автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Художественная рецепция Ветхого Завета в русской литературе XIX - начала XX веков

Полный текст автореферата диссертации по теме "Художественная рецепция Ветхого Завета в русской литературе XIX - начала XX веков"

На правах рукописи

005004085

КОЗАНОГИН Сергей Владимирович

ХУДОЖЕСТВЕННАЯ РЕЦЕПЦИЯ

ВЕТХОГО ЗАВЕТА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

XIX - НАЧАЛА XX ВЕКОВ

(на материале «Книги Песни Песней Соломона», «Книги Иудифи» и «Книги Судей Израилевых»)

Специальность 10.01.01 -русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

- 1 ДЕК 2011

Волгоград — 2011

005004085

Работа выполнена в Федеральном государственном бюджетном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Волгоградский государственный социально-педагогический университет».

Научный руководитель — доктор филологических наук, профессор

Калениченко Ольга Николаевна.

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Бронская Людмила Игоревна (ФГБОУ ВПО «Ставропольский государственный университет»);

кандидат филологических наук, доцент Воробьева Галина Васильевна (ФГБОУ ВПО «Волгоградский государственный технический университет»).

Ведущая организация — ГБОУ ВПО города Москвы «Московский гуманитарный педагогический институт».

Защита состоится 16 декабря 2011 г. в 12.00 час. на заседании диссертационного совета Д 212.027.03 в Волгоградском государственном социально-педагогическом университете по адресу: 400131, Волгоград, пр. им. В. И. Ленина, 27.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Волгоградского государственного социально-педагогического университета.

Текст автореферата размещен на официальном сайте Волгоградского государственного социально-педагогического университета: Ьпр://\у\ум. vspu.ru 16 ноября 2011 г.

Автореферат разослан 16 ноября 2011 г.

Ученый секретарь диссертационного совета доктор филологических наук, профессор '/ I/ Е. В. Брысина

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Произведение искусства всегда принципиально остается открытым для всевозможных трактовок и интерпретаций. Это утверждение абсолютно правомерно и в применении к литературным произведениям. Один из постулатов теории рецептивной эстетики утверждает: каждая новая эпоха предполагает, что читательская активность в процессе рецепции будет возрастать. Заметим, что в этом отношении исключительный интерес представляет литература XX в., выработавшая радикальные методы воздействия на читателя, вплоть до буквального привлечения реципиента в «соавторы» художнику.

Русская литература предлагает богатый материал, позволяющий проиллюстрировать этот процесс на примере рецепции некоторых книг Ветхого Завета - «Книги Судей Израилевых», «Книги Иудифи», а также «Книги Песни Песней Соломона». Система поэтики - художественные методы и приемы писателей разных эпох, используемые при интерпретации текстов Писания; смысловая нагрузка произведений, обусловленная «социальным заказом» и «духом времени» каждого определенного периода литературного процесса; наконец, «горизонт ожидания» читателей - это и многое другое рассматривается нами в произведениях авторов Х1Х-ХХ вв.

Несомненно, читатели разных эпох по-разному воспринимают одно и то же литературное произведение. Каждое чтение, перечитывание, каждая критическая статья, новый или актуализированный забытый опыт «изменяют» и «обновляют» художественное произведение. Здесь на помощь литературоведению приходит рецептивная эстетика, задача которой - определить историческую значимость художественного произведения. Для этого необходимо: 1) провести анализ социального, культурного и исторического контекста; 2) провести анализ произведения в контексте литературного процесса; 3) выявить различие и сходство восприятия схожих произведений в разные исторические периоды литературного процесса.

Отметим тот факт, что, несмотря на широкое освещение проблемы «многозначности» литературного произведения, как правило, объектом исследования представителей направления рецептивной эстетики выбиралось именно «одно и то же художественное произведение» (В. Изер), которое анализировалось сквозь призму «горизонта ожидания» читателей разных эпох. Таким образом, рецептивная теория сводилась к достаточно узкой проблеме: вскрыть диалог произведения и читателя на разных исторических, социальных, культурных этапах развития общества. При этом за рамками направления оставалась проблема интерпретации единого текста-образца при его переосмыслении в процессе литературного творчества. В связи со ска-

занным значительный интерес представляет феномен рецепции ветхозаветных книг в русской литературе с последующей их интерпретацией в произведениях разных авторов, различных жанров на разных этапах литературного процесса - от начала XIX в. до 20-х годов XX в. Художественная значимость и недостаточная изученность этого феномена определяют актуальность нашего диссертационного исследования.

Объектом исследования является рецепция ветхозаветных книг в русской литературе XIX - начала XX вв.

Предмет исследования - трактовка основных образов и сюжетов из книг Ветхого Завета: «Книга Песни Песней Соломона», «Книга Иудифи», «Книга Судей Израилевых» в произведениях русских писателей.

Материалом исследования послужили тексты русских писателей XIX-начала XX вв., написанные на основе рецепции библейских книг. Это «Соломон и Суламита» Г.Р. Державина, «Когда владыка ассирийский...», «Вертоград моей сестры...», «В крови горит огонь желанья...» A.C. Пушкина, «Сампсон» Н.М. Языкова, «Не дивись, что я черна.. .»A.A. Фета, «Еврейскиепесни»,«Юдифь»,«Сампсон»JI.A. Мея, «Юдифь» С.А. Иванова-Райкова, «Юдифь» Н.С. Гумилева, «Манящий взор, крутой изгиб бедра...» К.Д. Бальмонта, «Соломон» МЛ. Волошина, «Суламифь» А.И. Куприна, «Песнь песней» Саши Черного, «Песня песней» В. Шершеневича, «Самсон в оковах» JI.H. Андреева и др.

Цель диссертационной работы состоит в том, чтобы выявить особенности эволюции восприятия и интерпретации образов и сюжетов вышеперечисленных книг Ветхого Завета в произведениях русских писателей XIX - начала XX вв.

Для достижения поставленной цели предполагается решение следующих задач:

- определить различные типы рецепции «Книги Песни Песней Соломона», выявить особенности авторских интерпретаций разных эпох и литературных родов (лирика и эпос), показать роль этих интерпретаций в развитии литературного процесса;

- проанализировать исторические трансформации в восприятии различными писателями ветхозаветной «Книги Иудифи», выявить эволюцию в рецепции образов главных героев библейского повествования, отразить диахронические связи произведений разных периодов;

- рассмотреть рецепцию образа Самсона из библейской «Книги Судей Израилевых», отразить многообразие оценок различными писателями личности героя, показать взаимовлияния произведений художественной словесности и других видов искусств, а также взаимовлияния внутри литературных родов;

- выявить закономерности художественной рецепции книг Ветхого Завета в русской литературе на разных этапах в период с XIX до начала XX вв. и разработать их типологию.

Методологическую основу диссертационного исследования составляют теоретические разработай ведущих отечественных и зарубежных ученых по проблемам герменевтики и рецептивной эстетики (В. Изер, Г.-Г. Гадамер, Х.-Р. Яусс и др.), теоретической и исторической поэтики (М. М. Бахтин,В. В. Виноградов, Ю. М. Лотман,Б. В.То-машевский), библейского текста в русской литературе (М. М. Дунаев, И. А. Есаулов, Т. А. Кошемчук, М. Ф. Мурьянов, В. С. Непомнящий, В. А. Котельников и др.).

В работе используются принципы целостного изучения художественного произведения в тесном взаимодействии с историко-литературным, сравнительно-типологическим и системно-структурным методами исследования художественного материала.

Научная новизна диссертации состоит в том, что впервые выявлена специфика рецепции книг Священного Писания («Книга Песни Песней Соломона», «Книга Иудифи», «Книга Судей Израилевых») в русской литературе XIX - начала XX вв.; впервые предложена типология основных уровней рецепции Священного Писания, исследованы соответствующие референционные поля и культурные коды, обусловившие особенности данного процесса в русской литературе указанного периода.

Теоретическая значимость работы заключается в углублении представлений о литературном процессе на основе теории герменевтики и рецептивной эстетики; основные положения и выводы работы могут быть использованы при разработке новых подходов к анализу художественных интерпретаций произведений.

Практическая значимость исследования заключается в возможности использования полученных наблюдений и выводов в учебном процессе при изучении истории русской литературы XIX-начала XX вв., в лекционных курсах и семинарах, посвященных вопросам теории герменевтики и рецептивной эстетики.

Положения, выносимые на защиту.

1. В первой половине XIX в. различные авторы, создающие произведения на темы и сюжеты Священного Писания, использовали один и тот же рецептивный подход - воссоздание текста источника, т. е. переложение «другими словами» сюжетов ветхозаветных книг, близкое к тексту оригинала, при допущении незначительных изменений: Исключались свободная трактовка, домысливание, вольное обращение с материалом. Авторы старались бережно сохранить «дух» и «букву» перелагаемых книг Ветхого Завета, выбирая при этом жанры и

поэтику, в рамках которых эта задача могла быть выполнена наиболее адекватно (в соответствии с требованиями эпохи и «горизонтами ожидания» читателей).

2. Во второй половине XIX в. и на рубеже Х1Х-ХХ вв. писатели используют другой подход к интерпретации произведений. Это перс-осмысление текста источника - ассоциативное, притчевое, ситуативное. Переосмысление предполагает, как правило, несколько иное семантическое наполнение произведения, проведение параллелей с современной писателю жизнью, ее общественными веяниями и настроениями. Для произведений, созданных с позиций такого подхода к интерпретации, характерны также введение в канву текста не свойственных первоисточнику образов и символов, авторское прочтение материала, иногда в них присутствует авторская ирония.

3. На рецептивный подход в начале XX в. оказал влияние неоми-фологизм. Это не могло не отразиться и на интерпретации текстов Библии различными авторами. Итак, писатели начала XX в. зачастую используют неомифологический подход. Ему присущи свободное обращение с библейским материалом, предполагающее аллюзии не только к ветхозаветным текстам, но и к разнообразным мифологическим сказаниям и философским системам, использование культурного и религиозного наследия различных народов, оригинальные, зачастую не сходные с библейскими трактовки образов, иногда «дописывание» сюжета, обыгрывание опыта предшественников, авторская ирония, некоторый эклектизм.

Заметим, что в целом говорить о четких хронологических рамках, цементирующих предложенную классификацию, сложно. Представленная типология отражает последовательное возникновение новых подходов к интерпретации текстов. В ней выражены в основном сложившиеся «предпочтения» в рецепции книг Ветхого Завета на разных этапах литературного процесса. Примечателен также тот факт, что в русской литературе XX в. все эти типы восприятия оказались востребованными.

Апробация диссертации осуществлялась в процессе работы международных - «Рациональное и эмоциональное в литературе и фольклоре» (Волгоград, 2009), «Высшее гуманитарное образование 21-го века: проблемы и перспективы» (Самара, 2009), всероссийских-«Литература народов Северного Кавказа в контексте отечественной и мировой культуры» (Майкоп, 2006), «Отечественная культурно-образовательная традиция в духовно-нравственном становлении человека» (Михайловка, 2007, 2009), «Актуальные исследования в сфере культуры и искусства» (Белгород, 2011), региональных научных и научно-практических конференций (Волгоград, 2005, 2006). Материа-

лы исследования обсуждались на аспирантских семинарах и заседаниях кафедры русской литературы Волгоградского государственного социально-педагогического университета и отражены в 9 публикациях.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы, включающего 235 наименований.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении мотивируется выбор темы, определяются объект и предмет исследования, обозначаются его цели и задачи, формируются положения, выдвигаемые на защиту, обосновываются научная и теоретическая новизна, значимость и актуальность работы. Значительное внимание уделено методам исследования, обоснован выбор методологии и раскрыты ее основные принципы.

Первая глава «Библейская "Книга Песни Песней Соломона" в русской литературе XIX - XX веков» посвящена рецепции этой книги в творчестве русских писателей соответствующего периода и состоит из четырех параграфов. В первом параграфе рассматриваются место и значение «Книги Песни Песней Соломона» в корпусе библейского текста, а также различные толкования, интерпретации ее сакрального смысла, в разное время предложенные Отцами Церкви. Как предмет интерпретации она стала интересовать русских писателей в начале и первой половине XIX в.

Во втором параграфе главы мы анализируем произведения Г. Р. Державина, А. С. Пушкина, А. А. Фета, Л. А. Мея. В это время русская классическая литература, как правило, опиралась на «буквальное», не аллегорическое понимание «Песни Песней». Поэты XIX в. направляли свое мастерство на воссоздание текста библейского источника. Во многих отношениях обращение к «Песне Песней» Державина, Пушкина и других поэтов можно рассматривать как своеобразный перевод старославянской книги на современный им язык поэзии.

Первым произведением в этом ряду является кантата Г. Р. Державина «Соломон и Суламита» (1808). Предложенная автором интерпретация ветхозаветного текста, а также разработанные приемы во многом определили развитие русской литературы XIX в. Державин идет путем воссоздания библейского текста. Он использует перифразы, аллюзии, реминисценции, обильно цитирует саму «Песню Песней», создавая диалог Соломона и Суламиты, при этом смело конта-минирует библейские и авторские, а иногда и фольклорные детали. В

заключение поэт подводит читателя к необходимому моральному выводу о важности любви и опасности ревности. На наш взгляд, Державин намеренно не ставил перед собой цель воссоздавать сюжет всего повествования. Ситуативный характер воссоздания во многом определяется выбранным жанром кантаты, весьма популярным в то время. Кроме того, державинская кантата, вероятно, представляет собой особым образом переосмысленную на рубеже веков эпиталаму. Автор сохраняет семантику жанра, при этом эпиталама преобразуется в торжественный гимн любви. Кантата Державина представляет собой драматическое произведение с любовным сюжетом и моральным выводом.

Таким образом, поэт одним из первых стал на пути смелого использования в рамках собственного произведения «чужого» текста, что предвосхитило дальнейшее развитие литературы (в частности, повлияло на творчество A.C. Пушкина).

«Песнь Песней» вдохновила А. С. Пушкина на создание стихотворений «В крови горит огонь желанья...» и «Вертоград моей сестры». Произведения Пушкина можно рассматривать в качестве ярких примеров воссоздания библейского текста. В стихотворении «В крови горит огонь желанья...» поэт осуществил практически точный перевод отрывка из первых двух стихов первой главы «Песни Песней» на современный русский язык. Поэта привлекают не сюжетные перипетии «Песни Песней», а слова героев, яркими поэтическими образами выражающих силу чувств.

