автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.09
диссертация на тему: Формирование концепции истории феодальной России: историческая наука в контексте политики и идеологии

Полный текст автореферата диссертации по теме "Формирование концепции истории феодальной России: историческая наука в контексте политики и идеологии"

Российская академия наук Санкт-Петербургский институт истории

На правах рукописи

ДУБРОВСКИЙ Александр Михайлович

Формирование концепции истории феодальной России: Историческая наука в контексте политики и идеологии (1930-1950-е гг.)

Специальность 07.00.09. — Историография, источниковедение и методы исторического исследования

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

Санкт-Петербург 2006

Работа выполнена в Брянском государственном университете имени акад. И.Г.Петровского

Официальные оппоненты: — доктор исторических наук, член-

корреспондент РАН Р.Ш.Ганелин

— доктор исторических наук, профессор А.А.Севастьянова

— доктор исторических наук, профессор Е.В.Петров

Ведущая организация: — Российский государственный

гуманитарный университет

Защита диссертации состоится «11 апреля» 2006 г. в 14.30 часов на заседании специализированного совета Д.002.200.01 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора исторических наук при Санкт-Петербургском институте истории Российской Академии наук (197110, Санкт-Петербург, Петрозаводская ул., д. 7).

Автореферат разослан с/ь^ум^ с

2006 г.

Ученый секретарь специализированного совета, кандидат исторических наук

П.В.Крылов

Общая характеристика диссертации

Развитие исторической науки в СССР в 1930-1950-е гг. определили её облик на ряд последовавших десятилетий. Содержание идеологии и политики по отношению к этой науке сложилось главным образом в 1930-х гг. и оставалось в принципиально важных чертах неизменным до 1991 г. Поэтому указанный период является ключевым для понимания и более позднего времени.

Актуальность темы, В начале XXI в. закономерна потребность осмыслить научное наследие предыдущего столетия - весьма драматичного времени для исторической науки. Оно было отмечено творчеством ряда выдающихся учёных. Были созданы теоретико-концептуальные основы науки, которые до сих пор оказывают влияние на исследование отечественной истории. Вместе с тем именно в советский период историки испытывали сильнейшее политико-идеологическое давление со стороны власти. Из всех возможных аспектов темы «История исторической науки в СССР в 19301950-е гг » в данной работе выбран, во-первых, аспект внешних связей исторической науки — влияние власти на историка, во-вторых, аспект внутреннего, идейного ¡¡концептуальногр) содержания исторической науки в СССР. «Взаимодействие историографии', с одной стороны, и идеологии и политики, с другой, неустранимо, а для исторической науки и её представителей оптимальное взаимодействие заключается в рациональном осмыслении идеологических и политических "вызовов", их учёте и критическом мысленном диалоге с ннми в ходе исследовательской работы», -писал В.В.Согрин. Возможности осмысления идеологических и политических «вызовов» и свобода1 в выборе ответа на них в разных общественно-политических условиях не одинаковы. При анализе этого «ответа», выступающего в виде научного наследия, необходимо каждый , .раз рассматривать условия, в которых приходилось действовать историку.

В результате Октябрьской революции к власти пришла партия большевиков. В течение первых пяти лет после этого события правящими органами были,'с одной стороны, Советы; с другой, - партийные комитеты. В течение первой половины 1920-х гг. властные функции смещались от Советов к партии, а ко второй половине 1920-х гг. партия б'ольшевиков перестала быть собственно общественно-политической организацией. Уже с середины 1920-х гг. в соответствии с решением Политбюро Центрального Комитета партии от 25 октября 1925 г. партийные решения оформлялись как государственные. К 1930-м гг. механизм партийного государства был сложившейся, традиционной для российского общества системой, не связанной ни законами, ни контролем общества. Историческая наука была поставлена на службу политике. Огромное влияние на науку, оказывала идеология партии большевиков. Поэтому, тема истории идеологии большевиков представляется чрезвычайно актуальной и назревшей для исследователей. Высказанные в

печати, но не наполненные эмпирическим содержанием тезисы, нуждаются в проверке и в серьёзной корректировке. В этой области необходимо перейти от мало обоснованных, нередко кажущихся представлений к точным знаниям.

Учитывая сложность положения исторической науки, актуальной проблемой представляется определение ценности сделанного в 1930-1950-е гг., отделение подлинно научной стороны в исследованиях от конъюнктурной.

Разработка фактологической стороны темы не может не затронуть теоретической стороны историографии. Представляется актуальной задачей разработки понятия концепции. При изучении истории исторической науки в советский период её жизни сложилась парадоксальная ситуация: о концепции отечественной истории, сформулированной как в учебной литературе, так и в обобщающих трудах, не говорится буквально ничего. Назрела задача преодолеть этот недостаток.

Историография темы. Трудов, посвященных анализу концепции отечественной истории, созданной в 1930-х гг. до настоящего времени нет. В СССР и за рубежом развивались исследования, посвященные условиям деятельности советских историков, характеристике их работ, политике партии по отношению к исторической науке. До 1990-х гг. эти два направления -отечественное и зарубежное - существовали, не оказывая влияния друг на друга. Поэтому их приходится рассматривать отдельно.

В 1930-х гг. в центре внимания советских историков были директивные документы о преподавании истории, созданные партийно-государственными руководителями страны. В 1930-1940-е гг. им были посвящены статьи А.М.Панкратовой. Высокая оценка этих документов, представление об историках, нуждавшихся в идеологическом руководстве, долгое время сохранялась в литературе (Историография истории СССР. М., 1982; Очерки истории исторической науки в СССР. Т.V.M., 1985; Развитие исторического образования в СССР. Воронеж, 1986). В указанных коллективных трудах авторы объясняли возрождение исторической науки необходимостью роста коммунистической сознательности, сдвигами в области идеологии и культуры, порой - внешней опасностью со стороны нацистской Германии. Директивные документы пересказывались без анализа. Влияние на науку Великой Отечественной войны сводилось лишь к выдвижению военно-исторической тематики в работах историков. Не был замечен политико-идеологический перелом 1943 г. Не определены и не объяснены идейные направления в руководстве исторической наукой со стороны власти.в 19451950-е гг. Все проведенные в послевоенное время дискуссии авторы оценивали только положительно. Не §ыл освещён такой значительный факт как совещание историков в ЦК партии в 1944 г. Были сделаны лишь первые шаги в восстановлении истории взаимоотношений историков и власти. Оценки и освещение событий не отличались от оценок, которые сформулировали современники ни глубиной, ни большей осведомлённостью.

В конце 1980-х гг., когда стал назревать новый период в историографии темы в связи с изменением внутриполитической обстановки. Были опубликованы важные источники по теме. Приблизительно до начала 1990-х гг. главным мотивом в выступлениях историков были обвинения Сталина в отступлении от буквы и духа марксизма, в фальсификации истории партии и истории страны в XX в., противопоставление Сталина Ленину. В изменившихся условиях историки могли писать об «Академическом деле», о запуганности ученых, прошедших через него (Кобрин В.Б., Аверьянов К.А. С.Б.Веселовский. Жизнь. Деятельность. Личность, М., 1989; Дубровский A.M. С.В.Бахрушин и его время. М., 1991). В монографии Г.Д.Бурдея «Историк и война» (Саратов, 1991) было освещено совещание историков в 1944 г. Однако свойственный исследователям той поры традиционализм мышления ослаблял их объяснительные возможности, обрекал на накопление фактов.

Немаловажное значение имела источниковедческая статья М.В.Нечкиной «Вопрос о М.Н.Покровском в постановлениях партии и правительства 1934-1938 гг. о преподавании истории и исторической науке», написанная в 1960-х гг., а опубликованная лишь в 1990-м. Нечкина впервые дала анализ некоторых партийных документов, отступив от традиции их пересказа в апологетическом духе. Её работой была заложена новая традиция в источниковедении истории отечественной исторической науки в XX в."

В 1987 г. в Париже под псевдонимом БЛ.Копржива-Лурье была опубликована книга Я.С.Лурье о его отце — известном антиковеде. В ней автор откровенно осветил обстановку работы историков в 1930-1950-е гг. Написанная на основе личных впечатлений, мемуарная по форме, книга содержала ряд метких и разносторонних характеристик, объективных оценок, новых фактов из истории, науки. Близка к ней по характеру книга В.Б.Кобрина «Кому ты опасен, историк?» (М.,1992). Авторы резко меняли взгляды, принятые в науке, по-новому ставили вопросы о причинах поворота в политике по отношению к исторической науке, о восприятии властью историка, о внутреннем облике представителей власти, о смысле их указаний, о тексте и подтексте партийных директив и пр.

В 1990-е и последовавшие годы был опубликован ряд источников, без которых немыслимо исследование темы - доклад Нечкиной о причинах отсталости России, стенограмма совещания историков в 1944 г., часть материалов «Академического дела», дневники, письма и воспоминания историков. Изменение в политической обстановке, создало новые возможности для исследования темы.

Попытка дать новый взгляд на путь, пройденный советской наукой, содержалась в работе Ю.Н.Афанасьева «Феномен советской историографии», в книге «Советская историография» (М.,199б). Автор обратил внимание на тот тип историка, который формировала советская система. Главная мысль работы состояла в том, что советская историография была сращена с политикой и идеологией, вписана в систему тоталитарного государства. В ней

преобладали цитатничество, схематизм, фальсификация. Работа Афанасьева в большой степени базировалась на личном опыте автора, его интуиции. Наряду с постановкой актуальных вопросов, верными соображениями в ней содержались тенденциозность, неполнота и упрощения.

В 1997 г. Институт истории РАН выпустил коллективную монографию «Историческая наука в XX веке». И здесь ставился вопрос о воссоздании типа историка, который сложился в советское время. Авторы подошли к изучению влияния идеологии на историческую науку, но достаточно полной картины эволюции большевистской идеологии не дали. Гораздо более точные соображения были высказаны в работах Р.Ш.Ганелина (1997,1998). В них автор выдвинул положение о том, что политика Сталина по отношению к исторической науке в определённой степени совпадала с её собственными интересами. Ганелин отметил важнейшие шаги Сталина по претворению в жизнь «причудливой смеси патриотизма с марксизмом», двойственность в политике партии, направленной на патриотизацию истории. Таким образом, статьи Ганелина намечали перспективы для дальнейшего исследования темы.

• К 2001 г. относится новая попытка концептуального осмысления советской историографии, сделанная .С.П.Бычковым и В.П.Корзун в книге «Введение в историографию отечественной истории XX века» (Омск). Споря и отчасти соглашаясь с Афанасьевым, авторы отметили, что в большей степени вмонтированными в систему оказались историки, изучавшие историю партии, другая часть специалистов сохранила основные ценности-науки. Авторы верно отметили, что1 сила внешнего влияния на науку «была на .порядок сильнее, чем тенденции внутри науки». И все же читателя книги не покидает чувство ' неудовлетворенности, так как он понимает, что действительность была богаче, чем это рисуется авторам. Источник этой неудовлетворенности заключен в том, что авторам не хватает осведомленности в области эмпирических сведений. Как и Афанасьев, они своими обобщениями опередили изучение эмпирии.

1990-2000-й гг. отмечены появлением исследований творчества ряда историков - Е.В.Тарле (монографии Е.И.Чапкевича, Б.С.Кагановича), С.Ф.Платонова (В.С.Брачева), Б.Д.Грекова (Н.А.Горской), Б.А.Романова (В.М.Панеяха). Появились сборники очерков о значительном круге историков.' Складывались условия для более глубокого и обоснованного фактами ответа на вопрос о типе историка советского времени.

Таким образом, исследование отечественными историками темы прошло большой путь, в котором наиболее плодотворными были именно последние годы. Особенно это касается накопления фактов, концептуальных идей, • постановки новых вопросов. Наука подошла к глубокому и разностороннему освещению темы.

Параллельно с историческими исследованиями, проводившимися в СССР, изучение разных сторон темы шло в странах Запада. Историю разработки важных для настоящей работы тем зарубежными исследователями можно

разделить на два периода: приблизительно, с 1930-х до конца 1980-х — начала 1990-х гг. и с указанной верхней хронологической грани до текущего времени. Первый период можно назвать порой первоначального освоения темы. Исследователи работали в отрыве от российских архивов, опирались исключительно на печатные источники, они часто неверно представляли себе условия жизни советских ученых, испытывали сильное воздействие «холодной войны» Во время второго периода западные исследователи начали широкую разработку российских архивов. Для этого времени типичны значительные по объему работы, более глубокий анализ источников, детальное изучение вопросов истории исторической науки в СССР.

Для историографов, работавших на Западе, аспект «наука и власть» оказался главнейшим (П.Н.Милюков, М.Карпович, Е.Ф.Максимович, С.Р.Томпкинс, П.Олберг, Б.Н.Самнер и др.). «Операция переписывания» стало типичным словосочетанием для исследователей при осмыслении ими деятельности историков в СССР в периоды поворотов в политике коммунистической партии и основанием для занижения результатов работы отечественных исследователей. Одним из значительных трудов была книга А.Г.Мазура «Современная русская историография», дважды опубликованная в США (1939,1958). Книга давала общие представления о развитии исторической науки в СССР. Основное внимание автора было уделено времени до 1930-х гг.; трудов, созданных историками, автор не касался вообще.

В 1962 г. в Соединенных Штатах был опубликован солидный труд эмигранта второй волны К.Ф.Штеппы «Русские историки и Советское государство». Книга написана очевидцем описываемых событий. Цель автора заключалась в том, чтобы показать, как правящая в СССР партия подчинила себе все области жизни осветить политику по отношению к исследованиям и историческому образованию. Книга охватывала период с 1917 по вторую половину 1950-х гг., -давая более или менее целостную картину развития исторической науки. Порой автор включал в текст собственные наблюдения над жизнью науки в провинции (в своё время он работал в Киевском университете и Украинской Академии наук). К сожалению, таких мемуарных интерполяций в книге мало. Штеппа построил ее главным образом на опубликованных источниках; он не стремился к проникновению в творческую лабораторию своих героев, ряд важных фактов был ему неизвестен. Всё же в целом его труд — ценное пособие, не потерявшее значения и в настоящее время.

В 1969 г. в Соединенных Штатах была опубликована книга Л.Тиллета «Великая дружба. Советские историки о нерусских национальностях». Это единственная в мировой литературе работа, в которой автор рассмотрел «большевистский исторический миф» о дружбе народов СССР с древнейших времен, подробно осветил несколько важных эпизодов из политики власти по отношению к учёным, занимавшихся разработкой истории народов СССР.

1960-1970-е гг. в научной литературе США, Англии и Канады были ознаменованы повышенным интересом к фигуре М.Н.Покровского и к процессу формирования советской исторической науки в 1920-е гг..

Определенные традиции в изучении СССР имелись в Германии, они получили наибольшую актуальность в годы Второй мировой войны. Этим объясняется появление книги К.Менерта «Сталин против Маркса» (1942), позже (1952) переизданной в Англии. После мировой войны исследователи в Германии изучали связи между развитием политики и судьбой исторических исследований (Г.Раух, Г.Штакельберг, П.К.Урбан). Судьба одного из крупнейших советских историков - Тарле - была освещена в книге Э.Хёша (1964). Автор определил Тарле как «Трёйчке сталинизма», уподобляя его немецкому историку и публицисту, проповеднику культа силы, войн, шовинизма. Зарубежным исследователям ещё не было ясно то сложное. положение, в котором находился как Тарле, так и другие историки.

Находясь под значительным воздействием обстановки «холодной войны», западные историки, всё же пользовались большей свободой и мерой объективности при изучении истории исторической науки в СССР. Они смогли реконструировать картину её развития после 1917 г., в то время как в Советском Союзе до 1980-х гг. такой картины создано не было. В их книгах и статьях были реализованы научные подходы, содержались меткие наблюдения и важные соображения, которые не потеряли своего значения до сих пор.

С конца 1980-х — начала 1990-х гг. стали развиваться контакты между отечественными и зарубежными историками. Появились совместные работы (Д.Л.Бранденбергер, А.М.Дубровский), основанные на архивных источниках. Первые годы нового века ознаменованы появлением двух превосходных работ М.Перри «Культ Ивана Грозного в сталинской России» (Н.-Йорк, 2001) и Д.Л.Бранденбергера «Национал-большевизм. Сталинская массовая культура и формирование современного русского национального сознания. 1931-1956» (Кембридж/Массачусетс; Лондон, 2002). Примечательной чертой обоих трудов является использование неопубликованных источников, введение в научный' оборот новых фактов, проведение связей между исторической наукой, политикой и культурой в целом.

Обозрение литературы, освещавшей развитие исторической науки в СССР в 1930-1950-х гг., приводит к следующим выводам. Долгое время отечественные специалисты имели возможность лишь накапливать факты и делать первые шаги в их анализе. История науки рисовалась авторами как цепь её достижений, причём положительную роль при этом играли руководящие партийные указания. Западные ученые были более свободны в своих оценках и характеристиках. Поэтому с течением времени историки из СССР приходили к тем наблюдениям и выводам, которые уже были сформулированы их зарубежными коллегами. Лишь с конца 1980-х - начала 1990-х гг. с изменениями в политической ситуации в стране были созданы

условия для поиска новых подходов, новых источников, оценок и построений. Первоначальные интуитивные прозрения с течением времени начали все более наполняться эмпирическим содержанием, базироваться на критическом анализе источников. Эта тенденция в современной историографии представляется весьма перспективной, на неё ориентируется и предлагаемое диссертационное исследование.

В литературе только положено начало критическому анализу тех известных партийных документов, которые были посвящены исторической науке и образованию. Историографы недостаточно объяснили, почему власть предъявляла к историкам те или иные требования, из каких соображений она исходила. Исследователи поставили вопрос о типе личности историка, но в решении его пока далеко не продвинулись. Таким образом, избранная тема представляется в настоящее время полной и значительных проблем и частных вопросов теоретико-методологического, исторического и источниковедческого порядка.

Предмет исследования. Предметом диссертационного исследования является концепция истории феодальной России, созданная историками главным образом в 1930-х гг. Создание этой концепции было обусловлено рядом факторов. Оно диктовалось и.фактором наличия власти большевиков, и менявшейся внутренней и внешней ситуацией, наложившей печать на господствовавшую идейлогию; поэтому в предмет исследования вошли условия развития идеологии и те её стороны, которые воздействовали на осмысление отечественного прошлого.

Выполнение исторической наукой социального заказа (на деле — заказа центральной власти) имело кадровые предпосылки в виде людей, олицетворявших" собою власть, а, с другой стороны, людей, представлявших науку. Этот заказ выполняли живые личности. Создавая концепцию отечественной истории, они входили с властью в сложные отношения. Жизненные и научные позиции этих людей, отразившиеся в их творческом наследии, составляют неотъемлемую часть истории создания концепции, изучаемой в настоящем исследовании.

Параллельно с «официальной наукой» шло и непризнанное властью, порой «подпольное» осмысление отечественного прошлого. Рассмотрение исторических трудов из области «скрытой культуры» также включено в предмет диссертации.

Цель работы. Цель настоящего исследования заключена в том, чтобы реконструировать и проанализировать картину создания концептуальных основ исторической науки в советский период под влиянием политической ситуации и эволюции партийной идеологии.

Для достижения этой цели необходимо: выяснить и истолковать эволюцию большевистской идеологии . в советский период отечественной истории, взяв те её стороны, которые имели отношение к идейному содержанию исторической науки,

исследовать внедрение властью новых идей в общественное сознание через школьный учебник истории и другие издания,

выяснить кадровые предпосылки формирования новой исторической • концепции, реакцию научного сообщества на действия власти, дать анализ концепции отечественной истории, которая была создана в основных чертах в 1930-е гг. и развита в 1940-х гг.,

охарактеризовать и дать анализ концептуальных идей, не признанных официальной наукой,

определить ценность монографической разработки отечественной истории, выяснив соотношение научности и конъюнктурности в трудах учёных.

Научная новизна исследования. Научная новизна исследования заключается в том, что автором были привлечены неопубликованные источники и впервые проанализированы источники, известные науке, но не подвергавшиеся до сих пор анализу, особенно - партийно-государственные директивы историкам. Это позволило дать более полную, существенно скорректированную реконструкцию картины событий и идейных процессов, расширить эмпирическую базу историографии. В результате ряд важных тезисов, высказанных в литературе, оказался наполненным эмпирическим содержанием и при этом принял иной облик.'Впервые представлены реакция историков на деятельность власти, тип человека власти, складывание типа советского историка, история создания определяющих развитие науки исторических трудов. Впервые была воссоздана история формирования концепции отечественной истории, был дан её анализ в сопоставлении с другими, более ранними и современными концепциями. При этом было . разработано теоретическое представление об элементах исторической концепции, что определило методику её анализа. Впервые была охарактеризована историческая " мысль. в «скрытой культуре», сформулированные в ней концептуальные идеи.

Положения, выносимые на защиту

- В 1917-1950-х гг. партийно-государственная идеология переживала эволюцию, в которой действовали две тенденции: патриотическая, национально-государственная и интернационально-классовая. Переломными моментами в этой эволюции были 1917, начало 1930-х, 1943, первая половина-середина 1950-х гг.

- Директивные документы, адресованные историкам в 1930-1940-х гг., отражали разные ступни эволюции этой идеологии.

- История феодальной России была превращена в главную сферу. создания политико-идеологических мифов главным образом патриотического содержания. При этом история России была стилизована под западноевропейскую модель, что ограничивало познавательные возможности разработанной в 1930-е гг. концепции.

- Накануне и в процессе создания новой концепции истории феодальной России из «красного профессора» и «старого специалиста» сложился новый тип учёного — «советский историк», который следовал определённым правилам поведения особенно по отношению к власти, демонстрируя приверженность её теоретико-идеологическим ценностям и скрывая расхождения с ней.

Источники. Неопубликованные источники были исследованы в Российском государственном архиве социально-политической истории, Московском отделении Архива РАН, С.-Петербургском отделении Архива РАН, Государственном архиве Российской Федерации, Отделе рукописей Российской Государственной библиотеки, Научном архиве Института российской истории РАН, Рукописном отделе СПб. Института истории, Государственном архиве Тверской области, домашних архивах А.С.Веселовской, В.Г.Зиминой, Дикарёвых, Е.Н.Сильверсван, Я.А.Спундэ; всего - 36 фондов, считая домашние архивы.

Первая группа — научные труды историков, опубликованные и неопубликованные. Из них наибольшее значение имеют обобщающие произведения, в которых представлена концепция истории страны -учебники по истории СССР, «История дипломатии», «Очерки истории СССР. Период феодализма». Особенно ценным источником являются экземпляры учебника по истории СССР для 3-4 классов с правкой Сталина и Жданова. На основе этих источников реконструируется концепция отечественной истории, выясняются оценки, которые формулировала официальная историческая наука. Более отчетливо личная позиция историка сказывалась в его монографиях, статьях, докладах. Поэтому эти источники привлечены для решения вопроса о реакции автора на диктат власти, о степени его податливости на компромисс с нею. В этом отношении значительную ценность представляет собою доклад Нечкиной о причинах отсталости России от других европейских стран, с которым она выступила в Институте истории АН СССР в 1941 г.

Важными методами работы с- научными трудами являются реконструкция истории их создания, наблюдение над текстами, их анализ с целью выявления позиции автора (выдвинутых им оценок, объяснений и пр.), сопоставление текстов. Из сравнения текстов между собой выявляются сделанные в ходе работы над текстом интерполяции, важные, например, для определения степени обновления текста учебника для высших учебных заведений под воздействием официальной критики, смены воззрений того или иного историка. Сравнение текстов даёт возможность проследить тенденции в развитии науки.

Таким образом, эта группа источников является для исследуемой темы важнейшей, на её основе реконструируется главный элемент предмета исследования — концепция истории феодальной России.

Во вторую группу включены партийно-государственные документы, которые содержат в себе директивы власти историкам. До сих пор не восстановлена история создания этих источников — непременное условие их научного анализа. Характерной чертой коммунистической власти в исследуемое время являлось то, что она не раскрывала мотивов принятия своих основных решений. Поэтому представление о причинах и мотивах составления директивных документов партии вырабатывается из сопоставления фактов политической обстановки с издательской политикой власти, из сопоставления разновременных директив. Опубликованные директивы требуют сопоставления с рукописными экземплярами. Это помогает в уточнении авторства документов, приоткрывает историю их создания, дополняет их содержание идеями, не высказанными властью в открытой печати. Таковы, например, написанный Н.И.Бухариным, но не опубликованный впоследствии вариант объявления о конкурсе на лучший учебник по истории СССР, проекты постановления жюри конкурса на лучший учебник, тезисы ЦК партии об исторической науке (1944 г.). При работе с ними диссертант стремился учесть маргинальные заметки на полях разных редакций текстов директивных документов, . что давало дополнительный материал для воссоздания их истории, решения вопроса об авторстве тех или иных указаний и пр. Значительную ценность представляют собою записи устных директив. Это, в частности, сделанные А.С.Бубновым записи указаний А.А.Жданова о содержании некоторых исторических оценок, зафиксированные Ждановым указания Сталина по содержанию тезисов ЦК партии 1944г.

Особой разновидностью директив были выступления Сталина. Анализ выступлений Сталина требует критического отношения к ним, так как Сталин часто использовал умолчания, недоговорённость при формулировании своих указаний. Редкая возможность заключена в записях отдельных высказываний Сталина, которые он делал в неофициальной обстановке. Приходится сопоставлять опубликованный текст той или иной его работы с оригиналом. Предназначенные для опубликования высказывания Сталин пересматривал, вносил исправления в текст. Эти случаи правки особенно важны для понимания позиции их автора.

Третья группа — делопроизводственные источники. Это протоколы и стенографические записи заседаний историков, официальная переписка администраторов из научных учреждений с представителями власти, письма членов партийно-государственной элиты друг к другу. Эти источники дают возможность улавливать настроения в среде ученых, их непосредственную реакцию на директивы власти. Они несут в себе информацию о ходе работы историков. В этом отношении очень ценны такие источники как стенограммы совещания историков в ЦК партии в 1944 г., заседания Отделения истории и философии Академии наук, посвященное обсуждению доклада Нечкиной о причинах отсталости России, протоколы "совещаний

историков в Наркомпросе в 1930-х гг., протоколы заседания авторов учебника по истории СССР для 3-4 классов начальной и средней школы.

Созданные в ходе событий, эти источники традиционно считаются одними из самых достоверных. В протокольных записях порой зафиксированы некоторые устные директивы историкам со стороны власти. Протоколы заседаний авторского коллектива дают возможность восстановить историю написания школьного учебника в 1936-1937 гг. Снабженные датами сопроводительные письма помогают установить хронологическую последовательность в создании разных редакций партийно-государственных документов.

В четвёртую группу источников включена периодическая печать — партийно-гбсударственная и научная. Как известно, именно печать является ценнейшим источником для изучения идеологии и пропаганды. В этом качестве она широко использована в настоящей работе. В газетах «Правда» и «Культура и жизнь», журнале «Большевик» публиковались важнейшие партийные документы по вопросам истории, статьи и выступления партийных деятелей с директивами историкам и оценками их работ, рецензии на учебники и отдельные исторические труды. Важным внешним признаком крупных мер, направленных партийной элитой на руководство наукой, была группировка под общей «шапкой» директивных материалов по истории, занимавшая собою порой целые страницы в «Правде». Сопоставление содержания газетных статей, их внешнего оформления (передовая, редакционная, авторская) даёт возможность проследить и охарактеризовать эволюцию партийной идеологии, политики по отношению к исторической науке, по формированию исторического общественного сознания.

Пятую группу источников составляют письма, мемуары, дневники — памятники личного происхождения. Это опубликованные и неопубликованные дневники и мемуарные записи С.С.Дмитриева, М.В.Нечкиной А.М.Панкратовой, Е.В.Гутновой, А.М.Некрича, С.А.Пионтковского, М.Н.Тихомирова, С.В.Бахрушина, А.А.Зимина. Определённым подспорьем послужили для автора настоящей работы устные указания (по сути - мемуары) Е.Н.Кушевой, А.А.Формозова, Е.В.Чистяковой, В.М.Панеяха, М.Г.Вандалковской, Х.Д.Сориной. Привлечённые мемуары и дневники отражают главным образом послевоенное время.

Методологическая основа исследования. Подход к изучаемому материалу был осуществлен с позиций историзма, научности, объективности, многофакторности. В работе были использованы комплексный метод в изучении процессов и явлений, проблемно-хронологический и сравнительно-исторический методы, метод восхождения от частного к общему, от конкретного к абстрактному, метод типологизации и группировки.

Основой для анализа историографического материала послужила разработанное автором на основе трудов философов и историографов теоретическое понятие исторической концепции. Концепция определена как теория среднего уровня, которая в процессе осмысления социальной действительности находится между первым уровнем, продуктом которого являются представления, понятия, типологии, классификации, и третьим уровнем, представленным философскими, социологическими моделями исторического развития общества. Структура концепции определяет содержание и последовательность ее анализа:

1. сущность исследуемого явления (характеристика внутренних связей структуры);

2. источники (движущие силы) и условия его развития;

3. периодизация развития;

4. общие и особенные черты изучаемого явления и других однородных явлений;

5. взаимосвязи этого явления в системе других синхронных и диахронных явлений (взаимоотношения, взаимодействие, последствия или историческое значение).

В концепции исторически-конкретное сочетается с абстрактно-логическим. Поэтому она способна выразить содержательно-специфическое в истории отдельной страны, в чем и состоит ее назначение как средства познания.

Практическое значение исследования. В преподавании курса историографии отечественной истории назрела потребность в пособии, дающем современное освещение; того важного периода в истории отечественной исторической науки, который пришёлся на 1930-1950-е гг. Материал работы может быть использован при чтении курсов по отечественной истории; а также специальных курсов особенно по историографии, истории культуры, духовной жизни советского общества. Выводы и положения диссертации могут иметь теоретическое и методическое значение для последующих исследований, а также подготовки учебных пособий и научно-популярных изданий в области историографии, отечественной истории, истории интеллигенции и культуры.

Апробация диссертации. По теме диссертации опубликованы как отдельные источники, так и сборники источников (труды С.В.Бахрушина, переписка С.Б.Веселовского с отечественными историками, воспоминания Бахрушина, А.А.Зимина) и обозрения неопубликованных архивных материалов П.П.Смирнова, С.В.Бахрушина, а также две монографии и ряд статей. Основное содержание диссертации нашло отражение в выступлениях и докладах: на заседаниях совета исторического факультета Брянского госуниверситета, учёного совета Санкт-Петербургского Института истории РАН, отдела древней истории России Санкт-Петербургского института истории РАН, центра историографии Института российской истории РАН, в Российском государственном гуманитарном университете на чтениях памяти

14

А.А.Зимина (1990, 2005), А.Л.Станиславского (1991), В.Б.Кобрина (1992), на Всероссийских и региональных конференциях в Петрозаводске, Твери, Рязани, Орле, Брянске.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, шести разделов (состоящих из параграфов), заключения. Структура работы подчинена логическому (в основном - первая глава) и хронологическому принципам (при освещении основного • материала). Подчинённое значение имеет принцип проблемно-тематический, реализованный в двух последних разделах диссертационного исследования.

Основное содержание диссертации

Во введении обоснована актуальность темы, представлена её историография, указан предмет исследования, сформулированы цель и задачи работы, обоснованы хронологические рамки исследования, охарактеризованы привлечённые источники, определена теоретическая база работы, дано объяснение структуры диссертационного исследования.

В первом разделе рассмотрены идеологические и кадровые условия формирования той концепции отечественной истории, которая была создана советскими историками в основном в 1930-х гг. и получила развитие в 19401950-х Гг. Факторами, влиявшими на исторические воззрения большевиков, была политическая ситуация и отражавшая её идеология. Превращение в правящую партию было решающим условием, повлиявшим на взгляды партии большевиков, все остальные факторы проистекали из него. 1930-е гг. — время прихода нацистов к власти в Германии, назревания Второй мировой войны — стимулировали эволюцию партийно-государственной идеологии в направлении её укоренения в российской почве. В силу всех этих обстоятельств сложилась во многом новая идеология большевистской партии. В ней на первый план выдвинулись задачи национально-государственного развития СССР, стала развиваться идея патриотизма. После ряда лет критической оценки русского народа он был воспет как самый выдающийся среди народов СССР. Вместо представления об отмирании государства была сформулирована идея укрепления советского государства ввиду враждебного капиталистического окружения. Возник культ исторических героев. Создателями идеологии были члены элиты партии, в которой определяющую роль играл Сталин. Его отношение к исторической науке, в частности, было узко практическое. Представления о прошлом, которые разрабатывала наука, должны были соответствовать политическим целям партии; главной целью было удержание власти. В членах элиты были воспитаны жёсткость, безжалостность, идейная непримиримость, большая работоспособность, безграничное доверие к Сталину и выдвигаемым им идеям, невысокая оценка интеллигенции,

представление о необходимости постоянного руководства ею. Все эти черты проявлялись в стиле руководства исторической наукой.

«Люди науки» первоначально были разделены на две группы, отличавшимися друг от друга образованием, воззрениями, сферами деятельности в науке. Это были «старые специалисты» и «красные профессора». Первая группа состояла из высокообразованных историков. В 1920-е гг. они испытали бытовые лишения, непонятные им реформы высшей школы, аресты, политическое давление, безвременные смерти. Уже тогда они были вынуждены приспосабливаться к сложившимся условиям жизни и труда. Последним ударом, который заставил их пойти на компромисс с властью было «Академическое дело» в Российской республике, дело «Союза освобождения Украины» в Украинской республике, дело «нацдемов» в Белоруссии. Этой акцией власть создала предпосылки для воспитания историков, готовых выполнять любую её директиву. «Красные профессора», враждебные «старой науке», были учениками М.Н.Покровского, изучавшими только близкие к современности исторические периоды. Марксизм в их восприятии был олицетворением настоящей науки. В среде этих историков были и честные, искренние «солдаты партии» и конъюнктурщики. К 1930-м гг. и в их среде также действовал страх перед властью. И та и другая группа историков были как бы «исходным материалом» для формирования учёного определённого типа. Пройдя сквозь ряд испытаний, обе группы слились в нечто единое.. Сложившийся тип историка имел ряд важных черт: такой историк имел хорошую профессиональную подготовку, внешне проявлял политическую активность, знал важнейшие цитаты из сочинений основоположников марксизма и оснащал ими свои работы, глубоко запрятывал свои несогласия с действиями власти, был не только послушен ей, но и боялся в своих работах придти в противоречие с теми идеями, которые она пропагандировала.

Во втором разделе исследована предыстория создания концепции истории СССР феодального периода.

В начале 1930-х гг. сложились внутренние и внешние условия для возрождения исторической науки и образования. В результате реформаторской деятельности партии были созданы социально-экономические основы новой жизни, закончился период неудачных в конечном счете экспериментов в разных областях, в частности в сфере просвещения. Назрело возвращение к традиционным методам исторического образования. Поворот к возрождению исторического образования начался с 1931 г. К весне 1934 г. относятся первые указания Сталина о том, каким должно было стать содержание этого образования. Акцент был сделан на теме сплочения страны - роста и укрепления государства, роли государственных деятелей. Постановление ЦК партии и СНК СССР 15 мая 1934 г., как и предшествовавшие документы, посвящённые преподаванию истории в школе, никаких указаний о содержании школьного исторического образования не дало, что осложняло возрождение этого образования.

16

В первой половине 1930-х гг. в Государственной Академии истории материальной культуры родилась теория социально-экономических формаций, которая стала методологической основой для новой концепции отечественной истории. В 1938 г. эта теория в сжатом виде была изложена в «Кратком курсе» истории ВКП(б). Она стала важнейшим элементом «русского марксизма».

Первые попытки дать новое освещение отечественной истории были сделаны при создании школьного учебника в 1934-1935 гг. Работа историков протекала под контролем ЦК партии и Наркомпроса. При проводимом идейном повороте историки «старой школы» оказывались более пригодными для восстановления традиционных ценностей в историческом образовании, чем «красные профессора», выражавшие сомнения по поводу указаний чиновников. Перестройке «красных профессоров» мешала инерция, шедшая от наследия Покровского, отсутствие директив о новом содержании исторического образования. Первые попытки потерпели неудачу.

Созданные в 1934 г. «Замечания» Сталина, Жданова, Кирова на проспект учебника по истории СССР являлись вторым комплексом указаний историкам. Основным (если не единственным) автором этого партийного документа был Сталин. Содержание «Замечаний» имело переходный характер от революционно-критического прочтения отечественной истории к её патриотическому освещению. В этом документе проявились две идейные тенденции, которые впоследствии действовали в руководстве наукой, определяли её содержание, -классово-революционная и государственно-патриотическая.

В начале 1936 г. историки получили указания, которые развивали и детализировали указания Сталина, Жданова, Кирова. Они были представлены в виде ряда статей и рецензии на проекты учебников.

В 1936 г. был объявлен конкурс на создание учебника по истории СССР. Успешная попытка была сделана коллективом авторов во главе с А.В.Шестаковым, Создание этой книги сопровождалось получением историками устных указаний Сталина, рецензированием рукописи выдающимися учёными. Одним из авторов и главным редактором учебника был Сталин, который внёс в текст существенные определения, характеристики, выводы и объяснения. Учебник Шестакова также стал ориентиром для историков при создании концепции отечественной истории, формулировании конкретно-исторических оценок.

Подводя итоги работе над учебником, жюри конкурса на лучший учебник в 1937 г. опубликовало постановление, в котором были сформулированы новые директивы историкам. В этом документе получила дальнейшее развитие национально-государственная тенденция в освещении прошлого. Основной областью проявлений этой тенденции, а также создания

исторических мифов, героизации отдельных личностей, идеализации событий стала история феодальной России.

В третьем разделе освещено создание концепции истории феодальной России в обобщающих трудах, опубликованных в конце 1930-х-начале 1940-х гг. — статье С.В.Бахрушина «Московское государство» в первом издании Большой Советской энциклопедии, двухтомнике статей с критикой воззрений Покровского, учебнике по истории СССР для университетов, «Истории дипломатии».

Первый элемент концепции — понимание сущности изучаемого объекта. Полученные историками директивы подчёркивали, что они должны изучать не только историю русского народа, а историю народов СССР. Эти народы на протяжении веков жили довольно изолированной жизнью, чему способствовали огромные расстояния, разделявшие многих из них. Одни из них были молодыми, другие прошли до XX в. огромный исторический путь. Их соединение в Российской империи произошло тогда, когда они находились на разных стадиях исторического развития. Это событие не ликвидировало экономических, социальных, ментальных, культурных, религиозных различий между ними. Таким образом, структура изучаемого объекта была очень сложна. Историки поставили в центр внимания русский народ, создали русоцентристскую концепцию, сглаживая картину состояния страны.

Второй элемент концепции - понимание источников (движущих сил) и условий движения объекта. Ведущим процессом, определяющим сущность истории, авторы считали рост производительных сил и классовую борьбу. Важнейшей творческой силой в истории провозглашался народ. Однако факты, с которыми работали историки, не укладывались в их теоретические представления. Народные массы, в средние века главным образом земледельцы, играли роль безмолвствующего большинства населения страны. В доиндустриальных, : «традиционных» обществах влияние народных масс на течение политических событий было ничтожно, особенно в мирной обстановке. Определяющую роль в политической жизни играла политическая элита. Интуитивно чувствуя это и подчиняясь материалу источников, авторы учебника по истории СССР в каждой главе освещали в первую очередь политические события, а потом уже экономическую жизнь.страны.

