автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.03
диссертация на тему: Герой-"чудак" в австрийской и русской литературе XIX века

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Бакши, Наталия Александровна

Введение.

Раздел I

Вступление.

Глава 1: Повесть Грильпарцера «Бедный музыкант» и ее герой.

1. Поэтика пространства.

2. Окружение. Автор-рассказчик-герой.

3. Отношение героя к вещи.

4. Библейские и мифологические мотивы.

Глава 2: Акакий Акакиевич в «Шинели» Гоголя.

1. Поэтика пространства.

2. Фольклорные и мифологические мотивы.

3. Окружение. Автор - рассказчик-герой.

4. Герой и вещь.

Выводы.

РазделП.

Вступление.

Глава 3 : Герой « чудак» в творчестве Лескова.

1. Поэтика пространства.

2. Порядок как конститутивное начало.

3. Герой и вещь.

4. Окружение. Автор - рассказчик - герой.

5. Театральность.

6. Скоморох и его связь с мифологическими и фольклорными мотивами.

Глава 4: «Чудаки» Розеггера.

1. Поэтика пространства.

2. Окружение.

3. Отношение героя к вещи.

4. Мифологические мотивы. 13f

Введение диссертации2002 год, автореферат по филологии, Бакши, Наталия Александровна

Предмет исследования

Диссертация посвящена проблеме исторической типологии характеров, раскрытой на примере фигуры «чудака» в выдающихся образцах австрийской и русской литератур XIX века. Предмет исследования требует обоснования.

Постоянным интересом художественной литературы всегда было не только многообразие единичного, но и повторяющееся общее. Еще риторик Феофраст ( 372-287 гг. до н. э.), составил описание тридцати человеческих типов в жизненных ситуациях, выявлявших их пороки. В XVII в. к типологии характеров, опираясь на Феофраста, вернулся французский сатирик и моралист Лабрюйер, придавший своему описанию социально-критическую окраску. В XX в. интерес к тому же предмету и жанру проявил австрийский писатель Элиас Канетти, создавший не имеющую подобий в современной литературе книгу "Недреманное ухо. 50 характеров" (1974 г.)

Фигура "чудака" рассматривается в данной работе как один из результатов неиссякающей тяги художественного сознания к обобщению свойств людей. На примере "чудаков" в диссертации поставлен вопрос о месте подобных образов в литературе и способах художественного освоения реальности в такого рода обобщенных характерах.

Научная новизна работы

Проблема типологии характеров недостаточно изучена как в теории, так и в истории литературы. Тем более это касается образов "чудаков", рассматривавшихся до сих пор преимущественно лишь как конкретные персонажи литературных произведений. Между тем, эта фигура имеет свои укорененные типологические свойства. Исследование образов «чудаков» как особого типа, имеющего собственные отношения с жизнью и окружением составляет новый теоретический ракурс диссертационной работы, позволяющий внести дополнительную содержательную сложность как в типологию литературных характеров, так и в существо хорошо исследованных, зачисленных "по другому ведомству" фигур -аутсайдеров, "лишних людей" и. т. д. Образ "чудака" оказывается связанным не только с важными сторонами своей литературной эпохи, но и с вечными тайнами бытия. Он, быть может, настойчивее, чем другие человеческие типы, заставляет своим примером задуматься над смыслом человеческого существования. Характеры "чудаков" и их судьбы содержат в себе больше, чем обнаруживают.

Другим важным аспектом работы является типология национальных литератур, неожиданными гранями проявляющаяся в характере "чудаков". В диссертации этот вопрос рассмотрен на материале австрийской и русской литератур в XIX веке, сопоставительное изучение которых представлено до сих пор лишь немногими работами (прежде всего работами А. В. Михайлова). Задачи и цели исследования

Диссертация сосредоточена на фигурах «чудака» в австрийской и русской литературах XIX в. Автор ограничил себя как временными рамками, так и определенным кругом писателей. Два крупнейших писателя в Австрии и России Грильпарцер и Гоголь создали приблизительно в одно и то же время героев, которые могут рассматриваться как особого рода классические «чудаки», - Акакий Акакиевич в «Шинели» Гоголя, Якоб в «Бедном музыканте» Грильпарцера. Каждое произведение неповторимо. Но в то же время можно заметить и известные схождения - прежде всего в образах главных героев. Именно это трудно вычленимое сходство дает основание для исследования типологии характера «чудаков» в повестях Грильпарцера и Гоголя, как затем и в творчестве Лескова и Розеггера.

Исторические корни фигуры «чудака»:

Чудаки" в мировой литературе являются модификацией прошедших через века фигур шута и дурака, то есть некоей особой, критической, содержащей свою правду позиции в мире. "Маски эти, - писал М. М. Бахтин о функции плута, шута, дурака в романе, - не выдуманные, имеющие глубочайшие народные корни, связанные с народом освященными привилегиями непричастности жизни самого шута и неприкосновенности шутовского слова, связанные хронотопом народной площади и с театральными подмостками"1. И дальше: "Найдена форма бытия человека - безучастного участника жизни, вечного соглядатая и отражателя ее."2. "Чудаки" генетически и функционально связаны с шутами и дураками. Но положение их иное: их отличает не насмешка над окружающим, не смех — напротив, они сами становятся объектами насмешки. Не они смеются, смеются над ними.

Исторические корни таких фигур как шут, дурак и связанный с ними "чудак" чрезвычайно глубоки: "Если опускать в эти образы исторический лот, то он ни в одном из них не достанет до дна"3, писал М. Бахтин.

Подобные фигуры соприкасаются, но не сливаются с так называемыми "вечными образами" - Эдипом, Дон Жуаном, Дон Кихотом, Отелло, Макбетом — созданиями великих писателей, осмыслявшимися и переосмыслявшимися многими поколениями.

1 М. Бахтин. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. С.311.

2 Там же.

Вечные образы" представляли не просто характеры, но сгустки смысла, определенные и неисчерпаемые в одно и то же время. Но «чудак», шут, дурак - фигуры иного типа, это образы— амплуа, менявшие свое содержание от века к веку, но сохранявшее свое зерно. Отличаются подобные фигуры и от выдвигавшихся художественными эпохами обобщенных представлений о своих героях ("энтузиаст" и "мечтатель" романтиков; жаждущий всеобъемлющего познания Фауст в немецкой классике). В отличие от них фигуры-«амплуа» не связаны с каким-либо художественным направлением.

Чудаки" с различными смысловыми доминантами и разной степенью близости к дуракам и шутам вновь и вновь появляются в различные художественные эпохи: в античности ("Мизантроп" Менандра , 317/16 г. до н. э.), в литературе Возрождения ("Корабль дураков" С. Бранта, 1494 г.) "Женоненавистник" Ф. Бомонта/ Дж. Флетчера, 1612 г; "Сон в летнюю ночь" В. Шекспира, 1596 г.) Они переживают эпоху просвещения под видом педанта ("Молодой ученый" Г. Лессинга, "Нежные сестры" X. Геллерта). Богата блестяще разработанная вереница "чудаков" в английской литературе от Тристрама Шенди Стерна ("Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена", 1759-1765 гг.) до чудаков Диккенса ("Записки Пикквикского клуба", 1837 г.). Фигура "чудака" существеннейшим образом меняется от эпохи к эпохе, но при этом сохраняет некоторые устойчивые черты. "Чудаки", как можно предположить, ведут через века свою определенную тему, улавливая некую важную сторону человеческого существования.

