле"), однако — и с этого момента действие рассказа вступает в новую фазу — ему это не всегда удается.

Переход на стадию разрешения конфликта непосредственно задается той "исходной ситуацией", в которой герой оказывается после совершения преступления. Число возможных ее вариантов весьма ограниченно: (а) герой схвачен, заключен в оковы и ожидает казни; (Ь) герой скрывается; (с) герой добровольно сдается на милость могущественного лица, которому он нанес урон своим проступком. От того, какая именно из этих трех возможностей будет реализована при переходе повествования к разрешению конфликта, могут зависеть дальнейшие перспективы построения сюжета. При этом также и на стадии разрешения конфликта между конунгом и исландцем в прядях данной группы обнаруживается немалая степень структурного сходства. Процесс примирения складывается из следующих традиционных сюжетных элементов:

С— герой добровольная отдается под власть правителя (вариант с, обычно использующийся на поздней стадии разрешения конфликта); <1 — помощь влиятельных людей (в том числе и такие варианты этого мотива, как: Б-1 — первоначальный отказ в помощи; Ю-2 — помощник поневоле; й-3 — помощь исходит от конунга-, Б-4 — помощь исходит от святого);

е — помощники идут на хитрость; /— помощники самовольно освобождают пленника;

g — помощники навязывают конунгу свою волю, угрожая военной силой (вариант: <7 — примирение достигается вследствие давления на конунга); У— усугубление конфликта-,

у — судебное разбирательство (вариант: J— допрос героя государем без созыва судебного собрания)-, г— стихотворный "выкуп головы"-, И — конунг проникается симпатией к герою-,

к— герой должен заменить собой убитого им приближенного конунга и выполнять ту же службу.

Одни из выявленных в ходе исследования мотивов исключают (или, напротив, предполагают) последующее использование других: так, элемент а ни разу не сочетается с парными элементами Б-1 и В-2, тогда как последние непременно предваряются элементом Ъ. Аналогичным образом сцена суда обычно предполагает введение мотива с/С.

Как показывает анализ, складывающиеся из этих мотивов устойчивые модели, наблюдаемые в тех или иных прядях, никогда не "покрывают" всю стадию разрешения конфликта от начала и до конца, но распространяются на отдельные ее фазы (действия помощников; суд над героем и др). В результате одна и та же история сближается в пределах группы с разными рассказами, в свою очередь, не обязательно "пересекающимися" между собой, т.е. имеющими аналогичное устройство. Наибольшее число сходных структурных элементов на стадии "примирения" и, соответственно, наибольшую близость демонстрируют следующие группы прядей: (1) "Прядь о Гисле" и "Прядь об Асбьёрне Тюленебойце" (а, ¿1, е, /, g, к); (2) "Прядь о Гисле", "Прядь о Храфне" и "Первая Прядь о Халльдоре" ф-4, с/ [в истории Храфна £>-7, £>-2], g [в истории Храфна этот мотив выступает с отрицательным знаком: как отказ помощников от попытки принудить конунга простить героя], с/С, у, /, к [-;', И в истории Халльдора]); (3) "Прядь о Стейне" и "Прядь о Храфне" (Ь, у, И-1, 2>2). Существенно при этом, что обязательной корреляции между моделями инициации и разрешения конфликта не просматривается — на стадии зарождения "отчуждения" и на стадии его преодоления одна и та же прядь может быть соотнесена с различными рядами рассказов, в которых обнаруживаются аналогичные "морфологические" элементы.

В целом же можно констатировать, что именно рассказы, в которых конфликт исландца с правителем инициировался (или усугублялся) убийством приближенного конунга, обнаруживают наиболее явственное подобие. За богатством и разнообразием фабульных конструкций в них легко могут быть выявлены существенные черты сходства, частично отливающегося в форму устойчивых моделей, кристаллизация которых не в последнюю очередь предопределялась логикой повествовательных возможностей — ограниченным набором вариантов сюжетных ходов, заложенных в эти истории характером проступка главного героя.

О том, что способ инициации конфликта оказывается краеугольным камнем, задающим конфигурации всего возводимого на нем здания пряди, свидетельствуют и немногочисленные рассказы, где конфликт вызывается другим проступком героя-исландца — нарушением королевского запрета. Общая структурная особенность небольшой группы таких повествований ("Прядь об Эгиле сыне Халля с Побережья"; "Прядь о Торстейне Любопытном"; "Прядь о Торстейне Мороз-по-Коже") — характерное композиционное устройство, а именно своеобразная "рамочная конструкция", где автономный вставной рассказ целиком посвящается испытаниям (как правило, связанным с выполнением трудного задания), выпадающим на долю исландца вследствие совершенного им проступка, тогда как описание взаимоотношений героя с конунгом вытесняется в его обрамление. В числе устойчивых параметров обрамленного эпизода — иное место действия, отличное от того, где происходят события главного рассказа; иной состав персонажей, целиком или частично отличный от того, с которым герой взаимодействует в главном рассказе; враждебный характер взаимодействия, по крайней мере, с частью персонажей обрамленного эпизода (жизнь героя подвергается опасности); благотворная перемена в судьбе героя, наступающая в результате поступков, совершенных им в рамках обрамленного эпизода (по возвращении наградой ему становится не только прощение, но и расположение государя). Обращает на себя внимание, что композиционные конструкции такого рода не встречаются в прядях первого типа, т.е. в тех рассказах, где "отчуждение" между главными персонажами было вызвано противоправным деянием исландца — убийством королевского приближенного.

Еще одна группа прядей, это рассказы, в которых конфликт между героями возникает вследствие оговора врагов, приписывающих исландцу в действительности не совершенные им проступки или ставящих под сомнение его лояльность государю. И в этой разновидности прядей обнаруживаются заметные аналогии между немногочисленными входящими в нее рассказами ("Прядь о Торгриме сыне Халля"; "Прядь о Торвальде Тасаль-ди"; "Прядь о Торарине сыне Невьольва"), в частности, заключающиеся в представлении причин и обстоятельств, при которых инициируется конфликт между героем и государем, а также в специфическом и типичном для них составе наветчиков.

Наконец, последняя группа — это рассказы, в которых вина за произошедшую ссору лежит на самом конунге (или другом могущественном муже), совершающем несправедливость в отношении исландца ("Прядь о Бранде Щедром"; "Прядь о Торде Золотой Асы"; "Вторая Прядь о Халльдоре сыне Снорри"; "Прядь о Халли Челноке"; "Прядь о Торлейве Ярловом Скальде"; "Прядь о Торварде Вороньем Клюве"). Рассказы этого типа отличаются наибольшим сюжетным разнообразием (каждому из них посвящен особый раздел), однако и их объединяет непременная черта:

унижение могущественного антагониста. Эта особенность в значительной мере предопределяет и то обстоятельство, что, как правило, в этих прядях отсутствует второй член традиционной оппозиции — "примирение" (оно имеет место всего лишь в одном рассказе), и конфликт остается неразрешенным. Обнаруженный факт — то, что на поверку один из главных элементов схемы Дж. Харриса оказывается не только не обязательным структурным компонентом целого подразделения "прядей о поездках из страны", но, напротив, исключением, свидетельствует о том, что эта схема не обладает приписываемым ей универсальным характером и нуждается в коррективах.

Таким образом, произведения, которые входят в выделенные в результате предпринятого анализа четыре подгруппы "прядей об исландцах" обнаруживают разную степень структурного подобия. При этом бросается в глаза и разноплановый характер выявленных в них сходных элементов. В одних случаях сходство прядей той или иной группы обеспечивается использованием одних и тех же мотивов и их блоков, тогда как в других оно основано на воспроизведении определенной композиционной конструкции. Однако независимо от того, в чем конкретно состояло это сходство и насколько далеко оно простиралось, оно, несомненно, служит свидетельством и проявлением того, что анонимные авторы "прядей об исландцах", создавая свои истории, постоянно оглядывались на уже имеющиеся образцы, следовали существующей традиции сочинения таких рассказов, тем самым сообща способствуя оформлению их в качестве самостоятельного жанра.

Глава 2 ("Герои прядей"). О жанровом своеобразии "прядей о поездках из страны" свидетельствует не только их особая "морфология", но в не меньшей степени и характерная для них система персонажей. Центральное место в ней занимают исландец и король.

В отличие от "саг об исландцах", число реально занятых в прядях протагонистов обычно весьма ограниченно, хотя действие таких рассказов и может разыгрываться в присутствии великого множества безликих и безмолвных статистов, группирующихся вокруг кого-либо из главных персонажей (в "Пряди о Торде Золотой Асы", к примеру, упоминаются сотни сторонников, сопровождающих каждую из враждующих сторон). Что же касается принимающих непосредственное участие в действии второстепенных персонажей, то едва ли не каждый из них — ив этом состоит одна из существенных особенностей "прядей о поездках из страны" — наделяется здесь строго определенной функцией. В большинстве своем такие персонажи оказываются либо антагонистами героя-исландца, прямо или косвенно провоцирующими его столкновение с могущественным противником, либо, напротив, выступают в роли его заступников или помощников, пытающихся уладить конфликт между главными действующими ли-

цами. При этом изображение и характеристика и тех и других лишены объемности, присущей представлению протагонистов саг, и полностью обусловлены отведенной им ролью. Гонители исландца обычно рисуются законченными негодяями или злодеями, тогда как помощники героя исполнены благородства и самоотверженно принимают его сторону в конфликте с государем.

Как функции в повествовании, так и самое введение в него второстепенных персонажей, судя по всему, всецело зависят от выбора предлагаемых традицией устойчивых типов построения сюжета или его отдельных ходов, используемых при инициации и разрешении конфликта между центральными участниками действия. Именно этим и может быть обусловлен схематизм и однозначность в изображении героев второго плана, в той или иной степени присущие даже наиболее совершенным рассказам такого рода. Отсюда же возможность полного пренебрежения второстепенными персонажами в случае, когда взаимоотношения главных действующих лиц не укладываются в рамки традиционных схем развертывания конфликта. В то время как центральные персонажи "саг об исландцах" предстают во всем многообразии своих семейных и социальных связей, изображаются в 01фужении домочадцев, родичей и друзей, естественным образом втягиваемых в их распри, что гарантирует им заметное место в действии, главные герои прядей вырваны из привычной им среды и должны в первую очередь полагаться на себя. Более того: пряди всемерно заостряют эту ситуацию, в большинстве случаев избирая своими героями безродных и безвестных исландцев, чей успех и социальное продвижение заведомо являются их личным достижением.

"Пряди о поездках из страны" знакомят читателя с самостоятельными людьми, помещаемыми в решающие для их дальнейшей судьбы, "предельные" ситуации, в которых подвергаются проверке их индивидуальные качества. Оказавшись на чужбине и вступив в небезопасные для себя взаимоотношения с государем, герой-исландец был вынужден прежде всего рассчитывать на свои силы. Не оставшиеся в Исландии влиятельные родичи (если таковые имелись), а зачастую и не содействие или покровительство высокопоставленных помощников, но именно достоинства и предприимчивость самого героя — истинные причины возвышения, которого ему удавалось добиться в Норвегии. Даже обладая почтенными родственными связями, которые могли бы гарантировать ему благосклонный прием при норвежском дворе или место в королевской дружине, герой пряди в своем стремлении к успеху предпочитал опираться лишь на собственные способности. Таков исландец Стув, который при случайной встрече с Харальдом Суровым, надеясь завоевать расположение этого правителя, с готовностью демонстрирует ему свой ум, независимость суждений и поступков, а также небывалые литературные познания и поэтический талант, однако намеренно утаивает от него свою принадлежность к старинному и прославленному

роду (раздел «Самосознание исландца: "Прядь о Стуве "»). Герой пряди — гордый и независимый человек, ищущий признания и желающий, чтобы его оценили по достоинству.

