автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Феномен одушевленности в антропоцентрических координатах

Полный текст автореферата диссертации по теме "Феномен одушевленности в антропоцентрических координатах"

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ИЛЬЧЕНКО Ольга Сергеевна

ФЕНОМЕН ОДУШЕВЛЕННОСТИ В АНТРОПОЦЕНТРИЧЕСКИХ КООРДИНАТАХ

10.02.01 - Русский язык .

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

На правах рукописи

1 2 МАР ¿012

Санкт-Петербург - 2012

005012651

Работа выполнена на кафедре русского языка филологического факультета ФГБОУ ВПО «Санкт-Петербургский государственный университет»

Научный консультант: доктор филологических наук, профессор

Кодесов Владимир Викторович

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Лысакова Ирина Павловна

(Российский государственный педагогический университет им. А. И. Герцена)

доктор филологических наук Бурыкин Алексей Алексеевич

(Институт лингвистических исследований РАН)

доктор филологических наук, доцент Семенов Петр Александрович

(Балтийский институт иностранных языков и межкультурного сотрудничества)

Ведущая организация: ФГБОУ ВПО «Казанский (Приволжский)

федеральный университет»

Защита состоится 29 марта 2012 года в 16.00 часов на заседании совета Д 212.232.18 по защите докторских и кандидатских диссертаций при Санкт-Петербургском государственном университете по адресу: 199034, г. Санкт-Петербург, Университетская наб., д. 11, филологический факультет Санкт-Петербургского государственного университета, ауд. 195.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке им. М. Горького Санкт-Петербургского государственного университета (199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., д. 7/9).

Автореферат разослан февраля 2012 г.

И. о. ученого секретаря диссертационного совета

Современное лингвистическое знание, вырвавшись из тисков «чистой лингвистики», устремлено к восстановлению целостности языка как научного объекта и интеграции аспектно ориентированных теорий, что диктует изучение языка в единстве его статики и динамики, языковой формы и заключенного в ней когнитивного содерэюания, исследование языковой системы и языковой деятельности, рассмотрение языка в синхронии и диахронии (Жаналина 2009).

В контексте научной парадигмы «ЧЕЛОВЕК В ЯЗЫКЕ» определенный историко-философский и собственно лингвистический интерес вызывает проблема семантически сопряженных категорий, бинарных оппозиций во взаимодействии с причинностью (Малиновичи 2009), к числу которых можно отнести и такие соотносительные оппозиции, как ЖИВОЕ НЕЖИВОЕ,

ОДУШЕВЛЕННОЕ «-* НЕОДУШЕВЛЕННОЕ.

Одним из наиболее влиятельных и бурно развивающихся направлений функциональной лингвистики последних лет является «теория грамматикализации»'. Как показал типологический анализ данных более 400 языков мира, представляющих все основные языковые семьи и ареалы, зачастую результаты грамматикализации могут быть объяснены на основе определенных метафорических переносов, при которых непространственные ситуации осмысляются в терминах пространственных. Особое внимание уделяется обсуждению механизмов переосмысления исходных пространственных значений (Майсак 2005). Знание путей грамматикализации вооружает лингвиста способностью предсказывать вероятные изменения языковой системы в будущем, а также делать высоковероятные предположения о состоянии данной языковой системы в прошлом. Таким образом, реконструкция грамматической системы языка непосредственно опирается на теорию грамматикализации.

Актуальность работы. Грамматикализация родительно-винительного падежа (Р=В), ставшего показателем категории одушевленности в русском языке, уже более сотни лет вызывает неослабевающий интерес как отечественных, так и зарубежных историков русского языка2 и порождает - со времен по-

1 Многие из эксплуатируемых в зарубежных исследованиях грамматикализации идей достаточно давно высказывались в отечественной лингвистике, прежде всего И.И. Мещаниновым (Паршин 1996).

2 Предыдущие исследования в основном были узконаправленными-, исторический анализ осуществлялся на материале одного (Исаев 1958; Бппк 1962; Лигай 1987 и др.) или нескольких памятников письменности (Лещинская 1949; Кедайтене 1958; Болек 1977; Мадоян 1980 и др.), исследовались отдельные проявления категории одушевленности в определенные эпохи (Граннес 1998 [йгаппез 1984] и др.). Причем развитие категории одушевленности обычно рассматривалось отдельно от ее современного состояния, а проявления категории одушевленности в современном русском языке (Зализняк 1964, 1967; Ельмслев 1972 (Н]е1тз1еу 1956); Ревзина 1973; Бондарко 1976а; Ицкович 1980, 1982; Кедайтене 1982; Виноградов 1972, 1986; Чеснокова 1987, 1991; Нарушевич 1996; Русакова 2007 и др.) описывались вне связи с ее историческим развитием. Результаты многочисленных попыток установить причины возникновения и последовательность распространения Р=В на различные группы существительных противоречивы (Булаховский 1939; Ушакова 1949; Шахматов 1957; Кузнецов 1959;

лемики Н.П.Некрасова (Некрасов 1905; 1909) и А.И.Томсона (Томсон 1908 а,б)-непримиримые споры.

В исторической русистике довольно точно установлены границы категории одушевленности как с ориентацией на процесс, закрепленный письменной речью (традиция), так и на «первую фиксацию» данного явления в памятниках письменности как факт ее развития в устной речи (Крысько 1994), однако в вопросах существа данного феномена, движущих сил развития «странной» категории, наиболее полно оформившейся в русском языке, до сих пор много темного. Все еще остаются неясными генезис Р=В, соотношение между функцией показателя одушевленности и другими специфическими функциями Р.п., механизм вариативности падежных форм в позиции прямого (по аналогии - и косвенного) дополнения. Это и побудило направить основные усилия на теоретическое осмысление феномена «русской одушевленности», оказавшееся, однако, невозможным без рассмотрения (а иногда и решения) ряда фундаментальных историко-генетических вопросов. Поэтому автор не остался в стороне от «бурлящей многоголосицы конфликтующих лингвистических теорий» (Кибрик 2010: 21), полагая, что именно знания современных тенденций в мировой теоретической лингвистике всегда не хватало историку русского языка.

Трудность решения проблемы одушевленности, как проблемы по преимуществу диахронической (и - в некотором роде - глоттогонической), заключается в том, что без глубокого понимания механизма языковых изменений вообще, движущих сил развития языка, соотношения языка и мышления, причин коренной перестройки всей и.-е. системы, которую мы замечаем на всех уровнях языковой структуры и которая не закончилась и сейчас, эту проблему не решить в принципе. История языка показывает нам стадию перехода от одного типа славянского предложения к другому. Невнимание к сути синтаксической перестройки препятствует адекватной интерпретации объекта в диахронии, поскольку мы имеем дело хотя и с внешне сходными синтаксическими структурами, но в существе своем отличными от современных нам конструкций. Именно по этой причине до сих пор не удавалось увидеть взаимосвязь поверхностных явлений с глубинной семантической структурой.

Выявление причин «генитивного маркирования» одушевленного объекта в славянских языках (полнее всего - в русском) заставило обратиться к закономерностям формирования семантико-синтаксической структуры предложения. В фокусе одушевленности обнаружился запутанный «клубок» самых разных явлений, которые на первый взгляд никак не связаны с рассматриваемой проблемой. Но - только на первый. Поскольку, лишь распутав этот сложный «клубок», удалось вплотную подойти к решению вопроса о генезисе Р=В.

Слабость предшествующих подходов заключается прежде всего в том, что традиция выделила эмпирическим путем факторы, влияющие на процесс развития Р=В, но теоретически так и не смогла объяснить, почему и при каких условиях эти факторы становятся релевантными для грамматических связей и

Кедайтене 1961; Степанов 1975; Мадоян 1980; К1ешп 1983; Хабургаев 1990 и др.), не уделялось внимания механизму вариативности (Крысько 1994 и др.).

отношений. Поэтому на повестку дня исторической русистики XXI в. встает вопрос не только и не столько о введении в научный оборот новых языковых фактов, но - прежде всего - о переинтерпретации известного материала в свете современных когнитивных теорий. Богатейший фактический материал', накопленный историками языка, настоятельно требует поиска новых интерпретационных методик. Оставаться на прежних позициях - значит топтаться на месте и не получить ответов на многие вопросы. Настало время синтеза фактов, соотнесения их с лингвистической теорией и на этой основе создания, наконец, адекватной и непротиворечивой концепции развития категории одушевленности /' неодушевленности в русском языке, не игнорирующей - как настаивает А.Тимберлейк(Тимберлейк 1996:19)-случаев вариативности.

Корифеями исторического языкознания выдвигались различные «узкие» гипотезы происхождения категории одушевленности, истоки Р=В искали в какой-либо грамматической форме или специфической конструкции, а популярное в прошлом веке обращение к теме одушевленности сводилось в основном к проверке каждой из них на языковом материале.

Первые попытки объяснить причину замены И=В именно Р.п. были предприняты начиная со второй половины XIX в. Историю изучения Р=В (обзор см.: Сятковский 1972) можно разделить на два периода: 1) начальный период (до 1896 г.), когда Р=В не являлся еще предметом самостоятельного исследования и изучался наряду с другими падежными формами и.-е. и славянского склонения; 2) период, следующий за 1896 г., когда Р=В стал самостоятельным предметом изучения.

Оживленная дискуссия вокруг проблемы возникновения славянского Р=В разгорелась в конце XIX - начале XX в. Одни ученые (Meillet 1897; Мюленбах 1900 (1899); Кузнецов 1953, 1959; Якубинский 1953) сводили суть процесса к морфологической аналогии, другие (Vondrak 1900, Berneker 1904, Богородиц-кий 1935; Хабургаев 1990) обращали внимание также и на синтаксические аналогии. Исчерпывающе суть этих концепций изложена в (Болек 1977). Особого внимания заслуживают, по нашему мнению, взгляды А.И.Томсона, видевшего исходную точку в процессе возникновения Р=В в семасиологической стороне языка (Томсон 19086,- 245), и М.В.Ломоносова, показавшего на примерах различие семантики падежных форм (Ломоносов 1952: 561).

Большинство гипотез о генезисе Р=В опираются на три идеи: 1) то, что по форме выглядит как Р. п., в синтаксическом плане является В. п.;

2) употребление Р. п. в каком-то классе существительных предполагает, что в нем имеет место синкретизм И=В для данного числа и типа парадигмы;

3) употребление Р=В является производным от синтаксической функции генитива как падежа объекта. Мотивацию Р=В обычно искали в опасности смешения субъекта и объекта (А.И.Томсон) или в более абстрактном понятии маркировки одушевленных существительных в функции объекта (Siverstain 1977; Hopper, Thompson 1980). С этой точки зрения Р=В в славянских языках пред-

1 Обширный корпус древнерусских текстов был введен в научный обиход В.Б.Крысько (Крысько 1994).

ставляет собой один из многих возможных механизмов, подобных, например, появлению в испанском употребления выражающего направленность предлога а, который служит морфологическим показателем одушевленного (определенного, местоименного) объекта. Однако представляется важной именно глубинная причина поверхностного маркирования одушевленного объекта, ведь такая маркировка происходила не во всех языках и не во всех случаях даже в одном и том же языке (особенно на начальном этапе). Трудность всегда заключалась в определении механизма: каким образом первоначальный синтаксический Р. п. превратился в морфологический В. п., способный быть показателем одушевленности? (Тимберлейк 1996).

Последняя фундаментальная монография, посвященная категории одушевленности (Крысько 19946), делает попытку опровергнуть традиционные постулаты исторической грамматики, подтвержденные, казалось бы, поколениями исследователей. Заключение В.Б.Крысько о нерелевантности каких бы то ни было факторов и наличии периода «свободной» вариативности Р=В и И=В явилось, по сути, уходом от проблемы одушевленности (Тимберлейк 1996: 11). Однако даже такое решение взывает к продолжению: почему вариативность так долго удерживалась, почему она прекратилась и т.д.

Таким образом, проблема «русской одушевленности», несмотря на двухвековую традицию изучения, до сих пор ставит перед исследователями множество нерешенных вопросов. Их перечень стоит продолжить:

1. Почему языковая система не «восстала» против действия фонетических законов в праславянском языке (законов открытого слога и редукции конечного безударного гласного), допустив нейтрализацию Nom. и Асс. - падежных форм, призванных репрезентировать семантическую детерминанту языков номинативного строя - противопоставление субъекта и объекта действия (Г.А.Климов), тесно связанное с одушевленностью (Д.Лайонз)? Ведь фонетическая порча, по А.А.Потебне, разрушает только то, что ей позволено разрушать.

2. Почему вместо особой формы Асс. одушевленных имен - «падежа на *-т» (В.Н.Топоров) - в праславянском языке появился так называемый Р=В? Каковы истоки этой падежной формы?

3. Почему Р=В первоначально фигурирует только в сингулярных именах м.р. и.-е. *о- склонения?

4. Почему в книжном языке в течение столетий сохранялась вариативность Р=В и И=В?

5. Почему только в русском языке - единственном из всех славянских языков - наиболее полно оформилась категория одушевленности / неодушевленности?

Препятствием к решению вопроса о происхождении Р=В стало, на наш взгляд, то обстоятельство, что данная проблема была искусственно отделена от общей теории падежа. После пристального внимания А.Мейе к проблеме Р=В в специальной статье (Meillet 1897) Р=В стал самостоятельным объектом исследования, т.е. с этих пор ученые стали рассматривать данный вопрос изолированно, в отрыве от системы взаимосвязанных падежных значений. Однако фак-

ты нельзя вырывать из системы: любой падеж необходимо брать в сетке всех падежей (Булыгина 1961: 254; Реформатский 1987). Отрыв проблемы генезиса Р=В от общей теории падежа и функционирования частных падежных систем в и.-е. языках тормозит ее решение. Аккузативно-генитивная в своей сущности проблема грамматического выражения одушевленности, однако, не может быть ограничена рамками падежной системы, поскольку, предложение - это единый семантико-синтаксический комплекс, технику соединения компонентов которого следует охарактеризовать как синтаксическую фузию.

Б настоящее время представляется совершенно необходимым вернуть рассмотрение данного вопроса в рамки общей теории падежных значений и на этой основе, опираясь на труды предшественников и собственные аналитические построения, предложить непротиворечивую концепцию происхождения Р=В, которая вобрала бы в себя предшествующие достижения научного знания.

Объектом исследования в диссертации является одушевленность / неодушевленность как явление истории языка, системы языка и речи.

Предметом исследования выступает русская ментальность, явленная сквозь призму масштабной сферы одушевленности в многообразии ее проявлений.

Цель исследования - реконструировать генезис категории одушевленности в русском языке в контексте смежных с ней грамматических категорий и с учетом ее роли в семантико-синтаксической структуре предложения1 и его манифестациях - высказываниях, репрезентирующих внеязыковую ситуацию.

В качестве исходной гипотезы исследования выдвигается тезис об аблативной основе так называемого Р=В в русском и других славянских языках.

Достижение поставленной цели предполагает решение следующих задач:

- показать основу семантического устройства категорий языка в свете теории пространственного представления грамматической формы;

- выявить глубинную семантику категории переходности и инвариант смысловой структуры глагольных конструкций с генитивным управлением;

- исследовать генетические связи славянского Р=В; найти предпосылки для взаимозамещения и смешения и,-е. падежей (Nom.=Acc., Gen.=Acc., Gen.=Abl.), опираясь на понятие исходной функции падежа и синкретизма значений;

- выяснить причины изменений в системе падежных противопоставлений в определенных типах субстантивных парадигм, которыми сопровождалось развитие категории одушевленности в русском языке, и условия колебаний падежных форм в позиции прямого (а по аналогии - и косвенного) объекта; выявить весь комплекс факторов, потенцирующих или тормозящих семантику активности / пассивности;

- вскрыть механизм вариативности Р=В и И=В в письменных памятниках различных стилей, жанров и происхождения, объясняющий неодинаковую

1 Именно здесь проблема одушевленности смыкается со сложнейшими проблемами ближней и дальней реконструкции категорий славянского и - шире - и.-е. предложения1.

частотность использования Р=В именами существительными различных лексико-семантических групп, и определить семантико-стилистические функции варьирующихся форм Р=В и И=В в истории русского языка; - выявить степень соответствия глубинного семантического уровня поверхностному уровню «проявления» объекта как одушевленного (Р=В) или неодушевленного (И=В) в системе русского языка разных эпох.

Методологической основой исследования явились труды философов (Аристотеля, И.Канта, А.Ф.Лосева, П.А.Флоренского, С.С.Хоружего, М.Джонсона), отечественных и зарубежных лингвистов по теории грамматики (прежде всего - теории падежа и диатез) и истории языка (прежде всего - о генезисе и содержательной функции языковых форм), синтаксической типологии языков (активность - эргативностъ - номинативность), «прототипиче-ских сценариев» и семантических универсалий: В. фон Гумбольдта, М.В. Ломоносова, А.Х.Востокова, П.С.Кузнецова, А.А.Потебни,

A.А.Шахматова, А.М.Пешковского, В.К.Поржезинского, А.И.Томсона, И.М.Тронского, В.В.Виноградова, В.Г.Адмони, С.Д.Кацнельсона, И.И.Мещанинова, И.И.Ревзина, О.Г.Ревзиной, В.Н.Топорова, А.А.Холодовича, Ф.Ф.Фортунатова, Е.В.Чешко, Ю.С.Степанова, В.Н.Ярцевой, А.В.Бондарко,

B.В.Колесова; А.Мейе, Л.Ельмслева, О.Есперсена, A.B. де Гроота, Э.Бенвениста, Е.Куриловича, Л.Теньера, Ч.Филлмора, У.Л.Чейфа, Р.Якобсона, А.Вежбицкой, Дж.Лакоффа, Т.Гивона. Была принята во внимание идея математика А.Н.Колмогорова о падеже как классе эквивалентных семантических состояний.

Методы исследования. Невозможно истолковать феномен одушевленности, оставаясь в рамках истории русского языка, даже славянских языков, не прибегая к широким и.-е. сопоставлениям, так как феномен одушевленности в русском языке оказался возможным благодаря фундаментальным свойствам человеческого языка и мышления. Истоки «самобытнейшей и в чем-то даже странной» (Трубачев 2006 (1994): 437) категории одушевленности идут из «туманного» праиндоевропейского языкового состояния, вышедшего из еще более «темного» дономинативного прошлого и.-е. языков. Поэтому пришлось привлекать материал не только других ветвей и.-е. языка, но, по возможности, и факты языков других семей. Выбор языков осуществлялся с учетом их значимости для решения поставленного вопроса и соизмерялся с возможностями исследователя. Так, санскрит и латынь были выбраны как языки, сохранившие различия Gen. и АЫ. Поскольку мы наблюдаем рефлексы праиндоевропейского состояния и в современных и.-е. языках, были выбраны англ. и франц. как аналитические языки разных ветвей, где, в сравнении с русским, те же смыслы выражаются с помощью других языковых средств (предлогов и т.д.), что позволяет при сопоставлении обнаружить в одном языке то, что скрыто в другом (явные и скрытые грамматические категории). Славяно-балтийские языки демонстрируют следствия одного и того же импульса в разных условиях. Таким образом, доминантой исследования является его сравнительно-исторический ракурс.

В мировой лингвистике все более обязательным становится описание каждого языка в типологической перспективе - разумеется, в той степени, в какой это возможно в настоящее время и которая под силу исследователю. Эволюция предложения связывает нас с проблемами лингвистической типологии, без учёта данных которой едва ли продуктивными могут быть конкретные исследования в области семантики языков. Механизм саморазвития и самоорганизации языка изначально универсален, но, работая в разных условиях, созданных той или иной организацией общественного устройства и необходимостью трансляции того или иного типа культуры, этот механизм порождает множество и разнообразие языков мира. Смысловое содержание инвариантно, однако языковая категоризация мира (в виде понятийных и грамматических категорий, явных в одном языке и скрытых в другом) в разных языках происходит неодинаково.

В соответствии с поставленными задачами в работе использовались следующие методы исследования:

- сравнительный и сопоставительный методы, способствующие выяснению происхождения и сущности оппозиции одушевленности / неодушевленности в русском языке;

- конструктивный метод, позволяющий показать способы представления пространственных структур в семантическом устройстве грамматических категорий;

- метод трансформаций, помогающий определить функциональные соответствия падежных форм;

- метод наблюдения и описания (в терминах структурно-семантического подхода), позволяющий проанализировать форму и семантику рассматриваемых языковых единиц;

- элементы компонентного анализа, помогающие вскрыть глубинную семантику рассматриваемых языковых единиц.

Стремление к строго научному анализу явления поставило автора перед серьезной проблемой систематизации понятий. Нельзя не согласиться с А.Ф.Лосевьм, что традиционное языкознание, загруженное накопленными в течение десятилетий огромными материалами, несомненно, требует уточнения своих основных категорий и частичного пересмотра своих методов. «Необходимо признать целесообразным привлечение математики, как точнейшей дисциплины, для упорядочения и категорий, и терминов, и методов в языкознании» (Лосев 2004: 11). Однако лингвистика не есть математика, а математика не есть лингвистика. Смысл их «содружества» точно определяет В.А. Успенский: «Высший уровень научного анализа и систематизации — это математизация. Математизация отнюдь не сводится к выражению явлений в числах, таблицах и графиках. Числа, таблицы и графики могут вообще отсутствовать. Главное в математизации — это создание такого описания явления, которое было бы безупречным с логической точки зрения, а математика выступает здесь в роли оценщика (и одновременно идеала) степени логической безупречности» (Успенский 1997). Именно к такой систематизации мы и стремились по мере сил и возможностей. Поэтому значение и употребление основополагающих и неодно-

значно понимаемых в лингвистике терминов будут специально разъясняться в соответствующих главах.

Научная новизна определяется приоритетной интеграцией различных аспектов объекта в антропоцентрическом пространстве, что вызвано стремлением к созданию такой концепции одушевленности, которая бы связала разноуровневые языковые факты воедино и выявила их «работу» в языковом механизме. Интегративный принцип, обязавший автора к объединению семасиологического и ономасиологического, синхронного и диахронического, системно-семантического, функционального и когнитивного подходов, и опора на теорию грамматикализации позволили прийти к принципиально новым выводам о движущих силах развития категории одушевленности в русском языке.

Аблативная основа так называемого Р=В, соответствующая пространственному представлению грамматической формы (контактный «падеж ВНЕ»), подтверждена фактами истории русского языка на широком сравнительно-сопоставительном фоне. Языковые модели русского языка впервые представлены панорамно, на фоне развития и функционирования и.-е. языковой системы, и соотнесены с возможностями человеческого мышления по моделированию семиотических систем и с типами культуры.

Впервые рассмотрены интегративные корреляции одушевленности с категориями активности / пассивности, известности / неизвестности, определенности / неопределенности, единичности / множественности в лингвокультуро-логическом ракурсе.

Впервые выявлена концептуальная основа «русской одушевленности» как явления не только грамматического, но и национально-ментального.

На современном материале (в том числе и с использованием базы НКРЯ) для существительных с колеблющимся показателем одушевленности выявлены критерии выбора падежной формы, управляемой переходным глаголом, которые до сих пор не получили подробного обоснования в аспекте культуры речи и стилистики.

На защиту выносятся следующие положения: 1. Фундаментальная пространственная дихотомия ВНЕ ~ ВНУТРИ как первичный базовый концепт (образная схема), распознаваемый в самых разных языковых структурах, лежит в основе семантического устройства грамматических категорий (виды, диатезы, падежи и др.). Критерием разграничения компонентов единой семантической структуры является понятие ПРЕДЕЛА. Причем определенными положительно (+) являются категории ВНУТРИ, а категории ВНЕ, рассматриваемые как таковые лишь по отношению к категориям ВНУТРИ, являются сами по себе неопределенными (-), в связи с чем языковое развитие, стимулируемое потребностями человеческого мышления, направлено в сторону их конкретизации в дальнейшем. Эта дихотомия определяет, в частности, и пути интерпретации таких противопоставлений, как ОДУШЕВЛЕННОЕ (активное) НЕОДУШЕВЛЕННОЕ (пассивное), ЦЕЛОЕ <-» ЧАСТЬ, ЧУЖОЕ СВОЕ и др.

2. Генетические связи славянского Р.п. и выделенный автором инвариант смысловой структуры [ —>|о] глагольных конструкций с генитивным управлением {Gen. negationis, Gen. limitationis, Gen. partitivus, Gen. anima-tionis) согласно свидетельствуют: приглагольный Р.п. в русском языке является результатом грамматикализации исконно приглагольного и конкретного и.-е. падежа Ablativ 'а.

3. Прототипическая переходная конструкция есть абстракция, кодирующая перемещение энергии, вкладываемой в то или иное действие, из сферы

ЛвииЛОЛ 1 I/VL /Я/nt/T fr, _ „ „л—,, „¿г~-------: -......

'наполненность'): [о—»*]. Именно такая модель предполагает наличие «инструмента» (имплицитно или эксплицитно выраженного) как «проводника» энергии, обеспечивающего контакт и повышающего эффективность действия: [о—►(•)—>•]. Локалистическая модель (образная схема) переходного события, показывающая прямой (т.е. беспрепятственный) переход энергии от субъекта (через инструмент) на объект, который, становясь «вместилищем» исходящей от субъекта энергии, претерпевает какое-либо изменение, позволяет понять, почему именно позиция прямого дополнения явилась сферой «проявления» одушевленной семантики: волевая реакция живого существа на воздействие служит ПРЕГРАДОЙ ( |) переходу энергии (///// - «энергия»):

4. Противоречие между семантической одушевленностью (активностью) объекта и страдательной ролью прямого дополнения в переходной конструкции приводит к семантико-грамматическому конфликту. В таких предложениях, отклоняющихся от прототипического сценария переходности, ведущую роль в выборе падежа в позиции прямого дополнения играет ситуативное представление об объекте, обусловленное спецификой общественного уклада и типом культуры.

5. Вытеснение в глагольной системе прежнего поверхностного противопоставления эндоцентричностъ / экзоцентричостъ и развитие новой оппозиции переходность / непереходность привело к побледнению предельной (гевр. аблативной) семантики при лексически переходных глаголах. Тем не менее управляемый лексически переходным глаголом Р.п. (в том числе и Р=В), маркируя менее тесную связь субстантива с глаголом, сигнализирует о невозможности осмысления таких конструкций как синтаксически переходных. Переходная конструкция («глагол + И=В») кодирует ситуацию, когда собственная активность объекта исключена. Конструкцию «глагол + Р=В» следует считать псевдопереходной, поскольку она отражает ситуацию с возможностью проявления объектом собственной активности.

6. Пусковым механизмом развития категории одушевленности как великорусской языковой особенности явилась актуализация мужского рода, вызванная экстралингвистическими факторами. Принятие славянами христианства привело к преобразованию ментальности: от архаического коллективистского мировоззрения к онтологическому персонализму (индивидуализму); изменению типа культуры: от женской (матриархальной) культуры древних славян к мужской (патриархальной) средневековой культуре. Обе идеологии долгое время сосуществовали.

7. Варьирование падежных форм Р=В и И=В наблюдается, как правило, в кругу лексем обладающих специфическим семантическим потенциалом, способным реализоваться не во всяком типе контекста. Важными оказываются социально-правовой, историко-культурный и религиозно-философский (онтологический) контексты.

8. В древнерусских текстах, где лексически одушевленное имя стоит в форме И=В, семантика одушевленности ситуативно не проявляется в силу архаической специфики субъект-объектных отношений, когда отождествляются субъект и объект как части единого целого, образующего личную сферу человека, границы которой подвижны. Фундаментальная пространственная модель мышления «часть по отношению к целому», в основе которой лежит оппозиция ВНЕ ~ ВНУТРИ, представлена в древнейшую эпоху двумя основными посессивными моделями: «один из своих» и «хозяин-слуга». Таким образом, форма И=В на поверхностном уровне отражает глубинную семантику посессивных отношений - неотчужденной (органической или неорганической) принадлежности.

9. Вариативность падежных форм И=В и Р=В на разных стадиях развития категории одушевленности определяется как лексическим значением глагола, так и лексическим значением самого объекта, а чаще - совокупностью их значений и самим характером субъект-объектных отношений, т.е. ситуативной семантикой.

Теоретическая значимость исследования определяется познавательньм контекстом антропоцентризма. Именно антропоцентрическая парадигма позволяет дать многомерное описание объекта как целостного явления в непротиворечивой совокупности различных его сторон и указать причины постановки историками языка одних и тех же проблем в течение многих лет. Логический анализ языка, примененный не только к синхронии, но и к диахронии, позволил перебросить мостик от древности к современности. Теория пространственного представления грамматической формы дала возможность по-новому взглянуть на проблему генезиса Р=В в русском языке. Путем анализа «точек неустойчивости» в разные периоды русского языка, когда универсальные, но иногда скрытые категории начинают вдруг активно обнаруживать себя, раскрывается сущность механизмов, задающих направление языковым изменениям.

Диссертация подводит теоретический фундамент под многолетние исследования развития и функционирования категории одушевленности в русском языке.

Практическая значимость. Материалы и выводы могут быть использованы в лекционных курсах исторической и сравнительной грамматик как русского, так и других и.-е. языков; при разработке спецкурсов и спецсеминаров по проблемам грамматической семантики, падежной грамматики, истории категории одушевленности на филологических факультетах университетов и педагогических институтов; при создании учебно-методических пособий для вузов и общеобразовательных учреждений; в процессе проведения занятий на курсах повышения квалификации учителей-словесников; в практике преподавания русского языка как родного и иностранного.

Материалом исследования послужили опубликованные памятники письменности, иллюстративные материалы исторических словарей русского языка разных эпох, в большинстве случаев Словаря русского языка Х1-ХУП вв. Привлекались примеры из текстов художественных и публицистических произведений русских писателей от Пушкина до наших дней, а также из научных изданий, детской литературы (художественной и научно-популярной) и периодической печати второй половины XX - начала XXI века, значительная часть которых извлечена из лингвистического поискового Интернет-ресурса НКРЯ. Количество языковых единиц в картотеке - около 10000.

Апробация работы. Основные идеи исследования обсуждались на IV Международном конгрессе исследователей русского языка (Москва, МГУ, 2010 г.), 12 международных (Москва (3), Санкт-Петербург, Алупка, Баку, Казань, Краснодар (2), Ростов-на-Дону, Ставрополь, Тольятти), 4 межвузовских (Новороссийск) научно-практических конференциях и получили отражение в 33 публикациях по теме исследования, в числе которых 2 монографии и 9 статей в ведущих рецензируемых журналах из перечня ВАК.

Результаты диссертационного исследования внедрены в учебный процесс: использованы автором при чтении лекций (до 2009 г.) по теоретическим курсам «Введение в языкознание», «История лингвистических учений», «Общее языкознание», проведении практических занятий по дисциплинам «Русский язык и культура речи», «Латинский язык» (для студентов специальности «Филология» Кубанского государственного университета (филиал в г. Новороссийске)), при чтении лекций (2009-2011 гг.) по интегративной дисциплине «Культурология» (для курсантов Военно-транспортного университета (института) ЖДВ и ВОСО в г.СПб, Петродворце).

Развивая научно-методические традиции Н.Н.Дурново, А.М.Пешковского, Л.Теньера, автор содействовал внедрению результатов своего исследования проблемы межкатегориального взаимодействия синтаксической позиции, падежа, переходности / непереходности и одушевленности / неодушевленности в широкую практику преподавания русского языка (см. список публикаций), готовя учителя к доступному изложению столь сложных для школьников языковых феноменов.

Структура диссертации. Диссертация состоит из двух частей, которым предпослано общее введение.

ЧАСТЬ I, объясняющая феномен одушевленности в русском языке на уровне абстрактных структур, содержит введение, 2 главы и заключение.

ЧАСТЬ II, объясняющая феномен одушевленности на уровне манифестации абстрактных структур, включает введение, 3 главы и заключение.

Далее следуют заключение ко всей работе и библиографический список (источники, указатели, словари, литература).

С целью увеличения информационной емкости текста и наглядности представления языковых структур в работе широко используется остенсивное представление наиболее важного материала - имеются многочисленные чертежи (таблицы, схемы, рисунки).

Содержание работы

Во ВВЕДЕНИИ обосновываются актуальность проблемы и выбор темы, указываются предмет и объект исследования, цели и задачи, методы и приемы, методологическая основа, материал исследования, определяется научная новизна, теоретическая и практическая значимость работы, описывается структура диссертации, формулируются положения, выносимые на защиту.

ЧАСТЬ I «ОДУШЕВЛЕННОСТЬ ~ НЕОДУШЕВЛЕННОСТЬ В СТРУКТУРЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ» открывается первой главой «Одушевленность ~ неодушевленность в системе грамматических категорий», в которой системно излагается авторская концепция семантического устройства^, происхождения, изменения и взаимосвязей категорий в составе предложения . Развивается положение о том, что фундаментальная пространственная дихотомия ВНЕ ~ ВНУТРИ, являясь первичным базовым концептом, лежит в основе семантического устройства грамматических категорий, определяя, в частности, пути интерпретации противопоставлений ОДУШЕВЛЕННОЕ (активное) НЕОДУШЕВЛЕННОЕ (пассивное) (есть направленность вовне или она отсутствует), ЧАСТЬ ЦЕЛОЕ (1отчужденная и неотчужденная принадлежность), СВОЕ <-> ЧУЖОЕ (находящееся в границах личной сферы и территории человека или за ее пределами) и др.