Особый интерес вызывает стихотворение «Вертоград моей сестры», представляющее собой воссоздание текста из четвертой главы «Песни Песней». Для этого стихотворения характерно точное воспроизведение языка текста-источника, причем в произведении наличествуют и фольклоризмы, и архаизмы. Представленные стихотворения Пушкина можно рассматривать как образцы воссоздания библейского текста на почве обновленного поэтического языка периода первой половины XIX в. Поэт не ставит цель воспроизвести все повествование, делая акцент на передаче образного языка «Песни Песней». А. А. Фет в стихотворении «Не дивись, что я черна...» (1847), которое вошло в цикл «Подражания восточному», продолжает традиции Державина и Пушкина в подходах к интерпретации текста Писания. Однако произведение несет в себе и определенные новшества, что обусловлено принадлежностью поэта к школе «чистого искусства». Так, Фет активно развивает в своем творчестве две лирические темы: пейзажные зарисовки и любовные переживания. Стихотворение создано на основе первых трех глав ветхозаветной книги. При этом поэт делает акцент не на дословном воссоздании буквы первоисточника, а

на передаче эмоций влюбленной женщины. Вследствие этого произведение представляет собой монолог Суламифи, что позволяет лучшим образом раскрыть душевные переживания героини. Значительное место отводится воссозданию библейского пейзажа. Фет одушевляет природу, используя олицетворения «сошла вода», «дождь не хлещет», а в итоге - метафорическое «мир пахнул весной». При этом он проецирует образы природы на описания самой девушки, причем практически неотрывные друг от друга. Фет продолжает сложившуюся в русской поэзии традицию и сравнивает Суламифь с цветком розы. По-видимому, образ возлюбленной, олицетворенный в цветке розы, к середине XIX в. становится универсальным.

В середине столетия в творчестве Мея (имеется в виду цикл «Еврейские песни») намечается переоценка задач, стоящих перед художниками слова. Полное эпическое воссоздание «Песни Песней», предпринятое им, замечательно своим масштабом поэтического мышления. Добавим, что поэт свободно домысливает и дополняет текст Библии, что до него считалось практически недопустимым.

Мей располагает стихотворения «Еврейских песен» в соответствии с хронологией описываемых в Библии событий. Как и Пушкин, автор строит повествование на основе цитат из текста библейской книги, однако, в отличие от предшественника по перу, не пытается сокращать свое повествование за счет каких-либо деталей, названий и т. п. Напротив, Мей ставит перед собой большие задачи - предельно близкое к тексту воссоздание сюжета ветхозаветного предания, а потому ему важны мельчайшие подробности, призванные отразить колорит Древнего Востока.

Более того, поэт нередко вводит в библейское повествование собственные дополнения (имена богов, географию и т.п.). Отметим, что он не только передает полный сюжет книги, но и старается воспроизвести мельчайшие детали ветхозаветного повествования, порой проливает свет на «темные», неясные места «Книги Песни Песней». Таким образом, Мея можно назвать предтечей Брюсова в русской литературе рубежа веков.

В третьем параграфе главы мы исследуем произведения поэтов рубежа Х1Х-ХХ вв., в которых встречаем другой тип интерпретации, а именно - переосмысление.

Вторая половина столетия и рубеж веков ознаменовались коренным изменением горизонта ожидания читательской публики. На смену традиционным примерам воссоздания ветхозаветной книги приходит принципиально новый взгляд на возможности интерпретации «Песни Песней». Здесь библейский текст является лишь материалом, который используется авторами для решения собственных художествен-

ных задач. Среди таких новаторов назовем поэтов Сашу Черного и В. Шершеневича.

Обратимся к поэме Саши Черного «Песнь песней» (1910) из книги «Лирические сатиры», ставшей образцом иронического переосмысления библейской книги. Поэму нельзя отнести ни к воссозданию, ни даже к вольному пересказу библейской книги. Собственно ветхозаветное повествование полностью переосмысляется автором. Образы главных героев имеют сниженную характеристику, автор вырывает их из обстановки Древней Иудеи с характерными для нее бытом и традициями.

Совершенно оригинален и сюжет поэмы - заказ Соломоном статуи, долженствующей увековечить красоту Суламифи, также автор вводит персонажей, которых нет в тексте первоисточника, более чем вольно обращаясь с исходным материалом. Поэт использует библейские цитаты не столько для создания особого колорита описываемой эпохи, сколько для пародирования языка первоисточника и проведения общей магистральной идеи - пошлости героев.

Поэма «Песнь песней» написана в 1910 г., а потому отражает общественное и культурное развитие России того времени. 1907-1910 гг. ознаменовались кризисом символистского течения в искусстве, расцветом «массовой литературы», «желтой» прессы, порнографии, детективных жанров. Саша Черный переосмыслил в духе своего времени библейскую «Книгу Песни Песней», заострив нравственные и эстетические проблемы рубежа Х1Х-ХХ вв. Собственно библейский план повествования имеет периферийное звучание: все подчинено целям сатирического изображения, с одной стороны, пошлости мещанского быта, с другой - обличению туманного литературного стиля собратьев по перу. Таким образом, Саша Черный полностью переосмыслил сюжет библейского предания, дополнил его авторским содержанием, определившим направленность произведения в целом.

Помимо Саши Черного в XX в. к исследуемому сюжету обращались и другие поэты. Однако, на наш взгляд, особого внимания заслуживает произведение В. Шершеневича «Песня песней». Поэма интересна своей «оригинальностью» и, главным образом, нестандартностью авторского взгляда на способы интерпретации художественного текста как один из главных вопросов, стоявших перед теоретиками литературы рубежа веков.

На наш взгляд, обращение Шершеневича к ветхозаветной «Песни Песней» не случайно, т. к. хронологически совпадает с увлечением поэта набиравшим силу новым литературным течением имажинистов, утверждавшим примат самоцельного образа и формотворчества над смыслом, идеей. В поэме Шершеневича незначительной переоцен-

ке подверглась лишь идея «Песни Песней» - эпиталама и «гимн любви» обратились гимном любимому городу, т.е. Москве. При этом значительное переосмысление претерпела образная структура библейского повествования. В результате обращение Шершеневича к библейскому источнику, по сути, можно рассматривать как попытку по-новому интерпретировать именно ветхозаветные образы в свете бытовых реалий и урбанистического пейзажа начала XX в. Таким образом, поэма «Песня песней» становится наиболее удобным примером для иллюстрации рецептивного подхода в развивавшейся эстетической мысли. Текст поэмы насыщен перифразами из ветхозаветного текста, однако они переосмыслены автором и показаны через призму реалий начала века. Вводя в повествование вульгаризован-ные образы из массовой литературы начала XX в., поэт тем самым замечательно иллюстрирует горизонт ожидания массового читателя 1910-20-х гг. Именно подобные осуществленные в духе своего времени восприятие и изображение действительности отражают специфику авторской интерпретации библейской «Книги Песни Песней».

В четвертом параграфе главы рассмотрены произведения А.И. Куприна («Суламифь») и М.А. Волошина («Соломон»).

Начало XXв. характеризуется еще одним подходом к художественной рецепции библейской «Книги Песни Песней», что находит отражение в творчестве Куприна и Волошина. Различные по жанровой принадлежности, объему и авторскому замыслу произведения писателей можно отнести к единому неомифологическому типу интерпретации текста-источника. Кроме того, произведения отражают философские и этические вопросы современности, раскрывают психологические нюансы в характерах главных героев и их мировоззренческие установки. В качестве еще одной из заслуг писателей можно рассматривать тонко продуманный и замечательно вплетенный в канву произведений мифологический пласт. Эти и другие приемы в передаче известного сюжета позволяют нам отнести произведения Куприна и Волошина к отдельному типу восприятия библейской книги.

Обратимся сначала к повести Куприна. Центральное место в ней занимают отношения Суламифи и Соломона. Автор создал яркие образы обоих героев, но, пожалуй, лучше всего ему удалось передать личность легендарного правителя Иудеи. Проанализировав образ царя Соломона, мы смогли выявить определенные закономерности в выборе приемов описания и материала, на который опирался писатель. Например, чтобы показать мудрость царя, он использует в произведении предания, заимствованные из памятников древнерусской литературы. Наибольший интерес вызывают подходы Куприна к художественной переработке текстов. Автор прибегает к прямому

пересказу исходных вариантов сказаний, внося в них незначительные изменения. Так он поступает при описании тяжбы о дележе наследства; в эпизоде, повествующем о судебном деле о похищенных деньгах, обращается к приему контаминации двух сюжетов: из романа Сервантеса и текста Палеи. Наконец, третьим подходом можно назвать полную переработку сказания о «царе-мальчике» из «Викра-мачаритры», которое является абсолютно чуждым для всех ранее известных преданий о мудрости Соломона.

Куприн разбивает библейский текст на составляющие его синтаксические единицы и организует из них оригинальное повествование, сохраняя при этом звучание ветхозаветного текста. Писатель, как правило, не пересказывает изложенные события в повести, а воспроизводит их посредством реминисценций. По ритмической организации, стилистическому наполнению и синтаксическому строю авторское повествование продолжает лучшие древневосточные эстетические традиции. Писатель создает неомифологическую легенду. На основании вышеизложенного мы можем сделать вывод о том, что Куприн проявил себя как создатель неомифологической прозы.

В качестве еще одного примера подобного подхода рассматривается стихотворение М.А. Волошина «Соломон», исходя из текста которого можно говорить о том, что для поэта главным было обрисовать образ царя Древней Иудеи, каким его видел поэт начала XX в. Среди особенностей стихотворения мы отмечаем невиданную до сих пор для сравнительно небольшого поэтического текста широту охваченного материала: автор вводит аллюзии сразу к пяти ветхозаветным книгам, не оставляет без внимания апокрифы и мифологические сюжеты из жизни Соломона. Все это позволяет считать, что поэт в большей степени ориентировался не столько на какой-либо библейский источник, сколько на повесть Куприна «Суламифь», содержащую все предания о библейском царе, к которым Волошин и отсылает читателя. В связи с вышесказанным, мы можем сделать вывод: стихотворение Волошина «Соломон», как и повесть Куприна, является примером неомифологического подхода к интерпретации библейского текста.

На основе результатов проведенного нами анализа произведений русской литературы XIX - начала XX вв., посвященных рецепции ветхозаветной «Книги Песни Песней», мы можем говорить о значительных изменениях, эволюции читательского восприятия на протяжении всего означенного периода.

Во второй главе нашего исследования «Прочтение "Книги Иуди-фи" русской литературой XIX - начала XX веков» рассматриваются типы интерпретации библейского сюжета в произведениях А. С. Пуш-

кина, Л. А. Мея, К. Д. Бальмонта, С. А. Иванова-Райкова, Н. С. Гумилева.

В первом параграфе второй главы дается сжатое изложение сюжета «Книги Иудифи». Русские писатели и поэты, зачастую черпавшие вдохновение в библейских сюжетах и образах, конечно, не могли обойти вниманием «Книгу Иудифи». Начиная с XVII в. сюжет, изложенный в ней, становится популярным материалом для драматургов.

Варианты воссоздания этой библейской истории представлены во втором параграфе главы. Для первой половины XIX в. было характерно воссоздание известного повествования, нашедшее отражение в творчестве Пушкина и Мея и предполагавшее во многом буквальное поэтическое воспроизведение текста-образца. Одним из первых обратился к этому сюжету А. С. Пушкин. В 1835 г. он пишет стихотворение «Когда владыка ассирийский...», в котором разрабатывает сюжет библейской книги. Отметим, что Пушкин, как правило, обращается к различным библейским сюжетам для раскрытия какой-либо гражданской, общественной или же моральной проблематики. На наш взгляд, библейские сюжеты и образы в данном случае позволяют поэту лучше представить свои идеи. В интересующем нас стихотворении «Когда владыка ассирийский...» пафос борьбы за свободу передается в образе Юдифи, совершающей героическое убийство вражеского военачальника во имя освобождения своего народа. Отметим, что в целом поэт задумал замечательное воссоздание библейского сюжета, которое, к сожалению, осталось незавершенным. Это проявляется в идейном содержании, ритмическом строе и в языке стихотворения. Отличительной особенностью языковой структуры стихотворения можно назвать обилие архаичной лексики, что традиционно было свойственно, скорее, одическим произведениям. По-видимому, пушкинский замысел и заключался в создании очередного гимна борьбе за свободу, а библейская «Книга Иудифи» с ее привлекательным образом еврейской женщины, совершающей героический поступок во имя этой цели, оказалась удобным материалом для поэта. К сожалению, Пушкин не закончил свое произведение. Тем не менее на основе написанного можно говорить о значительной работе поэта по воссозданию ветхозаветного сюжета. Перед нами подробное, последовательное - в точном соответствии с библейской хронологией -изложение событий.

Пушкинский текст насыщен библейскими перифразами, аллюзиями, реминисценциями, неточными цитатами из «Книги Иудифи». Поэт точно передает хронологию библейских событий, при этом опуская многочисленные детали, которые могут «утяжелить» поэтический текст, помешать восприятию его читателями. Особо отметим, что до

Пушкина в поэзии XIX в. прием цитации не был распространен, впоследствии же цитаты и реминисценции из библейских источников стали одними из наиболее часто употребляемых приемов в произведениях поэтов второй половины XIX - начала XX вв. Таким образом, Пушкин во многом предвосхитил развитие русской литературы как таковой и эволюцию литературных приемов в частности.

В середине XIX в. к воссозданию библейской «Книги Иудифи» в своем творчестве обращается Л.А. Мей. Поэт предложил наиболее полное воссоздание ветхозаветного предания, во многом развивающее разработанные Пушкиным приемы передачи текста-образца. Интерес Мея к экзотике и эпическим сюжетам во многом проявился в стихотворениях на темы Священной истории. Поэт создает цикл «Библейские мотивы», содержащий 27 стихотворений на ветхозаветную тематику.

Библейские переложения в русской литературе зачастую имели гражданский подтекст, и Мей тоже отдает дань традиции. Так, по мнению критиков, связаны с Крымской войной «Давиду - Иеремием» (1854) и «Юдифь» (1856); так содержит отклик на смерть Николая I одно из самых «радикальных» стихотворений Мея «Эндорская прорицательница». Совершенно свободными от злободневных ассоциаций остаются только «Еврейские песни».

Наиболее крупным эпическим произведением в цикле «Библейские мотивы» является поэма «Юдифь». Для нас она интересна как замечательный пример воссоздания ветхозаветной «Книги Иудифи». По удивительной точности и широте охвата библейского материала «Юдифь» Мея до сих пор не знает равных в русской литературе.

Повествование строится на основе использования аллюзий и реминисценций из Библии. В этом Мей продолжает заложенную Пушкиным традицию и ни разу не отклоняется от практически дословной передачи ветхозаветного текста и точных цифровых данных, приведенных в «Книге Иудифи». Отметим, что подобное педантичное воспроизведение всех ключевых моментов ветхозаветного повествования, очевидно, становится отличительным признаком меевского подхода к воссозданию библейских текстов.

