Ф.М. Достоевский и русская проза последней трети XX века

Семыкина, Роза Сан-Иковна

автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Ф.М. Достоевский и русская проза последней трети XX века

Год: 2008
Автор научной работы: Семыкина, Роза Сан-Иковна
Ученая cтепень: доктора филологических наук
Место защиты диссертации: Барнаул
Код cпециальности ВАК: 10.01.01

450 руб.

Диссертация по филологии на тему 'Ф.М. Достоевский и русская проза последней трети XX века'

Полный текст автореферата диссертации по теме "Ф.М. Достоевский и русская проза последней трети XX века"

На правах рукописи УДК 82.0(091) (043.3)

СЕМЫКИНА РОЗА САН-ИКОВНА

Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ И РУССКАЯ ПРОЗА ПОСЛЕДНЕЙ ТРЕТИ XX ВЕКА

Специальность 10.01.01. - русская литература

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

иаз4б20В0

Екатеринбург

2008

1 4 Ш Ш

003462060

Работа выполнена на кафедре теории и истории русской литературы XX века ГОУ ВПО «Барнаульский государственный педагогический университет»

Научный консультант:

доктор филологических наук, профессор Гурий Константинович Щснников

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Игорь Леонидович Волгин

доктор филологических наук, профессор Наталья Викторовна Пращерук

доктор филологических наук, профессор Николай Романович Скалон

Ведущая организация:

Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН

Защита состоится «/¿7» февраля 2009 г. в _ часов на

заседании диссертационного совета Д 212.286.03 по защите докторских и кандидатских диссертаций при ГОУ ВПО «Уральский государственный университет им. А. М. Горького» (620000, Екатеринбург, пр. Ленина, 51, комн. 248).

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке ГОУ ВПО «Уральский государственный университет им. А. М. Горького»

Автореферат разослан 2008 г.

Ученый секретарь диссертационного совета, доктор филологических наук * -— М. А. Литовская

Общая характеристика работы

К русской классической литературе XIX века сегодня отношение двойственное. С одной стороны, усиливается идущая от В. Розанова, В. Набокова и др. тенденция говорить о ее «врожденных пороках», «исчерпанности» и невозможности ее «органического продолжения» (В. Курицын). «Преодоление» этой литературы происходит через «игру», «переписывание» (нередко банальное), полемику, создание различных сиквелов и т. д.

Оба подхода в оценке русской классики констатируют взаимодействие классических и модернистских систем как общую тенденцию литературного развития XX века.

Отсчет многих художественно-философских «эволюционных маршрутов» в русской литературе, психологии, философии да и культуре в целом восходит, как известно, к творчеству Ф. М. Достоевского - одного из самых «востребованных писателей мира» (И. Виноградов).

По справедливому замечанию редактора сборника «Достоевский и XX век» Т. А. Касаткиной, «Достоевский пророс в жизни XX века, судьбах и творчестве писателей и поэтов, философов и литературоведов ... Достоевский понимается через XX век, но и XX век понимается через личность и творчество Достоевского». Однако научных работ, изучающих это «прорастание», немного, в

1 В слове «диалог», произошедшем, как известно, от греческого diálogos, приставку dia (означающую «сквозь, через» - а не два, как принято считать) мы интерпретируем как сквозное движение, взаимопроникновение / размежевание, разделение, и соответственно диалог - как разделенное, взаимопроникающее художественное слово-речь двух и более писателей.

ч\

отличие от имеющейся литературы о связях Ф. М. Достоевского с XIX веком и древностью, созданной усилиями Л. П. Гроссмана,

A. С. Долинина, В. Я. Кирпотина, Д. С. Лихачева, Л. М. Лотман, Г. М. Фридлендера, В. И. Кулешова, П. А. Кускова, К. Н. Ломуно-ва, С. С. Борщевского, Н. Ф. Будановой, В. А. Туниманова, Р. Г. Назирова, Г. К. Щенникова, Е. В. Тюховой, И. Л. Волгина,

B. Н. Захарова, А. Г. Гачевой и других исследователей.

В работах Н. В. Живолуповой, К. Г. Исупова, Р. Я. Клейман, О. Г. Левашовой, Е. Г. Новиковой, Р. Н. Поддубной, Л. И. Са-раскиной, Ю. И. Сохрякова, К. А. Степаняна, В. А. Суханова, В. А. Туниманова, Г. М. Фридлендера, Г. К. Щенникова, О. Ю. Юрьевой и др. рассматривается вопрос об отражениях художественно-философской мысли Ф. М. Достоевского преимущественно в творчестве писателей начала XX века, в том числе и писателей-эмигрантов (М. А. Алданова, Л. Н. Андреева, А. Белого, М. А. Булгакова, А. М. Горького Е. И. Замятина, Л. М. Леонова, Д. С. Мережковского, В. В. Набокова, А. П. Платонова, А. М. Ремизова, Ф. К. Сологуба, А. И. Солженицына, Ю. В. Трифонова, И. С. Шмелева, В. М. Шукшина и др.). Данные тенденции четко обозначились и в упомянутом выше двухтомном сборнике «Достоевский и XX век», равно как и обозначился серьезный пробел -практически не изучены связи творчества Ф. М. Достоевского и писателей последней трети XX века. Поэтому настоящее исследование ставит задачу заполнить эту лакуну.

Но актуальность работы видится нам и в другом. Традиционная методология работ по теме «классика и современность» сводится, как правило, к констатации «формального» сходства содержательных концепций и поэтики (выраженных сюжетом, образностью, лексикой и т. д.) писателей.

Наш подход иной: для нас чрезвычайно важен вопрос о влиянии метода Ф. М. Достоевского - «реализма в высшем смысле» - на развитие современной художественной методологии. Поэтому в сходстве отдельных частных явлений мы видим, прежде всего, развитие и трансформацию принципов творческого метода Ф. М. Достоевского в художественных исканиях современных отечественных прозаиков, в различных течениях современной русской литературы. Такой подход был немыслим прежде, когда метод Ф. М. Достоевского объявлялся «реакционным», а его мировоззренческие взгляды долгое время противопоставлялись реализму русских писателей XIX века. Огромная работа достоевсковедов с середины 1950-х годов до конца 90-х велась в направлении все бо-

лее точного, приближенного к мировидению самого писателя понимания главных особенностей его метода, выросшего из недр русской словесности и вместе с тем по-новому утверждающего синтез мира и полифоническую структуру личности. Литературоведы все точнее и глубже осмысляли проблемы «универсализма» и «двоемирия» в творчестве Ф. М. Достоевского. Именно «универсализм», «синтетизм», «двосмирие» и «полифонизм», не буквально воспринятые, а по-новому увиденные и по-новому осмысленные, явились исходными творческими принципами новейших литературных течений второй половины XX века.

Критика констатирует чрезвычайную пестроту и раздробленность современного литературного процесса, отсутствие четкой дифференциации течений, размытость их границ. Более того, современная критика считает неактуальным определение типологических разновидностей в сфере художественного метода писателя2, ориентируя читателя и исследователя на внимательное прочтение отдельных художественных шедевров, отмеченных неповторимым своеобразием, не укладывающихся ни в одну из имеющихся типологий: «И реализм, и натурализм, и концептуализм, и постмодернизм, и другие "измы" рассыпались на писательские индивидуальности ... частное возвысилось над общим, книги ... стали важнее и интереснее тенденций ... прошло ... время творческих "школ", "направлений", "методов"» (С. Чупринин). Попытки изучать творчество писателя и систематизировать литературный процесс с точки зрения метода и направления нередко признаются не только нецелесообразными, но и искажающими картину развития современной литературы. Эта «антиметодологическая», антитипологическая тенденция, возникшая прежде всего из-за неприятия категории соцреализма и концепции превосходства реализма над романтизмом, в свое время оправданная, в наши дни едва ли способствует пониманию современного литературного процесса, так как сознательно игнорирует те общие закономерности, которые по-своему проявляются в разных литературных течениях. Лишь в свете изучения общих типологических черт и категорий можно по-

2 В противоречие с данной установкой вступают и авторы сборника «Русская литература XX века: закономерности исторического развития. Новые художественные стратегии» (под редакцией Н. Л. Лейдермана. Екатеринбург, 2005), рассматривающие литературный процесс XX века как раз с точки зрения «крупных историко-литературных систем (творческих методов и направлений)».

настоящему осмыслить специфику отдельного произведения. Осмысление этих закономерностей через художественный метод Ф. М. Достоевского дает возможность увидеть целостность, единство внешне разнородного процесса и убедительнее прочертить силовые линии современного искусства слова (по крайней мере, в области прозы).

На наш взгляд, именно актуальное присутствие в современной литературе Ф. М. Достоевского и его метода, названного писателем «реализмом в высшем смысле», позволяет особым образом типологизировать литературный процесс.

Таким образом, актуальность исследования определяется не только изучением мало освоенной сферы «присутствия» Ф. М. Достоевского в литературе последней трети XX века, но и новым обоснованием необходимости «реабилитировать» исследование движения литературы в аспекте творческого метода, в плане его новых модификаций, а также преодолением обозначившегося в исследованиях последнего десятилетия недоверия к этой категории как «релевантной советской эпохе».

Проблема диалога классики и современности в литературе последней трети XX века ставится в работе в аспекте назревших, на наш взгляд, задач отечественного литературоведения.

Научная новизна исследования состоит в том, что в нем предлагается оригинальная концепция развития русской прозы последней трети XX века, в которой, наряду с признанными течениями (постмодернизм и постреализм3), утверждается метафизический реализм как особое самостоятельное течение. Хотя историки современной литературы (В. Агеносов, Н. Кякшто, Н. Лейдерман, М. Липовецкий, Г. Нефагина И. Скоропанова, С. Тимина, М. Черняк и др.) отмечали наличие метафизических тенденций в постмодернизме и постреализме, термин этот до сих пор не вводился у нас в типологическую классификацию направлений современной русской литературы.

Новизна реферируемой работы видится нам и в том, что в качестве наиболее яркого и последовательного представителя ме-

3 Термин «постреализм», предложенный Н. Л. Лейдерманом и М. Н. Липовецким для обозначения важного в современном литературном процессе течения, представляющего собой синтез («химическое соединение») реализма и постмодернизма, представляется нам вполне удачным.

тафизического реализма рассматривается Ю. В. Мамлеев - писатель до сих пор мало исследованный отечественным литературоведением, хотя и получивший мировое признание и вызывающий живой читательский интерес явлением каждой своей книги. Важно и то, что Мамлеев считает себя наследником «реализма в высшем смысле» Ф. М. Достоевского. Новизна исследования состоит также в современном методологическом подходе, сочетающем типологическую обобщенность, выявление типологического сходства в художественных явлениях разного порядка, разработку концепции взаимодействия реального и ирреального (сверхреального) на «разных этажах» литературы с избирательным и целостным анализом конкретных произведений, а именно: поэмы «Москва - Петушки» Вен. Ерофеева, романа «Андеграунд, или Герой нашего времени» В. Маканина, цикла рассказов «Черное зеркало» Ю. Мамлеева. Исследовательская стратегия реферируемой работы строится на сочетании предельной обобщенности, т.е. выявлении параллелей и традиций в самих основах мировидения писателей, с тщательным анализом неповторимого формотворчества каждого из трех авторов.

Объектом изучения является творчество Ф. М. Достоевского и крупнейших представителей основных течений русской прозы последней трети XX века (постмодернизма, постреализма, метафизического реализма): Вен. В. Ерофеева, В. С. Маканина, Ю. В. Мамлеева.

Предмет исследования - влияние творчества Ф. М. Достоевского на литературный процесс в России последней трети XX века.

Цель диссертационного исследования - раскрыть новаторство основных течений русской прозы последней трети XX века в контексте художественных открытий Ф. М. Достоевского.

В соответствии с поставленной целью в диссертации решается ряд задач:

- выяснить роль Ф. М. Достоевского в современном литературном процессе как трансдискурсивного автора;

- исследовать феномен сознания, определяющегося («живущего») во взаимодействии интерсубъективных форм: диалога -дискурса - трансдискурса;

- выявить общие принципы исследования мира и человека в творчестве писателей разных литературных направлений (постмодернизма, постреализма, метафизического реализма), сближающие их с творчеством Ф. М. Достоевского;

- определить, как и насколько востребован «реализм в высшем смысле» Ф. М. Достоевского литературой последней трети XX века, что необходимо для понимания общих тенденций развития современного литературного процесса;

- выявить сходство и различие важнейших принципов художественного мышления, прежде всего в синтезе реального и ирреального, Ф. М. Достоевского, Вен. Ерофеева, В. Маканина, Ю. Мамлеева;

- раскрыть сущность, специфику, генезис метафизического реализма Ю. Мамлеева; рассмотреть философские и собственно художественные тексты Ю. Мамлеева как «гибридный дискурс», а метафилософский трактат «Судьба Бытия» - как «семантическое ядро» художественного творчества писателя;

- проследить, как благодаря интертекстуальной «жизни» мотива (метафизической константы текста) создается в произведении эффект эстетической и метафизической многоплановости бытия, несводимого к рационалистически однозначным интерпретациям;

- рассмотреть сюжетные перипетии и коллизии в цикле Ю. Мамлеева «Конец века», отражающие текст Ф. М. Достоевского, выделить ряд типологически сходных метафизических мотивов;

- исследовать специфический характер двойственности героев Ф. М. Достоевского и Вен. Ерофеева через диалог дискурсов сознаний, жанровую «матрицу» и поведенческую парадигму;

- установить общее и различное в социально-философских и этических основаниях подпольного нигилизма героев Ф. М. Достоевского и В. Маканина.

Методологическая основа. Исследование выполнено в русле компаративистского подхода и опирается на принципы ис-торико-функционального метода (изучение восприятия произведения в разные эпохи и с разных точек зрения), интертекстуального и структурно-типологического методов, позволивших показать особенности трансдискурсивного диалога Ф. М. Достоевского и писателей последней трети XX века (Вен. Ерофеева, В. Маканина, Ю. Мамлеева). Важным методологическим приемом является сопоставление «концептуальных персонажей» (Ж. Делез), конституирующих художественные миры Ф. М. Достоевского, Вен. Ерофеева, В. Маканина и Ю. Мамлеева. В выявлении парадигматических «тождеств» и «различий» художественных миров названных писателей мы придерживаемся принципа единства историко-культурного и экзистенциального подходов.

Теоретическая база исследования. Основными теоретико-методологическими ориентирами послужили труды М. М. Бахтина, Р. Барта, М. Бубера, Б. М. Гаспарова, И. П. Смирнова, Ю. Кри-стевой, Ю. М. Лотмана, М. К. Мамардашвили, А. М. Пятигорского, М. Хайдеггера, М. Фуко; работы русских религиозных мыслителей, показавших метафизический характер мышления Ф. М. Достоевского: Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова, Вяч. Иванова, И. И. Лапшина, Н. О. Лосского, В. В. Розанова, Л. Шестова, С. Л. Франка и др.; исследования достоевсковедов, посвященные поэтике Ф. М. Достоевского, в которых особенности художественного мышления писателя рассматриваются во взаимосвязи с созданной им новой художественно-метафизической моделью: Н. Ф. Будановой, В. Е. Ветловской, И. И. Виноградова, Р. Бэлнепа, И. Л. Волгина, И. А. Есаулова, В. Н. Захарова, К. Г. Исупова, Т. А. Касаткиной, А. Е. Кунильского, Р. Лаута, К. В. Мочульского, Р. Г. Назирова, Е. Г. Новиковой, Г. С. Померанца, С. Г. Семеновой, А. П. Скафтымова, К. А. Степаняна, Б. Н. Тарасова, Б. Н. Тихомирова, В. Н. Топорова, В. А. Туниманова, Г. М. Фридлендера, Г. К. Щенникова и др.; концепции современного литературного процесса, представленные в работах Н. Б. Ивановой, Н. Л. Лейдер-мана, М. Н. Липовецкого, А. С. Немзера, Ю. И. Минералова, Г. Л. Нефагиной, И. С. Скоропановой, С. И. Тиминой, С. Чуприни-на, М. А. Черняк, М. Н. Эпштейна и др. Особенно важное значение для нашей работы имеет концепция диалогической онтологии М. М. Бахтина и теория трансдискурсивного автора М. Фуко.

Основным материалом исследования стали новеллы, фельетоны, статьи Ф. М. Достоевского из «Дневника писателя»: «Столетняя», «Бобок», «Сон смешного человека», «Мужик Марей», «Спиритизм. Нечто о чертях. Чрезвычайная хитрость чертей, если это только черти», «Дон Карлос и сэр Уаткин. Опять признаки "начала конца"», «Слово об отчете ученой комиссии о спиритических явлениях»); повесть «Записки из подполья», романы «Преступление и наказание», «Идиот», «Подросток», «Братья Карамазовы». В центре нашего внимания находятся произведения наиболее репрезентативных представителей трех господствующих течений русской литературы последней трети XX века (постмодернизма, постреализма и метафизического реализма): поэма «Москва -Петушки» Вен. Ерофеева, роман «Андеграунд, или Герой нашего времени» В. Маканина, романы Ю. Мамлеева «Шатуны», «Мир и хохот», цикл рассказов «Конец века», метафилософский трактат

«Судьба Бытия» и публицистика, вошедшая в книгу Ю. Мамлеева «Россия Вечная».

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Ф. М. Достоевский - творец особой дискурсивной практики, моделирующей мир во взаимопроникновении быта и бытия, социального и экзистенциального, реального и трансцендентного, - создал в своей модели двоемирия художественно-методологическую парадигму, которой следуют многие современные писатели. Этот феномен дает основание характеризовать Ф. М. Достоевского как трансдискурсивного автора.

2. Исследование любого литературного феномена в аспекте художественного метода позволяет выявить общие типологические закономерности литературного процесса, увидеть в динамике его составляющих общее движение духовной культуры. Актуальное присутствие в современной литературе Ф. М. Достоевского и его метода, названного писателем «реализмом в высшем смысле», позволяет особым образом типологизировать литературный процесс.

3. Открытый Ф. М. Достоевским «подпольный тип» -«главный человек в русском мире» - предстает сегодня в качестве архетипа. Писатель создал «матрицу» особого метафизического мира - подполья, в лабиринтах которого «встречаются» герои-антигерои произведений русской литературы ХХ-ХХ1 вв.

4. Основные структурные принципы постреализма - сочетание детерминизма с поиском иррациональных связей, взаимопроникновение типического и архетипического как структурная основа образа, приводящая к сочетанию социальности и психологизма с исследованием родового и метафизического слоев человеческой натуры - восходят к Ф. М. Достоевскому.

5. Истоки метафизического реализма Ю. Мамлеева - в «реализме в высшем смысле» Ф. М. Достоевского, изображающего не видимые процессы и явления исторической действительности, а скрытые, тайные, творящиеся в глубинных недрах мира и человека, прозревающего сквозь реальное более реальное, постигающего высшие реальности «в символах низшего мира» (С. Булгаков).

метод метафизического реализма 10. Мамлеева во всей его сложности и оригинальности. Основной принцип метафизического реализма 10. Мамлеева - расширение и углубление «действительного» мира включением метафизических реалий, открывающих во внутреннем пространстве человека множество бездн. Общая «метафизическая ситуация» произведений Достоевского и Мамлеева - человек, стремящийся к постижению внутреннего духовного космоса - проявляется в целом ряде типологически сходных мотивов.

7. Практика постмодернизма, разрушающего «диктатуру» монологизма и утверждающего множественность истин, отразившего эпистемологическую неуверенность современного человека и кризисное сознание, соотносимы с полифонической эстетикой Ф. М. Достоевского, что особенно ярко проявилось в поэме Вен. Ерофеева «Москва - Петушки».

8. В романе В. Маканина «Андеграунд, или Герой нашего времени» открываются новые смыслы и локусы подполья: андеграунду творческой интеллигенции противостоит «инквизиторское» подполье (КГБ и «психушка»), С другой стороны, андеграунд соприкасается с массовым «подземельем» («общагой»). Герои-антигерои данных локусов соотносимы с архетипом подпольного парадоксалиста. Связь реализма В. Маканина с реализмом Ф. М. Достоевского проявляется в близости отдельных сцен и сюжетных перипетий, в использовании приема двойников и, главное, в признании русской классики (и прежде всего Ф. М. Достоевского) первейшей нравственной опорой современного писателя.

Теоретическая и практическая значимость работы заключается в том, что она является одним из первых опытов подведения итогов развития современного литературного процесса, выявления закономерного, типологического и художественно перспективного в том, что многим до сих пор представляется пестрым, туманным, неоформившимся. Результаты исследования, на наш взгляд, восстанавливают в правах изучение литературы с точки зрения метода - изучения, несколько вытесненного у нас в последнее десятилетие исключительной сосредоточенностью литературоведов на проблемах жанра и стиля. Впервые проанализирован феномен метафизического реализма Ю. Мамлеева как явление эстетически ценное, знаковое и органически вписывающееся в текущий литературный процесс.

Научно-исследовательская перспектива диссертации заключается в том, что многие затронутые в ней проблемы могут стать предметом отдельных научных работ, так как проблема ре-

цепции Ф. М. Достоевского как трансдискурсивного автора в современной русской литературе неисчерпаема. Разработанные в диссертации методологические принципы рассмотрения явлений трансдискурсивности могут быть использованы в изучении других подобных фактов в русской, зарубежной литературе и культуре. Материалы диссертации могут найти применение в работах по изучению литературного процесса и творчества отдельных авторов, в исследованиях по истории русской литературы XX века.

Рекомендации по использованию результатов диссертационного исследования. Основные положения, материалы и результаты работы могут быть использованы в лекционных курсах, спецкурсах и спецсеминарах по истории русской литературы XIX, XX веков, в работах по исследованию взаимосвязей современного литературного процесса и отечественной литературной классики XIX столетия.

Апробация работы. Основные положения диссертации были изложены в докладах на международных конференциях: «Достоевский и современность» (Старая Русса, Дом-музей Ф. М. Достоевского, 2005, 2006, 2008), «Достоевский и мировая культура» (Санкт-Петербург, Литературно-мемориальный музей Ф. М. Достоевского, 2005-2008), «Русская словесность в мировом культурном контексте» (II Международный конгресс. Москва, 2004), «Русская словесность в мировом культурном контексте. К 500-летию рода Достоевских» (Международный симпозиум. Москва, 2006), «Культура и текст» (Барнаул, БГПУ, 1997 2008 гг.), «Воспитание читателя: теоретический и методический аспекты» (Барнаул, 2007), «Теоретические и методические проблемы русской филологии на современном этапе (Семей, СГ1ТИ, 2007); на всероссийских конференциях: «Дергачевские чтения. Русская литература: национальное развитие и региональные особенности» (Екатеринбург, УрГу им. А. М. Горького, 2004, 2006); «Актуальные проблемы филологического образования. Наука - вуз - школа» (Екатеринбург, 2002). Основное содержание и итоги исследования отражены в монографиях: «О "соприкосновении мирам иным": Ф. Достоевский и Ю. Мамлеев» (Екатеринбург - Барнаул, 2007) [Рец.: Бойко, М. Судьба потустороннего. Метафизический реализм на операционном столе // НГ EX LIBRIS - № 20 -5.03.2008 ; Решетников, К. С «Идиотом» в душе. Книги Юрия Мамлеева и о нем // Газета. - № 37. - 29.02.2008. ; Завгородняя, Н.

Рецензия на книгу Р.С.-И. Семыкиной «О "соприкосновении мирам иным": Ф. Достоевский и Ю. Мамлеев» // Филология и человек. - Барнаул, 2008. - № 3. - С. 220-221], «В матрице подполья: Ф. Достоевский - Вен. Ерофеев - В. Маканин» (М., 2008); в статьях, опубликованных в изданиях, рекомендованных ВАК Минобр-науки: журналах «Октябрь» (2007. №3), «Искусство и образование» (Москва, 2008. № 3), «Мир науки, культуры, образования» (Горно-Алтайск, 2008. № 4), Известиях Уральского государственного университета (Екатеринбург, 2004. № 33; 2008. № 59), Вестнике Ленинградского государственного университета им. А. С. Пушкина (Санкт-Петербург, 2008. № 1), Вестнике НГУ (Новосибирск, Новое, гос. ун-т, 2008. Т. 7. Вып. 2), Ползуновском вестнике (Барнаул, АлтГ'ГУ, 2005. Вып. 3), других работах (общее количество публикаций по теме диссертационного исследования -39).

Структура диссертации. Исследование состоит из Введения, четырех глав, каждая из которых включает в себя несколько разделов, Заключения и Библиографического списка.

Основное содержание работы

Во Введении определяется методология исследования, обосновываются его актуальность и научная новизна, формулируются цели и задачи. Здесь же показана специфичность диалога Ф. М. Достоевского как трансдискурсивного автора с писателями последней трети XX века - Вен. Ерофеевым, В. Маканиным, Ю. Мамлеевым.

М. Фуко в работе «Что такое автор?» так определяет трансдискурсивного автора: «В сфере дискурса можно быть автором более, чем просто книги, - можно быть автором теории, парадигмы или дисциплины, в которой смогут, в свою очередь, найти место»4 другие авторы и книги. Создавая «правила формирования других текстов», трансдискурсивные авторы «сделали возможным не только некоторый ряд аналогий, но также и некоторое число различий ... создали возможность чего-то иного, нежели их дискурс, и, тем не менее, чего-то неотделимого от того, что они основали» (М. Фуко).

4 Фуко М. Что такое автор? // Лабиринт. - Екатеринбург, 1993. - № 3. -С. 39.

Ф. М. Достоевский присутствует в современном мире именно как автор трансдискурсивный, открывший в литературе и культуре определенную традицию дискурсивных практик. В созданной писателем дискурсивной парадигме «нашли место» книги разных современных писателей, стремившихся в своих художественных практиках «собственные режимы мысли (ее логику, типы дискурса и пафос) идентифицировать «через Достоевского», а точнее - через манеру его письма и природу сознания героя, как бы удостоверяя новую правду в преднайденной писателем голосовой партитуре» (К. Исупов). Самые разные современные литературные явления - произведения В. Пьецуха («Новая московская философия»), Л. Цыпина («Лето в Бадене»), А. Мелентьевой («Девушки Достоевского»), Б. Акунина («Ф. М.»), Ф. Михайлова («Идиот») и т. д. - своеобразные «медитации по поводу Достоевского».

Главной особенностью дискурса Достоевского, по-разному определяемого (как реализм «символический» - С. Н. Булгаков, «онтологический», «мистический» - Вяч. Иванов, «психологический» - Г. М. Фридлендер, «социально-психологический» -Ф. И. Евнин, К. И. Тюнькин, «философско-экзистенциальный» -И. И. Виноградов, «христианский» - В. Н. Захаров, «евангельский» - Ю. Г1. Иваск, «духовный» - М. М. Дунаев, А. М. Любомудров), является отражение особого способа бытия - двоемирия, представляющего собой взаимосвязь, взаимодействие, взаимопроникновение быта и бытия, социального и экзистенциального. Речь идет не просто о нравственном бытии, а о бытии, которое в конечном счете определяется отношением человека к Богу. К. А. Степанян в известной своей монографии «"Сознать и сказать": "реализм в высшем смысле" как художественный метод Достоевского» пишет о романах Достоевского: «Здесь весь наш мир воссоздан и показан в его полном объеме - как мир, определяющим центром и источником существования которого является Бог; Священное Писание и Священное Предание есть основа человеческой истории, совершающееся на Небесах и на земле происходит в едином смысловом и временном пространстве, духовные сущности всех уровней зримо присутствуют в жизни и судьбах людей - иными словами, реальность видна читателю во всей своей метафизической глубине. И человек изображен в его подлинном бытии - как образ и подобие

Божии, образ Христов»5. Так К. А. Степанян определяет художественный метод Ф. М. Достоевского, названный самим писателем «реализмом в высшем смысле».

На наш взгляд, здесь заложена и формула трансдискурсив-ности Достоевского, которая определяет влияние писателя на литературу XX века. В крупнейших произведениях мировой литературы XX века мы наблюдаем проявление этого двоемирия, взаимопроникновение реального и трансцендентного, социального и экзистенциального.

Взаимопрониковение это специфически представлено в постмодернизме как диалог с хаосом (концепция Н. Лейдермана и М. Липовецкого) - обезумевшим миром, как предельная критика советской действительности, общего духовного опьянения. «Опьянение» и есть проявление духовного хаоса, выразившегося в ло-зунгах-симулякрах, предмете иронии Венички, героя поэмы Вен. Ерофеева «Москва - Петушки», в душе которого живет вечная вера в Бога.

В постреализме двоемирие проявляется как взаимопроникновение двух миров: это быт, пронизанный экзистенциальными, бытийными устремлениями. У В. Маканина в романе «Андеграунд, или Герой нашего времени» двоемирие проявляется в нескольких планах. На первом плане - это смена и взаимозамена героев истеблишмента и андеграунда: вторые частично и временно заменяют первых, а затем вновь отходят на незаметные роли. Но эта смена выявляет главную антитезу бытового и бытийного - противоречие между теми, кто живет ради успеха и благополучия, и теми, кто протестует против разного рода симуляции ценностей, дорожит высшими ценностями жизни, ищет смысл бытия.

И, наконец, третий тип двоемирия представлен в метафизическом реализме у Ю. Мамлеева: с одной стороны, жалкая, скудная жизнь обыденных, приземленных, грубых, малоразвитых людей, а с другой - свойственная этим же людям неутолимая и необъяснимая жажда иной реальности - трансцендентной жизни.

Все это - разные проявления двоемирия. Но именно там, где мы встречаемся с двоемирием, взаимодействием реального и скрытого, и происходят важные художественные открытия.

5 Степанян К. А. «Сознать и сказать»: «Реализм в высшем смысле» как творческий метод Ф. М. Достоевского. - М., 2005. - С. 10.

В диссертации рассматриваются произведения крупнейших представителей трех основных направлений русской литературы последней трети XX века: Вен. Ерофеева («Москва - Петушки», 1988), В. Маканина («Андеграунд, или Герой нашего времени», 1998), Ю. Мамлеева (цикл рассказов «Конец века», 1999), исследующих феномен сознания современного человека, существенные перемены в структуре этого сознания. Главные персонажи названных авторов - личности исключительные, как и герои Ф. М. Достоевского, тоже «повиднее обыкновенных», с особым мировидением, но в этом мировидении преломились некие общие процессы, происходившие в мышлении и самосознании людей переломной эпохи. Веничка Ерофеев (поэма «Москва - Петушки») в своих рассуждениях и своей судьбе отразил деконструкцию всей системы ценностей социалистического общества, обнажив тем самым изъяны советской ментальное™. В романе В. Маканина «Андеграунд, или Герой нашего времени» специальным предметом художественного исследования стало другое важное социально-психологическое явление - «подсознание» общества, социальный андеграунд. В рассказах Ю. Мамлеева проявились скрытые - темные и светлые - сферы души человека, его внутренние - метафизические - бездны, а также приглушенные прежде метафизические порывы к вечности, другим реальностям, духовному космосу.