Но общему схематизирующему определению герой - "чудак" поддается с трудом, эта фигура от определения ускользает.

Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. М.,1975. С.308.

Существенно, что "идея" "чудаков" проясняется скорее от обратного - не такие, как все, странные люди. Однако и "отстраненность" не может быть сочтена их особым, выделяющимся качеством, так как является и свойством иных героев, с ними, отнюдь не схожих (одержимые мировой скорбью герои Байрона, "лишние люди" русских писателей, «маленький человек»).

В XVIII - XIX вв. "чудаки" все больше вытесняют шутов из литературы и театра. Соприкасаясь с другими восходящими к древности и постоянно менявшимися типами характеров, "чудаки" постепенно все больше являют и собственные выделяющие их качества. В большинстве своем это "тихие" герои. Отстраняясь, они не навязывают своей позиции как единственно правильной. Связанные с метафизическими высотами, они оставляют познанное в себе.

Но некоторые их существенные черты остаются близкими предшественникам. "Плут, шут и дурак, - писал Бахтин, - создают вокруг себя особые мирки, особые хронотопы. Им присуща своеобразная особенность и право - быть чужими в этом мире, ни с одним из существующих жизненных положений этого мира они не солидаризируются, ни одно их не устраивает, они видят изнанку и ложь каждого положения. Шут и дурак - "не от мира сего" и поэтому имеют особые права и привилегии".4

И еще два положения Бахтина, имеющие принципиальное значение для данной работы: ".Само бытие этих фигур имеет не прямое, а переносное значение: самая наружность их, все, что они делают и говорят, имеет не прямое и непосредственное значение, а переносное, иногда обратное, их нельзя понимать буквально, они не есть то, чем они являются." И дальше: ".Наконец, и это опять вытекает из предыдущего, - их бытие является отражением какого-то другого бытия, притом не прямым отражением."5 всего образа человека, - пишет он, - а сплошная иносказательность его".6

Образы "чудаков" у Грильпарцера, Гоголя, Лескова (в меньшей степени это относится к Розеггеру) захватывают неизмеримо большее пространство, чем их жизненная история, если понимать ее буквально (в этом главное их отличие от героя - «маленького человека»). За маленькой их судьбой раскрываются иные пространства. Их скромное бытие - критический контрапункт к человеческой истории.

В связи со сложностью и неопределенностью центрального для данной диссертации понятия "чудака" автор счел необходимым проследить менявшееся определение "чудака" в словарях и энциклопедиях. Немецкие словари и энциклопедии свидетельствуют, что с XVI по XXI век представление о чудаках претерпело множество изменений, причем понятие суживалось. Постоянным остается лишь самое общее: "чудак" описывается как изолированный от общества и отличный от других. В «Грамматическо-критическом словаре верхненемецкого наречия» Аделунга дана первая критическая дефиниция чудака (нем. -Sonderling): «Одинокое, изолированное от окружающих, отграниченное существо . В обычном значении, чудак - это человек, который пытается делать и говорить противоположное тому, что принято традицией или заложено в природе вещей, и этим сам себя изолирует и отделяет от окружающих».1

4 Там же. С. 309.

5 Там же.

6 Там же. С. 311.

1 Grammatisch-kritisches Woerterbuch der hochdeutschen Mundart./ J.Chr. Adelung. Wien, 1811. Teil 4, Sp. 142:„Ein einzelnes, von andern abgesondertes, oder

Словарь немецких синонимов» Эберхарда, Мааса и Грубера в качестве синонима к слову «чудак» указывает на слово «упрямец»: «Чудак - тот, кто в действиях и мыслях отступает от общепринятого, особенно если он желает этим утвердить что-то свое. Чудаком называется только тот человек, который (различными своеобразными мыслями и поступками) отделяет себя от остальных. (.) Хотя чудак и не несет в себе тех недостатков, что есть у упрямца, однако у того, кого называют «чудаком», все-таки подразумевают некоторый недостаток. Поскольку самовлюбленные люди чувствуют себя обиженными, если кто-то хочет быть не таким, как они».2

Словарь немецкого языка» Сандерса выделяет два отличия: «1.Всякий, кто отделяет себя от людей (.), не вступает с ними в контакт (.). Всякий, кто выделяется отличной от других сущностью и странностями характера (.) 2.Естественно-научное определ.: кажущиеся странными растения и животные. .»3 «Словарь немецкого языка» М. Хайне приводит впервые примеры из литературных произведений: «Чудак, человек, отделяющий себя от остальных, странное существо: чудак, homo singularis et peculiaris trennbares Ding . In gewoenlicherem Verstande, ist ein Sonderling, 2, eine Person, welche sich bemuehet, das Gegentheil von dem zu thun und zu aeussern, was der Gebrauch, oder die Natur der Umstaende erfordert, weil sie sich dadurch von andern gleichsam absondert oder auszeichnet».

Eberhard/Maas/Gruber (Deutsche Synonymik, Bd 2, 1852/53, S.320 und 211): „Wer im Denken und Handeln von dem Gewoehnlichen auffallend abweicht; besonders wenn er hierin etwas sucht (.) S. deutet bloss auf einen Menschen , der (durch eigenthuemliche Denk- und Handlungsweise) von anderen sich absondert. (.) Doch hat Sonderling nicht das Tadelnde, was Querkopf mit sich fuehrt. Indessen leiser Tadel liegt doch auch darin, wenn jemand ein S. genannt wird; denn die Eigenliebe der Menschen fuehlt sich beleidigt, wenn jemand ganz anders sein will als sie." о

Sanders (Deutsches Woerterbuch, Bd. 2,1863, Sp. 1118):„Jemand, der sich von den Menschen absondert (.), nicht mit ihnen verkehrt (.) Jemand, der sich durch absonderliches Wesen, Sonderlichkeiten auszeichnet (.) Naturgesch.: Bez. einiger sonderbar erscheinenden Thiere und Pflanzen." opinions, alienus a consortio hominum, solitarius (Штилер); («Я хочу также и старость проводить с друзьями и вином, не чуждаться радостей и не быть чудаком", Хагедорн).4

Словарь немецкого языка» братьев Гримм (1854) дает политически окрашенное определение чудака. К тому же у чудака добавляется комическая черта: «1. В устаревшем языке и несколько ограниченном значении, тот, кто себя отделяет: «всякие шайки и чудаки» (Лютер 5,450); у Канта в том же значении: «таковы все сепаратисты, т.е. те, кто подчиняется не только общественному государственному закону, но и некоему особому (граничащему с сектой) закону, в качестве чудаков и избранных возбуждают острую критику». Использование понятия в подобном смысле можно наблюдать и сейчас 2. Обычное же значение ограничено (.): тот, кто в своих суждениях, мнениях, вкусах и поведении выделяется среди остальных и возбуждает удивление, улыбку или насмешку».5 В словарях немецкого языка Вайганда и Ф. Клюге6 комический аспект не упоминается. «Словарь современного немецкого языка» Р.

4 Heyne М. (Deutsches Wurterbuch, Bd. 5, Sp.647): „ Sonderling, m. Mensch, der sich von anderen absondert, ein seltsames Wesen zeigt: ein sonderling, homo singularis et peculiaris opinions, alienus a consortio hominum, solitarius STIELER; (ich will, auch im alter bei freunden und wein, kein tadler der freuden, kein sonderling sein HAGEDORN Od.3,10. in дкегег Spr. Auch mit Umlaut: die soenderlinge von solchen die eine mode nicht mitmachen Simpl. 2, 150.")

