автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.13
диссертация на тему: Абсурд как феномен в Европейском социокультурном пространстве XX века

Полный текст автореферата диссертации по теме "Абсурд как феномен в Европейском социокультурном пространстве XX века"

На правах рукописи

ЛАПАТИН ВАДИМ АЛЬБЕРТОВИЧ

АБСУРД КАК ФЕНОМЕН В ЕВРОПЕЙСКОМ СОЦИОКУЛЬТУРНОМ ПРОСТРАНСТВЕ XX ВЕКА

Специальность 09.00.13 — Философская антропология, философия культуры

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук

г О НОЯ 2014

Санкт-Петербург 2014

005555625

005555625

Работа выполнена в Федеральном государственном бюджетном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Санкт-Петербургский государственный университет»

Научный руководитель: доктор философских наук, доцент

Сурова Екатерина Эдуардовна

Официальные оппоненты: Рассадина Софья Александровна,

доктор философских наук, доцент, Национальный минерально-сырьевой университет «Горный», профессор

Полатайко Сергей Васильевич, доктор философских наук, доцент, Санкт-Петербургский национальный исследовательский университет информационных технологий, механики и оптики, заведующий кафедрой

Ведущая организация: Санкт-Петербургский государственный

университет кино и телевидения

Защита состоится « 20 45 года в часов на заседании

Совета Д 212.232.68 по защите докторских и кандидатских диссертаций при Санкт-Петербургском государственном университете по адресу: 199034, Санкт-Петербург, В.О., Менделеевская линия, д. 5, Институт философии, ауд. М.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке им. М. Горького и на сайте Санкт-Петербургского государственного университета www.spbu.ru.

Автореферат разослан « 43» ¿ьо^су^ 2014 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

Лузина Татьяна Ивановна

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы исследования определяется текущей социокультурной ситуацией. Нередко в качестве неотъемлемо присущей современной западной культуре особенности называют ее кризисный характер. При этом под кризисами подразумеваются и глобальные политико-экономические, и локальные, связанные с коммуникацией и самоидентификацией, кризисы. Современная ситуация отмечена рядом противоречивых тенденций. Так, развитие медиатехнологий и, как следствие, разрастание инфосферы входят в конфликт с непосредственным опытом индивида. В медиапространстве, которое в известном смысле устраняет «реальные», «человеческие» пространство и время, наблюдаются непрекращающиеся активность и возмущение, в то время как повседневность каждого отдельного человека сохраняет по большей части стабильность и рутинность. Это лишь один из примеров, позволяющих утверждать, что на фоне глобализации социокультурных процессов пространство повседневности современного человека становится всё более фрагментарным и разрозненным и, вследствие этого, связывается с абсурдностью. Таким образом, возникает необходимость более внимательного, комплексного анализа абсурда как особого для социокультурного пространства Европы феномена.

В то же время анализ, по нашему мнению, следует начинать с XX в., т. к. современная западная культура является его наследницей и перенимает значительную часть образовавшихся именно тогда проблем. Прошлое столетие стало для европейского социокультурного пространства временем колоссальных мировоззренческих сломов, в результате которых ряд констант (этических, эстетических, коммуникативных, идентификационных и пр.), придававших целостность этому пространству, утратил актуальность и перестал функционировать. В связи с этим, проблематичной становится какая-либо общезначимая традиционность, с которой человек мог бы себя соотнести и, тем самым, преодолеть трудности самоидентификации. Всё это приводит современного человека к ситуации, в которой он «обречен быть свободным», что в XX в. позволило ряду авторов говорить об абсурдности человеческого существования как такового. Абсурд как явление возникает лишь в горизонте

человеческого опыта. Поэтому исследование, в котором бы концептуализировались факторы, не учтенные в предшествующих работах, посвященных данному феномену, представляется актуальным для современного философско-антропологического и культурфилософского знания.

Степень научной разработанности проблемы. Аспекты проблематики абсурда и связанных с ним вопросов разбираются в работах, принадлежащих различным областям знания.

Теоретическое осмысление феномена абсурда представлено в трудах различных философов в диапазоне от Тертуллиана до А. Камю. В постановке вопросов, касающихся предмета исследования, особое значение имеет философское наследие Плотина, Псевдо-Дионисия Ареопагита, Григория Паламы, Майстера Экхарта, Николая Кузанского. Сущность абсурда в экзистенциальном измерении исследуется в произведениях С. Кьеркегора, Л. Шестова, М. Хайдеггера, К. Ясперса, Ж.-П. Сартра, а также в работах таких современных отечественных ученых, как О. Л. Абыщко, О. В. Вдовиченко, И. И. Евлампиев, П. Д. Тшценко.

Проблематика смысла и бессмыслицы, важная для изучения абсурда как феномена, рассматривается представителями аналитической философии (Г. Фреге, Б. Рассел, Л. Витгенштейн, Р. Карнап, А. Дж. Айер, Г. Райл и др.), а также В. Франклом, А. Камю, Ж. Делезом, Р. Бартом, X. У. Гумбрехтом, О. Я. Палкевич, А. В. Смирновым.

Структурные основания абсурда выявляются в работах О. Я. Палкевич, Г. С. Померанца, В. П. Руднева. Антиномистические аспекты логики абсурда раскрываются в исследованиях Г. Бейтсона, С. Л. Франка, М. С. Уварова и В. А. Белоусова.

Лингвистические аспекты абсурда представлены в исследованиях

Л. М. Геллера, Ф. И. Гиренка, Ж. Делёза, О. В. Кравченко, В. Ю. Новиковой,

Р. Р. Тазетдиновой, Е. А. Шкурской. Анализ абсурда в литературном

художественном тексте осуществляется в научных трудах О. Д. Бурениной,

О. В. Вдовиченко, М. Н. Виролайнен, Е. В. Клюева, А. А. Кобринского,

В. Ю. Чарской-Бойко. Вопросы эстетики абсурда рассматриваются

Л. М. Геллером, Е. Г. Доценко, Б. М. Цейтлиным, А. В. Циммерлингом,

4

О. Л. Чернорицкой, М. Эсслином. Также в контексте данной работы представляется важной монография Р. Фотиаде, в которой проводятся параллели между эстетическим дискурсом литературной группы «Большая игра» (Р. Домаль, Р. Жильбер-Леконт, Б. Фондан и пр.) и экзистенциальной философией Л. Шестова.