Поэт продолжает пушкинскую традицию и в передаче колорита библейского повествования. Он последовательно и подробно повторяет сюжетную канву «Книги Иудифи». Интересно описание автором главных персонажей. Ему удалось предельно точно передать детали повествования, при этом новым по сравнению с творческими принципами Пушкина как приверженца синтетического психологизма стало пристальное обращение писателя к портрету и внутреннему миру героев, которые тщательно прорисовываются по ходу повест-

вования. На наш взгляд, многие принципы и подходы к интерпретации библейского текста, представленные в поэме Мея, остались актуальными для русской литературы рубежа Х1Х-ХХ вв. По-видимому, на произведение поэта как на образец воссоздания библейского текста опирались многие писатели, обратившиеся к «Книге Иудифи» (Бальмонт, Иванов-Райков).

Отметим, что литература XX в., во многом синтезирующая традиционные подходы с новейшими тенденциями, также откликается на этот тип интерпретации, что представлено нами на примере стихотворения Бальмонта «Песнь Юдифи», однако само отношение писателя к библейской книге выстраивается явно в соответствии с духом времени.

Поэт обращается к 16-й главе «Книги Иудифи», которая представляет собой благодарственную песнь героини Богу после победы сынов Израиля над войсками Олоферна. Отметим, что Бальмонт в своем стихотворении воссоздает первые шесть стихов главы, используя точные и неточные реминисценции. Интересным представляется и то, что поэт не только дословно передает библейский текст, но и стремится усилить его эмоциональный фон в аспекте нагнетания отрицательной экспрессии.

Особенностью рецепции Бальмонта можно назвать пристальное внимание к образу главной героини повествования - еврейской женщине Иудифи. Подобное прочтение-восприятие было обусловлено знакомством Бальмонта с актрисой еврейского театра «Габима» Шошаной Авивит, ставшей для поэта и его современников воплощением знаменитой ветхозаветной женщины. Все подробности библейского повествования остаются невостребованными, не входят в содержание стихотворения. Между тем произведение выстроено на основе точного воссоздания текста Библии, само же исполнение авторского замысла осуществляется в полном соответствии с горизонтом ожидания своего времени.

Рубеж веков ознаменовался новым подходом к интерпретации библейского предания, который раскрывается нами в стихотворении Иванова-Райкова (Венгерова) «Юдифь» и анализу которого посвящен третий параграф главы. Введение в структуру произведения значительного пласта символических образов, авторские «вольности» в трактовке некоторых деталей и сюжетных узлов ветхозаветного повествования, а также переход от подробного рассмотрения повествования к более конкретному мотивному воспроизведению позволили выделить еще один подход в предлагаемой нами типологии рецепции «Книги Иудифи» - переосмысление библейского текста.

С. А. Иванов-Райков не занимает значительного места в истории русской литературы. Между тем тенденции, выраженные в его стихотворении «Юдифь», дают возможность проследить и охарактеризовать как основные тенденции развития русской поэзии начала XX в., так и метаморфозы читательского восприятия. Произведение отражает новое поэтическое видение, художественное мировоззрение и восприятие на переломе эпох.

Обращаясь к известному библейскому тексту, Иванов-Райков создает свой вариант описанных в нем событий. В стихотворении наличествуют неточности и разночтения в сравнении с текстом-источником, автор предлагает свои версии события, вносит изменения в сюжет (например, Юдифь, в соответствии с библейским текстом не тронутая Олоферном, в стихотворении Иванова-Райкова разделяет ложе с военачальником).

Обратим внимание на то, что новые черты в восприятии библейских событий проявляются в оценке и переоценке уже известных и ставших традиционными символов (например, подвергается переоценке традиционный для Библии символ льва, приобретая негативное значение). В стихотворении Иванова-Райкова интересной представляется и портретная характеристика героев: все описание внешности и внутреннего мира Юдифи и Олоферна строится исключительно на эпитетах. Отметим, что особо красочно поэт характеризует именно ассирийца, причем все образные средства гротескны и гиперболизированы и располагаются автором по степени нарастания экспрессии.

На наш взгляд, обыгрывание поэтом традиционной для сознания читателя XIX в. символики, а также сама специфика обращения поэта с текстом Библии, проявившаяся в свободной трансформации каноничного для предшествующей эпохи материала, стали ярчайшим примером эволюции горизонта ожидания, произошедшего на рубеже Х1Х-ХХ вв. Как видно, меняются и восприятие, и особенности передачи текста-первоисточника, и характер оперирования конкретными образами ветхозаветного повествования.

Начало XX в. характеризуется новым витком эволюции в рецепции ветхозаветного повествования. Стихотворение Гумилева «Юдифь», к анализу которого мы обращаемся в четвертом параграфе главы, на наш взгляд, является примером такого типа интерпретации, как неомифологизация. Новый подход проявился в окончательном отходе от попыток буквального воспроизведения библейского текста, напротив, горизонт ожидания читателей требует контаминации различных библейских сюжетов и образов, обращения к мифологическим воззрениям древних народов, их культовым и религиозным составляющим. Сами произведения становятся средоточениями

различных научных и эстетических теорий и, как следствие, предполагают значительную интеллектуальную работу читателей по расшифровке заложенных авторами интенций и смыслов.

В своем стихотворении Гумилев во многом отталкивается от уже имеющегося опыта поэтов-предшественников, в соответствии с пушкинской традицией сокращает маловажные подробности и лишние детали повествования, как и Иванов-Райков, вводит символику. Однако появляются и совершенно новые черты в рецепции ветхозаветного повествования. Автор использует в произведении иронию, «ставшую очень частым признаком "неомифологических" произведений» литературы рубежа Х1Х-ХХ вв. с ее тенденцией к ироническому переосмыслению художественных произведений. Героико-патриотиче-ское содержание предания сразу же отходит на задний план: рассказ «мудрейшей из мудрых пифий» «нелицемерно» повествует об обычных людях, не чуждых ничему человеческому, в том числе и любовным порывам. Таким образом, можно говорить, что Гумилева практически не интересуют драматические события, описанные в Библии, столь привлекательные и важные, скажем, для осуществления замысла Мея.

Также существенным представляется обращение Гумилева к религиозным воззрениям былых эпох. И здесь мы наблюдаем очередной синтез культов, проявившийся в своеобразном слиянии мифологических верований древних народов: Поднялся ассирийский бык крылатый, / Так странно с ангелом любви несхожий.

Воспринять различные в мифологических и религиозных представлениях разных народов трактовки образа быка может только подготовленный читатель, хорошо ориентирующийся в подобном материале. Автор проводит антитезу двух миров: ассирийского и иудейского, отсылая подготовленного читателя к мифологическим и фольклорным представлениям этих народов.

Значительный интерес для выявления особенностей гумилевской интерпретации ветхозаветного предания представляет заключительная строфа стихотворения: Иль, может быть, в дыму кадильниц рея / И вскрикивая в грохоте тимпана, /Из мрака будущего Саломея/Кичилась головой Иоканаана.

Напомним, что в литературе и культуре рубежа веков широкое распространение получила циклическая концепция истории. Возможно, вводя в повествование о Юдифи упоминание о другой, не менее известной представительнице библейских повествований Саломее, автор тем самым нарочито создает «метафору» циклической концепции истории. Перед нами еще одна ситуация обыгрывания - на сей раз идеи «вечного возвращения», которую саму можно назвать аллюзией к тексту Библии: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем» [Екк. 1:9].

С опорой на библейские образы Юдифи и Саломеи поэт указывает на глубинный смысл истории в поступательном развитии культуры. Пред нами не просто замкнутый круг или прямая исторического развития, но синтез - история превращается в поступательный по закону спирали процесс развития культуры.

По нашему мнению, это произведение можно назвать «сделанным» в лучших традициях своего времени и, в первую очередь, поэтики неомифологизма. «Юдифь» Гумилева изобилует мифологической архаикой, что представляется неудивительным при известном интересе поэта к мировой истории и культуре, а главное - в этом отразилось требование новой литературной эпохи - модернизма. По-видимому, существующая в искусстве модернизма установка на создание «авторских мифов» нашла отклик и в творчестве Гумилева. Собственно ветхозаветный текст отходит на второй план. Полностью утрачивается колорит библейской книги: ритм, цветовая палитра, сам сюжет «Книги Иудифи» остается за рамками повествования и лишь домысливается подготовленным читателем. Библейский рассказ уже не является единственной линией повествования, но сопрягается с мировой историей, знаменуя синтез различных традиций.

Итак, мы показали, что на протяжении XIX и вплоть до начала XX столетия к библейской «Книге Иудифи» не раз обращались русские писатели. При этом проведенное исследование позволяет сделать вывод о том, что характер обращения и интерпретации ветхозаветного материала по мере развития литературных приемов, эволюции читательского восприятия претерпевает существенные изменения.

В третьей главе «Рецепция повествования о Самсоне из "Книги Судей Израилевых" в русской литературе XIX - начала XX веков» изучаются различные виды интерпретации повествования о Самсоне в произведениях русских писателей.

В первом параграфе кратко сообщается о восприятии образа Самсона в русской культурной традиции.

Одним из первых русских писателей к библейскому повествованию обратился Н.М. Языков. Об этом рассказывается во втором параграфе главы.

В мае 1846 г. Языков пишет стихотворение «Сампсон». Это тем более примечательно, что библейские темы и мотивы занимают в его творчестве немного места. Заметим, что практически все исследователи связывают интерес Языкова к Священному Писанию (главным образом, к «КнигеСудей Израилевых») со стремлением осмыслить проблему национального характера, понять истоки его самобытности

Прежде всего отметим, что Языков практически полностью воссоздает сюжет ветхозаветной книги. Однако композиционное по-

строение строф выполнено поэтом таким образом, что о жизни героя до его порабощения мы узнаем из его воспоминаний, причем эти воспоминания строятся на аллюзиях к Ветхому Завету. Автор предельно точен в передаче деталей ветхозаветного повествования, но важным представляется другое: принципиальным моментом в восприятии сюжета библейского повествования становится вычленение причин пленения пророка. Поэт ясно указывает на его богоотступничество: «...и бога забыл он». В «Книге Судей Израилевых» мотивом падения героя является любовь к женщине враждебного племени. По-видимому, Языков в данном случае опирается именно на традиции русской культуры (в частности на толкование, представленное в Палее), которая связывает истоки рабского положения и гибель героя с греховностью самого Самсона.

Выявленные нами в произведении способы интерпретации библейского текста позволяют отнести стихотворение Языкова к типу воссоздания сюжета ветхозаветной «Книги Судей Израилевых». Ретроспективное повествование позволяет воссоздать историю Самсона, прибегая к аллюзиям и реминисценциям из текста Священного Писания. В соответствии с традиционными для русских читателей-реципиентов XIX в. представлениями поэт видит причины гибели героя в его греховности, в которой по замыслу автора превалирует черта богоотступничества. Подобный взгляд на трагедию Самсона во многом определяется установкой Языкова на выявление особенностей русского национального характера, который, как нередко подчеркивалось исследователями творчества поэта, не мыслится им вне глубокой религиозности. Образ библейского героя во многом гиперболизируется, что также, видимо, опосредовано фольклорными традициями в изображении физической мощи Самсона. Отметим, что Языков провел значительную работу по обрисовке психологических переживаний ветхозаветного персонажа, отразил процесс его духовного роста. Стихотворение насыщено описаниями эмоций, в создании которых поэт использует многочисленные поэтические средства и приемы (метафоры, яркие эпитеты, стилистические паузы,

полисиндетоны и др.).

Стихотворение Л. А. Мея «Сампсон» (1861), которое мы рассматриваем в третьем параграфе этой главы, позволяет проиллюстрировать еще один подход к «Книге Судей Израилевых». Здесь уместно говорить о переосмыслении библейского текста. Автор обращается только к 16-й главе означенной книги. По-видимому, поэта интересует исключительно мотив обольщения героя и его гибели, о чем свидетельствует мораль в конце произведения.

Примечательно, что мотив обольщения иудейского судьи раскрывается Меем посредством ярких образов-символов животных. Так, сравнение Далилы со змеей недвусмысленно указывает на сходство основных черт ее характера с традиционной символикой пресмыкающегося.

Также обращает на себя внимание и тот факт, что поэт сравнивает иудейского судью со львом. В рассмотренной ранее поэме «Юдифь» Мей также сравнивал еврейский народ с образом царя зверей. На наш взгляд, можно говорить о сознательно проводимой автором параллели: в обоих случаях образ льва призван вскрыть «древнюю мистерию жертвы и закона воздаяния», стать символом «стойкости и силы воли, покровительства и защиты». Таким образом, преданный Дали-лой Самсон с божьей помощью мстит филистимлянам, разрушив храм Дагона; Юдифь также с божьей помощью мстит ассирийцам, осадившим ее родной город, убив их военачальника.

Отметим, что в отличие от Языкова Мей не всегда точен в передаче различных деталей из текста Библии. Рассказывая историю Самсона, поэт зачастую прибегает к использованию реминисценций и аллюзий. Кроме того Мей подробно описывает языческие празднества в честь Дагона, тогда как в «Книге Судей...» этих описаний нет.

Мы можем сказать, что Мей переосмысливает библейское предание. Принципиально новым шагом стало внесение в структуру повествования аллюзий к другим ветхозаветным сюжетам (например, к «Исходу»), а также многочисленных элементов древнегреческой культуры (Эрот, архонты и др.). Интересными представляются и мотивы пленения Самсона: традиционный акцент на нарушение предписанных Богом запретов или богоотступничества героя (как это было у Языкова) уступает место более реальной в бытовом плане теме слабости «пред всякой красотою», что больше соответствует библейско-■ му повествованию с его любовной коллизией. Важное место в структуре меевского переосмысления отводится различным образам-символам, будь то представители животного мира или архитектурные сооружения. Отметим это как еще одно новшество в поэтическом восприятии библейского текста. Наконец, значительно увеличился арсенал художественных средств в передаче сюжета повествования. Идя вслед за Языковым, Мей часто прибегает как к уже ставшим традиционным приемам полисиндетона, многочисленным стилистическим паузам и лексическим повторам, но также добавляет к ним многочисленные приемы контраста, гиперболы и др.

Значительный интерес к ветхозаветной «Книге Судей Израилевых» прослеживается и в русской литературе начала XX в. Образцом для исследования новых подходов к интерпретации библейского повест-

вования можно рассматривать пьесу JI.II. Андреева «Самсон в оковах». Разбору и рассмотрению этого произведения посвящен четвертый параграф третьей главы нашего исследования.

