автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.11
диссертация на тему: Художественные смыслы и кризисное конструирование социальной реальности

Полный текст автореферата диссертации по теме "Художественные смыслы и кризисное конструирование социальной реальности"

РГб од

- з ЯНН 21СР

На правах рукописи

ШВЕДЧЕНКО ВЛАДИМИР ВИТАЛЬЕВИЧ

ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ СМЫСЛЫ И КРИЗИСНОЕ КОНСТРУИРОВАНИЕ СОЦИАЛЬНОЙ РЕАЛЬНОСТИ (СОЦИАЛЬНО-ФИЛОСОФСКИЙ АНАЛИЗ КРИЗИСНОГО БЫТИЯ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА)

Специальность: 09.00.11 - социальная философия

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата философских

наук

ВЛАДИВОСТОК 2000

Работа выполнена в Хабаровском государственном техническом университете

Научный руководитель доктор философских наук, профессор

Бляхер Л.В.

Официальные оппоненты: доктор философских наук, профессор

Дурин В.П.

Ведущая организация:

Хабаровский государственный педагогический университет

часов на заседании диссертационного совета К. 064.01.07 в Дальневосточном государственном техническом университете но адресу:

690600, г. Владивосток, ул.Пушкинская, 10, конференц-зал.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Дальневосточного государственного технического университета

кандидат философских наук, доцент Савков С.Н.

Защита состоится

в 11

Автореферат разослан

диссертационного совета

Ученый секретарь

.л

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы исследования. Социальные потрясения, переживаемые сегодня Россией, делают особенно насущным выявление и анализ альтернативных форм и механизмов конструирования социальной реальности, тех, что в свое время не привели к появлению новой реальности, но в «свернутом» виде сохранились в ней. Современное деструктурированное социальное пространство все полнее обнаруживает свою изначальную гетерогенность, несоотносимость составляющих его частей. В этих условиях терпят ущерб способы смыслоозначения, блокируются каналы социальной коммуникации.

Пространство социальных смыслов превращается в набор со-бытийствующих, но не со-организованных смыслов, утративших соотносимость с предметом, «вещью». Возникает потребность в принципиально новых структурообразующих смыслах, способных выступить основанием для воссоздания утраченной целостности, переопределения социальной реальности. Прежние основания конструирования общественной целостности утрачивают свою всеобщность, оказываются скомпрометированными. Явление это носит отнюдь не специфически российский характер. Общество риска, «новая непрозрачность» становятся всеобщей проблемой, настоятельно требующей философского осмысления. В современных позитивных науках все шире получают хождение «неопределенные» термины, стремящиеся хоть как-то обозначить реальность, не поддающуюся кодификации. По существу, многие работы последних лет напрямую связаны с отказом от поиска всеобщих оснований социальной реальности. Видимо, решение проблемы находится не в сфере позитивной науки (социологии, экономики, лингвистики, культурологии и т.д.), а в сфере более спекулятивной. Именно философские эксперименты, адекватно понятые и проинтерпретированные, могут оказаться дорогой к обнаружению принципиально новых оснований реальности.

Это обстоятельство детерминирует повышенный интерес к экспериментам по конструированию реальности, которые обозначились в прошлом, но, в силу особенностей современной им социальной ситуации, не смогли реализоваться; соответственно, не подверглись последующей компрометации. Такой эксперимент и рассматривается в настоящей работе.

Он связан с особой функцией, которую в определенный период времени способны выполнять художественные тексты. В такие (кризисные) периоды художественные тексты оказываются

способны «прорвать» границу между эстетическими и социальными мирами. Ворвавшись в социальное пространство, охваченное кризисной мобильностью, они становятся тем Другим, по отношению к которому может определить себя социальное, становятся основанием конструирования социальной реальности. Продемонстрировать подобную функцию художественного текста нам позволит социально-философский анализ творчества литературно-художественного объединения "ОБЭРИУ". Объединяющим началом в этой гетерогенной группе выступало представление об особой функции произведения искусства в кризисной социальной реальности.

Для художников, входящих в Объединение реального искусства, сущность искусства переносилась из трансцендентного в имманентное. Оно выступало как механизм "делания предмета", воссоздания реальности. Художественные смыслы, по замыслу участников объединения, должны были "очистить предмет" от прошлых, утративших свою легитимность интерпретаций, стать основанием для нового его осмысления (некий аналог феноменологической редукции). Произведение искусства становилось центром самоорганизации нового социального пространства. Художественный текст являлся границей, через которую трансцендентные (другие) смыслы перетекали в явленную сознанию кризисную реальность и становились там как Всеобщий другой (М.Бахтин), становились источником самоопределения социального агента и самой реальности.

Рассмотрение того, как осуществлялась, и почему не осуществилась такая медиаторная функция художественного текста в кризисном пространстве, каковы формально-смысловые особенности текста, способного осуществить эту функцию, позволит нам выявить и проследить один из мощных механизмов конструирования реальности. Социально-философский интерес к реалиям, отстоящим от нас на значительном временном промежутке, не случаен. Рассмотрение трансформаций социального в сам момент трансформации связан с проблемой основания философствавания, которое в этом варианте становится достаточно шатким. Временная дистанция позволяет нам выделить вещи действительно значимые в плане рассматриваемого феномена, описать их архитектонику.