Постоянное метафорическое использование пространственных структур в различных видах когнитивной деятельности человека вскрывает стратегии абстракции, в том числе и грамматической. Этот факт находит объяснение в структуре человеческой психики, к древнейшим оппозициям которой принадлежат пространственные представления. Анализ семантического устройства грамматических категорий показывает, что определеннъши положительно [+] являются категории ВНУТРИ (ср. в мифологии2 Митра как структура, организация), а категории ВНЕ, рассматриваемые как таковые лишь по отношению к категориям ВНУТРИ, являются сами по себе неопределенными [-] (ср. в мифологии Варуна как аморфность), в связи с чем языковое развитие, стимулируе-

1 Излагаемая концепция формировалась под влиянием работ Э.Бенвениста, Л.Теньера, С.Д.Кацнельсона, И.М.Тронского, А.АХолодовича и др.

2 Мифологическая деятельность основывается на тех же законах, что и любая когнитивная деятельность человека.

мое потребностями мышления, направлено в сторону их конкретизации в дальнейшем.

Сложность структуры и.-е. (в том числе славянского) предложения, организованного по принципу «матрешки», раскрывается через первичное разграничение ВНУТРИ («базис») и ВНЕ («надстройка»).

Внешний (периферический) синтаксис как «надстройка» включает диахронически более поздние дейктические (эгоцентрические) категории (референция /в том числе анафора!, лицо, модальность, время, залог), а также экзо-центрические падежи и наречия как внешние аросфанственно-временные ло-кусы1 (сирконстанты), в которые помещается вся ситуация в целом, т.е. локали-стические метафоры внешнего (поверхностного) представления действия со стороны говорящего.

Внутренний (центральный) синтаксис как «базис» характеризует ядро пропозиции, ее смысловой центр - субъектно-предикатно-объектную структуру. Этот целостный семантико-синтаксический комплекс, технику соединения компонентов которого мы характеризуем как синтаксическую фузию, включает диахронически ранние семантические категории (вид /способ действия/ и диатезу) как локалистические метафоры внутреннего устройства действия. Вид и диатеза отражают соответственно представления о временной и пространственной локализованности / нелокализованности действия, основанных на понятии предела.

Неопределенность локалистически трактуется как беспредельность (непредельность). Определенность действия достигается полаганием предела его протекания и распределения во внутреннем времени (перфект / инфект) и /или во внутреннем пространстве: граница сферы субъекта как внутренний предел (эндоцентризм (медий)/ экзоцентризм (актив)) и граница сферы объекта как внешний предел экзоцентричному (центробежному) действию. Беспредельность (непредельность) действия, направленного во внешнее пространство, характеризует первичную неопределенность внешней диатезы (актива). Отсюда принципиальная невозможность реконструкции положительного семантического содержания актива, хотя Ю.С.Степанов считал это одной из самых актуальных задач современного сравнительно-исторического языкознания (Степанов 1976: 416). Э. Бенвенист вскрыл саму суть явления, давая негативное определение актива - «как то, что не имеет признака медия» (Бенвенист 2002 (Вепуег^е 1950)). Дифференциация (уточнение) базовой неопределенной семантики «ВНЕ пределов» является вторичным уровнем категоризации: ограничение перемещения внешним пространственным пределом (достижение внешнего объекта) или направленность действия в сторону объекта (неопределенная в отношении его достижения). Способы уточнения направленного ВОВНЕ (активного) действия формировались последовательно вместе с развитием познания и абстрактного мышления: от конкретно-наглядного 0пространственно-

1 Отсюда «текучесть» границ между падежами с конкретными (семантическими) функциями и наречиями.

метонимического) мышления древнерусских летописей к абстрактно-логическому (причинно-метафорическому) мышлению религиозных текстов.

Анализируются два вида самостоятельного движения - внутреннее (качественное и количественное изменение) и внешнее («движение в отношении места» (Аристотель)), отраженные в древнейших диатезных противопоставлениях. Живое предполагает природную программу внутреннего движения. Одушевленное же понимается как способное к внешнему движению, т. е. перемещению себя самого («идти»); объектов вместе с собой («нести») - как неотчужденной принадлежности; объектов отдельно от себя («бросать») как отчужденной принадлежности; перемещению с помощью инструмента отчужденной от себя энергии («делать»). Именно «душа животных» отличается способностью «приводить в пространственное движение» (Аристотель).

Перемещение как «пространственное движение», являющееся основным видом движения (Аристотель), описывается с антропоцентрической точки зрения. Предпринимается попытка восстановления «семантического хода» при создании каждого из первичных маркеров: -0, *-с1 *-5, *-т. Дихотомия ВНЕ ~ ВНУТРИ представляется тем конституирующим (дифференцирующим) значением, которое породило универсальные грамматические маркеры для таких соотносительных характеристик системы «имя-глагол» как отчуждаемая и неотчуждаемая принадлежность в имени и субъектное и объектное спряжение в глаголе, впоследствии перешедших в падежные показатели и притяжательные формы.

Исследуя в диахронии различные конфигурации синтаксического сплава «имя-глагол», включающего и.-е. диатезы-залоги и падежи (без предлогов), автор выделил дихотомию ВНЕ ~ ВНУТРИ как первичную, базовую, из которой путем уточнения положительно не определенного наиболее абстрактного и потому универсального признака ВНЕ вырастают более конкретные (зачастую неоднозначные в разных культурах) пространственные координаты (близко /с контактом и без контакта/ и далеко, впереди / сзади и сбоку /справа и слева/, вверху и внизу и под.):

Семантические инварианты (образные схемы) значений падежных форм

Эндоцентрические падежи (актанты), представляющие внутреннее устройство действия (локализации, распределения энергии), «высвечивают» диатезу в имени. Эти грамматические падежи как абстрактные локалистические метафоры можно разделить на локусы внутренние - «вместилища» (• «наполненные») и локусы внешние (о «пустые, лишенные»).

ВНЕ (-)

ВНУТРИ (+)

Ограниченность, определенность

неопределенность

Причину перехода Gen. в Nom. и необходимость образования нового падежа принадлежности мы видим в формальном совпадении Gen.=Abl. в результате ассимиляций (Э.Бенвенист). Тогда становится понятным аблативное поведение «генитивных» форм (при глаголе слушдти) и находит под собой почву и гипотеза ВШмальстига о Gen. лица как эргативе (Schmalstieg 1987). Пространственная концепция развития и.-е. падежей проливает свет на многие спорные вопросы, касающиеся пересечения функций и реконструкции формантов АЫ. и Gen. в и.-е. языках.

Образование падежа объекта на *-т (*-п) некоторые ученые связывают с процессом преобразования оппозиции эндоцентричность / экзоцентричность в новую оппозицию переходность / непереходность (Гухман 1985). Однако широко распространенное функционирование этого падежа после разнообразных глаголов движения (ire Romam «идти в Рим») в древнейших и.-е. языках (Попов 1881; Крысько 2006) заставляет усомниться в столь позднем образовании этого падежа. Если принять во внимание его основную пространственную функцию в древнейших и.-е. языках, то не меньше оснований полагать его первичное появление при глаголах движения в результате осмысления места назначения как цели перемещения, а потом - и цели действий.

«Движение всегда принадлежит тому, кто или чего-то избегает, или чего-то добивается» (Аристотель). В этом высказывании Аристотеля определены пути развития падежной системы и.-е. языков на базе первичной пространственной дихотомии наречного характера ВНЕ ~ ВНУТРИ, служащей для тонического отображения внеязыковой действительности, когда в результате подключения причинного мышления, возникают неиконические проекции: *-s - кому принадлежит движение; *т (*-п) - маркер цели как двигателя (чего добиваются, к чему стремятся); *-d (*-t) - маркер опасности как двигателя (чего избегают, от чего удаляются).

Переосмысление падежных оппозиций связывается с преобразованием в глагольной системе прежнего противопоставления эндоцентричность / экзоцентричность в новую постепенно оформляющуюся морфологически оппозицию переходность / непереходность. Языковые конструкции обусловлены характером человеческой деятельности: от познания действительности - к ее преобразованию с целью выживания.

Во второй главе «Одушевленность ~ неодушевленность в переходной конструкции», исходя из пространственного понимания грамматической формы, объясняются причины поверхностного маркирования одушевленных имен в переходной конструкции как результата межкатегориального взаимодействия, впервые распознается инвариант смысловой структуры глагольных конструкций с генитивным управлением и на широком сравнительно-историческом фоне обосновывается положение о генетически аблативной основе Р=В.

Описываются два уровня категории переходности / непереходности: глубинный (семантический) и поверхностный (синтаксический). Сравниваются описания прототипического переходного события у разных авторов (Т.Гивона, Дж.Лакоффа, А.Вежбицкой).

Для решения проблемы генезиса приглагольного Р.п. критерии определения синтаксической переходности / непереходности приведены в соответствие с глубинной семантикой. В целях чистоты грамматических категорий необходимо вывести за пределы переходного типа все случаи, где «действие не выходит за пределы субъекта» (древняя медиальная диатеза), поскольку такое представление действия исключает саму возможность его перехода. Предлагается абстрактная локалистическая модель переходного события [о—+ (•)—+•], позволяющая объяснить нюансы переходной семантики и разграничить собственно переходность и псевдопереходность. Историко-генетический анализ фактов древнейших и.-е. языков позволяет видеть в прямом объекте переходного действия метафорически переосмысленную семантику «вместилища» • - семантику локализации в объекте исходящей от субъекта энергии. Данное абстрактное представление сложилось на основе метафорического переноса с доступного прямому наблюдению явления - перемещения объектов в пространстве. Моделью переходного действия стало, видимо, целевое движение. Переходность / непереходность является метафорой пространственных отношений и связана с фундаментальными оппозициями покой / движение и локализация / перемещение. Показаны пути соотнесения ситуаций перемещения тел в пространстве с ситуациями перемещения физической и психической энергии человека, сыгравшими важную роль в формировании субъект-объектных отношений.

Семантика переходности обусловлена способностью одушевленного существа к отчуждению психической и физической энергии (энергия как отчуждаемая принадлежность субъекта), вкладываемой в какое-либо действие («делать»), целью которого является изменение объекта - его места, положения, качества или количества. С этих позиций нетрудно понять, что сближает и.-е. Асс. при глаголах движения (лат. Roma-m ire 'идти в Рим') и при переходных глаголах (лат. libru-m legere 'читать книгу'): и место назначения, и прямой объект являются целью. Глубинная семантика так называемых глаголов движения и переходных глаголов в общем сходна - отличие лишь в том, что перемещается: субъект в целом или только его энергия. Глубинная семантика Асс. - обозначение 'МЕСТА', куда перемещается - в первом случае (при глаголах движения) - человек или - во втором случае (при переходных глаголах) - его энергия.

Предельность и переходность выступают как два вида положительного определения экзоцентричного процесса, связанных с пространственно-метонимическим {достигательные конструкции) и - более поздним - причинно-метафорическим (зарождение переходных конструкций) способами мышления, что подтверждается и мифологическим материалом. Однако необходимо иметь в виду длительную устойчивость сосуществования нескольких моделей оформления объекта при переходном глаголе. Распространенность ге-нитиеного управления в древних и.-е. языках, в частности в древнеславянском, свидетельствует об ориентации в первую очередь на обозначение предела (Р.п.) или направления (Д.п.) движения, цели (В.п.), а не объекта воздействия (И=В): категория переходности тогда еще не была развита. Факты дают основание полагать, что в древнерусском языке (в меньшей степени и в современном рус-

ском) в зависимости от того или иного представления глагольного действия были возможны различные трактовки «ближайшего» объекта: объект как предел; объект как исходная точка (перен. причина); объект как конечная точка (перен. цель); объект как вместилище энергии, исходящей от субъекта (прямой объект). В истории русского языка (и др. и.-е. языков) широко распространенное генитивное управление резко сокращается - в связи с развитием категории переходности кристаллизуется функция И=В как падежа объекта воздействия. Однако реликты употребления Р.п. предела остались, переосмысленные (ср. А.И.Соболевский о расширении Р.п.) в соответствии с категорией переходности / непереходности в Р.п. «неполного объективирования».

Анализ приглагольного функционирования Р.п. с логических, синтаксических, коммуникативных и глубинно-семантических позиций позволил выделить инвариант смысловой структуры глагольных конструкций с генитив-ным управлением. В центре внимания - диахроническая связь семантических подклассов слов и синтаксических моделей. Переходные и непереходные глаголы как грамматически значимые разряды глагольной лексики оказываются сопоставимыми с такими лексико-грамматическими разрядами, как предельные / непредельные глаголы, существительные одушевленные и неодушевленные, конкретные и абстрактные, вещественные и собирательные.

Оешйуив 1^айо1Ш. Источник Р=В в отрицательных предложениях видел Э.Бернекер (Вегпекег 1904). Данные памятников письменности свидетельствуют не только о широкой распространенности данной конструкции, но и о ее глубокой древности, Р.п. при отрицании был представлен еще в общеславянском языке. Отрицание при сказуемом есть уменьшение или уничтожение деятельности подлежащего. Отрицание, проникая «все заложное значение глагола действительного, разрушает его прежнюю связь с объектом <.. .> Действительный глагол с отрицанием не есть уже действительный» (Потебня 1958: 320).

Значения определенности и неопределенности в форме Р.п. нейтрализованы. Приводятся доводы в пользу аблативного происхождения Gen. negationis.

Genitivus limitationis. Причина «несостоявшейся и не могущей состояться» переходности заключена в специфической семантике предельных глаголов: действие не может «перейти» на объект, поскольку оно прекращается (исчерпывается) с появлением последнего. Потому объект остается вне «охвата действием» и это грамматически кодируется славянским Р.п. предела (генетическим АЫ.). Поэтому такие глаголы не следует рассматривать как переходные (ср.: Русский язык 1979). Неоправданным расширением перечня русских падежей представляется выделение «ждательного» падежа у А.А.Зализняка, где одушевленные существительные принимают форму В.п., а неодушевленные -форму Р.п.: ждать подругу - ждать своей очереди (Зализняк 1967). Дистрибуция форм при глаголах данного типа зависит от категории одушевленности -

Отрицание «перехода» энергии подлежащего

выражение соответствующей семантики у сущ. 1 скл. лексикализовано.

Р.п. (единственно допустимый при супине) семантически вторит целевому, всего лишь потенциальному характеру действия, т.е. здесь полная синтаксическая обусловленность Р.п.

Genitivus partitivus. Б.Дельбрюк, А.И.Соболевский, в некоторой степени и А.Мейе видели источник Р=В в конструкциях с Gen. partitivus. Однако это был, как показывают факты, промежуточный этап, когда два способа представления действия - более древний (предельный) и более новый (переходный) - сосуществовали: по аналогии с обозначением предмета, «полностью охваченного действием» (И=В), генетически предельная семантика Р=Отл. стала связываться с «неполным охватом» предмета действием,

С этих позиций находит объяснение известный факт вариативности в современном русском языке падежей только при глаголе сов.в.: пить воду - Р.п. невозможен, употребляется только В.п., т.к. действие представлено безотносительно к его пределам (несов.в.); испить, отпить, допить, перепить, выпить воды / воду - вариативность при глаголах сов.в., включающих семантику предела, порождена возможностью двоякого представления действия: в отношении к его пределу (с Р.п.) и в отношении к направленности (переходности) действия на объект (с В.п.). Показательно, что в конструкциях типа напился воды возможен только Р.п. объекта, т.к. переходное (препятствует -ся) и непредельное (препятствует сов.в.) истолкование глагола в подобных случаях исключено. Напился воды ('утолив жажду, больше не пью воду').

Приводятся типологические параллели из других языков (осетинского, финского).

Genitivus animationis. «Столкновение» семантики одушевленности (активности) существительного и страдательной функции прямого дополнения (эту синтаксическую позицию создает значение лексически переходного глагола) приводит к семантико-синтаксическому конфликту. Причем это явление, как свидетельствуют статистические подсчеты (Томсон 19086), довольно позднее. Образно говоря, одушевленность существительного мешает действию перейти на предмет из-за потенциальной активности последнего: семантическая одушевленность существительного препятствует синтаксической переходности, и показателем этого препятствия служит форма Р.п. (=Отл.) как падежа предела.

Преграда «переходу» энергии со стороны одушевленности (активности) объекта

Обнаружение искомого объекта как предел действия или состояния

Весь рассмотренный ансамбль фактов позволяет заключить, что, строго говоря, «генитивной переходности» не существует, корректнее говорить о «ге-нитивном управлении».

В основе построения рассмотренных глагольных конструкций с Р.п. (в том числе и Р=В) лежит почти не осознаваемая анафора, или исходная известная пропозиция. А.И.Томсон, чуткий к семасиологической стороне языка, интуитивно уловил этот момент в употреблении Р=В: «Pat. был заранее так возбужден в представлениях слушателя, что он стремился занять место подлежащего» и сравнил его с побудительной причиной образования страдательного спряжения (Томсон 19086: 248), т.е. когда объект становился исходным пунктом высказывания («старой информацией», по У.ЛЧейфу, или темой, которая часто бывает анафорической): егдл кто огкпьцд многовидящл ндречеть (Изб. Св. 1073 г., 293): Цесдря везлконь-нующд обличила есть (Стихир. XII в.). Грамматическое оформление исходной (предшествующей во времени), известной (из энциклопедического, культурного или бытового контекстов) пропозиции как причины (точнее, основания) возникновения и внутреннего компонента описываемой актуальной ситуации именно генитивом проливает свет на генезис этой падежной формы.

Факты побуждают присоединиться к мнению большинства ученых (Б.Дельбрюк, А.И.Томсон, E.Klenin, В.Б,Крысько, А.Тимберлейк и др.), что по происхождению Р=В это действительно Р.п. Однако в славянских языках Р.п. в именах *-о склонения и по форме, и по функции есть и.-е. аблатив. Выявляются предпосылки для смешения Gen. и АЫ. - общность в их значении. Оба падежа выражают отношение ЦЕЛОГО и ЧАСТИ, однако по-разному: АЫ. выражает это отношение как эксклюзивное, активное, в динамике, во времени, что возможно только при посредстве (хотя бы эллиптическом) глагола, а Gen. выражает это же отношение, но как инклюзивное, инактивное, в отвлечении от динамики и фактора времени, т.е. просто констатирует сам факт соотнесенности двух понятий без грамматического уточнения характера этой связи.

Исходная функция и.-е. грамматического (синтаксического) падежа Gen., в котором ощущается метафорически переосмысленная локативная семантика, - обозначать «вместилище» чего-либо (•): процесса (по отношению к субъекту или объекту), вида (по отношению к роду), части (по отношению к целому) и под., т.е. оформлять посессивные отношения как неотчужденную принадлежность чего-то чему-то.

Исходная функция и.-е. конкретного {семантического) падежа АЫ. -обозначать то «место», откуда что-то «ушло», т.е. нечто внешнее по отношению к чему-либо (о): субъект или объект (по отношению к процессу), целое по отношению к отделившейся части), т.е. оформлять посессивные отношения как отчужденную принадлежность.

Вслед за большинством ученых (Бругман, Гольцвейсиг, Кун, Вогринц, Мюллер, Нетушил, Шмальц, Вундт, Курилович, Бенвенист, Шеворошкин) автор склоняется к приоритету приименного Р.п.

Преобладание в древности приглагольного употребления в ущерб приименному служит еще одним подтверждением, что на славянской почве Р.п. выступал прежде всего в отложительной функции. Поскольку из-за утраты исконной и.-е. формы Р.п. основ тематического типа на *-о (-е) получилось бы сочетание с аблативом, обозначающее удаление от предмета, т.е. отчужденную принадлежность, система ограничила употребление приименного Р.п. Это могло стать толчком к образованию притяжательных прилагательных, посредством форманта -/- (ср. новый лат. Gen. на -г) для обозначения принадлежности действия субъекту. Тогда еемашико-синтаксический комплекс «притяжательное прилагательное + имя» является: 1) транспозицией непереходной (медиальной) глагольной синтагмы в именную: Богъ судить = судъ Божий; Яро-славъ судить = Оудъ Ярославль. Кстати, nomma actionis образуются только от непереходных (медиальных) глаголов: Я хожу-мое хождение. Маша поет - Машино пение; 2) транспозицией квазиактивной (посессивной) глагольной синтагмы: я имею книгу — моя книга; Маша имеет книгу - Машина книга. Только по мере формирования новой и.-е. диатезы - категории переходности -стало распространяться приименное употребление Р.п. (=Отл.) как трансформа субъекта переходной глагольной синтагмы: Георгиев написал статью = статья Георгиева (с эллипсисом глагола), т.е. статья, [написанная] Георгие-вым, которую [написал] Георгиев (Георгиев + перех. глагол). Ср. конструкцию с аблативным предлогом отъ в болг.: статья оть Минковъ. Таким образом, приименный Р.п. (=Отл.) и притяжательное прилагательное при имени существительном (ср. англ. possessive case) являются результатами транспозиции различных по диатезе глагольных синтагм в именные.

Падежное заполнение позиции прямого дополнения в русском языке на поверхностном уровне выражает категорию переходности, а на глубинном уровне - диатезу. Замещение падежной формы (Р.п. вместо В.п.) в одном и том же синтаксическом окружении (синтаксической позиции) сигнализирует о сдвиге в диатезе.

ЧАСТЬ II «ОДУШЕВЛЕННОСТЬ ~ НЕОДУШЕВЛЕННОСТЬ В ВЫСКАЗЫВАНИЯХ: ВАРИАТИВНОСТЬ ФОРМ Р=В И И=В В ИСТОРИИ РУССКОГО ЯЗЫКА» посвящена выявлению механизма варьирования падежных форм в позиции прямого (по аналогии - и косвенного) дополнения в разновременных текстах. Языковые факты анализируются с позиций широкой концепции семантики и структурно-семантического синтаксиса. Попутно вскрываются и методологические ошибки, встречающиеся во многих, особенно современных исследованиях при решении данной проблемы статистическими методами.

В первой главе «Вариативность форм Р=В и И=В в обозначениях лиц в языке донационального периода» исследуются причины и условия архаического варьирования падежных форм лично-одушевленного объекта. Подчеркивается необходимость учета влияния совокупности факторов и содержательной специфики жанра и стиля (что обычно упускают из виду). С этой целью используются разноаспектные подходы к анализу вариативности Р=В и И=В:

структурно-семантический, жанрово-стилистический, контекстуальный, лин-гвокультурологический, ментальный.

После вывода первого раздела о том, что антропонимы, начиная с древнейших славянских текстов, регулярно употребляются в форме Р=В, как индивидные однореферентные наименования, выполняющие идентифицирующе-дифферендирующую, выделительную И дейктическую функции: pOBOAMTj Ж6 роли <шада (Ев. от Матф. 1, 7 Ас.), иггьвръзе сыч землНЬ и пожр'Ьтк латана (Псалт. 105,17 Син.), рассматривается вариативность в именах нарицательных.

Данные показательных памятников письменности как наиболее типичных представителей своего стиля и жанра, представленные крупным планом, анализируются на фоне многочисленных синхронных примеров из текстов той же стилистической отнесенности и того же происхождения: летописей, сказаний, «хождений», «слов», «поучений», житий, повестей, духовных и договорных грамот, сборников законов, актовой письменности различных регионов и др. При возможности равнозначного выбора мы выбирали памятники, материал которых или еще не был введен в научный оборот или же был недостаточно изучен в отношении категории одушевленности.

На материале «Русской Правды» (в таблицах обобщены результаты качественно-количественного анализа вариативности Р=В и И=В, дано достаточное контекстуальное окружение для каждой лексемы с колебаниями) и др. деловых текстов установлены пределы применения социологической концепции: как прямое проецирование, так и полное игнорирование внеязыковой ситуации ведут к искажению картины вариативности. Так, юридически несвободное лицо именно в ситуации, относящейся к области права, представлялось лишенным семантических свойств Ag. и имеющим семантические свойства Pat. Однако семантическая (обязательно двусторонняя) модель «слуга и хозяин» отсутствует в таких ситуациях, как, например, драка равноправных по отношению друг к другу холопов, смердов и под. Ср. Р=В: ©же смерда моучнть смьрда везъ кнажа слова (РП, л.624 об., с.54) и соответствующий измененному контексту И=В в др. списке: Или смер&ъ умучать а без княжа слова (РП, ст.ЗЗ, с.198). Денотат одного и того же существительного может - в зависимости от ситуации - выступать как активный (т.е. участвующий во взаимодействии) или пассивный (т.е. не участвующий во взаимодействии). Причем его положение относительно события постоянно меняется и определяется сиюминутной расстановкой «сил». Слово вступает в синтаксическую связь с другими словами как семантическая единица. Семантика потенцирует, но не регламентирует ту или иную роль слова в предложении, которая определяется совокупностью самых разных факторов. Так, И=В в предложно-падежной конструкции за моужь изначально был обусловлен контекстной семантикой: речь в таких случаях шла не о конкретном мужчине, а о переходе девицы в новое состояние - стать с мужем одним целым. Типичность ситуации, закреплённой в том числе и юридически, привела к формированию речевого штампа с последующей фразеологиза-цией, а затем и к образованию наречия здмоужь. Для обозначения собственно объекта безотносительно к посессивным отношениям обычен Р=В моужл.

Роль лица в описываемом событии определяется совокупностью внеязы-ковых факторов (характером ситуации, расстановкой «сил», статусом лица и под.) - отсюда говорящий извлекает семантические свойства объекта как актанта того или иного типа. Если актант с заданными ситуацией (в широком смысле) семантическими свойствами попадает в поле действия синтаксической связи и эти свойства оказываются значимыми для синтаксических отношений (в частности, таковы выделяемые лингвистикой ЛГР имен и глубинные агенсно-пациенсные интерпретации одушевленных имен) - осуществляется наложение семантических свойств предиката на семантические свойства актанта, обусловливающее соответствующее оформление семантико-синтаксической конструкции в целом.

Взаимодействие двух равноправных партиципантов происходит в ситуациях присвоения (дает-берет), торговой сделки (продает-покупает), общения (.говорит-слушает), тяжбы (истец-ответчик), а 3 л., как предмет их взаимодействия (характер самого взаимодействия не столь важен), является в данной ситуации недействующим лицом, те-лицом», «отсутствующим» в смысле его волевой «невключенности» в событие и часто мыслится как 'находящееся в заданном отношении (как неотчужденная или неотчуждаемая принадлежность) к одному из активных участников взаимодействия'. Такие «не-лица» выступают в роли пассивных объектов, по поводу которых осуществляется незаконченное взаимодействие 2 лиц, выражаемое эксплицитной или имплицитной языковой моделью, «кто - кому» (при прямой перспективе): привести кллоу видокт» (РП, л. 617 об., с. 33) или «кто - от кого» (при обратной перспективе): петти оу него уутрокт» (РП, л. 627, с, 60). Точка зрения 3 л. («отсутствующего») не была представлена в прашдоевропейской коммуникативной схеме. Изучение фактов с этой точки зрения показало, что книэ/сно-славянский язык «Остроми-рова евангелия» и деловой русский язык «Русской Правды», несмотря на стилистические и содержательные различия, представляют один и тот же этап синтаксического оформления субъект-объектных отношений, обнаруживая зависимость форм Р=В / И=В от активности (участия / неучастия) лиц в описываемых событиях. Ср.: Поидн и призови мужт, твои (контекст из Евангелий).

Высокая информативность реликтовых падежных форм в Московском летописном своде конца XV в. осталась не замеченной исследователями. Изучение условий, в которых пережиточные формы отличаются наибольшей устойчивостью, проливает свет и на сущность былой вариативности. Материал летописей показывает, что специфика маркирования личного объекта связана с философским и психологическим понятием идентификации личности, т.е. с определением ее границ, в результате которого в человеке на первый план выносится или социальное, или индивидуальное. Летописные контексты доносят до нас особенности коллективистского мышления, когда человек осознается не как самостоятельная личность, а как часть того или иного целого, представителем которого он является (род-племя, семья, княжество, государство, церковь): 1168: Берендичи же увишл Еолодимерь муж, уеишл же и ти лучших 0Т Ббрендич (Моск. лет., 76). Для летописца весьма важным является тот факт,

что Святослав - чей-то сын, чей-то брат, чей-то муж, чей-то князь: 1160: Но-вегородци кт>сташа на князь свои на Овятосллва Ростясаавнча (Моск. лет., 68).

Хотя проблема характера княжеской власти в Древней Руси дискуссионна, однако даже разноречивые толкования историков лишают оснований один из аргументов В.Б.Крысько против социологической концепции. Важный статистический вывод исследователя о том, что такое, например, постоянно используемое слово, как кт.нязь, представлено в древнерусских источниках отнюдь не единичными формами И=В, тогда как у слова равт» формы И-В крайне редки (Крысько 1994: 32-33), не только не противоречит семантической концепции (в широком смысле), но подтверждает мотивированность выбора падежа. Русский князь являлся представителем или правящей знати, или веча и общины, население определяло общественное положение князя и степень его свободы (как было, видимо, на новгородском севере), горожане стремились сажать к себе на стол только угодных им князей, часто вмешивались в междукняжеские отношения. Для славян характерна, как пишет В.В.Колесов, син-кретичность представлений о власти: власть принадлежит роду, а не личности. Поэтому в контекстах, отражающих намерение группы людей выбрать для себя правителя, уместна форма И=В: 1102: въекормплн кеты сов'й кназь (Лавр, лет., 276). Если же речь идет о князе как о самостоятельно активной личности, используется форма Р=В: 946: в'Ьд'Ьэд' ко (ако сами оувнлн кназа (там же, 58).

Под таким углом зрения открываются и причины фразеологизации выражений типа посьлатн посьлт. в древнерусском языке, которые в результате частого употребления становятся речевыми штампами, о чем свидетельствует их наличие в памятниках письменности даже более позднего периода. Посьлт» - 'исполняющий поручение' (Срезневский, II 2003 (1902): 1278), т.е. в любом случае исполнитель чужой воли. В случае же выражения дополнения другой лексемой возможно ситуативное предпочтение падежной формы, смотря по наличию / отсутствию собственной активности у объекта. Ср.: 1160: по томъ же послаша князя в Ладогу (Моск. лет., 69) и 1168: тнун'ь свои посла (там же, 75). Если в центре внимания летописца находятся действия русских князей, то представление о них прежде всего возбуждается в сознании читателя, тогда как «проводники» их активности сами по себе пассивны. Таким образом, потенцировать семантику активности / пассивности могут как лексическое значение объекта, так и лексическое значение предикативного признака.

Конструкция «приложение + имя собственное», которой изобилуют все летописи, представляет своего рода речевой штамп. Сохранение И=В в таких конструкциях обычно объясняют формальными причинами - употребление объекта в качестве приложения к другому существительному, имеющему форму Р=В, не мешает адекватно воспринимать смысл высказывания. Однако представляется необходимым специально обратить внимание на семантику слов, употребляемых чаще всего в функции приложения - это, как правило, названия родства. Конструкция, по мысли автора, отражает принятую в обществе

характеристику лица с двух сторон. С одной стороны, приложение (имя на-риц.) определяет человека не самого по себе, а по принадлежности к тому или иному узкому кругу (сын чей-то, князь чей-то и под.), поэтому и оформляется, как правило, И=В, выражающим принадлежность^ обусловленную неразрывной связью субъекта и объекта как частей некоего спаянного целого. С другой -имя собств. уже называет человека самого по себе, свидетельствует о выделении индивидуальности из безликого коллектива, поэтому и оформляется, как правило, Р=В, выражающим отчужденную принадлежность: 1163: Того же л'ктл

ПЛИРСЛС рАЛП»НЛЛЛОП CeimWADUlf MUnnn ТТ 4 ■ Ап I имлпл • а. л IT- > --------

i vv i iiwmu Ь иын ^itvuiH|, livuvaci\&vi\vi V ^ICUb, TIV ХШШЬСЦЬ

зд сынт» свои за Рюрика (Моск. лет., 72). Более редкое обратное оформление может свидетельствовать об изменении фокуса внимания (если это не ошибка писца) и перенесении функции приложения на другую лексему. Со временем речевые штампы разрушаются. Внимание к содержанию речевых штампов помогает вскрыть устойчивые семантические основания выбора падежных форм. Несомненно, частая повторяемость того или иного выражения вызвана типичностью ситуации и социальной закрепленностью того или иного сценария поведения.

В свете изложенного становится понятным, почему в течение уже почти ста лет периодически «всплывает» утверждение о том, что сохранению формы И=В способствует сочетание сущ. с местоимением (вон. В.Б.Крысько, говоря о «надуманности "особых условий", якобы способствовавших выбору той или иной формы» (Крысько 1994: 14), приводит статистические данные, будто бы подтверждающие индифферентность падежной формы к наличию возвратно-притяжательного местоимения, опровергая тем самым мнение большинства исследователей категории одушевленности (ср.: Истрина 1923; Томсон 1908; Борковский 1949). Однако построение выводов на основе количественного соотношения И=В и Р=В приводит к методологической ошибке: естественное преобладание в текстах Р=В свидетельствует лишь о том, что новая модель, какое-то время сосуществующая со старой, постепенно вытесняет ее - древнерусские памятники письменности отражают изменение восприятия личности во времени. Более информативен иной подход к анализу статистических данных -изучение условий сохранения реликтовых форм И=В в разножанровых текстах. Сравнение количества форм И=В с местоимением свои с общим количеством всех реликтовых форм И=В в одном и том же памятнике письменности показывает, что все реликты, как правило, обусловлены архаической моделью посессивных отношений. Так, в Моск. лет. имеют в качестве определения местоимение свон 21 из 46 засвидетельствованных форм И=В. Причем остальные реликты соотносятся с притяж. мест, мои (3); с притяж. прилаг. (2); с обозначениями «проводников» чужой воли посол (6), гонець (1) и зависимых лиц за х«-лопъ (1), за должникт» (1); с названиями еще зависимых от родителей маленьких детей д'Ьтищь (1), млдденець (1), с речевым штампом послати по сынъ (7); с выражением a hbitrfe Будем вси за один л\уж (1); с ФЕ «... на вогъ» (3) со значением 'опираться на бога, как на что-то твердое' (приводится семантическое обоснование) и «... за цдревичь» (1) со значением 'замуж'.

