автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.08
диссертация на тему: Эпистемология социально-исторического знания (модели истории и философско-антропологические репрезентации)

Полный текст автореферата диссертации по теме "Эпистемология социально-исторического знания (модели истории и философско-антропологические репрезентации)"

На правах рукописи УДК 16:930(043.3)

БАХТИН Максим Вячеславович

ЭПИСТЕМОЛОГИЯ СОЦИАЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ (МОДЕЛИ ИСТОРИИ И ФИЛОСОФСКО-АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЕ РЕПРЕЗЕНТАЦИИ)

Специальность 09.00.08 - философия науки и техники

АВТОРЕФЕРАТ на соискание ученой степени доктора философских наук

1 3 МАР 2014

005546015

Санкт-Петербург 2013

005546015

Работа выполнена на кафедре философии федерального государственного бюджетного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Российский государственный педагогический университет им. А.И. Герцена»

Научный консультант Стрельченко Василий Иванович

доктор философских наук, профессор

заведующий кафедрой философии Российского государственного педагогического университета им. А.И.Герцена

Официальные оппоненты: Верещагин Виктор Юрьевич

доктор философских наук, профессор Заслуженный деятель науки России заместитель начальника Ростовского юридического института МВД России Кирвель Чеслав Станиславич доктор философских наук, профессор заведующий кафедрой философии Гродненского государственного университета им. Я.Купалы (Беларусь) Сергейчик Елена Михайловна доктор философских наук, профессор профессор кафедры философии образования Санкт-Петербургской Академии постдипломного педагогического образования

Ведущая организация: Санкт-Петербургский государственный

университет

кафедра социальной философии и философии истории

Защита состоится «25» апреля 2014 г. в 15:00 часов на заседании совета по защите докторских и кандидатских диссертаций Д212.010.02, на базе Балтийского государственного технического университета «ВОЕНМЕХ» им. Д.Ф.Устинова по адресу Санкт Петербург, ул. 1-ая Красноармейская, д 13, ауд. 401*

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Балтийского государственного технического университета «ВОЕНМЕХ» им. Д.Ф. Устинова, Санкт Петербург, ул. 1 -ая Красноармейская, д 1.

Автореферат разослан «О ^ »MAP 2014 2014г.

Ученый секретарь Диссертационного совета канд. филос. наук, доцент

О.П. Семенов

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы исследования. На современном этапе развития исторической науки проявился особый интерес к проблемам эпистемологии социально-исторического знания, выявлению специфики его философско-методологических репрезентаций. Это объясняется отсутствием достаточно разработанного методологического инструментария исследовательского поиска, способного обеспечить объективное и научно обоснованное объяснение социальных явлений и процессов исторического прошлого.

Отсутствие эффективной методологической базы современных социально-исторических исследований ведет к подмене объяснения истории множеством субъективных её интерпретаций, обусловленных политическими, корпоративными, этническими, социокультурными и личными интересами. Их субъективность и методологическая произвольность создает едва ли не непреодолимые трудности на пути научно обоснованного осмысления прошлого, уяснения сущности настоящего и предвидения будущего.

Между тем, проблемы эпистемологии социально-исторического знания остаются мало изученными.

Современное состояние и тенденции эволюции исторической науки порождают в обществе многочисленные сомнения относительно самого существования исторической истины и возможностей ее достижения. Очевидным тому подтверждением служит наличие множества не только различных, но прямо противоположных объяснений, интерпретаций, оценок событий и процессов прошлого.

Под влиянием кризиса оснований математического естествознания XX века, утраты логикой и математикой значения универсальных языков описания и укрепления идей множественности типов рациональности, современная эпистемологическая ситуация в социально-историческом познании характеризуется едва ли не безбрежным плюрализмом мнений. Существующие проекты преодоления скептицизма, релятивизма и неопределенности за счет «модернизации» исторических (неомарксизм, неопрагматизм, неолиберализм и т.д.) и выдвижения новейших доктринальных «изобретений» социально-исторической рациональности (информационное общество, общество знания, мультикультурализм и др.) служат целям не столько разрешения, сколько еще большей актуализации вопросов природы социальной субъективности, социальной теории и ее предмета, исторического факта, методов и логики социально-исторического познания, и наконец, - условий его достоверности и истинности. В сущности, вплоть до настоящего времени отсутствуют не только знания, но и строгая постановка вопроса о характере философско-эпистемо-логических предпосылок синтетического, целостного видения объекта социально-исторического познания.

Факт господства принципа плюрализма мнений свидетельствует, что стартовавшее с конца 70-х - начала 80-х гг. XX столетия «состояние постмодерна» (Лиотар) выражает характерные и наиболее существенные черты эпистемологической ситуации в социально-историческом познании сегодняшнего дня. Для нее свойственна принципиальная смена акцентов в самом подходе даже не к решению, а самой постановке проблемы значений истинности и условий достоверности выдвигаемых утверждений. Если в недавнем прошлом было едва ли не общепринятым считать вопросы достоверности социально-исторического знания по самому существу своему методологическими, а возможность уяснения истины связывать с совершенствованием системы средств научного метода, то в последние десятилетия положение дел радикально изменилось. Под влиянием укрепления позиций «состояния постмодерна» речь идет уже не об условиях (методологических, логических, эпистемологических и др.), а о природе истины вообще, и социально-исторической истины, в особенности.

Видимость эпистемологической непроницаемости плотной стены абстракций, отделяющих социально-историческое знание от его естественной референциальной основы - процессов культурно-цивилизационной эволюции, - главная причина распространения и генерализации тенденций тотального скептицизма и релятивизма в познании человека и общества.

Особая актуальность вопросов эпистемологии истории диктуется потребностями уяснения сущности социальных изменений в пространстве «переходного периода» в развитии российского общества. В силу масштабности и беспрецедентное™ протекающих в нем процессов смены общественного строя, их сопряженности с прогрессом информационных технологий и глоба-лизационными трансформациями, решение задач идентификации достоверного социально-исторического знания затрагивает «физический баланс» самого существования отечественной культуры, воздействует на все без исключения аспекты жизни человека и развития общества.

Нет нужды доказывать, что построение антропологически аутентичных и исторически перспективных социальных практик находится в прямой зависимости от степени изученности проблем становления и пространственно-временной динамики социально-исторического знания, эпистемологической оценки познавательного значения и границ применимости его методологических, концептуальных и терминологических средств.

Степень разработанности проблемы. Отдельные моменты эпистемологии социально-исторического познания затрагиваются уже в нормативно-телеологических построениях философско-исторической классики XVIII столетия (Дж.Б. Вико, Ж .Ж. Руссо, М.Ф. Вольтер, И.Г. Гердер). Сосредоточение внимания на принципе историзма как методе онтологической осмысленности закономерности эволюции социума в терминах концепции трансцендентальной субъективности (И. Кант, И. Фихте, Ф. Шеллинг, Г.В.Ф. Гегель), исторического материализма (К. Маркс, Ф. Энгельс), «абсолютного историзма» (Б.

Кроче), «универсальности исторического сознания» (Дж.Р. Коллингвуд) и др. способствовала выявлению тенденций предельной актуализации вопросов эпистемологии в рамках «наук о духе» (В. Дильтей), «наук о культуре» (В. Виндельбанд, Г. Риккерт), а как следствие этого, - началу их кризиса 20-х гг. XX столетия.

Существенный вклад в его преодоление на путях эпистемологизации социально-исторического гносиса внесен исследованиями М. Вебера, О. Шпенглера, К. Ясперса, Э. Гуссерля, Э. Юнгера, X. Ортеги-и-Гассета, Т. Адорно, М. Хайдеггера, Г. Маркузе, Ж.П. Сартра, М. Фуко и др., а также отечественных мыслителей - Н. Бердяева, JI. Шестова, С. Франка, Г. Федотова, Л. Карсавина, А. Лосева и др.

Они определили основные стратегии понимания природы социально-исторической рациональности, культурно-цивилизационных условий объекта и предмета социально-исторического познания.

Превращение исторического познания в специальный эпистемологический предмет исследования связано с развитием философии позитивизма (X. Адельман, Р. Аткинсон, Дж. Виздом, Р. Вилсон, Г. Вригт, А. Донаган, У. Дрэй, К. Гемпел, П. Ленгам, П. Ноуэлл-Смитт, К. Поппер, У. Уолш, Г. Фал-лер, Дж. Фетцер и др.)

В современной зарубежной литературе активно исследуется проблематика эпистемологии истории в трудах представителей ряда влиятельных философских направлений, развиваемых в работах Ф.Р. Анкерсмита, Р. Арона,

A. Бадью, 3. Баумана, Г. Башляра, Д. Белла, Д. Ваттимо, Ф. Йейтса, К. Касто-риадиса, А. Тойнби, П. Хаттона, М. Хардта, А. Негри, С. Хаттингтона, И. Валлерстайна, Ф. Фукуямы, А. Горца, Г. Маркузе, К. Вульфа, Ф. фон Хайека.

Проблема объяснения истории вот уже более двух десятков лет актив-но обсуждается в отечественной философской литературе. Научные разра-ботки, ведущиеся в данной области, можно сгруппировать по следующим основным позициям:

- анализ системы процедур научного познания истории и отдельных его элементов. К данной проблеме обращались Г.П. Батищев, С.С.Батенин, В.А. Баулин, С.И. Дудник, A.A. Грякалов, Ч.С. Кирвель, С.С. Гусев, В.Г. Кузнецов,

B.АЛекторский, И.Б.Микиртумов, Е.П. Никитин, А.М.Соколов, Г.И. Рузавин, В.И. Стрельченко, В.Ю. Сухачев, А.П. Мозелов, B.C. Пусько, В.Г. Федотова, В.В. Миронов, И. Керли, A.A. Корольков, H.H. Седова, В.М. Розин, К.С. Пиг-ров и др.

- изучение структуры и процедуры исторического объяснения. В дан-ной области можно выделить работы В.В. Балахонского, И.Д.Осипова, Л.П. Буе-вой, Ю.Г. Волкова, М.А. Кисселя, Н.Г. Козина, В.В. Косолапова, Э.Н. Лооне, В.Н. Орлова, A.A. Порка, А.И. Ракитова, Е.М. Сергейчик, В.П. Фомина, И.Т. Фролова, В.А. Ядова.

Отдельным направлением исследований в современной отечественной философии выступает выяснение специфики исторической истины и ее кри-

териев. Этому посвящены исследования JI.A. Котельниковой, Ю.В. Петрова, А.И. Ракитова, JI.A. Никифорова, П.П. Гайденко, В.Г. Кузнецова, С.Г. Кара-Мурзы.

Методологически важными для определения гносеологического статуса исторического познания на определенных этапах его становления является разработка проблемы генезиса достоверного знания, которая представлена в работах В.Ю. Верещагина, П.П. Гайденко, Б.А. Ерунова, В.Г. Кузнецова, П.В. Копнина, В.М. Межуева, Ю.В. Пую, В.Н. Садовского, В.А. Светлова, А.М.Соколова, В.И. Стрельченко, И.Б. Романенко, JI.A. Никифорова, B.C. Степина и др.

Большую помощь при раскрытии темы диссертации оказывают работы философов, посвященные общеметодологическим проблемам исторического познания, логике социального исследования. К их числу можно отнести работы И.Д. Андреева, В.В. Балахонского, С.С. Батенина, Ю.М. Бородая, A.A. Грякалова, A.B. Гулыги, Э.Ф. Караваева, A.A. Королькова, В.Ж. Келле, А.Ф. Лосева, А.М. Коршунова, Б.А.Навроцкого, Б.Ч. Плимака, В.А. Кутерёва, Б.Г. Могильницкого, В.В. Савчука, В.И. Стрельченко, В.Г. Федотовой, Н.П. Французовой, Г.Х. Шингарева, A.B. Шубина и др.

Значительный вклад в развитие теории научного познания социальных явлений сделан философами и историками, которые исследуют качественное своеобразие объектов исторического объяснения (М.А. Барг, B.C. Библер, А.Я.Гуревич, Ю.И. Семенов, В.Г. Федотова.)

Следует отметить, что, несмотря на столь пристальное внимание философов и историков, теория социально-исторического познания продолжает оставаться недостаточно разработанной и содержит немало спорных вопросов. Наиболее дискуссионными являются: проблемы эпистемологии социально-исторического знания, формирования теоретических моделей истории и их философско-антропологических репрезентаций. Практически неизученным остается вопрос о динамической структуре исторического познания как основе повышения его правдоподобия. Отсутствуют работы обобщающего характера, охватывающие накопленный опыт осмысления различных аспектов понимания истории.

Объектом исследования является социально-историческое познание.

Предмет исследования - эпистемологические условия теоретических реконструкций и философско-антропологических репрезентаций социально-

исторического процесса.

Целью диссертации является идентификация эпистемологических оснований социально-исторического познания, оценка их познавательного значения, границ применимости и особенностей философско-антропологических репрезентаций.

Достижение поставленной цели связано с решением следующих исследовательских задач:

1. раскрытия сущности теоретической модели истории и реконструкция методологии её построения;

2. уяснения эпистемологических условий идентификации субъекта, объекта и предмета социально-исторического познания;

3. выявления принципов построения теоретических моделей социально-исторического процесса;

4. определения факторов культурно-цивилизационной детерминации социально-исторического познания;

5. уяснения эпистемологического смысла тенденций антропологизации современного социально-исторического познания.

6. выявления зависимости стратегий социально-исторического познания от смены типов рациональности;

7. выяснения степени и характера влияния современной массовой культуры на теоретические модели социально-исторического процесса;

8. исследования тенденций «элитарной» и «профанной» осмысленности истории в соотнесенности с трансформациями современного массового сознания;

9. анализа динамических сторон рефлексии «социального времени» современным историческим сознанием;

В основе осуществления диссертационного исследования лежат следующие научные методы: диалектический, историко-субстратный, структурно-функциональный, системный и вариативно-моделирующий. Применены методы и принципы феноменологии, исторической герменевтики, философского диалога и принципы культурно-исторической компаративистики.

В диссертации выносятся на защиту следующие основные положения:

1. Теоретическая модель истории представляет собой одновременно и высшую форму её культурно-цивилизационных и антропологических репрезентаций, служащих сложно-опосредованным выражение доминирующих стратегий эпистемологической осмысленности природы социально-исторического гнозиса, идентификации имманентных ему типов рациональности и предметного самоопределения. Взаимодополнительность методов диалектики, феноменологии и исторической герменевтики в построении теории, -необходимое условие её аутентичной предметной и смысловой оформленно-сти, и тем самым преодоления ошибочных практик отождествления объекта и предмета социально-исторического познания, являющихся источником культурно-цивилизационных утопий и философско-антропологических фантазий.

2. Кризис культуры и рациональности начала XX века кардинальным образом изменил отношение европейского человечества к статусу истории и социально-исторического знания. Осознание факта релятивности оснований науки (математика, физика, логика...) обнаружило её очевидную зависимость от исторической относительности явлений культуры. Утрата ценностями культуры значения абсолютных, раз и навсегда данных, надисторических

норм жизненно-практического поведения, ознаменовалась существенным расширением пространства инициатив их произвольного конструирования. Овладение своей историчностью означало, одновременно, и снижение роли историзма как практически доминирующего принципа социальной жизни и её познания.