Работу над трагедией драматург начал весной 1914 г. в Риме и считал ее своей лучшей пьесой. Однако произведению не суждено было быть поставленным и опубликованным при жизни автора. Андреев говорил о пьесе следующее: «"Самсон в оковах" есть опыт трагедии психологической, и опыт удавшийся».

По-видимому, на замысел трагедии оказала влияние переведенная в 1911 г. на русский язык драма Дж. Мильтона «Самсон-борец» (1671). Английский писатель первым обратился к теме пребывания героя в филистимском плену в городе Газа, описал раскаяния судьи иудейского, который винил в произошедшем себя и правителей Израиля; рассказал о попытках Маноя, отца Самсона, выкупить сына и отречении от него коварной жены Далилы. Финал драмы полностью соответствует библейскому повествованию.

События в трагедии Андреева разворачиваются в филистимском городе Аскалоне и так же, как и в драме Мильтона, рассказывают о периоде заточения ослепленного врагами Самсона. Отметим, что в ветхозаветных книгах нигде не упоминается о событиях, связанных с пребыванием иудейского героя в плену. Даже «Книга Судей Израи-левых» не располагает сведениями об этом и сразу переносит нас к сцене гибели героя. На наш взгляд, можно говорить о том, что с опорой на опыт английского писателя Андреев переработал библейский материал, а потому пьеса должна быть рассмотрена с точки зрения неомифологического подхода.

Интересным представляется, что в трагедии Андреева практически полностью исключено повествование о подвигах героя до его пленения. Однако, избегая прямых указаний на то или иное событие, писатель оставляет аллюзии к различным текстам Ветхого Завета, рассказывающим о героической жизни пророка до его падения. Однако трагедия Андреева содержит аллюзии не только к самой «Книге Судей Израилевых», но и к «Книге Песни Песней», «Книге Иудифи» и другим библейским текстам.

Интересно, что монологи пророка обращают нас к одной из главных тем в творчестве Андреева, изложенной в библейской «Книге Иова». Слова Самсона в одном из монологов являются прямой цитатой библейского источника: «Сокрушал я беззаконному челюсти и из зубов его исторгал похищенное» [Иов 29:17]. К этому же источнику относится и обращение пророка к Богу в четвертом действии пьесы: «Что Ты разрушишь, то не построится; кого заключишь, тот не высвободится!». Сравним: «Что Он разрушит, то не построится; кого Он заключит, тот не высвободится» (Там же 12:14).

Таким образом, можно говорить о том, что Андреев замечательно и функционально оправданно использует в трагедии материал из различных ветхозаветных книг. Примечательно, что драматург при этом довольно свободно обращается с библейским материалом.

Важное место в системе персонажей трагедии отводится Далиле. На наш взгляд, образ филистимской девушки претерпевает значительные изменения, связанные с переосмыслением его Андреевым. Из библейского повествования она предстает алчной и коварной обольстительницей, сумевшей обмануть Самсона ради наживы [Суд 16:4,5], однако на протяжении всей пьесы показана искренне любящей женщиной, ставшей жертвой обмана своего влиятельного брата Галиала. Специфика жанра психологической трагедии проявляется при углубленном анализе образа Самсона.

Выбранная писателем форма драматического произведения позволила Андрееву значительно обогатить образ судьи Израиля по сравнению с предшественниками по перу. Андреевский Самсон проходит сложную эволюцию от сломленного судьбой человека до пророка, осознавшего себя судьей иудейским и исполняющим промысел божий; от раба филистимского царя до «молнии Синая». При этом автор во многом опирается на опыт Языкова и Мея в обрисовке психологического и физического состояния пророка.

Так, в начале первого действия герой находится в пещере, куда заточили его филистимляне после ослепления. В характере Самсона мы не находим почти ничего от прежнего иудейского судьи, он забит и унижен.

Отметим, что при всей тяжести своего положения герой сохраняет в себе самосознание пророка или судьи иудейского. В глубине подсознания Самсон еще прекрасно отдает себе отчет, кто он, а точнее, кем он был.

Принципиальной для нас представляется трактовка писателем причин падения Самсона. По-видимому, Андреев в самых общих чертах солидарен с концепцией богоотступничества, представленной в стихотворении Языкова, а также, отчасти, с мотивами пьянства и греховности героя, вскрытыми автором Палеи. Однако характерная для мировоззрения XIX в. языковская трактовка с ее необходимым для человека покаянием претерпевает значительные изменения: отношения пророка с Богом освещаются Андреевым сквозь призму философской проблемы свободы воли и детерминизма, или фатализма.

Новаторство драматурга проявилось в том, что он создает образ героя, бунтующего не столько против самого Бога, сколько против предопределенности своей судьбы, признания себя орудием в чьих бы то ни было руках. Писатель раскрывает душевные метания героя,

несогласного подчиниться пусть даже божественной воле, если она идет вразрез с его собственными желаниями. На наш взгляд, именно в этом плане драму Андреева можно назвать словами самого автора «опытом трагедии психологической, и опытом удавшимся».

Андреев показывает отношения пророка с Богом очень сложными, неоднозначными, зачастую противоречивыми. Самсон противопоставляет свою волю воле Бога, причем в аффекте пророк отводит себе главную роль, но главное то, что в словах героя обнаруживается граница между его собственными возможностями и божественной мощью, без которой ничто великое невозможно. Герой мучительно пытается отказаться от единения с Богом, при котором ему придется исполнять только волю последнего. Отрекаясь от «Единого», Самсон тем самым отрекается и от собственного народа, чьим судьей был на протяжении двадцати лет. Несмотря на то, что ничего подобного мы не находим в библейском повествовании, Андреев хорошо прописывает этот момент в своей трагедии. Не желая быть «невольником» Иеговы, пророк бунтует и против предопределенной ему Богом судьбы. Напомним, что его миссия - освободить евреев от ига филистимлян. Кроме того, автор вводит в подоплеку означенных событий и психологический мотив обиды Самсона на своих соотечественников. Пророк упрекает их в том, что они, по сути, предали его филистимлянам.

По-видимому, в обрисовке образа Самсона отразилась увлеченность Андреева философией Шопенгауэра. Однако драматург идет значительно дальше в разработке психологических состояний Самсона. Андреев рассматривает учение Шопенгауэра через призму новейшей философии экзистенциализма.

Процесс морального возрождения героя, его возвращения к Богу отцов Андреев показывает мучительным для Самсона. Несмотря на все резкие по форме высказывания, иудейский судья постоянно оглядывается назад, чувствует присутствие «Единого», не покидающего его в самые тяжелые моменты жизни.

Кульминационным моментом на пути героя к Богу можно считать сцену охоты на льва в пустыне. Именно здесь, у трупа животного, оставленный наедине с собственными мыслями, Самсон постепенно приходит к осознанию своей высокой миссии. По сути именно отсюда начинается духовное возрождение Самсона. Страдания героя подготавливают его к откровению божьему, явленному в сцене встречи с львицей. Вводя символический образ льва, писатель еще раз обыгрывает эмблематику животного как силы Иуды.

Таким образом, к финалу произведения, пройдя сложный путь богоборчества, Самсон вновь приходит к осознанию себя пророком Иеговы.

Андреев замечательно свидетельствует об этом в картинах глумления филистимлян над героем. Он покорно преклоняет колени перед филистимлянами, терпит пощечины, но отказывается поклониться языческим богам.

Судье Израиля крайне необходимо, чтобы Бог услышал его - не случайно в тексте трагедии Андреева несколько раз повторяется вопрос героя («Ты слышишь меня?»). К незримому, но ощущаемому Богу Израиля обращено и слово и дело Самсона. Воля пророка совпадает с «непреклонной» волей Бога, и только таким образом, в тандеме с «Единым», Самсон смог в итоге разрушить капище Дагона и погрести под его руинами врагов своего народа.

Особую роль отводит Андреев Пантеону языческих богов. Также он подробно описывает языческое празднество в честь Дагона. Произносимые жрецами заклинания семи духов бездны почти дословно повторяют тексты заклинаний, приводимых в древних памятниках письменности, видимо, проработанных Андреевым. Как и Куприн в «Суламифи», Андреев для воссоздания картин языческих мистерий использует обширный материал, контаминируя элементы сходных культур.

В финале произведения Самсон колеблет колонны и рушит храм Дагона, погребая под развалинами собравшихся на торжество филистимлян. Отметим, что заканчивается трагедия точной цитатой из книги Ветхого Завета, которая вкладывается автором в уста героя: «Умри, душа моя, с Филистимлянами!» [Суд 16:30].

Результаты анализа пьесы Андреева «Самсон в оковах» позволяют отнести произведение к неомифологическому типу рецепции библейской «Книги Судей Израилевых». Отметим, что писатель привнес в литературу и драматургию абсолютно новое прочтение образов главных героев - Самсона и Далилы. Совершенно новым образом «выстраивается» и отношение писателя начала XX в. к тексту Священного Писания. Андреев исключительно на основе аллюзий к Библии передает сюжетную канву повествования, однако основное действие пьесы оказывается не связанным с представленным в Ветхом Завете материалом, более того, автор часто дополняет повествование о Самсоне новыми эпизодами (охота на льва, языческие праздники и др.). Наконец, среди отличительных особенностей рецепции «Книги Судей...» Андреева можно назвать большое внимание к воссозданию древних мистерий.

Анализ произведений русской литературы XIX - начала XX вв., основанных на художественной рецепции ветхозаветной «Книги Судей Израилевых», выявил те же закономерности восприятия текста-

образца, что и в ранее рассмотренных произведениях. Первая половина XIX в. представлена стихотворением Языкова, которое должно быть отнесено к типу воссоздания.

Особенности рецепции второй половины XIX в. проявились в стихотворении Мея. Поэт переосмысливает библейское предание. Среди типов восприятия ветхозаветной «Книги Судей Израилевых» есть пример и неомифологического подхода, представленного в пьесе Андреева «Самсон в оковах».

В заключении диссертации подводятся итоги проведенного исследования, намечаются перспективы дальнейшей работы. Они заключаются в следующем.

Исследование различных произведений русской литературы XIX -начала XX вв., написанных на основе Священного Писания, позволило выявить типы рецепции ветхозаветных текстов на разных этапах литературного развития. Общая картина литературного процесса при таком подходе становится более четко структурированной.

К перспективам дальнейшей работы можно отнести исследование особенностей рецепции Ветхого Завета в произведениях русской литературы XX - начала XXI вв.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

Статья в журнале, рекомендованном ВАК Минобрнауки России

1. Козаногин, C.B. Рецепция книги «Иудифь» в русской литературе XIX -начала XX вв. / C.B. Козаногин II Изв. Волгогр. гос. пед. ун-та. Серия «Филологические науки». - 2010. - № 2 (46). - С. 192-196 (0,4 п.л.).

Статьи и тезисы докладов в сборниках научных трудов и материалов научных конференций

2. Козаногин, C.B. «Суламифь» А. Куприна как неомифологическая проза / C.B. Козаногин // X региональная конференция молодых исследователей Волгоградской области, г. Волгоград, нояб. 2005 г.: тез. докл. - Напр. 13 «Филология». - Волгоград: Перемена, 2006. - С. 63-65 (0,2 п.л.).

3. Козаногин, C.B. «Песнь Песней» в структуре повести А. Куприна «Суламифь» / C.B. Козаногин // Филологический поиск: сб. науч. тр. - Волгоград: Перемена, 2006. - Вып. 5. - С. 155-160 (0,4 п.л.).

4. Козаногин, C.B. Пантеон богов в повести А. Куприна «Суламифь» / C.B. Козаногин И Литература народов Северного Кавказа в контексте отечественной и мировой культуры: материалы Всерос. науч. конф. - Майкоп: Качество, 2006. - С. 111-116 (0,4 п.л.).

5. Козаногин, C.B. Мифы Древнего Египта в повести А. Куприна «Суламифь» / C.B. Козаногин II XI региональная конференция молодых иссле-

дователей Волгоградской области, г. Волгоград, нояб. 2006 г.: тез. докл. -Напр. 13 «Филология». - Волгоград: Перемена, 2007. - С. 19-20 (0,2 пл.).

6. Козаногин, C.B. Бытийная проблематика в творчестве А.И. Куприна / C.B. Козаногин // Отечественная культурно-образовательная традиция в духовно-нравственном становлении человека: Всерос. науч.-практ. конф. -Михайловка: ИП Рогачев Д.В., 2007. - С. 191-196 (0,4 п.л.).

7. Козаногин, C.B. Рецепция «Книги Судей Израилевых» в стихотворении JI.A. Мея «Сампсон» / C.B. Козаногин // Рациональное и эмоциональное в литературе и фольклоре: V Междунар. науч. конф. г. Волгоград, нояб. 2009 г. - Волгоград: Перемена, 2009 - С. 92-99 (0,4 п.л.).

8. Козаногин, C.B. Рецепция «Книги Судей Израилевых» в стихотворении Н.М. Языкова «Сампсон» / C.B. Козаногин // Особенности духовно-нравственного формирования личности в современных условиях: Всерос. науч.-практ. конф. - Михайловка: Бланк, 2010 - С. 66-70 (0,3 п.л.).

9. Козаногин, C.B. Интертекстуальная основа пьесы JI.H. Андреева «Самсон в оковах» / C.B. Козаногин // Высшее гуманитарное образование XXI века: проблемы и перспективы: материалы Пятой Междунар. науч.-практ. конф. - Самара: ПГСГА, 2010. - С. 258-262 (0,4 п.л.).

КОЗАНОГИН Сергей Владимирович

ХУДОЖЕСТВЕННАЯ РЕЦЕПЦИЯ ВЕТХОГО ЗАВЕТА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ XIX - НАЧАЛА XX ВЕКОВ (на материале «Книги Песни Песней Соломона», «Книги Иудифи» и «Книги Судей Израилевых»)

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Подписано к печати 14.11.11. Формат 60x84/16. Печать офс. Бум. офс. Гарнитура Times. Усл.-печ. л. 1,4. Уч.-изд. л. 1,5. Тираж И 0 экз. Заказ S?S

Издательство ВГСПУ «Перемена» ' Типография Издательства ВГСПУ «Перемена» 400131, Волгоград, пр. им. В.И.Ленина, 27

г Z ё—

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Козаногин, Сергей Владимирович

Введение.

Глава 1.

Глава 1. Библейская «Книга Песни Песней Соломона» в русской литературе XIX - XX веков

1.1. Место и значение «Песни Песней Соломона» в библейском тексте. Трактовки книги в церковной традиции и русской литературе.

1.2. Воссоздание «Песни Песней Соломона» в произведениях русских писателей. Г.Р. Державин, A.C. Пушкин, A.A. Фет, JI.A. Мей.

