автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.03
диссертация на тему: Гендерная саморефлексия в женской автобиографической прозе XX века

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Кукес, Анна Александровна

Введение.

Феминистика: женские исследования.

Женская субъективность и феномен женского в культуре.

Феминистская литературная критика литературоведческая феминология)

Понятие «женской литературы» и «женского опыта».

Отказ от доминантных «мужских» схем интерпретации.

Женская автобиография как объект исследования.

Глава

Женщина и её эпоха. Биографии четырёх женщин в контексте времени и женской литературной и автобиографической традиции.

Гпава

Построение субъективной женской аутентичности через эго-нарратив. Процесс гендерной саморефлексии и гендерной самоидентификации Часть

Femina autobiographica. Женский автобиографический пакт.

Женский нарратив, память и прошлое.

Часть

Автодиегетический нарратив и нарративная полимодальность как средства гендерной саморефлексии и путь конструирования женской идентичности.

ЧастьЗ

Гэроиня: суверенное «Я» внутри женского эго-нарратива.

Введение диссертации2003 год, автореферат по филологии, Кукес, Анна Александровна

Уже более тридцати лет тендерные исследования (gender studies), ставшие теоретической, методологической и идеологической основой данной диссертации, представляют собой оформившуюся академическую дисциплину, включающую в себя широчайший диапазон различных научных и общественных аспектов и сфер от искусствоведения до медицины. Одновременно тендерные исследования по-прежнему являются одной из самых спорных областей академической науки, им адресовано множество недоумённых ироничных вопросов и едкого скепсиса. Тем не менее, исследуя женский автобиографический текст, автор данной работы оставляет за собой право принять за основу собственного диссертационного исследования теорию и методологию тендерных исследований, женских исследований (women studies), феминистики, а точнее - феминистского литературоведения и критики или литературоведческой феминологии.

Феминистское литературоведение не предсталяет собой единого течения и методологической системы, скорее его можно назвать идеологией, как и вообще тендерные исследования в целом. Под флагом гендерологии объединяются научные школы и академические движения, ставящие во главу угла тендер и концепцию тендерных дифференциаций как основу и объект научного изучения. Однако каждое из этих направлений по-своему рассматривает и изучает тендер и разрабатывает собственную научную парадигму. Отсюда проистекают и трудности, с которыми неизбежно сталкивается исследователь, чья задача - обнаружить в литературном тексте феминное начало и признаки женского дискурса. Тендерное литературоведение делает предметом своего изучения литературный текст независимо от половой принадлежности его автора. Однако авторство не является категорией нейтральной, поэтому любой литературный (и не только литературный) текст, нарратив, дискурс представляют собой отражение тендерной парадигмы, тендерной субъективности, тендерной рефлексии (или саморефлексии) автора (тендерные исследования принимают это за аксиому). Остальное зависит от самого исследователя, от его «тендерной чуткости» и от его намерения найти и проанализировать в конкретном литературном (или любом другом) тексте именно женские или именно мужские тендерные парадигмы. Решающим оказывается тот факт, что вопрос о тендерных конструктах в литературном тексте позволяет интегративно соединить и модифицировать разные подходы и методы, в связи с чем феминистское литературоведение выходит за рамки только филологии, оно немыслимо без междисциплинарных подходов, связанных с такими научными сферами, как история, психология, социология, лингвистика, культурология1.

Распространение и развитие феминистской литературной критики происходило в течение последних тридцати лет в Западной Европе и США2, последние десять лет также и в России. Феминистское литературоведение ставит своей целью переоценку традиционного литературного канона «больших» литературных жанров с точки зрения женского авторства и женского чтения, утверждение «оффшорной зоны» женской культуры. В целом феминистское литературоведение представляет собой модель развития теории женской субъективности. Основные вопросы теории феминизма, связанные с критикой структуры женской идентичности и проблематизирующие тем самым феминистский дискурс конца XX века, также были поставлены внутри данной предметной области. Дискуссия о женской субъективности имеет особое значение для данного исследования, где речь идёт о тендерной саморефлексии в женских автобиографических литературных текстах. В связи с этим представляется необходимым осветить во введении основные концепции женской субъективности, выдвинутые гендерологами и феминологами, поскольку данные концепции сыграют в дальнейшем важную роль в литературоведческом анализе женских автобиографических текстов во второй главе диссертации.

1 В подробном описании и объяснении теории тендерных исследований, очевидно, нет смысла, поскольку данная академическая дисциплина давно прошла стадию институционализации и становления на российской научной почве и больше не является чем-то инородным и совершенно незнакомым. Следует напомнить лишь несколько общих положений. Тендерные исследования — это теория, в основе которой лежит концептуализация сексуального различия, концептуализация двух полов как основы культурно-исторического процесса и развития общества. Категория тендера содержит в себе систему межличностного взаимодействия, посредством которой создаётся, утверждается, подтверждается и воспроизводится представление о мужском и женском как базовых категориях культурно-социального порядка. Пол приписан биологически, тендер - это достигаемый статус, это пол как концепт в конкретном культурно-историческом контексте. Пол - это, в первую очередь, категория биологическая, которая используется для объяснения того, что «естественно», «природно». Пол является основой тендера, его истоком и причиной. Но если пол и половое различие утверждают гетеросексуальное общество, то тендер определяет, что есть мужское или женское в конкретном культурно-историческом контексте. Таким образом, под тендером мы понимаем определённую социокультурную конструкцию, которая проявляется в любом виде деятельности носителя этого тендера - будь то политика, экономика, литература или образование.

2 См об этом: Elaine Showalter. Feminist Criticism in the Wilderness// Writing and Sexual Difference I Abel E.-L. (ed.). Chicago. 1982. Pp. 78-92

Материалом для данного исследования стали эго-произведения четырёх авторов-женщин3: Лу Андреас-Саломе (1961-1937) (повести «Феничка» и «Родинка»)4, Маргерит Дюрас (1914-1996) (роман «Любовник»)5, Кристы Вольф (1929) (роман «Образы детства»),6 Ольги Войнович (1973) (роман «И мы бросали бы из окна красные розы»)7. На первый взгляд, этих авторов объединяет весьма мало, однако такое впечатление связано в первую очередь с малой изученностью творчества каждой из них в российской литературоведении -их произведения фактически остаются за пределами осмысления отечественной критики8 (последний факт говорит в пользу актуальности данного

3 Заранее следует заметить: вероятно, одним из недостатков данной работы, или, по крайней мере, некоторым несоответствием замысла, научной заявки, претензии на тендерные исследования и воплощением замысла покажется отсутствие среди изучаемого материала хотя бы одного автобиографического текста, созданного автором-мужчиной. Однако автору данной диссертации хотелось бы, чтобы это воспринималось, скорее, как сужение темы - от тендерных исследований вообще к феминологии, к узкой области феминистского литературоведения. Акцент в данном случае следует сделать на следующее: подобно тому, как это делают учёные-гендерологи, автор данной работы априори принимает за аксиому, что авторство не может быть гендерно нейтральной категорией, следовательно, написанное женщиной, женский дискурс в любом случае представляет собой иной конструкт и иную парадигму, нежели то, что создано автором-мужчиной. В связи с этим научный интерес перемещается исключительно в пространство женского дискурса. Таким образом, литературно-историческое сопоставление не имеет целью сравнить мужской и женский атвобиографические тексты, но выявить тендерную парадигму, тендерные конструкты и самосознание в рамках лишь женского эго-дискурса. Автор диссертации также избегает каких бы то ни было личных оценок и оценочных категорий мужского литературного дискурса по отношению к женскому.

4 Lou Andreas-Salome. Fenitschka. Ullstein. 1983. - Эта книга Андреас-Саломе не переводилась на русский язык, поэтому все цитаты, которые в дальнейшем будут приводится в тексте диссертации, даны в переводе автора данного исследования А. Кукес.

Lou Andreas-Salome. Rodinka: russische Erinnerung. Frankfurt am Main. 1988. Повесть «Родинка» была переведена на русский язык и издана вместе с воспоминаниями Андреас-Саломе. В дальнейшем цитируется по изданию: Лу Андреас-Саломе. Прожитое и пережитое. Воспоминания о некоторых событиях моей жизни. Родинка. Москва, Прогресс-Традиция. Перевод с немецкого и предисловие В. Седельника. 2002

5 Marguerite Duras. L'amant. Paris. Edition de Minuit. 1985.

Маргерит Дюрас. Любовник И «Иностранная литература», № 6, 1990, стр. 5 - 46. Перевод с французского Н. Хотинской.

6 Christa Wolf. Kindheitsmuster. Frankfurt am Main, ZOrich. 1979.

Христа Вольф. Образы детства. Москва. Художественная литература. Перевод с немецкого Н. Фёдоровой, предисловие Н. Мотылёва. 1989

7 Olga V\(i$nowitsch. Und wir wiirden die rote]^>sen aus dem Fenster werfen. Munchen. Pf^er Verlag. 1993. Эта повесть была переведена на русский язык И.Д. Войнович (матерью автора) и А.Кукес (в соавторстве). Текст существует пока только в форме рукописи. Повесть цитируется по тексту данного перевода

8 Еднственная монография в российской науке, дающая представление о творчестве и индивидуальности Лу Андреас-Саломе и доступная достаточно широкому кругу читателей, - книга Ларисы Гармаш «Лу Саломе» (Екатеринбург-Челябинск-Пермь. Урал ЛТД. 2000). Однако и эта диссертационного исследования). Подробнее то, что позволяет поставить эти четыре фигуры в один ряд в рамках истории европейской литературы XX века и единой традиции женской эго-литературы, будет проанализировано в 1-й Главе диссертации.

Таким образом, данное исследование ставит своей задачей ввести в российский литературоведческий обиход литературное творчество четырёх женщин-авторов в ключе гендерологической (феминологической) интерпретации, а также расширить представление о литературной критике в рамках тендерных исследований. В связи с этим непосредственная задача заключается в том, чтобы проанализировать механизмы тендерной саморефлексии, конструирования и продуцирования тендерной идентичности в констексте женского автобиографического дискурса на уровне женских образов героини и рассказчицы. 1-я Глава работы «Женщина и её эпоха. Биографии четырёх женщин в контексте времени и женской литературной и автобиографической традиции» посвящена литературно-историческому обзору и сопоставлению творческого пути четырёх женщин в контексте века и автобиографической традиции Европы и США. Монографический подход при этом неизбежен, но данная диссертация не ограничена его рамками. 2-я Глава «Построение субъективной женской аутентичности через эго-нарратив. Процесс гендерной саморефлексии и гендерной самоидентификации» содержит собственно литературоведческое сопоставление автобиографических текстов четырёх аторов и состоит из трёх частей. В этом сопоставлении мы попытались соединить сразу несколько аналитических методологических парадигм и привести их, насколько это возможно, к определённому синтезу, с тем, чтобы с его помощью охватить и проанализировать весь спектр интересующих нас проблем: автобиографический дискурс, женское письмо, тендерную саморефлексию в женском эго-дискурсе, направленную на осмысление автором себя в качестве женщины. Одной из методологических основ анализа стала концепция женской субъективности (она будет освещена во введении ниже). Однако этого явно недостаточно, если речь идёт о таком сложном жанре, как монография посвящена больше психологическим исследованиям писательницы, нежели собственно её литературному творчеству. Ни одного монографического исследования творчества К. Вольф и М. Дюрас в ходе поисков научной литературы к данной диссертации обнаружить не удалось. О. Войнович пока не попала в поле зрения российской науки по причине своей молодости, а также потому, что её книги пока не публиковались в России. автобиография. Автобиографический дискурс, эго-нарратив следует, как нам кажется, подвергнуть в первую очередь, нарратологическому структурному анализу, то есть выстроить внутри каждого дискурса систему координат «автор-рассказчик-герой», и через данные нарративные инстанции анализировать тендерную проблематику и саморефлексию каждой из писательниц. Прибегая к нарратологическому анализу, мы руководствовались тем, что нарратив конструирует определённый субъективный контекст. Именно реконструкция нарратива позволяет проследить ход тендерной саморефлексии. Через нарратив реконструируется образ женщины, её тендерная саморефлексия и возникшая в результате тендерная идентичность.

В связи с этим мы постарались соединить две аналитические парадигмы: теорию автобиографического пакта французского исследователя автобиографии Филиппа Лежёна (Philippe Lejeune) и теорию нарратива Жерара Женетта (Jerard Jenette)9.

Понятие автобиографического пакта собенно актуально для 1-й Части второй главы «Femina autobiographica. Женский автобиографический пакт. Женский нарратив, память и прошлое».

Ф. Лежён анализирует принцип автобиографического пакта в своей статье 1975 года «Автобиографический договор»10 и в монографии «Автобиография во Франции»11, где исследователь попытался определить объём и границы того типа литературных текстов, которые он называет litterature intime, включая в него, наряду с автобиографией, мемуары, дневники, автопортреты, эссе. В своём исследовании

9 Совершенно справедливо может возникнуть вопрос: почему в работе феминистского толка для литературоведческого анализа используются аналитические нарративные парадигмы, созданные исследователями-мужчинами? В этой связи заметим: феминистская литературная критика, который изначально возник как критика традиционного, так сказать, патриархального литературоведения, не счёл нужным (или ещё не успел) создать собственную парадигму или концепцию для анализа литературного дискурса и нарратива, в том числе и автобиографического. Поэтому критики феминистского толка адаптировали или, скорее, приняли без каких-либо существенных поправок и концептуальных изменений «мужскую» теорию литературоведческого анализа нарратива. Исследовательница Сьюзен Лансер (Susen Lancer) с помощью концепции Ж.Женетта и Ф. Лежёна анализирует нарративные ходы в романах Шарлотты Бронте, Джейн Остен, Джордж Эллиот, а также в "Сказках 1001 ночи", где рассказчицей является Шехерезада. При этом предполагается, что женский дискурс и женский нарратив, при всей своей «инаковости», на уровне нарративных схем не отличается от мужского настолько, чтобы и к нему нельзя было применить концепции Ж. Женетта и Ф. Лежёна. (См. Feminisms. An anthology of literary theory and criticism. Ed. By Robyn R. Warhol, Diane Price Herndl. Rutledge University Press. New Brunswick, New Jersey. 1991. P. 610-629).

10 Philippe Lejeune. Le pacte autobiographique. Paris. Edition de Seuil.1975

Лежён выбирает исходной позицией «ситуацию читателя», то есть обращает внимание на установки и своеобразные контракты чтения, в связи с которыми специфику автодокументальной прозы определяет контракт с читателем, установка на подлинность, которую задает читателю текст. При этом Лежён говорит не о реальной правдивости и достоверности книг, но о своеобразном «договоре» между книгой и читателем, который требует особых «кодов» чтения, других, нежели в случае художественной литературы или биографии.

Пакт - это своеобразный ритуал установления связи в первую очередь между автобиографом и его потенциальным читателем, соглашение, которое заключает автор, решивший создать автобиографический текст, с читателем и с самим собой. Данное соглашение обусловливает и регулирует взаимоотношения и взаимодействие автора и его текста с читателем (внешний пакт), а также взаимодействие и взаимоотноешния внутри текста - в треугольнике «автор -рассказчик - герой» (внутренний договор). Таким образом, автобиографический пакт определяет равновесие между внутритекстовым и внетекстовым пространством по обе стороны обложки автобиографической книги. Наконец, существует и ещё одно соглашение - контракт читателя с эпохой, ставшей референтым материалом для автобиографического текста.

Как правило, автобиографический пакт имеет место в преамбуле к основному повествованию. Поскольку автобиографический акт - всегда проявление мужества, его феномен - результат работы механизма защиты: пишущий чувствует необходимость обезоружить читателя, предупредить его враждебность, «с автобиографическим соглашением не шутят, — пишет Лежён, - оно включает текст в данность человеческих отношений, приводит во взаимодействие внутренний суд (совесть) и суд внешний (правосудие), задушевное и социальное, опирается на понятие правды (понятие свидетельства), связывает между собой права и обязанности. Индивид - не химера, а реальность, хоть и очень хрупкая- Он - предмет самых разных высказываний и находится на перекрёстке языков - языков религии, психологии, социологии»12.

11 Ph. Lejeune L'autobiographie en France. Paris. Edition de Seuil. 1971

12 Лежён, Ф. В защиту автобиографии // Иностранная литература, №4. М., 2000. С.120. Перевод и вступление Б. Дубина

На основе принципа автобиографического пакта Лежён формулирует основные признаки атвобиографии в целом: 1. Лингвистическая форма: нарратив, проза. 2. Предмет рассмотрения: индивидуальная жизнь, личная (персональная) история. 3. Автор (чьё имя обозначает реальную личность) и нарратор идентичны. 4.Нарратор и протагонист идентичны, либо нарратор ориентирован ретроспективно.

При этом исследователь отмечает, что некоторые из обозначенных признаков не имеют абсолютного значения - они могут присутствовать в тексте в большей или меньшей степени, в связи с чем автобиография в чистом виде практически невозможна, она так или иначе превращается в автобиографический роман, то есть становится произведением художественной литературы. Наиболее спорный пункт в характеристке эго-текста - идентичность автора, рассказчика и героя. Эксплицитная (полная) или очевидная идентичность предполагает эксплицитно выраженный, очевидный автобиографический договор. В таком случае рассказчик-герой носит то же имя, что и автор автобиографического текста, то есть автор и рассказчик-герой -одно лицо. Одновременно имя героя совпадает с именем автора. Такой пакт является признаком собственно автобиографии. Имплицитная (частичная) идентичность автора и рассказчика, автора и героя выражается следующим образом: либо автор и повествователь от первого лица носят одно и то же имя, либо автор даёт понять, что он и его перволичный рассказчик в тексте - одно лицо, даже если рассказчик в тесте книги ни разу не называет себя по имени, но говорит о себе лишь «Я», «Ты», «МЫ». Имя героя может не называться в тексте либо отличаться от имени автора. Это означает, что автор имплицитно декларирует свою идентичность рассказчику и герою в рамках автодиегетического нарратива. В таком случае мы имеем дело с автобиографическим романом и имплицитным автобиографическим пактом, который свойствен автобиографическим романам. При этом в рамках одного дискурса идентичность автора, рассказчика и героя может быть как имлицитной, так и эксплицитной одновременно. Практика имлицитной идентичности и, соответственно, имплицитного атвобиографического пакта распространена в большей степени.

Очевидно, что автобиография как документ, как история, как правда жизни противостоит литературе как вымыслу, а язык автобиографии - литературному стилю. Порадокс же автобиографии заключается в том, отмечает Лежён, что для самого искреннего рассказа о себе автор должен прибегать к самым утончённым романным ухищрениям своего века. Значит, человек, пишуший о себе в любой форме, становится писателем-романистом. Поэтому Лежён полагает, что, с известной долей условности, любой автобиографический текст можно назвать словом "roman", "и каждому кажется, что он может его написать". Суть же этого романа заключается в тайне, в признании, этическом и эстетическом выборе — ключевые понятия, когда мы имеем дело с автобиографией - продуктом западной цивилизации, в котором удачно совместились припоминание (анамнесис) и закрепление на письме пережитого и переживаемого. Ритуал признания основывается на доверии: это - одна из субстанциальных черт автобиографии. В связи с этим, отмечает Лежён, риторика автобиографии развивается в двух направлениях: риторика невыразимого (I'inavouable) и риторика несокрытого, или нескрываемого (I'ineffable). Оба вида автобиографической стратегии зависят от степени дистанцированности автора от своего эго-дискурса. Согласно Лежёну, можно выделить два типа дистанцирования автобиографа: я - моё прошлое и я -написанное мной. В отношении рассказчика к своему прошлому (я повзрослевший по сравнению с я ребёнком) может преобладать отождествление (Tidentification") или, напротив, отстранение ("la distanciation"). В первом случае просматриваются два плана - план «уже тогда» ("le deja alors") - интеллектуальный план, где повествователь всматривается в источники формирования и становления его как личности, а также план ещё сегодня ("le encore aujourd'hui") - где в повествование вплетаются красочные воспоминания о чём-то, что, кажется, имело место совсем недавно. Отчуждение в отношении к прошлому может принять вид ностальгии, когда оно осмысливается как безвозвратное, далёкое, своего рода «потерянный рай».

В контексте данного диссертационного исследования концепция Лежёна имеет значение именно как метод литературоведческого анализа художественного эго-текста.

Ж. Женетт, чья нарратологическая аналитическая система во многом пересекается с теорией Ф. Лежёна, излагает концепцию нарративных инстанций в книге «Фигуры»13. Степень дистанцированности автора от подаваемой информации и степень достоверности информации, предлагаемой читателю автором, носит у Женетта название нарративной модальности, распределение ролей в рамках дискурса между автором, читателем, рассказчикои и героем - нарративной

13 Жерар Женетт. Фигуры. Т.2. Москва, Издательство Сабашнико'вых. 1998 пол и модальности. При этом автор выносится за рамки собственно литературного текста, это лицо внетекстовое. Внутри нарратива его ипостасью становится рассказчик. Нарративную модальность эго-текста Женетт называет автодиегетическим нарративом, где присутствуют всегда два актанта - „Я" повествующее и «Я» повествуемое.

В зависимости от того, присутствует ли нарратор в собственном рассказе хотя бы в качестве свидетеля, нарратив может быть либо экстрадиегетическим, либо интрадиегетическим. Если рассказчик повествует о себе самом, нарратив становится гомодиегетическим, если о другом - гетеродиегетическим. Всего же Женетт формулирует четыре вида нарратива, наиболее применимых к автобиографическому (автодиегетическому) дискурсу: экстра-гетеродиегетический (возможность автобиографии от третьего лица), экстра-гомодиегетический, интра-гетеродиегетический и интра-гомодиегетический. В пространстве двух полярно противоположных нарративов - экстра-гетеродиегетического и интра-гомодиегетический - автобиограф в наибольшей степени раскрывает образ героя-протагониста, в двух других - экстра-гомодиегетическом и интра-гетеродиегетическом - разворачивается измерение рассказчика.

