автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Жанровая природа романа Константина Вагинова "Козлиная песнь"

Полный текст автореферата диссертации по теме "Жанровая природа романа Константина Вагинова "Козлиная песнь""

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИИ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

На правах рукописи

ОРЛОВА Марня Александровна

ЖАНРОВАЯ ПРИРОДА РОМАНА КОНСТАНТИНА ВАГИНОВА «КОЗЛИНАЯ ПЕСНЬ»

Специальность 10 01 01 - Русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

ъ

V

#

Санкт-Петербург 2009

003468449

Диссертация выполнена на кафедре истории русской литературы Факультета филологии и искусств Санкт-Петербургского государственного университета

Научный руководитель

доктор филологических наук, профессор Бухаркин Петр Евгеньевич

Официальные оппоненты

доктор филологических наук, профессор Успенская Анна Викторовна

кандидат филологических наук, доцент Цветова Наталья Сергеевна

Ведущая организация

Российский государственный педагогический университет им А И Герцена

Защита состоится <«¿1 » ЛлХХлЛ^ 2009 года в />>Р часов на заседании совета Д 212 232 26 по защите докторских и кандидатских диссертаций при Санкт-Петербургском государственном университете по адресу 199034, г Санкт-Петербург, Университетская наб , д 11, факультет филологии и искусств, ауд

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке им М Горького Санкт-Петербургского государственного университета по адресу 199034, г Санкт-Петербург, Университетская наб , д 7/9

Автореферат разослан «_ Л » ОМ 2009 г

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук, доцент —' С Д Титаренко

Общая характеристика работы

В последние десятилетия пробуждается интерес исследователей к творчеству и

личности Константина Вагинова Имя писателя возвращено в литературный процесс

Однако многие проблемы, возникающие при обращении к его творческому наследию,

нуждаются в дальнейшем исследовании, некоторые важные вопросы не поставлены

Это в полной мере относится к жанровой природе романов Вагинова, в частности,

романа «Козлиная песнь»

Роман Вагинова «Козлиная песнь» — это сложная, многослойная

интеллектуальная проза, наполненная аллюзиями и реминисценциями, отсылающими

читателя к текстам разных эпох и культурных традиций, в преломлении которых

следует искать ключ к пониманию его произведений

Изучение романа Константина Вагинова «Козлиная песнь» связано с рядом

методических проблем, обусловленных отсутствием в современном литературоведении

единого представления о системе жанров и, главным образом, специфическими

особенностями жанра романа В литературоведении закрепилось представление о

романе, как о жанре «молодом», «неготовом», «становящемся», не имеющем ни

собственного канона, ни собственного хронотопа, не позволяющем «стабилизироваться

ни одной из собственных разновидностей» «Роман — единственный становящийся и

еще неготовый жанр»1, — писал в монографии «Эпос и роман» М Бахтин «Роман

пародирует другие жанры (именно как жанры), разоблачает условность их форм и

языка, вытесняет одни жанры, другие вводит в свою собственную конструкцию,

2

переосмысливая и переакцентируя их»

Жанр не является случайным набором черт Это система компонентов формы, которая проникнута глубоким художественным смыслом Она как бы опредметила в своей архитектонике определенную семантику Диссертационное исследование и посвящено выявлению этой семантики и вычленению тех жанровых особенностей, которые лежат в ее основе

Само название романа К Вагинова заявляет проблематику жанровой природы произведения На это не раз обращали внимание исследователи творчества писателя Однако ни в одной работе нельзя встретить не только изучения проблемы, но даже ее постановки Между тем, вынесение в название произведения его жанрового

1 Бахтин М Эпос и роман СПб, 2000 С 194

2 Бахтин М Указ соч С 196

определения свидетельствует о том, что это является значимым элементом авторского замысла «Козлиной песни», важным звеном в понимании произведения Так, М Дрозда отмечает, что автор, приводя жанр в названии или подзаголовке произведения, «играет в жанр», «вызывает определенное ожидание» у читателя, создает «семантическую атмосферу сигнализуемого им жанра, вследствие этого восприятие семантики настоящего жанра протекает на фоне условного»3

Предметом исследования в диссертации является жанровое своеобразие романа К Вагинова «Козлиная песнь»

Такой особенностью творчества К Вагинова как герметичность (идейно-тематическая замкнутость) объясняется необходимость привлечения в качестве дополнительного материала других произведений автора Этим определяется включение в поле исследования ранней прозы писателя (повестей «Звезда Вифлеема» и «Монастырь Господа нашего Аполлона»), стихотворного творчества Этим же обусловлено вовлечение в круг исследуемого материала разных редакций «Козлиной песни», в том числе неопубликованных при жизни автора фрагментов, и романа «Труды и дни Свистонова», который — что представляет особенную важность для работы — является пародийным автометаописанием по отношению к «Козлиной песни»

Цель диссертации состоит в выявлении жанровой природы романа «Козлиная песнь»

Этим определилась постановка следующих задач

1 Анализ таких параметров произведения, как сюжетное построение, композиция, система персонажей, образ автора, культурно-исторический и мифопоэтический контекст произведения, система аллюзий

2 Исследование особенностей трагедийного конфликта «Козлиной песни»

3 Определение места «Козлиной песни» в ряду «петербургских текстов» русской литературы как произведений, трагедийных по своей сути

4 Исследование смехового начала произведения

5 Исследование мифопоэтического семантического поля романа

6 Выявление этимологии соединения различных жанровых начал

3 Дрозда М Нарративные маски русской художественной прозы (от Пушкина до Белого) //Russian Literature XXXV North-Holland, 1994 С 276

Основные положения, выносимые на защиту, можно сформулировать следующим образом

• Трагедийный конфликт реализуется в романе не только на сюжетном уровне, но и на уровне композиционном, образном, ритмическом (антитеза, лежащая в основании трагедийного конфликта, в «Козлиной песни» оказывается основным композиционным приемом)

• В романе прослеживаются черты жанра идиллии (хронотоп, система образов, мифологические отсылки) Пространственно-временное отграничивание героев усиливает расподобление двух культурных парадигм, противоставление которых составляет основу конфликта романа

• Трагедийный конфликт «Козлиной песни» модифицирован за счет сильного смехового начала романа, с одной стороны, и влияния культурно-исторической концепции О Шпенглера (эксплицированное в романе отсутствие борьбы героев с роком, их принятие судьбы как исторической неизбежности) - с другой

• В парадигме петербургских текстов русской литературы роман Вагинова стоит особняком хотя в основании «Козлиной песни» лежит характерная для петербургского мифа эсхатологическая идея гибели города, причины ее и сам образ Петербурга обнаруживают коренное расхождение с каноном Петербургский миф сливается с мифом о Золотом веке, в результате чего меняется традиционная для петербургского текста аксиология (город предстает как прекрасное воплощение культуры и искусства), снимается идея изначальной виновности города, его гибель наступает как следствие исторической необходимости

• Структура «Козлиной песни» обнаруживает пародийность и — что представляется смысловой доминантой романа — автопародийность

• Такие составляющие повествовательной структуры романа как стиль, персонажи, образ автора, ритм образов, фрагментарное построение сюжета свидетельствуют о карнавальной стихии произведения

• «Козлиная песнь» является одним из редких образцов жанра мениппеи в русской литературе

• Важный семантический пласт связан с романной презентацией культа Диониса Система образов и сюжетное движение романа Вагинова соотносится с циклическим движением природы Кроме того, в «Козлиной песни» есть множество отсылок к обрядам, посвященным Дионису В жанровом отношении, помимо менипповой сатиры, «Козлиная песнь» восходит к архаическим культам Диониса, суть которых состояла в соединении плача о гибели божества с ритуальным смехом

Актуальность исследования обусловлена, в первую очередь, неизученностью материала На сегодняшний день в русском литературоведении о писателе нет ни одного монографического труда, объектом рассмотрения которого был бы роман «Козлиная песнь» Кроме того, актуальность диссертации связана с недостаточной неразработанностью проблемы романного жанра в русской литературе авангарда Выводы, сделанные в результате работы, помогают по-новому оценить изучаемое произведение и все творчество писателя в целом, а также вносят вклад в изучение жанра романа нового времени

Методология диссертации определяется ее целями и задачами, а также самим

исследуемым материалом Предлагаемый в диссертации подход к тексту основывается

на представлении о литературном произведении, выработанном в рамках

структурализма, — как об органическом целом «Текст воспринимается не как

механическая сумма составляющих его элементов каждый из них реализуется лишь в

4

отношении к другим элементам и к структурному целому всего текста»

Основными методами диссертации являются сравнительно-исторический и структурно-семантический, в сочетании с элементами мотивно-тематического анализа

Исследование опирается главным образом на материал, к которому есть отсылки в произведениях писателя, и те источники, которые, как достоверно известно, были ему знакомы

— философско-эстетические работы М Бахтина, посвященные изучению жанров романа и мениппеи, а также его теория слова в романе,

4 Лотман Ю М Анализ художественного текста Л , 1972 С 11

— философские сочинения конца XIX - начала XX вв, подвергаемые в романе переосмыслению (Ф Ницше, А Шопенгауэра, О Шпенглера, Вяч Иванова, Вл Соловьева и др),

- модернистские и авангардистские эстетические концепции русского искусства первой трети XX века

В основе исследования лежит современная теория повествования (М Бахтин, В Виноградов, Ю Лотман, Б Успенский, А Чудаков, В Шмид, Р Якобсон), в первую очередь — теория композиции литературного произведения, а также работы о мотиве (И Силантьева, Б Томашевского, О Фрейденберг) и сюжете (А Веселовского, В Кожинова, Э Курциуса, В Проппа, Ю Тынянова, О Фрейденберг, В Шкловского, В Шмида)

В подразделе, посвященном ритму в «Козлиной песни», учитывались приемы поэтизации прозы, описанные в трудах М Гиршмана, А Чичерина, Б Томашевского, А Бермана, А Белого, Л Тимофеева, В Шмида

Изучение проблемы пародии и гротеска в «Козлиной песни» базируется на исследованиях А Морозова, Л Гроссмана, Ю Тынянова, М Бахтина, В Кайзера

Также в работе учитывались концепции романного жанра, выработанные в XX веке (М Бахтин, теория жанра формальной школы (Ю Тынянов), А Михайлов, Е Мелетинский) и историко-литературные и теоретико-литературные исследования, посвященные авангарду (Ю Вапиевой, И Васильева, А Кобринского, Н Харджиева) и творчеству К Вагинова (А Герасимовой, М Липовецкого, Д Московской, Т Никольской, О Шиндиной, Д Шукурова и др )

Научная новизна. Данная диссертационная работа является первым исследованием жанровой природы романа «Козлиная песнь» Проведен детальный анализ произведения как петербургского текста русской литературы, который позволил отметить ряд существенных отклонений «Козлиной песни» от канона петербургского текста русской литературы, в структуре романа выявлен идиллический хронотоп

Научно-практическая значимость работы обусловлена возможностью использования ее результатов при составлении основных курсов «История русской

литературы XX века», «Теория литературы», а также в специальных курсах, посвященных проблемам литературного жанра и истории русского авангарда

Апробация диссертации. Основные положения диссертации излагались в докладах на научных конференциях «XXXV межвузовская филологическая конференция преподавателей и аспирантов» (СПбГУ, 2006), «Международная конференция молодых филологов» (Тарту, Эстония, 2006), «XXXVI межвузовская филологическая конференция преподавателей и аспирантов» (СПбГУ, 2007), «XXXVII межвузовская филологическая конференция преподавателей и аспирантов» (СПбГУ, 2008), «XXXVIII межвузовская филологическая конференция преподавателей и аспирантов» (СПбГУ, 2009), По теме работы опубликовано три статьи Отдельные положения диссертации использовались при чтении лекций, посвященных русскому авангарду 1920-х годов в рамках ассистентской и доцентской практики, а также одного из спецкурсов кафедры истории русской литературы Выводы исследования обсуждались на заседании кафедры истории русской литературы СПбГУ, на аспирантских семинарах

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения Главы диссертации делятся на параграфы Библиография включает 283 позиции

Основное содержание диссертации

Во введении приводится обоснование актуальности избранной темы, формулируются основные цели и задачи исследования, а также обозначаются предмет и методологическая основа диссертации Особое внимание уделяется здесь освещению степени изученности представленной темы в отечественном и зарубежном литературоведении

Первая глава («Трагедийное начало в романе К Вагинова "Козлиная песнь"») посвящена анализу особенностей трагедийного конфликта романа Глава состоит из трех параграфов

В § 1 («Трагедийный конфликт в романе "Козлиная песнь"») исследуется своеобразие лежащего в основании «Козлиной песни» конфликта Он реализуется в романе на различных уровнях текста Важнейший прием, в основе которого лежит трагедийная коллизия конфликта двух культур, — это прием противопоставления разнородных в семантическом, стилистическом, ритмическом отношении элементов текста В романе сталкиваются «старый» и «новый» мир, их антагонизм

демонстрируется на образном уровне (различные характеристики героев, поступки, идеи) и на композиционном (персонажи, их ценности, поступки — все возможные составляющие целостного представления об обеих культурах — постоянно сополагаются на страницах романа) Повествовательная структура текста обнаруживает чередование элементов текста, различных по стилевому регистру, принадлежности тому или иному полюсу бинарных оппозиций романа (высокое/низкое, духовное/ пошлое, старое/новое, культурное/варварское), темпу Благодаря эксплицированному контрасту антагонизм конфликтующих сторон становится особенно заметным