Социокультурным предпосылкам абсурда и нонсенса как феноменов современной западной культуры посвящены труды Ж. Бодрийяра, В. Давчева, О. Ю. Зениной, Е. И. Лобановой, Б. В. Маркова, Б. Г. Соколова, Е. Г. Соколова, Е. Э. Суровой, М. Фуко, М. Хайдеггера.

Кроме того, для выявления психологических оснований абсурда — преимущественно в связи с явлением синестезии — представляют интерес научные изыскания Ж. Лакана, А. Р. Лурия, М. Мерло-Понти, К. ван Кемпена, Р. Сайтовика, Дж. Симнер.

Цель и задачи исследования. Целью работы является раскрытие содержания феномена абсурда в европейском социокультурном пространстве XX в. В связи с этим можно определить следующие задачи:

- проследить эволюцию понятия «абсурд» в истории философии и выделить сложившиеся в ее рамках основные стратегии его истолкования;

- исследовать возможность рассмотрения абсурда как полностью самостоятельного явления (вне соотнесения с иным);

- рассмотреть характерные особенности абсурда в сфере языка и языковой логики;

- установить факторы, способствовавшие оформлению абсурда в качестве автономного предмета в европейском культуре XX в.;

- определить характерные особенности абсурда за пределами логико-дискурсивного измерения — в экзистенциальном опыте человеческого сознания;

- выявить принципы реализации представленного концепта «абсурд» в западном социокультурном пространстве XX в.;

— оценить потенциал абсурда как особого феномена, присущего западному социокультурному пространству, в преодолении «проблемных ситуаций» современности.

Методология исследования. Представленные автором выводы опираются на методологию философской антропологии и философии культуры. Философско-антропологический подход применяется для выявления лежащих в области человеческого сознания оснований экзистенциального абсурда. Одним из методологических принципов работы является междисциплинарность: для прояснения механизмов возникновения языкового абсурда используются результаты лингвистических и филологических исследований, а для изучения психологических оснований абсурда привлекаются данные таких дисциплин, как психология, психофизиология, нейрофизиология. При рассмотрении европейской социокультурной ситуации XX столетия в ее связи с дихотомией абсурда и нонсенса использовались методы современного культурологического знания: описание различных европейских социокультурных феноменов и практик, их теоретическое обобщение в рамках принятой парадигмы исследования.

Научная новизна исследования. Обычно исследователи абсурда в качестве его отличительной особенности отмечают аномальный и вторичный по отношению к нормативным позициям (языка, логики, семантики, эстетики, культуры и т. д.) характер. Новизна данной работы состоит, прежде всего, в том, что в ней предпринимается попытка мыслить абсурд полностью самодостаточным феноменом, находящим свое отражение в европейской культуре XX столетия. В ходе исследования были получены новые результаты:

— на основании анализа историко-философского материала выделено две стратегии истолкования феномена абсурда в западном гуманитарном знании: традиционная и современная;

— рассмотрены принципы функционирования абсурда в логическом измерении, а также указаны характерные особенности абсурдной логики;

— установлено, что проблематика абсурда в культуре Запада «легитимируется» и обособляется посредством художественной практики конца XIX - начала XX вв., преимущественно в абсурдистском искусстве;

— детерминированы характерные особенности абсурда в экзистенциальном измерении;

— доказано, что феномен абсурда составляет один из принципов функционирования европейского социокультурного пространства XX в., а вслед за ним — и современного;

— проанализирован и введен в научный обиход дефинитивный ряд, включающий в себя, прежде всего, понятия «абсурд» и «нонсенс»;

— обосновано, что социокультурные практики и стратегии поведения, имеющие в своей основе абсурдистское содержание, могут иметь положительный потенциал в деле преодоления «проблемных ситуаций» современности.

На защиту выносятся следующие положения:

1. В истории западной философии можно выделить две стратегии истолкования феномена абсурда: традиционную и современную. Первая совпадает с обыденным пониманием абсурда и интерпретирует его как аномалию, подразумевая его вторичный, подчиненный и ошибочный характер. Современному подходу к абсурду отчасти свойственно представление о ненормативности последнего, но вместе с тем и усмотрение в своем предмете положительного потенциала.

2. Как феномен, принадлежащий логико-дискурсивному измерению, абсурд формально представляет собой лингвистическую аномалию и логическую ошибку. Тем не менее, в качестве таковых он всё же не может быть проигнорирован. Возросший в социокультурном пространстве Запада XX в. интерес к различным проявлениям абсурда позволяет увидеть в логико-семантическом сдвиге самостоятельность и оценить его, прежде всего, как альтернативную, расширенную языковую логику. Основными характеристиками абсурда в логическом измерении являются: а) способность выражать средствами языка неэмпирическое содержание, не поддающееся

недвусмысленному, прямому выражению; Ь) антиномичность, умение удерживать в мышлении противоположные начала одновременно актуапизованными.

3. В рамках современной парадигмы абсурд раскрывается не как нарушение логики, а как ее расширение, и трактуется не как бессмыслица, а как актуализация более глубокого уровня смыслового порядка. В связи с этим, основания для подобного переосмысления абсурда становится допустимым искать внутри самой европейской социокультурной реальности. Одним из маркеров того, что исследуемый феномен опознается в западной культуре в качестве одного из конститутивных принципов, является возникновение в конце XIX - начале XX вв. абсурдистского искусства. В целом, абсурдизм становится отличительной особенностью западной художественной практики. В свою очередь, именно благодаря последней абсурд «легитимируется».

