автореферат диссертации по искусствоведению, специальность ВАК РФ 17.00.02
диссертация на тему: Акустический Текст ребенка

Полный текст автореферата диссертации по теме "Акустический Текст ребенка"

я \

Министерство культуры Российской Федерации Государственный институт искусствознания

Калужникова Татьяна Ивановна

АКУСТИЧЕСКИЙ ТЕКСТ РЕБЕНКА (по материалам, записанным от современных российских городских детей)

Специальность 17 00 02 - музыкальное искусство

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора искусствоведения

На правахрукописи

Москва 2005

Работа выполнена в Уральской государственной консерватории имени МП. Мусоргского

Официальные оппоненты:

доктор искусствоведения, профессор

Е.В. Назайкинский

доктор искусствоведения, профессор

доктор медицинских наук

М А Лобанов Е.Н. Винарская

Ведущая организация:

Российская академия музыки имени Гнесиных

Защита состоится 18 февраля 2005 года в 14.00 часов на заседании диссертационного совета Д. 210 004 03 по специальности 17.00.02 «музыкальное искусство» при Государственном институте искусствознания (125009 Москва, Козицкий пер., 5).

С диссертацией можно ознакомиться в читальном зале библиотеки института.

Автореферат разослан 20 декабря 2004 года.

Ученый секретарь диссертационного совета - кандидат искусствоведения А.В. Лебедева-Емелина

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Степень научной разработанности и актуальность темы исследования. Трудно назвать форму активности ребенка, которая бы не включала разнообразные действия со звуком. Существенно, что спонтанно рождающиеся детские вокализации неотделимы от целостного комплекса звучание-движение-игра, который, пользуясь термином норвежского ученого Ю.-Р. Бьёркволла, можно назвать музовым. Изучение музового комплекса не только формирует новый взгляд на многие процессы, уже обсуждавшиеся в науке (идея онто-филогенетических параллелей в культурном развитии, генезис музыкального интонирования и жанрообразования), но и позволяет наблюдать явления, ранее почти не привлекавшие внимание ученых (становление детских представлений о звучащем мире, соотношение акустической деятельности здоровых и психически больных детей, и т.д.).

Исследовательская литература, посвященная рассмотрению феномена детства, огромна. Среди ее проблем выделяются этнографические, социологические, психологические, лингвистические, фольклористические, культурологические, педагогические, к настоящему времени основательно разработанные. Специфика детского пения находится главным образом в поле зрения музыкантов-этнологов. Основное внимание отечественных исследователей направлено на рассмотрение музыкально-этнографической проблематики традиционного материнского и детского песенного фольклора; зарубежной фольклористикой активно обсуждаются психологические и кросскультурные аспекты современной устной музыкальной традиции материнства и детства. Однако, как ни парадоксально, музовая - по сути дела ключевая - область деятельности ребенка, посредством которой он «выпевает/вытанцовывает» свои чувства, организует игру и процесс общения с окружающими, - словом, целостно себя проявляет, достаточно фрагментарно отражена в публикациях и исследованиях. Наиболее ранний известный нам опыт фонографической записи и анализа криков новорожденных предпринят в 1906 г. Т.С. Флатау и X. Гутцманном. В 1917 г. X. Вернер публикует свою работу о «мелодических изобретениях» австрийских детей в возрасте от 2 лет 9 месяцев до 5 лет. С середины XX в. до настоящего времени ученые, обращающиеся к рассмотрению младенческих вокализаций, выявляют главным образом их роль в психическом и речевом развитии ребенка, как нормального, так и аномального (Е.Н. Винарская, А.Н. Гвоздев, В.А. Ковшиков). В этот период продолжается изучение криков младенцев первых недель жизни и детского голоса посредством

акустических (спектрография) и биомеханических (ларингоскопия, рент-генотомография) методов (Г.П. Стулова, Р.В. Тонкова-Ямпольская), наконец, исследуются психологические вопросы музыкальных способностей детей (А.Л. Готсдинер, Е.В. Назайкинский, К.В. Тарасова, Б.М. Те-плов).

Хотя названные работы не дают исчерпывающего представления об особенностях детского спонтанного пения, тем не менее, наблюдения, сделанные разными учеными, формируют фундаментальную базу для новых поисков в этой области. Подобные поиски, направленные на то, чтобы музицирующий ребенок предстал как целостная личность, а не научный объект, разделенный на голос, слух и т.д., предприняты в настоящем исследовании.

Представляется, что тема диссертации актуальна для современной науки. Об этом свидетельствуют такие моменты, как: а) отсутствие материалов, репрезентирующих все виды детских вокализаций; б) неразработанность концепции музовой деятельности ребенка, опирающейся на полный корпус бытующих в детской среде акустических форм; в) сфокусированность в данной сфере многих нерешенных вопросов, связанных с развитием интонирования от «хаоса» к «космосу», от музо-вого к музыкальному не только в онтогенезе, но и в филогенезе.

Объект и предмет исследования. Объектом исследования является совокупность вокальных форм, которые включаются в музовую деятельность ребенка в ходе онтогенеза: это младенческие вокализации, игровые монологи, игровые и неприуроченные мелодические импровизации, вокальные фрагменты сказок, анекдотов, рассказов на темы телевизионной рекламы, фольклорные и авторские песни. Поскольку не все перечисленные формы лежат в плоскости музыкального мышления, они названы в работе акустическими, а процесс их воспроизведения, имеющий в большинстве случаев стихийный характер, обозначен терминами акустическая (звуковая) деятельность, спонтанное пение, спонтанное музицирование, в контексте изложения используемыми как синонимы.

В качестве предмета исследования выступают свойственные избранному объекту признаки единого, гибкого в своих границах, подвижно структурированного Акустического Текста (АТР).

Цель и задачи исследования. Цель исследования автор видит в обнаружении системных свойств АТР, проявляющихся в его синхроническом и диахроническом аспектах.

Объектом, предметом и целью исследования обусловлены следующие его задачи:

а) осуществить фонозапись названных форм акустической деятельности ребенка и выработать принципы нотной транскрипции фонограмм;

б) определить параметры АТР и подходы к его изучению;

в) рассмотреть АТР с точки зрения ключевых для него сфер - семантики, синтактики, прагматики и связей с детским образом мира;

г) наметить тенденции развития спонтанного пения в онтогенезе ребенка;

д) сравнить исследуемый феномен с родственными ему явлениями;

е) обозначить возможные аспекты включения детского музового комплекса в психолого-педагогическую практику.

Материалы исследования. Работа выполнена на основе материалов, записанных в 1972,1987-2003 гг. в 8 городах России. Обращаясь к изучению спонтанного пения современного городского ребенка, автор руководствуется выводами этнографов о том, что в условиях индустриального общества именно город, а не сельская местность, как в прошлом, становится средоточием наиболее показательных для детской субкультуры процессов. В ориентации на материалы одной национальной культуры - русской - воплощена установка, согласно которой на начальном этапе изучения сложного явления (музовое творчество детей во всем мире) в первую очередь рассматриваются его составляющие (детское спонтанное пение в отдельных странах), после чего выявляются отношения между ними.

Младенческие вокализации, монологи, игровые и неприурочен-ные импровизации зафиксированы в Екатеринбурге автором при содействии родителей 11 детей в возрасте от 2,5 месяцев до 7 лет. На протяжении длительного времени эти дети наблюдались индивидуально. В 20 детских садах, 8 общеобразовательных школах, 3 музыкальных школах, детской художественной школе, детском санатории собраны вокализации на рекламные тексты и песни (фольклорные и авторские). При записи пения детей с отклонениями и нарушениями психического развития неоценимую помощь оказала психолог Свердловского областного детско-подросткового центра психического здоровья Т.В. Михайлова. В подавляющем большинстве случаев применялась звукозаписывающая аппаратура, хотя иногда (ребенок пел в троллейбусе, на улице, в магазине) допускалась и слуховая фиксация несложных мелодий. Общая продолжительность звучания фонограмм равна 120 часам аудиозаписи.

Для изучения представлений ребенка об акустических явлениях в диссертации привлечен еще один круг источников - материалы бесед с детьми 3-10 лет, проведенных автором по специально разработанным вопросникам; опубликованные дневники ряда исследователей, содержа-

щие данные о процессе становления детской речи; авторские дневники наблюдений за развитием внука; словари, включающие детскую лексику; мемуарные и автобиографические произведения художественной литературы, посвященные воспоминаниям о детстве.

Теоретические и методологические основы исследования. Теоретический аспект диссертации объединяет положения теории текста и теории интонации, теорий мифа, ритуала и игры, теорий деятельности и коммуникации с установками возрастной, аналитической и музыкальной психологии. Спецификой материалов и целью настоящего исследования обусловлен полидисциплинарный характер его методологии, объединяющей аналитические подходы, сложившиеся в музыкознании, лингвистике, этнографии, фольклористике, психологии, семиотике.

Подход, который реализован в первичном отборе и систематизации материалов, подлежащих изучению, базируется на двух методах, сложившихся в психологии при исследовании личности ребенка: таковы естественный эксперимент (получение экспериментатором ответов на заранее сформулированные для себя вопросы в ходе бытового общения с детьми) и научное наблюдение (целенаправленное накопление фактов, связанных с изучаемой проблемой, их классификация и объяснение).

Ввиду отсутствия в современной науке сложившейся графической системы, позволяющей перевести в единую изобразительную плоскость все акустические объекты от «текучих песен» младенцев до фольклорных и авторских напевов, встает проблема выработки принципов нотной транскрипции фонограмм. В диссертации за основу взята пятилинейная нотация, адаптированная к изучаемым материалам за счет введения дополнительных знаков, заимствованных в основном из фольклористических работ. Для фиксации тембровых признаков спонтанного детского пения использована система обозначения голосовых тембров, предложенная В.В. Мазепусом. Все фонограммы расшифрованы слуховым способом, а наиболее сложные сегменты в нотациях младенческих вокализаций и игровых монологов откорректированы с помощью компьютера. Бесспорно, разного рода условные обозначения позволяют довольно точно отразить в нотной записи звуковысотные, ритмические, темповые, динамические и тембровые особенности детских вокализаций. Тем не менее, ясно, что в слуховых транскрипциях основные параметры фонограмм могут быть зафиксированы лишь в качестве зонных показателей, а не абсолютных величин (подобную задачу можно решить только с помощью электроакустической аппаратуры). Однако путь слуховой дешифровки записей спонтанного детского пения избран сознательно. Для автора важно услышать, то есть пропустить

через человеческое восприятие, а не машинный анализ интонационные накопления детского возраста, получающие продолжение в историческом становлении музыкального мышления.

В изучении Акустического Текста ребенка центральное значение принадлежит системному подходу, приводящему в состояние согласования все используемые научные методы и призванному выявить в Акустическом Тексте ребенка свойства абстрактной системы.

Научная новизна результатов исследования. Одним из аспектов новизны данной работы являются ее материалы, впервые вводимые в область научного знания. Автор видит новизну в избранном ракурсе рассмотрения детских вокализаций как единого Акустического Текста. Заданный проблематикой диссертации полидисциплинарный подход к построению ее концепции по отношению к детскому спонтанному пению также не применялся ранее. По мнению автора, новизна свойственна и основным положениям, которые выносятся на защиту. Таковы: а) тезис об акустических представлениях как важнейшей грани детского образа мира; б) вывод об основополагающем значении фонических и интонационных средств в формировании семантического пространства музовой деятельности ребенка; в) положения о трех стилевых слоях и принципе остинатности как базовых началах структурной организации АТР; г) заключение о стадиях процесса «жанрообразования», запечатленных в рассматриваемом явлении, и роли в этом процессе социальных контекстов - ритуализированного, игрового, бытового. Наконец, в диссертации обозначены прежде не ставившиеся проблемы будущих исследований детской акустической деятельности: проблема связей АТР со звуковой коммуникацией высокоорганизованных животных и птиц, традиционной русской и современной мировой культурами детства; проблема соотнесенности детского музового творчества с тенденциями филогенеза, универсальными принципами профессионального музыкального творчества; проблема общего и специфического в музицировании здорового ребенка и детей с психическими отклонениями.

Теоретическая и практическая значимость работы. Содержащиеся в диссертации новые материалы и научные факты, по мнению автора, представляют ценность для ученых разных профилей, изучаю -щих те или иные аспекты феномена детства. Вполне вероятно, что реализованный в исследовании нетрадиционный подход к освещению ряда проблем может послужить основой для научных дискуссий и открытия перспективных направлений в разработке избранной темы. Возможно включение ряда сформулированных в нем положений в учебные вузовские курсы (музыкальная психология, культурология, теория музыки,

народное музыкальное творчество, расшифровка фонозаписей народных песен). Работа может заинтересовать педагогов, занимающихся детским музыкальным воспитанием. В ней есть сведения, полезные для психологов и психотерапевтов, чьи пациенты - дети с отклонениями и нарушениями психического развития. Наконец, полученные автором результаты могут быть востребованы и при решении задач социокультурного характера, например, в выработке стратегии развития детского телевещания, определении системы мер по защите акустической среды современного города от экспансии звукового «мусора», пагубно влияющего на развитие городского ребенка, и др.

Апробация работы. Диссертация обсуждена и рекомендована к защите на заседаниях кафедры истории музыки Уральской государственной консерватории имени М.П. Мусоргского и экспертной комиссии из членов диссертационного совета Государственного института искусствознания. На протяжении ряда лет концепция работы и ее отдельные положения апробировались в докладах, прочитанных на международных, Всероссийских и региональных конференциях, статьях, опубликованных в научных сборниках, журналах и музыкально-фольклорных собраниях, монографии «Акустический Текст ребенка (по материалам, записанным от современных российских городских детей)», лекционных курсах, которые читаются автором в Уральской консерватории. Основные аспекты содержания работы отражены в 19 публикациях.

Структура диссертации. Диссертация, имеющая двухчастную структуру, включает исследование и приложение. В состав исследования входят введение, пять глав, заключение, библиографический список, рисунки и нотные примеры. Поскольку рассматриваемый Акустический Текст не имеет аналогов среди описанных в литературе текстуальных объектов и, следовательно, подходы к его изучению не разработаны, то определению рассматриваемого феномена и обоснованию методов его исследования посвящена отдельная - 1 глава. Последовательность глав 2-5 задана ключевыми параметрами Акустического Текста (ментальный аспект, семантика, синтактика, прагматика). В заключении сформулированы основные выводы и намечен круг явлений, близких АТР типологически либо генетически. С учетом того, что до настоящего времени в таком объеме образцы спонтанного пения ребенка не публиковались, подготовлено приложение к работе. Оно состоит из предисловия, 8 разделов, содержащих нотации детских вокализаций (231 образец), а также справочных данных о времени, месте и авторах записи материалов.

СОДЕРЖАНИЕДИССЕРТАЦИИ

Во введении дан краткий анализ основных работ, посвященных проблемам детского спонтанного пения, определены объект, предмет, цель и задачи исследования, изложены принципы записи детских вокализаций и нотной транскрипции фонограмм. Здесь же обозначены ключевые положения и понятия, на основе которых строится концепция диссертации. К числу подобных установок принадлежит утвердившееся в современной науке представление о ребенке как существе, своим физическим обликом и психическими свойствами отличающемся от взрослого. В связи с этим автор соотносит спонтанное пение ребенка с такими категориями, как детская субкультура, психологический возраст и возрастная периодизация детства. Вторая максима заключается в синкретическом характере детской деятельности, где интонирование проявляется в неразрывном единстве с другими элементами музового комплекса. Суть третьего положения состоит в возможности трактовать группы функционально и структурно родственных вокализаций как своеобразные «жанры», обнаруживающие такие универсальные жанровые признаки, как: наличие ведущей функции и соответствующей ей интонационной сферы, ориентация на функционально обусловленные тем-брово-артикуляционные средства и структурные закономерности, бытование в определенных контекстах и коммуникативных ситуациях. Однако ввиду своеобразия изучаемых явлений и невозможности соотнести большинство из них с жанрами, сложившимися в истории музыкальной культуры, в диссертации слово «жанр», употребляемое по отношению ко всем формам детской акустической деятельности, кроме песен, дается в кавычках.

Глава 1. «Акустический Текст ребенка и подходы к его изучению». Категория текста, с которой связан исследуемый в настоящей работе феномен, включена сегодня в понятийный аппарат многих гуманитарных наук. Будучи интегральным структурно-семантическим образованием, она оптимально отвечает тенденции современного научного знания к комплексному анализу объектов изучения. Можно говорить о трех основных трактовках названного понятия. Одна из них характерна для семиотики, где текстом признается любая семантически организованная последовательность знаков, которой присущи системный характер, проявляющийся в относительной смысловой целостности и структурной оформленности, а также наличие информации на том или ином языке, передаваемой в процессе коммуникации (К. Аймермахер, Ю.С. Степанов, P.O. Якобсон и др.). Во втором - лингвистическом зна-

чении текст расценивается как категория, имеющая базисом только вербальный язык и представляющая собой связную и относительно завершенную цепь элементов, которая обладает определенным лексическим составом, грамматической структурой, коммуникативной предназначенностью, модальностью (отношением адресанта к содержанию высказывания) (А.Е. Супрун, И. Г. Торсуева). Иное (третье) понимание текста, ориентированное прежде всего на его смысловой план, который требует интерпретации с позиций культуры, доминирует сегодня в науках культурологического профиля. Обобщая различные культурологические определения рассматриваемого понятия, можно выделить в них следующие ключевые моменты: 1) текст представляет собой систему, план содержания и план выражения которой не только внутренне структурированы на основе определенной взаимосвязи элементов, но и корреспондируют с культурным опытом человечества; 2) текст выступает носителем признаков картины мира его создателя; 3) текст функционирует в условиях коммуникативных процессов; 4) культура в целом представляет собой текст. Следует подчеркнуть, что в данной концепции текстуальными признаками наделяются как письменные, так и устные культурные объекты (Ю.М. Лотман, А.М. Пятигорский, В.Н. Топоров и др.).

В культурологическом значении рассматриваемая категория используется и в музыкознании, однако специфика музыкального текста во многом обусловливается особенностями музыки как «носителя информации». М.Г. Арановский предлагает называть музыкальным текстом звуковую последовательность, которая регулируется особой ментальной сферой, «интерпретируется субъектом как относящаяся к музыке, представляет собой структуру, построенную по нормам какой-либо исторической разновидности музыкального языка, и несет тот или иной интуитивно постигаемый смысл»1. В последние два десятилетия данное понятие активно используется в этнографии, этнолингвистике и фольклористике, где получает продолжение культурологическая его интерпретация применительно к устным культурам (А.К. Байбурин, И.И. Зем-цовский, Г.А. Левинтон, А.М. Мехнецов, Н.И. Толстой, СМ. Толстая, В. Фойт).

Соотнося приведенные толкования обсуждаемого понятия с феноменом детского спонтанного пения, приходится констатировать, что ни одно из них не может служить универсальным обозначением текстуальных признаков изучаемых вокальных форм. Вместе с тем, наиболее

1 Арановский М. Музыкальный текст. Структура и свойства. -тор», 1998.-С. 35.

М.: «Компози-

общие, базовые аспекты рассматриваемой категории, обозначенные в разных науках: связность и относительная завершенность, тот или иной способ структурирования звуковой материи, определенная зона значений, коммуникативная природа, - безусловно свойственны подобным формам. Учитывая это, автор считает возможным интерпретировать отдельные вокализации ребенка как акустические тексты.

Совокупный Акустический Текст ребенка (ЛТР), синтезирующий различные акустические тексты в некую целостность, относится к сфере интертекстуальности. Интертекст (его терминологические аналоги - Большой текст, метатекст, сверхтекст, Текст и др.) определяется как поле многообразных межтекстовых отношений - прежде всего парадигматических (Р. Барт, М.М. Бахтин, Ю. Кристева, Ю.М. Лотман, Ю.С. Степанов, В.Н. Топоров и др.). Главным условием образования интертекста (сверхтекста) В.Н. Топоров считает семантическое родство составляющих его элементов. Важно, что присущие сверхтексту гетерогенный характер (кросс-жанровость, кросс-темпоральность, кросс-пер-сональность, в терминологии исследователя) и нелинейные связи компонентов не нарушают его единства, обеспечиваемого наличием общих сущностей и идей. Исходя из концепции интертекста, базирующейся на мысли об активной роли социокультурного опыта в процессе смыслопо-нимания и смыслопорождения, многие современные ученые расценивают всю человеческую культуру как интертекстуальный универсум.

Специфику детского Акустического интертекста обусловливают интонационная природа материи, из которой он соткан, а также концентрация в нем целостного интонационного опыта ребенка, сочетающего докультурные и культурные, внемузыкальные и музыкальные слои. Представляется возможным трактовать рассматриваемый интертекст в двух аспектах: в качестве обобщенной модели, которая отражает типовые, универсальные для пения всех детей закономерности, проявляющиеся в ходе онтогенеза, и в качестве варианта такой модели, фиксирующего особенности музовой деятельности отдельного ребенка на протяжении периода детства. В настоящей работе главное внимание уделяется исследованию АТР в первом значении, хотя изложенные в ней наблюдения за развитием одного мальчика - Миши Васильева - дают представление о данном феномене и во втором значении.

В Акустическом Тексте ребенка обнаруживается трехуровневое распределение элементов. Первый уровень образуют отдельные вокализации — акустические тексты. В коммуникативном процессе лаконичным акустическим текстам, а также фрагментам развернутых акустических текстов (например, игровых монологов) принадлежит роль выска-

зываний. На втором уровне элементы АТР группируются в «жанры», взаимодействие которых в парадигматической плоскости приводит к формированию третьего уровня - интертекста. С учетом названных уровней и связей между ними в диссертации осуществляется рассмотрение детского Акустического Текста как системы. Основными векторами системного изучения АТР являются: а) аспект, фиксирующий обусловленность акустического опыта ребенка его ментальной сферой; б) направления исследования, вытекающие из триады семантика-сжтактика-прагматика и отражающие зону значений, конструктивные закономерности, особенности социального функционирования рассматриваемого явления.

Значимым фактором, обеспечивающим смысловое единство АТР, является детский образ мира, регулирующий восприятие и оценку ребенком разнообразных акустических впечатлений. Поскольку между звучащим, запечатленным в продуктах музовой деятельности, и незвучащим, имплицитно присутствующим в области психики и составляющим содержание этой деятельности, существуют тесные взаимные связи, роль важнейшего направления в изучении Акустического интертекста отводится анализу представлений ребенка о разнообразных звуковых объектах. Подобные представления могут быть реконструированы путем рассмотрения соответствующих этим объектам терминов, которые содержатся в речи ребенка и культурных текстах, функционирующих в детской среде.

Семантический аспект, центральный в характеристике всякого текста, в вербальной системе определяется значениями языковых знаков, в музыкальной - зонами значений интонаций. Поскольку в АТР функцию основных семантических единиц в одних случаях принимают на себя домузыкальные, в других - речевые, в третьих - музыкальные интонации, то анализ его семантики целесообразно проводить в контексте интонационного подхода, сложившегося в музыкознании (Б.В. Асафьев, М.Г. Арановский, М.И. Блинова, В.В. Медушевский, Л.Н. Шаймуха-метова, Б.Л. Яворский), фольклористике (Э.Е.Алексеев, И.И. Зем-цовский, Ф.А. Рубцов, З.В. Эвальд) и лингвистике (И.Г. Торсуева, Л.К. Цеплитис, Н.В. Черемисина-Еникополова). В изучении знаковой природы интонаций АТР автор учитывает работы в области семиотики (Р. Барт, Ю.М. Лотман, Ч.У. Моррис, Ч.С. Пирс, P.O. Якобсон), а также музыковедческие (М.Г. Арановский, В.В. Медушевский, Л.Н. Шаймухаметова) и музыкально-фольклористические (А.А. Банин) исследования. Принимая во внимание, что в ансамбле средств, формирующих интонационную семантику АТР (тембр, громкость, мелодика,

ритм, темп), особое значение принадлежит тембру, в работе предпринята классификация тембров спонтанного детского пения, в своих основных аспектах опирающаяся на данные фонетики (В.А. Богородицкий, Л.В. Бондарко, Л.Р. Зиндер, Л.В. Златоустова) и систематизацию фонации, разработанную В.В. Мазепусом.

Синтактику АТР формирует набор разнообразных обобщенных структурных моделей (эталонов), на которых базируется ритмическая, звуковысотная и синтаксическая организация детских вокализаций. Как и в музыкальном фольклоре, эти модели имеют типовой характер, поэтому изучение синтактики детского Акустического интертекста возможно вести с позиций структурно (структурально)-типологического метода, получившего широкое распространение в лингвистике (И.А. Бодуэн де Куртенэ, Ф. де Соссюр), этнографии (А.К. Байбурин, П.Г. Богатырев, К. Леви-Строс, ГЛ. Левинтон, СМ. Толстая), фольклористике (А.А. Банин, Е.В. Гиппиус, В.Л. Гошовский, М.А Енговатова, Б.Б. Ефименкова, К.В. Квитка, Ф.М. Колесса, ОА. Пашина, В.Я. Пропп, З.В. Эвальд и др.), литературоведении (Б.М. Гаспаров, Ю.М. Лотман).

Значением текста для пользователя, его ролью в деятельности субъекта определяется область текстуальной прагматики. В этой плоскости текст, трактуемый современной наукой как «целенаправленное социальное действие», рассматривается в связях с социокультурными, психологическими, коммуникативными и другими факторами. Особой сферой человеческой активности считается интонационная (звуковая, акустическая) деятельность. Отмеченными обстоятельствами обусловлена необходимость привлечения в изучении прагматического аспекта АТР положений и понятий теории деятельности (А.Н. Леонтьев, АЛ. Никифоров, B.C. Швырев, Д.Б. Эльконин, Э.Г. Юдин) и теории коммуникации (К. Бюлер, Ю.М. Лотман, И.Г. Торсуева, P.O. Якобсон), в том числе музыкальной. Тот факт, что детское спонтанное пение во многом зависит от контекстов, в которых оно функционирует (ритуализированный, игровой, бытовой), делает необходимым соотнесение его прагматики с теорией ритуала (А.К. Байбурин, А. ван Геннеп, В.Н. Топоров, В. Тэрнер, О.М. Фрейденберг и др.) и теорией игры (Л.С. Выготский, Л.М. Ивлева, А.Н. Леонтьев, Ж. Пиаже, ЕА Покровский, Й. Хёйзинга, Д.Б. Эльконин).

В рамках избранного в работе системного подхода важно показать характер взаимодействия АТР со средой - природной и культурной, - из которой ребенок воспринимает разнообразную информацию. С точки зрения взаимовлияний системы и среды актуально исследование связей спонтанного детского пения с современным городским «звуко-

вым пейзажем», традициями отечественного музыкального фольклора и ключевыми аспектами мировой культуры детства.

Наряду с обозначенной проблематикой, репрезентирующей изучаемое явление в синхроническом срезе, большое значение имеет диахроническое направление исследования, связанное с выявлением тенденций его развития в онтогенезе ребенка и в соотношении с филогенетическими культурными процессами.

Глава 2. «Ментальный аспект Акустического Текста ребенка». АТР представляет собой область, где параллельно протекают два взаимосвязанных процесса: в русле практического музицирования происходит формирование акустического опыта ребенка, а в ментальной сфере этот опыт эмоционально обобщается и вербализуется, становясь одним из значимых элементов образа мира. Показательно, что основные параметры детского образа мироздания соответствуют кругу понятий мифопоэтической системы: таковы категория чудесного; принцип бинарных оппозиций; механизм ассоциаций по сходству и смежности; аффективность; персонализация явлений действительности; отождествление объекта с его именем и изображением; наличие устойчивых мифологических мотивов и символов. Важно, что ведущие аспекты мифического универсума ребенка - акустический, персонажный, пространственный, временной, предметный, изобразительный, числовой - функционируют не изолированно друг от друга, но в теснейших взаимных связях и взаимной обусловленности.

Наряду со сферой сакрального, современному детскому миро-видению присущ также комплекс представлений, воплощающих демифологизирующую тенденцию и лежащих в русле смеховой трактовки явлений окружающей жизни либо их объяснения с рационалистических позиций (значимость этого вектора возрастает по мере взросления ребенка). Формирование названного комплекса обусловлено тягой детей к принципу «наоборот», который соотносится как с двухполюсной структурой их мифологического сознания, так и с игровой доминантой деятельности. Поэтому специфике мышления ребенка оказываются близки принципы традиционной карнавальной культуры, базирующейся на смеховой (шире - игровой) логике (О.М. Дьяченко, Н.Е. Веракса).

Детское восприятие и отражение звуковых впечатлений действительности опосредовано двумя видами смеха. Основное значение имеет органично связанный с мифопоэтическим мышлением синкретический, амбивалентный карнавальный смех, которому принадлежит лидирующая позиция на протяжении всего периода детства. На поздних ступенях онтогенеза ребенком осваивается второй вид смеха - критический (в ис-

торической классификации смеховых форм это смех Нового времени). Характерно, что роль смехового компонента особенно активизируется к концу каждой возрастной ступени, достигая кульминаций в кризисных точках онтогенеза.

Особая роль в детском образе мира принадлежит акустическим представлениям, которые, соотносясь с другими аспектами мировосприятия ребенка, образуют в то же время относительно самостоятельную ментальную сферу. В сакральной трактовке звуковых реалий, доминирующей у детей раннего и младшего дошкольного возраста, актуализируются две формы мифопоэтического отражения действительности: анимизм и антропоморфизм. Звучание как магический феномен выполняет в детской мифологии две ведущие функции: 1) маркирует сферы символического мироздания и 2) осуществляет медиацию между уровнями универсума. В представлениях ребенка акустический код имеет дуальную структуру. Бинарная систематизация звуковых объектов запечатлена в группировке всего слышимого вокруг звеньев оппозиции «свой-чужой» как одной из граней универсального мифопоэтического отношения «космос-хаос». Самой спецификой звучащей материи предопределена ведущая роль эмоционально-оценочных факторов в создании идеальной «партитуры» мира, где факты бытия, пропущенные сквозь призму вызываемых ими эмоций, окрашиваются в позитивные либо негативные тона. Обозначенные акустические векторы, соответствующие двум семантически и ценностно антиномичным сферам символического мироздания, служат основой ряда бинарных оппозиций, где попарно объединяются полярные по знаку звуковые явления: 1) звучание-молчание; 2) пение-антипение; 3) голоса живые-неживые; 4) голоса тонкие-толстые; 5) звучания с видимыми и невидимыми источниками.

Центральной категорией, которая в рассматриваемом комплексе представлений наделяется особой значимостью, является голос, а звуковым поведением той же модальности - пение. К акустической области «своего» относятся естественные голоса людей (среди них и сам ребенок), животных, птиц, насекомых, а также звуки музыкальных инструментов, на которых играют люди либо очеловеченные представители живой природы. Противоположный полюс маркируется различными звуковыми явлениями, одна часть которых восходит к традиционной культуре, другая складывается в настоящее время. В современном комплексе «чужого» негативные звучания {антипение) порождаются демоническими персонажами (их звуковое поведение определяется кругом понятий: молчание, шепот, говор, крик, вой, рычание), а также враждеб-

ными человеку неодушевленными предметами (им соответствуют термины: лязг, грохот, взрывы, выстрелы).

В онтогенезе ребенка вместе с эволюцией образа мира изменяется и его акустическая составляющая. Направленность изменений связана с постепенной внутренней дифференциацией каждой из двух полярных звуковых сфер, с одной стороны, и десакрализацией мифологических представлений - с другой. Обобщая полученные наблюдения, можно выделить несколько стадий в онтогенетической эволюции акустического плана детского образа мироздания: 1) «переживание» звуковых объектов и формирование недифференцированных представлений о них (младенчество и раннее детство); 2) становление мифопоэтиче-ского образа мира и основных кодов, служащих его объективации, в том числе акустического (младший дошкольный возраст); 3) первоначальное разграничение символической и рационалистической тенденций в интерпретации «звукового пейзажа» (старший дошкольный возраст); 4) поляризация сакрального и десакрализующего векторов в систематизации акустических впечатлений (младший школьный возраст). В качестве важной тенденции исторического характера следует отметить более раннюю демифологизацию детского мировосприятия в наши дни (начиная с 6 лет) по сравнению с ситуацией, зафиксированной Ж. Пиаже в 20-е годы XX века (9-10 лет).

Одно из центральных направлений в развитии детских представлений о действительности и ее звуковых реалиях - это стремительное нарастание в ходе онтогенеза негативного начала, которое в мифологии младших школьников достигает гипертрофированных масштабов. Главным источником отрицательных мифопоэтических образов в культуре детства психологи считают детские страхи, возникающие при потере витально значимого объекта (жизни, матери, социальной стабильности). Важнейший среди утраченных городскими детьми объектов - природа, вытесненная из окружающей жизни искусственным миром механизмов и смертоносным оружием, которые формируют эмоциональную и звуковую среду, губительную для гармоничного развития ребенка.