В наши задачи входит выявление общности смысловых полей авторов, принадлежащих разным историческим эпохам и литературным течениям: Ф. М. Достоевского, Вен. Ерофеева, В. Маканина и Ю. Мамлеева. В центре нашего внимания один из сквозных для русской литературы концептов - метафизическое подполье. «Вечные типы» подполья («концептуальные персонажи»), описанные названными художниками, будут рассмотрены в «диалогическом испытании» по принципу «тождества нетождественного» - в зеркале диалогического взаимодействия их сознаний.

Открытый Достоевским подпольный герой, муки сознания и самосознания которого стали отражением русского духовного кризиса, предстает сегодня в качестве архетипа. Писатель создал метафизическую матрицу особого мира - подполья, в лабиринтах которого «встречаются» герои-антигерои произведений русской литературы ХХ-ХХ1 веков. Веничка («Москва - Петушки»), Петрович («Андеграунд»), Вася Куролесов («Бегун»), Андрей Артемьев («Дорога в бездну»), Семен Ильич («Черное зеркало»), как и подпольные герои Достоевского (парадоксалист и Раскольников,

Иван Карамазов и Ипполит Терентьев), - знаковые герои времени, они не только могут и должны «существовать в нашем обществе, взяв в соображение те обстоятельства, при которых вообще складывалось наше общество» (5; 99)6, но и, «сохраняя свои исходные положения, переживать динамическую трансформацию, эволюционировать вместе с окружающим их миром» (Ю. М. Лотман).

Произведения Ф. М. Достоевского, в которых писатель «впервые вывел настоящего человека русского большинства» (16; 329), переживают «динамическую трансформацию» и являются «идеологическими этюдами» (Р. Назиров) к произведениям отечественной литературы последней трети XX века, продолжающих историю подпольных героев-антигероев. Особенно важные вехи в этой истории - поэма Вен. Ерофеева «Москва - Петушки», роман В. Маканина «Андеграунд, или Герой нашего времени», цикл рассказов Ю. Мамлесва «Конец века».

В первой главе «"Реализм в высшем смысле" Ф. М. Достоевского и основные течения русской прозы последней трети XX века» обнаружены безусловные «точки схождения» метода Достоевского с постмодернизмом, постреализмом и метафизическим реализмом. Многие идеи Достоевского получили преломление в теориях и художественных практиках представителей данных течений.

В трансдискурсивном диалоговом пространстве Достоевский и постмодернисты «сцепляются», во-первых, единой исходной позицией - действительность иррациональна; во-вторых, общей проблематикой: человеческой свободы/несвободы; героя/антигероя; хотения/воли, добра/зла, кризисного сознания, нравственного идеала и т. д.; в-третьих, особой оптикой видения мира как хаоса.

Ф. М. Достоевский профетически предупреждает о грядущей катастрофе обезбоженного мира, фатальном итоге идеологической цивилизации, постмодернисты осмысляют мир как текст, «генерируя новые смыслы», в ситуации тотального тупика этой цивилизации. Антитоталитарная, антиавторитарная, полилогическая установка также роднит постмодернистов с классиком.

6 Здесь и далее все цитаты из произведений Ф. М. Достоевского приводятся по изданию: Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений в тридцати томах. - Л., Наука, 1972-1990.

В контексте Ф. М. Достоевского читается и формула постреализма: поиск смысла человеческого существования внутри экзистенциального хаоса. Но не через компромисс или игру с хаосом (как в постмодернизме), а в трагическом для человека и, вместе с тем, отвечающем его духовным потребностям вечном противоборстве с «драконами хаоса» - со всем, что «расплющило, раздавило ... сознание, вбив его в плоскость ограниченных возможностей» (Ф. М. Достоевский).

В рамках реалистического опыта Достоевского постреализм художественно осмысляет экзистенциальный поединок - в вечной неразрешимости и незавершенности - человека с хаосом жизни. Таков этот поединок в романе В. Маканина «Андеграунд, или Герой нашего времени».

Метафизический реализм Ю. Мамлеева оформлялся прежде всего в традициях «реализма в высшем смысле» Ф. М. Достоевского. Писателя называют «современным Достоевским». Эта метафора возникла не без основания: имя великого предшественника часто встречается на страницах произведений Ю. Мамлеева. В его сочинениях легко отыскать многочисленные реминисценции, формулы из произведений Достоевского. Но важны не лексические совпадения (хотя любопытны и они) - важен метод использования сюжетных ходов, коллизий и особенно мотивов как важнейших форм выражения авторского сознания у Достоевского и Мамлеева.

Соотнесение произведений Ю. Мамлеева с творчеством Ф. М. Достоевского, «величайшего русского метафизика» (по определению Н. Бердяева), позволяет, на наш взгляд, определить истоки и составные начала метода метафизического реализма, вызывающего сегодня далеко не однозначные оценки.

Таким образом, в «реализме в высшем смысле» Ф. М. Достоевского зачиналась «литература других измерений»: творчество ярких представителей современных течений Вен. Ерофеева (постмодернизм), В. Маканина (постреализм) и Ю. Мамлеева (метафизический реализм). Это писатели, без сомнения, вышедшие из «школы Достоевского».

Во второй главе «Дискурс сознания в "Записках из подполья» Ф. М. Достоевского и "Москве - Петушках" Вен. Ерофеева» рассмотрены диалог, дискурс и трансдискурс как формы жизни сознания.

Впервые применительно к художественному тексту осмыслен феномен трансдискурса. Есть дискурсы, которые «лежат в основе некоторого числа новых актов речи, их подхватывающих,

трансформирующих или о них говорящих» (М. Фуко). Дискурсы подобного типа позволяют строить бесконечно новые дискурсы, а характерные для них знаки и фигуры выступают в качестве особых «преконструктов» по отношению к текстам, располагающимся внутри большого дискурсивного пространства. Это не заимствование, а семантическая трансформация. Важные характеристики трансдискурса - его принципиальная открытость, разомкнутость и связь с после-дискурсами. В данных характеристиках содержится энергия всевозможных трансформаций, смысловых конвергенции, взаимодействий, диалога с другими дискурсами.

«Записки из подполья» и «Москва - Петушки» рассмотрены в трансдискурсивном диалоговом пространстве как синтетические, полижанровые структуры, в которых проступают общие для обоих произведений черты романа самосознания, записок и исповеди.

В центре романа самосознания стоит сознающий себя и мир герой, который «только в самосознании и живет» (А. Пятигорский). Особым элементом поэтики такого романа является страдание, которое «фигурирует и как метафора субъективного сознания автора и героя» (А. Пятигорский). Подпольный и Веничка - герои самоосознающие и глубоко страдающие от усиленного самосознания. Но Подпольный, в отличие от Венички, видит в страдании особую страсть: «человек иногда ужасно любит страдание, до страсти ... Страдание ... единственная причина сознания» (5; 119), потому что «слишком осознавать ... настоящая, полная болезнь всякое сознание болезнь» (5; 101, 102). Веничка гоже «болен душой».

Подпольный и Веничка - страдающие нигилисты - «одиноки и несчастны», «одиноки и непоняты», «безнадежно одиноки» в мире, где произошла страшная «логическая путаница», разрушилась система ценностных координат: «нет ничего святого». Но абсурдность мира понимается героями по-разному и «возвращают билет» они тоже по разным причинам. Это герои-идеологи: онтологически «редуцировавшись» от мира и оказавшись в метафизическом пространстве подполья, они «вынашивают» идею, оправдывающую их «в-себе-и-для-себя-бытие».

Сквозная идея анализируемых произведений - идея свободной личности. Центральная коллизия - вечная «борьба сознания»: стремление оградиться от мира и в то же время сокровенное желание приобщиться к «другим» - организует дискурс сознания, его эволюцию и сюжетику.

В «Записках из подполья» и «Москве - Петушках» события даются в ретроспекции (это еще одна жанровая черта романа самосознания), так как для самосознающего героя необходимо временное внутреннее дистанцирование и от мира, и от самого себя, чтобы «сама память преобразилась, устремляясь из отдельности в целостность» (М. Бубер).

В жанре записок, к которому обращаются Ф. М. Достоевский и Вен. Ерофеев, фиксируется состояние сознания. В эстетику этого жанра, помимо прочих смыслов, заложены смыслы деструктивные: лихорадочность, хаотичность, сбивчивость, спонтанность, «некрасивость» стиля. И классик XIX столетия, и писатель последней трети XX века отразили в своих «записках» кризисное сознание, эпистемологическую неуверенность человека в мире, в котором утратились критерии красоты, добра, истины. «Записки» вобрали в себя деструктивные характеристики эпохи.

Тексты самосознания отличаются и предельной испове-дальностью. «Записки из подполья» и «Москва - Петушки» строятся как исповедальный монолог, но монолог диалогизированный. Это болезненный, напряженный, искренний разговор героев с воображаемыми «другими». Наличие адресата (одного или нескольких) является конститутивным признаком исповеди. Герои «слышат», задают вопросы, отвечают на предугаданные реплики или возражения «других», полемизируют с ними.

Главная мысль, рожденная «сознанием вслух» (М. Мамар-дашвили), сводится к антиномичному утверждению, что человек в этом мире и свободен (как субъект непознаваемого сверхчувственного мира), и не свободен (как существо в мире явлений). В этом смысле весьма интересными нам представляются концепты, оформленные у Ф. М. Достоевского и Вен. Ерофеева в диалектику антиномий и дешифрующие данное утверждение. Так, в «Записках из подполья» появляются, по крайней мере, три пары антиномич-ных концепта: каченная стена (закон) и свободное хотение; ретортный человек и «непосредственный человек»; всемство и одиночество; сознание-болезнь и сознательная инерция.

У Ерофеева диалектика свободы и необходимости структурирована следующими (рифмующимися с концептами Достоевского по принципу «тождества нетождественного») парами антино-мичных концептов: Кремль, Кремлевская стена (стена-кладбище) и Петушки (Рай); человек нормы, деятель и принц- аналитик; энтузиазм и всеобщее малодушие; трезвая публика и пьяный человек (Вечный Веничка).

Два концепта, существующие каждый в своем тексте, образуют тождественно-антиномичную пару: зубная боль Подпольного - воплощение стихийных сил природы («вся законность природы»), икота Венички - знак рациональных естественных законов, довлеющих над человеком, но она же выше всякого закона. «Неис-следимость» икоты является, с одной стороны, символом непознаваемости, загадочности и неупорядоченности человека и мира; с другой - символом неизбежной силы закона и произвола, от которых зависит человек. «Человек не располагает свободой воли» -весь сюжет «Москвы - Петушков» сведен к этой мысли: желание Венички не исполняется - он не попадает в Петушки.

Ф. Достоевский доказывает, что неприятие Подпольным мира - логическая ошибка атеистического сознания. Для автора «Москвы - Петушков» неприятие обезбоженного мира, общества, основанного на «разумной необходимости», оправдано. И выход, который видится писателям, - в вере, в первую очередь, вере в Бога. Поэтому Веничка воскрешает в себе Бога, а Подпольный понимает, что его установка на мысль, а не на дух дискредитирована жизнью (практикой). Раздвоение Венички, таким образом, иного, чем у Подпольного, толка: в нем нет свойственных Подпольному метаний, нет вечной трагедии религиозного сознания: выбора «между бытием в Боге и бегством от Бога» (Н. Бердяев). И в этом смысле Веничка последователен и целен. Веничка, «познавший мир» и удалившийся от него в подполье-одиночество, оставаясь наедине с собственным «я», способен к высшей форме диалога -диалогу с Богом. Только будучи одиноким, человек ищет и находит Бога (Веничка) или ищет и не находит его (Подпольный).

В главе рассмотрена поведенческая парадигма Подпольного и Венички: тоска, юродство и опьянение. Это герои, тоскующие «потребностью высшей мысли». Веничка, обнаружив страшный недуг в духовном облике окружающих его людей, жалуется на «смертную тоску где-то неподалеку от сердца», на то, что тоскует его душа.

Подпольный и Веничка - герои-юродивые. Но юродство скорее их разводит, чем сближает. Так, юродство Подпольного -не более чем жест, шутовское кривляние («язык высунет», «кукиш покажет»). Но за кривлянием и вывертами скрываются трагическое возмущение героя своей отверженностью, отчаяние, надрыв страдания, кризис духа и «вечное стояние на пороге смерти заживо» (К. Исупов).

Вен. Ерофеев в концепции духовного юродства следует другой традиции Ф. М. Достоевского - изображению добровольных юродивых Мышкина, Алеши Карамазова, в духовном облике которых сочетается Добро и Красота, просматривается комплекс «положительно прекрасного человека». Это метафизическое юродство - особая форма духовного бунта против мира, погрязшего в грехе.

Черты «священного безумия» юродивого проступают у Венички в состоянии опьянения. Опьянение Венички - то же подполье, способ духовного отрешения от всего мира, ухода из мира несовершенства и греха, перехода в трансцендентное состояние, прорыва к сверхбытию.

«Слой» сознания Подпольного, рождающего дискурс неверия, - тоже состояние «опьянения». Подпольный опьянен ядом неверия и трихиной нигилизма - он не верит в Бога, в людей, в самого себя, - и этот тотальный деструктивизм приведет его к метафизическому самоубийству. «Духовное опьянение» Подпольного тоже вписывается в формулу диалектического похмелья. Но это похмелье «на кого как действует»: Подпольный «смеется в глаза» миру, его окружающему, а Веничка «плачет на груди» этого мира.

Вера Венички и не-верие Подпольного напрямую связаны с их способностью и неспособностью любить. Для Ф. М. Достоевского и Вен. Ерофеева любовь - непременное условие гармонического сосуществования с миром. «Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем» (Иоанн 1, 4: 16). Подпольный человек «не в состоянии любить». В сердце Венички живет любовь к Петушкам (прообраз «золотого века»), к той, «которая в Петушках», к младенцу, к «другим». Мечта Подпольного об идеальном мироустройстве рождает в его сознании образ «хрустального дворца» как прообраза идеального мироустройства, который при ближайшем рассмотрении оказывается «курятником», «всемством», потому что «идеал ... еще далеко не выработался» (28-2; 251).

Однако идеал не выработался и в сознании Венички, в чем убеждает нас автор: Петушки - страна-утопия, революционный переворот в Петушках носит фарсовый характер.

Так в «коммуникативном пространстве» Достоевского -Ерофеева, в дискурсах не-веры (Подпольного) и Веры (Венички) рождается энергия Духа как высшей силы, способной управлять миром в движении к Гармонии.

В третьей главе «Новый подпольный человек в романе В. Маканнна "Андеграунд, или Герой нашего времени"» анализируется другое подполье. «Агэшник» Петрович тоже заставляет вспомнить Подпольного: оба поставили себя в оппозицию к существующим социальным и идеологическим нормам - к образу жизни и стереотипам мышления своих современников, в том числе, к обнадеживающим концепциям прогресса (Подпольный - к просветительской идеологии, Петрович - к российской демократии). Оба полагают высшей человеческой ценностью свободную волю, личностное самоутверждение, стремление сберечь, сохранить свое «я» и ради этого «я» готовы на любые жертвы, даже на то, чтобы, по словам Подпольного, «в ином случае себе худого пожелать, а не выгодного» (5; 110), чтобы отказаться от благоденствия, богатства и покоя ради «самовольного хотения». Разумеется, понятия «подполье» - «андеграунд» имеют у писателей разный смысл. У Достоевского подполье - изнанка души человеческой, обратная сторона сознания, потаенные желания, в которых герой стыдится признаться самому себе. А подпольная идеология заключается в том, что эти иррациональные «почесывания» «парадоксалист» выдает за неотъемлемое свойство, квинтэссенцию человеческой натуры, определяющую бесперспективную судьбу человека, обреченного на вечные страдания.

У Маканина андеграунд - это социальная группа, товарищество творческой интеллигенции - писателей, художников, пытавшихся в своих произведениях выразить оппозицию общественному строю (существующему «истеблишменту») и оттого оказавшихся под запретом, непубликуемых, не имеющих права на выставки, «невыездных», гонимых, преследуемых, нередко сурово наказываемых. Вместе с тем, идеи этой интеллигенции и создаваемые ею образы - не просто личные фантазии, а то, что подспудно ощущалось, смутно осознавалось многими людьми, поэтому андеграунд - весьма значимая психо-идеологическая социальная «прослойка», и адепты «советского подполья» вправе заявить, что андеграунд - это «подсознание общества».

Современные исследователи, исходя из метафорического понимания термина «андеграунд», подчас толкуют его весьма широко: «Андеграунд - образ жизни, тип сознания, способ бытия творческого человека, беспокойное, бродильное, революционное

начало, "бесы", образ мыслей поколения или всей нации»7, - пишет М. Абашева. Далее, расширяя это определение, исследовательница относит к андеграунду всю литературу, поколение, культуру, уходящую ныне «под землю», оттесняемую уже иной генерацией. При таком толковании «агэшником» оказывается любой писатель, чье творчество уходит в прошлое. Между тем, у В. Ма-канина «агэшники», которых топтал брежневский режим, категория конкретно-историческая.

«Агэшник» в романе Маканина - крупная фигура экзистенциального нигилиста, отвергающего все традиционные «ис-теблишментские» ценности. Петрович в своем нигилизме близок к страдающим нигилистам Подпольному и Веничке. Однако у негативизма парадоксалиста и Петровича разная психологическая основа. Подпольный хочет «расплеваться с обществом» за свою несложившуюся жизнь, несостоявшуюся карьеру - он по натуре своей «мелкий человеконенавистник». Сопротивление Петровича -это мощное духовное напряжение человека, не желающего, как и Веничка, жить под гнетом дискредитирующего строя, человека, всеми силами оберегающего свою личность, свой свободный дух. Подпольный находит свою свободу в сознательной инерции, Веничка - во всеобщем малодушии, Петрович - в очень похожей «скорлупе» - неучастии.

Петрович противопоставляет прежним и новым «товарищам» и «господам», сумевшим приспособиться к общественному строю, свою постоянную неприспосабливаемость, свое принципиальное бескорыстие. Он гордится тем, что его не меняют времена, потому что он «сам себя делает». Главный фактор, побуждающий его остаться в андеграунде, - не явления общественного быта, не слабость российской демократии, не бедность и одичание масс и т. п., а его собственная воля. Первичным знаком такой позиции персонажа, такой «постановки героя» в реалистическом романе является его второе название «Герой нашего времени», дублирующее «имя» классического сочинения М. Ю. Лермонтова и вызывающее ассоциации с Печориным. Эти ассоциации провоцирует и эпиграф к роману Маканина, отсылающий к тому же сочинению: «Герой... портрет не одного человека: это портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии. М. Лермонтов». Связь между индивидуализмом Печорина и нрав-

7 Абашева М. П. Литература в поисках лица. - Пермь, 2001. - С . 62.

ственной позицией Подпольного была замечена самим Ф. М. Достоевским и нашла отражение в «Записках из подполья» в виде полемически-пародийных реминисценций из «Героя нашего времени». Печорину близки активные и волевые идеологи Ф. М. Достоевского - Раскольников, Ставрогин (в особенности), Иван Карамазов. Типологическое родство их было впервые определено Л. П. Гроссманом: «сверхчеловек-неудачник - это любопытнейшее национально-знаменательнейшее явление русской литературы, это излюбленный духовный тип Достоевского и самая устойчивая психологическая модель в его портретной галерее, идет по прямой линии от Печорина»8.

К герою «Андеграунда» это типовое определение «сверхчеловека-неудачника» очень подходит. Как характер он совсем не похож на подпольного героя Достоевского с его неспособностью четко осознать, понять самого себя, с его потенциальными склонностями стать и фанатиком зла, и конформистом, готовым приспособиться к другим, если будет удовлетворено его мелкое самолюбие. Петрович ближе к активному, бескомпромиссному, целеустремленному Раскольникову и, подобно Раскольникову, испытыва-ется преступлением. Сравнение Петровича с Раскольниковым позволяет, на наш взгляд, лучше понять специфическую психологию «агэшника» как феномен культуры. Петрович близок Раскольникову и тем, что он разработал оригинальную жизненную философию - философию «удара», права на преступление. В принципе эта философия не агрессивна, не опасна и означает напряжение и прорыв паутины обволакивающих человека чужих рутинных «режимных мыслей», духовное пробуждение, прозрение и свободу от всех догм. Это напоминает философию Ивана Карамазова: жить по принципу «все позволено», т.е. независимо от обветшалых традиций, от «несостоятельной» веры.

А на деле, в повседневной житейской практике, философия «удара» оборачивается примитивным «рукосуйством» (как удар в челюсть милиционеру в отделении) и убийством: подкрепленный этой философией Петрович убивает двух человек. Разумеется, Петрович помнит о заповеди «Не убий», но, в отличие от Расколь-никова, воспринимает ее как социальную заповедь (даже табу), а не религиозную. В сознании Раскольникова сталкиваются два подхода к нравственной максиме. Он помнит, что с точки зрения со-

8 Гроссман Л. П. Библиотека Достоевского. - Одесса, 1919. - С. 81.

циальной это требование лишь для слабых, обыкновенных людей, не имеющих никакого внутреннего права или разрешения на убийство. Сильные же люди давно от этой заповеди отказались. В ответ на отчаянный упрек сестры: «Но ведь ты кровь пролил! - Которую все проливают, - подхватил он чуть не в исступлении» (6; 400). Вину свою он сознает лишь тогда, когда судит об убийстве с религиозной точки зрения (при объяснении с Соней). Ф. М. Достоевский всем своим творчеством убеждает в том, что истинно моральной может быть лишь религиозная позиция. А Петрович эту точку зрения начисто отметает. По его глубокому убеждению, современный человек давно не руководствуется словом Божьим, и он (Петрович) в этом отношении - как все. В аспекте социальном он рассуждает по-другому, чем Раскольников. Он тоже полагает, что в современном обществе право на убийство - привилегия немногих. Но эти немногие - не одаренные благодетели человечества, а те, кто узурпировал власть: «убийство было и есть всецело в их компетенции. Они (государство, власть, КГБ) могли уничтожать миллионами. Ты убивать не смог и не смел. Они могли и убивали. Они рассуждали - надо или не надо. А для тебя убийство даже не было грехом, греховным делом - это было просто не твое, сука, дело» (С. 156)9. Стало быть, и в убийствах своих он видит тот же необходимый для самостояния «удар», взрывающий прежние запреты. Эти убийства для него - знаки, отмечающие правду нового времени: наступила пора «целить в лбешник». Поэтому он совсем не мучается после первого убийства: «Сожалеть да, но не каяться ... Убийство на той скамейке ... меня не тяготило» (С. 157, 162). Но после второго убийства в Петровиче наконец пробудилась совесть. Его все больше угнетает, обессиливает мысль, «что, убив человека, ты не только в нем, ты в себе рушишь» (С. 254). Примечательно, что новое отношение к Петровичу «соседей», вытесняющих его из общаги, Петрович склонен объяснять тем, что «эта нынешняя и всеобщая ... перемена ... вспыхнувшая нелюбовь инстинктивно связана у людей как раз с тем, что я сам собой выпал из их общинного гнезда. Сказать проще - я опасен, чинил самосуд, зарезал человека, оставил детей без отца» (С. 250-251). Словом, Петрович начинает, наконец, чувствовать то же, что испытал Раскольников

9 Здесь и далее роман В. Маканина «Андеграунд, или Герой нашего времени цитируется по изданию: В. Маканин «Андеграунд, или Герой нашего времени». - М., 2003.

после убийства старухи-процентщицы - свою разобщенность с людьми, свою отрезанность («как ножницами»!) от «компании человеческой». И он уже не смог, как прежде, после убийства кавказца, исключить из сюжета дальнейшей жизни свои человеческие переживания: «Забыть. Не знать. Не помнить» (С. 142), как в свое время продиктовал он самому себе и сумел уйти от всякой ответственности, заставив свою совесть уснуть: «Спи, подружка, спи крепко» (С. 143). Но теперь она не засыпала и мучительно требовала облегчения - не раскаянием, а признанием. Удивительно в этом аспекте совпадение с психологическим анализом преступной совести у автора «Преступления и наказания». Раскольников не мог вынести внутреннего наказания, не признавшись в убийстве Соне, не явившись с повинной в полицию. Но и совершив все это, он вовсе не раскаивался в преступлении. Однако и Петровича терзает невозможность рассказать другому о своем преступлении (не встречает он человека, который мог бы выслушать его исповедь с сочувствием) - оттого он захвачен психическим приступом и оказался в психушке. Петрович не раз потом думает о том, что если бы ему удалось выговориться (пусть даже перед ничего не понимающей инфантильной Натой), не было бы этого срыва, не было бы психушки.

Роман «Андеграунд, или Герой нашего времени» структурно схож с произведениями Достоевского: он также двупланов, обращен одновременно к быту и бытию - сквозь житейские бытовые отношения проступают некие экзистенциальные явления и законы. Но бытовой план здесь совсем иной, чем у Достоевского, для которого быт - это по преимуществу социально-психологические взаимоотношения людей: их антипатии, вражда, зависимости, связи, привязанности, страсти. Приметы материального быта даны у него отдельными штрихами, емкими деталями. У Маканина быт акцентировано материален, наполнен вещами - одеждой, мебелью, интерьером комнат, - свидетельствующими либо о бедности, скудности жизни рядового «общажника», либо об удобствах квартир состоятельных людей, которые сторожит Петрович. Этот колорит притягателен: изысканная мебель, роскошные люстры, книжные шкафы с дорогими книгами и альбомами радуют глаз, вызывают восхищение. Уют богатых квартир - вроде бы эмблема желанного гармонического мироустройства, но для Петровича это чужой быт, а чтобы его обрести, ему пришлось бы отказаться от главного духовно-душевного уюта - от постоянно оберегаемой им

внутренней самостоятельности. Уютный быт и бытийное самоутверждение героя предстают в «Андеграунде» как антитеза.

Социальный быт общежития - это модель всего современного социума, всего мира. «Общага» воспринимается Петровичем тоже как андеграунд - как подполье социума, противостоящее интеллигентскому подполью духа. «Общага» в романе Маканина -место, зримо представляющее все уродства социально быта, являющееся своего рода прикровенной антиутопией социализма.

Но два подполья не только противостоят, но и соприкасаются. Безработные, а подчас и бездомные «агэшники» ищут в «общаге» временный приют, их интеллигентская богема легко сближается с общежитской гульбой. Художников как эстетов влекут квартиры бывших коммуналок, вечный быт «бедных людей». Но для настоящего писателя Петровича это не просто быт - это бытие людей. Он здесь, как подпольный парадоксалист Ф. М. Достоевского, восходит от «колорита» дна к главным, не меняющимся законам человеческой природы. Поэтому он не просто при-кровенный карикатурист или ироник - он вдумчивый созерцатель, исследователь и «модельер» изображаемого мира. «Общага», какой мы видим ее в романе «Андеграунд, или Герой нашего времени», в значительной степени и плод творческого воображения Петровича. И в этом воображаемом мире он чувствует себя Хозяином, Демиургом, искусно, крепко «лепящим» характер за характером.

Но блуждания в лабиринтах андеграунда приводят Петровича в страшную «гиперреальность» - психиатрическую больницу, в которой его хотят сломить, превратить в безвольное существо.

Таким образом, андеграунд духовный - племя отказавшихся освещать советский строй интеллигентов, родственных внутренним эмигрантам, диссидентам, отступникам - соотносится с подпольем социальным («общагой») и подпольем власти - следователей КГБ, врачей-психиатров («психушкой»). Андеграунды соприкасаются, контактируют не только в историческом разрезе, но и в структуре существующего общества.

Как и Ф. М. Достоевский, В. Маканин использует прием параллельных сцен и типов (двойников), которые обнажают в главном герое то, что поначалу могло показаться недосказанным, «двоящимся», «мерцающим».

Двойники Петровича всегда представляют собой другие варианты его судьбы, несостоявшиеся возможности его биографии. Первым и главным двойником является родной брат Петровича

Веня. В отличие от Петровича, у него есть имя, причем не простое, а имя-символ, отсылающее к Вечному Веничке - самой культовой фигуре русского андеграунда. Это человек редкой одаренности и смелости, оказавшийся «не столько в ловушке чьего-то доноса, сколько в ловушке своего собственного превосходства над людьми», в ловушке своего «я».

Сюжет, связанный с братом, возникает как контрапункт по отношению к сюжетной линии Петровича, как другая, самостоятельная интрига, но «которая кажется откопированной на первой», обе они «создают игру двух противостоящих зеркал, посылающих друг другу одно и то же изображение» (Е. M. Vogue). Это раздвоение - один из «законов композиции» (Л. П. Гроссман ) Ф. М. Достоевского, «тонкий художественный прием, заимствованный у мастеров музыки: главная драма пробуждает вдали эхо; этот мелодический рисунок воспроизводит в оркестре голоса хора, раздающиеся на сцене» (Е. M. Vogue). Историю брата Петрович воспринимает как возможный, нравственно пережитый им, вариант его собственной жизни.

Но история преуспевающего в последнее время писателя Зыкова - тоже возможный вариант жизни Петровича. Зыков относится к разряду бывших «агэшников», обласканных нынешней властью. Это серьезный двойник и антипод Петровича одновременно: он тоже талантлив.

Отношения Петровича с писателями Смоликовым и Зыковым, с одной стороны, и бизнесменами Дуловым и Ловянниковым - с другой, уточняют позицию протагониста романа как Героя времени. При встрече со Смоликовым - одним из перелицованных секретарей перелицованного Союза писателей - определяется литературный статус Петровича. Смоликов мелок и ничтожен, бездарен и продажен, успех его мимолетен, поэтому, несмотря на свою литературную известность и соответствующий имидж, он втайне завидует настоящей силе «агэшника». Он карикатурен, как карикатурен у Достоевского Лебезятников, поклоняющийся модному нигилизму.

У Ф. М. Достоевского двойники выполняют более разнообразные функции. Так, двойники Раскольникова («овеществленные проекции его души» - П. Вайль, А. Генис) - Лужин и Свидригай-лов - доводят до крайности его идеи. Двойник Ивана Карамазова Смердяков - воплощение всего гадкого, низкого, что накопилось в душе мыслителя. Двойник Версилова - проявление необузданно-

сти его нрава. Двойник Голядкина - выражение «иных» стремлений его души.

В главе сопоставлены также «самоизвольные мученицы» Ф. М. Достоевского и В. Маканина. Женщины в романе «Андеграунд, или Герой нашего времени», которых Петрович относит к категории жалких и падших, совсем не похожи на женщин в произведениях Ф. М. Достоевского - «гордых язычниц» (вроде Настасьи Филипповны или Катерины Ивановны Мармеладовой) или «греховных христианок» (Сони Мармеладовой, Грушеньки). Они духовно слабее мужчин - героев андеграунда: озабоченные проблемами сего дня, они не способны выйти к бытию, к проблемам экзистенции.