Осмысление условий, при которых протекал исторический процесс в России, шло с отсечением того наследия, которое было оставлено дореволюционной наукой (труды С.М.Соловьёва, А.П.Щапова, В.О.Ключевского, П.Н.Милюкова, М.К.Любавского, С.Ф.Платонова, Е.Ф.Шмурло). Особенностью мышления советских историков был экономизм — сосредоточенность на экономике как на чём-то автономном и самодостаточном без должного внимания к тем факторам, которые её обусловливали. Особенно глубоко ошибочной эта методологическая позиция

была при освещении жизни доиндустриальных обществ со втянутостью скотовода и земледельца в циклы природных изменений. Развитие российской экономики шло в условиях скудной природы и неблагоприятной демографической ситуации. Это определяло слабое развитие разделения труда и обмена, консервацию натурального хозяйства, низкий уровень потребностей населения, примитивность техники, склонность к экстенсивному пути развития экономики. Названные обстоятельства не привлекли должного внимания историков, обедняя возможности исследования и объяснения прошлого.

Третьим элементом концепции является периодизация истории страны. Представленная в учебнике для университетов периодизация имела разные уровни. Самый верхний был ориентирован на формационное деление всемирно-исторического процесса. Принцип периодизирования базировался на социально-экономическом критерии (способ производства). Длительность существования феодализма в России заставляла задумываться над более детальной периодизацией. Это был второй уровень, более близкий к эмпирическому материалу. По мысли авторов, с VIII по XI в. шёл переходный период от первобытнообщинного строя к феодальному. Второй период - время политической раздробленности страны, господства ренты продуктами в отношениях между феодально-зависимым крестьянином и землевладельцем. Третий период - период существования единого государства, образование которого было следствием развития обмена между русскими землями. Следующая грань — конец XVIII в., которым завершался первый том учебника. Никакими соображениями это разделение не было обосновано, но оно стало привычным для советской науки. Последний рубеж, которым завершалась история феодального общества в России, 1861 г. был бесспорной для историков датой.

Внутри XVI-XIX вв. авторам пришлось прибегнуть к ещё одному уровню периодизации — по личностям монархов, - что выдвигало новый критерий при определении периодов.

Само по себе хронологические грани, принятые историками, несли на себе печать историографической традиции. Новое заключалось в попытке обосновать периодизацию чисто экономическими или социально-экономическими явлениями. При этом если в начале феодальной эпохи в качестве особого периода было определено время становления феодальных отношений, то в конце её время кризиса и распада этих отношений как отдельный период представлено не было. Кроме того авторам приходилось всё-таки учитывать такой фактор (критерий для определения периодов) как политическая организация общества, что не оговаривалось ими. Таким образом, предложенная периодизация истории СССР тяготела к многофакторному подходу к предмету, что свидетельствовало о реализме мышления её создателей.

Четвёртый элемент концепции — определение общего и особенного в истории изучаемой страны. Признание историками определяющего значения общих (с Западной Европой) черт при почти полном игнорировании особенностей в развитии отечественной истории проистекало из теории социально-экономических формаций. Освещая тот или иной общественный институт или процесс, авторы указывали на его тождество с соответствующим институтом или процессом на западе европейского континента. Видимо, в наибольшей степени применение западноевропейской терминологии к отечественной истории было оправдано по отношению к области экономической или социально-экономической.. Как и Н.П.Павлов-Сильванский, историки более или менее убедительно сравнивали отдельные институты, однако при осмыслении системы этих институтов построения авторов выглядели не столь убедительными: тождество правового содержания бенефиция и поместья не вызывало сомнений, однако тот факт, что время жизни бенефиция в условиях Франкского государства - УШ-Х вв., а период существования поместной системы в России это ХУ-ХУШ вв. наводит на серьёзные возражения в правомерности отождествления их как элементов общественных систем. Вопрос об общем и особенном в истории России решался историками не в целом — при рассмотрении всего пройденного пути, - а только в отдельных случаях (последствия нашествия монголо-татар, объединение Руси, петровские реформы). Мысль историков заключалась в том, что своеобразие России выражается количественными, а не качественными характеристиками, что особенности страны были привнесены извне, а не зародились внутри неё, они существовали не изначально, а появлялись на том или ином этапе развития. Главная особенность России, по мысли учёных, заключалась только в её отсталости от Западной Европы.

Пятый элемент концепции - взаимосвязи России с другими странами, последствия и значение исторического процесса па её территории, то есть место страны во взаимосвязях с другими странами, её вклад в развитие человечества. Освещение истории Киевской Руси было пронизано воспеванием её могущества и международного значения. Эпоха подчинения татарам была освещена более трезво. Начиная с поры образования Московского государства авторы снова преувеличивали политическую роль России. Достаточно разумно и более или менее объективно оценивалось положение, которого достигла Россия в результате петровских реформ и войн второй половины XVIII в. Здесь авторы обращали внимание не только на рост военной мощи России, но и на упадок её соседей — Швеции, Польши, Крыма. С конца XVIII в, международная роль России была определена как роль международного жандарма. В целом авторы не доносили до сознания читателя мысль о том, что Россия как окраинная часть Европы, неблагоприятно расположенная на континенте в отношении климата и почв, направления речных систем и расстояний до морских побережий, контактов

с воинственными кочевыми народами и пр., на протяжении всей эпохи средневековья испытывала немалые трудности, что мешало ей играть ту важную роль среди крупнейших европейских стран, которую ей из патриотических побуждений приписывали советские авторы. Форсированное создание большой армии, флота, военной промышленности, а также талантливость русских военачальников, стойкость и мужество солдат подняли её значение в Европе, но за этим подъёмом стояли в значительно большей мере благоприятные внешнеполитические условия, упадок мощи соседних государств, чем экономическое развитие. В концепции не была разработана тема вклада России в духовное развитие человечества, в высокие отделы мировой культуры.

Концепция, созданная в 1930-х гг., была особенно близка к схеме Покровского. Общие черты роднили её с построениями Павлова-Сйльванского - как с сильными, так и со слабыми сторонами этих построений. Внимание к экономической стороне исторического процесса сближало авторов концепции с позициями Ключевского и «легальных марксистов». В новом построении отечественной истории не отразились важнейшие идеи из наследия учёных государственно-юридического направления (Б.Н.Чичерина), которое особенно язвительно критиковал Покровский. Здесь также сказалось его влияние.

Созданная в 1930-х гг. концепция и та теоретическая база, исходя из которой она была сформулирована, имели определённые познавательные возможности. Вместе с тем познавательные возможности этой концепции были ограничены. Эту ограниченность почувствовала Нечкина, что видно из её доклада в Институте- истории «Почему Россия позже других стран вступила на путь развития капитализма». Доклад охватывал всю историю феодальной России. По сути дела Нечкина осветила особенности отечественной истории. Ряд историков и представители власти восприняли работу Нечкиной как попытку представить Россию глубоко своеобразной страной. Это вело к представлению об Октябрьской революции как событии исключительном, не закономерном, то есть подтачивало идеологические устои власти. Поэтому Нечкина была подвергнута острой критике, а исследование темы оказалось фактически под запретом.

Четвёртый раздел посвящен- рассмотрению идеологического наступления 1943-1950-х гг., его восприятию историками и воздействию этого наступления на судьбы учёных.

В годы войны и после неё в идеологии получили разработку культ исторических героев, идея славянского единства в борьбе против немецкой агрессии, высокая оценка русского народа, понятие советского патриотизма. После Сталинградской битвы в идеологии была сформулирована мысль о превосходстве достижений русского народа над достижениями народов Запада. Послевоенная кампания борьбы против космополитизма должна была утвердить эту идею.

Война оказала воздействие на возрождение некоторыми историками дореволюционных ценностей и на усиление национально-государственной тенденции в идеологии. В среде историков назрел идейный конфликт по поводу развития этих явлений. Для изучения воззрений и настроений историков было созвано совещание в 1944 г. Хотя итоговый документ (тезисы ЦК партии, написанные в основном Ждановым, правленые Сталиным и Щербаковым) и не был опубликован, его основные идеи были донесены в ряде печатных работ и устных выступлений.

После окончания Великой Отечественной войны идеологическое наступление развернулось ещё более. Важным фактором при этом было то, что огромное количество советских граждан познакомилось с западной культурой, особенно та часть армии, которая побывала за рубежом. В годы войны и в послевоенное время под влиянием возвеличивания русских исторических героев в республиках СССР усилились стремления к прославлению своих национальных героев, которые, как правило, были известны своими подвигами в борьбе против русских войск. В глазах власти это было явление, содержавшее в себе опасность для единства народов СССР.

Организованные в 1947 г. дискуссия по книге Г.Ф.Александрова «История западноевропейской философии» и в 1948 г. сессия ВАСХНИЛ стимулировали в научном сообществе стремление к утверждению принципа партийности, к борьбе с буржуазной наукой и, в частности, с её остатками внутри СССР, против преклонения перед достижениями западной науки.

В идеологии партии продолжалась эволюция: развитие тенденций, определившихся в довоенное время. Понятие советского патриотизма было основным в партийно-государственной идеологии. Патриотизм был объявлен силой, двигающей советское общество. После войны (с 1946 г.) стал более явным переход, начавшийся в 1943 г., - от прославления русских военных деятелей к восхвалению творцов в области науки и искусства. Сложившаяся обстановка предъявляла историкам новые требования. С 1944 г. партийно-государственная власть выдвинула две группы директив. Первая относилась к освещению истории народов СССР. Власть призвала историков прекратить освещение межнациональных конфликтов, исследовать только те стороны в прошлом, которые показывали совместную борьбу, положительное значение контактов русского народа с тем или иным народом СССР. От историков из национальных республик, требовалось не идеализировать своё прошлое, а искать в нём социального расслоения и классовой борьбы. От историков власть потребовала критики воззрений немецких ученых (особенно норманнской теории), отказа от преувеличения роли влияния Запада на Россию. Завершилась глубочайший отход от идей, высказанных в «Замечаниях» Сталина, Жданова, Кирова, в которых признавалось благотворное влияние революционных идей Запада на русских революционеров. Власть требовала показа выдающейся роли славянства в

мировой истории. В это время была выдвинута идея изначального «общего исторического процесса народов СССР».

В пятом разделе рассмотрены важнейшие идейные тенденции, определившие содержание исторических произведений в послевоенные годы. В годы войны в публицистике, которая обращалась к историческим темам, проявилась героизация отечественной истории. В послевоенные годы эта ультрапатриотическая тенденция продолжала развиваться, охватывая собою учебную литературу.

В новой обстановке остро встал вопрос об оценке присоединения того или иного народа к России, его борьбы против завоевания его земли русскими войсками, вождей этой борьбы, которые ранее считались .воплощением героизма. В 1951-1952 гг. в печати прошла дискуссия по поводу письма Нечкиной в редакцию журнала «Вопросы истории». Нечкина выступила с положительной оценкой формулы «наименьшее зло», применяемой с 1930-х гг. при формулировании оценки присоединения к России нерусских народов. Она обратила внимание на то, что эту формулу нужно применять конкретно-исторически, то есть Нечкина усомнилась в безоговорочном применении этой формулы. Все участники обмена мнениями проявили единство с Нечкиной. Власти не понравилась позиция историков. С трибуны XIX съезда партии, а потом и в печати была выдвинута новая оценка присоединения всех народов к России в виде «абсолютного блага. В науке закрепилась тенденция к великодержавию.

Тенденции в области теоретических и концептуальных основ науки • позволяет проследить самая большая в истории советской науки дискуссия-о периодизации отечественной истории, проходившая в 1949 (фактически —. 1948) — 1951 гг. Новой периодизации отечественной истории дискуссия не дала. Оказалось невозможным выстроить. периодизацию, опирающуюся на эволюцию исключительно социально-экономических отношений. ' Не встретила поддержки ориентация на классовую борьбу. Обречённым на провал был замысел отказаться от периодизации «по правлениям». Результаты большой дискуссии были ничтожны.

Развитие концепции отечественной истории в послевоенный период было представлено в первую очередь в учебной литературе. В школьном учебнике по истории средних веков сквозила тенденция приписать России черты более высокого типа развития, придать исключительность её достижениям. В области отечественной истории хотя и признавались факты социальной борьбы, но ,в общих оценках учебник исходил из принципов государственного достоинства, национального (народного) единства. Поскольку эта тенденция нашла отражение не только в освещении российской истории, но и'при пока'зе истории славянства в целом (за некоторыми исключениями), то её можно определить как панславистскую, с которой сочеталась тенденция к русоцентризму. Оборотной стороной этих

тенденций в подаче и осмыслении исторического материала была их антизападническая направленность, в особенности антинемецкая.

Еше до войны в Институте истории готовился к печати многотомник по истории СССР (будущие «Очерки по истории СССР, Период феодализма»). После войны партийные цензоры потребовали от историков в гораздо большей степени учитывать государственно-национальные интересы страны. В этих требованиях слышались великодержавные нотки. Сопоставляя подход к предмету изучения авторов «Очерков» и авторского коллектива, написавшего учебник для вузов, нужно отметить, что в «Очерках» была сделана попытка найти более глубокие основы для анализа развития феодализма. Авторы «Очерков» старались подходить к освещаемому предмету более последовательно, в рамках экономического детерминизма, пусть даже и с использованием разных критериев при оценке зрелости социального развития. Однако в целом концепция отечественной истории, представленная в «Очерках», не несла в себе существенных изменений. Гораздо важнее были результаты реконструктивной работы авторов «Очерков». Преувеличенное внимание к социально-экономической сфере исторической жизни стимулировало поиск материалов по истории хозяйства и социальных конфликтов, реконструкцию экономических процессов, разработку истории широких масс, что неизбежно двигало вперёд историческое знание.

В шестом разделе рассмотрены разные формы компромисса историка с властью, воздействие этого компромисса на итоги его работы, а также творчество историка, противостоявшее диктату власти. В исследуемый период истории исторической науки историки шли на компромисс с властью во имя сохранения своей жизни главным образом как профессионалов, во имя поддержания традиций их науки. В деле создания концепции отечественной истории они испытывали в наибольшей степени давление со стороны власти, так как здесь роль идеологии была особенно значительной. Однако кроме разработки концепции истории СССР у каждого историка была излюбленная тема, основная сфера научных интересов и главнейшая область реализации личности. Во имя занятий ею и заключал он компромисс.

В диссертационном исследовании рассмотрены труды, созданные в послевоенные годы Б.Д.Грековым, С.В.Бахрушиным, Л.В.Черепниным, А.А.Зиминым. Слишком большая податливость на компромисс, обесценивали научные произведения, превращая их в сравнительно короткое время из научных пособий в памятники исторической мысли, что ярко иллюстрирует судьба творчества Грекова. Использование же цитат из сочинений основоположников марксизма в качестве декорума при добросовестной работе с материалом источников обеспечивали долгую жизнь научным произведениям.

Здесь же поставлен вопрос об официальной исторической науке и выходивших за её пределы произведениях, о «скрытой» исторической

мысли. Произведения, сознательно противопоставленные идейному

содержанию официальной науки, создавали те, кто не являлись профессиональными историками (А.П.Спундэ). В гораздо меньшей мере они были свойственны профессионалам (С.Я.Лурье). Чаще происходило несовпадение заказа власти и результата добросовестной работы исследователя. В таких случаях научные произведения не находили дороги в печать и оставались в архиве историка (С.В.Бахрушин, С.Б.Веселовский). Порой идейно-теоретические искания учёного приводили его к отходу от официального марксизма, что также обрекало его произведения на подпольное существование (П.П.Смирнов, В.Г.Карцов).

В заключении подводятся итоги исследования. На развитие исторической науки в советский период отечественной истории особенно значительное воздействие оказал политико-идеологический фактор. Содержание господствовавшей в СССР идеологии не было неизменным. Самым значительным обстоятельством, повлиявшим на эволюцию этой идеологии, был приход партии большевиков к власти. В 1920-е гг. изменения в идейном багаже партии были малозаметными, но существенными. Пора глубоких изменений настала в 1930-х гг. Ближайшими предпосылками эволюции в это время были два обстоятельства. Это внутренние, связанные с утверждением общества на базе проведённых реформ, а также с провалом экспериментов в ряде областей жизни и возвращением к российским традициям в этих областях. Действовали и внешние обстоятельства, определённые назреванием мировой войны. В 1930-е гг. оформились две тенденции в идеологической жизни общества: революционно-классовая и национально-государственная. Вторая воплощала в себе политический реализм сталинской элиты, была укоренена в российской почве и отвечала интересам обороны страны. Она получила развитие при поддержке Сталина и господствовала приблизительно до 1953 г., пока не была подчинена первой в связи с изменениями ситуации. В исследовательской практике необходимо выявлять действие обеих этих тенденций, а также преобладание какой-либо из них в той или иной политической ситуации.

Важным условием существования исторической науки были теоретические представления - марксизм в его российском (советском, сталинском) варианте. Партийные чиновники ГАИМК совместно с историками разработали теорию социально-экономических формаций, представив её как целиком созданную Марксом и Энгельсом. Она стала основной теоретической схемой исторического процесса, обязательной для историков.

Власть, действовавшая в указанный период, носила характер жёсткий и жестокий. Она была сугубо прагматична, что позволяло ей идейно эволюционировать, приспосабливаясь к жизненным условиям, цинично относиться к личности историка, то устраивая расправу над ним, то щедро вознаграждая материальными благами, званиями и постами. Пик репрессий -

«тридцать седьмой год» - для историков «старой школы» пришёлся на начало 1930-х. Он в сочетании с другими мерами породил учёных, послушных велениям власти. Особенно пострадали от репрессий 1930-х гг. «красные профессора», их репрессии затронули позже, но зато с более трагическим исходом. Среди оставшихся в рядах действовавших историков кто-то был человеком, смирившимся с неизбежностью, кто-то - ретивым исполнителем, разновидностью государственного чиновника.

Власть рассматривала историков как инструменты политики. В стране была создана новая организация науки. Историки разных научных школ были объединены в Институте истории Академии наук, чья работа проходила под контролем партии. Наука была централизована.

Отечественные историки пережили нивелировку под напором тех обстоятельств, которые создала власть. В итоге и у «красного профессора» и у «старого специалиста» сформировались общие черты, совокупность которых может быть названа термином «советский историк». Трансформируясь в «советского историка», «красный профессор», первоначально интернационалист, превратился в патриота, очернитель «проклятого прошлого» стал воспевать достижения дореволюционной России. Вместе с тем он пережил значительное расширение кругозора, повышение профессиональной квалификации. «Старый специалист» освоил если не труды, то важнейшие цитаты из сочинений Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, приучился оперировать ими. Он стал использовать те или иные концептуальные идеи, почерпнутые из трудов «классиков марксизма». Так были сформированы кадровые предпосылки для формирования нового облика исторической науки.

Внедрение важных духовных ценностей в науку постепенно шло в 1930-е гг. Историкам давались директивы, которые всё более полно учитывали государственно-патриотические ценности. В этом отношении известные "Замечания" Сталина, Жданова, Кирова на проспект школьного учебника (1934 г.). носили переходный характер. Более откровенны и категоричны устные указания Жданова и Бубнова в ходе подготовки историками учебника и маргиналии Сталина на его рукописи. Сложился новый, более полный комплекс директив историкам. Далее процесс .насаждения великодержавия, патриотизма и возрождения традиционных духовных ценностей отразило постановление жюри конкурса на лучший учебник (1937 г.). Благодаря новому курсу власти в науке возродилось исследование фактов, что было благотворно для неё.

1943 г. был переломным в политико-идеологической ситуации внутри страны. Он положил начало идеологическому наступлению, которое развернулось в послевоенные годы. Ярче проявилось велико держав ие и пропаганда превосходства русского народа над западными народами. В 1944 г. в неопубликованных тезисах ЦК парии по вопросам истории была чётко представлена средняя линия в политике партийно-государственной

элиты относительно революционно-классовых и национально-государственных исторических ценностей. В послевоенные годы преобладание было за национально-государственной стороной идейного багажа партии. В середине 1940-х — начале 1950-х гг. на первый план вышли директивы историкам, практический смысл которых заключался в сохранении государственного единства СССР, превознесении достижений русского народа, что сказалось на концептуальных идеях исторической науки (формула «абсолютного блага» в оценке присоединения народов к России).

Марксизм сталинского образца как теоретическая основа науки исчерпал себя уже в 1930-е гг. История с докладом М.В.Нечкиной в 1941 г. показала проявившийся консерватизм в поведении власти по отношению к концептуально-теоретическим основам науки. Исследование особенностей исторического пути России было закрыто. Некоторые уточнения в периодизации российской истории и попытки пересмотреть, и углубить осмысление её периодизации ясно говорили об исчерпанности тех познавательных возможностей, которые предоставлял историкам сталинский марксизм. Вероятно, это было признаком вступления в кризисное состояние науки: её теоретико-концептуальные основы были как бы законсервированы. Изучение этой ситуации представляется одной из очередных 'задач современной науки.

В 1930-е гг. была создана концепция отечественной истории. Она являлась продуктом сотворчества историков и партийных деятелей, давших учёным ряд конкретных указаний по отечественной истории. Эта концепция содержала в себе революционно-классовую и национально-государственную стороны. По мере приближения к современности (с XVIII в.) нарастало революционно-классовая, критическая оценка событий отечественной истории. В концепции при объяснении исторического процесса в стране был сделан акцент на социально-экономической сфере общественной жизни. Оказались недооценёнными и почти забытыми такие сферы как природно-географическая, демографическая, юридическая, духовно-религиозная, бытовая. История страны, развивавшейся в своеобразных условиях, была стилизована под западноевропейскую модель, представленную в трудах Маркса и Энгельса. Концепция неудовлетворительно отвечала на вопрос об особенностях российского исторического процесса, что ограничивало её познавательные возможности. Эта концепция уступала той системе идей, которые в «Очерках истории русской культуры» развивал Милюков, учитывавший своих построениях географический и демографические факторы, наследие Павлова-Сильванского и государственно-юридической школы. Всё же концепция отечественной истории и принятая методология не закрывали пути к решению частных вопросов и разработке тех или иных тем.

Перед историком стоял выбор, включиться ли в систему официальной науки с неизбежными духовными издержками, которые приносил этот шаг,

или не входить в компромисс с властью. В первом случае наиболее драматичной стороной компромисса была деформация личности учёного, искажение его творчества. В непосредственной зависимости от этого определялась степень научности трудов того или иного специалиста. Историк-подпольщик, идейно противопоставлявший свои работы официальной науке (А.П.Спундэ), был крайней редкостью. Профессионал не мог бы существовать на положении подпольщика. Однако, какой-то элемент такого подпольщика внутри советского историка всё же имелся и давал себя знать при внутреннем несогласии с той или иной «установкой

Период 1930-1950-х гг. является ключевым для уяснения путей развития исторической науки в СССР и в более позднее время, так как режим, в котором действовали историки, сохранял свои важнейшие черты и идеологические ценности.

Основные положения диссертации отражены в работах:

Монографии:

1. Дубровский A.M. С.В.Бахрушин и его время. М.:УДН, 1992.- 167 с. (И пл.)

2. Дубровский A.M. Историк и власть: историческая наука в СССР и концепция истории феодальной России в контексте политики и идеологии (1930-1950-е гг.). Брянск: БГУ, 2005. - 800 с. (48 пл.)

Статьи, опубликованные в изданиях, рекомендованных ВАК:

3. Дубровский A.M. Александр Александрович Зимин (трудный путь исканий) II Отечественная история. 2005. № 4. С.140-151 (0,75 пл.).

Прочие статьи:

4. Дубровский А.М.Неопубликованные работы П.П.Смирнова в ОР ГБЛ // Археографический ежегодник за 1988 г. М..1989.С.228-233 (0.5 пл.).

5. Дубровский A.M. Составление, предисловие и комментарии в кн.: Бахрушин C.B. Труды по источниковедению, историографии и истории феодальной России. М.: Наука.1987. - 220 с. (авторский текст - 2 пл.)

6. Дубровский A.M. А.А.Жданов в работе над учебником истории // Отечественная культура и историческая наука XVIII-XX вв. Брянск: БГГТУ, 1996. С.128-143 (0,5 пл.).

7. Дубровский А.М. «Веский учебник» и .архивные материалы // Археографический ежегодник за 1996 г. М.:Наука, 1998. С.181-195. (1 п.л.)

8. Дубровский А.М. "The People Need a Tsar": The Emergence of National Bolshevism as Stalinist Ideology, 1931-1941 // Europa-Asia Studies. Vol.50. N 5. 1998, 873-892 (with D.L.Brandenberger) (1 п.л.).

9. Дубровский А.М. Партийный документ о совещании историков в 1944 г. // Археографический ежегодник за 1998 год. М.: Наука, 1999. С.148-163 (в соавторстве с Д.Л.Бранденбергером) (1 п.л.).

10. Дубровский А.М. Сталин, Демьян Бедный и русская история II Нева. 1999. №10. С. 194-203 (0,5 п.л.).

П. Дубровский А.М. Сергей Владимирович Бахрушин // Портреты историков. Время и судьбы. Т.1. Отечественная история. М.Иерусалим, 2000. С. 192-206 (0,75 п.л.).

12. Дубровский А.М. «Лично я считаю её доклад немарксистским» (доклад М.В.Нечкиной о причинах отсталости России и его обсуждение в 1941 г.) // История и историки. 2001. М.: Наука, 2001. С.40-71 (2 п.л.).

13. Дубровский А.М. - предисловие и составление: Переписка С.Б.Веселовского с отечественными историками. М.: Археографический центр, 2001. — 527 с. (авторский текст - 2 п.л.)

14. Дубровский А.М. Переосмысливая судьбу и творчество историка И Россия XVII века и мир. Юбилейный сб. к 80-летию доктора исторических наук профессора Елены Викторовны Чистяковой. М.: РУДН, 2001. С.359-375 (0,5 п.л.).

15. Дубровский А.М. Сталин и школьный учебник истории // Источниковедение и историография в мире гуманитарного знания. Доклады и тезисы XIV научной конференции. Москва, 18-19 апреля 2002 г. М., 2002. С.201-202 (0,1 п.л.).

16. Дубровский А.М. Идейное перевооружение: патриотизм и идеология большевиков (1920-1940-е гг.) // Отечественная культура и историческая мысль XVIII-XX вв. Брянск: БГУ, 2004. С.55-91 (в соавторстве с Е.П.Прудниковой) (1 пл.).

17. Дубровский А.М. Ещё о вождях и школьном учебнике // Там же. С.92-101 (0,5 п.л.).

18. Дубровский А.М. Указующий документ 1937 г. // Проблемы первобытной археологии Евразии. К 75-летию А.А.Формозова. Сб.статей. М.: РАН, 2004. С.30-35 (0,5 пл.).

Подписано в печать Об. 02.2005. Формат 60x84 1/16

Печать офсетная. Бумага офсетная.

Усл. п. л. Тираж 100 экз. Заказ № 63 г*.

РИО Брянского государственного университета имени академика И.Г. Петровского

241036, Брянск, Бежицкая , 14 Отпечатано в цехе полиграфии БГУ

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора исторических наук Дубровский, Александр Михайлович

Введение.

Раздел 1. Идеологические и кадровые условия формирования новой концепции отечественной истории (1917-1930-е гг.)

1.1.Предпосылки зволюции паргийно-государственной идеологи.

1.2.Судьба наследия и новые идеи.

1.2.1. Идея мировой пролетарской революции.

1.2.2. Пролетарский ишернационалиш.

1.2.3. Or «красного патриотизма» к пагриошзму советскому.

1 2.4. Or «нации Обломовых» к «великому русскому народу».

1.2.5. Новый вз!ляд на государсгво.

1.2.6. Кулы исторических героев.

1.2.7. Идеи славянского единства.

1.3.Созда1ели новою облика исторической науки.

1.3.1. «Люди власIи».

1 3.2. «Люди науки».

Раздел 2. От проблем исторического образования к новому облику исторической науки

2.1.Политика власiи и школьное исюрическое образование: 1931-1934 п.

2.2.Исюрики в поиске новых подходов: разработка теории ист орическо1 о процесса.

2.3.Историки в работе над концепцией о1счественной иаории.

2.4.Дирекгивы власти 1934-1935 ir.

2.5.Работа над учебниками в 1934-1935 ir.

2.6.Конкурс на школьный учебник 1936 г. Новые указания.

2.7.1 Установление по nioiaM конкурса.

Раздел 3. Концепция истории СССР: сою! и противостояние историка и власти

3.1. Сборник «Против исторической концепции М.Н.Покровского».

3.2. Концепция отечеавенной исюрии в обобщающих трудах 1930-х г.

3.3. Доклад М.В.Нечкииой о причинах (маалости России: копфлию историка и влас i и.

3.3.1. М.В.Нечкина. Замысел работы. Доклад в Институте исюрии.

3.3.2. Обсуждение доклада. Реакция власти.

Раздел 4. Идеоло! нческое наступление и историческая наука

1943-1950-х I г.

4.1. Власть и историки в годы войны.

4.1.1. Изменения в государеiвенной идеологи.

4.1.2. Предыстория совещания власш и историков в 1944 г.

4.1.3. Ход совещания.

4.1.4. Тезисы ЦК партии.

4.2. Условия, средс!ва и руководители послевоенного идеоло1 ического наступления.

4.3. Директивы власш историков: два направления.

Раздел 5. Тенденции в исторической науке 1940-x-l950-х ir.

5.1. Героизация 01ечественной истории.

5.2. Oi формулы «наименьшею зла» к формуле «абсолюшою бла1а».

5.3. Дискуссия о периодизации отечественной истории: сIиль мышления историка.

5.4. Эволюция концепции 01ечественн0Й истории.

Раздел 6. Историческая мысль под контролем власти и вне его

6.1. Компромисс и паука в работе историка.

6.1.1. Б.Д.Греков.

6.1.2. С.В.Бахрушин.

6.1.3. Л.В.Черепнип.

6.1.4. Л.А.Зимин.

6.2. Исюрическая мысль в «скрытой культуре» (к поаановке вопроса).

6.2.1. Противостояние официальной пауке и идеологии:

А.П. Спундг) и С.Я. Лурье.

6.2.2. Георешческие искания: П.П. Смирнов и В.Г. Карцов.

6.2.3. Потаённые произведения в архивах историков: груды С.В.Ьахрушина и С.Б.Веее.ювского.

Введение диссертации2005 год, автореферат по истории, Дубровский, Александр Михайлович

В начале XXI в. естественна и закономерна пофебность осмыслить научное наследие предыдущею столетия, особенно советского периода, - весьма драматичного и непростого времени для исюрической науки. Оно было отмечено творчеством ряда выдающихся ученых. В то время, в частности в 1930-1950-е гг., публиковались комплексы ценных ис[очников, были созданы и многочисленные монографические pa6oibi и обобщающие труды. Го1да же были созданы теоретико-концептуальные основы пауки, которые до сих пор оказываюi влияние как на исследование, так и на преподавание ок'чественной истории. Вместе с [ем именно в советский период историки испытывали сильнейшее ноли1Ико-идеоло1 ическое давление со стороны власIи, что сказывалось па их научных трудах. В это время учёные были подвергнуты репрессиям, а позже те, кто остался в живых, были изолированы oi зарубежных коллег, лишены возможноеIи заниматься некоюрыми темами из о1ечественною прошлою, порой их труды были обречены на обучение oi опубликования.

Из всех возможных аспектов 1емы «Исюрия исторической науки в СССР» в данной работе выбран тлавным образом аспект внешних связей исторической пауки - влияние власти на исюрика, отношения между ним и партийным юсударс1вом в 1930-е- 1950-е II., проблемы взаимодейс1вия политики, идеоло!ии и историофафии, идейное содержание исюрической науки в СССР. Для pa6oi последнею времени вообще характерно внимание именно к таким темам как «власть и культура», «власть и интеллигенция» в советский период отечеавенной истории. На эти 1емы в нашей стране издакмея сборники исючников и пишутся исследовательские груды1.

Проблема втимоотношепий интеллектуалов и власш в XX в. привлекает внимание и зарубежных историков, особенно iex, кто жил в 1ак называемых странах восшчною блока. В частности, в польской исторической па>ке вызвала дискуссию книга видною учёною Ч.Мадайчика «Клерк или ангажированный интеллектуал? Европейские деятели кулыуры и ученые в мире политики в первой половине XX в.», то свидетельствует об актуальности темы2. Автор исследовал на широком материале жизнь и деятельность Iворцов кулыуры в условиях «далеко идущею политического ангажирования». «Хотя культура и живёт соба венной жизнью, однако в первой половине XX в. она всё более и более сближалась с политикой. В Пвропе зго был период взаимной ненависти между народами, соединения социальных движений с революцией и демократией - период, чаемо называемый эпохой тотальных войн и господства идеологий или временем великой веры в утопии. Это1 феномен не наблюдался ни в предыдущие два сюлетия, ни во вюрой половине XX в.»,- писал Мадайчик\

Власть и историк» является актуальной темой и в исюриофафии отечественной истории. «Взаимодействие иаориот рафии, с одной стороны, и идеологи и полшики, с другой, неустранимо, а для исторической науки и ее представителей оптимальное взаимодействие заключается в рациональном осмыслении идеологических и политических "вызовов", их учёте и критическом мысленном диалоге с ними в ходе исследовательской работы», - писал В В.Сотрип4. Возможности осмысления идеологических и политических «вызовов» и свобода в выборе ответа на них в разных общественно-политических условиях не одинаковы. При анализе этою «ответа», выступающею для исюриотрафа в виде научною наследия, необходимо каждый раз рассматривать условия, в которых приходилось действовать историку. Эго тем более важно по отношению к истории исторической науки в XX в., так как в советский период сложилась своеобразная ситуация во взаимоотношениях историков и власти.

В резулыате Октябрьской революции к власти пришла партия большевиков. В течение первых пяти лет после этого события существовала двойственность политической системы. Правящими органами были, с одной стороны, Советы, с другой, - партийные комитеты. В течение первой половины 1920-х п. властные функции смещались от Советов к партии, партийные комитеты возвышались над Советами, и ко вюрой половине 1920-х гг. партия большевиков перестала быть собственно общественно-политической организацией. Партийный аппарат стал структурой власти; возникло партийное государство. Одновременно внутри партии шел процесс централизации власiи, се концентрации в руках узкою Kpyia лиц и главным образом в руках И.В.Сталина5.

Советы сохранялись при этом как некая традиционная система, не игравшая значительной роли. Уже с середины 1920-х ir. в соответствии с решением Политбюро Центрального Комитета партии oi 25 октября 1925 i. партийные решения проводились в «советском порядке», ю есть оформлялись как юсударсмвенные. К 1930-м п. мехамиш партийного государства был уже сложившейся, испытанной, традиционной для российского общества, простой системой, не связанной ни законами, ни контролем общеава. «Это была просюта, харак1срная для иерархически выстроенных структур -шп "пирамиды". 1 ог, кто находился на вершине, распоряжался всем и властвовал над всеми», - вполне справедливо писала И.В.Павлова6. С 1930-х гг. историческая наука по сути дела была полное 1ью поаавлена на службу поли гике. Как и вся духовная культура, наука была подвергнута отсударавлснию: её макпиалышя база (архивы, библио1еки, гипофафии и пр.), каналы распросфанения истрических знаний, система подюювки кадров всецело содержались за сче] юсударс1ва и были подчинены нартийно-юсударавенному контролю. Поэтому нельзя понять развижя иеюрической науки в СССР, не выяснив иаории взаимоотношений «людей науки» и «людей власти», как называл iepoeB ной драмы Н.В.Тарле. гЭти отношения были определяющими для идейною содержания науки, её теорешко-копценгуальпых основ, темажки исследований и популяризации выводов пауки в разнообразных формах - от школьных учебников истории и художественных произведений па исюрические 1емы до трудов, публиковавшихся под фифом Академии наук.

Для определения ценной и научною наследия и особенностей развития научной мысли в СССР очень важно вникнуть (насколько это возможно) в психологию людей, добывавших исторические знания. Диктат власiи преломлялся через восприятие конкретных личностей. Этот диктат должны были выполнять живые люди, а не бездушные манекены. Они не могли совершенно одинаково реагировать на «социальный заказ», сформулированный носителями власi и. У каждою из них были свой жизненный и профессиональный опыт, свои вз1ляды на эту власть, своё понимание «социальною заказа», собственные творческие планы и инициатива в области профессиональных занятий. Важно попя1Ь, как эю всё переплеталось в живой действительности и с точки зрения процесса pa6oibi, жизни в науке и с ючки зрения резулыагов дея1ельноаи.

Исследования, так или иначе освещавшие избранную тему, развивались как в отечеавенпой науке, так и в зарубежной. До последнею времени они не оказывали влияния дру| на друга. По пому их приходится рассматривать отдельно.

В Советском Союзе такие рабош накапливались с 1930-х гг. Ясно, чго до 1990-х п. это была литераiypa апологическою содержания по отношению к дейавиям власти. Благотворность ведущей и направляющей роли коммуписшческой парши для иеюрической науки не подвер1алась сомнению. Исключением в данном случае (после

1956 г.) была лишь оговорка о влиянии на историков культа личности Сталина. После начала 1990-х гг., когда коммунистическая партия потеряла прежнее, тсподавующее, положение, появились исследования, в которых авюры стремились по-новому подойти к анализу предмета. Таким образом, в отечественной литературе можно вычленить два периода изучения темы с разными подходами, соображениями и оценками. В предлагаемом историотрафическом обзоре исследованы лишь основные линии в изучении темы. Отдельные историографические жскурсы, посвященные частным сюжетам, включены в основной текст работы.

Осмысление темы «историк и власть» в 1930-х - 1950-х гг. началось еще в 1930-х гг. Возрождение исторического образования в начальной и средней школе, отмеченное появлением принципиально важных партийном осударст венных директивных документов, позже критика воззрений М.Н.Покровского рождали в восприятии исюриков представление о новом периоде в истории их науки. Современникам событий было совершенно ясно, что инициативной силой, коюрая начала новую полосу в деятельности историков, было партийно-государственное руководство страны, персонифицированное в личности Сталина. В центре их внимания были постановление ЦК партии и Совета Народных комиссаров СССР от 15 мая 1934 г., а также «Замечания» Сталина, Жданова и Кирова на конспект (правильно - проспект) учебника по истории

СССР '. В статье «За большевистское преподавание истории» А.М.Панкрагова обратила внимание на ю, чю «в целом ряде cipan проведена школьная реформа, направленная к усилению правительственного контроля над постановкой о преподавания и программами по иеюрии» . 1'аким образом, Папкраюва вписывала постановления партии и правительства 1934 i. в общеевропейское кулыурное движение, направленное к развитию историческою образования. Все постановления по поводу преподавания истории Папкраюва связывала с именем Сталина, что на долтие годы стало традицией для историков. Главная задача исюриков, по мнению Панкраювой, заключалась в том, чтобы показать, что «всё чсторическое развитие дооюябрьской России должно привести к обоснованию неизбежности и закономерности пролетарской революции» 9.

Замечания» Сталина,Жданова и Кирова на протяжении 1930-1950-х ir. воспринимались как важнейший документ, направляющий научную работу историков. Не подвергалось сомнению не только его положительное воздействие на историков, но I 9 и не аавился вопрос об уаареванни положений, выдвинутых в эюм директивном документ. Он имел как бы непреходящее значение. Даже то1да, когда было опубликовано содержавшее новые, более актуальные идеи постановление правшельственного жюри конкурса на лучший учебник по иаории СССР, тем не менее особым вниманием продолжали пользоваться «Замечания» гроих вождей. Интересно, чю эта фадиция действуе! и в современных условиях. Современники событий -комментаторы Э1их «Замечаний» - пе оаапавливались специально на вопросе об объективных причинах принятия эюю документа. В их восприятии ею рождение было вызвано лишь неблагополучным положением в исторической пауке, которое партия решила исправшь, выполняя свою роль ведущей силы cobcickoto общества.

В восторженном тоне директивные документы партии, направленные историкам, освещала А.М.Панкраюва в юбилейном сборнике счатей «Двадца1ь пя1ь лет исторической науке в СССР» 10. Наиболее подробно она остановилась на «Замечаниях по поводу конспекюв учебников» С1алина, Жданова и Кирова, обходя молчанием постановление правительешеппого жюри 1937 г. В «Замечаниях» она увидела исчерпывающие методоло1 ические указания» историкам п. Выход в свет «Краткого курса» истории партии Панкратова охараюеризовала как «настоящий праздник для

12 всею исторического фронта» .

