автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Художественная семантика межтекстовых связей в прозе А.П. Чехова

Полный текст автореферата диссертации по теме "Художественная семантика межтекстовых связей в прозе А.П. Чехова"

На правах рукописи

0046

441 о

Петракова Людмила Геннадьевна

Художественная семантика межтекстовых связей в прозе А.П. Чехова

Специальность 10.01.01 - русская литература

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

2 5 НОЯ 2010

Воронеж-2010

004614418

Работа выполнена на кафедре истории русской литературы, теории и методики преподавания литературы ГОУ ВПО «Воронежский государственный педагогический университет»

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор

Дыханова Берта Сергеевна

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Кройчик Лев Ефремович

доктор филологических наук Ничипоров Илья Борисович

Ведущая организация: Тверской государственный университет

Защита диссертации состоится 1 декабря 2010 г. в 15 часов на заседании диссертационного совета Д 212.038.14 в Воронежском государственном университете по адресу 394006, г. Воронеж, пл. Ленина, 10, ауд. № 18.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Воронежского государственного университета.

Автореферат разослан «Д&» октября 2010 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

О.А. Бердникова

Общая характеристика работы

Прозаические произведения Антона Павловича Чехова могут быть прочитаны в определенном ракурсе - в тематических, характерологических, мотивных и прочих взаимоотражениях, так как на протяжении всего творческого пути писатель неоднократно возвращался к похожим ситуациям и героям. Именно поэтому в чеховских текстах, цитирующих друг друга, можно наблюдать некую постоянную «перекличку» тем и мотивов.

О межтекстовых связях в художественном целом чеховской прозы, о возвращении автора к уже найденным образам писали Е.А. Абрашева, М.О. Горячева, A.A. Журавлева, Н.В. Капустин, В.Б. Катаев, JI.E. Кройчик, A.B. Кубасов, Э.А. Полоцкая, С. Сендерович, A.C. Собенников, И.Н. Сухих, Е.П. Червинскене, C.B. Чернышева, А.Н. Шехватова и др., и работы названных исследователей способствуют дальнейшим поискам глубинной семантики подобных авторских приемов, но некоторые аспекты межтекстовых связей чеховского творчества еще не были предметом специального целостного рассмотрения.

Необходимость обретения универсальных представлений о суггестивной функции подобных «отражений» служит научной мотивацией для наблюдений за «поведением» сходных мотивов, хронотопов и героев в прозе писателя и определяет актуальность предпринятого нами исследования.

Применительно к последнему термин «суггестия» (внушение) обозначает авторскую установку на формирование подсознательного уровня читательского восприятия, т. е. в художественном тексте суггестия есть одно из средств и приемов направленного авторского воздействия на читательское восприятие.

Научная новизна работы обусловлена тем, что в ней впервые предпринимается попытка выявления эволюции эстетической содержательности сходных мотивов, хронотопов и героев в прозе А.П. Чехова.

Объект исследования - художественная проза Чехова 1880-1904 гг.

Предмет исследования - специфика авторской реализации повторяющихся мотивов, хронотопов и героев в рассказах и повестях А.П. Чехова.

Цель работы, таким образом, предполагает выявление глубинной семантики принципа чеховских возвращений к уже созданному как одного из способов направленного авторского воздействия на читательское восприятие, с одной стороны, и как свойства художественного мышления этого писателя - с другой.

Владеющие сознанием художника и повторяющиеся в его текстах образы обладают я собственным смыслом, поскольку могут прочитываться и в общекультурном, несравненно более широком контексте. Достижение поставленной цели предполагает решение следующих исследовательских задач:

1. Исследование определенных идиолектов, которые в силу особой важности и частой повторяемости в чеховском тексте становятся (наряду с их устойчивыми значениями) знаками-сигналами других текстов и сопряжены с определенными сюжетами, внешними по отношению к исходным.

2. Определение принципов функционирования мотивных комплексов, важных для многих культурных систем - таких, как «тайна», «страх», «дом», «сад» и пр., в зоне авторской оценочности.

3. Исследование многосложных ассоциативных связей чеховских текстов с более широким затекстовым, в частности, мифологическом пространством и выявление потенциальных возможностей смыслопорожде-ния.

4. На основе «зеркального» повторения некоторых мотивов, хронотопов и героев уточнение представления о законах эстетического мышления Чехова-художника.

5. Выявление специфической знаковости чеховских «подобий».

Теоретической и методологической основой исследования стали труды М.М. Бахтина, Г.А. Вялого, Н.В. Капустина, JI.E. Кройчика, В.Б. Катаева, Д.С. Лихачева, Э.А. Полоцкой, A.C. Скафтымова, A.C. Собенникова, И.Н. Сухих, Н.М Фортунатова, JI.M. Цилевича, А.П. Чудакова.

В соответствии с поставленной целью и вышеуказанными задачами в работе используется комплексный подход, объединивший сравнительно-исторический, структурно-типологический и мотивный методы изучения художественного текста.

Теоретическая значимость работы заключается в определении принципов эстетического взаимодействия межтекстовых связей в прозе А.П. Чехова.

Практическая значимость исследования состоит в том, что его результаты могут быть использованы при дальнейшем изучении поэтики А.П. Чехова, в практике преподавания истории русской литературы, а также при комплексном филологическом анализе текста в вузе и школе.

Положения, выносимые на защиту:

1. Повторяющиеся мотивы, образы, хронотопы и образные параллели в прозе Чехова, проявляясь в межтекстовых связях чеховских произведений, воплощают идею многообразия жизни и неоднозначности ее явлений, обнажая подспудные законы авторской художественной рефлексии.

2. Восприятие героями таинственного, вызывающего страх, и его авторская оценка часто не совпадают, но именно в этих обертонах повторяющихся образов просматриваются специфические особенности авторского мышления.

3. Мотив страха занимает важное место в прозе писателя: чем обыденнее, привычнее явления, по поводу которых герои испытывают страх, тем сильнее их суггестивная функция, а следовательно, тем важнее для автора выявление скрытой сути жизненных явлений.

4. Хронотопическая семантика христианских праздников у Чехова становится проекцией мифологического времени в его связях с подсознательными духовными потребностями героев.

5. Концепт дома в прозе Чехова есть эстетическое воплощение авторского понимания значимости бытовых начал человеческой жизни, сопрягаемых с бытийными началами.

6. Хронотоп сада, один из основополагающих в творчестве А.П. Чехова, эстетически интегрирует сакральное и бытовое начала, являясь идеальной субстанцией, образом утраченного земного рая.

7. Образы героев-«двойников» интегрируют закономерности социально-психологического состояния человека эпохи рубежа Х1Х-ХХ веков.

Апробация работы. Диссертация обсуждалась на кафедре истории русской литературы, теории и методики преподавания литературы Воронежского государственного педагогического университета Её основные положения были изложены в докладах на региональных, всероссийских и международных научных конференциях (Воронеж, 2002, 2003,2004, 2006; Москва, 2004; Ялта, 2005; Иваново, 2005).

По теме диссертации опубликовано 5 работ, одна из которых размещена в периодическом издании, входящем в список Высшей аттестационной комиссии РФ.

Структура работы. Диссертация состоит из Введения, трех Глав, Заключения, Списка литературы, включающего 252 наименования. Общий объём диссертации составляет 162 страницы.

Основное содержание работы

Во Введении обосновывается актуальность и научная новизна избранного аспекта исследования, его теоретическая и практическая значимость, характеризуется степень изученности проблемы в литературоведении, излагаются цели и задачи работы, формулируются основные положения, выносимые на защиту.

Первая глава «Эстетическая сопряженность повторяющихся мотивов тайны и страха и их семантика в прозе Чехова» посвящена анализу названных мотивов, которые функционируют в структуре текста и как сопутствующие друг другу.

Острый интерес чеховских персонажей к бытовым загадкам человеческой жизни, кажущийся признаком их духовной ущербности, на авторском уровне открывает область подсознательных процессов, объяснимых для самого субъекта этих чувств. Тяга к таинственному - знак жизненной неустойчивости, психологического комплекса, когда отсутствие подлинной жизни порождает псевдозагадки, разрушающие психическую жизнь человека и способные привести к трагедии. Страх оказывается обратной стороной жизнебоязни, которой в чеховских произведениях чаще всего подвержены внутренне одинокие люди, страдающие от непреодолимой преграды между ними и окружающими.

Антоша Чехонте еще иронизирует над подобными «тайнами», используя этот мотив в своих пародийных текстах, где многократное повторение понятия вызывает комический эффект, а стремление персонажа во всем видеть загадку и тайну косвенно характеризует убогость и узость его внутреннего мира.

Но с течением времени писатель Чехов открывает многосложность подсознательных и сверхчувственных феноменов, имеющих самое непосредственное отношение к законам человеческого существования. В 1887 г. рассказ с «говорящим» названием «Тайна» посвящен анекдотической ситуации: Навагин обуреваем желанием узнать, кто такой «incognito Фе-дюков», чья подпись в течение тринадцати лет украшала лист в приемной, в котором расписывались визитеры. «Таинственное» и «непонятное» окажется пустячным курьезом.

Семь лет спустя комический сюжет реализуется уже на другом художественном уровне в «Черном монахе». В фабульной основе двух раз-

ных произведений общим является парадокс: тот, о ком Навагин думает как о призраке, оказывается вполне телесным и принадлежит церковному сану, в «Черном монахе», напротив, образ, заявленный названием, - плод болезненного воображения главного героя. Чехов здесь уже по-иному трактует общую для всех тягу к таинственному, жажду его постижения, болезненно отзывающуюся в душе героя крайней опустошенностью. В этих двух произведениях А.П. Чехова герои, пытающиеся разгадать преследующие их воображение таинственные знаки «потустороннего» мира, не замечают сущностных проявлений жизни в полисемантизме ее смысла. Непонимание простых, но фундаментальных основ бытия, пренебрежение здравым смыслом порождает опасные иллюзии, гибельные для самого героя и его окружения. Постоянно возвращающийся в мыслях к «таинственному» Федюкову, Навагин почти теряет ориентацию в реальном жизненном пространстве. Игнорирующий бытовую повседневность, занятый проблемами мировой истории, Коврин отрешается от живой реальности и приходит к краху: открытие истинной красоты и ценности жизни категорически запоздало, уже ничего нельзя исправить, восстановить и переписать «набело».

Не только подверженность персонажей «мистицизму», но и отказ от признания непостижимости природного мира, крайний рационализм в объяснении жизненных явлений у Чехова есть знак тупой ограниченности (как в рассказе «Весной»).

Наречие «непонятно» у писателя недаром семантически объединяется с понятием «страшно». В рассказе «Страхи» (1886) эту общность рассказчик понимает сам: «Это явление страшно только потому, что непонятно... Всё непонятное таинственно и потому страшно». Эта формула еще не раз возникнет в разном контексте последующих чеховских произведений. Спустя шесть лет, в 1892 году, в рассказе с похожим названием «Страх» подобная сентенция локализуется: «Страшно то, что непонятно». А через

десять лет, в 1896 году, в рассказе «Дом с мезонином» Женя Волчанинова (Мисюсь) спросит у художника: «А вам не страшно то, что не понятно?» -и получит отрицательный ответ.

В рассказе «Страхи» с этим чувством сопряжено предельное ощущение одиночества, оборачивающееся внутренней отторженностью от мироздания. В то же время у Чехова возникшее чувство страха обладает заражающим эффектом и способно передаваться от одного человека другому. Рассказчик признает, что трижды испытанное им чувство страха было вызвано событиями, в которых не было ничего грандиозного, выдающегося, напротив, сам герой специально подчеркивает их ничтожность.

В большинстве жизненных ситуаций кажущаяся вполне познаваемой действительность, по логике героев, не может вызвать страхов. Но в противовес рациональному таинственное вторгается в обыденную жизнь, и тогда каждая подробность случившегося, рефлекторно воспроизводимая памятью, производит необъяснимый эффект. В данном чеховском рассказе таинственное лишь подтверждает обыденность жизни. «Картина» мира, описанного в «Страхах», изначально носит эмоциональный характер. А это означает, что внимание автора к мелочам чувственной жизни человека, его интерес к сфере подсознательного имеет прямое отношение к чеховской концепции самоопределения личности: боязнь жизни, страх перед загадками бытия уничтожает личность. Преодоление «страхов» возможно только при условии личного стремления к осмыслению окружающего мира, сложному и утомительному, но другого, по Чехову, не дано.

Формула: «Страшно то, что непонятно» - вновь повторяется в рассказе «Страх». Два произведения с похожими названиями описывают хорошо известное их героям чувство, охарактеризованное одинаковыми словами, но вызванное противоположными причинами. Если в «Страхах» рассказчик испытывает это чувство трижды в экстраординарные моменты своей жизни, то Дмитрий Петрович Силин в «Страхе», наоборот, ежеднев-

но, ежеминутно, ежесекундно пребывает во власти страха, который внушает ему сама жизнь в ее обыденности. Для него область непонятного захватывает весь окружающий мир, и он признается, что болен боязнью жизни, потому что ему страшно «всё», и эта «глобализация» переживаний героя свидетельствует о все более глубоком проникновении писателя в тонкую материю бытийного через бытовое.

Постепенно мотив принципиальной непознаваемости окружающего мира становится одним из основных в творчестве А.П. Чехова. Мысли об умонепостигаемом смысле бытия, о необходимости познания своей и чужой жизни присутствуют в рассказах, ставших мировой классикой, - в «Скучной истории», «Палате № 6», «Дуэли». Чехов постепенно повышает статус этого явления в своих художественных текстах. В маленькой повести «Ионыч» (1898) мотив тайны сопрягается с авторской оценкой жизни вообще и природной в частности как некоего таинства, и само наличие тайны у Чехова есть неотъемлемая составляющая жизни личности, знак сокровенности бытия как некой проекции божественной гармонии.

Страх и страхи, вызываемые разными обстоятельствами - внутренними, внешними, иррациональными, - порождаются подсознательными процессами, являясь знаком опустошенности современной личности, ее неприкаянности и жажды идеала. Выбирая между множеством человеческих чувств антитезу страху, Чехов вновь и вновь возвращается к «пройденному» и рассматривает его под разными углами зрения, в разном преломлении, предлагая героям (а значит, и читателю) искать выход самостоятельно, осмысленно относясь к своей жизни. Но персонажи чеховских произведений, как правило, на такой поиск либо не способны, любо не готовы к нему, и потому писатель неоднократно возвращается к этой проблеме.

Не будучи поклонником мистицизма как такового, Чехов показывает, как общечеловеческая и вневременная проблема духовности обостряет-

ся в исторической ситуации рубежа Х1Х-ХХ веков: человек оказывается в состоянии постоянно нарастающего психологического конфликта с окружающим миром, ощущая свою душевную неприкаянность и безуспешно пытаясь обрести свое место, оправдать свою жизнь, понять ее смысл.

Героям чеховских произведений трудно ориентироваться в бесконечном пространстве жизни. Отсюда - и неуверенность, и неизбежное спасение «в знакомых» (и знаковых) переживаниях.

Во второй главе «Повторяющийся хронотоп в творчестве А. П. Чехова и его семантика» подробно рассматривается процесс ориентации чеховских героев в окружающем мире, пассивно отказывающихся от преодоления страха перед жизнью или стремящихся ее осмыслить. Неумение персонажей распорядиться отпущенным временем, совладать с ним оборачивается боязнью открытого пространства, и поэтому в нарратологии писателя так мало движения и пейзажных зарисовок. Исключение, пожалуй, составляет повесть «Степь», в сюжетной основе которой - мотив движения, перемещения маленького Егорушки из поместья в город. Пространство существования чеховских персонажей, как правило, ограничено стенами дома, служебного кабинета, присутственного места, номера гостиницы. Даже если сюжетное развитие совершается на лоне природы, автор избегает панорамирования пейзажа (рассказы «Налим» и «Дочь Альбиона»),

Для Чехова особую важность обретает не время события, действия, а время переживания героя, и организация времени и пространства в произведениях писателя всегда подчинена задаче самодвижения и раскрытия чувственной сферы. Специфика чеховского хронотопа заключается в том, что чувствования героев не зависят от матаморфоз времени и пространства: герой почти не меняется. Даже в кратком временном отрезке и локальном пространстве герой как бы не поспевает за временем. Потенциальная возможность прозрения существует для персонажей, но чаще всего истина открывается им, когда изменить уже ничего невозможно. Крик души о

пропавшей жизни означает, что герой не успел за временем, не догнал его, что жизнь прошла мимо. Статика, неподвижность - один из вариантов существования героя и принцип организации чеховского хронотопа, носящего парадоксальный характер: движение без движения, время без времени, когда что-то должно меняться, а ничего не меняется.