В жалости, которую испытывает Петрович к своим женщинам, есть нечто родственное всепрощающему состраданию Мышкина Настасье Филипповне и Алеши Карамазова психическим изломам Лизы Хохлаковой, на которой он хочет жениться. Но как только героини перестают быть жалкими, любовь Петровича к ним мгновенно пропадает.

В сюжете отношений Петровича с Лесей Дмитриевной обнаруживается очень важный и для творчества Ф. М. Достоевского мотив добровольного самоунижения женщины (ярко проявившийся в поведении Нелли Смит, Катерины Ивановны Верховцевой, Настасьи Филипповны), сознательного усиления обиды, наслаждения обидой. Но данные ассоциации позволяют увидеть прежде всего глубокое различие в характере внешне похожих переживаний у героинь Достоевского и Маканина, различие в их судьбах, а также в типах духовной культуры: самоунижение Леси Дмитриевны выглядит как жажда покаяния, в нем нет ничего трагического. Все сказанное об отношениях героя Маканина с женщинами свидетельствует и о специфическом характере быта в романе «Андеграунд, или Герой нашего времени» (и в других, написанных после этого романа, произведениях В. Маканина).

Петрович, как и Подпольный, мало верит в Бога. Причем маловерие Петровича «извинительнее» атеизма Подпольного, ведь герой Маканина большую часть жизни прожил в эпоху массового безверия, официально узаконенного атеизма. Поэтому даже в дни особых бедствий, бездомных мытарств в холодную осень, когда его «попросту потянуло (сквозняками и голодом) к теплу московских церквушек», он не испытал духовного просветления. Однако чрезвычайно важно то, что Петрович не поддался Антихристову соблазну, не принял квазирелигию социализма за истинную веру, а

верящих в социализм было немало среди литературной интеллигенции, причем часть этой квазиверующей интеллигенции с наступлением либеральных перемен объявилась в роли рьяных христиан. О глубинной христианской религиозности Петровича свидетельствует его идеал личности, близкий провозглашаемому Достоевским (а идеальное воплощение такой личности Достоевский видел в Христе). Отказ Петровича от публикаций, его принципиальное пребывание в андеграунде мотивировано прежде всего высокой этической нормой - личным бескорыстием. Этот принцип сближает его с христианством, а авторитет большой литературы все-таки ведет его к потребности сказать нечто важное людям. Литература оказывается дорогой к «другому», причем не только к единомышленнику-интеллектуалу вроде Михаила или Вик. Вики-ча, но и к человеку массы, к недавнему «совку», который прежде лишь раздражал Петровича.

Еще после первого убийства Петрович утверждал, что сам он ответственен лишь перед собой - не перед Богом. Но после второго убийства он приходит к заключению, что его собственная самость, его пишущее «я» - это Божий дар: «Бог много дал мне в те минуты отказа (когда в новых условиях он отказался печататься -Р. С.). Он дал мне остаться» (С. 374). Петрович сознает, что в его попытке «попробовать жить без слова» (т. е. без писательской публикации), в сущности, проявилась верность изначальному Слову -Слову Божьей истины. Этот вывод Петрович сделает позднее, когда уже чудом спасется из психиатрической больницы. Спасение его действительно представлено как «чудо», как вмешательство Божье. Но в глубинном сюжете (спасения безбожника, сближающем все же «Андеграунд» с историей Раскольникова) оно детерминировано не иначе, как «искрой Божьей», вспыхнувшей в душе Петровича. «Искра» эта - способность сострадать другому. Петровича спасла главная христианская заповедь: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф., 23:39). При виде санитаров, тащивших за седые волосы старика Сударикова, он пережил болевой шок и, не выдержав, набросился на них. Избитый Петрович оказался в другой больнице, а оттуда, после сращения костей, и был выписан как вполне здоровый.

Стало быть, христианское чувство сострадания живет в Петровиче (как и в Веничке) изначально, как «генетическая информация». Герой и признается в этом на первых же страницах книги - правда, полагая источником этого чувства в себе не Новый

Завет, а русскую классическую литературу - единственную авторитетную для него духовную инстанцию.

Четвертая глава «В диалоге мотивов: Ф. М. Достоевский и Ю. В. Мамлеев» начинается с рассмотрения проблемы соотношения литературы и метафизики. Для Ю. Мамлеева литературный текст - Текст Бытия - нередко бывает глубже в метафизическом отношении, чем текст собственно философский (или, по крайней мере, равноценен ему), а образ - глубже и «выше» идеи (ибо он более многопланов, более парадоксален, чем просто мысль), и именно образ может лучше всего выразить таинственный метафизический подтекст. Но вопрос даже не в этом, а в том, что литература и метафизика являются творчеством «интуитивным и мистическим», возникающим в чистом мире духа и не подчиняющимся терминам объективной реальности. И речь идет не просто о пересечении или слиянии «в общем проблемном поле» литературы и метафизики, а о выявлении у них единосущностного свойства, «родового качества». «Высший градус» литературы и метафизики определяется их принадлежностью к духовному творчеству и метафизической рефлексией, основанной на Интуиции и Сверхсознании.

Однако истинный смысл взаимоотношений метафизики и литературы видится в другом. М. Хайдеггер, вынесший «приговор» классической метафизике, утверждает, что «в свете своего раннего начала метафизика ... пришла к концу. Конец может длиться дольше, чем вся предыдущая история метафизики»10. Если преодоление метафизики в хайдеггеровском понимании - это «предание метафизики ее истине», то литература как попытка осмыслить то бытийное озарение, в свете которого метафизика только и могла вести свое истолкование мира, - не только «место проявления», но и одна из форм «преодоления» метафизики.

Необходимость исследования философского и художественного модусов творчества Ю. Мамлеева в их сцеплении и взаимопроникновении диктуется особой природой его «гибридного дискурса» (или «художественно-нехудожественнного текста» -И. Скоропанова).

Сочинения Ю. Мамлеева насыщены цитированием, погружены в широчайший культурный контекст. В цикле рассказов

10 Хайдеггер М. Преодоление метафизики // Хайдеггер М. Время и бытие. Статьи и выступления. - М. 1993. - С. 177.

«Конец века» обнаруживаются следы разных веков и литературных традиций. Явственна, например, связь с традицией античной мениппеи («Свадьба», «Крутые встречи») и с традицией карна-вально-смехового гротеска, с карнавальной идеей близости пира и смерти («Свадьба»), Исследование «жизни» мотива в интертексте открывает возможность определения и сравнения фабульных вариантов и инвариантов мотивов в текстах Ф. М. Достоевского и Ю. В. Мамлеева, что, в свою очередь, способствует описанию их неявных смысловых (метафизических) уровней.

В цикле «Конец века» можно типологически классифицировать сюжетные перипетии и коллизии, отражающие текст Ф. М. Достоевского, выделить ряд типологически сходных мотивов.

1. Фантастические превращения, метаморфозы, совершающиеся с людьми (мистическое озарение и преображение человека) - своеобразные реплики на характерную для Ф. М. Достоевского и сквозную для русской классики вообще идею духовного возрождения человека.

2. Мотив детства. В произведениях Ф. М. Достоевского и Ю. Мамлеева дети - «великие метафизики» - обладают удивительной способностью к сверхчувственному мировосприятию, к пониманию тайны трансцендентного бытия.

3. Жизнь после смерти, оживление покойников, возвращение их к живым людям - многократно откликнувшаяся в рассказах Ю. Мамлеева ситуация из новеллы «Бобок».

4. Метафизические путешествия - трансформация сюжета Ф. М. Достоевского о «духовном скитальчестве» русского человека.

5. Встречи с метафизическими существами, ведающими, подобно старцам Ф. М. Достоевского, правду о запредельном, с «вестниками миров иных».

6. Испытание веры.

7. Духовное экспериментаторство (опыты над собой с целью понять свою природу).

Отметим и повторяющиеся образы-коды Ф. М. Достоевского, взятые Мамлеевым на «вооружение»: образы Бездны, живого кладбища, «великих старичков», мудрствующих младенцев и подростков, в особенности воспринимаемый как символ России образ «худенькой девочки» со взглядом, выражающим бесконечную любовь к людям. Рассказы цикла «Конец века» («Удалой», «Вечерние думы», «Случай в могиле», «Простой человек», «Чер-

ное зеркало» и др.) рассмотрены в диссертации как деконструк-тивные парафразы на очерково-беллетристические сюжеты «Дневника писателя».

В диссертации отмечена одна из важных точек соприкосновения текстов Ф. М. Достоевского и Ю. Мамлеева - концепция детства. Феномен детства осмыслен писателями в русле христианской культуры, в рамках которой разрабатывалась концепция априорной духовной одаренности и метафизической мощи детства. У Мамлеева погруженность в тайну трансцендентного - особое свойство детей. Они, несмотря на кажущуюся примитивность и простоту, способны чувствовать, слышать, воспринимать голоса иного бытия. В изображении таких детей, являющихся «выявленной мыслью Божьей ... единственной бесспорной безгрешностью» (Н. Бердяев), проявляется, на наш взгляд, переосмысленная традиция Ф. М. Достоевского. Известно, что Достоевский изображает необыкновенных детей, носителей мировой скорби, вроде Нелли Смит, рано задумавшихся детей (Неточка Незванова, Илюшечка Снегирев), пораженных неблагообразием своих отцов, философствующих подростков (Коля Кр^соткин). У Мамлеева необычные дети подобны умудренным тяжким опытом «метафизическим старичкам»: незадолго до всякого опыта чувствуют скрытую от других высшую правду. Особую функцию в произведениях писателей играют образы хрупких вещих метафизических девочек.

Герои Ф. М. Достоевского и Ю. Мамлеева никогда не забывают о смерти («жизнь абсолютно связана со смертью» - Мам-леев): смерть есть неотъемлемая часть жизни, составляющая с жизнью органическое единство, из жизни вытекающая и жизнь пересекающая. Поэтому метамотив смерти как радикальной метафизической метаморфозы человека, как качественно иного состояния жизне-смерти, после-жизни - один из главных в метатекстах Ф. М. Достоевского и Ю. Мамлеева. Кладбище - особое архети-пическое пространство жизни человеческой, сакральный участок земли, которая, по словам Достоевского, все для русского народа. Писатель, как известно, дает два варианта посмертного кладбищенского существования - в рассказах «Бобок» и «Сон смешного человека».

Самым странным и загадочным произведением о жизне-смерти на кладбище является рассказ «Бобок» об оживших в могилах мертвецах, которые затеяли циничный разговор, «услышанный» подвыпившим и задремавшим репортером. В достоевскове-дении установилась традиция трактовки этого рассказа как сатири-

ческой аллегории, в которой ставится мучительная для Достоевского проблема бессмертия человека.

Последняя фраза героя рассказа «Бобок»: «Заключаю невольно, что все-таки у них должна быть какая-то тайна, неизвестная смертному и которую они тщательно скрывают от всякого смертного» (21; .53), - вполне может служить метафизическим прологом ко всему творчеству Ю. Мамлеева. Герои Мамлеева как бы продолжают «исследование» тайны, к которой прикоснулся персонаж новеллы «Бобок», чтобы «составить понятие» о внезапно открывшемся им «мире» и, может быть, найти нечто «утешительное».

Автор цикла «Конец века» наследует не только проблематику «Бобка», но и жанровые традиции мениппеи и карнавализо-ванной литературы. Особенно наглядно эти традиции проявились в рассказе «Свадьба», сюжет которого буквально повторяет историю репортера в новелле «Бобок»: «Ходил развлекаться, попал на похороны» (21; 43). Некоторые герои Мамлеева изначально, с раннего детства, испытывают чувство священной привязанности к родным могилам. Таков подросток в рассказе «Люди могил», ищущий могилу матери, на которой он надеется получить не только утешение, но и обрести смысл своего бытия. Таков Андрюшечка Курен-ков, желающий лечь в могилу рядом с покойницей-матерью. Эти люди инстинктивно сознают, что с могилами родных их связывают более важные, поистине живые нити, нежели с окружающими их грубыми и примитивными людьми. От могил они надеются получить жизненные силы, ответы на мучительные вопросы бытия.

У Достоевского с посещением Алешей Карамазовым по возвращении в родной город могилы родной матери связан мотив благодатности соприкосновения с Матерью-сырой землей. Весьма символичен эпизод в главе «Канна Галилейская», когда Алеша по завету старца целует землю и «обливает» ее слезами: он воспринимается как ритуал очищения-обновления землей. Не случайно и Дмитрий Карамазов в «Исповеди горячего сердца» цитирует отрывок из баллады Шиллера «Элевзинский праздник» о возможности обновления человека через соприкосновение с Матерью-сырой землей.

Наоборот, трагически непоправимо отпадение от Матери-сырой земли, показанное в судьбе Раскольникова и особенно Став-рогина.

Другая, весьма оптимистичная, картина послежизненного существования дается в рассказе «Сон смешного человека». Во-

первых, в рассказе происходит чудо: героя, решившего уйти из жизни, спасает девочка. Детская духовная одаренность и святость, вдруг открывшаяся «смешному человеку» как Дар, как Богодан-ность, «очищает» его сознание от мрака рассудочного помутнения и направляет его мысли «в другую сторону». И герой, - это во-вторых, - оказывается на удивительной планете, очень похожей на планету Земля и населенной такими же существами, как и земные люди. Но есть существенное отличие: на этой планете царят гармония и благодать, добро и любовь. А смерть люди этой планеты встречают с радостью, потому что счастливы осознанием того, что Там их ждет еще более совершенное и вечное бытие.

Варианты осмысления жизни-после-смерти у Ю. Мамлеева тоже тяготеют к двум полюсам. С одной стороны, в мире персонажей Мамлеева существует весьма характерное для людей бездумное, рационально-равнодушное и вместе с тем успокоительное неверие в бессмертие («потому что если нет идеи бесконечного, то смерти нечего бояться») и, как разновидность его, либо плоскоматериалистическое представление о смерти (смерть лишь превращение одной формы материи в другую), либо примитивно-прагматическое отношение к своей кончине (как умереть легче, быстрее, без мук физических и нравственных - см. рассказ «Жу-жу-жу»), С другой стороны, автора чрезвычайно интересует сознание людей, глубочайшим образом привязанных к бытию и к идее бессмертия, жаждущих понять законы вечной жизни и задающихся вопросами, на которые разум не в состоянии ответить, более того, уже здесь, на земле, пытающихся приобщиться к сверхреальному, стать существами нового мира. Тип этого мироощущения тоже представлен у Мамлеева в разных вариантах.

Значительная группа героев Мамлеева переживает экзистенциальное страдание от тоски по невозможности приобщиться к сверхреальности уже на земле. Для Мамлеева такая тоска - специфика сознания именно русского человека, отмеченная еще Достоевским. Это вечная религиозно-метафизическая неутоленность, желание выйти за пределы возможного и мыслимого, «просочиться», «соскользнуть» в Бездну. Но при этом вечен страх смерти.

У Мамлеева влечение к загадкам трансцендентного - общее свойство всех людей, от философов-теоретиков до практиков-интеллигентов. Но встречаются и весьма простые, казалось бы, примитивные персонажи, которые изначально, по природе своей, способны чувствовать, слышать, воспринимать голоса иного бытия (Вася Куролесов, Костя Пугаев и т. д.). Среди восприимчивых к

инобытию, прозревающих тайну трансцендентного бытия, оказываются у Мамлеева и дети, почти младенцы. Особую функцию играют образы хрупких вещих девочек в рассказах «Люди могил», «Простой человек», «Дикая история» - это очень важные, знаковые фигуры создаваемой писателем новой метафизики.

Таким образом, «Достоевская» тема жизни после смерти приобретает у Мамлеева иной характер. Для Достоевского кладбище - метафизическая воронка-ловушка естественной почвы, профетическое предупреждение об угрозе выпадения из мира вертикальной суетности в мир горизонтальный. Поскольку писатель дает два варианта жизни после смерти, закономерно возникает вопрос: как же все-таки достичь в «новой жизни» «совершенного бытия», Вечной Гармонии? Если перевести этот вопрос из сферы социально-психологической в сферу метафизическую, то ответ на этот вопрос дает один из «метафизических путешественников» Ю. Мамлеева Андрей, герой рассказа «Дорога в бездну»: «Высшее "Я" ... и есть ... не подверженное смерти "Я", все остальные твои "я" ... его тени, даже антитени ... Их надо ... "устранить" ... путем истинного знания и реализации этого скрытого "Я"». У героев Достоевского представление о мире ином связаны с христианской традицией. У персонажей Мамлеева эти представления многовари-антны: в них слышны отголоски древних индуистских текстов, индийских мифов и новейших философских систем.

Таким образом, самый сложный мотив в художественном космосе Ф. М. Достоевского и Ю. Мамлеева связан с ситуацией прорыва в трансцендентное, вечное через прах земной. Кладбищенская «щель» для героев Достоевского и Мамлеева - еще одна возможность Сопричастности к Вечному, «живого беспрерывного единения с Целым». Однако Совершенное Инобытие достигается (или не достигается), проживается (или не проживается) ими по-разному. Это Инобытие и показано у писателей по-разному: у Достоевского оно обнаруживается в снах, кошмарах, грезах и фантазиях, а у Мамлеева вестники «другой реальности» врываются в повседневную жизнь героев, изменяя их «человеческую алхимию».

В произведениях Ю. Мамлеева, в частности, в рассказах цикла «Черное зеркало», особую роль играют многочисленные утопические и антиутопические сюжеты космических путешествий и знакомства с жителями Неведомых ареалов. Сюжетные вариации этих путешествий также представляют собой своеобразные отклики на мотивы русских классиков, прежде всего Ф. М. Достоевского. Герои рассказов «Бездна», «Бегун», «Люди могил», «Дорога в

бездну», «О чудесном» ассоциируются с персонажами новеллы «Сон смешного человека», с рассуждениями на космическую тему в разговоре черта с Иваном Карамазовым.

В соответствии с литературной традицией в образе Васи Куролесова (рассказ «Бегун») представлен вариант «мудрого безумца» (как, например, Поприщин в «Записках сумасшедшего» Гоголя): одержимый маниакальным психозом, Вася не только не теряет способности делать острые и меткие наблюдения - он также склонен к анализу и оценке увиденного. Болезнь Васи - не художественная условность, как у Достоевского, не только «средство показа крайних, скрытых сторон человеческой души, трагедии бытия, исканий метафизически неизвестного» (Ю. Мамлеев), а одна из форм восприятия современным «средним человеком» (обывателем) традиционных утопий и религиозных мифов. Есть, на наш взгляд, здесь и отклик на утопию «золотого века», изображенного Достоевским в «Сне смешного человека». В новелле Достоевского дети прекрасной звезды, на которую попал «смешной человек», «жили в таком же раю, в каком жили, по преданиям всего человечества, и наши согрешившие прародители, с тою только разницею, что вся земля здесь была повсюду одним и тем же раем ... знание их восполнялось и питалось иными проникновениями, чем у нас на земле и ... стремления их были тоже совсем иные» (25; 112, 113). На наш взгляд, описание одного из пластов Вселенной, в который заглянул Вася Куролесов, представляет собой пародийный отклик на утопию Достоевского.

Однако определить рассмотренные нами сюжеты сходных по проблематике произведений словами «космическое путешествие» будет не точно, т.к. речь в них идет о путешествии не космическом, а трансцендентном, не о дороге в космос, в галактику, во Вселенную, а о пути к сверхреальному, пути в бездну внешнюю -за пределами всего известного и мыслимого, и в бездну внутреннюю - в тайны души человеческой. Можно выделить четыре сюжетных мотива рассказов Ю. Мамлеева о таком путешествии: мотив ухода, бегства, полета в беспредельное Вечное, Потустороннее («Бегун», «Дорога в бездну», «О чудесном»); открытие Высшего «Я» в себе («Дорога в бездну», «Черное зеркало»); мотив готовности к Великому Переходу: границы между жизнью и смертью («Жу-жу-жу», «Коля Фа», «Простой человек»); поиск тайн человеческого бытия в могилах, в земной бездне - Первоначале жизни на земле («Люди могил», «Случай в могиле», «Дикая история»).

Кроме вариативного характера типов мироотношения, психологических коллизий, Мамлеева сближает с Достоевским и использование провокативно-экспериментального сюжета, подвергающего испытанию позицию человека (у Достоевского зачастую испытывается вся система героев-личностей, решающих одну и ту же проблему). У Мамлеева одни провокативныс сюжеты связаны с возвышением ушедшего к жизни иной, другие - с искушением в вере, третьи представляют собой провокацию самопознания, четвертые - провокационное приобщение к мирам иным.

В цикле «Конец века» Мамлеев разрабатывает и специфически важную для Достоевского проблему страдания как фактора, провоцирующего неверие в высшие ценности, и вместе с тем как состояния души, необходимого для прозрения вечности. Пафос этого рассказа особенно близок пафосу Достоевского, хотя онтология Мамлеева, разворачивающая непрерывную цепь превращений умерших, весьма далека от христианской онтологии Достоевского. По христианским представлениям, душа грешников после смерти тела испытывает мытарства, т. е. подвергается истязаниям еще до Божьего суда. Таким истязанием может оказаться и внезапная метаморфоза. Так, в рассказе «Бобок» благочестивый лавочник воспринимает перевоплощение погребенных «добропорядочных» господ в циников и развратников как начало мытарства их душ. В ответ на взвизгивания Авдотьи Игнатьевны: «Да поскорей же, поскорей! Ах, когда же мы начнем ничего не стыдиться!» - простолюдин вздыхает: «Ох-хо-хо! Воистину душа по мытарствам ходит!» (21; 53). Наступает, таким образом, «не конец жизни, а начало бесконечной адской муки» (Л. Карсавин).

У Достоевского идея бессмертия души - это идея существования Бога: человек, верящий в Бога, верит и в бессмертие. Суть метафизики Мамлеева - в обретении человеком Бога внутри себя. Причем это обретение не искры Божьей, не осознание Бога, а обретение Бога целиком, полностью совпадающего с Абсолютом. Это концепция «Бога в себе», Великого Тождества, излагаемая Андреем Артемьевичем в рассказе «Дорога в бездну». Достоевский говорил, что «в человеке может вместиться Бог» (25; 228).

Таким образом, метафизическое учение Ю. Мамлеева представляет собой сложный синтез восточной метафизики, Ад-вайте-Веданты, догматического христианского учения об обоже-нии человека, ницшеанского самообожения, элементов философии Хайдеггера об обретении человеком самого себя и, разумеется, убеждения Достоевского в необходимости для человека, всегда

имеющего искру Божью в душе своей, обрести прочную внутреннюю связь с Богом и Сыном Его. Но это отнюдь не игра в варианты, не утверждение мысли о невозможности обретения абсолютной Истины, наконец, не выражение релятивистской тенденции, характерной для постмодернизма. В сложном синтезе учений моделируется собственная моноидея писателя-антрополога: мысль о таком хаосе и тьме в душе современного человека, которые не всегда могут быть преодолены светом христианской любви: сегодня человек, и признавая Христа, даже принимая его как идеал, еще не спасается этим признанием, так как «идет дальше», оказывается на перепутье между Богом и Бездной.

Проведенный анализ открывает (еще раз) Ю. Мамлеева именно как метафизического реалиста, прозревающего метафизические пласты в современном человеке и мире. И при всех «невозможных вымыслах» за ними стоит «самая фантастическая реальность». Достоевский однажды заметил по поводу «фантастической повести» И. С. Тургенева «Призраки», где автор будто бы летает над землей в объятиях женщины-призрака Эллис: «В "Призраках" слишком много реального. Это реальное - есть тоска развитого и сознающего существа, живущего в наше время, уловленная тоска. Этой тоской наполнены все "Призраки". Это "струна звенит в тумане" (здесь Достоевский цитирует «Записки сумасшедшего» Гоголя - Р. С.), и хорошо делает, что звенит» (28/2; 61). Достоевский высоко оценил в повести Тургенева «стихийную ... неразрешенную мысль (ту самую мысль, которая есть во всей природе), которая неизвестно, разрешит ли когда людские вопросы, но теперь от нее только сердце тоскует и пугается еще более, хоть и оторваться от нее не хочется. Нет-с, такая мысль именно ко времени и этакие фантастические вещи весьма положительны» (28/2; 61). Эта распространенная цитата еще раз подчеркивает, что мысли, высказанные Достоевским о «Призраках» Тургенева, вполне применимы к оценке творчества Мамлеева, к пониманию реалистической основы его творчества.

Соотнесение же произведений Ю. Мамлеева с творчеством Ф. М. Достоевского открывает общее и различное в метафизических устремлениях писателей. Достоевский «прозревает и благове-ствуег сокровенную волю сущностей», «понимает смысл форм и разум явлений» (Вяч. Иванов), ощущает прорывы Инобытия в этом, реальном, мире - но на разных уровнях реальности. В этом смысле его метафизика имманентна. Его герои соприкасаются со сверхреальным в снах, кошмарах, грезах и фантазиях. И если появ-

ляются в его романах вестники Инобытия (например, «вышедший из земли» мещанин в романе «Преступление и наказание»), то так же и исчезают, а метафизический смысл этого появления очевиден. У Мамлсева герои выходят за границы возможного опыта, их «наличного» бытия - в трансцендентное, стремятся раздвинуть границы этой реальности до метафизических глубин и широт.

Автор цикла «Конец века» считает себя реалистом прежде всего потому, что с реализмом его связывает стремление высказать свою собственную мысль о мире, свою философскую космологию, - это во-первых; во-вторых, основа его произведений - реалистическое описание обыденной жизни, но с присутствием в ней метафизических реалий, которые не являются результатом игры воображения или фантастики, а возникают в результате огромного опыта и знаний о невидимом мире, которыми богата человеческая история, и, благодаря особой мистической способности писателя, -интеллектуальной интуиции. Таким образом, неведомое предстает у Мамлеева не как нечто фантастическое, а как «умопостигаемая интуитивная реальность» — это, в-третьих.

В Заключении представлены итоговые обобщения и выводы. Творческие связи с Ф. М. Достоевским представителей трех основных течений современной русской прозы (постмодернизма, постреализма и метафизического реализма) вполне отвечают все более себя утверждающему соотношению новаторских и классических традиций в искусстве XX века: это не нигилистическое отталкивание и не буквальное повторение мотивов, а отношения взаимопроникновения, взаимодействия традиционного и поискового -причем не только в области стиля и жанра, а в сфере художественного метода, в моделировании взаимосвязи и взаимопроникновения реального, повседневного с бытийным, метафизическим.

Это отчетливо проявляется в трех рассмотренных нами текстах: в поэме «Москва - Петушки» Вен. Ерофеева - произведении, с которого начинается история русского постмодернизма, в романе «Андеграунд, или Герой нашего времени» В. Маканина, представляющем собой одну из вершинных точек в развитии постреализма в России, и, наконец, в цикле рассказов «Конец века» 10. Мамлеева - представителя и теоретика метода метафизического реализма.

Содержание диссертации отражено в следующих работах:

Публикации в изданиях, рекомендованных ВАК Минобрнауки РФ

1. Семыкина, Р. С.-И. «Записки из подполья» Ф. М. Достоевского и «Москва - Петушки» Вен. Ерофеева : диалог сознаний / Р. С.-И. Семыкина // Изв. Урал. гос. ун-та. Сер.: Гуманитарные науки / УрГУ. - Екатеринбург, 2004. - № 33. - С. 74-86. (1 печ. л.).

2. Семыкина, Р. С.-И. Метафизика инобытия в творчестве Ф. М. Достоевского и Ю. В. Мамлеева / Р. С.-И. Семыкина // Ползунов. вестн. / АлтГТУ. - Барнаул, 2005. - Вып. 3. - С. 244-247. (0, 5 печ. л.).

3. Семыкина, Р. С.-И. Мотив фантастических путешествий в цикле Ю. В. Мамлеева «Конец века» / Р. С.-И. Семыкина // Вестн. НГУ. Сер.: История, филология / НГУ. - Новосибирск, 2008. - Т. 7, вып. 2 : Филология. - С. 123-128. (0, 7 печ. л.).

4. Семыкина, Р. С.-И. Метафизические встречи в творчестве Ф. М. Достоевского Ю. В. Мамлеева / Р. С.-И. Семыкина // Искусство и образование. - 2008. - № 3. - С. 28-34. (0, 8 печ. л.).

5. Семыкина, Р. С.-И. Ф. М. Достоевский и Ю. В. Мамлеев об «изменении лика человеческого» : метафизика превращений / Р. С.-И. Семыкина // Вестн. // Вестн. Ленингр. гос. ун-та. Сер.: Филология / Ленингр. гос. ун-т. - СПб., 2008. - № 1. - С. 16-22. (0, 5 печ. л.).

6. Семыкина, Р. С.-И. Метафизика детства в творчестве Ю. Мамлеева / Р. С.-И. Семыкина // Мир науки, культуры, образования. - Горно-Алтайск, 2008. - № 4. - С. 76-77. (0, 5 печ. л.).

7. Семыкина, Р. С.-И. Новый подпольный человек в романе В. С. Маканина «Андеграунд, или Герой нашего времени» / Р. С.-И. Семыкина // Изв. Урал. гос. ун-та. Сер.: Гуманитарные науки / УрГУ. - Екатеринбург, 2008. - Вып. 16 (№ 59). - С. 173-183. (1 печ. л.).

Монографии

8. Семыкина, Р. С.-И. О «соприкосновении мирам иным» : Ф. Достоевский и Ю. Мамлеев / Р. С.-И. Семыкина. - Екатеринбург : Изд-во Урал, ун-та ; Барнаул : Изд-во БГПУ, 2007. - 241 с. (15, 2 печ. л.).

9. Семыкина, Р. С.-И. В матрице подполья: Ф. Достоевский - Вен. Ерофеев - В. Маканин / Р. С.-И. Семыкина. - М. : Флинта : Наука, 2008. - 176 с. (11, 5 печ. л.).

Статьи в сборниках и периодических изданиях

10. Семыкина, Р. С.-И. О комическом в эстетике и творчестве Ф. М. Достоевского / Р. С.-И. Семыкина // Новая школа : науч.-публ. сб. - Барнаул, 1996. - Вып. 1. - С. 60-62. (0, 5 печ. л).

11. Семыкина, Р. С.-И. Поэтика комического характера в повести Ф. М. Достоевского «Дядюшкин сон» / Р. С.-И. Семыкина // Новая школа : науч.-публ. сб. - Барнаул, 1996. - Вып. 1. -С. 63-65. (0, 5 печ. л.).

12. Семыкина, Р. С.-И. Поэтика хронотопа в сибирской повести Ф. М. Достоевского «Дядюшкин сон» / Р. С.-И. Семыкина // Литературный процесс Алтая : поэтика, стилистика и творчество / АГИИК. - Барнаул, 1996. - С. 14-22. (0, 5 печ. л.).