Сюжетное движение идет от расподобления двух полярных реальностей к их уподоблению, слиянию Вячеслав Иванов в статье «О существе трагедии» отмечает, что трагедия — это искусство диады, то есть такое, которое показывает «тезис и антитезис в воплощении» Разрешение изображаемого процесса должно заключаться в «снятии» или упразднении диады «Поскольку последняя будет представлена в искусстве живыми силами, воплощена в личностях, - упразднению подлежат они сами»5 Следует обратить внимание на то, как именно представляется Иванову процесс «упразднения» «им надлежит совлечься себя самих, стать по существу иными, чем прежде, — или погибнуть»6 Главным в сюжетном отношении в «Козлиной песни» является мотив изменения героев, их мира в узком смысле (их быта и образа жизни), и в самом широком (исторической действительности) Они становятся «иными, чем прежде» Мотив превращения сопровождается в «Козлиной песни» появлением образа змеи, как воплощения бесовского, хтонического начала

В событии изменения персонажа заложена некоторая парадоксальность С одной стороны, гибель героя предполагается самим жанром трагедии, обозначенным уже в заглавии романа Однако, как показано в первой главе диссертации, герои, вступив в конфликт с миром, не борются они знают, что обречены Герои после гибели их идеалов не несчастны (что являлось обязательным условием трагедии как жанра) Таким образом, они оказываются героями романными, а не эпическими, не трагедийными М Бахтин в работе «Эпос и роман» указал некоторые свойства романного героя «герой романа не должен быть «героичным» ни в эпическом, ни в трагическом смысле этого слова он должен объединять в себе как положительные, так и отрицательные черты, как низкие, так и высокие, как смешные, так и серьезные,

5 Вячеслав Иванов Предчувствия и предвестия М,1991 С 47

'Тамже

герой должен быть показан не как готовый и неизменный, а как становящийся,

изменяющийся, воспитуемый жизнью» и далее «Эпический и трагический герой ничто

вне своей судьбы и обусловленного ею сюжета, он не может стать героем иной судьбы, 7

иного сюжета»

Герои «Козлиной песни» кажутся в полной мере романными героями На это, в частности, указывает следующая фраза повествователя произведения «Автор все время пытался спасти Тептелкина, но спасти Тептелкина ему не удалось Совсем не в бедности после отречения жил Тептелкин Совсем не малое место занял он в жизни, никогда его не охватывало сомненье в самом себе, никогда Тептелкин не думал, что он не принадлежит к высокой культуре, не себя, а свою мечту счет он ложью»8

Изменившись, герои «Козлиной песни» получают новые имена Разрушается целостность персонажа, поскольку одним из главных формальных признаков его единства в тексте является категория имени9 Переименование можно сопоставить с фольклорным обрядом перехода Присвоение нового статуса всегда сопровождается имянаречением Герои тоже как бы совершают обряд перехода Они обретают новый статус, меняя род деятельности с сакральной (филология, в системе ценностей «Козлиной песни» — черта, отделяющая их от нового, чуждого мира) на профанную Опошливание, овеществление становится главным свидетельством перехода героев из одного мироустройства в другое В этой своеобразной идеологической и духовной гибели героев заключается трагедийное начало «Козлиной песни»

§ 2 («Античные мотивы Идиллия в структуре "Козлиной песни"») посвящен исследованию роли античного семантического пласта в романе, а также выявлению в структуре «Козлиной песни» элементов жанра идиллии.

Известно, что Ватинов воспринимал события первой четверти двадцатого века через призму античности он проводил параллель между революцией в России и последовавшими за ней событиями и падением Римской империи, вместе с которым пришел конец и античному искусству Эти две эпохи переплетаются не только в «Козлиной песни», но и в других произведениях писателя (стихотворениях и ранней прозе) Гибель античной цивилизации неизбежно повлекла за собой замещение одной

7 Бахтин М М Указ Соч С 398,423

8 Вагинов К Козлиная песнь Труды и дни Свистонова Бамбочада М, 1989 С 206

9 См , напр, Тынянов Ю Проблема стихотворного языка Статьи М.1965 С 27

существовавшей культуры новой, варварской, и старой языческой религии -христианством Вагинов, адепт античности, видит в происходящем в России в 1910-20-х годах сравнимую по силе катастрофу, а в русской дворянской культуре — аналог культуры древнегреческой и древнеримской Античность выступает своего рода Золотым веком в произведениях писателя

В произведениях Вагинова происходит слияние пространства и времени Петербурга и античности (Особенно явно это эксплицировано в повестях «Монастырь господа нашего Аполлона» и «Звезда Вифлеема», стихотворном творчестве) Важно, что в романе «Козлиная песнь» такое совмещение происходит только в эпизодах, повествующих о персонажах, относящихся к уходящей эпохе Если в начале романа (до «изменения» героев) Тептелкин, Неизвестный поэт н персонажи их круга каждый раз помещались в подобное пространственно-временное поле, то по мере движения сюжета они постепенно переходят в профанные время и пространство Ленинграда 1920-х годов

Перемещение героев романа из одного хронотопа в другой является следствием изменения их идеологии и - глубже - трансформации их личностей Большое значение для понимания конфликта произведения, его сюжетно-тематического движения играет тот факт, что хронотоп, в котором герои пребывают в начале романа, идиллический Он разрушается что делает конфликт «Козлиной песни» более напряженным В начале романа герои дистанцированы от реального мира - послереволюционной советской действительности Отграниченность создается с помощью множества факторов В самом общем смысле это эксплицированная в романе противопоставленность людям новой эпохи (культура - отсутствие культуры) и самому новому миру Отгороженность героев выражена в тексте тем более явно, что она включает в себя пространство и время Персонажи как бы существуют в другом мире, не соприкасающемся с реальным

Пространственной ограниченности в прямом смысле в «Козлиной песни» нет Однако в поле зрения героев всегда попадают только те объекты, которые связаны либо с уходящей эпохой, либо с культурой античности Герои видят древнеримские статуи и прекрасные дворцы, среди них они находятся

Время и место нахождения героев отделено от реальности именно своей связью с культурой прошлого Герои «Козлиной песни», несмотря на их передвижения и неприкрепленность к какому-либо месту, живут в замкнутом мире своей культуры Так формируются некие инвариантные пространство и время Петербурга и Ленинграда Релевантными признаками пространства в «Козлиной песни» являются не

географические координаты, не фактическое перемещение героев, а метафорическое, связанное с модификацией их сознания

В тексте «Козлиной песни» есть немало прямых отсылок к жанру идиллии и к ее разновидности — пасторали к этому жанру отсылают игра на флейте и танцы персонажей, в романе упоминаются пастушеский роман «Аркадия» итальянского поэта XV века Саннадзаро, имя Баттисты Гварини, автора изысканных мадригалов и «трагикомической пасторали» «Верный пастух» и «Учебника трагикомической поэзии» (1601-02), наконец, имя Лонга, автора знаменитого «Дафниса и Хлои» Идиллический хронотоп в «Козлиной песни» можно обозначить как «культурологический», или «башенный»

И циклическое время, и полное незнание быта, и ориентация на некий «Золотой век», тгороженность от внешнего мира, - все эти конститутивные черты идиллии присутствуют в «Козлиной песни» Если Бахтин определяет любовную идиллию как «жизнь, которая сведена к совершенно сублимированной любви», то «Козлиная песнь» представляет собой описание жизни, которая целиком сведена к «сублимированному» творчеству и искусству Выход героев в реальный мир приводит к разрушению идиллии как жанра

Сюжетное развитие романа — движение героев к духовной и душевой деградации — во многом являет собой иллюстрацию представлений Освальда Шпенглера о том, как происходит гибель культуры Суть представлений героев «Козлиной песни» тоже восходит к шпенглеровской идее циклического движения истории В романе есть прямые отсылки к работе О Шпенглера «Закат Европы»

Благодаря влиянию концепции Шпенглера привычное развертывание трагического конфликта — борьба героя с роком — в «Козлиной песни» отсутствует Герои романа осознают неизбежность гибели их эпохи и считают борьбу бессмысленной

Для полноты рассмотрения трагедийного начала «Козлиной песни» в § 3 («"Козлиная песнь»" К Вагинова и петербургский текст русской литературы») роман анализируется как часть петербургского текста русской литературы, в основе которого лежит трагедийный конфликт Структурные особенности, сближающие петербургский текст с жанром трагедии, отмечали исследователи в работах, посвященных отдельным

произведениям русской литературы10 «Козлиная песнь» входит в петербургский текст, поскольку образ Петербурга играет в произведении важнейшую смысло- и сюжетообразующую роль Значительная составляющая конфликта «Козлиной песни» — традиционный для петербургского текста эсхатологический миф о неизбежной гибели города Роман начинается словами «Теперь нет Петербурга Есть Ленинград, но Ленинград нас не касается < >»" Характерное для петербургского текста «лиминальное», пограничное положение («на краю, над бездной, на грани смерти»12) в «Козлиной песни» усугубляется тем, что предстает в своей предельной форме исчезновение города и его жителей не предсказывается в каких-либо апокалиптических видениях и пророчествах, оно визуализовано в тексте

Своеобразие «Козлиной песни» заключается в существенном отклонении от привычной трактовки петербургского мифа, в основе которого традиционно лежит мысль о том, что над Петербургом с самого его основания тяготело проклятье Петербургский миф представляет собой сложное семиотическое образование, синтезирующее, как правило, миф космогонический и им же порожденный миф эсхатологический В «Козлиной песни» же причина гибели города иная она трансформирована концепцией Шпенглера Все происходящее — не более чем неизбежная историческая закономерность Два мира (две цивилизации) противопоставлены в романе как старое и новое и как культура - варварство Характерная для петербургского текста антитеза «культура - стихия» модифицируется в «Козлиной песни» и становится антитезой «культура - отсутствие культуры» И стихия природы (обычно воплощаемая в форме наводнения, пожара) в романе Вагинова превращается в стихию варварства нового времени Оно хаотично и, как следствие, противостоит космосу петербургского пространства

Отсюда следует еще одна особенность «Козлиной песни» как своеобразного воплощения петербургского текста — изменение аксиологии В романе отсутствует мотив виновности города и его создателя Образ Петербурга - это квинтэссенция

10 Обобщение подобных формальных признаков произведено П Е Кухаркиным в статье «Петербургская боль (трагедия классицизма и Петербургский текст русской литературы)» -Бухаркин П Е Петербургская боль (трагедия классицизма и Петербургский текст русской литературы) // Существует ли Петербургский текст''СПб, 2005 СС 106-123

"ВагиновК Козлиная песнь С 20

12 Топоров В Н Петербург и петербургский текст русской литературы // Семиотика города и городской культуры СПб, Тарту, 1984 С 65

культуры, искусства и гармонии, он связан с уходящей культурой Петербург изображается в романе разрушающимся, оставленным жителями, это заброшенные руины в прошлом прекрасного города (через произведение проходят устойчивые эпитеты «опустевший», «пустой», «пустынный», «развалины», «тишина», «разрушение», «запустение» и т п) Подобный образ возникает в «Козлиной песни» параллельно с образом новой жизни — молодой, полной силы Благодаря такому контрасту — важнейшему композиционному приему произведения — семантика описания усиливается Пространство «Козлиной песни» двоится одновременно сосуществуют умирающий Петербург и молодой Ленинград

Представляется, что причины такой нетипичной трактовки образа Петербурга в романе следует искать в общем восприятии писателем русской истории и культуры дореволюционного периода Образ Петербурга сливается с образом древнего Рима, рушащегося под натиском варварских племен Соединение это делает оппозицию «культура - отсутствие культуры» в романе крайне напряженной, уподобляя Петербург «новому Риму», петербургский период русской истории — Золотому веку Римской империи, а ту цивилизацию, которая приходит ему на смену — варварской В романе Вагинова петербургский миф соединяется с мифом античным, и в этом заключается еще одно существенное его отличие от петербургского текста русской литературы

Во второй главе диссертационной работы («Смеховое начало в романе Константина Вагинова "Козлиная песнь"») анализируется роль смеха в «Козлиной песни» Он в значительной мере трансформирует семантику трагедийного конфликта произведения, делает его менее напряженным

В § 1 («Гротеск как определяющий стилевой принцип романа К Вагинова "Козлиная песнь"») рассматривается гротескное начало «Козлиной песни»

Два антагонистических принципа текстопорождения (смеховой и трагедийный) в романе оказываются не просто антитетическими Мир в «Козлиной песни» деформирован, искажен гротескно

Гротескной трансформации подвергаются оба звена лежащей в основе произведения оппозиции («старое» и «новое») Гротеск в романе Вагинова играет роль приема создания иронии и пародии, а, значит, осмеяния Следовательно, напряжение конфликта отчасти снимается, ведь осмеивается в «Козлиной песни» в равной мере все, что попадает в поле зрения повествователя В основе гротеска, как известно, лежит парадокс, алогизм, соединение несоединимого «Диалектическое взаимодействие

полюсов гротеска подчеркивает, что в нем - сближение, взаимосвязь противоположностей»13 Гротеск в «Козлиной песни» проявляется на разных уровнях произведения Он оказывается не просто приемом, но универсальным принципом, который организует «не те или иные моменты повествования, а художественную

14

структуру в целом»

Образы персонажей гротескно искажены Герой «Козлиной песни» всегда находится на стыке стилевых манер Подобное соединение несоединимого, гротескно искажающее образ, служит для создания иронии Сниженный контекст делает возвышенные мысли персонажей смешными, развенчивает их Эстетика гротеска утверждает разоблачает показное провозглашение высоких идеалов, которое на самом деле скрывает аморальную суть человека В персонажах «Козлиной песни» заложено противоречие Образы героев состоят из взаимоисключающих ипостасей (в основе гротеска «Козлиной песни» - катахреза)

