автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.03
диссертация на тему: Философский язык И. В. Киреевского

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата философских наук Разумовский, Иван Сергеевич

Введение

Глава 1. Источники и материал исследования -

Глава 2. Описание и анализ материала -

Глава 3. Интерпретация материала - 159 Заключение - 193 Список литературы

Введение

Введение диссертации2002 год, автореферат по философии, Разумовский, Иван Сергеевич

Прежде всего, такое исследование продемонстрирует нам технику самовыражения отечественной философии на раннем этапе её существования. Оно покажет, какие средства воздействовать на аудиторию, какую аргументацию, топику предпочитата русская философия той эпохи. Ведь лексика очень важна для доказательства и убеж.тения, и ПОТОУ!> может многое показать в их характере.

Во-вторых, такое исследование до известной степени снимает историческу ю дистанцию. Её сокращение в отрывочных ремарках и пояснениях, помимо осмысленных и целенапраатен-ных исследований, малопродуктивно. Такой "заплаточный" метод работы с материалом, до сих пор применяемый к Киреевскому, не может заменить полноценное (систематическое и широкого, охвата) исследование философского языка.

В-третьих, исследование философского языка выводит на поверхность самоочевидные моменты философии, некоторые положения, которые необходимы .пя именно такого, а не иного решения проблем, именно такого, а не другого раскрытия тем. Они необходимы как посылки для дальнейших выводов, но так само собой разумеются, так очевидны, что даже не проговариваются, философ не даёт себе отчёта, в том. что основывается на них. '>ту философскую "аксиоматику" может обнаружить только исследование фи.тософского языка. Установить внутренние источники мышления Киреевского - важная $а,1ача на нынешнем этапе. Это не только позволило бы существенно дополнить наши сведения о геиеаюгии его мышления, но и прояснить место философии в общем контексте ею творчества. Степень разработанности проблемы. Философский язык разных авторов составил предмет множества исследований. Работа с ним начштась давно, и развивалась в нескольких направлениях. Разбирали язык Платона, Аристотеля, в одном из самых последних трудов по теме - даже постклассических мыслителей (Ницше. Кьеркегора). Наконец, относительно недавно появилась работа Бибихина, охватывающая самый широкш"! материал. Однако всё это были скорее интерпретативные работы, сосредоточенные не на языке собственно, а на смысле, который этим языком выражается. К таким работа.м относится, к примеру, исследование терминологии аристотелевской "Физики", проведённое Хайдегге-ром. Философская лексика, терминология как самостоятельный предмет исследовательского интереса в научных и, тем более, собственно философских тр\ дах такого плана почти не затрагивается. Не ставится вопрос: как работает язык? Ставится вопрос: что он на самом деле выражает? Это усилия по реконструкции мышления во всей его возможной похлинно-сти, и разбор языка служит в таких работах лишь средством и не бывает самодов.леюш. К настоящей диссертации ближе по методике и направленности интереса старая работа Лосева, включённая в "Очерки античного символизма и мифологии". По гам эта работа стоит на своём структурном месте, она предварительная и подготовительная. По схеме: прежде чем говорить по существу об учении Платона об идеях, давайте разберёмся с самим словом "идея" / "эйдос" и его употреблением у Платона. Но здесь язык тоже всего лишь на подхвате, это вспомогательный и отнюдь не главный предмет. Он нужен .пппь эате.м. чтобы сделать более-менее обозримым материал исследования.

Можно сделать такой общий вывод: философскому языку редко удаётся заинтриговать исследователя самим собой. Гораздо чаще рассмотрение языка - это хорошее подспорье, чтобы начать разговор не о нём собственно, но о мышлении, которое им выражается. Что же Касается философского языка Киреевского, то он почти не вызывал интереса даже как повод для изучения его идей или как первый шаг к это.му изучению. Лексика Киреевского как: (а) чужая и непонятная, (б) как симптом, по которому можно реконстрч ировать глубинные пласты, нерефлексируемые убеждения, "аксиоматику" ею мировоззрения, (в) как система выразительных средств философии, требует изучения. поско.1ьк\ остаётся почти нетронутой учёными до сего дня.

