автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Древнеславянский языческий миф в художественности мире М. Горького, А.Н. Толстого, М. Пришвина

Полный текст автореферата диссертации по теме "Древнеславянский языческий миф в художественности мире М. Горького, А.Н. Толстого, М. Пришвина"

к

На правах рукописи

Иванов Николай Николаевич

ДРЕВНЕСЛАВЯНСКИЙ ЯЗЫЧЕСКИЙ МИФ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ МИРЕ М. ГОРЬКОГО, А.Н. ТОЛСТОГО, М. ПРИШВИНА

Специальность 10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание учёной степени доктора филологических наук

Москва - 2000

Работа выполнена на кафедре русской литературы XX века Московского педагогического университета

Научный консультант: доктор филологических наук,

профессор Смирнова Л.А.

Официальные оппоненты: доктор филологических наук,

профессор Кузьмичев И.К.

Ведущая организация: Нижегородский государственный педагогический университет им. А.М.Горького

Защита состоится 10 февраля 2000 г. в 15 час. на заседании Диссертационного Совета Д.113.11.02 по литературоведению в Московском педагогическом университете по адресу: 107005. г.Москва, ул. Ф.Энгельса, д.21-а.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке М ПУ по адресу: 107846, г.Москва, ул. Радио, д.10-а.

Автореферат разослан « 5"» января 2000 г.

Диссертационного Совета Д.113.11.02 кандидат филологических наук, доцент

Алпатова Т.А.

доктор филологических наук, профессор Спиридонова JI.A. доктор филологических наук, профессор Газизова A.A.

Ученый секретарь

т. 534,0

UJ5"QUу ТолЛ. Н. S3V;О ÜJSfЯ s:/9 Ф--ЧП OUth/a,* l-MMcm;/!

С XV У)

Избранная для диссертации тема, думается, очень перспективна в плане изучения литературного процесса начала XX века, но сложна и требует уточнения.

Разные деятели отечественной культуры этой эпохи говорили о притяжении своих современников и своем собственном к языческому мироощущению. Так, Н.Бердяев обобщал: «В ренессансе начала XX в. было слишком много языческого»1. В другой работе, характеризуя широкие интересы В.Розанова, подчеркнул возвращение того к язычеству2. Впрочем, и сам В.Розанов, анализируя религиозные настроения начала XX века, связал русскую святость с давним народным идеалом — «близостью к природе, к стихиям леса и воды»3. Наконец, И.Ильин в раздумьях о «дорели-гиозной философии народа, его жизненной философии, изложенной в свободных мифических образах», обратился к фольклору, сказке4.

Такие суждения справедливы, однако могут вызвать ошибочную реакцию. Само слово «язычество» как бы предполагает религиозный аспект художественных исканий. Тем более, что это было в характере эпохи. К «совмещению» священных канонов религиозных учений обратились некоторые русские мыслители начала нашего столетия, а попытки по-новому прочесть Библию, увидеть в Заветах Христа пе воспринятый церковью смысл — прокатились широкой

1 Бердяев H.A. Самопознание. Опыт философской автобиографии.

Париж, 1983. - С.164.

2Бердяев H.A. Русская идея //Русская литература. 1990. № 4. -С.88.

3Розаио1) В.В. О лоре русских // Русская литература. 1991. J^ 1. -С.113.

4Ильин И.А. Духовный смысл сказки // Литература в школе. 1992. № 1. - С.9.

волной. Тем не менее каждая из этих концепций основывалась на вере в Сына Божьего, признании христианского теизма.

Нечто похожее наблюдалось в литературе того же времени. И.А.Ильин объединил столь чуждых друг другу Ив.Бунина, А.Ремизова, И.Шмелева «единством национального опыта», хотя символом сочинений первого назвал «скорбного демона, жаждущего наслаждения и не знающего путей к Богу», в произведениях Ремизова увидел лишь «трепещущего и рыдающего праведника», только Шмелева воспринял знатоком русского народа, «осмыслившего свою земную жизнь как служение Богу и Христу»5. Глубоко это раздумье о расхождении и одновременно сближении /в предмете и опыте творчества/ художников-современников в годы «восставшей тьмы и разливающейся скорби» несмотря на то, что с конкретными оценками Бунина и Ремизова трудно согласиться.

Поистине писатели начала XX века передали трагизм своей эпохи с неповторимыми акцентами, а живительную энергию красоты, душевного горения обретали в неоднородных процессах текущей жизни и разновременных пластах культуры. Но отечественные традиции сохраняли свято. В том числе и в области вечных духовных ценностей. Бунин, известно, апеллировал к мудрости Будды, отдельным положениям даосизма. Но, по собственному определению, всегда испытывал страстное влечение к «божественному великолепию мира и Бога, над ним царящего и его создавшего с такой полнотой и силой вещественности»6. Невозможно

5Ильин И.А. О тьме и просветлении. Книга художественной критики. Бунин, Ремизой, Шмелев. - М., 1991. - С.197, 198, 184.

6Бунин И.А. Собр.соч. в 9 т. - М., 1965-1967. - Т.6. С.18.

заподозрить субъекта таких переживаний в равнодушии к Всевышнему или в отступлении христианских представлений о Нем. М.Горький, утверждавший, что человек «создал даже Бога», не принявши)! идеалов очистительного страдания, всепрощения, отдавший дань «богостроительству», воплотил в своем творчестве всо-таки явно близкие христианству идеалы: спасительной любви, способности взрастить во тьме существования «новое сердце»,а в 1899 году высказал И.Е.Репину навсегда значимое для себя признание: «Верю в бесконечность жизни, а жизнь понимаю как движение к

7

совершенствованию духа» .

Влечение писателей к языческому мифу ничего общего не имело с религиозными мотивами литературы. Оно возникло в результате напряженного осмысления острых переживаний земной жизни и поиска путей ее возрождения. Бесконечно обновляющийся, целесообразный, прекрасный природный мир стал источником естественных аналогий с возможным преображением человеческих отношений и внутреннего бытия личности. Разобщению людей, их отчуждению от земной красоты было противопоставлено слияние с природой, пробуждение в этом процессе опустошенной души, творческой силы. Древне-славянская мифология как нельзя более «соответствовала» прояснению образного строя, поэтики произведений такого характера.

Литературная критика начала XX века сделала попытку истолковать возникшее направление в прозе этого времени как следование пантеистическому мироощущению. По этому поводу появился целый ряд журнальных публикаций8, в

переписка М.Горького. В 2 т. Т.1, 2. М., 1986. - Т.1. С.119.

8 Леонтьевич. Неопантеист наших дней // Голос. 1906. 10 марта. Чацкина С. О пантеизме С.Ценского // Ссв.-Заиад. 1913. № 5, 6.

сочинениях Б.Зайцева, С.Сергеева-Ценского, М.Пришвина критики отмечают сходные устремления. Однако следует и здесь подчеркнуть, что в созданных большинством писателей ярких картинах не было ориентации на религиозно-философское учение пантеизма, т.е. не было отождествления Бога и мирового целого, Бога и природы. Акценты ставились на восприятии бескрайней земли, высокого неба, космоса человеком, на формировании под влиянием этих впечатлений нравственного, эстетического идеалов личности. Вот почем}' обращенный к опыту людей древний миф привлекал к себе особый интерес художников слова.

Обстоятельное изучение различных теоретических, историко-литературных трудов убедило нас в плодотворности избранной темы. Мы опираемся на успехи литературоведения в области неореализма XX века, творчества избранных писателей. Исходная точка здесь — идея о нарастании субъективного авторского начала в произведениях той поры. Такое свойство было не частным явлением, а общей тенденцией литературы, что доказано многими исследованиями9. Рассмотрено и стремление художников начала нашего столетия «выверить» свои оригинальные взгляды на мир на «чужом» духовном опыте: отсюда влечение к мифу, реминисценциям и аллюзиям, открытая или «подтекстовая» соотнесенность с теми или иными вероучениями, философскими теориями. Авторским желанием передать внутреннюю логику неоднозначных индивидуальных поисков /прежде всего — онтологического характера/ было подсказа-

Иванов-Разумник Р.В. Великий Пан // Речь. 1911. № 23.

9В разное время об этом писали Б.А.Бялик, А.А.Волков, С.В.Заика, Н.Е.Крутикока, И.К.Кузьмичей. О.Н.Михайлов, Б.В.Михайловский, К.Д.Муратова, Л.А.Смирнова, А.Г.Соколов, Л.А.Спиридонова, Е.Б.Тагер, другие ученые.

но «расширение» границ реализма, его обогащение разнородными /романтическими, импрессионистическими, символическими, экспрессионистическими/ тенденциями. Эта особенность, представленная в ряде современных работ10, немало объясняет в нашем подходе к наследию Горького, А.Толстого, Пришвина.

Во избежание терминологической и понятийной путаницы, возможных подмен, оговорим принципиальные позиции. Славянское язычество для автора настоящей работы — система представлений, моральных ценностей — органичная часть мироощущения народа, сложившаяся задолго до христианизации Руси, система, не прекратившая своего развития и после крещения. На основе такого мироощущения формировались мифы и ритуалы, обусловившие содержание, поэтику устного народного творчества. Последнее важно для нас как наиболее емкое и образное воплощение ведущих духовных черт славян.

Дореволюционная критика почти никак не связывала творческие устремления М.Горького с древнеславянской мудростью. О единичных исключениях из этого правила говорится в главе диссертации о Горьком. Литературоведение советского периода совсем игнорировало эту черту прозы писателя. Подступ к неизведанной области: сочинения М.Горького и миф, мифология, мифопоэтика — состоялся в самом конце 1980-х — начале 1990-х гг., но и здесь о роли языческих образов и мотивов сказано бегло, мало.

Любовь молодого А.Толстого к среднерусской природе, стихиям земли и огня, воздуха, первоэлементам бытия,

10Смирнова Л.А. Русская литература конца XIX — начала XX века. М., 1993. Захарова В.Т. Импрессионистические тенденции в русской прозе начала XX века. М., 1993.

фольклору оказалась настолько искренней, сильной и самобытной, что не могла остаться незамеченной. Тем не менее, суждения на эту тему были поверхностны; советские же литературоведы умышленно занизили роль первых оригинальных стихов, сказок, рассказов А.Толстого. В работах о нем наблюдаем резкие диспропорции: чем гармоничнее и сильнее авторские эмоции, тяготение к славянской духовной традиции, тем менее это явление проанализировано.