Так как в любых текстах (особенно это касается переходных эпох) старые явления сосуществуют какое-то время с новыми явлениями благодаря установлению семантической дифференциации, нет оснований связывать выбор падежной формы только с наличием местоимения свои, как это делают многие исследователи, или же полностью отрицать такую связь.

Показана необходимость обращать внимание не столько на формальную сторону конструкций, сколько на содержательную. Притяж. мест, в поздних текстах обычно влияет не само по себе (оно может участвовать в формировании самой разной семантики), а лишь как часть соответствующей семантики конструкции - именно в этом кроется причина существования прямо противоположных взглядов на роль притяжательного местоимения - как сдерживающего фактора (Томсон 19086) и как фактора, способствующего выбору Р=В (Klenin 1983). Пассивную роль объекту потенцирует такая семантика конструкции с мест, свои, которая указывает на несамостоятельность, подчиненное положение объекта, к тому же нередко выступающего в качестве исполнителя воли S, акцентирует внимание на принадлежности как тесной связи объекта с субъектом действия.

Выявлены семантико-синтаксические различия конструкций с варьирующимися падежными формами одушевленного объекта, управляемыми лексически переходным глаголом:

1) Форма И=В: Ярославт» послллъ смнъ своп [Ярослав послал от себя, по своему почину выполнять свою волю] - тесная связь с объектом, полностью прогнозируемое поведение объекта, исполнение им чужой воли - воли субъекта, т. е. объект не отделен от субъекта (предсказуемость поведения), находится в «сфере его влияния» (можно провести аналогию с неотчужденной принадлежностью), как бы слит с ним (в этом можно видеть семантическое основание нейтрализации противопоставления Асс. : Nom.), является безропотным «проводником» активности субъекта, несамостоятелен в своих действиях (пассивен). Другими словами, переходная конструкция с формой И=В применима к ситуации, когда собственная активность объекта исключена.

2) Р=В: Яросллвъ послдлт» сына своего [Ярослав послал сына - не от себя, а от него (сына), потому что, например, сын просил, выражал готовность (ср. у А. И. Томсона: Pat. был заранее возбужден в представлении как психологическое подлежащее, как Ag.) - действовать по своему усмотрению, т.е. дал свободу действий] - свободная связь с объектом, непрогнозируемое поведение объекта, проявление им собственной воли, т.е. объект отделен от субъекта (непредсказуемость поведения), он уже вышел из «сферы влияния» субъекта (можно провести аналогию с отчужденной принадлежностью), самостоятелен в своих действиях (активен), не подчинен чужой воле. Другими словами, псевдопереходная конструкция с Р=В отражает ситуацию с возможностью проявления объектом собственной активности.

Субъект-объектные отношения в конструкциях с рефлексивом свои постепенно, по мере вытеснения коллективистского мировоззрения, изменялись. Об этом свидетельствуетхравнение разновременных летописных текстов одно-

го содержания и многочисленные примеры с формой Р=В при местоимении сбои, уже превосходящие по численности формы И=В.

Не случайно исследователи уже давно обратили внимание на особое поведение существительных - названий родства. Говоря о грамматических фактах, связанных с «неотчуждаемой принадлежностью», Ч.Филлмор, выделяет существительные, выражающие такие понятия, которые в основе своей являются отношениями. Сюда относятся, в частности, термины родства (Филлмор 1981 [Fillmore 1968]). Ведь именно близкие родственники часто выступали как продолжатели линии поведения старшего поколения, «проводники» его активности. В Моск. лет. около половины реликтов И=В (19) - от лексемы сынт>, особенно в предложно-падежных сочетаниях за сынт» свои и в речевом штампе посллша по сынт». Многочисленные случаи сохранения формы И=В в кругу обозначений родства объясняется наличием семы 'принадлежность кому-то, чья-то собственность, родственная связь с кем-то', что способствует их функционированию в качестве Pat. В модели посьдатн сына (своего) форма Р=В объекта может свидетельствовать о том, что: 1) сын - инициатор действия субъекта (он просил, чтобы его послали, выказывал готовность к действию) или же княжеская воля по каким-либо причинам ослаблена (вынужденность); 2) дальнейшее поведение объекта - сына - будет определяться не волей субъекта, а собственной волей сына, т. е. объект не будет исполнителем чужой воли, а станет принимать решения, действовать sua sponte. Содержательный анализ контекстов Лавр. лет. подтверждает это.

Нередко встречаемые в древнерусских памятниках письменности выражения типа в'Ьру10 в единт» когь с формой И=В (что сближает слово вогь с такими словами, как ракт», строка, и с некоторыми названиями животных) объясняются включением сверхсубъекта в личную сферу человека, куда входит сам говорящий и все, что ему близко физически, морально, эмоционально, интеллектуально и т. п., в том числе и боги, поскольку он пользуется их покровительством (Апресян 1995). Понятие посессивности антропоцентрично по своей сути, поскольку в его основе лежит представление о лице, связанном различного рода отношениями с предметами, явлениями и событиями, в совокупности образующими личную сферу человека, границы которой под влиянием различных факторов могут сдвигаться.

В исследованных нами памятниках письменности различных стилей и жанров варьирование Р=В и И=В наблюдается, как правило, в кругу лексем обладающих специфическим семантическим потенциалом, способным реализоваться не во всяком типе контекста, поэтому вывод В.Б.Крысько о том, что «трудно указать такое существительное (вплоть до обозначений "сверхлица"), которое не отражало бы в древнерусских памятниках чередования обеих возможных форм аккузатива» (Крысько 1994: 32), мы считаем несколько преувеличенным.

Древнерусские источники демонстрируют архаическую вариативность падежного «заполнения» позиции прямого дополнения у личных существительных masculina singularia. Выбор падежной формы обусловливался харак-

тером субъект-объектных отношений, определяемых ситуативной семантикой. Признак одушевленности как самостоятельной активности не проявляется у лексически одушевленных имен в контекстах, преломляющих архаические модели посессивных отношений - «слуга-хозяин» и «один из своих», о чем в речи могут свидетельствовать притяжательные маркеры, обозначения людей, связанных по разным причинам чужой волей (маленьких детей, холопов, посланников, посадников, гонцов, отроков и под.), а также обозначения «узкой группы своих» (родственников, свойственников, единоверцев и под.). Выбор падежной формы на поверхностном уровне отражает глубинную семантику посессивных отношений - отчуждаемой или неотчуждаемой принадлежности. Причем сфера неотчуждаемой принадлежности постепенно суживается в связи с изменениями в укладе жизни славян. Старые модели, порожденные архаическим мировоззрением и изжившими себя общественными отношениями, постепенно разрушаются - и вместе с ними постепенно исчезает обусловленная ими всегда довольно редкая форма И=В.

Сохранением реликтовых форм И=В ед.ч., в отличие даже от более ранних переводных текстов, замечателен этот список XV в. христианской топографии - «Книга нарицаема Козьма Индикоплов». Наблюдается вариативность Р=В и И=В в ед. ч. таких личных имен м.р., как бгь (48:1); снъ (19 : 4), кназь (4:1), моужь (6:1), митрою. (1:1) и др. Возможно, лексемы бгь, кназь, моужь сохранили архаическую форму И=В в качестве маркера переосмысления значения существительных (от конкретного к абстрактному) в предложно-падежной конструкции. Притом в контексте - оув'кд'кте енд ежил, в т. моужь сьер-ьшент» - имеет место семантика «переход в новое состояние» (ср. совр. пойти в солдаты). Сохранение лексемой иггрокт» архаической формы И=В может быть мотивировано не только переосмыслением в предложно-падежной конструкции, но и семантической однозначностью падежной функции, подсказанной Р=В личного имени собственного. Здесь семантика сопряженности бога и сына и выражение неотчуждаемой принадлежности. Лексема снъ представлена наибольшим количеством старых форм аккузатива. Просматриваются два контекстуальных значения, потенцирующие сохранение И=В: 1) «то, что получилось в результате зачатия и родов женщины»; 2) «то, что приносится в жертву». Оба отмеченных значения детализируют семантику пассивного объекта, с которым что-то делается другими людьми.

Исправляя ошибки предшественников, автор показывает, что уже в самых ранних памятниках письменности с ярко выраженными собственно русскими чертами - сборниках нравственно-религиозного содержания конца XI в. «Изборнике 1076 г.» и «Синайском патерике» - в сфере сингулярных наименований лиц практически отсутствует архаическая вариативность падежей: Р=В оформляется любое единичное и конкретное лично-одушевленное имя - обозначение взрослого мужчины: Ил\дшн мытдрл и влоудьнАдго СНА И Блоудь-ницж и рдзвоиникд (Изб. 1076, 552). Б'к же вид'йти стлрьцд ... ььсь дьнь труждющд ся (Патерик Син., 62. Х1-Х11 вв.). Содержание таких текстов не затрагивает те факты действительности, которые связаны с отношениями купли-

продажи, с юридической стороной отношений «слуга-хозяин». Вместе с тем архаическому коллективистскому мировоззрению христианство противопоставляет индивидуализм.

Развитие категории одушевленности опирается на фундаментальный принцип построения субъект-объектных отношений. Важную роль здесь играет ответ на не простой (как это может показаться на первый взгляд) вопрос: кто же все-таки действует, т. е. где находится источник активности. Рассматриваются психологические критерии, позволяющие отличить объект от субъекта действия: граница между субъектом и объектом совпадает с границей автономности / предсказуемости действия. Краеугольным камнем в построении и формальном выражении субъект-объектных отношений при лексически одушевленном объекте (что уже является отклонением от «прототипического сценария» переходности) выступает понятие свободной воли, в отношении которого наметились расхождения между антропологией Восточного и Западного христианства. Р=В маркирует снижение степени синтаксической переходности, обусловленное ослаблением связи действия с объектом. Полное вытеснение И=В формой Р=В совпадает по времени (Х1Н-Х1У вв.) с укреплением христианского представления о свободе человека - лично-одушевленный объект начинает восприниматься как онтологически активный.

Предпосылками возникновения поверхностного кодирования одушевленных имен в переходной конструкции в русском языке следует считать актуализацию м.р. и связанные с этим преобразования в древнеславянской падежной системе, формирование категории лица и раздельной множественности.

Далее исследуется вариативность во мн.ч. Показательна неединичность весьма ранних (XII вв.) форм Р=В мн.ч. в Московском летописном своде конца XV века. Причем такую же картину дают материалы с XII в., собранные другими учеными (В1е1ге 1973; Крысько 1994), и диалектные данные (Маркова 1989).

Изучение условий функционирования столь ранних форм Р=В мн.ч. привело к выводу о том, что в подробных и детальных описаниях конкретных событий, особенно динамичных и, по всей видимости, важных - битв, сражений, имевших место, Р=В довольно частотен, однако он засвидетельствован исключительно в сочетании с глаголами сов. в., преимущественно приставочными. В описании конкретной битвы названия народов в Р=В, а при констатации факта битвы имеет место И=В. Резко выделяется круг глаголов, управляющих Р.п. (или Р=В) падежом: лзвити, «згонити, йзннмдти, нсъсечи, ¿толонити, от-пустити (в том же значении, видимо, пустити, гонити, лишити и под.). Обращает на себя внимание то, что это глаголы преимущественно с приставками аблативного происхождения из'ь- (№ 16) и отъ- (№ 5). Семантику глаголов в данных конструкциях можно охарактеризовать как 'доведение действия до его конца, до его полной исчерпанности', тогда в качестве управляемого глаголом падежа выступает Р.п. (Отл.п.) предела, свидетельствующий о количественной интерпертации действия. Таким образом, реально наблюдаемые действия конкретизируются с точки зрения их протекания во времени. Это и помогает лето-

писцу выразить динамику событий: быстрые перемещения, резкие и доводимые до конца воздействия на одушевленный объект (семантика приставки изъ-).

Закономерности варьирования форм В. п. и Р=В в обозначениях множества лиц обусловлены активностью / пассивностью референтов и конкретностью / абстрактностью содержания высказывания, коррелирующей с пространственно-временной локализованностью ситуации. Семантика активности, обычно реализуется в предложениях, содержание которых конкретизировано в хронотопическом плане, например: 1352: И пришед князь велики Дидр^н Ллексдидровп'-т город взя, д налуьстниш н К'ьмци поби. <...> И по толгь пришед Новогородци город свои взяли, д моих'ь налуЬстников'ь и Н'кмець побили, которые были к города (Моск. лет., 178-179). Если в первом предложении объекты представлены абстрактно, они не локализованы, то во втором - это уже конкретные объекты, определенные в отношении их места нахождения. В следующем контексте разрушение формулы достигается упоминанием обстоятельств места: указание откуда подчеркивает перемещение к субъекту объектов из разных мест, что по смыслу соответствует расчлененному множеству, тогда как формулы с В. п. передают идею собирательности, абстрактности - тут приводится перечень статусов: 1211: Князь же великы Всеволод созва вс% коярт» свонх'ь с городовт» и съ волостей, епископа Иоанна, и игумены, и попы, и купц'Ь, и дворяны и вен люди (Моск. лет., 108).

Конкретный смысл лексемы, обозначающей уже расчлененное множество (перечень имен!) - способствует Р=В: 1147: Оозва ко Изяславъ Русскыих епископовт», Черниговского Онофрид, Е^логородского Феодорд, Переяс-лав*ьского ©уфимнд, Юрьев-ъского ДеМИАНА, Володимерьского Феодорд, Новогородского Нифонтд, Смоленьского ЛЛднуилл. Реме же Чернигов'ьскы епископа Онофрии: «..» (Моск. лет., л. 46 об.). Перемена стиля - с делового описания конкретных событий на абстрактные церковные сентенции - влечет за собой перемену в представлении объектов: 1319: и посла к нему князь Дл\нт-реи Мнханловичь крлтд своего князя Алексдндрд и воярт» своих <...> Они же посллшл на Москву бояот» своих <...> Тако во удиви богь святыя скол угодникы пострдддвшд за него (Моск. лет., 166).

Слово люди многозначно. В зависимости от смысла лексема тяготеет к тому или иному падежному оформлению. Родовое понятие (люди вообще /в отличие от скота/ или зависимый слой вообще) обычно оформляется В.п.: учдше люди некрещены я (Моск. лет., 226), а в динамичных описаниях очевидца (?) названия конкретных людей (пусть и зависимых) или исполняющих конкретные обязанности (лучшие люди в общественной иерархии, как и дети боярские)-?.п.: остаточных люден нзбнша (Моск. лет., 166).

Сочетание жент» и д'ктеи, обозначая не мужнюю собственность, а лиц женского пола и юного возраста, оформляется Р=В: 1386: а людей многых и жент» н д'ктеи в полонъ поведоша (Моск. лет., 213). В значении же мужней собственности остается В.п.: 1377: много людей посекошд, а жены их и д^тн в полонъ поведошл (Моск. лет., 193).

Продолжается разрушение речевых штампов: традиционные словесные формулы заменяются описанием конкретных действий, обычными становятся перечни имен послов, бояр, воевод и других лиц: 1492: князь великы Иван Васильевич <...> послал своих послов, Юрья Гр'Ькл Тарханиотл да Михаила Кляпика Яропкына да Ивана Волка Курицына, к королю Рилткому Мак-симияну (Моск. лет., 333).

Вариативность форм Р=В и В. п. мн. ч. в летописных контекстах, фиксирующих книжно-литературную норму, свидетельствует о том, что выбор управляемой переходным глаголом падежной формы в обозначениях множества лиц, как правило, семантически мотивирован. Форма Р=В употребляется для обозначения расчлененного множества проявляющих самостоятельную активность важных, известных, приближенных, наблюдаемых лиц (актуализация денотативного компонента в значении) в предложениях конкретного содержания (пространственно-временная локализованность). Форма В. п. употребляется обычно для обозначения собирательного множества неважных, неизвестных, отдаленных, плохо различимых лиц (актуализация сигнификативного компонента в значении) в предложениях абстрактного содержания.

Нерегулярность Р=В в обозначениях лиц в книжно-литературных текстах среднерусского периода объясняется, следовательно, их преимущественно абстрактным содержанием, в отличие от господства Р=В в деловых текстах, несущих, как правило, конкретную информацию и определенную референцию.

С конца XIV в. сущ. м.р., обозначающие лиц, в деловой письменности фиксируются в форме Р=В мн.ч. С появления Судебника 1497 г. начинается новый порядок в истории законодательства - теперь отвечает каждый за себя. Прежние речевые штампы разрушаются. В Судебниках 1497 г. и 1550 г. наличествуют только формы Р=В мн. ч. от названий лиц м. р. (сущ. ж. р. не засвидетельствованы) самой различной семантики (розбойников, татей, городских людей, волостелиных людей, боярских детей, на боар, па околничих, на казнечеев, на дьяков, на волных людей, своих людей, ездоков, заговорщиков, исцов и др.) в различных условиях: А кто поитет пристава ... по их тиунов ... и по довотчи-ков (с. 115), за исключением фразеологизма с Им.п.: ... в холопи не приимати никому (с. 116). Законодательно необходимая конкретность содержания юридических документов, когда ручаются за кого-либо, свидетельствуют что-либо, ссылаются на кого-либо, требует конкретности референта, что влечет за собой формы Р=В. В большинстве контекстов законодательного документа речь идет о порицании конкретных событий, которые имели, имеют или будут иметь место. Именно этим, а не поздним временем создания списка, объясняется регулярность Р=В мн.ч., безразличная к лексической семантике. В различных Сказках, челобитных и др. деловых текстах засвидетельствованы только формы Р=В мн.ч. (50) без каких-либо исключений, например: шлетца на пирожников и на кашников и на квасников, которые tVt же торгуют на Красной площади (Челоб. квасника А.Симонова. 28 июня 1686 г., л. 143, 353), в том числе многочисленные примеры Р=В мн.ч. людей.

Тем не менее вплоть до конца XVII в. эти слова даже в деловой документации встречаются иногда (особенно в предложных конструкциях) в формах И=В, хотя значительно реже, чем в формах Р=В.

«Стоглав» - источник сведений по социально-экономическим, политическим, нравственно-религиозным и бытовым вопросам истории России XVI в. По нему мы можем судить о сущности и особенностях мировоззрения в эту эпоху и правовом положении различных слоев общества. Форму Р=В мн.ч.можно встретить у наименований детей, умерших людей, слуг: старых

г т 111; ¡2^1 П П.'Па иъап/^агн (Г^-Пгп '1 т> Л п уп п йот *М/ТГТ/.Л"!»/»« лг\

патрахели без риз, и младенцев умерших токоже отпевают без риз (Стоглав, 273).

Формы В.п. мн.ч. сохраняются прежде всего в цитатах из церковных книг и при переходе на соответствующий стиль речи, отражающий особенности религиозного мировоззрения: чтобы им Господь бог умножил лет живота их и даровал бы им сыны и наследники царствия (Стоглав, 278). Эта форма несет в себе значение абстрактности, обобщенности или неподвижности, вытекающее из семантики переходного глагола по-/у-ставить. Следующие контексты реализуют значение 'поставил своей волей - и они стоят': Да устроил по всем землям моего государства старосты и целовальники, и сотские, и пятидесяти ские по всем градом и по пригородом, и по волостем, и по погостом, и у детей боярских и уставные грамоты пописал (Стоглав, 267). Царская власть на земле сопоставляется с Божьей властью на небе. Поэтому смысл речей царя - в реализации своей царской власти и своей воли, которой подданные должны беспрекословно подчиниться. Ср. вариативность в Главе 6: ...да к ним избирати де-сятиких добрых же священников искусных житием непорочных же. Таже и по всем градом уставити старосты священники десятикие, где сколько пригоже в котором городе, а по селом и по погостом, и по волостем по всей земли уставити у попов десятцкие священники. <...> добирати священников и дьяконов «установления»? (Стоглав, 278). Глаголы с аблативными приставками (приставками движения) из- и до- (перен. глаголы движения) дополняются Р=В как падежом предела. Глаголы с локативной приставкой (приставкой покоя) у-распространяются И=В. Большую консервативность ж.р. по сравнению с м.р. в отношении Р=В подтверждает пример из Гл. 93: Писано бо есть в четвертом царстве: «Исозда Манасие требник... и проведе чада соя по огню... и сотвори волшебницы и угадателей» (Стоглав, 370). Суффикс деятель -тель способствует форме Р=В. Показательно, что даже в таком позднем памятнике сохраняется архаическое оформление существительного гость, проявляющее его собирательный смысл: Гл. 100: безпрестани гость бывает день и нощь (Стоглав, 375).

Представлены результаты анализа независимой сплошной выборки примеров с Р=В и В.п. во мн.ч. из «Уложения 1649 г.», подтверждающие авторскую концепцию вариативности П.Я.Черных (1953) и В.Б.Крысько (1994) оставили без внимания вариативность в пределах одного предложения, которая весьма показательна. Так, Черных отметил употребление В.п. мн.ч. в именах ж.р. в словосочетании выдать замуж: Гл. XI. 3. и которые крестьяне, кудучи вт. В'ЬгАХ'Ь) дочери свои д'Ьвки, или сестры, или племянницы выдали за

мужь за крестьяне т'Ьх'ь (Ул. Ал., 80). Однако ученый не обратил внимания на противоположный пример, который в сравнении весьма показателен: Гл.Х1. 19. крбстьянскиуь дочерен д^вою. или кдовт» учнутъ сгпускать нттн зд-мужь за чьихт> людей или за крестьяне (Ул. Ал., 83). Изменение смысла в сторону разрешенной самостоятельности действий (активности), выраженное глаголами, влечет изменение падежной формы, сигнализирующее ослабление синтаксической связи: выдать дочери, но отпускать нттн дочерей. А если продолжить цитату, то мы снова увидим В.п., не упомянутый у Черных: А выкодъ имдти за тк крестьянск!е дочери по договору (Ул. Ал., 83). Здесь объекты по статусу приравнены к вещам.

Интересно, что в памятниках религиозного содержания, где форма Р=В от существительных в ед.ч. встречается чаще всего, существительные во мн.ч., как свидетельствует собранный нами материал, довольно долго (вплоть до XVII в.) сохраняют форму В.п., что объясняется особенностями религиозного миросозерцания, выводящего представление о самостоятельно активном из понятия о конкретном и единичном.

Вторая глава «Вариативность форм Р=В и И=В в обозначениях животных в языке донационального и раннего национального периода» начинается с раздела, проясняющего восприятие животных глазами древнерусского книжника. Референциальная однородность животных и человека, имеющая общеиндоевропейские истоки, подтверждается культурологически. Животный мир (в широком смысле, включающем и человека, и человекоподобных богов) противостоит растительному миру как наделенный «духом», «способностью дышать». По русским, украинским, македонским поверьям, звери, как и человек, имеют душу (Мозгу'шЫ 1967 (II); ФилиповиЬ 1939). Внутри группы «человека-животных» противопоставление мира «людей» миру «животных» в древнейшей индоевропейской традиции осуществляется прежде всего по признаку дара речи. Христианство также видело в животном «душу живую», пусть и бессловесную: не гако дшю словесьноу им^кщд, нъ гако воу хотащю (о льве в СП, 187). Показательно, что названия подкласса «одушевленных» в классе «живых» совпадают в основном с еще более древним активным классом, в бинарном делении именной системы на актив ~ инактив, тогда как названия растений, в частности деревьев, как правило, соотносятся с древним инактивом, во многих случаях позднее переосмысленным как женский род (Гамкрелидзе, Иванов 1984 (II)). С древнейших времен животным приписывали также символическое значение.

Результаты исследования жанрово-стилистического распределения сингулярных, а затем плюральных падежных форм в позиции прямого (по аналогии - и косвенного) объекта в обозначениях животных свидетельствуют, что те объекты, которые являются значительными для пишущего, употребляются, как правило, в форме Р=В. В случае же исполнения второстепенных ролей (осьл*ь), когда активность персонажа не обозначена иди «затушевана» активностью главного «героя» (льет»), выбор форм Р=В и И=В может быть обусловлен самыми разными факторами, которые в конкретном высказывании могут высту-

пать в совокупности - так появляется варьирование, сигнализирующее о неустойчивости статуса объекта.

Вариативность Р=В и И=В у нелично-одушевленных имен удерживается особенно устойчиво потому, что взгляд на животных может быть разным: животное может фигурировать как особый персонаж и как объект акционального использования. Последним и объясняется факт длительного сохранения И=В от названий животных в деловых и бытовых текстах. Ср.: львъ же погоувивъ осьлд (СП, 184) и коуплть осьлт» в*ъ потраву сев'Ь (СП, 185). В народе домашнее животное, как и другие виды собственности, рассматривалось прежде всего как средство существования и жизнеобеспечения владельца. Таково происхождение лексемы живот(ы): 1146: д жита пожгли н весь животт» мои взяли есте (Моск. лет., 38). Зачастую животные выступают как дары, приравниваясь по статусу к вещам: 1147: и 44 ему К>рьи пдрдус (Моск. лет., 39); 1478: д явил кочку винд да жрекецъ (Моск. лет., 323). В обоих Судебниках дополнения, обозначающие животных, не засвидетельствованы. Слово боран обозначает здесь не животное, а плату за нарушение межи. При описании церковных обрядов в «Стоглаве» лексема агнец (5) стоит всегда в форме И=В ед.ч., например: проскомидию творят и святый агнец закалывают (Стоглав, 280).

В Моск. лет. нами обнаружено только 2 примера Р=В от наименований животных в ед.ч. Именно поэтому они весьма показательны. Сопоставление примеров со сложнъш дополнением проясняет смысл варьирования Р=В и Н=В: 1) если объект является частью пассивного оборота (т.е. не является действующим объектом), он сохраняет форму И=В: вид^ша конь осйдланъ (страд, прич.); 2) если объект является частью активного оборота (т.е. является действующим объектом), он принимает форму Р=В: вид'п осла, стояща нл M'fecrfc его (действ, прич.). Причина фразеологизации выражения кскд нд конь, которое удерживается в русском языке довольно долго, в частой повторяемости ситуации (ср. объяснение в предыдущей главе послдти посол). Вседт» нл конь - изменение позиции, местонахождения воина (каузировать себя самого находиться на коне). Конь рассматривался, в отличие от других животных, как средство передвижения: повороти конь (развернулся, сидя на лошади). Однако анафора может разрушить даже речевой штамп, например: 1247: Сшед-ше столп д оного впд'бша конь осбманъ, никим же держим осок'Ь стоящь, и секирд нд нем, и от сего изв'Ьстненше рдзум'Ьшд помощи вожиеи выти. И тдко сдмодержець всЬд нд коня оного и изыде нд противных (Моск. лет., 140).

В рукописи XV в. «Книга, нарицаемая Козьма Индикоплов», отличающейся консервативностью в отношении Р=В, среди имен сущ. м.р. в ед.ч. имеют, как правило, Р=В не только личные имена (собств. и нариц.) - названия взрослого человека, но и обозначения таких животных, как елефднтт» (1), конь (1), делфтъ (2), хелонъ (2), змии (1). Зафиксированы только в И=В ед.ч. обозначения животных семантически мотивированы: дспнд (1), гадт» (1) - обобщающий смысл подчеркивается определительным местоимением; мовен'Ь (2) -речь идет о знаках Зодиака.

Как известно, позднее форма Р=В распространяется на названия животных во мн.ч.

Так, в Моек лет. засвидетельствована только форма В.п. от плюральных наименований животных (данные приводятся в таблице).

В законодательных документах в силу юридического взгляда на животных как на животы (пиют и из клетей животы грабят (Стоглав, 308)) - движимое имущество - вплоть до XVII в. сохраняются формы В.п.: и те лошади пятнают (Уст. зем. гр. 1552 г., 230); А учнут в городех или в волостех непродажные и доморощенные лошади пятнати (Суд. 1550 г., 119). Других имен существительных во мн.ч., обозначающих животных, как управляемых лексически переходным глаголом, в Судебнике 1550 г. нет.

«Стоглав» содержит только формы В.п. от разных наименований животных (6). В цитатах из Божественного писания и других религиозных источников, которыми изобилует памятник, - также В.п.: Якоже и сам Христос бог наш вшед во святую церковь и обрете в ней продающая и купующая волы и голуби, и сотвори бичь от верви, и изгна безчинныя из церкви, и дцки о провержи, и продающим голубирече... (Стоглав, 301).

По заявлению П.Я.Черных, специально обследовавшего «Уложение» 1649 г.», во мн.ч. существительные, обозначающие животных, птиц и т.д., имеют только форму И=В и что «исключений из этого правила не имеется» (Черных 1953: 257). Однако П.С.Кузнецов приводит пример Р=В мн.ч. из «Уложения»: птиц-ь прикормить (Кузнецов 1953). Затем в литературе появляются новые примеры из этого памятника (Горшкова, Хабургаев 1997). Ввиду такого разнобоя в данных мы провели независимую сплошную выборку из «Уложения 1649 года». В форме И=В мн.ч. (как с предлогом, так и без предлога) засвидетельствованы следующие обозначения животных (23): лошади (8), пчелы (5), бобры (3), птицы (3), собаки (1), свиньи (1), кобылы (1), коровы (1), овцы (1), звери (I). Форма Р=В зафиксирована только в Гл. X от слова птицъ (3). Представлена попытка распознать мотивацию, которая движет составителем документа при выборе той или иной падежной формы. Исследователи, к сожалению, мало обращают внимания на тончайшие оттенки смысла, которые отражает варьирование форм в одном и том же контексте. В таких случаях оно не может быть случайным: 216. Ä кто здН5Лдегь въ своему угодье птичью приваду, и у тон привады птицт» прикормить, а иной кто по недружк'к ту птичью приваду испортить, и птиц'ь от той привады оттопить, или у той привады умнеть птицы АОВИТИ илсилкстком'ь, или умнеть стреляти (Ул. Ал., 65); 217. А вудеть кто такую птичью чюжую приваду испортить, из-мажеть дехтемъ, или чесиокомт., или инымъ ч'йлгь никудь, и тЫ<ь птицъ отъ тоя привады отгонитъ (Ул. Ал., 65); 233. и зк'Ьрь и птицы исъ того Л'Ьсу тЫт. пожаромъ отгонять (Ул. Ал., 66). Вполне закономерно, что именно в оглавлении къто звери и птицы отгоинть (19 - Черных 1953) и в п. 233 лексемы имеют форму И=В: эти предложения менее конкретны, более обобщенны по содержанию. В п. 216 и 217 ситуация изображается весьма конкретно и наглядно, сочетание глагола сов.в. и Р=В дополнения отражает энер-

гичность и динамику событий. И=В в птицы ловнти мог быть обусловлен неконкретностью, неопределенностью действия, выражаемого глаголом несов.в.. к тому же в форме инфинитива.

В текстах религиозного содержания Р-~В стал употребляться примерно в одно и то же время как для названий лиц, так и для названий животных, хотя типично деловое (хозяйственное) содержание, представленное контекстами из разных жанров, объясняет факт только спорадического появления Р=В от названий животных. Варьирование падежных форм в речи протопопа Аввакума

ГТГ№а,ЭТ.ТРЯР»Т итп гшр/^ий 1У№Пг\т»отЛ пит^ттгчотт ирл^лтплгтп . ~ -

*--А, .»V ^ Ийдиимм исиил^дхшуш Шир1ЧУ П^ЛиДЛ 11-3 иу-

держателъной нагрузки: погубил овцы своя - дал овечок.

И все же даже в свете этих фактов мы не можем отрицать формирование категории единичного лица мужского пола, которая уже к концу древнерусского периода проявляется во всех именах мужского пола безотносительно к семантике и синтаксическим условиям (хотя пережитки, конечно, встречаются).

Анализируются методологические недостатки исследования А.Граннеса (1998), посвященного неличной одушевленности в русском языке XVIII в. Представляя процентное соотношение старых и новых форм аккузатива, историк языка оставляет нерешенным самый главный вопрос: какова причина «застревания» формы И=В в определенных им 24,38% в Петровскую эпоху (1700— 1721)? Переключение внимания с количественных показателей на качественные (семантику конструкций, потенцируемую ЛЗ управляющего глагола) открывает вполне четкую закономерность. Следует говорить о потенцируемой широким контекстом семантике пассивности (или активности). Представлено объяснение только одного случая (0,70 %) И=В в конце XVIII в. - он ел свои вши с удовольствием - несколькими благоприятствующими факторами: притяжательным местоимением, значением «пища» и низким рангом десигната. Однако, удачно взяв в качестве эпиграфа к своей статье широкий контекст данного выражения {Доктор Гавриил Клаудер упоминает об одном человеке, которой с удовольствием ел живых, недавно пойманных вшей... он...ел свои вши с удовольствием, так, как прекрасное какое-нибудь кушанье. (История насекомых... М., 1794), автор упустил шанс, который предоставляет исследователю наличие варьирования в одном и том же контексте. Методологически более правильным было бы выявление сдерживающих и потенцирующих семантику одушевленности факторов на основе сопоставления семантики двух конструкций. Так, хотя в обеих конструкциях дополнение зависит от глагола ел, в первом случае налицо эксплицитно выраженные факторы, способствующие актуализации объекта (характеристики самого объекта, привлекающие к нему внимание) и потенцирующие семантику одушевленности: определение объекта как одушевленного посредством прилагательного живых и как активного посредством причастного оборота недавно пойманных; во втором же случае, наоборот, можно отметить несколько факторов, потенцирующих семантику неодушевленности: на первый план (в результате инверсии и уточнения) выступает характеристика самого действия (ел с удовольствием), эксплицитно выраженное сравнение с кушаньем, причем с подчеркиванием его качества Опрекрасное). Низкий ранг десигната является интегральным, а не дифференци-

альным признаком в обеих конструкциях, поэтому не проясняет употребления И=В в рассматриваемом контексте. Притяжательное местоимение обычно влияет не само по себе (оно может участвовать в формировании самой разной семантики), а лишь в составе пассивной семантики конструкции в целом -именно в этом мы видим причину существования прямо противоположных взглядов на роль притяжательного местоимения - как сдерживающего фактора (Кедайтене 1961) и как фактора, способствующего выбору Р=В (Юешп 1983).