Из трёх означенных направлений исследовательского интереса: чужой философский язык, философский язык как проявление нерефлексируемых убеждений, фи.юсофский язык как система экспрессивных средств, только одно сделало из работ Киреевского материал хля изучения. Это было направление в исследовании философского языка как чужого, устарелого и непонятного. При этом даже в качестве устаревшего его философский язык ни разу не стал темой, раскрытой систематически, в связном и объёмном тексте. Нет такой книги или статьи, в которой язык Киреевского был бы описан и проинтерпретирован с некоторой полнотой, хотя бы в виде иллюстрации дискурсивных практик пуб.ппи1стики сороковых годов.

Нечувствительность к языку Киреевского проявляется в манере передавать содержание его работ. Во-первых, эта манера отмечена обилием цитат, во-вторых. - из.1ожением. чрезмерно близким к тексту. Обилие цитат ведёт к тому, что работы, посвященные творчеству и мышлению Киреевского, оказываются всего-навсего конденсатом его собственных текстов, монтажом цитат, концентрирующим "самое главное" и "концептуально важное". Такая работа, понятно, полностью самоустраняется от главной своей задачи, от понимания, которое можно засечь уже в пересказе своими словами, но которое не ограничивается даже таким пересказом.

Даже пересказывались работы Киреевского в своеобразной манере. манера - скрытая, незакавыченная, часто сокращённая цитата, вместо пересказа своими с.1ова.ми - это пересказ, адаптирующий лексику Киреевского и пользующийся ею как своей собственной. Эту манеру можно отметить у русских предреволюционных историков. > А. Н. Лясковского. к примеру, от которого из-за временной дистанции можно, казалось бы. ожидать полноценного пересказа своими словами. Ту же самую манеру пересказа-цита гы можно найти и у позднейших советских авторов, и у авторов-иностранцев.

Однако бывают случаи, когда совершенно избежать разговора о языке Киреевского не удаётся. Эти случаи и составляют всё то немногое, что сделано учёными л.1я его из> чения. Как сказано, это изучение никогда не оформлялось как целенаправленное исследование. Оно сводится к разрозненным, вводимым только от случая к случаю и по крайней нужде замечаниям, поясняющим то или иное слово, использованное в уже неактуальном смысле. Из исследователей советской поры особая чуткость к исторической лисганции была проявлена В. А. Котельниковым. Он очень часто (в сравнении, скажем, с К). В. Манном) обносит кавычками термины Киреевского и даже даёт им пояснения. В список 1юпалают "образованность", "самобытность", "действительность" и т. д. и т. п. Вместе с тем толкования Ко-тельникова нацелены скорее на особую интерпретацию мировоззрения, чем на скромное примечание к устарелому слову или значению. Они к тому же. не аргументируются, а просто ставят перед фактом: такое-то слово значит то-то.

В серьёзных и пространнык книгах (Мюллер. Гёрдт) эта работа развивается в рамках своеобразной этимологии: значение термина Киреевского выявляется сравнением с немецкими (французскими, греческими) терминами. Такие замечания появляются не систематически, а вразброс и довольно часто при трудностях с переводом. Но в них раскрывается важный симптом. Он состоит в том, что обращение к философскому языку происходит в рамках компаративных анализов. Причём чаще всего эти анализы имеют це.лью вовсе не сличение слов. Гораздо чаще это анализ мнений, содержания мышления, который и выводит на не акцентируемое, с самого начала не задуманное, почти случайное, но от этого не менее поучительное сопоставление слов у Киреевского и его источников. Язык, вернее отдельный термин и его истолкование - это подспорье для интерпретации чего-то более важного и интересного. Сам по себе толкуемый термин относительно не важен.

Выход за рамки сличения Киреевского с источниками даёт некоторый эффект в сфере ненамеренного анализа его языка. Этот выход побуждает к неаргументированной интерпретации содержания статей Киреевского, которая основывается только на нём самом, не привлекает для опоры другие тексты, а потому неизбежно опирается на ч\ вство языка, которое есть у учёного.