Подробнее эти категории, в единой концепции с автобиографическим пактом Лежёна, будут раскрыты во второй главе.

Следует отметить, что и Женетт, и Лежён особую роль отводят читателю или адресату текста, эксплицитному (интранарративному, интрадискурсивному) или имплицитному (экстранарративному, экстрадискурсивному). «Рядом всегда кто-то есть» - замечает Женетт, говоря о том, что дискурс, всегда ориентирован на опыт читателя, автобиографический - в особенности, поскольку это сознательная попытка рассказать о себе другим14.

Следует также заранее заметить, что и концепцию Лежёна, и концепцию Женетта удаётся применить к текстам, анализируемым в данной работе, с известной долей условности, как это часто бывает, когда литературная теория и практика не во всём совпадают. Тем не менее, данные аналитические парадигмы представляются наиболее приемлемыми для исследования структуры эго-текстов четырёх авторов-женщин, давших материал этой диссертации.

14 Ж.Женетт. Фигуры. Т.2. Сс. 81

Категории Женетта и Лежёна будут задействованы также и во 2-й Части второй главы «Автодиегетический нарратив и нарративная полимодальность как средства гендерной саморефлексии и путь конструирования женской идентичности».

Наконец, 3-я Часть второй главы «Героиня: суверенное «Я» внутри женского эго-нарратива» полностью посвящена образу героини автодиегетического нарратива. Здесь рассматривается образ девочки-подростка, которая является объектом воспоминаний женщины-автора, объектом гендерной саморефлексии и ретроспекции. В этой части диссертации наибольшую роль играет концепция женской субъективности.

Таким образом, через призму нарративных инстанций «автор-рассказчица-героиня» будут проанализированы категории, из которых складывается парадигма женской субъективности, осознание самой себя как женщины и тендерная саморефлексия в эго-текстах четырёх атворов: память, воспоминания, прошлое, детство, переходный возраст или подростковый период, национальная самоидентификация, национальное и индивидуальное сознание, время, пространство, граница, бог, вера, религия, идеология, зеркало, отражение, взгляд на себя со стороны, идентификация себя в других и других в себе, семья, окружение, психосексуальное развитие, любовь, модели подросткового поведения.

Феминистика: женские исследования. Женская субъективность и феномен женского в культуре.

Феминистика как отдельная сфера тендерных исследований представляет собой сужение темы от тендера вообще к одной из его разновидностей - женскому тендеру. Объектом научного изучения становится женщина15. Около сорока лет назад тендерные исследования предложили новый взгляд на роль и образ женщины в мировой культуре и истории, который стал сутью своеобразной революции в сфере гуманитарного знания.

15 Феминистика постулирует два факта: 1). Женщина как научный объект равна мужчине, соответственно, женский тендер - равен мужскому (феминистика равенства); 2). Женщина - не такая, как мужчина, она - другая, принципиально иная, а женский тендер - концептуально отличается от мужского (феминистика различия). В результате женский тендер раскладывается на составляющие, каждой из которых занимается своя отрасль гендерологии.

На первой стадии развития женских исследований в 1960-х - 1970-х были сформулированы тезисы о необходимости «добавить женщину» в традиционные гуманитарные и социальные дисциплины, перенести женщину из маргиналов культуры в её центр и развить самостоятельную программу женских исследований на основе так называемого «женского опыта», а не универсального мужского. Вторая стадия, с начала 1980-х годов, ознаменовала собой институционализацию тендерных и женских исследований. На третьей стадии, в середине 1980-х годов, появился принцип мультикультурализма и так называемая "queer story" - «история инаковости», произошла реструктуризация исследовательских программ с учётом мультикультурных различий исследователей и исследуемых. Наконец, четвёртая стадия, 1990-е годы, указала на необходимость учитывать перспективы глобализации и международные проблемы женщин. Акцептация женского в феминистской теории позволила выделить новую философскую конструкцию субъективности - гендерно маркированную субъективность в отличие от бесполой классической. Таким образом, феминистская теория стала методологической основой для концептуализации женской субъективности как иного типа субъективации в культуре и связанными с этим дискурсивными и политическими последствиями.

Концепция женской субъективности, сформулированная феминистскими исследователями, уходит корнями в психоанализ, в идеи и исследования Зигмунда Фрейда и Жака Лакана16. Психоанализ, так же, как и теория феминизма, задаёт вопросы о структурах психического, желания, природе языка и репрезентации, о сексуальности и субъективности, концептуализирует различие полов на уровне психологии и психики. Фрейд не просто влючил сексуальность в структуру субъективности, но и взял её за основу формирования субъекта. Субъект по Фрейду - не просто субъект сексуализированный, его сексуальные (гендерные) параметры являются субъектообразующими. Вместо абстрактного субъекта классической философии Фрейд исследовал специфику женских - мужских отношений, помещённых в конкретную психологическую реальность. Он выделил в

16 Психоанализ имеет непосредственное отношение не только к гендерологии и феминологии, но и к автобиографическому дискурсу, к автобиографии как форме выражения индивидуального и тендерного сознания. Филипп Лежён писал об этом: «Автобиография следует за психоанализом. В процессе психоанализа у того, кто ему подвергается, есть врач, аналитик. У того же, кто пишет автобиографию, нет аналитика. Таким образом, автор автобиографии сам становится своим психоаналитиком. Автобиография - это автоанализ (I'auto-analyse)». Ph. Lejeune L'autobiographie en France. Paris. Seuil. 1971. P. 65 (перевод - А.Кукес). структуре субъективности роль тендерных параметров идентичности и показал, что мужская и женская индивидуальности формируются в семье, что женщина и мужчина живут не среди абстракций, как это предполагалось в классической философии: они живут с отцом, матерью, братьями, мужьями, жёнами, сестрами. Поэтому психоанализ изучает тендерные отношения в семье.

Женское у Фрейда ассоциируется с параметром бессознательного: бессознательное как выражение «женского» Фрейд кладет в основу психоаналитической теории. Общей трактовкой женской субъективности в психоанализе Фрейда была трактовка ее через понятие истерии. Данная трактовка была позже модифицирована и развита в феминистском психоанализе и феминистской философии 70—80-х годов XX века. Психоаналитическая стратегия в интерпретации явления истерички состояла в том, чтобы понять её «женскую сущность», скрытую за множеством состояний, шокирующих своей непредсказуемостью, то есть заглянуть за тот рубеж, который традиционно отделяет женскую субъективность от мужской. Женская истерия играла двойственную роль в развитии культуры: с одной стороны, она воплощала собой структуру «инаковости» и являлась поводом для дискурсивного осмысления феномена женского начала как такового. С другой, представляла ту маргинальную сферу жизни, путём подавления и наказания которой выстраивались нормы и мораль повседневности. В классическом психоанализе Фрейда и затем Лакана структура женской субъективности, как известно, связывается также со структурой нарциссизма17.

Лакан характеризует место субъекта в структуре личности как место нехватки. История субъекта становится историей идентификации, самоидентификации, в первую очередь - половой и тендерной18. Отправной точкой в формировании

17 См.: Фрейд 3. Теория либидо и нарциссизм II Введение в психоанализ. Лекции. М.: Наука, 1991

Вслед за Фрейдом изучением женской психологии стали заниматься и женщины-психоаналитики, ученицы школы Фрейда: Лу Андреас-Саломе, Карен Хорни, Марта Фрейд и Анна Фрейд. Тех же взглядов ортодоксального психоанализа в отношении женской психологии придерживались такие известные ученицы Фрейда, как Мари Бонапарт и Хелен Дойч. Подробнее об этом см.: Inge Stephan, Christina von Braun. Grunderinnen der Psychoanalyse. Stuttgart, 1992. И Christina von Braun. Nicht Ich: Logik, Libido, Liige. Frankfurt am Main. 1990

18 Наиболее известные работы Лакана, посвящённые проблеме женской субъективности и сексуальности, содержатся в его «Сочинениях» (1966) и «Семинарах» (1973—1981). См. также: Ж. Лакан. Стадия зеркала и её роль в формировании функции Я. II Инстанция буквы в бессознательном или судьба разума после Фрейда. М 1997. В 1975 году из его текстов, по-свящённых женской субъективности, была собрана и позже переведена на английский язык коллекция, названная «Женская сексуальность: Жак Лакан и Ecole Freudienne». См.: Rose J., Mitchell. индивида Лакан называет стадию зеркала, когда ребёнок усваивает собственный зрительный образ. Так возникает идеальная ситуация для усвоения символической матрицы, где «Я» оседает в первоначальной форме, прежде чем будет объективировано в диалектике идентификации с другими, и прежде чем язык восстановит функционирование этого «Я» во всеобщем в качестве субъекта. Речь идёт о так называемой доэдипальной, то есть доязыковой и, следовательно, докультурной стадии в сознании и самоидентификации индивида.

Трактовка женской субъективности в терминах фрейдовского и лакановского психоанализа сводит структуру женской субъективности к структуре наслаждения (jouissance), подлинным проявлением которого является структура аффекта и истерии, отчего структура женского желания неминуемо формируется как структура истерии и нарциссизма. Женское желание возникает только при наличии фигуры «Другого» - авторитетного эдипального отца у Фрейда и символического Другого у Лакана. Значит, Другой есть основное условие для производства женской субъективности и феномена женского в культуре.

Таким образом, основное значение феминистского психоанализа заключается в деконструкции традиционной функции отца в психоаналитическом дискурсе, что неизбежно подчёркивает активность женской позиции и доказывает существование собственной уникальной топологии женской субъективности в её отличии от мужской. В связи с этим значение психоанализа, и фрейдовского, и лакановского, для феминизма состоит в том, что психоаналитический дискурс, так же, как и феминистский, представляет собой вызов классическим концепциям унифицированного субъекта в культуре. Обе психоаналитические концепции обосновывают феномен тендерной субъективности, разделённой по параметрам «женского» или «мужского» в условиях патриархальной культуры. Поэтому феминистские теоретики придерживаются мнения, что именно Фрейд ввел в современную культуру феномен женского как один из центральных феноменов, до того традиционно смещёных на её периферию.

Исследования в области тендерной психологии и женской субъектвности стали теоретической базой для представителей феминизма первой волны (её начало пришлось на конец 1940-х годов). Знаковым событием в этой связи стала

J. (eds.), Feminine Sexuality: Jaques Lacan and Ecole Freudienne. New-York & London: Pantheon Books, 1982 книга Симоны де Бовуар «Второй пол» («Le deuxieme sexe» -1949)19, где автор с помощью методологии экзистенциализма попыталась объяснить феномен тендерного различия и причины происхождения сексизма в обществе и культуре, артикулировала феномен женского в культуре (женского мышления и языка, женской литературы и письма, женской субъективности и структуры женского опыта), сформулировала концепцию "второго пола". Де Бовуар в своём исследовании постулировала: женщина представляет собой «другое» мужчины, следовательно, провоцирует иное познавательное отношение к себе. В этой связи, полагает де Бовуар, женщиной не рождаются, женщиной становятся20.

Среди философов конца двадцатого века Мишель Фуко21 является одним из наиболее явных сторонников феминизма в целом и многочисленных теоретических и практических движений, строящихся вокруг проблематики сексуальности, сексуального опыта, половой идентичности. Фуко постарался понять половое различие/различение как институциализированное следствие возможности дискурсивно обозначить сложившийся режим властных отношений.

Фуко назвал сексуальность матрицей субъективности, из чего следует, что всякая модель субъекта имплицитно или эксплицитно содержит тендерную маркировку. При этом женская сексуальность в культуре, по мнению Фуко, всегда рассматривалась как привилегированное место хранения «истины». Чтобы ее исторгнуть, применялись самые изощренные техники властного дознания и манипуляции сексуальностью. Поэтому Фуко делает вывод о том, что сексуальность,

19 С. де Бовуар. Второй пол. Перевод с французского. Алетейя, С.-Пб., 1997.

20 И.Жеребкина. Прочти моё желание. Москва. Идея Пресс. 2000. Сс.15-20

21 М. Фуко. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. М. Касталь. 1998. Сс. 273-75

История безумия в классическую эпоху. Спб. Университетская книга. 1997. Сс. 500524

См. об этом также: М. Foucault. Histoire de la sexualite. La volonte de savoir. Gallimard, Paris, 1976 M. Foucault. Histoire de la sexualite. L'usage de plaisirs. Gallimard, Paris, 1979 M. Foucault. Histoire de la sexualite. Le souci de soi. Gallimard, Paris, 1984

22 J. Kristeva: 1974 - «Китаянки» («Des chinoises», Edition de Seuil, Paris), 1977 - «Полилогика» («Polylogue», Edition de Seuil, Paris), 1980 - «Власти ужаса: эссе об отвращении» («Pouvoires de I'horreur. Essai sur I'abjection», Edition de Seuil, Paris), 1985- «Вначале была любовь: психоанализ и вера» («Аи commencement 6tait i'amour. Psychoanalyse et foi», Hachette, Paris), 1988 - «Чуждые сам себе» («Etrangeres д nous-memes», Fayard, Paris). 1998 - «Женское и сакральное» ("Le feminin et le sacre", Stock, Paris. Совместно с Катрин Клеман). в том числе женская, не столько подавляется, сколько производится и воспроизводится культурой: она есть одновременно цель и инструмент власти.

Вслед за Фрейдом, Лаканом и Фуко женскую сексуальность и истерию называют основополагающими элементами женской идентичности и субъективности французская исследовательница Юлия Кристева22, в работах которой очевиден переход к сугубо женскому психоанализу, к проблемам материнского и женского в мировой культуре, и американка Джессика Бенджамен.

Последняя в своей книге «Оковы любви: Психоанализ, феминизм и проблема доминации»(1988)23 создает альтернативную топологию женской субъективности (женского желания) в противовес традиционной психоаналитической (мужской) через концепцию интерсубъективности - пространства, где пересекаются, перекрывают друг друга две субъективности и взаимодействуют два разных субъективных мира. Первым типом интерсубъективного пространства является пространство отношений матери и ребенка, расширенное также в сферу игры, творчества и фантазии. Это пространство Бенджамен называет «открытым пространством»: оно выражает одновременность бытия и игры в присутствии другого. Отношения «Я» и «Другой» Бенджамен рассматривает на примере общей концепции отношений раба и господина, однако допускает, что в этих отношениях возможна такая интерсубъективная структура, которую метафорически можно обозначить как структуру «оков любви».

Свои концепции женской субъективности и так называемой queer-идентичности (идентичности инаковости разработали американские учёные Тереза де Лауретис, Элизабет Гросс и Ив Кософски-Сэджвик24. Концепции queer-идентичности возникли в современной феминистской теории в связи с переходом к постфеминизму и появлением новых практик деконструкции тендера и «размы

23 Jessica Benjamin. The Bonds of Love. New-York: Pantheon. 1988. P. 78-92 См. также:

Jessica Benjamin. Phantasie und Geschlecht. Frankfurt am Main. 1993

Jessica Benjamin. Shadow of the Other: Intersubjectivity and gender in Psychoanalysis. New-York. 2000

24 T. De Lauretis. The practice of love. Lesbian Sexuality and perverse desire. Bloomington:lndiana University Press. 1994

E. Grosz. Volatile bodies. Bloomington:lndiana University Press. 1994

E.K. Sedgwik. Epistemology-of the closet. Berkeley, Los Angeles. Univresity of California Press. 1990 вания» границ традиционных тендерных идентичностей, что в первую очередь связано с так называемым феноменом неосексуальности (гомосексуальность, транссексуальность) в современной культуре. Т. де Лауретис первой использовала ставший затем широко применимым термин queer-идентичность («странная», «эксцентричная») с целью артикуляции более сложного понимания женской гомосексуальности в ее пересечениях с социальными и субъективными формами идентификации и желания. Затем этот термин стал использоваться не только для описания структур гомосексуальных (мужских и женских) идентичностей, но и других типов современных идентичностей, не укладывающихся в рамки традиционной гендерной дихотомии. Таким образом, термин «queer» знаменует собой переход от феминисткой теории (актуализировавшей и проблематизировавшей именно женскую субъективность, в том числе женскую гомосексуальную) к гендерной теории (актуализирующей другие типы тендерных идентичностей — мужскую, мужскую гомосексуальную и транссексуальные).

Среди исследовательниц-феминологов, чьи научные труды созданы под непосредственным влиянием теорий о женской субъективности, восходящих к Фрейду, Лакану и де Бовуар, следует отметить американок Джулиетт Митчелл и Жаклин Роуз25, Нэнси Чодороу26, Сару Кофман27, Джейн Гэллоп28, Терезу Бреннен29, Кайу Силвермэн30.

Особенно следует остановиться на представительницах европейской феминистической и феминологической мысли, чьи концепции женской субъективности, отталкиваясь от теории психоанализа, исследований С. де Бовуар и Ж. Делёза, также стали самостоятельными научными базами для дальнейших

25 Mitchell J. Psychoanalysis and Freud.: Freud, Reich, Laing and women. N-Y. 1974

26 N. Chodorow. Reproduction of mothering: Psychoanalysis and the sociology of gender. Los Angeles, London. University of California Press. 1978

27 S. Kofman. The enigma of woman: woman in Freud's writings. Ithaca, Cornell University Press. 1985

28

J. Gallop. The daugter's seduction: feminism and psychoanalysis. Ithaca, Cornell University Perss. 1982

29

T. Brennen. The interpretation of the flesh: Freud and feminity. London & N-Y. Routledge. 1992

30 K.Silverman. The threshold of the visible world. London & N-Y. Routledge. 1996 тендерных и женских исследований - Катрин Клеман, Элен Сиксу, Люс Иригарэ и Рози Брайдотти.

В книге «Вновь рождённая женщина» (1972)31 Элен Сиксу и Катрин Клеман трактуют структуру женского как истерическую. Женщина как истерик, согласно Сиксу и Клеман, всё слышит, но не понимает, ей ясен иной смысл вещей. Она подрывает существующий порядок знания и понимания, вводит в культуру беспорядок и способна репрезентировать себя через что угодно, поскольку не противопоставляет себя предметам, но растворяется в них и срастается с ними. Женщина изначально двойственна: с одной стороны, она наиболее стабильна как мать и жена, с другой — она наиболее нестабильна хотя бы потому, что имеет нестабильный биологический ритм.

В работах Клеман и Сиксу очевидна реабилитация истерии, которая не трактуется как отклонение от нормы. Женский истерический опыт нормализуется как реализация женской субъективности и наделяется позитивным характером в общей топологии женской субъективности и идентичности, что освобождает женскую субъективность от репрессивной маркировки норма-отклонение.

Другой французский философ-гендеролог Люс Иригарэ в своей главной работе «Пол, который таковым не является»32 в качестве основного логического конструкта для обозначения децентрированной, телесной, отличающейся от мужской субъективности также использует конструкт «истерички» и категорию истерии как специфической формы женской активности, с помощью которой женщина опровергает миф о себе как о пассивном существе в культурно-историческом контексте. Истеричка артикулирует телесный тип дискурса: её симптомы говорят вместо неё. Женский тип субъективности - субъективность множественная (в противоположность мужской - уинверсалисткой). Таким образом, формула женской субъективности - „Я ощущаю", мужской - „Я обладаю".

Рози Брайдотти, наиболее известный европейский феминистский теоретик-философ, автор книг «Модели диссонанса. Женщина в современной философии» (1991) и «Номадические субъекты: тело и сексуальное различие в современной

31 Н. Cixous, С. Clement. La Jeune Nee. Paris. Grasset. 1975

32 L. Irigaray, Ce sex qui n'en est pas un. Paris. Grasset. 1977. феминистской теории" (1994)33, разрабатывает собственную логическую систему для обозначения альтернативной женской субъективности как децентрированной, используя для этого понятие «номадической субъективности» (понятие номадической субъективности и номадического субъекта - одни из основных категорий философии Ж. Делёза. Р. Брайдотти - его ученица).

Брайдотти использует понятие «я»-субъективности, которое в ее интерпретации не абстрактное «я», но структура, которую она обозначает как структуру «она-я», заменяя традиционное понятие единого «я» в этой конструкции на не-единое «она». Номадический субъект - субъект в процессе становления, женская номадическая субъективность - субъективность женщины, которая проходит процесс становления женщиной и самоосознания в качестве женщины и становится, по выражению Брайдотти, «женщиной всех женщин». Женская субъективность, таким образом, представляет собой пересечение и синтез множества разных «Я», опытов и идентичностей. Это есть мультиплицированная, расщеплённая, раздробленная субстанция, которая принципиально не репрезентируема и не имеет фигурации. Задача же женской субъективности, по Брайдотти в том, чтобы совершить переход от «она-я» к «она-другая», то есть, по мысли исследовательницы, от расщеплённости и множественности к максимально возможному единству, к единому женскому «Я» в культуре.

33 R. Braidotti. Patterns of Dissonans: A Study of Women in Contemporary Philosophy, New-York: Routledge. 1991

Nomadic Subjects: Embodiment and Sexual Difference Contemporary Feminist Theory. New-York: Columbia University Press, 1991

P. Брадотти известна также как создатель Сети Европейских Женских Исследований - NOILSE и европейской концепции феминистики, отличающейся от того, что принято за основу женских исследований в научных кругах США.