13. Семыкина, Р. С.-И. Поэтика хронотопа в романе Ф. М. Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели» / Р. С.-И. Семыкина // Культура и текст : материалы Междунар. науч. конф. / РГПУ, БГПУ - СПб.; Барнаул, 1997. - Вып. 2 : Литературоведение, ч. 2. - С. 14-18. (0, 5 печ. л.).

14. Семыкина, Р. С.-И. Комический хронотоп в повести Ф. М. Достоевского «Дядюшкин сон» / Р. С.-И. Семыкина // Филологический анализ текста : сб. ст. / БГПУ. - Барнаул, 1998. - Вып. 2 : Ф. М. Достоевский. - С. 33-40. (0, 5 печ. л.).

15. Семыкина, Р. С.-И. Специфика комического мира в повести Ф. М. Достоевского «Дядюшкин сон» / Р. С.-И. Семыкина // Культура и текст : сб. науч. тр. / РГГ1У, БГПУ. - СПб. ; Барнаул, 1998. - Ч. 2 : Литературоведение. - С. 89-92. (0, 3 печ. л.).

16. Семыкина, Р. С.-И. Структура и типология комического характера в романе Ф. М. Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели» / Р. С.-И. Семыкина // Филологический анализ текста : сб. ст. / БГПУ. - Барнаул, 1999. - С. 89-92. (0, 4 печ. л.).

17. Семыкина, Р. С.-И. «Посторонний человек» в творчестве Ф. М. Достоевского и А. Камю / Р. С.-И. Семыкина // Текст : проблемы и методы исследования / БГПУ. - Барнаул, 2000. - С. 39-44. (0, 4 печ. л.).

18. Семыкина, Р. С.-И. Н. Бердяев и С. Булгаков о «русской трагедии» / Р. С.-И. Семыкина // Текст: проблемы и методы исследования / БГПУ. - Барнаул, 2001. - С. 34-39. (0,4 печ. л.).

19. Семыкина, Р. С.-И. Одоризм романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» / Р. С.-И. Семыкина // Проблемы литературного образования : материалы VIII Всерос. науч.-пракг. конф. «Актуальные проблемы филологического образования : наука - вуз - школа / Урал. гос. пед. ун-т. - Екатеринбург, 2002. -Ч. 1.-С. 190-196. (0,3 печ. л.).

20. Семыкина, Р. С.-И. Поэтика запаха в романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» / Р. С.-И. Семыкина // Текст : проблемы и методы исследования / БГПУ. - Барнаул, 2002. -С. 84-91.(0, 7 печ. л.).

21. Семыкина, Р. С.-И. Исповедальный дискурс в «Записках из подполья» Ф. М. Достоевского и «Москве - Петушках» Вен. Ерофеева / Р. С.-И. Семыкина // Текст : проблемы и методы исследования : межвуз. сб. науч. тр. / БГПУ. - Барнаул, 2003. -С. 3-18. (1 печ. л.).

22. Семыкина, Р. С.-И. Метафизика подполья в творчестве Ф. М. Достоевского и Вен. Ерофеева / Р. С.-И. Семыкина // Дерга-чевские чтения 2002: Русская литература и региональные особенности : материалы междунар. конф., 2 окт. 2002 г. / УрГУ. - Екатеринбург, 2004. - С. 331-334. (0,4 печ. л.).

23. Семыкина, Р. С.-И. Ф. М. Достоевский и русский постмодернизм / Р. С-И. Семыкина // Филология: XXI в. : (теория и методика преподавания) : материалы Всерос. конф., посвящ. 70-летию БГПУ / БГПУ. - Барнаул, 2004. - С. 170-172. (0,3 печ. л.).

24. Семыкина, Р. С.-И. «Записки из подполья» Ф. М. Достоевского и «Москва - Петушки» Вен. Ерофеева как «романы самосознания» / Р. С.-И. Семыкина // Вестн. БГПУ. Сер.: Гуманитарные науки / БГПУ. - Барнаул, 2004. - Вып. 4. - С. 45-49. (0, 7 печ. л.).

25. Семыкина, Р. С.-И. От «фантастического реализма» Ф. М. Достоевского к метафизическому реализму Ю. В. Мамлеева / Р. С.-И. Семыкина // Русская словесность в мировом культурном контексте : материалы II Междунар. конгр. - М., 2004. -С. 132-134. (0, 3 печ. л.).

26. Семыкина, Р. С.-И. Достоевский и Мамлеев : деконструкция и пересечение мотивов / Р. С.-И. Семыкина // Культура и текст

- 2005 : сб. науч. тр. междунар. конф. / РГПУ, СамГПУ, БГПУ. -СПб.; Самара ; Барнаул, 2005. - Т. 1. - С. 174-184. (0, 9 псч. л.).

27. Ссмыкина, Р. С.-И. «Мы на земле существа переходные»: о метафизическом реализме Ф. М. Достоевского и Ю. В. Мамлеева / Р. С.-И. Семыкина // Текст : проблемы и методы исследования / БГПУ. - Барнаул, 2005. - С. 318-331. (1 печ. л.).

28. Семыкина, Р. С.-И. Человек - «семя из миров иных» : метафизическая антропология Достоевского и Мамлеева / Р. С.-И. Семыкина // Русская классика : динамика художественных систем / УрГУ. - Екатеринбург, 2005. - Вып. 1. - С. 145-160. (1 печ. л.).

29. Мамлеев, Ю. «Я не изображаю типичных людей» : беседа с писателем Ю. Мамлеевым / беседу вела Р. С.-И. Семыкина // Вестн. БГПУ. - Барнаул, 2006. - С. 146-150. (0,5 печ. л.).

30. Семыкина, Р. С.-И. Достоевский и Мамлеев : к типологии мотивов / Р. С.-И. Семыкина // Достоевский и современность : материалы XX Междунар. Старорус. Чтений, 2005 г. - Великий Новгород, 2006. - С. 318-331. (1 печ. л.).

31. Семыкина, Р. С.-И. «Кладбищенские фантазии» в творчестве Достоевского и Мамлеева / Р. С.-И. Семыкина // Дергачевские чтения 2004: Русская литература и региональные особенности : материалы Междунар. конф., 2-3 окт. 2004 г. / УрГУ. - Екатеринбург, 2006. - С. 120-126. (0, 5 печ. л.).

32. Семыкина, Р. С.-И. Метафизика кладбища в творчестве Ф. М. Достоевского и Ю. В. Мамлеева / Р. С.-И. Семыкина // Филология и человек : науч. журн. / ЛГУ. - Барнаул, 2006. - № 1. -С. 51-60.(1 печ. л.).

33. Семыкина, Р. С.-И. «Великие метафизики» : дети в творчестве Достоевского и Мамлеева / Р. С.-И. Семыкина // Детский текст. Детская литература. Детское чтение : материалы междунар. науч.-практ. конф., 14-16 марта «Воспитание читателя : теоретический и методический аспекты» / БГПУ. - Барнаул, 2007. -С. 216-220. (0,4 печ. л.).

34. Семыкина, Р. С.-И. «Кто есть я?» : метафизическая антропология Ю. Мамлеева / Р. С.-И. Семыкина // Октябрь. - 2007. -№ 3. - С. 175-181.(1 печ. л.).

35. Семыкина, Р. С.-И. Метафизика «русской трагедии» : роман Ф. М. Достоевского «Бесы» в оценке Н. Бердяева и С. Булгакова / Р. С.-И. Семыкина // Теоретические и методические пробле-

мы русской филологии на современном этапе : сб. материалов Ме-ждунар. науч. конф., 8-9 нояб. 2007 г. / СПГИ. - Семей, 2007. -С. 135-138.(0, 6 печ. л.).

36. Семыкина, Р. С.-И. Метафизическая космоантропология Ю. В. Мамлеева / Р. С.-И. Семыкина // Вестн. Семипалат. пед. инта / СПГИ. - Семипалатинск, 2007. - № 8. - С. 28-31. (Статья -0, 8 печ. л.).

37. Семыкина, Р. С.-И. Мифопоэтика кладбища в творчестве Достоевского и Мамлеева / Р. С.-И. Семыкина // Достоевский и современность : материалы XXI Междунар. Старорус. чтений, 2006 г. - Великий Новгород, 2007. - С. 320-329. (0, 9 печ. л.).

38. Семыкина, Р. С.-И. «Село Степанчиково и его обитатели» / Р. С.-И. Семыкина // Достоевский : сочинения, письма, документы : словарь-справ. - СПб., 2008. - С. 163-167. (1 печ. л.).

39. Семыкина, Р. С.-И. Метафизическая космоантропология Ю. Мамлеева. / Р. С.-И. Семыкина // Русская словесность в мировом культурном контексте : материалы II Междунар. симп., 2006 г. - М., 2008. - С. 579-580. (0, 2 печ. л.).

Подписано в печать 25.10.2008 г. Объем 2,9 уч.-изд. л. Формат 60x84/16. Бумага офсетная. Гарнитура Times New Roman. Тираж 100 экз. Заказ № 130. Отпечатано в типографии «Концепт», 656049, г. Барнаул, пр-т Социалистический, 85, т./ф.: (3852) 36-82-51

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Семыкина, Роза Сан-Иковна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА I. «РЕАЛИЗМ В ВЫСШЕМ СМЫСЛЕ» Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО И ОСНОВНЫЕ ТЕЧЕНИЯ РУССКОЙ ПРОЗЫ ПОСЛЕДНЕЙ ТРЕТИ XX ВЕКА.

ГЛАВА 2. ДИСКУРС СОЗНАНИЯ В «ЗАПИСКАХ ИЗ ПОДПОЛЬЯ» Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО И «МОСКВЕ - ПЕТУШКАХ»

ВЕН ЕРОФЕЕВА.

2.1. Жизнь сознания: диалог - дискурс - трансдискурс.

2.2. Жанровая матрица.

2.3. Антиномии подпольного сознания.

2.4. Поведенческая парадигма.

Тоска.

Юродство.

Опьянение.

ГЛАВА 3. НОВЫЙ ПОДПОЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК В РОМАНЕ

В. МАКАНИНА «АНДЕГРАУНД, ИЛИ ГЕРОЙ НАШЕГО

ВРЕМЕНИ».

3.1. Подполье - андеграунд: трансформация смыслов.

3.2. «Подпольный» нигилизм.

3.3. Локусы подполья.

3.4. Лики подполья.

3.4.1. Двойники.

3.4.2. «Самоизволъные мученицы».

3.4.3. «Гении» и «совки-общаэюники».

ГЛАВА 4. В ДИАЛОГЕ МОТИВОВ: Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ И

Ю.В. МАМЛЕЕВ.

4.1. Образ метафизики. Метафизика и литература.

4.2. Ю. Мамлеев: «литература других измерений».

4.3. Жизнь мотива.

4.4. Фантастические превращения (об изменении «лика человеческого»).

4.5. Метафизические встречи.

4.5.1. Вновь об изменении «лика человеческого».

4.5.2. Встречи с «великими метафизиками»: мотив детства.

4.6. «Кладбищенские фантазии».

4.7. Метафизические путешествия.

4.8. Испытание веры.

Введение диссертации2008 год, автореферат по филологии, Семыкина, Роза Сан-Иковна

Трансдискурсивность Достоевского

К русской классической литературе XIX века сегодня отношение двойственное. С одной стороны, усиливается идущая от В. Розанова, В. Набокова и др. тенденция говорить о ее «врожденных пороках», «исчерпанности» и невозможности ее «органического продолжения» (В. Курицын). «Преодоление» этой литературы, отношение к ней не как к доктрине, а как к событию, происходит через «игру», «переписывание» (нередко банальное), полемику, создание различных сиквелов и т. д.

Другое осмысление русской классики связано с убеждением, что современная отечественная литература (во всей ее эстетической многомерности, жанровой и стилистической пестроте) есть прежде всего сложный комплекс трансформаций основных художественных открытий именно литературы XIX века, и с пониманием, что данные трансформации являются не «заменой», а общим «изменением традиционности», про-явлением «традиционных форм в неожиданных положениях» (Д. С. Лихачев). Так, основные типы художественного сознания в русской литературе последней трети XX века - постмодернизм (погруженный не только в пространство комментариев и иронии), постреализм и метафизический реализм - сформировались в опоре на фундаментальные стили и языки русской классической литературы XIX века. И не «поход против кумиров», а стремление вступить в диалог1 с классикой и определяет художественно-философскую ориентацию современной русской литературы.

1 В слове «диалог», произошедшем, как известно, от греческого dialogos, приставку dia (означающую "сквозь, через" - а не два, как принято считать) мы интерпретируем как сквозное движение, взаимопроникновение/размежевание, разделение, а, соответственно, диалог - разделенное, взаимопроникающее художественное слово-речь, которое ведут два и более писателя.

Отсчет многих художественно-философских «эволюционных маршрутов» в русской литературе, психологии, философии, да и культуре в целом восходит, как известно, к творчеству Ф. М. Достоевского.

И. Виноградов, называя Ф. М. Достоевского художником-метафизиком, поставившим «с универсально всеобъемлющим и глубинно целостным захватом перед современным открытым сознанием <.> фундаментальные вопросы бытия» и пережившим «их вместе с теми, кто обратился к нему за ответами на них, через своих героев», убежден, что он и в XXI веке будет одним «из самых востребованных писателей мира»2.

Справедливо и актуально замечание А. 3. Штейнберга, сделанное еще в начале прошлого века: «Мыслеобразы Достоевского* развивают целую сеть онтологических возможностей, кроющихся в глубине русского самосознания современности»3, т. е. выявляют ресурсы русской мен-тальности, весьма значимые для мировой духовной культуры.

Однако роль Ф. М. Достоевского, его влияние на литературу в отечественной науке была оценена не сразу: как писатель «реакционный», «жестокий талант» он на долгое время был изъят из литературного процесса. А после разгромных рецензий Д. О. Заславского, («Против идеализации реакционных взглядов Достоевского» - «Культура и жизнь», 1947 г., 20 декабря), В. Ермилова* («Достоевский и наша критика» - «Литературная газета», 1947 г., 24 декабря)» на книги А. С. Долинина («В творческой лаборатории Достоевского: История создания рома

2 Виноградов И. Религиозно-духовный опыт Достоевского и современность. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http: // magazines, russ.ru / okto-ber/2002/3/vinogr.htmal. - Загл. с экрана.

3 Штейнберг А.З. Система свободы Достоевского. Париж, 1980. С. 58. на "Подросток"» М., 1947) и В. Я. Кирпотина («Молодой Достоевский», М., 1947) Достоевский оказался в советской науке писателем малоиссле-дуемым в течение еще 10 лет.

Новый поворот в осмыслении художественного мира Ф. М. Достоевского начался на рубеже 1950-1960-х годов: выходит сборник «Творчество Достоевского» (Mi: АН СССР, 1959) со статьями, определившими основные линии в последующем развитии' достоевскове-дения: А. А.Белкина «О реализме Достоевского»,. В. Я. Кирпотина «Записки из Мертвого, дома», F. М. Фридлендера «Роман; "Идиот"», Л. П. Гроссмана «Достоевский — художник», А. В. Чичерина «Поэтический* строй в романах Достоевского»^ переиздана знаменитая книга Ml Mi Бахтина^ «Проблемы поэтики Достоевского» (М., 1963 г.), монография F. М! Фридлендера'. «Реализм Достоевского» (Л., 1963), в которой исследователь, показал связь Ф. М. Достоевского с русским литературным процессом, с основными тенденциями- русской4 литературы.

Следующий очень важный этап изучения творчества. Ф: М. Достоевского начался с юбилейного 1971 года и начала издания Полного собрания сочинений писателя в. 30-ти томах, осуществленного в течение 20 лет группой Ф. М: Достоевского под руководством Г. М. Фридлендера в Институте русской литературы АН СССР (Пушкинский Дом). Появление этого издания активизировало работу по изучению связей и перекличек, Ф. М. Достоевского с русской и мировой литературой, прежде всего с писателями XIX века, рубежа XIX-XX столетия и. 20-х годов XX века.

В контексте Ф. М. Достоевского рассмотрено творчество' Л. Н. Толстого (Г. Фридлендер, В. Кулешов, К. Ломунов, М: Воловинская), Ф: И: Тютчева (А. Гачева, С. Семенова)' Н. А. Некрасова (В. Туниманов, М. Гин, Ф. Евнин), М. Е. Салтыкова-Щедрина (С. Борщевский), Hi С. Тургенева (Н. Буданова, Г. Ребель), Н: С. Лескова (Е. Тюхова,

Г. Щенников) и др. Появились и работы обобщающего характера, подводящие предварительные итоги изучению связям Ф. М. Достоевского с мировым литературным процессом. Это монография Г. М. Фридлендера «Достоевский и мировая литература», удостоенная Государственной премии СССР (М., 1979), и позднее - монография Г. К. Щенникова «Достоевский и русский реализм» (Свердловск, 1987).

Особенно актуальным является вопрос об отражениях художественно-философской мысли Ф. М. Достоевского в произведениях писателей XX и XXI веков. В трудах Н. В. Живолуповой, К. Г. Исупова, Р. Я. Клейман, О. Г. Левашовой, Л. И. Сараскиной, Ю. И. Сохрякова, К. А. Степаняна, В. А. Суханова, В. А. Туниманова, Г. М. Фридлендера, Г. К. Щенникова, О. Ю. Юрьевой, статьях в изданиях серии «Достоевский: материалы и исследования», альманахах «Достоевский и мировая культура», сборниках «Достоевский и современность», «Достоевский и время», в вышедшем недавно двухтомном издании «Достоевский и XX век» в контексте Ф. М. Достоевского рассматривается творчество русских и зарубежных писателей: М. А. Алданова, Л. Н. Андреева, Д. Л. Андреева, А. Белого, Н. Н. Берберовой, М. А. Булгакова, Е. И. Замятина, Л. М. Леонова, Д. С. Мережковского, В. В. Набокова, Ю. К. Олеши, А. П. Платонова, Б. Л. Пастернака, А. М. Ремизова, Ф. К. Сологуба,

A. И. Солженицына, Ю. В. Трифонова, В. Шаламова, И. С. Шмелева,

B. М. Шукшина, К. А. Федина, Д. И. Хармса, Г. Гессе, Г. Белля, С. Цвейга, Т. Манна, Г. Манна, Ф. Кафки, А. Камю, Ж-П. Сартра, Дж. Оруэлла, О.Хаксли, В.Вулф, Ф. Жакоте, К. Оэ, Лу Синь, Р. Сиина, Т. Такэда, Ю. Хания, Г. Д'Аннунцио, А. Фогаццаро, У. Фолкнера и многих-многих других писателей XX-XXI веков. Это далеко не полный перечень, но и он достаточно красноречив: в исследовании, например, темы «Достоевский и русские писатели XX века» ученые преимущественно останавливаются на двух проблемах: «Достоевский и русские писатели начала XX века» и «Достоевский и писатели-эмигранты». Вопрос же о влиянии Ф. М. Достоевского на современную русскую литературу в достоевскове-дении не разработан. Так, в двухтомном сборнике «Достоевский и XX век» (ИМЛИ, 2007 г., ред. Т. А. Касаткина) нет статей, посвященных проблеме влияния Ф. М. Достоевского на современную русскую литературу - за исключением статей JI. И. Сараскиной «Уроки Достоевского в творческой судьбе А. И. Солженицына» и К. А. Степаняна «"Реализм в высшем смысле" и XX век». Замечательные статьи сборника Р. Я. Клейман «Достоевский в творческой интерпретации Иосифа Бродского: эхо преемственности», Р. Н. Поддубной «"Братья Карамазовы" Достоевского в "Иисусе Неизвестном" Д. Мережковского», Е. Г. Новиковой «В. В. Набоков и Ф. М. Достоевский: дискурс "личного отчаяния"», О. Ю. Юрьевой «Образ "русского семейства" в творчестве Ф. М. Достоевского и в русской литературе начала XX века» и другие исследования носят все же локальный характер — точно отмечено сходство сюжетных перипетий, интересно и оригинально исследованы особенности поэтики, образности, словесного ряда и т.д.

Нам представляется чрезвычайно важным рассмотрение вопроса самого главного - о влиянии метода Ф. М. Достоевского на развитие современной художественной методологии.

В последнее время проблема метода потеряла свою актуальность, а такие дефиниции, как романтизм, реализм, модернизм в изучении литературного процесса, начиная с XIX века, не имеют теперь особого значения. Так, В. Маркович пишет: «все литературные направления XIX века близки между собой, иногда до полной неразличимости. Границы между ними теряют резкость; а отличительные признаки^ перестают воеприниматься как существенные»4. Применительно к современному литературному процессу считается целесообразнее изучать творчество писателя не «в составе метода и направления»: «И реализм, и натурализм, и концептуализм, и постмодернизм, и другие "измы" рассыпались на писательские индивидуальности <.> частное возвысилось над общим, книги <.> стали важнее и интереснее тенденций. В цену вновь вошли неповторимость, штучный художественный опыт, а не верность принципам, т.е. тому или иному "школьному" канону <.> Время жестких эстетических предпочтений и позиционно вкусовых размежеваний прошло, как либо уже прошло, либо пока не вернулось время творческих "школ", "направлений", "методов", чьи напряженные взаимоотношения обычно регулируют ход литературного процесса, вынося одни явления в мейнстрим, а другие сталкивая на обочину читательского и профессионально-критического внимания»5. А разные попытки систематизировать литературный процесс с точки зрения метода6 признаются не только нецелесообразными, но и искажающими картину развития современного литературного процесса, не выявляющими, но стирающими «лица необщее выраженье»7. Показательно, что в некоторых современных учебных

4 Маркович В. М. Вопрос о литературных направлениях и построение русской литературы XX века // Освобождение догм. История русской литературы: состояние и пути изучения. Т. 1. М.,1997. С. 246.

5 Чупринин С. Тринадцатое мнение, или «Знамя» после 1996 г. // Знамя. 1997. №1. С. 207.

6 Например, классификация современной русской литературы Г. JI. Нефагиной: 1) Неоклассическая проза; 2) Условно-метафорическая проза; 3) «Другая проза»; 4) Постмодернизм. - Нефагина Г. JI. Русская проза второй половины 80-х -начала 90-х годов XX века. Минск, 1998. Или систематизация прозы 1990-х годов группой критиков еженедельника «Книжное обозрение»: 1) Новый реализм; 2) Мистико-метафорическая проза; 3) Постмодернизм; 4) Иная проза. - Книжное обозрение. 1990. 26 июля. С. 19.

7 Тимина С. И. Русская проза рубежа веков // Русская проза конца XX века. Хрестоматия. М.: СПб., 2005. С. 5. пособиях по литературоведению отсутствует словарная статья о термине «метод»8.

При всей справедливости перенесения центра тяжести литературоведческого анализа на отдельные произведения, нельзя согласиться с тем, что исследование общих тенденций мало что дает. Только в свете изучения общих закономерностей, общих направленческих черт и типологических категорий можно по-настоящему вывести и специфику отдельного произведения. Кроме того, исследование направлений и течений в литературе позволяет лучше представить не только отдельные литературные феномены, выявить общие типологические закономерности литературного процесса, но и увидеть в сосуществовании множества составляющих этой эстетической парадигмы общее движение духовной культуры, развитие философии, психологии и других гуманитарных дисциплин.

На наш взгляд, именно актуальное присутствие в современной ■ литературе Ф. М. Достоевского и его метода, названного писателем «реализмом в высшем смысле», позволяет особым образом типологизи-ровать литературный процесс. Но как, по каким правилам проявляется это «участие»?

М. Фуко в работе «Что такое автор?» отмечает: «в сфере дискурса можно быть автором более, чем просто книги, -• можно быть автором теории, парадигмы или дисциплины, в которой смогут, в свою очередь, найти место другие книги или авторы. Эти авторы оказываются в позиции трансдискурсивной»9: они являются авторами не только, своих произведений и своих книг, они создали «возможности и правила формирования других текстов»10. К подобным, «основателям дискурсив

8 См., например: Введение в литературоведение. Под ред. JI. В. Чернец. М., 1999.

9 Фуко М. Что такое автор? // Лабиринт. Екатеринбург, 1993. № 3. С. 39

10 Фуко М. Указ. соч. ности» Фуко относит, например, 3. Фрейда (не просто автора «Толкования сновидений» или трактата «Об остроумии») и К. Маркса (не просто автора «Манифеста» или «Капитала»), т. к. они установили некую бесконечную возможность дискурсов. Они «сделали возможным не только некоторый ряд аналогий, но также некоторое число различий . создали возможность чего-то иного, нежели их дискурс, и, тем не менее, чего-то неотделимого от того, что они основали»11. Так, «сказать, что Фрейд основал психоанализ - не значит просто сказать, что понятие либидо или техника анализа сновидений встречаются и у Абрахама или у Ме-лани Клейн, — это значит сказать, что Фрейд сделал возможным также и ряд различий по отношению к его текстам, его понятиям, к его гипотезам, — различий, которые все, однако, релевантны самому психоаналитическому дискурсу»12. В силу того, что «великий литературный автор» является, по сути, автором только собственного произведения, он, по мнению Фуко, не может выполнять функцию «основателя дискурсивно-сти». Однако здесь, на наш взгляд, есть безусловные исключения: именно «великие литературные авторы», «возвращение» к которым происходит в созданной ими- дискурсивной парадигме не только и не столько через «формальные общности», а через «плодотворные трансформации», открытие «ряда возможностей», т. е. через эффект аналогии/различия. Таким исключением является Ф. М. Достоевский, присутствующий в современном мире именно как автор трансдискурсивный, создатель такого дискурса, который, «обладая генеративным потенциалом, самим фактом своего прецедента открывает в культурной среде

13 определенную традицию дискурсивных практик» .

11 Фуко М. Указ. Соч. С. 38.

12 Там же.

13 Можейко М. А. Транс - Дискурсивность [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http: // ariom. ru/wiki/Т/. - Загл. с экрана.

В созданной достоевским парадигме «нашли место» книги разных современных писателей, стремившихся в своих художественных практиках «собственные режимы мысли (ее логику, типы дискурса и пафос) идентифицировать «через Достоевского», а точнее — через манеру его письма и природу сознания героя, как бы удостоверяя новую правду в преднайденной писателем голосовой партитуре»14. Самые разные произведения современной литературы — произведения В. Пьецуха («Новая московская философия»), Л. Цыпина («Лето в Бадене»), А. Мелентьевой («Девушки Достоевского»), Б. Акунина («Ф. М.»), Ф. Михайлова («Идиот») и многие другие тексты — своеобразные «медитации по поводу Достоевского»15.

По замечанию М. Бахтина, есть «определенные традиции, выраженные и сохраняющиеся в словесном облачении: в произведениях, в высказываниях,, в изречениях и т. п. Всегда есть какие-то словесно выраженные ведущие идеи «властителей дум» данной эпохи, какие-то задачи, лозунги и т. п.»16. На «авторитетные высказывания» (М.Бахтин) Ф. Достоевского - подлинного властителя дум - «опираются и ссылаются», их цитируют, им подражают, за ними следуют. Поэтому жизнь дискурса Достоевского, его эволюция продолжается? до* тех пор, пока «разворачивается эволюция соответствующей традиции дискурсивно

1 *7 сти» . Исследуя специфику полифонического романа Ф.М.Достоевского,

М., Бахтин увидел главную заслугу писателя в «открытии другого Я»:

Быть, значит быть для другого и через него для себя» . Приведенные слова и являются свернутой метафорой взаимоотражающего диалога Ф. М. Достоевского с. писателями XX века.

14 Исупов К. Г. Компетентное присутствие (Достоевский и «серебряный век») // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 15. СПб., 2000. С. 4.

15 Там же.

16 Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 268-269.

17 Можейко М. А. Указ. соч;

18 Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1986. С. 330:

Имя трансдискурсивного автора «обнимает, детерминирует и артикулирует универсум дискурса»19. Его функция - «характеризовать определенный способ бытия дискурса: для дискурса тот факт, что он имеет имя. автора <.> означает, что этот дискурс - не обыденная безразличная речь, не речь, которая уходит, плывет и проходит, не речь, немедленно потребляемая, но что тут говорится о речи, которая должна приниматься вполне определенным образом и должна получать в данной культуре определенный статус <.> В силу всего этого <.> имя автора <.> стремится в некотором роде на границу текстов, оно их вырезает, следует вдоль этих разрезов, обнаруживает способ их бытия или, по крайней мере, его характеризует. Оно размещается- в разрыве, устанавливающем определенную группу дискурсов и ее особый способ бы

HJA тия» . Так, имя Ф. М. Достоевского обнаруживает и характеризует способ бытия многочисленных дискурсов - философских и художественных, обнаруживающих даже в своей отличности релевантность его дискурсу 21.

Главной особенностью дискурса Ф. М. Достоевского, по разному определяемого (как реализм «символический» - С. Н. Булгаков, «онтологический», «мистический» — Вяч. Иванов, «психологический» -Г. М. Фридлендер, «социально-психологический» - Ф. И. Евнин, К. И. Тюнькин, «философско-экзистенциальный» - И. И. Виноградов, «христианский» - В. Н. Захаров, «евангельский» - Ю. П. Иваск, «духовный» -М. М. Дунаев, А. М. Любомудров) является отражение особого способа бытия - двоемирия - взаимосвязи, взаимодействия, взаимопроникновения

19 Фуко М. Указ. соч. С. 38.

20 Там же. 21 Убедительный (правда, не литературный), на наш взгляд, пример: по мнению 3. Фрейда (которого, кстати, Фуко называет трансдискурсивным автором), Достоевский, открыв таящуюся в душе человека стихию скрытых внутренних, «подземных» сил как его сущностный феномен, предугадал основные идеи психоанализа. Поэтому (при безусловной отличности и даже противоположности) психоаналитический дискурс Фрейда располагается внутри большого «Достоевского» дискурсивного единства и, конечно, релевантен ему. быта и бытия, социального и экзистенциального. Речь идет не просто о нравственном бытии, а о бытии, которое, в конечном счете, определяется отношением человека к Богу. К. А. Степанян в известной монографии «"Сознать и сказать": "реализм высшем смысле" как художественный метод Достоевского» пишет о романах Достоевского: «Здесь весь наш мир воссоздан и показан в его полном объеме — как мир, определяющим центром и источником существования которого является Бог; Священное Писание и Священное Предание есть основа человеческой истории, совершающееся на Небесах и на земле происходит в едином смысловом и временном пространстве, духовные сущности всех уровней зримо присутствуют в жизни и судьбах людей - иными словами, реальность видна читателю во всей своей метафизической глубине. И человек изображен в его подлинном бытии - как образ и подобие Божии, образ Христов» (курсив автора - Р. С.) . Так К. Степанян определяет художественный метод Ф. М. Достоевского, названный писателем «реализмом в высшем смысле».