В общем и целом, к описанному сводятся отношения исследователей творчества Киреевского с его философским языком. Они исчерпываются несистематически. 1ю мере надобности, вводимыми наблюдениями, которые бывают удачны (информативны) в случаях ко.м-паративного анализа и подчас неудачны, когда ограничиваются текстом Киреевского. В первом случае они аргументированы самим сходством формулировок, текстуальных совпадений. Во втором их статус не поднимается выше статуса частного мнения, совершенно не обязательного для кого-то, кроме их автора.

Этого исследования, ненамеренного, рассыпанного в разрозненных, с переменным у спехо.м аргументируемых наблюдениях, явно не хватает философскому языку Киреевского. Этот язык - достойный предмет. Он достоин обстоятельного разбора и вдумчивого истолкования хотя бы как ключ к верной интерпретации идей Киреевского. Но и сам 1Ю себе, как объект исследовательских усилий в рамках глобальной темы "как сделана фи.юсофия" (в том числе русская философия, т. е. философия на русском языке) этот язык до.тжен вызывать у учёного самый страстный интерес, энтузиазм и азарт.

Цели и задачи исследования. Как сказано, кроме "языкового барьера", который создаётся исторической дистанцией, философский язык Киреевского привлекает внимание ещё по двум "статьям" исследовательского интереса. Во-первых, это интерес частный. во-вторы.\. общий. Частный интерес относится специально к Киреевскому. Общий интерес относится к философии вообще.

Общая заинтересованность в исследовании не содержательная, а формальная. Она состоит в том, чтобы на примере Киреевского рассмотреть са.му систему экспрессивных средств, которую мы называем философским языком, а не содержание, которое она выражает. Стараясь сосредоточиться на философском языке как системе выразительных средств, настоящее исследование восполняет серьёзный пробел в рамках темы, которую можно было бы назвать "Философия и риторика". Речь идёт не о том. чтобы засечь степень риторизации философии Киреевского, т. е. определить, насколько учение, когда его излагают, нуждается в риторической технике. Речь идёт о том, чтобы продемонстрировать эту рнторизахшю и по возможности обрисовать её специфику, сформированную эпохой и вкусами аудитории. Частный интерес - это интерес уже не формальный, а содержательный. ')то интер)ес более традиционный для исследований философского языка. Стремясь его удовлетворить, мы пользуемся языком как средством изучить мышление. Язык ведь способен представить самые глубокие из подпочвенных слоев мировоззрения, такие убеждения, которые не выносятся из глубины души для осмысления и рефлексии. Рассмотреть фнлскофскую картину мира Киреевского, мира, который дал возможность именно таких, а не лрутих тем. проблем и их решений, значит, найти важнейшие объяснения подбора и решения этих проблем, подбора и способов раскрытия этих тем.

Цель исследования вытекает из этих интересов и сводится, в общем, к следующи.%! трём моментам. Во-первых, это продемонстрировать, что историческая дистанция, отделяющая нас от Киреевского, делает его язык малопонятным. Чтобы её снять, нужна обширная научная работа. Во-вторых, исследование стремится особым образом реконструировать глубокий (недискутируемый и нерефлексируемый) слой мышления фи.юсофии Киреевского, проявляющийся в языке. В-третьих, работа фиксирует философский язык Киреевского как систему экспрессивных средств, ориентированную на свою аудиторию. 'Уто потребоваю решить такие задачи:

1. Продемонстрировать, что словоупотребление Киреевского нетривиально в сравнении с нынешним "средним", интуитивно понятным узусом.

2. Показать философские стереотипы, которые являются в словоу потреб.тении. и проявить их архаичность, показать, что они приметно отличаются от ныне принятых.

3. Представить философский лексикон, словоупотребление как одно из мощных средств философской аргументации и агитации.

Методология исследования. Исследование офаничивается имманентным апатитом. Никакого выхода в межтекстовое пространство в настоящем исследован и н не предусмотрено. Как основной источник материала была избрана статья "О необ.ходимости и возможности новых начал для философии". Из общего корпуса работ И. В. Киреевского она является наиболее репрезентативной в интересующем нас отношении и ччет других его работ не вносит сколько-нибудь важных корректив в выводы исследования.