М.Пришвин вошел в историю литературы как творческая личность, живо интересовавшаяся фольклором, народным словом, тайнами, которые связуют человека, природу и Космос, что было сразу замечено дореволюционной критикой. С годами проникновение писателя в эти сферы становилось все более глубоким, а форма выражения органичной и яркой, но исследователи советского времени вынуждены были игнорировать подлинный смысл его открытий.

В настоящей диссертации сделана попытка восполнить указанные пробелы в изучении художественного мира М.Горького, А.Толстого, М.Пришвина. Обширность, разно-направленность их поисков заставили рассмотреть наиболее показательные для избранного круга проблем периоды творчества. Внимание сосредочено преимущественно на прозе М.Горького второй половины 1900-х — 1910-х годов, на ранних сочинениях А.Толстого; более широко представлены произведения М.Пришвина, поскольку здесь прослеживается стройное продолжение первоначальных устремлений автора. В целом же мы показываем, как писательское притяжение к древнеславянскому мифу влияло на становление их индивидуальностей, потому и выделена эпоха начала XX века, когда Горький, Толстой, Пришвин достигли, хотя и неодновременно, ярких результатов. С другой сторо-

ны, опыт трех писателей, сложившийся в атмосфере начала нашего столетия, позволяет увидеть одну из интереснейших типологических линий в развитии литературы этого времени.

Избранная тема, полагаем, активно содействует реализации повсеместно ныне признанного учеными устремления — создать целостную картину литературы XX века без купюр, искажений, обнаружить духовные стимулы ее развития, преодолеть давние порочные, рожденные советской идеологией социологические подходы к искусству слова.

Такими запросами руководствовался автор диссертации, что, полагаем, указывает на ее актуальность.

Цель настоящей работы

- изучить в образном строе, поэтике произведений Горького, Толстого, Пришвина функции древнеславяиских мифологических образов и мотивов, понятых каждым из трех писателей неповторимо, индивидуально. Отсюда вытекают конкретные задачи:

- рассмотреть влияние мифологии на русскую художественную прозу начала XX века как литературоведческую проблему:

- определить самобытное восприятие писателями древнеславяиских духовных устремлений;

- раскрыть многообразное воплощение древнеязыческих нравственных и эстетических идеалов в творчестве М.Горького;

- проследить жизнь мифа в сочинениях А.Толстого;

- осветить языческие истоки философско-эстетической системы М.Пришвина;

- выявить общее типологическое начало в исканиях трех писателей;

- обосновать типы художественного мышления Горького, Толстого, Пришвина с точки зрения интересующей нас проблемы.

Материал диссертации — наследие А.М.Горького, А.Н.Толстого, М.М.Пришвина в самом широком аспекте. Это художественные произведения и варианты к ним, статьи, эиистолярий, дневники, публицистические работы, различные прижизненные и посмертные издания писателей, а также материалы архивных и музейных фондов, отделов рукописей. В поисках новых документов с избранной точки зрения были освоены архивохранилища Москвы, Санкт-Петербурга, Нижнего Новгорода, Ярославля, Переславля-Залесского, Ельца. В этот круг вошли: ОР РГБ; РГАЛИ; Архив А.М.Горького в ИМЛИ им.А.М.Горького; Литературный музей в ИМЛИ; Дом-музей А.М.Горького в Москве; Дом-музей А.М.Горького в Нижнем Новгороде; Литературный музей в Нижнем Новгороде; Музей детства писателя «Домик Каширина» в Нижнем Новгороде; Музей А.Н.Толстого в Москве; связанные с А.Н.Толстым материалы из фондов «советского» сектора ИМЛИ; ОР ГДБ Дом-музей М.М.Пришвина в Дунино; ГАЯО /Гос.архив Ярославской обл./ Переславский историко-художественный музей; Историко-художественный музей г.Ельца. Обследованы: воспоминания о писателях, мемуарная литература, литературоведческие работы о Горьком, Толстом, Пришвине, критические статьи, рецензии, отзывы о русской прозе интересующего нас периода, появившегося как до, так и после 1917 года, современные. Изучены фундаментальные труды о славянской культуре — язычестве, мифологии, фольклоре.

Методологической основой настоящего исследования являются труды по вопросам древнеславянской культу-

ры: А.Афанасьева, Е.Аничкова, П.Богатырева, Г.Глинки, Д.Зеленина, В.Иванова, А.Кайсарова, В.Проппа, В.Рыбакова, И.Сахарова, Н.Толстого, В.Топорова; сочинения русских религиозных мыслителей: Н.Бердяева, С.Булгакова, Д.Мережковского, С.Нилуса, В.Розанова, В.Соловьева, Н.Федорова, Г.Федотова, П.Флоренского; работы по истории и теории русской литературы начала XX столетия: Б.Бялика, В.Бузник, А.Волкова, С.Заики, В.Захаровой, В.Кожинова, Н.Крутиковой, А.Крюковой, И.Кузьмичева,

A.Минаковой, О.Михайлова, Б.Михайловского, К.Муратовой, Л.Смирновой, Л.Спиридоновой, Е.Тагера, З.Холодовой,

B.Щербины. А также достижения отечественного литературоведения по исследованию наследия М.Горького, А.Толстого, М.Пришвина. Особенно важны труды ведущих центров и школ горьковедения Москвы и Нижнего Новгорода: ИМ Л И им.А.М.Горького РАН и ННГУ им.Н.И.Лобачевского. Отметим концептуально близкие нам статьи, книги Л.А.Спиридоновой по основным проблемам современного горьковедения11. А также методологическое значение изучения прозы Горького в широком эстетическом контексте И.К.Кузьми-чевым: творчество писателя и виды искусства, идеальная природа художественного образа, диалектика мысли и чувства и тип художественного мышления Горького, духовная преемственность русской культуры12.

Научная новизна диссертации обусловлена прежде всего тем, что в ней впервые освоено особое направление в исследовании литературы начала XX века — рассмотрена

11Спиридонова Л. М.Горький: диалог с историей. М., 1994.

' "Кузьмичеп И.К. М.Горький и художественный прогресс. Горький, 1975.

Кузьмичев И.К. В художественном мире Максима Горького// Горь-ковские чтения-88. 4.1. - Горький, 1988.

роль древнеславянского языческого мифа в мироощущении и творчестве М.Горького, А.Толстого, М.Пришвина. С этих позиций существенно переосмысливается характер целого ряда их сочинений /рассказы М.Горького «По Руси», повести 1900-х — 1910-х годов — «Мать», «Лето», окуровская дилогия, «Хозяин», автобиографическая трилогия; стихи, сказки,рассказы А.Толстого, романы 1910-х годов,его повесть «Детство Никиты», сочинения М.Пришвина, написанные как до, так и после 1917 года/. Устанавливается новый взгляд на поэтику прозы, художественное мастерство трех писателей. Избранный подход к анализу произведений позволил раскрыть никем не затронутую глубинную связь столь разных художников, обосновать еще одну, ранее не выявленную общность духовных устремлений, достижений словесного искусства начала XX века. С другой стороны, предпринятый аспект исследования прояснил функциональное значение духовного наследия древних славян для творчества Горького, Толстого, Пришвина /при индивидуальном для каждого и чем-то сходном для всех восприятии этого наследия/. В результате осуществлена перспективная, как кажется, попытка уточнить типы художественного мышления трех прозаиков, оттенив в них важные моменты их внутреннего сближения и расхождения. По этой линии введены в научный обиход многие недавно изданные документы, а также найденные диссертантом архивные материалы /ниже указаны источники/.

Научно-практическая значимость настоящей работы определена стремлением ее автора проложить новое русло в изучении широко как будто известного пласта литературы начала XX века, благодаря чему немало уточнены эстетические позиции и художественные принципы Горько-

го, Толстого, Пришвина; обнаружены важные, но ранее не раскрытые духовные ориентиры их творчества, начисто исключающие до сих пор не изжитые социологические характеристики. Наблюдения и выводы диссертанта могут быть использованы при дальнейшем осмыслении избранного круга проблем, для обогащения вузовского цикла лекций по литературе XX века, спецкурсов и спецсеминаров по творчеству писателей, а также совершенствования школьного преподавания, цикла уроков, посвященных прозе этого периода.

Структура работы вытекает из логики проведенного исследования. Диссертация состоит из введения, четырех глав, куда входит ряд разделов, заключения, которое имеет самостоятельное значение. Название глав, думается, указывает на их направленность: «Функции древнеславянского мифа в русской прозе начала XX века — как литературоведческая проблема»; «Осознание древнеславянского мироощущения в процессе художественных исканий М.Горького»; «Жизнь древнеславянского мифа в сочинениях А.Н.Толстого»; «Языческие истоки художественной прозы М.Пришвина: единство субъективного и объективного начал». Заключение: «Древнеславянская мифология и типы художественного мышления русских писателей». В приложение вошли материалы архивов, отделов рукописей библиотек, музейных фондов; некоторые в научный оборот введены здесь впервые, в частности, биографические материалы об А.Н.Толстом из ОР РГБ, материалы о жизни и творчестве М.Пришвина из Переславского историко-художественного музея.

Текст диссертации изложен на трехстах пятидесяти страницах. Библиография насчитывает семьсот три наимено-

вания источников.