Не отягощенная проблемами смысла статистика не только не проясняет ситуацию варьирования, является бесполезной по сути, но искажает картину развития категории одушевленности.

В третьей главе «Вариативность именных форм Р=В и И=В в современном русском языке» на обширном материале оригинальных текстов и базы НКРЯ показана неизменность самого механизма варьирования.

В именах «неустойчивого статуса» (названиях микроорганизмов, морепродуктов, грибов, действующих лиц художественных произведений, игрушек, механизмов и др.) вариативность порождается возможностью двоякого восприятия объектов. И=В используется для обозначения абстрактных, неопределенных объектов со слабой степенью индивидности, т.е. объектов вообще, как класса каких-либо предметов; Р=В - для обозначения конкретных, определенных, существующих в данный момент, непосредственно наблюдаемых, с высокой степенью индивидности объектов. Важны размер живого организма, который соотносится со степенью его индивидности, а также доступность объекта непосредственному наблюдению и изучению (ср.: крупные рыбы - моллюски, микроб - вирус).

Корпусное исследование подтверждает, что словоформа кукол (Р=В) более популярна в современном русском языке, чем куклы (И=В), за исключением устойчивого выражения играть в куклы, которое употребляется в 93,8% (45 примеров), нежели выражение играть в кукол, которое употребляется только в 6,2% (3 примера). Словоформа Р=В значительно преобладает в текстах любого стиля, за исключением разговорного (возможно, в связи с небольшим количеством искомых примеров). В большинстве случаев Р=В кукол употребляется, когда речь идёт об определённых куклах («сигналят» обстоятельства места). Может подразумеваться неравнодушное отношение к предмету (об особой близости данного предмета к субъекту «сигналят», в частности, притяжательные местоимения), Слова в неопределенном значении могут принимать форму Р=В под воздействием одушевлённо маркированных глаголов, олицетворяющего контекста. Способствует этому и прямое сравнение с людьми. Форма И=В куклы, в основном, употребляется, когда речь идёт о куклах вообще, а также при неодушевленно маркированных глаголах. Таким образом, варьирование падежных форм имен существительных, имеющих неопределенный статус в сознании говорящих, идет по прежнему руслу, повторяя механизм развития категории одушевленности, наблюдаемый с древнейших времен,

В ЗАКЛЮЧЕНИИ формулируются основные выводы и обобщаются результаты исследования.

Факты истории языков свидетельствуют о соотнесенности принципов языкового моделирования с формами познания внеязыксвой действительности. Если вспомнить удачное сравнение предложения с маленькой драмой, игрой актеров и обстоятельствами (Теньер 1988 [Tesniere 1959]), то история русского языка, которую являют нам разновременные и разножанровые тексты, свидетельствует о появлении «зрителя» нового типа: от зрителя-наблюдателя (пространственно-метонимическое мышление русских летописей) - к зрителю-мыслителю (причинно-метафорическое мышление религиозных текстов). Конкретное (пространственно-метонимическое) мышление находит поверхностное выражение в глубинной (семантической) оппозиции «предельность / непредельность». Формирование абстрактного (причинно-метафорического) мышления привело к необходимости поверхностного выражения глубинной (семантической) оппозиции «переходность (действующий и страдающий) / непереходность».

Угасание древнейшего генитивного управления и изменение падежных противопоставлений в древнейшей и.-е. системе было обусловлено развитием нового типа мышления и связанного с ним развития категории переходности / непереходности. Изменения в представлении глагольного действия в диахронии привели к новым конфигурациям глагольного предложения: от актуальности конкретной пространственно-временной шкалы достигательности - предельности к актуальности новой метафорически переосмысленной причинно-следственной шкалы переходности - результативности (эффективности) и формированию падежа прямого объекта, Это способствовало переосмыслению объектной семантики при потенциально (лексически) переходных глаголах: от объекта как предела действия к партитивному в широком смысле объекту как «неполностью охваченному действием» по аналогии с прямым объектом как «полностью охваченным действием».

Оппозиция одушевленности / неодушевленности в русском языке предстает как одна из реализаций универсальной пространственной (протоязыко-вой) дихотомии ВНЕ («перемещение как внешнее движение») ~ ВНУТРИ («покой / внутреннее движение»), лежащей в основе представлений о мироздании и поэтому закодированной в поверхностных структурах различных языков мира.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях автора:

I. МОНОГРАФИИ:

1. «Одушевленность ~ неодушевленность в структуре предложения». СПб.:

Нестор-История, 2011. 148 с. (9,25 п.л.). ISBN 978-5-98187-927-2.

2. «История категории одушевленности в русском языке». СПб.: Нестор-

История, 2011. 224 с. (14 п.л.). ISBN 978-5-98187-843-5.

II. УЧЕБНО-МЕТОДИЧЕСКИЕ ПОСОБИЯ:

3. «Lingua Latina: Морфология имени». Краснодар: КубГУ, 2006. 36 с.

(2,1 п.л.).

III. СТАТЬИ в ведущих рецензируемых журналах', входящих в ПЕРЕЧЕНЬ периодических научных изданий, утвержденный ВАК:

4. «О влиянии православного энергетизма на формирование категории одушевленности / неодушевленности в русском языке» // НДВШ. Филологические науки. 2010. № 5-6. С.66-75 (0,6 п.л.). ISSN 0130-9730.

5. «К вопросу о развитии неличной одушевленности в истории русского языка» // Вестник СПбГУ. Сер. 9. Филология. Востоковедение. Журналистика. 2010. Вып. 3. С. 142-149 (0,7 п.л.). ISSN 1813-1921.

____________-____________/............„ г

о. « ч>ирмула одуШсьленнисти' неодушевленности в ооозначениях множества лиц в языке Московского летописного свода конца XV века» // Вестник МГОУ. Русская филология. 2011. №6. С.13-20. (0,6 п.л.). ISSN 2072-8522.

7. «Категория одушевленности в раннем древнерусском тексте» // Известия Южного федерального университета. Филологические науки. 2011. № 4. С.148-158 (0,7 п.л.). ISSN 1995-0640.

8. «Проявление скрытой категории посессивности в позиции прямого объекта в языке летописей» // Ученые записки Казанского государственного университета. Гуманитарные науки. 2011. Т.153, кн.6. С.33-41. (0,6 п.л.). ISSN 1815-6126.

9. «Подали устрицы. Или устриц? Категория одушевленности / неодушевленности в обозначениях морепродуктов» // Русская словесность*. 2011. № 5. С.29-34 (0,5 п.л.). ISSN 0868-9539.

10. «Знакомство с одушевленными и неодушевленными существительными на уроках» // Русская словесность*. 2004. № 2. С.55-58 (0,3 п.л.).

11. «Аспекты изучения темы "Глаголы переходные и непереходные" в VI классе» // Русский язык в школе*. 2011. № 12. С.23-28 (0,5 пл.). ISSN 0131-6141.

12. «Урок на тему "Подлежащее" в VIII классе» // Русский язык в школе*. 2005. № 3. С.44-47 (0,3 п.л.). ISSN 0131-6141.

IV. ПУБЛИКАЦИИ в материалах МЕЖДУНАРОДНЫХ конференций:

13. «GENITIVUS NEGATIONIS в славянских языках: к проблеме генезиса приглагольного родительного падежа» // IV МЕЖДУНАРОДНЫЙ КОНГРЕСС исследователей русского языка «Русский язык: исторические судьбы и современность» (20-23 марта 2010 г., МГУ им.М.В.Ломоносова, г.Москва). 894с. С.62-63 (0,2 п.л.). ISBN 978-5211-05818-7.

14. «Абстрактная локалистическая модель как глубинная семантика категории переходности / непереходности» // Современные подходы к исследованию ментальности: сборник статей (включает материалы LX Международной филологической конференции. Секция «Язык и ментальность», СПбГУ, 14-19 марта 2011 г.). Санкт-Петербург: СПбГУ, 2011. 639 с. (Се-

1 Журналы, включенные не только в российскую (РИНЦ), но и в международную (SCOPUS) системы цитирования, отмечены звездочкой*.

рия «Славянский мир». Вып. 6). С. 470-477 (0,5 пл.). ISBN 978-5-85119047-7.

15. «Пространственная дихотомия вне ~ внутри как основа семантического устройства грамматических категорий» // Континуальность и дискретность в языке и речи: Материалы III Международной научной конференции (Краснодар, Кубанский государственный университет, 4-6 октября 2011 г.). Краснодар: КубГУ, 2011.236 с. С.67-69 (0,2 п.л.).

16. «К вопросу о вариативности В=Р и В=И в памятниках письменности XI-XIV веков» /'/' Вопросы языка и литературы в современных исследованиях. Материалы международной научно-практической конференции «Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие. XI Кирилло-Мефодиевские чтения» 18-19 мая 2010 г.. ГИРЯ им. А.С.Пушкина. Москва-Ярославль: РЕМДЕР, 2010. 612 с. С.204-209 (0,4 п.л,).

17. «Животные глазами древнерусского книжника» // Материалы VI международной научно-практической конференции «Татищевские чтения: актуальные проблемы науки и практики» // Гуманитарные науки и образование. Ч. II. Тольятти: Волжский университет им. В.Н.Татищева, 2009. 368 с. С.160-167 (0,4 п.л.).

18. «О выборе формы винительного падежа слова "куклы"» // Материалы Международной (российско-болгарской) Интернет-конференции «Славянская филология: инновации и традиции» (10 мая - 10 июня 2009 г., Ставропольский государственный университет) // http.7/conf,stavsu.ru/conf.asp (в соавторстве: 0,3 из 0,4 п.л.).

19. «К вопросу о развитии категории одушевленности в русском языке (на материале рукописи XV в. «Книга нарицаема Козьма Индикоплов»)» // Международная конференция «Северное Причерноморье: к истокам славянской культуры» (V Чтения памяти академика О.Н.Трубачева), Алупка, 25-30 сентября 2008 г. / Материалы конференции. Киев-Москва, 2008. 248 с. С.57-62 Л www.trubachev.ru (0,4 пл.).

20. «Об истоках категории одушевленности в русском языке» // Континуальность и дискретность в языке и речи: Материалы международной научной конференции (Краснодар, Кубанский государственный университет, 17-20 октября 2007 г.). Краснодар: Просвещение-Юг, 2007. 320 с. С.97-99 (0,4 п.л.).

21. «О некоторых закономерностях варьирования формы винительного падежа в письменных памятниках древнерусского периода» // Языковая система и речевая деятельность: лингвокультурологический и прагматический аспекты. Выпуск 1. Материалы международной научной конференции (Ростов-на-Дону, Южный федеральный университет, 3-7 октября 2007 г.). Ростов-на-Дону: НМЦ «Логос», 2007. 360 с. С.161-163 (0,3 п.л.).

22. «О возможных причинах грамматической невыраженности категории одушевленности в именах существительных feminina singularia» II Проблемы современной лингвистики: Материалы международной научной конференции (Баку, 18-20 мая 2005 г.). Баку: Бакинский славянский университет, 2005. С.118-120 (0,1 пл.).

23. «Родительный падеж е значении винительного как маркер неполной синтаксической переходности и русском предложении» // Международное образование: итоги и перспективы: Материалы международной научно-практической конференции, посвященной 50-летнему юбилею Центра международного образования МГУ им. М.В.Ломоносова (Москва, МГУ, 22-24 ноября 2004 г). М.: Ред. Изд. Совет МОЦ МГУ, 2004. В 3 т. Т.2. 314 с. С.214-222 (0,8 п.л.).

24. «К вопросу о развитии категории одушевленности в обозначениях человека» // Русская и сопоставительная филология: состояние и перспективы: международная научная конференция, посвященная 200-летию Казанского университета (Казань, КГУ, 4-6 октября 2004 г.): Труды и материалы. Казань: Казан, гос. ун-т им. В.И.Ульянова-Ленина, 2004. 364 с. С.182-184 (0,3 пл.).

25. «О выборе формы В.п. для существительных, обозначающих живые объекты реальности» // Проблемы изучения и преподавания русского языка и литературы: международная интернет-конференция (май 2004 г.). М.: МГУЛ, 2004.445 с. С.100-110 (0,9 п.л.).

V. ПУБЛИКАЦИИ в материалах межвузовских конференций:

26. «О причинах несоответствия лексико-грамматического признака «одушевленное / неодушевленное» и научного понятия «живое / неживое» (на примере названий действующих лиц художественных произведений)» // Совершенствование методики преподавания как условие модернизации высшего профессионального образования: Материалы VI межвузовской научно-практической конференции (Новороссийск, НФ ПГЛУ, 18 мая 2007 г.). Пятигорск-Новороссийск: ПГЛУ, 2007. 100 с. С.30-32 (0,2 пл.).

27. «О причинах несоответствия лексико-грамматического признака «одушевленное / неодушевленное» и научного понятия «живое / неживое» (на примере названий мифических существ)» // Совершенствование методики преподавания как условие модернизации высшего профессионального образования: Материалы V межвузовской научно-практической конференции (Новороссийск, НФ ПГЛУ, 5 мая 2006 г.). Пятигорск-Новороссийск: ПГЛУ, 2006.112 с. С.53-55 (0,2 пл.).

28. «Трансформация значения одушевленных существительных в предложных конструкциях» // Совершенствование методики преподавания как условие модернизации высшего профессионального образования: Материалы IV межвузовской научно-практической конференции (Новороссийск, НФ ПГЛУ, 12 мая 2005 г.). Пятигорск-Новороссийск: ПГЛУ, 2005.126 с. С.54-57 (0,2 пл.).

29. «О "теоретических переворотах" в лингвистике» // Совершенствование методики преподавания как условие модернизации высшего профессионального образования: Материалы III межвузовской научно-практической конференции (Новороссийск, НФ ПГЛУ, 24 мая 2004 г.). Пятигорск-Новороссийск: ПГЛУ, 2004. 141 с. С.64-67 (в соавторстве: 0,1 из 0,2 пл.).

30. «Маркированные падежные окончания как источник речевой экспрессии (на примере категории одушевленности в названиях кушаний)» // Совершенствование методики преподавания как условие модернизации высшего профессионального образования: Материалы III межвузовской научно-практической конференции (Новороссийск, НФ ПГЛУ, 24 мая 2004 г.). Пятигорск-Новороссийск: ПГЛУ, 2004.141 с,С.75-78 (0,2 п.л.).

31. «О скрытых категориях в грамматике» // Совершенствование методики преподавания как условие модернизации высшего профессионального образования: Материалы III межвузовской научно-практической конференции (Новороссийск, НФ ПГЛУ, 24 мая 2004 г.). Пятигорск-Новороссийск: ПГЛУ, 2004.141 с. С.81-83 (в соавторстве: 0,1 из 0,2 п.л.).

VI. СТАТЬИ в сборниках научных трудов:

32. «О причинах преобладания формы родительного-винительного падежа в именах собственных в древнейших славянских памятниках» // Европейские языки: историография, теория, история. Вып. VI (межвузовский сборник). Елец: Изд-во Елецкого госуниверситета, 2007. С.72-78 (0,4 п.л.)

33. «К вопросу о влиянии некоторых лексико-грамматических факторов на развитие категории одушевленности в русском языке» // Альманах современной науки и образования. Тамбов: Грамота, 2007. № 3: Языкознание и литературоведение в синхронии и диахронии и методика преподавания языка и литературы. В 3 ч. Ч.З. 254 с. С.93-96 (0,5 п.л.).

Общий объем публикаций - 35,75 п.л.

ОНУТ, филологический факультет СПбГУ 199034, г. Санкт-Петербург, Университетская наб., д. 11 Подписано в печать 28.12.2011 Тираж 100 экз.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Ильченко, Ольга Сергеевна

ВВЕДЕНИЕ.

ЧАСТЬ I

ОДУШЕВЛЕННОСТЬ ~ НЕОДУШЕВЛЕННОСТЬ В СТРУКТУРЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ

ВВЕДЕНИЕ К ЧАСТИ I. Одушевленность ~ неодушевленность как универсальная семантическая дихотомия.

ГЛАВА 1. ОДУШЕВЛЕННОСТЬ ~ НЕОДУШЕВЛЕННОСТЬ В СИСТЕМЕ ГРАММАТИЧЕСКИХ КАТЕГОРИЙ.

1.1. Фундаментальная пространственная дихотомия ВНЕ ~ ВНУТРИ и ее отражение в структуре языка.

1.2. Время внешнее и время внутреннее.

1.3. Пространство внешнее и пространство внутреннее.

1.4. Движение внешнее и движение внутреннее.

1.5. Источник активности внешний и источник активности внутренний.

1.6. Локус внешний и локус внутренний.

Выводы к главе 1.

ГЛАВА 2. ОДУШЕВЛЕННОСТЬ ~ НЕОДУШЕВЛЕННОСТЬ В ПЕРЕХОДНОЙ КОНСТРУКЦИИ.

2.1. Два уровня представления категории переходности / непереходности.

2.2. Прототипическое переходное событие.

2.3. Прямой объект как вместилище отчужденной энергии одушевленного субъекта.

2.4. Несовместимость грамматической семантики Р=В с переходной интерпретацией действия.

2.4.1. Глубинная семантика глагольных конструкций с генитивным управлением.

2.4.1.1. Genitivus negationis.

2.4.1.2. Genitivus limitationis.

2.4.1.3. Genitivus partitivus.

2.4.1.4. Genitivus animationis.

2.4.2. Происхождение P=B в контексте генетических связей Р.п.

Выводы к главе 2.

Введение диссертации2012 год, автореферат по филологии, Ильченко, Ольга Сергеевна

ЛИЦ В ЯЗЫКЕ ДОНАЦИОНАЛЬНОГО ПЕРИОДА.171

1.1. Вариативность форм Р=В и И=В в обозначениях единичного лица мужского пола.172

1.1.1. Формы собственных имен существительных.172

1.1.2. Формы нарицательных имен существительных в текстах разных жанров.176

1.1.2.1. Вопрос о социальном полноправии лиц и вариативность сингулярных форм Р=В и И=В в Русской Правде и других деловых текстах.176

1.1.2.2. Информативность реликтовых сингулярных форм И=В в языке Московского летописного свода конца XV в. и других летописей.194

1.1.2.3. Сохранение реликтовых сингулярных форм И=В в христианской топографии (в рукописи XV в.

Книга нарицаема Козьма Индикоплов).222

1.1.2.4. Регулярность сингулярной формы Р=В в переводных сборниках нравственно-религиозного содержания конца XI в. (в Изборнике 1076 г. и в Синайском патерике).226

1.1.3. Факторы, способствующие или препятствующие падежному маркированию одушевленных имен.237

1.2. Вариативность форм Р=В и В. п. в обозначениях множества лиц.271

1.2.1. Вариативность форм Р=В и В. п. мн. ч. в языке Московского летописного свода конца XV в. и других летописей.275

1.2.2. Сохранение формы В. п. в обозначениях множества лиц как особенность религиозного миросозерцания, отраженная в церковных памятниках письменности.291

1.2.3. Вариативность Р=В и В. п. в языке памятников российского законодательства.297

1.2.3.1. Нормативность формы Р=В для обозначения множества конкретных лиц в Судебниках ХУ-ХУ1 вв.298

1.2.3.2. Стилистическое варьирование форм Р=В и В. п. в обозначениях множества лиц в Стоглаве.300

1.2.3.3. Стилистическое варьирование форм Р=В и В. п. в обозначениях множества лиц в Уложении 1649 г.306

1.2.4. Единичность форм В. п. в обозначениях множества лиц в языке частной переписки.311

1.2.5. Вариативность форм Р=В и В. п. мн. ч. в некоторых лексико-семантических группах имен существительных.314

1.2.5.1. Вариативность форм Р=В и В. п. у имен существительных д^ти, люди, гости.314

1.2.5.2. Вариативность форм Р=В и В. п. в обозначениях народов и жителей городов.320

1.2.6. Охват формой Р=В мн. ч. обозначений лиц женского пола.323

1.2.7. Грамматикализация Р=В в обозначениях множества лиц.325

1.3. Диалектные вариации и архаические формы в современном русском языке.328

Выводы к главе 1.330

ГЛАВА 2. ВАРИАТИВНОСТЬ ФОРМ Р=В И И=В В ОБОЗНАЧЕНИЯХ ЖИВОТНЫХ В ЯЗЫКЕ ДОНАЦИОНАЛЬНОГО И РАННЕГО НАЦИОНАЛЬНОГО ПЕРИОДА.334

2.1. Животные глазами древнерусского книжника.334

2.2. Жанрово-стилистическое распределение сингулярных форм

Р=В и И=В в обозначениях животных.340

2.3. Жанрово-стилистическое распределение плюральных форм

Р=В и В. п. в обозначениях животных.362

2.4. Диалектные вариации и архаические формы в современном русском языке.373

Выводы к главе 2.374

ГЛАВА 3. ВАРИАТИВНОСТЬ ИМЕННЫХ ФОРМ Р=В И И=В В СОВРЕМЕННОМ РУССКОМ ЯЗЫКЕ.377

3.1. Названия микроорганизмов.377

3.2. Названия грибов.389

3.3. Названия морепродуктов.391

3.4. Названия действующих лиц художественных произведений.397

3.5. Названия антропоморфных и зооморфных игрушек и механизмов.402

Выводы к главе 3.412

ЗАКЛЮЧЕНИЕ К ЧАСТИ II.414

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.415

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК.419

Источники.410

Литература.440

УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ

Русские сокращения

Им. п. - именительный падеж В. п. - винительный падеж Отл. п. - отложительный падеж Д. п. - дательный падеж Тв. п. - творительный падеж М. п. - местный падеж Пр. п. - предложный падеж Зв. п. - звательный падеж Р. п. - родительный падеж

Р=В - падеж, управляемый лексически переходным глаголом, совпадающий по форме с Р. п. И=В - падеж, управляемый лексически переходным глаголом, совпадающий по форме с Им. п. ФЕ - фразеологическая единица ед. ч. - единственное число мн. ч. - множественное число дв. ч. - двойственное число м. р. - мужской род ж. р. - женский род ср. р. - средний род скл. - склонение сов. в. - совершенный вид несов. в. - несовершенный вид и.-е. - индоевропейский ст.-слав. - старославянский церк.-слав. - церковнославянский вост.-балт. - восточнобалтийский зап.-балт. - западнобалтийский др.-рус. - древнерусский герм. - германский греч. - древнегреческий лат. - латинский хетт. - хеттский англ. - английский нем. - немецкий франц. - французский укр. - украинский болг. - болгарский

Латинские сокращения

Nom. - Nominatívus (номинатив) - именительный падеж Асс. - AccusatTvus (аккузатив) - винительный падеж Dat. - Datívus (датив) - дательный падеж Abi. - Ablatívus (аблатив) - отложительный падеж Loe. - Locatívus (локатив) - местный падеж

Instr. - Instrumentalis (инструменталь) - инструментальный падеж Gen. - Genetivus (генетив) - латинский родительный падеж Gen. - Genitivus (генитив) - славянский и греческий падеж-синкрет родительно-отложительный) Sg. - singuläris - единственное число PI. -plurälis - множественное число Du. - duälis - двойственное число f -femininum - женский род m - masculinum — мужской род n - neutrum - средний род

S - субъект О - объект Р - предикат Ag. - агенс Pat. - пациенс

По техническим причинам выносные буквы вставляются в строку, графические варианты букв не всегда различаются, надстрочные знаки воспроизводятся не во всех случаях.

ВВЕДЕНИЕ

Семантика — ядро лингвистики и вообще любой теории знака.

Р. Якобсон

Современное лингвистическое знание, вырвавшись из тисков «чистой лингвистики», устремлено к восстановлению целостности языка как научного объекта и интеграции аспектно ориентированных теорий, что диктует изучение языка в единстве его статики и динамики, языковой формы и заключенного в ней когнитивного содержания, исследование языковой системы и языковой деятельности, рассмотрение языка в синхронии и диахронии [Жаналина 2009: 37].

В контексте научной парадигмы «ЧЕЛОВЕК В ЯЗЫКЕ» определенный историко-философский и собственно лингвистический интерес вызывает проблема семантически сопряженных категорий, бинарных оппозиций во взаимодействии с причинностью [Малиновичи 2009: 34], к числу которых можно отнести и такие соотносительные оппозиции, как ЖИВОЕ <-> НЕЖИВОЕ, ОДУШЕВЛЕННОЕ НЕОДУШЕВЛЕННОЕ.

Одним из наиболее влиятельных и бурно развивающихся направлений функциональной лингвистики последних лет является «теория грамматикализации»'. Как показал типологический анализ данных более 400 языков мира, представляющих все основные языковые семьи и ареалы, зачастую результаты грамматикализации могут быть объяснены на основе определенных метафорических переносов, при которых непространственные ситуации осмысляются в терминах пространственных. Особое внимание уделяется обсуждению механизмов переосмысления исходных пространственных значений (см., например, [Майсак 2005]). Знание путей грамматикализации воо

1 Многие из эксплуатируемых в зарубежных исследованиях грамматикализации идей достаточно давно высказывались в отечественной лингвистике, прежде всего И. И. Мещаниновым [Паршин 1996]. ружает лингвиста способностью предсказывать вероятные изменения языковой системы в будущем, а также делать высоковероятные предположения о состоянии данной языковой системы в прошлом. Таким образом, реконструкция грамматической системы языка непосредственно опирается на теорию грамматикализации.

Актуальность работы. Грамматикализация родительно-винительного падежа (Р=В), ставшего показателем категории одушевленности в русском языке, уже более сотни лет вызывает неослабевающий интерес как отечественных, так и зарубежных историков русского языка1 и порождает - со времен полемики Н. П. Некрасова [Некрасов 1905; 1910 (1909)] и А. И. Томсона [Томсон 1908 а, б] - непримиримые споры.

В исторической русистике довольно точно установлены границы категории одушевленности как с ориентацией на процесс, закрепленный письменной речью (традиция), так и на «первую фиксацию» данного явления в памятниках письменности как факт ее развития в устной речи [Крысько 1994б], однако в вопросах существа данного феномена, движущих сил развития «странной» категории, наиболее полно оформившейся в русском языке, до сих пор много темного. Все еще остаются неясными генезис Р=В, соотношение между функцией показателя одушевленности и другими специфическими функциями Р. п., механизм вариативности падежных форм в позиции прямого (по аналогии - и косвенного) дополнения. Это и побудило направить основные усилия на теоретическое осмысление феномена «русской одушевленности», оказавшееся, однако, невозможным без рассмотрения (а иногда и

1 Предыдущие исследования в основном были узконаправленными: исторический анализ осуществлялся на материале одного [Исаев 1958; Frink 1962; Лигай 1987 и др.] или нескольких памятников письменности [Лещинская 1949; Кедайтене 1958; Болек 1977; Мадоян 1980 и др.], исследовались отдельные проявления категории одушевленности в определенные эпохи [Граннес 1998 (Grannes 1984) и др.]. Причем развитие категории одушевленности обычно рассматривалось отдельно от ее современного состояния, а проявления категории одушевленности в современном русском языке [Зализняк 1964, 1967; Ельмслев 1972 (Hjelmslev 1956); Ревзина 1973; Бондарко 1976а; Ицкович 1980, 1982; Кедайтене 1982; Виноградов 1972, 1986; Чеснокова 1987, 1991; Нарушевич 1996; Русакова 2007 и др.] описывались вне связи с ее историческим развитием. Результаты многочисленных попыток установить причины возникновения и последовательность распространения Р=В на различные группы существительных противоречивы [Булаховский 1939; Ушакова 1949; Шахматов 1957; Кузнецов 1959; Кедайтене 1961; Степанов 1975; Мадоян 1980; Klenin 1983; Хабургаев 1990 и др.], не уделялось внимания механизму вариативности [Крысько 1994а, б и др.]. решения) ряда фундаментальных историко-генетических вопросов. Поэтому автор не остался в стороне от «бурлящей многоголосицы конфликтующих лингвистических теорий» [Кибрик 2010: 21], полагая, что именно знания современных тенденций в мировой теоретической лингвистике всегда не хватало историку русского языка.

Трудность решения проблемы одушевленности, как проблемы по преимуществу диахронической (и - в некотором роде - глоттогонической), заключается в том, что без глубокого понимания механизма языковых изменений вообще, движущих сил развития языка, соотношения языка и мышления, причин коренной перестройки всей и.-е. системы, которую мы замечаем на всех уровнях языковой структуры и которая не закончилась и сейчас, эту проблему не решить в принципе. История языка показывает нам стадию перехода от одного типа славянского предложения к другому. Невнимание к сути синтаксической перестройки препятствует адекватной интерпретации объекта в диахронии, поскольку мы имеем дело хотя и с внешне сходными синтаксическими структурами, но в существе своем отличными от современных нам конструкций. Именно по этой причине до сих пор не удавалось увидеть взаимосвязь поверхностных явлений с глубинной семантической структурой.

Исследование причин «генитивного маркирования» одушевленного объекта в славянских языках (полнее всего - в русском) заставило обратиться к закономерностям формирования семантико-синтаксической структуры предложения. В фокусе одушевленности обнаружился запутанный «клубок» самых разных явлений, которые на первый взгляд никак не связаны с рассматриваемой проблемой. Но - только на первый. Поскольку, лишь распутав этот сложный «клубок», удалось вплотную подойти к решению вопроса о генезисе Р=В.

Слабость предшествующих подходов заключается прежде всего в том, что традиция эмпирическим путем выделила факторы, влияющие на процесс развития Р=В, но теоретически так и не смогла объяснить, почему и при каких условиях эти факторы становятся релевантными для грамматических связей и отношений. Поэтому на повестку дня исторической русистики XXI в. встает вопрос не только и не столько о введении в научный оборот новых языковых фактов, но - прежде всего - о переинтерпретации известного материала в свете современных когнитивных теорий. Богатейший фактический материал1, накопленный историками языка, настоятельно требует поиска новых интерпретационных методик. Оставаться на прежних позициях - значит топтаться на месте и не получить ответов на многие вопросы. Настало время синтеза фактов, соотнесения их с лингвистической теорией и на этой основе создания, наконец, адекватной и непротиворечивой концепции развития категории одушевленности / неодушевленности в русском языке, не игнорирующей - как настаивает А. Тимберлейк [Тимберлейк 1996: 19] - случаев вариативности.

Корифеями исторического языкознания выдвигались различные «узкие» гипотезы происхождения категории одушевленности, истоки Р=В искали в какой-либо грамматической форме или специфической конструкции, а популярное в прошлом веке обращение к теме одушевленности сводилось в основном к проверке каждой из них на языковом материале.

Первые попытки объяснить причину замены И=В именно Р. п. были предприняты начиная со второй половины XIX в. Историю изучения Р=В (обзор см. в [Сятковский 1972]) можно разделить на два периода: 1) начальный период (до 1896 г.), когда Р=В не являлся еще предметом самостоятельного исследования и изучался наряду с другими падежными формами и.-е. и славянского склонения; 2) период, следующий за 1896 г., когда Р=В стал самостоятельным предметом изучения.

Оживленная дискуссия вокруг проблемы возникновения славянского Р=В разгорелась в конце XIX - начале XX в. Одни ученые [МеШе1 1897; Мю-ленбах 1900 (1899); Кузнецов 1953, 1959; Якубинский 1953] сводили суть

1 Обширный корпус древнерусских текстов был введен в научный обиход В. Б. Крысько [Крысько

1994б]. процесса к морфологической аналогии, другие [Vondrak 1900, Berneker 1904, Богородицкий 1935; Хабургаев 1990] обращали внимание также и на синтаксические аналогии. Исчерпывающе суть этих концепций изложена в [Болек 1977]. Особого внимания заслуживают, по нашему мнению, взгляды А. И. Томсона, видевшего исходную точку в процессе возникновения Р=В в семасиологической стороне языка [Томсон 19086: 245], и М. В. Ломоносова, показавшего на примерах различие семантики падежных форм [Ломоносов 1952: 561].

Большинство гипотез о генезисе Р=В опираются на три идеи: 1) то, что по форме выглядит как Р. п., в синтаксическом плане является В. п.;

2) употребление Р. п. в каком-то классе существительных предполагает, что в нем имеет место синкретизм И=В для данного числа и типа парадигмы;

3) употребление Р=В является производным от синтаксической функции генитива как падежа объекта. Мотивацию Р=В обычно искали в опасности смешения субъекта и объекта (А. И. Томсон) или в более абстрактном понятии маркировки одушевленных существительных в функции объекта [Siverstain 1977; Hopper, Thompson 1980]. С этой точки зрения Р=В в славянских языках представляет собой один из многих возможных механизмов, подобных, например, появлению в испанском употребления выражающего направленность предлога а, который служит морфологическим показателем одушевленного (определенного, местоименного) объекта. Однако представляется важной именно глубинная причина поверхностного маркирования одушевленного объекта, ведь такая маркировка происходила не во всех языках и не во всех случаях даже в одном и том же языке (особенно на начальном этапе). Трудность всегда заключалась в определении механизма: каким образом первоначальный синтаксический Р. п. превратился в морфологический В. п., способный быть показателем одушевленности? [Тимберлейк 1996].

Последняя фундаментальная монография, посвященная категории одушевленности [Крысько 1994б], делает попытку опровергнуть традиционные постулаты исторической грамматики, подтвержденные, казалось бы, поколениями исследователей. Заключение В. Б. Крысько о нерелевантности каких бы то ни было факторов и наличии периода «свободной» вариативности Р=В и И=В явилось, по сути, уходом от проблемы одушевленности [Тимбер-лейк 1996: 11]. Однако даже такое решение взывает к продолжению: почему вариативность так долго удерживалась, почему она прекратилась и др.