Глава 3. «Семантика Акустического Текста ребенка». Если в ментальной сфере значения, предпосылаемые тем или иным акустическим явлениям, концентрируются в представлениях ребенка, то в детских вокализациях они воплощаются в самой звуковой материи. Целостное смысловое поле АТР формируется в его интонационной области. Но и на уровне отдельных тонов, взятых в совокупности их «неспецифически-музыкальных» признаков - тембра, громкости, регистра, выявляются многие существенные стороны семантики детских акустических тек-

стов. Вполне закономерно, что именно фонические свойства звуков, апеллирующие прежде всего к сенсорному, кинетическому, пространственному опыту человека, раньше всего распознаются ребенком в воспринимаемых им звуковых сигналах и чрезвычайно разнообразно воспроизводятся в спонтанном пении.

Характер фонического плана изучаемого интертекста обусловливается тремя основными факторами: спецификой детского голоса, кругом используемых артикуляционных приемов и эмоциональной окрашенностью вокализаций.

Тембровая палитра АТР может быть соотнесена с четырьмя универсальными категориями, соответствующими основным сферам голосовых звучаний: крик-пение-звонкая речь-шум. На базе названных тембровых сфер и соответствующих им артикуляционных приемов (фонации) в детском спонтанном пении формируются 6 темброво-артикуля-ционных (темброво-фонационных) эталонов: возгласный, вокально-воз-гласный, вокальный, вокально-речевой, тонированно-речевой и шумовой.

Ядром возгласного эталона является крик, с помощью которого выражаются очень сильные эмоции, как положительные, так и отрицательные. Возгласную темброво-артикуляционную основу имеют крики новорожденных, крик-плач, радостный крик, крики орнитологического характера в вокализациях младенцев, крики радости и «птичьи» звучания в игровых монологах трех-семилетних детей. Начиная с младенческого возраста рассматриваемый эталон концентрирует в себе богатый спектр звуковых красок, порождаемых с помощью широкого круга артикуляционных приемов высокой интенсивности. Помимо вокального компонента, признаки возгласного эталона формируются фонетическим строем слогового (вербального) ряда акустических текстов. В «крико-вых» эпизодах младенческих глоссолалии и игровых монологов преобладают «гласноподобные» (термин Г.П. Стуловой) [АЭ], [ЭЫ], нередко произносимые с придыханием, и фонема А; важное значение имеет также сонорная губная М, артикуляция которой воспроизводит, как полагают некоторые ученые, положение губ при сосании.

Специфика вокально-возгласного эталона обусловлена сочетанием в нем пения и крика. Подобная звуковая палитра встречается в младенческих гулениях, иногда - в игровых монологах. Средствами во-кально-возгласного эталона порождаются прозрачные, нежные, светлые звуковые краски - орнитологические звучания, мягкий озвученный смех, легкое рычание, - выступающие акустическими репрезентантами позитивных эмоций умеренной и слабой интенсивности. Типичным артику-

ляционным приемом является голосовая игра регистрами, которая сопровождается многократным преодолением регистрового порога. Она ассоциируется с птичьим воркованьем, а в музыке устной традиции - с йодлем. Фонетический план рассматриваемого эталона представлен главным образом широкими нелабиализованными гласными, прежде всего звуком А и «гласноподобными» [АЭ], [ЭЫ]; менее значимы узкие фонемы И, Я.

Основу вокального темброво-фонационного эталона составляет пение. Свойственная пению фиксированность высоты звуков проявляется в дискретном либо смягченно-дискретном сопряжении соседних тонов мелодии. Протянутые звуки в редких случаях артикулируются детьми вибрато. Фонетической плоскости детского пения свойственно доминирование гласных. В тех случаях, когда мелодические импровизации с вокальным темброво-артикуляционным эталоном исполняются на асемантические слоги, просматривается тенденция к преобладанию слогов с акустически наиболее интенсивной гласной А, сонорной Л и смычными Д, П, Т, артикуляции которых присуща внутренняя энергия.

В онтогенезе ребенка некоторые черты вокального эталона начинают формироваться в вокально-возгласной сфере младенческих гулений. У дошкольников и младших школьников этот эталон используется в игровых монологах, мелодических импровизациях, исполняемых в играх без монологов и бытовых ситуациях, фольклорных и авторских песнях. Однако в целом удельный вес вокального эталона в детском . 7^стическом Тексте сравнительно невелик. Это связано с тем, что пение детей до 7 лет в тембровом и тесситурном отношениях близко речи и потому оно легко переходит в другие фонации, нередко чередуясь с ними в рамках одной вокализации.

Пение, в той или иной мере опосредованное признаками звонкой речи, определяет свойства вокально-речевого эталона, имеющего универсальное для всех «жанров» АТР значение. В младенческих вокализациях этот эталон характерен для лепета. Соответственно выражаемой эмоции ему могут быть свойственны легкие или напряженные тембры. Одна из разновидностей рассматриваемого комплекса - лепетные звучания орнитологического характера, напоминающие птичий щебет. Фонетическому строю лепета свойственна значительная роль согласных (М, Б, Д), а также слогов ТИ, ТА, ДА, ДИ и т.п. Те же признаки характерны для вокально-речевого эталона в игровых монологах за исключением некоторых различий в приемах фонетической звукописи: в этом «жанре» АТР появляются вновь осваиваемые глухие согласные С, К, Ф, Ч и

сложные для произнесения звукосочетания типа ВЗДАН, ДЖИН, ГМЭ и др. В вокально-речевой манере детьми нередко исполняются и песни.

К речевой сфере восходит тонированно-речевой эталон. Это особая мелодизированная речь, используемая детьми в игровых ситуациях либо в состоянии сильного эмоционального напряжения. В ней речевые интонации предельно заострены, а речевой тембр приближен к певческому. В зависимости от эмоциональной окраски речи ее фоническая сторона может быть жесткой либо мягкой (в первом случае она формируется при высоком напряжении артикуляционных органов, во втором - при умеренном или низком). Тонированно-речевой эталон используется в игровых монологах, а также при артикуляции сказок, рекламных девизов, историй собственного сочинения, стихов.

Шум, который характеризуется отсутствием либо незначительной ролью тоновых элементов, - это базовый признак шумового эталона. Наиболее богат спектр шумовых тембров в младенческих вокализациях и игровых монологах детей. Выразительный диапазон шумовых красок очень широк - от воплощения состояний блаженства, удовольствия, комфорта до изображения техногенных и батальных звучаний.

Сферой концентрации целостной темброво-артикуляционной базы АТР являются игровые монологи. Достаточно представительны в этом отношении младенческие глоссолалии и игровые мелодические импровизации. Характерно, что по мере взросления ребенка в его спонтанном пении утрачиваются многие тембры и артикуляционные приемы, которые широко использовались на ранних ступенях онтогенеза.

В семантике фонического слоя детского спонтанного пения прежде всего отражаются два момента: а) интенсивность звуковых реакций ребенка на те или иные стимулы; б) характер эмоций и желаний, воплощаемых в его акустических текстах. Нельзя не заметить, что тем-брово-артикуляционные средства АТР, как и компоненты его ментальной области, группируются в две контрастные по своему значению парадигмы. Одну из них репрезентирует интенсивный темброво-артикуляционный комплекс, объединяющий приемы выражения сильных эмоций и желаний. Назначением второй парадигмы, представленной экстенсивным темброво-артикуляционным комплексом, является воплощение эмоций, желаний средней и низкой интенсивности. Таким образом, поле значений, несомых фоническим уровнем детского Акустического интертекста, восходит к экстрамузыкальной, в основном психофизиологической сфере (эмоциональные состояния, аффективные реакции на впечатления, получаемые из окружающей действительности) и объективирует сенсорную грань отношений ребенка с миром.

В интонационном словаре как главном носителе семантики детских вокализаций представлены 4 класса интонаций: сигнальные, речевые, музыкальные и изобразительные. Каждый класс дифференцируется на типы соответственно характеру прообразов, запечатленных в принадлежащих к нему звукоидеях (эмоции, волевые акты, акустические явления внешнего мира, движения, музыка, речь), а каждый тип - на виды. Репрезентантами типовых (инвариантных) свойств родственных интонаций выступают обобщенные модели - интонемы.

К числу наиболее масштабных интонационных сегментов АТР относится класс сигнальных интонем, представленный 2 типами моделей: эмотивными (интонемы сильного и легкого беспокойства, бурной и тихой радости, радостного оживления, спокойствия) и волюнтатив-ными (императивы и обращения).

Речевые модели формируются в спонтанном пении детей параллельно и в тесном взаимодействии с освоением вербальных языковых норм. Уже на третьем году жизни в интонационном словаре ребенка эксплицитно явлен круг основных речевых интонаций родного языка, до того существовавший в имплицитной форме как память о речи взрослых. Фольклорные сказки, истории собственного сочинения, игровые монологи и рассказы на темы телевизионной рекламы являются теми сферами АТР, где активно развивается детское речевое интонирование. Как и у взрослых, у детей оно базируется на 4 типах моделей: эмотивных, во-люнтативных, интеллектуальных и изобразительных.

В классе музыкальных интонем происходит становление ряда закономерностей, свойственных музыке. К ним принадлежат слышание и воспроизведение определенной высоты звуков и более или менее точных интервальных отношений между ними; усвоение принципов ритмической регулярности и синтаксической упорядоченности звукового материала. Названная интонационная сфера, включающая 2 типа интонем -напевные и моторные, - концентрируется главным образом в монологах, игровых и бытовых импровизациях, песнях.

Основу интонаций четвертого класса - изобразительных - составляют 4 типа моделей. Таковы: а) подражания голосам людей (имитации баюканья и особого регистра общения взрослых с ребенком - baby talk), животных и птиц, а также звучащих игрушек; б) воссоздание техногенной и батальной акустической среды (интонемы, характерные главным образом для мальчиков); в) имитации звуков музыкальных инструментов; г) воспроизведение акустическими средствами различных кинетических процессов. Наиболее специфическими выразительными

элементами звукоподражаний являются тембр, регистр, громкость и фонетический план слогового ряда.

В детском спонтанном пении изобразительным моделям принадлежит особое место. Поскольку звуковые имитации аккумулируют свойства всех доступных слуховому восприятию аудиальных объектов, то названную сферу можно считать своего рода «зеркалом» того «звукового пейзажа», который окружает детей. Образование подобного «зеркала» крайне важно в плане формирования словаря звукоидей АТР, так как каждое звукоподражание отмечает появление нового впечатления и служит основой для его «присвоения» ребенком.

В каждом «жанре» АТР формируется особое интонационное поле, которое зависит от совокупности используемых формул и их сочетаний. Младенческие вокализации организованы на базе эмотивных и волюнтативных сигнальных моделей, к которым на исходе периода младенчества прибавляются изобразительные. При этом масштабы вокализаций, отбор и принципы чередования в них интонационных оборотов регулируются физическим и эмоциональным состоянием ребенка, характером действующих на него извне раздражителей, атмосферой общения с взрослыми, изменениями, происходящими в коммуникативной ситуации, и др. В игровых монологах фокусируются интонемы всех классов, типов и видов, характерные для АТР. Удельный вес сигнальных моделей здесь, по сравнению с глоссолалиями младенцев, несколько снижается, а изобразительных - напротив, возрастает. Новообразованиями являются речевые и музыкальные формулы. Интонационное содержание игровых и неприуроченных вокализаций, вокальных фрагментов в рассказах на темы телерекламы восходит к кругу речевых и музыкальных интонем; иногда используются изобразительные. В фольклоре и бытующих у детей авторских песнях круг моделей сужается до одного класса: в песенных мелодиях это музыкальные интонемы, в нарративах - речевые. Таким образом, динамика в онтогенетическом развертывании интонационного словаря детского спонтанного пения состоит в постепенном сокращении набора его элементов и движении от прамузыкальной сферы к музыкальной.

Несмотря на интонационную неоднородность АТР, в нем складывается определенным образом упорядоченное семантическое пространство. Наблюдения показывают, что на уровне интонаций получают объемное и детализированное претворение два семантических вектора, в обобщенном виде представленные в фонической плоскости детских вокализаций. Один из них определяется значениями формул, воплощающих энергию волевых актов, коммуникативную направленность

вовне и характеризующихся интенсивностью темброво-фонационных показателей, другой - семантикой звукоидей, отражающих внутреннее состояние ребенка в ситуациях автокоммуникации либо спокойного межличностного общения и опирающихся на комплекс экстенсивных тембров о-артикуляционных средств.

Ведущую роль в интонационной семантике детских вокализаций играет первая сфера, которая несет в себе аффективно-волюнтативное начало, в том или ином виде присутствующее в разных «жанрах» ATP, a также в жестовой, пластической, мимической формах контактов детей с окружающими. Значимость аффективно-волюнтативной составляющей в разных видах деятельности ребенка обусловлена его сосредоточенностью на своих интересах, желаниях и непреходящим стремлением к самоутверждению. В детском интонировании данный вектор получает концентрированное выражение в волюнтативных и эмотивно-волюнтативных сигнальных интонемах, имитациях техногенных и батальных звучаний, речевых императивах, музыкальных моторных формулах. Медитативно-эмотивное начало, свойственное второй семантической сфере, воплощается в сигнальных моделях тихой радости и спокойствия, речевых - печали и страха, музыкальных напевных инто-немах и др.

Рассмотрение интонационно-семантических основ детских вокализаций приводит к выводу, что интонациям разных классов свойственны различные типы семантики и знаковые статусы. Эмотивные и во-люнтативные сигнальные интонемы, непосредственно переводящие в звуковую плоскость переживаемые ребенком эмоции или желания, а также звукоподражания, изображающие акустические свойства внешних объектов либо явлений, имеют экстрамузыкалъную семантику и могут быть классифицированы как знаки-иконы. Для речевых формул, опосредованных эмоциональным тоном произнесения и общим смыслом слова, также характерна экстрамузыкальная семантика, но их знаковый статус можно определить как знаки-индексы. Напевные и моторные музыкальные модели в целом лежат в плоскости интрамузыкалъной семантики, обусловленной специфическими законами музыки как языка невербального общения. Напевным присущи обобщенно-эмотивные значения, минимально связанные с экстрамузыкальными факторами. Очевидно, что в данном случае комплекс выразительных средств обнаруживает некоторые точки соприкосновения с эмотивной сферой сигнального интонирования (в частности, с интонациями-эмоциями тихой радости). Семантическое поле моторных интонем, в отличие от напевных, более отчетливо соотносится с явлениями, находящимися за пределами музыки.

По всей вероятности, это обусловлено свойствами ритма как центрального элемента рассматриваемого интонационного комплекса, его способностью аккумулировать и обобщать различные временные явления природы и культуры. Весь же ансамбль выразительных средств: ритмическая регулярность, наделенная принуждающим характером воздействия, быстрые темпы, темброво-артикуляционные средства высокой интенсивности в сочетании с «точечным» (монотония) либо «угловатым» (маятники, скачки) мелодическими рельефами - сообщает моторным моделям волевой импульс и устанавливает их родство с сигнальными волюнтативными формулами.

Весьма существенно, что характерный для акустической деятельности ребенка процесс постепенного перехода от прамузыкального интонирования к музыкальному коррелирует с изменениями, касающимися знакового статуса интонем. Если на ранних ступенях онтогенеза в детском спонтанном пении господствуют интонационные формулы с экстрамузыкальной семантикой, которые достаточно определенно могут быть интерпретированы как знаки в семиотическом понимании (иконы и индексы), то осваиваемые позднее музыкальные интонации связаны с областью интровертивного семиозиса, где звукосмысловые единицы приобретают специфически музыкальные зоны значений.

Глава 4. «Синтактика Акустического Текста ребенка». При рассмотрении синтактики детских акустических текстов автор исходит из установки музыкальной психологии о том, что формирование у детей ритмических и звуковысотных представлений происходит посредством той или иной (пластической, жестовой, дыхательной, артикуляционной) двигательной подстройки к воспринимаемым структурам (А.Н. Леонтьев, К.В. Тарасова, Б.М. Теплов). В работе учтен и другой экспериментально установленный факт: базовой единицей, в рамках которой складываются и эксплицируются интонационные и структурные закономерности вокальной речи, является синтагма, представляющая собой, согласно трактовке Л.В. Щербы, наименьшую семантико-синтаксическую целостность, выделяемую «в процессе речи-мысли». Кроме того, синтагма считается также произносительной моделью, соответствующей одной артикуляторной программе и координирующейся с объемом оперативной памяти человека.

Из трех параметров синтактики АТР (ритмика, звуковысотное строение, синтаксис) раньше других формируются ритмические закономерности. Естественно-витальной первоосновой ритма является мышечная деятельность, координирующая структурирование и восприятие временных явлений по ассоциации с ритмическими процессами, проте-

кающими в человеческом организме. Подобная деятельность регулируется особым «двигательным анализатором», который на безусловнореф-лекторной основе объединяет ощущения всех модальностей посредством «мышечного чувства».

Первоначальное переживание ритмических сигналов относится к пренатальной фазе развития ребенка, когда его биоритмы синхронизируются с ритмами жизнедеятельности матери. Во временном развертывании самых ранних детских акустических текстов - младенческих вокализаций - царит нерегулярность, коррелирующая с беспорядочным характером движений и неритмичностью дыхания, присущими детям первого года жизни. Вместе с тем, на протяжении периода младенчества в звуковых и двигательных реакциях ребенка постепенно складываются отдельные элементы ритмической регулярности. Одним из показателей этого процесса является формирующийся в младенческих глоссолалиях набор часто повторяющихся (возможно, в силу физиологического удобства артикуляции) оборотов, которые можно считать праформами ритмических эталонов АТР. К их числу принадлежат ритмоячейки, основанные на чередовании равновеликих слоговых времен либо бинарном соотношении длительностей и включающие в среднем от 3 до 7 сло-гонот. Такие обороты, не превышающие объема оперативной памяти человека, совпадают со слогоритмическими формулами цезурированно-го типа, характерными, в частности, для восточнославянских песенных культур.

В детских монологах, игровых и пеприуроченных вокализациях, вокальных фрагментах рассказов на темы телевизионной рекламы ритмика приобретает новое качество, связанное с формированием устойчивого круга ритмических эталонов, основная часть которых принадлежит к времяизмерительной системе. Времяизмерительная ритмика представлена структурами двух типов - цезурированными, основанными на различении долгих и кратких слоговых времен, и сегментированными, базирующимися на противопоставлении в рамках цезурированных построений сильных и слабых ритмических позиций.

Среди цезурированных ведущая роль принадлежит слогоритми-ческим формулам объемом от 2-3 до 7-8 слогонот с устойчивыми рисунками слогового ритма и не унифицированными позициями акцентов. Большинство цезурированных формул имеет типовой характер и восходит к нескольким ритмическим эталонам. Характерно, что эти эталоны, с одной стороны, прорастают из ритмических «зерен» младенческих вокализаций, с другой - находят соответствия в песнетворчестве восточных славян.

В сфере сегментированной ритмики наиболее широко распространены равносегментные структуры. Одну из них представляют периоды со слоговой нормой вербального ряда, равной 4-8 слогам, двумя акцентами, расположенными в строго определенных позициях, и двумя ритмическими сегментами, каждый из которых содержит 4 счетных единицы. Встречаются и более развернутые периоды рассматриваемой типологической группы: 1) трехсегментный период типа «камаринской»; 2) трехсегментный 12-временник со стихом без анакрузы и хореической концовкой. Подобные равносегментные формы нередко воплощают ритм различных движений, сопровождающих пение.

Полный набор ритмических эталонов АТР складывается в песнях. Класс цезурированной ритмики представлен здесь двумя типами моделей: а) со стабильной величиной слоговых групп стиха и оборотов музыкально-слогового ритма и б) с зонной слоговой нормой стиха и временной константностью согласующихся с ним слогоритмических формул (шести- и восьмивременники). Наиболее многочисленная группа песенных мелодий принадлежит к классу равномерно сегментированных ритмических форм, среди которых есть двух-, трех- и четырехсегмент-ные структуры. Наконец, для авторских песен, исполняемых детьми в различных бытовых ситуациях, а также включаемых в качестве музыкальных вставок в монологи, анекдоты, характерна тактовая система, которая в «жанрах» АТР сближается с времяизмерительной ритмической организацией. Существенно, что песенная ритмика целиком базируется на типовых структурах, что придает ей черты сформировавшейся грамматики.

Ключевым свойством ритмики детских вокализаций является моторность, основополагающая роль которой обусловлена, вероятно, воздействием двигательного компонента музового комплекса на структурирование временного аспекта акустических текстов. Проявления мо-торности обнаруживаются в насыщении пения и речи ребенка кинетическими элементами, интенсивном подчеркивании акцентов, преобладании строгослоговых форм мелодики (без распевания слогов) и подвижных темпов.

Центральный вектор в онтогенетическом развитии ритмики АТР можно обозначить как постепенный переход от текучего, неупорядоченного временного континуума ранних вокализаций к типовым ритмическим структурам, характерным для акустических текстов, бытующих у детей на более поздних ступенях возрастного развития. Показательно, что на протяжении всего периода детства ребенок последовательно овладевает качеством ритмической регулярности: если в младен-

ческих вокализациях лишь изредка обнаруживаются некоторые ее признаки, а в монологах, игровых и бытовых мелодических импровизациях чередуются фрагменты с регулярной и нерегулярной ритмикой, то в песнях названный принцип приобретает ведущее значение.

В отличие от ритмической организации, основами которой дети начинают овладевать на начальных ступенях онтогенеза, звуковысот-ный аспект АТР складывается значительно позднее. Возможно, это обусловлено сложностью для ребенка самого механизма усвоения высотных параметров звучания, связанного с необходимостью синтезировать воспринимаемые и интонируемые тоны в целостные комплексы (интервалы, мотивы, фразы, напевы) и абстрактные системы (лады). Понятно, что на разных ступенях онтогенеза рассматриваемый процесс имеет свою специфику.

Вокализации младенцев и детей второго года жизни развиваются в сфере экмелики где звуки не имеют точной высоты, а отношения между ними носят характер не строго фиксированных интервалов, а свободных межтоновых промежутков. Маленький ребенок воспринимает и воспроизводит прежде всего целостный контур мелодии как обобщенный образ движения звука, то есть как феномен звукомоторный, на базе которого происходит становление того или иного мелодического эталона. Важно, что его формирование неразрывно связано с артикуляцией воспринимаемого акустического сигнала и требует многократного повторения звукового впечатления в сочетании с определенным кинетическим актом. Значение контуров как основы мелодических эталонов состоит в том, что они организуют интонационную мелодику, обозначают границы мелоячеек и в то же время буквально заключают в себе характерные для них образы (ср.: маятник, волна, восхождение, нисхождение - понятия, апеллирующие не только к звуковым, но также к пространственным, мускульным ощущениям). Таким образом, начальный этап в освоении детьми высотных характеристик тонов и их отношений связан главным образом с формированием мелодических эталонов. Регулируемые в основном рефлекторной мышечной энергией артикуляторных органов и ассоциирующие ощущения разных модальностей в единый синкретический звуковой образ, они имеют сенсомоторный характер.

Начиная примерно с 2,5-3 лет в пении ребенка при частичном сохранении экмелической составляющей постепенно осваивается фиксированная высота тонов, формируются некоторые ладовые стереотипы, выделяются из сенсомоторного синкрезиса мелодические эталоны и предпринимаются первые попытки овладения фактурными нормами. В появляющихся на этой стадии онтогенеза монологах, игровых и непри-

уроненных импровизациях складываются два типа ладов, представляющих собой исторически наиболее ранние модальные (монодийные) системы и выступающих в качестве ладовых эталонов детского пения: 1) лады типа «опевание тона» и 2) лады с закрепившимся звукорядом (классификация Ю.Н. Холопова). Характерно, что сфера действия единых звуковысотных закономерностей обычно ограничивается пространством 1-2 мелооборотов, а соотношение мелоячеек по высоте имеет в большинстве случаев стихийный, неурегулированный характер. Ладам типа «опевание тона» присуще господство одной опоры, выделяемой ритмически и синтаксически. Распространенность подобных структур в АТР, отражающая начальную стадию формирования ладового мышления, обусловлена, возможно, и опорой спонтанного пения детей с 2,5-3 лет на примарные тоны, расположенные приблизительно в середине голосового диапазона, звучащие наиболее свободно и естественно и потому многократно повторяемые ребенком с видимым удовольствием.

В ладах второго типа главную структурирующую роль принимает на себя звуковая шкала. Основной механизм их функционирования заключается в комбинаторном манипулировании ступенями звукоряда, тогда как ладовые опоры выражены неявно и целиком регулируются ритмико-синтаксическими факторами. Звукорядную основу рассматриваемых ладов в монологах, игровых и неприуроченных вокализациях составляют три системы: диатоника, ангемитонжа и хазматоника (звукоряды с широкими интервалами между ступенями). Ведущее значение принадлежит малообъемным (2-4 ступени), нешироким по диапазону (секунда-кварта) шкалам. Вероятно, не случайно амбитусы в ладовых звукорядах вокализаций и речевом интонировании ребенка совпадают, поскольку параллельно с появлением в АТР первых игровых мелодических импровизаций, а затем и монологов, в 2-2,5 года начинается особенно активный процесс усвоения им норм родного языка.

Однако удельный вес мелодических фрагментов, обнаруживающих признаки стабильных ладовых структур, в рассматриваемых «жанрах» детского спонтанного пения сравнительно невелик. Более значима область, занимающая промежуточное положение между экмелической и ладовой мелодикой, где наглядно запечатлены формы перехода от одной ступени звуковысотного мышления к другой: звукорядное варьирование, сочетание в одной мелоячейке тонов с точно фиксированной и блуждающей высотой.

Многие закономерности звуковысотной организации, свойственные мелодике монологов, игровых и бытовых вокализаций, обнаруживаются и в песнях, где сформировавшиеся, стабильные элементы также

неотделимы от нестабильных. В отличие от «жанров» индивидуального спонтанного музицирования, песни нередко поются ребенком в ансамбле с взрослыми либо другими детьми. Как правило, фактура в таком совместном пении представляет собой гетерофопию, которая в зависимости от количества поющих, степени их возбуждения и напряженности артикуляции может звучать как унисон с эпизодическими расхождениями линий либо как нагромождение кластеров. Но во всех случаях подобная фактура имеет сугубо линеарный, не опосредованный гармонией характер.

Таким образом, хотя в разных «жанрах» АТР происходит кристаллизация некоторых признаков модальной ладовой системы (ее признаки: полизвукорядность, тон в качестве носителя функции, опора как центральный элемент ладовой функциональности, роль ритма и синтаксиса в установлении звуковысотных отношений, неразвитость вертикального компонента лада), тем не менее, эта система предстает в нем еще не вполне сформировавшейся. Об этом прежде всего свидетельствуют наличие экмелических элементов в пении детей разного возраста, а также отсутствие устойчивых связей между ладом и формой вокализации.

В ходе онтогенетического развития детского спонтанного пения компоненты его звуковысотной системы обнаруживают определенную динамику. Наблюдается тенденция к постепенной унификации, сте-реотипизации звуковых шкал, сокращению их набора и ступеневого объема. Происходит постепенное увеличение масштабов мелодических построений, имеющих единую ладовую организацию: в монологах это обыкновенно мелоячейка, в песнях - пара мелооборотов, а иногда и весь напев. Наконец, существует определенная зависимость между наличием в звуковысотной системе мобильных элементов и возрастом ребенка. В целом нестабильные черты как следствие неоформленности ладовых и фактурных эталонов в той или мере присущи акустическим текстам всех детей, однако удельный вес таких признаков наиболее высок у двух-трехлеток и менее значим у шести-десятилеток. Впрочем, в данном случае играют роль не только возраст ребенка, но и его музыкальные способности: бесспорно, одаренный ребенок будет раньше и точнее своих менее способных сверстников осваивать разные элементы звуковысот-ной системы.

Третьему аспекту синтактики АТР - синтаксису - присущ синкретический характер, связанный с большим или меньшим влиянием на его организацию внешних стимулов: возраста и эмоционального состояния ребенка, его физического здоровья, ситуации звучания вокализации,

сюжета игры и т.п. Под воздействием этих факторов в каждом «жанре» исследуемого интертекста складываются специфические синтаксические закономерности.

Форму младенческих глоссолалии в целом определяют психофизиологические моменты. И все же в этом звуковом потоке, на первый взгляд, текучем, аморфном, угадываются некоторые черты, свойственные структурированию всякого речевого процесса. Проявлением общеречевых свойств (в особенности признаков, типологически родственных ранней вербальной детской речи) является присутствие в вокализациях младенцев трех уровней синкретического синтаксиса: уровня синтагм (аналог отдельного семантически многозначного слова в ситуативной речи ребенка), уровня тирад, каждая из которых содержит несколько синтагм и воплощает одно эмоциональное состояние (аналог игрового манипулирования отдельным словом в ранней детской речи), и уровня синтаксического целого, образуемого последовательностью тирад (аналог ранних детских фраз, где слова соположены, но не согласованы между собой грамматически).

Логика синтаксического развертывания игровых монологов диктуется содержанием и ходом игры: чередование ее сюжетных мотивов влечет за собой, как правило, и смену эпизодов в игровой партитуре. В ней вокальные фрагменты перемежаются с вербальными, представляющими собой ролевые реплики, комментарии к игровой ситуации, бытовые обращения к взрослым и т.п. Монологам свойственны следующие уровни синкретического синтаксиса: синтагма - тирада - раздел - синтаксическое целое. Членение мелодии на синтагмы осуществляется по звуковысотным и ритмическим признакам (завершение ритмооборота, выявленность мелодического рельефа), а также с учетом пауз. Смена тирад связана с сопоставлением пения и словесной реплики, комментирующей игровую ситуацию; появлением развернутого фрагмента, основанного на ранее не звучавшем мелодическом материале; выходом на «сцену» нового персонажа игрового сюжета, что обычно влечет за собой тембровые, регистровые и динамические изменения. Наконец, чередование разделов обусловливается сменой игровых сюжетов, поэтому в «од-носюжетных» монологах этот синтаксический уровень отсутствует.

Однако сценарий игры - не единственная основа формообразования детских монологов. В них складываются исторически наиболее ранние принципы организации синтаксиса и приемы мелодического развития - повторность и варьирование, проявляющиеся на уровне синтагм. Поскольку в рассматриваемом «жанре» АТР широко используется устойчивый круг мигрирующих мелооборотов, заимствованных из зна-

комых песен либо изобретенных самостоятельно, его мелодико-тематическая организация обнаруживает признаки центона.

В формообразовании игровых и неприуроченных вокализаций, опосредованном не только игрой или моторикой движений, но и стихотворным строем словесного текста, синтаксическими уровнями являются: синтагма; мелодико-поэтическая строка, состоящая из двух или трех синтагм; мелодико-поэтическая строфа, которая в одних случаях складывается из двух равновеликих строк, в других - объединяет несколько строк и синтагм (подобные развернутые строфы, составленные из стереотипных мелодических формул, представляют собой центоны). Рассматриваемые «жанры» вносят два принципиально новых момента в синтаксическую плоскость АТР. Первый связан с ослаблением зависимости их синтаксиса от конкретной ситуации исполнения и - как следствие - повышением регулирующей роли музыки и поэтического слова. Суть второго заключается в том, что, наряду с использованием ранее сложившихся синтаксических единиц, ребенок осваивает более сложную структуру - строфу.

На внутренних законах организации музыкально-поэтической речи, а не внешне-ситуативных моментах, базируется песенный синтаксис. В нем представлены те же уровни, что и в мелодических импровизациях: синтагма, строка, строфа.

Все разнообразные синтаксические структуры, выявленные в «жанрах» АТР, сближаются друг с другом благодаря двум универсальным приемам формообразования - повторности синтагм и организации целого на основе соположения элементов, а не логических связей между ними. По мысли Ж. Пиаже, приверженность детей к повторно-сти, с одной стороны, инициируется подражанием как важнейшим механизмом усвоения различных явлений окружающего мира, с другой -ассоциируется с игрой. Что касается соположения, то оно компенсирует отсутствие у ребенка способности к синтезу и реализует свойственную ему логику, основанную на движении от одной частности к другой, а не по иерархии, объединяющей эти частности.

В качестве итога исследования структурных закономерностей АТР в нем выделены три стилевых слоя, каждый из которых организован на основе эталонов определенного типа. Первому присущи только интонационные стереотипы, тогда как другие эталоны в нем еще не сформированы. Это слой интонационной типизации. Процесс структурирования акустической материи имеет в нем спонтанный характер, обусловленный эмоционально-ситуативными факторами (младенческие глоссолалии, некоторые эпизоды монологов и игровых импровизаций).

Во втором слое, помимо интонационных стереотипов, представлены сложившиеся (или складывающиеся) структурные эталоны «лексического» уровня (уровень синтагм) - ритмические, мелодические, ладовые, - в силу чего он может быть назван слоем интонационно-структурной типизации. Если сами эталоны здесь относительно автономны по отношению к ситуации музицирования, то механизмы комбинирования элементов в рамках целого еще зависят от нее (монологи, игровые и не-приуроченные импровизации, некоторые вокальные фрагменты рассказов на темы телерекламы). Наконец, для слоя интонационно-структурно-синтаксической типизации характерны все виды эталонов АТР (интонационные, структурные, синтаксические) и неопосре-дованность конструктивной организации внепшими факторами (песни).

