автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Герой с идеалом и его стилевое воплощение в прозе 20-30-х годов XX столетия

Полный текст автореферата диссертации по теме "Герой с идеалом и его стилевое воплощение в прозе 20-30-х годов XX столетия"

На правах рукописи

Федорченко Виталий Александрович

Герой с идеалом и его стилевое воплощение в прозе 20-30-х годов XX столетия (опыт эстетической реконструкции)

Специальность: 10.01.01 - русская литература

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Краснодар 2005

Работа выполнена на кафедре аналитической журналистики, отечественной литературы, теории и критики Кубанского государственного университета

Научный руководитель: кандидат филологических

наук, доцент Щербакова Н.И. (КубГУ)

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор Попов В.П. (КубГУ) кандидат филологических наук, доцент Чумаченко В.К. (КГИКИ)

Ведущая организация:

Адыгейский государственный университет

Защита состоится «_» ноября 2005 года в_часов

на заседании диссертационного совета Д 212.101.04 в Кубанском государственном университете (350040, Краснодар, ул. Ставропольская, 149).

С диссертацией можно познакомиться в научной библиотеке

Кубанского государственного университета

Автореферат разослан «_»_2005 года

Ученый секретарь диссертационного совета,

канд. филол. наук, доц. Н.И. Щербакова

Щ-ч

$ Общая характеристика работы

В литературно-общественном движении начала XX века специальное выделение проблемы нового героя и нового пафоса оказалось необходимо оправданным для углубленного исследования основных идейно-художественных тенденций времени. В качестве главного элемента в рассмотрении данной темы являются теоретическое решение проблемы эстетического идеала, реального и идеального в литературном процессе 20-30-х годов. Теоретическое решение проблемы эстетического идеала невозможно без детальной разработки отдельных направлений, раскрывающих объективную и субъективную стороны этой важнейшей категории. В частности, раскрытие заданной проблемы требует детального изучения механизма эстетического воздействия на человека, проявляющегося в общении с социальной средой, природой и искусством. Здесь-то и возникает вопрос об эстетическом идеале как категории, синтезирующей в себе вкус, чувства, представления о прекрасном, конкретное понимание целей и задач социального и художественного прогресса. В общей проблеме «эстетического» вопрос об идеале является важнейшим фактором субъективности рассматриваемого понятия, в нем (идеале) фиксируются возникающие в сознании людей представления о прекрасном во всех сферах человеческой жизни.

В самом идеале можно выделить две стороны - объективную и субъективную. Связывая объективную сторону с реальной жизнью, конкретными социально-историческими условиями, которые формируют идеал художника, нельзя забывать, что воплощение идеала в творчестве не есть зеркальный акт, это активный процесс, возникающий между личностью и окружающим миром, запечатлевающий конкретное представление, существующее в сознании художника. И общественный идеал, и взаимосвязанный с ним эстетический идеал представляют со-

бой обобщенный образ действительности.

Оглядывая вехи становления и развития гуманитарно-аналитической мысли в России периода рубежа Х1Х-ХХ веков, очевидным становится факт того, что полный объем культурно-творческого диалога ведущих мировоззренческих тенденций вбирает в себя всю совокупность методологических подходов к проблеме воссоздания традиционно-исторического типа эпохи.

В свое время Кант выдвинул тезис о незаинтересованности эстетического суждения. Это положение оказало серьезное влияние на последующую теорию искусства. За всеми подробностями этой теории Канта скрывается главный вопрос - о роли искусства и его отношении к действительности. Если искусство дает объективно верную картину мира, тогда эстетический идеал органически связан с реальной действительностью. Если искусство не зависит от действительности, в свои права вступает субъективно произвольное творчество идеала, при котором идеал конструируется вне зависимости от жизни, лишь по «творческой воле» самого художника.

Н. М. Михайловский, проповедовавший «субъективный метод в социологии», утверждал, что критерий истинности творчества писателя зависит от нравственного уровня его субъективного идеала, от степени приближения писателя к «высшему нравственному идеалу», который сам по себе уже обеспечивает истинность его творчества. Идеал, - по Михайловскому, - продукт чистого сознания, но тем не менее он обладает творческой силой - силой, созидающей новые формы жизни.

Михайловский не был одинок в проповеди «социального субъективизма». Аналогичные взгляды можно найти в работах Л. Уорда, который писал, что «желание есть всемирная духовная сила...»

Этапной в осмыслении ментальности обретаемых време-

нем духовных черт личности является предпринятая писателями 20-30-х годов попытка утвердить рождение нового эстетического идеала, формировавшегося под влиянием усиления личностного начала. Создавая новый эстетический идеал как непременную составляющую творческого метода, писатели 2030-х годов отстаивали художественно-эстетические приоритеты реализма.

Многообразны стилевые поиски эпохи 20-30-х годов, определявшие содержательные стороны нового эстетического идеала. Так как, по определению В. Гусева, от понимания категории стиля зависит адекватность анализа художественных явлений и произведений того или иного времени, то в диссертации рассматриваются не только произведения, относящиеся к традиции «большого стиля» (Л. Леонова, Д. Фурманова, Ф. Гладкова, А. Фадеева, М. Шолохова), но и образцы экспрессивно-реалистической прозы (И. Бабеля, А. Платонова, Вс. Иванова, А. Малышкина). Объединяющим моментом в спорах об эстетических вкусах и пристрастиях стал вопрос о психологизме. И поэтому исторически перспективными оказались стили, дающие наиболее полную психологическую характеристику человеческой природы.

Актуальность предлагаемого исследования определяется тем фактом, что имеющиеся критические и историко-литературные исследования по проблеме эстетического идеала и «активного» героя в индивидуально-стилевом многообразии прозы 20-х годов не воссоздают полной картины назревшего процесса редукции духовно-нравственных основ личностного начала в художественно-исторической перспективе творческого сознания XX столетия. Теоретическое обоснование исследования нового героя в произведениях И. Бабеля, Б. Пильняка, А. Малышкина, А. Платонова, В. Зазубрина, Л. Леонова, Ю. Германа, И. Эренбурга, М. Шагинян, К. Паустовского

позволит установить общественно-психологический тип современной эпохи. Особую актуальность в связи с этим обретают стилевые формы отображения художественной правды в литературном процессе 20-30-х годов, которые во всей полноте не только раскрывают социально-психологическую подоплеку культурно-исторических перемен начала XX столетия, но и помогают определить парадигму современного художественно-эстетического поиска.

Новизна предлагаемого исследования заключается в предпринятой попытке вписать эстетический идеал прозы 20-х годов XX столетия в контекст единых общечеловеческих мотивов творческого жизнеустроения русского народа начала XXI столетия. В связи с чем наблюдаемое ныне отчуждение человека от истории в свете уроков жизнетворящего опыта русского народа, отображенное в поэзии и прозе 20-30-х годов, обретает новое звучание.

Целью диссертационной работы является исследование своеобразия духовных основ нравственно-эстетического идеала, выраженного в образе нового героя в литературном процессе 20-30-х годов XX столетия и определенного сквозь призму идейно-стилевых исканий эпохи.

Для достижения обозначенной цели в работе решаются следующие

задачи:

1) установить природу эстетического сознания русской литературы 20-30-х годов, влияющего на формирование нового героя и нового (созидательного по своей природе) пафоса;

2) охарактеризовать идейно-содержательные стороны эстетического идеала литературы 20-х годов, проявленного в контексте стилевых исканий эпохи;

3) определить эстетические параметры метода соцреализма, проявленного в литературе 30-х годов;

4) обозначить диалектику национального и общечеловеческого начал в контексте идейно-творческих замыслов произведений Б. Пильняка, И. Бабеля, А. Малышкина, И. Эренбурга, Л. Леонова, К. Паустовского, А. Платонова, Ю. Германа.

Предметом исследования послужил момент взаимовлияния различных стилевых тенденций в освоении эстетического идеала рассказов, повестей Бабеля, романов Вс. Иванова, А. Малышкина, А. Платонова, Л. Леонова, И. Эренбурга, Ю. Германа, Ф. Гладкова, А. Фадеева и др., носителем которого является новый герой - выразитель единого культурно-творческого диалога рассматриваемой эпохи.

Материалом исследования являются этапные в концептуальном отношении произведения прозаиков 20-30-х годов: Б. Пильняка («Голый год», «Машины и волки»), А. Малышкина («Падение Дайра»), Вс. Иванова («Партизанские повести»), Д. Фурманова («Чапаев»), К. Федина («Города и годы»), И. Бабеля («Конармия»), Е. Замятина («Ела», «Наводнение»), А. Платонова («Чевенгур»), В. Зазубрина («Два мира»), Л. Леонова («Дорога на Океан»), И. Эренбурга («День второй»), Ю. Германа («Наши знакомые», «Лапшин»), М. Шаги-нян («Гидроцентраль»), К. Паустовского («Кара-Бугаз», «Колхида»), Ф. Гладкова («Энергия»), Н. Никитина («Это было в Коканде»), А. Фадеева («Последний из Удэге»).

Методологической базой диссертационной работы являются историко-литературоведческие исследования Г. Белой, О. Михайлова, А. Бушмина, В. Чалмаева, Н. Грозновой, Л. Аннинского; теоретические труды методологического характера: М. Бахтина, П. Палиевского, В. Гусева, В. Чередниченко; историософские труды Л. Карсавина, И. Ильина, П. Струве.

Методы исследования: сравнительно-типологический, культурно-исторический.

Теоретическая значимость диссертации заключается в

определении нравственно-психологических свойств типа эпохи, актуализации категории жизнеустроительного пафоса, указании содержательных параметров эстетического идеала как одной из ведущих категорий отечественной литературы. Применение аксиологического подхода к проблеме эстетического идеала героя позволила проследить процесс взаимовлияния стилевых течений и тенденций, подтверждающих факт того, что сфера действия эстетического идеала не ограничивается сферой общественных отношений, но включает духовные искания.

Практическая значимость работы состоит в возможности использования материалов и результатов исследования при чтении курсов «История русской литературы XX столетия», спецкурсов, спецсеминаров, посвященных проблемам ре-интерпретации нравственно-эстетических канонов отечественной литературы первой половины XX века.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Природа эстетического сознания конца 20-х годов XX столетия предполагала рождение нового эстетического идеала, содержательная сторона которого формировалась под влиянием процесса усиления личностного начала. По мере преодоления хаоса революции и осознания задач строительства новой действительности категория масштабности отображения жизненной реальности заменялась категорией грандиозности идейных замыслов ее преобразователей.

2. Содержательные стороны эстетического идеала литературы 20-х годов определялись многообразием стилевых поисков той эпохи. Традиция «большого стиля» не была господствующей, она была разбавлена образцами экспрессивно-реалистической прозы, восходящей к эстетике «Серапионовых братьев» («фантастический» реализм Бабеля, «жесточайший» реализм Платонова и др.)

3. Эстетический идеал литературы 20-х годов, представленный в произведениях И. Бабеля, Е. Замятина, А. Платонова, В. Зазубрина - как результат художественного освоения действительности, предполагал символику трагического как результата истребления изначальных, духовных в своей основе, истоков жизни.

4. Исторически перспективными в 20-е годы были признаны стили, обогащающие реализм психологически углубленным изображением взаимосвязи человеческой природы и общества.