Феминистская литературная критика (литературоведческая феминология) Понятие «женской литературы» и «женского опыта». Отказ от доминантных «мужских» схем интерпретации

Феминистская литературная критика существует на стыке нескольких критических платформ и течений - структурализма, постструктурализма, деконструктивистского, культурно-социологического и психоаналитического. При этом именно постструктуралистские исследования и теории оказались самыми продуктивными для развития и обоснования теории о специфике женского сознания, женского языка, женского письма и литературы. Таким образом, методологической базой тендерного (феминистского) литературоведения стали постструктурализм и деконструктивизм. Феминисткая литературная критика возникла под вилянием постструктуралисткой деконструкции Фуко, Лакана, Деррида, Барта, Кристевой. Феминистский постструктурализм использует постструктуралистские теории языка, субъективности и стратегий изменения. Исследователи данного направления, деконструируя текст, нарратив и дискурс (литературный, философский, исторический, любой другой), показывают, как в культуре на уровне бессознательных установок формируется образ женщины как «иного», «другого», «вторичного», «маргинального», «отклонения» в рамках патриархальной культуры.

Смерть автора литературного текста, которую констатировал в своей статье 1968 года "Смерть автора"34 Ролан Барт, означала, помимо прочего, смещение дискурсивного внимания с производителя текста на того, кто этот текст воспринимает, то есть с автора на читателя. Поиск индивидуальной неповторимости текста открыл сексуальность и гендерность автора, которые не могут не фиксироваться в тексте. В связи с этим Барт выделил специфическую женскую текстовую структуру и называл её эротической, то есть отражающей женскую чувственность и эмоциональность. Данное открытие Барта было использовано феминистскими теоретиками литературы как теоретическое обоснование женского уникального равноценного дискурса и авторства в литературе в частности и в культуре в целом. Из теории Барта следует, что структура эротического в тексте и

34 Р. Барт. Смерть автора. // Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М.: Прогресс. 1989 дискурсе как признак женского письма не позволяет применять к анализу такого дискурса рациональную «мужскую» парадигму35.

О женской текстовой эротизации одновременно с Бартом писал Жак Деррида, называя это явление термином «феминный стиль письма». В своём эссе «Шпоры: стили Ницше»36 «феминному стилю письма» и «феминности» он противопоставляет термин «фаллоцентризм». «Феминность» и «феминное», по теории Деррида, есть определённый способ отношения к реальности, предполагающий децентрацию культурных стереотипов, что осуществляется прежде всего в феминных текстуальных практиках, которые «размывают» и «расшатывают» «доминирование мужского способа мышления в культуре». Кроме того, по утверждению Деррида, «феминный» стиль письма необходим самому литературному языку, в то же время феминный литературный текст требует от того, кто его воспринимает, способности деконструктивистского чтения.

Юлия Кристева, также обращаясь к сложной сигнификационной системе языка, к теории речи и дискурса, противопоставила семиотическое начало (семиотический тип производства значений) как феминное символическому началу как маскулинному. Семиотический процесс, где производство значений не контролируется функцией сознания, является структурообразующим в системе субъективного женского письма, нарратива и дискурса. Таким образом, семиотический, ещё долингвистический ряд отождествляется с телом матери, хранится в подсознании и носит, по Кристевой, имя "chora" от греческого «чрево». На определённой стадии сознания происходит выделение «Я» из семиотического континуума, и дальнейшее конструирование протекает в процессе означивания, то есть создания и освоения языка. Так гено-текст (семиотические процессы на предъязыковом уровне) трансформируется в фено-текст (язык в коммуникации), и именно фено-текст связан у Кристевой с категорией феминного. В связи с этим исследовательница заявила о феминизации философского и поэтического письма, поэтому в интрепретации современных феминных текстов нет смысла в традиционных терминах - поэтика, нарратив, жанр, - в них следует искать некую особую полилогику37.

35 Подробнее об этом см. Р. Барт. «S/Z». М.: Ad Marginem. 1994

36 Ж. Деррида. Шпоры: стили Ницше. II Философские науки, №2-3,1991

37 См. об этом : Julia Kristeva. La revolution du language роёНяие. Paris. Edition de Seuil. 1974

Semiotique. Rechercher pour une sdmanalyse. Paris. Edition de Seuil. 1969 Polilogue. Edition de Seuil. Paris. 1977

Отталкиваясь от методологической парадигмы Барта, Деррида, Кристевой, феминистская критика создала категорию «женско-центрированной традиции» в литературе. Этим термином стали называть традицию изучения женских авторов, женских героинь и "женских" жанров письма, "женского опыта" и "женской литературы" вне доминантных/теоретическихГмужских" схем интерпретации. Основная цель данного теоретического направления — поиск специфической топологии маргинальной субъективности и маргинальных женских средств литературной выразительности, направленных против доминантных кодов культуры. С известной долей условности феминистскую литературную критику можно разделить на следующие основные разновидности, которые очень тесно связаны между собой и достаточно трудно поддаются дифференциации: женская литература (акцент на пол автора), женское чтение (акцент на пол читателя), женское письмо (акцент на стиль текста), женская автобиография (акцент на содержание текста). В соответствии с представленными критическими направлениями в феминистской литературной критике различаются три основных вида текстов: "женские тексты" (написанные женщинами-авторами и, в основном, для женщин), "феминные тексты" (написанные в стиле, культурно означенном как "женский"), "феминистские тексты" (сознательно бросающие вызов методам, целям и задачам преобладающего патриархатного литературного канона).

Особый интерес для феминистских литературоведческих теорий вызывает вопрос, отличается ли текст женского автора от текста мужского автора какими-нибудь внешними, формальными признаками. В работе "Смех медузы"38 Элен Сиксу впервые вводит понятие "женского письма", которое освобождает женщину от маскулинного типа языка, стремящегося к единой истине. Сиксу и Иригарэ считают, что для женщины письмо — это пространство, где возможно освобождение от политических и экономических систем и от тендерных ролей, где у женщины есть исключительная возможность выражать себя через собственный стиль. Иригарэ вводит свое собственное понятие "женского письма", которое она обозначает термином "ecriture de la femme"39. Смысл этого понятия состоит в том, что оно, по

Le language cet inconnu. Paris. Edition de Seuil. 1981

38 H. Cixous. Le rire de la meduse. Paris. Grasset .1972 P. 875—899.

39 L. Irigaray. Ce sexe qui n'en est pas un. Paris. Grasset. 1977. P. 47-56 мнению Иригарэ, либо лишено понятия субъективности, либо содержит "перевернутую" субъективность. По Иригарэ женщина всегда означает «другое» в маскулинном дискурсе. Исследовательница спрашивает, что есть язык женщины: язык самовлюбленного Нарцисса или язык нимфы Эхо, вторящей другим? Тем же вопросом задаётся немецкая исследовательница Сигрид Вайгель в своей книге «Голос Медузы»40, где сравнивает женщину-писательницу с Медузой, которая обладает мудростью и имеет что сказать, но не располагает для этого ни языком, ни голосом. Следовательно, полагает Вайгель, для женщины возможность написать книгу, сотворить литературный текст - это возможность обрести свой голос, озвучить и артикулировать себя, создать вокруг себя свое языковое дискурсивное пространство41.

Таким образом, для феминистских исследователей феминный стиль письма есть способ обретения женщиной своего голоса в культуре, своей культурной и гендерной идентификации, собственного места в культурном пространстве.

Первыми опытами описания женской истории литературы отдельно от мужской стали исследования Эллен Моерс «Литературная женщина» (1978)42, Торил Мой «Сексуальные / текстуальные стратегии: феминистская литературная теория» (1985)43 и Мэри Эллман «Думая о женщинах» (1968)44. Все три автора, опираясь на историко-литературные данные, приходят к одному выводу: женскую

40 S. Weigel. Die Stimme der Medusa. Hiddingsel. Tende. 1987.

41 В работах этого поколения ученых была выдвинута гипотеза «дефицитности» женской речи, которой не хватает средств для возможности доминировать в диалоге. Затем на смену теории «дефицитности женской речи» пришла теория её «дифференциации», где женские речевые тактики рассматриваются не в столь негативном свете. Некоторые лингвисты, представляющие данное направление, касаясь особенностей речевой стратегии полов, утверждают, что женщина ориентирована на тактику «коммуникативного сотрудничства», а мужчина «коммуникативного соперничества». В свою очередь гипотеза «дефицитности женской речи» была интересно модернизирована в «теорию двух культур» известной американской социолингвисткой Деборой Таннен. В своей книге «Ты меня не понимаешь» (Tannen, Deborah. You just don't understand. California University Press. 1990) автор, анализируя мужские и женские речевые стили, приходит к выводу, что разговор между мужчинами и женщинами представляет коммуникацию противоположных культур. Мужчины и женщины изначально овладевают языком в двух разных мирах (мире мальчиков и мире девочек), при этом каждая группа дает оценку противоположному стилю, исходя из своего собственного. В свою очередь Л. Иригарэ пишет о том, что не хочет создавать новый женский язык. Её проект, скорее, заключается в том, чтобы утилизовать уже существующую систему значений для преодоления оппозициональных и иерархических структур андроцентрического текста. В традиционном языке она хочет обнаружить возможности для женского конструирования текста. Говорить как женщина - значит отрицать монологизм традиционной дискурсивной доминации.

42 Е. Moers. Literary Women. London: The Women Press. 1978

43 T. Moi. Sexulal/Textual Politics: Feminist Literary Theory. London and New-York. Routledge. 1990

44 M. Ellman. Thinking about Women. New-York. Harcourt. 1968 литературу следует воспринимать не только как проявление женской эмансипации или рефлексию по поводу определённого женского опыта, но, в первую очередь, как женский стилистический и языковой эксперимент и как реализацию женской субъективности вне однозначной парадигмы «хорошей» (эмансипационной) женской истории литературы45.

В 1985 году в США под редакцией Элейн Шоуолтер вышла книга "Новая феминистская критика"46, в которой были собранны ставшие классическими работы по поэтике феминизма Аннет Колодны, Мэри Адаме, Сандры Гилберт, Сюзан Губар, Бонни Зиммерман, Алисии Острайкер, Нэнси Миллер, Розалинд Ковард и других. Основная задача феминистского анализа литературы, которую ставят авторы книги, — поместить в центр критического исследования как женщину-читательницу или женщину-героиню (проблематика "женской литературы"), так и женщину-писательницу как производительницу текстуальных значений (проблематика "женского письма"). В контекст проблемы "женской литературы" входит изучение тем, жанров и структур литературы, созданной женщинами, в число предметов — психодинамика женской креативности, лингвистика и проблема женского языка, траектории индивидуальной или коллективной женской карьеры, история литературы и исследование отдельных писательниц и их произведений. Мэри Адаме, анализируя роман Шарлотты Бронте "Джейн Эйр", отмечает, что для критиков-женщин новая ориентация литературной критики заключается в том, чтобы обращать внимание на проблемы героини и на обстоятельства, в которых она оказалась47. В статье "К вопросу о феминистской поэтике" из книги "Новая феминистская критика" Элейн Шоуолтер различает в феминистской литературной критике два основных метода: "феминистская критика" (feminist critics), когда женщина является читательницей текста, и "гинокритика" (gynocritics), когда женщина является производителем текста.

К наиболее известным работам первого периода в феминистской литературной критике (70 - 80-е годы) относятся уже упоминавшиеся работы Мэри Эллманн, Эллен Моерс, а также - Сандры Гилберт и Сьюзан Губар "Безумная на

45 И. Жеребкина. «Прочти моё желание». Москва. Идея Пресс. 2000. Сс. 140-144

46 Е. Showalter. The new Feminists criticism. N-Y. Pantheon Books. 1985

47 И. Жеребкина. «Прочти моё желание». Сс. 138-139 чердаке" (1979)48, Аннетт Колодны49, Джудит Лаудер Ньютон50, Элейн Шоуолтер

Их собственная литература: британские женщины-писательницы от Бронте до Лессинг" (1977)51.

Ко второму периоду феминистской литературной критики (80-е - конец 90-х годов XX века) относятся работы Алис Жардин "Gynesis: Конфигурации женщины и современность" (1985)52, Сары Кофман "Загадка женщины: женщина в текстах Фрейда", (1980)53, Нэнси Армстронг 54, Мэри Якобус "Читающая женщина. Эссе о «феминистской критике" (1986)55, а также книга под ее редакцией 'Женское письмо и письмо о женщинах" (1979), Шошаны Фельман "Чего хочет женщина? Чтение и сексуальное различие" (1993)56, Робин Р. Уорхол и Дайан Прайс Херндл57, Линды Кауфманн58, Сьюзан С. Лансер59, а также работы французских теоретиков Люс Иригарэ и Элен Сиксу60 и немецких исследовательниц Ханнелоре Шольц61, Инге Штефан62, Кристины фон Браун63 и Сигрид Вайгель64.

48 S.M. Gilbert., S. Gubar. The madwoman in attic. University California Press. 1979

49 A. Kolodny. The Land befor Her. New Jersey. 1984

The Intergrity of Memory. California University Press. 1985 The Lady of the Land. New Jersey. 1975

50 J.Lowder Newton. Women, Power and Subversion. New-York, London. 1981

History as Usual? Feminism and the "New Historism". New-York, London. 1988

51 E. Showalter. The literature of their own: British women novelists from Bronte to Lessing. Princeton University Press. 1977. Элейн Шоуолтер выпустила также несколько сборников феминистиских критических текстов, где она является редактором.

52 A. Jardine. Gynesis: Configuration of Woman and Modernity. Ithaca. Cornell University Press. 1985

53 S. Kofman. The enigma of woman: woman in Freud's writings. Ithaca, Cornell University Press. 1985

54 N. Armstrong. Desire and Domestic Fiction: A Political Histiry of the Novel. Ithaca, Cornell University Press. 1987

55 M. Jacobus. Reading woman:Essays in Feminist Criticism. Columbia University Press 1986

Ed. by M. Jacobus. Women Writing and Writing about Women. London and New-York. Routledge. 1979

56 Felman S. What Does a Woman Want? Reading and Sexual Difference. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1993,

57 Feminisms. An anthology of literary theory and critiicism. Ed. by Robyn R. Warhol, Diane Price Herndl. Rutledge University Press. New Brunswick, New Jersey. 1991

58 L. Kauffman. Discours of Desire: Gender, Genre and Epistolary Fictions. New Jersey. 1986

59 S.B. Lanser. The Narrative Act. Cornell University Press. 1981

Fiction and Authority: Women Writers and Narrative Voice. Cornell University Press.

1992

60 L. Irigaray. Ce sex qui n'en est pas un. PariS. Grasset. 1977 m

Женская автобиография как объект исследования

Изучение женской автобиографии, сначала в рамках гендерно не ориентированного литературоведения, началось на Западе в начале XX века, когда появились два монографических труда на немецком и английском языках: «История автобиографии» Георга Миша65 и «Автобиография: критические и сравнительные исследования» Анны Робсон Бёрр66. Результаты ранних исследований автотекстов собрал и резюмировал Уильям Спинджмэнн в своей книге «Формы автобиографии»67, где в специальной библиографической главе он даёт подробный обзор истории изучения автодокументальных жанров до 80-х годов XX века в четырёх следующих разделах: становление автобиографии как предмета научного исследования, современный критический интерес и проблема дефиниции, автобиография как источник информации, автобиография как литературная форма.

Во второй половине 50-х и в 70-е годы в западном литературоведении появляется ряд работ, где исследовательский интерес в изучении автобиографии начинает сдвигаться от "bio" к "auto". Речь идет о работах Жоржа Гюсдорфа, Роя Паскаля68, Элизабет Брасс69, Филиппа Лежёна, Жана Старобински70. Особо

L'£thique de la diff6rence sexuelle. Paris. Grasset. 1984 Parler n'est jamais neutre. Paris. Edition de Minuit. 1985 Sexes et genres a travers les langues. Paris. Grasset. 1990 Le sexe linguistique. Paris. Laruosse. 1989 Speculum de I 'autre femme. Paris. Edition de Minuit. 1974

H. Cixous. Le rire de la m6duse. Paris. Grasset. 1972

61 H. Scholz. Wiederspruche im burgerlichen Frauenbild. Zur astetischen Reflexion und poetischen Praxis bei Lessing, Friedrich Schlegel und Schiller. Deutscher Studien Verlag. Weinheim. 1992

62 I. Stephan, S. Weigel. Die verborgene Frau. Sechs Beitrage zu einer feministischen Literaturwissenschaft. Berlin, Hamburg. 1988

I. Stephan. Die Grunderinnen der Psychanalyse. Stuttgart. 1992

I. Stephan, Chr. Von Braun. Genderstudien. Eine Einfiihrung. Weimar. Metzler Verlag. 2000

63 Chr. von Braun. Nicht Ich: Logik, Luge, Libido, Frankfurt am Main. 1990

Warum Gender Studies? Berlin. 1998

64 S. Weigel. Die Stimme der Medusa. Hiddingsel. Tende. 1987

Der schielende Blick. Berlin. Argument-Sonderband AS. 1988

65 Georg Misch. Geschichte der Autobiographie. Leipzig und Berlin. 1907.

66 Anna Robeson Burr. The Autobiography: A Critical and Comparative Study. Boston and New-York. 1909

67 William Spingemann. The Forms of Autobiography. Yale University Press. 1980

68 R. Pascal. Design and Truth in Autobiography. New-York and London. Garland Publishing, Inc. 1985 следует выделить опубликованную впервые в 1956 году статью Жоржа Гюсдорфа "Условия и границы автобиографии", в которой автор называет автобиографию плодом западной и христианской культуры. Концепция Гюсдорфа и его интерпретация жанра фактически стали рассматриваться как некий канон «настоящей» (западной) автобиографии. Гюсдорф считает, что автобиография появляется там и тогда, где и когда возникает самосознание личности, ощущение ею ценности собственной индивидуальности и личного опыта. Автобиография как жанр - один из способов самопознания, так как она заново творит и интерпретирует жизнь, подводя ее итоги. Автобиография не объективна, так как она самооправдание, апология «Я». «Эта осознанная осведомлённость о единичности каждой индивидуальной жизни - поздний продукт специфической цивилизации»71.

За этой статьей Гюсдорфа, сыгравшей важную роль в развитии нового этапа изучения автодокументальных жанров, последовал целый ряд теоретических и историко-литературных статей и монографий. Репрезентативными можно считать два сборника, изданных Джеймсом Олни в 1980 и 1988 годах72.

В 60-70-е годы и в российском литературоведении возрос интерес к автотекстам, проблеме автора и его текстовых репрезентаций. Особое место среди работ, касающихся исследования автодокументалистики, занимают книги и статьи Лидии Гинзбург. В книге "О психологической прозе"73 (1971), сравнивая литературу "художественную" (fiction) с "документальной" (nonfiction), Гинзбург видит своеобразие и отличие последней в том, что, не являясь (как и любое искусство) адекватом жизни, она настойчиво претендует на особую достоверность отражения действительности. Документальной литературе свойственна, как пишет Л. Гинзбург, установка на подлинность, ощущение которой не покидает читателя, но которая далеко не всегда равна фактической точности. Фактические отклонения притом вовсе не отменяют ни установку на подлинность как структурный принцип, ни из него

69 Е. Bruss. Autobiographical Acts. Baltimore. London. 1976

70 J. Starobinski. The Stile of Autobiography. Princeton University Press. 1980

71 Georges Gusdorf. Conditions et limites de I'autobiogaphie // Auto-bio-graphie. Paris. Odile Jacob. 1991

72 J. Olney. Autobiographiy and the Cultural Moment. Princeton University Press. 1980

Some Versions of Memory. Some Versions of Bios. Princeton University Press. 1988

73 Л. Я. Гинзбург. О психологической прозе. Л. Советский писатель. 1971. Сс. 34-36 *' вытекающие особые познавательные и эмоциональные возможности. В работах Гинзбург развиваются идеи, сходные с теми, которые одновременно (или позже) обсуждаются в исследованиях западных коллег.

Научным исследованиям автобиографии в России, отмечает Ирина Савкина, мешал тот факт, что в советское время за этим словом закрепилось очень деловое, формализованное и идеологизированное значение. Автобиография - это доказательство собственной идеологической полноценности, соответствия стандарту "советского человека". В этом своем качестве автобиография была деперсонализированным текстом74.

Различие в подходах, в акцентах, которые расставляют западные и российские исследователи при обращении к автодокументальным текстам, связаны также с тем, что в русскоязычной литературной традиции, в силу известных культурно-исторических особенностей национального менталитета, конструкт «МЫ» преобладет над «Я», отчего неминуемо меняется степень личностной репрезентации автора в тексте, меняется собственно концепция эго-дискурса. Поэтому российские исследователи сталкиваются с проблемой жанрового канона, выбора тех текстов, которые являются "эталонным метром" жанра (то есть выбраны в качестве таковых исследовательской традицией). И если в западной традиции эталоном жанра считаются Августин, Руссо и Гете, то российские исследователи порой причисляют к эго-литературе романы Л. Толстого или К. Аксакова75.

Изучение собственно женской автобиографической прозы в тендерном ключе начинается в конце 70-х годов в западном литературоведении. Первый этап в изучении женских автобиографических текстов (как и вообще женской литературы) был связан с «открытием неизвестного континента», с легитимацией женской автобиографии, введением её в «канон» и одновременно стремлением поставить вопрос о её специфике в сравнении с автобиографией «мужской». Учёные-гендерологи (Э.Шоуолтер, К. фон Браун, И. Штефан, Дж. Бенджамен, Э. Моерс, Т. Мой, J1. Иригарэ, Э. Сиксу) довольно быстро смогли сформулировать основное отличие женской автобиографии от мужской, связанное с особенностями женского самовосприятия в культурно-историческом контексте. Заключается оно, по мнению исследователей, в том, что мужчина вписывает себя в культурно-исторический

74 И. Савкина. «Пишу себя». Университет Тампере. 2001. Сс. 26-28

75 И. Савкина. «Пишу себя». Сс. 30-32 контекст как активный действующий субъект, он мыслит себя как часть этой истории и культуры. Женщина же напротив - пытается себя вычленить из исторического потока, создать вокруг своего «Я» стену, чтобы там, внутри, выстроить свою женскую автономную утопию, где можно было бы сохранить собственную аутентичность, не растворяясь в истории. Именно внутри женской автономии женщина становится действующим субъектом как собственной, так и всеобщей истории.