Материал и теоретические положения диссертации апробированы в публикациях по теме /список прилагается в конце реферата/. Основные научные положения исследования апробированы также в докладах и сообщениях, которые были прочтены и обсуждены на следующих научных конференциях:

Всесоюзные Горьковские чтения «М.Горький-художник и современность», Горький, май, 1988. Региональная конференция литературоведов Поволжья «Роль Поволжья в развитии отечественной литературы и фольклора», Кострома, сентябрь, 1988. Всесоюзная конфе-ренция, посвещенная 90-летшо Л.М.Леонова, Москва, июнь, 1989. Всесоюзная конференция «Общечеловеческое и вечное в литературе XX столетия /русская и советская литература/», Грозный, сентябрь, 1989. Всесоюзная научно-методологическая конференция «Актуальные проблемы изучения и преподавания литературы /историко-литературный процесс и творческая индивидуальность писателя/», Вологда, сентябрь, 1989. Всесоюзные 4-е Некрасовские чтения, Ярославль, декабрь, 1989. XIX межвузовская научно-методическая конференция преподавателей и аспирантов ЛГУ, Ленинград, март, 1990. Всесоюзные Горьковские чтения «М.Горький и революция». Горький, май, 1990. Всесоюзные Бунинские чтения. Елец, октябрь, 1990. Всесоюзные 5-е Некрасовские чтения «Современное прочтение Н.А.Некрасова», Ярославль, декабрь, 1990. XX межвузовская научно-методическая конференция преподавателей и аспирантов ЛГУ, Ленинград, март, 1995. 6-е Некрасовские чтения, посвященные 170-летию... Н.А.Некрасова, Ярославль, декабрь, 1991. XXI межвузовская научно-методическая конференция преподавателей и

аспирантов СПб.У.,Санкт-Петербург, март, 1992. Международные Горьковские чтения «К 100-летию начала литературной деятельности А.М.Горького», Н.Новгород, май, 1992. 7-е Некрасовские чтения, Ярославль, декабрь, 1992. Международные Горьковские чтения, поев. 125-летию... А.М.Горького, Н.Новгород, март, 1993. Республиканская конференция «Н.А.Некрасов как личность, мыслитель и мастер художественного слова», Ярославль, декабрь, 1994. Международные Горьковские чтения-1995: «М.Горький — сегодня...», Н.Новгород, март, 1995. Межвузовская научно-практическая конференция «Искусство - педагогика — личность», Ярославль, апрель, 1995. Республиканская конференция, поев. 175-летию... H.A. Некрасова, СПб.-Ярославль, февраль, 1996. Республиканская конференция, носв. личности и творчеству К.Д.Ушинского, Ярославль, декабрь, 1996. Международные Горьковские чтения-1997: «М.Горький и XX век», Н.Новгород, март,1997. Республиканская конференция, поев. личности и творчеству К.Д.Ушинского, Ярославль, декабрь, 1997. Межвузовская научно-теоретическая конференция «Разнообразие творческих индивидуальностей в литературном процессе XX века» МПУ, Москва, февраль, 1998. Международные Горьковские чтения-1993: «М.Горький на пороге XXI столетия», Н.Новгород, март,1998. Международная научно-практическая конференция «Славянский мир: общность и многообразие» /Дни славянской письменности и культуры/, Ярославль, май, 1998.

Диссертация обсуждалась на заседании кафедры русской литературы XX века Московского педагогического университета.

Структура и основное содержание работы.

Во введении определен предмет исследования, обосно-

вана необходимость избранного в настоящей работе подхода к творчеству М.Горького, А.Толстого, М.Пришвина. Указаны направления, по которым рассматривается роль древне-славянского языческого мифа в творчестве трех писателей.

Осмыслены причины притяжения русских писателей к философско-эстетическим концепциям разных исторических эпох. Как главные здесь выделены следующие положения. Стремление художников слова /неоднородных творческих направлений/ проникнуть в глубины души своего современника, по определению И.Анненского, «замученного сознанием своего безысходного одиночества, неизбежного конца и бесцельного существования»13, углубиться, по выражению К.Бальмонта, в «бездонный колодец человеческого я»14. Сложность, противоречивость этой сферы породили, как сказал Ив.Бунии, тревогу «высшими вопросами» — «о сущности бытия, о назначении человека на земле, о его роли в людской безграничной толпе»15. Разрешение этих вечных проблем в потоке всеобщего зыбкого трагически обездоленного существования обусловило показательные для того времени и очень важные для настоящей работы ориентиры литературных исканий. Во-первых, на постижение авторами собственного индивидуального духовного опыта. Как отмечал М.Волошин, «для того, чтобы разобрать письмена той или иной книги, которую мы называем своей душой, сознать жизнь миллионов людей, смутно рокотавшую в нас» 164 . Во-вторых, на освоение разнообразных источников человеческой мудрости с целыо «выверить» собствен-

13Анненский И. Избранное. - М., 1987. - С.305-306.

14Бальмонт К.Д. Горные вершины. Сб.статей. - М., 1904. - С.64.

15Бунин И.А. Собр.соч. в 9 т. - М., 1965-1967. - Т.9.- С.509. /выделено нами. — Н.И./.

16Волошин М. Средоточье всех путей. - М., 1989. - С.411.

ные заветные помыслы. В ряду таких источников стояли Библия, фольклор, отечественная и мировая литература и философия, но и священные книги Индии, Китая, Скандинавии, других стран.

Изучение роли древнеславянского мифа в творчестве М.Горького, А.Толстого, М.Пришвина /область совершенно неисследованная/ важно, следовательно, и для углубленного осмысления прозы этих писателей, и для прояснения соответствующей особенности литературы начала XX века в целом. В связи с чем диссертационная работа хронологически ограничена рамками этого периода. В позднем творчестве Горького, Толстого, Пришвина влечение к древнесла-вянскому мифу не ослабло, но приобрело иное назначение, другой характер, явило особые закономерности авторского поиска.

Во введении раскрыты актуальность темы, степень ее изученности, научная новизна диссертации, поставлена ее цель, задачи, обоснована методология исследования, освещена практическая значимость работы.

В первой главе «Функции древнеславянского мифа в русской прозе начала XX века — как литературоведческая проблема» определены самобытность древнеславянского ми-фологизма, выделены те его грани, которые были востребованы русской литературой начала XX века. Установлены индивидуальные причины обращения Горького, Толстого, Пришвина к воззрениям древних славян и направления, по которым «осваивались» нравственные и эстетические ценности наших предков тремя писателями. Глава состоит из четырех разделов. В перовом, названном «Восприятие славянского писателями начала XX века», характеризуются наиболее весомые для русской литературы этого пе-

риода древние верования. На основании концепций отечественных и зарубежных ученых /А.Афанасьев, В.Пропп, Б.Рыбаков, Н.Толстой, В.Топоров; Б.Малиновский, Д.Фре-зер, К.Г.Юнг/ диссертант подчеркивает, что Горький, Толстой, Пришвин были совершенно чужды стремлению сочетать заветы христианской и языческой религий. Русских художников начала нашего столетия славянская языческая мифология интересовала только как выражение утраченной к XX веку гармонии человека и мира, нравственного здоровья, душевной цельности и силы личности, эстетической чуткости к красоте вселенной. Иначе говоря, от языческого жизнеощущения наших далеких предков оказались востребованы не представления о высшей, божественной сущности, а свод установок земного бытия, достижения образного мышления древних. Более того, с позиций христианской философии и этики писатели не приняли многие священные для славянского язычества, но суровые законы человеческих отношений и поведения. Ни в чем не были поколеблены христианские идеалы Любви, Красоты, Духовного подвига. Поэтому в трудах ученых, посвященных язычеству, нами вычленены положения, раскрывающие нравственно-эстетические ценности древних.

А.Кайсаров был восхищен «чудным мирозданием»17 славянской мифологии; его современник Г.Глинка, связав «чистоту рассудка славянского народа» с «языческой верой его», выделил в них как ведущую их сущность — «чистейшую»18. Этику славян А.Афанасьев возводил к поэтизации ими при-

17Кайсаров А. Славянская и российская мифология // Мифы древних славян... Саратов, 1993. - С.29.

18Глинка Г. Древняя религия славян // Мифы древних славян...Саратов, 1993. - С.94.

роды, акцентировал также мотивы, лежащие в «основе древнейших воззрений арийского народа на природу»19: «Религия была поэзией и заключала в себе всю мудрость, всю массу сведений первобытного человека о природе»20. О том же говорят и современные ученые21. Б.Рыбаков определил язычество как «истоки народного мировоззрения»22. По мнению В.Топорова, язычество отмечено стремлением к совершенству, гармонии и полноте человека и природы, человека и богов, «не вполне отделившихся от природных сил»23.

Ученые выделили несколько типов древнеславянских богов, символизировавших важные земные силы. Среди них наиболее древними были Доля, Лихо, Горе-Злочастье, оказавшиеся наиболее притягательными для русских писателей начала XX века /разумеется, не без влияния фольклора и древнерусской литературы/. С другой стороны, редкую значимость для них приобрели обожествленные образы Матери-Земли, Солнца, Древа жизни, те, что выражали противостояние темным стихиям жизнетворящей энергии. Мифы древних славян были посвящены характеристике этих полярных начал, их столкновению и конечной победе Света.

В связи с этой темой в диссертации рассматриваются концепции известных мифологов, установивших взгляд на миф как форму куль-туры, связь мифа с магией и обрядами, познавательные возможности мифа, их символиче-

19Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. Т.1-3. М., 1994. - Т.1. С.54.

20Афанасьев А.Н. Указ.работа. Т.1. С.58.

21 Славянская мифология. Эиц-ий словарь / ИН-т славяновед-я и балканистики РАН/. - М., 1995. - С.15.

22Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. М., 1997. -'С.З.

23Тоиоров В.Н. Предыстория литературы у славян. М., 1998. - С.68.

ский язык /Д.Фрезер/, ритуальный аспект языческой мифологии /Д.Харрисон, А.Кук/; миф как «священное писание» для народа, поддерживающий его культурную традицию /Б.Малиновский/; «дологическое» мышление в мифе /Л.Леви-Брюль/; мифологию — символическую форму культуры /Э.Кассирер/'; архетипы и символы в искусстве, коллективное бессознательное /К.Г.Юнг/. Эти труды помогли оттенить содержательное богатство, глубинный смысл мифа наших предков.

Второй раздел главы назван «Самобытность древне-славянского языческого мифологизма». Здесь, опираясь на авторитетные исследования24, прибегая к материалу конкретных источников ° осмыслен славянский языческии универсум: Бог — природа — человек. Определено понимание древними первоэлементов земного бытия: огня — земли-воды — воздуха; мировоззренческие их проекции на существование чело-пека. Уточнены связи религиозных и эстетических представлений славян, вытекающая отсюда система жизненных ценностей. При характеристике последних освещено некоторое созвучие славянских языческих устремлений к гармонии человеческих отношений и православных норм.

Бог древних славян: «Всевышнее Существо», «Существо Всемогущее» /Г.Глинка/; Он — «податель света, теплоты /.../ оживитель природы»26. Он — мужское небесное начало; женское земное — Лада; оба в языческом понимании составляли вселенскую гармонию. В мифопоэтическом со-

24Аничков Е.В. Язычество и Древняя Русь. СПб., 1914. Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. М., 1997.

