автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Ф.М. Достоевский в художественном восприятии Ф.Н. Горенштейна

Полный текст автореферата диссертации по теме "Ф.М. Достоевский в художественном восприятии Ф.Н. Горенштейна"

0046 0658

На правах рукописи

Чудова Ольга Игоревна

Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ВОСПРИЯТИИ Ф. Н. ГОРЕНШТЕИНЛ

Специальность 10.01.01 - русская литература

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Пермь 2010

2 1 ОКТ ?д10

004610658

Работа выполнена па кафедре новейшей русской литературы ГОУ ВПО «Пермский государственный педагогический университет»

Научный руководитель:

доктор филологических наук, профессор Фоминых Татьяна Николаевна

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, доцент Семыкина Роза Сан-Иковна

кандидат филологических наук, доцент Горбачевский Чеслав Антонович

Ведущая организация

Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН

Защита состоится 21 октября 2010 г. в 14.00 часов на заседании диссертационного совета Д 212.189.11 в Пермском государственном университете по адресу: 614990, г. Пермь, ул. Букирева, д. 15.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке ГОУ ВПО «Пермский государственный университет».

Автореферат разослан «Ц» сентября 2010 г.

Ученый секретарь диссертационного совета доктор филологических наук

профессор

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

В реферируемой диссертации речь идет о творчестве Фридриха Наумовича Горенштейиа (1932-2002). Горенштейн известен как прозаик, драматург, сценарист, один из участников альманаха «МетрОполь» (1979). Горенштейн считал себя продолжателем традиций русской классической литературы. По его собственному признанию, «особый интерес» вызывал у него Ф. М. Достоевский. Автора великого пятикнижия он называл в ряду писателей, сформировавших его мировоззрение, считал своеобразным образцом, той «мерой», с которой необходимо себя сравнивать, уверял, что постоянно перечитывает его произведения. В то же время Горенштейн отрицательно оценивал творческое наследие Достоевского, называл его «идеологом», «догматиком», упрекал в «народопоклонстве» и признавался, что Достоевский был необходим ему «как оппонент». Отмеченное приятие/неприятие личности и творчества Достоевского нашло отражение и в эссеистических, и в художественных произведениях Горенштейна. Причины и характер указанного притяжения/отталкивания, их проявления в отдельно взятом тексте - все это разные аспекты значимой научной проблемы, решению которой и посвящена реферируемая работа.

Достоевский для XX столетия фигура знаковая: он «пророс в жизни XX века» (Т. Касаткина), стал «иконой для его самосознания» (Р. Джексон), «принципиальным собеседником и совопросником» (Б. Тарасов). Мир после Достоевского воспринимается как мир Достоевского (П. Фокин). Изучение рецепции Достоевского в культуре ХХ-ХХ1 столетий является одним из приоритетных направлений современного достоевсковедешм, о чем свидетельствует все возрастающее число разного рода научных работ (общего и частного характера: статей, монографий, диссертаций, специальных сборников, например, «Достоевский и XX век», «Достоевский и русское зарубежье XX века» и др.). Настоящее исследование находится в русле данного направления и вписывается в актуальную научную тему «Достоевский и русские писатели XX века».

Актуальность исследовании, таким образом, обусловливается повышенным вниманием отечественных литературоведов и западных славистов к проблеме рецепции Достоевского в культуре XX столетия, определяется недостаточной изученностью художественных связей с наследием Достоевского как литературы второй половины XX века в целом, так и творчества Горенштейна в частности.

Цель данной работы состоит в том, чтобы исследовать особенности рецепции Достоевского в творчестве Горенштейна. Поставленная цель предполагает решение следующих задач: рассмотреть произведения Горенштейна в аспекте их художественных связей с творчеством Достоевского и выбрать для анализа наиболее репрезентативные в этом отношении; определить основания, на которых будут сопоставляться тексты Достоевского и Горенштейна; проанализировать выбранные произведения в заданном аспекте, систематизировать предпринятые наблюдения с тем, чтобы дать целостное представление о специфике восприятия Достоевского Горенштейном.

Материал исследования - проза Горенштейна (роман «Место»; повести «Искупление», «Последнее лето на Волге»; рассказы «Разговор», «Искра»,

«Контрэволюционер»), его драматургия («Волемир», «Споры о Достоевском») и эссеистика («Товаршцу Маца - литературоведу и человеку, а также его потомкам», «Как я был шпионом ЦРУ»), Объектом исследования является рецепция Достоевского в творчестве Горенпггейна, предметом - типология героев.

Методологическая основа работы. Исследование выполнено в русле сравнительно-исторического подхода и базируется на принципах историко-функционального и интертекстуального методов.

Теоретическую основу диссертации составляют исследования по теории интертекста (Ж. Женетт, Ю. Кристева, П. Тороп), проблеме автора (М. Бахтин, Б. Корман), теории пародии (Ю. Тынянов, О. Фрейденберг), характерологии Достоевского (А. Алексеев, Т. Касаткина, В. Одиноков, Г. Щенников). Предложенные в диссертации обобщения и выводы опираются на фундаментальные труды, посвященные изучению художественного наследия Достоевского (Н. Буданова, В. Ветловская, В. Викторович, И. Волгин, В. Захаров, Т. Касаткина, В. Котельников, Л. Сараскина, К. Степанян, Б. Тихомиров, В. Туниманов, Г. Фридлендер, Г. Щенников), в том числе и проблеме рецепции Достоевского в литературе последующих эпох (О. Богданова, С. Кибальник, Л. Сараскина, Р. Семыкина, Ю. Сохряков, К. Степанян, В. Туниманов, Г. Фридлендер, Л. Щенникова, О. Юрьева), а также на работы о творчестве Горенштейна (Л. Аннинский, А. Зверев, В. Камянов, Л. Лазарев, М. Липовецкий, М. Полянская).

Состояние научной разработанности темы. Проблема художественных связей творчества Горенштейна с наследием Достоевского уже привлекала внимание исследователей. Они сравнивали Горенштейна с автором великого пятикнижия (называли «новым Достоевским», «вторым Достоевским», «Достоевским XX века») и с его героями: Подпольным человеком (И. Шевелев), Великим инквизитором (Б. Рохлин); утверждали, что он находится в «зависимом противостоянии» к классику (Б. Хазанов), постоянно испытывает его «художественное притяжение», хотя и ведет с ним «непрекращающуюся то внутреншою, то обнаженную полемику» (Л. Лазарев); замечали, что отношение Горенштейна к Достоевскому «сложное», но писатель «безусловно на него ориентируется» (А. Успенская), что Достоевский - художник, с которым Горенштейн «больше всего спорит» и на которого «больше всего похож» (Б. Ланин); пытались определить исходные причины диалога-спора Горенштейна с предшественником. Полемика с Достоевским воспринималась ими как «предъявление счета» классику современным писателем, усомнившимся в абсолютной ценности идей, утверждаемых литературой XIX века (В. Камянов, Л. Лазарев). Ситуация творческого спора связывалась с национально-религиозной проблематикой и в этом случае понималась как «неотъемлемая часть построения Горенштейном еврейского текста в русской традиции» (М. Гринберг, А. Мощинский). Специфику диалога с Достоевским пытались объяснить отрицанием «канонизации» классиков, приводящей к искажению «истинного смысла их исканий», оставляющей лишь «штампы безопасных оценок» (Е. Зубарева).

Итак, все пишущие о Горенштейне сходятся во мнении, что творчество Достоевского служит ему постоянным источником тем и образов, что его диалог с

классиком носит напряженный характер, что его литературную позицию «невозможно сформулировать, не выразив отношение к Достоевскому» (А. Зверев). При этом тема «Горенштейн и Достоевский» специально никем не рассматривается, даже на материале отдельно взятого произведения, художественные связи между творчеством Достоевского и Горенштейна чаще всего лишь констатируются, но не становятся предметом самостоятельного интергекстуалыюго анализа.

Для настоящего исследования ключевой является категория литературного типа. Указанный выбор объясняется, прежде всего, значимостью данной категории как для Достоевского, так и для Горенштейна. Характерология отражает писательскую «концепцию мира и человека», определяет идейно-художественную специфику произведений. Горепштейн обращается к разработанным Достоевским типам героев, которые в его произведениях предстают в качестве «архетипов», «сверхтипов», «метатипов» и в этом качестве переосмысляются.

С опорой на имеющиеся в отечественной науке характерологии Достоевского в творчестве Горенштейна нами выделяются типы «положительно прекрасного человека» (праведника у Л. Гроссмана, героя «синтеза», «предчувственника "эпохи христианства"» у Г. Щенникова) и героя-идеолога («теоретика-рационалиста» по классификации Л. Алексеева, «героя-теоретика» в характерологии Г. Щенникова), к которым мы относим типы (точнее подтипы) подпольного человека и революционного беса (по классификации Г. Щенникова, теоретика-« раздвоенной натуры» и теоретика-авантюриста соответственно).

Научная новизна работы обусловлена тем, что она является первым монографическим исследованием творчества Горенштейна, которое изучается в аспекте художественных связей с литературным наследием Достоевского. Научная новизна диссертации определяется тем, что система образов-персонажей прозаических и драматических произведений Горенштейна впервые рассматривается с точки зрения разработанных Достоевским литературных типов (идеолога, праведника, русского мальчика). Научная новизна работы связана также с обращением к малоизученным произведениям Горенштейна (рассказам «Разговор», «Контрэволюционер», «Искра», повести «Ступени», пьесе «Волемир»), с введением в научный оборот архивных документов (писем, протоколов сценарно-редакционных коллегий).

Положения, выпоспмые на защиту:

1. Анализ эссеистических и художественных произведений Горенштейна позволяет определить его отношение к личности и творчеству Достоевского как притяжение/отталкивание. Ориентируясь на классическую традицию, Горенштейн трансформирует Достоевские идеи («живая жизнь», русская идея), предлагает свое решение поставленных предшественником нравственно-религиозных и историософских проблем (греха, покаяния и искупления, преображения личности, христианского идеала и возможности его осуществления, спасения России).

2. В основе творческой полемики Горенштейна с Достоевским лежит неприятие утопических представлений классика о мире и человеке, ориентированных на нравственный и социальный идеал (братская любовь, всемирная гармония), которым современный писатель противопоставляет

собственные концепции, по его мнению, в большей степени учитывающие пределы человеческих возможностей.

3. Горенштейн фокусирует внимание на характерологии (типологии характеров) Достоевского. Проецируя образы своих героев на известные типы, разработанные Достоевским (идеолога, праведника, русского мальчика), и акцентируя литературно-генетическую связь между ними, он в то же время подвергает их заметному утрированию: намеренно заостряет характерные для героев Достоевского черты, объединяет в одном герое приметы противоположных Достоевских типов.

4. Интертекстуальные связи между произведениями Горенштейна и Достоевского в подавляющем большинстве имеют пародийный характер. Пародия служит средством творческой полемики, позволяет в диалоге с предшественником выстроить собственную мировоззренческую концепцию. Диалог с Достоевским, определяющий содержательную основу произведений Горенштейна, является результатом переосмысления классического наследия, а не ученическим освоением его.

5. Горенштейн полемизирует как с автором великого пятикнижия, так и с его последователями и интерпретаторами, с созданным ими «мифом» о Достоевском, с «достоевщиной» в русской культуре. Создавая пародийных «двойников» героев Достоевского, Горенштейн оспаривает не только его идеи, но и общественно-политические убеждения шестидесятников XX века.

Теоретическая значимость определяется особым (характерологическим) подходом к изучению художественного восприятия Достоевского Горенштейном, что позволяет расширить имеющиеся представления о рецепции ведущих Достоевских типов (идеолога, праведника, русского мальчика) в русской литературе второй половины XX века, о разных видах интертекстуальных отношений, в том числе и о пародийных.

Практическая значимость работы состоит в том, что ее результаты могут быть учтены при дальнейшем изучении творчества Горенштейна; материалы проведенного исследования могут быть использованы при создании общих и специальных курсов истории русской литературы XX века в высшей и общеобразовательной школе.

Апробация результатов исследования. Основные положения работы обсуждались на кафедре новейшей русской литературы Пермского государственного педагогического университета, излагались в докладах на Международном научном семинаре «Русская детская литература: национальное и региональное» (Пермь, ПТТГУ, 2008), Международной научной конференции «Мировая литература в контексте культуры» (Пермь, ПГУ, 2008), Международной научной конференции «Образы и символы власти в русском искусстве» (Киров, ВятГГУ, 2008), Межрегиональной научно-практической конференции «Провинция в контексте истории и литературы» (Ясная Поляна, Музей-усадьба Л. Н. Толстого, 2008), Всероссийской научно-практической конференции «Классика и современность: проблемы изучения и обучения» (Екатеринбург, УрГПУ, 2009), Международной научно-практической конференции «Русское слово: восприятие и интерпретация» (Пермь, 111 ИНК, 2009), III Культурологических чтениях «Русская

эмиграция XX века» (Москва, Дом-музей Марины Цветаевой, 2009), Международной конференции «Взаимодействие литературы с другими видами искусства: XXI Пуришевские чтения» (Москва, МПГУ, 2009), Международной научной конференции «Пограничные процессы в литературе и культуре» (Пермь, ПТУ, 2009), XXIV и XXV Международных Старорусских чтениях «Достоевский и современность» (Старая Русса, Дом-музей Ф.М.Достоевского, 2009, 2010), Международной научной конференции «Ф.М. Достоевский в диалоге культур» (Москва - Коломна - Зарайск - Даровое, КГПИ, 2009), XXXIV Международных чтениях «Достоевский и мировая культура» (Санкт-Петербург, Литературно-мемориальный музей Ф.М.Достоевского, 2009), III Международном симпозиуме «Русская словесность в мировом культурном контексте» (Москва/Покровское, 2009), нашли отражение в 17 опубликованных работах.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографического списка, включающего более 300 наименований. Общий объем работы составляет 190 страниц.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается выбор темы, актуальность, цель и задачи работы, освещается степень изученности темы, обозначаются объект, предмет и материал исследования, определяются научная новизна, теоретическая и методологическая база, формулируются основные положения, выносимые на защиту, указывается теоретическая и практическая значимость работы, даются сведения об апробации диссертации и характеристика ее структуры.

В главе первой «Герой-идеолог Достоевского в восприятии Горенштейна» рассмотрены образные и сюжетные переклички романа Горенштейна «Место» с произведениями Достоевского; исследованы особенности реализации типа идеолога в рассказах «Контрэволюционер», «Искра», повести «Зима 53-го года».

В параграфе 1.1. «Тип подпольного человека в романс "Место"» подчеркивается, что роман с повестью Достоевского «Записки из подполья» сближает тип главного героя. Есть основания считать Гошу Цвибышева подпольным человеком. Очевидны переклички в их судьбах: раннее сиротство, жизнь на попечении у дальних родственников, период погружения в «темный, подземный, гадкий» разврат и т.п. Присущие Подпольному парадоксалисту психологические черты отчетливо проступают в герое Горенштейна (обостренное самолюбие; неограниченное тщеславие; стремление к самоутверждению за счет унижения других людей; озлобленность на мир, которая является следствием осознания собственной «мизерности и пошлости»; бунт против этого мира; презрение к окружающим и болезненная зависимость от их мнения; одиночество; одержимость идеей мщения; саморефлексия, оборачивающаяся «духовным самотиранством»). Оба героя являются идеологами (Подпольный причисляет себя к «ретортным» людям, Гоша называет себя «человеком идеи»), В обоих произведениях идея героя не выдерживает столкновения с жизнью, однако у Горенштейна, в отличие от Достоевского, испытание идеи изображается комически.

При многочисленных аналогиях между Гошей и Подпольным финалы их судеб оказываются прямо противоположными. Герой «Записок...», не ответив на искренние чувства Лизы, остается в подполье, обнаруживает неспособность к любви и состраданию, а следовательно, по Достоевскому, невозможность жить «живой жизнью». Гоша, напротив, отказавшись от всех политических притязаний, обретает спокойную семейную жизнь, о которой мечтал с юных лет. Понимание «живой жизни», противостоящей в обоих произведениях «подполью», у писателей принципиально различно: по Горенштейну, «живая жизнь» - это «тихая, здоровая и прочная» семейная жизнь, основанная на земной любви, являющейся антитезой любви-состраданию героев Достоевского.

Образ Гоши вызывает ассоциации и с Аркадием Долгоруким («Подросток»). Оба героя - «выкидыши общества» (Аркадий - сын «случайного семейства», Гоша - сын «врага народа»). Психологический возраст каждого не соответствует реальному: они находятся в ситуации выбора жизненного пути, поиска духовных ориентиров, что позволяет исследователям говорить об их «затянувшейся подростковости». Образы Аркадия и Гоши роднит не только наличие тайной идеи, аналогичными оказываются ее форма («идея-чувство») и внутреннее содержание (идея есть «великая дерзость», своевольное хотение героев), причины ее появления (идея избавляет от чувства одиночества, уход в «скорлупу» становится альтернативой в случае жизненных неудач), отношение героев к ней (стремление оберегать идею от окружающих), финальная эволюция идеи (оставаясь прежней по сути, она кардинально меняется). Новая идея - идея «живой жизни» -характеризуется в обоих произведениях как предельно простая, но осознается героями лишь в финале: ее обретению предшествует долгий путь испытаний и разочарований.

Однако если у Достоевского «живая жизнь» является «последней тайной на пути к незримому Богу» (Т. Касаткина), то у Горенштейна такая категория, как вера, из понятия «живой жизни» принципиально исключается, о чем свидетельствует пародийное переосмысление образа Макара Долгорукого. Роль Макара в «Месте» отводится «религиозному старичку»: встреча с ним Гоши на уровне отдельных деталей повторяет сцену разговора Подростка с его «законным отцом». Однако проникновенным словам Макара о тайне бытия, о бессмертии христовой любви у Горенштейна соответствуют «безграмотные религиозные вирши». Автор «Места» не придавал вере того судьбоносного значения, которое она имела в художественном мире Достоевского, отказывал «благообразному» герою в способности положительно влиять на окружающих.

В образе Гоши было обнаружено сходство и с другими героями Достоевского, в частности с Фомой Фомичом Опискиным («Село Степанчиково и его обитатели»), князем Валковским («Униженные и оскорбленные»), Раскольниковым («Преступление и наказание»), на основании чего был сделан вывод о том, что Горенштейн ориентируется на разработанный Достоевским подпольный тип героя в целом.

В параграфе 1.2. «Современные "бесы" в романе "Место"» указывается, что роман Горенштейна соотносится с памфлетно-политической линией «Бесов»: многочисленные параллели обнаруживаются в изображении подпольных организаций, их лидеров и участников. Так, приметы «кружка» Петра

Верховенского («принцип иерархического централизма с диктатурой центра», система взаимного политического контроля, всеобщее доносительство, бюрократизм) присущи и антисталинской «банде» Щусева. Оба лидера (Верховепский-младший, Щусев) намеренно упрощают популярные для своего времени идеи (социализм, антисталинизм), чтобы использовать их в собственных целях (для объединения и повиновения людей). Фарсовые, необходимые для конспирации «заседания» обеих организаций (сбор «наших» под видом дня рождения Виргинского, застолье «политической богемы» у Щусева) полностью противоречат грандиозным замыслам их руководителей, рассчитывающих «всколыхнуть Россию». Конечной целью подпольной деятельности и Верховенского, и Щусева является личная власть (Петр Верховенский сам «заранее назначил себя для приема власти»; Щусев мечтает возглавить национальное правительство России). Оба героя одержимы своей идеей, их фанатизм граничит с безумием. И тот, и другой оказываются доносчиками и провокаторами. Образы подпольных заговорщиков, их деятельность в романе Горенштейна изображаются в намеренно сниженном виде, что объясняется не столько переосмыслением романа Достоевского, сколько авторской оценкой современных оппозиционных организаций, действия которых в большинстве своем имели фарсовый характер.

С образом «фанатически, младенчески преданного» Верховенскому Эркеля в романе Горенштейна могут быть сопоставлены сразу несколько «юношей периода хрущевских разоблачений» (Вова Шеховцев, Сережа Чаколинский, Коля), также превозносящих своего руководителя; он становится для них олицетворением идеи, «служению» которой они решили посвятить свои жизни.

Проблема отцов и детей, занимающая в «Бесах» центральное место, оказывается ведущей и в романе Горенштейна. Оба писателя утверждают мысль об идейной розни и одновременно идейной преемственности между поколениями (у Достоевского «либералов-идеалистов» 1840-х и нигилистов конца 1860-х гг., у Горенштейна первых антисталинистов и национал-социалистов периода хрущевской «оттепели»),

С точки зрения рецепции «Бесов» показательным оказывается образ Журналиста. Тип героя-либерала литературно-генетически восходит к Степану Трофимовичу Верховенскому. Параллели обнаруживаются в судьбах героев (репутация либерала, известность, которая сменяется забвением). Сцены с участием Журналиста вызывают аналогии с ключевыми эпизодами линии Верховенского-старшего (публичное выступление перед молодежью, предсмертное откровение). Незадолго до смерти Журналист, как и Степан Трофимович, говорит о возможных путях развития России и прямо полемизирует с Достоевским. В частности, он полагает, что «национальная революция» в России будет мигом «полного национального счастья», «осуществлением наяву счастливой мечты Федора Достоевского», однако завершится она «падением мгновенным» и «Апокалипсисом». «Подлинное спасение России» Журналист видит в «разумной тирании» и «национальной диете». Достоевским «спасение» понимается как «обновление», Журналистом, напротив, - как «самосохранение». Настаивая на необходимости «устойчивости» и «стабильности», он утверждает идею спасения России, а не мира. Неприятие Горенштейном «русской идеи»

Достоевского, открытая полемика с ней, вложенная в уста его героя, могут быть объяснены тем, что она есть лишь особый аспект «идеального представления», только спроецированный «на конечный исход исторического развития человечества» (Б. Тихомиров). Горенштейн не верит в возможность обретения «всемирной гармонии», вслед за своим героем противопоставляет ей «государственную стабильность», которая позволяет человеку «дышать и ждать», и это оценивается автором как «благо», особенно на фоне угрожающей стране гибели.