4. Несмотря на то, что современная стратегия понимания абсурда усматривает в нем положительный потенциал, в ее логическом измерении исследуемый феномен остается вторичным и аномальным. Исследование абсурда как всего лишь чего-то алогичного, неразумного, бессмысленного и т. д. обречено быть теоретически неплодотворным, т. к. в каждом таком случае, как правило, будет рассматриваться не абсурдность как таковая, а различные модусы рациональности, взятые в отрицательном значении. По этой причине сам по себе абсурд недвусмысленно и последовательно можно мыслить лишь по выведении его из-под юрисдикции логики и языка в экзистенциальное измерение человеческого сознания. В качестве области, где абсурд находит свое исполнение, берется описанный различными культурными традициями, в т. ч. и западной, опыт недвойственности, в котором проблематика субъекта и объекта снимается. В связи с названным опытом снимается и присущая абсурду проблема соотношения рационального и иррационального, которая не может быть решена в рамках логико-дискурсивного измерения современной парадигмы исследований.

5. В человеческой психике соединяются оба (логико-дискурсивное и

экзистенциальное) измерения, в которых абсурд проявляет себя. Исследование

психологических оснований абсурда целесообразно для ответа на вопрос, имеет

8

ли абсурд исключительно языковое происхождение или может быть выведен из неязыкового или доязыкового содержания человеческой экзистенции. Среди психических феноменов наиболее близким абсурду является синестезия. Последняя имеет доязыковое происхождение и может быть рассмотрена как несемантический (образный) тип памяти. Рассмотрение синестезии в контексте указанной проблематики показывает, что происхождение абсурда как феномена нельзя целиком связать ни с логико-семантической организацией языка, ни с доязыковыми структурами психики. Таким образом, абсурд «рождается» во взаимодействии между языковым и неязыковым аспектами человеческого сознания.

6. Абсурд в XX столетии становится конститутивным принципом для социокультурного пространства Европы. Однако реализация данного принципа происходит в форме нонсенса. Последний являет собой ситуацию смещения и искажения культурного смысла, в результате которой те или иные социокультурные практики или институты, будучи однажды созданными, начинают служить побочным или вовсе противоположным, по сравнению с первоначальными, целям. Нонсенс по своим формальным характеристикам совпадает с абсурдом, однако, в отличие от него, не воспринимается в качестве аномального явления, проникая во все сферы жизни общества, делая повседневный опыт его представителей всё более фрагментарным и разрозненным.

7. Новоевропейская культура характеризуется чрезмерной мультипликацией дискурсивных практик, а начиная с XX в., в западном социокультурном пространстве получают небывалое развитие средства репрезентации, позволяющие эти дискурсивные позиции в еще большем объеме транслировать. В силу этого, в культуре становится нормативной ситуация, при которой представление действительности обладает большей убедительностью, чем собственно представляемое, а само по себе существование того или иного медиаканала становится важнее, чем передаваемое по нему сообщение. Указанная автономизация дискурсивных практик от референтных функций и является, в свою очередь, главной причиной распространения нонсенса в пространстве культуры Запада.

Научно-практическая значимость исследования состоит в расширении и углублении представлений об абсурде как явлении, находящемся в логическом и экзистенциальном измерениях. В работе проводится различение концептов абсурда и нонсенса и демонстрируются способы их осуществления в рамках различных социокультурных практик Европы XX в. Результаты исследования могут быть использованы при подготовке научно-исследовательских проектов, для составления учебных программ, пособий и курсов по таким дисциплинам, как «философия культуры», «философская антропология».

Апробация работы. Основные положения диссертации были изложены в ходе выступления на научных конференциях и круглых столах. Среди них: научная конференция «Ценностные горизонты российской культуры», проходившей в рамках «Дней философии в Санкт-Петербурге» (Санкт-Петербург, 2011); Второй Международный гелологический конгресс «История изучения смеха в России: научные школы и отдельные исследователи» (Санкт-Петербург, 2013); VI Международная научно-практическая конференция «Фундаментальные и прикладные исследования в современном мире» (Санкт-Петербург, 2014); круглый стол «Абсурд или нонсенс?» в рамках семинара Центра изучения культуры «Границы в культуре» (Санкт-Петербург, 2012).

Структура работы. Диссертационная работа состоит из Введения, трех глав, Заключения и списка использованной литературы. Объем диссертации составляет 180 страниц.

ю

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается актуальность темы исследования, определяются его цели и задачи, излагаются методологические основания работы. Также определяется степень разработанности темы, раскрывается научная новизна и оценивается научно-практическая значимость работы. В этом же разделе характеризуются источники исследования и формулируются положения, выносимые на защиту.

В первой главе «Логическое измерение абсурда» освещаются теоретические положения, ценные для обоснования избранного подхода и послужившие основой исследования. Рассматриваются посвященные предмету историко-философские источники. Абсурд раскрывается, прежде всего, как логико-дискурсивный феномен. Произведенный анализ позволяет сделать вывод, что в логическом измерении абсурд предстает расширенной языковой логикой, преодолевающей ограничения формальной логики и имеющей в качестве своего основания полилогические формы мышления. Европейская художественная практика конца XIX - начала XX вв. легитимирует данные логико-семантические сдвиги, благодаря чему фиксируется самостоятельность и неотъемлемый характер абсурда как феномена западной культуры прошлого столетия.

В §1 «Две стратегии истолкования абсурда в истории философии»

рассматриваются имеющиеся в истории западной философии концептуальные подходы к феномену абсурда.