25Афанасьев А.Н.Народные русские легенды. Новосибирск, 1990. Велесова книга. Саратов, 1993.

2бГлинка Г. Указ. работа. - С.94, 95.

знании славян «существенно и подлинно реально, лишь то, что сакрально отмечено»; что «входит в состав Космоса как его часть» /В.Топоров/27. Борьба человека с силами хаоса, мрака, зла представлена как созидание мирового порядка, а не частное дело одного лица; именно так эта борьба осмыслена в фольклоре и «основном мифе» о поединке Перуна и Белеса.

Древиеславянское язычество, ориентированное на вечный источник жизни — Солнце, отводило центральное положение Мировому древу, но всегда соотнесенному с запросами людей, народа. Устойчивое влечение наших далеких предков к красоте, подвигу души, к высшей нравственности немало подготовило почву для утверждения русского православия, естественными путями питало нашу отечественную культуру, литературу — в том числе.

В третьем разделе главы «Значение славянских языческих представлений о человеке для русской литературы начала XX столетия» раскрыто первостепенное для русских писателей начала XX в. место тех сфер знания, где объяснялись, нравственные первоосновы Бытия. Неудивительно, что книги, посвященные духовному укладу древнеславян-ской жизни вызвали острый интерес очень многих художников того времени. Апелляция к далекому прошлому зримо обогатила философско-эстетические искания в литературе. Внимание к этой ее стороне позволило в настоящей работе глубже осмыслить ведущую черту художественного творчества начала века — постижение истоков возрождения страны, пробуждения человеческой души. Для такой концепции обращение к древнеславянскому мифу сыграло важную роль. Подтверждение чему находим в пере-

27Топоров В.Н. Предыстория литературы у славян. - С.60.

писке, публицистике писателей, воспоминаниях современников; так, М.Горький делился сокровенными помыслами с И.Шмелевым /1910/: «Верю в некоторые прирожденные особенности народа, еще не стертые в нем новой его историей»28. В 1916-м году сказал о том же, с еще большей силой В.Г.Короленко: «А когда мы будем ориентироваться сами на себя? Я — не националист /.../ однако — мне делается жутко, когда я вижу, до чего безразличны и равнодушны люди к своей стране»29. Такие эмоции объединяли Горького с Толстым, Пришвиным, другими писателями в их устремленности к прошлому народа, России.

Четвертый раздел «Роль древнеславянского мироощущения в художественном мире М.Горького, А.Н.Толстого, М.Пришвина» обращен непосредственно к художественному поиску прозаиков. Восприятие языческого мифа прослежено на уровнях постижения ими природы и человека, повествовательном и стилевого своеобразия произведений. Отбор творчества именно этих писателей /далеко не единственных в следовании указанным принципам/ продиктован одним побуждением, думается, в работе осуществленным. Диссертантом руководило желание показать сближение в указанной области самобытных художественных индивидуальностей разной философско-эстетнческой направленности. Анализ сочинений начала века Горького, Толстого, Пришвина вскрыл общность их поиска духовного возрождения человека и мира.

Для Горького первостепенными стали ориентированная на гармонию Вселенной этика древних славян, отражение в их сознании идей бескомпромиссной борьбы добра со злом,

28Переписка М.Горького. Т.1. С.410

29Переписка М.Горького. Т.2. С.99.

влечение к сильной духом человеческой личности, к тесным связям человека и природы, всего Бытия, выработанное в недрах народного жизнеощущения отношение к слову. Освоение языческой славянской мифологии позволило писателю соизмерить вечную творческую энергию и душевные возможности своего современника. Горький воспринял от древних источников представление о мифологической цикличности жизни: созданная писателем картина мира имела отчетливо выраженные мифологические компоненты, что повлияло на его концепцию национального бытия, истории. В раздумьях о Боге, людях, прошлом и будущем он продуктивно использовал архетипы славянской мифологии: судьбы и доли, горе-злочастия, иного царства. Мировой горы и Мирового древа, ряд других.

Славянский древний миф углубил понимание А.Толстым первооснов сущего — земли и солнца. Идеи, мотивы, образы, почерпнутые здесь, предельно активизировали личный опыт художника, его ощущение органичного взаимодействия земли, солнца, неба и людей. Осознание такой истины пришло к А.Толстому через слово, т.е. в результате освоения устно поэтической традиции. Сложившееся в ранних сочинениях /стихах и сказках/ мироощущение проявилось в толстовских рассказах, повестях, романах 1910-х годов, где было заметно развито и конкретизировано в психологии персонажей.

Эстетика и поэтика языческих мифов существенно повлияла на творческие искания и свершения М. Пришвина. Он смело сопоставил Вселенную, природу и глубинные истоки человеческой психики, высокие порывы личности с системой ценностей, отраженной в древних мифах. Писатель открыл для себя одухотворенное начало Большого Мира,

идею беспрестанного творчества, обновления жизни, нерасторжимого единства этих процессов с духовным преображением человека, переживающего высокое чувство любви. Пришвин постиг родство стихий внешнего и внутреннего миров, природно-земного и возвышенно-духовного начал.

Восприятие творчества древних славян привело к общему для всех, неповторимому у каждого, усложнению повествования: активизации всевозможных экспрессивных средств изложения, к предельному усилению роли слова. Фольклорные жанры, сказовость и сказочность, построение сюжетных линий произведений по аналогии с развитием легенд, преданий, использование двух, трех, четырехчастной циклической структуры, разветвленной системы символов, мифологических архетипов, реминисценций, аллюзий, скрытых цитат из древних текстов — все стало убедительным свидетельством «переклички» в повествовании, стиле и языке трех мастеров прозы. И вместе с тем не заслонило оригинальных достижений каждого, чему и посвящены следующие части диссертации.

Глава вторая — «Осознание древнеславянского мироощущения в процессе художественных исканий М.Горького» — состоит из трех разделов. В первом — «Мифологическая система и позиция М.Горького» — изучены роль, функции языческого мифа в сочинениях писателя, принципы соотнесенности действительности и мифа, его взгляд на современную эпоху с позиций этики древних славян; рассмотрена иерархия ценностей в мифологии и художественном мире Горького.

Особое место отведено осмыслению писателем религии. Отмечено известное стремление Горького к «богостроитель-ной» практике. Тем не менее анализ многих его сочине-

пий напала века /«Мать», «Лето», «Исповедь», «Детстю» и другие/ приводит к убеждению: хотя автор вольно трактовал священные для христианства положения, в максималистских упованиях сообщая божественную силу люде сой «коллективной душе» /«Исповедь»/, само горьковское понимание и художественное воплощение добра, любви, духовного преображения мира было основано на христианском /православном/ учении, чаще — его народной трансформации. Идеи языческой религии были чужды писателю. С другой стороны, при постижении человеческой психологии, в поиске личности с «солнцем в крови» он явно опирался на древнеславянские идеалы сильной, страстной души, воспринявшей от самой Матери-Земли ее неиссякаемую энергию.

Словно «растворяя» свою современность в жанровых формах сказки, легенды, предания, проецируя реальные явления на мифологические архетипы, Горький стремился понять загадки национальной жизни, уловить доминанту русского духовного бытия. В соответствии с законами древ-неславянского сознания, воспринимающего предание существующим «до жизни^ писатель придал сопоставлению «действительность — миф, сказка» емкость, многомерность. М.Горький создал как бы выверенную по языческим «образцам» широкую систему взглядов,соединившую представления о добре и зле, жизни и смерти, теле и душе. Сущность этой системы раскрыта в настоящей работе на материале художественных сочинений, эпистолярия, статей, планов, набросков писателя /вплоть до помет на полях книг из его библиотек/, воспоминаний современников о нем.

По Горькому, воззрения наших давних предков — истоки национальной психики, душевного склада русского че-

ловека, наделенного высоким духовным потенциалом, но склонного к созерцательности, фатализму. Отсюда вытекала концепция духовного развития Родины, роли художника в повышении ее «жизненной энергии, развитии творческих созидательных начал»30. Этот процесс Горький соотносил с вечно обновляющейся природой, и потому расцененной как критерий внутренних возможностей личности. Писатель дорожил и т.н. «народном богословием», в котором христианские идеи сплелись с апокрифическими традициями, народным толкованием небесных и земных сил.

Представления М.Горького о мироздании, месте человека на Земле, в жизни других людей сложились во многом под воздействием славянской мифологии, фольклора, воплотились в разветвленной образной системе его книг: повестях «Мать», «Лето», окуровской дилогии, автобиографической трилогии, цикле рассказов «По Руси». Их изучению посвящен второй раздел главы — «Посеяны звезды в небе, и земля — звезда; посеяны люди на земле, и я среди них» /Космос и люди в сочинениях М.Горького/». Здесь вскрыта мифологическая основа авторского понимания общности людей и земли, неиссякаемых сил природы и творческих потенций человека; анализируются космизм воззрений писателя — на женское начало бытия, цикличность и вечность жизни, проявление небесного совершенства в земном.

В письмах, фельетонах /«Вопленица», «Юзгляр»/, статьях, очерках /«О М.М.Пришвине:?»и других /, в художественных сочинениях М.Горький выразил и мучительные для себя представления о мистической, фатальной соотнесенности метаний русского человека с непредсказуемыми стихиями природы. Но тем сильнее мечтал о «веке духов-

30Утро России. 1914. № 38.

ного обновления», когда будет преодолена отъединенность человека от могучего источника природной энергии, от гармоничной жизни далекого прошлого. Человек грядущего, по Горькому, это «полновластный владыка и Муж Земли, творец чудес и радостей ее»31, личность «с солнцем в крови». Авторская устремленность к подобному идеалу персонифицирована в женских образах, растворена в подтексте художественных повествований. Многие героини символически связаны с творческой сущностью Земли: Пелагея Ни-ловнаи Софья /«Мать»/, Татьяна /«Женщина»/, бабушка Акулина Ивановна/«Детство»/... Последний образ построен на развитии семантики совмещенного в народных верованиях культа Матери-Земли и православного поклонения Богородице. Стихии земли и воды в прозе М.Горького олицетворяют материнское начало жизни. А нередко - в его непробужденном состоянии — Фелицата /«Нилушка»/.