Наряду с набором эталонов, стилевые слои детского спонтанного пения различаются и характером проявления в них мелодической фор-мульности - феномена, органично присущего разнообразным устно бытующим акустическим текстам. Онтогенетически наиболее раннему первому стилевому слою свойственны интонационные формулы - мигрирующие по разным вокализациям типовые интонации. Во втором слое функции формул принимают на себя попевки ~ мелодические синтагмы, неоднократно повторяющиеся в сочетаниях с разнообразными вер-бально-слоговыми оборотами. Особенностью третьего слоя является кристаллизация напевов-формул - целостных мелодий, объединяемых в практике бытования с широким кругом поэтических текстов. Каждый из таких формульных напевов восходит к одной структурной модели с устойчивой взаимной координацией слогоритмических, ладово-мелодиче-ских и синтаксических параметров. Как и в традиционном песенном фольклоре разных народов, попевки-формулы и напевы-формулы АТР имеют межжанровый характер, приобретая значение его ядерного мелодического фонда.

В свете тенденции к становлению в детском Акустическом интертексте норм музыкальной логики заслуживает внимания корреляция закономерностей двух его стилевых слоев - второго и третьего - с принципом остинатности, который С.С. Скребков связывает со стилем архаической музыки. Показательно, что все позиции, обозначенные Скребковым в качестве базовых черт принципа остинатности: ведущее значение ладовой устойчивости и роль ритма в ее утверждении; голос как непосредственная данность «единичного звучания», в фактурной плоскости порождающий всевозможные формы одноголосия (прежде всего гетерофонию); доминирование функции экспонирования и ориентация на повторность завершенных построений, - в том или ином виде

обнаруживаются в разных «жанрах» детского спонтанного пения. Совпадение стилевых основ в двух названных областях позволяет считать принцип остинатности принадлежностью ранних ступеней музыкального мышления, как в филогенезе, так и в онтогенезе.

Глава 5. «Прагматика Акустического Текста ребенка». Контекстами акустической деятельности ребенка - ритуализированным, игровым, бытовым - определяются функции детских вокализаций, реализуемые в процессе пения типы коммуникации и избираемые интонационно-артикуляционные средства, то есть те аспекты, где с наибольшей очевидностью обнаруживаются их особенности как социально значимых явлений.

Круг ритуализированных ситуаций, с которыми соотносится спонтанное пение современного городского ребенка, достаточно широк и разнообразен. По аналогии с традиционной обрядностью подобные ситуации могут быть разделены на три сферы: первая осуществляет фиксацию основных событий жизненного цикла, приходящихся на период детства, вторая отмечает ключевые моменты календаря, третья носит окказиональный характер.

В жизненном цикле наиболее значимые события маркируются различными формами индивидуального общения ребенка с взрослыми или другими адресатами. Среди самых ранних слуховых ощущений и коммуникативных актов, в какой-то мере сопоставимых по значимости с эмоциональным состоянием участников ритуала, следует назвать моменты акустических контактов с матерью и окружающим миром, которые ребенок переживает в пренатальной фазе развития. Находясь в чреве, зародыш воспринимает звуки материнского сердцебиения как принадлежность своей, освоенной, благоприятной среды обитания, а звуковые впечатления, получаемые извне, - как атрибуты иной, незнакомой реальности. Подобная дифференциация ощущений отдаленно напоминает акустический дуализм ритуала, актуализируемый в данном случае стихийно, бессознательно, и сообщает ситуации спонтанно-ритуализированныйхарактер.

Первичными формами собственной акустической активности ребенка, отмечающими витально важные для него моменты, являются младенческие глоссолалии, прагматика которых также обнаруживает признаки спонтаннойритуализации. Речь идет о вокализациях с синкретической сигнальной функцией, посредством которых младенец аффективно оповещает о своем состоянии (голод, боль, беспокойство, радость), привлекая тем самым внимание взрослых и обеспечивая реакцию на свой сигнал. Показательно, что глоссолалии такого рода появляются к

концу третьего месяца жизни ребенка, когда возникает дифференциация звуковых реакций на сферы удовольствия и неудовольствия, тогда как более ранним крикам присущ рефлекторный характер. Интонационное содержание подобных акустических текстов составляют эмотивно-волюнтативные сигнальные формулы: крик, возбужденный лепет, плач, смех, указательный звукожест, артикулируемые с помощью приемов возгласного темброво-фонационного эталона. При всех различиях в характере и интенсивности сигналов ярко выраженное целевое назначение, аффективная насыщенность, приуроченность к своего рода «пограничным» ситуациям в бытии ребенка позволяют отнести рассматриваемые «жанры» АТР к прагматической сфере спонтанно-ритуализированного поведения. В пользу этого говорят и такие факты, как доминирование в их функциональном синкрезисе конативной и эмотивной составляющих, а также направленность аффективных сигналов младенца главным образом вовне - к всеобъемлющей аперсональной внешней реальности, а позднее - к могущественному «сверхсуществу» - взрослому. В таких случаях складывается коммуникативная модель Я-ОН, где в общении участвуют ребенок-адресант и адресат, в качестве которого выступают недифференцированная внеположная по отношению к ребенку грань бытия либо взрослый. Одновременно подобные сигналы являются и актами непроизвольного самовыражения (модель Я-Я), способом перевести в звуки свои ощущения. В связи со сказанным уместно напомнить замечание В.Н. Топорова о том, что и в эпоху глоттогенеза «перворечь» имела эвокативный, сигнализирующий о самом говорящем характер, а речевой акт был направлен вовне и воспринимался как «некий импровизированный ритуал».

Сложившиеся в современном обществе церемонии, относящиеся к начальной фазе жизненного цикла, генетически связаны с традиционными родинно-крестинными переходными ритуалами. При взгляде на бытующий ныне комплекс родинных обычаев с позиций «текста роженицы» и «текста новорожденного» (термины А. К. Байбурина) обнаруживается их фрагментарность в сравнении с традиционными аналогами. «Текст роженицы» сегодня составляют запреты для беременной (медицинские и символические) и благодарение всех, кто принимал роды и ухаживал за новорожденным (трансформированный мотив одаривания бабки-повитухи). Компонентами «текста новорожденного» выступают: а) «обмывание ножек» («пяточек») - застолье, устраиваемое отцом сразу же после рождения ребенка (инновация); б) имянаречение, не сопровождающееся специальными ритуализированными действиями; в) дарение подарков «на зубок» примерно через 12-14 дней после рож-

дения (аналог традиционного наделения долей); е) крещение, сегодня совершающееся в разном возрасте. В названных акциях ребенку как всякой центральной фигуре обряда принадлежит пассивная роль. Если соотнести перечисленные этапы в развертывании современного «текста новорожденного» с триадой Л. ван Геннепа (отчуждение-транзит-инкорпорация), можно видеть, что фазы отчуждения (символически трактуемый пренатальный период в жизни ребенка) и транзита в нем отсутствуют; фазу инкорпорации представляют «обмывание ножек», имянаречение, получение подарков и крещение. В акустической плоскости современных родинных действ нет закрепленных традицией музыкально-поэтических текстов. Не имеет символического значения и первый крик, которым ребенок сигнализирует о своем появлении на свет. В отличие от традиционных культур, где первому крику ребенка придается магическое значение, сегодня он интерпретируется в профанном (как медицинский факт), а не сакральном ключе.

У младенцев и детей раннего возраста звуковое общение с матерью происходит в ситуации баюканья, по происхождению и типологическим признакам родственной обряду. О ритуале в ней напоминают наличие определенной цели и использование ансамбля кодов - пространственного (место у кроватки), темпорального (время вечернего либо дневного сна), светового (затемнение или темнота), осязательного (прикосновения к ребенку), вербального (слова колыбельной и другие тексты, предназначенные для успокоения ребенка), акустического (песенный напев), - развертывающихся в психологической атмосфере суггестивного воздействия на малыша. Благодаря этому колыбельная становится одним из тех каналов, посредством которых ребенку передаются самые первые представления о механизмах ритуализированного акустического общения, сложившихся в социуме.

Не все выразительные средства, объединяемые в ситуации баюканья, оказывают одинаковое воздействие на ребенка. В колыбельной он воспринимает прежде всего ее звучание: напев, звуковую организацию и ритм поэтического текста, эмоциональный строй исполнения, а также характер «звукового пейзажа», на фоне которого происходит укачивание. Вероятно, не случайно именно эти свойства материнских песен младенец воспроизводит в своих самобаюканьях. Акустический план колыбельных (а также других песен, выступающих в подобной роли) в наибольшей степени соответствует их назначению, состоящему в определенном влиянии на ребенка - его успокоении и переводе в состояние сна, необходимое для нормального развития. Отсюда проистекает формирование в этих песнях комплекса: конативная функция и схема ком-

муникации Я (мать)-ОН (ребенок, участие которого в диалоге с матерью проявляется в его реакциях на пение - мимическом выражении чувства удовольствия либо неудовольствия, ответном гулении или подражании баюканью), мерный ритм, монотонно повторяющаяся краткая мелодия, опирающаяся на музыкальные напевные интонации и артикулируемая в мягкой вокальной либо вокально-речевой манере.

На последующих ступенях онтогенеза, когда дети включаются в систему культурного возрастного символизма, значимые события их жизненного цикла отмечаются действами посвятительного (инициаци-онного) характера.

Некоторые аналогии с традиционными инициационными обрядами рождает современное празднование дня рождения (именин) ребенка, связанное с ежегодной фиксацией повышения его возрастного статуса. Для этой церемонии характерен довольно устойчивый сценарий: а) одевание виновника торжества в праздничную одежду, соответствующую его полу и возрасту; б) одаривание именинника; в) угощение гостей; г) исполнение в честь главной фигуры праздника специальных песен - обычно это «Каравай», к которому в последние годы присоединяются песенка крокодила Гены «Пусть бегут неуклюже,..» из популярного мультфильма и англоязычный шлягер «Happy birthday to you»; д) вынос праздничного пирога (торта) и задувание зажженных на нем свечей. Акустическая партия центрального персонажа представлена в основном молчанием, что можно трактовать как знак переходного состояния ребенка, которое маркируется посвятительным действом. Возникающая в данном случае звуковая коммуникация выглядит следующим образом: ОН (объект ритуализированных действий) / молчание -МЫ (взрослые, другие дети) / звучание, наделяемое конативной (благо-пожелательной) функцией.

Отчетливо выраженный инициационный характер имеют и акции, отмечающие переход от дошкольного возраста/статуса к школьному: эту границу обозначают выпускной бал в детском саду и посвящение в первоклассники в школе. Названные действа воспроизводят традиционную идею обрядов перехода (умирание-новое рождение) и трех-частную модель ритуала, описанную А. ван Геннепом. Следуя генне-повской триаде, заключительный праздник в детском саду можно соотнести с фазой отчуждения. Его ведущие мотивы: прощание ребенка с домом (детским садом), социумом (дошкольной детской группой) как знаки отчуждения от прежнего статуса дошкольника - представлены фотографированием на память, возвращением выпускнику рисунков, созданных за годы пребывания в садике, прощальными подарками и угоще-

нием. Роль своего рода медиума - духовного наставника, с которым ребенок также расстается, принадлежит воспитателю. Характерно, что на этом празднике дети активно участвуют в музицировании, выступающем одним из маркеров прежнего статуса ребенка и дома его дошкольного детства. Затем следует переходная (лиминалъная) фаза (ей соответствует временной промежуток, отделяющий пребывание в детском саду от начала учебного года), ассоциирующаяся с символическим умиранием инициируемого (он уже не член детсадовской группы, но еще не школьник) и его удалением из общественного дома. Показателем регрессии неофита к исходному (биологическому) состоянию в это время становится потеря духовного наставника (воспитателя) и возвращение к «предкам» (родителям). Наконец, фазу инкорпорации репрезентирует посвящение в первоклассники. В этот период ребенок получает новый общественный дом (школа, класс), новую одежду (школьная форма), нового духовного наставника (учитель), который знакомит его с правилами школьной жизни (этот этап до некоторой степени близок эпизоду знакомства с родовыми мифами в архаических посвятительных обрядах), входит в новый социум (одноклассники и шире - учащиеся) и таким образом обретает новый статус школьника.

Из сказанного следует, что символические действия, отмечающие значимые события в жизни ребенка, сохраняют сегодня некоторые очертания акциональных кодов, характерных для традиционных посвятительных обрядов, но почти не имеют определенных, передаваемых от одного поколения к другому акустических планов (исключение составляет песня «Каравай», в течение многих лет звучащая на торжествах в честь дня рождения или именин ребенка).

В календарном цикле ритуализация более всего присуща празднованию Нового года. Современная новогодняя церемония генетически связана с традиционной рождественско-новогодней обрядностью: как и прежде, в настоящее время она соотносится с парадигмой «начала» в символическом осмыслении и знаковой фиксации временных процессов, протекающих во вселенной и социуме (начало календарного года). И сегодня в новогоднем празднике просматривается типичная для календарных ритуалов перехода трехфазность. Его первую фазу (в традиционной системе это «разделение» - открытие границ в иной мир) составляют украшение елки, приготовление угощения и подарков, приглашение гостей (профанная версия обрядового обхода дворов). Вторая фаза, отмечающая контакт с потусторонними силами, представлена появлением Деда Мороза и Снегурочки (в контексте современной детской мифологии это пришельцы из «иного» мира), которых встречают дети, неред-

ко одетые в маскарадные костюмы (современный аналог святочного ряженья), вождением вокруг елки хороводов, пением песен, чтением стихов и получением за это подарков (своеобразный взаимообмен между детьми и высшими силами). Здесь с сакральными смыслами традиционного ритуала коррелируют магическая фигура крута, очерчивающая актуальное пространство ритуализированного действа, озвучивание праздничного хронотопа песенными напевами и маркирование его хореографическими движениями, акт магического обмена между «тем» и «этим» мирами. Наконец, в третьей фазе («восстановление», подразумевающее изгнание обитателей «того» света с освоенной человеком территории -их «похороны» либо «проводы») происходят прощание с Дедом Морозом и Снегурочкой, их уход, снятие с елки новогодних украшений и ее удаление из дома. Существенное значение в новогоднем празднике имеют атрибуты предметного кода: елка как один из его главных манифестантов (аналог ритуального дерева, которое сначала «завивается» и чествуется, затем «развивается» и уничтожается), подарки.

Есть в современном новогоднем действе и акустический код, выполняющий ведущую конативную функцию озвучивания праздничного хронотопа и организованный по модели коммуникации МЫ-ОНИ, которая реализуется в общении детей («свои») с Дедом Морозом и Снегурочкой («чужие»). Характерными элементами музыкальной партии детей являются песни «В лесу родилась ёлочка» и «Маленькой ёлочке холодно зимой», хоровое исполнение которых в вокально-речевой манере высокой интенсивности ассоциируется с традиционной коллективной обрядовой артикуляцией. Существенно, что звуковое поведение Деда Мороза и Снегурочки, лежащее в речевой плоскости, противопоставлено - по аналогии с двумирностью ритуала - детскому.

Вера многих детей в реальное существование Деда Мороза и Снегурочки, в чудесное происхождение подарков, небудничная пространственно-временная организация праздника сообщают ему некоторые сакральные смыслы. Вместе с тем, нередко производимая детьми ревизия «настоящести» иномирных существ, понимание, что подарки покупаются в магазине, ведут к десакрализации новогоднего действа, переводящей его в разряд праздничных обычаев.

Наиболее развернутый цикл образуют ритуализированные действа окказионального характера, одна часть которых явно корреспондирует с традиционной обрядностью, а другая представляет собой инновации. К первой группе могут быть отнесены «вызывания» Пиковой дамы (а также гномиков, домового, русалочки, духов, бабы яги, Пушкина и др.). Они не имеют строгой календарной приуроченности, хотя чаще

всего приходятся на кануны Нового года, Пасхи и других праздников. По мнению АЛ. Топоркова, вызывания Пиковой дамы, бытующие в основном в среде девочек 8-9-12-13 лет, с одной стороны, воспроизводят схему традиционных девичьих гаданий о суженом, с другой - напоминают гипнотический сеанс; сам же образ Пиковой дамы, имеющий архе-типическую природу, воплощает мифологему двойничества (персонаж и карта). С точки зрения ритуализированного характера рассматриваемой акции весьма показательно, что она, как и гадания, совершается с помощью зеркала (атрибут предметного кода), которое в традиционных культурах разных народов считается границей между земным и потусторонним мирами. Время ее совершения (темпоральный код) также отсылает к гаданиям: в суточном цикле это полночь, обязательно сочетающаяся с темнотой. Однако нельзя не заметить и очевидного родства рассматриваемого сеанса с азартными играми (в частности, карточными).

С ритуалом ассоциируется акустический код данного действа, организованный по коммуникативной модели Я-ОН либо МЫ-ОНИ и воплощающий оппозицию «свой-чужой». Анализ рассказов о вызываниях позволяет дифференцировать звуковое поведение их участников -детей (представители «этого» мира) и Пиковой дамы (иномирный персонаж). Земная человеческая сфера отмечена звучанием, которое наделяется конативной (в ее магической разновидности) функцией. Свойственное этой сфере сигнальное и речевое интонирование, тонированно-речевая артикуляция высокой либо умеренной напряженности обозначаются терминами: «говорить», «говорить хором»; в случае опасности -«кричать заклинание», «ругаться матом» (ненормативная лексика выступает здесь, как и в традиционных обрядах, атрибутом магического антиповедения). Звуковую партию Пиковой дамы составляют речь, нередко похожая на детский лепет, либо молчание. При исчезновении персонажа-демона раздается «шипение», постепенно переходящее в полную тишину (молчание). В подобном структурировании акустического кода вызываний, осуществляемом на базе оппозиций: звучание-молчание, естественный-искаженный человеческий голос (лепет), говор-шипение, - проявляется дуализм, корреспондирующий со звуковым планом традиционного ритуала.

К тому же ряду явлений принадлежит «Комната страха» (вариант названия - «Покойничек») - действо, функционально родственное посвятительным обрядам. Акустический план «Комнаты страха» аналогичен ритуальному. Он базируется на схеме: «этот мир» / Я (ребенок-испытуемый) / крик либо речь - «тот мир» / ОН («покойничек») / молчание, «адский хохот», шипение, шуршание и другие инфернальные зву-

чания (в традиционной культуре восточных славян они устойчиво ассоциируются с потусторонними силами).

Признаки ритуализации свойственны и общению современного ребенка с телевизором (видеофильмы, телереклама). Особенно наглядно корреляция подобных церемоний с ритуалом обнаруживается в совместных просмотрах детьми (преимущественно мальчиками предподростко-вого и подросткового возраста) видеофильмов ужасов. Названные акции функционально близки традиционным инициационным обрядам: коллективное преодоление чувства страха при сохранении выдержки и хладнокровия - таков основной психологический мотив этих сеансов страхотерапии. Для коммуникации, складывающейся в названной телевизионной процедуре, типична схема: «этот» мир / МЫ, Я (дети, ребенок) / молчание - «тот» мир / ОНИ (герои видеофильмов) / звучание, которое выполняет в отношении зрителей конативную функцию воздействия страхом, отмечая главным образом ключевые страхопорождающие моменты таких лент. Характерно, что акустические элементы, заимствованные из фильмов ужасов (они включают резкие крики, шумовые звучания высокой интенсивности, в том числе звуки сражений и разнообразные техногенные фонограммы), широко воспроизводятся мальчиками в игровых монологах и ролевых играх.

Другой инновационной формой ритуализированного поведения является процесс восприятия детьми телевизионных рекламных роликов. Сближению телерекламы с обрядом способствуют трансляция через нее новых массовых мифов и ценностей, социально значимых граней программы поведения и моделей социальных отношений, установка на суггестивный характер воздействия, высокая экспрессивность, маркирование своего рода пограничных моментов бытия (обыгрывание ситуации выбора - «купить или не купить?»). Созданию аффективной психологической атмосферы рекламных сюжетов способствует их опора на архетипы коллективного бессознательного, которые целенаправленно актуализируются создателями подобной продукции.

Как и традиционный обряд, рекламное действо базируется на комплексе символических языков. В качестве магического субстрата телерекламы выступают ее девизы. Показательно, что рекламные слоганы быстро и точно запоминаются детьми. Можно обозначить три главные предпосылки этого явления. Одна из них - краткость (в среднем не более 7-9 слогов) и соответствие подобных формул объему восприятия и оперативной памяти ребенка. Имеет значение и полимодальность рассматриваемых оборотов - соединение в них выразительно интонируемого, а нередко и ритмизованного слова, музыки, видеоряда, направлен-

ное на создание привлекательного, яркого образа рекламируемого товара. Суть третьей предпосылки повышенного внимания ребенка к слоганам заключена в подчиненности детской речи «диктату готовых форм», заимствуемых из культуры взрослых. В отличие от сложных речевых конструкций, которые при переходе от взрослых к детям обычно упрощаются, а иногда и сокращаются за счет усечения сложных элементов, рекламные тексты с их ограниченным словарем и набором элементарных грамматических структур не требуют адаптации к детскому восприятию, отчего легко схватываются и воспроизводятся детьми как целостные клише.

Обычно словесный компонент девизов (вербальный код действа) представляет собой номинацию (называние «имени») рекламируемого продукта либо императивный оборот, типологически родственный заговорным формулам. Нельзя не заметить, что телереклама буквально пестрит иноязычными (главным образом, англоязычными) марками товаров и именами персонажей, которыми дети ловко манипулируют, воссоздавая их в одних случаях точно, в других - вариативно. Изменение слов чужого языка, происходящее при искаженном воспроизведении рекламных слоганов, аналогично одному из способов образования зауми, широко распространенной в «тайных» языках детей и воспринимаемой ими как способ герметизации своего, «иного» по отношению к нормативному миру взрослых, духовного пространства.

Ключевым элементом акустического кода рекламного действа является интонационный план девизов, который включает сигнальные, речевые, музыкальные и изобразительные интонации, опирается на приемы возгласного, вокального, вокально-речевого и тонированно-речевого эталонов. Как правило, полимодальные формулы, в артикуляции которых используются фонационные средства высокой интенсивности (резкие крики, жесткие шумовые звучания, возбужденная тонированная речь, активное громкое скандирование или пение), выполняют конативную функцию. Наряду со слоганами, дети запоминают и воссоздают в своих рассказах на темы телерекламы и другие акустические компоненты видеоклипов (песни, фрагменты инструментального фона).

К ритуалу отсылает модель коммуникации, которая актуализируется при восприятии зрителями (в том числе и детьми) рекламных видеосюжетов. Представляется возможным расценивать этот акт телекоммуникации как контакт с «Зазеркальем» (тем, что расположено за «зеркалом» телеэкрана), подобно обряду, многократно повторяющийся. Однако, в отличие от архаического ритуала, подобный акт имеет снижен-

ный, десакралюованный характер ввиду апелляции к профанной грани реальности и в силу хронологически не упорядоченной частоты отправления. При просмотре роликов осуществляется взаимодействие между двумя оппозиционными сферами - «своей», где пребывает зритель, и «чужой», виртуальной, транслирующей ему идеи, нормы, ценности, в целом противоречащие исконным духовным основам российского бытия. В противовес традиционному обряду, где отправителем сообщения выступает человек, в телерекламе адресантом является «потусторонняя» действительность. При такой расстановке сил складывается коммуникативная схема: «этот» мир / Я / молчание - «тот» мир / ОНИ / звучание. В результате функции и нормативный механизм традиционной ритуальной коммуникации в рекламном действе оказываются опрокинутыми: сообщение в нем посылается из «иного» мира (в мифопоэтической системе представлений это хаос) в «этот» мир (космос) с целью его преобразования (соответственно манифестируемой модели бытия - хаотиза-ции), имеющего, с социокультурной точки зрения, деструктивный характер.

Наряду с отмеченными моментами, ассоциирующимися с ритуалом, телерекламе свойственны и некоторые признаки игры. Ею культивируются положительные эмоции, сопоставимые с чувством радости, переживаемым в игровом процессе. Очевидно, именно позитивный эмоциональный вектор в немалой степени привлекает детей в рекламной продукции. Источником удовольствия для ребенка становится и близость подобных роликов мультфильмам, тем более что различные техники анимации широко используются при создании рекламы. Обозначенная тенденция выглядит еще более рельефной, если учесть включенность в круг рекламных и мультипликационных персонажей куклы. Благодаря перенесению куклы на экран словно материализуется воображаемая игровая реальность, и тогда игра начинает восприниматься как продолжение рекламного сюжета, а экранный сюжет - как продолжение игры.

Хотя восприятие детьми рекламных видеосюжетов актуализирует ритуальную и игровую ситуации и в акте телекоммуникации ребенок погружается в этот двойственный континуум, однако в рассказах на темы телерекламы он переводит свои впечатления в форму нарративов с пением. Немаловажно, что при этом происходит модуляция в иную, по сравнению с первоисточником, плоскость: разыгрывание сюжетов в оригинале, которое предполагает привлечение экспрессивных акустических средств, соответствующих конативной функции, в детских рассказах заменяется эмоционально окрашенным сообщением о них, выполняющим

референтивную функцию и ориентированным на звуковые средства умеренной либо низкой интенсивности. В силу этого некоторые особенности акустического кода телерекламы (в частности, тембр и громкость), существенные для понимания ее ритуализированного характера, утрачиваются, сближаясь со сферой неприуроченного музицирования.

Бытование рекламных девизов вне ритуализированного контекста связано также с их проникновением в игровые монологи, считалки, игровые припевы, песенные пародии и повседневную речь ребенка. Ясно, что в данном случае происходит фолъклоризация словесно-музыкальных элементов телерекламы.

В общении с взрослыми ребенок приобретает самые первые навыки не только ритуализированного, но и игрового поведения. Неоценимая роль принадлежит в этом процессе традиционным жанрам «поэзии пестования» - пестугикам, потешкам, прибауткам, которые и сегодня используются мамами и бабушками в играх с малышами.

Проявления игрового начала в собственной акустической деятельности ребенка впервые обнаруживаются во второй половине периода младенчества в спокойном лепете и гулении при манипулировании звуками, регистрами голоса, слогами. Вокализациям такого рода в одних случаях присущ синкрезис эмотивной и поэтической (по P.O. Якобсону, это игра с самим текстом) функций, в других - эмотивной и фатической. Как правило, они звучат в ситуациях автокоммуникации (модель Я-Я), реже - межличностных контактов с взрослыми (схема Я-ОН), опираются на сигнальные интонации и средства вокально-возгласного либо вокально-речевого эталонов умеренной или слабой интенсивности.

В возрасте около года игровые элементы становятся в детской акустической деятельности особенно значимыми. Годовалые дети часто играют в «сон»: ложатся ненадолго на подушку, закрывают глаза и баюкают себя, издавая однообразный возглас укачивания. Тот же смысл имеют сидение без надобности на горшке под звукоподражательную фонограмму; «игра на балалаечке» (звук, издаваемый треньканьем по губам указательным пальцем); «игра на барабане» (стучание по столу, полу под звуки «бам-бам»); манипулирование игрушками, включающее акустический план; подражание дирижеру (размахивание руками под музыку) и т.п. Интонационную основу подобных вокализаций составляют, как правило, эмоционально окрашенные звукоподражания, репрезентирующие имитируемые звуковые объекты и в то же время выражающие удовольствие ребенка от самого процесса музицирования (центральная референтивная функция с элементами эмотивной). Хотя рассматриваемые акустические тексты звучат обычно в ситуации автоком-

муникации, возможно их включение в диалоги с взрослыми, которые с помощью особого «младенческого языка» поддерживают ритм, темп, интонационный строй реплик ребенка.

К концу раннего детства осваивается ролевая игра, занимающая ведущее место в детской активности на протяжении всего дошкольного периода. Ролевым играм мальчиков и девочек свойственна определенная специфика, обусловленная психофизиологическими особенностями детей разного пола, характером усваиваемых ими социальных ролей и идущей из прошлого традицией вхождения в социальные роли через игровую сферу.

Наиболее сложной и развернутой формой звуковой плоскости ролевых игр, а также процесса рисования, имеющего у детей игровой характер, являются монологи, которые основаны на чередовании различных, порой логически не связанных между собой микросюжетов. Как правило, вокализируемые фрагменты монологов исполняются на асемантические слоги с включением отдельных знаменательных слов, относящихся к игровой ситуации, при этом пение чередуется со словесными комментариями и звуковыми имитациями. Наряду с проговариванием, пение сопровождает наиболее важные совершаемые ребенком операции, определенным образом эмоционально их окрашивая и способствуя тем самым выделению из общего контекста. Вопреки своей внешней форме («речь одного»), детский игровой монолог обнаруживает признаки диалога, а нередко и полилога. Это проявляется в его построении как цепи высказываний, произносимых одним ребенком от лица разных воображаемых персонажей и выражающих их смысловые позиции.

Соответственно функциональному назначению, моделям коммуникации, интонационному содержанию и темброво-артикуляционным признакам вокальные сегменты детских игровых монологов дифференцируются на три группы: а) фрагменты с эмотивной функцией и моделью автокоммуникации, обобщенно выражающие эмоциональную атмосферу игровой ситуации; б) фрагменты, непосредственно связанные с игровым сюжетом, который представляется «в ролях», изображается посредством звуковых имитаций либо передается с помощью мело-дизированного слова; подобные вокализации могут выполнять разные функции и включаться в различные коммуникативные ситуации; в) обращения к взрослым, комментирующие игровую ситуацию или переводящие общение в бытовую плоскость.

Помимо игр, которые сопровождаются монологами, на протяжении всего дошкольного периода бытуют ролевые игры без монологов. Их акустические планы состоят из 1-2 вокальных сегментов, в функцио-

нальном, коммуникативном и интонационном отношениях близких рассмотренным выше.

С того времени, когда ребенок активно включается в жизнь детского сообщества, им осваиваются коллективные формальные игры, или игры с правилами, в основном заимствованные из традиционной культуры. Большинство формальных игр, как и прежде, предваряется считалками, или игровыми прелюдиями (термин Г.С. Виноградова), а также включает игровые припевы. Для считалок наиболее типична лич-ностно-групповая коммуникация, осуществляемая по модели Я (веду-щий)-ОНИ (играющие), где вербальный и кинетический «пересчет» игроков производится ведущим. Реализация этой схемы коммуникации происходит на базе речевых, реже - музыкальных моторных интонаций, приемов вокально-речевого или тонированно-речевого темброво-артикуляционных эталонов высокой либо умеренной интенсивности. Игровым припевам, выполняющим конативную либо референтивную функции, свойственны 3 модели коммуникации: МЫ-ОНИ (поет одна группа участников, обращаясь к другой), МЫ-ОН (поют все играющие, обращаясь к ведущему), Я-ОНИ (поет ведущий, обращаясь к остальным детям), - которые отражают идею диалогичности, в той или иной форме проявляющуюся в каждой игре с правилами. Комплекс средств акустического общения включает в данном случае речевые либо музыкальные моторные интонемы и приемы вокально-речевого темброво-артикуляционного эталона высокой интенсивности.

Наряду с играми, пришедшими из прошлого, в среде младших школьников и подростков сегодня получают широкое распространение новые формы, посредством которых ребенок освобождается от внутренней агрессии, вызываемой нарастанием в современном обществе атмосферы жестокости и насилия. Таковы, в частности, видео- и компьютерные игры в войну. Их фонограммы состоят, как правило, из «мрачной музыки», криков, шумов, выстрелов, которые иногда дополняются репликами противоборствующих персонажей (подобные звучания переходят в игровую практику мальчиков).

Довольно широкий круг детских вокализаций и песен исполняется в бытовой обстановке. Среди них есть акустические тексты, приуроченные к определенным бытовым ситуациям. Таковы заклинки (приговорки) и дразнилки, восходящие к традиционной культуре детства и сохраняющие сегодня многие сложившиеся ранее признаки: конативную функцию, опору на моторные музыкальные либо речевые интонационные формулы, приемы вокально-речевой артикуляции высокой интен-

сивности, межличностную либо личностно-групповую модель коммуникации.

Вторую группу образуют песни-загадки, анекдоты с песенными вставками, песни-небылицы, песенные пародии, песни-скороговорки. Поскольку исполнение подобных текстов не закрепляется за определенными ситуациями, а их поэтический строй и коммуникативный аспект содержат игровое начало, они могут быть классифицированы как непри-уроченные с игровыми элементами. Им свойственна диалогичность процесса общения и присутствие в поэтической сфере смеховых образов. Коммуникация, осуществляемая по модели Я-ОН, реализует в таких случаях референтивную либо поэтическую функции.

Наконец, в практику бытового музицирования включаются также неприурочешые вокализации без игровых элементов. По масштабам и структуре они могут быть самыми разнообразными (короткие импровизации, основанные на повторении одной музыкальной фразы, пространные вокальные центоны, звукоподражания, песни, частушки). Ведущая эмотивная функция коррелирует здесь с моделью автокоммуникации и набором музыкальных формул, артикулируемых в вокальной либо вокально-речевой манере.

Итак, можно констатировать, что при наличии в каждой прагматической сфере АТР некоторых особенностей все эти сферы регулируются рядом общих тенденций. Таковы, во-первых, преобладание индивидуальных форм звуковой активности над коллективными, что отличает современную культуру детства от традиционной, во-вторых, - сочетание в прагматической плоскости АТР явлений, уходящих в прошлое, и инновационных. Третья тенденция заключается в наличии тесных связей между ритуализированным, игровым и бытовым акустическим поведением современного ребенка. Эти связи, с одной стороны, обусловлены процессом социального переосмысления магических объектов и сменой возрастной среды их бытования (переходом от взрослых и молодежи к детям) в процессе десакрализации, с другой - ведущей ролью игры, в известной степени аккумулирующей все виды детской деятельности.