Высокая оценка партийных докумешов, адресованных исюрикам, долго сохранялась в научной ли1ературе без прежнею восторженного отношения к спущенным сверху диреюттвам. Теперь уже вполне академично юворилось о том, что они имели «большое методоло1 ическое и практическое значение для развишя советской исторической пауки» 13.

В 1982 г. вышел в све1 первый обобщающий труд по истории исторической науки в советский период. Это был учебник «Исюриография истории СССР. Эпоха социализма», созданный коллективом историков. Иекоюрое в^емя эта учебная книга была едина вепным обобщающим трудом по советской историофафии 01ечествепн0й истории. Авюры объясняли обращение партийно-государственной элиты к исторической науке и историческому образованию в 1930-х гг. одним обстоятельством -завершением посфоения социализма. Для постепенного перехода к коммунизму «необходим был дальнейший poci коммуниаической созна1ельпоети народных масс», отсюда, как писали авторы, проис! екала «необходимое! ь неотложною совершенствования преподавания истории» 14. Они постарались дать более или менее детальный рассказ о подюювке школьною учебника по отечественной истории и в связи с этим осветили шкие партийные документы как «Залечаиия» на проспект учебника и постановление жюри. Однако никакою анализа этих документов в их книге не было. Автр соо1ве1С1вующею раздела Е.А.Луцкий просто пересказал их содержание и оцепил как образец марксистско-ленинского подхода к изучению истории.

В деятельности историков в годы Великой Отечественной войны он и В.А.Муравьев справедливо указали на два периода в pa6oie ученых: 1941 - середина 1943 i., когда основное место в деятельности исюриков заняла военно-пафиошческая работа, и вторую половину 1943-1945 г., когда в результате коренного перелома в ходе войны историки наряду с военно-исюрической рабоюй вновь приступили в интенсивной научио-исследова1ельской деятельности15. Можно оспаривать и уточнять характеристики, данные авторами, по сами периоды определены правильно.

Впервые, хотя и довольно скупо, авторы сказали о том, что во время войны, в 1944 i., в ЦК парши было созвано совещание исюриков. На нём, по словам авюров, «были подверг путы кришке аншмарксиаские ошибки в ряде. pa6oi». В том же апологетическом духе были упомянуты постановления ЦК партии 1944-1945 гг. по вопросам идеологии и сказано о «серьёзных националиаических ошибках», имевших отношение к изучению истории в национальных республиках СССР 16.

Авторы учебника писали о такой задаче историков как «совершенствование общей концепции истории СССР», по какова была эта концепция, - об этом они ничего не говорили. Пё разработке, по их словам, способствовал «ряд дискуссий но теоретико-методологическим вопросам». Они справедливо уделили особое внимание дискуссии о периодизации истории страны, отметили высказанные в ней ючки зрения и этим ограничили свой анализ материалов ной дискуссии 17.

Таким образом, авторы учебника описали некоюрые важнейшие факты из истории науки, лишь порой доходя до первоначальных ступеней анализа этих фактов. Важнейший из них - общая концепция истории страны - не был не только проанализирован, но даже и представлен читателю.

Через три юда, в 1985 г., вышел в свет пятый юм «Очерков исюрии исторической пауки в СССР», подготовленный сотрудниками институюв Академии Наук СССР. Этот том был посвящен развитию исторической науки, начиная с 1930-х гг. «Очерки» являлись ишвиым обобщающим трудом в облаем и историографии. Написанный выдающимися специалистами, он должен был воплощап, в себе последнее слово пауки.

Рассматривая партийно-государственные документы 1930-х гг., автор соответствующего раздела Л.В.Черспнин без конкретных указаний писал о «серьезных сдвигах в области идеологии и кулыуры», которыми определялось появление них директивных документов. Однако, в чём именно заключались эти сдвиш - он не творил. Идейное содержание докуменюв оаалось без анализа. Черепнин сообщал о нодттвке учебников по истории СССР для начальной, средней и высшей школ. Главный и подлинный смысл создания учебников ускользал от читателя. Дело сводилось к «пересмотру с позиций марксизма-ленинизма iex схем исторического

1К процесса, коюрые давала буржуазная исюриография» .

Влияние на науку Великой Отечественной войны Черепнин, как и авюры рассмофеннот выше учебника, свёл лишь к изменению темашки работ историков -выдвижению «на передний план тематики военного исюрического прошлого, борьбы русскою и дру| их пародов СССР за независимость в годы вражеских нашествий» |9.

Послевоенные юды были охараетеризованы Черепниным как время «обострения противоречий между империализмом и социализмом», когда «было важно провести чёткое и последова!ельное противопоставление марксистско-ленинских принципов пролетарскою ишериациопализма идеям буржуазною космополитизма и национализма» . Все проведённые в 1940-е - 1950-е гг. дискуссии Черепнин оценивал только положи 1ельпо, подчёркивая важные для науки последе 1вия каждой из них и затушёвывая погромный xapaicrep обсуждения киши Н.Л.Рубипштейпа «Русская историография», неблаговидные итоги обсуждения письма М.В.Нечкипой 1951 г. о формуле «наименьшего зла» в применении к оценке присоединения того или иного народа к России, выступления Х.Г.Аджемяна об оценке движения Шамиля. Черепнин иичею не сказал о совещании историков в 1944 г., обойдя лот важный факт в истории науки, а между тем он уже был освещён, хо1я и вкратце, в учебнике для студен1ов.

В целом рассказ Череппииа представлял собою по суш перечень успехов советских исюриков, по форме - описание, содержавшее (не все1да) ie или иные оценки без анализа освещаемых явлений и событий. Возможное ж Череппииа как исюриотрафа были очень отраничены. Сам он, переживший немало передряг, напуганный властью, был очень осторожен и скован в своём мюрчеаве, особенно в области историо1рафии советского периода.

Среди трудов по истории исторической пауки обращает па себя внимание сборник сшей «Развитие исторического образования в СССР», вышедший в 1986 г.21. Свою сгатыо «Историческая обусловленность постановления CIIK СССР и ЦК ВКП(б) "О преподавании гражданской истрии в школах СССР" oi 15 мая 1934 юда и главнейшие ша1и партии и правительства по его реализации в довоенное время» И.П.Попов основал исключительно па опубликованных материалах. Объясняя причины появления партийно-государственного документа, ^озрождавшего историческое образование в стране, Попов, как и Череннин, обращал внимание на построение фундамента социализма в стране. «Дальнейшие успехи социалистического строительства во многом зависели oi коммунистического воспитания советского народа» - писал Попов, а это воспитание, по его мысли, было невозможно без исторического образования. В области международной обстановки авюр указывал на гакое условие как приход к власти в Германии фашисюв, угроза нападения Германии на СССР, чю обостряло необходимость введения патриотического воспитания через преподавание истории22. О других пар 1ИЙпо-государственных документах 1930-х гг. авюр рассказывал кратко, в традиционном апологетическом духе. К сожалению, архивные документы, доступные в ту пору для Попова, не дали возможности серьёзно уючнить ни существовавшие представления о сути партийных директив исюрикам ни о истории взаимоотношений партийных органов и людей науки. Без анализа политической сигуации и отражавшей её идеологии партийного государства Попов не мог объяснить читателю историческую обусловленность названных партийно-юсударственных постановлений. Л этот анализ по условиям времени он не мог провес г и, и, таким образом, поставленная автором цель не была достигнута.

В юм же сборнике была опубликована статья И.П.Олегиной «Журнал "Борьба классов" о путях реализации постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) "О преподавании тражданской исюрии в школах СССР"». В лой работе на архивном материале восстановлена история создания школьною учебника исюрии СССР, написанною под редакцией А.В.Шестакова. Автору не были известны mhoihc важные источники, но всё же эта работа знаменовала заметное движение вперед в реконструкции важной в политико-идсолотическом отношении картины работы историков в 1930-е гг.

Итак, в фудах по истории исторической науки были сделаны по сути лишь первые шаги в восстановлении истории взаимоотношений историков и власти в 1930-х - 1950-х гг. и в сё анализе. Оценки и освещение событий в трудах историографов не отличались oi оценок современников этих событий ни тлубиной, ни большей осведомленностью. Авторы почти ничею не объясняли, а лишь констатировали факты. Сложилась парадоксальная ситуация. Во всех трудах по историотрафии при освещении творчества юю или иного исюрика 1лавное внимание все1да уделялось его концепции истории страны. А при рассмотрении творчества учёных в советское время о концепции истории СССР практически не творилось ничею. И эт при общем признании концепции главным истриофафическим фактом.

Определённое значение для темы «историк и влааь» имели исследования жизни и деятельноаи историков. Этт жанр в отечественной историофафии заметно развивался с 1970-х гг. Именно в биофафических работах стали накапливаться новые, ранее не известные факты, хотя первые труды, посвященные историкам, работавшим в советский период, заключали в себе немало умолчаний. Так, например, авторы предпочитали ничею не говорить об «Академическом деле», ортапизованном властью в ходе культурной революции, хотя кое-что о нём было известно из личных документов 1ероев биофафических произведений 23. В настоящее время совершенно ясно, что «Академическое дело» было важнейшим, переломным моментм в жизни большой плеяды исюриков - от маститого академика 1 арле до молодого Черепнина, - и без учёта лого события мало что можно объяснить в их жизни в наиболее зрелый и продукт ивный период творчества.

В конце 1980-х п., - в пору назревания нового периода в исориофафии темы, - в связи с демократизацией общественно-политической жиши и ослаблением цензурного гнёта в биофафическую литературу стали проникать факты, коюрые ранее авюры обходили стороной. В общественно-политической литературе, па страницах журналов и 1азет произошёл взрыв интереса к советскому периоду отечественной истории, к личноеIи и деятельности Сталина. Была опубликована запись беседы Сталина с создателями фильма «Иван Грозный» С.Эйзенцлейпом и II.Черкасовым. Содержание этой встречи, в ходе которой Сталин высказал ряд исторических оценок в области отечественной истории, было известно ранее юлько по краткому изложению в мемуарах Черкасова «Записки советскою аюёра» (М., 1953)24. Любопыт ные сведения об отношении Сталина к истории содержали воспоминания К.Симонова «Глазами человека моею поколения», опубликованные сперва в журнале «Знамя», а позже в виде 01 дельной кни1и 25.

В уешых выступлениях («круглые стлы») и в статьях историки операшвно откликались па возможность открыт говорить о юм, что до недавнего времени являлось запретной темой. Конец 1980-х гг. Ю.Л.Поляков определил как время «высшею подъема ишереса к исюрии. Исюрия ааповиюя болевой точкой общественно1 о сознания»26.

До 1991 I. важным мотивом в выступлениях учёных были обвинения Сталина в отступлениях от буквы и духа марксизма, в фальсификации исюрии парши, истории страны в XX в., прошвопоставление Сталина Ленину 21. Характерны были следующие высказывания: «Глубочайшими ошибками Сталина в обласш исторической науки. являются: во-первых, умаление роли В.И.Ленина, народных масс и парши в строительаве новой жизни, превознесение своей личиосш; во-вторых, распространение иемарксиаскою подхода к изучению общейвеппою процесса, субъективизм и произвол в оценке исюрических событий и дея1елей; в-третьих, создание обстановки администрирования, недобросовестной кришки в научных коллективах, приклеивание различных ярлыков тем, кто имел своё мнение» . В такого рода суждениях явно проаупал характерный для советской паршйной печаш стиль мышления. Вместе с тем в них справедливо подчёркивалось ю, что Сталин сделал из исторической науки служанку полишки и пропа1аиды, способствовал мифологизированию исюрии . В новых условиях можно было в полный голос сказать о многих ранее неизвестных фа(сгах из истории взаимоотношений между историками и властью, в частносш, об «Академическом деле» и о запу1 аппости учёных, прошедших через Hei о30.

В 1988 г. вышла в свет книга А.С.Барсепкова «Советская историческая [тука в послевоенные юды (1945-1955)» (М.:МГУ). Написанная в апологетическом духе, она мало офажала веяния времени - новые возможности, oi крывшиеся для иселедова1ельской работы. Во многом это объяснялось предметом изучения: автор занимался юлько разработкой изучения исюрии советского общества. Он обратил значительное внимание на идеоло1 ический фактор, под влиянием коюрого находились историки, oi метил перестройку работы всех гуманитарных центров в изучаемый им период, привлёк к изучению неиспользованные рапсе архивные исючники. Однако позиция исследователя обесценивала ею труд. Он не содержал никаких новых объяснений положения в науке, полностью воспроизводя оценки и подходы, официально признанные в паржйиой печати в 1940-х- 1950-х п.

В 1991 I. была опубликована монография Г.Д.Бурдея «Историк и война», посвященная разным направлениям в работе исюриков в юды Великой Отечеавенной войны, рашым подвигам исюриков, отношению Сталина к исторической науке. В работе, основанной на широком архивном поиске, авюр 01крыл читателям новые факты, например, о совещании историков в ЦК партии в 1944 г., о жизни и деятельности большого числа исюриков, о взаимоо!ношениях Тарле и Фалина, о состоянии общественного сознания. Однако в этой книге было и много традиционного, характерною для мышления историка советской поры. Взяв актуальную в политико-воспитательном отношении 1ему и 01рапичившись хроиоло!ическими рамками войны, автор не принял во внимание предшесгвующего десятилетия - 1930-х гг. - с ею идейными тенденциями, которые во время войны получили развитие (культ исюрических героев, сильною централизованного гоеударава и пр.). Это ослабило объяснительные возможносш, которыми располагал историк. В ею кнше описание преобладает над анализом. Бурдей не заметил идеологического поворота, произошедшего в связи с коренным переломом в ходе войны и повлиявшею на работу исюриков, не ображл внимания на директивные докумснш 1944-1945 гг., касавшиеся изучения и пропаганды истории.

Наряду с Э1 ими широкими но содержанию работами немаловажное значение имела аагья М.В.Нечкиной «Вопрос о М.П.Покровском в постановлениях партии и правительства 1934-1938 ir. о преподавании истории и исюрической науке», написанная ещё в 1960-х i г., а опубликованная юлько в 1990-м 31. Работа носила источниковедческий характер. Нечкина впервые в 01ечес1 венной науке дала анализ некоторых пар1ийпо-прави1ельствеиных докуметов, посвященных исторической пауке: информационною сообщения «В СНК Союза ССР и ЦК ВКП(б)», поааповления жюри конкурса па лучший учебник по истории СССР для 3-4 классов 1937 г. Гаким образом, Нечкина заложила традицию анализа этих иаочников, коюрые до тех пор только пересказывались исюриками. Позиция историка была очень осюрожной. В частности, Нечкина не осмелилась сказать о юм, чю в один ряд с этими документами должна быть поставлена и так же проанализирована ста!ья Бухарина о

Покровском: имя Бухарина было как бы под запреюм. И без эюго статью не осмелились напечатать в своё время.

Итак, наряду с открытием новых фактов, с более тлубоким анализом источников, с постепенно возраставшей свободой научного нюрчества в исторических исследованиях, опубликованных в СССР, действовала сильная инерция, традиционализм в мышлении исследователей.

С конца 1989-начала 1990 г. в исторической науке всё более меняется, и весьма заметно, психологический настрой ученых, усилилась критика Ленина и ленинизма, Октябрьской революции, социалистическою выбора32. Вместе с этой тенденцией действовала и друтая - апологетическая по отношению к прошлому, в частности к прошлому исторической науки в советский период истории 33.

В 1987 г. в Париже была опубликована киша Я.С.Лурье о его о те - исюрике античной и С.Я.Лурье. Автор скрылся под псевдонимом, в качестве которого взял имя своей родственницы Б.Я.Копрживы-Лурье34. Гл>бокий исследователь отечественною средневековья, интересовавшийся в то же время и исюрией советского общества, сын историка, бывшею не все1да в ладу с властью, Лурье более независимо, чем многие его современники, moi оценить путь, пройденный отечественной исторической наукой в XX веке. Ню собственная непростая судьба также способствовала избавлению от иллюзий, характерных для сознания ею современников 35. В книге, коюрую он опубликовал не в СССР, а за рубежом, он был тем более свободен oi традиционных воззрений. В этом не совсем обычном по жанру произведении автр выступает ишвным образом как исследователь и лишь отчасти как мемуарист. Как справедливо писала И.Е.Ганелина, в его кни1 е «речь идёт о жизни не юлько о та, по и целого поколения интеллигенции, родившегося в России в конце прошлой) (XIX - А.Д.) века» . Лурье показал обстановку, в которой жили и работали историки. Он дал характеристику марксизму советскою образца - «официальному марксишу», - отмежевав его от учения Маркса (сам он считал себя марксистом в подлинном смысле эюю слова): «Прежде всего, важнейшей чертой ею (официальною марксизма - А.Д.) была воинствующая партийность, представление о том, чю всякая паука, не только гуманитарная, но и естественная - классова. В марксизме прежде всею ценили не материализм, а диалектику - единство противоположностей, "отрицание отрицания", "скачок из царства необходимости в царство свободы". Диалектика настойчиво противопоставлялась формальной ло1 икс, особенно в тех случаях, ко1да последняя (как, например, в вопросе о достаючпом развиши производительных сил, необходимом для революции) становилась на пуш политической практики» 37. Автор положил начало исследованию истории создания 1еории социально-экономических формаций, на которых базировалась официальная исюрическая наука в СССР . Он образно сформулировал и на фактах обосновал подход к пониманию обстановки в науке в 1930-е гг. - «Апокалипсис и Афины». «Рамки были установлены, но самоё их существование ограничивало дальнейшие опыты чистою теоретизирования и открывалась возможность заняшй конкретными вопросами. Убогий социоло1изм 20-х юдов, изгонявший из истории конкретных лиц - королей, полководцев и юсударствеиных деятелей - был признан устаревшим; в истории можно было находить не только классовую борьбу, по и политические и даже национальные конфликты; вместе с тем, великорусский национализм ещё не обрёл достаточной силы (хотя появлялись уже книжки о Суворове и Кутузове)» - писал Лурье39.

Лурье объективно и довольно подробно осветил духовную атмосферу в науке 1930-х - 1950-х п., взаимоотношения внутри круга ленишрадских исюриков в 1920-х- 1950-х гг., а также их отношения с властью. Пго книга - интереснейший памятник самопознания исторической науки. 3toi труд, поступивший лишь в центральные библиотеки СССР, но не в книюгорювую сеть на первых порах не мог оказать заметною воздействия на ход исследований отечественных историков из-за своей малодоступности, однако с течением времени стал всё больше использоваться отечественными историками.

Близка но идейным позициям к работе Лурье была другая книга, написанная В.Б.Кобрипым и вышедшая в 1992 г., - «Кому 1Ы опасен, историк?». Она вобрала в себя ряд опубликованных ранее сштей этого автора. Написанная в живой, публицистической манере книга не претендовала па открытие новых источников, детальный анализ освещавшихся в ней проблем работы историков в советский период. Значение её было в другом: она резко меняла прежние взтляды и оценки ряда фактов в истории пауки. В ней Кобрин, в частности, обратился к ситуации в науке в 1930-е гг., к отношениям историка и власти. Автор по-иному, чем это было принято, осветил директивные документы, адресованные историкам. «Наука не может нормально жить по приказу, - писал Кобрин. - Как можно наукой р у к о в о д и т ь? Но власть мечтала, чтобы ученый, писатель, художник были именно флюгерами» 40.

Коснувшись постановления Совнаркома СССР и ЦК партии 1936 г. и опубликованных в том же юду «Замечаний» Сталина, Жданова и Кирова на проспект учебника истории, Кобрин писал: «В этих текстах обращает па себя внимание не юлько ю, что здесь впервые в обрытой печати были осуждены взгляды Покровскою. Буквально каждое слово, каждое выражение этого постановления - яркое свидетельство юго, какие представления о роли исюрика сущес1вовали у власть имущих. Из постановления следует, что именно наршя, а ючпее - Политбюро, определяет, какие воззрения на сущность феодализма и на восстание декабристов, на Киевскую Русь и на Смутное время являются научными, а какие - антинаучными. .Подтекст ещё интереснее. Партия заблуждения историков "вскрывает": они, следовательно, либо сами не понимают, что пишут, а лидеры 01крываю1 им глаза, либо тща1ельно маскируют своё ашиленинское иутро. Заняты же историки не исследованиями., a icm, чю создают "определения" и, главное, "установки"»41.

В качестве типичных фит-ур историков, отзывавшихся на партийные директивы, Кобрин характеризовал A.M.Панкратову, М.В.Нечкину и особенно Б.Д.Грекова. Он же обобщённо обрисовал положение и психологический настрой iex историков, коюрые прошли через «Академическое дело». Автор сказал, хо!я и немного, о тех дея1елях парши, которые руководили наукой - Е.МЛрославском и Л.М.Ка1аповиче. Таким обраюм, исюрик поставил вопросы о необходимости рассматривать не только личность и воззрения па историю Сталина, по и учитывать роль друтих людей в деле партийного руководства историками, понять положение историков, в адрес которых посылались директивы. Поворот в отношении к истории и историкам, происшедший в 1930-е гг., Кобрин объяснил изменением в идеологии партии - «от мессианства ("мировая революция") к имперскоеIи ("великий русский парод")». «Такая смена вех была вызвана несколькими причинами, - писал Кобрин. - Сыграло, несомненно, определённую роль стремление Сталина накануне войны в условиях, кот да стало ясно, что мировая революция не сосюшся, избрать в качестве объединяющей парод идеи патриотизм, а не мессианство. Для Сталина же не менее существенной была ставка на установление преемственности между царской Россией и своим режимом. Ему импонировали и самодержавие, и, особенно, наивный монархизм масс, обожествление государя» 42.

По суги дела Кобрин поставил в своей книге основные вопросы и указал на важные стропы в геме «историк и влааь» (причины поворота в политике по ошошепию к исюрической науке, восприятие властью историка, внутренний облик преде 1авителей власти, смысл их указаний, тека и под1екст партийных директив и пр.) и дал ценные соображения ошосителыю понимания эшх вопросов. Работа Кобрина была основана па очень небольшом количестве опубликованных документов и собственных воспоминаниях истрика. Она представляла собой не исследование, а скорее размышление над ограниченным кругом фактов. Верная интуиция, интересные прозрения автора не восполняли отсутствия обстоятельною анализа сохранившихся исючников. Высказанные соображения и объяснения нуждались в уточнении и дополнении - в проверке архивом, в наполнении эмпирическим материалом. Но во всяком случае труд Кобрина был знаменателен для своего времени. Он показывал возросшую степень свободы исследователя, освобождение oi тех традиций в мышлении исюрика, которые юсподствовали в советский период отечественной исюрии.

1990-е и последовавшие годы были оiмечены рядом публикаций неизвестных до тех пор исючников, без коюрых было бы немыслимо изучение темы «исюрик и власть»43

С начала 1990-х п. начался новый этап oi разрушенности старого и несоздатшости новою к развёртыванию позитивной работы на основе плюрализма44.

Попыткой дать новый взтляд на путь, пройденный наукой в советский период её исюрии была работа Ю.Н.Афанасьева «Феномен советской исюриографии», опубликованная в книге «Советская историография» в 1996 г. Значительное внимание Афанасьев посвятил рассмотрению положению историка в советской науке. Он отмечал: «За десятилетия всесюроннею, по существу, тотального воздействия партии на историческую науку в ходе "партийного руководства" ею сформировался определённый ihii историка, научившеюся понимать это руководство как нечю естественное и само собой разумеющееся. Более тою, сложился ihii активного исюрика-пар1ийца, жаждущего данного руководства и чувствовавшего себя крайне дискомфортно без пего»45.

Таким образом, авюр вновь возвратил читателей к важному вопросу о типах историков, коюрые создавала советская система. «Партии и советскому государству требовались историки, для коюрых политическая целесообразность была критерием, бесспорно, более значимым, чем историческая правда» 16. Афанасьев отметил, что истрики «принимали условия игры, котрые им навязывались 47. Он же счшал, чю 1ипичный историк был «искренне убеждён в необходимости самоотверженного служения "интересам партии"» 48. Афанасьев попытался на основе личных жизненных наблюдений проникнут в тему, которая была сложнее, чем )то ему казалось. Во всяком случае он ясно выразил потребность исторической науки попять внутренний облик и психоло1 ический настрой исюриков, живших в сове1Ское время.

Афанасьев обратил внимание чиштелей на вовлечение в научную жизнь партийных органов и, в частности, органов государс1 венной безопасности. «Советскую историографию как своеобразный исюрический феномен характеризуют сращивание с политикой и идеологией и превращение в органическую часть тоталитарной системы», -такова была мавная мысль Афанасьева, - это «особый научно-политический феномен, гармонично вписанный в систему тоюпитарного юсударства и приспособленный к обслуживанию ею идейно-политических потребностей»49. Сама по себе эта концептуальная идея, пронизывающая всё содержание статьи Афанасьева, отражающаяся и в других его работах, не несёт в себе чсго-ю оригинальною, па интуитивном уровне она очевидна для людей, живших в СССР. Статья Афанасьева приводи! чита!еля к выводу о юм, чю в работе историков советской эпохи шпорировались критерии научности, преобладали цшагпичество, схематизм, фальсификации. Иными словами, исюрия в сове1ских условиях наукой не была.

Концептуальные построения Афанасьева опирались на ювольпо узкий круг источников, собственные наблюдения авюра и интуицию историка, жизненный опыт автора. Последнее обсюятельаво привело к тому, чю не всё из сказанного Афанасьевым можно принять без серьёзных поправок и дополнений. Несомненно, что Афанасьев офазил тенденцию, важную, юсподавовавшую в науке в советский период, по она не была единственной. Кроме тою, следуя логике автора, придётся признак, что за совеюкий период развишя иеюрической пауки пичею ценного не было создано, а ведь совершенно очевидно, что в условиях советскою общества разные обласш исторической науки (и историки, в них работавшие) были подвергнуты идеологизации, политизации и паршйному кошролю далеко не в одинаковой степени. Одно дело - исследование истории XX в., особенно исюрии большевиаской партии, другое - решение частых вопросов из исюрии опалённых эпох.

В 1997 г. Институт истории РАН выпустил коллективную монографию (фактически -сборник очерков) «Историческая наука России в XX веке». Он состоял из двух частей. В первой были помещены работы, обрисовывавшие развише науки в те или иные десятилетия, различные явления и эпизоды в истории науки. Во вюрую часть вошли био!рафии, творческие портреты отдельных историков, специалистов по отечественной истории. «В переоценке важнейших проблем и событий, в подходе к созданию обновлённой концепции и меюдоло1ИИ изучения исюриотрафического материала авюры видят свою главную задачу, - писала ответственный редактор книги Г.Д.Алексеева. - Радикальные изменения возможны только па пути отказа oi устаревших позиций и фальсифицированных представлений о науке XX века, сохранения в то же время всею ценною и перспективною, что было создано в прошлом коллективными усилиями исюриков и историографов в изучении России» 50. Алексеева указывала на повышенное внимание авюров к личностям историков и снова (вслед за Афанасьевым) ставила задачу «воссоздать ют тип историка, который сложился и эволюционировал в советское время под влиянием условиг и других факторов, диктовавших науке и историкам определённый тип творческой деятельности, поведения, влияния на науку»51.

В своей статье «Октябрьская революция и исюрическая наука» Алексеева попьпалась осветить большевистскую идеологию после Октябрьской революции, но кроме описания коммунистической идеи не CMOiJia дать читателю ничею. В её характеристике сосюяния науки и её деятелей в 1920-х гг. прослеживается тенденция к идеализации этой поры в жизни историков, жёсткое разграничение ситуации в науке в 1920-х и в 1930-х гг., когда «произошли существенные изменения и в характере руководства наукой и в 1ипе поведения учёных, чю не моию не проявиться в процессе развития науки, которая стала существовать по иным законам, удовлетворяя иные, уже изменённые потребности общества, государственных и партийных структур, политических деятелей 1ипа Ка1ановича и Суслова»52.

Не споря о существовании различий между обстановкой в 1920-х и 1930-х гг., следует указать на существовавшую преемственность между ними в господстве партийною аппарата, всё более подчинявшею себе разные сюроны общественной жизни, в идсолoiии, в борьбе прошв «антимарксистских» воззрений, в стремлении подчинить историческую науку политике и пр., о чём Алексеева ничею не сказала.

Принять положиIсльную оценку состояния науки в 1920-х гг. мешают также сведения о совершенно жалком, буквально тра1ическом положении историков «старой школы» в это время.

Наиболее интересной и тесно связанной с темой настоящей pa6oibi в дайной книге является С1ап.я С.В.Консташинова «Дореволюционная история России в идеологи ВКП(б) 30-х п.». Авгор правильно понял важную идеоло1 ическую роль, коюрую сыграл ма1ериал по дореволюционной, игавным образом средневековой, истории страны в политико-идеологической дея1ельиости наршйной элиты в 1930-е и более поздние годы. Константинов проследил поаеиепный о!ход Сталина от доктрины мировой революции, что, по верному определению автора, было важнейшей (хо1я и не непосредственной, как казалось Константинову) предпосылкой изменений его воззрений па отечественную иаорию. Нужно признать, чю картина эволюции идеологической эволюции партии в его pa6oie оказалась упрощённой. Он проследил отдельные )Пизоды, связанные с подюювкой новою школьного учебника и справедливо связал 3iy работу с изменениями в идеоло1 ических требованиях, предъявляемых к исюрикам. Груд Константинова свидетельствовал о том, чю наступило время, когда можно было судьбу исюрической науки объяснять с помощью эволюции большевистской идеологи.

В целом pa6oia Константинова несёт на себе едва уловимый, но настойчиво создаваемый авюром налёт идеализации деятельности Сталина, положения историков и их отношений с властью. Так, он рассказывает о том, чю в 1930-е гг. вернулись к работе пострадавшие oi репрессий историки. «Сам Сталин принимал меры к тому, чтобы оградить ещё недавно юиимых исюриков от всевозможных нападок». В доказательство Константинов приводит защиту Сталиным 1'арле в ту пору, когда критика обрушилась на историка в связи с опубликованием сю книги «Наполеон»53. Как будю не Сталиным была инспирирована эта критика, как будто и позже он не шрал с Тарле, то запутивая его, то как бы защищая. Далее автор писал: «В 30-е гг. формируется и успешно работает мощная >лита учёных-историков, ядро которых составили профессионалы с дореволюционным историческим образованием. При эюм руководство ВКП(б) и прежде всего лично Сталин в конце 30-х и особенно в 40-е гг. не юлько внимательно прислушивались к пожеланиям историков дореволюционной школы, но и щедро поощряли их труды и не преследовали их за взтляды, расходившиеся с официальными марксистскими фасовками истории России» 54. Достаточно напомнить о постоянном сфахс, в ко юром жили учёные, особенно находившиеся на вершине науки, то есп> в поле зрения власти, о судьбе Л.В.Череппина и Б.А.Романова в 1930-е гг., о юнениях на С.Б.Веселовского в 1940-е, послевоенную кампанию борьбы с «космополитами», жертвами которой были и исюрики, чюбы эта благополучная картина, которая рисуется авюру, резко потускнела и приобрела совершенно друюй вид.

Био1 рафии исюриков, помещённые во вюрой част киши, представляя собою интересные работы, всё же не отвечают со всей ясностью на поставленный в предисловии к кише вопрос о шие историка, типе творческой деятельности, поведения, влияния на науку.

Немаловажное значение для изучения 1емы имеют исюриофафические статьи Р.Ш.Гапелина 55. Автор выдвинул важное положение о том, что политика, которую проводил Сталин по отношению к исторической науке совпадала с её собственными интересами56. Эта мысль значительно корректировала представления тех историков, коюрые писали о расцвете исторической пауки с 1930-х гг.: Сталин, выражая потребности власIи, имел в виду не интересы исторической науки, а свои интересы; и, добавим к сказанному Ганелиным, их совпадение имело свои пределы, за которыми начинались репрессивные меры проiив историков. Ганелин отметил важнейшие (хотя и не все) шаги Сталина но претворению в жизнь «причудливой смеси патриотизма с марксизмом». В частноеш, проведение этой линии Гапелин справедливо усматривал в обсуждении доклада Нечкиной в 1941 г. ив ходе совещания историков в ЦК партии в 1944 г.57.

Кроме работ общего, концептуального содержания 1990-е - начало 2000-х гг. отмечены появлением исследований жизни и деятельности ряда историков 58. В этих работах были собраны новые фаюы и представлены размышления авторов, которые подводили к обобщению, типизации личностей исюриков советской эпохи. То ecib постепенно складывались условия для более 1лубокою ответа на вопросы о сформировавшемся под влиянием власти 1ипе личности исюрика, поставленные Кобриным, Афанасьевым, Алексеевой. В биофафических исследованиях авюры высказали важные соображения об эпохе, условиях работы их iepoeB. Острое возражение в печати вызвала мысль В.С.Брачева о том, что не власть в лице Политбюро

ЦК парI ии, а историки-марксисты во ишве с М.П.Покровским инициировали «Академическое дело» 59.

Пониманию того, чю происходило между властью и наукой способствует ряд pa6oi, вышедших в 1990-е - 2000-е гг.60.

К 2001 I. oi носи I ся вторая (после первой, сделанной Афанасьевым) попытка ярко выраженною концептуальною осмысления феномена советской исюриографии. Она была сделана авюрами учебного пособия «Введение в историо1рафию отечественной истории XX века» С.П.Бычковым и В.П.Корзун61. Одна из глав этою пособия посвящена названному феномену. Обрисовывая свою позицию, авторы писали: «Постепенно становится достоянием гтрошлою взтляд конца 1980-пачала 1990 гг., во мпоюм имевший идеологизированную политическую цель ликвидации тоталитарною, коммунистическою государства, рассматривавший семьдесят лет существования советской власти как процесс упадка российской юсударетвенности, колоссальный минус в истории. В историографии, i.e. истории исторической пауки советского периода, поаепенно обозначаться те же тенденции» . С этим 1езисом можно вполне согласиться. Как же реализовали авторы задачу более объективного, взвешенного подхода к исторической пауке советскою периода? Бычков и Корзуп охарактеризовали различные черты советской науки. Споря и отчасми соглашаясь с Афанасьевым, авторы отметили, чю в наибольшей счеиепи вмошировапа в П0лигик0-иде0л01ические отношения советскою общества была ia часть исюриков, которые занимались изучением истории партии. Другая чааь («общегражданское направление», как назвали её авторы) - исюрики, которые «находились под сильным влиянием идеологии и установок иаржйпо-историческою направления, сохранив основные ценности науки, источниковую базу, методику историческою исследования»» 63. Авторы отметили основные бесспорные черты, свойственные исторической пауке в советский период её жизни, в частности, точно заметили, чю «сила внешнею влияния (па науку - А.Д.) была па порядок сильнее, чем 1ендеиции внутри пауки». Практически со всеми утверждениями авторов можно со1ласиться - они представляются очевидными, - и всё же читателя не покидает некоторое чувство неудовлетворённости, так как он понимает, чю действительность была бо1аче, чем это рисуется названным исследователям, что их категорическим утверждениям и жёстким формулировкам недостаёт оговорок и объяснений. Источник этой неудовлетворённости заключён в юм, что авторам не хватает осведомленное!и в обласш эмиирнчсских сведений. Как и Афанасьев, они своим обобщением опередили изучение конкретного ма1ериала. В частной и, они оперируют поня1ием «идеология», а какая была в советском общее те идеолошя, какие, собавенно, идеи ее составляли - об лом никю из указанных исюрио1рафов почш ничего не знает. Важная мысль, высказанная в jiHTcpaiypc, о том, то интересы власти с её идеоло1ией совпадали в чём-то с ишересами исторической науки, не попала в их поле зрения. А без эюю важного тезиса нельзя объяснить возрождения исторической науки в 1930-х гг., её взаимоотношений с влааыо. Ясно, что состояние концептуальною объяснения феномена советской исюриографии ставит в повеаку дня исследование шпирическою материала.

Параллельно с историческими исследованиями в СССР и России изучение разных с юрой темы шло за рубежом. Исюрию разработки важных для насюящей рабош тем иностранными специалиаами можно разделить на два периода - приблизительно с 1930-х ir. по конец 1980-х - начало 1990-х и с последней хронологической грани до насюящего времени. Первый период можно было бы назвать временем первоначального освоения 1емы. В ie юды исследова1ели рабо1али в офыве от российских архивов, опирались исключшельно па печашые источники. Эти историки часто слабо и порой неверно представляли себе условия жизни в ней iepoeB их произведений, чю сказывалось па их наблюдениях и выводах. В их работах субъективизм в истолкованиях и построениях являлся отражением «холодной войны», сильной зависимости авторов от политической ситуации, в которой они работали. Исключением являлись труды исюриков, эмжрировавших из страны. В их трудах исследование сочеталось с мемуарами.

С конца 1980-х - начала 1990-х гг. западные исследователи стали пользоваться возможностью работать в российских архивохранилищах, открывая там нередко и такие материалы, которые были до тех пор неведомы отечеавенпым специалистам. Для этого времени характерны значительные по объёму работы, более глубокий анализ исючников, детальное изучение вопросов истории исюрической науки в СССР. Появляются совместные груды российских и зарубежных исследова1елей, и ia и другая ipynna исюриков публикует свои труды за пределами своей родины. Нарастает взаимодействие в их деятельности, возникла лучшая осведомлённость о результатах рабош отечес!венных и зарубежных историков. I

26

Русские эмигранты-историки дали несколько pa6oi, в коюрых с юй или иной степенью подробности осветили нуi ь исторической науки в советский период и её взаимоотношения с власшо. Определённые фадиции в исследовании исторической пауки в советский период были заложены в трудах П.Н.Милюкова. В своих статьях он показал зависимость науки в СССР от диктата власти, причем результаты этою диктата рисовались ему юлько в драматических, порой трагедийных тиах (основа для таких суждений - судьба С.Ф.Плаюпова)64. Именно )тот аспект - «наука и власть» оказался если не преобладающим, ю очень важным для исюриографов, работавших на Западе. Причём в центре их внимания находился ют поворот, который был проделан в начале 1930-х гг. в политике власти по отношению к преподаванию истории в школе и к исторической науке65.

Словосочетание «Operation rewrite» (операция переписывания) стали шпичным словосочетанием для западных исследователей при осмыслении ими деятельности историков СССР при тех или иных поворотов в поли гике коммунистической партии и основанием для занижения резулыаюв работы отечественных исследователей 66.

Для понимания судьбы исторической науки в СССР имело значение исследование эволюции партийно-государственной идеологии в 1930-е гг. Сперва на эту эволюцию обратили пристальное внимание российские шиграшы 67. Псгже её рассмотрением о занялись немецкие специалисты .

После Второй мировой войны интерес западных исследователей к теме, как и вообще в разным сторонам жизни СССР, вырос. Па Западе оказались эмшранты второй волны, коюрые во время войны покинули СССР. В послевоенные годы Западная Германия, США и Ашлия были странами, где наиболее плодотворно работали историки, исследовавшие судьбу исторической пауки в условиях СССР. Постепенно на первое месю в разработке темы вышли специалисты из Соединённых Штатов.

Одним из значительных трудов, закрепивших традицию, созданную первым поколением шигранюв, была книга А.Г.Мазура «Современная русская исюриография», опубликованная дважды в Соединённых Штатах Америки перед началом войны, в 1939 г. и, почти двадцать ле1 спустя, в 1958-м 69. Монофафия этою исследователя давала общие представления о развитии исторической науки в СССР. Из 260 страниц в этой книге развитию исюрической науки после смерти Покровского уделено было только 48. Автор ознакомил читателей с главными фактами, показывая зависимость науки от полиi ики партии. Правда, он не еюлько объяснял обстятельава развишя науки, сколько фиксировал факты. Трудов, созданных исюриками, не касался вообще.