1.3. На рубеже веков: от воссоздания к переосмыслению. Саша Черный,

B. Шершеневич.

1.4. Неомифологическая интерпретация: гимны любви и мудрости. А.И. Куприн, М.А. Волошин.

Глава 2. Прочтения «Книги Иудифи» русской литературой XIX — начала XX века

2.1. «Книга Иудифи» как непреходящий источник вдохновения.

2.2. Опыт воссоздания «Книги Иудифи»: от Пушкина до Бальмонта.

2.3. На переломе эпох: метаморфозы читательского восприятия.

C.А. Иванов-Райков.

2.4. Сотворение «нового мифа». (Н.С. Гумилев и его стихотворение «Юдифь»).

Глава 3. Рецепция повествования о Самсоне из «Книги Судей Израилевых» в русской литературе XIX — начала XX веков

3.1. Восприятие образа Самсона в русской культурной традиции.

3.2. Стихотворение Языкова «Сампсон»: по пути воссоздания.

3.3. «Сампсон» Л.А. Мея как пример переосмысления библейского текста.

3.4. Пьеса Л.Н. Андреева «Самсон в оковах» как опыт психологической трагедии.

Введение диссертации2011 год, автореферат по филологии, Козаногин, Сергей Владимирович

Произведение искусства всегда принципиально остается открытым для всевозможных трактовок и интерпретаций. Это утверждение абсолютно правомерно и в применении к литературным произведениям. В последние десятилетия активно ведется изучение русской классической литературы в контексте христианской культуры, ее христианских основ. Как отмечает Т.А. Кошемчук, «90-е годы XX века стали решающими в возвращении литературоведения к исследованию христианской проблематики русской литературы» [Кошемчук 2006: 8].

Так, например, среди работ, посвященных изучению способов переложений библейских текстов, отметим труды Л.Ф. Луцевич «Псалтырь в литературе» и «Псалтырь в русской поэзии». Активно изучаются'библейские мотивы, образы, сюжеты в творчестве писателей разных эпох. Библейские источники стихотворений Державина рассматриваются в статьях Т.А. Жирмунской («Библия и Державин»), Е.Б. Рашковского («Державин: библейские мотивы»). Ветхозаветные мотивы в творчестве Пушкина рассматриваются в статьях В.Э. Вацуро («Пушкинское переложение из «Книги Иудифь», 1994), И.З. Сурат («Стоит, белеясь, Ветилуя.», 1995), А.Д. Григорьева («Опыт анализа поэтического текста.», 1996), цикле статей М.Ф: Мурьянова («Пушкин и Песнь песней») и других авторов. Однако в целом исследователи практически не коснулись изучения рецепции книг Ветхого Завета в русской литературе XIX - начала XX веков.

Один из постулатов теории рецептивной эстетики утверждает: каждая новая эпоха предполагает, что читательская активность в процессе рецепции будет возрастать. Заметим, что в этом отношении исключительный интерес представляет литература XX века, выработавшая радикальные методы воздействия на читателя, вплоть до буквального привлечения реципиента в «соавторы» художнику. Русская литература предлагает богатый материал, позволяющий проиллюстрировать этот процесс на примере рецепции некоторых книг Ветхого Завета - «Книги Судей Израилевых», «Книги

1 1 I

Иудифи», а также «Песни Песней Соломона». Система поэтики — художественные методы и приемы писателей разных эпох, используемые при интерпретации текстов Писания; смысловая нагрузка произведений, обусловленная «социальным заказом» и «духом времени» каждого определенного периода литературного процесса; наконец, «горизонт ожидания» читателей — это и многое другое рассматривается нами в произведениях авторов XIX - XX веков.

Несомненно, читатели разных эпох по-разному воспринимают одно и то же литературное произведение. Каждое чтение, перечитывание, каждая критическая статья, каждый новый или актуализированный забытый опыт «изменяют» и «обновляют» художественное произведение. Здесь на помощь литературоведению приходит рецептивная эстетика. Задача рецептивной эстетики — определить историческую значимость художественного произведения. Для этого необходимо: 1) провести анализ социального, культурного и исторического контекста; 2) провести анализ произведения в контексте литературного процесса; 3) выявить различия и сходства восприятия произведений, объединенных одной тематикой, в различные исторические периоды литературного процесса.

Проблема «многозначности» литературного произведения получила широкое освещение. При этом, как правило, объектом исследования представителей направления рецептивной эстетики выбиралось именно «одно и то же художественное произведение» (Изер), которое анализировалось сквозь призму «горизонта ожидания» читателей разных эпох. Таким образом, рецептивная теория сводилась к достаточно узкой проблеме: вскрыть диалог произведения и читателя на разных исторических, социальных, культурных этапах развития общества. При этом за рамками направления осталась проблема интерпретации единого текста-образца при его переосмыслении в процессе литературного творчества. В связи со сказанным значительный интерес представляет феномен рецепции ветхозаветных книг в русской литературе с последующей интерпретацией их в произведениях разных авторов, различных жанров на разных этапах литературного процесса - от начала XIX века до 20-х годов XX. Принципиальная неизученность этого феномена определяет АКТУАЛЬНОСТЬ нашего диссертационного исследования.

ОБЪЕКТОМ исследования является рецепция ветхозаветных книг в русской литературе XIX — начала XX вв.

ПРЕДМЕТ исследования - трактовка основных образов, и сюжетов из книг Ветхого Завета: «Книга Песни Песней Соломона», «Книга, Иудифи», «Книга Судей Израилевых» в произведениях русских писателей;

МАТЕРИАЛОМ нашего исследования послужили репрезентативные произведения русских писателей XIX - начала XX. веков, написанные на основе рецепции библейских книг: «Книга Иудифи», «Книга Судей? Израилевых», «Песнь Песней Соломона». Назовем авторов и произведения: Г.Р; Державин («Соломон и Суламита»), A.C. Пушкин; («Когда владыка^ ассирийский.», «Вертоград моей сестры.», «В крови горит огонь желанья.»), Н.М. Языков. («Сампсон»), A.A. Фет («Не дивись, что я черна.»),.Л. А. Мей (цикл «Еврейские песни», «Юдифь», «Сампсон»); С.А. Иванов-Райков («Юдифь»), Н.С. Гумилев. («Юдифь»), К.Д. Бальмонт («Манящий взор, крутой изгиб бедра.»), М.А. Волошин («Соломон»), А.И. Куприн («Суламифь»), Саша Черный («Песнь песней»), В. Шершеневич («Песня:песней»), Л.Н. Андреев («Самсон в оковах») и др.

ЦЕЛЬЮ диссертационной работы является анализ эволюции восприятия и интерпретации образов и сюжетов; вышеперечисленных книг Ветхого Завета в произведениях русских писателей XIX - начала XX веков.

В соответствии с; целью исследования- формулируются следующие задачи работы: определить различные типы рецепции «Книги Песнь Песней Соломона», выявить особенности авторских интерпретаций разных эпох и литературных родов (лирика и эпос), показать роль этих интерпретаций в развитии литературного процесса;

- проанализировать исторические трансформации в восприятии различными писателями ветхозаветной «Книги Иудифи», выявить эволюцию в рецепции образов главных героев библейского повествования, отразить диахронические связи произведений разных периодов;

- рассмотреть рецепцию образа Самсона из библейской «Книги Судей Израилевых», отразить многообразие оценок различными писателями личности героя, показать взаимовлияния произведений художественной словесности и других видов искусств, а также взаимовлияния внутри литературных родов;

- выявить закономерности художественной.рецепции книг Ветхого Завета в русской литературе на разных этапах в период с XIX до начала XX веков и разработать их типологию.

МЕТОДОЛОГИЧЕСКУЮ ОСНОВУ диссертационного исследования, составляют теоретические разработки ведущих отечественных и зарубежных ученых по проблемам герменевтики и рецепции (В. Изер, Г.- Г. Гадамер, X.-Р. Яусс и др.), теоретической и исторической поэтики (В.В. Виноградов, Б.В. Томашевский) и эстетики (Ю. Борев).

В работе используются принципы целостного изучения художественного произведения в тесном взаимодействии с историко-литературным, сравнительно-типологическим и системно-структурным методами исследования художественного материала.

НАУЧНАЯ НОВИЗНА диссертации состоит в том, что впервые выявлена специфика рецепции книг Священного Писания («Книга Песни Песней Соломона», «Книга Иудифи», «Книга Судей Израилевых») в русской литературе XIX - начала XX вв.; впервые предложена типология основных уровней рецепции Священного Писания, исследованы соответствующие референционные поля и культурные коды, обусловившие особенности данного процесса в русской литературе указанного периода.

ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ ЗНАЧИМОСТЬ работы заключается в углублении представлений о литературном процессе на основе теории герменевтики и рецептивной эстетики; основные положения и выводы работы могут быть использованы при разработке новых подходов к анализу художественных интерпретаций произведений.

Результаты исследования имеют ПРАКТИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ и могут найти применение в общем курсе истории русской литературы XIX — начала XX веков, в спецкурсах и спецсеминарах, посвященных вопросам теории герменевтики и рецептивной эстетики.

АПРОБАЦИЯ' ДИССЕРТАЦИИ осуществлялась на аспирантском семинаре и заседаниях кафедры русской литературы Волгоградского государственного педагогического университета в ходе обсуждения материалов и результатов исследования. Отдельные аспекты работы были изложены в,выступлениях на конференциях: 1) X региональной конференции молодых исследователей Волгоградской области. (Волгоград, 2005); 2) Филологический поиск (Волгоград, 2006); 3) Всероссийской научной конференции «Литература народов северного- Кавказа в контексте отечественной и мировой культуры» (Майкоп, 2006); 4) XI региональной конференции молодых исследователей Волгоградской области (Волгоград, 2006); 5) Всероссийской научно-практической конференции «Отечественная культурно-образовательная традиция в духовно-нравственном становлении человека» (Михайловка, 2007); 6) V международной научной конференции «Рациональное и эмоциональное в^ литературе и фольклоре» (Волгоград, 2009); 7) Всероссийской научно-практической конференции «Отечественная культурно-образовательная традиция в духовно-нравственном становлении человека» (Михайловка, 2009); 8) V Международной научно-практической конференции «Высшее гуманитарное образование 21 века: проблемы и перспективы» (Самара, 2009); 9) II Всероссийская научно-практическая конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Актуальные исследования в сфере культуры и искусств» (Белгород, 2011).

ПОЛОЖЕНИЯ, ВЫНОСИМЫЕ НА ЗАЩИТУ.

Анализ названных выше художественных текстов позволил нам предложить определенную классификацию, характеризующую разные уровни рецепции библейских книг на каждом этапе литературного процесса, что изложено в положениях, выдвигаемых нами на защиту.

1. В первой половине XIX века писатели, создающие произведения на темы и сюжеты Священного Писания, использовали один и тот же рецептивный подход - воссоздание текста источника, то есть переложение «другими словами» сюжетов ветхозаветных книг, близкое к тексту оригинала, при допущении незначительных изменений. Исключались свободная трактовка, домысливание, вольное обращение с материалом. Авторы старались бережно сохранить «дух» и «букву» перелагаемых книг Ветхого Завета, выбирая при этом жанры и поэтику, в рамках которых эта задача могла быть выполнена наиболее адекватно (в соответствии с требованиями эпохи и «горизонтами ожидания» читателей).

2. Во второй половине XIX века и на рубеже Х1Х-ХХ веков писатели используют другой подход к интерпретации произведений. Это переосмысление текста источника — ассоциативное, притчевое, ситуативное. Переосмысление предполагает, как правило, несколько иное семантическое наполнение произведения, проведение параллелей с современной писателю жизнью, ее общественными веяниями и настроениями. Для произведений, созданных с позиций такого подхода к интерпретации, характерны также введение в канву текста несвойственных первоисточнику образов и символов, авторское прочтение материала, иногда в них присутствует авторская ирония.

3. На рецептивный подход в начале XX века оказал влияние неомифологизм. Это не могло не отразиться и на интерпретации текстов Библии различными авторами. Итак, писатели начала XX века зачастую используют неомифологический подход. Ему присущи свободное обращение с библейским материалом, предполагающее аллюзии не только к ветхозаветным текстам, но и к разнообразным мифологическим сказаниям и философским системам, использование культурного и религиозного наследия различных народов, оригинальные, зачастую несходные с библейскими трактовки образов, иногда «дописывание» сюжета, обыгрывание опыта предшественников, авторская ирония, некоторый эклектизм.

Заметим, что в целом говорить о четких хронологических рамках, цементирующих предложенную классификацию, сложно. Представленная типология отражает последовательное возникновение новых подходов к интерпретации текстов. В ней выражены в основном сложившиеся «предпочтения» в рецепции книг Ветхого Завета на разных этапах литературного процесса. Примечателен также тот факт, что для русской литературы XX века все эти типы восприятия оказались востребованными.

СТРУКТУРА РАБОТЫ. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы, включающего 245 наименований.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Художественная рецепция Ветхого Завета в русской литературе XIX - начала XX веков"

Заключение

Рецептивная эстетика как один из методов литературоведения позволяет подойти к изучению истории русской литературы с позиции читателя. В связи с этим, на наш взгляд, одной из актуальных задач современной науки становится рассмотрение писателя как читателя. Как верно заметил один из основателей констанцской школы. Х.Р. Яусс, «.и критик, выносящий^ суждение о новом явлении, и писатель, ориентирующийся в своем творчестве на позитивные и негативные нормы предшествующих произведений, и историк литературы, встраивающий произведение в традицию и объясняющий,его исторически, тоже прежде всего читатели» [Яусс 1995: 56].

Действительно, каждый- писатель первоначально предстает читателем-реципиентом, воспринимающим произведения других писателей и формирующим на их основе свой собственный эстетический, опыт в зависимости от господствующих установок эпохи, собственного кругозора и иных интенций. По мысли В. Изера при чтении какого-либо текста* реципиент должен «открыться, чтобы испытать чужую; отличную от своей собственной действительность. Какой след оставит в нем»этот чужой опыт, зависит от того, насколько активен^ он- будет в создании ненаписанного текста.» [Изер 2004: 211].

С точки зрения ученых констанцской школы семантическая нагрузка текста всегда превышает значения, возникающие в сознании одного конкретного читателя. Как метко заметила К.А. Голова: «.классические тексты в силу богатства и глубины своего семантического потенциала никогда.не могут быть достаточно полно прочитаны и истолкованы» [Голова 2004: 32]. В' связи с этим значительный интерес вызывает выявление особенностей восприятия конкретных произведений различными писателями на разных этапах литературного процесса и их индивидуальное художественное переложение. Неслучайно одно из определений рецепции характеризует это понятие как заимствование писателем идей, мотивов, образов, сюжетов из произведений других писателей или литератур с их дальнейшим творческим переосмыслением. Рецептивный метод позволяет вскрыть и проследить типологию подходов к интерпретации чужого текста в произведениях русских писателей; на разных уровнях — синхроническом: и диахроническом.