Обозначенные прагматические аспекты АТР в совокупности с описанными ранее интонационными и структурными его закономерностями проливают свет на механизмы «жанрообразования», запечатленные в детском спонтанном пении. Можно выделить несколько факторов, регулирующих формирование «жанров» Акустического интертекста.

1.Характер творческогоучастияребенка в процессе «жанрооб-разования», стимулирующий возникновение двух групп «жанров»: автохтонных, самостоятельно творимых детьми в практике индивидуальной звуковой деятельности (младенческие вокализации, игровые монологи, игровые и неприуроченные вокализации) и заимствованных из детской коллективной традиции, а также культуры взрослых (песни -фольклорные и авторские, фрагменты рекламных текстов).

2. Дифференциация контекстов спонтанного музицирования ребенка, которая приводит к разделению «жанров» на ритуализированные, игровые и бытовые, хотя, как уже отмечалось, границы между этими сферами нечетки.

3. Освоение набора стилевых слоев, способствующее образованию в АТР различных по своим структурным параметрам «жанров»: однородных, базирующихся на 1 слое, и неоднородных, объединяющих 2 либо 3 слоя.

4. Формирование семантических зон, каждой из которых свойственна достаточно устойчивая координация компонентов - доминантной функции, ведущей коммуникативной модели, преобладающих контекстов, наиболее употребительных интонационных формул и темброво-артикуляционных средств:

1) конативная функция / модель коммуникации Я-ОН (варианты: МЫ-ОНИ, МЫ-ОН, Я-ОНИ) / спонтанно-ритуализированный, ритуализированный и игровой контексты / сигнальная, речевая (волюнтативные интонемы) и музыкальная (моторные интонемы) интонационные сферы / возгласный, вокально-речевой и тонированно-речевой эталоны высокой интенсивности;

2) эмотивная функция / модель коммуникации Я-ЯI праигровой, игровой и бытовой контексты / сигнальная (эмотивные интонемы), речевая (эмотивные интонемы), музыкальная (напевные и моторные интоне-мы) интонационные сферы / возгласный, вокально-возгласный, вокальный, вокально-речевой эталоны (как интенсивные, так и экстенсивные);

3) референтивная функция / модель коммуникации Я-ОН / пра-игровой, игровой и бытовой контексты / речевая (интеллектуальные ин-тонемы), музыкальная (моторные интонемы), изобразительная интонационные сферы / возгласный, вокально-речевой и тонированно-речевой эталоны (интенсивные или экстенсивные).

В выделенных семантических зонах нетрудно распознать очертания универсальной триады этос-пафос-логос, характеризующей эмо-ционально-образныемодусы акустических текстов (Е.В. Назайкинский). Ансамбль звуковых средств, которые группируются вокруг конативной

функции, предполагающей действенное воплощение, разыгрывание содержания сообщения, может быть соотнесен с этосом. Эмотивная сфера, ориентированная на переживание сообщения, коррелирует с пафосом, а репрезентирующий информацию, заключенную в сообщении, ре-ферентивный комплекс - с логосом. Симптоматично, что генезис эмоционально-образных модусов восходит к индивидуальной спонтанно-ритуализированной и игровой практикам, где ребенком впервые апробируются, проигрываются некоторые свойственные этим модусам смыслы и способы их выражения. Характер функционирования эмоционально-образных модусов в автохтонных и заимствованных «жанрах» АТР различен. В первых, как правило, объединяется несколько модусов, тогда как вторым свойственно отношение: один модус - один «жанр».

В процессе «жанрообразования», отраженном в детском Акустическом интертексте, можно выделить 3 стадии, каждую из которых репрезентируют определенные «жанры» (эти стадии, соотносясь с фазами онтогенеза ребенка, не повторяют их буквально). Первой (ей соответствуют младенческие глоссолалии) свойственны синкрезис двух модусов - этоса и пафоса, синкретическая сигнальная функция, недифференцированная модель общения (межличностная, как правило, с неконкрети-зированным адресатом и одновременно автокоммуникативная), одна интонационная сфера (сигнальная) и первичный (интонационный) уровень типизации звукового материала. Для второй (ее представляют игровые монологи, ряд развернутых мелодических импровизаций) характерно освоение всех модусов, функций, интонационных моделей и видов коммуникации при интонационно-структурном уровне типизации акустической материи. Наконец, специфику третьей стадии (ее репрезентанты - песни, а также структурно родственные им игровые и неприуро-ченные вокализации) составляет кристаллизация типовых признаков песенного жанра: опора на один модус и одну ведущую функцию, один класс интонем и определенную коммуникативную модель, овладение наиболее сложным уровнем типизации - интонационно-структурно-синтаксическим.

Надо заметить, что на всех этапах описываемого процесса в детском спонтанном пении отсутствуют четкие «межжанровые» границы. Так, единственный «жанр» первой стадии имеет синкретический характер и содержит в себе слитые друг с другом начала более поздних «жанров» ЛТР. На второй стадии внутренней дифференциации «жанровой» сферы препятствует свойственная ее компонентам общность интонационных и структурных закономерностей. Трудно обнаружить сколько-нибудь определенное деление на жанры и в песнях, что вызвано мигра-

цией мотивов, образов, словесных клише в их стихах и формульностью, характерной для напевов. Поэтому главными критериями атрибуции «жанров» АТР на всех стадиях «жанрообразования» оказываются прагматические аспекты - функция, контекст, модель коммуникации, посредством которых конкретизируются и слагаются в единый комплекс словесное содержание, интонационный строй и характер артикуляции акустических текстов.

Заключение. Предпринятое исследование дает все основания считать, что вокализации, функционирующие в сфере музовой активности ребенка, образуют единый Акустический интертекст, которому присущи основные параметры текстуального объекта: семантика, син-тактика, прагматика, - регулируемые образом мира его создателя. В результате рассмотрения АТР можно обозначить в нем базовые свойства абстрактной системы. Таковы:

1. Относительная целостность, состоящая в том, что в синхроническом плане на всех уровнях данной системы (акустические тексты, «жанры», интертекст) и во всех ключевых ее аспектах (ментальный, семантический, синтактический, прагматический) обнаруживаются устойчивые признаки: внутреннее единство (несмотря на онтогенетические изменения) детского образа мира и его акустического кода; общность тембров о-артикуляционной базы, интонационного словаря и структурных формул, характерных для разных элементов АТР; устный характер бытования; неразрывная связь процессов порождения и воспроизведения акустических текстов с синкретической деятельностью; включенность всех составляющих системы в одни и те же контексты. В диахронической плоскости складывается сквозная линия эволюции детского Акустического интертекста от внемузыкальной (музовой) сферы, полностью управляемой коммуникативной ситуацией, к культурно опосредованным «мелодическим изобретениям», где вызревают основополагающие принципы собственно музыкального мышления.

2. Иерархичность и структурность, которые заключаются в группировке элементов системы по трем иерархически соотносящимся между собой уровням (акустические тексты - «жанры» - интертекст), формирующим структуру изучаемого феномена.

3. Возможность описания посредством нескольких моделей, реализованная в рассмотрении АТР с позиций 4 ключевых для всякого текстуального объекта аспектов.

4. Наличие взаимосвязей со средой, выявленное, в частности, при анализе детской музовой активности в условиях различных контекстов и в ее опосредованности городским «звуковым пейзажем».

Поскольку АТР выступает в качестве базовой модели, концентрирующей в себе стереотипы звуковой деятельности как детского сообщества в целом, так и каждого его члена в отдельности, исследуемый феномен можно считать универсалией детской субкультуры.

В жизнедеятельности и развитии ребенка спонтанное пение играет первостепенную роль, являясь идеальным механизмом адаптации к условиям окружающей действительности. Отмеченным обстоятельством обусловливается целесообразность широкого использования возможностей детского музового комплекса в психологической и педагогической практике, связанной с воспитанием гармоничной личности ребенка, реабилитацией «социально неблагополучных» и психически аномальных детей.

Подобно всякой системе, АТР функционирует в контексте разнообразных внешних связей - генетических и типологических. Отношениями генетического родства Акустический Текст нынешнего российского ребенка связан прежде всего с традиционной русской музыкальной культурой детства и опытом взрослых. В ряду сфер, типологически родственных рассмотренному явлению, следует назвать область звуковой коммуникации животных и птиц, пение детей с отклонениями и нарушениями психического развития, современную музовую деятельность детей в разных странах и закономерности развития интонирования в филогенезе.

Публикации по теме диссертации

1. Калужникова Т.П. Акустический Текст ребенка (по материалам, записанным от современных российских городских детей): Монография / Урал. гос. консерватория им. М.П. Мусоргского. - Екатеринбург, 2004. -904 с. (45 а. л.).

2. Калужникова Т.Н. Вокализации младенцев: у истоков музыкального интонирования // Муз. академия. - 2004. - № 2. - С. 158-165 (0,8 а. л.).

3. Калужникова Т.И. Гуманитарно-художественное образование в свете традиций отечественной педагогической культуры // Музыкальное образование в контексте культуры: вопросы теории, истории, методологии: Материалы Всерос. науч.-практ. конф. (Москва, 1992) / Ред.-сост. Л.С. Дьячкова. - М., 1994. - С. 63-71 (0,45 а. л.). - В соавторстве (0,2 а. л.).

4. Калужникова Т.И. Мир детства в народной лексике русского населения Среднего Урала // Актуальные проблемы культурологии: Тезисы докл. 1-2 регион, науч. конф. (Екатеринбург, 1996; 1997) / Отв. ред. О.Л. Девятова. - Екатеринбург, 1997. - Ч. П. - С. 129-131 (0,1 а. л.).

5. Калужникова Т.И. Возрастные особенности интонирования (на материале современного детского фольклора Свердловской области) // Традиционная культура и мир детства: Материалы международ, науч. конф. «XI Виноградовские чтения» (Москва, 1996) / Гл. ред. МЛ. Череднико-ва. - Ульяновск, 1998. - Ч. Ш. - С. 59-70 (0,5 а. л.).

6. Калужникова Т.И. Детская субкультура и образование (аспекты взаимосвязей) // Этнокультурное образование на Урале: теория, методология, региональный опыт: Материалы обл. науч.-практ. конф. (Екатеринбург, 1996) / Ред.-сост. Т.И. Калужникова, Н.П. Лабзенко. - Екатеринбург, 1998.-С. 16-21 (0,25 а. л.).

7. Калужникова Т.И. «Как Вася-утёночек по бережку гулял...». Уральские игровые песни для детского музицирования / Запись, нотация, сост., обработка, вступ. ст. - Екатеринбург: Банк культурной информации, 1998. - 130 с. (5,7 а. л.). - В соавторстве (1,4 а. л.).

8. Калужникова Т.И. Музыкальная деятельность детей в онтогенезе // Место и значение фольклора и фольклоризма в национальных культурах: история и современность: Тезисы докл. регион, науч. конф., посвящ. 70-летию А.И. Лазарева (Челябинск, 1998) / Отв. ред. В.А Михнюкевич. -Челябинск, 1998.-С. 140-143 (0,15 а. л.).

9. Калужникова Т.И. Песенный фольклор в русской детской субкультуре Среднего Урала // Актуальные проблемы культурологии: Тезисы докл. Ш международ, науч. конф. (Екатеринбург, 1998) / Отв. ред. О.Л. Девя-това. - Екатеринбург, 1998. - С. 51-53 (0,1 а. л.).

10. Калужникова Т.И. «Жанровые дубли» как один из механизмов интеграции элементов русской народнопесенной системы // Проблемы современной музыкальной культуры: рубеж веков: Тезисы докл. Всерос. науч.-практ. конф. (Екатеринбург, 1999) / Отв. ред. Ж.А Сокольская. -Екатеринбург, 1999. - С. 35-40 (0,25 а. л.).

11. Калужникова Т.И. Современные детские представления о музыке (По материалам современного русского детского фольклора) // Отечественная культура в контексте мирового культурно-исторического процесса: Тезисы докл. IV международ, науч. конф., посвящ. 200-летию со дня рождения АС. Пушкина (Екатеринбург, 1999) / Отв. ред. О.Л. Девятова, В.И. Колосницын. - Екатеринбург, 1999. - С. 54-56 (0,1 а. л.).

12. Калужникова Т.И. Традиционные детские представления о музыке (По материалам традиционного русского фольклора) // Отечественная культура в контексте мирового культурно-исторического процесса: Тезисы докл. IV международ, науч. конф., посвящ. 200-летию со дня рождения А.С. Пушкина (Екатеринбург, 1999) / Отв. ред. О.Л. Девятова, В.И. Колосницын. - Екатеринбург, 1999. - С. 57-60 (0,15 а. л.).

13. Калужникова Т.И. Традиционный материнский и детский песенный фольклор русского населения Среднего Урала / Запись, нотация, сост., в ступ, ст., коммент. Т.И. Калужниковой. - Екатеринбург: Банк культурной информации; Свердловский областной дом фольклора, 2002. - (Сер. «Библиотека уральского фольклора». - Т. 3). -197 с. (8,6 а. л.).

14. Калужникова Т.И. Бытование рекламных текстов в детской среде // Средства массовой информации в современном мире: Материалы международ. науч.-практ. конф. (Санкт-Петербург, 2003) / Под ред.

B.И. Конькова. - СПб., 2003. - С. 165-167 (0,1 а. л.).

15. Калужникова Т.Н. Мифопоэтический аспект детских устных рассказов на темы телевизионной рекламы // Культура XX века: Материалы регион. науч.-ггракт. конф. (Екатеринбург, 2002) / Ред.-сост. М.В. Горо-дилова, А.Г. Коробова, В.И. Немковская. - Екатеринбург, 2003. - С. 3242 (0,5 а. л.).

16. Калужникова Т.И. Младенческие вокализации как одна из праформ интонационной культуры этноса // Этнопедагогика. Теория и практика: Материалы ХП чтений, посвященных памяти Г.С.Виноградова. Авторские образовательные программы по фольклору / Сост. С. Г. Айвазян. -М., 2003. - С. 38-56 (0,9 а. л.).

17. Калужникова Т.И. Акустический код мифоритуального универсума телевизионной рекламы в устных рассказах детей // Музыка и ритуал: структура, семантика, специфика: Материалы международ, науч. конф. (Новосибирск, 2002) / Ред.-сост. Г.Б. Сыченко. - Новосибирск, 2004. -

C. 146-160 (0,7 а. л.).

18. Калужникова Т.И. Детский песенный фольклор русского населения Среднего Урала: прошлое и настоящее // Духовность и нравственность на Урале в прошлом и настоящем: Материалы Пятых Татищев ских чтений (Екатеринбург, 2004) / Отв. ред. СП. Постников. - Екатеринбург, 2004.-С. 55-57 (0,1 а. л.).

19. Калужникова Т.И. Типы фонации в звуковой деятельности современных российских детей // Фольклор: современность и традиция: Материалы Третьей международ, конф. памяти А.В. Рудневой (Москва, 2001) / Сост. Н.Н. Гилярова. - М., 2004. - С. 77-94 (0,7 а. л.).

Подписано в печать 15.12.2004 г. Формат 60x84 1/16. Усл. печ. л. 2,5. Бумага «Гознак». Тираж 100 экз. Заказ №226

Отпечатано в типографии ООО «ИРА УТК» . - ^

620219, г. Екатеринбург, ул. К. Либкнехта, 42. Тел. (343) 350-97:24

! Я г. Г 7' '

\ 'И? '

2 2 ФЕВ

о с; и ь. О

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора искусствоведения Калужникова, Татьяна Ивановна

Введение.

Глава 1.

Акустический Текст ребенка и подходы к его изучению

1. Феномен и понятие Акустического Текста ребенка.

2. Подходы к изучению ментального аспекта Акустического

Текста ребенка.

3. Подходы к изучению семантики Акустического Текста ребенка.

4. Подходы к изучению синтактики Акустического Текста ребенка.

5. Подходы к изучению прагматики Акустического Текста ребенка.

Глава 2.

Ментальный аспект Акустического Текста ребенка

1. Ключевые параметры детского образа мира.

2. Звучание в детском образе мира.

Глава 3.

Семантика Акустического Текста ребенка

1. Фонический план Акустического Текста ребенка и зона его значений.

2. Интонационный словарь Акустического Текста ребенка и его семантическое пространство.

Глава 4.

Синтактика Акустического Текста ребенка

1. Ритмика.

2. Звуковысотная организация.

3. Синтаксис.

Глава 5.

Прагматика Акустического Текста ребенка

1. Акустический Текст ребенка в ритуализированном контексте.

2. Акустический Текст ребенка в игровом и бытовом контекстах.

Введение диссертации2005 год, автореферат по искусствоведению, Калужникова, Татьяна Ивановна

В детство уходят истоки многих аспектов человеческой деятельности, в том числе музыкальной. И подобно тому, как в характере ребенка угадываются черты взрослой личности, в его гулении и щебете, свисте и лепете слышатся интонации фольклорных плачей и арий ламенто, разного рода мелодекламаций и современной мелодики. Существенно, что детские вокализации неотделимы от целостного комплекса звучание-движение-игра, который, пользуясь термином норвежского ученого Ю.-Р. Бьёркволла, можно назвать музовым [50, с. 45]1. Музовая деятельность ребенка, где объединяется и перетекает друг в друга множество ощущений, где бытие управляется игровыми законами метаморфоз и воображаемых ситуаций, - это альфа и омега его гармоничного развития. Поэтому каждый, кто хочет понять ребенка и не упустить из виду всходы культуры на его поле, должен проследовать за ним по музо-вой тропе. Идущий по ней может не только обрести новый взгляд на многие процессы, уже обсуждавшиеся в науке (проблема онто-филогенетических параллелей в культурном развитии, генезис музыкального интонирования и жанрообразования), но и наблюдать явления, ранее почти не привлекавшие ученых (формирование детских представлений о звучащем мире, соотношение акустической активности здорового и психически больного ребенка и т.д.).

Настоящая работа посвящена исследованию одной из составляющих детского музового комплекса - звуковой (две другие - пластическая и игровая - находятся в поле зрения автора как своего рода удержанные контрапункты к пению). Объектом изучения в ней является совокупность вокальных форм, которые включаются в спонтанную музовую деятельность ребенка в ходе онтогенеза: младенческие вокализации-глоссолалии, монологи, игровые и неприуроченные мелодические импровизации, вокальные фрагменты сказок, анекдотов, рассказов на темы телевизионной рекламы, фольклорные и авторские песни. Поскольку не все подобные формы относятся к сфере музыкального интонирования, они названы в работе акустическими, а процесс их порождения/воспроизведения обозначен терминами акустическая деятельность, спонтанное пение, спонтанное музицирование, в контексте изложения используемыми как синонимы.

Специфику младенческих вокализаций в значительной мере определяют биологические моменты: физическое развитие ребенка, состояние его дыхательных органов и голосового аппарата, физиологические потребности. В большинстве известных нам работ глоссолалии рассматриваются как источник формирующейся речи («доре-чевая», «довербальная» форма коммуникации), а также при диагностике заболеваний младенца или в связи с проблемой развития его голоса. Вместе с тем, очевидно: данный феномен синкретичен по природе, поскольку в недифференцированном виде он содержит речевые, музыкальные и кинетические элементы, что позволяет считать его самым ранним проявлением детской музовой активности.

Другая бытующая у детей акустическая форма - это игровые монологи, впервые появляющиеся у ребенка в возрасте около 3 лет. Они представляют собой один из видов так называемой эгоцентрической речи (термин Ж. Пиаже), внешней по звуковому проявлению, внутренней по коммуникативной функции. Как правило, монологи включаются в сюжетно-ролевые игры, в которых ребенок, выступающий в нескольких ролях, использует разнообразные действенно-акустические (вербальные и невербальные) выразительные средства. Неотъемлемым элементом подобных форм является пение: в одних случаях поется весь монолог, в других - вокальные фрагменты чередуются с речевыми репликами. С точки зрения эгоцентрической тенденции, показательно, что играющие в группе дети могут одновременно произносить свои монологи, не вступая друг с другом в контакт.

В сфере детского спонтанного пения представлены также игровые и неприуро-ченные мелодические импровизации. Как и монологи, они служат средством общения ребенка с самим собой и воображаемыми игровыми персонажами.

Разнообразны по своему назначению и контекстам исполнения песни (фольклорные и авторские), активное бытование которых приходится на дошкольный возраст. Песни могут звучать в играх, структурируя игровой хронотоп, и в бытовых ситуациях, становясь для ребенка одним из способов самовыражения.

Наконец, к числу вокальных форм принадлежат поющиеся детьми считалки, дразнилки, мирилки, загадки, а также песенные или иные акустические фрагменты анекдотов, сказок и рассказов на темы телевизионной рекламы. Столь всеобъемлющее значение пения, свойственное деятельности ребенка, напоминает о тех периодах развития культуры, когда музыка была основным средством коммуникации между людьми - с одной стороны, между людьми и высшими силами - с другой.

В качестве предмета исследования в диссертации выступают присущие избранному объекту признаки единого гибкого в своих границах, подвижно структурированного Акустического Текста (АТР).

Цель исследования автор видит в обнаружении системных свойств АТР, проявляющихся в его синхроническом и диахроническом аспектах.

Объектом, предметом и целью исследования обусловлены следующие его задачи: а) осуществить фонозапись названных форм акустической деятельности ребенка и выработать принципы нотной транскрипции фонограмм; б) определить параметры АТР и подходы к его изучению; в) рассмотреть АТР с точки зрения ключевых для него сфер - семантики, синтактики, прагматики и связей с детским образом мира; г) наметить тенденции развития спонтанного пения в онтогенезе ребенка; д) сравнить исследуемый феномен с родственными ему явлениями; е) обозначить возможные аспекты использования детского музового комплекса в психолого-педагогической практике.

Представляется, что тема диссертации актуальна для современной науки. Об этом свидетельствуют такие моменты, как: а) отсутствие опубликованных материалов, репрезентирующих все виды детских вокализаций; б) неразработанность в настоящее время концепции музовой деятельности ребенка, опирающейся на полный корпус бытующих в детской среде акустических форм; в) сфокусированность в русле избранной проблематики многих нерешенных вопросов, связанных с развитием интонирования от «хаоса» к «космосу», от музового к музыкальному не только в онтогенезе, но и в филогенезе. Глубоко прав И.И. Земцовский, считая, что главным направлением в процессе познания генезиса музыки должно стать изучение «человека интонирующего». Именно такой человек интонирующий - ребенок, в пении которого слышна не только его индивидуальная судьба, но и отголоски далекого прошлого в истории человечества.

Исследовательская литература, посвященная вопросам культурного становления ребенка, огромна. Среди ее проблем выделяются этнографические, социологические, психологические, лингвистические, фольклористические, культурологические, педагогические, к настоящему времени основательно изученные. Сферу детской акустической деятельности представляют главным образом изыскания музыкантов-этнологов. Основное внимание отечественных исследователей направлено на рассмотрение музыкально-этнографической проблематики традиционного материнского и детского песенного фольклора; зарубежной фольклористикой активно изучаются психологические и кросскультурные вопросы устной музыкальной традиции материнства и детства. Однако, как ни парадоксально, названная - по сути дела, ключевая - область активности детей, посредством которой они «выпевают/вытанцовывают» свои чувства, организуют игру и процесс общения с окружающими, - словом, целостно себя проявляют, достаточно фрагментарно отражена в публикациях и исследованиях. К сожалению, замечание Г.С. Виноградова, высказанное им более полувека назад, о том, что «мы имеем весьма слабое представление о народной детской музыке» [60, с. 413], не утратило своей остроты и сегодня. Но если это утверждение справедливо по отношению к детскому музыкальному фольклору, интерес к которому у музыкантов-этнологов в последние годы заметно активизировался, то другие разновидности спонтанного пения ребенка не только должным образом не изучены, но и до сих пор в полном объеме не зафиксированы. Более того, даже в работах, посвященных проблемам невербальных средств человеческой коммуникации [177], детский музовый комплекс специально не рассматривается.

Историческая картина собирания и изучения разнообразных форм детской акустической деятельности выглядит следующим образом.

В конце XIX - начале XX вв. в России появляются первые фольклорные песенники, содержание которых составляет фольклор взрослых, адресованный детям, и собственно детский. Многочисленные «Гусельки», «Золотые колосья», «Школьные сборники», предназначенные для занятий музыкой с детьми в народных школах, детских садах и низших классах гимназий (их составители - Е.К. Альбрехт, Н.Х. Вес-сель, К.П. Галлер, А.Т. Гречанинов, B.C. Калинников, A.JI. Маслов, Ю.Д. Энгель и др.), основаны на оригинальных записях и материалах из более ранних изданий. Как правило, мелодии обработаны в них для одного голоса в сопровождении фортепиано. Тогда же музыканты начинают включать образцы материнского и детского фольклора в состав разножанровых песенных собраний, положив тем самым начало тенденции, которая устойчиво сохраняется в отечественной и зарубежной музыкальной этнологии до настоящего времени.

Сегодня существует достаточно широкий круг сборников, отражающих особенности традиционной русской музыкальной культуры материнства и детства. Одна их часть панорамно репрезентирует всю рассматриваемую песенную сферу (публикации Г.М. Науменко), другая посвящена отдельным жанрам (собрание севернорусских колыбельных Б.Б. Ефименковой), наконец, в третьей представлен материнский и детский фольклор, характерный для различных региональных традиций России (работы H.H. Гиляровой, Е.А. Зилотиной и О.В. Смирновой, Т.Н. Калужниковой, Е.И. Якубовской). Известны также издания, которые включают материнские и детские песни, бытующие в разных культурах (Л.Л. Куприянова - песни народов СССР, А. Винковецкий, А. Ковнер, С. Ляйхтер - еврейский фольклор, JI. Ерк, Ф. Бёме -немецкий фольклор и др.)

Некоторым современным публикациям свойственна дидактическая направленность, продолжающая аналогичную линию дореволюционной русской фольклористики. Однако в отличие от ранних работ, нынешние ориентированы на воспроизведение песен в подлинном виде, а не в обработке, и снабжены методическими рекомендациями, направленными на обучение детей основам региональных певческих традиций [57].

В научных трудах, посвященных исследованию детской акустической деятельности, внимание отечественных ученых обращено главным образом к проблемам традиционного песенного фольклора. Программное значение для становления названного направления музыкальной этнологии имеют статьи К.В. Квитки «Вступительные замечания к музыкально-этнографическим исследованиям» [162, с. 3-27] и «Первобытные звукоряды» [161, с. 215-274], впервые опубликованные в 20-х гг. XX в. В них намечены подходы к рассмотрению пения ребенка, обозначен характер связей детской музыки устной традиции с репертуаром взрослых, высказаны общие соображения о соотношении в ней национального и интернационального, изложена точка зрения на проблему онто-филогенетических соответствий в культурном развитии. Впоследствии российскими этномузыкологами ставятся вопросы стилевых закономерностей фольклора детей, его функциональных и прагматических особенностей, этнической терминологии и межэтнических взаимосвязей.

Зарубежных фольклористов прежде всего привлекают психологические аспекты материнского и детского пения. Методологические основы исследований подобного рода обозначены в 20-х гг. XX столетия Р. Лахом. Для понимания происхождения и сущности музыки ученый считает необходимым изучать музыкальные явления в связи с физиологией и психологией человека, для чего предлагает рассматривать интонирование детей и психопатов. Ценными материалами для исследования пра-форм музыкального мышления автору представляются также голоса зверей и птиц [409]. В современных работах большое внимание уделяется выявлению факторов воздействия на ребенка колыбельных. По наблюдениям ученых, оно проявляется в синхронизации дыхательного и песенного ритмов, замедлении сердцебиения, влиянии мерного ритмического строя песен на центры сна головного мозга. Второй аспект научных изысканий развивается сегодня в кросскультурных исследованиях, где показано, что материнские (прежде всего колыбельные) песни разных народов, несмотря на наличие специфических черт, заключают в себе много общего. Всем им присущи ясный ритм, простая структура, основанная на повторениях однотипных мелодических элементов, невысокая громкость, медленный темп, малый тоновой объем напевов, мягкий тембр, вокальная насыщенность песенного стиха [416]. В связи с этим высказывается мнение, что поэтические тексты колыбельных несут прежде I всего не смысловую, а структурную и фоническую (создание звукового'контрапункта к мелодии) нагрузку [408, Б. 257; 406, Б. 26].

Обычно такие работы опираются на широкий круг разнообразных научных методов: факторанализ - сравнение песенных вариантов на основе небольшого числа признаков (факторов); электроакустические измерения звучания напевов; статистические подсчеты частоты употребления фонем в песенных текстах и т.п. Однако, отдавая должное точности и доказательности подобных исследований, необходимо заметить, что в них явно недооцениваются такие крайне существенные для фольклора моменты, как особенности культурной традиции, в рамках которой складывается и бытует песня, конкретный этнографический контекст ее исполнения, артикуляция, соотношение с другими жанрами песенной системы, - то есть все то, что подчас оказывается решающим моментом в атрибуции песенного жанра.

Если традиционный материнский и детский песенный фольклор к настоящему времени достаточно основательно изучен, то в отношении акустической деятельности современного городского ребенка складывается принципиально иная картина: невелико общее число трудов на эту тему, к тому же почти все они касаются какой-то отдельной сферы детского спонтанного пения, не затрагивая других. Наиболее ранний известный нам опыт фонографической записи и изучения криков новорожденных предпринят в 1906 г. Т.С. Флатау и X. Гутцманном. В 1917 г. X. Вернер публикует свое исследование, в котором рассматривает вокализации австрийских детей в возрасте от 2 лет 9 месяцев до 5 лет. Мелодические «изобретения» ребенка автор дифференцирует на «лепетные» (исполняющиеся на асемантические слоги) и «текстовые» (объединяемые со знаменательными словами), уделяя главное внимание описанию тонового объема и контуров напевов. В качестве первичного типа мелодики, преобладающего в пении детей раннего возраста, X. Вернером выделен двузвуч-ный мотив в объеме м.З, в качестве вторичного типа - мотивы в объеме целого тона или полутона, тогда как обороты в объеме ч.4 и ч.5 не играют, по мнению ученого, существенной роли в исследуемых им вокализациях [418]. К аналогичным выводам приходит и Фр. Бремер в работе «Мелодическое восприятие и мелодическая одаренность ребенка» (1925 г.), основываясь на анализе песен с мотивом «детского зова» (нисходящей м.З), записанных от немецких детей школьного возраста (излаг. по: [161, с. 234]). Показательно, что оба автора отмечают сходство этапов становления мелодического мышления у современного немецкого ребенка с культурно-историческими стадиями в развитии западноевропейской музыки.

С середины XX в. ученые, обращающиеся к рассмотрению младенческих криков и вокализаций, обсуждают главным образом их роль в развитии психической и речевой активности ребенка, как нормального, так и психически аномального [59; 78; 164]. По результатам подобных изысканий сделаны выводы о формировании в глоссолалиях младенцев коммуникативной функции и интонационной базы, необходимых для развития семантической и синтаксической сторон речи, о переходе в них от аутоэхолалической (непроизвольно-рефлекторной) стадии к подражательной (связанной с имитацией звуковой стороны речи взрослых), имеющие важное значение для исследования разных аспектов детской акустической деятельности.

В рамках другого направления продолжается ранее проводившееся изучение криков новорожденных методами осциллографии, спектрографии, кинорентгенографии и др. [321]. К нему принадлежат и публикации, посвященные проблемам голоса ребенка. С помощью электроакустической аппаратуры в них исследуются диапазон, спектральные характеристики и возрастные особенности детского голоса [97; 260; 286; 310], кроме того, детский голос рассматривается и в связи с обучением ребенка пению [111; 310].

Ученых интересуют также вопросы невербального акустического общения матери и дитя. Одни [415] исследуют реакции новорожденного на материнский голос, другие - интонационные параметры речи взрослого, обращенной к ребенку, - регистра baby talk [71]. Детское пение включается и в арсенал средств музыкальной терапии как способ лечения некоторых нарушений психики ребенка [94; 178 и др.].

Наиболее многогранно изучены психологические аспекты музыкального развития детей. Музыканты-психологи отмечают неразрывную связь слуховых представлений ребенка с теми или иными двигательными актами, а его пение расценивают как механизм моделирования с помощью вокальной моторики звуковых впечатлений; все они исходят из установки об изменении детского музыкального мышления в ходе онтогенеза [89; 120; 139; 140; 141; 285; 316; 319]. Е.В. Назайкинским выделены факторы, способствующие переходу в детстве от диффузного восприятия музыки к дифференцированному: общение, благодаря которому приобретается способность различать ситуативные контексты звучания, речевой и двигательный опыт [247].

С учетом особенностей восприятия и характера усвоения ребенком отдельных элементов музыки строят свои концепции исследователи, изучающие проблемы музыкальной педагогики. О месте народной песни в школьных программах пишет Б.В. Асафьев в работах 1920-х гг., определяя роль фольклора прежде всего как материала для формирования музыкального слуха детей и выработки у них навыков импровизации, в меньшей степени - как явления эстетико-художественного порядка, которое, полагает ученый, не может вызвать у городского ребенка чувства безусловного восхищения и благоговения [16; 19]. Большое внимание вопросам детского музыкального воспитания уделяет Б.Л. Яворский, в педагогической системе которого приоритетными направлениями являются обогащение слухового опыта ребенка посредством знакомства с лучшими образцами фольклора и музыкальной классики, а также развитие творческой активности детей [87, с.277-294]. Достижения отечественных и зарубежных музыкантов-педагогов обобщены в работе Н.А. Ветлугииой [58].