Особенно ярко воспета «Земля, Великая Матерь наша» в рассказах «По Руси» /«Рождение человека», «Ледоход», «На пароходе», «Покойник», «Губин», «Женщина», «Калинин»/. В поисках персонажами этого цикла своего берега, своей земли явственно чувствуется развитие сказочного архетипа поисков «иного царства». Связи между «уровнями» беспредельного Мироздания и неиссякаемым Творческим Духом реализованы в сюжетостроении /рассказы будто без начала и конца/, в пейзаже /первоценность естественного хода жизни по Солнцу, запечатление Матери-Земли и Небесных Светил в ярких, сочных красках/; по традиции фольклора, в частых «взаимохарактеристиках», «взаимоперетекании» природного и человеческого /Солнце — дух; во-

31 Горький М. Собрание сочинений. В 30 т. - М., 1949-1955. - Т.24. С.266.

да — душа/.

Раскрывая широкий диапазон духовных возможностей многих своих героев, писатель прибегал к мифологическим средствам воплощения человека — к его чудесным изменения./!, таинственному внезапному духовному преображению /Осш — «Ледоход», Василий Силантьев — «В ущелье»/, обращался к трансформированным народной фантазией образе,м святых /Святой Николай в рассказе «Ледоход», святой Алексий в автобиографической трилогии/; проецировал внутренний мир своих современников на мифологические архетипы /Бурмистров, Кожемякин — «Городок Окуров»/; вплетал в повествование о реальных событиях сказочные мот;шы — например, противопоставление легкого и тяжелого веса, взвешивание душ /персонажи повестей «В людях», «Хозяин»/ Горький открыл разные формы преодоления личностью социальных уз /повышенный интерес к харизматическим личностям, испытание героев искусом юродства как возможной победы над слабой плотью, бренной физической оболочкой на пути к духовному просветлению/.

Писатель проникал в сокровенную суть бытия, стремился определить в нем «русский смысл, неуловимый для слова, таинственный»32, средствами метафоры «выверял» движение души между «тьмой жизни», низом, смертью и светом, подчеркивая устойчивое для своих соотечественников тяготение к небесной гармонии, солнцу — «оку дня», звездам на ночном небе. С этими образами связывал романтическую мечту о том, как «земными путями» придти к пониманию бессмертных ценностей.

В третьем разделе — «Чтобы бесстрашно ходить по всем дорогам, видеть всякое горе, всю радость жизни и вме-

32Переписка М.Горького. В 2-х т. Т.1, 2. М., 1986. - Т.2.С.167. 28

сте с людьми нить мед и яд» /О пути и судьбе человека/» — исследуется осознание Горьким смысла земного бытия через сопоставление кратковременного и вечного.

Решая эту проблему, писатель мастерски интерпретировал жанровые формы фольклора и древнерусской литературы /«включая» в художественные произведения выразительные элементы сказок, легенд, преданий, житий/, использовал древнеславянские образы, символы, что позволило соотнести далекое прошлое с настоящим, оттенив трагическую повторяемость «тугих узлов и петель загадок бытия»,33 высветить в сиюминутном вековые черты. Здесь и гадание по руке, мотивы дороги, судьбы, поиск «иного царства», символ бродяжества, использование «вещих» слов. Автобиографический герой, «проходящий» в цикле «По Руси», их бесчисленные спутники и спутницы идут в поисках своего пути на земле, чудесных ее даров, счастья, далекого «берега» разбушевавшейся реки жизни.

Тупики, противоречия бытия были осмыслены как производные нелегких путей самой России, но преодоление мучительных диссонансов сущего писатель видел тоже в движении, избывании перепутий. Правдоискатели и странники Горького испытывали тяготы «начальной беды» /В.Я.Пропп/: запутанность общего хода жизни, разлад духа и тела, природы и личности. Сам художник объяснял такое состояние влиянием далекого прошлого, породившего фатализм, склонность к созерцательности, поклонение Судьбе, Доле, Горю-Злочастыо. Тем последовательнее и настойчивее, однако, горьковские герои отстаивают возможность сближения с Большим Миром, осознают за краткий период своего существования тайну земной гармонии /«Жизнь

33Переписка М.Горького. Т.2.С.167.

Матвея Кожемякина»/.

Индивидуальная мечта личности истолкована как выражение общей жизнеутверждающей жажды любви, добра, света /«Женщина», «Едут», «Покойник»/. Мироощущение древних славян, исполненное веры в целесообразное единство всех составных природного мира, соотнесено диссертантом с внутренним состоянием героя горьковских автобиографических повестей. Писатель мечтал растворить в смутных душах «все, что есть хорошего, человечьего в наших мозгах и сердцах» во имя грядущей жизни — «красивой, бодрой, честной», восстановить утраченную слитность людей, увидеть их «праздничную пляску» и почувствовать солнце, «стирающее» «черные тени» облаков /финал повести «В людях»/. Алеша Пешков исходит в своих раздумьях из соответствия процессов возрождения в природе и человеческом существовании. Разница весьма печальная состояла в том, что далекие предки писателя расценивали это соответствие как неколебимый закон, автор повестей — как спасительное предположение.И все-таки ясно ощущается перекличка позитивных представлений Горького с убеждениями]! ыших прашуров.

Третья глава — «Жизнь древнеславянского мифа в сочинениях А.Н.Толстого» состоит из четырех разделов. В первом — «Талант есть что-то вне нас, о чем можно говорить объективно» — раскрыто значение древнеславянской мифологии для формирования взглядов А.Толстого иа искусство. По этой линии эстетика писателя не анализировалась, так как подобный подход расценивался в советские годы как порочный. А.Толстой считал мифотворчество «формой мышления», абсолютизировал Слово, бывшее для него средством постижения природы и человека, утверждения

гармонии, красоты, добра: «Мысль и чувство, не превращенные в слово, — лишь слепые силы хаоса»34. Хаос и зло

— бессознательное и подсознательное в мире и душе» — вне слова. А оно воплощало «истинное бытие предметов»35, открывало природу незримой реальности. Образцом такого отношения к слову, творческой силе языка была для А.Толстого древность, окрашенная в «прекрасные цвета»36, миф, сказка, потому что в них таилось «богатство прошедших тысячелетий»37. Язычество притягивало художника как «поэзия простора, свободы, силы и радости жизни»38. Мифологическое сознание открывало ему мир — средоточие разнообразного, пестрого бытия, в котором есть сущностные, священные для личности начала /в терминологии А.Толстого

— «мельчайшие зерна»39/. Многочисленные статьи, письма, высказывания А.Толстого, обобщенные в реферируемой диссертации, доказывают, что означенные взгляды писателя, совершенствуясь, были неизменными на. протяжении десятилетий.

Верным отражением того, что чувствовал А.Толстой в 1908-1910-х годах, что ценил он в прошлом русского народа, в опыте далеких предков, стали стихи и сказки, включенные автором в сборник «Приворот». Исследованию образной картины мира в этих сочинениях, восприятия писателем древнеславянского мироощущения посвящен второй раздел главы — «Высоченное дерево шумит, и под

34 Толстой А.Н. С обр. соч. В 10 т. Т.1-10. М., 1982-1986. - Т.10.С.123.

35Переписка А.Н.Толстого. В 2-х т. Т. 1,2. М., 1989. - Т.1.С.133.

36Перетшска А.Н.Толстого. - Т.1.С.155.

"Толстой А.Н. Указ.собр.соч. Т.10.С.128.

38Толстой А.Н. Заметка о /.../ знакомстве с творчеством А.М.Горького. ОР РГБ.ф.421.оп.2.ед.хр.40.

39Переписка А.Н.Толстого. Т.1.С.154.

ним, на семи шкурах, сидит звериный царь» /картина мира в сказочных сочинениях А.Н.Толстого/». Художественное пространство сборника «Приворот» явно мифологизировано, здесь варьируются центральное сюжеты древней мифологии /купальский, змееборческий, священного брака, космогонический, другие/, отражается созвучность авторских субъективных устремлений языческим ценностям: правда, добро и любовь связаны с Землей и Солнцем. Нами выделены центр и точка отсчета пространства: место дома, расположение границ и дорог, в их соотнесенности в первоэлементами природы — все ориентированы на солнечную доминанту. Общее же название стихов и сказок /«Приворот» / оттенило тяготение художника к силам земной жизни.

А.Толстой нашел принцип повествования, связавший образы трав, деревьев, мифических животных, людей: одно проявление мира фантазии и реальных наблюдений словно перетекает в другое /так построены сказки «Иван да Марья», «Странник и змей», «Соломенный жених», «Ведьмак»/. Свободно варьируя содержание древних мифов, автор везде, однако, сохранял языческое понимание добра и зла, красоты и уродства, возвышенного царства и обиталища низменных существ. Выделенная диссертантом в повествованиях вертикаль выразила иерархию сил природы, этические приоритеты автора, горизонталь — борьбу различных земных сил, для раскрытия которых освоены столь сложные образы поля, леса. Зримыми границами сказочного пространства стали положение дома, рубежи родной земли, пути души. В «Русалочьих сказках», а позднее — в рассказах, повестях положение дома, как символа места жизни, миропорядка — принципиально. Дом не в центре земли, а

на краю обжитого пространства, у границы — берега, яра, обрыва, что сулит неизбежные повороты в судьбах персонажей. Оппозиция «право — лево», «восток — запад» для А.Толстого несущественна, важнее — что рядом — огонь или вода. Все пространственные границы имеют подчеркнуто мистическое значение. Порог дома, угол бревенчатого сруба, мост, плотина, перекресток несут символику места и времени, разделяют мир видимый и незримый. Эти особенности художественного мышления А.Толстого, сложившиеся в циклах «За синими реками», «Солнечные песни», «Русалочьи сказки», были развиты в прозе 1910-х годов.

Объясняя план своей первой книги, автор, по его признанию, стремился «понять первоосновы — землю и солнце /.../ утвердить для самого себя — что да и что пет, и тогда уже обратиться к человеку»40. К постижению этой линии художественных поисков писателя обращен третий раздел главы — «Ох ты, солнце мое золотое! Ох ты, высь, голубое вино!» /космогония в стихах и сказках А.Толстого/». Закономерно, что создатель «Солнечных песен», в душе солнцепоклонник, все ценности и самого человека «измерял» жизнетворящей силой Солнца, да и Слово — «луч света» — соотнес с небесным светилом. Солнце — божество вступает в борьбу с хаосом. Аллегорией такой битвы стал образно воссозданный поединок златорогого быка и семиглавого змея. Символически переданы и другие извечные противостояния, часто — в магических жанрах /стихотворение «Плач»/.