Анализ историко-философских оснований позволяет выделить две стратегии истолкования данного феномена в истории философии. В рамках традиционного подхода абсурд истолковывается как ошибка в мышлении и речи, подлежащая устранению. Такое «прочтение» свойственно, к примеру, аналитической философии, и в своих структурных основаниях оно не отличается от обыденного понимания. В рамках современного подхода абсурд предстает явлением, принадлежащим двум измерениям: логическому и экзистенциальному. В первом случае исследуемый феномен разворачивается целиком в поле дискурса и языка. При этом в нем усматривается

положительный потенциал, т. к. абсурд трактуется не как нарушение логики, а как ее расширение; не как извращение смысла, а как актуализация более глубокого уровня смыслового порядка. Ключевыми характеристиками логико-дискурсивного абсурда являются антиномизм и способность выражать средствами языка неэмпирическое содержание. В экзистенциальном измерении абсурд описывается как особый опыт сознания, в котором преодолевается двойственность субъекта и объекта.

§2 «Философские основания абсурда в европейском искусстве XX века» посвящен отражению концепта «абсурд» в западной модернистской художественной практике.

Постулируется, что всякое значительное художественное творение, даже не являющееся абсурдистским по форме, тем не менее, всегда абсурдно двояким образом. Первый аспект абсурдности связан с невозможностью адекватно выразить языковыми средствами «существо» того или иного произведения, а также содержание сопутствующего ему эстетического переживания. Второй аспект предполагает, что невозможность дискурсивного освоения художественного творения определяется его полной феноменальной открытостью - тем, что оно не содержит никакого «скрытого смысла». Доказывается, что между «истиной» произведения искусства и «истиной» эстетического удовольствия нет никакой разницы, т. е. явленность художественного творения истинна сама по себе. Таким образом, ставится под вопрос ценность дискурса об искусстве как такового.

Революционные изменения, происходившие в европейском искусстве конца XIX — первой половины XX вв., в целом соответствуют динамике социокультурных процессов данного периода. Для многообразных модернистских направлений в искусстве абсурдность является значимым элементом, а оформление абсурдистского искусства как отдельного течения является индикатором того, что в социокультурном пространстве Запада предмет исследования фиксируется, опознаётся в качестве неотъемлемого и самостоятельного феномена культуры и, тем самым, «легитимируется». Данная проблематика раскрывается на примере французской литературной группы «Большая игра» (Р. Домаль, Б. Фондан, Р. Жильбер-Леконт и др.), чья

деятельность пришлась на 1920-1930-е гг.

12

В художественной практике указанной группы, находившейся в тесной связи с идеями экзистенциальной философии Л. Шестова, раскрываются философские основания абсурда. Вслед за русско-французским мыслителем, участники «Большой игры» приходят к пониманию того, что экзистенциальное знание абсурдно не в силу своей близости к иррациональному. Его контрадикторность рассудочности состоит лишь в отрицании какой бы то ни было двойственности: субъекта и объекта, духа и материи, имманентного и трансцендентного и т. д. Экзистенциальное знание, касаясь причины всякого сознавания и всего имеющегося в субъективном опыте, присуще человеку в каждый момент времени. В силу этого его нельзя достичь или открыть; к нему можно лишь пробудиться, прояснив его изначальную «абсурдную очевидность» (Р. Домаль) в особом, не предполагающем никакой двойственности, акте остановки всякой — как рассудочной, так и иррациональной - деятельности сознания.

В §3 «Абсурд как явление языковой логики» раскрываются характерные особенности абсурда в логико-дискурсивном измерении: производится обзор актуальных отечественных исследований в этой области, устанавливаются уровни лингвистического абсурда и выдвигается гипотеза о его цели.

В соответствии с ранее предложенной классификацией, актуальные

отечественные исследования логико-языковых аспектов абсурда также могут

быть отнесены либо к традиционной стратегии истолкования, либо — к

современной. В первом случае исследователи (Е. И. Лобанова, Д. Б. Пучков,

О. Ю. Зенина и др.), вполне ожидаемо указывая на аномальный характер

изучаемого предмета, связывают его с бессмысленностью и ищут пути

преодоления абсурдной рассогласованности между человеческим сознанием и

миром, тем самым, целиком оставаясь в рамках предложенной еще А. Камю

интерпретации. Данный исследовательский подход, предполагающий

отождествление абсурда с ненормативностью, а также со всеми возможными

модусами иррациональности, представляется устаревшим и неплодотворным в

теоретико-познавательном аспекте, т. к. не ухватывает сущностное ядро

абсурда. В противовес этому, для отечественных ученых (О. Д. Буренина,

Е. В. Клюев, Ф. И. Гиренок, О. Я. Палкевич и др.), отнесенных к современной

13

стратегии истолкования, характерно полагание абсурда в тесной связи с языковыми структурами. Причем, с одной стороны, он выступает как объект лингвистики, а с другой - как характеристика мышления, конституированного языком. Данный подход, поскольку он учитывает изменения, произошедшие в западной культуре на рубеже Х1Х-ХХ вв., представляется более продуктивным по сравнению с традиционной парадигмой, однако и не лишенным недостатков (в силу сохранения представления об аномальном характере абсурда, не позволяющего рассмотреть последний как полностью самостоятельный феномен).

Лингвистический абсурд является результатом нарушения отдельных языковых норм, прежде всего, касающихся семантики. Семантика лингвистических объектов складывается из взаимодействия двух факторов: семантически значимых элементов и грамматически значимых элементов. Для возникновения языкового абсурда необходимо, чтобы нарушения языковых норм касались одной группы элементов при сохранении другой группы элементов в целости. Как показывает исследование В. Ю. Новиковой (.Новикова В. Ю. Семантика абсурда. Краснодар: КубГУ, 2005), данный механизм образования абсурдистских лингвистических конструкций прослеживается на всех семантических уровнях: фонемном, морфемном, лексическом и синтаксическом. В конце главы выдвигается предположение, что семантические аномалии, приводящие к возникновению лингвистического абсурда, преследуют цель преодолеть двойственность языкового выражения.

Во второй главе «Экзистенциальное измерение абсурда» исследуются характерные особенности абсурда в экзистенциальном измерении.