Стиль романа гротескный Как уже отмечалось, важнейшим композиционным приемом произведения является соположение разнородных элементов, относящихся к противоборствующим полюсам романа Сталкиваются не только герои — идеологические антагонисты, не только высокое и низкое, принадлежащее к разным культурам Описываемый прием соположения порождает деформацию стиля Это создает также особый ритм повествования — многообразный, капейдоскопичный, рваный Ритм появляется, кроме того, за счет «зарифмованных», устойчивых мотивов, как бы закрепленных за каждым персонажем

«Козлиная песнь» не имеет единого действия Короткие, обрывающиеся на полуслове фрагменты повествования иногда даже не обладают внутренней смысловой цельностью, завершенностью Они не связаны между собой ни единством времени, ни единством места Связывает фрагменты пронизывающая весь роман идеология нескольких постоянных героев (идея избранности, миссия сохранения культуры, связь с античностью) и образ повествователя Ценность каждого эпизода — не в событии, а в идейном наполнении, в том, чтобы высветить несостоятельность персонажей

Гротескная природа романа особенно отчетливо проявляется в образе повествователя, в его соотношении с образами персонажей Настоящий гротескный текст 19-20 вв отличается тем, что «образ литературного субъекта (ведущего

13 Пинский Л Е Реализм эпохи возрождения М.1961 С 119-120

14 Николаев Д П Сатира Щедрина и реалистический гротеск М, 1977 С 83

персонажа и/или повествователя) строится на переходе границ между разными сознаниями — вплоть до утраты идентичности каждого из их носителей»15

В «Козлиной песни» образ повествователя сложен Одна его ипостась — так называемый «всезнающий» невидимый повествователь, знание которого о происходящем никак не мотивировано Иногда появляется другая его ипостась — персонаж, некий псевдоавтор, «писатель», который, по мнению героев, должен «воспеть их и их чувства», но который не только воспевает их, но и смеется над ними Он встречается с персонажами, им же описываемыми в произведении, находится с ними в одном пространстве, одном времени, вступает с ними в контакт разговаривает и даже советуется по поводу создания своего романа, появляется Ich-eгzahlung Однако и герои произведения обсуждают и осуждают автора (в таких эпизодах степень доверия персонажу больше, чем повествователю)

В романе гротескному искажению подвергается и сама категория жанра Гибридизация жанра в творчестве К Вагинова является намеренной (сама идея встречается не только в «Козлиной песни», но и в поздних романах) В то же время подобное смешение жанров и стилей характерно для жанра романа в целом Так же, как и сам гротеск, как воплощение становления, нестабильности жизни характерен для жанра романа нового времени и — шире — для искусства переходных периодов16 В романе Вагинова эта неустойчивость связана, в первую очередь, со структурой повествования (формой самого рассказывания), то есть с тем повествовательным субъектом, который и совмещает на уровне стиля противоположные начала

В § 2 («Пародия в романе К Вагинова "Козлиная песнь"») рассматривается пародийная сторона «Козлиной песни»

Пародийная направленность в «Козлиной песни» проявляется по-разному и прежде всего в особом характере мимесиса Роман Вагинова многие литературоведы

15 Тамарченко Н Д Эстетика гротеска и поэтика романа (о значении системы идей и понятий М М Бахтина для современной науки) // Гротеск в литературе Материалы конференции к 75-лстию профессора Ю В Манна Тверь, 2004 С 11

" В противоположность искусству переходных периодов - в литературе классицизма герой и в целом стиль произведения совершенно устойчивы и цельны, неизбежным следствием чего становится некоторая условность, нерсалистичность искусства этой эпохи

определяют как «роман с ключом» Прототипичноеть произведения давно раскрыта в работах Т Никольской, Вл Эрля, Н Чуковского и других исследователей Однако, герои, легко узнаваемые читателями-современниками, предстают в пародийном по отношению к своим прототипам виде Персонажи «Козлиной песни», приверженцы самых высоких устремлений, постоянно оказываются в негероических положениях, совершают негероические поступки Постулируемые ими идеалы разнятся с их повседневными, прозаическими, чаще всего пошлыми поступками Подобный контраст характерен для пародии (травестирование образов героев) сам факт такого соотнесения высокого и низкого заставляет усомниться в том, что высокое подлинно

Пародийность возникает в смешения составляющих разных систем Так, например, помещение ключевого для символистов кода «идет, как за звездой» в подчеркнуто повседневный, обыденный контекст, вызывает искажение системы Это вносит разрушительное, деструктивное начало Ирония становится средством создания пародии Роман оказывается насмешкой над всем, что попадает в поле изображения повествователя Высокое сопрягается с низким, низкое — с высоким, высмеивается и то, и другое Объектами пародийного осмеяния, благодаря прототипической и интертекстуальной основе произведения, оказываются не только конкретные лица, но и идеи, им близкие, их собственные концепции Одни реализуются в произведении на сюжетном уровне, другие находят отражение в репликах героев «Козлиная песнь» иллюстрирует некоторых эстетических теорий символизма, акмеизма, ОБЭРИУ, формальной школы и др

Всеохватность смехового начала романа выражается в огромном претекстовом поле, пародийно преломленном в произведении Смех «Козлиной песни» универсален Смех захватывает не только внешний мир, не только объект изображения Смех повествователя «Козлиной песни» адресован, в первую очередь, самому себе Таким образом, особое значение для понимания произведения играет автопародия Эта особенность ярко отражена в «Козлиной песни» и является важнейшей частью смыслового ядра произведения В конце произведения повествователь говорит о самом себе, утверждая свое тождество с героями «Я добр, - размышляю я, - я по-тептелкински прекраснодушен, я обладаю тончайшим вкусом Кости Ротикова, концепцией неизвестного поэта, простоватостью Тептелкина Я сделан из теста моих

героев»17 Смех, жестокий и уничтожающий, направлен в первую очередь на самого повествователя, и в этом - важнейшая особенность смеха в «Козлиной песни»

Для «Козлиной песни» важно то, что пародирование ее носит не чисто снижающий, отрицающий характер Пародирование в произведении амбивалентно

В результате сопоставительного анализа оказывается, что в идеях героев «Козлиной песни» обнаруживаются убеждения конкретного автора (К Вагинова) они эксплицированы во всем его творчестве — в стихах и ранней прозе Писатель наделяет действующих лиц романа своими мыслями и даже некоторыми своими внешними чертами, герои автобиографичны

§ 3 («Карнавал и мениппея в романе К Вагинова "Козлиная песнь"») посвящен карнавальному началу в «Козлиной песни»

В «Козлиной песни» нашли воплощение теоретические искания М Бахтина в

области мениппеи и карнавализации литературы Стихия карнавала — стихия

разгульного, разнузданного, но творящего, позитивного хаоса обновления «Козлиная

песнь» пронизана разоблачающим смеховым, карнавальным началом, разрушительным

и обновляющим В первой трети XX века в русской литературе возрастает интерес к

низким народным жанрам — балагану, райку Б Гаспаров находит этому причину в

18

апокалиптичности карнавала и родственных ему форм Карнавально-балаганное начало проявляется в описанном выше сюжетно-композиционном построении «Козлиной песни» (как бы отрывочные сцены из жизни героев) Другим элементом карнавальной стилистики в «Козлиной песни» является сопряжение высокого и низкого, «святости и кощунства», «пафоса и глумления»19

Кроме непосредственно карнавала, в романе отчетливо проявляются признаки мениппеи, как их описал Бахтин Важным конститутивным признаком мениппеи, присутствующим в романе К Вагинова, является автопародийное начало Само

17 Козлиная псснь С 189

" «Сам феномен карнавала представляет отрицание, разрушение привычного мира, разрушение и осмеяние традиционного «гуманистического» искусства и традиционного отношения к нему См Гаспаров Б Тема святочного карнавала в поэме А Блока «Двенадцать» // Гаспаров Б Литературные лейтмотивы М , 1994 С 4-27

19 Гаспаров Б Указ соч С 20

понятие менипповой сатиры воплощено в «Козлиной песни» на уровне стиля -быстрого перехода с высокого к низкому, мгновенного и неожиданного переключения регистров Сюжет фрагментарен, выстроить единую линию не представляется возможным, эпизоды часто остаются незавершенными Герои выписаны схематично, психологические мотивировки их поступков почти всегда отсутствуют или лишь намечены

В третьей главе диссертационной работы («Ритуальное начало в романе К Вагинова "Козлиная песнь"») исследуется тот семантический пласт романа, который восходит к архаическим культам, явившимся предтечей и трагедии, и мениппеи, то есть лежащих в основе определяющих структуру романа текстопорождающих стратегий

Соединение трагического начала со смеховым уходит корнями в древние культы богов плодородия, особенностью служения которым было сочетание оплакивания и «срамословия» идола божества Культ плодородия связан с репродуктивными обрядами, направленными на воскресение жизни, которая каждую зиму обречена на гибель Этот обряд прослеживается во многих языческих культах земледельческих стран

Ритуальный смех амбивалентен, как и смех карнавальный Он направлен на умерщвление и связан с радостью будущего воскресения (В романе Вагинова Феникс сгорает на костре, улыбаясь) «Тем самым миф и ритуал календарного типа превращаются в своеобразную эсхатологию, выражающую надежду на бессмертие 20

души»

§ 1 («Культ Диониса») посвящен рассмотрению культа Диониса как культурного явления В «Козлиной песни» находит отражение один из важнейших ритуалов подобного рода — растерзание и похороны идола бога Диониса Собственно отсылкой к древнегреческому источнику является само название романа — «Козлиная псснь» Козлами в древней Греции называли служителей бога Диониса, имитировавших сатиров и для этого облачавшихся в козлиные шкуры Их действа неизменно сочетали оплакивание умирающего бога с жестоким и безжалостным растерзанием его идола, буйной и разнузданной веселой пляской, насмешками и надругательством над богом (в этом заключается понятие ритуального смеха)

Конечно, дионисийский культ воспринимался Вагиновым не непосредственно, а через его философское осмысление в эстетической мысли начала XX века

20 Мслстинский Е Поэтика мифа М, 1976 С 221

Дионисийская тема стала популярной в Европе после выхода книги Ф Ницше «Рождение трагедии из духа музыки» и попала в творчество Вагинова через лекции и работы Вяч Иванова, посвященные этой теме21 Дионисийский обряд представлен в романе в его литературной трансформации

Дионисийский пласт в романе можно разбить на определенные тематические группы Эта проблема рассматривается в § 2 («Отсылки к дионисийскому культу в образной системе романа»)

Главной составляющей дионисийской темы романа является тема природы (которая и породила миф и культ греческого бога) Тема природы в романе реализуется в образах сада, дерева с опадающими листьями, разлагающегося, гниющего плода и смены времен года

Образ природы отсылает читателя к идее вечного возвращения и воскресения Герои верят в возвращение их культуры спустя некоторое время Круговорот прослеживается на уровне сюжета — начинается роман весной, а заканчивается зимой, что совпадает с земледельческим годом и жизнью растительной Тема увядания природы, осени, часто появляется в «Козлиной песни» Умирающая эпоха, уходящая культура и герои — метонимически с ней связанные и погибающие как часть ее — отождествляются с этим временем года

Важным представляется образ сада Он соединяется в романе с мотивом изменения - двигателем сюжета произведения - и демонстрирует тем самым свою связь с уходящей культурой (потому что, как она и как герои произведения, он деформируется) С другой стороны, как часть неизбежно увядающей осенью природы, он демонстрирует отождествление гибели эпохи с гибелью растительной жизни (процессы изменения обоих в романе зарифмованы, идут параллельно друг другу) Образ сада объединяется в художественной системе Вагинова с образом парка, который появляется в тексте «Козлиной песни» и воплощает собой слияние природы и культуры

В тексте романа присутствуют отсылки к музыкальному сопровождению дионисийских ритуалов В этой связи можно упомянуть случаи появления звуковых элементов дионисийского кода — образов авлетрид и систр Музыка Диониса, как утверждал Ницше, — первооснова всякого творчества Поэтому так важно, что

21 См, напр «Эллинская религия страдающего бога», 1904, «Религия Диониса», 1905, докторская диссертация «Дионис и прадионисийство» (написана в 1921, опубликована в 1923 в Баку) Достоевский и роман-трагедия//Русская Мысль 1911 май-июнь

повествователь «Козлиной песни» и герой романа Неизвестный поэт слышат ее Так,

наступает в действии романа момент, когда герой не способен больше к написанию

стихов, и «музыка, которую он слышал, когда писал их, давно смолкла для него» Сам

процесс творчества главного героя романа — Неизвестного поэта — является

совершенно очевидной отсылкой к культу Диониса он пытается намеренно ввергнуть

себя в дионисийское состояние (священное, пророческое безумие), пытается

соприкоснуться с хаосом шопенгауэровской мировой воли, чтобы потом облечь его в

прекрасную аполлоническую форму творчества

«Козлиная песнь» дионисийна по самой сути своей, ведь в основе ее — диада (две

культуры, сменяющие друг друга), а все дионисийское антиномично по своей природе

Осмысление мифопоэтического пласта произведения позволяет лучше и глубже

понять особенности трагедийного конфликта романа Мотив пограничного бытия,

пересечения границы в романе представляет собой не просто переход из одной

культуры в другую, а сакральный обрядовый акт перехода Такое действо в фольклоре

бывает «сопряжено с утратой самотождественности и разрушением изначально

заданной структуры — с утратой и разрушением, которые служат условием

22

последующего воссоздания, возрождения, продуктивности»

§ 3 («Смех и плач календарный обряд в романе») посвящен проблеме соединения смеха и плача в романе, как форме провления дионисийского начала