В нашем исследовании мы. обратились к восприятию и интерпретации: текстов; Ветхого Завета (на материале «Песни Песней Соломона», «Книги Иудифи», «Книги Судей Израилевых») в. творчестве, русских писателей XIX - начала XX веков. В результате проведенного анализа; мы; выявили, определенные закономерности в подходах к художественной рецепции текстов Священного Писания.

Для; первой; половины; XIX века характерной была тенденция: воссоздания;;чужого?текста-образца: Воссоздание, какправило, заключается? в буквальном: воспроизведении: ветхозаветного: сюжета ИЛИ! образов;, пристальном внимании к языку и стишо библейского повествования в рамках произведений- различных жанров; при« допущении; незначительных расхождений; с буквой первоисточника; Замечательные\ примерыt такого -"подхода; мы обнаружили в поэтическом- творчестве Г.Р. Державина, A.C. Пушкина, A.A. Фета, Н.М. Языкова, JI.A. Мея. Воссоздание может быть направлено на воспроизведение -сюжета. первоисточника, его языковых образных средств, передачу эмоционального фона, жанровой; специфики, особенностей истолкования. •

Так, скажем, обращение Державина и Пушкина к тексту «Песни Песней Соломона» характеризуется: воссозданием характера текста-образца, но поэты подходят к решению этой задачи по-разному. Например, Державин целенаправленно выбирает определенный: жанр для своего произведения; ' кантата);, использует короткие стихотворные: размеры, активно прибегает к. поэтике повторов, анафоре и.другим стилистическим средствам, придающим стиху мелодику (заметим, что подобные кантаты были весьма популярны в то время; что и объясняет обращение поэта к подобной форме). Особо отметим, что поэт воссоздает не только отдельные эпизоды из ветхозаветного источника^ но и воспроизводит их семантическое наполнение, трактует повествование в духе «социального заказа» конфетного периода, что находит отражение в своеобразной «морали»,, данной автором: в конце произведения; и в выбранной им драматической форме. В свою8 очередь Пушкин: акцентирует внимание, на переложении; языка, памятника;, его образной структуры, стиля. Наконец, Фет предметом- воссоздания1 делает, тонкие; эмоциональные состояния; влюбленной героини: библейской книги — девушки: с виноградника Суламифи. Поэт органично сочетает, пейзажные зарисовки «Песни Песней» и психологические нюансы.

Пожалуй, наиболее полным можно назвать воссоздание библейской книги, предпринятое Меем в цикле «Еврейские песни». Поэт передает сюжет повествования, создает колоритные: портреты персонажей, воспроизводит картины быта Древней Иудеи. При этом автор нередко вводит в библейское повествование собственные дополнения, (имена . богов, географические названия и т.п.), обыгрывает значения! различных символических образов: Этим принципам поэт остается верен и при воссоздании «Книги Иудифи».

Однако говорить - о: четких: временных рамках предлагаемой типологии; на наш взгляд, достаточно сложно. Дело в том, что писатели XX века также создавали произведения,, использующие рассмотренный нами тип рецепции. Например, Бальмонт в 20-е годы обратился к ветхозаветной «Книге Иудифи». Однако восприятие произведения у читателей разных эпох, как, собственно, и утверждают . ученые-рецептивисты, оказывается' принципиально различным.

Поэт подходит к интерпретации библейского повествования с абсолютно иных точек зрения, чем его предшественники по перу: его интересует не столько сюжет, проблематика и персонажи книги, сколько образ главной героини, который проецируется в сознании автора на образ реальной женщины - актрисы, театра «Габима» Шошаны. Авивит. Нарочитое отождествление актрисы с ветхозаветной героиней во многом обусловлено горизонтом ожидания самого поэта: в печати долгое время муссировался образ Авивит как избранной дочери еврейского народа, призванной вести его за. собой: Любовный-порыв .к конкретной женщине стимулировал увлечение Бальмонта- библейскими текстами («Книга Руфи», «Книга Иудифи», «Песнь Песней* Соломона»), в результате чего творчество поэта обогатилось новыми образами.

Вторая* половина XIX века ознаменовалась новым подходом к рецепции книг Ветхого Завета. Все чаще писатели начинают переосмыслять тексты библейских преданий, что приводило к усилению- гражданской или иной проблематики в* их произведениях, введению - в канву текста произведения' несвойственных первоисточнику образов, обыгрыванию символических значений предметов и явлений,, введению- аллюзий к чужим текстам, многочисленным неточностям. И' авторским разночтениям. Своего' расцвета подход достиг на рубеже XIX — XX веков, когда вышли в свет произведения Иванова-Райкова, Саши Черного, Шершеневича; Мандельштама, Нарбута. Анализ творчества поэтов . позволяет составить определенную классификацию- типов переосмысления того или иного текста' Ветхого' Завета: ассоциативное, притчевое № ситуативное:

Например, Иванов-Райковг в стихотворении «Юдифь» предлагает читателю ситуативное переосмысление ветхозаветной книги: внимание автора привлек эпизод убийства-ассирийского военачальника. Прежде всего отметим демократическое начало? в произведении: поэт «снимает» личную инициативу героини и подчеркивает, что' сам народ, взывая к мщению и грозя, требует расправы над Олоферном. Автор значительно сокращает сюжет книги, оставляя- сцену встречи героев-- и описывая- ее последствия, остальные узлы повествования-практически не затронуты или упоминаются вскользь.

Пожалуй, наиболее интересными примерами авторского переосмысления можно назвать сатирическую, поэму Саши* Черного «Песнь песней» и урбанистическую поэму Шершеневича «Песня-Песней». Саша

Черный использует ветхозаветное повествование для сатирического изображения пошлости современной жизни, обращает внимание на вопросы эстетики рубежа веков: автором делаются акценты на картинах мещанского быта и обличении «туманного» стиля поэтов. В результате собственно сюжетная канва книги остается на периферии, из нее заимствуются только образы главных героев. Шершеневич переосмысляет образный язык повествования в духе нового литературного направления — имажинизма, ставившего во главу угла примат формы над содержанием. Восприятие Шершеневичем «Песни Песней Соломона» - попытка интерпретировать ветхозаветные образы в свете реалий начала XX века — является ответом поэта на «социальный заказ» набиравшего силу нового течения в русской литературе.

Наконец, начало XX века представлено и неомифологическим типом восприятия Ветхого Завета. Неомифологизм характеризуется свободным обращением с текстами Священного Писания, многочисленными заимствованиями из самых разных источников, возросшим интересом к философско-эстетическим концепциям эпохи, увлечением древневосточной мифологией, обращением к опыту предшественников, ситуациями обыгрывания сюжетов и образов. Образцами использования неомифологического подхода можно назвать произведения Куприна, Гумилева, Волошина, Андреева.

Так, оставаясь в самых общих чертах верным содержанию «Песни Песней», Куприн вводит в сюжетную канву повести «Суламифь» заимствованные из памятников древнерусской письменности предания о мудрости царя Соломона, контаминирует их с сюжетами из мировой литературы. Кроме того, писатель синтезирует религиозные культы народов Азии, зачастую обыгрывает те или иные мифологические представления, загадывая читателям своеобразные «ребусы». Главный герой повести - царь Соломон - под пером Куприна становится выразителем мировоззренческих представлений рубежа XIX - XX веков (например, идеи «вечного возвращения» Ницше). При этом, «выстраивая» образ правителя, автор зачастую «идет вразрез» с библейскими характеристиками персонажа.

Образ легендарного царя Иудеи становится центральным в сонете Волошина, который мы также должны отнести к неомифологическому типу рецепции ветхозаветной книги. Поэт в рамках небольшого произведения сочетает аллюзии к множеству преданий, посвященных личности Соломона. Однако главным становится изображение метаморфоз, изменений, происходящих с идеалами человека на протяжении его жизни. В качестве отличительной особенности стихотворения можно отметить то, что, вероятно, написано оно было не столько по мотивам «Песни Песней Соломона», сколько как рецептивный отклик на все ту же повесть Куприна.

Высоко интеллектуализированной представляется рецепция «Книги Иудифи», представленная в стихотворении Гумилева. Поэт старается синтезировать все новейшие достижения литературы, философии и искусства в небольшом по объему произведении. Ветхозаветный текст уходит на второй план: Гумилев не дает описаний героев, их характеров, портретных зарисовок. По сути, на отнесенность стихотворения к истории Иудифи указывает только название произведения, а не его содержание. При этом автор смело экспериментирует с образами, символикой, прибегает к мифологическим представлениям древних народов, так же, как и Куприн, привносит в произведение философские взгляды рубежа веков.

В качестве еще одного примера неомифологического типа восприятия можно назвать пьесу Андреева «Самсон в оковах». Абсолютно новый взгляд на личности героев, иногда противоречащий представленному в Священном Писании (например, образ Далилы); авторское домысливание библейского сюжета в духе традиций Мильтона; акцент на психологической подоплеке событий, основанный на философских размышлениях драматурга о проблеме «свободы воли»; опора на опыт предшественников (Языков, Мей); использованный автором широкий пласт мифологии древних народов — все это делает трагедию Андреева образцом неомифологического типа рецепции ветхозаветного повествования о Самсоне.

Как мы уже говорили в нашем исследовании, выявление и исследование различных типов рецептивных подходов в прочтении знаковых произведений различными писателями на разных этапах литературного процесса, типологизация этих подходов помогают нам лучше проследить картину синхронических и диахронических связей в литературе, увидеть особенности рецепции определенного автора как отдельного творца и одновременно как выразителя духа и настроений современной ему эпохи. Общая картина литературного процесса при таком подходе становится более четко структурированной. В восприятии автора как читателя в соотнесении с определенным читательским горизонтом ожидания открываются дальнейшие перспективы изучения литературного наследия, оставленного нашими великими писателями. 1

Художественная литература

1. Андреев, JI.H. Драматические произведения. В 2-х томах. Т. 2./JI.H. Андреев. — Л.: Искусство, 1989.

2. Бальмонт, К.Д. Песнь Юдифи [Электронный ресурс]/К.Д. Бальмонт. -http://slova.org.ru/balmont/pesnjudifi/

3.Белый, А. Символизм как, миропонимание/А.Белый. - М.: Республика, 1994.

4.Блок, A.A. Собр. соч.: в 8 т./А.А*. Блок. -М.; Л.: Гослитиздат, 1960.

5.Волошин, М. Стихотворения 1899-1931 годов, не вошедшие в авторские сборники [Электронный ресурс]/М. Волошин.-http://lib.rus.ec/b/138901/read

6.Волошин, М. Лики творчества/М.Волошин. - Л.: Советский писатель, 1988.

7. Гумилев, Н.С. Стихи. Письма о русской поэзии/Н.С. Гумилев. - М.: Художественная литература, 1990.

8. Державин, Г.Р. Анакреонтические песни/Г.Р. Державин. -М.: Наука, 1986.

9. Иванов-Райков, С.А. Юдифь/С.А. Иванов-Райков//Русское богатство. — 1909:-№2.-С. 227-228.

Ю.Кун, H.A. Легенды и мифы Древней Греции/Н.А.Кун. — Йошкар-Ола: Марийский полиграфическо-издательский комбинат, 2000. П.Куприн, А.И: Собр. соч.: В 9 т./А.И. Куприн. - М.: Художественная» литература, 1972.

12'.Мей, Л.А. Стихотворения и драмы/Л.А. Мей. - М.: Советский писатель, 1947.

13.Мей, Л.А. Стихотворения/Сост., вступ. ст. и примеч. К. К. Бухмейер/Л.А. Мей. -М.: Советская Россия, 1985.

14.Мигель де Сервантес Сааведра. Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский -М.: Художественная литература, 1988

15.0риген. О началах/Ориген. - Самара: РА, 1993.

16.Палея Толковая. - М.: Согласие, 2002.

17.Пушкин, A.C. Полн. собр. соч.: в 10 т./А.С. Пушкин. -М.: Академия наук fi I

I i

СССР, 1962-1966.

18.Соловьев, B.C. О лирической поэзии/В.С. Соловьев//Соловьев B.C. Философия искусства и литературная критика. - М.: Искусство, 1991.

19.Фет, A.A. Стихотворения/А.А. Фет. -М.: Эксмо, 2009. 20.Черный, С. Собр. соч. в 5 т./С. Черный. — М.: Эллис Лак, 1996.

21.Шершеневич, В. Стихотворения и поэмы/В. Шершеневич. — СПб.: Академический проект, 2000.

22.Языков, Н.М. Полное собрание стихотворений/Н.М. Языков. - М.; Л.: Советский» писатель, 1964.

23.Языков, Н.М. Сочинения/Н.М. Языков. - Л.: Художественная литература, 1982.

Список научной литературыКозаногин, Сергей Владимирович, диссертация по теме "Русская литература"

1.Абрамович, Г.Л. Введение в литературоведение/Г.Л: Абрамович. — М.: Просвещение, Л 979.

2. Азадовский, К. «Глаза Юдифи»: Бальмонт и еврейство/К. Азадовский//НЛО 2005. - № 73. - С. 24-27.

3. Алпатов, В.М. Волошин, Бахтин и лингвистика/В.М. Алпатов. М.: Языкиславянских культур, 2005.

4. Андреев, Ю.В. Поэзия мифа и проза истории/Ю1В. Андреев. — Л.: Лениздат, 1990:

5. Афанасьев, А.Н. Поэтические воззрения славян на природу/А.Н.Афанасьев. -М.: Индрик, 1994.

6. Афанасьев, В.Н. Александр Иванович Куприн/В.Н! Афанасьев. М.: Художественная литература, 1972.

7. Бабичева, Ю.В. Театр Леонида АндрееваЛО.В. Бабичева//Эволюция жанров русской драмы XIX начала XX века. - Вологда: ГПИ, 1982'.

8. Г.Бабичева, Ю.В. Драматургия Л.А. Андреева эпохи первой русской революции/Ю.В'. Бабичева. Вологда, 1971.

9. Баран, X. Поэтика русской литературы начала XX века//X. Баран. М.:г

10. Прогресс» «Универс», 1993.

11. Бахтин, М.М. Эстетика словесного творчества: Сб. избр. тр./М.М. Бахтин. -М.: Искусство, 1979.

12. Бахтин, М.М. Формы времени и хронотопа в романе: Очерки по исторической поэтике/М.М. Бахтин//Литературно-критические статьи. — М.: Художественная литература, 1986.— С. 121-291.

13. Беленький, М.С. Иудаизм/М.С. Беленький. -М.: Политиздат, 1966.