Подобное рассмотрение мы и предпринимаем в нашем исследовании.

Степень разработанности проблемы. Проблема, разрешаемая в данном диссертационном исследовании, формулируется на пересечении нескольких корпусов научных

текстов, в различной степени партинентных по отношению к рассматриваемой проблеме. Во-первых, - это литературоведческая разработка творчества позтов-обэриутов. В этом контексте были сделаны существенные для нас выводы об особенностях поэтики текстов, составляющих эмпирическое основание нашего философствования, литературном и философском окружении группы, введены в научный оборот их произведения как литературного, так и философско-эстетического плана.

Феномен "ОБЭРИУ", воплотивший в себе наиболее глубинные тенденции культурной жизни Ленинграда 20-х годов, практически, полностью исчезает в начале 30-х. Если имена отдельных ее представителей еще всплывают в литературоведческих исследованиях, то существование самой группы тщательно замалчивалось.

Возвращение обэриутов начинается в конце 60-х годов. Первоначально их творчество попадает в контекст детской литературы, мемуаристики (М.Рахтанов, С.Маршак, К.Чуковский и некоторые другие).

В конце 60-х годов появляются обзорно-информативные статьи, посвященные "взрослому" творчеству обэриутов (Ж.-Ф.Жаккар, А.Александров). Здесь творчество поэтов-обэриутов оказывается включенным в контекст позднего футуризма и рассматривается как реакция творческой интеллигенции на насупающий сталинизм.

В 70-е - 80-е годы большая часть литературного наследия обэриутов вновь оказывается достоянием читателей и деятелей позитивной науки (публикации Б.Мейлаха, Л.Чуковской, А.Александрова и некоторых других). Лишь в следующий период ученые обратились к интерпретации текстов. Наиболее распространенными стали представления об "ОБЭРИУ" как о завершении русского авангарда (М.Мейлах, Ж.Жаккар, М.Ямпольский, С.Сигов, А.Николаев и многие другие). Одновременно указывалось на определенное сходство поэтики "ОБЭРИУ" и театра абсурда 50-х - 60-х гг. (В.Эрль, Т.Никольская, Л.Бляхер, В.Кривулин и т.д.). Вместе с тем, все более очевидным становилось обстоятельство "выпадения" творчества обэриутов из всех предлагаемых контекстов. Все они оказывались достаточно случайными для них.

В работах М.Мейлаха и М.Ямпольского, в диссертации Е.В.Надеждиной впервые проводится мысль о том, что творчество обэриутов не может быть исчерпано только литературным рядом, что оно более явление социального мира, чем собственно художественной деятельности в ее классическом понимании. Поиск

адекватного контекста интерпретации творчества обэриутов, выходящего за рамки литературы, определил собой второй корпус текстов, партинентных рассматриваемой проблеме. Таким контекстом стала лингво-социальная философия. В этой традиции, особенно ярко у Л.Витгенштейна и М.Бахтина, язык рассматривается как инструмент конституирования социальной реальности. Границы языка и границы мира в концепциях этих мыслителей совпадают. Соответственно, художественный язык-высказывание, маргинальным явлением по отношению к обыденному языку, выступает как средство расширения мира. В работах М.Бахтина, А.Лосева, Г.Голосовкера, Г.Шпета и некоторых других высказывание рассматривается не столько как автономное образование, сколько как пространство становления социальной реальности. Не менее существенными были для нас труды представителей аналитической философии, прежде всего Л.Витгенштейна, Б.Рассела, Д.Остина, давших образцы формально-семантического анализа вербальных текстов.

Источником собственно социально-философского

исследования стали положения и выводы феноменологической традиции (М.Хайдеггер, Ж.-П.Сартр, отчасти М.Фуко, Ж.Деррида) с ее учением о феноменологической расчистке и деконструкции, о необходимости для построения «фундаментальной социальной онтологии» пройти сквозь слово к предмету, сквозь значение к смыслу. Значительное место в работе занимают идеи, почерпнутые из традиции "социологии знания" (А.Щюц, П.Бергер, Т.Лукман, Э. Гидденс, В.Волков, Л.Ионин, отчасти Ю.М.Лотман и т.д.) с их ключевой темой "конструирования социальной реальности". Эта мысль, приспособленная к задачам исследования кризисной социальной реальности, легла в основу нашего подхода.

Наконец, предельно важным для нас, является корпус научных текстов, ориентированных на исследование социокультурного бытия художественного текста, созданного в катастрофические периоды общественного развития (М.Каган, А.Еремеев, С.Аверинцев, П.Гуревич, В.Библер, В.Подорога, М.Рыклин, В.Махлин, Д.Куюнджич и некоторые другие). В этих исследованиях ставится задача выявления социокультурной функции художественного текста в кризисном социальном пространстве, но в силу специальных задач исследователей и особенности их объекта, не решается. Эту работу мы и попытаемся завершить в заявленном ракурсе.

