автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Функции повторов в прозе А.П. Чехова

Полный текст автореферата диссертации по теме "Функции повторов в прозе А.П. Чехова"

На правах рукописи

0030В9534

ЧЕРНЫШЕВА Светлана Викторовна

ФУНКЦИИ ПОВТОРОВ В ПРОЗЕ А. П. ЧЕХОВА

Специальность 10 01 01-русскаялитература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Иваново-2007

003069534

Работа выполнена в Ивановском государственном университете

Научный руководитель — доктор филологических наук,

доцент

Капустин Николай Венальевич

Официальные оппоненты: доктор филологических наук,

профессор

Лебедев Юрий Владимирович кандидат филологических наук Ермолаева Ирина Александровна

Ведущая организация Тверской государственный университет

Защита состоится » мая 2007 года в. Ж. часов на заседании

диссертационного совета Д 212 062 04 при Ивановском государственном университете по адресу 153025, ул Ермака, 39, ауд 459

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Ивановского государственного университета

Автореферат разослан «ЛУ » апреля 2007 г

Ученый секретарь диссертационного совета —' Е. М. Тюленева

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы

Еще современники А П Чехова, а позднее многие из историков литературы неоднократно указывали на то, что важнейшая роль в структуре его произведений принадлежит различного рода повторам в речи героев и повествователя В одной из работ, раскрывающих этапы изучения писателя, отмечается «Без этих перекличек, повторов, лейтмотивов рассказ Чехова, кажется, не был бы "чеховским"»1

В научной литературе можно встретить и указания на то, каковы истоки повторов в чеховском творчестве Их связывают с мировоззрением писателя или его героев, иногда — с мировоззренческими и эстетическими предпосылками, существовавшими в предшествующей культуре, так или иначе воздействующими на Чехова (мотивами Екклесиаста, поэтикой кумулятивной сказки, лирической песни, бытующим в русской литературе «хронотопом провинциального городка»)

Установлено также, что наличие многочисленных повторов в арсенале средств чеховской поэтики предопределено творческими установками писателя Э А Полоцкая отметила, что, «сокращая объем произведения, иногда аскетически отбрасывая прекрасные художественные находки, Чехов в то же время возвращается к одному и тому же образу-мотиву, ситуации, слову »2 Формулируется парадоксальное свойство его поэтики повторы не мешают, а, напротив, помогают «коротко говорить о многом»

Таким образом, мысль о том, что повторы - важнейший элемент чеховского творчества, давно стала общепризнанной Но общие положения оказываются неразвернутыми, а частные наблюдения не складываются в общую картину, которая бы зримо продемонстрировала выдающуюся роль повторов в чеховском творчестве

Их изучение имеет непосредственное отношение не только к писательской «технике» Чехова, но и к центральным проблемам его мировоззрения Заметим, в частности, что свойственные героям писателя повторы действий и фраз -важное звено представления о Чехове как «певце безнадежности», убивавшего человеческие надежды3, сложившегося у Л Шестова, - концепции, которая до сих пор вызывает различное к себе отношение

По-нашему мнению, несмотря на очевидные достижения в изучении творчества Чехова, бесспорной формулы, которая бы объединяла его многочисленных героев и писательские принципы, найти пока так и не удалось Не претендуя на какой-либо итог, заметим, что при ее поисках никак нельзя обойти вопрос о месте и роли повторов Поэтика произведений Чехова в значительной мере основана на художественных повторах, а чеховский человек

1 Полоцкая Э А Антон Чехов // Русская литература рубежа эпох (1890-е — начало 1920-х годов) М , 2000 Кн I С 424

2 Полоцкая Э А А. П Чехов Движение художественной мысли М , 1979 С 232

3 Шестов Л Творчество га ничего (А П Чехов) // А П Чехов Pro et contra СПб , 2002 С 596 - 597

в значительной степени - человек повторяющийся Однако повтор никогда не был предметом специального монографического анализа, что, наряду с перечисленными выше факторами, и определяет научную актуальность избранной темы

Цель и задачи исследования

Цель работы заключается в том, чтобы выявить значимость повторов как средства достижения комизма и обрисовки комического персонажа, одного из важнейших способов психологического анализа, а также их роль в создании символических образов в повествовательном творчестве Чехова Соответственно ставились задачи

1) путем фронтального изучения повествовательного творчества Чехова выявить различные виды повторов,

2) из собранного материала отобрать и проанализировать те виды повторов, которые отвечают целевой установке,

3) показать многообразие функций повтора как элемента чеховской поэтики,

4) обнаружить движение авторских установок при использовании повторов на раннем и позднем этапе творчества

Материалом исследования явилось все повествовательное творчество Чехова, хотя основной круг источников в тексте диссертации сужается до произведений, с одной стороны, наиболее репрезентативно характеризующих рассматриваемые функции повторов, а с другой - позволяющих выявить определенные тенденции (с разной степенью полноты анализируются 116 текстов) Анализ всех без исключения источников под заданным углом зрения непомерно расширил бы текст работы и привел бы к монотонности и однообразию наблюдений, так как во многих текстах функция повтора, в сущности, одна и та же

Методологическая и теоретическая основа диссертации Основной метод анализа — типологический, поскольку важно было показать закономерности, характеризующие художественный мир Чехова Понимая, что такой подход во многих случаях мешает целостному прочтению текста, мы тем не менее остановились именно на нем, считая, что изучение взаимодействия повторов разного типа внутри отдельного произведения может стать предметом самостоятельного исследования

Теоретической опорой при изучении невербальных повторов послужила книга Г Е Крейдлина «Невербальная семиотика» (М, 2004) Однако нами учитывалось, что задачи лингвистики или невербальной семиотики, какими они видятся известному ученому, и задачи литературоведа неодинаковы Произведения художественной литературы интересуют Г Е Крейдлина в качестве источников, необходимых для определения общей (инвариантной) семантики того или иного невербального компонента, причем такой, какая свойственна реальной (жизненной) ситуации общения Что касается литературоведа, то его объект - словесный, художественно запечатленный невербальный компонент (жест, взгляд и т д) Реальный мир в художественном произведении преображается Другое отличие в том, что

внимание Г Е Крейдлина сосредоточено на коммуникативных аспектах функционирования невербального знака Для нас коммуникативная сфера -лишь один из возможных, причем не главных, предметов внимания

Научная новизна диссертации в том, что в ней впервые на таком обширном материале показаны многообразные функции различных типов (вербальных и невербальных) и видов внутритекстовых повторов в повествовательном творчестве писателя

Основные положения, выносимые на защиту

1 Художественные повторы играют чрезвычайно значимую роль как в ранних, так и в поздних произведениях Чехова, хотя с течением времени их функции меняются

2 В ранних произведениях Чехова, созданных приблизительно до 1886 -1887 годов, вербальные и невербальные повторы в речи героев и автора -важнейшее средство достижения комического эффекта и в подавляющем большинстве случаев необходимый элемент характеристики комического персонажа Чехова

3 Вербальные и невербальные повторы — одно из главных средств психологической характеристики героя в чеховских произведениях конца 1880- 1900-х годов

4 Повторы неперсонифицированных образов предметного и природного мира - один из основных способов создания чеховской символики и, соответственно, емкости и художественной выразительности ранней и особенно поздней прозы писателя

Теоретическая значимость исследования состоит в уточнении по-разному трактуемого теоретиками литературы понятия «художественный повтор», в выработке его определения, наиболее отвечающего цели и задачам конкретного исследования

Практическая значимость диссертации. Содержащиеся в диссертации наблюдения и выводы могут быть использованы при дальнейшем изучении творчества Чехова, при проведении занятий о его творчестве в вузе и школе

Апробация работы. Главные положения диссертации апробированы в докладах на научных конференциях в Ивановском государственном университете (итоговые конференции студентов и аспирантов, Медведевские чтения, «Малые жанры в русской и зарубежной литературе вопросы теории и истории»), в студенческой аудитории во время прохождения доцентской практики Некоторые из тезисов работы использовались на уроках в школе

Структура диссертации

Диссертация состоит из Введения, трех глав, Заключения и Библиографического списка

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во «Введении» рассматривается история изучения вопроса, обосновывается правомерность темы, ее актуальность, выясняется круг теоретических вопросов, связанных с понятием «художественный повтор»,

дается его определение, наиболее отвечающее здесь же формулируемым цели и задачам исследования Под повтором понимается элемент поэтики, обнаруживающий себя в эквивалентных конструкциях, характеризующих речь персонажей и автора (преимущественно на лексическом и образно-символическом уровнях), в схожих событийных ситуациях или микроситуациях (сюжетно-композиционный уровень), в близких друг другу описаниях невербального поведения людей Здесь же заостряется внимание на том, что в работе, написанной на другом материале, исходное определение может быть иным В данном случае учитывались те аспекты анализа чеховского творчества, каким было отдано предпочтение

Первая глава — «Повтор как способ характеристики комического героя» - состоит из двух параграфов «Повторы в речи персонажа» и «Повторяющиеся формы неречевого поведения героя» Глава открывается краткой информацией об эстетической категории комического Эту информацию завершает тезис о том, что Чехов прекрасно чувствовал комический потенциал повторяемости, что особенно заметно в его раннем творчестве, где широко представлены как вербальные, так и невербальные типы повторов

В начале первого параграфа - «Повторы в речи персонажа» - отмечается, что в работах о Чехове неоднократно говорилось о социальной и социально-психологической характерности речи его персонажей Повторяющиеся реплики чеховского героя, повторы им отдельного слова, выстраивание синонимических рядов внутри реплики, использование схожих синтаксических конструкций -частные случаи того, что неоднократно было предметом исследования Но специфика словесного повтора в том, что он, как правило, является речевой акцентировкой чего-либо и уже поэтому заслуживает особого внимания

По нашему мнению, именно повторы в большей мере, чем что-либо другое, определяют комизм раннего Чехова Но их недостаточно рассматривать как «техническое» средство достижения комизма Чеховский герой - человек в силу разных причин повторяющийся Рассматривая речевые повторы комических персонажей Чехова, важно обратить внимание на эти причины, попытаться выяснить, чем мотивирована повторяемость в речевом поведении того или иного героя

В ряде рассказов («Смерть чиновника», «Толстый и тонкий», «Хамелеон», «Маска», «Из дневника помощника бухгалтера» и во многих других) повтор фразы призван акцентировать подчиненность героя законам социальной иерархии Повторы в речи персонажей раннего Чехова предопределены их социальным самоощущением (один из наиболее выразительных примеров повторяющаяся с небольшими вариациями фраза «Я вас обрызгал, ваше-ство Простите Я ведь не то чтобы », принадлежащая экзекутору Червякову из хрестоматийного рассказа) Но, никогда не теряя социальной характерности, писатель мотивирует словесные повторы и другими причинами

Ранний Чехов не погружается в глубины внутреннего мира человека Вместе с тем его комические персонажи испытывают разнообразные эмоции, формой выражения которых нередко оказываются как повторы отдельного

слова, так и целого высказывания Таким образом, одна из основных причин, обусловливающих лексическую повторяемость, - психологическая Внимание к миру повседневных человеческих эмоций, проявляющихся в обыкновенных житейских ситуациях, отличает Чехова от «артели» юмористов 1880-х годов, герои которых (например, Н А Лейкина) скорее могут быть названы социальными типами, чем индивидуализированными социально-психологическими характерами

Действие психологического фактора, определяющего повтор реплики, можно наблюдать уже в рассмотренном нами рассказе «Смерть чиновника» Хотя основная причина бесчисленных извинений чеховского экзекутора -социальная (по его мнению, «брызгать» позволительно только генералу, не случайно имеющего омонимичную в звуковом отношении фамилию Бризжалов), нельзя не отметить, что в психологическом отношении Червяков представляет типичного чеховского персонажа Он - психастеник, каких мы немало встретим и в других произведениях писателя Главная особенность психастеников - нерешительность, неуверенность в себе, робость, тревожная мнительность Эти качества характера проявляются и у доктора Свистицкого («Perpetuum mobile»), ими, если иметь в виду только раннее творчество, наделены Ахинеев («Клевета»), Салютов («Женщина без предрассудков»), в какой-то мере Очумелов («Хамелеон»)

Однако диапазон причин, вызывающих словесные повторы, в рассказах Чехова значительно шире Повтор целой фразы или отдельных ее составляющих может быть вызван следствием темперамента говорящего, испытывающего восторг перед женскими достоинствами (таков Гришуткин из рассказа «Perpetuum mobile»), сосредоточенностью персонажа на чем-либо очень важном, с его точки зрения (Эраст Иваныч Ягодов из рассказа «В цирульне», озабочен тем, чтобы у него «волос гуще шел»), волнением, испытываемым при любовном объяснении (повтор не относящегося к теме слова «клюет» в рассказе «Злой мальчик»), радостью («Радость») или известным напряжением, заставляющим повторять одно и то же слово («Разговор»), амбициозностью говорящего (такой чертой обладает Апломбов из рассказа «Брак по расчету» и в определенной мере унтер Пришибеев из одноименного рассказа)