5 Grimm J. u. W. (Deutsches Woerterbuch, Bd 10, 1, 1899, Sp. 1582-3): 1) in aelterer sprache noch in weniger eingeschraenkter bedeutung, der sich absondernde: wieder alle rottengeister und sonderlinge LUTHER 5, 450 (.); noch bei KANT in weiterem sinne: so sind alle separatisten, d.i. solche, die sich nicht bios einem oeffentlichen landesgesetz, sondern auch einem besonderen (sectenmaessig) unterwerfen, als sonderlinge und vorgeblich auserlesene, der aufmerksamkeit des gemeinwesens und der schaerfe der kritik vorzueglich ausgesetzt. 10. 175; (.) eine verwendung in weiterem Sinne wuerde in entsprechendem Zusammenhaenge auch heute noch verstanden werden. 2) gewoehnlich aber ist die bedeutung eingeschraenkt (.) auf einen der sich in urtheil, meinung, geschmack, lebenshaltung in wunderlicher, laecheln oder gar spott erregender weise von den mitlebenden absondert."

6 Weigand. Worterbuch der deutschen Sprache. 1896; Kluge F.Etymologisches Woerterbuch der deutschen Sprache. Berlin. 1957

Клаппенбах и В. Штайница подчеркивают неотмирную, странную, нелюдимую природу чудака: «Человек, выделяющийся своим странным, необычным существом и поведением, отклоняющимся от нормы, часто изолируется от общества, оригинал; он-то и есть чудак; человек «не от мира сего», странный, нелюдимый, упрямый чудак».7

В энциклопедии «Большой Брокгауз» (1953-1958) понятие чудака вообще отсутствует. Впервые оно появляет в энциклопедии Брокгауза 1972 года и в «Новом Брокгаузе» 1975 года и делает акцент на странностях чудака: «Человек с сильно выделяющимися особенностями характера, со странными привычками; одиночка».8 О комической стороне чудака говорится у Трюбнера (1955): «Благодаря особенностям характера чудак может вызывать смех или заслужить порицание», - а Лексикон Улыптайна (1969) и словарь Г. Варига подчеркивают странности его характера (Ульштайн: «странный, взбалмошный человек. Оригинал ( образ, от Sunderling, устар. от «отдельно» = «отделенный», «одинокие», «одиноко стоящий»); Вариг: «странный, необычный человек, одиночка, человек с ярко выраженными чертами характера и с особыми привычками" 9). п

Woerterbuch der deutschen Gegenwartssprache 1, Hg. Ruth Klappenbach u.a., Berlin 1964: "Mensch, der durch sein von der Norm abweichendes, sonderbares, merkwuerdiges Wesen und Verhalten auffaelt und sich oft von der Gesellschaft isoliert, Eigenbroetler; er ist ein S.; ein weltfremder, seltsamer, menschenscheuer, starrkoepfiger S."

8 Der neue Brockhaus. 1975 (5 Aufl. Bd 5, S. 40): "Sonderling (von sonder), Mensch von stark hervortretender, oft merkwuerdig anmutender Eigenart, Einzelgaenger".

9 Truebners Deutsches Woerterbuch. 1955. Bd. 6. S. 405: "Der Sonderling kann sich aber durch seine Eigenart auch laecherlich machen oder Tadel zuziehen"; Ullsteins Lexikon der deutschen Sprache. 1969. S. 824: "sonderbarer, verschrobener Mensch. Eigenbroetler (frueh - nhd. Sunderling, zu veralt. Sonder = abgesondert, einsam, alleinstehend); Wahrig G. Deutsches Woerterbuch. 1970. Sp. 3319: " sonderbarer, merkwuerdiger Mensch, Einzelgaenger, Mensch von starker Eingenart mit besonderen ausgepraegten Gewohnheiten".

В словаре русского языка Даля чудак определяется как "человек странный, своеобычный, делающий все не по-людски, а по-своему, вопреки общего мнения и обыка". Но тот же словарь дает важнейшие пояснения: "чудак" в русском языке этимологически связан с "чудом", что значит "всякое явленье, кое мы не умеем объяснить по известным нам законам природы".10

Пояснение Даля заставляет вспомнить чрезвычайно важное определение чудака за пределами словарей. Его дает в связи с Алешей Карамазовым Достоевский: "Дело в том, что это, пожалуй, и деятель, но деятель неопределенный, невыяснившийся. Впрочем, странно бы требовать в такое время, как наше, от людей ясности. Одно, пожалуй, довольно несомненно: это человек странный, даже чудак. Но странность и чудачество скорее вредят, чем дают право на внимание, особенно когда все стремятся к тому, чтобы объединить частности и найти хоть какой-нибудь общий толк во всеобщей бестолочи. Чудак же в большинстве случаев частность и обособление. Не так ли? Вот если вы не согласитесь с этим последним тезисом и ответите: "не так" или "не всегда так", то я, пожалуй, и ободрюсь духом насчет значения героя моего Алексея Федоровича. Ибо не только чудак "не всегда" частность и обособление, а напротив, бывает так, что он-то, пожалуй, и носит в себе иной раз сердцевину целого, а остальные люди его эпохи - все, каким-нибудь наплывным ветром, на время почему-то от него оторвались."11 Достоевский ставит вопрос об общем значении чудака и чудачества - «отделившегося и частного», носящего в себе нечто от смысла целого -проблема чрезвычайно важная для нашей работы.

10 Даль В. Толковый словарь живаго великорускаго языка. В 4 тт. Спб.; М.,1882. Т. 4, С. 612-613

Как явствует из всего вышесказанного, четкой дефиниции этого понятия нет, более того, можно утверждать, что отсутствие четкой дефиниции и размытость границ понятия является его основополагающими чертами. Между тем, в литературе, как и в жизни, фигура чудака непременно наделена яркими, выделяющими его качествами. Чудак концентрирует в себе начало необычности, секрета и тайны, выделяющих его. Теоретическая и методологическая основа исследования:

В своей работе автор опирался как на немногочисленные теоретические работы, посвященные проблеме героя-«чудака», так и на исследования об отдельных писателях, а также на теоретические работы, изучающие проблему исторической типологии образов.

Важной концептуальной работой по проблеме героя-«чудака» представляется монография Германа Майера «Чудак в немецкой литературе»12. Майер рассматривает чудака тесно связанным с характером эпохи, вводит понятие типа, тем самым охватывая психологические свойства времени. Исторический тип представляет собой, по Герману Майеру, самостоятельную реальность, характер определен развитием, проделанным им на конкретном и ограниченном отрезке времени, чье начало и конец четко определены. «Существенный, конституирующий элемент, объединяющий материал в одно целое, опять-таки исторического порядка: это не вневременные качества или свойства, характерные для отдельных героев в отдельных случая, но качества и свойства,

I л взятые в их развитии». Чтобы раскрыть свойства «чудака», Майер использует «вспомогательное средство: мотив». Он выделяет набор устойчивых мотивов, таких как, одиночество чудака, его

11 Достоевский Ф.М. Поли. Собр. Соч. В 30-ти гг. Т. 9. Л. С. 394

12 Meyer Н. Der Sonderling in der deutschen Dichtung. Muenchen, 1963 принципиальную отделенность от общества, свойственных, по его мнению, «чудаку». «Цель нашей работы, - пишет Майер в предисловии, - синтезирующая: должно быть продемонстрировано не просто случайное, а сущностное развитие литературного образа, и кроме того, с одной стороны, это развитие должно быть понято в условиях опреденной духовной ситуации, с другой же, благодаря выделению определенной линии развития, оно должно внести и свой вклад в духовную ситуацию»14.