5. Идейно-эстетической основой формирующегося в 30-е годы метода соцреализма становится положительный герой, пафос жизнедеятельности которого носит созидательный характер: Курилов («Дорога на Океан» Леонова); Семен Давыдов («Поднятая целина» Шолохова); Ржанов («День второй» И. Эренбурга). Его появление опровергает теорию «пафоса временной дистанции», способствуя утверждению диалектической взаимосвязи прошлого и будущего.

6. Преобладающим методом изображения характеров в литературе 30-х годов, направленным на всестороннее раскрытие образа, становится метод сопоставления различных его модификаций («новых героев» и «обыкновенных людей» из массы, «созидателей» и «созерцателей» и др.)

7. Диалектика национального и общечеловеческого начал осуществлялась в литературе 30-х годов в контексте взаимовлияния на едином идейно-смысловом пространстве двух творческих тенденций: темы преобразующего начала жизни и темы общего развития народов. При этом национальная специфика образов все больше получала окраску политическую, заменялась понятием «советскости».

Апробация научных результатов исследования происходила в ходе выступлений на региональных научных конференциях, посвященных проблеме своеобразия духовно-нрав-

ственных основ литературного процесса 20-30-х годов XX столетия (КубГУ, 2003; КСЭИ, 2005). По теме диссертации опубликовано 4 статьи.

Структура диссертации включает в себя введение, две главы, заключение и библиографический список.

Содержание работы

Во введении обосновывается актуальность диссертационной работы, ее научная новизна, определяется теоретико-методологическая база, цели, задачи исследования, характеризуется степень научной адаптации обозначенных проблем в отечественном литературоведении. Оговаривается факт того, что в 20-30-е годы XX столетия возникла необходимость решения проблемы нового эстетического идеала, несущего в себе черты жизнеустроительного пафоса созидательного характера.

В первой главе «Эстетический идеал и «активный» герой в индивидуально-стилевом многообразии прозы 20-х годов. (О многочисленности творческого опыта)» выявляются типологические свойства эстетического идеала, проявленные в художественно-стилевой структуре творческих построений Б. Пильняка, А. Малышкина, Вс. Иванова, И. Бабеля, рассматриваются различные подходы к соотношению эстетического идеала и героя, оговаривается главная трудность - особая, предельно насыщенная динамикой атмосфера времени. Дело не только в сложности и остроте взаимоотношений между реально существовавшими тогда направлениями, течениями и просто литературными «поветриями», но и в самом типе их взаимодействия с исторической эпохой. Каждое из направлений и течений, едва возникнув, непрерывно испытывалось на прочность бурно изменявшейся действительностью. И либо стремилось учесть потребности времени, либо вскоре угасало за

ненадобностью. Потому литература послеоктябрьского периода знает немало удивительных метаморфоз и примечательных парадоксов - не только в рамках определенной художественной школы или идейно-эстетического объединения, но и в пределах одной творческой биографии и даже произведения.

Так, в ранних произведениях Б. Пильняка («Голый год», «Иван-да-Марья», «Машины и волки») репутация модерниста иногда мешает объективной оценке того, что в указанных произведениях противоречит творческой программе писателя и является результатом воздействия здоровых реалистических тенденций. И тогда писателю удавалось показывать и то, чем ему были дороги люди в «кожаных куртках» - их целеустремленность.

Мировоззренческая позиция Пильняка была в те годы не просто противоречивой. Она представляла собой сцепление разнородных умонастроений русской интеллигенции. Анализ поэтики художественных повествований Б. Пильняка позволяет говорить о том, что субъективизм автора «Голого года» имел под собой реальные основания, нес на себе печать объективно существовавших идеологических платформ.

Писатель с подобным мировоззрением выработал такую стилевую систему, которая вобрала в себя всю пестроту присущих ему настроений и верований и в то же время компенсировала отсутствие в них единства и стройности. Алогизм бытия, с точки зрения писателя, не может не быть основанием алогичности стиля. Показателен в этом смысле роман Б. Пильняка «Машины и волки». Реальность коллизий в книге вытеснена иррационально-символическими толкованиями. Масштабно, как прорыв глубинных сил, как проявление извечного русского духа, отображает Б. Пильняк революцию: «... Веками шла Россия в перелесках, болотами, проселками, - страшная страна, в разбое, в леших, в ведьмах...». В романе писатель постоянно демонст-

рируег столкновение двух полярностей, борение волчьего, инстинктивного и машинного начал, противостояние иррационального (волчьего) и рассудочного (машинного). Поэтика романа указывает на противоречия писательского мировосприятия, но не поясняет пути их разрешения. Чтобы показать реалии новой действительности, писателю надо было постичь глубины народной жизни, увидеть нечто иное кроме «субстанцио-нальностей», понять живые интересы низового люда. Именно это труднее всего давалось писателю. Но все же Б. Пильняк размышлял о той среде, в которой возможно обуздание «национальной русской души» и в рассуждениях своих был последователен. Не стоит сбрасывать со счетов той зоркости, с какой писателем была увидена та «пена», что принесена на гребне революционной волны. Но поиск сущностной природы этой «пены» ничего глубинного в историческом плане не объясняет. Схематизм, «отвлеченность» в постановке интересных самих по себе проблем - вот особенность творчества Б. Пильняка в романе «Машины и волки». Именно поэтому драматическое дробление повествования, не подкрепленное подлинным драматизмом человеческих судеб, оказывается риторикой, отображающей лишь внешнее явление формой, хотя, возможно, при других обстоятельствах она могла бы приобрести глубину и яркость, т.е. стать по существу иной формой.

Проведение стилевых границ всегда было нелегкой задачей. Что касается литературы 20-х годов, то и целостная концепция идейно-эстетической борьбы, оценка конкретных произведений не в последнюю очередь зависят от того, признаются ли адекватными реализму как методу разного рода субъективные формы или его исходные принципы связываются преимущественно с изображением жизни в формах самой жизни.

Немало споров вызывает творчество таких писателей, как Вс. Иванов, А. Малышкин, А. Веселый. Одни (Л. Аннинский,

И. Беспалов) склонны считать их последовательными романтиками, по мнению других, в частности, Арк. Эльяшевича, упомянутые прозаики принадлежат к новаторскому по своей сути течению «экспрессивно-эксцентрического» реализма.

Говоря о прозе 20-х годов, и в первую очередь о таких произведениях, как «Партизанские повести» и «Падение Дайра», литературоведы нередко отмечают, что динамика исторических событий (штурм Перекопа, битва с колчаковцами) заслоняет в них человека. Более правомерным, на наш взгляд, в стремлении к изображению подобных сцен видеть непримиримое отрицание прежнего миропорядка, отчуждающего человека от истории. Батальный сюжет, имеющий непосредственное отношение к основным коллизиям времени, дает возможность показать, что важнейшей формой бытия личности отныне становится историческое творчество. Событие и поступок героя, событие и герой не противостоят друг другу, как не противостоят друг другу исход конфликта личности с миром и решение частной судьбы. Сюжет помогает ощутить биение пульса самой истории, полную совмещенность частного и общего. Связанный с конкретным, локальным эпизодом Гражданской войны, он выводится за границы частного факта, непосредственно воплощает общее состояние мира. А. Малыш-кин верен хронике событий, однако художник свободно обращается с материалом. И один из эпизодов Гражданской войны предстает в «Падении Дайра» не только и не столько как момент классовой борьбы и даже не как решающая фаза вековечной борьбы угнетенных за счастье. Это гигантский катаклизм, сорвавший жизнь с привычной колеи, сообщивший жизни невиданное ускорение, нарушивший традиционные представления, обнаживший сущность человеческих отношений. Конкретный факт превращается в эпическую формулу нового состояния мира. Художественное пространство «Падения Да-

ира» представляет собой пространственно-реализованное время, его неудержимый бег, что достигается благодаря возвышенно риторическому стилю, который предлагает космический вариант пространства и времени.

Новые невиданные доселе связи между историей и человеком, единицей и огромным потоком поразили молодых революционных художников и заставили их отказаться от классического типа характера с присущим ему равновесием между типическим и индивидуальным и создать характер неповторимый, присущий только данному этапу развития литературы. У А. Малышкина и Вс. Иванова указанная тенденция наблюдается в силу общей условности. «Преувеличенность», масштабность их художественного мира проявляется наиболее ярко. В их произведениях традиционные персонажи вытеснены человеческим потоком, массой. Единство воль, присущее главному действующему лицу, не исключает яркости, своеобразия и многогранности коллективной личности. Изображенные Малышкиным «множества» имеют свой неповторимый облик, свои противоречия, переходы настроений и состояний, свои цели и сложный состав (командарм и масса, Юзеф и Микешин).

Герой повести Вс. Иванова - также коллектив, объединенный общим порывом, единством цели. Но Вс. Иванов создает иной, чем Малышкин, индивидуальный облик массы, в большей степени стремится детализировать и конкретизировать биографию и психологию героя, в то время как для Малышкина более важно было запечатлеть массовый порыв к победе.

Стремление подчеркнуть во внешнем облике и поведении героев физическое здоровье и силу, земные, чувственные тяготения и привычки присуще Вс. Иванову. Сопоставляя внешность и состояние героя с явлениями природного мира, Вс. Иванов подчеркивает, что он также прочен, устойчив, по-

лон сил, как сама природа. Власть земли над человеком, прежде трактовавшаяся в литературе как закабаляющее, отупляющее начало, у Вс. Иванова переживает метаморфозу, становится могучим побудителем героических действий, сбивает мужиков в единую крепкую армию.

В «Падении Дайра» и в «Партизанских повестях» «человек массы» существует одновременно и в сфере грубой примитивной жизни тела и в сфере героического действия, обнаруживает дремучесть, полупатриархальность сознания и одновременно приобщенность к самым прогрессивным, созидательным проявлениям современности. Героями движут и глубоко материальное начало и бескорыстное желание справедливости. Характер способен мгновенно переходить из одного состояния в другое. При этом противоречивые свойства не становятся предметом анализа. Они «снимаются» героической ситуацией. Участие в борьбе двух миров выявляет главным образом сильные стороны нового героя: его энергию, активное жизнелюбие, чувство солидарности с братьями по борьбе, сознание своей силы.

Итак, А. Малышкин и Вс. Иванов достаточно определенно показали, что сделать движение массовым невозможно, и обратили внимание на противоречие, возникающее между идеалами революции и необходимостью вовлечь в борьбу широкие массы. «Падение Дайра» и «Партизанские повести» предшествуют наиболее известным произведениям 20-х годов не только по времени создания, но и по той новой концепции мира и человека, которая в них выражена. Революция была воспринята А. Малышкиным и Вс. Ивановым как обновление, оздоровление бытия. В их представлении она отменила привычную отчужденность частной жизни от жизни исторической, выдвинула нового героя.