Важная полишческая кампания в СССР, посвященная разоблачению кулыа личноеiи Сталина дала стимул к pa6oie западных исюриков-русистов. В этой связи необходимо указать на опубликованную в Англии коллективную монографию, представляющую собой по сути сборник статей «Переписывая русский исюрию. Советская ишернретация исюрии России» 70. Книга была знамена1ельна тем, чю она содержала в себе труды представителей нового поколения исследователей-русисюв. Все статьи имели прямое oi ношение к 1еме о власш и историках, особенная первая - «История и политика в Советском Союзе», - автором которой был С.Блек. Ню работа получила высокую оценку в американской печаж71. Она содержала ряд ин пресных соображений, основанных на общем понимании ситуации в СССР, положении науки в стране, политики парши по отношению к историкам. Однако никаких новых фактов в пей не было. Сборник показывал, чю иностранные исследователи, не имевшие в го время доступа к архивам, нередко рабо1али с набором одних и iex же фактов.

В зарубежной историофафии имеется и более солидный груд, специально посвященный рассматриваемой в настоящей pa6oie 1еме - «Русские исюрики и советское юсударство», написанный К.Ф.Штеппой, нредставшелем второй волны

ТУ эми1 рации. Работа была издана в США . Штеппа получал исюрическое образование в Петро1радском университете, за1ем в Нежине, в институте народною просвещения. В 1930-х гг. он работал в Киевском упиверси1ете и в сиаеме украинской Академии паук как специалиа по античности и визаншноведепию. В юды войны стал эмигрантом. Его книга создана очевидцем и современником описываемых событий, хорошо предс1авлявшим себе ашосферу эпохи. Цель автора заключалась в том, чтобы показав, как правящая в СССР наршя подчинила себе все области жизни, в частноаи, исюрическую науку, осветить полшику по ошошепию к исюрическим исследованиям и образованию73. Пго кнша охватывала значительный период - с 1917 г. по вторую половину 1950-х гг. Поскольку работа предназначалась для зарубежного читателя, она содержит мною хорошо извесшых в насюящее время фактов. В своё же время она давала более или менее цельную каршну существования науки и воздействия на неё власти в ючепие нескольких периодов: 1917-1928 и. - мирною сосуществования новых и сшрых специалистов, 1928-1934 гг. - борьбы за марксизм и юсподства школы

М.Н.Покровского, I934-I94I п. - (авюр воздержался от определения этого периода), 1941-1950-е п. (этот период он назвал военным и послевоенным, в течение которою получили дальнейшее развитие и углубление тенденции ко всесильному централизму и всестороннему огосударствлению науки). Авюр особенно подробно осветил дискуссии в исторической науке, то вскрывая их политический смысл, то демонстрируя читателю стиль мышления историков. Это самое обстоятельное освещение научных дискуссий в СССР, какое имеется как в отечественной, 1ак и в зарубежной литературе. Порой (это относиюя к 1930-м гг.) он включал в 1екет ишересные и ценные собственные наблюдения над жизнью науки в провинции, к сожалению, таких автобиографических моментов в кни1с очень мало.

Главными источниками для Штеппы были опубликованные в печати материалы. Он почти не обращался к исследованиям, созданным в СССР, и, конечно, не изучал архивных источников. Своих героев - «русских исюриков» - он мог видеть только в официальной обстановке: в роли участников дискуссии, авюров принципиально важных для власти статей. К проникновению в их творческую лабораторию, к более глубокому осмыслению их жизни автор не стремился. Всё же в целом книга Штеппы - ценное пособие, не потерявшее своего значения и в настоящее время.

В 1969 г. в Соединённых Штатах Америки была опубликована монотрафия Л.Тиллета «Великая дружба. Советские историки о нерусских национальностях»74. Эю единственная в мировой литературе по степени подробности книга, в коюрой авюр, основываясь на опубликованных источниках, рассмотрел «большевистский исторический миф» - представления о дружбе народов СССР с древнейших времён, развиваемые в политической и главным образом в исторической литературе до второй половины 1950-х гг. Свою ценность киша 1 иллета сохраняет по насюящее время.

Судьба историографических исследований в США сложилась так, что в 1960-1970-е ii. внимание исследователей сконцентрировалось в основном на деятельности Покровскою и вообще на процессе формирования советской исюрической науки. Только в 1960-е ir. здесь были защищены пять диссертаций о Покровском 75. Вместе с историками и} Соединённых Штатов ту же тему разрабатывали специалисты из Ашлии и Канады 76.

Нужно отметить, что в рассматриваемое время объяснение поворота в исторической науке от воззрений Покровского к новым взитядам исследователи давали, исходя только из одного внешнего фактора - близившейся войны с Германией 11.

В Германии, 1ак же, как и в друтих странах, освещение развития исюрической пауки в СССР шло в связи с исследованием политико-идеологических сюжетов. Большое значение имело то, что здесь осело значительное количество эмитрантов из СССР с ту мани I арным образованием. 8 июля 1950 i. в Мюнхене был основан Институт изучения исюрии и культуры СССР. В Институте объединились эмшрапты, которые ставили своей целью рассказать правду о Советском Союзе. Поскольку именно в Германии существовали традиции и условия для изучения культуры и науки в СССР, то некоторые труды немцев получили на первых порах признание за рубежом, где после Второй мировой войны интерес к СССР резко возрос. Так, в 1952 г. в Аннтии была переиздана книга К.Менерта «Сталин прошв Маркса», вышедшая в Германии ещё в

78

1942 I. . ABiop вкратце рассмотрел некоторые черты советской идеологии и их отражение в грудах по истории, подчёркивая отступления oi марксизма и элементы великодержавия.

Обширная журнальная публикация Ieopia Рауха знакомила читателей с развитием советской исторической науки в условиях господства сталинизма, т.е. с начала 1930-х до

79 конца 1940-х гг. (работа была написана в 1949 i.) . Едва ли не первым Раух стал рассматривать изменения в судьбе исторической науки в 1930-х гг. в связи со сдвшами в области культуры. Предельно сжатое изложение позволило автору лишь указывать на те или иные изменения в положении науки, в эволюции исследовательских тем, открывать читателю связь судьбы науки с политикой и идеологией.

Представление о жёсткой связи между господствующими в СССР историческими идеями и внутренней и внешней политикой советского государства развивали Г.Штакельберг и П.К.Урбан 80.

Судьба одного из крупнейших исюриков изучаемого периода была освещена в кише Э.Хёша о Н.В.'Гарле 8|. Хотя эю исследование было построено на опубликованных источниках, в то время в СССР не было создано ничего аналогичного по степени подробности о жизни и деятельности знамениюго историка. Хеш определил Тарлс как «Грёйчкс сталинизма», уподобляя ею немецкому историку и публицисту, проповеднику культу силы, войн, шовинизма. Зарубежным историкам ещё не было ясно то сложное положение, в котором находился Тарле и другие историки, жившие в ею время.

Западные историки, даже находясь под определённым воздействием обстановки «холодной войны», всё же пользовались большей свободой и мерой объективности при изучении судьбы исюрической науки в СССР, взаимоотношений историков и власти. Основываясь на печатных исючниках, в рассматриваемый период они смогли реконструировать картину развития исторической науки после 1917 i. в то время как в Советском Союзе до 1980-х п. цельной картины этого процесса создано не было. Кроме юю, западные историки-русисты смогли дать ряд важных соображений по истории пауки в СССР, о политике партии по отношению к исюрикам. Ими оказалась довольно детально разработанной идея связи между исюрической наукой и политической ситуацией в стране. Многое из сделанною сохраняет свою ценность до нынешнего времени.

С конца 1980-х - начала 1990-х п. в связи с изменением политической ситуации в СССР стали развиваться научные контакты между российскими и западными учёными, в печати начали выходить совместно написанные труды 82. Это способствовало более успешной разработке темы, хотя определённая изолированность, известная степень неосведомлённости сохраняется и теперь.

Одной из самых важных и интересных pa6oi последнею времени является кнша М.Перри «Культ Ивана Грозного в сталинской России»83. Основываясь на широком Kpyie опубликованных и архивных источников, известный английский специалист по российской исюрии Перри рассмотрела возникновение под воздействием власти в 1930-х гг. в СССР кулыа героев отечественной истории - сперва lleipa, потом - Александра Невского, Минина и Пожарского. В рамках ною направления в идеолог ичеекой жизни СССР возник и кулы Ивана Грозного. Перри показала его политический смысл и пропатанду ною кулыа разными средствами. Книга Перри - самое обстоятельное исследование 1емы, после публикации которого мало что можно сделать в её разработке. Вместе с 1ем эта киша bhochi важный вклад в изучение взаимоотношений историков и власIи в 1930-1950-х п.

Итак, обозрение литературы, так или иначе освещавшей развитие исторической науки в 1930-х - 1950-х гг., в частности взаимоотношения ученых и власти, приводит к следующим выводам. Долтое время отечественные специалисты имели возможность лишь накапливав факты и делать только первые шаж в их анализе. При эюм они начали осваивать важные архивные комплексы исючников, правда, далеко не все необходимые исючники были доступны для исследовагелей.

История науки рисовалась советскими исюриографами как перечень её достижений, причем положительную роль в этом процессе шрало руководство наукой со стороны коммунистической парши. Именно её деятельности, а не историкам, которые воспринимали её диктат, уделяли тлавное внимание исследователи.

В это время западными учёными, юраздо более свободными в своём творчестве, были созданы ценные труды по исюрии исторической науки в советский период. Правда, отрыв от архивов очень отраничивал возможности западных учёных. С течением времени историки из СССР приходили к тем наблюдениям, выводам и оценкам, коюрыеуже были сформулированы в зарубежной историографии.

Лишь недавно изменилась политическая ситуация в стране, что явилось решающим условием для изучения темы отечественными исследователями: поиска ими новых подходов, новых материалов, новых оценок и выводов. Были опубликованы первостепенной важности источники, необходимые для изучения темы. Открылись возможности широкою архивного поиска. Значительно пополнилась источниковая база - необходимое условие для выхода исследователей на новый уровень в изучении темы. В течение этою периода обобщение исюрии исторической науки реализовывалось в основном в форме очерков и статей. Безусловно, они не могут претендовать на полное раскрытие темы, но содержат важные концептуальные идеи, ишересньте наблюдения. В них высказаны новые, порой довольно спорпые соображения и оценки. Думается, что в настоящее время сложилась ситуация, когда конструирование теоретических схем опередило изучение эмпирическою материала, что, естественно, г-убителыю сказывается па лих схемах - концептуальных обобщениях исюрии пауки в советский период. Высказанные авюрами тезисы нуждаются в проверке источниками.

Исследователи показали, что в интересующий нас период особое значение для «людей власти» приобрели сюжеты отечественной истории периода средневековья. Именно отсюда в 1930-е - 1940-е ir. были почерпнуты и включены в систему партийной пропатанды исторические образы, оценки событий, идея и понятия, которые приобрели идеолотичсское значение и могли играть роль в политико-пропагандистской деятельности власти. I

32

В имеющихся грудах по исюрии исюрической науки в советский период ещё не проанализированы с должной обеншельностыо ге партийные документы, которые содержали директивы в адрес историков. Особым вниманием пользовались директивы 1930-х гг., а более поздние указания гак и не получили должного анализа. В общем виде поведение власти представляется ясным, однако полноценной картины постепенного внедрения новых идей в сознание историков пока нет. Историографы ещё недосточно объяснили, почему влааь предъявляла к историкам те или иные требования, из каких соображений исходили партийные идеологи. Сама идеология партии понималась долгое время как нечто неизменное, для пересмотра лот представления сделано пока очень мало.

Внимание исюриофафов оказалось сосредоюченным на 1930-х гг., которые обычно рассматриваются отдельно как особая исюрическая полоса. Между тем по нескольким критериям они составляют единый период с 1940-ми и началом 1950-х, и правильнее было бы рассматривать их в единстве.

Исследователи поставили вопрос о типе личности историка, ею творчества и поведения, но в решении этого вопроса далеко не продвинулись. Для большой плеяды историков, работавших в интересующий нас период, был характерен компромисс с властью, «принятие правил шры». Как эю сказалось па творчестве учёных, каково оказалось соотношений конъюнктурное!и и научности в трудах историков? Эю -вопрос, коюрый ещё требует oiBcia. Внимание авторов очень неравномерно сконцентрировалось на разных эиизоцах истории отношений ученых с властью, особенно большим вниманием пользовалась 1ероизация Ивана Грозного в художественных произведениях и исюрической Jiniepaiype в основном популярною содержания. Поэтому обстоятельною анализа воздействия власти (политической и идеоло1 ической конъюнктуры) на историка пока очень недостаёт. Наиболее обеюягельно и глубоко он проведён только применительно к наследию Тарле (труды П.И.Чапкевича и B.C.Кагановича).

В литературе пока не осмыслен важнейший для отечественной исюриофафии XX в. факт - концепция отечественной истории, созданная и развивавшаяся в 1930-е - 1950-е п'. в обобщающих фудах по 01ечес1венн0Й исюрии. Историофафы пока не поставили вопроса о неофициальной исюрической мысли в условиях СССР.

Таким образом, обозрение обширного историографическою наследия и изучение путей развития исследовательской мысли убеждает в юм, чю к настоящему времени назрела необходимоеib в более ыубокой и обсюя1елыюй разработке темы.

Цель настоящей рабош заключена в том, чтобы реконструировать и проанализировать картину эволюции партийной идеологи, внедрения новых идей в историческую науку, создания на этой базе её концетуальных основ. Для дос жжения этой цели необходимо:

- выяснить и истолковать эволюцию большевистской идеологии в советский период ()1ечес1венной исюрии, взяв ie её аороны, коюрые имели отношение к идейному содержанию исторической науки,

- исследовать внедрение властью новых идей в общесм венное сознание через школьный учебник истории и друг ие издания,

- выяспшь реакцию научною сообщеава на дейавия власчи,

- да1ь анализ концепции оючественной исюрии, созданной в 1930-е гг. и развивавшейся в 1940-х,

- охарактеризовать и дан, анализ концетуальных идей, не признанных официальной наукой,

- определить ценность монографической разработки отечественной истории, выяснив соошошение научности и конъюнетурности в трудах учёных.

Для достижения поставленных задач привлечена база опубликованных и неопубликованных ма1ериалов, сосюящих из разною вида источников. Неопубликованные исючники были исследованы в Российском государственном архиве социально-политической истории (фонды ЦК ВКП(б), И.В.С|алина, А.А.Жданова, А.С.Щербакова, В.М.Молоюва, Л.М.Кагановича, Общесжа старых большевиков), Московском 01делепии Архива РАН (фонды Института истории Коммуниаической академии, Огделения исюрии и философии АН СССР, Общества историков-марксистов, А.М.Папкраювой, А.В.Шестакова, М.В.Нечкиной, С.В.Бахрушина, Л.В.Черепнина, С.Б.Веееловского, М.Н.Тихомирова, М.Б.Митина, Г.Ф.Алсксандрова, П.Ф.Юдииа), С.-Петербургском отделении Архива РАН (фонды Лепишрадскою отделения Коммунистической академии, А.И.Андреева), Государственном архиве Российской Федерации (фонды Папкомпроса, Главиауки, Ипаигута красной профессуры), ()1деле рукописей Российской Государс1венной библиотеки (фонды П.П.Смирнова, Н.Л.Рубинштейна), Научном архиве Инештута российской истории РАН (фонды сектора исюрии СССР периода феодализма), Рукописном отделе СПб. Инс1И1ута истории (фонд И.И.Смирнова), Государственном архиве Тверской области (фонд В.Г.Карцова), домашних архивах А.С.Веселовской, В.Г.Зиминой, Дикарёвых, П.Н.Сильверсван, Я.А.Спупд).

Первая ipyinia привлечённых к исследованию источников - научные груды исюриков, опубликованные и рукописные. Из них наибольшее значение имеют обобщающие произведения, в которых предешвлепа концепция исюрии страны -учебник по исюрии СССР для исторических факультетов высших учебных заведений, «Исюрия дипломаши», «Очерки истории СССР. Период феодализма», школьный учебник исюрии для 3-4 классов, рукописи учебников и обобщающих исторических трудов. Пу1ём сопоставления сохранившихся рукописных редакций учебника, написанного коллективом авюров под руководс1вом H.H.BaHaia, можно поня1ь ход pa6oibi исюриков над текстом. Особенно цепным исючником является экземпляр учебника но исюрии СССР для 3-4 классов с правкой Сталина. Пго интерполяции выявляюI позиции власти в оценках тех или иных фактов российского исторического процесса.

Па основе 1ексюв обобщающих трудов и учебной литературы реконструируется концепция о!ечес1венной истории, выясняются оценки, которые формулировала официальная историческая наука. При этом порой необходимо опираться не на один определённый текст, а привлекать разные фуды. Эш исючники несут на себе печа1ь не только личных усилий историков, по и представшелей власiи, коюрые через указания и цензурирование текстов формировали определённое освещение отечественною прошлого.

Более отчётливо личная позиция исюрика сказывалась в его монофафиях, статьях, докладах. 11оэтому эти источники привлечены для решения вопроса о реакции автора на диктат власти, о степени его податливости на компромисс с нею. В эюм отношении значительную ценность представляет собою доклад М.В.Нечкиной о причинах о тс I алое I и России от других европейских стран, с которым она выаупила в 1941 г. Он офазил иопьпку историка уточнить ту концепцию истории страны, которая была создана в 1930-е гг. Неопубликованные работы историков являются средством для уяснения личной позиции автора, не совпавшей с требованиями власти или сознательно i

35 про1ивопос1авленной её требованиям (памятники неофициальной, подпольной исторической мысли). Рукописные материалы порой дополняют опубликованные. Так, не предназначавшиеся для печаш гезисы выступления Бахрушина о периодизации О1ечес1венной истории позволили сделать каршну дискуссии несколько богаче.

Важными методами работы с научными фудами являются наблюдение над текстами, их анализ с целыо выявления позиции авюра (выдвинутых им оценок, объяснений и пр.), сопоставление текстов. Из сравнения текстов между собой выявляются сделанные в ходе работы над 1ексюм изъятия и интерполяции, важные, например, для определения степени обновления текста учебника для высших учебных заведений иод воздействием официальной критики, смена воззрений ioio или иного исюрика.

Таким образом, эта фуппа источников является для исследуемой темы важнейшей.

Во вторую фуппу включены партийно-тосударавенные документы, коюрые либо являлись продуктом деятельности партийных ортанов (фунны авюров), либо по сути дела были партийными, а лишь оформлялись «в советском порядке». Для избранной темы они имеют большое значение, так как содержат в себе директивы власти историкам. Это, в частности, известные «Замечания» Сталина, Жданова, Кирова на проспект школьного учебника, постановление жюри но ию1ам конкурса на лучший учебник. Это и неопубликованные тезисы ЦК партии 1944 г. по вопросам исюрии. До сих пор не восстановлена история создания этих источников - непременное условие их научного анализа. Не проведён и анализ этих иаочников.

Характерной чертой коммунистической власти являлось то, что она не раскрывала мотивов принятия своих основных решений», - справедливо заметила И.В.Павлова84. Поэтому представление о причинах и мотивах составления директивных документов парши вырабатывается из сопоставления фактов политической обстановки с издательской политикой власти (с темами опубликованных исследований, проводимыми в них оценками), из сопоставления разновременных диреюттв, которое дает сведения об изменениях в пропаганде тех или иных исюрических оценок и идей, обнаруживает известную неполноту ранних диретсгив по сравнению с поздними, вскрывает картину постепенных шатв в политике партийной элиты. Опубликованные директивы -решения партийных органов - фебукп сопоставления с рукописными экземплярами, в тех случаях, когда они сохранились. Эго помотает в уточнении авторства этих документов, приоткрывает историю их создания.

Фундаментальной трудностью при изучении партийных директив является ю, что они давались не только в письменной (печатной), но и в устной форме. Исследователь всегда должен иметь в виду отраничепность своих возможностей, не все указания, шедшие к историкам «сверху», отразились в гекаах. Поэтому значительную ценность представляют собою записи устных директив. Например, запись указаний А.Л.Жданова о некоторых исторических оценках, сделанная А.С.Бубновым, зафиксированные Ждановым указания Сталина по содержанию 1ешсов ЦК партии 1944г.

Особой разновидностью директивных документов были выступления Сталина, либо содержавшие в себе, как правило, «установки» историкам либо обращавшие внимание на те полигико-идеологические ценности, которые должны были учитывать в своих грудах исюрики. Значительная часп> этих речей произносилась в официальной обстановке в форме отчетных докладов ЦК партии, выступлений па пленумах ЦК и пр. Они опубликованы в собрании сочинений Сталина. Автор настоящей работы использовал известную публикацию этих сочинений, коюрая ютовилась ещё при жизни Сталина, а также изданные Р.Косолаповым 1ри дополнительных юма к ней - 14, 15 и 16-й. Анализ выступлений Сталина требует критического отношения к ним, 1ак как Сталин часто использовал умолчания, недоговорённость при формулировании своих указаний но теоретическим вопросам. Порой подлинное содержание его мыслей совершенно не соответствовало ею же публичным высказываниям. Редкая, а потому очень ценная возможность заключена в записях отдельных высказываний Сталина, которые он делал в неофициальной обстановке. По возможности приходится сопоставлять опубликованный в собрании сочинений 1екст той или иной его работы с оршиналом, официальные заявления с неофициальными. Обнаруженные путём сопоставления различия между текстами даю1 основу для выводов о позиции Сталина, о его b3i лядах на toi или иной предмет.

Часмь речей Сталина представляла собою высказывания вождя в кругу близких людей, в частности, в ходе застолий85. Эти источники дополняют содержание опубликованных работ Сталина. Предназначенные для опубликования Сталин пересматривал, вносил исправления в 1екст. Эти случаи правки особенно важны для понимания позиции их авюра. Некоюрые из застольных речей сохранились не в авторской записи, а были зафиксированы одним или несколькими слушателями вскоре после их произнесения. В таких случаях приходится офапичивать анализ рассмотрением общею смысла монолога Сталина, не концентрируя внимания на каждой словесной формулировке.

При анализе паршйных директив, к которым, несомненно, имел прямое отношение Сталин, работ самого Сталина авюр настоящею исследования исходил из учёта подмеченного современниками с шля поведения вождя - «гениального дозировщика», по выражению Н.И.Бухарина. Он, не раскрывая конечных целей, проводил свою политическую линию, по ею же собственному выражению, «шаг за шагом». Поэюму выстроенные в хронологическом порядке ею высказыванию или документы, им созданные, дают обычно большее или меньшее количество словесных формулировок, переходных oi одного комплекса идей к друюму, отличавшихся по содержанию.

Труды В.И.Ленина имеют значение для данной работы в связи с реконструкцией картины шолюции большевистской идеологии. Произведения других вождей партии, написанные в советский период их деятельности, по сути дела популяризировали идеи Сталина. Таковы работы Н.И.Бухарина, К.Б.Радека, М.И.Калинина и др.

Третья ipynna - делопроизводственные исючники, традиционно считающиеся наиболее достоверными. Это проюколы и аенофафические записи заседаний исюриков, официальная переписка администраторов из научных учреждений с представителями власти, письма членов паршйпо-юсударавенной элиты друг к друту. Эти исючники дают возможность улавливать настроения в среде ученых, их непосредственную )моциональную реакцию на директивы власти, несут в себе информацию о ходе работы исюриков. В эюм отношении очень ценны такие источники как етенофаммы совещания историков в ЦК партии в 1944 г., заседания Отделения истории и философии Академии наук, посвященное обсуждению доклада Нечкиной о причинах oiciajiociи России, многочисленные проюколы совещаний исюриков в Наркомпросе в 1930-х п. по поводу создания школьных учебников, протоколы заседания авторов учебника но истории СССР для 3-4 классов начальной и средней школы.

Порой делопроизводственные исючники также содержат в себе директивы власти исюрикам, суждения «людей власти» о рабоге историков. Это выступление А.И.Сгецкою в Коммунистической академии, в коюром он пересказал неопубликованную и неизвестную до последнею времени речь Сталина па заседании Политбюро ЦК партии 5 марта 1934 г.

В че1вёр1ую группу источников включена периодическая печать - партийно-государственная и научная. В газетах «Правда» и «Культура и жизнь», журнале «Большевик» публиковались важнейшие партийные документы по вопросам истории, статьи и выступления партийных дея1 елей с директивами исюрикам и оценками их работ, рецензии на учебники и отельные исторические труды. Важным внешним признаком крупных мер, направленных партийной элитой на руководство наукой, была группировка под общей «шапкой» директивных материалов по истории, занимавшая собою порой целые страницы в «Правде». Сопоставление содержания газетных статей, их внешнею оформления (передовая, редакционная, авторская) даёт возможность проследить и охарактеризовать эволюцию партийной идеологии, иоли1ики по oi ношению к исторической науке, по формированию исторического общественного сознания.

В научной печати определяющее значение в раскрытии темы «историк и власть» имеют передовые (редакционные) статьи, написанные по указанию высоких партийных ортанов. Они содержат оценки работы тех или иных исследователей, директивы историкам. Здесь же публиковались материалы научных дискуссий, среди которых особое значение имела дискуссия о периодизации отечественной истории в конце 1940-х - начале 1950-х гг. Многочисленные выступления историков во время этой очень широкой дискуссии, опубликованные в виде статей, дают возможность представить уровень их теоретического мышления, выработанный под воздействием власти.

Пятую (сравнительно немногочисленную) группу источников составляют письма, мемуары, дневники - памятники личною происхождения. Это исключительно ценные, богатые содержанием дневники С.С.Дмитриева, сравнительно недавно опубликованные. Они создают детальные представления об обстановке в науке в конце 1940-х - начале 1950-х гг., содержат интересные характеристики отдельных историков. Историки располагают дневниками Нечкиной, опубликованными пока неполностью. Также лишь в последние годы стали известны мемуарные записи Панкратовой о совещании исюриков в 1944 г., существенно дополняющие стенограмму совещания. Важны для раскрытия 1емы опубликованные полностью или во фрашешах воспоминания Н.В.Гутновой (ишересны также отзывы па них), А.М.Пекрича, С.А.Пионтковского, неопубликованные - М.Н. Тихомирова, С.В.Бахрушина, А.А.Зимина. Субъективность оценок мемуаристов и авторов дневников, которая проявляется чаще всего в восприятии гой или иной личности, преодолевается при сопоставлении воспоминаний разных людей. Определённым подспорьем в данном и дру1 их случаях послужили для автора настоящей работы усшые указания (по суш - мемуары) ГШ.Кушевой, А.Л.Формозова, Н.В.Чистяковой, В.М.Нанеяха, М.Г.Вандалковской, Х.Д.Сориной. Привлечённые мемуары и дневники отражают главным образом послевоенное время. Более ранние годы освещены в основном в переписке исюриков, к сожалению, не особенно богатой. Известиями о научной жизни в Институте исюрии наполнены письма С.В.Бахрушина А.И.Апдрееву. Некоюрые письма историков, обращенные к высокопоставленным паршйпым чиновникам, приближаююя к делопроизводственным источникам. Это, в частное!и, послания Панкратовой в ЦК парши, в которых она сообщала о настороживших её высказываниях в среде историков в юды Великой Отечественной войны. Эш письма носят официальный характер, 0!ражаю1 позицию «солдата партии», адресовавшеюся к её наиболее авюритетпым представтелям для разрешения важных политико-идеологических вопросов. Такие послания писались искренне, передавая Iочную информацию об известных автору фактах.

К сожалению, исследователю темы недостает именно личных записей, раскрывающих субъективное отношение паршйных чиновников разных рангов, историков дореволюционной школы к мероприятиям власти в обласш историческою знания.

В целом представленный комплекс разного вида источников достаточен для реконструкции картины взаимоотношений исюриков и власiи в 1930-х - начале 1950-х II., для реконструкции и анализа концепции отечественной исюрии и получения досюверных выводов.

Теоретическую основу исследования составляют в первую очередь понятие иеюрической концепции и подходы к её анализу.

Широко признано, что концепция является одним из важнейших исюриографических фактов. А.М.Сахаров писал, что «концепция, выработанная исследователем (или фуппой исследователей) на основе изучения ист очников с определённых мировоззренческих позиций - ведущий фактор в истории науки, ибо именно в осмыслении исторических процессов и явлений, в раскрыши их

O/L закономерностей заключается задача научного познания истории» . Таким образом, Сахаров указал на объяснительную роль концепции как ьтавное качество любой теории.

Однако, подчеркнув значение концепции, А.М.Сахаров не дал подробной характеристики этого «ведущею фактора». Сущность данного историографическою понятия, вероятно, представлялась ему интуитивно ясной любому читателю, тем более специалисту. Между тем понятие осталось неразработанным. Анализ хотя бы важнейших черт этого явления в истории науки позволит более глубоко и чётко осмыслить ит01 и работы советских ученых в 1930-1950-е гг. Этот анализ должен помочь 01ветшь на вопросы о юм, в чём именно заключался результат работы советских историков, насколько успешно был достигнут этот резулыаг, как он сказался на движении науки.

Прежде всею необходимо раскрыть сущность концепции и определить её месю в познавательном процессе среди друтих систем обобщенною историческою знания, коюрые используются исследователями. Концепцию обычно предаавляю1 как результат решения исюриком научной проблемы, «определённый способ понимания, трактовки какого-либо предмета, явления, процесса, основную точку зрения на предмет или явление, руководящую идею для их систематическою освещения»87. Иными словами, концепция выступает как некая познавательная схема, выражающая существенные черты процесса, явления, события.

Как известно, комплекс вл лядов, представлений, идей, направленных на

ОЦ истолкование и объяснение каких-либо явлений называется теорией . И концепция в каком-то смысле является таковой89. В ю же время её ие отождествляют с теорией, объясняющей сущность и ход вссмирно-исюрического процесса, всей иеюрии человечества. В такой теории мысль обобщает опьп исюрии не одной страны, а всех с фан, пытается сформулировать самые общие законы развития. Она настолько поднята над эмпирией, чю перестает отражать своеобразные черты истории отдельной страны. Концепция выступает как форма научною знания, не сюль высокая, как описанная юлько что теория, и, в отличие от неё, более близкая к эмпирии, полнее отражающая эмпирический материал. При конструировании теории исследователь оперирует наиболее «ющими», по выражению Гегеля, абстракциями. В марксизме это -«социально-экономическая формация», «производительные силы», «производственные отношения», «базис и надстройка» и др. Это такие социальные категории, в которых эмпирия «отжата» путем a6eipaiирования от конкретпо-исюрических фактов. В этих понятиях нет ничею национально, теотрафичсски или исторически определённого. В

РОССГ.Г.СИЛЛ 41 ГОСУЛАРСТСЕМН/Л

БИБЛИОТЕК;» концепции же применяются более «приземленные», более близкие к эмпирическому фундаменту науки понятия - «деспотический характер российской государа венной власI и», «закрепощение и раскрепощение сословий», «борьба леса со степью, «удельные князья» и др. Термин «концепция» применяется и ко всей истории страны и к отдельным иаорическим процессам, явлениям, событиям. В последнем случае концепция еще более «приземляется», употребляя понятия, которые еще дальше отходяi от «тощих» абстракций, приближаясь к эмпирии - «предпосылки объединения русских земель в XIV-XV вв.», «историческое значение образования Российского государства», «движущие силы освоения Сибири» и др.

Концепция является одной из ступеней в процессе осмысления социальной действительности. В таком осмыслении существуют три уровня, три ступени. Различия между этими уровнями определяет степень абстрагирования исследователя от конкретного эмниричесш о материала.

Первый - это начальный уровень обобщения исторического материала. Продуктом познавательной деятельности исгорика на эгом уровне являются эмпирические схемы. Историк получает их, переходя от работы с источниками к оперированию добьными в результате )той работы фактами, к обобщению и упорядочиванию фактов. Результаты деятельности исследователя выступают в виде представлений, понятий, типологии, классификации. Эю результаты непосредственной работы с эмпирическим материалом, его первоначального обобщения в результате наблюдения, сравнения, подсчетов, систематизации, выявления тенденций. Этот уровень обычно выступает для каждого индивидуального исследователя в значительной аепени пройденной ступенью, так как к моменту его вхождения в науку в ней уже имеются разнообразные понятия и представления, выработанные представителями научной мысли па основе изучения эмпирического материала или взятые ими из современной им действительности и применённые к познанию прошлого - «монархия», «царь», «купец», «торговля», «развитие», «процесс» и пр. 3ia деятельность представляет собой начальную ступень в процессе как донаучного так и научного познания, так как в основе познавательного процесса здесь лежит обыденное сознание. Погому сочинения древних и средневековых историков носили характер повествования - описания событий па уровне восприятия современника, очевидца. В научном познании появляются понятия и семейства понятий высокого уровня обобщения - «цивилизация», «социально-экономическая формация», политический строй», «социальные оi ношения», (семейство:) «ступень развития формации», «сшдия внутри формации». Иными словами, на этом уровне историк оперирует понятиями большого объёма (по классу обобщаемых в понятии предметов), а потому ни понятия не Moiyi быть созданы на основе обыденного сознания (жизненною опыта одною человека), в данном случае необходим опыт и кругозор не одного поколения. Такие поняшя могут быть названы кагеюриями - фундаментальными поня I иями науки, определяющими её облик в целом или облик юго или иного направления внутри неё. Понятийно-категориальная структура мышления обусловливае1 дсятелыюс!ь исследователя, так как любое исюрическое понятие это и результат позпава1ельной деятельное!и и её средство одновременно.

Следующий, вюрой, уровень осмысления социальной действительности реализуется в юм случае, если исюрик оперирует ие )мнирическими фактами, а выработанными па предыдущем уровне обобщения понятиями и предешвлениями. Они играют роль «кирпичей» при построении особой познавательной сиаемы - концепции. Именно в системе ка1еюрий и понятий, отражающих реальные свойсчва объекта, и строится всякая научная геория. С помощью понятий па основе обнаруженных 1енденций исюрик создае1 1еоретическую схему процесса или явления, например - сложения Российского государства из отдельных самоеюя1 ельных княжеств, освоения Сибири в XVI-XVII вв. Вершиной деятельности на этом уровне является построение концепции истории страны в целом.

Третий уровень осмысления исюрического материала дае1 уже не исторические, а социоло1 ические, философские модели развития общества, основные законы его функционирования. Результат обобщения истории на ном уровне имеет все признаки 1еории, общие в любой области знания90.

И1ак, концепция эю геория среднею уровня, в которой исторически-конкретное соче[ае[ся с абстрактпо-лоюческим. Поэтому она способна выразить содержательно-специфическое в истории отдельного народа, раскрьпь сущность того или иного конкретною исторического процесса. В этом и состоит ишвное назначение научной концепции. Развитие исторической науки движется oi накопления эмпирического материала, реконструкции каршны прошлого на основе ею кришческою осмысления к обобщению мою материала (концепции) в понятиях и к уяснению связей между I

43 понятиями. Как правило, наука развивается oi одной концепции к другой, более тлубокой, шире охватывающей разные стороны исторического процесса.

Концепция обладает определённой более или менее богатой и сложной структурой. Иными словами, концепция определённою историческою явления (процесса) разрешает вопросы, коюрые можно сгруппировав следующим образом: 1. определение сущноаи данного явления (характеристика внутренних связей, структуры); 2. выяснение источников (в Юм числе движущих сил) и условий развития; 3. разработка периодизации лого развития; 5. определение общих и особых черт изучаемою явления и однородных явлений; 6. определение взаимосвязей этою явления в системе других синхронных и (или) диахронных явлений (взаимоотношения, взаимодействие, последствия или историческое значение). Ответы на перечисленные вопросы выстраиваются в ряд высказываний, суждений, тезисов. Они являются элементами концепции, составляют её структуру. Безусловно, приведённый перечень элементов концепции не является единственно возможным. Вполне допустимы и другие, более детальные списки. В данном случае важно представить читателю структуру концепции и положить её в основание анализа работы советских исюриков в 1930-1950-х и\, так как из структуры концепции проистекает методика её анализа. Кроме того выявление вышеперечисленных элементов концепции позволяет анализировать концептуальные построения историков и сравнивать между собой с большей эффективностью, чем это порой делается в современной литературе. Так, А.Н.Ерыгин проводил сравнение концепций (исторических теорий, по терминологии автора) по следующим линиям: 1.периодизация русского исторического процесса, 2.содержание периодизации в свете основных социоло1 ических понятий, использованных при её построении,

3.назначение и смысл данной периодизации с точки зрения социально-практического применения исторической теории91. Сравнивая предложенную выше структуру концепции со схемой А.Н.Ерыгина, нужно указать хотя бы на то, что в его схеме выпало определение сущности историческою процесса, которую разные авторы понимали по-своему. Кроме юю, связь идей историка с социально-политической практикой выводит историо1рафический анализ за рамки чист о историко-научного исследования и представляет итог работы учёною в виде не научной, а в первую очередь общественно-политической мысли.

HiaK, формулируя 1еорию предмет - исторической концепции, - наука получает не только возможность понять, чю представляет собою этот предмет, но и средство для ioi о, чтобы разобрался в том, как он познаётся.

В основе исюрической концепции, как и любой теории, лежит 1лавная, фундаментальная идея. Она заключает в себе понимание сущности изучаемого процесса или явления. «Знание становится теоретическим (концептуальным - А.Д.), когда бывает ил раскрьма сущность в предмете, возникает идея, её офажающая» . Эта идея объединяет все компонент концепции. Так, принятая в XVIII в. концепция российской истории раскрывала сущность русскою исторического процесса как эволюцию политической формы ор1анизации общества, как судьбу самодержавия: первоначальная монархия (IX-XII вв.), разделение власти (XII-XV вв.), вновь возродившаяся монархия (XV-XVIII вв.). При исследовании российского историческою процесса в целом, главная концептуальная идея оказывается непосредственно связанной с методологией историка, с теорией исюрии, с пониманием основы общественною развития. В рассматриваемой схеме российской исюрии основой движения общества является деятельность монархов, либо разделявших власть между своими наследниками либо «собиравших власть», возрождавших политическое единство страны. Вторым элементом данной концепции была периодизация. Этим содержание концепции и исчерпывалось, что говорило об оросительной бедности научной мысли, об ограниченном количестве аспектов (слоев, сфер) общественной жизни, попавших в поле зрения историка.

В концепции, разработанной В.О.Ключевским в иную эпоху, на другом уровне развития науки, ярко выступает более широкий подход ученою к объему исследования. Его основной идеей была идея о юм, чю «история России есть исюрия страны, коюрая колонизуется»93. В эюм, по мнению историка, заключалось существенное содержание российского историческою процесса. Раскрывая свой юзис, автор писал, что в процессе передвижения по территории страны, её население «становилось под действие новых условий, вытекавших как из физических особенностей новозанятого края, так и из новых внешних отношений, какие завязывались на новых местах. Эти местные особенности и отношения при каждом новом размещении народа сообщали народной жизни особое направление, особый склад и характер»94. Второй элемент концепции Ключевскою - периоды отечественной истории - выступали как «главные моменты колонизации»: - Днепровский, городовой, тортовый; - Верхневолжский, удельнокняжеский, вольноземледельческий; - Московский, царско-боярский, военноземлевладельческий; - Всероссийский, императорско-дворянский, период крепостного хозяйства, земледельческою и фабрично-заводского. Следующий элемент концепции Ключевского - раскрытие общею и особенного в российской истории. Ученый (во мноюм очень ыубоко и метко) о i мет ил «сравнительную простоту юсиодствующих в ней процессов» и «своеобразное сочетание действовавших в нашей исюрии условий народной жизни. В ней наблюдаем действие rex же исторических сил и элеменюв общежшия, что и в дру1их европейских обществах; но у нас эш силы действуют с неодинаковой напряженностью, ли элементы являю 1ея в ином наборе, принимают иные размеры, обнаруживают свойства, незаметные в дру1их странах. Благодаря всему этому общество получаст своеобразный состав и характер, народная жизнь усвояет особый гемп движения, попадает в необычные положения и комбинации условий»95. В оишчие от историков, рабошвших за сто лст до нею, Ключевский стремился отразиib в своей концепции действие разных факторов на российское общество, учесть в развитии эюго общества и экономическую сторону, и административно-политическую, и социальную

Как видно из последнего примера, главная, определяющая идея концепции играет направляющую роль в формировании других концетуальных элементов. Исходя из идеи, можно в значительной степени представить предмет в целом. Однако идея не определяет всецело содержания других элементов концепции. Между ними существуют сложные связи, оставляющие простор для относительной независимости них элеменюв. Концепция - это более или менее открытая познавательная система. С развитием научной мысли исследователь можст обогатить концепцию новыми элементами - обобщениями, отражающими неучтённые ранее стороны исторической действительности.