Майер рассматривает «чудака» как принадлежность исключительно повествовательных жанров, романа и новеллы, поскольку „лишь повествовательные жанры предоставляют возможность глубже проникнуть в душевную организацию героя, что является предварительным и непременным условием для создание образа чудака".15 Однако, что же все-таки Майер понимает под „чудаком", остается до конца неясным.

Историко-культурный подход к фигуре «чудака», предложенный Майером, представляется плодотворным. В диссертации также рассматривается историко-литературный аспект проблемы. Упор, однако, делается не столько на исторической обусловленности образа, сколько на художественной неповторимости образов «чудаков» у Грильпарцера, Гоголя, Лескова и Розеггера. Именно разная индивидуальность этих героев дает возможность увидеть их родовое сходство.

Если работ, посвященных образу чудака, сравнительно мало, то родственный ему образ аутсайдера в различные эпохи

13 ebd., S. 19

14 ebd., S. 20

15 ebd. S. 21 распространенная тема исследований.16 В работе Гюнтера

17

Мюльпфордта о проблеме аутсайдерства в эпоху Просвещения важным для диссертации представляется то, что автор связывает понятие «аутсайдер» с понятием «чудака». По его мнению, понятие «аутсайдер» шире понятия «чудак» и включает его в себя.

Главным признаком социально-политического и духовного аутсайдерства является понятие «радикальный», от лат. слова radix, что в переводе означает «корень»; то есть изначальный смысл понятия «радикал» - это человек, «доходящий до корней, до самых основ», «находящий истоки». Именно это исходное, по Г. Мюльпфордту, качество аутсайдерства важно, как представляется, и для «чудаков»: в основе характера у этого типа - свое, отличное от распространенного понимание мира. Важно и то, что Мюльпфордт говорит об исторически сложившемся позитивном и негативном аутсайдерстве - аутсайдере, своим существованием напоминающем об изначальной гармонии, и аутсайдере, сеящем лишь волнения и раздор.

Историческим предшественником аутсайдера, является пикаро и шельма, плут эпохи барокко. Этой фигуре также посвящено

1 о множество исследований, в том числе Ханса Фолькера Гретчеля , Б.

16 см. работы : Aussenseiter der Aufklaerung./ Hrsg. G. Hartung. Frankfurt-am-Main, 1995; а также: Ch.Bukowski (1970), G. Kaltenbrunner (1979), H. Mayer (Berlin 1990), B. Roeck (Goettingn 1993), а также ст.: S. Looss (Weimar 1994)

17 Miihlpfordt G. AuBenseitcrtum. Typologie und Sonderfall: Karl Friedrich Bahrdt -Stimme der schweigenden Mehrheit. In: Aussenseiter der Aufklaerung. / Hrsg. G. Hartung. Frankfurt-am-Main, 1995

18 Gretschel H. V. Die Figur des Pikaros und des Schelms in den Romanen nach 1945. Frankfurt a.M., Berlin, Bern, New York, Paris, Wien, 1993, а также: J.Striedter. Der Schelmenroman in RuBland, 1961; R.Alter. Rogue's Progress.Studies in the Picaresque Novel. Cambridge/Mass., 1964; W.van der Will. Pikaro heute.1967; I.Meiners. Schelm und Dummling in Erzahlungen des deutschen Mittelalters. 1968; H. Heidenreich (Hrsg.). Picarische Welt. 1969; R. Bjornson. The Picaresque Hero in European Fiction. Wisconsin, 1977; F. Monteser. The Picaresque Element in Western Literature. Alabama, 1975

Нойберт, Р. Шоля. Границы и тут нечетки и неопределенны. Синонимами пикаро являются нищий, вагант, плут, а также обманщик, вор, соблазнитель, предатель. Плут и шельма - это аутсайдеры общества, вышедшие из самых его низин. По мнению Бригитте Нойберт, плут и шельма является подвидом «чудака».19 В отличие от нее Р. Шоль не делает различия между общим понятием «аутсайдер» и частной его разновидностью плутом, «шельмой». Сторонники строгого литературносоциологического подхода к плутовскому роману Дитер Арендтс и

20

Ульф-Хайнер Маркворт считали фигуру плута специфичной только для бюргерской литературы, карикатурой на бюргерство. Но важно и существенное отличие плута от «чудака». «Чудак» не пытается внедриться в общество, не проявляет социальной активности, но живет иными перспективами, в ином измерении. Неоправданное сближение таких не похожих друг на друга фигур говорит об отсутствии четкого определения фигуры «чудака».

По мнению Бригитте Нойберт, работа которой посвящена немецкой литературе второй половины XX в., обилие работ об аутсайдере и почти полное их отсутствие о «чудаке»

91 свидетельствует, что аутсайдер вытеснил собой в XX в. чудака. По ее мнению, «чудак» может проявить себя только на маленькой, частной, ограниченной территории. Используя социологический и психологический подходы, она рассматривает происходящие в XX в. процессы омассовления и разъединения, взаимодополняющие

19Neubert В. Der AuBenseiter im deutschen Roman nach 1945. Frankfurt a.M., 1977. S. 9

20 Arendts D. Der Schelm als Widerspruch und Selbstkritik des Biirgertums. Frankfurt a. M., 1991; Marckwort U.-H. Der deutsche Schelmenroman der Gegenwart. Leipzig, 1993.

21 Neubert B. Der AuBenseiter im deutschen Roman nach 1945. Frankfurt a.M., 1977. S. 12 друг друга. Именно эти процессы и становятся благодатной почвой для развития аутсайдерства. Кроме того, Нойберт различает сознательных аутсайдеров, не желающих вписываться в общество и его законы, и аутсайдеров вынужденных, не способных вписаться. Такой подход, хотя и ограниченный немецкой литературой, все же недооценивает место «чудака» в литературном процессе XX в. Достаточно вспомнить героев Белля, Зюскинда, Лагерквиста, Воннегута, и наконец, выйдя за рамки литературы, героя Ч.Чаплина.

Фигура «чудака», как говорилось, генетически связана с появившейся еще в древности фигурой шута - как стоящего в стороне, представляющего другую, оборотную сторону жизни. Ранние формы этого типа известны еще в миме в античной комедии в лице паразита, хитром рабе, солдате. Хвастун (Эпихарм, Менандр, Плавт, Теренций), в средние века в пасхальных игрищах это продавец сабель или помощник под именем Пустербальк, Ластербалк или Рубин. Во французских мистериях он известен как пастух Рифлар, Лефу (дурак) или Лесо (глупец). В комедии дель' арте это хитрый слуга Арлекино, во Франции - Гвиноль, Арлекин или Жан Потаж, в Испании - Грасиозо (Лопе де Вега). Комическая фигура выступает в главной роли в фастнахтшпиле XV-XVI вв. в лице отчасти придурковатого, отчасти же хитрого крестьянина (Ганс Сакс), Немецкая и австрийская разновидность этого типа - Ганс Вурст (зальцбургский Ганс Вурст у отца венской комедии Й. Страницкого). Он же остался центральной фигурой венской народной комедии и в XIX в. и фигурировал под разными именами -Касперль, Штаберль (в произведениях Курц-Бернандона, Хафнера, Раймунда, Нестроя).