Одно из важнейших свидетельств инородного происхождения и автономного положения пряди в контексте королевской саги — то, что главная роль в ней принадлежит не конунгу, но исландцу и все действие такого вставного повествования непременно вращается во1фуг этого нового героя. Соответственно и переход от саги к пряди влечет за собой неизбежную смену приоритетов. "Перемещаясь" из саги в прядь, король оставляет все свои государственные заботы — отныне он целиком сосредоточен на взаимоотношениях с исландцем. События большой истории, субъектом которой в королевской саге был правитель страны, оттесняются здесь на задний план и самое большее способны создавать лишь фон для описываемых в таком рассказе событий, а порой и прямо подчиняются им. Последнее особенно заметно в тех прядях, где исторический контекст не элиминирован полностью. Так, в "Пряди о Храфне сыне Гудрун" военный успех Магнуса Доброго ставится в прямую зависимость от его обращения с героем-исландцем: только отказавшись от преследования Храфна, король при поддержке свыше одерживает победу над датским войском.

Короля — героя пряди занимает исключительно его контрагент-исландец. Из дружеского расположения к нему конунг готов нарушить спокойствие целого города, запретив выходить в море всем судам, за исключением корабля, принадлежащего исландцу, и делается это единственно ради того, чтобы тот получил возможность переманить к себе гребцов, нанятых другими купцами ("Вторая Прядь о Халльдоре сыне Снорри"). Чтобы утешить исландца и помочь ему излечиться от душевного недуга, конунг готов день за днем беседовать с ним о предмете его печали ("Прядь об Иваре сыне Ингимунда"), а в случае вражды с ним — ежедневно наведываться с обыском к нему на корабль, дабы самолично уличить его в обмане и нарушении закона ("Прядь об Одде сыне Офейга"). Чтобы поддержать исландца, конунг может поспешить к нему на подмогу во главе внушительного войска ("Прядь о Торде Золотой Асы"), но и с ничуть не меньшим рвением отправиться с отрядом в отдаленную усадьбу лишь для того, чтобы захватить его врасплох и предать смерти ("Прядь о Хрейдаре Дураке").

Поступки и мотивация главных героев многих "прядей об исландцах" необъяснимы на взгляд современного читателя и могут быть адекватно истолкованы только при условии рассмотрения их в общем контексте этических установок, ценностных ориентации и картины мира скандинавов эпохи раннего Средневековья. Как показано в реферируемой работе (раздел «Испытание "удачи": "Прядь о Хрейдаре Дураке" и "Прядь об Аудуне с Западных Фьордов"»), устремления и действия таких героев, как Аудун (этот исландец обменял все свое имущество на белого медведя и

проделал полное опасностей путешествие с тем, чтобы принести его в дар датскому конунгу), в значительной степени детерминированы архаическими древнегерманскими представлениями об удаче, богатстве и дарении, сложившимися задолго до принятия христианства и ничуть не поколебленными сменой веры. Между тем в поисках объяснения поведения героев этого и ряда других рассказов некоторые исследователи (например, Дж. Линдоу) обращают свои взоры к сказкам, усматривая в них не только предполагаемые источники тех или иных конкретных сюжетов, но и возможные исторические корни пряди как таковой.

Несостоятельность указанной трактовки происхождения прядей становится очевидной в результате сопоставления истории об Аудуне с Западных Фьордов (одного из наиболее показательных образцов этого жанра) с обнаруживающим свою прямую зависимость от сказки рассказом о Рэве-Дарителе из легендарной "Саги о Гаутреке" (одной из так называемых "саг о древних временах"). Несмотря на то, что оба эти произведения, по сути дела, разрабатывают один и тот же сюжет и потому содержат целый ряд вполне конкретных общих деталей, они не столько демонстрируют подобие, сколько обнаруживают существенные несовпадения в изображении поведения своих главных персонажей — различия, явившиеся следствием глубоких трансформаций, обусловленных тем, что каждое из рассматриваемых произведений излагает этот сюжет в соответствии со своими жанровыми принципами.

Сравнение пряди со сказкой не только не выявляет генетической связи этих двух жанров, но, напротив, позволяет яснее увидеть их глубокое несходство. Действие "прядей об исландцах" разыгрывалось в историческое время в реальном пространстве и, на взгляд средневековой аудитории, все описываемое в них не выходило за границы правдоподобия. Их герои не совершали деяний, превосходивших человеческие возможности, не добывали несметных богатств и не завоевывали недостижимого для людей их звания положения и наград, а если кое-кому из них и приходилось иметь дело со сверхъестественным, то лишь в той мере, в какой оно признавалось неотъемлемой частью повседневного "опыта" человека Средневековья. Главное же: их герои покидали родной дом отнюдь не ради поисков неведомой сказочной "лучшей доли" где-нибудь "в тридевятом царстве", но обычно имея перед собой ясную цель и намерение возвратиться уважаемыми и процветающими членами исландского общества, принадлежность к которому они не утрачивали никогда. Основной целью их путешествия и было подтверждение или повышение собственного статуса в глазах соплеменников, средством же для ее осуществления служило завоевание признания и расположения тех, кто стоял намного выше их в обществе, где, в отличие от Исландии, существовала освященная законом и обычаем социальная иерархия. Дружба норвежского государя и оказанный им почет считались залогом последующего преуспеяния у себя на родине.

Понимаемый таким образом успех имел мало общего с устремлениями персонажей тех сказок, которые могли быть занесены в Скандинавию из Западной Европы. Поэтому любое влияние сказочных сюжетов на пряди было весьма ограниченным и могло осуществляться лишь при условии коренного переосмысления заимствованного материала.

Общая тема, объединяющая все подобные истории, — прославление исландцев. Эта то подспудная, то выходящая на поверхность тема своеобразным образом преломляется во всех описываемых в прядях коллизиях. Выводя на первый план взаимоотношения скандинавского правителя с заезжим выходцем из Исландии, пряди были склонны оттенять достоинства главного героя, сталкивая его с королевским окружением. Принимающий различные формы антагонизм между героем-исландцем и дружинниками короля в той или иной мере присутствует в значительной части подобных рассказов, в одном же из них — в "Пряди о Торстейне с Восточных Фьордов" он становится главной темой повествования, вытесняя обычный конфликт между центральными персонажами (раздел «Исландец и люди короля. "Прядь о Торстейне с Восточных Фьордов"»). Никому не известный чужестранец, исландец должен был доказывать свое преимущество перед людьми, становившимися приближенными конунга лишь в силу своей принадлежности к местной знати, при этом он испытывал на себе ревность, а то и нескрываемую враждебность королевского окружения. Не случайно один из наиболее часто повторяющихся мотивов в "прядях о поездках из страны" — открыто выказываемое норвежцами— приближенными государя (но никогда не самим конунгом) пренебрежение и неприязнь к исландцам, третируемым как иноземцы и награждаемым обидными кличками "салоед" (тог1апсП) или "мужлан" (1апсН).

В прядях можно найти немало симптомов того, что их герой — не столько некий имярек, завоевавший успех и всеобщее уважение благодаря своему достойному поведению на чужбине, сколько Исландец как таковой. Не случайно главными персонажами таких рассказов часто становятся люди без объявленных родственных связей, генеалогий и даже определенного места жительства. "Саги об исландцах" отводили заметное место генеалогической и топографической информации, поскольку они увековечивали деяния первых поселенцев и их прямых потомков, от которых вели свой род слушатели этих сказаний. Напротив, в "прядях об исландцах", действие которых переносилось за пределы страны, подобного рода индивидуализирующие сведения обычно отсутствуют. Видимо, они расценивались рассказчиками как избыточные для историй, первейшая задача которых состояла в прославлении соотечественников. Протагонисты прядей не только воспринимаются окружающими как представители определенного народа, но и сами нередко аттестуются как "исландцы" (герой одной из таких историй, "Пряди об исландце-сказителе", вообще остается безымянным). Все это указывает на то, что цель пряди — поведать аудитории не о

судьбе какого-нибудь известного лица, но прежде всего о возвышении ее земляка (БаткпсИ).

Существенно иное место, нежели в "сагах об исландцах", отводится в "прядях об исландцах" женщине (раздел «Женщины в "прядях об исландцах". "Прядь об Иваре сыне Ингимунда"»). Как и в других жанрах древнескандинавской литературы, в сагах почти нет покорных или пассивных женщин, выступающих скорее в роли объекта, нежели равноправного субъекта действия. Из четырех постулируемых исследователями основных женских "литературных ролей" — воительницы, мстительницы, подстрекательницы и колдуньи — в "сагах об исландцах" представлены последние две. Типичная героиня семейной саги — решительная, стойкая, сильная духом женщина, требующая от мужчины (мужа или сыновей) неукоснительного соблюдения долга и постоянной заботы о собственной репутации. Главная женская обязанность в сагах состояла в осуществлении нравственного контроля — контроля посредством стыда — над исполнением мужчинами долга мести. В "прядях об исландцах" женщины занимают гораздо более скромное место. Примерно в трети таких историй они отсутствуют вовсе; в целом ряде других дело ограничивается упоминанием тех или иных женских персонажей, фактически не принимающих участия в действии. Там же, где женщина присутствует в повествовании, ее функция радикально отлична от той, которую выполняла героиня-подстрекательница семейной саги: женщина в пряди обычно добивается не мести, но умиротворения — перемена, обусловленная переходом героини в лагерь противника. Женщина в пряди, как правило, поддерживает не своего супруга, но принимает сторону его антагониста — провинившегося перед ним исландца, становится покровительницей и помощницей героя.

Супружество же самого главного персонажа пряди — тема, как правило, остающаяся за рамками этих рассказов. В цели молодых исландцев, отправлявшихся за море ради подтверждения или повышения собственного социального статуса, никогда не входили поиски подходящей невесты. Если иному из них (как Храфну сыну Гудрун) и случалось вступить в брак в Норвегии, то вовсе не потому, что он стремился к женитьбе или добивался своей избранницы. В то время как брак и отношения между супругами — одна из непременных тем семейных саг, она оказывается периферийной, а чаще и вообще избыточной для прядей. Давно было замечено, что "саги об исландцах" умалчивают о переживаниях и эмоциях своих героев, изображая их лишь "симптоматически" (термин, введенный в научный обиход Эйнаром Олавом Свейнссоном), то есть по тем внешним признакам, которые были видны постороннему глазу, оставляя аудитории истолковывать их значение. Открыто заявить о своих чувствах персонажи саг могли только в поэтической форме — в скальдических висах, прибегнув для этого к услугам другого жанра. Пряди же по части передачи чувств своих героев вообще и их романических переживаний в частности еще более лаконич-

ны, тем более что последние никогда не используются в них в качестве мотива, порождающего конфликт, либо так или иначе способствующего продвижению действия. Единственная история, где о романическом чувстве и вызванных им переживаниях героя заявлено прямо и где именно они, как может показаться, и составляют главную тему рассказа — "Прядь об Иваре сыне Ингимунда", разыгрывается вообще в отсутствие женщины и посвящена не изображению борьбы за обладание ею, но тому, как конунг помогает скальду преодолеть последствия постигшей его неудачи, — стараниям правителя избавить уязвленного любовью дружинника от его душевного недуга. Этот рассказ на поверку не только не разрабатывает романическую тему, но даже в большей степени, нежели иные произведения исследуемого жанра, отражает ту старинную идеальную модель "дружинного" мира с царящей в нем гармонией между щедрым, справедливым и милостивым вождем и его верными воинами, которую мы впервые находим в таких значительно более ранних памятниках германской словесности, как древнеанглийский эпос ("Беовульф") и героические элегии ("Скиталец") или хвалебные песни древнескандинавских скальдов. Исландская литературная традиция Х1П-Х1У вв., таким образом, разительно отличается от современной ей континентальной западноевропейской словесности, в которой малая повествовательная форма, будь то фаблио, новелла или шванк, служила излюбленным инструментом исследования "домашней темы" (по выражению Дж. Харриса) — темы семьи, брака, супружеской неверности и т.д., отводя соответствующее место женщине. В противоположность этому основному направлению в использовании малых форм, пряди представляют по преимуществу мужской мир, главное место в котором принадлежит королю и его (будущему) дружиннику.