Ритуальный плач в дионисийских обрядах был связан с гибелью бога, а растерзание его чучела имитировало процесс распадения, разложения растения на семена, из которых весной возродится жизнь Метафорическое умерщвление в романе происходит на различных уровнях С одной стороны, это ритуальный смех, глумление С другой — мотив смерти присутствует в образной системе романа образ поздней осени, умирания природы, образы башни, крепости и острова содержат отсылку к загробному миру

Мотив гибели бога претерпевает в «Козлиной песни» литературную трансформацию, которая определяется модернистской концепцией мира как текста, приоритета интеллектуальной творческой деятельности по отношению к реальности Творящее сознание противопоставлено в ней «бессознательной инерционности стадной

22 Виролайнсн М Н Петровский «парадиз» как модель Петербургского текста // Существует ли Петербургский текст'' СПб, 2005 С 59

жизни» Идея героев Вагинова создать башню из слоновой кости во многом — воплощение этой модернистской концепции Однако у произведения есть обратная сторона Создаваемый повествователем мир связывается им самим с загробным царством Он готовит «гробик двадцати семи годам своей жизни»24 Повествователь отсылает читателя к авангардной идее о том, что любое проявление жизни, запечатленное в литературном произведении, перестает существовать

В контексте описанной выше дионисийской темы пародирование и автопародирование в романе представляет собой отсылку к ритуальному поруганию идола и — далее — к распадению его прототипа — природы — на семена Эпизоды же, повествующие о гибели культуры и ее приверженцев, проникнуты лиризмом и являются метафорой оплакивания божества Распределение автором своих черт, биографических деталей, привычек и пристрастий между героями подобно растворению жреца в божестве, забытью, в которое он впадает, забывая самого себя

Особенность дионисийской религии в том, что «жертва и жрец объединяются как тождество» (Вяч Иванов) Автор «Козлиной песни» — одновременно и жрец, совершающий обряд оплакивания и глумления, и жертва, ведь обряд совершается и над ним самим Получается, что целью творческого акта было совершение ритуального разъятия и оплакивания своих убеждений В следующем романе Вагинова - «Труды и дни Свистонова» - пародийное осмысление автором его собственного создания «Козлиной песни» Этот автометатекст является важнейшим материалом для анализа этого творческого акта Прототипы героев Свистонова, увидев свои образы в его романе, переживают духовную смерть, сам Свистонов, закончив писать, почувствовал, что целиком перешел в свое произведение, что жизнь потеряла смысл Повествователь «Козлиной песни» делает это намеренно, имитируя акт ритуального разъятия (распадение на нескольких героев) и метафорического умерщвления путем ритуального осмеяния и одновременного оплакивания

Идея будущего воскресения бога перекликается с мыслью персонажей и повествователя романа о будущем воскрешении культуры, следующем за ее смертью в рамках представления о циклическом развитии цивилизации В конце романа снова

23 Липовсцкий М Метапрозаичсский стиль Константина Ваганова (роман «Труды и дни Свистонова») // XX век Литература Стиль Екатеринбург, 1996 Вып 2 С 84

24 Вагинов К Козлиная песнь С 19

появляется образ светлого и прекрасного Петербурга, наступает весна, повествователь пьет со своими «реальными друзьями» за искусство, которое не боится смерти Происходит возрождение, и как в трагедии и дионисийском обряде, появляется катарсическое чувство освобождения, очищения С другой стороны, роман представляет собой не что иное, как сплав всего того, что казалось повествователю ценным и значимым И функция его — в сохранении культуры для будущих поколений, о чем мечтали герои произведения Учитывая автобиографичность персонажей и образа повествователя, сам текст «Козлиной песни» оказывается как бы квинтэссенцией уходящей культуры,той башней, которая сохранит и воскресит ее для потомков

Можно говорить, таким образом, о том, что в жанровом отношении «Козлиная песнь» восходит к дионисийским обрядам, роман воплощает в себе некий культ умерщвления божества культуры и идеалов автора

Положения диссертации нашли отражение в следующих публикациях:

Орлова М Роман Константина Вагинова «Козлиная песнь» проблема названия в структуре произведения // Материалы XXXV международной филологической конференции Вып 17 История русской литературы СПб , 2006 С 160-171

Орлова М Жанровые особенности романа К Вагинова «Козлиная песнь» // Русская филология 18 Сборник научных работ молодых филологов Тарту, 2007 С 98 -103

Орлова М Образ Петербурга в романе Константина Вагинова «Козлиная песнь» // Вестник Санкт-Петербургского Университета Сер 9 Филология Востоковедение Журналистика Вып 2 4 2 СПб , 2007 С 42-49

Подписано в печать 14 04 2009г Формат 60x84 1/16 Бумага офсетная. Печать офсетная. Уел печ л 1,4 Тираж 100 экз Заказ № 1165

Отпечатано в ООО «Издательство "JIEMA"»

199004, Россия, Санкт-Петербург, В О , Средний пр , д 24, тел /факс 323-67-74 e-mail: izd_lema@mail ru http //www lemaprint ru

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Орлова, Мария Александровна

Введение

Глава первая «Трагедийное начало в романе К. Вагинова "Козлиная песнь"» »

§ 1 .Трагедийный конфликт в романе «Козлиная песнь»

§ 2.Античные мотивы. Идиллия вруктуре «Козлиной песни»с.

§ 3.«Козлиная песнь» К. Вагинова как петербургский текст русской литературы

Глава вторая «Смеховое начало в романе К. Вагинова "Козлиная песнь"» $ 1 .Гротеск как определяющийилевой принцип романа К. Вагинова «Козлиная песнь»

§ 2.Пародия в романе К. Вагинова «Козлиная песнь»

§ 3 .Карнавал и мениппея в романе К. Вагинова «Козлиная песнь»

Глава третья «Ритуальное начало в романе К. Вагинова "Козлиная песнь"»

§ 1. Культ Диониса

§2. Отсылки к дионисийскому культу в образной системе романа

§З.Смех и плач: календарный обряд в романе

Введение диссертации2009 год, автореферат по филологии, Орлова, Мария Александровна

В последние десятилетия происходит переосмысление литературного процесса. Появляются так называемые возвращенные имена, запрещенные в советскую эпоху, и те писатели, творчество которых не имело широкого резонанса и было просто забыто.

Имя Константина Вагинова на протяжении полувека было известно лишь узкому кругу историков литературы, интересовавшихся обэриутами и немногим знатокам-библиофилам.

При жизни писатель опубликовал три сборника стихотворений («Путешествие в хаос» - 1921, «Стихотворения» - 1926 и «Опыты соединения слов посредством ритма» - 1931) и три романа («Козлиная песнь» - 1928, «Труды и дни Свистонова» - 1929 и «Бамбочада» - 1931). Четвертый роман - «Гарпагониана» (1933-1934) впервые вышел за границей - в США - только в 1983 году. В 1920-е годы Вагинов был известной фигурой литературного Петрограда. Как следует из его неопубликованной автобиографии, он «состоял во всех петербургских поэтических организациях»1: «Аббатство гаеров», «Кольцо поэтов им. К. Фофанова», «Островитяне», эмоционалисты, эллинисты, имажинисты, ОБЭРИУ и, наконец, «Цех поэтов», руководитель которого, Н. С. Гумилев, уважал и ценил талант Вагинова". «Он всегда выделял его из числа остальных своих слушателей, как отделяют поэта

1 Вагинов К. Автобиография 1923 г. Цит. по: Никольская Т. JI. К. К. Вагинов. Канва биографии и творчества // 4 тыняновские чтения. Рига, 1988. С., 69.

2 О литературных группировках см.: Крусанов А. Русский авангард. 1907 - 1932: Историческое обозрение: В 3 т. М., 2003. Харджиев Н. Статьи об авангарде: В 2 т. М., 1997. Никольская Т. Авангард и окрестности., 2002. Тизенгаузен О. Салоны и молодые заседания Петербургского Парнаса// Абраксас. СПб., 1922. AnemoneA., Martynov I. Towards the History of Leningrad Avantgarde: The "Ring of poets" // Wiener slawistischer Almanach. Bd. 17. 1986. S. 131 - 148. от ремесленника»3, - писал Г. Адамович. Очевидно, что большинство литературных групп были разными по своей идейной и поэтической направленности. Однако Вагинов не стремился подчинять свои произведения канонам какого-либо литературного объединения, везде стоял особняком. Исследователи подчеркивают яркий индивидуализм его творчества. «Будучи всюду своим, Вагинов с самого начала своего пути не укладывался ни в одну схему»4, - пишет Т. Никольская. То же отмечает А. Герасимова в статье «Труды и дни Константина Вагинова»: «сравнение Вагинова с другими участниками каждой из групп оборачивается, как правило, противопоставлением»5.

Вагинов был одним из русских авторов, которого М. Бахтин советовал европейским литературоведам переводить на западе. «Как прозаик он был замечателен, очень интересен. Новатор. И до сих пор совершенно непонятый и неоцененный <.> с одной стороны -детализация мелкая, тончайшие оттенки, а с другой стороны — необычайная широта горизонта, почти космическая»6. Его стихами восторгались М. Кузмин («кажется мне, что настоящий поэт зреет в К. п

Вагинове» ), О. Мандельштам («А.А. Ахматова сказала мне, что говорила вчера с Мандельштамом по телефону и между прочим о книжке Вагинова (спросила его мнение, потому что сама еще не прочла книжку). «Оська задыхается! Сравнил стихи Вагинова с итальянской оперой, назвал Вагинова гипнотезером. Восхищался безмерно.»8), JI. Пумпянский («.это свое зрение, «своя рука» во всем делает стихи Вагинова однородными и крепкими, как обломки одной горной

3 Адамович Г. Памяти К. Вагинова // Последние новости. 1934. 14 июня. № 4830. С. 3.

4 Никольская Т. К.К Вагинов (Канва биографии и творчества) // 4-ые тыняновские чтения. Рига. 1988. С. 71. э Герасимова А. Труды и дни Константина Вагинова // Вопросы литературы. 1989. №

12. С. 132.

6Бахтин М. Беседы с Дувакиным. М., 2002. С. 186 и 197.

7 Вагинов К. Стихотворения и поэмы. Томск, 2000. С. 118.

8 Лукницкая В. Из двух тысяч встреч. М., 1987. С. 56. породы»)9. Творчество писателя было высоко оценено при его жизни современниками, а после смерти - за границей, где его произведения издавались, переводились на многие языки, входили в антологии русской поэзии, становились темой исследований10 и диссертаций11.

Однако на родине писатель был забыт вскоре после смерти в 1934 году. Исследователи связывают это с особенностями стилистики и эстетики его произведений, которые оказались далеко чуждыми становящейся советской литературе. Вагинову выдвигали типичные обвинения соцреалистической критики: так, например, во «внутренних противоречиях, не выходящих за круг неприятия реального мира

1 ^ пролетарской диктатуры» Не раз в статьях о Вагинове говорилось о цензурных запретах, которые накладывали на его произведения.

Имя Вагинова стало появляться в мемуарной литературе только с середины шестидесятых годов. Была издана часть стихотворений, отдельные статьи о его жизни и творчестве. Книги Вагинова переиздавались за границей. Упомянем зарубежные публикации на русском языке: «Козлиная песнь» (США, 1978), «Труды и дни Свистонова» (США, 1984), «Гарпагониана» (Ardis, AnnArbor, 1983), сборник стихотворений «Звукоподобие» вошел в альманах «Аполлон-77», опубликованный Г. Шмаковым и Дж. Мальмстадом (Париж, 1977), в «Собрание стихотворений», подготовленное JI. Чертковым (Мюнхен, 1982). В 1967 году стараниями JI. Черткова и его жены Т. Никольской были изданы несколько стихотворений из книги «Звукоподобия» в России («День поэзии». JL, 1967). Тогда же Т. Никольская выступила в

9 Там же. С. 126.

10 См., напр.: Paleari L. La litteratura е la vita nel romanze di Vaginov // Rassegne Sovietica.

1981. №5. p. 153-170.

11 См., напр.: Anemone A. Konstanlin Vaginov and the Leningrad Avantgarde: 1921 - 1934 /

Anemone A. Ph.D. diss. UC Berkley, Michigan. 1986. 285 p.

12 Малахов С. Лирика как орудие классовой борьбы (о крайних флангах в непролетарской поэзии Ленинграда) // Звезда. 1931. № 9. с. 164.

Тарту на конференции студентов-филологов и опубликовала по итогам доклада тезисы. По воспоминаниям самой Никольской, она в то время училась на третьем курсе филфака, собирала материалы о Константине Вагинове и с этой целью встречалась в людьми, его знавшими»13.

Творчество Вагинова, как творчество любого крупного писателя, тем более работавшего в условиях переломной культурно-исторической ситуации и описавшего это время, постепенно подвергалось концептуальному осмыслению. Однако активно переиздаваться произведения его начали только на рубеже 80-х — 90-х годов. В 1989 году в серии «Забытая книга» появился том, включивший три романа -«Козлиную песнь», «Труды и дни Свистонова» и «Бамбочаду». В 1991 г. появились две книги - сборник стихов и практически полное собрание прозы писателя, в которое не вошли новелла 1931 года «Конец первой любви», по-видимому, утраченная, и ряд рабочих тетрадей.

Изучение Вагинова находится в настоящий момент на начальном этапе. Преобладают исследования, написанные в жанре научной статьи и освещающие лишь некоторые аспекты его творчества: отдельные мотивы в структуре произведений14, определенные линии интертекстуальных связей15, связь между прозой Вагинова и идеями М. Бахтина и пр16. В критике последовательно рассматриваются основные

13

Никольская Т. О Дмитрии Евгеньевиче // Д. Е. Максимов в памяти друзей, коллег, учеников. М., 2007. С. 171.