Для нашей темы важно заключение В. Хинка, что одной из основных функций подобных комических фигур является, помимо развлечения зрителей, разрушение сценической иллюзии. Поскольку комическая фигура стоит не в центре, а является второстепенной, задачей ее становится выявление относительного характера сценического действия. Она пародирует на низшей ступени благородные чувства и героические добродетели и разоблачает пафос «здравого смысла»22.

Нерешенной, однако, остается задача выделения «чудака» как фигуры, отличной от своих предшественников и «соседей». Многое из отмеченных в работе Барбары Рэнш-Трил «Арлекин. К эстетике смеющегося разума»23 выходит за границы этой одной из самых загадочных фигур, созданных человеческим воображением. «Завязь» этого образа Ренш-Трил видит в древней Греции - плоский дурак и грубый шутник. Она пишет, что в германо-кельтской традиции, в средневековых мистериях Арлекин предстает чертом; во времена Ренессанса и барокко превращается в виртуозного жонглера, играющего человеческими судьбами. Арлекин отожествляется ею далее с образом шута в шекспировских драмах; сближается с Мефистофелем Гете, часто выступающего перед Фаустом в роли шута и обладающего рядом ярко выраженных комических черт. А то, что в Арлекине прячется маленький чертенок, доказывается на примере Пэка из «Сна в летнюю ночь» Шекспира. Арлекин в интерпретации этого автора приобретает черты, выходящие далеко за пределы комедиа дель' арте, утвердившей в литературе эту

22 Hinck W. (Hrsg.) Die deutsche Komoedie von Mittelalter bis zur Gegenwart. Duesseldorf, 1977, In: Metzler Literatur Lexikon. Begriffe und Definitionen. / Hg. Von G. u. I. Schweikle. Stuttgart, 1990. S. 248

23 Ransch-Trill B. Harlekin. Zur Asthetik der lachenden Vernunft. Zurich, New York, 1993 фигуру. Не только Арлекин является, как следует из работы Ренш-Трил, метафизическим героем, не только он, но и позднейшие «чудаки», представляет «другую сторону» правды. Шут, Арлекин, как и позднейшие «чудаки», с одной стороны, и общество, с другой, взаимно отражают и будоражат друг друга. Не только он, но и «чудаки» не несут в себе никакой морализирующей функции. Не только Арлекин, но и шуты, дураки, «чудаки» существуют как бы «на краю пропасти». Не только Арлекин, но в гораздо большей степени и позднейшие «чудаки» представляют «метафизическую основу» жизни - убеждение в совершенном миропорядке, в котором в конечном итоге добро и зло находятся в амбивалентном равновесии. Залогом этого равновесия в конечном итоге и является «чудак». Автор работы об Арлекине не находит специфических признаков, выделяющих эту фигуру и даже не ставит себе подобной задачи. Именно это, однако, считает важнейшим для себя автор работы о «чудаках».

Что же касается мифологических архетипов, в которых шуты, дураки и «чудаки», Арлекины, действительно, сходятся, то сошлемся на фундаментальную работу О. Фрейденберг «Поэтика сюжета и жанра». Шут, дурак, глупость, полагает Фрейденберг, связаны с круговоротом жизни и смерти. «Глупость. понималась еще с глубочайшей древности как переживание смерти. Позднее из нее вырастает сакральный образ. В виде безумия, образ этот делается обязательной чертой всех, кто проходит фазы, смерти, и потому племенные боги, ставшие позднее героями, временно впадают в безумие, и как раз в стадии мытарств и наибольшего мрака.Такая стадия смерти персонифицируется в шуте».24

24 Фрейденберг О. Поэтика сюжета и жанра. М., 1998. С. 210.

Говоря о "внежизненно-активной позиции", обозначающей высший тип акта-поступка, "высшую вненаходимость" и являющейся "последней смысловой позицией личности", М.М. Бахтин подчеркивает, что автор, утвердившийся в такой позиции, любит жизнь не только «изнутри», но и «извне», «там, где ее нет для себя самой"25' Эта идея Бахтина представляет для данной работы особенный интерес. Видимая пассивность, как и невыговоренность, непроявленность во вне, тихость и скромность являются основополагающими свойствами образа "чудака" в произведениях Грильпарцера, Гоголя, Розеггера и Лескова. В отличие от шутов -это не тот, кто смеется, а тот, над которым смеются. Если обособленность, странность, "тихость" "чудака" являются общими чертами этого образа в произведениях XIX в., то конкретный анализ доказывает, что это общее наполняется у каждого писателя, а тем более в двух разных литературах существенно различным содержанием. Исследование не только общего, но и существенно различного составляет главный интерес исследования.

Таким образом, фигура «чудака» приводит к проблеме национальных особенностей австрийской и русской культур. При освещении этого вопроса автор диссертации мог опереться на весьма немногочисленные труды. Следует упомянуть прежде всего блестящие работы А.В. Михайлова, посвященные сопоставлению русского и австрийского реализма, поздним отражениям литературы барокко и сравнительному анализу австрийской и русской литератур XIX в.26 На типологическое сходство таких писателей как

25 Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 165

26 Михайлов А.В. Иоганн Беер и И.А. Гончаров. О некоторых поздних отражениях литературы барокко // Михайлов А.В. Обратный перевод. М., 2000.

Грильпарцер и Гоголь, а также Розеггер и Лесков, насколько известно автору, еще не указывалось (искл. - неопубликованная статья Н.Т. Рымаря «Грильпарцер и Гоголь»).

В диссертации проводится сравнительный анализ образов «чудаков» в русской и австрийской литературах XIX в. Автор ограничил себя как временными рамками, так и определенным кругом писателей. Два крупнейших писателя в Австрии и России Грильпарцер и Гоголь, жившие приблизительно в одно и то же время (Гоголь - 1809-1852, Грильпарцер - 1791-1872), создали героев, которые могут рассматриваться как особого рода классические «чудаки» - Акакий Акакиевич в «Шинели» Гоголя, Якоб в «Бедном музыканте» Грильпарцера. Оба произведения были написаны в близкое время («Шинель» закончена в 1842 г., «Бедный музыкант» - в 1846 г.). Каждое из них неповторимо. Но в то же время можно заметить и известные схождения - прежде всего в образах главных героев. Важнейшими при разборе «Шинели» Гоголя были работы С.Г.

27 28

Бочарова и Ю. В. Манна , посвященные проблемам поэтики, а также монография М. Вайскопфа «Сюжет Гоголя»29, рассматривающая мифологические и фольклорные источники гоголевского рассказа.

Непохожи друг на друга и такие писатели, как Розеггер и Лесков. Место Лескова мог бы занять И. С. Тургенев, выведший в своих «Записках охотника» целую серию чудаков из народа. В статье

С. 278-405; Он же: Варианты эпического стиля в литературах Австрии и Германии. // Михайлов А.В. Языки культуры. М., 1997. С. 339-377.