Исследование места и роли в повествовании различных категорий персонажей позволяет выявить специфические особенности "прядей об исландцах" и вскрыть существенные черты облика их главного героя. Что бы ни становилось непосредственной темой каждой конкретной истории (как показано в данной главе, не все из них в действительности реализуют схему "отчуждение — примирение" протагонистов), пряди фиксировали процесс установления личных взаимоотношений героя-чужестранца с правителем страны, нередко увенчивавшийся его приемом в королевскую дружину. Добровольно заключая негласный контракт с государем, герой пряди становился человеком конунга на собственных условиях, не поступаясь при этом ни своей свободой, ни самостоятельностью. Как у себя на родине, где, уже в качестве героя саги, он давал решительный отпор любому обидчику, так и на чужбине в общении с королевскими приближенными или с самим конунгом главным делом исландца всегда оставалась забота о своем достоинстве и добром имени.

Поскольку же честь и личное достоинство ценились персонажами прядей превыше всего, невозможно согласиться с утверждением ряда ис-

следователей (В. Мор, Дж. Харрис) о том, что, в противоположность "героическому и трагическому этосу семейных саг", такие рассказы воплощают "комический" (в аристотелевском смысле слова) этос предприимчивого человека высокого Средневековья, стремящегося к успеху и готового добиваться его любой ценой. Если пряди, в отличие от саг, действительно обычно изображают удачливого героя, сумевшего не только избежать гибели в опасной конфронтации с могущественным противником, но и повысить свой статус, то вовсе не потому, что их персонажи якобы исповедовали "ценности выживания", а значит, в отличие от движимых неодолимой судьбой "обреченных" героев саг, предпочитали действовать осмотрительно. Вопреки подобному мнению, нам неизвестны примеры того, чтобы герои таких рассказов поступались собственным достоинством ради сохранения жизни или из осторожности ретировались перед своими оппонентами, зато известно довольно примеров обратного — когда исландец сознательно и дерзко бросал вызов сильнейшему, вовсе не задумываясь о возможных последствиях своего безрассудного шага. Исландцу, цель которого — самоутверждение, а не спасение собственной жизни во что бы то ни стало, вовсе не безразлична нравственная цена благополучного исхода его столкновения с правителем. Ему недостаточно принять прощение, удостоившись монаршей милости: он должен с честью выйти из конфликта, а в случае невозможности достигнуть достойного примирения с конунгом — оборвать его, оставив за собой последнее слово.

Идеология этих коротких рассказов соответствует мировоззрению, воплотившемуся в семейных сагах, и в основном отражает архаические представления и систему ценностей, сохранявшиеся с викингских времен и лишь поверхностно затронутые христианизацией. Действительное же отличие героя саги от героя пряди обусловлено разницей изображаемых в них коллизий. В то время как происходившие внутри страны распри между равными зачастую не имели иного достойного решения, кроме взаимного кровопролития, и потому приводили их участников к трагическому финалу, столкновение с высокопоставленным оппонентом — конунгом или его знатным заместителем — могло быть покончено миром на приемлемых для исландца условиях, и следовательно, завершиться без ущерба для его репутации и чести. О том, что между героем саги и героем пряди нет непроходимой грани, красноречиво свидетельствует и самая структура некоторых историй, а именно тех, где центральному, норвежскому эпизоду рассказа была предпослана вводная часть, вступительная семейная сага в миниатюре, повествующая о распре, в которую герой был вовлечен в Исландии. Вчерашнему изгою — персонажу саги, поставленному вне закона и вынужденному бежать от преследования своих недругов на чужбину, таким образом, выпадал шанс превратиться в героя другой истории — в прошедшего через испытания, но тем не менее преуспевшего, удачливого персонажа пряди.

Конфликт за пределами страны в ситуации неравенства оппонентов, один из которых непременно оказывался во власти другого без всякой надежды на поддержку оставшихся дома сородичей и друзей, в наибольшей степени способствовал выявлению личных качеств и достоинств героя. Даже если персонаж пряди и получал помощь со стороны, своим спасением и/или выдвижением, за немногими исключениями, он все-таки был прежде всего обязан самому себе. Изображая достойных людей в обстоятельствах, требующих от них демонстрации моральной и интеллектуальной состоятельности, а нередко и превосходства, пряди постоянно — ив этом еще одно их отличие от саг — идеализируют своих персонажей. Однако, это не делает их героев похожими ни друг на друга, ни на воплощения тех или иных привлекательных качеств и добродетелей. Идеализация отнюдь не препятствовала их индивидуализации и, очевидно, в первую очередь вызывалась тем, что вдали от дома каждому из них надлежало не только нести ответственность за самого себя, но и достойно представлять всех исландцев.

Глава 3 ("Об одной особенности нарративной структуры прядей") посвящена исследованию природы и возможного генезиса появляющейся в прядях инновации в искусстве повествования — ретроспективного рассказа от первого лица и возникающей на его основе нарративной конструкции "текст в тексте".

По своему стилю "пряди об исландцах" ничем не отличаются от "саг об исландцах". Для обоих жанров характерна аскетичная, не приукрашенная ни эпитетами, ни метафорами, никак не расцвеченная, "абсолютная" проза, создающая у читателя иллюзию живой безыскусной речи. И тем не менее употребляемые в этих жанрах изобразительные средства идентичны не во всем. Так, этого нельзя сказать о нарративной стратегии рассказчиков прядей, которая обращает на себя внимание довольно частым использованием одного важного приема, не встречающегося в семейных сагах — рассказа о прошлых событиях, вложенного в уста персонажа. Как показывает анализ соответствующих произведений (раздел "Ретроспективный рассказ от первого лица"), функция такого рассказа в повествовании — введение в него информации, вызывающей резкий поворот в действии, обычно происходящий в ситуации выбора дальнейшей судьбы героя, причем способ ее изложения — прямая речь персонажа — также не случаен и рассчитан на достижение эффекта внезапности. Таким образом, появление в прядях ретроспективного рассказа связано с разработкой в них техники поворотного пункта.

Ведущийся от лица персонажа ретроспективный рассказ (как и основанная на нем повествовательная структура "текст в тексте"), на взгляд современного читателя, не представляет из себя ничего необычного, и потому этот прием рискует остаться незамеченным. Между тем он безусловно

заслуживает пристального внимания, поскольку совершенно не характерен для классической исландской саги, повествование которой подчинялось правилу: "каждая сага должна рассказываться так, как она происходила". Поиски причины неожиданного различия в нарративных стратегиях двух жанров, а также вероятного происхождения приема ретроспекции в прядях и составляют главные темы данной части исследования.

Одна из возможностей, которую нельзя не принимать в расчет при обсуждении проблемы происхождения рассматриваемого приема, — заимствование. В этой связи привлекает внимание единственный ныне известный рассказ, способный при определенных условиях сыграть роль текста-посредника, гипотетического проводника инокультурного влияния — "Прядь о Хрои Простаке", который представляет собой скандинавскую адаптацию одной из новелл-притч из восточной "истории семи мудрецов" — истории о купце и слепом старце. Детальный анализ соотношения этого произведения с его восточными и западноевропейскими прототипами (среди последних — среднеанглийской поэмой "Рассказ о Берине" и французским романом XV в. "История о благородном шевалье Беринусе"), с одной стороны, и рядом соприкасающихся с ним исконных текстов, с другой, приводит, однако, к заключению, что перед нами, скорее всего, заимствование, проникшее в Исландию уже после того, как ретроспективный рассказ занял принадлежащее ему место в композиции прядей (раздел «Ретроспективный рассказ и заимствованный сюжет: "Прядь о Хрои Простаке " и "Senex caecus "»).

Независимо от того, довелось ли неустановленным иностранным образцам в действительност сыграть какую-то роль при появлении или утверждении в прядях ретроспективного рассказа, также естественно искать его начала и в местной традиции. В отличие от персонажей западноевропейских рыцарских романов (и отчасти — создаваемых под их влиянием поздних легендарных саг), герои классической исландской саги никогда не присваивают себе функций, закрепленных за рассказчиком (не сообщают ранее не упоминавшихся фактов, не излагают собственной или чужой предыстории, выходящей за временные границы действия). Это правило, однако, знает исключение. В сагу могут вовлекаться, становясь ее органической частью, отдельные иножанровые образования, сохраняющие неизменной присущую им структуру. К числу таких формально не ассимилируемых сагой иножанровых включений принадлежат два типа стилизованных словесных состязаний — перебранка (senna) и "сравнение мужей" (mannjajhadr). Эти жанры заслуживают пристального внимания в связи с рассмотрением проблемы происхождения ретроспективного рассказа, поскольку они демонстрируют отличное от предписываемого канонами саги обращение с прошлым: как в перебранке, так и в "сравнении мужей" вложенные в уста героев сообщения о действительных или мнимых событиях

прошлого оказываются необходимой, жанрово обусловленной составляющей текста.

Перебранки присутствуют и в нескольких прядях, причем в одной из них ("Прядь о Халли Челноке"), в силу нового жанрового обрамления — "прядей о поездках из страны", где наряду с героем-исландцем присутствует и еще один центральный персонаж — конунг, перебранка приобретает незнакомые ранее черты (раздел «Ретроспективный рассказ и перебранка: "Прядь о Пивном Капюшоне " и "Прядь о Халли Челноке "»). Введение в действие непосредственно не участвующего в вербальной дуэли арбитра (конунга) влечет за собой усложнение структуры перебранки, но наиболее важное нововведение — это вытеснение обычного для перебранки не до конца артикулированного, "свернутого" упоминания о прошлом оппонента линейным ретроспективным рассказом, аналогичным другим повествованиям от первого лица, присутствующим в "прядях о поездках из страны". Тогда как в классической перебранке обращение к прошлому осуществлялось в форме намеков на некие общеизвестные обстоятельства, а центр тяжести переносился при этом с сообщения фактов на их неблагоприятную для противника интерпретацию (обвинения), рассказ о прошлых событиях в "Пряди о Халли Челноке" совершенно самодостаточен. Одна из причин наблюдаемой трансформации — невозможность апелляции противников к коллективной памяти, явившаяся прямым следствием вовлечения перебранки между героями-исландцами в повествование, действие которого происходит в Норвегии, — в обстановке, когда остальные участники описываемого события не владеют предварительной информацией. Неизвестные жанру senna черты должно было привнести в данный эпизод и его слияние с анекдотом. Отсюда — его острота, абсурдная парадоксальность, а также присущая ему функция "оператора" изменения ситуации и выяснения истины, совершенно несвойственная обвинениям, выдвигаемым в ходе традиционной перебранки, и, напротив, характерная для ретроспективных рассказов в прядях.

Однако каковы бы ни были условия возникновения ретроспективного рассказа в древнеисландской традиции, появился ли он в результате усвоения иноземных сюжетов или вследствие трансформации эмбриональных прозаических форм сообщения о прошлом — заявлений от первого лица, использовавшихся в таких исконных жанрах, как перебранка и "сравнение мужей", необходимо объяснить, почему нарративный прием, нашедший благодатную почву для применения в прядях, остался не востребованным классической исландской сагой. Причины этого следует искать как в жанровых особенностях прядей, отличающих их от саг, так и в более общих различиях в способах организации большой и малой прозы вне зависимости от ее конкретной жанровой принадлежности.