Основная концептуальная идея истории страны, как правило, не является простым отражением накопленного наукой эмпирического материала. Чем выше уровень обобщения эмпирии, тем дальше историк отходит от источников, из которых невозможно непосредственно вывести все концептуальные или социологические построения. Тем большую роль в pa6oie исследователя шрают так называемые впеисточниковые знания, в которых обычно воплощаеюя уровень развития научной мысли, современный историку, в частности, социальный опыт современною историку общества97. Это опыт живущих поколений, это обобщение явлений и событий последних десятилетий. Такой опыт дает первичные постулат, аксиомы, понягия, из которых исходит исследователь. Они помогают ему конструировать концептуальные схемы. Гак реформы Петра I, которые с особой ясностью показали творческие возможности самодержавного тсударава, роль личное i и монарха в жизни с фаны, послужили важной предпосылкой для формулирования и длительного существования (oi А.И.Манкиева до Н.М.Карамзина) такой концепции отечественной исюрии, в которой судьба России была поставлена в прямую зависимоаь от судьбы монархической власти в пей, oi деятельности монархов.

Помимо историков обобщение новейшего исторического опыта производят идеологи, философы, полишки. Гаким образом, та или иная идеология или философия истории после своего оформления способны оказывать воздействие на конструирование чисто исторических схем, они дают понятия, угол зрения, способ осмысления истории. «Такие понятия как классы, классовая борьба, нрофесс, революция, юсударсгво, нация и т.д. огнюдь не являются нейфальными в социальном, идеологическом отношении познавательными средствами историка или общественными науками вообще. Более тою, они не являются только научными познавательными средствами, поскольку в них облекается реальная идеологическая борьба в истории,» - писал П.И.Смоленский98. Как известно, обобщение К.Марксом и Ф.Эшельсом опыта европейской исюрии в XVIII-первой половине XIX в. породило идею классовой борьбы как силы, пронизывающей собою весь исторический процесс, составляющей ею суть. Эта идея в советской исторической науке получила определяющее значение. Па ней основывалось понимание истории, и поэтому в каждой исторической )нохе советский историк стремился отыскать воздействие классовой борьбы на все общественные процессы.

При таком обобщении близкого исторического опыта всегда существует опасность преувеличить историческую роль той или иной «движущей силы», значение которой открылось мыслителю. Гносеологический источник искажения истины кроется в том, что свою идею, сформулированную па основе офаниченною материала, мыслитель склонен экстраполировать на всю человеческую историю. При этом, естественно, рождаются концепции, которые имеют более или менее искусственный характер, игнорируют важные стороны исторического процесса. Однако, рано или поздно исследователи наталкиваются на определенные рамки, которые офаничивают познавательные возможности избранного подхода, обнаруживают ошибку, заблуждение исюриков. И но позволяет перейти к иным подходам, иным, более плодотворным идеям. 1аким образом, концепция офажает уровень развишя науки с её методоло1ией и источниковой базой, а также политическую ситуацию, в которой она была создана.

Обобщая исюриофафическую практику, Нрьнин писал: «Основная идея всякой исторической юории (например, определённым образом сформулированный закон развишя русской исторической жизни) есть одновременно и научная, и философская, и полишческая идея»99. Политическая ориентация концепции вытекает из ioio, чю, как и всякая юория, она содержит профамму исследования, upoi ностический племен!, вскрываст возможности эволюции исследуемого организма и [аким образом сближается с идеологией, ставящей определенные цели перед политиками, рисующей известные перспективы развишя страны.

Добавим к этому, что концепция служит основой для дедуктивною познания исторической реальности при движении мысли oi абстрактного к конкрешому, от концепции к эмпирии.

Итак, историческая наука знает два важнейших резулыага в деятельности историка, которые в реальности обычно существую i в слитом виде. г)ю реконструкция и концепция. Концепция не выiекает непосредственно и исключи юльно из содержания источников, а при своем оформлении испытывает воздействие множества факторов. В силу этого она может быть представлена как форма общественной мысли, охвашвающей собою прошлое. В этом отношении концепция сб шжается с идеологией. Особенно эта черта концепции должна была чувствовался в условиях советского общества, в котором идеоло1ия играла важнейшую роль, а истории был дан статус идеоло1ической пауки.

В применении к избранной теме авюр руководе!вовался рядом общих принципов исторического исследования. Это принцип объективности. Трудностью в его соблюдении является хронологическая близость изучаемой темы к современности, полишческая актуальность рассматриваемых сюжетов, свойственное нередко современникам рассмотрение советскою периода отечественной истории с позиции смены в исторических оценках «плюсов» на «минусы». В предлагаемом исследовании максимальное соблюдение объективности обеспечивается пониманием опасности упрощенного (плюс-на-минус) подхода, стремлением авюра к взвешенным оценкам, кршическим отношением к привлекаемым источникам, полноюй привлечения исючников.

Обязательное для исследователя рассмотрение предмета изучения в развитии, в движении соблюдается путем рассмотрения отношений власти и историков не статично, а в связи с менявшейся обстановкой, как реакция на эти изменения. При сопоставлении исючников (директивных документов, тексюв научных грудов и пр.) автор всетда искал проявления изменений, )волюции во взглядах их авюров. Именно в выяснении движения в политике и исторической науке, в установлении xpoiiojioi ических граней между качественно определёнными периодами и состоит цель настоящею исследования.

Отношения между властью и исюрической наукой, резулыаты этого взаимодействия (обычно одностороннего - oi власти к историку) авюр стремился уяснить не изолированно, а в связи с ситуацией в стране и за рубежом, с состоянием и развитием культуры, частью которой 3ia наука была, с предшествовавшими периодами в развитии науки. Соблюдение принципа всеобщей связи является непременным условием для объяснения тех или иных поворотов в политике, для выработки правильных и ючных оценок (при сопоставлении разных периодов).

При исследовании избранной 1емы автор стремился дать не обезличенную историю исюрической науки в её взаимодействии с такою же безликой властью или властью, персонифицированной в схематически представленной личности Сталина; а осмыслить её как картину деятельности живых людей. Отсюда - биографизм в подходе к освещению ют о или иного эпизода в истории науки, попытки понять внутренний настрой героев своего исследования, рассмотрение того, что П.П.Милюков назвал «человеческим элементом», без которою историческое объяснение не можа бьиь полным.

Структура работы определяется хроноло1 ическим подходом, логикой развития изучаемых процессов и логикой исследования. Исюрики, работавшие в 1930-х - 1950-х гг., испытывали на себе определяющее влияние нолитико-идеоло1 ического фактора. Поэтому освещение темы начинается с исследования именно этого фактора, здесь же речь идёт об участниках изучаемого процесса - представителях власти и историках, о iex типичных чертах, которые были присущи юй и другой группе людей. Их неравноправное и обычно одностороннее (от власти к историкам) взаимодействие г породило определённый облик науки, учебно-понуляризаюрскую и исследова1ельскую ли!ера]уру (раздел 1). Насаждение нового идейного содержания в историческую науку властью складывалось так, чю сперва в поле воздействия власти оказалось школьное образование: власти важно было формирование массовою исюрическою сознания (раздел 2). Создание школьных учебников аимулировало формирование концепции истории страны. Растянувшийся на годы процесс создания л ой концепции прослежен далее в работе (раздел 3), причём основное внимание уделено не только её содержанию, но и конгроверзам, возникшим по поводу понимания фундаментальных вопросов истории в рамках л ой концепции. Новые 1енденции, проявившиеся в паршйно-I осударственной идеологи в годы Великой Отечественной войны и в послевоенные годы, входили в противоречие с позициями историков, чю потребовало уточнения идеологических позиций. Послевоенные политические кампании, проводимые с целью укрепления режима, гра1ически воздействовали на чаегь исюриков (раздел 4). В показанных выше условиях учёные создавали свои произведения, в коюрых вернос1ь подлинно научным традициям неизбежно сочеталась с уступками власти, с учётом конъюнктурных требований. В 5 разделе рассмотрены результаты этой деятельности, соотношение конъюнктурноеiи и научности в трудах исюриков и поставлен вопрос о неофициальной исторической мысли, развивавшейся вне контроля власти и в отдельных случаях противостоявшей ей. В заключительной части работы подведены итоги исследования.

Примечания

1 См, например Примочкина Н Писатель и власть М Горький в литературном движении 20-х тдов М , 1996, «Счастье литературы» государство и писатели 1925-1938 Документы. М., 1997; Кривова 11 А Власть и церковь в 1922-1925 ri Политбюро и ГПУ в борьбе за церковные ценности и политическое подчинение духовенства М , 1997; Власть и художественная интеллигенция Документы ЦК РКП(б)-ВКП(б), ВЧК-ОГПУ-НКВД о культурной политике 1917-1953 rr М, 1999, Зезина MP. Советская художественная интеллшенция и власть в 1950-е - 60-е годы М , 1999, Зеленое М В Аппарат ЦК РКП(б)-ВКП(б), цензура и историческая наука в 1920-е годы Н -Новгород, 2000 и др

2 Madajczyk Cz Klerk czy mlelektualista zaangazowany.' Swiat polityki wobec tworcow kullury l naukowcow europejskich w pierwszej polowie XX wieku Poznan, 1999 См также1 Slabek 11 Wladza i mtelekiualiSci // Dzieje najnowsze, rocznik XXX11 2000,2 S 122-131

3 MadaiczykCz Klerk czy intelektuillista zaangazowany''S 14

4 Согрин В В Идеология и историография в России нерасторжимый брак"* // Вопросы философии 1996 № 8 СЗ

5 См Павлова И В Механизм власти и строительство сталинскою социализма Новосибирск, 2001. С 138-149

6 Там же С 143-144

7. См , например Панкратова AM За большевистское преподавание истории II Борьба классов 1935. №1-2 С 19-36

8 Там же С 19

9 Там же С 30

10 1(анкратова A M Советская историческая наука ia двадцать пять лет // Двадцать пять лет исторической науке в СССР М ,JI, 1942, С 3-40

11 Там же С 14

12 1ам же С 15.

13 Алаюрцева А И Журнал «Историк-марксист» 1926-1941 М, 1979. С 226.

14 Историография истории СССР Эпоха социализма М , 1982 С 104, 105

15 Там же С 120

16 Там же С 132

17 Там же С 140

18 Очерки истории историческом науки в СССР I У М, 1985 С 9

19 Там же С 11

20 Там же С 12

21 Развитие исторического образования в СССР. Межвуз сб науч трудов Воронеж, 1986

22 1ам же С 9

23 См , например, первый вариант кнши о h В 1арле - Чапкевич Е И Евгении Викторович Тарле (М , 1977) В период работы над темой автор способствовал реабилитации Тарле, о чем впоследствии с гордостью вспоминал Между тем в указанной книге об аресте Тарле и обвинении по «Академическому делу» не сказано ни слова

24 Кобрин В Ь Сталин, Молотов и Жданов о 2-й серии фильма «Иван Грозный Запись Сергея Эйзенштейна и

Николая Черкасова//Московские новости 1988, №32 7авг См также. Кобрин В Б Иван Грозный М,1989

25 Симонов К I лазами человека моею поколения Размышления о И В Сталине М , 1990

26 Поляков К) А Наше непредсказуемое прошлое М , 1995 С 23

27 Суровая драма народа Ученые и публицисты о природе сталинизма М , 1989, Страницы советского общества

Факты, проблемы, люди М , 1989, Медведев Р О Сталине и сталинизме М,!990 идр

28 Из редакционной почты Письмо Фирнона Н А //Политическое самообразование 1988 №6 С. 109.

29 Вопросы истории 1988 №3 С 11, Мерцалов А 1ень над историей Полемические заметки //Советская культура. 1989 25 марта и др

30 См * Кобрин В Б, Аверьянов К А. С Б Веселовскии Жизнь Деятельность Личность М, 1989, Дубровский AM С В Бахрушин и ею время М, 1991 (хотя в выходных данных книги указан 1991 г, она отражает ситуацию ссредины-второй половины предыдущего десятилетия, так как уже написанная работа долгое время готовилась к печати издательством, которое то включало её в свой план, то выбрасывала книгу из нею)

31 Иечкина М В Вопрос о М Н Покровском в постановлениях партии и правительства 1934

1938 гг. о преподавании истории и исторической науке // Исторические записки 1.118 М , 1990 С 232-246

32 Поляков Ю А. Наше непредсказуемое прошлое. С. 17,35

33 См , например. Чернобаев А А «Профессор с пикои», или Три жизни историка М Н Покровского М , 1992

34 Копржива-Лурье История одной жизни Париж, 1987 (репринтное издание в России)

35 См подробную биотрафию Я С Лурье. Ганелина И Е Я С Лурье история жизни // In memonam Сборник памяти Я С Лурье СПб , 1997 С 5

36 Ганелина И Ь Я С Лурье история жизни С 32

37 Копржива-Лурье Б Я История одной жизни С 114

38 Там же С 142-144 39. Там же С 163

40 Кобрин В Ь Кому ты опасен, историк? М , 1992 С 150

41 Там же С 151-152

42 1ам же С 161, 162

43 М В Иечкина о причинах отсталости России Доклад и итоти дискуссии // Исторический 1993. № 2,3, Рабинович МГ Воспоминания долгой жизни СПб, 1996, Стенотрамма по вопросам истории СССР в ЦК ВКП(б) в 1944 юду // Вопросы истории 1996 №№ 2-9, Академическое дело 1929-1931 гг Дело по обвинению академика С Ф Платонова СПб, 1993, Академическое дело 1921-1931 гг Дело по обвинению академика Е В Тарле Вып 1-2 СПб, 1998, Переписка С Б Веселовского с отечественными историками М, 2001 (на титульном листе книги ошибочно указан 1998 г) идр

44 См Поляков Ю А Паше непредсказуемое прошлое С 202

45 Афанасьев Ю Н Феномен советской историографии //Советская историография М,1996 С 23-24

46 I ам же. С 25

47 1 ам же С 25

48 1ам же С 25

49 1ам же С 30, 37

50 Алексеева Г Д Предисловие//Историческая наука России в XX веке М , 1997. СЗ

51 Там же С 4

52 1ам же С 43

53

54

55

56

57

58

59

60

61

62

63

64

65

66

67

68

69

70

71

72

73

74

75

76

77

78

79

80

Константинов С В Дореволюционная история России в идеоло! ии ВК11(6) 30-х г г // Историческая наука в России в XX в С 235-236 1 ам же С 239

1ане1ин РШ «Афины и Апокалипсис» Я С Лурье о советской исторической науке 1930-х годов // In memoriam Сб памяти Я СЛурье СПБ , 1997, его же Сталин и советская историография предвоенных лет // Новый часовой 1998 №6-7. С 10-117 1 анелин Р Ш Сталин и советская историофафия предвоенных лет С 102-103 1 ам же С 110-111

Чанкеиич LH Пока из рук не выпало перо Жизнь и деятельность академика Евгения Викторовича Тарле Орёл, 1994, Каганович Б С Fbiciihh Викторович 1арле и петербургская школа историков СПб, 1995, Ьрачев В С Русскии историк Ссрг ей Федорович Платонов Ч 1-2 СПб, 1995, Горская Н А Борис Дмитриевич 1 реков М, 1999, Портреты исюриков 1 1-2 М-Иерусалим, 2000, Панеях ВМ Творчество и судьба историка Ьорис Александрович Романов СПб, 2000 и др

Первоначально эта идея была сформулирована в статье Брачев ВС «Дело» академика СФ Платонова // Вопросы истории 1989 №5 С 117-129. Позже Брачев повторил ее в кнше (докторской диссертации) Ьрачев ВС Русский историк Сергей Федорович Платонов Часть вторая СПб, 1995 С 270 См также Горяинов А И Ьще раз об «Академической истории»//Вопросы истории 1990 №1 С 180, Панеях В М Рец на кн Брачев ВС Русский историк Сергей Фёдорович Платонов СПб , 1995//Отечественная история 1998 №3 С 136-141 Артиюв А Н Критика М Н Покровского и его школы // История СССР 1991. № I. C.I02-I20, Формозов А А Русские археологи до и после революции М , 1995, Сидорова J1 А. Оттепель в исторической науке Советская историография первого послесталинского десятилетия М, 1997, Национальные истории в советском и постсоветских государствах М,1999, За «желешым занавесом» мифы и реалии советской науки СПб, 2002, Наука и кризисы Историко-сравнительныс очерки СПб, 2003, Кондратьев СВ, Кондратьева TH Наука «убеждать» или Споры советских историков о французом абсолютизме и классовой борьбе (20-е - начало 50-х гг. XX века) Тюмень, 2003 и др

Ьычков С.П , Корзуп В П Введение в историофафию отечественной истории XX века Омск, 2001. 1ам же. С 225 1ам же С 230.

См статьи этого автора «Два русских историка (С Ф Платонов и А А Кизеветтер)», «Величие и падение М Н Покровского (эпизод из истории науки в СССР)» // Милюков П Н Очерки истории историческои науки М,2002

См , например Tompkins S R Trends in Communist historical thought // Slavonic and East Furopean Review, XIH (1934-35) 11 294-319, Olberg P The teaching of history under Stalin '/ Contamporary Review, CLV (1937) P 464-69, Sumner В N Soviet History, ibid , XVI (1937-38) P 601-15, MaximoviC L I Doctrine marxiste Idniniste appliquet a l'etude concrete de l'histoire // Bulletin de I'Association russe pour les Recherches scientifiques a Prague, Vll, No 46 (1938) P 219-63, Kagan (J La crisede la science histonque russe // Revue llistorique, LXV (1940) P.I-35; КафОУкЬ M Klyuchevski and reccnt trends in Russian Historiography // Slavonic Review, XXI (March, [943) P.31-39. См , например Wolf В I) An ideology in power. L , 1969. Часть пятая этой книги открывается парафафом «Operation rewrite the agony of the soviet historian». Эта часть была впервые опубликована в 1952 г. - Foreighn aftairs Vol 31, No 1 (1952) P 39-57

См Устрялов H В Национал-большевизм M, 2003, см также материалы газеты Социалистический вестник за 1930-е и , особенно статьи В Александровой Haertlell Die idealogischen Grunlagen des Bolschewismus, Marxismus, 1 eninismus, Stalinismus MUnchen, 1944 Mazour A G Modem Russian Historiography N Y , 1958 Rewriting Russian History Soviet 1мефге1аПоп of Russia's Past L , [1957]

Lnteen G Soviet Historical Scholarship of the 1920s and 1930s in the Light of Anglo-American Historiography //

Lssays in Russian and Fast European History N Y , 1995 P 221 Shteppa К F Russian Historians and the Soviet State New Brunswic, New Jersey, 1962 Ibidem P Xll

Tillet L lheGreat 1 nendship Soviet Historians on the Non-Russian Nationalities Chapel Hill, 1969 FnteenG Soviet Historical Scholarship ofthe 1920s and 1930s P224

Szporluk Pokrovskn and Russian History // Survey 1963, October P 107-118, Fnteen G The Soviet Scholar Bureuacrat M N Pokrovskn and the Society of Marxist Historians Pencilvania, 1978 BarberJ Soviet Historians in Crises, 1928-1932

Gregory О J lhe Soviet Pcriodization of Russian History// Dissertation Abstracts P.3I2-3I3, Nove A Stalinism and After L, 1975 P68

Mehnert К «Stalin versus Marx» The stalinist historical doctrine 1 ,1952

Rauch G Die Grundlimen der sowjetischen Geschichtsforschung im 7eichen des Stalinismus // Furopa-Archiv 5

1950 P 3383-3388,3423-3432,3489-3494 llliaKe ib6epi Г Отражение потитики СССР в смене советских исторических концепций // Вестиик института но изучению истории и культуры СССР. (Мюнхен) 1952 №2 С 34-53 См ею же Страх перед мертвыми//

Свободный Кавказ № 5 1952 С 12-15, Урбан П 1С Смена тенденций в советской историографии Мюнхен, 1959

81 llosch F Fvguiij Viktorovic Iarle(1875-1955) und seine Stellung in dersowjetischen Geschichtswissenschaft Wiesbaden, 1964

82 Brandenb^rga I) I , Dubrovsky A M "The People Need a Tsar" The Fmergence of National Bolshevism as Stalinist Ideology, 1931-1941//burope-Asia Studies, No 5 1998 P 873-892, их же. Итоговый партийный документ совещания историков и ЦК ВКП(б) в 1944 г. (История создания текста) // Археографический ежегодник за 1998 год М , 1999

83 Perne М The Cult of Ivan the Terrible in Stalin s Russia N Y , 2001

84 Павлова И В Мехаишм власти и строительство сталинского социализма С 167

85 Застольные речи Сталина Документы и материалы М, СПб, 2003

86 Сахаров А М Некоторые вопросы методологи исшриофафических исследований // Вопросы методологии и истории исторической науки М , 1977 С 56

87 Философский энциклопедическим словарь М, 1989 С 279

88 1 ам же. С 649

89 Исторические теории, концепции «относятся к классу генетических эмпирических теории, построенных на обобщении огромною материала опытных знаний (фактов) Под концептуальной моделью следует понимать идеализированную схему действительности, но 1ученную с помощью абстрагирования» (Иванов Г М , Коршунов А М , Петров Ю В Методологические проблемы общественного познания М , 1981 С 216,223)

90 См Иванов Г М , Коршунов А М , Пшров К) В Методологические проблемы общественного познания

С 250,251, Петров 10 В Практика и историческая наука Проблема субъекта и объекта в исторической науке I омск, 1981 С 384

91 ЬрыгинАИ История и диалектика (диалектика и историческое знание в России Х1Хв Ростов н/Д 1987

С 167)

92 Вахтомин Н К Генезис научного знания Факт, идея, теория М , 1973 С 168

93 Ключевский В О Сочинения в девяти томах I 1 Курс русской истории Часть 1 М,1987. С.50.

94 Гам же

95 1ам же С 45

96 О последней обычно не писали историографы, занимавшиеся анализом концепции В О Ключевского Между тем она в несколько скрытом виде выражена в периодизации отечественной истории и явно - в приведенном фрагменте, где Ключевский писал о «элементах общежития», «составе общества», «народной жизни» В периодизации Ключевский уноминал удельных князей, боярство и дворянство, указывая для каждой из этих социальных групп эпоху ее наибольшего могущества При характеристике экономической эволюции российскою общества историк отмечал содержание поземельных общественных отношений - военноземлевладельческое, вольноземледельческое, крепостное

97 См 1опольский С О роли внеисточникового знания в историческом исследовании // Вопросы философии 1973 №5 С.76-82, Смоленский Н И Политические категории немецкой буржуазной историографии (18481871) I омск, 1982

98 Смоленский Н И Политические категории . С 30

99 Ерыгин А Н История и диалектика (диалектика и историческое знание в России XIX в ) Ростов н/Д

1987 С 172

Заключение научной работыдиссертация на тему "Формирование концепции истории феодальной России: историческая наука в контексте политики и идеологии"

Мои выводы:

Кишу в таком виде никак нельзя печатать. Учебник нуждается в очень серьёзной переработке. 19.VIII-1935. Б.Волин».

И здесь Волин обратил внимание на отсутствие описания культурных достижений славян и русских. Видимо, эта часть исторического рассказа вообще очень интересовала партийно-правительственных руководителей и представлялась важной и обязательной в школьном учебнике как одно из средств патриотического воспитания молодёжи.

Рецензент, читая учебник, порой был недоволен примишвным классовым подходом. Гак, авторы писали о жителях древнею Новгорода: «Каждый раз, расправляясь с боярами, народ понимал, что расправляется со своими классовыми epai ами». «Так-таки понимали, что "классовыми"?» - язвительно вопрошал Волин . Некоторые замечания Волина на полях должны были указать историкам на их склонность к социологизаюрству, нацелшь их на освещение фактов: «Конец - политграмота, ууо обществоведение» или «Это всё обществоведение» .

Сталин тоже читал учебник. Он не стал его исправляв, юлько в некоторых местах сделал крайне пометки со значительной долей яда. Пму показалось нелепым ю, как авюры постарались дать живое представление о предыстории Куликовской битвы: «Тремя дорогами выступило к Оке московское войско. Стояли тёплые дни, грело солнце, дул лёгкий попутный ветер». Сталин, понимая присочинённость этих деталей, язвительно приписал: «Ха-ха-ха»229. Ту же реакцию («ха-ха») вызвало у пего название части учебника, посвящённой Первому и Вюрому ополчениям, собранным для освобождения Москвы от поляков. Называлась 3ia часть в соответствии с традицией школы Покровского «Контрреволюция». «Чю же, поляки и шведы были революционерами?» - задал вопрос

Сталин . Как и в проспекте учебника Ванага, в эюм учебнике термин «революция» применялся к самым разным формам социальной борьбы. С точки зрения Сталина это было не научно.

Итак, судя по первой непосредственной реакции партийно-юсударственных рецепзенюв учебной литературы, созданной в 1934-1935 гг., историки не выполнили должным образом заказа власти. В большей или меньшей степени они зависели от идейного наследия советской науки 1920-х гг., воплощённого главным образом в трудах Покровскою. Новые веяния коснулись их в столь незначительной степени, что это не мотло удовлетворить представителей власти.

2.6. Конкурс на лучший школьный учебник 1936 г.

В начале 1936 i. «люди власти» (Сталин, Волин, Быстрянский и др.) закончили работу по изучению учебников, созданных в 1934-1935 гг. Видимо, им стало понятно, что для создания нужною учебника следует более подробно осветить новые воззрения на отечественную историю. Члены комиссии ЦК и СНК по написанию учебников истории (она начала работу в январе 1936 г.) в феврале 1936 i. пришли к решению опубликовать ряд руководящих материалов в партийно-советской прессе для авторов будущих учебников, сосредоточиться на создании учебника по истории СССР для начальной школы и снова объявить конкурс на лучший учебник. Было решено в начале 1936 г. опубликовать полный текст «Замечаний» Сталина, Жданова и Кирова, рецензию на учебники 1935 г. и руководящие статьи об изучении и преподавании истории. Были подготовлены соответствующие работы Радека, Бухарина и В.Л.Быстрянскою. Поскольку в комиссии важную роль играл Бухарин, именно он просматривал и редактировал для печати все материалы с новыми указаниями для историков.

Полатаю, что напечатать нужно все статьи залпом, 1ак как каждая из них подходит к вопросу с особой стороны, и в целом получается довольно полное освещение» - писал в записке Бухарин Жданову 21 января 1936 г.231. Свою работу с критикой взглядов Покровского Бухарин решил послать Сталину «ввиду её остроты и характера трактуемых вопросов» . «Последнему (Покровскому - А.Д.) я учинил страшный погром, - писал Сталину Бухарин 22 января. - Я прошу тебя прочесть эту статью, ибо я поставил вопрос и теоретически и очень остро. Я два дня, не раз1 ибая спины, читал Покровского, удивлялся и писал по юрячим следам. Прочитав "Покровские" фокусы, я ещё раз убедился, как глубоко ты прав при повороте руля на "историческом фроше"»233. Таким образом, об основном содержании работы комиссии Сталин был информирован.

27 января 1936 г. номер «Правды» был необычен. Hi о заполнили материалы об изучении и преподавании истории. Газета направляла внимание всей партии на актуальнейшую политическую задачу - просвещение населения СССР в области истории. На первой странице газеты была помещена передовая статья «Преподавание истории в школе», а на вюрой под заголовком «На фронте исторической науки» были опубликованы сообщение «В Совнаркоме Союза ССР и ЦК ВКП(б)», «Замечания но поводу конспекта учебника по «Истории СССР» и «Замечания о конспекте учебника «Новой истории» Сталина, Жданова и Кирова.

Передовая статья «Правды» напоминала о важнейших партийно-юсударслвенных документах, посвященных преподаванию исюрии, и пересказала содержание «Замечаний» вождей партии. «Мы так подробно излагаем главное содержание замечаний тов. Сталина, Кирова и Жданова, чтобы показать и молодым нашим метрикам и всей советской общественности то значение, которое ЦК ВКП(б) с товарищем Сталиным придает науке истории и её преподаванию», - писала редакция газеты234. Стья отвергала в преподавании мёртвые схемы, выступала за освещение в преподавании деятельности живых людей, «ибо только таким образом историческая наука научиI их (народные массы - Л.Д.) тому, что является задачей ее как науки о политике, то есть о борьбе за власть и ее сохранение»235. Редакция «Правды» сдвит ала внимание историков с темы истории экономики к гемам политики, власти, что по cyin дела вело к новому пониманию предмета истории - расширяло его. Создавалась перспетсгива изучения не только общественных структур, но и истории событий.

Возрождение исторического образования сопровождалось кришкой ею постановки в прошлом, и здесь главным объектом критики стал 11окровский. О нём передовая статья «Правды» писала довольно резко: «В области исюрии СССР не ликвидированы вредные традиции школы М.Н.Покровскою. Сведя диалектический материализм к экономизму, или, точнее юворя, к жономическому самотёку, он мог создать юлько схему социальных формаций, а не живую историю борьбы классов с громадной ролью государства как рычага борьбы. Достаточно сравнить разбросанные в сочинениях Ленина диалектические гибчайшие характеристики развития царизма как дворянской монархии, шаг за шаюм разлагаемой капитализмом, идущей на уступки буржуазии, но потибшей в качестве дворянской монархии, с мертвой схемой Покровского, видевшего в царизме орудие тортового капитала, чтобы понять, насколько чужда ленинизму схема Покровского. Преодоление традиций школы Покровского является условием создания марксистско-лениискои истории СССР»236. Статья завершалась знаменательными словами, в которых чувствовался новый пафиошческий дух: «Великая

237 социалистическая страна фебует великой исторической пауки» .

Итак, критика Покровского стала достоянием широкой общественности. Теперь уже сама партия осудила концепцию Покровского. То понимание предмета истории, на которое указывала передовая статья «Правды», было непосредственно связано с новыми идейными ценностями, в частности, с идеей сильного централизованною государства, поскольку история оказывалась наукой о политике, о борьбе за власть.

В эюм же номере газеты была опубликована статья Радека «Значение истории для революционною пролетариата». В тон содержанию передовой статьи Радек писал о том, что еще Гоббс показывал, «как стремление к созданию исторической науки имеет своим источником политику, то есмь в окопча!ельном счете борьбу за власть»238. Маркс и Энгельс, по словам Радека, глубоко понимали «роль истории в

239 общественной борьбе» . Эю было иным выражением всё той же мысли об истории как науки о политике, о борьбе за власть. Она настойчиво внедрялась в общественное сознание. В наследии Ленина автор подчёркивал то, чю он возродил «марксово учение о государстве и диктатуре пролетариата»240. И это утверждение также работало на восприятие юсударства как особой социальной ценности советского общества и, следовательно, историческая наука должна была показывать судьбу этой ценности в прошлом.

Вероятно, в конце зимы-начале весны 1936 i. в стране прошла полишческая кампания, вызванная выступлениями партийной печаш о преподавании истории. Об этом свидстельавует сохранившийся текст доклада П.Ф.Юдина «О методологических ошибках Покровского» и текст его же заключительного слова на партийном собрании Института Красной профессуры советской полижки и права 13 марта 1936 г.231. Выполняя полученный заказ, Юдин представлял своим слушателям сплошь ошибочные воззрения Покровского, начиная с содержания его аагей, написанных ещё в начале 1900-х гг.

14 февраля 1936 г. вместо работвшей до тех пор комиссии было образовано жюри во главе с Ждановым для проведения конкурса па лучший школьный учебник по истории СССР для 3-4 классов. Ход конкурса получил более или менее полное освещение в литературе242. Поэтому стоит останови 1ься только на иекоюрых сторонах этого события, 1лавным образом на тех указаниях, которые историки получили в ходе этого конкурса. Для понимания воззрений партийно-государственною руководства важен проект объявления о конкурсе, написанный Бухариным. Этот идеолог партии откровенно писал о том, что осью будущей кнши должно явиться «образование и развитие "юсударства Российского" как некоего целого, как тюрьмы народов,

243 революционно преобразованной в их социалистический союз» . Так совершенно ясно проявлялось «государственничество» в воззрениях партийных руководителей на отечественную историю. Традиционная великодержавная идея «единой и неделимой» России соединялась с революционной идеологией. Автор проекта писал: «История СССР должна включать не только экономику и так называемую гражданскую исюрию (т.е. историю политической борьбы в первую очередь), но и историю культуры в её самых основных момешах»244. Бухарин напаивал на более широком понимании предмета отечественной исюрии, чем эю было приняю в 1920-е ir. Изучение истории культуры в идейно-полишческом кошексте 1930-х и. означало усвоение предмета национальной гордости.

Опубликованное 4 марта 1936г. извещение о конкурсе не содержало 1аких (мкровенных высказываний по поводу нового содержания учебников исюрии, как текст Бухарина. Это извещение было оформлено в виде постановления Совнаркома СССР и Центрального комитета партии. Оно подчёркивало «исключительное значение преподавания в школе исторической науки», а за конкретными указаниями отсылало чишелей и авюров будущих учебников к «Замечаниям» Сталина, Жданова, Кирова к статьям Бухарина, Радека, и к рецензии Быстрянскою на проекты школьною учебника, опубликованным в «Правде» 27 января 1936 г.245.

20 июля 1936 г. жюри вынесло решение о завершении приёма рукописей на конкурс. Тоищ же было решено закончить рассмотрение рукописей всеми членами жюри к 25 августа. В конце 1936 г. определился победи 1ель в конкурсе, им оказался коллектив преподава1елей Московскою педагогическою института имени Бубнова. Во главе эюю коллектива стоял ученик Покровского А.В.Шесгаков. «Наша бршада - 12 юварищей молодцов - молодёжь большей частью. Отчасш гам были и аарики, например, Ю.В.Готье. Ему 75 лет. Он, как юноша, рабогал день и ночь, когда нужно было прорабошь несколько уроков по Ивану Собирателю», - вспоминал Шестаков246. Таким образом, в ipynne авюров сосюяли и «красные профессора» и «старые специалисты». Теперь над рукописью учебника началась усиленная рабош, в ходе коюрой историкам сообщали новые директивы партийных идеолоюв.

9 и 10 декабря 1936 г. нарком просвещения Бубнов получал указания Жданова по поводу освещения некоторых тем в будущем учебнике. Один из острейших и наименее понятых вопросов для историков состоял в оценке присоединения юю или иного парода к России. Речь шла прежде всего об Украине. Записывая речь Жданова, Бубнов фиксировал следующее: «Эю не абсолютое блаю, но из двух зол эю было наименьшее.

Россия

Крымский хан j (союзы)»

Поляки

Украина между ними

247

Видимо, речь шла о выборе союзника для Украины. В этой ситуации Богдан Хмельницкий проявил «своеобразное отстаивание интересов украинскою народа». Рядом со словами «имеет значение» Бубнов выписал два обстоятельства «одна вера», «славяне»248. Речь шла об общем происхождении и единоверии украинцев и русских. Это и определило выбор Хмельницкого в пользу союза с Россией. «Была бы Украина тем, чем она является в настоящее время,» - риторически вопрошал Жданов. Огвет был ясен. Партийный идеолог, исходя из положительной оценки современной ему ситуации в стране, этим оправдывал собьпия прошлого. Далее Жданов проводил историческую параллель: «Подобное же положение: Грузия и Россия. Персы - Россия. Из двух зол ( то есть при выборе между Россией и Персией - Л.Д.) - наименьшее. Самостоятельной Грузия в то время (в сложившейся исюрической обстановке) быть не могла. Идти в кабалу к персам или туркам. Получили - Баку, железные дороги, социал-демократию).

249

Единоверцы (но тоже имело значение)» .

Вероятнее всего, эти рассуждения Жданова отражали содержание ею консультативной беседы со Сталиным. Таким образом, партийное руководство все решительнее порывало с точкой зрения на присоединение тою или иною народа к Российской империи как на абсолютное зло, заключавшееся в установлении для него национального угнетения, русификации, грабежа природных ботатств. Рождалась новая политико-идеолотическая формула «наименьшего зла», которую теперь и следовало использовать.

В разюворе с Бубновым Жданов ещё раз подчеркнул значение образования централизованного юсударства. «Собирание Руси - важнейший исторический фактор» - гласила запись Бубнова250. Он хотел выразить мысль о важнейшем факте в отечественной исюрии. Жданов указал на место церкви, монастырей в процессе объединения русских земель. Это было главным в ею рассуждениях: «О роли монастырей в собирании Руси. Фактор прогрессивный»251. Партийный идеолог продолжал политику поворота в отношении власти к православной церкви путём признания её исторической роли в юм или ином процессе - крещении Руси, образовании Московского государства.

Следующие указания от Жданова и члена конкурсной) жюри Яковлева последовали 19 апреля 1937 г. В тот же день Шее таков доложил о них своим соавторам. Из полученных им директив одна группа была направлена на пропаганду успехов советской власIи, обличение её врагов и прославление партии: «Необходимо включить в учебник: 1) о 150 миллионах десятин (ia) земли, перешедших к крестьянам от помещиков.; 2) о ликвидации экономической, политической и кулыурной отсталости России в результате побед Великой пролетарской революции, об освобождении нашей родины от полуколониальной зависимое i и oi буржуазной Нвропы - вообще подчеркнуть различие в положении России до революции 1917 г. и после неё; 3) всюду усилить >лемен1ы советского патриотизма, любви к социалистической родине.; 4) ввести обязательно рост электро )iiepi ии, упм и нефти; 5) показать лучшие заводы и фабрики, электростанции, каналы.; 6) подчеркнуть, что во время интервенции 191820 гг. помещики всюду восстанавливали свою власть. 7) указать, что в интервенции были заинтересованы и помещики и капиталисты; 8) врати народа троцкисты должны быть показаны не только как врати ВК11(б), а как действительно врати народа; 8) (сбой в нумерации - А.Д.) тщательно перередактирова1ь те места, где говорится о роли партии.»252. В этой части замечаний содержались не соответствовавшие действительности утверждения о ликвидации малоземелья в российской деревне в результате передачи крестьянам помещичьей земли, о дореволюционной России как полуколонии западных стран, о троцкистах как Bpaiax партии и народа и пр. Историческое сознание населения мифологизировалось.

Вторая группа указаний была посвящена преподнесению в учебнике периода средневековья в истории страны: «9) .лучше проработать вопрос о крестьянских войнах, устранить преувеличение об их ортанизованности и т.д.» Здесь получили развитие всё более трезвое осмысление социальных движений на Руси, отход от воззрений Покровского. Замечание 11 - «лучше объяснить культурную роль христианства» непосредственно было связано со стремлением власти улучшить отношения с церковью. Указания 12 «дать о про1рессивном значении централизованной государственной власти» и 21 о «реакционности стрелецкою мятежа» отражали культ сильного государства и одною из его представителей -Петра, против власти которого был направлен «реакционный мятеж». Некоторые директивы имели явно выраженный воспитательный и патриотический смысл: «13) уточнить вопрос о 1612 г. и интервентах, кстати о названиях Лжедмитрия; 14) ввести Святослава: "иду на вы"; 15) подробнее дать о немецких рыцарях, использовав для этого хронолотию Маркса о Ледовом побоище, Александре Невском и т.д.» Ряд замечаний был посвящен теме исюрии присоединенных к России народов: «17) усилив историю отдельных народов; 19) исправить о Хмельницком; 20) то же о Грузии» .