В заключение подчеркивается, что Горенштейн, полемизируя с Достоевским по ряду историософских вопросов (о потенциале национальной идеи, о возможных путях спасения России), совпадает с предшественником в оценке бесовского типа, опираясь тем самым на «традицию вековечного духовного отпора бесовщине» (Ю. Карякин).

В параграфе 1.3. «Герой-идеолог в малой прозе Горенштейна (рассказы "Контрэволюционер", "Искра", повесть "Зима 53-го года")» отмечается, что Горенштейн неоднократно обращается к образу Великого инквизитора, который трактуется им в социально-историческом аспекте. В названных произведениях актуализируются такие художественные составляющие образа героя Достоевского, как идея насильственного счастья, добытого ценой лишений свободы, стремление к духовной власти над людьми, глубочайшее страдание правителя.

В повести «Зима 53-го года» образ Сталина на уровне портретного описания и авторской характеристики вызывает ассоциации с Великим инквизитором. «Потребность общности преклонения», о которой говорит в романе Достоевского инквизитор, присуща героям повести Горенштейна. Ким испытывает «смиренный экстаз» перед Сталиным. Он счастлив, что ему довелось «жить и трудиться в великую сталинскую эпоху». В повести выявляется ложность подобного «счастья»: оно противопоставляется истинной радости бытия, в связи с чем поднимается восходящая к Достоевскому проблема «живой жизни».

В «Искре» имеется прямое упоминание поэмы Ивана Карамазова и уподобление советских вождей (Сталина и Ленина) Великому инквизитору. Великий инквизитор у Достоевского «исправил подвиг Христа», повел человечество по ложному пути к смерти и разрушению, убеждая людей в том, что господствует «во имя» Христа. Согласно мнению одного из героев рассказа, Сталин «политически исказил ленинский образ», изменил ленинскому курсу, прикрывая свои поступки именем Ленина. Фантазия его оппонента, верившего в «дело» Сталина, направлена на осуждение взглядов тех, кто обожествлял Ленина и противопоставлял ему Сталина-Антихриста. Автор не принимает позиции обоих героев, пытающихся «припасть» к тому или иному авторитету. По Горенштейну, Сталин оказывается «продолжателем» ленинского дела, и хотя в рассказе с инквизитором непосредственно сравнивается только он, нетрудно заметить, что образу Ленина также присущи «инквизиторские» черты, прежде всего стремление к духовной власти над человеком. В «Искре» пародируются не столько идеи и образы Достоевского, сколько взгляды шестидесятников, связанные с мифологизицией партийных лидеров.

С Великим инквизитором может быть сопоставлен и главный герой рассказа «Контрэволюционер». Идеи обоих героев - из разряда глобальных, призванных изменить существующий порядок вещей (Великий инквизитор хочет «исправить подвиг Христа», Контрэволюционер рассчитывает повернуть вспять ход эволюции). Оба героя уверены, что именно они знают «основную тайну природы человеческой», что предлагаемый ими способ достижения «всемирного счастья» единственно верный. Соблазнившись этой идей, герои избрали путь, ведущий к «смерти и разрушению» («Братья Карамазовы»), к «уничтожению человечества» («Контрэволюционер»). При имеющемся сходстве в убеждениях героев очевидно и принципиальное отличие. Инквизитор ведет речь о духовной природе человека и предлагает социальное переустройство общества, Контрэволюционер обращается к «биологической сути», планирует изменить человеческую природу.

Кроме того, образ главного героя рассказа «Контрэволюционер» может быть соотнесен и с другими идеологами Достоевского, прежде всего с Раскольниковым, о чем свидетельствует наличие у героя Горенштейна собственной теории, полностью поглотившей его жизнь. Контрэволюционер, как и Раскольников, верит в свою избранность, претендует на то, чтобы сказать «что-то новое» и сделаться «благодетелем человечества»; в реализации своих теоретических построений он готов идти до конца и, если потребуется, прибегнуть к «справедливому насилию».

Идеи героев в обоих произведениях оцениваются негативно: авторы подчеркивают их губительные свойства, распространение сравнивают с эпидемией, а жизнь, подчиненную идее, противопоставляют «живой жизни», понимаемой, однако, различно. По Достоевскому, любовь к жизни непременно сопряжена с верой: именно в тот момент, когда теория Раскольникова уступает место «живой жизни», у героя появляется мысль о Евангелии. Горенштейн также настаивает на необходимости возлюбить жизнь, однако «страстную жадность жить» считает «инстинктом». Согласно Горенштейну, христианское вероучение — такая же идеология, как и любая иная, поэтому и Достоевский для него не кто иной, как идеолог, создатель «искусственной идеологической системы» (Е. Эткинд).

Итак, как было показано, Горенштейн ориентируется на тип героя-идеолога Достоевского. С каждым из восходящих к данному типу героев сопряжен определенный круг нравственно-философских и социально-политических проблем, которые решаются Горенштейном подчеркнуто полемично по отношению к предшественнику.

Во второй главе «"Положительно прекрасный человек" в восприятии Горенштейна» представлен анализ рецепции героя-праведника Достоевского в прозаических и драматических произведениях Горенштейна, которые соотносятся с романами «Идиот», «Братья Карамазовы» и с рассказом «Сон смешного человека».

В параграфе 2.1. «"Идиот наших дней" в пьесе "Волемир"» указывается, что пьеса Горенштейна может быть прочитана как современная версия романа Достоевского «Идиот». Система персонажей пьесы явно ориентирована на роман (Мышкину, Рогожину, Аглае, Настасье Филипповне в пьесе Горенштейна соответствуют Волик, Сосед, Лиза, Жена Соседа), но одновременно и полемична по отношению к нему. Возлюбленная Волемира Лиза, «чистая» и «прекрасная»,

ассоциируется с Аглаей, а «несчастная» Жена Соседа, постоянно признающаяся в своей «непорядочности», напоминает Настасью Филипповну. С Рогожиным Соседа сближает чувство ревности к супруге, изменяющей ему сначала с Человеком из ванны, затем с Воликом. Князя Мышкина и Волемира роднят характерные черты «образа-аномалии» (В. Свительский): «странная нервная болезнь», детскость, внешнее сходство с иностранцем. И Волику, и Мышкину присуща внутренняя противоречивость, которая проявляется в их отношении к героиням.

Чувство сострадания, чрезмерное уже в самом князе Мышкине, в Волике достигает предела и оборачивается собственной противоположностью -тщеславием и полным эгоизмом. Волик сосредоточен на своих переживаниях, убежден в собственной исключительности, даже уподобляет себя Богу. Вступая в диалог с классиком, для которого гиперболизация страстей и страданий являлась одним из устойчивых приемов, Горенштейн обращает внимание на возможность превращения достоинства в порок в том случае, когда достоинство достигает своего максимума.

В силу трагической природы характера Мышкин «выходит из притяжения быта и социума» (В. Свительский). Эта особенность героя Достоевского воплощается и в Волемире, однако предстает в утрированном виде. Погруженность героя в сферу высоких чувств и полная беспомощность в реальном мире изображается автором пьесы комически. Горенштейн иначе, чем Достоевский, оценивает героя-праведника, не принимает его выключенность из сферы земного, повседневного, в ней он видит причину страданий других людей. По мнению автора, «положительно прекрасное», как его понимал Достоевский, не совместимо с простым человеческим счастьем, с «живой жизнью» в целом. Показательно, что в пьесе Горенштейна характеристики, данные Волику, восходят как к князю Мышкину, так и к героям-идеологам Достоевского, прежде всего, к Подпольному человеку. Князь Мышкин, по мнению современного автора, приносит жизнь в жертву закону сострадания, что ставит его в один ряд с другими идеологами, а его христианская идея превращается в «теорию».

Анализ пьесы убеждает в том, что Горенштейн, создавая образ Волемира, ориентировался не только на главного героя «Идиота», но и на тип праведника, «предчувственника "эпохи христианства"». За критической характеристикой Волемира, живущего «вне времени и вне пространства», обнаруживается авторское неприятие героя Достоевского, «человека из будущего в настоящем». Кроме того, образ Волемира с его устремленностью к завтрашнему дню и подменой реальной жизни ложными представлениями воспринимается как пародия на социально-психологический тип шестидесятника.

В параграфе 2.2. «Темы и образы романа "Идиот" в рассказе "Разговор"» утверждается, что герои-антиподы рассказа «Разговор» Илья Андреевич и «торговый моряк» могут быть соотнесены с князем Мышкиным и Рогожиным. Горенштейн шаржирует узнаваемые черты героев Достоевского. В образе Ильи Андреевича он намеренно пародирует присущее Мышкину «непротивление злу насилием», в торговом моряке - рогожинскую одержимость своей страстью.

Герои «Разговора», как Мышкин и Рогожин, оказываются соперниками в любви, однако колоссальному по эмоциональному напряжению эпизоду в сцене

именин Настасьи Филипповны у Горенштейна соответствует банальная ситуация в ресторане, когда один из героев приревновал свою спутницу к другому. Ключевая для Достоевского сцена братания в рассказе редуцируется до одной фразы моряка: «Ты мне теперь как брат...», а покушение Рогожина на князя оборачивается так и не начавшейся пьяной дракой в ресторане.

В «Разговоре» предметом авторской иронии является характерная для произведений Достоевского «пороговость» ситуаций. Горенштейн в комическом освещении подает связанные с лею «последние» вопросы, пародирующие апокалипсические мотивы, содержащиеся в произведениях Достоевского. Возникает в рассказе и центральная для Достоевского тема единения людей, однако носителем идеи братства здесь является комический персонаж, в результате чего сама идея дискредитируется. Ироническое переосмысление типа героя-праведника, реализованное в «Разговоре», свидетельствует о неприятии Горенштейном идеала духовного братства.

В параграфе 2.3. «Образы "положительно прекрасного" и Смешного человека в повести "Ступени"» подчеркивается, что главный герой повести Горенштейна вызывает прямые ассоциации не только с князем Мышкиным, но и с героем фантастического рассказа «Сон смешного человека».

История Юрия Дмитриевича написана с учетом известных трактовок образа князя Мышкина. Горенштейн, как нам кажется, придерживался распространенных в достоевсковедении взглядов, согласно которым князь оказался несостоятельным в борьбе со злом, не уберег Рогожина от убийства, стал невольным соучастником преступления своего «крестного» брата, не воскресил Настасью Филипповну, сделал несчастной Аглаю. Восходящий к Мышкину персонаж «Ступеней» также играет роковую роль в судьбах окружающих: он является «убийцей» Зины и их неродившегося ребенка, разрушает жизнь своего соперника, заставляет страдать жену.

По Горенштейну, материализация христианского идеала, попытка «спустить его с небес на землю» неминуемо приводят к его искажению или даже исчезновению. Оппозиция «земное - небесное» (как вариант, «Божеское -человеческое», «идеальное - реальное», «духовное - плотское») в повести становится смыслообразующей. В этом отношении показателен центральный образ лестницы. Горенштейн иронически переосмысляет связанные с лестницей устойчивые ассоциации, прежде всего, христианские, согласно которым лестница является символом духовного восхождения. У Горенштейна как подъем, так и спуск лишены однозначности. Движение вниз по лестнице отнюдь не означает только грехопадение, а движение вверх зачастую оказывается путем к соблазну, преодолеть который возможно лишь обратившись к земле.

Особый интерес в связи с вопросом о дихотомии «земное - небесное» представляет диссертационное исследование Юрия Дмитриевича. По его мнению, Евангелие есть «история болезни» Иисуса, внебрачного ребенка Марии и «иудейского пастуха». Эта «антилегенда», разбор Евангелия с точки зрения современной психиатрии были необходимы Горенштейну, чтобы «отделить» «идеал красоты духовной», «поэтический образ Христа-спасителя» от «душевнобольного человека» Иисуса. Подобная интерпретация является полной

противоположностью пониманию Достоевским Христа как «доказательства того, что в человеке может вместиться Бог».

В повести обнаруживаются отсылки к «Сну смешного человека» Достоевского. Монологи Юрия Дмитриевича выстроены как полемика с убеждениями Смешного человека, а сходство героев и ситуаций только подчеркивает полную противоположность выражаемых ими идей. Смешной человек полагает, что Рай на земле возможен при выполнении людьми главного условия - «люби других как себя». Юрий Дмитриевич хочет спорить с Христом (но, как выясняется, не только с ним, но и с христианским писателем Достоевским в лице его героев) о «главной мысли» - «возлюби врага своего», которая, по его мнению, должна восприниматься как «философское понятие», а не как «руководство к действию».

Горенштейн отрицает не сам идеал христианства, а попытку героя Достоевского осуществить его на земле, что, согласно авторской логике, превращает его в «лозунг», лишает глубинного смысла. Горенштейн исходит из убеждения, что «истины Евангелия» человечеству пока недоступны, реализацию христианского идеала он расценивает как «преждевременную смерть»; предотвратить ее, по мысли писателя, способен Моисеев закон, в большей мере соответствующий той стадии развития человечества, на которой оно находится.

Итак, в ходе анализа было установлено, что «положительно прекрасные» герои Достоевского (князь Мышкин, Смешной человек) оказываются для Горенштейна, прежде всего, выразителями утопических представлений Достоевского, которые автор «Ступеней» демонстративно стремится оспорить.

В параграфе 2.4. «Детские образы в повестях "Искупление" н "Последнее лето на Волге"» отмечается, что Горенштейн воспроизводит известные ситуации общения героев Достоевского (князя Мышкина, Алеши Карамазова) с детьми. Так, эпизоды повестей Горенштейна (битва снежками, нападение «маленьких» на Августа в «Искуплении», издевательства детей над Любой в «Последнем лете...») и романов Достоевского («перестрелка» камнями в «Братьях Карамазовых», насмешки детей над Мари в «Идиоте») оказываются параллельными.

Горенштейн, трансформируя Достоевский сюжет (как в «Искуплении») либо оставляя его без изменений (как в «Последнем лете...»), акцентирует принципиально противоположное поведение взрослого героя (Августа в «Искуплении», повествователя в «Последнем лете...»), который, в отличие от героев Достоевского, не стремится повлиять на детей словом, не ощущает сочувствия к ним, а испытывает раздражение и даже ненависть, в ответ на детскую агрессию применяет силу. Горенштейн не принимает духовного наставничества князя Мышкина, Алеши Карамазова, отрицает их способность благотворно воздействовать на мысли и поступки окружающих.

Кроме того, в названных произведениях Горенштейн оспаривает взгляды Достоевского на феномен духовного воскресения человека. Если для автора «Братьев Карамазовых» оно неизменно связывается с обретением подлинной христианской веры и братской любви, то, по Горенштейну, преображение личности происходит на уровне природном, инстинктивном («Искупление»), является делом случая («Последнее лето...»).

Герой-повествователь «Последнего лета...» напрямую соотносит историю о том, как «ребятишки» удавили деревенскую Жучку, со сценой романа «Братья Карамазовы». По Горенштейну, подобные садистские преступления - это «ясные, плоские, вполне изученные медициной» явления, придавать которым «третье измерение» и «философский смысл», подобно тому, как это делает Достоевский, ошибочно. В художественном мире Горенштейна инстинкт занимает центральное место, определяет все действия героев. В этой принципиальной для писателя позиции можно увидеть исток его полемики с Достоевским: на место «завещанной классиками логики» у Горенштейна встает то, что Л. Аннинский называл «мистикой крови, рода, инстинктом и необъяснимостью чувств».

При создании детских характеров Горенштейн ориентируется на романы Достоевского, обращается к образам ребенка-жертвы, «взрослого ребенка», девочки-соблазнительницы и др. Для обоих писателей принципиален возраст ребенка, который они всегда точно обозначают и подчеркивают. Дети подразделяются у них на собственно детей и подростков, в зависимости от возраста оцениваются и нередко противопоставляются друг другу. Если дети «совсем будто другое существо и с другою природою», то подростки уже успели стать частью этого мира, научились у него ненависти и жестокости (Илюша Снегирев, Коля Красоткин и остальные мальчики в «Братьях Карамазовых»; Сережка в «Последнем лете...», Хамчик и «маленькие» в «Искуплении»),

В заключение подчеркивается, что Горенштейн, полемизируя с предшественником по ряду возникающих в связи с типом героя-праведника нравственно-философских вопросов (о феномене преображения личности, о роли духовного учителя), в своем понимании и оценке детских характеров следует традиции Достоевского.

В главе третьей «"Споры о Достоевском" в контексте творчества Горенштейна» проанализирована «программная» для писателя пьеса. Персонажи «Споров...» представлены в роли читателей и интерпретаторов Достоевского, герои Достоевского рассмотрены как их литературные прототипы.

В параграфе 3.1. «"Споры о Достоевском" - программное произведение Горенштейна» пьеса соотносится с эссеистикой писателя, изучаются ее жанровые особенности, анализируется авторская позиция.

Прямые параллели с высказываниями главных героев драмы обнаруживаются в эссеистике Горенштейна. В их числе: «особый интерес» к автору великого пятикнижия, полемика с его «последователями и толкователями» (прежде всего, с Н. Бердяевым, Д. Мережковским, В. Розановым), взгляд на писателя как на атеиста, уподобление его «ученому-теоретику», ставящему эксперимент, и т. п. Во многом сходным у Горенштейна и его персонажей оказывается отношение к произведениям Достоевского (интерпретация «Преступления и наказания»), к его героям (трактовка женских образов). Однако совпадение отдельных взглядов Горешптейна-эссеиста и героев пьесы не может служить основанием для их отождествления.

В пьесе авторская позиция отчетливо проявляется не только в выборе названия («Споры...») и в списке действующих лиц, но и в ремарках, которые у Горенштейна многочисленны, велики по объему и зачастую имеют сатирическую подоплеку. Имена и фамилии (Чернокотов, Эдемский и др.) вносят в

характеристики героев дополнительные смыслы. Трудно согласиться с мнением о том, что драматург «оберегает репутацию» близких ему персонажей (В. Камянов). Каждая представленная в пьесе концепция в той или иной мере подвергается авторской критике, что позволяет сделать вывод о принципиальном несовпадении точек зрения автора и его героев.

«Споры...» соотносятся с эссеистикой писателя не только в содержательном, но и в формальном отношении. Можно говорить об «эссеизации» драмы, которая проявляется, с одной стороны, в «расщеплении» художественной образности, в низведении ее во внехудожественную реальность, с другой - в универсализации этой образности, в возведении ее к «сверххудожественным обобщениям» (М. Эпштейн).

Пьесе Горенштейна присуща «очерковость», документальность; у нее имеется и реальный «прообраз» - стенограмма обсуждения одного из написанных Горенштейном сценариев. Герои «Споров...» во многом «списаны» с реальных советских деятелей науки и культуры, но в то же время - это вымышленные персонажи, обладающие индивидуальными особенностями, входящие в систему сложных взаимоотношений. Образы героев Горенштейна, не утратив связи с эмпирической реальностью, одновременно являются типами (националист-патриот, либерал, сталинист и антисталинист, «догматик» и «декадент»), выражают предельно обобщенные идеи, что превращает драму в литературный диспут, сближает с жанром диалога, позволяющим показать различные, зачастую диаметрально противоположные оценки личности и творчества Достоевского. В пьесе практически нет действия, это разговор-спор, столкновение разных точек зрения, «гипотез и легенд в литературоведении», представленных в намеренно утрированном виде. Автору важно было продемонстрировать несостоятельность, абсурдность многих популярных в период хрущевской «оттепели» концепций, продиктованных желанием увидеть в Достоевском «возмутителя сытого, самодовольного обывательства», «шагающего рядом в борьбе за прогресс, за победу света и разума».

Возникающая в пьесе ситуация спора заставляет вспомнить романы Достоевского, для которого скандал являлся важным элементом поэтики. Основной функцией скандала в произведениях обоих авторов оказывается разоблачение и саморазоблачение персонажей, в результате чего раскрывается подлинная сущность их характеров, подоплека взаимоотношений. Подобные, восходящие к Достоевскому, скандальные ситуации возникают не только в «Спорах...», но и в других произведениях Горенштейна («Разговор», «Волемир», «Ступени», «Место», «Бердичев»), что позволяет говорить о тесной связи «программной» драмы с его художественной прозой и эссеистикой.

В параграфе 3.2. «Достоевский и его герои в восприятии персонажей "Споров..."» отмечается, что персонажи пьесы являются интерпретаторами произведений Достоевского; предметом развернувшейся полемики становится типология разработанных им характеров.

Главный герой пьесы Эдемский создает своего рода характерологию Достоевского: подразделяет его героев на «разрушителей», к которым относит идеологов пятикнижия, и «созидателей», среди которых называет, в первую очередь, Алешу Карамазова и Зосиму, противопоставляет два названных типа.

Достоевские образы «атеистов и разрушителей библейской морали» признаются им высокохудожественными, а «созидателей» — «малокровными, риторичными, надуманными». Согласно логике героев Горенштейна (Эдемского и его единомышленника Жуовьяна), идеологи Достоевского утрачивают художественное правдоподобие именно тогда, когда возникает возможность их нравственного возрождения (финальное воскресение Раскольникова, «мечта-обещание» Шатова обрести веру), в этом новом качестве они неизбежно сближаются с героями-созидателями.