§ 1. «Хронотоп христианских праздников (Вербное воскресение и Пасха)». В творчестве А.П. Чехова есть произведения, теснейшим образом связанные с христианскими праздниками, и образ времени в них может напоминать или даже буквально повторять хронотоп, связанный с библейским описанием событий двухтысячелетней давности или славянскими традициями православных праздников. В этом контексте возникает тип героя, переосмысливающего свою жизнь, впервые задумывающегося о смысле своего существования или неожиданно для себя находящего ответы на вопросы, давние и мучительные.

Начало рассказа «Верба» (1883) связано с Вербным воскресением и совершившим преступление ямщиком. Образ вербы появится и в рассказе, казалось бы, не связанным с этим христианским праздником, - «Скрипке Ротшильда» (1894). Художественный хронотоп, центром которого является верба, оказывается семантически связан с пробуждением «человеческого в человеке», обнаружением гуманистической основы в таких персонажах, которые, казалось бы, безвозвратно утратили свою духовную сущность: в ямщике из рассказа «Верба», убившем почтальона, укравшем его сумку и избившем беззащитного старика Архипа, и в Якове из рассказа «Скрипка Ротшильда», ни разу в жизни не приласкавшем жену, не сказавшем ей ни одного доброго слова и задумывавшемся лишь о возможных и реальных убытках. В связи с образом вербы и возникает мотив нравственного суда и прощения, которому Чехов посвятил «Рассказ старшего садовника» (1894), где звучит страстный призыв героя уверовать в человека.

Действие любимого рассказа Чехова «Студент» (1894) происходит в преддверии Пасхи - в Страстную пятницу, самый скорбный для христиан день в году. Душевное состояние героя вполне созвучно состоянию самой природы. Возвращаясь с охоты домой, Иван Великопольский, сын дьячка и студент духовной академии, болезненно воспринимает сгустившиеся сумерки, холод, мучительный голод, убогость родительской избы, ввергающие его в тоскливую безнадежность. Само время как бы останавливает свое движение: бедность, невежество, тоска и мрак были, есть и будут. Но в кульминационный момент вселенского отчаяния возникает образ пламени, согревающего огня. Иван Великопольский выходит к костру, очерчивающему круг света среди тьмы. Подробности описания огня соотносятся с текстом из Евангелия: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин. 1:5). Иван Великопольский в разговоре с двумя вдовами, матерью и дочерью, напоминает им евангельскую историю об отречении апостола Петра, сближая разные временные пласты - «сегодня» и «тогда», пренебрегая многовековой дистанцией, различием лиц и подчеркивая общность ситуаций: «Точно так же в холодную ночь грелся у костра апостол Петр <...> Значит, и тогда было холодно». Общность двух временных планов проявляется сначала во внешних признаках («холодно»), а затем - и в эмоциональном впечатлении: на первом плане в рассказе Ве-ликопольского не страдания Иисуса Христа, а Петр, который и рассказчику, и слушательницам по-человечески близок, а его чувства понятны им и вызывают душевный отклик.

В интонации говорящего, в чувстве абсолютной причастности к библейским событиям происходит неожиданное для самого рассказчика отождествление с Петром - человеком, в то время еще не канонизированным церковью и не знающим своей судьбы. Чеховский студент как бы заново со-творяет картину живой реальности, возвращая ее из небытия, уподобляясь непосредственным свидетелям - будущим евангелистам. В духовном со-

причастии рассказчика мукам трижды предавшего своего учителя ученика на глазах у читателя совершается чудо истинного обращения в веру человека, казалось бы, уже воцерковленного, уже посвятившего себя духовному пастырскому служению. Сближая мифологическое прошлое с настоящим, Иван Великопольский осуществляет духовную связь времен. В чеховском тексте реальное и библейское пространство и время воссоединяются в момент духовного озарения героя. Реке в пространстве чеховского рассказа соответствует река Иордан в библейском, горе - гора Елеон, деревне - город Иерусалим. Возможно, на формирование художественного образа пространства, окружающего Ивана Великопольского, оказал влияние Новый Иерусалим, где Чехов любил бывать и куда он неоднократно приглашал друзей.

В символической зоне рассказа «Студент» особенную роль играют имена собственные. Имя главного героя Иван (стар. Иоанн) древнееврейского происхождения и означает «милость, благодать Божия». В концепции произведения, где «прошлое ... связано с настоящим непрерывною цепью событий», Иван Великопольский - новая человеческая ипостась личности, связанной общей человеческой родословной с другими Иванами: в том числе и с Иоанном Крестителем, и с Иоанном Богословом. Кроме того, цепочку рефлексирующих личностей, в начале которой - апостол Петр, а в конце - Иван Великопольский, продолжает еще один человек - сам автор.

§ 2. Хронотопы дома и сада посвящен взаимосвязи между хроното-пическими образами и персонажами. Дом - важнейший хронотоп не только в прозе, но и в драматургии Чехова. В доме не просто живут: рождаются, любят, вступают в брак или умирают - дом становится объектом размышлений - и писателя, и его персонажей. Представляя личное пространство, дом является свидетелем человеческих судеб, может напоминать о детстве, о людях, живущих в нем, рассказать об их характерах.

Чехов находит взаимосвязь между внешним обликом дома и характером его обитателей. Речь идет не столько о помещениях как таковых, сколько о неком психологическом комплексе, связанном у человека с детством, с теплотой семейного очага или с отсутствием греющих душу воспоминаний. При том, что поэзия дома, домашнего уюта прямо не отрицается и признается одной из ценностей жизни, у Чехова, как правило, отсутствуют сюжетные ситуации, где человек и его дом изображались бы в гармоническом соответствии. Многим чеховским героям не живется в их уютных домах, а другим вообще не дано их обрести.

Отношение к дому как имуществу, объекту вложения капитала - в чеховском мире свидетельство духовной ущербности человека. Ионыч, владеющий имением и двумя домами и присматривающий себе третий, не имеет главного - уюта, тепла домашнего очага, в бытовом и в духовном смысле он фактически бездомен, его существование бессмысленно.

Мотив сада - один из основополагающих в творчестве А.П. Чехова. Сад имеет скрытую проекцию утраченного рая. В семантике сада у Чехова важен мотив исчезновения, гибели. В повести «Чёрный монах» сопрягаются быт и бытие, дом земной и небесный. Порывая с житейским или духовным, человек в равной мере отторгается от совокупного целого, гармонии духовного и бытового. Такова и жизнь Коврина, пожертвовавшего земным во имя духовного, и существование Песоцких (чья «жизнь ушла в сад»), посвятивших себя возделыванию сада земного, подчас издевающихся над природной красотой ради прибыли или декоративного эффекта, закончившееся смертью Егора Семеныча и гибелью сада.

В «Черном монахе» судьба сада становится метафорой жизни персонажей: вслед за прекрасным цветением, молодостью и радостью наступает неминуемая смерть. Пожалуй, единственное, на что способен человек, -

своевременно ценить те мгновения счастья, которые ему даны. К сожалению, Коврин понимает это тогда, когда для него все потеряно.

Образы дома и сада в творчестве Чехова многолики. Они предстают перед читателями и как топосы, связанные с жизнью находящихся в них людей, определяющие их мироощущение, и как мифологическое пространство, сопряженное не только с бытом, но и с бытием, обращенное в вечность.

Мотивы «дома» и «сада» в образных повторах высвечивают деформацию некогда устойчивых и сословно регламентированных законов человеческой жизни. Обрушившиеся сословные перегородки, как оказалось, вовсе не способствовали общественному объединению, согласию, дом перестал быть «крепостью», потому что все, что наполняло его теплом и уютом, исчезло. Чехов так же, как его великие современники - Толстой, Лесков, Достоевский, - осознает остроту сложившейся общественной ситуации, которую невозможно разрешить ни реставрацией старого быта, ни искусственно насаждаемой идеологией.

Третья глава «Герои-«двойники» в чеховской прозе» посвящена еще одному аспекту изучаемой проблемы. Уже в ранних рассказах при всем комизме положений и образов автор учитывает подробности психологического состояния своих героев. Не случайно в его рассказах и повестях так много несобственно прямой речи. Чехов предлагает читателю взглянуть на мир глазами персонажей своих произведений, услышать их голоса (отсюда обилие их реплик и монологов). Но чеховская проза диалогична не столько потому, что герои ведут нескончаемые разговоры друг с другом, сколько потому, что чеховские персонажи постоянно вступают в диалог с окружающей их жизнью.

Первый опубликованный рассказ Чехова - «Письмо к ученому соседу» (1880). Один из поздних рассказов - «Печенег» (1897). И в первом, и во втором изображен скучающий степной помещик. Но если в «Письме к

ученому соседу» Чехов веселится, издеваясь над амбициозностью и невежеством Василия Семи-Булатова, отставного урядника Войска Донского, предлагающего замечательную формулу жизни: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда», то образ сходного персонажа в рассказе «Печенег» более сложен, чем образ его предшественника. Жму-хин, спокойно, беспощадно, методично убивающий своих близких, не просто убежден в своей правоте, он превращает эту правоту в систему жизненных отношений. Недаром писатель сравнивает его с печенегом, диким невежественным предшественником «культурных» народностей.

Чехов помещает своих героев в ограниченное жизненное пространство, потому что таково пространство жизни большинства. Трагедия чеховских персонажей заключается в том, что им не нужен весь земной шар. Им достаточно иметь клочок земли, очерченный привычными границами и обозначенный знакомыми ориентирами-знаками. За этими пределами для них нет жизни: не потому, что их в «ту» жизнь не пускают, а потому, что они не стремятся там оказаться, хотя, быть может, и подозревают о ее существовании.

Чехов на протяжении всей творческой деятельности возвращается к одним и тем же человеческим типам и исследует их в меняющихся обстоятельствах. В связи с торжеством всеобщего автоматизма жизни, поступков, ситуаций, реплик и дел в мире комических произведений Чехова возникают неизбежные повторы, движение по кругу, когда то, что было вчера и сегодня, повторится завтра. Может показаться, что внутри этого круга жизнь героя интенсивна, но на самом деле в ней нет движения, перспективы.

В рассказе «Случаи manía grandiosa (Вниманию газеты «Врач»)» (1883) Чехов показывает персонажей, живущих в плену жестких, выстроенных ими же самими рамок, которых объединяет маниакальное стремление ограничить чью-либо свободу. Однако далеко не все окружающие от-

носятся к высмеянным автором персонажам как к умалишенным, и нотки горечи можно уловить в этом, казалось бы, юмористическом произведении: люди ради ничтожных целей готовы идти на поводу у чьих-то безумных капризов, сидя взаперти под надзором отставного урядника или следуя бессмысленному, вредному для здоровья образу жизни.

Список чеховских персонажей, соответствующих определению «Случаи mania grandiosa», весьма внушителен. Это и учитель с говорящей фамилией Пустяков из рассказа «Орден» (1883), неодинокий в своем желании казаться лучше, чем он есть на самом деле, и поэтому приходящий в гости с чужим орденом, и Митя Кулдаров из рассказа «Радость» (1883), попавший под лошадь и испытывающий восторг от упоминания о происшествии в газете, ведь о нем теперь узнает вся Россия, и старик Щеглов из рассказа «Трифон» (1884), мечтающий наказать объездчика Трифона и умоляющий того принять деньги и прибавку к жалованью в обмен на осуществление желания один «разик» выпороть его.

Чехов пытается осмыслить причины, по которым происходит шаб-лонизация жизни. Очумелов из рассказа «Хамелеон» (1884) отнюдь не беспринципен, наоборот, его «хамелеонство» обусловлено неколебимой убежденностью в праве сильного. Иван Дмитрич Червяков из рассказа «Смерть чиновника» (1883) уверен, что отношение «маленьких людей» к «персонам» основывается на подобострастии и почтительности.

Чехов воспринимает раболепие и чинопочитание, ставшее неотъемлемой частью жизни тех, кто должен был бы ими тяготиться, как общественную болезнь. Не от собственной униженности страдает Червяков, а от возможности подозрения в нежелании унижаться. Каждая новая попытка извиниться перед генералом как бы подпитывает систему чинопочитания и добровольного самоунижения. Червякову подобен Тонкий, у которого известие о высоком чине Толстого кардинально меняет восприятие гимназического товарища. Автоматизм чинопочитания срабатывает

мгновенно, и иначе, как тайного советника, он и вся его семья Толстого не воспринимают.

Столь же механистична уверенность в своей полной безнаказанности тех персонажей, которые имеют деньги или занимают высокое положение в обществе. Если в рассказе «Шведская спичка» (1884) отставной гвардии корнет Марк Иванович Кляузов «просто» оказался в бане, принадлежавшей становому, заботами молодой жены последнего, и вся ситуация его поисков и следствия по делу о пропавшем в высшей степени курьезна, то в рассказе «Маска» (1884) миллионер, фабрикант, потомственный почетный гражданин Пятигоров, надевший маску, бесчинствуя, выявляет сущность тех, кто ханжески исповедует благопристойность. Название «Маска» становится знаком социальной неустойчивости, исчезновения твердых основ бытия. Как только Пятигоров снял маску, другие маски - лицемерного почтения - незамедлительно проступили на лицах «интеллигентов», очень похожих на «хамелеона» Очумелова.

Лицемерием, за которым исчезает подлинное лицо, отмечены многие персонажи чеховских рассказов. В рассказе «Унтер Пришибеев» (1885) кляузник и усмиритель Пришибеев безоговорочно уверен в своей правоте и считает, что имеет исключительное право управлять людьми, что он -единственный, благодаря кому сохраняется равновесие жизни.

Если сравнить Очумелова и Пришибеева, то на первый взгляд может показаться, что по своему психологическому типу они антиподы: первый выглядит чрезмерно гибким, ежеминутно меняющимся, второй - твердым, защищающим свои убеждения.! Однако за внешним различием кроется их глубинное родство. Полицейский надзиратель и отставной унтер, как и экзекутор Червяков, - человеческие типажи, представляющие одну историческую эпоху, иллюстрирующие вариативность шаблонного мышления и стереотипного поведения. И Червяков, и Очумелов, и Пришибеев руково-

дствуются одним и тем же набором понятий и ориентиров, определяющим все их поступки.

Стремление унтера Пришибеева запретить людям собираться, петь песни, по вечерам сидеть с огнем отразится спустя тринадцать лет в рассказе «Человек в футляре» (1898), где не обладающий никакой реальной властью Беликов регламентирует жизнь окружающих циркулярными запретами. Если для учителя древнегреческого языка «футляром» становятся теплое пальто, калоши, темные очки, вата в ушах, поднятые воротник и верх экипажа, а дома - халат, колпак, закрытые ставни и задвижки, полог над кроватью и постоянно - циркуляры и газетные статьи, обязательно запрещающие что-либо, то для Мавры пожизненное добровольное пребывание в пределах своего родного села, постоянное сидение за печью и появление во дворе только по ночам - тоже своеобразный «футляр». Однако «футлярных» людей в этом рассказе гораздо больше: окружающие Беликова учителя и рассказчик, осуждающий его, казалось бы, тяготящиеся его присутствием, ненавидящие его запреты, сами того не подозревая, столь же подвластны футлярному мышлению.