Таким образом, проблема «русской одушевленности», несмотря на двухвековую традицию изучения, до сих пор ставит перед исследователями множество нерешенных вопросов. Их перечень стоит продолжить:

1. Почему языковая система не «восстала» против действия фонетических законов в праславянском языке (законов открытого слога и редукции конечного безударного гласного), допустив нейтрализацию Nom. и Асс. - падежных форм, призванных репрезентировать семантическую детерминанту языков номинативного строя - противопоставление субъекта и объекта действия (Г. А. Климов), тесно связанное с одушевленностью (Д. Лайонз)? Ведь фонетическая порча, по А. А. Потебне, разрушает только то, что ей позволено разрушать.

2. Почему вместо особой формы Асс. одушевленных имен - «падежа на *-т» (В. Н. Топоров) - в праславянском языке появился так называемый Р=В? Каковы истоки этой падежной формы?

3. Почему Р=В первоначально фигурирует только в сингулярных именах и.-е. *о- склонения?

4. Почему в книжном языке в течение столетий сохранялась вариативность Р=В и И=В?

5. Почему только в русском языке - единственном из всех славянских языков - наиболее полно оформилась категория одушевленности / неодушевленности?

Препятствием к решению вопроса о происхождении Р=В стало, на наш взгляд, то обстоятельство, что данная проблема была искусственно отделена от общей теории падежа. После пристального внимания А. Мейе к проблеме

Р=В в специальной статье [МеШе1 1897] Р=В стал самостоятельным объектом исследования, т. е. с этих пор ученые стали рассматривать данный вопрос изолированно, в отрыве от системы взаимосвязанных падежных значений. Однако факты нельзя вырывать из системы: любой падеж необходимо брать в сетке всех падежей [Булыгина 1961: 254; Реформатский 1987 (1962)]. Отрыв проблемы генезиса Р=В от общей теории падежа и функционирования частных падежных систем в и.-е. языках тормозит ее решение. Аккузативно-генитивная в своей сущности проблема грамматического выражения одушевленности не может, однако, быть ограничена рамками падежной системы, поскольку предложение - это единый семантико-синтаксический комплекс, технику соединения компонентов которого следует охарактеризовать как синтаксическую фузию.

В настоящее время представляется совершенно необходимым вернуть рассмотрение данного вопроса в рамки общей теории падежных значений и на этой основе, опираясь на труды предшественников и собственные аналитические построения, предложить непротиворечивую концепцию происхождения Р=В, которая вобрала бы в себя предшествующие достижения научного знания.

Объектом исследования в диссертации является одушевленность / неодушевленность как явление истории языка, системы языка и речи.

Предметом исследования выступает русская менталъностъ, явленная сквозь призму масштабной сферы одушевленности в многообразии ее проявлений.

Цель исследования - реконструировать генезис категории одушевленности в русском языке в контексте смежных с ней грамматических категорий и с учетом ее роли в семантико-синтаксической структуре предложения1 и его манифестациях - высказываниях, репрезентирующих внеязыковую ситуацию.

1 Именно здесь проблема одушевленности смыкается со сложнейшими проблемами ближней и дальней реконструкции категорий славянского и - шире - и.-е. предложения.

В качестве исходной гипотезы исследования выдвигается тезис об аблативной основе так называемого Р=В в русском и других славянских языках.

Достижение поставленной цели предполагает решение следующих задач: показать основу семантического устройства категорий языка в свете теории пространственного представления грамматической формы, выявить глубинную семантику категории переходности и инвариант смысловой структуры глагольных конструкций с генитивным управлением', исследовать генетические связи славянского Р=В; найти предпосылки для взаимозамещения и смешения и.-е. падежей (ТМот.=Асс., Оеп.=Асс., Оеп.=АЫ.), опираясь на понятие исходной функции падежа и синкретизма значений; выяснить причины изменений в системе падежных противопоставлений в определенных типах субстантивных парадигм, которыми сопровождалось развитие категории одушевленности в русском языке, и условия колебаний падежных форм в позиции прямого (а по аналогии - и косвенного) объекта; выявить весь комплекс факторов, потенцирующих или тормозящих семантику активности / пассивности; вскрыть механизм вариативности Р=В и И=В в письменных памятниках различных стилей, жанров и происхождения, объясняющий неодинаковую частотность использования Р=В именами существительными различных лексико-семантических групп, и определить семантико-стилистические функции варьирующихся форм Р=В и И=В в истории русского языка; выявить степень соответствия глубинного семантического уровня поверхностному уровню «проявления» объекта как одушевленного (Р=В) или неодушевленного (И=В) в системе русского языка разных эпох.

Методологической основой исследования явились труды философов (Аристотеля, И. Канта, А. Ф. Лосева, П. А. Флоренского, С. С. Хоружего, М. Джонсона), отечественных и зарубежных лингвистов по теории грамматики (прежде всего - теории падежа и диатез) и истории языка (прежде всего—о генезисе и содержательной функции языковых форм), синтаксической типологии языков (активность — эргативностъ — номинативностъ), «прото-типических сценариев» и семантических универсалий: В. фон Гумбольдта, М. В. Ломоносова, А. X. Востокова, П. С. Кузнецова, А. А. Потебни, А. А. Шахматова, А. М. Пешковского, В. К. Поржезинского, А. И. Томсона, И. М. Тройского, В. В. Виноградова, В. Г. Адмони, С. Д. Кацнельсона, И. И. Мещанинова, И. И. Ревзина, О. Г. Ревзиной, В. Н. Топорова,

A. А. Холодовича, Ф. Ф. Фортунатова, Е. В. Чешко, Ю. С. Степанова,

B. Н. Ярцевой, А. В. Бондарко, В. В. Колесова; А. Мейе, Л. Ельмслева, О. Есперсена, А. В. де Гроота, Э. Бенвениста, Е. Куриловича, Л. Теньера, Ч. Филлмора, У. Л. Чейфа, Р. Якобсона, А. Вежбицкой, Дж. Лакоффа, Т. Гивона. Была принята во внимание идея математика А. Н. Колмогорова о падеже как классе эквивалентных семантических состояний.

Методы исследования. Невозможно истолковать феномен одушевленности, оставаясь в рамках истории русского языка1, даже славянских языков, не прибегая к широким и.-е. сопоставлениям, так как феномен одушевленности в русском языке оказался возможным благодаря фундаментальным свойствам человеческого языка и мышления. Истоки «самобытнейшей и в чем-то даже странной» [Трубачев 2006 (1994): 437] категории одушевленности идут из «туманного» праиндоевропейского языкового состояния, вышедшего из еще более «темного» дономинативного прошлого и.-е. языков. Поэтому пришлось привлекать материал не только других ветвей и.-е. языка, но, по возможности, и факты языков других семей. Выбор языков осуществлялся с учетом их значимости для решения поставленного вопроса и соизмерялся с

1 «Подход к любому языку изолированно от других затрудняет правильное освещение всех деталей его грамматического строя. Более полное их определение дает сравнительный аспект изучения» [Мещанинов 1984:3]. возможностями исследователя. Так, санскрит и латынь были выбраны как языки, сохранившие различия Gen. и АЫ. Поскольку мы наблюдаем рефлексы праиндоевропейского состояния и в современных и.-е. языках, были выбраны англ. и франц. как аналитические языки разных ветвей, где, в сравнении с русским, те же смыслы выражаются с помощью других языковых средств (предлогов и т. д.), что позволяет при сопоставлении обнаружить в одном языке то, что скрыто в другом (явные и скрытые грамматические категории). Славяно-балтийские языки демонстрируют следствия одного и того же импульса в разных условиях. Таким образом, доминантой исследования является его сравнительно-исторический ракурс.

В мировой лингвистике все более обязательным становится описание каждого языка в типологической перспективе - разумеется, в той степени, в какой это возможно в настоящее время и которая под силу исследователю. Эволюция предложения связывает нас с проблемами лингвистической типологии, без учёта данных которой едва ли продуктивными могут быть конкретные исследования в области семантики языков. Механизм саморазвития и самоорганизации языка изначально универсален, но, работая в разных условиях, созданных той или иной организацией общественного устройства и необходимостью трансляции того или иного типа культуры, этот механизм порождает множество и разнообразие языков мира. Смысловое содержание инвариантно, однако языковая категоризация мира (в виде понятийных и грамматических категорий, явных в одном языке и скрытых в другом) в разных языках происходит неодинаково.

В соответствии с поставленными задачами в работе использовались следующие методы исследования: сравнительный и сопоставительный методы, способствующие выяснению происхождения и сущности оппозиции одушевленности / неодушевленности в русском языке; конструктивный метод, позволяющий показать способы представления пространственных структур в семантическом устройстве грамматических категорий; метод трансформаций, помогающий определить функциональные соответствия падежных форм; метод наблюдения и описания (в терминах структурно-семантического подхода), позволяющий проанализировать форму и семантику рассматриваемых языковых единиц; элементы компонентного анализа, помогающие вскрыть глубинную семантику рассматриваемых языковых единиц.

Стремление к строго научному анализу явления поставило автора перед серьезной проблемой систематизации понятий. Нельзя не согласиться с

A. Ф. Лосевым, что традиционное языкознание, загруженное накопленными в течение десятилетий огромными материалами, несомненно, требует уточнения своих основных категорий и частичного пересмотра своих методов. «Необходимо признать целесообразным привлечение математики, как точнейшей дисциплины, для упорядочения и категорий, и терминов, и методов в языкознании» [Лосев 2004: 11]. Однако лингвистика не есть математика, а математика не есть лингвистика. Смысл их «содружества» точно определяет

B. А. Успенский: «Высший уровень научного анализа и систематизации — это математизация. Математизация отнюдь не сводится к выражению явлений в числах, таблицах и графиках. Числа, таблицы и графики могут вообще отсутствовать. Главное в математизации — это создание такого описания явления, которое было бы безупречным с логической точки зрения, а математика выступает здесь в роли оценщика (и одновременно идеала) степени логической безупречности» [Успенский 1997]. Именно к такой систематизации мы и стремились по мере сил и возможностей. Поэтому значение и употребление основополагающих и неоднозначно понимаемых в лингвистике терминов будут специально разъясняться в соответствующих главах.

Научная новизна определяется приоритетной интеграцией различных аспектов объекта в антропоцентрическом пространстве, что вызвано стремлением к созданию такой концепции одушевленности, которая бы связала разноуровневые языковые факты воедино и выявила их «работу» в языковом механизме. Интегративный принцип, обязавший автора к объединению семасиологического и ономасиологического, синхронного и диахронического, системно-семантического, функционального и когнитивного подходов, и опора на теорию грамматикализации позволили прийти к принципиально новым выводам о движущих силах развития категории одушевленности в русском языке.

Аблативная основа так называемого Р=В, соответствующая пространственному представлению грамматической формы (контактный «падеж ВНЕ»), подтверждена фактами истории русского языка на широком сравнительно-сопоставительном фоне. Языковые модели русского языка впервые представлены панорамно, на фоне развития и функционирования и.-е. языковой системы, и соотнесены с возможностями человеческого мышления по моделированию семиотических систем и с типами культуры.

Впервые рассмотрены интегративные корреляции одушевленности с категориями активности / пассивности, известности / неизвестности, определенности / неопределенности, единичности / множественности в лингвокуль-турологическом ракурсе.

Впервые выявлена концептуальная основа «русской одушевленности» как явления не только грамматического, но и национально-ментального.

На современном материале (в том числе и с использованием базы НКРЯ) для существительных с колеблющимся показателем одушевленности выявлены критерии выбора падежной формы, управляемой переходным глаголом, которые до сих пор не получили подробного обоснования в аспекте культуры речи и стилистики.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Фундаментальная пространственная дихотомия ВНЕ ~ ВНУТРИ как первичный базовый концепт (образная схема), распознаваемый в самых разных языковых структурах, лежит в основе семантического устройства грамматических категорий (виды, диатезы, падежи и др.). Критерием разграничения компонентов единой семантической структуры является понятие ПРЕДЕЛА. Причем определенными положительно [+] являются категории ВНУТРИ, а категории ВНЕ, рассматриваемые как таковые лишь по отношению к категориям ВНУТРИ, являются сами по себе неопределенными [-], в связи с чем языковое развитие, стимулируемое потребностями человеческого мышления, направлено в сторону их конкретизации в дальнейшем. Эта дихотомия определяет, в частности, и пути интерпретации таких противопоставлений, как ОДУШЕВЛЕННОЕ (активное) НЕОДУШЕВЛЕННОЕ (пассивное), ЧАСТЬ <-» ЦЕЛОЕ, СВОЕ ЧУЖОЕ и др.

2. Генетические связи славянского Р. п. и выделенный автором инвариант смысловой структуры [ —>| о] глагольных конструкций с генитив-ным управлением (Gen. negationis, Gen. limitationis, Gen. partitivus, Gen. animationis) согласно свидетельствуют: приглагольный Р. п. в русском языке является результатом грамматикализации исконно приглагольного и конкретного и.-е. п&држа Ablativ

3. Прототипическая переходная конструкция есть абстракция, кодирующая перемещение энергии, вкладываемой в то или иное действие, из сферы одушевленного субъекта (о - 'лишенность') в сферу объекта-вещи (• - 'наполненность'): [о—>•]. Именно такая модель предполагает наличие «инструмента» (имплицитно или эксплицитно выраженного) как «проводника» энергии, обеспечивающего контакт и повышающего эффективность действия: [о—>(•)—»•]. Локалистическая модель (образная схема) переходного события, показывающая прямой (т. е. беспрепятственный) переход энергии от субъекта (через инструмент) на объект, который, становясь «вместилищем» исходящей от субъекта энергии, претерпевает какое-либо изменение, позволяет понять, почему именно позиция прямого дополнения явилась сферой «проявления» одушевленной семантики: волевая реакция живого существа на воздействие служит ПРЕГРАДОЙ ( | ) переходу энергии (///// - 'энергия'):

4. Противоречие между семантической одушевленностью (активностью) объекта и страдательной ролью прямого дополнения в переходной конструкции приводит к семантико-грамматическому конфликту. В таких предложениях, отклоняющихся от прототипического сценария переходности, ведущую роль в выборе падежа в позиции прямого дополнения играет ситуативное представление об объекте, обусловленное спецификой общественного уклада и типом культуры.

5. Вытеснение в глагольной системе прежнего поверхностного противопоставления эндоцентричностъ / экзоцентричостъ и развитие новой оппозиции переходность / непереходность привело к побледнению предельной (гезр. аблативной) семантики при лексически переходных глаголах. Тем не менее управляемый лексически переходным глаголом Р. п. (в том числе и Р=В), маркируя менее тесную связь субстантива с глаголом, сигнализирует о невозможности осмысления таких конструкций как синтаксически переходных. Переходная конструкция («глагол + И=В») кодирует ситуацию, когда собственная активность объекта исключена. Конструкцию «глагол + Р=В» следует считать псевдопереходной, поскольку она отражает ситуацию с возможностью проявления объектом собственной активности.

6. Пусковым механизмом развития категории одушевленности как великорусской языковой особенности явилась актуализация мужского рода, вызванная экстралингвистическими факторами. Принятие славянами христианства привело к преобразованию ментальности: от архаического коллективистского мировоззрения к онтологическому персонализму (индивидуализму); изменению типа культуры: от женской (матриархальной) культуры древних славян к мужской (патриархальной) средневековой культуре. Обе идеологии долгое время сосуществовали.

7. Варьирование падежных форм Р=В и И=В наблюдается, как правило, в кругу лексем обладающих специфическим семантическим потенциалом, способным реализоваться не во всяком типе контекста. Важными оказываются социально-правовой, историко-культурный и религиозно-философский (онтологический) контексты.

8. В древнерусских текстах, где лексически одушевленное имя стоит в форме И=В, семантика одушевленности ситуативно не проявляется в силу архаической специфики субъект-объектных отношений, когда отождествляются субъект и объект как части единого целого, образующего личную сферу человека, границы которой подвижны. Фундаментальная пространственная модель мышления «часть по отношению к целому», в основе которой лежит оппозиция ВНЕ ~ ВНУТРИ, представлена в древнейшую эпоху двумя основными посессивными моделями: «один из своих» и «хозяин-слуга». Таким образом, форма И=В на поверхностном уровне отражает глубинную семантику посессивных отношений - неотчужденной (органической и неорганической) принадлежности.

9. Вариативность падежных форм И=В и Р=В на разных стадиях развития категории одушевленности определяется как лексическим значением глагола, так и лексическим значением самого объекта, а чаще - совокупностью их значений и самим характером субъект-объектных отношений, т. е. ситуативной семантикой.

Теоретическая значимость определяется познавательным контекстом антропоцентризма. Именно антропоцентрическая парадигма позволяет дать многомерное описание объекта как целостного явления в непротиворечивой совокупности различных его сторон и указать причины постановки историками языка одних и тех же проблем в течение полутора веков. Логический анализ языка, примененный не только к синхронии, но и к диахронии, позволил перебросить мостик от древности к современности. Теория пространственного представления грамматической формы дала возможность по-новому взглянуть на проблему генезиса Р=В в русском языке. Путем анализа «точек неустойчивости» в разные периоды русского языка, когда универсальные, но иногда скрытые категории начинают вдруг активно обнаруживать себя, раскрывается сущность механизмов, задающих направление языковым изменениям.

Диссертация подводит теоретический фундамент под многолетние исследования развития категории одушевленности и ее функционирования в русском языке.

Практическая значимость. Материалы и выводы могут быть использованы в лекционных курсах исторической и сравнительной грамматик как русского, так и других и.-е. языков; при разработке спецкурсов и спецсеминаров по проблемам грамматической семантики, падежной грамматики, истории категории одушевленности на филологических факультетах университетов и педагогических институтов; при создании учебно-методических пособий для вузов и общеобразовательных учреждений; в процессе проведения занятий на курсах повышения квалификации учителей-словесников; в практике преподавания русского языка как родного и иностранного.

Материалом исследования послужили опубликованные памятники письменности, иллюстративные материалы исторических словарей русского языка разных эпох, в большинстве случаев Словаря русского языка XI— XVII вв. Привлекались примеры из текстов художественных и публицистических произведений русских писателей от Пушкина до наших дней, а также из научных изданий, детской литературы (художественной и научно-популярной) и периодической печати второй половины XX - начала XXI в., значительная часть которых извлечена из лингвистического поискового Интернет-ресурса НКРЯ. Количество языковых единиц в картотеке - около 10000.

Апробация работы. Основные идеи исследования обсуждались на IV Международном конгрессе исследователей русского языка (Москва, МГУ, 2010 г.), 12 международных (Москва (3), Санкт-Петербург, Алупка, Баку, Казань, Краснодар (2), Ростов-на-Дону, Ставрополь, Тольятти), 4 межвузовских (Новороссийск) научно-практических конференциях и получили отражение в 33 публикациях по теме исследования, в числе которых 2 монографии и 9 статей в ведущих рецензируемых журналах из перечня ВАК.

Результаты диссертационного исследования внедрены в учебный процесс: использованы автором при чтении лекций (до 2009 г.) по теоретическим курсам: «Введение в языкознание», «История лингвистических учений», «Общее языкознание», проведении практических занятий по дисциплинам «Русский язык и культура речи», «Латинский язык» (для студентов специальности «Филология» Кубанского государственного университета (филиал в г.Новороссийске)), при чтении лекций (2009-2011 гг.) по инте-гративной дисциплине «Культурология» (для курсантов Военно-транспортного университета (института) ЖДВ и ВОСО в г. Санкт-Петербурге, Петродворце).

Развивая научно-методические традиции Н. Н. Дурново, А. М. Пешковского, Л. Теньера, автор содействовал внедрению результатов своего исследования проблемы межкатегориалъного взаимодействия синтаксической позиции, падежа, переходности / непереходности и одушевленности / неодушевленности в широкую практику преподавания русского языка (см. список публикаций), готовя учителя к доступному изложению столь сложных для школьников языковых феноменов.

Структура диссертации. Диссертация состоит из двух частей, которым предпослано общее введение.

ЧАСТЬ I, объясняющая феномен одушевленности в русском языке на уровне абстрактных структур, содержит введение, 2 главы и заключение.

ЧАСТЬ II, объясняющая феномен одушевленности на уровне манифестации абстрактных структур, включает введение, 3 главы и заключение.

Далее следуют заключение ко всей работе и библиографический список (источники, указатели, словари, литература).

С целью увеличения информационной емкости текста и наглядности представления языковых структур в работе широко используется остенсив-ное представление наиболее важного материала - имеются многочисленные чертежи (таблицы, схемы, рисунки).

ЧАСТЬ I

ОДУШЕВЛЕННОСТЬ ~ НЕОДУШЕВЛЕННОСТЬ В СТРУКТУРЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ

ВВЕДЕНИЕ К ЧАСТИ I ОДУШЕВЛЕННОСТЬ ~ НЕОДУШЕВЛЕННОСТЬ КАК УНИВЕРСАЛЬНАЯ СЕМАНТИЧЕСКАЯ ДИХОТОМИЯ

В свете современных лингвистических знаний о структурном разнообразии языков мира вряд ли приходится сомневаться в том, что оппозиция одушевленности (активности) ~ неодушевленности (пассивности) относится к широко распространенному - если не универсальному - набору семантических категорий, так или иначе заявляющих о себе в представителях разных языковых типов; см.: [Есперсен 2002 (ТеБрегееп 1924): 273-281; Ельмслев 1972 (Н]е1т81еу 1956) и др.]. Причем в истории ряда языков они обнаруживают тенденцию к «регенерации» [Ярцева 1946; Степанов 1975: 129], или, точнее, «субституции» [Луценко 2003: 160].

Если исходить из стадиальной концепции, разрабатывавшейся в отечественном языкознании И. И. Мещаниновым, С. Д. Кацнельсоном, Г. А. Климовым, Г. П. Мельниковым и др., то предшественниками активных языков были языки классного строя. Именно на этой стадии языкового развития в поверхностной структуре наиболее четко отражалось противопоставление одушевленного и неодушевленного начал. В связи с уровнем и характером познания человеком окружающего мира и соотносительным развитием человеческого мышления менялись семантические детерминанты в глубинной структуре, что отражалось в перестройке всей поверхностной структуры, тогда как сама глубинная структура человеческого языка, по-видимому, является неизменной и состоит, как представляется, из набора универсалий, инвариантных семантических черт - базовых концептов (образных схем). Осмысляя гумболъдтианскую традицию в языкознании, С. Д. Кацнельсон ставил акцент на том, что в языке, кроме «внутренней формы», есть и «внутреннее содержание», т. е. мыслительная сторона, в принципе тождественная у всех языков и составляющая «универсальный компонент их строя» [Кацнельсон 2001: 14]. Какое из универсальных семантических начал выходит для носителя языка на первый план в ту или иную эпоху - зависит от мировоззрения общества, обусловленного той или иной культурной традицией. Дж. Брунер пишет о существовании определенных групп смыслов, на которые от природы настроены человеческие существа и поисками которых они активно занимаются. Эти смыслы предшествуют языку, существуя в доязыковой примитивной форме в качестве протоязыковых репрезентаций мира, полная реализация которых зависит от языка как орудия культуры [Bruner 1990: 72].

Стадиальная типология языков с особой наглядностью подтверждает справедливость общелингвистического положения «о первичности лексического и вторичности грамматического» [Климов 2009 (1977): 80-81]. В языках классного строя семантическая детерминанта предстает как противопоставление одушевленного и неодушевленного начал (лексикализованные классы). В языках активного строя - грамматикализация активного и инактив-ного начал, коррелирующих с лексическими классами одушевленных и неодушевленных (скрытая категория). В языках эргативного строя семантическая детерминанта предстает как противопоставление субъектного и объектного начал (с вниманием к результирующему состоянию объекта), причем субъект только тогда морфологически будет противопоставлен объекту, если субъект функционирует как активный. В языках номинативного строя семантическая детерминанта также предстает как противопоставление субъектного и объектного начал (с вниманием к действию или состоянию субъекта). Интересно, что именно номинативный языковой тип, при наличии в глубинной структуре уже полноценного агенса (в отличие от «одушевленного орудия» эргативных языков), «освобождает» поверхностную структуру от соотносительного кодирования.

Сопоставление в оформлении синтаксических структур в языках, имеющих противопоставления одушевленных / неодушевленных, активных / инактивных и противопоставление родов, показывает, что в первом случае статус компонентов простого предложения иконически отражает различие поведения денотатов разных классов, а во втором - господствует неикониче-ское отображение действительности.

Хотя в настоящее время вопрос о дономинативном прошлом и.-е. языков не решен (в исторически засвидетельствованных древних и современных языках обнаруживаются в той или иной степени черты разных языковых типов), очевидным является то, что и.-е. языки пережили глубокий типологический сдвиг, прежде чем сложился тот тип языка, который принято называть номинативным. Не снимается и проблема роли внешнего фактора в типологических преобразованиях [Гухман 1981: 238-239].

Сопоставление фактов истории разных языков, как они представлены в специальной литературе, дает нам основание полагать, что «семантические детерминанты» как «определенные содержательные стимулы» [Климов 2009 (1977): 309], оформляющие поверхностные структуры языков мира, суть разные грани одного и того же ментального концепта {образной схемы), порожденного чувственным восприятием, - «движение в пространстве (^изменение во времени)», структура которого со временем усложнялась, соединяясь с категориями «причинности (виновности)» и «произвольности».

Заключение научной работыдиссертация на тему "Феномен одушевленности в антропоцентрических координатах"

Выводы к главе 3

Исследование категории одушевленности обнаруживает единый языковой механизм, действующий как в исторический, так и в современный период развития русского языка и связанный с отличительной особенностью человека - врожденной склонностью к ассоциативному мышлению.

Поле одушевленности постепенно расширяется, во многом благодаря персонификации и метафоре. В субъективном восприятии объектов реальности и ирреальности большую роль играет внешнее или функциональное подобие одушевленному существу, реальное или воображаемое. Объекты пристального внимания и повышенной важности обычно маркируются.

Колебания, первоначально вызванные неопределенностью статуса некоторых объектов в языковом сознании говорящих, получают семантическую мотивировку в контексте: форма И=В используется для обозначения абстрактных, неопределенных объектов со слабой степенью индивидности, т. е. объектов вообще, как класса каких-либо предметов; форма Р=В - для обозначения конкретных, определенных, существующих в данный момент, непосредственно наблюдаемых, индивидуализированных. Семантически маркированную форму Р=В можно рассматривать и как средство образной выразительности преимущественно в разговорном, публицистическом и художественном стилях речи (особенно в детской литературе), она часто используется в олицетворяющем контексте, при этом немаловажное значение имеет смысл глагола, управляющего существительным.

При возможности колебаний принадлежность к категории одушевленности / неодушевленности определяется по грамматической форме слова в конкретном тексте, а не по его лексическому значению, так как в подобных случаях контекстная семантика, исходя из речевой ситуации, определяет выбор той или иной падежной формы.

Таким образом, процесс семантизации падежных форм прямого (по аналогии и косвенного) объекта идет по прежнему руслу, повторяя механизм развития категории одушевленности, наблюдаемый с древнейших времен (с XI в.). В точках неустойчивости возникает спонтанность, движимая сиюминутными потребностями говорящего в сложившейся речевой ситуации. По мере накопления частных видоизменений идет переосмысление относительных характеристик, обусловленных ситуативно, в абсолютные, не зависящие от конкретных условий употребления. Видимо, это общая закономерность изменений в языке.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Оппозиция одушевленности / неодушевленности в русском языке предстает как одна из реализаций универсальной пространственной (протоязыко-вой) дихотомии ВНЕ («перемещение как внешнее движение») ~ ВНУТРИ {«покой / внутреннее движение»), лежащей в основе представлений о мироздании и поэтому закодированной в поверхностных структурах различных языков мира.

Факты истории языков демонстрируют соотнесенность принципов языкового моделирования с формами познания внеязыковой действительности. Если вспомнить удачное сравнение предложения с маленькой драмой, игрой актеров и обстоятельствами [Теньер 1988 (Тезтеге 1959)], то история русского языка, которую являют нам разновременные и разножанровые тексты, свидетельствует о появлении «зрителя» нового типа: от зрителя-наблюдателя (пространственно-метонимическое мышление русских летописей) - к зрителю-мыслителю (причинно-метафорическое мышление религиозных текстов). Конкретное {пространственно-метонимическое) мышление находит поверхностное выражение в глубинной (семантической) оппозиции «предельность / непредельность». Формирование нового типа мышления -абстрактного {причинно-метафорического) - и христианской (в основе своей патриархальной) культуры привело к необходимости поверхностного выражения глубинной (семантической) оппозиции «переходность {действующий и страдающий) / непереходность», что привело к угасанию древнейшего ге-нитивного управления в связи с изменением типов падежных противопоставлений в и.-е. падежной системе. Поэтому можно ретроспективно объяснить ход этого угасания и понять причины незавершенности этого процесса в современном русском языке.

Во многих случаях препятствие «переходной» интерпретации глагольного действия должна была оказать семантика (в широком понимании) управляемого имени (семантика имени + ситуативный компонент). Понятно, что действие может «перейти» лишь на конкретный объект, поэтому неодушевленные (пассивные) нарицательные имена конкретной семантики в первую очередь должны были потерять «предельную интерпретацию» и форму генитива (хотя семантически мотивированные «задержки» еще долго сохранялись: покажи своей книги (вежливо), посулить лошади (на время), дать ножа (в укр. языке этот процесс не доведен до конца). И действие не может «перейти» на объект, если это весьма абстрактное понятие, представление вещества как рода, если объект одушевленный (т. е. в нем потенциально заложена ответная (в случае человека - волевая) реакция). Если же одушевленные сущности представлены как совокупность, т. е. собирательное (обезличенное) множество, когда семантика одушевленности как самостоятельной активности бледнеет (ср. проявление одушевленности как скрытой категории при согласовании сказуемого с подлежащим в современном русском языке и других европейских языках), препятствия переходной интерпретации не возникает. Потеря актуальности прежнего и.-е. противопоставления в глагольной системе экзоцентричность / эндоцентричностъ и выдвижение на первый план новой оппозиции переходность / непереходность и ее маркера прямого объекта как цели или результата действия (аффективное и эффективное значения) и «вместилища» энергии привело к переосмыслению древней объектной семантики при потенциально (лексически) переходных глаголах: от достижения объекта как предела действия к партитивному в широком смысле объекту как «неполностью охваченному действием» по аналогии с прямым объектом как «полностью охваченным действием».

Противоречие между семантической одушевленностью (активностью) объекта и страдательной ролью прямого дополнения в переходной конструкции создает семантико-грамматический конфликт. При типично переходном событии одушевленный объект в позиции прямого дополнения должен был изначально маркироваться как отступающий от прототипического сценария переходности. Ведь одушевленность как активность обусловлена ответной (волевой) реакцией живого существа на воздействие, которую можно рассматривать как внешний предел направленному действию субъекта:

Исходя из природы синтаксической связи следовало ожидать, что немаркированность лексически одушевленного имени, управляемого лексически переходным глаголом, должна быть обусловлена одним из двух факторов или их совокупностью:

1) ослаблением или «погашением» семантики переходности:

2) ослаблением или «погашением» семантики одушевленности (активности).

Оба фактора определялись спецификой внеязыковой ситуации.

Изучение взаимосвязи между смысловой стороной и формально-грамматической структурой предложения помогло выявить причины варьирования падежных форм в позиции прямого (и - по аналогии - косвенного) объекта в русском языке разных эпох и уточнить факторы, проявляющие или же погашающие конституирующие для синтаксической связи сильного управления значения (см. табл. 42).

Факторы, регулирующие «силу» управления лексически переходных глаголов

Характеристики компонентов синтагмы Р=В И=В

Одушевленное имя существительное Личность Мужской род Единичность Конкретность Близость (различимость) Известность Определенность Дееспособность и свобода воли (зависит от социального и семейного положения и от возраста) Разрыв со сферой субъекта (часть от целого) Неличность Средний род Собирательность Абстрактность Отдаленность (неразличимость) Неизвестность Неопределенность Недееспособность и несвобода воли (зависит от социального и семейного положения и от возраста) Отношение к сфере субъекта(«свои») (часть целого)

Глагол Совершенный вид Личные формы Реальная модальность Несовершенный вид Инфинитив Ирреальная модальность

Позиция существительного по отношению к глаголу Препозиция (инверсия) Постпозиция (нейтральный порядок слов)

Актуальное членение предложения Тема Рема

Известность / неизвестность Старая информация Новая информация

Семантика высказывания Конкретность Абстрактность

Проведенное исследование показывает, что АНТРОПОЦЕНТРИЗА-ЦИЯ, как основа языкотворческого процесса, является одной из движущих сил развития грамматической семантики русского языка.

Список научной литературыИльченко, Ольга Сергеевна, диссертация по теме "Русский язык"

1. ИСТОЧНИКИ И ИХ СОКРАЩЕННЫЕ ОБОЗНАЧЕНИЯ1 Памятники письменности

2. ААЭ1—1У Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографическою экспедициею имп. Академии наук, т. 1-4. СПб., 1836. 1294-1700 гг.

3. Ав. Кн. бес. Аввакум. Книга бесед. - Памятники истории старообрядчества XVII в., кн. 1, вып. 1. Л., 1927 (РИБ, т. 39), стлб. 241^124. 16691675 гг.

4. А. гражд. распр. 1—П Акты, относящиеся до гражданской расправы древней России, т. 1-2. Собр. и изд. А.Федотов-Чеховский. - Киев, 18601863. 1432-1699 гг.

5. Аз. пов. Орлов А. Исторические и поэтические повести об Азове (Взятие 1637 г. и осадное сидение 1641 г.). Тексты. М., 1906, сп. ХУП-ХУШ вв.

