автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.20
диссертация на тему: Автобиографические тексты как предмет грамматики нарратива

Полный текст автореферата диссертации по теме "Автобиографические тексты как предмет грамматики нарратива"

На правах рукописи

Журди Наталья Владимировна

АВТОБИОГРАФИЧЕСКИЕ ТЕКСТЫ КАК ПРЕДМЕТ ГРАММАТИКИ НАРРАТИВА (НА МАТЕРИАЛЕ СРАВНИТЕЛЬНОГО АНАЛИЗА ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ XX в.)

Специальность 10.02.20 - Сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Москва-2010

004606363

Работа выполнена на кафедре теории и методологии перевода Высшей школы перевода (факультета) МГУ имени М.В. Ломоносова.

Научный руководитель:

доктор филологических наук, профессор

Добровольский Дмитрий Олегович

Официальные оппоненты.

доктор филологических наук, профессор

Корниенко Алла Алексеевна

кандидат филологических наук, доцент Сергеева Дарья Валерьевна

Ведущая организация:

ГОУ ВПО МГПУ - Московский городской педагогический университет

Защита состоится « ¿А

» 2010 г. в часов

на заседании диссертационного совета Д. 501.002.15. при Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова по адресу: Москва, Ленинские горы, МГУ, ГСП-2, 1-ый учебный корпус гуманитарных факультетов, Высшая школа перевода.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке МГУ (1-ый корпус гуманитарных факультетов).

Автореферат разослан ^__иЛ* _2010 г.

Ученый секретарь диссертационного совета, кандидат филологических наук, доцент , Костикова О.И.

I. Общая характеристика работы

В реферируемой диссертации исследуются некоторые фундаментальные аспекты грамматики художественного парратива.

Степень научной разработанности темы:

Идея осмысления художественного текста с лингвистических позиции, исходящая от русских формалистов (Пропп, Шкловский, Эйхенбаум), приобретает особую актуальность во второй половине XX в. Фундаментальные исследования в области нарратолопш возникают в 60-х гг. в русле французского структурализма (Barthes, Bremond, Genette, Greimas, Kristeva, Totlorov), опирающегося па исследования В.Я. Проппа. Пристальное внимание уделяется вопросам текстообразовання и когезип текста, развитию основополагающих нарративных категорий и выделению базовых единиц нарративного анализа (Genette), фигуре автора и роли читателя (Barthes), понятиям полифонии н интертекстуальности (Kristeva). Однако, изучение вопросов нарратолопш не ограничивается рамками структурализма. Лингвисты, литературоведы и писатели, не связанные напрямую с этим течением, также вносят свой вклад в теорию грамматики парратива. Важные разработки в области грамматики парратива принадлежат У. Эко (Eco), Т. ван Дейку (van Dijk), X. Вайприху (Weinrich). Па первых этапах развития нарратолопш центральное значение имеет микроанализ (анализ предложения). В 80-х гг. в области нарратолопш происходит смена приоритетов исследования.' Она проявляется, с одной стороны, в повышенном интересе к тексту в целом и, с другой стороны, в подчеркнутом вниманиин к акту прочтения текста и, соответственно, к фигуре читателя.2 Еще одной важной задачей современной нарратолопш является исследование повествовательных форм (далее - ПФ), в частности, свободно-косвенного дискурса (далее - СКД; ср. Banfield, Hödel, Poncharal). Из последних работ зарубежных лингвистов отметим также исследования Ж.-М. Адама, (Adam), Д. Хермана (Herman), M. Флудерник (Fludernik), Э. Кафеленос (Kafelenos), Д. Мангено (Maingueneau), Maiiepa-Миннеманна, С. Шликере (Meyer-Minneniann / Schlickers) и Дж. Принса (Prince).

В отечественной школе интерес к грамматике парратива резко возрастает с начала 80-х гг. (Гальперин, Москальская). Тем не менее, на сегодняшний день существует относительно немного работ, посвященных проблемам нарратолопш и исследующих художественные тексты с

1 Д. Херман различает в истории развития iрамма iпкп nappa шва два этана, которым соответствуют две основные нарратолошческне парадигмы: классическая {« classical ») и постклассическая (« postclassical »). - Herman, D. Narratologies: new perspectives on narrative analysis / D. Herman. -Columbus: Ohio state university press. 1999. C. 14.

Эта терминология прочно утвердилась в научном лексиконе.

2 Это в особенности характерно для зарубежной нарратолопш.

лингвистических позиций (Бабенко / Казарин, Дымарский, Корниенко, Косиков, Макаров, Падучева, Тюпа, Фатеева). Актуальность нашего исследования продиктована в первую очередь необходимостью восполнить этот пробел. Кроме того, многообразие нарративных моделей требует их систематизации, а некторые нарративные термины - уточнения. Наконец, актуальность темы обусловлена ее проблематичностью: концепции нарративного анализа художественных текстов являются многообразными и подчас противоречивыми и ставят лингвиста перед необходимостью выбора. Какая концепция является наиболее адекватной для анализа данного текста (корпуса текстов)? Изучение этого вопроса представляется нам одной из важных задач современной грамматики парратива. Новизна работы состоит в попытке сопоставительного лингвистического анализа выбранного корпуса текстов, в изучении индивидуального авторского дискурса, а также в попытке выделить универсальные и специфические характеристики исследуемых текстов.

Методологической основой реферируемого исследования являются в первую очередь концепции отечественных и зарубежных лингвистов в области грамматики парратива. Центральное место среди них занимают семантическая модель Е.В. Падучевой и нарратологические исследования Ж. Женетта.

Материалом исследования служат следующие автобиографические тексты:

• P.M. Рильке: «Записки Мальте Лауридса Бригге» (R.M. Rilke : «Die

Aufzeichnungen des Malte Laurids Brigge»);

• Ж. Жене: Дневник вора (J. Genet : «Journal du voleur»);

• В. Набоков: «Другие берега»;

• В. Набоков: «Speak, Memory».

Для сопоставительного анализа были сознательно выбраны тексты на четырех языках, принадлежащие к различным автобиографическим жанрам: текст Рильке представляет собой автофиктивный роман; текст Жене содержит как диаристические, так и мемуаристнческие элементы; в текстах Набокова доминирует мемуарнстическое повествование.

Предметом исследования являются, во-первых, фундаментальные аспекты грамматики парратива (в частности, ПФ, статус повествователя и персонажей, эгоцентрические элементы); во-вторых, индивидуальный авторский дискурс. Объектом исследования являются центральные принципы организации композиционной структуры текстов P.M. Рильке, Ж. Жене и В. Набокова с точки зрения грамматики парратива.

Цель исследования двояка. Она заключается

• в анализе существующих моделей грамматики парратива;

• в сопоставительном лингвистическом анализе исследуемых текстов. Необходимо отметить, что теоретическая и исследовательская целеустановки неразрывно связаны между собой и дополняют друг друга.

Мы исходим из того, что грамматика иарратива не может развиваться «извне». Залогом ее динамики и перспективности служит ее связь с (художественным) текстом. Лишь при этом условии грамматика иарратива приобретает всю свою масштабность и значимость, т.к. ома направляет фокус исследования на новые, не изученные ранее аспекты текста. В свою очередь, анализ (художественного) текста позволяет уточнить и/или разграничить теоретические термины и концепции нарратологии и способствует, таким образом, развитию грамматики иарратива в целом. Итак, анализ нарративных концепции направлен на разработку исследовательской методики, теоретических конструктов и научно-дескриптивного аппарата для описания автобиографических текстов. В свою очередь, анализ нарративной струкуры исследуемых текстов и индивидуального дискурса их авторов невозможен при отсутствии четкой научно-теоретической базы.

Настоящее исследование направлено на решение следующих задач:

• проследить эволюцию теории грамматики иарратива и выявить потенциал для дальнейшего развития этой науки;

• выделить универсальные нарративные категории и характеристики, присутствующие во всех автобиографических текстах, исследуемых в работе;

• выделить специфические нарративные особенности текстов Рильке, Жене и Набокова, обусловленные субъективной волей авторов и их индивидуальным дискурсом;

• выделить специфические нарративные особенности исследуемых текстов, обусловленные лексическими и/или грамматическими системами русского, немецкого, французского и английского языков. Теоретическая значимость исследования состоит в первую очередь

в принципиально новом подходе к анализу достаточно известных художественных текстов. Этот подход представляется нам перспективным, т.к. он позволяет раскрыть новые аспекты текста, а также рассмотреть под новым углом зрения известные положения. В работе проводится детальное исследование индивидуальных дискурсов Жене, Рильке и Набокова и раскрываются некоторые новые элементы стиля этих авторов. Теоретическая ценность исследования заключается также в системном изложении истории грамматики иарратива и в развитии некоторых основополагающих категорий и аспектов нарративного анализа - таких, как способы выражения субъективности, СКД, интертекстуальность, функции повествователя. В более широком плане, полученные результаты могут быть использованы в исследованиях, посвященных лингвистике художественного текста, стилистике, сравнительному языкознанию и литературоведению, а также истории русской, немецкой, французской и американской литературы XX в.

Практическая значимость исследования состоит в возможности интегрирования полученных результатов в учебно-педагогический процесс для преподавания следующих филологических дисциплин: лингвистическая теория текста, история русской, европейской и американской литературы XX в., стилистика, анализ текста, сравнительное языкознание. Кроме того, некоторые пассажи диссертации могут представлять интерес для переводчиков художественных текстов.

Апробация работы. Основные положения диссертационного исследования отражены в публикациях по теме работы и были изложены автором на Международной конференции студентов и аспирантов «Ломоносов 2009» (Москва, МГУ) и на Международной научной конференции «Текст и подтекст: поэтика эксплицитного и имплицитного» (Москва, Институт русского языка им. В.В. Виноградова РАН). На защиту выносятся следующие положения:

1. Исследованные автобиографические тексты обладают некоторыми общими характеристиками. К их числу относятся повествование от 1-го лица как доминирующая ПФ, тоталитарный статус повествователя-протагониста, отсутствие языковой эмансипации персонажей, экспрессивность, авторефлексия, подчеркнутое (гипертрофированное) выражение субъективности.

2. В исследованных текстах Жене, Рильке и Набокова присутствуют как классические, так и нетривиальные элементы. Именно нетривиальные элементы представляют собой особый интерес.

• Нетривиальными нарративными характеристиками дискурса Жене следует считать расшатывание системы видо-временных форм, усиливающееся в последней части текста, и инструмептализацию протагонистом-повествователем языка врага.

• Отличительной чертой дискурса Рильке является ПФ, содержащая элементы СКД. В рамках этой ПФ происходит деструкция сознания протагониста.

• К специфическим элементам дискурса Набокова мы относим пастиши стилей, а также многочисленные мистификации повествователя-протагониста - характерные набоковские игры с читателем, фигуру двойника и столкновение различных перспектив повествования.

3. Па определенных этапах повествования Жене, Рильке и Набоков разрушают традиционный нарратив (далее - ТН) и создают модернистский дискурс. Очевидно, что такой «классический» жанр, как автобиография вовсе не исключает возможность новаторства на языковом уровне. Стилистические приемы, посредством которых достигается разрушение ТН, очень разнообразны и обусловлены в первую очередь субъективной волей и индивидуальным дискурсом того или иного автора. И даже аналогичные приемы производят различные эффекты в различных текстах.

Так, «призрачный представитель» Набокова имеет мало общего с его гомологом в тексте Жене; внутренний монолог в тексте Жеие существенно отличается от внутренного монолога, а тем более от СКД в тексте Рильке; столкновение двух перспектив повествования у Рильке подчеркивает драматизм и интенсивность переживаний протагониста, а у Набокова - это один из способов создания двусмысленности текста.

4. Ввиду многочисленных различий между русской и английской версиями мемуаров Набокова (на лексико-синтакспческом и па культурологическом уровнях), представляется обоснованным рассматривать «Другие берега» и «Speak, Memory» как самостоятельные тексты, при создании которых решающее значение имел не буквальный перевод, а субъективная эстетика автора и лекснко-синтаксические парадигмы того или иного языка.

5. Нарративные исследования возможны как на материале одного текста и в рамках одного языка, так и в сопоставительном ключе (анализ нескольких текстов на разных языках). Для сопоставительных исследований важно учитывать выделение универсальных и специфических характеристик текста / корпуса текстов. Под универсальными характеристиками подразумеваются общие характеристики определенного корпуса текстов. Специфические характеристики могут быть обусловлены

• авторской волей;

• узуальными лексико-сннтаксическнми системами того пли иного

языка.

Каждый художественный текст может служить материалом для нарративного анализа. Единственным, но существенным ограничительным критерием следует считать анализ текста в оригинале, а не в переводе. Перевод (даже самый удачный) требует переориентации исследователя и резко сокращает число аспектов грамматики нарратива, поддающихся исследованию. Так, если статус повествователя остается неизменным, дейктическая система, временные формы, многие стилистические особенности перевода часто существенно отличаются от оригинала.