3. Историческое знание образует в современности поле возможностей эпистемологически непосредственного опыта переживания исторического события. Потребность такого рода порождается динамикой современной массовой культуры, осваивающей прошлое человечества в целях обоснования современного состояния массовости («массовое сознание», «массовый человек»...) как выражения смысла исторического процесса. Такой опыт переживания исторического бытия создает иллюзию единства социально-исторической реальности.

4. Парадокс интерпретации в случае рефлексии исторического является мнимым. Динамика рефлексирующего исторического мышления свидетельствует, что понимание социальных явлений не может быть завершено не в силу пространственно-временной ограниченности, а потому, что её актами осуществляется историческая эволюция. Основание подлинного исторического сознания составляет практическая моральная сила, реализующая творческие смыслополагающие акты и действия. Относительность смыслов не исключает абсолютности фактов наличного бытия субъекта в мире. Историческое сознание современности представляет собой, поэтому, антропологическое измерение обновленного историзма, взятое в двух модусах - дискурсивном, или теоретическом, и духовно-практическом, или социально-этическим.

5.Современное историческое сознание амбивалентно и противоречиво. Элитарная его часть интерпретирует профанную, а последняя отвергает притязания элитарной в связи с ее неспособностью к ценностному выбору и

практическому действию.

6. Эпистемология социально-исторического знания принципиально диалогична. Она основывается на двух различных и вместе с тем взаимодополнительных предпосылках.

Первая из них - органика истории. Вторая - символические конструкции истории. В пункте пересечения этих предпосылок и возникает эпистемология истории современности. Социально-историческое знание формируется не только посредством творческого освоения и перераспределения «символического капитала» истории, но и путем постоянной актуализации жизненного

опыта «органики истории».

7. Органические образы истории «действуют» в коллективной памяти и в памяти интеллектуальных сообществ как формообразующие принципы организации социальной истории и процессов её познания. Так восстанавливается органическая стихия языка, в котором история осознается (тематизируется чувственная сторона мысли, актуализируются сферы органической жизни, антропологические практики, проекты образования и др.). Из органической

компоненты истории могут быть выведены силы «живой истории» каждого сообщества, а значит и возможности его идентификации. Органика бытия вводит процессуальность социально-исторического события в определенную форму жизненно-практической упорядоченности, придавая эпистемологии истории содержательность и аксиологическую аутентичность.

8. Теоретическое моделирование логико-процессуальной истории социума может быть последовательно конструктивным только при условии эпистемологической осмысленности проблематики социальной субъективности. Подобная эпистемология процессуальности истории приобретает вид синтетической эпистемологией. В ее пределах диалогическое рассмотрение современной исторической ситуации может служить основой построения релевантной современности эпистемологической прагматики. Реализующиеся здесь «транс-эпистемологические тенденции» совпадают с трансверсапьным поворотом в современной философии.

9. «Транс-эпистемологический дискурс» - важнейший фактор понимания, как истории, так и современности. Для обоих случаев характерно наличие «конфликта интерпретативных схем» как актуальной стратегии современного социально-исторического познания в единстве его структур и ценностных интенций. Эпистемология истории оказывается именно тем связующим началом, которое удерживает пространство познания в единстве.

10. В эпистемологии процессов истории выстраивается внутреннее единство между различными «дискурсивными проектами» (искусство, философия, религия, политэкономическая организация общества). В этом топологическом взаимодействии обнаруживается внутренний диалогизм культуры как естественной основы «дискурсивная энергия» эпистемологического единства социально-исторического знания.

Научная новизна предпринятого в диссертации исследования состоит в следующем:

1. Раскрыта сущность теоретической модели истории и выяснены основы методологии её построения.

2. Выявлены принципы построения теоретических моделей социально-исторического процесса.

3. Выявлены особенности и раскрыта сущность кризиса культуры и рациональности начала XX века. Определено его влияние на формирование моделей истории и ее философско-антропологические репрезентации..

4. Показано действие органических образов истории в коллективной памяти и в памяти интеллектуальных сообществ.

5. Обоснована и проанализирована рефлексия топологической соотнесенности «органики истории», субъективности и стратегий идентификации субъектов истории.

6. Обоснована необходимость и основные положения синтетической эпистемологии истории.

7. Определено познавательное значение и границы применимости современного «трансэпистемологического дискурса» и трансверсального поворота в современной эпистемологии социальных процессов.

8. Показаны степень и характер влияния современной массовой культуры на теоретические модели социально-исторического процесса.

9. Выявлен эпистемологический смысл динамических характеристик рефлексирующего социально-исторического мышления.

10. Обоснован вывод о внутреннем расщеплении исторического сознания под влиянием эволюции массовой культуры на элитарную и про-фанную части.

Теоретическая значимость результатов диссертационного исследования состоит в том, что результаты и материалы могут быть использованы при разработке теории и практики моделирования социальных процессов. Взаимообразное отношение социальной эпистемологии и социальной антропологии способно внести новые конструктивные положения в социальную философию и практику научных исследований истории.

Практическая значимость диссертационного исследования определяется его ориентацией на методологическую помощь историкам в понимании природы и функций, принципов и способов теоретического моделирования социально-исторических процессов с учетом их антропологической составляющей.

Рассматриваемые в диссертационной работе проблемы являются методологически значимыми не только для социально-исторических наук, но и для научного познания в целом. Это определяется общенаучными потребностями систематического предметного обогащения, как эпистемологии, так и методологии и структурно-функциональных и историко-генетических репрезентаций явлений природы, жизни человека и истории общества.

Кроме того, результаты исследования могут быть использованы в образовательных целях при разработке и чтении вузовских общих и специальных курсов по философии, истории философии, методологии, эпистемологии и философии социальных наук.

Апробация работы. Основные идеи диссертации получили отражение в «5» монографиях, «17» статьях, опубликованных в рецензируемых научных изданиях, из перечня российских рецензируемых научных журналов, в которых должны быть опубликованы основные научные результаты диссертаций на соискание ученых степеней доктора и кандидата наук, в нескольких десятках публикаций в журналах, сборниках научных трудов, материалах конференций:

1. Философия XX века: школы и концепции. Материалы конференции, посвященной 60-летию философского факультета СПбГУ. - Санкт-Петербург, 20-21 ноября 2002 г., СПбГУ

2. Социальный кризис. Социальная катастрофа. - Санкт-Петербург, 16 марта 2003 года, СПбГУ.

3. Идеалы и реальности культуры российского города. - Пенза, 18-20 сентября 2005 года, ПГПУ им. В.Г. Белинского.

4. Цивилизация знаний: российские реалии. - Москва, 21-22 апреля 2006 года, Российский новый университет.

5. Глобальная динамика социальных процессов современности. — Санкт-Петербург, 19-20 апреля 2009, РГПУ им. А.И. Герцена.

6. Социализация личности в глобальном мире. - Санкт-Петербург, 22-23 апреля 2010, РГПУ им. А.И. Герцена.

7. Патриотизм в диалоге поколений. Санкт-Петербург, 20-22 апреля

2011, РГПУ им. А.И. Герцена.

8. Актуальные проблемы религиоведения. Санкт-Петербург, 25 апреля

2012, СПбГУМВД.

9. А.И. Герцен: идеи образования и науки. Санкт-Петербург, 22 ноября 2012, РГПУ им. А.И. Герцена.

10. Ребенок в современном мире. XX Международная конференция. Санкт-Петербург, 21-23 апреля 2013, РГПУ им. А.И. Герцена.

В докладах и сообщениях на заседаниях теоретических семинаров Научных центров факультета «Философии человека» РГПУ им. А.И. Герцена «Проблемы истории и философии науки» и «Философии современности» (2010-2013гг.), при выполнении пятилетнего проекта Минобрнауки РФ «Построение инвариантной философско-эпистемологической модели процедур идентификации и оценки достоверности научно-теоретических репрезентаций» (2011-2014гг.) № 01201170760.

Результаты исследования нашли применение при подготовке и публикации учебных и учебно-методических пособий по социально-политической истории России, религиоведению, истории философии, истории и философии науки и др.

Результаты исследования используются при разработке учебных программ общих специальных курсов по социальной философии, истории философии, эпистемологии и философии социальных наук, отечественной истории, религиоведения и др. (Бахтин М.В. Очерки истории философии (от Античности до наших дней). М.: ИДК, 2013. - 652 е.; Бахтин М.В. Очерки истории этических учений. М.: ИДК, 2013. - 440 е.; Бахтин М.В. Большаков В.П. История мировой культуры. М.: ИДК, 2013. - 740 е.).

Диссертация обсуждена и рекомендована к защите на заседании кафедры философии Российского государственного педагогического университета им. А.И.Герцена «06» сентября 2013г. (Протокол № 1).

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, включающих одиннадцать параграфов, заключения и списка литературы. Общий объем диссертации - 331 страница, из них основного текста 294 страницы. Список цитированной и использованной литературы включает 368 литературных источников, в том числе 29 иностранных.

В первой главе «Теоретическое моделирование логико-процессуальной организации истории социума» систематически проанализирован опыт философско-эпистемологической осмысленности процессов организации социальной жизни, категорий исторического мышления как структуры, порождающей многообразие исторически релятивных и преемственно связанных форм социальной субъективности в контексте исследования вопросов идентификации субъектов истории.

В первом параграфе «Эпистемологические основания социально-исторической рациональности» первой главы диссертации проанализированы базовые положения эпистемологии истории в соотнесенности с идеалами и нормами современного знания. Они рассмотрены как структуры, определяющие формы и направления социально-исторической рефлексии логико-процессуальных характеристик социума. Тем самым открываются реальные перспективы органичного включения в поле эпистемологического анализа вопросов динамики и развития истории. Специфика видения социально-исторических процессов изменяется таким образом, что многообразие его пространственно-временных характеристик оказывается доступным истолкованию в терминах жизненного мира современности с его принципиальной диалогичностью, темой ответственного поступка, этикой рационального действия, «картиной мира и человека».1

Философско-эпистемологический анализ социально-исторических явлений выстраивается с учетом особенностей динамики диспозиционного знания, а также осмысления диалогики традиции и инновации, смены и преемственности в эволюции исторических типов социальной субъективности.

В силу онтологической неоднородности времени, обнаруживающейся в многообразии временных свойств материальных систем, в каждом конкретном случае возникает необходимость выяснения специфики закономерностей перехода от старого к новому в пределах эпистемологического пространства социальной истории. В связи с проблемой переходных состояний (Ф.Энгельс) в развитии жизненно-практических и духовных образований социальной истории предлагается целостное многообразие методологических значимых и концептуально различных тенденций содержательной трансформации «словаря» философско-эпистемологической аналитики. В этом случае, прежде всего, следует принять во внимание принципиальную методологическую значимость «эпистемологического поворота», связанного с исследованиями XX столетия. Речь идет о роли интерпретации как базисной эпистемологической процедуре гуманитарно-исторического познания. Оппозиция фундаментализма и релятивизма выступает в данном случае в качестве критерия демаркации тенденций в современных эпистемологических дискуссиях.

Выдвинутый в диссертации проект представляет собой своего рода инвариант эпистемологии социально-исторического познания, построенный на

1 См.: Галич А.И. Картина человека // Русская религиозная антропология. Т. 1, М„ 1997. 12

основе герменевтико-диалогических установок. Это дает возможность понять эпистемологию как непосредственно реализуемый опыт формирования и становления исторического знания. В результате можно говорить не только о диалоге эпистемологических программ в понимании логики исторических процессов, но и об известной продуктивности «конфликта интерпретативных схем». В диссертации выстраиваются актуальные модели как смысловой, так и предметной оформленности теоретических реконструкций конкретно-исторических этапов и направлений цивилизационного роста, единства и принципиальной системной организации социально-исторического познания. Тем самым социальная философия и эпистемология истории обретают родовое начало, вне отношения к которому современная философ™ истории невозможна. Речь идет о становлении эпистемологически дифференцированной, но вместе с тем единой органически целостной картины социальной истории и закономерностей ее познания.

Не случаен рост внимания не только к наследию «органической школы» истории, но и к постклассической онтологии (А. Бадью, В.В.Бибихин, В. А. Подорога), к бытийно-онтологической проблематике во всех наиболее влиятельных направлениях эпистемологии и философии XX в. (А.Ф.Лосев, Г.Г.Шпет, М.Хайдегтер, А.Н.Уайтхед, Г.Башляр).

Есть основания утверждать, что способ видения социальной предметности находится в зависимости от темпов и характера культурно-цивилизаци-онного творчества по духовному и практическому освоению естественно-природной, социальной и антропологической реальности. Современная философия исторического процесса может быть аутентичной, лишь концентрируя внимание на новейших «изобретениях» социально-исторических практик и отражающего их рефлектирующего мышления.

Следует признать, что идея «органики жизненного мира», а значит и большинство эссенциалистских представлений оказываются занесенными в список примордиализма. Его позиции по многим пунктам сегодня принципиально «смещены» социальным конструктивизмом. Это объясняется как ростом влияния концепции «операциональности» истории, так и антропологической агрессивностью органических образов социального бытия.

Основополагающим принципом методологии логико-процессуального моделирования истории является диалог точек зрения. Прежде всего, речь должна идти о классических моделях-образах, модернистских стратегиях-проектах и пост-классических концептах истории. В диссертации показано, что обращение к органике истории в контексте эпистемологии социальных процессов предполагает учет их временных размерностей, таких как «социальное время», «биологическое время», «физическое время» и др. Тем самым оказывается возможным понимание специфических различий протекания времени (истории) в органической природе и обществе. Социальная органика не перестает быть природой, но природа приобретает в социальном измерении особые свойства и значения.

Актуализация и сравнительный анализ моделей-образов, модернистских стратегий-проектов и постклассических концептов истории дает возможность эпистемологического истолкования социальных явлений в терминах как ранее выдвинутых, так и разработанных в последние десятилетия универсалий социально-исторического познания, как обусловленных эпистемологической неопределенностью. Исходя из этого, дается методологическая оценка эпистемологических разрывов в понимании истории. Показано, что они порождаются различными методологическими моделями расчленения процессов истории на этапы или стадии. Признание разрывов и различий дает возможность понимания сложного концептуального единства философского представления истории и ее субъектов.

Таким образом, при анализе логико-процессуальной организации истории имеет смысл говорить об актуализации «органического поворота» в социально-историческом познании - такие его установки свойственны именно современности с ее интересом к проблемам «глобального» существования культур и сообществ. Даже в предельно объективной виртуализированной картине исторического процесса важную роль выполняют элементы психологии творчества, аффекта, стремления, - всего того, что свойственно биовласти.1 Напротив, на почве распада органики существования естественно сложившихся условий существования вырастает, как правило, тот или иной вариант идеологизации истории, и проистекающие из нее социальные и антропологические практики.