Общие черты есть у Ольги Дымовой из рассказа «Попрыгунья» (1892) и Оленьки Племянниковой из рассказа «Душечка» (1899). Заглавия этих рассказов оценочны, что редкость для названий чеховских произведений. Если слово «попрыгунья» явно негативно характеризует героиню, то в слове «душечка», содержащем уменьшительно-ласкательный суффикс, есть и иная интонация. Обе героини эмоционально зависят от других, не имеют «самости» и в итоге оказываются бездетными вдовами. Но если у «попрыгуньи» нет жизненной перспективы, то «душечка» находит себя в бескорыстной нерассуждающей привязанности к другим.

Герои-«двойники» отражают «всеобщую повторяемость», «круговращение» жизни. Персонажи ранних произведений активны и хорошо знают, что им делать, т.к. привыкли руководствоваться определенной

схемой поведения. Их безоговорочное подчинение ложной системе ценностей создает комический эффект. Чехов открывает губительность шаблонов, опасность «футляра», побуждая читателя к поиску смысла жизни и своего пути.

Человеческое общение, одна из главных ценностей социальной жизни и личности, в эпоху, которой принадлежал Чехов, становится проблемным. Чеховские персонажи утратили крепость семейного очага, испытывают безотчетные страхи, лишены способности радоваться жизни, часто не способны объективно оценивать мир. Чеховская художественная «повседневность» интегрирует в диалектическом единстве все стороны быта, неотделимого от бытия.

Повторяемость определенных образов в чеховском повествовании связана со сквозным движением смыслов через многие пласты культуры и конкретизируется в разных эстетических формах, сопрягаемых с глубинными пластами каждого из рассматриваемых слово-образов и мотивов. В зависимости от природы того или иного слово-образа и мотива их функции, частотность упоминаний в тексте определяют и пути их семантиза-ции. Такие мотивы, как «страх» и «тайна», становятся формами психологической характеристики сознания персонажей, хронотопы «дом» и «сад» - моделирования пространства, библейские ассоциации - расширения семантического поля.

В Заключении подводятся основные итоги исследования.

Основные положения диссертации опубликованы в следующих работах:

1. Петракова Л. Г. Подтекстовые значения образов в рассказе А.П. Чехова «Студент» / Л. Г. Петракова // Эйхенбаумовские чтения: Вып. 4. -Воронеж: ВГПУ, 2003. - С. 128-132.

2. Петракова Л. Г. Художественная семантика топики в чеховской повести «Черный монах» / Л. Г. Петракова // Эйхенбаумовские чтения: Вып. 5. Часть 1. - Воронеж: ВГПУ, 2004. - С. 135-139.

3. Петракова Л. Г. Художественная семантика тургеневских реминисценций в повести А.П. Чехова «Черный монах» / Л. Г. Петракова // Вестник ВГУ. Серия: Филология, Журналистика. - Воронеж, 2004. - № 2. - С. 40-42.

4. Петракова Л. Г. Поэтика рассказа А.П. Чехова «Верба» / Л. Г. Петракова // Малые жанры: Теория и история: Сб. науч. ст. — Иваново: Иван. гос. ун-т, 2006. - С. 102-107.

5. Петракова Л. Г. Рассказ А.П. Чехова «Тайна» и его отражение в «Черном монахе» / Л. Г. Петракова // Эйхенбаумовские чтения: Вып. 6. -Воронеж: ВГПУ, 2007. - С. 90-94.

Работа № 3 опубликована в издании, входящем в перечень рецензируемых научных журналов ВАК РФ.

Научное издание

ПЕТРАКОВА Людмила Геннадьевна

Художественная семантика межтекстовых связей в прозе А.П. Чехова

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Подписано в печать 22.10.2010. Формат 60><84'/|б. Печать трафаретная. Гарнитура «Тайме». Усл. печ. л. 1,44. Уч.-изд. л. 1,34. Тираж 100 экз. Заказ 218.

Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Воронежский государственный педагогический университет». Отпечатано с готового оригинала-макета в типографии университета. 394043 г. Воронеж, ул. Ленина, 86. Тел. (4732) 55-58-32,55-61-83.

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Петракова, Людмила Геннадьевна

Введение.

Глава I. Эстетическая сопряженность повторяющихся мотивов тайны и страха и их семантика в прозе Чехова.

Глава П. Повторяющийся хронотоп в творчестве А.П. Чехова и его семантика.

§ 1. Хронотоп христианских праздников (Вербное воскресение и

Пасха).

§ 2. Хронотопы дома и сада.

Глава П1. Герои-«двойники» в чеховской прозе.

Введение диссертации2010 год, автореферат по филологии, Петракова, Людмила Геннадьевна

Механизмы, обеспечивающие смысловую индивидуальность каждого художественного текста и творчества художника в целом, сложны и многообразны. По наблюдению В.Я. Лакшина, «истинное произведение искусства, как саму жизнь, можно рассматривать под бесчисленными углами зрения» [Лакшин 1975, с. 167]. Творческое наследие Чехова принадлежит, как неопровержимо доказывает жизнь его творений во времени, к подлинному искусству, и в изучении чеховского феномена, начатом еще современниками1, невозможно подвести окончательный итог.

Список исследователей чеховской прозы достаточно обширен. Так, специфические особенности поэтики прозы А.П. Чехова интерсовали А.Б. Дер-мана («О мастерстве Чехова», 1959), А.П. Чудакова («Поэтика Чехова», 1971 и «Мир Чехова: Возникновение и утверждение», 1986), В.Я. Лакшина («Толстой и Чехов», 1975), Л.М. Цилевича («Сюжет чеховского рассказа», 1976 и «Стиль чеховского рассказа», 1994), М.Л. Семанову ("Чехов-художник", 1976), В.Б. Катаева («Проза Чехова: проблемы интерпретации», 1979, «Литературные связи Чехова», 1989, «Сложность простоты: Рассказы и пьесы Чехова», 2004, «Чехов плюс. Предшественники, современники, преемники», 2004), В.Я. Линкова («Художественный мир прозы А.П. Чехова», 1982, «Скептицизм и вера Чехова», 1995), Л.Е Кройчика («Поэтика комического в произведениях А.П. Чехова», 1986; «Неуловимый Чехов: этюды о творчестве писателя», 2007), И.Н. Сухих («Проблемы поэтики А.П. Чехова», 1987 и 2007), В.И. Тюпу («Художественность чеховского рассказа», 1989), Э.А. Полоцкую («А.П.Чехов. Движение художественной мысли», 1979, «О поэтике Чехова», 2001), Е.Д. Толстую («Поэтика раздражения», 2004) и многих других исследователей. Однако Е.Д. Толстая, размышляя о разрушении иллюзии изученности Чехова, справедливо считает, что «многие произведения Чехова вообще еще никогда не были удовлетворительно прочитаны и поняты» [Толстая 2002, с. 9].

1 Эти работы были собраны в антологию А.П. Чехов : pro et contra. СПб.: РХГИ, 2002. 1072 с.

Существующие концепции чеховского творчества, по мнению И.Н. Сухих [Сухих 2007, с. 96], можно свести к двум - противоположным. Первая, восходящая к критикам-современникам, основывается на том, что в конце 1880-х гг. Чехов изменяет сами приемы, жанры, формы художественного мышления. Этот тип эволюции выглядит так: от Чехонте - к Чехову. Вторая концепция, менее распространенная, исходит из внутреннего единства чеховского творчества, из его глубинных свойств, его художественной философии и имеет другой характер: Чехонте - в Чехове, Чехов - в Чехонте.

Если А.П. Чудаков говорит только об эволюции чеховского повествования [Чудаков 1971, с. 8], то Е.П. Червинскене противопоставляет «единство художественного мира» и его эволюцию, защищая первое и отвергая вторую [Червинскене 1976, с. 39]. JI.E. Кройчик же уверен, что Чехонте от Чехова неотделим. Исследователь обосновал свою мысль в монографии «Поэтика комического в произведениях А.П. Чехова»: «Эволюцию творчества Чехова традиционно рассматривают как некое прямолинейное движение от развлекательной юмористики раннего периода к тонкому психологизму последних лет творчества. Между тем эволюция художника была сложнее и многообразнее. Чехов оставался всю свою жизнь верен комическим формам отображения действительности, менялось только качество комизма его произведений, вобравшего в себя и лирические, и драматические, и трагические интонации» [Кройчик 1986, с. 4-5]. Справедливо считая, что творческая и мировоззренческая эволюция художника - естественный процесс и Чехов впоследствии строго оценил все написанное Антошей Чехонте, Человеком без селезенки, Братом моего брата, Рувером и пр., JI.E. Кройчик определяет эволюцию от Чехонте к Чехову как последовательное усиление психологического начала при воспроизведении характера героя [Кройчик 1986, с. 166-167].

В книге «Перечитывая Чехова. Критический очерк о чеховской прозе и драматургии» Дональд Рэйфилд исследует поэтику Чехова, демонстрируя эволюцию мастерства писателя [Rayfield 1999].

О проблеме единства или эволюционности чеховского творчества рассуждает И.Н. Сухих, которого в рассказах Антоши Чехонте интересует наличие явных черт писательской индивидуальности Чехова - «не то, что менялось, а то, что, появившись, в значительной степени оставалось неизменным» [Сухих 2007, с. 59]. Ученый привлекает в союзники исследование А.И. Роскина, в 1940 году писавшего: «Можно с уверенностью сказать, что будущие исследования покажут глубокую связь литературных приемов Антоши Чехонте с самыми важными, основными элементами стиля Антона Чехова. Более того: исследования эти покажут, что новаторство Чехова в значительной мере определилось «юмористическим происхождением» Чехова» [Роскин 1959, с. 84].

Но для нас важны прежде всего те работы, в которых так или иначе трактуется проблема межтекстовых связей в художественном целом чеховской прозы, возвращения к уже найденным образам. Л.Е. Кройчик отмечает, что «писатель неоднократно возвращался к одним и тем же ситуациям, к своеобразному самоцитированию, поскольку в реальной жизни действует закон всеобщей повторяемости. Люди, разделенные годами и пространствами, думают одинаково, поступают одинаково, одинаково страдают, одинаково ищут себя» [Кройчик 1986, с. 66].

И.Н. Сухих обращает внимание на важность некоторых тенденций, «сопрягающих» разные периоды чеховского творчества в 1880-1904 годы. В статье «Повторяющиеся мотивы в творчестве Чехова» он пишет о «скрытых взаимодействиях, прорастаниях и всеобщем «окликании» тем и мотивов» [Сухих 1993, с. 27] разных чеховских текстов. По наблюдениям ученого, «принцип повтора, ситуационного варьирования наглядно присутствует у Чехова не только на уровне конкретного произведения, но и мира в целом. Отдельный чеховский текст, подобно лучу света, выхватывает, выдвигает на первый план какой-то характер, ситуацию, идею и т. д. Но они не охвачены жесткой рамкой фабулы. На периферии повествования, в микросюжетах, эпизодических персонажах узнается то, что станет центральным в следующих произведениях или было таковым ранее, когда луч света падал на соседний участок бытия. Все взаимосвязано, все существует в едином пространстве и времени, в едином хронотопе» [Сухих 1993, с. 31-32].

В вышедшем в 2007 году втором издании книги «Проблемы поэтики Чехова» И.Н. Сухих в главе «Структурирование мира: жанр — мотив - роман» высказывает мнение, что один из важных признаков, подчеркивающих анти-номичность и в то же время внутреннюю цельность мира Антоши Чехонте, -наличие рассказов-дублетов, которые имеют разные архитектонические формы. Мир позднего Чехова представляется исследователю более однородным: юмористические тенденции уходят на периферию, становясь либо отдельной краской в сложном драматическом построении, либо трансформируясь в иронию, сарказм. Однако взаимосвязь отдельных элементов художественного мира и отдельных произведений не только сохраняется, но становится более глубокой и органической. По мысли ученого, «конкретный, ограниченный текст со своей структурой и смыслом в разных местах размыкается в мир в целом» [Сухих 2007, с. 110], и возникают переклички на разных уровнях, разной степени общности, когда повторяются реплики; «рифмуются» ситуации; герои повестей и рассказов, разделенных десятилетиями, произносят похожие монологи и совершают сходные поступки (что литературовед воспринимает как вариации некоего «архетипа»), «микросюжет» одного рассказа становится фабулой другого и наоборот.

И.Н. Сухих утверждает, что «дублетность» Чехонте перерастает у Чехова в принцип ситуационного варьирования ряда главных героев, мотивов, ситуаций и персонажей.

Прямое воспроизведение «подобного», открытая связь произведений (как, например, цикличность «маленькой трилогии», наброски продолжения «Мужиков» и выраженное в письмах желание написать вторую часть повести «Степь») у Чехова редки, в то время как правилом являются скрытые взаимодействия, прорастание и отклики тем и мотивов в смысловом, содержательном варьировании (подобно тому, как повтор в лирическом стихотворении всегда сопряжен с развитием, изменением образа).

Известно скептическое отношение Чехова к желанию «уловить общий закон и формулы, по которым художник, чувствуя их инстинктивно, творит музыкальные пьесы, пейзажи, романы и пр.» [П. 3, с. 54, П. 4, с. 44]. Однако, например, изучение структуры - внутренней организации художественного произведения [Скибина 1984] - уже принесло свои весомые плоды, а что касается очевидных повторов в чеховской стилистике, то их знаковость не вызывает сомнений.

Размышляя о повторе в стихотворном тексте, Ю.М. Лотман писал: «Строго говоря, повторение, полное и безусловное, в стихе вообще невозможно. Повторение одного слова в тексте, как правило, не означает механического повторения одного и того же понятия. Чаще оно свидетельствует о более сложном, но едином смысловом содержании» [Лотман 1994]. По мнению ученого, удвоение слова может означать не механическое удвоение понятия, а усложнение его содержания, и все случаи повтора можно свести к операциям отождествления, сопоставления и противопоставления элементов определенного уровня структуры.

В диссертации C.B. Чернышевой рассматриваются функции повторов в прозе А.П. Чехова. Исследователь выделяет три ипостаси повторов, каждой из которых посвящены отдельные главы: первая - «Повтор как способ характеристики комического героя», вторая - «Повтор как способ психологической характеристики персонажа», третья - «Повтор как средство создания символических образов». Данная работа утверждает и перспективность дальнейшего исследования: «Звуковые (ассонансы, аллитерации), синтаксические (шире - грамматические) повторы в творчестве Чехова могут стать предметом самостоятельного исследования. Перспективным представляется изучение межтекстовых повторов чеховского творчества, конкретные аспекты которого были намечены уже достаточно давно, но (за некоторыми исключениями) еще не стали предметом специального рассмотрения» [Чернышева 2007, с. 17].

В свою очередь, интертекстуальный анализ, по наблюдению Н.В. Капустина, позволяет обнаружить такие смыслы или оттенки смысла произведений, которые без его применения могут остаться незамеченными [Капустин 2004, с. 38].

Л.Е. Кройчик отмечает, что в разных произведениях А.П. Чехова повторяются похожие ситуации (например, в рассказе «У знакомых» и в пьесе «Вишнёвый сад»), мотивы, в частности, мотив несостоявшейся любви: Под-горин - Наденька («У знакомых»), Беликов - Варя («Человек в футляре»), Старцев - Катя («Ионыч»), Лопахин - Варя («Вишнёвый сад»). Кроме этого, повторяются звуки: возникший в рассказе «Счастье» таинственный, непонятный звук (кажется, бадья в шахте оборвалась) вновь появится в пьесе «Вишневый сад» [Кройчик 1986, с. 66].

И.Н. Сухих, наблюдая взаимодействие некоторых чеховских текстов, обнаруживает мотивы «Мужиков» в повестях «Новая дача», «В овраге» и отчасти - в рассказе «На святках». Первые три из названных произведений, в свою очередь, соотносятся с предшествовавшей им повестью «Моя жизнь». «Архетип» женщины-хищницы, ее театральной игры с собой и окружающими Чехов описывает в «Тине», «Княгине», «Супруге» и «Ариадне». Тип по-мещика-«печенега» И.Н. Сухих находит не только в одноименном рассказе, но и в рассказе «В усадьбе», а в ином «архитектоническом освещении» - и в раннем рассказе «За яблочки». Героиню «Попрыгуньи» исследователь называет интеллектуальной «душечкой» и находит истоки этого типа еще в анекдотическом «Хамелеоне».

