автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Гипертекстуальная природа прозы Владимира Сорокина

Полный текст автореферата диссертации по теме "Гипертекстуальная природа прозы Владимира Сорокина"

На правах рукописи

Поздняков Константин Сергеевич

Гипертекстуальная природа прозы Владимира Сорокина

Специальность 10.01.01 - русская литература

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Самара, 2003

Работа выполнена на кафедре русской и зарубежной литературы Самарского государственного университета.

Научный руководитель - доктор филологических наук,

профессор Скобелев Владислав Петрович.

Официальные оппоненты: доктор филологических наук,

Ведущая организация - Ульяновский государственный

педагогический университет.

Защита состоится 13 октября 2003 года в 16.00 часов на заседании диссертационного совета К 212.216.01 Самарского государственного педагогического университета по адресу: 443099, г.Самара, ул. М.Горького, 65/67, корп. 5, ауд. 16.

С диссертацией можно ознакомиться в фундаментальной библиотеке Самарского государственного педагогического университета.

Автореферат разослан «/2 2003 г.

Учёный секретарь диссертационного совета кандидат педагогических наук,

профессор КройчикЛев Ефремович;

кандидат филологических наук, доцент Кузнецова Елена Робертовна.

доцент

14070

Общая характеристика работы

Место В. Сорокина в современном литературном процессе является предметом полемики. Некоторыми авторами ставится под сомнение сама литературность прозы писателя. Тем не менее тексты Сорокина имеют определённые историко-литературные корни, художественно содержательны. В данной работе, рассматриваются связи раннего периода прозаического творчества писателя с соцреа-листическим каноном.

Актуальность исследования связана с уникальной повествовательной стратегией писателя В. Сорокина. Данная стратегия является общей практически для всех его текстов, можно сказать, что всё творчество Сорокина выстроено по принципу гипертекста. Следует напомнить, что по правилам гипертекста построены некоторые произведения зарубежной литературы (наиболее яркий пример -«Хазарский словарь» М. Павича). Но нужно отметить, что в случае с Павичем речь идёт прежде всего об одном тексте, уникальность Сорокина именно в том, что принципы гипертекста распространяются, в данном случае, практически на всё его творчество.

Научная новизна диссертации заключается в том, что в современных литературоведческих работах отсутствует рассмотрение прозы Сорокина именно как гипертекста. Следует напомнить, что сам термин «гипертекст» и некоторые другие термины («гиперпространство», «ссылка») взяты из области компьютерных знаний. В данном случае термину придаётся литературоведческое наполнение.

Предметом исследования являются гипертекстуальные свойства произведений Сорокина, относящихся к раннему периоду творчества писателя. Данный период концептуально завершён, на что указывает своеобразное ограничение, проявляющиеся в названиях текстов (стоит прислушаться, например, к В. Рудневу, который справедливо отмечает, что название «Роман» можно истолковывать и как анаграмму «Нормы»). «Сердца четырёх» являются началом нового этапа в творчестве писателя. Тексты позднего периода («Сердца четырёх», «Голубое сало», «Пир», «Лёд») при всём сходстве мотивов и сюжетных ходов, обладают также качественными признаками, позволяющими чётко отделить их от ранних произведений Сорокина, поэтому их анализ находится за пределами данной диссертации.

Цель диссертации заключается в исследовании гипертекстуальных свойств прозы Владимира Сорокина и предполагает решение следующих задач.

Теоретико-литературная задача заключается в точном определении термина «гипертекст» и связанных с ним понятий «ссылка», «гиперпространство». Необходимо показать схожие и отличительные черты интер- и гипер- текстов ка^ вательных стратегий.

БИБЛИОТЕКА С Петербург г/Р

оэ

Историко-литературная задача предполагает включение прозы Сорокина в контекст соцреалистической культуры сталинского времени; рассмотрение ранних текстов писателя как иронического переосмысления соцреалистических штампов и клише.

Аналитическая задача предусматривает: а) рассмотрение основного события текстов Сорокина как события сюжета повествования, а не события сюжета героев; б) рассмотрение текстов писателя как гнёзд гиперпространства; в) выделение в текстах Сорокина необходимой для любого гипертекста системы ссылок, позволяющих перемещаться в гиперпространстве; г) установление генезиса этой системы; д) рассмотрение специфических особенностей каждого анализируемого произведения (как функционирует гипертекстуальная система ссылок в отдельно взятом тексте писателя).

Объектом исследования являются тексты Сорокина, написанные в период с 1978 по 1989 гг.: «Норма», «Очередь», «Первый субботник», «Тридцатая любовь Марины», «Роман».

Методологической основой работы послужили труды М.Бахтина, А.Лосева, Ю.Лотмана, Р.Барта, В.Топорова, Ж.Женнета, М.Фуко, Ц.Тодорова, У.Эко.

В работе используется структурный анализ повествовательных единиц.

Положения, выносимые на защиту:

1. Основным событием прозаических текстов Сорокина является событие сюжета повествования.

2. Прозаические произведения В. Сорокина обнаруживают качественные признаки гипертекста, проза Сорокина - гипертексту-альна. В прозе Сорокина существует определённая система ссылок, значимых слов, позволяющих переходить из одного текста в другой, что, в конечном счёте, способствует читательскому ощущению художественной целостности.

3. Наиболее значимые ссылки прозаических текстов Сорокина пришли из соцреалистического канона в иронически трансформированном виде.

Теоретическая значимость работы. В диссертации присутствует попытка определить принципы дифференциации терминов «гипертекст» и «интертекст» как двух значимых способов повествования для русской литературы XX века. Гипертекст и интертекст у Сорокина работают на демифологизацию, поэтому третий параграф первой главы посвящён проблеме определения мифа

Некоторая диспропорция в объёмах глав и параграфов диссертации объясняется тем, что в первой главе мы лишь раскрываем генеалогию основных ссылок гипертекста Сорокина. Вторая глава, превосходящая первую по объёму более чем в два раза, посвящена анализу функционирования гипертекстуальных ссылок в прозе писателя. Пять параграфов второй главы соответствуют пяти рассмат-

риваемым текстам Сорокина, которые представляют собой определённую систему. Текст «Норма» в этой системе занимает центральное положение, поскольку «Норму» можно рассматривать как модель всего прозаического творчества писателя. Этим и объясняется тот факт, что параграф «Гипертекст в гипертексте: жанровое своеобразие произведения В. Сорокина «Норма»» превышает по объёму другие параграфы второй главы.

Практическая значимость работы определена тем, что проза Сорокина рассматривается как гипертекстуальная. Такое рассмотрение позволяет опровергнуть мнение о Сорокине как о писателе одного приёма, гипотезу о связи текстов «Норма» и «Роман» как частей своеобразной дилогии, указать на жанровое своеобразие произведений Сорокина, объяснить студентам секрет художественного воздействия сорокинской прозы. Так, например, в диссертации показано, что в сборнике рассказов и повестей «Первый субботник» трансформации подвергаются качественные признаки рассказа. Характерная для малой эпической формы известная одноплановость речевого стиля невозможна в прозе Сорокина, поскольку основное событие - это не испытание героя, посредством жизненной ситуации, а испытание определённого стиля, манеры письма. «Испытать» же стиль письма можно лишь попытавшись разрушить его привычную гармонию, определённую тональность, посредством неожиданного вторжения в ткань повествования принципиально иной формы речевого высказывания, создающей новую художественную целостность - это можно наблюдать в текстах Владимира Сорокина. Материалы исследования могут стать основой для лекций или практических занятий в ВУЗе по курсу «История русской литературы (конец XX века)».

Апробация работы. Диссертация обсуждалась на заседании кафедры русской и зарубежной литературы Самарского государственного университета. Материал отдельных глав работы излагался на аспирантских семинарах кафедры русской и зарубежной литературы СамГУ, на V Международной научной конференции «За «Рекой Потудань». Творчество Андрея Платонова второй половины 1930 - 1940-х гг. (Институт мировой литературы РАН, Москва, 2001), на Международной научной конференции студентов, аспирантов и молодых преподавателей «Подходы к изучению текста» (Удмуртский государственный университет, Ижевск, 2002), на внутривузовской научной конференции СамГПУ (2002), на научной конференции «Смеховая культура» (Самара, 2003).

Основные положения диссертации изложены в четырёх публикациях (список прилагается).

Структура работы. В соответствии с целями и задачами исследования диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, списка литературы, включающего в себя 207 наименований.

Основное содержание работы

Во Введении сформулирована тема и объяснена актуальность диссертации, определяются цели и задачи исследования, его научная новизна, приводится обзор научной литературы, посвящённой творчеству Сорокина. Обосновывается историко-литературный подход к прозаическому творчеству писателя. Очерчиваются границы исследования (ранний период творчества Сорокина). Приводится история термина «гипертекст» и его дефиниции, данные в работах Р. Кувера и М. Визеля. В исследовании используется определение Визеля: «Гипертекст - это представление информации как связной сети гнёзд, в которых читатели свободны прокладывать путь нелинейным образом. Он допускает возможность множественности авторов, размывание функций автора и читателя, расширение работы с нечёткими границами и множественность путей прочтения»1. В данной работе не используются дефиниции гипертекста, данные Ж. Женеттом в книге «Палимпсесты: Литература во второй степени», поскольку Женетт определяет гипертекстуальность как разновидность интертекстуальности («гипертекстуальность как осмеяние и пародирование одним текстом другого»2). Под термином «гиперпространство» мы будем понимать только пространство «гипертекста».

Используя работу У. Эко, касающуюся проблемы гипертекста, мы выходим на проблему перемещения по гнёздам, через узлы повествования, в которых и должны появляться ссылки. Используя компьютерную терминологию Д. Крейнака и Д. Хебрейкена, под ссылкой мы будем понимать: «любые подсвеченные текст, значок или картинка, которые указывают на другую Web-cтpaницy»^ Роль подсветки в литературном гипертексте Сорокина выполняет определённый набор значений, позволяющий выделить в контексте произведения именно это слово, которое можно также определить как концепт. Проводится дифференциация терминов «гипертекст» и «интертекст». Если «гипертекст» понимается как определённым образом замкнутая система, то «интертекст» предполагает постоянный выход за пределы данного исследуемого пространства в иную систему. Это разграничение терминов необходимо потому, что, рассматривая творчество Сорокина как интертекстуальное, мы неизбежно наталкиваемся на практически неограниченное количество от-сылок, так как тексты писателя наполнены цитатами и реминисценциями, причём как реальными, так и выдуманными. Но это уже другая проблема, которой мы в нашей работе не занимаемся, огра-

1 Визель М. Гипертексты по ту и эту стороны экрана // Иностранная литература. 1999. № 10. С. 173.

2 Цит. по: Ильин И. Постмодернизм. Словарь терминов. М., 2001. С. 104.

3 Крейнак Д., Хебрейкен Д. Интернет. Энциклопедия. СПб., 1999. С. 86.

ничиваясь интересом к интертекстуальным связям как фону для выявления связей гипертекстуальных.

Первая глава «Мифогенный топос советского мира и происхождение «нормы» Владимира Сорокина» содержит исследование генезиса основных ссылок ранней прозы писателя («норма», «гнилой» и их производные) и состоит из трёх параграфов. Под термином «топос» мы будем понимать, используя дефиницию А.Л. Гринштейна, «культурный феномен». Мифогенный топос - это ми-фопорождающий культурный феномен.

В первом параграфе первой главы «Специфика соцреалисти-ческого речевого штампа» рассматриваются уникальные особенности речевого штампа, порождённого культурой сталинского времени. Основанием для подробного изучения такого явления как советский речевой штамп, являются неоднократные заявления самого Сорокина о его пристальном внимании, интересе именно к соцреа-листическому канону (в работе мы используем термин «соцреали-стический» как производное от словосочетания «социалистический реализм»). Конечно, соцреализм как художественный метод выходит за рамки конкретного сталинского времени (правления Сталина). Но, как отмечает Е. Добренко, доминирует социалистический реализм именно в пространстве культурного вакуума. Такие, идеальные для данного художественного направления, условия были созданы Сталиным и его окружением. Поэтому понятие «соцреали-стический» соотносимо в нашей работе именно со сталинской эпохой. Рассматривая основополагающую для соцреалистического искусства триаду «идейность - классовость (народность) - партийность», мы полемизируем с М. Балиной, которая обосновывает выбор именно этих терминов советскими деятелями культуры на основании имманентного им свойства «синтетичности». На наш взгляд, дело тут не столько в «синтетичности», сколько в определённом механизме превращения слова в штамп или лозунг, бытовавший в соцреалистической культуре. В этом смысле, постоянная подмена означаемого, ведущая к отсутствию одной устойчивой дефиниции термина, ведёт к той самой дестабилизации системы, о которой пишут Л. Геллер и А. Боден (на самом деле подобная дестабилизация за счёт замены означаемого работает на стабильность, на удержание тотального контроля - это очередная форма проявления всесилия власти). Что же касается «синтетичности», то свойство это не столь важно для соцреалистической культуры, поскольку «захват» слова и его последующее превращение в штамп или лозунг предполагает подмену означаемого. В этом случае можно говорить о том, что «синтетичность» некоторых терминов или понятий была выработана именно благодаря акту присвоения этого слова соцреалистической культурой. Исследования Е. Добренко помогают выделить одну из главных функций речевого штампа - функцию марки-

рующую, присущую и ссылкам-концептам В. Сорокина. Речевой штамп действует повсеместно - в литературоведении, в критике, в политических отчётах, в публицистических статьях. Штамп не знает границ, потому что он сам их меняет. Таким образом, от рассмотрения специфических свойств советского речевого штампа мы должны перейти к проблеме границы.

Во втором параграфе первой главы «Проблема границы в соцреалистическом каноне. Граница и речевой штамп в статьях М. Горького, А.И. Ревякина и A.M. Еголина» исследуется взаимоотношение таких явлений, как граница и советский речевой штамп. Выбор статей М. Горького определяется тем, что писатель был канонизирован в сталинскую эпоху, объявлялся «отцом соцреализма», стал одним из богов в советском мифологическом пантеоне наряду со Сталиным и Лениным. Также в параграфе рассматриваются статья А.И. Ревякина, монография и статья A.M. Еголина. Именно эти объекты выбраны нами потому, что на их примере отчётливей всего прослеживается генеалогия гипертекстуальных ссылок прозы Сорокина. Рассмотрение статей, а не художественных текстов того времени позволяет избежать ненужных интертекстуальных отсылок. В статьях и Горького, и Ревякина ярко проявляется проблема границы. Исследование сборника статей М. Горького «Будем на страже» (1931), само заглавие которого указывает на отношение к неким рубежам, пределам, позволило выделить три типа границы: 1) государственные границы СССР, отделяющие «наше» от всего «зарубежного», «за-граничного»; 2) границы, отделяющие советского человека от внутренних врагов Советского Союза (в терминах Горького - «механических граждан»), граждан, проживающих на территории СССР, но которых при этом нельзя назвать «нашими», «советскими»; 3) границы внутри советского человека, поскольку «наш» гражданин должен относиться к себе самокритично, постоянно подвергая себя своеобразной идеологической чистке, не допуская в себя инородных влияний.