Поэтому для отечественной философии жизни (В.В.Розанов) столь значим весь органический уклад существования в истории. Как бы в продолжение этой мысли, русские космисты развивают идею органопроекции. Если по своему существу органика не согласуется с потребностями межличностных коммуникаций, то нет возможности для адекватного представления жизни и образов жизни. Эти характеристики исторического опыта субъекта современности во многом были предвосхищены в работах русских мыслителей (Н.Я.Данилевский, В.В. Розанов, Н.А.Бердяев, С.Н.Булгаков, Л.Н.Гумилев). Аналогичные взгляды разделял К. Леви-Стросс. По его мнению, элементы мифологической рефлексии всегда расположены на полпути между перцеп-тами и концептами и, следовательно, выполняют функции синтеза продуктов теоретического мышления и данных чувственного познания.

Когда речь идет о рефлексивной значимости органических образов для понимания современных исторических процессов, не должно возникать представление о ретроспективной реанимации архаического. Хотя сам по себе такой шаг вполне допустим, что подтверждается рядом исследований. Широко используемое в социологии и социальной философии понятие хабитус как раз и включает в себя моменты архаических характеристик. Хабитус, как известно, состоит в ограничении субъективных устремлений агента. Он за-

1 М. Хардт, А. Негри. Империя. М., 2004. С.35-53 14

дает пределы, в которых агент творит свои поступки. Он же воспроизводит рутинные, «непроблематичные» действия. В основе хабитуальной определенности при всех вариантах понимания находится именно органическое мировосприятие. Сегодня оно выдвигается на передний план под влиянием ситуации «экологического поворота» и гуманистически ориентированной экосо-фии.

Близкое к космизму евразийское понятие месторазвития содержит в себе смысл вертикали и определенное понимание положения человека в космосе. Месторазвитие при всей его укорененности в жизненном пространстве социума вместе с тем не познается, не ощущается. Это необходимо учитывать при включении процессов истории в современный информационно-коммуникативный контекст. Ведь именно эти операции вводит органически ориентированную эпистемологию в пространство постклассической эпистемологии процессов истории. Именно русская философия истории обращает особое внимание на закономерности пространственно-временной дифференциации истории и универсальные формам типологизации исторического процесса, включенного в «космический порядок». Социальная реальность возникает только тогда, когда пространство-время как некая абстрактная форма наполняется энергией (в некотором смысле «силой») и «социальной материей».

Совершенно справедлива мысль о том, что попытки мыслить исторически и попытки мыслить в категориях субстанции несовместимы. (Дж. Р. Кол-лингвуд). Однако, только через связь исторических идей с предметностью, пространственно-временные истории организмы могут быть диалектически скорректированы с понятийным порядком эпистемологии истории. Это дает возможность определить смысловые ориентиры видения исторических объектов и процессов.

Тема органических образов истории остается в коллективной памяти и в памяти интеллектуальных сообществ как, несомненно, ценная ориентация мысли и организации истории. Таким образом, сделан вывод о том, что проблема социальной эпистемологии не может быть в полной мере сформулирована и решена без учета всего спектра научных представлений о социальном развитии с позиций органической теории социума.

Следует добавить, что заслуга «органической образности» (Г.Башляр) состоит также в том, что восстанавливается органическая стихия языка, в котором история представлена и осознается. В таких случаях происходит тема-тизация чувственного содержания мышления мысли. Актуализируются сферы органической жизни, предметные практики, жизненно обоснованные проекты образования. Из органической компоненты истории могут быть выведены жизненные силы, которые разворачиваются в исторических событиях как форма инновационной активности социума. Речь идет не только о пасионар-ности (Л.Н.Гумилев) как энергетической характеристике существования, но о «живой истории» каждого сообщества, вне которой оно не может определить свою идентичность в общем потоке бытия человечества. Органика бытия

вводит процессуальность исторического бытия в определенный жизненный порядок. Она как бы «прорастает» из уникальных исторических состояний, придавая эпистемологии истории смысловую и ценностную содержательность. Таким образом, именно привлечение опыта органического мышления как проживания истории, вызывает внутренние изменения в самой эпистемологической рациональности. Действительной формой встречи органики и дискурса в эпистемологических исследованиях процессуальной организации истории является диалог. Термин «хорошее общество» (В.Г.Федотова) при всей его содержательной множественности как раз и претендует на то, чтобы понять возможности такого объединяющего подхода. Именно в таком взгляде на историю в очень значительной степени проявляются «органические» витальные данности, с которыми нельзя не считаться в проектах истории и пост-истории.

Говоря иными словами, современная эпистемология процессов истории является не столько одновалентной, сколько поливалентной. Такой порядок исторической жизни призван создать, согласно западной философии истории, гражданское общество. Согласно и сейчас широко распространенным убеждения оно способно поставить под контроль государство с его безудержным стремлением к господству. Именно учет органических характеристик в истории, концентрация внимания на ее целостности и полноте существования, способствовали расширению понятия гражданского общества посредством включения в его состав ценностных и духовных компонентов жизни.

Можно говорить не только о несомненном присутствии морфологической органики языка в понимании и конструировании истории. Следует иметь в виду «работу» органики языка в формировании синтетического «словаря» эпистемологии современной истории. Так, эстетико-этнографический вкус Леонтьева способствовал пониманию того, что жизнеустойчивость культурного организма напрямую зависит от интенсивности напряженности между противостоящими проявлениями жизни. Важно, чтобы всегда воспроизводилась сама возможность противоречия. Структуры, генерируемые напряженностью противоположностей, могут пониматься как составляющие сущность традиции. Стало быть, для дальнейшего уяснения понятия традиции необходимо установить объективные факторы, формирующих и обеспечивающих устойчивость ее структур.

Подводя итоги рассмотрению проблемы органических оснований организации процессов истории, можно сказать, что эпистемология логико-процессуальной организации общества принципиально диалогична, - она обращена к двум основаниям, которые не могут быть поняты друг без друга. Оно основание - органика истории, другое - символические конструкции истории. Именно на пересечении этих оснований и возникает эпистемология истории современности. Причем познание осуществляется не только посредством творчества, усвоения и перераспределения «символического капитала» исто-

рии, но и посредством постоянной актуализации жизненного опыта «органики истории».

Во втором параграфе «Дискурсивные константы логико-процессуальной организации социальной истории и проблема социальной субъективности» продолжена тема значимости органических компонентов эпистемологии истории. Развитие исследования идет таким образом, что понимание и интерпретации логико-процессуальной организации социума обращено к герменевтическим стратегиям создания исторического смысла в соотнесенности с дискурсивными константами эпистемологии истории. Именно во взаимоотношении универсалий и констант эпистемологии исторических процессов выстраивается дискурс субъективности, в свою очередь диалектически связанный со смыслами и ценностями истории.

Последовательное применение принципов эпистемологической интерпретации процессуальной организации истории предполагает первичное обращение к более общей проблеме - рассмотрению идеального и реального объектов гуманитарно-исторического познания. Конечно, содержательное наполнение базовых категорий познания может быть разным, но это дает возможность выхода за антитезу релятивизма и фундаментализма, необходимость которого была показана при рассмотрении органики истории. В связи с этим в диссертации разрабатывается диалогически ориентированная эпистемология процессуальности истории — такой объединяющий взгляд дает возможность понять эпистемологию как непосредственно реализуемый опыт формирования и становления исторического знания.

В связи с этим нужно обратить внимание на первую последовательную концепцию историчности, без которой была бы немыслима современная эпистемология истории. Она была связана со спекулятивной диалектикой. Гегелевская историческая «субъективность» — это субъект на уровне самосознания. Мыслящее конечное сознание осознает себя как момент всеобщей сущности. Таков финал истории самосознания. Но более поздние модернистские представления об эпистемологии истории основываются на понимании человека как истории его жизни. Тем самым задается горизонт (И.Кант) для истолкования «жизненного мира» истории.

Весьма значительную роль в упрочении подобных убеждений сыграла гипертрофированная эстетизация всех сторон человеческой деятельности и самой действительности. Создается особая «парадигма эстетизации современности». В ней отдается преимущество пониманию деятельности как эстетического опыта. Эпистемология истории оказывается приуроченной не только к реальному опыту жизни, но и к воображаемым мирам существования. Познание истории мыслится по преимуществу как художественный процесс. Строго говоря, как процесс литературного представления о мире. Таким образом, художественно-эстетическое познание может представать как высшая форма проникновения в историю. Одним из предельных выражений этой позиции является фикционализм. Интерес к его наследию растет в связи с

повышением «удельного веса» виртуальных компонентов в составе современной пост-истории. Ведь мир современности различен и противоречив. Вместе с тем он до известной степени организован как целое.

Особую остроту теоретической полемике в сфере эпистемологии истории придает ее непосредственная связь с проблемой социального конфликта и «столкновением субъективностей» современных сообществ. Ведь любой конфликт во внутренних процессах истории всегда специфичен. У него есть своя жизненная органика и свой язык. Есть особые причины и формы его нарастания, специфика обострений и форм примирения, антропологические особенности и ментальные свойства.

Эпистемология процессуальности истории могла быть названа синтетической эпистемологией. В ее пределах рассмотрение современной исторической ситуации через призму отношений своего и чужого должно стать введением в релевантную современности эпистемологическую прагматику. Эпистемология оказывается именно тем связующим началом, которое образует условия единства познавательного процесса. Формируется, можно сказать, «трансэпистемологический опыт», что вполне совпадает с трансверсальным поворотом в современной философии. В связи с этим можно говорить о трех принципиально значимых позициях современной эпистемологии истории в ее взаимопроекциях с субъективностью.

Во-первых, в центре внимания оказываются данности, которые находились за пределами классической философии истории (месторазвитие, тело, ментальность, ландшафт, другой). Эпистемология, ориентированная рефлек-сивно-топологически, вступает в известное противоречии с доминантой нар-ративизма. Таким образом, может быть сделан вывод о том, что современная эпистемология истории все в большей степени ориентирована «онтологией событийности».

Во-вторых, современная эпистемология исторических процессов оказывается обращенной не только к реальным, но и к виртуальным компонентам исторического сознания. Виртуалистика в исторической эпистемологии выполняет роль системы средств реконструкции прошлого, которое будучи размещенным в виртуальной реальности, оказывается заново «представленным». Кроме того, современная эпистемология истории акцентирована на вопросах переходных состояний и «превращенных форм» знания (К.Маркс). Именно на тех позициях, которые занимали пограничное или периферийное место в классической гносеологии истории.

В-третьих, эпистемология исторической процессуальности во многом определяется опытом «жизненного мира» субъектов. Следовательно, эпистемология исторической процессуальности должна быть необходимо связанной с философско-антропологическими репрезентациями социокультурной реальности. Так, возможны дескрипция и понимание исторического опыта в его непосредственной данности. Герменевтика «исторической фактичности» в ее актуальном осмыслении необходимо обращена к проблеме идентификации

субъектов истории. Нельзя не признать, что «бытие, в которое мы брошены и на которое мы отвечаем изнутри, характеризуется в исторических терминах» (Д.Ваттимо).

Следует далее подчеркнуть, что социально-историческое знание современности находится в ситуации противоречия и расширения классических границ и рубрикаций. Такие «разрывы мысли» чреваты не только утратой исторически сложившихся ценностных ориентиров, но и вытеснением самой проблематики исторического опыта из эпистемологической рефлексии. А это ведет к элиминации темы идентичности из исторической эпистемологии.

Заключая данный раздел, можно сказать, что современная историческая эпистемология формируется под определяющими воздействием экономики и политики. Духовные компоненты истории и культуры оказываются смещенными. Идентификация, следовательно, обращена к философии политического, учитывающей реальное соотношение сил и способной прогнозировать реальное развитие действий. Нужна особая процедура «онтологизации» исторического знания, что способно актуализировать проблематику исторического опыта и его объективного понимания на фоне релятивизма современной мысли.

В такой ситуации проблематика предмета исторической эпистемологии в двойном пространстве теории и опыта дает возможность дескриптивно описать универсалии современной эпистемологии истории. Тем самым может быть учтена не только континуальность мысли, но и роль эпистемологических разрывов в истолковании процессов истории, а это значит, и условий возможности идентификации культурно-цивилизационного творчества современности.

Привлечение опытных данных способствует проверке эпистемологических построений и программ социальной прогностики. Если сегодня формируется постглобальный мир с его доминантами региональных стратегий, локальными противоречиями, этнорелигиозным терроризмом, то в области эпистемологии также должно быть усилено стремление понять «региональный опыт» истории. Диалог эпистемологических характеристик исторического познания и контекста современной глобализации непосредственно имеет отношение к теме идентификации субъектов исторического процесса. Идентификация может осуществляться в соотнесении с фондом социальной памяти, что способствует диалогу культур. Важнейший момент здесь состоит в анализе диалога эпистемологии истории и топологической субъективности. История переживается как реальность событий диалогического времени. Чувство исторического времени определяет во многом размерность актуального исторического пространства. Социальные переживания никогда не могут быть окончательно вынесенным «за скобки» эпистемологического контекста современности.

В третьем параграфе первой главы диссертации «Фипософско-антропологические репрезентации процессуальной организации социума и

стратегии идентификации субъектов истории» рассмотрено формирование целостного синтетического видения процессуальной организации истории. Показано, что оно выступает важнейшим фактором понимания современности и существенным компонентом институализации социально-философской теории во взглядах на историю. В обоих случаях необходимо констатировать наличие «конфликта интерпретативных схем» как актуальной стратегии современного понимания истории при сохранении универсальных структур познания и его ценностных интенций.

Теоретическое моделирование логико-процессуальной организации социально-исторического процесса предполагает обращение к трем позициям развития социально-философского знания:

- во-первых, определение условий эпистемологической интерпретации исторической процессуальности;

- во-вторых - анализ философско-антропологических репрезентаций социокультурной реальности;

- в-третьих, дескрипцию и понимание исторического опыта исторических процессов в соотнесенности с их непосредственным жизненным содержанием. В этом моменте следует отметить чрезвычайно важную роль представителей русской философии. Их усилиями были сформированы продуктивные эпистемологические термины и стратегии понимания, оказывающиеся значимыми для современного истолкования истории. При этом в диссертации критически рассмотрен лингвистический трансцендентализм, в котором есть язык, но нет опыта. Такой взгляд на исторический процесс как раз и актуализирует проблему значимости исторического опыта в том плане, что она становится формой центростремительного движения к созданию целостного представления об историческом процессе. Этим определяется значимость эстетического компонента исторического опыта. Эстетически оформленные символы, образы, знаки предстают как феномены особой способности сознания к конструированию воображаемого. Речь может идти даже о создании возможных социальных миров. Эпистемологическая функция эстетики заключается в том, чтобы объяснить динамику семиозиса, воображаемого в его непосредственной очевидности. Это дает возможность формирования ответственного сопротивления манипуляциям сознанием.

