Жанр романа в творчестве Леонида Андреева

Каманина, Елена Владимировна

автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Жанр романа в творчестве Леонида Андреева

Год: 2000
Автор научной работы: Каманина, Елена Владимировна
Ученая cтепень: кандидата филологических наук
Место защиты диссертации: Москва
Код cпециальности ВАК: 10.01.01

Диссертация по филологии на тему 'Жанр романа в творчестве Леонида Андреева'

Полный текст автореферата диссертации по теме "Жанр романа в творчестве Леонида Андреева"

О'-

4 . Г'.'Л! )

| д На правах рукописи

ло&ю

Каманина Елена Владимировна

Жанр романа в творчестве Леонида Андреева

Специальность 10.01.01 Русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Москва-2000

Работа выполнена на кафедре истории русской литературы XX века филологического факультета Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор

JI.A. Колобаева

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Н.Д. Тамарченко

кандидат филологических наук П.В. Басинский

Ведущая организация: Институт мировой литературы им. A.M. Горького РАН.

Защита состоится « 14 » декабря 2000 г. в 16.00 часов на заседании диссертационного Совета Д 053.05.12 при Московском государственном университета им. М.В. Ломоносова по адресу:

Москва, Воробьевы горы, МГУ, 1-й корпус гуманитарных факультетов.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке МГУ.

Автореферат разослан « 14 » ноября 2000 г.

Ученый секретарь диссертационного совета доктор филологических наук, профессор

Ы^О^ fy V ЛыЬр^б А. А/. гзч,о

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность.

На рубеже XIX—XX вв. в русской литературе происходит обновление романного жанра, связанное, в частности, с тенденцией к мифологизации романного мышления1. Один из примеров этого — романы Л. Андреева «Сашка Же-гулев» (1911) и «Дневник Сатаны» (1919). Мифопоэтическое начало как характерная особенность прозы Л. Андреева, в том числе его «неомифологических» романов «Сашка Жегулев» и «Дневник Сатаны», с недавних пор стало предметом литературоведческих исследований. Мифопоэтическая природа романов Л. Андреева обнаруживает созвучность его творчества как русскому художественному опыту конца XIX — нач. XX вв. («Христос и Антихрист» Д.С. Мережковского, «Мелкий бес» и «Творимая легенда» Ф. Сологуба, «Серебряный голубь» и «Петербург» А. Белого, «Огненный ангел» В.Я. Брюсова)2, так и европейскому («Иосиф и его братья» Т. Манна, «Паломничество в Страну Востока» Г. ГессеУ. -Однако жанровая специфика андреевского романа далеко не исчерпывается только мифом. Ключевой в поэтике романов оказывается структурообразующая роль антимифа, который по-своему обогащает жанровое единство.

Целью диссертации является выявление жанровой специфики романов Л. Андреева «Сашка Жегулев» и «Дневник Сатаны». В соответствии с поставленной целью в работе решаются следующие задачи:

1 Минц З.Г. О некоторых «неомифологических» текстах в творчестве русских символистов // Учен. зап. Тарт. гос. ун-та. 1979. Вып. 459.

2 Московкина ИИ. «Дневник Сатаны» Л. Андреева в контексте неомифологии XX века // Эстетика диссонансов: Межвуз. сб. науч. тр. О творчестве Л.Н. Андреева. Орел, 1996.

3 См. об этом: Волков Е.М. Романы Л. Андреева и европейская литературная ситуиация конца 19 — начала 20 века; Мнхенчева Е.А. Роман Л. Андреева «Сашка Жегулев» как явление психологической прозы // Эстетика диссонансов.

1) Теоретически обосновать комплексный, многоаспектный подход к жанру андреевского романа с т. зр. концепций романа М.М. Бахтина, Вяч. Иванова, жанровой концепции Ю.Н. Тынянова;

2) Опираясь на мифопоэтическую методологию З.Г. Минц, выявить стилевую полиморфность романов, описать специфику работы Л. Андреева с литературным мифом;

3) Выявить в андреевском романе «ген» неомифа (антимифа), опираясь на брехтовскую методологию «очуждения». Сформулировать типологические признаки неомифа, установить его генезис;

4) Исследовать драматургическое начало в романе «Дневник Сатаны» с т. зр. притяжения и отталкивания от традиции романа-трагедии Ф.М. Достоевского. Провести наблюдения по тенденциям развития панпсихизма в эпической («Сашка Жегулев») и эпико-драмагургической («Дневник Сатаны») формах.

5) Уточнить отношения между андреевским творчеством и символистским художественным миром, с одной стороны, европейским модернизмом — с другой, в мифопоэтическом, эпико-драматургическом и феноменологическом аспектах.

Объектом настоящего исследования стал андреевский роман как явление модернистской прозы.

Предметом данного исследования являются неомифологические, экспериментально-феноменологические (панпсихические), драматургические особенности жанровой структуры романов «Сашка Жегулев» и «Дневник Сатаны».

Материалом исследования послужили романы Л. Андреева «Сашка Жегулев» (1911) и «Дневник Сатаны» (1919), теоретические работы по искусствоведению Л. Андреева, Вяч. Иванова, И. Анненского, С. Эйзенштейна, Б. Брехта, философско-эстетические работы Л. Шестова.

В основу методологических подходов положен монографический анализ, выполненный с учетом историко-генетического, историко-функционального, структурно-исторического начал, почерпнутых диссертантом из исследований

Л.А. Колобаевой, В.Е. Хализева, С.И. Кормилова, Л.В. Чернец, В.А. Келдыша, З.Г. Минц, Н.Д. Тамарченко. В.И. Тюпы, С.Н. Бройтмана.

Научная новизна исследования заключается в том, что в работе впервые: 1) выполнен монографический анализ романов Л. Андреева «Сашка Жегулев» и «Дневник Сатаны»; 2) уточнена связь андреевской художественной системы с русским символизмом с т. зр. неомифологических тенденций в прозе серебряного века; 3) обоснована связь Л. Андреева с французским экзистенциализмом, . творчеством М. Пруста, Ф. Кафки, Б. Брехта в жанровом аспекте мифопоэтиче-ского (антимиф, «очуждение» мифа) и экспериментально-феноменологического типов художественного мышления; 4) подготовлен литературно-критический обзор о романе «Дневник Сатаны» на материале русской зарубежной печати (1920—1996 гг.).

Теоретическая значимость диссертации состоит в выделении и обосновании разновидностей неомифологического романа.

Практическая значимость работы заключается в:

в расширении горизонтов представлений о неомифологии модернистской прозы;

а обогащении опыта изучения русского модернистского романа как предмета исторической и теоретической поэтики.

Апробация работы. Отдельные аспекты научной работы обсуждались на Днях науки — 1997, Ломоносовских чтениях — 1998. Общие положения диссертации использовались в курсе практических занятий по истории русской литературы XX в. на подготовительных курсах филологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова (1997—1999 учебные годы). Результаты исследования изложены в 3-х основных публикациях 2000 г.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, библиографии и приложения. Список использованной литературы включает 131 наименование. Приложение содержит материалы к библиографии Л.Н. Андреева (1900—2000 гг.): прижизненную критику, русскую эмигрантскую

критику, зарубежное литературоведение, отечественное андрееведение. Общий объем работы — 140 страниц.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Во введении дается обоснование актуальности темы диссертационного исследования. Излагается его целевая установка, определяются задачи, обосновывается выбор темы, отмечается научная новизна и практическая значимость работы, рассматривается история вопросы (изучение неомифологических тенденций в андреевской прозе), предлагаются некоторые предварительные определения (неомиф/антимиф, подход к мифу («критика мифа»), «культурный концепт», «очуждение», «эксперимент»).

Наделенный даром проникновенного переживания сопричастности своего индивидуального бытия судьбе России в ее тотальной расколотости и трагической противоречивости, Л. Андреев не мог не откликнуться на социально-исторические события XX века. В начале 10-х гг. он поставил перед собой художественную задачу показать «синтез всей России» в национально-историческом срезе, что предопределило выбор жанра романа: «Мне уже давно хотелось написать о России... Я знал один из любопытнейших моментов русской истории: эпоху развала революции»,4 — признавался автор романа «Сашка Жегулев» в беседе с М. Городецким. Осмысление разбойной деятельности «благородного» атамана Сашки Жегулева (предводителя «партизанского» отряда А.И. Савицкого, действовавшего на территории Черниговской, Орловской и Могилевской губерний в 1908—1909 гг.2) через призму библейского мифа о крестной жертве Иисуса Христа имеет своей целью отчетливее представить логику исторического развития России.

4 М.Г. Городецкий М.Б. «Сашка Жегулев»: Роман Леонида Андреева. (Из беседы с Леонидом Андреевым)//Солнце России.1911. № 49 (окг.). С. 11.

5 Чуваков В.Н. Комментарий к ((Сашке Жегулеву» // Андреев Л.Н. Собр. соч. В 6 т. М.: Ху-дож. лит., 1994. Т. 4. С. 614—615.