6. Представляется возможным и целесообразным разработать метод лингвистического анализа, интегрирующий элементы, исходно принадлежащие различным парадигмам. Так, вопрос о статусе / типе повествователя восходит к структуралистско-парратологнческон парадигме, а диагностика ПФ - к семантической концепции. Тем не менее, эти аспекты нарратологичсского анализа тесно связаны и иногда взаимообусловлены.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, списка использованной литературы и приложения. Библиография включает 145 источников (на русском, немецком, французском и английском языках). Помимо четырех центральных

текстов, детально исследуемых в работе, в диссертации упоминаются и иногда кратко анализируются другие художественные произведения (их список приводится в приложении).

II. Основное содержание работы

Во введении обосновывается выбор темы, определяются объект, предмет и материал исследования, формулируются цели и задачи работы и раскрывается теоретическая и пракическая ценность исследования.

В главе I «Теоретические основы исследования: к истории становления парратологин как лингво-литературовсдческон дисциплины» отмечаются основные этапы развития теории грамматики нарратива и разъясняются основные нарративные термины. Глава состоит из шести разделов, в которых анализируются морфологическая, структуралистская, генеративная, когнитивная, коммуникативная и семантическая концепции нарратива.

Морфологическая модель В .Я. Проппа развивается в русле русского формализма - течения, возникшего в начале XX в. и исходящего из принципа автономности текста, т.е. его независимости от (авто)биографического, исторического, социального, психологического и т.д. контекстов. Русские формалисты (Эйхенбаум, Шкловский, Тынянов, Томашевский) провозглашают полную независимость литературоведения от «смежных» дисциплин (психологии, социологии, философии) и утверждают, что задачей литературоведения является изучение композиции текста, его языковых особенностей и художественных приемов, лежащих в основе его создания. В работе ВЛ. Проппа «Морфология сказки» предпринята одна из первых попыток формального (морфологического) анализа. Корпусом исследования ВЛ. Проппа являются русские волшебные сказки, а его целью - вычисление закономерностей функционирования нарративных структур. ВЛ. Пропп вводит единицы морфологического анализа (функция, ход, круг).

Прямая линия ведет от русского формализма и, в частности, от морфологической модели ВЛ. Проппа к французскому структурализму. Представителями этого течения являются Ц. Тодоров (Тос1огоу), К. Бремон (Вгетогк!), А. Греймас (Сгетая), Р. Барт (ВайЬе.ч), Ж. Женетт (СепеИе), 10. Кристева (КпкГеуа). В работе рассматриваются нарративные модели К. Бремона и Ж. Женетта, а также анализируется один из центральных пунктов концепции Р. Барта: роль читателя в создании текста. К. Бремон ссылается на морфологическую модель ВЛ. Проппа, однако, стремится расширить ее и придать ей универсальный характер. Центральными аспектами концепции К. Бремона являются принцип альтернативы, принцип функционального трио и принцип важности нарративных ролей. Основные тезисы К. Бремона представлены в его работе «Логика

повествовательных возможностей» (Logique du récit). Ж. Жепетт нсследуег вопросы организации композиционной структуры текста в многочисленных работах, среди которых следует выделить монографию «Фигуры III» (Figures III). В этой монографин Ж. Женетт развивает многие нарративные категории; в частности, он уделяет большое внимание стратегии диагностики статуса повествователя. Другим важным аспектом концепции Ж. Женетта является транстекстуальность. Эта категория детально разработана в монографии «Палимпсесты: литература во второй степени» (Palimpsestes: la littérature au second degré). В трактовке Ж. Женетта категория трапстекстуалыюсти включает в себя «все, что связывает текст явно или скрыто с другими текстами» // «tout ce qui met un texte en relation, manifeste ou secrète, avec un autre texte».3

Концепция генеративной грамматики представлена в работах Т. Павела (Pavel), Я. Петефн (Petöfi), Р.-А. де Богранда (de Beaugrande), В.Дресслера (Dressler), Т. ван Дейка (van Dijk). Представители этого направления исходят из того, что лингвистический анализ текста возможен только на основе солидной теоретической базы и подвергают критике французских структуралистов за отсутствие таковой. В работе анализируется генеративная модель Т. ван Дейка. Т. ван Дейк проводит параллель между грамматикой текста (text grammar) и грамматикой предложения (sentence grammar) и трактует нарративную грамматику как специфическую форму грамматики текста с дополнительными правилами, условиями и ограничениями. Т. ван Дейк исследует микрострукуру и макроструктуру текста, а также (макро)трансформашш. Под микроструктурой текста подразумеваются поверхностные структуры текста (textual surface structures) ; макроструктура - центральное понятие в концепции Т. ван Дейка - представляет собой глубинную структуру текста (textual deep structure) и содержит пять базовых элементов (экспозиция, осложнение, климакс, развязка, кода), а макротрансформации - это процессы, благодаря которым осуществляется переход глубинных нарративных структур в поверхностные структуры предолження.

В конце 70-х годов XX в. Т. ван Дейк разрабатывает когнитивную теорию дискурса, в основе которой лежат два концепта: макроструктура и действие. При разработке когнитивной модели Т. ван Дейк опирается на результаты исследований в области социологии и психологии и сам проводит ряд эмпирических экспериментов. Концепт «макроструктура», введенный еще в рамках генеративной грамматики, развивается и деталируется. Т. ван Дейк устанавливает иерархические связи между пятью элементами макроструктуры, вводит понятия сюжетных единиц (plot units) и поверхностных маркеров (surface markers), формулирует макро-правила, которым подчиняется переход из микроструктуры в

' Genette, G. Palimpsestes: la littérature au second degré / G. Genette. - Paris: Editions du Seuil, 1982. C.7.

макроструктуру, и предлагает классификацию нарративных текстов (простой нарратив, комплексный нарратив, неполный нарратив). Кроме того, Т. ван Дейк выдвигает гипотезу, согласно которой каждый текст представляет собой дискурс действия, а каждый нарративный текст -дискурс действия, отличающийся нетривиалыюстыо и интересом. Важно отметить, что Т. ван Дейк трактует действие как когнитивный процесс, всячески подчеркивая важность ментального фактора.

Коммуникативная модель иарратива представлена, в частности, в работах Е. Пол их (Gülich), В. Райбля (Raíble), Г. Винольда (Wienold), К. Карманн / Г. Раиса / М. Шлухтера (Kahrmann / Reiß / Schluchter). Коммуникативная модель основывается на следующем допущении: все тексты, в том числе нарративные, выполняют определенную коммуникативную функцию и существуют в определенной коммуникативной ситуации. Следовательно, анализ текста должен основываться на теории коммуникативного акта. В теории коммуникативного акта центральное место занимают два аспекта: передача информации от отправителя к получателю и уровни коммуникации. В диссертации анализируется коммуникативная модель К. Карманн / Г. Раиса / М. Шлухтера. Они трактуют художественный текст как особый вид коммуникативной ситуации, в которой в роли говорящего выступает автор, а в роли слушающего - читатель. К. Карманн / Г. Райе / М. Шлухтер анализируют различные ипостаси автора и читателя (реальный автор, абстрактный автор, реальный читатель, абстрактный адресат) и уделяют особое внимание коммуникативным уровням. В концепции К. Карманн / Г. Раиса / М. Шлухтера важное место отводится понятию авторского сознания и указывается на необходимость разграничения авторского сознания и сознания персонажей.

Фундаментальные исследования в области семантики ларратнва принадлежат Е.В. Падучевой. Она не только разрабатывает центральные теоретические вопросы грамматики нарратива, но и предлагает многочисленные примеры лингвистического анализа художественных текстов. В диссертации рассматриваются основные положения семантической концепции Е.В. Падучевой. Одной из основных задач грамматики нарратива Е.В. Падучева считает изучение ПФ. Е.В. Падучева выделяет три типа ПФ:

• повествование от 1-го лица (Шатобриан: «Мемуары»);

• повествование от 3-го лица (Толстой: «Война и мир»);

• СКД (Джойс: «Улисс»).

Повествование от 1-го л. и повествование от 3-го л. являются классическими ПФ и часто объединяются под общим названием «традиционный нарратив» (TII). СКД, широко использующийся в текстах XX века, является неклассической нарративной формой. СКД характеризуется частичным или полным устранением повествователя из

фиктивного мира текста. Другой отличительной чертой СКД является несобственная прямая речь, за которой всегда стоит сознание персонажа. Для диагностики ПФ часто необходим анализ эгоцентрических элементов. К эгоцентрическим элементам Е.В. Падучева относит «дейкснс, модальность, оценочные слова, диалогические слова, показатели экспрессии»4, т.е. лексические элементы и грамматические конструкции, в семантике которых содержится отсылка к говорящему. Суть анализа эгоцентрических элементов состоит в том, чтобы определить, к кому именно - персонажу или повествователю - они относятся. В T1I эгоцентрические элементы относятся к повествователю, а в СКД они всегда контекстуализируются через сознание персонажа. Кроме того, в ТП существуют ограничения в плане употребления эгоцептрнков, а в СКД допустимы все эгоцентрики. Другими важными разделами грамматики нарратива Е.В. Падучева считает изучение видо-времепных форм и диагностику статуса повествователя.

Е.В. Падучева затрагивает также вопрос о полифоническом / монофоническом звучании текста, однако, этот аспект не является приоритетом ее исследования. Мы считаем диагностику полифонии / монофонии одной из фундаментальных задач грамматики нарратива, т.к. монофоническая / полифоническая стратегия повествования оказывает непосредственное влияние на нарративную структуру текста. Исследования в области полифонии / монофонии восходят к М.М. Бахтину5. Согласно М.М. Бахтину, в полифоническом тексте каждый персонаж обладает своим голосом и своей идеологической позицией и ведет равноправный диалог с другими персонажами. Мир полифонического романа расколот, фрагментарен - он создан из обрывков сознаний персонажей. В основе монофонического текста лежит целостность авторского сознания и его доминирующий голос. Полифонический текст построен на переплетении голосов; монофонический текст - на их упорядочивании. Другим важным параметром художественного текста мы считаем интертекстуальность. Этот термин был введен 10. Кристевой и означает в ее трактовке «перестановку» текстов («une permutation de textes»)6 и присутствие в тексте пассажей, взятых из других текстов. Итак, основой

4 Падучева, Е.В. Игра со временем в itepeoít главе романа В. Набокова «Пнин». [Электрон, pecypcj / Е.В. Падучева. - 2005. Режим доступа: hUp:/,'lexia>craf.rii/íilcs/n.ibo¡<ov 2.pdf

Эта статья существует также в печатном формате: Падучева. Е.В. Игра со временем в первой главе романа В. Набокова «Пнин» / Е.В. Падучева // Язык. Личность. Текст. Сборник статей к 70-летию Т.М. Николаевой / М.: Языки славянской культуры. - 2005. - С. 9)6-931.

5 Бахтин. М.М. Собрание сочинении в 7 т. Т.2 Проблемы творчества Достоевского. 1929. Статьи о Толстом, 1929. Записки курса лекций но истории русской литературы. 1922-1927 / М.М. Бахтин. - М.: Русские словари, 2000. - С. 7-175.

'Kristeva. J. Séméiotikè. Recherche pour une sémanayse / J. Kri.sîeva. - Paris : Editions du Senil. 1909. - С. 52.

иитертекстуалыгости является интерференция текстов, связь текста с другими текстами. Диагностика интертекстуальности позволяет дать более точное определение статуса повествователя и дать более точную характеристику нарративной структуры текста.

Из всех рассмотренных моделей грамматики нарратива семантическая модель Е.В. Падучевой и нарратологические исследования Ж. Женетта представляются нам наиболее адекватными для анализа выбранного корпуса текстов.

В главе II «Анализ нарративной структуры текста Ж. Жене Дневник вора» исследуются центральные вопросы организации этого текста с точки зрения грамматики нарратива.

В первом разделе главы рассматриваются повествовательные и временные формы. Доминирующей ПФ в тексте Жене является повествование от 1-го лица. Эта ПФ характерна для автобиографических текстов, предполагающих высокую степень личной импликации главного героя, совмещающего функции протагониста и повествователя. СКД не характерен для дискурса Жене, однако, в тексте достаточно часто присутствует внутренний монолог7. Он представляет собой одну из основных функциональных характеристик языка протагониста-повествователя.