Справедливо пишет Е.М. Сергейчик о том, что эстетическое переживание истории вполне соответствовало потребности видеть мир как синкретическое целое при сохранении качественного своеобразия его культурных компонентов. В рамках эстетики впервые поставлены не только классические проблемы «эстетики истории», но и постклассические вопросы многослойно-сти, многоязычное™ и полисемантичности эпистемеологии истории. Соответственно должны возникать эстетические ориентированные стратегии идентификации исторических субъектов, что весьма важно для отечественной «эстетики истории» (A.B. Гулыга).

В эпистемологии истории доминируют тексты, согласованные со смысловым инвариантом культуры, который позволяет сохранять при всей вариативности толкований ее самотождество. Ю.М. Лотман отмечал, что включение механизмов дезинтеграции общества происходит тогда, когда возникает разрыв между памятью культуры и синхронными механизмами текстообразо-вания. Описывая ситуацию «культурного взрыва», Ю.М. Лотман как раз и поднимал вопрос о тех моментах истории, когда возникает «зазор бытия». Сквозь мир устоявшихся смыслов начинает просвечивать «последняя реальность» образа мира. Именно эта проявленность дает возможность говорить о переживании представления целостного образа мира. На основании таких переживаний интерес к процессуальной логике истории может действительно приобрести личностный характер ответственного отношения к миру.

Проводником в хранилища памяти являются особые символические образы. В этом смысле символ можно определить как образ, вышедший за собственные пределы (С.С.Аверинцев). Выявление истинного образа как раз и является актом философского поиска. Однако всегда остро встает вопрос о проблеме истины образа истории. Подчеркнем при этом, что в настоящее время полностью осознана ложность «дискретного» исторического сознания, когда фиксируется внимание на отдельных фрагментах образа мира. И в данном случае можно было бы говорить о синтетическом повороте в эпистемологии истории. Ведь в реальном процессе истории, соответственно и в ее логическом постижении, очевидными становятся непримиримые данности: преемственность и дискретность, богатство и бедность, свои и чужие, прошлое и настоящее. И если внимание фиксируется на отдельных фрагментах эпистемологии или переживания исторического процесса, то целостное представление становится совершенно невозможным в силу того, что отсутствует единое поле объяснения и понимания. Возникает эффект «социального аутизма» или даже «социальной шизофрении» - невозможность объяснить и понять сосуществование различных миров ценностей и смыслов.

В обосновываемой в диссертации эпистемологии истории актуализирована диалогика. Именно в ней встречаются социальная память и реальные процессы «знаний жизни». В отечественной историософии личностное необходимо соотнесено с вне-личным и над-личным как трансценденцией. Переживание истории и ее смысл взаимоопределяются в познавательных актах. Это подводит к теме осмысленной и ответственной актуализации переживания мира, что превосходит конкретную историчность.

Конечно, в реальных процессах социализации формируется особого рода социальная чувственность, настроенная на созерцание фрагментарным и эпизодическим. Тем самым блокируется способность видения, что препятствует оценке событий с точки зрения их встроенное™ в общую перспективу истории. Более того, в таком случае отсутствует более или менее единое эпистемологическое многообразие видения истории. Она предстает в форме дифференцированных предметно-деятельностных областей (в политике, экономике,

сфере религии и религиоведения, в этнокультурных связях, в искусстве, в отношениях власти, в осмыслении отчуждения и социального аутизма).

В ситуации дискретности и фрагментарности под вопросом оказывается ценность традиции. Современники видят интенсивные фрагменты. На этом фоне социально-философский подход способен формировать целостную «логику истории», что дает возможность представлять фрагментарный мир в «эпистемологически сбалансированном» смысловом единстве. Позиции исторического знания «предметны» в смысле их наличного существования в историческом процессе. Так формируется представление о современной эпистемологии истории, где нет общей меры, но есть диалогические стратегии определения «единства множественности» актуальных конфигураций современности.

Представление об «историческом согласии» человечества существовало в эпоху Просвещения. Это то, что было названо «универсальной моделью культуры». Необходим анализ не только значимых символов - «жизненных жестов», образов пространства, организации предметной среды и повседневности, но и собственной парадигматики. Современные модели теоретической реконструкции и понимания обладают смыслопорождающей энергией не в меньшей степени, чем категории спекулятивной философии истории.

Индивидуальное сознание сообщается со сферой общественного опыта гораздо более интенсивно, чем в прошлом. Выживание индивида зависит от данных коллективного опыта. В свою очередь формирование и самосохранение социальных организмов происходит благодаря связи с особыми надындивидуальными структурами сознания. Важнейшим для этого течения мысли стал концепт социально-исторической среды. Она определяется как набор всевозможных внешних человеческой психике обстоятельств. Это сфера социальных отношений, сфера символических форм культуры, сфера надындивидуальных структур сознания.

Следовательно, основной вопрос о тенденциях трансляции социального опыта состоит в том, что человеческий опыт в информационном обществе зависит от организации обмена данными индивидуального опыта, обработки информации, комбинирования образов, сохранения информации и передаче ее от поколения к поколению. Передача информации происходит по каналам социальной коммуникации. Такой особой средой является символическая сфера культуры. История может быть представлена в качестве сети сплетающихся вокруг человека символов. Они возникают в результате социального взаимодействия смыслов и поступков.

Мысль в диалоге существует как образ памяти. Соединение в сознании осмысленного образа и какой-либо вещи порождает символ, отсылающий к возможному миру. Специфика человеческого мышления и сознания состоит в том, что символические формы имеют не только реальный, но и виртуальный характер. Только с помощью системы кодов передаются в пространстве и времени определенные формы жизнедеятельности. Дело в том, что коллек-

тивные формы жизнедеятельности и надындивидуальные формы организации исторического опыта нужны именно потому, что своими силами индивид не может обеспечить собственного выживания. Элементарное выживание человеческого существа предполагает наличие таких феноменов, которые компенсируют недостаток генетической информации о процессах истории. Информация об адекватном поведении в среде получается при соединении настоящего и прошлого опыта в обязательном обращении к возможному — в том числе виртуально определяемому будущему.

Именно «всеобщее измерение памяти» (А.И.Макаров) или «надындивидуальная память» дает возможность передавать от поколения к поколению мировоззренческое знание и принципы коллективной идентичности. Особую роль играет символическая сфера общения. В ней субъекты социальной памяти «достраивают себя до сферы» (М.М.Бахтин). Эвристические аспекты диалога выступают как программы социально-культурных действий и сближаются с образованием в проявлении функцией прогнозирования. Обеспечение дееспособности коллектива в будущем посредством передачи социально-значимой информации подрастающим поколениям и обучения их «технологиям выживания».

При этом коммуникативная функция символа в пространстве эпистемологии позволяет людям вступать в общение друг с другом, способствует созданию определенного поля общения. Она имеет психологическую и знаково-символическую сторону. Психологическая сторона общения создает эмоциональный настрой в целях сплочения коллектива, способствует формированию типа личности и коллектива. Знаково-символическая сторона общения — это своеобразный «язык коллектива». Он выражается в передаче информации в процессе речи, в звуковом выражении, в предметно-материальном оформлении. Символ при этом выступает как накопление социального и индивидуального опыта, то есть социальная память.

Компенсаторная функция символа тесно связана с вопросом о природе культурного диалога в том смысле, что диалог может выступать как особое измерение исторического существования, в котором преодолевается социальное отчуждение. В таком случае могут быть устранены фрустрация и отчуждение в процессах истории. Регулятивно-ценностные функции «диалога истории» выступают как образцы, нормы, правила действий в реальных ситуациях. Диалог предстает как особого рода культурная универсалия.

Социально-культурная функция диалога выступает как хранение и передача смыслового содержания, социально-значимой информации в памяти субъектов истории. Тут можно говорить о художественно-эстетическом аспекте эпистемологии истории («эстетика истории»), который предстает как оформление и эмоционально-чувственное переживание исторической деятельности. В педагогическом аспекте, диалог реализуется в воспитании определенных личностных качеств в рамках «социального заказа», а в идеологи-

ческом аспекте - как внедрение «верхами» и усвоение «низами» тех или иных

систем теоретических взглядов.

Близость символа и диалога в эпистемологических построениях заключается, прежде всего, в том, что они соединяют кажущееся принципиально разделенным. В этом смысле совершенно справедливо высказывание М.М.Бахтина о том, что быть - это быть в диалоге. Понимание требует собственной актуализации в пространстве культуры. Для христианского понимания, точнее, переживания истории это означало обращение к символу. Метод объяснения истории ориентирован на соединение двух миров. Способ соединения явления и того, что за ним смысловым образом находится. Переживание и познание истории перетекает в ценностную ориентацию человека. Ее объективации, согласно М.М.Бахтину, обнаруживаются в виде философии поступка.

Культурная память в истории играет роль моста между абстракцией и воображаемым образом. Ведь и в научной абстракции с необходимостью присутствует элемент эффекта воображения. Диалог «сводит» воедино, но не растворяет друг в друге, разные формы культурного творчества и исторического существования.

Подводя итоги рассмотрению логико-процессуальной организации истории следует, прежде всего, отметить следующее.

Можно говорить об экономике субъективности как особого рода самоустроении и домостроении субъективности, что разворачивается в современной истории. Эпистемологическая герменевтика необходимо обращена к проблеме идентификации субъектов истории.

Диалог ценностей и логико-дискурсивных образований структурирует пространство культур, создавая условия их единства в составе социальной памяти. Соответственно, в эпистемологии процессов истории выстраивается внутреннее единство между различными формами духовного и практического освоения социальной и антропологической реальности, (искусство, философия, религия, политэкономическая организация общества). В этом взаимодействии выражается внутренний диалогизм культуры. В трансляции историчности действует диалогика эпистемологического единства социальной жизни.

Во второй главе «Теоретическое моделирование структурной организации исторического процесса» анализируется процесс формирования современных эпистемологических парадигм, а также изучается опыт философов предшествующих эпох для выявления оригинальных, не потерявших своего значения идей о закономерностях истории и её смысле.

Исследование проблем теоретического моделирования логико-процессуальной организации истории социума, предпринятое в первой главе диссертации, развивается во второй главе на путях изучения вопросов аутентичности репрезентаций ее структурно-функциональных характеристик в системе

методологических, Концептуальных и терминологических средств философского и научного познания.

В первом параграфе «Становление основных направлений эпистемологической осмысленности социально-исторического знания» проводится исследование генезиса и развития теоретического осмысления важнейших методологических оснований эпистемологии истории в философии ХУШ-Х1Х веков.

Анализ полемики Р.Декарта и Д.Вико, предпринятый в тексте диссертации, позволил актуализировать онтологические аспекты социально-исторического знания в соотнесённости с эпистемологическими условиями его пространственно-временной динамики.

Показывается познавательное значение метода «актуализации» Дж. Ви-ко, открывшего перспективу теоретического моделирования событий прошлого на основе изучения настоящего. Она базируется на сходстве духовной деятельности людей на отдельных стадиях исторического процесса. Исходя из этого, философия ХУШ-Х1Х веков основывается на представлениях об общности законов не только истории, но и процессов её теоретического познания. В контексте теоретического наследия западно-европейский социально-философской мысли от Р.Декарта, Т.Гоббса и Д.Локка, до Г.Гегеля, К.Маркса, О.Конта и А.Шопенгауэра, - развивается аргументация в пользу вывода о том, что в философии Нового времени актуализировались исследования методологических оснований эпистемологии социально-исторического знания. Основное внимание концентрировалось на поиске фундаментальных принципов построения теоретической модели истории, как правило, совпадавших с онтологическими установками их философских концепций.

Важнейшие исследовательские процедуры, лежащие в основе теоретического моделирования истории, за исключением доказательства и определения, еще не стали объектом специальных исследований. На передний план выдвигались задачи выявления и оценки познавательных возможностей таких важнейших компонентов философских моделей истории, как законы, мотива-ционно-целевой аспект поведения социального субъекта и процедура фиксации фактов.

Во втором параграфе «Проблема принципов построения теоретических моделей истории» проводится подробный философский анализ эпистемологии исторического знания О.Шпенглера, А.Тойнби, К.Ясперса, М.Вебера и К.Поппера, с целью выяснения сущности их теорий и раскрытия методологических основ.

Изучение материалов философии истории, социальной философии и философии культуры и др. позволяет утверждать, что в качестве принципов теоретического моделирования истории О.Шпенглер рассматривает две формы космической необходимости: причинность как судьбу органической формы и причинность как физико-химическую причинно-следственную связь. Эти формы причинности несводимы одна к другой и определяются как "идеи

судьбы" и "каузальность". Первая объясняет логику истории, вторая - логику природы.

В параграфе даётся критическая оценка позиции О.Шпенглера по вопросу познавательного значения нормативно-телеологического подхода в методологии социально-исторических исследований. Показывается, что утверждение О.Шпенглера об отсутствии целей истории трудно согласовать как с историческими, так и с современными достижениями социально-философского, философско-антропологического и научного познания. Исторические события включают целеполагающие выражения субъективных интересов людей (индивидов и социальных групп) ещё в большей мере, чем живые организмы детерминируются факторами «телеономического» (Питтендрай) порядка.

Методологию моделирования истории на основе концепции социального детерминизма О.Шпенглера, развивает А.Тойнби. По его мнению, каждый момент исторического движения выполняет роль порождающей структуры будущего, и вместе с тем представляет собой внутренне завершенную целостность. Это обусловливает соответствующий подход к теоретическому моделированию каждого момента истории, требующего искать его причины в двух уровнях: а) в нем самом; б) в предшествующих моментах истории. Подобный подход основывается на некоторых свойствах системного метода в его приложении к моделированию исторических событий и представляется весьма плодотворным и эффективным.

Раскрытые А.Тойнби закономерные связи между распадом общества и поляризацией альтернативных форм поведения, чувством промискуитета и вульгаризацией правящего меньшинства отражают реальные причинно-следственные отношения исторического процесса.

В качестве основы концептуальной модели истории, А.Тойнби выдвигается взаимодействие мирового закона - божественного Логоса и человечества, которое каждый раз дает Ответ на божественное Вмешательство, выраженное в форме природного или какого-либо иного Вызова.

В параграфе выявляется общая схема моделирования исторических событий А.Тойнби. Она предполагает решение трех познавательных задач: 1) раскрытии специфики исторических Вызовов данному обществу (объяснение объективных проблем, вставших перед ним); 2) выявлении специфики Ответов этого общества (объяснение внутренних условий и характера решения этих проблем); 3) определении контактов между цивилизациями, отвечающими на одинаковые исторические Вызовы (объяснение внешней обусловленности Ответов цивилизаций).

На основании сравнительного анализа теоретической модели истории А.Тойнби и модели истории Г.Гегеля делается вывод о том, что, в отличие от гегелевской концепции, теоретическая модель истории у А.Тойнби содержит более сильную социально-этическую составляющую.