Общий момент, объединяющий все три типа идеологических границ, - это установка на деление абсолютно всех явлений жизни по принципу «наше» и «не-наше», «советское» и «не(анти-)- советское». В статьях Горького всё «не-наше» маркировано отрицательным штампом «гнилой» или синонимичными ему словами со значением разложения. На примерах из статей Горького показываются маркирующие функции этого штампа. Постепенно слово утрачивает своё исконное означаемое. Значение «разложение» заменяется значением «не-наш», «западный», «за-рубежный». Превращаясь в штамп, слово начинает работать на установление границы, на постоянное проведение этой границы.

Граница топоса советского мира не лишена определённой динамики, но «движение» этой границы нацелено на агрессию, на де-

монстрацию всевластия политических верхов. На примере очередного штампа «традиции и новаторство», используя статьи X. Понтера, Б. Гройса и Б. Менцеля, мы рассматриваем, как соцреализм конструирует своё прошлое и будущее. В качестве прошлого соц-реалистическое искусство присваивает классику русской литературы (А. Еголин в своей статье «За высокую идейность советской литературы» создаёт родословную соцреализма как художественного метода, по принципу первой главы Евангелия от Матфея, начиная с Пушкина и заканчивая Горьким, приписывая произведениям классиков русской литературы качественные особенности соцреалисти-ческой литературы). «Новаторство» же соцреализма заключается в присвоении им некоторых стратегий авангарда, что позволило Б. Гройсу в статье «Стиль Сталин» определять соцреалистическое искусство как логичное завершение идей искусства авангардного. На наш взгляд, в случае с отношениями авангарда и соцреализма, мы имеем очередной захват, присвоение, о чём говорит и X. Гюнтер, критикуя «провокационные тезисы» Б. Гройса и отмечая, в частности, что «основные принципы авангарда были отброшены и лишь определённые прагматические установки левого искусства, искажённые и вырванные из первоначального контекста, использовались в качестве строительного материала для постройки советской культуры»4. Таким образом, стратегия соцреалистической границы (границы соцреализма как культурного явления) в отношении как классиков русской литературы, так и авангардистов идентична, в обоих случаях можно отметить выбор неких удобных с точки зрения нормативности сторон. В результате препарирования классиков соцреализм получает фундамент, основу, происхождение (прошлое), а присваивая некоторые методы авангарда, получает цель (будущее), которой является вовлечение всей страны в единую художественную акцию, где все стороны человеческой жизни подпадают в идеале под тотальный контроль политических верхов (в данном случае, Сталина). Пространство СССР о-граничено идеологически, причём это ограничение определённым образом сплачивает людей, делает их частью единого коллективного тела, именно на это работают рассматривавшиеся речевые штампы. Мы выделяем две взаимосвязанные функции таких слов-клише:

1) маркирующая функция, отчётливо проявляющаяся в постоянных противопоставлениях: «советский - западный»; «здоровый -гнилой», и т. д.; 2) объединяющая функция, напрямую вытекающая из первой; маркирующая функция не присуща словам изначально, ведь нельзя утверждать, что прилагательное «гнилой» всегда было синонимом слова «не советский»; подмена означаемого, происхо-

4 Гюнтер X. Художественный авангард и социалистический реализм // СоЦреалистический канон. СПб., 2000. С. 101-108.

дящая при превращении слова в штамп или клише, приводит к созданию особого языка понятного только советским людям.

На жёстко о-граниченном пространстве возникает идея, сходная с ощущением богоизбранности, рождается миф, поэтому можно сказать, что основная задача соцреалистической границы, цель её стратегии - это мифотворчество.

В третьем параграфе первой главы «Соцреалистический миф и проза Сорокина» исследуется взаимосвязь между мифом, рождённым советским миром как культурным феноменом (топосом), и текстами В. Сорокина. Для определения особенностей мифа используется работа Р. Барта «Мифологии». Миф определяется французским учёным как вторичная семиологическая система: «то, что в первичной было знаком, во вторичной означающее»5. Концепт «норма» В. Сорокина является примером третьей семиологической системы. В одноимённом тексте писателя «норма» в качестве означающего имеет миф - советский речевой штамп, а в качестве означаемого -брикет с переработанными экскрементами. Барт также определяет миф как «похищенное и возвращённое слово» . Соцреалистическая граница, «захватывая» или «умыкая» слова, превращала их в мифы-штампы. Похищение Сорокиным соцреалистического речевого штампа, преобразование его в «норму» - есть демифологизирующий акт, полностью соответствующий другому высказыванию Р. Барта: «Лучшее оружие против мифа - в свою очередь мифологизировать его, создавать искусственный миф»7.

В качестве основного определения термина «миф» мы используем дефиниции, данные А.Ф. Лосевым в монографии «Диалектика мифа»: «Миф есть развёрнутое магическое имя»8. Эпитет «магический», присутствующий в данном определении, как нельзя более точно характеризует миф, созданный Сорокиным на основе мифа советского. Миф Сорокина - это миф, в котором магическая природа соцреалистического речевого штампа обнажается. Речевой штамп предстаёт как настоящее заклинание, магическое имя.

Третья семиотическая цепочка выстраивается Сорокиным при помощи приёмов поп-арта, которые позволяют писателю свободно манипулировать с различными практиками письма. Следствием подобной манипуляции становится некоторое изменение понимания события сюжета. Основным событием или событиями текстов Сорокина, как уже говорилось, становится событие сюжета повествования, а не событие сюжета героев или персонажей. Монолитность

5 Барт Р. Мифологии. М., 1996. С. 233.

6 Там же. С. 235.

7 Барт Р. Указ. соч. С. 237.

8 Лосев А. Диалектика мифа // Лосев А. Миф. Число. Сущность. М., 1994. С. 438.

соцреалистической манеры письма разрушается либо жёсткими, предельно «материально-телесными» сценами, либо введением ненормативной лексики и т. п. В любом случае границы нарушаются, на территорию соцреалистического дискурса вторгается иной речевой жанр (дискурс). Испытанию, проверке подвергается не герой или персонаж, как в классической литературе, а сам текст, используемая манера письма. Можно говорить, что именно текст является главным героем Сорокина.

Жестокость и жёсткость сюжетных поворотов может шокировать неподготовленного читателя или вызвать сомнение по поводу целесообразности введения подобных сцен и лексем. Следует обратить внимание на то, что помимо своей демифологизирующей функции, некоторые эпизоды «жестокого» обращения с персонажами выполняют ещё одну важную задачу. В статье В. Ермилова с говорящим названием «Прекрасное - это наша жизнь» проводится прямое сопоставление жизненных явлений с искусством. Так, персонажи романа В. Ажаева «Далеко от Москвы» рассматриваются не как герои художественного произведения, а как реальные советские люди. В. Сорокин, постоянно проводящий в своих интервью строгую границу между искусством и реальной жизнью, намеренно равнодушен к своим персонажам. С одной стороны, такое равнодушие - ещё один из приёмов разрушения соцреалистического мифа, с другой - определённая позиция, занимаемая писателем по отношению к роли литературы в жизни. Писатель, по Сорокину, не может научить жить, литература не может заменить религию, а литературное произведение нужно воспринимать чисто эстетически.

Немаловажно, что в интервью Сорокин говорит не только о своём интересе к соцреалистической литературе именно сталинского периода, но и о своей «благодарности» Сталину. При всей неоднозначности подобных высказываний необходимо отметить, что именно Сталин явился автором основных стратегий соцреализма. На примере анализа книг, автором которых, по мнению некоторых исследователей, является Сталин («Ленин Владимир Ильич. Краткий очерк жизни и деятельности», «Иосиф Виссарионович Сталин. Краткая биография», «История ВКП(б). Краткий курс»), становится очевидным, что Вождь не только почувствовал ту грань, которая разделяет реального человека и миф, но и сделал всё, чтобы такой миф создать. Сталин провёл границу в самом себе, разделив реального человека и мифического персонажа. В советской мифологии Сталин занимает положение Бога, власть его безгранична. На примере сопоставления отрывка из «Истории ВКП(б). Краткий курс» и «Новых частушек» 1930-х годов о борьбе с кулачеством показывается, что сталинские «мрачные фантазии» (Е. Добренко) отразились и в устном народном творчестве. И в «Кратком курсе», и в текстах частушек ярко проявляется проблема границы. Основная задача со-

ветского колхозника - ограничить коллективное хозяйство от враждебных элементов, пытающихся рубежи пересечь, проникнуть в колхозы, развалить их изнутри.

Мифогенный топос советского мира - творение Сталина. Этот культурный феномен, включает в себя и соцреалистический речевой штамп, работающий на постоянное удержание границы и являющийся мифическим высказыванием. Ссылка-концепт Сорокина «норма», которую можно считать результатом семиологической системы третьего уровня, в качестве означаемого имеет значения именно соцреалистического речевого штампа. То же самое можно сказать и о концепте «гнилой». Не будь на страницах произведений Сорокина подобных ссылок, вряд ли возникала бы возможность рассмотрения прозаических текстов писателя как гиперпространства. Гипертекстуальная природа прозы Сорокина основана на советском мифе, родившемся в сталинскую эпоху.

Во второй главе «От «Нормы» к «Роману»: дилогия или части гипертекста?» рассматриваются гипертекстуальные связи произведений раннего периода творчества Сорокина. Рассмотрение прозы писателя как гиперпространства, сети гнёзд, заставляет опровергнуть утверждения В. Руднева и И. Скоропановой об отношениях «Нормы» и «Романа» как частей дилогии. Для нас важно, что «Норма» так же связана с «Романом» как и с другими текстами раннего периода: во всех них действует определённая система ссылок. При выявлении ссылок в каждом из произведений нельзя не остановиться на описании специфических черт анализируемых текстов. Интертекстуальные отсылки анализируются лишь в том случае, если они совпадают с гипертекстуальными ссылками, то есть служат проводником в гиперпространстве прозы Сорокина.

В первом параграфе второй главы «Гипертекст в гипертексте: жанровое своеобразие произведения Владимира Сорокина «Норма»» рассматриваются гипертекстуальные свойства и жанровые особенности ключевого для прозы писателя текста «Норма».

«Норма» (1978-1984) состоит из восьми частей. Части эти разноплановые (представлен и лирический цикл, и эпистолярный жанр, и стенограмма речи прокурора) и, на первый взгляд, ни тематически, ни фабульно не объединены. Ключ к прочтению текста - в самом заглавии. Концепт-ссылка «норма» является тем узлом, который позволяет перемещаться в пространстве текста. Появляется и противостоящий ему концепт «гнилой». Бинарная оппозиция «норма-гнилой» становится связующим звеном между частями текста. «Норма» является моделью всего раннего периода прозаического творчества Сорокина. Определяя этот текст как гипертекст в гипертексте, мы имеем в виду полную свободу перемещения внутри «Нормы» - совершенно необязательно читать восемь частей по порядку. Даже внутри анализируемого текста части разбиты на сег-

менты. Первая часть - цепь эпизодов, изображающих поедание брикетов с оттиском «норма» разными персонажами; вторая часть -цепь из существительных с эпитетом «нормальный»; третья часть -три рассказа-матрёшки и т. д. Любая из частей текста «Норма» могла бы стать самостоятельным произведением, на что указывает и авторская публикация отрывка из третьей части «Падёж» как полноценного рассказа в сборнике «Утро снайпера». Тем не менее все части произведения связаны системой ссылок и являются гнёздами гипертекста.

Для обнаружения системы ссылок, значимой для всех текстов раннего периода, мы используем терминологию Р. Барта из работы «Введение в структурный анализ повествовательных текстов». Учёный выделяет несколько классов функциональных единиц: «часть из них играет в тексте роль самых настоящих шарниров; другие же лишь заполняют повествовательное пространство, разделяющее функции-шарниры; назовём первые кардинальными функциями, а вторые - функциями-катализаторами, ибо они имеют вспомогательный характер»9. Эта мысль Барта позволяет выйти на проблему художественной функции гипертекста. Перемещение в пространстве гипертекста возможно благодаря «узлу», в котором и возникает ссылка, которую, используя рассуждения французского учёного, можно определить как кардинальную функцию, слово-шарнир. Обнаруживая в тексте «Нормы» подобные ссылки или кардинальные функции, мы тем самым обнаруживаем связь между разноплановыми частями произведения.

Нанизывание эпизодов, объединённых общим событийным центром в первой части, позволило В. Рудневу провести параллели между «Нормой» и «Декамероном» Бокаччо. Два важных момента объединяют все эпизоды этой части: 1) все персонажи живут на территории СССР (первый тип границы); 2) во всех эпизодах появляется брикет с оттиском «норма», одни персонажи употребляют его содержимое, другие - нет (проблема границы внутренней).

Мотив потребления фекалий в пищу проходит через всю историю мировой литературы (от Свифта до Войновича), но у Сорокина он получает несколько иное значение. Стремясь по возможности избегать интертекстуальных от-сылок, мы приводим лишь реальный пример из сталинской эпохи. Доктор А. Замков в конце 20-х годов XX века на основе мочи беременных женщин разработал препарат «гравидан», а уже к 1934 г. в СССР гравиданотерапию прошли около 12 тыс. советских граждан. Пациенты Замкова чувствовали себя преисполненными оптимизма и энтузиазма, они утверждали, что в состоянии работать по 12 и 13 часов; даже репрессированные, утра-

9 Барт Р. Введение в структурный анализ повествовательных текстов // Зарубежная эстетика и теория литературы Х1Х-ХХ вв. М., 1987. С. 398.

тившие веру в СССР и грядущую победу коммунизма, снова ощущали себя частью советского государства. В этом примере для нас важно именно приобщение к коллективному телу через материально-телесный низ. В творчестве Свифта, Рабле и Войновича нет подобного аспекта. «Гравидан» становится «нормой» - это путь в коллектив.

Существительное «норма» в сорокинском тексте имеет три значения: 1) «норма» как машинописный текст, найденный на квартире персонажа по фамилии Гусев; 2) «норма» как брикет, содержимое которого обязаны регулярно потреблять в пищу советские люди; 3) «норма» как концепт или ссылка. Эти значения взаимосвязаны, поскольку во всех трёх случаях мы имеем дело с одним и тем же концептом в разных воплощениях.

Симуляция детективной интриги, присутствующая в первой части «Нормы», характерна и для более поздних произведений писателя, таких, например, как «Сердца четырёх» (1991) и «Голубое сало» (1999). Поэтому данную особенность первой части можно истолковать как внешнюю гипертекстуальную ссылку, при условии того, что под внешней ссылкой мы будем понимать ссылку на другое гнездо гиперпространства, а под внутренней - ссылку на другой участок того же гнезда.