При характеристике «созидателей» Достоевского (Мышкина, Христа из поэмы «Великий инквизитор») для Эдемского ведущим определением становится «беснование». Приписывание «созидателям» черты, свойственной «разрушителям», позволяет Эдемскому говорить о близости двух названных типов. Князя Мышкина Эдемский уподобляет героям-идеологам Достоевского на том основании, что для него «превыше всего не любовь, а свобода», «свобода от человеческих страстей». Восприятие князя Мышкина как героя-идеолога было характерно и для самого Горенштейна: свое художественное воплощение подобная трактовка получила, например, в пьесе «Волемир».

Идеологам Достоевского (Раскольникову, Версилову, Ивану Карамазову) герои Горенштейна отказывают в возможности открыть для себя Бога, называют их творцами «антибиблейской идеологии». Главным признаком идеологов они считают стремление к свободе и неспособность к любви, объясняют это тем, что сам Достоевский, с их точки зрения, - «художник, который не ощущал двупольность человеческого существа» (по мысли героев, только такое ощущение и «дает любовь», в то время как «однопольная личность жаждет только свободы»). Идеи Раскольникова, Шатова, Великого инквизитора герои Горенштейна сводят к отрицанию «религиозного Христа» и утверждению «Христа национального, русского», что, по их мнению, было характерно и для самого Достоевского.

В рассуждениях персонажей пьесы с образами идеологов тесно связана проблема человеческого страдания в разных ее аспектах (искупление греха страданием, достижение через страдание счастья). Эта проблема волновала и автора «Споров...»: она неоднократно поднималась им в художественной прозе (роман «Место»), эссеистике («Мой Чехов осени и зимы 1968 года»), в беседах (например, с М. Полянской) и в интервью (в частности А. Стародубцу). Горенштейн отказывался видеть в страдании очистительную силу, напротив, был убежден, что перенесенные страдания вызывают в человеке только обиду, озлобление, жажду мести.

Предпринятый анализ убеждает, что в центре развернувшейся в пьесе полемики оказывается характерология Достоевского, что основное внимание героев «Споров...» привлекают те типы, которые актуализируются в творчестве самого Горенштейна (идеолога, «положительно прекрасного человека», в меньшей мере - русского мальчика).

В параграфе 3.3. «Персонажи "Споров..." и их достоевские прототипы» указывается, что герои драмы не только рассуждают о типах Достоевского, но и сами могут быть восприняты как воплощения этих типов.

Чернокотов неоднократно отождествляет с героями Достоевского самого себя (называет мужиком Мареем, ощущает себя Раскольниковым) и окружающих

(например, стенографистку считает похожей на Сонечку Мармеладову, а заместителя главного редактора - на доктора Гинденбурга). Эти уподобления чаще всего опираются только на внешнее сходство, не имеют иных оснований и мало что добавляют к характеристике персонажей, скорее, работают на раскрытие образа самого Чернокотова. Горенштейн сатирически изображает человека, который во всех готов узнавать героев Достоевского. Комизм подобного восприятия акцентируется в подчеркнуто сниженной ситуации с участием буфетчицы Вали, которая воспринимает роман Достоевского, учитывая исключительно личный опыт. Оба героя «путают» литературу с действительностью, поэтому в равной мере подвергаются авторской иронии.

Эдемский и Жуовьян могут быть и сопоставлены с идеологами Достоевского, и противопоставлены им. Героев роднит отношение к идее (страстная увлеченность, даже одержимость ею), но суть утверждаемых ими идей, их роль принципиально различны. Если для героев пятикнижия идея является смыслом существования, подменяет собой «живую жизнь», то идеи персонажей пьесы - это только научные концепции, которые не играют в их судьбах определяющей роли.

Принадлежащие персонажам Горенштейна трактовки героев Достоевского в большей степени характеризуют их самих. Они используют образы героев Достоевского в качестве «зеркал», в которых не видят ничего, кроме собственных отражений. Их интерпретации основных достоевских литературных типов прочитываются как компрометирующие их /персонажей Горенштейна. - О.Ч./ самохарактеристики. Так, Чернокотов «утверждает Христа национального, русского»; именно в этом участники развернувшейся в драме дискуссии упрекали и самого Достоевского, и его героев, прежде всего Шатова. Еще одна характеристика, данная персонажами пьесы Шатову («соединение в одном лице крайнего революционного радикализма с радикализмом черносотенным»), в большей мере подходит герою романа «Место» Щусеву, человеку «крайнего толка», стороннику «крайнего русского национализма». Сам роман «Место» вполне соответствует предложенному в «Спорах...» описанию «Бесов», согласно которому это роман о «социальной борьбе не меж оппозицией и официальностью, а внутри оппозиции» - «между социалистическим атеизмом и национальным атеизмом». Как ранее отмечалось, «Место» посвящено «оппозиционным после сталинским веяниям», в первую очередь, «социалистическому антисталинизму» и «антисталинизму национальному». Так, Горенштейн зачастую работает не только и не столько с характерами Достоевского, сколько с их разнообразными трактовками, в том числе и с принадлежащими ему самому.

Анализ «Споров...» позволил сделать вывод о «повторяемости» многих персонажей Горенштейна, что также сближает его с Достоевским. Такими восходящими к Достоевскому, но заметно утрированными являются типы интеллигента-либерала, к которому принадлежат Журналист («Место») и Хомятов («Споры...»), националиста-патриота, который представляют Щусев («Место»), Часовников («Искра») и Чернокотов («Споры...»).

В Заключении подведены общие итоги работы, намечены перспективы исследования. Подчеркнуто, что проза и драматургия Горенштейна рассмотрена в аспекте связей с литературным наследием Достоевского. Выявлено, что диалог современного писателя с классиком включает в себя как следование его традиции,

так и творческую полемику с ней, что основой данной полемики является авторское неприятие историософских и нравственно-религиозных- концепций Достоевского. Установлено, что разработанные Достоевским типы героев в произведениях Горенштейна предстают в качестве «метатипов», подвергаются пародийному переосмыслению. Отмечено, что перспективным в научном отношении может стать сопоставительный анализ рецепции Достоевского у Горенштейна и других писателей второй половины XX века.

Основные положения диссертации отражены в следующих работах:

Публикации в рецензируемых научных изданиях, утвержденных ВАК Министерства образования и науки РФ:

1. Чудова О. И. «Сон смешного человека» Ф. М. Достоевского в художественном восприятии Фр. Горенштейна в повести «Ступени» / О. И. Чудова // Вестник ЛГУ имени А. С. Пушкина. - № 5.- Том 1. - Серия филология. - СПб., 2009. - С. 11-19.

2. Чудова О. И. Рецепция Достоевского в драме Фр. Горенштейна «Споры о Достоевском» / О. И. Чудова // Вестник Пермского университета. Российская и зарубежная филология. -Пермь, 2010. - С. 184-190.

В других изданиях:

3. Чудова О. И. Образы детей в романах «Братья Карамазовы» Ф.М. Достоевского и «Искупление» Фр. Горенштейна / О. И. Чудова // В измерении детства: сборник статей по материалам Международного научного семинара «Русская детская литература: национальное и региональное» (27-29 февраля 2008 г). - Пермь, 2008. - С. 144-152.

4. Чудова О. И. Герой-идеолог Ф.М. Достоевского в художественном восприятии Фр. Горенштейна (на материале рассказа «Контрэволюционер») / О. И. Чудова // Мировая литература в контексте культуры: сборник статей по материалам Международной научной конференции (12 апреля 2008 г.) и Всероссийской студенческой научной конференции (19 апреля 2008 г.). - Пермь, 2008. - С. 137-140.

5. Чудова О. И. «Мир возможного» в рассказах Фр. Горенштейна / О. И. Чудова // Пушкинские чтения - 2008: материалы XIII Международной научной конференции «Пушкинские чтения». - СПб., 2008.-С. 157-160.

6. Чудова О. И. Пародийные аспекты рассказов Фр. Горенштейна / О. И. Чудова // XXI век - время молодых: материалы первой открытой межвузовской научно-практической конференции (Пермь, 21 мая 2008 г.): в 2 ч. - Пермь, 2008. - Часть II. - С. 77-80.

7. Чудова О. И. «Разговор» Фр. Горенштейна как рассказ-пародия / О. И. Чудова // Молодая филология: сборник статей по материалам научной конференции (4 апреля 2008 г.). - Пермь, 2008. - С. 104-110.

8. Чудова О. И. Образ Великого инквизитора в рассказе Фр. Горенштейна «Искра» / О. И. Чудова // Образы и символы власти в русском искусстве: история и современность: материалы Международной научной конференции (16-17 октября 2008 г). - Киров, 2008. - С. 158-168.

9. Чудова О. И. Пародия на шестидесятников в рассказе Фр. Горенштейна «Искра» / О. И. Чудова // Гуманитарные науки: проблемы и решения. -Выпуск VI. -М.; Тамбов, 2009. - С. 344-349.

Ю.Чудова О. И. Образ Великого инквизитора в творчестве Фр. Горенштейна (На материале повести «Зима 53-го года» и рассказа «Искра») / О. И. Чудова // Ф.М. Достоевский в диалоге культур: материалы Международной научной конференции (25-29 августа 2009 г). - Коломна, 2009. - С. 175-177.

11. Чудова О. И. Кинематографичность прозы в повести Фр. Горенштейна «Клавин город» / О. И. Чудова // Русское слово: восприятие и интерпретации: сборник материалов Международной научно-практической конференции (Пермь, 19-21 марта 2009г.): в 2 т. - Пермь, 2009.-Т. 2.-С. 109-117.

12.Чудова О. И. Элементы киносценария в романе Фр. Горенштейна «Летит себе аэроплан» / О. И. Чудова // Взаимодействие литературы с другими видами искусства: XXI Пуришевские Чтения: сборник статей и материалов Международной конференции (8-10 апреля 2009 г.). - М., 2009. -С. 156.

13.Чудова О. И. Рецепция Достоевского в малой прозе Фридриха Горенштейна / О. И. Чудова // Классика и современность: проблемы изучения и обучения: материалы XIV научно-практической конференции словесников. - Екатеринбург, 2009. - С. 259-266.

Н.Чудова О. И. Портрет в прозе Фр. Горенштейна / О.И.Чудова // Натюрморт - пейзаж - портрет - экфрасис - вещь: книга для учителя. -Пермь, 2009. - С. 130-136.

15.Чудова О.И. Идеи и образы романа Ф.М.Достоевского «Идиот» в повести Ф. Горенштейна «Ступени» / О. И. Чудова // Пограничные процессы в литературе и культуре: сборник статей по материалам Международной научной конференции, посвященной 125-летию со дня рождения Василия Каменского (17-19 апреля 2009 г.). - Пермь, 2009. - С. 38-40.

16. Чудова О. И. Оппозиция «провинция/столица» в прозе Фр. Горенштейна (на материале романа «Летит себе аэроплан») / О. И. Чудова // Провинция в контексте истории и литературы: материалы V Крапивинской краеведческой конференции. - Тула, 2009. - С. 101-111.

17.Чудова О. И. Образ князя Мышкина в художественном восприятии Фр. Горенштейна / О. И. Чудова // Достоевский и современность: материалы XXIV Международных Старорусских чтений 2009 года. -Великий Новгород, 2010. - С. 325-337.

Подписано в печать 10.09.10. Формат 60x90 Усл. печ. л. 1,4. Тираж 100 экз. Отпечатано в ИПК «ОТ и ДО» 614094, г. Пермь, ул. Овчинникова, 19 тел. (342) 224-47-47

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Чудова, Ольга Игоревна

Введение

Глава I. Герой-идеолог Достоевского в восприятии Горенпггейна

1.1. Тип подпольного человека в романе «Место»

1.2. Современные «бесы» в романе «Место»

1.3. Герой-идеолог в малой прозе Горенпггейна (рассказы «Контрэволюционер», «Искра», повесть «Зима 53-го года»)

Глава II. «Положительно прекрасный человек» в восприятии

Горенштейна

2.1 .«Идиот наших дней» в пьесе «Волемир»

2.2. Темы и образы романа «Идиот» в рассказе «Разговор» 91 2.3.Образы «положительно прекрасного» и Смешного человека в повести «Ступени»

2.4. Детские образы в повестях «Искупление» и «Последнее лето на

Волге»

Глава III. «Споры о Достоевском» в контексте творчества

Горенштейна'

3.1. «Споры о Достоевском» - программное произведение Горенштейна

3.2. Достоевский и его герои в восприятии персонажей «Споров.»

3.3. Персонажи «Споров.» и их достоевские прототипы 158 Заключение 170 Библиографический список

Введение диссертации2010 год, автореферат по филологии, Чудова, Ольга Игоревна

В диссертации речь идет о творчестве Фридриха Наумовича Горенштейна (19322002). Горенштейн известен как прозаик, драматург, сценарист, один из участников альманаха «МетрОполь» (1979), представитель третьей волны русской эмиграции. Он автор романов «Псалом» (1974-1975), «Место» (1969-1972, 1976), пьес «Споры о Достоевском» (1973), «Бердичев» (1975), «Детоубийца»(1985), многочисленных повестей и рассказов, а также киносценариев, по восьми из которых были поставлены фильмы, в том числе «Солярис» (1972) А. Тарковского и «Раба любви» (1976) Н. Михалкова,

О Горенпггейне существует мемуарно-биографическая литература: статьи в биографических словарях (В. Казака [124], И. В. Кондакова [149], А. В. Успенской [312]) и воспоминания современников. Здесь, прежде всего, следует отметить работу М. И. Полянской «Я - писатель незаконный», которая сегодня является единственной книгой о жизни и творчестве писателя. М. И. Полянская - редактор берлинского журнала «Зеркало загадок», постоянным автором которого был Горенштейн. Книга представляет собой, как следует из подзаголовка, «записки и размышления о судьбе и творчестве» Горенштейна, что обеспечивает автору, по ее собственному выражению, «свободу создания "пестрых глав", могущих быть и очерками, и эссе, и рассказами» [238]. А. Мощинский в рецензии на книгу справедливо замечает, что она «является примером пограничного (по определению Л. Я. Гинзбург) жанра, оригинального скрещения мемуарной прозы и попытки литературоведения, мыслей в отношении места Горенштейна в современной русской литературе и оценки этой литературы вообще» [214].

Необходимо также назвать мемуарные статьи Б. Хазанова, Л. Хейфеца, М. Розовского, Е. Попова, А. Наймана, В. Славкина, Ю. Клепикова, М. Левитина, которые были опубликованы в журнале «Октябрь» (2002. № 9.) под общим заголовком «Тайна Горенштейна». Кроме того, существуют воспоминания Вик. Ерофеева, А. Кончаловского, Л. Лазарева, А. Митгы, А. Свободина, Е. Эткинда. Среди мемуаристов - сокурсники, учившиеся с Горенштейном в Днепропетровском горном институте (М. Лейкин), на Высших сценарных курсах при Союзе писателей и Союзе кинематографистов СССР (А. Найман, М. Розовский, А. Ромов), сценаристы и режиссеры, с которыми он работал (Ю. Клепиков, А. Кончаловский), авторы «МетрОполя» (В. Аксенов, Вик. Ерофеев, Е. Попов).

Биографы обращают внимание на перипетии судьбы писателя (арест и расстрел отца, смерть .матери, ранее сиротство, пребывание в детском доме, учеба в горном институте, переезд в Москву, обучение на Высших сценарных курсах, работа к кино, участие в скандально известном «МетрОполе», эмиграция и жизнь в Западном Берлине). Большая часть воспоминаний была написана уже после смерти писателя в начале 2000-х годов и относится, по преимуществу, либо к 60-70-м годам, когда писатель жил в Москве, либо к периоду его эмиграции. Исключение составляют работы М. Лейкина, которые представляют собой воспоминания о годах учебы в Днепропетровском горном институте.

В памяти знавших его людей Горенштейн остался человеком гордым (А. Ромов [257]), эгоцентричным (А. Прошкин [89]), неуживчивым, нетерпимым (Л. Хейфец [233, 6]), «колючим, неудобным, жестким» (В. Славкин [294, 173]). Современники отмечают его «тяжелую манеру общения» (М. Розовский [294, 160]), неспособность положительно оценивать своих современников, «нежелание говорить кому бы то ни было комплименты, пусть и вполне заслуженные» (В. Славкин [294, 173]). Знавшие Горенштейна помнят его как «фанатика своей работы» (А. Плахов [232, 37]), «трудягу из трудяг» (М. Розовский [294, 162]), человека, который «работал как одержимый» (Б. Хазанов [294, 154]), «каждый день писал по шесть-восемь часов» (А. Прошкин [89]), «кропал круглосуточно» (М. Розовский [294, 162]).

Мемуаристы обращают внимание на несовпадение, даже противоречие между образом писателя и его творчеством. «Человек, замечательный рассказ которого я только что прочитал, говорил с очень сильным (не знаю, как его следует назвать, "местечковым", что ли) акцентом и интонациями» [173, 153], - вспоминает о своей первой встрече с Горенштейном Л. Лазарев. «Фридрих был, что называется, "местечковый". И это поразительно сочеталось в нем: чисто еврейский говор, манера держаться, провинциализм, чудовищная невоспитанность - с высотой духа, кристальной, "тургеневской" чистотой русской речи в прозе, с аристократизмом мышления» [294, 160], - пишет известный театральный режиссер, киносценарист М. Розовский. Это противоречие отмечает и театральный критик, драматург, киносценарист А. Свободин: «Поразило меня, когда мы познакомились, несовпадение внешнего облика автора с тканью его произведений. Смешливый, язвительный, слегка нелепый человек, с легким украинско-еврейским акцентом. И вдруг <.> чистый русский язык, образный, индивидуальный! Весь ритм его произведений иной, нежели тот, что характерен для него в жизни» [271, 21].

Для современников Горенштейн был и остается, прежде всего, «лучшим сценаристом» (А. Тарковский [Цит. по: 287, 5]), «последней инстанцией в сложных сценарных вопросах» (А. Свободин. [271, 21]), драматургом, пьесы которого находятся «за гранью мастерства» (М. Розовский [294, 164]), «замечательно талантливым, плодовитым и щедрым на замыслы писателем» (В.Аксенов [233, 6]), «большим художником» (А. Прошкин [89]), «Мэтром» (М. Лейкин [189]), «Мастером неповторимого слова и образа» (М. Розовский, А. Михалков-Кончаловский, П. Фоменко [233, 6]).

Мемуаристы отмечают пристальное внимание Горенштейна к личности и творческому наследию Достоевского. По свидетельству М. И. Полянской, произведения Достоевского были одной из постоянных тем ее разговоров с писателем. Предметом обсуждения чаще всего становились романы «Преступление и наказание» и «Братья Карамазовы». Горенштейн открыто говорил о критическом отношении к художественному опыту предшественника, о своем желании вступить с ним в творческую полемику. М. И Полянская вспоминает случай, когда он «после очередного недовольства (перечитывал какой-то эпизод в "Братьях Карамазовых") сказал, угрожающе тыча большим пальцем куда-то себе за спину (вероятно, там надлежало находиться Достоевскому): "Ишь ты! Взял избитый пошлый сюжет, нашпиговал его эстетикой, религией, доморощенной философией, и думает, что самый умный! Я ему покажу!"» [238].

В то же время Горенштейн постоянно сравнивал себя с Достоевским. Так, задумав роман «Веревочная книга», он сообщал, что в нем будет «много ответвлений», «как у Достоевского». К художественному опыту предшественника он апеллировал, полемизируя с критиками по поводу своих произведений. Например, одному из оппонентов, утверждавшему, что «Последнее лето на Волге» - это анекдоты про русских», Горенштейн отвечал: «Анекдоты эти "скверные", в духе Достоевского» [74, 57]. Аналогичным образом по поводу критического замечания Г. Померанца о том, что Горенштейн якобы «не понимает границ своего дара и касается того, чего не понимает», он писал: «А если бы я заранее знал свои границы и не касался того, чего не понимаю <.>, то вряд ли тогда стоило бы заниматься художественным творчеством. Достоевский — наглядный тому пример: он постоянно переходит границы и касается того, чего не понимает» [74, 50-51]. Показательно в этом отношении замечание М. И. Полянской о том, что «сравнения его /Горенштейна. - О. Ч./ творчества с творчеством Достоевского, беседы о реминисценциях, пародировании, кажется, доставляли ему даже удовольствие» [238].

Размышления Горенштейна касались не только творчества Достоевского, но и его личной жизни. Как вспоминает М. И.Полянская, писатель с восхищением говорил о второй жене Достоевского Анне Григорьевне Сниткиной. Он был убежден, что Сниткина (в отличие от Софьи Андреевны Толстой) понимала всю тягость писательского труда, который Горенпггейн сравнивал с работой каменщика, утверждал, что она любила писать под,диктовку мужа, более того, такие часы считала лучшими в своей жизни. В письме к своей знакомой Наталье Дамм Горенштейн признавался: «Не скрою, Анна Сниткина мне весьма была бы нужна. Близкий человек и помощница. Без Сниткиной Достоевский не написал бы "Братьев Карамазовых". Мне звонят отовсюду, из Нью-Йорка даже. Ах какой вы. Ах какой вы талант. Меня эта болтовня раздражает. Сниткина не появляется. А псевдосниткина - это еще хуже, чем быть одиноким» [Цит. по: 238].