Футлярность» как отторжение от окружающего мира объединяет Беликова, Ипполита Ипполитовича в «Учителе словесности» и Ионыча в финале его жизни. Образ богатой наследницы, тяготящейся своим положением и мечтающей уйти из дома, т. к. богатство не приносит ей счастья, возникает в «Бабьем царстве» и «Случае из практики», а в финале повести «Три года» в похожем ракурсе изображен еще один персонаж - Лаптев. Парадоксальное, несостоявшееся объяснение в любви, намеченное в 1880-е гг. («На пути»), объединяет более поздние рассказы «У знакомых» и «О любви» и пьесу «Вишневый сад» (отношения Вари и Лопахина). Иначе развиваются события в «Страхе» и «Даме с собачкой», где герои сближаются, «позволяют» себе любовь, но не становятся счастливее.

Случай из практики» связан с предшествующими произведениями и с написанным позже рассказом «По делам службы». Симметричная композиция (приезд на место события - препятствия и задержка — рефлексия героя -отъезд), сходный тип повествования (несобственно-прямая речь, близкая авторской), контрастный фоновый пейзаж (весна - зима), звуковой лейтмотив дают читателям возможность воспринимать эти произведения как дилогию. «Сюжет ухода» по-разному реализован в рассказах «В родном углу» и «Невеста», он обсуждается в повести «Три года», в рассказе «Случай из практики», драме «Три сестры». «Разговор на разных языках» дважды изображен в «Новой даче», а контрастная ему ситуация общения душ поверх текста бессмысленного письма — фабульная основа рассказа «На святках» [Сухих 2007, с. 110-112].

Л.Е. Кройчик считает, что одна из причин использования повторов Чеховым - в том, что писатель чувствует неисчерпанность воспроизведенного конфликта, характера или действия и возвращается к исследованной ситуации на новом уровне познания действительности. Так, образ героини «Загадочной натуры» подобен эскизу к психологически развернутому характеру героини в рассказе «Анна на шее». В рассказе «Петров день», опубликованном в «Будильнике» в 1881 г., встречается ситуация, позже повторенная в пьесе «Вишнёвый сад», - человека забыли [Кройчик 1986 , с. 67].

В.Б. Катаев отмечает, что Чехов, используя повтор, чаще всего рассчитывает на комический эффект, т.к. монотонность, однообразие действий, механическая заданность их воспроизведения «программируют» читателя иронически относиться к ожидаемым ситуациям [Катаев 2004а, с. 30].

Принципы мотивной организации рассказов и повестей Чехова заинтересовали и многих других исследователей творчества А.П. Чехова. Н.В. Капустин в статье «О библейских цитатах и реминисценциях в прозе Чехова конца 1880-х — 1890-х годов» отметил, что Чехов обращался в своем творчестве к таким библейским источникам, как Бытие, Исход, Левит, Первая и Четвертая книги Царств, Псалтирь, Екклесиаст, Второзаконие, Первое послание апостола Павла к коринфянам, Послание апостола Павла к колоссянам, Первое послание апостола Павла к фессалоникийцам, Евангелия от Луки, Матфея, Иоанна и другим [Капустин 1993, с. 17]. У Чехова они являются средством характеристики героя, расширяют пространственно-временной план повествования, определяют проблематику повестей и рассказов, обогащая авторский взгляд на жизнь. Их роль может быть очень значительной (как в рассказах «Пари» и «Студент») и менее важной (как в повестях «Дуэль» и «Три года»). Подробно Н.В. Капустин исследовал мотивы Екклесиаста, которые имеют важнейшее значение в идейно-художественной концепции чеховских произведений. Вспоминая о неосуществленном желании Чехова написать драму о Соломоне и цитируя строки чеховского письма, в котором сопрягаются «Екклесиаст» и «Фауст», исследователь сделал вывод, что Соломон не эпизодическая фигура в сознании Чехова [Капустин 1993, с. 18]. По мысли ученого, идея повторяемости, постоянного круговорота жизни, важная для творчества Чехова, восходит к Екклесиасту. Отголоски этой ветхозаветной книги Н.В. Капустин нашел в таких чеховских произведениях, как «Сапожник и нечистая сила», «Пари», «Степь», «Огни», «Скучная история», «Палата № 6», «Моя жизнь», «Студент».

С. Сендерович посвятил свою монографию «Чехов - с глазу на глаз: История одной одержимости А.П. Чехова. Опыт феноменологии творчества» реализации у Чехова мотивов, связанных со святым Георгием Победоносцем и змееборчеством [Сендерович 1994]. Во введении исследователь пишет: «Георгиевский мотив полнозначно отражен более, чем в дюжине чеховских текстов, и еще большее количество текстов заключает в себе частичные его проекции. В общей сложности речь идет о трех десятках произведений.» [Сендерович 1994, с. 3]. С. Сендерович приходит к выводу, что проекции образа Георгия Победоносца прослеживаются в чеховском творчестве в течение девятнадцати лет и что георгиевский комплекс предстает в трех областях: «1) в качестве обширного исторического культурного комплекса св. Георгия, принадлежащего христианской традиции и со специфическими русскими особенностями <.>; 2) в качестве субъективного смыслового комплекса в сознании Чехова, то есть совокупности различных аспектов значимости образа для писателя — от социальных до интимных и бессознательных; 3) в качестве содержания корпуса текстов, несущих у Чехова проекции Геор-гиева комплекса» [Сендерович 1994, с. 275].

A.C. Собенников в своей книге «Между "есть Бог" и "нет Бога".» пишет о религиозно-философских традициях в творчестве писателя [Собенников 1997]. Исследователь справедливо считает, что христианская картина мира представлена в произведениях А.П. Чехова широко и разнообразно; т.к. писателя интересовала проблема смысла жизни, в его произведениях встречаются образы "праведников";и "грешников", он обращался к мотивом аскетизма и к философии человека [Собенников 1997, с. 197]. Вопрос о смысле жизни стал одним из главных нравственно-философских мотивов в его творчестве, и каждый герой отвечает на него по-своему. Среди библейских книг, повлиявших на писателя, A.C. Собенников вслед за Н.В.Капустиным выделяет Екклесиаста и отмечает, что Соломон, традиционно считающийся его автором, стал культурным архетипом для А.П. Чехова. Выстраивая свои произведения на основе диалога с христианством, Чехов создавал календарные рассказы (рождественские, святочные, пасхальные), в которых воспроизводил сакральное время важнейших христианских праздников. A.C. Собенников пишет, что «в пасхальных рассказах Чехов уделил особое внимание сюжету "восстановления человека", т. е. его возвращению в "дом Отца своего"» [Собенников 1997, с. 199]. Благодаря символике пасхального кануна бытовые ситуации приобретают универсальный, всеобъемлющий смысл. Читатель выходит из реального исторического линейного времени и становится сопричастным сакральному циклическому времени христианского мифа. Важным представляется и наблюдение A.C. Собенникова, что для Чехова более значима жизнь сердца, чем жизнь ума, так как сердце представляет собой вместилище совести, а совесть в нравственной аксиологии А.П. Чехова — одна из высших ценностей.

Ю.В. Доманский исследовал систему архетипических мотивов в рассказе «Гусев». Ученый считает, что «значение мотива раскрывается полностью лишь во взаимодействии с другими мотивами текста» [Доманский 2001а, с. 84], и обращается к той группе мотивов, которые формируют художественное пространство чеховского рассказа, анализируя их с учетом архетипических значений. По наблюдению Ю.В. Доманского, в основе пространства рассказа «Гусев» - одна из основных мифологических оппозиций: «верх» и «низ». Особую роль в пространственной картине рассказа играет предметный мотив «окошка», который одновременно выполняет и функцию границы между «низом» (т.е. трюмом) и «верхом» (небом и поверхностью моря), и соединяет «внешнее» и «внутреннее» пространства. Как архетипические Ю.В. Доманский рассматривает и некоторые другие мотивы рассказа: мотив жертвоприношения, мотив «бычьей головы без глаз», мотив акулы, мотив «убитого зайца». Но независимо от воли автора в любом рассказе через мифологемы и архетипические мотивы реализуется сущностная модель бытия, определяющая положение человека в мире-пространстве и, как следствие этого, представления о человеке как носителе универсальных положений, зафиксированных мифом. Ю.В. Доманский приходит к выводу, что «литературный текст может быть проинтерпретирован через систему мотивов, которую, помимо всего прочего, можно рассматривать с учетом архетипических значений» [Доманский 2001а, с. 85].

А.Н. Шехватова в диссертации «Мотив в структуре чеховской прозы» предложила рабочее определение мотива: «Мотив - относительно устойчивый формально-содержательный компонент художественного произведения, формирующийся вокруг ключевого слова (понятия), характеризующийся пространственно-временной повторяемостью, способный к модификации и стремящийся к накоплению надконтекстуального значения» [Шехватова 2003, с. 16]. Исследователь уточняет, что некоторые мотивы связаны с архе-типическим значением, но не сводятся к нему полностью, поэтому в семантике чеховских мотивов между общеязыковым и архетипическим значениями находятся промежуточные значения.

А.Н. Шехватова считает, что анализ мотивной структуры чеховских произведений может пролить свет на то, какое значение придавал Чехов жизненной ситуации, когда в переломный момент человек осознает, что ему нужно что-то менять. Говоря о мотиве бессонницы, А.Н. Шехватова замечает, что чувство неудовлетворенности жизнью, поиски смысла жизни стали неотъемлемой частью бытия человека конца XIX века, и у многих чеховских героев за внешним благополучием скрывается внутреннее беспокойство. По ее мнению, мотив бессонницы, мотив страха и мотив окна связаны с поиском решения, осмыслением действительности, а в итоге - с поиском смысла жизни. Вместе они составляют комплекс сопутствующих друг другу мотивов, которые, взаимодействуя, создают психологическую характеристику героя. Более того, «изображение такого главного, решающего события в жизни героя обычно и сопряжено с реализацией мотивов окна, бессонницы, страха» [Шехватова 2003, с. 201].

Е.А. Абрашева сосредоточила внимание на одной тематической группе мотивов, озаглавив диссертацию «Христианские мотивы в прозе А.П. Чехова». По ее мысли, библейские мотивы лежат в основе пространственно-временной организации повествования чеховских текстов. Исследовательница считает, что благодаря Чехову читатель видит в бытовом, житейском -вечное, и что цель творчества А.П. Чехова - освобождение человека из плена пошлости, бездуховности, смерти, понимаемой прежде всего в духовном аспекте. Е.А. Абрашева пишет о двух типах чеховских героев: являющихся носителями религиозного знания и мирских людях. Последние, казалось бы, проживают свою жизнь вне рамок религиозного опыта, но даже в их судьбах отражена проблематика Священного Писания, воспроизведенные Чеховым евангельские события перенесены на почву XIX века [Абрашева 2004, с. 15].

A.A. Журавлева посвятила диссертационное исследование феномену памяти в художественном творчестве А.П. Чехова, отметив разнообразные феномены памяти, присутствующие в большинстве произведений писателя. Герои прозаических и драматических произведений Чехова любого возраста, социального положения, уровня образования, воспитания наделены способностью помнить или не помнить, вспоминать или забывать, а также грезить, мечтать, фантазировать, бредить, видеть сны [Журавлева 2004а, с. 3]. Исследователь считает, что обилие и разнообразие феноменов памяти является неотъемлемой частью художественного мира чеховских произведений. По ее убеждению, в художественном мире Чехова возникновение и утверждение феномена памяти во многом оказывается возникновением и утверждением особого приема чеховской поэтики [Журавлева 20046, с. 74].

Сборник материалов, посвященных конференции «Век после Чехова» [2004], демонстрирует повышающийся интерес к изучению отдельных мотивов: запахов (статья Т.Ю. Ильюхиной), музыки (статья C.B. Федосеевой), таланта (статья C.B. Сызранова), памяти (статья A.A. Журавлевой) и страха (статья А.Н. Шехватовой). Р. Лапушин в докладе на этой же конференции говорил, в частности, о многозначности слов в чеховской прозе. Например, прилагательное «серый» в одном и том же произведении имеет противоположные смыслы: в «Даме с собачкой» серого цвета - не только ужасный забор, но и любимое платье Анны Сергеевны.

С.Н. Баханек свою диссертационную работу посвятила анализу феномена понимания в чеховских произведениях и установила, что понимание может быть обращено и на себя, и на других, и на мир в целом. По мере открытия героем мира преодолевается «узость» героя, понимание для него становится доступным. Понимание эволюционирует от преобладающей направленности на себя к направленности на мир, в его настоящем, прошлом и будущем. Выделяя среди способов понимания такие, как рассуждения, взаимодействие, анализ, вера, исследователь приходит к выводу, что исключительно рациональный путь понимания не приводит к успеху, в отличие от поиска и обретения личной веры. По справедливому наблюдению С.Н. Баханек, понимание зависит от степени открытости героев, от их условного духовного измерения и доступно так называемым «широким» героям или героям, стремящимся быть таковыми [Баханек 2005, с. 17].

В последнее время возрастает интерес к семантике концептов в прозе А.П. Чехова. Так, И.В. Трещалина исследовала концепт «талант» у А.П. Чехова [Трещалина 1998], В.Н. Рябова - лексические средства выражения концепта «природа» в художественном тексте [Рябова 2003]. Лингвистическому исследованию концептов в прозе Чехова были посвящены (в той или иной степени) следующие диссертации. Е.В. Литус в диссертационном исследовании «Эволюция идиолекта писателя: На материале ранних и поздних рассказов А.П. Чехова» рассмотрела динамику структуры концептов и семантики лексем в идиолекте писателя, проанализировав такие концепты, как «время», «душа» и «любовь» [Литус 2003].

В диссертации Е.В. Андреевой «Речь героя и позиция автора в поздних рассказах А. П. Чехова» автор интерпретирует различные типы речи персонажей, отражающие систему ценностей героев, в соотношении с авторской позицией. Выбирая объектом исследования эстетическую организацию языковой личности персонажа как фрагмента авторской картины мира, а в качестве предмета исследования - поздние рассказы А.П.Чехова в связи с особенностью повествовательной системы этого периода творчества писателя, предпочитающего непрямые, косвенные способы выражения своей авторской позиции, Андреева исследует концепты «жизнь» и «человек» в речи героев поздних рассказов А.Чехова [Андреева 2004].

В сборнике «Наш Чехов» [2004] И.В. Демина сравнила концепт «знамения» в прозе А.П. Чехова и A.M. Ремизова [Демина 2004]. Исследуя творчество А.П. Чехова сквозь призму его отношения к сверхъестественному, И.В.

Демина пишет об идее интеллектуальной, личностно не разрушающейся жизни, не поддающейся власти времени и смерти, и делает вывод, что антиномия Знания и Судьбы вызвала у писателя и его героев напряженный интерес к поиску смысла человеческой жизни. Писатель, рассматривая особенный тип личности, нравственный мир которой опирается на ценности христианства, отказался от чудесного и сверхъестественного, чем модернизировал и усложнил картину мира. По мысли И.В. Деминой, вечность, недоступная человеческому пониманию, все же дана людям в ощущении данного мира, который существует не только сейчас, но и был, и будет [Демина 2004, с. 125].

Е.И. Лелис, исследуя концепт «свобода» в чеховском творчестве, пишет: «В идиолекте А.П.Чехова слово свобода не является наиболее частотным словом. Но, безусловно, это понятие в художественной системе писателя носит концептуальный характер и раскрывается вербальными и невербальными средствами. Оно входит в концептосферу чеховского художественного мира наряду с такими понятиями, как жизнь, Родина, человек, счастье, скука, страх, пошлость, зло, правда, красота, молодость, смысл жизни и др.» [Лелис 2006, с. 80]. Автор статьи приходит к выводу, что для репрезентации концепта «свобода» Чехов выбирает и смысловое, и композиционное, и лексическое противопоставление понятий «свобода» — «несвобода». Понятие «несвобода» детально раскрывается в содержательном, экспрессивно-эмоциональном и ассоциативно-образном планах. То, что репрезентация концепта «свобода» асимметрична репрезентации концепта «несвобода», соответствует философии писателя, т.к. осознание свободы (во-первых, как нравственного выбора, во-вторых, как осознанной необходимости, и, в-третьих, как способности действовать в соответствии со своими интересами и целями) для чеховских героев лишь начавшийся процесс, и поэтому этот концепт реализуется прежде всего структурно-композиционным строением отдельных рассказов, интертекстуальными связями, а не лексическими единицами [Лелис 2006, с. 86].

