автореферат диссертации по социологии, специальность ВАК РФ 22.00.01
диссертация на тему: Анализ текстовых данных в социологии

Полный текст автореферата диссертации по теме "Анализ текстовых данных в социологии"

На правах рукописи

Троцук Ирина Владимировна

АНАЛИЗ ТЕКСТОВЫХ ДАННЫХ В СОЦИОЛОГИИ: ОСНОВАНИЯ СИСТЕМАТИЗАЦИИ КОНЦЕПТУАЛЬНЫХ МОДЕЛЕЙ, МЕТОДОЛОГИЧЕСКИХ ПРИНЦИПОВ И МЕТОДИЧЕСКИХ РЕШЕНИЙ

Специальность: 22.00.01 -теория, методология и история социологии

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора социологических наук

15 ЯНв 2015

Москва-2014

005557527

005557527

Работа выполнена на кафедре социологии факультета гуманитарных и социальных наук ФГАОУ ВО «Российский университет дружбы народов»

Научный консультант: доктор социологических наук, профессор, главный научный сотрудник ФГБУН «Институт социологии Российской академии наук» Татарова Гульсина Галеевна

Официальные оппоненты: доктор социологических наук, профессор

Девятко Инна Феликсовна НИУ «Высшая школа экономики», факультет социальных наук

доктор социологических наук, профессор Ильин Владимир Иванович Санкт-Петербургский государственный университет, факультет социологии

доктор социологических наук, профессор Кравченко Елена Ивановна ФГБОУ ВПО «Московский государственный лингвистический университет», Институт международных отношений и социально-политических наук

Ведущая организация: ФГБОУ ВПО «Московский государственный

институт международных отношений (университет) Министерства иностранных дел Российской Федерации»

Защита состоится «3» марта 2015 г. в 14:00 на заседании Диссертационного совета Д.212.203.31 в Российском университете дружбы народов по адресу: 117198, Москва, ул. Миклухо-Маклая, д. 10/2, ауд. 415.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке Российского университета дружбы народов по адресу: 117198, Москва, ул. Миклухо-Маклая, д. 6, а также на официальном сайте организации: http://dissovet.rudn.ru.

Автореферат разослан « 9 » декабря 2014 г.

Ученый секретарь Диссертационного совета доктор социологических наук

Бронзино Любовь Юрьевна

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы диссертационного исследования

В последние десятилетия XX века в социально-гуманитарном знании произошло два новых «поворота»1. Во-первых, «визуальный поворот»2, убедивший представителей разных дисциплинарных направлений в необходимости изучения визуального как «маркера» и «симптома» устойчивых и только формирующихся социальных практик. Он не сводится лишь к пристальному вниманию к совокупности «эстетических и моральных проблем, возникающих в связи с вездесущностью фотографических изображений», а утверждает установление между человеком и миром отношений «хронического вуайеризма». Во-вторых, «нарративный поворот»3, зафиксировавший тенденцию универсализации нарративности как принципа, конституирующего индивидуальные и социальные практики: его лейтмотивом стало утверждение, что функционирование различных (а в радикальной трактовке всех) форм знания можно понять только через рассмотрение их повествовательной природы.

Нарративный и визуальный повороты дополнили и расширили сферу действия уже вполне институционализированного в рамках научного дискурса требования, провозглашенного «лингвистическим поворотом» - считать исследования в области социальных, политических, экономических, психологических и культурных проблем языковыми. Все социальные практики и события сотканы из текстов, создаются и структурируются разнообразными дискурсами в их сложных сочетаниях и взаимоотношениях, нередко на грани острых противостояний в борьбе за право единовластно «определять ситуацию», а потому «ученые не способны исключить текстуальный анализ из своей практики»4 и признают, что «реальность структурируется благодаря языку и структурируется в качестве реальности пространства/времени человеческой коммуникации»5.

' «Когда мы говорим о "повороте" ("лингвистическом повороте", "визуальном повороте", "антропологическом повороте" и пр.), то публично признаем, что по эпистемологическим причинам институциональная структура и интеллектуальные предпосылки взаимодействия различных академических дисциплин должны отныне и впредь стать совсем другими. И правда, мы больше любим говорить в наши дни о "поворотах", а не о "парадигмах"» (Гумбрехт X. У. Как «антропологический поворот» может затронуть гуманитарные науки? // НЛО. 2012. №114).

2 Следует дистанцировать визуальный поворот от «визуального анализа» как «комплекса методов и технологий визуализации информации, направленных на увеличение эффективности ее интерпретации пользователем. В отличие от традиционных подходов, использующих маловыразительное статичное одиночное изображение, методы визуального анализа ориентированы на обеспечение итеративного процесса создания, изучения и последующей модификации визуального представления сложных информационных объектов» (Акимова Г.П., Пашкина Е.В., Пашкин М.А., Соловьев A.B. Электронный архив или хранилище документов? // Труды ИСА РАН. 2012. Т.62. Вып.З. С.13).

3 Kreisworth М. Trusting the tale: The narrativist turn in the human scicnces // New Literary History. 1992. Vol.23. №3.

4 Уотсон P. Этнометодологический анализ текстов и чтения // Социологический журнал. 2006. №1/2. С.95.

s Гийому Ж. Лингвистическая история концептуальных словоупотреблений, проверенная на опыте лингвистических событий // История понятий, история дискурса, история менталитета. Сб. ст. под ред. Х.Э. Бедекера/ Пер. с нем. М., 2010. С.101.

Весьма ярко последствия лингвистического поворота проявились в исторической науке, причем в схожей с социологией форме. С одной стороны, с 1960-х годов осознание значимости языка оказало огромное влияние на исторический анализ, подвергнув решительным изменениям его методы и познавательные интересы и усилив роль изысканий, посвященных изменению смысла высказываний. Например, немецкая история понятий с методологической точки зрения фактически превратилась в социоисторический дискурсивный анализ, став противоположностью традиционной истории, ориентированной на фиксацию событий в хронологическом порядке, позитивно-антикварного историопи-сания и оторванной от социального и политического контекста истории идей, хотя эклектизм предлагаемых историей понятий методов навлек на нее немало критических замечаний. К сожалению, в социологии аналогичный «эклектизм» в концептуальных моделях и методах анализа текстового измерения социальности не стал предметом методологических дискуссий, несмотря на то, что сегодня мы исходим из убеждения, что практически любая известная в нашем обществе деятельность имеет текстуальные аспекты, помогающие нам в ней ориентироваться и придавать обстоятельствам и ситуациям смысл.

Обращение к текстовому измерению социальности повлекло за собой множество разнообразных последствий во всех областях общественной жизни, а не только в сфере научного теоретизирования и эмпирических исследований, хотя в последнем случае результаты признания конститутивной и конструкторской природы любых текстов в широком смысле слова проявились более явно, по крайней мере, в трех отношениях. Во-первых, нельзя не отметить феноменальной популярности понятий «текст», «нарратив» и «дискурс» при сохранении, а, возможно, даже при наращивании ими, благодаря поразительно широкомасштабному использованию, своей содержательной неоднозначности (хотя о денотативности речь никогда не шла), а также всеядности и неразборчивости в выборе означаемых и означающих.

Во-вторых, обострился целый ряд традиционных научных дискуссий, например, о применимости формализованных стандартизированных аналитических процедур к слабо- и неформализованным (текстовым) данным, о критериях выбора оптимальной аналитической «оптики», методологии и «риторики», о степени конвенциональное™ понятийно-категориального аппарата работы с текстовыми данными и интерпретации их значений. В частности, если мы признаем, что любая (устная или письменная, индивидуальная или коллективная) текстовая деятельность - это всегда цементирование некоего смыслового посыла намерениями коммуникативных субъектов, то возникают вопросы: насколько лингвистические конструкции вторичны и инструментальны относительно решаемых повседневными акторами коммуникативно-познавательных задач; насколько свободно эти конструкции могут варьировать сообразно данным задачам; каков их потенциал в закреплении одних интерпретационных клише и порождении все новых интерпретаций и т.д.

В-третьих, не вполне понятно, как соотносятся разные версии «текстового анализа», различающиеся тематическими приоритетами, методологическими предпочтениями и процедурно-техническими особенностями, сложившиеся в

разных дисциплинарных полях и отражающие их предметно-методические ориентации. Так, литературоведение стремится увидеть в текстах художественной литературы социально-симптоматичные, типические и только оформляющиеся черты социокультурной реальности конкретной исторической эпохи. Психолингвистику интересуют механизмы семантических изменений, которые обеспечивают возникновение новых объектов и их включение в заданный культурно-языковой контекст посредством метафоризации, экстралингвистические параметры текста, модели перехода от «поверхностной структуры» к «глубинной», факторы, направляющие понимание текста, коммуникативные затруднения и т.д. Социология видит в текстовых объектах прежде всего «маркеры» социальной принадлежности и идентификации их авторов, индикаторы взаимных ориентации участников реально протекающего или подразумеваемого (воображаемого или планируемого) коммуникативного взаимодействия и т.д.

В многоголосице современного «текстового анализа» в широком смысле этого слова оформилось три «лидера», судя по частоте упоминаний соответствующих словосочетаний в научной и публицистической литературе, - нарративный анализ, дискурсивные исследования и семиотика. Однако их однозначные определения (или попытки дать таковые) и четкие рекомендации относительно их предметного поля, областей применения и предполагаемых методических решений сложно обнаружить даже в прикладных исследовательских проектах с ярко выраженной социально-критической ориентацией. Одним из возможных решений в сложившейся ситуации могла бы стать попытка составить «тезаурус» социологически релевантного понятийно-категориального аппарата, основных подходов и конкретных методических решений «текстового анализа». Сразу следует оговориться, что словосочетание «текстовый анализ» используется в диссертации как неологизм для обозначения совокупности концептуальных моделей и методик анализа и интерпретации неформализованных данных, существующих в виде текстов в эмпирических социологических исследованиях. Введение данного понятия представляется необходимым, потому что выражение «текстуальный анализ», как правило, подчеркивает текстовое измерение социальных практик в фундаментальных теоретических проектах и не проблематизирует технико-процедурные моменты социологического анализа и вопросы достоверности и надежности данных; а понятие «текстовой анализ» считается одним из базовых элементов постмодернистской методологии и фактически фиксирует особенности ее теоретизирования, жестко отстаивающего нефинальность любого текстового смыслогенеза. Далее в диссертации понятие «текстовый анализ» будет использоваться без кавычек - как предлагаемое в качестве «зонтичного» обозначения всех концептуальных моделей и методик анализа и интерпретации текстовых (неформализованных) данных, полученных в эмпирических исследованиях (даже если изучению подвергаются отчетные аналитические материалы, обобщающие результаты исследовательских проектов, а не сами эмпирические данные в виде текстов)6. Соответственно, словосо-

6 В редких случаях понятие «текстовый анализ» в диссертации будет заменяться словосочетанием «работа с текстовыми данными»: признавая неудачность последней конструкции, мы все же иногда будем к ней прибегать, чтобы снизить частоту появления словоформ с корнем «анализ».

четание «текстовые (неформализованные) данные» является основным в диссертационном исследовании7.

Учитывая объемы, тематическую разрозненность, немаркированность методологических и методических оснований и приоритетов (в силу непроблема-тизации подобных вопросов) и междисциплинарный характер имеющейся научной и публицистической литературы, однозначно или с приемлемой натяжкой имеющей отношение к текстовому анализу, вряд ли задача составления «тезауруса» социологически релевантного понятийно-категориального аппарата, основных подходов и методических решений текстового анализа в принципе имеет смысл, не говоря уже о возможностях ее практической реализации даже в дисциплинарных границах социологической науки. Безусловно, концепты и конструкты социально-гуманитарного знания сегодня настолько часто «затираются» в повседневности и/или обрастают всевозможными коннотациями, что вне контекста науки мало что говорят содержательно, но это лишь подчеркивает необходимость их прояснения: по меньшей мере, внутридисци-плинарно их трактовки должны быть едиными и однозначными, а логика использования - понятной и очевидной. Поэтому более корректной представляется задача систематизации и структурирования поля текстового анализа посредством метатеоретизирования о концептуальных основаниях, методологических принципах и методических решениях тех социологически релевантных концептуальных моделей работы с текстовыми данными, которые стремятся к соблюдению (или имитации) правил (или терминологии) научного метода и отказываются идентифицировать себя в качестве оригинальных авторских подходов к «прочтению» специальным образом сконструированного, отобранного или стихийно сложившегося массива текстов любой «природы» (совершенно необязательно речь должна идти об устных высказываниях и/или их письменных эквивалентах - текстовому анализу в широком смысле этого слова и трактовки самого понятия «текст» можно подвергнуть и фотографические, и «вещные» объекты).

Под «метатеоретизированием» мы подразумеваем не «систематическое изучение фундаментальной структуры социологической теории» в целях более глубокого понимания предметных теорий, преодоления логических и концептуальных слабостей существующих теорий и построения сводной теоретической перспективы, а «рефлексивное исследование собственной дисциплины», поскольку социологи должны постоянно размышлять о своих действиях и порождаемых ими искажениях8. В диссертации предпринимается попытка мета-

' Мы сознательно дистанцируемся от набирающего сегодня популярность понятия «большие данные» (big data), связанного с разработкой «технологий, открывающих возможности работы с боль-

шими объемами данных» (ЧернякЛ. Большие Данные - новая теория и практика// Открытые системы. 2011. №10), и решением «новых задач, касающихся общественной безопасности, глобальных экономических моделей, неприкосновенности частной жизни, устоявшихся моральных правил, правовых отношений человека, бизнеса и государства» (Ыайер-Шенбергер В., Кукьер К. Большие данные. Революция, которая изменит то, как мы живем, работает и мыслим. М., 2013), в которых можно обнаружить социологические аналогии и применимость, но совершенно необязательно. 8 См.: РитцерДж. Современные социологические теории. СПб., 2002.

теоретического анализа9 многообразия «языков» и моделей изучения текстового измерения социальности, систематизации используемого в этих целях инструментария и методологических принципов для преодоления сложившихся в этой области очевидных проблем, препятствующих росту социологического знания. В частности, это отсутствие единого и единообразно теоретически и эмпирически трактуемого концептуального словаря и критериев корректной номинации аналитических подходов и выбора как общей модели социологической работы с текстовыми данными, так и конкретных методических решений внутри или для нее. Нередко эти проблемы предлагается преодолевать с помощью постмодернистского отказа от построения теорий и аналитических обобщений в пользу откровенно публицистических работ и самоценных авторских нарративов, что неприемлемо для социологии.

Степень научной разработанности проблемы

Следует признать, что в отечественной и зарубежной традиции крайне редко предпринимаются попытки систематизации методологических и процедурных особенностей разнообразных версий текстового анализа, прояснения критериев их номинации и взаимоотношений друг с другом. Подобная ситуация объясняется двумя принципиальными обстоятельствами: во-первых, непониманием (вернее нежеланием проводить соответствующую разъяснительную работу) большинством исследователей степени сконструированное™ используемых в рамках текстового анализа понятий, а потому таковые совершенно произвольно и некорректно «наклеиваются» и на объект, и на предмет изучения. Во-вторых, в современной социологии, особенно в отечественной традиции, отсутствуют методологические и методические дискуссии о «статусе», моделях и методических решениях текстового анализа, что можно считать своеобразным симптомом аномалии в структуре социологического знания, поскольку текстовый анализ в широком смысле этого слова стал феноменально популярен, причем и в эмпирических исследованиях.