На методологическом уровне в феминистской литературной критике наиболее распростанены концепции американской феминистской критики, выдвигающего тезис о необходимости создавать новые, «женские» нарративные модели письма, в которых женщина, а не мужчина, будет центром автобиографической наррации. Такое автобиографическое письмо должно осуществляться «по ту сторону» литературной традиции и призвано поэтому «трансформировать женскую судьбу». Считается, что женская субъективность в традиционных автобиографических текстах находится в состоянии зависимости, власти и контроля со стороны тендерных стереотипов, так как описывается по определенной модели: женские переживания, в которых основным является переживание вины. В результате порой парадоксальным образом главным героем женского автобиографического письма оказывается не сама женщина, но любимый/нелюбимый мужчина, с которым связаны основные коллизии женской жизни. Поэтому для женщин, пишущих автобиографический текст, ставится задача «взять власть над своими жизнями в свои руки», перешагнув ситуацию традиционных тендерных стереотипов, независимо реализовав собственную субъективность.

Основная задача автобиографического женского письма, как она определяется в феминистской литературной критике, — это задача саморепрезентации тендерного (женского) «Я». В этом смысле традиционное понятие auto-bio-graphy в феминистской литературной критике меняется на понятие auto-gyno-graphy — с акцентом именно на женской специфической субъективности в автобиографическом письме. В целом женская автобиография как жанр представляет попытку женщин говорить о специфически женских проблемах и на специфически женском языке76.

76 И. Жеребкина. Прочти моё желание. Сс. 217-224

Элейн Шоуолтер в книге "Женское безумие. Женщины, безумие и английская культура 1830—1980", Сандра Гилберт и Сюзан Губар в книге "Безумная на чердаке" высказывают мнение о том, что основной формой женского литературного письма традиционно является автобиографическое письмо как письмо признания77. Другая феминистская исследовательница Эстелль Елинек написала в предисловии к своей монографии «Традиция женской автобиографии: От античности до настоящего времени»: "В 197 6 году я впервые сформулировала идею, что женские и мужские автобиографии отличаются. Эта мысль пришла мне в голову в результате эмпирических наблюдений, когда после женских автобиографий я стала читать много мужских и изучать теорию автобиографии и увидела, что эта теория не подходит к женским текстам и вся построена только на изучении мужских автобиографий. В отличие от самонадеянного, одномерного «Я» мужской автобиографии, женщины часто рисуют многомерный, фрагментарный образ, расцвеченный чувством несоответствия и отчуждения, существования в качестве аутсайдера или «другого», они ощущают потребность в 78 аутентичности, в доказательстве своей самоценности

Сидони Смит и Джулия Уотсон во вступительной статье к составленной ими антологии работ по теории женской автобиографии замечают, что за последние два десятилетия изменился статус автобиографии и особенно - женской: «Женская автобиография сейчас привилегированный участок для обдумывания проблем письма на пересечении феминистских, постколониальных,

- 79 постмодерных критических теории» .

Попытки идентифицировать себя внутри мужского канона через "двойную самоинтерпретацию" стремятся исследовать и описать многие представительницы феминистской критики. Так Нэнси Миллер, например, говорит о том, что женщины выражают себя внутри мужской культуры, мужского языка курсивом, привнося в

77 Е. Showalter. The Female Malady: Women, Madness, and English Culture, 1830-1980. New-York. Penguin Books. 1985.

S. Gilbert, S. Gubar. The madwoman in the attic. P. 78-82

78 E. Jelinek. The Tradition of Women's Autobiography: From Antiquity to the Present. Boston. 1986. P. 14-17. Первод с английского - И. Савкиной

79 S. Smith, J. Watson. Decolonizing the Subject: The Politics of Gender in Women's Autobiography. Minneapolis: University of Minnesota Press. 1992. P. 74. Первод с английского - И. Савкиной чужой культурный язык свою интонацию, и о том, что это «послание» может быть прочитано при гендерно ориентированном чтении. Миллер исследовала автобиографии французских женщин (Жорж Санд, Колетт, Симоны де Бовуар) и отметила, что автобиография (и создание литературных текстов вообще) позволяет женщине стать субъектом: «Я пишу, значит я есть». Создание текста для публикации представляет вход в мир других, и через этот вход получение статуса автономного субъекта. Текстуализация женского «Я» означает уход из сферы тех «относительных» существ (характеристика С. де Бовуар), которые воспринимают мир лишь через посредство мужчин. Для женщины писать о себе — значит выйти из тени и оказаться, хотя бы на короткое время, в центре внимания80.

Французская исследовательница Франсуаза Лионне81 и немецкие специалисты по женским эго-текстам Инге Штефан82, Кристина фон Браун83 и Шарлотта Хайнритц84 (основательница и руководительница немецкого литературно-исторического и социологического центра изучения эго-документов разных эпох на территории Германии) исследуют стратегии, которые используют женские автобиографии, чтобы преодолеть канонический, господствующий дискурс и создать собственный, вербализировать те области женского опыта, которые не были артикулированы в этом господствующем дискурсе. Для того, чтобы вывести на поверхность те элементы, которые были погребены под мужскими мифами о самости, полагают исследовательницы, женщина-автобиограф «разыгрывает» эти мифы, объективирует их через двойное самосознание: женское предстает и как «Ял-субъект дискурса, и как «Я», обретающее опыт, то есть заявляющее о чуждости того дискурса, внутри которого оно говорит. Сидони Смит развивает подобную же мысль, говоря о том, что женщина-автобиограф, которая говорит как маргинал культуры, всё время имеет в виду реакцию читателя, стоящего на позициях

80 N. Miller, Getting Personal: Feminist Occasions and Other Autobiographical Acts New-York and London: Routledge. 1991. P. 84

Subject to change. Reading feminist writing. New-York. 1988. P. 96-100

81 Francoise Lionnet, Autobiographical Voices: Race, Gender, Self-Portraiture (Ithaca and London: Cornell University Press, 1989

82 I. Stephan, S. Weigel Die verborgene Frau. Sechs Beitrage zu einer feministischen Literaturwissenschaft. S. 87 a-i

Chr. von Braun. Nicht Ich: Logik, Ltige, Libido. S. 74-76

84 Ch. Heinritz, Auf ungebahnten Wegen. Frauenbiographien urn 1900. Kdnigstein / Taunus, 2000. S.

16-21 господствующего патриархатного дискурса. В собственных декларациях и избираемых нарративных структурах она обнаруживает своё понимание возможности чтения (интерпретации), которому она может быть подвергнута со стороны публики, в чьих руках власть над её репутацией, то есть всегда держит в уме мысль, что её женский текст будут читать как женский, значит, иначе, чем мужской. И потому адресат, который конструируется в женской автобиографии, по крайней мере до XX века, по мнению Смит, - это мужское "ты", "он", тот, кто представляет доминантный порядок в качестве судьи с позиции существующей идеологии тендера. Авторизированное письмо о себе, создание Себя (своего «И») в акте письма ("graphing of the auto") было актом самоутверждения, которое одновременно и отвергало, и сохраняло женский статус85.

Шошана Фельман в известной книге "Чего хочет женщина? Чтение и сексуальное различие" (1993)86вводит тезис о том, что женская автобиография — это всегда боль, цитируя название автобиографической повести Маргерит Дюрас "Боль"87, Традиционный дискурс и автобиографический опыт женского письма в логическом смысле никогда не совпадают, их совпадение всегда означает одно: выстраивание логической иерархии по принципу норма/отклонение. Поэтому, как определяет Фельман, основной нарративной стратегией, к которой, преодолевая парадигму «патриархального дикурса», стремится женщина, создающая автобиографический текст, является стратегия "мир без Другого", запрет на позицию внешнего наблюдения через интенсификацию аффекта боли. Именно поэтому женский автобиографический текст не столько "читается", сколько "проживается", выстраивая собственную уникальную топологию женского.

Среди западных учёных, чья специализация - женский автодискурс, следует упомянуть также Шари Бенсток ("Авторизация автобиографии")88, Лиз Стенли

85 Sidony Smith. A poetics of women's Autobiography. Marginality and the Fictions of Self Representation. Indiana University Press. 1987. P. 46

86 S. Felman. What Does a Woman Want? Reading and Sexual Difference. P. 89

87 Маргерит Дюрас. Боль. «Иностранная литература», №3, 2001 год. Перевод с французского.

88

Sh. Benstock. Authorizing the Autobiographical.Chapel Hill: University of North Carolina Press. 1988

89 L. Stanley. The Auto/biographical I: The Theory and Practice of Feminist Autobiography. Manchester: Manchester University Press. 1992

Авто/биографическое «Я»: теория и практика женской автобиографии")89, Ли Гилмор ("Автобиография, феминистская теория саморепрезентации")90, Элизабет Уилсон ("Пишу, глядя в зеркало: автобиография")91. В российской науке, посвященной женской эго-прозе, следует отметить работы двух крупнейших росийских исследователей Ирины Савкиной «Пишу себя» (2001) и Натальи Пушкарёвой «Частная жизнь русской женщины» (1997), «У истоков женской автобиографии в России» (2000) и «Русская женщина: история и современность» (2002)92. Эти исследования, безусловно, встраивают российскую традицию женских эго-текстов в европейскую и в целом в западную.

Таким образом, главное концептуальное напряжение в трактовке проблемы женской субъективности и женского литературного дискурса заключалось изначально в двух методологических подходах: в определении структуры женской субъективности через категорию "инаковости" ("другое" по отношению к мужскому и традиционному) и вне всякого соотношения с внешним "другим" — то есть через построение собственной, независимой и уникальной топологии "женского". Позже дифференциация была нивелирована, граница между обеими теориями была практически стёрта, и оба методологических подхода превратились в два звена одной цепи, два этапа одного метода. В результате первого этапа, когда начинается изучение женской субъективности, изучаемый объект выделяется из культурно-исторического контекста именно путём определения его инаковости, отличия от доминирующего в культуре мужского начала. Так женская субъективность вычленяется из общей среды, по отношению к которой она является другой. Первая стадия изучения завершена. На второй стадии женская субъективность «помещается», как своеобразный «препарат», в искуственно созданные учёным лабораторные условия, где и происходит автономное исследование и построение аутентичной, суверенной и уникальной женской топологии. Точно так же происходит

90 Leigh Gilmore. Autobiographies: a Feminist Theory of Women's Self-Representation. Cornell University. 1994

91 Elisabeth Wilson. Mirror Writing: An Autobiography. London. 1982

92 Пушкарёва, Н.Л. Частная жизнь русской жизни: невеста, жена, любовница (X - начало XIX вв.) Москва. Ладомир. 1997

У истоков женской автобиографии в России // Филологические науки. 2000. 3. Сс. 62-69

Русская женщина: история и современн<?сть. Москва. Ладомир. 2002 и моделирование собственной женской субъективности и автономии в женских автотекстах, где исследователем является женщина-автор, которая, преображаясь в героиню, ставит опыт на самой себе.

Гпава 1.

Женщина и её эпоха.

Биографии четырёх женщин в контексте времени и женской литературной и автобиографической традиции

Человек на западе стал признающимся животным»1, - заявил Мишель Фуко, имея ввиду очевидный и невиданный подъём автобиографии как литературного жанра, что, несомненно, связано с ростом индивидуального сознания. С начала XX столетия мир стал стремительно меняться - новые скоростные технологии, индустриализация, войны, множество репрессивных механизмов, подавляющих человеческое «Я», - так наступила эпоха «раздробленного существования»2, когда человеку необходимо лишний раз заявить о себе, как-то зафиксировать, сберечь то, что ему пока ещё принадлежит, искать и находить себя. В. Подорога пишет об этом так: «Глобальные изменения, захватившие, начиная с Нового времени, социальные и политические структуры западного общества, открыли нового человека: субъекта. И з новый опыт - опыт субъективации» , «Стать субъектом, обрести % идентичность - это значит признаваться, вновь и вновь открывать в себе другого, переводить весь комплекс чувствований, поступков и событий жизни в речь, обращенную к другим (для их суда, проклятия, помощи, прощения, свидетельства)»4, «Великое гуманистическое «я» разрушилось в опыте субъективации, оказалось внешней,

1 Фуко, М. Воля к истине, по ту сторону знания, власти и сексуальности. - М., 1996. С. 158. Подтвержадая мысль Фуко, Филипп Лежён в своём труде «Автобиография во Франции» пишет также о том, что автобиография как литературный жанр подвергалась острой критике: в XVIII веке -за «легкомысленность», в XIX веке - за «лживость». И лишь в XX веке к автобиграфической литературе стали относится не просто серьезно: она стала своеобразным противоядием против тотального забвения, свойственного нашему веку, несмотря на обилие технических средств сохранения, аккумуляции и воспроизведения информации. (Ph. Lejeune. L'autobiographie en France. Armand Colin. Paris. 1998. Pp. -28-31).

2 Выражение «раздробленное существование» (die zerbrochene Existenz) не является научным термином. Его неоднократно употребляет известная немецкая журналистка Магдалена Кемпер (Magdalena Kemper), которая с конца 1970-х годов занимается тендерными исследованиями в области женской журналистики и женской эго-публицистки и более двадцати лет является атором и ведущей серии передач, связанных с женской проблематикой во всём мире, на радиостанции «Свободный Берлин» (RFB). В интервью, данном автору этого исследования 17.05.02 в Берлине, М. Кемпер назвала именно явление "раздробленного существования" в качестве причины небывалого взлёта и развития эго-литературы, эго-публицистики и эго-журналистики, в частности - женской.

3 Подорога, В. Выражение и смысл II Марсель Пруст. Автографический опыт. М., 1995. - С.333.

4 Там же. С. 334 поверхностной формой индивидуальных и субъектных различий»5,

Автобиография, конечно, не могла не отразить в себе эту новую страсть: не подражать героическому образцу, но признаваться»6.

Это даёт повод говорить об автобиографизации литературного пространства т.е. развитии эго-беллетристики) и, в целом, о преобладании саморефлексии в литературном творчестве7. При этом автобиография, эго-дискурс всё больше тяготеют к формам художественной литературы, то есть из собственно автобиографии превращаются, скорее, в автобиографический роман. Ф. Лежён, например, отмечает «постепенное движение автобиографии в сторону полностью романизированной формы», «расцвет косвенных писательских стратегий» и «попытки подорвать жанр и одновременно открыть в нём 8 новые возможности.» .

В таком культурно-историческом контексте, в рамках подобной автобиографической литературной традиции создали свои романизированные автобиографии четыре женщины, личности и творческой судьбе каждой из которых следует уделить особое внимание.

В 1861 году в Санкт-Петербурге в семье генерала императорской армии, немца по происхождению, родилась дочь, пятый, младший ребёнок и единственная девочка. Новорожденную крестили по протестантскому обряду и нарекли Луизой Густавовной фон Саломе, в семье её стали звать Лёлей, а когда она уехала из России и поселилась в Европе, - Лу.

С самого детства фигура Лу Саломе была окружена ореолом легенды и мифа. Одна только её фамилия вызывала определённые ассоциации: Salome неизбежно напоминает библейскую Саломею. Позднее современники и биографы не раз называли её «femme fatal, которой вечно хотелось головы Иоанна

Крестителя, и его души, и его ума, хотелось превзойти его во всём g и стать пророком вместо него» .

5 Там же. С. 334.

8 Там же. С. 341

7 Ph. Lejeune.L'autobiographie en France. P. 17

8 Ibidem. P. 28

9 Подробнее об этом см.: Kordula Koepke. Lou Andreas-Salome. Leben, Personlichkeit, Werk, Biographie. Frankfurt am Main, 1986. S. 17. Frederik Peters. My sister, my spouse. New-York, Norton, 1962. P. 25. Лариса Гармаш. Лу Саломе. Екатеринбург-Челябинск-Пермь. Урал ЛТД. 2000.

Генеральша фон Саломе с самого начала сочла рождение дочери некоторой неудачей для семьи: по определённым финансовым и имущественным соображениям очередной сын был бы желаннее. Под знаком этой материнской нелюбви прошла практически вся жизнь дочери, что, конечно, неизменно отражается в разных автобиографических произведениях писательницы. Неприязнь матери компенсировалась безграничной любовью отца. Позднее Лу вспоминала: «в самом раннем детстве нас с отцом связывала тайная нежность. Помимо того, папа, после четырёх мальчиков, страстно мечтал о девочке, в то ю время, как мама вполне удовлетворилась бы полудюжиной мальчишек» .

Генералу фон Саломе к моменту рождения дочери было уже за пятьдесят. Он умер в 1879 году. Позже в автобиографических произведениях отец фигурирует в образе любимого дедушки, патриарха семейства.

Российское детство Лёли прошло между холодной, сдержанной матерью и обожающим отцом, среди четырёх мальчишек и их друзей. Подруг у нее не было. «Будучи самой младшей и единственной девочкой в семье, - писала Лу в воспоминаниях, - я настолько привыкла к чувству братского единения с лицами мужского пола, что с тех пор распространяла его на всех мужчин. Когда бы, в юности или позже, ни встречались они на моём пути, мне всегда казалось, что в каждом скрывается брат. Но это было связано и с врождёнными качествами моих пятерых братьев, из которых особую роль сыграли трое, так как самому старшему и четвертому не суждено было дожить до старости. Хотя моё детство протекало в атмосфере фантастического одиночества, хотя все мои помыслы и желания складывались в противоборстве с семейными традициями и вызывали раздражение, хотя потом моя жизнь забросила меня за пределы родины и протекала вдали от родных, относилась я к братьям по-прежнему, более того, чем старше я становилась и чем дальше от них жила, тем выше ценила их человеческие качества.

10 Jly Андреас-Саломе. Прожитое и пережитое. М.: Прогресс-Традиция. 2002. Перевод с нем. и предисловие В. Седельника. Основной текст воспоминаний создавался в 1931 - 1932 гг. В 1933 г. появилась глава «О том, чего нет в воспоминаниях». «Апрель, наш месяц, Райнер .» относится к 1934 г., «Воспоминания о Фрейде» - к 1935 г. Секретарь Лу Андреас-Саломе опубликовал её воспоминания посмертно в 1951г. Затем последовали новые издания, дополненные и сопровожденные комментариями. Настоящий перевод выполнен по изданию: Lou Andreas-Salome. Lebensriickblick. Grundriss einiger Lebenserinnerungen. Aus dem Nachlass. Herausgegeben von Ernst Pfeiffer, 1951. S. 49

Позже, когда мне случалось сомневаться в себе, меня успокаивала мысль, что я с ними одного происхождения; в самом деле, в моей жизни не встречались мужчины, которые бы чистотой своих мыслей, своей мужественностью или душевной теплотой не воскрешали во мне образ моих братьев»11.

Позже повзрослевшей Лёле её детство, несомненно, было дорого тем, что прошло именно в России, это сыграло решающую роль и в дальнейшей биографии, и в литературном творчестве.

Особое значение для формирования детского и подросткового сознания Лёли имела религия - христианство и, в частности, протестантизм. Вернее, даже не столько религия, сколько её отрицание. Наделённая от природы аналитическим сознанием и склонностью всё подвергать сомнению, девочка отказалась безоговорочно принимать то, чему учила протестантская проповедь и священное писание, так что в какой-то момент родители заметили, что их дочь растёт едва ли не атеисткой, и отдали её на воспитание голландскому протестантскому пастору Гиллоту (Guillot). Общение девушки с пастором трудно назвать благотворным, но в определённом смысле оно было продуктивным12.

Ни с религией вообще, ни с христианским Богом священник Лёлю примирить не смог, её метания между верой и безверием, уверенностью и сомнением, между религиозностью и атеизмом продолжались всю жизнь. Она никогда не ощущала своей принадлежности к христианской вере, хотя родилась и прожила жизнь в рамках христианской европейской культуры. Всю жизнь ей хотелось заменить Бога

11 Лу Андреас-Саломе. Прожитое и пережитое. С. 46.

12 Российская исследовательница биографии и творческого наследия Лу Андреас-Саломе Лариса Гармаш, чьи исследования до последнего времени были доступны только в интернете - пока её книга «Лу Саломе» не стала доступна более или менее широкому кругу читателей, - в своём эссе пишет об ЭТОМ так: «Становясь "тем, что она есть", Jly предоставляла право "своему близкому окружению" либо уйти с её пути, либо соответствовать её жизненному эксперименту. Гиллот был первым из длинной череды мужчин, заворожённых ее даром творить из ничего целый мир интенсивной духовной близости. . Они неуклонно сближались, и это было мучительно для обоих: однажды Jly потеряла сознание, сидя на коленях у пастора. Развязку ускорила смерть отца Лу: Гиллот настоял, чтобы она рассказала матери об их уроках, и сам попросил у неё руки дочери. Такой поворот событий поверг Лу в шок. Был ли это глубинный страх подлинной близости? Горечь от утраты сакральной дистанции? Уже тогда возникшее предчувствие иного, совершенно особого пути? Во всяком случае, сексуальная близость для будущего автора "Эротики" была вещью принципиально отклоняемой ещё много лет». «Так говорила Заратустра". Лу Саломе - "совершенный друг" и "абсолютное зло" в жизни Фридриха Ницше». http://lib.novqorod.net/FILOSOF/SALOME/lu.txt. Origin: http://xvz.orq.ua/russian/win/discussion/lu.html. реальным человеком, сначала отцом, дедушкой, потом - мужем: «с нашим рождением возникает трещина между двумя мирами, разделяющая два вида существования, и это делает весьма желательным наличие посреднической инстанции. . Образно говоря, ты как бы пересаживаешься с колен родителей, откуда время от времени приходится соскальзывать, на колени Бога - словно на колени к дедушке, который ещё больше тебя балует и ни в чём тебе не перечит, который осыпает тебя подарками, и оттого кажешься себе такой же всесильной, как он сам, хотя и не такой «доброй». В нём как бы соединяются оба родителя: тепло материнского лона и полнота отцовской власти. (Отделять и отличать одно от другого как сферу власти и сферу любви означает уже появление громадной трещины в благополучии, так сказать, безмятежно-допотопного существования)»13.