С Достоевским связан последний визит Горенштейна в Россию. В декабре 2001 года, будучи тяжело больным и зная о страшном диагнозе, он едет в Москву на «семинар» по своему «давнему оппоненту Достоевскому» (как он сам выразился в письме к Ларисе Щиголь) [Цит. по: 238]. Как нам удалось выяснить, Горенштейн участвовал в международной научной конференции «Достоевский в современном мире» по приглашению президента Фонда Достоевского И. Л. Волгина. Он руководил секцией «Доотоевский и художественная культура», а также прочел доклад «Пьеса "Споры о Достоевском"»1.

Зачастую в мемуарных источниках речь идет о не известных исследователям фактах жизни и творчества художника. Так, по свидетельству В. Славкина, в Советском Союзе Горенштейну, помимо «Дома с башенкой» и двух сатирических рассказов, удалось опубликовать половину рассказа «Старушки» в «Московском комсомольце». Согласно А. Ромову, Горенштейн написал сценарий не только для «Соляриса» А. Тарковского, но также «приложил руку» к сценариям других фильмов великого режиссера, таких, как «Андрей Рублев» и «Зеркало». Ю. Клепиков вспоминал о том, что С. Юрский планировал ставить один из малоизвестных рассказов Горенштейна («Контрэволюционер»).

1К сожалению, доклад не был опубликован.

В этом отношении особый интерес представляет книга М. И. Полянской. В ней содержатся многочисленные неопубликованные документы: письма Горенштейна (Л. Щиголь, О. Юргенс, Л. Спеллани и др.), его беседы (с С. Юрским, Б. Ротеннггейном, В. Шубиным), фрагменты его произведений (например, отрывок из второй главы романа «Веревочная книга»), заявка на сценарий «Место свалки - Бабий Яр». Говоря о творческих замыслах Горенштейна, М. И. Полянская вспоминает, что в последние годы жизни он приступил к работе над литературно-критическим эссе, в котором хотел сравнить введения к «Запискам из Мертвого дома» Достоевского и к «Повестям Белкина» Пушкина; он обнаружил переклички между образами Александра Петровича Дворянчикова и Ивана Петровича Белкина [238].

Автор великого пятикнижия вызывал у Горенштейна, по его собственному признанию, «особый интерес». Достоевского он называл в ряду писателей, сформировавших его мировоззрение, считал его своеобразным образцом, той «мерой», с которой необходимо себя сравнивать, уверял, что постоянно перечитывает произведения писателя, но в то же время автор «Споров о Достоевском» весьма критически оценивал творческое наследие классика, называл его «идеологом», «догматиком», упрекал в «народопоклонстве», не принимал созданные им типы героев и признавался, что Достоевский был необходим ему «как оппонент».

Отношение Горенштейна к классику было сложным сочетанием притяжения/отталкивания. Это неоднозначное восприятие личности и творчества Достоевского нашло отражение и в эссеистике Горенштейна, и в его художественных произведениях, поэтому требует к себе пристального внимания. Причины и характер отмеченного восприятия, его проявления в отдельно взятом тексте - все это разные аспекты значимой научной проблемы, без учета которой представление о творчестве Горенштейна окажется заведомо неполным.

Как известно, Достоевский для XX столетия фигура знаковая: он «пророс в жизни XX века» (Т. А. Касаткина), стал «иконой для его самосознания» (Р. Л. Джексон), «принципиальным собеседником и совопросником для XX и XXI веков» (Б. Н. Тарасов). Мир после Достоевского воспринимается как мир Достоевского (П. Е. Фокин). Отсчет многих художественно-философских «эволюционных маршрутов» в русской литературе, философии, культуре восходит к творчеству Достоевского (Р. С.-И. Семыкина). Изучение рецепции Достоевского в культуре ХХ-ХХ1 столетий является одним из приоритетных направлений современного достоевсковедения, о чем свидетельствует все возрастающее число разного рода научных работ: статей, монографий (например, В.А. Туниманова [306], Л.И.Сараскиной [252], Ю. И. Сохрякова [285], O.A. Богдановой [26], С.Е. Трунина [305] и др.), диссертаций (Г. 3. Горбуновой [55], А. Е. Горковенко [79], Т. А. Краснослободцевой [159], О.Г.Левашовой [180], О. Ю. Малкиной [202], Е. Р. Матевосян [206], Е. А. Мужайловой [215], Е. В. Панитковой [224], И. В. Пантелей [235], М. Г. Подопригоры [237], И. М. Поповой [245], А. С. Сашиной [267], Р. С.-И. Семыкиной [278], О. С. Сухих [292], А.А.Шепелева [331], О. Ю. Юрьевой [348] и др.), отдельных сборников (например, «Достоевский и XX век», «Достоевский и русское зарубежье XX века» и др.). Настоящее исследование лежит в русле данного направления и вписывается в актуальную научную тему «Достоевский и русские писатели XX века».

Актуальность исследования, таким образом, обусловливается повышенным вниманием отечественных литературоведов и западных славистов к проблеме рецепции Достоевского в культуре XX столетия, определяется недостаточной изученностью художественных связей с наследием Достоевского как литературы второй половины XX века в целом, так и творчества Горенштейна в частности.

Цель данной работы состоит в том, чтобы исследовать особенности рецепции Достоевского в творчестве Горенштейна. Поставленная цель предполагает решение следующих задач: рассмотреть произведения Горенштейна в аспекте их художественных связей с творчеством Достоевского и выбрать для анализа наиболее репрезентативные в этом отношении; определить основания, на которых будут сопоставляться тексты Достоевского и Горенштейна; проанализировать выбранные произведения в заданном аспекте, систематизировать предпринятые наблюдения с тем, чтобы дать целостное представление о специфике восприятия Достоевского Горенштейном.

Материал исследования - проза Горенштейна (роман «Место»; повести «Искупление», «Последнее лето на Волге»; рассказы «Разговор», «Искра», «Контрэволюционер»), его драматургия («Волемир», «Споры о Достоевском») и эссеистика («Товарищу Маца - литературоведу и человеку, а также его потомкам», «Как я был шпионом ЦРУ»). Объектом исследования является рецепция I

Достоевского в творчестве Горенштейна, предметом - типология героев.

Методологическая основа работы. Исследование выполнено в русле сравнительно-исторического подхода и базируется на принципах историко-функционального и интертекстуального методов.

Теоретическую основу диссертации составляют исследования по теории интертекста (Ж. Женетт, Ю. Кристева, П. Тороп), проблеме автора (М. Бахтин, Б. Корман), теории пародии (Ю. Тынянов, О. Фрейденберг), характерологии Достоевского (А. Алексеев, Т. Касаткина, В. Одиноков, Г. Щенников). Предложенные в диссертации обобщения и выводы опираются на фундаментальные труды, посвященные изучению творческого наследия Достоевского (Н. Буданова, В. Ветловская, В. Викторович, И. Волгин, В. Захаров, Т. Касаткина, В. Котельников, Л. Сараскина, К. Степанян, Б. Тихомиров, В. Туниманов, Г. Фридлендер, Г. Щенников), в том числе и проблеме рецепции Достоевского в литературе последующих эпох (О. Богданова, • С. Кибальник, Л. Сараскина, Р. Семыкина,

Ю. Сохряков, К. Степанян, В. Туниманов, О. Юрьева, Г. Фридлендер, Л. Щенникова), а также на работы о творчестве Горенштейна (Л. Аннинский, А. Зверев, В. Камянов, Л. Лазарев, М. Липовецкий, М. Полянская).

Состояние научной разработанности темы. Центральная для данной работы проблема художественных связей Горенштейна с Достоевским не раз привлекала внимание исследователей. Литературные критики сравнивают Горенштейна как с автором великого пятикнижия (считают «новым Достоевским», «вторым Достоевским», «Достоевским XX века», «последователем Достоевского»), так и с его героями: Подпольным человеком (И. Шевелев), Великим инквизитором (Б. Рохлин). Горенштейна называют «последователем-полемистом» (А. Рубман), утверждают, что он «находится в зависимом противостоянии» к классику (Б. Хазанов) и «постоянно испытывает художественное притяжейие, хотя и ведет с ним непрекращающуюся то внутреннюю, то обнаженную полемику» (Л. Лазарев), замечают, что «отношение Горенштейна к Достоевскому сложное <.>, но писатель, безусловно, на него ориентируется» (А. Успенская), что «Достоевский - писатель, с которым Горенштейн больше всего спорит и на которого больше всего похож» (Б. Ланин). По свидетельству самого Горенштейна, ему, еще только вступающему в литературу, «один из критиков крикнул: "Нечего подражать Достоевскому!"» [66,23].

Полемика с Достоевским воспринимается исследователями как «предъявление счета» классику современным писателем, усомнившимся в абсолютной ценности идеей, утверждаемых литературой XIX века (В. И. Камянов, Л. И. Лазарев). Ситуация творческого спора связывается 9 национально-религиозной проблематикой (М.Гринберг) и в этом случае понимается как «неотъемлемая часть построения Горенштейном еврейского текста в русской традиции» (А. Мощинский). Специфику диалога с Достоевским пытались объяснить отрицанием «канонизации» классиков, приводящей к искажению «истинного смысла их исканий», оставляющей лишь «штампы безопасных оценок» (Е. Зубарева).

Итак, все пишущие о Горенштейне сходятся во мнении, что творчество Достоевского служит ему постоянным источником тем и образов, что его диалог с классиком носит напряженный характер, что его литературную позицию «невозможно.сформулировать, не выразив отношение к Достоевскому» (А.Зверев). При этом тема «Горенпггейн и Достоевский» специально никем не рассматривается, даже на материале отдельно взятого произведения, художественные связи между творчеством Достоевского и Горенштейна чаще всего лишь констатируются, но не становятся предметом самостоятельного интертекстуального анализа.

Под рецепцией мы понимаем художественное восприятие идей, образов, сюжетов, их дальнейшее переосмысление и трансформацию. Такие понятия как традиция и рецепция разграничиваются нами на том основании, что рецепция включает в себя и пародийное перекодирование, и литературную игру. Когда речь идет о традиции рассматривается по преимуществу влияние тех или иных аспектов I художественного опыта писателя (художественного метода, жанра, средств создания образа героя) на развитие последующей литературы. Анализ рецепции подразумевает обращение к разным формам «присутствия» классического текста в произведениях современного автора (от прямых упоминаний его имени и цитат из его сочинений до менее очевидных характерологических и сюжетных перекличек). Особого внимания заслуживает опосредованная рецепция, при которой автор ориентируется не только и не столько на классический текст, сколько на его интерпретации, существующие в науке и литературе.

Изучение рецепции подразумевает анализ разного рода интертекстуальных явлений. В данной работе интертекстуальные связи понимаются как связи казуально-генетические, отсылки к предшествующим текстам расцениваются как результат прямого авторского намерения. С опорой на известные работы по теории интертекстуальности (прежде всего Ж. Женетта) мы различаем следующие виды взаимодействия текстов: интертекстуальность («соприсутствие» в тексте другого текста в форме цитат, аллюзий), паратекстуальность (отношение текста к заглавию, эпиграфу, послесловию), метатекстуальность (наличие в тексте комментариев и ссылок на исходный текст), гипертекстуальность (пародирование одного текста другим), архитекстуальность (связь между текстами на уровне жанра) [Цит. по: 313].

Для настоящего исследования первостепенное значение имеют гипертекстуальные отношения. М. И. Полянская, отмечая, что Горенштейн «словно эхо, откликается на Достоевского параллелями и антитезами», указывает на пародийную природу связи его творчества с традицией предшественника. По свидетельству мемуаристки, Горенштейн высоко ценил пародию, считал, что она направлена не на «осмеяние» только, и к собственным пародиям на Достоевского относился так же серьезно, как к своим любимым романам - «Дон Кихоту» и «Похождениям бравого солдата Швейка». В этой связи М. И. Полянская приводит рассуждения самого Горенштейна о том, что «удачно заимствовать чужое гораздо I бывает труднее, чем свое выдумать», что эта «выдумка» «требует, если хотите, большего таланта» [238].

Как справедливо замечает один из современных литературоведов, термин «пародия» является сегодня одним из наиболее неустойчивых: «Контекстное его употребление в исследовательских трудах не поддается обозрению» [323, 195]. В понимании пародии мы опираемся на классическую работу Ю. Н. Тынянова «Достоевский и Гоголь (к теории пародии)» (1921). Как известно, ученый впервые указал на двуплановость пародии как необходимое условие ее существования: «Пародия существует постольку, прскольку сквозь произведение просвечивает второй план, пародируемый <.>» [307, 212]. Причем, «в пародии обязательна невязка обоих планов, смещение их» [307, 201]. В том случае, если второй план существует, но не вошел в литературное сознание, пародия, согласно Тынянову, как таковая не воспринимается. Объектом пародии может служить не только одно произведение, но и ряд произведений, объединенных жанром, автором или литературным направлением.

Нами также учитывается существующее в литературоведении деление пародии на собственно пародию, направленную на тематические и эстетические особенности пародируемого произведения, и пародическое использование (термин предложен

А. А. Морозовым [213, 68]), обращенное против явлений действительности (событий, лиц). Пародия определяется нами как игровая или сатирическая трансформация классического текста. Пародирование актуализирует присутствие в художественном тексте элементов классического произведения, которые остаются узнаваемыми, но при этом подвергаются заметной трансформации.

Ключевой для данного исследования является категория литературного типа. Горенштейн ориентируется на разработанные Достоевским типы героев.

Характерология отражает писательскую «концепцию мира и человека», определяет идейно-художественную специфику произведений. Исследователи неоднократно подчеркивали» что «характерология в произведениях Достоевского в большей мере логически организована (его повторяющиеся типы заметнее), чем у других писателей» [94, 235], что «типология образов» является «важнейшей частью художественной системы писателя» [231, 3], что «динамика человеческой природы, открытая Достоевским», «может быть выражена через статику изображенных им человеческих типов, через систематизацию этих типов» [137, 6].

Первые классификации типов или, по выражению Л. П. Гроссмана, «повторяющихся образов», были предложены еще в XIX веке А. А. Григорьевым, Н. А. Добролюбовым, Н. К. Михайловским, Н. Н. Страховым. В советском литературоведении к этой проблеме обращались Л. П. Гроссман, В. Я. Кирпотин, В. Ф. Переверзев, Б. М. Энгельгардт. Н. А. Добролюбов подразделял героев Достоевского на «кротких» и «ожесточенных» [88], Н. К. Михайловский - на «мучителей» и «мучеников» [210], А. А. Григорьев - на «хищных» и «смирных» [80]. В. Ф. Переверзев главным типом Достоевского считал «двойника» [236]. Л. П. Гроссман, учитывая, по словам Г. К. Щенникова, не только психологию героев, но и их «социальный облик», а также «функциональную роль в идеологическом романе», называл типы «мыслителей», «мечтателей», «поруганных девушек», «сладострастников», «добровольных шутов», «двойников», «людей из подполья», «русских широких натур», «праведников» и др. [74]. Б. М. Энгельгардт выделял три типа идейно-этической ориентации героев на «среду», «почву» и «землю» [343].

Характерология Достоевского продолжает разрабатываться современными исследователями (А. А. Алексеевым, Т. А. Касаткиной, В. Г. Одиноковым, Г. К. Щенниковым и др.). Г. К. Щенников полагает, что характерология писателя соотносима с его представлениями о нравственно-психологической эволюции человека в направлении к «закону Христа» (набросок статьи «Социализм и христианство»), и выделяет три группы типических характеров, соответствующих трем стадиям этой эволюции («патриархальности», «цивилизации», «христианства»). Внутри первых двух групп исследователь различает две большие подгруппы «с многочисленными вариантами внутри каждой». Так, к стадии «патриархальности» относятся герои «стихийно нравственные» (Соня Мармеладова, Даша Шатова, Хромоножка, Макар Долгорукий, Зосима) и «стихийно безнравственные» (Свидригайлов, Рогожин, Федор Павлович Карамазов, Грушенька, Митя). Группу эпохи цивилизации» составляют герои-теоретики: «раздвоенные натуры» (Раскольников, Ставрогин, Кириллов, Вёрсилов, Иван Карамазов) и теоретики-дельцы (князь Валковский, Лужин, Лебядкин, Смердяков). К типу «предчувственников "эпохи христианства"» относится, прежде всего, князь Мышкин, но близкими ему оказываются Аркадий Долгорукий и Алеша Карамазов [341].

В. Г. Одиноков ставит перед собой задачу выделения типов, обладающих «наибольшей степенью обобщенности, своеобразной "сверхтипичностью"», и называет таковыми типы «мечтателя» и «подпольного», из которых, по мнению исследователя, образуется тип «гордого человека», трансформирующийся впоследствии в «положительно прекрасного» и «беса» [231].

А. А. Алексеев создает этико-эстетическую характерологию Достоевского, в которой «каждая из разновидностей характера решается в свете определенной эстетической категории (релятивной или нормативной)», при этом исследователь, по его собственному замечанию, учитывает и историософские взгляды писателя. Герои Достоевского подразделяются на «людей "золотого века"», которые «изображаются писателем с помощью нормативной категории прекрасного», и на «людей эпохи цивилизации»^ к которым относятся «забитые люди» (Макар Девушкин, Варенька Доброселова, семейство Ихменьевых, Мармеладов, Снегирев); «люди из "двух бездн"»: теоретики-рационалисты (Раскольников, Терентьев, Кириллов, Смешной человек, Иван Карамазов) и «нравственно широкие натуры» (Свидригайлов, Рогожин, Дмитрий Карамазов); «люди золотой середины» (Лужин, Лебезятников, Эркель, Герценштубе). При создании образов «забитых людей» ключевыми оказываются категории жалко-трагического и уродливо-жалкого; в эстетике теоретиков-рационалистов доминирует релятивная категория уродливо-трагического, образы «нравственно широких натур» решаются через категорию крайнего; «люди золотой середины» объединены категорией «серединного» [94].

Т. А. Касаткина в основу классификации кладет эмоционально-ценностную ориентацию героя, понимаемую как «способ отношения человека к миру, глубинная основа его реакций на мир». Тип ценностной ориентации определяется такими понятиями, как «мир», «социум» и «я». Т. А. Касаткина предлагает систему типов ценностных ориентаций, выделяя в ней несколько уровней: эпика (Алеша) и драматизм, трагизм (Раскольников) и юмор, героика (Кириллов) и инвектива, романтика (Версилов, Шатов) и сатира, сентиментальность и цинизм (Петруша), ирония (Свидригайлов и Ставрогин) [137].

Имеющиеся характерологии, а также основания, на которых они формируются, зачастую вызывают научные дискуссии. Так, Г. К. Щенников, утверждая, что главной задачей при создании характерологии является нахождение «единого принципа соотношения героев», замечает, что в построенных на основании «психологического контраста» классификациях возникают «странные объединения». Например, в одном ряду оказываются Мышкин, Дмитрий Карамазов и Степан Верховенский как «мученики сердца своего», а в другом - Марфа Свидригайлова и Мармеладов как люди, «добровольно приемлющие страдание».

Далекой от гуманистической веры Достоевского» называет Г. К. Щенников классификацию Т. А. Касаткиной, поскольку исследовательница, по его мнению, пытается на материале творчества писателя представить «эволюцию всей этической культуры человечества» не от земли к Богу, как в «Социализме и христианстве», а, наоборот, от первобытного рая к все большему удалению от Бога [93, 354-355].

В. Г. Одиноков, оспаривая предложенную Л. П. Гроссманом типологию характеров, замечает, что неправомерно выделять в самостоятельные типологические рубрики типы «подпольного» и «мыслителя», так как «подпольный» в высшей степени «мыслитель». Типы «мечтателей» и «поруганных девушек», по мнению исследователя, обладают разной степенью обобщения. Двойничество понимается ученым как структура характера, поэтому он исключает возможность выделения типа «двойника». .

Предпринятый обзор убеждает в том, что единой научной характерологии Достоевского до сих пор не существует. Учитывая имеющиеся классификации, мы опираемся в основном на характерологию, предложенную Г. К. Щенниковым. Для нашего исследования первостепенное значение имеют типы «положительно прекрасного человека» (праведника у Л. П. Гроссмана, героя «синтеза», «предчувственника "эпохи христианства"» у Г. К. Щенникова) и героя-идеолога («теоретика-рационалиста» по классификации А. А. Алексеева, «героя-теоретика» в характерологии Г. К. Щенникова), к которым мы относим типы (точнее подтипы) подпольного человека и беса (по классификации Г. К. Щенникова, теоретикаI раздвоенной натуры» и теоретика-авантюриста соответственно).

Тип «положительно прекрасного человека» представлен, в первую очередь, князем Мышкиным, что объясняется исключительностью этого персонажа в системе характеров Достоевского. Так, Г. Г. Ермилова указывала на «единственность» Мышкина как «князя Христа» по отношению ко всем другим героям Достоевского

103]. Г. К. Щенников, как уще отмечалось, только князя Мышкина считал «предчувственником "эпохи христианства"», героем «синтеза». «Положительно прекрасный человек» - это сверхгерой, идеальный герой, в характере которого определяющими чертами являются смирение, всепрощение, любовь и жалость к человеку. Современные достоевсковеды (в частности О. Ю. Юрьева) полагают, что синонимичным «положительно прекрасному человеку» являются понятия «соборной личности», «сильно развитой личности», последнее сам Достоевский в «Зимних заметках о летних впечатлениях» определял следующим образом: «Сильно развитая личность ничего не может и сделать другого из своей личности, то есть никакого более употребления, как отдать ее веку всем, чтоб и другие все были точно такими же самоправными и счастливыми личностями» [92, 5, 79]. О. Ю. Юрьева I отличительными чертами «сильно развитой личности» называет «гармонию и духовную общность с другими людьми», восприятие мира как «всеединства», которое требует от героя «живого участия, сочувствования и сорадования» [348,27].