В марте 2007 г. на третьем международном конгрессе исследователей русского языка в МГУ в докладе «О макроструктуре словаря концептов А. П.

Чехова» Л. Б. Савенковой была высказана мысль о необходимости составлении словаря концептов А. П. Чехова, т. к. «.такого труда, который с лин-гвокультурных и когнитивных позиций раскрывал бы чеховское мировиде-ние в целом, представление писателя о ценностях жизни, его отношение к действительности, человеку и обществу и воплощение этого мировидения в языке писателя, насколько известно, не предпринималось» [Савенкова 2007, с. 680]. Исследователь отмечает, что для А. П. Чехова характерно обращение к сфере общечеловеческих и собственно русских ценностей и связанных с ними концептов. В их число входят, в частности, «Воля», «Время», «Горе», «Деньги», «Дом», «Добро», «Дорога», «Душа», «Жизнь», «Здоровье», «Идеал», «Красота», «Личность», «Любовь», «Наука», «Общество», «Природа», «Родные», «Свобода», «Смерть», «Совесть», «Среда», «Судьба», «Счастье», «Творчество», «Труд», «Ум» и некоторые другие.

В диссертации М.С. Виноградовой «Реконструкция языковой картины мира позднего Чехова (на материале художественной прозы 1898-1903 гг.)» [Виноградова 2008] во второй главе «Ключевое слово как средство организации концептосферы в чеховской прозе» исследованы девять последних рассказов А.П. Чехова: «Случай из практики», «По делам службы», «Душечка», «Новая дача», «Дама с собачкой», «В овраге», «На святках», «Архиерей», «Невеста», которые охватывают период с конца 1898 г. по конец 1903 г.

Ввиду многообразия исследовательских аспектов, продемонстрированных в обзоре работ по поэтике Чехова, нам представляется перспективной дальнейшая разработка проблемы повторяющихся в чеховской прозе разнообразных мотивов и образов. Наука доказала, что в искусстве вообще и в словесном искусстве в частности те или иные повторы - обращение автора к уже найденному (им самим или нет) - не есть подражание или копирование. Повторяемое эстетически небезразлично к истокам, отражения взаимосвязаны и одновременно противоположны друг другу (принцип зеркала), а возникающая квазирефлекторность неизбежно порождает новые смыслы.

Анализ работ, имеющих прямое или косвенное отношение к проблеме нашего сочинения, указывает на необходимость уделить особенное внимание ранним чеховским рассказам в связи с недостаточной степенью их исследо-ванности. Иногда (в крайне редких случаях) для понимания авторской оценки имеет смысл привлечение чеховской переписки. Обоснование такого подхода можно найти, в частности, у Е. Червинскене: «Усиленные поиски методов интерпретации художественных произведений показали, что анализ произведения в изоляции от личности автора, без учета общих закономерностей художественного мира писателя, совершается во вред правильному объяснению смысла произведения, хотя именно на этом сосредоточено все внимание исследователей» [Червинскене 1976, с. 13]. Однако, по мнению А.П. Чудако-ва, «высказывания художника могут играть роль лишь дополнительного аргумента, некоего подтверждения результатов, добытых исследованием собственно литературных текстов, и в этом смысле они стоят в одном ряду с другими внетекстовыми категориями — фактами биографии автора, историей создания произведения, черновыми вариантами и проч.» [Чудаков 1971, с. 8].

Для анализа мы привлекаем те прозаические произведения Чехова, в которых принцип автоповторов выражен наиболее наглядно, оставляя драматургию за пределами исследования.

Работы названных выше исследователей способствуют дальнейшим поискам глубинной семантики прозы писателя, но некоторые аспекты межтекстовых связей чеховского творчества еще не были предметом специального целостного рассмотрения.

Необходимость обретения универсальных представлений о суггестивной функции подобных «отражений» служит научной мотивацией для наблюдений за «поведением» сходных мотивов, хронотопов и героев в прозе писателя и определяет актуальность предпринятого нами исследования.

Применительно к последнему термин «суггестия» (внушение) обозначает авторскую установку на формирование подсознательного уровня читательского восприятия, т. е. в художественном тексте суггестия есть одно из средств и приемов направленного авторского воздействия на читательское восприятие.

Научная новизна работы обусловлена тем, что в ней впервые предпринимается попытка выявления эволюции эстетической содержательности сходных мотивов, хронотопов и героев в прозе А.П. Чехова.

Объект исследования - художественная проза Чехова 1880-1904 гг.

Предмет исследования — специфика авторской реализации повторяющихся мотивов, хронотопов и героев в рассказах и повестях А.П. Чехова.

Цель работы, таким образом, предполагает выявление глубинной семантики принципа чеховских возвращений к уже созданному как одного из способов направленного авторского воздействия на читательское восприятие, с одной стороны, и как свойства художественного мышления этого писателя -с другой.

Владеющие сознанием художника и повторяющиеся в его текстах образы обладают и собственным смыслом, поскольку могут прочитываться и в общекультурном, несравненно более широком контексте. Достижение поставленной цели предполагает решение следующих исследовательских задач:

1. Исследование определенных идиолектов, которые в силу особой важности и частой повторяемости в чеховском тексте становятся (наряду с их устойчивыми значениями) знаками-сигналами других текстов и сопряжены с определенными сюжетами, внешними по отношению к исходным.

2. Определение принципов функционирования мотивных комплексов, важных для многих культурных систем - таких, как «тайна», «страх», «дом», «сад» и пр., в зоне авторской оценочности.

3. Исследование многосложных ассоциативных связей чеховских текстов с более широким затекстовым, в частности, мифологическом пространством и выявление потенциальных возможностей смыслопорождения.

4. На основе «зеркального» повторения некоторых мотивов, хронотопов и героев уточнение представления о законах эстетического мышления Чехова-художника.

5. Выявление специфической знаковости чеховских «подобий».

Теоретической и методологической основой исследования стали труды М.М. Бахтина, Г.А. Бялого, Н.В. Капустина, JI.E. Кройчика, В.Б. Катаева, Д.С. Лихачева, Э.А. Полоцкой, А.П. Скафтымова, A.C. Собенникова, И.Н. Сухих, Н.М. Фортунатова, Л.М. Цилевича, А.П. Чудакова.

В соответствии с поставленной целью и вышеуказанными задачами в работе используется комплексный подход, объединивший сравнительно-исторический, структурно-типологический и мотивный методы изучения художественного текста.

Теоретическая значимость работы заключается в определении принципов эстетического взаимодействия межтекстовых связей в прозе А.П. Чехова.

Практическая значимость исследования состоит в том, что его результаты могут быть использованы при дальнейшем изучении поэтики А.П. Чехова, в практике преподавания истории русской литературы, а также при комплексном филологическом анализе текста в вузе и школе.

Положения, выносимые на защиту:

1. Повторяющиеся мотивы, образы, хронотопы и образные параллели в прозе Чехова, проявляясь в межтекстовых связях чеховских произведений, воплощают идею многообразия жизни и неоднозначности ее явлений, обнажая подспудные законы авторской художественной рефлексии.

2. Восприятие героями таинственного, вызывающего страх, и его авторская оценка часто не совпадают, но именно в этих обертонах повторяющихся образов просматриваются специфические особенности авторского мышления.

3. Мотив страха занимает важное место в прозе писателя: чем обыденнее, привычнее явления, по поводу которых герои испытывают страх, тем сильнее их суггестивная функция, а следовательно, тем важнее для автора выявление скрытой сути жизненных явлений.

4. Хронотопическая семантика христианских праздников у Чехова становится проекцией мифологического времени в его связях с подсознательными духовными потребностями героев.

5. Концепт дома в прозе Чехова есть эстетическое воплощение авторского понимания значимости бытовых начал человеческой жизни, сопрягаемых с бытийными началами.

6. Хронотоп сада, один из основополагающих в творчестве А.П. Чехова, эстетически интегрирует сакральное и бытовое начала, являясь идеальной субстанцией, образом утраченного земного рая.

7. Образы героев-«двойников» интегрируют закономерности социально-психологического состояния человека эпохи рубежа Х1Х-ХХ веков.

Апробация работы. Диссертация обсуждалась на кафедре истории русской литературы, теории и методики преподавания литературы Воронежского государственного педагогического университета. Её основные положения были изложены в докладах на научных конференциях: студенческой научной конференции ВГПУ по итогам работы за 2002 год, международных научных конференциях Воронежского государственного педагогического университета «Эйхенбаумовские чтения» (2002, 2004, 2006), международной научной конференции Воронежского государственного университета «Мир идей и взаимодействие художественных языков в литературе нового времени» (2003), международной научной конференции «Век после Чехова» (Москва: МГУ им. М.В. Ломоносова, Чеховская комиссия РАН, Музей-заповедник А.П. Чехова в Мелихове, 2004), межвузовской научной конференции Воронежского государственного университета «Творчество А.П. Чехова: итоги, перспективы и проблемы изучения» (2004), международной научной конференции «Чеховские чтения в Ялте» (Ялтинский Дом-музей А.П. Чехова, 2005), научной конференции Ивановского государственного университета «Малые жанры в русской и зарубежной литературе: вопросы теории и истории» (2005).

Основные положения диссертационного исследования изложены в пяти публикациях, одна из которых размещена в периодическом издании, входящем в список Высшей аттестационной комиссии РФ.

Структура работы. Диссертация состоит из Введения, трех Глав, Заключения, Списка литературы, включающего 252 наименования. Общий объём диссертации составляет 162 страницы.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Художественная семантика межтекстовых связей в прозе А.П. Чехова"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Образные параллели, обеспечивающие межтекстовые связи и художественную целостность чеховского творчества, рассмотрены на уровне повторяющихся мотивов, хронотопов и героев-«двойников» в прозе писателя.

Определенные лексемы в силу их особой важности и частой повторяемости в чеховском тексте, имея устойчивые значения, становятся знаками-сигналами других текстов и сопряжены с определенными сюжетами, внешними по отношению к данным. Повторяющиеся мотивы, образы, хронотопы и другие «отражения» в прозе Чехова предстают в двух ипостасях - бытовой и бытийной. Восприятие героями таинственного, вызывающего страх или ужас, и авторская оценка часто не совпадают, но именно в этих обертонах повторяющихся образов просматриваются специфические особенности авторского мышления.

В чеховских произведениях мотив страха взаимосвязан с мотивом тайны, и чем обыденнее, привычнее явления, по поводу которых герои испытывают страх, тем сильнее их суггестивная функция, а следовательно, тем важнее для автора скрытая суть явления.

Персонажи ранних рассказов, находящиеся во власти мелких повседневных забот, видят в любом незначительном происшествии, объективно не заслуживающем внимания, проявление «таинственного», в комическом ключе представляющегося автору и читателю, а попытки персонажа разгадать «загадку» продуцируют дальнейшие комические ситуации. Персонажи, относясь к тайне как к самодовлеющей субстанции, открывая истину, вдруг испытывают мучительное опустошение, как в раннем рассказе «Тайна», где встречаются фабульные ходы и фразы, через много лет воплощенные на новом художественном уровне в «Черном монахе».

Многосложные ассоциативные связи возникают в более широком затек-стовом, в частности, мифологическом пространстве чеховских текстов. Хронотоп чеховских произведений, связанных с христианскими праздниками, может быть проекцией мифологического времени на современность в их неявном взаимодействии. В рассказе «Верба» воссоздано мифологическое пространство с Мировым древом в центре и с застывшим временем. Такой хронотоп определенным образом воздействует на героя, который переосмысливает свою жизнь и раскаивается в содеянном. В рассказе «Студент» библейское время «возвращается» как составляющая сиюминутных мгновений в момент духовного озарения героя, постигающего высокий смысл человеческой жизни.

Хронотоп сада у Чехова синтезирует сакральное и бытовое начала и предстает как идеальный постобраз мифологического рая, когда-то бывшего на земле и утраченного.

Значимость природного окружения или не осознается героями, или, наоборот, чрезмерно преувеличивается, обесценивая все остальное. Отношение к дому в прозе Чехова — показатель душевного равновесия и благополучия персонажей, их умения построить и поддерживать гармоничные отношения друг с другом и с миром вообще.

В творчестве А.П. Чехова встречаются однотипные герои-«двойники», символически воплощающие «всеобщую повторяемость» жизни. Персонажи ранних произведений активны и хорошо знают, что им делать, т.к. привыкли действовать по шаблону. Но их система ценностей перевернута, и безоговорочное подчинение ей приводит к комическому или трагикомическому эффекту - «случаям manía grandiosa», «хамелеонству», «смерти чиновника» из-за ничтожнейшей причины, ношению «ордена» ради социальной значимости того, кому ее не достает, «масок», прикрывающих пустоту, «миражности» повседневной жизни.

Предпринятое исследование образных отражений в художественном мире Антоши Чехонте и в эстетических исканиях зрелого художника Антона Павловича Чехова демонстрирует неявное стремление великого прозаика удержать инерцию основных образных символов. Художественная интенция автора в каждом таком повторе-отражении проявляет единый конструктивный принцип, способствующий самодвижению авторского текста, расширению и углублению его смыслового пространства, обретению его подтексто-вой многомерности.

Симметрический «рисунок» возникающих образных параллелей, образуемый этими зеркальными «отражениями», созидает новое художественное единство, где соединительным контекстом становится процесс авторского сознания. Ввиду движения Чехова-художника к минимализму роли автора, его замаскированности в тексте, и возникает фетишизм мелочей, о котором постоянно упоминают исследователи творчества Чехова. Иноформы смысла как цепочка различных, но существенно связанных друг с другом вариантов (мотивы страха, тайны, огня, дома, сада и пр.), возвращение к исходным образам, их архаической символике позволяют Чехову преодолевать одномерность факта, его мнимость и неорганичность реальности, иллюзорность причин и следствий, реконструируя из произвольного их смешения классификационные и сравнительные начала.

Запечатлевая не поддающееся расщеплению видение мира человеком и самое богатство жизни, Чехов сводит воедино разные сферы бытия, не подводя их под некое заданное единообразие. Не выходя за рамки общеязыкового смысла слова, Чехов, поворачивая слово-образ разными гранями в своих «отражениях», переводит его в органический контекст своего художественного мира, где и происходит перевоплощение исходных «величин».

В образных повторах и параллелях перелагаются и схватываются у Чехова сложности бытия и человеческого мира, и возникает особый эстетический эквивалент. Чеховскую поэтику действительно можно назвать онтологической (термин Л.В. Карасева), подход этого писателя к исходному смыслу слово-образа — набором смысловых оппозиций, когда совершается движение от исходной семантики факта и его эстетических иноформ к контекстуальным приращениям, а далее — к персональной онтологии автора, обнажающей подспудные закономерности - не только исторические, национальные, но и ментально-психологические.

Фактографическая достоверность изображаемой повседневности у Чехова не отменяет бытийности и философичности. Спроецированный на миф и предание быт в прозе этого писателя открывает во тьме светлое начало, в заблуждении - возможность духовного прозрения, в таинственном и страшном - знаки иной реальности, бытийное — в бытовом и вечное — в преходящем.

Эта проекция одного плана бытия на другой, их неявное отражение и взаимодействие и обусловливает наблюдаемое нами «круговращение» чеховских образов, мотивов, художественных модификаций, в совокупности образующих единый комплекс эстетической мысли автора. «Повторяясь», «возвращаясь» к уже найденным образам, «отражая» их в зеркалах новых смыслов, Чехов проявляет интерес не столько к итогам жизненных процессов, сколько к их самодвижению. На фоне «наоборотной» поэтики Достоевского и «детерминирующего» психологизма Толстого Чехов ближе всего к творческому методу Лескова с его щедростью на внутритекстовые и затекстовые ассоциации.