Чтобы охарактеризовать общую логику и содержательные акценты артикуляции «проблемы текста» в социологически релевантном ключе, можно было бы попытаться обозначить степень разработанности каждой из упоминаемых в диссертации версий текстового анализа - дискурсивного, конверсационного, нарративного, биографического и контент-анализа - с акцентированием их объемного междисциплинарного «багажа» дискуссий, трактовок, возможностей, ограничений и модификаций, а также сложнейших взаимоотношений друг с другом. Решить подобную задачу в рамках одного диссертационного исследования невозможно, поэтому они представлены, во-первых, в «статике», т.е. в том своем состоянии, что сложилось на сегодняшний день, хотя необходимые отсылки к концептуальным истокам и методологическим заимствованиям в диссертации приведены; во-вторых, исключительно в своем социологически

' Масштаб проделанной работы не претендует на соответствие имеющимся аналогам [см., напр.: Девятка И. Ф. Метатеоретический анализ социологических теорий деятельности и практической рациональности: Автореф. дис. д.с.н. М., 2003], но цель диссертационного исследования также состоит в «концептуальной стандартизации» поля текстового анализа в социологических исследованиях.

релевантном формате, что не могло существенно не сократить разделы работы, посвященные междисциплинарным заимствованиям и понятийно-категориальному аппарату соответствующих вариантов текстового анализа, в сравнении с их «аутентичными» версиями. Так, основные варианты дискурсивного анализа представлены работами М. Фуко10, Т.А. ван Дейка", Р. Барта12, постструктуралистской теорией Э. Лаклау и Ш. Муфф и критическим дискурс-анализом Н. Фэйркло13. Два варианта прикладной реализации дискурс-анализа обозначены, соответственно, критическими дискурсивными исследованиями14 и попытками реконструировать те дискурсы (даже если сами авторы именно так свои исследовательские задачи не формулируют), что (вос)создают отдельные события, процессы и области социальной действительности и потому оставляют свои «следы» в текстах повседневных акторов15.

Методологические предпосылки признания нарративности основополагающим принципом современного научного знания изложены в работах X. Абельса, Ф. Анкерсмита, Р. Барта, В.В. Бибихина, И. Брокмейера и Р. Харре, П. Бурдье, И.А. Бутенко, A.B. Воробьевой, К. Гирца, В.И. Дудиной, Г.И. Зверевой, Н.Е. Колосова, A.M. Кузнецова, В. Лабова и Дж. Валецки, Ж.-Ф. Лиотара, Н.С. Рябинской, Э. Свидерского, В.Н. Сырова, Е.Г. Трубиной и др.16 Отечественные исследователи по преимуществу занимаются проблемами

10 См.: Фуко М. Археология знания. М., 1996; Он же. Порядок дискурса. М., 1996; Он же. Слова и вещи. СПб., 1994.

" См.: Ван Дейк Т.А. Дискурс и власть: Репрезентация доминирования в языке и коммуникации / Пер. с англ. Е.А. Кожемякина, Е.В. Переверзева, A.M. Аматова. М., 2014; Он же. Язык. Познание. Коммуникация/Пер. с англ. О. А. Гулыги, сост. В.В. Петрова, под ред. В.И. Герасимова. М., 1989.

12 См.: Барт P. S/Z / Пер. с фр.; под ред. Г.К. Косикова. М., 2001; Он же. Введение в структурный анализ повествовательных текстов // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX-XX вв. М., 1987; Он же. Мифологии / Пер. с фр., вступ. ст. и коммент. С.Н. Зенкина. М., 2000.

13 См.: Филипс Л.Дж„ Йоргенсен М.В. Дискурс-анализ. Теория и метод / Пер. с англ. X., 2004; Fair-clough N. Critical discourse analysis and the marketization of public discourse: the universities // Discourse & Society. 1993. №4.

14 См., напр.: Dodds К. Political Geography III: Critical Geopolitics after 10 years // Progress in Human Geography. 2001. Vol.25. №3; Kuus M. Ubiquitous identities, elusive subjects: puzzles from Central Europe // Transactions of the Institute of British Geographers. 2007. Vol.32. Jfsl; MillikenJ. The study of discourse in international relations: a critique of research and methods // European Journal of International Relations. 1999. Vol.5. №2; 0 Tuathail G. Critical Geopolitics: The Politics of Writing Global Space. Minneapolis, 1996; ScoltJ.C. The Art ofNot Being Governed: An Anarchist History of Upland Southeast Asia. Yale University Press, 2009 и др.

" См., напр.: Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса / Пер. с фр. и португ.; общ. ред. и вступ. ст. П. Серио; предисл. Ю.С. Степанова. М., 2002; Козлова Н.Н. Методология анализа человеческих документов // Социологические исследования. 2004. №1; Руус Й.П. Контекст, аутентичность, референциальность, рефлексивность: назад к основам автобиографии // Биографический метод в изучении постсоциалистических обществ: Материалы межд. семинара / Под ред. В. Воронкова, Е. Здравомысловой. Труды ЦНСИ. Вып.5. СПб., 1997; Судьбы людей: Россия XX век: Биографии семей как объект социологического исследования. М., 1996; Устная история и биография: женский взгляд / Ред. и сост. Е.Ю. Мещеркина. М., 2004; Цветаева Н.Н. Биографические нарративы советской эпохи // Социологический журнал. 2000, №1/2; Cheek J. At the margins? Discourse analysis and qualitative research // Qualitative Health Research. 2004. Vol.14. №8; Edwards D. Discourse and Cognition. L., 1997 и др.

16 См., напр.: Абельс X. Интеракция, идентификация, презентация: введение в интерпретативную социологию. СПб., 1999; Он же. Романтика, феноменологическая социология и качественное социальное исследование // Журнал социологии и социальной антропологии. 1998. T.I. Вып.1; Ан-

получения и аналитической работы с нарративами личного опыта17, тогда как зарубежные авторы в большей степени фокусируются на оценке «границ» нарративное™18 и понимают нарративный анализ как работу с любыми законченными повествованиями в форме объективированного текста".

керсмит Ф.Р. История и тропология: взлет и падение метафоры. М., 2003; Он же. Нарративная логика. Семантический анализ языка историков. М., 2003; Барт Р. Мифологии. М., 2000; Он же. S/Z. М., 2001; Бибихин В. В. Слово и событие. М., 2001; Брокмейер К, Харре Р. Нарратив: проблемы и обещания одной альтернативной парадигмы // Вопросы философии. 2000. №3; Бутенко И.А. Постмодернизм как реальность, данная нам в ощущениях // Социологические исследования. 2000. №4; Воробьева А. В. Текст или реальность: постструктурализм в социологии знания // Социологический журнал. 1999. №3/4; Гирц К «Насыщенное описание»: в поисках интерпретативной теории культуры // Антология исследований культуры. Т.1. Интерпретации культуры. СПб., 1997; Дудина В.И. Социологический метод: от классической к постнекпассической точке зрения // Журнал социологии и социальной антропологии. 1999. Т.Н. №3; Зверева Г. И. Реальность и исторический нарратив: проблемы саморефлексии новой интеллектуальной истории // Одиссей: Человек в истории. М., 1996; Зенкин С. Критика нарративного разума II НЛО. 2003. №59; 2004. №65; Копосов Н.Е. Замкнутая вселенная символов: к истории лингвистической парадигмы // Социологический журнал. 1997. №4; Кузнецов A.M. Антропология и антропологический поворот современного социального и гуманитарного знания // Личность. Культура. Общество. 2000. Т.П. Вып.1; Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. СПб., 1998; Нарратология: основы, проблемы, перспективы/ Сост. Е.Г. Трубина// URL: www.usu.ru/philosophy/-soc_phil/rus/courses/narTatology.html; Рябинская Н.С. Текст и социальная структура // Социологический журнал. 2000. №3/4; Сыров В.Н. Нарративное производство и современное социальное познание // Социальное знание в поисках идентичности: фундаментальные стратегии социогуманитарного знания в контексте развития современной науки и философии. Томск, 1999; Labov W. Some further steps in narrative analysis // Special issus of the Journal of Narrative and Life History. 1997; Он же. Uncovering the Event Structure of Narrative. Georgetown University, 2001; Labov IV.. Waletzky J. Narrative analysis: Oral versions of personal experience // Essays on the Verbal and Visual Arts: Proceedings of the American Ethnological Society. Seattle, 1996; Они же. Oral versions of personal experience: Three decades of narrative analysis // Special Volume of a Journal of Narrative and Life History. 1997. Vol.7; Manfred J. Nan-atol-ogy: A guide to the theory of narrative // Part III: Poems, Plays and Prose: A Guide to the Theory of Literary Genres. Cologne, 2002; Sorbin T. The narrative as a root metaphor for psychology II Narrative Psychology: The Storied Nature of Human Conduct. N.Y., 1986 и др.

" См., напр.: Козлова Н.Н. «Повесть о жизни с Алешей Паустовским»: социологическое переписывание // Социологические исследования. 1999. №5; Она же. Социологические чтения «человеческих документов», или Размышления о значимости методологической рефлексии // Социологические исследования. 2000. №9; Мещеркина Е. Биографическая реконструкция: образовательные и профессиональные стратегии адаптации в рыночной экономике // Биографический метод в изучении постсоциалистических обществ. СПб., 1997; Она же. Как стать баронессой // ИНТЕР. 2002. №1; Судьбы людей: Россия XX век: Биографии семей как объект социологического исследования. М., 1996; Ярская-Смирнова Е.Р. Социальное конструирование инвалидности // Социологические исследования. 1999. №4 и др.

18 См., напр.: Ezzy D. Theorizing narrative identity: Symbolic interactionism and hermeneutics // Sociological Quarterly. 1998. Vol.39; Gudmundsdottir S. How to turn interpretative research into narrative // Research Seminar on "Narrative-Biographical Methods in Research on Teachers and Teaching". Helsinki, 1998; Hendry P.M. The future of narrative // Qualitative Inquiry. 2007. Vol.13. №4; Kreisworlh M. Trusting the tale: The narrativist turn in the human sciences // New Literary History. 1992. Vol.23. №3; Lewis P.J. Storytelling as research/Research as storytelling//Qualitative Inquiry. 2011. №17; Maines D.R. Narrative's moment and sociology's phenomena - toward a narrative sociology II Sociological Quarterly. 1993. Vol.34. №1; Manfred J. Narratology: A guide to the theory of narrative II Part III: Poems, Plays and Prose: A Guide to the Theory of Literary Genres. Cologne, 2002; Polkinghorne D.E. Validity issues in narrative research // Qualitative Inquiry. 2007. Vol.13. №4; Richardson L. Narrative and sociology // Journal of Contemporary Ethnography. 1990. Vol.XIX. №1; Stanley L, Temple B. Narrative methodologies: subjects, silences, re-readings and analyses // Qualitative Research. 2008. Vol.8 и др.

" См., напр.: Campbell R.A. A narrative analysis of success and failure in environmental remediation // Organization & Environment. 2002. Vol.15. №3; McLean I. Two analytical narratives about the history of the

Концептуальные основания конверсационного анализа представлены в диссертации работами Р. Вуффита, Г. Гарфинкеля, И. Гофмана, Г. Джефферсон, X. Сакса, Э. Стоке, Р. Уотсона, Я. Хачбая, Э. Щеглова и др.20 Несмотря на то, что в отечественной социологии этнометодология не снискала особого признания, хотя конверсационный анализ рассматривается как наиболее методологически фундированный и процедурно проработанный этнометодологический прием вскрытия «фоновых ожиданий», во всем многообразии своих проявлений и методических решений однозначно ориентированный на работу с «сырым» эмпирическим материалом, в последние годы появился ряд трудов, проясняющих специфику этнометодологического теоретизирования и возможные направления основанной на нем эмпирической социологической работы2'.

Что касается биографического метода, то биографически нагруженные сведения, полученные посредством самых разных методических приемов, могут использоваться как для подтверждения предварительно сформулированных гипотез о наметившихся тенденциях социально-демографического или мотива-ционно-ценностного плана22, так и в качестве основного источника социологически значимой информации в тех качественных исследованиях, что заинтересованы в обнаружении и понимании логики формирования типичных стратегий самопрезентации и самоидентификации информантов23.

EU // European Union Politics. 2003. Vol.4; Tracy К. Analysing context: Framing the discussion // Research in Language and Social Interaction. 1998. Vol.31; Vincent R. C. A Narrative analysis of US press coverage of Slobodan Milosevic and the Serbs in Kosovo // European Journal of Communication. 2000. Vol.15; VanWynsberghe R. The "unfinished story": Narratively analyzing collective action frames in social movements // Qualitative Inquiry. 2001. Vol.7. №6 и др.

20 См.: Гарфннкель Г. Исследование привычных оснований повседневных действий // Социологическое обозрение. 2002. Т.2. №1; Он же. Концепция и экспериментальные исследования «доверия» как условия стабильных согласованных действий // Социологическое обозрение. 2009. Т.8. №1; Он же. Обыденное знание социальных структур: документальный метод интерпретации в профессиональном и непрофессиональном поиске фактов // Социологическое обозрение. 2003. Т.З. №1; Гофман И. Анализ фреймов: эссе об организации повседневного опыта / Пер с англ. Р.Е. Бумагина и др. М., 2003; Он же. Формула внешнего выражения роли// Социологический журнал. 2001. №3; Сакс X. Социологическое описание // Социологическое обозрение. 2006. Т.5. №1; УотсонР. Этнометодологический анализ текстов и чтения // Социологический журнал. 2006. №1/2; Abu-Akel A. Episodic boundaries in conversational narratives // Discourse Studies. 1999. Vol.1; Hammersley M. Conversation analysis and discourse analysis: methods or paradigms? // Discourse & Society. 2003. Vol.14; Heritage J. Conversation analysis and institutional talk: Analyzing data // Qualitative Research: Theory, Method and Practice / Ed. by D. Silverman. L., 1997; Hutchby /., WooJJitt R. Conversation Analysis: Principles, Practicies and Applications. Cambridge, 2002; Sacks H„ Schegloff E. A., Jefferson G. A simplest systematics for the organization of turn-taking for conversation // Language. 1974. Vol.50. №4; Stokoe E.H., Weatherall A. Gender, language, conversational analysis and feminism // Discourse & Society. 2002. Vol. 13 и др.

21 См., напр.: Корбут А.М. Концепция конститутивного порядка в этнометодологической традиции: Дис. к.с.н. М., 2014; Уотсон Р. Этнометодологический анализ текстов и чтения // Социологический журнал. 2006. №1/2; Glenn P. Laughter in Interaction. Cambridge University Press, 2003; Gulich E. Conversational techniques used in transferring knowledge between medical experts and non-experts // Discourse Studies. 2003. Vol.5 и др.

22 См., напр.: Воронков В.М. Проект «шестидесятников»: движение протеста в СССР; Левада Ю.А. Поколения XX века: возможности исследования // Отцы и дети: Поколенческий анализ современной России / Сост. Ю. Левада, Т. Шанин. М., 2005; Утехнн И. Устные рассказы о блокадном опыте: свидетельства разных поколений // Антропологический форум. 2006. №5 и др.