В конце 10-х JI. Андреев приходит к «критическому» осмыслению событий двух русских революций 1905 и 1917 гг., стоящих за ними крушения «общественных идеалов», кризисов «русской государственности» и «человеческой личности»6. «Частная» жизнь героев «Дневника Сатаны» с их «имперскими амбициями (готовностью к «созданию нового или разрушению старого государства», к устроению «войны или мира», «революции или покоя»7) вбирает в себя исторический подтекст. «Трансцендирование» потаенных пластов истории в ее «узловых» моментах (проявление зла в человеческой природе) осуществляется путем совмещения скрупулезного панпсихического анализа «внутренних» движений сознания Сатаны с мифологической ретроспективой освещения зла за всю историю человечества начиная с античности. «Контакт» с современностью сообщает романному целому драматургическую напряженность, акцентирование мифа делает его эпически емким. В художественном феномене обращения к исповеди самого Сатаны, удачливого миллиардера м-ра Вандергуда из Иллинойса, скрыт глубокий социально-исторический смысл: необратимость мировых катастроф, войн и революций, для нового столетия.

Творчество JI. Андреева 10-х годов отмечено не только обращением к несвойственному ему жанру романа, но и усложнением «духовидческой» ауры — появлением медитативно-идиллического типа авторской эмоциональности. Мифотворческая установка романиста, автора «Сашки Жегулева», гармонично сопрягается с жизнеутверждающими мотивами, звучащими в произведениях 1914 г.: в рассказах «Полет», «Воскресение всех мертвых», в пьесе «Король, закон и свобода». В фокусе художественного мировидения оказываются возможность наступления воскресения, преодоления конечного, человеческого и обретения вечного, а также еще не изведанное Андреевым чувство исторического

6 Сиверский А. Леонид Андреев. Памяти великого мастера русского художественного слова // Русский вестник. Рига, 1944. 18 марта (№ 33). С. 2.

7 Андреев Л.Н. Дневник Сатаны // Андреев Л.Н. Указ. собр. соч. Т. 6. С. 128. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте.

единения, устремленности к общей цели во имя спасения от войн, катастроф и насилия (пьеса «Король, закон и свобода»).

Романная дилогия «Сашка Жегулев» и «Дневник Сатаны», вобравшая в себя всю полноту андреевской боли за человека как «неудачу», историческую тревогу, в зрелой форме представила мысль о необходимости расставания с человеческими «иллюзиями».

Первая глава «Концепции романа: М.М. Бахтин и Вяч. Иванов».

В жанровой методологии исследования андреевского романа требуется комплексный, многоаспектный подход с т. зр. двух концепций романа — бах-тинской и ивановской, жанровой концепции Ю.Н Тынянова. Исходным методологическим ключом к жанровой структуре романов «Сашка Жегулев» и «Дневник Сатаны» стала бахтинская жанровая теория. М.М. Бахтин выделил три «основных структурных особенности, принципиально отличающих роман от всех остальных жанров: 1) стилистическую трехмерность романа, связанную с многоязычным сознанием, реализующимся в нем; 2) коренное изменение временных координат литературного образа в романе; 3) новую зону построения литературного образа в романе, именно зону максимального контакта с настоящим (современностью) в его незавершенности»8. М.М. Бахтин подчеркивает «гибкость» структурных особенностей романа и видит в нем «единственный становящийся и еще неготовый жанр»9.

В ивановской концепции романа-трагедии содержится ключ к прояснению специфических свойств жанровой структуры неомифологического романа. Этим обоснован принцип избирательности в методологических подходах к жанру андреевского романа. Вяч. Иванов фокусирует внимание на аспектах мифа и драматургического начала — важных, с нашей т. зр., для романа серебряного века, но вторичных, развертывающихся в рамках его жанровой структу-

8 Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М.: Худож. лит.,

1975, С. 454—457. ' Там же. С. 447.

ры, способных тем не менее сильно видоизменить и даже деформировать жанр. В статье «Достоевский и роман-трагедия» (1914 г.) сформулированы принципы миросозерцания и формы романа-трагедии.

В миросозерцательном фокусе современного романа, по наблюдению Вяч. Иванова, оказывается трагедия Духа в его катастрофичности. Роман-трагедия Ф.М. Достоевского схватывает и передает катастрофичность соборного сознания: «Трагедия Достоевского разыгрывается между человеком и Богом и повторяется, удвоенная и утроенная, в отношениях между реальностями человеческих душ; и, вследствие слепоты оторванного от Бога человеческого познания. возникает трагедия жизни, и зачинается трагедия борьбы между божественным началом человека, погруженного в материю, и законом отпавшей от Бога тварности <...>»'°. Символистская концепция романа-трагедии, развертывающего «возродительный душевный процесс» — воссоединение с Богом отпавшей тварности — со всей мощью Дионисовой религии, в исчерпывающей себя полноте и исторической масштабности, уходит своими корнями в гностический миф о падших Красоте и Премудрости. Вяч. Иванов настаивает на понимании функционирования трагедии в романе Ф.М. Достоевского не только как принципа миросозерцания, но и как принципа формы. Жанровыми признаками романа-трагедии являются: 1) «трагичен, по существу, во всех крупных произведениях Достоевского прежде всего сам поэтический замысел»11; 2) «роман Достоевского есть роман катастрофический, потому что все его развитие спешит к трагической катастрофе»12; 3) метафизика выбора и самоопределения личной воли между соборной волей и «множественной волей целых легионов богоборствующего воинства» разрешается катарсисом. Вместе с тем выделены признаки жанрового различия романа и трагедии: 1) «трагедия у Достоевского не развертывается перед нашими глазами в сценическом воплощении, а излага-

10 Иванов Вяч. Достоевский и роман-трагедия // Иванов Вяч. Родное и вселенское. М.: Республика, 1994. С. 299.

11 Там же. С. 288.

12 Там же. С. 289.

ется в повествовании»13; 2) «вместо немногих простых линий одного действия мы имеем перед собою как бы трагедию потенцированную, внутренне осложненную и умноженную в пределах одного действия»14. Роман-трагедия, т. о., видится Вяч. Иванову генетически сросшимся «организмом», который восстановил свои законные эпические и трагедийные права, гибридным образованием — «эпопеей-трагедией с мифологическим ядром».

Вторая глава. «Неомифологический роман «Сашка Жегулев»», состоит из трех разделов. В первом разделе «Миф и антимиф» описаны библейские, литературные, философско-эстетические пласты романа «Сашка Жегулев». В § 1 «Ветхозаветный миф о жертвоприношении Авраама в романе «Сашка Жегулев» и философско-эстетические искания Л. Шестова» мы ставим перед собой задачу выявления специфики андреевской «редакции» темы «сакрального» преступления, разработанной в романе в масштабном фокусе ветхозаветных, новозаветных, древнерусских, романтических, экзистенциалистских мифов. В XX в. в художественном, философском, социологическом изучении преступления обозначилась связь с библейским мифом о «жертвоприношении» Авраама. В художественном осмыслении темы преступления как настоящей жертвы, которой Бог ждет от человека, Л. Андреев проходит путь от традиции Ф.М. Достоевского к европейскому художественному видению (Ф. Кафка). Ключ к пониманию андреевской «редакции» мифа о «лжи» жертвы мы искали в философ-ско-эстетическом контексте серебряного века, в частности и особенности, у Льва Шестова, в его философском толковании «парадокса веры» Авраама. В романе «Сашка Жегулев» ветхозаветный миф о жертве-преступлении осложняется историческим материалом, который существенным образом его деформирует. Ключом к ветхозаветному освещению темы преступления становится появление в романе библейского персонажа Авраама. Ветхозаветный миф о жертве базируется на хронотопе сада-«наставника мудрого», раскрывающем мотив

" Там же.

14 Там же.

благословения. Упоминание о явлении Господа Бога Аврааму встречается в романе дважды: в гл. 3 (1-ая часть) «Наставник мудрый» и в гл. 14 (Н-я часть) «В лесу». Исторический аспект библейского мифа реализуется через его модернизацию: именно народ становится тем грозным ветхозаветным Богом, который ждет от героя Саши Погодина настоящей жертвы-преступления. Ветхозаветные корни актуальной для начала XX в. темы сакрального преступления запечатлены Л. Андреевым с помощью образа экзистенциально-мифологического персонажа «сеятеля щедрого», наделенного смешанными библейскими и историческими чертами. «Жестоким провидцем, могучим волхвом стал кто-то невидимый, облаченный во множественность: куда протянет палец, там и горит...» (IV; 149). Автор-повествователь ищет подступы к раскрытию антимифа о «лжи» жертвы через комплекс экзистенциальных мотивов, которые расшатывают мифологический каркас романа. Мифологема «чистоты» жертвы лишается идеи «повторения», возрождения, в ней начинают звучать мотивы возмездия и роковой предопределенности. Образ «сеятеля щедрого» оказывается лейтмо-тивным. Он напоминает о себе даже в гл. 3 «Рябинушка», описывающей идиллическое братство крестьянского мира с Сашкой Жегулевым. Развитие сюжетных событий обнаруживает конфликт библейского мифа с историей. Духовная связь атамана с лесными братьями распадается после его обвинения в воровстве и предательстве. Саша не только не искупает грех своим жертвоприношением, но и волею исторических судеб удваивает его. Васька Соловей, собрав шайку разбойников, становится зловещим двойником Саши Погодина. «Не то страшно в Соловьеве, что он подлец, даже и не то, что он не поверил в ихнюю чистоту, а то — что действия его похожи и называется он также Сашка Жегулев» (Выделено мной. — Е.К.; IV; 213). Шестовское открытие двойственной природы Авраама («Авраам одновременно и несчастнейший, и преступнейший из людей»15) проливает свет на сформировавшийся в культуре рубежа веков феномен

15 Шестов Л. Киркегард и экзистенциальная философия (Глас вопиющего в пустыне). М. «Прогресс» — «Гнозис», 1992. С. 61.