В литературе 20-х годов известны случаи, когда новую трактовку эстетического идеала, споры о нем писатель выносил на

страницы своего произведения. В этом смысле показательны роман Д. Фурманова «Чапаев» и «Железный поток» А. Серафимовича. Одна из важнейших особенностей эстетики Д. Фурманова апофеоз «незамутненной» вымыслом и домыслом действительности. Фурманов - художник непосредственного интереса к жизни, ясного и здравого рассудка, целью его было -потрясти читателя не только героизмом и муками войны, но и доподлинностью этого героизма. Художник подчеркивает документальную близость романа к жизни, стремится показать героев без прикрас. Эта грань эстетического идеала писателя неотделима от другой - восприятия революции как народной. Лучшая книга Д. Фурманова - отнюдь не биографическая книга. Чапаев лишь самая яркая, самая легендарная фигура среди многих. Чапаев для Фурманова как командир невозможен вне людей, которыми ему суждено руководить. Чапаев - олицетворение этих людей, фокус, в котором объединились душевный порыв и чаяния тысяч. Взгляд Серафимовича направлен на нечто иное. Его повесть - гимн революционной воле. Она-дань восхищения большевиками, которые с невероятным упорством и поразительной методичностью обуздывали «железным потоком», казалось бы, неуправляемый хаос событий, вводили в единое русло разрозненные силы. Писателя не интересует внутренний мир персонажа в более или менее полном объеме, в длительном и непрерывном развитии. Человеческое состояние и поведение для него лишь короткие штрихи картины. Каждый характер, каждая судьба повернуты к нам одной гранью, они - часть целого. И это целое - образ бурлящего, раздираемого противоречиями, истекающего кровью, объятого то страхом, то алчностью, то неизбывным горем, то истерическим весельем человеческого месива, из которого шаг за шагом выковывается сознание и ненависть к врагу, сливающиеся в единый «железный поток».

Лаконизм и целеустремленность описаний, резкая и непрерывная смена ракурса, напряженный контраст беспримесной чистоты красок, взятых в широчайшей гамме, как раз и рождают ту романтически звенящую ноту, ту экспрессию, ту атмосферу наэлектризованности драматизма и борения воль, которые характерны для повести А. Серафимовича. Прибегни он к многогранному, диалектическому углубленному психологическому письму, - рассыпался бы образ трагического и одновременно героического шествия революции. А именно это » чувство, это «обобщающее» эстетическое переживание рево-

люции вдохновляло писателя и именно его выражению служила поэтика «Железного потока».

Эстетическое понимание роли «формального» приема невозможно вне контекста, вне целостного эстетического звучания художественного произведения, рожденного в определенную эпоху и при определенных обстоятельствах. Рассуждая об «экспрессивно-эксцентрическом реализме», как условно названа культура 20-х годов, следует подчеркнуть, что она потому и кажется уязвимой, что за ней угадываются контуры одной старой и, казалось бы, изжившей себя концепции. Внимание исследователей к русской/советской экспрессивно-реалистической традиции оправдано желанием расширить представления о возможных путях развития реализма. Вывод о том, что в 20-е годы XX столетия рассматриваемая традиция достигла господствующего уровня «большого стиля», видимо, принадлежит к числу спорных.

В связи с этим интерес представляют произведения писателей, испытавших влияние эстетической платформы «Серапи-оновых братьев» и выдавших первые образцы «экспрессивно-реалистической» прозы, как прозы, ориентированной на заострение образа и выдвижение на первый план субъективно-оценочных моментов. В художественном языке «Партизанских

повестей», романа «Города и годы» К. Федина, рассказов М. Зощенко, Н. Никитина содержалось, действительно, немало нового, звучавшего непривычно, особенно на фоне устоявшихся норм бытовой и социально-психологической беллетристики предреволюционной поры. Но это была новизна весьма разного качества, что с самого начала сделало каждого из представителей реалистического крыла «Серапионов» резко непохожими на другого. Таким образом, художественные поиски ярких представителей «Серапионов» выходили за пределы «большого стиля», подобно тому, как не укладывались в них и *

эстетические вкусы и пристрастия Л. Леонова, И. Бабеля, А. Малышкина и др.

В этом смысле показательно творчество Исаака Бабеля. Обогатившись опытом реальной жизни, действительно увидев в революции не только силу, но и «слезы и кровь», Бабель по-своему анализировал и анатомировал человеческую природу и ситуацию в целом. Герой для Бабеля - суверенная личность. Писателя интересует его сознание, он проявляет большое внимание к внутренней логике характера, исключающей грубо тенденциозное вторжение автора в мир героя. Примером этому могут служить новеллы «Соль», «Измена», «Жизнеописание Павличенки, Матвея Родионовича», «Письмо» и др. Характеры его героев были парадоксальны, границы между их душевными состояниями неуловимы, поступки неожиданны. Бабелю важно было показать бесконечную разнородность действительности, способность человека одновременно быть возвышенным и обыденным, трагическим и героическим, жестоким и добрым, рождающим и убивающим. Бабель умело играет переходами, акцентами между ужасом и восторгом, нажимает на разные клавиши человеческих чувств. За пафосом революции Бабель разглядел и иной ее лик: он понял, что революция - это экстремальная ситуация, обнажающая раз-

личные, не только человеческие, грани натуры, подтверждением чему и является книга «Конармия».

Наряду с Бабелем Е. Замятин не просто одна из страниц русской литературы, он - звено ее истории. Замятин писал в духе политической сатиры, яркой, смелой и как бы объясняющей то, что произошло в России после 1914 года. Его повести «Уездное», «Алатырь», «На куличках», «Ела», «Наводнение» и др. написаны в духе этой сатиры, которая почти всегда была сплавлена с особым лиризмом. Мрачность его письма проистекала не из мизантропии, а из чувства затаенной жалости к человеку. К чему бы ни стремились его герои - все равно жизнь подразнит и обманет, таков вывод автора.

Герои А. Платонова вслед за Е. Замятиным, говорят о «пролетарском веществе». У А. Платонова идея и человек не сливаются. Идея не перекрывает человека наглухо. Поэтому в его произведениях отчетливо видны расхождения между идеей и жизнью. Платонов один из немногих советских писателей, в произведениях которого реальность ежеминутно контролирует идею. В его произведениях мы видим именно человека как «социалистическое вещество», которое стремится из себя самого построить полный, абсолютный, материализованный идеал. Из кого же состоит живое «социалистическое вещество» у Платонова? Романтики жизни - в самом полном смысле слова. Они мыслят масштабными общечеловеческими категориями и свободны от каких-либо проявлений эгоизма. Они непритязательны, неудобства быта переносят легко, как бы не замечая их вовсе или понимая временность неудобств. Все они преобразователи мира. Гуманизм этих людей и вполне определенная общественная направленность их деяний нацелена на то, чтобы подчинить природу человеку. Именно эти герои когда-нибудь смогут обратить фантазию в реальность и сами не заметят этого. Данный тип людей представлен инженера-

ми, механиками, изобретателями, философами, фантазерами -людьми раскрепощенной мысли.

Вторая группа персонажей - люди, сформировавшиеся на фронтах Гражданской войны. Бойцы, чрезвычайно ограниченные натуры, каких в массовом порядке обычно порождает эпоха битв. Бесстрашные, бескорыстные, честные, предельно откровенные. Все в них запрограммировано на действие. Созерцательное состояние им не свойственно. Именно таких людей изобразил Андрей Платонов в романе «Чевенгур». Трагедия «Чевенгура» заключается в крахе цивилизации и падении с вершин тысячелетнего развития на самую примитивную ступень. И причина тому одна: нарушенная преемственность культуры. Если герои первой группы - творцы, пчелы, собирающие мед в улей, то герои второй группы (романтики битв) - конструкторы самого улья. Другими словами - профессиональные политики по положению в обществе. Таким образом, об Андрее Платонове можно сказать, что это жесточайший реалист начального периода эпохи социализма.

В книгах о Гражданской войне множество сцен насилия, убийства, беспощадной борьбы, море крови. И в произведениях В. Зазубрина ее в избытке (роман «Два мира», повесть «Щепка»), Только не в натурализме тут тайна. Она - в глубокой символике трагического восприятия, спрятанного в глубине надорванной психики героев. Но В. Зазубрин не стремился пугать, он взглянул на жизнь глазами художника, постигнувшего человеческую драму, ощутившего во всей глубине трагедию и подхваченного стихией массового террора. В. Зазубрин, подобно лучшим представителям своего трудного поколения, творчески не был ослеплен огнем революции. Пытаясь приподняться над схваткой «двух миров», он надеялся уберечь сознание границы и предела.

Рассматривая процесс становления в литературе этих лет

исторически перспективных стилей, Г. Белая справедливо пишет: «Споры, развернувшиеся вокруг творчества писателей 20-х годов, сигнализировали о том, что общество ощущало потребность в том типе анализа, где был бы совершен открытый выход в исследование взаимосвязей человеческой природы и общества». Речь идет, следовательно, о таком движении вперед, которое вело бы к существенному обогащению возможностей реализма нового типа. Целесообразнее здесь говорить не столько о стилевых течениях, сколько о тенденциях, которые у некоторых писателей могут быть ярко выраженными, не подавляя при этом их индивидуального своеобразия. Случаи, когда стиль почти совпадает с тенденцией, нередки, обходить их не стоит, хотя главным судьей тут обычно выступает литературная критика, заостряющая внимание на эстетическом кредо литератора и его героях.

Таким образом, эстетический идеал - это представление художника о прекрасном, выраженном в его единении с миром. Художественное произведение при этом выступает как итог познания действительности посредством отображения характера героев. Тем более это относится к художественному произведению, которое является эстетической констатацией актуальной действительности в целом.

Вторая глава диссертационного исследования «Новый герой и новый пафос в литературно-общественном движении 2030-х годов. К вопросу о генезисе» посвящена проблеме прояснения контекстуальной сущности реального и идеального в литературном процессе 30-х годов, отображенного в произведениях Л. Леонова, Д. Фурманова, Ю. Германа, А. Фадеева, К. Паустовского, М. Шагинян, Ф. Гладкова и др.

В 30-е годы обозначилась тенденция к изображению созидателя новой жизни как героя значительного и крупного. Пи-

сателей при этом привлекал процесс становления сильной, незаурядной, духовно-целостной личности. Эта тенденция была выражена стремлением художников найти реальный идеал, подтверждающий его существование в жизни. Обращение писателей к конкретным судьбам людей, живущих идеалами социализма, к реальным обстоятельствам служило «пробой пера» для многих советских писателей в поисках типического положительного героя. В этот период создавался и печатался роман Л. Леонова «Дорога на Океан». Новое ощущение личности, связанной органически с другими людьми, по Л. Леонову, есть главная особенность человека социалистической формации. Но главный герой романа «Дорога на Океан» Курилов не считает свою жизнь героической, он не растворяется своей индивидуальностью в образе новоявленного святого. Его образ создан по законам реалистической типизации, однако его черты стойкого коммуниста не кажутся идеальными, так как они закономерно вырастают из конкретных жизненных обстоятельств, в которых сформировался характер Курилова. Образ Курилова весь устремлен в будущее, поскольку устремленность всей страны в будущее заставляла художников искать методы изображения этого будущего. Но реальность неизвестного будущего могла быть выражена только в формах гипотезы, фантазии, домысла. Поэтому Л. Леонов, изображая Курилова, живущего больше в будущем, чем в настоящем, вводит в повествование утопические главы.

Возникновение Нового героя в литературе 30-х годов было отражением определенной исторической стадии развития общества и параллельно с ним искусства. Новизна эта заключается в том, что пролетарские писатели сознательно стремились показать не только противоречия жизни, бедствия народа, его нищету и унижение, но и способы, формы и пути их преодоления. Провозвестниками и участниками этой борьбы стали но-

вые литературные герои.