Данное исследование убеждает в том, что повторяемость определенных образов в чеховском повествовании связана со сквозным движением смыслов через многие пласты культуры и конкретизируется в разных эстетических формах, сопрягаемых с глубинными пластами каждого из рассматриваемых слово-образов и мотивов. В зависимости от природы того или иного слово-образа и мотива их функции, частотность упоминаний в тексте определяют и пути их семантизации. Такие мотивы, как «страх» и «тайна», становятся формами психологической характеристики сознания персонажей, хронотопы «дом» и «сад» - моделирования пространства, библейские ассоциации — расширения семантического поля.

Список научной литературыПетракова, Людмила Геннадьевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Сочинения в 18 т. Письма в 12 т. / А.П.Чехов. М.: Наука, 1974-1983.

2. Тексты произведений и письма А.П. Чехова цитируются по этому изданию с указанием тома и страницы: С. «Сочинения», П. - «Письма», следующая цифра — номер тома.

3. А.П. Чехов в воспоминаниях современников / Вступ. Статья А. Турко-ва; Сост., подгот. текста и коммент. Н. Гитович. — М.: Художественная литература, 1986. 735 с.

4. А.П. Чехов о литературе. М.: Гос. изд-во художественной литературы, 1955.-403 с.

5. Гете И.В. Страдания юного Вертера; Фауст / И.В. Гёте; Пер. с нем. Н. Касаткиной, Б. Пастернака. М. : ЭКСМО, 2004. - 655 с.

6. Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 8 т. Т.З. / Н.В. Гоголь. М.: Правда, 1984. -335 с.

7. Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Соч. Т. 3; Т. 7. / И.С.

8. Тургенев. -М.: Наука, 1981. Изд. 2-е. М., 1978—1988.* *

9. Библейская энциклопедия 2001 Библейская энциклопедия / Ред. А. Ромушкевич, Т. Ширма. - М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001. - 768 с.

10. Библейские имена 1997 Библейские имена: люди, мифы, история / И.Н. Лосева и др.. - Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. - 608 с.

11. Даль 1995 Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. / В.И. Даль. - М.: Терра, 1995.

12. Керлот 1994 Керлот Х.Э. Словарь символов/ Х.Э. Керлот. - М.: 1ШРЬ-Ьоок, 1994.-608 с.

13. Мифы народов мира. Энциклопедия: в 2 т. / Гл. ред. С.А. Токарев. М.: НИ «Большая Российская энциклопедия», 2000.

14. Практическая энциклопедия православного христианина: Основы церковной жизни. СПб.: Статисъ, Держава, 2004. - 330 с.

15. Тресиддер 2001 Тресиддер Дж. Словарь символов / Дж. Тресидцер. - М.: ФАИР-ПРЕСС, 2001. - 448 с.

16. Энциклопедия символов / Сост. Е. Я. Шейнина. М.: ООО «Издательство ACT»; Харьков: Торсинг, 2001. - 591 с.* *

17. А.П. Чехов: pro et contra. СПб.: РХГИ, 2002. - 1072 с.

18. Абрашева 2004 Абрашева Е.А. Христианские мотивы в прозе А.П. Чехова: Автореф. дис. . канд. филол. наук: 10.01.01 / Е.А. Абрашева - М., 2004.-15 с.

19. Айсахова С.А. 2000 Айсахова С.А. «Скучная история». Проблема мировоззрения и специфика его художественного раскрытия / С.А. Айсахова // Творчество А.П. Чехова (Поэтика, истоки, влияние). - Таганрог, 2000. - С. 133-140.

20. Альбов 2002 Альбов В.П. Два момента в развитии творчества Чехова / В.П. Альбов // А.П. Чехов : pro et contra. - СПб.: РХГИ, 2002. - С. 368-402.

21. Алъми 2004 Альми И.Л. О новелле А.П. Чехова «Архиерей» / И.Л.Альми. - Литература в школе. - 2004. - № 7. - С. 9-12.

22. Андреева 2004 Андреева Е.В. Речь героя и позиция автора в поздних рассказах А. П. Чехова: Дис. . канд. филол. наук: 10.02.01 / Е.В. Андреева. -СПб., 2004.- 181 с.

23. Ахметгиин 1997 Ахметшин Р.Б. Проблема мифа в прозе А.П. Чехова: Дис. . канд. филол. наук: 10. 01. 01 /Р.Б. Ахметшин. - М., 1997. - 190 с.

24. Балухатый 1990 Балухатый С.Д. Вопросы поэтики / С.Д. Балухатый -Л.: ЛГУ, 1990.-320 с.

25. Балухатый 1959 Балухатый С.Д. Ранний Чехов / С.Д. Балухатый // А.П.Чехов. Сб. статей и материалов. - Ростов-на-Дону: Ростовское книж. изд-во, 1959. - С. 7-94.

26. Барлас 1991 Барлас Л.Г. Язык повествовательной прозы Чехова: проблемы анализа / Л.Г. Барлас / Отв. ред. Л.А.Введенская. - Северо-Кавказ.науч. центр. Высш. шк. Ростов-на-Дону: Изд-во Ростовского ун-та, 1991. — 206 с.

27. Барт 1987 Барт Р. Введение в структурный анализ повествовательных текстов / Р. Барт // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX-XX вв. Трактаты, статьи, эссе. - М., 1987. - С. 387-422.

28. Барт 1989 Барт Р. От произведения к тексту / Р.Барт // Избранные работы: Семиотика. Поэтика. - М.: 1989. - С. 413-423.

29. Батракова 1995 Батракова С.П. Чеховский сад («Черный монах» и «Вишневый сад») / С.П. Батракова // Чеховиана: Мелиховские труды и дни. -М., 1995. - С. 44-59.

30. Баханек 2005 Баханек С.Н. Феномен понимания в творчестве А.П. Чехова конца 1870-х - первой половины 1890-х годов: Автореф. дис. . канд. филол. наук: 10.01.01. / С.Н. Баханек. - Тюмень, 2005. - 18 с.

31. Бахтин 1975а Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики / М.М. Бахтин. - М.: Художественная литература, 1975. - 502 с.

32. Бахтин 1976 Бахтин М.М. Проблема текста / М.М. Бахтин // Вопросы литературы. - 1976. - № 10. - С. 122-151.

33. Бахтин 1977 Бахтин М.М. Проблема автора / М.М. Бахтин // Вопросы философии. - 1977. - № 7. - С. 148-160.

34. Бахтин 19756 Бахтин М.М. Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве / М.М.Бахтин // Вопросы литературы и эстетики: Исследования разных лет. — М.: Худ. лит., 1975. - С. 671.

35. Бахтин 1979 Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества /■ М.М. Бахтин. - М.: Искусство, 1979. - 423 с.

36. Белкин 1973 Белкин A.A. Читая Достоевского и Чехова: Статьи и разборы / A.A. Белкин. - М.: Художественная литература, 1973. - 304 с.

37. Белый 2002 Белый А. Чехов / А. Белый // А.П. Чехов: pro et contra. -СПб.: РХГИ, 2002. - С. 831-842.

38. Бердников 1984 Бердников Г.П. А.П.Чехов. Идейные и творческие искания / Г.П.Бердников / 3-е изд. дораб. - М.: Худ. лит., 1984. - 511 с.

39. Библия и русская литература: Хрестоматия / Автор-составитель М.Г. Качурин. СПб.: Каравелла, 1995. - 580 с.

40. Бочарова 1999 Бочарова С.И. Повесть В.Г. Короленко «Не страшное» и рассказы А.П.Чехова 90-х годов (особенности проблематики и поэтики) / С.И. Бочарова // Чеховский сборник. - М., 1999. - С. 71-77.

41. Булгаков 2002 Булгаков С.Н. Чехов как мыслитель / С.Н. Булгаков //

42. A.П. Чехов: pro et contra. СПб.: РХГИ, 2002. - С. 537-565.

43. Бунин 1986 Бунин И.А. Чехов // А.П. Чехов в воспоминаниях современников / И.А. Бунин. - М.: Художественная литература, 1986. - С. 482-498.

44. Бялый 1973 Бялый Г.А. Русский реализм конца XIX века / Г.А. Бя-лый. - Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1973. - 168 с.

45. Бялый 1981 Бялый Г.А. Чехов и русский реализм: Очерки / Г.А. Бялый. - М.: Советский писатель. Лен.отд., 1981. - 400 с.

46. В творческой лаборатории Чехова. М.: Наука, 1974. - 367 с.

47. Волгина 2003 Валгина Н.С. Теория текста: Учеб. Пособ. для вузов / Н.С. Валгина. - М.: Логос, 2003. - 279 с.

48. Век после Чехова: Тезисы докладов международной научной конференции. М.: МГУ им. М.В. Ломоносова, Чеховская комиссия РАН, Музей-заповедник А.П. Чехова в Мелихове, 2004. - 262 с.

49. Вергунов 1988 Вергунов А.П. Русские сады и парки / А.П. Вергунов,

50. B.А. Горохов. М.: Наука, 1988. - 415 с.

51. Веселовский 1940 Веселовский А. Н. Историческая поэтика / А. Н. Веселовский / Ред., вступ. ст. и примеч. В. М. Жирмунского. — Л.: Изд-во Худ. лит., 1940. —648 с.

52. Виноградова 2008 Виноградова М.С. Реконструкция языковой картины мира позднего Чехова (на материале художественной прозы 1898-1903 гг.): Автореф. дис. . канд. филол. наук: 10.02.01 / М.С. Виноградова. -Тверь, 2008. - 17 с.

53. Гаспаров 1993 Гаспаров Б.М, Из наблюдений над мотивной структурой романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы. Очерки по русской литературе XX века. - М., 1993. -С. 30-31.

54. Гегель 1968 Гегель Г.-В. Эстетика: в 4 т. Т. I. / Г.-В. Гегель - М.: Искусство, 1968. - 312 с.

55. Генри 1994 Генри П. Импрессионизм в русской прозе: (В.М.Гаршин и А.П.Чехов) / П.Генри // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. - М.: 1994, №2.-С. 17-27.

56. Герсон 1956 Герсон З.И. Композиция и стиль повествовательных произведений Чехова / З.И. Герсон // Творчество А.П.Чехова. — М.: Учпедгиз, 1956.-С. 94-145.

57. Гинзбург 1979 Гинзбург Л .Я. О литературном герое / Л.Я. Гинзбург. - Л.: Художественная литература, 1979. - 221 с.

58. Гинзбург 1977 Гинзбург Л.Я.' О психологической прозе / Л.Я. Гинзбург. - Л.: Художественная литература, 1977. — 446 с.

59. Гиршман 1991 Гиршман М.М. Литературное произведение: теория и практика анализа/М.М. Гиршман. - М.: Высшая школа, 1991. - 159 с.

60. Головачева 1998 Головачева А.Г. О тех, кто читает Спенсера: (Чехов и его герои накануне XX века) / А.Г. Головачева // Вопросы литературы. -1998.-Вып. 4.-С. 160-177.

61. Головачева 2006 Головачева А.Г. «Студент»: первый крымский рассказ Чехова / А.Г. Головачева // Вопросы литературы. - 2006. - № 1. Электронный ресурс. URL: http://magazines.russ.ru/voplit/2006/l/gol2.html (дата обращения: 15.03.2009).

62. Горячева 1992 Горячева М.О. Проблема пространства в художественном мире А.П. Чехова: Дис. . канд. филол. наук: 10.01.01 / М.О. Горячева.-М., 1992.-232 с.

63. Гранин 1998 Гранин Д.А. Два рассказа / Д.А. Гранин // Вопросы литературы. - 1998. - № 2. - С. 219-222.

64. Громов Л.П. 1958 Громов Л.П. Реализм А.П.Чехова второй половины 80-х годов / Л.П. Громов. - Ростов-на-Дону: Рост. книж. изд-во, 1958. -218 с.

65. Громов М.П. 1989 Громов М.П. Книга о Чехове / М.П.Громов. — М.: Современник, 1989. - 384 с.

66. Громов М.П. 1974 Громов М.П. Портрет, образ, тип / М.П. Громов // В творческой лаборатории Чехова. - М.: Наука, 1974. - С. 142-162.

67. Грудкина 2004 Грудкина Т.В. Феномен двойничества в русской литературе XIX в.: В.Ф. Одоевский, А.П. Чехов: Автореф. дис. . канд. филол. наук: 10.01.01 / Т.В. Грудкина. - Шуя, 2004. - 19 с.

68. Гурвич 1970 Гурвич И.А. Проза Чехова / H.A. Гурвич - М.: Художественная литература, 1970. - 183 с.

69. Демина 2004 Демина И.В. Концепт «знамения» в прозе А.П. Чехова и A.M. Ремизова / И.В. Демина // Наш Чехов: Сб. статей и материалов. - Иваново: Иван. гос. ун-т, 2004. - С. 120-132.

70. Дерман 1959 Дерман А.Б. О мастерстве Чехова / А.Б.Дерман. - М.: Сов. писатель, 1959. - 208 с.

71. Джексон 1991 Джексон Р.Л. «Человек живет для ушедших и грядущих» О рассказе А.П. Чехова «Студент». / Р.Л. Джексон // Вопросы литературы. - 1991. - № 8. - С. 125-130.

72. Добин 1975 Добин Е.С. Искусство детали / Е.С.Добин. - Л.: Советский писатель, 1975. — 192 с.

73. Долженков 1995 Долженков П.Н. Тема страха перед жизнью в прозе Чехова / П.Н. Долженков // Чеховиана: Мелиховские труды и дни. - М., 1995. - С. 66-76.

74. Долженков 1998 Долженков П.Н. Чехов и позитивизм / П.Н. Долженков. - М.: Диалог-МГУ, 1998. - 205с.

75. Доманский 2006 Доманский Ю.В. Вариативность и интерпретация текста (парадигма неклассической художественности): Автореферат дис. . докт. филол. наук : 10.01.08 / Ю.В. Доманский. - М., 2006. - 43 с.

76. Доманский 2001а Доманский Ю.В. Смыслообразующая роль архе-типических значений в литературном тексте: Пособие по спецкурсу / Ю.В. Доманский. — Тверь: Твер. гос. ун-т, 2001. - 94с.

77. Доманский 20016 Доманский Ю.В. Статьи о Чехове / Ю.В. Доманский. - Тверь: Твер. гос. ун-т, 2001. - 95с.

78. Дунаев 1998 Дунаев М.М. Православие и русская литература: В 6 т. Т. 4. / М.М. Дунаев. - М.: Христианская литература, 1998. - 720 с.

79. Дымарский 2006 Дымарский М.Я. Проблемы текстообразования и художественный текст: На материале русской прозы XIX-XX вв. - Изд. 3-е, испр. / М.Я. Дымарский. - М.: КомКнига, 2006. - 296 с.

80. Дыханова 2004 Дыханова Б.С. Утрата без обретений (эстетическая информативность рассказа А.П. Чехова «Ионыч») / Б.С. Дыханова // Вестник ВГУ. Серия: Филология. Журналистика. - 2004. - № 2. - С. 19-22.

81. Егоров 1974 Егоров Б.Ф. Структура рассказа «Дом с мезонином» / Б.Ф. Егоров // В творческой лаборатории Чехова / Под ред. Л.Д. Опульской, З.С. Паперного, С.Е. Шаталова. - М.: Наука, 1974. - С. 253-270.

82. Еранова 2006 Еранова Ю.И. Художественная символика в прозе А.П. Чехова: Автореф. дис. . канд. филол. наук : 10.01.01 / Ю.И. Еранова. -Астрахань, 2006. - 21 с.

83. Есаулов 1995 Есаулов И.А. Категория соборности в русской литературе. - Петрозаводск: Изд-во Петрозаводского ун-та, 1995. - 388 с.

84. Журавлева 2004а Журавлева A.A. Феномен памяти в художественном творчестве А.П. Чехова: Дис. . канд. филол. наук: 10.01.01 / A.A. Журавлева. - М., 2004. - 153 с.

85. Земляная 2004 Земляная C.B. Концепция личности в прозе А. П. Чехова 1889-1890-х годов: Дис. . канд. филол. наук: 10.01.01 / C.B. Земляная. -Москва, 2004. - 182 с.