" См., напр.: Виноградский В.В. Крестьянские координаты. Саратов, 2011; Он же. «Орудия слабых»: технология и социальная логика повседневного крестьянского существования. Саратов, 2009; Голоса

Теоретико-методологическую основу диссертационного исследования составили теоретическая реконструкция методологических принципов, категориального аппарата и логических связей между основными понятиями текстового анализа в социологически релевантном контексте, а также сравнительный и системный подходы, позволяющие сопоставить концептуальные положения и методические решения разных версий текстового анализа, рассматриваемых как сложные многоуровневые «системы», в которых теоретические положения предопределяют общую логику и последовательность шагов на эмпирическом уровне. Кроме того, теоретико-методологическую основу диссертации сформировали положения и результаты фундаментальных и прикладных проектов в разных областях социально-гуманитарного знания, но в первую очередь:

— Ключевые работы по методологии социологических исследований Г.С. Батыгина, А.С. Готлиб, И.Ф. Девятко, В.В. Семеновой, Г.Г. Татаровой, Ж.Т. Тощенко и др.24

- Разработки отечественных и зарубежных исследователей в области качественного подхода25, в частности касающиеся использования биографического26 и этнографического27 методов в практике социологических исследо-

крестьян: Сельская Россия XX века в крестьянских мемуарах / Под ред. Т. Шанина. М., 1996; Кчяй-ненберг Э. Жизнь соло: Новая социальная реальность / Пер. с англ. М., 2014; Семенова В.В. Жизненный путь и социальное самочувствие в когорте 30-летних: от эйфории к разочарованию // Мониторинг общественного мнения: Экономические и социальные перемены. 2002. №5; Томпсон П. Голос прошлого. Устная история / Пер. с англ. М., 2003 и др.

24 См.: Батыгин Г.С. Лекции по методологии социологических исследований. М., 1995; Баты-гин Г.С., Девятко И.Ф. Миф о «качественной социологии» // Социологический журнал. 1994. №2; Готлиб А. С. Автоэтнография (разговор с самим собой в двух регистрах) // Социология: 4M. 2004. №18; Она же. Введение в социологическое исследование: Качественный и количественный подходы. Методология. Исследовательские практики. Самара, 2002; Девятко И.Ф. Методы социологического исследования. Екатеринбург, 1998; Она же. Модели объяснения и логика социологического исследования. М., 1996; Семенова В.В. Качественные методы: введение в гуманистическую социологию. М., 1998; Татарова Г.Г. Методология анализа данных в социологии (введение). М., 1999; Она же. Тип, типология, типологический анализ (взаимодействие понятий в эмпирической социологии) // Методология и методы социологических исследований. М., 1996; Тощенко Ж.Т. О понятийном аппарате социологии // Социологические исследования. 2002. №9 и др.

25 См., напр.: Ковалев Е.М., Штейнберг И.Е Качественные методы в полевых социологических исследованиях. М., 1999; Flick U. Qualitative research - State of the art // Social Science Information. 2002. №41; Patton M.Q. Two decades of developments in qualitative inquiiy 11 Qualitative Social Work. 2002. Vol.l и др.

26 См., напр.: БертоД. Полезность рассказов о жизни для реалистичной и значимой социологии // Биографический метод в изучении постсоциалистических обществ. СПб., 1997; Божков О.Б. Биографии и генеалогии: ретроспективы социально-культурных трансформаций И Социологический журнал. 2001. №1; Бургос М. История жизни: рассказывание и поиск себя I/ Вопросы социологии. 1992. Т.1. №2; Бурдъе П. Биографическая иллюзия // ИНТЕР. 2002. №1; Голофаст В.Б. Многообразие биографических повествований // Социологический журнал. 1995. №1; Он же. Повседневность в социокультурных изменениях // ИНТЕР. 2002. №1; Здравомыслова Е. «Земной свой путь пройдя до половины...». Судьбы поколения на примере одной биографии // Невидимые грани социальной реальности. СПб., 2001; Мещеркина ЕЮ. Жизненный путь и автобиография: преемственность социологических категорий (анализ зарубежных концепций) II Социологические исследования. 2002. №7; Рождественская Е.Ю. Биографический метод в социологии. М., 2012; Садмен С., Брэдбери И., Шварц И. Автобиографическая память // Социологическим журнал. 2002. №2; Bamberg M. Biographie-narrative research, quo vadis? A critical review of 'big storics' from the perspective of 'small stories' // Ed. by K. Milnes, C. Horrocks, N. Kelly, B. Roberts, D. Robinson. Narrative, Memory and Knowledge: Representa-

ваний, особенностей процедур получения слабо- и неформализованных данных28, их транскрибирования и редактирования29, анализа и интерпретации30.

tions, Aesthetics and Contexts. University of Huddersfield Press, 2006. Riemann G. A joint project against the backdrop of a research tradition: An introduction to 'doing biographical research' // Forum Qualitative Sozialforschung. 2003. №4 и др.

27 См., напр.: Буравои М. Развернутое монографическое исследование: между позитивизмом и постмодернизмом // Рубеж. 1998. №10-11; Романов П.В. Процедуры, стратегии, подходы «социальной этнографии» // Социологический журнал. 1996. №3/4; Романов П.В., Ярская-Смирнова Е.Р. «Делать знакомое неизвестным...»: этнографический метод в социологии // Социологический журнал. №1/2; Рубел П., Чегринец М. Исследовательские стратегии в современной американской культурной антропологии: от «описания» к «письму» // Журнал социологии и социальной антропологии. 1998. T.I. Вып.2; Bochner А.P., Ellis С. Taking ethnography into the twenty-first century // Journal of Contemporary Ethnography. 1996. Vol.25. №1; Brunt L. Thinking about ethnography // Journal of Contemporary Ethnography. 1999. Vol.28. №5; Denzin N.K. Interpretive Ethnography: Ethnographic Practices for the 21" Century. L., 1997; Gubrium J.F., Holstein J. A. At the border of narrative and ethnography //Journal of Contemporary Ethnography. 1999. Vol.28. №5; Sanders C.R. Prospects for a postpostmodem ethnography // Journal of Contemporary Ethnography. 1999. Vol.28. №6 и др.

28 См., напр.: Белановский С.А. Свободное интервью как метод социологического исследования // Социология: 4М. 1991. №2; Веселкова Н.В. Полуформализированное интервью // Социологический журнал. 1994. №3; Журавлев В.Ф. Анализ коммуникаций в качественном интервью // Социология: 4М. 1996. №7; Он же. Нарративное интервью в биографических исследованиях// Социология: 4М. 1993-1994. №3-4; Иванов М.А. Беседа как метод исследования // Социологические исследования. 1989. №4; Ильин В.И Драматургия качественного полевого исследования. СПб., 2006; Квале С. Исследовательское интервью. М., 2003; Маслова О.М. Мир интервьюера: по данным формализованного и свободного интервью // Социология: 4М. 2000. №12; Она же. Ситуация интервью: формализованные и неформализованные методы исследования // Методология и методы социологических исследований (Итоги работы поисковых исследовательских проектов. 1992-1996). М., 1996; Рождественская Е.Ю. Нарративная идентичность в автобиографическом интервью// Социология: 4М. 2010. №30; Розенталь Г. Реконструкция рассказов о жизни: принципы отбора, которыми руководствуются рассказчики в биографических нарративных интервью // Хрестоматия по устной истории. СПб., 2002; Устная история и биография: женский взгляд / Ред. и сост. Е.Ю. Мещеркина. М., 2004; Rosenthal G. The healing effccts of storytelling: On the conditions of curative storytelling in the context of research and counseling // Qualitative Inquiry. 2003. Vol.9. №6 и др.

29 См., напр.: Белановский С.А. Индивидуальное глубокое интервью. М., 2001; Макаров М.Л. Основы теории дискурса. М., 2003; Рождественская Е.Ю. Биографический метод в социологии. М., 2012; Easton K.L., McComish J.F., Greenberg R. Avoiding common pitfalls in qualitative data collection and transcription // Qualitative Health Research. 2000. Vol.10. №5; MacLean L.M., Meyer M., Estable A. Improving accuracy of transcripts in qualitative research // Qualitative Health Research. 2004. Vol.14. №1; McCor-mack C. From interview transcript to interpretive story: Part 1 - Viewing the transcript through multiple lenses // Field Methods. 2000. Vol.12. №4; Mishler E.G. Representing discourse: The rhetoric of transcription // Journal ofNarrative and Life History. 1991. Vol.1 и др.

30 См., напр.: Каневский ЕА„ Саганенко Г.И., Гайдукова Л.М., Клименко ЕН. Диалоговая система классификации и анализа текстов // Социология: 4М. 1997. №9; Каныгин Г. В. Инструментальные средства и методологические принципы анализа качественных данных // Социология: 4М. 2007. №25; Он же. Преобразование метафорического концепта в количественный объект // Социологический журнал. 2002. №1; Козлова Н.Н. Методология анализа человеческих документов // Социологические исследования. 2004. №1; Томпсон П. Голос прошлого. Устная история. М., 2003; Цветаева Н.Н. Биографический дискурс советской эпохи // Социологический журнал. 1999. №1/2; Auerbach С., Silverstein В. Qualitative Data: An Introduction to Coding and Analysis. New York University Press, 2003; Coffey A., Holbrook В., Atkinson P. Qualitative data analysis: Technologies and representations // Sociological Research Online. 1996. Vol.1. №1 // URL: www.socresonIine.org.uk/l/l/4.html; Eraser H. Doing narrative research: analyzing personal stories line by line // Qualitative Social Work. 2004. Vol.3; McCormack C. From interview transcript to interpretive story: Part 2 - Developing an interpretive story // Field Methods. 2000a. Vol.12. №4; Spector-Mersel G. Mechanisms of selection in claiming narrative identities: A model for

- Теоретические и практико-ориентированные работы в области текстового анализа- конверсационного31, дискурсивного32 и семиотического33.

- Монографии, учебные пособия и отдельные публикации, в которых представлены разные трактовки, обозначена область применения, суммированы возможности, ограничения и критерии валидизации различных методических приемов текстового анализа - лингвистического3 и контент-анализа35, а также процедур кодирования «обоснованной теории»36. В качестве отдель-

interpreting narratives // Qualitative Inquiry. 2011. №17; Sieger Т. The stories metaphors tell: Metaphors as a tool to decipher tacit aspects in narratives // Field Methods. 2007. Vol.19. №1 и др.

31 См., напр.: Исупова О.Г. Конверсацнонный анализ: представление метода // Социология: 4М. 2002. №15; Турчик А.В. Мультимодальное взаимодействие: исследовательские возможности применения конверсационного анализа // Социологическое обозрение. 2010. Т.9. №3; Heritage J. Conversation analysis and institutional talk: Analyzing data // Qualitative Research: Theory, Method and Practice / Ed. by D. Silverman. L., 1997; Tracy K. Analysing context: Framing the discussion // Research in Language and Social Interaction. 1998. Vol.31 и др.

32 См., напр.: Воропкова O A. Дискурс-анализ: риторические и метариторические приемы коммуникации // Социология: 4М. 2007. №25; Она же. Кризис идеологии и развитие социально-политического дискурса в России (1985-2010 гг.): Автореф. дис. к.п.н. М., 2011; Она же. Социальное качество текста: интерпретативный подход// Социология: 4М. 2002. №14; Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса М„ 2002; Гябинская Н.С. Речь как социальное действие: основные понятия дискурсивного анализа // Социологический журнал. 2002. №4; Тичер С., Мейер М., Водак P., Bemmep К Методы анализа текста и дискурса. М., 2009; Cheek J. At the margins? Discourse analysis and qualitative research // Qualitative Health Research. 2004. Vol.14. №8; Dorst A.G. Personification in discourse: Linguistic forms, conceptual structures and communicative functions // Journal of Language and Social Psychology. 2008. Vol.27. №4; Edwards D. Discourse and Cognition. L., 1997; Reed M. The Limits of discourse analysis in organizational analysis // Organization. 2000. Vol.7 и др.

33 См., напр.: Розин В.М. Возможна ли семиотика как самостоятельная наука (методологический анализ семиотических подходов и исследований) // Вопросы философии. 2000. №5; Эко У. Отсутствующая структура: введение в семиологию. СПб., 1998 и др.

34 См., напр.: Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования / Отв. ред. Г.В. Степанов. М., 2009; Золопоеа Г.А. Коммуникативная грамматика русского языка. М., 1998; Козлова Н.Н.. Сандомирская ИИ. «Наивное письмо»: Опыт лингвосоциологического чтения. М., 1996; Купина Н.А. Лингвистический анализ художественного текста. М., 1980; Лукин В.А. Художественный текст: основы лингвистической теории и элементы анализа. М., 1999; Шевченко Н.В. Основы лингвистики текста. М., 2003 и др.

" См.: Аверьянов Л.Я. Контент-анализ. М., 2009; Коробейников B.C. Методы качественно-количественного анализа содержания документов // Методы анализа документов в социологических исследованиях. М., 1995; Мангегш Дж. Б., Рич Р.К Политология. Методы исследования. М., 1997; Ньюман Л. Неопросные методы исследования // Социологические исследования. 1998. №6; Олей-никА.Н. Триангуляция в контент-анализе: вопросы методологии и эмпирийная проверка// Социологические исследования. 2009. №2; Степанов А.С. Метод контент-анализа и производные принципы в исследовании актуальных проблем современного общества М., 1995; Таришс ЕЯ. Исторические корни контент-анализа Два базовых текста по методологии контент-анализа / Отв. ред. М.С. Косолапое. М., 2012; Он же. Контент-анализ: принципы методологии (Построение теоретической базы. Онтология, аналитика и феноменология текста Программы исследования). М., 2014; Он же. Перспективы развития метода контент-анализа// Социология: 4М. 2002. №15; Тернер Р. Сравнительный контент-анализ биографий // Вопросы социологии. 1992. Т.1. №1; Федотова Л.Н. Анализ содержания -социологический метод изучения средств массовой коммуникации. М., 2001; Она же. Контент-аналитические исследования средств массовой информации и пропаганды. М., 1988; Hsiu-Fang Hsieh. Shannon S.E. Three approaches to qualitative content analysis // Qualitative Health Research. 2005. Vol.15. №9; Weber R.P. Basic Content Analysis. Newbury Park, 1990 и др.

36 См., напр.: Плюшкина О.Б. Построение теории на основе качественных данных // Социологические исследования. 2000. №10; Страусе А., Корбин Дж. Основы качественного исследования: обоснованная теория, процедуры и техники. М„ 2001; Тичер С., Мейер М„ Водак P., Bemmep Е. Методы анализа

ного тематического блока диссертации выступила оценка возможностей адаптации версий текстового анализа применительно к задачам интерпретации визуальных данных, прежде всего фотографических, что потребовало обращения к соответствующей литературе37. - Многочисленные публикации, в которых рассматриваемые в диссертации особенности текстового анализа упоминаются лишь вскользь, поскольку исследователи фокусируются на получении и/или интерпретации конкретных эмпирических данных, не проблематизируя последовательность и сочетание методических процедур их обработки и анализа38. Данная группа источников принципиально важна для выявления наиболее типичных технических и процедурных решений, упоминаемых или подразумеваемых как составляющих основу того аналитического подхода, который выбирается в качестве основного/единственного в рамках конкретного эмпирического проекта.