14. Белецкий, А.И. Избранные труды по теории литературы/А.И. Белецкий. -М.: Просвещение, 1964.

15. Белянин, В.П. Психолингвистические аспекты художественного текста/В.П. Белянин. -М.: Изд-во Моск. Ун-та, 1988.

16. Бердяев, H.A. Философия свободы/Н.А. Бердяев/УСамопознание: Сочинения. -М.: ЭКСМО-Пресс; Харьков: Фолио, 2001.

17. Блох, И. История проституции/И. Блох. М.: РИД, 1994.

18. Богданов, A.B. Между стеной и бездной Электронный ресурс./А. Богданов//Андреев Л.Н. Собр. соч. в 6 т. Т.1. М.: Художественная литература, 1990. — http://andreev.org.ru/

19. Богомолов, (H.A. Гумилёв и оккультизм: продолжение темы/Н.А.i

20. Богданов//Новое литературное обозрение. 1997 - № 26 - С. 27-31.

21. Бондарева, Е.Е., Гуляк А.Б. Числовая символика мифа/Е.Е. Бондарева, А.Б. Гуляк. Киев: Изд-во «Знания», 2002.

22. Бриллиант, С.М. Г.Р. Державин: Его жизнь и литературная деятельность: Биографический очерк/С.М. Бриллиант. СПб, 1899.

23. Бройтман, С.Н. Комментарий/С.Н. Бройтман/ЛГомашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика. -М.: Аспект-Пресс, 1996.

24. Бронгулеев, В.В. Посредине странствия земного: докум. повесть о жизни и творчестве Н. Гумилёва/В.В. Бронгулеев. М.: Мысль, 1995.

25. Буланов, A.M. Философско-этические искания в русской литературе второй половины XIX века («Ум» и «сердце» в творчестве Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого)/А.М. Буланов. Волгоград: Перемена, 1991.t

26. Буланов, A.M. Художественная феноменология изображения сердечной жизни в русской классике (A.C. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, А.И. Гончаров, Ф.М. Достоевский, Л.Н. Толстой)/А.М. Буланов. — Волгоград: Перемена, 2003.

27. Бушмин, A.C. Наука о литературе: Проблемы. Суждения. Споры/А.С. Бушмин. — М.: Современник, 1980.

28. Введение в литературоведение/Под общ. ред. Г.Н. Поспелова. — М.: Высш. шк., 1976.

29. Введение в литературоведение/Под ред. Л.В. Чернец. — М.: Высш. шк., 2004.

30. Веселовский, А.Н. Историческая поэтика//А.Н. Веселовский. — М: Высш. шк., 1989.

31. Веселовский, А.Н: Мерлин и Соломон: Избранные работы/А.Н. Веселовский. Ml: ЭКСМО-ПРЕСС; СПб.: Terra Fantastica, 2001.

32. Виноградов, B.B. Стилистика: Теория поэтической речи.' Поэтика/В.В. Виноградов. М.: Изд-во АН СССР, 1963.

33. Волков, A.A., Смирнов, Л.А. История, русской литературы XX века. Дооктябрьский период/А.А. Волков, Л.А. Смирнов. — М.: Просвещение, 1977.

34. Гадамер, Г.Г. Актуальность прекрасного/Г.Г. Гадамер. — М.: Искусство, 1991.

35. Гайденко, П.П. Человек и человечество в учении В. С. Соловьёва/П.П. Гайденко//Вопр. философ. 1994. -№ 6. - С. 47-54.f

36. Гайдук, В.П. К вопросу о цветовой символике «Божественной Комедии» Данте/В .П. Гайдук//Дантовские чтения. М.: Наука, 1971. — С. 175-180:

37. Гаспаров, Б.М. Литературные лейтмотивы. Очерки русской литературы XX века/Б.М. Гаспаров. -М.: Наука, 1994.

38. Гаспаров; М.Л. Семантический ореол пушкинского 4-стопного хорея/ М.Л. Гаспаров/ЯТушкинские чтения: Сборник статей/Сост. С. Г. Исаков. Таллинн, 1990.-С. 5-14.

39. Гиршман, М.М. Литературное произведение: теория и практикаанализа/М.М. Гиршман:-М:: Высш. шк., 199Г.

40. Голан, А: Миф и символ/А. Голан.-М;: Русслит, 1993:

41. Голова, К.В; Рецепция творчества Э.Т.А. Гофмана в русской; литературе первой трети XIX века: дис. на соиск. учен. степ. канд. филолог. Наук/К.В. Голова. — Магнитогорск: 2006.

42. Голосовкср, Я.Э. Логика мифа/Я.Э. Голосковер. -М.: Наука,. 1987.

43. Гольденберг, А.Х. Архитипы- в поэтике Н.В. Гоголя: монография/А.Х. Гольденберг. — Волгоград: Изд-во ВГПУ «Перемена», 2007.65 ¿Григорьева, А.Д. A.A. Фет и его поэтика/А.Д. 1 ригорьева//Русская речь. -1983:-№ 3.-е. 17-22.

44. Григорьева, А.Д. Опыт анализа поэтического текста:: (Отрывок из поэмы

45. A.C. Пушкина «Юдифь»: «Когда владыкам ассирийский.»)/А.Д.f'

46. Григорьева//Поэтика, стилистика; язык и. культура; Mv:; Наука; 1996: - С. 2223. . , •. • ■ ■ ,.

47. Грякалова, H.IO. Война на Востоке и кризис европейских ценностей: Евроазиатский маршрут Максимилиана Волошина/Н.Ю. Грякалова//Русская литература. 2004. - № 3. - С. 29-39. . '

48. Гумилёв Н:С.: pro et: contra//CocT., вступ. ст: и прим. Ю. В: Зобнина. — СПб.: РХГИ, 1995.69:Евзлин; М. Космогония и ритуал/М. Евзлин. М.: Радикс; 1993.

49. Евангельский текст в русскрй литературе ХУШ XIX веков: цитата, реминисценция, мотив; сюжет, жанр: сб. науч. тр. - Петрозаводск: Изд-во Петрозаводского ун-та, 1994!

50. Евстигнеева, JI.A. Журнал «Сатирикон» и поэты-сатириконцы/Л.А. Евстигнеева. М.: 11аука, 1968.

51. Есин, А.Б. Время и пространство/А.Б. Есин//Введение в литературоведение. Литературное произведение: основные понятия и термины. М. : Академия, 1999. - С. 47-62.

52. Жабицкая, Л.Г. Чтение служит таланту: Проблемы комплексного^ изучения восприятия; художественной литературы/Л.Г. Жабицкая. — Калининград: КРУ, 1984.

53. Жаравина, Л.В. А.С. Пушкин: философско-религиозные основы«реализма' 1830-хгодов/Л.В.Жаравина.- Волгоград :Перемена,1999.

54. ВО.Жирмунский, В.М. Байрон и Пушкин: : Пушкин и западные: литературы/ В:М; Жирмунский;-Л;: Наука, „1978І

55. Жирмунский, BÏML Тёория^ литературы; . Поэтикам Стилистика/ BlMï Жирмунский: -Л:: Наука, 1977. ' .

56. Иванов, В.И. Дионис и прадионисийство/В.И. Иванов. — СПб.: Алетейя, 1994.

57. Иванова, Е.А. В. Шершеневич: "преодолевший футуризм"?/Е.А. Иванова// Филологические этюды: Сб. науч. стат. молодых авторов. — Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2001. Вып 4. С. 117-120.

58. Иванова, Е.А. Особенности метафорического мышления поэтов-имажинистов. (В. Шершеневич, А. Мариенгоф, С. Есенин)/Е.А. Иванова//Есенин и поэзия России XX — XXI веков: традиции и новаторство. -Москва-Рязань-Константиново: РГПУ, 2004. С. 98-106.

59. Иванова, Е.А. В. Шершеневич: в поисках истинного футуризма/Е.А. Иванова//Малоизвестные страницы и новые концепции истории русской литературы XX века: Материалы международной научной конференции. -М.: ИКФ «Каталог», 2003. С. 69-74.1. V

60. Изер, В. Процесс чтения: феноменологический подход/В. Изер//Современная литературная теория. Антология. М.: Флинта, Наука, 2004.

61. Изер, В. Проблема переводимости: герменевтика и современное гуманитарное знание Электронный ресурс./В. Изер http://www.independent-academy.net/science/library/iser.html

62. Изер, В. Акты вымысла, или что фиктивно в фикциональном тексте/В. Изер//Немецкое философское литературоведение наших дней. Антология. -СПб.: Изд-во СПбГУ, 2001.

63. Измайлов Н.В. Очерки творчества Пушкина/Н.В. Измайлов. Л.: Наука, 1975.

64. Ингарден, Р. Исследования по эстетике/Р. Ингарден. — М.: Изд-во иностр. лит., 1962.

65. История русской литературы: В 4-х т. Л.: Наука, 1983.

66. История русской литературы: XX век: Серебряный век. — М.: «Прогресс» -«Литера», 1995.

67. Калениченко, О.Н. Библейские темы, мотивы, образы и сюжеты, в малой прозе литературы Серебряного века/О.Н. Калениченко. — Волгоград: Перемена, 2006.

68. Калениченко, О.Н. Святочные рассказы А.И. Куприна/О.Н. Калениченко//Калениченко О.Н. Судьбы малых жанров в русской литературе конца XIX начала XX в.: Монография — Волгоград: Перемена, 2000. - С. 2330.

69. Карпов, A.A. Судьба Николая Языкова Электронный ресурс./А.А. Карпов. — http://www.philology.ru

70. Качаева, JI.A. Музыка в произведениях Куприна/JI.А. Качаева//Писатель и жизнь. — М.: Просвещение, 1987.

71. Келдыш, В.А. На рубеже художественных эпох (О русской литературе конца XIX начала XX века)/В.А. Келдыш//Вопр. лит. - 1993. - № 2.

72. Кленин, Э. Норма и реминисценция в истории' поэтической лексикиt

73. A.A. Фета/Э. Кленин//Славянский стих: Лигв. и прикл. поэтика: Материалы междунар. конф.-М., 2001. С. 210-209.

74. Колобаева, Н.З. Русский символизм/Н.З. Колобаева. М.: Изд-во МГУ, 2000.

75. Компаньон, А. Демон теории. Литература и здравый смысл/Компаньон. -М.: Изд-во Сабашниковых, 2001.

76. Кошемчук, Т.А. Русская " поэзия в контексте православной культуры/Т.А. Кошемчук. СПб.: Наука, 2006.

77. Красников, Г.Н. «Роковая зацепка за жизнь, или В поисках утраченного Неба»/Г.Н Красников. М.: Звонница-МГ, 2002.

78. Кроль, Ю.Л. Об одном необычном трамвайном маршруте ("Заблудившийся трамвай" Н.С. Гумилёва)/Ю.Л. Кроль//Русская литература. 1990. -№ 1.-С. 208-218.

79. Крутикова, Л.В. Александр Иванович Куприн/Л.В. Крутикова. Л.: Просвещение, 1971.

80. Кулешов, В.И. Лекции по истории русской литературы конца XIXначала XX века/В.И. Кулешов. Мн.: БГУ, 1976.

81. Кулешов, Ф.И. Творческий путь А.И. Куприна/Ф.И. Кулешов. — Мн.: БГУ, 1983.

82. Кулешов, Ф.И. Творческий путь А.И. Куприна, 1907 1938/Ф.И. Кулешов. - Мн.: Университетское, 1987.

83. Кюн, Г. Искусство первобытных народов/Г. Кюн. — М.: Наука, 1993.

84. Ларионова, М.Н. Архитипическая парадигма: миф, сказка, обряд в русской- литературе XIX века: дис. на соиск. учен. степ, д-ра филолог. Наук/М.Н. Ларионова Таганрог, 2006.

85. Лебедев, E.H. Николай Языков Электронный ресурс./Е.Н: Лебедев//Русские поэты. Антология русской поэзии в 6-ти т. -http://www.litera.ru/ stixiya

86. Лилин, В. А.И. Куприн: Биография писателя/В. Лилин. Л.: Просвещение, 1975.

87. Лопухин, А.П. Библейская история Ветхого завета: Репринтное воспроизведение издания 1887 г./А.П. Лопухин. -М.: Наука, 1990.

88. Лосев, А.Ф. Философия. Мифология. Культура/А.Ф.' Лосев. М.: Политиздат, 1991.

89. Лосев, А.Ф. Проблема вариативного функционирования живописной образности в литературе/А.Ф. Лосев//Литература и живопись: Сборник статей. Л.: Наука, 1982. - С. 58-59.

90. Лотман, Ю:М. Опыт реконструкции пушкинского сюжета об Иисусе/Ю.М. Лотман/ЛЗременник Пушкинской комиссии. 1979. Л.: Наука, 1982.

91. Лотман, Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек текст - семиосфера - история/Ю.М. Лотман. - М.: Языки русской культуры, 1996.

92. Лотман, Ю.М. Семиосфера/Ю.М. Лотман. СПб.: "Искусство-СПБ", 2000.

93. Лотман, Ю.М. Структура художественного текста/М.Ю. Лотман//Лотман Ю.М. Об искусстве. СПб.: «Искусство - СПБ», 1998. - С.14.285.

94. Мелетинский, Е.М. Семантическая организация мифологического повествования и проблема- создания семиотического; указателя мотивов и сюжегов/Е.М. Мелетинский//Учён. зап. Тартуск. ун-та. — 1983; — Вып., 635. — С. 115-125.

95. Менар, Р. Мифология в древнем и современном искусстве/Р. Менар. — Мн.: Харвест, М.: ООО Издательство ACT, 2000.

96. Мень, А; Мировая' духовная?культура. Христианство. Церковь Лекции; и беседы/А. Мень. М-: Фонд именшАш; Меня,Л997.

97. Минц, З.Г. некоторых «неомифологических» текстах в творчестве русских символистов/З.Г. Мииц//Учен. зап; Тарт. Ун-та. 1979: - Вып. ,459/

98. Минц, З.Г. Блок и русский символизм: Избранные труды: В 3 кн./З.Г. Минц. СПб.: Искусство - СПб, 2004. •

99. Минц, З.Г. Об эволюции русского. символизма/З.Г. Минц//Учён. зап. Тартуск. ун-та. 1986. - вып. 735. - С. 7-24. •

100. Миркина, 3., Померанц, Г. Великие религии мира/3. Миркина, Г. Померанц. -М.: Рипол, 1995.

101. Мировая художественная литература/Под общ. ред. Б.А. Эренгросс. — М.: Высш. шк., 2001.

102. Мифология: Энциклопедия/Авт. О.Н. Дубровская. М.: Олма-Пресс1. Образование, 2002.