Настоящее исследование ограничилось лексикой Киреевского, и почл и совершенно не затронуло прочие выразительные средства. Это пото.му. что фи.юсофский язык как система экспрессивных средств одного автора - это чересчур обширный предмет даже для нескольких исследований. Ведь наше расширительное толкование (вся система экспрессивных средств) включает в него не только лексику (тер.минологию. слова, исгюльзованные в буквальном смысле), но и образность (метафорику, слова, испольюванные в переносном смысле, и поэтические сравнения), и фразеологию. Если метафоры и попатают в поле зрения работы, то только потому, что рассматриваемые слова использованы метафорически, не в прямом, а в переносном смысле.

Соответственно, в горизонт работы не попадает и фразеология. Специфика высказывания, умозаключения, рассуждения, специфика предложения и повествования полностью осталась за кадром, не исследовалась и даже бегло не рассматриватась.

Конечно, эта вынужденная, но необходимая селекция материата. которая почти целико.м свела тему к терминологии, а исследование к описанию и истолкованию словоупотребления, обеднила выводы, и несколько тривиализировала ответы на поставленные вопросы (1) как устроен космос Киреевского? 2) как устроена экспрессивная система его философского текста?). Однако с другой стороны она позволила сосредоточиться на обозримом, а значит, хорошо изучаемом материале и снабдила выводы необходимой достоверностью. Для самой тщательной проработки были выбраны три слова, наибо.тее интенсивно эксплуатируемые, чтобы раскрыть главную тему статьи, несостоятельность рационализма и мотивированную потребность в "новых началах". Эти три слова: "философия", "система" и "мышление".

Были подсчитаны все случаи употребления этих слов. Каждый случай представил матернат для анализа. Единица исследования - это миниматьный контекст, который включает исследуемое слово и слова, связанные с Ним непосредственно. Эти слова \ к.талываются в традиционную логико-грамматическую сетку: субъект - предикат. с\бстан1тя - атрибут, агент -действие / страдание, субъект - объект.

Обследование каждого такого контекста и их полного набора даю по.шу ю картину у потребления выбранных для изучения слов. Разбор этих данных, наб.тюдение нат частотностью и сочетаемостью элементов дало материал для интерпретации. Интерпретация состояла в развёртке "виртуальных", как сказал бы Лейбниц, философских стереотипов и смысла именно такого словоподбора и постройки из него связной, убедительной речи. Описанная сетка представляла уже не просто минимальный контекст изучаемого слова но специфическое видение объекта, этим словом обозначаемого, в полноте его сути, свойств и окружения. Это дало повод судить о философской картине мира И. В. Киреевского. Характер контекста, специфика словоподбора дати возможность говорить о нём как элементе риторической техники, особой топики, необходимой, чтобы доказывать и убеждать в собственной правоте. Это дало основание говорить об аргументационной силе языка. Тезисы, выносимые на защиту. Выводы исследования, выносимые на защиту, светятся к следующим:

1. Философская лексика Киреевского раскрывает специфическое ви.тение философии, снимающее с неё требования научности и наукообразности, представляющее её прогресс очень сложным образом, ценящее её за ориентацию на жизнь и практику, за этическую нацеленность. Лексика выявляет этот постклассический характер мышления Киреевского яснее, чем выбор жанра и стиля (публицистика) и собственные декларации мыслителя (содержание философской критики).

2. Философия Киреевского использует темы и образы истории как специфическую аргу-ментационную технику. Жанр критического введения в собственную доктрину наиболее органично сочетается у него с исторической топикой. Кроме тою. массив историко-философской лексики выполняет определённые функции и в аргументационном плане. снабжая философское содержание достоверностью, требуемой не столько жанрюм сколько духом времени.

3. Философский язык Киреевского представляет особую картин) мира, в которой ощ\ти.мо различаются два основных пласта, просветительский и романтический. Отдельные просветительские и романтические установки не столько конфликтуют, ско.лько сотрудничают, порождая специфическое видение философии, её сущности, задач и возможностей. Научная новизна исследования. В исследовании впервые поставлен и исследован вопрос о философском языке Киреевского, обосновано, что он нуждается в ко%п1лексном. систематическом и аргументированном изучении, а не в отдельных пояснениях отдельных слов, как это делалось до сих пор. В исследовании сделаны первые шаги в этом изучении: намечены перспективы всеохватного анализа языка Киреевского и прове.тена важная работа по анализу и истолкованию базовых терминов его философии. Впервые речевые привычки Киреевского истолкованы с точки зрения их роли орудия убеждения и симптома специфической картины мира.