С другой стороны, отказаться от Бога вообще она не могла, и в поисках если не самой веры, то, по крайней мере, некоторого компромисса и примирения с идеей Бога через много лет она приедет именно в Россию.

В год рождения Луизы Густавовны в Российской империи было отменено крепостное право. После того, как личную, экономическую и юридическую свободу получили две трети населения, в обществе, в особенности в среде интеллигентов-разночинцев, стали набирать силу радикальные настроения, что привело к волне терроризма. Тогда же обозначилась как тенденция активная женская эмансипация. Последняя, впрочем, показалась юной фройляйн фон Саломе недостаточно продуктивной, по крайней мере, высшее образование она решила получить в Европе. К началу 1880-х годов активность разночинной интеллигенции привела к убийству императора Александра II, другая же тенденция развивалась значительно менее драматично. Но Луиза фон Саломе в то время была далеко, и её называли уже не Лёлей, а Лу. Когда в 1881 году после убийства царя казнили Софью Перовскую, Лу уже целый год училась в Цюрихском университете. «Когда я начала учиться в Цюрихе, - вспоминала она позже, - экзальтированные русские студенты шумно, факельными шествиями отпраздновали убийство в 1881 году Александра II нигилистами . В России уже давно - значительно раньше, чем где бы то ни было, - женщины

13 Лу Андреас-Саломе. Прожйтое и пережитое. С. 21. получили право на обучение . Не для того, чтобы конкурировать с мужчинами и их правами и не из тщеславного желания добиться успеха в науке, а только ради одной цели: чтобы пойти в народ -страдающий, угнетённый, невежественный, нуждающийся в помощи. Поэтому единственным знаком моих политических симпатий был спрятанный в письменном столе портрет Веры Засулич, так сказать,

14 основоположницы русского терроризма . » .

В Европе девушку захлестнула волна женских движений, и вся её последующая жизнь пройдёт под знаком сознательной женской революции в мужском мире. В 1882 году в биографии Лу произошло то, что поздние исследователи её биографии называют «римской весной». В Риме молоденькая уроженка Петербурга стала членом литературного кружка-салона публицистки и общественной деятельницы Мальвиды фон Мейзенбуг, где познакомилась с Паулем Ре, Фридрихом Ницше, Георгом Брандесом. Юность, красота и ум Луизы произвели впечатление на общество литераторов, художников, философов и учёных, и скоро она стала в этом культурном сообществе своей. «Нестандартность ее образа жизни была чревата славой о "распущенности"15, однако вскоре уже и Ре, и Ницше просили её руки, и оба получили отказ. Впоследствии сестра Ницше Элизабет обвиняла Лу в сумасшествии брата: якобы, он лишился разума от неразделённой любви. Как бы то ни было, Лу с тех пор стали называть «воплощенной философией Ницше» и едва ли не прототипом Заратустры16.

В Европе Луиза возобновила свои религиозные искания. Так, в 1885 году под псевдонимом Генри Лу она выпустила эссе «В борьбе за Бога» («lm Kampf urn Gott»). Попытки осознать себя в рамках христианской конфессии становятся главной темой в автобиографическом романе «Руфь» («Ruth»), опубликованном в 1896 году, в эссе 1896 года «Из чужой души» («Aus der fremden Seele»), в рассказе 1899 года «Обратно во Вселенную» («Zuriick ins АН»), в эссе 1922 года «Час без Бога» («Die Stunde ohne Gott»). В результате к зрелому возрасту Лу не становится атеисткой, но приходит к своему Богу, собственному, никем не определённому, она оставляет за

14 Лу Андреас-Саломе. Прожитое и пережитое. С. 48.

15 Лариса Гармаш. "Так говорила Заратустра". Лу Саломе - "совершенный друг" и "абсолютное зло" в жизни Фридриха Ницше». http://lib.novaorod.net/FILOSOF/SALOME/lu.txt. Origin: http://xyz.orq.ua/russian/win/discussion/lu.html.

Там же. собой право верить по-своему в то, во что ей верить необходимо. Институт церкви теряет для неё авторитет. До конца жизни писательницу не покидало чувство богооставленности в «обезбоженном мире»17. Вольнодумство, которое Луиза фон Саломе будет исповедовать всю оставшуюся жизнь, особенно после поездки в Россию, с определённой оговоркой можно назвать пантеизмом или даже вольтерьянством: «Противореча логике, я должна признать: лишись человечество благоговения (перед богом — А.К.), его место должна бы занять любая, даже самая абсурдная разновидность религиозного чувства»18. После того, как в 1910-х годах она увлеклась психоанализом и стала ученицей Фрейда, она, кажется, стала больше верить в разум и натуру человеческого существа, нежели в трансцендентное высшее начало.

В 1886 году Луиза познакомилась с историком-востоковедом Фридрихом

Карлом Андреасом. Он был на пятнадцать лет её старше. Состоялась помолвка, и в следующем 1887 году гражданское бракосочетание в Берлине. Венчания не было, и поскольку тогда его официально сделали необязательным, для Лу, с её религиозными метаниями, это было как нельзя более кстати. Фройляйн фон Саломе превратилась во фрау Луизу Андреас. Муж стал её учителем, и некоторое время после свадьбы они составляли духовный и творческий тандем. Но отношения супругов расстроились, и хотя они до конца дней своих оставались мужем и женой, не было уже речи ни о любви, ни о верности, позже распался и их интеллектуальный союз. «Он был тем человеком, которого мне недоставало для того, чтобы я могла разобраться в самой себе», - писала о муже Лу. И далее:

Любимый человек исчез из сферы обожания так же быстро, как

19 бесследно исчез Господь Бог» .

Причин несчастливого брака Луизы было несколько. В своё время сложные отношения с матерью, которая сопровождала дочь в Европу, привели к тому, что Лёля поздно повзрослела. Биографы говорят о поздней пубертации, осложнённой трудными отношениями с религией, психологическим надломом и душевным истощением. В жизни Лу всегда присутствовала отцовская доминанта при физичсеском отсутствии самого отца, который был необходим, чтобы уравновесить давление матери. Веря в миф о том, что мужчинам позволено больше, чем

17Прожитое и пережитое. С. 31.

18 Там же. С. 32.

О?,,-. женщинам, Лу жила с завистью к мужскому полу, в ожидании мужчины, который исполнил бы её три самые заветные женские желания: сделал бы её возлюбленной, матерью и мадонной20. Такого человека не встретила не только она сама, но и ни одна из её литературных героинь.

В Европе же Лу решилась на то, к чему подталкивала объективная тенденция женской эмансипации - она решилась на бунт, на подростковую анархию, на радикальный отрыв от материнской пуповины, которая в противном случае протянулась бы за ней до старости. Этот радикальный бунт на всю жизнь обрек Лу на не разрешимое по тем временам противоречие: с одной стороны, она мечтала о собственной семье, где она будет хозяйкой, матерью, мадонной и богиней, с другой - всеми силами стремилась к личной автономии, независимости от всех. В результате у Лёли всю жизнь непросто складывались отношения с представителями противоположного пола, что проявилось уже в её юношеских столкновениях с Ницше и Ре. Ею неизменно владело желание сначала достичь в отношениях с противоположным полом абсолютного паритета во всём, особенно в образовании и профессии, что ни в конце 19-го, ни в начале 20-го веков ещё не представлялось возможным. Но одного только равенства было мало. Ей хотелось превосходить и главенствовать. Своеобразной аллегорией в данном случае является известная фотография: Лу, сидя в тележке, погоняет плёткой Ре и Ницше, запряженных в эту повозку вместо лошадей.

Результатом такого постоянного соперничества было моральное истощение, нервные срывы и вечная война с собой, подтверждение чему снова обнаруживается в воспоминаниях: «Мы только потому и ведём войны, что война идёт внутри каждого из нас. Она гнездится в нас на двух уровнях, противостоящих друг другу и соперничающих друг с другом: как и каждый индивид, человечество, руководствуясь сферой инстинктов и сферой разума, всегда ведёт себя двояко. Правда, с развитием культуры появляется и третья возможность: сделать так, чтобы обе сферы находились в согласии друг с другом (к примеру, в духе тех соглашений, что заключаются враждующими сторонами после войны), даже если это мирное сосуществование будет время от времени

19 Там же. Сс. 35-36.

20 Chantal Galinger, Der Weg zur weiblichen Autonomie. Bern, 2001. S. 26. нарушаться»21. Очевидно позже обращение Лу к своему прошлому в автобиографических произведениях является попыткой автора прекратить эту войну внутри себя, попыткой перемирия с самой собой, попыткой мирного соглашения, зафиксированного на бумаге.

Как бы то ни было, но именно это роковое соперничество, этот анархизм, эта нарочитая эмансипированность и определённый дерзкий вызов прежней социально-исторической традиции, ставшие со временем основополагающими элементами сознания Луизы, сделало невозможным её семейное и вообще личное счастье. Гертруда Боймер, хорошо знавшая Лу, писала о ней, что в Лу было что-то недостижимое, непостижимое, какая-то частичка природы, таинственная и самодостаточная, а ещё - поразительное жизнелюбие, которое Ницше, оскорблённый невниманием Лу, называл «кошачьим эгоизмом». Она была одновременно светской львицей, роковой женщиной, и утончённой возвышенной интеллектуал кой, которую вечно терзал интеллектуальный голод22.

В конце 1980-х- начале 1890-х годов, попав в очередной раз в Берлин, Луиза познакомилась с Максом Райнхардом, Герхардом Гауптманом, Фридой фон Бюлов, а в Мюнхене - с Райнером Марией Рильке. Последний дважды, в 1899 и в 1900 годах, сопровождал её в Россию, после чего появился автобиографический роман Лу «Родинка», воспоминания о российском детстве и юности.

Отношения с Рильке были странным альянсом: Лу - сильная, полная жизненной энергии женщина сорока с лишним лет, Рильке - меланхоличный, мягкий, болезненный молодой человек двадцати с небольшим. Но, в любом случае, этот краткий союз стал творчески плодотворным и вдохновляющим для обоих. «Моя сестра, моя супруга», - называл Лу молодой поэт, имея в виду родство их душ и помыслов23.

Результатом их совместной поездки в Россию стала повесть «Родинка: воспоминания о России»» («Rodinka: russische Erinnerung»), опубликованная лишь в 1923 году, над которой Лу начала работать сразу после второго путешествия, когда уже стало очевидно, что она и Райнер расстаются. В центре повествования -трагическая гибель старинного русского дворянского гнезда, описанная изнутри,

21 Лу Андреас-Саломе. Прожитое и пережитое. С. 12 .

22 Там же. Сс. 8-9.

23 F. Peters. My sister, my spouse. New-York, Norton, 1962. P. 212-213. увиденная глазами друга семьи, девочки, а потом девушки Муси. В повести снова возникает тема Бога, веры, богоборчества. Тема эта связана с образом бабушки -главы дворянской семьи.

Рубеж веков уроженка космополитичного Петербурга, женщина с волосами мерцающей меди пережила в Европе, где-то между Римом, Берлином, Парижем, Цюрихом, Женевой и Копенгагеном. Инстинкт эмансипации привёл её в свое время в Вену, в школу доктора Фрейда. Здесь странным образом повторилось то же, что в детстве Лу пережила в собственной семье: доктор Фрейд привязался к своей ученице, так что их отношения стали похожи на отношения отца и дочери.

В то же время в большом «психоаналитическом семействе» профессора Лу оказалась той самой «сестрой», которой постоянно приходится соперничать с «братьями»: с Юнгом, Ференчи, Тауском, Адлером. Другие «сестры» подолгу в «семье» не задерживались: Карен Хорни уехала в Америку, Хелен Дейч - в Германию, Мари Бонапарт жила во Франции, Берта Паппенхайм из психоаналитика превратилась в пациентку, наконец, жена и дочь самого профессора Марта Фрейд и Анна Фрейд стали всерьёз заниматься психоанализом лишь после его смерти. Пожалуй, ещё при жизни Фрейда в венском психоаналитическом сообществе реальную конкуренцию мужской его части могла составить именно Лу Андреас-Саломе24.

После обращения к психоанализу Лу по-прежнему занимал феномен религиозного человека. Она искренне восхищалась открытиями Фрейда(«Мы можем со спокойной совестью признаться: Фрейд ведёт нас к самому низу вещей!»), но настаивала со своей стороны на том, что бессознательное не есть лишь набор психопатических комплексов, но является вместилищем божественного начала. Бог же не является трансцендентной инстанцией, он живёт в человеке, в человеческом бессознательном. Поэтому она не признавала компенсации неудовлетворённых влечений художественным творчеством: истинный художник, считала Лу, есть тот, кто заведомо способен избавиться от всяких комплексов и зависимостей. Таким образом, психоаналитические штудии в очередной раз подвели Лу к идее персонального, личного, своего собственного Бога.

Ещё до увлечения психоанализом Лу более всего интересовало человеческое сознание, особенно - женское. Женская проблематика, опять же переплетённая,

241. Stephan, Ch. von Braun. GrGnderinnen der Psychoanalyse, Stuttgart, 1992. Ss. 118-127 или, лучше сказать, - осложнённая темой поисков Бога, становится основным, главным мотивом и содержанием как литературного творчества Лу, так и психоаналитической научной деятельности. Так в 1892 году появилось её эссе «Женские образы у Генрика Ибсена» («Henrik Ibsens Frauengestalten»), в 1898 -автобиографическая повесть «Феничка» («Fenitschka»), написанная под влиянием мимолётных отношений Лу с драматургом Франком Ведекиндом (1864-1918), в 1899 - цикл рассказов «Дитя человеческое» («Menschenkind») («Обратно во вселенную» входит в этот цикл), в 1901 - роман «Ма» («Ма»), где описываются взаимоотношения Луизы с матерью, 1902 - цикл рассказов «Между мирами» («lm Zwischenland») и «Родинка». В 1910 году было опубликовано психологическое эссе «Эротика» («Die Erotik»), где Лу рассуждает о природе любви и женской сущности, о бисексуализме и нарциссизме. В 1913 году вышло эссе «Моя благодарность Фрейду» («Mein Dank an Freud»), в 1919 - роман «Дом» («Das Haus») где, как и в «Родинке», акцент делается на семейную проблематику и проводится очередной научный эксперимент - в рамках одной семьи в определённой ситуации выстраиваются несколько моделей поведения разных женщин. При этом главной героиней и своей беллетристики, и своих научных экспериментов автор делает саму себя, как истинная женщина-нарцисс она во всех своих книгах пишет о себе. Зеркало, в котором, как утверждает Жак Лакан, человек впервые узнаёт себя ещё ребёнком, у Луизы Андреас-Саломе превращается в женское зеркальце, эдакое английское vanity25, в которое Лу смотрится, любуется на себя всю жизнь.

Автобиографичность произведений Лу Андреас-Саломе объясняется объективной литературной тенденцией в Европе и США на рубеже 19 и 20 веков. В этой волне женской автобиографической литературы очевидно также продолжение англоязычной, американской и британской традиции, представительницами которой на протяжении 19-го века были сёстры Бронте, Энн-Элизабет Гаскелл, Френсис Троллоп, Кэролайн Боулз, Джордж Эллиот, Кристина Росетти, а позже, уже в конце 19-го века, на рубеже веков и в начале 20-го - Вирджиния Вульф и сама королева Виктория26. В то же время в США женщины создали целый ряд историй своего

25 В переводе с английского «vanity» означает не только «тщеславие», «суета», «суетность», «тщета», но также и «дамское карманное зеркальце», то есть подразумевает отражение, на которое любуются с удовольствием, не без тщеславной самовлюбленности.

26 Estelle С. Jelinek. The Tradition of Women's Autobyography: From Antiquity to the Present. Boston, 1986. P. 48. успеха, социального и профессионального. Среди таких авторов Грейс Гринвуд, Френсис Барнетт, Лора Ричарде, Мери МакЛейн, Эдна Чейни, Адель Моррисон, Лидия Сигурни, Амелия Барр, Элизабет Стюарт Фелпс, Элла Уилер Уилкокс, Анна Моуатт, Олив Логан27.

Очевидной причиной или, во всяком случае, стимулом к подобному развитию женской литературной традиции стало движение женской эмансипации. На рубеже веков традиция женских автобиографий и автобиографических романов, женских мемуаров и дневников превращается в целое движение, автобиография и атобиографичность превращаются в определённый культурно-исторический процесс. Авторы этих текстов - женщины разных профессий и слоёв общества, среди которых наиболее обращают на себя внимание француженки Колетт, Элизабет Грамон-Клермон-Тоннер, Анна де Ноайе, немки Амалия Сивекинг, Фанни Левальд, Марелин Луиза Зайдлер, уже упоминавшаяся выше Мальвида-'фон Мейзенбуг, графиня Хедвиг Риттберг, Текла Тринкс, графиня Ева цу Кляйн-Элльгут, и, наконец, россиянка Софья Ковалевская28.

Социальные процессы и реформы, изменения трудового законодательства, социалистические течения повлекли за собой совершенно новое явление в литературе - автобиографии женщин рабочих и торговых сословий. За перо берутся женщины не только, и не столько литературных и окололитературных профессий (как, например, Ковалевская), но даже в большей степени женщины, до тех пор не

Известна американская исследовательница женской эго-публицистики в США и Западной Европе XVII - XX вв. Эстелль Йелинек характеризует следующим образом этапы проявления и формирования женского синдивидуального самосзнания, выраженного в форме автобиографических текстов: XVII век - эпоха «психологического начала» (psychological Beginning), Xvill век - стадия «профессионализации» автобиографического письма (professional beginning), XIX - эпоха «нового голоса», «освобождения от цепей» и социальных реформ (new Voice, Breaking the bonds, social reform), наконец, XX - время "экзотической интеллектуализации" (exotic intellectualized) (к последней стадии исследовательница относит автобиографическую беллетристику Гертруды Стайн). Во введении к своей книге "Традиции женской автобиографии: от древности до наших дней" Э. Йелинек называет также самые ранние образцы женской эго-беллетристики, дошедшие до наших дней и, по мнению исследовательницы, также сформировавшие мировую традицию женской автбиографической прозы (она характеризует их как "мистический голос" - "The mystical Voice"): ок. 2450-2300 гг. до н э - дневники египетской принцессы Nj-sedjed-kaj, 15-59гг. - дневники Агриппины, матери Нерона, ок. 963 г. - «Дневник у изголовья» японской аристократки Сэй Сёнагон.

27 Ibid. Р. 78

28 Подробнее об этом см.: Charlotte Heinritz, Auf ungebahnten Wegen. Frauenbiographien um 1900. Konigstein/Taunus, 2000. S. 11-13.

29 Термин Шарлотте' Хайнритц, неоднократно употребляемый в этом значении в вышеназванном труде. имевшие ни малейшего отношения к писательству. Появились автобиографии, написанные работницами фабрик и продавщицами мелких лавочек, явившие, несомненно, разительный контраст автобиографиям и воспоминаниям блестящих аристократок. Первой женщиной-автором из среды пролетариев стала Эмми Фройндпих, поведавшая о своей юности, проведённой у заводского станка.

После «секуляризации жизни женщины»29, после того, как «женская сфера» распространяется за рамки семьи, брака, детской и церкви, развивается процесс индивидуализации и «приватизации» определённого отрезка исторического процесса в сознании женщины. Поэтому, когда женщина обращается к собственной истории для создания своей автобиографии, нивелируется разделение на общественное и частное, личное, приватное становится общественно-политическим. Создание собственной истории для женщины - акция, направленная против дискурса традиционной культуры, будь то патриархальная культура, будь то официальная государственная идеология или узкие рамки гендерной социализации, из которых вырывается бунтующее пубертирующее существо в пору своего подросткового периода. Тендер как базовая идентичность и репрезентация индивида не может ограничиваться лишь одной сферой, поскольку создание, конструирование тендера происходит в обоих сферах: и в приватном, и в общественном существует достаточный тендерный дисплей, тендерный сценарий и генедерный ресурс. Следовательно, женщина, пишущая о себе и о своей истории, создаёт свой тендер, черпая информацию для него сразу из обеих сфер.

Так, современницы Лу Андреас-Саломе, как и она сама, переписывают историю от себя, со своей точки зрения, придавая историческому процессу своё тендерное женское содержание и значение. Над сознанием и самосознанием общественным и исторически объективным преобладают женское самосознание, самосозидание (Selbstbildung), саморефлексия, самоопределение, самоудостоверение, субъективизация истории, субъективное переживание и самоосмысление30. Таким образом, субъективное переживание истории жещиной становится своеобразной женской историографией или исторической феминологией, которая фокусирует внимание на истории, опосредованной отношениями полов, на

30 Ibidem. S. 14. динамике женского тендера в пространстве и времени, то есть с учётом географической, этнокультурной и хронологической составляющей. Другими' словами предмет исторической феминологии - женщины и женщина в истории, изменение их социального статуса и функциональных ролей, «женская история», написанная с позиции женского опыта. «Женская история», отличная от общепринятого исторического описания в традиционном ключе, в гендерологии назвали термином «её история» (her story), противопоставляя историю женскую истории мужчины, "его истории," "his story", традиционной history31.

Темами и источниками воспоминаний и тендерной саморефлексии женщин становятся личные, интимные, приватные темы, которые не выносились женщиной за пределы собственной семьи и узкого круга друзей и не придавались литературной огласке как объект, достойный автобиографического литературного текста: детство и юность, семья, клан, генеалогия своей семьи, в особенности - женская генеалогия семьи, близкий круг друзей, а потом - образование, профессия, работа (педагогика, медицина, юриспруденция, философия), искусство (литература, живопись, театр). Историей женщины становятся история её семьи, история нескольких поколений женщин в рамках одной семьи и история ее страны .