В то время как используемый в прядях ретроспективный рассказ влечет за собой внезапный композиционный поворот, основанный на вве-

дении в действие сообщения о прошлых событиях, дающих ключ к разрешению внутренне неразрешимой ситуации, для поэтики саги характерен прямо противоположный прием. Детали или обстоятельства, которым в дальнейшем предстоит сыграть существенную сюжетную роль, вводятся в повествование саги заранее и должны впоследствии "узнаваться", припоминаться читателем. Эффект от этого приема (его задача — как можно крепче "связать" рассказ) достигается в пределах большой повествовательной формы. Проявлением той же, весьма характерной для саг нарративной стратегии служит и так называемое предвосхищение, прием, по самой своей сути обратный ретроспекции и реализуемый различными способами, главный из которых состоит в представлении вещих снов персонажей. Напротив, основанный на внезапно полученном новом знании композиционный поворот, с техникой разработки которого связано появление ретроспективного рассказа в прядях, — отличительная черта малой прозаической формы: анекдота и его наследницы новеллы, самое наименование которой (novella — "новость") характеризует ее как повествование, ориентированное на изображение неслыханного, знаменательного события.

Композиционный "поворотный пункт" как таковой — примета повествований, в которых имеет место неожиданная и резкая перемена в судьбе героя. Неудивительно поэтому, что мы встречаем его не в семейных сагах, персонажи которых шаг за шагом неотвратимо продвигаются к трагическому финалу, но в "прядях о поездках из страны", действие которых, как правило, рано или поздно принимает благоприятный для героя оборот: вступив в конфликт с конунгом и пройдя через опасные испытания, исландец — герой пряди добивается расположения правителя и повышения собственного социального статуса. В противоположность "сагам об исландцах", "пряди об исландцах" — это в основном истории со счастливым концом.

Еще одна особенность прядей — "однособытийность", не является исключительной приметой этого жанра, но принадлежит к числу известных типологических признаков малой прозы. В отличие от семейной саги, обычно охватывающей всю жизнь героя (или значительный ее период), в пряди в основном описывается лишь отдельный эпизод его биографии, причем во множестве случаев — ее переломный момент. При этом вводная часть пряди весьма редко передает подробности предыстории главного персонажа или других действующих лиц; автор пряди вообще скуп на какую-либо предварительную информацию, его внимание сфокусировано на событиях, составляющих фабулу данного рассказа. Ограничение "объема" предварительной информации или даже полное вытеснение из экспозиции пряди сведений о прошлом ее героев создает предпосылки для последующего введения этих сведений в действие на более поздних его этапах. Появление ретроспективного рассказа, таким образом, соответствует логике

повествовательных возможностей, заложенных в поэтику прядей их "эпизодической" природой, в конечном счете вытекающей из их краткости.

И наконец, в пряди, как и в новелле 1фаткость коррелирует не только с однособытийностью, но и "со структурной интенсивностью"1. Такие проявления последней, как рассмотренный в данной главе реферируемого исследования способ "опрокидывания" прошлого в настоящее и связанное с ним создание структуры "текст в тексте" (раздел «От ретроспективного рассказа к "тексту в тексте "») могли преследовать и собственно эстетические цели — повышение нарративной ценности рассказа. Тогда как сага с ее одновременно развертывающимися, переплетающимися сюжетными линиями и множеством действующих лиц представляла собой весьма сложный структурный организм, вынужденная простота, обусловленная однолинейностью короткого рассказа, вполне могла подвигнуть авторов прядей на поиски неординарных композиционных решений, в том числе и таких, которые не находили надежной опоры в эстетике сагового повествования.

Для изучения приема ретроспекции в произведениях малой прозы и в особенности эволюции на его основе композиционного построения "текст в тексте" оказывается плодотворным привлечение к рассмотрению и других разновидностей исландского рассказа, в первую очередь, "прядей о крещении". Исследование подобных конструкций в "Пряди о Норна-Гесте", "Пряди о Токи" и др. показывает, что христианское содержание этих историй рождается именно из взаимодействия обрамляющего и обрамленного повествований. Излагаемые от первого лица и очевидно продиктованные антикварным интересом к скандинавской старине рассказы о легендарных древних временах обретают совершенно иную перспективу в контексте обрамляющего повествования — описания предсмертного визита героя к норвежскому королю-миссионеру. В результате нарративная структура пряди ("текст в тексте") становится "генератором" нового смысла.

Однако наиболее примечательный образец композиционного построения с использованием вставного повествования мы находим в одной из "прядей о событиях в Исландии". "Рассказ в рассказе" облечен здесь в форму сновидения, по сути же он является условным литературным произведением — сказочной "сагой о древних временах". "Сон Одди Звездочета" поражает необычным для средневековой литературы, едва ли не модернистским построением повествования, прежде всего странными превращениями его главного героя, сливающегося с персонажем услышанной им во сне саги, вступающего в нее, а затем дважды пересекающего границу между сном и явью, с тем чтобы на время оставить своего двойника и его историю, а затем вновь оказаться во внезапно прерванном видении.

1 Мелетинский Е М Историческая поэтика новеллы. М., 1990. С. 4.

Демонстрируемая анонимным автором рассказа, предположительно датируемого первой четвертью XIII в., сознательная и изощренная игра с нарративными канонами, используемыми при создании как саг (отчет о сновидении), так и прядей (вставное повествование), — свидетельство весьма ранней устойчивости, а значит, и зрелости этих канонов (раздел «Игра с формой: "Сон Одди Звездочета"»).

В Заключении подводятся основные итоги исследования. При том, что "пряди об исландцах" никогда не утрачивают своей связи с "сагами об исландцах", они представляют собой иной, отличный от саг литературный жанр со своей особой "морфологией", особой системой персонажей — как центральных, так и второстепенных, вступающих в специфические для данного вида текстов типы отношений и взаимодействий, а отчасти и со своеобычными, неведомыми семейным сагам способами ведения повествования. Установление факта жанровой отдельности прядей дает надежные критерии также и для определения их структурной отдельности и автономного статуса в составе королевских жизнеописаний, в которых такие рассказы передавались в рукописной традиции средневековой Исландии.

Предлагаемый в работе новый подход к классификации прядей на основании замеченных различий в способах инициации конфликта между главными персонажами — героем-исландцем и правителем — позволил выявить значительную степень сходства, характерную для отдельных групп этих рассказов. Как выясняется, это сходство базируется на использовании стереотипных способов построения сюжетов прядей, по большей части складываемых из традиционного и типичного для каждой выделенной разновидности произведений этого жанра набора повторяющихся конструктивных элементов.

Изучение "идеологии" этих коротких рассказов опровергает ранее высказывавшееся мнение, согласно которому в противоположность сагам они воплощают новую систему ценностей и чаяний предприимчивого человека высокого Средневековья. На основании произведенного в ходе исследования сплошного анализа всего корпуса текстов, относящихся к рассматриваемому жанру был, напротив, сделан вывод о том, что в "прядях об исландцах", как и в семейных сагах, в основном отразились архаические представления и мировоззрение, которые сохранялись в Исландии с ви-кингских времен и были весьма поверхностно затронуты произошедшей в XI в. христианизацией.

Как и в сагах, в центре внимания рассказчика прядей — поведение индивида в ситуациях, когда ему приходилось отстаивать свое личное достоинство и честь. Однако, в то время как саги — это рассказы о распрях между свободными и равными членами исландского общества, действие прядей обычно происходит в Норвегии, а в качестве непременного контрагента героя-исландца в них выступает противник, чей социальный статус

неизмеримо выше его собственного, — как правило, сам могущественный правитель страны. В результате на смену трагически неразрешимым коллизиям "саг об исландцах", в которых единственным достойным выходом для героя оставалась его доблестная гибель, приходит история со счастливым концом: в отличие от персонажа саги, герой пряди мог примириться со знатным оппонентом без ущерба для своей чести и "доброй славы" и в итоге завоевать успех и удачу.

Между тем исследование показало, что "пряди об исландцах" не всегда строятся вокруг конфликта центральных персонажей: отношения героя с государем, вопреки распространенному мнению, не предполагают обязательного "отчуждения", вызванного виной исландца или недолжным поведением правителя. Сюжеты целого ряда рассказов (среди них "Прядь об Аудуне с Западных Фьордов", "Прядь о Торстейне с Восточных Фьордов", "Прядь о Стуве") не укладываются в якобы универсальную схему "отчуждение — примирение", однако в каждом из них непременно присутствует испытание протагониста. Испытание героя-исландца, в ходе которого раскрываются его достоинства, обеспечивающие ему признание и расположение государя (а в случае непримиримой враждебности могущественного противника, позволяющие ему одержать над ним верх), и есть действительное ядро произведений этого жанра, обнаруживаемое в каждой такой истории и, как правило, скрытое под внешней оболочкой конфликта.

Обычно выявляющиеся в процессе испытания главного персонажа пряди способности и похвальные качества выгодно отличают героя-исландца от королевского окружения, а иногда и от самого государя. Усугубляя это сравнение, пряди очень часто избирают своими главными героями людей неродовитых и небогатых: чем скромнее его "стартовая позиция", тем очевиднее достижения самостоятельного человека, сумевшего многого добиться, полагаясь исключительно на собственные силы и умения. В то время как саги весьма редко идеализируют своих персонажей, протагонист пряди — как правило, положительный герой, с честью представляющий своих соотечественников на чужбине и способный дать достойный отпор любому обидчику, независимо от его общественного положения и веса. Пряди создавались на закате эпохи "народоправства" (9301262), в то время, когда над Исландией нависла реальная угроза норвежского владычества, и именно им выпало стать тем жанром, в котором нашли воплощение как предчувствия грядущей исторической перемены в судьбах страны, так и отношение ее свободолюбивого народа к верховной власти и подчинению.

Как и образ главного героя пряди и типичные элементы ее структуры, так и выделенные в процессе исследования инновации в искусстве повествования — появление ретроспективного рассказа от первого лица и возникающей на его основе нарративной конструкции "текст в тексте" — предстают как самостоятельное порождение исконной традиции, ставшее

закономерным результатом обособления малой прозаической формы. Именно в качестве таковой пряди в отдельных отношениях пересекаются с западноевропейской новеллой, однако все возможные аналогии между прядью и новеллой ограниченны и поверхностны. Подобно сагам, пряди развивались своими путями, лишь в весьма незначительной степени подвергаясь инокультурным влияниям, поэтому корни обнаруживаемых схождений следует искать не столько в истории этих жанров, сколько в их типологии.

Основное содержание диссертации отражено в следующих публикациях:

1. Древнескандинавская новелла: поэтика "прядей об исландцах". М.: Наука, 2004. 424 с. (30 а.л.).

2. Поэзия скальдов. М.: Изд. РГТУ, 2000, 751 с. (50 а.л.) [в соавторстве с И.Г. Матюшиной]

Часть I, гл. 1 : Поэтический язык. С. 17-81;

Часть II, гл. 1: Мед поэзии. С. 223-291;

Часть II, гл. 2: Скальд — дружинник — бонд. С. 292-329;

Часть III, гл. 1: Панегирическая поэзия. С. 353-446 (общий объем

22 а.л.).

3. Структура и функции описания внешности героев исландских саг // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 1978. № 6. С. 57-63 (0,5 а.л.).

4. Прядь о Хрейдаре. Перевод с древнеисландского, публикация и комментарии // Филология. Исследования по древним и новым языкам. Переводы с древних языков. М.: Изд. МГУ, 1981. С. 71-85 (0,8 а.л.).

5. Древнеисландская поэтическая синонимика и проблемы ее изучения (хейти и тулы) // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 1982. № 3. С. 58-65 (0,7 а.л.).

6. "Сага о Волсунгах" в переводе Б.И. Ярхо и проблема воспроизведения поэтики исландской саги // Теория перевода и сопоставительный анализ языков / Отв. ред. Э.М. Медникова. М.: Изд. МГУ, 1985. С. 111-122 (0,75 а.л.).