Теоретическая и практическая значимость диссертационного нсслелования. Теоретическая значимость исследования состоит в подготовке надёжной эмпирической базы хтя любых интерпретаций. После того как философский лексикон Киреевского в определенной его части описан и разобран, он составит добротный материат для истолкования в самых разных областях науки, интересующихся Киреевским. Кажется, особенно интересны.м было бы социокультурное направление исследовательского интереса, которюе позволило бы особым образом связать язык и стиль публицистики Киреевского с его гюложение.м досужего помещика и т. д.

Практическая польза от исследования могла бы быть довольно большой при подготовке полного собрания сочинений И. В. Киреевского, снабжённого полноценным, обширньш историко-философским комментарием и сопровождающим их статьями-исследованиями. Апробация работы. Материал, тема, методология диссертации и отде.тьные. вошедшие в неё, наблюдения обсуждались на трёх конференциях молодых учёных в РГГУ: "Историко-философская персоналия: методологические аспекты" (2. XII. 1999): "История философии: история или философия?" (4. XII. 2000); "История философии и история к\льт>ры" (4 - 5. XII. 2001).

Структура и объём работы. Работа состоит из введения, главы «Источники и материал исследования. Литература вопроса», главы "Описание и анализ материала", главы "Интерпретация материала" и заключения.

Список научной литературыРазумовский, Иван Сергеевич, диссертация по теме "История философии"

1. Полное собрание сочинений И. В. Киреевского. ТТ. I, П. М., 1861.

2. Полное собрание сочинений И. В. Киреевского. ТТ. I, П. М.: Путь, 1911.

3. Киреевский И. В. Критика и эстетика. М.: Искусство, 1979.

4. Аронсон М. И., Рейсер С. А. Литературные кружки и салоны. Л.: Прибой, 1929.

5. Барсуков Н. К. Жизнь и труды М. П. Погодина. Кн. 1 22. СПб., 1888 - 1910.

6. Бартенев П. И. Авдотья Петровна Елагина // Русский архив, 1877, кн. 2.

7. Герцен А. И. Поли. собр. соч. в 30-ти тт., Т. IX. М.: Изд-во АН СССР, 1956.

8. Дмитр иев М. А. Главы из воспоминаний моей жизни. М. НЛО, 1998.10. (Елагин Н. А.) Материалы для биографии И. В. Киреевского // Поли. собр. соч. И. В. Киреевского в двух томах. Т. I. М.: Путь, 1911. С. 3 82.

9. Кавелин К. Д. Наш умственный строй: Статьи по философии рубской истории и культуры. М.: Правда, 1989.

10. Канторович И. «Самый нежный звук Москвы.»: салон Зинаиды Волконской // Новое литературное обозрение, № 26.

11. Канторович И. Салон Авдотьи Петровны Елагиной // Новое литературное обозрение, № 30(2/1998).

12. Князев Г. М. Братья Киреевские (биографические очерки). СПб., 1898.

13. Душников А. Г. И. В. Киреевский. Очерк жизни и мировоззрения. Казань, 1918.

14. Лясковский В. Н. Братья Киреевские, жизнь и труды их. СПб., 1899.

15. Кошелёв А. И. Записки. М.: Издательство МГУ, 1991.

16. Петерсон А. Черты старинного дворянского быта. К рассказам и анекдотам г-жи Толы-чёвой о В. И. Киреевском // Русский архив, 1877, кн. 2.

17. Тольмёва. Рассказы и анекдоты // Русский архив, 1877, кн. 2.

18. Фризман Л. Г. Иван Киреевский и его журнал «Европеец» // «Европеец» журнал И. В. Киреевского. М.: Наука, 1989.

19. Чичерин Б. Н. Москва сороковых годов. М.: Издательство МГУ, 1997.