Самыми частотными глагольными формами в тексте Ж. Жене являются прошедшее нарративное (passé simplef, имперфект (imparfait) и настоящее нарративное (présent simple). За каждой временной формой закреплен определенный объем значений. Так, имперфект используется для описания пространства, пейзажей, внешности, а также длительных состояний и повторяющихся действий. Прошедшее нарративное имеет значение однократности и пунктуальности; эта временная форма часто соотносится с конкретным временным моментом и иногда маркирована лексически (эгоцентрические наречия спонтанности tout à coup, soudain / вдруг, внезапно). Сфера употребления настоящего нарративного - это авторефлексия, автокомментарий, внутренний монолог.

Одной из характерных особенностей дискурса Ж. Жене является частая смена временного регистра, которая нередко совпадает со сменой

7 Термин «внутренний монолог» был впервые проинтерпретирован Э. Дюжарданом. В его трактовке внутренний монолог представляет собой непроизнесенный текст, чуждый всякому логическому построению и ограничивающийся минимумом синтаксических средств, в котором персонаж выражает свои самые интимные чувства и переживания в момент их появления в подсознании // «discours sans auditeur et non prononcé pur lequel un personnage exprime sa pensée la plus intime, la plus proche d'inconscient, antérieurement à toute organisation logique, c'est-à-dire en son état naissant, par le moyen de phrases directes réduites au minimum syntaxial de façon à donner l'impression tout venant.» - Dujardin, E. Les lauriers sont coupés (suivi de : Le monologue intérieur) / E. Dujardin. - Paris: Flammarion, 2001. - C. 136 ff.

* Эта временная форма традиционно переводится на русской языке как «простое прошедшее». Поскольку простое прошедшее является базовой временной формой (художественных) повествований (temps de narration), нам представляется правомерным употреблять в нашем контексте термин «прошедшее нарративное ».

ПФ. Во многих случаях употребление временных форм соответствует грамматическим нормам французского языка. Однако, иногда смена временного регистра продиктована субъективной волей автора. В работе рассматриваются некоторые специфические особенности авторского языка, связанные с нестандартным употреблением временных форм.

Анализ повествовательных и временных форм позволяет сделать следующие выводы:

• Употребление ПФ (повествование от 1-го л. как базовая ПФ, отсутствие СКД) соответствует традиционным канонам автобиографических текстов и не является новаторским. Внутренний монолог как модус самовыражения персонажа, существующий в рамках повествования от 1-го л., представляет собой более или менее структурированный дискурс и не связан с устранением нарративной инстанции.

• Употребление временных форм (в частности, глагольных форм прошедшего времени) в основном подчинено узуальным нормам французского языка. В зависимости от этана повествования доминируют либо глагольные формы прошедшего времени (что характерно для мемуаристического повествования), либо настоящее нарративное (признак диарпстического дискурса).

• Частая смена временных форм придает тексту скачущий ритм и бессвязность. Эта тенденция усиливается к концу текста. В многообразии временных форм и в их относительно свободном употреблении на определенных этапах текста отражается фрагментарность, обрывистость содержания.

• Смена ПФ иногда влечет за собой смену временной формы, и наоборот. Анализ временных форм свидетельствует также о раздельном течении времени повествователя и времени протагониста па определенных отрезках текста. Итак, между протагонистом и повествователем не существует абсолютного (языкового) тождества.

Во втором разделе анализируются статус повествователя н способы создания полифонии. Для диагностики статуса повествователя рассматривается связь, существующая а) между повествователем и персонажами; б) между повествователем и читателем; в) между повествователем и протагонистом. Персонажи текста практически всегда подчинены языковому контролю со стороны повествователя. Они не наделены собственным языком, а следовательно, и собственным сознанием. Многочисленные обращения повествователя к читателю выдержаны в строго классическом ключе: повествователь, принадлежащий фиктивному миру текста, обращается к читателю, существующему в реальном мире. Подобно персонажам, читатель не обладает ни индивидуальным сознанием, ни индивидульным языком и находится

всецело во власти повествователя. Итак, повествователь занимает неоспоримую тоталитарную позицию. Языковые функции повествователя и протагониста не всегда идентичны: так, на некоторых этапах повествования повествователь и протагонист говорят разными языками.

Полифония как диалог равноправных персонажей, построенный на параллельном звучании и переплетении их голосов, отсутствует в тексте. Тем не менее, некоторые фрагменты текста приобретают полифоническое звучание. В работе рассматриваются некоторые оригинальные приемы создания полифонии. Она возникает в том случае, когда повествователь-протагонист примеряет различные языковые маски, говорит не своим голосом, камуфлируется под чужой стиль, интегрируя в свой индивидуальный дискурс чужеродные элементы. Этот прием присутствует, в частности, в цитируемом ниже пассаже, в котором описывается конфронтация между микромиром нищих и воров, с одной стороны, и состоятельными туристами-буржуа, с другой:

«Ce qu'ils faisaient ici n'était qu'un reflet déformé d'aventures sublimes qui se poursuivaient peut-être dans de riches demeures, sur des êtres dignes d'être vus et entendus. Les mendiants qui se battaient et s'insultaient atténuaient la violence de leurs gestes et de leurs cris afin que par elle ils ne se parassent d'aucun attribut noble, réservé à votre monde.»9 // «То, что они делали здесь, было лишь кривым отражением блистательных приключений, присущих, возможно, богатым домам, достойным внимания персонажам. Нищие, которые дрались и ругались между собой, смягчали резкость своих движений и криков, дабы она не увенчала их благородными признаками, предназначенными вашему миру.»10 Итак, оппозиция между двумя противостоящими мирами выражается не только на тематическом уровне, но и в самом языковом оформлении этого пассажа, в котором автор описывает чуждый ему мир чуждым ему языком, уснащенном клише и штампами (d'aventures sublimes, de riches demeures, des êtres dignes d'être vus et entendus, attribut noble // блистательные приключения, богатые дома, достойные внимания персонажи).

Другой способ создания полифонии - это расщепление голоса повествователя-протагониста (повествователь и протагонист говорят разными голосами).

Выводы по второму разделу главы II заключаются в следующем: • Статус повествователя в тексте Жене - тоталитарный. Это характерно для автобиографических текстов в целом, т.к. они сосредоточены на внешней и внутренней жизни автора-

11 Genet, J. Journal du voleur ; Querelle de Brest ; Pompes funèbres / J. Genêt. - Paris: Gallimard, 1993. - C. 138

10 Жене, Ж. Дневник вора. Перевод с французского II. Паниной. / Ж. Жене. - Москва: Текст, 2005. - С. 133 ff.

протагониста-повествователя и не предполагают присутствия равнозначного конкурента на уровне действующих лиц. В тексте Жене сознание повествователя, его язык и его перспектива воспрятня являются однозначно доминирующими. Персонажи практически не приобретают языковой эмансипации.

• Одной из специфических характеристик индивидуального языка Жене являются нетривиальные способы создания полифонии, к которым следует отнести расщепление голосов протагониста и повествователя и инструмептализацшо чужого голоса протагонистом-повествователем. Тем не менее, текст в целом нельзя охарактеризовать как полифонический.

• Интертекстуалыюсть присутствует в тексте в незначительной степени.

В главе III «Анализ нарративной структуры текста P.M. Рнльке Записки Мальте Лауридса Бригге» предпринимается лингвистический анализ текста P.M. Рнльке. Структура этой главы совпадает со структурой главы II.

В первом разделе исследуются значения повествовательных и временных форм в тексте Рильке. В тексте присутствуют как классические ПФ (повествование от 1-го лица, повествование от 3-го лица), так и ПФ, близкая к СКД. Основная сфера употребления повествования от 1-го лица - это мемуаристический пласт текста, относящийся непосредственно к протагонисту-повествователю (в частности, ретроспекции его детства). Повествование от 3-го лица (TII в узком смысле слова) характерен для исторических реминисценций в последней части текста. Отличительной чертой этой ПФ в тексте Рильке следует считать то, что в ней не происходит устранения повествователя из повествования -повествователь-протагонист пропускает исторические эпизоды сквозь призму собственного сознания, излагает их из своей собственной перспективы и остается, по сути, главным действующим лицом.

Важное место в тексте Рильке занимают внутренний монолог и СКД". Внутренний монолог и СКД представляют широкие возможности для выражения субъективности, т.к. их основная функция заключается в передаче внутренних состояний, эмоций и мимолетных впечатлений персонажа. Однако, в отличие от СКД, внутренний монолог не является самостоятельной ПФ. Кроме того, существуют формальные различия между СКД и внутренним монологом: согласно классическому определению, СКД - это повествование, оформленное (по крайней мере, применительно к немецкому языку) в прошедшем времени и, большей

" Мы считаем, что СКД от 1 -ю лица п СКД от 3-го лица являются двумя вариантами одной и той же ПФ, а именно СКД. Здесь и далее термин СКД относится к СКД от 1-го лица. Важно также еще раз подчеркнуть, что в тексте Рильке присутствует не СКД в чистом виде, а ПФ, близкая к СКД. В дальнейшем мы используем для простоты изложения генернческий термин СКД.

частью, от 3-го л.'2, а внутренний монолог всегда оформлен в 1-ом л. настоящего времени. Самое существенное различие между СКД и внутренним монологом в тексте Рильке заключается в следующем: внутренний монолог может представлять собой структурированный дискурс, в котором еще присутствует целостное и контролирующее сознание субъекта, позволяющее ему выразить не только эмоции, но и рациональные мысли; сознание субъекта СКД фрагментарно, его мысли обрывочны и ассоциативны, а его эмоциональные состояния отличаются предельной интенсивностью. Приведем образец его дискурса:

« Und es wäre alles in Ordnung, wenn sie nicht wieder ein wenig gegrinst und gezwinkert hätten. Wer sind diese Leute? Was wollen sie von mir? Warten sie auf mich? Woran erkennen sie mich? Es ist wahr, mein Bart sieht etwas vernachlässigt aus [...] Aber habe ich nicht das Recht, meinen Bart zu vernachlässigen? Viele beschäftigte Menschen tun das, und es fällt doch niemandem ein, sie zu den Fortgeworfenen zu zählen. Denn das ist mir klar, daß das die Fortgeworfenen sind, nicht nur Bettler; nein, es sind eigentlich keine Bettler [...] Was in aller Welt wollte diese Alte von mir, die, mit einer Nachttischschublade, in der einige Knöpfe und Nadeln herumrollten, aus irgendeinem Loch herausgekrochen war? Weshalb ging sie immer neben mir und betrachtete mich? [...]»n (36 ff.) // «И все б ничего, если б только они не ухмылялись и не подмигивали. Кто они? Чего им от меня надо? Может быть, они меня подстерегают? И почему узнают? Правда, борода у меня немного запущенная [...] По разве я не вправе забыть о свей бороде? Многие занятые люди забывают о своей бороде, и, однако ж, никому не приходит в голову из-за этого зачислить их в отребье. Мне ведь ясно, что это отребье, не просто нищие; да они и не нищие вовсе [...] Господи, ну что понадобилось от меня той старухе, которая выволокла из какой-то дыры свой несусветный лоток с пуговицами и иголками? Зачем она пошла рядом, не спуская с меня глаз? [...]»14 (40) В этом пассаже передано эмоциональное состояние протагониста. Во время одной из своих прогулок по Парижу он поддается внезнапному и необъяснимому приступу страха. Окружающий мир, враждебный и беспощадный, врывается в сознание протагониста и заполняет его. Этот пассаж состоит из мимолетных кадров, представляющих собой мгновенные снимки внутренних состояний протагониста, которые с

12 Это правило далеко не всегда соблюдается в автобиографических текстах.

Rilke. R.M. Die Aufzeichnungen des Malte Lauriüs Brigge / R.M. Rilke. - Frankfurt am Main und Leipzig: Insel.1982,-C. 36 ff.

14 Рильке P.M. Записки Мальте Лауридса Брште. Перевод Е. Суриц / Р. М. Рильке. - Москва: Ватриус, 2001.-С.40.

предельной точностью отражают его восприятие действительности. Страх здесь не столько описывается, сколько самовыражается.

Доминирующей временной формой в тексте Рильке является прошедшее нарративное (Präteritum). Эта временнпая форма употребляется для описания действий п событий в прошлом. В большинстве случаев она служит для описания личного прошлого протагониста-повествователя или персонажей, принадлежащих его (фиктивному) миру прошлого, по прошедшее нарративное используется также для описания судеб исторических лиц - персонажей, принадлежащих историческому прошлому. Значение «действие в прошлом» следует рассматривать в широком смысле слова. Оно включает в себя не только конкретные действия, но и эмоции, восприятия и мыслительные процессы повествователя-протагониста. Помимо описания действий в прошлом, прошедшее нарративное выполняет еще одну важную функцию в тексте Рильке: оно является одной из фундаментальных характеристик СКД протагониста.