Нам известно всего одно исследование [50], где учтены почти все виды детского спонтанного музицирования, за исключением младенческих глоссолалий и монологов. Рассматривая в кросскультурном аспекте формы музовой деятельности норвежских, русских и американских детей, Ю-Р. Бьёркволл выявляет в них как общие, так и некоторые специфические черты. К сожалению, в этом интересном труде отсутствует нотное приложение, а немногие приводимые примеры являют собой образцы слуховой фиксации вокализаций.

Хотя названные работы не дают исчерпывающей картины становления и развития детского спонтанного пения в ходе онтогенеза, каждая из них вносит ценный вклад в его изучение, а совокупность наблюдений, сделанных разными учеными, создает фундаментальную базу для новых поисков в этой области. Подобные поиски, направленные на то, чтобы музицирующий ребенок предстал как целостная личность, а не научный объект, разделенный на голос, слух, тембр и т.д., предприняты в настоящем исследовании и ряде других работ автора диссертации.

Однако этот замысел не может быть осуществлен без необходимых материалов, которыми в настоящее время наука не располагает. Данное исследование выполнено на основе записей, сделанных в 1972, 1987-2003 гг. в 8 городах России. Обращаясь к изучению спонтанного пения современного городского ребенка, автор руководствуется выводами этнографов о том, что в условиях индустриального общества именно город, а не сельская местность, как в прошлом, становится средоточием наиболее показательных для детской субкультуры процессов. В ориентации на материалы одной национальной культуры - русской - воплощена установка системного подхода, согласно которой на начальном этапе изучения сложной системы (музовое творчество детей во всем мире) в первую очередь рассматриваются ее элементы (спонтанное пение ребенка в отдельных странах), после чего выявляются отношения между ними.

Младенческие вокализации, монологи, игровые и неприуроченные импровизации зафиксированы в Екатеринбурге автором при содействии родителей 11 детей в возрасте от 2,5 месяцев до 7 лет, наблюдавшихся индивидуально и для наблюдения специально не отбиравшихся. В 20 детских садах, 8 общеобразовательных школах, 3 музыкальных школах, детской художественной школе, детском санатории автором и выпускниками Уральской консерватории Е.Г. Вольхиной, Е.Ю. Григорьевой,

Ж.Д. Бобровой собраны песни (фольклорные и авторские) и вокализации на рекламные тексты. При записи пения детей с отклонениями и нарушениями психического развития неоценимую помощь оказала психолог Свердловского областного детско-подросткового центра психического здоровья Т.В. Михайлова. В подавляющем большинстве случаев применялась звукозаписывающая аппаратура, хотя иногда (ребенок пел в троллейбусе, на улице, в магазине) допускалась и слуховая фиксация несложных мелодий. Общая продолжительность звучания фонограмм равна 120 часам аудиозаписи.

Для изучения представлений ребенка об акустических явлениях привлечен еще один круг источников - материалы бесед с детьми 3-10 лет, проведенных автором по специально разработанным вопросникам; опубликованные дневники ряда исследователей, содержащие данные о процессе формирования детской речи; авторские дневники наблюдений за развитием внука; словари, включающие детскую лексику; мемуарные и автобиографические произведения художественной литературы, посвященные воспоминаниям о детстве.

Теоретический и методологический аппараты настоящей диссертации имеют междисциплинарный характер, что продиктовано спецификой ее материалов, целью и задачами. В теоретическом аспекте исследования объединены положения теорий мифа и ритуала, теории игры, теории интонации, теории деятельности, теории коммуникации с установками общей, аналитической и музыкальной психологии. Методология включает аналитические подходы, сложившиеся в музыкознании, лингвистике, этнографии, фольклористике, психологии, семиотике. В этом отношении работа отвечает актуальной тенденции к синтезу знаний, а ее методологический аппарат обнаруживает согласованное совмещение нескольких парадигм, направленное на многомерный анализ рассматриваемого явления. Мысль о плодотворности комплексного изучения музыкального творчества путем обогащения музыковедения методами, средствами, фактами гуманитарных и естественных наук неоднократно постулируется учеными (см., например: [204; 216 и др.]). Сегодня, по словам С.К. Шар-дыко, «тенденции гуманизации научного знания и заимствования гуманитарным знанием естественнонаучных понятий и терминов обнаруживают фундаментальное взаимодействие, реализующееся формами синергии гуманитарного и естественнонаучного знания и приводящее весь объем научного знания эпохи в состояние когери-рования (самосогласования)» [376, с. 368].

Подход, который осуществлен в первичном отборе и систематизации материалов, подлежащих изучению, базируется на двух методах, сложившихся в психологии при изучении личности ребенка: таковы естественный эксперимент (получение экспериментатором ответов на заранее сформулированные для себя вопросы в ходе бытового общения с детьми) и научное наблюдение (целенаправленное накопление фактов, связанных с исследуемой проблемой, их классификация и объяснение). Наиболее подробно и разносторонне в диссертации отражена музовая деятельность внука автора Миши Васильева, что вызвано возможностью ежедневно следить за развитием мальчика и отмечать новые моменты, появляющиеся в его спонтанном пении по мере взросления. Эта установка восходит к традиции, сложившейся в работах Ч. Дарвина [92, с. 932-940], Ж. Пиаже [272], А.Н. Гвоздева [76; 77], H.A. Менчинской [220], B.C. Мухиной [242] и доказавшей свою научную плодотворность.

Ввиду отсутствия в современной науке системы, позволяющей перевести в единую графическую плоскость все акустические объекты от «текучих песен» младенцев до фольклорных и авторских напевов, встает проблема выбора принципов нотной транскрипции фонограмм. Автором взята за основу пятилинейная нотация, адаптированная к изучаемым материалам за счет введения дополнительных знаков, заимствованных в основном из фольклористических работ. Для фиксации тембровых признаков спонтанного детского пения как одной из наиболее показательных его характеристик использован принцип обозначения голосовых тембров, предложенный В.В. Мазепусом [206; 207]. Все фонограммы расшифрованы слуховым способом, а наиболее сложные сегменты в нотациях младенческих вокализаций и игровых монологов откорректированы с помощью компьютера (программа Cool Edit Pro 2000). Хотя использование разного рода условных обозначений позволяет довольно точно отразить в нотной записи звуковысотные, ритмические, темповые, динамические и тембровые особенности детских вокализаций, тем не менее, ясно, что в слуховых расшифровках основные параметры фонограмм могут, быть зафиксированы лишь в качестве зонных показателей, а не абсолютных величин (подобную задачу можно решить только с помощью электроакустической аппаратуры). Однако путь слуховой дешифровки записей спонтанного детского пения избран сознательно. Для автора важно услышать, то есть пропустить через человеческое восприятие, а не машинный анализ, интонационные накопления детского возраста, получающие продолжение в историческом становлении музыкального мышления.

В изучении Акустического Текста ребенка основополагающее значение имеет системный подход, призванный выявить в этом Тексте свойства абстрактной системы - относительную целостность, организацию на основе иерархии нескольких уровней, возможность описания посредством ряда моделей (в диссертации таковыми являются аспекты всякого текста - семантика, синтактика, прагматика, интегрируемые образом мира создателя этого текста), связь с окружающей средой и другими системами.

Концепция исследования базируется на следующих ключевых идеях.

Первая связана с утвердившимся в современной науке представлением о детях как существах, своим физическим обликом и психическими свойствами отличающихся от взрослых. По замечанию Л.С. Выготского, «наш ребенок не только думает, воспринимает мир иначе, чем взрослый, не только его логика построена на качественно иных, особых принципах, во многом и самое строение и функции его тела отличаются от строения и функций взрослого организма» [70, с. 128]. Более того, переходя в своем индивидуальном развитии с одной ступени на другую, ребенок оказывается не тождественным самому себе, отчего в области культурно-психического бытия между младенцем и младшим школьником образуется огромная дистанция. Общее направление онтогенеза заключено в движении от природно-биологического полюса, концентрирующего универсальные для разных времен и народов свойства, к культурному, имеющему социально-исторический характер. В таком процессе, согласно Выготскому, соединяются три основных русла: «русло биологической эволюции от животных до человека, русло историко-культурного развития, в результате которого из примитива эволюционировал постепенно современный культурный человек, и русло индивидуального развития данной личности (онтогенез), в результате которого маленькое родившееся на свет существо, пройдя ряд фаз, развилось в ребенка школьного возраста, а затем во взрослого культурного человека» [70, с. 128].

Сказанным обусловлена целесообразность соотнесения Акустического Текста ребенка с такими категориями, как возрастная периодизация детства и психологический возраст . Психологами избираются разные критерии возрастной периодизации детства: чередование в онтогенезе стабильных и кризисных периодов (Л.С. Выготский), смена ведущей деятельности (Д.Б. Эльконин), стадий сексуального развития (3. Фрейд), фаз становления детского интеллекта (Ж. Пиаже) и др. Моментами, наиболее существенными для определения психологического возраста, в современной отечественной психологии считаются социальная ситуация развития ребенка, его деятельность и новообразования в области сознания. По этим параметрам детство разделяется обычно на следующие периоды: стадию новорожденное™ - от рождения до 2 месяцев; младенческий возраст - от 2 месяцев до 1 года, раннее детство - от 1 года до 3 лет, дошкольный возраст - от 3 до 7 лет, младший школьный возраст - от 7 до 10-11 лет [66, с. 21; 167, с. 98; 179; 388, с. 14-15 и др.].

В свете тех изменений, которые претерпевают личность ребенка и его деятельность на протяжении каждого периода онтогенеза, следует принять во внимание мысль Л.С. Выготского о том, что стабильные возрасты имеют «двучленное строение и распадаются на две стадии - первую и вторую» [66, с. 19]. Существенным кажется и тезис о скачкообразной смене психологических возрастов, согласно которому каждый переход от одного стабильного возрастного периода к другому сопряжен с кризисом развития. В детстве такие кризисные зоны приходятся на рубеж первого и второго месяцев жизни, 1, 3 года и 7 лет; следующий кризис отмечает переход от детского возраста к подростковому [16, с. 21]. В кризисных ситуациях наблюдается повышение самостоятельности в поведении ребенка и усиление негативных моментов в его отношении к окружающей действительности, что находит отражение и в формах его творческого самоизъявления.

О второй исходной идее уже шла речь выше: она заключается в синкретическом характере детской деятельности, в силу чего спонтанное пение неразрывно связано не только с элементами музового комплекса, но и с другими сторонами активности ребенка.

Суть третьего положения состоит в возможности трактовать группы функционально и структурно родственных детских вокализаций как своеобразные «жанры». Следует заметить, что в исследовательской литературе большая часть интересующих нас акустических форм, как правило, не соотносится с категорией жанра. Так, Бьёр-кволл, пользуется обобщающим понятием «песня», выделяя в детском спонтанном пении три сферы: «текучие песни», «готовые песни» и «песни-формулы» [50, с. 82, 90, 93-95].

Единственной областью устного творчества детей, по отношению к которой рассматриваемое понятие широко употребительно, является детский фольклор. В работах фольклористов-филологов систематизация песенных жанров детской субкультуры осуществляется только на основе признаков поэтических текстов вне их связей с напевами. Предлагаемые учеными-словесниками трактовки категории жанра и принципы жанровой классификации плюральны, что проявляется даже в истолковании базового понятия «детский фольклор». Согласно одной точке зрения, термином «детский фольклор» следует обозначать фольклор взрослых, специально предназначенный для детей; тексты, перешедшие из взрослой среды в детскую; тексты, созданные самими детьми. При этом каждый ученый, разделяющий такую позицию, предлагает свой вариант классификации жанров, принадлежащих к названной сфере культуры детства. О.И. Капица считает наиболее существенным фактором жанровой дифференциации детского фольклора возраст ребенка, которому в наибольшей мере соответствуют те или иные формы творчества. В связи с этим ею выделены «те произведения, которые предназначаются для детей в первые годы их жизни, когда они находятся на попечении взрослых, и те произведения, которые входят в репертуар детей постарше, когда они самостоятельны и развлекают сами себя». Первую группу, по мнению исследователя, составляют колыбельные, пестушки, потешки, прибаутки, простейшие игры, ко второй отнесены хороводные, обрядовые, игровые, сатирические [157, с. 5-9]. Близка изложенной позиция Э.С. Литвин: в ней учитываются возраст ребенка, которому адресована песня, и формы включения пения в игру [193, с. 58-64]. В.П. Аникин, взяв за критерий систематизации жанров среду их создания, к сфере взрослого творчества для детей относит колыбельные, пестушки, потешки, прибаутки; в прошлом взрослым, впоследствии перешедшим в детскую среду автор считает детский календарный фольклор, а также игровые песенки и приговоры, считалки; творчеством детей - жеребьевые сговорки, дразнилки, поддевки, скороговорки [11, с. 87-89]. В классификации М.Н. Мельникова принято разделение жанров по их функциям и среде бытования: для взрослых характерны жанры, имеющие «педагогическое назначение» («поэзия пестования», по Г.С. Виноградову, - колыбельные, пестушки, потешки, прибаутки, докучные сказки), для детей - жанры с развлекательной, заклинательной, обучающей функциями - детский игровой и потешный фольклор, песни-обращения к дождю и животным, сказки [218, с. 11-14]. Авторы учебного пособия «Русское народное поэтическое творчество» [297, с. 120-132] в качестве классификационных признаков избирают жанровую функцию песни и ее поэтику. Согласно этой позиции, рассматриваемые жанры образуют две группы: а) детский игровой фольклор (пестушки, потешки, посредством которых взрослые играют с ребенком, и жеребьевки, считалки, игровые приговорки и припевы, включаемые в игры детей); б) поэзию словесной игры, содержащую игровое начало в текстах (во взрослой среде это колыбельные, в детской - заклички, молчанки, прибаутки, потешки, небылицы, скороговорки, дразнилки).

Второй точке зрения на жанровый состав детского фольклора, впервые сформулированной Г.С. Виноградовым [60, с. 398^104], принадлежит ведущее значение в современной фольклористике. Ее суть состоит в том, что к детскому фольклору следует относить тексты, созданные детьми, а также воспринятые от взрослых, но бытующие исключительно в детской среде. При таком подходе, разделяемом и автором настоящего исследования, «собственно детский фольклор» как форма объективации опыта ребенка противопоставляется «материнскому» - творчеству взрослых для детей. Хотя классификация Г.С. Виноградова оказала влияние на трактовку категории «детский фольклор» другими фольклористами, в ней не выдержан единый принцип: в одном случае жанровые группы выделены исследователем по содержательному признаку (сатирическая лирика), в других - по контексту бытования (бытовой фольклор), в третьих - по ведущей функции (магические тексты), в четвертых - по характеру приуроченности (календарный фольклор). М.В. Осорина разделяет две названные сферы соответственно функциям и структурным закономерностями составляющих их текстов, считая доминирующей в устном творчестве детей коммуникативную функцию и рассматривая фольклорные жанры как главную форму регуляции взаимоотношений внутри детских групп разных «поколений» [264, с. 51, 53, 54; 266, с. 36,41].

Безусловно, приведенные точки зрения учтены автором при выработке собственного подхода к систематизации форм спонтанного пения детей, но поскольку в них не фигурирует музыкальная составляющая, ни одна из них целиком не принята за основу. Более универсальный характер имеет концепция В.Я. Проппа, в которой жанр предлагается определять «его поэтикой, бытовым применением, формой исполнения и отношением к музыке» [277, с. 177]. По тем же параметрам жанры характеризуются и в теории музыки устной традиции. Например, в дефиниции Е.В. Гиппиуса жанр - это «воплощение функции в типах напевов, формах интонирования и типах взаимосвязанных с ними поэтических текстов, то есть выражение функции во взаимосвязи мелодической и поэтической структур» [83, с. 8]. И.И. Зем-цовским предпринята попытка выявить динамику взаимосвязей поэтического и музыкального компонентов в песенных жанрах разных историко-культурных эпох. Исследователь предлагает различать жанры по их принадлежности к определенному «фольклорному комплексу», включающему в себя бытовую функцию, социально-историческую среду, поэтическое содержание, музыкальную образность, исполнительский стиль и способы бытования, а главным критерием атрибуции жанра считает его функциональное назначение. Важным звеном рассматриваемой позиции является идея о полифункциональности каждого жанра при наличии у него одной ведущей функции. Методологически плодотворна и мысль этномузыколога о неравномерности процессов жанрообразования в поэтической и музыкальной сферах песенного фольклора [128, с. 24-33].

Свой подход к проблеме систематизации музыкальных жанров существует в музыковедении, где жанр рассматривается в морфологическом, онтологическом, коммуникативном, психологическом, гносеологическом, аксиологическом, семантическом аспектах (обзор исследований на эту тему представлен в статье: [174]), а в качестве его ведущих дифференциальных характеристик выдвигаются функция, условия, способ и коммуникативная ситуация исполнения, жанровое содержание (эмоциональный модус и тип образности), жанровый стиль [307].

Рассмотренные классификации позволяют очертить комплекс параметров, характерных для устно функционирующего музыкального жанра. К ним принадлежат: а) ведущая функция; б) коммуникативная ситуация, в которой реализуется эта функция; в) контекст исполнения; г) определенная семантическая зона; д) типовые структурные признаки; е) темброво-артикуляционные средства; ж) половозрастная среда бытования. Нетрудно убедиться в том, что исследуемые в данной работе виды спонтанного детского пения обнаруживают многие универсальные жанровые признаки: наличие доминантной функции и соответствующей ей семантической сферы, ориентацию на функционально обусловленные темброво-артикуляционные средства и структурные закономерности, бытование в определенных контекстах и коммуникативных ситуациях. Однако в силу своеобразия изучаемых явлений и невозможности отыскать для большинства из них аналоги в истории музыкальной культуры, в тексте диссертации слово «жанр», употребляемое по отношению ко всем формам детской акустической деятельности, кроме песен, дается в кавычках.

Наконец, представляется целесообразным расценивать Акустический Текст ребенка как элемент детской субкультуры. В культурологии и социологии субкультура трактуется как феномен, обусловленный «целостной картиной мира», которая присуща группе людей, «преобразующих ее в нормы, интересы, ценности, идеалы и представления о смысле жизни» [364, с. 23]. Субкультуры взаимодействуют между собой и с культурой всего общества посредством «ядра культуры» - «общих для большинства субкультур элементов картины мира», разделяемых ими ценностей и признаваемых культурных стандартов [364, с. 11, 19]. В ряду ключевых функций детской субкультуры, обеспечивающих ее относительную автономность по отношению к культуре взрослых и сохранность в ходе исторического развития общества, выделяются следующие: а) антиэнтропийная, предотвращающая установление социокультурной однородности индивидов; б) функция общественной социализации детей; в) коммуникативная, удовлетворяющая потребность в общении внутри группы; г) компенсаторная, обеспечивающая высокую степень самооценки каждого члена субкультурной общности; д) охранительная, направленная на «консервацию» внутренней организации данной субкультуры как сложного комплекса эстетических и нравственных ценностей, специфических типов деятельности, поведенческих стереотипов, правовых норм, «тайных языков», ритуалов, фольклорных жанров и др. [168, с. 62, 93-97, 141, 153, 194; 222; 364, с. 33].

При исследовании детской субкультуры важно учитывать, что ее формирование и функционирование осуществляется параллельно в русле индивидуальной активности ребенка и деятельности возрастных групп неформального сообщества детей. Основанные на единстве психологического возраста и довольно жесткой половой сегрегации возрастные группы играют в детском коллективе роль своеобразных «поколений», разница в возрасте между которыми может не превышать 1 года -3 лет. От «поколения» к «поколению» передается коллективный опыт, накопленный детской субкультурой, а во «внутрипоколенном» общении детьми приобретаются особые коммуникативные навыки, не замещаемые контактами с взрослыми [168, с. 96; 264, с. 48, 55, 56].

Определяя научную новизну результатов исследования, следует отметить, что одним из ее аспектов являются материалы, впервые вводимые в область научного знания. Автор видит новые моменты и в избранном ракурсе рассмотрения детских вокализаций как единого Акустического Текста. Заданный проблематикой работы междисциплинарный подход к построению ее концепции по отношению к детскому спонтанному пению также не применялся ранее. В диссертации обозначены прежде не ставившиеся проблемы будущих исследований детской акустической деятельности: проблема связей АТР со звуковой коммуникацией высокоорганизованных животных и птиц, традиционной русской и современной мировой культурами детства; проблема соотнесенности детского музового творчества с тенденциями филогенеза, универсальными принципами профессионального музыкального творчества; проблема общего и специфического в музицировании здорового ребенка и детей с психическими отклонениями.

По мнению автора, новизна свойственна и основным положениям, которые выносятся на защиту. Таковы: а) тезис об акустических представлениях как важнейшей грани детского образа мира; б) вывод об основополагающем значении фонических и интонационных средств в формировании семантического пространства АТР; в) положения о трех стилевых слоях и принципе остинатности как базовых началах структурной организации детского Акустического интертекста; г) заключение о стадиях процесса «жанрообразования», запечатленных в рассматриваемом явлении, и роли в этом процессе социальных контекстов - ритуализированного, игрового, бытового.

Автор полагает, что содержащиеся в работе новые материалы и научные факты имеют теоретическую и практическую значимость. Думается, они представляют ценность для ученых разных профилей, обращающихся к тем или иным аспектам феномена детства. Вполне вероятно, что реализованный в исследовании нетрадиционный подход к освещению ряда проблем может послужить основой для научных дискуссий и открытия перспективных направлений в разработке избранной темы. Возможно включение положений диссертации в учебные вузовские курсы (музыкальная психология, культурология, теория музыки, народное музыкальное творчество, расшифровка фонозаписей народных песен). Работа может заинтересовать педагогов, занимающихся детским музыкальным воспитанием. В ней есть сведения, полезные для психологов и психотерапевтов, пациенты которых - дети с отклонениями и нарушениями психического развития. Наконец, полученные результаты могут быть востребованы и при решении задач социокультурного характера, например, в выработке стратегии развития детского телевещания, определении системы мер по защите акустической среды современного города от экспансии звукового «мусора», пагубно влияющего на развитие городского ребенка, и др.

Данная диссертация прошла апробацию на заседаниях кафедры истории музыки Уральской государственной консерватории имени М.П. Мусоргского и экспертной комиссии из членов диссертационного совета Государственного института искусствознания, где она была обсуждена и рекомендована к защите. На протяжении ряда лет концепция работы и ее отдельные положения апробировались в докладах, прочитанных на международных, Всероссийских и региональных конференциях, статьях, опубликованных в научных сборниках и журналах, монографии «Акустический Текст ребенка (по материалам, записанным от современных российских городских детей)», сборнике «Традиционный материнский и детский песенный фольклор русского населения Среднего Урала» (3-й том серии «Библиотека уральского фольклора»), лекционных курсах, которые читаются автором в Уральской консерватории. Основные аспекты содержания диссертации отражены в 19 публикациях.

Целью и задачами работы обусловлена ее структура. Диссертация, имеющая двухчастное строение, включает исследование и приложение. В состав исследования входят введение, пять глав, заключение, библиографический список, рисунки и нотные примеры. Поскольку рассматриваемый Акустический Текст не имеет аналогов среди описанных в литературе текстуальных объектов и, следовательно, подходы к его изучению не разработаны, то определению рассматриваемого феномена и обоснованию методов его исследования посвящена отдельная - 1 глава. Последовательность глав 2-5 задана ключевыми параметрами Акустического Текста (ментальный аспект, семантика, синтактика, прагматика). В заключении сформулированы основ

Заключение научной работыдиссертация на тему "Акустический Текст ребенка"

Заключение

Предпринятое исследование дает основания считать, что вокализации, функционирующие в сфере музовой активности ребенка, образуют единый Акустический интертекст, которому присущи основные параметры текстуального объекта: семантика, синтактика, прагматика, - регулируемые образом мира его создателя. В результате рассмотрения Акустического Текста ребенка можно констатировать наличие в нем базовых признаков абстрактной системы. Таковы:

1. Относительная целостность, проявляющаяся в том, что в синхроническом плане на всех уровнях данной системы (акустические тексты, «жанры», интертекст) и во всех ключевых ее аспектах (ментальный, семантический, синтактический, прагматический) действуют устойчивые закономерности: единство детского образа мира и его акустического кода, общность темброво-артикуляционной базы, интонационного словаря и структурных формул, характерных для разных элементов АТР; устный характер бытования; неразрывная связь процессов порождения и воспроизведения акустических текстов с синкретической деятельностью; включенность всех составляющих системы в одни и те же контексты. В диахронической плоскости складывается единая линия эволюции детского Акустического интертекста от внемузыкальной (музовой) сферы, полностью управляемой коммуникативной ситуацией, к культурно опосредованным «мелодическим изобретениям», где вызревают основополагающие принципы собственно музыкального мышления.

2. Иерархичность и структурность, которые обнаруживаются в распределении элементов системы по трем иерархически соотносящимся между собой уровням (акустические тексты - «жанры» - интертекст), формирующим структуру исследуемого феномена.

3. Возможность описания посредством нескольких моделей, реализованная в изучении АТР с позиций 4 ключевых для всякого текстуального объекта аспектов.

4. Наличие взаимосвязей со средой, выявленное, в частности, при анализе контекстов спонтанной акустической деятельности ребенка.

В жизнедеятельности и развитии ребенка спонтанное пение играет неоценимую роль, являясь идеальным механизмом адаптации к условиям окружающей действительности. Это означает: от того, насколько полно, разнообразно и эмоционально человек поющий-танцующий-играющий научится в детстве воспринимать и отыгрывать внешние впечатления и свои внутренние переживания, зависит, будет ли гармоничной его личность, разовьется ли в нем «базовое доверие к жизни», сможет ли он приспособиться к жестким «правилам игры», выдвигаемым реальностью, и преодолеть трудности процессов социализации и инкультурации. В свете сказанного не случайными видятся многочисленные изобретения ребенка, присутствующие в его спонтанном музицировании. Стоит напомнить в связи с этим об автохтонных «жанрах», функционирующих в АТР наряду с заимствованными; о самостоятельно осваиваемой темброво-артикуляционной базе пения; о сигнальном интонировании как сфере звукового выражения эмоций, почти не опосредованной культурными влияниями; о многих аспектах мировидения, обусловленных психическими особенностями детского возраста.

Поскольку исследуемый Акустический Текст выступает в качестве базовой модели, концентрирующей в себе стереотипы музовой деятельности как детского сообщества в целом, так и каждого ребенка в отдельности, его можно считать универсалией детской субкультуры.

Как всякая система, АТР функционирует в контексте разнообразных внешних отношений - генетических и типологических. Обозначая генетические корни АТР, необходимо отметить его связи с культурой взрослых. Вхождение ребенка в социокультурное пространство - сложный процесс, регулируемый взрослыми с позиций многопоколенного опыта. В диалог со старшими малыш вступает задолго до рождения, и этой - пренатальной - стадии принадлежит важнейшая роль в его последующем развитии. Установлено, в частности, что получаемые музыкальные впечатления влияют на характер психических реакций зародыша, а также сказываются на его восприимчивости к музыке и пристрастиях к тем или иным звучаниям в дальнейшем.

В младенческом возрасте дитя предпочитает эмоционально окрашенную речь матери и отца либо их пение нейтральной речи, стараясь даже сосать в ритме материнской песни [416]. Ребенку доставляет удовольствие, когда «значимый взрослый» на особом «детском» языке общается с ним в диалогических фрагментах младенческих вокализаций. Благодаря включению в свою акустическую «партию» традиционных жанров поэзии пестования и других песен мать или бабушка знакомят малыша с интонациями, которые затем переходят в его монологи, игровые и бытовые мелодические импровизации.

На последующих ступенях онтогенеза дети усваивают целенаправленно передаваемую им взрослыми модель мироустройства. Бытующие в городе образцы традиционного фольклора, детская литература, анимационные и игровые фильмы, предназначенные детям, игрушки, телереклама формируют их представления о природных явлениях, социальной организации общества, культурной среде бытия. Наконец, две актуальные ныне программы поведения - негативная («страшные» рассказы, «садистские стишки») и позитивная (телереклама) - также транслируются детям представителями старших поколений.

Однако разного рода заимствования не механически репродуцируются, а творчески воссоздаются в сфере детской музовой деятельности. Так, «присвоению» каждого нового акустического элемента предшествуют длительное манипулирование им и его вариантные преобразования, в ходе которых происходит постепенное приспособление той или иной инновации к слуховому опыту ребенка. Определенную адаптацию к возможностям детского восприятия, связанную с упрощением и даже исключением сложных значений, претерпевают и представления взрослых, ассимилируемые детьми. Ю.М. Лотман полагает, что для ребенка «сам контакт со взрослыми возможен лишь как акт перевода, осуществляемого на основе некоторой контекстно-ситуативной эквивалентности (ситуации: "хорошее", "опасное" и т.п.). Ребенок устанавливает соответствие между понятными ему текстами на "его" языке и текстами на языке взрослых. При таком переводе в тексте взрослых оказывается много "лишних" слов. Поэтому перевод сопровождается семантической редукцией текста». Все это приводит к тому, - продолжает ученый, - что «тексты взрослых примитивизируются, обретают неопределенность, а многие вообще не поддаются переводу, включаясь в детскую память фрагментами неясной семантики» [201, с. 382-383]. Впоследствии эти заимствования играют роль свернутых программ, за счет которых происходит ускоренное развитие, присущее детскому возрасту. Однако в данном случае важно и другое: редукция осуществляется не только детьми в силу особого устройства их психики, но и самими взрослыми, которые переносят в детскую субкультуру прежде всего те аспекты своего мировидения, которые имеют отношение к ребенку и жизненно значимы для него. В итоге формируется относительно самостоятельная система, не только сознательно регулируемая взрослыми с учетом задач социализации и инкультурации детей, но и концентрирующая в себе первичные интуиции ребенка об окружающей действительности и ее звучаниях.

Акустический Текст нынешнего российского ребенка обнаруживает преемственность и по отношению к традиционной русской музыкальной культуре детства, ориентированной, подобно культурам других народов, на универсальные особенности возрастного развития детей. Наиболее явно подобные связи проявляются в сельской местности, опосредованно - в городе. Стоит оговориться, что в сфере практического музицирования сравнение возможно только на песенном материале, поскольку другие составляющие детского спонтанного пения прошлого в публикациях не отражены. Нельзя не заметить, что в песенном сегменте АТ городского ребенка утрачены некоторые жанры (календарные, хороводные), присутствующие в традиционном репертуаре и отчасти сохраненные у сельских детей. Одновременно появляются и новые компоненты жанровой системы, такие, например, как анекдоты с песнями, рассказы с пением на темы телевизионной рекламы, авторские песни. Остаются неизменными классы интонем, хотя наряду с интонациями, корреспондирующими с прошлым, используются обороты, сформировавшиеся в настоящее время. Детское пение разных эпох сближается и благодаря первостепенному значению в нем темброво-артикуляционных факторов. Коррелируют между собой структурные основы традиционных и современных детских песен. Свойственная им особая роль ритма обусловлена музовым характером творческой активности детей. Аналогичны типы ритмической организации и многие ритмоформулы (цезурированные и сегментированные), имеющие в обоих случаях объем, равный 7±2 знакам, хотя в современном песнетворчестве встречается также тактовая ритмика, не характерная для традиционного фольклора. В звуковысотной организации ведущее положение принадлежит модальным ладовым системам, общим для сопоставляемых песен. Закономерности формообразования неизменно базируются на принципе соположения простейших синтаксических структур. Сходными чертами отмечено и явление мелодической формульности. В сфере прагматики на смену традиционному ритуалу как «живому явлению» сегодня приходят ритуализированные ситуации музицирования; игра и бытовая обстановка по-прежнему остаются актуальными контекстами акустической деятельности ребенка.

Есть соответствия и в трактовке детьми звучания как элемента образа мира. Константой детского мировидения является наличие в нем сакральной и десакрали-зующей парадигм. При этом если в мифологии предшествующих эпох, наряду с языческим комплексом представлений, складывается и христианский, то в современной, помимо мифопоэтического аспекта, имеющего традиционные корни, формируется новая сфера, где в символическую плоскость переводятся факты сегодняшнего бытия. Категория звучания стабильно оценивается с позиций дуального принципа мироустройства, что обусловливает группировку детьми акустических явлений соответственно двум полярным векторам - позитивному и негативному. Однако соотношение звуковых сфер с положительной и отрицательной семантикой в сравниваемых системах неодинаково: в традиционном детском образе мира они сбалансированы, в современном же заметно доминирование негативного полюса, воплощающего разрушительные, жестокие реалии окружающей жизни.