20. Критические и научные работы (в азбучном порядке)

21. Антонович М. А., Московское словенство // Современник, 1862, январь, отдел П.

22. Бестужев-Рюмин К. П., Славянофильское учение и его судьбы в русской литературе // Отечественные записки, 1862, № 2.

23. Бороздин А. К., Литературные характеристики. Девятнадцатый век, т. II, выпуск 1, СПб., 1905.

24. ШаНскл А. Ш kr§gu коп8егуа1ушпе. и!орп. Б^икЮа 1 рггеш1апу rosyskiego slowianofilstwa. Warszawa, 1964.

25. Веселовский А. Н., Западное влияние в новой русской литературе, М., 1883.

26. Виноградов П., И. В. Киреевский и начало московского славянофильства // Вопросы философии и психологии, 1892, январь, кн. 11.

27. Галактионов А. А., Никандров П. Ф., Славянофильство, его национальные истоки и место в истории русской мысли // Вопросы философии, 1966, № 6.

28. Галактионов А. А., Никандров П. Ф., Русская философия XI-XIX веков, Л.: Наука, 1970.

29. Гершензон M.O., И. В. Киреевский: Грибоедовская Mосква; П.Я. Чаадаев; Очерки прошлого, M.: Mосковский рабочий, 1989.

30. Гиллельсон M. И. Сквозь «умственные плотины». Из истории книги и прессы пушкинской поры. M.: Наука, 1972.

31. Gleason А. European and Moskovite. Ivan Kireevsky and the origins of slavaphilism. Cam-brige (Mass.), 1972.

32. Gœrdt W. Vergöttlichung und Gesellschaft: Studien zur Philosophie von Ivan V. Kireevskij. Wiesbaden: Otto Harassowitz, 1968.

33. Два периода в литературной деятельности И.В. Киреевского // Отечественные записки, 1856, сентябрь, отдел "Литературные и журнальные заметки".

34. Дмитриев С. С, Славянофилы и славянофильство (из истории русской общественной мысли середины XIX века) // Историк-марксист, 1941, № 1.

35. Дорн Н., Киреевский: Опыт характеристики учения и личности, Париж: Val, 1938.

36. Зеньковский В., История русской философии, т. I, часть 2, Л.: Эго, 1991.

37. Кинги А. Ю., Иван Васильевич Киреевский. Его личность и деятельность, Воронеж, 1915.

38. Ковалевский M. M., Ранние ревнители философии Шеллинга в России Чаадаев и Иван Киреевский // Русская мысль, 1916, № 12.

39. Koyré А., La philosophie et le problème national en Russie an début du XlX-e siècle, Paris: Champion, 1929.

40. Koyré A., Études sur l'histoire de la pensée philosophique en Russie, Paris: Vrin, 1950.

41. Колюпанов H. П., Биография Александра Ивановича Кошелева, т. I, кн. 2, M., 1889; т. П, M., 1892.

42. Котельников В. А., Литератор-философ // Киреевский И.В., Избранные статьи, M.: Современник, 1984.

43. Кошелев В. А. Эстетические и литературные воззрения русских славянофилов, Л.: Наука, 1984.

44. Christoff P. К. An introduction to Nineteenth century Russian slavophiUsm. A study in ideas, V. 2.1. V. Kireevskij. The Hague. 1972.

45. Кулешов В. И., Славянофилы и русская литература, М.: Художественная литература, 1976.

46. Лосский Н. О., История русской философии, М.: Прогресс, 1994.

47. Lanz Н. The Philosophy of Ivan Kireevsky // The Slavonic Review. Vol. IV. 1925 / 26.

48. Маймин Е. Нужны конкретные исследования // Вопросы литературы, 1969, № 10.

49. Малинин В. А., История русского утопического социализма (от зарождения до 60-х годов XIX в.), М.: Высшая школа, 1977.

50. Манн Ю. В., Русская философская эстетика (1820 1830-е годы), М.: Искусство, 1966.

51. Манн Ю. В., Эстетическая эволюция И. Киреевского // Киреевский И. В., Эстетика и критика, М.: Искусство, 1979.