Материалами для диссертационного исследования послужили первоисточники, теоретико-методологическая литература и критические статьи, рассматривающие различные аспекты, форматы и приемы социологической работы с неформализованными данными разной «природы» и способов получения. В результате были реконструированы методологические, терминологические и

текста и дискурса. М., 2009; Mills J., Bonner A., Francis К. The development of constructivist grounded theory // International Journal of Qualitative Methods. 2006. №5 и др.

37 См., напр.: Беньямин В. Краткая история фотографии. М., 2003; Бретер Р. Изображенное тело. Методика анализа фотографии // ИНТЕР. 2007. №4; Круткин В. Снимки домашних альбомов и фотографический дискурс // Визуальная антропология: настройка оптики / Под ред. Е. Ярской-Смирновой, П. Романова. М., 2009; Нуркова В. В. Зеркало с памятью. Феномен фотографии. Культурно-исторический анализ. М., 2006; Печурина A.B. Увидеть необычное в обычном: исследования семейной фотографии// Социологический журнал. 2010. №2; Сонтаг С. О фотографии. М., 2013; Она же. Смотрим на чужие страдания. М., 2014; Чалфен Р. Семейные фотографии как коммуникация посредством изображений // Социологический журнал. 2010. №2; Штомпка П. Визуальная социология. Фотография как метод исследования. М., 2007 и др.

3' См., напр.: Алмакаева A.M. Категория «качество жизни» в научном и общественном дискурсе: опыт контент-анализа веб-страниц Интернета // Социология: 4M. 2006. №22; Бабич Н.С. Контент-анализ популярности типологического метода в западной социологии XX в. //Социология: 4M. 2008. №27; Барсамов В.А. Контент-анализ газетных материалов (события в Беслане) // Социологические исследования. 2006. №2; Бойко О.В. Репрезентация социальных проблем в российской прессе 90-х годов // Социологические исследования. 2002. №8; Волкова И.В., Клименко В.В., Сафразьян JI.T. Имидж политических лидеров России в СМИ // Мир России. 1997. №3; Долгих Т.В., Логачев В.А. Потребительский стандарт среднего класса (опыт контент-анализа) // Социологические исследования. 2006. №11; Кчупт М.А. Демографическая политика как предмет контент-анализа // Социологические исследования. 2003. №12; Кузнецова Ю.М., Осипов Г.С., Чудова Н.В., Швец A.B. Автоматическое установление соответствия статей требованиям к научным публикациям // Труды ИСА РАН. 2012. Т.62. Вып.З; Куркин В.В. Контент-анализ художественных текстов // Социологические исследования. 1991. №6; Медкова М.В. Семьи «звезд» шоу-бизнеса (контент-анализ материалов прессы) // Социологические исследования. 2002. №1; Окольская Л.А., Комогорцева М.В. Жизненные проекты и правила для девушек в российских глянцевых журналах // Социологический журнал. 2010. №2; Середа В. Исторический дискурс в официальных речах президентов Украины и России. Сравнительный анализ // URL: http://www.polit.ru/analytics/2007/04/05/politdiskurs.html; Тартаковская И. Мужчина и женщина на страницах современных российских газет: дискурсивный анализ // Рубеж. 2000. №15; Хогеираад Р. Прогнозирование развития конфликтов при помощи компьютерного контент-анализа // Социология: 4M. 2004. №19; Юрьев КЮ„ Леонидов Т.Г. Феномен тематизации в республиканской прессе // Социологические исследования. 1998. №11 и др.

методические взаимосвязи разных версий текстового анализа в социологии, выделено его концептуальное ядро, обозначены возможности и ограничения базовых моделей текстового анализа в эмпирических исследованиях.

Достоверность полученных выводов определяется изучением релевантной социологической литературы и современного состояния разработанности центральной темы исследования, а также пониманием диссертантом особенностей и сложностей аналитической работы с текстовыми данными благодаря многолетнему опыту участия в проектах, основанных преимущественно на качественном подходе, например: «Молодежь Кавказа: между прошлым и будущим» (2005-2007; Московская высшая школа социальных и экономических наук, Фонд Розы Люксембург, Швейцарская академия развития, Институт социологии РАН); «Местное самоуправление и пространственный потенциал Российской Федерации: политико-экономические и социокультурные противоречия» (2011, Центр аграрных исследований РАНХиГС); «Стратегии взаимодействия крупного агробизнеса и семейных хозяйств», «Мировоззрение государственных и муниципальных служащих Российской Федерации: профессиональная этика, политические воззрения, особенности взаимодействия с центральной властью и местным населением» (2012, Центр аграрных исследований РАНХиГС); «Сельско-городская трудовая миграция в России: профессиональные, этнические и этические аспекты» (2013, Центр аграрных исследований РАНХиГС) и др.

Объект диссертационного исследования - текстовый анализ как совокупность неоднозначно дисциплинарно аффилированных концептуальных подходов, методологических принципов и методических решений, используемых для (де)кодирования и интерпретации неформализованных данных.

Предмет - возможности и ограничения основных концептуальных моделей текстового анализа, позволяющие осуществить социологическую экспликацию его категориального аппарата и методологических принципов в целях социологического изучения текстового измерения социальности.

Цель диссертационной работы - через реконструкцию и социологическую экспликацию концептуальных оснований, методологических принципов и методических решений базовых версий текстового анализа осуществить их ме-татеоретическое исследование и последующую интеграцию39 применительно к задачам социологической интерпретации текстовых данных в эмпирических

39 Чтобы «методологическая ткань социологии не была разорвана на куски, хотя и окрашена в разные цвета» в нынешней ситуации «информационного взрыва» и «отставания социолога от социологии» (объем методологического знания настолько велик, что его усвоение вызывает огромные трудности), интеграция может осуществляться на разных основаниях (см.: Татарова Г.Г. Интеграция методологического знания: миф или реальность? II Доклады Всероссийского социологического конгресса «Глобализация и социальные изменения в современной России». М., 2007. С.82). В диссертации речь преимущественно идет о своеобразной «"инвентаризации" совокупности инструментальных средств как целостности, их упорядочении на основе экспликации концептуальных представлений о базовых концептах... совокупности исследовательских практик» (см.: Татарова Г.Г. Когерентность интеграционных процессов как условие повышения качества эмпирических исследований в России // Социологические исследования. 2014. №7. С.77), в нашем случае-текстового анализа.

исследованиях. Возможность и продуктивность такого подхода для «стандартизации» категориального аппарата, концептуальных моделей и методических решений текстового анализа в социологических исследованиях и представляет собой гипотезу диссертационного исследования.

Для достижения обозначенной цели в диссертации были поставлены следующие задачи:

1. Показать специфику социологической номинации предмета и объекта изучения в эмпирических исследованиях, основанных на получении, анализе и интерпретации текстовых данных.

2. Обозначить ключевые принципы социологической трактовки двойной фактичности общества и текстового измерения социальности.

3. Выделить группы проблем текстового анализа, общие для всех концептуальных моделей и методических решений вне зависимости от дисциплинарного контекста.

4. Предложить основания интеграции и разграничения концептуальных моделей анализа текстовых данных применительно к задачам социологического исследования.

5. Разработать основание группировки дискурсивных исследований исходя из социологической нерелевантности существующих вариантов структурирования поля практического применения дискурс-анализа.

6. Обосновать предпосылки для разграничения форматов реализации биографического метода в социологических исследованиях, основанных на получении и анализе социобиографических данных.

7. Систематизировать методические решения, лежащие в основе моделей анализа текстовых данных в социологии, опираясь на реализацию интеграционных принципов.

8. Выявить потенциал нарративного анализа в интерпретации визуальных «сообщений», в частности фотографических практик.

Научная новизна и значимость результатов диссертационного исследования определяется обозначенным выше характером проблемного поля и решением основных задач работы и состоит в следующем:

1. Предложено основание для систематизации обозначений предмета и объекта текстового анализа по степени теоретичности/эмпиричности, учитывающее междисциплинарные связи и заимствования их социологически релевантных трактовок, логику развития концептуальных поисков в смежных с социологией областях, проблематизирующих процессы понимания и исходящих из двойной фактичности социальности, а также особенности использования данных обозначений в эмпирических исследованиях.

2. Обоснована целесообразность группировки проблем текстового анализа в социологии в три блока, общие для всех концептуальных моделей и методических решений.

3. Предложено основание интеграции концептуальных моделей анализа текстового измерения социальности на основе характера системы целеполага-ния в эмпирических исследованиях.

4. Выявлены несоответствия сложившихся в научной литературе версий структурирования поля дискурсивных исследований задачам социологического поиска и предложена иная, авторская группировка вариантов прикладного дискурс-анализа.

5. Форматы реализации биографического метода в социологии объединены в две группы по критерию чувствительности к текстовому измерению биографических данных (степени реалистичности аналитического подхода) и логике гипотетического рассуждения.

6. Обоснован «статус» контент-анализа в его расширительной трактовке как единственного методического обеспечения социологической работы с текстовыми данными.

7. Актуализирована проблема интеграции концептуальных моделей и методических решений социологического анализа текстового измерения социальности независимо от конкретных форм его практического воплощения.

8. Предложенный в диссертации метатеоретический подход способствует систематизации знаний в соответствующей предметной области социологической науки, проясняя основания корректной номинации объекта и предмета изучения, а также выбора аналитического подхода и методического инструментария в эмпирических исследованиях. Тем самым он сводит кажущееся хаотическим употребление понятий текстового анализа к определенным закономерностям и задает контуры и направления дальнейшего фундаментального и прикладного поиска в русле уже оформившихся дискуссий о понятийном аппарате социологии.

Положения, выносимые на защиту:

1. Разрозненный и фрагментарный характер понятийно-категориального аппарата текстового анализа в социологии, обусловленный его широкими междисциплинарными заимствованиями, порождает бесконечное число терминов, содержательное наполнение и функциональные характеристики которых в значительной степени пересекаются или аналогичны. Кроме того, в социологические исследования некритически имплантируются завораживающие своей звучностью, популярностью и неоднозначностью понятия, отягощенные шлейфом многолетних дискуссий в тех дисциплинарных полях, откуда они заимствуются. Проблему отсутствия в рамках социологии методических дискуссий о содержательном наполнении, соотношении и социологически релевантных теоретических и эмпирических интерпретациях данных понятий можно решить, используя единственно возможное основание их систематизации - критерий теоретичности/эмпиричности. В результате мы получаем последовательность «документ-текст-нарратив-метанарратив-дискурс», фиксирующую постепенный переход от объективно наличествующего объекта эмпирического изучения (документ) к теоретическому конструкту (дискурс).

2. На сегодняшний день отсутствуют однозначно идентифицируемые и позиционируемые как социологическая литература работы, посвященные текстовому измерению социальности с точки зрения возможностей его корректной концептуализации и эмпирического изучения. Методологические основания

социологической работы с текстами не суммированы и в подавляющем большинстве источников, затрагивающих вопросы интерпретации неформализованных данных - результата применения качественных методик в разных исследовательских ситуациях. Для восполнения данного пробела фундамент текстового анализа в социологии имеет смысл выстраивать на трех взаимосвязанных положениях: феноменологическом признании двойной фактичности социальности (объективно-вещественной и коммуникативно-дискурсивной); отрицании теорией интерпретации «единства метода» и требовании сочетать семантические и научные объяснения; герменевтическом исключении предустановленной и единственно верной аналитической процедуры и утверждении процессуального характера интерпретации. Проблемы текстового анализа, объединяющие все его разрозненные версии в социологическом контексте, сведены в три группы: связанные с субъективными смещениями со стороны информанта/рассказчика; обусловленные «природой» исследуемого материала; порождаемые неустранимостью нарративного характера научных интерпретаций.

3. Все многообразие концептуальных моделей текстового анализа в социологии можно объединить в две группы по критерию различия систем целе-полагания - никакие иные основания не позволяют получить столь же четкую и понятную группировку моделей работы с текстовыми данными. Предмето-ориентированные модели принципиально безразличны к объекту изучения и проблеме конструирования выборки (дискурсивные исследования), объекто-ориентированные, наоборот, сосредоточены только на объекте и вариативно решают задачу построения теоретической модели предмета изучения (конвер-сационный и нарративный анализ, биографический метод).

4. Предмето-ориентированные модели, представленные дискурсивными исследованиями, можно разбить на две подгруппы по аналогии с предложенным Г.Г. Татаровой разведением «восходящей» и «нисходящей» логики анализа данных40. «Нисходящая» модель сфокусирована на поисках изначально заданного типа дискурса в определенном типе текстов или массиве данных. «Восходящая» модель ориентирована на реконструкцию дискурса как устойчивого формата повседневных концептуализации в конкретном типе текстов или области действительности. Данные подгруппы взаимосвязаны: если благодаря «восходящей» модели некий дискурс будет идентифицирован, то последующие проекты могут реализовываться по «нисходящей» модели - его поиска.

5. Многообразие вариантов реализации биографического метода в социологии можно свести в две группы по критерию чувствительности к текстовому измерению данных и логике гипотетического рассуждения. В рамках нечувствительного к текстовому измерению биографических данных поколенческого анализа они используются преимущественно для подтверждения предварительно сформулированных гипотез о наметившихся тенденциях социально-демографического или мотивационно-ценностного плана. В качестве основного источника информации и ресурса аналитических обобщений в качественных

40 См.: Татарова Г.Г. Методология анализа данных в социологии (введение). М., 1999. С.112-212.

18

исследованиях (авто)биографии позволяют реконструировать типичные индивидуальные и социальные практики.

6. Переход на уровень конкретных методических решений в текстовом анализе требует признания того, что, во-первых, социологи никогда не имеют дело с «аутентичными» повествованиями - только с их транскрибированными и отредактированными версиями, в разной степени «очищенными» от присутствия автора; во-вторых, в распоряжении социолога имеется один-единственный методический инструмент - контент-анализ. Все многообразие определений контент-анализа и попыток систематизировать предусматриваемые им методические решения можно свести к двум моделям метода - классической формализованной и расширительной, которые объединяет общий понятийно-категориальный аппарат, возможности и ограничения. Тогда лингвистический анализ в его фрагментированной социологической версии оказывается частной разновидностью традиционно понимаемого контент-анализа, процедуры кодирования «обоснованной теории» - элементом нечастотной модели, а «природа» исследуемого материала имеет принципиальное значение для выбора не методических решений, а аналитического подхода.

Теоретическая и практическая значимость исследования

Результаты исследования позволяют провести интеграцию основных концептуальных моделей социологического анализа текстового измерения социальности с учетом используемых в них междисциплинарных заимствований на уровне методологических принципов и категориального аппарата, а также вариативных, но укладывающихся в рамки контент-анализа методических решений. Диссертация закладывает основу для дальнейших научных изысканий по нарративной, биографической и дискурсивной проблематике в социологии, ее материалы можно использовать в последующем метатеоретическом исследовании связей концептуальных моделей анализа текстов с ключевыми проблемами социологической теории.