Рассматривая разнообразные способы употребления содержимого брикета с оттиском «норма» в пищу, мы отмечаем ряд особенностей: 1) большинство из персонажей не поглощают «норму» в чистом виде, стараясь закусывать её чем-то или запивать; 2) в качестве «сопровождения», под которое употребляется «норма», выступают программы советского радио и телевидения (здесь налицо ироничное осмысление роли СМИ в жизни советского человека); 3) персонаж, выбрасывающий брикет, совершает преступление. Особенно показательны в этом смысле два эпизода: некий Куперман выбрасывает брикет в воду, сознательно ставя себя за границы советского общества, а уголовник Заяц, также выбрасывающий «норму», уже находится вне закона, как преступник, поэтому ему этот знак границы не нужен.

С каждым последующим эпизодом первой части читатель узнаёт о брикете всё больше. Появляются некоторые пространственно-временные характеристики. Упоминание об отсутствии «нормы» во Франции указывает на принадлежность брикета с переработанными экскрементами именно пространству советского мира, а рассказ о снайпере тёте Наташе, погибшей на войне, заканчивается употреблением «фронтовой» «нормы» - из этого эпизода мы узнаём, что во время Второй мировой войны советский брикет уже существовал. Но не стоит думать, что Сорокин имеет в виду конкретную войну, писатель оперирует с советским мифом. Великая Отечественная война и её участники в текстах Сорокина не имеют отношения к реально происходившим историческим событиям и жившим людям

- это миф, созданный соцреалистическим искусством, которым манипулирует современный писатель.

Отчётливо проявляется обрядовый характер потребления содержимого брикетов. Эпизод, повествующий о мальчике Коле, который ест свою первую в жизни «норму», обнаруживает все признаки инициации. Советский человек проходит такое испытание регулярно, доказывая свою принадлежность коллективному телу, внутренним и внешним границам.

Независимо от того, употребляется ли содержимое брикета в пищу персонажами или выбрасывается, во всех эпизодах есть ещё один объединяющий момент - появление самого концепта «норма» или его производных, становящихся значимой ссылкой, к которой в каждом из фрагментов стягиваются «стилевые массы» как к центру. Целостность первой части основывается на появлении брикета и слова-ссылки. Два этих звена, объединённых одним концептом, представляют собой одновременно и вершину и фундамент здания советского мифа. На вершине - священный текст, сплошной речевой штамп, а фундамент - тот же штамп, только материально воплощённый в форме брикета с переработанными экскрементами. Значимость концепта «норма» и его производных заставляет пристально вглядываться в текст, выискивая слова-ссылки, - именно на это и работает, на наш взгляд, первая часть.

Вторая часть состоит из перечня слов с постоянным эпитетом «нормальный(-ая)». Используя внутренние ссылки на первую часть, можно говорить, что перед нами жизнь советского человека в идеале, мифическая жизнь. Внешние ссылки указывают сразу на несколько текстов раннего периода. Выстраивание части как перечня, очерёдности является ссылкой на текст «Очередь». В обоих текстах жизнь персонажа передаётся через цепочку речевых высказываний. И в том, и в другом случае персонаж существует в пространстве очереди, растворяясь в коллективной речи. Кроме того, в цепи второй части встречается «нормальная норма», относящаяся к заводскому пространству. Это связано с обнажением природы завода как храма для советского человека. В роли храма завод предстаёт как в рассказах сборника «Первый субботник», так и в романе «Тридцатая любовь Марины». Обнажение храмовой природы завода, бытовавшей в советской мифологии, является ещё одним приёмом В. Сорокина, направленным на демифологизацию, и в то же время этот приём можно истолковывать как внешнюю ссылку, позволяющую перемещаться в пространстве гипертекста.

В первом фрагменте из третьей части «Нормы» обнаруживается сходство с текстом «Роман», поскольку имитируется один и тот же дискурс. Однако неожиданное появление нецензурного междометия в третьей части «Нормы», которое можно охарактеризовать как иронию в отношении субъектных форм выражения авторской пози-

ции, нарушает гармонию гораздо раньше, в то время как в «Романе» разрушение и абсурдизация текста происходит только в финале. Финалы двух текстов также различаются: описание акта совокупления Антона с землёй (этот эпизод - очередная внешняя ссылка на роман «Голубое сало», в котором появляется целый орден таких «сексуальных партнёров родной земли») не сопровождается нарушением тональности повествования, в то время как механическим безумным действиям Романа и Татьяны в финале сопутствует перманентная примитивизация квазитургеневского языка.

И. Скоропанова, почему-то упуская из вида финал фрагмента об Антоне, указывает в своей монографии лишь на появление «реплики с матом» как на сигнал о том, что не всё с текстом благополучно. Но, помимо финала, Скоропанова не обращает внимания на ключевые слова-ссылки, произошедшие от прилагательного «гнилой» и встречающиеся в тексте фрагмента об Антоне. Именно такие ссылки, обладающие маркирующей функцией, указывающие на старый, прогнивший мир, являются тем самым сигналом, о котором пишет исследовательница, а «реплика с матом» подводит нас к последующему появлению псевдоавтора и псевдоредактора. Кроме того, в этой реплике ощутимо воплощается сорокинский принцип «текст как наркотик» - автор в качестве персонажа так наслаждается своим собственным письмом, что не может удержаться от непристойного возгласа, передающего его эмоциональное состояние. Помимо концепта «гнилой» появляется ещё одна значимая ссылка для сорокин-ского гипертекста - упоминание о грибах, также имеющая двойное значение в текстах писателя. Грибы появляются там, где сыро, где всё гниёт, и в этом плане семантика этой ссылки оказывается близкой концепту «гнилой», но, вместе с тем, «грибное» означает и погружение в галлюциноз (имеются грибы, вызывающие галлюцинации). Концепт «грибное» и его производные встретятся и в более позднем романе «Голубое сало»(1999), поэтому «грибное» также можно охарактеризовать как внешнюю ссылку.

Диалоги «писателя» и «редактора», переделывающих текст фрагмента об Антоне, с одной стороны, можно охарактеризовать как ироничное осмысление Сорокиным принципов критичности и самокритичности, обязательных для советского писателя (достаточно вспомнить А. Фадеева, перерабатывавшего «Молодую гвардию» или уже упоминавшегося Ажаева, редактировавшего (если верить К. Симонову) свой роман «Далеко от Москвы»), с другой стороны такое редактирование и поиск иных вариантов развития повествования имеет много общего с принципами гипертекста, когда в определённом узле, где возникает ссылка, пользователь сам может выбирать дальнейший вариант развития событий. Сорокин с иронией показывает, что полная свобода выбора вариантов читателем гипертекста имеет нечто общее со свободой выбора политическими вер-

хами СССР определённого варианта «переделки» текста. Разница в том, что пользователем гипертекста является любой индивидуум, а пользователем соцреалистического текста - лидер государства и его окружение.

Само по себе появление «писателя» и «редактора» является внутренней ссылкой, указывающей на советское издательское дело. Художественные тексты оцениваются редактором по принципу «нормальный» или нет, что синонимично оценке советский или нет.

Фрагмент «Падёж», вставлен «писателем» в текст об Антоне, поэтому всю третью часть можно рассматривать как своеобразную матрёшку. «Падёж» построен на противопоставлении концептов «норма» и «гнилой». Приехавшие из райцентра секретарь райкома Кедрин и начальник районного отдела ГБ Мокин разрушают гнилой мир колхоза, постоянно каламбуря. Каламбур, игра словами указывает здесь на двойное значение, которое не воспринимает председатель колхоза Тищенко, за что он и оказывается казнённым в финале, его сжигают заживо, реализуется метафора «сгорел на работе». Казнь председателя также оформлена как игра словами.

Четвёртая часть «Времена года» представляет собой лирический цикл из 12 стихотворений, названных по месяцам. В одном из стихотворений присутствует концепт-ссылка «гнилой», указывающая на связь с остальными частями «Нормы». Уместно здесь вспомнить об упоминании советского издательского дела. «Времена года» -это очередной штамп, клише, форма (можно вспомнить «Круглый год» С. Маршака и одноимённый детский альманах), которую Сорокин наполняет абсурдным содержанием. Помимо типичных соц-реалистических стихотворений, во «Временах года» появляется стилизация под японские трёхстишия, эротические стихи и т. д., т.е. такие лирические произведения, каких в советском журнале или в стихотворном цикле советского поэта быть не могло. Концепт «норма», противостоящий «гнилому», заменяет здесь сама устойчивая форма «Времён года», определённый канон, рамка, в которую Сорокин помещает неожиданное содержание.

Борьба концептов «норма» и «гнилой» становится основным событием и писем Мартину Алексеевичу, из которых состоит пятая часть «Нормы». Появление концепта «гнилой» вызывает буквальное разложение и гниение текста: в обстоятельные письма старика постепенно вторгается сквернословие, вытесняя производные от «нормы» слова. В финале мы обнаруживаем набор звуков, лишённый всякого смысла. Речь пожилого сторожа дачи - ещё одна внешняя ссылка на роман «Сердца четырёх». Только сопоставительный анализ «Писем Мартину Алексеевичу» и монологов Генриха Ивановича Штаубе, позволяет понять, что Штаубе - не герой, а герой-текст, герой-высказывание.

Шестая часть состоит из набора лозунгов (написаны заглавными буквами с восклицательными знаками на конце), включающих в свой состав концепт «норма». Здесь Сорокиным разрушается сам жанр лозунга, он намеренно занижается («СТАКАН - СЕРЁГИНА НОРМА!»), переходит в бытовую сферу («У ВАСИ С ЛЕНОЙ ВСЁ В НОРМЕ!»), после подобных псевдолозунгов имитация типичных советских плакатных подписей с их футуронаправленностью («ЗАВОД НОРМА РАСТЁТ И СТРОИТСЯ!») смотрится несколько абсурдно. К тому же через ссылку «норма», перемещаясь в первую часть, мы можем вспомнить материальное воплощение концепта, и в таком случае некоторые лозунги будут иметь двойное значение.

«Стенограмма речи главного обвинителя» из седьмой части представляет собой сложное переплетение трёх различных дискурсов, два из которых - речь блатная и речь интеллигента - можно соотнести с персонажами первой части - Куперманом и Зайцем -двумя преступниками, нарушившими границу. Нарушение границы происходит и в стенограмме: вторжение и смешение разнородных дискурсов разрушает строгий протокольный жанр, законы которого опять же чётко нормированы. Имеем место очередная деструкция «нормы». «Творчество подсудимого» - небольшие текстовые фрагменты, которые следуют после речи главного обвинителя, являются смешением соцреалистических стихотворений (Смеляков, Уткин и др.), наполненных патетической приподнятостью, с прозой, в которой все поэтические метафоры грубо материализуются. Пафос, присущий стихотворениям, уничтожается. Мы снова сталкиваемся с развенчанием мифа, с демифологизацией. Помимо непосредственного присутствия концепта-ссылки «нормально» во фрагменте «В память о встрече» необходимо указать на сходство основного приёма материализации метафоры с первой частью, где материализуется метафора: «дерьмом кормят».

В восьмой части - «Летучка» - повествуется о собрании редакции журнала. Наполненная характерными штампами речь членов редколлегии постепенно, как и в Письмах Мартину Алексеевичу, утрачивает всякий смысл. Штамп вновь побеждён, но указание на советское журнальное дело, уже возникавшее ранее, и являющееся внутренней ссылкой в тексте «Нормы», отчасти объясняет и принцип построения романа Сорокина. «Норма» - это ещё и имитация альманаха или журнала. Издание подобного рода тоже гипертекстуаль-но - его материалы можно читать в произвольном порядке, как линейным, так и не-линейным способом.

В «Норме» действует та система ссылок, которая позволяет перемещаться в гиперпространстве сорокинской прозы и рассматривать произведения писателя как гипертекстуальные. Есть основания утверждать, что роман «Норма» является центральным произведением раннего периода прозаического творчества В. Сорокина.

Второй параграф второй главы ««Очередь» как советский миф и специфический речевой жанр» посвящен рассмотрению текста «Очередь», состоящего исключительно из прямой речи. Столь необычная форма выводит к проблеме жанрового своеобразия. При определении жанровых дефиниций «Очереди» использовалась статья М.М. Бахтина «Проблема речевых жанров». Понятие «речевой жанр» синонимично термину «дискурс» и обозначает «определённый тип высказывания, отличный от других типов, но имеющий с ними общую языковую природу»10. Используя бахтинскую теорию речевых жанров, мы приходим к выводу о близости жанровой природы «Очереди» к риторическим жанрам, поскольку такие жанры есть «не что иное, как условное разыгрывание речевого общения и первичных речевых жанров (бытовой диалог, частное письмо и т. д.)»11, несмотря на то, что риторические речевые жанры - жанры вторичные (в этот комплекс входят романы, повести, драмы, всякого рода научные исследования и т.д.).

Анализ текста «Очередь» позволяет выделить несколько наиболее важных моментов, позволяющих проследить связь с произведением «Норма».

В «Очереди», как и в первой части «Нормы», описывается обряд, таковым является само стояние в очереди. Можно говорить об иллюзорном характере движения очереди, об отсутствии чёткой цели (какой именно товар продают, никто из персонажей точно не знает). Пространство очереди - это пространство коллективной речи. Мы помним, что, употребляя в пищу содержимое брикета с оттиском «норма», человек становится советским гражданином, частью коллективного тела, отстаивая в очереди, персонаж становится частью коллективной речи. Другая речь в советском мифе невозможна, поэтому персонажи, покидающие пространство очереди, теряют речь. Можно говорить о том, что в данном тексте, как нигде, очевидно, что героем прозы Сорокина является сам текст. В «Очереди» речь персонажа и есть персонаж, вне речевого пространства нет ничего и никого. Основная цель очереди -ликвидация индивида, индивидуальной речи, на что указывает определённая динамика перекличек, производящихся в очереди (показательно, что всего таких перекличек три). Во время третьей переклички на разные фамилии коллективная речь даёт один ответ - «я» - это ответ коллективного тела. Любопытно, что очередь не движется, а разрастается, постоянно захватывая пространство: мини-очереди (очереди помельче), лавочки, дворы, подъезды и т. д. Постоянное расширение очереди идентично стратегии соцреалистической границы, присваивающей слова и превращающей их в речевые штампы - достояние коллективной речи.

10 Бахтин М. Проблема речевых жанров // Бахтин М. Эстетика словесного творчества. М., 1986. С. 250.

11 Там же. С. 264.

Концепт-ссылка «норма» и его производные выполняет несколько функций в тексте «Очередь». Самая важная из этих функций -маркирующая, пространство очереди помечается как «наше», «нормальное», проводится граница. Другая функция «нормы» вновь отсылает нас к определению мифа А.Ф. Лосевым как развёрнутого магического имени и к «детективной» интриге, которую использует Сорокин.