Наделяя своих персонажей повторяющимися высказываниями, Чехов избегает какой-либо односторонности в объяснении определяющих повторы причин Повторять реплику в художественном мире раннего Чехова могут люди разного возраста, мужчины и женщины, богатые и бедные В этом смысле какой-либо зависимости повтора от возраста, пола, профессионального или социального статуса героя нет Отсутствуют и пространственно-временные ограничители Нет жесткой зависимости репродуктивности и от жанров раннего Чехова (за исключением подписей к рисункам повторы можно встретить и в сценках, и в рассказах, и в комических объявлениях - во всех жанрах, в которых работал писатель) Пожалуй, единственным, что объединяет широчайшую галерею созданных при помощи повторов героев, является сфера повседневности - главная сфера чеховского внимания

В ряде ранних произведений («Петров день», «Хирургия», «Приданое», «Тайный советник») герои Чехова, сохраняя свои индивидуальные особенности, дублируют фразу, прозвучавшую в устах другого персонажа Принято говорить о том, что диалоги чеховских героев - «диалоги глухих», с чем, разумеется, во многих случаях нельзя не согласиться Однако это наблюдение не нужно абсолютизировать У Чехова множество героев, которые прекрасно «слышат» друг друга

Полное или частичное совпадение одного и того же слова, реплики, темы у разных героев может также определяться стандартными ситуациями в жизни («Гадальщики и гадальщицы»), свойственной людям театральностью поведения («Ряженые»), «невротическими» расстройствами («Случаи mania grandiosa») Чехов показывает, что при всей неповторимости отдельного человека, в человеческой жизни много общего, что в чем-то существенном люди очень похожи друг на друга Формальным выражением этой мысли и оказываются словесные повторы, принадлежащие разным персонажам

В ряде случаев словесные повторы связаны с характерной для Чехова темой «старения / стирания знака» (А Д Степанов) и проявляемым в связи с этим повышенным вниманием писателя к автоматизации сознания и языка («Perpetuum mobile», «Хирургия», «Гость» и др ) Повтор может быть вызван не только речевой привычкой, но и стандартизирующими речь языковыми законами («Жалобная книга»)

В то же время персонажи ранних рассказов Чехова нередко проявляют и языковую изобретательность, что особенно заметно в тех случаях, когда они, настойчиво возвращаясь к характеристике кого-либо владеющего их сознанием, используют варианты именований В данном случае мы встречаемся с особой разновидностью повторов, близкой, хотя и не всегда тождественной, синонимии Синонимическое именование — всегда возврат к тому, что уже было сказано (и в этом смысле повтор), но возврат, отличающийся от исходного значения смысловыми и стилистическими оттенками Вариативность именований - также возврат, но в отличие от синонимии не всегда подразумевающий повторение именно исходного значения слова Данный тезис обстоятельно доказывается анализом рассказов «Торжество победителя», «Петров день», «Умный дворник», «Дочь Альбиона», «Из огня да в полымя», «Братец», «Один из многих». Отмечается, что действие этого принципа проявляется и во множестве других произведений писателя Найденные героями определения другого лица (особенно в тех случаях, когда дается негативная, сниженная характеристика) выстраиваются в длинные и выразительные по семантике и стилистике словесные ряды Повтор именования в этих случаях всегда дается с «приращением» смысла и стилевой экспрессии

В первом параграфе содержится также наблюдение над тем, что слова, относящиеся к одному семантическому полю, иногда могут служить средством пародирования распространенных в русской литературе жанровых форм (например, «страшного» святочного рассказа в «Страшной ночи»), а повторы отдельных слов и синтаксических конструкций характеризовать речевое

поведение чеховских «риторов», что вызывает сильный комический эффект (наиболее наглядный пример - «Оратор») Этот раздел работы завершается наблюдением над тем, что речевые повторы как средство характеристики героя комического плана сохраняются и в позднем творчестве Чехова («Ионыч», «Невеста» и др), хотя обычно закрепляются за персонажами второго плана Исключением из этого ряда является только Беликов из «Человека в футляре» (он главный, а не второстепенный герой)

Во втором параграфе главы - «Повторяющиеся формы неречевого поведения героя» - опорные положения первого параграфа дополняются конкретными наблюдениями над невербальной составляющей поведения чеховского персонажа

Сделав ряд предварительных замечаний, касающихся нашего понимания структуры неречевого поведения, автор диссертации отмечает, что повторы жестов и других форм невербального поведения, как и в случае с повторами в речи героев, могут быть вызваны социальными («Двое в одном», «Толстый и тонкий», «Орден») и социально-психологическими факторами («Perpetuum mobile», «Трагик», «Драма» и др ) Значительное место отводится наблюдениям над повторяющимися формами визуального поведения, которые дополняют психологическими и одновременно комическими штрихами образы персонажей в таких рассказах, как «Кухарка женится», «Дочь Альбиона», «Пересолил», «Шведская спичка» На расхождении субъективно воспринимаемой семантики взгляда и его реального значения основан комизм рассказа «Скверная история» Здесь перед нами одна из вариаций типичной для Чехова ситуации «казалось / оказалось», в раннем творчестве представленной преимущественно в комической форме

В ряде случаев указание на повторы или же на формы неречевого поведения, которые даются как постоянные, призваны акцентировать внимание не на объекте, а на субъекте восприятия - персонаже, склонном воспринимать свое мнение как неоспоримую истину, хотя эта неоспоримость сомнительна («Женское счастье»)

В первом параграфе отмечалось, что речевые повторы могут встречаться в речи не одного, но разных персонажей, повторяющих одну и ту же реплику То же самое можно наблюдать и в неречевом поведении героев, что, например, приводит к сильному комическому эффекту в рассказе «Случай из судебной практики» Если здесь изображение повторяющихся форм невербального поведения играет сугубо юмористическую роль, то в рассказе «Брожение умов» чистый юмор осложняется Чехов сосредоточивает внимание на психологическом механизме формирования стадного инстинкта, своего рода массового психоза Читателю становится ясно, что «единство действий» (все герои смотрят на один и тот же объект) определяется отсутствием новых впечатлений, скучной, бессобытийной жизнью

Мотив неподвижности жизни находит выражение и через другие повторяющиеся формы невербального поведения персонажей Наиболее характерной для творчества раннего Чехова оказывается причастность его героев к одной и той же ситуации, не приводящей к какому-либо результату

Сюжетная схема большого числа чеховских рассказов с повторяющимися действиями персонажей по своим главным очертаниям одинакова на пути к осуществлению чего-либо встречается препятствие, мешающее реализации того, что герой хочет или должен совершить Способы преодоления препятствия выливаются в длинную череду одних и тех же действий Но если общая схема, по сути, одинакова, то мотивирующие повторяемость действий факторы многообразны, хотя, в конце концов, сфокусированы на герое, на его субъективных намерениях Непреодолимых объективных препятствий на пути осуществления поступка в художественном мире раннего Чехова нет Однако для чеховского героя препятствие оказывается непреодолимым, и он вновь и вновь повторяет не приводящее к результату действие («На гвозде», «Perpetuum mobile») Аналогично строятся рассказы «Мошенники поневоле», «Надлежащие меры», «Не судьба», «Произведение искусства», хотя повторы одних и тех же действий персонажей мотивированы самыми разными обстоятельствами

Во всех названных выше случаях повторяющиеся действия героев играют сюжетообразующую роль Но Чехов часто прибегает к повторению и таких действий героев, которые носят относительно частный характер Не определяя сюжетного действия произведения в целом, встречаясь в отдельных микроситуациях, они, однако, оказываются важным средством достижения комизма В этих случаях за героем (или группой героев) обычно закрепляется то или иное действие, либо несколько раз наглядно воспроизводимое, либо изображенное как постоянная черта поведения («Петров день», «Папаша», «Perpetuum mobile», «Средство от запоя», «Неосторожность»)

Этот акцент на постоянстве поведения сохранится и при обрисовке персонажей в позднем творчестве Чехова Он далеко не всегда оказывается средством комизма, но нередко сопровождает и героев комического плана («Человек в футляре», «В родном углу», «Новая дача», «Невеста»)

Таким образом, в ранних произведениях Чехова встречается громадное число повторов, играющих огромную роль как при характеристике вербального, так и невербального поведения персонажей, изображенных в комическом (преимущественно юмористическом) ракурсе За немногими исключениями повтор - необходимый атрибут характеристики комического героя, неизменно вызывающий смеховой эффект

Комическая функция повторов, преобладающая в произведениях Чехова, созданных приблизительно до 1886 - 1887 годов, сохранится и в более поздних произведениях писателя Однако в рассказах и повестях, написанных в конце 1880 - 1900-х годов (отдельные случаи могут быть отмечены и ранее), доминирующая ранее функция повторов ослабевает Повторяющиеся формы вербального и невербального поведения начинают характеризовать героев уже не комического, а драматического плана Они оказываются сопряжены с типичным чеховским человеком, попадающим в сложные жизненные ситуации, живущим трудной внутренней жизнью На первый план выходит психологическая функция повтора, о которой идет речь во второй главе, -«Повтор как способ психологической характеристики персонажа»

Эта глава также состоит из двух параграфов, названных «Повтор реплики персонажа» и «Невербальные повторы как средство психологической характеристики героя» Они предваряются информацией о степени изученности чеховского психологизма

В прозе конца 1880 - 1900-х годов прием повтора сохраняется, но начинает выполнять другую, направленную на раскрытие внутреннего мира функцию персонажей иного плана Однако, чтобы не упростить картину творческой эволюции Чехова, автор диссертации обращает внимание на то, что в ряде случаев выполняющие психологическую роль вербальные повторы появляются раньше (например, в рассказах «Приданое», «Шуточка» и др ), еще в ту пору, когда Чехов создавал по преимуществу комические произведения В рассказах и повестях писателя конца 1880 - 1900-х годов психологическая функция повтора становится особенно заметной

Речевой повтор очень часто используется Чеховым при описании психологического склада личности героя в целом (принцип доминанты) Благодаря ему тот или иной персонаж становился легко узнаваемым, определенным, и автор мог освободить себя от необходимости давать ему подробные характеристики, вводить предыстории, портретные описания, как это обычно делалось в русской психологической прозе до Чехова

В соответствии с таким принципом обрисованы психологические качества княгини Веры Гавриловны («Княгиня»), доктора Самойленко, пристава Кирилина («Дуэль»), Ивана Ильича, доктора Соболя и отчасти Асорина («Жена»), Рябовского («Попрыгунья»), Семена Толкового («В ссылке»), матери Лиды Волчаниновой («Дом с мезонином») и многих других персонажей Рассматривая такие произведения, как «Дуэль», «Княгиня», «Дом с мезонином», соискательница показывает, что принцип доминанты не исключал сложности и психологической многомерности изображаемого характера Эта сложность обнаруживается даже в рассказе «Человек в футляре», главный герой которого традиционно трактуется как однолинейный персонаж сатирического плана. В диссертации показано, что Беликов^ по-своему несчастен, он из числа чеховских психастеников, характерной чертой которых является тревожная мнительность

Повторяющиеся реплики героев Чехова могут характеризовать не только доминирующую черту их характера Они могут обозначать то психологическое состояние, которое владеет ими в тот или иной момент их жизни Данный тезис подтверждается анализом таких повестей и рассказав, как «Дуэль», «Соседи», «Именины» Здесь же высказывается мысль, что речевые повторы вскрывают бессознательные процессы, протекающие в человеческой душе (доказательством служат разборы соответствующих фрагментов повести «Дуэль» и рассказа «Припадок»)

В диссертации замечено также, что герои многих произведений Чехова очень часто возвращаются к одной и той же волнующей их мысли Сигналами такого рода повторов нередко оказываются многочисленные «опять», «вновь», «в который раз» и т д, свидетельствующие о напряженной внутренней жизни героя или героини («Неприятность», «Припадок», «Убийство», «Архиерей» и

др) В ряду героев, упорно возвращающихся к одной и той же мысли, оказывается даже «дикий помещик» Жмухин («Печенег»), ищущий свои жизненные ориентиры Такой способ изображения внутренней жизни сохранится в «Невесте» - последнем рассказе Чехова, вобравшем в себя типичные черты его поэтики

Второй параграф реферируемой главы открывается наблюдениями над такими повторяющимися формами протекания внутренней жизни чеховского персонажа, как слезы и плач («Припадок», «Душечка», «Архиерей»), дополняемыми контрастными эмоциональными реакциями (смех) Эти контрасты, переходы состояния от одного к другому - показатели движения чувства, противоречивости, текучести, непредсказуемости эмоциональных реакций чеховского героя

Психологическая объемность создается Чеховым и при помощи таких устойчивых паралингвистических характеристик, как интонация и темп речи («Палата № 6», «Дом с мезонином» и др) Нередко интонация, с какой чеховский персонаж произносит ту или иную фразу, призвана скрыть владеющее им в тот или иной момент настроение («Неприятность», «Дуэль», «Именины» и др)

Особенно часто отдельные психологические состояния или доминантные черты характера воссоздаются Чеховым при помощи кинетического языка Данный тезис доказывается разбором соответствующих эпизодов рассказов «Припадок», «Палата № 6», «Учитель словесности»

Повторяющиеся кинетические характеристики используются Чеховым не только при изображении относительно простых душевных движений или постоянных свойств характера, но и чувств сложных, достаточно противоречивых, хотя в той или иной мере знакомых каждому (приводятся примеры из рассказа «На мельнице», повести «Дуэль» и др) Автор диссертации отмечает, чго повторяющееся телодвижение или жест самими героями Чехова чаще всего не замечаются, они бессознательны