Специфична направленность онтогенетической эволюции детских представлений о звучании в прошлом и сегодня. В традиционной культуре главным результатом такой эволюции становится большая дифференцированность акустических образов, воспринимаемых и классифицируемых ребенком к концу периода детства, по сравнению с его начальной фазой, тогда как сама модель универсума и ее звуковой код остаются в своих семантических основаниях неизменными. Иная ситуация складывается в наши дни, когда на границе младшего и старшего дошкольного возраста у детей происходит смена культурного вектора: господствующее до 5 лет восприятие звучащей действительности по законам традиционной культуры с ее установкой на акустическую гармонию мира в следующей фазе онтогенеза уступает место преимущественно негативному мирослышанию. Тот факт, что в традиционной системе представлений голос и пение могут выступать поведенческими знаками не только людей, но всего живого, свидетельствует о невыделенное™ человека из природы, иными словами, о тождестве микро- и макрокосма. Вместе с тем, в оппозиции «природа-культура», весьма значимой в системе мифологического мышления, эти категории соотносятся с правым ее звеном, занимающим в шкале ценностей прошедших эпох более высокое положение, чем левое, где концентрируются нечеловеческие формы звукового поведения - молчание, крик, вой, свист и пр. В противовес традиционным представлениям, новой детской мифологией сакрализуются прежде всего отрицательно интерпретируемые неживые, механические, искусственные голоса, рожденные техногенной средой, что приводит к смысловой инверсии рассматриваемой понятийной пары: здесь культура принадлежит негативному полюсу, а природа, постепенно исчезающая из городского «звукового пейзажа», - позитивному.

С рядом явлений АТР связан отношениями типологического родства. Одно из таких явлений - область звуковой коммуникации животных и птиц. Ребенок, преодолевающий в процессе взросления дистанцию от биологического существа к культурному, оперирует в акустической деятельности, особенно на начальных стадиях онтогенеза, многочисленными темброво-артикуляционными и интонационными средствами, характерными также для звуковой коммуникации высокоорганизованных животных и птиц. Так, присутствующие в звериных и орнитологических сигналах тональные (голосовые) и шумовые компоненты ассоциируются прежде всего с возгласным и шумовым эталонами АТР. Признаки возгласного комплекса свойственны разнообразным крикам животных (например, голосовые реакции макак-резусов определяются биологами как рев, пронзительный крик, кудахтающий крик, визг, писк), их вою (волки), «пению» (обезьяны, дельфины, киты). Шумовой комплекс представлен рычанием, шумным озвученным дыханием (такова, в частности, одышка-угроза макак-резусов), хрюканьем и т.п. Сходными темброво-артикуляционными параметрами отмечено и пение птиц, для которого характерны вибрато, трелеобразные звучания, сопоставления голосовых регистров наряду со щелчками, храпением, кудахтаньем и др.1

В интонационной плоскости ассоциации с акустическим поведением представителей фауны вызывает прежде всего сфера детского сигнального интонирования. Биоакустикой установлено, что, как и у детей на ранних стадиях возрастного развития, у животных и птиц разным эмоциям соответствуют определенные акустические комплексы, включающие показатели высоты, тембра, темпоритма, силы голоса. Подобно детям, с помощью этих комплексов они не только выражают свое физическое состояние, но и передают разнообразную информацию, используя звуковые сигналы в качестве основного средства коммуникации2. Однако если у высокоорганизованных животных и птиц язык эмоционально-звуковых сигналов остается ведущим механизмом коммуникации на протяжении всей жизни, то у детей он играет главную коммуникативную роль только на самом раннем этапе онтогенеза, постепенно уступая место социально значимым интонационным формулам.

Типологическое сходство обнаруживается также при сравнении русских материалов и современных образцов спонтанного пения детей в других странах3. Так, описанные в настоящей работе три стилевых слоя в Акустическом Тексте российского ребенка находят соответствие в классификации детского спонтанного пения, предпринятой Ю.-Р. Бьёркволлом на основе других источников: первый стилевой слой с характерными для него интонационными формулами соотносим с «текучими песнями», по Бьёркволлу; второй слой, базирующийся на попевках-формулах, - с «песнями-формулами», а третий, где кристаллизуются напевы-формулы, - с «готовыми песнями». Не вызывает сомнений и близость тенденций, свойственных песенной сфере АТР в различных культурах. С одной стороны, благодаря средствам массовой информации дети в удаленных друг от друга точках земного шара усваивают одни и те же шлягеры (например, «Happy birthday to you»), с другой - в их репертуаре доминируют песни своего народа. Благодаря этому «детская культура во всем мире отражает национальное своеобразие, сохраняя его даже в таких универсальных процессах, как игра, пение и жизненное развитие» [50, с. 134].

Ценные материалы для типологических сопоставлений изучаемого АТР дают наблюдения в области акустической активности детей с психическими расстройствами, проводившиеся автором параллельно с исследованием спонтанного пения здорового ребенка (см. примеры 163-173; приложение, раздел VIII)4. Как показывают эти наблюдения, сравниваемым сферам свойственны и общие черты, и специфические моменты, обусловленные состоянием детской психики в одном и другом случаях.

В отличие от здорового ребенка, для которого характерно формирование на каждой ступени онтогенеза определенного комплекса представлений о звучании, включаемого в его образ мира и регулирующего процесс акустической деятельности, у детей с отклонениями и нарушениями психического развития подобные представления в большинстве случаев имеют весьма фрагментарный характер. Можно обозначить лишь самые общие аспекты в восприятии и оценке ими звуковых впечатлений.

Наши попытки беседовать с детьми-аутистами 4-6 лет о звучаниях окружающего мира, слышанной ими музыке не увенчались успехом. В одних случаях собеседники реагировали на вопросы молчанием, в других - фразами, не имеющими отношения к теме разговора, в третьих - рекламными слоганами.

Психофизически инфантильный ребенок эмоционально откликается на музыку подобно здоровому, однако вербально свои ощущения выразить не может.

У детей 7-11 лет с симптомами органического поражения централыюй нервной системы и олигофрении при отсутствии целостного образа мира обнаруживаются механизм персонификации явлений действительности и простейшая дуальная систематизация звучаний внешнего мира. Объектами персонификации чаще всего становятся образы детских страхов, навеянные фантазиями ребенка, фольклорными сказками, произведениями детской литературы, мультфильмами (баба яга, бабайка и др.). Знакомы им также Дед Мороз и Снегурочка. На вопрос, настоящие они или нет, дети отвечают по-разному: одни верят в их существование, другие признаются, что «не знают», третьи убеждены, что «в них переодеваются». Пытаясь систематизировать звуковые объекты, дети описываемой группы дифференцируют их на тонкие/положительные и толстые/отрицательные голоса, одешко, как правило, определяют их не вербально, а посредством звукоподражаний, и соотносят с маленькими (мышка, комарик) либо большими (волк, медведь) существами.

Довольно расплывчатые представления о звуковых объектах, свидетельствующие о неразвитости ментального аспекта АТ больного ребенка, сочетаются у большинства обследованных детей с практической сферой спонтанного пения, которая содержит все «жанры», характерные для естественного музицирования здорового ребенка, и три аспекта, свойственные всякому Акустическому Тексту, - семантику, синтактику, прагматику.

В области семантики наиболее близки темброво-артикуляционные планы сопоставляемых Акустических Текстов. Показательно, что в звуковой деятельности больного ребенка представлены те же темброво-фонационные эталоны, что и у здорового. Однако заметно более длительное и активное, чем у нормальных детей, использование возгласного эталона: крики радости и беспокойства, орнитологические звучания, которые обычно концентрируются в вокализациях младенцев, в данном случае устойчиво сохраняются у трехлеток и даже шестилеток. Вероятно, следствием отклонения в психическом развитии является и «сюсюкающее» (лабиализованное), как это свойственно малышам, произнесение песенных текстов и стихов многими детьми 6 лет с синдромом психофизического инфантилизма.

Обратившись к анализу интонационного словаря, характерного для рассматриваемой области детского спонтанного пения, можно убедиться, что он содержит все классы, типы и виды интонем, использумые в музицировании здорового ребенка. Сигнальные модели, сохраняющиеся в интонировании больных детей дольше, чем у здоровых, широко представлены в вокализациях-глоссолалиях трехлеток, монологах и игровых импровизациях шестилеток. Группе речевых интонем (они встречаются в монологах, игровых вокализациях, стихах, рекламных текстах) в одних случаях присуща повышенная эмоциональность и вокальность, в других, - наоборот, сглаженность мелодических контуров и некоторая монотонность. Из волюнтативных речевых формул распространена интонема побуждения к действию, а в группе интеллектуальных равное значение имеют все три модели - повествовательная, вопросительная и восклицательная. Наконец, в Акустическом Тексте больного ребенка присутствуют звукоподражания, а также музыкальные интонационные формулы: напевные, иногда объединяемые с двигательными элементами, и моторные.

В отличие от фонического плана, аналогичного в вокализациях детей с симптомами разных психических заболеваний, интонационной сфере свойственна определенная зависимость от характера болезни. Согласно выводам В.А. Ковшикова, полученным в результате исследования вокализаций младенцев 1-18 месяцев с экспрессивной алалией (врожденным нарушением речи), их интонирование базируется на тех же элементах, что и у нормального ребенка: крик, плач, хныканье, смех, гуление, лепет, - хотя некоторые из них, например, лепет, удерживаются в словаре больных детей дольше, чем это характерно для нормы. Главное же различие сравниваемых Акустических Текстов автор связывает с вербальной сферой, овладение которой труднодоступно для детей с алалией [164, с. 80-90].

Наибольшее сходство с интонированием здорового ребенка присуще, по нашим наблюдениям, пению детей с симптомами психофизического инфантилизма, органического поражения центральной нервной системы, эпилепсии и олигофрении.

В вокализациях больных с синдромом аутизма все интонации нередко приобретают монотонный, мелодически сглаженный облик, что, возможно, связано с типичным для таких детей общим тревожным фоном настроения и многочисленными страхами, в частности, боязнью различных шумов.

Аналогична и синтактика Акустических Текстов здорового и больного ребенка: структура вокализаций в обоих случаях основывается на одном круге слого-ритмических формул, ладов, синтаксических моделей. В плане проводимого сравнения существенно, что в акустической деятельности детей с отклонениями и нарушениями психического развития важную роль играет мелодическая формульность, представленная в их вокализациях как попевками-формулами, так и напевами-формулами.

Зависимость структурных аспектов детского Акустического Текста от характера заболевания ребенка в наименьшей степени проявляется в вокализациях больных с синдромом психофизического инфантилизма: по своей организации эти вокализации практически идентичны тем, что записаны от здоровых детей. Относительная структурная цельность свойственна акустическим текстам, бытующим у детей-олигофренов и эпилептиков.

У аутистов заметно особое отношение к ритму, позволяющему стереотипно, дискретно организовать любое действие и ощущение. Это проявляется в тяге к сопровождению однотипных движений ритмичными вокализациями. Повышенное внимание к ритмичным процессам выступает одним из проявлений приверженности аутичных детей к разного рода стереотипам - поведенческим, двигательным, мелодическим, вербальным. Вероятно, этим обстоятельством обусловлено широкое распространение в речевом лексиконе и вокализациях детей с синдромом аутизма рекламных слоганов. Девизы телерекламы включаются в монологи, на их повторении строится акустический план манипулятивных действий с предметами, а в ряде случаев они полностью заменяют ребенку вербальную речь. Надо полагать, не случайно повышенная восприимчивость к рекламе наблюдается именно у детей с синдромом аутизма, поскольку аутистическое воздействие на человека запрограммировано в этом феномене изначально. Характерно, что ребенок-аутист не запоминает сюжеты рекламных роликов, фиксируя в памяти только их девизы. Очевидно, своей краткостью, законченностью и экспрессивностью подобные формулы отвечают его склонности к всевозможным клише, давая возможность для манипуляций с ними и смешивания их в «словесной окрошке».

Ощутимые различия в деятельности больного и здорового ребенка, непосредственно связанные с характером психического заболевания, обнаруживаются в сфере прагматики детского Акустического Текста. Из трех контекстов, в которых происходит звуковое общение здоровых детей, больными осваиваются два - бытовой и игровой. Понимание ритуала как особой формы символического поведения для большинства из них недоступно, хотя они и принимают участие в утренниках, проводимых в лечебных учреждениях и домашней обстановке.

Достаточно индивидуальны характеристики прагматических аспектов в акустической деятельности детей с синдромами экспрессивной алалии, психофизического инфантилизма и аутизма. В вокализациях детей с признаками экспрессивной алалии ярко выражены межличностная коммуникативная направленность и связь с ситуациями общения. По способам акустической коммуникации почти не отклоняется от нормы инфантильный ребенок. У него не нарушены слуховое восприятие и речь, он общителен, часто - музыкален, много и с удовольствием играет. Однако во всех психических проявлениях («сюсюкающее» произношение, всепоглощающая тяга к игре, сохраняющаяся и в школьном возрасте, деформация волевой и поведенческой сфер) он выглядит гораздо младше своих здоровых сверстников.

Иной характер прагматики присущ вокализациям аутичных детей. «Несоциа-бельность» аутистов, отгороженность от мира проявляются и в особенностях их акустического общения, которое осуществляется главным образом в ситуации автокоммуникации. Помимо бытовой обстановки, аутичные дети могут петь и во время игры. По наблюдениям психологов, игра такого ребенка в любом возрасте заключается главным образом в длительном однообразном манипулировании неигровыми предметами, в норме свойственном детям младенческого и раннего возраста. Значительно реже встречаются ролевые игры, в которых ребенок, играя один, не вливаясь в детскую группу, одушевляет бытовые предметы (шарики на нитке - кошка и собака, спички - лошадки) и ведет с ними диалог; игры-фантазии с перевоплощением в утенка, цыпленка; игры с героями книг и др. При этом игра может протекать как без акустического фона, так и в сопровождении кратких вокализаций (в основном звукоподражаний) либо монологов. Нередко игровую «фонограмму» составляют пропеваемые либо проговариваемые рекламные слоганы.

Особым образом прагматика АТР актуализируется в клинической практике при лечении детей с симптомами различных психических нарушений. Так, в ряде клиник для психофизиологической реабилитации недоношенных младенцев используется запись материнского голоса, которую дают периодически слушать помещенному в инкубатор ребенку. Таким способом отчасти компенсируется преждевременная утрата тактильного и акустического контактов, объединявших мать и дитя в их раннем пренатальном диалоге [94, с. 59]. Для приобретения больными детьми способности к общению служат групповые игры с совместными вокальными и инструментальными импровизациями. Звучание широко применяется и в терапии, направленной на устранение различных расстройств речи (к примеру, ритмотерапия как средство лечения заикания).

Представляет интерес эксперимент, проведенный и описанный Ю. Кристевой. Ее пациент - мальчик Поль, до 3 лет не произнесший ни одного слова, - страдал «языковой депрессией», то есть отсутствием способности воспринимать символические значения речевых сообщений. Улавливая в основном смыслы, заключенные в эмоциях и влечениях и выражаемые не в слове, а в мелодии, ритме, интенсивности звучания, мальчик невольно продлевал свое младенческое состояние, что затрудняло процесс его общения с окружающими. Невозможность вербалыю выразить себя рождала боязнь и неприятие слова: Поль не переносил разговоров взрослых, а его собственная звуковая «речь» представляла собой глоссолалии, подобные младенческим вокализациям. Опыт психоаналитика состоял в попытке общаться с мальчиком и его матерью с помощью спонтанного пения и игры в оперу. Благодаря этим игровым вокальным импровизациям ребенок вышел из депрессивного состояния и научился правильно артикулировать фонемы - сначала в пении, а затем и в вербальной речи. «Ребенок с невысказанным смыслом» — ребенок поющий — ребенок говорящий - такова история маленького Поля, в которой пение, подобно мифическому чудесному помощнику, способствовало его новому рождению [178, с. 288-290].

Сравнительно-типологический ракурс рассмотрения АТР дает определенные основания для обсуждения проблемы онто-филогенетических параллелей в культурном развитии, давно интересующей ученых. Безусловно, прав К.В. Квитка, когда утверждает, что «если в детских песенках встречаются явления, которые мы находим в давних памятниках или в современной музыке культурно отсталых народов, то их не следует обязательно считать аргументом в пользу общего закона развития, который проявляется в онто-филогенезе. От онто-филогенетического параллелизма следует отличать явления иного порядка — консерватизм детской среды, которая в музыкальной сфере. сохраняет много такого, что в среде старших уже перестало существовать» [161, с. 230]. Однако вряд ли можно полностью согласиться с ученым в том, что «ребенок не вырабатывает сам музыкально-звуковую систему: вокруг него уже есть готовое звуковое стилизованное окружение, чего не было в зародышевой стадии музыки» [162, с. 23]. Как кажется, материалы настоящей работы наглядно демонстрируют этапы и формы становления этой музыкально-звуковой системы. Мы далеки от мысли делать обобщающие выводы только на основании совпадения в детском и фольклорном пении отдельных звукорядов и попевок, как это имело место в ряде музыкально-этнологических исследований начала XX в. (они проанализированы в работе: [161, с. 229-236]). Но в данном случае речь идет о наличии сходных принципов и тенденций, организующих оба названных процесса, игнорировать которые было бы в такой же степени ошибочно.

Без преувеличения можно сказать, что фактически все базовые аспекты АТР имеют аналоги в музыке устной традиции разных народов. По всей видимости, одним из наиболее существенных оснований близости детского Акустического Текста и сферы традиционной культуры можно считать единство мифопоэтической модели мироздания, составляющей ментальную плоскость сравниваемых феноменов. Размышляя о детских культурных «переживаниях», В.П. Аникин подчеркивает, что «в своем отношении к реальности формирующиеся сознание и психика ребенка проходят стадии, которые по-своему повторяют этапы развития общественного сознания: это то, что условно может быть названо стадиями анимизма, мифологизирования, героизма, критицизма и проч. Все культурные "переживания" основаны на этой повторяемости общечеловеческого в процессе формирования ребенка, истории его духовного становления» [224, с. 45]. Во многом аналогичны в обеих системах дуальное структурирование акустического кода универсума соответственно системе оппозиций (сакральное-профанное, свое-чужое и др.), а также те стереотипы звукового поведения, которые закрепляются за представителями полярных сфер мироздания.

Для различных музыкально-этнических культур характерны темброво-артикуляционные эталоны, описанные нами на материале детского спонтанного пения. В этих культурах представлены криковое (возгласное) произнесение акустических текстов - как обрядовых, так и необрядовых (календарные песни, ауканья, выкрики бродячих торговцев и ремесленников, пастухов, ночных сторожей и т.п.) [85; 127; 195; 253]; индивидуальная плачевая артикуляция, претворяющая признаки воз-гласного и вокально-речевого типов фонаций (сольные плачи); разнообразные формы пения (основной круг песенных жанров) и мелодизированной речи (эпические жанры); шумовые звучания (звуковой комплекс ритуальной какофонии и др.). Перечисленные темброво-артикуляционные эталоны в этнических традициях, как и в АТР, концентрируются в звукоподражаниях, дублирующих ключевые для данного сообщества акустические явления5. Та роль, которую играет тембр в спонтанном пении детей, вполне сопоставима с его значением в фольклорной певческой практике, где один и тот же напев в зависимости от его фонического воплощения изменяет свою семантику и наоборот, разные мелодии, вовлеченные в единое темброво-артикуляционное пространство, становятся носителями одной зоны звукосмыслов. Богатая и разнообразная палитра тембров, бессознательно привлекаемая ребенком для выражения своих эмоциональных состояний (помимо человеческих голосовых красок здесь, как отмечалось, немало «звериных» и «птичьих»), в фольклорном интонировании приобретает статус целенаправленно используемых темброво-фонационных средств (трели, форшлаги, горлохрипение, рычание, орнитологические звучания и др.), наделяемых определенным социальным значением.

Совпадает направление временного развертывания сравниваемых явлений: в обоих случаях наибольшее разнообразие приемов приходится на начальные этапы возрастного/культурного развития, тогда как более поздние его стадии связаны с постепенным сужением темброво-артикуляционной базы, обусловленным, вероятно, регламентирующим воздействием усваиваемых культурных норм. Поэтому представляется, что фонационный фонд АТР может быть осмыслен в качестве аналога темброво-артикуляционной системы традиционного музыкального творчества.

С фольклорным интонированием корреспондирует и интонационный словарь детского спонтанного пения. Помимо того, что обе сферы базируются на идентичном круге классов, типов и видов моделей, общие черты присущи также последовательности их освоения: сначала сигнальные и изобразительные, позднее речевые и музыкальные.

Немало общих моментов демонстрирует структурная плоскость сопоставляемых феноменов. Один из аспектов их близости заключается в централизующей роли ритма. Подобно тому, как в музовой деятельности ребенка моторно-кинетическое начало приобретает значение ведущего механизма структурирования акустической материи, в народной песне «в подавляющем большинстве случаев именно ритмические формы являются главным определяющим моментом в создании песенных напевов, а также и опорой памяти в их традиционном поддерживании и варьировании» [161, с. 193]. Известно также, что ритмика интенсивнее других элементов песенной формы коррелирует с функциями обрядового фольклора, становясь благодаря этому семантически значимой в ритуале. Наконец, по наблюдениям фольклористов, именно ритмические типы наиболее отчетливо маркируют стилевые особенности региональных песенных традиций. Выявленные в АТР классы ритмических форм и конкретные слогоритмические модели в целом аналогичны соответствующим структурам восточнославянского фольклора (разночтения касаются тактовой ритмики, привносимой в детский Акустический интертекст авторскими песнями, но и она в пении ребенка сближается с времяизмерительной организацией). В сравниваемых областях идентичны тенденции диахронического развития ритмического мышления, которые заключаются в постепенном переходе от относительной неупорядоченности, нерегулярности к упорядоченности, регулярности.

Хотя АТР формируется в условиях современной интонационной среды, тем не менее, основные параметры его звуковысотной организации: приоритет малообъемных шкал, ведущая роль двух модальных ладовых структур - моноопорных типа «опевание тона» и нецентрированных со сложившимися звукорядами, гетерофония в качестве фактурного эталона - соприкасаются не столько с этой средой, сколько с ранними слоями традиционной музыки. В исторической перспективе и индивидуальном развитии единый вектор присущ эволюции звуковысотного мышления: в онто- и филогенезе процесс идет от экмелической внеладовой мелодики а, р либо у типов к усвоению принципов организации модальных систем; от воспроизведения общих очертаний мелодической кривой в свободных межзвуковых промежутках к интонированию определенного рельефа в точных интервалах.

Если сопоставить принципы синтаксической организации в «жанрах» АТР и традиционном фольклоре разных народов, можно заметить и в них сходные черты.

Так, типичный для детского пения принцип повторности в сочетании с варьированием является в то же время одной из исторически ранних основ музыкального формообразования. В традиционных культурах этот принцип имеет обрядово-магический генезис, ассоциируясь с именем божества, многократное повторение которого должно оказывать сверхъестественное воздействие на окружающий мир и людей. Не чужда суггестии и детская акустическая деятельность, в процессе которой ребенок повелевает ситуациями и персонажами символической реальности и сигнализирует о себе разнообразными мелодическими формулами. Более сложно организованный синтаксис в детских вокализациях, как и в большинстве жанров традиционной вокальной музыки, основывается на чередовании функционально однородных элементов, то есть на их соположении, а не логически детерминированной последовательности.

Установлению типологического родства АТР и музыкального фольклора способствуют устный характер их бытования и оперирование обиходными «жанрами». Нельзя не отметить и значения мелодической формулъности как ключевого механизма мышления в обеих системах. Наконец, ситуация жанрообразования, свойственная детскому Акустическому Тексту, напоминает обозначенную И.И. Земцовским тенденцию фольклорного песенного творчества, согласно которой «возникновение напевов-формул исторически предшествует возникновению жанровой системы песенного фольклора.» [128, с. 25-29].

Сходные закономерности присущи прагматической плоскости АТР и этнических музыкальных традиций. Общеизвестно, что во многих традиционных культурах музыка является одной из ведущих форм передачи информации (таковы, в частности, личные напевы, заменяющие вербальные наименования представителей родов и общин и выполняющие коммуникативную функцию). Развивая обозначенную параллель, уместно привести замечание Дж. Стюарта о том, что при изначально устном характере культуры отношения между людьми управляются главным образом при помощи акустики. Показательно, что обучение в «первичных устных культурах обеспечивается благодаря биологической в основе своей силе ритма», а передача новой информации происходит посредством ее включения «в периодически повторяемый акустический образец» [311, с. 101].

Теми контекстами, в рамках которых отдельным индивидом и человечеством вырабатываются ведущие функции, коммуникативные модели, темброво-артикуляционные приемы и интонационные стереотипы акустической деятельности, являются ритуал, игра и бытовая среда. Аналогии между онтогенезом и филогенезом можно видеть также в том, что в обоих случаях самые ранние формы звукового общения, складываясь в ритуализированной/ритуальной обстановке, регулируются функциональным комплексом с доминирующей конативной функцией, реализуют личностно-групповую либо межгрупповую коммуникативную модель, опираются на совокупность темброво-артикуляционных приемов высокой интенсивности, круг сигнальных и изобразительных интонаций. Постепенно из ритуализированной и игровой практик культуры детства, с одной стороны, и из ритуала традиционного общества - с другой, выделяются средства выразительности, соответствующие рефе-рентивной и эмотивной функциям. Следует заметить, что те же области: конативная (слова-команды), референтивная (подражания природным шумам и голосам зверей) и эмотивная (звуки, выражающие ощущения) - считаются в разных теориях глоттоге-неза родоначальниками языка [347, с. 25-26]. Наконец, в АТР находит претворение и фундаментальный для фольклора механизм социального переосмысления обрядовых жанров в связи с десакрализацией их прежнего магического содержания и переходом в иную половозрастную среду.

Как феномен, находящийся у истоков музыкального мышления, АТР приоткрывает тайну рождения многих его закономерностей. В синкретической музовой деятельности ребенка в недифференцированном виде содержатся те элементы, с которыми разные авторы связывают происхождение музыки: пение птиц и зовы животных (Ч. Дарвин), ритмы организованных кинетических процессов (К. Бюхер), аффективные человеческие звуковые сигналы (Г. Спенсер, К. Штумпф), архаические ритуальные мелодические формулы (К. Закс) и др.

Но и некоторые базовые аспекты зрелых форм музыкального искусства в той или иной мере ассоциируются со спонтанным пением детей. Показательно, что осваиваемые в АТР интонационные сферы и даже конкретные интонации, например, «возглас» (восходящий скачок в сочетании с ямбической ритмической фигурой), «плач-стон» («ламентозное» нисхождение в пределах секунды-терции в сочетании с хореическим ритмическим оборотом) и др., составляют фонд выразительных средств не только фольклора, но и профессиональной музыки разных эпох. Что касается таких свойств мелодики ранних детских вокализаций, как богатейшая тембровая палитра, регистровые контрасты, непериодичная ритмика, то они созвучны направленности стилевых поисков музыкантов нашего времени (факт, впервые отмеченный Э.Е. Алексеевым).

Интонационные закономерности, проявляющиеся в АТР на протяжении онтогенеза (постепенное освоение словаря звукоидей, изменение их смыслового потенциала от конкретных значений, коренящихся в экстрамузыкальной сфере, к более обобщенным, имеющим интрамузыкальную природу), во многом близки тенденциям в историческом развитии музыкальной семантики. Б.В. Асафьев подчеркивает, что она возникает в постоянстве созвучания интонаций «с поэтическими образами и идеями или с конкретными ощущениями (зрительными, мускульно-моторными), или с выражением аффектов и различных эмоциональных состояний, т.е. во взаимном "сопутствовании". Так образуются чрезвычайно прочные ассоциации, не уступающие смысловой словесной семантике» [17, с. 207-208]. Становясь со временем стереотипными, интонационные формулы начинают выражать обобщенное эмоциональное содержание, что позволяет свободно их комбинировать. В ходе подобных комбинаций они «странствуют, трансформируясь, из одной сферы музыки в другую и большей частью теряют свое первичное эмоционально-символическое значение или мускульно-моторную подоснову (как в танцевальной песне) и становятся чисто конструктивными элементами, но никогда не лишаются ни своего интонационно-динамического содержания, ни присущей им мелодическо-организаторской роли» [18, с. 163].

В этом отношении симптоматично, что в детском Акустическом Тексте осуществляются первые попытки перевода жизненных эмоций в акустическую плоскость - процесс, который в более сложной форме запечатлен и в композиторском творчестве. Конечно, существенно, что в противовес спонтанному пению детей, где сигнальные эмотивные интонации являются непосредственным выражением породивших их эмоций, в авторских сочинениях эмоциональные состояния человека опосредуются системой эстетических представлений эпохи, нормами индивидуального композиторского стиля, общей концепцией музыкального произведения. Однако, как полагает В.В. Медушевский, «при всем отличии от жизненных первоисточников, музыкальные эмоции строятся на их основе, из тех же элементов, а "грамматика" музыкальных эмоций есть не что иное, как система интуитивных представлений человека о структуре и динамике своих жизненных эмоций» [215, с. 60].

С синкретическим музовым комплексом АТР соотносится триада речь-пластика-игра (высказывание-состояние-поведение), элементы которой выступают прототипами музыкальной логики. В детском спонтанном пении берут свое начало и три образно-эмоциональных модуса - этос, пафос, логос. Перспективу их дальнейшего развития можно видеть в родовой систематизации литературных и музыкальных произведений, где названным модусам соответствуют категории драма, лирика, эпос [245, с. 59, 239, 241].

Таким образом, предпринятое сравнение, надо полагать, позволяет в целом положительно ответить на вопрос о наличии типологического сходства в процессе ин-культурации ребенка и историческом становлении культуры человечества. Вместе с тем, бесспорно, что онто- и филогенез несопоставимы ни по своим временным масштабам (то, на что человечеству потребовались миллионы лет, дети проживают за считанные годы), ни по характеру опыта, из которого исходят в своем развитии ребенок и первобытный человек. Поэтому онто-филогенетические параллели требуют от исследователя корректности, осторожности и даже разумной доли скептицизма, которые, однако, не должны помешать ему заметить очевидное.

И последнее. Для автора очень важно, чтобы результаты проведенного исследования были тем или иным образом актуализированы в практике современного детского воспитания. Главными здесь представляются три момента. Первый касается установления целенаправленного акустического общения матери (отца) с ребенком на разных ступенях его возрастного развития. Как известно, процесс формирования слухового опыта, начинающийся у дитя еще до рождения, наиболее активен в последние полгода внутриутробной жизни, особенно при регулярном восприятии плодом классической музыки: в таких случаях в вокализациях младенцев уже с 2 месяцев обнаруживаются музыкальные элементы [414]. Очевидно, не случайно психологи настоятельно рекомендуют отнести начало музыкальных занятий с ребенком на более ранние, по сравнению с принятыми сегодня нормами, сроки (начиная с прена-тальной фазы).

Второй момент связан с необходимостью активизировать собственную му-зовую деятельность ребенка. В поисках методов подобной активизации нам кажется принципиальным исходить из форм музицирования, созданных самими детьми. С этой точки зрения, синкретический музовый комплекс, в рамках которого существует спонтанное детское пение, - продуктивная модель для педагогических экспериментов. Целостность названного комплекса и его связь с детской ментальной сферой могут органично воплотиться в междисциплинарной системе воспитания, направленной на становление психически здоровой и всесторонне развитой личности ребенка. Ввиду близости детского музового творчества закономерностям традиционной музыки целесообразной представляется организация музыкального воспитания детей на основе принципов и материалов родной для них национальной культуры, тем более что плодотворные опыты подобного рода уже предпринимаются [57; 391]. В то же время, типологическое родство российской детской субкультуры с творчеством детей в других странах вызывает необходимость включения в подобную комплексную образовательную систему и универсальных явлений мировой культуры детства.

Наконец, не будем забывать о влиянии на ребенка окружающей звуковой среды. Не может не вызывать тревоги его нарастающий негативизм в восприятии жизненных реалий, в том числе аудиальных. К неутешительным выводам приводят и размышления о характере воздействия на детей массовой культуры, транслирующей отлакированную плоскость «чужого» образа жизни и продиктованную им примитивную программу поведения - программу жизнеобеспечения тела, а не души и духа: в ней речь идет о еде, вещах, удовольствиях, но не о категориях этических, эстетических, интеллектуальных. Все это противоречит характеру российской ментальности, базирующейся на иных установках, среди которых духовному началу неизменно принадлежит приоритет. При такой экспансии заемного художественному опыту, сложившемуся на отечественной почве, не находится места в детской душе, бездумно забавляющейся диковинными чипсами, оглушающими «стрелялками» и пошлыми шлягерами. Душа перестает трудиться и постепенно истощается. И если так пойдет дальше, то в скором времени она вряд ли сможет (и захочет!) внимать живому мелодическому току народной песни и духовным высотам классической музыки. Поэтому сегодня особую, экологически значимую остроту приобретает проблема чистоты «звукового пейзажа»', ведь «мусор», которым наполнен этот пейзаж, неминуемо оставит свой след в образе мира и спонтанном пении ребенка. Хочется думать, что наступит пора, когда акустическую среду российского города будут составлять не разбитные песенки в три аккорда и не угнетающие психику шумы, а лучшие образцы фольклора и шедевры музыкальной классики. Ведь заинтересованы в этом прежде всего наши дети, которым необходимо вернуть «утраченные объекты» - родную природу и лучшие достижения мировой культуры.

Список научной литературыКалужникова, Татьяна Ивановна, диссертация по теме "Музыкальное искусство"

1. Абашев В.В. Пермь как текст. Пермь в русской культуре и литературе XX века. -Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 2000. 403 с.