Материалы диссертации могут быть полезны при разработке программной части эмпирических исследований в рамках качественного подхода и при выборе конкретных аналитических приемов и процедур работы с текстовыми данными любой «природы». Автор формулирует основания, позволяющие четко и корректно осуществлять «отбор» категориального аппарата, методологических принципов и методических решений в разных исследовательских ситуациях, исходя из целей и специфики объекта и предмета эмпирического изучения. Тем самым материалы диссертации способствуют систематизации знаний в соответствующей предметной области социологии и могут помочь социологам-эмпирикам в процессе планирования и проведения исследований, эмпирическую базу которых составляют текстовые данные.

Материалы диссертационной работы могут использоваться при разработке курсов по методологии и методике социологических исследований, социологии повседневности, биографическому методу, нарративному, дискурсивному и контент-анализу.

Апробация работы

Основные положения диссертационного исследования изложены в опубликованных автором работах объемом 97,5 п.л., докладывались и обсуждались на международных и всероссийских конференциях и семинарах, в том числе, на Всероссийском социологическом конгрессе «Глобализация и социальные изменения в современной России» (Москва, 2006), III Всероссийском социологическом конгрессе «Социология и общество: проблемы и пути взаимодействия» (Москва, 2008), Всероссийской конференции социологов «Этнос, нация, общество: российская реальность и перспективы» (Москва, 2010), X конференции Европейской социологической ассоциации «Social Relations in Turbulent Times» (Женева, 2011), IV Всероссийском социологическом конгрессе «Социология и общество: глобальные вызовы и региональное развитие» (Москва, 2012), XIX Ежегодном международном симпозиуме «Пути России: Новые языки социального описания» (Москва, 2012), XI конференции Европейской социологической ассоциации «Crisis, Critique and Change» (Турин, 2013) и др.

Результаты диссертационного исследования были использованы при разработке учебно-методических комплексов «Качественные методы в социологии: история и методология» и «Нарративный анализ в социологии» - для слушателей магистерских программ, курсов «Качественные методы» и «Методы работы с текстовыми данными в социологии» - для студентов бакалавриата направления «Социология» в Российском университете дружбы народов. Отдельные положения диссертационного исследования используются автором в рамках чтения курсов «Методология и методика социологического исследования: методы и операции сбора информации в социологических исследованиях», «Методология и методика обработки и анализа данных в социологическом исследовании» - для студентов бакалавриата и «Социологические методы в практике управления организацией» - для слушателей программ магистратуры.

Структура диссертации подчинена достижению цели и задач исследования: работа состоит из введения, трех разделов, шести глав, заключения и библиографии, насчитывающей 669 источников. Общий объем диссертационной работы - 338 страниц (14,9 п.л. без библиографии).

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается выбор темы, ее актуальность и научная новизна, характеризуется степень изученности проблемы, раскрываются методологические основания, теоретическая и практическая значимость диссертационного исследования, его объект, предмет, цель и задачи.

В первом разделе диссертации «Статус текстового измерения социальности в социологии: концептуальные представления и дефиниции» обозначен категориальный аппарат и методологические принципы обращения представителей разных дисциплинарных направлений современного социально-гуманитарного знания к текстам как основному источнику информации и текстуальности - как фундаментальной характеристике социального бытия. Подобная проработка «методологии» и «риторики» анализа текстовых данных, с одной стороны, неизбежно носит заведомо неполный характер, поскольку из широкого междисциплинарного контекста «изымаются» только социологически релевантные элементы; с другой стороны, совершенно необходима для прояснения как специфических для социологии, так и общих возможностей, ограничений и проблем анализа и интерпретации неформализованных данных.

В первой главе раздела суммированы «Теоретико-методологические основания текстового анализа: внутридисциплипарные особенности категориального аппарата и фундаментальных принципов интерпретации данных». В первом параграфе «Двойная фактичность общества и принципиальная познаваемость текстового измерения социальности: социологическая трактовка» отмечается, что в силу отсутствия однозначно идентифицируемых и позиционируемых как социологическая литература работ, посвященных текстовому анализу, методологические основания обращения социологов к текстовым данным не суммированы в явном виде. Более того, подобные попытки - прояснения и структурирования концептуального и терминологического фундамента текстового анализа - не предпринимаются в подавляющем большинстве источников, в той или иной степени затрагивающих проблемы интерпретации данных, получаемых в результате использования неформализованных или полуформализованных методик в разных по тематическим и методологическим акцентам проектах. Для восполнения этого пробела в параграфе обозначены те предельно взаимосвязанные основания текстового анализа, знание и понимание которых необходимо для компетентного текстуально ориентированного изучения любых типов объектов и предметных областей.

В качестве этих оснований в диссертации рассмотрены: во-первых, феноменологическая установка на анализ «естественных» (не инициированных исследовательскими задачами и полученных без жесткого контроля или давления со стороны социолога) данных, трактовка социологии как «деятельности по прояснению правил интерпретации и облегчению коммуникации» и признание двойной фактичности социальности - как сотканной одновременно из объективно существующих феноменов и сложнейших коммуникативных обменов субъективными значениями. Феноменологический подход допускает «социоло-

гическое переписывание» полученных от информантов повествований, поскольку любая рассказанная история рассматривается как объективация социальных процессов, контекстуально обусловленная предыдущими речевыми и социальными практиками и в свою очередь являющаяся частью контекстуальной детерминации будущих «сообщений», неизбежно меняющей структуру события по мере отдаления от момента его непосредственного свершения и насыщения его экспрессивными оттенками.

Во-вторых, согласно теории интерпретации, любой подвергающийся интерпретации объект (вербальный или визуальный «текст») должен поддаваться описанию в категориях ясности, согласованности, внятности или в их полных или частичных противоположностях; искомый смысл (содержание сообщения) должен отличаться от средств собственного выражения (формы); должен существовать субъект, которому приписывается производство текста, и его потенциальный адресат. На каждый аспект интерпретативного процесса накладывается комплекс взаимосвязанных убеждений, ценностей и предпочитаемых аналитических практик интерпретатора, что приводит к принципиальной неопределенности и неоднозначности любой интерпретации, отрицанию «единства метода» и признанию возможности и желательности различных «прочтений» текста.

В качестве третьего краеугольного камня методологического фундамента текстового анализа в диссертации выступает герменевтическая традиция, в современной своей версии подразумевающая отсутствие предустановленной и единственно верной аналитической процедуры и параллельное развитие информации и интерпретации. Утверждая, что каждый текст претендует на истинность, но любая интерпретация неокончательна, открыта и зависит от понимания текста и самопонимания интерпретатора, герменевтика сосредотачивается не на референциальности историй жизни, а на «практических схемах» мышления, диапазоне и вариативности смысловых структур и «репертуаре возможностей». В истории социологии можно обнаружить несколько герменевтических проектов, сложившихся в русле эпистемологических дискуссий об «ин-терпретативном повороте», суть которых К. Гирц выразил в словосочетании «рефигурация социальной мысли», однако наиболее адекватной задачам социологической работы с текстовыми данными является герменевтическая программа П. Рикера. Она сосредоточена на индивидуальных проявлениях социального поведения в широком культурном контексте и придает приоритетное значение проблеме понимания социальных явлений как обладающих смыслом и чертами текста Программа Рикера снимает проблему «природы» текста, объявляя задачей герменевтического истолкования постижение значений знаков посредством последовательных процедур интерпретации - перехода от «внешних выражений сознания» к внутренней интенции заключенных в них символов/знаков, которые имеют не индивидуальную, а социально детерминированную природу, что определяет тесную взаимосвязь объяснения и понимания.

Как правило, обозначение основных проблем любого метода или аналитического подхода осуществляется как завершающий этап его характеристики, но в диссертации данный общепринятый формат был нарушен, поскольку проблемы текстового анализа объединяют все его разрозненные версии как в меж-

дисциплинарном контексте, так и в сугубо социологическом. Во втором параграфе представлены три «Базовых ограничения аналитических подходов к интерпретации текстовых данных»-, связанные с работой аналитика (последствия нарративного поворота существенно поколебали эпистемологический приоритет «текстов» ученого); обусловленные «природой» исследуемого материала; порожденные авторским замыслом, нарративной компетентностью и «работой на зрителя». Первый и третий типы схожи в том смысле, что детерминированы неустранимой «человечностью» участников коммуникации, однако социолог заинтересован в минимизации собственной и в максимизации чужой субъективности. В оценках влияния и проявления субъективности исследователя возможны разные акценты, но для социологии принципиально важны два: во-первых, результат коммуникации с информантами всегда является совместным продуктом взаимодействия двух участников, даже если интервьюер старался быть максимально нейтральным и не участвовать в беседе никак иначе, кроме как задавая оговоренные гайдом вопросы и поддерживая разговор междометиями. Во-вторых, на этапе подготовки аналитической документации интерпретации исследователя в значительной степени определяются его личным, пусть и профессионально фундированным «видением» происходящего, даже если он ведет подробнейшие заметки и записывает возникающие в ходе полевой работы обобщающие соображения, чтобы не додумывать забытое и не превратить реальную «картину жизни» в мертвое артефактуальное полотно.

Другой блок проблем текстового анализа связан с характером самого «материала». На способность текста «отражать» действительность влияет множество факторов, отследить и нивелировать воздействие которых сложно и вряд ли составляет задачу социологического анализа: прежде всего, острота и реалистичность фактических переживаний информанта, коммуникативное взаимодействие (если речь идет об интервью) и особенности человеческой памяти. Первоначально ученые, открывшие биографический материал, восприняли его как идеальный для выяснения того, что существует или произошло на самом деле. Однако очарование быстро сменилось разочарованием - пониманием, что никогда не существовало и не появится ни одного «невинного текста» - каждый является результатом искусного сочетания определенных объяснительных и текстуальных схем, речевого конструирования «фактов». За разочарованием последовало «покаяние» - признание, что «внутри» любого биографического текста можно обнаружить некий каузальный нарратив, соединяющий в единое целое разнообразные события, а за ним и «искупление» - внимательный анализ способов, посредством которых социальные и культурные коды директивно воздействуют на биографии. В результате сегодня мы признаем за текстами право и способность не на отображение действительности, а на фиксацию определенной точки зрения и попытку убедить читателей/слушателей в ее правильности. Поэтому социологу важно уметь отказаться от циничного копания в текстах в целях обвинения их авторов в неискренности, признать в повествовании способ конструирования рассказчиком собственного субъективно «реального», уютного и безопасного мира и перейти к анализу тех средств, которые

используются для передачи значений и дискурсивного конституирования социальности.

Вторая глава продолжает логику выстраивания категориального аппарата текстового анализа, суммируя «Особенности социологической номинации предмета и объекта исследования в эмпирических проектах, основанных на получении и анализе текстовых данных», последовательно переходя от «объективно» наличествующих «вещей» с четко эмпирически идентифицируемыми формальными и содержательными характеристиками к понятиям, в которых концептуально-конструктная составляющая доминирует. В первом параграфе обозначены «Теоретическая трактовка и эмпирическая интерпретация понятий "документ" и "текст" в социологических исследованиях»: они предоставляют широкие аналитические возможности, идентифицируя большой круг объектов как дискурсивно конституированных, апеллируя к категориальным и интерпретационным наработкам смежных дисциплин, в той или иной степени сфокусированных на вопросах текстового анализа, не забывая при этом о специфике социологического подхода (акцент на маркерах социальной принадлежности, нормы и отклонения от правил «языковых игр»). Слово «документ» имеет более жесткие, прежде всего формальные референциальные рамки в литературе, посвященной программному и методическому обеспечению эмпирических исследований, но проводить между понятиями текста и документа жесткие демаркационные границы бессмысленно, поэтому в западной традиции «контент-анализ» и «текстуальное кодирование» выступают синонимами, и под кодированием не подразумевается только формализованная процедура. В диссертации приводятся разные варианты классификации документов, в большей или меньшей степени сближающие их с текстами, традиционные определения метода анализа документов и различные его форматы, общепринятые трактовки текста и сложности интерпретации «сообщений».

В большинстве социологических источников понятия «документ» и «текст» используются как вполне синонимичные, но далеко не только они формируют предметное поле текстового анализа в эмпирических исследованиях. Несомненным лидером здесь в последние десятилетия стал «герой» второго параграфа «Нарратив как междисциплинарный теоретический конструкт и объект эмпирического изучения: специфика социологической дефиниции». Слово «нарратив» используется во множестве дисциплинарных полей как практически универсальное обозначение очень разных феноменов и синоним различных вербальных конструкций: нарратологические проблемы сегодня перестали быть исключительной вотчиной литературоведения и широко обсуждаются в философии, истории, психологии и лингвистике, социологически релевантные заимствования из которых и стали предметом нашего рассмотрения. Так, философия видит в нарративе способ обретения человеком идентичности, объективации собственной субъективности и достижения неких социальных целей, самую общую категорию лингвистического производства, выражение ряда инструкций и норм в различных практиках коммуникации, соблюдение которых позволяет интегрировать любой индивидуальный случай в социокультурно установленный сценарий.

Психология рассматривает любой образ «Я», саму возможность осмыслить собственную жизнь в автобиографическом ключе как неразрывно связанную с порождением текстов - о себе и о мире в ходе коммуникативных взаимодействий и решения самопрезентационных задач в смысловых координатах эпохи посредством «осюжетивания» своего жизненного опыта. В психологии сложилось множество разнообразных направлений, оперирующих понятиями нарратива и нарративности, но наиболее интересны для социологии условные «практика» и «теория нарратива». В первом случае речь идет о психоаналитической терапии, которая использует два определения нарратива: широкое - как общее обозначение процесса создания историй, повествования вообще, и узкое - как особой формы повествования, отличающейся от всех иных (отчета, описания) наличием конфликта и его разрешением или изменением состояния актора и/или ситуации в конце повествования по сравнению с его началом, что выражается семантически. В качестве «теории» выступает нарративная психология, видящая в человеке самоистолковывающее животное, достигающее самопонимания только через нарратив, непрерывную самоинтерпретацию, в ходе которой мы выделяем в жизненном потоке отдельные моменты, обладающие для нас особым смыслом и оценочным значением. Для целей социологического анализа достаточно ограничиться обозначением в рамках нарративной психологии двух сложившихся в ней подходов: социально-конструктивистского, согласно которому личность - фактически «текст», самопонимание - интерпрета-тивный процесс, а рефлексия - самоконструирование по законам художественного текста; и персонологического - отождествляющего самопонимание с самоидентификацией, т.е. необходимо понимать, на какую реальность ориентируется индивид и в каком социально-культурном контексте существует.

В диссертации показано, что наиболее близка социологии трактовка нарратива в исторической науке. Во-первых, здесь наиболее ярко проявились проблемы эпистемологической неоднозначности прежде непоколебимого статуса научного нарратива: нарративные формы и разнообразные риторические средства используют не только повседневные акторы, но и «летописцы» исторических событий, а потому до сих пор не решена проблема демаркационной линии, переходя через которую историк перестает «просто» предлагать нам свою точку зрения на фрагмент прошлого, а становится писателем. Во-вторых, нарративный поворот в истории обострил дискуссии об «истинности» повествований, которые в значительной степени были завершены констатацией необходимости фокусировки не на том, что действительно произошло в прошлом, а на том, какие метафорические модели были использованы для описания произошедшего и насколько они «удобны» для конвенционального связывания событий собственной жизни с ключевыми значениями и структурами культуры и общества, а потому следует прекратить применять к повествованиям те же требования, что и к единичным высказываниям. В-третьих, был разработан метод «устной истории»: методологическое обоснование апелляции к устным свидетельствам повседневных акторов, а не только официальных лиц и значимых социальных персонажей сводится к тому, что репрезентация прошлого лишь через его объективированное состояние (все типы «вещей», устойчивые нормы и

социальные институты) недостаточна, ее следует дополнить инкорпорированной историей, встроенной в «тело» и «язык» простого человека.