103. Михайловский, H.K. Литературная' критика: статьи о русской литературе XIX — начала XX века/Н.К. Михайловский. — Л.: Худож. лит., 1989.

104. Неклюдов, С.Ю: О некоторых аспектах исследования' фольклорных мотивов/С.Ю1. Неклюдов//Фольклор и этнография: У этнографических истоков фольклорных сюжетов и»образов; Л:: Наука; 1984'. - С. 221-2291

105. Непомнящий B.C. Пушкин. Русская картина мира/В.С. Непомнящий. — М.: Наследие, 1999.

106. Неупокоева, И.Г. История всемирной- литературы: Проблема системного и сравнительного анализа/И.Г. Неупокоева. — М.: Наука, 1976:

107. Нефедов, Н.Т. Литературоведческая герменевтика/Н.Т. Нефедов//Нефедов Н.Т. История зарубежной критики ^литературоведения. — М.:'Высш: шк., 1998.

108. Николаева, A.B. «Русская^ бездна» Максимилиана* Волошина/А.В. Николаева/ТРусская речь. 1998. - №4. - С. 12-16:

109. Ницше, Ф. Сочинения в 2 т./Ф. Ницше. М\: Мысль, 1990.

110. Новикова, М.Л.- Хронотоп как, остраненное единство-художественного времени и пространства в языке художественного произведения/М.Л. Новикова//Филол. науки. 2003. - № 2. - С. 60-69.

111. Овчаренко, O.A. Гностицизм и литература XX века/О.А. Овчаренко//Теоретико-литературные итоги XX века. М.: Наука, 2003. - Т. 2. - С. 53-87.

112. Павловский, А. Николай Гумилёв/А. Павловский/ЛЗопросы литературы. 1986. -№ 10. - С. 119-127.

113. Пайман, А. История русского символизма/А. Пайман. М.:1. Республика, 2000:

114. Панкеев, И.А. Николай Гумилёв. Биография писателя/И.А. Панкеев. -М.: Просвещение, 1995.

115. Педчак, Е.П. Литература. Русская литература XX века/Е.П. Педчак. — Ростов-на-Дону: Литература, 2002.

116. Пеликанов, A.A. Русская литература конца XIX начала XX века/А.А. Пеликанов. -М.: Высш. шк., 1965.

117. Пермякова, Л.А. Сакрализация женственности в прозе русского символизма: автореф. дис. на соиск. уч. ст. канд. филол. наук/Л.А.Пермякова. -Уфа: Башкир, ун-т, 1996.

118. Пигалев, А.И. Культурология/А.И. Пигалев. — Волгоград: ВолГУ, 1998.

119. Пинаев, С.М. Максимилиан Волошин, или Себя забывший бог/С.М. Пинаев. М.: Молодая гвардия, 2005.

120. Пинаев, С.М. Нам ли весить замысел господний?. Историософия М. Волошина/С.М. Пинаев//Родина. 1996. - №2. - С. 10-15.

121. Пыляев, М;И. Драгоценные камни, их свойства, местонахождения и употребление: Репринтное воспроизведение издания 1888 г./М.И. Пыляев. -М.: Наука, 1990.j

122. Рашковский, Е.Б. Державин: библейские мотивы/Е.Б. Рашковский//Мир Библии. 1995. - С. 63-69.

123. Русская литература рубежа веков (1890-е — начало 1920-х годов) в 2 кн. -М.: ИМЛИ РАН, «Наследие», 2001.

124. Рыбаков; Б.А. Язычество древних славян/Б.А. Рыбаков. М.: Наука, 1994.

125. Светлов, Р.В. Гнозис и экзегетика/Р.В. Светлов. СПб.: Изд-во РХГИ, 1998.

126. Серафимова, В.Д. Библейские мотивы и образы в творчестве М.Волошина, А.Платонова, Б.Пильняка/В.Д. Серафимова//Русская речь. -2006.-№3.-С. 14-21.

127. Силантьев, И.В. Поэтика мотива/И.В. Силантьев. — М.: Языкиславянской культуры, 2004.

128. Силард, Л. Герметизм и герменевтика/Л. Силард. — СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2002.

129. Силичев, Д.А. Культурология/Д.А. Силичев. — М.: Приор, 1998.

130. Скафтымов, А.П. Нравственные искания' русских писателей/А.П. Скафтымов. М.: Худож. лит., 1972.

131. Смирнова, В.В. История мировой культуры. Часть I. Культура Древнего Египта, Месопотамии и античного Средиземноморья/В .В. Смирнова. -М.: Спектр-5, 1994.

132. Смирнова, Л.А. Русская литература конца XIX — начала XX века/Л.А. Смирнова. -М.: Просвещение, 1993.

133. Смирнова, Л.А. Припомнить всю жестокую милую жизнь. Николай-Гумилёв/Л.А. Смирнова//Русская литература XX века. Очерки. Портреты. Эссе. М.: Просвещение, 1991. - С. 79-96.

134. Созина, Е.К. Космологические зеркала: образ «двойной бездны» в русской поэзии XIX начала XX века/Е.К. Созина//Литературный текст: проблемы и методы исследования. - Тверь, 1997. - С. 81-95.

135. Соколов, А.Г. История русской литературы конца4 XIX — начала XX века/А.Г. Соколов. -М.: Высш. шк., 1999.

136. Спивак, P.C. Л. Андреев и экзистенциализм /P.C. Спивак//Изменяющийся языковой мир: докл. междунар. науч. конф. Пермь, 2002.-С. 81-87.

137. Спивак, P.C. Феномен творчества в осмыслении русской литературы начала XX века./Р.С. Спивак//Филологические науки. — 2001. №6. — С. 1320.

138. Сурат, И.З. «Стоит, белеясь, Ветилуя.»/И.З. Сурат//Новый мир. -1995.-№6.-С. 200-208.

139. Теории, школы, концепции (Критические анализы). Художественная рецепция и герменевтика/Под ред. Ю.Б. Борева. М.: Наука, 1985.

140. Тимофеев, А.Г. Последние годы жизни Максимилиана Волошина пописьмам М. Альтману/А.Г. Тимофеев//Русская литература. 1997. - №4. - С. 183-187.

141. Тимофеев, Л.И. Основы теории литературы/Л.И. Тимофеев. М.: Просвещение, 1966.

142. Тихонравов, Ю.В. Религии мира/Ю.В. Тихонравов. — М.: Просвещение, 1996.

143. Томашевский, Б.В. Теория литературы. Поэтика/Б.В. Томашевский. — М.: Аспект-Пресс, 1996.

144. Топорков, А.Л. Из мифологии русского символизма. Городское освещение/А.Л. Топорков//Учён. зап., Тартуск. ун-та. 1985. - № 657. - С. 101-112.

145. Топоров, В.Н. О структуре некоторых архаических текстов, соотносимых с концепцией "мирового древа"/В.Н. Топоров//Из работ московского семиотического, круга. М.: Языки русской культуры, 1997. — С. 74-127.

146. Топоров, В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования, в области мифопоэтического: Избранное/В.Н. Топоров. М.: «Прогресс» - «Культура», 1995.

147. Тропкина, Н.Е. Образный строй русской поэзии 1917-1921 гг.: Монография/Н.Е. Тропкина. Волгоград: Перемена, 1998.

148. Трофимова, М.К. Историко-философские проблемы гностицизма/М.К. Трофимова. М.: Наука, 1979.

149. Трубецкой, E.H. Смысл жизни./Е.Н. Трубецкой//Избранные произведения. Ростов-на-Дону: Феникс, 1998.

150. Трунин, С.Е. Рецепция Достоевского в русской прозе рубежа XX XXI веков: дис. на соиск. учен. степ. канд. филолог. наук/С.Е. Трунин. - Москва, 2008.

151. Тумаков, И.Н. Трансформации в искусстве: формы и проявления/И.Н. Тумаков. Волгоград: Перемена, 1999.

152. Тэйлор, Э. Первобытная культура/Э. Тэйлор. М.: СОЦЭКГАЗ, 1939.

153. Тюпа, В.И. Компаративизм как научная стратегия гуманитарного познания/В.И. Тюпа//Филологические науки. 2004. - №6.

154. Тюпа, В.И. Аналитика художественного/В.И. Тюпа. — М.: Лабиринт, РГТУ, 2001.

155. Усенко, Л.В. Импрессионизм в русской прозе начала XX века/Л.В. Усенко. — Ростов-на-Дону: Изд-во Ростов, ун-та, 1988.

156. Фатеева, Ю.Г. Жанр легенды в русской литературе рубежа XIX XX веков: дис. на соиск. учен. степ. канд. филолог. наук/Ю.Г. Фатеева. -Волгоград: 2006.

157. Федотов,' О.И. Основы теории литературы/О.И. Федотов. М.: ВЛАДОС, 2003.

158. Федорова, Л.Г. Интерстекстуальность Пушкина/Л.Г. Федорова//Вест. Моск. ун-та (Сер. 9. Филология). 1998. - №4. - С. 106-111.

159. Фохт У.Р. Лирика Пушкина в ее развитии/У.Р: Фохт//Пушкин и литература народов Советского Союза. Ереван, 1975.

160. Фрейденберг, О.М. Поэтика сюжета и жанра/О.М. Фрейденберг. М.: Лабиринт, 1997.

161. Фрэзер, Д.Д. Золотая ветвь: Исследование магии и религии/Д.Д. Фрэзер. М.: Политиздат, 1983.

162. Фрейд, 3. Человек по имени Моисей и монотеистическая религия/3. Фрейд. М.: Наука, 1993.

163. Хализев, В.Е. Теория литературы/В.Е. Хализев. — М.: Высш. шк., 1999. 201'. Ханзен-Леве, А. Русский символизм: система поэтических мотивов. Ранний символизм/А. Ханзен-Леве. СПб.: Академический проект, 1999.

164. Цурганова, Е.А. Рецептивная критика/Е.А. Цурганова//Западное литературоведение XX века. М.: 1п1:гас1а, 2004. - С. 10.

165. Чанышев, А.Н. Философия Древнего мира/А.Н. Чанышев. — М.: Высш. шк., 1999.

166. Четина, Е.М. Евангельские образы, сюжеты, мотивы в художественной культуре. Проблемы интерпретации/Е.М. Четина. — М.: Флинта: Наука, 1998.

167. Шопенгауэр, А. Собр. соч. в б т./А. Шопенгауэр. М.: ТЕРРА, 2001.

168. Штайн, К.Э. Принципы анализа поэтического текста: Уч. пособие/К.Э. Штайн. РГПУ им. Герцена, СГПИ. - СПб. - Ставрополь, 1993.

169. Юрьева, И.Ю. Пушкин и христианство: сб., произв. A.C. Пушкина с парал. текстами из Св. Писания и коммент./ И.Ю. Юрьева. — М.: Муравей, 1999.

170. Архимандрит Никифор. Библейская энциклопедия. Репринтное издание. -М.: ТЕРРА, 1990.

171. Бауэр В., Дюмотц И., Головин С. Энциклопедия символов. М.: КРОН-ПРЕСС, 1998. Библейская энциклопедия: В 2 кн. -М.: «Терра», 1990.

172. Бидерманн, Г. Энциклопедия символов/Г. Бидерманн. М.: Республика, 1996.

173. Большой путеводитель по Библии/Общ. ред., пер. с нем. Г. Габинского. -М.: Республика, 1993.

174. Большой энциклопедический словарь: Мифология. — М.: Большая Российская энциклопедия, 1998.

175. Борев, Ю.Б. ЭстетикаЛО.Б. Борев, М.: Высш. шк., 2002.

176. Вовк, О.В. Энциклопедия знаков и символов/О.В Вовк. — М.: Вече, 2006.

177. Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: Т. 1-4/В.И. Даль. — М.: «Прогресс», «Универс», 1994.

178. Древние цивилизации/Под общ. ред. Г.М. Бонгард-Левина. — М.: Мысль, 1989.

179. Жюльен, Н. Словарь символов/Н. Жюльен. Челябинск: Урал LTD, 1999.

180. Западное литературоведение XX века. Энциклопедия. — М.: Intrada, 2004.

181. Иллюстрированная история суеверий и волшебства: от древности до наших дней. — Киев: Украина, 1993.

182. Иллюстрированный мифологический словарь. — СПб.: Северо-Запад, 1994.

183. Искусство: Книга для чтения по истории живописи, скульптуры и архитектуры/Сост. М.В. Алпатов, Н.Н Ростовцев. М.: Учпедгиз, 1958.

184. История древнего мира. Древний Восток. Египет. Шумер. Вавилон. Западная Азия. — Минск: Харвест, 1999.

185. Литературный энциклопедический словарь/Под общ. ред. В.М. Кожевникова, П.А. Николаева. -М.: Сов. энциклопедия, 1987.

186. Мифология: Энциклопедия/Гл. ред. Е.М. Мелетинский. — Репринт, изд. -М.: Бол. Рос. Энцикл., 2003.

187. Мифологический словарь/Гл. ред. Е.М. Мелетинский. М.: Сов. энцикл., 1990.

188. Мифы в искусстве. Старом и новом: Историко-художественная монография. (По Рене Менару). -М.: Современник, 1993.

189. Мифы и легенды народов мира. Ростов-на-Дону: Феникс, 2004.

190. Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2 т. — М.: Сов. энциклопедия, 1987.

191. Народы и религии мира: Энциклопедия. — М.: Большая российская энциклопедия, 1999.

192. Нитибюс. Чёрный дракон: Сборник магических рецептов, талисманов и свойств драгоценных камней/Нитибюс. -Батайск, 1991.

193. Пави, П. Словарь театра/П. Пави. М.: Прогресс, 1991.

194. Религиозные традиции мира: В 2 т. М.: КРОН-ПРЕСС, 1996.

195. Современное зарубежное литературоведение: Страны западной Европы и США. Концепции. Школы. Термины. -М.: Интрада, 1996.

196. Современный философский словарь. — Лондон, Франкфурт-на-Майне, Париж, Люксембург, Москва, Минск: «Панпринт», 1998.

197. Тресиддер, Дж. Словарь символов Электронный ресурс./Дж. Тресиддер. http://www.psyinst.ru/library.рЬр?ра!1=::аг11с1е&1с1= 1153

198. Христианство: Словарь. -М.: Республика, 1994.

199. Энциклопедия сверхъестественных существ/Сост. К. Королев. М.: Локид, Миф, 1998.

200. Энциклопедия символизма: живопись, графика и скульптура. Литература. Музыка. — М.: Республика, 1998.

201. Элиаде, М., Кулиано, И. Словарь религий обрядов и верований/М. Элиаде, И. Кулиано. — М.: Рудомино, СПб.: Университетская книга, 1997.1. С { '