2. Абраменкова В.В. Образ ядерной энергетики в детской картине мира (опыт социо-генетического анализа // Вопросы психологии. -1990. № 5. - С. 48-56.

3. Абрамян J1.A. Первобытный праздник и мифология. Ереван: Изд-во АН Арм. ССР, 1983.-231 с.

4. Агаджанян Н.А. Биологические ритмы. М.: «Медицина», 1967. - 120 с.

5. Аймермахер К. Знак. Текст. Культура. М.: «Дом интеллектуальной книги», 1997. -242 с.

6. Аксаков С.Т. Детские годы Багрова-внука, служащие продолжением семейной хроники: Главы из книги // Избранное / Сост. и примеч. А.Л.Осповата. М., 1987. -С. 195-427.

7. Алексеев Э. Проблемы формирования лада. М.: «Музыка», 1976. - 288 с.

8. Алексеев Э.Е. Раннефольклорное интонирование. М.: «Сов. композитор», 1986. -240 с.

9. Аналитическая психология: Словарь / Сост. и автор В.В. Зеленский. СПб.: «Б.С.К.», 1996. - 322 с.

10. Ананьев Б.Г., Рыбалко Е.Ф. Особенности восприятия пространства у детей. М.: «Просвещение», 1964. - 304 с.

11. И. Аникин В.П. Русские народные пословицы, поговорки, загадки и детский фольклор: Пособие для учителя. М.: Учпедгиз, 1957. - 286 с.

12. Арановский М.Г. Мышление, язык, семантика // Проблемы музыкального мышления: Сб. ст. / Сост. и ред. М.Г. Арановский. М., 1974. - С. 90-128.

13. Арановский М. Синтаксическая структура мелодии. М.: «Музыка», 1991. - 320 с.

14. Арановский М. Музыкальный текст. Структура и свойства. М.: «Композитор», 1998.-343 с.

15. Арзаманов Ф.Г., Дмитриев Л.Б. Голос // Муз. энциклопедия: В 6 т. М., 1973. -Т. 1. - Кол. 1034-1039.

16. Асафьев Б. Избранные статьи о музыкальном просвещении и образовании. М.; Л.: «Музыка», 1965. - 150 с.

17. Асафьев Б. Музыкальная форма как процесс: Кн. 1 и 2. JL: «Музыка», 1971. -376 с.

18. Асафьев Б. О народной музыке / Сост., вступ. ст. и коммент. И.И. Земцовско-го и А.Б. Кунанбаевой. М.: «Музыка», 1987. - 248 с.

19. Асафьев Б. Речевая интонация. М.; JL: «Наука», 1965. - 136 с.

20. Асафьев Б.В. Слух Глинки // Избр. тр.: В 5 т. М., 1952. - Т. 1. - С. 289-328.

21. Астафьев В. Последний поклон: Повесть. Красноярск: Кн. изд-во, 1981. - 552 с.

22. Ахундов М.Д. Концепции пространства и времени: Истоки, эволюции, перспективы. М.: «Наука», 1982. - 222 с.

23. Байбурин А.К. Жилище в обрядах и представлениях восточных славян. JL: «Наука», 1983.- 188 с.

24. Байбурин А.К. Обрядовые формы половой идентификации детей // Этнические стереотипы мужского и женского поведения: Сб. ст. / Отв. ред. А.К. Байбурин, И.С. Кон.- СПб., 1991.-С. 257-265.

25. Байбурин А.К. Ритуал в системе знаковых средств культуры // Этнознаковые функции культуры: Сб. ст. / Отв. ред. Ю.В. Бромлей. М., 1991. - С. 23-42.

26. Байбурин А.К. Ритуал в традиционной культуре: Структурно-семантический анализ восточнославянских обрядов. СПб.: «Наука», 1993. - 273 с.

27. Байбурин А.К, Левинтон Г.А. К проблеме «У этнографических истоков фольклорных сюжетов и образов» // Фольклор и этнография. У этнографических истоков фольклорных сюжетов и образов: Сб. науч. тр. / Ред. Б.Н. Путилов. JL, 1984. -С. 229-245.

28. Банин A.A. К изучению русского народно-песенного стиха (Методологические заметки) // Фольклор. Поэтика и традиция. 1981: Сб. ст. / Отв. ред. В.М. Гацак. М., 1982. - С. 94-139.

29. Банин A.A. Музыка устной традиции как лингво-музыкальная система // Музыка устной традиции: Материалы 1-2 международ, науч. конф. памяти А.В.Рудневой (Москва, 1994; 1998) / Науч. ред. H.H. Гилярова. М., 1999. - Ч. 2. - С. 134-146.

30. Банин A.A. Об одном аналитическом методе музыкальной фольклористики // Музыкальная фольклористика: Сб. ст. / Ред.-сост. A.A. Банин. М., 1978. - Вып. 2. -С.117-157.

31. Банин A.A. Слово и напев. Проблемы аналитической текстологии // Фольклор. Образ и поэтическое слово в контексте: Сб. ст. / Отв. ред. В.М. Гацак. М., 1984. -С. 170-202.

32. Барт Р. Мифологии. Пер. с франц. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1996. - 312 с.

33. Барт Р. Основы семиологии // Структурализм: «за» и «против»: Сб. ст. / Под ред. В.Я. Басина и М.Я. Полякова. М., 1975. - С. 114-161.

34. Барт Р. S/Z. М.: РИК «Культура»; изд-во «Ad Marginem», 1994. - 303 с. Ъ5.Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. - М.: «Худож. лит.», 1990. - 543 с.

35. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: «Искусство», 1979. - 423 с.

36. Белов В. Лад: Очерки о народной эстетике. М.: «Молодая гвардия», 1982- 293 с.

37. Белый А. Глоссалолия: Поэма о звуке. Берлин: «Эпоха», 1922. - 131 с.

38. Беляева-Экземплярская С.Н. Музыкальное переживание в дошкольном возрасте // Музыкальная психология: Хрестоматия / Сост. М.С. Старчеус. М., 1992. -С. 140-154.

39. Бергсон А. Смех. Пер. с франц. М.: «Искусство», 1992. - 127 с.

40. Бердяев H.A. Человек и машина (Проблема социологии и метафизики техники) // Вопросы философии. 1989. - № 2. - С. 147-162.

41. Берн Э. Игры, в которые играют люди. Люди, которые играют в игры (Психология человеческой судьбы). Пер. с англ. М.: «ФАИР-ПРЕСС», 1999. - 480 с.

42. Бернштам Т.А. Молодежь в обрядовой жизни русской общины XIX начала XX в. - Л.: «Наука», 1988. - 277 с.

43. Блинова М. На пути к физиологическому изучению интонационной выразительности // Вопросы теории и эстетики музыки: Сб. ст. / Отв. ред. Ю.А. Кремлев. Л., 1967. - Вып. 5. - С. 170-190.

44. Блинова М. Физиологические основы ладового чувства // Вопросы теории и эстетики музыки: Сб. ст. / Отв. ред. Ю.А. Кремлев. Л., 1962. - Вып. 1. - С. 52-124.

45. Блинова М. Физиологические основы элементарного звукового синтеза // Вопросы теории и эстетики музыки: Сб. ст. / Отв. ред. Л.Н. Раабен Л., 1963. - Вып. 2. -С. 216-229.

46. Блонский П.П. Память и мышление. СПб.: «Питер», 2001. - (Сер. «Психология -классика»). - 288 с.

47. Богородицкий В.А. Опыт физиологии общерусского произношения в связи с экспериментально-фонетическими данными. Казань: Изд-во Казан, императ. ун-та, 1909.-74 с.

48. Богатырев П.П. Вопросы теории народного искусства. М.: «Искусство», 1971. -544 с.

49. Бьёркволл Ю.-Р. С музой в душе: Ребенок и песня, игра и обучение на всех этапах жизни. Пер. с норвежского. СПб.: «Русско-Балтийский информ. центр 'Блиц'», 2001. -376 с.

50. Бюлер К. Теория языка: Репрезентативная функция языка. М.: «Про-гресс/Универс», 1993.-501 с.

51. Бютнер К. Жить с агрессивными детьми. Пер. с нем. М.: «Педагогика», 1991. -141 с.

52. Бюхер К. Работа и ритм. Пер. с нем. / Под ред. Д.А. Коропчевского. СПб.: О.Н. Попова, 1899.- 118 с.

53. Валлон А. Истоки характера у детей. (Ч. III. Самосознание). Пер. с франц. // Вопросы психологии. -1990. № 5. - С. 129-140.

54. Вебер-Келлерман И. Обряды жизненного цикла и социальная стратификация. Семья и детство // Сов. этнография. 1988. - № 6. - С. 50-64.

55. Белецкая Н. Языческая символика славянских архаических ритуалов. М.: «Наука», 1978.-239 с.

56. Величкина О., Иванов А., Краснопевцева Е. Мир детства в народной культуре. Село Плёхово (Курская область): Обучение основам музыкальной традиции / Всерос. Дом народ, творч. М., 1992. - 73 с.

57. Ветлугина H.A. Музыкальное развитие ребенка. М.: «Просвещение», 1967. -415 с.

58. Виноградов Г.С. Страна детей: Избранные труды по этнографии детства. СПб.: «Анатолия», 1999. - 547 с.

59. Bumm H.B. Информация об эмоциональных состояниях в речевой интонации // Вопросы психологии. -1965. № 3. - С. 89-102.

60. Bumm Н.В. Об эмоциях и их выражении (к проблеме выражения эмоций в речи) // Вопросы психологии. 1964. - № 3. - С. 140-154.

61. Возрастные и индивидуальные особенности образного мышления учащихся: Сб. ст. / Под ред. И.С. Якиманской. М.: «Педагогика», 1989. - 221 с.

62. Воронин C.B. Основы фоносемантики. JI.: Изд-во ЛГУ, 1982. - 244 с.

63. Выготский JI.C. Воображение и творчество в детском возрасте. СПб.: «Союз», 1997. - 96 с.

64. Выготский JI.C. Вопросы детской психологии. СПб.: «Союз», 1997. - 224 с.

65. Выготский JI.C. Игра и ее роль в психическом развитии ребенка // Вопросы психологии. 1966. - № 6. - С. 62-76.

66. Выготский JI.C. Мышление и речь. -М.: «Лабиринт», 1996.-416 с.

67. Выготский JI.C. Педагогическая психология. М.: «Педагогика-Пресс», 1996. -(Сер. «Психология: Классические труды»). - 536 с.

68. Выготский JI.C., Лурия А.Р. Этюды по истории поведения. Обезьяна. Примитив. Ребенок. М.: «Педагогика-Пресс», 1993. - 224 с.

69. Гальперин С.И. Физиологические особенности детей. М.: «Просвещение», 1965.

70. Гарбузов H.A. Избранные труды // H.A. Гарбузов музыкант, исследователь, педагог: Сб. ст. / Сост. О. Сахалтуева, О.Соколова; Ред. Ю. Parc. - M., 1980. -С. 49-270.

71. Гаспаров Б.М. О некоторых принципах структурного анализа музыки // Проблемы музыкального мышления: Сб. ст. / Ред.-сост. М.Г. Арановский. М., 1974. -С. 129-152.

72. Гачев Г. Национальные образы мира. Космо-Психо-Логос. М.: «Прогресс-Культура», 1995.-480 с.

73. Гвоздев А.Н. От первых слов до первого класса. Дневник научных наблюдений / К 90 -летию со дня рождения А.Н. Гвоздева (1892—1959). — Саратов: Изд-во Саратов, ун-та, 1981.-323 с.

74. Гвоздев А.Н. Развитие словарного запаса в первые годы жизни ребенка. Куйбышев: Изд-во Саратов, ун-та. Куйбыш. фил., 1990. - 104 с.

75. Гвоздев А.Н. Усвоение ребенком звуковой стороны русского языка. М.; JL: Изд-во Акад. пед. наук РСФСР, 1948. - 60 с.

76. Гельмгольц Г. Учение о слуховых ощущениях как физиологическая основа для теории музыки. Пер. с нем. СПб.: Тип. «Общественная польза», 1875. - 594 с.

77. Гервер JI.JI. Музыка и музыкальная мифология в творчестве русских поэтов (первые десятилетия XX века): Автореф. дис. . д-ра искусствовед. М., 1998. - 38 с.

78. Гиппиус Е.В. Общетеоретический взгляд на проблему каталогизации народных мелодий // Актуальные проблемы современной фольклористики: Сб. ст. и материалов / Сост. В.Е.Гусев.-Л., 1980. С. 23-36.

79. Головин В.В. Русская колыбельная песня: фольклорная и литературная традиция: Автореф. дис. . д-ра филол. наук. СПб., 2000. - 53 с.

80. Голос и ритуал: Материалы международ, науч. конф. (Москва. 1995) / Редкол.: Е.А. Дорохова, Н.И. Жуланова, O.A. Пашина / Гос. ин-т искусствознания. М., 1995. -187 с.

81. Голосовкер Я.Э. Логика мифа. -М.: «Наука», 1987. 217 с.

82. Гольденберг Н.М. Яворский и музыкальное воспитание детей // Б.Л. Яворский: Воспоминания, статьи и письма: В 2 т. / Сост. и ред. И.С. Рабинович; Под общ. ред. Д. Шостаковича. М., 1964. - Т.1. - С. 277-294.

83. Горький М. Повести. Наброски. 1910-1915 // Поли. собр. соч.: В 25 т. М.: «Наука», 1972.-Т. 15.-637 с.

84. Готсдинер A.JI. О стадиях формирования музыкального восприятия // Проблемы музыкального мышления: Сб. ст. / Сост. и ред. М.Г. Арановский. М., 1974. -С. 230-251.

85. Гошовский В. У истоков народной музыки славян: Очерки по музыкальному славяноведению. М.: «Сов. композитор», 1971. - 304 с.

86. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М.: «Искусство», 1972. -350 с.

87. Дарвин Ч. Сочинения: В 9 т. Пер. с англ. М.: Изд-во АН СССР, 1953. - Т. 5. -1040 с.

88. Деглин В.Л., Балонов Л.Я., Долинина КБ. Язык и функциональная асимметрия мозга // Учен. зап. Тарт. гос. ун-та. Вып. 635: Труды по знаковым системам. - Тарту, 1983. - Т. 16. Текст и культура. - С. 31-42.

89. Декер-Фойгт Г.-Г. Введение в музыкотерапию. СПб.: «Питер», 2003. - (Сер. «Золотой фонд психотерапии»). - 208 с.

90. Дети и народная культура: Тезисы докл. Четвертых Виноградовских чтений (Новосибирск, 1990) / Отв. ред. М.Н. Мельников / Новосиб. гос. пед. ин-т. Новосибирск, 1990.-100 с.

91. Дети и народные традиции: Материалы Пятых Виноградовских чтений (Челябинск, 1991): В 2 ч. / Челяб. гос. ун-т. Челябинск, 1991. - 310 с.

92. Детский голос: Экспериментальные исследования / Под ред. В.Н. Шацкой. М.: «Педагогика», 1970.-231 с.

93. Детский поэтический фольклор: Антология / Сост. А.Н. Мартынова; Отв. ред. Б.Н. Путилов. СПб.: «Дмитрий Буланин», 1997. - 577 с.

94. Детский сборник: Статьи по детской литературе и антропологии детства / Сост. Е.В. Кулешов, И.А. Антипова. М.: ОГИ, 2003. - 445 с.

95. Дольто Ф. На стороне ребенка. Пер. с франц. СПб.: «Петербург - XXI век», 1997.-527 с.

96. Драчева A.B. Тексты-обереги в родильном обряде // Фольклорный текст-98: Сб. докл. науч. конф к 70-летию И.В. Зырянова (Пермь, 1998) / Науч. ред. И.А. Подюков. Пермь, 1998. - С. 38-43.

97. Дулат-Алеев В.Р. Национальная музыкальная культура как текст: татарская музыка XX века: Автореф. дис. . д-ра искусствовед. М., 1999. - 44 с.

98. Душечкина Е.В. Русская елка. История, мифология, литература. СПб.: «Но-ринт», 2002.-416 с.

99. Дьяченко О.М., Веракса Н.Е. Элементы «карнавальной культуры» в развитии ребенка-дошкольника // Вопросы психологии. 1994. - № 2. - С. 77-87.

100. Елатов В.И. Взаимосвязь слова и напева в процессе исторической эволюции народной песни // Народная песня. Проблемы изучения: Сб. науч. тр. ЛГИТМиК / Сост. и отв. ред. И.И. Земцовский. Л., 1983. - С. 137-142.

101. Елатов В.И. Мелодические основы белорусской народной музыки. Минск: «Наука и техника», 1970. - 142 с.

102. Елатов В. Ритмические основы белорусской народной музыки. Минск: «Наука и техника», 1966. - 219 с.

103. Елистратов В. Словарь московского арго. М.: «Русские словари», 1994. -700 с.

104. Емельянов В.В. Развитие голоса. Координация и тренаж. СПб.: «Лань», 1997. -192 с.

105. Еремина В.И. Заговорные колыбельные песни // Фольклор и этнографическая действительность: Сб. ст. к 70-летию Б.Н. Путилова / Отв. ред. А.К. Байбурин. -СПб., 1992.-С. 29-35.

106. Ефименкова Б. Ритм в произведениях русского вокального фольклора. М.: «Композитор», 2001. - 256 с.

107. Жельвис В.И Инвектива: опыт тематической и функциональной классификации // Этнические стереотипы поведения: Сб. ст. / Под ред. А.К. Байбурина. JL, 1985. -С.296-322.

108. Жинкин Н.И. Механизмы речи. М.: Изд-во Акад. пед. наук РСФСР, 1958. -370 с.

109. Журавлев А.П. Фонетическое значение. JL: Изд-во ЛГУ, 1974. - 160 с.

110. Забылин M.J Русский народ, его обычаи, предания, суеверия и поэзия: В 4 ч. / Собр. М. Забылиным. М.: ПТО «Печатный двор», 1990. - 615 с.

111. Зализняк A.A., Иванов В.В., Топоров В.Н. О возможности структурно-типологического изучения некоторых моделирующих семиотических систем // Структурно-типологические исследования: Сб. ст. / Отв. ред. Т.Н. Молошная. М., 1962.-С. 119-142.

112. Запорожец A.B. Некоторые психологические вопросы развития музыкального слуха у детей дошкольного возраста // Избр. психолог, тр.: В 2 т. М., 1986. - Т. 1. -С. 78-84.

113. Заруцкая И.Д. Музыкальные инструменты в мифологических представлениях восточных славян: Автореф. дис. . канд. искусствовед. М., 1998.-23 с.

114. Земская Е.А., Китайгородская М.В., Ширяев E.H. Русская разговорная речь. Общие вопросы. Словообразование. Синтаксис. М.: «Наука», 1981. - 276 с.

115. Земцовский И. Апология слуха // Муз. академия. 2002. - № 1. - С. 1-12.

116. Земцовский И. Апология текста // Муз. академия. 2002. - № 4. - С. 100-110.

117. Земцовский И.И. Артикуляция фольклора как знак этнической культуры // Этнознаковые функции культуры: Сб. ст. / Отв. ред. Ю.В. Бромлей. М., 1991.-С.152-189.

118. Земцовский И. Асафьев и методологические основы интонационного анализа народной музыки // Критика и музыкознание: Сб. ст. / Сост. О.П. Коловский. JL, 1980. - Вып. 2.-С. 184-198.

119. Земцовский И.И. Выкрики: феномен и проблема // Зрелищно-игровые формы народной культуры: Сб. науч. ст. ЛГИТМиК / Отв. ред. и сост. Л.М. Ивлева. Л., 1990. -С. 103-113.

120. Земцовский И. Жанр, функция, система // Сов. музыка. 1971. -№ 1. - С. 24-33.

121. Земцовский И. Нужна ли музыкознанию семасиология? // Сов. музыка. 1972. -№ 1. - С. 28-35.

122. Земцовский ИИ. О мелодической «формульности» в русском фольклоре // Русский фольклор. Л., 1987. - Т. XXIV. Этнографические истоки фольклорных явлений. - С. 117-128.

123. ЗиндерЛ.Р. Общая фонетика. Л.: Изд-во ЛГУ, 1960. - 336 с.

124. Златоустова Л.В. Фонетические единицы русской речи. М.: Изд-во МГУ, 1981.- 105 с.

125. Золотая веточка: Книга для родителей и воспитателей. Вып. 1 / Сост. Е. Якубовская // Русская традиционная культура: Альманах. - М.: «Родник», 1997. - № 1. -124 с.

126. Золотая веточка: Книга для родителей и воспитателей. Вып. 2 / Сост. Е. Якубовская // Русская традиционная культура: Альманах. - М.: «Родник», 1997. - № 3. -160 с.

127. Зуева Т.В. Категория чудесного в современном повествовательном фольклоре детей // Проблемы интерпретации художественных произведений: Сб. науч. тр. / Отв. ред. Б.П.Кирдан. М., 1985. - С. 131-148.

128. Зырянов И.В. Частушечные спевы // Учен. зап. Перм. гос. пед. ин-та / Ред. А.И. Плешков. Пермь, 1968. - Т. 49. О литературе. - С. 86-106.

129. Ивлева Л.М. Обряд. Игра. Театр (К проблеме типологии игровых явлений) // Народный театр: Сб. ст. / Отв. ред. В.Е. Гусев. Л., 1974. - С. 20-35.

130. Ивлева Л. Ряженье в русской традиционной культуре / Рос. ин-т истории искусств. Пг., 1994. - 235 с.

131. Ильина Г.А. К вопросу о формировании музыкальных представлений у дошкольников // Вопросы психологии. -1959. № 5. - С. 134-144.

132. Ильина Г.А. Особенности развития музыкального ритма у детей // Вопросы психологии. 1961. -№ 1. - С. 119-132.

133. Ильина Г.А., Руднева С.Д. К вопросу о механизме музыкального переживания // Вопросы психологии. 1971. - № 5. - С. 66-74.

134. Истомина З.И Возрастные и индивидуальные различия в соотношении разных видов и сторон памяти в дошкольном возрасте // Возрастные и индивидуальные различия памяти: Сб. ст. / Под ред. А.А. Смирнова. М., 1967.-С. 15-111.

135. Искусство и общение: Сб. науч. тр. ЛГИТМиК / Отв. ред. Э.В. Леонтьева. Л., 1984.-168 с.

136. Каган М.С. Философия культуры. СПб.: ТОО «Петрополис», 1996. - 415 с.

137. Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Конец XIX начало XX в. Весенние праздники. - М.: «Наука», 1977. - 357 с.

138. Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Конец XIX начало XX в. Зимние праздники. - М: «Наука», 1973. - 351 с.

139. Калужникова Т.И. Акустический Текст ребенка (по материалам, записанным от современных российских городских детей) / Урал. гос. консерватория им. М.П. Мусоргского. Екатеринбург, 2004. - 904 с.

140. Калужникова Т.И. Бытование рекламных текстов в детской среде // Средства массовой информации в современном мире: Материалы международ, науч.-практ. конф. (Санкт-Петербург, 2003) / Под ред. В.И. Конькова. СПб., 2003. - С. 165-167.

141. Калужникова Т.И. Младенческие вокализации: у истоков музыкального интонирования // Муз. академия. 2004. - № 2. - С. 158-165.

142. Калужникова Т.И. Песенный фольклор в русской детской субкультуре Среднего Урала // Актуальные проблемы культурологии: Тезисы докл. III международ, науч. конф. (Екатеринбург, 1998) / Отв. ред. О.Л. Девятова. Екатеринбург, 1998. -С. 51-53.

143. Калужникова Т.И. Типы фонаций в звуковой деятельности современных российских детей // Фольклор: современность и традиция: Материалы Третьей международ. конф. памяти A.B. Рудневой (Москва, 2001) / Сост. H.H. Гилярова. М., 2004. -С. 77-94.

144. Капица О.И. Детский фольклор. Песни, потешки, дразнилки, сказки, игры. JL: «Прибой», 1928.-222 с.

145. Капица Ф.С., Колядич Т.М. Русский детский фольклор: Учеб. пособие. М.: «Флинта», 2002. - 320 с.

146. Кара-Мурза С. Манипуляция сознанием. -М.: «ЭКСМО-Пресс», 2002. 832 с.

147. Карасев JI.B. Мифология смеха // Вопросы философии. 1991. - № 7. - С. 68-86.

148. Квитка К Избранные труды: В 2 т. / Сост. и коммент. B.JI. Гошовского; Общ. ред. П.Г. Богатырева. М.: «Сов. композитор», 1971. - Т. 1. - 384 с.

149. Квитка К. Избранные труды: В 2 т. / Сост. и коммент. B.JI. Гошовского; Общ. ред. П.Г. Богатырева. М.: «Сов. композитор», 1973. - Т. 2. - 423 с.

150. Керлот Х.Э. Словарь символов. Пер. с испан. M.: «REFL-book», 1994. - 603 с.

151. Козлянинова И.П., Чарели Э.М. Тайны вашего голоса. Екатеринбург: «Диамант», 1992. - 320 с.

152. Кольцова М.М. Двигательная активность и развитие функций мозга ребенка. -М.: «Педагогика», 1973. 144 с.

153. Кон И.С. К проблеме возрастного символизма // Сов. этнография. 1981. -№ 6. - С. 98-106.

154. Кон И.С. Ребенок и общество. М.: «Наука», 1988. - 270 с.

155. Кон И.С. Этнография детства (Проблемы методологии) // Сов. этнография. -1981.-№5.-С. 3-14.

156. Кондратьева Ü.M., Мазепус В.В., Сыченко Г.Б. К теории интонационных культур: интонационная культура теленгитов // Вопросы музыкознания: Сб. ст. / Ред.-сост. Б.А. Шиндин. Новосибирск, 1999. - С. 212-225.

157. Константинов А.И., Мовчан В.Н. Звуки в жизни зверей. JL: Изд-во ЛГУ, 1985. - (Сер. «Жизнь наших птиц и зверей». - Вып. 7). - 303 с.

158. Коробова А.Г. О функционировании отображенных жанров в симфониях советских композиторов: Дис. . канд. искусствовед. Вильнюс, 1985. - 179 с.

159. Коробова А.Г. Теория жанров как новая отрасль музыкознания XX века // Культура XX века: Материалы регион, науч.-практ. конф. (Екатеринбург, 2002) / Ред.-сост. М.В. Городилова, А.Г. Коробова, В.И. Немковская. Екатеринбург, 2003. -С. 42-54.

160. Короленко В.Г. Повести и рассказы. М.: «Московский рабочий», 1953. - 544 с.

161. Костюхин Е. Детские считалки вчера и сегодня // Искусство устной традиции. Историческая морфология: Сб. ст., посвящ. 60-летию И.И. Земцовского / Отв. ред. и сост. Н. Альмеева. СПб., 2002. - С. 264-273.

162. Крейдлин Г.Е. Невербальная семиотика: Язык тела и естественный язык. М.: «Новое лит. обозрение», 2002. - 592 с.

163. Кристева Ю. Ребенок с невысказанным смыслом. Воображаемое как граница между биологией и языком // Интенциональность и текстуальность. Философская мысль Франции XX века: Сб. переводов. Томск, 1998. - С. 288-291.

164. Кулагина И.Ю. Возрастная психология. Развитие ребенка от рождения до 17 лет. М.: Изд-во УРАО, 1998. - 176 с.

165. Культурология. XX век: Словарь. СПб.: «Университет, книга», 1997. - (Сер. «Культурология. XX век»). - 640 с.

166. Ладыгина-Коте H.H. Предпосылки человеческого мышления (подражательное конструирование обезьяной и детьми). М.: «Наука», 1965. - 110 с.

167. Лангмейер Й., Матейчек 3. Психическая депривация в детском возрасте. Пер. с чешек. Прага: Мед. изд-во «Авиценум», 1984. - 334 с.

168. Лебединская К.С., Никольская О.С. Диагностика раннего детского аутизма. М.: «Просвещение», 1991. - 96 с.

169. Леей В. Вопросы психобиологии музыки // Сов. музыка. 1966. - № 8. -С. 39-43.

170. Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. Пер. с франц. -М.: «Педагогика-Пресс», 1994. (Сер. «Психология: Классические труды»). - 608 с.

171. Леви-Строс К. Мифологики: В 4 т. Пер. с франц. СПб.: «Университет, книга», 1999. - Т. 1 : Сырое и приготовленное. - 406 с.

172. Леви-Строс К. Путь масок. Пер. с франц.- М.: «Республика», 2000. (Сер. «Мыслители XX века»). - 499 с.

173. Леви-Строс К. Структурная антропология. Пер. с франц. М.: «Наука», 1985. -535 с.

174. Левинтон Г.А. Мужской и женский текст в свадебном обряде (свадьба как диалог) // Этнические стереотипы мужского и женского поведения: Сб. ст. / Отв. ред. А.К. Байбурин, И.С. Кон. СПб., 1991. - С. 210-234.

175. Леонтьев А.Н. Избранные психологические произведения: В 2 т. М.: «Педагогика», 1983. -TL- 392 с.

176. Леонтьев А.Н. Избранные психологические произведения: В 2 т. М.: «Педагогика», 1983.-Т. И.-318 с.

177. Литвин Э.С. Песенные жанры русского детского фольклора // Сов. этнография. 1972. -№ 1.-С. 58-67.

178. Лихачев Д.С., Панченко A.M., Понырко Н.В. Смех в Древней Руси. Л.: «Наука», 1984.-295 с.

179. Лобанов М.А. Лесные кличи: Вокальные мелодии-сигналы на Северо-Западе России. СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 1997. - 232 с.

180. Лобкова Г. Древности Псковской земли. Жатвенная обрядность СПб.: «Дмитрий Буланин», 2000. - 224 с.

181. Лобок A.M. Антропология мифа. Екатеринбург: «Банк культурной информации», 1997. - 688 с.

182. Лойтер С.М. Русский детский фольклор и детская мифология: Исследование и тексты. Петрозаводск: Изд-во Карел, гос. пед. ун-та, 2001. - 296 с.

183. Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. М.: Изд-во полит, литературы, 1991.-525 с.

184. Лотман Ю.М. Анализ поэтического текста. Структура стиха. Л.: «Просвещение», 1972. - 271 с.

185. Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. Таллинн: «Александра», 1992. - Т. 1: Статьи по семиотике и типологии культуры. - 479 с.

186. Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. Таллинн: «Александра», 1993. - Т. 3: Статьи по истории русской литературы. Теория и семиотика других искусств. Механизмы культуры. Мелкие заметки. - 480 с.

187. Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М.: «Искусство», 1970. -384 с.

188. Мазель Л. Музыкознание и достижения других наук // Сов. музыка. 1974. -№ 4. - С. 24-35.

189. Мазель Л. О природе и средствах музыки: Теоретический очерк. М.: «Музыка», 1983. - 72 с.

190. Мазепус B.B. Артикуляционная классификация и принципы нотации тембров музыкального фольклора // Фольклор. Комплексная текстология. 1998: Сб. ст. / Сост. и отв. ред. В.М. Гацак. М., 1998. - С. 24-51.

191. Маковский М.М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках. Образ мира и миры образов. М.: «ВЛАДОС», 1996. - 416 с.

192. Максимов C.B. Нечистая, неведомая и крестная сила. СПб.: ТОО «Полисет», 1994. - 446 с.

193. Мартынова А.Н. Отражение действительности в крестьянской колыбельной песне // Русский фольклор. Л., 1975. - T. XV. - С. 143-155.

194. Марютина Т.М., Ермолаев О.Ю. Введение в психофизиологию: Учеб. пособие. -М.: Изд-во Моск. психолого-социального ин-та; «Флинта», 1997.-240 с.

195. Матанцева О.О. Реализация инициальной функции в святочном обрядовом театре // Фольклорный текст-98: Сб. материалов регион, науч. конф. к 70-летию И.В. Зырянова (Пермь, 1998) / Науч. ред. И.А. Подюков. Пермь, 1998. - С. 26-29.

196. Медушевский В. Интонационная теория в исторической перспективе // Сов. музыка. -1985. № 7. - С. 66-70.

197. Медушевский В. Интонационная форма музыки. М.: «Композитор», 1993. -266 с.

198. Медушевский В. О закономерностях и средствах художественного воздействия музыки. М.: «Музыка», 1976. - 254 с.

199. Мейлах Б. Комплексное изучение художественного творчества и музыковедение // Сов. музыка. 1973. - № 1. - С. 51-58.

200. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М.: «Восточная литература»; Школа «Языки русской культуры», 1995.-408 с.

201. Мельников М.Н. Русский детский фольклор: Учеб. пособие. М.: «Просвещение», 1987. - 240 с.

202. Менчинская H.A. Дневник о развитии ребенка (от рождения до 8 лет). М.; Л.: Изд-во Акад. пед. наук РСФСР, 1948. - 192 с.

203. Мехнецов A.M. Фольклорный текст в структуре явлений народной традиционной культуры // Музыка устной традиции: Материалы 1-2 международ, науч. конф. памяти A.B. Рудневой (Москва. 1994; 1998) / Науч. ред. H.H. Гилярова. М., 1999. - Ч. 2. - С. 178-183.