Второй по частотности временной формой текста является настоящее нарративное (Preisens). Эга временная форма служит для описания внешнего мира, а также для выражения авторефлексни и для передачи душевных состояний протагониста-повествователя. В отличие от прошедшего нарративного, подразумевающего временную дистанцию между событием и моментом его языковой (письменной) фиксации, настоящее нарративное позволяет передать непосредственность восприятия. Благодаря этой временной форме повествователь-протагонист способен выразить то, что происходит в его внутреннем мире или то, что он наблюдает во внешнем мире в данный момент. Настоящее нарративное является базовой формой внутренних монологов повествователя-протагониста.

Смена временной формы часто маркирует введение нового временного и/или тематического этапа повествования. Она также часто совпадает со сменой перспективы повествования и служит, таким образом, важным разграничительным элементом времен повествователя-протагониста и его сознания.

Анализ временных и повествовательных форм в тексте Рильке позволяет прийти к следующим заключениям:

• Повествование от 1-го лица образует рамку, внутри которой развиваются другие ПФ: повествование от 3-го лица и СКД. Повествование от 3-го лица содержит некоторые нетривиальные элементы, по особый интерес представляет СКД. Именно на этом уровне явственно проявляется формальный модернизм текста. По сравнению с классическим нарративом СКД дает автору совершенно новые возможности для выражения субъективности.

• Представляется правомерным разграничение внутреннего монолога и СКД в тексте Рильке. Внутренний монолог характеризуется присутствием структурирующего сознания повествователя-протагониста; в СКД происходит деструкция (или, по крайней мере, деструктуризация) его сознания.

• Употребление временных форм в тексте Рильке является, в общем и целом, узуальным. Смена временной формы часто означает слом в повествовании. Этот слом может быть более или менее очевиден (смена временного пласта, переключение перспективы повествования, внедрение в текст автокомментария и т.д.). Кроме этого, смена временной формы часто позволяет разграничить времена и сознание повествователя-протагониста.

Второй раздел посвящен анализу статуса повествователя, а также вопросам полифонии и интертекстуальности. Мы выделяем три основные функции повествователя: нарративную функцию, функцию (авто)комментария и функцию восприятия действительности. Повествователь-хроникер, выполняющий нарративную функцию, повествует о событиях в прошлом. Повествователь-автокомментатор интерпретирует собственные действия и состояния. Специфика автокомментария в тексте Рильке заключается в том, что его темой практически всегда является литературное творчество и эстетические взгляды протагониста. Повествователь-автокомментатор и повествователь-хроникер обнаруживают свое присутствие исключительно в рамках классического нарратива и отличаются целостностью сознания, способностью к рефлексии и к последовательному, аналитическому изложению событий. Повествователь-восприниматель фиксирует кадры действительности в момент их непосредственного восприятия, пропуская их сквозь призму собственного сознания. В этом контексте важен не внешний мир сам по себе, а его восприятие и отображение протагонистом-повествователем. Сознание повествователя-воспринимателя фрагментарно, и он способен к созданию СКД.

На протяжении всего текста повествователь-протагонист занимает доминирующую позицию по отношению к другим персонажам. Многочисленные персонажи (персонажи из прошлого протагониста, эпизодические персонажи, исторические лица) практически всегда введены, описаны и охарактеризованы голосом протагониста-повествователя. Их собственный дискурс (прямая речь в рамках классического парратива) практически всегда тривиален, не приспособлен для раскрытия их внутреннего мира и всегда подчинен контролю со стороны повествователя-протагониста, обладающего ярко выраженным индивидуальным языком. Итак, полифония как параллельное звучание самостоятельных и равноправных голосов отсутствует в тексте. Несмотря на глобальную неспособность персонажей текста к самовыражению, они

выполняют две важные функции в тексте, фигурируя в качестве осведомителей или транспозиций протагониста. Персонажн-осведомителп сообщают протагонисту информацию, которую он облачает в свои слова, а персонажи-траиспознцни являются в какой-то степени двойниками протагониста и отражают или перенимают на себя его страхи, сомнения и страдания.

В художественном мире текста эксплицитно или имплицитно присутствуют многочисленные писатели и поэты - литературные предшественники и современники Рильке (Ибсен, Бодлер, Шиллер Элеишлегер, Лабе, Деборд). Их статус сопоставим со статусом персонажей: протагонист-повествователь говорит о них своими словами. Литературные собеседники протагониста безмолвствуют или выражаются в рамках цитаты. Таким образом, интертекстуальность как аллюзии и ссылки на другие тексты и, в особенности, на их авторов является фундаментальной характеристикой текста Рильке. Однако, текст не приобретает полифоническое звучание, т.к. монолитность дискурса повествователя-протагониста никогда нарушается. Анализ второго раздела позволяет заключить:

• Повествователь занимает тоталитарный статус, т.к. его голос является однозначно доминирующим. Персонажи лишены индивидуального языка и охарактеризованы «снаружи», голосом повествователя-протагониста. Повествователь-протагонист обладает широкими языковыми возможностями для выражения субъективности и характеризует сам себя «извне» посредством СКД.

• СКД свидетельствует о первостепенной важности внутреннего мира протагониста (в СКД значимы не события, а субъективные восприятия) и о фрагментарности его сознания.

• Повествователь выполняет различные функции (нарративную функцию, функцию автокомментария и функцию восприятия). Функция повествователя накладывает отпечаток на его язык и сознание. Особый интерес представляет функция воспринимателя, интериоризирующего действительность. В этом состоит один из новаторских, нетривиальных моментов текста.

• Два важных источника полифонии - языковая эмансипация персонажей и пастишн стилей - отсутствуют в тексте Рильке. Тем не менее, текст характеризуется достаточно высокой степенью интертекстуальностн.

В главе IV «Сравнительный нарратологнчсскии анализ текстов В. Набокова Другие берега и Speak, Memory» проводится сопоставительный анализ русской и английской версий мемуаристического текста Набокова. Основное внимание уделяется вопросам композиционной организации текстов. Глава состоит из трех разделов.

Первый раздел посвящеп видо-временпым глагольным Формам.

В «Speak, Memory» хронологическое развитие сюжета достигается благодаря глагольной форме Simple Past (простое прошедшее) и конструкции would + инфинитив. Простое прошедшее часто используется для описания однократных действий в прошлом, а конструкция would + инфинитив выражает повторяемость. В русской версии хронологическое развитие сюжета грамматически маркировано глагольными формами прошедшего времени совершенного вида (СВ) и несовершенного вида (IICB). Глагольные формы СВ и IICB имеют различную семантическую наполненность: СВ выражает пунктуальность действия, привязанного к конкретному моменту времени, а НСВ выражает протяженность действия, охватывающего определенный временной отрезок.

Обычно английская конструкция would + инфинитив передается в русской версии глагольной формой прошедшего времени IICB, а простому прошедшему соответствует СВ. Однако, эта закономерность не всегда соблюдается. В текстах наблюдаются и другие расхождения в употреблении временных форм (например, смена видо-временного регистра в одной из версий и непрерывность видо-временного регистра в другой версии; описание пространства в простом прошедшем в английском варианте и в настоящем нарративном в русском варианте и т.д.).

Итак, было установлено, что видо-времениые системы в русском и в английском текстах Набокова не являются полностью идентичными. Очевидно, что при выборе видо-временных форм решающее значение для автора имел не буквальный перевод, а грамматические системы того или иного языка и требования контекста. Было также отмечено, что, помимо расхождений в плане употребления видо-временных форм, существуют и другие синтаксические и лексические различия между русской и английской версиями. Они мотивированы различными узуальными нормами, различными лексическими, синтаксическими и культурологическими контекстами и - не в последнюю очередь -субъективной волей автора.

Во втором разделе исследуется статус автора и раскрываются способы создания интертекстуальности. Текст полностью сосредоточен на повествователе-протагонисте. Па протяжении всего текста повествователь занимает ярко выраженный тоталитарный статус. События излагаются из перспективы повествователя, который осуществляет постоянный и абсолютный контроль над языком. Многочисленные персонажи практически лишены способности к самовыражению и, a fortiori, к созданию СКД. Дискурс повествователя-протагониста целостен, логичен, структурирован. Тем не менее, он создает ауру неуловимости и двусмысленности, систематически разрушая ожидания читателя, сталкивая различные перспективы повествования, «жонглируя» масками и создавая

специфически свой, уникальный мир «альтернативной реальности», скрывающийся за чисто событийным пластом текста. Приведем образец авторского дискурса, в котором присутсвует один из излюбленных стилистических приемов Набокова - введение фигуры двойника. Речь идет о сцепе приезда одной из из многочисленных гувернанток повествователя - Mademoiselle. Повествователь, не присутствовавший при этом событии лично, делегирует па место действия «призрачного представителя» и «через него» ясно видит происходящее:

«Бесплотный представитель автора предлагает ей невидимую руку. На ней пальто нз поддельного котика и шляпа с птицей. По перрону извивается заметь. Куда идти? Изредка дверь ожидальни отворяется с дрожыо и воем в тон стуже; оттуда вырывается светлый пар, почти столь же густой, как тот, который валит из трубы щумио ухающего паровоза [...] Но вот появляется настоящий спаситель, наш кучер Захар [...] Слышу, добросовестно скрипит под его валенками снег. [...] Не забудем и полной луны. Вот она - легко и скоро скользит, зеркалистая, из-под каракулевых тучек, тронутых радужной рябыо. Дивное светило наводит глазурь на голубые колеи дороги, где каждый сверкающий ком снега подчеркнут вспухнувшей тенью. [...] По что же я-то тут делаю посреди стереоскопической феерии? Как попал я сюда?»15 // «[...] and vainly my ghostly envoy offers her an arm she cannot see. [...] The door of the waiting room opens with a shuddering whine peculiar to nights of intense frost; a cloud of hot air rushes out, almost as profuse as the steam from the panting engine; and now our coachman Zahar takes over [...] I hear the snow crunching under his felt boots [...] And let me not leave out the moon - for surely there must be a moon, the full, incredibly clear disc that goes so well with Russian lusty frosts. So there it comes, steering out of a flock of small dappled clouds, which it tinges with a vague iridescence ; and, as it sails higher, it glazes the runner tracks left on the road, where every sparkling lump of snow is emphasized by a swollen shadow. [...] But what am I doing in this stereoscopic dreamland? How did I get there?»16

Здесь скрещиваются различные пласты повествования: собственно событийный уровень, имплицитная тематизация процесса воспоминания и языковой (стилистический) эксперимент. Набоков изображает полувымышленную ситуацию, выбранную по своему усмотрению, глазами своего двойника, но и из перспективы своего сознания. Действительность при этом преломляется, трансформируется. Очевидно, что самым интересным и неординарным моментом в этом пассаже является не

15 Набоков, В. Другие берега / В. Набоков. - М.: Книжная палата, 1989. - С. 58 tf.

16 Nabokov V. Speak, Memory : an autobiography revisited / V. Nabokov // Nabokov, V. Novels and memoirs: 1941-1951. - New York: Literary classics of the United States, 1996. - C. 440 ff.

реалистический пласт повествования, а именно авторские мистификации. Итак, структура набоковского текста является исключительно комплексной и многоуровневой.

Одной из характерных черт дискурса Набокова и одним из фундаментальных компонентов интертекстуапьности в «Других берегах» и «Speak, Memory» являются многочисленные пастиши стилей и литературные референции. Они могут быть нарочито очевидны, но чаще они завуалированы и позволяют повествователю вести интертекстуальные игры с читателем.

Парратив Набокова развивается в рамках классических ПФ -повествования от 1-го лица и (реже) повествования от 3-го лица. Тем не менее, в тексте присутствуют многочисленные нетривиальные моменты и нарушения классических канонов, ведущие в конечном итоге к разрушению классического нарратива, но не ведущие к созданию СКД. К подобным нетривиальным моментам следует отнести обыгрывание статуса читателя, введение фигуры двойника, мистификации автора-повествователя, лингвостилистические эксперименты - в частности, пастиши стилей, служащие основой интертекстуалыюй канвы текста. Очевидно, что модернистские элементы могут присутствовать в рамках классической ПФ и совместимы с тоталитарным статусом повествователя.

В третьем разделе сопоставляются эгоцентрические элементы в русской и английской версиях. Эгоцентрические элементы многочисленны в обоих текстах. Они выполняют различные функции. Так, благодаря наречиям времени и места, а также частицам (например, сейчас, тут, вот, now/сейчас) достигается эффект одновременности события и момента его письменной фиксации. Оценочные прилагательные и некоторые обобщающие и/или неопределенные местоимения (какая-нибудь, какие-то) служат для выражения позитивной или (чаще) негативной коннотации. Эгоцентрические элементы могут также выполнять функцию нюансирования, релятивировапия или (авто)корректнрования.