Лингвистика не столь однозначно трактует роль языка, как обозначенные три дисциплинарных контекста развертывания «нарративного поворота». «Структуралистская революция» развела язык как универсальную устойчивую систему (денотативных) значений и речь - как неписаные правила их актуального использования и зафиксировала проблему предельно сложных взаимоотношений между означаемым и означающим. Структурализм не только превратил лингвистику в теоретическую и высокоформализованную науку, ориентированную на поиск смысла текстов как «зависящего от расположения его частей», но и породил нарратологию как свое отдельное направление, разработавшее тот категориальный аппарат, которым сегодня пользуются все исследователи нарратива, независимо от своей дисциплинарной принадлежности: нар-рация («акт рассказывания сам по себе»), нарратив («трехуровневая иерархия истории, текста и наррации» или же двухуровневая структура истории/фабулы и сюжета) и нарративность (движение сюжета во времени от завязки до финала; фундаментальный атрибут социальной реальности).

В социологической литературе не существует однозначного и общепризнанного определения понятия «нарратив», по крайней мере, по трем причинам. Во-первых, социология объективно позже перечисленных дисциплин признала нарративную природу человеческого опыта и текстуальный характер социальности, а потому даже на уровне характерных для себя методических и методологических заимствований столкнулась со множеством противоречивых концептуальных построений, ставших результатом ведущихся уже длительное время в соответствующих дисциплинарных полях дискуссий. Во-вторых, понятие нарратива используется в качестве характеристики речевой деятельности как респондента, так и социолога, и провести здесь водораздел невозможно в силу повсеместности нарративов - как типа смыслового связывания высказываний, отличного от описаний и рассуждений. В-третьих, отсутствие единого конвенционального определения нарратива в социологии обусловлено различными концептуальными и методологическими предпочтениями исследователей. Одни авторы исходят из трактовки нарративности как базовой характеристики социальности и отталкиваются от настолько широкого определения нарратива как метафоры разнообразных форм жизнеописания, что говорить о неких систематических методах получения, Транскрибирования и анализа повествований оказывается просто странно. Другие исследователи используют понятие нарратива в качестве синонима биографических данных и общей методической ориентации в рамках качественного подхода, полагая, что оно обозначает особую хронотопную связь событий жизни. Третьи авторы дают жесткое формалистическое и минималистическое определение нарратива как истории о специфическом моменте прошлого, которая обладает заданными структурными элементами и представляет собой рассказ о неслучайным образом взаимосвязанных и отобранных событиях, - это определение наиболее соответствует задачам эмпирической интерпретации нарратива в социологии. Объединяет все социологически релевантные трактовки нарратива убеждение, что это

точка «пересечения индивидуальных и социальных полюсов человеческой жизни».

Завершает первый раздел диссертации параграф, в котором обозначены «Особенности социологического сужения содержательных и функциональных трактовок понятий "метанарратив" и "дискурс"». Несмотря на то, что понятие метанарратива в рамках социально-гуманитарного знания, как правило, ассоциируется с предложенным Ж.-Ф. Лиотаром разведением нарратива и метанарратива вследствие исторического перехода от состояния модерна к постмодерну, для целей социологического анализа больше подходят сложившиеся в социальной психологии трактовки метанарративов как образов «правильного» и «неправильного» мира, которые выполняют функции защиты и адаптации человека к ситуации. Социологи понимают под метанарративами «большие нар-ративы» или «публичные мифы», фиксирующие доминантные социальные представления и официальные версии прошлого, которые находят свое отражение в нарративах - «мифах индивидуальных», позволяющих человеку выстраивать приемлемую версию своего жизненного пути и идентичности в заданном социальном контексте через интерпретацию прошлого, осмысление настоящего и планирование будущего. Индивидуальные нарративы способны сохранять некую автономность относительно доминирующих в обществе метанарративов, поскольку не могут игнорировать мифы неформальных групп, тем не менее любой жизненный материал, объективируясь в рамках устного или письменного сообщения, неизбежно оказывается вписан в контекст авторитетного большого культурного метанарратива Социологов интересует метафорическое «измерение» и метанарративов, и моделирующих индивидуальный жизненный путь нарративов личного опыта, которые всегда отражают устойчивые мета-нарративы той исторической эпохи, когда определенный жизненный «проект» оказался возможен.

Обращение к концепту «дискурс» завершает обзор категориального аппарата текстового анализа, будучи наиболее теоретически фундированным и успешно ускользающим от эмпирических интерпретаций. Тем не менее в западной традиции сегодня акцентируется идеологическое измерение дискурса -как лингвистически закрепленной формы власти и контроля: все социальные объекты и проблемы конституируются в дискурсивных актах, в совокупности отвечающих за конструирование социальной реальности, за создание ощущения стабильности, упорядоченности и предсказуемости окружающего мира, за рутинизацию социальных действий и обменов, за формирование и институцио-нализацию поведенческих кодов. Одна из базовых проблем в определении дискурса состоит в том, что хотя в социологическом контексте он выступает как теоретический конструкт и потому принципиально несинонимичен нарративу как реальному эмпирическому объекту, во множестве работ эти понятия используются как эквиваленты и действительно характеризуются схожими чертами в структуре (лингвистической, смысловой и событийной), функциях (упорядочение опыта, убеждение, трансформация/переописание реальности через умолчания и акценты и т.д.), принципах аналитической работы (фокус на дина-

мике коммуникативной ситуации или некоей инвариантной структуре) и ее проблемах (соотношение между тем, что человек знает или что может сказать).

Таким образом, в первом разделе диссертации разрозненный понятийно-категориальный аппарат текстового анализа упорядочен с учетом своих междисциплинарных заимствований так, чтобы соответствовать традиционной для эмпирической социологической работы реверсивной логике переходов от концептуальных к операциональным определениям.

Во втором разделе «Основные модели текстового анализа в социологии: принципы интеграции по критерию фокусировки системы целепола-гания» показано, что мозаичный и вариативный характер версий текстового анализа не позволяет структурировать поле эмпирических исследований, опирающихся на неформализованные данные, иначе чем по степени целенаправленного игнорирования либо проблемы отбора текстов (в предмето-ориентированных моделях), либо проблемы унификации и обоснования используемых методологических подходов и методических решений применительно к конкретному виду текстовых данных (в объекто-ориентированных).

Хотя в названии третьей главы «Предмето-ориентированные модели: социологически релевантные трактовки и области применения дискурсивных исследований» используется множественное число, речь идет лишь о дискурс-анализе, который в социологически релевантной своей версии принципиально безразличен к объекту изучения. Исходя из того, что дискурс-анализ -многоплановый «зонтичный» термин, обозначающий целый ряд разнообразных междисциплинарных направлений текстового анализа, объединенных фокусом интереса, требованием учета контекстуальных условий порождения и бытования любого текстового объекта и отказом от разделения формы и содержания сообщения, в первом параграфе рассмотрены «Традиционные варианты структурирования поля практического использования дискурс-анализа». Обозначены два подобных варианта: во-первых, три считающиеся сегодня классическими версии дискурс-анализа, заложившие векторы его развития, -наиболее «социологичная» концепция М. Фуко, «лингвистический» дискурс-анализ Т.А. ван Дейка и «семиологический» Р. Барта Несмотря на то, что родоначальники дискурсивных исследований предлагают интересные и понятные аналитические модели (Фуко - состоящую из четырех измерений, или «дискурсивных формаций», ван Дейк - основанную на извлечении из дискурса смысловых блоков и фрагментов, релевантных априорно заданной ситуационной модели и суммирующих идеологическую позицию автора, Барт - ориентированную на считывание интенционапьной силы мифа и лежащего в его основе социокультурного сценария), объединяет их то, что они вряд ли могут стать основой структурирования поля дискурсивных исследований в социологии. Не справляется с этой задачей и другая попытка упорядочения поля дискурс-анализа, выделяющая из множества сложившихся здесь аналитических подходов наиболее продуктивные для изучения соотношения коммуникативных, культурных и социальных практик, в которых тесно связаны теория и метод, аналитика и критика, а именно: постструктуралистскую теорию дискурса Э. Лаклау и Ш. Муфф, дискурсивную психологию и критический дискурс-

анализ Н. Фэйркло. Причина в том, что первый подход исходит из неприемлемой для социологии посылки «есть только дискурс», второй изучает бытовой дискурс (устойчивые риторические практики), пересекаясь с конверсационным анализом, и только третий подход социологичен - разводит дискурс как один из множества аспектов социальной действительности и не-дискурс, что задает его двойственность на уровне объекта, предмета и самопозиционирования.

Обозначенные попытки структурирования поля дискурсивных исследований проясняют базовые концептуальные и «методические» различия ключевых традиций внутри дискурс-анализа, однако более релевантным нам представляется сведение всевозможных его версий в две группы в соответствии с принятым в социологии разведением «восходящей» и «нисходящей» моделей анализа данных. В рамках «нисходящей» модели исследователь привлекает разнообразные эмпирические данные, не особенно заботясь о степени их репрезентативности, стремясь подтвердить свои предположения (в форме априорной констатации наличия некоего дискурса); в «восходящей» модели логика действий аналитика принципиально иная - осуществляется попытка реконструировать изначально не заданный дискурс по результатам анализа конкретного вида текстов или области социальной действительности.

Во втором параграфе «Дискурс-анализ: "нисходящая" логика поиска дискурса как детерминирующего содержание, тип и прагматические функции определенной совокупности текстов» данная модель рассмотрена на примере критических дискурсивных исследований, само название которых говорит об ориентации на обнаружение «вшитых» в конкретные тексты и сообщения идеологических клише, как правило, с помощью «методики» Н. Фэйркло - трехмерной модели речевого случая (коммуникативного события), состоящего из текста как элемента определенной дискурсивной практики, детерминированной обрамляющей ее социальной действительностью. Эта модель используется далеко не всегда, даже если авторы однозначно квалифицируют свою работу как критический дискурс-анализ, - что уж говорить о случаях, когда словосочетание «дискурс-анализ» не используется, хотя речь идет именно о нем. Социологически релевантные концептуальные и «методические» особенности критического дискурс-анализа суммированы Т.А. ван Дейком: в его работах он выступает как один из вариантов дискурсивных исследований, не обладающий эпистемологическим приоритетом и несколько выпадающий из научного «мей-нстрима» в силу слишком подчеркиваемой междисциплинарности и критичности, методической неразборчивости, гиперприкладной гуманистической ориентации и т.д.

Представленная в третьем параграфе «"Восходящая" логика реконструкции дискурса как доминантного вида практик конституирования социальных реалий и описания социальной причинности» отличается от «нисходящей» тем, что исследователи не занимаются поисками или подтверждением наличия конкретного вида дискурса, подбирая эмпирический материал скорее в иллюстративных, чем в верификационных целях. Здесь они более внимательны к подбору «кейсов» (хотя о репрезентативности речь не идет), поскольку реконструируемый на их основе дискурс должен иметь достаточно широкую

«область применения». Методологическим фундаментом «восходящей» логики дискурс-анализа выступает утверждение, что люди постоянно (вос)создают свой повседневный мир посредством дискурса (речи и текста), поэтому задача -сопоставление не семантических систем и реальности, а того, что говорится или может быть сказано во всех присущих человеку дискурсных ролях и ситуациях. Соответственно, «восходящая» модель может использоваться в отношении «текстов» как повседневных акторов, так и самих социологов, но, безусловно, чаще исследователи пытаются реконструировать лежащий в основе обыденных повествований дискурсивный «канон». Независимо от того, как именно предпочитает работать аналитик - подкрепляя свои комментарии и выводы ссылками на транскрипты интервью для контроля за правдоподобием конструируемого «самим» рассказчиком жизненного сценария или разбивая прямую речь информанта на блоки в соответствии с «предложенными» им тематизациями - мы ищем дискурсивный «рефрен», социокультурно заданную «рамочную» темати-зацию личных свидетельств, основным «индикатором» которой выступают расхожие метафоры, демонстрирующие понимание человеком причинности и социальной детерминации индивидуальной биографии.

Предлагаемая группировка версий дискурс-анализа не только проясняет особенности его социологического использования, но и очерчивает возможные траектории исследования в ситуациях, не предполагающих поиск устойчивых идеологических конструкций, когда приходится начинать работу с «восходящей» модели, пытаясь реконструировать дискурсивную доминанту, лежащую в основе множества тематически разрозненных повествований. Но как только дискурс «обнаруживается» и пускается в почти автономное плавание в научной литературе, эмпирические проекты начинают реализовываться по «нисходящей» модели: полагая, что некоторый текстовый материал был порожден и структурируется определенным типом дискурса, исследователи подбирают иллюстрирующие его наличие примеры.

В названии четвертой главы «Объекто-ориентированные модели: возможности и ограничения фокусировки на объекте изучения» множественное число используется совершенно оправданно, потому что в ней представлена группа аналитических подходов, которые объединяет два принципиальных обстоятельства: каждый фокусируется на конкретном объекте изучения, допуская вариативные приемы сбора, транскрибирования, редактирования и анализа приоритетного для себя объекта; каждый отрицает возможность восприятия текстов как репрезентаций объективных социальных структур и рассматривает «сообщения» как имеющие социально-конституирующий характер - (вос)создающие социальный порядок в локальных ситуациях разговорного взаимодействия (конверсационный анализ), (ре)конструирующие параметры идентичности и повседневности (биографический метод) или элементы жизненного мира и «нормы» (само)познания (нарративный анализ).

В первом параграфе «Конверсационный анализ как самостоятельный подход внутри и вне рамок этнометодологической традиции» обосновывается, что рассмотрение данного аналитического подхода требует предварительной характеристики в общих чертах того теоретико-методологического направ-

ления в американской социологической мысли, внутри которого он возник, -этнометодологии. С момента своего возникновения она значительно расширилась и трансформировалась, поэтому в диссертации представлена лишь общая логика ее развития, высказываемые в ее адрес критические замечания и те базовые понятия (перформативность, рефлексивность, описуемость, индексичность) и требования (уникальная адекватность методов, этнометодологическое безразличие, эпистемический эгалитаризм), которые необходимы для понимания особенностей применения конверсационного анализа в социологических исследованиях и причин его восприятия как наиболее методологически фундированного и процедурно проработанного приема вскрытия «фоновых ожиданий».