На наш взгляд, здесь заложена и формула трансдискурсивности Ф. М. Достоевского, которая определяет влияние писателя на литературу XX века. В крупнейших произведениях мировой литературы XX века мы наблюдаем проявление этого двоемирия, взаимопроникновение реального и трансцендентного, социального и экзистенциального.

Были в этой истории случаи, когда это единство разрушалось, когда писатели стремились показать экзистенциальное вне связи с реальным (модернистское сознание), изымали человеческий дух из повседневности «как чудовищного антимира, где необратимо действуют зако

23 ны аннигиляции человеческой личности» . Герои' таких произведений не

22 Степанян К. А. «Сознать и сказать»: «Реализм в высшем смысле» как творческий метод Ф. М. Достоевского. М., 2005. С. 10.

23 Лейдерман Н. Л. Постреализм. Теоретический очерк. Екатеринбург. 2005. С. 37. оставляют впечатления живых людей. В характере Мерсо, героя романа Камю «Посторонний», до предела доведен индивидуализм, равнодушие к миру, близким, а в героях Кафки («Процесс», «Замок») уничтожены, стерты живые, человеческие черты — не осуществилась связь сверхреального с реальным за счет игнорирования реальности. Это герои1 абстракции, воплощения идеи индивидуализма и равнодушия, полной изоляции от мира в силу его абсурдности, отсутствия в нем смысла, или воплощения равнодушной покорности неотвратимому закону.

Иначе реальное и сверхреальное соотносятся в постмодернизме: в «Улиссе» Д. Джойса реальность не просто присутствует, а присутствует в дотошных подробностях «сгущенного жизнеподобия» («принцип гиперлокализации» - С. Хоружий). Реконструированная «физиология одного дня» и является воплощением тотального хаоса (Н. Лейдерман). И человек не просто включен в этот мир, но и «осуществляет свое духовное бытие: любит и ненавидит, радуется и страдает, врастает в историю, ищет свое место в просторах Вечности»24. «Врастание» в реальность, единение с космосом, нахождение его смысла происходит у Джойса через универсальный мифологический сюжет - «Одиссею» Гомера25.

Необходимо отметить, что и в литературе соцреализма — тот же «принцип гиперлокализации», только «с другого конца»: ориентация на повседневную социальную действительность, на социальную гармонию и отсутствие связи с вечностью. Есть реальность, но нет сверхреального, т. е. связи со сверхреальным. Писатели (многие из них являются лауреа

24 Лейдерман Н. Л. Указ соч. С. 40.

25 В этом принципиальная разница между модернизмом и постмодернизмом: модернизм видит в человеке только критическое начало бытия, акцентирует абсурдность существования, бессмысленность человеческой жизни, а постмодернизм, не отвергая абсурдности человеческого существования, тем не менее ищет связи с вечными, незыблемыми началами бытия. Современного хрупкого человека, его жизнь Джойс сопрягает с миром мифологических вечностей. тами Государственных премий) В. Аржаев («Далеко от Москвы», 1948 г.), М. Бубеннов («Белая береза», 1947 г.), В. Закруткин («Сотворение мира», 1955-1978 гг.), Г.Николаева («Битва в пути», 1957) В.Кожевников («Знакомьтесь, Балуев», 1976), Г.Марков («Строговы», 1939-1946, «Соль земли», 1954-1960, «Отец и сын» 1963-1964), Б. Можаев («Мужики и бабы» 1976), П.Проскурин («Горькие травы» 1964, «Имя твое» 1977), А.Иванов («Тени исчезают в полдень» 1963, «Вечный зов», 1976) талантливо и реалистически точно воспроизводили действительность. Но герои их, честные, благородные, сосредоточены на повседневности и не обременены тоской по экзистенциальному.

Традиционная русская реалистическая литература XX века, таким образом, глубоко раскрывала подлинные конфликты бытия, но рассматривала человека преимущественно в плане социальном. Изображение жизни социума являлось главным ее содержанием, а человек показан не как I общечеловеческий характер, а как социальный тип.

Но попытки - и весьма серьезные - соотнесения реального и сверхреального, временного и надвременного, человеческого и общечеловеческого здесь, конечно, были, например, у Ч. Айтматова («Плаха»), JI. Бежина («Калоши счастья»), Б. Васильева («Дом, который построил Дед»).

Взаимопрониковение это специфически представлено в различных течениях современного литературного процесса. В постмодернизме — как диалог с хаосом (концепция Н. Лейдермана и М. Липовецкого) — обезумевшим миром, как предельная критика советской действительности, общего духовного «опьянения». «Опьянение» и есть проявление духовного хаоса, выразившегося в лозунгах-симулякрах, предмете иронии Венички, героя поэмы Вен. Ерофеева «Москва - Петушки», в душе которого живет вечная вера в Бога.

В постреализме двоемирие проявляется как взаимопроникновение двух миров: быт, пронизанный экзистенциальными, бытийными потребностями. У В. Маканина в романе «Андеграунд, или Герой нашего времени» показан мир людей, преуспевающих в советском обществе и характеризуемых категорией «истеблишмент», и мир тех, кто протестует против них, против разного рода симуляций ценностей - совершенно другая форма «опьянения».

И, наконец, третий тип двоемирия в метафизическом реализме - у Ю. Мамлеева: с одной стороны, жалкая, скудная жизнь обыденных, приземленных, грубых, малоразвитых людей, а с другой - свойственная этим же людям неутолимая и необъяснимая жажда иной реальности — трансцендентной жизни.

Все это разные проявления двоемирия. Но именно там, где мы встречаемся с двоемирием, взаимодействием реального и скрытого, и происходят важные художественные открытия.

Чаще всего исследователи, характеризуя современный литературный процесс, останавливаются на постмодернизме и постреализме как наиболее значительных литературных направлениях. И в том, > и в другом направлениях отмечается интерес к метафизическому началу (в творчестве, например, А. Битова, Ф. Горенштейна, А. Иванченко, А. Слаповского, С. Соколова, Т. Толстой, В. Шарова и других современных псиателей). Но предметом специального изучения метафизический реализм - важное и- значительное направление в современной литературе -еще не стал. Наиболее ярким представителем, можно сказать, основоположником этого направления является Ю. Мамлеев, который странным образом изъят из современного литературного процесса. Долгое время аналитики современной русской литературы не вписывали Ю. В. Мамлеева ни в привычную модернистскую или постмодернисткую обойму прозаиков, ни в ряд представителей постреализма, концептуализма, сюрреализма или авангарда. В специальных монографиях об оте

26 чественном постмодернизме не анализируется творчество Ю. Мамлеева. Не включают его ни в привычный постмодернисткий круг прозаиков (А. Битов, Вен. Ерофеев, С. Соколов, В. Сорокин, В. Пелевин), ни в ряд представителей постреализма (С. Довлатова, Л. Петрушевской, В. Макани-на) и авторы новейших учебников по современной русской литературе27. Создается впечатление, что Ю. Мамлеев «выводится» не только за пределы постмодернизма, но и за пределы значительных литературных явлений второй половины XX и начала XXI века. И, наконец, самый свежий пример: в учебных пособиях «Современная русская литература (1990-е - начало XXI в)» под редакцией С. И. Тиминой, «Русская проза конца XX века» под редакцией Т. М. Колядич, справочник «Русская литература оо сегодня: Большой путеводитель», составленный С. Чуприниным , в котором ни о метафизическом реализме, ни о Мамлееве, ни о других представителях этого направления (Д. Силкана, С. Сибирцева, Н. Макеевой и др.) нет монографических статей.

В нашей диссертации мы обращаемся к исследованию произведений крупнейших представителей трех основных направлений русской литературы последней трети XX века: Вен. Ерофеева («Москва - Петушки» (1988)), В. Маканина («Андеграунд, или Герой нашего времени» (1998)), Ю. Мамлеева (цикл рассказов «Конец века» (1999 - 2001)), рассмотренных как факты своеобразного «переоткрытия» Ф. М. Достоевского: диалогического обращения к нему современных писателей, исследующих

26 См.: Эпштейн М. Н. После будущего: Парадоксы постмодернизма в современной русской культуре. М., 1991; Липовецкий М. Н. Русский постмодернизм (Очерки исторической поэтики). Екатеринбург, 1997; Скоропанова И. С. Русская постмодернистская литература: новая философия, новый язык. СПб., 2001.

27 Лейдерман Н. Л., Липовецкий М. Н. Современная русская литература: В 3 кн.: Учебное пособие. М., 2001; Тимина С. И., Васильев В.Е., Воронина О. Ю. Современная русская литература (1990-е гг. - начало XXI в.): Учебное пособие. СПб.; М., 2005.

28 Чупринин С. Русская литература сегодня: Большой путеводитель. М., 2007. феномен сознания современного человека, существенные перемены в структуре этого сознания. Главные персонажи избранных нами авторов - личности, как и герои Ф. М. Достоевского, исключительные, тоже «по-виднее обыкновенных», с особым мировидением, но в этом мировиде-нии преломились некие общие процессы в мышлении и самосознании людей переломной эпохи. Веничка Ерофеев (поэма «Москва - Петушки») в своих рассуждениях и своей судьбе отразил деконструкцию всей системы ценностей социалистического общества, обнажив тем самым изъяны советской ментальности.

В романе В. Маканина «Андеграунд, или Герой нашего времени» запечатлено важное социально-психологическое явление, ставшее специальным предметом художественного исследования отечественного писателя - «подсознание общества», социальный андеграунд.

В рассказах Ю. Мамлеева проявились скрытые (темные и светлые) сферы души человека, его внутренние - метафизические - бездны, а также выразились приглушенные прежде метафизические порывы к вечности, другим реальностям, духовному космосу.

Вхождение того или иного художника в определенную структуру сознания, - пишет Е. Созина, - знаменует "тождество нетождественного", т. е. некую общность смысловых полей авторов, обладающих разными мировоззренческими установками, исповедующих разные принципы творчества и т. п. Достаточно традиционным "знаком" структур сознания в литературоведении выступают так называемые "вечные типы", "вечные образы", "бродячие сюжеты", лейтмотивы и т. д. — то, что, метафорически используя язык К. Юнга, мы называем литературной или культурной архетипией. Схождение "нетождественного" обнаруживается также в состояниях сознания, которые знаменуют соотнесенность субъекта с собственно психикой и могут быть спроецированы на духовные состояния отдельных эпох; обычное и соответствующее данной категории условное обозначение - "дух времени"» . В наши задачи входит выявление «некой общности смысловых полей» авторов, относящихся к разным историческим эпохам, литературным направлениям и т. д. - Ф. М. Достоевского, Вен. В. Ерофеева, В. С. Маканина, Ю. В. Мамлеева. Один из сквозных для русской литературы «знаков» структур сознания — метафизическое подполье (идущий, по мнению Л. Шестова, еще от Платона: философ считает, что Достоевский открыл подполье, которое задолго до него описал Платон в притче об обитателях пещеры. Пещера — это и есть подполье)30 — в центре нашего внимания. «Вечные типы» подполья, описанные Достоевским, Ерофеевым, Маканиным, Мамлеевым, — по принципу «тождества нетождественного» будут рассмотрены в «диалогическом испытании» (М. Бахтин): в зеркале диалогического взаимодействия их сознаний.

Открытый Достоевским подпольный тип — «главный человек в русском мире» (16; 406), муки сознания и самосознания которого стали отражением русского духовного кризиса, предстает сегодня в качестве " архетипа. Писатель создал метафизическую матрицу особого мира — подполья, в лабиринтах которого «встречаются» герои-антигерои произ- ;•>. ведений русской литературы XX-XXI веков. Веничка («Москва - Петушки»), Петрович («Андеграунд, или Герой нашего времени»), Вася Куро-лесов («Бегун»), Андрей («Дорога в бездну»), как и подпольные герои Ф. М. Достоевского (парадоксалист и Раскольников, Иван Карамазов и Ипполит Терентьев), - знаковые герои времени, которые не только могут и должны «существовать в нашем обществе, взяв в, соображение те

29 Созина Е. К. Сознание и письмо в русской литературе. Екатеринбург, 2001. С. 40.

30 Шестов Л. И. Сочинения: в 2 т. Т. 2. 1993. С. 34. обстоятельства, при которых вообще складывалось наше общество»31, но и, «сохраняя свои исходные положения, переживать динамическую трансформацию, эволюционировать вместе с окружающим их миром» (Ю. М. Лотман).

Так и произведения Ф. М. Достоевского, в которых писатель «впервые вывел настоящего человека русского большинства» (16; 329), переживают «динамическую трансформацию», являясь «идеологическими этюдами»32 к произведениям русской литературы последней трети XX века, продолжающих русскую историю подпольных героев-антигероев. Особенно важные вехи в этой истории — поэма Вен. Ерофеева «Москва - Петушки», роман В. Маканина «Андеграунд, или Герой нашего времени», цикл рассказов Ю. Мамлеева «Конец века».

Границы книги никогда не очерчены достаточно строго: в ее названии, в первой и последней строке, во внутренних конфигурациях и в обособляющих ее формах содержится система отсылок к другим книгам, другим текстам и фразам <.> Эта игра отсылок находится в прямой зависимости от того, имеем ли мы дело с математическим трактатом или комментариями к тексту, историческим повествованием или эпизодом романного цикла, - во всех этих случаях единство книги, понимаемое как средоточие связей, не может быть описано как тождественное <.> книга не укладывается в маленький параллелепипед, который якобы заключает ее в себе; единство книги <.> изменчиво и относительно. Как только оно становится предметом исследования, так тотчас же утрачивает свою- однозначность <.> А о его природе мы можем судить только исходя из сложного поля дискурса»33.

31 Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: в 30 т. Т. 5. С. 99. Далее произведения Ф. М. Достоевского цитируются по этому изданию, в скобках указываются том и страницы.

32 Назиров Р. Г. Творческие принципы Ф. М. Достоевского. Саратов, 1982. С. 54.

33 Фуко М. Археология знания. Киев, 1996. С. 25.

Рассматривая произведения Ф. Достоевского, Вен. Ерофеева, В. Маканина, Ю. Мамлеева как «сложное поле» дискурсов, мы можем вывить «одинаковые тексты» сознания. Подобное взаимодействие М. Мамардашвили определил так: «сознание прочитало сознание». Но нам важно не только то, что прочитало сознание и что оно прочитало, но и как сознание прочитывает, т. е. живет.

Таким образом, актуальность нашего исследования определяется не только изучением мало освоенной сферы «присутствия» Ф. М. Достоевского в литературе последней трети XX века, но и новым обоснованием необходимости «реабилитировать» исследование движения литературы в аспекте творческого метода, в плане его новых модификаций, а также преодолением обозначившегося в исследованиях последнего десятилетия недоверия к этой категории, как «релевантной советской эпохе». Традиционная методология работ по теме «классика и современность» сводится, как правило, к констатации «формального» сходства содержательных концепций и поэтики (выраженных сюжетом, образностью, лексикой) писателей. Наш подход иной: даже в сходстве отдельных частных явлений мы ищем принципиальное развитие и трансформацию принципов творческого метода Ф. М. Достоевского в художественных исканиях современных отечественных прозаиков, в различных течениях современной русской литературы. Такой подход был немыслим прежде, до середины 1950-х годов, когда метод Достоевского объявлялся «реакционным» и его православная тенденция демонстративно противопоставлялась реализму русских писателей XIX века. Огромная работа советских достоевсковедов с середины 1950-х годов до конца 90-х велась в направлении все более точного, приближенного к миро-видению самого писателя пониманию -главных особенностей его метода, выросшего из недр русской словесности и вместе с тем по-новому утверждающего синтез мира и синтетическую структуру личности. Литературоведы все точнее и глубже осмысляли проблемы «универсализма», «двоемирия», «полифонизма» и «трагизма» в творчестве Ф. М. Достоевского. Именно «универсализм», «синтетизм» «двоемирие», не буквально воспринятые, а по-новому увиденные, по-новому осмысленные, явились исходными творческими принципами новейших литературных течений второй половины XX века.

Проблема диалога классики и современности в литературе последней трети XX века, как представляется нам, ставится нами в аспекте назревших задач отечественного литературоведения.

Научная новизна исследования состоит в том, что в нем предлагается оригинальная концепция развития' русской прозы последней трети XX века, в котором, наряду с признанными течениями (постмодернизм и постреализм), утверждается метафизический реализм как особое самостоятельное течение. Хотя историки современной литературы (В. Агено-сов, Н. Кякшто, Н. Лейдерман, М. Липовецкий, Г. Нефагина, И. Скоропано-ва, И. Тимина, М. Черняк) отмечали наличие метафизических тенденций в постмодернизме и постреализме, термин этот до сих пор не вводился у нас В' типологическую классификацию новейших направлений русской литературы.

Новизна нашей работы видится нам и в том, что в качестве наиболее яркого и последовательного представителя метафизического реализма выбран. Ю. Мамлеев - писатель до сих пор не признанный отечественным литературоведением, хотя и получивший мировое признание, и привлекающий живой читательский интерес явлением каждой своей книги, обычно вызывающей новую, журнальную статью и интервью. Важно и то, что Мамлеев считает себя наследником «реализма в высшем смысле» Ф. М. Достоевского. Новизна- нашего исследования также и в современном методологическом: подходе, сочетающем типологическую обобщенность, выявление типологического сходства в художественных явлениях разного порядка, разработку концепции взаимодействия реального и ирреального (сверхреального) на «разных этажах» литературы с избирательным и целостным анализом конкретных произведений, а именно: «Москва - Петушки» Вен. Ерофеева, «Андеграунд, или Герой нашего времени» В. Маканина, цикла рассказов «Черное зеркало» Ю. Мамлеева. Словом, мы стремились к сочетанию предельной обобщенности, т. е. выявлению параллелей и традиций в самих основах мировидения писателей с тщательным анализом неповторимого формотворчества у каждого из трех авторов.

Объектом изучения является творчество Ф. М. Достоевского и крупнейших представителей трех основных течений русской прозы последней трети XX века (постмодернизма, постреализма, метафизического реализма): Вен. Ерофеева, В. С. Маканина, Ю. В. Мамлеева.

Предмет исследования — влияние творчества Ф. М. Достоевского, одного на литературный процесс в России последней трети XX века.

Цель диссертационного исследования — раскрыть новаторство основных течений русской прозы последней трети XX века в контексте художественных открытий Ф. М. Достоевского.

В соответствии с поставленной целью в диссертации решается ряд задач: выяснить роль Ф. М. Достоевского в современном литературном процессе как трансдискурсивного автора; исследовать феномен сознания, определяющегося («живущего») во взаимодействии интерсубъективных форм: диалога - дискурса -трансдискурса; выявить общие принципы исследования мира и человека в творчестве писателей разных литературных направлений (постмодернизма, постреализма, метафизического реализма), сближающие их с творчеством Ф. М. Достоевского;

- определить, как и насколько востребован «реализм в высшем смысле» Ф. М. Достоевского в литературе последней трети XX века, что необходимо и для понимания общих тенденций развития современного литературного процесса;

- выявить сходство и различие важнейших принципов художественного мышления, прежде всего, в синтезе реального и ирреального у Ф. М. Достоевского, Вен. Ерофеева, В. Маканина, Ю. Мамлеева;

Методологическая основа. Исследование выполнено в русле компаративистского подхода и опирается на принципы историко-функционального метода (изучение восприятия произведения в разные эпохи и с разных точек зрения), интертекстуального, структурнотипологического методов, позволивших показать особенности трансдискурсивного диалога Ф. М. Достоевского и писателей последней трети XX века (Вен. Ерофеева, В. Маканина, Ю. Мамлеева). Важным методологическим приемом является сопоставление «концептуальных персонажей» (Ж. Делез), конституирующих художественные миры Ф. Достоевского, Вен. Ерофеева,

B. Маканина и Ю. Мамлеева. В выявлении парадигматических «тождеств» и «различий» художественных миров названных писателей, мы. придерживаемся принципа единства историко-культурного и экзистенциального подходов.

C. Н. Булгакова, Вяч. Иванова, И. И. Лапшина, Н: О. Лосского,

B. В*. Розанова; Л. Шестова, С. Л. Франка и др.; исследования достоевскове-дов, посвященные поэтике Ф. М. Достоевского, в которых особенности художественного мышления писателя рассматривается во взаимосвязи с созданной им новой художественно-метафизической моделью: Н. Ф. Будановой, Р. Бэлнепа, В. Е. Ветловской, И. Л. Волгина, И. А. Есаулова, В. Н. Захарова, К. Г. Исупова, Т. А. Касаткиной, А. Е. Кунильского, Р. Лаута, К. В. Мочульского, Е. Г. Новиковой; Г. С. Померанца, С. Г. Семеновой, К. А. Степаняна, В. А. Туниманова, Г. М. Фридлендера, Г. К. Щенникова1, и др., а также концепции, современного литературного процесса, представленные в работах HI Л. Лейдермана, М. Н. Липовецкого, Г. Л. Нефагиной,

C. И. Тиминой; И. С. Скоропановой, М1. Эпштейна и др: Особо важное значение для нашей работы имеет концепция диалогической онтологии М: М. Бахтина и теория-трансдискурсивного автора М. Фуко.

Основным материалом исследования стали новеллы, фельетоны, статьи Ф. М. Достоевского из «Дневника писателя»: «Столетняя», «Бобок», «Сон смешного человека», «Мужик Марей», «Спиритизм. Нечто о чертях. Чрезвычайная хитрость чертей, если это только черти», «Дон Карлос и сэр Уаткин. Опять признаки "начала конца"», «Слово об отчете ученой комиссии о спиритических явлениях»); повесть «Записки из подполья», романы «Преступление и наказание», «Идиот», «Подросток», «Братья Карамазовы». В центре нашего внимания находятся произведения наиболее репрезентативных представителей трех господствующих течений русской литературы последней трети XX века (постмодернизма, постреализма и метафизического реализма): поэма «Москва - Петушки» Вен. Ерофеева, роман «Андеграунд, или Герой нашего времени» В. Ма-канина, романы Ю. Мамлеева «Шатуны», «Мир и хохот», цикл рассказов «Конец века», метафилософский трактат «Судьба Бытия» и публицистика, вошедшая в книгу «Россия Вечная».

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Ф: М. Достоевский - творец особой дискурсивной практики, моделирующей мир во взаимопроникновении быта и бытия, социального и экзистенциального, реального и трансцендентного, — создал в своей модели двоемирия художественно-методологическую парадигму, которой следуют многие современные писатели. Этот феномен дает основание характеризовать Ф. М. Достоевского как трансдискурсивного автора.

3. Открытый Ф. М. Достоевским «подпольный» тип - «главный человек в русском мире» - предстает сегодня в качестве архетипа. Писатель создал «матрицу» особого метафизического мира - подполья, в лабиринтах которого «встречаются» герои-антигерои произведений русской литературы XX-XXI вв.

4. Основные структурные принципы постреализма — сочетание детерминизма с поиском иррациональных связей, взаимопроникновение типического и архетипического как структурная основа образа, приводящая к сочетанию социальности и психологизма с исследованием родового и метафизического слоев человеческой натуры — восходят к Ф. М. Достоевскому.

5. Истоки метафизического реализма Ю. Мамлеева — в «реализме в высшем смысле» Ф. М. Достоевского, изображающего не видимые процессы и явления исторической действительности, а скрытые, тайные, творящиеся в глубинных недрах мира, и человека, прозревающего сквозь реальное более реальное, постигающего высшие реальности «в символах низшего мира» (С. Булгаков).

6. Сущность философско-художественного («гибридного») дискурса Ю. Мамлеева заключается в том, что доминирующее положение в его художественных произведениях занимает философская проблематика. Впервые предпринятая попытка рассмотрения художественного творчества Ю. Мамлеева через основные философские положения трактата «Судьба Бытия» позволяет осмыслить метод метафизического реализма Ю. Мамлеева во всей его сложности и оригинальности. Основной принцип метафизического реализма Ю. Мамлеева — расширение и углубление «действительного» мира включением метафизических реалий, открывающих во внутреннем пространстве человека множество бездн. Общая «метафизическая ситуация» произведений Достоевского и Мамлеева - человек, стремящийся к постижению внутреннего духовного космоса — проявляется в целом ряде типологически сходных мотивов.

7. Практика постмодернизма, разрушающего «диктатуру» моно-логизма и утверждающего множественность истин, отразившего эпистемологическую неуверенность современного человека и кризисное сознание, соотносимы с полифонической эстетикой Ф. М. Достоевского, что особенно ярко проявилось в поэме Вен. Ерофеева «Москва — Петушки».

Теоретическая и практическая значимость работы заключается в том, что она является одним из первых опытов подведения итогов литературного процесса, совершающегося на наших глазах, выявления закономерного, типологического и художественно перспективного в том, что многим до сих пор представляется пестрым, туманным, неоформившимся. Результаты исследования, на наш взгляд, восстанавливают в правах изучение литературы с точки зрения движения и литературного метода — изучения, несколько вытесненного у нас в последнее десятилетие исключительной сосредоточенностью литературоведов на проблемах жанра и стиля. Впервые проанализирован феномен метафизического реализма Ю. Мамлеева как явление эстетически ценное, знаковое и органически вписывающееся в текущий литературный процесс.

Научно-исследовательская перспектива диссертации заключается в том, что многие затронутые проблемы в ней проблемы могут стать предметом отдельных научных работ, т. к. проблема рецепции Ф. М. Достоевского как трансдискурсивного автора в современной русской литературе неисчерпаема. Разработанные в диссертации методологические принципы рассмотрения явлений трансдискурсивности могут быть использованы в изучении других подобных фактов в русской, зарубежной литературе и культуре. Полученные результаты могут быть применены в работах по изучению литературного процесса, литературных направлений и творчества отдельных авторов, в исследованиях по истории русской литературы XX века.

Рекомендации по использованию результатов диссертационного исследования. Основные положения, материалы и результаты работы могут быть использованы в лекционных курсах, спецкурсах и спецсеминарах по истории русской литературы XIX и XX веков, в работах по исследованию взаимосвязей современного литературного процесса и русской литературы XIX века.

Апробация работы. Основные положения диссертации были изложены в докладах на международных конференциях: «Достоевский и современность» (Старая Русса, Дом-музей Ф. М. Достоевского, 2005, 2006, 2008), «Достоевский и мировая культура» (Санкт-Петербург, Литературно-мемориальный музей Ф. М. Достоевского, 2005 - 2008), «Русская словесность в мировом культурном контексте» (II Международный конгресс. Москва, 2004), «Русская словесность в мировом культурном контексте. К 500-летию рода Достоевских» (Международный симпозиум. Москва, 2006), «Культура и текст» (Барнаул, БГПУ, 1997- 2008 гг.), «Воспитание читателя: теоретический и методический аспекты» (Барнаул, 2007), «Теоретические и методические проблемы русской филологии на современном этапе (Семей, СГПИ, 2007); на всероссийских конференциях: «Дергачевские чтения. Русская литература: национальное развитие и региональные особенности» (Екатеринбург, УрГу им. А. М. Горького, 2004, 2006); «Актуальные проблемы филологического образования. Наука - вуз — школа» (Екатеринбург, 2002).

Основное содержание и итоги исследования отражены в монографиях: «О "соприкосновении мирам иным": Ф. Достоевский и Ю. Мамлеев» (Екатеринбург - Барнаул, 2007) [Рец.: Бойко, М. Судьба потустороннего. Метафизический реализм на операционном столе // НГ EX LIBRIS - № 20 - 5.03.2008; Решетников, К. С «Идиотом» в душе. Книги Юрия Мамлеева и о нем // Газета. - № 37. - 29.02.2008. ; Завгородняя, Н. Рецензия на книгу Р.С.-И. Семы-киной «О "соприкосновении мирам иным": Ф. Достоевский и Ю. Мамлеев» // Филология и человек. - Барнаул, 2008. - № 3. - С. 220-221], «В матрице подполья: Ф. Достоевский - Вен. Ерофеев - В. Маканин» (М., 2008); в статьях, опубликованных в изданиях, рекомендованных ВАК Минобрнауки: журнале «Искусство и образование» (Москва, 2008. № 3), Известиях Уральского государственного университета (Екатеринбург, 2004.- №'33; 2008. № 59), Вестнике Ленинградского государственного университета им. А. С. Пушкина (Санкт-Петербург, 2008. № 1), Вестнике НГУ (Новосибирск, Новое, гос. ун-т, 2008. Т.,7. Вып. 2), Ползуновском вестнике (Барнаул, АлтГТУ, 2005. Вып. 3), Мир науки, культуры, образования (Горно-Алтайск, 2008. № 4), в журнале «Октябрь» (2007. №3), других работах (общее количество публикаций по теме диссертационного исследования — 39).

Структура диссертации. Исследование состоит из Введения, четырех глав, каждая из которых включает в себя несколько разделов, Заключения и Списка использованной литературы.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Ф.М. Достоевский и русская проза последней трети XX века"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Сегодня мир без Достоевского невозможно представить: писатель «пророс в жизни XX века, в судьбах и творчестве писателей и поэтов, философов и литературоведов <.> Достоевский понимается через XX век, но и XX век понимается через личность и творчество Достоевско 430 ГО» .

В справедливом высказывании Т. Касаткиной есть очень емкое слово - «понимается». В культуре должно быть атрибутировано «пространство Ф. М. Достоевского». Речь идет не только о текстовой стихии, а о пространстве понимания Ф. М. Достоевского, которое в нашей работе названо «достоевской трансдискурсивной парадигмой».

Ф. М. Достоевский, действительно трансдискурсивный автор, основатель целой художественной (и не только художественной) парадигмы, метанарратива, «матрицы» художественно-философского сознания, определившей и в некоторой степени предопределившей «образ» русской (да и не только русской) литературы XX и XXI веков.

Писатель создал не только возможности и правила формирования других текстов, но и возможность бесконечного, вечно длящегося диалога с ним, а диалог, как утверждают философы - это, прежде всего, понимание: диалогизирующе сознание - понимающее сознание.

Ф. М. Достоевский открыл «трагизм подполья» и предвосхитив появление подпольных страдающих нигилистов Венички и Петровича. Выявление трансформации подпольного человека обнаруживает не только удивительную его живучесть в веке XX, но и духовные метаморфозы, показательные для современной культуры. Герои Вен. Ерофеева и В. Маканина по-новому трагичны, по-новому воплощают гуманистический идеал националь

430 Касаткина Т. Введение // Достоевский и XX век: в 2 т. Под ред. Т.А. Касаткиной. Т. 1.М., 2007. С. 3. ного менталитета. Но, как и Подпольный Достоевского, «усиленно сознающие», страдающие от того, что мир настоящий, «мир идеалов», утратив самый главный смысл - «живую идею о Боге», оказался фикцией, игрой: «Нет ничего святого». Для всех решающим оказывается выбор пути без Бога или с Богом, в чем они существенно расходятся: Подпольный ведет тяжбу с Богом, Веничка остро переживает трагедию века богооставлен-ности, а Петрович пытается избавиться от проклятия «усиленного сознания», ищет нравственную опору в русской классической литературе.