Так, у И. Эренбурга таким новым героем является комсомолец Колька Ржанов, который много раздумывает над вопросами своего личного и общественного бытия, борется за социалистические отношения на стройке Кузнецка и которому противостоит равнодушный и интеллектуально бедный Володя Сафонов. Автор в образе Кольки Ржанова воплотил свое понимание людей нового общества, «жадно вбирающих культуру, тянущихся к знанию, самозабвенно работающих и счастливых». В романе «Не переводя дыхания» таким героем является Петя Мезенцев, для которого любовь и идейные устремления едины.

Пафос индустриализации захватил многих творцов слова, которые, наблюдая и изучая великое преобразование и перевоспитание в труде, сами испытали высокий творческий подъем, обнаруживая в себе неисчислимые направления духа и таланта. Не исключением был и И. Эренбург, который, обращаясь к новому жизненному материалу в своих произведениях, внес много ценных находок в литературный процесс 30-х годов.

Знаменитые герои, созданные нашей литературой 30-х годов - яркие, необыкновенно талантливые люди, в полном смысле - герои. Чапаев, Павел Корчагин, Щорс и др. Они, естественно, очень разные, но многое и сближает их всех. И самое главное, они - плоть от плоти огромной народной массы, выдвинувшей их. Литература 30-х годов воздала должное этим характерам, но не ограничилась ими. Не сразу пробила она дорогу тем, кто менее заметен, часто и менее выразителен. Однако в 30-е годы все настойчивее становится эта струя искусства, которая стремилась внедриться вглубь сознания рядового участника исторических событий. Таковыми являются Машенька и Басов из повести Е. Габриловича «Машенька», центральный

герой «Двух повестей» Ю. Германа Лапшин, геолог Прокофьев из повести «Кара-Бугаз», инженер Габуния из повести «Колхида» К. Паустовского - все это внешне серые и невыразительные люди, стремящиеся к созиданию, чья внутренняя красота, невзирая на прозаичность, будничность и неяркие тона, оставляет впечатление поэтичности. Поэзия заключена в авторской подаче жизни, тех самых будней, преломляющихся в его художественном отображении под нужным углом зрения. Направляющим моментом является не внешнее развитие сюжета. На первом плане - отношение к изображаемому, точка зрения писателя и его эстетический идеал. Для перехвата авторского взгляда на события и героев наиболее важен подтекст, детали и контраст, пронизывающие художественную ткань повестей.

Произведения первых пятилеток часто критикуют (А. Во-ронский, М. Серебрянский) за торопливость и очерковость, отсутствие стройности и эскизность характеров, но тем не менее они были страстны, свежи и волнующи по мысли и форме, при этом нисколько не повторяли друг друга. Это были не только «снимки с эпохи», но и каждый раз свое, неповторимое художественное решение, своя творческая поэзия, первооткры-вание нового жизненного материала, художественной формы. Типичным примером этому может служить роман Мариэтты Шагинян «Гидроцентраль». «Задачей книги, - писала о себе М. Шагинян, - было дать «кусочек социалистического строительства в разрезе»1. Преобладание интеллектуального начала, пафос ищущей живой мысли - вот емкая часть романа, в котором проявляется гротеск, патетическая метафоричность и суховато-деловитое повествование.

Попытка раздвинуть границы романа, найти новые возможности воздействия на читателя - отличительная особенность и такой этапной вещи, как «Энергия» Ф. Гладкова.

1 СкориноЛ.И.МариэтгаШагинян-художник:жгоньитворчество М., 1981.С.65.

В основу сюжета положена тема героического труда. Но не «голый процесс труда, не простое выполнение планов и заданий - особенность нашего времени, а труд - как творчество, как вдохновенное стремление за цельного человека... Борьба за культуру нового человечества...» - говорил Ф. Гладков о задаче, стоящей перед ним при создании системы образов в романе «Энергия». Тема преобразующего начала соединялась с темой общего развития народов. Понимание национальной темы как составной в революции было закономерно при обращении к политической действительности. Так, герой повести «Жень-шень» М. Пришвина Лувен является идеалом, близким новому человеку. Герой помогает искусством врачевания широкому кругу людей различных профессий и национальностей - русским, китайцам, тазам, гольдам, орочам и др. И его искусство истолковывается автором не только как врачевание физическое, но и как духовное. В этом основа философского осмысления его образа.

Один из героев романа А. Фадеева «Последний из Удэге» удэгеец Сарл - первый в жизни племени, приобщающийся к новой культуре. Он ходит в разведку, участвует в партизанской атаке вместе с русскими товарищами.

Новый герой совершал свое победное шествие. Социальное освобождение сопровождалось освобождением национальным. Показывая становление характера в новых условиях, писатели тем самым раскрывали процесс формирования нового человека. При этом лучшие национальные черты, связанные с условиями жизни и труда, получали политическую окраску, определяя не только колорит, но и сущность образа. В этом смысле показателен и образ Юсупа из романа Н. Никитина «Это было в Коканде», и учительницы Нярвей из повести «Змея с золотой реки» И. Меньшикова, и образ Суртаева в романе А. Коптелова «Великое кочевье». Судьба героя рас-

сматривалась в единстве с исторической судьбой его народа.

Итак, появление нового героя, «ведущей» личности в литературе 30-х годов было необходимо и своевременно, поскольку литературный процесс зеркально отражал действительность, в которой жизнеустроительный пафос стал ведущим.

Авторы нередко исходили из понимания идеального героя как явления общественно-исторического по своей природе и происхождению и рассматривали его прежде всего как субъективный образ объективной действительности, опосредствованный социальной практикой. Идеальное в литературе 30-х годов представляет собой, таким образом, определенный аспект человеческого сознания, характеризующий специфический способ его бытия.

В заключении делаются выводы, определяются перспективы дальнейшей эстетической реконструкции нравственно-эстетического идеала литературы 20-х годов, связанные с эволюцией творческого сознания в сторону обретения утраченных духовных ориентиров (русская онтологическая проза 6090-х годов и др.)

Основные положения диссертационной работы отражены в следующих публикациях:

1. Динамика созидания: Проза 20-х годов в оценке современной критики // Кубань, 2000. № 3-4. С. 118-123.

2. Герой с идеалом перед лицом новой действительности / / Кубань, 2001. № 2-4. С. 128-133.

3. Историческая правда и конъюнктурная пропаганда (Л. Леонов и наше время) // Кубань, 2003. № 1-2. С. 91-95.

4. Роман Б. Пильняка «Голый год». Проблема жанра. // Русская литература и русская цивилизация: в поисках эстетической цельности. КСЭИ. 2002. С. 77-81.

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Федорченко Виталий Александрович

Заказ № 2.^82. Тираж 100 экз. Отпечатано в типографии ООО «Кубаньпечать» г. Краснодар, ул. Уральская, 98/2 тел.: (861) 274-10-74

РНБ Русский фонд

2007-4 8389

2 9 НОЯ 2005

/ —\ ««ту

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Федорченко, Виталий Александрович

Введение.

Глава 1 Эстетический идеал и «активный» герой в индивидуально-стилевом многообразии прозы 20-х годов (О многочисленности творческого опыта).

Глава 2 Новый герой и новый пафос в литературно-общественном движении 20-30-х годов. К вопросу о генезисе.

Введение диссертации2005 год, автореферат по филологии, Федорченко, Виталий Александрович

Теоретическое решение проблемы эстетического идеала невозможно без детальной разработки отдельных направлений, раскрывающих объективную и субъективную стороны этой важнейшей категории. В частности, раскрытие заданной проблемы требует детального изучения механизма эстетического воздействия на человека, проявляющегося в общении с социальной средой, природой и искусством. Здесь-то и возникает вопрос об эстетическом идеале как категории, синтезирующей в себе вкус, чувства, представления о прекрасном, конкретное понимание целей и задач социального и художественного прогресса. В общей проблеме «эстетического» вопрос об идеале является важнейшим фактором субъективности рассматриваемого понятия, в нем (идеале) фиксируются возникающие в сознании людей представления о прекрасном во всех сферах человеческой жизни.

И в самом идеале мы можем выделить две стороны - объективную и субъективную. Связывая объективную сторону с реальной жизнью, конкретными социально-историческими условиями, которые формируют идеал художника, нельзя забывать, что воплощение идеала в творчестве не есть зеркальный акт, это активный процесс, социально обусловленный причинной связью, существующий между личностью и обществом, запечатлевающий конкретное представление, существующее в сознании художника. И социальный идеал и взаимосвязанный с ним эстетический идеал представляют собой обобщенный образ действительности.

В свое время Кант выдвинул тезис о незаинтересованности эстетического суждения. Это положение оказало серьезное влияние на последующую теорию искусства: следы этого влияния легко обнаруживаются в творческой практике ряда художественных направлений. За всеми подробностями этой теории Канта скрывается главный вопрос - о роли искусства и его отношении к действительности.

Если искусство дает объективно верную картину мира, тогда эстетический идеал органически связан с реальной действительностью. Если искусство не зависит от действительности, в свои права вступает субъективно произвольное творчество идеала, при котором идеал конструируется вне зависимости от жизни, лишь по «творческой воле» самого художника.

Н.М. Михайловский, проповедовавший «субъективный метод в социологии», утверждал, что критерий истинности творчества писателя зависит от нравственного уровня его субъективного идеала, от степени приближения писателя к «высшему нравственному идеалу», который сам по себе уже обеспечивает истинность его творчества.(118, с. 60-63)

Высший идеал» здесь не зависит от жизни, он констатируется вне действительности и конкретных путей достижения общественной цели. Идеалы могут быть подвергнуты оценке лишь по их нравственному достоинству. Совпадая во взглядах с кантовским пониманием субъективной свободы в оценке цели, Михайловский пошел дальше, распространив теорию «социального субъективизма» на практическую сторону движения, вызванного идеалом. Не только идеал в своем развитии не зависит от действительности, но не зависят от нее также и те действия, которые возникают под воздействием идеала. Идеал — продукт чистого сознания, но тем не менее он обладает творческой силой - силой, созидающей новые формы жизни. В теории Михайловского эта творческая сила обусловлена единственным мотивом — психическим желанием человеческой личности.

Михайловский не был одинок в проповеди «социального субъективизма». Аналогичные взгляды можно найти в работах JI. Уорда, который писал, что «желание есть всемирная духовная сила. она является главной причиной всех усилий и действий в одушевленном мире» (161, с. 52)

Желание рассматривается Уордом как всесильная категория. Источник социального движения и общественного прогресса. Все в мире кипит желанием, все в мире борется за удовлетворение желаний -удовлетворение желания есть счастье.

Легко заметить, что современное трактование субъективизма ни на грань не развило содержание основных философских доктрин кантианской философии и философии «социального субъективизма». По-прежнему не преодолено, сформулированное Кантом, противоречие между духовным и эмпирическим, по-прежнему современность утверждает разрыв между знанием (интеллектом) и волей, между целью и желанием, идеей и нравственностью.

Поверхностная или даже углубленная фиксация жизни - все равно есть изображение жизни без «начала» и «конца», то есть такая картина действительности, которой отсутствует историческая перспектива. Тогда, собственно, отпадает необходимость брать личность конкретно, во всем богатстве ее связей, в ее социальной обусловленности. Условному изображению личности на другом полюсе соответствует абстрактное изображение общества «вообще».