6. Аз. пов. (сказ.) Орлов А. История об Азовском взятии и осадном сидении от турского царя Брагима донских казаков. лета 7135 года. - РФВ, т. 56, 1906, с. 137-174, сп. к. XVII в.

7. АИ 1-У Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссиею, т. 1-5. СПб., 1841-1842. 1334-1700 гг.

8. А. кунгур. Кунгурские акты XVII в. (1668-1699 гг.). Изд. А. Г. Кузнецова. Ред. А. А. Титов. СПб., 1888.

9. Библиографическое описание не отмеченных звездочкой памятников письменности Х1-ХУП вв. дается в соответствии с Указ. источн. (см. раздел Указатели).

10. Александрия (Вяз.) Александрия, вып. 1-2. СПб., 1880-1887 (Изд. ОЛДП, 67 и 87). XII в., сп. XVII в.

11. Алф. — Книга Алфавит Николаевского Корельского монастыря. Ру-коп. БАН, Арх. д., № 445, 4°, л. 1-264. 1672 г.

12. AMT 1—III Акты Московского государства, изд. Акад. наук, т. 1-2 под ред. Н. А. Попова; т. 3 под ред. Д. Я. Самоквасова. Разрядный приказ. Московский стол. СПб., 1890-1901. 1571-1664 гг.

13. Апокал. Апокалипсис с толкованиями Андрея Кесарийского. - Рукоп. БАН, Ник., № 1, XII в.

14. Арханг. лет. Устюжский летописный свод (Архангелогородский летописец). Подгот. к печати и ред. К. Н. Сербиной. М.-Л., 1950. XVI в., сп. XVII в.

15. Арх. Стр. I Архив П. М. Строева, т. 1. Пг., 1915 (РИБ, т. 32). 14001597 гг.

16. АСВР /-/// Акты социально-экономической истории северовосточной Руси конца XIV - начала XVI в., т. 1-3. М., 1952-1964.

17. Астрах, а. Акты Астраханской воеводской избы XVII в. - Хранятся в ЛОИИ, ф. 178.

18. А. феод, землевл. I Акты феодального землевладения и хозяйства XIV- XVI вв., ч. 1. Подгот. к печати Л. В. Черепнин. М., 1951.

19. АХУ III Акты Холмогорской и Устюжской епархий, кн. 3. СПб. (РИБ, т. 25). 1621-1680, 1692 гг.

20. АЮ Акты юридические, или собрание форм старинного делопроизводства. Изд. Археогр. комис. СПб., 1838. 1425-1705 гг.

21. АЮБ /-/// Акты, относящиеся до юридического быта древней России. Изд. Археогр. комис. под ред. Н.Калачова, т. 1-3. СПб., 1857-1884. XIII— XVII вв.

22. Баг. Мат. Материалы для истории колонизации и быта степной окраины Московского государства (Харьковской и отчасти Курской и Воронежской губ.) в XVI-XVIII столетии, собранные в разных архивах и редактированные Д. И. Багалеем. Харьков, 1886.

23. Беседа отца с сыном Сказание и беседа премудра и чадолюбива отца, предание и поучение к сыну. о женстеи злобе. - В кн.: Памятники старинной русской литературы, вып. 2. СПб., 1860, с. 461-470. XVII в.

24. Библ. Генн. Книги ветхого и нового завета. Писаны в 1499 г. в Новгороде, при дворе архиеп. Геннадия. - Рукоп. ГИМ, Син., № 915.

25. Бусл. Христ. Буслаев Ф. Историческая христоматия церковнославянского и древнерусского языков. М., 1861.

26. Вел. Зерц. Великое Зерцало. Пер. с польск. в Москве 1677 г. - Рукоп. ГИМ, Син, № 100, XVII в.

27. Вкл. Серп. Воронцова JI. Д. Вкладная книга Серпуховского Высоцкого монастыря. - Древности. Тр. Археогр. комис. Моск. археол. об-ва, т. 1, вып. 2, 1899, стлб. 321-346. 1577-1709 гг., сп. 1729 г.

28. ВМЧ Великие Минеи-Четии, собранные всероссийским митрополитом Макарием. Изд. Археогр. комис. М.-СПб, 1868-1917. XVI в.

29. Волог.-Перм. лет. Вологодско-Пермская летопись. - ПСРЛ, т. 26. М— Л, 1959. XVI в.

30. Ворон, а. — Материалы для истории Воронежской и соседних губерний, т. 1. Воронежские акты. Воронеж, 1887. 1599-1705 гг.

31. Ворон. Петр. а. Воронежские Петровские акты, хранящиеся в Архиве Воронежского губернского статистического комитета, вып. 1. Собир. и ред. Ф. Яворский. Воронеж, 1872. 1696-1722 гг.

32. Воскр. лет. VII-VIII Летопись по Воскресенскому списку. - ПСРЛ, т. 7, 8, СПб, 1856-1859, сп. XVI в.

33. Гилъф* Онежские былины, записанные А. Ф. Гильфердингом летом 1871 года. - 4-е изд. - Т. I. - М. - Л., 1949.

34. Грамотки* Грамотки XVII - начала XVIII века. М.: Наука, 1969.415 с.

35. Гр. Грамоты Новгорода и Пскова. - Грамоты Великого Новгорода и Пскова. Под ред. С. Н. Валка. М.-Л., 1949.

36. Гр. Колъск. Грамоты Кольского уезда ХУ1-ХУШ вв. - В кн.: Сборник грамот Коллегии экономии, т. 2. Л., 1929, стлб. 437-608. 15561748 гг.

37. Гр. Наз. Будилович А. XIII слов Григория Богослова в древнеславянском переводе по рукописи имп. Публ. б-ки XI в. Изд. ОРЯС АН. СПб., 1875. XII в.

38. Гр. Сиб. Милл. 1-П Миллер Г. Ф. История Сибири. 1-2. М.-Л., 19371941. 1556-1661 гг.

39. ДАИI—XII Дополнения к Актам историческим, собранные и изданные Археографическою комиссиею, т. 1-12. СПб., 1846-1875, к. X в. - 1700 г.

40. Даль. Поел* Пословицы русского народа. Сб. В. Даля. М., 1957.

41. ДДГ Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей Х1У-ХУ1 вв. М.-Л., 1950.

42. Дм. Домострой по списку имп. Общества истории и древностей российских. С предисл. И.Е.Забелина. - Чт. ОИДР, 1881, кн. 2, с. 1-165, сп. XVI в.

43. Дм. К. Домострой по Коншинскому списку и подобным. К изд. пригот. А. Орлов. - Чт. ОИДР, 1908, кн. 2, с. 1-61, сп. к. XVI - н. XVII в.

44. Док. моек, театра Московский театр при царях Алексее и Петре. Материалы, собр. С. К. Богоявленским. - Чт. ОИДР, 1914, кн. 2, отд. 1, с. 1192. 1672-1709 гг.

45. Дон. д. / -Донские дела, кн. 1. СПб., 1898 (РИБ, т. 18). 1594-1639 гг.

46. Дон. д. II- То же, кн. 2. СПб., 1906 (РИБ, т. 24). 1640-1646 гг.

47. Дон. д. IV-То же, кн. 4. СПб., 1913 (РИБ, т. 29). 1648-1655 гг.

48. Древн. русск. стих. — Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым и вторично изданные. М., 1818.

49. Др. пам. Срезневский И. Древние памятники русского письма и языка (X-XIV вв.). Общее повременное обозрение. СПб., 1863.

50. Д. Шакловит. I—IV Розыскные дела о Федоре Шакловитом и его сообщниках. Изд. Археогр. комис., т. 1-4. СПб., 1884-1893. 1689-1725 гг.

51. Еванг. (Воскр.) Воскресенский Г. А. - Древнеславянское евангелие. Евангелие от Марка. Сергиев Посад, 1894, сп. XI-XVI вв.

52. Евфр. Отразит, пис. Отразительное писание о новоизобретенном пути самоубийственных смертей. Вновь найденный старообрядческий трактат против самосожжения 1691 г. Сообщ. X. Лопарева. СПб., 1895 (ПДП, № 108).

53. Ефр. Корм. Бенешевич В. Н. Древнеславянская кормчая XIV титулов без толкований, т. 1. Изд. ОРЯС АН. СПб., 1906, сп. XII в.

54. Ж. Авр. Смол. Жития преподобного Авраамия Смоленского и службы ему. Пригот. к печати С. П. Розанов. - Изд. ОРЯС АН. СПб., 1912 (Памятники древнерусской литературы, вып. 1). XIII в., сп. XVI-XVII вв.

55. Ж. Ал. чел. бож. Адрианова В. П. Житие Алексея человека божия в древней русской литературе и народной словесности. Пг., 1917, сп. XII в. -1700 г.

56. Ж. Бор. Глеб. Сказание о св. мучениках Борисе и Глебе. - Сборник XII в. Московского Успенского собора, вып. 1 (Чт. ОИДР, 1899, кн. 2, отд. 2), с. 12^Ю то же изд.: Усп. сб., с. 43-58.

57. Ж. Бор. Глеб, (вар.) Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им. Пригот. к печати Д. И. Абрамович. Изд. ОРЯС АН. Пг., 1916, прил., с. 179-200, сп. XII-XVI вв.

58. Ж. Бор. Глеб, (прол.) Проложные сказания. - Там же, с. 95-112, сп. XIII-XVI вв.

59. Ж. Леонт. Рост. Житие святого Леонтия, епископа Ростовского. -Правосл. собеседник, изд. при Казан, духовн. акад. Казань, 1858, ч. 1, с. 301318. XII в., сп. XVI в.

60. Ж. Cae. осе. Житие св. Савы освященного, составленное св. Кириллом Скифопольским в древнерусском переводе. Изд. И. Помяловский. СПб, 1890 (Изд. ОЛДП, 96). XIII в.

61. Ж. Стеф. Перм. Епиф. Житие святого Стефана епископа Пермского, написанное Епифанием Премудрым. Изд. Археогр. комис. СПб, 1897, н. XV в, сп. к. XV - н. XVI в.

62. Ж. Феодос. Нест. Житие Феодосия, игумена Печерского. - Сборник XII в. Московского Успенского собора, вып. 1 (Чт. ОИДР, 1899, кн. 2, отд. 2), с. 40-96 то же изд.: Усп. сб, с. 71-135.

63. Ж. Феод. Ст. Житие Феодора Студита (перевод XI в.). - Выголексин-ский сборник, к. XII в. РГБ, Муз, № 1832 (СВ) Изд.: Выголексинский сборник / Изд. подготовили В. Ф. Дубровина, Р. В. Бахтурина, В. С. Голышенко. М„ 1977, с. 134-409.

64. Златостр. Малинин В. Н. Десять слов Златоструя XII в. Изд. ОРЯС АН. СПб, 1910.

65. Иерей потурчившийся Перетц В. Рассказ о потурчившемся и раскаявшемся иерее. - Библиогр. лет, III, 1917, с. 161-167. XVII в.

66. Изб. Св. 1073 г. Изборник великого князя Святослава Ярославича 1073 г. СПб, 1880 (Изд. ОЛДП, 55).

67. Изб. 1076г.* Изборник 1076 года / Изд. подгот. В. С. Голышенко, В. Ф. Дубровина, В. Г. Демьянов, Г. Ф. Нефедов / Под ред. С. И. Коткова. М.: Наука, 1965. 1092 с.

68. Изм. Измарагд, Х1У-ХУ вв. - Рукоп. БАН, 13.2.7, л. 10-422, XVI в.

69. Ио. Леств. Лествица Иоанна Лествичника. - Рукоп. ГБЛ, ф. 256 (Рум.), № 199, XIII в.

70. Ипат. лет. Ипатьевская летопись. - ПСРЛ, т. 2. Изд. 2. СПб., 1908 воспроизведение текста издания 1908 г. - М., 1962., сп. XV в.

71. Каз. лет. История о Казанском царстве (Казанский летописец). -ПСРЛ, т. 19. СПб, 1903, сп. ХУ1-ХУП вв.

72. Кир. Тур. (К) Творения Кирилла епископа Туровского, российского витии XII в. - В кн.: Памятники российской словесности XII в, изд. К. Калайдовичем. М., 1821, с. 3-152, сп. ХШ-ХУ1 вв.

73. Кн. Енохова Соколов М. И. Славянская книга Еноха Праведного. Тексты, лат. пер. и исследование. - Чт. ОИДР, 1910, кн. 4 (Отд. изд. - М, 1910). XIII в, сп. ХУ-ХУШ вв.

74. Кн. законные «Книги законные», содержащие в себе в древнерусском переводе византийские законы земледельческие, уголовные, брачные и судебные. Изд. А. С. Павлов. СПб, 1885 (Сб. ОРЯС, т. 38, № 3). ХП-ХШ вв., сп. XV в.

75. Кн. прих. -расх. Волокол. м. № 4 Приходо-расходная книга Иосифова Волоколамского монастыря 1581-1582 гг. - Рукоп. ЛОИИ, ф. 284, № 3/4.

76. Кн. прих.-расх. Моск. Приходо-расходные книги Московских приказов, кн. 1.-РИБ, т. 28. М, 1912. 1614-1619 гг.

77. Кн. прих.-расх. Свир. м. № 25 Книга приходо-расходная Александрова Свирского монастыря 1657-1658 гг. - Рукоп. ЛОИИ, ф. 3, оп. 2, № 25.

78. Кн. расх. Болд. м. Болдин Дорогобужский монастырь. Книги расходные. - Монастырские приходо-расходные книги, вып. 1. Л, 1924 (РИБ, т. 37), стлб. 20-187. 1585-1600 гг.

79. Кн. расх. Ипат. м. Отрывок из расходных книг Костромского Ипати-евского монастыря, ок. 1553 (?) г. - Сб. Археол. ин-та, кн. 6. СПб., 1898, отд. 2, с. 127-137.

80. Кн. Степ. Книга Степенная царского родословия, ч. 1-2. - ПСРЛ, т. 21, 1-2 половина. СПб., 1908-1913. 1560-е гг., сп. ХУ1-ХУП вв.

81. Козм. Инд. * Книга нарицаема Козьма Индикоплов / Изд. В. С. Голышенко, В. Ф. Дубровина. М.: Индрик, 1997. 774 с. с илл., сп. конца1. XV в.

82. Козм. Книга глаголемая Козмография сиречь описание сего света земель и государств великих. СПб., 1878-1881 (Изд. ОЛДП, 21, 57, 68), между 1655-1667 гг., сп. 1670 г.

83. Колом, дес. Коломенская десятая 1577 г.. - В кн.: Сторожев В. Н. Материалы для истории русского дворянства. I. Десятни и тысячная книга1. XVI в.-М, 1891, с. 1—42.

84. Корм. Балаш. Кормчая Балашева, с прибавлениями. - Рукоп. БАН, 21.5.4, XVI в., прибавл. XVII в.

85. Котош. О России в царствование Алексея Михайловича. Сочинение Григорья Котошихина. Изд. 4. СПб., 1906. 1666-1667 гг.

86. Крым. д. I Памятники дипломатических сношений Московского государства с Крымскою и Нагайскою ордами и с Турцией, т. 1. С 1474 по 1505 г. - Сб. РИО, т. 41. - СПб., 1884.

87. Курб. Ист. 8 соб. История о осьмом соборе. - Сочинения князя Курбского, т. 1. СПб., 1914 (РИБ, т. 31), стлб. 473-484. XVI в., сп. XVII в.

88. Курб. Пис. Письма князя Курбского к разным лицам. - Сочинения князя Курбского, т. 1. СПб., 1914 (РИБ, т. 31), стлб. 359 72. XVI в., сп. XVII в.

89. Лавр. лет. Лаврентьевская летопись, вып. 1-3. - ПСРЛ, т. 1. Изд. 2. Л., 1926-1928 воспроизведение текста издания 1926-1928 гг. - М., 1962., сп. 1377 г.

90. Львов, лет. 1—11-Львовская летопись, ч. 1-2. ПСРЛ, т. 20, 1-2-я половина. СПб., 1910-1914. сп. XVI в, вар. XVIII в.

91. Макс* Крылатые слова. По толкованию С. Максимова. - М, 1955.

92. МДБП* Московская деловая и бытовая письменность XVII в. / Изд. подг. С. И. Котков, А. С. Орешников, И. С. Филиппова. М, 1968.

93. Мин. сент. Месяц сентябрь. - В кн.: Ягич И. В. Служебные минеи за сентябрь, октябрь, ноябрь. В церковнославянском переводе по русским рукописям 1095-1097 г. Изд. ОРЯС АН. СПб, 1886 (Памятники древнерус. языка, вып. 1), с. 03-0242. 1096 г, XII в.

94. Мин. сент. 1095 г. Там же.

95. Моск. лет. * Московский летописный свод конца XV века // ПСРЛ. Т. 25. М, Л.: Изд-во АН СССР, 1949.

96. Ник. лет. IX—XIII Летописный сборник, именуемый Патриаршею или Никоновскою летописью. - ПСРЛ, т. 9-13. СПб, 1862-1906 воспроизведение текста изданий 1862-1906 гг. - М, 1965., сп. XVI в, вар. XVII в.

97. Новг. I лет. Новгородская летопись по Синодальному харатейному списку. Изд. Археогр. комис. СПб, 1888. сп. ХШ-ХУ вв.

98. Новг. берест, гр. — А. В. Арциховский и М. Н. Тихомиров. Новгородские грамоты на бересте. Из раскопок 1951 г. М, 1953.

99. Остр. ев. Остромирово евангелие 1056-57 года. С приложением греческого текста евангелий и с грамматическими объяснениями, изданное А. X. Востоковым. СПб, 1843.

100. Палея ист. Попов А. Книга бытиа небеси и земли (Палея историческая) с приложением сокращенной Палеи русской редакции. - Чт. ОИДР, 1881, кн. 1-172. XII в, сп. XV в.

101. Панд. Ант. Пандект Антиоха Черноризца. - Рукоп. ГИМ, воскрес, № 30, к. XI в.

102. Патерик Печ. Патерик Киевского Печерского монастыря. Изд. Ар-хеогр. комис. СПб., 1911. XIII в., сп. XV в.

103. Переп. Одоевск. Арсеньев Ю. Ближний боярин князь Никита Иванович Одоевской и его переписка с Галицкою вотчиной (1650-1684 гг.) - Чт. ОИДР, 1903, кн. 2, отд. 1, с. 42-129.

104. Переп. Хован. Частная переписка князя Петра Ивановича Хованского, его семьи и родственников. Сообщ. Г. Лукьяновым. - Старина и новизна, кн. 10. М., 1905, с. 283-462. XVII в.

105. Переясл. лет. Летописец Переяславля Суздальского, составленный в начале XIII в. (между 1214 и 1219 гг.). Изд. М.Оболенским, М., 1851, сп. XV в.

106. Пов. Кат,—Ростовского2 Повесть князя Ивана Михайловича Катыре-ва-Ростовского во 2-й редакции. - Памятники древней русской письменности, относящиеся к Смутному времени. Изд. 3. Л., 1925 (РИБ, т. 13, вып. 1), стлб. 625-712, сп. XVII в.

107. Пов. Никол, обр. Приход чудотворного Николина образа Зарайского иже бе из Корсуня града. - Врем. ОИДР, кн. 15, 1852, смесь, с. 11-21. XIV в, сп. XVI в.

108. Пов. о разуме Повесть о разуме человеческом. - Скрипилъ М. О. Неизвестные и малоизвестные русские повести XVII в. (Тр. ОДРЛ, VI, 1948), с. 324-327.

109. Пов. о Царъграде Повесть о Царьграде (его основании и взятии турками в 1453 г.) Нестора-Искандера XV в. Сообщ. архим. Леонид. СПб., 1886 (ПД11И, № 62), сп. н. XVI в. то же изд.: Русские повести ХУ-ХУ1 вв. Сост. М. О. Скрипиль. М.-Л., 1958, с. 55-78.

110. Полъск. д. I Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-Литовским государством, т. I. 1487-1533 гг. Изд. 2. -Сб. РИО, т. 35. СПб., 1892.

111. Полъск. д. II- То же, т. 2. 1533-1560 гг. Сб. РИО, т. 59. СПб, 1887.

112. Пон. I, III Памятники древнерусской церковно-учительной литературы, вып. 1,3. Изд. журн. «Странник», под ред. А. И. Пономарева. -СПб., 1894-1897. Х1-ХУП вв.

113. Поруб. д. Списки с листов, каковы посланы в Ругодив к генералу и в иные городы к державцам и их немецких листов, каковы присыланы в Великий Новгород ис порубежных городов о всяких порубежных делах, 16611664 гг. - Рукоп. ЛОИИ, кн. 2, № 28.

114. Поел, к Ив. Гр. Послание к царю Ивану Васильевичу. -Благовещенский иерей Сильвестр и его писания. Исследование, начатое Д. П. Голохвастовым и доконченное архим. Леонидом (Чт. ОИДР, 1874, кн. 1, отд. 1), с. 69-87. 1547 г.

115. Поел. С. Шаховского Д. Пожарскому Послание кн. С. И. Шаховского кн. Д. М. Пожарскому. - Голубев И. Ф. Два неизвестных стихотворных послания первой половины XVII в. (Тр. ОДРЛ, XVII, 1961), с. 407^13.

116. Посольство Васильчикова Посольство в Персию Григория Борисовича Васильчикова. - Там же, т. 1. СПб., 1890 (Тр. Вост. отд-ния Русск. археол. об-ва, т. 20), с. 1-221. 1588-1594 гг.

117. Посольство Жир. -Засекина Посольство в Персию князя Александра Федоровича Жирового-Засекина. - Там же, т. 2. СПб., 1892 (Тр. Вост. отд-ния Русск. археол. об-ва, т. 21), с. 1-143. 1598-1600 гг.

118. Посольство Тюфякина Посольство князя Василия Васильевича Тю-фякина. - Там же, т. 1. СПб., 1890 (Тр. Вост. отд-ния Русск. археол. об-ва, т. 20), с. 334^53. 1595-1599 гг.

119. П. отреч. 1-П Памятники отреченной русской литературы. Собр. и изд. Н. Тихонравовым, т. 1-2. СПб.-М., 1863, сп. ХП-ХУШ вв.

120. Поуч. Ильи Павлов А. Неизданный памятник русского церковного права XII в. - ЖМНП, ч. 271, 1890, окт, отд. 2, с. 275-300, en. XV в.

121. Правая гр. Правая грамота, перв. пол. XV в. - Лихачев Н. Дьяки, писанные с «вичем». (Сб. Археол. ин-та, кн. 6, 1898, отд. 3), с. 3-5.

122. Правда Рус. Правда Русская. I. Тексты. Под ред. Б. Д. Грекова. M.-JI,1940.

123. Правила Смирнов С. И. Материалы для истории древнерусской покаянной дисциплины (тексты и заметки). - Чт. ОИДР, 1912, кн. 3, отд. 2, сп. XIII-XVII вв.

124. Пролог (Плиг. 24) Пролог мартовской половины года. - Рукоп. БАН, 33.19.8. (Плиг. № 24), XVI в.

125. Пролог (Срз.) Пролог сентябрьской половины года. - Рукоп. БАН, 24.4.33 (Срезн.), н. XV в.

126. Пролог (ст. печ.) Пролог сентябрьской и мартовской половины года. М, 1641-1643.

127. Псков, лет. I Псковские летописи, вып. 1. Пригот. к печати А. Насонов. М.-Л, 1941, сп. XV-XVII вв.

128. Псков, лет. II Псковские летописи, вып. 2. Под ред. А. Н. Насонова. М, 1955, сп. XV-XVII вв.

129. Пч. Семенов В. Древняя русская Пчела по пергаменному списку. СПб, 1893 (Сб. ОРЯС, т. 54, № 4). XIII в, сп. XIV-XV вв.

130. Р Поуездное собрание актов («Рознь»), XVI-XVII вв. - Хранится в ЛОИИ (к. 110).

131. Радзив. лет. Радзивиловская, или Кенигсбергская летопись. I. Фотомеханическое воспроизведение рукописи. СПб, 1902 (Изд. ОЛДП, 118), сп. XV в.

132. Разин, восст. Крестьянство и националы в революционном движении. Разинщина. M.-JL, 1931. 1666-1671 гг.

133. Ревел, а. I Русские акты Ревельского городского архива. Под ред. А. Барсукова. - РИБ, т. 15. СПб., 1894. 1397-1689 гг.

134. Ревел, а. II Неизданные русские акты XV-XVI вв. Ревельского городского архива. - Чт. ОИДР, 1897, кн. 2, смесь, с. 1-10. XV в. - 1578 г.

135. Ремез, лет. Ремезовская летопись. - В кн.: Сибирские летописи. СПб., 1907, с. 312-366, сп. XVII-XVIII вв.

136. РИБII Русская историческая библиотека, т. 2. СПб., 1875. 12911645 гг.

137. Рим. д. Римские деяния (Gesta Romanorum), вып. 1-2. СПб., 18771878 (Изд. ОЛДП, 5, 33), сп. 1688 г.

138. Рим. имп. д. I-IX- Памятники дипломатических сношений с империею Римскою, т. 1-9. СПб., 1851-1868. 1488-1699 гг.

139. Рог. лет. — Рогожский летописец. ПСРЛ, т. 15, вып. 1. Изд. 2. Пг., 1922 воспроизведение текста издания 1922 г. - М., 1965. XV в.

140. Росп. им. Н. Ром. Роспись всяким вещам, деньгам и запасам, что осталось по смерти боярина Никиты Ивановича Романова.- Чт. ОИДР, 1887, кн. 3, отд. 1, с. 1-128. 1655-1659 гг.

141. РП* — Русская Правда // Карский Е. Ф. Русская Правда по древнейшему списку. Введение, текст, снимки, объяснения, указатели авторов и словарного состава. Л.: Изд-во АН СССР, 1930. 114 с.

142. Ряз. кормч. «Рязанская кормчая» (сербской редакции), на пергамене.-Рукоп. ГПБ, F. п. II. 1,1°, л. 1—402 об., 1284 г.

143. СГГДI-V Собрание государственных грамот и договоров, хранящихся в Государственной коллегии иностранных дел, ч. 1-5. М., 18131894. 1265-1696 гг.

144. Сильв, сб. Сказания о святых Борисе и Глебе. Сильвестровский список XIV в. Изд. И. И. Срезневский. СПб., 1860.

145. Симеон, лет. — Симеоновская летопись. ПСРЛ, т. 18. СПб., 1913, сп. перв. пол. XVI в.

146. Сим. Пол. Орел рос. Орел российский. Творение Симеона Полоцкого. Сообщ. Н. А. Смирнов. Пг, 1915 (Изд. ОЛДП, 133). 1667 г.

147. Сим. Послов. Старинные сборники русских пословиц, поговорок, загадок и проч. ХУН-Х1Х столетий / Собр. и пригот. к печати П. Симони, 1-П. СПб, 1899 (Сб. ОРЯС, т. 66, № 7).

148. Сказ. Авр. Палицьта — Сказание Авраамия Палицына. Там же, стлб. 473-524. XVII в.

149. Сказ, о Гр. Отрепьеве Сказание о Гришке Отрепьеве. - Там же, стлб. 713-754. XVII в.

150. Сказки* Сказки об изъятии икон из церквей. Приказн. стлб. 298 // Котков С. И. Московская речь в начальный период становления русского национального языка. М.: Наука, 1974. - С. 296, 301, 303, 309, 345. XVII в.

151. Ск. о молодце Сказка о некоем молодце, коне и сабле. - Буслаев Ф. О народной поэзии в древнерусской литературе. - В кн.: Речи и отчет, произнесенные в торжественном собрании Моск. ун-та 12 янв. 1859 г. М, 1859, прил, с. 16, сп. XVII в.

152. Сл. Дан. Зат. Слово Даниила Заточника по редакциям XII и XIII вв. и их переделкам. Пригот. к печати Н. Н. Зарубин. Л, 1932, сп. ХУ1-ХУП вв.

153. Сл. и поуч. против языч. Древнерусские слова и поучения, направленные против остатков язычества в народе. - Гальковский Н. Борьба христианства с остатками язычества в древней Руси, т. 2 (Зап. Моск. археол. ин-та, т. 18, 1913), сп. ХШ-ХУШ вв.

154. Смол. гр. Смоленские грамоты ХШ-Х1У вв. Подгот. к печати Т. А. Сумникова и В. В. Лопатин. Под ред. Р. И. Аванесова. М, 1963.

155. Соф. Iлет. Софийская первая летопись. - ПСРЛ, т. 5. СПб, 1851, с. 81-275; т. 6. СПб, 1853, с. 1-111, сп. к. XV или н. XVI в.

156. Соф. IIлет. — Софийская вторая летопись. ПСРЛ, т. 6. СПБ, 1853, с. 119-358, сп. XVI в.; с. 262-315, сп. XVII в.

157. С77* Синайский патерик / Изд. подгот. В. С.Голышенко, В. Ф. Дубровина / Под ред. С. И. Коткова. М.: Наука, 1967. 401 с. XI-XII вв.

158. Стеф., Ихн. * Стефанит и Ихнилат: Средневековая книга басен по русским рукописям XV-XVII вв. JL: Наука, Ленингр. отд-ние, 1969. 252 с.

159. Стихир. Стихирарь месячный на крюковых нотах. - Рукоп. БАН, 34.7.6, XII в.

160. Судебник Ив. III, 1497 г. Фототипическое издание в книге: Судебники XV-XVI веков / Под общей ред. акад. Б. Д. Грекова. М.-Л, Изд. Ин-та истории АН СССР, 1952.

161. Суд. 1497 г.* Судебник 1497 года // Российское законодательство XXX веков: В 9 т. Т. 2. Законодательство периода образования и укрепления Русского централизованного государства. М.: Юрид. лит, 1985. С. 54-62.

162. Суд. 1550 г. * Судебник 1550 года // Российское законодательство XXX веков: В 9 т. Т. 2. Законодательство периода образования и укрепления Русского централизованного государства. М.: Юрид. лит, 1985. С. 97-120.

163. Твер. лет. Летописный сборник, именуемый Тверскою летописью. -ПСРЛ, т. 15. СПб, 1863 воспроизведение текста издания 1863 г. - М, 1965. 1534 г, сп. XVII в.

164. Тип. лет. Типографская летопись. - ПСРЛ, т. 24. Пг, 1921. XVI в.

165. Требник — Требник. Рукоп. БАН, Арх. д, № 72, вт. пол. XVI в.

166. Ул. Ал. * Соборное Уложение царя Алексея Михайловича 1649 года. Издаше Историко-Филологическаго Факультета Императорскаго Московска-го Университета. М.: Печатня А. И. Снегиревой, 1907. 196 с.1. Стоглав. Казань, 1962.

167. Ул. Ал.2 Уложение, по которому суд и расправа во всяких делах в Российском государстве производится, сочиненное и напечатанное при владении государя царя и в. кн. Алексея Михайловича. М, 1649.

168. Усп. сб. Успенский сборник XII-XIII вв. Изд. подг. О. А. Князевская, В. Г. Демьянов, М. В. Ляпон. Под ред. С. И. Коткова. М, 1971.

169. Устав ратных д. I-II Устав ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки. в 1607 и 1621 гг. Выбран из иностранных военных книг Онисимом Михайловым, ч. 1-2. Изд. под смотрением В. Рубана. СПб, 1777-1781.

170. Флавий. Полон. Иерус. I La prise de Jerusalem de Josephe le Juif. Par V. Istrin, t. 1. Paris, 1934. XI в, сп. XV и XVI в.

171. Флавий. Полон. Иерус. II- То же, t. 2. Paris, 1938. XI в, сп. XVI в.

172. X Афан. Ник. Хождение за три моря Афанасия Никитина 14661472 гг. Изд. 2, доп. и перераб. М.-Л, 1958, сп. к. XV - н. XVI в, XVI в, XVII в.

173. X. Дан. иг. Житье и хоженье Данила Русьскыя земли игумена 11061107 гг. Под ред. М. А. Веневитинова. - Правосл. палестин. сб, т. 1, вып. 3 и 9. СПб, 1885. 1113 г, сп. 1496 г.

174. ОРЯС, т. 90, № 2. СПб., 1913; кн. 15-18 и прил. Там же, т. 91, №2. Пг., 1914. XIII в., сп. XV в.

175. Хрон. Г. Амарт. Истрин В. М. Хроника Георгия Амартола в древнем славяно-русском переводе, т. 1. Текст. Изд. ОРЯС Рос. АН. Пг., 1920. XI в., сп. XIII-XIV вв., вар. XV-XVII вв.

176. Хроногр. 1512 г. Русский хронограф. Хронограф редакции 1512 г. -ПСРЛ, т. 22, ч. 1. СПб., 1911. 1538 г., вар. XVI-XVII вв.

177. Цен. пам.* 14. Ценовные памяти. Приказн. стлб. 1409, л. 135-135 об. // Котков С. И. Московская речь в начальный период становления русского национального языка. М.: Наука, 1974. - С. 338.

178. Части. переп. * Котков С. И., Панкратова Н. П. Источники по истории русского народно-разговорного языка XVII - начала XVIII века. М.: Наука, 1964.312 с.

179. Чиновн. Иоакима, I Выписка из чиновника патриарха Иоакима, писанного с 1674 по 1676 г. и хранящегося в библиотеке Новгородского Софийского собора. - Врем. ОИДР, кн. 22, 1855, смесь, с. 20-24.

180. Ч. Серг. Р. Аз. Книга о чудесах преподобного Сергия. Творение Симона Азарьина. Сообщ. С.Ф.Платонов. СПб., 1888 (ПДПИ, №70). 16461654 гг., сп. XVII в.

181. Шестоднев. Ио. екз. Шестоднев, составленный Иоанном ексархом Болгарским. - Чт. ОИДР, 1879, кн. 3, сп. 1263 г.