преступления как несчастья и преступника как «несчастного сознания» (Ф. Ницше, М. Горький)15. Андреевский подход к онтологической проблематике осложняет поиски истоков преступления в «неправильном замысле мироздания» (П. Басинский) и в слабости его создателя Бога. В «Сашке Жегулеве» убедительно показано, что добро и зло заложены не в объективном мире, а в самой личности. Л. Андреев обнаруживает «раскол» трансцендентного в самой истории: могуществом, всезнанием и властью Судьи наделяется не Бог, а русский народ. Кроме библейского толкования темы преступления, мы выделяем литературный контекст прочтения романа. Предложенное А. Келли17 изучение темы «самоцензуры русской интеллигенции» (способности русского человека проливать кровь по совести) на материале андреевского романа представляется нам продуктивным. В таком исследовательском ракурсе «Сашка Жегулев» оказывается в одном литературном ряду с произведениями Н.Г. Чернышевского («Что делать?»), Б.В. Савинкова («Конь бледный»), М. Горького («Мать»), повестями В.В. Вересаева, предлагающими разные варианты толкования «монолитного» героя. Художник показывает новейшую историю как «критику» мифа, проникая в нее не столько через миф (как в европейском романе-мифе), сколько через антимиф.

Мы заостряем внимание на конструктивном использовании библейского ключа, открывающего специфику андреевского неомифологизма, прежде всего антимифологическое движение художественной мысли. В поле диссертационного исследования попали вызревающие в недрах неклассической художественности зерна иного подхода к мифу — «критики мифа» (И. Анненский), обнаружившие в экзистенциально-экспрессионистском мироощущении Л. Андреева благодатную почву и проросшие в романное мышление серебряного века

16 Басинский П.В. Ранний Горький и Ницше (Мировоззренческие истоки творчества М. Горького 1892— 1905 гг.): Диссерт. канд. филол. наук/ Лит. ин-т им. A.M. Горького. — М., 1997.

17 Келли А. Самоцензура и русская интеллигенция ¡905—1914 // Вопросы философии. 1990. № 10. С. 52—66.

причудливыми ростками. Предлагаемый в диссертации (§ 2. Новозаветный миф о Спасении и экзистенциальный антимиф о ложном Спасителе) анализ имеет целью отчетливее представить превращение библейского мифа о крестном пути Иисуса Христа (приходе Спасителя), осложненного национально-государственным и гражданским подтекстом и нацеленного в таком виде на актуальнейшие события современности, в свою религиозно-историческую противоположность — антимиф о приходе ложного Спасителя.

Новозаветная мифологема прихода Спасителя, отсылающая к устойчивой циклической схеме агиографии и, глубже, Евангелия (грехопадение — искупление — воскресение), окрашивает сюжетное действие в мистические тона. Жизнеописание будущего Спасителя типологически сближается с сюжетным каноном древнерусской агиографической литературы, включающим неизбежный уход святого мученика из родительского дома. В субъективном строе повествования формируется художественная образность, типологически сближающаяся с библейской. В свете религиозного мифа повествование обретает звучание библейского благовествования об историческом пути России. Крестный путь Саши Погодина предсказан во всей полноте во вступительной главе 1-й части: «Так было и Сашею Погодиным <...>: избрала его жизни на утоление страстей и мук своих, открыла ему сердце для вещих зовов, которых не слышат другие, и жертвенной кровью его до краев наполнила золотую чашу» (IV; 73). В эволюции художественного замысла романа «Сашка Жегулев» мы выделяем узловое сплетение двух библейских нитей — ветхозаветной (о чистой жертве-преступлении) и новозаветной (о тайне искупления или спасения). Антимифологическое движение мысли (открытие нарушения тайны искупления) приводит писателя к античному мифу о трагическом герое и романтическому мифу о свободной воле.

Выбор Андреевым трагедийного сюжета со стержневой библейской мифологемой крестного пути Иисуса Христа для осмысления событий русской революции 1905 г. и последовавшего за ней террора 1907—1908 гг. не случаен и,

более того, глубоко продуктивен. Осложненная трагедийным содержанием мессианско-апокалиптическая тема, связанная с жертвоприношением главного героя и поставленная во главу повествования, демонстрирует трансформацию архаической схемы мифопоэтического сюжета под влиянием античного мифа о трагическом герое. Описанию феномена «экзистенциальной» амбивалентности мифологических мотивов отведен § 3 «Античный миф о трагическом герое». Автор добивается нерасторжимой связи ветхозаветной мифологемы преступления-жертвоприношения с античным культурным концептом преступления-ошибки путем совмещения библейско-мифологического каркаса с ансамблем экзистенциальных мотивов. В трех циклах мифопоэтического сюжета (до жертвоприношения, в процессе и после него) мотивы бесконечных возможностей, катарсического страдания, жертвоприношения, избранности, всепрощения, оправданности преступления, его сакральной сущности «сбиваются» панпсихиче-ским «настроением» авторской тревоги, фиксирующим предчувствие истоков национально-исторических катастроф в свершившемся сакральном деянии. В изображении казней, террористических актов, убийства министра, жандармского ротмистра, околоточного надзирателя, городового проступают черты Рока, указывающего на неизбежность для России исторического пути бесконечно разнообразных форм насилия. Всем ходом сюжетного действия художник заостряет в образе Сашки Жегулева черты трагического героя, который совершил преступление, предначертанное богами. Следуя сакральной логике библейской жертвы-преступления, автор создает в романе трагедийный эффект преступления, в котором герой не вполне повинен. «Нужна, ли была его жертва?» (IV; 235). Эволюция главного героя включает несколько стадий: мифологический персонаж, трагический герой, демифологизированный образ. Трагедийное амплуа героя формируется в недрах саморазрушающегося библейского мифа. В ходе анализа мифопоэтических пластов романа выкристаллизовывается подход к его жанровой специфике, которую можно сформулировать, с опорой на Ж. Же-

нетга18, как совмещение тематической реальности трагедии с эпическим окрашенной повествовательной модальностью.

Органическое вплетение в повествовательную канву романа байронической линии19 должно прояснить культурно-исторические смыслы в сакральном преступлении героя, охватить те культурные концепты, которые не исчерпываются библейской, античной мифологией. Именно под таким углом зрения предложено исследовать грани авторского замысла в § 4 «Романтический миф о Свободе». Цитирование в романе байроновского цикла «Еврейские мелодии» (1814—1815), написанного на библейские сюжеты, формирует целый комплекс образов, перекликающихся с сюжетной канвой произведения. В частности, просматривается связь романтической идеи о Свободе с романным образом «карающей десницы». В сюжетное действие романа вкрапляются компоненты романтического мифа о благородном разбойнике, связанного с массивом пуш-кинско-байронической литературы. Благородный разбойник становится проводником «карающей десницы» и в таком амплуа заявляет свою свободную волю. Античный миф о преступлении-ошибке находит оправдание и смысл в романтическом мифе о Свободе. Однако сюжетный ход событий направлен не на примирение разбоя и благородства души, а на опровержение их романтического «союза». Л. Андрееву удается привить национально-историческую тональность романтико-байронической мифотеме. На романтический миф о Свободе накладывается неославянофильский миф об историческом грехе, народе-страдальце и интеллигенте-мученике. В качестве опорной теоретической работы в анализе неославянофильского пласта в романе «Сашка Жегулев» выбрана ст. Вяч. Иванова «Байронизм как событие в жизни русского духа» (1916). В § 5 «Неославянофильский миф об историческом грехе и соборная концепция русского байронизма» делается вывод о запечатленном в романе феномене н е -

18 Женетт Ж. Введение в архитекст // Женетт Ж. Фигура. Работы по поэтике. В 2 т. iM., 1998. Т. 2. С. 282—340.

" Козьменко М.В. Комментарий к роману «Сашка Жегулев» // JI. Андреев. Указ. собр. соч. Т. 4. С. 606.

осознанной соборности. Свободолюбивая личность байронического типа призвана снять с народа бремя исторического греха. Особая функция в раскрытии неославянофильского мифа отведена некрасовской традиции. Она сообщает байроническому мифу национальную окраску: единение народа и интеллигенции как мгновение, нежелание русского народа освободиться от исторического греха, национальное упоение жертвенностью, бескатарсисность мученичества. Эволюция Андреева-романиста к национально-историческому феномену «неосознанной соборности» составляет тенденцию в его творчестве периода 10-х гг. Об этом свидетельствуют такие произведения, как «Воскресение всех мертвых», «Цветок под ногою», «Король, закон и свобода». Экзистенциальная личность, охваченная тревогой за судьбы народа, показана здесь в многоаспектной исторической перспективе.