Первая мировая война и революция в России в 1917 году отрезала Лу Андреас-Саломе от её родных на родине, («Ещё до официального провозглашения мира русская революция окончательно разлучила меня с семьей и родиной»)33, конец империи Гогенцоллернов в 1918 обошел её стороной, она жила в своём мире, среди своих идей. Когда к власти пришли нацисты, она была занята лишь психоанализом, до начала Второй мировой войны Луиза Андреас-Саломе не дожила: в 1937 году, после очередной операции, она умерла от рака в Гёттингене, где и была похоронена рядом с своим мужем Карлом Андреасом. Посмертно в 1951 году были опубликованы воспоминания Лу Андреас-Саломе «Прожитое и пережитое» («Lebensruckblick»)34.

31 Введение в тендерные исследования. Под. Ред. И. Жеребкиной. Харьков, ХЦГИ. Санкт-Петербург, Алетейя. 2001. Часть 1. С. 279-81.

См. также: A. Davin. Redressing the Balance or Transforming the Art? The British Experience. In SJ.KIeinberg. ed., Rewritting Women's History. Berg, 1988.

32 Ibid. S. 10-28.

33 Лу Андреас-Саломе. Прожитое и пережитое. С. 162.

34 Кроме книг «Родинка» и «Прожитое и пережитое» на русский язык переводились несколько эссе, в том числе «Die Erotik», перевод которого Ларисы Гармаш можно найти в интернете на сайтах

В год окончания Первой мировой войны в восточно-азиатских французских колониях, объединённых под названием Индокитай, в Сайгоне, на берегах вьетнамской реки Меконг на свет появилась Маргерит Доннадье, дочь французов -учителя математики и учительницы французского. Через тридцать лет Маргерит Доннадье станет известной под именем Маргерит Дюрас. Река Меконг сыграет в её жизни роковую роль.

Дюрас не доверяла биографам, она описала свою жизнь сама ещё до того, как это сделали другие. Начиная со своего детства в Сайгоне она писала свою жизнь как роман. Сама она назвала свою жизнь криком в пустыне.

Жизнь Дюрас состояла из крутых виражей, метаний между крайностями и тотального эпатирующего бунтарства, как и у Саломе. Дюрас родилась в Индокитае, в тропиках, в джунглях Вьетнама. Вьетнамские джунгли и Сайгон - город, окруженный малярийными болотами - это ее рай, где она была настоящей юной дикаркой, и по большому счёту, если бы не мать, ей было бы всё равно -француженка она или вьетнамка, какой у нее цвет кожи и на каком языке она говорит. Ей с детства было понятно, что внешний блеск колониальной метрополии скрывает нищету аборигенов и расизм колонизаторов, которые приняли на себя миссию просветителей и уничтожили самобытную культуру вьетнамцев. Из Индокитая Маргерит переехала во Францию, и всю жизнь она кидалась от одного пристрастия к другому, постоянно впадая в крайности. Она нарушала всякие запреты, всегда ходила по краю пропасти и жила как будто всем назло. Она всегда существовала между двумя мужчинами, что потом неминуемо возникает в её романах: между двумя братьями, младшим и старшим, между старшим братом и первым любовником там, в Сайгоне, между мужем и новыми любовниками, наконец, между последним молодым другом Янном Адреа и своим сыном.

По свидетельствам биографов и собственно самой Дюрас, у неё, как и у Лу Саломе, были непростые отношения с матерью, несчастной одинокой женщиной, которая отдала всю свою жизнь Индокитаю, «а он довёл её до отчаяния»35. Отца Маргерит помнила больше по фотографиям, он уехал во Францию, когда девочке http://lib.novqorod.net/FILOSOF/SALOME/lu. txt.Oriqin:http://xvz.orq.ua/russian/win/discussion/lu.html. Переводы названий других романов, эссе и рассказов - автора диссертации. «Родинка» и «Прожитое и пережитое» цитируются по изданию: Лу Андреас-Саломе, «Прожитое и пережитое», М., Прогресс-Традиция, 2002. Перевод, предисловие и комментарии В Л- Седельника.

35 Так Дюрас написала о матери в романе «Любовник». См. М. Дюрас. Любовник II Иностранная литература», №6,1990. Сс. 5-46. было всего лет пять. Там он умер, и дочь росла без него. Кроме неё в семье были ещё два сына - старший Пьер, любимец матери, мрачный циничный негодяй и проходимец, и младший Поль, избалованный, нежный, как девочка. Мать любила только старшего, звала его «дитя моё», остальных двух - просто «младшие». Семья жила почти в нищете, денег никогда не хватало, а без денег, благосостояния, общественного положения жизнь казалась мадам Доннадье нелепой шуткой, не стоящей даже улыбки. Маргерит завидовала своему младшему брату Полю, хотела быть им, ей хотелось мужской свободы. Психоаналитики называют это «комплексом кастрации» и «комплексом маскулинности». При этом в семье на Маргерит смотрели, как на потенциальный капитал, потенциальное будущее богатство семейства - ей прочили богатого мужа и достойное положение в высшем свете колонии. «Когда маменька заметила, что дочку провожают взглядом мужчины, юную Доннадье засадили за фортепьяно, английский и стали

36 учить салонным манерам» .

Мадам Доннадье воспитывала своих детей как добрых католиков. Некогда она приехала в Индокитай с мужем и чувствовала себя настоящей миссионеркой, которая призвана обращать дикарей в истинную веру. Маргерит в детстве не сопротивлялась ее религиозному влиянию, но всё изменила история с нищенкой-вьетнамкой, которая за один пиастр продала мадам Доннадье свою умирающую от голода двухлетнюю дочь. Девочка умерла, ее так и не спасли, а Магрерит прокляла и Бога, и веру, отреклась от них и всю жизнь вздрагивала, вспоминая ту нищенку и ее ребенка. В дальнейшем свое проклятие всевышнему Дюрас повторит в романе «Любовник».

Маргерит Доннадье было лет тринадцать, когда в колониях, от Сайгона до Калькутты, прогремела любовная история, в которой фигурировало имя жены генерал-губернатора Индокитая, Элизабет Штридтер. В романе «Вице-консул» («Vice-consul») (1965) и в его экранизации «Песнь Индии» («India Song») эта женщина возникает под именем Анны-Марии Штеттер. Для Маргерит это стало открытием - открытием женской магии, женского колдовства, приворотной силы, королевской мощи женского обаяния. Оказывается, существует определённая

36

Frederique Lebelley. Marguerute Duras. Ein Leben. Frankfurt am Main, 1996. S. 178. Первод - A. Кукес женская территория, на которую женщина может допускать мужчину, а может запереться от всего мира в своей автономии. Мадам Штридтер, затянутую в чёрный шёлк, таинственную и ирреальную, как фея, Дюрас запомнила на всю жизнь.

Спустя два года после истории с супругой генерал-губернатора, переправляясь через Меконг, на пароме Маргерит встретила свою первую любовь, первого мужчину, того, кто стал потом главным героем автобиографического романа «Любовник» ("L'amant" - 1984-85) - молодого китайского аристократа. Он - сын мандарина, владельца немыслимых капиталов. Их семья жила на вилле из мрамора и слоновой кости, которая террасами спускается к Меконгу. Роман с китайцем семья Доннадье, переборов свой расизм, принимает, потому что любовник берёт семью фактически на содержание. Однако по колониальным законам брак между француженкой и китайцем практически невозможен. Через некоторое время молодой человек по настоянию отца вынужден был жениться на китаянке, а Маргерит уезжает во Францию. Она прощалась навсегда и с Индокитаем, и со своей первой любовью. Ни того, ни другого Дюрас никогда больше не увидит. Лишь в «Любовнике» она написала вымышленную сцену последней встречи уже состарившихся Маргерит и китайца много лет спустя, во Франции, когда он признается ей, что всю жизнь любил её одну.

В начале 1930-х годов Маргерит приехала во Францию и поселилась в Гаскони в фамильном поместье Дюрас (в Гаскони фамилия Дюрас - одна из самых распространенных), где узнала кое-что из биографии своего отца. «Об Эмиле Доннадье сплетничали, будто он не пропускал ни одной юбки и прославился этим на всю округу»37. До сих пор отец был для дочери призраком, теперь его образ приобретает некоторые реальные жизненные черты. Поместье отца становится псевдонимом дочери. Когда она станет писать книги, она назовет себя Маргерит Дюрас38.

Накануне Второй мировой войны она попала в Париж и собрала интеллектуальное общество на улице Сен-Бенуа. В 1939 г. Маргерит вышла замуж за Робера Антельма. Во время войны Дюрас снова бросало в крайности - от Сопротивления до коллаборационизма. «Странная война» дала Маргерит

37 Ibid. S. 214. Перевод-А. Кукес

38 ibid. S. 20-28. возможность, наконец, развернуться вовсю. Казалось, без войны ей жить просто скучно. Она воспринимала эту всемирную катастрофу как глобальную авантюру, азартную игру, «русскую рулетку с заряженным одной пулей револьвером у виска: выстрелит - не выстрелит!»39. Из-за своей природной отчаянности, дерзости и воинственности во время войны Дюрас превращается в настоящую амазонку. В 1943 году в Сайгоне от воспаления легких умер младший брат Поль. Сестра сначала шокирована, потом на короткое время впадает в депрессию. За ней следят, чтобы она не покончила жизнь самоубийством. В то же время дала о себе знать боль и надрыв, оставшиеся после романа с китайцем, романа, опошленного её семьёй, осуждённого колониальным светом, романа, который пришлось так болезненно прервать навсегда, который травмировал Маргерит, надломил её психику. Подростковая травма обернулась странным расизмом, что особенно бросалось в глаза, пока она служила в Министерстве колоний. Однако этот расизм бесследно прошёл, когда на исходе войны, после Бухенвальда и Дахау, в Париж вернулся ее муж Робер Антельм и рассказал своей жене правду о Холокосте. На основе его рассказов Маргерит написала автобиографическую повесть «Боль» («La Douleur»), составленную из дневников 1944-45 годов. Повесть была опубликована спустя сорок лет после окончания войны, в 1985 году. В «Боли» Антельм, вышедший из ада и умирающий, обвиняет в этом кошмаре не расу, не немецкий народ, не нацию, он обвиняет человека и человечество. Муж Дюрас остался жив, но тогда же, после войны, Маргерит окончательно отрекается от Бога: о каком Боге может идти речь после Бухенвальда и Освенцима? Со временем - позже она написала об этом в «Любовнике», - «место Бога в ее жизни займет алкоголь»40. Вскоре после войны Маргерит рассталась с мужем, вышла замуж за Диониса Масколо и родила сына Жана.

Литературным кумиром Дюрас был Марсель Пруст. В своих книгах она, продолжая его традицию, стала основоположницей нового литературного направления: вместе с Клодом Симоном, Натали Саррот и Аленом Роб-Грийе Дюрас стоит у истоков «нового романа», где история - период человеческой жизни, а жизнь - неисчерпаемая романическая субстанция41.

39 Ibid. S. 278. Первод - А. Кукес

40 Ibid. р. 211.

41 См. об этом: Л.Г. Андреев. Современная литература Франции. 60-е годы. М. 1977.

Следует отметить, что Филипп Лежён в «Автобиографии во Франции», также ставит

Романы Дюрас стали выходить один за другим с войны: 1944 - «Спокойная жизнь» («La vie tranquille»), 1955 - «Сквер» («Le Square»), 1958 - «Модерато кантабиле» («Moderato cantabile»), 1965 - «Вице-консул» («Vice-consul»), 1967 -«Английская любовница» («L'amante anglaise»), 1982 - «Болезнь смерти» («La maladie de la mort»), 1985 - «Боль», «Месье X, именуемый здесь Пьер Рабье» и «Альбер из «Капиталя». Публиковались эссе, пьесы, киносценарии, Дюрас стала театральным режиссером, снимала кино42. Вместе с Аленом Рене она сняла картину «Хиросима, любовь моя» («Hiroshima mon amour»), с Питером Бруком - «Модерато кантабиле»("Мойегак> cantabile"), с Тони Ричардсоном - «Моряк из Гибралтара» («Le marin de Gibraltar»).

В начале 1980-х годах сын Дюрас Жан Масколо, фотограф и фотохудожник, решил составить фотобиографию своей матери. Он заставил мать вспомнить свою первую сайгонскую любовь - молодого китайца с парома через Меконг. Глядя на свои ранние фотографии, она узнала себя с трудом. Эта девочка казалась ей совсем чужой. Однако воспоминания о юности захватили писательницу настолько, что она отложила в сторону все текущие книги и начала роман «Любовник», перечеркнув таким образом и затею своего сына. Она писала, чтобы вспомнить, чтобы примириться с прошлым и вернуться к себе самой. «Это моя тайна», - говорила она о своём произведении. Для неё главное было - вспомнить и пережить, а ещё -озвучить, то есть снова обрести голос, заговорить, даже закричать, выкрикнуть, наконец, главное, о чём до сих пор молчала. «Любовник» вышел в 1984 году и был отмечен Гонкуровская премией (в 1944 году гонкуровской премией была удостоена Эльза Триоле, в 1954 - Симона де Бовуар). Роман и его экранизация принесли автобиографические романы М. Дюрас в один ряд с такими же эго-тектсами Н. Саррот («Детство» -1983) и А. Робб-Грийе («Память возвращается» -1985). К той же традиции и категории Лежён относит тексты Блаженного Августина и Ж.-Ж. Руссо. Лежён возводит автобибграфические произведения авторов «нового романа» и, главным образом, Маргерит Дюрас к самым истокам европейской традиции эго-беллетристики, о чём он пишет так: «Автобиография стала возможна, когда появилась личность, способная осознать себя. После чего автобиография стала развиваться в двух направлениях - автобиография религиозная и светская». Основоположником мужской линии европейской автобиографической тардиции Лежён называет Августина, женской - Св. Терезу Авильскую. Тем самым Лежён полемизирует с немецким исследователем Георгом Мишем, заблуждение которого, по мнению Лежёна, заключается в том, что Миш «готов назвать автобиографией любой текст, автор которого в какой-либо форме даёт в этом тексте информацию о себе». Таким образом, у Миша под категорию «автобиография» попадают тексты античных авторов, которые, с точки зрения Лежёна, не могут считаться таковыми ввиду отсутствия индивидуального сознания и самосознания (в современном понимании) у античных европейцев.

42 L. Adler. Marguerite Duras. Le nouvel observateur, Paris 1998. m автору всемирную известность и неслыханные гонорары43. Вскоре после этого Дюрас заболела и пять месяцев провела в коме. Когда же она пришла в себя, врачи запретили ей разговаривать - в горле ещё не заросло отверстие после трахеотомии. По злой иронии обстоятельств после обретения значимого писательского голоса в «Любовнике», Маргерит физически умолкает на долгое время. Кроме того, ей на некоторое время отказала память, прошлое становится для нее сплошным туманом. «Любовника» она писала с легкостью, вдохновенно, с радостью, но эмоциональное напряжение, очевидно, все же оказалось слишком велико, поэтому после этого романа работалось уже тяжело, вдохновения не было, творчество давалось с трудом.

В начале 1990-х годов Ж.-Ж. Анно начал съемки «Любовника» и привез из Вьетнама фотографии мест, где жила семья Доннадье. Среди снимков, которые режиссер передал Дюрас, была фотография могилы её китайского возлюбленного. Анно сообщил ей, что китаец умер в 1972 году в Сайгоне. А спустя некоторое время Маргерит увидела в старом номере «Пари-Матч» лицо своего индокитайского друга.

Роман «Любовник», наряду с другими произведениями Дюрас, кроме традиции «нового романа», продолжил и традицию женского автобиографического письма. «Любовник» существует в контексте женской автобиографической эротической литературы, центральной темой и сюжетом которой стала женская сексуальность. В рамках этой традиции Дюрас можно назвать преемницей Колетт с её циклом романов о Клодине. Среди женщин-авторов того же направления возникают фигуры двух основопложниц европейской феминистики и гендерологии Симоны де Бовуар и Элен Сиксу, а также Франсуазы Саган, Дафны дю Морье, Бьянки Ламблен44, Бенуат Груль, австрийки Эльфриды Елинек, американки Эрики Йонг и испанки Альмудены Грандес. И, наконец, наряду с той же Элен Сиксу, Дюрас продолжает традицию так называемой индиады - романов о французском колониальном рае45.

Лор Адлер, О чём не рассказала Маргерит Дюрас. «Иностранная литература», № 4, 2000. Перевод с французского М. Злобиной. Сс. 71-77.

43 F. Lebelley, Marguerute Duras. Ein Leben. S. 238.

44 Автобиографическая повесть Б. Ламблен «Мемуары девушки, сбитой с толку» («Memoires d'une jeunne fille derangee». Paris, Balland, 1993) опубликованы на русском языке в одном номере журнала «Иностранная литература» с повестями Дюрас «Боль», «Месье X.» и «Альбер из «Капиталя». Первод с фр. М.Злобиной. ИЛ, № 4, 2000. Сс. 78-107.

45 Frauen Literaturgeschichte. Hrsg. Von Hiltrud Gnug und Renate MOhrmann. Metzler Verlag, Stuttgart, Weimar, 1999. S. 295 - 296,464-476.

О ней говорили, спорили, но её мало читали, фильмы её мало смотрели. Как и её современница и соотечественница Франсуаза Саган, Дюрас жила как женщина, уверенная в своей гениальности, и потому как аутсайдер, увлекаясь наркотиками, богемными вечеринками в непроницаемом табачном дыму и алкоголем. Дюрас навсегда осталась «девчонкой из Сайгона». Её называли Пиаф французской литературы, неустанно кричавшей о любви и всю жизнь кружившейся вокруг самой себя в одиноком вальсе. Сама о себе она говорила: «я всю жизнь думала, что пишу, а я не писала, думала, что люблю, но не любила. Я всю жизнь

46 простояла у запертой двери, все ждала чего-то и так и не вошла» .

В январе 1996 года умер ее ближайший друг, президент Франции Франсуа Миттеран, последний из спутников военной молодости. Спустя два месяца на руках у своего молодого друга Янна Андреа скончалась и сама Маргерит Дюрас47.

Её младшая современница Криста Иленфельд, будущая писательница Криста Вольф, родилась в Польше, в той ее части, которая принадлежала Германии, в городке Ландсберг на реке Варте. Шел 1929 год. Родной город Кристы Вольф после Второй мировой войны, когда эта земля вновь отойдет Польше, переименуют в Гожув Велькопольски (Gorzow Wielkopolski).

Криста родилась 18 марта, в годовщниу германской революции 1848 года, об этом ей всегда напоминала мать. Дата, несомненно, сыграла свою роль: жизнь писательницы, как и жизнь Лу Андреас-Саломе и Маргерит Дюрас, неизменно проходила и сейчас проходит под знаком революционности и культовости.

Отец девочки, Отто Иленфельд, с 1933 года состоял в национал-социалистической партии Германии. Когда в 1935 его дочь пошла в школу, национал-социалисты были уже у власти, поэтому первое, чему научили юную Кристу Иленфельд в школе, был жест нацистского приветствия. Войну семья пережила в родном городе. Отца призвали на фронт, он вернулся с войны с чувством, что проклят до конца дней своих. В январе 1945 Иленфельды бежали в товарном поезде с Востока на Запад, через Одер с польской территории на немецкую, от напиравших с востока советских войск по направлению к дислокации

46 F. Lebelley. Marguerite Duras. Ein Leben. S. 197

47 Янн Андреа познакомился с Дюрас ещё студентом и оставался с ней вплоть до её последнего часа в 1996 г. Он написал о Дюрас две книги: «М. Д.» («M.D.» - 1983) и «Эта любовь» («Cette amour» -1999). американцев. Тогда же Криста и её брат Хорст, два подростка четырнадцати-пятнадцати лет, узнали о существовании концлагерей, стали свидетелями так называемого марша смерти заключенных лагеря Заксенхаузен из Ораниенбурга, что под Берлином, на север, в Мекленбург и Шлезвиг-Гольштейн. Дети увидели оборотную сторону Третьего рейха - горы трупов по обеим сторонам дороги, и пережили шок.

Сознание Кристы Вольф надломилось в тот момент, когда она подростком осознала, что такое фашизм. Она - представитель поколения 1930-х - 40-х, поколения, рождённого и выросшего на сломе эпох и режимов, между войной и миром. Это те, чье детство прошло под знаком свастики и в тени фюрера. Пережив такое в детстве и юности, Вольф не могла не стать писателем, политически и социально ангажированным. Если бы она волей судьбы оказалась в Западной Германии, где, как и вообще на Западе, одним из элементов менталитета был и остаётся индивидуализм, её автобиографические книги, в частности, роман «Образы детства» («Kindheitsmuster»), были бы, вероятно, больше о себе, нежели о стране, о государстве, о нации. Но Криста Вольф жила в ГДР, где и в массовом, и в индивидуальном сознании в силу социально-исторических особенностей превалировал концепт «МЫ», а не «Я». Таким образом, биографию и специфику творчества Кристы Вольф определяют четыре основные вехи её века: детство прошло в эпоху национал-социализма, юность пришлась на Вторую мировую войну, большая часть её жизни прошла в Германии, разделенной на Западную и Восточную берлинской стеной. Писательница Криста Вольф была культовым автором и литературным символом государства ГДР. Наконец, когда стена рухнула, Вольф стала культовым писателем объединенной Германии, наряду, например, с Генрихом Бёллем и Гюнтером Грассом.