14

См., напр., О. Шиндина. К семантике образа сада в художественном мире Вагинова: «Козлиная песнь» // Натура и культура. М., 1997. С. 165 - 179. О. Шиндина. Несколько замечаний к проблеме «Вагинов и' Гумилев» // Материалы научной конференции 17-19 сентября 1991 года. Санкт-Петербург, 1992.

15См.: Шиндина О. Роман Вагинова "Козлиная песнь" в античной перспективе [электронный ресурс] / http://lib.luksian.com/textr/phil rel/329/ .

16 См. напр.: Шиндина О. О семантике образа сада в художественном мире К. Вагинова: «Козлиная песнь» // Натура и культура М., 1997. С. 165 - 179. Никольская Т. Н. мифологические» персонажи К. Вагинова, указывается литературная традиция, которой они принадлежат; подчеркивается специфика их образного воплощения.

Существует ряд рецензий и текстологических анализов

11 ' современных изданий Вагинова . Опубликованы краткие описания его жизни и творчества, которые направлены в первую очередь на то, чтобы представить незнакомого ранее автора18. Особого внимания заслуживают работы Т. JI. Никольской, дающие наиболее полное представление о судьбе поэта и намечающие главные черты его поэтики. Обширные комментарии Никольской и Эрля раскрывают сложную прототипическую структуру вагиновских романов, указывая людей из окружения писателя (Пумпянский, Бахтин, Лукницкий,

Гумилев, Ахматова, Кузмин, Вс. Рождественский и др.), чьи черты послужили Вагинову основой для создания романных персонажей.

Исследователи выявили многие интертекстуальные отсылки к эпохам античности, Ренессанса, Средневековья и к русской литературе

Серебряного века.

И все же в русском литературоведении о писателе нет на сегодняшний день ни одного труда, который являлся бы действительно полновесным изучением какой-либо конкретной стороны его творчества или всесторонним исследованием одного из его произведений. В частности, нет ни одной работы подобного масштаба, объектом рассмотрения которой был бы роман Вагинова «Козлиная песнь».

Гумилев и П. Лукницкий в романе К. Вагинова «Козлиная песнь»// Н. Гумилев: исследования и материалы. СПб., 1994. С. 620 - 625.

17 Напр.: Дмитриенко А. К публикации ранних текстов К. Вагинова // Русская литература. СПб., 1997. № 3. С. 190- 197.

18 Напр.: Блюм А. Возвращение К. Вагинова // Новый журнал. СПб., 1993. С. 65 - 68. Морев Г. К. Вагинов: обретение читателя / HJIO. М., 1992. № 1. С. 232 - 235.

Само название романа К. Вагинова отсылает к размышлениям о его жанровой природе. Словосочетание «козлиная песнь» является буквальным переводом на русский язык древнегреческого слова «трагедия»: tragos - траг, козел (то есть служитель культа Диониса, облачавшийся в козлиную шкуру); eidos - песнь. На название романа не раз обращали внимание исследователи жизни и творчества писателя. «"Козлиная песнь" - буквальный перевод греческого слова «трагедия» -кажется гибридом «лебединой песни» и «козлиного голоса», в соответствии с изображенной в романе трагикомедией петербургских эллинистов»19. Н. К. Чуковский в «Литературных воспоминаниях» писал: «Автор отказывается в ней [«Козлиной песни»] от самых драгоценных своих заблуждений, недаром назвал он свой роман «Козлиной песнью», что является переводом на русский язык слова «трагедия»20. Таким образом, само название романа отсылает к размышлениям о его жанровой природе.

Заглавие во многом представляет собой ключ к пониманию смысла художественного произведения. Вспомним долгие поиски названия, которое бы наиболее точно соответствовало замыслу «Мастера и Маргариты» М. Булгакова или «Доктора Живаго» Б. Пастернака. Вынесение в название произведения его жанрового определения, несомненно, свидетельствует о том, что автору было существенно подчеркнуть это, и, следовательно, что жанр является значительным звеном авторского замысла «Козлиной песни» и важен понимании смысла произведения. Проблема жанрового определения произведения К. Вагинова заслуживает большего внимания и, несомненно, отдельного самостоятельного исследования, и является тем более важной, что ясность в отношении жанра проливает свет на смысл

19 Герасимова А. Труды и дни Константина Вагинова // Вопросы литературы. 1989. №

12. С. 148.

20 Чуковский Н. Литературные воспоминания. М. 1989. С. 192. произведения. «Каждое поэтическое произведение само по себе отдельный жанр», - отмечает Ф. Шлегель в «литературных записных книжках».

Однако ни в одной работе нельзя встретить не только изучения, но даже постановку проблемы. Между тем, вынесение в название произведения его жанрового определения, несомненно, свидетельствует о том, что автору было существенно подчеркнуть это, и, следовательно, что жанровое определение является значительным звеном авторского замысла «Козлиной песни», важное звено в понимании смысла произведения. Так, М. Дрозда утверждает, что автор, приводя жанр в название или подзаголовок произведения, «играет в жанр», «вызывает определенное ожидание» у читателя, создает «семантическую атмосферу сигнализуемого им жанра, вследствие этого восприятие семантики настоящего жанра протекает на фоне условного»21.

Изучение романа Вагинова «Козлиная песнь» в целом связано с рядом методических проблем, обусловленных, в частности, отсутствием в современном литературоведении четких параметров того или иного жанра. И, главным образом, специфическими особенностями романа как такового, «.роман - единственный становящийся и еще неготовый жанр. - писал в монографии «Эпос и роман» М. Бахтин. -Жанрообразующие силы действуют на наших глазах: рождение и становление романного жанра совершаются при полном свете исторического дня»22 далее: «Роман пародирует другие жанры (именно как жанры), разоблачает условность их форм и языка, вытесняет одни жанры, другие вводит в свою собственную конструкцию, переосмысливая и переакцентируя их»*" . Жанр не является случайным

91

Дрозда М. Нарративные маски русской художественной прозы (от Пушкина до

Белого) //Russian Literature XXXV. North-Holland, 1994. С. 276.

22 Бахтин М. Эпос и роман. СПб., 2000. С. 194.

23 Там же. С. 196. набором черт. Это система компонентов формы, которая проникнута глубоким художественным смыслом. Она как бы опредметила в своей архитектонике определенный художественный смысл. Таким образом, цель диссертационного исследования сводится к вычленению тех жанровых особенностей, которые лежат в основе «Козлиной песни», выражаясь словами Бахтина, романная природа которой «ввела их в свою структуру».

Проблема жанра является одной из наименее разработанных вопросов литературоведения. И хотя начиная уже с Аристотеля исследователи литературы обращались к этой проблеме, старались так или иначе создать типологию жанровых форм, определить параметры отдельных жанров, каждая концепция обладает определенной мерой условности и не может претендовать на абсолютность. Это связано, с одной стороны, с отсутствием четкой системы параметров отнесения к тому или иному жанру, Так, некоторые ученые сводят понятие жанра к набору формальных признаков, не принимая во внимание содержательную сторону и динамику литературного процесса (формалисты). Другие же во главу угла ставят именно процесс трансформации жанра от эпохи к эпохе.

С другой стороны, «в теоретическом понятии о жанре обобщаются черты, свойственные более или менее обширной группе произведений какой-либо эпохи, данной нации и мировой литературы вообще. Содержание понятия непрерывно изменяется и усложняется. С этим отчасти связана недостаточная разработанность теории жанра»24. Кроме того, некоторые ученые склоняются к мысли об атрофии жанра в новой литературе: начиная с конца 19 века (напр., Кожинов, Сквозников, Уэллек, Уоррен). Значительное усложнение жанровой природы и системы жанров в начале 20 века (в литературе модернизма

24 Кожинов В. Жанр литературы // КЛЭ. Т. 2. М., 1968. ст. 16-107. авангарда) можно объяснить сознательной установкой на эксперимент, на создание новых форм революционного искусства. Говоря о модернизме и авангарде, В. Руднев отмечает, что «оба направления стремятся создать нечто принципиально новое»25.

Этот процесс затрагивал даже такие простые формы, как, скажем, триолет. Триолет в 18 - начале 19 века использовался поэтами как игровая поэтическая форма, идеально подходящая для игривого, легкого содержания. Таким образом, можно говорить о том, что триолет 18 века - затвердевшая, превратившаяся в определенное художественное содержание, форма - иначе можно говорить о жанре триолета. В начале 20 века в русской литературе происходит значительное расшатывание строгой формы триолета. Он перестает быть просто поэтической игрушкой. Он выходит далеко за пределы пространства легкой поэзии и начинает существование в качестве уникальной стихотворной формы, ценность которой состоит в специфике композиционного строения. В системе повторов и схеме рифмовки триолета поэты видят возможность реализации особого вида лирического сюжета. Поэтому триолет 20 века становится воплощением самых разных тем, переставая, таким образом, функционировать как поэтический жанр.

О. Мандельштам в статье 1922 года «Конец романа» отмечал, что • роман лишился не только фабулы, но и психологии, так как она не обосновывает уже никаких действий. «Человек без биографии не может быть тематическим стержнем романа, и роман, с другой стороны, немыслим без интереса к отдельной человеческой судьбе — фабуле и всему, что ей сопутствует. Кроме того, интерес к психологической

23 Руднев В. Словарь культуры XX века. Здесь цит. по [Электронный ресурс]: http://lib.ru/CULTURE/RUDNEW/slowar.txt мотивировке, — куда так искусно спасался упадочный роман, уже предчувствуя свою гибель, — в корне подорван и дискредитирован наступившим бессилием психологических мотивов перед реальными силами, чья расправа с психологической мотивировкой час от часу становится более жестокой.

Современный роман сразу лишился и фабулы, то есть действующей в принадлежащем ей времени личности, и психологии, так как она не обосновывает уже никаких действий»26.

М. Бахтин объявляет роман неканоническим жанром (т.е. не имеющим канона - представленной «образцовыми» произведениями и постоянно воспроизводимой в истории литературы системы признаков). По мнению Н.Д. Тамарченко, именно поэтому роман занимает в литературе уникальное положение. Взамен «канона» исследователь вводит особое понятие «внутренней меры» - специфического для романа способа сочетать изменчивость с устойчивостью (См.: Тамарченко Н.Д. Русский классический роман XIX века: Проблемы поэтики и типологии жанра. М., 1997).

Для начала 20 века характерно взаимовлияние жанровых тенденций внутри художественного целого. Они синтезируются в рамках одного произведения.

В связи с этим цель настоящего диссертационного исследования состоит в выявлении жанровой природы романа «Козлиная песнь».

Обращение к литературоведческим исканиям начала 20 века, для которых проблема постижения жанра романа представлялась одной из самых значительных, представляется весьма существенным. Это работы В. Дибелиуса (Дибелиус В. Морфология романа // Проблемы литературной формы. JL, 1928), О. Мандельштама (Мандельштам О.

26 Мандельштам О. Конец романа // Мандельштам О. Эссе. Москва — Augsburg, 2004. С.

31.

Конец романа // О поэзии. JL, 1928), А. Веселовского (Веселовский А. История или теория романа // Веселовский А. Избранные статьи. Л., 1939), «Вопросы теории литературы» М. Жирмунского и др.

Эти искания оказываются тем более важными, что они включены непосредственно в ткань произведения. «Козлиная песнь» - это так называемый «роман с ключом», и подразумевается, что все действующие лица имеют реальных прототипов среди героев литературного Петрограда. Дискуссии романа имеют в своей основе реально существовавшие концепции.

Сложность изучения творчества Вагинова в целом заключается в отсутствии каких-либо подсказок самого писателя.

Осмысление литературного наследия Константина Вагинова объективно затруднено - он не причислял себя ни к одной из литературных школ его времени, не оставил ни одной статьи (если не считать внутренних рецензий), не вел дневников, переписка его либо не сохранилась, либо до сих пор остается недоступной исследователям», -читаем в статье А. Л. Дмитренко «К публикации ранних текстов К. Вагинова»27.

В связи с этим в целях корректности исследовательской работы в нашей работе привлекался главным образом материал, на который есть отсылки в произведениях писателя или же те источники, которые, как достоверно известно, были ему знакомы. Роман Вагинова - это сложная, многослойная интеллектуальная проза, наполненная аллюзиями и реминисценциями, отсылающими читателя к текстам разных эпох и культурных традиций.

Претекстом для произведений Вагинова является античная литература, ряд произведений итальянских авторов эпохи Возрождения,

27 Дмитренко A. JI. К публикации ранних текстов К. Вагинова // Русская литература.

1997. №3. С. 191. французские символисты, «История упадка и разрушения Римской Империи» Э. Гиббона, и, конечно, русская поэзия и проза первой трети 20 века.

Важнейший пласт составляет философская мысль и литературоведческие искания этого времени: работы Н. Бердяева и В. Соловьева, теоретические разыскания Вячеслава Иванова, критическая проза М. Мандельштама, эстетические идеи М. Бахтина.

Персонажи, образы, мотивы в поэтическом и прозаическом творчестве Вагинова сквозные. Поэтому для выявления семантики какого-либо элемента его текстов был привлечен контекст всего его творчества. Были использованы и журнальная (Звезда. 1927. № 10), и книжная публикация (JL: Прибой. 1928) «Козлиной песни», несколько отличающиеся друг от друга, а также отрывки из ранних редакций романа, не вошедшие ни в один окончательный вариант, и дополнения, сделанные автором уже после того, как «Козлиная песнь» была опубликована. А. Дмитренко отмечает «рефлексивностый характер» творчества Вагинова. Этот же момент отмечает и А. Герасимова. По мнению исследователей, переход Вагинова к прозе был вызван в первую очередь желанием понять и осознать самого себя. В русле русской семантической поэтики можно рассматривать произведения Вагинова как единый текст, каждый фрагмент которого дополняет остальные. «Герметизм» как особенность стиля и специфика построения художественного образа является общим местом работ О. Шиндиной, Д. Шукурова.