7. Das Erscheinungsbild des Helden in der isländischen Sagas. Seine Struktur und seine Funktion // Sowjetische Skandinavistik. Eine Anthologie / Hrsg. Lilja Popowa (Texte und Untersuchungen zur Germanistik und Skandinavistik, Bd. 30). Frankfurt am Main: Peter Lang, 1992. S. 3-13 (0,7 а.л.).

8. Разговор великанши с Браги // XII конференция по изучению истории, экономики, литературы и языка Скандинавских стран и Финляндии. Тезисы докладов. Ч. II. М., 1993. С. 254-255 (0,2 а.л.).

9. Прядь о Торлейве Ярловом Скальде. Перевод с древнеисл., публикация и комментарии // Одиссей — 1993. М.: Наука, 1994. С. 289-299 (1 а.л.).

10. Пряди об исландцах. Перевод с древнеисландского, публикация и комментарии // Корни Иггдрасиля / Сост. О.А. Смирницкая. М.: Терра, 1997. С. 483-556; 625-629 (4,5 а.л.).

11. Ok var6 it mesta skald: Some observations on the problem of skaldic training. // Sagas and the Norwegian Experience. 10th International Saga Conference. Preprints. Trondheim: Senter for Middelalderstudier, 1997. P. 213-221 (0,8 а.л.).

12. Исландия: щедрость и обмен дарами // Одиссей — 1997. М.: Наука, 1998. С. 299-306 (0,5 а.л.).

13. Ok var6 it mesta skald: Some Observations on the Problem of Skaldic Training // Collegium Medievale. 1996. Vol. 9, h. 1-2. Oslo, 1998. P. 57-71 (1 а.л.).

14. О макрологии // Атлантика. Записки по исторической поэтике. Вып. IV. М.: Изд. МГУ, 1999. С. 74-89 (0,7 а.л.).

15. Искусство кеннинга, или о двух фигурах скальдической поэтики: nykrat и nygerving И Скандинавские языки. Диахрония и синхрония. Сб. статей. М.: Изд. РГГУ, 1999. С. 49—65 (0,7 ал.).

16. Пряди об исландцах. Перевод с древнеисландского, публикация и комментарии // Исландские саги. Под ред. О.А. Смирницкой. СПб.: Изд. Журнал Нева-Летний сад, 1999. Т. II. С. 437-457, 461-493, 500-516, 527-535, 549-558 (5 а.л.).

17. Исландец и король. Заметки к переводу "Пряди о Стуве" // Другие Средние века. К 75-летию А.Я. Гуревича. М., СПб.: ЦШИИ ИНИОН РАН, Университетская книга, 2000. С. 98-112 (1,5 ал.).

18. Skaldic praise poetry and macrologia: some observations on Olafr Por5arson's use of his sources // Old Norse Myths, Literature and Society. Proceedings of the 11th International Saga Conference. 2-7 July 2000, University of Sydney / Ed. G. Barnes and M. Clunies Ross. Sydney, 2000. P. 100-108(0,8 а.л.).

19. Особенности жанра перебранки в столкновении Халли и Тьодольва ("Прядь о Халли Челноке", гл. VI) // XIV конференция по изучению Скандинавских стран и Финляндии. Тезисы докладов. Москва— Архангельск, 2001. С. 289-291 (0,2 а.л.).

20. Древнеисландский рассказ об Ульве Богатом, или несколько замечаний к проблеме "сага и прядь" //Норна у источника Судьбы. Сборник статей в честь Елены Александровны Мельниковой. М.: Индрик, 2001. С. 88-94 (0,5 ал.).

21. В поисках истоков ретроспективного рассказа в прядях: Древнеисланд-ская версия сюжета о купце и слепом старце // Скандинавские языки. Диахрония и синхрония. Вып. 5. М.: Изд. РГГУ, 2001. С. 68-89 (1 ал.).

22. Об одном нарративном приеме в "прядях об исландцах" // Атлантика. Записки по исторической поэтике. Вып. V. М.: Изд. МГУ, 2001. С. 129147 (1 а. л.).

23. Прядь об Иваре сыне Ингимунда. Перевод с древнеисл., публикация и комментарии // Атлантика. Записки по исторической поэтике. Вып. V. М.: Изд. МГУ, 2001. С. 279-283 (0,2 а.л.).

24. Долг платежом красен. Древнеисландская "Прядь о Торде Золотой Асы" // Древнейшие государства Восточной Европы. 1999 г. Восточная и Северная Европа в средневековье. М.: Восточная литература РАН, 2001. С. 438-449 (0,8 а.л.).

25. Сага // Словарь средневековой культуры. М.: РОССПЭН, 2003. С. 438446 (1 а.л.) [в соавторстве с АЛ. Гуревичем].

26. Скальды // Словарь средневековой культуры. М.: РОССПЭН, 2003. С. 485-493 (1 а.л.).

27. On A Narrative Device In Some íslendinga pcettir II Scandinavia and Christian Europe in the Middle Ages. Papers of The 12th International Saga Conference. Bonn/Germany, 28th July —2nd August 2003. / Ed. R. Simek, J. Meurer. Bonn, 2003. P. 198-206 (0,7 а.л.).

28. "Прядь о Торстейне Мороз-по-Коже": проблемы текста и жанра // Philologica Scandinavica. Сборник статей к 100-летию со дня рождения М.И. Стеблин-Каменского. СПб.: Изд. СПбГУ, 2003. С. 43-51 (0,6 ал.).

29. От обвинения к повествованию: особенности жанра перебранки в "прядях об исландцах" // Слово в перспективе литературной эволюции: К 100-летию М.И. Стеблин-Каменского / Отв. ред. O.A. Смирницкая. М.: Языки славянской культуры, 2004. С. 43-70 (1,5 а.л.).

30. Атлантическая интерлюдия в "Саге о Ньяле" и "пряди об исландцах". // XV Конференция по изучению истории, экономики, литературы и языка Скандинавских стран и Финляндии. Тезисы докладов. Ч. II. Москва 2326 июня 2004 г. М., 2004. С. 420-423 (0,2 а.л.).

31. Скандинавский Вильгельм Телль. Вступительная статья, перевод с древнеисл., комментарии и публикация // Одиссей — 2004. М.: Наука, 2004. С. 422-450 (2 а.л.).

32. Исландец в поисках удачи: о "Пряди об Аудуне с Западных Фьордов" // Мировое древо. Вып. 11. М.: Изд. РГГУ, 2004. С. 9-53 (2 а.л.).

33. О типах Введения в "прядях об исландцах" // Атлантика. Записки по исторической поэтике. Вып. VI. М.: Изд. МГУ, 2004. С. 59-73 (0,75 а.л.).

34. Малая прозаическая форма в древнескандинавской литературе ("пряди об исландцах") // Известия АН. Серия литературы и языка. 2005. Т. 64. № 5. С. 56-59 ( 0,5 а.л.).

35. Исландец на чужбине: об одной теме в прядях // Атлантика. Записки по исторической поэтике. Вып. VII. М.: Изд. МГУ, 2005. С. 51-71 (1,3 а.л.).

36. The Fantastic in íslendinga Jjaettir, with Special Emphasis on Porsteins páttr forvitna II The Fantastic in Old Norse/Icelandic Literature: The 13th

International Saga Conference / Ed. John McKinnell et al. Durham and York, 6th-12th August, 2006. http://www.dur.ac.uk/medieval.www/ (0,9 ал.).

37. Стихи, услышанные во сне: об одном типе поэтических вставок в древнеисландской прозе // Стих и проза в европейских литературах Средних веков и Возрождения / Отв. ред. JI.B. Евдокимова. М.: Наука, 2006. С. 86-116(2,25 ал.).

38. Культ Фрейра в Швеции. Перевод с древнеисл., комментарии, публикация и статья: «Мифологический и литературный контекст "Пряди об Эгмунде Битом и Гуннаре Пополам"» // Одиссей — 2006. М.: Наука, 2006. С. 390-419 (1,75 ал.).

39. Исландские саги // Исторический лексикон: История в лицах и событиях: V-XIII века / Редсов. Ю.С.Осипов и др. М.: МАИК "Наука/Интерпериодика", 2006. Кн. 2. С. 387-392 (0,5 ал.).

40. Снорри Стурлусон // Исторический лексикон: История в лицах и событиях: V-XIII века / Редсов. Ю.С. Осипов и др. М.: МАИК "Наука/Интерпериодика", 2006. Кн. 2. С. 378-387 (0,5 ал.).

41. "Самостоятельные люди": средневековый исландец в зеркале "прядей" // Вестник истории, литературы, искусства. / Гл. ред. Г.М. Бонгард-Левин; Отд-ие ист.-филол. наук РАН. М.: Собрание; Наука, 2006. Т. 3. С. 307-316(0,7 ал.).

42. Путешествие Торстейна Любопытного на Восток: "правда" и "вымысел" в древнескандинавской литературе // Слово и мудрость Востока: Литература, фольклор, культура. К 60-летию акад. А.Б. Куделина. М.: Наука, 2006. С. 83-89 (0,5 ал.).

Отпечатано в ООО «Компания Спутник+» ПД № 1-00007 от 25.09.2000 г. Подписано в печать 01.03.07 Тираж 100 экз. Усл. п.л. 2 Печать авторефератов (095) 730-47-74,778-45-60

Заключение научной работыдиссертация на тему "Жанр "прядей об исландцах" в древнескандинавской литературе"

6. Выводы

1. В то время как в стилистическом отношении "пряди об исландцах" ничем не выделяются на фоне "саг об исландцах", нарративная стратегия создателей произведений малой прозаической формы во многих случаях обнаруживает существенные отличия от способов ведения повествования, сложившихся в сагах. Появляющийся в прядях ретроспективный рассказ от первого лица (рассказ о прошлых событиях, вложенный в уста персонажа) совершенно не характерен для классической исландской саги, где, во-первых, действует принцип линейности повествования, а во-вторых, сообщение новой информации является исключительной прерогативой рассказчика.

И способ изложения ранее не известной информации о прошлом событии — прямая речь персонажа, вследствие применения которой в полной мере достигается эффект внезапности, и специфика ситуации, в которой обнародуются новые факты, — момент выбора дальнейшей судьбы героя, равно как и достигаемый речью персонажа эффект — не подготовленное предшествующим ходом действия неожиданное разрешение внутренне неразрешимой ситуации — все это свидетельствует о том, что ретроспективный рассказ в прядях должен трактоваться как прием, связанный с разработкой техники композиционного поворота ("поворотного пункта").

2. Поскольку нарративные построения подобного рода были вполне обычны для средневековой западноевропейской традиции за пределами Скандинавии, при постановке вопроса об источниках ретроспективного рассказа в прядях, в первую очередь, приходится рассматривать возможность заимствования. Между тем изучение единственного известного произведения, содержащего в своем составе соответствующий рассказ персонажа и представляющего собой адаптацию "интернационального" новеллистического сюжета, т.е. произведения, которое было бы способно сыграть роль гипотетического текста-посредника — послужить проводником

478 ранее не употреблявшегося в древнеисландской традиции нарративного приема, приводит к выводу, что перед нами заимствование, вероятнее всего, проникшее в Исландию уже после того, как ретроспективный рассказ занял принадлежащее ему место в композиции прядей.