Художественный замысел показать реальность как культурно-исторический ангимиф («критику мифа» с религиозной подоплекой), осложненный литературными мифами, обнаруживает в андреевском взгляде на сущность искусства тенденцию к синтетизму различных по своей эстетической природе принципов создания художественного мира: от традиционного подражания действительности к модернистскому изображению мира как «модели переживаемого содержания сознания» (А. Белый). Л. Андреев эволюционирует к особому типу сверхцелостности — феноменологическому, сближающему романиста с Б. Пастернаком («Доктор Живаго»), М. Прустом («В поисках утраченного времени»),

В разделе 2 «Субъектная структура» исследованы типологические признаки панпсихизма, теория драматургического воплощения которого сформулирована писателем а «Письмах о театре» (1912—1913 гг.). Поставленное во главу угла повествования «Сашки Жегулева>> «настроение» формирует функцию повествователя как субъекта экзистенциального опыта. Тип авторской эмоциональности неоднороден в романе: в нем различается взаимопроникновение импульсов, идущих от пантеистической установки на мифотворчество и пантра-

гической доминанты на освобождение от человеческих иллюзий. Для прояснения и уточнения андреевского панпсихизма в анализ вводится категория «духо-видческого», фиксирующая «встречу» аналитической мысли и художественного образа. «Критика мифа» осуществляется интуитивно движимой мыслью. Категории «духовидческого» типологически близка категория «живой жизни» (Ф.М. Достоевский): обе они нацелены на обнаружение присутствия Духа в самой жизни, на «трансцендирование» ее основ. Близок Л. Андрееву и философ-■ ско-эстетический «живой опыт» Л. Шестова. Экзистенциально-синтетический тип повествования во многом обусловливает жанровое расширение современного романа до масштаба «откровения», «книги». Экзистенциально-феноменологическое видение автора реализуется через комплекс экзистенциальных мотивов исторической тревоги, бескатарсисности, «лжи» сакрального. Панпсихизм определяет особую технику введения мифа в художественный мир романа. Мифотворчество Андреева (литературный миф, в частности) произрастает из «настроения» художника: ключом к мифу становится не культурная эрудиция, а экзистенциально-философское проникновение. За андреевским и символистским подходами к мифу стоят разные культурные традиции: философия «всеединства» В. Соловьева и философия «беспочвенности» Л. Шестова. Более того, экзистенциально-экспрессионистская тональность авторской эмоциональности придает литературным мифам антимифологическую окраску. В поэтике романа обнаружены жанрово-стилевые компоненты, сближающие Л. Андреева с экзистенциалистской литературой: бескатарсисность трагедийного, антимифологическая основа эпического, экспрессионистская пространственно-временная структура словесного образа. Анализу экспрессионистского начала в романе «Сашка Жегулев» в ракурсе пространственно-временной организации отведено особое место.

Выбором психологического критерия в работе с мифом Л. Андреев сближается с И. Анненским. В разделе «Роман-антимиф Л. Андреева и теория «критики мифа» И. Анненского: к генезису постсимволизма» предпринимается по-

пытка типологического обоснования андреевского «подхода» к мифу в широком контексте эстетических исканий И. Анненского, Вяч. Иванова, Л. Шестова. К образцам драматургического воплощения «критики мифа» (Еврипид, И. Ан-ненский) добавляются примеры эпической «критики мифа». В критическом подходе к мифу заключены импульсы к видоизменению категориальных характеристик трагического и эпического. Теоретические штудии И. Анненского в сфере антимифа позволяют смоделировать концепцию романа-«антимифа» по аналогии с концепцией романа-трагедии Вяч. Иванова.

Третья глава. «Роман-эксперимент «Дневник Сатанысостоит из трех разделов. В первом разделе «Эмигрантская пресса о романе Л. Андреева «Дневник Сатаны»» представлен литературно-критический материал об эмигрантском периоде андреевского творчества, систематизированы отзывы на «Дневник Сатаны» в русской зарубежной печати (1920—1996 гг.).

В разделах «Экспериментальный аспект» и «Неомифологическое начало» представлен монографический анализ романа «Дневник Сатаны» с т. зр. неомифологических, феноменологических, эпико-драматургических тенденций в модернистской прозе XX в. Методологически конструктивным нам представляется подход к жанровой структуре романа «Дневник Сатаны» с т. зр. ивановской концепции романа-трагедии Ф.М. Достоевского, на традицию которого Л. Андреев опирается.

Художественный замысел «Дневника Сатаны» раскрывается с помощью мифа о Сатане («гетевский» пласт) и мифов русской литературы рубежа веков и серебряного века: о Сверхчеловеке (Ф.М. Достоевский), Антихристе (Д.С. Мережковский), Падшей красоте («блоковский» пласт), вочеловечении Христа (символистский гностический миф). Мифопоэтический контекст как нельзя точно и правдиво высвечивает сильные, неуязвимые, изощренные стороны современного искушенного зла. В связи с этим особую важность приобретает миф о Сатане, изучая который,Л. Андреев не мог не обратиться к «Фаусту» Гете. «Гетевский» пласт становится одним из ключевых для андреевского романа.

Однако писатель предлагает другое толкование сатанинского и человеческого зла, создавая собственные «редакции» литературных образов Фауста и Мефистофеля. В жанровом решении проблемы зла Л. Андреев синтезирует художественные формы дневника и драмы-панпсихе. «Духовидческое» зрение писателя основано на любовно-понимающем, сочувственном отношении к Сатане — персонажу, исключающему по эстетическим законам классического искусства даже намек на приятие и оправдание"0. «Героем времени» оказывается несчастное зло, которое остро нуждается в исповеди. Андреевский вочеловечив-шийся Сатана оказывается воплощением зла не столько действенно-волевого, сколько (и в этом философско-эстетическая новизна толкования проблемы зла) примитивно-жалкого, наивного, вызывающего сострадание. Магнус одерживает победу над Сатаной, но добивается этого путем обмана, шарлатанства, что делает ее уязвимой. К тому же герой страдает от своего «злого» начала. В андреевской «редакции» темы сверхчеловека зафиксирована связь писателя серебряного века с Ф.М. Достоевским. Одним из существенных наблюдений над функционированием темы «великого инквизитора» в «Дневнике Сатаны» можно считать расширение Л. Андреевым рамок толкования проблемы зла. Андреев отказывается от эстетизации воли, героизма, рациональности. Зло и несчастье для него явления одного порядка. Более того, в родстве с «несчастным» злом оказывается слабое добро. Трагедия Магнуса бескатарсисна и наводит на читателя леденящий ужас той тупиковостью, с которой в андреевском сознании связывается человеческое. Бескатарсисный характер трагедии формируется в результате срастания трагического как общеэстетического начала и сатирического типа художественного обобщения.

Андреевский миф о вочеловечении, составляющий ядро романа, содержит в своей структуре общие типологические звенья с символистской версией гностического мифа. Образы Прекрасной Дамы (А. Блок) и Мадонны (Л. Андреев)

:0 Гегель Г.В.Ф. Лекции по эстетике. В 2 т. СПб.: Наука, 1999. Т. П. С. 396.

сближаются как воплощение падшей премудрости и красоты/безобразия. Андреевский вариант мифологемы Антихриста (ложного вочеловечившегося Сатаны) требует сопоставления с темой Христа и Антихриста, разработанной Д.С. Мережковским. Андреевские мифологемы требуют особого подхода: в ракурсе «притяжения и отталкивания» на фоне творчества старших и младших символистов. Мифологемы тяготеют к философемам, вбирая философско-эстетические искания серебряного века.

Существенно важной для андреевской «редакции» романа-трагедии оказывается специфическое свойство гротеска. Степень проявления гротескного начала в образах Магнуса и Вандергуда различна, как и мера соотношения с трагическим. Экзистенциалистский по своим миросозерцательным принципам гротеск Л. Андреева связан с таким типом художественной трансформации жизненных форм, при котором обнажается «лживость» ценностей, затрагивающих онтологический статус человека. Срастаясь с трагическим, он приобретает «гибридный» характер. Гротескны в своих миросозерцательных истоках «несчастное», пресыщенное совершенством человеческое зло и покорное сатанинское зло, предполагающее сострадание. Схематичность таких персонажей, как экс-король, кардинал X., Топпи обусловлена панпсихической обработкой (персонализацией) идеи, понятия. В разработке образов Магнуса и Вандергуда, условно-гротескных и трагических одновременно, автор широко использует опыт драмы не только панпсихической, но и экспрессионистской — с приемами «алгебраизации», «схематизации», «обнажения» формы. Такой образ эстетически нагружен и социально значим одновременно. Используемая в способах художественного обобщения техника «нагруженного мгновения» (Г.Э. Лес-си нг) — накопление неясностей, парадоксов — задерживает внимание читателя на противоречиях, разрешение которых было законом для классического искусства, но стало требовать напряженной интеллектуальной работы в XX ст.