Герой-идеолог — ведущий тип в произведениях Достоевского. Первая попытка создания подобного героя предпринята в «Хозяйке» (образ Ордынова), осуществлена гу она была в «Записках из подполья» (Подпольный парадоксалист) ; галерея идеологов представлена в романах великого пятикнижия (Раскольников, Терентьев, Кириллов, Шатов, Ставрогин, Аркадий Долгорукий, Иван Карамазов).

Достоевский называл своего ( героя-идеолога «мономаном», человеком, «слишком на чем-нибудь сосредоточившимся» [92, 6, 26]. Каждый из этих героев является носителем идеи, каждому, как Ивану, «надобно мысль разрешить». «Гомогенную- характеристику человека идеи» исследователи (например, А. Б. Криницын, О. Ю. Юрьева) склонны видеть и в описании Шатова Хроникером: «Это было одно из тех идеальных русских существ, которых вдруг поразит какая-то сильная идея и тут же разом придавит их собою, иногда даже навеки. Справиться они с нею никогда не в силах, а уверуют страстно, и вот вся жизнь их потом проходит как бы в последних корчах под свалившимся на них и наполовину придавившим их камнем» [92, 10, 27]. Аналогичное определение идеолога, данное самим Достоевским, встречается в «Дневнике писателя»: «Идея вдруг падает у нас на человека, как огромный камень, и придавливает его наполовину, - и вот он под ним корчится, а

2 В отечественном, достоевсковедении этот вопрос решается неоднозначно. Еще М. М. Бахтин утверждал, что «идеологом является уже "человек из подполья"» [15, 89]. Однако существует и иная точка зрения. Например, А. Б. Криницын полагает, что герой «Записок.» «уже представляет собой законченный подпольный тип, но еще не является идеологом» [160,44]. освободиться не умеет. Иной соглашается жить и придавленный, а другой не согласен и убивает себя» [92, 23, 25]. СогласноТ. К. Щенникову, теоретики не признают Бога, а нравственность стремятся основать на разуме, ставят вопрос о пределах свободы и ответственности человека, они испытывают постоянный разлад между убеждениями и запросами сердца.

Ю. И. СоХряков, пытаясь выделить «определенные закономерности» в «процессе осмысления творческого наследия Достоевского русской и зарубежной художественно-философской мыслью», приходит к выводу, что значительное внимание уделяется именно литературным типам: «новому художественному типу, открытому Достоевским», - подпольному человеку, «который воплощал безграничное атеистическое своеволие и индивидуалистическое начало»; «"бесовскому" типу и "бесовству", как социально-психологическому явлению», а также «типу праведника, который воплощал духовно-нравственное совершенство» [285, 232]. t

Разработанные Достоевским типы зачастую определяются как «сверхтипы», «метатипы», то есть типы, обладающие наибольшей степенью обобщенности. Именно благодаря этому свойству достоевские типы в произведениях литературы XX века выступают в роли «архетипов», что было отмечено в критической и научной литературе. Так, еще Вяч. И. Иванов назвал героев Достоевского «лицами-символами» [119, 284]. Современные исследователи также склонны воспринимать созданные Достоевским образы как архетипичные. Например, румынский исследователь А. Ковач считает образы Достоевского, в частности князя Мышкина, -«новыми архетипами мировой литературы», подобными персонажам Библии [148, 120]. Р. С.-И. Семыкина утверждает, что «открытый Достоевским "подпольный тип" предстает сегодня в качестве архетипа». «Писатель, - продолжает исследовательница, - создал "матрицу" особого метафизического мира - подполья, в лабиринтах которого I встречаются" герои-антигерои произведений русской литературы XX-XXI веков» [278, 10]. С. А. Шульц ставит Великого инквизитора Достоевского в один ряд с Дон Кихотом Сервантеса и замечает, что «названные персонажи давно стали не только конкретными, но и условно-символическими, архетипическими фигурами» [338, 180181]. Итак, разработанные Достоевским типы в XX веке приобретают функцию «архетипов», и именно в этом качестве переосмысляются в произведениях Горенштейна.

Научная новизна работы обусловлена тем, что она является первым монографическим исследованием творчества Горенштейна, которое изучается в аспекте художественных связей с литературным наследием Достоевского. Научная новизна диссертации определяется тем, что система образов-персонажей прозаических и драматических произведений Горениггейна впервые рассматривается с точки зрения разработанных Достоевским литературных типов (идеолога, праведника, русского мальчика). Научная новизна работы связана таюке с обращением к малоизученным произведениям Горенштейна (рассказам «Разговор», «Контрэволюционер», «Искра», повести «Ступени», пьесе «Волемир»), с введением в научный оборот архивных документов (писем, протоколов сценарно-редакционных коллегий).

Положения, выносимые на защиту:

1. Анализ эссеистических и художественных произведений Горенштейна позволяет определить его отношение к личности и творчеству Достоевского как притяжение/отталкивание. Ориентируясь на классическую традицию, Горенштейн трансформирует достоевские идеи («живая жизнь», русская идея), предлагает свое решение поставленных предшественником нравственно-религиозных и историософских проблем (греха, покаяния и искупления, преображения личности, христианского идеала и возможности его осуществления, спасения России).

2. В основе творческой полемики Горенштейна с Достоевским лежит неприятие утопических представлений классика о мире и человеке, ориентированных на нравственный и социальный идеал (братская любовь, всемирная гармония), которым современный писатель противопоставляет собственные концепции, по его мнению, в большей степени учитывающие пределы человеческих возможностей.

3. Горенштейн фокусирует внимание ,на характерологии (типологии характеров) Достоевского. Проецируя образы своих героев на известные типы, разработанные Достоевским (идеолога, праведника, русского мальчика), и акцентируя литературно-генетическую связь между ними, он в то же время подвергает их заметному утрированию: намеренно заостряет характерные для героев Достоевского черты, объединяет в одном герое приметы противоположных достоевских типов.

4. Интертекстуальные связи между произведениями Горенштейна и Достоевского в подавляющем большинстве имеют пародийный характер. Пародия служит средством творческой полемики, позволяет в диалоге с предшественником выстроить собственную мировоззренческую концепцию. Диалог с Достоевским, определяющий содержательную основу произведений Горенштейна, является результатом переосмысления классического наследия, а не ученическим освоением его.

5. Горенштейн полемизирует как с автором великого пятикнижия, так и с его последователями и интерпретаторами, с созданным ими «мифом» о Достоевском, с «достоевщиной» b¡ русской культуре. Создавая пародийных «двойников» героев Достоевского, Горенштейн оспаривает не только его идеи, но и общественно-политические убеждения шестидесятников XX века.

Теоретическая значимость работы связана с особым (характерологическим) подходом к изучению художественного, восприятия Достоевского Горенштейном, что позволяет расширить имеющиеся представления о рецепции ведущих достоевских типов (идеолога, праведника, русского мальчика) в русской литературе второй половины XX века, о разных видах интертекстуальных отношений, в том числе и о пародийных.

Практическая значимость работы состоит в том, что ее результаты могут быть учтены при дальнейшем изучении творчества Горенштейна; материалы проведенного исследования могут быть использованы при создании общих и специальных курсов истории русской литературы XX века в высшей и общеобразовательной школе.

Апробация результатов исследования. Основные положения и выводы работы обсуждались на семинаре аспирантов филологического факультета ПГПУ; излагались в докладах на конференциях: Международном научном семинаре «Русская детская литература: национальное и региональное» (Пермь, ПГПУ, 2008), Международной научной конференции «Мировая литература в контексте культуры» (Пермь, ПГУ,

2008), Международной научной конференции «Образы и символы власти в русском искусстве» (Киров, ВятГГУ, 2008), Межрегиональной научно-практической конференции «Провинция в контексте истории и литературы» (Ясная Поляна, Музей-усадьба JI. Н. Толстого, 2008), Всероссийской научно-практической конференции «Классика и современность: проблемы изучения и обучения» (Екатеринбург, УрГПУ,

2009), Международной Hay4H0-npáicra4ecK0ñ конференции «Русское слово: восприятие и интерпретация» (Пермь, ПГИИК, 2009), III Культурологических i чтениях «Русская эмиграция XX века» (Москва, Дом-музей Марины Цветаевой, 2009), Международной конференции «Взаимодействие литературы с другими видами искусства: XXI Пуришевские чтения» (Москва, МПГУ, 2009), Международной научной конференции «Пограничные процессы в литературе и культуре» (Пермь, ПГУ, 2009), XXIV и XXV Международных Старорусских чтениях «Достоевский и современность» (Старая Русса, Дом - музей -Ф.М.Достоевского, 2009, 2010), Международной научной конференции «Ф.М. Достоевский в диалоге культур» (Москва - Коломна - Зарайск - Даровое, КГПИ, 2009), XXXIV Международных чтениях «Достоевский и мировая культура» (Санкт-Петербург, Литературно-мемориальный музей Ф.М.Достоевского, 2009), III Международном симпозиуме «Русская словесность в мировом культурном контексте» (Москва/Покровское, 2009); получили отражение в 17 публикациях по теме диссертации.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографического списка, включающего более 300 наименований. Общий объем работы составляет 190 страниц. (

Заключение научной работыдиссертация на тему "Ф.М. Достоевский в художественном восприятии Ф.Н. Горенштейна"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Как показывают наши наблюдения, в творчестве Горенштейна «присутствие» Достоевского прослеживается на разных уровнях: идейном, характерологическом, сюжетном. Переклички с произведениями предшественника имеют как эксплицитную, так и имплицитную форму. Они разнообразны по объему (от «точечных» до весьма пространных цитат),, по содержанию (аллюзии на произведения писателя и на его неосуществленные замыслы, упоминание фактов его биографии, отсылки к литературно-критическим, исследовательским работам о нем и т. д.).

В художественных и эссеистических произведениях писателя неоднократно встречаются фамилия классика, слово «достоевщина», имена его героев (Свидригайлов, Раскольников, Смердящая, Смердяков, Алеша и Иван Карамазовы, Великий инквизитор, «наши» и др.), названия сочинений («Бобок», «Идиот», «Бесы», «Братья Карамазовы», «Дневник писателя», «Скверный анекдот», «Сон смешного человека», «Неточка Незванова» и др.), цитаты из них. Например, в «Последнем лете.» воспроизводятся известные «формулы» Достоевского из романа «Братья Карамазовы» («клейкие листочки», «слезиночка ребенка», «жизнь любить больше, чем смысл ее» и др.). «Басня в прозе» «Философский крючок в гречневой каше» начинается с размышления главного героя «Бобка»: «Не люблю, когда при одном лишь общем образовании суются у нас разрешать специальности», которое приписывается самому Достоевскому («в свое время верно заметил») [77, 294]. Многочисленные фрагменты из «Бобка» Горенштейн вводит в свой «мемуарный эскиз» «Сто знацит?». Нередко писатель обращается к малоизвестным текстам классика. Так, герой романа «Место» декламирует стихотворение «На европейские события 1854 года», один из самых ранних поэтических текстов Достоевского.

Кроме того, в произведениях Горенштейна упоминаются литературно-критические и исследовательские труды, посвященные творчеству Достоевского. В фельетоне «Размороженные» Горенштейн обращается к известной статье Н. К. Михайловского - «Жестокий талант». В «Спорах.» неоднократно называются широко известные работы о Достоевском русских и зарубежных авторов (Н. А. Бердяева, В. В. Розанова, Д. С. Мережковского, М. Горького, В. В. Набокова, А. Жида, Э. -М. де Вогюэ), цитируются отрывки из них, воспроизводятся высказывания о Достоевском 3. Фрейда, А. Эйнштейна.

В ряде случаев отдельные ситуации произведений Горенштейна прямо (от лица героев или повествователя) соотносятся с происходящим в романах Достоевского. По модели поэмы Ивана о Великом инквизиторе строит эпизод фильма герой рассказа «Искра». Как современный вариант описанной Достоевским ситуации воспринимает повествователь «Последнего лета.» услышанную историю о том, что ребятишки удавили деревенскую Жучку. Подобным образом персонажи Горенштейна отождествляют себя и окружающих с героями Достоевского. Так, Чернокотов

Споры о Достоевском») называет себя мужиком Мареем, считает «всегда 1 униженным и оскорбленным», а, впав в полубезумное состояние, представляет себя Раскольниковым. Один из колдег напоминает Чернокотову доктора Гинденбурга, стенографистка Сашенька - Сонечку Мармеладову. Павел Часовников («Искра») уподобляет героям поэмы Ивана Карамазова Христу и Великому инквизитору -советских вождей Ленина и Сталина.

Привлекают внимание Горенштейна и отдельные моменты биографии писателя23. Так, в «Спорах.» воспроизводится одна из версий смерти отца Достоевского. В повести «Последнее лето.» возникает образ маленького мальчика, которого повествователь про себя называет Феденькой, замечая: «Таким, судя по отзывам, был и Феденька Достоевский в детстве» [60, 2, 519].

Не менее разнообразны и имплицитные формы «присутствия» Достоевского в произведениях Горенштейна. Пародийные «двойники» князя Мышкина возникают в I

Волемире», в «Разговоре», в «Ступенях»; Великого инквизитора - в «Зиме 53-го года», в «Искре»; Подпольного парадоксалиста, Петра Верховенского - в «Месте»; Раскольникова - в «Контрэволюционере». Зачастую в одном герое Горенштейна совмещаются характерные черты разных персонажей Достоевского, что, на наш взгляд, свидетельствует об ориентации современного автора на тип героя в целом (например, идеолога). Стоит отметить, что иногда Горенштейн объединяет признаки героев-антагонистов Достоевского, например, Дмитрия и Ивана Карамазовых, человека необузданных страстей и рационалиста («Последнее лето.»); совмещает приметы противоположных типов, ^ например, «положительно прекрасного» и подпольного человека («Волемир»).

Горенштейн воссоздает хс1рошо узнаваемые' ситуации романов Достоевского (скандала, исповеди и др.), детально повторяет отдельные, как правило, ключевые сцены. Так, параллельными оказываются эпизоды «Искупления» (битва снежками,

23 По наблюдению М.А. Черняк, литературная игра именно с биографией писателя (а не с его текстами) характерна для беллетристики начала XXI века [см.: 328].

171 нападение «маленьких» на Августа), «Последнего лета.» (издевательства детей над Любой) и «Братьев Карамазовых» («перестрелка» камнями), «Идиота» (насмешки детей над Мари). Многие сцены 'с участием Журналиста («Место») вызывают прямые аналогии с линией Степана Трофимовича Верховенского (публичное выступление перед молодежью, предсмертное откровение). Рассказ «Разговор» прочитывается как иронически перекодированный вариант одной из ключевых сцен «Идиота» - встречи Мышкина и Рогожина в доме последнего. Кульминационная сцена объяснения Настасьи Филипповны и Аглаи («Идиот») в редуцированном виде «повторяется» в диалоге Лизы и Жены Соседа («Волемир»).

Горенштейн обращается к широкому кругу восходящих к Достоевскому нравственно-религиозных тем (греха, покаяния и искупления, страдания, преображения личности, христианского идеала и возможности его осуществления), историософских концепций (спасения России, идейной преемственности поколений), работает с ключевыми идеями классика (с идеей «живой жизни», с русской идеей), предлагает свое видение ассоциирующихся с его художественным опытом эстетических проблем (фантастический реализм, природа художественного творчества).

Анализ восприятия Горенштейном ведущих достоевских типов (подпольного человека, героя-праведника, беса, русского мальчика) позволяет расширить представление об особенностях рецепции Достоевского в литературе второй половины XX века, а выбранный подход к изучению данной проблемы (характерологический аспект) может быть использован в дальнейших исследованиях подобного рода. I

Разработанная Ф. М. Достоевским, типология характеров оказала значительное влияние на литературу последующих эпох. Отнюдь не претендуя на полноту охвата материала, рассмотрим, как воспринимаются типы героя-идеолога (подпольного человека, беса) и героя-праведника в произведениях XX-XXI веков, и сопоставим особенности рецепции названных типов у Горенпггейна и других писателей.

Свойственные идеологам Достоевского психологические черты и состояния обнаруживаются в героях литературы XX века. Такие писатели, как Л.Андреев, А. Белый, И. Бунин, А. Ремизов, Ф. Сологуб наследуют характерный для романов Достоевского «алгоритм» функционирования идеи (от идеи-вопроса к идеологии-обоснованию, а от нее к «практике») [см. подробнее: 348]. У Горенпггейна «людьми идеи» оказываются главные герои романа «Место», рассказа «Контрэволюционер», которых с теоретиками Достоевского роднит не только наличие идеи, но и ее форма, содержание, причины возникновения, отношение героев к ней. В каждом из названных произведений, как и в романах Достоевского, прослеживается зарождение идеи, ее становление, испытание «живой жизнью».

Литературный архетип» подпольного человека реализуется в произведениях В. Гаршина, Л. Андреева, А. Куприна, Ф. Сологуба, В. Брюсова, Ю. Олеши, И. Эренбурга, Е. Замятина, Л. Леонова, Г. Иванова, Вен. Ерофеева, В. Маканина [см.: 101; 156; 276; 285; 351]. К этому типу может быть отнесен, например, герой поэмы «Москва-Петушки». И Подпольный, и Венечка - натуры «самосознающие и глубоко страдающие от усиленного самосознания», нигилисты, идеологи. Аналогичной оказывается «поведенческая парадигма героев: тоска, юродство, опьянение». Р. С.-И. Семыкина считает, что в образе героя .поэмы «Москва-Петушки» Вен. Ерофеева обнаруживаются характерные черты сразу двух Достоевских типов - подпольного человека и «положительно прекрасного». Венечка - это и «страдающий нигилист», и «добровольный юродивый» [см.: 278]. Заметим, что и для Горенштейна характерно объединение черт двух названных типов в одном герое (например, Волемире из одноименной-• пьесы). Однако если у Ерофеева подпольный герой наделяется спасительной способностью любить и верить, свойственной «положительно прекрасным» героям Достоевского, то у Горенштейна, напротив, герой-праведник уподобляется теоретику, идеологу.

Образ Великого инквизитора (по преимуществу, в его социально-историческом аспекте) оказал значительное влияние на литературу XX века (произведения Е. Замятина, М. Горького, Н. Нарокова, В. Астафьева, В. Распутина, Ч. Айтматова) [см.: 285; 292; 306]. Черты этого героя Достоевского явно проступают в образах и реальных исторических деятелей, 1 и вымышленных персонажей (например, Благодетель в романе Е. Замятина «Мы»). Первая из указанных здесь тенденций обнаруживается и в творчестве Горенштейна (рассказ «Искра», повесть «Зима 53-го года»), где образ Сталина вызывает устойчивые ассоциации с Великим инквизитором.

Писатели прошлого столетия (Б. Можаев, В. Дудинцев, В. Быков, Д. Гранин) продолжают исследовать психологию открытого Достоевским типа беса [см.: 285]. Так, в романе Б. Можаева «Мужики и бабы» ориентация на идеи и образы «Бесов» «глубоко осознана и откровенно заявлена», герои Можаева могут быть восприняты как идейные наследники Петра Верховенского и Шигалева [см.: 263]. Современными бесами, как было показано в нашей работе, являются и подпольные деятели из романа

Место». Стремление осмыслить политическую ситуацию в России сквозь призму «Бесов» роднит Горенштейна с другими писателями.

По наблюдениям современных исследователей, «положительный тип» Достоевского оказал влияние на формирование в русской литературе начала XX века идеала «соборной личности». Характерология произведений А. М. Ремизова, И. С. Шмелева, Б. К. Зайцева ориентирована на тип «вполне прекрасного человека» [см.: 348]. В произведениях Б. Пастернака, Г. Газданова, В. Сорокина, Д. Галковского обнаруживаются характерологические и сюжетные переклички с романом Достоевского «Идиот». Подобными Мышкину героями-праведниками, воплощающими идеал кротости и смирения, могут быть названы «чудики» В.Шукшина («Алеша Бесконвойный», «Святые души», «Чудик» и др.), Авдий Ч. Айтматова («Плаха»), Егор Полушкин Б. Васильева («Не стреляйте в белых лебедей»), Матрена Тимофеевна А. Солженицына («Матренин двор»), Валентина

A. Вампилова («Прошлым летом в Чулимске»), Евлампия Н. Нарокова («Мнимые величины») [см.: 285]. Типологическое сходство героев названных произведений с «положительно прекрасным человеком» Достоевского очевидно, однако это еще не позволяет говорить о непосредственной ориентации авторов на роман классика, в отличие от Горенштейна, намеренно обращавшегося именно к этому произведению I своего предшественника.

Одним из современных вариантов романа Достоевского «Идиот» является пьеса

B. Сорокина «Во81оеУ8ку-1;ир». Под воздействием нового наркотического средства «Достоевский» персонажи Сорокина начинают отождествлять себя с героями романа: Настасьей Филипповной, князем Мышкиным, Ганей и Варей Иволгиными, Лебедевым, Ипполитом. Действие начинается с воспроизведения сцены именин Настасьи Филипповны, однако постепенно достоевская ситуация наполняется принципиально новым содержанием. Образы героев определяются теми или иными их устремлениями, которые в каждом отдельном случае представляют собой сниженные, травестированные варианты «страстей» и «идей» героев Достоевского. В частности, Мышкин Сорокина сначала желает, чтобы униженные и оскобленные дети играли на «струнах его нервов»,' а после возмущается их бездарной игрой и требует, чтобы их обучили этой игре. В пьесе обыгрываются самопожертвование князя, приобретающее у Сорокина черты мазохизма, и его стремление изменить человека. Согласно законам постмодернистского произведения, в пьесе «Е)оз1:оеУ8ку-1ир» подобная трансформация образа оказывается лишь следствием литературной игры. В творчестве Горенштейна переосмысление идей и образов Достоевского обнаруживает принципиальное несогласие писателя с классиком по ряду мировоззренческих вопросов.