Главным принципом эпистемологии истории К.Ясперса является обнаружение смысла социального процесса и структурирование в соответствии с ним мировой истории. Раскрытие смысла истории осуществляется через понятие "осевое время", которое определяет целенаправленность и назначение истории. Осевое время выполняет в модели истории К.Ясперса три главные функции: 1) служит "ферментом", связывающим человечество в рамках единой мировой истории; 2) выявляет тенденцию, направленность исторического движения; 3) является масштабом, позволяющим определять историческое значение отдельных народов для человечества в целом. Перспективным представляется и его интерес к осмыслению человеческой свободы в рамках модели истории. В своем понимании свободы он опирается на кантовскую традицию, но, в отличие от И.Канта, К.Ясперс исключает возможность свободы с точки зрения всеобщности её принципа.

В параграфе показывается развитие принципов причинности и телеоло-гизма А.Тойнби и К.Ясперса, в опыте построения теоретической модели социально-исторического процесса М.Вебером. Выдвинутая и разработанная им идея «методологического плюрализма» во многом позволила по-новому подойти к пониманию соотношения принципов «действующих причин» и целей в социальной истории и процессах её познания.

В параграфе обосновывается положение о том, что в основе эпистемологии истории М.Вебера лежит понимание общества как конгломерата социальных групп, что позволяет ему выдвинуть следующие основные принципы своей концептуальной модели: 1) любое общество подразделяется на социальные страты, отличающиеся друг от друга по своему экономическому положению, специфическому образу жизни и мировоззрению; 2) социальные страты либо пытаются сохранить свой "образ жизни", либо улучшить его, что достигается через социальное обособление ("дистанцирование") или через монополизацию экономических возможностей; 3) объяснить конкретное общество в его статике или динамике можно через выяснение стремлений социальных страт, которые в первом случае будут соответствовать идеям и ценностям, преобладающим в обществе, а во втором случае - соотноситься с идеями и ценностями, пытающимися улучшить образ жизни той или иной социальной страты; 4) являясь членами социальных страт, люди представляют собой продукт общественной организации, и, соответственно, идеи и поступки индивидов могут быть объяснены через отличительные черты этой общественной организации.

Иной подход к формированию концептуальной модели истории предложил Карл Поппер. Его подход охватывает три аспекта теоретической модели истории: 1) концептуальный, выражающийся в разработке собственного теоретического понимания истории; 2) методологический, состоящий в исследовании специфики процедур познания истории; 3) гносеологический, проявившийся в изучении особенностей обоснования социального знания. Позиция Поппера рельефно обнаруживает тенденцию перехода познавательного

интереса от разработки концепций, объясняющих ход истории, к изучению приемов и методов самих процедур познания, что стало отличительнои особенностью всей западной философии второй половины XX века.

Концептуальную модель истории К.Поппер строит на противопоставлении "открытых" и "закрытых" обществ в рамках современной цивилизации. Современная цивилизация квалифицируется как пребывающая в младенческом состоянии, и общей тенденцией ее развития является переход к открытому обществу. К.Поппер придает решающее значение так называемой "логике ситуации". Она формируется взаимодействием многообразия факторов: личных интересов и целей субъектов истории, экономических и политических отношений и т.д. Перспективной и плодотворной следует считать также его идею об учете в моделировании истории различных логик развертывания событий: логики ситуации, логики власти, экономической логики и др.

Общим выводом второго параграфа диссертации является утверждение о том, что в трудах ведущих западных философов истории определились важнейшие принципы эпистемологии исторического знания. К ним следует отнести: 1) принципы причинности и телеологизма; 2) принцип выделения культурных ценностей как критерия периодизации истории; 3) принцип обнаружения смысла истории в закономерной тенденции развития социально-исторического процесса; 4) принцип дифференциации трёх аспектов теоретической модели истории: концептуального, выражающегося в разработке собственного теоретического понимания истории; методологического, состоящего в исследовании специфики процедур познания истории; гносеологического, проявляющегося в изучении особенностей обоснования социального знания.

В третьем параграфе «Опыт отечественной эпистемологии исторического знания (вторая половина XIX- начало XX века)» исследуются проблемы теоретического моделирования структурной организации исторического процесса в отечественной социально-философской мысли как одного из магистральных направлений развития европейской философии.

На основании сравнительного анализа теорий Н.Я.Данилевского и О Шпенглера в параграфе показываются принципы их тождества и различия в подходах к построению теоретической модели социально исторического процесса. Общим у них является: 1) отрицание единой общечеловеческой цивилизации; 2) отказ от европоцентристской схемы истории; 3) признание цикличности развития цивилизаций; 4) утверждение неприменимости понятия единого прогрессивного развития к истории всего человечества; 5) рассмотрение цивилизации как завершающего этапа развития культуры; 6) выделение отдельной славянской цивилизации. Основное различие между ними состоит в том, что О.Шпенглер, в отличие от Н.Я.Данилевского, считал невозможным какое-либо взаимодействие культур.

В результате сравнительного эпистемологического исследования системы средств социально-философской аналитики Н.Я.Данилевского, К Н.Леонтьева, В.С.Соловьева, Е.Н.Трубецкого, Л.П.Карсавина,

Н.А.Бердяева, С.Н.Булгакова, М.А.Бакунина и Г.В.Плеханова в параграфе доказывается, что в рамках русской философии истории второй половины XIX начала XX веков сформировались нетривиальные подходы к решению задач теоретической осмысленности социально-исторического процесса. В частности, речь идёт о решающем значении онтологических предпосылок социально-исторического познания, об ориентации на выявление организованных по принципу субординации фундаментальных оснований теоретического моделирования исторического процесса, в выделении главных системообразующих факторов, детерминации историческое развитие общества.

В четвертом параграфе второй главы «Объяснение и понимание как формообразующие принципы социально-исторического знания» исследуется важная проблема поиска методологической базы построения теоретической модели социально исторического процесса. Многообразие сложившихся в отечественной и западно-европейской социально-философских традициях подходов служит выражением факта размежевания по-существу двух логико-методологических установок, сформировавшихся в развитии социогумани-тарных наук. Речь идёт о методологической и философско-эпистемологиче-ской оппозиции «философии жизни» и баденской школы неокантианства.

Методологические основы теоретического моделирования истории с позиции «философии жизни» сводятся к внеинтеллектуальному, интуитивному, образно-символическому освоению социальной реальности. Поэзии, музыке, художественному творчеству придаётся решающее значение в познании жизни. Исходя из этого признаётся, что целью эпистемологии истории является уяснение её со стороны целостности, развития индивидуальных проявлений и ценностей жизни. Оспода противопоставление объяснению и ведущей роли метода понимания, с ним связывается возможность проникновения в духовный мир автора текста и его творческой реконструкции в составе соответствующего социокультурного контекста. Раскрывается эпистемологический смысл оппозиции «наук о природе» и « наук о культуре».

Осуществляется специальное исследование проблемы дифференциации объяснения и интерпретации как методов построения теоретических моделей социальноисторического процесса. Понимание истолковывается как процедура функционально дополнительная объяснению (П. Рикер).

Показывается, что интерпретация реализуется посредством иных познавательных процедур (экспликации, доказательства, микрообъяснения). Их использование в составе интерпретации не представляет собой простого суммирования. Интерпретация исторического факта (закона, теории) предполагает выведение из него системы следствий (или рассмотрение его в качестве следствия определенных универсалий), позволяющих полнее осмыслить содержание этого факта (закона, теории).

На основании этого прослеживается следующая дифференциация процедур объяснения и интерпретации: 1) по цели: объяснение ориентируется на раскрытие сущности исторического явления, интерпретация на фиксацию

определенных характеристик интерпретируемого в виде содержательной информации; 2) по способу функционирования: объяснение осуществляется путем соотнесения процесса существования и развития объекта с соответствующими историческими закономерностями, интерпретация способна реализоваться и другими способами, например, описанием (что в большинстве случаев и происходит при интерпретации исторических источников); 3) по гносеологическому статусу: историческое объяснение, особенно на начальных этапах своего эвристического становления, может иметь вариативный, правдоподобный характер, но в процессе восхождения к конкретному уровню исследования объяснение стремится к достоверности, достигнув которую не перестает оставаться именно объяснением; в противоположность этому, интерпретация всегда предполагает соответствующую степень вариативности, то есть наличия возможности иных интерпретаций, лишившись этого, она теряет свой статус интерпретации.

В параграфе обосновывается утверждение о том, что в эпистемологии социально-исторического знания понимание по отношению к процедуре объяснения выступает: а) как атрибутивная база реализации объяснительной процедуры, особенно в аспекте раскрытия мотивационно-целевого момента деятельности исторического субъекта; б) как сопутствующая телеологическая ориентация процедуры объяснения, её опосредованный результат.

Главное эпистемологическое отличие интерпретации от понимания состоит в том, что интерпретация всегда предполагает возможность иных интерпретаций. Это выступает её атрибутивным качеством. В отличие от этого, понимание означает фиксацию достижения определенного знания, адекватного, в рамках доказанного, изучаемому предмету. В этом смысле понимание раскрывает должный уровень адекватности восприятия информации, заложенной в изучаемом тексте, и не предполагает наличия иных пониманий. Безусловно, существуют различные степени адекватности понимания, но фиксация качественной характеристики результата этого процесса во всех случаях трактуется однозначно: субъект либо достиг уровня понимания, либо не достиг его.

На основании обобщения материала исследования первой главы делается вывод о том, что теоретическая модель истории представляет собой высшую форму философско-антропологической репрезентации социально-исторического знания, дающую идеализированное представление о сущности, эпистемологическом смысле, целенаправленности социально-исторического процесса, позволяющую объяснять, ретросказывать и предсказывать ход и последовательность событий.

Третья глава «Эпистемология исторического сознания современности» посвящена выяснению характеристики современного исторического сознания европейского человечества. В основу этой характеристики положен методический принцип, согласно которому как историческое явление созна-

ние не может быть обнаружено при попытке ответа на вопрос о том, как возможно историческое знание.

Первый параграф «Кризис культуры и кризис рациональности начала XX века: поворотный пункт формирования современного исторического сознания» посвящен анализу кризиса культуры и рациональности рубежа XIX — XX веков как ключевому моменту формирования современного исторического сознания.

Кризис, упадок, закат европейской культуры, европейского человечества или вообще — Европы, был возвещен во второй половине XIX века, прежде всего, Фридрихом Ницше, Федором Достоевским и Львом Толстым. В последние два десятилетия XIX века для интеллектуальной и художественной элиты становится общим местом констатировать упадок гаи декаданс. Эти настроения элит были чужды настроениям широких масс, ощущавших постоянную положительную социальную динамику, и были связаны, скорее с историческим процессом развития культуры как таковой, который привел к отмиранию и изменению многих ее форм, сформировавшихся в начале XIX века в эпоху романтизма. Катастрофические события Первой мировой войны и ее последствия сделали кризис реальностью для сотен миллионов носителей европейской культуры. В послевоенной Европе тематика кризиса присутствует в культуре повсеместно, а дискуссия о кризисе стала одной из центральных для философии XX века. Среди ее участников можно указать Макса Вебера, Освальда Шпенглера, Карла Ясперса, Эдмунда Гуссерля, Эрнста Юн-гера, Хосе Ортегу-и-Гассета, Реймона Арона, Теодора Адорно, Макса Хорк-хаймера, Германа Маркузе, Жана-Поля Сартра, Мишеля Фуко, Юргена Ха-бермаса, Петера Слотердайка, а также отечественных мыслителей - Николая Бердяева, Льва Шестова, Валентина Эрна, Семена Франка, Михаила Гершен-зона, Георгия Федотова, Льва Карсавина.

Вопрос о кризисе культуры звучит и как вопрос о кризисе науки и рациональности в целом. Первое слово было сказано Максом Вебером в его речи «Наука как призвание и профессия» (1918), а последнее - Эдмундом Гуссерлем в его докладе «Философия и кризис европейского человечества» (1935) и книге «Кризис европейских наук и тансцендентальная феноменология» (1936). Вебер отвергает идеалистическое представление о единстве функций рационального, утверждая, что к компетенции науки не относится решение вопросов о ценностях, о цели и смысле существования человека и человечества. Науке отводится роль инструмента практического освоения мира и совершенствования интеллектуальных способностей. Кризис рациональности Вебер видит в неоправданности части относящихся к науке ожиданий. Точка зрения Гуссерля состоит в утверждении необходимости возвращения философии ее функции решения ценностных вопросов и смыслопола-гания. Гуссерль видит причину кризиса в ошибочном подчинении всех форм рациональности мировоззренческой установке «объективизма», адекватной точным и естественным наукам.

При анализе вопроса о кризисе рациональности важно иметь в виду, что кризис этот был констатирован в момент ранее не виданного расцвета и роста основного порождения рациональности - науки. Это указывает на то, что состояние кризиса характерно не для всей рациональности, а для той ее части, которая составляет сферу применения разума в практических (в кантовском смысле) вопросах. На это указывают как Вебер, так и Гуссерль.

В частности, кризис коснулся философского и исторического знания как претендующих на ключевое значение в системе формирования мировоззрения и культивирования рациональности. В ходе кризиса академическая философия оказалась выключенной из числа тех институтов общества, которые призваны отвечать на вопросы о цели и смысле бытия человечества. В этот момент и звучит призыв Гуссерля вернуть философии ту силу, которая должна преодолеть «объективизм» рациональности. Функция осмысления жизни как целого не исчезла, но от философии перешла к другим социальным и культурным институтам. Гуссерль в своем докладе предлагает этому разуму идеи, на которые он мог бы опереться в своем новом бытовании. Главной среди них является идея бесконечного движения на пути «решения задач», связанных с судьбой европейского человечества быть рациональным, познающим и познающим в форме науки, которая оказывается и первофеноме-ном европейского, и его постоянным движителем. Причем для Гуссерля придать европейскому человечеству смысл означает не открыть эмпирически или доказать из некоторых посылок, но установить в ходе осознанного свободного смыслополагания. Повторение и постоянное воспроизведение европейцами смыслополагания Европы создает интерсубъективную реальность Европы.

Совершение акта смыслополагания требует: во-первых, решения о его осуществлении, во-вторых, продумывания и выбора возможных альтернативных вариантов смысла человечества. Каждое из этих решений само должно получить некоторые достаточные основания, поскольку иначе оно не будет реализовано. И здесь, у последних оснований, не остается ничего иного, кроме здравого смысла, т. е., как его определяет Кант, разрешенной разумом веры, соотнесенной с практическим.

Вслед за здравым смыслом в дело вступают либо добрая воля, либо воля, определяемая внешними обстоятельствами. К числу таковых относится все, что ставит под угрозу жизнь человека, отдельных сообществ людей и человечества в целом. Это объясняется природой рациональности как таковой: предельная рациональность вызывается к жизни тогда, когда люди оказываемся в ситуации предельной опасности. Перед лицом такой опасности человечество будет обращено к себе как к историческому субъекту, а историческое чувство окажется тогда тем инструментом, который позволит действовать в единстве и практически верно. Отсюда следует, что кризис рациональности есть не ее эрозия или искажение, но малая степень интенсивности.