В §1 «Опыт абсурда и проблематика недвойственности» раскрываются

теоретические аспекты, касающиеся нахождения абсурда в пространстве опыта

человеческого сознания. Показанные в первой главе пути рассмотрения абсурда

в логическом измерении признаются недостаточными, т. к. они не позволяют

изучить абсурд сам по себе: предмет исследования в качестве аномалии с

необходимостью будет полагаться вторичным и несамодостаточным. По этой

причине представляется целесообразным задуматься над вопросом, может ли

абсурд осуществляться и исполняться без обязательного соотнесения с чем-

либо иным для себя. Анализ приводит к выводу, что единственным

14

пространством для этого оказывается человеческое сознание, а именно - такие аспекты его опыта, которые предполагали бы отсутствие дихотомии субъекта и объекта. Именно в этом и единственно в этом случае абсурд может без несообразностей мыслиться в соответствии со своим главным предикатом -бессмысленностью. Под бессмысленностью обычно понимается искажение смысла, а не его полное отсутствие. В этом отношении экзистенциальный опыт недвойственности, поскольку он предполагает преодоление какого бы то ни было противопоставления, — в т. ч. и дихотомии смысла и бессмыслицы — может считаться в полной мере абсурдным. В истории западной философской мысли проблематика недвойственности впервые в достаточной степени удовлетворительно разрабатывается Плотином в связи с его учением о Едином. В неоплатонической философии надлежит искать основоположения для дальнейшего дискурса об абсурде в экзистенциальном измерении.

Недвойственность в экзистенциальном измерении абсурда возвращает к проблематике антиномистической логики, каковая в первой главе полагается одной из характеристик абсурда в логическом измерении. Дискурсивное мышление, будучи связанным с двойственностью познающего и познаваемого, неизбежно преувеличивает тот или иной аспект рассматриваемого предмета и преуменьшает остальные. Напротив, антиномистическое мышление в своих актах удерживает антиномии актуализованными в одно и то же время и стремится «ухватить» предмет в его целостности. Тем самым, признаётся факт нелинейности мыслительного процесса и утверждается правомерность существования полилогических форм мышления, для которых принцип силлогизма не является определяющим. Антиномистическая логика и являющийся ее внешним выражением абсурдный язык могут быть рассмотрены, с одной стороны, как «подготовка» к опыту недвойственности, а с другой стороны, как наиболее приемлемый способ языковой фиксации содержания этого опыта.

§2 «Экзистенциальный абсурд в свете европейской культуры XX века» посвящен отражению опыта недвойственности в европейской философии XX в., а также изучению социокультурных оснований, приведших к изменению оценки данного опыта в рамках западного социокультурного пространства прошлого столетия.

До Нового времени опыт недвойственности, хотя и занимает лишь «маргинальное» положение как в философском дискурсе, так и в культуре в целом, оценивается различными традициями (неоплатонизм, христианский мистицизм) в качестве важной и наиболее достойной человека цели. Однако в экзистенциальной философии Х1Х-ХХ вв. абсурдный опыт ассоциируется с гнетущими состояниями (например, «страх и трепет» - у С. Кьеркегора, страдание и вина в «пограничных ситуациях» - у К. Ясперса). Наиболее подробно данная проблематика рассматривается на примере концептов «ужаса» (М. Хайдеггер) и «Тошноты» (Ж.-П. Сартр). Оба автора описывают особый опыт, для которого характерны разрушение логико-дискурсивной прослойки сознания и растворение индивидуальности, что, в конечном итоге, должно приводить к абсурдному исчезновению двойственности субъекта и объекта. Вместе с тем, в обоих случаях указывается, что тот, кто переживает данный опыт, скорее попытается отторгнуть его, а не признать в нем освобождение от оков индивидуальной ограниченности.

Изменение в оценке состояний, предполагающих «сокращение дистанции» между субъектом и объектом, связано с изменениями, произошедшими в европейском социокультурном пространстве в Новое время. В указанную эпоху трансцендентная реальность, соотнесение с которой прежде определяло степень истинности или неистинности того или иного явления в западном социокультурном пространстве, подвергается инфляции и признается ложной и недостоверной в силу невозможности своего подтверждения в эмпирическом мире. В целом, инфляция трансцендентного содержания в новоевропейской культуре приводит к тому, что сам статус реальности становится проблематичным. Дискурсивные практики из-за отсутствия регламентирующего их начала множатся, освобождаются от своих референтных функций таким образом, что реальностью становятся «высказывания о реальности». Соответственно, и опыт абсурда, поскольку он, с одной стороны, не согласуется с привычными сценариями чувственного восприятия, а с другой стороны, предполагает угнетение дискурсивного мышления как одного из источников дуального видения мира, квалифицируется как гнетущий, патологический и опасный.

В §3 «Психологические основания абсурда» разбирается вопрос, что является первичным для абсурда: логическое измерение или экзистенциальное. В предшествующих рассуждениях абсурд представлялся либо как лингвистический феномен, либо как аспект экзистенциального опыта. Человеческая психика объемлет и то, и другое: речь - одна из важнейших психических функций, а сознавание собственной экзистенции является отличительной чертой психической жизни человека. Из всех психофизиологических явлений наиболее интересной применительно к проблематике абсурда оказывается синестезия. Так, некоторые абсурдные предложения, наподобие «этот желтый цвет сладкий на вкус», могут являться вполне осмысленными для людей, обладающих синестетическим восприятием, т. к. будут представлять собой суждения опыта.

Исследования феномена синестезии как с позиции нейрофизиологии, так и с позиции гуманитарного знания, показывают, что синестетический характер восприятия, во-первых, присущ в младенчестве всем людям без исключения, а во-вторых, обладает определенным культурным смыслом, который заключается в доязыковой природе синестезии. Последняя представляет собой разновидность образной памяти, благодаря которой ребенок способен овладеть огромным количеством информации в первые годы жизни. Впоследствии его обучение строится на основе речевых практик, и образную память постепенно вытесняет семантическая, а синестезия в отчетливой форме сохраняется лишь у небольшого числа людей.