Психологическое состояние реального человека и литературных героев нередко проявляется через их улыбки Как и другие невербальные характеристики, улыбки чеховских персонажей высвечивают их индивидуальность, те психологические состояния и ситуации, в которых они оказываются Останавливаясь на тех повестях и рассказах Чехова, в которых роль улыбок как средства психологического анализа особенно значительна, мы одновременно обращаем внимание на разнообразие их семантики Под этим углом зрения рассматриваются «Именины», «Княгиня», «Попрыгунья» и другие рассказы и повести Чехова Это дает основания сказать улыбки ярко отражают и постоянные черты характера, и чувства, которые испытывают чеховские герои в тот или иной момент жизни Несмотря на частое использование этого характеристического средства, Чехов, по нашим наблюдениям, ни разу не повторился Улыбка в его художественном мире всегда индивидуализирована и всегда открывает неповторимость ситуации и человека

Одним из способов психологического анализа у Чехова оказывается также изображение тех сторон человеческого восприятия мира, которые связаны с визуальным поведением человека Это закономерно, так как взгляд (грустный и веселый, суровый и нежный, измученный и радостный, холодный и теплый, восторженный и презрительный), его длительность, направленность на что-либо или на кого-либо обычно сопряжен с чувствами человека В соответствии со своими задачами мы останавливаемся только на повторяющихся визуальных характеристиках, причем наиболее выразительно характеризующих того или иного героя («Ведьма», «Пустой случай», «Неприятность», «Верочка», «Припадок», «Дама с собачкой») Иногда Чехов совмещает взгляд двух героев на один и тот же объект, причем мотивировка такого совмещения с трудом поддается интерпретации («Именины») каждый читатель может по-своему понять повторяющийся жест или фразу, что, безусловно, соответствовало творческим установкам писателя Общий чеховский принцип, подразумевающий расчет на читателя («недостающие в рассказе субъективные элементы он подбавит сам»), проявляется, прежде всего, при изображении внутреннего мира человека, в том числе и при использовании повторяющихся характеристик как средства психологического анализа

Доверие к читателю обнаруживается и в такой черте чеховской поэтики, как символика, в создании которой роль повторов также оказывается очень значительной Об этом идет речь в третьей главе диссертации, названной «Повтор как средство создания символических образов»

Среди характерных черт русского реализма конца XIX века нередко отмечают повышенную насыщенность и сгущенность повествования, его концентрированность, проявляющуюся в создании аллегорий и символов В ряду писателей, добившихся особой емкости повествования, неизменно называют имя Чехова

На чеховскую символику обратили внимание „еще его современники В настоящее время существует мнение, что она едва ли не всесторонне изучена Однако знакомство со специальной литературой убеждает в том, что говорить об изученности образов-символов в произведениях Чехова преждевременно Проблема во многом остается открытой Наша задача заключалась в том, чтобы выявить символические образы чеховских произведений и показать роль повторов в их создании Речь, разумеется, идет лишь об основных путях и тенденциях, так как исчерпать всю сложность привлекающей наше внимание проблематики в пределах одной работы невозможно

Исходя из определений символа, принадлежащих А Ф Лосеву и С С Аверинцеву (для них, как известно, категория символа «указывает на выход образа за собственные пределы, на присутствие некоего смысла, нераздельно слитого с образом, но ему не тождественного», содержит «указание на то или другое инобытие»), автор диссертации приходит к следующим наблюдениям и выводам

Основу созданных при помощи повторов символов в художественном мире Чехова преимущественно составляют образы предметного мира и социума, с одной стороны, и природного мира - с другой Они могут

существовать как независимо друг от друга, так и объединяться в пределах одного произведения

Возникающие в результате повторяемости символы особенно зримо представлены в таких рассказах и повестях Чехова, как «На гвозде», «Пустой случай», «На пути» «В потемках», «Ведьма», «Пустой случай», «Огни», «Степь», «Припадок», «Гусев», «Дуэль», «Палата № 6», «В ссылке» «Скрипка Ротшильда», «Черный монах», «Студент», «Убийство», «По делам службы», «Три года», «Дом с мезонином», «На подводе», «В овраге», «Архиерей», «Невеста» и др В качестве символов могут выступать такие реалии, как головные уборы, окна, занавешенные шторы, переулок, шлагбаум, стена, зонтик, амбар, дверь, забор, свеча, огни, ветер, метель, туман, снег, овраг, верба, луна, солнце, свет костра и др

Рассмотрев ряд произведений Чехова, показав символическую природу образов в таких рассказах, как «На гвозде», «Пустой случай», «Огни», «Припадок», мы приходим к выводу, что перерастающие в символы повторяющиеся образы предметного и природного мира в прозе Чехова обычно взаимодействуют друг с другом Как правило, это необходимое условие символизации Причем формы такого взаимодействия различны В одних случаях повторяющиеся образы оказываются в одном семантическом ряду и усиливают звучание друг друга В других они соотносятся по принципу контраста

Одной из наиболее ярких иллюстраций к тому, что взаимодействующие друг с другом символы составляют единое семантическое поле, является рассказ «Припадок», причем в отличие от других интерпретаторов мы приходим к выводу, что центральный символ чеховского рассказа - не образ снега (традиционная точка зрения), а символ переулка Построенные на повторах символические образы присутствуют и в «Палате № 6» (кроме центрального образа, это образы решетки, зверинца, гвоздей, забора, тюрьмы, холодной багровой луны, стены, ловушки, напоминающей сеть тени от решетки, заколдованного круга) Семантика одного соотносится с семантикой другого, возникают образные соответствия, которые и превращают взаимодействующие друг с другом образы в символы

Обратив внимание на характер символики еще некоторых произведений («Огни», «Припадок», «Убийство»), в которых господствует семантика безысходности, мы приходим к мысли, что современная Чехову критика имела основания называть их создателя пессимистом И тем не менее творчество писателя сопротивляется однозначным истолкованиям его общего взгляда на мир

Так, в «Скрипке Ротшильда» можно выделить два образных центра Первый определяют понятия, которыми Яков Бронза ограничивает свое представление о мире и собственном месте в нем это «гробы», «аршин» (источник дохода) и «убытки» (то, что препятствует получению дохода) На другом полюсе повествования - образы скрипки и вербы Возникает контраст, отражающий ценностную позицию автора Если символы гробов, аршина и убытков связаны с ложными представлениями героя (в системе авторских

координат это категория недолжного, того, что связано с отступлением от «нормы» человеческого существования), то символы скрипки, вербы, остающейся в мире мелодии есть указание на «норму» человеческого существования В конечном итоге перед нами противопоставление жизни и смерти Определенная близость к этой ценностной авторской шкале наблюдается в рассказе «Студент», где «мгла, холод, ветер - эти спутники одиночества героя, его тяжелого расположения духа - сменяются теплотой костра, теплотой человеческого участия и сострадания . » Образ костра как символ человеческой теплоты и взаимопонимания возникает и в повести «В овраге»4 Позитивный полюс бытия символически обозначен и в рассказе «Архиерей», где неоднократно повторяющемуся образу стены противостоит образ солнца (также повторяющийся) А П Чудаков подчеркивал, что «никакого специального "трагизма мелочей" в чеховском мире не существует в текущем сквозь время потоке бытийно-прекрасное занимает столь же законное место, как и бытийно-трагическое, обоим присвоен равноценный онтологический предикат»5

У Чехова немало таких символов, которые принято называть сквозными, то есть встречающимися не в одном, а в нескольких произведениях При этом их семантика варьируется Не претендуя на всеохватность материала (изучение движущейся семантики символа - предмет самостоятельной работы), автор диссертации останавливается только на некоторых подтверждающих этот тезис примерах (на большем, чем обычно, материале рассматриваются символические образы луны, зонтика, шлагбаума)

Приобретающие в результате повторов символическое значение образы играют очень важную роль во многих произведениях Чехова На наш взгляд, они особенно важны в рассказе «Черный монах», в котором символический образ миража, соотнесенный, как показано в- работе, с символическим образом дыма, оказывается центром художественной концепции произведения

Принцип соположенности, что видно и из других сделанных нами ранее разборов, вообще характерный для Чехова путь создания символов Нередко у основания символической семантики оказывается название произведения («На гвозде», «Огни», «Палата № 6», «Крыжовник», «В овраге», «Невеста» и др), которое, говоря словами А Ф Лосева, «выступает в смысле бесконечно-порождающей модели»6 и в результате соотнесенности с другими образами и мотивами обретает необходимое для символа качество - многозначность

Но перерастающие в символы повторяющиеся образы в чеховской прозе могут существовать и автономно друг от друга, играя локальную, но тем не менее также существенную роль В этих случаях они в меньшей степени связаны с общей художественной концепцией произведения, выполняют прежде всего характеристическую функцию, помогая понять того или иного героя Таков, например, образ свечи в «Дуэли», последовательно соотнесенный

4 Подробнее об этом см Капустин Н В «Чужое слово» в прозе А. П Чехова жанровые трансформации Иваново, 2003

5 Чудаков А П Реформа жанра//Век после Чехова. М , 2004 С 233

6 Лосев А Ф Проблема символа и реалистическое искусство М !976 С 210

с Надеждой Федоровной и Лаевским, или образ амбара в повести «Три года» Иногда символический образ возникает на заднем плане повествования, он может быть почти незаметным, но благодаря ему все повествование освещается новым светом В этом отношении показателен рассказ «Бабы»

Многие из рассмотренных нами образов принадлежат к общему арсеналу символов мирового искусства (луна, солнце, свеча, костер и др) Но, оказываясь в художественном мире Чехова, они начинают обретать специфику, определяемую его героями, проблематикой, авторским видением мира

Глубоко своеобразная черта чеховской образной системы - «обыденный» символизм (по выражению А П Чудакова) Его конкретными проявлениями оказываются не только такие общеизвестные символы, как крыжовник, футляр, забор или зонтик В этом же ряду нужно назвать приобретающие символическую природу «вещные» образы гвоздя, окна, занавешенных штор, скрипки, шлагбаума, амбара, куска синей материи

Некоторые из чеховских символов могут заключать загадочные и, по-видимому, мистические смыслы (образы луны, свечи, печальной песни), то есть сближаться с характерным свойством символа у символистов, соединяющих видимое с невидимым, посюстороннее с потусторонним Но Чехову больше свойственно внимание к земному, посюстороннему Представления писателя о загадках мироздания не исключали сферы запредельного, но, как точно (хотя, может быть, полемически заостренно) заметил один из его глубоких интерпретаторов, «истинная тайна мироздания», по Чехову, «в видимом, а не в невидимом»7

Наличие символов, разумеется, не свидетельствует о принадлежности писателя к символизму (символика свойственна многим явлениям словесного творчества, начиная с фольклора и античной литературы) Однако эта черта чеховской поэтики органично соотносится с той усилившейся в конце XIX века тенденцией, когда многие русские писатели (в их числе реалисты) добиваются особой сгущенности, концентрированное™ повествования

В ЗАКЛЮЧЕНИИ подводятся итоги исследования Наряду с другими основными положениями автор диссертации возвращается к точке зрения Л Шестова, для которого наличие повторов в речевой характеристике чеховского героя - важное звено его концепции Чехова как «певца безнадежности», как писателя, убивавшего человеческие надежды8 Чеховский человек действительно часто повторяется, его томит однообразие жизни, порождая скуку, тоску, представления об отсутствии какой-либо перспективы Однако собранный и проанализированный нами материал не позволяет согласиться с мыслью выдающегося философа Диапазон повторов в прозе Чехова гораздо шире, чем это виделось Л Шестову, и они далеко не всегда укладываются в представление об «одуряющем однообразии», во владениях которого протекает жизнь чеховских персонажей

7 УчьяновН Мистицизм Чехова // Рус лиг 1991 №2 С 86

8 Шестов Л Творчество из ничего (А П Чехов) // А П Чехов Pro et contra СПб , 2002 С 567

В Заключении также подчеркивается, что художественные повторы -универсальный прием (по существу, это повествовательный принцип) Чехова, проявляющийся на разных уровнях его поэтики Он играет громадную роль как в ранних, так и в поздних произведениях писателя На наш взгляд, следует уточнить существующее в чеховедении представление о том, что при помощи повторов Чехов характеризует только статичных персонажей, а герои «развивающиеся» создаются при помощи иных, подчеркивающих их «текучесть» художественных средств Верное по отношению к отдельным произведениям это наблюдение не исчерпывает всех возможных случаев действия принципа повторяемости в произведениях писателя

Звуковые (ассонансы, аллитерации), синтаксические (шире -грамматические) повторы в творчестве Чехова могут стать предметом самостоятельного исследования Перспективным представляется изучение межтекстовых повторов чеховского творчества, конкретные аспекты которого были намечены уже достаточно давно, но (за некоторыми исключениями) еще не стали предметом специального рассмотрения

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1. Чернышева С В О внутритекстовых повторах в прозе А П Чехова // Культура Личность Общество Т IX Спецвыпуск 2 (38) М, 2007 0, 3 п л

2. Кангина (Чернышева) С В Повторная номинация как средство создания удручающего однообразия в рассказах А П Чехова // Молодая наука в классическом университете Материалы научной конференции фестиваля студентов, аспирантов и молодых ученых В 7 ч Иваново,

2005 Ч 6 Русская словесность текст и контекст 0, 1 п л

3. Кангина (Чернышева) С В Повтор как элемент поэтики рассказов А П Чехова // Малые жанры Теория и история Иваново, 2006 0,4 п л

4. Кангина (Чернышева) С В О парадоксе чеховской краткости // Проблемы школьного и вузовского анализа литературного произведения в жанрово-родовом аспекте- теория, содержание, технологии Иваново,

2006 0, 3 п л

5. Чернышева С В Мотив повторяемости и его формы в рассказах А П Чехова // Молодая наука в классическом университете Материалы научной конференции фестиваля студентов, аспирантов и молодых ученых В 7 ч Иваново, 2006 Ч 6 Русская словесность текст и контекст 0, 1 п л

6. Чернышева С В Роль повторов при создании символических образов в прозе А П Чехова // Молодая наука в классическом университете Материалы научной конференции фестиваля студентов, аспирантов и молодых ученых В 7 ч Иваново, 2007 Ч 6 Русская словесность текст и контекст 0, 1 п л

Чернышёва Светлана Викторовна

Функции повторов в прозе А П Чехова

специальность 10 01 01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Подписано в печать 16 04 2007 Формат 60x84 1/16 Бумага писчая Печать плоская Уел печ л 1,0 Уч-изд.л 1,0 Тираж 100 экз

Издательство «Ивановский государственный университет» 153025, Иваново, ул Ермака, 39

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Чернышева, Светлана Викторовна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ПОВТОР КАК СПОСОБ ХАРАКТЕРИСТИКИ КОМИЧЕСКОГО ГЕРОЯ

§1. Повторы в речи персонажа.