Неприятие политических и религиозно-философских воззрений Достоевского, критическая оценка его художественных исканий, желание вступить с классиком в напряженный творческий диалог роднит Горенштейна с писателями-предшественниками, такими как М. Алданов, И. Бунин, М. Горький, В. Набоков и др., на что впервые указывал В. А. Туниманов. Исследователь считал Горенштейна представителем той традиции восприятия Достоевского, которую условно можно назвать полемической (в противоположность апологетической) [306, 8]. Следует заметить, что Горенштейна интересовала и апологетическая традиция восприятия Достоевского, но исключительно как объект иронии.

В заключение необходимо вновь повторить, что Достоевский был для Горенштейна только одним из представителей русской классической литературы, к которой писатель всегда стремился принадлежать. Другие великие художники слова XIX века, в первую очередь, А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов, Н. В. Гоголь, А. П. Чехов также оказали на Горенштейна заметное влияние. В его произведениях встречаются многочисленные отсылки к классическим текстам, а их авторы становятся центральными фигурами его литературно-критических эссе. Так, по свидетельству М. И. Полянской, Горенштейн в последние годы написал статью о Пушкине «Тайна, покрытая лаком». Роману «Чок-чок» автор предпослал четыре эпиграфа: три стихотворения Пушкина и фрагмент научного комментария к одному из них. Главный герой Сережа дваждйт читает пушкинское стихотворение «Вишня», его особая роль в романе позволяет М. Н. Липовецкому говорить о «внесюжетной линии повести» - линии пушкинской поэзии [191, 7]. Лермонтов становится одним из героев рассказа «Три встречи с Лермонтовым». В рассказе «На вокзале» Горенштейн приводит фрагмент из статьи Гоголя «Взгляд на составление Малороссии» и обращается к поставленной писателем проблеме русского национального характера. Чехову Горенштейн посвящает два эссе - «Чехов и мыслящий пролетарий» и «Мой Чехов осени и зимы 1968 года». Мемуарный эскиз «Сто знацит?» представляет, как это следует из подзаголовка, кладбищенские размышления, автор которых неоднократно цитирует не только «Бобок» Достоевского, но и «На кладбище» Чехова. Повесть Горенштейна «Маленький фруктовый садик» отсылает к Чехову уже на уровне заглавия, к тому же эпиграфом к ней служат финальные строки «Вишневого сада». Примеры подобного рода могут быть умножены, однако и приведенных достаточно, чтобы утверждать, что тема «Горенштёйн и русские писатели XIX века» должна иметь продолжение.

Список научной литературыЧудова, Ольга Игоревна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Аверинцев С. Точка зрения «адвоката дьявола» / С.Аверинцев // Искусство кино. -1994.-№4.-С. 3-6. '

2. Агеев А. И. Голод 70 Электронный- ресурс. / А. И. Агеев. Режим доступа: http://vvww.sem40.ru/famous2/m822. shtml. *

3. Айхенвальд Ю. И. Достоевский ' /Ю. И. Айхенвальд // Властитель дум: Ф. М. Достоевский в русской критике конца XIX-начала XX века. СПБ., 1997. - С. 440-460.

4. Альбац Б. Загадка Горенштейна / Б. Альбац // Слово/Word. 2005. - № 45. - С. 70-75.

5. Амурский В.И. Чаша терпения / В. И. Амурский // Запечатленные голоса: парижские беседы с русскими писателями и поэтами / В.И. Амурский. М., 1998. - С. 139-146.

6. Аннинский Л. Русско-немецкий счет / Л. Аннинский // Зеркало загадок. 1998. - № 7. -С. 14-17.

7. Аннинский Л. Фридрих Горенштейн: миры, кумиры, химеры: заметки о творчестве писателя / Л. Аннинский // Вопросы литературы. 1993. - № 1. - С. 62-90.

8. Арсентьева H.A. «Крик осла» и «локус идиота»: размышление над межвузовским сборником научных трудов «Роман Достоевского "Идиот": раздумья, проблемы» / Н.А.Арсентьева // Достоевский. Материалы исследования. Т. 17. - СПб., 2005. - С. 376-398.

9. Архипова А. В. Как мы издавали, академического Достоевского / А.В Архипова // Достоевский и мировая культура. № 16. - СПб., 2001. - С. 225-236.

10. Аскольдов С. Достоевский как учитель жизни / С. Аскольдов // О Достоевском: Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов. М., 1990. - С. 252-263.

11. БагноВ.,Е. Поэма о великом инквизиторе в эмигрантском дискурсе / В. Е. Багно // Русская литература. 2009. - № 2. - С. 202-207.'

12. Барштейн А. Мотив неприкаянности в прозе последних лет / А. Барштейн // Восприятие. Анализ. Интерпретация. Вып. 2. - Вильнюс, 1993. - С. 111-116.

13. Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности / М.М. Бахтин // Эстетика словесного творчества / М.М. Бахтин. М., 1979. - С. 7-180.

14. Бахтин М.М." К переработке книги о Достоевском / М.М. Бахтин // Эстетика словесного творчества / М.М. Бахтин. М., 1979. - С. 308-327.

15. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского / М.М. Бахтин. М., 1979. - 320 с.

16. Безелянский Ю. Н. «Неудобный» талант (Фридрих Горенштейн) / Ю.Н. Безелянский // Золотые перья: Литературные судьбы / Ю.Н. Безелянский. М., 2008.

17. Белкин А. А. Сюжетные связи произведений Достоевского и Бунина («Преступление и наказание» и «Петлистые уши») / Ai А. Белкин // Вопросы сюжета и композиции. -Горький, 1978. С. 141-148.

18. Белый А. Между двух революций / А. Белый. М., 1990. - 672 с.

19. Вельская Ю.В. «Два образа веры» в творчестве Фридриха Горенштейна / Ю.В.Бельская •// Художественная литература и религиозные формы сознания. Астрахань, 2006.-С. 209-214.

20. Вельская Ю.В. Функция натуралистических сцен в творчестве Ф. Горенштейна / Ю.В.Бельская // Бытийное в художественной литературе. Астрахань, 2007. - С. 94-97.

21. Бельтраме Ф. О парадоксальном мышлении «подпольного человека» /Ф.Бельтраме // Достоевский. Материалы исследования. Т. 18. - СПб., 2007. - С. 135-142.

22. Бердяев Н. А. Духи русской революции / Н. А. Бердяев // Бесы. Роман в 3 частях; «Бесы»: Антология русской критики / Ф. М. Достоевский. М., 1996. - С. 513-517.

23. Бердяев Н. А. Миросозерцание Достоевского / Н. А. Бердяев // Философия творчества, культуры и искусства: в 2 т. / Н. А. Бердяев. М., 1994. - Т. 2. - С. 7-150.

24. Бердяев Н. А.- Откровение о человеке в творчестве Достоевского / Н. А. Бердяев // Философия творчества, культуры и искусства: в 2 т. / Н. А. Бердяев. М., 1994. - Т. 2. — С. 151-176. *

25. Бибихин В. Две легенды, одно видение: инквизитор и антихрист / В. Бибихин // Искусство кино. 1994. - № 4. - С. 6-11.

26. Богданова O.A. Под созвездием Достоевского (художественная проза рубежа XIX-XX веков в аспекте жанровой поэтики русской классической литературы) / О. А. Богданова. М., 2008.-312 с.

27. Борисова В. В. Из истории толкований романа «Идиот» и образа князя Мышкина /

28. B. В. Борисова // Роман Достоевского «Идиот»: Раздумья, проблемы. Иваново, 1999. - С. 169-178. 1

29. Борисова В.В. Национальное и религиозное в творчестве Достоевского (Проблема этноконфессионального единства, и многообразия): / В. В. Борисова // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 14. - СПб., 1997. - С. 58-70.

30. Борисова И. Ориентация в бездне / И. Борисова // Первое сентября. 2002.- 8 июня.1. C. 5.

31. Бочаров С.Г. Кубок жизни и клейкие листочки / С. Г. Бочаров // О художественных мирах / С. Г. Бочаров. М., 1985. - С. 210-227.

32. Буданова И. Ф. «Подпольный человек» в ряду лишних людей / Н. Ф. Буданова // Русская литература. 1976. - № 3. - С. 110-122.

33. Буданова Н. Ф. А поле битвы — сердца людей («Братья Карамазовы» и «Девяносто третий год») / Н. Ф. Буданова // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 14. - СПб., 1996.-С. 137-161.

34. Буданова Н.Ф. Проблема «отцов» и «детей» в романе «Бесы» / Н. Ф. Буданова // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 1. - JL, 1974. - С. 164-189.

35. Васильева Э.Г. Дом и его история в драме Фр. Горенштейна «Бердичев» / Э. Г. Васильева // Пространство и время в литературе и искусстве. Вып. 10. - Даугавпилс, 2001.-С. 159-165.

36. Васильева Э.Г. Мессия < — Пророк-Антихрист («Псалом Ф. Горенштейна) Электронный ресурс. / Э. Г. Васильева // Toronto Slavic Quarterly. 2005. - № 12. - Режим доступа: http://www.utoronto.ca/tsq/12/vasileval2.shtml.

37. Векслер Ю. «Каково качество "белого"»: интервью с Ф. Горенштейном Электронный ресурс. / Ю. Векслер // Иерусалимский журнал. 2008. - № 29. — Режим доступа: http://magazines.russ.ru/ier/2008/29/ve25.html.

38. Векслер Ю. Разговор с Горенштейном Электронный ресурс. / Ю. Векслер // Иерусалимский журнал. 2008. - № 29. - Режим доступа: http://magazines.russ.ru/ier/2008/29/ve23.html.

39. Векслер Ю. Это из Библии взгляд: интервью с Ф. Горенштейном Электронный ресурс. / Ю. Векслер // Иерусалимский журнал 2008. - № 29. - Режим доступа: http://magazines.russ.ru/ier/2008/29/go24.html.

40. Ветловская В.Е. Логическое опровержение противника в «Преступлении и наказании» / В. Е. Ветловская // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 13. - СПб., 1996. - С. 7487.

41. Ветловская В.Е. Приемы идеологической полемики в «Преступлении и наказании» Достоевского / В. Е. Ветловская // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 12. - СПб., 1996.-С.78-98:

42. Викторович В.А. Роман познания и веры / В.А.Викторович // Роман Ф.М. Достоевского «Подросток»: возможности прочтения. Коломна, 2003. - С. 17-27.

43. Виноградов И.И. От Шигалева к Великому Инквизитору / И. И. Виноградов // Континент. - 1996. - № 90. - С. 343-353.

44. Воге П. Люцифер Достоевского: О рассказе «Сон смешного человека» / П. Воге // Достоевский и мировая культура. № 13. - СПб., 1999. - С. 185-201.

45. Волгин И. Л. Достоевский в изгнании: переписка И. С. Шмелева и И. А. Ильина (1927-1950) / И. Л. Волгин // Достоевский и русское зарубежье XX века. СПб., 2008. - С. 98115.

46. Волгина O.B. Имя (дети) в концептуальном мире «Дневника писателя» / О. В. Волгина // Достоевский и современность. Старая Русса, 1998. - С. 23-26.

47. Вольтская Т. Берлин: попытка пейзажа / Т. Вольтская // Знамя. 2001. - № 1. - С. 171177.

48. Галкин А.Б. Образ Христа и концепция человека в романе Достоевского «Идиот» / А. Б. Галкин // Роман Достоевского «Идиот»: современное состояние изучения. М., 2004. -С. 319-336.

49. Гаричева Е. А. Феномен преображения в русской художественной словесности XVI-XX веков : автореф. дис. доктора филологических наук / Е. А. Гаричева. М., 2009. - 44 с.

50. Гассиева В. Газданов и Достоевский / В. Гассиева. Режим доступа: http://www.hrono.ru/text/ru/gassO 104.html.

51. Гачев Г.Д. Образ в русской художественной культуре / Г. Д. Гачев. М., 1981.- 247 с.

52. Гачева А. Г. Достоевский о смысле истории. Место его идей в диалоге отечественных концепций истории / А. Г. Гачева// Достоевский и современность. Великий Новгород, 1994. - С. 78-94. '

53. Геллер М. Идеологизация: триада великого инквизитора / М. Геллер // Машина и винтики: история формирования советского человека / М. Геллер. London, 1985. - С. 60-88.

54. Глэд Д. Фр. Горенштейн / Д. Глэд // Беседы в изгнании: русское литературное зарубежье / Д. Глэд. М., 1991. - С. 221-232.

55. Горбачевский Ч. А. Категория свободы в творчестве Ф.М. Достоевского и ее интерпретация в русской религиозно-философской критике рубежа XIX-XX веков : автореферат дис. . кандидата филологических наук / Ч. А. Горбачевский. Магнитогорск, 2005.- 18 с.

56. Горбунова Г.З. Короленко и Достоевский: (Худож.-этич. искания) : автореф. дис. . кандидата филологических наук / Г. 3. Горбунова. Томск, 1992. - 18 с.

57. Горенштейн Ф. Бердичев: Избранное / Ф. Горенштейн. М., 2007. - 318 с.

58. Горенштейн Ф. Волемир / Ф. Горенштейн // Современная драматургия. 2004. - № 4. -С. 101-127. '

59. Горенштейн Ф. Гетто-большевизм и тайна смерти Ицхака Рабина / Ф. Горенштейн // Слово/Word.- 2001. -№29-30. -С., 161-171. :

60. Горенштейн Ф. Идеологические -проблемы берлинских городских туалетов / Ф. Горенштейн // Континент. 1982. - № 33. - С. 257-286.

61. Горенштейн Ф. Избранное: в 3 т / Ф. Горенштейн. М., 1991-1993. - Т. 1-3.

62. Горенштейн Ф. Как я был шпионом ЦРУ / Ф. Горенштейн // Зеркало загадок. 2000. -№ 9. - С. 26-39; 2002. - № 10. - С. 23-36.

63. Горенштейн Ф. Контрэволюционер / Ф. Горенштейн // Время и мы. 1982. - № 68. - С. 41-50.

64. Горенштейн Ф. Летит себе аэроплан (Свободная фантазия по мотивам жизни и творчества Марка Шагала) / Ф. Горенштейн. М., 2003. - 144 с.

65. Горенштейн Ф. Мой Чехов осени и зимы 1968 года / Ф. Горенштейн // Время и мы. -1980.-№55.-С. 209-222. ,

66. Горенштейн Ф. На вокзале / Ф. Горенштейн // Континент. 1985. - № 45. - С. 207-225.

67. Горенштейн Ф. Письмо Образцову Сергею Владимировичу // РГАЛИ. Ф. 2360. - Оп. 2. -Ед. хр. 59. - Л. 23. '

68. Горенштейн Ф. Почему я пишу / Ф. Горенштейн // Страна и мир. 1985. - № 6. - С. 8384. 1 .;

69. Горенштейн Ф. Предисловие к драме «Детоубийца» / Ф. Горенштейн // Время и мы. -1986.-№92.-С. 5-7

70. Горенштейн Ф. Предисловие к роману «Место» / Ф. Горенштейн // Время и мы. -1988.-№100.-С. 32-34.

71. Горенштейн Ф. Размороженные / Ф. Горенштейн //Слово/Word. 2001. - № 29-30. - С. 203-209.

72. Горенштейн Ф. Споры о Достоевском / Ф. Горенштейн // Театр. 1990. - № 2. - С. 1250.

73. Горенштейн Ф. Сто знацит? / Ф. Горенштейн // Зеркало загадок. 1998. - № 7. - С. 3038. ' :

74. Горенштейн Ф. Ступени / Ф. Горенштейн // Метрополь. М.? 2001. - С. 238-246

75. Горенштейн Ф. Товарищу Маца — литературоведу и человеку, а также его потомкам // Литературное приложение к журналу «Зеркало Загадок». Берлин, 1997. - 57 с.

76. Горенштейн Ф. Три встречи с Лермонтовым / Ф. Горенштейн // Время и мы. 1982. -№68.-С. 36-41.

77. Горенштейн Ф. Чехов и мыслящий пролетарий / Ф. Горенштейн // Русская мысль. -1981.-6 августа.-Сг 11.

78. Горенштейн Ф. Шампанское с желчью/ Ф. Горенштейн. М., 2004. - 304 с.

79. Горенштейн Ф. Шестой конец красной звезды / Ф. Горенштейн // Время и мы. 1982. -№65.-С. 115-143.

80. Горковенко А.Е. Достоевский в художественном сознании Набокова : автореф. дис. кандидата филологических наук / А. Е. Горковенко. М., 1999. - 22 с.

81. Григорьев А.А. Граф Л. Толстой и его сочинения / А. А. Григорьев // Сочинения: в 2 т. М., 1990. - Т. 2. С. 344-372.

82. Гринберг М. В «другом измерении»: Горенштейн и Бабель Электронный ресурс. / М. Гринберг // СловоЛ^огё. 2005. - № 45. - Режим доступа: http://magazines;russ.ru/slovo/2005/45/grl 0.html.,

83. Гринберг М. Геспед / М. Гринберг // СловоЛУоМ. 2002. - № 34. - С. 1-7.

84. Гринберг М. Геспед: пять лет спустя Электронный ресурс. / М. Гринберг // СловоЛУог& 2007. -№ 54. - Режим доступа: http://magazines.russ.ru/slovo/2007/54/gril2.html.

85. Гроссман Л.П. Достоевский-художник / Л. П. Гроссман // Творчество Достоевского. -М., 1959.-С. 398-409.

86. Гуардини Р. Человек и вера / Р. Гуардини. М., 1994. - 331 с.

87. Гус М. Идеи и образы Ф. М. Достоевского / М. Гус. М., 1971. - 592 с.

88. Джексон Р.Л. Искусство Достоевского: Бреды и ноктюрны. М., 1998. - С. 288.

89. Добролюбов Н.А. Забитые люди / Н. А. Добролюбов // Ф.М. Достоевский в русской критике. М., 1956. г С. 39-95.

90. Долин А. «Он хотел снять фильм о бароне Унгерне»: интервью с А. Прошкиным Электронный ресурс. / А. Долин //' Газета. 2002. - 6 марта. Режим доступа: http://www.gzt.rU/topnews/culture/l 3089.html.

91. Долинин А. Набоков, Достоевский и достоевщина / А.Долинин // Литературное обозрение. 1999. - № 2. - С. 3 8-46.

92. Дом "Горенштейна Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.svobodanews.ru/content/feature/1985945.html.

93. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: в 30 т. / Ф. М. Достоевский. Л., 1972-1990.-Т. 1-30.

94. Достоевский: Сочинения, письма, документы: Словарь-справочник. СПб., 2008. - 470 с.

95. Достоевский: Эстетика и поэтика: словарь-справочник. Челябинск, 1997. - 272 с.

96. Дудкин В. В. Великий инквизитор Достоевского и Жрец Ницше / В. В. Дудкин // Достоевский и мировая культура. № 2. - СПб.; 1994. - С. 127-150.

97. Дудкин В. В. Нечто о скандале у Достоевского (Роман «Бесы») / В. В. Дудкин // Достоевский и современность. Великий Новгород, 2003. - С. 57-67.

98. Дудкин В. В. Об эсхатологии у Достоевского и Ф. Ницше / В. В. Дудкин // Достоевский и современность. Великий Новгород, 1991. - С. 52-56.

99. Дудкин В.В. О теме детства у Достоевского / В. В. Дудкин // Ф.М.Достоевский в диалоге культур. Коломна, 2009. -'С. 238-243.

100. Дунаев М.М. Православие и русская'литература / М. М. Дунаев. М., 2000. - Часть VI.

101. Евлампиев И.И. «Поэма «Великий инквизитор» в контексте философского мировоззрения Достоевского» / И. И. Евлампиев // Достоевский и мировая культура. № 23. -СПб., 2007. - С. 159-175. i

102. Ельницкая J1. Исповедь антигероя («Записки из подполья» Ф.М. Достоевского и «Распад атома» Г. Иванова) / JT. Ельницкая // Достоевский и русское зарубежье XX века. -СПб.,2008.-С. 126-141. s

103. Ермилова Г.Г. Пушкинская «цитата» в романе «Идиот» / Г. Г. Ермилова // Роман Достоевского «Идиот»: Раздумья, проблемы. Иваново,; 1999. - С. 60-89.

104. Ермилова Г.Г. Роман Ф.М. Достоевского «Идиот»: Поэтика, контекст : автореф. дис. . доктора филологических наук / Г. Г. Ермилова. Иваново, 1999. — 49 с.

105. Ермилова Г.Г. Христология Достоевского / Г. Г. Ермилова // Достоевский и мировая культура. № 13. - СПб., 1999. - С. 37-44.

106. Ерофеев В. Время «МетрОполя» / В. Ерофеев // МетрОполь. М., 2001. - С. 5-15.

107. Ерофеев В. Русский антисемитизм с точки зрения вечности (Фр. Горенштейн) / В. Ерофеев // Страшный суд. Роман. Рассказы. Маленькие эссе / В. Ерофеев. М., 1996. - С. 526530.

108. Ерофеев В. Фридрих Горенштейн: уровень мастерства / В. Ерофеев // Огонек. 1990. -№35.-С. 11.