Заложенная в основу конверсационного анализа трактовка любого разговора как определенной последовательности «действий» или неслучайным образом организованной очередности «вкладов» участников в происходящее привела к тому, что изначальная приверженность конверс-аналитиков изучению только устной бытовой речи, где локальные секвенции разговора «проговаривают в существование» социальные структуры, и категорическое отвержение прочих видов «текстов», например, интервью за неспонтанный и неистинный характер разговора, позже сменились интересом к любым текстам как, по сути, вариациям естественного речевого взаимодействия. Подобная трансформация «объекта» повлекла за собой изменения в методике: подробнейшая схема транскрибирования сегодня используется крайне редко в силу своей избыточной детализации и трудоемкости. Требования к детальности транскриптов упростились, поскольку подход редко используется в качестве основного - чаще выступает дополнительным инструментом исследовательского поиска, позволяющим проводить анализ не ключевых для проекта источников данных, например, смеха, или методическую оценку инструментария, а иногда выполняет и чисто номинативную функцию, указывая на объект изучения без каких бы то ни было отсылок к ключевым работам, персоналиям и решениям «классического» конверсационного анализа. Иными словами, очевиден его отход от детальной фиксации всех элементов разговора к уровню объективированного текста, пусть и конституируемого в ходе разнообразных разговорных практик.

Во втором параграфе «Варианты реализации биографического метода: особенности интерпретации данных в зависимости от "статуса" метода» предлагается оптимальная с точки зрения задач текстового анализа версия систематизации форматов использования биографических данных в социологических исследованиях. В поколенческом анализе биографически нагруженные сведения привлекаются для подтверждения предварительно сформулированных гипотез о наметившихся тенденциях социально-демографического или мотивационно-ценностного плана. Биографии могут выступать и основным источником информации в тех исследованиях, что не озабочены проблемой репрезентативности, а заинтересованы в обнаружении логики формирования типичных стратегий самопрезентации и самоидентификации у специальным образом отобранного небольшого числа информантов. Как правило, массовые опросы, рассматривающие жизнь человека как проявление неких объективных по-коленческих черт, хорошо фиксируют статистически значимые проблемы взаи-

моотношений поколений друг с другом и с социальными структурами и институтами, но оставляют без внимания субъективно значимые аспекты реального внутри- и межпоколенческого взаимодействия - предмет интереса качественного подхода. Тактики качественного исследования в поколенческом анализе могут выступать и как дополнительные - вспомогательное и иллюстративное сопровождение количественных данных, и как основные, отражая общую тенденцию роста интереса социальных наук к биографиям. В заданном контексте биографический метод в социологии сближается с методом «устной истории»: их объединяют и общие эпистемологические проблемы (сложные взаимоотношения реальных событий и их описаний, «артефактуальность» повествований), и попытки создать стройную классификацию «историй жизни», пока не вполне удачные по причине отсутствия единой трактовки жанровых различий биографии и автобиографии и неуспешных попыток разведения типов «историй жизни» по условным этапам их социологического бытования.

Параграф «Причины и последствия отсутствия конвенциональной трактовки нарративного анализа для эмпирических исследований» завершает второй раздел диссертации. Утверждая, что за исключением единодушного признания за нарративом главенствующей позиции в терминологическом, теоретико-методологическом и методическом арсенале современного ученого, иных точек согласия в отношении данного понятия в научном сообществе до сих пор не достигнуто, диссертант считает данную ситуацию приемлемой и даже полезной для порождения дискуссионного азарта в дисциплинах, не связанных с выстраиванием социальных типологий и прояснением элементов объективной социальной структуры, но категорически дезориентирующей в социологии. В качестве единственного основания интеграции версий нарративного анализа в единый подход предлагается его фокусировка на конкретном объекте изучения - любым образом зафиксированных нарративах личного опыта и иных нарративных формах эмпирических данных. Иными словами, для констатации факта проведения нарративного анализа необходимо иметь в своем распоряжении конкретный «объект» - нарративы. Если это условие выполняется, то последующие вариации сочетания подходов и методических решений остаются на полное усмотрение аналитика, который может исходить как из собственных приоритетов и интересов, так и из целей конкретного проекта.

Обозначенные в диссертации затруднения в трактовке нарративного анализа объясняются тем, что, во-первых, с теоретико-методологических и методических позиций он созвучен широко понимаемому биографическому методу. Во-вторых, с точки зрения получения и интерпретации данных обладает теми же преимуществами и ограничениями, что и этнография, если под таковой понимается тип исследовательской ориентации, определяющий характерные стилевые черты получаемых по итогам ее реализации полевых записей и аналитических выкладок. В-третьих, на этапе интерпретации данных (уровень объективированного текста) нарративный анализ пересекается с дискурс-анализом -вследствие отхода от трактовок нарратива как объекта к утверждению повествовательной природы любых объектов, в том числе и нетекстовых, а также обладания общими с дискурс-анализом характеристиками, такими как тематиче-

екая «всеядность», межднсциплинарность категориального аппарата, методическая пренебрежительность и игнорирование проблемы репрезентативности. Впрочем, сближение с дискурсивными исследованиями помогает нарративному анализу уклониться от обвинений в том, что он сводит концептуальные возможности нарратива к описанию локальных, частных событий и процессов, игнорируя масштабные социальные события, процессы и макроструктуры.

Таким образом, во втором разделе диссертации все многообразие концептуальных оснований и методологических принципов текстового анализа применительно к задачам социологического поиска сведено в две модели по критерию характера системы целеполагания - иных оснований для структурирования поля социологических исследований, в той или иной степени задействующих неформализованные данные, по крайней мере, пока не обнаруживается.

Предлагаемый подход позволяет осуществить в третьем разделе диссертации интеграцию «Методических решений, лежащих в основе анализа текстовых данных в социологии» в рамках расширительной трактовки контент-анализа. Рассмотрение «Преимуществ и ограничений классической квантитативной и расширительной трактовок контент-анализа» в пятой главе предваряет уточнение, что на уровне конкретных методических решений мы заменяем «аутентичные» повествования респондентов их транскрибированными и отредактированными версиями, в разной степени «очищенными» от присутствия информантов и наделенными субъективными трактовками исследователя, поэтому авторские версии контент-аналитического инструментария еще больше отдаляют нас от «естественности» жизни - данное обстоятельство следует признать особенностью социологического анализа текстовых данных, а не его ограничением.

Несмотря на то, что формально позиции социологии в той сложной сетевой структуре, где пересекаются концептуальные подходы, теоретические и эмпирические интерпретации весьма схожего категориального аппарата текстового анализа разных дисциплин, весьма выгодны благодаря обладанию хорошо проработанным и неоднократно апробированным за десятилетия прикладных исследований инструментарием контент-анализа, с данным методом все оказывается не так просто. В первом параграфе «Самоидентификационные проблемы контент-анализа в его традиционной версии: причины и последствия» показано, что принятое в учебной литературе разведение качественного (традиционного) анализа и контент-анализа - как строгого, объективного и формализованного метода перевода текстовой информации в количественные показатели с последующей статистической обработкой и содержательной интерпретацией числовых закономерностей - не вполне корректно, если рассматривать традиционный анализ и контент-анализ как две разновидности метода (по аналогии интервьюированием и анкетированием), а не как разные этапы внутри него. Социолог не всегда хорошо ориентируется в проблеме и не может сразу предложить схему кодирования, поэтому ему приходится начинать контент-анализ с традиционного анализа, и последний встраивается в первый как его первый этап. Кроме того, представленное в учебниках разведение видов

анализа документов не уточняет необходимую для проведения именно контент-анализа степень формализации, детальности схемы кодирования и т.д.

Суммировав области применения, терминологическое, видовое (открытое и латентное, содержательное и структурное кодирование), методическое и процедурное разнообразие в рамках классического понимания контент-анализа, встроив сюда фрагментарную, социологически релевантную версию лингвистического анализа как один из вариантов реализации метода в его традиционной трактовке, диссертант приходит к выводу, что необходимо иное структурирование поля контент-аналитических исследований - согласно расширительной трактовке метода, предложенной Е.Я. Таршисом: если нас интересуют некван-тифицируемые особенности текста, позволяющие оценить модальность повествования и интенции автора, то необходима нечастотная модель контент-анализа; если мы фокусируемся на разработке формализованных процедур подсчета лингвистических и иных элементов текста - то частотная модель.

Во втором параграфе обозначены «Возможности расширительной трактовки метода: основания разведения частотной и нечастотной моделей контент-анализа». Полагая, что попытки внутренне структурировать метод мало что проясняют в эмпирической работе с текстовыми данными, диссертант считает более соответствующей целям социологического анализа расширительную трактовку контент-анализа. Она разводит традиционную частотную модель метода, описывающую содержание текста на основе заранее обоснованных параметров (истоки ее становления и институционализации обнаруживаются в работах Г. Лассвелла), и нечастотную, открывающую «формулу» содержания текста и характеризующую создавшего его субъекта без апелляций к количественным показателям (ее родоначальником считается В.Я. Пропп). Объединяет модели устоявшаяся социологическая терминология и возможности осуществления посредством неформализованной обработки информации.

Основная проблема расширительной трактовки контент-анализа состоит в том, что, несмотря на подчеркиваемое противопоставление его как научного метода множеству других подходов и авторских версий работы с текстовыми данными, она в итоге сближает с ними контент-анализ - как на уровне целей, интерпретации понятий и предполагаемых процедур (де)кодирования содержания, так и с точки зрения общих сложностей. К последним следует отнести отсутствие единой конвенциональной, общепринятой и общепризнанной трактовки текста, усугубляемое его нелинейностью, многомерностью, интертекстуальностью, репрезентацией разных референтных объектов, сочетанием коммуникационного, формального и материального пластов содержания; то, что аналитик всегда имеет дело с сокращенным и фрагментарным внешним текстом, а любое высказывание обладает внешней (субъект и само высказывание) и внутренней структурой (предмет высказывания и его признаки/предикаты) и т.д. Тем не менее расширительная трактовка контент-анализа, допускающая неколичественное его применение в «нечастотной» модели, позволяет встроить в метод как его частную разновидность процедуры кодирования «обоснованной теории», благодаря которым по мере интерпретации «частной» информации исследователь последовательно «плотно» описывает, структурирует и группирует

повседневные данные в социологических понятиях и формулирует гипотезы, что не порождает генерализации, но позволяет увидеть все разнообразие и взаимосвязи форм протекания любого общественного процесса, которые кажутся стандартными и отдельными «вещами» в массовых обследованиях.

Завершает третий раздел диссертации глава «Статус визуального в текстовом анализе: природа исследуемого материала как несущественный фактор для выбора методических решений», в которой отмечается, что относительно «визуальных текстов» в социологии не сложилось внятных концептуальных и/или методических инструкций применительно к задачам научного поиска как фундаментального, так и прикладного характера. В первом случае речь чаще всего идет о фотографических практиках, и разговор о них, как правило, оказывается крайне философски нагруженным. Во втором случае исследователей преимущественно интересует проблема верификации (вербальных) эмпирических данных посредством сопровождающих их невербальных. Диссертант выдвигает в отношении сферы визуального в социологи два утверждения: во-первых, «природа» данных не ограничивает область применения методических приемов контент-анализа; во-вторых, можно выделить два базовых направления социологически релевантных обращений к визуальному - семиотически- и нарративно-ориентированные.

В первом параграфе показаны «Возможности семиотического подхода в интерпретации "вещественного"». Семиотический подход понимается как совокупность сформировавшихся в русле лингвистических исследований структуралистских теорий, которые рассматривают каждый внеязыковой код как функционирующий только через посредство естественного языка и фокусируются на понятиях коннотации и метаязыка - вторичных знаковых системах, нагружающих первичные денотативные смыслы новыми. Сегодня сложно говорить о неких общих основаниях разнообразных направлений семиотики, что, тем не менее, не мешает семиотическому подходу демонстрировать свою эври-стичность в изучении невербальных «текстов». Например, с социологической точки зрения практику дарения цветов можно считать ритуалом и в контексте ритуализма анализировать в ней соотношение форм и содержания. Семиотический анализ хорошо работает и в социологическом изучении одежды: в исследованиях практик ее «потребления» с учетом особенностей социально-демографических групп; семантики современного костюма и одежды иных исторических эпох (одежда рассматривается как «текст» - набор определенных символов, кодов и знаков, правила считывания которых задаются культурой); роли одежды в системе социальной (гендерной и властной) стратификации и «идентификации» (исследуются те «приемы», с помощью которых костюм создает образ человека и маркирует его социальное положение); феномена моды.

В изучении фотографических практик сегодня используется сложное сочетание дискурсивного, нарративного и семиотического подходов: так, в русле семиотических исследований можно пытаться «дешифровать» заложенные в визуальных обыденно-привычных «текстах» (фотографиях) интенции автора (знаки) и возможные реакции аудитории. Поэтому утверждение диссертанта, что нарративный анализ обладает здесь явным приоритетом, требует разверну-

того обоснования, которое представлено во втором параграфе «Фотографические практики: потенциал нарративного анализа в интерпретации визуального». Исходя из того, что повсеместность и общедоступность фотографии в современном мире превратили ее в особую нормативную практику, которой владеют все «нормальные» люди, как и нарративной компетентностью, в диссертации обосновывается возможность трактовки фотографии по аналогии с нарративом - как «текста о» действительности, «прозрачность» которого обусловлена врастанием человека с детства в репертуар визуальных изображений своей культуры и усвоением способов конструирования реальности посредством фотографических практик и интерпретации их результатов.

В принципе ничего нового в трактовке фотографий как визуальных нар-ративов, конечно, нет, и об этом не стоило бы и говорить, если бы не два принципиальных обстоятельства С одной стороны, существует мнение, что любые попытки «нарратологии "без берегов" распространить свою экспансию за пределы речевых практик методологически сомнительны», поскольку они ведут к утрате категорией нарративности своих понятийных границ и методологически опасно. С другой стороны, в социологии сегодня отчетливо оформилось три подхода к работе с фотографиями: мультимодальный (дискурс)-анализ рассматривает методологические возможности интерпретации сложных «текстов», в которые вплетены и визуальные элементы; гиперэмпирическое и гиперприкладное «считывание» лжи и иных эмоциональных реакций по невербальным маркерам (в том числе по фотографическим изображениям); наиболее теоретически и исторически фундированное социологическое изучение фотографии как основополагающей черты современных обществ, опосредующей взаимоотношения человека и мира и конституирующей пролегающую между ними «визуальную границу». Обращение к работам Р. Барта, выделившего два взаимосвязанных модуса восприятия фотографических изображений - социокультур-ный/социополитический/языковой и личностно-эмоциональный (биографически детерминированный), и С. Зонтаг, обозначившей те социальные функции фотографии, в которых просматривается возможность эмпирической социологической работы с фотографическими практиками в рамках нарративного анализа, позволяет обосновать его познавательный приоритет - как совокупности приемов работы с «текстом», в качестве которого может выступать любое «сообщение» - и устное высказывание, и письменный дискурс, и изображение (кино, фотография, спектакль, реклама и т.д.).

Таким образом, заключительный раздел диссертации завершает метатео-ретическое исследование текстового анализа в социологии рассмотрением его методического уровня. В разделе обоснован статус контент-анализа как единственного методического обеспечения текстового анализа в социологии, независимо от того, какая именно трактовка метода кажется нам наиболее корректной - классическая или расширительная: в целях получения надежных и валидных результатов в рамках любой концептуальной модели (предмете- или объе-кто-ориентированной) мы должны разработать категориальную модель предмета изучения и соблюдать все прочие требования контент-анализа. Кроме того, показано, что «природа» исследуемого материала не оказывает существенного

влияния на выбор методических решений текстового анализа - более важен выбор конкретного аналитического подхода, и в случае фотографических практик наиболее адекватен задачам социологического поиска нарративный анализ.