27 Бочаров С.Г. Переход от Гоголя к Достоевскому. // Бочаров С.Г. О художественных мирах. М., 1985; Бочаров С.Г. Пушкин и Гоголь. // Проблемы типологии русского реализма.М., 1969

28 Манн Ю.В. Поэтика Гоголя. М., 1978

29 Вайскопф М. Сюжет Гоголя. М., 1993

Тургеневский бережок» (1893) Лесков называл писателя «родоначальником правдивой литературы о народе» и «мягкосердечным проповедником гуманности». Но для Тургенева все же важнее был тип «лишнего человека», который, хотя и близок чудаку, все же не является характерным этническим, локальным типом. Именно этим интересом отличались Лесков и Розеггер, важные для диссертационного исследования, - не только тяготением к локальным типам и фольклорным корням, но и своей «неактуальностью». При исследовании Лескова особенно интересны были работы, определяющие место писателя в отечественной литературе30, а также связи Лескова с древнерусской словесностью (работы А.А. Пауткина, A.M. Ранчина, Н.И. Прокофьева, В.И. Синкина), с народной культурой и мифологическим сознанием (работы А.А. Горелова, Е.В. Душечкиной, A.M. Панченко, Е.В. Макаровой, С.М. Телегина). Но особо важны были работы по проблеме положительного героя и праведничества, а также проблема почвенничества (работы Г.Б. Курляндской, В.О. Пантина, Н.Н. Старыгина, Е.М. Конышева).31

Главной работой при исследовании творчества Розеггера стала монография К. Вагнера «Об открытости провинциальной литературы», в которой он трактует намеренную простоту повествования Розеггера, открывая за ней литературный код эпохи.32 Выбор именно двух пар писателей обоснован также и тем, что позволяет отдельно рассмотреть фигуры городского и деревенского

30 Видуэцкая И.П. Творчество Н.С. Лескова в контексте русской литературы XIX века. М., 1994

31 см. Тюхова Е.В. Отечественная наука о Лескове на рубеже веков.// Литературоведение на пороге XXI века. М., 1998

32 Wagner К. Die literarische Oeffentlichkeit der Provinzliteratur. Tuebingen, 1991 чудака, а также специфику образа до и после революции 1848 г. в Европе, до и после отмены крепостного права 1861 г. в России.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Герой-"чудак" в австрийской и русской литературе XIX века"

Заключение

Представление о фигуре „чудака" менялось на протяжении XIX в. вместе с культурно-исторической ситуацией, складывающейся в обеих странах - России и Австро-Венгрии.

Стоящий особняком „чудак" оказывается в это время одной из ключевых фигур литературы, фигурой, парадоксальным образом не современной, не следующей за прогрессом и не вписывающейся в общество, но тем не менее воплощающей в себе важные особенности национального миропонимания и национальной культуры. Знаменитое высказывание: „Все мы вышли из гоголевской „Шинели", - может быть отнесено не только к мастерству Гоголя, но и к его герою, нашедшему новые воплощения в будущем у самого Достоевского и в будущем.

Конститутивной чертой образа "чудака" представляется его пограничное состояние - на границе общества, на границе двух

58 ebd. S.116 миров, на границе собственного сознания. И именно это пограничное состояние максимально приближает его к «небу», делает носителем непреходящих ценностей.

Чудак не вписывается также ни в одно из теоретических определений художественного образа: маску, тип, характер, персонаж, - соединяя в себе все. От маски он сохранил сокрытость от посторонних взглядов, отсутствие разработанной психологической выразительности. Как тип он не полностью укоренен в социально-политических обстоятельствах времени, хотя, несомненно, отражает и их. Ему не достает разработанности персонажа и характера: в произведении он долго упорно движется в одном направлении. И не менее важное - "потеря психологической выразительности компенсируется выразительностью телесной"1.

Если „чудаков" Гоголя и Грильпарцера особенно сложно встроить в какую-либо категорию поэтики, то „чудаки" Лескова и особенно Розеггера тяготеют скорее к типу, который до известной меры обнажает свою социальную обусловленность.

Одно из характерных свойств чудаков, присущее и Акакию Акакиевичу, и Якобу - их пассивность, превращается затем в русской литературе, и в частности у Лескова, в беспокойность натуры, бесконечный поиск истины, характерный для русского сознания. В австрийской литературе этот герой находит свое продолжение в идиллическом, замкнутом, крестьянском мирке Розеггера. Бегство от величия и претензий остается одной из важнейших тем „скромной" австрийской литературы, чего не знает русская литература.2

1 Пави П. Словарь театра. М., 1991. С. 171

2 см. Weigel Н. Flucht von der Groesse. Wien, 19781

Важны и различные истоки возникновения этого образа в России и Австрии. В России „чудачество" связано с традицией юродства. Сошлемся на работы исследователей, специально занимавшихся этой проблемой. «Юродство занимает промежуточное положение между смеховым миром и миром церковной культуры. Можно сказать, что без скоморохов и шутов не было бы юродивых. Юродивый балансирует на грани между смешным и серьезным, олицетворяя собой трагический вариант смехового мира».4 Принципиален игровой момент, несомненна роль скоморохов в становлении форм русского народного театра. Скоморох (Петрушка) был на игрищах центральной фигурой. Искусство скоморохов было связано с пародией, а затем и с сатирой; принцип «наоборот», «наизнанку» привносил сатирически-гротесковое начало в эти образы. И скоморох и юродивый действуют на площади (в отличие, от австрийских, чудаков).

Истоком «чудачества» в Австрии была скорее всего народная комедия с более ярко выраженным игровым юмористическим, нежели сатирическим началом. Вспоминая австрийский вариант шута, Ганса Вурста, нужно сказать, что в Якобе Грильпарцера, казалось бы, нет ничего от него. Он одинок, его сексуальность сведена к минимуму, он не любит поесть (дважды отказывается от пирожков Барбары). Но при этом в нем есть добрая глупость Ганса Вурста (он позволяет себя надуть), его нерасторопность, отсталость.

•2

Беленсон Е. О подвиге юродства // Путь. Т.8, 1927; Иванов С.А. Византийское юродство. М., 1994; Иеромонах Алексий (Кузнецов). Юродство и столпничество. Спб., 1913; Каццола П. Праведники и юродивые в русской литературе 1880-х годов («Идиот»Достоевского и «Однодум» Лескова). Болонья, 1985; Ковалевский И. Юродство о Христе и Христа ради юродивые.М, 1996; Пятницкий М. Юродство Христа Ради // Новгородские епархиальные ведомости. Т. 24, 26, 1898.

4 ст. Смех как зрелище // Лихачев Д.С., Панченко A.M., Понырко Н.В. Смех в древней Руси. Л., 1984. С. 72

И в этом контексте мясник воспринимается уже не сам по себе, но как двойник, отделившийся от героя и вступивший с ним в борьбу, как начало грубое с началом высшим, духовным. А тяга Якоба к Барбаре, если рассматривать повесть Грильпарцера в свете теории Фрейденберг,- это та же тяга к плодовитости, вечному воскресению и возрождению (Барбара - мать и хозяйка). Пограничное пространство, в котором постоянно оказывается Якоб, только лишний раз подчеркивает его родственность с древним шутом, дураком, связанным с обеими сферами, несущим в себе и жизнь и смерть, вечное чередование умирания и воскресения.

Несмотря на различные истоки образа „чудака" в России и Австрии и соответственно различные перспективы развития этого образа, чудаки все же имеют общую архетипическую традицию. Эти герои - дураки, юродивые, глупцы Христа ради - наиболее близкие божеству. Они принимают на себя добровольное безумие, как дело, угодное Богу. Они связаны со смертью и обновлением, непременно должны пройти фазу смерти и победить ее. Причем в фазе смерти они могут представать в виде вора, убийцы, плута, или просто дурака, а в фазе вокресения - в качестве святого, врачевателя, спасителя.