Центральный персонаж Вадим три раза отлучается из пространства очереди. Два раза - ради выпивки, а в третий - оказывается в постели у некоей Люды. Во всех трёх случаях он не утрачивает дар речи. Возникает вопрос - почему? В первом случае - двое его собутыльников это персонажи, тоже стоящие в очереди, «соображая на троих» Вадим остаётся в пространстве коллективной речи. Во второй раз, когда собутыльников у Вадима не двое, а один, очерёдность нарушается, широкое присутствие концепта-ссылки «норма» играет в диалогах выпивающих роль магического заклинания, позволяющего оставаться в очереди, не утратить дар речи.

Третий случай связан с божествами очереди. Люда оказывается заведующей сектором магазина, к которому выстроилась очередь. Проводя с Людой время, Вадим продолжает находиться в очереди. Люда, словно античная богиня, обещает помочь своему фавориту, она обладает властью, как, впрочем, и милиционер, который может вывести из очереди, лишить возможности приобрести товар, то есть: лишить «нашей» общей речи.

В «Очереди» обнажается обрядовая природа ещё одного явления советского мира. Гипертекстуальная ссылка-концепт на текст «Норма» является принципиально значимой при анализе текста и логики его построения. Поэтому с уверенностью можно говорить как о связи между «Нормой» и «Очередью», так и о том, что «Очередь» является одним из гнёзд сорокинского прозаического гипертекста.

В третьем параграфе второй главы «Система внутренних и внешних ссылок сборника рассказов и повестей Владимира Сорокина «Первый субботник»» основным объектом для рассмотрения гипертекстуальных свойств является сборник рассказов и повестей «Первый субботник».

В начале главы излагается история издания сборника, поскольку полный вариант этого произведения был опубликован лишь в двухтомнике Владимира Сорокина(1998). Отсутствие предисловия некоего А. Ивантеева, входящего в единственный полный вариант собрания сочинений, в других изданиях, объясняется утратой некоторых функций этого вступительного слова.

Предисловие выдуманного Сорокиным А. Ивантеева стилизовано под образцовое соцреалистическое введение в прозаический сборник, в нём манифестируется основа целостности цикла, даются

краткие характеристики героев. Но характеристики эти не совсем совпадают с персонажами Сорокина, а та тематическая основа, о которой говорит Ивантеев, на самом деле не является фундаментом, объединяющим рассказы и повести «Первого субботника».

Само заглавие сборника расшифровывает основную идею, объединяющую «рассказы и повести», в большей степени, нежели предисловие. Субботник - советский обряд, праздник труда, антитеза иудейской субботе. В текстах «Первого субботника» происходит демифологизация советского мифа, его разрушение. Причудливые советские обряды, инициации - вот какая внутренняя и одновременно внешняя (употребление содержимого брикетов и отстаивание в очереди - тоже советские обряды) ссылка объединяет тексты «Первого субботника» в единое целое. Яркими примерами подобных обрядов являются рассказы «Первый субботник», «Соревнование», «Геологи», «Заседание завкома».

В качестве одновременно внешней и внутренней ссылок выступают концепты «норма» и «гнилой», также присутствующие на страницах рассказов.

Демифологизация через деметафоризацию как приём использовалась Сорокиным и ранее (первая и седьмая части «Нормы»), но в «Первом субботнике» этот способ деструкции речевого жанра можно истолковывать как не только внешнюю, но и внутреннюю ссылку, объединяющую несколько рассказов («Сергей Андреевич», «Прощание», «Санькина любовь», «Проездом», «Вызов к директору» и др.).

В качестве специфической внутренней ссылки, перекликающейся, однако, в какой-то мере с «Нормой», выступает влияние на ход повествования повтора заглавия. Перелом, смена речевых жанров происходит в рассказах после того, как заглавие повторено персонажем несколько раз («Желудёвая Падь», «Тополиный пух»).

В нашей работе мы стремимся, как уже сказано, давать интертекстуальные отсылки лишь в качестве фона, однако в отношении сборника «Первый субботник» необходимо упомянуть о влиянии фольклорных текстов. Это упоминание будет вполне оправданным, потому что в данном сборнике мы наблюдаем имитацию обрядовых форм, и поэтому появление фольклорного языка, звучащего в некоторых рассказах, вполне закономерно. Так, в рассказе «Любовь» используется язык русских былин, в тексте «Обелиск» Сорокин использует форму причитания русских плакальщиц, наполняя её абсурдным содержанием, персонаж рассказа «Разговор по душам» Мокеев оказывается сброшенным в погреб, как и незадачливые богатыри из былины «Три поездки Ильи Муромца» - этот эпизод можно рассматривать и как внешнюю ссылку на роман «Голубое сало», где в погребе оказывается машинист ломтевоза Бубнов. Наконец, персонаж рассказа «В субботу вечером» Степан Ильич, бала-

гуря, смешивает символы советской мифологии с низовым фольклором, обыгрывающим тему телесного низа.

Связь с текстом «Норма» проявляется не только через систему ссылок. Сборник можно было включить в состав «Нормы», наравне с лирическим циклом «Времена года», ведь перед нами - антология советского рассказа, в которую вторглись безумие и абсурд.

Также нужно отметить, что все вышеперечисленные ссылки и приёмы можно отнести к событиям, происходящим с самим текстом, к смене речевых жанров или дискурсов. Основным событием каждого рассказа «Первого субботника» является событие сюжета повествования, что опять же говорит о связи этого сборника с текстами «Норма» и «Очередь».

Четвёртый параграф второй главы ««Тридцатая любовь Марины»: миф об оттепели» посвящена ироничному отражению в прозе Сорокина ещё одного мифа, порождённого советским миром. Это миф о диссидентах как о вредителях, заклятых врагах СССР и всех советских граждан. Он отразился в романе Сорокина «Тридцатая любовь Марины». Можно попутно говорить, что в данном тексте пародируется и советская литература о перевоспитании.

Центральный персонаж романа - преподавательница музыки, лесбиянка Марина Алексеева, персонифицированная оттепель (родилась в воскресенье, после смерти Сталина, отчество - Ивановна, явное указание на поэтессу Марину Цветаеву, знакома с основными представителями «диссиды»). В финале Марина становится ударницей на заводе. Роман о любовных похождениях и душевных метаниях Марины превращается сначала в соцреалистическое повествование о радостях заводских будней, а потом и вовсе в нескончаемые сводки, политинформации. Текст постепенно засыхает, перерождается, «перевоспитывается». В отличие от советского романа в «Тридцатой любви Марины» перевоспитывается не столько персонаж, сколько речевой жанр.

Некоторые сорокинские приёмы, являющиеся внешними ссылками, присутствуют и в тексте «Тридцатой любви Марины». В образах двух музыкантов - Валентина и Г..на воплощается ленинское изречение: «(интеллигенция) это не мозг (нации), а г..но»12 (от Валентина в начале романа исходит соответствующий запах, а псевдоним второго персонажа, написанный красной краской на его лбу, говорит сам за себя).

Очевидна в тексте «Тридцатая любовь Марины» и внешняя ссылка на рассказ из сборника «Первый субботник» «Свободный урок», в котором завуч Зинаида Михайловна вспоминает своего брата Володю. Уже в рассказе это упоминание было отмечено словом-

12 Ленин В.И. «Морали в политике нет» // Комсомольская правда, 1992.

12 фев., № 34. С. 2.

шарниром «нормально». Тайный обряд, который проходят будущий завуч и её брат Володя (демонстрация половых органов друг другу), позволяет им стать «нашими», советскими. В «Тридцатой любви Марины» фигурируют четыре персонажа по имени Володя, каждый из которых отражает определённую стадию, уровень познания советского мира, на котором находится Марина. Несомненно, что имя указывает на Бога-Отца советского мира Владимира Ильича Ленина, что подтверждает и первый сон Марины.

Концепт-ссылка «норма» появляется в речи нескольких персо-. нажей, играя по преимуществу маркирующую функцию. Обилие производных главной ссылки ранних сорокинских текстов присутствует в речи секретаря парткома завода Сергея Николаича Румянцева, который и возвращает Марину в русло нормальной половой жизни и устраивает её на завод. Появляется и ссылка на текст «Очереди», когда в диалоге между Мариной и Румянцевым исчезает речь повествователя. Биография Румянцева - очевидная ссылка на вторую часть «Нормы»: жизненный путь человека предстаёт как стандартный, строго нормированный перечень наименований. Написание отчества секретаря парткома, его фамилия, позаимствованная Сорокиным из советского фильма «Дело Румянцева» указывают на то, что Румянцев на сто процентов советский человек. Сергей Николаич - двойник-антипод Солженицына, в которого влюблена Марина. Румянцев не просто человек - он является коллективным советским телом, ожившим речевым штампом, который и полюбила (испытав оргазм, под звуки гимна СССР) переродившаяся Марина. Превращение в советскую женщину ведёт Марину к от-граничению, избавлению от прошлых политических и сексуальных увлечений, но здесь Сорокин иронизирует, снова используя языковую двусмысленность - переродившись (очередная ссылка на обряды сборника «Первый субботник»), Марина продолжает жить с девушками в заводском общежитии, а до этого жила с девушками как лесбиянка - происходит смена означаемых при стабильном означающем.

Завод предстаёт в произведении как храм, куда приходят каяться грешники, чтобы переродиться в новой вере, стать частью коллективного тела. Речевой жанр видоизменяется в произведении в прямой зависимости от процесса приобщения Марины к коллективному телу - пропадают имена персонажей, речь становится обезличенной, и, наконец, превращается в поток политинформации, сводок, отчётов. Роман перестаёт существовать.

Благодаря обнаруженным в тексте «Тридцатой любви Марины» ссылкам, основной из которых по-прежнему является «норма», можно с уверенностью говорить о том, что в данном тексте Сорокин иронизирует над советской пропагандой, которая изображала диссидентов как силу зла, попытавшуюся разрушить божественный замысел Ленина-Сталина, но обречённую на поражение.

В пятом параграфе второй главы ««Роман» как завершение раннего этапа прозаического творчества Владимира Сорокина» рассматривается текст «Роман» (1989), на наш взгляд, являющийся естественным завершением раннего этапа творчества писателя.

Уже на основании предыдущих параграфов, в которых рассматривалась система внешних ссылок каждого из ранних произведений, можно опровергнуть утверждение В. Руднева и И. Скоропано-вой, определяющих «Норму» и «Роман» как дилогию. Гипертекстуальные свойства прозы Сорокина не позволяют делать таких выводов, тем более, что рассматриваемая нами система ссылок функционирует и в самых последних произведениях писателя. Выделение же раннего периода как завершённого этапа проистекает из некоторых свойств, присущих всем текстам, написанным Сорокиным в период с 1978 по 1989 гг. В частности, в каждом из текстов писатель подвергает демифологизации какую-либо сторону советского мифа.

«Роман», на первый взгляд, никакого отношения к советскому мифу не имеет. Очевидна связь его текста с фрагментом об Антоне из третьей части «Нормы». Но как оба этих текста связать с соцреализмом?

Прежде всего, в обоих текстах обнаруживается ссылка-концепт «гнилой», маркирующая пространство как принадлежащее старому, разлагающемуся миру. Художник Роман - это персонаж-жанр, постепенно начинающий ощущать двойственность своего положения. Весь текст «Романа» наполнен цитатами и реминисценциями из произведений русской классики, а дядя Романа - Антон Петрович Воспенников ещё один человек-текст (внешняя ссылка как на сторожа дачи Мартина Алексеевича из «Нормы», так и на Сергея Николаича из «Тридцатой любви Марины» и Генриха Ивановича Штаубе из романа «Сердца четырёх»), человек-эпиграф, человек-цитата. Концепт «гнилой», в данном случае, исполняет не только маркирующую функцию, свойственную соцреалистическому речевому штампу, но и указывает на исчерпанность, гниение повествования подобного рода, предсказуемого для самих персонажей. Исследователи, пытающиеся отыскать мотивацию финального срыва, безумия Романа, начавшего уничтожать всех действующих лиц, то есть самое себя, указывают на бешеного волка, покусавшего центрального персонажа. Но на бешенство животного указаний в тексте нет, есть присутствие концепта «гнилой», говорится, что у волка между зубами застряло гнилое мясо. Гниение вторгается в жанр, и поэтому художник Роман «сходит с ума» именно как жанр, происходит распад романа как жанровой единицы.

Встречаются в «Романе» и внешние ссылки. Так, используется топоним Желудёвая Падь, заставляющий вспомнить одноимённый рассказ из сборника «Первый субботник», в котором данное наиме-

нование означает некую антитезу мировому дереву. Значимо появление фамилии Ребров (персонаж романа «Сердца четырёх»). Благодаря подарку именно этого персонажа молодожёны Роман и Татьяна впервые осознают возможность совместного уничтожения предметов и персонажей, наполняющих пространство.

Появление концепта «норма» также неслучайно, поскольку маркирует пространство как «наше». Ссылка указывает на акт присвоения соцреализмом классики, о котором пишет Б. Гройс: «В новой постисторической реальности для сталинской эстетики всё ново -новы для неё и классики, которых она и в самом деле препарировала до неузнаваемости»13. Ироничное осмысление подобного препарирования классиков можно обнаружить в прозаических текстах поэта Д.А. Пригова «Игра в чины» и «Некрологи», «Роман» Сорокина можно рассматривать в этом ряду. В «Романе» уничтожается тот вид повествования, в который роман как литературный жанр превратился благодаря соцреалистическому канону. В финале гибнет не роман как жанр мировой литературы, а обескровленный, застывший, «переделанный» соцреализмом «роман», который романом можно назвать с большой натяжкой.

У нас уже шла речь о том, что «Роман», как справедливо отметил В. Руднев, анаграмма «Нормы», поэтому финальную фразу «Роман умер», мы можем истолковывать как «норма умерла». Очевидно, что такое завершение как нельзя лучше подводит черту под ранним этапом творчества Сорокина.

В Заключении подводятся итоги проведённого исследования и формулируются перспективы дальнейшей разработки темы.

Для раннего этапа прозаического творчества В. Сорокина характерна связь с соцреалистическим искусством сталинского периода, периода создания советской мифологии. Каждый из исследовавшихся текстов представляет собой разрушение какой-либо стороны советского мифа. В произведениях Сорокина происходит переосмысление целого периода истории русской литературы. Писатель обнажает мифическую природу советского речевого штампа - важную часть такого культурного явления, как соцреалистический канон. Раскрывая маркирующую функцию штампа, материализуя его, Сорокин разрушает фундамент советского мифа. Рассматривая центральные события любого из текстов писателя как событие сюжета повествования, как определённый узел, в котором происходит вторжение одного речевого жанра в другой, мы чаще всего встречаем противопоставление концептов-ссылок «норма» и «гнилой». Обе ссылки основаны на соцреалистическом речевом штампе и позволяют перемещаться в пространстве сорокинского гипертекста. Кроме того, каждый из рассматривавшихся текстов обладает своей соб-

13 Гройс Б. Стиль Сталин // Гройс Б. Утопия и обмен. М., 1993. С. 14.