В связи с очерченным кругом проблем и объемом затрагиваемых в диссертационном исследовании вопросов, мы не претендуем на то, чтобы дать исчерпывающее описание жанровой природы «Козлиной песни». Однако надеемся, что предложенная в данной работе концепция станет существенным звеном в понимании смысла и авторской интенции романа.

Основные задачи исследования состоят в следующем:

1. Анализ таких параметров произведения, как сюжетное построение, композиция, система персонажей, образ автора, культурно-исторический и мифопоэтический контекст произведения, система аллюзий.

2. Исследование особенностей трагедийного конфликта «Козлиной песни».

3. Определение места «Козлиной песни» в ряду «петербургских текстов» русской литературы как произведений, трагедийных по своей сути.

4. Исследование смехового начала произведения.

5. Исследование мифопоэтического семантического поля романа.

6. Выявление этимологии соединения различных жанровых начал.

Диссертация состоит из Введения, трех глав, заключения и библиографии.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Жанровая природа романа Константина Вагинова "Козлиная песнь""

Заключение.

Предложенное в настоящей диссертации описание трагедийного и смехового начал романа Константина Вагинова «Козлиная песнь», а также рассмотрение произведения в контексте дионисийского мифа и фольклорных календарных обрядов позволяет сделать следующие выводы:

1) трагедийное начало в «Козлиной песни», несомненно, очень существенно. В основе романа лежит трагедийный антиномичный конфликт, разрешением которого становится неизбежная гибель одного из противоположных начал. Однако типичное для жанра трагедии напряжение отсутствует, равно как и борьба гибнущих героев с роком. Связано это с цивилизационным подходом к истории О. Шпенглера и К. Леонтьева, к которому есть прямые отсылки в тексте романа. Герои осдзнают бесполезность какого-либо противостояния объективно свершающейся исторической закономерности.

2) В тексте «Козлиной песни» есть немало отсылок к жанру идиллии и к ее разновидности - пасторали. Если опираться на Бахтина, то одной из главных констант идиллии оказывается категория времени, в основе которой - циклическое, природное время, повторяемость жизненного процесса. И если Бахтин определяет любовную идиллию как «жизнь, которая сведена к совершенно сублимированной любви», то роман Вагинова представляет собой описание жизни, которая целиком сведена к «сублимированному» творчеству и искусству. Присутствие в «Козлиной песни» идиллического хронотопа, пусть модифицированного, играет важную роль в построении конфликта произведения: герои оказываются отделены и противопоставлены своему антагонисту - новой эпохе и культуре - не только идеологически, но и в пространственно-временном плане.

3) Как петербургский текст русской литературы «Козлиная песнь» представляет особый интерес, поскольку основной конфликт петербургского мифа в романе Вагинова значительно модифицируется. Снимается проблема виновности города, его гибель, как и гибель героев произведения, предопределена ни чем иным, как сменой исторических эпох. В связи с этим меняется и аксиология: Петербург Вагинова не является носителем злого, инфернального начала. Напротив, в романе рисуется светлый, поэтичный образ. Образ Петербурга сливается с образом Древнего Рима, тем самым обнажая отождествление автором не только двух городов, но и двух эпох (русской и античной) двух катастроф. Для Вагинова и культуры, и города равны по своей значимости.

4) Роман К. Вагинова гротескный по своей сути. В основе его парадоксальное соположение противоположного, введение элементов одной системы в систему другую, что приводит к искажению обеих. Гротескным оказывается образ повествователя, образы персонажей, стиль произведения и даже его жанр, гибридный, модифицированный.

5) Трагедийное начало в романе «Козлиная песнь» сочетается с пародийным. Главный прием создания пародии - это соположение разнородных в стилистическом, семантическом, ритмическом отношении элементов текста. Пародируются в «козлиной песни» как в романе «с ключом» не только люди, не только их теоретические концепции, но и образ самого Вагинова, что заключается в автобиографичности всех его героев. Повествовательная структура романа, сближение в тексте высокого и низкого, трагедийного пафоса и веселого глумления, наконец, автопародия открывают в «Козлиной песни» карнавальное начало и сближают ее с жанром мениппеи, описанным М. Бахтиным в его книге о Достоевском, над которой он работал именно в годы создания «Козлиной песни». Этот вывод особенно важен потому, что мениппейное начало, по-видимому, входило в авторский замысел, было осознанно. Кроме того, до «Козлиной песни» русская литература, кажется, не знала менипповой сатиры в столь чистом виде.

6) Особенно важным представляется то, что как и в основе мениппеи, в основе «Козлиной песни» К. Вагинова лежат фольклорные обряды, направленные на обновление, возрождение природы. Для романа Вагинова претекстом оказывается именно культ Диониса. Это проявляется и в образной системе, и на уровне сюжетного развития, и в построении образа автора, и в представлении о литературе как о загробном царстве. Очень важным в романе оказывается мотив возрождения. Можно говорить, таким образом, о том, что в жанровом отношении «Козлиная песнь» восходит ни к чему иному, как к дионисийским обрядам, роман воплощает в самом себе некий культ умерщвления божества (культуры и идеалов самого Вагинова и его круга). В то же время сам текст романа становится залогом будущего воскресения всех тех культурных отсылок, которые в нем содержатся.

Список научной литературыОрлова, Мария Александровна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Вагинов К. Поэма / Публ., преисл. и прмеч. Никольской Т., погот. тескта Эрля. Рецензии // De Visu/ 1993. №6. С. 15-28.

2. Вагинов К. Стихотворения из альбома, подаренного К.М. Маньковскому / публ. подгот. Кибальник // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дома. СПб., 1996. на 1992. С. 169-214.

3. Вагинов.К. Неопубликованное и малоизвестное/ Предисл. и публ. Никольской Т. Подгот. текста Эрля В. // Звезда. 1992. №2. С. 168172.

4. Вагинов К. Козлиная песнь: романы / вступ. ст. Т. Никольской, примеч. Т. Никольской, Н. Эрля. М., 1991.

5. Вагинов К. Козлиная песнь, Труды и дни Свистонова, Бамбочада: романы / подгот текста, вступ. ст. Т. Никольской. М., 1989.

6. Вагинов К. Стихотворения и поэмы. Томск, 1998.1. Литература:

7. Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. М.,1977.

8. Автор и текст. Сборник статей / Под ред. В. М. Марковича и В. Шмида. СПб., 1996.

9. Адамович Г. Звено. 1926. 24 янв., №156.

10. Адамович Г. Литературные беседы // Звено. 1927. 1 авг. №2. С. 71-72.

11. Адамович Г. Памяти К. Вагинова // Последние новости. 1934. 14 июня. № 4830. С.З.

12. Адамович Г. Поэты в Петербурге // Звено. 1923. 10 сент.32.

13. Адамович Г. Русская поэзия // Жизнь искусства. 1923. 16 янв. № 2. С. 4

14. Александров А: Обэриу. Предварительные заметки. — Cesko-slovenska rusistika. 1968. № 5.

15. Александров В. К. Вагинов. Бамбочада. Книга строителям социализма, 1932. № 5. С. 15.

16. Анненский И. Драматические произведения. М., 2000.

17. Анциферов Н. «Непостижимый город.» Душа Петербурга. Петербург Достоевского. Петербург Пушкина. СПб., 1991.

18. Анциферов Н. Быль и миф Петербурга. Пг., 1924.

19. Аристотель. Характеры героев трагедии. СПб., 2000.

20. Аскольдов С., Бердяев Н., Булгаков С. Из глубины. Сборник статей о русской революции. М., 1990.

21. Баак Й. Заметки об образе мира у Вагинова / Й. Ван Баак // Вторая проза: Русская проза 20-20-х гг. XX века. Тренто, 1995. С. 145 152.

22. Бабиева И. К вопросу о типе романа начала XX века: «Петербург» Белого и «Улисс» Джойса // Начало: сб. работ молодых ученых. Вып. 2. М., 1993 С 122 135.

23. Баевский В Николай Гумилев мастер стиха // Николай Гумилев: Исследования и материалы. Библиография. СПб., 1994.

24. Бахтерев И. Когда мы были молодыми // Воспоминания о Н. Заболоцком. Л., 1984. С. 76, 90, 97,98.

25. Бахтин М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М. Эстетика словесного творчества. М., 1986.

26. Бахтин М. Лекции по истории зарубежной литературы античности и средневековья. Саранск, 1999.

27. Бахтин М. Проблемы творчества Достоевского. Киев,1994.

28. Бахтин М. Беседы с Дувакиным. М., 2002.

29. Бахтин М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1990

30. Бахтин М. Слово в романе // Вопросы литературы. 1965. №8.

31. Бахтин М. Эпос и роман. СПб., 2000.

32. Бахтин М.М. Рабле и Гоголь // Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1990.

33. Бачелис И. К. Вагинов. Бамбочада // Литературная газета. 1933. № 18. С. 3.

34. Белая Г.А. Знакономерности стилевого развития русской прозы 20-х годов. М., 1977.

35. Белая Г. Ложная беременность // Вопросы литературы. М., 2003. Вып. 5. С. 5-90.

36. Белый А. Символизм. Книга статей. М., 1910.

37. Бербер О. «Магия слова» в художественном мире К. Вагинова // Этнолингвистика текста. Семиотика малых формфольклора: тезисы и предварительные материалы к симпозиуму. Ч. 2. М., 1988. С.31.

38. Берберова Н. Из петербургских воспоминаний. Три дружбы// Опыты. 1953. № 1 С. 167.

39. Берберова Н. Курсив мой. Мюнхен, 1972.

40. Бердяев Н. Духи русской революции. Париж, 1947.

41. Бердяев Н. Кризис искусства. М., 1990.

42. Бердяев Н. Новое средневековье. М., 1991.

43. Берков П. Петербург Петроград - Ленинград и русская литература // Нева: Ежемес. лит.-худ. и обществ.-полит. Журнал. М.,Л., 1957. №б.

44. Блок А. Собр. соч.: в 8 тт. Т. 6: Проза 1928 1921. М.,1962.

45. Блюм А. Возвращение К. Вагинова // Новый журнал. СПб., 1993. №2. 65-68.

46. Блюм А. Советская цензура в эпоху тотального террора. 1929- 1953. СПб., 2000.

47. Блюм А., Мартынов И. Петроградские библиофилы. По страницам сатирических романов К. Вагинова // Альманых библиофила. 4. М., 1977. С. 217-235.

48. Борисов Л. Родители, наставники, поэты. М., 1969. С. 8791, 101-102, 104-106.

49. Бочаров С. Петербургский пейзаж: камень, вода, человек //Новый мир. М., 1993. № 10.

50. Бочаров С. Типология стилевого развития нового времени. Классический стиль. Соотношение гармонии и дисгармонии в стиле. М., 1976.

51. Брюсов В. Островитяне // Печать и революция. 1922. № 6. С. 292-293. ,

52. Булгаков С. Русская трагедия // Булгаков С. Тихие думы. М., 1996.

53. Бухштаб Б. Константин Вагинов // Бухштаб Б. Фет и другие: избранные работы. СПб., 2000. С. 348 352.

54. Васильев И. Лики петербургской музы: Ахматова и Вагинов // Ахматовские чтения: А. Ахматова, Н. Гумилев и русская поэзия начала 20 века. Тверь, 1995. С. 59-68.

55. Васильев И. Русский поэтический авангард 20 века. Екатеринбург, 2000.

56. Веселовский А. Н. Избр. Статьи. М., 1939.

57. Виноградов В. О теории художественной речи. М., 1971.

58. Виноградов В.В. О языке художественной прозы. М.1980.

59. Волошин М. Лики творчества. Л., 1989.

60. Воспоминания о серебряном веке. М., 1993.

61. Вулис А. Советский сатирический роман. Ташкент, 1965. С. 122-125.

62. Выгодский Д. Литературные вечера // Книга и революция. 1929. № 8.

63. Выгодский Д. Островитяне // Жизнь искусства. 1922, 23 мая. № 20 С. 4.

64. Выгодский Д. По журналам // Россия. 1923, № 7. С. 30.

65. Вязова Е. Желтый цвет: от декаденса до авангарда. // Искусствознание.,М.,2001 ,№ 1 ,с.340-351.

66. Гардзонио С. О некоторых чертах метафоризма русского авангарда // Барокко в авангарде и авангард в барокко. М., 1993. С. 26-28.

67. Гаспаров Б. Литературные лейтмотивы. М., 1994.

68. Гаспаров М. Греческая и римская литература II — III в н.э. //История всемирной литературы: В 9 т. T.l. М., 1983. С. 485 501.

69. Гельфанд М. Журнальное обозрение // Печать и революция. 1929. №8.

70. Геннеп А. Ван. Обряды перехода. М., 2002.

71. Герасимова А. Неизвестный Вагинов // Театр. 1991. № 111. С. 171.

72. Герасимова А. Труды и дни Константина Вагинова // Вопросы литературы. 1989. № 12. С. 144-145.

73. Герштейн Э.Г. Новое о Мандельштаме. Paris, 1986. С. 227, 234, 241-242,276.

74. Гиббон Э. История упадка и крушения Римской империи. М., 1994.

75. Гинзбург JL О старом и новом. Л., 1982. С. 354.

76. Гиршман М. О ритме художественной прозы. М., 1983.

77. Глаголева Т. Город // Книга и революция. 1923, №3, С.78.

78. Гор Г. Замедление времени; Изваяние // Гор Г. Волшебная дорога. Л., 1978. Сс. 163-201; 364-591.