3. Независимо от того, довелось ли неустановленным иностранным образцам в действительности сыграть какую-то роль при появлении или утверждении в прядях ретроспективного рассказа, естественно искать его начала также и в местной традиции. В этой связи внимание привлекают включающиеся в сагу особые иножанровые образования, а именно перебранка (senna) и "сравнение мужей" (mannjafnadr), сохраняющие в составе саги собственную структуру и продолжающие следовать привнесенным вместе с этой структурой жестким нарративным канонам. Эти связанные между собой типы словесных состязаний демонстрируют своеобразное и, главное, отличное от предписываемого канонами саги обращение с прошлым: как в перебранке, так и в "сравнении мужей" вложенные в уста героев сообщения о действительных или мнимых событиях прошлого оказываются необходимой жанрово обусловленной составляющей текста. При этом появляющийся в рамках канонического элемента перебранки (Обвинения) "ретроспективный рассказ" неинформативен как таковой и полностью формализован: он представляет собой недискретный текст-знак, смысл которого исчерпывается исполняемой им ролью "контрудара", встречного хода одного из противников в ритуальном вербальном поединке. В отличие от ретроспективных рассказов в прядях, каждому из которых непременно отводилась важная сюжетная функция (обычно — средства или основания для разрешения конфликта), обращенные к прошлому речи участников перебранки не играют решительно никакой роли в развитии действия.

Как показывает исследование, в рамках "прядей о поездках из страны" перебранка, однако, претерпевает ряд трансформаций, одним из важ

479 нейших плодов которой становится вытеснение обычного для этого типа вербального состязания не до конца артикулированного, "свернутого" упоминания о прошлом линейным ретроспективным рассказом, наделенным функцией "оператора" изменения ситуации и по существу не отличающимся от других повествований от первого лица, присутствующих в произведениях этого малого прозаического жанра. Одна из главных причин такой инновации — невозможность апеллировать к коллективной памяти, в свою очередь ставшая прямым следствием вовлечения перебранки между героями-исландцами в повествование, действие которого происходит за пределами Исландии, т.е. в обстановке, когда остальные участники описываемого события не владели необходимой предварительной информацией. Таким образом, открывается принципиальная возможность появления сообщающего неизвестную ранее информацию линейного рассказа персонажа из канонического хода древнескандинавской перебранки, Обвинения, — обращенного к прошлому противника оскорбительного заявления противоборствующей стороны, изначально не обладавшего свойствами линейности и информационной новизны, но, напротив, апеллировавшего к коллективной памяти аудитории.

4. Причины того, почему нарративный прием, нашедший благодатную почву для применения в прядях, остался не востребованным классической исландской сагой, следует искать не только в жанровых особенностях прядей, отличающих их от саг, но и в более общих различиях в способах организации большой и малой прозы.

В то время как основанный на внезапно полученном новом знании композиционный поворот, с техникой разработки которого связано появление ретроспективного рассказа в прядях, — отличительная черта малой прозаической формы (анекдота и его наследницы новеллы, повествования, ориентированного на изображение неслыханного, знаменательного события), в сагах, напротив, обычно используются диаметрально противопо

480 ложные приемы, эффект от которых достигается прежде всего в пределах большой повествовательной формы. Так, детали или обстоятельства, которым в дальнейшем отводится существенная сюжетная роль, вводятся в повествование заранее (с целью как можно крепче связать действие) и впоследствии припоминаются читателем; другой излюбленный прием саги — предвосхищение, по самой своей сути обратный ретроспекции.

К числу типологических признаков малой прозы принадлежит и еще одна особенность прядей — "однособытийность". В отличие от "семейной саги", обычно охватывающей всю жизнь героя, прядь, как правило, описывает лишь отдельный эпизод биографии главного персонажа, часто — ее переломный момент. Это приводит к ограничению объема предварительной информации или даже полному ее вытеснению из экспозиции пряди, что и создает предпосылки для последующего введения в повествование сведений о прошлых событиях на более поздних этапах развития действия. Появление ретроспективного рассказа, таким образом, соответствует логике повествовательных возможностей, заложенных в поэтику прядей их "эпизодической" природой, в конечном счете вытекающей из их краткости. Кроме того, в пряди, как и в новелле краткость коррелирует не только с однособытийностью, но и со структурной интенсивностью: усложнение композиции (в том числе создание структуры "текст в тексте") вполне могло преследовать и собственно эстетические цели — повышение нарративной ценности рассказа.

Наконец, поскольку композиционный "поворотный пункт" как таковой — примета повествований, в которых имеет место неожиданная и резкая перемена в судьбе героя, ему, естественно, скорее, находится место не в "сагах об исландцах", нередко завершающихся трагической гибелью их главных персонажей, а в "прядях об исландцах" — в большинстве своем историях со счастливым концом.

481

Заключение

1 Стеблин-Каменский М.И. Мир саги. С. 65. 2Борхес Х.Л. Сочинения в трех томах. М., 1994. Т. 3. С. 494.

534

Список научной литературыГуревич, Елена Ароновна, диссертация по теме "Литература народов стран зарубежья (с указанием конкретной литературы)"

1. Издания памятников:

2. Byskupa SQgur / Udg. af Det Kongelige Nordiske Oldskriftselskab ved Jon Helgason. Kobenhavn, 1938. H. I.

3. Die Gautrekssaga in zwei Fassungen / Hrsg. W. Ranisch (Palaestra XI). Berlin, 1900.

4. Edda Snorra Sturlusonar / Udg. Finnur Jonsson. Kobenhavn, 1931.

5. Fjorutiu Islendinga psettir / Porleifur Jonsson gaf ut. Reykjavik, 1904.

6. Flateyjarbok. En samling af norske konge-sagaer med indskudte mindre fortasllinger / Gudbrandur Vigfiisson; C.R. Unger. Christiania, 1860-1868. Bd. I-III.

7. Fornaldarsogur Nor6rlanda / Udg. C.Ch. Rafii. Copenhagen, 1829-1830. Bd. 1.

8. Fornar smasogur ur noregskonunga sogum / Ed. E. Gardiner. Reykjavik, 1949.

9. Gautreks saga // Fornaldar sogur Nor6urlanda / Gu6ni Jonsson bjo til prentu-nar. Reykjavik, 1950. Bd. IV.

10. Hakonar saga Ivarssonar / Ed. J. Helgason, J. Benediktsson. Copenhagen, 1952.

11. Hauksbok / Udg. Eirikur Jonsson, Finnur Jonsson. Kebenhavn, 1892-1896.r

12. Hemings J)attr Aslakssonar / Ed. G. Fellows Jensen (Editiones Arna-magnasanas. Series B, Vol. 3). Copenhagen, 1962.г r

13. Islendingabok. Landnamabok / Jakob Benediktsson gaf lit (Islenzk Fornrit. I). Reykjavik, 1968.

14. Islendinga sogur og J)aettir. I-III / Ed. Bragi Halldorsson et al. (Svart a hvitu). Reykjavik, 1987.14. islendinga psettir / Gu6ni Jonsson gaf ut. Reykjavik, 1935.

15. Karlamagnus saga ok kappa hans / Udg. C.R. Unger. Christiania, 1860.535

16. Morkinskinna/C.R. Unger. Christiania, 1867.

17. Morkinskinna / Udg. Finnur Jonsson (Samfund til udgivelse af gammel nordisk litteratur, 53). Copenhagen, 1928-1932.

18. Norna-Gests Jrattr // Fornaldar sogur norQurlanda / Ed. Gudni Jonsson. Reykjavik, 1954. Bd. I.

19. Olafs saga hins helga. Die "Legendarische Saga" liber Olaf den Heiligen (Hs. Delagard. saml. nr. 811) / Hrsg. A. Heinrichs et al. Heidelberg, 1982.

20. Proverbia Sententiaeque Latinitatis Medii /Evi / Hrsg. H. Walther. Gottin-gen, 1965. Bd. II.

21. Reinhart Fuchs / Hrsg. von J. Grimm. Berlin, 1834.

22. Saga Olafs konungs hins helga. Den Store Saga om Olav den Hellige. Efter pergamenthandskrift i Kungliga Biblioteket i Stockholm Nr. 2 4to med vari-anter Ira andre handskrifter / Utg. O.A. Johnsen og Jon Helgason. Oslo, 1941. Bd. 2.

23. Saxonis Gesta Danorum / Ed. J. Olrik, H. Raeder. Copenhagen, 1931.

24. Sex Sogu-jsaettir / Utg. Jon I>orkelsson. Reykjavik, 1855.

25. Snorri Sturluson. Heimskringla. I—III. Bjarni A5albjarnarson gaf lit (Islenzk Fornrit. XXVI-XXVIII). Reykjavik, 1941.

26. Sturlunga saga. Bd. I—II / Udg. K. Kalund. K0benhavn; Kristiania, 19061911.

27. Sverris saga / Utg. G. Indreb0. Kristiania, 1920.

28. The Tale of Beryn, with a prologue of the merry adventure of the pardoner with a tapster at Canterbury / Ed. F.J. Furnivall, W.G. Stone (Early English Text Society Extra Series, 105). London, 1887.

29. Two Icelandic Stories: Hreidars pattr, Orms pattr / Ed. A. Faulkes. London, 1968.

30. Orvar-Odds saga // Fornaldarsogur Nordrlanda / Udg. C.Ch. Rafn. Copenhagen, 1829-1830. Bd. 2.53611. Переводы:

31. Исландские саги / Под ред. О.А. Смирницкой. СПб., 1999. Т. II.

32. Исландские саги / Под ред. А.В. Циммерлинга. М., 2000.

33. Книга тысячи и одной ночи. М., 1959. Т. 5.

34. Младшая Эдда. Л.: Наука ("Литературные памятники"), 1970.

35. Прядь об Иваре сыне Ингимунда. Пер. с древнеисландского и комментарий Е.А. Гуревич // Атлантика. Записки по исторической поэтике. Вып. V. М., 2001. С. 279-283.

36. Прядь о Стуве // Другие Средние века. К 75-летию А.Я. Гуревича. М.; СПб., 2000. С. 98-102.

37. Роман о семи мудрецах. М., 1989.

38. Руодлиб / Перевод М.Л. Гаспарова // Мировое Древо. Вып. 7. М., 2000.

39. Снорри Стурлусон. Круг Земной. М.: Наука ("Литературные памятники"), 1980.

40. Saxo Grammaticus. The History of the Danes / Ed. H. Ellis Davidson. Cambridge, 1979. Vol. I.

41. The Complete Sagas of Icelanders / Ed. ViQar Hreinsson et al. Reykjavik, 1995. Vol. I.

42. Tyve Totter fra sagaerne om de norske konger / Oversasttelser, indledning og noter M.L. Ronsholdt. Kobenhavn, 1986.537

43. I. Список цитированной литературы:

44. Гуревич А.Я. Походы викингов. М., 1966.

45. Гуревич А.Я. Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе. М., 1970.

46. Гуревич А.Я. История и сага. М., 1972.

47. Гуревич А.Я. Норвежское общество в раннее средневековье. М., 1977.

48. Гуревич А.Я. "Прядь о Торстейне Мороз-по-коже", загробный мир и исландский юмор // Скандинавский сборник. Т. XXIV. Таллин, 1979. С. 125-131.

49. Гуревич А.Я. Сага и истина // Труды по знаковым системам. Т. 13. Тарту, 1981. С. 29-31.

50. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. 2-е изд. М., 1984.

51. Гуревич Е.А. Структура и функции описания внешности героев исландских саг // Вестн. Моск. ун-та. Сер. Филология. 1978. № 6. С. 57-63.

52. Гуревич Е.А. Древнеисландская поэтическая синонимика и проблемы ее изучения (хейти и тулы) // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 1982. № з. С. 58-65.

53. Гуревич Е.А. Исландия: щедрость и обмен дарами // Одиссей — 1997. М., 1998. С. 299-302.

54. Гуревич Е.А. Долг платежом красен. Древнеисландская "Прядь о Торде Золотой Асы" // Древнейшие государства Восточной Европы. 1999 г. Восточная и Северная Европа в средневековье. М., 2001. С. 438-449.

55. Гуревич Е.А. Исландец и король. Заметки к переводу "Пряди о Стуве" // Другие Средние века. К 75-летию А.Я. Гуревича. М.; СПб., 2000. С. 103112.