Искусство, которое «оперирует» абстрактной личностью и столь же абстрактно понятым обществом, - такое искусство неизбежно должно изображать личность человека как индивида, для которого чувственный мир превратился в голую идею, и он в своем сознании (разумеется, по воле художника) превращает голые идеи в чувственные существа. Такова в этой системе логика художественного образа - образа личности, образа человека, большую часть мыслей которого занимают фантазии, вымысел, желание невозможного.

А поскольку своеобразие эстетического идеала рассматривается в индивидуально-стилевом многообразии литературного процесса 20-х годов, то необходимо определить понимание категории стиля. Как верно отметил В. Гусев, от понимания категории стиля весьма зависит адекватность анализа художественных явлений и произведений того или иного времени. В искусстве нет ничего, что не выразилось бы в стиле. В стиле запечатлеваются, «материализуются» разные слои, глубины самого содержания. Общеизвестно, что существуют две наиболее мощные традиции трактовки стиля - это стиль как индивидуальность (своеобразие) и стиль как система выразительных средств, как художественная форма, взятая в ее закономерности и ее гармоническом принципе.

Академическая, старая, традиционная позиция гласит, что стиль - это система, закономерность выразительных средств, по объему совпадающая с художественной формой. С середины 19-го века и по сей день такая трактовка стиля является крайне убедительной. Сила ее в том, что она опирается на конкретные факты. Но присутствующий механицизм и метафизичность в данной трактовке не отвечают сути понятия в развивающейся традиции. Потому, как считает В. Гусев, категория стиля должна учитывать многоступенчатость и многослойность искусства и самого бытия. Итак, стиль - это понятие большой культуры, культурной традиции, стиль - это устойчивая и самостоятельная система, понятие в высшей степени конкретное и конкретно-историческое. Но, замечает В. Гусев, объективная или субъективная типология стиля, проистекающая от неких коренных свойств искусства как духовной человеческой деятельности, - это, конечно, не сам стиль, это его общая окраска, колорит, атмосфера. Эти колорит, окраска «налагаются» на живые, существенные черты стилевой системы. А ведущая тенденция, направление вступает во взаимодействие со всем прочим и образует с ним некое внутренне противоречивое целое -стилевой процесс, за которым стоит духовный, идейный процесс, атмосфера. (54, с 50-52)

Проблема стиля в литературе 20-30-х годов стояла остро, она сама по себе была симптоматична тому времени.

Также необходимо дать определение пафоса художественного произведения. Пафос отражает воодушевление, восторженность, подъем. Этот термин пришел из теории красноречия. В художественной литературе пафос - страсть, которая пронизывает произведение и сообщает ему единое дыхание, - то, что можно назвать душой произведения. В пафосе чувство и мысль художника составляют единое целое; в нем ключ к идее произведения. Пафос немыслим без глубокой внутренней убежденности художника, которая заставила его взяться за перо. Наряду с достоверностью чувств и мыслей пафос сообщает произведению живость и художественную убедительность, является условием его эмоционального воздействия на читателя.

Актуальность предлагаемого исследования определяется тем фактом, что имеющиеся критические и историко-литературные исследования по проблеме эстетического идеала и «активного» героя в индивидуально-стилевом многообразии прозы 20-х годов не воссоздают полной картины назревшего процесса редукции духовно-нравственных основ личностного начала в художественно-исторической перспективе творческого сознания XX столетия. Теоретическое обоснование исследования нового героя в произведениях И. Бабеля, Б. Пильняка, А. Малышкина, А. Платонова, В. Зазубрина, JI. Леонова, Ю. Германа, И. Эренбурга, М. Шагинян, К. Паустовского позволит установить общественно-психологический тип современной эпохи. Особую актуальность в связи с этим обретают стилевые формы отображения художественной правды в литературном процессе 20-30-х годов, которые во всей полноте раскрывают социально-психологическую подоплеку культурно-исторических перемен начала XX столетия, но и позволяют определить парадигму современного художественно-эстетического поиска.

Новизна предлагаемого исследования заключается в реинтерпретации ранее изученных текстов А. Малышкина, Б. Пастернака, И. Бабеля, Б. Пильняка, JI. Леонова, И. Эренбурга, А. Платонова и др. писателей первой четверти . XX столетия сквозь призму современной методологии, основанной на переосмыслении времени, учете помимо социально-бытовых черт эпохи - духовно-нравственных основ культурной ментальности. В свете расширенного понимания художественности как синтеза всех элементов содержания и формы в «произведение как большой смыслообраз» (А. Михайлов) по-новому рассматриваются понятия «герой с идеалом» и «положительный герой». В связи с чем переживаемое ныне отчуждение человека от истории в свете уроков жизнетворящего опыта русского народа, отображенное в поэзии и прозе 20-30-х годов, обретает новое звучание.

Целью диссертационной работы является исследование своеобразия духовных основ нравственно-эстетического идеала, выраженного в образе нового героя в литературном процессе 20-30-х годов XX столетия и определенного сквозь призму идейно-стилевых исканий эпохи.

Для достижения обозначенной цели в работе решаются следующие задачи:

1) установить природу эстетического сознания русской литературы 20-30-х годов, влияющего на формирование нового героя и нового созидательного пафоса;

2) охарактеризовать идейно-содержательные стороны эстетического идеала литературы 20-х годов, формируемого в контексте стилевых исканий эпохи;

3) определить идейно-эстетические параметры метода соцреализма, проявленного в литературе 30-х годов;

4) обозначить диалектику национального и общечеловеческого начал в контексте идейно-творческих замыслов произведений Б. Пильняка, И. Бабеля, А. Малышкина, И. Эренбурга, JI. Леонова, К. Паустовского, А. Платонова, Ю. Германа.

Предметом исследования служит момент взаимовлияния различных стилевых тенденций в освоении эстетического идеала рассказов, повестей Бабеля, романов Вс. Иванова, А. Малышкина, А. Платонова, Е. Замятина, Л. Леонова, Ю. Германа и др., носителем которого является новый герой -выразитель единого культурно- творческого диалога рассматриваемой эпохи.

Материалом для исследования послужили этапные в концептуальном отношении произведения прозаиков 20-30-х годов: Б. Пильняка («Голый год», «Машины и волки»), А. Малышкина («Падение Дайра»), Вс. Иванова («Партизанские повести»), Д. Фурманова («Чапаев»), К. Федина («Города и годы»), И. Бабеля («Конармия»), Е. Замятина («Ела», «Наводнение»), А. Платонова («Чевенгур»), В.Зазубрина («Два мира»), J1. Леонова («Дорога на Океан»), И. Эренбурга («День второй») ,Ю. Германа («Наши знакомые», «Лапшин»), М. Шагинян («Гидроцентраль»), К. Паустовского («Кара-Бугаз», «Колхида»), Ф. Гладкова («Энергия»), Н. Никитина («Это было в Коканде»), А. Фадеева («Последний из удэге»).

Методологической базой диссертационной работы являются историко-литературоведческие исследования Г. Белой, О. Михайлова, А. Бушмина, В. Чалмаева, Н. Грозновой, Л. Анненского; теоретические труды методологического характера: М. Бахтина, П. Палиевского, В. Гусева, В. Чередниченко; историософские труды Л. Карсавина, И. Ильина, П. Струве.

Методы исследования: сравнительно-типологический, культурно-исторический.

Теоретическая значимость диссертации заключается в определении нравственно-психологических свойств типа эпохи, актуализации категории жизнеустроительного пафоса, указании содержательных параметров эстетического идеала как одной из ведущих категорий отечественной литературы. Применение аксиологического подхода к проблеме эстетического идеала героя позволила проследить процесс взаимовлияния стилевых течений и тенденций, подтверждающих факто того, что сфера действия эстетического идеала не ограничивается сферой общественных отношений, но и охватывает ту сторону действительности, которая включает духовные искания.

Практическая значимость работы состоит в возможности использования материалов и результатов исследования при чтении курсов «История русской литературы XX столетия», спецсеминаров, посвященных проблемам реинтерпретации нравственно-эстетических канонов отечественной литературы первой половины XX века.

На защиту выносятся следующие положения:

Природа эстетического сознания конца 20-х годов XX столетия предполагала рождение нового эстетического идеала, содержательная сторона которого формировалась под влиянием усиления личностного начала. По мере преодоления хаоса революции и осознания задач созидательного строительства категория масштабности отображения жизненной фактографии заменялась категорией грандиозности идейных замыслов ее преобразователей.

Содержательные стороны эстетического идеала литературы 20-х годов определялись многообразием стилевых поисков той эпохи. Традиция «большого стиля» не была господствующей, она была разбавлена образцами экспрессивно-реалистической прозы, восходящей к эстетике «Серапионовых братьев» («фантастический» реализм Бабеля, «жесточайший» реализм Платонова и др.)

Эстетический идеал литературы 20-х годов, представленный в произведениях И. Бабеля, Е. Замятина, А. Платонова, В. Зазубрина - как результат художественного освоения действительности, предполагал символику трагического как результата истребления изначальных, духовных в своей основе, истоков жизни.

Исторически перспективными в 20-е годы были признаны стили, обогащающие реализм психологически углубленным изображением взаимосвязи человеческой природы и общества.

Идейно-эстетической основой формирующегося в 30-е годы метода соцреализма становится положительный герой, жизнеустроительный пафос которого носит созидательный характер: Курилов («Дорога на Океан» Леонова); Семен Давыдов («Поднятая целина» Шолохова); Ржанов («День второй» И. Эренбурга). Его появление опровергает теорию «пафоса временной дистанции», способствуя утверждению диалектической взаимосвязи прошлого и будущего.

Преобладающим методом изображения характеров в литературе 30-х годов, направленным на всестороннее раскрытие образа, становится метод сопоставления различных его модификаций («новых героев» и «обыкновенных людей» из массы, «созидателей» и «созерцателей» и др.)

Диалектика национального и общечеловеческого начал осуществлялась в литературе 30-х годов в контексте взаимовлияния на едином идейно-смысловом пространстве двух содержательно-тематических тенденций: темы преобразующего начала жизни и темы общего развития народов. При этом национальная специфика образов все больше получала окраску политическую, заменяясь понятием «советскости».

Апробация научных результатов исследования происходила в ходе выступлений на региональных научных конференциях, посвященных проблеме своеобразия духовно-нравственных основ литературного процесса 20-30-х годов XX столетия (КубГУ, 2003; КСЭИ, 2005). По теме диссертации опубликовано 4 статьи.

Структура диссертации включает в себя введение, две главы, заключение и библиографический список.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Герой с идеалом и его стилевое воплощение в прозе 20-30-х годов XX столетия"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В современном литературоведении проблема героя с идеалом являет собой тот смысловой рубеж, на котором решается судьба русской литературы: какой ей быть и быть ли ей вообще? Идейно-нравственная подоплека 20-30-х годов напрямую соотносится с ситуацией творческого поиска рубежа ХХ-ХХ1 веков тем, что предполагает активную разработку динамичной формы (малых жанровых структур), направленной на отображение антропоцентрического содержания. «Новый реализм» выстраивается на стыке традиционного содержания (в центре повествования судьба личности) и постмодернистской формы. Подобные идейно-эстетические тенденции стали возможны в литературе рубежа ХХ-ХХ1 веков благодаря тому вкладу, который внесли в литературу писатели 20-30-х годов - времени сосуществования «большого стиля» эпохи и разнообразия экспрессивно-реалистических тенденций. Реконструкция эстетического опыта русской литературы 20-30-х годов, основанная на новых научных методологиях, позволила нам раздвинуть рамки социологического подхода. Исследование духовных основ эстетического идеала, воплощенного в образе нового героя в литературе 20-30-х годов и определенного сквозь призму идейно-стилевых исканий эпохи, методологически целесообразно, как показало исследование, ориентировать на труды Михаила Бахтина, Александра Михайлова, Петра Палиевского, Владимира Гусева, Ильи Пригожина, в которых художественность текстов понимается не как традиционная специфика искусства, а как самоценность художественного феномена в его неповторимом виде. Трактовке'стиля по Гусеву раздвигает рамки традиционной, академической позиции, где стиль - это система выразительных средств, совпадающая по объему с художественной формой. В современной трактовке, примененной в ходе анализа прозаических текстов 20-30-х годов XX столетия - романов «Машины и волки«, «Голый год» Б.