§2. Повторяющиеся формы неречевого поведения героя.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ПОВТОР КАК СПОСОБ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ХАРАКТЕРИСТИКИ ПЕРСОНАЖА

§1. Повтор реплики персонажа.'.

§2. Невербальные повторы как средство психологической характеристики героя.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ПОВТОР КАК СРЕДСТВО СОЗДАНИЯ СИМВОЛИЧЕСКИХ ОБРАЗОВ.

Введение диссертации2007 год, автореферат по филологии, Чернышева, Светлана Викторовна

Обобщая историко-литературные и теоретические наблюдения, В. Е. Хализев отмечал, что «без повторов и их подобий ("полуповторы", вариации, дополняющие и уточняющие напоминания об уже сказанном) словесное искусство непредставимо. Эта группа композиционных приемов служит выделению и акцентированию наиболее важных, особенно значимых моментов и звеньев предметно-речевой ткани произведения* Всякого рода возвраты к уже обозначенному выполняют в составе художественного целого роль, подобную той, что принадлежит курсиву и разрядке в напечатанном тексте»1.

Из работ А. Н. Веселовского известно, что повторы возникли на ранней стадии развития словесного творчества, еще не отделенного от ритуала. Это связано с представлением о магической функции речи. В начале прошлого века В. Ф. Шишмарев, один из учеников А. Н. Веселовского, писал: «До сих пор еще, мы находим у различных некультурных народов <.> песни без слов и почти без мелодии, заключающиеся в бесконечном повторении какого-либо восклицания, слова <.> Повторяется одна и та же ритмическая фигура, ибо она гипнотически влияет на исполнителей»2. Тем не менее с течением времени магическая роль повторов в словесной культуре снижается, а их эстетическая предназначенность, наоборот, возрастает. Не случайно в теоретических исследованиях повтор, в чем мы убедимся, преимущественно воспринимается именно как стилистическая фигура.

Еще современники Чехова обратили внимание на повторы как на характерную черту его поэтики. Об этом немало сказано и в историко-литературных работах о писателе, хотя внимание к повторам в его творчестве неодинаково. Оно колеблется от попутных замечаний до развернутых, Здесь и в дальнейшем, за исключением специально оговоренных случаев, курсив наш.

1 Хализев В. Е. Теория литературы. 2-е изд. М., 2000. С. 263.

2 Цит. по: Хализев В. Е. Указ. соч. С. 264. аналитических высказываний и наблюдений. Остановимся на тех, которые представляются наиболее важными.

Еще в 20-е годы прошлого века М. Петровский отмечал, что чеховский рассказ непредставим без повторов реплик повествователя, лейтмотивов и кольцевых композиций3. Как мы видим, с повторами связывается мысль о своеобразии чеховского рассказа. Позднее к ней будут возвращаться многие исследователи Чехова. В одной из работ, раскрывающих этапы изучения Чехова и те результаты, какие были достигнуты, отмечается: «Без этих перекличек, повторов, лейтмотивов рассказ Чехова, кажется, не был бы "чеховским"»4.

В чеховедении можно встретить и указания на то, каковы истоки повторов в творчестве Чехова. Их связывают с мировоззрением писателя или его героев, иногда-с мировоззренческими и эстетическими предпосылками, существовавшими в предшествующей культуре.

Так, JI. Е. Кройчик писал, что «мир комических произведений Чехова -это торжество всеобщего автоматизма жизни, автоматизма поступков, дел, реплик, ситуаций. Этот автоматизм рождает особый ритм - с неизбежными повторами, с движением по кругу: то, что было вчера, будет сегодня, повторится завтра»5. Говоря о повторах у раннего Чехова, исследователь связывает их с характерной для писателя мыслью о бесконечной повторяемости явлений. Об этом же писал и В. Я. Лакшин, основывавшийся на материале не раннего, а более позднего творчества Чехова. Он заметил, что в ряде его произведений («Поцелуй», «Красавицы», «Припадок», «Володя большой и Володя маленький», «На подводе» и др.) «быт враждебен "живой жизни", потому что вместо постоянного движения он создает повторяющееся однообразие замкнутого круга», чеховскому герою «все кажется. изъезженным, заранее известным, сотни раз виденным и слышанным».

3 Петровский М. Морфология новеллы // Ars poetika. М., 1927. Ч. 1.

4 Полоцкая Э. А. Антон Чехов // Русская литература рубежа эпох (1890-е - начало 1920-х годов). М., 2000. Кн. 1. С. 424.

5 Кройчик Л. Е. Поэтика комического в произведениях А. П. Чехова. Воронеж, 1986. С. 64.

Используя формулы библейской книги Екклесиаста («возвращение на круги своя - вот обычное мироощущение чеховских героев», «нет ничего нового под луной - это безотрадное изречение, кажется, рождено для героев Чехова»)6, В. Я. Лакшин вольно или невольно обращает внимание на то значение, какое имел этот ветхозаветный источник для Чехова'. Его роль в интересующем нас плане подчеркнута Н. В. Капустиным. В одной из рецензий он писал: «Чехову, как и автору библейской книги (речь об Екклесиасте. - С. Ч.), в высшей степени свойственно представление о всеобще повторяемости явлений <.> Слова "всегда", "опять", "по-прежнему" - ключевые в его художественном мире. Есть и множество других показателей повторяемости (повторы ситуации, детали, реплики, порой совпадение имени и отчества героя и др.)» . В то же время он считает, что далеко не все повторы в поэтике Чехова нужно соотносить именно с Книгой Екклесиаста.

Несомненно, что появление повтора в арсенале средств чеховской поэтики предопределено собственно эстетическими установками писателя. В той или иной мере об этом также писали многие исследователи.

А. Белкин, в частности, обратил внимание на ту роль, какую играет повторяющийся образ зонтика в рассказе «Человек в футляре» и в повести «Три года». В первом из названных произведений этот образ выполняет комическую функцию (является одним из способов создания персонажа, закрывающегося зонтиком от живой жизни). В повести «Три года» он оказывается деталью, раскрывающей движение чувства Лаптева, его охлаждение к некогда горячо любимой женщине8 (в данном случае повторяющийся образ - существенное средство психологического раскрытия персонажа).

Обращаясь к тому же образу зонтика, 3. С. Паперный подчеркивал, что повторяющийся образ у Чехова в разных контекстах приобретает разное

6 Лакшин В. Я. Лев Толстой и А. Чехов. М., 1963. С. 461,463.

7 Капустин Н. [Рецензия] // Чеховский вестник. М., 1997. № 2. С. 15. Рец. на: А. С. Собенников. «Между "есть Бог" и "нет Бога".» (О религиозно-философских традициях в творчестве А. П. Чехова).

8 Белкин А. Читая Достоевского и Чехова. М., 1973. С. 223. значение. Он как бы сталкивается с самим собой, открываясь новыми гранями9. Об этом же, но подробнее писал JL М. Цилевич, исследуя сюжетное строение произведений Чехова. Ученый, в частности, отмечал, что реплика персонажа, однажды появившись, уходит в «подводное течение» сюжета и, всплывая на поверхность в повторяющихся ситуациях, обретает новое качество10. В другой, более поздней работе, JI. М. Цилевич подчеркивал, что повторяющиеся детали мотивируют сюжетное развитие произведений Чехова и выступают в роли «импульсов эстетической активности»11. Итак, повтор рассматривается исследователями как один из способов создания образа персонажа, одно из важнейших средств организации произведения, придающее ему глубину и эстетическую выразительность.

Новый поворот мысли находим у Э. А. Полоцкой. Она обратила внимание, что, «сокращая объем произведения, иногда аскетически отбрасывая прекрасные художественные находки, Чехов в то же время возвращается к одному и тому же образу-мотиву, ситуации, слову.»12 Так возникает парадоксальное свойство чеховской поэтики: , с одной стороны, писатель стремится к сокращению объема текста, а с другой - допускает повторы, которые, естественно, объем увеличивают. Парадокс, по мысли Э. А. Полоцкой в том, что повторы не мешают, а, напротив, помогают Чехову «коротко говорить о многом».

Если же иметь в виду те эстетические предпосылки, которые существовали в предшествующей культуре, то не исключены отмеченные И. Н. Сухих параллели между некоторыми из рассказов Чехова и поэтикой кумулятивной сказки13, композиция которой основана на повторе ситуации. Возможно, некоторые импульсы шли от поэтики лирической песни. О типологической

9 Паперный 3. С. Записные книжки Чехова. М., 1976. С. 9В.

10 Цилевич Jl. М. Сюжет чеховского рассказа. Рига, 1970. С. 111.

11 Он же. Импульсы эстетической активности в чеховском рассказе // Чеховиана: Чехов в культуре XX века: Статьи, публикации, эссе. M., 1993. С. 51 - 58. 12 Полоцкая Э. А. А. П. Чехов. Движение художественной мысли. М., 1979. С. 232.

13 Сухих И. Н. Проблемы поэтики А. П. Чехова. Л., 1987. С. 52 - 56. близости отдельных рассказов Чехова с этим фольклорным жанром писал Д. Н. Медриш14.

Говоря о повторах в творчестве Чехова, исследователи преимущественно имеют в виду повторы внутритекстовые. Однако в чеховиане можно встретить наблюдения над повторяемостью, выходящей за пределы одного произведения. Так, имея в виду межтекстовые повторы, JI. Е. Кройчик писал, что Чехов «неоднократно возвращался к одним и тем же ситуациям, к своеобразному самоцитированию, поскольку в реальной жизни действует закон всеобщей повторяемости (курсив JL Е. Кройчика. - С. Ч.)»15. Позднее, привлекая новый материал, И. Н. Сухих заострил внимание на том, что в различных произведениях Чехова «.буквально повторяются реплики, "рифмуются" ситуации, герои повестей и рассказов, разделенных десятилетиями, произносят похожие монологи и совершают сходные поступки, воспринимаясь как вариации некоего "архетипа", микросюжет одного рассказа становится фабулой другого и наоборот.» При этом он констатировал, что «материал такого рода "повторов" собран и осмыслен пока лишь в незначительной степени»16.

Ряд интересных наблюдений, относящихся к нашей теме, сделан в статьях

17

В. П. Вомперского и А. С. Некрасова , а последняя известная нам работа, в которой проявлено пристальное внимание к повторам у Чехова (в данном случае - к внутритекстовым), принадлежит Н. А. Кожевниковой. Главное внимание сосредоточено на том, что повторы у Чехова используются не только для характеристики определенного персонажа, но и «устанавливают точки соприкосновения между разными персонажами. Каждый из персонажей изображается самостоятельно, но один рисуется как отражение другого. Для

14 Медриш Д. Н. Лирическая ситуация в фольклоре и литературе: Типологические соответствия // Язык и стиль: Типология и поэтика жанра. Волгоград, 1976. С. 87 - 88.

15 Кройчик Л. Е. Указ. соч. С. 67.

16 Сухих И. Н. Повторяющиеся мотивы в творчестве Чехова // Чеховиана: Чехов в культуре XX века. М, 1993. С. 26, 27.

17Вомперский В. П. Повторы как прием создания речевых характеристик персонажей в рассказах А. П. Чехова // Русский язык в школе. М., 1960, № 1; Некрасов А. С. Повторная номинация как средство создания характера персонажа в рассказах Чехова//Язык и композиция художественного текста. М., 1984. этого используются повторяющиеся глаголы и прилагательные, реже существительные, однокоренные слова, слова одного семантического поля, повторы реплик, сравнения персонажей»18. Заслуга Н. А. Кожевниковой прежде всего в том, что ею на большом материале впервые описываются различные типы повторов, устанавливающих «точки соприкосновения между разными персонажами». Однако, сделав множество наблюдений в интересующем ее плане, Н. А. Кожевникова не останавливается на других типах повторов. Несколько абстрактным и в то же время узким представляется и итоговый вывод исследовательницы: «Благодаря повторам разных типов в прозе Чехова возникает множество точек пересечения между персонажами, при этом между персонажами складываются самые разные отношения. Они могут быть устойчиво сближены друг с другом, они могут быть противопоставлены друг другу, они могут то сближаться, то противостоять. Чехов сближает персонажей, чтобы еще резче их противопоставить, и противопоставляет, чтобы их сблизить»19. Вопрос о том, чем вызвана такая писательская установка, в рассматриваемой работе не ставится. Не ставится и задача разграничить сближающие различных персонажей повторы по тем функциям, какие они выполняют в различных по тональности (комических или драматических) рассказах и повестях писателя.