Принимая во внимание доязыковое происхождение синестезии, можно было бы предположить, что в некоторой своей части абсурд появляется не как результат ненормативного видоизменения семантической организации языка, но как производное доязыкового слоя психики. Однако нельзя преуменьшать и значение языка и речи в формировании абсурда, поэтому разумнее всего будет сказать, что абсурд является следствием взаимодействия языкового и неязыкового.

В третьей главе «Абсурд как феномен европейской культуры XX века» повествуется о формах реализации предмета исследования в социокультурном пространстве Европы XX в., проводится различение

концептов «абсурд» и «нонсенс» и исследуется потенциал абсурда в деле преодоления проблемных ситуаций современности.

В § 1 «Генезис абсурда в культуре Европы XX века» производится рассмотрение наиболее характерных особенностей европейской культуры прошлого столетия и устанавливается, в какой форме абсурд реализуется в данном социокультурном пространстве.

Признавая противоречивый характер социокультурной ситуации в Европе XX в., связанный с революционными изменениями в социальной жизни, политике, экономике, художественной культуре и т. д. и выражающийся в ускорении «культурного времени», «размягчении» социокультурных границ и формировании принципиально новых типов коммуникации, всё же нельзя связать его целиком с абсурдом. Поверхностность, хаотичность и фрагментарность пространства повседневности европейца XX столетия не вполне сочетаются с «высоким» значением абсурда, описанным в предыдущих главах. Поэтому точнее будет отметить, что абсурд в социокультурном пространстве Запада XX в., а вслед за этим - и сегодня, реализуется в форме нонсенса. Различение абсурда и нонсенса имеет свою историю в рамках как зарубежного, так и отечественного гуманитарного знания (Ж. Делёз, В. Ю. Чарская-Бойко, Е. А. Шкурская и др.). В данном исследовании под нонсенсом понимается смещение и искажение смысла. Взятый в культурном измерении, он выражается в объектах социокультурного пространства, которые, будучи однажды созданными, начинают служить либо побочным, по сравнению с изначальным замыслом, целям, либо вовсе противоположным. Независимо от того, продуцируется ли нонсенс кем-либо неосознанно или же намеренно с целью манипуляции, он, чтобы быть жизнеспособным, должен быть не заметен как минимум для одной из сторон социокультурного взаимодействия.

В таком виде нонсенс соответствует традиционному истолкованию

абсурда, и тем сложнее становится установить границу между двумя

феноменами в социокультурном измерении. Абсурд и нонсенс тождественны

по форме, но различны по содержанию, по способу функционирования. Один и

тот же объект, в зависимости от ситуации, может выступать то как абсурд, то

как нонсенс. (Пример: художественный образ из абсурдистского произведения

18

и тот же самый образ, используемый для рекламы того или иного товара.) Таким образом, граница между двумя понятиями сама по себе абсурдна в силу того, что определяется не только набором правил, но и ситуацией, в которой существует тот или иной культурный объект. Или же определяется правилами в той степени, в какой ситуация может быть перекодирована в знаковую форму. Самым надежным отличием абсурда от нонсенса являются заметность абсурда и незаметность нонсенса. Абсурд всегда опознаётся, т. к. он выбивается из привычного ряда явлений, а нонсенс мимикрирует под естественный порядок вещей. Тем не менее, формальные принципы возникновения и того, и другого идентичны. По существу, нонсенс есть форма реализации абсурда в культуре Европы XX в., но как таковые они тождественны. В свою очередь, это означает, что, во-первых, и в социокультурном пространстве абсурд сохраняет недвойственную природу, а во-вторых - что различение абсурда и нонсенса характеризует не столько объекты, к которым применяются эти слова, сколько тех, кто производит различение.

Способность к различению конституируется дискурсивными позициями. Во второй главе данного исследования отмечалось, что определяющими тенденциями новоевропейской культуры были инфляция трансцендентного содержания, а также мультипликация и эмансипация дискурсивных практик. К XX в. эти тенденции достигли апогея, и общезначимым стал феномен «онтологизации» дискурса, при котором реальность, создаваемая дискурсивными позициями, воспринимается рядовыми представителями социокультурного пространства более «реальной», чем непосредственно окружающий их феноменальный мир. Наиболее важными причинами того, что культура Европы XX «тонет» в дискурсе, являются небывалое развитие технологического оснащения СМИ и, как следствие, увеличение информационных потоков, фрагментирующих и дезорганизующих повседневный опыт современного человека. «Онтологизация» дискурса и чрезмерный рост дискурсивных практик открывают простор формированию и развитию нонсенса. Последний, помимо прочего, выражается в том, что видимость социокультурных процессов приобретает большую убедительность, чем их цели. Таким образом, увеличение доли формализованных,

регламентированных процедур в ущерб лежащего в их основе неформального, символического содержания является симптомом социокультурного нонсенса.

В §2 «Реализация абсурда в форме нонсенса в культуре Европы XX века» разбираются примеры бытования нонсенса в различных сферах деятельности европейского социокультурного пространства прошлого столетия, а именно: в политической сфере и в сфере гуманитарного знания.

Нонсенс в политической культуре Запада XX в. преимущественно связан с тем, что перед политиками постоянно стоит задача саморепрезентации в информационном пространстве. Репрезентативность — отличительное свойство социокультурной реальности Запада как в прошлом веке, так и сегодня. Политика традиционно мыслилась как пространство осуществления практической деятельности. Однако наличествующие социокультурные «требования» накладывают отпечаток на участников политического процесса, в результате чего политики не столько действуют, сколько занимаются репрезентацией своей деятельности в дискурсивном поле. С одной стороны, представленность политики в публичной сфере снижает авторитарные тенденции, всегда присущие любой власти, а с другой стороны, сокращает зону практического действия, рождая, тем самым, особую форму агента политической деятельности — бюрократию. Сам по себе политический дискурс зачастую являет собой пример лингвистического нонсенса, но, вместе с тем, бюрократическим аппаратом дискурсивные практики задействуются двояким образом: а) для обоснования необходимости существующего институционального и процедурного устройства политики; Ь) в качестве средства цензуры (политкорректность). В целом, бюрократия всегда создает проблем - в т. ч. и для себя самой — больше, чем решает, т. к. в большинстве случаев это является единственным обоснованием необходимости ее существования. Однако нонсенс состоит не только в том, что формализация политического процесса затрудняет решение «реальных» социокультурных проблем, но и в том, что посредством бюрократического дискурса создаются несуществующие.