79. Гор Г. Изваяние. Л., 1972. С. 87-88.

80. Гор. Г. О лирике //День поэзии. Л., 1964. С. 51-52.

81. Гордон Л. Константин Вагинов // Накануне. 1925. 20 окт. № 405.

82. Гоффеншефер В. К. Вагинов. Козлиная песнь // Молодая гвардия. 1928. № 12. С. 203-204.

83. Грек А. Дионисийский аспект хаоса в творчестве Вяч. Иванова// Логический анализ языка. Космос и хаос. М., 1993.

84. Грифцов Б. Теория романа. М., 1927.

85. Гротеск в литературе. Материалы конференции к 75-летию профессора Ю. Манна. Тверь, 2004.

86. Груздев И. Звучащая раковина // Книга и революция. 1922. № 7 (19). С. 60-62.

87. Груздев И. Письма к М. Горькому // Переписка Горького с Груздевым. М., 1966. С. 220-223.

88. Груздев И. Русская поэзия в 1918-1923 // Книга и революция. 1923. № 3 (27). С. 37-38.

89. Грякалова Н. От символизма к авангарду. Опыт символизма в русской литературе 1910 1920-х гг. а/р диссертации на соискание учено степеии доктора филологических наук / РАН. Ин-т русской литературы. Пушкинский Дом. СПб., 1998.

90. Гумилев Н. Письма о русской поэзии. М., 1990.

91. Гюнтер X. Варварско-дионисийское начало в русской культуре начала XX века // Постсимволизм как явление культуры: Материалы международной науч. конференции 4-6 марта 1998 г. Вып. 2. М., 1998.

92. Д. Ш. Шерих Д. Ю. Прощание с эпохой // Сегодня (Санкт-Петербург). 1993. 1-8 окт. №12 С. 1.

93. Де Джорджи Р. Беседы с А.И. Федоровой (Вагиновой)// Русская литература. 1997. №3. С. 182-190.

94. Деке П. Семь веков романа. М., 1962.

95. Деринг-Смирнова И.Р., Смирнов И.П. Очерки по исторической типологии культуры. Зальцбург, 1982.

96. Дерман А. К. Вагинов. Козлиная песнь // Книга и профсоюзы. 1928. № 10. С. 43.

97. Дибелиус В. Морфология романа // Проблемы литературной формы. Л., 1928.

98. Дмитренко А. Грек А. Дионисийский аспект хаоса в творчестве Вяч. Иванова // Логический анализ языка. Космос и хаос. М., 1993.

99. Дмитренко А. К проблеме интертекстуальности в поэтических произведениях К. Вагинова // Материалы конференции, посвященной 110-летию со дня рождения Жирмунского. СПб., 2001.

100. Дмитренко А. Светлая к книге любовь // Вечерний Петербург. 1993. 4. окт. №221 С. 3.

101. Днепров В. Д. Драма в романе // Днепров В. Д. Идеи, страсти, поступки: Из художественного опыта Достоевского. JT., 1978. С. 310-313.

102. Долгополов JI. Миф о Петербурге и его преобразование в начале века // Долгополов JI. На рубеже веков. О русской литературе конца 19 начала 20 вв. JL, 1977.

103. Доценко С. Два града: Миф о Петербурге в творчестве Вяч. Иванова // Анциферовские чтения: Материалы и тезисы конференции (20-22 декабря 1989 г). Л., 1989.

104. Дрозда М. Нарративные маски русской художественной прозы. // Russian literature. Amsterdam, 1994. Vol.35, №3/4.

105. Дынник В. Право на песню // Красная новь. 1926. № 12.1. С. 244-245.

106. Егоров Б. ВФ. Русские кружки // Русское подвижничество. М, 1996. С. 44-52.

107. Жукова П. Прощание с собой // Жукова Л. Эпилоги. Нью-Йорк. 1983.С. 186-190.

108. Иванов Вяч. Вс. Интервью.// Russia, 1980. № 2.

109. Иванов Вяч. Дионис и прадионисийство. СПб., 2005.

110. Иванов Вяч. Достоевский и роман-трагедия // Иванов Вяч. Собр. соч.Т.4. Брюссель, 1987.

111. Иванов Вяч. Ив. Предчувствия и предвестия. М., 1991.

112. Иванов Вяч. Ив. Родное и вселенское. М., 1994.

113. Иванов Вяч. О существе трагедии. М., 1991.

114. Из истории литературных объединений Петрограда-Ленинграда 1910 1930-х гг. Исследования и материалы. Кн. 1. СПб., 2002.

115. Иньшакова Е. Ю. На грани элитарной и массовой культур (к осмыслению «игрового пространства» русского авангарда) // ОНС: общественные науки и современность. М., 2001. № 1. С. 162 174.

116. История русского советского романа. Кн. 1-2. М. Л.,1965.

117. Каверин В. Маяковский // Каверин В. Собр. Соч., т. 6 М.,1966. С. 498.

118. Казарина Т. Проблема игровой жизнестратегии в романе К. Вагинова «Бамбочада» // Художественный язык эпохи. Самара, 2002. С. 127-145.

119. Казарина Т.В. Проблема рационального в творчестве художников русского авангарда. // Доклады семинара докторантов и аспирантов кафедры русской и зарубежной литературы. Самара, 2002., Вып.1. с. 4-12.

120. Камаринская М. «Камерный театр» в романе К.Вагинова «Козлиная песнь» //Studia liiterraria polono-slavica. Варшава; 2000. Вып.5.

121. Карлик Н. Петербургский миф Б. Лифшица: борьба стихии и культуры // Пушкинские чтения 2002: Материалы межвузовской науч. конф., 6 июня 2002 г. СПб., 2002.

122. Кацис Jl. Ф. Пролегомены к теологии ОБЭРИУ: Даниил Харме и Александр Введенский в контексте Завета Святого Духа // Лит. Обозрение. М., 1994. № 3Л. С. 94- 101.

123. Келдыш В.А. Русский реализм начала XX века. М., 1975.

124. Кибальник С. Вагинов и литературный Петроград // Нева. 1995. №5. С. 197-201.

125. Кибальник С. Материалы К. Вагинова в Рукописном отделе Пушкинского дома// Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского дома на 1991 г. Спб., 1994. С. 63-80.

126. Кибальник С. Петроград 1917 в неизвестном стихотворном сборнике К. Вагинова// Новый журнал. 1993. №2. С. 6977.

127. Киреев Б. На потребу мещанину // Комсомольская Правда. 1928. 16 ноября.

128. Клуге Р. Символизм и авангард в русской литературе — перелом или преемственность? // Литературный авангард. Особенности развития. М., 1993. С. 53 69.130. КЛЭ: В 9 т. М., 1972.

129. Кнабе Г. С. Гротескный эпилог классической драмы: Античность в Ленинграде 20-х годов: Чтения по истории и теории культуры / Рос. Гуманитарный университет, Институт высшего гуманитарного исследования. М., 1996. Вып. 15.

130. Кобринский А. Поэтика «ОБЭРИУ» в контексте русского литературного авангарда 20 в.: а/р диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук / Рос. Гос. пед. Ин-т им. Герцена. СПб., 1999.

131. Кожинов В. Классицизм, модернизм и авангардизм в 20 в. // Теоретико-литературные итоги 20 в. М., 2003. С. 5 25.

132. Кожинов В. Проблемы автора и путь писателя // Контекст. 77. М., 1978.

133. Кожинов В. Сюжет, фабула, композиция //Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. Роды и жанры литературы. М., 1964. С. 408 485.

134. Кожинов В. Происхождение романа. М., 1963.

135. Кожинов В. Эстетическая ценность романа // Уч. Зап. Мордовского гос. ун-та. 1967.

136. Кожинов В., Конкин С. М.М. Бахтин // Проблемы поэтики и истории литературы. Саранск, 1973. С. 7.

137. Коровашко А. Михаил Бахтин в романе К. Вагинова «Козлиная песнь» // Вестник Нижегородского университета. Сер. Филология. 2003. Вып. 1

138. Кржижановский С.Д. Поэтика заглавий. М., 1931

139. Крусанов А. Русский авангард 1907 1932: исторический обзор: В 3 т. СПб., 1996.

140. Кузьмин М. Парнасские заросли // Завтра. Берлин, 1923, С. 121-122.

141. Кузьмин. М. Письмо в Пекин // Абраксас. 1922, № 2, С.60.

142. Кулик И. Три солнца русской поэзии: Солярная символика в русском авангарде // Искусствознание.,М.,2001.,М.2001, №1,с.373-380.

143. Леблан Р. В поисках утраченного жанра: Филдинг, Гоголь и память жанра у Бахтина // Вопросы литературы. 1998. Вып. 4. С. 81-116.

144. Левин Ю. Тезисы к проблее понимания текста // Труды по знаковым системам. Выш. 12.Тарту, 1981. С. 90.

145. Лекманов О.А. Книга об акмеизме. М., 1998.

146. Липовецкий М. Метапрозаический стиль К. Вагинова.: ( Роман «Труды и дни Свистонова») // 20 век. Литература. Стиль. Екатеринбург, 1996.Вып. 2. С. 80-88.

147. Лосев А. История античной эстетики. М., 1997.

148. Лосев А. Мифология греков и римлян. М., 1996.

149. Лосев А. Форма, стиль, выражение. М., 1995.

150. Лотман Ю., Успенский Б. Отзвуки концепции «Москва -Третий Рим» в идеологии Петра Первого (к проблеме средневековой традиции в культуре барокко) // Художествнные языки средневековья. СПб., 1982. С. 233 -241.

151. Лотман Ю. М. Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин»: Комментарий. Л., 1980.

152. Лотман Ю. Город и время // Метафизика Петербурга: Сб. ст. СПб., 1993.

153. Лотман Ю. Символика Петербурга и проблемы семиотики города // Труды по знаковым системам. Т. 18. (Уч. Зап. ТГУ. Вып. 664). Тарту, 1984.

154. Лотман Ю. Структура художественного текста // Лотман Ю. Об искусстве. СПб., 2000.

155. Лукач Г. Проблемы теории романа. Л., 1935.

156. Лукницкая В. Из двух тысяч встреч. Рассказ о летописце. М., 1987. С. 55-56.

157. Лукницкая В. Николай Гумилев. Жизнь поэта по материалам домашнего архива семьи Лукицких. Л., 1990.

158. Лурье В. Петроградское // Дни. 1923, 5 авг., № 232, С. 12.

159. Лурье А. Поэма А. С. Пушкина «Медный всадник» и советская поэзия 20-х годов // Советская литература: Проблемы мастерства? Сб. ст. (Уч. Зап. ЛГПИ. Т. 322). Л., 1968.

160. Лялина Ю.В. В поисках утраченной реальности: «Труды и дни Свистонова» К.Вагинова. // Художественный язык литературы 20 годов и 20 века.Самара,2001 .,с.62-69.

161. Ляпушкина Е. Русская идиллия XIX века и роман И. А. Гончарова «Обломов». СПб., 1996.

162. Майзель М. Порнография в современной литературе // Голоса против. Л., 1928,С. 150-151.

163. Македонов А. Николай Заболоцкий . Л., 1968. С. 45.

164. Малахов С. Лирика как орудие классовой борьбы // Звезда, 1931, №9, С. 161-166.

165. Малмстед Д., Шмаков Г. О поэте Константине Вагинове // Аполлон-77. Париж, 1977.

166. Мандельштам Н. Вторая книга. Париж, 1978, С. 224.

167. Мандельштам О. Конец романа // Мандельштам. О поэзии. Л., 1928.

168. Мандельштам О. Слово и культура. М., 1987. С. 280.

169. Мандельштам О. Собрание сочинений, т. 3, New York, 1969. С.232.

170. Мандельштам О. О поэзии. Л., 1928.

171. Манн Ю. Автор и повествование // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. М., 1994.

172. Манн Ю.В. О гротеске в литературе. М., 1966.

173. Манфред А. Кладбищенская муза // Книга и революция, 1929, № 12, С. 32.

174. Меднис. Семиотика ошибки в «городских» текстах русской литературы // Критика и семиотика. Новосибирск, 2003. Вып. 6.

175. Мелетинский Е. От мифа к литературе. М., 2001.

176. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М., 2000.

177. Мелетинский Е.М. Средневековый роман. Происхождение и классические формы. М., 1983,

178. Мень А. История религии: в поисках Пути, Истины и Жизни. В 7 тт. Т. 4: Дионис, Логос, Судьба. М., 1992.

179. Меньшикова Е. Всполохи карнавала: гротескное сознание как феномен советской культуры. М., 2006.

180. Микишатьев М. Образ Петербурга в петербургской повести А. С. Пушкина «Медный всадник» // Анциферовские чтения: Материалы и тезисы конф. (20 22 декабря 1989 г.) Л., 1989.

181. Минц 3., Безродный М., Данилевский А. «Петербургский текст» и русский символизм // Труды по знаковым системам. Т. 18. (Уч. Зап. ТГУ. Вып. 664). Тарту, 1984.

182. Минц 3. О некоторых «неомифологических» текстах в творечстве русских символистов // Минц 3. Г. Поэтика русского символизма. СПб., 2004.

183. Минц К. Обернуты // Вопросы литературы. М., 2000. Вып. 1. С. 277-294.

184. Молчанова Н. Аполлоническое и дионисийское начало в книге К. Д. Бальмонта «Будем как солнце» // Русская литратура: Ист. -лит. Журнал. Л., 2001. № 4.

185. Морев Г. К. Вагинов: обретение читателя // Новое литературное обозрение. 1992. №1. С. 232-235.

186. Московская Д.С. Судьба чужого слова в романах К. Вагинова // Начало: сборник работ молодых ученых. М., 1993. вып. 2.С. 181-189.