204. Mud М. Культура и мир детства. М.: «Наука», 1988. - 429 с.

205. Миллер Дж. Магическое число семь плюс или минус два. О некоторых пределах нашей способности перерабатывать информацию // Инженерная психология: Сб. ст. Пер. с англ. / Под ред. Д.Ю. Панова и В.П. Зинченко. М., 1964. - С. 192-225.

206. Мир детства и традиционная культура: Материалы III Виноградовских чтений (Москва, 1990) / Сост. В.М. Григорьев, М.А. Мухлынин / ВНМЦНТ и КПР. М., 1990.-176 с.

207. Мир детства и традиционная культура: Сб. науч. тр. и материалов / Сост. С.Г. Айвазян / Гос. респ. центр рус. фольк. М., 1995. - 190 с.

208. Мир детства и традиционная культура: Сб. науч. тр. и материалов / Сост. И.Е. Герасимова / Гос. респ. центр рус. фольк. М., 1996. - Вып. 2. - 176 с.

209. Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 т. М.: «Сов. энциклопедия», 1987. -Т. 1.-671 с.

210. Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 т. М.: «Сов. энциклопедия», 1988. -Т. 2.-719 с.

211. Можаева Е. Звучащие игрушки // Дошкольное воспитание. 1965. - № 9. -С. 96-98.

212. Мокшанцев Р.И. Психология рекламы: Учеб. пособие. М.: «ИНФРА-М»; Новосибирск: «Сибирское соглашение», 2000. - 230 с.

213. Морозов В.П. Биофизические основы вокальной речи. Л.: «Наука», 1977. -232 с.

214. Морозов В. Занимательная биоакустика: Рассказы о языке эмоций в мире животных и человека. М.: «Знание», 1983. - 184 с.

215. Морозов В.П. Развитие физических свойств детского голоса // От простого к сложному. Элементы развития высшей нервной деятельности ребенка. Экспериментальные исследования: Сб. ст. / Отв. ред. и автор предисл. Н.И. Касаткин. М.; Л., 1964.-С. 97-106.

216. Морозов И.А. Женитьба добра молодца. М.: «Лабиринт», 1998. - 352 с.

217. Москва и «московский текст» русской культуры: Сб. ст. / Отв. ред. Г.С. Кнабе / Рос. гос. гуманитар, ун-т М., 1998. - 228 с.

218. Мудрость народная. Жизнь человека в русском фольклоре: Младенчество. Детство / Сост., вступ. ст., коммент. В.П. Аникина; Под ред. В.П. Аникина, В.Е. Гусева, Н.И. Толстого. М.: «Худож. лит.», 1991. - Вып. 1. - 589 с.

219. Мудрость народная. Жизнь человека в русском фольклоре: Детство. Отрочество / Сост., вступ. ст., коммент. В.П. Аникина; Под ред. В.П. Аникина, В.Е. Гусева, Н.И. Толстого. М.: «Худож. лит.», 1994. - Вып. 2. - 525 с.

220. Музыка и незвучащее: Сб. науч. тр. / Отв. ред. Е.В. Пермяков. М.: «Наука», 2000. - 327 с.

221. Музыкальная коммуникация: Сб. науч. тр. / Ред.-сост. J1.H. Березовчук / Рос. ин-т истории искусств СПб., 1996. - (Сер. «Проблемы музыкознания». - Вып. 8). -275 с.

222. Музыкальная культура Сибири: В 3 т. / Новосиб. гос. консерватория. Новосибирск: 1997. - Т. 1. Традиционная музыкальная культура народов Сибири. - Кн. 1. Традиционная культура коренных народов Сибири. - 157 с.

223. Музыкант B.JI. Теория и практика современной рекламы. М.: «Евразийский регион», 1998. - Т. 1. - 400 с.

224. Мухина B.C. Близнецы. М.: «Просвещение», 1969. - 416 с.

225. Мыльников A.C. Язык культуры и вопросы изучения этнической специфики средств знаковой коммуникации // Этнографическое изучение знаковых средств культуры: Сб. ст. / Отв. ред. A.C. Мыльников. JL, 1989. - С. 7-37.

226. Назайкинский Е. Звуковой мир музыки. М.: «Музыка», 1988. - 254 с.

227. Назайкинский Е.В. Логика музыкальной композиции. М.: «Музыка», 1982. -319 с.

228. Назайкинский Е. Музыка и экология // Муз. академия. 1995. - № 1. - С. 8-18.

229. Назайкинский Е. О психологии музыкального восприятия. М.: «Музыка», 1972. -383 с.

230. Назайкинский Е., Рагс Ю. Восприятие музыкальных тембров и значение отдельных гармоник звука // Применение акустических методов исследования в музыкознании: Сб. ст. / Под ред. С.С. Скребкова. М., 1964. - С. 79-100.

231. Назина И.Д. Традиционная народно-инструментальная музыка Беларуси: Науч. докл. . д-ра искусствовед. М., 1998.-57 с.

232. Народная педагогика воспитания детей, подростков и молодежи: Материалы УП Виноградовских чтений (Екатеринбург, 1993): В 2 ч. / Редкол.: А.И. Прокопенко, В.В. Ягодин / Урал. гос. пед. ин-т. Екатеринбург, 1993. - Ч. 1. - 280 с.

233. Науменко Г.М. Фольклорная азбука: Учеб. пособие для начальной школы. М.: «Академия», 1996. - 136 с.

234. Науменко Г.М. Этнография детства: Сб. фольк. и этногр. материалов. М.: «Беловодье», 1998.-390 с.

235. Некрылова А.Ф. Выкрики бродячих торговцев и ремесленников (Россия, XVIII -начало XX в.) // Зрелищно-игровые формы народной культуры: Сб. науч. ст. ЛГИТМиК / Отв. ред. и сост. Л.М. Ивлева. Л., 1990. - С. 90-102.

236. Никифоров A.JJ. Деятельность, поведение, творчество // Деятельность: теории, методология, проблемы: Сб. ст. / Сост. И.Т. Касавин. М., 1990. - С. 52-69.

237. Николаева Т.М. Лингвистика текста: Современное состояние и перспективы // Новое в зарубежной лингвистике: Сб. ст. (переводы) / Сост., общ. ред. и вступ. ст. Т.М. Николаевой. М., 1978. - Вып. VIII. - С. 5-39.

238. Новейший философский словарь / Сост. и глав. науч. ред. A.A. Грицанов.

239. Минск: «Книжный Дом», 2002. (Сер. «Мир энциклопедий»). - 1280 с.i

240. Новоселова СЛ. Генетически ранние формы мышления: Учеб. пособие. М.: Изд-во Моск. психолого-социального ин-та; Воронеж: НПО-«МОДЭК», 2003. - (Сер. «Библиотека психолога»). - 320 с.

241. Обухова Л.Ф. Концепция Жана Пиаже: за и против. М.: Изд-во МГУ, 1981.191 с.

242. Общая психология / Под ред. А.В.Петровского. М.: «Просвещение», 1976. -479 с.

243. О детском голосе: Сб. ст. / Под ред. Н.Д. Орловой. М.: «Просвещение», 1966. -55 с.

244. Орлова Е.М. Интонационная теория Асафьева как учение о специфике музыкального мышления. М.: «Музыка», 1984. - 302 с.

245. Орлова Э.А. Современная городская культура и человек. М.: «Наука», 1987.192 с.

246. Основы морфологии и физиологии организма детей и подростков / A.A. Марко-сян, Е.А. Клебанова, J1.K. Семенова и др.; Под ред. A.A. Маркосяна. М.: «Медицина», 1969. - 575 с.

247. Осорина М.В. О некоторых традиционных формах коммуникативного поведения детей // Этнические стереотипы поведения: Сб. ст. / Под ред. А.К. Байбурина. -Л., 1985. С. 47-64.

248. Осорина М.В. Секретный мир детей в пространстве мира взрослых. СПб.: «Питер», 1999. - (Сер. «Мастера психологии»). - 288 с.

249. Осорина М.В. Современный детский фольклор как предмет междисциплинарных исследований (к проблеме этнографии детства) // Сов. этнография. 1983. - № 3. -С. 34-45.

250. Павлов И.П. Мозг и психика: Избр. психолог, тр. / Под ред. М.Г. Ярошевского. -М.: «Ин-т практической психологии»; Воронеж: НПО «Модек», 1996. 320 с.

251. Панов E.H. Механизмы коммуникации у птиц. М.: «Наука», 1978. - 306 с.

252. Пашша O.A. Структурно-типологические исследования в советской музыкальной фольклористике // Музыкальная фольклористика: проблемы истории и методологии: Сб. ст. / Ред.-сост. Э.Е. Алексеев, Л.И. Левин. М., 1990. - С. 101-116.

253. Первые песни вождю: Сб. стихов / Сост. Е. Тубинская; Под ред. А. Безымен-ского и А. Жарова. М.: «Новая Москва», 1926. - 263 с.

254. Пиаже Ж. Избранные психологические труды. Пер. с англ. и франц. / Вступ. ст. В.А. Лекторского, В.Н. Садовского, Э.Г. Юдина. М.: «Международ, пед. академия», 1994. - 680 с.

255. Пиаже Ж. Речь и мышление ребенка. Пер. с франц. М.: «Педагогика-Пресс», 1994. - (Сер. «Психология: Классические труды»). - 527 с.

256. Покровский Е.А. Детские игры, преимущественно русские. СПб.: «Фирма ЛАНС», 1994.-387 с.

257. Проблемы генезиса и специфики ранних форм музыкальной культуры: Тезисы докл. Всесоюз. науч. конф. (Дилижан, 1986) / Ин-т искусств АН Арм. ССР. Ереван, 1986.-76 с.

258. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. Л: Изд-во ЛГУ, 1986. -365 с.

259. Пропп В.Я. Морфология сказки. Л.: «Academia», 1928. - 152 с.

260. Пропп В.Я. Поэтика фольклора: Собр. тр. / Сост., предисл. и коммент. А.Н. Мар-тыновой.-М.: «Лабиринт», 1998.-351 с.

261. Пропп В.Я. Проблемы комизма и смеха. СПб.: «Алетейя», 1997. - 287 с.

262. Пропп В.Я. Русские аграрные праздники. СПб.: «Азбука»; «Терра», 1995. -176 с.

263. Психология: Словарь. М.: Политиздат, 1990. - 494 с.

264. Психология детей с нарушениями и отклонениями психического развития: Хрестоматия / Сост. и общ. ред. В.М. Астанова, Ю.В. Микадзе. СПб.: «Питер», 2002. -384 с.

265. Психология эмоций: Тексты / Ред. В.К. Вилюнас, Ю.Б. Гиппенрейтер. М.: Изд-во МГУ, 1984.-288 с.

266. Путилов Б.Н. Миф обряд - песня Новой Гвинеи. - М.: «Наука», 1980. - 383 с.

267. Пятигорский A.M. Некоторые общие замечания относительно рассмотрения текста как разновидности сигнала // Структурно-типологические исследования: Сб. ст. / Отв. ред. Т.Н.Молошная. М., 1962. - С. 144-154.

268. Развитие восприятия в раннем и дошкольном детстве: Сб. ст. / Под ред. A.B. Запорожца и М.И. Лисиной. М.: «Просвещение», 1966. - 302 с.

269. Развитие детского голоса: Материалы Всерос. науч. конф. по вопросам вокально-хорового воспитания детей, подростков и молодежи (Москва, 1961) / Под ред. В.Н. Шацкой. М.: Изд-во Акад. пед. наук РСФСР, 1963. - 344 с.

270. Речь. Артикуляция и восприятие / Л.А. Чистович, В.А. Кожевников, В.В. Алякринский, Л.В. Бондарко и др. М.; Л.: «Наука», 1965. - 241 с.

271. Речь, эмоции и личность: Материалы и сообщ. Всесоюз. симпозиума (Ленинград, 1978) / Науч. ред. В.И. Галунов.- Л.: Изд-во АН СССР, 1978. 197 с.

272. Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира / Б.А. Серебренников, Е.С. Кубрякова, В.И. Постовалова и др. -М.: «Наука», 1988. 216 с.

273. Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии: В 2 т. М.: «Педагогика», 1989. -Т. 1. -485 с.

274. Рубинштейн C.JI. Основы общей психологии: В 2 т. М.: «Педагогика», 1989. -Т. 2. - 322 с.

275. Рубцов Ф. Статьи по музыкальному фольклору. JI.: «Советский композитор», 1973.-221 с.

276. Рузин И.Г. Природные звуки в семантике языка (Когнитивные стратегии именования) // Вопросы языкознания. 1993. -№ 6. - С. 17-27.

277. Румянцев С.Ю. Книга тишины. Звуковой образ города. СПб.: «Дмитрий Була-нин», 2003. - 246 с.

278. Русский школьный фольклор. От «вызываний» Пиковой дамы до семейных рассказов / Сост. А.Ф.Белоусов. М.: «Ладомир»; ООО «Изд-во ACT-ЛТД», 1998. -(Сер. «Русская потаенная литература»). - 744 с.

279. Русское народное поэтическое творчество: Учебник для студ. пед. ин-тов / М.А. Вавилова, В.А. Василенко, Б.А. Рыбаков, A.M. Новикова и др.; Под ред. A.M. Новиковой. М.: «Высшая школа», 1986. - 400 с.

280. Ручьевская Е. Интонационный кризис и проблема переинтонирования // Сов. музыка. -1975. № 5. - С. 129-134.

281. Семиотика: Антология / Сост. и ввод. ст. Ю.С. Степанова. М.: «Академ, проект»; Екатеринбург: «Деловая книга», 2001. - 702 с.

282. Симонов П.В. Эмоциональный мозг. М.: «Наука», 1981. - 215 с.

283. Системный анализ и научное знание: Сб. ст. / Отв. ред. и автор предисл. Д.П. Горский. М.: «Наука», 1978. - 246 с.

284. Скребков С. Художественные принципы музыкальных стилей. М.: «Музыка», 1973.-448 с.

285. Славянская мифология: Энциклопедический словарь. М.: «Эллис Лак», 1995. -416 с.

286. Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики. Пер. с франц. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 1999. - 426 с.

287. Софронова JI.A. О мифопоэтическом значении оппозиции человек/не-человек // Сб. ст. Ин-та славяноведения РАН / Ред. J1.A. Софронова, J1.H. Титова. М., 2000. -С. 9-32.

288. Сохор А.Н. Теория музыкальных жанров: Задачи и перспективы // Теоретические проблемы музыкальных форм и жанров: Сб. ст. / Сост. Л.Г. Раппопорт; Общ. ред. А.Н. Сохора, Ю.Н. Холопова. М., 1971. - С. 292-309.

289. Спенсер Г. Теория слез и смеха // Соч. Герберта Спенсера: В 7 т. / Под общ. ред. H.A. Рубакина. СПб., 1900. - Т. VII. - С. 154-157.

290. Стеблин-Каменский М.И. Миф. Л.: «Наука», 1976. - 104 с.

291. Стулова Г.П. Развитие детского голоса в процессе обучения пению. М.: «Прометей», 1992. - 270 с.

292. Субботский Е.В. Ребенок объясняет мир. М.: «Знание», 1985. - 80 с.

293. Супрун А.Е. Лекции по теории речевой деятельности: Пособие для студ. филол. фак-тов вузов / Белорус. Фонд Сороса. Минск, 1996. - 287 с.

294. Тавлай Г. Белорусские крестинные напевы (опыт гомологической типологиза-ции) // Искусство устной традиции. Историческая морфология: Сб. ст., посвящ. 60-летию И.И. Земцовского / Отв. ред. и сост. Н. Альмеева. СПб., 2002. - С. 64-131.

295. Тайлор Э.Б. Первобытная культура. Пер. с англ. М.: Изд-во полит, лит., 1989. -573 с.

296. Тарасова К.В. Онтогенез музыкальных способностей: (Педагогическая наука -реформе школы). -М.: «Педагогика», 1988. 173 с.

297. Текст как отображение картины мира: Сб. науч. тр. Моск. гос. ин-та иностр. яз. им. Мориса Тореза / Отв. ред. И.Г.Леонтьева. М., 1989.-Вып. 341.- 136 с.

298. Текст как явление культуры / Г.А. Антипов, O.A. Донских, И.Ю. Марковина, Ю.А. Сорокин. Новосибирск: «Наука», 1989. - 194 с.

299. Теплое Б.М. Избранные труды: В 2 т. М.: «Педагогика», 1985. - Т. 1. - 328 с.

300. Толстой H.H., Толстая С.М. О вторичной функции обрядового символа (на материале славянской народной традиции) // Историко-этнографические исследованияпо фольклору: Сб. ст. памяти С.А. Токарева / Сост. В.Я. Петрухин. М., 1994. -С. 238-255.

301. Топорков А.Л. «Перепекание» детей в ритуалах и сказках восточных славян // Фольклор и этнографическая действительность: Сб. ст. к 70-летию Б.Н. Путилова / Отв. ред. А.К. Байбурин. СПб., 1992. - С. 114-118.

302. Топорков А.Л. Символика и ритуальные функции предметов материальной культуры // Этнографическое изучение знаковых средств культуры: Сб. ст. / Отв. ред. A.C. Мыльников. Л., 1989. - С. 89-121.

303. Топоров В.Н. Из наблюдений над загадкой // Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Загадка как текст. 1 / Отв. ред. Т.М. Николаева. М., 1994.-С. 10-117.

304. Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэти-ческого. М.: «Прогресс. Культура», 1994. - 621 с.

305. Топоров В.Н. О ритуале. Введение в проблематику // Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятниках: Сб. ст. / Сост. Л.Ш. Рожанский; Отв. ред. Е.С. Новик. М., 1988. - С. 7-60.

306. Топоров В.Н. Первобытные представления о мире (общий взгляд) // Очерки истории естественнонаучных знаний в древности: Сб. ст. / Отв. ред. А.Н. Шамин. М., 1982. - С. 8^10.

307. Топоров В.Н. Петербургский текст русской литературы: Избр. тр. СПб.: «Искусство-СПБ», 2003. - 616 с.

308. Торсуева И.Г. Интонация и смысл высказывания. М.: «Наука», 1979. - 111 с.

309. Традиционная культура и мир детства: Материалы X и XI Виноградовских чтений (Москва, 1996; Ульяновск, 1998): В 3 ч. / Отв. ред. М.П. Чередникова. Ульяновск: «Лаборатория культурологии», 1998. - Ч. 1: Тезисы - 108 с.

310. Традиционная культура и мир детства: Материалы X и XI Виноградовских чтений (Москва, 1996; Ульяновск, 1998): В 3 ч. / Отв. ред. М.П. Чередникова. Ульяновск: «Лаборатория культурологии», 1998. - Ч. II. - 132 с.

311. Традиционная культура и мир детства: Материалы X и XI Виноградовских чтений (Москва, 1996; Ульяновск, 1998): В 3 ч. / Отв. ред. М.П.Чередникова. Ульяновск: «Лаборатория культурологии», 1998. - Ч. III. - 100 с.

312. Традиционное воспитание детей у народов Сибири: Сб. ст. / Отв. ред. И.С. Кон, Ч.М. Таксами. Л.: «Наука», 1988. - 254 с.

313. Тэрнер В. Символ и ритуал. Пер. с англ. / Сост., вступ. ст. В.А.Бейлиса. М.: «Наука»; Глав. ред. восточ. лит., 1983. - 277 с.

314. Уемов А.И. Системный подход и общая теория систем. М.: «Мысль», 1978. -272 с.

315. Усачев А., Успенский Э. Жуткий детский фольклор. М.: «Росмэн», 1998. - 95 с.

316. Успенский Б.А. Избранные труды: В 2 т. М.: «Гнозис», 1994. - Т. 1. - 432 с.

317. Успенский Б.А. Избранные труды: В 2 т. М.: «Гнозис», 1994. - Т. 2. - 688 с.

318. Успенский Б.А. Семиотика искусства. М.: Школа «Языки русской культуры», 1995.-360 с.

319. Ухтомский A.A. Учение о доминанте // Избр. тр. / Под ред. Е.М. Крепса. Л., 1978.-С. 7-106.

320. Фант Г. Акустическая теория речеобразования. Пер. с англ. М.: «Наука», 1964.-284 с.

321. Фергюсон Ч. Автономная детская речь в шести языках. Пер. с англ. // Новое в лингвистике: Сб. тр. / Общ. ред. и вступ. ст. Н.С. Чемоданова. М., 1975. - Вып. VII. - С. 422-440.

322. Фигурин Н.Л., Денисова М.П. Этапы развития поведения детей в возрасте от рождения до одного года. М.: Медгиз, 1949. - 104 с.

323. Философский энциклопедический словарь. М.: «Сов. энциклопедия», 1983. -840 с.

324. Фойт В. Семиотика и фольклор // Семиотика и художественное творчество: Сб. ст. Ин-та мировой лит. им. А.М.Горького АН СССР, Венг. акад. наук, Ин-та литературовед. / Отв. ред. Ю.Я. Барабаш. М., 1977. - С. 171-192.

325. Фолсом Ф. Книга о языке. Пер. с англ. -М.: «Прогресс», 1974. 160 с.

326. Фольклор: проблемы сохранения, изучения и пропаганды: Тезисы докл. Всесо-юз. науч.-праю:. конф. (Москва, 1988): В 2 ч. / ГМПИ им. Гнесиных. М., 1988. -Ч. 1.-225 с.

327. Фрейд 3. Психология бессознательного: Сб. произведений. Пер. с нем. / Сост., ред., вступ. ст. М.Г. Ярошевского. М.: «Просвещение», 1990. - 448 с.

328. Фрейд 3. Страх. Пер. с нем. М.: «Современные проблемы», 1927. - 104 с.

329. Фрейд А., Фрейд 3. Детская сексуальность и психоанализ детских неврозов. Пер. с нем. СПб.: Изд-во Вост.-Европ. Ин-та Психоанализа, 1997. - 387 с.

330. Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. М.: «Наука», 1978. - 605 с.

331. Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. Период античной литературы. JL: Гослитиздат, 1936. - 454 с.

332. Фрейденберг О.М. Происхождение пародии // Учен. зап. Тарт. гос. ун-та. Вып. 308: Труды по знаковым системам (Сб. науч. ст. в честь М.М.Бахтина / К 75-летию со дня рождения). - Тарту, 1973. - Т. 6. - С. 490-497.

333. Фрэзер Д.Д. Золотая ветвь: Исследование магии и религии. Пер. с англ. М.: Изд-во полит, лит., 1984. - 703 с.

334. Харлап М.Г. Народно-русская музыкальная система и проблема происхождения музыки // Ранние формы искусства: Сб. ст. / Сост. С.Ю. Неклюдов; Отв. ред. Е.М. Мелетинский. М., 1972. - С. 221-273.

335. Харлап М. Ритм и метр в музыке устной традиции. М.: «Музыка», 1986.-104 с.

336. Харузина В. Об участии детей в религиозно-обрядовой жизни // Этногр. обозрение. 1911. -№ 1-2. - С. 1-78.

337. Хаустова И. Йодль как жанр швейцарской народной музыки // Традиционное искусство и человек: Тезисы докл. XIX науч. конф. молодых фольклористов памяти А.А.Горковенко (Саню>Петербург, 1997) / Отв. ред. и сост. М.И. Родителева. СПб., 1997. - С. 73-74.

338. Хейзинга Й. Homo ludens. Пер. с нидерланд. М.: «Прогресс», 1992. - 464 с.

339. Хеллъбрюгге Т., Дёринг Г. Ребенок от 0 до 6. Сокр. пер. с нем. М.: СП «Интерэксперт»: Экономика, 1992. - 318 с.

340. Холопов Ю.Н. Лад // Муз. энциклопедия: В 6 т. М., 1976. - Т. 3. - Кол. 130-143.

341. Холопов Ю. Гармония: Теоретический курс. М.: «Музыка», 1988. - 511 с.

342. Художественная жизнь современного общества. Субкультуры и этносы в художественной жизни / Отв. ред. К.Б. Соколов. СПб: «Дмитрий Буланин», 1996. - Т. 1. -237 с.

343. Цветаева М. Мать и музыка // Соч.: В 2 т. М., 1980. - Т. 1: Проза. - С. 94-126.

344. Цеплитис JI.K. Анализ речевой интонации. Рига: «Зинатне», 1974. - 272 с.

345. Цуккерман В.А. Ладовый ритм // Муз. энциклопедия: В 6 т. М., 1976. - Т. 3. -Кол. 143-146.

346. Чекановска А. Музыкальная этнография: Методология и методика. Пер. с польск. -М.: «Сов. композитор», 1983. 190 с.

347. Чередникова M.U. Современная русская детская мифология в контексте фактов традиционной культуры и детской психологии. Ульяновск: «Лаборатория культурологии», 1995. - 256 с.

348. Чередниченко Т. Современная марксистско-ленинская эстетика музыкального искусства: Проблемы и перспективы развития. М.: «Сов. композитор», 1988. -320 с.

349. ЪИ.Черемисина-Еникополова Н.В. Законы и правила русской интонации: Учеб. пособие. М.: «Флинта»; «Наука», 1999. - 520 с.

350. Черниговская Т.В. В своем ли мы имени? // Чужое имя: Альманах «Канун» / Сост. В.Е. Багно, Т.А. Новичкова; Под общ. ред. Д.С. Лихачева. СПб., 2001. -Вып. 6. - С. 247-260.

351. Чеснов Я.В. Шаг Матрейи: некоторые аспекты изучения кинесики // Этнографическое изучение знаковых средств культуры: Сб. ст. / Отв. ред. A.C. Мыльников. Л., 1989.-С. 122-138.

352. Чуковский К.И. От двух до пяти. М.: «Педагогика», 1990. - 464 с.

353. Шаймухаметова JT.H. Мигрирующая интонационная формула и семантический контекст музыкальной темы / Гос. ин-т искусствознания. М., 1999. - 311 с.

354. Швачкин Н.Х. Психологический анализ ранних суждений ребенка // Изв. Акад. пед. наук РСФСР. Вып. 54. - С. 111-135.

355. Швачкин Н.Х. Экспериментальное изучение ранних обобщений ребенка // Изв. Акад. пед. наук РСФСР. Вып. 54. - С. 83-110.

356. Швырев B.C. Проблемы разработки понятия деятельности как философской категории // Деятельность: теории, методология, проблемы: Сб. ст. / Сост. И.Т.Касавин. М., 1990. - С. 9-20.

357. Шейкин Ю.И. Допесенное и песенное в фольклоре удэ // Народная песня. Проблемы изучения: Сб. науч. тр. ЛГИТМиК / Сост. и отв. ред. И.И. Земцовский. Л., 1983. - С. 79-93.

358. Шейкин Ю.И., Цеханский В.М., Мазепус В.В. Интонационная культура этноса (опыт системного рассмотрения) // Культура народностей Севера: традиции и современность: Сб. ст. / Отв. ред. В.И. Бойко. Новосибирск, 1986. - С. 235-247.

359. Шляхова С.С. Аномальные языковые формы в разных фольклорных жанрах // Фольклорный текст-98: Сб. докл. науч. конф. к 70-летию И.В. Зырянова (Пермь, 1998) / Под ред. И.А. Подюкова. Пермь, 1998. - С. 105-116.

360. Шовен Р. Поведение животных. Пер. с франц. / Под ред. и с предисл. Л .В .Кру шинского. М.: «Мир», 1972. - 487 с.

361. ЩербаЛ.В. Фонетика французского языка. Очерк французского произношения в сравнении с русским: Учеб. пособие. М.: «Высшая школа», 1963. - 309 с.

362. Эвальд З.В. Социальное переосмысление жнивных песен белорусского Полесья // З.В. Эвальд. Песни белорусского Полесья / Сост. и текстолог, подготовка к печ. З.Я. Можейко; Под ред. Е.В. Гиппиуса. М., 1979. - С. 15-32.

363. Элиаде М. Аспекты мифа. Пер. с франц. М.: «Ивест-ППП», 1995. - 239 с.

364. Эльконин Д.Б. К проблеме периодизации психического развития в детском возрасте // Вопросы психологии. -1971. № 4. - С. 6-20.

365. Эльконин Д.Б. Психология игры. М.: «Педагогика», 1978. - 304 с.

366. Эриксон Э. Детство и общество. СПб.: «Ленато»; «ACT»; «Университет, книга», 1996. - 592 с.

367. Этнокультурное образование на Урале: теория, методология, региональный опыт: Материалы регион, науч.-практ. конф. (Екатеринбург, 1996) / Ред.-сост. Т.Н. Калужникова, Н.П. Лабзенко. Екатеринбург: «Банк культурной информации», 1998. -120 с.

368. Юдин Э.Г. Системный подход и принцип деятельности: Методологические проблемы современной науки. М.: «Наука», 1978. - 391 с.

369. ЮнгК.-Г. Архетип и символ. Пер. с нем. М.: «Renaissanse», 1991. - 299 с.

370. ЮнгК.-Г. Конфликты детской души: Собр. соч. Пер. с нем.- М.: «Канон», 1995. -336 с.

371. Юнг К.-Г. О современных мифах. Пер. с нем. М.: «Практика», 1994. - 252 с.

372. Юнг К.-Г. Психология бессознательного. Пер. с нем. М.: «Канон», 1994. -320 с.

373. Юнг К-Г. Психология и поэтическое творчество. К пониманию психологии архетипа младенца. Пер. с нем. и примеч. С.С. Аверинцева // Самосознание европейской культуры XX века: Сб. тр. / Сост. P.A. Гальцева. М., 1991. - С. 103-129.

374. Юнг К.-Г., Нойманн Э. Психоанализ и искусство. Пер. с англ. М.: «REFL-book»; «ВАКЛЕР», 1996. - 304 с.

375. Яворский Б. Заметки о творческом мышлении русских композиторов от Глинки до Скрябина (1825-1915) // Избр. тр.: В 2 т. М., 1987. - Т. II. - Ч. 1. - С. 41-235.

376. Якобсон Р. Избранные работы. Пер. с англ., нем., франц. / Сост. В.А. Звегинцев; Предисл. Вяч. Вс. Иванова. М.: «Прогресс», 1985. - 455 с.

377. Якобсон Р. К вопросу о зрительных и слуховых знаках // Семиотика и искусст-вометрия: Сб. переводов / Сост. и ред. Ю.М. Лотман, В.М. Петров. М., 1972. -С. 82-87.

378. Якобсон Р. Лингвистика и поэтика // Структурализм: «за» и «против»: Сб. ст. / Под ред. Е.Я. Басина и М.Я. Полякова. М., 1975. - С. 193-229.

379. Abraham О., Hornbostel E.M. Zur Psychologie der Tondistanz // Zeitschrift für Psychologie. 1926. - Bd. 29. - № 3-4. - S. 233-249.

380. Ackermann P. Musikalische Frühpädagogik. Neuere Konzepte des ersten musikalischen Lernens // Musika. Juli-August 1982. - № 4. Das Kind und seine Musik. -S. 322-326.

381. Bose F. Musikalische Völkerkunde Freiburg im Bresgau: «Atlantis», 1953. - 197 S.

382. Cordes I. Melodische Kontur und emotionaler Ausdruck in Wiegenlieder // Jahrbuch Musikpsychologie. 1966. - № 13. - S. 27-54.

383. GennepA. van. Die Übergangsriten (Les rites de passage). Frankfurt; N.Y.: «Campus Verlag», 1999. - 263 S.

384. Lach R. Vergleichende Musikwissenschaft, ihre Methode und Probleme // Sitzungsberichte der Philos.-histor. Klasse der Akademie der Wissenschaft in Wien. 1924. -Bd. 200. -Abh. 5. - 120 S.

385. Ringel R.L., Kluppel D.D. Neonatal Crying: A Normative Study // Folia Phoniatrica. -1984. Vol. 16. - P. 1-9.

386. Sachs K. Vergleichende Musikwissenschaft in ihren Grundzügen. Leipzig: Verlag von Quelle & Meyer, 1930. - 87 S.

387. Sedlackova E. Analyse acoustique de la voix de nouveaunes // Folia Phoniatrica. -1964. Vol. 16. - P. 44-58.

388. Shenßeld T., Trehub S.-E., Nakata T. Maternal singing modulates infant arousal I I Psychology of Music. 2003. Oct. - Vol. 31(4). - P. 365-375.

389. TafuriJ., Villa D. Musical elements in the vocalisations of infants aged 2-8 months // British Journal of Music Education. 2002. - Mar. - Vol. 19 (1). - P. 73-88.

390. Trehub S.-E. Musical predispositions in infancy I I The biological foundations of music: Annals of the New York Academy Sciences. N.Y. - 2001. - Vol. 930. - P. 1-16.

391. Trehub S.-E., Nakata T. Emotion and music in infancy // Musicae Scientiae. 20012002. Spec Issue. - 2001-2002. - P. 37-61.

392. Trehub S.-E., Unyk A.-M., Trainor K.-J. Adults identify infant-directed music across cultures I I Infant behavior and development. 1993. - Apr-June. - № 16 (2). -P. 193-211.

393. Wiora W. Älter als die Pentatonik // Studia memoriae Belae Bartök sacra. Budapest, 1957. - Ed. 2. - S. 185-208.1. Рисунки

394. Рис. 1. Фрагмент младенческой вокализации, записанной от десятимесячного мальчика, где представлен базовый сегмент крика с микровибрато в стационарном участке.

395. Рис. 2. Фрагмент той же вокализации, где фонация несколько «загрязнена» дыхательными шумами (дисфонацией).1. Оа