Во втором разделе «Экспериментальный аспект» выделены параграфы «Композиция сюжета» и «Театрализация художественного пространства».

«Внутренний» сюжет, совмещающий субъективный ракурс (художественный взгляд на зло изнутри) и объективный («остраненное», «очужденное» восприятие человеческого глазами Сатаны), построен с применением панпсихической театральной техники. Интеллектуализация психологизма подготовлена всем ходом творческой эволюции писателя. В художественном экспериментировании с человеческими ценностями — Добром, Красотой, Истиной — Л. Андреев убедился в непреложности и силе только истины. В «Первом письме о театре" он акцентирует внимание на синтетическом характерепредмета драмы-панпсихе — изображении Души и Духа. Первенство в драме, по его убеждению, должно теперь отводиться «мысли, интеллекту»21. Существенную роль в создании модернистского эффекта очуждения играют совмещение мифопоэти-ческой перспективы с «внутренним», панпсихическим углом зрения и театрально-игровое начало. Переживания, «настроение» героев преломляются в призме эксцентрического «зрелища», в столкновении театра марионеток и театра «правды», «критики» и, еще глубже, стоящих за ними миросозерцательных принципов. Так, залогом развития Вандергуда становится не врастание в миф как во вторичную эстетическую реальность, а высвобождение из-под ее напластований. Семантически это выражается с помощью курсивом выделенных словосочетаний «Я напоминаю»: «им Я напоминаю Савонаролу», «Я напоминаю пророка, но какого, они скромно умалчивают, во всяком случае только не Магомета» (VI; 141). В работе исследованы приемы «цитации» на всех структурных уровнях произведения: сюжетном, жанровом, персонажном.

Традиция романа-трагедии представлена в творчестве Л. Андреева в изменившейся художественной форме. Если роман-трагедия («эпос-трагедия с мифологическим ядром» в ивановском определении) передает катастрофичность соборного сознания, то андреевский роман поворачивается к трагедии «критической» стороной и фиксирует катастрофичность очужденого сознания. Драма-

21 Андреев Л.Н. Указ. соч. собр. Т. 6. С. 512.

тургическая напряженность в «Дневнике Сатаны» произрастает из иных зерен

— сродства антимифа и бескатарсисной трагедии. Феноменологическая тональность жанровых признаков романа драмы-панпсихе, дневника (установка на изображение осознанных переживаний героев) во многом обусловлена антимифологическим движением художественной мысли. Своим «экспериментальным» аспектом (моделированием переживаемого содержания очужденного сознания) «Дневник Сатаны» улавливает магистральную тенденцию в неоми-фологизме XX в. — переход от мифотворчества к интеллектуально-чувственному типу художественных конструкций, различные формы его воплощения: психологизацию трагической формы, «очуждение» мифа, срастание сатиры и трагедии, феноменологический тип художественной целостности, интеллектуализацию психологизма, «типологизацию», сродство эпических и драматургических элементов. «В послевоенном искусстве, — пишет .В. Гулыга,

— все большее значение приобретает познавательная функция. Ряд жанров (литература и театр в первую очередь) ищут пути сближения (и даже слияния) с

гуманитарным знанием. Основным средством выражения в таком искусстве становится «очужденный образ», лишенный жизненного правдоподобия, но ведущий к глубинному познанию жизни. А один из приемов очуждения состоит в том, что жгучая современная проблема решается на материале условном, подчас далеком от нашего времени <...>. Обращение к мифу здесь прежде всего — прием очуждения»22. Выявленные структурные особенности жанра андреевского романа дают основания для выделения в литературе серебряного века разновидностей неомифологического романа.

Своим жанровым синтезом роман «Дневник Сатаны» опровергает мысль М.М. Бахтина об устойчивости жанров и периферийности их вариаций (М. Бахтин. Эпос и роман. О методологии исследования романа). Иллюстрируя смещение жанровых признаков романа и драмы, он получает обоснование в жанровой

22 Гулыга A.B. Эстетика в свете аксиологии. СПб.: Алетейя. 2000. С. 23.

теории Ю.Н. Тынянова, согласно которой эволюция жанров осуществляется по «ломаной» линии (Ю. Тынянов. Архаисты и новаторы).

В заключении в краткой форме излагаются основные выводы данного исследования:

1) Жанровая структура андреевского романа обогащена мифом и антимифом, драматургическим началом;

2) Мифотворческая линия в андреевском романе ослаблена. В работе с литературным мифом автор использует прием «слепой» цитаты;

3) В романах преобладает ант^ифологическая линия: миф показан в «Сашке Жегулеве» с т. зр. «критического» панпсихического подхода автора к нему, в «Дневнике Сатаны» — ст. зр. «очуждения».

4) «Дневник Сатаны» представляет собой экспериментальный синтез жанровых признаков феноменологической (панпсихической) тональности — романа, драмы-панпсихе, дневника;

5) В неомифологазме серебряного века зафиксировано расхождение андреевской антимифологической линии и мифотворческой линии русского символизма. Вместе с тем генетически источник критического подхода к мифу, по-видимому, заключен в литературных явлениях символизма — в «критике мифа» И. Анненского. Можно предположить типологическое сродство андреевского антимифа с мифом как приемом «очуждения» в творчестве Ф. Кафки.

6) Драматургическое начало «Дневника Сатаны» генетически восходит к роману-трагедии Ф.М. Достоевского. Экспериментальный характер соединения драматургических и эпических элементов сближает андреевский роман с эпической драмой Б. Брехта;

7) Феноменологические основы андреевского мировидения в своем жанровом преломлении — драмы-панпсихе, романа, дневника — расширяют рамки жанровой типологии для исследуемых романов в сторону европейских романов феноменологического толка М. Пруста («В поисках утраченного времени»), Ж.П. Сартра («Тошнота»);

8) Романная дилогия «Сашка Жегулев» и «Дневник Сатаны» о ложном Спасителе и ложном Антихристе мсокет рассматриваться как явление экзистенциалистской неомифологической прозы. В своей антимифологической линии развития андреевский роман представляет разновидность неомифологического романа.

По материалам диссертации имеются следующие публикации:

1. Проза Л. Андреева и философия «беспочвенности» Льва Шестова // Актуальные проблемы литературоведения / Под ред. М.Л. Ремневой. М.: Изд-во МГУ им. М.В. Ломоносова, 1997. Вып. 2. С. 76—82.

2. Спустя век: Российская интеллигенция и феномен «несчастного сознания» // Вестн. моек, ун-та. Сер. 7. Философия. 1998. № 6. С. 30—44.

3. Л. Шестов о Пушкине // Пушкин: Сборник научных трудов. М.: Изд-во МГУ, 1999. С. 181—187; Вест. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 1999. № 3. С. 122—130.

4. Из наблюдений над «Сашкой Жегулевым» (к проблеме неомифологического романа) // Леонид Андреев: Материалы и исследования. М.: Наследие, 2000. С. 256—264. (Ин-т. мир. лит. им. А.М. Горького РАН).

5. Роман Л. Андреева «Сашка Жегулев» (Проблема неомифологизма) // Докл. высш. шк. Филологические наук. 2000. № 4. С. 22—30.

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Каманина, Елена Владимировна

ВВЕДЕНИЕ.

Г л а в а I КОНЦЕПЦИИ РОМАНА: М.М. БАХТИН И

ВЯЧ. ИВАНОВ.

Г л а в а II. НЕОМИФОЛОГИЧЕСКИЙ РОМАН

САШКА ЖЕГУЛЕВ».

1. Миф и антимиф. a) Ветхозаветный миф о жертвоприношении Авраама в романе «Сашка Жегу.лев» и философско-эстетическне искания Л. Шестова. b) Новозаветный миф о Спасении и экзистенциальный антимиф о «ложном» Спасителе. c) Античный миф о трагическом герое. d) Романтический миф о Свободе. e) Неославянофильский миф об историческом грехе и соборная концепция русского байронизма.

2. Субъектная структура

3. Роман-антимиф Л. Андреева и теория «критики мифа» Ин. Анненского: К генезису постсимволизма.

Г л а в а III РОМАН-ЭКСПЕРИМЕНТ «ДНЕВНИК САТАНЫ»

1. Эмигрантская пресса о романе Л. Андреева «Дневник

Сатаны».

2. «Экспериментальный» аспект.

§ 1. Композиция сюжета.

§ 2. Театрализация художественного пространства.

3. Неомифологическое начало.

Заключ ени е

Введение диссертации2000 год, автореферат по филологии, Каманина, Елена Владимировна

Актуальность.

На рубеже XIX—XX вв. в русской литературе происходит обновление романного жанра, связанное, в частности, с тенденцией к мифологизации романного мышления1. Один из примеров этого — романы JI. Андреева «Сашка Жегулев» (1911) и «Дневник Сатаны» (1919). Мифопоэтическое начало как характерная особенность прозы Л. Андреева, в том числе его «неомифологических» романов «Сашка Жегулев» и «Дневник Сатаны», с недавних пор стало предметом литературоведческих исследований. Мифопоэтическая природа романов JI. Андреева обнаруживает созвучность его творчества как русскому художественному опыту конца XIX — нач. XX вв. («Христос и Антихрист» Д.С. Мережковского, «Мелкий бес» и «Творимая легенда» Ф. Сологуба, «Серебряный голубь» и «Петербург» А. Белого, «Огненный ангел» В.Я. Брюсо-ва) , так и европейскому («Иосиф и его братья» Т. Манна, «Паломничество в Страну Востока» Г. Гессе)3.