Поведенческие парадигмы героев при внешнем сходстве: одиночество, презрение к толпе, публике, общажникам, «стаду», юродство, бунт против истеблишмента - сущностно различны. Подполье Венички - опьянение - в то же время знак внутреннего родства со всеми и проявленное чувство мучительной ответственности за духовное падение человека, а отсюда и жажда самопожертвования, ассоциации с образом Христа и трагический финал романа. Подполье у Маканина - это прежде всего социальный андеграунд, оппозиция к власти и ее идеологии. Но подпольный нигилизм Петровича выражает и общий духовный кризис современного человечества, т. к. Петрович легко бросает вызов сакральным нравственным заповедям: совершает два убийства и оправдывает их своей философией «удара», освобождающую его от ответственности перед Богом.

В преступных актах и философии своей Петрович схож с Рас-кольниковым Достоевского. Но схож с ним так же и в пробуждающейся совести (после второго убийства) и в сознании необходимости сближения с прежде презренной им толпой. Связь маканинского реализма с релизмом Ф. М. Достоевского в близости отдельных сцен, напоминающих сюжетные перепетии «Преступления и наказания», в использовании приема двойников и, главное, в признании русской классики и прежде всего Ф. М. Достоевского, первейшей нравственной опорой современного писателя в сознании того, что он, непишуший писатель Петрович, нужен общажникам как выразитель их слова.

У Ю. Мамлеева подполье — «метафизический локус» — невидимая реальность, реальность второго плана, скрытые (темные и светлые) сферы души человека. Метафизические подпольные Мамлеева - тоже отпавшие от действительного мира - испытывают жажду переступить границу трансцендентного еще при жизни, страдают от тоски по сверхреальному, одержимы стремлением выйти в «некую запретную зону», за пределы реального мира - в мир трансцендентный.

Общая метафизическая ситуация произведений Ф. М. Достоевского и Ю. Мамлеева - человек, стремящийся к постижению внутреннего духовного космоса - проявляется в целом ряде типологически сходных мотивов.

Творческие связи с Ф. М. Достоевским представителей трех господствующих течений современной русской прозы (постмодернизма, постреализма и метафизического реализма) вполне отвечают все более утверждающему отношению новаторских и классических традиций в искусстве XX века: это не отталкивание и не просто повторение мотивов, а отношения взаимопроникновения, взаимодействия традиционного и поискового - причем не только в области стиля и жанра, а в сферах художественного метода в моделировании взаимосвязи и взаимопрониконове-ния реального, повседневного с бытийным, метафизическим.

Это отчетливо проявляется в трех избранных нами текстах: «Москва - Петушки» Вен. Ерофеева - произведения, с которого начинается история русского постмодернизма, «Андеграунд, или Герой нашего времени» В. Маканина - вершинная точка в развитии постреализма в России и, наконец, рассказы цикла «Конец века» представителя и теоретика «неопознанного» еще метода метафизического реализма.

П. Фокин в статье «Чудо Достоевского в XX веке» пишет: «Чудо Достоевского заключается не столько даже в самом явлении его гения, сколько в том отклике, какой вызвало его творчество в человечестве <.> На языке чудес Бог говорит с человеком, давая ответы на его невысказанные вопросы. Нужно уметь постичь явленную в чуде истину»431 (курсив автора - Р.С.).

Москва - Петушки» Вен. Ерофеева, «Андеграунд, или Герой нашего времени» В. Маканина, рассказы цикла «Конец века» Ю. Мамлеева -именно отклики-трансформации Достоевского дискурса в движении к постижению главной истины Ф. М. Достоевского.

431 Фокин П. Чудо Достоевского // Достоевский и XX век. С. 13.

Список научной литературыСемыкина, Роза Сан-Иковна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Абашева, М. П. Владимир Маканин : формула итога : роман «Андеграунд, или Герой нашего времени» в культурно-историческом контексте / М. П. Абашева // Художественный текст и историко-культурный контекст. -Пермь, 2000. С. 160-179.

2. Абашева, М. П. Литература в поисках лица / М. П. Абашева. Пермь : Изд-во Перм. гос. ун-та, 2001. - 205 с.

3. Абельтин, Э. А. «Преступление и наказание» Ф. М. Достоевского в контексте современного изучения классики : учеб. пособие для студентов, учителей и учащихся общеобразоват. шк. / Э. А. Абельтин ; Хакас, гос. ун-т. -Абакан, 1999. 167 с.

4. Авдиев, И. Библиография : публ., переводы, моногр. и ст. о творчестве Вен. Ерофеева / И. Авдиев ;. предисл. И. Авдиева // Новое лит. обозрение. -1996. -№ 18.-С. 199-209.

5. Автономов, B.C. Русская литература на рандеву с рыночной экономикой : (случай Достоевского) / В. С. Автономов // Ф. М. Достоевский наш современник. - М., 2000. - С. 14-19.

6. Агеев, А. Истина и свобода : Владимир Маканин: взгляд из 1990 г. / А. Агеев // Лит. обозрение. 1990. - № 9. - С. 25-32.

7. Адамович, М. Соблазненные смертью : мифотворчество в прозе 90-х : Ю. Мамлеев, М. Павич, В. Пелевин, А. Дмитриев / М. Адамович // Континент. 2002.-№ 4.

8. Александрова, 3. Е. Словарь синонимов русского языка : ок. 9000 синоним. рядов / 3. А. Александрова. М. : Советская энциклопедия, 1975. - 600 с.: ил.

9. Алексеев, А. А. Пасхальное / А. А. Алексеев, А. О. Храпова // Достоевский: эстетика и поэтика : слов.-справ. / ЧТУ ; науч. ред. Г. К. Щенников ; сост.: Г. К. Щенников, А. А. Алексеев. Челябинск, 1997. - С. 104—105.

10. Андреев, Д. Роза Мира / Д. Андреев. М. : Товарищество «Клышников-Комаров и К», 1993. - 303 с.

11. Андреева, В. Третья литература Электронный ресурс. / В. Андреева, А. Ровнер. Режим доступа: chttp: //www .rvb .ru/ publikacion /03misk/ thirdlit.htm>, свободный.

12. Аннинский, JI. Структура лабиринта : Вл. Маканин и литература «серединного человека» / Л. Аннинский // Знамя. 1986. - № 12. - С. 218-2

13. Арутюнова, Н. Д. Дискурс / Н. Д. Арутюнова // Лингвистический энциклопедический словарь / АН СССР, Ин-т языкознания ; гл. ред. В. Н. Ярцева. -М., 1990. С. 136-137.

14. Архангельский, А. Где сходились концы с концами : над страницами романа Маканина «Андеграунд, или Герой нашего времени» / А. Архангельский // Дружба народов. 1998. - № 7. - С. 180-185.

15. Архитектор, Э. Достоевский и Интернет / Э. Архитектор // Лит. газ. -2001.-№9.-С. 14.

16. Ашимбаева, Н. Т. Достоевский: контекст творчества и времени / Н. Т. Ашимбаева. СПб.: Серебряный век, 2005. - 288 с.

17. Бан Сэ Хон. Проблемы полифонии Достоевского и Солженицына / Бан Сэ Хон // Новый взгляд. М., 2001. - Вып. 1. - С. 88-95.

18. Баранов, В. Ох, уж этот великий «пост»! : полем, заметки о том, как «Зачисляют» в классику и отлучают от нее : Вен. Ерофеев. / В. Баранов // Знамя. 1993. - № 10. - С. 205-208.

19. Барт, Р. Избранные работы : семиотика, поэтика : пер с фр. / Р. Барт ; сост., общ. ред. и авт. вступ. ст. Г. К. Косикова. М.: Прогресс, 1989. - 616 с.

20. Бассель, Н. Международные Достоевские чтения в Таллинне / Н. Бассель // Рус. лит. 1998. - № 2. - С. 214-216.

21. Бахтин, М. М. План доработки книги «Проблемы поэтики Достоевского» / М. М. Бахтин // Контекст. 1976. - С. 35-51.

22. Бахтин, М. М. Проблемы поэтики Достоевского / М. М. Бахтин. Изд. 3-е. - М.: Худ. лит., 1972 - 470 с.

23. Бахтин, М. М. Работы 1920-х годов / М. М. Бахтин. Киев, 1994.

24. Бахтин, М. М. Эстетика словесного творчества / М. М. Бахтин ; сост. С. Г. Бочаров ; текст подгот.: Г. С. Бернштейн, JI. В. Дерюгина. М. : Искусство, 1979.-416 с.

25. Бачинин, В. А. Петербург Москва - Петушки, или «Записки из подполья» как русский философский жанр / В. А. Бачинин // ОНС. - 2001. - № 5.1.с'

26. Белопольский, В. Н. Достоевский и позитивизм / В. Н. Белопольский. -Ростов н/Д, 1985.

27. Беляева-Конеген, С. Упырь : (о прозе Юрия Мамлеева) / С. Беляева-Конеген // Стрелец. Париж ; Нью-Йорк. - 1992. - № 3. - С. 167-169.

28. Бераха, JI. Традиция.плутовского романа в поэме Венедикта Ерофеева / JI. Бераха // Русская литература XX века : направления и течения. Екатеринбург, 1996. - Вып. 3. - С. 77-89.

29. Берг, М. Литературократия : проблема присвоения и перераспределения власти в литературе / М. Берг. М. : Новое лит. обозрение, 2000.' - 350 с.

30. Бердяев, Н. А. Миросозерцание Достоевского / Н. А Бердяев // О русской-философии. — Свердловск, 1991. Ч. 1. - С. 26-149.

31. Бибихин, В. Писатель и литература : о романе Владимира Маканина «Герой нашего времени» / В. Бибихин // Независимая газ. 1998. - 13 мая. -Прил.: Ex libris.

32. Битов, Г. А. Пушкинский дом : роман / А. Битов. М. : Известия, 1990. -413 с.: ил.

33. Блажнова, Т. Другой / Т. Блажнова // Кн. обозрение. 1998. - № 25. -С. 6. - Рец. на кн.: Андеграунд, или герой нашего времени / В. Маканин. -М., 1998.-557 с.

34. Богомолов, Н. «Москва Петушки» : историко-лит. и актуальный контекст / Н. Богомолов // Новое лит. обозрение. - 1999. - № 38. - С. 302-319.

35. Богомолов, Н. А. Блоковский пласт в «Москве Петушках»/ Н. А. Богомолов // Новое лит. обозрение. - 2000. - № 44. - С. 126-135.

36. Борисов, М. Достоевский, фантастика и мертвецы : записки из русской матрицы Электронный ресурс. / М. Борисов. Режим доступа: <www.chyrch-marketing.com>, свободный.

37. Боровкова, Н. М. Достоевский и А. Платонов / Н. М. Боровкова, Е. Ю. Борисова // Филол. записки. Воронеж, 1999. - Вып. 13. - С. 260-262.

38. Брагин, В. В. «Мимоидущий лик земной и вечная истина» : традиции Достоевского в творчестве В. Я. Зазубрина. / В. В. Брагин // Ученые записки. М., 2000. - С. 148-158.

39. Бубер, М. Я и Ты / М. Бубер ; пер. с нем.: Ю. Терентьева, Н. Файнгольда ; послесл. П. С. Гуревича. М. : Высшая школа, 1993. - 175 с.

40. Буданова, Н. Ф. Достоевский и Тургенев : творч. диалог / Н. Ф. Буданова. Л.: Наука, 1987. - 198 с.

41. Буданова, Н. Ф. Достоевский о Христе и истине / Н. Ф. Буданова // Достоевский : материалы и исслед. СПб., 1992. - Т. 10. - С. 21-29.

42. Вальбрит, Л.' К. О некоторых процессах, организующих сюжетный параллелизм в прозе В. Маканина / Л. К. Вальбрит // Проблемы межтекстовых связей. Барнаул, 1997. - С. 161-167.

43. Варава, В. Спасители вселенной : (детство в рус. философ, культуре)' Электронный ресурс. / В. Варавва. Режим доступа: chttp ://www. pereplet. ru: 18000/ text/ varava 27nov02.html>, свободный.

44. Васильев, С. Ф. В поисках инобытия А. С. Пушкин и Ю. Мамлеев : мотив «чудовищного» в творчестве А. С. Пушкина и Ю. Мамлеева / С. Ф. Васильев // Концепция и смысл. СПб., 1996. - С. 346-353.

45. Веселовский, А. Н. Историческая поэтика / А. Н. Веселовский ; сост. В. В. Мочалова ; авт. вступ. ст. И. К. Горский. М. : Высшая школа, 1989. -406 с.: ил.

46. Ветловская, В. Е. Проблема источников художественного произведения / В. Е. Ветловская // Рус. лит. 1993. - № 1. - С. 100-116.

47. Виноградов, В. В. Дифференциация стилей в истории русского литературного реализма / В. В. Виноградов // Проблема авторства и теория стилей. -М., 1961.-С. 481-611.

48. Виноградов, И. Религиозно-духовный опыт Достоевского и современность Электронный ресурс. / И. Виноградов. Режим доступа: chttp: // magazines, russ.ru / oktober/2002/3/vinogr.htmal>, свободный.

49. Волгин, И. Л. Колеблясь над бездной : Достоевский- и императорский дом / И. Л. Волгин. М. : Центр гуманитарного образования, 1998. - 656 с.

50. Волгин, И. Л. Пропавший заговор : Достоевский и политический! процесс 1849 г. / И. Л. Волгин. М.: Либерея, 2000. - 704 с.: ил.

51. Волгин, И. Л. Родиться в России : Достоевский'и современники : жизнь в док. / И. Л. Волгин. М. : Книга, 1991. - 544 с.

52. Волкова, Е. «Добрая» жестокость Идиота : Достоевский и Стейнбек в духовной традиции / Е. Волкова // Роман Достоевского «Идиот» : раздумья, проблемы. Иваново, 1999. - С. 136-145.

53. Волкова, И. В. Достоевский в контексте современной культуры / И. В. Волкова // Проблемы гуманизации вузовского образования. Тольятти, 1999. -Вып. 5,ч. З.-С. 139-142.

54. Вольфсон, И. В. «Москва Петушки» Вен. Ерофеева как образец орнаментального текста / И. В. Вольфсон // Филология. - Саратов, 1998. - Вып. 4. -С. 38.

55. Вольфсон, И. В. Исповедь изгоя: развитие жанра писателя с измененным мышлением / И. В. Вольфсон // Художественный мир Венедикта Ерофеева. -Саратов, 1995. С. 51-52.

56. Вяльцев, А. Роман самосознания Электронный ресурс. / А. Вяльцев. Режим доступа: <http:magazines. russ.ru/continent/2002/112/vial-pr.htm>, свободный.

57. Гайсер-Шнитман С. Венедикт Ерофеев «Москва Петушки», или «The Rest is Silens» // Slavica Helvetica. Band 30. Bern, Frankfurt am Main, New York, Paris : Peter Lang, 1989. - P. 34.

58. Гамзаева, Т. С. Адамович и современность великих классиков / Т. С. Гамзаева // Литературный процесс : традиции и новаторство : межвуз. сб. науч. тр. Архангельск, 1992. - С. 178-192.

59. Гаспаров, Б. М. Литературные лейтмотивы : очерки рус. лит. XX в. / Б. М. Гаспаров. М.: Наука : Вост. лит., 1994. - 304 с.

60. Гаспаров, М. Л. Критика как самоцель / М. Л. Гаспаров // Новое лит. обозрение. 1993. - № 6. - С. 152-160.

61. Гашева, Н. В. Микрокосм индивидуальной жизни-и макрокосм-бытия в жанровых разновидностях романа самосознания : («Время и место» Ю. Трифонова, «Авессалом, Авессалом» У. Фолкнера) Электронный ресурс. /

62. Н. В. Гашева. Режим доступа: chttp // www. dialoghilev.perm.ru/conference/s7/index.htm>, свободный.

63. Генис А. Беседа пятая: благая весть : Венедикт Ерофеев / А. Генис // Звезда. 1997. - № 6. - С. 227-229.

64. Генис, А. Беседа третья: прикосновение Мидаса : Владимир Маканин / А. Генис // Звезда. 1997. - № 4. - С. 228-230.

65. Голосовкер, Я. Э. Засекреченный секрет : филос. проза / Я. Э. Голосов-кер ; вступ. ст. С. О. Шмидта. Томск : Водолей, 1998. - 224 с.

66. Гофман, О. Р. Постижение, или имя Умберто : разговор с Умберто Эко / О. Р. Гофман. СПб. : ИК Невский проспект, 2005. - 128 с.

67. Гроссман, JT. П. Достоевский художник / JI. П. Гроссман // Творчество Достоевского. - М., 1959. - С. 340-342.

68. Гурин, С. П. Маргинальная антропология Электронный ресурс. / С. П. Гурин. Режим доступа: chttp: // d .theupload" .info/ down/ 43tmxne 29v4 wwgkcq6qkj7tt2y6464dl/gurinspmarginalnajaantropologija.txt>, свободный.

69. Гуссерль, Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии / Э. Гуссерль. М., 1994.

70. Давыдов, Ю. Н. Этика любви и метафизика своеволия / Ю. Н. Давыдов. -М.: Молодая гвардия, 1989. 317 с.

71. Даль, В. И. Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. / В. И. Даль. М. : Русский язык, 1981-1982. - 4 т.

72. Дарк, О. В. В. Е., или Крушение языков : поэтика Вен. и Вик. Ерофеевых : точки соприкосновения и расхождения / О. Дарк // Новое лит. обозрение. -1997. № 25. - С. 246-262.

73. Дарк, О. Маска Мамлеева / О. Дарк // Знамя. 2000. - № 4 - С. 185-187.

74. Дарк, О. Подполье Юрия Мамлеева / О. Дарк // Родник. 1990. - № 2.

75. Дашевская, О. А. Жизнестроительная концепция Д. Андреева в контексте культур философских идей и творчества русских писателей первой половины XX века / О. А. Дашевская. Томск : Изд-во ТГУ, 2006. - 435 с.

76. Делез, Ж. Ризома / Ж. Делез, Ф. Гваттари // Философия эпохи постмодерна / сост., ред. А. Усманова. Минск, 1996. - С. 22-39.

77. Джексон, P. JI. Завещание Достоевского : лекция, прочит, на философ, фак. МГУ 17 янв. 1994 г. / P. JI. Джексон ; пер. Т. Бузиной // Вестн. Моск. унта. Сер. 9, Филология. 1994. - № 4. - С. 3-11.

78. Джоунс, М. Достоевский после Бахтина : исслед. фантастич. реализма Достоевского / М. Джоунс ; пер. с англ. А. В. Скидана. СПб. : Академический проект, 1998. - 256 с.

79. Дзанич, Г. Апокрифическое евангелие от Венечки Ерофеева : (размышления итал. пер. о творчестве В. Ерофеева) / Г. Дзанич // Новое лит. обозрение. 1999. - № 38. - С. 326-331.

80. Дидро, Д. Монахиня. Племянник Рамо. Жак-фаталист и его хозяин / Д. Дидро. М.: Худож. лит., 1973. - 493 с.

81. Дилакторская, О. Г. Петербургская повесть Достоевского / О. Г. Дилакторская. СПб. : Дмитрий Буланин, 1999. - 348 с.

82. Достоевский : материалы и исслед. : в 17 т. / АН СССР, РАН ИР ЛИ ; под ред. Г. М. Фридлендера ; с 13 т. под ред. Н. Ф. Будановой. Л., 1974 - 2005. - 17 т.

83. Достоевский : соч., письма, док. : слов.-справ. / науч. ред.: Г. К. Щенни-ков, Б. Н. Тихомиров. СПб. : Пушкинский дом, 2008. - 470 с.

84. Достоевский : эстетика и поэтика : слов.-справ. / ЧелГУ ; науч. ред. Г. К. Щенников ; сост.: Г. К. Щенников, А. А. Алексеев. Челябинск : Металл, 1997. - 272 с.

85. Достоевский в конце XX века. : сб. ст. / сост. К. А. Степанян. М. : Классика плюс, 1996. - 621 с.

86. Достоевский в культурном контексте XX века : материалы науч. конф., посвящ. 170-летию со дня рожд. Ф. М. Достоевского / ОмГПУ ; под общ. ред. В. М. Физикова ; сост. Е. В. Давыдова. Омск, 1995. - 199 с. - Библиогр. в конце ст.

87. Достоевский в русской критике : сб. ст. / вступ. ст. и примеч. А. А. Белкина. М.: Худ. лит., 1956. - 468 с.

88. Достоевский и время : сб. ст. / ред.: Е. Г. Новикова, А. А. Казаков. -Томск : Изд-во Том. ун-та, 2004. 158 с.

89. Достоевский и его время : сб. ст. / под ред. В. Г. Базанова, Г. М. Фридлендера. JT. : Наука, 1971. - 368 с.

90. Достоевский и канун XXI века : обсуждение одноимен. кн. Ю. Ф. Каря-кина // Знамя. 1980. - № 7. - С. 205-218.91\ Достоевский и мировая культура : альм. / гл. ред. К .А. Степанян. СПб. ; М., 1993-2007.-№ 1-23.

91. Достоевский и национальная культура / под ред. Г. К. Щенникова, А. В. Подчиненова. Челябинск : Изд-во ЧТУ, 1994. - 317 с.

92. Достоевский и современность : материалы Междунар. Старорус. чтений : 1986 2006. - Старая Русса ; Великий Новгород, 1988 - 2007.

93. Достоевский и XX век : в 2 т. / под ред. Т. А. Касаткиной. М. : ИМЛИ РАН, 2007.

94. Достоевский, Ф. М. Полн. собр. соч. : в 30 т. / Ф. М. Достоевский. JT. : Наука, 1972-1990. - 30 т.

95. Дугин, А. Пристрастный свидетель кошмара реальности : религиоз.-филос. концепция кн. Ю. Мамлеева «Судьба бытия» / А. Дугин // Московский эзотерический сборник. М., 1997. - С. 314—320.

96. Дудек, А. Россия, водкой умытая : крестный путь Венечки Ерофеева / А. Дудек // Лит. новости. 1994. - № 2-3 (58-59). - С. 9.

97. Дудкин, В. В. Достоевский Ницше : проблема человека / В. В. Дудкин.- Петрозаводск : Изд-во Карел, гос. пед. ин-та, 1994. 151 с.

98. Егорунин, А. Без надежды : о рассказах В. Маканина / А. Егорунин // Лит. Россия. 1992. - 17 янв. (№ 3). с. 9.

99. Елисеев, Н. Рецензия. / Н. Елисеев // Новая рус. кн. 2001. - № 2. -С. 42-44. - Рец. на кн.: Блуждающее время / Ю. Мамлеев. - СПб., 2001.

100. Ермаков, И. Д. Психоанализ литературы : Пушкин, Гоголь, Достоевский / И. Д. Ермаков. М.: Новое лит. обозрение, 1999. — 511с.

101. Ермолин, Е. Человек без адреса : роман Вл. Маканина «Андеграунд, или герой нашего времени» как книга последних слов / Е. Ермолин // Континент.- 1998. № 98. - С. 322-350.

102. Ерофеев, В. Оставьте мою душу в покое: Почти всё / В. Ерофеев. М. : Изд-во «X. Г. С.», 1995. - 408 с.

103. Ерофеев, Вен. Дневник 1973 года / Вен. Ерофеев ; вступ. ст. и публ. И. Авдиева // Новое лит. обозрение. 1998. - № 29. - С. 278-311.

104. Ерофеев, Вен. Собр. соч. : в 2 т. / Вен. Ерофеев. М. : Вагриус, 2001.

105. Ерофеев, Вен. Сумасшедшим можно быть в любое время / Вен. Ерофеев // Новая юность. 1999. - № 34. - С. 185-202.

106. Живая жизнь : о Достоевском и Л. Толстом / В. В. Вересаев // Собр. соч. : в 5 т. М., 1961. - Т. 3. - С. 269-491.

107. Живолупова, Н. В. Паломничество в Петушки, или проблема метафизического бунта в исповеди Венички Ерофеева / Н. В. Живолупова // Человек. -1992.-Вып. 1.-С. 130-142.

108. Живолупова, Н. В. Проблема свободы в исповеди антигероя: от Достоевского к литературе XX века : (Е. Замятин, В. Набоков, Вен. Ерофеев, Э. Лимонов) / Н. В. Живолупова // Поиск смысла. Н. Новгород, 1994. - С. 180— 208.

109. Жожикашвили, С. Заметки о современном достоевсковедении / С. Жожикашвили // Вопросы лит. 1997. - № 4. - С. 126-162.

110. Жожикашвили, С. Перепроизводство текстов или дефицит идей? / С. Жожикашвили // Новое лит. обозрение. 1997. - № 27. - С. 356-363. -Рец. на кн.: Достоевский в конце XX века. - М. : Классика плюс, 1996. -621 с.

111. Жолковский, А. К. Работы по поэтике выразительности: инварианты -тема приемы - текст : сб. ст. / А. К. Жолковский, Ю. К. Щеглов. - М. : Прогресс, 1996. - 344 с.

112. Затонский, Д. В. Модернизм и постмодернизм : мысли об извечном коловращении изящных и неизящных искусств : (от соч. Умберто Эко до пророка Екклесиаста) / Д. В. Затонский. Харьков : Фолио ; М. : ACT, 2000. -256 с.

113. Захаров, В. Н. «Фантастическое» / В. Н. Захаров // Достоевский : эстетика и поэтика : слов.-справ. / ЧТУ ; науч. ред. Г. К. Щенников ; сост. Г. К. Щенников, А. А. Алексеев. Челябинск, 1997. - С. 53-56.

114. Захаров, В. Н. Достоевский для XXI века / В. Н. Захаров // Вестн. Рос. гуманит. науч. фонда. 1999. - № 3 - С. 194-199.

115. Захаров, В. Н. Концепция фантастического в эстетике Ф. М. Достоевского/В. Н. Захаров // Художественный образ и историческое сознание. Петрозаводск, 1974. - С. 98-125.

116. Захаров, В. Н. Парадокс // Достоевский : эстетика и поэтика : слов.-справ. / ЧТУ ; науч. ред. Г. К. Щенников ; сост. Г. К. Щенников, А. А. Алексеев. Челябинск, 1997. - С. 186.

117. Захаров, В. Н. Парадоксы признания : проблема «традиций Достоевского» в культуре XX в. / В. Н. Захаров // Dostoevsky and the Twentieth Centery / Ed. Malcolm, V. Jones. Nottingham, 1993. - C. 19-35.

118. Захаров, В. H. Реальное / В. Н. Захаров // Достоевский : эстетика и поэтика : слов.-справ. Челябинск, 1997. С. 41.

119. Захаров, В. Н. Фантастическое в эстетике и творчестве Ф. М. Достоевского : автореф. дис. . канд. филол. наук / В. Н. Захаров. Петрозаводск, 1975.

120. Зельдович, М. Г. «Взаимоотражение» художественных произведений : Некрасов и Достоевский / М. Г. Зельдович // Н. А. Некрасов и его время. -Калининград, 1981.-С. 112-121.

121. Зеньковский, В. В. Психология детства Электронный ресурс. / В. В. Зеньковский. Режим доступа: <http://needknow. avmoskalenko.ru/VVZenk01/index. htm>, свободный.

122. Злочевская, А. В. Традиции Ф. М. Достоевского в романе В. Набокова «Приглашение на казнь»/ А. В. Злочевская // Филол. науки. 1995. - № 2. -С. 3-12.

123. Золотоносов, М. Интеллигент убийца : хроника подпольной жизни : заметки о романе В. Маканина / М. Золотоносов // Русская литература в зеркале критики : хрестоматия / сост. С. И. Тимина и др.. - СПб. ; М., 2003.

124. Золотусский, И. Наши нигилисты / И. Золотусский // Лит. газ. 1992. -17 июня.

125. Ибатуллина, Г. Исповедальное слово и экзистенциальный «стиль» : (экзистенциальное сознание как неосуществленная исповедальность). Электронный ресурс. / Г. Ибатуллина. Режим доступа: <http://philosophi.allru.net. perv/ 198/htm#top>, свободный.

126. Иван Карамазов как философский тип : публ. лекция / С. Н. Булгаков // Собр. соч. : в 2 т. М., 1993. - Т. 2 : избр. ст. - С. 15^12.

127. Иванов, А. В. Университетские лекции по метафизике / А. В. Иванов, В. В. Миронов. М. : Современные тетради, 2004. - 647 с.

128. Иванов, А. Как стеклышко : Венедикт Ерофеев вблизи и издалека / А. Иванов // Знамя. 1998. - № 9. - С. 170-177.

129. Иванов, В. В. Безобразие красоты : Достоевский и русское юродство / В. В. Иванов. Петрозаводск : Изд-во ПТУ, 1993.

130. Иванов, В. В. Школа князя Мышкина : тема детства в творчестве Ф. М. Достоевского : учеб. пособие / В. В. Иванов ; Карел, гос. пед. ун-т. Петрозаводск : Карел, гос. пед. ун-т, 2002. - 132 с.

131. Иванов, Вяч. Достоевский и роман-трагедия / В. Иванов // О Достоевском : творчество Достоевского в русской мысли : 1881-1931 гг. : сб. статей. -М., 1990.

132. Иванова, Е. А. Автор в повествовательной структуре исповеди и мемуаров : (на материале произведений Достоевского) / Е. А. Иванова // Язык как творчество. М., 1996. - С. 250.

133. Иванова, Н. Преодолевшие постмодернизм / Н. Иванова // Знамя. 1998. - № 4. - С. 193-204.

134. Иванова, Н. Пространство Маканина / П. Иванова // Сура. Пенза, 1997. -№ 2. - С. 3-13.

135. Иванова, Н. Самообман и прозрение: шестидесятники : как они «проходили» Достоевского / Н. Иванова // Дружба народов. 1990. - № 10. -С. 242-255.

136. Иванова, Н. Случай Маканина / Н. Иванова // Знамя. 1997. - № 4. -С. 215-220.

137. Иванчикова, Е. А. Синтаксис художественной прозы Достоевского. -М.: Наука, 1979. 288 с.

138. Иваск, Ю. П. Савлы, не ставшие Павлами : (опыт посюстороннего христианства Достоевского) / Ю. П. Иваск // Вестн. РХД. 1981. - № 1 (133). -С.173-104.

139. Ивлева, Т. Г. Пушкин и Достоевский в творческом сознании Бориса Гребенщикова / Т. Г. Ивлева // Русская рок-поэзия : текст и контекст. Тверь, 1998. - С. 87-93.

140. Игнатов, А. Черт и сверхчеловек : предчувствие тоталитаризма : Достоевский и Ницше / А. Игнатов // Вопр. философии. 1993. - № 4. - С. 35^6.

141. Ильин, И. П. Постмодернизм : слов, терминов / И. П. Ильин ; ИНИОН РАН. М.: Интрада. - 384 с.