Сопоставительный анализ эгоцентрических элементов позволил установить, что эгоцентрические системы в русском и в английском текстах существенно различны: часто в английском тексте нет прямого соответствия русскому эгоцентрику, и наоборот. Отсутствие эгоцентрического элемента в одной версии часто «компенсируется» с помощью других лексических или (реже) синтаксических средств. Эгоцентрические элементы всегда контекстуалнзируются через сознание протагониста-повествователя, что лишний раз подтверждает его тоталитарный статус. Большинство эгоцентриков употребляется в их традиционном значении, но иногда автор приписывает им специфические нюансы, в результате чего происходит смещение исходного лексического значения эгоцентриков. Так, в употреблении Набокова эгоцентрики какой-то, какой-нибудь иногда выражают не неопределенность, а негативную

оценку. Эгоцентрические элементы придают текстам высокую степень экспрессивности.

В заключении обобщаются основные результаты работы и формулируются выводы. Особое внимание уделяется сопоставительному аспекту: на этом этапе раскрываются общие и специфические черты исследуемых текстов. К универсальным характеристикам исследованных автобиографических текстов мы относим высокую степень авторефлекснвности, широкую палитру возможностей выражения субъективности, тоталитарный статус протагониста-повествователя, обладающего ярко выраженным индивидуальным языком и сознанием, неспособность (или крайне ограниченную способность) других персонажей к самовыражению, повествование от 1-го л. как доминирующую ПФ. Тем не менее, каждый текст уникален именно благодаря его дистинктнвным характеристикам. Подобными дистннктивными характеристиками являются в тексте Жене нетривиальное употребление временных форм и расшатывание сюжетной линии в последней части повествования; в тексте Рильке -деструктуризация и/или деструкция сознания протагониста-повествователя в рамках СКД, а также обилие внутренних монологов, отличающихся высокой эмоциональностью; в тексте Набокова - пастнши стилей, обыгрывание статуса читателя и создание мира «альтернативной реальности». Изучение универсальных и специфических нарративных характеристик определенного корпуса текстов является, па наш взгляд, одной из насущных задач современной грамматики нарратива. Тем не менее, мы считаем, что создание универсальной теории грамматики нарратива невозможно, т.к. нарративные модели, претендующие па универсальность, неизбежно схематичны и не учитывают специфические особенности текстов (жанровые особенности, особенности идиостиля автора, специфику языковых систем).17

Основным результатом диссертации мы считаем разработку концепции грамматики нарратива автобиографических текстов XX в. (на материале русского, немецкого, французского и английского языков). Кроме того, в работе были исследованы некоторые специфические особенности индивидуальных авторских дискурсов Ж. Жене, В. Набокова и P.M. Рильке и были проанализированы универсальные и специфические характеристики автобиографических текстов этих авторов.

17 Большинство современных лингвистов откосится скептически к идее создания универсальной концепции трамматики нарратива. Тем не менее, эта идея присутствует в работах некоторых авторитетных исследователей, например, М.Я. Дымарского: «...коль скоро была поставлена цель разработать исследовательский аппарат, пригодный для изучения художественного текста без ограничении но эстетическим направлениям, этот аппарат должен быть применим и к таким текстам, которые отличаются от "традиционных" по ряду существенных параметров». - Дымарский, М.Я. Проблемы текстообразования и художественный текст (на материале русской прозы Х1Х-ХХ вв.) / М.Я. Дымарский.- М.: Эдигориал УРСС.- 2001.- С. 12.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1. Статус повествователя и многоголосие в романс Шодсрло дс Лакло "Опасные связи" // Вестиик Московского университета. Серия Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2006. № 1. - С. 198209.

2. Основные категории нарративного анализа. // Вестник Московского университета. Серия Лиигвистика и межкультурная коммуникация. 2009. №4. - С. 140-149.

3. Грамматика нарратива: цели и методы. Лингвистический анализ художественного текста [Электронный ресурс] // Материалы XVI Международной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов». - М.: Факультет иностранных языков и регионоведения МГУ, 2009. (CD-ROM).

Режим доступа:

http://\vww.lomonosov- msu.ru/archive/Lomonosov_2009/1 l_4.pdf

4. Повествовательная форма как одна из основных категорий грамматики нарратива: к вопросу о свободно-косвенном дискурсе // Филологические науки. Вопросы теории и практики. - Тамбов: Грамота, 2009. №1. - С. 80-86.

5. Нарративная структура художественного текста: свободно-косвенный дискурс как категория лингвистики и нарратологии // Glottodidactica. -Poznan, Wydawnictwo naukovve UAM, 2009. №35. - С. 59-68.

6. Linguistische Analyse literarischer Texte: am Beispiel des Romans „Die Aufzeichnungen des Malte Laurids Brigge" von Rainer Maria Rilke // Jezikoslovlje. - Osijek: Filozofski fakultet,2009. №10.1.-C. 21-43.

7. Автобиографические тексты как предмет грамматики нарратива. Внутренний монолог как сфера выражения субъективности в текстах «Дневник вора» Ж. Жене и «Записки Мальте Лауридса Бригге» P.M. Рильке // Материалы 2-ой Международной научно-практической конференции «Современные проблемы гуманитарных и естественных наук». М., 2010. - Том 1. - С. 30-33.

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Журди, Наталья Владимировна

Список используемых в работе сокращений.

Введение.

Глава 1: Теоретические основы исследования: к истории становления нарратологии как лингво-литературоведческой дисциплины.

1. Русский формализм. Морфологическая модель Владимира Проппа. a) Русский формализм - общие принципы. b) Морфологическая модель В.Я. Проппа.

2. Нарративные модели французских структуралистов. a) Клод Бремон. b) Жерар Женетт. c) Ролан Барт.

3. Генеративная грамматика.

4. Когнитивная модель - текст как нарративная модель действия.

5. Коммуникативная модель.

6. Семантическая концепция нарратива Е.В. Падучевой.

Глава 2 : Анализ нарративной структуры текста Ж. Жене «Дневник вора».

1. Повествовательные и временные формы. a) Повествовательные формы. b) Временные формы. c) Смена временного регистра.

2. Статус и функции повествователя. Способы создания полифонии. a) Статус повествователя. b) Полифония.

Глава 3 : Анализ нарративной структуры текста P.M. Рильке «Записки Мальте Лауридса Бригге».

1. Повествовательные и временные формы. a) Повествовательные формы. b) Временные формы.

2. Статус и функции повествователя. a) Функции повествователя-протагониста. b) Сравнительный анализ дискурса повествователя-протагониста и дискурсов других персонажей. c) Полифония и интертекстуальность.

Глава 4 : Сравнительный нарратологический анализ текстов В. Набокова «Другие берега» и «Speak, Memory».

1. Видо-временные формы. Синтаксические различия.

2. Статус и функции повествователя. Интертекстуальность. a) Статус повествователя. b) Функции повествователя и тип повествования. c) Интертекстуальность.

3. Эгоцентрические элементы.

Введение диссертации2010 год, автореферат по филологии, Журди, Наталья Владимировна

Настоящая работа посвящена некоторым фундаментальным аспектам грамматики художественного нарратива.

Идея осмысления художественного текста с лингвистических позиций, исходящая от русских формалистов (Пропп [22], Шкловский [34 ;35], Эйхенбаум [37 ; 38]), приобретает особую актуальность во второй половине XX в. Фундаментальные исследования в области нарратологии возникают в 60-х гг. в русле французского структурализма (Barthes [44 ;45 ;46 ;47], Bremond [54], Genette [81 ;82], Greimas [86], Kristeva [100], Todorov [138 ;139 ;140]), опирающегося на исследования В.Я. Проппа. Пристальное внимание уделяется вопросам текстообразования и когезии текста, развитию основополагающих нарративных категорий и выделению базовых единиц нарративного анализа (Genette), фигуре автора и роли читателя (Barthes), категориям полифонии и интертекстуальности (Kristeva). Однако, изучение вопросов нарратологии не ограничивается рамками структурализма. Лингвисты, литературоведы и писатели, не связанные напрямую с этим течением, также вносят свой вклад в теорию грамматики нарратива. Важные разработки в области грамматики нарратива принадлежат Н. Хомскому (Chomsky) [58 ; 59], У. Эко (Есо) [68 ; 69], Т. ван Дейку (van Dijk) [63 ;64 ;65], X. Вайнриху (Weinrich) [143]. На первых этапах развития нарратологии центральное значение имеет микроанализ (анализ предложения). В 80-х гг. XX в. в области нарратологии происходит смена приоритетов исследования. Она проявляется, с одной стороны, в повышенном интересе к тексту в целом и, с другой стороны, в подчеркнутом вниманиии к акту прочтения текста и, соответственно, к фигуре читателя.1 Еще одной важной задачей современной нарратологии является исследование повествовательных форм (далее — ПФ), в частности, свободно-косвенного дискурса (далее - СКД). Этапным моментом в изучении СКД стал выход в свет в 1982 г. монографии А. Банфилд Непроизносимые предложения (Unspeakable

1 Это в особенности характерно для зарубежной нарратологии.

Sentences), послужившей стимулом для дальнейших исследований в этой области (Fludernik [76], McHale [110], Poncharal [125], Toolan [141]). Из последних работ зарубежных лингвистов, посвященных грамматике нарратива, отметим также исследования Ж.-М. Адама (Adam) [39 ;40], С. Курт (Kurt) [101], Д. Мангено (Maingueneau) [106], С. Патрон (Patron) [121], Дж. Принса (Prince) [125], Д. Хермана (Herman) [92 ;93 ;94], Р. Ходеля (Hodel) [96] и В. Шмида (Schmid) [135].

В отечественной школе интерес к грамматике нарратива резко возрастает с начала 80-х гг. (Гальперин [5], Москальская [15]). Тем не менее, на сегодняшний день существует относительно немного работ, посвященных проблемам нарратологии и исследующих художественные тексты с лингвистических позиций (Бабенко / Казарин [1], Дымарский [4], Корниенко [8], Косиков [9], Леонтьева [11], Макаров [12], Падучева [18 ;19 ;20 ;21], Тюпа [29], Фатеева [30;31]). Отметим, что нарратологические исследования В.Шмида были опубликованы и на русском языке [36].

Актуальность нашего исследования определяется, в первую очередь, подчеркнутым интересом большого числа современных исследователей к вопросам нарратологии, а также относительной неразработанностью этой темы в отечественной лингвистике и вытекающей отсюда необходимостью восполнить этот пробел. Кроме того, мы считаем, что многообразие нарративных моделей требует их систематизации, а некторые нарративные термины — уточнения. Наконец, актуальность темы обусловлена ее проблематичностью: концепции нарративного анализа художественных текстов являются многообразными и подчас противоречивыми и ставят лингвиста перед необходимостью выбора. Какая концепция является наиболее адекватной для анализа данного текста (корпуса текстов)? Изучение этого вопроса представляется нам одной из первостепенных задач современной грамматики нарратива.

Новизна работы состоит в попытке сопоставительного лингвистического анализа выбранного корпуса текстов, в изучении индивидуального авторского дискурса, а также в попытке выделить универсальные и специфические характеристики исследуемых текстов.

Материалом исследования служат следующие автобиографические тексты:

• P.M. Рильке: Записки Мальте Лауридса Бригге (R. М. Rilke: Die Aufzeichnungen des Malte Laurids Brigge);

• Ж. Жене: Дневник вора (Jean Genet: Journal du Voleur);

• В. Набоков: Другие берега;

• В. Набоков: Speak, Memory.

Мы опираемся на определение Ф. Лежена (Lejeune) [103. С. 14] , согласно которому автобиографический текст представляет собой ретроспективное повествование в прозе, в котором автор рассказывает о своей жизни, уделяя при этом особое внимание истории собственной личности. Таким образом, автобиографические тексты предполагают единство автора, повествователя и протагониста.

Для сопоставительного анализа были сознательно выбраны тексты на четырех языках, принадлежащие к различным автобиографическим жанрам: текст Рильке представляет собой автофиктивный роман; текст Жене содержит как диаристические, так и мемуаристические элементы; в текстах Набокова доминирует мемуаристическое повествование. Несмотря на то, что каждому из четырех текстов в отдельности посвящена обширная исследовательская литература, они пока не были предметом сопоставительного анализа, и их нарративная структура является на сегодняшний день относительно малоизученным аспектом.

Предметом исследования являются, во-первых, некоторые фундаментальные аспекты грамматики нарратива (в частности, ПФ, статус повествователя и персонажей, эгоцентрические элементы); во-вторых, индивидуальный авторский дискурс. Объектом исследования являются

1 Ср. «recit r£trospectif cn prose qu'une personne rdellc fait de sa propre existence, lorsqu'clle met l'accent sur sa vie individuelle, en particulier sur 1'histoirc de sa personnalite » центральные вопросы организации нарративной структуры текстов P.M. Рильке, Ж. Жене и В. Набокова.