Итак, в чеховедении неоднократно высказывалась мысль о том, что чеховской поэтике свойственны многообразные виды повторов и что они играют важную эстетическую роль. К наиболее обстоятельным работам, обращенным к изучению их функций, следует, на наш взгляд, отнести называвшуюся ранее книгу JI. Е. Цилевича, которого интересовала «подтекстовая» роль повтора в позднем творчестве Чехова, и статью Н. А. Кожевниковой. Однако изучение повторов в повествовательном творчестве писателя нельзя считать завершенным.

18 Кожевникова Н. А. Повтор как способ изображения персонажей в прозе А. П. Чехова // Литературный текст: проблемы и методы исследования. IV. Сборник научных трудов. Тверь, 1998. С. 50.

19 Там же. С. 58.

Мысль о том, что повторы - важнейший элемент чеховского творчества, давно стала общим местом (вероятно, этим объясняется отсутствие соответствующих отсылок в статье Н. А. Кожевниковой). Что же касается конкретных наблюдений над типами и функциями повторов в произведениях писателя, то их явно недостает. Общие положения остаются неразвернутыми, а конкретные наблюдения проводятся на довольно ограниченном материале или в каком-то одном ракурсе. Соответственно, не возникает и новых, продвигающих изучение проблемы, обобщений. Примечательно, например, что JI. Е. Кройчик, писавший о громадной роли повторов в творчестве Чехова, в конкретном анализе ограничивается наблюдениями только над одним произведением: рассказом «Толстый и тонкий» . Возникает впечатление, что, несмотря на признание значимости, роль повторов в произведениях Чехова все-таки остается недооцененной. С этим, на наш взгляд, и связано отсутствие специальных монографических исследований.

Между тем изучение повтора как элемента чеховской поэтики имеет прямое отношение к центральным проблемам мировоззрения и творчества писателя. Обосновывая свой взгляд на Чехова как на «певца безнадежности», «надорвавшегося, ненормального человека», JL Шестов в числе других аргументов обращал внимание и на повторы: «У него люди всегда говорят, всегда думают, всегда делают одно и то же. Тот строит дома по раз выдуманному шаблону («Моя жизнь»), другой с утра до вечера разъезжает по визитам, собирая рубли («Ионыч»), третий скупает дома («Три года»). Даже язык действующих лиц умышленно однообразен по поговорке - заладила сорока Якова твердить про всякова. Кто неизменно, при случае и без случая, твердит "недурственно", кто "хамство" и т. д. Все однообразны до одурения, и все боятся нарушить это одуряющее однообразие, точно в нем таится источник необычайных радостей»21. Как мы видим, свойственные героям писателя

20 Кройчик Л. Е. Указ. соч. С. 123 и далее.

21 Шестов Л. Творчество из ничего (А. П. Чехов) // А. П. Чехов: Pro et contra. СПб., 2002. С. 596 - 597. повторы - важное звено шестовской концепции Чехова как «певца безнадежности», убивавшего человеческие надежды22.

Мы привели точку зрения Шестова не для того, чтобы с ней заведомо согласиться или не согласиться. Как любое крупное и смелое обобщение она требует критической проверки, что предполагает тема нашей работы. На данном же этапе важно лишь отметить, что изучение повторов в чеховском творчестве связано со стержневыми проблемами постижения художественного мира писателя, его общего взгляда на мир, как известно, трудноуловимого для какого-то окончательного определения. В таком случае нельзя не принять во внимание основополагающие концепции современной чеховианы. Поясним эту мысль.

По замечанию М. П. Громова, повествовательная система Чехова, в произведениях которого по подсчетам названного исследователя восемь с половиной тысяч персонажей, «охватывает всю человеческую жизнь от рождения до могилы; точнее говоря, она охватывает жизнь всех состояний и возрастов.»23

Герои Чехова индивидуализированы, каждый из них, как правило, обладает только ему присущими особенностями. Вместе с тем в чем-то существенном они похожи друг на друга. В рассказе «По делам службы» Чехов писал: «Какая-то связь, невидимая, но значительная и необходимая, существует

24 .> между всеми. »

Перед исследователями давно встал вопрос, что объединяет разноликий чеховский мир. А. П. Чудаков писал, что общим стержнем является «случайностный» принцип. По мнению В. Б. Катаева, объединяющим звеном нужно считать «гносеологический» ракурс изображения человека. И. Н. Сухих говорит об «антиерархической» доминанте во взгляде писателя на мир.

22 Шестов Л. Указ. соч. С. 567.

23 Громов М. П. Книга о Чехове. М., 1989. С. 232.

24 Чехов А. П. Поли. собр. соч. и писем: В 30 т. М, 1974 - 1983. Сочинения. Т. X. С. 99. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте диссертации с указанием в скобках после цитаты номера тома и страницы (первая цифра обозначает том, вторая - страницу). и

А. Д. Степанов акцентирует внимание на постоянно возникающих у Чехова провалах коммуникации, вызванных, по мнению исследователя, самой природой языковых знаков25. Несмотря на всю основательность этих, наиболее влиятельных в чеховедении, концепций, бесспорной объединяющей формулы найти пока так и не удалось. Возможно, она будет обнаружена в результате синтеза различных исследовательских трактовок. С нашей точки зрения, при ее поисках никак нельзя обойти вопрос о месте и роли повторов.

Среди произведений писателя есть такие, в которых повторяемость отсутствует. Будет также преувеличением сказать, что ей принадлежит главная организующая роль во всех без исключения рассказах и повестях Чехова. Тем не менее число повторов разных видов в чеховском творчестве громадно.

Прежде чем непосредственно обратиться к их выявлению, к выяснению их функций в чеховском творчестве необходимо остановиться на том, что понимается под повторами, каковы их виды и роль в словесном творчестве.

На первый взгляд, ответы на эти вопросы не должны вызывать каких-либо затруднений. Однако в действительности все гораздо сложнее. Сослаться на мнение какого-либо одного исследователя в данном случае невозможно. В справочной литературе (то есть в изданиях, призванных четко обозначать исходные ориентиры) единого взгляда на повтор нет. У некоторых ученых существуют такие истолкования повтора, о которых по каким-то причинам другие авторы даже не упоминают. Затруднения вызывает и то, что понятие повтора часто сопровождает другие, соотносимые с ним понятия, также не получившие однозначного истолкования (например, мотива и лейтмотива).

С нашей точки зрения, целесообразно различать повтор как постоянный признак, свойственный художественному произведению (принцип организации художественной речи), и повтор как стилистический прием.

25 Речь идет о следующих, широко известных в чеховедении работах: Чудаков А. П. Поэтика Чехова. М., 1971; Он же. Мир Чехова: Возникновение и утверждение. М., 1986; Катаев В. Б. Проза Чехова: проблемы интерпретации. М., 1979; Сухих И. Н. Проблемы поэтики А. П. Чехова. Л., 1987; Степанов А. Д. Проблемы коммуникации у Чехова. М., 2005.

Глубокие мысли о повторе как универсальном признаке художественного произведения были высказаны Ю. М. Лотманом. Проводя аналогии с естественным языком, который упорядочен (хотя это, как правило, не замечается), он отмечал, что в художественном тексте возникают «дополнительные упорядоченности по отношению к естественному языку», «упорядоченности второй степени». Согласно Лотману, они «могут быть сведены к двум классам: упорядоченности по эквивалентности и упорядоченности по порядку. К первому классу принадлежат все виды повторов в художественном тексте». Так как «всякий текст образуется как комбинаторное сочетание ограниченного числа элементов, наличие повторов в нем неизбежно»26.

Итак, повтор характеризуется Ю. М. Лотманом как постоянный признак произведения (правда, более свойственный поэзии, чем прозе). Обнаруживаться он может на разных уровнях организации художественной речи (звуковом, ритмическом, композиционном и др.). Как замечает ученый, «повторы разных уровней играют выдающуюся роль в организации текста». Однако он тут же подчеркивает, что «сведение всей художественной конструкции к повторениям представляется ошибочным <.> Сущность вопроса состоит в том, что сами повторы художественно активны. в связи с определенными нарушениями (и обратно)» . В другой работе это лаконично объясняется тем, что «.борьба автоматизации и деавтоматизации

28 распространена на все элементы текста» .

В справочной литературе повтор обычно рассматривают как специальный стилистический прием. Отмечая, что он является основной разновидностью стилистических фигур прибавления, М. Л. Гаспаров выделял повтор словесный, звуковой, фразовый и образный29. Несколько иную типологию предлагал Р. Р. Мдивани. Определяя повтор как одно из средств

26ЛотманЮ. М. Структура художественного текста. М., 1970. С. 133, 134.

27 Там же. С. 243.

28 Лотман Ю. М. Анализ поэтического текста. Л., 1972. С. 43.

29 Гаспаров М. Л. Повтор // Литературный энциклопедический словарь. М., 1987. С. 283. выразительности, как «регулярное воспроизведение идентичных языковых элементов»30, присущее главным образом поэтической речи, он преимущественно и останавливался на тех повторах, которые свойственны именно ей. Соответственно названы повторы метрические и ритмические, а также языковые (в их ряду звуковые - аллитерация, ассонанс, рифма, а также морфологические, включающие в свой состав такие разновидности, как повторы аффиксальных компонентов слов, повторы корневые, повторы компонента слоэ/сных слов). В ряду повторов выделены также и синтаксические конструкции, создающие синтаксический параллелизм. Наконец, завершает информацию упоминание о лексических повторах (после чего следует «отсылка» к таким из них, как анафора, эпифора, рефрен и припев).

Не замыкая повтор на поэтической речи, В. Е. Хализев называет повторы сюэ/сетных эпизодов, высказываний героев, словесных формул (клише). При этом различаются повторы буквальные и «полуповторы» (вариации). Важно отметить, что он обращает внимание не только на речевые или сюжетно-композиционные повторы, но и повторы, характеризующие невербальное поведение персонажа31.

Что касается разделения на повторы буквальные и «полуповторы» (вариации), то оно, вероятно, сделано В. Е. Хализевым для некоторого упрощения картины. Гораздо точнее в данном случае Ю. М. Лотман, который выделял два различных, хотя и сходных в своих основах, случая повторяемости. Первый из них - тот, при котором «.в повторяющихся единицах имеет место частичное совпадение и, следовательно, частичное несовпадение текста» (в качестве примера он приводил строку А. С. Пушкина «Дар напрасный, дар случайный.»). Второй - такой, «.при котором повторяющиеся элементы текстуально совпадают. Может показаться, что здесь перед нами - полное совпадение. Однако это не так. Текстуальное совпадение

30 Мдивани Р. Р. Повтор // КЛЭ. М., 1968. Т. 5. Стб. 822.

31 Хаяизев В. Е. Указ.соч. С. 265. обнажает позиционное различие (курсив Ю. М. Лотмана. - С. Ч.)» . Таким образом, строго говоря, буквальных повторов в художественной литературе не бывает (повторяющееся высказывание или образ всякий раз получают если и не абсолютно новые смыслы, то новые эмоциональные и смысловые оттенки, определяемые ближайшим контекстом, «позицией» в тексте)*.

Уже приведенных точек зрения достаточно, чтобы убедиться в сложности исходного для нашей работы понятия. Сложность еще более возрастет, если мы обратимся к другим категориям поэтики, как правило, включающим в себя понятие повтора и повторяемости: мотиву и лейтмотиву.

Понятию мотива посвящена содержательное исследование И. В. Силантьева «Поэтика мотива» (М., 2004). Оно помогает определить отношение к некоторым спорным концепциям, какие необходимо учитывать при разработке теории повтора и соотносимых с ним понятий.

Одна из таких концепций принадлежит Б. М. Гаспарову. Для него мотивом является «практически любой смысловой повтор в тексте»33. Рассматривая роман М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита», он писал: «Основным приемом, определяющим всю смысловую структуру "Мастера и Маргариты" и вместе с тем имеющим более широкое общее значение, нам представляется принцип лейтмотивного построения повествования. Имеется в виду такой принцип, при котором некоторый мотив, раз возникнув, повторяется затем множество раз, выступая при этом каждый раз в новом варианте, новых очертаниях и во все новых сочетаниях с другими мотивами. При этом в роли мотива может выступать любой феномен, любое смысловое "пятно" - событие, черта характера, элемент ландшафта, любой предмет, произнесенное слов, краска, звук и т. д.; единственное, что определяет мотив, - это его репродукция в тексте.34. Таким образом, согласно точке зрения Б. М. Гаспарова, любая

32 Лотман Ю. М. Указ. соч. С. 164,166. Если в тексте нашей работы по отношению к некоторым повторам встречаются определение «буквальный», то оно является условным.

33 Гаспаров Б. М. Литературные лейтмотивы. М., 1994. С. 62.