Однако жанровая специфика андреевского романа далеко не исчерпывается только мифом. Ключевой в поэтике романов оказывается структурообразующая роль антимифа, который по-своему обогащает жанровое единство.

4) Исследовать драматургическое начало в романе «Дневник Сатаны» с т. зр. притяжения и отталкивания от традиции романа-трагедии Ф.М. Достоевского. Провести наблюдения по тенденциям развития панпсихизма в эпической («Сашка Жегулев») и эпико-драматургической («Дневник Сатаны») формах.

5) Уточнить отношения между андреевским творчеством и символистским художественным миром, с одной стороны, европейским модернизмом с другой, в мифопоэтическом, эпико-драматургическом и феноменологическом аспектах.

Объектом настоящего исследования стал андреевский роман как явление модернистской прозы.

Материалом исследования послужили романы JI. Андреева «Сашка Жегулев» (1911) и «Дневник Сатаны» (1919), теоретические работы по искусствоведению JI. Андреева, Вяч. Иванова, И. Анненского, С. Эйзенштейна, Б. Брехта, философско-эстетические работы JI. Шестова.

В основу методологических подходов положен монографический анализ, выполненный с учетом историко-генетического, историко-функционального, структурно-исторических начал, почерпнутых диссертантом из исследований JI.A. Колобаевой, В.Е. Хализева, С.И. Кормилова, JI.B. Чернец, В.А. Келдыша, З.Г. Минц, Н.Д. Тамарченко. В.И. Тюпы, С.Н. Бройтмана.

Научная новизна исследования заключается в том, что в работе впервые: 1) выполнен монографический анализ романов JI. Андреева «Сашка Жегулев» и «Дневник Сатаны»; 2) уточнена связь андреевской худоественной системы с русским символизмом с т. зр. неомифологических тенденций в прозе серебряного века; 3) обоснована связь JI. Андреева с французским экзистенциализмом, творчеством М. Пруста, Ф. Кафки, Б. Брехта в жанровом аспекте мифо-поэтического (антимиф, «очуждение» мифа) и экспериментально-феноменологического типов художественного мышления; 4) подготовлен литературно-критический обзор о романе «Дневник Сатаны» на материале русской зарубежной печати (1920—1996 гг.).

Практическая значимость работы заключается в: н расширении горизонтов представлений о неомифологии модернистской прозы; в обогащении опыта изучения русского модернистского романа как предмета исторической и теоретической поэтики.

МГУ им. М.В. Ломоносова (1997—1999 учебные годы). Результаты исследования изложены в 3-х основных публикациях 2000 г.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, библиографии и приложения. Список использованной литературы включает 131 наименование. Приложение содержит материалы к библиографии JI.H. Андреева (1900—2000 гг.): прижизненную критику, русскую эмигрантскую критику, зарубежное литературоведение, отечественное андрееве-дение. Общий объем работы— 140 страниц.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Жанр романа в творчестве Леонида Андреева"

Заключение

В заключении в краткой форме излагаются основные выводы данного исследования:

1) Жанровая структура андреевского романа обогащена мифом и антимифом, драматургическим началом;

3) В романах преобладает антимифологическая линия: миф показан в «Сашке Жегулеве» с т. зр. «критического» панпсихического подхода автора к нему, в «Дневнике Сатаны» — с т. зр. «очуждения».

5) В неомифологизме серебряного века зафиксировано расхождение андреевской антимифологической линии и мифотворческой линии русского символизма. Вместе с тем генетически источник критического подхода к мифу, по-видимому, заключен в литературных явлениях символизма — в «критике мифа» И. Анненского. Можно предположить типологическое сродство андреевского антимифа с мифом как приемом «очуждения» в творчестве Ф. Кафки.

8) Романная дилогия «Сашка Жегулев» и «Дневник Сатаны» о ложном Спасителе и ложном Антихристе может рассматриваться как явление экзистенциалистской неомифологической прозы. В своей антимифологической линии развития андреевский роман представляет разновидность неомифологического романа.

Список научной литературыКаманина, Елена Владимировна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Андреев J1. Собр. соч. В 6 тт. Ред колл.: И.Г. Андреева, Ю.Н. Верченко, В.Н. Чуваков. М.: Худож. лит., 1990—1996.

2. Андреев JI.H. Повести и рассказы. В 2-х тт. / Вступит, сл. В.Н. Чувако-ва. Примеч. В.Н. Чувакова и А.И. Наумовой. М.: Худож. лит., 1971.

3. Андреев Л.Н. S.O.S.: Дневник (1914—1919). Письма (1917—1919). Статьи и интервью (1919). Воспоминания современников (1918—1919) / Под ред. и со вступит, ст. Р. Дэвиса и Б. Хеллмана. М.; СПб.: Феникс; Парюк: Atheneum, 1994. — 598 с.

4. Андреев Л.Н. Проза. Публицистика / Сост., авт. предисл., коммент. справ, и метод, мат. П.В. Басинского. М.: ACT: Олимп, 1998. 699 с. (Школа классики: Кн. для ученика и учителя).

5. Андреев В. Детство: Повесть. М.: Сов. писатель, 1963. 291 с.

6. Белый А. Москва. Драма в пяти действиях. М.: Наследие, 1997. 162 с.

7. Библия. Книги священного писания Ветхого и Нового завета. Канонические. В русском переводе. С параллельными местами. М., 1990.

8. Брехт Б. Стихотворение. Рассказы. Пьесы. Составл., вступит, и примеч. И. Фрадкина. М.: Худож. лит-ра, 1972. (Биб-ка Всемир. лит-ры. Сер. третья. Т. 139). 815 с.

9. Шиллер Ф. Избр.: В 2-х тт. Самара, 1994.

10. Адамович Г. Собр. соч.: В 3 кн. Литературные беседы. СПб.: Алетейя, 1998.

11. Андреев Н. Бунин о Л. Андрееве // Новый журнал. Нью-Йорк, 1978. Кн. 131, с. 210.

12. Андрей Белый и Иванов Разумник. Переписка. СПб.: Atheneum; Феникс, 1998. 736 с,

13. Анненский Ин. Театр Еврипида / Еврипид. Драмы. Пер. с введ. и по-слесл. И.Ф. Анненского. Под ред. и с коммент. Ф.Ф. Зелинского. Т. 1. М.: Сабашниковы, 1916.

14. Арсентьева Н.Н. Концепция утопического сознания в творчестве Леонида Андреева // Арсентьева Н.Н. Становление антиутопического жанра в русской литературе / Моск. пед. гос. ун-т им. В.И. Ленина. М., 1993, с. 221—271.

15. Барковская Н.В. Поэтика символистского романа. Екатеринбург, 1996.

16. Басинский П.В. Ранний Горький и Ницше (Мировоззренческие истоки творчества М. Горького 1892—1906 гг.) Дис. . уч. ст. канд. фил. наук. / Лит. ин-т им. A.M. Горького. —М., 1997.

17. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М.: Худож. лит., 1975. — 502 с.

18. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. 4-е изд. М.: Сов. Россия, 1979, —318 с.

19. Бахтин М.М. Литературно-критические статьи. М., 1986.

20. Бахтин М.М. Собр. соч. В 7 тт. / Ин-т мир. лит. РАН. Т. 5. Работы 1940-х начал 1960-х годов. М.: Русские словари, 1996. — 731 с.

21. Бездомный Н. Леонид Андреев. 1871—1971 // Русская мысль«Ьа Pen-see Russe. Париж, 1971. 22 июля (№ 2852), с. 8.

22. Беззубов В.И. Смех Леонида Андреева // Творчество Леонида Андреева: Исследования и материалы / Курск, гос. пед. ин-т / Редкол.: Г.Б. Курлянд-ская (отв. ред.) и др. / Курск: КГПИ, 1983.

23. Белая Г. История литературы в контексте современной русской теоретической мысли XX века: Искусство. Культура. Жизнь. «Круглый стол»: Каким должен быть курс истории литературы // Вопросы литературы. 1996, с. 5—17.

24. Беньямин В. Франц Кафка. Пер. с нем. и примеч. М. Рудницкого пре-дисл. М. Рыклина. М.: Ad Marginem, 2000. — 319 с. — (Коллекция «Философия по краям»),

25. Боева Г.Н. Идея синтеза в творческих исканиях Л.Н. Андреева. Дис-серт. . канд. филол. наук /Воронеж, гос. ун-т. — Воронеж, 1996.

26. Бочаров С.Г. Сюжеты русской литературы. М.: Языки русской культуры, 1999, — 632 с,

27. Брехт Б. Стихотворения. Рассказы. Пьесы. Составл., вступит, ст. и примеч. И. Фрадкина. М.: Худож. лит., 1972. — 825. — (Б-ка всемирн. лит.).