Близких себе поэтов, например, М.Волошина, А.Толстой называл одержимыми «голосом крови», исполненными «сол-

40Толстой А.Н. Сочинения.Т.1-10. М. 1 911-1918.- Т.4.С.7.

печной красотой»41. В стихотворениях «Весенний дождь», «Приворот», «Купальские игрища», «сказках «Иван да Марья», «Соломенный жених», «Иван-царевич и Алая Алица», «Звериный царь» классический для солярной мифологии мотив — союз Земли и Солица — выявляет этот единый закон жизни, воспевается многоликая стихия огня. Прославление солнца, великой жизненной силы природы воплощено, однако, с заметной трансформацией древних сюжетов. Так, в купальских вариациях на первом плане — земля и солнце, вода — «забыта», мотив инцеста — снят /«Иван да Марья»/. В разработке сюжетов священного брака поэтизируется союз солнца и земли как союз против воды. Тот же союз, сопряженный с мотивом умирания природы, метафорически подан в виде обручения козленка-песельника со смертью, что поясняет мистическую сущность бракосочетания — жертвоприношение Солнцу. Все основные события, ритм жизни в произведениях сборника «Приворот» подчинены движению солнца. Хороводы, предпочтение утра, дня — ночи оттеняют солярную ритуализацию.

В рассказах, повестях, романах 1910-х годов высокие порывы персонажей, их светлые чувства раскрыты в плоскости огненной, солнечной метафоризации; темные, подсознательные устремления писатель соотносил с лунным светом, стихией воды. С этой точки зрения ранняя реалистическая проза А.Толстого не рассматривалась. О таком ее характере лишь упомянули в середине 1910-х годов И.Анненский, М.Волошин, К.Чуковский, Ф.Степун. Между тем именно анализ истоков образной системы писателя помогает вскрыть ее суть и преодолеть, к сожалению, устойчивые узко социо-

41Толстой А.Н. Материалы и исследования /АН СССР.ИМЛИ/. М.,1985. С.218.

логические, подходы к его рассказам, повестям, романам.

Утверждение великих жизненных сил природы и невозможность для человека жить без завещанной ею любви — эти идеи А.Толстого слились в комплекс единых представлений. В рассказах «Заволжье», романах «Две жизни», «Хромой барин», как и в сборнике «Приворот», автор смотрит на любовь как основу земного счастья людей. Любимые героини ранней прозы А.Толстого /Сонечка Смолькова, Вера Ходанская/ охвачены сложными эмоциями, таинственными, трудно выразимыми ощущениями и светлыми восторженными чувствами. И каждому порыву автор находил соответствие в цветовой палитре природного мира — воды, солнца и неба.

«Великие явления земли и неба»42 запечатлены в повестях и рассказах А.Толстого многогранно и ярко как истоки самой жизни. Связь человека /героев/ с миром природы в реалистических произведениях писателя заметно усложнена по сравнению с его сказками. В рассказах и повестях соотнесение личности с природными явлениями помогает прояснить не только ее негативную или позитивную сущность, но самое течение внутреннего существования, своеобразие психологических процессов. Непонятное будто поведение среди людей часто обнаруживает свой смысл через восприятие персонажем небесно-земных таинств. В творчестве Толстого эта линия авторских обобщений обретала все большую значимость.

В четвертом разделе «Формы выражения «солярного» мироощущения писателя» систематизированы концептуально важные мотивы сказочных произведений, изучено развитие нравственно-эстетического поиска в рассказах, по-

42Толстой А.Н. Указ.собр.соч. Т.10. С.141.

вестях, романах 1910-х годов.

Мифологические герои, по А.Афанасьеву, — персонификация, иногда — антропофикация стихий природы. Понимание «непосредственной связи» с древними преданиями у А.Толстого шире — его сказочные персонажи выражают определенные компоненты авторской концепции бытия. Писатель прибегал к оригинальной индивидуализации «поведения» сверхъестественных существ, потому что воплощал в них свою реакцию на современное ему состояние жизни. Русалки, водяной, кикимора, ведьмак, змей перерастают традиционно сказочное назначение, поскольку в них выражены знаки всеобщего разлада, дисгармонии людей, природы, космоса /зла на вселенском уровне/.Персонификацией такой сущности стала зловещая фигура ведьмака. Он — продолжение тьмы и порождение хаоса, но и сам, будучи месяцеборцем, создает хаос и умножает зло. В этом образе как бы материализовалось абсолютное разрушительное начало.

В четвертом разделе главы пристально анализируется мастерство Толстого в расширении функций традиционно мифологической «нечистой силы» до передачи при ее изображении авторских представлений о трагических противоречиях реального мира. Именно за такие «оживления древних поверий» высоко оценил «Русалочьи сказки» А.Ремизов, найдя в них близкое себе начало43.

Не менее содержательны образы, противостоящие темному царству «нечисти». В купальском мифе Иван символизировал огонь, жизнь, Марья — воду, смерть. Толстой, сохранив эти значения, все же заметно их трансформировал. Борьба с водяными, кикиморами, ведьмаком приняла фор-

43Толстой А.Н. Указ.собр.соч. Т.10. С.59.

му борьбы с тьмой , стихией бессознательного, внеразум-ного существования. Это битва за восстановление утраченных людьми XX века светлых эмоций, душевной гармонии. Писатель умело обобщил свои позитивные представления в едином образе. Так выглядит Звериный царь, соединивший в себе силы солнца, земли, движения — ветра.

Освоение древнеславянского мифа многократно усилило врожденное тяготение Толстого к земной красоте, устойчивое для него ощущение собственной слитности с громадным природным миром. С другой стороны, проникновение в душевную гармонию далеких предков русского народа обострило внимание писателя к диссонансам своего времени. Соотнести и углубить эти два противоположно окрашенное переживания было возможно лишь средствами психологического анализа конкретной личности — современника Толстого. Вполне закономерен поэтому его переход от сказок к рассказам, основанным на реальных впечатлениях от родного Заволжья, затем к более сложным полотнам: «Две жизни», «Хромой барин».

Писатель отмечал, что в повести «Детство Никиты» его впечатления выражены в «сказочной форме». Эта связь духовных движений автора и «сказочности» нами прослежена на уровне цветописи, построенной в русле древней соотнесенности позитивных тенденций с солнцем и небом, негативных — с черной бездной, мраком, тьмой. Укажем на два принципиальных в плане соответствия языческому мифу аспекта этой повести. Один — полет на воздушном корабле к далеким мирам — извечная метафора творческого познания. Другой — осознание героем себя сыном мира и Вселенной /в главе «На возу» мальчик чувствует, .что он под звездным небом плывет на возу, «как в колыбели»/. Сокро-

венные детские переживания косвенно прославляют творчество природы, радость и счастье Бытии.

«Мифотворчество» А.Толстого выросло из его самобытных взглядов на тьму и свет, разрушение и созидание, совмещенных в человеческом сознании с соответствующими явлениями природы. Зримо представляя великий опыт предшествующих тысячелетий, писатель тесно связал древность с индивидуальными запросами личности, собственными идеалами; благодаря своему счастливому дару — глубокому пониманию таинственной «жизни» неба и земли, сокровенных процессов бесконечного обновления и блестящему освоению точного и образного слова.

Глава четвертая — «Языческие истоки художественной прозы М.Пришвина: единство субъективного и объективного начал» — посвящена исследованию творческих принципов писателя, образного строя его произведений в соответствии с всепроникающей сращенностыо художника с сокровенными метаморфозами великого царства русской природы. Не в философском, разумеется, а в эмоциональном и эстетическом смысле М.Пришвина можно назвать «язычником», о чем он писал сам.-Эта особенность его художественного наследия затрагивалась минимально, расценивалась часто ошибочно. Единой картины художественных взглядов М.Пришвина пока нет, но, допускаем, что ее истоки — в унивесальных космологических воззрениях, живущих в мифе, предании, слове. Надеемся, что последняя глава диссертации способствует решению этой задачи.

Первый раздел главы — «Тип художественного мышления М.Пришвина» — основан на осмыслении многочисленных архивных материалов44, дневников, писем, заметок

44Речь идет о фондах РГАЛИ, ГАЯО, Переславского историко-

и, конечно, художественных сочинений писателя. Особое значение здесь приобретают его взгляды на творчество как «тайную силу», которая непременно «сверкнет» в избранном каждым человеком деле, а в литературном труде обязательно проявит некую субъективную личностную ориентацию /У М.Пришвина — «какая-то страна непуганых птиц», «Азия», «страна без имени, без территории»/. Ее выражению служат найденные им в словесном искусстве поэтические формы. Поэзия Пришвина, как в народном творчестве, это магия слова, волшебство, таинство: «выражение духовных стремлений человека», «средство для сообщения с богами»'15; для писателя богами — как силами, достигающими правды и красотн /«Искусство как образ поведения»/. Пришвин преодолел оппозицию «художник — ученый», о чем не раз говорилось без должного проникновения в сущность этого положения. Соотнесение понятий интеллектуального и художественного постижения мира /«чистого разума» и «разума практического», по Канту/, изучение трудов современных теоретиков искусства привели диссертанта к выводу: художественное для Пришвина значимее чисто интеллектуального, а в их слиянии — особая эстетика — «чувствуемая мысль», «сердечное мышление» /по терминологии И.К.Кузьмичева40/, цель которых - поиск красоты. Эту особенность отметили еще современники писателя, прежде всего М.Горький, сказавший Пришвину: «Вы мудрец»47. Сам же Пришвин, убежденно, в разных формах отстаивая такой взгляд, призывал: «Нужно найти такое знание, чтобы

художественного музея.

45Афанасьев А.Н. Живая вода и вещее слово. М., 1988. - С.338, 333.

40Кузьмичев И.К. Введение в эстетику художественного сознания. Н.Новгород, 1995. - С.26.

17Горький A.M. Собр.соч. В 30т. Т.29. С.477.

открывалось все — и человек, и природа»48. На этом пути субъективная «тайная сила» художника плодотворно открывает объективные явления и процессы.