34Там же. С. 30-31. репродукция», то есть повторение, - принадлежность мотива. Однако в данном случае нужно согласиться с И. В. Силантьевым: мотивом названо то, что обычно традиционно трактуют как лейтмотив. Сравним с точкой зрения Б. В. Томашевского: «Если <.> мотив (по Томашевскому, мотив это неразложимый тематический элемент произведения. - С. Ч.) повторяется более или менее часто, и особенно если он является сквозным, т. е. не вплетенным в о с фабулу, то его называют лейтмотивом» . Близкой точки зрения придерживаются и современные исследователи, в частности И. Б. Роднянская, которой принадлежит специальная работа, посвященная лейтмотиву. Для нее это «образный поворот, повторяющийся на протяжении всего произведения как момент постоянной характеристики какого-либо героя, переживания или ситуации»36. Мы присоединяемся к этой точке зрения. Но нужно пояснить, что к лейтмотиву имеют отношение далеко не все виды повторов (например, особое место в художественном произведении занимают повторы грамматические). Если лейтмотив всегда включает в себя понятие повтора, то повтор не обязательно является элементом лейтмотива.

Не стремясь к тому, чтобы предложить универсальную, ко всем случаям подходящую трактовку повтора, попытаемся дать то «рабочее» определение, из какого исходили мы. Повтор понимается как элемент поэтики, обнаруживающий себя в эквивалентных конструкциях, характеризующих речь персонажей и автора (преимущественно на лексическом и образно-символическом уровнях), в схожих событийных ситуациях или микроситуациях (сюжетно-композиционный уровень), в близких друг другу описаниях невербального поведения людей. В другой работе, написанной на ином материале, исходное определение может быть другим. В данном же случае учитывались те аспекты анализа чеховского творчества, каким было отдано предпочтение.

3$Томашевский Б. В. Теория литературы. Поэтика. М., 1996. С. 187,

36 Роднянская И. Б. Лейтмотив // КЛЭ. М., 1967. Т. 4. Стб. 101- 102.

То, что избирательность необходима, определяется материалом. Число повторов в чеховском творчестве столь велико, что можно было бы, вероятно, написать не одно исследование, посвященное их изучению. Почти не затронута, например, тема, связанная с анализом звуковых повторов, сообщающих особую выразительность авторской речи позднего Чехова и сближающих ее с поэзией. Можно остановиться на вопросах, поставленных И. Н. Сухих, и обратиться к изучению межтекстовых связей. Однако мы сосредоточили внимание на внутритекстовых повторах, причем тех, которые, на наш взгляд, должны изучаться в первую очередь (этим и объясняется то определение повтора, какое было приведено).

Действительно, читая чеховские рассказы и повести, нельзя не заметить, что во внешней речи персонажей часто повторяются реплики, а для их внутренней речи (особенно у позднего Чехова) характерны и повторяющиеся реплики, и возвраты мыслей и переживаний к одному и тому же. Дублируются жесты и другие формы невербального поведения (взгляды, смех, слезы и др.). На сюжетно-композиционном уровне повторяются близкие друг другу эпизоды. Образные соответствия участвуют в создании образов-символов. Отдельные из перечисленных повторов, как мы стремились показать в истории вопроса, уже привлекали к себе внимание. Однако они никогда не были предметом специального монографического изучения.

Цель работы заключается в том, чтобы выявить значимость повторов как средства достижения комизма и обрисовки комического персонажа, одного из важнейших способов психологического анализа, а также их роль в создании символических образов в повествовательном творчестве Чехова.

Соответственно ставились задачи:

1) путем фронтального изучения повествовательного творчества Чехова выявить различные виды повторов;

2) из собранного материала отобрать и проанализировать те виды повторов, которые отвечают целевой установке;

3) показать многообразие функций повтора как элемента чеховской поэтики;

4) обнаружить движение авторских установок при использовании повторов на раннем и позднем этапе творчества.

Для достижения цели привлекается материал всего повествовательного творчества Чехова, от ранних произведений, где господствует атмосфера комического, до поздних, в которых на первый план выходит по преимуществу драматическая тональность. Конечно, в диссертации анализируются не все рассказы, очерки и повести писателя, где обнаруживаются повторы. Рассмотрение всех источников под заданным углом зрения непомерно расширило бы текст работы и привело к монотонности и однообразию наблюдений, так как во многих текстах функция повтора, в сущности, одна и та же. Однако мы, по возможности, стремились, к полному охвату материала.

Основной метод анализа произведений - типологический, поскольку важно было показать закономерности, характеризующие художественный мир Чехова. Понимая, что такой подход во многих случаях мешает целостному прочтению текста, мы тем не менее остановились именно на нем, считая, что изучение взаимодействия повторов разного типа внутри отдельного произведения (синтагматика текста) может стать объектом самостоятельного исследования.

Теоретической опорой при изучении невербальных повторов послужила работа Г. Е. Крейдлина «Невербальная семиотика» (М., 2004). Однако нами учитывалось, что задачи лингвистики или невербальной семиотики, какими они видятся известному ученому, и задачи литературоведа неодинаковы. Это отличие в первую очередь вызвано спецификой материала. Произведения художественной литературы используются Г. Е. Крейдлиным среди прочих источников, необходимых для определения общей (инвариантной) семантики того или иного невербального компонента, причем такой, какая свойственна реальной (жизненной) ситуации общения. Что касается литературоведа, то его объект - словесный, художественно запечатленный невербальный компонент (жест, взгляд и т. д.) Реальный мир в художественном произведении всегда преображается. Другое отличие в том, что внимание Г. Е. Крейдлина сосредоточено на коммуникативных аспектах функционирования невербального знака. Для нас же коммуникативная сфера лишь один из возможных, причем не главных, предметов внимания. Однако, несмотря на разницу подходов, мы считаем нужным подчеркнуть, что современный литературовед не может обойтись без терминологической аппарата и без ясного представления тех путей анализа, какие сложились в невербальной семиотике.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Художественные повторы играют чрезвычайно значимую роль как в ранних, так и в поздних произведениях Чехова, хотя с течением времени их функции меняются.

2. В ранних произведениях Чехова, созданных приблизительно до 1886 -1887 годов, вербальные и невербальные повторы в речи героев и автора -важнейшее средство достижения комического эффекта и в подавляющем большинстве случаев необходимый элемент характеристики комического персонажа Чехова.

3. Вербальные и невербальные повторы - одно из главных средств психологической характеристики героя в чеховских произведениях конца 1880-1900-х годов.

4. Повторы неперсонифицированных образов предметного и природного мира - один из основных способов создания чеховской символики и, соответственно, емкости и художественной выразительности ранней и особенно поздней прозы писателя.

19

Заключение научной работыдиссертация на тему "Функции повторов в прозе А.П. Чехова"

Заключение

Во Введении мы обещали вернуться к мнению JI. Шестова, для которого наличие повторов в речевой характеристике чеховского героя - важное звено его концепции Чехова как «певца безнадежности», убивавшего человеческие надежды1. Чеховский человек действительно часто повторяется, его томит однообразие жизни, порождая скуку, тоску, представления об отсутствии какой-либо перспективы. Однако собранный и проанализированный нами материал не позволяет согласиться с мыслью выдающегося философа. Диапазон повторов в прозе Чехова гораздо шире, чем это виделось JI. Шестову, и они далеко не всегда укладываются в представление об «одуряющем однообразии», во владениях которого протекает жизнь чеховских персонажей. Мир Чехова знает не только «дурную», но и прекрасную повторяемость (вспомним, например, об образе солнца как «светлом» символе чеховской прозы).

Художественные повторы - универсальный прием (по существу, он становится повествовательным принципом) Чехова, что проявляется на разных уровнях его поэтики. Он играет громадную роль как в ранних, так и в поздних произведениях писателя. На наш взгляд, следует уточнить бытующее в чеховедении представление о том, что при помощи повторов Чехов характеризует только статичных персонажей, а герои «развивающиеся» создаются при помощи иных, подчеркивающих их «текучесть» художественных средств. Верное по отношению к отдельным произведениям это наблюдение не исчерпывает всех возможных случаев действия принципа повторяемости в произведениях писателя.

Изучение повторов привело нас к выводу о том, что с течением времени их функции меняются. Хотя процесс изменений не стоит упрощать (не все

1 Шестов JI. Творчество из ничего (А. П. Чехов) // А. П. Чехов: Pro et contra. СПб., 2002. С. 567. укладывается в однозначную картину), все-таки можно достаточно определенно сказать следующее.

В ранних произведениях Чехова, созданных приблизительно до 1886 -1887 годов, вербальные и невербальные повторы в речи героев и автора -прежде всего средство достижения комического эффекта и в подавляющем большинстве случаев необходимый элемент характеристики комического персонажа. В произведениях конца 1880 - 1900-х годов они являются одним из главных средств психологической характеристики героя. На протяжении всего творческого пути повторы неперсонифицированных образов предметного (шире - социального) и природного мира - один из основных способов создания чеховской символики и, соответственно, емкости и художественной выразительности ранней и особенно «поздней» (начиная приблизительно с конца 1880-х годов) прозы писателя.

В художественном мире Чехова повторы (за немногими исключениями) -необходимый атрибут характеристики комического героя, как правило, неизменно вызывающий сильный смеховой эффект.

К видам вербальных повторов, способствующих созданию комического персонажа, принадлежат повторяющиеся реплики чеховского героя, повторы им отдельного слова, вариативность именований персонажем одного и того же субъекта, иногда использование схожих синтаксических конструкций. К невербальным - преимущественно те, которые относятся к сфере кинесики (жесты, мимика, телодвижения; участие в одной и той же ситуации, имеющей сюжетообразующее значение, или повторяющиеся действия в пределах отдельной микроситуации) и окулесики (взгляд).

Повторять реплику, жест или какую-либо иную из форм вербального или невербального поведения в художественном мире раннего Чехова могут люди разного возраста, мужчины и женщины, бедные и богатые, зависимые и находящиеся наверху социальной лестницы. В этом смысле какой-либо зависимости повтора, обусловленной возрастом, полом, профессиональным или социальным статусом героя, у Чехова нет. Отсутствуют и пространственно-временные (хронотопические) ограничители. Нет жесткой зависимости репродуктивности и от жанров раннего Чехова (за исключением подписей к рисункам повторы можно встретить и в сценках, и в рассказах, и в комических объявлениях - по сути, во всех жанрах, в которых работал писатель). Пожалуй, единственным, что объединяет широчайшую галерею созданных при помощи повторов героев, является сфера повседневности - главная сфера чеховского внимания.

Причины, вызывающие повторы в художественном мире раннего Чехова, достаточно многообразны. Они мотивированы не только социальным самоощущением героя, подчиняющегося законам социальной иерархии, но и действием психологических факторов. Хотя ранний Чехов не погружается в глубины внутреннего мира человека, его комические персонажи испытывают разнообразные эмоции, формой выражения которых как раз и оказываются вербальные и невербальные повторы. Внимание к миру повседневных человеческих эмоций, проявляющихся в обыкновенных житейских ситуациях, придает художественную убедительность созданным писателем характерам и выделяет его на фоне малой юмористической прессы. Своеобразие чеховской поэтики повторов и в том, что в ряде случаев они связаны с характерной для Чехова темой «старения / стирания знака» (А. Д. Степанов) и проявляемому в связи с этим писателем повышенному вниманию к автоматизации сознания и языка. При помощи повторов, воссоздающих словесное и особенно кинетическое поведение героев, в чеховскую прозу входит другой ее характернейший мотив - неподвижности жизни, в ранних рассказах изображенный преимущественно в комическом свете, но в более поздних произведениях приобретающий драматическую тональность.

В ряде произведений герои Чехова, сохраняя свои индивидуальные особенности, дублируют фразу, жест, взгляд, прозвучавшую в устах другого персонажа. По нашему мнению, это нужно объяснять начинающим рано складываться и характерным для Чехова взглядом на соотношение индивидуального и общего в человеческом характере и поведении. По Чехову, при всей неповторимости отдельного человека в человеческой жизни много общего и что в чем-то существенном люди очень похожи друг на друга. Выражением этой мысли и оказываются фразы, жесты и другие формальные элементы, объединяющие различных персонажей.

Немаловажно отметить, что повтор одним героем реплики или слова, ранее прозвучавшего в речи другого, может быть вызван и ответной реакцией. В связи с этим не стоит абсолютизировать в принципе правильное, но иногда чрезмерно акцентируемое исследователями наблюдение о диалогах чеховских героев как «диалогах глухих. У Чехова множество героев, которые прекрасно «слышат» друг друга, о чем, в частности, свидетельствуют их реплики или отдельные слова, повторяющие речевые формулы участника диалога.

Мастерство Чехова при создании речевой характеристики персонажа особенно ярко проявляется в тех случаях, когда чеховские герои интуитивно чувствуют себя в роли словотворцев, прибегая к вариативности именований. Найденные ими определения другого лица (особенно в тех случаях, когда ему дается негативная, сниженная характеристика) выстраиваются в длинные и выразительные по семантике и стилистике комически окрашенные словесные ряды. Повтор именования в этих случаях всегда дается с «приращением» смысла и комической стилевой экспрессии.

Иногда слова, относящиеся к одному семантическому полю, могут служить средством пародирования распространенных в русской литературе жанровых форм («страшного» святочного рассказа), а повторы отдельных слов и синтаксических конструкций характеризовать речевое поведение чеховских «риторов», что также вызывает сильный комический эффект.