23

ственной системой внутренних ссылок, - эта черта текстов раннего периода особенно заметна в «Норме» и «Первом субботнике».

Данные фоном интертекстуальные отсылки, ироничное обыгрывание не только цитат из произведений других авторов, но и структуры некоторых текстов, материализация метафор как просторечных, так и поэтических, постоянное столкновение различных дискурсов - все эти приёмы, выявленные в рассматривавшихся текстах, позволяют опровергнуть мнение некоторых критиков (Е. Радов) о Сорокине, как о писателе «одного-единственного приёма». -

Пристальное внимание Сорокина к значениям, заключённым в основных гипертекстуальных ссылках, к самому процессу разрушения речевого жанра позволяют ещё раз подчеркнуть, что главным персонажем всех произведений писателя является текст или речевые жанры. Такой вывод опровергает обвинения Сорокина в садизме и антигуманизме. Речь должна идти о работе писателя в контексте постмодернистской эстетики и поэтики.

Основное содержание работы отражено в следующих публикациях автора:

1. «Кулинарный код» в романе «Голубое сало» Владимира Сорокина // Вестник Самарского государственного университета. Самара, 2002. № 1 (23). С. 95-105.

2. Роман «Сердца четырёх» Владимира Сорокина как начало нового этапа в творчестве писателя // Доклады семинара докторантов и аспирантов кафедры русской и зарубежной литературы. Выпуск 1. Самара, 2002. С. 25-34.

3. Андрей Платонов на страницах романа Владимира Сорокина «Голубое сало» // Вестник Самарского государственного университета. Самара, 2003. № 1 (27). С. 97-106.

4. Проблема изучения прозаического творчества Владимира Сорокина в вузе // Современные аспекты изучения литературы в школе и вузе. Самара, 2003. С. 149-159.

Подписано в печать 10.09.2003 г. Заказ № 145 Бумага типографская. Печать оперативная. Формат 64x84 1/16. Объем 1,5 пл. ТиражЮО экз. Отпечатано в ООО Инсома-Пресс ул. Сов. Армии, 217

I t

t

(

i

I

i !

* 14 0 70

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Поздняков, Константин Сергеевич

Введение

Содержание

Глава первая

Мифогенный топос советского мира и происхождение «нормы» Владимира

Сорокина.

§1. Специфика соцреалистического речевого штампа.

§2. Проблема границы в соцреалистическом каноне. Граница и речевой штамп в статьях М. Горького, А. Ревякина и А. Еголина.

§3. Соцреалистический миф.

Глава вторая

От «Нормы» к «Роману»: дилогия или части гипертекста?.

§1. Гипертекст в гипертексте: жанровое своеобразие произведения Владимира Сорокина «Норма».

§2. «Очередь» как советский миф и специфический речевой жанр.

§3. Система внутренних и внешних ссылок сборника рассказов и повестей

Владимира Сорокина «Первый субботник».

§4. «Тридцатая любовь Марины»: миф об «оттепели».

§5. «Роман» как завершение раннего этапа прозаического творчества Владимира Сорокина.

Введение диссертации2003 год, автореферат по филологии, Поздняков, Константин Сергеевич

Данная работа посвящена анализу прозаических текстов современного российского писателя Владимира Сорокина. Проза Сорокина рассматривается как пример литературы по своей природе гипертекстуальной.

Актуальность исследования связана с уникальной повествовательной стратегией В. Сорокина, благодаря которой произведения писателя можно рассматривать как гнёзда гипертекста. Творчество Сорокина неоднозначно, оно вызывает споры. Массовые акции, включающие в своё действие сожжение или другие виды уничтожения книг писателя, позволяют сделать вывод о присутствии определённой читательской группы, которая видит в текстах Сорокина только сцены насилия, ненормативную лексику и шокирующие подробности. Конечно, имеет право на существование и такой вариант истолкования произведений писателя, - поскольку многое зависит от воспринимающего субъекта, от некоей установки, позиции. Однако, возможен и кардинально иной вариант прочтения и понимания прозаических текстов писателя. Творчество Сорокина принадлежит специфическому культурному перекрёстку. В его текстах действуют в основном постмодернистские нарративные стратегии, позволяющие органично совмещать традиции классической русской литературы, социалистического реализма и зарубежной (как западной, так и восточной) литературы.

Научная новизна исследования заключается в том, что в современных литературоведческих работах отсутствует рассмотрение прозы Сорокина как гипертекста.

Говоря о литературоведческих и критических работах, посвященных творчеству писателя, необходимо, на наш взгляд, прежде всего, отметить статью М. Рыклина «Медиум и автор»1, в которой даётся краткая характеристика всех произведений писателя, написанных до 1999-го года и выделяется такой значимый элемент поэтики текстов Сорокина как

1 Рыклин М. Медиум и автор // В. Сорокин. Собрание сочинений в двух томах. Том 2. М., 1998 С. 737-751. кулинарный код». Статья И. Смирнова «Видимый и невидимый миру юмор Сорокина»2 позволяет лучше понять такие произведения Сорокина как «Очередь», «Тридцатая любовь Марины» и «Роман». Более подробно к работе И. Смирнова мы обратимся в пятом параграфе второй главы, посвященному исследованию «Романа». Одна из глав монографии И. Саморуковой «Дискурс -художественное высказывание - литературное произведение»3 посвящена подробному анализу поэтики романа «Голубое сало» (1999) с точки зрения теории художественного высказывания. В статье «Тоталитарный смех: генеалогия комического в творчестве Сорокина»4 И. Саморукова исследует природу смеха в произведениях писателя, анализируя, в частности, рассказ из сборника «Первый субботник» «Заседание завкома». А. Генис в статье «Чузнь и жидо»5, анализируя «Сердца четырёх» Сорокина, приходит к выводу, что творчество писателя можно рассматривать как форму проявления религиозной аскезы, при которой истязание человеческого тела не в состоянии погубить бессмертную душу. М. Липовецкий в монографии «Русский постмодернизм»6, говоря о ремифологизации и деконструкции власти дискурса(ов) в творчестве Сорокина, распространяет свои выводы практически на все тексты писателя. Один момент объединяет все рассматривавшиеся выше исследования. И М. Рыклин, и И. Саморукова, и А. Генис, и М. Липовецкий не анализируют поэтику лишь одного текста Сорокина (как это делает, например, О. Бугославская ), в их работах либо присутствует выход в другие произведения писателя (так И. Саморукова в главе, посвященной «Голубому салу», о обращается к драматургии Сорокина ), либо выводы, которые в равной степени

2 Смирнов И. Видимый и невидимый миру юмор Сорокина // Место печати. 1997. № 10. С. 2-9.

3 Саморукова И. Дискурс - художественное высказывание - литературное произведение. Самара, 2002. С. 176-188.

4 Саморукова И. Тоталитарный смех: генеалогия комического в творчестве Сорокина И Performance. 2003. № 1-2. С. 24-25.

5 Генис А. Чузнь и жидо // А. Генис. Расследования: два! М, 2002. С. 94-105.

6 Липовецкий М. Русский постмодернизм. Екатеринбург, 1997. С. 252-274.

7 Бугославская О. «Роман» В. Сорокина в контексте идей дзэн-буддизма // Кафедральные записки. Вопросы новой и новейшей литературы. М., 2002. С. 71-78.

8 Саморукова И. Дискурс - художественное высказывание - литературное произведение. Самара, 2002. С. 185-186. относятся ко всему творчеству Сорокина (как у М. Рыклина, М. Липовецкого и А. Гениса). Данные исследования создают предпосылку для рассмотрения прозы Сорокина как гипертекста.

Вариант прочтения текстов Сорокина, продемонстрированный в данной работе, естественно не является единственно возможным. Он служит определённой смене ракурса, предлагает другой взгляд на творчество Сорокина в сравнении с предшественниками. В принципе, «другой взгляд» уже существует. И. Смирнов в своих работах9 и И. Скоропанова в монографии «Русская постмодернистская литература»10 рассматривают тексты писателя с позиций психоанализа. Такие исследования находятся на перекрёстке смежных дисциплин. Позицию, с которой рассматриваются прозаические тексты Сорокина в данной работе, можно обозначить как историко-литературную, поскольку «фундаментом», от которого отталкивается и на который опирается наш анализ, является соцреалистическая сталинская культура. Эпитет соцреалистический образован от термина «социалистический реализм» -направление в искусстве, занимавшее доминирующую позицию в эпоху правления в СССР И.В. Сталина и сохранявшееся вплоть до распада Советского Союза. В качестве определения термина социалистический реализм в работе будет использоваться дефиниция К. Кларк из монографии «Советский роман: история как ритуал»: «.социалистический реализм может быть определён как метод с заранее прописанными литературными и лингвистическими параметрами, раскрывающими ряд аксиоматических ценностей и установок»11. «Аксиоматические ценности и установки» раскрывались и в живописи, и в архитектуре, и в скульптуре соцреализма, поэтому данное определение можно считать универсальным.

9 Смирнов И. Психодиахронологика: психоистория русской литературы от романтизма до наших дней. М., 1994.

10 Скоропанова И. Русская постмодернистская литература: новая философия, новый язык. Минск, 2000.

11 Кларк К. Советский роман: история как ритуал. Екатеринбург, 2002. С. 227.

Предметом исследования являются гипертекстуальные свойства произведений Сорокина. Изучаются тексты раннего периода (1978-1989). Данный период концептуально завершён, на что указывает своеобразное ограничение, проявляющееся в названиях произведений (стоит прислушаться к

В. Рудневу, который справедливо отмечает, что название «Роман» можно

10 рассматривать как анаграмму «Нормы» ). «Месяц в Дахау» (1990) и «Сердца четырёх» (1991) при всём сходстве некоторых мотивов и сюжетных ходов, обладают также качественными признаками, позволяющими отличить их от ранних произведений Сорокина, поэтому их анализ лежит за пределами данной диссертации.

В. Сорокиным также написано около десяти пьес и два киносценария («Москва» (в соавторстве с А. Зельдовичем) и «Копейка» (в соавторстве с И. Дыховичным)). Говоря о своих собственных драматургических произведениях, Сорокин называет их «антитеатральными». Безусловно, что сорокинская драматургия интересна, но её изучение и анализ - тема для отдельной работы.

Объектом исследования являются тексты Сорокина «Норма», «Очередь», «Первый субботник», «Тридцатая любовь Марины», «Роман».

Прежде чем говорить о целях и задачах работы, необходимо решить, какие стороны поэтики произведения будут трактоваться как гипертекстуальные. Дело в том, что термин «гипертекст» пришёл в литературоведение сравнительно недавно и не имеет устоявшегося определения. «Само слово гипертекст было введено в употребление в 1965 году программистом, математиком и философом Теодором Нельсоном и обозначало документ, составленный из относительно небольших фрагментов текста и таким образом, что эти фрагменты можно читать не в одном, раз и навсегда определённом порядке, а разными путями - в зависимости от интересов читателя, причём пути эти вполне равноценны. До прихода эпохи персональных компьютеров сферой деятельности гипертекстов оставались с одной стороны, заведомо

12 Руднев В. Словарь культуры XX века. М., 1999. С. 195. 6 нехудожественные массивы информации: справочники, инструкции, энциклопедии, а с другой тексты заведомо экспериментальные, интересные более заявленной идеей, чем её воплощением»13. С наступлением эры PC ситуация изменилась, в гиперпространстве появилась своя литература и классик такой литературы - Майкл Джойс, его первый роман на дискете -«Afternoon» появился ещё в 1990 году. Читатель гипертекста своего рода творец, щелчком «мышки» он может изменить ход повествования, выбрать счастливый или трагичный финал, решить судьбы героев. Однако стоит отметить, что в любом гипертексте количество вариантов всё же ограничено, их не может быть бесконечное множество. С появлением новой литературы понадобилось и определение для нового термина. Одним из первых определение термину «гипертекст» дал профессор Университета Браун (Нью-Йорк) Р. Кувер в своей публикации «Конец книг»: «Гипертекст - это электронный текст, написание и чтение которого осуществляется на компьютере, где не властен порядок типографской печати, его тирания и его ограничения, поскольку текст существует в нелинейном пространстве, создаваемом процессором. В отличие от печатного текста с однонаправленным движением вместе с перелистыванием страниц, гипертекст - радикально иная технология, интерактивная и многоголосная, которая утверждает плюрализм дискурса над строго определённой фиксацией текста»14.

Но определение Кувера не удовлетворительно, поскольку через все рассуждения автора красной нитью проходит идея противопоставления печатного, типографского текста, компьютерному. Кувер противоречит своему собственному определению, когда, откликаясь на «Хазарский словарь» Милорада Павича, говорит о его гипертекстуальной природе, хотя роман был издан типографским способом, и, по Куверу, никакого отношения к

13 Вязель М. Гипертексты по ту и эту сторону экрана // Иностранная литература. 1999. № 10. С. 171.

14 Цит. по: Михайлович Я. Павич и гипербеллетристика // М. Павич. Ящик для письменных принадлежностей. СПб., 2000. С. 172. гипертекстуальной литературе иметь не может, поскольку текстом электронным не является.

В нашей работе мы будем использовать наиболее удачное, на наш взгляд, определение термина «гипертекст», данное М. Визелем в статье «Гипертексты по ту и эту сторону экрана»: «Гипертекст - это представление информации как связной сети гнёзд, в которых читатели свободны прокладывать путь нелинейным образом. Он допускает возможность множественности авторов, размывание функций автора и читателя, расширение работы с нечёткими границами и множественность путей прочтения»15.

Как мы видим, в определении Визеля нет противопоставления электронного и типографского текстов. Под гнёздами можно понимать, в нашем случае, отдельные тексты Сорокина. Нужно, правда, оговориться, что некоторые из них имеют внутреннюю сеть гнёзд. Так, например, «Норма» состоит из совершенно разноплановых частей, порядок чтения которых не имеет принципиального значения. То же самое можно сказать о сборнике прозаических текстов «Первый субботник»: читатель либо читает рассказы в последовательности, выбранной автором, либо в своей собственной последовательности, наконец, он может прочитать лишь один рассказ и остановиться на этом. Свобода перемещения по гнёздам гипертекста сохраняется. Гнёзда, из которых состоит гипертекст, являются гиперпространством, пространством гипертекста.

Из определения гипертекста как сети гнёзд логично возникает вопрос о том, как осуществляется переход из одного гнезда в другое.

Здесь необходимо иметь в виду такую важную составляющую гипертекста, как специфическая организация повествовательных узлов. Расшифровать эту формулировку помогает Умберто Эко, который в статье «Form als Engagement»16, один из разделов посвящает проблеме гипертекста. Преимущества гипертекстуального повествования Эко рассматривает на приме

15 Визель М. Гипертексты по ту и эту стороны экрана // Иностранная литература. 1999. № 10. С. 173.