28. Бройтман С.Н. К генезису постсимволизма (Ранний Мандельштам и Блок) // Постсимволизм как явление культуры. Вып. 2: Материалы междунар. науч. конф. 4—6 марта 1998. М.: РГГУ 1998, с. 28—32.

29. Бройтман С.Н. Наследие М.М. Бахтина и историческая поэтика // Диалог. Карнавал. Хронотоп. Витебск-Москва, 1998. № 4 (25), с. 14—32.

30. Булгаков С. Два града. Исследования о природе общественных идеалов. СПб.: Изд-во РХГИ, 1997. — 589 с.

31. Бунин И.А. Публицистика 1918—1953 годов / Под общ. ред. О.Н. Михайлова; Вступ. ст. О.Н. Михайлова; коммент. С.Н. Морозова, М.: Наследие, 1998. 640 с.

32. Венцлова Т. Вячеслав Иванов и кризис русского символизма // Венц-лова Т. Собеседники на пиру. Статьи о русской литературе. Литва, 1997.

33. Вилявина И.Ю. Художественное своеобразие прозы Л. Андреева: (Зарождение и развитие русского экспрессионизма) Дис. . канд. филол. наук. Астрахань, 1999. — 173 с.

34. Винокур Г.О. Собр. тр.: Ведение в изучении филологии, наук. М.: Лабиринт, 2000. — 192 с.

35. Габричевский А.Г. Пространство и время // Вопросы философии. 1994. №3, с. 134—147.

36. Гайденко И.П. Прорыв к трансцендентному; Новая онтология XX века. М.: Республика, 1997. — 495 с. (Философия на пороге нового тысячелетия).

37. Гартман Н. Эстетика. Пер. с нем. Т.С. Бабищевой и др. Под ред. А.С. Васильева. М.: Изд. иностр. лит. 1958. — 692 с.

38. Гегель Г.В.Ф. Лекции по эстетике. В 2-х т. СПб.: Наука, 1999.

39. Геллер Л. Божественная гармония несвободы: Леонид Андреев и Евгений Замятин // Русская мысль«Ьа Pensee Russe. Париж, 1991. 19 июля (№ 3888), с. 15. То же: Геллер Л. Слово — мера мира. М., 1994, с. 97—102.

40. Гулыга А.В. Эстетика в свете аксиологии. Пятьдесят лет на Ваолхонке / Науч. изд. Отв. ред. сост., авт. предисл.: И.А. Андреева. СПб.: Алетейя, 2000. — 447 с.

41. Доброхотов А. Мысль и образ: возможность встречи // Произведенное и названное: Философские чтения, посвящ. М.К. Мамардашвили. 1995 г. Соредакторы В .А. Кругликов, Ю.Н. Сенокосов. М.: Ad Marginem, 1998, с. 72— 81.

42. Драгомирецкая Н.В. Автор и герой в русской литературе XIX—XX вв. М.: Наука, 1991. 379 с. (АН СССР. Ин-т мир. лит. им. A.M. Горького).

43. Женетт Ж. Фигуры. Работы по поэтике / Общ. ред. и вступит, ст. С. Зенкина. В 2-х т. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1998.

44. Иванов Вяч. Родное и вселенское. Сост., вступит, ст. и примеч. В.М. Толмачева. М.: Республика, 1994. — 428 с. (Мыслители XX века).

45. Иванов Вяч. Вс. О взаимоотношениях символизма, предсимволизма и постсимволизма в русской культуре конца XIX — начала XX века // Литературный процесс и развитие русской культуры 18—20 вв. Тезисы науч. конф. Таллинн, 1985.

46. Иезуитова Л.А. Искусство портрета в романе Л. Андреева «Сашка Жегулев» // Портрет в художественной прозе: Межвуз. сб. науч. тр. Сыктывк.

47. Гос. ун-т им. 50-летия СССР; Редкол.: .Л.Ф. Ершов, проф.-отв. ред. Сыктывкар: Перм. ун-т, 1987, с. 35—47.

48. Ильев С.П. Русский символистский роман: Аспекты поэтики. Киев, 1991. 168 с.

49. Ингарден Р. Очерки по философии литературы Б.: БГК им. ИТ.А. Бо-дуэна де Куртенэ, 1999. — 184 с.

50. Историческая поэтика. Программа курса. Автор-составитель д-р филол. наук С.Н. Бройтман. М.: РГТУК, 1998.

51. Казанский Н.Н. Эксперимент как метод в поэзии, поэтике и в науке о языке // Якобсон Р. Тексты, документы, исследования / Отв. ред. X. Баран, С.И. Гиндин. Редколлегия. М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, 1999. С. 826—832.

52. Каманина Е.В. Из наблюдений над «Сашкой Жегулевым» (К проблеме неомифологического романа) // Леонид Андреев: Материалы и исследования / Ред. В.А. Келдыш, М.В. Козьменко. М.: Наследие, 2000, с. 256—264. — (Ин-т мир. лит. им. A.M. Горького РАН).

53. Каманина Е.В. Роман Леонида Андреева «Сашка Жегулев»: Проблема неомифологизма // Науч. докл. высш. шк. Филологические науки. 2000. № 4. С. 22—30.

54. Как всегда — об авангарде: Антология французского театрального авангарда / Сост. пер. с фр., коммент. С. Исаева. М.: Союзтеатр, 1992. — 288 с.

55. Каранчи Л. Леонид Андреев о психологическом изображении // Sla-vica, XII. Debrecen, 1972, с. 91—104.

56. Келдыш В.А. Повесть Леонида Андреева «Жизнь Василия Фивейско-го» и духовные искания времени // Русская литература. СПб., 1998. № 1, с. 35—43.

57. Келдыш В.А. Достоевский в критике Мережковского //Д.С. Мережковский. Мысль и слово. М.: «Наследие», 1999. С. 207—223.

58. Келли А. Самоцензура и русская интеллигенция 1905—1914 // Вопросы философии. 1900. № 10, с. 52—66.

59. Клинг О.А. Влияние символизма на постсимволистскую поэзию в России 1910-х годов (Проблемы поэтики) // Диссерт. . д-ра филол. наук / МГУ им. М.В. Ломоносова. — М., 1996.

60. Клюге Р.-Д. О русском авангарде, философии Ницше и социалистическом реализме // Вопросы литературы. 1990. № 9, с. 176—191.

61. Козлов Н.П. Философский смысл романа JI. Андреева «Сашка Жегу-лев» // Возвращенные имена русской литературы. Межвуз. сб. науч. тр. Самара, 1994, с. 127—145.

62. Колобаева JI.A. Личность в художественном мире Л. Андреева // Ко-лобаева Л.А. Концепция личности в русской литературе рубежа XIX—XX вв. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1990. Гл. 1, с. 114—147.

63. Колобаева Л.А. Феномен Анненского // Русская словесность. 1996. № 2, с. 35—40.

64. Колобаева Л.А. Феноменологический роман в русской литературе XX в. // Науч. докл. филол. фак-та МГУ. М.: «Диалог-МГУ». Вып. 2, 1998, с. 155— 166.

65. Колобаева Л.А. Долгожданный труд по теории литературы. Рец. на кн. Хализев В.Е. «Вестник МГУ», сер. 9. Филология. 1999. № 6. С. 144—147.

66. Кормилов С.И. М. Бахтин и М. Стеблин — Каменский: две противостоящие и взаимодополняющие концепции смеха // М.Н. Бахтин и философская культура XX века. Проблемы бахтинологии. СПб., 1991.

67. Кормилов С.И. Русская литература после 1917 года как предмет исторической поэтики // Ломоносовские чтения 1994 / Под общ. ред. М.Л. Ремне-вой. М.: Филология, 1994, с. 73—91.

68. Кормилов С.И. Теоретико-литературная концепция Г.Н. Поспелова и проблемы построения современной . теории литературы // Науч. докл. филол. фак-та МГУ. М., 1996. Вып. 1, с. 127—145.

69. Кормилов С.И. Основные понятия теории литературы. Литературное произведение. Проза и стих. В помощь преподавателям, старшеклассникам и абитуриентам. М.: Изд-во МГУ, 1999. 112 с. (Перечитывая классику).

70. Курчаткин А. Иной классик: К 125-летию со дня рождения Леонида Андреева //Русская мысль. Париж, 1996. 25 сент. — 1 окт. (№ 4142), с. 11.

71. Логунова Л.Б. Личность и мировоззрение // Проблема человека в философии. Учеб. пособие для студентов и аспирантов по курсу «Философия». М.: ИГУ и СИ МГУ им. М.В. Ломоносова. 1998. С. 16—30.

72. Медведев П.Н. (Бахтин М.М.) Формальный метод в литературоведении. М.: Лабиринт, 1993.

73. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа / Рос. акад.: Вост. лит.: Шк. яз. рус. культуры. М., 1995. . Ин-т мир. лит. им. A.M. Горького. 2 изд. репринт. 406 с.

74. Минц З.Г. О некоторых «неомифологических» текстах в творчестве русских символистов // Учен. зап. Тартуск. гос. ун-та. 1979. Вып. 459.