Цель исследования двояка. Она заключается

• в анализе существующих моделей грамматики нарратива отечественных и зарубежных исследователей;

• в сопоставительном лингвистическом анализе исследуемых текстов. Необходимо отметить, что теоретическая и исследовательская целеустановки неразрывно связаны между собой и дополняют друг друга. Мы исходим из того, что грамматика нарратива не может развиваться «извне». Залогом ее динамики и эффективности служит ее связь с (художественным) текстом. Только на основании анализа конкретного, тщательно продуманного корпуса текстов возможно создание убедительных теоретических (нарративных) концепций. В свою очередь, анализ нарративной струкуры исследуемых текстов и индивидуального дискурса их авторов невозможен при отсутствии солидной научно-теоретической базы.

Настоящее исследование направлено на решение следующих задач:

• проследить эволюцию теории грамматики нарратива и выявить потенциал для дальнейшего развития этой науки;

• выделить универсальные нарративные категории и характеристики, присутствующие во всех автобиографических текстах, исследуемых в работе;

• выделить специфические нарративные особенности текстов Рильке, Жене и Набокова, обусловленные субъективной волей авторов и их индивидуальным дискурсом;

• выделить специфические нарративные особенности исследуемых текстов, обусловленные лексическими и/пли грамматическими системами русского, немецкого, французского и английского языков.

Теоретическая значимость исследования состоит, в первую очередь, в принципиально новом подходе к анализу достаточно известных художественных текстов. Этот подход представляется нам перспективным, т.к. он позволяет раскрыть новые аспекты текста, а также рассмотреть под новым углом зрения известные положения. В работе исследуется индивидуальный авторский дискурс Рильке, Жене и Набокова и выделяются некоторые новые элементы идиостиля этих авторов. Теоретическая ценность исследования заключается также в системном изложении истории грамматики нарратива и в развитии некоторых основополагающих категорий и аспектов нарративного анализа - таких, как способы выражения субъективности, СКД, интертекстуальность, функции повествователя. В более широком плане, полученные результаты могут быть использованы в исследованиях, посвященных лингвистике художественного текста, стилистике, сравнительному языкознанию и литературоведению, а таюке истории русской, немецкой, французской и американской литературы XX в.

Практическая значимость исследования состоит в возможности интегрирования полученных результатов в учебно-педагогический процесс для преподавания следующих филологических дисциплин: лингвистическая теория текста, история русской, европейской и американской литературы XX в., стилистика, анализ текста, сравнительное языкознание. Кроме того, некоторые разделы диссертации могут представлять интерес для переводчиков художественных текстов.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Исследованные автобиографические тексты обладают некоторыми общими характеристиками. К их числу относятся повествование от 1-го лица как доминирующая ПФ, тоталитарный статус повествователя-протагониста, отсутствие языковой эмансипации персонажей, экспрессивность, авторефлексия, подчеркнутое (гипертрофированное) выражение субъективности.

2. В исследованных текстах Рильке, Жене и Набокова присутствуют как классические, так и нетривиальные элементы. Именно нетривиальные элементы представляют собой особый интерес.

• Нетривиальными нарративными характеристиками дискурса Жене следует считать расшатывание системы видо-временных форм, усиливающееся в последней части текста, и инструментализацию протагонистом-повествователем языка врага.

• Отличительной чертой дискурса Рильке является ПФ, близкая к СКД. В рамках этой ПФ происходит деструкция сознания протагониста.

• К специфическим элементам дискурса Набокова мы относим пастиши стилей, а также многочисленные мистификации повествователя-протагониста — характерные набоковские игры с читателем, фигуру двойника и столкновение различных перспектив повествования.

3. На определенных этапах повествования Рильке, Жене и Набоков разрушают традиционный нарратив (далее - ТН) и создают модернистский дискурс. Очевидно, что такой «классический» жанр, как автобиография вовсе не исключает возможность новаторства на языковом уровне. Стилистические приемы, посредством которых достигается разрушение ТН, очень разнообразны и обусловлены, в первую очередь, субъективной волей и индивидуальным дискурсом того или иного автора. И даже аналогичные приемы производят различные эффекты в различных текстах. Так, «призрачный представитель» Набокова имеет мало общего с его гомологом в тексте Жене; внутренний монолог в тексте Жене существенно отличается от внутренного монолога, а тем более от СКД в тексте Рильке; столкновение двух перспектив повествования у Рильке подчеркивает драматизм и интенсивность переживаний протагониста, а у Набокова — это один из способов создания двусмысленности текста.

4. Ввиду многочисленных различий между русской и английской версиями мемуаров Набокова (на лексико-синтаксическом и на культурологическом уровнях), представляется обоснованным рассматривать Другие берега и Speak. Memory как самостоятельные тексты, при создании которых решающее значение имел не буквальный перевод, а субъективная эстетика автора и лексико-синтаксические парадигмы того или иного языка.

5. Нарративные исследования возможны как на материале одного текста и в рамках одного языка, так и в сопоставительном ключе (анализ нескольких текстов на разных языках). Для сопоставительных исследований важно учитывать выделение универсальных и специфических характеристик текста / корпуса текстов. Под универсальными характеристиками подразумеваются общие характеристики определенного корпуса текстов. Специфические характеристики могут быть обусловлены

• авторской волей;

• узуальными лексико-синтаксическими системами того или иного языка. Каждый художественный текст может служить материалом для нарративного анализа. Единственным, но существенным ограничительным критерием следует считать анализ текста в оригинале, а не в переводе. Перевод (даже самый удачный) требует переориентации исследователя и резко сокращает число аспектов грамматики нарратива, поддающихся исследованию. Так, если статус повествователя остается неизменным, дейктическая система, временные формы, многие стилистические особенности перевода часто существенно отличаются от оригинала.

6. Представляется возможным и целесообразным разработать метод лингвистического анализа, интегрирующий элементы, исходно принадлежащие различным парадигмам. Так, вопрос о статусе / типе повествователя восходит к структуралистско-нарратологической парадигме, а диагностика ПФ — к семантической концепции. Тем не менее, эти аспекты нарратологического анализа тесно связаны и иногда взаимообусловлены.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, библиографии и приложения. В первой главе дается обзор литературы по теме диссертации, а также вводятся и толкуются основные термины нарративной грамматики. Анализ нарративных концепций направлен на разработку исследовательской методики, теоретических конструктов и научно-дескриптивного аппарата для описания автобиографических текстов. В трех последующих главах предпринимается лингвистический анализ четырех

Заключение научной работыдиссертация на тему "Автобиографические тексты как предмет грамматики нарратива"

Заключение

В этом разделе будут сформулированы основные результаты проведенного исследования и указаны перспективы дальнейшей разработки темы.

Эволюция грамматики нарратива свидетельствует о том, что этот раздел лингвистики занимает все более важное место в контексте других лингвистических наук. Грамматика нарратива является важным и перспективным направлением современной лингвистики. Мы рассматриваем грамматику нарратива не как закрытую систему. На наш взгляд, она не может развиваться «извне». Залогом ее динамики и перспективности служит ее связь с (художественным) текстом. Вне этой связи грамматика нарратива стерильна, статична, непродуктивна и представляет собой не что иное, как теоретический конструкт per se. И наоборот: в связи с (художественным) текстом грамматика нарратива приобретает все свою ценность, масштабность и значимость, т.к. она позволяет раскрыть новые аспекты текста, исследовать под новым углом зрения уже известные положения и (иногда) уточнить и/или модифицировать их. В свою очередь, анализ (художественного) текста позволяет уточнить и/или разграничить теоретические термины нарратологии и, таким образом, способствует развитию грамматики нарратива в целом.

В этой связи встает вопрос о границах грамматики нарратива. Мы считаем, что создание универсальной теории грамматики нарратива невозможно, т.к. модели, претендующие на универсальность, неизбежно схематичны и не учитывают специфические особенности текстов (жанровые особенности, особенности индивидуального языка автора, специфику языковых систем). На наш взгляд, следует всегда исходить из анализа четко определенного корпуса текстов. Выделение общих черт, характерных для того или иного корпуса текстов, следует считать одной из основных задач грамматики нарратива.

Мы исследовали корпус автобиографических текстов, уделяя основное внимание не сюжетной линии, а языковому, формальному аспекту. Мы выделяем три важных уровня анализа: а) характеристики автобиографических текстов в целом; б) характеристики, специфические для индивидуального авторского стиля и обусловленные авторской волей; в) и, наконец, характеристики, обусловленные лексико-синтаксическими системами того или иного языка.

Исследованные автобиографические тексты характеризуются некоторыми общими параметрами. К их числу относятся, в частности, повествование от 1-го лица как доминирующая ПФ, тоталитарный статус повествователя-протагониста, отсутствие языковой эмансипации персонажей, экспрессивность, авторефлексия, интроспективность, гипертрофированное выражение субъективности.

В текстах каждого автора присутствуют как классические, так и нестандартные, нетривиальные элементы. Именно они первостепенны для нашего исследования. Так, у Рильке — это ПФ, близкая к СКД и связанная с деструкцией (и/или деструктуризацией) сознания протагониста на определенных этапах повествования. Нетривиальными нарративными характеристиками идиостиля Жене следует считать деструкцию системы видо-временных форм, интенсифицирующуюся в последней части текста, а также инструментализацию повествователем-протагонистом чуждого ему языка (языка врага). К неординарным элементам стиля Набокова мы относим, в первую очередь, многочисленные и многообразные мистификации повествователя-протагониста — фигуру двойника, обыгрывание статуса читателя, столкновение двух перспектив повествования (Набоков-подросток vs. Набоков-мемуарист), а также лингвостилистические эксперименты, в особенности пастиши стилей.

Автобиография традиционно считается классическим литературным жанром. Тем не менее, мы убедились в том, что в текстах Рильке, Жене и

Набокова присутствуют многочисленные модернистские элементы. Очевидно, что новаторство на языковом уровне вполне возможно в рамках классического жанра. Каждый автор обладает собственным арсеналом лингвистических средств и стилистических приемов, с помощью которых реализуется деструкция ТН. Порой можно проследить параллели между стилистическими приемами различных авторов. Так, фигура двойника присутствует как в тексте Набокова, так и в тексте Жене; внутренний монолог занимает важное место как в тексте Рильке, так и в тексте Жене. Тем не менее, даже аналогичные приемы производят различные эффекты в различных текстах, т.к. каждый автор оперирует в кадре определенной языковой парадигмы и обладает своим собственным, ярко выраженным идиостилем. Так, «призрачный представитель» Набокова существенно отличается от его гомолога в тексте Жене; внутренний монолог Жене и внутренний монолог Рильке обладают некоторыми общими параметрами, тем не менее, различия между ними гораздо более существенны, чем сходства; благодаря столкновению двух перспектив повествования в тексте Рильке рельефно проявляются эмоциональная обнаженность и драматизм переживаний протагониста, а в тексте Набокова создается аура неуловимости и двусмысленности (сплетение двух фиктивных миров в рамках фиктивного повествования).

Мы считаем, что в ходе нарративных исследований необходимо учитывать два взаимодополняющих аспекта, а именно: а) анализ доминирующих тенденций; б) анализ отступлений от доминирующих тенденций.

Именно нетривиальные детали и отступления от «нормы» часто представляют собой особый интерес. Так, в исследованных автобиографических текстах ПФ от 1-го лица представляет собой общий кадр, в рамках которого порождаются и развиваются другие ПФ, например, СКД в тексте Рильке.

Мы рассматриваем Speak, Memory и Другие берега как два самостоятельных текста. Различия между ними объясняются, по всей видимости, тем, что решающее значение для Набокова имел стиль, а не буквальный перевод. Эти различия существуют на синтаксическом и лексическом уровнях. Существуют также различные культурологические референции, понятные, соответственно, русско-или англоязычному читателю.

Перспективы исследования в области грамматики нарратива многочисленны. Прямым продолжением нашей работы может быть анализ других автобиографических текстов. Другим направлением, достойным внимания, является анализ другого корпуса текстов (куртуазный роман, детектив, любовная новелла, образовательный роман и т.д.).

Нарративные исследования могут быть осуществлены на материале одного языка, в рамках одного текста. Легитимность этого подхода не подлежит никакому сомнению. Тем не менее, контрастивный и/или сопоставительный анализ представляет собой, на наш взгляд, особый интерес. Сопоставительный ракурс позволяет исследовать более широкий круг вопросов, углубить анализ, проследить параллели между текстами, находящимися в фокусе исследования, выявить их общие и дистинктивные черты и прийти в итоге к более масштабным и более нюансированным заключениям.