182. Якут. а. Акты Якутской воеводской избы 1639-1647 гг. - Хранятся в ЛОИИ, ф. 160, on. 1.1. Современные тексты

183. Анатомия и физиология Цузмер А. М, Петрищина О. Л. Человек, анатомия, физиология, гигиена. М, 1986.

184. Биология Мезнико Б. М. Биология: формы и уровни: Пособие для учащихся. М, 1994.

185. Бисярина В. 77. Детские болезни с уходом за детьми и анатомо-физиологическими особенностями детского возраста. М, 1977.

186. БМЭ Большая медицинская энциклопедия / Гл. ред. А. Н. Бакулев. Т. 35. М, 1964.

187. БСЭ Большая советская энциклопедия / Гл. ред. Б. А. Введенский. Т. 27. М., 1954.

188. Васильев Ю. Р. Микроволновая кухня каждый день. М, 1995. Детская офтальмология — Ковалевский Е. И. Детская офтальмология. М, 1970.

189. ДЭ Детская энциклопедия / Гл. ред. А. И. Маркушевич. Т. 7. М, 1975. Есин А. Б. Принципы и приемы анализа литературного произведения. М, 1999.1. Знание-сила. 1977. № 10.

190. Иванов А. И. Острые кишечные заболевания. Л, 1982. Козлов М. А. Кольцо жизни. М, 1992. Кулинария. М, 1964.

191. Кулинарные рецепты на каждый день / Сост. Л. Строкова. М, 1999. Лакомства Нептуна. (Рыбная кулинария). Л, 1990. Map Е. Человек и невидимки. М, 1969.

192. Методика преподавания литературы Никольский В. А. Методика преподавания литературы в средней школе. М, 1971.

193. Мечников И. Этюды о природе человека. М, 1961.

194. Михайлов В. С. Кулинария для всех. М, 2000.

195. НКРЯ Национальный корпус русского языка © 2003-2009 // http://www.ruscorpora.ru.

196. Павлова Т. И., Пономарев А. Б. Животные в доме. М, 1992.

197. ПМЭ Полная медицинская энциклопедия. М, 2001.

198. Русский язык 2002 Русский язык: Учебник для 9 кл. общеобразоват. учреждений / С. Г. Бархударов, С. Е. Крючков, Л. Ю. Максимов, Л. А. Чешко. М, 2002.

199. Справочник практического врача / Под ред. А. И. Воробьева. М, 1982.

200. Стеллиферовский 77. А. «Чего изволите?» или Похождения литературного негодяя. М, 1991.

201. Толстой Л. 77. Анна Каренина. М, 1970.

202. Шлегелъ Г. Общая микробиология / Пер. с нем. М, 1987.

203. ЭД: Биология Энциклопедия для детей. Т. 2: Биология. М., 1995.

204. Юдин А. В. Русская народная духовная культура: Учеб. пособ. для студентов вузов. М, 1999.1. Указатели

205. Указ. источн. Словарь русского языка Х1-ХУП вв. Указатель источников. - М.: Наука, 1975. - 126 с.

206. Указ. Козм. Указатель слов и форм // Книга нарицаема Козьма Инди-коплов / Изд. В. С. Голышенко, В.Ф.Дубровина. - М.: Индрик, 1997. -С.369-774.

207. Указ. Изб. 1076 Указатель слов и форм // Изборник 1076 года / Изд. подг. В. С. Голышенко, В. Ф. Дубровина, В. Г.Демьянов, Г. Ф. Нефедов / Под ред. С. И. Коткова. - М.: Наука, 1965. - С. 826-1055.

208. Указ. СП Оинлйский плтерик: Указатель слов и форм / Сост. М. Думитреску. - Т. I, II. - Bucure§ti: Centrul de multiplicare al Universitátii din Bucure§ti, 1973, 1976.1. Словари

209. БТСРЯ 1998 Большой толковый словарь русского языка / Гл. ред. С.А.Кузнецов. - СПб, 1998.

210. Дьяченко 1998 Полный церковно-славянский словарь (1993): В 2-х т. / Состав, священник магистр Г. Дьяченко. - М.: ТЕРРА - Книжный клуб, 1998. - Т. 1 - 608 с. - Т. 2. - 560 с.

211. JIPC — Дворецкий И. X. Латинско-русский словарь. 4-е изд., стереотип. - М.: Русский язык, 1996. - 846 с.

212. МАС Словарь русского языка: В 4-х т. / Под ред. А.П.Евгеньевой. - 4-е изд., стер. - М.: Русский язык, Полиграфресурсы, 1999. 2-е изд., испр. и доп.-1981-1984.

213. НИЭСл Новый иллюстрированный энциклопедический словарь / Ред. кол.: В. И. Бородулин, А. П. Горкин, А. А. Гусев, Н. М. Ланда и др. - М.: Большая Российская энциклопедия, 1998. - 912 с.

214. Ожегов 1960 Ожегов С. И. Словарь русского языка. - Екатеринбург, 1994. 4-е изд. - 1960.

215. Преображенский 1949 Преображенский А. Этимологический словарь русского языка. - М, 1910-1914. - Репринт, изд. - М.; Л, 1949. - Т. 1.

216. PJIC Громыко И. Н. Русско-латинский словарь. - Мн.: Новое знание, 2000. - 464 с.

217. СлДРЯ Словарь древнерусского языка (XI-XIV вв.): В 10-ти т. / Гл. ред. Р. И. Аванесов. - Т. 1-3. - М.: Русский язык, 1988-1990.

218. СлКнДР Словарь книжности и книжников Древней Руси: В 3-х вып. / Отв. ред. Д. С. Лихачев. - Вып. 1-3. - М.: Наука, 1987-1992.

219. СлРЯXI-XVII вв. Словарь русского языка XI-XVII вв. - Вып. 1-. -М.: Наука, 1975-.

220. СлРЯXVIII вв. Словарь русского языка XVIII века. - Вып. 1-8-. - JL-СПб., 1984-1995.

221. СлСС — Старославянский словарь (по рукописям XI-XII веков): Около 10 ООО слов / Под ред. Р. М. Цейтлин, Р. Вечерки и Э. Благовой. 2-е изд., стереотип. -М.: Рус. яз., 1999. - 842 с.

222. Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка. В 3-х т. (1893; 1902; 1903) М.: Знак, 2003.-776 с.

223. Фасмер Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4-х т. - Т. 1 / Пер. с нем. и дополн. акад. РАН О.Н.Трубачева. - 4-е изд., стереотип. -М.: Астрель: ACT, 2003. - 558 с. М., 1967. Т. 2.

224. Черных Черных П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: В 2-х т. - Т. 1. - М.: Русский язык, 1993. - 623 с.1. ЛИТЕРАТУРА

225. Аванесов Р. И. Второстепенные члены предложения как грамматические категории // РЖИ. 1936. - № 4. - С. 53-60.

226. Авджан Ф. В. Число сказуемого при количественно-именном подлежащем в русском языке. М.: Карпов Е. Е.; НАНОО «МСГИ», 20Ó6. - 120 с.

227. Аверинцев С. С. Христианская мифология // Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2-х т. / Гл. ред. С. А. Токарев. М.: Российская энциклопедия, 1997.-Т. 2.-С. 598-604.

228. Адмони В. Г. Основы теории грамматики. М.-Л.: Наука, 1964. - 108 с.

229. Адмони В. Г. Развитие функций родительного падежа в немецком языке // Труды Института языкознания АН СССР. 1959. - Т. IX. - С. 257-290.

230. Алисова Т. Б. Очерки синтаксиса современного итальянского языка (Семантическая и грамматическая структура простого предложения). М.: Изд-во МГУ, 1971.-294 с.

231. Андрш Л. И. Морфологические явления в языке русских летописей XIV-XV вв. /по материалам разновременных летописных сводов/: Автореф. дис. канд. филол. наук. Одесса, 1991. - 16 с.

232. Античные теории языка и стиля / Под общ. ред. и с предисл. О. М. Фрейденберг. М.-Л.: Соцэкгиз, 1936.-341 с.

233. Апресян Ю. Д. Дейксис в лексике и грамматике и наивная модель мира (1986) // Апресян Ю. Д. Избранные труды: В 2-х т. Т. 2: Интегральное описание языка и системная лексикография. - М.: Языки русской культуры, 1995.-С. 620-650.

234. Апресян Ю. Д. Начало после конца: глаголы оживать и воскресать II Логический анализ языка. Семантика начала и конца / Отв. ред. Н. Д. Арутюнова. М.: Индрик, 2002. - С. 19-26.

235. Аристотель. Метафизика // Аристотель. Соч. в 4-х т. Т. 1. - М.: Мысль, 1976а.-С. 63-367.

236. Аристотель. О возникновении и уничтожении // Аристотель. Соч. в 4-х т. Т. 3. - М.: Мысль, 1981а. - С. 263-440.

237. Аристотель. О душе // Аристотель. Соч. в 4-х т. Т. 1. - М.: Мысль, 19766.-С. 369-448.

238. Аристотель. Физика // Аристотель. Соч. в 4-х т. Т. 3. - М.: Мысль, 19816.-С. 59-262.

239. Арутюнова Н. Д. ВСТУПЛЕНИЕ. В целом о целом. Время и пространство в концептуализации действительности // Логический анализ языка. Семантика начала и конца / Отв. ред. Н. Д. Арутюнова. М.: Индрик, 2002. -С. 3-18.

240. Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека (1990). М.: Языки русской культуры, 1998. - 895 с.

241. Белова О. В. Грибы // Славянские древности: Этнолингвистический словарь / Под ред. Н. И. Толстого. Т. I (А-Г). - М.: Международные отношения, 1995.-С. 548-551.

242. Беляев И. Д. Лекции по истории русского законодательства. М, 1879.-728 с.

243. Бенвенист Э. Активный и средний залог в глаголе (Вепуетяге 1950) // Бенвенист Э. Общая лингвистика (1974). 2-е изд., стереотип. - М.: Едито-риал УРСС, 2002. - С. 184-191.

244. Бенвенист Э. Именное предложение (Вепуешз1е 1950) // Бенвенист Э. Общая лингвистика (1974).- 2-е изд., стереотип. М.: Едиториал УРСС, 2002.-С. 167-183.

245. Бенвенист Э. Индоевропейское именное словообразование (Вепуешз1е 1935). 2-е изд., стереотип. - М.: Едиториал УРСС, 2004. - 264 с.

246. Бенвенист Э. К анализу падежных функций: латинский генитив (Вепуешз1е 1962) // Бенвенист Э. Общая лингвистика (1974). 2-е изд., стереотип,- М.: Едиториал УРСС, 2002. - С. 156-164.

247. Бенвенист Э. Природа местоимений (Вепуег^е 1956) // Бенве-нистЭ. Общая лингвистика. 2-е изд, стереотип. - М.: Едиториал УРСС, 2002.-С. 285-291.

248. Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов (извлечения) (Вепует81е 1938) // Бенвенист Э. Общая лингвистика. 2-е изд, стереотип. - М.: Едиториал УРСС, 2002. - С. 350-369.

249. Бергельсон М. Б., Кибрик А. Е. Прагматический «принцип приоритета» и его отражение в грамматике языка // Известия АН СССР. Сер. литературы и языка. Т. 40. -№ 4. - 1981. - С. 343-355.

250. Бернштейн С. Б. Сравнительная грамматика славянских языков (1961). 2-е изд. - М.: Изд-во Моск. ун-та; Наука, 2005. - 352 с.

251. Бирнбаум Г. Праславянский язык: Достижения и проблемы в его реконструкции. М.: Прогресс, 1987. - 512 с.

252. Богородицкий В. А. Общий курс русской грамматики. 5-е изд. - МЛ.: Соцэкгиз, 1935. - 356 с.

253. Болек А. Становление категории одушевленности (на материале Синайского патерика, Успенского сборника и Русской правды): Дис. . канд. фи-лол. наук. Л, 1977. - 207 с.

254. Бондарко А. В. Таксис // Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. В. Н. Ярцева. М.: Советская энциклопедия, 1990. - С. 503-504.

255. Бондарко А. В. Теория значения в системе функциональной грамматики: На материале русского языка. М.: Языки славянской культуры, 2002. -736 с.

256. Борковский В. И. Синтаксис древнерусских грамот: (Простое предложение). Львов: Изд-е Львовского ун-та, 1949. - 392 с.

257. Борковский В. И., Кузнецов П. С. Историческая грамматика русского языка. М.: Изд-во АН СССР, 1963. - 512 с.

258. Булаховский Л. А. Исторический комментарий к русскому литературному языку. Киев: Радянська школа, 1939. - 392 с.

259. Булаховский Л. А. Курс русского литературного языка. Киев: Радянська школа, 1952. - Т. 1. - 446 с.

260. Булыгина Т. В. Некоторые вопросы классификации частных падежных значений (на материале сочетаний с генитивом в современном литовском языке) // Вопросы составления описательных грамматик: Сборник статей. -М.: Изд-во АН СССР, 1961. С. 253-265.

261. Буслаев Ф. И. Историческая грамматика русского языка. М.: Учпедгиз, 1959.-626 с.

262. Быховская С. Л. Особенности употребления переходного глагола в даргинском языке // Памяти Н. Я. Марра. 1938. - С. 54-66.

263. Вагнер К. Г. Канон и стиль в древнерусском искусстве. М.: Искусство, 1987.-288 с.

264. Вайан А. Руководство по старославянскому языку (Vaillant 1948) / Пер. с фр. / Под ред. и с предисл В. Н. Сидорова. 3-е изд., стереотип. - М.: Еди-ториал УРСС, 2004. - 448 с.

265. Волгина Н. С., Розенталъ Д. Э., Фомина М. И. Современный русский язык / Под. ред. Н. С. Валгиной: Учебник для вузов. 6-е изд., перераб. и доп. -М.: Логос, 2001.-528 с.

266. Введение II Книга нарицаема Козьма Индикоплов / изд. В. С. Голышенко, В. Ф. Дубровина. М.: Индрик, 1997. - С. 1^2.

267. ВежбицкаяА. Семантические универсалии и описание языков: Грамматическая семантика. Ключевые концепты культур. Сценарии поведения / Пер. с англ. А. Д. Шмелева под ред. Т. В. Булыгиной. М.: Языки русской культуры, 1999. - 777 с.

268. Вендина Т. И. Средневековый человек в зеркале старославянского языка. М.: Индрик, 2002. - 336 с.

269. Верещагин Е. М. Апофатическое богословие sub speciae glottologiae // Логический анализ языка. Ассерция и негация / Отв. ред. Н. Д. Арутюнова. -М.: Индрик, 2009. С. 11-24.

270. Виноградов В. В. Русский язык: (Грамматическое учение о слове). 2-е изд. - М.: Наука, 1972. - 614 с.

271. Виноградов В. В. Русский язык: (Грамматическое учение о слове): Учеб. пособие для вузов / Отв. ред. Г. А. Золотова. 3-е изд., испр. - М.: Высшая школа, 1986. - 639 с.

272. Войнов И Н., Солоухин В. 3. Вирусы, птицы, люди. Минск: Вышэйш. школа, 1977. - 159 с.

273. Востоков А. X. Русская грамматика. 12-е изд. - СПб.: Изд-е книгопродавца Д. Ф. Федорова, 1874. - 216 с.

274. Гак В. Г. Высказывание и ситуация // Проблемы структурной лингвистики. 1972. -М.: Наука, 1973. С. 349-372.

275. Гамкрелидзе Т. В., Иванов Вяч Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы: Реконструкция и историко-типологический анализ праязыка и прото-культуры Тбилиси: Изд-во Тбилис. ун-та, 1984. - Кн. 1-2. - 1332 с.

276. Гвоздев А. Н. Современный русский литературный язык. Ч. I. Фонетика и морфология: Учеб. пособие для вузов. 4-е изд. - М.: Просвещение, 1973. -432 с.

277. Георгиев В. Причините за възникването на родително-винителен падеж в славянските езици // Славистичен сборник. София, 1973. - С. 9-18.

278. Герценберг Л. Г. Морфологическая структура слова в древних индоиранских языках. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1972. - 276 с.

279. Горшкова К. В., Хабургаев Г. А. Историческая грамматика русского языка: Учеб. пособие. 2-е изд, испр. -М.: Изд-во МГУ, 1997. - 383 с.

280. Грамматика русского языка. Т. I. Фонетика и морфология / АН СССР, Ин-т языкознания. М.: Изд-во АН СССР, 1953. - 720 с.

281. Грамматика современного русского литературного языка / Отв. ред. Н. Ю. Шведова. М.: Наука, 1970. - 768 с.

282. Граннес А. Неличная одушевленность в русском языке XVIII века (Grannes 1984) // Граннес А. Избранные труды по русскому и славянскому языкознанию. М, 1998. - С. 251-266.

283. Греков Б. Д. Киевская Русь. М.: Госполитиздат, 1953. - 569 с.

284. Григоръян Е. Л. Отрицание, семантическая структура глагола и актанты // Логический анализ языка. Ассерция и негация / Отв. ред. Н. Д. Арутюнова. -М.: Индрик, 2009. С. 436^42.

285. Гумбольдт В. фон. О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества (Humboldt 1930-1935) // Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию / Пер. с нем.- М.: ОАО ИГ «Прогресс», 2001. С. 35-298.

286. Гуковский Г. А. Изучение литературного произведения в школе (1947): методологические очерки о методике. М.: Просвещение, 1966. - 266 с.

287. Гура А. В. Символика животных в славянской народной традиции. -М.: Индрик, 1997.-912 с.

288. Гуревич В. В. О «субъективном» компоненте языковой семантики // Вопросы языкознания. 1998. - № 1. - С. 27-35.

289. Гухман М. М. Историческая типология и проблема диахронических констант. М.: Наука, 1981. - 250 с.

290. ДесницкаяА. В. Сравнительное языкознание и история языков (1984). -2-е изд., испр. М.: Едиториал УРСС, 2004. - 352 с.

291. Дибров А. А., Овчинникова В. С. Историческая грамматика русского языка: Учеб. пособие. Ростов-на-Дону: Изд-во Ростовского ун-та, 1968. -329 с.

292. Добровский Й. Грамматика языка славянского по древнему наречию. -СПб, 1834.-Ч. 2 и 3.-156,3 с.

293. Долинина И. Б. Лексическая и синтаксическая переходность проблема универсальности // Сопоставительная лингвистика и обучение неродному языку. - М.: Наука, 1987. - С. 122-128.

294. Дорофеев Г. В., Широкова Т.Н. Методическое пособие к учебнику «Математика. 1 класс»: Пособие для учителя. М.: Просвещение, 2007. -96 с.

295. Драгалина-Черная Е. Г. Онтология отрицания: присутствие отсутствия уб. Отсутствие присутствия // Логический анализ языка. Ассерция и нега-ция. -М.: Индрик, 2009. С. 25-33.

296. Древнерусская грамматика ХП-Х1П веков. М.: Наука, 1995. - 520 с.

297. Дремов А. Ф. Системная теория падежа и предлога в практике преподавания русского языка как иностранного // Мир русского слова. 2001. - № 14.

298. Дурново Н. Н. Грамматический словарь: Грамматические и лингвистические термины (1971) / Под ред. О. В. Никитина; сост., вступит, ст., послесл. и прим. О. В. Никитина. М.: Флинта: Наука, 2001. - 184 с.

299. Дурново Н. Н. Очерк истории русского языка. М.-Л.: Госиздат, 1924.-376 с.

300. Дюмезилъ Ж. Верховные боги индоевропейцев / Пер. с франц. Т. В. Цивьян. М.: Наука, 1986. - 234 с.

301. Елизаренкова Т. Я., Топоров В. Н. О ведийской загадке типа Ъгактос1уа II Паремиологические исследования. М.: Наука, 1984. - С. 14-46.

302. Елъмслев Л. О категориях личности-неличности и одушевленности-неодушевленности (Н.е1тз1еу 1956) // Принципы типологического анализа языков различного строя. М.: Наука, 1972. - С. 114-152.

303. Елъмслев Л. Пролегомены к теории языка (Н.е1тз1еу 1939). М.: Ком-Книга, 2006. - 248 с.

304. Ермолаева Л. С. К вопросу о семантической детерминанте языков номинативного строя // Вопросы языкознания. 1995. - № 5. - С. 60-73.

305. Есперсен О. Философия грамматики (1еБрег8еп 1924) / Общ. ред. и предисловие Б. А. Ильиша. 2-е изд., стереотип. - М.: Едиториал УРСС, 2002. -408 с.

306. Жаналина JI. К. Морфема в интегративной лингвистике // Филологические науки. 2009. - № 3. - С. 37-46.

307. Жолобов О. Ф. Бориса и Гъл'Ьба // Slavistische Studien zum XII. Internationalen Slavistenkongreß in Krakau 1998 // Beiträge zur Slavistik. -Bd. 37. Frankfurt am Main: Lang, 1998. - S. 309-323.

308. Жолобов О. Ф. К истории категории определенности в древнерусском языке // История русского языка: Лексикология и грамматика. Казань, 1991.-С. 42-49.

309. Журавлев В. К., Журавлев И. В. Формула одушевленности // Том-сон А. И. Избранные работы по морфологии славянских языков: Развитие категории одушевленности. М.: КомКнига, 2006. - С. 3-24.

310. Завадская С. В. Социальные группы господствующего класса Древней Руси (исследование терминологии): Автореф. дис. . канд. филол. наук. М, 1987.-20 с.

311. Загадки бестиариев // Альманах непознанного (пер. с англ.). Сидней-Лондон-Нью-Йорк-Москва: Ридерз Дайджест, 2002. - С. 136-137.

312. Зализняк А. А. К вопросу о грамматических категориях рода и одушевленности в современном русском языке // Вопросы языкознания. -1964. -№ 4. С. 25^0.

313. Зализняк А. А. Проблемы славяно-иранских языковых отношений древнейшего периода // Вопросы славянского языкознания. М.: Изд-во АН СССР, 1962. - Вып. 6. - С. 28^45.

314. Зализняк А. А. Русское именное словоизменение. М.: Наука, 1967.370 с.

315. Зеленецкий А. Л. Сравнительная типология основных европейских языков: Учеб. пособие для студ. лингв, фак. высш. учеб. заведений. М.: Издательский центр «Академия», 2004. - 252 с.

316. Зиборов В. К. История русского летописания XI-XVIII веков: Учеб. пособие. СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2002. - 512 с.

317. Иванов В. В. Развитие грамматического строя русского языка. М.: Учпедгиз, 1960. - 128 с.

318. Иванов Вяч. Вс. Антропогонические мифы // Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2-х т. (1980) / Гл. ред. С. А. Токарев. 2-е изд. - М.: Сов. энциклопедия, 1987. - Т. 1. - С. 87-89.

319. Иванов Вяч. Вс. Хеттский язык (1963).-2-е изд., испр. и дополн. М.: Эдиториал УРСС, 2001. - 296 с.

320. Измайлова Л. С. Именное склонение в «Хождении» игумена Даниила: Автореф. дис. . канд. филол. наук. Ленинград, 1966. - 25 с.

321. Ильинский Г. А. Праславянская грамматика. Нежин, 1916. - 536 с.

322. Ильченко О. С. LINGUA LATINA. Морфология имени. Краснодар: КубГУ, 2006. - 36 с.

323. Ильченко О. С. Аспекты изучения темы «Глаголы переходные и непереходные» в VI классе // РЯШ. 2011. - № 6. - С. 23-28.

324. Ильченко О. С. Знакомство с одушевленными и неодушевленными существительными на уроках // Русская словесность. 2004. - № 2. - С. 55-58.

325. Ильченко О. С. Категория одушевленности в обозначениях мертвого человека // РЯШ. 2003. - № 5. - С. 36-39.

326. Ильченко О. С. Урок на тему «Подлежащее» в VIII классе // РЯШ. -2005. -№3.- С. 44-47.

327. Исаев А. В. Глагольное управление в языке Московского летописного свода конца XV века.: Автореф. дис. . канд. филол. наук. JL, 1954. - 24 с.

328. Исаев А. В. Категория одушевленности в языке Московского летописного свода конца XV века // Ученые записки Ивановского ПИ. Т. 17. -Вып. 5. - Ч. 3. Филологические науки. - 1958. - С. 50-53.

329. Иссерлин Е. М. История слова баран II РЯШ. 1940. - № 4. - С. 20-23.

330. Историко-типологическая морфология германских языков. Фономор-фология. Парадигматика. Категория имени. -М.: Наука, 1977. 360 с.

331. ИстринаЕ. С. Синтаксические явления Синодального списка 1-й Новгородской летописи. Петроград, 1923. - 174 с.

332. Ицкович В. А. Очерки синтаксической нормы. М.: Наука, 1982.198 с.

333. Ицкович В. А. Существительные одушевленные и неодушевленные в современном русском языке (норма и тенденция) // Вопросы языкознания. -1980.-№4.-С. 84-96.

334. КажданА.П. Византийская культура (X-XII вв.) 2-е изд., испр. и доп. - СПб.: Алтейя, 2000. - 280 с.

335. Кант И. Опыт введения в философию понятия отрицательных величин (1763) // Кант И. Соч.: В 6-ти т. Т. 2. - М.: Мысль, 1964. - С. 79-125.

336. Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. VI. - 2-е изд. -СПб., 1819.

337. Караулов Ю. Н. К вопросу о падежных универсалиях // Вестник Московского университета. 1966. - № 6. - С. 48-60.

338. Карский Е. Ф. Русская Правда по древнейшему списку. Введение, текст, снимки, объяснения, указатели авторов и словарного состава. Л.: Изд-во АН СССР, 1930. - 114 с.

339. Касевич В. Б. Семантика. Синтаксис. Морфология. М.: Главная редакция восточной литературы изд-ва «Наука», 1988. - 309 с.

340. Категория посессивности в славянских и балканских языках. М: Наука, 1989.-262 с.

341. Кацнелъсон С. Д. Историко-грамматические исследования (1949).-СПб.: Петербургское лингвистическое общество, 2010. 422 с.

342. Кацнелъсон С. Д. Категории языка и мышления: Из научного наследия. М.: Языки славянской культуры, 2001. - 864 с.

343. Кацнелъсон С. Д. Типология языка и речевое мышление. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1972. - 216 с.

344. Кацнелъсон С. Д. Эргативная конструкция и эргативное предложение // Известия АН СССР. Отд. литературы и языка. 1947. - Т. VI, вып. 1. - С. 4349.

345. Кедайтене Е. И. Из наблюдений над категорией лица в памятниках русского языка старшей поры // Вопросы языкознания. 1955. - № 1. -С. 124-128.

346. Кедайтене Е. И. К вопросу о категории лица (на материале памятников старославянской и церковнославянской письменности // Kalbotyra. Vilnius, 1963.-VI.-С. 229-238.

347. Кедайтене Е. И. К вопросу о развитии форм родительного-винительного падежа (на материале восточнославянских языков) // Исследования по лексикологии и грамматике русского языка. М.: Изд-во АН СССР, 1961.-С. 185-193.

348. Кедайтене Е. И. Категория одушевленности в русском языке (становление и развитие): Учеб. пособие к спецкурсу по истории русского языка. -М.: Изд-во Ун-та дружбы народов им. П. Лумумбы, 1982. 60 с.

349. Кедайтене Е. И. Формы винительного и формы родительного-винительного падежа от названий лиц и одушевленных предметов по оригинальным памятникам восточнославянской письменности: Дис. . канд. фи-лол. наук. М, 1958. - 307 с.

350. Кибрик А. Е. Предикатно-аргументные структуры в семантически эрга-тивных языках // Известия АН СССР. Сер. литературы и языка. 1980.Т. 39.-№4.-С. 324-335.

351. Климов Г. А. Типология языков активного строя (1977). 2-е изд. - М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2009. - 320 с.

352. Кобозева И. М. Лингвистическая семантика: Учебник. М.: Эдиториал УРСС, 2000.-352 с.

353. Колесов В. В. Древняя Русь: наследие в слове. Мир человека. СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2000. - 326 с.

354. Колесов В. В. Древняя Русь: наследие в слове: в 5 кн. Кн. 4. Мудрость слова. СПб.: Филологический факультет СПбГУ; Нестор-История, 2011. -480 с.

355. Колесов В. В. История русского языка. СПб.: Филологический факультет СПбГУ; М.: Издательский центр «Академия», 2005. - 672 с.

356. Колосов М. А. Очерк истории звуков и форм русского языка с XI по XVI столетие. Варшава, 1872. - 192 с.

357. Кондратов Н. А. Славянские языки. М.: Учпедгиз, 1956. - 200 с.

358. Константинова С. К Изучение олицетворений // РЯШ. 1994. - № 3. -С. 17-21.

359. Кортава Т. В. Московский приказный язык XVII века как особый тип письменного языка. М.: Изд-во МГУ, 1998. - 110 с.

360. Косериу Э. Синхрония, диахрония и история (проблема языкового изменения) (Соэегш 1958). 2-е изд., стереотип. - М.: Эдиториал УРСС, 2001. -204 с.

361. Костомаров Н. И. Начало единодержавия в Древней Руси // Вестник Европы. 1870.-№ 11.

362. Котков С. И. Материалы частной переписки как лингвистический источник // Котков С. И, Панкратова Н. П. Источники по истории русского народно-разговорного языка XVII начала XVIII века. - М.: Наука, 1964. -С. 3-13.

363. Котков С. И. Московская речь в начальный период становления русского национального языка. М.: Наука, 1974 - 360 с.

364. Кронгауз М. А. Семантика: Учебник для вузов. М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 2001.-399 с.

365. Крушельницкая К Г. Очерки по сопоставительной грамматике немецкого и русского языков. М.: Изд-во литературы на иностр. языках, 1961. -265 с.

366. Крысько В. Б. Древний новгородско-псковский диалект на общеславянском фоне // Вопросы языкознания. 1998. - № 3. - С. 74-93.

367. Крысько В. Б. Исторический синтаксис русского языка: Объект и переходность. 2-е изд., испр. и доп. - М.: ООО «Издательский центр «Азбуковник», 2006. - 486 с.

368. Крысько В. Б. Неличная одушевленность в древнерусском языке // Вопросы языкознания. 1992. - № 4. - С. 29^14.

369. Крысько В. Б. Переходность, объект, одушевленность в истории русского языка: Автореф. дис. . д-ра филол. наук. М., 1994«. - 44 с.

370. Крысько В. Б. Развитие категории одушевленности в истории русского языка. М.: Ьюеит, 19946. - 224 с.

371. Кудрявский Д. Славянская конструкция отрицательного глагола с родительным падежом и родственные явления других индоевропейских языков // Журнал Министерства народного просвещения. 1897. - Ч. СССХ. - С. 2228.

372. Кузнецов П. С. Историческая грамматика русского языка. Морфология. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1953. - 306 с.

373. Кузнецов П. С. Очерки исторической морфологии русского языка. М.: Изд-во АН СССР, 1959. - 276 с.

374. Кузнецов П. С. Очерки по морфологии праславянского языка (1961). -3-е изд., стереотип. М.: КомКнига, 2006. - 152 с.

375. Курилович Е. Очерки по лингвистике. М.: Изд-во иностр. лит., 1962.456 с.

376. Курилович Е. Проблема классификации падежей (КигЛошюг 1949) // Курилович Е. Очерки по лингвистике М.: Изд-во иностр. лит., 1962 - 456 с.

377. Лавровский П. О языке северных русских летописей. СПб, 1852.164 с.

378. Лайонз Дж. Введение в теоретическую лингвистику (Lyons 1968): Пер. с англ. / Под ред. и с предисл. В. А. Звегинцева. 2-е изд. - М.: Едиториал УРСС, 2010.-544 с.

379. Лакофф Дж. Женщины, огонь и опасные вещи: Что категории языка говорят нам о мышлении. Книга 1. Разум вне машины (Lakoff 1985) / Пер. с англ. И. Б. Шатуновского. М.: Гнозис, 2011. - 512 с.

380. Лакофф Дж. Лингвистические гештальты (Lakoff 1977) // НЗЛ. -Вып. X.- 1981.-С. 350-368.

381. Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем (Lakoff, Johnson 1980): Пер. с англ. / Под ред. и с предисл. А. Н. Баранова. 2-е изд. -М.: Изд-во ЖИ, 2008. - 256 с.

382. Лаптева О. А. Русский разговорный синтаксис / Отв. ред. Ф. П. Филин. М.: Наука, 1976. - 397 с.

383. Лаптева О. А. Самоорганизация движения языка: внутренние источники преобразований (статья первая) // Вопросы языкознания. 2003. - № 6. -С. 15-29.

384. Ларин Б. А. Лекции по истории русского литературного языка /X середина XVIII в./ (1975). Учебник для филолог, специальностей ун-тов и пед. ин-тов. - 2-е изд., испр. - СПб.: Авалон, Азбука-классика, 2005. - 416 с.

385. Леви-Брюлъ Л. Выражение принадлежности в меланезийских языках // Эргативная конструкция предложения. М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1950. -С. 208-217.

386. Леви-Стросс К Структурная антропология. М.: Наука, 1985. - 399 с.

387. Левшун Л. В. История восточнославянского книжного слова XI-XVII веков. Минск: Экономпресс, 2001. - 352 с.

388. Леонтович Ф. И. Задружно-общинный характер политического быта Древней Руси // ЖМНП. 1874. - август. - № 6. - С. 3-21.

389. Лещинская М. Г. Родительный-винительный в именах существительных в русском литературном языке XII-XVII вв. (К истории категории одушевленности в русском языке): Дис. канд. филол. наук. М, 1949. - 207 с.

390. Ли Ч. Н., Томпсон С. А. Подлежащее и топик: новая типология языков (Li, Thompson 1976) // НЗЛ. Вып. XI. - 1982. - С. 193-235.

391. Лигай Ю. В. Обусловленность функционирования грамматической формы В-Р лексико-семантическим составом имен существительных (на материале Вестей-Курантов) // Русское языкознание. Киев, 1987. - Вып. 14. -С.101-106.