16 Eco U. Form als Engagement // U. Eco. Im Labyrinth der Vernunft. Leipzig, 1999. P. 142-190. ре эпопеи JI.H. Толстого «Война и мир». Одним из любимых героев Эко является князь Андрей Болконский, который смертельно ранен в Бородинском сражении. В повествовании смерть князя Андрея является определённым узлом, поскольку ясно, что линия Андрея Болконского дальше продолжаться не может. Умберто Эко отмечает, что гипертекст даёт возможность выбора в данных, «узловых» ситуациях. Если бы «Война и мир» была произведением гипертекстуальным, мы могли бы выбирать в подобных повествовательных узлах варианты, определявшие дальнейшее развитие событий. Конечно же, мечта Эко о перенесении шедевра Толстого в гиперпространство, вряд ли осуществима: ведь каждый вариант дальнейшего развития сюжета должен быть прописан, - одно изменение в тексте неминуемо влечёт за собой другое.

Возьмём тот же самый пример Эко: если мы выбираем иной путь развития сюжета, оставляя князя Андрея в живых, возникают сложности в отношении судеб Пьера Безухова и Наташи Ростовой, их союз, скорее всего, не состоится. Итак, выбранная линия влечёт за собой целую цепь изменений. Ещё одной веской причиной невозможности перенесения эпопеи Толстого в гиперпространство является тот факт, что каждый вариант должен быть написан самим Львом Николаевичем, что, конечно же, невозможно.

В сорокинских произведениях такие узлы повествования работают несколько иначе. Связано это, прежде всего, с тем, что главными в текстах Сорокина являются не события сюжета персонажей, как в произведениях того же JI.H. Толстого, а события сюжета повествования. Этот тезис также нуждается в доказательствах, как и заявление о гипертекстуальной природе прозаических произведений Сорокина. Тем не менее, узлы повествования в прозе писателя состоят в появлении определённых слов, которые имеют ряд дополнительных значений. Понять, почему происходит в сюжете повествования резкий поворот, можно только, расшифровав закодированные в таком слове (концепте) другие значения, которые отсылают нас в пространство другого текста Сорокина, другого «гнезда». Здесь мы сталкиваемся ещё с одной проблемой. В случае с примером Эко особенности гипертекста очевидны, - в узле повествования можно выбрать подходящий вариант дальнейшего развития событий. А что мы выбираем у Сорокина, если вариантов, кроме авторского, нет?

Дело в том, что, расшифровывая «узловое» слово, мы выбираем иной вариант прочтения произведения, для нас перестаёт быть проблемным ответ на вопрос о внутренней связи между разноплановыми частями текста «Норма». Мы неожиданно понимаем, какой колбасой питаются российские граждане в рассказе «День русского едока» из сборника «Пир». Все эти «открытия»,могут быть сделаны лишь благодаря «узловым словам», которые удобно обозначить, пользуясь терминологией гиперпространства как ссылки. В работе Д. Крейнака и Д. Хебрейкена находим определение этого термина: «Ссылка - любые подсвеченные текст, значок или картинка, которые указывают на другую Web-страницу. Вы можете быстро «перепрыгивать» со страницы на страницу,

17 щёлкая по ссылкам» . Очень уместен в этом определении эпитет «подсвеченный»: если в приведённом отрывке это прилагательное употребляется в своём прямом значении, то в случае с сорокинским текстом можно говорить о значении метафорическом. Ссылка Сорокина, та же «норма», тоже «подсвечена». Функцию подсветки здесь исполняет определённый ряд значений, зашифрованный в слове. Если читатель или исследователь эти значения раскрывает, то он, путём «перерпрыгивания» от текста «Норма» к тексту «Роман» делает для себя определённые открытия, если нет, - читает без использования ссылки. Наличие подобных ссылок и позволяет определять прозу Сорокина как гипертекстуальную.

Говоря о повествовательных стратегиях, относительно прозаических текстов Владимира Сорокина, необходимо решить теоретико-литературную задачу: определить соотношение между терминами «гипертекст» и «интертекст». Ж. Женетт, понимая под гипертекстуальностью «осмеяние и пародирование одним текстом другого»18, включил гипертекст в свою пятичленную классификацию

17 Крейнак Д., Хебрейкен Д. Интернет. Энциклопедия. СПб., 1999. С. 86.

18 Цит. по.: Ильин И. Интертекстуальность // И. Ильин. Постмодернизм. Словарь терминов. М., 2001. С. 104. разных типов взаимодействия текстов. Гипертекстуальность, по Женетту, является разновидностью интертекстуальности.

Интертекст, по определению В.П. Руднева, - это «основной вид и способ построения художественного текста в искусстве модернизма и постмодернизма, состоящий в том, что текст строится из цитат и реминисценций к другим текстам»19. Сразу нужно сказать, что автор в своём определении чересчур строг в отношении временных границ. Ведь интертекстуальность присуща практически любому литературному произведению. Может иметь место не только цитирование из других литературных произведений, но и цитаты из фольклора, Библии, обыгрывание образов, мотивов, позаимствованных из других текстов. Границы интертекстуальности как явления очень широки. Но исследователь абсолютно верно выделяет в своём определении постмодернизм, поскольку произведения, относимые к данному культурному течению, нередко состоят из одних цитат.

Интертекстуальность предполагает некую отсылку к другому тексту. Выстраивается своеобразная текстовая иерархия или совокупность произведений, связанных цитатами. Получается, что интертекстуальность действительно близка к гипертекстуальности. Если в гиперпространстве пользователь постоянно обнаруживает ссылки на другие источники информации (к примеру, другие сайты), то в литературном пространстве читатель или исследователь обнаруживает ссылки на другие произведения, только ссылки эти в ткани художественного произведения называются цитатами или реминисценциями.

Вопрос о соотношении гипертекста и интертекста важен для нас не только благодаря классификации Женетга, но и потому, что проза В. Сорокина интертекстуальна. В «Романе» можно обнаружить цитаты из классической русской литературы. Здесь есть отсылки к произведениям Пушкина, Толстого, Достоевского, Чехова. «Почти каждый мотив в «Романе» является обыгрыва

19 Руднев В. Словарь культуры XX века. М., 1999. С. 113. нием какого-либо фрагмента из русской прозы, действительного или.воображаемого»20, -пишет В.П. Руднев. «Воображаемый фрагмент», -фрагмент потенциально возможный, который, мог быть в каком-нибудь из произведений русской литературы, построенный, смоделированный по определённым правилам, внушающий читателю уверенность, что он где-то уже видел, читал нечто подобное. В этом, на наш взгляд, и есть основная трудность при анализе прозы Сорокина как интертекстуальной. Цитат в текстах писателя великое множество. Библия, фольклор, зарубежная и русская литература, стенограммы всевозможных партийных съездов, конференций, совещаний - всё это можно в том или ином виде встретить в прозаических текстах Сорокина. Читатель в зависимости от своего субъективного опыта может находить параллели, которые, ни в коей мере не исключают другие варианты ответа на вопрос: «откуда эта цитата?». Писатель, моделируя воображаемые цитаты, играет с читателем в некую головоломку, заставляя отыскивать интертекстуальную отсылку там, где её, возможно, и нет.

В любом случае, интертекстуальность прозаических текстов Сорокина не может быть выявлена полностью. Поэтому в работе, будут отмечены лишь те цитаты, интертекстуальные отсылки, которые одновременно являются гипертекстуальными ссылками, позволяют перемещаться в гиперпространстве сорокинской прозы, поскольку основная цель работы в том, чтобы исследовать прозаические тексты Сорокина именно как гипертекстуальные. Используя определение М. Визеля, мы отграничиваем гипертекст от интертекста, не рассматривая гипертекстуальность по Женетту, то есть как часть интертекстуальности.

Варианты возможных сюжетов в гиперлитературе всё-таки ограничены, их, как мы уже говорили, не может быть бесчисленное множество. Гипертекст в этом плане, как это ни парадоксально, более о-граничен, чем интертекст.

20 Руднев В. Словарь культуры XX века. М., 1999. С. 116.

12

Гипертекст - это замкнутая система. Даже субъективный подход к гипертексту не в силах создать ещё одну ссылку, ещё один вариант. Пользователь, щёлкая клавишей или «мышью», выбирает из предоставленного. Естественно, что этот выбор мотивирован личным опытом или симпатиями к тому или иному персонажу, но изменения предугаданы автором. То же самое можно увидеть в случае с другим примером гипертекста - словарём или энциклопедией. Именно на примере словаря удобно рассмотреть отличия гипертекстуальности от интертекстуальности.

Словарь или энциклопедия гипертекстуальны, потому что в их пространстве можно прокладывать путь нелинейным способом, выбирать варианты прочтения. Но происходят эти процессы поиска варианта чтения и самого чтения в ограниченном рамками словаря пространстве, в то время, как интертекстуальность предполагает всегда выход «за» какие-либо границы, интертекстуальное свойства, впрочем, присуще словарям и энциклопедиям, поскольку в большинстве из них есть ссылки на другие источники информации, другие тексты, предлагается выйти за границы, узнать о термине больше. То же самое можно наблюдать и в текстах Сорокина, - интертекстуальные и гипертекстуальные свойства в равной степени присущи прозе писателя.

В диссертации мы будем рассматривать именно гипертекстуальные свойства прозаических текстов Сорокина. Проза Сорокина будет нами о-граничена, мы будем рассматривать её внутренние и внешние ссылки. Внешние ссылки будут в данном случае истолковываться как ссылки на другие тексты Сорокина. Под внутренними ссылками мы будем понимать такие ссылки, которые помогают установить связь между разноплановыми фрагментами одного и того же текста (такие ссылки особенно важны при рассмотрении «Нормы» и «Первого субботника»).

Некоторая диспропорция в объёме глав и параграфов диссертации объясняется тем, что в первой главе мы лишь раскрываем генеалогию основных ссылок гипертекста Сорокина. Вторая глава, превосходящая первую по объёму более чем в два раза, посвящена анализу функционирования гипертекстуальных ссылок в прозе писателя. Пять параграфов второй главы соответствуют пяти рассматриваемым текстам Сорокина, которые представляют собой определённую систему. Текст «Норма» в этой системе занимает центральное положение, поскольку «Норму» можно рассматривать как модель всего прозаического творчества писателя. Этим и объясняется тот факт, что параграф «Гипертекст в гипертексте: жанровое своеобразие произведения В. Сорокина «Норма»» превышает по объёму другие параграфы второй главы.

Помимо определения и дифференциации терминов «гипертекст» и «интертекст» теоретико-литературная задача диссертации заключается в определении понятия «миф», «мифогенный топос», поскольку гипертекст Сорокина направлен на развенчание сталинского мифа. Поэтому, прежде чем рассмотреть приёмы, которые использует писатель для борьбы с советской мифологией, нужно ответить на вопрос, что такое советская мифология.

Историко-литературная задача предполагает включение прозы Сорокина в контекст соцреалистической культуры сталинского времени, но не на основе интертекстуальных отсылок к соцреалистическим литературным произведениям, а на основе системы гипертекстуальных ссылок, действующей в прозе Сорокина и являющейся ироническим переосмыслением соцреалистических штампов и клише.

Аналитическая задача предусматривает:

A) рассмотрение основного события текстов Сорокина как событие сюжета повествования, а не событие сюжета героев;

Б) рассмотрение текстов писателя как гнёзд гиперпространства;

B) выделение в текстах Сорокина необходимой для любого гипертекста системы ссылок, позволяющих перемещаться в гиперпространстве;

Г) установление генезиса этой системы;

Д) рассмотрение специфических особенностей каждого анализируемого произведения (как функционирует гипертекстуальная система ссылок в отдельно взятом тексте писателя).

Методологической основой работы послужили труды М. Бахтина, А. Лосева, Ю. Лотмана, Р. Барта, В. Топорова, Ж. Женетга, М. Фуко, Ц. Тодорова, У. Эко.

В работе используется структурный анализ повествовательных единиц.

Положения, выносимые на защиту:

1. Основным событием прозаических текстов Сорокина является событие сюжета повествования.

2. Прозаические произведения В. Сорокина обнаруживают качественные признаки гипертекста, проза Сорокина - гипертекстуальна. В прозе Сорокина существует определённая система ссылок, значимых слов и терминов, позволяющих переходить из одного текста в другой.

3. Наиболее значимые ссылки прозаических текстов Сорокина пришли (в иронически трансформированном виде) из соцреалистического канона.

Практическая значимость работы определена тем, что проза Сорокина рассматривается как гипертекстуальная. Такое рассмотрение позволяет опровергнуть мнение о Сорокине как о писателе одного приёма, гипотезу о связи текстов «Норма» и «Роман» как частей своеобразной дилогии, указать на жанровое своеобразие произведений Сорокина. Так, например, в сборнике рассказов и повестей «Первый субботник» трансформации подвергаются качественные признаки рассказа. Известная одноплановость речевого стиля невозможна в прозе Сорокина, поскольку основное событие - это не испытание героя, посредством жизненной ситуации, а испытание определённого стиля, манеры письма. «Испытать» же стиль письма можно лишь попытавшись разрушить его гармонию, определённую тональность, посредством неожиданного вторжения в ткань повествования принципиально иной формы речевого высказывания, что и можно наблюдать в текстах Владимира Сорокина. Материалы исследования могут стать основой для лекций или практических занятий в ВУЗе по курсу «История русской литературы (конец XX века)».

Диссертация обсуждалась на заседании кафедры русской и зарубежной литературы Самарского государственного университета. Материал отдельных глав работы излагался на аспирантских семинарах кафедры русской и зарубежной литературы СамГУ, наУ Международной научной конференции «За «Рекой Потудань». Творчество Андрея Платонова второй половины 1930 -1940-х гг. (Институт мировой литературы РАН, Москва, 2001), на Международной научной конференции студентов, аспирантов и молодых преподавателей «Подходы к изучению текста» (Ижевск, 2002), на внутривузовской научной конференции СамГПУ (2002), на научной конференции «Смеховая культура» (Самара, 2003).

Основные положения диссертации изложены в четырёх публикациях.

В соответствии с целями и задачами исследования диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, списка литературы, включающего в себя 207 наименований.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Гипертекстуальная природа прозы Владимира Сорокина"

Заключение

В работе была предпринята попытка рассмотрения прозы современного российского писателя Владимира Сорокина как своеобразного гиперпространства.

Мы попытались решить теоретико-литературную задачу, заключавшуюся в точном определении терминов «гипертекст» и «интертекст» и дифференциации гипертекстуальности и интертекстуальности как двух нарративных стратегиий, распространённых в литературе XX века, не только во введении. Во второй главе, на основании конкретного анализа системы гипертекстуальных ссылок текстов Сорокина и данных фоном интертекстуальных отсылок показано различие и сходство между двумя нарративными стратегиями.