109. Живолупова Н.В. Внутренняя форма' покаянного псалма в структуре исповеди антигероя Достоевского / Н. В. Живолупова // Достоевский и мировая культура. № 10. - М., 1998.-С. 99-106.

110. Жид А. Достоевский / А. Жид // Д0стоевский. Эссе. / А. Жид. Томск, 1994. С. 7-130.

111. Загидуллина М. Ремейки, или экспансия классики / М. Загидуллина // Новое литературное обозрение. 2004. - № 69. - С. 213-222. i

112. Захаров В.Н. О христианском значении основной идеи творчества Достоевского / В. Н. Захаров //'Достоевский в конце XX века. М., 1996. - С. 137-146.

113. Захаров В.Н. Осанна в горниле сомнений / В. Н. Захаров // Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: в 18 т. Т. 14. - М., 2004. - С. 345-357.

114. Зверев А.Зимний пейзаж / А. Зверев // Литературное обозрение. -1991. № 12. - С. 1622.

115. Золотоносов М. Засада гениев М. Золотоносов // Московские новости. 1992. - 22 ноября (№ 47). - С. 23.

116. Зубарева Е.Ю. Проза русского зарубежья (1970-1980-е годы) / Е. Ю. Зубарева. М., 2000.-112 с.

117. Иваницкая Е. Круженье сердца/ Е.,Иваницкая // Октябрь. 1993. - № 6. - С. 171-177.

118. Иванов В.В. О романе Фр. Горенштейна «Псалом» / В. В. Иванов // Избранные труды по семиотике и истории культуры / В. В. ^ванов. М., 2000. - Т. 2. - С. 726-733.

119. Иванов В.В. Предисловие к роману «Псалом» / В. В. Иванов // Октябрь. 1991. - № 10. - С. 3-6.

120. Иванов В. И. Достоевский й роман-трагедия / В. И. Иванов // Родное и вселенское / В. В. Иванов. М., 1994. - С. 282-311.

121. Иванова Н. Самообман и прозрение. Шестидесятники: как они проходили Достоевского / Н. Иванова // Дружба народов. 1990. - № 10. - С. 242-255.

122. Иванова Н. Сквозь ненависть к любви, сквозь любовь к пониманию / Н. Иванова // Горенштейн Ф. Псалом. М., 2001. - С. 5-10.

123. Ильин И.И. Интертекстуальность // Современное литературоведение (страны Западной Европы и США): концепции, школы, термины. Энциклопедический справочник. -М.,1999. С. 204-205.

124. Иляев А., Мурдахаев Ю. «В каждом народе есть добрейшие и подлейшие, умные и дураки» / А. Иляев, Ю. Мурдахаев // Слово/ Word. 2003. - № 37. - С. 182.

125. Казак В. Горенштейн / В. Казак // Энциклопедический словарь русской литературы с 1917 года. Лондон, 1988. - С. 225-226.

126. Камянов В. Век XX как уходящая натура / В. Камянов // Новый мир. 1993. - № 8. - С. 234-242.

127. Кантор В.К. Скандал как ultima ratio героев Достоевского / В. К. Кантор // Семиотика скандала. Париж; Москва, 2008. - С. 240-253.

128. Капилупи С. Достоевский, Италия и католицизм: три возможные перспективы / С. Капилупи // Достоевский и мировая культура. № 23. - СПб., 2007. - С. 175-194.

129. Капица Ф.С. Ф.Н. Горенштейн // Русская проза конца XX века: Учебное пособие для студентов высших учебных заведений / В.В. Агеносов, Т.М. Колядич, JI.A. Трубина. М., 2005.-С. 224-240. '

130. Карякин Ю.Ф. Достоевский и апркалипсис / Ю. Ф. Карякин // Достоевский Ф.М. Собрание сочинений: в 7 т. Т. 1. - М., 1994. - С. 7-8.

131. Карякин Ю.Ф. Достоевский и апокалипсис / Ю. Ф. Карякин. М., 2009. - 704 с.

132. Карякин Ю.Ф. Достоевский и канун XXI века / Ю. Ф. Карякин. М., 1989. - 656 с.

133. Карякин.Ю.Ф. Достоевский: Все «дите» / Ю. Ф. Карякин // Наука и религия. -1971. -№ 10.-С. 45-51.

134. Касаткина Т. А. «Бедные люди» и «злые дети» / Т. А. Касаткина // Достоевский и мировая культура. № 20. - СПб.-М., 2004. - С. 99-104.

135. Касаткина Т. А. «Христос вне истины в творчестве Достоевского» Т. А. Касаткина // Достоевский и мировая культура. -№11.- СПб.,1998. С. 113-120.

136. Касаткина Т. А. Два образа солнца в романе «Подросток» / Т. А. Касаткина // Роман Ф.М. Достоевского «Подросток»: возможности прочтения. Коломна, 2003. - С. 53-62.

137. Касаткина Т. А. Роман Ф.М. Достоевского «Подросток»: «идея» героя и идея автора / Т. А. Касаткина // Вопросы литературы. 2004/ - № 1. - С. 181-212.

138. Касаткина Т. А. Характерология Достоевского / Т. А. Касаткина. М., 1996. - 336 с.

139. Касьянов А. В. Библейские мотивы и образы в сюжетостроении русского романа XX века : автореф. дис. !. кандидата филологических наук / А. В. Касьянов. Пермь, 2007. - 19 с.

140. Касьянов А. В. Библейски^ и литературный ^контексты романа Ф. Горенштейна «Псалом» / А. В. Касьянов // Мировая литература в контексте культуры. Пермь, 2007. - С. 59-64.

141. Кауров С.С. Формы репрезентации библейского мифа в романе Фридриха Горенштейна «Псалом» / С. С. Кауров // Современные методы исследования в гуманитарных науках. СПб., 2008. - С. 79-81.

142. Кёлер К. Антигерой у Достоевского, Сэмюэля Беккета и Юджина О'Нила (в сравнительном аспекте) / К. Кёллер // Достоевский. Материалы исследования. Т. 18. - СПб., 2007. - С. 274-279.

143. Кибальник С.А. «Новые узоры по старой канве» (Римейки Достоевского у Газданова) / С. А. Кибальник // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 18. - СПб., 2007. - С. 241273.

144. Кибальник С.А. Арена борьбы «за» и «против» Достоевского (О романе Газданова «Полет») / С. А. Кибальник // Достоевский и современность. Великий Новгород, 2008. - С. 121-126. '

145. Кибальник С.А. Газдановские римейки Достоевского / С. А. Кибальник // Русская словесность в мировом культурном*контексте. М., 2008. - С. 233-235.

146. Кибальник С.А. Кармазинов XX ' века (О романе Гайто Газданова «Полет») / С. А. Кибальник // Достоевский и мировая культура. № 26. - СПб., 2009. - С. 136 - 143.

147. Кийко Е.И. Русский тип «всемирного боления за всех» в «Подростке»: По материалам чернового автографа /Е. И. Кийко // Русская литература. 1975. - № 1. - С. 155 — 161.

148. Клейн Л. Изобрази Россию мне. «Последнее лето на Волге» Ф. Горенштейна. Скромный взгляд со стороны / Л. Клейн // Независимая газета. 1992. - 16 апреля (№ 74). - С. 7.

149. Ковач А. Поэтика Достоевского / А.Ковач. М., 2008. — 352 с.

150. Кондаков И.В. Горенштейн / И. В. Кондаков // Русские писатели XX века: биографический словарь. М., 2000. - С. 199-201.

151. Конференц-зал // Знамя. 2007. - № 11. - С. 166-179.

152. Кончаловский А. Из истории сценария «Нечаянные радости» Электронный ресурс. /

153. A. Кончаловский. — Режим доступа: http://www.konchalovsky.ru/zapasniki.php?id=2.

154. Коржавин Н. Клубок судеб / Н. Коржавин // Русская мысль. 1980. - 5 июня. - С. 7, 10.

155. Корман Б.О. Из наблюдений над терминологией М.М. Бахтина / Б. О. Корман // Избранные труды. Теория литературы / Б. О. Корман. Ижевск, 2006. - С. 248-246.

156. Корман Б.О. Итоги и перспективы изучения проблемы автора / Б. О. Корман // Избранные труды. Теория литературы / Б. О. Корман. Ижевск, 2006. - С. 99-109.

157. Корман Б.О. Проблема автора в художественной прозе Ф.М.Достоевского / Б. О. Корман // Избранные труды. Теория литературы- / Б. О. Корман. Ижевск, 2006. - С. 285-297.

158. Котельников В.А. «Распад атома» Иванова и «Записки из подполья» Достоевского /

159. B. А. Котельников // Достоевский и русское зарубежье XX века. СПб., 2008. - С. 116-125.

160. Котельников В.А. Русский инок Достоевского ,/ В. А. Котельников // Православная аскетика и русская литература: (На пути к Оптиной) / В. А. Котельников. СПб., 1994. — С. 168-179.

161. Котельников В.А. Христодицея Достоевского / В. А. Котельников // Достоевский и мировая культура. № 11. - СПб., 1998. - С. 20-28.

162. Краснослободцева Т. А. Ф.М. Достоевский в художественном мире С.Н. Сергеева-Ценского : автореф. дис. . кандидата филологических наук / Т. А. Краснослободцева. -Тамбов, 2005. 26 с.

163. Криницын А.Б. Исповедь подпольного человека. К антропологии Ф.М. Достоевского / А.Б. Криницын. М., 2001. - 372 с.

164. Кристева Ю. Бахтин, слово, диалог и роман / Ю. Кристева // Французская семиотика: От структурализма к постструктурализму. М.>, 2000. - С. 427-457.

165. Крючков П. Ложный белый / П. Крючков // Независимая газета. 1992. - 14 июля. — С. 7.

166. Кузнецов О.Н. Духовные потомки * князя Мышкина в войнах и революциях XX века («Притча У. Фолкнера, «Доктор Живаго») О. Н. Кузнецов // Достоевский и современность. -Старая Русса, 1998. С. 78-83. , :

167. Кузнецова А. Фридрих Горенштейн. Шампанское с желчью / А. Кузнецова // Знамя. -2005,-№7.-С: 236.

168. Кузьминский Б. Запах флоксов и ромашковый луг: Людмила Петрушевская, а также Горенштейн, Набоков, Найман и другие / Б. Кузьминский // Сегодня. 1996. - 21 февраля. -№ 27 (632). - С. 10.

169. Кузьминский Б. Механизмы жалости. Искупление по Фр. Горенштейну / Б. Кузьминский // Литературная газета. 1991.-6 марта (№ 9). - С. 10.

170. Кунильский Ä.E. «Жизнь» в структуре романа Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание» / А. Е. Кунильский // Жанр и композиция литературного произведения. -Петрозаводск, 1981. С. 55-66.

171. Кунильский А.Е. О возникновении концепта «живая жизнь» у Достоевского / А. Е. Кунильский // Вестник Ленинградского государственного университета им. A.C. Пушкина. Серия «Филология». - СПб., 2008. - № 1(9). - С. 75-82.

172. Куссе X. Диалог как метод диалогики и роль дамы: штрихи к лингвофиолософскому анализу «Трех разговоров» Вл. Соловьева / X. Куссе // Вл. Соловьев и культура Серебряного века. М., 2005. - С. 201-208. .

173. Кучкина О. Мог ли Чехов выйти с'портретом царя? / О. Кучкина // Комсомольская правда. 1991. — 12 октября. - С. 4.

174. Кучкина О. Хлеб и культура / О. Кучкина // Чистые пруды. М., 1990. - Вып. 4. - С. 108-109.

175. Лагина H. Быть человеком / H. Лагина // Знамя. 1964. - № Ю. - С. 249-250.

176. Лазарев Л. «Теперь мои книги возвращаются» (О Фридрихе Горенштейне) / Л. Лазарев // Знамя. : 2008. № 4. - С. 153-163.

177. Лазарев Л. Горькие преимущества 'отщепенства / Л. Лазарев // Огонек. 1992. - № 22-23.-С. 9-10.

178. Лазарев Л. О романе Ф. Горенштейна «Место» / Л. Лазарев // Горенштейн Ф. Избранные произведения: в 3 т. Т. 1. - М.,'1991. - С. 3-14.

179. Лазарев Л. Предисловие к повести Фр. Горенштейна «Зима 53-го года» / Л. Лазарев // Искусство кино. 1990. - № 7. - С. 32-34.

180. Ланин Б.А. Фридрих Горенштейн / Б. А. Ланин // Проза русской эмиграции (третья волна): пособие для преподавателей литературы/ Б. А. Ланин. М., 1997. - С. 84-100.

181. Лапшин И. И. Как сложилась легенда о великом инквизиторе /И.И.Лапшин // О Достоевском: Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов. М., 1990. - С. 374-385.

182. Лебедев А.З. Феноменология Горенштейна / А. 3. Лебедев // Вестник Омского университета. 1998. - № 1. - С. 48-52.

183. Левашова О. Г. Шукшинский герой и традиции русской литературы XIX в.: Ф. М. Достоевский и Л. Н. Толстой : автореф. дис. . доктора филологических наук / О. Г. Левашова. Тамбов, 2003. - 38 с. (

184. Левина Л.А. Некающаяся Магдалина, или почему князь Мышкин не мог спасти Настасью Филипповну / Л. А. Левина // Достоевский в конце XX века. М., 1996. - С. 343368. ' 1

185. Лейдерман Н., Липовецкий М. Жизнь после смерти, или Новые сведения о реализме / Н. Лейдерман, М. Липовецкий // Новый мир. 1993. - № 7. - С. 233-252.

186. Лейдерман Н.Л., Липовецкий М.Н. Современная русская литература 1950-1990-е годы / Н. Л. Лейдерман, M. Н. Липовецкий. М., 2006. - В 2 т.

187. Лейкин М. «Геспед» и «Геспед: пять лет спустя» Электронный ресурс. / М. Лейкин // Заметки по еврейской истории. 2009. - №1 (104). — Режим доступа: http://berkovich-zametki.com/2009/Zametki/Nomerl/Lej kin 1 .php

188. Лейкин M. Горенштейн — наш любимый писатель» Электронный ресурс. / М. Лейкин // Слово/Word. 2007.- № 54. — Режим доступа:

189. Лейкин М. Детство, которого не было », Электронный ресурс. / М. Лейкин // Заметки по еврейской истории. 2009. - № 11(114). — Режим доступа: http://berkovich-zametki.com/2009/Zametki/Nomerl 1/Lejkinl .php.

190. Лейкин M. Новеллы памяти: к трехлетию кончины Фридриха Горенштейна» Электронный ресурс. / М. Лейкин // Побережье. № 14. - Режим доступа: http://www.coastmagazine.org/coast/14/texts/critique/Levkin-2005-L.htm.

191. Лейкин М. Последняя лирическая нота» Электронный ресурс. / М. Лейкин. Режим доступа: http://www.sunround.com/club/22/144 leikin.htm.

192. Лейкин М. Пять лет спустя: памяти Фридриха Горенштейна // «Крещатик» » Электронный ресурс. / М. Лейкин. 2007. - № 4. - Режим доступа: http://magazines.russ.ru/kreschatik/2007/4/le25.html.

193. Либерман А. Фридрих Горенштейн. Дрезденские страсти Электронный ресурс. / А. Либерман // Слово/Word. 2009. - № 61. - Режим доступа: http://magazines.russ.ru/slovo/2009/61/li32.html.

194. Липовецкий М. Рожденные в ночи. Детство-отрочество-юность: версия Фридриха Горенштейна / М. Липовецкий // Детская литература. 1992. - № 8-9. - С. 3-8.

195. Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2001. - 1595 с.

196. Литературная энциклопедия. М., 1929-1939. - Т. 1-11.

197. Литературный энциклопедический словарь. М., 1987. - 752 с.

198. Лосский Н. О. Легенда о великом йнквизиторе / Н. О. Лосский // Бог и мировое зло / Н. О. Лосский. М., 1994. - С. 216-222.

199. Лотман Л.M. Особенный и «положительно прекрасный» человек / Л. М. Лотман // Реализм русской литературы 60-х годов XIX века / Л. М. Лотман. Л., 1974. - С. 243-256.

200. Лотман Ю.М^ Структура художественного текста / Ю. М. Лотман // Об искусстве / Ю. М. Лотман. СПб., 1998. - С. 14 -285.

201. Лотман Ю.М. Текст в тексте / Ю. М. Лотман // Избранные статьи / Ю. М. Лотман. — Таллинн, 1992. Т. 1. - С. 148-161.

202. Лунде И. От идеи к идеалу об одном символе в романе Достоевского «Подросток» / И. Лунде // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX вв. - Вып. 2. - Петрозаводск, 1998. - С. 416-423. ,

203. Магомедова Д.М. К проблеме «Вл. Соловьев и Л. Толстой»: «Три разговора и Крейцерова соната» (Участники и структура диалога) / Д. М. Магомедова // Вл. Соловьев и культура Серебряного века. М., 2Ö05. - С. 209-213.

204. Максимов М. Вне процесса: интервью с Ф. Горенштейном / М. Максимов // Смена. -1991.-1 мая.-С. 3.

205. Малкина О. Ю. Ф.М. Достоевский в художественном мире М.П. Арцыбашева : автореф. дис. кандидата филологических наук / О. Ю. Малкина. Тамбов, 2005. - 23 с.

206. Маркиш Ш. Плач о мастере Электронный ресурс. / Ш. Маркиш // Иерусалимский журнал. 2002. - № 13. — Режим доступа: http://www.antho.net/jr/anons/markishs.html.

207. Мартыненко "О. Предостережение писателя Фридриха Горенштейна: беседа с писателем / О. Мартыненко // Московские новости. 1995. - 6-13 августа. - С. 21.

208. Марченко А. Гексагональная решетка для мистера Букера / А. Марченко // Новый мир. 1993.-№ 9. - С. 230-238.

209. Матевосян Е. Р. Достоевский в художественном восприятии Горького : автореф. дис. . кандидата филологических наук / Е. Р. Матевосян. М., 1998. - 38 с.

210. Мелетинский Е.М. Заметки о творчестве Достоевского / Е. М. Мелетинский. М., 2001.- 188 с.

211. Мережковский Д. С. Проррк русской революции / Д. С. Мережковский // О Достоевском: Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов. М., 1990. - С. 86118.

212. Митта А. В гостях у Горенштейна: воспоминания Электронный ресурс. / А. Митта. -Режим доступа: http://www.belousenko.com/books/Gorenstein/gorensteinmitta.htm.

213. Михайловский Н.К. Жестокий талант / Н.К. Михайловский // Литературная критика / Н.К. Михайловский. М., 1989. - С. 153-253.

214. Михнюкевич В.А. Поэтика детских образов Ф. М. Достоевского в контексте «народного христианства» / В. А. Михнюкевич // Вестник Челябинского университета. -Серия 2. Филология. 1994. - № 11. - С. 21-28.

215. Мокроусов А. Это тяжелая работа: читать: интервью с Ф. Горенштейном / А. Мокроусов // Общая газета. 1994. - 26, августа-1 сентября (№ 34). - С. 10.

216. Морозов A.A. Пародия как литературный жанр (к теории пародии) / А. А.Морозов // Русская литература. 1960. - № 1. - С. 48-77.

217. Мощинский А. О книге Мины Полянской «Я писатель незаконный.» Электронный ресурс. / А. Мощинский // Слово/Word. - 2005. - № 45. - Режим доступа: http://magazines.russ.ru/slovo/2005/45/mol2.html.

218. Мужайлова Е. А. Ф.М. Достоевский и М.А. Осоргин: типология почвенничества : автореферат дис. . кандидата филологических наук / Е. А. Мужайлова. Магнитогорск, 2008. - 23 с.

219. Муравник М. Есть на свете такой городок / М. Муравник // Новое русское слово. -1985.-20 декабря.-С. 9.

220. Муравник М. Какая может быть честь у дворни? / М. Муравник // Континент. 1986. -№48.-С. 363-369. .

221. Муравник М. Когда грядет библейская черта / М. Муравник // Континент. 1986. - № 47. - С. 408-413.

222. Муравник М. Черные зори / М. Муравник // Русская мысль. 1986. - 16 мая. - С. 10.

223. НабоковВ. В. Достоевский / В. В. Набоков // Лекции по русской литературе / В. В. Набоков. М., 2001. - С. 175-220.

224. Навзоров Л. Смерть — это мы сами: «Нью-Йорк Тайме» и русская литература Л. Навзоров // Время и мы. -1981. № 60. - С.150-180.

225. Нагибин Ю. Предисловие к «Мой Чехов осени и зимы 1968 года» / Ю. Нагибин // Книжное обозрение. 1989. - 20 октября. - С. 8.

226. Назиров Р.Г. Об этической проблематике повести «Записки из подполья» / Р. Г. Назиров // Достоевский и его время. Л., 1971. - С. 143-153.

227. Назиров Р.Г. Петр Верховенский как эстет / Р. Г. Назиров // Вопросы литературы. -1979.-№ 10.-С. 231-249.

228. Нефагина Г.Л. Русская проза конца XX века: учебное пособие / Г. Л. Нефагина. М., 2005. - 320 с.

229. Нива Ж. Горенштейн, или духота ) Ж. Нива // Возвращение в Европу/ Ж. Нива. М., 1999.-С. 236-240.

230. Никому ничего не надо? (Критика об итогах -литературного года) // Независимая газета. 1992. - 16 января. - № 9. - С. 7.

231. Нинов Ä. Из биографии современника / А. Нинов // Пути к художественной правде. Статьи о современной советской прозе. — Л., 1968. С. 201-243.

232. Новиков В.И. Книга о пародии / В. И. Новиков. М., 1989. - 544 с.