392. Ломоносов М. В. Российская грамматика // Полн. собр. соч. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1952. - Т. VII. - С. 389-578.

393. Лосев А. Ф. Введение в общую теорию языковых моделей (1968) / Под ред. И. А. Василенко. 2-е изд. стереотип. - М.: Едиториал УРСС, 2004. -296 с.

394. Лосев А. Ф. Вещь и имя (1929). CáMoe само (сер. 30-х гг.). СПб.: Изд-во Олега Абышко, 2008. - 576 с.

395. Лосев А. Ф. Знак. Символ. Миф: Труды по языкознанию. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1982. - 480 с.

396. Лосев А. Ф. О коммуникативном значении грамматических категорий // Лосев А. Ф. Имя. СПб, 1997. - С. 309-342.

397. Лосев А. Ф. Философия имени (1927). Москва: Академический проект, 2009. - 300 с.

398. Луценко Н. А. Грамматические категории в системе и в узусе (глагол и имя). Донецк, 2003. - 202 с.

399. Ляпунов Б. М. Формы склонения в старославянском языке. I. Склонение имен. Одесса: «Экономическая» типография, 1905. - 70 с.

400. Мадоян В. В. История категории одушевленности в русском языке // Филологические науки. 1986. - № 1. - С. 49-54.

401. Мадоян В. В. Категория одушевленности имен существительных в древнерусском языке (на материале памятников северо-западной Руси XIII— XIV вв.): Дис. . канд. филол. наук. -М., 1980. 141 с.

402. Майер И. Прошу Вашего величества. Особый случай употребления формы родительного падежа в функции винительного // Вопросы языкознания. 1999. - № 3. - С. 70-85.

403. Майков Л. Н. Очерки по истории русской литературы ХУП-ХУШ вв. -СПб., 1889.

404. Майсак Т. А. Типология грамматикализации конструкций с глаголами движения и глаголами позиции. М.: Языки славянских культур, 2005. -480 с.

405. Макаев Э. А. Именное склонение в ведическом и санскрите // Вопросы языкознания. 1964. - № 6. - С. 94-101.

406. Малинович М. В., Малинович Ю. М. Ассерция. Негация. Причинность: взаимодействие категорий // Логический анализ языка. Ассерция и негация. М.: Индрик, 2009. С. 34^13.

407. Марков В. М. Избранные работы по русскому языку / Под ред. Г. А. Николаева. Казань: Изд-во «ДАС», 2001. - 275 с.

408. Марков В. М. Историческая грамматика русского языка: Именное склонение. — М.: Высшая школа, 1974. 144 с.

409. Маркова Н. В. Диалектные способы выражения семантического субъекта и объекта в онежских говорах и их история: Автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 1989. - 24 с.

410. Маслов Ю. С. Вид // Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. В. Н. Ярцева. М.: Советская энциклопедия, 1990. - С. 83-84.

411. Материалы для изучения великорусских говоров. СПб., 1903. -Вып. 6. - С. 279-295.

412. Махароблидзе Г. А. Склонение имен существительных в московских деловых документах XV века: Автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 1954<з. - 14 с.

413. Махароблидзе Г. А. Склонение имен существительных в московских деловых документах XV века: Дис. . канд. филол. наук. -М, 19546.

414. Махонина М. Н. О словообразующей роли флексии в истории славянских языков (на материале лексики наименований мехов) // Закономерности языковой эволюции: Тез. докл. Рига, 1990. - С. 160-161.

415. Мейе А. Общеславянский язык (МеШе1 1934). М.: Изд-во иностр. лит, 1951.-492 с.

416. Мейе А. Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков (МеШй 1937) / Пер. с франц. М.-Л.: Соцэкгиз, 1938. - 510 с.

417. Мелетинский Е. М. Демиург // Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2-х т. (1980) / Гл. ред. С. А. Токарев. 2-е изд. - М.: Советская энциклопедия, 1987.-Т. 1.-С. 366.

418. Мельников Г. П. Природа падежных значений и классификация падежей // Исследования в области грамматики и типологии языков: Сб. статей. -М.: Изд-во МГУ, 1980. С. 39-64.

419. Менгель С. К вопросу о падежной вариативности в русских конструкциях с отрицанием // Горизонты современной лингвистики: Традиции и новаторство: Сб. в честь Е. С. Кубряковой. М.: Языки славянских культур, 2009.-856 с.-С. 294-303.

420. Меновщиков Г. А. Грамматика языка азиатских эскимосов.- М.-Л.: Изд-во АН СССР, Ленингр. отд-ние, 1962. 288 с.

421. Мечковская Н. Б. Язык и религия. Лекции по филологии и истории религий. М.: Агентство «ФАИР», 1998. - 352 с.

422. Мещанинов И. И. Номинативное и эргативное предложения. Типологическое сопоставление структур. М.: Наука, 1984. - 296 с.

423. Миллер В. О., Кнауэр О. И. Руководство къ изученио санскрита (грамматика, тексты и словарь). СПб, 1891 // Санскрит. - СПб: Изд-во «Лань», 1999.-С. 20-307.

424. Моисеев А. И. Русский язык: Фонетика. Морфология. Орфография: Пособие для учителей. 2-е изд., перераб. - М.: Просвещение, 1980. - 255 с.

425. МоревЛ. Н., Москалев А. А., ПламЮ. Я. Лаосский язык. М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1972. - 256 с.

426. Москалъская О. И. К вопросу о генезисе категории артикля // Труды Военного института иностранных языков. 1945. - № 1. - С. 83-90.

427. Московская деловая и бытовая письменность XVII века / Изд. подг. С. И. Котков, А. С. Орешников, И. С. Филиппова. М.: Наука, 1968. - 338 с.

428. МустайокиА. Теория функционального синтаксиса: от семантических структур к языковым средствам. М.: Языки славянской культуры, 2006. -512 с.

429. Мюленбах К. Об употреблении родительного падежа вместо винительного в славянских языках // ИОРЯС1 Императорской АН 1899 г. СПб, 1900. - Т. IV, кн. 4. - С. 1192-1217.

430. Нарушевич А. Г. Категория одушевленности-неодушевленности и языковая картина мира // Русский язык в школе. 2002. - № 3. - С. 75-78.

431. Нарушевич А. Г. Категория одушевленности-неодушевленности в свете теории поля: Дис. . канд. филол. наук. Таганрог, 1996. - 163 с.

432. Некрасов Н. 77. По поводу двух статей А. И. Томсона о род.-вин. падеже // ИОРЯС Императорской АН 1909. 1910. - Т. 14, кн. 3. - С. 35-74.

433. Некрасов Н. П. О заменительных падежах: родительном и винительном в современном русском языке // ИОРЯС Императорской АН. 1905. - Т. X, кн. 2.-С. 31-65.

434. Нетушил И. В. Локализм // Журнал Министерства народного просвещения. 1881. -Ч. ССХУ. - С. 269-296.

435. Нетушил И. В. Этюды и материалы для научного синтаксиса латинского языка. Харьков, 1885. - Т. 2; О падежах. - 376 с.

436. Никифоров С. Д. Старославянский язык. М.: Учпедгиз, 1952. - 110 с.

437. Норман Б. Ю. Переходность, залог, возвратность. Минск: Изд-во БГУ, 1972.- 132 с.

438. Известия Отделения русского языка и словесности Императорской Академии наук.

439. Обнорский С. 77. «Русская Правда» как памятник русского литературного языка (1934) // Обнорский С. П. Избранные работы по русскому языку. -М.: Учпедгиз, 1960. С. 120-144.

440. Одри Ж. Индоевропейский язык (Haudry 1979) // H3JI. Вып. 21. -1988.-С. 24-121.

441. Оравец Я. К. К вопросу о глагольной интенции и глагольном управлении. Доклад на советско-чехословацком симпозиуме (18-22 апреля 1967 г.) // Единицы разных уровней грамматического строя языка и их взаимодействие. М.: Наука, 1969. - С. 175-187.

442. Падучева Е. В. Местоимение свой и его непритяжательные значения // Категория притяжательности в славянских и балканских языках. Тезисы совещания. М.: Наука, 1983. - С. 78-80.

443. Панфилов А. К. Как склоняется слово персонаж? // Вопросы культуры речи. 1966. - № 7. - С.206-211.

444. Паршин П. Б. Теоретические перевороты и методологический мятеж в лингвистике XX века // Вопросы языкознания. 1996. - № 2. - С. 19-42.

445. Пенъковский А. Б. Заметки о категории одушевленности в русских говорах // Русские говоры. К изучению фонетики, грамматики, лексики. М.: Наука, 1975.-С. 152-163.

446. Пешковский А. М. Библиография. Е. К. Тимченко. Функции генитива в южнорусской языковой области. Варшава, 1913 г. // Изв. II Отд. Императорской Академии наук. 1915. - Т. XX, кн. 3. - С. 292-313.

447. Пешковский А. М. Русский синтаксис в научном освещении (1914). — 8-е изд. М.: Эдиториал УРСС, 2001. - 452 с.

448. Попова 3. Д., Стернин И. А. Понятие «концепт» в лингвистических исследованиях. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 2000. - 30 с.

449. Попова И. А. Паннонское житие св. Мефодия по древнейшему из дошедших списков со стороны своего языка // Русский филологический вестник. 1913. - Т.69, 70,71.

450. Поржезинский В. К. Сравнительная грамматика славянских языков (1914). 2-е изд., стереотип. - М.: Едиториал УРСС, 2005. - 136 с.

451. Потапов В. В. Краткий лингвистический справочник. Языки и письменность. М.: Метатекст, 1997. - 197 с.

452. Потебня А. А. Из записок по русской грамматике. Т. 1-2. - М.: Учпедгиз, 1958. - 536 с.

453. Потебня А. А. Из записок по русской грамматике. Т. 3. - М.: Просвещение, 1968. - 551 с.

454. Потебня А. А. Из записок по русской грамматике: Глагол. Местоимение. Числительное. Предлог (1985) / Отв. ред. И. И. Мещанинов: Предисл. Ф. П. Филина. 2-е изд. - М.: КРАСАНД, 2010. -320 с.

455. Пресняков А. Е. Княжое право в Древней Руси. Очерки по истории XXII столетий. СПб, 1909. - 316 с.

456. Рассел Б. Человеческое познание: Его сфера и границы (Russell 1948) / Пер. с англ. Киев; М.: Ника-Центр, 2001. - 556 с.

457. Ревзин И. И. Семантика праславянского и индоевропейского родительного в свете гипотезы Бенвениста // Конференция по сравнительно-исторической грамматике индоевропейских языков (12-14 декабря). Предварительные материалы. М.: Наука, 1972. - С. 68-70.

458. Ревзина О. Г. Общая теория грамматических категорий // Структурно-типологические исследования в области грамматики славянских языков. -М.: Наука, 1973.-С. 5-38.

459. Ревзина О. Г., Чанишвипи Н. В. Об одном виде взаимодействия категории падежа с глагольными категориями // Структурно-типологические исследования в области грамматики славянских языков. М.: Наука, 1973. -С. 68-79.

460. Реферовская Е. А. Аспектуальные значения французского глагола // Теория грамматического значения и аспектологические исследования / Отв. ред. А. В. Бондарко. JL: Наука, 1984.

461. Реформатский А. А. О сопоставительном методе (1962) // Реформатский А. А. Лингвистика и поэтика. М.: Наука, 1987. - С. 40-52.

462. Рожкова Г. И. Очерки практической грамматики русского языка: Учеб. пособие для филол. фак. вузов. М.: Высш. шк, 1978. - 176 с.

463. Розенталъ Д. Э. Практическая стилистика русского языка. 4-е изд. -М.: Высшая школа, 1977. - 316 с.

464. Российское законодательство Х-ХХ веков: В 9 т. Т. 2. Законодательство периода образования и укрепления Русского централизованного государства / Под общ. ред. О. И. Чистякова. - М.: Юрид. лит, 1985. - 520 с.

465. Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. М.: Изд-во АН СССР, 1957. —328 с.

466. Русинов Н. Д. Древнерусский язык: Учеб. пособие для студентов филол. и ист. спец. ун-тов и пед. ин-тов. 3-е изд., стереотип. - М.: Высшая школа, 1999.-207 с.

467. Русская грамматика. Т. 2. Синтаксис. - М.: Наука, 1980. - 712 с.

468. Русская грамматика. Т. I. Фонетика. Фонология. Ударение. Интонация. Словообразование. Морфология. -М.: Наука, 1980. 784 с.

469. Русский язык: Энциклопедия / Гл. ред. Ф. П. Филин. М.: Советская энциклопедия, 1979.-431 с.

470. Русский язык и культура речи: Учебник для вузов / Под ред.

471. B. Д. Черняк. М.: Высшая школа; СПб.: Изд-во РГПУ им. А.И.Герцена, 2003. -509 с.

472. Савченко А. Н. Эргативная конструкция предложения в праиндоевро-пейском языке // Эргативная конструкция предложения в языках различных типов (Исследования и материалы). Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1967. —1. C. 74-90.

473. Сазонова И. К. Семантический фактор в формировании вторичного лексического значения: Автореф. дис. . канд. филол. наук. -М., 1975.

474. Селищев А. М. О языке «Русской Правды» в связи с вопросом о древнейшем типе русского литературного языка // Вопросы языкознания. 1957. - № 4. - С. 57-63.

475. Сепир Э. Язык. Введение в изучение речи. М.-Л.: Соцэкгиз, 1934.224 с.

476. Смольников С. Н. Антропонимия в деловой письменности Русского Севера ХУ1-ХУП вв.: Функциональные категории и модальные отношения. -СПб.: Изд-во С.-Петербургского ун-та, 2005. 256 с.

477. Собинникова В. И. Историческая грамматика русского языка. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1984. - 296 с.

478. Соболевский А. И. Лекции по истории русского языка. 4-е изд. - М., 1907.- 299 с. // Соболевский А. И. Труды по истории русского языка. -Т. 1. - М.: Языки славянской культуры, 2004. - 712 с.

479. Соболевский А. И. Лекции по истории русского языка. Киев, 1888.310 с.

480. Соболевский А. И. Славянские формы аблатива на -ГЬ // Русский филологический вестник. Т. ЬХХ1, вып. 2. - 1914. - № 2. - С. 451^152.

481. Современный русский литературный язык: Учебник для филол. спец. пед. ин-тов / Под ред. П. А. Леканта. М.: Высш. шк., 1982. - 399 с.

482. Современный русский язык / Под ред. Д. Э. Розенталя. М.: Высшая школа, 1984.-735 с.

483. Современный русский язык: В 3-х ч. Ч. I. — М, 1981. Современный русский язык: Учеб. пособ. для пед. ин-тов. - М.: Просвещение, 1986. - 336 с.

484. Соколова М. А. Очерки по языку деловых памятников XVI века. Л.: Изд-во ЛГУ, 1957.-191 с.

485. Степанов Ю. С. Вид, залог, переходность (Балто-славянская проблема.1. // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1976. - Т. 35. - № 5. - С. 408-420.

486. Степанов Ю. С. Вид, залог, переходность (Балто-славянская проблема.1.) // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1977. - Т. 36. - № 2. - С. 135-152.

487. Степанов Ю. С. Имена. Предикаты. Предложения. (Семиологическая грамматика). М.: Наука, 1981. - 360 с.

488. Степанов Ю. С. Индоевропейское предложение. М.: Наука, 1989. —248 с.

489. Степанов Ю. С. Основы общего языкознания. Учеб. пособие для студентов филол. спец. пед. ин-тов. 2-е изд., перераб. - М.: Просвещение, 1975.-271 с.

490. Сторожев В. Н. Указная книга Поместного приказа. М, 1889. Супрун А. Е. Введение в славянскую филологию: Учеб. пособие для филол. спец. ун-тов. - 2-е изд., перераб. - Минск: Высшая школа, 1989. -480 с.

491. Сятковский С. Проблемът за генезиса на славянския родително-винителен падеж // Език и литература. София, 1972. - № 2. - С. 1-10.

492. Тенъер Л. Основы структурного синтаксиса (ТеБшёг 1959): Пер. с франц. М.: Прогресс, 1988. - 656 с.

493. Теория функциональной грамматики: Субъектность. Объектность. Коммуникативная перспектива высказывания. Определенность / неопределенность. СПб.: Наука, 1992. - 304 с.

494. Тимберлейк А. Вкусить от древа познания и убояться: вариативность в развитии винительного-родительного падежа (По поводу книги

495. В. Б. Крысько. Развитие категории одушевленности в истории русского языка. М., 1994. 224 с.) // Вопросы языкознания. 1996. - № 5. - С. 7-19.

496. Тимченко Е. К. Функции генитива в южнорусской языковой области. -Варшава, 1913. VIII, 278 с.

497. Тихомиров М. Н. Древнерусские города. 2-е изд. - М.: Госполитиздат, 1956.-480 с.

498. Толочко П. П. Власть в Древней Руси X-XIII века. СПб.: Алтейя, 2011.-200 с.

499. ТоммолаХ. Сниженная переходность и управление: акционально-аспектуальные свойства глагола // Проблемы типологии и общей лингвистики. СПб., 2006. - С. 154-158.

500. Томсон А. И. Винительный падеж прямого дополнения в отрицательных предложениях в русском языке // Русский филологический вестник. -1903o. -№ 1, 2. Т. XLIX. - С. 192-234.

501. Томсон А. И. К вопросу о возникновении род.-вин. п. в слав, языках: Приглагольный род. п. в праслав. языке // ИОРЯС Императорской АН. -1908«. Т. 13, кн. 3. - С. 281-302.

502. Томсон А. И. К синтаксису и семасиологии русского языка. Одесса, 19036. - 84 с.

503. Томсон А. И. Родительный-винительный падеж при названиях живых существ в славянских языках // ИОРЯС Императорской АН. 19086. - Т. 13, кн. 2. - С. 23-264.

504. Топоров В. Н. Грибы // Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2-х т. (1980) / Гл. ред. С. А. Токарев. 2-е изд. - М.: Советская энциклопедия, 1987.-Т. 1.-С. 335-336.

505. Топоров В. Н. Животные // Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2-х т. (1980) / Гл. ред. С. А. Токарев. 2-е изд. - М.: Советская энциклопедия, 1987.-Т. 1.-С. 440^149.

506. Топоров В. Н. К генезису категории притяжательности // Категория притяжательности в славянских и балканских языках. Тезисы совещания. -М: Наука, 1983. С. 99-107.

507. Топоров В. Н. К происхождению славянских флексий генитива // Кузнецовские чтения, 1973: История славянских языков и письменности. М, 1973.-С. 23-24.

508. Топоров В. Н. Космогонические мифы // Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2-х т. (1980) / Гл. ред. С. А. Токарев. 2-е изд. - Т. 2. - М.: Советская энциклопедия, 1988. - С. 6-9.

509. Топоров В. Н. Локатив в славянских языках. М.: Изд-во АН СССР, 1961.-380 с.

510. Топоров В. Н. Несколько соображений о происхождении флексий славянского генитива // Bereiche der Slavistik: Festschrift zu Ehren von Josip Hamm. Wien, 1975. C. 287-296.

511. Топоров В. H. Об иранском элементе в русской духовной культуре // Славянский и балканский фольклор / Реконструкция древней славянской духовной культуры: источники и методы. М.: Наука, 1989. - С. 23-60.

512. Тройский И. М. Общеиндоевропейское языковое состояние. Вопросы реконструкции (1967). 2-е изд., стереотип. - М.: Едиториал УРСС, 2004. -104 с.

513. Трубачев О. Н. Отзыв официального оппонента о диссертации

514. Трубецкой Н. С. Избранные труды по филологии. М.: Прогресс, 1987.-560 с.

515. Тхостов А. Ш. Психология телесности. М.: Смысл, 2002. - 287 с.

516. Уленбек X К. Agens и Patiens в падежной системе индоевропейских языков (Uhlenbeck 1901) // Эргативная конструкция предложения. М.: Изд-во иностр. лит, 1950. - С. 101-102.

517. Улуханов И. С. О языке Древней Руси. 2-е изд., испр. и доп. - М.: Азбуковник, 2002. - 192 с.

518. Ульянов Ю. П. Из наблюдений над категорией одушевленности в памятниках русской письменности XI-XII веков // Труды Андижанского госуд. пед. ин-та. Андижан, 1964. - Т. X. - С. 92-103.

519. Успенский Б. А. История русского литературного языка (XI-XVII вв.). -3-е изд., испр. и доп. М.: Аспект Пресс, 2002. - 558 с.

520. Успенский Б. А. Часть и целое в русской грамматике. М.: Языки славянской культуры, 2004. - 128 с.

521. Ушакова Е. М. Развитие категории одушевленности в именах существительных: Автореф. дис. канд. филол. наук. М, 1949. - 19 с.

522. Филин Ф. П. Происхождение русского, украинского и белорусского языков. Д.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1972. - 656 с.

523. ФилиповиН М. Обича.и и верован1ьа у Скопско] Котлини // СЕЗб, к1ь. 54. Београд, 1939. - С. 277-566. (Фил. ОВСК)

524. Филлмор Ч. Дело о падеже (Fillmore 1968) // НЗЛ. Вып. X. - 1981. -С. 369^95.

525. Флоренский П. А., священник. Сочинения в 4 т. Т. 3 (1) - М.: Мысль, 1999.-621, 1.с.

526. Фортунатов Ф. Ф. Избранные труды. М.: Учпедгиз, 1957. - Т. 2.472 с.

527. Фортунатов Ф. Ф. Разбор сочинения А. В. Попова: Синтаксические исследования. I. // Отчет о двадцать шестом присуждении наград графа Уварова. СПб., 1884. - С. 87-121. (Записки АН. Т. 49, приложение № 1).

528. Фроянов И. Я. Зависимые люди Древней Руси (челядь, холопы, данники, смерды). СПб.: Астерион, 2010. - 336 с.

529. Фроянов И. Я. Киевская Русь: очерки социально-политической истории. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1980. - 256, 3. с.

530. Хабургаев Г. А. Очерки исторической морфологии русского языка. Имена. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1990. - 296 с.

531. Хабургаев Г. А. Старославянский язык: Учеб. пособие для пед. ин-тов. -М.: Просвещение, 1974. 432 с.

532. ХодоваК.И. Система падежей старославянского языка. М.: Изд-во АН СССР, 1963.- 160 с.

533. Холодович А. А. Залог (1970) // Холодович А. А. Проблемы грамматической теории. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1979. - С. 277-292.

534. Холодович А. А. Опыт теории подклассов слов (1960) // Холодович А. А. Проблемы грамматической теории. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1979.-С. 228-243.

535. Холодович А. А. Проблемы грамматической теории. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1979. - 304 с.

536. Хоружий С. С. Неопатристический синтез и русская философия // Вопросы философии. 1994. - № 5. - С. 75-88.

537. Храковский В. С. Залог // Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. В. Н. Ярцева. М.: Советская энциклопедия, 1990. - С. 160-161.

538. Чантуришвши Д. С. Система падежей, доминация падежных систем и дистрибуция вин.п. в русском языке // Вопросы языкознания. 1982. - № 1. -С. 87-96.

539. Чейф У. Л. Значение и структура языка: Пер. с англ. (Chafe 1970) / По-слесл. С. Д. Кацнельсона. 2-е изд, стереотип. - М.: Едиториал УРСС, 2003.-424 с.

540. Чернов В. А. Русский язык в XVII веке: Морфология. Красноярск: Изд-во Краснояр. ун-та, 1984. - 200 с.

541. Черных П. Я. Язык Уложения 1649 года: Вопросы орфографии, фонетики и морфологии в связи с историей Уложенной книги. М.: Изд-во АН СССР, 1953.-376 с.

542. Чеснокова Л. Д. Местоимения кто, что и семантика одушевленности / неодушевленности в современном русском языке // Русское языкознание. -Киев: Высшая школа, 1987. Вып. 14. - С. 69-75.

543. Чеснокова Л. Д. Русский язык. Трудные случаи морфологического разбора: Учеб. пособие для студентов-филологов. М.: Высшая школа, 1991.192 с.

544. Что такое «культура речи» авторитетные мнения // www.learning-russian.gramota.ru/journals.html?m 04.01.2004.

545. Шанский Н. М. и др. Современный русский литературный язык: Учеб. пособие для студентов вузов / Под ред. Н. М. Шанского. JL: Просвещение, Ленингр. отд-ние, 1981. - 584 с.

546. Шахматов А. А. Историческая морфология русского языка. М.: Учпедгиз, 1957.-400 с.

547. Шахматов А. А. Синтаксис русского языка (1925). 2-е изд. - Л.: Учпедгиз, 1941. - 620 с.

548. Шеворошкин В. В. К истории индоевропейского генитива // Вопросы языкознания. 1957. -№ 6. - С. 89-90.

549. Шер-цлъ В. И. Синтаксис древнеиндийского языка. I. О согласовании частей речи, об употреблении чисел и падежей. Харьков, 1883. - 370 с.

550. Шмелев А. Д. Русский язык и внеязыковая действительность. М.: Языки славянской культуры, 2002. - 496 с.

551. Шмелев Д. Н. Архаические формы в современном русском языке. М.: Учпедгиз, 1960. - 117 с.

552. Шмелев Д. Н. Очерки по семасиологии русского языка. 2-е изд., стереотип. - М.: Едиториал УРСС, 2003. - 244 с.

553. Шульга М. В. Развитие морфологической системы имени в русском языке: Автореф. дис. . д-ра филол. наук. М, 1988. - 38 с.

554. ШухардтГ. Посессивность и пассивность (Schuchardt 1921) // Шу-хардтГ. Избранные статьи по языкознанию (Schuchardt 1928) / Пер. с нем. -2-е изд. М.: Едиториал УРСС, 2003. - 296 с.

555. Щерба Л. В. Языковая система и речевая деятельность. Л. : Наука, Ленингр. отд-ние, 1974. -428 с.

556. Якобсон Р. Часть и целое // Роман Якобсон: Тексты, документы, исследования / Отв. ред. X. Баран, С. И. Гиндин. М.: Российск. гос. гуманит. унт, 1999.- С. 301-305.

557. Якобсон Р. О. К общему учению о падеже. Общее значение русского падежа (Jakobson 1936) // Якобсон Р. Избранные работы / Пер. с англ, нем, франц. яз. / Сост. и общ. ред. В. А. Звегинцева. М.: Прогресс, 1985.-С. 133-175.

558. Якубинская-Лемберг Э. А. Проблема образования форм среднего рода в славянских языках // Ученые записки ЛГУ. Серия филологических наук. -Вып. 44. № 250. - 1958. - С. 3-13.

559. Якубинский Л. П. История древнерусского языка. М.: Учпедгиз, 1953.-368 с.

560. A. А. Поликарпов. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2010. - С. 45-46.

561. Яннарас X. Избранное: Личность и Эрос / Пер. с греч. М.: РОССПЭН, 2005.-480 с.

562. Янович Е. И. Историческая грамматика русского языка: Учеб. пособие для филол. фак. вузов. Минск: Университетское, 1986. - 319 с.

563. Ярцева В. Н. Категория активности / пассивности в английском языке // Труды юбилейной научной сессии ЛГУ (1819-1944). Секция филологических наук. Л.: Изд-во ЛГУ, 1946. - С. 30^14.

564. Ярцева В. Н. Проблема вариативности на морфологическом уровне языка // Семантическое и формальное варьирование / Отв. ред.

565. B. Н. Ярцева. М.: Наука, 1979. - С. 7-26.

566. Agrell S. Zur geschichte des indogermanischen neutrums. C.W.K. Gleerup, 1926.-44 c.

567. Bartula Cz. Zwi^zki czasownika z dopelnieniem w najstarszych zabytkachj^zyka staro-cerkiewno-slowianskiego II Prace Komisji Slowianoznawstwa. № 3. Oddzial PAN. - Krakow, 1964.

568. Berneker E. Der Genetiv-Accusativ bei belebten Wesen im Slavischen II Zeitschrift für vergleichende Sprachforschung auf dem Gebiete der indogermanischen Sprachen. 1904. - Bd. 37 (N. F. 17). - S. 364-386.

569. Bruner J. Acts of Meaning. Cambridge, MA: Harvard University Press,1990.

570. Comrie B. Aspect: An Introduction to the Study of Verbal Aspects and Related Problems. Cambridge: Cambridge University Press, 1976. -142 p.

571. Delbrück B. Ablativ localis instrumentalis im Altindischen lateinischen griechischen und deutschen II Ein beitrag zur verglei chenden syntax der indogermanischen sprachen. Berlin, 1867. - S. 1-77.

572. Dietze J. Die Entwicklung der altrussischen Kategorie der Beseeltheit im 13. und 14. Jahrhundert // Zeitschrift fur Slawistik. 1973. - Bd. 18 (2). - S. 261-272.

573. Durnovo N. La catégorie du genre en russe moderne // Revue des etudes slaves. 1924. - T. IV, fasc. 1-2. - P. 208-221.

574. Frink O. Genitive-accusative in the Laurentian Primary Chronicle // The Slavic and East European Journal. 1962. - Vol. 6. - № 2. - P. 133-137.

575. Gelb O. I. Sequentional Reconstruction of Proto-Akkadian // Assyrological Studies. The Oriental Institute of the University of Chicago. № 18. - 1969.

576. Givon T. Syntax: A Functional-Typological Introduction. Vol. II. -Amsterdam: John Benjamins Publishing Company, 1990. - 290 p.

577. Givon T. Topic, pronoun and grammatical agreement // Subject and Topic. C. Li (ed.) New York: Academic Press, 1976. - P. 149-188.

578. Gonda J. The Dual Deities in the Religion of the Veda / Verhandelingen der Koninklijke Nederlandse Akademie van Wetenschappen, Afd. Letterkunde. Nieuwe Reeks, Deel 81.- Amsterdam, London: North-Holland Publishing Company, 1974. -416 p.

579. Grannes A. Impersonal animacy in 18th century Russian // Russian linguistics. 1984.-Vol. 8.-P. 295-311.

580. Groot de A. W. Classification of the Uses of a Case illustrated on the Genitive in Latin // Lingua. VI. - 1956. - P. 8-65.

581. Güldenstubbe O. von. Gebrauch der Kasus im Altrussischen II Archiv für slavische Philologie. 1923.-Bd. 38.-S. 50-181.

582. Havers W. Eine syntaktische Sonderstellung griechischer u. lateinischer Neutra. Glotta. - Bd. 13. - 1924.-S. 171-189.

583. Hjelmslev L. La catégorie des cas. Étude de grammaire générale Deuxième partie II Acta Jutlandica. IX, 2. Aarhus, Kobenhavn, 1937. - 78 p.

584. Hjelmslev L. La catégorie des cas. Étude de grammaire générale. Première partie II Acta Jutlandica. VII, 1. Aarhus, 1935. - 184 p.

585. Hopper P. J. and Thompson S. A. Transitivity in Grammar and Discourse II Language. 1980. - Vol. 56/2. - P. 251-299.1.satschenko A. Geschichte der russischen Sprache. Heidelberg: Winter, 1983.-Bd. 2.-S. 349-659.

586. Jakobson R. Beitrag zur allgemeinen Kasuslehre. Gesamtbedeutungen der russischen Kasus // Travaux du Cercle linguistique de Prague. T. VI. - 1936. -P. 240-288.

587. Klenin E. Animacy in Russian: A new interpretation. Columbus (Ohio): Slavica, 1983,- 140 p.

588. Klenin E. Morphological coding, syntactic change, and the modes of historical attestation: the genitive-accusative in Old Church Slavonic and medieval East Slavic // Slavic and East European Journal. 1987. - Vol. 31, № 3. - P. 404419.

589. Kuno S. Functional sentence perspective: A case study from Japanese and English // Linguistic Inquiry 3. 1972. - P. 269-320.

590. Meillet A. Recherches sur l'emploi du génitif-accusatif en vieux-slave. -Paris: Bouillon, 1897. 198 p.

591. Moszy'nski K. Kultura ludowa Slowian. T. 1, 2. - Warszawa, 1967. T. 2: Kultura duchowa. Cz. 1,2.

592. Schmalstieg W. R. Some uses of the genitive case in old Bulgarian // Palaeobulgarica / CTapoötJirapHCTHKa. XI. - 1987. 3. - P. 21-25.

593. Schmidt K. H. Zum Problem des Genetivs der ö-Stämme im Baltischen und Slavischen // Commentationes linguisticae et philologiae Ernesto Dickenmann lustrum claudenti quintum decimum. Heidelberg, 1977. - S. 335-344.

594. Serbat G. Observations sur divers emplois du génitive II Revue des études latines. 1988. - T. 66. - P. 229-239.

595. Shields K. Speculations about the early Indo-European genitive-ablative and dative-locative // Linguistique balcanique. 1991. - T. 34. - № 1-2. - P. 21-27.

596. Silverstein M. Hierarchy of features and ergativity // Grammatical categories in Australian languages / R. Dixon ed. Canberra: Australian Institute of Aboriginal studies 1977. - P. 112-171.

597. UnbegaunB. La langue russe au XVI-e siecle (1500-1550). Paris: Champion, 1935. -1: La flexion des noms. - 480 p.

598. Veyrenc J. Existe-t-il un géninif de l'objet? Il Etudes sur le verbe russe. -Paris, 1980.

599. Vondrak W. Altkirchenslavische Grammatik. Berlin, 1900.

600. Ware T. The Orthodox Church. Penguin Books. 1975.

601. Watkins C. Remarks on the Genitiv // To Honor Roman Jakobson. -Vol. II. The Hague: Mouton, 1967. - P. 2191-2198.

602. Wierzbicka A. Dociekania semantyczne. Wroslaw-Warszawa-Kraköw, 1969.-201 s.

603. Wijk van N. Der nominale Genetiv Singular im Indogermanischen in seinem Verhältnis zum Nominativ. Zwolle: de Erven, 1902.