Говоря о выполнении историко-литературной задачи исследования, нужно отметить, что проза Сорокина включена в контекст соцреалистической культуры сталинского времени, благодаря сопоставлению системы ссылок гипертекста писателя с советскими речевыми штампами из статей М. Горького, A.M. Еголина, В. Ермилова, А.И. Ревякина и через сравнения некоторых фрагментов текстов Сорокина с пьесой Н. Погодина, романами П. Павленко, И. Шевцова. В текстах Сорокина обнаружены связи и с традициями классики мировой литературы, благодаря сопоставлению с произведениями Д. Свифта, Ф. Рабле, Г. Фильдинга, Дж. Бокаччо.

В исследовании показано, что для раннего этапа прозаического творчества В. Сорокина характерна связь с соцреалистическим искусством сталинского периода, периода создания советской мифологии. Каждый из исследовавшихся текстов представляет собой разрушение какой-либо стороны советского мифа. В произведениях Сорокина происходит переосмысление целого периода истории русской литературы. Писатель обнажает мифическую природу советского речевого штампа - важную часть такого культурного явления, как соцреалистический канон. Раскрывая маркирующую функцию штампа, материализуя его, Сорокин разрушает фундамент советского мифа. Рассматривая центральные события любого из текстов писателя как событие сюжета повествования, как определённый узел, в котором происходит вторжение одного речевого жанра в другой, мы чаще всего встречаем противопоставление концептов-ссылок «норма» и «гнилой». Обе ссылки основаны на соцреалистическом речевом штампе и позволяют перемещаться в пространстве сорокинского гипертекста. Кроме того, каждый из рассматривавшихся текстов обладает своей собственной системой внутренних ссылок, - эта черта раннего периода творчества Сорокина особенно заметна в «Норме» и «Первом субботнике». Таким образом, можно говорить не только о доказанности всех трёх выдвигавшихся положений, но и об их тесной взаимосвязи и взаимообусловленности.

Данные фоном интертекстуальные отсылки, ироничное обыгрывание не только цитат из произведений других авторов, но и структуры некоторых текстов, материализация метафор как просторечных, так и поэтических, постоянное столкновение различных дискурсов - все эти приёмы, выявленные в рассматривавшихся текстах, позволяют опровергнуть мнение некоторых критиков (Е. Радов) о Сорокине, как о писателе «одного-единственного приёма».

Пристальное внимание Сорокина к значениям, заключённым в основных гипертекстуальных ссылках, к самому процессу разрушения речевого жанра позволяют ещё раз подчеркнуть, что главным героем всех произведений писателя является не персонаж, а текст или речевые жанры. Такой вывод опровергает обвинения Сорокина в садизме и антигуманизме. Речь должна идти о работе писателя в контексте постмодернистской эстетики и поэтики.

Попутно отметим, что положение о гипертекстуальности своего творчества косвенно подтверждает и сам писатель в некоторых своих статьях и интервью. Так, например, большое значение Сорокин придаёт именно повествовательной стратегии. Рассуждая в этом отношении о молодых писателях, Сорокин указывает на важность наличия подобного фактора: «.сейчас молодой литератор, чтобы найти себя и занять собственную нишу, должен не просто писать по инерции, как раньше писали - он должен придумать другую стратегию. Это очень сложно»304. Одна из стратегий, избранных Сорокиным -это гипертекст.

В данной работе, мы затронули лишь одну, но, как нам кажется, важную особенность сорокинской прозы, её гипертекстуальную природу. Остаётся надеяться, что подобный подход поможет прояснить некоторые сложные стороны поэтики прозаических текстов Сорокина.

304 Сорокин В. В ожидании новых слонов // ОМ. № 58. Ноябрь. 2001. С. 64.

Список научной литературыПоздняков, Константин Сергеевич, диссертация по теме "Русская литература"

1. Адамов А. Тайна двух океанов. М.: «Стройиздат», 1984. 472 с.

2. Ажаев В. Далеко от Москвы. Вагон. Романы. М.: «Московский рабочий», 1989.-654 с.

3. Акимова Т. Семинарий по народному поэтическому творчеству. Саратов: «Издательство Саратовского госуниверситета», 1959. 312 с.

4. Бабаевский С. Кавалер Золотой Звезды // С. Бабаевский. Собрание сочинений в пяти томах. Т. 1. М.: «Художественная литература», 1979. С. 123-628.

5. Баруздин С. Послесловие // Библиотека пионера. JI. Воронкова. Старшая сестра. Личное счастье. Ю. Томин. Повесть об Атлантиде. Рассказы. М.: «Детгиз», 1963.-С. 589-590.

6. Басё М. Великое в малом. СПб.: «Терция», 1999. 512 с.

7. Борев Ю. XX век в преданиях и анекдотах. В шести книгах. Книги первая и вторая. Харьков: «Фолио», Ростов-на-Дону: «Феникс», 1996. 408 с.

8. Борев Ю. Краткий курс истории XX века в анекдотах, байках, легендах, частушках, мемуарах, преданиях и т. д. М.: «Звонница-МГ», 1995. 400 с.

9. Борев Ю. Сталиниада. М.: «Советский писатель», 1990. 408 с. Владимир Сорокин: «Россия - это снег, водка и кровь» // Аргументы и факты. 2001. №49.-С. 23.

10. Горький М. Будем на страже. М., Л.: «Московский рабочий», 1931. 152 с.

11. Горький М. С кем вы, «мастера культуры»? Ответ американским корреспондентам. М.: «Партиздат», 1932. 32 с.

12. Грибачёв Н. Раздумье. Стихи. М.: «Советский писатель», 1955. 120 с.

13. Долматовский Е. Собрание сочинений. Т. 1. М.: «Художественная литература», 1978. 576 с.

14. Ерофеев В., Пригов Д., Сорокин В. ЁПС. М.: «Ze6paE. ЭКСМО», 2002. -368 с.

15. История коммунистической партии Советского Союза. М.: «Госполитиздат», 1959. 744 с.

16. История ВКП(б). Краткий курс. М.: «Политиздат», 1940. 268 с.

17. Книга о вкусной и здоровой пище. М.: «Пищепромиздат», 1952. 400 с.

18. Коллективные действия. Поездки за город. М.: «Ad Marginem», 1998. 783 с.

19. Ленин о культуре и искусстве. М.: «Искусство», 1956. 572 с.

20. Литература как кладбище стилистических находок. Интервью с В. Сорокиным // Постмодернисты о посткультуре. Интервью с современными писателями и критиками. М.: «Р. Элинин», 1996. С. 119-129.

21. Литературное движение советской эпохи: Материалы и документы. М.: «Просвещение», 1986. 360 с.

22. Маршак С. Круглый год // С. Маршак. Собрание сочинений. Том 1. М.: «Художественная литература», 1958. С. 48-53.

23. Павленко П. Счастье // П. Павленко. Собрание сочинений в шести томах. М.: «Государственное издательство художественной литературы», 1953. С. 7-293.

24. Полевой Б. Повесть о настоящем человеке. М.: «Книга», 1989. 350 с.

25. Рабле Ф. Гаргашюа и Пантагрюэль. Л.: «Художественная литература», 1938. -498 с.

26. Русские песни (Фольклор Горьковской области). Горький: «ОГИЗ», 1940. -404 с.

27. Свифт Д. Путешествия Гулливера. М.: «Лексика», 1986. 320 с.

28. Сорокин В. Голубое сало. М.: «Ad Marginem», 1999. 352 с.

29. Сорокин В. Лёд. М.: «Ad Marginem», 2002. 320 с.

30. Сорокин В. Пир. М.: «Ad Marginem», 2001. 480 с.

31. Сорокин В. Собрание сочинений в двух томах. Том 1. М.: «Ad Marginem», 1998. -816 с.

32. Сорокин В. Собрание сочинений в двух томах. Том 2. М.: «Ad Marginem», 1998. -752 с.

33. Сталин: жизнеописание, факты и гипотезы, портреты и документы. М.: «Новатор», 1997. 512 с.

34. Стецкий А. Сорокалетие литературной деятельности Максима Горького. М., Л.: «Государственное издательство художественной литературы», 1932. 14 с.

35. Фурманов Д. Чапаев // Д. Фурманов. Сочинения в двух томах. Том 1. Л.: «Художественная литература», 1971. С. 19-296.

36. Шевцов И. Тля. М.: «Советская Россия», 1964. 290 с.

37. Шпанов Н. Заговорщики. Новосибирск: «Книжное издательство», 1954. -1056 с.

38. Эренбург И. Оттепель // И. Эренбург. Собрание сочинений в девяти томах. Т. 6. М.: «Художественная литература». С. 5-194.

39. Научно-критическая литература Монографии

40. Агранович С., Саморукова И. Гармония цель - гармония. Художественное сознание в зеркале критики. М.: «Международный институт семьи и собственности», 1997. - 132 с.

41. Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М.: «Прогресс», 1989. -616 с.

42. Барт Р. Мифологии. М.: «Издательство им. Сабашниковых», 1996. 313 с.

43. Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского. М.: «Художественная литература», 1972. -472 с.

44. Бахтин М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М.: «Художественная литература», 1990. 541 с.

45. Бергсон А. Смех. М.: «Искусство», 1992. 128 с.

46. Бердяев Н. Истоки и смысл русского коммунизма. М.: «Наука», 1990. 224 с.

47. Брандис Е. Советский научно-фантастический роман. Л.: «Общество по распространению политических и научных знаний. Ленинградское отделение», 1959. -47 с.

48. Ваксберг А. Гибель буревестника (М. Горький: последние двадцать лет). М.: «Терра-Спорт», 1999. 396 с.

49. Веселовский А. Историческая поэтика. М.: «Высшая школа», 1989. 404 с.

50. Волков И. О социалистическом реализме. М.: «Искусство», 1962. 96 с.170

51. Волков И. Партийность искусства и социалистический реализм. М.: «Знание», 1974. 168 с.

52. Волков И. Развитие теории социалистического реализма. М.: «Знание», 1982. -62 с.

53. Волкогонов Д. На страже социалистического Отечества. М.: «Знание», 1978. -64 с.

54. Волкогонов Д. Сталин. Книга первая. М.: «ACT Новости», 1998. 620 с.

55. Волкогонов Д. Сталин. Книга вторая. М.: «ACT Новости», 1998. 699 с.

56. Волкогонов Д. Триумф и трагедия. Политический портрет Сталина. В 2-х книгах. Кн. 1. Барнаул: «Алтайское книжное издательство», 1990. 574 с.

57. Волкогонов Д. Триумф и трагедия. Политический портрет Сталина. В 2-х книгах. Кн. 2. Барнаул: «Алтайское книжное издательство», 1990. 542 с.

58. Гройс Б. Утопия и обмен. М.: «Знак и др.», 1993. 373 с.

59. Гуревич А. Категории средневековой культуры. М.: «Искусство», 1984. -350 с.

60. Добрей ко Е. Формовка советского писателя. Социальные и эстетические истоки советской литературной культуры. СПб.: «Академический проект», 1999. 560 с.

61. Добрей ко Е. Формовка советского читателя: Социальные и эстетические предпосылки рецепции советской литературы. СПб.: «Академический проект», 1997. -320 с.

62. Дремов А. Борьба КПСС за партийность и народность искусства. М.: «Знание», 1964.-72 с.

63. Дремов А. Идеал и герой. М.: «Искусство», 1969. 200 с.

64. Дремов А., Попков В. Народность искусства социалистического реализма. М.: «Искусство», 1981. 152 с.

65. Дремов А. Образ нашего современника в советской литературе. М.: «Гослитиздат», 1963. 159 с.

66. Дремов А. Партийность литературы и современность. М.: «Художественная литература», 1980.-271 с.

67. Дремов А. Эстетический идеал советской литературы. М.: «Знание», 1973. -62 с.

68. Дружинин А. Литературная критика. М.: «Советская Россия», 1983. 384 с.

69. Жаккар Ж.-Ф. Даниил Хармс и конец русского авангарда. СПб.: «Академический проект», 1995.-472 с.

70. Залесская Л. О романтическом течении в советской литературе. М.: «Наука», 1973.-272 с.

71. Зенкин С.Н. Введение в литературоведение: Теория литературы. М.: «Российский государственный гуманитарный университет», 2000. 80 с.

72. Ильин И. Постструктурализим. Деконструктивизм. Постмодернизм. М.: «Интрада», 1996. 252 с.

73. Ильин И. Постмодернизм от истоков до конца столетия: эволюция научного мифа. М.: «Интрада», 1998. 232 с.

74. Кларк К. Советский роман: история как ритуал. Екатеринбург: «Издательство Уральского университета», 2002. 264 с.

75. Корман Б.О. Изучение текста художественного произведения. М.: «Просвещение», 1972. 110 с.

76. Кудрявцев С. 500 фильмов. М.: «ИКПА», 1991. 384 с.

77. Куницын Г. Ещё раз о партийности художественной литературы. М.: «Художественная литература», 1979. 342 с.

78. Куницын Г. Ленин о партийности и свободе печати. М.: «Политиздат», 1971. 280 с.

79. Куницын Г. Партийность литературы и личность писателя. М.: «Советская Россия», 1988. 413 с.

80. Леви-Стросс К. Первобытное мышление. М.: «Республика», 1994. 382 с.

81. Липовецкий М. Русский постмодернизм. Екатеринбург: «Издательство Уральского государственного педагогического университета», 1997. 320 с.

82. Лихачёв Д.С. Поэтика древнерусской литературы. М.: «Наука», 1979. 352 с.

83. Лосев А., Шестаков В. История эстетических категорий. М.: «Искусство», 1965.-374 с.

84. Лосев А. Диалектика мифа // А. Лосев. Миф. Число. Сущность. М.: «Мысль», 1994.-С. 280-453.

85. Лотман Ю. Анализ поэтического текста. Структура стиха. Л.: «Просвещение», 1972.-271 с.

86. Лотман Ю. Внутри мыслящих миров. Человек текст - семиосфера -история. М.: «Языки русской культуры», 1999. - 448 с.

87. Лотман Ю. Структура художественного текста. М.: «Искусство», 1978. -384 с.

88. Марков Д. Проблемы теории социалистического реализма. М.: «Художественная литература», 1978.-413с.

89. Мелетинский Е. О литературных архетипах. М.: «Российский государственный гуманитарный университет», 1994. 133 с.

90. Мелетинский Е. Поэтика мифа. М.: «Наука», 1976. 407 с.

91. Нестеров А. Литературный текст, читатель и символ: проблема символического моделирования эстетического объекта. Самара: «Самарский университет», 2002. 36 с.

92. Овчаренко А. Социалистический реализм и современный литературный процесс. М.: «Советский писатель», 1968. 316 с.

93. Потебня А. Слово и миф. М.: «Правда», 1989. 622 с.