Позже, 21 июня 1937 г., па другом заседании авторского коллектива, историкам было указано, чго в их кнше «личность Ивана Калиты пе должна быть вполне отрицательной. В изложении о торювле видно влияние Покровского. О типографии при Иване Грозном сказано плохо, также о мануфактуре при Алексее Михайловиче. О народниках сказать крепче, о феодальной раздробленности яснее и побольше, спутаны понятия оброк и барщина. Время Ивана Калиты больше осветить политически, шире сказать о 17 веке»»254. Итак, в число реабилитированных исторических героев вошел и Иван Калита, кроме юго представители власти потребовали подчеркнуть достижения России в прошлом (типография, мануфакгура).

Летом 1937 i. на рукопись учебника был составлен ряд рецензий, авторами коюрых были школьные учителя и ведущие специалисты-историки. Быстрянский отмечал, что «учебник Шестакова. отличается юраздо более тщательным отбором фатсгов, изложение значительно проще (чем у других участников конкурса - А.Д.). Только эта книга и может стать учебником для начальной школы при исправлении имеющихся там

255 ошибок, что может бьнь сделано очень скоро» . В числе таких ошибок Быстрянский подчеркнул: «параграф 23, где твориюя о Богдане Хмельницком». Содержание темы, по словам рецензента, «излагается в старой трактовке. Совершенно не учтено своеобразие положения, в силу которого для Украины не было иною выхода, как присоединение к единоверному Московскому государству» . Далее рецензент продолжал: «Па сгр.56-й не вполне складно излатается вопрос о борьбе России за выход к морю. Здесь мы читаем: "Чтобы бороться за свою самостоятельность, России нужно было иметь свой флот и более удобные морские порты, чем Архашельск. Такие порты имелись на Чёрном и Балтийском морях, но Чёрное море было тогда в руках крымских татар и турок, беретами Балтийскою моря завладели шведы". Такая формулировка может оправдать любую империалистическую экспансию»257. Эю замечание было учтено авторами учебника, и оправдание имперских устремлений несколько затушёвано.

Из всех сохранившихся рецензий самыми обстоятельными и большими но объёму были принадлежавшие Бахрушину. Первая - 21 страниц, вторая - 12 страниц машинописи, в ю время как половина рецензий дру1их авторов имела объём от 2 до 4 страниц. Учёный очень внимательно изучил учебник и придирчиво отнёсся к каждому неверному или неточному выражению в ieKcie. Как автор рецензии Бахрушин выступал с подчёркнуто марксистских позиций, старательно воспроизводя стиль мышления, язык и приёмы кришки свойственные «красным профессорам». Хрополо1 ически замечания и предложения Бахрушина охватывали широкий период -от первобытною строя до советской эпохи включительно. «Несколько соседних больших семей, находящихся в родстве, составляли род, - цитировал он авторов учебника и iyi же отмечал, -концепция буржуазная. Наоборот, род распался впоследствии на семьи». И далее: «Неправильно изображено возникновение неравенства из завоеваний, а образование неравенства внутри племени поставлено на второе место. Не ошечено значение перехода к пашенному земледелию в деле создания частной собственности. Также неправильно, на мой взгляд, представлено с о возникновение государства в резулыате завоевания» . Критический взиыд Бахрушина остановился и па рассказе о крещении Ольги и введении христиане 1ва на Руси при Владимире. «Ничего не юворится о культурном влиянии христианства на данном офезке времени», «не в достаточной мере вскрыто культурное значение крещения», -таково было мнение учёного. Ещё недавно, в 1936 г. был организован и искусственно раздут скандал по поводу шуточной оперы «Бо|а1ыри», поставленной Камерным театром. Автор либретто Демьян Бедный представил Владимира и введение им христианства в виде фарса, что не вязалось с официальным курсом на возвеличивание отечественною прошлого . Сюжет о крещении Руси приобрёл в официальной пропаганде политическую осфоту, о чём хорошо помнил Бахрушин, поз i ому он не преминул обратить внимание на недостатки в освещении учебником религиозной реформы на Руси. С той же повышенной осторожностью отнёсся Бахрушин к рассказу о правлении Ивана Грозною. Борьба Ивана IV с боярами неверно объясняется только "изменой" бояр. Причины, вызвавшие обострение отношений, были юраздо глубже. Надо показать, что бояре были в своих владениях маленькими царьками, что это было опасно для государства,» - писал историк260. Словосочетание «маленькие царьки» 1ак и вошло в учебник261. «Значение опричнины в процессе образования сильною государства никак не отмечено, - продолжал исюрик. - Не вскрыто значение царствования Ивана Грозного вообще» .

Переходя к иным временам, далёким oi русского средневековья, Бахрушин писал: «Надо было сильнее подчеркну-ib значение крестьянского движения в деле "освобождения крестьянства"». Примечательны Э1и иронические, характерные для советской, марксистской историотрафии кавычки в названии правительственной реформы по раскрепощению крестьян. Бахрушин принял их и употребил в рецензии. Ниже он отмечал: «Мне кажется, что недостаточно выявлена вредная сюрона деятельности народовольцев», «стр.174 "без ножниц" (цен - А.Д.) - надо пояснить, для

263 чет о необходимы были ножницы» . Эти высказывания свидетельствуют не только о широте кругозора и интересов Бахрушина, но и о восприятии им официальных воззрений, оценок. Сам он, идя на компромисс с официальной наукой, при использовании этих оценок вольно или невольно становился их пропагандистом.

Когда все директивы, шедшие авторам от партийно-правительственных верхов, и рекомендации, данные ведущими специалистами, были учтены, текст будущего учебника просмотрел Сталин. В ею библиотеке сохранилось по крайней мете четыре экземпляра учебника Шестакова264. В двух зкземплярах содержатся очень незначительные следы работы Сталина над учебником . В третьем - правка, проведённая Сталиным, настолько велика, что позволяет делать выводы о высокой степени его личного участия в подготовке текста учебника . В четвёртом экземпляре (это позднейшая редакция, в ней уже учтены сделанные ранее исправления и дополнения) имеются незначительные интерполяции, но они принадлежат не Сталину и содержат указания на ю, какие изменения в 1екете учебника будут сделаны при подюювке следующего издания . Две книги какое-то время находились в распоряжении Жданова. Он должен был учесть правку, проведённую Сталиным. Потом, в 1943 г., секретарь Жданова А.Н.Кузнецов передал Э1И книги секретарю Сталина

A.С.Поскрёбышеву. Об этом свидетельствует такая запись: «Тов. Поскрёбышев! По поручению юв.Ждаиова пересылаю эти книги. А.Кузнецов. 15.12.43» . Таким путём книги вернулись к Сталину и остались в его архиве.

Встаёт вопрос, когда Сталин занимался редактированием учебника. Известно, что в 20-х числах июня 1937 г. коллектив авторов закончил работу над рукописью . Учебник поступил на рецензию значительному кругу специалистов и тогда же он был набран типографским способом. В виде книги он поступил Сталину, Бубнову,

B.П.Затонскому. Скорее всею, список читателей из высших эшелонов власти не полон.

Kpyi их был шире. Поеле того, как Сталин сделал свои замечания, учебник окончательно редактировал Жданов. К новому учебному году (или в начале этого года) учебник вышел из печати. Таким образом, Сталин мог редактировать учебник Шее такова летом 1937 г., вероятно, в июле.

Судя по тому, что пометки Сталина встречаются не в одном экземпляре учебника, можно смело говорить о неоднократном возвращении Сталина к работе над ею содержанием. Вождь партии придирчиво отнёсся к тексту, придавая значение в нём каждому слову. Возможно, Сталин сперва просмотрел учебник, сделав немпоючисленные пометки в одном экземпляре: значительно сократил материал о себе самом и сделал некоторые замечания по поводу надписей к иллюстрациям, размеров Kapi и т.п. Потом взялся за текст всерьёз и провёл большую редакторскую работу, о чём говоря I ею вторжения в текст, значительные по количеству и по объёму.

Первоначально учебник носил название «Элементарный курс истории СССР с краткими сведениями по всеобщей истории». Сталин зачеркнул слова о сведениях по всеобщей истории, а слово «элементарный» заменил на слово «краткий», более понятное учащимся. В этом и других случаях заметно, что Сталин стремился краткости и простоте языка учебника. Нередко он делал интерполяции методического содержания, подчёркивая ту или иную мысль в учебном материале. В одном месте он указывал: «Так началось татарское ию, вернее татаро-монгольское иго»270. В друюм подчёркивал завершение этой полосы в отечественной исюрии: «Так кончилось татаро

Л<7 I монгольское иго, длившееся свыше двухсот лет» . Однако методика преподнесения материала его не так интересовала как идейно-политическая сторона дела, поэтому именно ей он уделил основное внимание.

Первые страницы учебника были посвящены введению. В нём в восюрженпых тонах описывалось современное положение СССР. Примечательно, что во фразе «В 11 социалистических республиках живёт 102 разных народа» Сталин зачеркнул «102» и написал «до 50» . В друюм месте, 1де шла речь о народах Северного Кавказа, авюры указывали их численность более чем в 30 народов, а Сталин исправил на «больше десятка»273. Это явное стремление вождя парши уменьшить количество народов в СССР, вероятно, было связано с ею желанием представить население страны более единым в национальном отношении. Проблема прочности СССР перед лицом будущей войны особенно заботило руководство страны уже в первой половине 1930-х гг. Эта прочность представлялась Сталину как сплочённость народов СССР вокруг русского народа. Таким образом, правка Сталиным введения к учебнику была далеко не случайной, а отражала определённый пар тийно-юсударст венный полшический курс.

Правка и инюрполяции Сталина нарастали по мере развития рассказа учебника от древности к современности. Пго внимание привлекла оценка такого события как введение христианства на Руси. Он сделал интерполяцию: «Христианаво в своё время было в сравнении с язычеством шагом вперёд в развитии России»274. Не была ли эта фраза одним из шагов к компромиссу с православной церковью, коюрый был заключён уже в годы войны в интересах мобилизации всех общественных сил на борьбу с врагом?

В рассказе учебника о восстаниях в Киевской Руси Сталин несколько раз вписал одно и то же уючнение, важное для характеристики этих восстаний. В за1лавие «Восстания против князей и бояр» он прибавил первое слово - «стихийные». Во фразу «Князья и бояре со своими дружинами без особых усилий подавляли эти восстания» он добавил: «Гак как эти восаания были стихийными, бессознательными». Ниже была сделана интерполяция: «Дальше стихийною мя1ежа эти восстания не шли». Наконец, в последний раз он прибавил к словам «по боярскую и купеческую силу народ сломить не смо1» пояснительное дополнение - «ввиду их бессознательности и неорганизованности»275. Таким пу1ём Сталин подводил школьников к характерному для большевистской идеолоши пониманию качественного отличия между революционной борьбой пролетариат и социальными движениями в доиндустриальпом (феодальном) общеаве. Подтекст ею ишерполяций заключался в том, что пролетариа1 обладает особой сознательностью и ортнизованностью, чего не наблюдалось у участников волнений в далёком прошлом.

Особое внимание из всех российских правителей Сталин уделил Ивану Грозному. Он зачеркнул слова «по ею приказу убивали всех жителей Казани», гак как Э1а фраза указывала на жестокость царя

Ивана . Нму не понравилась также фраза «Иван IV хотел пробиться к беретм Балшйского моря и ваупить в сношения с образованными западными пародами». В ней подразумевалась некая приниженность России, её необразованность, отсталое!ь. Поэтому он исправил «образованными западными народами» на «западноевропейскими народами»277. Внимание Сталина привлекло ключевое по значению предложение: «Таким путём укреплял Иван Грозный самодержавную власть в русском царстве, уничтожая боярские преимущества».

Развивая и существенно дополняя мысль авторов учебника, Сталин писал: «Этим он как бы заканчивал начатое Калитой собирание разрозненных удельных княжеств в одно сильное государство» . Сталин преподносил Ивана Грозного как великого государя, венчавшего своей деятельностью длительный исторический процесс, хотя на самом деле «собирание разрозненных удельных княжеств» завершилось ещё при его отце -Василии III присоединением Рязани в 1521 г. почш за десятилетие до рождения Ивана. Примеча1елыю в этой ишерполяции возрождение термина «собирание», взяюго из словаря дореволюционной российской науки, чю ошешл ещё в 1937 г. в отклике на вышедший из печати учебник находившийся в )мшрации П.Н.Милюков279. Таким образом, не авторы учебника, как это считалось ранее280, а сам С i алии именно здесь впервые дал чётко сформулированную оценку деятельности Ивана Грозною. Эта оценка стала на два десягка лст обязательной для историков. В лице Ивана Грозного Сталин персонифицировал идею сильного централизованною юсударства. Эту важную духовную ценность Сталин внедрял в идеологию партии, и учебник по отечественной истории предназначен был craib одним из тех каналов, коюрые должны были укорени ib её в массовом сознании населения страны.

Бунташный» семнадцатый век дал возможность Сталину подробнее высказался о социальной борьбе в феодальной России. Гражданская война начала столетия была представлена авторами в виде борьбы крестьян с феодалами. Перечеркнув описание поражения войск И.Болотпикова и «царевича Петра» при обороне Тулы, Сталин к словам авюров учебника «Армия восставших мужественно защищалась» приписал: «Но потерпела поражение. Оно и понятно. Крестьяне не имели югда такого союзника и руководителя как рабочий класс. Да и сами крестьяне были несознательны. Они воевали не прошв царизма и помещичьею строя, а против плохою царя и плохих помещиков за "хорошего царя" и "хороших помещиков"» . К этой же мысли Сталин возвратился, редактируя рассказ учебника о восстании Степана Разина. Он разумно исправил «революционное движение крестьян» на «повстанческое движение», преодолевая фадицию, шедшую от Покровского, который счшал движение под предводи!ельством Разина «казацко-крестьянской революцией»282. Потом Сталин сделал следующую интерполяцию: «Во время восстания Разина, как и во время восстания Болошикова, у крестьян не хвашю такого надёжною союзника как оринизованпый рабочий класс. Не хватало также понимания задач восстания, - жечь и разорять помещиков они умели, но какие новые порядки нужно посгрои i ь, куда вести дело - >гою ни не понимали. В этом была их слабость» . Эту же мысль об оюутсшии у крестьян союзника в лице рабочих Сталин повторил при описании восстаний уол

Ьулавина и Пу1 ачёва . Этот аргумент - об отсутствии рабочего класса в феодальной России - отныне стал, по выражению Милюкова, «приказанным аргументом» в советской исторической науке. Это была ты отмычка, коюрую власть дала историкам и которую впоследствии грубо использовали вместо настоящего ключа к исторической проблеме. По суш дела история феодальной России модернизировалась, ведь революционного рабочею класса (сознательного и организованного союзника крестьян) в XVII-XVIII вв. и быть не могло. Все перечисленные социальные движения возникали и развивались в рамках существовавших социальных отношений и не уничтожали их. Сгалин же подлинную ценность видел только в революционном перевороте, в ликвидации всей системы социальных порядков, Восстания в феодальной России он мысленно сопоставлял с социалистической революцией 1917 г. и как бы набрасывал проблематику российского революционного движения в XX в. на действительность гораздо более раннего исторического периода. Всё это стало типичным для советской науки на долгие годы, все восстания в истории страны получили название антифеодальных.

Единственное восстание, которое получило отрицательную оценку у авторов учебника, и оценка эта была ещё более обострена Сталиным, это антиправительственное выступление московских стрельцов в 1689 г. «В России началось восстание стрельцов, недовольных новыми порядками, введёнными Петром», - писали авторы учебника. Сталин добавил: «И требовавших возврата к старому. Это было реакционное восстание»285. Такая оценка впоследствии была распространена и на волнения в Москве в 1682 г. Государственная идеализация Негра, возрождённая Сталиным, лежала в основе исследовательского подхода к этим двум восстаниям.

Любопытный ход был совершён Сталиным в связи с освещением в учебнике движения Шамиля. По существовавшей традиции в советской иеюрической науке Шамиль был представлен авторами учебника народным iepoeM, а движение, которое он возглавлял, справедливой антиколониальной борьбой горских народов против царской власти286. В 1940-х - 1950-х гг. эта ючка зрения будет признана устаревшей и абсолютно неверной. Деятельность вождей восстаний нерусских народов, находившихся в составе России, получит резко отрицательную оценку. Учитывая такое развшие историографической ситуации - от идеализации героев 1ипа Шамиля к их детероизации в исюрической ли1ературе, - правка, проведённая Сталиным в учебнике, представляется мнотозначительной. Сталин не изменил iy оценку Шамиля, которую дали авюры. Однако он уменьшал число народов Северного Кавказа (как указывалось выше, с 30 до 10) и вычеркнул фрагмент, в ко юром авторы повествовали о помощи Шамилю со стороны крестьян Закавказья . Таким образом, несколько тускнел, затушёвывался народный характер движения. Зачёркнутым оказался и такой фра1менк «Так же героически защищали свою землю и свободу горцы Западного Кавказа -черкесы. Больше 70 лет они дрались с войсками русского царя. Их цветущий край был разрушен»288. Сталин явно смягчал жестокости правительственной политики по отношению к нерусским народам, в какой-то мере реабилитируя эту политику. Так после рассказа о восстании поляков в 1863 г. авторы учебника сообщили, чю «после подавления восстания царское правительство сослало в Сибирь больше 100 тысяч поляков». Сталин же 100 тысяч заменил на «десятки тысяч» . Во фразу о том, что «в течение 30 лет упорных войн были завоёваны Россией земли пародов Средней Азии» Сталин вставил перед словом «Россией» уточняющее слово «дворянской», указывая на то, что грех захвата лежит на той России, которой в ei о время уже пет290. Имея перед собою перспективу войны, Сталин Tie хогел выпячивать в отечественной истории темы борьбы нерусских народов за своё освобождение. Ему нужнее был миф об извечном I яI отении Э1 их народов к России, о высокой положительной оценке акта их включения в cociae империи. Все эти исторические фанюмы утвердятся в науке уже после Великой Отечественной войны. В 1930-х гг., о которых идёт речь, они юлько начинали оформляться в учебнике Шестакова не без влияния Сталина.

Естественно, что учебник рассказывал и о революционной деятельности Сталина, дал биографию вождя. Сталин значительно сократил материал о самом себе там, где авторы явно преувеличивали его историческую роль, ставили ею рядом с Лениным. В хронологической таблице в конце книги была указана наряду с другими важными датами отечественной истории и дата его рождения. Сталин вычеркнул её и написал: «Сволочи». Он уничтожил описание своего детства и юности и вставил юлько в подходящем месте слова о том, что в Закавказье «подвизался с конца девяностых годов npoiiuioi о века ученик Ленина товарищ Сталин»291.

Особенно обширные интерполяции были сделаны Сталиным в тех темах, где освещалась исюрия революций в России. Так он писал по поводу причин поражения революции 1905 г.: «Выходит, чю причин поражения первой буржуазной революции в России было более чем достаточно. Главная из них - окутавие союза рабочих и крестьян. Нсли крестьяне и чувствовали, чю успешная борьба с помещиками невозможна без союза с рабочими, ю они вовсе не понимали юю, что без свержения царизма нельзя одолеть помещиков. Крестьяне ещё верили в добрую волю царя-батюшки. Поэтому-то крестьяне не хотели идш на союз с рабочими для свержения царизма, а сыновья крестьян, переодетые в солдатские шинели, помогали царю подавлять забастовки и воссшния рабочих. Крестьяне больше верили со1лаша1елям эсерам, чем большевикам-революционерам. Были недостатки и у рабочих. Рабочий класс был, конечно, передовой силой революции, по он не был ещё единым и сплочённым, 1ак как его паршя, социал-демократия, была разбита на две группы, на меньшевиков и большевиков. Первые были соишшателями и не хотели доводить революцию до конца. Вторые, i.e. большевики, были последовательными революционерами ленинцами и призывали рабочих к свержению царизма. Поэюму-то рабочие выступали в революции не всегда дружно, и рабочий класс не имел возможности стать настоящим руководителем (гегемоном) революции. Поспешно заключённый мир с Японией также помог царю подавить революцию. Пока шла война, и царские войска терпели поражение, царь оставался слабым и вынужден был уступать натиску рабочих. После заключения мира дело изменилось, и царь получил возможность собрать силы для борьбы с революцией»292.

Обширность эюй интерполяции даёт представление о масштабах вюржения Сталина в текст учебника в темах по исюрии XX в. Столь же подробно он разъяснял причины первой мировой войны, победы социалистической революции, вторжения немцев на Украину в 1918 г. Увлекаясь содержанием своих интерполяций, он герял контроль над методической стороной учебника. Вставленные им фрагменты, как видно хотя бы из цитированного выше, усложняли текст, затрудняли для детей его понимание.

В той части текста, где освещалась история Октябрьской революции, Сталин провёл придирчивую правку на каждой странице. Он убирал упоминания о себе, вероятно, из-за того, что роль его в исюрии революции была явно преувеличена, чю не могли не увидеть современники этого события. Также на каждой странице он вносил уточнения, особенно при освещении исюрии фаждапской войны. В теме строительства социализма поправки Сталина были частыми, но небольшими. Здесь учебник должен был решать задачу разоблачения ею враюв. По>тому во фразу о том, чю «фашистский агент Троцкий ортанизовал в СССР банду убийц, вредителей и шпионов» Сталин вписал: «И его презренные друзья Рыков и Бухарин»293.

Итак, анализ сделанных Сталиным интерполяций приводит к выводу о юм, чю он проделал значительную работу по совершенствованию идеологического и политического уровня школьного учебника отечественной истории, исходя из тех политических соображений, коюрые казались ему актуальными во второй половине 1930-х гг. Правка теки а лишь частично отражает роль Сталина в создании киши. Ещё в ходе её написания авторы получали указания о юм, как именно освещать то или иное собьние в истории. Важнейшие (если не все) из них, несомненно, принадлежали Сталину. Таким образом, он был фактически не только редактором, но и одним из авторов школьного учебника. Он вписал в него фрагменты, содержание принципиально значимые оценки, политически актуальные выводы и объяснения, коюрые должны были оказывать важное образовательно-воспитательное воздействие на читателя. Таким образом, учебник аккумулировал всё то, что работало на новый курс партии в области историческою образования и в сфере пар 1ИЙно-юсударст венной идеолотии. «Установки» и «приказанные аргументы» Сталина падолю определили идейное содержание исторической науки.

Как уже говорилось, от Сталина учебник с правкой вождя поступил к Жданову. Имея перед собой этот текст с интерполяциями Сталина, Жданов самым тщательным образом их в последнюю редакцию учебника. Ни одною слова в эти интерполяции Жданов не посмел добавить. Кроме того, он дал ряд дополнений, взятых в основном (а может быть и исключительно) из тех рецензий на учебник Шеаакова, коюрые были написаны ведущими специалистами в области истории. Этим обстоятельством можно объяснить значительные включения в ieKci, сделанные Ждановым в теме о жизни первобытных людей. Большое дополнение к тексту Жданов сделал в описании первобытнообщинною сфоя. Вместо нескольких малоипформативпых фраз, которыми авторы учебника обрисовывали этот строй, Жданов предложил развёрнугое описание основных порядков, свойственных первобытности: «В одиночку было невозможно охотиться на крупных зверей, ловить рыбу сетями, вырубать лес для пашни. Поэтому в старину родственники не расходились, а жили все вместе и образовали род hhoi да в несколько coi человек. Всё у них было общее. Орудиями пользовались сообща. Па охоту и рыбную ловлю ходили все вместе, землю обрабатывали общими усилиями. Добычу и урожай делили между собою. Ckoi был общий. Работами руководили выборные старейшины. Общие дела решались па собраниях всего рода. Род защищал своих. Если чужой убивал человека, то родственники мстили за убиюго. Между различными родами происходили частые войны из-за пашен, лесов и рыбных ловель»294. В освещении Жданова иервобьпные порядки получили несколько идеализированную характеристику. В них выпячивались такие привлекательные для граждан СССР черт как коллективизм в работе, общее владение орудиями и плодами труда, выборность управляющих лиц, прямая демократия, защита коллетсгивом каждого человека. И лишь фраза о частых войнах несколько омрачала общую картину. В книге Покровско1 о «Русская исюрия в самом сжатом очерке», о первобытности по существу не было сказано ничего. Ранее, в 1920-е и\, ко1да история ещё не использовалась для формирования мировоззрения фаждан СССР, широко пропа1андируемые представления о первобытности были иными. В «Календаре коммуниста на 1923 I.» говорилось о первобытном человеке как «ле1комысленном и беспечном., дикаре, не способном думать о завтрашнем дне». «Ошибкой было бы думать, чю шёт природы сказывался для дикаря в неуаанной работе, беспрерывной погоне за пищей, - писал автор. - Даже в позднейшее время, когда уже было "хозяйство", была "экономика", производились и широко применялись орудия, лень оставалась типичной чертой характера древних людей. Незначительную часть времени уделяли они хозяйавенпой деятельности, предаваясь всё остальное время лдг праздности, ифе, развлечениям» . В новом учебнике )ia эпоха получила совершенно иное освещение. Реальность первобытно1 о строя по-своему гарантировала реальность будущею коммунистического общества. Последнее должно было обладать характерными для первобытности чертами без её теневых сторон, функционируя на более высокой экономической базе. Таким образом, изучение первобытной истории приобрело немаловажное идеологическое значение.

Видимо, Жданов сам решал, включать или не включать в окончательный гекст учебника тот или иной фрашент из рецензии. В яом убеждает такая деталь: к тексту о присоединении Сибири в XVI в. Жданов сделал помету - кружок (знак интерполяции) и приписку «Из Бахрушина». На o6opoie гой же страницы зачёркнуто уже полностью написанное: «Сюда из Бахрушина со стр.37» .

Работа С1алина и Жданова над текстом учебника была, действительно значительной. Сформулированные в учебнике оценки, «приказанные аргументы» стали директивами для историков, определявшими идейное содержание пауки. В известной степени выявленные ишерполяции Сталина и Жданова можно поставить в один ряд с их же «Замечаниями» на проспект учебника, написанными в 1934 г. В 1937 г. вожди партии, особенно Сталин, реализовывали, дополняли и развивали те «установки», которые были приняты тремя годами ранее.

22 aeiycra 1937 г. «Правда» вышла с редакционной статьей под названием «Знать историю пародов СССР». В ней объявлялось о завершении работы над учебником по истории СССР: «Это учебник для 3-го и 4-ю классов средней школы. Но ею значение шире. Его прочтёт с интересом вся учащаяся молодежь. Ею изучат все преподаватели истории. г)1им учебником открывается широкое и плодотворное изучение и преподавание одной из важнейших паук в системе общего образования и полшическою воспитания советского 1ражданина - науки истории»297. Осенью 1937 г. развернулась значительная 1азетная кампания, направленная на пропаганду нового школьною учебника, исторической науки, повою взишда на отечественное прошлое298.

2.7. Постановление по итогам конкурса

Параллельно с завершением работы над учебником «люди власти» работали над текстом постановлением по итогам конкурса. 9 и 10 декабря 1936 г., как следуе1 из записи, глава жюри конкурса Жданов встретился с наркомом просвещения А.С.Бубновым и дал ряд указаний относительно содержания htoi ового документа -постановления жюри299. В ходе беседы (быть может, скорее монолога) или вскоре после неё Бубнов составил краткую запись услышанного. Жданов предложил начать 1екст постановления со вступления, в коюром говорилось бы о «значительном числе учебников, представленных на конкурс», «широком отклике», «разных авторах (специалистах-историках, учителях, пропагандистах, рабочих, колхозниках, красноармейцах и т.д.)». «Имеется ряд серьезных попыток дать учебник по истории

СССР, - констатировал Жданов. - В сравнении с прошлым периодом [сделан] большой ша1 вперед (oi "социологизаюрских" учебников к марксистским)». Вместе с тем во вступлении должна была прозвучать критическая мысль: «Ни один учебник не может быть признан удовлстверительным»300.

Увлекаясь oi указаний по поводу будущего 1екста постановления, Жданов высказал соображения о дальнейшей работе: «Нельзя ли взять один из представленных учебников за основу для переработки? Кому поручиib переработку? Группа? Отдельный автор? Поручигь одному или нескольким?»301. г)ю были вопросы, над которыми должен был дума1Ь Бубнов, а может бьпь и всё жюри конкурса.

Жданов предла1ал сделав постановление подробным: «Постановление должно быть оспова1ельным, а не кратким». В нём следовало «подвер1ну1ь критике учебники»; «кришка должна да1ь указания о направлении персрабо1ки учебника истории СССР»302. Из гех вопросов, oi коюрых «историки бегают», Жданов указал, во-первых, на вопрос об оценке присоединения к России терриюрий, населенных нерусскими пародами: «О Богдане Хмельницком (половина XVII в.). Украина и Россия. Присоединение к России (1653 г.)». Помысли Жданова, историкам нужно было отказаться от прежнего обличи 1ельного освещения колониальных захватв и порабощения народов российским царизмом.

25 января 1937 г. состоялось последнее заседание жюри конкурса. На нем была рассмотрена первоначальная редакция постановления жюри, которая не сохранилась среди протоколов заседаний. После обсуждения отдельных замечаний нарком просвещения Бубнов должен был составить проект постановления, учшывавший высказанные соображения. 27 января проект был готов и, судя по сопроводи!ельному письму, отравлен Жданову как главе жюри . Другой экземпляр был послан члену жюри Я.А.Яковлеву.

В проекте Бубнова главное внимание было уделено ошибкам во взглядах историков, которые выявил конкурс. Более или менее соблюдая хроноло1Ическнй порядок, Бубнов вёл перечень промахов, допущенных историками, начиная с неправильною освещения крещения Руси. Он упрекал историков в том, что они не видят прогрессивности ряда явлений в истории феодальной России (собирания Руси, образования и укрепления Московскою юсударства и пр.), идеализируют крестьянские движения, слабо освещают историю народов СССР, недостаточно показывают достижения сфаны. «Исюрическое прошлое нашей страны и её великое социалистическое настоящее должно воспитывать у советской детворы чувство любви к своему народу», - заключал Бубнов основную часть текаа «Постановления»304.

В апреле 1937 г. Яковлев составил конфнроект «Постановления»305. В нём, в противовес Бубнову, на первое место он поставил замечания по поводу освещения историками советского периода в отечественном прошлом, исюрии XX в., полагая именно ну часть материала более актуальной для советских школьников и не понимая, чю главные мифы создавались в области дореволюционной истории.

Яковлев усматривал ряд ошибок: «Всеми авторами, без исключения, при описании Великой пролетарской революции смазывается тот факт, чю власть в результате завоевания диктатуры пролетариата перешла к советам. В юловы учеников внедряется неправильная мысль о том, будто бы государственная власть в СССР осуществляется непосредственно коммунистической партией», «Сталинский 1езис о том, чю Россию били "за отсталость военную, за отсталость культурную.", который даёт один из важнейших ключей к истории России последнею полувека перед революцией, не попят авюрами учебников. Не показано, в частности, что во время империалистической войны именно в резулыате промышленной отсталости русские солдаты остались без снарядов», «Нередко, характеризуя власть дореволюционную или те "правительства", коюрые образовывали наши врати для борьбы с советской властью, авторы юворят о капиталистах, в то время как речь должна идти о помещиках и капиталистах» и т.п.

Во второй фуппе замечаний Яковлев указал па ошибки в освещении исюрии дореволюционной России (до XX в.), в значительной степени повторяя то, что было сказано в проекте Бубнова.

Это1 проект Яковлева и стал основой для дальнейшей работы над содержанием «Постановления». Окончательная редакция сохранила ту структуру, которую предложил Яковлев. С результатами работы Яковлева познакомились Бубнов, Жданов, Сталин. Бубнов дал несколько частных сображений . Сталин же оставил ряд весьма кратких замечаний, написанных красным карандашом307. К сожалению, из-за своей лапидарности они не всегда поддаются однозначному истолкованию.

В названии Октябрьской революции слово «пролетарская» Сталин заменил па «социалистическая». Он предложил снять (слева от текста пометка - «не надо») мысль

Яковлева о юм, что советы выросли и окрепли в результате свержения власти помещиков и капиталистов и завоевания диктатуры пролетариата

Особое внимание Сталина вызвало замечание Яковлева о юм, что «зависимая роль как русского царизма, так и русскою капитализма от капитала западноевропейскою остаётся непроиллюарировапной на конкретных фактах. Не показано, что зависимость России от западноевропейского капитала была прямым последствием хозяйственной и политической отсталости страны». Около слова «зависимость» Сталин написал «упрощение». Рядом с приведённой фразой - «Слабо и лло не так», а также - «Не только» . Рядом с фразой «Авюры игнорируют протрессивную роль монастырей» Сталин написал: «Не только, а "собирание Руси"»309. Нму явно хотелось показать прогрессивное развитие страны в далёком прошлом. Этим кратким вмешательством в текст роль Сталина и ограничилась.

Далее за доработку текста «Постановления» серьёзно взялся Жданов. Машинистка

Ч1П перепечатала для нею текст с замечаниями Сталина .Жданов стал внедряться в текст, ведя правку фиолетовыми чернилами. Заимствуя некоторые детали из проекта Бубнова, он исключил два первых абзаца и заключительную часть (о местах и премиях) из нроетсга Яковлева и стал править стиль изложения. Потом он начал работу как бы заново, ведя на другом экземпляре текста правку карандашом311. Все замечания им были зачёркнуты. Объём «Постановления» резко сократился, машинистка перепечатала текст312. Затем Жданов всё-таки восстановил замечания, и в 1аком виде текст был отправлен Сталину 20 автуста 1937 г. В сопроводительном письме, подписанном Ждановым и Яковлевым, юворилось: «В проект включены все поправки, внесённые Вами в текст, представленный т.Яковлевым, а также несколько смягчена полемическая часть»313. Некоюрые замечания Яковлева были сняты (например, о необходимости перечислить в учебнике крупнейшие промышленные предприятия в стране, дать количественные показатели некоторых производств). Именно эта редакция и была опубликована в «Правде» 22 августа 1937 г. как окончательная. Таким образом, восстановление истории создания текста «Постановления» показывает ошибочность мнения М.В.Печкиной будто в этот документ «был составлен членами жюри Я.А.Яковлевым при некотором участии В.Быстрянскою и лично правлен

Л II

И.В.Сталиным» . Не заменю 1акже, чтобы, как считала Нечкина, Сталин своей рукой вставил фрат мент о присоединении Грузии к России как «наименьшем зле».

Схема генеалогических связей между редакциями постановления жюри конкурса на лучший учебник по истории СССР (РГАСПИ. Ф.17. 0п.120 Д.389)

- сохранившимся источник не сохранившийся источник

Как было показано выше, эта формула, несомненно принадлежавшая Сталину, была дана в качестве директивной ещё в декабре 1936 г.

Постановление» было опубликовано в «Правде». «Не только для исторической науки, а для всей пропагандистской работы >ти указания (в постановлении жюри -Л.Д.) имеют первостепенное значение. Их надо продумать и изучить», - так завершалась передовая статья «Правды»315. Отметив достижения участников конкурса, жюри уделило главное внимание недостаткам в их работах. Все замечания жюри были разделены па две группы - относившиеся к истории страны в XX в.(первая группа) и к средневековой истории (вторая). Замечания по феодальному периоду истории СССР были сведены в один пункт. Однако объём его содержания был настолько велик, что потребовалось разделить Э1И замечания па литерные подпункты. С одной сюроны, проблематика советского периода была бесспорно актуальной, что и подчеркивалось помещением её материала в начало постановления. Л с другой, - именно средневековая история была той областью, где сочетались реабилитация прошлой) с ею фальсификацией.

По мнению жюри, авюры слишком простодушно показали роль партии в СССР: «В головы учеников внедряется неправильная мысль о юм, будто бы государственная власть в СССР осуществляется непосредственно коммунистической партией. Роль советов . смазывается»316. Жюри требовало подробного освещения содержания Конституции 1936 г., очевидно, в интересах более детального описания достижений СССР. Далее авторы замечаний вели читателей к более ранним временам. По их мнению, «сталинский тезис о том, чю Россию били за отсталость., который даёт один из важнейших ключей к исюрии России последних столетий, не понят авторами учебников». С этой мыслью логически была связана другая: «Зависимая роль как русского царизма, так и русского капитализма от капитала западноевропейскою остается непроиллюстрированной на конкретных исторических фактах. Не показано, что зависимость России от западноевропейскою капитала была прямым последствием хозяйственной и политической отсталости страны»317. По словам авторов «Постановления», в темах по истории предреволюционной России и гражданской войны необходимо было показать не только капиталистов, а два класса - капиталистов и помещиков. Необходимо было дать учащимся представление о соотношении помещичьих и крестьянских земель накануне революции. В годы гражданской войны деятельность >серов и меньшевиков нужно было характеризовать как рабогу «передовою отряда и наемников иностранною капитализма». Октябрьскую революцию нужно было трактовав как революцию, спасшую страну оi превращения в колонию. По сути дела вес ни высказывания имели пе научный, а чисто пропа1андистский характер. Часть из них не имела ничею общего с исюрической истиной. Авторы постановления направляли мысль и работу историков на прославление успехов советской власти и партии, на показ блаипворности для страны Октябрьской революции, на очернение бывших вождей коммунистической партии, выставляя их врагами с фаны, ее професса.

Промахи историков в облает и истории феодальной были оценены в постановлении как «офыжки взглядов антиисторических, пемарксиетских». По словам авторов постановления, в рукописях, предегавлеппых на конкурс, они встречаются

7 I о почти на каждом iuaiy при описании СССР досоветского периода» . Жюри конкурса чётко сформулировало свою позицию относительно оценок язычеетва и христианетва, а также крещения Руси: «Авторы идеализируют дохристианское язычеетво, они не понимают при лом того просюго фаю а, чю введение христианства было профессом по сравнению с языческим варварством, что вместе с христианеibom славяне получили письменность и некоторые элементы более высокой византийской культуры». Примеча1елыю, что говоря о заимствованиях достижений Византии, авторы постановления как бы подчеркнули офаничепный характер зарубежного влияния на славян. Речь шла юлько о «некоторых элементах». Реабилитируя и христианство и православную церковь, авторы указали на непонятую историками «профессивную роль монастырей в первые века после крещения Руси как рассадников письменности и колонизационных баз»319.

В постановлении была поднята проблема присоединения Украины и Грузии к России. Пересказывая содержание указаний Жданова Бубнову, авторы писали о выборе, который был как у Грузии, так и у Украины между присоединением к России или к иной стране. «Вторая перспектива была бы все же наименьшим злом», - было сказано в постановлении320. Таким образом была обнародована та компромиссная формула, которая с 1930-х i г. прилагалась к освещению присоединения того или иного народа к России. Она оправдывала это присоединение, указывая на ею теневые стороны («зло») и в то же время затушёвывая их («наименьшее»).

Постановление обращало внимание исюриков на преувеличение организованное!и и сознательности крестьянских восстаний до начала XX в. В го же время оно укрепляло кулы Петра. Сложное по составу движущих сил восстание в Москве в 1682 г. было названо «реакционным движением», чисто «стрелецким мятежом», направленным прошв попытки Петра цивилизовать современную ему Россию. То, чю в постановлении искажалась историческая действительность, указывал хотя бы toi известный факт, что в 1682 г. Петру было только 10 лет, и никаких попыток «цивилизован Россию» он дела1ь не мог. Реакционным же восстание московского люда было сочтено поюму, что в ходе ею был поставлен вопрос о законности прихода к власти Петра, посаженного на трон боярами Нарышкиными в обход ei о старшего 6paia Ивана.

В заключение авторов упрекали в том, чю они «не дают правильной исторической оценки битвы на Чудском озере повюродцев с немецкими рыцарями». На зю событие жюри обращало внимание в связи с необходимостью патриошческого воепшания населения, наделения немцев образом исконною врага, побеждаемою русскими воинами.