86. Иванова 1998 Иванова Н.Ф. К поэтике чеховской прозы (Три романса на стихи А.С.Пушкина) / Н.Ф.Иванова // Чеховиана. Чехов и Пушкин. - М.: 1998.-С. 106-112.

87. Изотова 2006 Изотова Н.В. Диалогические структуры в языке художественной прозы А.П.Чехова: Автореф. дис. . докт. филол. наук: 10.02.01 / Н.В. Изотова. - Москва, 2006. - 58 с.

88. Ищук-Фадеева 1999 Ищук-Фадеева Н.И. Тема жизни и смерти в позднем творчестве А.П. Чехова / Н.И. Ищук-Фадеева // Чеховские чтения в Твери. - Тверь, 1999. - С. 48-54.

89. Камянов 1989 Камянов В.И. Время против безвременья: Чехов и современность / В.И. Камянов. - М.: Советский писатель, 1989. - 384 с.

90. Капустин 1999 Капустин Н.В. Земля и небо в рассказе «Архиерей» / Н.В. Капустин // Филологические науки. - 1999. - № 2. - С. 93-101.

91. Капустин 1993 Капустин Н.В. О библейских цитатах и реминисценциях в прозе Чехова конца 1880-х - 1890-х годов / Н.В. Капустин // Чеховиана: Чехов в культуре XX века: Статьи, публикации, эссе. - М.: Наука, 1993. -С. 17-26.

92. Капустин 1998 Капустин Н.В. О двуплановости изображения в повести А.П. Чехова «В овраге» / Н.В.Капустин // Вопросы онтологической поэтики. Потаенная литература. Исследования и материалы. - Иваново: Ивановский гос. ун-т, 1998. - С. 70-79.

93. Капустин 2004 Капустин Н.В. Рецензия. / Н.В. Капустин // Чеховский вестник. - М.: Скорпион, 2004. - № 14. - С.38.

94. Капустин 2003 Капустин H.B. «Чужое слово» в прозе А. П. Чехова: жанровые трансформации: Дис. . докт. филол. наук: 10.01.01 / Н.В. Капустин. - Иваново, 2003.- 262 с.

95. Катаев 1996 Катаев В.Б. «Литературные игры» молодого Чехова / В.Б. Катаев // Чеховиана. Чехов и его окружение. - М.: Наука, 1996. - С. 109115.

96. Катаев 1989 Катаев В.Б. Литературные связи Чехова / В.Б. Катаев. -М.: Изд-во МГУ, 1989. - 261с.

97. Катаев 1990 Катаев В.Б. Мопассан, Л.Толстой, Чехов: три решения одной проблемы / В.Б. Катаев // Чеховиана: Статьи, публикации, эссе. - М.: Наука, 1990. - С. 77-83.

98. Катаев 1979 Катаев В.Б. Проза Чехова: Проблемы интерпретации / В.Б. Катаев. - М.: Изд-во МГУ, 1979. - 326 с.

99. Катаев 2004а Катаев В.Б. Сложность простоты: Рассказы, и> пьесы Чехова / В.Б.Катаев. - М.: Изд-во МГУ; Самара: Изд-во «Учебная литература», 2004. - 112 с.

100. Катаев 20046 Катаев В.Б. Чехов плюс. Предшественники, современники, преемники / В.Б.Катаев. - М: Языки славянской культуры, 2004. -392 с.

101. Кожевникова 2000 Кожевникова H.A. Сквозные мотивы и образы в прозе А.П. Чехова / H.A. Кожевникова // Русский язык сегодня. Вып.1. - М.,2000. С. 530-539.

102. Коммиссарова 2002 Комиссарова О.В. «Вечные образы» в творчестве АП.Чехова: Автореф. дис. . канд. филол. наук: 10.01.01 /О.В. Комиса-рова.-М., 2002.-21 с.

103. Коммиссарова 2001 Коммиссарова О.В. Донжуанское и антидонжуанское в характерах героев / О.В. Коммиссарова // Молодые исследователи Чехова / Материалы междунар. науч. конф. IV. — М.: Изд-во Моск. ун-та,2001.-С. 217-227.

104. Кондратьева 2007 Кондратьева B.B. Мифопоэтика пространства в пьесах А.П. Чехова 1890-х — 1900-х гг.: Автореф. дис. . канд. филол. наук: 10.01.01 / В.В. Кондратьева. - Таганрог, 2007. - 22 с.

105. Кошелева 1998 Кошелева В.А. Онегинский "миф" в прозе Чехова /

106. B.А.Кошелева // Чеховиана: Чехов и Пушкин. М.: Наука, 1998. - С. 147-154.

107. Кристева 2004 Кристева Ю. Избанные труды: Разрушение поэтики / Ю. Кристева // Сост. Г.К. Косиков. / Пер. с фр. Г.К. Косикова, Б.П.Наумова. - М.: РОССТЭН, 2004. - 654с.

108. Кройчик 2007 Кройчик JI.E. Неуловимый Чехов: этюды о творчестве писателя / JI.E. Кройчик. - Воронеж: Изд-во ВГУ, 2007. - 248 с.

109. Кройчик 2001 Кройчик Л.Е. Осторожно, Чехов! / Л.Е. Кройчик // Вестник литературоведения и языкознания. - Воронеж: ВГУ, 2001. - № 16.1. C. 248-252.

110. Кройчик 1986 Кройчик Л. Е. Поэтика комического в произведениях А. П. Чехова. - Воронеж: Изд-во ВГУ, 1986. - 278 с.

111. Кубасов 1990 Кубасов A.B. Рассказы А.П.Чехова: поэтика жанра / А.В.Кубасов. - Свердловск: 1990. — 72 с.

112. Кубасов 1998 Кубасов A.B. Проза Чехова: искусство стилизации / А.В.Кубасов. - Екатеринбург: Изд-во Урал. гос. пед. ун-та, 1998. - 399 с.

113. Кузичева 1974 Кузичева А.П. «Удивительная повесть» («Моя жизнь») / А.П.Кузичева // В творческой лаборатории Чехова. - М.: Наука, 1974. - С. 270-278.

114. Кузичева 1994 Кузичева А.П. Ваш А.Чехов (Мелиховская хроника. 1885-1898) / А.П.Кузичева. - М.: Искона, 1994. - 256 с.

115. Кузичева 1980 Кузичева А.П. О философии жизни и смерти /

116. A.П.Кузичева // Чехов и Толстой. М.: Наука, 1980. - С. 254-263.

117. Кузнецова 1978 Кузнецова М.В. Творческая эволюция А.П.Чехова / М.В.Кузнецова. - Томск: Изд-во Томск, ун-та, 1978. - 266 с.

118. Кулешов 1986 Кулешов В.И. Жизнь и творчество А.П. Чехова /

119. B.И.Кулешов / 2-е изд. М.: Дет. лит., 1986. - 175с.

120. Лакшин 1990 Лакшин В.Я. О «Символе веры» Чехова / В.Я. Лакшин // Чеховиана: статьи, публикации, эссе. - М.: Наука, 1990. - С. 7-19.

121. Лакшин 1975 Лакшин В.Я. Толстой и Чехов. 2-е изд., испр. / В.Я. Лакшин. - М.: Советский писатель, 1975. - 465 с.

122. Лапушин 1998 Лапушин Р. Непостигаемое бытие. Опыт прочтения

123. A.П.Чехова / Р. Лапушин. Минск: Пропилеи, 1998. — 116 с.

124. Левин 1998 Левин Ю.И. Избранные труды. Поэтика. Семиотика / Ю.И.Левин. - М.: Языки русской культуры, 1998. - 824с.

125. Лекманов 2000 Лекманов О. О «Чёрном монахе» А.П. Чехова / О. Лекманов // Литература. - 2000. - № 40. - С. 15.

126. Лелис 2006 Лелис Е.И. Концепт «свобода» в идиолекте А.П.Чехова (к вопросу о языковой личности автора) / Е.И. Лелис // Вестник Удмуртского университета. Филологические науки. - 2006. - № 5 (2). - С. 79-86.

127. Линков 2005 Линков В. «Ничто не проходит бесследно.» (О повести Чехова «Моя жизнь») / В.Линков // Вопросы литературы. — 2005. - Май -Июнь. - С. 293-304.

128. Линков 1985 Линков В.Я. Проблема смысла жизни в «Черном монахе» Чехова / В.Я. Линков // Известия Академии Наук СССР. Серия литературы и языка. - 1985. - Т. 44. - № 4. - С. 340-349.

129. Линков 1995 Линков В.Я. Скептицизм и вера Чехова / В.Я. Линков. - М.: Изд-во МГУ, 1995. - 80 с.

130. Линков 1982 Линков В.Я. Художественный мир прозы А.П.Чехова /

131. B.Я. Линков. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1982. - 128с.

132. Литературное наследство. Т. 68. Чехов. М.: АН СССР, 1960. - 974 с.

133. Литературный текст: Проблемы и методы исследования. Вып. 6. Аспекты теоретической поэтики. Москва-Тверь, 2000. - 244 с.

134. Литус 2003 Литус Е.В. Эволюция идиолекта писателя: На материале ранних и поздних рассказов А.П. Чехова: Дис. . канд. филол. наук: 10.02.01. / Е.В. Литус. - Славянск-на-Кубани, 2003. - 266 с.

135. Лихачев 1984 Лихачев Д.С. Заметки о русском.- 2-е изд., доп. - М.: «Советская Россия», 1984. - 64 с.

136. Лихачев 1979 Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы / Д.С. Лихачев. - 3-е изд., доп. - М.: Наука, 1979. - 352 с.

137. Лихачев 1982 Лихачев Д.С. Поэзия садов: К семантике садово-парковых стилей. - Л., 1982. - 341 с.

138. Лотман 1999 Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров: человек — текст - семиосфера - история / Ю.М. Лотман / Под ред. Т.Д.Кузовкиной. - М.: Языки русской культуры, 1999. - 464 с.

139. Лотман 2001 Лотман Ю.М. Семиосфера / Ю.М.Лотман. - СПб.: «Искусство - СПб», 2001. - 704 с.

140. Лотман 1992а Лотман Ю.М. Текст в тексте / Ю.М.Лотман // Избранные работы: В 3 т. Т. 1. - Таллин: 1992. - С. 148-160.

141. Лотман 19926 Лотман Ю.М. Текст и полилогизм культуры /Ю.М. Лотман // Избранные работы: В 3 т. Т. 1. - Таллин: 1992. - С. 142-147.

142. Лулудова 2001 Лулудова Е. Баллады Жуковского и "Черный монах" Чехова / Е. Лулудова // Молодые исследователи Чехова. - М.: 2001. - С. 363367.

143. Манн 1961 Манн Т. Слово о Чехове / Т. Манн. - Собр. соч.: В 10 т. Т. 10. - М.: ГИХЛ, 1961. - С. 514-541.

144. Мережковский 1986 Мережковский Д.С. Старый вопрос по поводу нового таланта / Д.С. Мережковский // А.П.Чехов. В сумерках. Очерки и рассказы. - М.: Наука, 1986. - 578с.

145. Миронов 2000 Миронов В.А. Имени тайная власть / В.А. Миронов. -М.: ФАИР-ПРЕСС, 2000. - 352 с.

146. Михеев 1996 Михеев А. Рецензия на рассказ А.П. Чехова «Студент» / А. Михеев // Литература в школе. — 1996. - № 4. - С. 92-94.

147. Назарова 1977 Назарова Л.Н. «Записки охотника» и рассказы Чехова начала - середины 80-х годов / Л.Н.Назарова // Тургенев и его современники. - Л.: Наука, 1977. - 290с.

148. Наш Чехов: Сб. статей и материалов. Иваново: Иван. гос. ун-т, 2004. - 270 с.

149. Николаева 1991 Николаева С.Ю. Достоевский в круге чтения Чехова / С.Ю. Николаева // История литературы и художественное восприятие. — Тверь: 1991.- С. 54-62.

150. Ничипоров 2007 Ничипоров И.Б. Цветовое и звуковое оформление степных пейзажей в прозе А.П.Чехова / И.Б. Ничипоров // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. - 2007. - №5. - С.108-114.

151. Новокрещенова 2007 Новокрещенова И.Л. Понятие «концепт» и его востребованность в современном литературоведении / И.Л. Новокрещенова // Вестник ВГУ. Серия: Филология. Журналистика. - 2007. - №1. - С. 77-83.

152. О поэтике А.П.Чехова: Сб. науч. тр. Иркутск : Издательство Иркутского университета, 1993 . - 304 с.

153. Огнев 1994 Огнев A.B. Чехов и современная русская проза / А.В.Огнев. — Тверь : Твер. ун-т, 1994. — 172 с.

154. Озерова 1982 Озерова О.М. Художественное время и пространство в рассказе А.П.Чехова «Душечка» / О.М. Озерова // Художественный метод А.П.Чехова. - Ростов-на-Дону, 1982. - С. 87.

155. Паперный 1990 Паперный З.С. Метафора юмора / З.С. Паперный // Чеховиана: Статьи, публикации, эссе. - М.: Наука, 1990. - С. 53-64.

156. Паперный 1986 Паперный З.С. Стрелка искусства: О Чехове / З.С. Паперный. - М.: Современник, 1986. - 254 с.

157. Паперный 2002 Паперный З.С. Тайна сия. Любовь у Чехова / З.С. Паперный. - М.: Б.С.Г.-ПРЕСС, 2002. - 334 с.

158. Перебайлова 2003 Перебайлова Л.П. Повесть А.П.Чехова «Палата № 6» и библейская культурно-историческая традиция / Л.П. Перебайлова // Проблемы поэтики А.П.Чехова / Межвуз. сб. науч. тр. - Таганрог: Изд-во Таганрог. гос. пед. ин-та, 2003. - С. 51-64.

159. Петровская 2006 Петровская Н.И. Интертекстуальные включения в эпических произведениях А.П. Чехова: Дис. . канд. филол. наук: 10.01.01 / Н.И. Петровская. - Таганрог, 2006. - 197 с.

160. Пименова 2003 Пименова Е.А. Сюжеты и герои русской литературы XIX века в "Рассказе неизвестного человека" А.П.Чехова / Е.А.Пименова // Проблемы поэтики А.П.Чехова / Межвуз. сб. науч. тр. - Таганрог: Изд-во Таганрог, гос. пед. ин-та, 2003. - С. 65-76.

161. Полоцкая 1979 — Полоцкая Э.А. А.П.Чехов. Движение художественной мысли. М.: Советский писатель, 1979. - 339 с.

162. Полоцкая 1990 Полоцкая Э.А. О назначении искусства (Пушкин и Чехов) / Э.А. Полоцкая // Чеховиана: Статьи, публикации, эссе. - М.: Наука, 1990.-С. 40-53.

163. Полоцкая 2001 Полоцкая Э.А. О поэтике Чехова / Э.А.Полоцкая. -М.: Наследие, 2001.- 240 с.

164. Потебня 1976 Потебня A.A. Эстетика и поэтика / A.A. Потебня. -М.: Искусство, 1976. - 614 с.

165. Пухова 1990 Пухова Т.Ф. Проблемы поэтики повестей А.П. Чехова 1890-1904 годов: Автореф. дис. . канд. филол. наук: 10.01.01 / Т.Ф. Пухова. - М., 1990. - 20 с.

166. Радомская 2007 Радомская Т.И. Феномен дома и поэтика его воплощения в русской литературе первой трети XIX в. (A.C. Грибоедов, A.C. Пушкин, М.Ю. Лермонтов): Автореф. дис. . докт. филол. наук: 10.01.01 / Т.И. Радомская. - М., 2007. - 38 с.

167. Разумова 2001 Разумова Н.Е. Творчество А.П.Чехова в аспекте пространства / Н.Е.Разумова. - Томск: Изд-во Томск, гос. ун-та, 2001. — 522с.

168. Ранчин 1997 Ранчин А. Священнослужители в произведениях А.П. Чехова/ А. Ранчин// Литература. - 1997. - № 28. - С. 2 - 3.