Мы считаем, что важно исследовать текст в оригинале, т.к. лишь при соблюдении этого условия возможно изучение индивидуального языка автора. Необходимым условием является также тщательно продуманный выбор корпуса текстов, т.к. анализ текстов, относящихся к различным литературным парадигмам, в рамках одного нарративного исследования вряд ли может дать плодотворные результаты.

Список научной литературыЖурди, Наталья Владимировна, диссертация по теме "Сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание"

1. Бабенко, Л.Г. Лингвистический анализ художественного текста / Л.Г. Бабенко, Ю.В. Казарин. - М.: Флинта, Наука, 2009. - 496 с.

2. Бахтин, М.М. Собрание сочинений. В 7 т. Т.2 Проблемы творчества Достоевского, 1929. Статьи о Толстом, 1929. Записки курса лекций по истории русской литературы, 1922-1927 / М.М. Бахтин. — М.: Русские словари, 2000. 798 с.

3. Васильева, Е.В. Автобиографическая проза В.В. Набокова: « Conclusive Evidence », «Другие берега», «Speak, Memory ! » : дисс. к-та филол. наук: 10.02.01 / Васильева Е.В. Томск, 2005. - 230 с.

4. Дымарский, М.Я. Проблемы текстообразования и художественный текст (на материале русской прозы XIX-XX вв.) / М.Я. Дымарский. М.: Эдиториал УРСС, 2001. - 328 с.

5. Гальперин, И.Р. Текст как объект лингвистического исследования / И.Р. Гальперин. М.: Наука, 1981. — 139 с.

6. Жене, Ж. Дневник вора. Перевод с французского Н. Паниной / Ж.Жене. — М.: Текст, 2005. 222 с.

7. Журди, Н.В. Нарративная структура художественного текста: свободно-косвенный дискурс как категория лингвистики и нарратологии / Н.В. Журди // Glottodidactica. 2009. -№35. - С. 59-68.

8. Корниенко, А.А. Субъекты высказывания в современном нарративном дискурсе /А.А. Корниенко // Вестник Московского университета. Серия 22: Теория перевода. 2008. -№3. - С. 44-51.

9. Косиков, Г.К. «Структура» и/или «текст» (стратегии современной семиотики) / Г.К. Косиков // Французская семиотика: от структурализма к постструктурализму. М., 2000. - С. 3-48.

10. Ю.Кривошлыкова, Л.В. Лингвистические параметры двуязычного дискурса В.Набокова: дисс. к-та филол. наук: 10.02.20 / Л.В. Кривошлыкова М., 2008.- 154 с.

11. Макаров, М.Л. Основы теории дискурса / М.Л. Макаров. — М.: Гнозис, 2003.-280 с.

12. Маликова, М.Э. Авто-био-графия / М.Э. Маликова. — СПб: Академический проект, 2002. — 234 с.

13. Н.Мельников, Н. Комментарии / Н. Мельников // Набоков В. Ада, или Эротиада. Семейная хроника. Перевод О. Кириченко. М., 2001. - С. 556600.

14. Москальская, О.И. История немецкого языка / О.И. Москальская. — М.: Высшая школа, 1977. — 278 с.

15. Набоков, В. Другие берега / В.Набоков // Набоков В. Другие берега. — М., 1989. С. 18-149.

16. Набоков, В. Ада, или Эротиада. Семейная хроника. Перевод О. Кириченко / В. Набоков. М.: ACT, 2001. - 600 с.

17. Падучева, Е.В. Семантические исследования. Семантика времени и вида в русском языке. Семантика нарратива / Е.В. Падучева. — М.: Языки русской культуры, 1996. 464 с.

18. Падучева, Е.В. Кто же вышел из «Шинели» Гоголя? (о подразумеваемых субъектах неопределенных местоимений) / Е.В. Падучева // Известия РАН. 1997. №2. - С. 20-27.

19. Падучева, Е.В. Игра со временем в первой главе романа В. Набокова «Пнин» / Е.В. Падучева // Язык. Личность. Текст. Сборник статей к 70-летию Т.М. Николаевой. М., 2005. С. 916-931.

20. Падучева, Е.В. Режим интерпретации как прием (стихотворение Пастернака «Марбург») / Е.В. Падучева // Известия РАН. Серия литературы и языка. 2005. - №2. - С. 40-46.

21. Пропп, В.Я. Морфология сказки / В.Я. Пропп. Л.: Академия, 1928. - 151 с.

22. Рахимкулова, Г.Ф. Языковая игра в прозе Владимира Набокова: к проблеме игрового стиля: дисс. д-ра филол. наук: 10.02.01, 10.02.19 / Рахимкулова Г.Ф. Ростов-на-Дону, 2004. - 332 с.

23. Рашупкина, Д.В. Театрализация реальности как основа драматического сюжета (Жан Жене) / Д.В. Ращупкина // Контрапункт: книга статей памяти Г.А. Белой. М., 2005. - С. 452-467.

24. Рильке, Р. М. Записки Мальте Лауридса Бригге. Перевод Е. Суриц / P.M. Рильке // Проза поэта. Райнер Мария Рильке. М., 2001. - С. 12- 204.

25. Рудницкий, М. Побуждения к прозе / М. Рудницкий // Проза поэта. Райнер Мария Рильке. М., 2001. - С. 5-11.

26. Рязгунова, Л.Н. «Призма» как универсальная категория в художественной системе В.В. Набокова / Л.Н. Рязгунова // Набоковский сборник: искусство как прием / Калининград. — 2001. — С. 19-29.

27. Толстой, Л.Н. Анна Каренина / Л.Н. Толстой. — М.:Эксмо, 2008. — 798 с.

28. Тюпа, В.И. Нарратология как аналитика повествовательного дискурса («Архиерей» А.П. Чехова) / В.И. Тюпа. Тверь: ТвГУ, 2001. - 58 с.

29. Фатеева, Н.А. Реализация и развертывание речевых клише как прием поэтизации прозы у В. Набокова / Н.А. Фатеева // Набоковский сборник: искусство как прием / Калининград. 2001. — С. 85-92.

30. Фатеева, Н.А. Открытая структура: о поэтическом языке и тексте рубежа XX-XXI веков / Н.А. Фатеева. М.: Вест-Консалтинг, 2006. - 160 с.

31. Шаховская, З.А. В поисках Набокова. Отражения / З.А. Шаховская. — М.:Книга, 1991.-315 с.

32. Шкловский, В.Б. Третья фабрика / В.Б. Шкловский. М.: Круг, 1926. — 139 с.

33. Шкловский, В.Б. Воскрешение слова / В.Б. Шкловский // Гамбургский счет: статьи, воспоминания, эссе. 1914-1933. Составление А.Ю. Галушкина и А.П. Чудакова, предисловие А.П. Чудакова, комментарии и подготовка текста А.Ю. Галушкина. — М., 1990. С. 36-42.

34. Зб.Шмид, В. Нарратология / В. Шмид. М.: Языки славянской культуры, 2008.-302 с.

35. Эйхенбаум, Б.М. Как сделана «Шинель» Гоголя / Б.М. Эйхенбаум // О прозе: сборник статей / Л., 1969. С. 306-326.

36. Эйхенбаум, Б.М. Теория формального метода / Б.М. Эйхенбаум // О литературе. Работы разных лет М., 1987. - С. 375-408.

37. Adam, J.-M. Linguistique textuelle: des genres de discours aux textes / J.-M. Adam. Paris: Nathan, 1999. - 208 c.

38. Adam, J.-M. La linguistique textuelle: introduction a l'analyse textuelle des discours / J.-M. Adam. Paris: A. Colin, 2005. - 234 c.

39. Alexandrov, V.E. Nabokov's otherworld / V.E. Alexandrov. — Princeton, New Jersey: Princeton university press, 1991. — 270 c.

40. Aucouturier, M. Le formalisme russe / M. Aucouturier. — Paris: Presses universitaires de France, 1994. — 127 c.

41. Banfield, A. Unspeakable sentences. Narration and representation in the language of fiction / A. Banfield. — Boston: Routledge & Kegan Paul, 1982. — 340 c.

42. Barthes, R. Introduction a l'analyse structurale du recit / R. Barthes // Communications. 1966. №8. C. 6-33.

43. Barthes, R. S/Z / R.Barthes. Paris: Seuil, 1970. - 278 p.

44. Barthes, R. La mort de l'Auteur / R. Barthes // Le Bruissement de la langue. — Paris, 1984.-C. 61-67.

45. Barthes, R. Theorie du texte / R. Barthes // Encyclopaedia universalis. Tome 15 / Paris : Editions Encyclopaedia universalis, 1989. C. 996-1000.

46. Bartoszynski, K. Das Problem der literarischen Kommunikation in narrativen Werken / K. Bartoszynski // Sprache im technischen Zeitalter. 1973. №47. -C. 202-224.

47. Bataille, G. La litterature et le Mai / G. Bataille. Paris: Gallimard, 1957. -231 c.

48. Baumann, S. Vladimir Nabokov. Haus der Erinnerung. Gnosis und Memoria in kommentierenden und autobiographischen Texten / S. Baumann. — Basel, Frankfurt am Main: Stroemfeld Verlag, 1999. 320 c.

49. Benveniste, E. Problemes de linguistique generale / E. Benveniste. — Paris: Gallimard, 1966.-357 c.

50. Bergen, V. Jean Genet: Entre mythe et realite / V. Bergen. — Bruxelles: De Boeck universite, 1993. -429 c.

51. Bonnefoy, C. Jean Genet / C. Bonnefoy. Paris: Editions universitaires, 1965. - 128 c.

52. Bremond, C. Logique du recit / C. Bremond. Paris: Seuil, 1973. - 349 c.

53. Brinker, K. Linguistische Textanalyse. Eine Einfuhrung in Grundbegriffe und Methoden / K. Brinker. Berlin: E.Schmidt, 1992. - 163 c.

54. Briiske, H.-G., «Verkehrtes Heldentum» und Absonderung in den Romanen Jean Genets / H.-G. Briiske. Frankfurt am Main, Bern: Lang, 1980. - 300 c.

55. Choderlos de Laclos, P.-A.-F. Les liaisons dangereuses / P.-A.-F. Choderlos de Laclos. Paris: Pocket, 1989. - 487 c.

56. Chomsky, N. Studies on semantics in generative grammar / N. Chomsky. — The Hague, Paris: Mouton, 1972. 207 c.

57. Chomsky, N. Topics in the theory of generative grammar / N. Chomsky. The Hague, Paris: Mouton, 1978. - 95 c.

58. Couturier, M. Nabokov ou La tyrannie de l'auteur / M. Couturier. Paris: Seuil, 1993. -414 c.

59. De Beaugrande, R.-A. Introduction to text linguistics / R.-A. de Beaugrande, W. Dressier. London, New York: Longman, 1994. — 270 c.

60. Derrida, J. Glas / J. Derrida. — Paris: Editions Galilee, 1974. 291 c.

61. Dijk, T.A. van, Some Aspects of Text Grammars / T.A. van Dijk. The Hagues, Paris: Mouton, 1972. - 375 c.

62. Dijk, T.A. van, Text and Context. Explorations in the Semantics and Pragmatics of Discourse / T.A. van Dijk. London, New York: Longman, 1977.-261 c.

63. Dijk, T.A. van, Textwissenschaft. Eine interdisziplinare Einfuhrung / T.A. van Dijk. Tubingen: Niemeyer, 1980. - 285 c.

64. Dujardin, E. Les lauriers sont coupes (suivi de: Le monologue interieur) / E. Dujardin. Paris: Flammarion, 2001. — 178 c.

65. Doubrovsky, S. Fils / S. Doubrovsky. Paris: Editions Galitee, 1977. - 469 c.

66. Eco, U. Lector in fabula: le role du lecteur ou la Cooperation interpretative dans les textes narratifs. Trad, de l'italien par M. Bouzaher / U. Eco. — Paris: Librairie generate frantpaise, 1989. — 314 c.

67. Eco, U. Interpretation et surinterpretation / U. Eco. — Paris: Presses universitaires de France, 1996. — 140 c.

68. Eilert, H. Das «leise Leben» der Gebarden. Kunsttheorie und Sprachkritik im Werk Rainer Maria Rilkes / H. Eilert // S. Bauschinger, S. L. Cocalis (Hrsg.) Rilke-Rezeptionen. Rilke Reconsidered. Tubingen und Basel, 1995. - C. 3448.

69. El Basri, A. L'imaginaire carceral de Jean Genet / A. El Basri. — Paris, Montreal: l'Harmattan, 1999. 194 c.

70. Engel, M. «Weder Seiende noch Schauspieler». Zum Subjektivitatsentwurf in Rilkes «Malte Laurids Brigge» / M. Engel // Rilke heute. Der Ort des Dichters in der Moderne. Red. Hauschild, V. Frankfurt am Main, 1997. - C. 319-350.