В.Д.Пришвина, исследователи творчества писателя, указав на «мыслеобразы», «интеллектуальные и нравственные идеи»49, сквозь призму которых он видел мир /сам писатель определял их как личные «образы-символы»/, не осветили их мифологического происхождения. В разделе рассмотрены многие параллели с древними источниками, например, «камень-правда» восходит к легендарному Алатырю. Есть и более общие схождения: некая «бесчеловечность» /предпочтение людям природы как приобщение к Миру/, идея метафизической близости человека, земли. Космоса /«человек — это микрокосм»50/; связь через слово с тайнами жизни и тем ее качеством, которое названо Пришвиным , ритмом; авторские оценки своих книг /сказки, «робинзонады» /, многое другое.

В первом разделе главы о Пришвине раскрыто, почему и как миф и сказка — древние формы универсального творчества и познания — избирались им и для самовыражения, и для усвоения нетленных законов целостности Бытия. Вместе с тем в этом же разделе освещено и значительное отличие воззрений и устремлений писателя от древнесла-вянской философии. М.Пришвин разработал своеобразную концепцию жизни. Каждый человек, благодаря своей созидательной деятельности, становится причастен к творчеству природы, «двигает жизнь» /«Календарь природы»/,

48Пришвин М. Указ.собр.соч. Т.1.С.201.

49Пришвин М. Собр.соч. В 8т. Т.1-8. М., 1982. - Т.1. С.7

50Пришвип М.М. Леса к «Осударевой дороге». Из дневников 1909 -1952 // Наше наследие.1990.№ 1,2. - № 2. С.67.

а писатель художественно «восчувствует» новые, «наработанные жизпыо материалы»51. Столь активное вмешательство в дела высших сил не было свойственно создателям древнего мифа. Тем не менее связь с ним все-таки и здесь ощутима, поскольку Пришвин обнаружил свое, особое истолкование убеждений славян в неотделимости человека от всех земные процессов.

Глубоко прочувствованная позиция писателя привела его к ярким художественным свершениям.

Во втором разделе — «В природе именно все лично /образное воплощение мировоззрения М.Пришвина/» — рассмотрено взаимодействие в его творчестве личности, социума и универсума.

В сказках, древних легендах Земля нередко представала кораблем, уносящим людей к Солнцу. Тот лее путь к Светилу наметил в своем воображении М.Пришвин: «И мне кажется /.../ будто я путешествую вокруг солнца и корабль мой — Земля»52 /«Календарь природы»/. Этот космический образ имеет свой исток, весьма, кстати, печальный — в мыслях автора о себе «маленьком», о своем былом страхе перед сложной,непонятной жизнью. Так, по существу, начиналось творческое освоение мифологического архетипа:.вхождение человека в мир.

Страх перед природой ушел после открытия в ней художником спасительной одухотворенной субстанции. «Зеленое царство» прочувствовано в каждой его малости с позиций человеческой /авторской/ индивидуальности. Природа стала аналогом полноценной и полнокровной жизни

51 Наше наследие. 1990. Л* 1.С.75.

52Прншвин М. Родники Берендея. Повести и рассказы.М., 1977.-<241.

в ее древнеславянском понимании: целостность, одухотворенность, божественность Большого Мира. Такую связь писателя с мифологией утверждаем на основании его многочисленных записей, архивных материалов, много объясняющих в художественных произведениях, потому изучено это явление на пересечении сведений разного происхождения — биографических, дневниковых, собственно художественных. Его поездки в разные заповедные места, где сохранилась живая природа /Русский Север, Норвегия, приок-ские леса, Азия, Плещееве озеро — «Берендеево царство», Дальний Восток.../, раздумья об увиденном, созданные по этим впечатлениям уникальные книги «В краю непуганых птиц», «За волшебным колобком», «У стен Града Невидимого», «Кладовая солнца», «Корабельная чаща», «Женьшень», «Осударева дорога», «Кащеева цепь» — все взаимосвязано. Всюду писатель запечатлел два полярных состояния личности. Одно исполнено болезненного ощущения разобщенности с Миром, другое насыщено жаждой гармонии с ним.

К тайне единения частей и целого, понятой при созерцании Надвоицкого водопада / «В краю непуганых птиц»/, писатель будет возвращаться на протяжении всей творческой жизни /«Понял /.../ падение воды как органически творческий процесс природы»; «малое должно узнавать себя в целом, и тогда оно исчезает как малость»53; «Я — частица мирового космоса»54.

Идея гармонии одного и всех выражена и закреплена в книгах Пришвина славянскими языческими и библейскими образами-символами: мировое древо, сад с поющими со-

53Пришвин М.М. Собр.соч. В 6т. - Т.6.С.810, 811.

54Пришвин и современность. - М.,1978. - С.226.

ловьями. Последний, уходящий к библейскому Эдему, Рало русских волшебных сказок, передавал авторские представления о цветении жизни, первозданном счастье, о мире вообще как царстве земной и небесной красоты, колыбели человеческого творчества.

Одно из определений, данных М.Пришвину в 1911 году Р.В.Ивановым-Разумником /«Великий Пан»/ видится объективным. Однако следует здесь подчеркнуть, что Пришвин в своем представлении о Божественной Вселенной оставался на христианской позиции, не принимая языческой религии. Все позитивные аналогии с древнеславянским мифом избирались для выражения красоты земного мира или внутренней целостности личности. Понятия же Божественного царства, человеческой души, духовного прозрения — священные положения христианского вероучения.

Неприятие писателем трагической разобщенности человека и мира /сильно в 10-ые годы, еще сильнее в 30-40-ые/ получило в его книгах романтический подтекст «возвращения» к первобытному опыту и восхождения от него к высотам человеческой духовности /характерно признание М.Горькому 27 июня 1927 г.: «Видите ли, я не «антропософ», а «собакософ», иду к человеку от собаки»55/. Женское начало, наименованное Марухой56, из которого рождается индивидуальное «Я», в язычестве было связано со стихиями зенли и воды, силами нижнего мира. Писатель пытался вывести свое «уравнение жизни», в котором бы между абсолютным женским /земным/ и абсолютным мужским /духовным/ было бы место личности сложной телесно-душевной организации. В романе «Кащеева цепь» эта линия

55Литературное наследство. Т.70. М.,1963. — С.350.

5бПршпвин и современность. - С.256.

развернута и существенно мифологизирована: путь Алпатова словно выверяется языческими поверьями /роль мифологем судьбы, имени, воды, огня/.

В диссертации раскрыто, как писатель представлял подъем к высшей форме жизни. Человек, став личностью, ищет свое индивидуальное слово, «собственную мелодию», чтобы выразиться в творческом деянии, почувствовать «вкус мира», «всю славу земли», обрести богатство, красоту, яркость живого, одухотворенного Бытия.

М.Пришвин звал к постижению небесных «голосов», уподобленных Благой Вести, ангельскому гласу, побуждающему человека к слиянию с музыкой мирового хора.

В третьей части главы — «Мир я открыл» /художественные прозрения М.Пришвина/» — осмыслены творческие прозрения писателя, состоявшиеся в непосредственной близости к мифологическим мотивам. Наиболее важными, видимо, стали следующие: путешествие, движение по жизни как открытие мира; поиски «иного царства» мечты; символ древа жизни, его модификации; тема «дитяти», ее развитие в преодолении препятствий на жизненном пути; постижение творческих сил природы, многоплановое освещение автором Солнца, «Земли-Матери», неба, воды, огня. Все они концентрированно выразили субъективные представления Пришвина о прекрасном, хотя в значительной мере подсказаны языческой мифологией. В такой индивидуализированной трактовке эти мотивы, образно варьируясь, связали книги писателя в единое целое.

Способность Пришвина решать современные ему вопросы с опорой на древнюю мудрость, мифологические архетипы сказалась и на структуре, поэтике его сочинений, содержании*, истоки творческой эволюции писателя, думаем, свя-

заны с мифологическими мотивами поисков неведомой земли, тридевятого царства, сказочно прекрасной страны. Потребность писателя «искать и открывать в природе прекрасные стороны души человеческой» реализовалась в книгах «В краю непуганых птиц», «За волшебным колобком», «Черный-Араб», «Жень-шень», «Кладовая солнца», других. В романе «Кащеева цепь» архетип «иного царства» воплотился в образах и мотивах «страны без имени, без территории», «Азии». В художественно обобщенном движении героя к заветной мечте совершается самопознание героя, вхождение в тайны Большого Мира, постижение законов бытия. Творческое развитие мифологемы имени ведется с осмыслением этапов жизни, какими они представлялись древним, но оцененными в связи с реалиями эпохи: вступление в Мир и утверждение в нем человека, его борьба за себя, изживание беды, осознание гармонии всех начал. Духовный рост личности связан с преодолением испытаний, здесь важны архетипы дитяти, судьбы /«Календарь природы», «Корабельная чаща», «Осударева дорога»/. Немалое значение придавалось, мотивам пути в «Берендеево царство», бродяжества, встречи т.н. «народного мудреца» /«Женьшень»/. Автобиографический герой, двигаясь той дорогой, которой веками шли герои сказок /завязка — таинственный лес — переправа/, в результате многих потрясений все же получал заветные волшебные дары. Поэтому автор мог, подводя итоги своего прошлого, противопоставит!, «качество дней» количеству прожитых лет58.

Постигая природу, писатель ориентировался па древнее и вечно свежее языческое восприятие Зеленого Царства, по-

57Пришвин М. Дневник. 1930 г. // Октябрь. 1990. М. -С.19.

58Пришшша В.Д. Пришвин в Лунине. М., 1978. — С.23. •

клонение его законам. Очарование первых встреч ребенка с природой, чем он немало восхищался в рассказах /«Охота за счастьем» и др./, связано со сходным к ней отношением у древних славян. Эта глубоко прочувствованная связь открыла полноценность жизни в любви к живому земному миру. Жизнь и смерть, вечность и сиюминутность, течение дней и «корень жизни» — эти сущностные вопросы Пришвин освятил в соотнесенности с символическими образами Мирового древа, Мировой горы.

Выдержанный в четвертой главе реферируемой работы подход к наследию М.Пришвина, считаем, уточнил ранее не освещенные либо явно искаженные грани его таланта, так, кажется, вне осознания этих особенностей творчество писателя выглядело недопустимо схематизированным.

В заключении — «Древнеславянская мифология и типы художественного мышления русских писателей» — установлены сходства и различия между М.Горьким, А.Толстым, М.Пришвиным по линии освоения ими творческого наследия наших далеких предков; значительно восполнена характеристика типов художественного мышления трех писате-

,. у-, в

леи. В сязи с таким направлением анализа прояснено очень важное типологическое явление в русской прозе начала XX века.