Таким образом, рациональность оказывается элементом подчиненной историческому движению практической сферы, а указание целей ее применения лежит в компетенции обыденного рассудка. Принуждение к рациональности в случае недостатка доброй воли производится внешними обстоятельствами. Их воздействие может придать европейскому человечеству статус супернации и, одновременно, суперполиса, взаимодействие граждан которого будет обусловлено разделяемыми ценностями и смыслами. Это переносит вопрос о кризисе рациональности в историческую плоскость.

Параграф второй носит название «Историзм и историческое сознание в социокультурной динамике: от эпохи кризиса к циническому разуму эпохи глобализации». В нем прослеживаются пути историзма и исторического знания от эпохи кризиса ко времени современности, которая характеризуется как эпоха глобализации и господства «цинического разума», описанного Питером Слотердайком. Этот путь можно охарактеризовать как утрату историзмом и историческим знанием статуса центральных элементов культуры.

Историзм определяется как фундаментальная установка культуры, согласно которой, во-первых, человечество развивается согласно определенным законам, которые доступны познанию и пониманию, так что, углубляя историческое знание, человечество, в конечном счете, получит возможность эффективно управлять своим развитием, достигая каждый раз лучшего, и, во-вторых, историческое знание является стержнем идентификации человека и общества, а потому должно иметь доминирующий статус в системах воспитания и образования.

Господство историзма в Новое время и особенно в XIX веке объясняется его ролью основания рациональности и практики, что можно обосновать как экзистенциально-онтологически, так и культурно-исторически. Источником исторического сознания Нового времени является гуманизм эпохи Возрождения, который знаменовал собой коренное обновление идентичности европейского человека. К концу XIX века этот детерминированный историческим знанием путь идентификации вошел в противоречие как с бурным ростом естествознания и техники, так и с существенными социальными изменениями в странах — лидерах европейской цивилизации. Картина изменения социальной роли исторического знания на протяжении XIX века такова: оно первоначально используется как дидактический инструмент воспитания элит, что приводит к небывалому развитию истории как науки, а под давлением государства становится на службу социально-политическим целям, создает институт идеологий как социального знания, доступного широким массам и способного управлять ими. Историческое знание превращается в одно из орудий социального и ценностного противоборства.

Негативные результаты тотальной институализации исторического знания и историзма могут быть объяснены, исходя из концепции культуры и цивилизации Шпенглера. Историзм XIX века ориентировал систему ценностей общества в прошлое, что означало и отрицание современности — эпохи эман-

сипации масс (Ортега-и-Гассет), роста индустриального капитализма, позитивной науки. Конфликт и разрушение историзма как окостеневшей структуры уходящей культуры были неизбежны. Роль основания идентичности национальных государств временно отходит идеологиям.

Со второй половины XX века начинаются процессы формирования новой рациональности, суть которой в постепенном распаде идеологий и в адаптации к той действительности, которая, сложившись в период кризиса и не раз меняя формы своих проявлений, до сих пор не утратила качественной определенности. Следующие факторы определяют место и роль исторического знания в культуре: во-первых, модернистский и постмодернистский цинизм (в терминологии Слотердайка), во-вторых, демократизм социальных связей и процессов; в-третьих, высокий уровень образования, культуры и социальной искушенности членов развитых обществ; в-четвертых, падение престижа профессионального гуманитарного знания и его вытеснение на задний план социальными науками и технологиями, а также позицией здравого смысла, которую от лица общества в целом выражают политики, деятели искусства, публицисты и журналисты.

Удачный анализ этой новой рациональности дает в своих работах Питер Слотердайк, характеризующий ее как «цинический разум». Центральным диагностическим понятием в концепции Слотердайка является цинизм, определяемый как «просвещенное ложное сознание». Цинизм здесь - это общий модус реализации всех и всяческих культурных (ценностных) и социальных отношений. Научившись жить, избегая катастроф, человечество с его нынешним анамнезом утратило мотив к выработке позитивной программы действий. Ничто не вызывает по настоящему серьезной озабоченности, и значит не удается сформировать дискурс озабоченной коммуникации, вне которого любые призывы останутся не услышанными. Исторический же опыт учит цинизму - воздержанию от позитивного суждения и действия.

Рассмотренная в этой перспективе, история, оставаясь неотменимой для человека и человечества реальностью картины мира, перестает оцениваться как объективная сила, перемалывающая людей, нации и человечество. Возможность одним движением руки решать судьбы человечества совмещена с новым состоянием современных обществ, для которых горизонтальные связи оказываются важнее вертикальных, центр распределен и его трудно различить с периферией. Здесь любое социальное действие быстро затухает. Полу' чается, что действовать, с одной стороны, чрезвычайно опасно, а с другой, -практически бесполезно, и в рамках этой антиномии легче предоставить делам идти своим путем: реальность оказывается слишком сложным сплетением обстоятельств, так что история может случиться лишь как история каких-либо ее фрагментов.

В этой реальности центральным феноменом истории и наиболее востребованной частью исторического знания становится событие. Событие - это то, что по своей структуре может быть спроецировано на себя. Несобытийное

не может быть представлено иначе как в виде суждений, претендующих на объективность, в которую, правда цинический разум современности не верит. Таким образом, дидактическая и пропагандистская функции исторического знания вырождаются, и ему остается только удовлетворять спрос на события прошлого. Это объясняет причины современного расцвета популярной истории - осознанное стремление понять историю самому оказывается элементом современной свободы. Право на индивидуальное владение прошлым, решительно противопоставленное старому исключительному праву на это элит. Воздерживаясь от значимых социальных действий, человек современности ощущает нехватку событий в его собственном времени и пытается компенсировать ее погружением в события истории, расширяя свой опыт и, одновременно, овладевая прошлым. Популярная история помогает достичь этого, сближаясь в жанровом отношении с искусством и стягивая прошлое в событие, подобно тому, как искусство стягивает явление в образ. Историческое знание оказывается востребованным современностью в новом для него качестве — как одна из фабрик грез.

В третьем параграфе «Историческое сознание и рефлексия исторического» дается сущностная характеристика исторического сознания, соотнесенная с рефлексией исторического.

Первый подход к определению исторического сознания указывает на метафизические установки. «Историческое» может быть понято и как объективно закономерное в развитии общества (позитивизм, марксизм), и как специфическая способность субъекта формировать знание особого рода (неокантианство, концепция Р. Дж. Колингвуда) и как имманентно присущее универсуму, и в этом качестве предстающее для субъекта, который и сам историчен, объектом познания и самопознания (Г. В. Ф. Гегель, Б. Кроче), и как сущностный конститутивный элемент онтологии субъекта, без которого он не может ни мыслиться, ни экзистировать (В. Дильтей, Э. Гуссерль, М. Хайдег-гер), и как сильнейший инструмент социальной интеграции и коммуникации (Г. В. Ф. Гегель, М. Фуко, П. Рикер).

Второй подход предполагает формальную работу с понятием: историческое сознание есть антитеза сознанию не или внеисторическому.

Рассматриваются определения исторического сознания, даваемые с различных позиций Ю. А. Левадой, Ж. Н. Тощенко, К. Гергеном, С. И. Дудником. Эти определения в основном ориентированы на социокультурные функции исторического сознания. Вопрос же о его сущности лежит в сфере фундаментального анализа природы исторического в субъекте. Наиболее значимые идеи здесь принадлежат Вильгельму Дильтею и Мартину Хайдеггеру.

Дильтей очень емко и последовательно сформулировал детально продуманное затем Э. Гуссерлем, М. Хайдеггером, К. Ясперсом и другими авторами положение о сущностной историчности человека, проистекающей из того, что человек живет в мире смыслов и ценностей, которые сам порождает, будучи средоточием времени себя и времени мира. Важным в концепции

Дильтея является доверие к человеку, вера в его способность сделать себя носителем до конца исторического сознания, сущность которого состоит в способности понимать, придавать смыл и ценность отдельным явлениям жизни и жизни в целом, отдавая себе при этом отчет в степени достигаемого охвата, в степени автономии и свободы своего понимания, а также в том, почему и насколько это понимание разделяется другими. Понимание вступает здесь в неразрывную связь с ответственностью.

Генезис вопроса об историческом сознании можно проследить как тема-тизацию способности человека сначала находить себе место продукта внешнего по отношению к нему исторического процесса, затем выдвигать себя на роль активного творца истории и, наконец, становится местом ре-флексий исторического. Глубина таких рефлексий может быть различной: первым ее усилием становится усмотрение исторического как внешнего, что проявляется в различении субъекта и истории, в осознании судьбы и трагического. Следующим шагом становится рефлексия способности к драматическому вызову, который человек и человечество бросают предполагаемому внешнему абсолюту. Третья ступень рефлексии исторического открывает иллюзорность этого абсолюта и делает человека единственной сознательной движущей силой истории, а саму историю превращает в коллективное знание -коллективную память или коммеморацию. На четвертом шаге осознаются условность и относительность любых притязаний разума на построение исторического. История здесь есть всегда неточное знание о прошлом, которое и достигается при толковании прошлого, и само нуждается в герменевтическом анализе. Наконец, пятый этап рефлексии, наступая, приносит противоречивые плоды: во-первых, происходит открытие исторического как части трансцендентального основания сознания, и, во-вторых, человек начинает ощущать это историческое как непостижимое.

Если историчность признается сущностной чертой человека, саму историю можно уже попытаться провозгласить непостижимой: рефлексию исторического разоблачают как ложное движение - она осуществляется из точки исторического и приводит в другую такую же точку: «мы вновь попадаем под действие закона самой жизни, согласно которому любое мгновение жизни, ставшее предметом наблюдения, сколь бы мы ни усиливали в себе сознание потока, оказывается вспоминаемым мгновением, а не потоком; ведь поток фиксируется с помощью внимания, которое останавливает в себе текущее. Поэтому мы не можем постичь сущность жизни как таковой. То, что открывается ... есть образ, а не жизнь» . Круг истолкования приводит к неустранимой условности исторического знания, сосуществующей со стремлением обладать им как инструментом поддержания надвременного существования культуры и человечества. Эта условность принята современностью как часть постмодернистской установки, но принята ли тем самым и условность того, что создается историческим, т. е. условность культуры и человечества? В самом ли деле движение рефлектирующей мысли к истории оказывается, в ко-

нечном счете, ложным, и в самом ли деле историзм остается с нами после всех кризисов и усилий по его разоблачению? Эти вопросы получают ответ в следующем параграфе.

Четвертый параграф первой главы носит название «Историческое сознание и его саморефлексия: время постмодерна» и посвящен выяснению вопроса о том, можно ли считать ситуацию постмодерна, провозглашенную Жаком-Франсуа Лиотаром, сохраняющей историзм или нет. В связи с этим рассматриваются идеи Платона, Ф. Ницше, Ж.-Ф. Лиотара, Ф. Анкерсмита, М. Хайдеггера, В. А. Шнирельмана, И. П. Смирнова.

Ситуация постмодерна, по замыслу его теоретиков, есть конец истории. Если история - это знание о смысле и цели трансформации современности вслед за ходом времени, то конец истории наступает тогда, когда однажды современность не формируется, т. е. когда вновь обнаруженное в настоящем состояние не имеет смысла или цели, которые образовывали бы связь с прошлым и будущим: мир становится бессмысленным. Утверждение о конце истории остро ставит вопрос о смысле бытия человека и человечества.

Постмодернистская критика культуры предполагает разоблачение мифов и идеологий власти - господствующих нарративов или метанарративов, которые «определяют, что имеет право говориться и делаться в культуре» В известной степени современное историческое сознание целиком ставится под сомнение как ложное. В ходе критики оно теряет однородность и однозначность: просвещенное историческое сознание должно сделать выбор между борьбой с очевидно ложными профанньши формами и эскапизмом, а про-фанное историческое сознание пытается создать обновленный, ограниченный историзм, чтобы, отталкиваясь от него, определять практику, отлично сознавая при этом свою слабость.

Франклин Анкерсмит видит в современном постмодернизме черты радикализированного историзма: «Историзм является совершенной теорией истории, если он из теории об исторических явлениях преобразуется в теорию о том, как мы говорим о прошлом (то, что было метафизическим, должно стать лингвистическим)». Эта позиция получает поддержку со стороны исследователей «нового историзма» в литературоведении и теории литературы. Он трактуется как форма исторического дискурса, который не только принял возможность своего разоблачения, но и сделал обиходные орудия такого разоблачения — историю идей, интертекстуальный анализ и восходящую к Мишелю Фуко археологию культуры — своим основным методом.

Постмодернизм, в отличие от классического историзма имеет весьма небольшой потенциал в практической сфере, но постмодернистская критика подтачивает историзм наций, открывая дорогу для построения историзма человечества в целом. При этом европейское человечество не может выйти за рамки системы координат «истинно» - «ложно». Поэтому осознанное смыс-лополагание будет следствием выбора между равноправными смыслами человечества. Практический же критерий правильности осуществленного

смыслополагания ускользает как от историзма, так и от постмодернистской критики, находя себе место в длящейся жизни целой цивилизации.

Для постмодернистского очищения сущности человека и человечества теоретическим основанием будут являться результаты все того же разоблачения историзма. В его пределе - уравновешивание ценности жизни (Бытия) и смерти (Ничто), поскольку именно на абсолютном приоритете первой выстроена шкала всеобщей системы ценностей. В анализе историчности субъекта Хайдегтер указывает на смерть как на «конечность временности» субъекта, так что бытие человека оказывается «бытием-к-смерти». Хайдеггер проходит от смертности и конечности человека к его судьбе, которая понимается как «заключенное в собственной решимости исходное событие присутствия, в котором оно, свободное для смерти, передает себя себе самому в наследованной, но все равно избранной возможности». В аналитике Dasein предпочтение жизни смерти лежит в сфере выбора, осуществляемого вне обычного круга озабоченности человека. И Поль Рикер критикует понимание жизни у Хайдеггера, начиная ее словами о том, что «в хайдеггеровском анализе заботы недостает одной темы, темы отношения к собственному телу, к плоти, благодаря которой умение быть обретает форму желания в наиболее широком смысле этого термина...». Рикер полагает, что плоть и ее эпифеномены должны заполнить провал между экзистенциальным ядром Я и ми-ром подручных и наличных вещей Хайдеггера. Тем самым обозначается перспектива «позитивного» оценивания бытия человека, достижимая, как это ни странно через философскую реабилитацию телесности. Эта идея Рикера, будучи рассмотрена в связи с восходящей к Платону классической антропологией, приводит к идее реабилитации телесного начала человека. Его изначальную порочность предполагают и классический историзм, и, например, антропологические построения Ницше. Обладание совершенным разумом не является необходимым требованием для ницшевского сверхчеловека, чья воля должна определять жизнь человечества. Это ставит под вопрос классическое определение сущности человека.

Ссылка на телесность как на находящийся вне культуры и не требующий интерпретации factum могла бы оказаться полезной, если бы не отрицание возможности бытия вне культуры. Стремление жить как проявление неустранимой витальности тела, будучи предъявлено в качестве мотива для поддержания жизни, вызовет вопрос о деконструкции смысла телесного и смысла витальности. Возникает один из вариантов парадокса интерпретации: действующее основание действует лишь до тех пор, пока не поставлен вопрос о понимании его смысла. Конечно, такой релятивизм - это крайность, и в каждом конкретном случае постмодернистской критики речь идет об отвоевывании у социальной власти лишь тех или иных новых участков свободы. Но, если не принимать во внимание чисто теоретического или социально-партийного интереса к разоблачению истории и культуры как масок власти, это движение не имеет и не может иметь никакой цели.