187. Назиров Р. Г. Петербургская легенда и литературные традиции // Традиции и новаторство. Вып. 3. Уч. Зап. Башк. Гос. Ун-та. Вып. 80. Сер. Филол. Наук. 26. Уфа, 1975.

188. Наппельбаум И.М. Памятка о поэте // Четв. тыняновские чтения: Тезисы докладов и материалы для обсуждения. Рига, 1988. С. 89-95.

189. Наступает непрерывное искусство.: В. Шкловский о судьбе русского авангарда нач. 1930-х // De visu. М., 1993. № 11. С. 25 -38.

190. Ненаписанные воспоминания: интервью с А.И. Вагиновой//Волга. 1992. № 7-8. С. 146-155.

191. Николаев П. Д. Сатира Щедрина и реалистический гротеск. М., 1977.

192. Никольская Т. Авангард и окрестности.СПб.,2002.

193. Никольская Т. К. Вагинов: канва биографии и творчества. Библиография // Четв. тыняновские чтения: Тезисы докладов и материалы для обсуждения. Рига, 1988.

194. Никольская Т. JI. Гумилев Н. и Лукницкий П. в романе Вагинова «Козлиная песнь»// Николай Гумилев: исследования и материалы. Спб., 1994. С. 620-625.

195. Никольская Т.Л. К.К. Вагинов: канва биографии и творчества. Библиография// Четв. тыняновские чтения: Тезисы докладов и материалы для обсуждения. Рига, 1988. С.67-88.

196. Никольская Т. Трагедия чудаков // Вагинов К. Козлиная песнь. Труды и дни Свистонова. Бамбочада. М., 1989. С. 5 18.

197. Ницше Ф. Рождение трагедии из духа музыки. СПб.,2005.

198. О Вагинове: из дневника П. Лукницкого // Литературное обозрение. 1989. № 5. с. 71-72.

199. ОБЭРИУ // Афиши Дома печати. 1928. № 2. С. 12.

200. Отрадин М. Петербург в зеркале поэзии //Петербург в русской поэзии XVIII первой трети XX века. СПб., 2002.

201. Отрадин М. Петербург в русском очерке // Три века Санкт-Петербурга. Энциклопедия: В 3 тт. Т. 2. Девятнадцатый век. Книга пятая. СПб., 2006.

202. Падучева Е. Семантика нарратива // Падучева Е. Семантические исследования: Семантика времени и вида в русской языке. Семантика нарратива. М., 1996.

203. Панич С.М. Область культуры и повседневность в романе Вагинова «Козлиная песнь» // Вестник Московского Университета. Сер. 9, Филология. 1994. №1. С. 11-17.

204. Патер У. Воображаемые портреты. М., 1908.

205. Петербургский текст: из истории русской литературы 2030-х годов XX века. Межвузовский сборник / Под ред. В. А. Лаврова. СПб., 1996.

206. Пинский Л. Е. Реализм эпохи Возрождения. М., 1961.

207. Подшивалова Е. А.Блок в зеркале Вагинова // Александр Блок и мировая культура. Великий Новгород, 2000. С.308-316.

208. Подшивалова Е. Типы театральной игры и их семантические функции в романе Вагинова «Козлиная песнь» // Драма и театр. Тверь, 2002. Вып.З.

209. Подшивалова Е. Характер и организация слова и принципы изображения героев в романе Вагинова «Козлиная песнь» // Некалендарный 20 век: Материалы Всероссийского семинара 19-21 мая 2000 г. Вел. Новгород, 2001. С. 133-155.

210. Покачалов N4. Проблема кризисов и гибели античной культуры в творчестве русских символистов. Автореферат дисс. Кфн. М., 2000.

211. Поспелов Г. К вопросу о поэтических жанрах // Доклады и сообщения филологического факультета. МГУ. 1948.

212. Почепцов Г. История русской семиотики до и после 1917 г. М., 1998.

213. Поэты группы ОБЭРИУ. СПб., 1994.

214. Проблема автора в художественной литературе. Вып. 1. Ижевск, 1974.

215. Пумпянский Л. Классическая традиция: собр. тр. По истории русской литературы. М., 2000.

216. Пурин А. Опыт К. Вагинова// Новый мир. 1993. № 8. С. 221-233.

217. Разговоры с Бахтиным / Подгот текста Тейдей, Радзишевская, коммент. Бочарова // Человек. М., 1994. Вып. 4. С. 178 — 189.

218. Разумова А. Пафос диахронии в филологических текстах круга М. Бахтина и в романе К. Вагинова «Козлиная песнь» // Коллаж-4. М., 2003.

219. Роберта Де Джорджи. Беседы с Александрой Ивановной Федоровой (Вагиновой) // Русская литература. 1997. № 3. С. 186.

220. Рождественский Вс. Константин Вагинов // Литературный Ленинград. 1934. 30 апр. № 20. С. 3.

221. Руднев В. Словарь культуры XX века. М., 1997.

222. Русский авангард. Пути развития: из истории русского авангарда 20 в. СПб., 1999.

223. Сегал Д. Литература как охранная грамота // Slavica Hierosolymitana. Vol. V-VI. 1981. P. 203 244.

224. Семиотика города и городской культуры // Труды по знаковым системам. XVIII. Вып. 664. Тарту, 1984.

225. Силантьев И. Поэтика мотива. М., 2004.

226. Сиповский В. Из истории русского романа и повести. Ч. 1. СПб., 1903.

227. Скарлыгина Е. Судьбы петербургского мифа // Новое литературное обозрение: Теория и история литературы, критика и библиография. М., 1006. № 20.

228. Сойнов С. Творчество К. Вагинова и петербургский текст русской литературы // Дергачевские чтения 2000 г. Екатеринбург, 2001. ч.2.

229. Существует ли петербургский текст? /Под ред. В. М. Марковича и В. Шмида. СПб., 2003.

230. Тизенгаузен О. Салоны и молодые заседания Петербурского Парнаса// Абрахсас. СПб., 1922.

231. Тименчик Р. «Поэтика Санкт-Петербурга» эпохи символизма / постсимволизма // Труды по знаковым системам. Т. 18 (Уч. Зап. ТГУ. Вып. 664). Тарту, 1984.

232. Тименчик Р., Топоров В., Цивьян Т. Сны Блока и «петербургский текст» начала XX века // Тезисы I Всесоюзной (III) конференции «Творчество А. Блока и русская культура XX века». Тарту, 1975.

233. Тимофеев JI. И. Образ повествователя, образ автора // Словарь литературоведческих терминов. М., 1974.

234. Толстая Е. Аким Волынский в литературных «Зеркалах»: 20 годы //Литературное обозрение. 1996. №5-6. С. 145-164.

235. Томашевский Б. Стих и язык: Филологические очерки. М.; Л., 1959.

236. Томашевский Б. В, теория литературы. Поэтика. М.; Л,1925.

237. Топоров В. Из истории русского Аполлинизма: его золотые дни и его крушение. М., 2004.

238. Топоров В. Миф, ритуал, символ, образ. М., 1995.

239. Топоров В. Петербург и петербургский текст русской литературы. СПб, 1992.

240. Топоров В. Космогонические мифы // Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 т. Т. 2. М., 1982.

241. Тюпа В. Нарраталогия как аналитика повествовательного дискурса («Архиерей» А. П. Чехова). Тверь, 2001.

242. Тюпа В. Постсимволизм: теоретические очерки русской поэзии XX века. Самара, 1998.

243. Тынянов Ю. Поэтика. История литературы. Кино. М.,1977.

244. Тынянов Ю. Литературная эволюция: Избранные труды. М., 2002.

245. Успенский Поэтика композиции // Успенский Б. Семиотика искусства. М., 1995.

246. Фарыно Е. Введение в литературоведение. СПб., 2004.

247. Филиппов Г. Вагинов// Русские писатели 20 века. Биобиблиографический словарь: в 2 ч. Ч. 1. М., 1998.

248. Фрезер Дж. Золотая ветвь. М., 1986.

249. Фрейденберг О. Миф и литература древности. М., 1998.

250. Фрейденберг О. Поэтика сюжета и жанра. М., 1997.

251. Фрейденберг О. Происхождение пародии // Уч. Зап. ТГУ. 1973. Вып. 308. С. 490 497.

252. Харджиев Н. Статьи об авангарде: в 2 т. М., 1997.

253. Цивьян Т. Сад: природа в культуре или культура в природе? // Натура и культура.М.,1993.

254. Цивьян Т. К теме петербургского текста // Темы и вариации Themes and variations: Сборник статей и материалов к 50-летию Лазаря Флейшмана. Stanford, 1994.

255. Цивьян Т. К происхождению некоторых мотивов «Петербурга» Андрей Белого // Труды по знаковым системам. Т. 18. (Уч. Зап. ТГУ. Т. 18. Вып. 664). Тарту, 1984.

256. Чертков JI. Поэзия Константина Вагинова // Вагинов К. Собрание стихотворений. Munohen, 1982. С. 214.

257. Чичагов В. Город в стихотворениях поэтов Серебряного века. М., 1997.

258. Чичерин А. Возникновене романа-эпопеи. М., 1958.

259. Чичерин А. Ритм образа. М., 1973.

260. Чуковский Н. Константие Вагинов // Чуковский Н. Литературные воспоминания. М.,1989. 179-201.

261. Шестов Л. Достоевский и Ницше // Шестов Л. Философия трагедии. М., 2001.

262. Шиндина О. К описанию «культурологического гербария» романа Вагинова «Козлиная песнь» // Натура и культура. М., 1993. С. 56-60.

263. Шиндина О. Музыкальная тема в романе К.Вагинова «Козлиная песнь» // Русский авангард в кругу европейской культуры.М., 1993.

264. Шиндина О. Несколько замечаний к проблеме «Вагинов и Гумилев» // Н.С. Гумилев и русский Парнас. Спб., 1992. С. 84-91.

265. Шиндина О. О семантике образа сада в художственном мире Вагинова «Козлиная песнь» // Натура и культура. М., 1997.

266. Шиндина О. Роман К. Вагинова «Козлиная песнь» в античной ретроспективе

267. Ширндина О. Мотив барокко в романе К. Вагинова «Козлиная песнь» // Барокко в авангарде авангард в барокко. М., 1993. С. 42-44.

268. Шиндина О. Некоторые особенности поэтики ранней прозы Вагинова // Михаил Кузмин и русская культура XX века: Тезисы и материалы конференции. 15-17 мая 1990 г. Л., 1990. С. 104.

269. Широков В. Миф о Петербурге в поэзии О. Мандельштама 1910-х гг. // Genus poetarum: сб. науч. трудов: К 750летию проф. К. Петросова. Коломна, 1995.

270. Шкловский В. О теории прозы. М., 1983.

271. Шлайфер Р. Обобщающая эстетика жанра: Бахтин, Якобсон, Беньямин / Пер. с англ. // Вопросы литературы. М., 1997. Вып. 2. С. 76- 100.

272. Шмид В. Нарратология. М., 2003.

273. Шмид В. Проза как поэзия. СПб., 1998.

274. Шпенглер О. Закат Европы. М., 1993.

275. Шукуров Д. Автор и герой в метаповествовательном дискурсе К. К. Вагинова. Иваново. 2006.

276. Шукуров Д. Герметизм артистического универсума К. Вагинова //

277. Шукуров Д. Образ автора в романах К. Вагинова «Козлиная песнь» и «Труды и дни Свистонова» // «Серебряный век». Потаенная литература. Иваново. 1997.

278. Уэллек Р., Уоррен О. Теория литературы. М., 1978.

279. Alberes R-M. Histoire du roman moderne. P., 1967.

280. Anemone A. Konstantin and the death of Nikolai Gumilev // Slavic Review. Vol. 48 № 4. P. 632.

281. Anemone A. Sobranie stihotvorenii. By K. Vaginov. Munich, 1982. -The Russian Review, 1984. № 1, P. 291-292.

282. Anemone A., Martynov I. Towards the History of Leningrad Avantgarde: The «Ring of poets». Wiener slavistischer Almanach. Bd. 17. 1986.S. 131-148.

283. Aucuotorier M. La mort de Patarsbourg // St-Petersbourg: une fenetre sur la Russie: villc, modernization, modernite. 1900 1935. P., 2000.

284. Burenina о. «Трагедия» творчества или литература как «остров мертвых»: Набоков и Вагинов // Rev/ des etudes slaves. P., 2000. Т. 72, fasc. 3-4. С. 431-442.

285. Clark R., Holqist M. Mikhail Bakhtin/ Cambridge? Mass., And London, England, 1984.

286. Colmer J. Approaches to the novel. Edinb. 1967.

287. Glane Т. Видение русских авангардов. Praha ,1999.

288. Kassak W. По поводу первого собрания стихотворений Константина Вагинова // Вагинов К. Собр. Стихотворений. Mtmchen, 1982. С. 7-10.

289. Kayser W. The grotesque in art and literature. New York,1981.

290. Klotz V. Zur poetic des romans, Darmstadt, 1965.

291. Malmstad J. Mikhail Kuzmin: a chronicle of his life and time // Кузьмин M. Собрание стихотворений, т. 3. Miinchen, 1977.

292. Malmstad J. Sobranie stihotvorenii. By Konstantin Vaginov. Munich, 1982.Slavic Review, 1984 № 1, P. 160-161.

293. Moscow and St.-Petersburg: The city in Russian culture / ed. By Lilly I. K. Nottingham, 2002. VII.

294. Paleari L. La litteratura e la vita nel romanze di Vaginov // Rassegne Sovietica. 1981. № 5. P. 153 170.

295. Stevich Ph. The history of the novel. NY. 1967.