Чем быстрее становится ритм жизни и чем дальше общество отходит от своих корней в сторону цивилизации и прогресса, тем важнее становится фигура «чудака», человека, связанного с корнями глубинной неразрывной связью. В XX веке эта фигура выходит на первый план. В своем большом труде „Аутсайдер" (1975), относящейся, несомненно, и к интересующей нас фигуре, Ханс Майер пишет: „Литература прислушивается к категориям особенного. Это касается и творческой индивидуальности, и особости формы и содержания. Она занимается только исключениями из правил".5

Продолжением линии чудачества в австрийской литературе можно считать главного героя романа Р.Музиля „Человек без свойств" Ульриха, Петера Кина в „Ослеплении" Э. Канетти, Кари Бюля в „Трудном характере" Гуго фон Гофмансталя, а также целую галерею бернхардовских типов. В русской литературе можно говорить о чудаках у Андрея Белого, Чехова, Платонова, Вампилова.

Список научной литературыБакши, Наталия Александровна, диссертация по теме "Литература народов стран зарубежья (с указанием конкретной литературы)"

1. Grillparzer F. Samtliche Werke. Text und Kommentar. / Hrsg. von H. Bachmaier. 6 Bde., Frankfurt a. Main, 1986

2. Grillparzer F. Sein Leben und Schaffen in Selbstzeugnissen. Leipzig, 1957

3. Hesse H. Gesammelte Werke in 12 Bdn. Bd.ll. Frankfuert am Main, 1873.

4. Rosegger P. Sonderlinge aus dem Volke der Alpen. Leipzig, 1914. Stifter A. Gesammelte Werke in sechs Banden, Bd. III. Wiesbaden, 1959

5. Mayer H. AuBenseiter., 1981. S.13

6. Вагнер Р. Избранные работы. М., 1978 Вергилий. Буколики. Георгики. Энеида. М., 1979 Гете В. Избранное. М., 1963

7. Гете В. Театральное призвание Вильгельма Мейстера. JL, 1984 Гоголь Н.В. Собр. Соч. В 8 тт. М., 1984. Т.З

8. Достоевский Ф.М. Поли. Собр. Соч. В 30-ти тт. Т. 9. Д., с. 394

9. Искусство и художник. Л., 1985

10. Лесков Н.С. Избранные сочинения. М., 1979

11. Лесков Н.С. Легенды и сказки. Л., 1991

12. Лесков Н.С. Повести и рассказы. М., 1981

13. Лесков Н.С. Полн. Собр. Соч. Спб., 1903. Т. 17

14. Манн Т. Германия и немцы // Т.Манн. Собрание сочинений., М.,1961.-т.Ю

15. Цветочки Святого Франциска Ассизского. М, 1993. Штифтер А. Лесная тропа. М., 19712. Литературоведение1. Вступление:

16. Alter R. Rogue's Progress. Studies in the Picaresque Novel. Cambridge/Mass., 1964

17. Arendts D. Der Schelm als Widerspruch und Selbstkritik des Burgertums. F. a. M., 1991

18. Aussenseiter der Aufklaerung / Hrsg. G. Hartung. F. a. M., 1995

19. Aust H./Haida P./Hein J.Volksstuck. Vom Hanswurstspiel zum sozialen Drama der Gegenwart. Munchen, 1989

20. Behrens E. Mimische Grundformen im Wiener Volkstheater. Diss, Wien, 1961

21. Catholy E. Komische Figur und dramatische Wirklichkeit // Festschrift fur Helmut de Boor. Tubingen, 1966

22. Das deutsche Drama. Von Barock bis zum Gegenwart / Hg. Benno von Wiese. Dusseldorf, 1964

23. Das deutsche Lustspiel des 17. Und 18. Jahrhunderts und die italienische1. Komodie. Stuttgart, 1965

24. Der neue Brockhaus. 1975 (5 Aufl.) Bd 5

25. Die deutsche Komodie.Vom Mittelalter bis zum Gegenwart / Hg.Walter Hinck. Dusseldorf, 1977

26. Gretschel H.V. Die Figur des Pikaros und des Schelms in den Romanen nach 1945. F. a. M., Berlin, Bern, New York, Paris, Wien, 1993

27. Grimm J. u. W. Deutsches Worterbuch. Bd 10. 1, 1899 Heidenreich H.(Hrsg.). Picarische Welt. Berlin, 1969 Hein J. Spiel und Satire in der Komodie Johann Nestroy. Berlin, Zurich, 1970.

28. Heyne M. Deutsches Worterbuch. Bd. 5. Sp.647

29. Kaiser F. Der letzte Hanswurst. Berlin, 1987

30. Kiener Th. Studien ueber die Gestalt des Sonderlings in der

31. Erzahlungsliteratur des ausgehenden 18. Jahrhunderts. Diss. F. a. M.,1942.

32. Mayer H. Aussenseiter. F. a.M., 1975

33. Meiners L. Schelm und Dummling in Erzahlungen des deutschen Mittelalters. Muenchen, 1968

34. Meyer H. Der Sonderling in der deutschen Dichtung. Muenchen, 1963 Monteser F. The Picaresque Element in Western Literature. Alabama, 1975

35. Miihlpfordt G. AuBenseitertum. Typologie und Sonderfall: Karl

36. Friedrich Bahrdt Stimme der schweigenden Mehrheit // Aussenseiterder Aufklaerung. / Hrsg. G. Hartung. F. a. M., 1995

37. Neubert B. Der Aussenseiter in deutschen Roman nach 1945. Bonn,1977

38. Ransch-Trill B. Harlekin. Zur Asthetik der lachenden Vernunft Zurich, New York, 1993

39. Reich H. Der Mimus, ein literar-entwicklungsgeschichtlicher Versuch. 2 Bde. Berlin, 1903

40. Roehl H. Charaktere in der deutschen Dichtung des 19. Jahrhunderts // Zeitschrift fuer Deutschkunde 36(1922)

41. Wittkower M. u. R. Kuenstler, Aussenseiter der Gesellschaft. Stuttgart, 1989

42. Woerterbuch der deutschen Gegenwartssprache 1 / Hg. Ruth Klappenbach u.a. Berlin, 1964

43. Ziltener A. Hanswursts lachende Erben. Muenchen, 1989 Бахтин M.M. Вопросы литературы и эстетики: Исследования разных лет. М., 1975

44. Бахтин М.М. К философии поступка. М., 1996

45. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1990 Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1986 Даль В. Толковый словарь живаго великорускаго языка. В 4 тт. Спб.; М., 1882. Т. 4

46. Мифы народов мира. В 2 тт. М., 1991. Т.1.

47. Михайлов А.В. Австрийское барокко 17-го века. // Михайлов А.В. Языки культуры. М., 1997

48. Михайлов А.В. Варианты эпического стиля в литературах Австрии и Германии. // Михайлов А.В. Языки культуры. М., 1997 Михайлов А.В. Иоганн Беер и И.А. Гончаров. О некоторых поздних отражениях литературы барокко// Михайлов А.В. Обратный перевод. М., 2000

49. Михайлов А.В. Франц Грильпарцер, 1972 (неопубл.)1. К 1-ой главе: Гоголь:

50. Bernheimer Ch. Cloaking the Self: The Litetary Space of Gogol's "The Overcoat" // Publications of the Modern Language Assosiation. 1977. V. 90, january.