56. Гуревич Е.А., Матюшина И.Г. Поэзия скальдов. М., 2000.

57. ЗюмторП. Опыт построения средневековой поэтики. СПб., 2003.538

58. Левин Ю.И. Повествовательная структура как генератор смысла: текст в тексте у X.JI. Борхеса // Труды по знаковым системам. Т. XIV: Текст в тексте. Тарту, 1981. С. 45-64.

59. Лотман Ю.М. Каноническое искусство как информационный парадокс // Проблемы канона в древнем и средневековом искусстве Азии и Африки. М., 1973. С. 16-22.

60. Лотман Ю.М. Текст в тексте // Труды по знаковым системам. Т. XIV. Тарту, 1981. С. 3-18.

61. Лотман Ю.М. О понятии географического пространства в русских средневековых текстах // Лотман Ю.М. Избранные статьи в трех томах. Т. I: Статьи по семиотике и типологии культуры. Таллинн, 1992. С. 407412.

62. Матюшина КГ. Поэтика рыцарской саги. М., 2002.

63. Мелетинский ЕМ. Историческая поэтика новеллы. М., 1990.

64. Мельникова Е.А. Древнескандинавские географические сочинения. М., 1986.

65. Мосс М. Общества. Обмен. Личность. М., 1996.

66. Пропп В.Я. Морфология сказки. Изд. 2-е. М., 1969.

67. Смирницкая О.A. Nomina dicendi в названиях эддических песней // Philologica Scandinavica. Сборник статей к 100-летию со дня рождения М.И. Стеблин-Каменского. СПб., 2003. С. 183-197.

68. Стеблин-Каменский М.И. Мир саги. Л., 1971.

69. Стеблин-Каменский М.И. Спорное в языкознании. Л., 1974.

70. Стеблин-Каменский М.И. "Саги об исландцах" и "Сага о Греттире" // Сага о Греттире / Изд. подг. О.А. Смирницкая; М.И. Стеблин-Каменский. Новосибирск, 1976. С. 149-161.

71. Стеблин-Каменский М.И. Труды по филологии / Отв. ред. Ю.А. Клей-нер. СПб., 2003.

72. Тодоров Ц. Введение в фантастическую литературу. М., 1997.539

73. Успенский Ф.Б. Имя и власть. М., 2001.

74. Шенявская Т. Л. Об одной особенности синтаксиса саги (К поэтике грамматики) // Атлантика. Записки по исторической поэтике. М., 1996. Вып. II. С. 118-124.

75. Шенявская T.JI. К типологии формул именования персонажей в сагах // Слово в перспективе литературной эволюции. К 100-летию М.И. Стеб-лин-Каменского. М., 2004. С. 71-92.

76. Циммерлинг А.В. В поисках устного текста // Слово в перспективе литературной эволюции. К 100-летию М.И. Стеблин-Каменского. М., 2004. С. 21-42.

77. Эйхенбаум Б.М. О. Генри и теория новеллы // Эйхенбаум Б.М. Литература: Теория. Критика. Полемика. Л., 1927. С. 166-209.

78. Aarne A., Thompson S. The Types of the Folktale. (FF Communications No. 184) Helsinki, 1961.

79. Andersson Th.M. The Problem of Icelandic Saga Origins: A Historical Survey. New Haven; L., 1964.

80. Andersson Th.M. The Icelandic Family Saga: An Analytic Reading (Harvard Studies in Comparative Literature, 28). Cambridge, Mass., 1967.

81. Andersson Th.M. Splitting the Saga // Scandinavian Studies. 1975. Vol. 47. N4. P. 437-441.

82. Andersson Th.M. The Politics of Snorri Sturluson // Journal of English and Germanic Philology. 1994. Vol. 93. N 1. P. 55-78.40 .Andersson Th.M. The King of Iceland // Speculum. 1999. Vol. 74. N 4. P. 929-930.

83. Andersson Th.M. Exoticism in Early Iceland // International Scandinavian and Medieval Studies in Memory of Gerd Wolfgang Weber / Ed. Michael Dallapiazza et al. Trieste, 2000. P. 19-28.

84. Andersson Th.M., Miller W.I. Law and Literature in Medieval Iceland. Ljos-vetninga saga and Valla-Ljots saga. Stanford, 1989.54043 .AstasR. Laerd stil, hovisk stil og florissant stil i погшп prosa // Maal og minne. 1987. H. 1-2/3-4. S. 24-38.

85. Bagge S. Society and Politics in Snorri Sturluson's Heimskringla. Berkeley, 1991.

86. Bagge S. Icelandic Uniqueness or a Common European Culture? The Case of the Kings' Sagas // Scandinavian Studies. 1997. Vol. 69. N 4. P. 418-442.

87. Baetke W. Theorien uber die Entstehung der Islandersagas П Baetke W. Kleine Schriften. Weimar, 1973. S. 247-255.

88. Box M., Padmos T. Two Types of Verbal Dueling in Old Icelandic: The Interactional Structure of the senna and the mannjafnadr in Harbardsljod II Scandinavian Studies. 1983. Vol. 55. N2. P. 149-174.

89. Ben-Amos D. Analytic Categories and Ethnic Genres // Genre. 1969. Vol. 2. P. 275-301.

90. Benediktsson, Jakob. Formali // Islendingabok. Landnamabok / Jakob Benediktsson gaf fit (Islenzk Fornrit. I). Reykjavik, 1968. Bis. V-CLIV.

91. Bragason, Ulfar. Sturlunga saga: Atburdir og frasogn // Skaldskaparmal. Reykjavik, 1990. Bd. 1. Bis. 73-88.

92. Baath A.U. Studier ofver Kompositionen i Nagra Islandska Attsagor. Lund, 1885.

93. CiklaminiM. The Literary Perspective on Gisl Illugason's Quest for Blood Revenge 11 Scandinavian Studies. 1966. Vol. 38. P. 204-216.

94. CiklaminiM. Journeys to the Giant-Kingdom // Scandinavian Studies. 1968. Vol. 40. P. 95-110.

95. CleasbyR., Gudbrand Vigfusson. An Icelandic-English Dictionary. 2nd ed. Oxford, 1957.

96. Clover C.J. Scene in Saga Composition // Arkiv for nordisk filologi. 1974. Bd. 89. P. 57-83.

97. Clover C.J. Skaldic Sensibility // Arkiv for nordisk filologi. 1978. Bd. 93. P. 63-81.541

98. Clover C.J. Harbardsljod as Generic Farce // Scandinavian Studies. 1979. Vol. 51. N2. P. 124-145;

99. Clover C.J. The Germanic Context of the UnferJ) Episode // Speculum. 1980. Vol. 55. P. 444-468.

100. Clover C.J. The Medieval Saga. Ithaca; L., 1982.

101. Clover C.J. Icelandic Family Sagas (Islendingasogur) // Old Norse-Icelandic Literature: A Critical Guide / Ed. C.J. Clover; J. Lindow. Ithaca, 1985.

102. Clover C.J. The Long Prose Form // Arkiv for nordisk filologi. 1986. Bd. 101. S. 10-39.

103. Clunies Ross M. Hildr's Ring: a problem in Ragnarsdrapa II Medieval Scandinavia. 1973. Vol. VI. P. 75-92.

104. Clunies Ross M. Realism and the Fantastic in the Old Icelandic Sagas // Scandinavian Studies. 2002. Vol. 74. N 4. P. 443-454.

105. Einarsson, Stefan. iEfintyraatvik i AuQunar Jjaetti vestfirzka // Skirnir. 1939— 1940. Vol. 113. Bis. 161-171.

106. Faulkes A. Introduction // Two Icelandic Stories. Hreidars }>attr. Orms Jmttr / Ed. A. Faulkes (Viking Society for Northern Research. Vol. IV). L., 1951.

107. Fichtner E.G. Gift Exchange and Initiation in the Audunarpattr Vestfirzka II Scandinavian Studies. 1979. Vol. 51. P. 249-272.

108. Fjalldal, Magnus. Um Gisls Jjatt Illugasonar // Skirnir. 1986. Vol. 160. Bis. 153-166.

109. Frank R. Why Skalds Address Women // Poetry in the Scandinavian Middle Ages. The Seventh International Saga Conference. Spoleto, 1990. P. 67-83.542

110. Fritzner J. Ordbog over Det gamle norske Sprog. 4. utg. Oslo; Bergen; Tromso, 1973.

111. Gardiner A. The Theory of Proper Names. A Controversial Essay. Oxford, 1940.

112. Gilbert A.J. The Icelander Abroad: The Concept of Social and National Identity in Some Icelandic fcaettir // Neophilologus. 1991. Vol. 75. P. 408424.

113. Gimmler H. Die Thaettir der Morkinskinna. Ein Beitrag zur Uberlieferung-sproblematik und zur Typologie der altnordischen Kurzerzahlung. (Diss.). Frankfurt /Main, 1976.

114. Gronbech W. Kultur und Religion der Germanen. Darmstadt, 1961. Bd. I—II.

115. Gudnason, Bjami. Psettir // Kulturhistorisk leksikon for nordisk middelalder. 1976. Bd. XX.

116. Gurevich A.J. Wealth and Gift-Bestowal among the Ancient Scandinavians // Scandinavica. 1968. Vol. 7. P. 126-138.78 .Harris J.С. Genre and Narrative Structure in Some islendinga psettir II Scandinavian Studies. 1972. Vol. 44. N 1. P. 1-27.

117. Harris J. Christian Form and Christian Meaning in Halldors pattr 11 J The Learned and the Lewd: Studies in Chaucer and Medieval Literature / Ed. L.D. Benson. Harvard English Studies. Vol. 5. 1974. P. 249-264.

118. Harris J. Genre in the Saga Literature: A Squib // Scandinavian Studies. 1975. Vol. 47. N 4. P. 427^36.

119. Harris J. Ogmundar J^attr dytts ok Gunnars helmings: Unity and Literary Relations //Arkiv for nordisk filologi. 1975. Bd. 90. S. 156-182.

120. Harris J. Theme and Genre in some islendinga psettir II Scandinavian Studies. 1976. Vol. 48. N1. P. 1-28.

121. Harris J. The King in Disguise: An International Popular Tale in Two Old Icelandic Adaptations // Arkiv for nordisk filologi. 1979. Bd. 94. P. 57-81.543

122. Harris J. The Senna: From Description To Literary Theory // Michigan Germanic Studies. 1979. Vol. 5. N 1. P. 65-74.

123. Harris J. Folktale and Thattr: The Case of Rognvald and Raud // Folklore and Medieval Studies / Ed. C. Lindahl; E. Brady (Folklore Forum. 1980. Vol. 13). P. 158-198.

124. Harris J. Eaettir // Dictionary of the Middle Ages / Ed. J.R. Strayer. N. Y., 1989. Vol. 12. P. 1-6.

125. Harris J. Gender and genre: short and long forms in the saga literature // The Making of the Couple. The Social Function of Short-Form Medieval Narrative. Odense, 1991. P. 43-66.

126. Harris J. !>orleifs J^attr jarlsskalds // Medieval Scandinavia. An Encyclopedia. N.Y.; L., 1993. P. 672.

127. Harris J., Hill Th.D. Gestr's 'Prime Sign': Source and Signification in Norna-Gests J^attr // Arkiv for nordisk filologi. 1989. Bd. 104. P. 103-122.

128. Heusler A. Die Anfange der islandischen Saga (1913) // Heusler A. Kleine Schriften. Berlin, 1969. Bd. II. S. 388-460.

129. Indrebo G. Fagrskinna // Avhandlinger fra Universitetets historiske seminar. Kristiania, 1917. S. 11-34.

130. Indrebo G. Harald Hardraade i Morkinskinna // Festskrift til Finnur Jonsson 29 maj 1928. Kobenhavn, 1928. S. 173-180.