233. Новиков-Ланской А. Гуманизм мизантропа / А. Новиков-Ланской // Независимая газета. Ex Libris. 2004. - 30 сентября. - С. 4.

234. Одиноков ВТ. Типология образов в художественной системе Достоевского /

235. B. Г. Одиноков. Новосибирск, 1981. - 145 с.

236. Памяти писателя Ф. Горенштейна // Киносценарии. 2002. - № 2. - С. 36-39.

237. Памяти Фридриха Горенштейна //Литературная газета. 2002. - 20-26 марта (№ 11).1. C. 6. .

238. Паниткова Е.В.Традиции русской классики в творчестве B.C. Маканина 1980-1990 годов: Ф.М. Достоевский, МА. Булгаков • автореф. дис. кандидата филологических наук / Е. В. Паниткова. Орел, 2004. - 20 с.

239. Пантелей И.В. Традиции Ф. М. Достоевского в романах Федора Сологуба : автореф. дис. кандидата филологических йаук / И. В. Пантелей. М., 1998. - 16 с.

240. Переверзев В. Ф. Творчество Достоевского / В. Ф. Переверзев // Гоголь. Достоевский. Исследования / В. Ф. Переверзев. М., 1982. - С. 188-362.

241. Подопригора М. Г. Ф.М. Достоевский в творческом сознании Андрея Белого : автореф. дис. . кандидата филологических наук / М. Г. Подопригора. Ставрополь, 2000. -17 с.

242. Полянская М. «Я писатель незаконный.»: записки и размышления о судьбе и творчестве Фридриха Горенштейна Электронный ресурс. / М. Полянская. - N.Y., 2003. -Режим доступа: http://www.belousenko.com/wr Gorenstein.htm

243. Полянская М. Подпольный мастер Цукер Электронный ресурс. / М. Полянская // Слово/Word. 2007. - № 54. - Режим доступа: http://magazines.mss.ru/slovo/2007/54/po 14.html.

244. Полянская М. Постоянное место жительства / М. Полянская // Музы города / М. Полянская. Берлин, 2000. - С. 115-139.

245. Полянский И. Место Фридриха Горенштейна / И. Полянский // Слово/Word. 2002. -№ 34. - С. 8-12.

246. Померанц Г. Великий инквизитор и его собеседник / Г. Померанц // Искусство кино. -2005.-№3.-С. 69-72.

247. Померанц Г. Открытость бездне: Встречи с Достоевским/ Г. Померанц. М., 2003. -384 с.

248. Померанц Г. Псалом антихристу / Г. Померанц // Литературная газета. 1992. - 25 марта (№ 13). - С. 4.

249. Попова И.М. «Чужое слово» в творчестве Е.И. Замятина: (Н.В. Гоголь, М.Е. Салтыков-Щедрин, Ф.М. Достоевский) автореф. дис. . доктора филологических наук / И. М. Попова. М., 1997. - 30 с.

250. Протокол заседания сценарцо-редакционной коллегии по обсуждению литературного сценария «Дом с башенкой» // РГАЛИ. Оп. 4. - Ед. хр: 2477. - Л. 33, 37-40, 63-66, 77-78.

251. ПруссаКова И. Рецензия на повесть «Зима 53-го года» / И. Пруссакова // Нева. 1991. -№ 5. - С. 177.

252. Пруссакова Й. Рецензия на повесть «Куча» / И. Пруссакова // Нева. 1996. - № 8. - С. 204-205.

253. Пруссакова И. Писатель жесткого века / И. Пруссакова // Нева. 1993. - № 8. - С. 260267.

254. Пугач А. Интервью с Ф.Горенштейном / А. Пугач// Юность. 1990. - № 11. - С. 5-6.

255. Пьеге-Гро Н. Введение в теорию интертекстуальности / Н. Пьеге-Гро. М., 2008. - 240 с.

256. Ренанский А.Л. Скандал как форма психодрамы (К постановке проблемы) / А. Л. Ренанский // Достоевский и мировая культура. № 1. - Часть 3. - СПб., 1993. - С. 92-109.

257. Риникер Д. Подражание — пародия интертекст: Достоевский в творчестве Бунина / Д. Риникер // Достоевский и русское зарубежье XX века. - СПб., 2008. - С. 170-211.

258. Роднянская И. Гипсовый ветер / И. Роднянская // Литературное семилетие / И. Роднянская. М., 1995. - С. 212-248. ;

259. Розанов В. В. Легенда о Великом инквизиторе Ф. М. Достоевского // Собрание сочинений / В. В. Розанов. М., 1996. - Т. 7. - С. 7-156.

260. Розовский М. Прекраснодушие праведника / М. Розовский // Современная драматургия. 2004. - № 4. - С. 100.

261. Ромов А. В поисках «Дома с башенкой» Электронный ресурс. / А. Ромов // Слово/Word. 2007. - № 54. - Режим доступа: http://magazines.russ.ru/slovo/2007/54/rol5.html.

262. Ронен О. «Афронтенбург» / О. Ронен // Звезда. 2003. - № 1. - С. 223-228.,

263. Ронен О. Подражательность, антипародия, интертекстуальность и комментарий / О. Ронен // Новое литературное обозрение. 2000. - № 2 (42). - С. 255-261.

264. Рохлин Б.Б. Триумф яйца / Б. Б. Рохлин // Звезда. 2005. - № 1. - С. 222-227.

265. Рубман А. Сценарист «Соляриса»и наследник Достоевского Электронный ресурс. / А. Рубман. Режим доступа: http://booknik.ru/publications/?id=16005.

266. Рыбальченко Т.Л. Два «искупления» в литературе 1960-х гг. (Ю.Даниэль и Ф. Горенштейн) / Т. Л. Рыбальченко // Русская повесть как форма времени. Томск, 2002. - С. 310-318.

267. Сараскина Л.И. «Бесы»: ромкн-предупреждение / Л. И. Сараскина. М., 1990. - 480 с.

268. Сараскина Л.И. Достоевский в созвучиях и притяжениях: (От Пушкина до Солженицына) / Л. И. Сараскина. М., 2006. - 608 с.

269. Сараскина Л.И. Испытание будущим. Ф. М. Достоевский как участник современной культуры / Л. И. Сараскина. М., 2010. - 600 с.

270. Сараскина Л.И. Поэма о великом инквизиторе как литературно-философская импровизация на заданную тему / Л. И. Сараскина // Достоевский в конце XX века. М., 1996. - С. 286-287.

271. Сашина А. С. «Достоевская» тематика и форма в публицистике А.И. Солженицына : автореф. дис. кандидата филологических наук / А. С. Сашина. Тамбов, 2007. - 26 с.

272. Светов Ф. О молодом герое / Ф. Светов // Новый мир. 1967. - № 5. - С. 218-232.

273. Свительский В.А. «Сбились мы. Что делать нам!.» (К сегодняшним прочтениям романа «Идиот») / В. А. Свительский // Достоевский и мировая культура. № 15. - СПб., 2000. - С. 205-228. ' i

274. Свительский В.А. Что такое «подполье»?: (О смысле одного из ключевых понятий Достоевского) / В. А. Свительский // Индивидуальность писателя и литературно-общественный процесс. Воронеж, 1979. - С. 71-80.

275. Свободны А. О Фридрихе Горенштейне / А. Свободин // Театральная жизнь. 1996. -№ 1. - С. 20-23.

276. Седакова О. «Неудавшаяся епифания»: два христианских романа — «Идиот» и «Доктор Живаго» / О. Седакова // Континент. -,2002. № 112. - С. 376-385.

277. Седакова О. Притча и русский роман / О. Седакова // Искусство кино. 1994. - № 4. -С. 11-17.

278. Семенова С. Г. «Высшая идея существования» у Достоевского / С. Г. Семенова // Преодоление трагедии: «Вечные вопросы» в литературе / С. Г. Семенова. М., 1989. - С. 133-164.I

279. Семыкина Р.С.-И. «Великие метафизики»: дети в творчестве Достоевского и Мамлеева / Р: С. -И. Семыкина // Детский текст. Детская литература. Детское чтение. -Барнаул, 2007. С. 216-220.

280. Семыкина Р.С.-И. В матрице подполья: Ф. Достоевский Вен. Ерофеев - В. Маканин / Р. С. -И. Семыкина. - М., 2008. - 176 с.

281. Семыкина Р.С.-И. О «соприкосновении мирам иным»: Ф. Достоевский и Ю. Мамлеев / Р. С. -И. Семыкина. Екатеринбург; Барнаул, 2007. — 241 с.

282. Семыкина Р.С.-И. Ф.М. Достоевский и русская проза последней трети XX века : автореф. дис. доктора филологических наук. Екатеринбург, 2008. 46 с.

283. Сизов B.C. Русская идея в миросозерцании Достоевского / В. С. Сизов. Киров, 1998. -217 с.

284. Скарлыгина Е. В зеркале трех эмиграций (самоидентификация как проблема эмигрантского сознания) Электронный ресурс. / Е. Скарлыгина // Новое литературное обозрение. 2008. - № 93. - Режим доступк: http://magazines.russ.ru/nlo/2008/93/sk21.html.

285. Скарлыгина ЕЛО. Неподцензурная культура 1960-1980-х гг. и «третья волна» русской эмиграции. Учебное пособие / Е. Ю. Скарлыгина. М., 2002. - 93 с.

286. Славуцкий А.О. О гранях добра и зла / А. О.Славуцкий // Московская правда. 2007. -11 декабря. - С'.'5.

287. Смирнов И.П. Порождение интертекста / И. П. Смирнов. СПб., 1995. - 189 с.

288. Сохряков Ю.И. Преклониться перед правдой народной (Национальная идея в публицистике Достоевского) / Ю. И. Сохряков // Национальная идея в отечественной публицистике XIX-XX веков / Ю. И. Сохряков. М., 2000. - С. 53-80.

289. Сохряков Ю.И. Творчество Достоевского и русская проза XX века (70-80-е годы) ДО. И. Сохряков. М., 2002. - 240 с.

290. Стародубец А. Дыхание вечности ощутил перед смертью писатель Фр.Горенштейн: беседа с писателем / А. Стародубец // Труд. 2003. - 14 мая. - С. 6.

291. Стародубец А. При свободе слова многим сказать нечего: беседа с писателем / А. Стародубец // Труд. 2002. - 13 апреля. - С. 5.

292. Степанян К.А «Реализм в высшем смысле» и XX век / К. А. Степанян // Достоевский и XX век. В 2 т. - М., 2007. - Т. 1. - С. 217-i43.

293. Степанян К.А. С подлинным уважением к гению Достоевского»: беседа с академиком РАН Г.М. Фридлендером / К. А. Степанян // Достоевский в конце XX века. М., 1996. - С. 928.

294. Степун Ф. А. «Бесы» и большевистская революция/Ф. А. Степун // Бесы. Роман в 3 частях; «Бесы»: Антология русской критики / Ф. М. Достоевский. М., 1996. - С. 683-694.

295. Степун Ф. А. Миросозерцание Достоевского /Ф. А. Степун // О Достоевском: Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов. М., 1990. - С.332-351.

296. Сухих О.С. Мотивы «Легенды о Великом инквизиторе» Ф.М.Достоевского в творчестве М.Горького : автореф. дис. . кандидата филологических наук / О. С. Сухих. Н. Новгород, 1996. - 19 с.

297. Сыроватко Л.В. «Подросток»: роман об идее / Л. В.Сыроватко // Роман Ф.М. Достоевского «Подросток»: возможности прочтения. Коломна, 2003. - С. 63-81.

298. Тайна Горенштейна: Воспоминания Бориса Хазанова, Леонида Хейфеца, Марка Розовского, Евгения Попова, Анатолия Наймана, Виктора Славкина, Юрия Клепикова, Михаила Левитина // Октябрь. 2002. - № 9. - С. 153-181.

299. Тарасов Б.Н. Христианская антропология Достоевского и современный мир / Б. Н. Тарасов// Достоевский и XX век. В 2 т. - М., 2007. - Т. 1. - С. 715-749.

300. Твердислова" Е.С. Споры о Фридрихе Горенштейне / Е. С. Твердислова // Общественные науки за рубежом. Серия 7. - Литературоведение. 1992. - № 5-6. - С. 55-85.

301. Тихомиров Б.Н. «Наша вера в нашу русскую самобытность» (К вопросу о «русской идее» в публицистике Достоевского) / Б. Н. Тихомиров // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 12. - СПб., 1996. - С. 108-124.

302. Тихомиров Б.Н. Дети в Новом Завете глазами Достоевского / Б. Н. Тихомиров // Достоевский и мировая культура. № 19. - СПб., 2003. - С. 135-156.

303. Тихомиров Б.Н. О «христологии» Достоевского / Б. Н. Тихомиров // Достоевский. Материалы и исследования. Т. П., - СПб., 1994. - С. 102-121.

304. Тихомирова Е. Эрос из подполья / Е. Тихомирова // Знамя. 1992. - № 6. - С. 220-228.

305. Тоичкина А. «Сбились мы.»? (Теоретические заметки к спорам о романе «Идиот») / А. В. Тоичкина // Достоевский и мировая культура. № 16. - СПб., 2001. - С. 197-204.

306. Тоичкина А. Проблема идеала в творчестве Достоевского 1860-х годов / А. Тоичкина // Достоевский и мировая культура. -№11.- СПб., 1998. С. 29-34.

307. Топоров В. «В чужом пиру похмелье» / В. Топоров // Звезда. 1993. - № 4. - С. 188198.

308. Тороп П.Х. Проблема интекста / П.Х. Тороп // Труды по знаковым системам. Вып. 567.-Тарту, 1981.-С. 39-44.

309. Трунин С.Е. Рецепция Достоевского в русской прозе конца XX начала XXI веков / С.Е. Трунин. - Минск, 2006. - 156 с.

310. Туниманов В.А. Ф.М. Достоевский и русские писатели XX века / В. А. Туниманов. -СПб., 2004. 380 с. 5

311. Тынянов Ю.Н. Достоевский и Гоголь (к теории пародии) / Ю.Н. Тынянов // Поэтика. История литературы. Кино / Ю.Н. Тынянов.- М., 1977. С. 198-226.

312. Тынянов Ю.Н. О пародии /' Ю.Н. Тынянов // Поэтика. История литературы. Кино / Ю.Н. Тынянов.- М., 1977,- С. 284-310.

313. Уваров М.С. Антанас Мацейна и последующие (по поводу современных дискуссий о поэме «Великий инквизитор») / М. С. Уваров // Ф.М.Достоевский в диалоге культур. -Коломна, 2009. С. 160-162.

314. Урюпина И.В. Апокалиптические мотивы в творчестве Фридриха Горенштейна / И. В. Урюпина // Бытийное в художественной литературе. Астрахань, 2007. - С. 98-100.

315. Урюпина И.В. Функция профетизма в романе Ф. Горенштейна «Псалом» / И. В. Урюпина // Традиционная славянская культура и современный мир. Астрахань, 2008. -С. 91-94.

316. Успенская A.B. Горенштейн / А. В. Успенская // Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги: библиографический словарь: в 3 т. М., 2005. - Т. 1. - С. 533535.

317. Фатеева H.A. Контрапункт интертекстуальности, или Интертекст в мире текстов / Н. А. Фатеева. М., 2000. - 282 с.

318. Фокин П.Е. К интерпретации поэмы Ивана Карамазова «Великий инквизитор» / П. Е. Фокин // Достоевский и современность. Великий Новгород, 1996. — С. 149-153.

319. Фокин П.Е. Поэма «Великий инквизитор» и футурология Достоевского / П. Е. Фокин // Достоевский: материалы и исследования. Т. 14. - СПб., 1996. - С. 190-200.

320. Фокин П.Е. Чудо Достоевского в XX веке / П. Е. Фокин // Достоевский и XX век. В 2 т. М., 2007. - Т. 1.-С. 10-17.

321. Фомин В. «На братских могилах не ставят крестов.»: Советское кино 1965-1985 гг. Неосуществленное / В. Фомин // Искусство кино. 1990. - № 1. - С. 100-110.

322. Франк С. JL Легенда о Великом инквизиторе / С. Л. Франк // О Великом инквизиторе: Достоевский и последующие. М., 1991. - С. 243-250. ,

323. Фрейденберг О.М. Происхождение пародии / О. М. Фрейденберг // Труды по знаковым системам. Тарту, 1973. - Вып. 6. — С. 490-497.

324. Фридлендер Г.М. Реализм Достоевского / Г. М. Фридлендер. М.;Л., 1964. - 403 с.

325. Фридлендер Г.М.Тема человеческого братства в романе «Братья Карамазовы» / Г. М. Фридлендер // Достоевский и современность. Великий Новгород, 1992. - Часть 2. - С. 132-141.

326. Хазанов Б. «Одну Россию в мире видя.» / Б. Хазанов // Октябрь. 1992. - № 2. - С. 115-119.

327. Хворостьянова Е.В. Слово vers, пародия / Е. В. Хворостьянова // Имя-сюжет-миф. -СПб., 1996.-С. 195-211.

328. Хемлин М. Участие в «Метрополе» было моей ошибкой: беседа с Ф. Горенштейном //Независимая газета. -1991.-8 октября. -' С. 7.

329. Цветкова Л. Одинокий гений моей юности: памяти Ф. Горенштейна // Киносценарии. 2003.-№1.-С. 168-171. 1

330. Цыткин Л. Маргинал русской классики Электронный ресурс. / Л. Цыткин. Режим доступа: http://www.jew.spb.ru/ami/Д275/А275-101.htm. ,

331. Чернова Т. Читая Фридриха Горенштейна: заметки провинциального читателя / Т. Чернова // Октябрь. 2000. - № 11. - С. 146-152.

332. Черняк М.А. «Достоевскому — от благодарных бесов». Об игре в классики в XXI веке / М. А. Черняк // Библиотечное дело. 2009. - № 2. - С. 18-23.

333. Шевелёв И. Без места Электронный ресурс. / И. Шевелёв // Новое время. 2002. - № 12. - Режим доступа: http://www.god.dvoinik.ru/genkat/779.htm.

334. Шевченко Л. Русская проза трех последних десятилетий (70-90 годы XX века): пособие для студентов / Л. Шевченко. Kielce, 2002. 295с.

335. Шепелев A.A. Ф. М. Достоевский в художественном мире В. В. Набокова. Тема нимфолепсии как рецепция темы «Ставрогинского греха» : автореф. дис. . кандидата филологических наук / А. А. Шепелев. ТамбоЬ, 2003. - 24 с.

336. Шестов Л. О «перерождении убеждений» у Достоевского / Л. Шестов // Русские эмигранты о Достоевском. СПб., 1994. - С. 237-257.

337. Шестов Л. Преодоление самоочевидностей: (К столетию рождения Ф. М. Достоевского) / Л. Шестов // Сочинения: в 2 т. М., 1993. - Т. 2. - С. 25-97.

338. Шкловский Е. Ускользающая реальность / Е. Шкловский // Литературное обозрение. -1991,-№2. -С. 10-18.

339. Шнеерсон М. По журнальным страницам / М. Шнеерсон // Стрелец. 1985. - № 12. -С. 17-19.

340. Шнеерсон М. Прошедшее в будущем / М. Шнеерсон // Слово/Word. 2003. - № 37. - С. -109-116.

341. Штейнберг А. 3. Система свободы Ф. М. Достоевского / А. 3. Штейнберг. Paris, 1980. -146 с.

342. Шульц С.А. Достоевский и Камю (Трансформация мотива Великого инквизитора) / С. А. Щульц // Филологические записки. № 23. - Воронеж, 2005. - С. 180-181.

343. Щенников Г.К. Достоевский и русский реализм / Г. К. Щенников. Свердловск, 1987. -350 с.

344. Щенников Г.К. Мысль национальная в романе «Братья Карамазовы» и функции повествования в сценах двух судов) // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 14. -СПб., 1997.-С. 164-170.

345. Щенников Г.К. Художественное мышление Достоевского / Г. К. Щенников. -Свердловск, 1978. 188 с.

346. Щербакрва И. «Шоу должно идти»: беседа с Ф. Горенштейном И. Щербакова // Столица. 1992. - № 19. - С. 56-58.

347. Энгельгардт Б.М. Идеологический роман Достоевского / Б. М. Энгельгардт // Избранные труды / Б. М. Энгельгардт. СПб.,1995. С. 270-308.

348. Эпштейн М. На перекрестке образа и понятия (эссеизм в культуре Нового времени) / М. Эпштейн // О литературном развитии (Х1Х-ХХ веков / М. Эпштейн. М., 1988. - С. 334380.

349. Эткинд Е. Из цикла «Былое и думы» / Е. Эткинд // Звезда. 2000. - № 6. - С. 123-144.

350. Эткинд Е. Рождение мастерк: о прозе Фридриха Горенпггейна / Е. Эткинд // Время и мы. 1979. - N° 42. - С. 5-10.

351. Юрченко С. «Рече безумец» / С. Юрченко // Наша страна. 1987. - 26 декабря. - С. 3.

352. Юрьева О.Ю. Художественная эманация идей и образов Ф.М. Достоевского в русской литературе начала XX века : автореф. дис. доктора филологических наук / О. Ю. Юрьева. -М., 2003. 42 с.

353. Ямпольский М.Б. Память Тиресия. Интертекстуальность и кинематограф / М. Б. Ямпольский. М., 1993. - 464 с.

354. Яннарас X. Великий инквизитор и религиизация церкви / X. Яннарас // Искусство кино. 1994. - № 4. - С. 17-19.

355. Jackson R.L. Dostoevsky's Underground Man in Russian Literature / R. L. Jackson. The Hague, 1958.