В заключении диссертации подводятся итоги и намечаются перспективы дальнейших исследований. Особо подчеркивается, что кризис европейской культуры и научной рациональности начала XX века радикально изменил отношение эпистемологического сообщества к статусу истории и социально-исторического знания. Утрата ценностями культуры значения абсолютных, надисторических норм жизненно-практического поведения, ознаменовалась существенным расширением пространства инициатив их произвольного конструирования. Овладение своей историчностью означало одновременно и снижение роли историзма как принципа построения антропологически осмысленной, теоретически корректной социальной теории.

Отмечается, что историческое сознание образует в составе современности обширное поле возможностей эпистемологически непосредственного опыта переживания исторических событий, что обусловлено динамикой массовой культуры, ориентированной на освоение прошлого в целях легитимизации нынешнего состояния «массовости» («массовый человек», «массовое сознание», «массовая культура») как выражения смысла исторического процесса. Такой опыт переживания исторического бытия создает иллюзию единства социально-исторической реальности, возможности ее целостного, антропологически аутентичного отражения в формах социально-исторической рациональности.

Теоретическое моделирование логико-процессуальной истории социума может быть последовательно конструктивным только при условии эпистемологической осмысленности проблематики социальной субъективности. Эпистемология процессуальное™ истории приобретает вид синтетической эпистемологии. В ее пределах диалогическое рассмотрение современной исторической ситуации может служить основой построения релевантной современности эпистемологической прагматики. Реализующиеся здесь «транс-эпистемологические тенденции» совпадают с трансверсальным поворотом в современной философии. «Транс-эпистемологический дискурс», - важнейший фактор понимания, как истории, так и современности. Для обоих случаев характерно наличие «конфликта интерпретативных схем» как актуальной стратегии современного социально-исторического познания в единстве его логико-структурных и ценностных интенций. Эпистемология истории оказывается именно тем связующим началом, которое удерживает пространство познания в единстве многообразия его предметных и смысловых формообразований.

Парадокс интерпретации в случае рефлексии исторического является мнимым. Динамика рефлексирующего исторического мышления свидетельствует, что понимание социальных явлений не может быть завершено не в силу пространственно-временной ограниченности, а потому, что ее актами осуществляется историческая эволюция. Основание подлинного исторического сознания составляет практическая моральная сила, реализующая творческие смыслополагающие акты и действия. Относительность смыслов не исключает абсолютности фактов наличного бытия субъекта в мире. Истори-

ческое сознание современности представляет собой, поэтому, антропологическое измерение обновленного историзма, взятое в двух модусах - логико-дискурсивном, или теоретическом, и духовно-практическом, или социально-этическим.

Автором опубликовано 46 работ, общим объёмом 131.25 пл., включая 1 / статей в рецензируемых научных журналах из перечня российских рецензируемых научных журналов, в которых должны быть опубликованы основные научные результаты диссертаций на соискание ученых степеней доктора и кандидата наук (13 пл.), 5 монографий (107.35 пл.), 24 статьи в журналах и сборниках научных трудов (10.9 пл.)

Монографии:

1. Бахтин М.В. Модели истории: социально-антропологическии анализ. М.: Московский государственный социальный университет, 2004. - 11 пл.,

176с- „

2. Бахтин М.В. Богословское осмысление истории: - М.: Московский институт духовной культуры, 2006. - 8 пл. - 128 с.

3. Бахтин М.В. История государства и церкви в России. Том 1. М.: Институт деловых коммуникаций, 2012. - 32.75 пл. - 522 с.

4. Бахтин М.В. Эпистемология социально-исторического знания (модели истории и философско-антропологические репрезентации). М.: Институт деловых коммуникаций, 2012. - 19.6 пл. - 306 с.

5. Бахтин М.В. Человек и история: очерки философско-исторических учений. М.: Институт деловых коммуникаций, 2013. - 36 пл. - 576 с.

Статьи в периодических рецензируемых научных изданиях из перечня российских рецензируемых научных журналов, в которых должны быть опубликованы основные научные результаты диссертации на соискание ученых степеней доктора и кандидата наук:

6. Бахтин М.В. Постмодернистская модель социальной истории: поиск «новой» социальности. // (В соавторстве с Шлыковым В.М., Прохоровым В.Л.). Учёные записки РГСУ. 2009. - 0.5 п. л. - С.178-185.

7 Бахтин М.В. Развитие принципов причинности и телеологизма в моделях истории А.Тойнби и М.Вебера // Известия Пензенского государственного педагогического университета им. Белинского 2011. - Пенза. -

0.5 пл.-С. 90-94.

8 Бахтин М.В. Кризис европейской культуры начала XX века и

историческое познание // Вестник МГОУ». 2011. № 3. - 0.8 п. л. - С. 60-66.

9. Бахтин М.В. Историческое знание в эпоху кризиса культуры // Философия права. 2011. № 5. - Ростов-на-Дону. - 0.7 п. л. - С. 69-75.

10. Бахтин М.В. Модели истории М.Вебера и К.Поппера // Философия права. 2011. № 6. - Ростов-на-Дону. - 0.6 п.л. - С. 67-70.

11. Бахтин М.В. Фактор времени в массовом сознании: эпистемологический аспект проблемы (в соавт. Мурейко Л.В., Клименко И.И.) // «Вестник МГОУ» 2012. №1 - 0,6 п.л. - С. 20-33.

12. Бахтин M.B. Историческое знание в эпоху цинического разума // Философия права. 2012. №1. - Ростов-на-Дону. - 0.5 п.л. - С. 102-106.

13. Бахтин М.В. Органические образы в структуре теоретического моделирования истории. // Вестник МГОУ. 2012. № 2. - 0.7 п. л. - С. 75-80.

14. Бахтин М.В. Проблема совмещения позиций понимания бытия и структурности в отечественной философии истории // Мир науки, культуры и образования. №4. Горно-Алтайск, 2012.- 0,8 пл. - С. 120-122.

15. Бахтин М.В. Историческое сознание и рефлексия исторического // «Вестник Московского государственного областного университета». 2012 № 3 - 0,9 п.л. - С. 17-27.

16. Бахтин М.В. Историческое сознание и время постмодерна II «Вестник Московского государственного областного университета». 2012 №4.-1 п.л. - С. 19-32.

17. Бахтин М.В. Концептуальная преемственность и специфика теоретического моделирования структурной организации исторического процесса в философии Н.Я.Данилевского, К.Н.Леонтьева и В.С.Соловьева // Мир науки, культуры и образования. 2012.№5. - Горно-Алтайск. - 1 п.л. - С. 211-213.

18. Бахтин М.В. Стратегии историчности и проблема идентификации субъектов истории // Мир науки, культуры и образования. 2012. №6. Горно-Алтайск,-1 п.л. - С. 442-446.

19. Бахтин М.В. Дискурс исторической эпистемологии и субъективность (социально-антропологические аспекты) П Известия РГПУ им. А.И.Герцена. 2012. № 153 (1) - 1 п.л. - С. 24-33.

20. Бахтин М.В. Кризис рациональности и здравый смысл // Известия РГПУ им. А.И. Герцена. 2012. № 156 - СПб. - 0.8 п.л. - С. 86-101

21. Бахтин М.В. Субъекты социальной памяти и трансляция историчности // Известия РГПУ им. А.И.Герцена. 2013. № 160 - СПб. - 0.8 п.л. - С. 58-64.

22. Бахтин М.В. Процедуры объяснения и интерпретации истории: исторический и логико-методологический аспекты // Санкт-Петербургский университет МВД России. 2013. - 0.8 п.л. — С. 194-201.

Статьи и другие научные публикации

23. Бахтин М.В. Антропология экологического кризиса / М.В. Бахтин // Экология и нравственное сознание в современном мире: Материалы международной научно-практической конференции. - Сергиев Посад, 2003. - 0.4 п.л.,-С. 61-67.

24. Бахтин М.В. Возможности органических образов в пространстве временной дифференциации истории и универсализации форм типологизации исторического процесса / М.В. Бахтин // Патриотизм в диалоге поколений. -СПб.: СПбГТУ, 2012. - 0.6 п.л., - С. 254-260.

25. Бахтин M.B. Историческое мышление в эпохи катастроф / М.В. Бахтин //Социальный кризис. Социальная катастрофа: Материалы конференции. -СПб.: СПбГУ, 2002. - 0.4 п.л., - С. 107-110.

26. Бахтин М.В.; Шлыков В.М. Историческое мышление и переходные периоды / М.В. Бахтин, В.М. Шлыков // Цивилизация знаний: российские реалии: Труды VII Всероссийской научной конференции. -М.: РосНОУ, 2006. - 0.2 п.л.,-С. 312-315.

27. Бахтин М.В. К вопросу об ограниченности плюралистического понимания истории / М.В. Бахтин // Идеалы и реальности культуры российского города: Материалы конференции. Апрель 2003. - Пенза, 2003. - 0.1 пл., - С. 15-17.

28. Бахтин М.В. Категория «история» в исторической гносеологии / М.В. Бахтин // Ценности детства. - СПб.: СПбГТУ, 2013. - 0.7 п.л., - С. 49-56.

29. Бахтин М.В. Культурные ценности как основа периодизации истории в теориях О. Шпенглера и А.Тойнби / М.В. Бахтин // Гуманитарные практики в современном социуме: модернизация и глобализация: Сборник научных трудов. - СПб.: СПбГТУ, 2011. - 0.5 п.л., - С. 111-115.

30. Бахтин М.В. Метафизические основания нравственности / М.В. Бахтин И Современные проблемы философского знания: Сборник научных трудов. - Пенза: ПГПУ, 1999. - 0.5 п.л., - С. 52-61.

31. Бахтин М.В. Метод вариативного моделирования в стратегическом управлении / М.В. Бахтин // Глобальная динамика социальных процессов современности: Материалы международной конференции «Социализация личности в глобальном мире». - СПб.: СПбГТУ, 2009. - 0.7 п.л., - С. 231-235.

32. Бахтин М.В. Некоторые социальные аспекты христианской антропологии / М.В. Бахтин // Ребенок в современном мире: Материалы IX международной конференции. - СПб.: РГПУ, 2002. - 0.6 п.л., - С. 26-34.

33. Бахтин М.В. О бытии человека в мире / М.В. Бахтин // Ребенок в современном мире: Материалы XIV международной конференции. - СПб.: СПбГТУ, 2007. - 0.3 п.л„ - С. 53-59.

34. Бахтин М.В.; Клименко И.И. Образовательные возможности понимания и интерпретации в языковой реальности переходного общества / М.В. Бахтин, И.И. Клименко И Единство образовательного пространства как междисциплинарная проблема. - СПб.: СПбГТУ, 2012. - 0.5 п.л., - С. 143-147.

35. Бахтин М.В. Постмодернистская модель культуры / М.В. Бахтин // Идеалы и реальности культуры российского города. - Пенза: ПГПУ, 2014. -0.5 п.л., -С. 18-25.

36. Бахтин М.В. Православие как онтологическое основание российской государственности I М.В. Бахтин // Духовность и государственность: Сборник научных трудов. - Оренбург: ОГПИ, 2001. - 0.5 п.л., - С. 71-79.

37. Бахтин М.В. Православие: национализм или патриотизм? / М.В. Бахтин // Духовность и государственность: Сборник научных трудов. Вып. III. -Оренбург: ОГПИ, 2002. - 0.5 п.л., - С. 26-31.

38. Бахтин М.В. Проблема теоретического моделирования современных тенденций развития истории / М.В. Бахтин // А.И.Герцена: идеи образования и науки: Сборник трудов. - СПб.: РГПУ, 2012.- 0.5 пл., - С. 133-137.

39. Бахтин М.В. Русская духовная культура на рубеже эпох / М.В. Бахтин // Ребенок в современном мире: Материалы XV международной конференции. - СПб.: СПбГТУ, 2008. - 0.3 пл., - С. 23-28.

40. Бахтин М.В. Славянофильское исповедание веры как онтологическое основание модели социального устройства современной России / М.В. Бахтин // Ребенок в современном мире: Материалы X международной конференции. - СПб.: СПбГТУ, 2003. - 0.4 пл., - С. 47-54.

41. Бахтин М.В. Специфика метода вариативного моделирования истории / М.В. Бахтин // Философия XX века: школы и концепции. Материалы конференции, посвященной 60-летию философского факультета СПбГУ. -СПб.: СПбГУ, 2000. - 0.4 пл., - С. 234-236.

42. Бахтин М.В. Теолого-историческая концепция Блаженного Августина / М.В. Бахтин // Сборник трудов молодых ученых Пензенского государственного педагогического университета им. В.Г. Белинского. - Пенза: ПГПУ, 1998. - 1.2 пл., - С. 84-104.

43. Бахтин М.В. Философско-исторические воззрения Л.П.Карсавина / М.В. Бахтин // Материалы XX международной конференции «Ребенок в современном мире». - СПб., СПбГТУ, 2013. - 0.3 пл., - С. 232-236.

44. Бахтин М.В. Целостная картина человека в христианской антропологии / М.В. Бахтин // Человек. Целостность. Духовность: Материалы заочной межвузовской научно-теоретической конференции. - Оренбург: ОГПИ, 2001. -0.2 пл.,-С. 51-58.

45. Бахтин М.В. Ценность семьи и личности в свете христианской антропологии / М.В. Бахтин // Ребенок в современном мире: Материалы XII международной конференции в Санкт-Петербурге. - СПб.: СПбГТУ, 2005. - 0.3 пл.,- С. 41-52.

46. Бахтин М.В. Час исторической вариативности / М.В. Бахтин // Актуальные проблемы социальной философии: Материалы международной научно-практической конференции. - СПб.: Санкт-Петербургский университет МВД РФ, 2005. - 0.3 пл., - С. 22-29.