Постановление жюри конкурса на лучший учебник по истории СССР стало ещё одним важным партийно-государственным документом, ориеншрующим историков в ряде важных вопросов их науки. Оно как более современный направляющий докумеш перекрывало собою более ранние директивы. Сопоставление таких партийно-правшельственных указаний, гласных и неитсных, демонстрирует, как постепенно расширялся круг вопросов и тем, по которым власти формулировали свои воззрения. Особенно нарастало количество тем из области средневековой истории России. Все яснее обозначалась линия на реабилшацию традиционных ценностей историко-культурных и политико-идеологических. Возрождение подлинных фактов российского прошлого сочеталось с фальсификацией истории, замалчиваниями нежелательных сведений, лакировкой тех или иных исторических личностей, событий и целых периодов. В течение второй половины 1920-х - 1930-х гг. новые идеи внедрялись с неспешной постепенностью. Видимо, необходимость новых шагов на этом нуги открывалась «юниальному дозировщику» Сталину в связи с гем или иным событием -составлением npocneicra учебника, спектаклем «Богашри» Демьяна Бедного, постановкой авторами учебников различных вопросов во время конкурса 1936 г. С большой долей увсреппоаи можно высказан мысль о юм, чю в середине-второй половине 1930-х ir. ему в целом было ясно направление идейною движения. И если среди исюриков «старой школы» в 1930-е гг. имел хождение устный лозунг «Назад к Ключевскому!», то Сталин мог бы сказать иное - «Назад к Иловайскому!» Дело было и в содержании предмета истории, которое насаждалось в ту пору в школе, в массовом сознании жи1елей СССР, и в личных пристрааиях вождя партии. Именно Иловайскому, автору учебников по исюрии в дореволюционной школе, он отдавал предпочтение перед Соловьёвым и Ключевским. «Мне нравится больше всего как писал Дмифий Иванович Иловайский,» - как-то признался Сталин321.

HiaK, во второй половине 1930-х гг. были заложены основы для формирования нового облика отечественной истории. В наибольшей степени этот процесс зафонул эпоху средневековья и историю партии . В Э1их областях были выработаны основные официально утверждённые оценки процессов, событий, исторических лиц. В условиях 1930-х и. новые идеи, данные исюрикам «людьми власти», имели не столько научный, сколько политический смысл; отступление oi них фозило соответствующими обвинениями и даже санкциями по отношении к историкам. Главное содержание вводимых в пауку новаций заключалось в возрождении традиционных российских ценностей, утверждении право 1Ы исторического дела большевиков и, в частности, Сталина. Далее предсюяла более 1лубокая и более серьёзная разработка и детализация нового идейною материала, внедрённого в исюрическую науку, сомасование новых идей с эмпирической базой науки.

Заключение

В советский период отечественной истории как никогда были актуальны отношения историка и власти, так как ни в какую другую пору производство и распространение исторических знаний не было в 1акой степени подчинено целям и контролю властных структур как в эю время. В стране произошло слияние парши и государства, превращение партии в институт власти. Начавшееся после Оюябрьской революции оюсударствление культуры, централизация управления ею были важнейшими условиями воздействия партийной власти па историческую науку.

Особым периодом в данном отношении являются 1930-е - 1950-е п. В начале 1930-х п. изменился общественно-политический статус исюрической науки. Прежде особо ценимая большевиками философия была отодвинута на второй план, а история, как более доступная по своему содержанию широким массам, была сделана важным средством воздействия власти на общественное сознание. Для понимания исследуемой ситуации нужно подчеркнуть: интересы власш и науки совпали, пусть не во всём, но в существенном. Прежде тонимая, историческая наука получила условия для развития. При эюм нужно постоянно учитывать пе юлько то, что наука получила oi власти, по и то, чет она была лишена, - свободы творчества, использования значительного круга литературы, созданной «буржуазными» учёными (прежде всего эмигрантами). В это время наиболее заметно развивались связи между властью и исторической наукой, наиболее жёстко сказывался партийный диктаг. Изучение ситуации в 1930-х - 1950-х гг. даёт ключ к пониманию многих сторон в судьбе исюрической науки в течеггие всею советского периода её существования.

На развитие исторической науки в советский период отечественной истории особенно значительное воздействие оказал иолишко-идеоло1 ический фактор. Как показало проведённое исследование, содержание юсподствовавшей в СССР большевистской идеологии не было неизменным. Самым значительным обстоятельством, повлиявшим на эволюцию этой идеолоши, был приход партии большевиков к власти, что обычно недооценивается ни отечественной, ни зарубежной иеториографией. Превращение партии из оппозиционной в правящую, изживание иллюзий по поводу близкой мировой революции, необходимость решения внутренних и внешних проблем жизни страны, о которых ранее вожди парши не задумывались, резко меняло их прежние взгляды. Без вытеснения утопических элементов из пар шиной политики и (хотя бы до известной С1епени) из идеологии невозможно было удержан, власть. Все последовавшее развитие партийно-государственной идеологии в конечном счете определялось именно этим фактором.

В 1920-е гг. изменения в идейном багаже коммунистической партии были малозаметными, но существенными. В это время сдвиги в идеологии еще не были со всей полноIой осмыслены в трудах теоретиков партии и доведены до сведения её рядовых членов. Однако в политической деятельности лидеры партии явно отходили, в частности, от принципа пролетарского интернационализма в угоду национально-государственным интересам страны. Пора особенно заметных глубоких изменений насIала в 1930-х гг., что было замечено уже современниками, особенно политическими эмигрантами из России. Ближайшими предпосылками мюлкщии в эю время были два обстоятельства. Внутренние, связанные с утверждением общее 1ва на базе проведённых реформ, а также с провалом экспериментов в ряде областей жизни (в частности, в образовании - бригадного и комплексною методов, набор в учебные заведения без экзаменов, по классовому происхождению) и возвращением к российским традициям в эшх областях, а также внешние, определённые назреванием мировой войны.

Тогда чётко оформились две тенденции в идеоло1 ической жизни советскою общества. Это существовавшая ранее, до прихода большевиков к власiи, традиционная для партии революционно-классовая и новая, родившаяся вместе с овладением влаетью, - национально-государственная. Первая являлась в значительной мере утопической. Как показала история XX в., её воплощение в жизнь сперва в рамках одной, а позже -нескольких стран обрекала страну на ряд социальных жеперименюв, сюила ей mhoihx жертв, и, решая ряд назревших общественных проблем, создавала офаниченный в своих возможностях прогресс. Вюрая воплощала в себе политический реализм сталинской элиты, она была ориентирована на традиционные российские ценноети - сильное централизованное юеударство, патриотизм, культ вождей (монархов) и пр., ю eeib была укоренена в российской почве и отвечала насущным потребностям, в частности интересам обороны страны. В 1930-е и особенно в 1940-е it1, вюрая тенденция получила особенно мощное развитие по инициативе и при поддержке Сталина. Она господствовала приблизительно до 1953 к, пока не была подчинена первой в связи с изменениями внуфи- и внешнеполитической ситуации. Обе тенденции с присущими им системами духовных ценностей использовались партийно-государственной элитой в зависимости от менявшихся политических обстоятельств.

Важным условием существования исторической науки были определённые теоретические представления - марксизм в его российском (советском, сталинском) варианте с его базисно-надстроечным подходом к общественной жизни, с выпячиванием роли классовой природы исторических явлений и классовой борьбы в истории, гипертрофированным представлением о значении экономики. Партийные чиновники ГАИМК совместно с историками разработали теорию социально-экономических формаций, представив её как целиком созданную Марксом и Энгельсом. Она стала основной теоретической схемой исторического процесса, обязательной для историков. Внедрение в историческую науку, прежде позитивистскую по духу, особой формы марксизма означало разрыв важной научной традиции, обречение научной мысли на односторонность, следование предвзятым идеям.

Идеология и тесно связанный с нею марксизм советского образца («русский марксизм», как выражаются западные исследователи), личные вкусы и пристрастия Сталина определяли собою теоретико-концептуальные основы исторической науки, оценки процессов, собышй и личностей.

Власть, действовавшая в указанный период, носила характер жёсткий и жестокий. Она была сугубо прагматична, что позволяло ей идейно эволюционировать, приспосабливаясь к жизненным условиям, цинично и бесцеремонно относиться к личности историка, ю устраивая расправу над ним, ю щедро вознатраждая материальными блатами, званиями и постами. Её важнейшим, постоянным и эффетегивпым средством воздействия на человека был страх - одна из первичных человеческих эмоций, обусловленная инстинктом самосохранения. Пик репрессий -«тридцать седьмой год» - для историков «старой школы» пришёлся на начало 1930-х. Он в сочетании с другими воспитательными мерами породил учёных, послушных велениям власти. Они составляли в своей науке не поколение, а целую когорту историков. К эюй Koropie относились такие специалисты «старой школы» как Е.В. Гарле (1874-1955), С.В.Бахрушин (1882-1950), Б.Д.Греков (1882-1953),

Л.В.Черепнин (1905-1977) и др. В эюм списке год рождения старшего и младшего из перечисленных исюриков отстояли друг от друга на три десятка лет. Их творчество определяло облик пауки как в 1930-е - 1950-е гг., 1ак и много позже. Особенно пострадали от репрессий 1930-х гг. «красные профессора», их репрессии зафонули позже, но заю с более трагическим исходом. Большая часть школы Покровского была уничтожена физически. Среди оставшихся в рядах действовавших исюриков кто-то был человеком, смирившимся с неизбежностью, кто-то - ретивым исполни гелем с инициативой, разновидностью партийно-государственного чиновника.

Власть рассматривала историков как инструмент своей политики, объекты идеологическою воздействия. Успех во всепроникающем внедрении новых взмядов в область истории был обеспечен особой системой дисциплины и контроля. В стране была разрушена старая система ор1анизации науки и создана иная, которой не было до революции. Уцелевшие после репрессий и продолжавшие подвергаться репрессиям историки разных научных школ были объединены в 1936 г. в Институте истории Академии наук. Таким образом, наука была централизована и поставлена на службу власти.

Отечественные историки, разделённые после революции иа «красных профессоров» и далеко пе все1да почтенного возраста 1ак называемых «старых специалистов», в 1930-е - 1950-е ir. пережили нивелировку под напором тех жизненных обстоятельств, которые создала для них государственная власть. И юг этой обработки внутреннего мира и внешнего поведения человека не был столь прост, как об этом писал Ю.Н.Афапасьев. И у вчерашнею «красною профессора» и у «старою специалиста» сформировались общие черты, совокупность коюрых может быть названа термином «советский историк». В 1лазах власти советский историк - это верный марксист-ленинец, исходящий в своей работе из последних директив партии, её дисциплинированный солдат, это боец идеологического фронта, сочетающий профессиональные знания с коммунистической убеждённостью и активной жизненной позицией, с инициативой в рамках, определённых руководящими органами. В реальности каршна была несколько более сложной. Трансформируясь в «советскою историка», «красный профессор», первоначально интернационалист, превратился в патриота, очернитель «проклятою прошло! о» стал воспевать достижения дореволюционной России. Вместе с 1ем он пережил значительное расширение кругозора, повышение профессиональной квалификации (яркий пример -И.И.Смирнов). Иными словами, «красный профессор» в какой-то мере уподобился «старому специалисту». «Старый специалист» освоил если не труды, то важнейшие цитаты из сочинений Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, приучился оперировав ими как аргументами в научных дискуссиях. Он стал использовать те или иные концептуальные идеи, почерпнутые из трудов «классиков марксизма». «Марксизация» воззрений «старых историков» сводилась к акцентированию в историческом материале определённых явлений, социальных связей, сфер жизни и включению новых для них понятий: «классовая борьба», «классовый характер государства» и т.п. Эти люди не стали революционерами по своим воззрениям, а превратились в «марксизованпых либералов». Для работавших в исюрической науке в 1930-х - 1950-х гг. было характерно понимание «правил поведения», которые нужно было соблюдать, чтобы их работа была успешной. Действовали и страх уклониться от официально принятых оценок и подходов (отсюда - стремление получить идущие «сверху» указания и обильное цитирование «основоположников») и податливость на компромисс с властью (если ею предлагали). В сознании историков существовало представление о фудностях текущих дней и вера в професс, в наступление светлого будущего, в коюром сгладятся современные неурядицы (верил ведь в будущую более разумную жизнь и в своих будущих читателей С.Я.Лурье, когда писал «Кипрскую тетрадь», иначе - кому же оп её адресовал?). Было понимание различия между требованиями текущей полиIики и правдой жизни - прошлой или насюящей (достаточно напомнить фразу «солдата партии» A.M. Панкратовой о том, что во враюв народа никто не верит). Гак были сформированы кадровые предпосылки для формирования нового облика исторической науки.

Внедрение важных духовных ценностей в пауку постепенно шло в 1930-е гг. в связи с написанием учебника по истории СССР для школ. Содержание изменений в учебниках было ясно для «людей власiи», о чём говорят выступления Сталина весной 1934 г. на заседаниях Политбюро ЦК партии. Историкам же давались директивы, которые постепенно, «шаг за шагом» меняли прежние революционно-классовые оценки явлений пропитою, всё более полно учитывая государственно-патриотические ценности.

В угом ошошении известные "Замечания" Сталина, Жданова, Кирова на проспект школьного учебника (1934 г.) носили переходный характер. В них основной акцент на революционно-классовом содержании будущею учебника сопровождался осторожным введением в него национально-государственных ценностей, реабилитацией дореволюционной России. Более откровенными и категоричными были устные указания Жданова и Бубнова в ходе подюювки историками учебника и маргиналии Сталина на его рукописи. Сложился новый комплекс директив историкам. Далее процесс насаждения великодержавия, патриожзма и возрождения фадиционных духовных ценностей офазило постановление жюри конкурса на лучший учебник (1937 i.). Благодаря новому курсу власти в науки возродилось исследование фактов, что было благо шорно для неё.

Внедрение новых ценностей было прервано начавшейся войной, а за1ем, с 1943 г., пошло с нараставшей силой. Указанный год был переломным и в ходе военных действий и в политико-идеоло!ической ситуации внутри страны. Он положил начало тому идеоло1 ическому наступлению (борьба против космополитизма, буржуазного объекшвизма, вообще «буржуазной» науки), которое с особой силой развернулось в послевоенные юды. Ярче проявилось великодержавие и национальное превосходство русского парода над западными народами.

В 1944 г. в неопубликованных тезисах ЦК парии по вопросам истории была чётко представлена принятая ещё с начала 1930-х гг. средняя линия в политике партийно-государственной элиты относительно революционно-классовых и национально-государственных исторических ценностей. r)ia линия выступала как тенденция в политико-идеологической деятельности партии, в указанные юды преобладание было за национально-государственной стороной идейного багажа партии. В середине 1940-х -начале 1950-х гг. па первый план вышли директивы историкам, практический смысл коюрых заключался в сохранении государственного единства СССР, превознесении достижений русскою народа в прошлом, что сказалось на концептуальных идеях исторической науки (формула «абсолютного блага» в оценке присоединения народов к России). Вместе с тем после войны наметилась тенденция к возрождению социологизагорства, ясно выраженная мыслью Б.Д.Грекова о том, что в решении некоторых вопросов 1еорешческая база имеет особое значение, (заменяя собой 01Су1С1ВуЮЩИС источники).

Марксизм сталинского образца как юорешческая основа науки исчерпал себя уже в 1930-е п. История с докладом М.В.Нечкиной показала проявившиеся консерватизм и охрани I ельс i во в поведении власш по о i ношению к концептуально-теоретическим основам пауки. Исследование особенностей исторического пути России было закрыто. Некоторые уючнения в периодизации российской исюрии и попьпки пересмотреть и углубить осмысление её периодизации ясно говорили об исчерпанноеiи гех познавательных возможностей, которые предоставлял историкам спущенный сверху в виде «уаановки» сталинский марксизм. Вероятно, эю было признаком вступления в кризисное сосюяние науки: её теоретико-концешуальные основы были как бы законсервированы. Изучение этого кризиса представляется одной из очередных задач современной науки.

До революции и прихода новой власти российская историческая наука обладала значтельными и плодотворными исследоваюльскими традициями. Их развитие и наличие значшельных пластов памятников письменноеш, едва iponyibix научным исследованием, ставили перед нею ряд объективных задач. Среди них были и задачи углубления в социальную историю, историю хозяйства, разработка истории народов окраин России, выяснение общею и особенною в историческом пути пашей страны. Новая власть в соответствии с идеями советского марксизма и требованиями политическою момента акцентировала различные стороны в исследовании названных тем. В социальной истории - историю маюриальных производи!елей (в применении к феодальной России - крестьянства), социальных конфликтов и движений, трактуя их как классовую борьбу. Из поля зрения исюриков выпала исюрия семьи и общины (неблагодарное поле деятельности для поиска проявлений классовой борьбы), церкви, политической элиты, служилых землевладельцев. И если последняя тема всё же разрабатывалась Веселовским, то его положение аутсайдера по отношению к официальной науке ясно ювори! о юм, что в эюй науке предаавляло развивавшуюся тенденцию, а что - исключение.

Исюрия хозяйства приобрела такое всепоиющающее значение, чю вьпеспила собою быт с его буднями и праздниками, духовный мир хозяйавующих субъектов. В частности, образная характеристика трудов и дней крестьянина-великоросса, данная в «Курсе» В.О.Ключевского, не получила развития ни в одном из учебников или обобщающих трудов по отечественной исюрии, изданных в советское время.

Успешно начатая в 1920-х и особенно в 1930-х гг. разработка истории народов окраин России, подчиняясь политическим интересам, в 1940-х гг. пришла к искажению ряда еторон в их прошлом.

Проблема общего и особенною в исюрии России, привлёкшая к себе внимание с конца XIX - начала XX в., со времён дискуссии в исюрической науке по поводу pa6oi Н.П.Павлова-Сильвапскою, оказалась фактически запрещённой для исследования. Для обоснования закономерности социалистической революции в России требовалось показывать только общие черты у России и других стран, которые рано или поздно, по неизбежно должны были придю к такой же революции.

В 1930-е гг. была создана новая концепция отечественной истории, запёчатлённая главным образом в учебнике «Иетория СССР» для исторических факультетов высших учебных заведений страны. По су ж дела она являлась продуктом сотворчества историков и партийных деятелей, давших учёным ряд конкретных указаний по отечественной истории в соответствовавших документах и требовавших учета авторами учебника высказываний Маркса, Эшельса, Ленина и Сталина по вопросам истории. Эта концепция содержала в себе революционно-классовую и национально-государственную, в чём-то даже великодержавную етороны. При освещении разных аспектов исторической жизни и разных эпох на первый план выступала то одна, то другая сторона, определяя осмысление и оценки событий, явлений и процессов. По мере приближения к современности (с XVIII в.) нарастало революционно-классовая, критическая оценка событий отечественной иетории. В концепции при объяснении историческою процесса в стране был сделан акцеш на социально-экономической сфере общественной жизни. Оказались недооценёнными и почти забытыми такие сферы как природно-1ео1рафичсская, демографическая, юридическая, религиозная, бытовая. Иетория страны, развивавшейся в своеобразных, во многом неблагоприятных условиях, была стилизована под западноевропейскую модель, представленную в трудах Маркса и Энгельса. Концепция неудовлетворительно отвечала на вопрос об особенностях российскою исторического процесса, что ограничивало её познавательные возможности. Эта концепция уступала той системе идей, которые в «Очерках истории русской культуры» развивал П.П.Милюков, учитывавший своих построениях географический и демографические факторы, наследие Н.П.Павлова-Сильванскот и государегвенно-юридической школы.

Всё же общая концепция оючественной исюрии и методологические требования, искажавшие правильное воснриягие и истолкование фундаментальных явлений и процессов, не закрывали пути к решению множества частных вопросов и разработке тех или иных тем. Трудным путём, соблюдая установленные властью границы и «правила поведения», историческое познание тем не менее двигалось вперёд.

Анализируя положение историка в сложившейся ситуации, необходимо разделять вину человека и вину эпохи во всём, что с ним происходило. Перед историком стоял выбор, включи гься ли в систему официальной науки с неизбежными духовными издержками, тсгорые приносил энм шаг, или не входи г ь в компромисс с властью. В первом случае наиболее драматичной стороной была деформация личности учёного, искажение его творчества под напором обстоятельств и в меру податливости этим обстоя гельегвам. В непосредственной зависимости от этого определялась степень научное г и фудов того или иного специалиста.

Исюрик-подпольщик, идейно противопоставлявший свои работы официальной науке (А.П.Спундэ), был крайней редкостью. Профессионал, не изменивший своей специализации, не мог бы существовать на положении подпольщика. Однако, какой-то элемеш такою подпольщика внутри советского историка всё же имелся и давал себя знать при внутреннем несогласии с той или иной «установкой», заставлял откладывать в домашний архив собственное исследование, не совпадающее со сложившейся политической ситуацией.

В изучаемое время можно было бы говори г ь об аутсайдерах в науке. Однако положение аутсайдера также не было характерно. Аутсайдером можно было бы бьпь в 1920-е гг., когда ещё не сложился югальный кон г роль над иеюрической наукой и власть признавала необходимость временною сосуществования исюриков-марксисгов и «буржуазных специалистов». В более позднее время вынужденным аутсайдером мог бьпь гот, кому не предложили компромисса. Таковыми до определённою момента и были из упомянутых в настоящей работе Б.А.Романов и Л.В.Череппин (последний юлько в 1930-е гг.). Наиболее яркий пример добровольною ауюайдера являл

С.Б.Веселовекий. В 1930-е гг. он - член-корреспондент Академии наук СССР, позже -её действительный член, выдающийся учёный, занимавшийся отдалёнными от современноеIи историческими периодами, более или менее обеспеченный материально. Все тги условия и давали ему возможность существовать в особом качестве аутсайдера.

Период 1930-х- 1950-х гг. является ключевым для уяснения путей развития исторической пауки в СССР и в более позднее время, так как режим, в котором действовали историки, со временем смя1чался, но сохранял свои важнейшие черш и идеоло! ические ценности.

Список научной литературыДубровский, Александр Михайлович, диссертация по теме "Историография, источниковедение и методы исторического исследования"

1. Архивные источники РГАСПИ1. Ф.17. ЦК ВКП(б).1. Ф.77. А.А.Жданов.1. Ф.81. JI.M.Kai анович1. Ф.88. А.С.Щербаков.1. Ф.89. П.М.Ярославский1. Ф. 147.M.I I.11окровский1. Ф.269. А.Н. Толстой1. Ф.326. К.В.Радек1. Ф.588. И.В.Сталин.

2. Государственный Архив Российской Федерации Ф.2306.11аркомпрос РСФСР Ф.2307. Паркомпрос РСФСР Ф.5143. Институт красной профессуры.

3. Ф.9473. Оп.1. Д.54. JI.1-3. Милонов Ю.К. Стенограмма выаупления на заседании, посвященном 100-летию со дня рождения М.П.Иокровского. 16.10.1968.

4. Архив РАН (Московское отделение)

5. Ф.350. Коммунистическая академия. Президиум.

6. Ф.359. Коммунистическая академия. Институт исюрии.

7. Ф.457. АН СССР. Отделение истории и философии.1. Ф.624. С.В.Бахрушин.1. Ф.638. А.В.Шес гаков.1. Ф.684. Г.Ф.Александров.1. Ф.697. А.М.Панкратова.

8. Ф.1577. Институт истории АН СССР.1. Ф.1636. П.Ф.Юдин.1. Ф.1791. J1.В.Черепнин.1. Ф.1810. М.В.Нечкина.

9. Архив РАН (СПб отделение) Ф.934. А.И.Аидреев. Архив СПб. Института истории РАН Ф.294. И.И.Смириов

10. Архив Института материальной культуры Ф.2. ГАИМК.

11. Научный архив Института российской истории РАН Ф.1. Сектор истории СССР до XIX в.

12. Отдел рукописей Российской Государственной библиотеки Ф.279. П.П.Смирнов.

13. Центральный государственный архив историко-политических документов Петербурга

14. Ф. 25. Ленишрадский горком ВКП(б)

15. Государственный архив г.Киева

16. Ф.16. Киевский университет.

17. Государственный архив Тверской области1. Ф.р-1272. В.Г.Карцов.1. Личные архивы1. Архив С.Б.Веселовского1. Архив А.А.Зимина.1. Архив Я.А.Спундэ

18. Опубликованные источники 2.1. Периодика

19. Большевик/Коммунист. 1934-1953

20. Борьба классов. 1934-1935.

21. Бюллетень Коммунистической Академии. 1934.

22. Вестник Института по изучению исмории и культуры СССР (Мюнхен).1951-1956.1. Вечерняя Москва. 1936.

23. Вопросы истории. 1945-1953.1. Известия. 1934-1936

24. Историк-марксист. 1934-1936.

25. Исторические записки. 1940-1952. Исторический журнал. 1943-1945. Кавказ. 1950-1953.

26. Календарь коммуниста/ Календарь-справочник. М.: Мое. рабочий, 1922- 1943.

27. Комсомольская правда. 1934-1953.

28. Культура и жизнь. 1946-1951.

29. Ленинский сборник. T.XXXVIII

30. ЛитераIура и искусство. 1944.

31. Литерснурная газета. 1932-1953.1. Правда. 1929-1953.

32. Преподавание истории в школе 1940.

33. Русский исторический журнал. 1922.1. Славяне. 1942-1948.

34. Славянские известия. Издание Петроградского Славянскою благотворигельного общества. 1914-1915.

35. Современные записки. 1920-1936. Социалистический вестник 1934-1950.

36. Партийно-государственные постановления

37. Об учебниках для начальной и средней школы. Постановление ЦК ВКП(б) от 12 февраля 1933 г. // Просвещение национальностей. 1933. № 2. С. 13-14.

38. Об учебных программах и режиме в начальной и средней школе // Просвещение национальностей. 1932. № 8-9. С.3-7.

39. XVI съезд ВКП(б). Стенографический 01чёт. М.;Л.:Паршздат, 1931. 781 с.

40. XVJI съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). 26 января 10 февраля 1934 г. Стенографический отчёт. М.: Партиздат, 1934. 716 с.

41. Теоретические труды, публицистика, доклады, речи Лбаза Н. Чю происходит в СССР? // Кавказ. 1952. № 2. С. 10-12. Александров Г.Ф.Славяпе. Ташкент, 1941. 12 с.

42. Бухарин Н.И. Итоги VI конгресса Коммунистического Интернационала. Доклад на собрании актива Московской организации ВКП(б) 5 сентября 1928 г. М.;Л.: Госуд. изд-во„ 1928. 59 с.

43. Ленин В.И. Государство и революция. Учение марксизма о государстве и задачи пролетариата в революции // ПСС. Т.ЗЗ. С.1-120.

44. Ленин В.И. Детская болезнь «левизиы» в коммунизме // IICC. Т.41.С.1-104.

45. Ленин В.И. Доклад о международном положении и основных задачах Коммунистического

46. Интернационала//ПСС. Г.41. С.215-267.

47. Ленин В.И. Империализм как высшая стадия капитализма (Популярный очерк) // ПСС. Т. 27. С.299-426.

48. Ленин В.И. О государстве // ПСС. Т.39. С.64-84.

49. Ленин В.И. Очередные задачи Советской власти // ПСС.Т.36. С.165-208.

50. Ленин В.И. Падение Порт-Артура//ПСС. Т.9. С. 151-159.

51. Ленин В.И. Политический отчёт Центральною Комитета партии 7 марта Седьмойэкстренный съезд РКП(б) 6-8 марта 1918 г.// ПСС. Т.36. С.3-26.

52. Ленин В.И. Пролетарская революция и ренегат Каутский // ПСС. Т.37. С.235-338.

53. Ленин В.И. Пять лет российской революции и перепета ивы мировой революции. Доклад на1.кожрессе Коминтерна 13 ноября 1922 г.//ПСС. Т.45. С.278-294.

54. Ленин В.И. Развитие капитализма в России. Процесс образования внутреннею рынка для крупной промышленности //1 ICC. Т.З. С. 1 -609.

55. Ленин В.И. Речь по вопросу о выборах в Центральный Комитет// ПСС. Т.38. С.67-68. Ленин В.И. Что делать//ПСС. Г.6.С.1-192.

56. Ленин В.И. «Я прошу записывать меньше: эю не должно попадать в печать». Выступления В.И.Ленина на IX конференции РКП(б) 22 сентября 1920 i. // Исторический архив. 1992. № 1.С. 12-30.

57. Луначарский А.В. Новый русский человек // Собр. соч. Том седьмой. М.: Художественная литература, 1967. С.303-308.

58. Маркс К. К критике политической экономии // Соч. Т. 13. С. 109. Маркс К. Критика политической экономии // Соч. Т.46. С.49-508. Маркс К., Эн1 ельс Ф. Немецкая идеология // Соч. Г.З. С. 11-544.

59. Мехлис Л.З. «Ложные установки в деле воспитания и пропаганды». Доклад начальника Главного политического управления РККА Л.З.Мехлиса о военной идеоло1ии. 1940 г. // Исторический архив. 1997. № 5-6. С.82-99.

60. Митин М.В. Вопросы патриотизма в свете марксистско-ленинской теории. М.: Политиздат, 1946. 34 с.

61. Невежин В.А. Застольные речи Сталина. Документы и материалы. М.; СПБ., 2003. 543 с. Радек К. Развитие мировой революции и тактика коммунистической партии в борьбе за диктатуру пролетариата. М.: Госиздат, 1920. 88 с.

62. Советское государство мотучее орудие в борьбе за построение коммунистическою общества // Советское государство и право. 1953. № 6. С.3-14. Стачин И.В. Вопросы ленинизма. М.: Партиздаг, 1935. 655.

63. Сталин И.В. Выступление на заседании ЦК РСДРП(б) по вопросу о мире с немцами 11января 1918 т.//Соч. Т.4.С.27.

64. Стачин И.В. Два лагеря //Соч. Т.4. С.232-235.

65. Сталин И.В. К вопросу о пролетариате и крестьянстве // Соч. Г.7. С.25-33.

66. Сталин И.В. К итогам работ XIV конференции РКП(б). Доклад аюиву московскойорганизации РКП(б)9мая 1925 г. //Соч. Т.7. С.90-132.

67. Сталин И.В. К международному положении. // Соч. Т.6. С.280-301.

68. Сталин И.В. К международному положению и задачам компартий // Соч. Т.7. С.52-58.

69. Сталин И.В. К первой Всесоюзной конференции пролетарского студенчества // Соч. Т.7.1. С.85-89.

70. Сталин И.В. Марксизм и национальный вопрос//Соч. Т.2. С.290-367. Сталин И.В. Не забывайте Востока//Соч. Т.4. С. 171-173.

71. Сталин И. В. Новая обстановка новые задачи хозяйственного строительства. Речь насовещании хозяйственников 23 июня 1931 г. // Соч. Т. 13. ??????????'>???

72. СI ал и 11 И.В. О Великой Отечественной войне Советского Союза. ,М.,1950.

73. Сталин И.В. О «Дымовке» // Соч. Т.7. С. 19-24.

74. Сталин И.В. О компартии Польши Соч. Т.6. С.264-272.

75. Сталин И.В.О Ленине // Соч. Т.6. С.52-64.

76. Сталин И.В. О политическом положении республики, Доклад на краевом совещании коммунистических opi аиизаций Дона и Кавказа в г. Владикавказе 27 октября 1920 г. // Соч. Т.4. C.374-38I.

77. Сталин И.В. О правом уклоне в ВКП(б)//Соч. Т. 12. С. 1-107.

78. С алии И.В. О работах апрельского объединённого пленума ЦК и ЦКК // Соч. T.l 1. С.27-64. Сталин И.В. Об основах ленинизма// Соч. Т.6. С.69-188.

79. С алии И.В. Об очередных задачах партии в национальном вопросе // Соч. Т.5. С. 15—29.

80. Сталин И.В. Октябрьская революция и тактика русских коммунистов // Соч. Т.6. С.358-401.

81. Cianrni И.В. Партия до и после взятия власти // Соч. Т.5. С.101-112.

82. Сталин И.В. Письмо т.Д-ову//Соч. Т.7. С.16-18.

83. С талин И.В. 11ерспек i ивы // Соч. Т.5. С. 117-127.

84. Сталин И.В. Резервы империализма//Соч. Т.4. С.245-248.

85. Сталин И.В. Речь на пленуме ЦК РКП(б) II Соч. Т.7. СМ 1-14.

86. Сталин И.В. Речь на съезде финляндской социал-демократической рабочей партии в Гельсингфорсе 14 ноября 1917 г. // Соч. Т.4. С.1-5.

87. Сталин И.В. Речь при открытии II Всероссийскою съезда коммунистических организацийнародов Востока//Соч. Т.4. С.279-280.

88. Сталин И.В. С Востока свет//Соч. Т.4. С. 177-183.

89. Сталин И.И. Средостение//Соч. Т.4. С. 168-170.

90. Сталин И.В. Гри юда пролетарской диктатуры. Доклад на торжественном заседании Бакинского Совета 6 ноября 1920 г. // Соч. Г.4. С.382-393.

91. Третий Всеславянский митинг в Москве. 9 мая 1943 г.М.: Издание Всеславянскою комитета, 1943. 123 с.

92. Троцкий Л.Д. К истории русской революции. М., 1990. Устрялов Н.В. Национал-большевизм. М.: Алгоритм, 2003. 655.

93. Федосеев А.С. Советское государство главное орудие построения коммунистического общества в СССР // Известия АН СССР. Отд. экономики и права 1952. № 3. С.170-181. Энгельс Ф. Начало конца Австрии // Соч. Т.4. С.471-478.

94. Энгельс Ф. Послесловие к работе «О социальном вопросе в России» // Соч. Г.22. С.438-453. Энгельс Ф. Принципы коммунизма//Соч. Т.4. С.322-339.

95. Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства// Соч. Т. 21. С.23-178.

96. Делопроизводственные источники, следственные дела Академическое дело. 1929-1931 ir. Вып. 1-2. СПб.: библиотека РАН, 1993-1998.

97. Власть и художественная интеллигенция. Документы ЦК РКП(б)-ВКП(б), ВЧК-ОГПУ-НКВД о культурной политике 1917-1953 гг. М. МФД, 1999. 872 с.

98. Новые документы о совещании историков в ЦК ВКП(б) (1944 г.) (подг. И.В.Ильина) // Вопросы истории. 1991. № 7. С.90-106.

99. Степотрамма совещания по вопросам истории СССР в ЦК ВКП(б) в 1944 г. (публ.Ю.Н.Амиантова) // Вопросы истории. 1996. № 2 С.47-86, № 3, С.82-112, № 4. С.65-93, « 5-6. С.77-106, № 7. С. 70-87, № 9. С.47-77.

100. Счастье литературы». Государство и писатели. 1925-1938. Документы. М.: РОССПЭН, 1997.319 с.

101. У лещатах тоталпаризму: перше двадцятиртччя 1нституту тсюрп НАН Укра'т'ни (1936-1956 pp.). Збфник документа т матерютв. 4.I-II. КиТв, 1966.

102. Мемуары, письма, дневники, автобиографии

103. Авторханов А. Мемуары. Франкфурт/М.: Посев, 1983.485 с. АйзенштатЯ. Маленков и другие//Континент. 1991. № 6. С.277-282.

104. Аль Даниил, Никольский Норис. Сквозь строй эпох// Нева. 2001. № 1. С. 133-150. Альперович М.С. Историк в тоталитарном обществе (профессиональпо-биофафические заметки)// Одиссей. 1997. С.251-274.

105. Анциферов Н.П. Из дум о былом. Воспоминания. М.: Фепикс-Кулыурная инициатива, 1992.512 с.

106. Горький М. Неизданная переписка с Богдановым, Лениным, Сталиным, Зиновьевым, Каменевым, Короленко. М.: Наследие, 1998. 343 с. Гогье Ю.В. Мои заметки. М.: Терра, 1997. 589 с.

107. Гуковский А.Л. Как я стал историком // История СССР. 1965. №6. С.76-99. Гуревич АЛ. История историка. М.: РОССПЭН, 2004. 284 с. Гуревич А.Я. Комментарий очевидца// Одиссей. 2003. С.297-302.

108. Гуревич А.Я. «Путь прямой, как Невский проспекг», или исповедь историка // Одиссей. 1992. С.7-34.

109. Гутнова Е.В. Пережитое. М.: РОССПЭН, 2001.463 с.

110. Дмитриев С.С. Из дневников С.С.Дмитриева // Отечественная история. 1999. № 3-6; 2000. № 1-2.

111. Дружинин Н.М. Дневник Николая Михайловича Дружинина // Вопросы истории. 1996. №№ 7,9.

112. Дружинин Н.М. Избранные труды. Воспоминания, мысли, опыт историка. М.: Наука, 1990. 511 с.

113. Жданов Ю.А. Взгляд в прошлое: воспоминания очевидца. Ростов/Д.: Феникс, 2004.448 с.

114. Зимин А.А. Несравненный Степан Борисович // Отечественная культура и историческаямысль XVIII-XX вв. Брянск: БГУ, 1999. С. 199-211.

115. Иосиф Сталин в объятиях семьи: из личною архива. Сб. док. М., 1993.

116. Иоффе Г.З. Зарисовки памяти // Отечественная история. 1999. № 4. С.129-145.

117. Каждан А.Г1. Трудный путь в Византию // Одиссей. 1992. С.35-50.

118. Кольман А. Мы не должны были так жить. Н.-Йорк, 1982.369 с.

119. Краснов-Левитин А. Лихие годы. 1925-1941. Воспоминания. 1. Париж: Imca-Press, 1977. 457 с.

120. Письма Анны Михайловны Панкратовой (подг. Ю.Ф.Иванов) // Вопросы истории. 1988. № 11. С.54-79.

121. Полетика Н.П. Виденное и пережитое (Из воспоминаний). Гелль-Авив: Библиотека-Алия, 1982.433 с.

122. Поляков 10.А. Весна 19491ода// Вопросы истории. 1996. № 8. С.66-77.

123. Поляков Ю.А. Штрихи к портрету (Воспоминания о П.Н.Поспелове) // Отечественнаяистория. 1999. № 5. С.154-163.

124. Симонов К. М. Глазами человека моего поколения. Размышления о И.В.С1алине. М.: Правда, 1990.432 с.

125. Советские писатели. Автобиографии. Т. 1-3. М.: Художественная литература, 1966. Соловьёв И.Г. Тетради красного профессора// Неизвестная Россия. T.IV. М., 1993. С. 140230.

126. Сто сорок бесед с Молоювым. Из дневника Ф.Чуева. М.: 'Гера, 1991. 604 с. Ульянов П.И. Спуск флага. П.-Хевен, 1979. 149 с. Фадеев А.А. Письма// Собр. соч. Том пятый. М., 1961.

127. Хренников Т. Так это было. 'Гихои Хренников о времени и о себе. М.: Музыка. 1994.206 с. Хрущёв П.С. Воспоминания: Время. Люди. Власть. Кн. 1-2. М., 1999. Чуев Ф.И. Каганович. Шепилов. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001. 383 с.

128. Чуев Ф.И. Гак говорил Каганович. Исповедь сталинского апостола. М.: Отечество, 1992. 205 с.

129. Чуковский К.И. Дневник. 1930-1969. М.: Современный писатель, 1995.418 с. Шепилов Д. 1. Непримкнувший. М.: Вагриус, 2001. 399 с.

130. Шестаков А.В. Как создавался учебник исюрии СССР // Новый мир. 1937. № 9. С.201-206. Шумейко Г.В. Из летописи Старой площади. Исторический очерк. М., 1996. 383 с. Эренбург И.Г. Люди, юды, жизнь // Собрание соч. в девяти юмах. Гом девятый. М., 1967.

131. Справочные издания 1920-1950-х гг. БСЭ. Т. 1-46. М., 1926-1940.

132. Настотьный словарь. Общественно-политический справочник и толкователь иностранных слов. Л., 1926.

133. Новейший энциклопедический словарь. Kh.VII-VIII. Л.: Сойкин, 1926-1927. 1951 сглб. Энциклопедия государства и права. Т. 1-3. М., 1927. Политический словарь. М.: Госполитиздат, 1958. 702 с.