142. Илюшин, Е. А. Пушкинская тема в художественном мире Венедикта Ерофеева / Е. А. Илюшин // Пушкинский сборник. М., 1999. - Ч. 1 : Пушкинская тема в поэме «Москва - Петушки». - С. 103-111.

143. Исупов, К. Г. Введение в метафизику Достоевского : (ст. первая) / К. Г. Исупов // Достоевский : материалы и исслед. СПб., 2007. - Т. 18. -С. 27-61.

144. Исупов, К. Г. Компетентное присутствие : (Достоевский и «серебряный век») / К. Г. Исупов // Достоевский : материалы и исслед. СПб., 2000. -Т. 15. - С. 3-26.

145. Исупов, К. Г. Юродство / К. Г. Исупов // Достоевский : эстетика и поэтика : слов.-справ. / ЧТУ ; науч. ред. Г. К. Щенников ; сост.: Г. К. Щенников, А. А. Алексеев. Челябинск, 1997. - С. 132-133.

146. Каневская, М. Дневник писателя из Теплого Стана : Попов и Достоевский / М. Каневская // Новое лит. обозрение. 1998. - № 30. - С. 331-342. -Библиогр.: с. 342.

147. Кант, И. Критика способности суждения / И. Кант ; вступ. ст. В. Гулы-ги. М. : Искусство, 1994. - 367 с.

148. Кантор, В. К. Эстетика Достоевского и кризис религиозного сознания в России / В. К. Кантор // Наука и религия. 1971. - № 9. - С. 52-59.

149. Карагодин, А. Вкус подлинного бытия : религиоз.-философ. концепция кн. Ю. Мамлеева «Судьба бытия». / А. Карагодин // Московский эзотерический сборник. М., 1997. - С. 321-324.

150. Карасев, JI. В. Онтологический взгляд на русскую литературу Электронный ресурс. / JI. В. Карасев. Режим доступа: <http://www.poetica.ru/fulltext.php>, свободный.

151. Карсавин, Л. В. Религиозно-философские сочинения : в 2 т. / Л. В. Карсавин. М.: Ренессанс, 1992.

152. Карякин, Ю. Ф. Достоевский и канун XX века / Ю. Ф. Карякин. М. : Советский писатель, 1989. - 651 с.

153. Касаткин, Н. В. Тайна человека : своеобразие реализма Ф. М. Достоевского : учеб. пособие / Н. В. Касаткин, В. Н. Касаткина ; Моск. пед. ун-т, Каф. рус. клас. лит. -М., 1994. 170 с.

154. Касаткина, Т. «Но страшно мне: изменишь облик ты.» / Т. Касаткина // Новый мир. 1996. - № 4. - С. 220-226.

155. Касаткина, Т. А. В поисках утраченной реальности / Т. А. Касаткина // Знамя. 1997. - №3. - С. 209-215.

156. Касаткина, Т. А. Краткая полная история человечества : («Сон смешного человека» Ф. М. Достоевского) / Т. А. Касаткина // Достоевский и мировая культура : альм. 1993. - №1, ч. 1. - С. 48-68.

157. Касаткина, Т. А. О творящей природе слова : онтологичность слова в творчестве Ф. М. Достоевского как основа «реализма в высшем смысле» / Т. А. Касаткина. Москва : ИМЛИ РАН, 2004. - 480 с.

158. Касаткина, Т. Введение / Т. Касаткина // Достоевский и XX век. : в: 2 т. / под ред. Т. А. Касаткиной. М., 2007. - Т. 1. - С. 3.

159. Касаткина, Т. Как мы читаем русскую литературу : о сладострастии / Т. Касаткина // Новый мир. 1999. - № 7. - С. 170-182.

160. Касаткина, Т. Мифологема «4» в поэме В. Ерофеева «Москва Петушки» / Т. Касаткина // Начало. - 1995. - № 3. - С. 203-210.

161. Касаткина, Т. Философские камни в печени / Т. Касаткина // Новый мир. 1996. - № 7. - С. 228-232. - Рец. на кн.: Оставьте мою душу в покое: Почти всё / Вен. Ерофеев. - М. : Изд-во «X. Г. С.», 1995. - 408 с.

162. Катаев, В. Б. «Все за всех виноваты» : (к истории мотива в рус. лит.) / В. Б. Катаев // Достоевский и мировая культура : альм. 1997. - № 9. - С. 4045.

163. Каухчишвили, Н. М. В центре внимания Достоевский / Н. М. Каухчи-швили // Русский язык за рубежом. - 1993. - № 1. - С. 131.

164. Кашина, Н. В. Человек в творчестве Ф. М. Достоевского / Н. В. Кашина. М.: Худ. лит., 1986. - 318 с.

165. Кирико, Дж. Метафизическая живопись. Электронный ресурс. / Дж. Кирико. Режим доступа: <http://www.i-u.ru/biblio/archive/ lubimo-va%5Forient>, свободный.

166. Клейман, Р. Я. Достоевский: константы поэтики / Р. Я. Клейман. Кишинев, 2001.-359 с.

167. Клейман, Р. Я. Сквозные мотивы творчества Достоевского в историко-культурной перспективе / Р. Я. Клейман. Кишинев : Штиинца, 1985. -206 с.

168. Клименко, С. В. Русский вопрос : роман «Идиот» и некоторые тенденции соврем, кино / С. В. Клименко // Достоевский и современность. Старая Русса, 1998. - С. 66-68.

169. Коваленко, В. А. Свобода как фактор «самотворения творца» : (по материалам произведений Ф. М. Достоевского, А. П. Платонова и А. А. Тарковского) / В. А. Коваленко // Филол. исслед. 2001. - № 2. - С. 94-101.

170. Коваленко, В. А. Утопия и антиутопия как факторы социально-исторического творчества : (по материалам произведений Достоевского, Платонова, Тарковского) / В. А. Коваленко // Филос. исслед. 2000. - № 4. -С. 91-98.

171. Кожина, М. Н. О речевой системности научного стиля сравнительно с некоторыми другими : учеб. пособие / М. Н. Кожина ; Перм. гос. ун-т. -Пермь, 1972. 395 с.

172. Константиновская, Е. Еврейское подполье, или Сионизм по Достоевскому : влияние Ф. М. Достоевского на развитие лит. Израиля. / Е. Константиновская // Вестн. Евр. ун-та в Москве. М. ; Иерусалим. - № 3. - С. 160-182.

173. Костюков, JI. Юрий Мамлеев : изнанка Гогена. Электронный ресурс. / JI. Костюков. Режим доступа: chttp: // magazines, russ.ru / znamia/2003/3/>, свободный.

174. Котельников, В. А. «Распад атома» Георгия Иванова и «Записки из подполья» / В. А. Котельников // Достоевский и мировая культура : альм. 2006. -№21.-С. 81-88.

175. Котельников, В. Христодицея Достоевского / В. Котельников // Достоевский и мировая культура : альм. 1998. - № 11. - С. 19-27.

176. Кравченко, Н. П. Макар Девушкин и современная интеллигенция / Н. П. Кравченко // Вестн. ун-та МЭГУ. Краснодар, 1999. - № 1. - С. 45.

177. Красавцева, Н. А. Выражение диалогичности в письменной научной речи : (на материале англ. языка) : автореф. дис. . канд. филол. наук / Н. А. Красавцева. Одесса, 1987.

178. Краснова, Г. Достоевский и Коран / Г. Краснова // Вопр. лит. 1998. -Вып. З.-С. 328-334.

179. Краснощекова, Е. Два парадоксалиста : «Человек из подполья» и «человек андеграунда» : связь с «Записками из подполья» Достоевского. / Е. Краснощекова // Новый журн. Нью-Йорк, 2001. - Кн. 222. - С. 175-186.I

180. Круглый стол «Проблема «реализма в высшем смысле» в творчестве Ф. М. Достоевского» // Достоевский и мировая культура : альм. 2004. - № 21.-С. 43-96.

181. Кузнецов, О. Н. Духовные потомки князя Мышкина в войнах и революциях XX века : («Притча» У. Фолкнера, «Доктор Живаго» Б. Пастернака) / О. Н. Кузнецов // Достоевский и современность. Старая Русса, 1998. - С. 78-83.

182. Кунильский, А. Е. «Лик земной и вечная истина» : о восприятии мира и изобр. героя в произведениях Ф. М. Достоевского ': моногр. / А. Е. Куниль-ский. Петрозаводск : Изд-во ПТУ, 2006. - 304 с.

183. Кураченко, В. А. Достоевский : восхождение к свободе / В. А. Курачен-ко, Ю. А. Кураченко // Филос. науки. 1998. - № 3/4. - С. 40^48.

184. Курицын В. Мы поедим с тобою на «А» и на «Ю» / В. Курицын // Новое лит. обозрение. 1992. - № 1. - С. 296-304.

185. Курицын, В. Великие мифы и скромные деконструкции / В. Курицын // Октябрь. 1996. - № 8. - С. 71-187.

186. Курицын, В. Время множить приставки : к понятию постмодернизма / В. Курицын // Октябрь. 1997. - № 7. С. - 178-183.

187. Курицын, В. Маканин и Цветков ищут героя «внизу» / В. Курицын // Октябрь. 1998. - № 8. - С. 184-185.

188. Курицын, В. Постмодернизм : новая первобытная культура / В. Курицын // Новый мир. 1992. - № 2. - С. 225-233.

189. Курицын, В. Русский литературный постмодернизм / В. Курицын. М. : ОГИ, 2001. - 287 с.

190. Лавлинский, С. П. Литературная стратегия «Обучения у чудовища» : «уроки» Ю. Мамлеева / С. П. Лавлинский // Стратегии личности в современной структуре. Кемерово, 1999. - С. 19-30.

191. Лаврова, Л. Свидетельство воскресшего Лазаря / Л. Лаврова // Лит. газ. -1999. № 16. - С. 10. - Рец. на кн.: Черное зеркало / Ю. Мамлеев.

192. Лазари, А. Достоевский в идеологической борьбе наших дней / А. Лазари // Континент. 1997. - № 90. - С. 354-361.

193. Ланин, Б. А. Русская литературная антиутопия : моногр. / Б. А. Ланин. -М., 1993. 199 с.

194. Латынина, А. Легко ли убить человека? : лит. как великий вирус : отклик на роман В. Маканина «Андеграунд, или герой нашего времени». /

195. A. Латынина // Лит. газ. 1998. - № 17. - С. 12.

196. Латынина, Л. Аутсайдеры / Л. Латынина // Октябрь. 1987. - № 7. -С. 210-216.

197. Латынина, Л. Не игра, а просто прогноз художника / Л. Латынина // Лит. газ. 1995.-7 июня (№ 23).

198. Латышев, К. Скрытая мистификация : Набоков и Достоевский / К. Латышев // Моск. вестн. 1993. - № 2. - С. 223-247.

199. Лаут, Р. Философия Достоевского в систематическом изложении / Р. Лаут. М. : Республика, 1996. - 447 с.

200. Лаут, Р. Что говорит нам Достоевский сегодня? / Р. Лаут // Обществ, науки. 1990. - № 1. - С. 203-212.

201. Левин, В. И. Достоевский, «подпольный парадоксалист» и Лермонтов /

202. B. И. Левин // Изв. АН СССР. Серия литературы и языка. 1972. - Вып. 2.1. C. 142-156.

203. Левин, Ю. Классические традиции в «другой» литературе : Вен. Ерофеев и Федор Достоевский / Ю. Левин // Лит. обозрение. 1992. - № 2.

204. Лейдерман, Н. Жизнь после смерти, или новые сведения о реализме / Н. Лейдерман, М. Липовецкий // Новый мир. 1993. - № 7.

205. Лейдерман, Н. Л. Постреализм : теоретич. очерк / Н. Л. Лейдерман. -Екатеринбург, 2005. 248 с.

206. Лейдерман, Н. Л. Современная русская литература : учеб. пособие : в 3 кн. / Н. Л. Лейдерман, М. Н. Липовецкий. М. : УРСС, 2001.

207. Лексикон нонклассики. Художественно-эстетическая культура XX века / под ред. В. В. Бычкова. М.: РОССПЭН, 2003. - 607 с.

208. Лен, С. «Рукопись не пропала, она просто-напросто была продана за бутылку.» : беседа с пред. Комис. по лит. наследию Вен. Ерофеева / С. Лен // Лит. новости. 1994. - № 9/10. - С. 6.

209. Лермонтов, М. Ю. Собр. соч. : в 4. т. / М. Ю. Лермонтов. М. : Правда, 1986.

210. Лесков, Л. В. Нравственный императив : Ф. М. Достоевский и современность / Л. В. Лесков // Ф. М. Достоевский наш современник. - М., 2000. - С. 145-159. - Библиогр.: с. 158-159.

211. Липатова, Е. С Достоевским в XXI веке / Е. Липатова // Лит. газ. 2001. -№52.

212. Липневич, В. Человек в состоянии слова / В. Липневич // Дружба народов. 2000.— № 12. - С. 216-218. - Рец. на кн.: Лицо и лик : в мире Достоевского / А. Станюта. - Минск, 1999.

213. Липовецкий, М. Н. Изживание смерти. Специфика русского постмодернизма / М. Липовецкий // Знамя. 1995. - № 8. - С. 194-205.

214. Липовецкий, М. Н. «Лаз» Владимира Маканина / М. Н. Липовецкий // Независимая газ. -1991.-25 июля.

215. Липовецкий, М. Парадокс о горе и туннеле : В. Маканин и его сюжет/ М. Липовецкий // Лит. газ. 1992. - 10 июня (N 24). - С. 4.

216. Липовецкий М. Паралогии : трансформация (пост)модернистского дискурса в русской культуре 1920-2000-х годов / М. Липовецкий. М. : Новое лит. обозрение, 2008. - 848 с.

217. Липовецкий, М. Н. Русский постмодернизм : (очерки историч. поэтики) / М. Н. Липовецкий. Екатеринбург, 1997. - 290 с.

218. Липовецкий, М. Н. С потусторонней точки зрения : специфика диало-гизма в поэме В. Ерофеева «Москва Петушки») / М. Н. Липовецкий // Русская литература XX века : направления и течения. - Екатеринбург, 1996. -Вып. 3. - С. 89-108.

219. Логиновская, Е. Достоевский и румынский роман Джиба Михэеску "Русская" : интертекстуал. связи романа Дж. Михэеску с прозой Ф. М. Достоевского / Е. Логиновская // Достоевский. СПб., 1997. - Т. 14. - С. 273-285.

220. Лосев, А. Ф. Страсть к диалектике : литературные размышления философа / А. Ф. Лосев ; вступ. ст. В. Ерофеева. М. : Советский писатель, 1990. - 320 с.

221. Лосев, А. Ф. Философия. Мифология. Культура / А. Лосев ; авт. вступит, ст. А. А. Тахо-Годи. М. : Политиздат, 1991. - 525 с.

222. Лосев, Л. "Страшный пейзаж" : Маргиналии к теме Ахматова Достоевский / Л. Лосев // Звезда. - 1992. - № 8. - С. 148-155.

223. Лосский, Н. О. Достоевский и его христианское понимание / Н. О. Лос-ский. Нью-Йорк, 1953. - 182 с.

224. Лосский, Н. О. Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция / Н. О. Лосский ; сост. А. Поляков ; послесл. П. Гайденко ; прим. Р. Медведевой. М.: ТЕРРА-Книжный клуб : Республика, 1999. - 400 с.

225. Лукин В. А. Художественный текст: основы лингвистич. теории и элементы анализа / В. А. Лукин. М., 1999.

226. Лукьянина, Г. Момент истины ? : о повести В. Маканина "Долог наш путь" / Г. Лукьянина // Лит. обозрение. 1995. - № 3/4. - С. 58-61.

227. Маканин, В. Собрание сочинений : в 4 т. / В. Маканин. М., 2003.

228. Маканин, В. Андеграунд, или Герой нашего времени / В. Маканин. М., 2003. - 478 с.

229. Макарова, Т. М. К типологии развития реализма в европейском искусстве конца ХГХ-начала XX века : (В. Ван Гог и Ф. М. Достоевский) / Т. М. Макарова // Худож. культура и гуманизация образования. СПб., 1992. - С. 4962.

230. Макеева, Н. Метафизический реализм / Н. Макеева // Лит. Россия. -2003. 29 авг.

231. Малыгина, Н. М. Диалог героев А. Платонова и Ф. Достоевского / Н. М. Малыгина // Лит. в шк. М. - 1998. - № 7. - С. 48-57.

232. Малыгина, Н. Диалог Платонова с Достоевским / Н. Малыгина // Страна философов Андрея Платонова. М., 2000. - Вып. 4. - С. 185-200.

233. Мамардашвили, М. К. Как я понимаю философию / М. К. Мамардашвили.-М., 1990.

234. Мамардашвили, М. К. Символ и сознание. Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке / М. К. Мамардашвили, А. Пятигорский. М., 1999.

235. Мамлеев, Ю. В. В моих произведениях нет смерти : беседа с Ю. Мам-леевым / вела Р. Семыкина. // Лит. газ. 2006. - № 10. - Прил.: с. 3. - (Алтай).

236. Мамлеев, Ю. В. Голос из ничто : рассказы / Ю. В. Мамлеев. М. : Московский рабочий, 1991. - 143 с.

237. Мамлеев, Ю. В. Жизнь насмешка неба над землей : беседа с Ю. Мам-леевым / вели Е. Селезнева, Е. Лесин. // Кн. обозрение. -2001. - № 13. - С. 3.

238. Мамлеев, Ю. Изображение зла не есть зло Электронный ресурс. : [интервью с Ю. Мамлеевым / записал С. Шаповал]. Режим доступа: chttp: magazines.mss.ru/urnov/1998/l/beseda/htm>, свободный.

239. Мамлеев, Ю. В. Конец века / Ю. Мамлеев // Мамлеев Ю. В. Черное зеркало. Циклы. М.: Вагриус, 2001. - 351 с.

240. Мамлев, Ю. Люди задают себе невероятные вопросы. : беседа с Ю. Мамлеевым / вели А. Щуплова, Д. Ильичева. // Мамлев Ю. Россия вечная. -М., 2002.-С. 285.

241. Мамлеев, Ю. В. Метафизический реализм писателя-оптимиста : беседа с Ю. Мамлеевым / вел А. Вознесенский. // Независимая газ. 2000. - 25 мая.

242. Мамлеев, Ю. В. Мир и хохот / Ю. В. Мамлеев. М.: Вагриус, 2003. - 255 с.

243. Мамлеев, Ю. В. Мои герои задаются вопросами, на которые разум не в состоянии ответить : беседа с Ю. В. Мамлеевым / вела Л. Лаврова. // Лит. газ. 1994. - 16 февр.

244. Мамлеев, Ю. В. Россия вечная / Ю. В. Мамлеев. М. : АИФ-ПРИНТ, 2002. - 336 с.

245. Мамлеев, Ю. В. Свободная русская поэзия Электронный ресурс. / Ю. В. Мамлеев // Мистерия бесконечности : предисловие. Режим доступа: <http://www.ishevelev.narod.ru/ mamli.htm>, свободный.

246. Мамлеев, Ю. В. Судьба Бытия Электронный ресурс. / Ю. Мамлеев. -Режим доступа: <http://www.rvb.ru/ publikacion/ 03misk/thirdlit.html>, свободный.

247. Мамлеев, Ю. В. Судьба Бытия. Примечания Электронный ресурс. / Ю. Мамлеев. Режим доступа: <http://www.rvb.ru/ publikacion/ 03misk/thirdlit.html>, свободный.

248. Мамлеев Ю. Unio Mistica : беседа с Ю. Мамлеевым и Рябовым / вел В. Кулла. // Лит. обозрение. М., 1998. - № 2. - С. 68-74.

249. Маркелов, О. А. Функции литературной цитаты в структуре поэмы Венедикта Ерофеева «Москва Петушки» / О. А. Маркелов // Рус. словесность. -2001.-№5.-С. 10-18.

250. Маркова, Т. Н. Современная проза: конструкция и смысл (В. Маканин, Л. Петрушевская, В. Пелевин) / Т. Н. Маркова. М. : Изд-во Моск. гос. обл. ун-та, 2003. - 268 с.

251. Маркович, В. М. Вопрос о литературных направлениях и построении русской литературы XX века. Освобождение догм // История русской. Литературы : состояние и пути изучения. М.,1997. - Т. 1. - С. 246-270.

252. Мартыненко, О. Выход из подполья : первая пресс-конф. В. Маканина / О. Мартыненко // Моск. новости. 1998. - 31 мая - 7 июня. - С. 30.

253. Марченко А. Этимология шестидесятых : по повести Вл. Маканина "Один и одна"/ А. Марченко // Согласие. 1993. - № 4. - С. 179-192.

254. Маслиева, О. В. Философский роман Достоевского как энциклопедия человеческой души Электронный ресурс. / О. В. Маслиева, А. Э. Назиров // <http://www.ideashistory.org.ru/ pdfs/0lcontentsll.pdf # search.>, свободный.

255. Маслова, М. И. "Белые ночи" Достоевского и последняя проза Марины Цветаевой / М. И. Маслова // Писатель, творчество: современное восприятие. -Курск, 1998.-С. 79-101.

256. Мастергази, Е. Достоевский: современное прочтение / Е. Мастергази // Октябрь. 1997. - № 12. - С. 172-174.

257. Медведев, А. А. Апокалипсис литературы: В. В. Розанов и Ф. М. Достоевский / А. А. Медведев // Славянские духовные ценности на рубеже веков. -Тюмень, 2001. С. 102-108.

258. Мединская, Н. Б. Ф. М. Достоевский в американской критике 1980 -1990-х годов : автореф . дис. . канд. филол. наук / Н. Б. Мединская. Томск, 1997. - 19 с.

259. Мень, А. Сын человеческий / А. Мень. М., 1991.

260. Метафизика / Аристотель // Соч. : в 4 т. М., 1975. - Т. 1. - С. 19.

261. Миловидов, В. А. Текст, контекст, интертекст: введение в проблематику сравнительного литературоведения / В. А. Миловидов. Тверь, 1998.

262. Михновец, Н. Г. «Двойник» в историко-литературной перспективе Н. Г. Михновец // Достоевский и мировая культура : альманах № 20. 2004. -С. 105-131.

263. Можейко, М. А. Транс Дискурсивность Электронный ресурс. / М. А. Можейко. - Режим доступа: chttp: // ariom. ru/wiki/T>, свободный.

264. Моташова, С. В. Роман К. Воннегута «Завтрак чемпионов»и поэма Вен. Ерофеева «Москва-Петушки» как знаковые явления культурной эпохи / С. В. Моташова // Фил. зап. Воронеж, 1998. - Вып. 10. - С. 105-112.

265. Мотыгин, С. Ю. Прямая линия? Эволюция прозы В. С. Маканина / С. Ю. Мотыгин Астрахань. : Изд. дом «Астраханский ун-т», 2005. - 103 с.

266. Мочульский, К. В. Гоголь. Соловьев. Достоевский. М. : Республика, 1995. - 607 с.

267. Муравьев, В. «Высоких зрелищ зритель» / В. Муравьев // Ерофеев Вен. Записки психопата. М., 2000. - С. 5-12.

268. Муравьев, В. С. Предисловие / В. С. Муравьев // Ерофеев В. «Москва-Петушки» и пр. М., 1990. - С. 5-14.

269. Муравьев, В. Воспоминания о В. Ерофееве / В. Муравьев // Театр. -1991.-№9.-С. 95-102.

270. Назиров, Р. Г. Творческие принципы Ф. М. Достоевского / Р. Г. Назиров. Саратов, 1982. - 160 с.

271. Назиров, Р. Г. Об этической проблематике повести «Записки из подполья» / Р. Г. Назиров // Достоевский и его время / АН СССР ; Ин-т рус. лит. ; под ред В. Г. Базанова, Г. М. Фридлендера. JI. : Наука, 1971. - С. 143-153.

272. Наследие Ф. М. Достоевского накануне XXI века : писатели и критики о значении Ф. М. Достоевского в их творчестве. // Фил. зап. Воронеж, 2000. -Вып. 14. - С. 5-13.

273. Немзер, А. Дневник читателя: Русская литература в 2003 году / А. Не-мзер. М.: Время, 2004.

274. Немзер, А. Дневник читателя: Русская литература в 2004 году / А. Немзер . М. : Время, 2005.

275. Немзер, А. Дневник читателя : русская литература в 2005 году / А. Немзер. М.: Время, 2006.

276. Немзер, А. С. Замечательное десятилетие русской литературы / А. С. Немзер. М. : Захаров, 2003. - 600 с.

277. Немзер, А. Когда? Где? Кто? : о романе В. Маканина : опыт крат, путеводителя / А. Мемзер // Новый мир. 1998. - № 10. - С. 183-195.

278. Немзер, А. Литературное сегодня : о русской прозе 90-х / А. Немзер. -М.: Новое лит. обозрение, 1997. 431 с.

279. Нефагина, Г. Л. Русская проза второй половины 80-х начала 90-х годов XX века : учеб. пособие для студентов фил. фак. вузов / Г. Л. Нефагина. -Минск : Экономпресс, 1998. -231 с.

280. Николаевская, Т. В. Экзистенциализм в России: Достоевский и Шестов : параллель между творчеством Ф. М. Достоевского и С. Кьеркегора в трудах Л. И. Шестакова. / Т. В. Николаевская // Филос. альманах. Иваново, 1998. -№ 1-2.-С. 230-231.

281. Новикова, Е. Г. Софийность русской прозы второй половины XIX века: Евангельский текст и художественный контекст. Томск : Изд-во ТГУ, 1999. - 254 с.

282. Новикова, М. Тринадцатый стакан / М. Новикова // Новый мир. 1992. -№ 1. - С. 237-238. - Рец. на кн.: Московский гамбит / Ю. Мамлеев.

283. Носов, С. Н. Возврат истины / С. Н. Носов // Звезда. 1992. - № 8. -С. 156-158. - Рец. на кн.: Достоевский и канун XXI века / Ю. Карякин.

284. Одинцова, С. М. Автор, герой и текст в прозе В. Маканина / С. М. Одинцова // Этнографическая культура текста : материалы лингв, науч. конф., 15 апр. 1999 г. Курган, 1995. - С. 43^15.

285. Одинцова, С. М. «Крохотки» А. И. Солженицина и «Квази» В. С. Маканина: проблемы утраты ценностей /С. М. Одинцова // Солженицин А. И. Русская культура. 1999. - С. 117-120.

286. Одинцова, С. М. Читая Маканина / С. Одинцова // На первом дыхании : повести и рассказы. Курган, 1998. - С. 5-8.

287. Оливье, С. Достоевский в наше время : о кн. Д. Уолша «После идеологии. Возвращение к духовным основаниям свободы». / С. Оливье // Рус. лит.- 1999. -№ 3. С. 118-125.

288. Пантелей, И. В. Рецензия. // Вестн. Рос. ун-та дружбы народов. Сер. : Литературоведение. Журналистика. 1997. - № 2. - С. 106-107. - Рец. на кн.: Достоевский в конце XX века. - М., 1996.

289. Пантелей, И. В. Традиции Ф. М. Достоевского в романах Федора Сологуба : автореф. дис. . канд. наук / И. В. Пантелей ; Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького РАН. М., 1998. - 16 с. - Библиогр.: с. 16.

290. Ерофеев, В. Интервью с В. Ерофеевым / беседу вел Л. Прудковский. // Лит. зап. М., 1991. - № 1. - С. 76-82.

291. Перси, У. Эротический хоровод и пляска смерти в современной литературе : по произведениям Ю. Мамлеева и Н. Климантович. / У. Перси // Проблематика смерти в естественных и гуманитарных науках. Белгород, 2000.- С. 74-76.

292. Перспективы метафизики: классическая и неклассическая метафизика на рубеже веков / под ред. Г. Л. Тульчинского, М. С. Уварова. СПб., 2000.

293. Плеханова, Т. Ф. Текст как диалог Электронный ресурс. / Т. Ф. Плеханова. Режим доступа: <http://psyinst.ru/ library. php?>, свободный.

294. Подорога, В. Выражение и смысл. Ландшафтные миры философии : Серен Киркегор, Фридрих Ницше, Мартин Хайдеггер, Марсель Пруст, Франц Кафка. / В. Подорога. М., 1995. -С. 26-27.

295. Померанц, Г. С. Открытость бездне: встречи с Достоевским / Г. С. Поме-ранц. М.: Советский писатель, 1990. - 384 с.

296. Проскурина, Ю. М. Типология образа автора в творчестве Ф. М. Достоевского / Ю. М. Проскурина. Екатеринбург : Изд-во УрГУ. - 1992. - 55 с.

297. Пряхин, К. Е. Достоевский и Хайдеггер: поиск ответа на «проклятые» вопросы : парал. анализ философ, проблематики творчества Ф. М. Достоевского и М. Хайдеггера. / К. Е. Пряхин // Проблемы культуры и искусства. -СПб., 1997. С. 37-40.

298. Птицын, И. А. Пастернак и Достоевский : влияние Ф. М. Достоевского на роман Б. JI. Пастернака "Доктор Живаго". / И. А. Птицын // Традиции в контексте русской культуры. Череповец, 1995.-С. 125-128.

299. Путилов, Б. Н. Героический эпос и действительность / Б. Н. Путилов. -М., 1988.

300. Пушкарев, А. А. Трагический герой в современном мире: концепция трагического в творчестве Достоевского, Камю и Музиля / А. А. Пушкарев // Традиционализм и модернизм в русской литературе XX века Томск, 1999-С. 13-22.

301. Пьяных, М. Три богатыря: Вл. Соловьев, Ф. Достоевский и Л.Толстой в прологе к российскому трагическому XX столетию / М. Пьяных // Нева. -2000.-№Ю.-С. 170-181.

302. Пятигорский, А. М. «Другой» и «свое» как понятия литературы и философии / А. М. Пятигорский // Пятигорский, А. М. Избранные труды. М., 1996.-С. 253-263.

303. Рибо, Т. Творческое воображение / Т. Рибо. СПб., 1901.

304. Розенблюм, Л. М. О «символе веры» Ф. М. Достоевского / Л. М. Розенб-люм // Вопр. лит. 1991. - № 11-12. - С. 142-180.

305. Роднянская, И. Незнакомые знакомцы. К спорам о героях В. Маканина /

306. И. Роднянская // Новый мир. -1986.-№8.

307. Роднянская, И. Сюжеты тревоги: Маканин под знаком «новой жестокости» / И. Роднянская // Новый мир. 1997. - № 4. - С. 200-212.

308. Роман Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы»: современное состояние изучения / под ред Т. А. Касаткиной ; РАН ИМЛИ. М. : Наука, 2007. - 835с.

309. Руднев, В. П. Смысл как травма Электронный ресурс. / В. П. Руднев. -Режим доступа: <http://newasp.omskreg. ru/ intellect/f53.htm#p74>, свободный.