Компьютерный набор и верстка М.В. Бахтин

Подписано в печать 27.12.2013. Формат 60x84/16. Печать трафаретная. Бумага документная. Усл. печ. л. 2,7. Тираж 200 экз. Заказ № 170 Балтийский государственный технический университет

Типография БГТУ 190005, Санкт-Петербург, 1-я Красноармейская ул., д. 1

Текст диссертации на тему "Эпистемология социально-исторического знания (модели истории и философско-антропологические репрезентации)"

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего

профессионального образования «РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

ИМ. А.И. ГЕРЦЕНА»

05201450880 На правах РУ™1™011

УДК 16:930(043.3)

БАХТИН МАКСИМ ВЯЧЕСЛАВОВИЧ

ЭПИСТЕМОЛОГИЯ СОЦИАЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ (МОДЕЛИ ИСТОРИИ И ФИЛОСОФСКО-АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЕ

РЕПРЕЗЕНТАЦИИ)

09.00.08 - философия науки и техники Диссертация на соискание ученой степени доктора философских наук

Научный консультант Стрельченко Василий Иванович доктор философских наук, профессор заведующий кафедрой философии Российского государственного педагогического университета им. А.И.Герцена

Санкт-Петербург 2013

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ................................................................................................................3

ГЛАВА I. ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ МОДЕЛИРОВАНИЕ ЛОГИКО-ПРОЦЕССУАЛЬНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ ИСТОРИИ СОЦИУМА..............15

1.1. Эпистемологические основания социально-исторической рациональности.....................................................................................................15

1.2. Дискурсивные константы логико-процессуальной организации социальной истории и проблема социальной субъективности......................45

1.3. Философско-антропологические репрезентации процессуальной организации социума и стратегии идентификации субъектов истории........70

ГЛАВА II. ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ МОДЕЛИРОВАНИЕ СТРУКТУРНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ ИСТОРИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА...................................103

2.1. Становление основных направлений эпистемологической осмысленности социально-исторического знания..........................................103

2.2. Проблема принципов построения теоретических моделей истории......128

2.3. Опыт отечественной эпистемологии исторического знания (вторая половина XIX - начало XX веков)....................................................................148

2.4. Объяснение и понимание как формообразующие принципы социально-исторического знания......................................................................172

ГЛАВА III. ЭПИСТЕМОЛОГИЯ ИСТОРИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ СОВРЕМЕННОСТИ................ ..........................................................................194

3.1. Кризис культуры и кризис рациональности начала XX века: поворотный пункт формирования современного исторического сознания 195

3.2. Историзм и историческое сознание в социокультурной динамике: от эпохи кризиса к циническому разуму эпохи глобализации..........................214

3.3. Историческое сознание и рефлексия исторического...............................241

3.4. Историческое сознание и его саморефлексия: время постмодерна......259

ЗАКЛЮЧЕНИЕ....................................................................................................290

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ......................................................................................298

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность темы исследования. На современном этапе развития исторической науки проявился особый интерес к проблемам эпистемологии социально-исторического знания, выявлению специфики его философско-методологических репрезентаций. Это объясняется отсутствием достаточно разработанного методологического инструментария исследовательского поиска, способного обеспечить объективное и научно обоснованное объяснение социальных явлений и процессов исторического прошлого.

Отсутствие эффективной методологической базы современных социально-исторических исследований ведет к подмене объяснения истории множеством субъективных её интерпретаций, обусловленных политическими, корпоративными, этническими, социокультурными и личными интересами. Их субъективность и методологическая произвольность создает едва ли не непреодолимые трудности на пути научно обоснованного осмысления прошлого, уяснения сущности настоящего и предвидения будущего.

Между тем, проблемы эпистемологии социально-исторического знания остаются мало изученными.

Современное состояние и тенденции эволюции исторической науки порождают в обществе многочисленные сомнения относительно самого существования исторической истины и возможностей ее достижения. Очевидным тому подтверждением служит наличие множества не только различных, но прямо противоположных объяснений, интерпретаций, оценок событий и процессов прошлого.

Под влиянием кризиса оснований математического естествознания XX века, утраты логикой и математикой значения универсальных языков описания и укрепления идей множественности типов рациональности, современная эпистемологическая ситуация в социально-историческом познании характеризуется едва ли не безбрежным плюрализмом мнений. Существующие про-

екты преодоления скептицизма, релятивизма и неопределенности за счет «модернизации» исторических (неомарксизм, неопрагматизм, неолиберализм и т.д.) и выдвижения новейших доктринальных «изобретений» социально-исторической рациональности (информационное общество, общество знания, мультикультурализм и др.) служат целям не столько разрешения, сколько еще большей актуализации вопросов природы социальной субъективности, социальной теории и ее предмета, исторического факта, методов и логики социально-исторического познания, и наконец, - условий его достоверности и истинности. В сущности, вплоть до настоящего времени отсутствуют не только знания, но и строгая постановка вопроса о характере философско-эпистемологических предпосылок синтетического, целостного видения объекта социально-исторического познания.

Факт господства принципа плюрализма мнений свидетельствует, что стартовавшее с конца 70-х - начала 80-х гг. XX столетия «состояние постмодерна» (Лиотар) выражает характерные и наиболее существенные черты эпистемологической ситуации в социально-историческом познании сегодняшнего дня. Для нее свойственна принципиальная смена акцентов в самом подходе даже не к решению, а самой постановке проблемы значений истинности и условий достоверности выдвигаемых утверждений. Если в недавнем прошлом было едва ли не общепринятым считать вопросы достоверности социально-исторического знания по самому существу своему методологическими, а возможность уяснения истины связывать с совершенствованием системы средств научного метода, то в последние десятилетия положение дел радикально изменилось. Под влиянием укрепления позиций «состояния постмодерна» речь идет уже не об условиях (методологических, логических, эпистемологических и др.), а о природе истины вообще, и социально-исторической истины, в особенности.

Видимость эпистемологической непроницаемости плотной стены абстракций, отделяющих социально-историческое знание от его естественной

референциальной основы - процессов культурно-цивилизационной эволюции, - главная причина распространения и генерализации тенденций тотального скептицизма и релятивизма в познании человека и общества.

Особая актуальность вопросов эпистемологии истории диктуется потребностями уяснения сущности социальных изменений в пространстве «переходного периода» в развитии российского общества. В силу масштабности и беспрецедентности протекающих в нем процессов смены общественного строя, их сопряженности с прогрессом информационных технологий и гло-бализационными трансформациями, решение задач идентификации достоверного социально-исторического знания затрагивает «физический баланс» самого существования отечественной культуры, воздействует на все без исключения аспекты жизни человека и развития общества.

Нет нужды доказывать, что построение антропологически аутентичных и исторически перспективных социальных практик находится в прямой зависимости от степени изученности проблем становления и пространственно-временной динамики социально-исторического знания, эпистемологической оценки познавательного значения и границ применимости его методологических, концептуальных и терминологических средств.

Степень разработанности проблемы

Отдельные моменты эпистемологии социально-исторического познания затрагиваются уже в нормативно-телеологическых построениях фило-софско-исторической классики XVIII столетия (Дж.Б. Вико, Ж.Ж. Руссо, М.Ф. Вольтер, И.Г. Гердер). Сосредоточение внимания на принципе историзма как методе онтологической осмысленности закономерности эволюции социума в терминах концепции трансцендентальной субъективности (И.Кант, И. Фихте, Ф. Шеллинг, Г.В.Ф. Гегель), исторического материализма (К. Маркс, Ф. Энгельс), «абсолютного историзма» (Б. Кроче), «универсальности исторического сознания» (Дж.Р. Коллингвуд) и др. способствовала вы-

явлению тенденций предельной актуализации вопросов эпистемологии в рамках «наук о духе» (В. Дильтей), «наук о культуре» (В. Виндельбанд, Г.Риккерт), а как следствие этого, - началу их кризиса 20-х гг. XX столетия.

Существенный вклад в его преодоление на путях эпистемологизации социально-исторического гносиса внесен исследованиями М. Вебера, О.Шпенглера, К. Ясперса, Э. Гуссерля, Э. Юнгера, X. Ортеги-и-Гассета, Т.Адорно, М. Хайдеггера, Г. Маркузе, Ж.П. Сартра, М. Фуко и др., а также отечественных мыслителей - Н. Бердяева, Л. Шестова, С. Франка, Г.Федотова, Л. Карсавина, А. Лосева и др.

Они определили основные стратегии понимания природы социально-исторической рациональности, культурно-цивилизационных условий объекта и предмета социально-исторического познания.

Превращение исторического познания в специальный эпистемологический предмет исследования связано с развитием философии позитивизма (X. Адельман, Р. Аткинсон, Дж. Виздом, Р. Вилсон, Г. Вригт, А. Донаган, У.Дрэй, К. Гемпел, П. Ленгам, П. Ноуэлл-Смитт, К. Поппер, У. Уолш, Г.Фаллер, Дж. Фетцер и др.)

В современной зарубежной литературе активно исследуется проблематика эпистемологии истории в трудах представителей ряда влиятельных философских направлений, развиваемых в работах Ф.Р. Анкерсмита, Р. Арона, А. Бадью, 3. Баумана, Г. Башляра, Д. Белла, Д. Ваттимо, Ф. Иетса, К. Касто-риадиса, А. Тойнби, П. Хаттона, М. Хардта, А. Негри, С. Хаттингтона, И.Валлерстайна, Ф. Фукуямы, А. Горца, Г. Маркузе, К. Вульфа, Ф. фон Хай-ека.

Проблема объяснения истории вот уже более двух десятков лет активно обсуждается в отечественной философской литературе. Научные разработки, ведущиеся в данной области, можно сгруппировать по следующим основным позициям:

- анализ системы процедур научного познания истории и отдельных его элементов. К данной проблеме обращались В.В. Балахонский, Г.С. Бати-щев, В.А. Баулин, С.И. Дудник, A.A. Грякалов, Ч.С. Кирвель, С.С. Гусев, В.Г.Кузнецов, Е.П. Никитин, Г.И. Рузавин, В.И. Стрельченко, В.Ю. Сухачев, А.П. Мозелов, B.C. Пусько, В.Г. Федотова, В.В. Миронов, И. Керли,

A.А.Корольков, H.H. Седова, В.М. Розин.

- изучение структуры и процедуры исторического объяснения. В данной области можно выделить работы В.В. Балахонского, A.A. Грякалова, Л.П. Буевой, Ю.Г. Волкова, М.А. Кисселя, Н.Г. Козина, В.В. Косолапова, Э.Н. Лооне, В.Н. Орлова, A.A. Порка, А.И. Ракитова, Е.М. Сергейчик,

B.П.Фомина, И.Т. Фролова, В.А. Ядова.

Отдельным направлением исследований в современной отечественной философии выступает выяснение специфики исторической истины и ее критериев. Этому посвящены исследования Л.А. Котельниковой, Ю.В. Петрова,

A.И. Ракитова, Л.А. Никифорова, П.П. Гайденко, В.Г. Кузнецова, С.Г. Кара-Мурзы.

Методологически важными для определения гносеологического статуса исторического познания на определенных этапах его становления является разработка проблемы генезиса достоверного знания, которая представлена в работах В.Ю. Верещагина, П.П. Гайденко, Б.А. Ерунова, В.Г. Кузнецова, П.В. Копнина, В.М. Межуева, Ю.В. Пую, В.Н. Садовского, В.А. Светлова,

B.И. Стрельченко, И.Б. Романенко, Л.А. Никифорова, B.C. Степина и др.

Большую помощь при раскрытии темы диссертации оказывают работы философов, посвященные общеметодологическим проблемам исторического познания, логике социального исследования. К их числу можно отнести работы И.Д. Андреева, В.В. Балахонского, С.С. Батенина, Ю.М. Бородая, А.А.Грякалова, A.B. Гулыги, Э.Ф. Караваева, A.A. Королькова, В.Ж. Келле, А.Ф. Лосева, A.M. Коршунова, Е.Ч. Плимака, В.А. Кутерёва, Б.Г. Могиль-

ницкого, B.B. Савчука, В.И. Стрельченко, В.Г. Федотовой, Н.П. Французо-вой, A.B. Шубина и др.

Значительный вклад в развитие теории научного познания социальных явлений сделан философами и историками, которые исследуют качественное своеобразие объектов исторического объяснения (М.А. Барг, B.C. Библер, А .Я. Гуревич, Ю.И. Семенов, В.Г. Федотова.)

Следует отметить, что, несмотря на столь пристальное внимание философов и историков, теория социально-исторического познания продолжает оставаться недостаточно разработанной и содержит немало спорных вопросов. Наиболее дискуссионными являются: проблемы эпистемологии социально-исторического знания, формирования теоретических моделей истории и их философско-антропологических репрезентаций. Практически неизученным остается вопрос о динамической структуре исторического познания как основе повышения его правдоподобия. Отсутствуют работы обобщающего характера, охватывающие накопленный опыт осмысления различных аспектов понимания истории.

Объектом исследования является социально-историческое познание.

Предмет исследования - эпистемологические условия теоретических реконструкций и философско-антропологических репрезентаций социально-исторического процесса.

Целью диссертации является идентификация эпистемологических оснований социально-исторического познания, оценка их познавательного значения, границ применимости и особенностей философско-антропологических репрезентаций.

Достижение поставленной цели связано с решением следующих исследовательских задач:

1) раскрытия сущности теоретической модели истории и реконструкция методологии её построения;

2) уяснения эпистемологических условий идентификации субъекта, объекта и предмета социально-исторического познания;

3) выявления принципов построения теоретических моделей социально-исторического процесса;

4) определения факторов культурно-цивилизационной детерминации социально-исторического познания;

5) уяснения эпистемологического смысла тенденций антропологиза-ции современного социально-исторического познания;

6) выявления зависимости стратегий социально-исторического познания от смены типов рациональности;

7) выяснения степени и характера влияния современной массовой культуры на теоретические модели социально-исторического процесса;

8) исследования тенденций «элитарной» и «профанной» осмысленности истории в соотнесенности с трансформациями современного массового сознания;

9) анализа динамических сторон рефлексии «социального времени» современным историческим сознанием.

В основе осуществления диссертационного исследования лежат следующие научные методы: диалектический, историко-субстратный, структурно-функциональный, системный и вариативно-моделирующий. Применены методы и принципы феноменологии, исторической герменевтики, философского диалога и принципы культурно-исторической компаративистики.

В диссертации выносятся на защиту следующие основные положения:

1. Теоретическая модель истории представляет собой одновременно и высшую форму её культурно-цивилизационных и антропологических репрезентаций, служащих сложно-опосредованным выражение доминирующих стратегий эпистемологической осмысленности природы социально-

исторического гнозиса, идентификации имманентных ему типов рациональности и предметного самоопределения. Взаимодополнительность методов диалектики, феноменологии и исторической герменевтики в построении теории, - необходимое условие её аутентичной предметной и смысловой оформленности, и тем самым преодоления ошибочных практик отождествления объекта и предмета социально-исторического познания, являющихся источником культурно-цивилизационных утопий и философско-антропологических фантазий.

2. Кризис культуры и рациональности начала XX века кардинальным образом изменил отношение европейского человечества к статусу истории и социально-исторического знания. Осознание факта релятивности оснований науки (математика, физика, логика...) обнаружило её очевидную зависимость от исторической относительности явлений культуры. Утрата ценностями культуры значения абсолютных, раз и навсегда данных, надисториче-ских норм жизненно-практического поведения, ознаменовалась существенным расширением пространства инициатив их произвольного конструирования. Овладение своей историчностью означало, одновременно, и снижение роли историзма как практически доминирующего принципа социальной жизни и её познания.

3. Историческое знание образует в современности поле возможностей эпистемологически непосредственного опыта переживания исторического события. Потребность такого рода порождается динамикой современной массовой культуры, осваивающей прошлое человечества в целях обоснования современного состояния массовости («массовое сознание», «массовый человек»...) как выражения смысла исторического процесса. Такой опыт переживания