71. Eribon, D. Une morale du minoritaire: variations sur un theme de Jean Genet / D. Eribon. Paris: Fayard, 2001. - 338 c.

72. Finck, M. Son et vocation dans «Les Cahiers de Malte Laurids Brigge» / M. Finck // Le roman du poete. Rilke, Joyce, Cendrars. Etudes recueillies par Bessiere, J. et Pageaux, D.-H. / Paris, 1995. C. 49-87.

73. Flaubert, G. Madame Bovaiy / G. Flaubert. Paris: Gallimard, 2001. -513 c.

74. Fludernik, M. The Fiction of Language and the Languages of Fiction: the linguistic representation of speech and consciousness / M. Fludernik. — London, New York: Routledge, 1993. 536 c.

75. Fredette, N. Figures baroques de Jean Genet / N. Fredette. Montreal, Saint-Denis: Presses universitaires de Vincennes, 2001. — 191 c.

76. Ftilleborn, U. Form und Sinn der Aufzeichnungen des Malte Laurids Brigge. Rilkes Prosabuch und der moderne Roman / U. Fiilleborn // Materialien zu Rainer Maria Rilkes «Die Aufzeichnungen des Malte Laurids Brigge». -Frankfurt am Main, 1974.-C. 175-198.

77. Fulleborn, U. Rilke 1906 bis 1910. Ein Durchbruch zur Moderne / U. Fiilleborn // Rilke heute. Der Ort des Dichters in der Moderne. Red. Hauschild, V.-Frankfurt am Main, 1997. C. 160-180.

78. Genet, J. Journal du voleur / J. Genet // Journal du voleur; Querelle de Brest; Pompes fimebres. -Paris, 1993. -C. 1-231.

79. Genette, G. Figures III. Discours du recit / G. Genette. — Paris: Seuil, 1972. — 288 c.

80. Genette, G. Palimpsestes: la litterature au second degre / G. Genette. — Paris: Seuil, 1982.-467 c.

81. Grabes, H. Erfiindene Biographien: Vladimir Nabokovs englische Romane / H. Grabes. — Tubingen: Niemeyer, 1975. 130 c.

82. Green, G. Visions of a 'Perfect Past': Nabokov, Autobiography, Biography, and Fiction. / G. Green // Nabokov Studies. 1996. №3. - C. 89-100.

83. Greimas, A. J. Semantique structurale: recherche et methode / A.J. Greimas. -Paris: Larousse, 1966. 263 c.

84. Grimm, S. Sprache der Existenz. Rilke, Kafka und die Rettung des Ich im Roman der klassischen Moderne / S. Grimm. Tubingen: Francke, 2003. — 393 c.

85. Giilich, E. Linguistische Textmodelle. Grundlagen und Moglichkeiten / E. Giilich, W. Raible. Munchen: Fink, 1977. - 353 c.

86. Hanrahan, M. Lire Genet: une poetique de la difference / M. Hanrahan. — Montreal, Lyon: Presses de PUniversite de Lyon, 1997. — 236 c.

87. Henninger, P. Quelques aspects du non-dit dans «Les Cahiers de Malte Laurids Brigge» / P. Henninger // Klein, C. (ed.) Rainer Maria Rilke et «Les Cahiers de

88. Malte Laurids Brigge». Ecriture romanesque et modern^ / Paris, 1996. C. 147-164.

89. Herman, D. Universal grammar and narrative form / D. Herman. Durham: Duke university press, 1995.-281 c.93 .Herman, D. Narratologies: new perspectives on narrative analysis / D. Herman. Columbus: Ohio state university press, 1999. - 396 c.

90. Herman, D. Story logic: problems and possibilities of narrative / D. Herman. -Lincoln: University of Nebraska press, 2002. 477 c.

91. Нёгоп, P.-M. «Journal du voleur» de Jean Genet / P.-M. Heron. — Paris: Gallimard, 2003.-256 c.

92. Jourdy, N. Linguistische Analyse literarischer Texte: am Beispiel des Romans «Die Aufzeichnungen des Malte Laurids Brigge» von Rainer Maria Rilke / N. Jourdy // Jezikoslovlje. 2009. -№ 10.1. - C. 21-43.

93. Kahrmann, C. Erzahltextanalyse. Eine Einftihrung in Grundlagen und Verfahren: mit Materialien zur Erzahltheorie und Ubungstexten von Campe bis Ben Witter / C. Kahrmann, G. Reip, M. Schluchter. Kronberg: Athenaum-Verlag, 1977. - 360 c.

94. Kristeva, J. Semeiotike. Recherche pour une semanayse / J. Kristeva. — Paris: Seuil, 1969. 381 c.

95. Kurt, S. Erlebte Rede aus linguistischer Sicht: Der Ausdruck von Temporalitat im Franzosischen und Russischen / S. Kurt. Bern: Peter Lang, 1999.-660 c.

96. Labov, W. Narrative Analyses: Oral Versions of Personal Experience / W. Labow, J. Waletzky // Helm, J. (ed.) Essays on the verbal and visual arts / Seattle, 1967.-C. 12-44.

97. Lejuene, P. Le pacte autobiographique / P. Lejeune. Paris: Seuil, 1975. -357 c.

98. Levy-Strauss, С. La structure des mythes / C. Levy-Strauss // Levy-Strauss, C. Anthropologic structurale. Paris, 1958. - C. 227-255.

99. Linden, P. «Im Manuskript am Rand geschrieben»: Spiegelschrift und Marginalitat in Rainer Maria Rilkes Die Aufzeichnungen des Malte Laurids Brigge / P. Linden. Tubingen: Narr, 2005. - 307 c.

100. Maingueneau, D. Elements de linguistique pour le texte litteraire / D. Maingeneau. Paris: Nathan, 2000. — 203 c.

101. Malgorn, A. Jean Genet, qui etes-vous? / A. Malgorn. — Lyon: Ed. la Manufacture, 1996. 174 c.

102. Martinez, M. Einfiihrung in die Erzahltheorie / M. Martinez, M. Scheffel. Munchen: C.H. Beck, 2007. - 198 c.

103. Masson, J.-Y. Structure narrative et fragmentation dans «Les cahiers de Malte Laurids Brigge.» / J.-Y. Masson // Le roman du poete: Rilke, Joyce, Cendrars. Etudes recueillies par Bessiere, J. et Pageaux, D.-H. / Paris, 1995. — C. 89-113.

104. McHale, B. Unspeakable Sentences, Unnatural Acts. Linguistics and Poetics Revisited / B. McHale // Poetics Today. 1983. № 4.1. - C. 17-45.

105. Moraly, J.-B. Jean Genet. La vie ecrite. Biographie / J.-B. Moraly. — Paris: Ed. de la Difference, 1988. 355 c.

106. Moraru, C. Time, Writing and Ecstasy in Speak, Memory. Dramatizing the Prustian Project / C. Moraru // Nabokov Studies. 1995. №2. - C. 173190.

107. Motsch, W. Ebenen der Textstruktur. Begriindung eines Forschungsprogramms / W. Motsch // Motsch W. Ebenen der Textstruktur: sprachliche und kommunikative Prinzipien. — Tubingen, 1996. — C. 3-33.

108. Nabokov, V. Problems of Translation: «Onegin» in English / V. Nabokov // Partisan Review. 1955. -№ 22. C. 496-512.

109. Nabokov, V. Strong opinions / V. Nabokov. New York, St. Louis, Toronto: Mc Graw-Hill Book Co, 1973. - 335 c.

110. Nabokov, V. Ada, or Ardor: a family chronicle / V. Nabokov. — New York: Literary classics of United States, 1996. 824 c.

111. Nabokov, V. Speak, Memory: an autobiography revisited / V. Nabokov // Nabokov, V. Novels and memoirs: 1941-1951 New York, 1996. - C. 359629.

112. Naumann, H. Malte-Studien. Untersuchungen zu Aufbau und Aussagegehalt der «Aufzeichnungen des Malte Laurids Brigge» von Rainer Maria Rilke / H. Naumann. Rheinfelden: Schauble, 1984. - 151 c.

113. Neutres, J. Genet sur les routes du Sud / J. Neutres. Paris: Fayard, 2002. - 353 c.

114. Nivat, G. Speak, memory / G. Nivat // The Garland Companion to Vladimir Nabokov. Ed. by Alexandrov, V.E. New York, 1995. - C. 672-685.

115. Patron, S. Le narrateur: introduction a la theorie narrative / S. Patron. — Paris: A. Collin, 2009. 350 c.

116. Petofi, J.S. Transformationsgrammatiken und eine ko-textuelle Texttheorie. Grundfragen und Konzeptionen / J.S. Petofi. — Frankfurt am Main: Athenaum, 1971. -301 c.

117. Piegay-Gros, N. Introduction a l'intertextualite / N. Piegay-Gros. — Paris: Nathan, 1996.-186 c.

118. Plunka, G. A. The rites of passage of Jean Genet: the art and aesthetics of risk taking / G.A. Plunka. Rutherford: Fairleigh Dickinson university press; London, Toronto: Associated university press, 1992. - 357 c.

119. Poncharal, B. Linguistique contrastive et traduction. № special. La representation de paroles au discours indirect libre en anglais et en franfais / B. Poncharal. Paris: Ophiys, 2003. - 228 c.

120. Prince, G. A Dictionary of Narratology / G. Prince. Lincoln: University of Nebraska Press, 2003. - 126 c.

121. Redonnet, M. Jean Genet le poete travesti. Portrait d'une ceuvre / M. Redonnet.-Paris: B.Grasset, 1999. -331 c.

122. Ricardou, J. Pour une th6orie du nouveau roman / J. Ricardou. Paris: Seuil, 1971.- 271 c.

123. Ricoeur, P. Le modele du texte: Paction sensee consideree comme un texte / P. Ricoeur // Ricoeur, P. Du texte a Paction. Essais d'herm6neutique II. -Paris, 1986.-C. 183-236.

124. Rilke, R.M. Die Aufzeichnungen des Malte Laurids Brigge / R.M. Rilke. Frankfurt am Main und Leipzig: Insel, 1982. - 227 c.

125. Rilke, R.M. Werke. Kommentierte Ausgabe in vier Banden. Bd. 3. Prosa und Dramen. Hrsg. von Stahl, A. / R.M. Rilke. Frankfurt am Main, Leipzig: Insel, 1996.-1021 c.

126. Rosengrant, J. Bilingual Style in Nabokov's Autobiography / J. Rosengrant//Style. 1995.-№29 (l).-C. 108-127.

127. Rumold, I. Die Verwandlung des Ekels. Zur Funktion der Kunst in Rilkes «Malte Laurids Brigge» und Sartres «La Nausee» / I. Rumold. Bonn: Bouvier, 1979. - 143 c.

128. Sartres, J.-P. Saint Genet, comedien et martyr. CEuvres completes de Jean Genet / J.-P. Sartres. Paris: Gallimard, 1952. - 578 c.

129. Schmid, W. Elemente der Narratologie / W. Schmid. — Berlin: Walter de Gruyter Verlag, 2005. 320 c.

130. Schrader, S. «Mon cas n'est pas unique»: der homosexuelle Diskurs in franzosischen Autobiographien des 20. Jahrhunderts / S. Schrader. — Stuttgart, Weimar: J.B. Metzler, 1999. 325 c.

131. Tafta, N. Jean Genet: une plurilecture / N. Tafta. — St-Claude-de-Diray: Ed. Hesse, 2002. 223 c.

132. Todorov, T. Les cat6gories du recit litt6raire / T. Todorov // Communications. 1966. - №8. - C. 125-151.

133. Todorov, T. Litterature et signification / T. Todorov. Paris : Larousse, 1967.-127 c.

134. Todorov, T. Grammaire du « D6cam6rone » / T. Todorov. The Hagues, Paris : Mouton, 1969. - 100 c.

135. Toolan, M.J. Narrative: a critical linguistic introduction / M.J. Toolan. -London, New York: Routledge, 1994. 282 c.

136. Vanoosthuyse, M. L'abject et le sublime: voyage dans «Les Cahier de Malte Laurids Brigge» / M. Vanoosthuyse // Klein, C. (ed.) Rainer Maria Rilkeet «Les Cahiers de Malte Laurids Brigge». Ecriture romanesque et modernite / Paris, 1996. -C.129-146.

137. Weinrich, H. Tempus. Besprochene und erzahlte Welt / H. Weinrich. -Stuttgart: W. Kohlhammer Verlag, 1964. 358 c.

138. Wienold, G. Semiotik der Literatur / G. Wienold. Frankfurt am Main: Athenaum, 1972. - 236 c.

139. Zuschlag, K. Narrativik und literarisches Ubersetzen. Erzahltechnische Merkmale als Invariante der Ubersetzung / K. Zuschlag. Tubingen: G. Narr, 2002.-373 c.