Комическая функция повторов, преобладающая в произведениях Чехова, созданных приблизительно до 1886 - 1887 годов, сохранится и в более поздних произведениях писателя, хотя в них она, как правило, соотносится с героями второстепенными. Однако в рассказах и повестях, написанных в конце 1880 -1900-х годов (отдельные случаи могут быть отмечены и ранее), доминирующая ранее функция повторов ослабевает. Повторяющиеся формы вербального и невербального поведения начинают характеризовать героев уже не комического, а драматического плана. Они оказываются сопряжены с типичным чеховским человеком, попадающим в сложные жизненные ситуации, и живущим трудной внутренней жизнью. На первый план выходит психологическая функция повтора.

Последовательное и системное использование разного типа повторов свидетельствует о поиске писателем новых форм психологического анализа. Степень новизны найденных художественных решений может быть выявлена только в результате специального сопоставления чеховских произведений с произведениями его предшественников и современников. Однако в любом случае Чехов не копировал Толстого или Тургенева хотя бы уже потому, что повторы характеризовали героев иного типа в произведениях иного (по преимуществу «малого») жанра. В чеховской поэтике они парадоксально не увеличивали объем текста, а сокращали его, замещая портретные описания, предыстории героев, которые в дочеховской литературе обычно являлись важнейшими средствами создания героя, в том числе и его психологического облика.

Речевые повторы (целого высказывания или одного слова) часто используются Чеховым при воссоздании психологического склада личности героя в целом. Данный принцип назван нами принципом доминанты. В соответствии с ним тот или иной персонаж наделялся психологической определенностью и узнаваемостью, что освобождало Чехова от необходимости давать ему сколько-нибудь пространные характеристики. Принцип доминанты заметен и при использовании невербальных повторов. Выявление доминантных психологических черт не превращало чеховских героев в схематичных, не исключало сложности и объемности изображаемого характера.

К вербальным и невербальным повторам Чехов обращался и при изображении отдельных психологических состояний персонажей, которые владеют ими в тот или иной момент жизни. В этих случаях образ персонажа нередко строится на противоречии между тем, что он в действительности испытывает, и тем, что говорит, стремясь скрыть свое истинное состояние. Чеховским героям свойственно также возвращение к одной и той же мысли -свидетельство напряженной внутренней работы, связанной с переоценкой ценностей, с той или иной волнующей их проблемой. Такую же роль играют и невербальные повторы.

Семантика повторов, характеризующих внутренний мир героя, особенно тех, которые принадлежат к невербальной сфере (паралингвистики, кинесики, визуального поведения), не всегда поддается однозначному истолкованию. Это вызвано не только спецификой невербального языка, как правило, оставляющего больший простор для различных интерпретаций, но и тем, что телодвижения, жесты, взгляды персонажей у Чехова обычно повторяются бессознательно. Бессознательны и отдельные речевые повторы чеховских героев. Каждый читатель может по-своему понять повторяющийся жест или фразу, что, безусловно, соответствовало творческим принципам писателя. Хотя Чехов (вопреки распространенному мнению) порой и комментирует душевные движения своих героев, ему действительно гораздо более свойственна объективно-констатирующая манера повествования, исключающая идущие от автора пояснения и комментарии.

Повторы использовались Чеховым и в качестве одного из важнейших средств при создании образов символов.

Наличие символов не свидетельствует о принадлежности писателя к символизму' (символика свойственна многим явлениям словесного творчества, начиная с фольклора и античной литературы). Некоторые из чеховских символов могут заключать загадочные и, по-видимому, мистические смыслы (образы луны, свечи, печальной песни), то есть сближаться с характерным свойством символа у символистов, соединяющих видимое с невидимым, посюстороннее с потусторонним. Но Чехову больше свойственно внимание к земному, посюстороннему, «земная» семантика символа. Эта черта чеховской поэтики органично соотносится с той усилившейся в конце XIX века тенденцией, когда многие русские писатели-реалисты добиваются особой сгущенности, концентрированное™ повествования при помощи символов и аллегорий.

Основу созданных при помощи повторов символов в художественном мире Чехова составляют преимущественно образы предметного мира и социума, с одной стороны, и природного мира - с другой. В символы перерастают такие образные реалии, как головные уборы, гвоздь, окно, занавешенные шторы, переулок, шлагбаум, стена, зонтик, амбар, решетка, дверь, забор, свеча, огни, дым, ветер, метель, туман, снег, верба, луна, солнце, свет костра и др.

Перерастающие в символы повторяющиеся образы предметного и природного мира в прозе Чехова чаще всего взаимодействуют друг с другом. Как правило, это необходимое условие символизации. Формы взаимодействия различны. В одних случаях повторяющиеся образы оказываются в одном семантическом ряду и усиливают звучание друг друга. В других они соотносятся по принципу контраста. Но они могут существовать и автономно друг от друга. В этих случаях они в меньшей степени связаны с общей концепцией произведения и в первую очередь выполняют характеристическую функцию, помогая понять того или иного героя (образ свечи, соотнесенный с Надеждой Федоровной и Лаевским в «Дуэли», образ амбара в повести «Три года»).

Многоплановость семантики символических образов Чехова не дает оснований для какого-либо однозначного итога относительно «пессимизма» или «оптимизма» Чехова. Символам безысходности и радости, счастья, свободы, используя слова А. П. Чудакова, присваивается «равноценный онтологический предикат».

У Чехова немало «сквозных» символов (луна, зонтик, шлагбаум и др.), встречающихся не в одном, а в нескольких произведениях. Их семантика от произведения к произведению, как правило, варьируется, видоизменяется, что связано с проблематикой повести или рассказа, типом героя, контекстом.

Многие из рассмотренных нами образов-символов у Чехова принадлежат к общему арсеналу символов мирового искусства (луна, солнце, свеча, костер и др.). Но, попадая в художественный мир Чехова, они начинают обретать специфику, определяемую его героями, проблематикой, авторским видением мира.

Глубоко своеобразная черта чеховской образной системы - «обыденный» символизм (по выражению А. П. Чудакова). Его конкретными проявлениями оказываются не только такие «чеховские» символы, как крыжовник, футляр забор или зонтик. В этом же ряду нужно назвать приобретающие символическую природу образы гвоздя, окна, занавешенных штор, скрипки, куска синей материи, шлагбаума, амбара.

Возможно и еще одно обобщение. Повтор - парадоксальное свойство чеховской поэтики. Казалось бы, увеличивающий объем текста на деле он сокращает его, придавая ему многозначный, емкий лаконизм.

Мы сосредоточили внимание только на тех повторах, которые способствуют созданию комизма, психологизма и символической природы чеховской образности. Звуковые (ассонансы, аллитерации), синтаксические (шире - грамматические) повторы еще ждут своего исследователя. Перспективным представляется изучение и межтекстовых повторов чеховского творчества, конкретные аспекты которого были уже достаточно давно намечены И. Н. Сухих2, но (за некоторыми исключениями) еще не стали предметом специального рассмотрения.

2 Сухих И. Н. Повторяющиеся мотивы в творчестве Чехова // Чеховиана: Чехов в культуре XX века. М, 1993.

Список научной литературыЧернышева, Светлана Викторовна, диссертация по теме "Русская литература"

1. АверинцевС. Символ Литературный энциклопедический словарь. М., 1987.

2. Аверинцев С, Андреев М.Л., Гаспаров М.Л., Гринцер П.А., Михайлов А.В. Категории поэтики в смене литературных эпох Историческая поэтика: Литературные эпохи и тины художественного сознания. М., 1994.

3. Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Ноэтика. М., 1989.

5. Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1965.

6. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975.

7. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1986.

8. Бахтин М. М. Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве Бахтин М. М. Работы 1920-х годов. Киев, 1994.

9. Борее Ю. Б. Комическое. М., 1970. \

10. Бочаров Г. Психологическое раскрытие характера в русской классической литературе и творчество Горького Социалистический реализм и классическое наследие. М., 1960.

11. Виноградов В. В. Избранные труды. О языке художественной прозы. М., 1980.

12. Гальперин И. Р. Текст как объект лингвистического исследования. М., 1981.

13. Гаспаров М. Л. Повтор II Литературный энциклопедический словарь. М., 1987.

14. Гинзбург Л. Я. О литературном герое. Л., 1979.

15. Гинзбург Л. Я. О психологической прозе. М., 1999. IS. ДземидокБ. О комическом. М., 1974.

16. Дымарский М. Я. Проблемы текстообразования и художественный текст. М.,2001.

17. Есин А. Б. Психологизм русской классической литературы. М., 1988. И.КрейдлинГ. Е. Невербальная семиотика. М., 2004.

18. Лосев А. Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1976.

19. Лосев А. Ф. Знак. Символ. Миф: Труды по языкознанию. М., 1982.

20. Лосев А. Ф. Философия. Мифология. Культура. М., 1991.

21. Лотман Ю. М. Структура художественного текста. М., 1970.

22. Лотман Ю. М. Анализ поэтического текста. Л., 1972.

23. Мдивани Р. Р Повтор КЛЭ. М., 1968. Т. 5.

24. МедришД. Н. Лирическая ситуация в фольклоре и литературе: Типологические соответствия Язык и стиль: Типология и поэтика жанра. Волгоград, 1976.

25. Петровский М. Морфология новеллы Ars poetika. М., 1927. 4.1.

26. Поспелов Г. П. Проблемы литературного стиля. М., 1970.

27. Пропп В. Я. Проблемы комизма и смеха.

28. Томашевский Б. В. Теория литературы. Поэтика. М., 1996.

29. Тынянов Ю. И. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977.

30. Тюпа В. И. Литературное произведение: Проблемы теории и анализа. М., 1997.

31. Тюпа В. И. Художественный дискурс (Введение

32. Хализев В. Е. Теория литературы. М., 2000. III. Критическая и научная литература

33. Аверинцев Мария Египетская Мифология. Большой энциклопедический словарь. М., 1998.

34. Айхенвальд Ю. Чехов Силуэты русских писателей. М., 1994.

35. Александров Б. И. О жанрах чеховской прозы 80-х годов О творчестве русских писателей XIX века. Горький, 1961.

36. Александров Б. И. А.П.Чехов. Семинарий. М., Л., 1964. 41. А. П. Чехов и национальная культура: Традиции и новаторство. СПб., 2000.

37. Ахметшии Р. «Свидание хотя и состоялось, но...»: (О попытке мифоархетипической критики рассказа «Архиерей») Молодые исследователи Чехова: Материалы международной конференции, июнь 1998. М., 1998. Вып. IIL АЪ.АхметшинР. «Человек в футляре»: проблема пафоса Молодые исследователи Чехова: Материалы междунар. науч. конф., Москва, 14-18 мая 2001 г. М., 2001. Вып. IV.

38. Белкин А. А. Читая Достоевского и Чехова. М., 1974.

39. Белый А. Чехов Весы. 1904. 8.

40. Бердников Г. П. «Дама с собачкой» А. П. Чехова. Л., 1976.

41. Бердников Г. П. А. П. Чехов: Идейные и творческие искания. М., 1984.

42. Бердников Г, П. Над страницами русской классики. М., 1985.

43. Бердников Г. П. А. П. Чехов. Ростов н/Д., 1997.

44. Бщилли П. М. Творчество А. П. Чехова. Опыт стилистического анализа Бицилли П. М. Трагедия русской культуры. Исследования. Статьи. Рецензии. М., 2000.

45. Бочаров Сюжеты русской литературы. М., 1999.

46. Бурсов Б. И. Чехов и русский роман Проблемы реализма русской литературы XIX века. М.-Л., 1961.

47. Бялый Г. А. Русский реализм конца XIX века. Л., 1973.

48. Бялый Г. А. Чехов и русский реализм. Очерки. Л., 1981.

49. Вомперский В. П. Повторы как прием создания речевых характеристик персонажей в рассказах Чехова Русский язык в школе, 1960. 1.

50. Видуэцкая И. П. Чехов и Лесков Чехов и его время. М., 1977.

51. Виноградов В. Об эволюции стиля А. Чехова Стилистика художественной литературы. М., 1982. 58. В творческой лаборатории Чехова. М., 1974.

52. Головачева А. Г. К жизни, полной высокого смысла: Рассказ Чехова «Студент» Лит. в школе. 1998. J 4. N

53. Головачева А. Г. Классические сближения: Чехов Пушкин Шекспир Рус. лит. 1998. 4 в\. Головачева А. Г. О тех, кто читает Спенсера: (Чехов и его герои накануне XX века) Вопр. лит. 1998. Вып. 4.

54. Головачева А. Г. Мечта о фонтанах необыкновенных и рассказ Чехова «Невеста» Вопр. лит. 2000. Вып. 5.

55. Грачева И. В. Глубины чеховского слова Русская речь. 2000. 3.

56. Грачева И. В. Язык ассоциаций в творчестве А. П. Чехова Русская речь. 1997. 1

57. Гречнев В. Я. Русский рассказ конца XIX XX века. Л., 1979. вв. Громов М. П. Книга о Чехове. М., 1989.

58. Громов М. П. Повествование Чехова как художественная система Современные проблемы литературоведения и языкознания. М., 1974.

59. Громов М. П. Скрытые цитаты (Чехов и Достоевский) Чехов и его время. М., 1977.

60. Громов М. П. Чехов. М., 1993.

61. Гурвич И. А. Проза Чехова: Человек и действительность. М., 1970. И.Дерман А. Б. О мастерстве Чехова. М., 1959.