51. Анненков П.В. Литературные воспоминания. M., 1983 Анненский И. Книга отражений. М., 1993. Барабаш Ю. Почва и судьба. М., 1995 Белкин А.А. Русские скоморохи. М., 1975 Белый А. Мастерство Гоголя. M.;J1., 1934

52. Бочаров С.Г. Переход от Гоголя к Достоевскому // Бочаров С.Г. О художественных мирах. М., 1985

53. Бочаров С.Г. Пушкин и Гоголь // Проблемы типологии русского реализма. М., 1969

54. Бочаров С.Г. Сюжеты русской литературы. М., 1999

55. Буслаев Ф.И. Из «Моих воспоминаний» // Гоголь в воспоминанияхсовременников. М., 1950

56. Вайскопф М. Сюжет Гоголя. М., 1993

57. Виноградов В.В. Язык и стиль русских писателей. М., 1990.

58. Дмитриева Е. Гоголь и Украина // Известия РАН. Серия литературыи языка, 1994. N.3. С. 13-25

59. Иванов В.В. Безобразие красоты. Достоевский и русское юродство. Петрозаводск, 1993

60. Дурылин С. Н. Св. Франциск Ассизский и «Цветочки»//Цветочки Святого Франциска Ассизского.М., 1990.

61. Касаткина Т. «Идиот» и «чудак»: синонимия или антонимия? // Вопросы литературы. М., март-апрель 2001 Лихачев Д.С., Панченко A.M., Понырко Н.В. Смех в древней Руси. Л., 1984

62. Набоков Вл. Апофеоз личины. // Набоков Вл. Лекции по русской литературе. М., 1998

63. Флоренский П. Иконостас // Флоренский П. Избранные труды по искусству. М., 1996

64. Фрейденберг О. Поэтика сюжета и мифа. М., 1997 Шамбинаго С.: Трилогия романтизма (Гоголь). М., 1911 Эйхенбаум Б. О прозе. М., 1969- Грильпарцер:

65. Brinkmann R. "Der arme Spielmann". Der Einbruch der Subjektivitat // Brinkmann R. Wirklichkeit und Illusion. Tubingen, 1977 Grillparzer F. Der arme Spielmann. Erlauterungen und Dokumente / hrsg. von Helmut Bachmaier. Stuttgart, 1986

66. Horst T. Unendlichkeit und Grenze. Zu Grillparzers Musikasthetik //

67. Franz Grillparzer / Hg. von Helmut Bachmaier. F. a.M., 19911.ch R. Grillparzers Novelle „Der arme Spielmann" und die

68. Musikwissenschaft // Festschrift fur J. Schlosser. Wien, 1927

69. Magris C. Der habsburgische Mythos in der osterreichischen Literatur.1. Salzburg, 1966

70. Paulsen W. Der gute Burger Jakob. Zur satire in Grillparzers "Der arme Spielmann" // Colloquia Germanica 2 (1968)

71. Politzer H. Franz Grillparzer oder Das Abgriindige des Biedermeiers. Wien; Darmstadt, 1990.

72. Benjamin W. Der Erzaehler // W. Benjamin. Gesammelte Schriften.B-d.2 / hrsg. von Rolf Tiedemann und Hermann Schweppenhaeuser, 1977 Brown P. the Body and Society. London. Boston, 1988 Saward J. Perfect Fools. Oxford, 1980

73. Thompson E. Understanding Russia. The Holy Fool in Russian Kulture. Lanham, 1987

74. Thompson E.M. The Archetype of Fool in Russian Literature //

75. Canadian Slavonic Papers. Vol.15, N.3, 1973

76. Widengren K. Harlekintracht und Moenchskutte, Clownhuet und

77. Derwischmutze//Orientalia Suecana.Vol. 1, 1952

78. Алексеева Т.А. Поэтика повествования в рассказах Лескова. М.,1996

79. Андреева Г.Т. Творчество Лесоква. Иркутск, 1992 Аннинский JI. Лесковское ожерелье. М., 1988 Беленсон Е. О подвиге юродства // Путь. Т.8. 1927 В мире Лескова. М., 1983

80. Видуэцкая И.П. Творчество Н.С. Лескова в контексте русской литературы XIX века. М., 1994

81. Видуэцкая И.П. Николай Семенович Лесков. М., 1979

82. Горелов А.А. Лесков и народная культура. Л., 1988

83. Гроссман А.П. Лесков. Жизнь. Творчество. Поэтика. М , 1945

84. Дыханова Б.С. В зеркалах устного слова. Воронеж., 1994

85. Иванов С.А. Византийское юродство. М., 1994

86. Иеромонах Алексий (Кузнецов). Юродство и столпничество. Спб.,1913

87. Катаев В.Б. Лесков в литературных полемиках // Русская словесность. М., 1995. N.6.

88. Лесковиана. Болонья., 1982

89. Мосалева Г.В. Поэтика Лескова. Ижевск., 1993

90. Неизданный Лесков. Лит. Насл-во. 101

91. Пятницкий М. Юродство Христа Ради // Новгородскиеепархиальные ведомости. Т. 24, 26, 1898

92. Розанов В.В. Свобода и вера // Русский вестник. Т.230, 1894

93. Смолярова И.В. В поисках идеала. Творчество Лескова. Л., 1978

94. Старыгина Н.Н. Образ человека в русском полемическом романе1860-х годов. Ч. 1, Москва-Йошкар-Ола, 1996

95. Творчество Лескова в контексте русской и мировой литературы:материалы международной конференции. Орел., 1995

96. Телегин С.М. Жизнь мифа в художественном мире Достоевского и1. Лескова. М., 1993

97. Троицкий В.Б. Россия Лескова: русская идея и русский характер (к вопросу о методологии исследования) // Традиции. Культура. Образование.: Науч.сб. 1. М., 1996

98. Трубецкой Е. «Иное царство» и его искатели в русской народной сказке. // Лит.учеба, К. 2, 1990

99. Тюхова Е.В. О психологизме Лескова Н.С. Саратов, 1993 Тюхова Е.В. Отечественная наука о Лескове на рубеже веков // Литературоведение на пороге XXI века. М., 1998 Федотов Г.П. Святые Древней Руси (X-XVII)., 1959

100. Фуко М. История безумия в классическую эпоху. Спб., 1997 Хализев Г. Художественный мир писателя и бытовая культура // Контекст. М., 1981

101. Чередникова JI. Об одном фольклорном мотиве в повести Лескова «Очарованный странник» // Русская литература. Л., 1973/3-Розеггер:

102. Altvater F. Wesen und Form der deutschen Dorfgeschichte im 19. Jahrhundert. Nendeln, 1967

103. Amery C. (Hrsg.). Die Provinz. Kritik einer Lebensform. Munchen, 1966 Antropp Th. Neue Heimatliteratur // Osterreichische Rundschau 29(1911-12)

104. Bauer U. u.a. (Hrsg.). "Fremd gemacht"? Der Volksschriftsteller Peter Rosegger. Wien/Koln/Graz, 1988

105. Bienek H.(Hrsg.). Heimat. Neue Erkundungen eines alten Themas. Munchen, 1985

106. Briiggemann F. Utopie und Robinsonade. Untersuchung zu Schnabels Insel Felsenburg (1731-1743). Berlin, 1912

107. Brunner H. Kinderbuch und Idylle. Rousseau und die Rezeption des „Robinson Crusoe" im 18. Jahrhundert // Jahrbuch der Jean-Paul-Gesellschaft 2 (1967)

108. Dorfgeschichte. Zur Entstehung und gesellschaftlichen Funktion einer literarischen Gattung im Vormarz. Munchen, 1978 Gebhard W. „Der Zusammenhang der Dinge". Weltgleichnis und Naturverklarung im Totalitatsbewusstsein der 19. Jahrhunderts. Tubingen. 1984