В Заключении подводятся итоги диссертационного исследования и обрисовываются контуры дальнейших изысканий в обозначенном предметном поле. Предложенный вариант структурирования поля текстового анализа в социологии не игнорирует проблемы теоретической и эмпирической интерпретации понятий «внутри» базовых его версий и задает контексты постановки и обсуждения общих для методологии социологических исследований вопросов. Метатеоретический подход, вероятно, не может считаться окончательным решением «проблемы текста» в дисциплинарных рамках социологии, но задает направление дальнейших поисков в русле уже оформившихся дискуссий - они крайне необходимы для интеграционных процессов в развитии методологического знания, потребность в которых сегодня исключительно высока.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях автора41:

В монографиях:

1. Троаук И.В. Теория и практика нарративного анализа в социологии. М.: РУДН, 2006(15,5 п.л.).

2. Троцук И.В. Текстовый анализ в социологии: проблемы и обещания разных типов «чтения» слабоструктурированных данных. М.: РУДН, 2014 (18 п.л.).

В изданиях, рекомендованных ВАКМинобрнауки РФ:

3. Троцук И.В. Нарративный анализ: понятие или метафора? // Социология: 4М.

2003. №17. С.56-83 (1,25 п.л.) (в соавт.).

4. Тро1/ук И.В. Нарратив как междисциплинарный методологический конструкт в современных социальных науках // Вестник РУДН. Серия «Социология».

2004. №6-7. С.56-75 (1,4 п.л.).

5. Троцук И.В. Ф. Анкерсмит. Нарративная логика. Семантический анализ языка историков // Социологический журнал. 2005. №4. С.168-179 (0,7 п.л.).

6. Троцук И.В. Групповая беседа как метод пилотажного исследования (на примере изучения современной молодежи Кавказа) // Вестник РУДН. Серия «Социология». 2006. №1. С.21-38 (1,6 п.л.).

7. Тро11ук И.В. Беспредельная социология // Социологический журнал. 2006. №1-2. С.183-193 (0,6 п.л.).

8. Троцук И.В. Нарративы в социологической теории и практике // Обсерватория культуры. 2007. №3. С. 16-23 (1 п.л.).

41 Многие публикации по теме диссертации представляют собой результаты текстового анализа, реализованного в рамках конкретных эмпирических проектов, или же оценку возможностей и ограничений применения разных версий текстового анализа и их «статуса» в социально-гуманитарном знании в целом или же применительно к изучению конкретной предметной области.

9. Троцук И.В. Легко ли быть молодым на Кавказе? // Вестник РУДН. Серия «Социология». 2007. №1. С.45-60 (1 пл.).

10. Троцук И.В. Возможности метода кейс-стади в изучении социальных проблем села // Вестник РУДН. Серия «Социология». 2007. №4. С.14-22 (0,8 п.л.).

11. Троцук И.В. Поколенческий анализ: теоретические и методические компоненты // Обсерватория культуры. 2008. №6. С.25-32 (1 п.л.).

12. TpoifyK И.В. Почему смеются люди - вот в чем вопрос... // Социологический журнал. 2008. №3. С.175-184 (0,8 п.л.).

\Ъ.Тро1(ук И.В. Отрицание экспертности как методическая проблема // Социология: 4М. 2009. №29. С.155-171 (0,8 п.л.).

14. TpoifyK И.В. Поп-культура как фактор социализации: возможности эмпирического анализа // Вестник РУДН. Серия «Социология». 2010. №1. С.96-107 (0,9 п.л.) (в соавт.).

15.Trotsuk I.V. Textual analysis within sociological research: Terminological rather than methodological difficulties? // Вестник РУДН. Серия «Социология». 2011. №2. С. 15-23 (0,9 п.л.).

16. Троцук И.В. Несколько слов о «романтизаторах мира»: типажи и идентификации интеллигенции и интеллектуалов // Социологический журнал. 2011. №1. С.164-178 (0,9 п.л.).

П.Троцук И.В. Социологический анализ сельской повседневности: проблемы методические, гуманистические и поэтические // Социологический журнал. 2011. №2.С.168-180 (0,9 п.л.).

18. TpoifyK И.В. Бегство от государства: сознательный отказ от «достижений цивилизации» и стратегии поддержания «варварского состояния» // Социология власти. 2012. №4. С.259-270 (0,8 п.л.).

19. TpoifyK И.В. Все, что вы хотели знать о поле, но боялись спросить // Вестник РУДН. Серия «Социология». 2012. №1. С.132-137 (0,5 п.л.).

2d. Троцук И.В. От турбулентности к диагностике кризиса: пределы и потенциал социологической критики (новая повестка дня для европейской социологии) // Вестник РУДН. Серия «Социология». 2013. №4. С.127-141 (1 п.л.) (в соавт.).

2\.Тро1(ук И.В. Сельское развитие Финляндии: взаимодействие государства, фермеров и науки (возможные уроки для России) // Мир России. 2014. №3. С.67-94 (1,9 п.л.) (в соавт.).

И.Троцук И.В. Дарение цветов: социологический анализ ритуализированной практики// Обсерватория культуры. 2014. №3. С.41-47 (0,9 п.л.) (в соавт.).

23.Троцук И.В. О природе фотографического изображения // Вестник РУДН. Серия «Социология». 2014. №3. С.216-227 (0,9 п.л.).

24.TpoifyK И. Как стать счастливым: новые смыслы одиночества в современном мире // Социология власти. 2014. №3. С.233-247 (0,9 п.л.).

Другие работы, опубликованные по теме диссертации:

25.Троцук И.В. Стало ли российское общество капиталистическим: варианты оценки постсоветской трансформации // Вестник Тюменского государственного университета. 2004. №4 (0,7 п.л.).

26. TpoifyK И.В. Качественные методы в социологии: стратегии и тактики исследования. М.: Уникум-центр, 2005 (2,8 п.л.).

21.TpoifyK И. Социология военных конфликтов: события 1994-2001 гг. на территории Чечни // Общество и государство. Материалы межд. семинара. М.: МВШСЭН, 2005. С.111-127 (1,2 п.л.).

IS.TpoijyK И.В. Нарративный анализ: методологический или метафорический конструкт? // Тезисы докладов и выступлений на Всероссийском социологическом конгрессе «Глобализация и социальные изменения в современной России»: В 16-ти т. М.: Альфа-М, 2006. Т.2. История русской социологии. Методология социологических исследований. С.128-131 (0,2 п.л.).

29. Троцук И.В. Таежная деревня Кобелево: современный вариант «Истории села Горюхина» // Крестьяноведение: Теория. История. Современность. Ученые записки. 2005. Вып.5. М., 2006. С.404-411 (0,4 п.л.).

30. TpoifyK И.В. Практикум по курсу «Методология и методика социологических исследований». М.: Издательский дом «Высшее образование и наука», 2007 (17 п.л.) (в соавт.).

31. Троцук И.В. Идентификационные доминанты молодежного самосознания Кавказа // Молодежь Кавказа: Между прошлым и будущим. Материалы исследовательского проекта / Под ред. И.В. Троцук. М.: Издатель И.В. Балабанов, 2007. С.28-93 (3 п.л.).

32.Троцук И.В. Контент-анализ как инструмент заимствования эффективных механизмов проектного управления // Вестник Калмыцкого института социально-экономических и правовых исследований. 2007. №1. С.122-129 (1 п.л.).

33.TpoifyK И. Метаисторическая матрица державной ренты: политико-экономические особенности академической национальной идеи // Современные интерпретации русского национализма / Под ред. М. Ларюэль // Soviet and Post-Soviet Politics and Society. Stuttgart: Ibidem-Verlag, 2007. C.249-274 (1,2 п.л.) (в соавт.).

ЗА.TpoifyK И.В. Познавательные возможности теста двадцати «Я» в социологии // Тезисы докладов III Всероссийского социологического конгресса «Социология и общество: проблемы и пути взаимодействия». Секция 1. «Методология социологических исследований». М.: ИС РАН, РОС, 2008 [Электронный ресурс] (0,1 п.л.).

35.TpoifyK И.В. Путеводитель по современному интеллектуальному пространству// Вестник общественного мнения. 2009. №4. С.110-114 (0,7 п.л.).

36.Тро1/ук И.В. Трое в лодке, не считая собаки: справочник - учебник - рассказ и немного библиографии // Пушкин. 2009. №4. С.126-128 (0,3 п.л.).

37.Trotsuk I. Kinship ties and family support in twentieth-century Russia // Family, Kinship and State in Contemporary Europe. Vol.1. The Century of Welfare: Eight

Countries / Ed. by H. Grandits. Campus Verlag GmbH, 2010. P.325-362 (2,4 п.л.) (в соавт.).

Ъ%.Трог(ук КВ. Молодежное самосознание Кавказа: особенности идентификации // Материалы Всероссийской конференции социологов «Этнос, нация, общество: российская реальность и перспективы». М.: РОС, ИС РАН, РУДН, 2010 [Электронный ресурс] (0,06 п.л.).

39.TpoifyK И.В. Проект сильной России в элитном образовании путинского периода: взгляд с позиций постструктуралистской теории дискурса // Форум новейшей восточноевропейской истории и культуры. Пятый специальный выпуск «Антизападные идеологические течения в постсоветской России и их истоки». 2011. Т.8. №1. С.105-119 (1 п.л.) (в соавт.).

40.Trotsuk I. Twenty statements test: A technique to make the qualitative data more credible // Geneva, 7-10 September 2011. "Social Relations in Turbulent Times". Abstract Book of the ESA 10th Conference (European Sociological Association, University of Geneva & Swiss Sociological Association) [Электронный ресурс]. P.449-450 (0,06 п.л.).

41 .TpoifyK И.В. «Хотели как лучше - получилось как всегда» и другие особенности российских аграрных реформ // Крестьяноведение: Теория. История. Современность. Ученые записки. 2011. Вып.6 / Под ред. Т.Шанина, A.M. Никулина, И.В. Троцук. М.: Дело, 2011. С.376-386 (0,7 п.л.).

42.TpoifyK И.В. «...Экономна мудрость бытия: все новое в ней шьется из старья», или Ренессанс потемкинского строительства // Крестьяноведение: Теория. История. Современность. Ученые записки. 2011. Вып.6 / Под ред. Т.Шанина, А.М. Никулина, И.В. Троцук. М.: Дело, 2011. С.387-397 (0,7 п.л.).

43.TpoiiyK И.В. Форматы текстового анализа в социологическом исследовании // Социология и общество: глобальные вызовы и региональное развитие [Электронный ресурс]: Материалы IV Очередного Всероссийского социологического конгресса. М.: РОС, 2012. С.7195-7202 (0,5 п.л.).

44. TpoifyK И. Безгосударственность как нормальный формат социальной жизни: аргументация Дж. Скотта // Социологическое обозрение. 2012. Т.Н. №3. С.120-141 (1,5 п.л.).

45.TpoifyK И.В. Методы работы с текстовыми данными в социологических исследованиях. М.: РУДН, 2012 (4,9 п.л.).

46. TpoifyK И.В. Северокавказские сельскохозяйственные продукты на рынках Центральной России: объективные и субъективные причины их отсутствия // Вторая Россия: дифференциация и самоорганизация. Сб. науч. ст. / Под общ. ред. A.M. Никулина. М.: Дело, 2012. С.246-267 (1 п.л.).

AI.TpoifyK И.В. Качественное социологическое исследование: предпосылки и логика проведения. М.: Экон-информ, 2013 (8 п.л.).

48. TpoifyK И.В. «Книга о том, как живут люди в сельской России и почему они так по-разному живут», или Как важно задавать правильные вопросы И Крестьяноведение: Теория. История. Современность. Ученые записки. 2013. Вып.8. М.: Дело, 2013. С.455-473 (1,6 п.л.).

49.Trotsuk I.V. Types of textual analyses applied to qualitative data within sociological research // Torino, 28-31 August 2013. "Crisis, Critique and Change". Abstract Book of the ES A 11th Conference (European Sociological Association and University of Turin) [Электронный ресурс] P.965 (0,05 п.л.).

50.TpoijyK И.В. «Вторая Россия»: форматы «обнаружения» и дискурсивной презентации // Пути России. Новые языки социального описания. М.: Новое литературное обозрение, 2014. С.173-191 (1 п.л.).

51 .TpoiiyK И. «Маргинальность» текстового анализа, или Проблемы социологического чтения // Социологическое обозрение. 2014. Т.13. №2. С.177-200 (1,6 П.Л.).

52.Троцук И. Нарративность визуального, или О пользе несоциологического чтения// Социологическое обозрение. 2014. Т.13. №1. С.242-258 (1,2 п.л.).

53.Троцук И. Дискурсивное конструирование социальной реальности: концептуальные основания и эмпирические приемы разоблачения «скверных» практик// Социологическое обозрение. 2014. Т.13. №2. С.206-224 (1,4 п.л.).

54.Троцук И.В. «Тексты» и «знаки»: критерии выбора аналитического подхода // Зборник радова Филозофского факултета у Приштини. 2014. Т.44. №2. С.3-23 (1,1 п.л.).

Троцук Ирина Владимировна «Анализ текстовых данных в социологии: основания систематизации концептуальных моделей, методологических принципов и методических решений»

В диссертационной работе через реконструкцию и социологическую экспликацию концептуальных оснований, методологических принципов и методических решений базовых версий текстового анализа осуществляется их мета-теоретическое исследование и последующая интеграция применительно к задачам социологической интерпретации текстовых данных. Обозначив специфику социологической номинации предмета и объекта изучения в эмпирических исследованиях, а также принципы и ограничения социологической трактовки двойной фактичности общества и текстового измерения социальности, автор обосновывает возможность выделения двух базовых моделей текстового анализа в социологии по критерию характера систем целеполагания: «предмето-ориентированные» модели включают в себя все виды дискурсивных исследований, «объекто-ориентированные» - конверсационный анализ, нарративный анализ и биографический метод. Предлагаемый подход сводит методические решения, лежащие в основе всех моделей текстового анализа в социологии, к вариациям, укладывающимся в расширительную трактовку контент-анализа и нечувствительным к «природе» исследуемого материала (дискурсивной, визуальной или вещественной).

Trotsuk Irina V.

"Analysis of textual data in sociology: the grounds for systematization of the conceptual models, methodological principles and techniques"

The thesis aims at the reconstruction and sociological explication of the conceptual foundations, methodological principles and techniques within the basic versions of textual analysis to conduct their metatheoretical study and subsequent integration with reference to the sociological interpretation of textual data. The author identifies the specifics of the sociological categorization of the subject and object in the empirical research as well as principles and limitations for the sociological interpretation of the double nature of society and textual measurement of sociality in order to prove the possibility of integrating all versions of textual analysis into two models on the basis of the goal-setting system focus in the empirical research. 'Subject-oriented' models include all kinds of discourse studies, 'object-oriented' models -conversational analysis, narrative analysis and biographical method. The proposed approach reduces the techniques available to all models of the sociological analysis of the textual fabric of sociality to the variations that fit into the broad interpretation of the content analysis method and are insensitive to the 'nature' of the data (discursive, visual or material).

Подписано в печать: 02.12.14

Объем: 1,0 п.л. Тираж: 100 экз. Заказ № 543 Отпечатано в типографии «Реглет» г. Москва, Ленинский проспект, д.2 (495) 978-66-63, www.reglet.ru