169. Родионова 2004 Родионова В.М. Историзм как основа творческого осмысления жизни А.П.Чеховым / В.М.Родионова // Творчество А.П.Чехова / Межвузовский сборник научных трудов. - Таганрог: Изд-во ТГПИ, 2004. - С. 161-173.

170. Родионова 1994 Родионова В.М. Нравственные и художественные искания А.П.Чехова 90-х - начала 900-х гг. / В.М.Родионова - М.: Прометей, 1994. - 277с.

171. Розанов 1990 Розанов В.В. А.П. Чехов / В.В. Розанов // Розанов В.В. Сочинения. -М.: Советская Россия, 1990. - С. 410-426.

172. Розовский 2003 Розовский М.Г. К Чехову. / М.Г. Розовский - М.: РГГУ, 2003. - 439 с.

173. Роскин 1959 Роскин А.И. А.П. Чехов: Статьи и очерки / И.А. Рос-кин. М., 1959.-432 с.

174. Рынкевич 1990 Рынкевич В. Путешествие к дому с мезонином / В. Рынкевич. - М.: Худож. лит., 1990. - 319 с.

175. Секачева 2007 Секачева С.Б. Синестезия как средство поэтики в прозе А.П. Чехова: Автореф. дис. . канд. филол. наук: 10.01.10 / С.Б. Секачева. - Таганрог, 2007. - 17 с.

176. Селезнев 1982 Селезнев Ю.И. Жить среди народа / Ю.И. Селезнев // Селезнев Ю.И. Мысль чувствующая и живая: Литературно-критические статьи.-М.: Современник, 1982.-С. 112-119.

177. Семанова 1954 Семанова М.Л. Чехов в школе / М.Л. Семанова. -Л.: Учпедгиз, 1954. - 284с.

178. Семанова 1976 Семанова М.Л. Чехов - художник / М.Л. Семанова. -М.: Просвещение, 1976. - 226с.

179. Сендерович 1994 Сендерович С. Чехов - с глазу на глаз: История одной одержимости А.П. Чехова. Опыт феноменологии творчества / С. Сендерович. - СПб.: Изд-во «Дмитрий Буланин», 1994. - 288 с.

180. Скафтымов 1972 Скафтымов А.П. Нравственные искания русских писателей / А.П. Скафтымов. - М.: Худ. лит., 1972. — 544 с.

181. Скибина 1984 Скибина О.М. Проза А.П. Чехова 1896-1903 гг. Проблемы поэтики: Дис. . канд. филол. наук: 10.01.10 / О.М. Скибина. - М., 1984.-207 с.

182. Смола 1998 Смола К.О. О Чехове / К.О. Смола // Смола О.П. «Если слова болят.». - М., 1998. - 536 с.

183. Собенников 1997 Собенников A.C. «Между "есть Бог" и "нет Бога".» (о религиозно-философских традициях в творчестве А.П. Чехова) / A.C. Собенников. - Иркутск: Изд-во Иркутск, ун-та, 1997. - 224 с.

184. Собенников 1996 Собенников A.C. Оппозиция дом-мир в художественной аксиологии А.П. Чехова и традиция русского романа / A.C. Собенников //Чеховиана: Чехов и его окружение. - М., 1996. - С. 144-150.

185. Собенников 1995 Собенников A.C. «Правда» и «справедливость» в аксиологии Чехова / A.C. Собенников // Чеховиана: Мелиховские труды и дни. -М., 1995.-С. 27-34.

186. Старикова 1983 Старикова В.А. Образ дороги в произведениях Чехова и Левитана / В.А.Старикова // Творческий метод Чехова / Межвуз. сб. науч. тр. - Ростов-на-Дону: Изд-во Рост. гос. пед. ин-т, 1983. - С. 94-101.

187. Степанов 2005 Степанов А.Д. Проблемы коммуникации у Чехова /А.Д. Степанов. - М.: Языки славянской культуры, 2005. - 400 с.

188. Степанов 2004 Степанов С.П. Пейзаж у Чехова с точки зрения субъективации повествования / С.П.Степанов // Мир русского слова. - 2004. -С. 61-65.

189. Степанов 2001 Степанов С. П. О субъективации чеховского повествования / С.П.Степанов // Русская литература. — 2001. - № 4. - С. 16-31.

190. Страхова 2000 Страхова A.C. HOMO LUDENS: игра как доминанта художественной философии раннего Чехова /A.C. Страхова // Литература и философия. - СПб., 2000. - С. 83-88.

191. Страшевская 2000 Страшевская А. Комплексный анализ рассказа А.П. Чехова «Чёрный монах» / А. Страшевская // Литература. - 2000. - № 20. -С. 4.

192. Сухих 2004 Сухих И.Н. Антоша Чехонте: взгляд из XX века / И.Н. Сухих // Известия РАН. Сер. Лит. и яз. 2004. - Т. 63. - № 5. - С. 16-18.

193. Сухих 1993 Сухих И.Н. Повторяющиеся мотивы в творчестве Чехова / И.Н. Сухих // Чеховиана: Чехов в культуре XX века: Статьи, публикации, эссе. - М.: Наука, 1993. - С. 26-32.

194. Сухих 1987 Сухих И.Н. Проблемы поэтики А.П. Чехова / И.Н. Сухих. - Л.: Изд-во ЛГУ, 1987. - 182 с.

195. Сухих 2007 Сухих И.Н. Проблемы поэтики А.П. Чехова. 2-е изд., доп. / И.Н. Сухих. - СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2007. - 492 с.

196. Телегин 1995 Телегин С. Мифореализм / С. Телегин // Литература. 1995. -№31. -С. 7.

197. Теоретическая поэтика 2001 Теоретическая поэтика: понятия и определения: Хрестоматия для студентов / Автор-составитель Н.Д. Тамарченко. M.: Российский государственный гуманитарный университет, 2001. -467 с.

198. Тихомиров 1986 ~ Тихомиров C.B. Природа в сознании героев А.П. Чехова / C.B. Тихомиров // Вестник МГУ. Серия 9. Филология. 1986. - № 4. -С. 17-22.

199. Толстая 2002 Толстая Е.Д. Поэтика раздражения: Чехов в конце 1880 - начале 1890-х годов. - 2-е изд., перераб. и доп. / Е.Д.Толстая. - М.: РГГУ, 2002. - 366 с.

200. Томашевский 1996 Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика: Учеб.пособие / Б.В. Томашевский. - М., 1996. - 334 с.

201. Топоров 1983 Топоров В.Н. Пространство и текст / В.Н.Топоров // Текст: семантика и структура. - М.: Наука, 1983. - С. 227-284.

202. Турков 2003 Турков A.M. Чехов и его время / A.M. Турков; - М.: «Гелеос», 2003. - 462 с.

203. Тюпа 2001 Тюпа В.И. Нарратология как аналитика повествовательного дискурса («Архиерей» А.П.Чехова) / В.И.Тюпа. - Тверь: Твер. гос. ун-т, 2001.-58 с.

204. Тюпа 1989 Тюпа В.И. Художественность чеховского рассказа / В.И.Тюпа. - М.: Высшая школа, 1989. - 135с.•204. Ульянов 1991 Ульянов Н.И. Мистицизм Чехова / Н.И. Ульянов // Русская литература. -1991. - № 2. - С. 86-93.

205. Успенский 1972 Успенский JI.B. Список русских календарных дореволюционных имен (с указанием их происхождения и значения) / JI.B. Успенский // Успенский JI.B. Ты и твое имя. Имя дома твоего. - JL: Детская литература, 1972. - С. 236-269.

206. Фрейденберг 1982 Фрейденберг О. Мотивы // Поэтика. Труды русской и советской поэтических школ / Сост. Д. Кирай, А. Ковач. - Budapest: Zankonyukiado, 1982. - С. 678.

207. Фортунатов 1975 Фортунатов Н.М. Архитектоника чеховской новеллы (Спецкурс) / Н.М. Фортунатов. - Горький, 1975. - 110 с.

208. Фуско 2001 Фуско А. Творчество Чехова в зеркале психологического анализа / А. Фуско, Р. Томассони. - М.: Русский мир, 2001.- 176 с.

209. Хализев 2002 Хализев В.Е. Теория литературы: Учебник /

210. B.Е.Хализев. — 3-е изд., испр. и доп. М.: Высш. шк., 2002. - 437 с.

211. Хализев 1980 Хализев В.Е. Художественное миросозерцание Чехова и традиция Толстого / В.Е.Хализев // Чехов и Толстой. - М.: Наука, 1980.1. C. 26-55.

212. Харитонова 1993 Харитонова О.Н. Философская новелла А.П. Чехова «Студент» на уроке литературы в X классе / О.Н. Харитонова //. Литература в школе. - 1993. - № 6. - С. 51-54.

213. Художественный метод А.П. Чехова: Межвуз. сб. науч. трудов / Ред. Коллегия М.Д. Бочаров, Л.П. Ваганова, В.Д. Седегов, Г.И. Тамарли. Ростов-на-Дону, 1982. - 163 с.

214. Цивьян 1983 Цивьян Т.В. К мифологеме сада / Т.В. Цивьян // Текст: семантика и структура. - М.: Наука, 1983. - С. 140-152.

215. Цилевич 1993 Цилевич Л.М. Импульсы эстетической активности в чеховском рассказе / Л.М. Цилевич // Чеховиана: Чехов и культура XX века. -М., 1993.-С. 51-58.

216. Цилевич 1994 Цилевич Л.М. Стиль чеховского рассказа / Л.М. Цилевич. - Даугавпилс, 1994. - 246 с.

217. Цилевич 1976 Цилевич Л.М. Сюжет чеховского рассказа / Л.М. Цилевич. - Рига, 1976. - 238 с.

218. Часовникова 2003 Часовникова A.B. Христианские образы растительного мира в народной культуре: Петров крест. Адамова голова. Святая верба / A.B. Часовникова. - М: Индрик, 2003. - 248 с.

219. Червинскене 1976 Червинскене Е.П. Единство художественного мира: А.П. Чехов / Е.П. Червинскене. - Вильнюс: Мокслас, 1976. - 183 с.

220. Чернышева 2007 Чернышева C.B. Функции повторов в прозе А.П. Чехова: Автореф. дис. . канд. филол. наук: 10.01.01 / C.B. Чернышева. -Иваново, 2007. - 17 с.

221. Чехов 2010 Чехов М.П. Вокруг Чехова: встречи и впечатления / М.П. Чехов. — СПб.: Издательская группа «Азбука-классика», 2010. - 285 с.

222. Чехов и его время / Под реД. Л.Д. Опульской, З.С. Паперного, С.Е. Шаталова. М.: Наука, 1977. - 255 с.

223. Чехов и Лев Толстой / Под ред. Л.Д. Опульской, З.Я. Паперного, С.Е.Шаталова. М.: Наука, 1980. - 328 с.

224. Чеховиана: Статьи, публикации, эссе. М.: Наука, 1990. - 278 с.

225. Чеховиана: Чехов в культуре XX века. M .: Наука, 1993. - 286 с.

226. Чеховиана: Чехов и Франция. M .: Наука, 1992. - 277 с.

227. Чеховиана: Чехов и серебряный век. M .: Наука, 1996. — 320 с.

228. Чеховиана: Чехов и его окружение. М.: Наука, 1996. - 408 с.

229. Чеховиана: Чехов и Пушкин.'- М.: Наука, 1998. 332 с.

230. Чеховские чтения в Ялте. Чехов в меняющемся мире / Сб. науч. тр. / Отв. ред. А.Г.Головачева. М.: РГБ, 1993. - 167с.

231. Чеховские чтения в Ялте. Чехов и XX век / Сб. науч. тр. / Ред. В.А. Богданов и др. М.: Наследие, 1997. - 287с.

232. Чеховский сборник / Отв. ред. А.Чудаков. М.: Изд-во Лит. ин-та им. А.М.Горького, 1999.- 240 с.

233. Чудаков 1987 А.П. Антон Павлович Чехов: книга для учащихся / А.П.Чудаков. - М.: Просвещение, 1987. - 176 с.

234. Чудаков 1996 Чудаков А.П.' «Между "есть Бог" и "нет Бога" лежит целое громадное поле.»: Чехов и вера / А.П.Чудаков // Новый мир. - 1996. -№9.-С. 186-192.

235. Чудаков 1986 Чудаков А.П. Мир Чехова: Возникновение и утверждение / А.П.Чудаков. - М.: Советский писатель, 1986. - 384 с.

236. Чудаков 1971 Чудаков А.П. Поэтика Чехова / А.П.Чудаков. - М.: Наука, 1971.-291 с.

237. Чудаков 1973 Чудаков А.П. Проблема целостного анализа художественной системы (О двух моделях мира писателя) // Славянские литературы. XII Международный съезд славистов. — М., 1973. - С. 79.

238. Чудаков 1980 Чудаков А.П. "Толстовский эпизод" в поэтике Чехова / А.П.Чудаков // Чехов и Толстой. - М.: Наука, 1980. - с. 167-198.

239. Чудинова 2001 Чудинова В.И. Поэтика исповеди в рассказах и повестях А.П.Чехова 80-х - начала 90-х годов: Автореф. дис. . канд. филол. наук: 10.01.01 /В.И. Чудинова. - М., 2001. - 19 с.

240. Шалюгин 1983 Шалюгин Г.А. Рассказ «Архиерей» / Г.А. Шалюгин // Чеховские чтения в Ялте: Чехов в Ялте. Сб. науч. тр./ М-во культуры СССР, дом-музей А.П. Чехова в Ялте, Гос. б-ка СССР им. В.И. Ленина. - М., 1983.-С. 27-34.

241. Шаталов 1974 Шаталов С.Е. Черты поэтики (Чехов и Тургенев) / С.Е. Шаталов // В творческой лаборатории Чехова. - М.: Наука, 1974. - С. 296-310.

242. Шестов 2002 Шестов Л. Творчество из ничего (А.П. Чехов) / Л. Шестов // А.П. Чехов: pro et contra. - СПб.: РХГИ, 2002. - С. 566 - 598.

243. Шехватова 2003 Шехватова А.Н. Мотив в структуре чеховской прозы. Дис. . канд. филол. наук: 10.01.01 / А.Н. Шехватова. - СПб., 2003. -218 с.

244. Шмелев 1995 Шмелев И.С. Творчество А.П. Чехова / И.С. Шмелев //Русскаяречь. - 1995. -№ 1. - С. 51-61.

245. Шмид 1998а Шмид В. Звуковые повторы в прозе Чехова / В. Шмид //Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. - 1998. - № 4. - С. 48-66.

246. Шмид 19986 Шмид В. Проза как поэзия: Пушкин, Достоевский, Чехов, авангард. Изд. 2-е, испр., расшир. / В. Шмид. - СПб: ИНАПРЕСС, 1998. - 352 с.

247. Шишко 2006 Шишко Е.С. Мифологическое пространство в рассказах А.П. Чехова: Автореф. дис. . канд. филол. наук: 10.01.01 / Е.С. Шишко.-Таганрог, 2006. - 23 с.

248. Эйхенбаум 1986 Эйхенбаум Б.М. О прозе и поэзии / Б.М. Эйхенбаум. - Л.: Худ. лит., 1986. - С.45-63.

249. Эйхенбаум 1987 Эйхенбаум Б.М. О Чехове // Эйхенбаум Б.М. О литературе: Работы разных лет / Б.М. Эйхенбаум. - М.: Советский писатель, 1987.-С. 315-320.

250. Borny G. Interpreting Chekhov Электронный ресурс. URL: http://epress.anu.edu.au/chekhov/html/frames.php (дата обращения: 05. 11. 2008).

251. Jackson R.L. Chekhov's «А Woman's Kingdom»: A Drama of Character and Fate // Russian Language Journal'. V. XXXIX. - 1985. - N. 132-134. - P. 8.

252. Nilsson Nils Ake. Studies in Cechov's narrative technique "The Steppe" and "The Bishop". Stockholm: Almqvist and Wiksell, 1968. - 109 p.

253. Rayfield D. Understanding Chekhov. A Critical Study of Chekhov"s Prose and Drama. Bristol Classical Press, 1999. 224 p.