131. Jakobsen A. Noen merknader til Glsls J^attr Illugasonar // Scripta Islandica. 1984. Vol. 35. S. 9-13.544

132. Jakobsen A. Njals saga og Selsbane-tatten // Arkiv for nordisk filologi. 1984. Bd. 99. S. 126-130.

133. Jakobsen A. Omkring Selsbane-tatten // Festskrifit til Ludvig Holm-Olsen pa hans 70-arsdag / Utg. B. Fidjestel et al. 0vre Ervik, 1984. S. 175-184.

134. Jakobsson, Armann. King and Subject in Morkinskinna // Skandinavistik. 1998. Jarg. 28. H. 2. P. 101-117.

135. Jochens J. The Medieval Icelandic Heroine: Fact or Fiction? // Viator. 1986. Vol. 17. P. 35-50.

136. Jochens J. Old Norse Images of Women. Philadelphia, 1996.

137. Johannes son, Jon. Islendinga saga. A History of the Old Icelandic Commonwealth. Un. of Manitoba Pr., 1974.

138. Jonsson, Gudni. Formali // Vestfirdinga SQgur / Utg. Bjorn K. !>6rolfsson; Gudni Jonsson (Islenzk Fornrit. VI). Reykjavik, 1943. Bis. LXXIX-CXI.

139. Jonsson, Gudni. Formali // Grettis saga Asmundarsonar / Utg. Gu5ni Jonsson (Islenzk fornrit. VII). Reykjavik, 1936. Bis. XCIX-CIV.

140. Joseph H.S. The Mttr and the Theory of Saga Origins // Arkiv for nordisk filologi. 1972. Bd. 87. P. 89-96.

141. Kellogg R. Varieties of Tradition in Medieval Narrative // Medieval Narrative. A Symposium. Odense, 1979. P. 120-129.

142. Ker W.P. Epic and Romance: Essays on Medieval Literature. 2nd ed. L., 1908; rpt. N. Y, 1957.

143. Kersbergen A.C. Frasagnir in de Laxdcela Saga // Neophilologus. 1934. Bd. 19. S. 534-567.545

144. Keyser R. Efterladte skrifter, I: Nordmaendenes videnskabelighed og litera-tur i middelalderen. Christiania, 1866.

145. Konow S. Harald Haarfagres l0fte // Maal og Minne. 1913.

146. Kristjansson, Jonas. Formali // EyfirSinga sogur / Jonas Kristjansson gaf utr1.lenzk Fornrit. IX). Reykjavik, 1956.

147. Labov W. Rules for Ritual Insults // idem. Language in the Inner City: Studies in the Black English Vernacular. Philadelphia, 1972. P. 297-353.

148. Lammert E. Bauformen des Erzahlens. 2. Aufl. Stuttgart, 1967.

149. Lange W. Einige Bemerkungen zur altnordischen Novelle // Zeitschrift fur deutsches Altertum und deutsche Literatur. 1957. Bd. 88. S. 150-159.

150. Lehmann P. Die Parodie im Mittelalter. Stuttgart, 1963.

151. Liestol K. Kjetta pa Dovre. Til spursmalet um pilegrimsvegar og segnvan-dring // Maal og Minne. 1933. S. 24-48.118 .LindowJ. Riddles, Kennings, and the Complexity of Skaldic Poetry // Scandinavian Studies. 1975. Vol. 47. P. 311-327.

152. LindowJ. Hreidars pattr heimska and AT 326. An Old Icelandic Novella and an International Folktale // Arv. 1978. Vol. 34. P. 152-179.

153. Lindow J. Old Icelandic J)attr: Early Usage and Semantic History // Scripta Islandica. 1978. Vol. 29. P. 6-9.

154. Lindow J. Mttr // Medieval Scandinavia. An Encyclopedia. N. Y.; L., 1993. P. 661.

155. Lindow J. Easttir and Oral Performance II Oral Tradition in the Middle Ages / Ed. W.F.H. Nicolaisen (Medieval & Renaissance Texts & Studies). Vol. 112. N. Y., 1995. P. 179-186.546

156. Louis-Jens en J. Kongesagastudier. Kompilationen Hulda-Hrokkinskinna (Bibliotheca Arnamagnaeana. Vol. 32). Kobenhavn, 1977.

157. Lonnroth L. The Concept of Genre in Saga Literature // Scandinavian Studies. 1975. Vol. 47. N 4. P. 419-426.

158. Lonnroth L. Njals Saga. A Critical Introduction. Berkeley, 1976.

159. Lonnroth L. The double scene of Arrow-Odd's drinking contest // Medieval Narrative. A Symposium. Odense, 1979. P. 94-119.

160. Mageroy H. Skaldestrofer som retardasjonsmiddel i islendingesogene // Magerey H. Norroena et Islandica. 0vre Ervik, 1991. S. 137-150.

161. Miller W.I. Bloodtaking and Peacemaking. Chicago, 1990.

162. Mobius Th. Uber die altere islandische Saga. Leipzig, 1852.

163. Mohr W. Wandel des Menschenbildes in der mittelalterlichen Dichtung // Wirkendes Wort. 1952-1953. S. 37-48.

164. Nordal, Gudrun. Tools of Literacy. The Role of Skaldic Verse in Icelandic Textual Culture of the Twelfth and Thirteenth Centuries. Toronto, 2001.

165. Nordal, Sigurdur. Formali // Borgfirdingasogur / Ed. Sigurdur Nordal;r

166. Gu5ni Jonsson (Islenzk fornrit. III). Reykjavik, 1938.

167. Nygaard M. Den laerde stil i den norrane prosa // Sproglig-historiske studier tilegnede Professor C.R. Unger. Kristiania, 1896.

168. Olason, Vesteinn. Den frie mannens selvforstaelse i islandske sagaer og dikt // Medeltidens fodelse / Ed. A. Andren. Lund, 1989. S. 277-286.r

169. Olason, Vesteinn. Dialogues with the Viking Age. Narration and Representation in the Sagas of the Icelanders. Reykjavik, 1998.

170. Olrik A. At sidde pa hoj. Oldtidens konger og oldtidens thulir // Danske Studier. 1909. H. l.S. 1-10.547

171. Palsson, Hermann. Early Icelandic imaginative literature // Medieval Narrative. A Symposium / Ed. H. Bekker-Nielsen et al. Odense, 1979. S. 20-30.

172. Palsson, Hermann. Brands ^attur grva // Gripla. Bd. VII. Reykjavik, 1990. Bis. 117-130.

173. Palsson, Hermann. Hirdskald i spёspegli // Skaldskaparmal. Timarit um islenskar bokmenntir fyrri alda. Reykjavik, 1992. Bd. 2. Bis. 148-169.

174. Panzer F. Zur Erzahlung von Nornagest // Vom Werden des deutschen Geistes. Festgabe Gustav Ehrismann / Hrsg. P. Merker et al. Berlin; Leipzig, 1925. S. 27-34.

175. Power R. Journeys to the Otherworld in the Icelandic Fornaldarsogur // Folklore. 1985. Vol. 96. N 2. P. 156-175.

176. Pratt M.L. The Short Story: The Long And The Short Of It // Poetics. 1981. Vol. 10. N2/3. P. 175-194.

177. Ranisch W. Einleitung // Die Gautrekssaga in zwei Fassungen. Berlin, 1900.

178. Rowe E.A. Cultural Paternity in the Flateyjarbok Olafs saga Tryggvasonar II Alvissmal. 1998. Nr. 8. S. 3-28.

179. Rowe E.A. The Development of Flateyjarbok. Iceland and the Norwegian Dynastic Crisis of 1389. Gylling, 2005.

180. Sars J.E. Udsigt over den norske historie. Christiania, 1877-1893.

181. SchachP. Some Observations on the Translatios of Brother Robert // Les relations litteraires franco-scandinaves au Moyen Age: Actes du colloque de Liege (avril 1972). Paris, 1975. P. 117-135.

182. Simpson J. Otherworld Adventures in an Icelandic Saga // Folklore. Spring 1966. Vol. 77. P. 1-20.

183. Stromback D. Uppsala, Iceland, and the Orient // Early English and Norse Studies. Presented to Hugh Smith. L, 1963. P. 178-190.548

184. Stromback D. Some Remarks on Learned and Novelistic Elements in the Icelandic Sagas // Nordica et Anglica: Studies in Honour of Stefan Einarsson / Ed. A.H. Orrick. The Hague, 1968. S. 140-147.

185. Stromback D. En orientalisk saga i fornnordisk drakt H idem. Folklore och Filologi. Valda uppsatser utgivna av Kungl. Gustav Adolfs Akademien 13.8 1970. Uppsala, 1970. S. 70-105.

186. Svabo J.C. Dictionarium fasroense. Faerask-dansk-latinsk ordbog / Udg. Chr. Matras. Kobenhavn, 1966.r

187. Sveinsson, Einar Oh. Dating the Icelandic Sagas. L. 1958.

188. S0rensen P.M. Fortaslling og aere. Studier i islaendingesagaerne. Arhus, 1993.

189. Taylor A.R. Аибипп and the Bear // Saga-Book of the Viking Society. 1946. Vol. 13. P. 78-96.

190. Taylor M. Some Fable Material in Old Norse // Germanic Studies in Honor of Anatoly Liberman (Nowele. Vol. 31/32). Odense, 1997. P. 407-421.

191. Tomasson, Sverrir. Formalar islenskra sagnaritara a mi56ldum. Reykjavik, 1988.

192. ToornM.C. van den. Zur Struktur der Saga // Arkiv for nordisk filologi. 1958. Bd. 73. S. 140-168.

193. ToornM.C. van den. Zeit und Tempus in der Saga // Arkiv for nordisk filologi. 1961. Bd. 76. S. 134-152.

194. Turville-Petre G. Origins of Icelandic Literature. Oxford, 1953.

195. Vermeyden P. Gautreks saga // Medieval Scandinavia. An Encyclopedia. N. Y.;L., 1993. P. 224-225.

196. Vogt W.H. Frasagnir der Landnamabok. Ein Beitrag zur Vorgeschichte der islandischen Saga // Zeitschrift fur deutsches Altertum und deutsche Literatur. 1921. Bd. 58. S. 161-204.

197. Vogt W.H. Wandel im altnordischen Menschentum // Preussisches Jahr-buch. Sept. 1923. S. 315-322.549

198. VriesJ. de. Altnordische Literaturgeschichte. Bd. I—II. Berlin, 1941-1942. 2. Aufl. 1964-1967.

199. Weber G.W. Irreligiositat und Heldenzeitalter. Zum Mythencharakter der altislandischen Literatur // Specvlvm Norroenvm. Norse Studies in Memory of Gabriel Turville-Petre / Ed. U. Dronke et al. Odense, 1981. P. 474-505.

200. Weber G.W. Intellegere historiam. Typological perspectives of Nordic prehistory (in Snorri, Saxo, Widukind and others) // Tradition og histori-eskrivning. Kilderne til Nordens aeldste historie / Red. K. Hastrup, P.M. S0rensen. Aarhus, 1987. P. 95-141.

201. WikanderS. Fran indisk djurfabel till islandsk saga // Vetenskaps-Societeten i Lund. Arsbok. 1964. S. 89-114.

202. Wiirth S. Elemente des Erzahlens. Die Jjasttir der Flateyjarbok (Beitrage zur nordischen Philologie. Bd. 20). Basel; Frankfurt /Main. 1991.

203. Zielinski Th. Die Behandlung gleichzeitiger Ereignisse im antiken Epos. Erster Theil // Philologus. Zeitschrift fur das classische Alterthum. Supple-mentband. VIII. Leipzig, 1899-1901.

204. Osterholm N. I>orleifs J)attr jarlaskalds. Handskriftsstudier i en islandsk kortsaga (Nordiska texter och undersokningar, 26). Lund, 1987.550