134. Исторические монографии и статьи. Обобщающие труды, учебная литература Абрамович Г.В. Новгородские писцовые книги как источник по истории барщины в поместном хозяйстве XVI в. // Ежегодник по аграрной истории за 1970 г. Рига, 1977. С.М-ЗО

135. Авторханов А. Империя Кремля. Минск-Москва, 1991. 107 с.

136. Агурский М.С. Идеолог ия национал-большевизма. М.: Алгоритм, 2003. 317.

137. Аксёнов Ю.С. Послевоенный сталинизм: удар по интеллигенции // Кенгавр. 1991. Октябрьдекабрь. С. 80-89.

138. Александров Г.Ф. История западноевропейской философии. М.: ВПШ, 1945. 352 с. Александров М.В. Внешнеполитическая доктрина Сталина. Canberra: Australian National University, 1995. 138 c.

139. Алексеев C.I I., Карцов В.Г. История СССР. Учебник для 4-ю класса. М.: Учпедгиз, 1961. 159 с.

140. Аианьич Б.В., Панеях В.М. «Академическое дело» как исторический иаочник // Исторические записки: Памяти академика И.Д.Ковальченко. М.: Наука, 1999. Т.2 (120). С.338-350.

141. Анисимов Н.В. Стереотипы имперского мышления // Историки отвечают на вопросы. М., 1990. С.60-82.

142. Базилевич К.В. История СССР с древнейших времён до конца XVII в. М., 1950.324 с. Базилевич К.В. Прогрессивная роль России в политической жизни Квропы. Стенограмма публичной лекции. М., 1949.26 с.

143. Бахрушин С.В. Политические толки в царствование Михаила Фёдоровича // Религия, умонастроения, идеология в истории. Межвуз. сб. пауч. трудов. Брянск: БГУ, 1996. С. 219256.

144. Бахрушин С.В. Труды по источниковедению, историо1 рафии и истории России эпохи феодализма (Научное наследие). М.: Наука, 1987. 220 с.

145. Блюм А.В. Советская цензура в эпоху тотальною террора. 1929-1953. СПб.: Академический проект.312 с.

146. Боффа Д. История Советского Союза. Т. 1-2. М.,1990. Брайпин И.Б. К вождю за советом. М., 1985. 243 с.

147. Бутепко А.И. О социально-классовой природе сталинской власти // Вопросы философии. 1989. № 3. С.65-78.

148. Быковский С.П. Методика историческою исследования. JI.: ГАИМК, 1931. 204 с. Вайскопф М. Писа1ель Сталин. М.: Новое литературное обозрение, 2001. 383 с. Ванаг Н.Н. Краткий очерк истории народов СССР. Чааь первая. JI.: Партийное издательство, 1932.416 с.

149. Ванаг Н.Н., Греков Б.Д., Панкратова A.M., Пиошковский С.А. История СССР. Учебник для средней школы. 4.1-2. М.: Госпедиздательство, 1936.

150. Великанова О.В. Образ Ленина в массовом сознании // Отечественная история. 1994. № 2. С.177-185.

151. Верховень Б. Россия в царствование Ивана Грозного. М.: Издат-во полит, литературы, 1939. 56 с.

152. Веселовский С.Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. М.: Наука, 1969.583 с.

153. Веселовский С.Б. Исследования по истории опричнины. М.: Изд-во АН СССР, 1963. 539 с. Веселовский С.Б. Феодальное землевладение в Северо-Восючной Руси. T.I. М.; JI.: Изд-во АН СССР, 1947.495.

154. Веселовский С.Б. Царь Иван Грозный в работах писателей и историков. М.: АИРО-ХХ, 1999. 80 с.

155. Виппер Р.Ю. Иван Грозный. М.: Дельфин, 1922. 116 с.

156. Водарский Я.К. Население России за 400 лет (XVI начало XX вв.). М.: Просвещение, 1973.159 с.

157. Воробьёв В.М. Изживалось ли холопство в поместьях Северо-Запада России середины XVII- начала XVIII века?//История СССР. 1983. № 4. С.113-124.

158. Герасименко Г.А. О взаимосвязи тоталитаризма и исторической науки в СССР // Россия в XX в. Историки мира спорят. М.: Наука, 1994. С. 654-664. Гиренко Ю.С. Сталип-Тито. М., 1991.424 с.

159. Гозман JI., Э1кинд А. Культ власти. Структура тоталитарного сознания // Осмыслить культ Сталина. М.: Прогресс, 1989. С. 337-371. Голосовкер Я.Э. Логика мифа. М.: Наука, 1987. 217 с.

160. Городецкий Г. Роковой самообман. Сталин и нападение Германии на Советский Союз. М.: РОССПЭН, 1999.384 с.

161. Горский А.А. Москва и Орда М.:Наука, 2003. 214 с.

162. Греков Б.Д. Крестьяне на Руси. Т.1. М.:АН СССР, 1952. 534 е.; Т.2. М.: All СССР, 1954. -470 с.

163. Давлеткин 1. Советский 1атарстан. Теория и практика ленинской национальной политики. Мюнхен: Логос, 1974. 392 с.

164. Данилов А.Л., Пыжиков А.В. Рождение сверхдержавы. СССР в первые послевоенные годы. М.гРОСПЭН, 2001. 303 с.

165. Жизнь как творчество (социально-психологический анализ). Киев: Наукова думка, 1985. 302 с.

166. Жемчужина О., Глязер С. Элементарный курс истории СССР с краткими сведениями по всеобщей истории. М.: Учпедтиз, 1937. 331 с.

167. Жуков Ю.П. Борьба за власть в руководстве СССР в 1945-1952 гг. // Вопросы истории. 1995. № 1. С.23-39.

168. Жуков Ю.Н. Борьба за власть в партийно-государственных верхах СССР весной 1953 года // Вопросы истории. 1996. № 5-6. С.39-57.

169. Зеленов М.В. Главлит и историческая паука в 20-30-е годы // Вопросы истории. 1997. № 3. С.21-36.

170. Земцов Б.Н. Оппозиционные группировки 20-30-х гт. (саморазрушение революции). М.: МГУ, 1992. 126 с.

171. Зимин А.А. Крупная феодальная вотчина и социально-политическая борьба в России (конец XV XVI в.). М.: Наука, 1977.356 с.

172. Зимин А.А. Опричнина Ивана Грозного. М.: Мысль, 1964. 535 с.

173. Зимин А.А. И.С.Пересветов и ею современники. Очерки по истории русской общественно-политической мысли XVI в. М.: АН СССР, 1958.498 с.

174. Илизаров Б.С. Тайная жизнь Сталина. По материалам ею библиотеки и архива. М.: Вече, 2003.479 с.

175. Ильинский А.Г. Городское население Новгородской области в XVI в.//Журнал

176. Министерства народною просвещения. 1876. 4.185. С.210-278.

177. История дипломатии. T.l. М.: Соцэкгиз, 1941. 566 с.

178. История Москвы. М.: Изд-во АН СССР, 1952-1959. T.I-IV.

179. История крестьянства западного рет иона РСФСР. Воронеж: ВГУ, 1991. 342 с.

180. Каменецкий В. Русификация и национальное возрождение в Узбекистане (конец 40-х -середина 80-х гг.) Тель-Авив, 1987. 127 с.

181. Карлов В.В. О факторах экономическою и политическою развития русского города в эпоху средневековья // Русский город, Историко-методолошческий сборник. М.: МГУ, 1976. С.32-69.

182. Карцов В.Г. Религиозный раскол как форма антифеодального протеста в истории России. Спецкурс. 4.1-2. Калинин, 1971.

183. Кислицын С.А. Шахтинское дело. Начало сталинских репрессий против научно-технической интеллигенции в СССР. Ростов/Д., 1993. 109 с.

184. Кислицын С.А. Эволюция и поражение большевистской элиты. Ростов/Д., 1995. 143 с. Клибанов А.И. Классовая роль меннонитства// Воинствующий атеизм. 1931. № 7. С.99-114

185. Клибанов А.И. Классовое лицо современного сектантства. Л.: Прибой, 1928. 102 с.

186. Клибанов А.И. Реформационные движения в России в XIV-первой половине XVI в. М.: Изд-во АН СССР, 1960.411 с.

187. Козн С. Бухарин. Политическая биография. 1888-1938. М.: Прогресс, 1998.572 с. Крестьянство и классовая борьба в феодальной России. Сб. статей памяти И.И.Смирнова. Л.: Наука, 1967.456 с.

188. Куманев Г.А. Рядом со Сталиным: откровенные свидетельства. М., 1998. 231 с. Куманев Г.А. Рядом со Сталиным. Смоленск, 2001. 522 с.

189. Куманев В.А. 30-е юды в судьбах отечественной интеллигенции. М.: Наука, 1991. 295 с. Лобачёва Г.В. Самодержец и Россия: образ царя в массовом сознании россиян (конец XIX -начато XX в.). Саратов: СГТУ, 1999. 287 с.

190. Лозинский З.Б., Вернадский В.Н., Гиттис И.В., Карпова I .С., Фельдман Л.И. Элементарный курс истории СССР. 4.1-2. М.: Л.: Учпедгиз, 1935.

191. Любавский М.К. Обзор истории русской колонизации с древнейших времён и до XX в. М.: МГУ, 1996.682 с.

192. Мерцачов А.Н., Мерцалова Л.А. Сталинизм и война. М.: Родник, 1994. 399 с.

193. Минц И.И., Мороховец К.А., Нечкина М.В., Сыроечковский Б.П., Сыроечковский В.Е.

194. Элементарный курс истории СССР. Для начальной школы. 4.1-2. М.: Учпедгиз, 1935.

195. Наука и власть. Воспоминания учёных-гуманитариев и обществоведов. М.: Наука, 2001. 319с.

196. Наша великая Родина. М.: Госполитиздат, 1946. 695 с.

197. Наше Отчество. Опыт политической истории. Т.2. М.: Терра, 1991. 620 с.

198. Нечкина М.В. О причинах отсталости России. Доклад и итоги дискуссии. 1941 i. //

199. Исторический архив. 1993. №2. С.210-216, № 3. С. 176-208.

200. Новосильцев А.П., Пашуто В.Т., Черепнин Л.В. Пути развития феодализма (Закавказье,

201. Средняя Азия, Русь, Прибаттика). М.: Паука, 1972. 338 с.

202. Осипов Н. Внутренняя эмиграция в СССР // Грани. 1949. № 5. С.80-89.

203. Очерки истории идеологической деятельности КПСС. Октябрь 1917-1937 ir. М.: Издат-вополитической литературы, 1985.415 с.

204. Очерки исюрии СССР. Период феодализма, IX-XV вв.: в двух частях. 4.1-2. М.: АН СССР, 1953.

205. Очерки истории СССР. Период феодализма. Конец XV в. начало XVII в. М.: АН СССР, 1955.959 с.

206. Очерки истории СССР. Период феодализма. XVII в. М.: АН СССР, 1955. 1032 с.

207. Очерки истории СССР. Период феодализма. Россия в первой четверти XVIII в. М.: АН1. СССР, 1954.811 с.

208. Очерки истории СССР. Период феодализма. Россия во второй четверги XVIII в. М.: АН СССР, 1957. 866 с.

209. Очерки истории СССР. Период феодализма. Россия во второй половине XVIII в. М.: АН СССР, 1956. 894 с.

210. Павлов-Сильванский H.I1. Феодализм в России. М.: Наука, 1988. 696 с.

211. Павлова И.В. Механизм власти и строительство сталинского социализма. Новосибирск: СО1. РАН, 2001.460 с.

212. Павлова И.В. Сталинизм: становление механизма власти. Новосибирск: Сибирский хронограф, 1993.152 с.

213. Панеях В.М. Холопство в первой половине XVII в. JL: Паука, 1984. 261 с. Пантин И.К., Плимак К.Г., Хорос В.Г. Революционная традиция в России. 17831883 п. М.: Мысль, 1986.343 с.

214. Перхин В.В. Русские литераторы в письмах (1905-1985). Исследования и материалы. СПб.: СПб. Университет, 2004.311 с.

215. Платонов С.Ф. Очерки по истории Смуты в Московском юсударстве XVI-XVII вв. Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время. М.: Памятники исторической мысли, 1995.469 с.

216. Полоньска-Василенко Н.Д. УкраТнська Академ1я наук. Парис icTopii'. КиТв: Паукова думка, 1993.391 с.

217. Покровский М.И. Избранные произведения. I'.I-IV. М.: Мысль, 1966-1967.

218. Примочкина П. Писатель и власть. М.Горький в литературном движении 20-х годов. М.:1. РОССПЭП, 1996. 253 с.

219. Развише историческою образования в СССР. Межвуз. сб. науч. трудов. Воронеж: ВГУ, 1986. 142 с.

220. Редлих Р. Сталинщина как духовный феномен. Очерки большевизмоведепия. Кп.1. Франкфурт/ М.: Посев, 1971.244 с.

221. Роговин В.З. Власть и оппозиции. М.: Товарищество «Журнал "Театр"», 1993. 400 с.

222. Роговин В.З. Мировая революция и мировая война. М., 1998.416 с. Роговин В.З. Партия расстрелянных. М., 1997. 528 с. Роговин В.З. Сталинский неонэп. М., 1994. 384 с. Роговин В.З. 1937. М., 1996.480 с.

223. Рожков Н.Л. Народное хозяйство Московской Руси во второй половине XVI в.// Дела и дни. 1920. № 1. С.40-79.

224. Рожков Н.Л. Русская история в сравнительно-историческом освещении (основы социальной динамики). Г. 1-12. М.; Л.: Книга, 1927-1928.

225. Розин ЭЛ. Ленинская мифоло1ия государства. М.: Юрист, 1996. 320 с.

226. Рубцов Ю.В. Лев Захарович Мехлис // Вопросы истории. 1998. № 10. С.69-93.

227. Русская интеллигенция. История и судьба. М.: Наука, 1999.423 с.

228. Садиков НА. Очерки по истории опричнины. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1950. 594 с.

229. Сахаров A.M. Города Северо-Восточной Руси XIV-XV вв. М.: Изд-во МГУ, 1959. 236 с.

230. Сахаров A.M. О термине «город» в источниках XVI в. // Общеаво и государствофеодальной России. М.: Наука, 1975. С.62-85.

231. Сахаров A.M. Образование и развитие Российскою юсударства в XIV-XVI1 вв. М.: Высшая школа, 1969. 224 с.

232. Сербина К.Н. Из истории возникновения юродов в России // Города феодальной России. М.: Наука, 1966. С.135-143.

233. Серовайский Я.Д. О ионятии terra salica в Салической правде // Средние века. Вып.63. М.: Наука, 2002. С. 11-42.

234. Система государственною феодализма в России. Т. 1-2. М.: Институт российской истории РАН, 1993.

235. Славянские съезды XIX-XX вв. М.: Наука, 1994. 178 с. Славянский вопрос: Вехи истории. М: Наука, 1997.224 с.

236. Солдатепков В.Д. Политические и нравственные последствия усиления власти ВКП(б). 1928-1941 (июнь). СПб.: Просвещение, 1994. 144 с.

237. Станиславский А.Л. Гражданская война в России в начале XVII в. Казачеаво на переломе истории. М.: Мысль, 1990. 272 с.

238. Такер Р. Сталин у власти. История и личность. 1928-1941. М.: Изд-во Москва, 1997. 645 с. Такер Р. Сталин. Путь к власти. 1979-1929. История и личность. М.: Прогресс, 1991.479 с.

239. Тихомиров Б.Н. Ремесло в Московском государстве в XVI веке // Известия АН СССР. VII серия, отделение общественных наук. 1933. № 2. C.97-I22.

240. Тихомиров М.Н. Монастырь-вотчинник XVI в. // Исторические записки. М., 1938. Кн.З. С.130- 160.

241. Фатеев А.В. Образ врага в советской пропаганде. 1945-1954 гг. М.: Институт истории РАН, 1999. 262 с.

242. Филиппов А.II. О советской идеологии после Сталина. Мюнхен (б.г.): Институт по изучению истории и культуры СССР. 46 с.

243. Чернявский Г.И., Станчев М.Г. В борьбе против самовластья: Х.Г.Раковский в 1927-1941 тт. Харьков: Харьковский ин-т культуры, 1993. 322 с.

244. Чечулин Н.Д. Города Московского юсударства в XVI веке. СПб.: И.П.Скороходов, 1889. 349 с.

245. Шмурло П.Ф. Курс русской истории. Возникновение и образование Русскою юсударства (862-1462) СПб.: Алетейя, 1998. 541 с.

246. Элементарный курс истории СССР с краткими сведениями по всеобщей истории. М.: Учпед1 из, 1937. 196 с.

247. Энтин Д. Интеллектуальные предпосылки утверждения стапипизма в советской историографии // Вопросы истории. 1995. № 5-6. С.149-155.

248. Яковлев А.И. Холопство и холопы в Московском государстве XVII в. T.I. М.; JI.: Изд-во АН СССР, 1943.564 с.

249. Янов А. Русская идея и 2000-й юд. Н.-Й: Liberty Publishing House, 1988. 399 с.

250. Историографическая, науковедческая и методологическая литература Абалихин Б.С., Дунаевский В.А. 1812 год на перекрестках мнений советских историков. 1917-1987. М., 1990. 238 с.

251. Авторханов А. Положение исторической науки в СССР. Мюнхен: Институт по изучению истории и культуры СССР, 1951. 95 с.

252. Акиньшин А.Н. Судьба краеведов (конец 20-х начало 30-х годов) // Вопросы истории. 1992. №6-7. С. 173-178.

253. Алаторцева А.И. Журнал «Историк-марксист» 1926-1941 ir. М.: Наука, 1979. 287 с. Алаторцева А.И. Советская историческая наука на переломе 20-30-х годов // История и сталинизм. М., 1991. С.248-283.

254. Алексеева Г.Д. Октябрьская революция и историческая наука в России (1917-1923 п.). М.: Наука, 1968.303 с.

255. Артизов A.II. В уюду взглядам вождя (конкурс 1936 г. на учебник по истории СССР) // Кентавр. 1991. Октябрь-декабрь. С. 125-135.

256. Артизов А.Н. Николай Николаевич Ванаг (1899-1937) // Отечественная история. 1992. № 6. C.95-I09.

257. Артизов A.II. Критика М.Н.Покровскою и ею школы // История СССР. 1991. № 1. С.102-121.

258. Артизов А.Н. Судьба историков школы М.Н.Покровского (середина 1930-х гг.) // Вопросы истории. 1994. № 7. С.34-48.

259. Бадя JI.B. Академик А.М.Панкраюва историк рабочего класса СССР. М.: Наука, 1979. 158 с.

260. Баранов Г.С. Понятие и образ в структуре социальной теории. Томск: ТГУ, 1991. 173 с. Барсенков А.С. Советская историческая наука в послевоенные годы (1945-1955). М.: МГУ,1988. 141 с.

261. Бернштейн С.Б. Трагические страницы из исюрии славянской филологии (30-е годы XX века) // Советское славяноведение. 1989. № 1. С.77-82.

262. Бранденбергер Д.Л. Восприятие русоцентристской идеологии накануне Великой Отечественной войны (1936-1941 гг.) // Отечественная культура и историческая мысль XVIII-XX вв. Брянск: БГУ, 1999. С.33-60

263. Бранденбергер Д.Л. «Все черты расовото национализма.» Интернационалист жалуется Сталину (январь 1939 г.) // Вопросы исюрии. 2000. № 1. С.128-133.

264. Бурдей Г.Д. Историк и война. 1941-1945. Сараюв: СГУ, 1991. 261 с.

265. Бычков С.П., Корзун В.П. Введение в историографию отечественной исюрии XX века.1. Омск: Омгу, 2001.358 с.

266. Вайнштейн О.Л. Становление советской исторической науки (20-е юды) // Вопросы истории. 1966. № 7. С.32-47.

267. Васильева Г.П., Жданко Г.А. Актуальные вопросы дооктябрьской иегории пародов Средней Азии и Казахстана // Советская этнография. 1954. № 2. С.143-152.

268. Войшвилло К.К. 11оня гие как форма мышления. Л01 ико-i носеологический анализ. М.: МГУ,1989. 239 с.

269. Верба I. Олександр Оглоблин. Жиггя i праця в УкраТш. КиУв: 1нсти1уг украУнськой археофафп та джерелознавства 1м. М.С.Грушевського, 1999. 383 с.

270. Ганелин P.III. Сталин и советская историография предвоенных лет// Новый часовой. 1998. №6-7. С. 100-117.

271. Генинг В.Ф. Очерки по исюрии советской археологии (у истоков формирования марксистских теоретических основ советской археологии. 20-е первая половина 30-х годов). Киев: Наукова думка, 1982. 225 с.

272. Горская II.A. Борис Дмитриевич Греков. М.: Институт российской истории РАН, 1999. 271 с.

273. Гришко В. Панслав1зм у советськш 1сторю1рафп i полишцК Мюнхен: Институт по изучению исюрии и культуры СССР, 1956. 127 с.

274. Гутнова Е.В. Академик Евгений Алексеевич Косминский // Новая и новейшая история. 1992. №2. С. 165-179.

275. Зак JI.M. Подвижник исторической науки. К 100-летию Эсфири Борисовны Генкиной (19011978) // Отечес i венная история. 2001. № 1. С. 112-116.

276. Дубровский С.М. Ещё раз о великом государе. Новые труды об опричнине // Знамя. 1965. № 1.C.211-216.

277. За железным занавесом. Мифы и реалии советской науки. СПб.: Д.Буланин, 2002. 527 с. Зайдель Г., Цвибак М. Классовый враг на историческом фронте. Тарле и Плаюнов и их школы. М.;Л., 1931. 232 с.

278. Зеленов М.В. И.В.Сталин «О статье Эшельса "Внешняя политика русского царизма"» - и идеоло! ическая подготовка к мировой войне // Вопросы истории. 2002. № 7. С.3-40.

279. Зимин А.А. Несравненный Степан Борисович // Отечесм венная культура и историческая мысль XVIII-XX вв. Брянск: БГУ, 1999. С. 199-211.

280. Июлкин А.А. Историческая память как объект манипулирования (1925-1934)// Россия XXI. 1996. № 3-4. СЛ 60-185; № 5-6. С.100-114.

281. Историк и время. 20-50-е годы XX века. А.М.Панкраюва. М: РУДН, МОСГОРАРХИВ, 2000. 360 с.

282. Историки России. Вып. 1-3. М., 1995-1996.

283. Историки России о времени и о себе. Вып.1. М., 1997. 110 с.

284. Историки читают учебники истории. М.: АИРО, 2002. 231 с.

285. Историо1рафия истории СССР. Эпоха социализма. М., 1982.

286. Историческая наука в Московском упиверсшете. 1934-1984. М.: МГУ, 1984. 333 с.

287. Историческая наука в XX веке. М.: Скрипюрий, 1997. 563.

288. Ка1анович Б.С. Евгений Викторович Тарле и петербургская школа историков.СПб.: Дмитрий Буланин, 1995. 138.

289. Калистратова Г.И. Политика, опрокинутая в прошлое (Хроника исторической науки 19251938 гг.) М.: Росс. Акад. Управления, 1992. 185 с.

290. Козин Н.Г. Познание и историческая наука (эмпирический и 1еоретический уровни знания и познания и историческая наука). Саратов: СГУ, 1980. 150 с.

291. Козлов JI.K. Тень Грозного и художник // Киноведческие записки. 1992. № 15. С. 14-47. Колеваюв Д.М. Исторические взгляды М.А.Гудошникова // Исюрия и историки. 2001. Историографический сборник. М.: Наука, 2001. С.228-241.

292. Комков Г.Д. Па идеологическом фронте Великой Отечеа венной войны. М.: Наука, 1983. 279 с.

293. Копдра1ьев С., Кондратьева Т. Наука «убеждать», или Споры советских историков о французском абсолютизме и классовой борьбе (20-е начало 50-х i г. XX в.). Тюмень, 2003. 271 с.

294. Константинов С.В. Несостоявшаяся расправа (О совещании историков в ЦК ВКП(б) в мае-июле 1944 юда) // Власть и общественные организации России в первой половипе XX столетия. М., 1994. С.254-268.

295. Копржива-Лурье Б.Я. История одной жизни.Париж: Atheneum, 1987. 265 с.

296. Копысский З.Ю., Чепко В.В. Историография БССР. Эпоха феодализма. Минск: Изд-во

297. Университетское», 1986. 176 с.

298. Курмачева М.Д. Об оценке деятельности Ивана Грозного // Вопросы истории 1956. № 9. С. 195-203.

299. Ланицкий В.В. Наука в системе российской культуры // Человек и духовно-культурные основы возрождения России. СПб.: СПГУ, 1996. С.161-171.

300. Литвин А.Л. Без права на мысль. Историки в эпоху Большого Террора. Очерки судеб. Казань: Тагарск. книж. изд-во, 1994. 191 с.

301. Лшднэр P. TiciopbiKi i улада. Нацыятворчы працэс i ricr арычная пал1тыка у Беларус1 XIX-XX ст. М1нск-СПб., 2003. 540 с.

302. МерцаловА. Гепь над историей: Полемические заметки // Советская культура. 1989. 25 марта.

303. Михайлова Н.П. Партийное руководство деятельностью советских историков в годы Великой Отечественной войны (1941-19454) // Из истории борьбы КПСС за победу социализма и коммунизма. Ч.З. М.: Политиздат, 1973. С. 153-176.

304. Муравьёв В.А. «Русская историография» Н.Л.Рубиншгейна//Археографический ежегодник за 1998 г. М.: Наука, 1999. С.228-233.

305. Назаров В.Д. Лев Владимирович Черепнин (1905-1977) // Портреты историков. Время исудьбы. Т.1. Отечественная история. М.; Иерусалим, 2000. С.285-303.

306. Наука и её место в культуре. Сб.науч.трудов. Новосибирск: Наука, Сиб. огд-ние, 1990. 274с.

307. Наука и кризисы. Исгорико-сравнительные очерки. СПб.: Дм. Булапин, 2003. 1039 с. Национальные истории в советском и постсоветских государствах. М.: «АИРО-ХХ», 1999. -445.

308. Неизвестный Э. Кагакомбпая культура и власть// Вопросы философии. 1991. № 10. С.3-27. Неретипа С.С. Смена исторических парадигм в СССР. 20е 30-е годы // Наука и власть. М., 1990. С.22-49.

309. Несипа Т. Паука и политика в СССР//Кавказ. 1952.№ 1. С. 13-15.

310. Нечкина М.В. Василий Осипович Ключевский. История жизни и творчества. М.: Наука, 1974.572 с.

311. Нечкина М.В. Вопрос о М.Н.Покровском в постановлениях партии и правительства 19341938 п. о преподавании истории и исторической науке (к источниковедческой стороне темы) // Исторические записки. Т.118. М.: Наука, 1990. С.232-246.

312. Нечкина М.В. История истории (Некоторые методологические вопросы историиисторической науки)// История и историки. М.: Наука, 1965. С. 10-25.

313. Никитин Е.П. Объяснение-функция науки. М.: Наука, 1970, 280 с.

314. Ойзерман Т.И. Марксизм и утопизм. М.: Прогресс-Традиция, 2003. 567 с.

315. Очерки истории исторической науки в СССР. T.I-V М.: Изд-во АН СССР, 1955-1985.

316. Очерки истории отечественной археологии. Вып.III. М.: Наука, 2002.196 с.

317. Павленко Н.И. Историческая наука в прошлом и настоящем (Пекоюрые размышлениявслух)// История СССР. 1991.№4. С.81-99.

318. Панеях В.М. «Академическое дело как исторический источник // Исторические записки. Т.2 (120). 1999. С.338-350.

319. Панеях В.М. Рец. на кн. Брачева B.C. «Русский историк Сер1ей Фёдорович Платонов» // Отечественная история. 1998. № 3. С.136-141.

320. Перестройка: гласность, демократия, социализм. Осмыслить культ Сталина. М.: Прогресс, 1989. 651 с.

321. Против исторической концепции М.Н.Покровского. Часть первая. M.:J1.: Изд-во АН СССР, 1939.518 с.

322. Против антимарксистской концепции М.Н.Покровскою. Часть вторая. М.; JI.: Изд-во АН СССР, 1940. 506 с.

323. Ракигов А.И. Историческое познание (Системномносеологический подход). М.: Изд-во политической литературы, 1982. 303 с.

324. Рачков II.А. Науковедение. Проблемы, структура, элементы. М.: МГУ, 1974. 241

325. Репрессированная иаука.Вып. II. СПб.: Наука, 1994.219 с.

326. Репрессированные этнографы. М.: Восточная литература, 1999. 343 с.

327. Робинсон М.А. Судьбы академической элиты: отечественное славяноведение (1917-начало1930-х годов). М.: Ипдрик, 2004.430 с.

328. Ростов А. (Сигрисг С.В.) Дело четырёх академиков // Память. Историч. сб. Вып.4. М.; Париж, 1981. С.469-495.

329. Сарбей В.Г. Самодержавна Роая в 1сторичнш концепцп Сталша. К., 1990. 50 с.

330. Сахаров A.M. Изучение социально-экономической основы объединения русских земель всоветской литературе // История СССР. 1976. № 6. С.72-92.

331. Сахаров A.M. Методология истории и историография (статьи и выступления). М.: МГУ, 1981. 216с.

332. Слуцкий А.Г. Доктор исторических наук, профессор Григорий Самойлович Фридляпд (К семидесятилетию со дня рождения) // История и историки. М.: Наука, 1996. С.387-389. Советская исюриография. М.:РГГУ, 1996. 591 с.

333. Согрин В.В. Идеология и историография в России: нерасторжимый брак? // Вопросы философии. 1996. №3.

334. Соколов О.Д. М.Н.Покровский и советская историческая паука М.: Мысль, 1970. 276 с. Топольский Е. О роли внеисточникового знания в историческом исследовании // Вопросы философии. 1973. № 5. С.76-82.

335. Тра1ические судьбы: репрессированные учёные Академии наук СССР. Сб. статей. М.: Паука, 1995.253 с.

336. Трепавлов В.В. Народы России в школьных учебниках по отечественной истории (до XX в.) //Отечественная история. 2003. № 1. С.114-120.

337. Фатеев А.В. Образ Bpaia в советской пропаганде. 1945-1954 i г. М.:Институт истории РАН, 1999. 261 с.

338. Ферро М. Как рассказывают историю детям в разных странах мира. М.: Высшая школа, 1992. 351с.

339. Формозов А.А. Академия истории материальной культуры центр советской исторической мысли в 1932-1934 п. // Отечественная культура и историческая мысль XVII1-XX вв. С.5-32.

340. Формозов А.А. Археология и идеология (20-30-е тг.) // Вопросы философии. 1993. № 2. С.70-82.

341. Формозов А.А. Историография русской археологии на рубеже XX-XXI веков. Курск: КГУ, 2004. 67 с.

342. Формозов А.А. С.В.Киселёв советский археолог 1930-1950-х гг. // Российская археоло1 ия. 1995. №4. С.151-162.

343. Формозов А.А. О книге Л.С.Клейна «Феномен советской археоло1 ии» и о самом феномене // Российская археология. 1995. № 3. С.225-232.

344. Формозов А.А. О периодизации истории отечественной археологи // Российская apxeojioi ия. 1994. № 3. С.219-225.

345. Формозов А.А. Русские археологи в период тоталитаризма. Исюрио1рафические очерки. М.: Знак, 2004.316 с.

346. Хорошкевич А.Л. Опричнина и характер Русскою юсударства в советской историографии 20-х середины 50-х годов // История СССР. 1991. № 6. С.85-100.

347. Цамутали А.II. Борьба направлений в русской историографии в период империализма. Историографические очерки. Л.: Наука, 1986. 331 с.

348. Чапкевич Е.И. Пока из рук не выпало перо. Жизнь и деятельность академика Евгения Викторовича Гарле. Орёл, 1994. 191 с.

349. Черепнин JI.B. Вопросы методологии исторического исследования. Теоретические проблемы истории феодализма. М.: Наука, 1981.280.

350. Череппин Л.В. Отечественные историки. XVIII-XX вв. Сб. стагей, выступлений, воспоминаний. М.: Паука, 1984.-343 с.

351. Чернобаев А.А. «Профессор с пикой», или Три жизни М.Н.Покровскою. М.: Лиг, 1992. 235 с.

352. Чесноков В.И. Правительственная политика и историческая наука России 60-70-х гг. XIX в. Исследовательские очерки. Воронеж: ВГУ, 1989. 209 с.

353. Чистякова Е.В. Михаил Николаевич Тихомиров (1893-1965). М.: Паука, 1987. 159 с. Шарова А.В. Историк средневековой Англии в советской России: компромиссы академика Е.А.Косминског о // Одиссей. 2003. С.256-296.

354. Шарова А.В. Маленькие радости Большого террора: первые годы Института истории АН СССР // Одиссей. 2004. С.318-350.

355. Шмидг С.О. «Золотое десятилетие» советского краеведения // Отечество: Краеведческий альманах. М., 1990. Вып. 1. С.11-27.

356. Шмидт С.О. Некоторые вопросы источниковедения историографии // Проблемы истории общественной мысли и историографии. К 75-летию акад. М.В.Нечкиной. М.: Наука, 1976. С.264-274.

357. Штакельберг Г. Отражение политики СССР в смене советских иаорических концепций // Вестник института по изучению истории и культуры СССР. (Мюнхен). 1952. № 2. С.34-53. Штакельбер1 Г. Страх перед мёртвыми // Свободный Кавказ. № 5.1952. С.12-15.

358. Щодра О.М. Преподавание истории СССР в Московском Государственном университете (1934-1941) // Вестник МГУ. Серия 8. История. 1986. № 6. С. 15-24.

359. Якунин B.II. И.В.С талин, сталинизм и историческая наука: Учебное пособие. Днепропетровск: ДГУ, 1991.90 с.

360. Agursky М. I he Prospects of National Bolshevism // Ihe Last Kmpire: Nationalism and the Soviet Future. Stanford, 1986. P.87-108.

361. Aper<;u sur revolution de la conception de l'histoir en Union Sovietique // Notes et etudes documentaries 22 octobre 1957. № 2341. P.3-10.

362. Barber J. Soviet Historians in Crises, 1928-1932. L.: Macmillan-now Palgrave, 1981. 247 p. Barghoorn F. Marxist Ideology and Soviet Realities // Forty Years of the Soviet Regime 40. 1957. P.65-74.

363. Barghoorn F. Soviet Russian Nationalism. N.Y., 1956. 330 p.

364. Benes V. Pan-Slavism and Czechoslovak Policy During World War II // Indiana Slavic Studies. 1956.1(84). P. 137-164.

365. Bertran V., Wolf D. Operation rewrite, The Agony of Soviet Historians // Foreign Affairs. Bd. 31. № 1. 1952. p.32-57.

366. Brandenberger D.L. National Bolshevism. Stalinist Маьь Culture and the Formation of Modern Russian National Identity, 1931-1956. Cambridge/Mass.-London: Harvard University Press, 2002. 378 p.

367. Davies S. Popular Opinion in Stalin's Russia. Terror, propaganda and dissent, 1934-1941. Cambridge University Press, 1997.236 p.

368. Facing Up to the Past. Soviet Historiography under Perestroika. Sapporo, Japan: Slavic Research center, Hokkaido University, 1989. 252 p.

369. Fetscher I. Von Marx zur Sowjetideologie. Frankfurt, Berlin, Bonn: Verlag Moritz Diesterweg, 1962. 204 s.

370. Fitzpatric Sh. Hie Cultural Front. Power and Culture in Revolutionary Russia. Ithaca-L., 1992. 264 P

371. Graham H. R.Iu.Vipper: a Russian Historian in Hiree Worlds // Canadian Slavonic Papers. V.28. № 1. 1986, March. P.22-35.

372. Gregory O.J. The Soviet Periodization of Russian History // Dissertation Abstracts. P.312-313; Haertle II. Die ideologischen Grundlagen des Bolschewismus, Marxismus, Leninismus, Stalinismus. Munchen, 1944.175 s.

373. Hosch E. Evgenij Viktorovic Tarle (1875-1955) und seine Stellung in der sowjetischen Geschichtswissenschaft. Wiesbaden, 1964.1. memoriam. Исторический сборник памяти Ф.Ф.Перчёнка. М.: СПб,: Феникс-Ateneum, 1995.452.

374. Kagan G. La crise de la science historique russe // Revue Historique, LXV (1940). P. 1-35. Karpovich M. Klyuchevski and recent trends in Russian Historiography // Slavonic Review, XXI (March, 1943). P.3I-39.

375. Madajczyk CV. Klerk czy intelektualista zaangazowany? Swiat politiki wobec tworcoweuropejskich w pierweczej polowie XX w. Poznari, 1999. 584 s.

376. Manning C.A. I he Soviet Union and the Slavs // Russian Review. 1956 .V. P.3-7.

377. Martin Г. Ihe Russification of the RSFSR // Cahiers du Monde. 39(1-2), Janvier-juin 1998, pp.99.118.

378. Mazour A.G. Modern Russian Historiography. L., 1975.

379. Maximovic E.F. Doctrine marxiste leniniste appliquet a l'etude concrete de l'histoire // Bulletin del'Association russe pour les Recherches scientifiques a Prague, VII, No. 46 (1938). P.219-63

380. Mehnert K. «Stalin versus Marx». The stalinist historical doctrine. L.,1952.

381. Nove A. Stalinism and After. L.:George Allen and IJnwin Ltd., 1975. 205 p.

382. Olberg P. The teaching of history under Stalin // Contemporary Review, CLV (1937). P.464-69.

383. Perrie M. Ihe Cult of Ivan the Terrible in Stalin's Russia. N.Y., 2001. 255.

384. Piatt, Kevin M.F., Brandenberger D.L. "Terribly Romantic, Terribly Progressive, or Terribly

385. Tragic: Reabilitation Ivan IV under I.V.Stalin // Russian Review. V.58. Oct. 1999. P.635-654.

386. Rauch G. Die Grundlinien der sowjetischen Geschichtslorschung im Zeichen des

387. Stalinismus// Kuropa-Archiv. 5. 1950. P.3383-3388,3423-3432,3489-3494.

388. Rewriting Russian History: Soviet Interpretation of Russia's Past. L., 1957J.

389. Robinson N. Ideology and the collapse of the Soviet System. A Critical History of

390. Soviet Ideological Discourse. Aldershot Hants, 1995.227 p.

391. Schools and Society in Tsarist and Soviet Russia. L., 1993. 215 p.

392. Shumelda Jacob. Postwar ideological difficulties in the Soviet Union // The Ukranian Quarterly. V.XI. 1955. P.227-238.

393. Shteppa K.F. Russian Historians and the Soviet State. New Brunswic, New Jersey, 1962. Sowjetpatriotismus und Geschichte. Documentation. Koln: Verlag Wissonschaft und Politik, 1967. 216s.

394. Sumner B.N. Soviet History (1937- 38) // Contamporary Review, XVI P.601-15.

395. Szporluk. Pokrovskii and Russian History// Survey. 1963, October. P. 107-118.

396. Tillet L. The Great Friendship: Soviet Historians on the Non-Russian Nationalities. Chapel Hill,1969.

397. Tompkins S.R. Trends in Communist historical thought // Slavonic and East European Review, XIII (1934-35). P.294-319.

398. Utechin S.V. Secondaiy School Textbooks on Histoiy // Soviet Studies. Vol.4. № 1 (1952). P.58-62.

399. Utechin S.V. Russian Political Thought. A Concise Histoiy. N.Y.: Frederik A.Prsaeger, 1964. 320 P

400. Wiskemann E. Europe of the Dictators. 1919-1945. L.: Collins, st. James Place, 1966. 287 p. Wolfe B.D. Operation Rewrite. The Agony of Soviet Historians // Foreign Affairs. Vol.31. № 1 (1952). P.39-57.

401. Yakobson S. Postwar Historical Research in the Soviet Union // The Annals of the American Academy of Political and Social Scuence. Vol.263 (1949). P. 123-133.