310. Рудяк, И. И. Достоевский и современность/ И. И. Рудяк // Ф. М. Достоевский наш современник. - М., 2000. - С. 218-242.

311. Русская литература в зеркале критики : хрестоматия / сост. С. И. Тимина, М. А. Черняк, Н. Н. Кякшто ; предисл. М. А. Черняк. СПб. : Фил. фак. СПбГУ ; М.: Изд. центр Академия, 2003. - 650 с.

312. Русская литература рубежа веков (1890-е начало 1920-х годов). Кн. 1. - М. : ИМЛИ РАН ; Наследие, 2001.

313. Русская проза конца XX века : учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений / В. В. Агеносов, Т. М. Колядич, Л. А. Трубина и др. М., 2005. -424 с.

314. Рустанович, С. Н. Эстетика и метафизика ночи: Ю. Мамлеев / С. Н. Рус-танович // Ориентиры. М., 2001. - С. 48-60.

315. Рыбальченко, Т. Л. Л. Толстой в художественном сознании В. Маканина : «Долог наш путь». / Т. Л. Рыбальченко // Проблемы межтекстовых связей. -Барнаул, 1997.-С. 154-161.

316. Савицкая, О. Н. Пространство литературное и пространство сценографическое : (на материале постановок по произведениям Ф. Достоевского 1970 -1980-х гг.) / О. Н. Савицкая // Взаимосвязи: театр в контексте культур. -Л., 1991.-С. 126-140.

317. Сад демонов : словарь инфернальной мифологии средневековья и Возрождения / авт.-сост. А. Е. Махов. М., 1998.

318. Салтыков-Щедрин, М. Е. Собр. соч. : в 20 т / М. Е. . М., 1966. - Т. 9. -С. 42-43.

319. Самойлова, Т. М. Подсознательное в современной литературе : Анализ финала романа Ф. Достоевского «Идиот». / Т. М. Самойлова // Актуальные проблемы филологии : сб. материалов регион, науч.-практ. конф., 26 апр. 1999. Курган, 1999. - С. 49-51.

320. Сараскина, JI. Набоков, который бранится. : отношение В. Набокова к творчеству Ф. М. Достоевского. / JI. Сараскина // Октябрь. 1993. - № 1. -С. 176-189.

321. Сато, Я. Книга о Достоевском и классической японской литературе нового времени Я. Сато, В. А. Туниманов // Рус. лит. 1995. - № 2. - С. 263267. - Рец. на кн.: Киносита Тоефуса Японская литература нового времени и Достоевский. -Йокогама, 1993.

322. Свасьян, К. Достоевский и несть ему конца/ К. Свасьян // Новая Россия. 1995.-№4.-С. 161-176.

323. Святковский, В. А. Достоевский, объединяющий весь мир / В. А. Свят-ковский // Фил. зап. Воронеж, 1998. - Вып. 2. - С. 251-254.

324. Седакова О. Несказанная речь на вечере Венедикта Ерофеева // Дружба народов. 1991. - № 12. - С. 264—265. - Рец. на кн.: Ерофеев Вен. «Москва-Петушки».

325. Седакова О. Пир любви на «шестьдесят пятом километре», или Иерусалим без Афин / О. Седакова // Русские пиры. СПб., 1998.-С. 353-364.

326. Семак О. «Человек из подполья» Достоевского как философ постмодернизма, или искушение свободой // Достоевский и мировая культура. М., 1998. - С. 7-15.

327. Мамлеев, Ю. Пророческий эпатаж Ю. Мамлеева: сквозь призму эзотерики : беседа с Ю. Мамлеевым / вела JI. Лаврова. // Кн. обозрение. 1999. -№39.

328. Сенчин, Р. Парад героев : о книге В. Маканина «Андеграунд, или герой нашего времени» / Р. Сенчин // Лит. Россия. 1998. - № 46. - С. 11.

329. Середенко, М. И. Достоевский в пространстве романа В. Набокова «Отчаяние» / М. И. Середенко // Вестн. ТГУ. Сер. : Гуманит. науки (филология). Томск, 2000. - Вып. 6. - С. 28-30.

330. Семенова, С. Г. Преодоление трагедии: «вечные вопросы» в литературе / С. Г. Семенова. -М. : Сов. писатель, 1989. 440 с.

331. Сепсякова, И. П. Христианский идеал и постмодернизм / И. П. Сепсякова // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков. Петрозаводск, 1998. С. 543-552.

332. Сибиданова С. А. Идея бога в поэме Вен. Ерофеева «Москва Петушки» и традиции Достоевского/ С.А. Сибиданова // Литература и религия: проблемы взаимодействия в общекультур. контексте. - Улан-Уде, 1999. - С. 92-97.

333. Силантьев, И. В. Газета и роман. Риторика дискурсных смешений / И. В. Силантьев. М., 2006. - 224 с.

334. Сказа, А. Традиция Гоголя и Достоевского и поэма «Москва Петушки» Вен. Ерофеева/ А. Сказа // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9, Филология.-1995.-№ 4. -С. 26-31.

335. Скафтымов, А. П. Нравственные искания русских писателей. М. : Худ. лит., 1972. - 543 с.

336. Скоропанова, И. С. Русская постмодернистская литература: новая философия, новый язык. СПб. : Невский простор, 2001. - 416 с.

337. Скоропанова, И. С. Типология русской постмодернистской литературы / И. С. Скоропанова // Постмодернизм: pro et contra : материалы междунар. конф. «Постмодернизм и судьбы художественной словесности на рубеже тысячелетий». Тюмень, 2002. - С. 8-19.

338. Слободнюк, С. JI. Соловьиный ад. Трилогия вочеловечивания А. Блока / С. JI. Слободнюк. СПб. : Алетейя., 2002. - 384 с.

339. Смирнов, И. П. Порождение интертекста (элементы интертекстуального анализа с примерами из творчества Б. Л. Пастернака) / И. П. Смирнов. -СПб., 1995.-С. 11.

340. Смирнов, И. П. Эволюция и чудовищности : (Мамлеев и др.) / И. П. Смирнов // Новое лит. обозрение. М., 1993. - № 3. - С. 303-307.

341. Смирнова, Е. А. Венедикт Ерофеев глазами гоголеведа / Е. А. Смирнова // Рус. лит. 1990. - № з. с. 58-66.

342. Смирнова, Е. А. Мифологема страдающего бога и страсти Венички Ерофеева // Синтаксис. 1992. -№ 3. - С. 96-97.

343. Созина, Е. К. Сознание и письмо в русской литературе / Е. К. Созина. -Екатеринбург : УрГУ, 2001. 453 с.

344. Современная русская литература (1990-е гг. начало XXI в.): учеб. пособие для студ. филол. фак. высш. учеб. заведений / С. И. Тимина, В. Е. Васильев, О. Ю. Воронина и др. - СПб. : Академия, 2005. - 352 с.

345. Сохряков, Ю. И. Творчество Ф. М. Достоевского и русская проза XX века (70-80 годы) / Ю. И. Сохряков. М. : ИМЛИ РАН, 2002. - 240 с.

346. Степанян, К. А. Достоевский в конце XX века / К. Степанян // Лит. газ. -1996.-№28.

347. Степанян, К. А. Из церкви в капище: социализм и духовная трагедия народа : (уроки Достоевского сегодня) / К. Степанян // Волга. Саратов, 1991. -№ 10.-С. 163-174.

348. Степанян, К. А. Кризис слова на пороге свободы : Маканин В. «Андер-граунд, или Герой нашего времени». / К. Степанян // Знамя.-1999. № 8. -С. 204-214.

349. Степанян, К. А. «Рализм в высшем смысле» как творческий метод Ф.М. Достоевского : автореф. дис. . д-ра филол. наук / К. А. Степанян. -М., 2007.

350. Степанян, К. А. Реализм как заключительная стадия постмодернизма / К. А. Степанян // Знамя. 1992. - № 9. - С. 231-238.

351. Степанян, К. А. «Сознать и сказать». «Реализм в высшем смысле» как творческий метод Ф. М. Достоевского / К. А. Степанян. М. : Раритет, 2005. -512 с.

352. Суворов, А. Достоевский и Запад / А. Суворов // Москва. 2001.-№ 11. -С. 200-211.

353. Суриков, В. «Сундучок» и «стол» спасение и гибель индивидуальности: заметки о двух первых российских "букетах" Маканин В. / В. Суриков // Лит. обозрение. - 1995. - № 2. - С. 32-37.

354. Суханов, В. А. Романы Ю. В. Трифонова как художественное единство В. А. Суханов. Томск : Изд-во ТГУ, 2001. - 232 с.

355. Сушилина, И. К. Современный литературный процесс России : учеб. пособие / И. К. Сушилина. М.: Изд-во МГУП. - 2001. - 130 с.

356. Тарасов, Б. Н. В мире человека / Б. Н. Тарасов. М. : Молодая гвардия, 1986.-С. 6-121.

357. Тарасов, Б. Наши «старые» и «новые» силлогисты в зеркале мысли Достоевского/ Б. Тарасов // Наш современник. 2001. - № 11. - С. 228-253.

358. Тарасов, Ф. Взгляд на Достоевского на рубеже третьего тысячелетия / Ф. Тарасов // Москва. 2001. - № 1. - С. 177-180.

359. Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931годов : сб. ст. М. : Книга, 1990. - 429 с.

360. Телегин, С. М. Достоевский в зарубежной критике / С. М. Телегин // Лит. в шк. 2000. - № 7. - С. 7-8.

361. Тоичкина, А. В. «Записки из подполья»: слово героя / А. В. Тоичкина // Достоевский и мировая культура : альманах. 2000. - № 15. - С. 42-64.

362. Теоретико-литературные итоги XX века : в 2 т. М.: Наука, 2003. - Т. 1. -373 с.

363. Теоретико-литературные итоги XX века : в 2 т. М. : Наука, 2003. - Т. 2. - 447 с.

364. Тимина, С. И. Русская проза рубежа веков / С. И. Тимина // Русская проза конца XX века : хрестоматия. М. - СПб., 2005.

365. Тимина, С. И. Современная русская литература (1990-е гг. начало XXI в.) : учеб. пособие / С. И. Тимина, В. Е. Васильев, О. Ю. Воронина. - СПб. : СПбГУ ; М. : Академия, 2005. - 352 с.

366. Тихомиров, Б. Н. «Лазарь! Гряди вон». Роман Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» в современном прочтении : кн.-коммент. / Б. Н. Тихомиров. СПб.: Серебряный век, 2005. - 472 с.

367. Тихомирова, Е. В. Юрий Мамлеев: рассказы об упырях и «московский гамбит» : к вопросу о соотношении малых и крупных форм / Е. В. Тихомирова // Жизнь и судьба литературных жанров. Иваново, 1996. - С. 216-225.

368. Толстой или Достоевский? Философско-эстетические искания в культурах Востока и Запада : материалы Междунар. конф., 3-6 сент. 2001 г. М., Наука. - 2003.

369. Топоров, В. В чужом пиру похмелье / В. Н. Топоров // Звезда. -1993. -№4.-С. 187-198.

370. Топоров, В. Н. Вакансия писателя / В. Н. Топоров // Культура. 1998. -№21 (11-17 июня).

371. Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследование в области мифопоэтического : избранное / В. Н. Топоров. М.: Изд. группа «Прогресс» - «Культура», 1995. - 624 с.

372. Трубецкой, Н. С. Религии Индии и Христианство / Н. С. Трубецкой // Лит. учеба. 1991. - нояб.-дек. - С. 131-144.

373. Туниманов, В. А. Бог или абсурд?: (этико-религиозный аспект темы «Альбер Камю и Федор Достоевский») / В. А. Туниманов // Достоевский и мировая культура. М., 1998. - № 11. - С. 95-109.

374. Туниманов, В. А. Достоевский и русские писатели XX века / В. А. Туниманов. СПб., Наука, 2004. - 380 с.

375. Туниманов, В. А. Портрет с бородавками («Бобок») и вопрос о реализме в искусстве / В. А. Туниманов // Материалы и исследования. Т. 14. СПб., 1997. С.

376. Тынянов, Ю. Н. Достоевский и Гоголь: к теории пародии / Ю. Н. Тынянов // Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино / Ю. Н. Тынянов ; предисл. В. А. Каверина. М.: Наука, 1977. - С. 198-126.

377. Тюнькин, К. И. Бунт Родиона Раскольникова / К. И. Тюнькин // Достоевский Ф.М. Преступление и наказание. М., 1966. - С. 3-29.

378. Тюпа, В. И. Литературное произведение : проблемы теории и анализа / В. И. Тюпа, М. Н. Дарвин. Кемерово, 1997.

379. Тюпа, В. И. Словарь мотивов как научная проблема (на материале пушкинского творчества) // Словарь-указатель сюжетов и мотивов русской литературы. Новосибирск, 2003. - Вып. 1. - С. 178.

380. Тюпа, В.И. Тезисы к проекту словаря мотивов / В. И. Тюпа, Л. Ю. Фук-сон // Дискурс. Новосибирск. - 1996. № 2. - С. 52.

381. Уваров, М. С. Архитектоника исповедального слова / М. С. Уваров. -СПб., 1998.

382. Ф. М. Достоевский наш современник / МГУ и др.. - М., 2000. - 280 с.

383. Феноменология духа / Г. В. Гегель // Сочинения : в 4 т. М., 1973. - Т. 4.

384. Филатов, И. Е. Категория игры в лекции В. В. Набокова о Ф. М. Достоевском / И. Е. Филатов // Художественная литература, критика и публицистика в системе духовной культуры. Тюмень, 1997. - Вып. 3. - С. 71-78.

385. Фойер Миллер, Р. «Сон смешного человека» Достоевского : попытка определения жанра / Р. Фойер Миллер // Достоевский и мировая культура : альманах. СПб.-М. : Серебряный век., 2004. - № 20. - С. 148-169.

386. Фокин, П. Е. «А беда ваша вся в том, что вам это невероятно.» : Достоевский и Солженицин / П. Е. Фокин // Достоевский. СПб., 1997. - Т. 14. -С. 319-326.

387. Фокин, П. Чудо Достоевского в XX веке / П. Фокин // Достоевский и XX век. С. 10-17.

388. Фролов, А. С. Философско-религиозный мир русской культуры / А. С. Фролов. Барнаул, 2006. - 272 с.

389. Фрумкин, К. Г. Философия и психология фантастики / К. Г. Фрумкин. -М., 2004. С. 8.

390. Фуко, М. Археология знания / М. Фуко. Киев, 1996. - С. 25.

391. Фуко, М. Что такое автор? Электронный ресурс. / М. Фуко. Режим доступа: chttp: // antropology. rchgi. spb.ru/menu.html>, свободный.

392. Хайдеггер, М. Основные понятия метафизики // Хайдеггер М. Время и Бытие : ст. и выступления Электронный ресурс. / М. Хайдеггер. Режим доступа: chttp://www.ido.edu.ru. philosophy/chrest/4-8.html>, свободный.

393. Хайдеггер, М. Что такое метафизика? / М. Хайдеггер // Хайдеггер М. Время и Бытие : ст. и выступления Электронный ресурс. М. Хайдеггер. -Режим доступа: chttp: // www.ido.edu.ru.philosophy/chrest/4-8.html >, свободный.

394. Хайчевская, Т. Творчество Достоевского как источник современного европейского романа : (типология героев Достоевского, Камю, Музиля) / Т. Хайчевская // Творчество Ф. М. Достоевского : проблемы, жанры, интерпретации. Новокузнецк, 1998. - С. 41-47.

395. Ханзен-Леве, А. Дискурсивные процессы в романе Достоевского «Подросток» / А. Ханзен-Леве // Автор и текст : сб. ст. / под ред. В. М. Марковича, Вольфа Шмида. СПб., 1996. - Вып. 2.

396. Хачатурян, А. Тендер в романе В. Маканина «Андеграунд, или герой нашего времени» / Л. Хачатурян // Toronto Slavik Quartenly/ Univ. of Toronto. Academic Elektronik Gournal in Slavic Studies. P. 2.

397. Д. Хиллис Миллер. Читатель как источник смысла Электронный ресурс. / Миллер Д. Хиллис. Режим доступа: <http://www.biglib.com.ua/read.php>, свободный.

398. Худякова, А. В. Традиции Ф. Достоевского в романе В. Я. Шишкова «Угрюм-река»/ А. В. Худякова // Творчество В.Я. Шишкова в контексте русской литературы XX века : V Всерос. Шишков, чтения : материалы науч. конф. Тверь, 1999. - С. 70-80.:,

399. Хуснулина, Р. Р. Английский роман XX века и «Преступление и наказание» Ф. М. Достоевского : очерки о прозе О. Уайльда, В. Вульф, С. Моэма, Б. Хопкинса, Э. Берджеса, Дж. Фаулза / Р. Р. Хуснулина ; Казан, гос. ун-т им.

400. B. И. Ульянова-Ленина. Казань, 1998. - 103 с.

401. Человек как зверь и ангел между небом и землей / Беседа с Ю. Мамлее-вым, вела В. Цветкова. // Независимая газета. 2005. - 17 февр.

402. Черняев, В. «Меня нет в вашем сюжете.» : Маканин В. «Андеграунд, или Герой нашего времени.» / В. Черняев // Волга. Саратов, 1998. - № 7.1. C. 136-139.

403. Черняк, М. А. Современная русская литература : учеб. пособие / Черняк М. А. М., ФОРУМ : САГА, 2008. - 352 с.

404. Чирков, Н. М. О стиле Достоевского: Проблематика. Идеи. Образы / Н. М. Чирков. М., 1967.- 157 с.

405. Чупринин, С. Тринадцатое мнение, или «Знамя» после 1996 г. /С. Чу-принин // Знамя. 1997. - №1. - С. 187-92.

406. Чупринин, С. Русская литература сегодня : Большой путеводитель /Чупринин С. М., Время, 2007. - 576 с.

407. Шабоук, С. Искусство — система отражение / С. Шабоук. - М., 1976.

408. Шатин, Ю. В. Мотив и контекст / Ю. В. Шатин // Роль традиции в литературной жизни эпохи. Сюжеты и мотивы. Новосибирск, 1994.

409. Шестов, JI. Избранные сочинения / JL Шестов. М., 1993.

410. Шестов, JI. Киргегард и экзистенциальная философия (Глас вопиющего в пустыне). М., Прогресс - Гнозис, 1992. - 304 с.

411. Шитов, А. Г. Загадки смыслов в языке повести Маканина «Лаз» /

412. A. Г. Шитов // Художественный текст и языковая личность: проблемы изучения и обучения : материалы II Всерос. науч. конф. Томск, 2001.- С. 127136.

413. Шмелькова, Н. Времени нет. / Н. Шмелькова // Лит. обозрение. 1992. - №2. - С. 32-38.

414. Шмид, В. Проза как поэзия : Пушкин. Достоевский. Чехов. Авангард./

415. B. Шмид. СПб : Инапресс, 1998. - 352 с.

416. Штейнберг, А. 3. Система свободы Достоевского / А. 3. Штейнберг. -Париж, 1980.

417. Шунейко, А. А. Оценки речи и речь оценок : (на материале творчества Венедикта Ерофеева) / А. А. Шунейко // Словарь и культура русской речи : к 100-летию со дня рожд. С. И. Ожегова.-М., 2001. С. 382-392.

418. Щемелева, Л. М. Мотивы / Л. М. Щемелева // Лермонтовская энциклопедия. М., 1981. - С. 290-291.

419. Щенников, Г. К. Достоевский и русский реализм / Г. К. Щенников. -Свердловск : Изд-во УрГУ, 1987. 352 с.

420. Щенников, Г. К. Целостность Достоевского / Г. К. Щенников. Екатеринбург : Изд-во УрГУ, 2001. - 440 с.

421. Эко, У. Имя Розы / У. Эко. М.: Книжная палата, 1989. - 379 с.

422. Эпштейн, М. Ирония стиля : демоническое в образе России у Гоголя // НЛО. № 19. - С. 129.

423. Эпштейн, М. Н. После будущего : парадоксы постмодернизма в современной русской культуре / М. Н. Эпштейн. М., 1991.

424. Эпштейн, М. Н. Постмодерн в России : литература и теория / М. Н. Эпштейн. М. : Изд-во Р. Элинина, 2000. 367 с.

425. Эпштейн, М. Н. Слово и молчание: метафизика русской литературы / М. Н. Эпштейн. М., 2006. - 559 с.

426. Юнг, К. Г. Архетипы коллективного бессознательного / К. Г. Юнг // Психология бессознательного. М., 1996.

427. Юпитов, А. В. Достоевский и развитие современной психологии / А. В. Юпитов // Достоевский и современность. Кемерово, 1996. - С. 120126.

428. Юрьева, О. Ю. Идеи и образы Ф. М. Достоевского в русской литературе начала XX столетия / О. Ю. Юрьева. Иркутск, 2002. - 180 с.

429. Якимович, А. К. Магическая вселенная: очерки по искусству, философии и литературе XX в. / А. К. Якимович. М.,1995. - 134 с.

430. Ястребов, А. Л. В. Ерофеев: риторика и мифология национального характера / А. Л. Ястребов // Литературный текст: проблемы и методы исслед. -Тверь, 2000. С. 3-10.

431. Bohm, D. On Dialogue. Edited by Lee Nichol. London : Routledge, 1997.

432. Doody, T. Confession and community in thenovel. Baton Rouge; L.: Lusiana state univ. press, 1980. P. 21

433. Frank, J. Dostoevsky and Russian Nihilism: A Context for «Notes from unde-ground» / J. Frank. Chicago, 1960.

434. Isaacs, W. The Process and Potential of Dialogue in Social Change // Educational Technology . Jan. Feb., 1996. - P. 20-30.

435. Jackson R.L. Dostoevsky's Undeground Man in Russian Literature. The Hague, 1958.

436. Kayzer, W. Das sprachliche Kunstwerk. Einfuhrung in die Literatyrwissenc-shaft / W. Kayzer. Bern$ Munhen, 1960. - S. 12-37.

437. Krishnamurti J. and Bohm D. The Ending of Time. New York : Harper Collins, 1985.

438. Vogue, E. M. Le roman russe / E. M. Vogue. P., 1906. P. 240.

439. СПИСОК ТРУДОВ АВТОРА ПО ТЕМЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

440. Публикации в изданиях, рекомендованных ВАК Минобрнауки РФ

441. Семыкина, Р. С.-И. «Записки из подполья» Ф. М. Достоевского и «Москва Петушки» Вен. Ерофеева : диалог сознаний / Р. С.-И. Семыкина // Изв. Урал. гос. ун-та. Сер.: Гуманитарные науки / УрГУ. - Екатеринбург, 2004. - № 33. - С. 74-86. (1 печ. л.).

442. Семыкина, Р. С.-И. Метафизика инобытия в творчестве Ф. М. Достоевского и Ю. В. Мамлеева / Р. С.-И. Семыкина // Ползунов, вестн. / АлтГТУ. Барнаул, 2005. - Вып. 3. - С. 244-247. (0, 5 печ. л.).

443. Семыкина, Р. С.-И. Мотив фантастических путешествий в цикле Ю. В. Мамлеева «Конец века» / Р. С.-И. Семыкина // Вестн. НГУ. Сер.: История, филология / НГУ. Новосибирск, 2008. - Т. 7, вып. 2 : Филология. -С. 123-128. (0, 7 печ. л.).

444. Семыкина, Р. С.-И. Метафизические встречи в творчестве Ф. М. Достоевского Ю. В. Мамлеева / Р. С.-И. Семыкина // Искусство и образование. -2008. № 3. - С. 28-34. (0, 8 печ. л.).

445. Семыкина, Р. С.-И. Метафизика детства в творчестве Ю. Мамлеева / Р. С.-И. Семыкина // Мир науки, культуры, образования. -Горно-Алтайск, 2008. № 4. - С. 76-77. (0, 5 печ. л.).

446. Семыкина, Р. С.-И. О «соприкосновении мирам иным» : Ф. Достоевский и Ю. Мамлеев / Р. С.-И. Семыкина. Екатеринбург : Изд-во Урал, ун-та ; Барнаул : Изд-во БГПУ, 2007. - 241 с. (15, 2 печ. л.).

447. Семыкина, Р. С.-И. В матрице подполья: Ф. Достоевский Вен. Ерофеев - В. Маканин / Р. С.-И. Семыкина. - М. : Флинта : Наука, 2008. - 196 с. (11, 5 печ. л.).

448. Статьи в сборниках и периодических изданиях

449. Ю.Семыкина, Р. С.-И. О комическом в эстетике и творчестве Ф. М. Достоевского / Р. С.-И. Семыкина // Новая школа : науч.-публ. сб. Барнаул, 1996. - Вып. 1. - С. 60-62. (0, 5 печ. л).

450. П.Семыкина, Р. С.-И. Поэтика комического характера в повести Ф. М. Достоевского «Дядюшкин сон» / Р. С.-И. Семыкина // Новая школа : науч.-публ. сб. Барнаул, 1996. - Вып. 1. - С. 63-65. (О, 5 печ. л.).

451. Семыкина, Р. С.-И. Поэтика хронотопа в сибирской повести Ф. М. Достоевского «Дядюшкин сон» / Р. С.-И. Семыкина // Литературный процесс Алтая : поэтика, стилистика и творчество / АГИИК. Барнаул, 1996.1. С. 14-22. (О, 5 печ. л.).

452. Семыкина, Р. С.-И. Комический хронотоп в повести Ф. М. Достоевского «Дядюшкин сон» / Р. С.-И. Семыкина // Филологический анализ текста : сб. ст. / БГПУ. Барнаул, 1998. - Вып. 2 : Ф. М. Достоевский.- С. 33-40. (0, 5 печ. л.).

453. Семыкина, Р. С.-И. Специфика комического мира в повести Ф. М. Достоевского «Дядюшкин сон» / Р. С.-И. Семыкина // Культура и текст : сб. науч. тр. / РГПУ, БГПУ. СПб. ; Барнаул, 1998. - Ч. 2 : Литературоведение.- С. 89-92. (0, 3 печ. л.).

454. Семыкина, Р. С.-И. Структура и типология комического характера в романе Ф. М. Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели» / Р. С.-И. Семыкина // Филологический анализ текста : сб. ст. / БГПУ. Барнаул, 1999.- С. 89-92. (0, 4 печ. л.).

455. Семыкина, Р. С.-И. «Посторонний человек» в творчестве Ф. М. Достоевского и А. Камю / Р. С.-И. Семыкина // Текст : проблемы и методы исследования / БГПУ. Барнаул, 2000. - С. 39-44. (0, 4 печ. л.).

456. Семыкина, Р. С.-И. Н. Бердяев и С. Булгаков о «русской трагедии» / Р. С.-И. Семыкина // Текст : проблемы и методы исследования / БГПУ. -Барнаул, 2001. С. 34-39. (0, 4 печ. л.).

457. Семыкина, Р. С.-И. Поэтика запаха в романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» / Р. С.-И. Семыкина // Текст : проблемы и методы исследования / БГПУ. Барнаул, 2002. - С. 84-91. (0, 7 печ. л.).

458. Семыкина, Р. С.-И. Ф. М. Достоевский и русский постмодернизм / Р. С-И. Семыкина // Филология: XXI в. : (теория и методика преподавания) : материалы Всерос. конф., посвящ. 70-летию БГПУ / БГПУ. Барнаул, 2004. - С. 170-172. (0, 3 печ. л.).

459. Семыкина, Р. С.-И. «Записки из подполья» Ф. М. Достоевского и «Москва Петушки» Вен. Ерофеева как «романы самосознания» / Р. С.-И. Семыкина // Вестн. БГПУ. Сер.: Гуманитарные науки / БГПУ. - Барнаул, 2004. - Вып. 4. - С. 45-49. (0, 7 печ. л.).

460. Семыкина, Р. С.-И. Достоевский и Мамлеев : деконструкция и пересечение мотивов / Р. С.-И. Семыкина // Культура и текст 2005 : сб. науч. тр. междунар. конф. / РГПУ, СамГПУ, БГПУ. - СПб. ; Самара ; Барнаул, 2005. -Т. 1. - С. 174-184. (0, 9 печ. л.).

461. Семыкина, Р. С.-И. «Мы на земле существа переходные»: о метафизическом реализме Ф. М. Достоевского и Ю. В. Мамлеева / Р. С.-И. Семыкина // Текст : проблемы и методы исследования / БГПУ. Барнаул, 2005. -С. 318-331.(1 печ. л.).

462. Семыкина, Р. С.-И. Человек «семя из миров иных» : метафизическая антропология Достоевского и Мамлеева / Р. С.-И. Семыкина // Русская классика : динамика художественных систем / УрГУ. - Екатеринбург, 2005. -Вып. 1. - С. 145-160. (1 печ. л.).

463. Мамлеев, Ю. «Я не изображаю типичных людей» : беседа с писателем Ю. Мамлеевым / беседу вела Р. С.-И. Семыкина // Вестн. БГПУ. Барнаул, 2006. - С. 146-150. (0, 5 печ. л.).

464. Семыкина, Р. С.-И. Достоевский и Мамлеев : к типологии мотивов / Р. С.-И. Семыкина // Достоевский и современность : материалы XX Междунар. Старорус. Чтений, 2005 г. Великий Новгород, 2006. - С. 318-331. (1 печ. л.).

465. Семыкина, Р. С.-И. Метафизика кладбища в творчестве Ф. М. Достоевского и Ю. В. Мамлеева / Р. С.-И. Семыкина // Филология и человек : науч. журн. / АГУ. Барнаул, 2006. - № 1. - С. 51-60. (1 печ. л.).

466. Семыкина, Р. С.-И. «Кто есть я?» : метафизическая антропология Ю. Мамлеева / Р. С.-И. Семыкина // Октябрь. 2007. - № 3. - С. 175-181. (1 печ. л.).

467. Семыкина, Р. С.-И. Метафизическая космоантропология Ю. В. Мамлеева / Р. С.-И. Семыкина // Вестн. Семипалат. пед. ин-та / СПГИ.- Семипалатинск, 2007. № 8. - С. 28-31. (Статья - 0, 8 печ. л.).

468. Семыкина, Р. С.-И. Мифопоэтика кладбища в творчестве Достоевского и Мамлеева / Р. С.-И. Семыкина // Достоевский и современность : материалы XXI Междунар. Старорус. чтений, 2006 г. Великий Новгород, 2007.- С. 320-329. (0, 9 печ. л.).

469. Семыкина, Р. С.-И. «Село Степанчиково и его обитатели» / Р. С.-И. Семыкина // Достоевский : сочинения, письма, документы : словарь-справ. -СПб., 2008. С. 163-167. (1 печ. л.).

470. Семыкина, Р. С.-И. Метафизическая космоантропология Ю. Мамлеева. / Р. С.-И. Семыкина // Русская словесность в мировом культурном контексте : материалы II Междунар. симп., 2006 г. М., 2008. -С. 579-580. (0, 2 печ. л.).