Пильняка», «Конармия» И. Бабеля, «Чевенгур» А. Платонова, «Дорога на Океан» JL Леонова, «Партизанские повести» Вс. Иванова, «Падение Дайра» А. Малышкина и др. - стиль является принадлежностью не столько формы произведения, как содержания. Под стилем в работе подразумевается образ мысли, образ мирочувствования, выраженный в слове. Сюжетно-композиционное построение диссертации основано на моменте реинтерпретации ранее изученных текстов русской литературы первой четверти XX века сквозь призму новых научных методологий, а также на моменте переосмыслении самого понятия «герой с идеалом», которое по своим лексико-семантическим параметрам не всегда совпадает с понятием «положительный герой».

В результате исследования образа героя* с идеалом, воплощенного в идейно-стилевом многообразии прозы 20-30-х годов, мы пришли к следующим выводам:

1. Природа творческого сознания конца 20 - начала 30-х годов, для которой характерно пристальное внимание к эстетике созидательного жизнеустроения, предполагала созревание нового идеала. Содержательная сторона этого идеала в поэтике повестей и рассказов А. Малышкина («Падение Дайра»), Б. Пильняка («Голый год», «Машины и волки»), Вс. Иванова («Партизанские повести»), Д. Фурманова («Чапаев»»), И.Бабеля («Конармия»), А. Платонова («Чевенгур»), М. Шагинян («Гидроцентраль») и др. писателей формировалась под влиянием усиления роли личности в истории. Сцены поединка партизан с бронепоездом в романе Всеволода Иванова «Бронепоезд», штурма Перекопа в «Падении Дайра» Александра Малышкина, батальные сцены из романа «Чапаев» Дмитрия Фурманова свидетельствуют о том, что важнейшей формой жизнедействия личности становится историческое творчество. Потому события и поступки героев часто становятся неотторжимыми от их личной жизни. Сопряжение конкретного факта и личности превращается в эпическую формулу нового состояния мира. Масштабы произведений о гражданской войне определялись не только фактическим охватом жизни, но и могучими внутренними возможностями нового миропонимания. Категория возвышенного пафоса со временем становится одной из ведущих категорий в поэтике художественных повествований 30-х годов. Вследствие чего масштабность изображения исторических событий заменялась грандиозностью, связанной с осознанием величия строительства новой жизни.

2. Выразителем эстетического идеала в прозе 20- х годов становится коллективный герой, олицетворением которого является народ, объединенный единством целей и жизнеустроительных задач. Запечатлевая индивидуальный облик массы в «Партизанских повестях», «Чапаеве», «Железном потоке», «Разгроме», Всеволод. Иванов, Дм. Фурманов, А. Серафимович, А. Фадеев стремились к детализации образа, конкретизации психологических черт его характера, как например, Кожух из «Железного потока», Чапаев из одноименного романа Фурманова, Андрей Лебедуха из романа «Машины и волки». Рождение «большого стиля» реалистического письма было связано в эту пору с усилением личностного начала, ведущего к замене эстетического принципа массовости - принципом народности. Так, например, сцены поединка партизан с бронепоездом в романе Всеволода Иванова «Бронепоезд», штурма Перекопа в «Падении Дайра» Александра Малышкина, батальные сюжеты из романа «Чапаев» Дмитрия Фурманова, а также многие сцены из «Железного потока» Александра Серафимовича свидетельствуют о том, что важнейшей формой бытия личности становится историческое творчество, что события и поступки героев неотторжимы от их личной жизни, они помогают ощутить биение пульса самой истории, полную совмещенность частного и общего. Таким образом, сопряжение конкретного факта и личности превращается в эпическую формулу нового состояния мира. А так как масштабы произведений о гражданской войне определялись не столько их фактическими размерами, сколько могучими внутренними возможностями нового миропонимания, то можно сделать вывод о том, что категория масштабности заменялась категорией грандиозности, связанной с осознанием задач созидательного строительства («Машины и волки» Бориса Пильняка, «Падение Дайра», Александра Малышкина, «Партизанские повести» Вс. Иванова).

Писатели запечатлевали индивидуальный облик массы (Вс. Иванов в «Партизанских повестях» и в «Бронепоезде 14-69», Д. Фурманов в «Чапаеве», А. Серафимович в «Железном потоке»), в большей или меньшей степени старались детализировать и конкретизировать биографию и психологию тех или иных героев (например, Кожух из «Железного потока», Чапаев из одноименного романа, Лебедуха из романа «Машины и волки»), и в то же время дать объективную оценку массового порыва к победе.

3. Что касается поисков идейно-эстетического идеала в литературе 30-х годов, то их основой становится положительный герой, «ведущая» личность как категория поэтики формирующегося в это время метода соцреализма. Писателей волнует как процесс становления сильной, духовно-богатой личности, так и стремление найти реальный идеал, существующий в жизни. Анализ произведений Л. Леонова «Дорога на Океан», Е. Замятина «Ела», «Наводнение», И. Эренбурга «День второй», Ю. Германа «Лапшин» и «Алексей Жмакин», К. Паустовского «Кара-Бугаз», Ф. Гладкова «Энергия», М. Шагинян «Гидроцентраль» и других свидетельствуют о том, что новое ощущение человека, органически связанного с другими людьми является главной особенностью человека новой формации. Кроме того, основной творческой задачей для писателей было изображение пролетарского героического пафоса и людей, вооруженных знаниями и умеющих применить их на практике, что являлось утверждением новой действительности.

Положительные герои - яркие, необыкновенно талантливые люди. Все они очень разные, но многое и сближает их. Самое главное - они выдвинуты на арену действия огромной народной массой, они сами — выходцы из этой массы (Курилов из романа «Дорога на Океан», Семен Давыдов из «Поднятой целины», Вайнштейн из «Дня второго, Лапшин из повестей Ю. Германа и др.). Появление такого героя способствовало утверждению диалектической взаимосвязи прошлого и будущего.

Однако литература 30-х годов не ограничилась показом только «Ведущей» личности. Она также стремилась внедряться вглубь сознания рядового участника исторических событий. Поэтому преобладающим методом изображения характеров становится метод сопоставления различных модификаций образа. Так, наряду с образами ярких положительных героев («созидателей») возникают образы обыкновенных людей из массы («созерцателей»). Примерами таких героев являются Маша и Басов из повести Е. Габриловича «Машенька», Наташа Адашова и Ханин из повести Ю. Германа «Лапшин» и др.

Герой с идеалом, запечатленный на страницах произведений Б. Пильняка, А. Малышкина, Д. Фурманова, К. Федина, А. Платонова, Л. Леонова, В. Зазубрина, Ю. Германа, Ф. Гладкова, не является одномерным, синонимичным понятию «положительный герой». На страницах романов и повестей названных писателей - «Машины и волки», «Голый год», «Гррода и годы», «Чапаев», «Чевенгур», «Партизанские повести», «Падение Дайра», «Дорога на Океан», «Конармия», «Два мира» и др. - во всей полноте представлены различные модификации образа героя с идеалом: «новые герои» (Чапаев, Курилов - герой романа Леонова «Дорога на Океан», Степан Копенкин - из романа Платонова «Чевенгур»), «обыкновенные люди из массы» (Машенька из «Последней ночи», механик Басов - «Танкер Дербент», Наташа Адашева из повести Ю. Германа «Лапшин»), «созидатели» (Павка Корчагин, Семен Давыдов), «созерцатели» (Лютов - главный герой «Конармии» Бабеля, Левинсон - герой повести Фадеева «Разгром»). Концептуально вывод нашей работы строится на том, что не случайно образы Чапаева, Корчагина, Семена Давыдова как фигур легендарных сегодня по-прежнему остаются знаковыми для эпохи 20-30-х годов. Именно они вписались в духовную вертикаль времени, потому что художественность делает их чем-то неизмеримо большим, чем они есть сами по себе. Освобождая их от идеологической надстройки, художественность делает их знаковой фигурой, мифологемой, вбирающей в себя помимо исторической конкретики — надисторическое, надвременное содержание, олицетворяющее такое качество национального характера, как поиск высшей правды, запечатленной в образе града Китежа, стремление к гармонии горнего и земного, стремление к преодолению себя во времени.

Образы «обыкновенных людей», «созерцателей», олицетворяющие тенденцию искусства внедриться в сознание рядового участника исторических событий, сегодня преданы забвению. Эстетическая установка на «показ чего-то внешне непримечательного», оказалась несостоятельной, так как ориентирована на жесткие рамками «идеологической нормы».

4. Содержательные стороны эстетического идеала русской литературы 20-30-х годов XX столетия во многом определялись многообразием стилевых поисков эпохи. Традиция «большого стиля» не была главенствующей. Наряду с глубокой реалистической прозой Горького, Серафимовича, Короленко в литературе 20-х годов зачастую встречаются образцы экспрессивно-реалистической прозы, восходящей к эстетике «Серапионовых братьев». Так, например, в рассказах Н. Никитина «Ночь», «Пес», «Шестой стрелковой», «Копыто коня» и др. жизнь представлена как нечто бессмысленное и враждебное человеку. Экспрессивная тональность присутствует и в романе К. Федина «Города и годы», но автор романа не отбросил завоеваний психологического реализма, в его стилевой системе они служат общей задаче - изображению революционной эпохи в широком развороте и взаимодействии личных судеб и исторических процессов. И в творческой манере Вс. Иванова принцип «отстранения», парадоксальная образность и емкая экспрессивная деталь играли немаловажную роль. Автор «Бронепоезда» ценил в литературе все нетрадиционное, отмеченное печатью острой формальной новизны, но тем не менее его прозу отличала объективность и удивительная пластичность. Также за пределы традиции «большого» стиля выходили и эстетические вкусы и пристрастия J1. Леонова («Дорога на океан»), И. Бабеля («Конармия»), Е. Замятина («Ела», «Наводнение»), А. Малышкина («Падение Дайра») и А. Платонова («Чевенгур»). Таким образом, эстетический идеал, представленный в произведениях, рассмотренных в первой главе нашего исследования, является результатом совокупности многообразия стилевых поисков и художественного освоения действительности. А поскольку одним из самых острых споров был спор о психологизме, то и исторически перспективными были признаны стили, обогащающие реализм психологически углубленным изображением взаимосвязи человеческой природы и общества.