Не защищено от подобного рода уязвимостей и научное знание. Два

процесса (инфляция трансцендентного содержания и «онтологизация»

дискурса), берущие свое начало в Новое время и являющиеся предпосылками

20

для реализации абсурда в форме нонсенса в европейской культуре XX в., относятся и к науке, будучи в известной степени ею и обусловлены. Отказ трансцендентному в статусе реальности связан с его неверифицируемостью. Однако факт замены трансцендентного содержания на эмпирическое всё же не позволяет утверждать, что современная наука отказалась от иллюзорных конструктов и изучает действительность такой, как она есть на самом деле, поскольку одновременно с этим актуализируется другая тенденция -«онтологизация» дискурса. Иначе говоря, на место трансцендентной реальности становится дискурсивная, которая, в свою очередь, также является ментальным конструктом. Тем не менее, оперирование дискурсивными проекциями нельзя поставить в упрек негуманитарному знанию, которое обладает ясной методологией, выработанными критериями проверки полученных данных и т. д., что предохраняет его от возникновения нонсенса. Значительно более уязвимыми являются гуманитарные науки, поскольку их главным и зачастую единственным гносеологическим инструментом является язык, который, в свою очередь, представляет собой наиболее благоприятную среду для распространения нонсенса. Так, например, если для естественных наук вполне допустимо создавать посредством дискурсивных проекций свой предмет, то философия не может себе это позволить, поскольку она, со времен Фалеса, неизменно должна давать ответ на вопрос «Что есть сущее само по себе?» Нонсенс проникает в гуманитарное знание по причине «забвения сущего» и его замены плодами ментального конструирования. Применение современных критериев научности также не спасает от этого процесса, но лишь катализирует его, поскольку данные критерии изначально выработаны в рамках негуманитарных дисциплин, приспособлены под их нужды. Тем самым, для работ гуманитарного профиля сокращаются как сфера исследования, так и сфера применения. Другим следствием применения критериев естественных наук к гуманитарному дискурсу является формализация исследований, находящая свое выражение в статистическом подходе к научным изысканиям: наукометрия, индекс цитирования, индекс Хирша и т. д.

§3 «Абсурд в деле преодоления проблемных ситуаций современности» посвящен анализу того, в какой степени абсурд может быть

средством превозмогания негативных аспектов социокультурного нонсенса.

21

В западной культуре прошлого века стала как никогда актуальной проблема межкультурной коммуникации. Очевидно, что поиск общего языка для разных социокультурных групп и общностей — важная задача как для самих групп, так и для представителей социогуманитарного знания. Доказывается, что антиномистический характер абсурда в логическом измерении может быть использован не только для постижения фундаментальной природы ума, но и в целях преодоления наличествующих в социокультурной реальности проблемных ситуаций. Антиномистическое мышление является более широким и более пластичным по сравнению с дискурсивным. И в этом смысле индивид, способный полагать антиномии одновременно актуализованными, скорее достигнет понимания с Другим, даже если последний придерживается радикально отличных взглядов. В социальном взаимодействии представители тех или иных общностей могут думать качественно отличным от нас способом не столько в силу разности ценностных, идеологических, моральных и пр. установок, сколько в силу того, что они используют другие модели смыслополагания и руководствуются иными парадигмами мышления. Понимание того, что сам характер осмысливания социокультурных ситуаций различными этническими, социальными, религиозными и пр. группами не статичен, не однороден и базируется на полилогических принципах, позволяет оценивать риски, прогнозировать возможность возникновения разного рода конфликтов и решать уже имеющиеся с «минимальными потерями» и на взаимовыгодных для конфликтантов условиях.

Европейская культура XX в. описывается как пространство, в котором

перед каждым человеком открыты различные возможности: социализации,

самореализации, самоидентификации, карьеры, потребления, участия в

производстве. Несмотря на это европеец прошлого столетия жил с постоянным

ощущением собственной неполноты и разрозненности. Его существование

было отмечено чувствами неудовлетворенности в условиях превалирования

образов счастья и культа наслаждения. Тем не менее, фрустрированный и

отчужденный европейский субъект связывает свои надежды на обретение

свободы и чувства полноты собственного существования с прочным местом

внутри социокультурного пространства. Будучи отчужденным по факту своего

нахождения в социуме, человек каждодневно испытывает чувство

22

неудовольствия. Нонсенс, однако, состоит в том, что все надежды на избавление связываются исключительно с дальнейшим отчуждением в порядках социального. Однако, мысля себя только лишь «общественным животным», человек никогда не достигает полноты существования, поскольку человеческая экзистенция не исчерпывается социокультурным измерением, а в своих наиболее существенных проявлениях — и вовсе не имеет никакого отношения к социальности.

Более действенным, по сравнению с социальной реализацией, средством решения проблемных ситуаций современности представляются различные абсурдные стратегии поведения, осуществляемые на индивидуальном уровне, противоречащие, на первый взгляд, здравому смыслу, не подчиненные целиком принципу практической полезности. Они предполагают обретение полноты индивидуального существования не в дальнейшем укоренении в своем эго, а в его устранении, и именно в силу этого являются абсурдными. Самой совершенной формой актуализации неэгоистического видения является символическое переживание собственной смерти.