52. То же: Манн Ю. В., Русская философская эстетика. М.: МАЛИ, 1998.

53. Манн Ю. В., Киреевский // Русские писатели. 1800 1917: Биографический словарь. Т. 2: Г - К, М.: Большая российская энциклопедия, 1992.

54. Масарик Т. Россия и Европа. СПб.: РХГИ, 2000.

55. Masaryk Th. G. Zur russischen Geschichts- und Religionsphilosophie. Soziologische Skizzen. LBd. Jena, 1913.

56. Милюков П. Н., Главные течения русской исторической мысли, т. I, М., 1898.

57. Милюков П. П., Киреевский // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, т. XV (полутом 29), СПб., 1895.

58. Müller Е., Russischer Intellekt in europäischer Krise, Köln-Graz: Böhlau-Verlag, 1966.

59. Панов И., Славянофильство как философское учение // Журнал министерства народного просвещения, 1880, ноябрь.

60. Писарев Д. И., Русский Дон-Кихот: Сочинения в 4-х тт., т. I, М.: ГИХЛ, 1955.

61. Пьшин А. Н., Характеристики литературных мнений от двадцатых до пятидесятых годов, СПб., 1873.

62. Riazanovsky N. V. Russia and the West in the teaching of the Slavophiles. A study of romantic ideology. Cambrige, Mass. Harvard Univ. Press 1952.

63. Рубинштейн Н. Л., Русская историография, М., 1941.

64. Сахаров В. И. О бытовании шеллингианских идей в русской литературе // Контекст. 1977. М.: Наука, 1978.

65. Сакулин П. Н., Из истории русского идеализма. Князь В.Ф. Одоевский. Мыслитель-писатель. Т. I, ч. 1, М.: Издательство Сабашниковых, 1913.

66. Скабичевский А. М., Сорок лет русской критики (1820 1860): Сочинения, СПб., 1895.

67. Smolitsch I., I. V. Kireevskij, Leben und Weltanschauung (1806 1856) // Jahrbuch für Kultur und Geschichte der Slaven. N. F. Bd. IX. 1933.

68. Соловьев В. С, Национальный вопрос в России, выпуски первый и второй: Сочинения в двух томах, т. I, М.: Правда, 1989.

69. Соловьев Е. А. (Андреевич), Очерки по истории русской литературы XIX века, СПб., 1902.

70. Терновский Ф., Два пути духовного развития // Труды Киевской духовной академии, 1864, т. Е№ 4.

71. Филиппов М. М., Судьбы русской философии (очерки), СПб., 1904.

72. Флоровский Г., Пути русского богословия, Вильнюс, 1991.

73. Цимбаев Н. И., Славянофильство. Из истории русской общественно-политической мысли XIX в., М.: Издательство МГУ, 1986.

74. Яковенко Б. В., Очерки русской философии, Берлин, 1922.

75. Янковский Ю. 3., Патриархально-дворянская утопия: Страница русской общественно-литературной мысли 1840 50 годов, М.: Художественная литература, 1981

76. I. Некоторые исследования философского языка, по-разному влиявшие на настоящуюработу

77. Аверинцев С. С. Греческая классическая философия как явление историко-литературного ряда.

78. Бибихин В. В. Язык философии. М.: Изда,тельская группа «Прогресс», 1993.

79. Васильева Т. В. Афинская школа философии (философский язык Платона и Аристотеля). М.: Наука, 1985.201

80. Журенко H. Б. Риторика и классическая проза (О семантике рядов однокоренных слов у Ксенофонта) // Античная поэтика. Риторическая теория и литературная практика. М.: Наука, 1991.

81. Лебедев А. В. Об изначальной формулировке традиционного тезиса Фалеса THN APXHN YAQP EINA1. // Balcánica. Лингвистические исследования. М. «Наука», 1978. С. 167-176.

82. Лосев А. Ф. Очерки античного символизма и мифологии. М.: Мысль, 1993.

83. Подорога В. А. Выражение и смысл. М.: Ad marginem, 1995.

84. Cahné P.-А. Un autre Descartes: le philosophe et son langage. Paris: Vrin, 1980.