62. Днепров В. Об атеизме Чехова Днепров В. С единой точки зрения. Литер.эстетич. очерки. Л., 1989.

63. Долгополое Л. К. На рубеже веков: О русской литературе конца XIX начала XX века. Л., 1977.

64. Долгополое Л. К. Поиски нового героя. Проблематика нублицистичности и трансформация жанра Русская повесть XIX века. История и проблематика жанра. Л., 1973.

65. ДолженковП. Н. Человек в жизни-страдании О поэтике А.П.Чехова. Иркутск, 1993.

66. Долженкое П. К Чехов и позитивизм. М., 2003.

67. Домапскип Ю. В. Статьи о Чехове. Тверь, 2001. 7%.Дунаев М. М. Испытание веры: (О творчестве А.П.Чехова) Лит. в шк. 1993. 6

68. Дунаев М. М. Антон Павлович Чехов (1860-1904) Православие и русская литература. М., 1998. 4.4.

69. Душечкина Е. В. Русский святочный рассказ: Становление жанра. СПб., 1995. Sl.EedoKUMoeaC. Обманчивое сходство: Анекдот у Пушкина и Чехова Чеховиана: Чехов и Пушкин. М., 1998.

70. Евнин Ф. И. Чехов и Толстой Творчество Л. П. Толстого. Сб. статей. М., 1959.

71. ЕмецД. И слово было Бог. О рассказе Антона Чехова «Святою ночью» Лит. учеба. 1

73. Ерофеев В. Между кроватью и диваном (А. П. Чехов) Страшный суд: Роман. Рассказы. Маленькие эссе. М., 1996.

74. Есин А. Б. О чеховской системе ценностей Русская словесность. 1994. 6.

75. ЗападовА. Читая Чехова В глубине строки. М., 1972.

76. Захаркин А. Ф. Пути развития малых эиических жанров в творчестве Чехова 1890-х начала 1900-х годов Захаркин А. Ф., Пирогов Г. П. Реализм А. П. Островского и А. П. Чехова. М., 1967. SS. ЗвонниковаЛ. А. Заколдованный круг. Проза А.П.Чехова. 1880-1904. М., 1998.

77. Зоркая Н. М. Чехов и «серебряный век»: Некоторые онпозиции Чеховиана: Чехов и «серебряный век». М., 1996.

78. Капустин Н. В. О библейских цитатах и реминисценциях в нрозе Чехова конца 1880-х 1890-х годов Чеховиана: Чехов в культуре XX века: Ст., цубликации, эссе. М., 1993.

79. Капустин К В. [Рецензия] Чеховский вестник. М., 1997. 2. Рец. на: "есть Бог" и "нет Бога"...» (О религиозно- А. Собенников. «Между философских традициях в творчестве А. П. Чехова). 80. Капустин К В. Слова «все», «всё», «всегда», и их семантические аналоги и антитезы в прозе А. П. Чехова Чеховские чтения в Твери. Тверь, 2000.

81. КапустинН. В. «Чужое слово» в нрозе А.П.Чехова: жанровые трансформации. Иваново, 2003.

82. Катаев В. Б. О прототине чеховского архиерея Проблемы теории и истории литературы. М., 1971.

83. Катаев В. Б. О «врожденной религиозности» Чехова Русская литература в оценке современной зарубежной критики. М., 1973.

84. Катаев В. Б. Чехов и мифология нового времени Филологические науки. 1976.2 5.

85. Катаев В. Б. Проза Чехова: проблемы интерпретации. М., 1979.

86. Катаев В. Б. Чехов и его литературное окружение (80-е годы XIX века) Спутники Чехова. М., 1982.

87. Катаев В. Б. Литературные связи Чехова. М., 1989.

88. Катаев В. Б. Спор о Чехове: конец или начало? Чеховиана: Мелиховские труды и дни. М., 1995. 10\. Катаев В. Б. Эволюция и чудо в мире Чехова (Повесть «Дуэль») Русская литература XIX века и христианство. М., 1997.

89. Катаев В. Б. Сто лет после Чехова: Итоги и проблемы изучения Литературоведение на пороге XXI века. М., 1998.

90. Катаев В. Б. Сложность простоты: Рассказы и пьесы Чехова. В помощь преподавателям, старшеклассникам, абитуриентам. М., 1998.

91. Катаев В. Б. Реализм и натурализм Русская литература рубежа веков (1890-е-начало 1920-х годов). М., 2000. Кн. 1.

92. Катаев В. Б. Чехов плюс...: Предшественники, современники, преемники. М., 2004.

93. Кожевникова Н. А. Повтор как способ изображения персонажей в прозе А. П. Чехова Литературный текст: проблемы и методы исследования. IV. Сборник научных трудов. Тверь. 1998.

94. Кожевникова Н. А. Повгород, 1999. 10S. Кройчик Л. Е. Особенности выражения авторской позиции в чеховской новелле Поэтика искусства слова. Воронеж, 1978.

95. КройчикЛ. Е. Воронеж, 1986.

96. Кубасов А. В. Рассказы А. П. Чехова: поэтика жанра. Свердловск, 1990. 111. iifjwyeea. «Архиерей» А. П. Чехова. Рассказ молитва? РассказПоэтика комического в произведениях А.П.Чехова. Язык и композиция произведений А. П. Чехова. завеш;ание? Альманах Мелихово: Литературоведческие очерки, архивные изыскания, статьи, эссе, воспоминания, хроника. М., 2000.

97. Кулешов В. И. Реализм Чехова соотношении натурализмом символизмом в русской литературе конца XIX начала XX Чеховские чтения в Ялте. М., 1973. ИЗ. Кулиева Р. Г. Реализм А.П.Чехова и проблемы импрессионазма. Баку, 1988.

98. КуралехА. Время Чехова Вонр. лит. 1994. Выи. 6.

99. Лакшин В. Я. Искусство психологической драмы Чехова и Толстого. М., 1958.

100. Лакшин В. Я. Пять великих имен: Статьи, исследования, эссе. М., 1988.

101. Лакшин В. Я. Лев Толстой и А. Чехов. М., 1975.

102. Линков В. Я. Художественный мир прозы А. П. Чехова. М., 1982.

103. Линков В. Я. Скептицизм и вера Чехова. М., 1995.

104. Литературное наследство. Чехов. М., 1960. Т. 68. \2\.ЛосиевскийИ.Я. Символическое у Чехова в контексте исканий русской философской мысли начала XX века Чеховиана: Чехов в культуре XX века: Статьи, публикации, эссе. М., 1993.

105. Максименко В. Ф. Проблема личности в повести Чехова «Черный монах» Вопросы русской литературы, 1

106. Манн Ю. В. Автор и повествование Историческая поэтика: Литературные эпохи и типы художественного сознания. М., 1994. \2А. Мартынова И. «Кому нужен такой простор?..» журнальная проза 1880-х годов Лит. учеба. 1986. Л 3.

107. МедришД. Н. Лирическая ситуация в фольклоре и литературе: Замысел «Степи» и Типологические соответствия Язык и стиль. Типология и поэтика жанра. Волгоград, 1976.

108. МедришД. Н. Время и пространство в незавершенном романе А. П. Чехова //Рус. речь. 2000.2 1.

109. Молодые исследователи Чехова: Материалы международной конференции, июнь 1998. М., 1998. III.

110. Наумова И. Нужно искать простое решение: (Вечные темы в творчестве А. П. Чехова) Молодые исследователи Чехова: Материалы международной конференции, июнь 1998. М., 1998. III. 130. Наш Чехов: Сборник статей и материалов. Иваново, 2004. ХЪХ.НекрасовА. Повторная номинация как средство создания характера персонажа в рассказах Чехова Язык и композиция художественного текста. М., 1984. 132. О поэтике А. П. Чехова. Иркутск, 1993.

111. Паперный 3. А. П. Чехов: Очерк творчества. М., 1960.

112. Паперный 3. Записные книжки Чехова. М., 1976.

113. Паперный 3. Деталь и образ: Чехов и Толстой. М., 1980.

114. Полоцкая Э. А. А. Н. Чехов. Движение художественной мысли. М., 1979.

115. Полоцкая Э. П. «Полет в вечность» (Андрей Белый о Чехове) Чеховиана. Чехов и «серебряный век». М., 1996.

116. Полоцкая Э. А. О поэтике Чехова. М., 2000.

117. Полоцкая Э. Антон Чехов Русская литература рубежа эпох (1890-е начало 1920-х годов). М., 2000. Кн. 1.

118. Проблемы языка и стиля А. П. Чехова: Сб. ст. Ростов н/Д, 1983. 141. Рее М Специфика новеллистического искусства Чехова Проблемы поэтики русского реализма XIX в. Л., 1984.

119. Розанов В. В. Наш «Антоша Чехонте» Соч. М., 1990.

120. Розанов В. В. Собр. соч.: О писательстве и писателях. М., 1995.

121. Романенко В. Т. «Черный монах» Чехова и его критики Журналистика и литература. М., 1972.

122. Роскин А. И. Статьи о литературе и театре. Антоша Чехонте. М., 1959.

123. СебинаЕ. Чехов и Ницше: Проблемы сопоставления на материале повести А. П. Чехова «Черный монах» Чехов и Германия. М., 1996.

124. Семанова М. Л. Чехов-художник. М., 1976. \4S. Скафтымов А. П. Нравственные искания русских писателей. Статьи и исследования о русских классиках. М., 1972. \

125. Смирнов В. А. Семантика «лунарного мифа» в чеховской прозе («Кривое зеркало», «Ионыч», «Дама с собачкой») Наш Чехов. Иваново, 2004. \

126. СобенниковА. «Между "есть Бог" и "нет Бога"...»: (о религиознофилософских традициях в творчестве А. П. Чехова). Иркутск, 1997.

127. Соболевская Н. Н. Поэтика А. П. Чехова. Новосибирск, 1983.

128. Стармгабд Я Функционально-смысловая основа художественной детали и подробности Нроблемы поэтики русской литературы XIX в. М., 1983.

129. Степанов А. Д. Риторика у Чехова Чеховиана. Чехов и Пушкин. М., 1998.

130. Степанов А. Д. Проблемы коммуникации у Чехова. М., 2005.

131. Сухих И. Н. Проблемы поэтики А. П. Чехова. Л., 1987.

132. Cyxia И. Н. Повторяющиеся мотивы в творчестве Чехова Чеховиана: Чехов в культуре XX века. М., 1993.

133. Творчество А. П. Чехова. Поэтика, истоки, влияния. Таганрог, 2000. \5%.ТимонинМ. В. «Граф Нулин», «Учитель словесности» и «Гамбургская драматургия» //Мелихово: Альманах. Мелихово, 1999.

134. Толстая Е. Поэтика раздражения: Чехов в конце 1880-х начале 1890-х годов. М., 1994.

135. ТурковА. М. А. П. Чехов и его время. М., 1987.

136. Тюпа В. И. Художественность чеховского рассказа. М., 1989.

137. Ульянов Н. Мистицизм Чехова Рус. лит. 1991. J 2. V

138. Федосюк Ю. А. Что непонятно у классиков. Или энциклопедия русского быта XIX века. М., 2004.

139. Хализев В. E. Художественное миросозерцание Чехова традиция Толстого Чехов и Лев Толстой. М., 1980.

140. ЦилевичЛ. М. Сюжет чеховского рассказа. Рига, 1976.

141. Цшевич Л. М. Импульсы эстетической активности в чеховском рассказе Чеховиана: Чехов в культуре XX века. М., 1993.

142. Чеховиана: Статьи, публикации, эссе. М., 1990.

143. Чеховиана: Чехов и Франция. М., 1992.

144. Чеховиана: Чехов в культуре XX века. М., 1993.

145. Чеховиана: Мелиховские труды и дни. М., 1995.

146. Чеховиана: Чехов и его окружение. М., 1996.

147. Чеховиана: Чехов и «серебряный век». М., 1996.

148. Чеховиана: Чехов и Пушкин. М., 1998.

149. Чеховиана: Полет «Чайки». М., 2001.

150. Чеховиана: «Три сестры» 100 лет. М., 2002.

151. Чехов и его время. Сборник статей. М., 1977.

152. Чехов и Лев Толстой. М., 1980.

153. Чехов: pro et contra. СПб., 2002.

154. Чеховские чтения в Ялте. М., 1973.

155. Чеховские чтения в Оттаве: Сборник науч. тр. Тверь; Оттава, 2006.

156. Чудаков А. П. Поэтика Чехова. М., 1971.

157. Чудаков А. П. Мир Чехова: Возникновение и утверждение. М., 1986.

158. Чудаков А. П. Антон Павлович Чехов М., 1987. \S

159. Чудаков А. П. Об антиномиях художественно-философской позиции А. П. Чехова О поэтике А. П. Чехова. Иркутск, 1993. IS

160. Чудаков А. П. «Между "есть Бог и нет Бога" лежит целое громадное поле...» Чехов и вера Новый мир. 1996. J 2 9. V

161. Чудаков А. П. Реформа жанра Век после Чехова. М., 2004. \Ю. Шехватова А. «Окно» на грани двух миров (Об одном мотиве чеховской прозы) Молодые исследователи Чехова. III. М., 1998.

162. Якобсон P. О. Избранные работы. М., 1

163. Якубова А. У. О символических деталях в прозе А.П.Чехова Русская классическая литература и современность. Воронеж, 1985.