Достижение человеком такого психофизического состояния, при котором

он преодолевает индивидуальную ограниченность своего эго и в целом

растворяется как «эта конкретная личность», как «это отдельное Я» можно

назвать катарсисом. Растворением эго, а также снятием различий между Я и

не-Я данный опыт подобен абсурдному опыту недвойственности. В свою

очередь, последний, описываемый ранее как временное прекращение какой бы

то ни было активности сознания, естественным образом вызывает ассоциацию

со смертью. Во все эпохи и во всех культурах наличествовали те или иные

катартические практики. К XX в. «катартический элемент» полностью

выветрился из западной культуры, а все переживания подобного рода

однозначно патологизируются. Их место занимают репортажи в СМИ о

террористических актах, катастрофах, природных катаклизмах и т. п. Однако

связанные с этими событиями переживания индивидов не имеют никакого

очистительного эффекта, являясь, скорее, средством анестезии и провоцируя

ответную ненависть и негодование. Подлинный катарсис предполагает не

сентиментальность по поводу смерти Другого, а переживание собственной

смерти на символическом уровне. Причем для того, кто испытывает это

23

переживание, нет никакой возможности понять, на самом ли деле он умирает или еще вернется к привычному модусу сознания, поскольку недвойственность данного опыта не предполагает возможности различения. В этом смысле можно утверждать, что в момент переживания символической смерти человек умирает по-настоящему. Такого рода опыт абсурда можно назвать «антропологическим максимумом», поскольку достичь состояния недвойственности, остановив все психические процессы, — это максимум того, что способен сделать человек во внутренней жизни своего сознания. Катартическое значение данного опыта состоит, во-первых, в том, что сознание прекращает на время создавать собственные проекции и, тем самым, очищается от них, а во-вторых, в том, что преодолевается индивидуальная ограниченность эго. В действительности, это один и тот же процесс, поскольку именно благодаря абсурдному опыту недвойственности человек впервые начинает ясно сознавать, что то, что он называл личностью, Самостью, Я, душой и т. п., также являет собой всего лишь одну из проекций сознания, не имеющей под собой бытийственного основания.

Опыт абсурда имеет практические следствия как для индивида, так и для общества. На индивидуальном уровне наблюдается успокоение аффектов, ослабление привязанностей, устранение страха смерти, выработка неэгоистической установки и сострадательного отношения к живому. На коллективном уровне катартические практики имеют своей целью снижение напряженности и конфликтности в обществе. Они объединяют людей на основе понимания, что природа сознания у всех одинакова, и в этом смысле оказываются более эффективными, чем любые формы социального взаимодействия, осуществляемого в рамках тех или иных институтов.

В Заключении подводятся итоги диссертационного исследования, формулируются основные выводы и предлагаются рекомендации по дальнейшему изучению данной научной проблемы.

Основные положения диссертации представлены в следующих публикациях:

По теме диссертации опубликованы статьи в ведущих рецензируемых научных журналах, рекомендованных ВАК РФ для публикации основных результатов диссертационных исследований:

1. Лапатин В. А. Исследование фона: абсурд как средство выражения смысла / В. А. Лапатин // Вестник Ленинградского государственного университета имени А. С. Пущкина. — 2013. — № 3. Т. 2. Философия. — С. 39-19. — 0,5 п. л.

2. Лапатин В. А. Дихотомия экзистенциального и рассудочного знания в контексте проблематики абсурда (на примере философии Л. Шестова) / В. А. Лапатин // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. — 2013. — № 12 (38). Часть I. — С. 116-118. — 0,3 п. л.

3. Лапатин В. А. Плотин: восхождение души к единому в контексте экзистенциального измерения абсурда / В. А. Лапатин // Научное мнение: научный журнал. — 2014. — № 1. — С. 122-128. — 0,4 п. л.

Другие публикации:

1. Лапатин В. А. Бессмыслица, абсурд и нонсенс в современной культуре /

B. А. Лапатин // БШсИа сиИигае. Альманах кафедры культурологии и Центра изучения культуры философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета. — СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2011. — Вып. 13. —

C. 129-141.-0,6 п. л.

2. Лапатин В. А. «Онтологизация» дискурса в современной культуре и абсурд как средство преодоления диктата дискурсивности / В. А. Лапатин // Ценностные горизонты российской культуры: Сб. статей. — СПб.: Издательский дом Санкт-Петербургского государственного университета, 2012, —С. 204-212.-0,3 п. л.

3. Лапатин В. А. Абсурд в художественном творении / В. А. Лапатин // Альманах современной науки и образования. — Тамбов: Грамота, 2014. — № 7. — С. 82-84. — 0,25 п. л.

4. Лапатин В. А. Катарсическое значение опыта абсурда / В. А. Лапатин // Молодой ученый. — Казань: Издательство «Молодой ученый», 2014. — № 8 (67). — С. 960-964. — 0,4 п. л.

5. Лапатин В. А. «Родина абсурда»: Лингвистический абсурд и доязыковые аспекты психики / В. А. Лапатин // Фундаментальные и прикладные исследования в современном мире: материалы VI Международной научно-практической конференции 17 июня 2014. — СПб.: Информационный издательский учебно-научный центр «Стратегия будущего», 2014. — Т. 3. — С. 13-20. — 0,4 п. л.

6. Лапатин В. А. Модернизация России: абсурд и нонсенс в современной политике / В. А. Лапатин // ЗЦкИа си1Шгае. Научный журнал кафедры культурологии; кафедры эстетики и философии культуры; Центра изучения культуры Санкт-Петербургского гос. университета. — СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2014. — Вып. 20. — С. 133-142.-0,5 п. л.

7. Лапатин В. А. Два подхода к феномену абсурда в отечественном философско-гуманитарном дискурсе / В. А. Лапатин // Научно-технические ведомости Санкт-Петербургского государственного политехнического университета. Гуманитарные и общественные науки. — СПб.: Издательство Политехнического университета, 2014. — № 3 (203). — С. 136-144. — 0,6 п. л.

Подписано в печать 24.10.2014 Формат 60x84'/,6 Цифровая Печ. л. 1.0 Тираж 100 Заказ 27/10 печать

Типография «Фалкон Принт» (197101, г. Санкт-Петербург, ул. Большая Пушкарская, д. 54, офис 2)