75. Магомедова Д.М. Автобиографический миф в творчестве А. Блока. М.: Мартин, 1997. 224 с.

76. Мнемозина. Документы и факты из истории отечественного театра XXв. Исторический альманах. Вып. 2. / Под ред. В.В. Иванова. М.: Эдиториал УРСС, 2000. 496 с.

77. Мущенко Е.Г. Путь к новому роману на рубеже XIX—XX вв. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та. 1986. 185 с.

78. He-Буква <Василевский И.М.> Литературные заметки: Смерть Человека. Леонид Андреев. «Дневник Сатаны». Гельсингфорс. И-во Библион // Последние новости. Париж, 1921. 14 апр. (№ 302), с. 3.

79. Николаев Д.П. Русский историко-литературный процесс и пути его изучения // Освобождение от догм. История русской литературы: состояние и пути изучения. / Отв. ред. Д.П. Николаев. М.: Наследие, 1997. Т. 1, с. 43—78.

80. Ортега-и-Гассет X. Размышления о Дон Кихоте / Пер. с исп. О.В. Журавлева. СПб.: Изд-во С.-Петербург, ун-та, 1997. 332 с.

81. П-ий <Пильский П.М> <Рец. на кн.:> Русская книга. Редактор проф. А.С. Ященко. — Русский книжный магазин «Москва» в Берлине № 1—4 1921г. // Наше слово. Кишинев, 1921. 4 июня (№ 123), с. 3. Отдел: Книга.

82. П-ий <Пильский П.М.> <Рец. на кн.:> Леонид Андреев. Дневник Сатаны. Гельсингфорс. Книгоиздательство «Библион». 1921 // Наше слово. Кишинев, 1921. 11 (№ 128), с. 4. Отдел: Книга.

83. Перфильев А. Мятежная душа: Из воспоминаний о Леониде Андрееве // Русский вестник. Рига, 1944. 18 марта (№ 33), с. 4.

84. Румянцев М.Г. Стиль прозы Леонида Андреева и проблема экспрессионизма в русской литературе начала XX века. Дис. . канд. филол. наук. / Лит. ин-т им. A.M. Горького. М., 1998. — 156 с.

85. Русский авангард 1910-х—1920-х годов и театр. С.-Петербург: «Дмитрий Буланин», 2000. 407 с. (Гос. ин-т искусствознания. Комиссия по изучению искусства авангарда 1910—1920-х годов).

86. Рымарь Н.Т. Введение в теорию романа. Воронеж: Изд-во Воронежск. ун-та. 1989. 268 с.

87. Рымарь Н.Т. Поэтика романа / Под ред. С.А. Голубкова. Куйбышев; Изд-во Сарат. ун-та. Куйбышев, фил. 1990. — 252 с.

88. Сорокин П. Преступление и кара, подвиг и награда. Социологический этюд об основных формах общественного поведения и морали / Вступ. ст., сост. и примеч. В.В. Сапова. СПб.: Изд-во РХГИ, 1999. — 448 с,

89. Степанов Ю.С. Элементы эгоцентрической эстетики в театре Б. Брехта // Степанов Ю.С. Язык и метод. К современной философии языка. М.: «Языки русской культуры», 1998, с. 426—429.

90. Степанов Ю.С. «Интертекст», «интернет», «интерсубъект» (К основаниям сравнительной концептологии) // Доклад. Преварит. выход, данные: Изв. РАН. Сер. литерат. и языка. Т. 60. Вып. 1. 2001.

91. Тамарченко Н.Д. Эпос и драма как «формы времени» // Изв. РАН, т. 53. Сер. лит-ры и языка. 1994, № 1.

92. Тамарченко Н.Д. Русский классический роман XIX века. Проблемы поэтики и типологии жанра. М., 1997. — 203 с.

93. Тамарченко Н.Д. М.М. Бахтин и А.Н. Веселовский (Методология исторической поэтики) // Диалог. Карнавал. Хронотоп. Витебск—Москва, 1998. № 4(25), с. 33—44.

94. Тамарченко Н.Д. Генезис форм «субъективного» времени в эпическом сюжете // Изв. РАН. Сер. лит-ры и языка. 1995. Т. 54. № 5.

95. Татаринов А.В. Формирование мифологического реализма в творчестве Леонида Андреева (1898—1911). Диссерт. . канд. филол. наук / Башкир, гос. ун-т. — Уфа, 1996. — 233 с.

96. Татаринов А.В. Опыты апокрифической стилизации в прозе Леонида Андреева // Филология«РЫ1о1о§1са / Кубанск. гос- ун-т. — Краснодар, 1997. № 11, с. 31—37.

97. Титаренко СЛ. Миф как универсалия символистской культуры и поэтика циклических форм // Серебряный век. Философия, эстетические и художественные искания. Кемерово, 1996.

98. Тихонов А.А. Формы и функции фантастики в русской прозе начала XX века. Диссерт. . канд. филол. наук. Вологда, 1994.

99. Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. М.: Изд. гр. «Прогресс», «Культура», 1995. — 624 с.

100. Т-ский Вл. «Дневник Сатаны (Леонид Андреев) // Воля России. Прага, 1921, 27 февр. (№ 140), с. 4—5.

101. Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977.

102. Тюпа В.И. Художественная реальность как предмет научного познания. Уч. пособие по спецкурсу. Кемерово, 1981.

103. Тюпа В.И. Художественность литературного произведения. Вопросы типологии. Красноярск, 1987.

104. Тюпа В.И. Постсимволизм. Теоретические очерки русской поэзии XX века. Самара, 1998.

105. Тюпа В.И. Неотрадиционализм, или 4-ый постсимволизм // Постсимволизм как явление культуры. Мат. межвуз. конф. 10—11 марта 1995.

106. Тюпа В.И. Эстетика неотрадиционализма // Постсимволизм как явление культуры. Вып. 2. Материалы международ, науч. конф. 4—6 марта 1998 г. / Отв. ред. И.А. Есаулов. М.: РГГУ, 1998, с. 23—27.

107. Тюпа В.И. Архитектоника эстетического дискурса // Бахтинология: Исследования, переводы, публикации. К столетию рождения М.М. Бахтина (1895—1995). Сост., ред. К.Г. Исупов. СПб.: Алетейя, 1995. С. 206—216.

108. Фуко М. Нарушать и наказывать. Рождение тюрьмы. Пер. с фр. Вл. Наумова. Под ред. И. Борисовой. М.: Ad Marginem, 1999. — 479 с.

109. Фальковский Ф. «Дневник Сатаны» Леонида Андреева. Издание «Библиона» в Гельсингфорсе // Путь. Гельсингфорс, 1921. 8 марта (№ 18), с. 2—3.

110. Хализев В.Е. Драма как род литературы (поэтика, генезис, функционирование). М., 1986.

111. Хализев В.Е. Иван Карамазов как русский миф начала XX века // Русская словесность. 1997. № 1.

112. Хализев В.Е. Судьбы категории «эстетическое» в XX веке // Науч. докл. филол. фак-таМГУ. М.: «Диалог-МГУ», 1998. Вып. 2, с. 111—118.

113. Хализев В.Е. Теория литераторы. Учеб. М.: Высш. шк., 1999. — 398 с.

114. Хоружий С.С. Бахтин, Джойс, Люцефер // Бахтинология: Исследования, перевода, публикаций. К столетию рождения М.М. Бахтина (1895— 1995). Сост., ред. К.Г. Исупов. СПб.: Алетейя, 1995. С. 12—26.

115. Цетлин М.О. О творчестве Леонида Андреева // Грядущая Россия. Париж, 1920. Февр. Кн. 2, с. 255—256.

116. Чернец Л.В. Литературные жанры. (Пробл. типологии и поэтики). М.: Изд-во Моск. ун-та, 1982. — 191 с.

117. Чернец Л.В. О поэтике исторической и теоретической (А.Н. Веселов-ский и А.А. Потебня) // Диалог. Карнавал. Хронотоп. Витебск-Москва, 1998. № 4 (25). С. 45—52.

118. Шеллинг Ф. Философия искусства. СПб.: Изд-во «Алетейя», 1996. — 495 с.

119. Шестов Л. Киркегард и экзистенциальная философия (Глас вопиющего в пустыне). М.: «Прогресс» — «Гнозис», 1992. (Философские итоги XX века).

120. Шестов Л. Соч. в 2-х т. М.: Наука, 1993. (Журнал «Вопросы философии», Ин-т Философии РАН).

121. Шилдс Р. Мифологические мотивы в прозе Леонида Андреева: «Жизнь Василия Фивейского» и «Дневник Сатаны». Дипломная работа / МГУ им. М.В. Ломоносова. — М., 1999.

122. Эстетика диссонансов: Межвуз. сб. науч. тр.: (О творчестве Л.Н. Андреева) / Редкол.: Е.А. Михеичева, д. ф. н. (отв. ред.) и др. Орел, 1996. — 159 с.

123. Якобсон P.O. Очередные задачи науки об искусстве // Роман Якобсон: Тексты, документы, исследования / Отв. ред. X. Баран, С.И. Гиндин. Ред-колл. М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, 1999. С. 3—7.