94. Пропп В.Я. Собрание трудов. Том 2: Морфология волшебной сказки. Исторические корни волшебной сказки. М.: «Лабиринт», 1998. 511 с.

95. Рымарь Н.Т. Введение в теорию романа. Воронеж: «Издательство Воронежского университета», 1989. 268 с.

96. Рымарь Н.Т. Поэтика романа. Куйбышев: «Филиал издательства Саратовского университета», 1990. 252 с.

97. Рымарь Н.Т., Скобелев В.П. Теория автора и проблема художественной деятельности. Воронеж: «Логос-траст», 1994. -262 с.

98. Саморукова И. Дискурс художественное высказывание - литературное произведение. Типология и структура эстетической деятельности. Самара: «Самарский университет», 2002. - 204 с.173

99. Семеновский О. Марксистская критика и партийность литературы. Кишинёв: «Картя молдовеняскэ», 1966. 232 с.

100. Скобелев В. Поэтика рассказа. Воронеж: «Издательство Воронежского университета», 1982. 155 с.

101. Скоропанова И. Русская постмодернистская литература: новая философия, новый язык. Минск: «Институт современных знаний», 2000. 350 с.

102. Смирнов И. Психодиахронологика: психоистория русской литературы от романтизма до наших дней. М.: «НЛО», 1994. 351 с.

103. Тодоров Ц. Введение в фантастическую литературу. М.: «Дом интеллектуальной книги», 1997. 136 с.

104. Топоров В. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифо-поэтического. М.: «Прогресс», 1991.-621 с.

105. Тумаркин Н. Ленин жив! Культ Ленина в Советской России. СПб.: «Академический проект», 1997. 288 с.

106. Тупицын В. Коммунальный (пост)модернизм. М.: «Ad Marginem», 1998. -208 с.

107. Тупицына М. Критическое оптическое. М.: «Ad Marginem», 1997. 224 с.

108. Успенский Б. Поэтика композиции. М.: «Искусство», 1970. -225 с.

109. Фридлендер Г. К. Маркс и Ф. Энгельс и вопросы литературы. М.: «Художественная литература», 1962. 606 с.

110. Фуко М. Воля к истине: по ту сторону власти, знания и сексуальности. М.: «Культура», 1996. 448 с.

111. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. М.: «АОЗТ «Талисман»», 1994. 405 с.

112. Шацкий Е. Утопия и традиция. М.: «Прогресс», 1990. 454 с.

113. Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию. СПб.: «Петрополис», 1998. 432 с.

114. Элиаде М. Аспекты мифа. М.: «Инвест-ППП», 1995. 238 с.

115. Элиаде М. Космос и история. М.: «Прогресс», 1987. 311 с.

116. Элиаде М. Миф о вечном возвращении. Архетипы и повторяемость. СПб.: «Алетейя», 1998. 249 с.

117. Элиаде М. Очерки сравнительного религоведения. М.: «Ладомир», 1999. -488 с.

118. Элиаде М. Священное и мирское. М.: «Издательство МГУ», 1994. 143 с.

119. Эльяшевич А. Единство цели, многообразие поисков в литературе социалистического реализма. Л.: «Советский писатель», 1973. 494 с.

120. Юнг К.-Г. Архетип и символ. М.: «Ренессанс», 1991. 297 с.1. Статьи и сборники статей

121. Баранов О. Гипертекстовая субкультура // Знамя. 1997. № 7. С. 202-205.

122. Барт Р. Введение в структурный анализ повествовательных текстов // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX-XX вв. М.: «Издательство Московского университета», 1987. С. 387-422.

123. Бахтин М. Автор и герой: К философским основам гуманитарных наук. СПб.: «Азбука», 2000. 332 с.

124. Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М.: «Художественная литература», 1975. 502 с.

125. Бахтин М. Проблема речевых жанров // М.М. Бахтин. Собрание сочинений. Т. 5. М.: «Русские словари», 1996. С. 159-206.

126. Бахтин М. Эпос и роман. СПб.: «Азбука», 2000. 300 с.

127. Белинский В. Разделение поэзии на роды и виды // В.Г. Белинский. Собрание сочинений в девяти томах. М.: «Художественная литература», 1978. -С. 294-350.

128. Беляева-Конеген С. Хорошо забытое, или расстрелять без суда (о прозе Владимира Сорокина) // Стрелец. 1997. № 2. С. 150-153.

129. Бугославская О. «Роман» В. Сорокина в контексте идей дзэн-буддизма // Кафедральные записки. Вопросы новой и новейшей литературы. М.: «Московский университет», 2002. С. 71-78.

130. Буйда В. Нечто новое или снова о постмодернизме // Новый мир. 1997. №10.-С. 237-242.

131. В спорах о методе. Сборник статей о социалистическом реализме. Л.: «Ленинградское областное издательство», 1934. 220 с.

132. Вайль П., Генис А. Поэзия банальности и поэтика непонятного // Звезда. 1994. №4.-С. 189-192.

133. Вайль П., Курицын В. Консерватор Сорокин в конце века // Литературная газета. 1995. № 5. С. 4.

134. Визель М. Гипертексты по ту и эту сторону экрана // Иностранная литература. 1999. № 10. С. 169-178.

135. Вопросы теории литературы. М.: «Учпедгиз», 1950. 184 с.

136. Гареев 3. Как не должно быть: о прозе В. Сорокина // Столица. 1992. № 24. С. 49-50.

137. Гареев 3. Они не требуют, чтобы их читали // Огонёк. 1993. № 1. С. 16-17.

138. Генис А. Лук и капуста // А. Генис. Расследования: два! М.: «Подкова. ЭКСМО», 2002. С. 219-259.

139. Генис А. Лук и капуста // А. Генис. Иван Петрович умер. М.: «НЛО», 1999. -С. 72-81.

140. Гринштейн А. Карнавал и маскарад: два типа культуры // «На границах». Зарубежная литература от средневековья до современности. М.: «ЭКОН», 2000. -С. 22-43.

141. Гройс Б. Рождение социалистического реализма из духа русского авангарда // Вопросы литературы. 1992. № 1. С. 42-61.

142. Гройс Б. Соцреализм авангард по-сталински // Декоративное искусство СССР. 1990. № 5. - С. 35-37.

143. Громов Е. Сталин: пути эстетического утилитаризма // Вопросы литературы. 1992. № 1. С. 97-129.

144. Гюнтер X. Большая семья в советском кино // Искусство кино. 1996. № 4. -С. 103-108.

145. Гюнтер X. Железная гармония (Государство как тоталитарное произведение искусства) // Вопросы литературы. 1992. № 1. С. 27-41.

146. Гюнтер X. Сталинские соколы (Анализ мифа 30-х годов) // Вопросы литературы. 1992. № 11/12. С. 122-141.

147. Гюнтер X. Тоталитарная народность и её источники // Русский текст. 1996. №4. -С. 45-61.

148. Давыдов О. Совок, который всегда с тобой // Независимая газета. 1993. 14 сент. С. 7.

149. Добренко Е. «Всё лучшее детям» (Тоталитарная культура и мир детства) // Wiener Slawistischer Almanach, 1992. № 29. - P. 159-174.

150. Добренко E. Литература должна стать частью. и что из этого получилось // Литературная газета. 1995. № 45. С. 11.

151. Добренко Е. Окаменевшая утопия (высокий соцреализм: время -пространство пароксизмы стиля) // Wiener Slawistischer Almanach 35 (1995). - P. 233-244.

152. Добренко E. «Правда жизни» как формула реальности // Вопросы литературы. 1992. № 1. С. 4-26.

153. Добренко Е. Скромное обаяние ранней советской литературы // Новый мир. 1997. № ю. С. 235-239.

154. Добренко Е. Фундаментальный лексикон // Новый мир. 1990. №2. -С. 139-150.

155. Добренко Е. «Язык пространства, сжатого до точки», или Эстетика социальной клаустрофобии // Искусство кино. 1996. № 9. С. 108-117.

156. Ерофеев В. Поминки по советской литературе // В. Ерофеев. Страшный суд. Роман. Рассказы. Эссе. М.: «Союз фотохудожников России», 1996. С. 22-34.

157. Ерофеев В. Предисловие // В. Ерофеев. В лабиринте проклятых вопросов. М.: «Союз фотохудожников России», 1996. С. 6-7.

158. Есаулов И. Тоталитарность и соборность: два мира русской культуры // Вопросы литературы. 1992. № 1. С. 148-170.

159. Ефимов И. От чего мы отмахиваемся? // Московская правда. 1993. 2 апр. -С. 3.

160. Замостьянов А. Пристрастие к анекдотам с бородой // Знамя. 1995. № 4. -С. 202-205.

161. Избавление от миражей. Соцреализм сегодня. М.: «Советский писатель», 1990.-416 с.

162. Иноземцев В. Современный постмодернизм: конец социального или вырождение социологии? // Вопросы философии. 1998. № 4. С. 27-38.

163. Казарина Т. Отечественный облик постмодернистской литературы // Современная русская литература: проблемы, открытия, перспективы. Материалы научно-практического семинара. 1996. 3-5 октября. С. 18-19.

164. Казарина Т. Проблема рационального в творчестве художников русского литературного авангарда // Доклады семинара докторантов и аспирантов кафедры русской и зарубежной литературы. Выпуск 1. Самара: «Самарский университет», 2002. С. 4-12.

165. Казин А. Поставангард, искусство и истина // Новый мир. 1997. № 12. -С. 235-245.

166. Касаткина Т. В поисках утраченной реальности // Новый мир. Г997. № 3. -С. 200-223.

167. Кенжеев Б. Антисоветчик В. Сорокин // Знамя. 1995. № 4. С. 202-205.

168. Кларк К. Сталинский миф о «великой семье» // Вопросы литературы. 1992. № 1.-С. 72-96.

169. Козловски П. Культура постмодерна // Нева. 1993. № 4. С. 143-145.

170. Костырко С. Чистое поле литературы // Новый мир. 1992. № 12. С. 250-260.

171. Кузьминский Б., Курицын В. Труба Завода Малогабаритных Компрессоров // Сегодня. 1995. 31 мая. С. 5.

172. Курицын В. Великие мифы и скромные деконструкции // Октябрь. 1996. №8.-С. 178-180.

173. Курицын В. О сладчайших мирах // Знамя. 1997. № 5. С. 199-213.

174. Кутырев В. Экологический кризис, постмодернизм и культура // Вопросы философии. 1996. № 11. С. 86-90.

175. Лахузен Т. Новый человек, новая женщина и положительный герой, или К семиотике пола в литературе социалистического реализма // Вопросы литературы. 1992. № 1. С. 184-205.

176. Лекух Д. Метаморфозы мелкого беса // Литературная газета. 1992. № 21. -С. 4.

177. Ленинский принцип партийности в литературе и современная идеологическая борьба. М.: «Наука», 1984. 256 с.

178. Лидин С. Советская Лолита // Независимая газета. 1996. № 10. С. 7.

179. Липовецкий М. Изживание смерти. Специфика русского постмодернизма // Знамя. 1995. № 8. С. 194-206.

180. Литературный гид. Постмодернизм: подобия и соблазны реальности // Иностранная литература. 1994. № 1. С. 81-82.

181. Лямпорт Е. Большая скука: о феномене В. Сорокина // Независимая газета. 1994. 7 дек. С. 8.

182. Маркштейн Э. Три словечка в постмодернистском контексте // Вопросы литературы. 1996. № 4. С. 41-44.

183. Михайлов А. Разочарованный странник: о прозе В. Сорокина // Литературная газета. 1992. 1 июля. С. 4.

184. Михайлович Я. Павич и гипербеллетристика // М. Павич. Ящик для письменных принадлежностей. СПб.: «Азбука», 2000. С. 171-181.

185. Новиков В. Точка, поставленная вовремя // Знамя. 1993. № 2. С. 205-208.

186. Парщиков А., Гройс Б. О современной литературе // Комментарии. 1997. № 12. С. 3-20.

187. Переяслов М. Оправдание постмодернизма // Наш современник. 1999. № 5. -С. 270-280.

188. Пригов Д. А им казалось: в Москву! в Москву! // В. Сорокин. Сборник рассказов. М.: «Русслит», 1992. С. 127-132.

189. Проблемы художественной формы социалистического реализма. В двух томах. Том 1. М.: «Наука», 1971. 424 с.

190. Против безыдейности в литературе. Сборник статей журнала «Звезда». Л.: «Советский писатель», 1947. 212 с.

191. Пуханов В. История отношений с романом «Роман» Владимира Сорокина//Грани. 1995. № 177. С. 303-309.

192. Радов Е. Владимир Сорокин как психоделический писатель // ПТЮЧ. 1997. №4.-С. 40-47.

193. Русская советская литературная критика (1935-1955). Хрестоматия. М.: «Просвещение», 1983. 372 с.

194. Рыклин М. Медиум и автор. О текстах Владимира Сорокина // В. Сорокин. Собрание сочинений в двух томах. Том 2. М.: «Ad Marginem», 1998. -С. 737-751.

195. Рыклин М. Тела террора // Вопросы литературы. 1992. № 1. С. 130-147.

196. Саморукова И. Заглавие как индекс дискурсивной стратегии произведения // Вестник самарского государственного университета. Гуманитарный выпуск. № 1. 2002. С. 76-82.

197. Смирнов И. Видимый и невидимый миру юмор Сорокина // Место печати. 1997. № 10. С. 2-9.

198. Соколов Б. Нечто ничто В. Сорокина // Независимая газета. 1994. № 10. -С. 18.

199. Соцреалистический канон. СПб.: «Академический проект», 2000. 1040 с.

200. Степанян К. Заключительная стадия постмодернизма // Знамя. 1992. № 9. -С. 177-185.

201. Терц А. Что такое социалистический реализм // Литературное обозрение. 1989. №8.-С. 89-100.

202. Флакер А. Предпосылки социалистического реализма // Вопросы литературы. 1992. № 1. С. 62-71.

203. Шаповал С. Я по-прежнему живу в советском мире // Независимая газета. 1997. 22 окт. С. 5.

204. Шустов А. Враг народа // Русская речь. 1992. № 5. С. 112-117.

205. Эко У. (Eco U.) Form als Engagement // U. Eco. Im Labyrinth der Vemunft. Leipzig: «Reclam», 1999. P. 142-190.1. Справочная литература

206. Города России. Энциклопедия. М.: «Терра-Книжный клуб», 1998. С. 496.

207. Крейнак Д., Хебрейкен Д. Интернет. Энциклопедия. СПб.: «Питер», 1999.-560 с.

208. Руднев В. Словарь культуры XX века. М.: «АГРАФ», 1999. С. 69-72; С. 137-141; С. 169-172; С. 192-199; С. 220-225; С. 286-288.

209. Словарь Московской Концептуальной Школы. М.: «Ad Marginem», 1999. -С. 29; С. 34-35.