Относя стиль к категориям не столько формального толка, сколько мировоззренческого, содержательного, мы в своей работе выстраивали анализ конкретных произведений, исходя из природы мироощущения автора. И тогда вполне ощутимой становится динамика рождения нового стиля, например, в творчестве Б. Пильняка, которого по формальным особенностям письма в романе «Машины и волки» критики легко причисляли к модернистам. В то время как стиль в тексте меняется на глазах при внимательном прочтении образа государственности. Вначале в тексте обозначено два государства - мужицкое и царское. И их противостояние составляло динамику сюжета романа: «Чем меньше обременяет государственность - тем лучшая государственность», «Веками шла Россия в перелесках, болотами, проселками - страшная страна, в разбое, в леших, в ведьмах . Сначала бежали от киевщины, от ударов, - потом бегали от православия и царей.». Размышляя о страшной силе русского бунта, автор постепенно начинает говорить о чьей-то руке «жесткой, стальной, как машина, государственная.», которая захотела строить. И уже стирается в тексте граница между государственностью царей и народа, и возникает образ государственности как разумной силы, которая обуздывает разрушительную силу в чистую волю. В конечном счете творческий дар Б. Пильняка был свободен от формального подражания модернистской манере. Экспрессия «рваного», неровного стиля определялась не столько поисками оригинальной формы, сколько попыткой отобразить фрагментарность жизни, импульсивный ход времени.

Выразители тенденции экспрессивного стиля не были столь однородными по силе дарования и таланта. В художественном языке «Партизанских повестей», романа «Города и годы» К. Федина, рассказов Зощенко, Н. Никитина, М. Слонимского, действительно, звучало немало нового, непривычного. на фоне устоявшихся норм бытовой и социально-психологической беллетристики. Но если писатель был полностью захвачен эспрессивно-эсцентрической манерой письма, ему оставались недоступными азы реалистического психологизма классики (Достоевского, Толстого, Бунина). Именно на волне запредельной экспрессии повествования, граничащего с натурализмом, выстраивается текст романа «Конармия» Бабеля. Наиболее яркие образцы экспрессивно-реалистической прозы, как правило, все же тяготели к классическому реализму: «жесточайший реализм» Платонова, «суровый» реализм «Донских рассказов Шолохова. Они рождались в лоне «большого стиля» в силу особой эмоциональной заостренности образа, изнутри напряженного до предела. В своей работе мы склонны к выводу о том, что спорным является утверждение о господстве в 20—е годы «большого стиля». На наш взгляд, правомернее говорить о том, что стилевая разнонаправленность как тенденция - сопутствовала рождению реализма с особым романтическим пафосом жизненного восприятия, в котором находили отражение и широта, и разноуровневость эстетических пристрастий эпохи.

5. Особым образом в эстетических рамках формирующегося «большого» стиля эпохи 20-30-х годов отражалась динамика, национального и общечеловеческого начал. В нашей работе мы уделяем внимание данной проблеме на примере анализа произведений К. Паустовского «Кара-Бугаз, «Колхида», М. Шагинян «Гидроцентраль», П. Павленко «Пустыня», М. Пришвина «Жень-шень», А. Фадеева «Последний из удэге». Прочтение поэтики произведений ранее изученных в советском литературоведении сквозь призму методологии, учитывающей помимо социально-классовых мотивов - мотивы духовной эволюции народов России, имеющие общечеловеческое звучание, мы приходим к выводу о том, что национальный колорит отражается на уровне мироощущения героев (инженер Хоробрых из «Кара-Бугаза», капитан Чоп из повести «Колхида», Семен Ключаревский из повести «Пустыня» П. Павленко, Сарл из повести «Последний из удэге» А. Фадеева, Лувен - герой повести Пришвина «Жень-шень».) Проблема инонационального характера, которая возникает при рассмотрении идейного содержания, образной системы повествований, подводит к выводу о том, что национальная специфика образов все больше получала окраску идеологическую. Понятие «национального» заменялось понятием «интернациональный», «советский». На наш взгляд, кризис соцреализма как метода в середине 80-х годов происходит во многом по причине возрождения национального самосознания, которое не могло не отразиться в эстетике творческого поиска.

Таким образом, эстетически опыт русской литературы 20-30-х годов, реконструированный на примере творчества А. Малышкина, А. Фадеева, Б. Пильняка, А. Платонова, И. Эренбурга, Л. Леонова, И. Бабеля сквозь призму нравственно-эстетического идеала, отразившегося в стилевом многообразии эпохи, свидетельствует о схожести самой ситуации творческого поиска, происходящего в литературе рубежа ХХ-ХХ1 веков. При всем многообразии стилевых проявлений (постмодернизм: главный принцип - принцип игры, Виктор Ерофеев, Виктор Пелевин; феноменологическая проза - проза, отражающая национально-исторические особенности характера, русскую ментальность — Белов, Распутин, Дёгтев, Личутин, Проханов; метареализм -реализм, решающий проблемы метафизики: Юрий Мамлеева, рассказы Юрия

Кузнецова) мы можем говорить о жизнеспособности духовно-нравственных основ классического реализма, которые в XXI веке продлят свою творческую жизнь в произведениях Вяч. Дёгтева («Псы войны», «Реквием»), Владимира Солоухина («Черные доски», «Последняя ступень», «Письма из Русского музея»), Виктора Лихоносова («Наш маленький Париж»), Владимира Крупина («Великорецкая купель», «Кресный ход», «Вятская тетрадь»), Юрия Мамлеева («Россия вечная»), Валентина Распутина («Прощание с Матёрой», «Живи и помни»), Юрия Бондарева («Горячий снег», «Берег», «Выбор»).

Список научной литературыФедорченко, Виталий Александрович, диссертация по теме "Русская литература"

1. Александрова В. Сборник литературно-критических статей. М., 1940

2. Аннинский Л.А., Цейтлин Е.Л. Вехи памяти: о кн. Н.А. Островского «Как закалялась сталь» и Вс. Иванова «Бронепоезд 14-69» М., 1987.

3. Акимов В.М. Леонид Максимович Леонов. Л., 1958

4. Бабель И. Конармия: Рассказы. Дневники. Публицистика. М.: Правда, 1990.

5. Бабель И. Воспоминания современников. М., 1972.

6. Бабель И. Переписка Бабеля. В 2-х т., т. 1.-М., 1963.

7. Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского.-М., 1972.Белая Г. Движение формы. — В сб.: «Пути развития современного романа».М., 1961.

8. Белая Г. Закономерности стилевого развития советской прозы двадцатых годов. М., 1977.

9. Белинский В.Г. Полн. Собр. Соч. т.4. М., 1953.

10. Беспалов И. Статьи о литературе. М., 1959.

11. Богуславская 3. Леонид Леонов. М., 1960.

12. Бондарин С. Размышления над книгой. // Литературная газета, 1939, № 3.

13. Бондарев Ю. Поиск истины. М., 1976.

14. Борев Ю. Основные эстетические категории. М., 1960.

15. Бочаров А. Литература и время. М., 1988.

16. Брайнина Б.Я. Федин и Запад: Книги. Встречи, Воспоминания. М., 1983.

17. Брехт Б. Из рабочего дневника. // «Новый мир», 1976, № 5.

18. Бугаенко П.А. Константин Федин: личность, творчество. Саратов, 1980.

19. Бухарин Н. Революция и культура. -М., 1993.

20. Бушмин А.С. Методологические вопросы литературоведческих исследований. Л., 1969.

21. Бушмин А.С. Преемственность в развитии литературы. М., 1978.

22. Бушмин А. Роман А. Фадеева «Разгром». М., 1954.

23. Васильев В.В. Андрей Платонов: очерк жизни и творчества.- М., 1990.

24. Вахитова Т.М. Леонид Леонов: Жизнь и творчество. М., 1984.

25. Венгеров С.А. Героический характер русской литературы. Собр. Соч.,т. 1.-С.-П6., 1971.

26. Верность человеческому: нравственно-эстетическая и философская позиция Л. Леонова. РАН ИМЛИ им. A.M. Горького. М., 1992. «Вечерняя Москва», 1933, 21 января.

27. Виноградов И. Проблемы содержания и формы литературных произведений. М., 1976.

28. Власенко А.Н. Федор Гладков: страницы жизни, страницы творчества. -М., 1983.

29. Вопросы советской литературы. Т. 1 / Под ред. В. Десницкого, А.Бушмина. М.-Л., 1953

30. Воронский А. Всеволод Иванов. В кн.: Вс. Иванов. Рассказы. М., 1929.

31. Воронский А. Литературно-критические статьи. М., 1963.

32. Воспоминания о Бабеле:(сборник / под ред. Н. Пирожковой, Н.Н. Юргенева). М., 1989.

33. Габрилович Е. О том, что прошло. М., 1964.

34. Гегель. Эстетика в 4-х т., т. 2. М., 1969.

35. Гей Н.К. Категории художественности и метахудожественности в литературе // Литературоведение как проблема. М.,2001.

36. Герман Ю. «Две повести». Л., 1958.

37. Герман Ю. «Лапшин». Л., 1956.

38. Гехт С. «Лапшин» и «Алексей Жмакин» // Литературное обозрение, 1938, №23.

39. Гладков Ф. Гордость. Пьеса// Октябрь, 1934, № 10.

40. Гладков Ф. Осада реки. Рассказ // «Красная нива», 1927, 6 ноября, № 45.

41. Гладков Ф. Энергия. Роман.- М., 1971.

42. Гладковская J1.A. Жизнелюбивый: творческий путь Вс. Иванова. -Л.,1988.

43. Голубков М. Русский литературный процесс 1920-30-х годов как феномен национального сознания. Автореферат.доктора фил. наук.-М., 1995

44. Горбунов А.П. «Серапионовы братья» и К. Федин. Библиографический очерк. Иркутск, 1976.

45. Горький М. Группа «Серапионовы братья». Литературное наследство, Т.70.-М., 1963.

46. Горький М. О литературе. М., 1937.

47. Горький М. Собр. Соч. в 30-ти т., т. 30. М., 1987.

48. Горький М. Собр. Соч. в 30-ти т., т. 25. М., 1986.

49. Грибачев Н. Полемика. Статьи и заметки о литературе. М., 1963.

50. Грознова Н.А. Творчество Л. Леонова и традиции русской классической литературы: очерки. Л., 1982.

51. Груздев М. Горький. М., Молодая гвардия, 1958.

52. Гурвич А. Литературно-критические статьи. М., 1973.

53. Гусев В.И. Герой и стиль: к теории характера и стиля. М., 1983.

54. Гусев В.И. Литературный стиль: ориентация на местности. М., 2001.

55. Давыдова Т.Т. Евгений Замятин. М.: Знание, 1991.

56. Днепров В. Проблемы реализма. Л., 1961.

57. Драгомирецкая Н.В. Стилевые искания в ранней советской прозе. В кн.: «Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении.

58. Стиль. Произведение. Литературное развитие». М., 1965.

59. Ермилов В.В. О традициях советской литературы. Творчество А.

60. Малышкина, А. Макаренко, Ю. Крымова. М., 1955

61. Ерощева Ф.Ф. Творческая индивидуальность К.А. Федина. -Краснодар, 1981.

62. Есенин С. Ключи Марии. М,. 1920.

63. Зазубрин В. Повести. JL, 1978.

64. Зазубрин В. Роман «Два мира». М., 1952.

65. Залыгин С. «Соленая Падь». Роман. М., 1960.