Рассмотрен целый ряд существенных схождений между мироощущениями художников-современников. Они жаждали приобщиться к гармонии природы, постичь вечную энергию «живой жизни», соотнести ее с перспективами народного сознания, обогащением души человека. Каждый искал формы общности людей и Земли, ориентируясь на языческие представления о «щедрой земле», которая «любит-рабогников своих» /Горький/, ритме мира, связи со «всей

славой земли» /Пришвин/, о «бессознательной верности земле и жизни» /Толстой/. Все трое думали о сложном взаимопроникновении интуиции и разума, позволяющем овладеть тайной двусторонних связей природы и человека; открыть не только себя как часть мира, но и мир в себе. Все утверждали первоценность естественного хода жизни - по Солнцу, и для каждого Солнце и Земля были мерилом подлинной красоты, Душевного здоровья, целесообразной деятельности человека.

Подобные взгляды определили перекличку не только в содержании, но и поэтике книг писателей. Всех трех современников объединял космизм мироощущения, вполне соотносимый с древней мудростью /образ-символ воздушного корабля, несущего героя к звездам/. Горький, Толстой, Пришвин жаждали приблизиться к высшим пределам постижения истины и сопоставляли эти устремления с богатыми возможностями творческой жизни, уточняя границы небесного и земного, ясного, разумного и чувственно-стихийного в сознании, используя для этого различные мифологические образы. В этой связи писатели успешно развивали мифологический сюжет обретения себя личностью в Большой Мире, поисков «иного царства», уделяли повышенное внимание теме «дитяти». Горький, Пришвин плодотворно и строго индивидуально восприняли архетип бродяги, народного мудреца. Символические линии путей-дорог, судьбы, страданий, по-разному истолкованные, свойственны прозе всех трех художников. В заключении определено их сближение в освоении земной красоты, ее роли в творчестве и нравственных принципах поведения героев. В результате таких наблюдений делается вывод о художественно-мифологической тенденции в поисках трех писателей и о «языческой» палит-

ре в системе изобразительных средств.

Между Горьким, Толстым, Пришвиным было, как известно, немало различий мировоззренческого характера. Прежде всего, во взглядах на историческое прошлое русского Народа, разные версии судьбы России. Горький отстаивал концепцию молодой нации /«мы еще не работали, не жили»/. Толстой поклонялся прошлому, «богатству прошедших тысячелетий». В картине мироздания у Горького предпочтение отдано Небу — «верхней земле», персонажи Толстого, помня о правде небесной, ищут ее сначала на земле. Языческие представления о священном браке, часто проецируемые на судьбы персонажей, для Толстого имели значение неизмеримо большее, нежели для Горького и Пришвина. Различия между писателями проявились и в области художественной топографии и мифологической сакрализации пространства. Горький, поэтизируя раздвинутый до размеров Вселенной мир, противопоставил лес, сад дому и городу. Толстой, в отличие от Горького и Пришвина, сделал дом центром мироздания, некой священной моделью мира, а детство — «райскую детскую жизнь» - прообразом гармоничного существования. Есть и другие расхождения, например, в освещении опыта автобиографического героя, обретения им вечных истин. Сам факт такого несоответствия многих важных мотивов в творчестве избранных писателей осмыслен тем не менее как показательный. В перекличке разных голосов обнаружен полифонизм одной из самых удивительных эпох в развитии отечественной литературы.

В заключении освещены перспективы предпринятого исследования. Они связаны, во-первых, с рассмотрением произведений Горького, Толстого последующих периодов, где

освещенные в настоящей работе творческие особенности получат новое развитие /наследие Пришвина в диссертации представлено значительно полнее/. Во-вторых, с изучением прозы XX века других художников в избранном ключе анализа. Этот последний поиск уже начат публикацией статей, посвященных Ив.Бунину, С.Н.Сергееву-Ценскому /см. список работ в конце автореферата/

По теме и проблематике диссертации автором опубликованы следующие работы:

1. Мифотворчество русских писателей /М.Горький, А.Н.Толстой/. - Ярославль, 1997. - 145 с. - 9 и.л.

2. 300 вопросов и ответов о мифологии. - Ярославль, 1997. - 192 с. - 12 п.л.

3. Мир Михаила Пришвина. - Ярославль, 1999. - 90 с. -5,5 и.л.

4. Анализ и синтез в повествовании М.Горького // Поэтика худож. прозы М.Горького: Межвуз. сб. научи, трудов / Под ред. И.К.Кузьмичева. - Горький, ГГУ, 1989. С.98-111. - 1 и.л.

5. Русское как общечеловеческое в прозе И.А.Бунина // Общечеловеч. и вечное в лит-ре XX века: М-лы Всесо-юзн. научн. конф. /ЧИГУ-ИМЛИ/. Москва-Грозный, 1989. С.101-103. - 0,3 и.л.

6. Некрасовский мотив у А.Н.Толстого. Тезисы // 4-е Всесоюзн.Некрасовские чтения. Ярославль, ЯГПИ, 1989. С.43-45. - 0,2 п.л.

7. Символы в рассказе А.Н.Толстого «Овражки» // Русская речь. Научио-популярн. ж-л АН СССР. М., 1989. Ж. С.138-142. - 0,5 п.л.

8. Российский либерализм глазами Н.Некрасова и А.Н.Толстого. Тезисы // Соврем-ое прочтение Н.Некрасова.

5-е Всесоюзн. Некрасовские чтения /ИРЛИ-ЯГПИ/. Ленинград-Ярославль, 1990. С.85-86. - 0,2 п.л.

9. Диалектика революционного и вечного /одна из граней конц-и человека в автобиогр. произв-ях М.Горького/ // Горьковские чтения-90. Часть первая. М-лы Всесоюзн. научн. конф. М.Горький и революция. Н.Новгород, 1991. С.63-70. - 0,7 п.л.

10. Авторское начало в прозе русских писателей 1910-х гг. Тезисы // М-лы 2-ой конф. ученых ЯГПИ. Ярославль, 1991. С.34-35. - 0,3 и.л.

11. Провинция в изображении М.Горького и С.Н.Сергеева- Ценского// Литерат-е отнош-я русских писателей XVIII - нач. XX в. Межвуз. сб. научн. трудов. — М., МПУ, 1992. С.162-171. - 0,7 и.л.

12. Проблема русской души и счастья в романс М.Горького «Фома Гордеев» // Горьковские чтения-92. М-лы меж-дународн.конф. Ранний Горький. Н.Новгород, 1993. С.124-129. - 0,5 п.л.

13. К проблеме религиозно-Философских взглядов М.Горького. Тезисы // М-лы 3-й конф. ученых ЯГПУ. Ярославль, 1994. С.80-82. - 0,3 п.л.

14. Изучение символики в народных и литературных сказках. Ярославль, ЯГПУ, 1994. 21 с. - 1,5 п.л.

15. М.Горький и русская идея // Горьковские чтения-93. М-лы междунар. конф. А.М.Горький и литерат. процесс XX века. К 125-летию со Дня рождения М.Горького. Н.Новгород, 1994. С.60-64. - 0,5 п.л.

16. Литературоведческий аспект уроков чтения /фольклорные жанры/ // На чальная школа. Ежемес. научно-метод. ж-л. М., 1994. №3. С.75-77. - 0,5 п.л.

17. «На службе у общества не состоял» /из перепне-

ки М.Горького и С.Н. Сергеева-Донского/ // Очарованный странник. Литературная газета русской провинции. Ярославль, 1995. №7/25// С.23. - 0,3 п.л.

18. «Должно вам родиться свыше»/миф - духовность -- личность/. Тезисы // М-лы республ. иаучн. конф. «Индивидуализация личности». Ярославль, 1995. С.25-27. - 0,3 н.л.

19. Повесть М.Горького «Мать». Идеал высокой нравственности //Русская литература XX века Справочные м-лы: Кн. для уч-ся старших классов: Л.А.Смирнова, А.А.Ку-нарев, Н.Н.Иванов и др. М.,1995. С.72-83. - 0,9 п.л.

20. «Идти по свету с грустной песней на устах», или снова о Горьком // Очарованный странник. Литературная газета русской провинции. Ярославль, 1996. №3/33// С.4-5. -0,5 п.л.

21. «Словом,все делается»: М.Пришвин в свете новых материалов // Перечитывая заново: забытые страницы русской литературы XX века. Межвуз. сб. научн. трудов. М., МНУ, 1996. С.100-109. - 0,7 п.л.

22. «Земля живет внутри неба, в объятии солнца, в сонме звезд»/Ми-фологические мотивы в рассказах М.Горького «По Руси»/ //Горьковские чтения-95. М-лы международн. конф. «М.Горький - сегодня: проблемы эстетики, философии, культуры». Н.Новгород, 1996. С.130-135. - 0,4 п.л.

23. Фольклор в системе взглядов К.Д.Ушинского. Тезисы // Развитие личности и формирование индивидуальности /М-лы открытых международн. чтений, посв.К.Д.Ушин-скому/. Ярославль, 1996. С.33-35. - 0,2 п.л.

24. «И со всеми святыми вовеки...» /жанр жития на уроке/ // Начальная школа. Ежемес.научно-метод. ж-л. М., 1997. №6. С.62-66. - 0,8 п.л.

25. Смысловая многозначность волшебных сказок /из опыта работы над словом/ //Педагогическое образование в современных условиях.М-лы международн. научи, конф. посв.К.Д.Ушинскому. Ярославль, 1997. С.204-206. - 0,2 п.л.

26. Православная мистика в рассказах М.Горького «По Руси» // Горьковские чтения-97: М-лы международн. конф. «М.Горький и XX век /ИМЛИ-ННГУ-Гос.музей А.М.Горького/. Н.Новгород, 1998. С.157-163. - 0,6 п.л.

27. Мир, недоступный смерти. О тайном и явном в прозе И.Бунина // Литература в школе. Научно-метод. ж-л. 1999. №1. М., С.42-44. - 0,5 п.л.

28. Богопознание в прозе М.Горького 1910-х годов // Разнообразие творческих идей в лит. процессе XX века. Меж-вуз.сб.научи. трудов. М., МПУ, 1999. С.8-13. - 0,5п.л.

29. Из рассказов о Плещеевом озере // Живая стрина. М., 1999. №4. - С.7-8. - 0,5 п.л.