В 1946 в Шверине, в старших классах, Криста перенесла туберкулёз, болезнь символическую, знаковую для того времени и исторических обстоятельств, эта болезнь играет особую роль в романе «Образы детства». В 1949 Вольф вступила в социалистическую партию Германии СЕПГ. В том же году Германию официально разделили на две части. В 1950-е годы Вольф получила университетское образование в Йене и Лейпциге. Сразу после этого выходят её первые эссе и 1961 повесть «Московская новелла» («Moskauer Novelle"). Молодую, социально активную, талантливую писательницу оценили и критики, и публика, и соратники по цеху. «Она услышала в свой адрес поощрение: «Пиши, Криста, пиши!» И она 48 писала» .

Когда к востоку от берлинской стены стали строить коммунизм, К. Вольф, равно как и Анна Зегерс, и Герман Кант, несла определённую социальную нагрузку, выполняла общественное задание - воплощала эталон пролетарского писателя, идейного вдохновителя рабочего класса. Позже, остававшаяся членом СЕПГ до лета 1989 года, она выступила против объединения Германии, так что уже вскоре вопрос о её месте в немецкой литературе стал предметом бурных споров49. Вольф стала символом целого поколения представителей немецкоязычной интеллигенции, представители которой способны были создать альтернативную общественную систему в Восточной Германии и задать вопрос: «Сколько существует немецких литератур? Как разделить литературу на восточную и западную?»50

В 60-е и 70-е годы по обе стороны стены появилось новое поколение женщин-писательниц, в ФРГ началось женское движение, волна социальной активности. Сначала до ГДР доносились лишь отголоски этой бури, и уловила их именно Криста Вольф, очень тонко, будто социальный сейсмограф, чувствующая малейшие перепады эпохи. И Вольф стала символом женского движения в Восточной Германии. После того, как в 1983 году вышла повесть Вольф «Кассандра» («Kassandra»), известный немецкий литературный критик Марсель Райх-Райницки назвал ее «Та, чья профессия - предостерегать»51.

Под влиянием Вольф женская литература становится своеобразной программой, оформляется в настоящее социальное движение в так называемое «свинцовое время» (die bleierne Zeit)52. В это время личное, приватное становится публичным, общественным (Das Private wird politisch) по обе стороны стены53. Материалом для литературной рефлексии становится то, что было либо сугубо

48 Jorg Magenau. Christa Wolf. Eine Biographie. Berlin. Kindler. 2002. S. 17. Перевод - А. Кукес

49 Ralf Schnell. Geschichte der deutschsprachigen Literatur seit 1945. Stuttgart,Munchen, Metzler. 1993. S 142-144, 457-60.

50 Ibid. S. 98.

51 Marcel Reich-Rainicki. Entgegnungen. Zur deutschen Literatur der siebziger Jahre. Stuttgart, Deutsche Verlag-Anstalt. 1979. S. 74.

52 В 1981 году вышел одноимённый фильм Маргареты фон Тротта.

53 Frauen Literaturgeschichte. S.464-476. личным, почти интимным переживанием, либо общеисторической реальностью, которую необходимо стало заново переосмыслить.

Со временем Криста Вольф стала своеобразной иконой, везде звучал её голос, голос женщины, поднятый за женщин. Она была во главе общегерманского пацифистского движения и женского литературного движения эмансипации 60-х -70-х, в котором принимали участие Ингеборг Бахман, Марлен Хаусхофер, Макси Вандер, Мари Луиза Кашниц, Луиза Ринзер, Ильза Лангнер, Барбара Фришмут, Хельга Новак, Ангелика Мехтель, Эльфрида Елинек, Гизела Эльснер, Карен Штрук, Эва Демски и другие. В рамках этого движения Марлен Хаусхофер выпустила в 1968 году роман «Стена» («Die Wand»), в 1974 году Габриэла Воман опубликовала роман «Паулинхен была дома одна» («Paulinchen war zu Hause allein»), в том же году вышел роман Ирмтрауд Моргнер «Жизнь и приключения трубадоры Беатрис, описанные со слов её аккомпаниаторши Лауры» («Leben und Abenteuer der Trobadora Beatriz nach den Zeugnissen ihrer Spielfrau Laura»), в 1977 году феминистка Алиса Шварцер основала в ФРГ феминистский журнал «Эмма» («Emma»), в 1983 году Моргнер опубликовала книгу «Аманда. Роман об одной ведьме» ("Amanda. Ein Hexenroman"). Криста Вольф и Макси Вандер стали двумя самыми активными феминистками от литературы, они поверили в то, что литературный феминизм способен изменить мир. Этому посвящены эссе Вандер 1977 года «Проснись, красавица!» («Guten Morgen, Du schone!») и «Жизнь была бы прекрасной альтернативой» («Leben ware eine prima Alternative»), эссеистика Вольф с 1959 по 1985 года, собранная в книге «Измерение автора» («Die Dimension des Autors») и её романы: «Расколотое небо» («Der geteilte Himmel» - 1963), «Раздумья о Кристе Т.» («Nachdenken uber Christa Т.» - 1968), «Образы детства» («Kindheitsmuster» - 1976), «Нет места. Нигде» («Kein Ort. Niergends" - 1979), «Кассандра» (1983), "Авария" («Storfall. Nachrichten eines Tages" - 1987) (о Чернобыльской катастрофе), «На собственной шкуре» («Leibhaftig» - 2002). После выхода очередной книги, героиней которого была женская мировая скорбь, Анна Зегерс в приватном разговоре сказала Кристе Вольф: «Ты пишешь замечательные книги, но почему все они об этих твоих печальных, скорбящих женщинах!»54

Между тем другие „скорбящие женщины" немецкоязычной литературы решили воссоздать на бумаге немецкую историю, в первую очередь, недавнюю, причём

54 Jorg Magenau. Christa Wolf. Eine Biographie. S. 29. историю нации через призму истории женщины-немки. Так в ФРГ Эрика Рунге расшифровала свои старые магнитофонные записи и издала три антологии: „Боттропские протоколы" („Bottroper Protokolle") (1968), „Женщины: попытки эмансипации" („Frauen: Versuche zur Emanzipation")(1970) и „Путешествие в Росток" (Reise nach Rostock) (1971). В 1970-х годах на западе опубликовали и эссе самой Кристы Вольф „Прикосновение" (»Beruhrung«). В ГДР Сара Кирш опубликовала цикл эссе „Женщина-пантера: пять непричёсанных историй на магнитофонной плёнке" („Die Pantherfrau: Fiinf unfrisierte Geschichten aus dem Kassetten-Recorder")- В 1977 появилась книга Макси Вандер (1933-1977) „Проснись, красавица" („Guten Morgen, du Schone"). Спустя три года после смерти Вандер был опубликован её дневник и письма, объединённые двумя темами - взаимоотношениями двух Германий по обе стороны стены и историей болезни Макси Вандер - историей её борьбы с раком. Подобного же рода произведения издавали Гарбриэле Экарт, Ирина Либманн, Хельга Кёнигдорф и Кристине Ламбрехт. Эти авторы стали известны своими интервью с женщинами разных сословий и возрастов. К ним присоединились Моника Хельмеке, Хельга Шуберт, Ангела Стахова, Петра Вернер, Кристине Вольтер, Майа Вине, Ангела Краус, Катья Ланге-Мюллер. Наконец, в конце 1980-х, накануне объединения Германии, на территории ГДР группа журналисток и публицисток открыла новый проект под названием «Память женщин» («Frauengedachtnis»).

Одновременно с этим набирало обороты движение, которое можно назвать немецкоязычной женской автобиографической эмансипацией, «освобождением прошлого»55. В эту струю попадает и роман Вольф «Образы детства». Женская автобиография снова выступает здесь как часть женского литературного и социального движения. На 1960-е - 1980-е годы и в ФРГ, и в ГДР, и в Австрии пришлась целая волна женских автобиографических произведений. Их авторы -женщины, чей переходный возраст и подростковый период совпал с войной: Барбара Фришмут - «Монастырская школа» («Die Klosterschule»), Ангелика Мехтель - «Мы бедны, мы богаты» («Wir sind arm, wir sind reich"), Моника Штрайт - «Йоши. Детство после войны» («Joschi. Eine Kindheit nach dem Krieg»), Мария Виммер -«Деревенское детство» («Eine Kindheit im Dorf»), Карин Бешке - «Мемуары одного

65 S. Weigel. Die Stimme der Medusa, Hiddingsel, Tende, 1987. S. 178-186. ребёнка» («Die Memoiren eines Kindes»), Хельга Новак- «Майские заморозки» («Die Eisheiligen») и «Птица без перьев» («Vogel federlos»).

Другая тенденция в рамках того же женского литературного движения - это женское писательство как терапия. Здесь в центре внимания проблематика социальной болезни, болезни женской, человеческой, литературной, заболевания с летальным исходом или исцелённого телесного недуга, а также одиночество, психопатия, весь спектр психоневротических недугов - от простого нервного стресса до шизофрении, полной патологии, маниакальной одержимости, запоя. Речь идёт о крови, плоти и сознании женщины, поражённом, как и общество вокруг неё, недугом. Среди авторов этого направления следует назвать Маргот Шрёдер - «Монолог пьющей женщины» («Monolog einer Trinkerin», 1982), Жанетт Леандер - «Одна» («Allein», 1980), Катья Беренс - цикл рассказов «Мудрая Женщина» («Eine weise Frau»), Свенде Мериан - «Смерть сказочного принца» («Tod eines MSrchenprinzens»). «Главный человек всей моей жизни - это я сама», - такова была заявка этих женщин, написавших о себе. Такой анонс предполагает абсолютную женскую субъективность и стремление осознать саму себя как женщина, осознать и ощутить свое «Я» женщины56. К этой традиции относятся и «Образы детства», и «Кассандра», и рассказ «Опыт на себе» (Geschlechttausch), 1980, опубликованный в сборнике, в котором приняли участие также Сара Кирш и Ирмтрауд Могнер. Это рассказ, где повествуется об эксперименте, который был предпринят в одной из исследовательских лабораторий Академии наук, а именно, превращение женщины в мужчину. И не просто хирургическим путем, а с помощью лекарственного препарата, меняющего пол на противоположный практически полностью, как физически, так и духовно. К этому же направлению относится и последний роман Вольф «На собственной шкуре» («Leibhaftig», 2002).

Культовый писатель ГДР Криста Вольф постоянно балансировала на грани социалистической конъюнктуры ГДР и диссидентства. Генералы ШТАЗИ приглашали её на чай, лично Эрих Хоннекер читал правку её романов и заявлял, что страна гордится ею, а она в это время дружила со Львом Копелевым и Генрихом Бёллем, подписывала петицию в защиту высланного на Запад Вольфа Бирмана, на конгрессах и собраниях произносила фразы вроде: «Нам пора повернуться лицом ко всему миру, мы сами себя загоняем в культурный вакуум, в изоляцию!».

68 Ibid. S. 197-208.

Опубликованные в 1968 году её «Раздумья о Криоте Т.» совпали с Пражской весной. Она предрекала неразумному человечеству мрачное будущее в «Кассандре», по-своему, как ей хотелось, вспомнила о фашизме в «Образах детства», выступив против деления немцев на плохих - западных, бывших фашистов, и восточных -хороших, коммунистов, призвав к политической ответственности женщин, матерей, продолжательниц рода, которые отвечают за появление потомства и за систему ценностей каждого очередного поколения. Так в 1989 году был опубликован рассказ «Что остаётся» («Was bleibt"), написанный ещё в 1979 году. В нём речь идёт о писательнице, находящейся под постоянным наблюдением гэдээровской службы безопасности и пытающейся найти новый язык, чтобы таким образом вырваться из строго контролируемого общества. Вольф становилась порой, если можно так выразиться, лояльной диссиденткой, социалисткой со здоровым цинизмом и порядочной долей скепсиса, оставаясь при этом национальной душеспасительницей и доктором.

Роман «Образы детства» - это литературное столкновение с фашизмом. Здесь автор превращается в оголённый нерв и не стилизует себя под героя. ГДР провозгласило себя антифашистским государством с момента своего создания, культовый писатель этой страны Криста Вольф провозглашает свой собственный антифашизм, стараясь от «МЫ» перейти и сосредоточиться на «Я», на личном сознании, на, так сказать, личном фашизме и о том, как личность изживает свой фашизм, выдавливает его из себя по капле. Работа над «Образами детства» была окружена тайной, почти табу, именно потому что это был не коммунистический гимн истине, это было личное, субъективное переживание фашизма как своего прошлого и прошлого своей страны и своей нации. Для Вольф фашизм не кончился в одночасье в тот момент, когда в Карлсхорсте фельдмаршал Кейтель подписал безоговорочную капитуляцию фашистской Германии. Фашизм не мог быть отменён одним только росчерком пера. В этой связи Вольф интересовали латентные формы этой заразы, которые существуют в обществе всегда, даже в самые благополучные моменты существования нации. В июне 1971 года прошел очередной съезд правящей партии ГДР, который дал ход некоторой либеральной политике. В июле 1971 Криста Вольф с мужем Герхардом, братом Хорстом и дочерью Катрин (ей, под именем Тинка, и другой дочери Анетте посвящён роман «Образы детства») на несколько дней съездила в Польшу, в город, где она родилась. Так начались археологические раскопки в залежах памяти.

Когда в 1945 году семья бежала на запад, пятнадцатилетняя Криста Иленфельд думала, что никогда больше сюда не вернётся. В ГДР не поощряли воспоминания о прошлом, о национальной вине и ответственности немцев и, соответственно, о заслуженном наказании, табуировали тему вынужденных переселенцев с восточных земель. «Моему поколению не позволено было беспрепятственно вспоминать о своём детстве», - вспоминала Вольф. В ноябре 1972 она садится, наконец, за печатную машинку и начинает писать автобиографический роман о своём прошлом. В мае 1975 было объявлено, что поставлена последняя точка. В 1976 книга была опубликована.

Образы детства», кроме немецкоязычной женской литературной традиции, имеет также отношение к традиции англоязычных (по преимуществу американских) женских автобиографических предвоенных и послевоенных произведений, созданных женщинами, чья жизнь прошла в общественно-политической сфере, на виду у их нации, или порой даже на виду у всего мира. Среди них - Гертруда Стайн («The Autobiography of Alice В. Toklas" - 1933, "Everybody's Autobiography" - 1937), Элеонора Рузвельт («This is my Story" - 1937), Лиллиан Хеллман ("An Unfinished Woman" - 1969, "Pentimento" - 1973, "Scoundrel Time" - 1976), Кейт Миллетт ("Flying" -1974), Дороти Дэй («The long Loneliness" - 1952), Голда Мейр («My Life" - 1975)57.

Традиция «Образов детства» была продолжена, спустя двадцать лет, в начале 1990-х, Ольгой Войнович, молодой писательницей, которая родилась в Москве в 1973 году, в семье известного писателя Владимира Войновича.

Её московское детство, совпавшее с брежневским застоем, прошло среди друзей отца: Булата Окуджавы, Беллы Ахмадулиной, Фазиля Искандера, Бенедикта Сарнова и других. В 1980 году за «систематическое диссидентство» и выступления в защиту А.И.Солженицына Владимира Войновича лишили советского гражданства, и семья эмигрировала в Германию. Позднее в одном одном интервью Ольга Войнович призналась: «В Москве, при Брежневе, я была ещё маленькой. Моя подростковая пора прошла в Европе в 80-х годах. Так что с моим московским поколением у меня остаётся всё меньше общего»58. В связи С

57 Estelle С. Jelinek. The Tradition of Women's Autobyography: From Antiquity to the Present. P. 208

58 «Moskau noch die von Breschnew, da war ich noch klein, dann meine Teenagerzeit waren die 80er Jahre, wie sie hier in Deutschland waren, ich tiatte aber immer schon wenig mit "meiner" Generation und "meiner" этим первый роман О. Войновиич «И мы бросали бы из окна красные розы» представляется попыткой, так сказать, «навести мосты» к своему московскому детству, восстановить и сохранить связь с тем, что осталось по ту сторону опыта эмиграции.

В конце 1980-х годах семья Войновичей была восстановлена в российском гражданстве, им был разрешён въезд в страну. Нынешняя жизнь писательницы Ольги Войнович проходит в треугольнике Германия - Россия - США. В 1993 и 1995 годах в Германии вышли одни за другим два романа Войнович: "Und wir wdrden rote Rosen aus dem Fenster werfen" («И мы бросали бы из окна красные розы») и „Die wahre Liebe" («Настоящая любовь»).

Литературная традиция, к которой следовало бы отнести романы Войнович, можно назвать традицией юношеской или подростковой литературы, наиболее яркими представителями которой являются Эмми фон Родес, Энид Блайтон, Йоханна Спири и Анн-Софи Брасм59. Главным героем, вернее, героиней таких книг становится феномен под названием "Trotzkopf, "упрямица" (та, что всё делает наоборот и назло), явление, связанное с подростковой пубертацией и становлением индивида в пору подросткового периода. Вокруг фигуры „упрямицы" формируется своеобразная традиция подростковой исповеди, выдуманной или реальной60.

Подростковая исповедь Ольги Войнович реальна до мелочей, о чём автор неоднократно упоминала в различных интервью: «Эти книги обо мне самой, я это прожила и потом взглянула на себя, какой я была год назад, с тт "61 юмором. Девочка-героиня рассказывает мою историю .

Таким образом, четыре женщины, создавшие собственную историю, выстраиваются в одну цепочку, в один литературно-исторический ряд. В хронологическом порядке, формально объединённые рамками одного века, эти

Umgebung zu tun». Интервью О. Войнович радиостанции «Немецкая Волна». Подробнее см.: http://www.dw-world.de/russian/0.3367.4457.

59 Первые три автора относятся к 19 веку и рубежу 19-20вв. Анн-Софи Брасм - восемнадцатилетьняя французская школьница, чей дебютный роман «Я дышу» вышел в 2003г. в московском издательстве «Слово».

60 Gisela Winkelding. Gisela Grenz. Geschichte der Madchenlekture: Madchenliteratur und die gesellschaftliche Situation der Frauen vom 18. Jahrhundert bis zur Gegenwart. Munchen, 1997. S. 164-190.

M. Darendorf. Madchenliteratur. In: G.Haas (Hg). Kinder- und Jugendlitertur. Stuttgart 1984 S 110-117.

61 Интервью радиостанции «Немецкая Волна». (Интервью по-русски). Подробнее см.: http://www.dw-world.de/russian. женщины как будто передают друг другу определённую литературную эстафету -эстафету традиции литературной автобиографии. Каждая из четырёх проходит и в своей жизни, и в своих произведениях определённый путь от девочки к женщине, переживая подростковую пору, переходный период, совпадающий с опытом миграции, перемещения в пространстве, трансмиргации, космополитизма, кросснационального и кросскультурного самоосмысления. Таким образом, для каждой из них преодоление границ физических, географических, совпадает с переломным моментом в жизни, когда ребёнок превращается во взрослого человека.

У каждой из женщин миграция представляет собой передвижение с востока на запад, причём эта перемена мест связана с общеисторическими реалиями и событиями, на фоне которых запад и восток представляют собой не просто стороны света, но два противопоставленных друг другу мира. С разрывом между этими двумя вселенными связан всплеск подросткового бунта, сопровождавший взросление каждой из писательниц и их героинь.

Ольга Войнович родилась в Советском Союзе, где осталась часть её детства, полного запретов и табу, но выросла в ФРГ, где вдруг стало возможно то, что запрещалось на родине. Поэтому в её сознании и в сознании её героинь приметы советского детского менталитета переплелись с западным подростковым «беспределом», когда, как говорится, можно всё. Если Лу Саломе, Маргерит Дюрас и Криста Вольф были бунтарками поневоле, если им было против чего бунтовать, было что нарушать, было зачем поднимать революцию, то Войнович, казалось бы, эта доля могла бы миновать, её поколению с самого начала было позволено то, за что предыдущим пришлось сражаться - право на индивидуальную личную автономию в этом мире, неограниченный общественный рост, мир без границ, тотальная эмансипация, ничем не подавляемое тендерное самосознание. Однако и героини Войнович бунтуют, и они бросаются с головой в море тинейджерской анархии конца 20-го века. Это бунт другого рода. Если Саломе, Дюрас и Вольф, а также их героини-подростки, путём своей личной революции старались выделиться из массы, именуемой «МЫ», пытались установить, построить свою автономию, обособленную от всего мира, то подростковый бунт Войнович и героинь её романов - это попытка максимально выйти за пределы своего «Я», до предела раздвинуть рамки своего уже не детского пространства, сломать стену, которая отделяет ребёнка от вселенной, пока он растёт. Бунтарское конструирование женского «Я» у трёх авторов старших поколений связано с возведением оборонительной стены вокруг своего «Я», у писательницы самого младшего поколения - с разрушением, на свой страх и риск. Однако и у тех, и у других, у всех авторов и у всех героев бунтарский порыв направлен на одно и то же - на создание своего женского «Я», на свою тендерную самоидентификацию, на создание собственной женской истории, если угодно - собственной аутентичной женской утопии, для чего и нужно автобиографическое произведение как «оффшорная зона» женского опыта и дискурса.

Так, пора трудного, надрывного взросления становится материалом для автобиографических тестов каждой их писательниц, создавая которые, женщины конструируют собственную историю, пропускают через собственный женский опыт общеисторический процесс, что позволяет каждой из них культивировать собственное «Я» из общего безликого материала и создать собственную тендерную идентичность. Как это происходит, мы рассмотрим в следующей главе.