66. Замятин Е. Письма. Дневники. М., 1968.

67. Замятин Е.И. Школа классики. М., 1998.

68. Затонский Д. В. Герой и автор: судьба реализма в современной литературе. М., 1962.

69. Затонский Д.В. Зеркала искусства. — М., 1975.

70. Затонский Д. Куда идет XX век? // «Вопросы литературы», 1976, № 8. «Земля и фабрика» // Альманах, №4, 1928.

71. Иванов А.Д. Всеволод Иванов: литературный портрет. М., 1982.

72. Иванов Вс. Роман «Бронепоезд 14-69» М., 1970.

73. Иванов Вс. История моих книг. Собр. Соч. в 8-ми т., т. 1. - М., 1958

74. Иванов Вс. Партизанские повести.- JL, 1962

75. Измайлов А.Ф. наедине с Паустовским: К.Г. Паустовский прозаик, публицист, критик, драматург. - JI., 1990.

76. История русской советской литературы в 4-х т. Т. 1. М., 1967.

77. История русского советского романа. Кн. 1. M.-JL, 1965.

78. Калошин Ф. Содержание и форма в произведениях искусства. -М., 1953.

79. Кант И. Сочинения в 6-ти т. / под общ. ред. В.Ф. Асмуса АН СССР М., 1963

80. Караганов А. Характеры и обстоятельства. М., 1959. «Книга и революция», 1922, № 6.

81. Касаткина Т.А. Слово, творящее реальность, и категория художественности // Литературоведение как проблема. М., 2001.

82. Ковалев В.А. В ответе за будущее: Леонид Леонов: исследования и материалы. М., 1989.

83. Ковалев В.А. Леонид Леонов: семинарий. М., 1982.

84. Косенко П.П. След: биография, повести и литературные портреты. -Алма-Ата, 1980. Красная новь, 1933, № 4

85. Краснощекова Е.А. Художественный мир Всеволода Иванова. М., 1980

86. Крук И.Т. Леонид Леонов: очерк творчества. Киев, 1985.

87. Крылов В.П. Леонид Леонов художник: очерки. - Карелия, 1984.

88. Крымов Ю. Повесть «Машенька». М., 1965.

89. Кузьменко О.А. Андрей Платонов: призвание и судьба: очерк творчества. Киев, 1991.

90. Лавренев Б. Короткая повесть о себе. Собр. Соч. т. 1.- М., 1963.

91. Лебединский Ю. Современники. М., 1961.

92. Левин Л.И. Дни нашей жизни: кн. о Ю. Германе и его друзьях. М., 1984

93. Левинсон З.И. Романы Константина Федина. Тула, 1988. Лежнев А. Литературные будни. - М., 1939.

94. Лежнев А. Об искусстве. М., 1936

95. Лежнев И. Об этике и эстетике советской литературы. Октябрь, 1955, № 12

96. Леонид Леонов в воспоминаниях, дневниках, интервью: к 100-летию. -М., 1999

97. Леонид Леонов. Дорога на Океан. Роман. М., 1958

98. Леонид Леонов: Творческая индивидуальность и литературный процесс. -Л., 1987.

99. Литературная газета, 20 апреля 1936.

100. Литературная газета, 24 апреля 1936.

101. Литературная газета, 10 мая 1936.

102. Лукашевич В. Реализм образа.// Литературная газета, 1955, 22 октября

103. Макаров А. Серьезная жизнь. М., 1962.

104. Макаренко И. Интересная книга. Л., Смена, 1939.

105. Малыгина Н.М. Эстетика Андрея Платонова. Иркутск, 1985

106. Малышкин А. Люди из захолустья. Роман. М., 1964

107. Малышкин А. Падение Дайра. Роман. М., Сов. писатель, 1960

108. Манн Ю. Поэтика русского романтизма М., 1976

109. Маргарян А.Е. Мариэтта Шагинян. Творческий путь. Ереван, 1956

110. Маркиш Д. Стать Лютовым: вольные фантазии из жизни писателя

111. Исаака Эммануиловича Бабеля. С-Пб., 2001

112. Метченко А. Время. Писатель. Литературный процесс.// Наш современник. -1973. № 4

113. Минокин М. Советская романтическая проза и ее стилевые течения. // В кн.: Из истории русской и зарубежной литературы XIX -XX вв. Кемерово, 1983.

114. Мировое значение творчества Леонида Леонова. М., 1981.

115. Михайлов А.В. Несколько тезисов о теории литературы// Литературоведение как проблема. — М., 2001.

116. Михайлов О.Н. Леонид Леонов. М., 1986.

117. Михайлов О.Н. Мироздание по Леониду Леонову: Личность и творчество: Очерк. -М., 1987.

118. Михайловский Н. Литературная критика: статьи о русской литературе XIX нач.- XX вв. Л., 1989.

119. На литературном посту. Журнал. М., 1929, № 10.

120. На литературном посту. Журнал. М., 1930, № 4.

121. Никитин Н. Это было в Коканде. М.-Л., 1964.

122. Новиков В. Творческий путь Б. Пильняка. Вопросы литературы, 1976, №6.

123. Новый мир. 1937, №№ 6, 10, 12, 1938 №10-12

124. Огнев В. Эренбург. Несколько штрихов: Из книги «Амнистия таланту. Блики памяти» // Вопросы литературы, 2000, № 4.

125. Оклянский Ю.М. Федин. -М., 1986.

126. Палиевский П. Литература и теория. М., 1978

127. Паперный Э. О художественном образе. М., 1961

128. Паустовский К.Г. Воспоминания. Дневники. М., 1966.

129. Паустовский К. Избранное. М., 1953.

130. Паустовский К. Потерянные романы. Калуга, 1962131. «Первый Всесоюзный съезд советских писателей». Стенографический отчет. М., 1934.

131. Перхин В.В. русская литературная критика 30-х годов. (Критика и общественное сознание эпохи) Автореферат диссертации доктора фил. наук. М., 1995.

132. Пильняк Б. Машины и волки. Роман. М., 1964.

133. Пильняк Борис: опыт сегодняшнего прочтения (по материалам научной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения писателя). ИМЛИ им. М. Горького, 1995.

134. Платонов А. Собр. соч. в 6-ти т., т. 3. М., 1965.

135. Платонов А. Размышления читателя. М., 1970.

136. Плеханов Г.В. К психологии рабочего движения. Избранные философские произведения. Т. 5. М., 1958.

137. Поварцов С.Н. причина смерти расстрел: хроника последних дней И. Бабеля. - М., 1996.

138. Поспелов Г. О природе искусства. М., 1960.

139. Поспелов Г. Проблемы исторического развития литературы. М., 1972.

140. Правда. Газета., 8 октября 1954 .

141. Правдухин В. Очерки. Критические статьи. М., 1923.

142. Пригожин И. Порядок из хаоса. М, 2004.

143. Пухов Ю.С. Федор Гладков: Очерк творчества. М., 1983.

144. Рагозин А. Личная жизнь. // «Литературный критик», 1939, № 3.

145. Ревякин А. Проблемы типичности в художественной литературе. -М.,1959.

146. Рубашкин А. Белая ворона: к 110-летию со дня рождения И.Г.Эренбурга. // Литературная газета, 2001, № 4.

147. Рюриков Б. Реальный гуманизм. М., 1972.

148. Селивановский А. В литературных боях. М., 1987.

149. Серафимович А.С. Железный поток. Роман. М., 1967.

150. Серафимович А.С. Собр. соч. в 7-ми томах, т. 6. -М., 1959.

151. Серебрянский М. Литературные очерки. М., 1948.

152. Скорино Л.И. Мариэтта Шагинян художник: жизнь и творчество.1. М. 1981.

153. Слоним М. Три любви Достоевского. М., 1991.

154. Степанов Н. Стилистические средства изображения у Бабеля И. Л., 1969.156. «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Сб. статей. -М., 1994.

155. Творчество А. Платонова: исследования и материалы. РАН Институт русской литературы, 2000.

156. Творчество Мариэтты Шагинян: сб. статей. Л., 1980.

157. Тимофеев Л. Историзм или схема? // Вопросы литературы. 1961

158. Тимофеев Л. О положительном герое советской литературы// Новый мир. 1952. - № 1

159. Толстой Л. Заметки о Л. Андрееве. ПСС. Т. 6. М., 1940.

160. Трифонова Т.К. И.Г. Эренбург. // В кн.: «История русской советской литературы», т. 4. М., 1971.

161. У орд Л. Психические факторы цивилизации. Спб, 1897

162. Усневич Е. Пути художественной правды. Избранные работы. -М.,1958.

163. Фадеев А.А. Собр. соч. в 7-ми т., т. 5, т. 2 М, 1971.

164. Файнберг Р.И. Юрий Герман. Критико-биографический очерк. -Л., 1970.

165. Федин К. Города и годы. Роман. М., 1957.

166. Федин К. Собр. соч. в 10-ти томах, т. 10. М., 1973.

167. Фокин П. Литературоведение. // Литературоведение как проблема. -М., 2001.

168. Фрезинский Б. Письма Ильи Эренбурга Елизавете Полонской. 1922-1966. Вопросы литературы, 2000, № 2

169. Фурманов Д. Чапаев. Роман. М., 1959.

170. Фурманов Д. Собр. соч. в 4-х томах, т. 4. М., 1961.

171. Хватов А.И. Александр Малышкин: жизненный путь и художественные искания писателя. Л., 1985.

172. Хватов А. Александр Малышкин. Очерк жизни и творчества. М. -Л., 1959.

173. Химич В.В. Поэтика романов Л. Леонова. Свердловск, 1989.

174. ХрапченкоМ. Художественное творчество, действительность, человек. М., 1978.

175. Чалмаев В.А. Андрей Платонов: очерки жизни и творчества. -Воронеж, 1984.

176. Чередниченко В.И. Типология временных отношений в лирике, -Тбилиси, 1998.

177. Черемуха-рябина. Незабываемые встречи с Л.М. Леоновым. М.,1989.

178. Черный М. О жизни общественной и личной («Две повести» 1938).

179. Книга и пролетарская революция, 1939, № 9

180. Чернышевский Н.Г. Полн. Собр. соч. в 15-ти т., т. 14, М., 1957

181. Чудакова М. мастерство Юрия Олеши.- М., 1972

182. Шагинян М. Гидроцентраль. Роман. М., 1959

183. Шишкина Л.И. Литературная судьба Евгения Замятина. С-Пб., 1992

184. Шкерин М. О логике развития характера // Звезда. 1951, № 4.

185. Шолохов М. Поднятая целина. Роман. Т. 2 М., 1972.

186. Шукшин В. Любавины. Роман. М., 1979.

187. Щедрин Н. (М.Н. Салтыков). О литературе. М., 1952.

188. Эльяшевич А. Лиризм, Экспрессия. Гротеск. (О стилевых течениях в литературе социалистического реализма). — Л., 1985.

189. Эльяшевич А. Характеры и обстоятельства // Нева. 195 6 - № 10

190. Эренбург И.Г. День второй. Роман. — М., 1970.

191. Эренбург И.Г. Единый фронт. Роман. — М., 1967

192. Эренбург И. Люди, годы, жизнь. Кн. 3-4. М., 1963.

193. Эренбург И. Г. Не переводя дыхания. Роман. М., 1959.

194. Яновский Н. Писатели Сибири. М., 1988 .