Гпава 2

Построение субъективной женской аутентичности через эго-нарратив. Процесс гендерной саморефлексии и гендерной самоидентификации

Заключение научной работыдиссертация на тему "Гендерная саморефлексия в женской автобиографической прозе XX века"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Подробный анализ текстов и их сопоставление подтверждают, что женский автобиографический дискурс имеет особую тендерную маркированность, придающую жескому эго-нарративу особое звучание в культурно-историческом контексте и отличающую его от мужского. Женщина, пишушая о себе, пытается вычленить себя из исторического потока, создать вокруг своего «Я» стену, чтобы там, внутри, выстроить свою женскую автономную утопию, где можно было бы сохранить собственную аутентичность, не растворяясь в истории. Именно внутри женской автономии женщина становится действующим субъектом как собственной, так и всеобщей истории. Для женщины её автобиография становится возможностью конструирования собственной истории, средством гендерной саморефлексии и построения своей женской идентичности.

Основная задача автобиографического женского письма - саморепрезентация тендерного женского «Я», поэтому женская автобиография представляет попытку женщин говорить о специфически женских проблемах на специфически женском языке. В этой связи мы можем сделать вывод о следующих параметрах женской автобиографии, на которых также заостряет внимание феминистская литературная критика:

1. В женском автобиографическом письме любой период жизни женщины, как и вся женская жизнь целиком, достойны описания. Содержательно одной из основных тем женской автобиографии является тема дома и семьи (именно семья признается основной моделью формирования гендерной идентичности). Решающим содержательным параметром в теме семьи и интимно-домашних отношений становится "решимость говорить о своем теле и сексуальности" не как о чем-то второстепенном и дополнительном к основному автобиографическому сюжету, связанному с темой дома или семьи, но как об основном в нем. Все слова женской автобиографической истории как истории тела и сексуальности аффективны: тело, плоть, кровь, роды, насилие, психосексуальное развитие и половое созревание, болезнь, беременность, любовь, ненависть, страсть, борьба.

2. Формальным признаком автобиографического письма остается признак письма от первого лица, при этом особенностью женской автобиографии в отличие от традиционного автобиографического письма является апелляция к личному опыту не как к отдельному, а как тендерному опыту группы. Формальная особенность любого женского текста заключается в том, что он может быть трансформирован в квазиавтобиографический. Это означает, что для женщины акт письма представляет собой самоописание, в любом своём тексте, в любом дискурсе женщина «пишет себя» и заявляет об опыте своей тендерной группы.

3. Женщина сознательно или бессознательно противопоставляет свой внутренний приватный мир миру официальной истории. Женской автобиографии свойственна ахронология, женские воспоминания делятся не на временные последовательные отрезки, а на тематические поля, где царствует нелинейное время, отказ от официальной истории (или, скорее, даже вызов ей) через репрезентацию тем дома, семьи, женских и детских переживаний и болезни является сознательным феминистским жестом женского автобиографического письма.

4. В формальной структуре текста вместо временной нарративной последовательности событий реализуется эмоциональная последовательность, событийность "большой истории" заменяется женской внутренней "аффективной историей". Формальными признаками подобной структуры письма является детализация, отсутствие дефиниций в тексте, обилие пространственных описаний. Основным типом нарративного связывания становится тип "и., .и., .и." (термин Рози Брайдотти - сноска). Логика автобиографии - логика рассказчика от первого лица, логика „Я". Суть не в том, чтобы рассказать правду, только правду и ничего, кроме правды, это не протокол допроса и не исторический очерк.

В основе женского эго-дискурса лежит женская озвученная память, которая также носит тендерную маркированность. Специфика женской памяти заключается в том, что женщина является хранительницей этнической и национальной памяти, носительницей закодированной коллективной информации о продолжении рода и воспроизведении жизни, а также личной тендерной памяти, содержащей набор парадигм, позволяющих женщине осознать себя в качестве таковой. Женская память, артикулированная с помощью нарратива, по мнению американских исследователей-гендерологов, ведёт к самоидентификации женщины-автора.

В результате исследования женского эго-дискурса через призму теории автобиографического пакта Ф. Лежёна и нарративных инстанций «автор-рассказчица-героиня» Ж. Женетта, с помощью теории женской субъективности 3.

Фрейда, Ж. Лакана, Ю. Кристевой, Л. Иригарэ, Р. Брайдотти, Д. Батлер, Д. Бенджамен, Э. Сиксу, К. Клеман, К. фон Браун, а также через парадигму женской памяти и воспоминаний были проанализированы категории, из которых складывается парадигма женской субъективности, осознание самой себя как женщины и тендерная саморефлексия в эго-текстах четырёх авторов: память, воспоминания, прошлое, детство, переходный возраст или подростковый период, национальная самоидентификация, национальное и индивидуальное сознание, время, пространство, граница, бог, вера, религия, идеология, зеркало, отражение, взгляд на себя со стороны, идентификация себя в других и других в себе, семья, окружение, психосексуальное развитие, первая любовь, модели подросткового поведения.

Автор-женщина репрезентирует себя в нескольких женских образах-ипостасях: в первую очередь, рассказчицы и главной героини - девочки-подростка. Кроме того, авторское «Я» проявляется в целом в системе персонажей, женских и мужских, окружающих главную героиню, как в системе зеркал. Конструирование нового «Я» происходит путём отбора информации, селекции материала из биографии автора. Автор несёт ответственность за отбор материала, рассказчица -за трансформацию и интерпретацию этого материала в тексте. Автору легче проникнуть в собственное прошлое и сознание, заменив себя «подопытным» образом девочки-подростка. Концепция «Я», в результате, слагается из того, что привносит в него каждая из трёх, это плод их совместной деятельности и функционирования в ткани и структуре книги. Другими словами, женский эго-дискурс неизбежно строится на полифонии.

Основным объектом гендерной саморефлексии в женских эго-нарративах четырёх атворов, ставших материалом данной диссертации, является образ героини - девочки-подростка, прототип которой есть сам автор. Конститутивной чертой образа героини представляется тема переходного возраста и, как следствие, пограничное состояние - на границе общества, на границе двух миров, на границе собственного сознания. Так, пора трудного, надрывного взросления становится материалом для автобиографических тестов каждой из писательниц, создавая которые женщины конструируют собственную историю, пропускают через собственный женский опыт общеисторический процесс, что позволяет каждой из них культивировать собственное «Я» из общего безликого материала и создать собственную тендерную идентичность.

Таким образом, нарративные инстанции рассказчицы и героини являются актантами женского автобиографического пакта, с помощью которых автор получает возможность собрать воедино разрозненные ипостаси своего расколотого нестабильного субъекта, склонного к истерии и аффектам. Одновременно через нарративные инстанции и систему персонажей, в особенности - женских образов, путём тендерной саморефлексии автор производит тендерную самоидентификацию.

В процессе воспоминания и соморефлексии тендерное сознание каждой из авторов, выраженное в системе женских образов, в особенности - в рассказчице и героине, конфронтирует с определённой проблемой, которую автору необходимо решить с помощью тендерной саморефлексии. Для Jly Андреас-Саломе обращение к проблеме своего подросткового периода содержит в себе подтверждение того, что эта женщина заплатила одиночеством и невозможностью личного счастья за своё желание индивидуального суверенитета и бунт против узких тендерных рамок своей эпохи. Маргерит Дюрас с помощью тендерной саморефлексии по поводу своей щ юности и первой любви утверждает себя как женщину в высшей степени, женщину во всём и всегда, женщину, для которой её гендерность и сексуальность являются самоцелью и предметом особой гордости. Женская природа Кристы Вольф, её гендерность женщины и матери, сталкивается в её эго-нарративе с насилием тоталитарного фашистского государства над женским тендером, который автор стремится вывести из-под этого гнёта. Наконец, для Ольги Войнович обращение к прошлому, к ранней юности, к московским истокам означает возможность найти свою историческую и географическую нишу в окружающем пространстве.

Таким образом, четыре женщины, создавшие собственную историю, выстраиваются в одну цепочку, в один литературно-исторический ряд. В хронологическом порядке, формально объединённые рамками одного века, эти женщины как будто передают друг другу определённую литературную эстафету -эстафету традиции литературной автобиографии. Каждая из четырёх проходит и в своей жизни, и в своих произведениях определённый путь от девочки к женщине, переживая подростковую пору, переходный период, совпадающий с опытом миграции, перемещения в пространстве, трансмиграции, космополитизма, кросснационального и кросскультурного самоосмысления. Для каждой из них преодоление границ физических, географических, совпадает с переломным моментом в жизни, когда ребёнок превращается во взрослого человека. У всех авторов их тендерная саморефлексия направлена на одно и то же - на создание своего женского «Я», на свою тендерную самоидентификацию, на создание собственной женской истории, если угодно - собственной аутентичной женской утопии, для чего и нужно автобиографическое произведение как «оффшорная зона» женского опыта и дискурса.

Список научной литературыКукес, Анна Александровна, диссертация по теме "Литература народов стран зарубежья (с указанием конкретной литературы)"

1. Вольф, Криста. Кассандра. Медея. Летний этюд. Перевод с немецкого. ACT. Москва. 2001

2. Вольф, Криста. Образы детства. Москва, Художественная литература. Перевод с немецкого Н. Фёдоровой. 1989

3. Вольф, Криста. От первого лица. Художественная публицистика. Перевод и комментарии А. Гугнина. Москва, Прогресс, 1990

4. Дюрас, Маргерит. Боль. «Иностранная литература», №3, 2001 год. Перевод с французского Н. Злобиной

5. Дюрас, Маргерит. Любовник. Журнал «Иностранная литература», №6, 1990, 5-46. . Перевод с французского. Н. Хотинской Дюрас, Маргерит. Моряк из Гибралтара. Амфора, СПб, 2000 Дюрас, Маргерит. Плотина против тихого океана. Амфора, СПб, 2000

6. Andreas-Salome, Lou. Ausfremder Seele. Stuttgart, 1896

7. Andreas-Salome, Lou. Fenitschka. Ullstein 1983

8. Andreas-Salome, Lou. Die Erotik. Vier Aufsatze. MQnchen, 1979

9. Andreas-Salome, Lou. Das Haus. Berlin, 1927

10. Andreas-Salome, Lou. Henrik Ibsens Frauengestalten. Jena, 1925

11. Andreas-Salome, Lou. Im Zwischenland: fQnf Geschichten aus dem Seelenlebenhalbwuchsiger Madchen. Stuttgart, Berlin, 1921

12. Andreas-Salome, Lou. Rodinka: russische Erinnerung. Frankfurt am Main, 1988 Andreas-Salome, Lou. Die Stunde ohne Gott und andere Kindergeschichten. Jena. 1922

13. Andreas-Salome, Lou. Lebensriickblick. Grundriss einiger Lebenserinnerungen. Aus dem

14. Nachlas. Frankfurt am Main, Insel Verlag, 19681999

15. Andreas-Salome, Lou. Zur psychologie der Frau. Frankfurt am Main, 1978 Andreas-Salome, Lou. Das zweideutige Lacheln der Erotik. Freiburg, 1990

16. Duras, Marguerite. L'amant. Paris, Gallimard.1984

17. Woinowitsch, Olga. Und wir wiirden die rote Rosen aus dem Fenster werfen. MQnchen, Pieper Verlag, 1993

18. Woinowitsch, Olga. Die wahre Liebe. MQnchen, Pieper Verlag, 1995

19. Wolf, Christa. Dimension des Autors. Gesprache, Reden, Briefe, Essays. Berlin, 1959 -1999.

20. Адлер, Лор. О чём не рассказала Маргерит Дюрас. ИЛ, 2000, №4, Перевод сфранцузского М. Злобиной. Сс. 71-77

21. Антология гендерной теории. Минск, Пропилеи, 2000

22. Барт, Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М.: Прогресс. 1989

23. Бовуар, С. де. Второй пол. Спб. Алетейя. 1997

24. Бранд, Г.А. Природа женщины. Екатеринбург. 2000

25. Введение в гендерные исследования. Ч. 1. Учебное пособие. Под ред. И. Жеребкиной. Харьков-СПб. Алетейя. 2001

26. Введение в гендерные исследования. Ч. 2. Хрестоматия. Под ред. И. Жеребкиной. Харьков-СПб. Алетейя. 2001

27. Гармаш, Л. Лу Саломе. Екаткринбург-Челяьинск-Пермь. Урал ЛТД. 2000.

28. Гиль, О.Г. Речевые проявления личности в устном рассказе нарративного типа.1. Москва. МГУ. 2000

29. Гинзбург, Л.Я. О психологической прозе. Ленинград. Советский писатель. 1971 Женетт, Ж. Фигуры. T.2. Москва, Издательство Сабашниковых. 1998 Жеребкина И. «Прочти моё желание.». Постмодернизм. Психоанализ. Феминизм. М. Идея-Пресс. 2000

30. Козлова, Н.Н.; Сандомирская, И.М. «Я так хочу назвать кино». Наивное письмо:опыт лингво-социологического чтения. Москва. Гнозис. 1996

31. Лакан Ж. Инстанция буквы, или Судьба разума после Фрейда. М.: Логос, 1997.

32. Лакан, Ж. Семинары, Кн. 1. Логос, М., 1998

33. Лакан, Ж. Семинары. Кн.2. Логос, М., 1998

34. Пушкарёва, Н.Л. У истоков женской автобиографии в России // Филологические науки. 2000. № 3. Сс. 62-69

35. Пушкарёва, Н.Л. Русская женщина: история и современность. Москва. Ладомир. 2002

36. Рюткенен, М. Тендер и литература: проблема «женского письма» и «женскогочтения». Филологические науки №3. 2000. Сс. 5-17

37. Савкина, И. «Пишу себя». Университет Тампере. 2001

38. Фрейд, 3. Психология сексуальности. Минск, 1993.

39. Фрейд, 3. Введение в психоанализ. Лекции. М.: Наука, 1991

40. Фрейд, 3. Избранное. Ростов-на-Дону: Феникс, 1998

41. Фридан, Б. Загадка женственности. Москва. Прогресс. 1994

42. Фуко, М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. М.: Касталь. 1998

43. Фуко, М. История безумия в классическую эпоху. Спб.: Университетская книга. 1997. Хоткина В.З., Пушкарёва Н.Л., Трофимова Е.И. Женщина-гендер-культура. М.: Прогресс. 1999

44. Хрестоматия феминистских текстов. Переводы. Под ред. Е. Здравомысловой, А. Тёмкиной. Спб.: «Дмитрий Буланин», 2000

45. Шоре Э.; Хайдер К. Пол, тендер, культура. М.: РГГУ. 2000

46. Benjamin, Jessica. The Bonds of Love. New-York: Pantheon. 1988. Benjamin, J. Die Fesseln der Liebe. Basel, Frankfurt, Stromfeld, Roter Stern, 1990. Benjamin, Jessica. Phantasie und Geschlecht. Frankfurt am Main, 1993

47. Benjamin, Jessica. Shadow of the Other: Intersubjectivity and gender in Psychoanalysis. New-York. 2000

48. Benstock, Shari. Authorizing the Autobiographical. In: The Privat Self: Theory and Practice of Women's Autobiographical Writings. Ed. By Shari Benstock. London. Routledge. 1988

49. Bemheimer C., Kahane C. (eds.) Dora's Case: Freud — Hysteria Feminism. N.-Y.: Columbia University Press, 1985

50. Bertaux D. Biography and Society. Beverly Hills Sage. 1981

51. Blot-Laberre, Christiane. Marguerite Duras. Paris, Edition de Minuit, 1992

52. Braidotti, R. Nomadic Subjects: Embodiment and Sexual Difference Contemporary

53. Feminist Theory. New-York: Columbia University Press, 1991

54. Braidotti, R. Patterns of Dissonans: A Study of Women in Contemporary Philosophy, New-York: Routledge. 1991

55. Braun, Christina von, Nicht Ich: Logik, Luge, Libido, Frankfurt am Main. 1990

56. Braun, Christina von, Warum Gender Studies? Berlin. 1998

57. Bruss, Elizabeth W. Autobiographical Acts. Baltimore. London. 1976

58. Butler, Judith. Gender trouble: Feminism and the subversion of identity. N-Y.: Routledge,1990

59. Cheaure, Elisabeth. Heyder, Carolin. Literarische Frauenfiguren und weibliche Kritik // Russische Kultur und Gender Studies. Berlin Verlag, 2002.

60. Chodorow, Nancy. The Reproduction of Mothering. Berkeley, Los Angeles, London. University of California Press. 1978

61. Clyman, Toby; Vowels, Judith. Russia trough women's eyes. Yale University Press. 1996

62. Corbett, Mary Jean. Representing Femininity: Middle Class Subjectivity in Victorian and Edwardian Women's Autobiographies. New-York and Oxford: Oxford University Press, 1992

63. Darendorf, Matte. Madchenliteratur. In: G.Haas (Hg). Kinder- und Jugendlitertur. Stuttgart 1984

64. Deutsch, Helen. The Psychology of Women. London, Research Books. 1946

65. Felman S. What Does a Woman Want? Reading and Sexual Difference. Baltimore: Johns

66. Hopkins University Press, 1993

67. Gilmore, Leigh. Autobiographies, a feminist theory of women's self-representation, щ Cornell University, New-York, 1994

68. Grosz, Elizabeth. Space, Time, and Perversion: Essays on the Politics of Bodies. New-York & London: Routledge, 1995.

69. Guerre-Villate, Yvonne. Continuite disconuite de I'ouvre durassienne. Bruxelles, 1985 Gusdorf, Georges. Auto-bio-graphie. Paris. Odile Jacob. 1991

70. Heinritz, Charlotte. Auf ungebahnten Wegen. Frauenbiographien um 1900. Konigstein / Taunus, 2000

71. Jelinek, Estelle C. The Tradition of Women's Autobyography: From Antiquity to the1. Present. Boston, 1986

72. Josselin, Jean-Francois. La verite a propos Marguerite Duras. Le nouvel observateur, 1998

73. Klasson, Vera. Bewustheit, Emanzipation und Frauenproblematik. Goteborg, 1991 Koepke, Kordula Lou Andreas-Salome. Leben, Personlichkeit, Werk, Biographie. Frankfurt am Main, 1986

74. Kofman S. The Enigma of Woman: Woman in Freud's Writings. Ithaca: Cornell University Press, 1985

75. Magenau, Jorg. Christa Wolf. Eine Biographie. Berlin. Kindler. 2002

76. Miller, Nancy K. Subject to change: reading feminist writing. New-York. Columbia1. University Press. 1988

77. Miller, Nancy K. Representing Others: Gender and Subjects of Autobiography. University of Tampere. 1996

78. Mireaux, Jean-Philippe. L'autobiographie: ecriture de soi. Paris. Nathan. 1998 Mitchell J., Rose J. (eds.). Feminine Sexuality: Jacques Lacan and the Ecole Freudienne. New fork & London: Pantheon Books, 1982

79. Moi, Toril. Sexulal/Textual politics: feminist literary theory. London and New-York. Routledge. 1990

80. Morgan, Janice. The "Lover" by Marguerite Duras. Fiction and Autobiography. Language and Silence. New-York, 1990

81. Murphy, Carol J. Alienation and Absence in the Novels of M. D. Lexington, French Forum Publishers, 1982

82. Olney, James. Autobiographiy and the cultural moment. Princeton University Press. 1980 Olney, James. Some versions of memory / some versions of bios. Princeton University Press. 1980

83. Pascal, Roy. Design and Truth in autobiography. New-York and London. Garland Publishing, Inc. 1985

84. Peters, Frederik. My sister, my spouse. New-York, Norton, 1962 Pierrot, Jean. Marguerite Duras. Paris, Corti, 1986

85. Port, Michelle. Les lieux de Marguerite Duras. Paris. Les edition de Minuit. 1987 Reich-Rainicki, Marcel. Entgegnungen. Zur deutschen Literatur der seibziger Jahre. Stuttgart, Deutsche Verlag-Anstalt. 1979

86. Schnell, Ralf. Geschichte der deusprachiger Literatur seit 1945. Metzler. Stuttgart, Munchen, 1993

87. Sandler, Stephanie. Pleasure, Danger and the Dance. Indiana University Press. 1996 Scholz, Hannelore, Der weibliche multikulturelle Blick. Berlin, Deutscher Studien Verlag. 1998

88. Scholz, Hannelore. Wiederspruche im biirgerlichen Frauenbild. Zur Astetischen Reflexion und poetischen Praxis bei Lessing, Friedrich Schlegel und Schiller. Deutscher Studien Verlag. Weinheim. 1992

89. Showalter, E. Feminist Criticism in the Wilderness// Writing and Sexual Difference / Abel E.-L. (ed.). Chicago. 1982

90. Showalter, E. Hystories: Hysterical Epidemics and Modern Culture. N.-Y.: Columbia University Press. 1987

91. Singh, Amritjit. Memory, narrative and identity. Boston. 1994

92. Smith, Sidony. A poetics of women's Autobiography. Marginality and the fictions of Self Representation. Indiana University Press. 1987

93. Starobinski, Jean. The stile of Autobiography. Princeton University Press. 1980 Stephan,lnge Die GrQnderinnen der Psychanalyse. Stuttgart, 1992

94. Stephan, /.; Braun, Chr. von. Genderstudien. Eine Einfiihrung. Weimar. Metzler Verlag. 2000

95. Stephan, I.; Weigel, S. Die verborgene Frau. Sechs Beitrage zu einer feministischen Literaturwissenschaft. Berlin, Hamburg. 1988

96. Tannen, Deborah. You just don't understand. California University Press. 1990 VanheUeputte Michel (Hrsg.), Christa Wolf in feministischer Sicht, Frankfurt am Main, 1992

97. Wedel, Gudrun. Rekonstruktion des eingenen Lebens: Autobiographien von Faruen im 19. Jahrhundert. In: Deutsche Literaturvon Frauen, zweiterBand 19. Und 20. Jahrhundert. Munchen. Verlag C.H.Beck. 1988.

98. Winnicott, W. D. Kind, Familie und Umwelt. Miinchen, Basel, Ernst Reinhard Verlag, 1969.

99. Yuval-Davis Nira, Floja Anthias, eds. Woman Nation - State. London: Macmillan, 1986