Цель исследования: Выявить и проанализировать специфику социального бытия художественного текста в кризисном

социальном пространстве как формы конструирования социальной реальности.

Целью исследования определяется круг задач:

- выявить направление изменений социального бытия художественного текста в рамках европейской культуры Нового времени;

- построить типологию соотношения социальной и художественной реальности;

- описать особенности кризисного бытия художественного текста и изменение его социальных характеристик;

- на основе анализа конкретной группы текстов проследить реализацию социально-философской задачи по художественному реконструированию социальной целостности;

- определить социально-философский статус данного художественного эксперимента и всеобщность его звучания.

Целью и задачами исследования определяется применяемая в нем методология^ представляющая собой синтез формального анализа художественного текста и методологии его социально-философской интерпретации, предложенной в работах М.М.Бахтина и представителей аналитической традиции.

В качестве общетеоретического основания методологии используется положение о единстве исторического и логического подхода, принцип феноменологической редукции, деконструктивистская методология.

Положения, выносимые на защиту: в процессе социальной динамики с определенной регулярностью наблюдаются периоды, когда социальная система утрачивет имманентные основания социальности;

в такие периоды возникает потребность в Социальном Другом, который выступил бы основанием для самоопределения общества и его агента;

Другим в кризисном пространстве социальных смыслов способен выступить художественный текст, который для этого должен лишиться социально одобренных смыслов, детерминированных утраченными механизмами

смыслоозначения («пустое пространство»);

художественный текст, лишенный эстетических смыслов, выступает восприемником новых смыслов и концепций,

выступает как чистая репрезентация; подобный социальный текст выстраивался в конце 20-х годов художниками, входящими в Объединение реального искусства.

Научная новизна исследования состоит в том, что

• впервые в качестве социально-философской проблемы исследовано кризисное социальное бытие произведения искусства;

• определена конструирующая функция художественного текста по отношению к кризисной социальной реальности, по отношению к которой художественный текст выступает как "пустое пространство", способное вместить в себя новые смыслы и концепции;

• формальные особенности художественного текста, позволяющие ему выполнить эту функцию, состоят в столкновении в рамках одного текста несогласуемых смысловых пластов, создающих смысловое зияние; в этом пространстве и происходит процесс становления Я, Другого и социальной реальности.

Теоретическая значимость исследования заключается в том, что анализ социального бьггая конкретных художественных текстов расширяет наши представления о конструирующей функции художественного произведения по отношению к кризисной социальной реальности и позволяет выделить механизмы возникновения и трансляции новых смыслов в становящемся социальном пространстве. Исследование расширяет позитивное знание об особенностях социальной функции художественного текста, интерпретационные возможности социально-философского анализа.

Практическая значимость исследования заключается в расширении исследовательских возможностей структурного и постструктурного анализа. Результаты исследования нашли применение в педагогической практике и в разработке теоретической модели вещания ГТРК "Дальневосточная".

Апробация. Основные результаты исследования нашли отражение в 3 публикациях (в том числе в 1-ой монографии), а также в докладах на Всероссийской конференции (Хабаровск, 1999), конференциях городского и регионального уровней.

Концепция, положенная в основу диссертационного исследования, была обсуждена ходе работы «виртуальной мастерской» «Концептуализация политики и смежных социальных сфер» (Москва,2000).

Структура диссертации определяется спецификой предмета исследования и логикой разворачивания работы. Исследование

состоит из введения, 3 глав (7 параграфов), заключения и списка литературы

ОБЩЕЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается актуальность темы исследования, научная новизна, практическая и теоретическая значимость полученных результатов; формулируются цели и задачи исследования, дается анализ источников, методологических установок и принципов анализа социального кризиса как особого качественного состояния. Указывается на особую -конструирующую — функцию, которую художественный текст способен выполнять по отношению к деструктурированной социальной реальности.

В Главе I. «Художественные смыслы в структуре социальной реальности: философски статус проблемы» определяется необходимость философского исследования текста как структурного элемента пространства социальных смыслов; выявляется его особая коммуникативная и структурирующая функция в различные моменты социальной динамики.

§1 «Эстетические и социальные смыслы: исторические типы взаимодействия» описывает особое качественное состояние общества, определяемое как "социальный кризис", дается феноменологическое описание механизма социальной атрибуции и его роль в процессе социальной коммуникации. Социально-философские и социологические исследования на протяжении всего Нового времени были, прежде всего, исследованиями о социальном порядке. Но современная социальная реальность предлагает исследователю другой объект — мир, в котором деструкция становится важнейшим признаком социального пространства. Это обстоятельство привело к осознанию необходимости радикального изменения исследовательских установок.

Идеал естественнонаучной рациональности и рожденная им мифологема "здравого смысла" давали человеку способ описания мира, картину мира, но сам человек оказался вынесенным за ее рамки. Факт человеческого существования оказывался случайным в мире, жестко детерминированным "объективными законами", начиная от картезианского cogito.

Усложнение общественной жизни, проникновение антропоморфных элементов в область точных наук, нарастание противоречий между имеющимися представлениями об универсальности и несменяемости законов физики и

существованием суверенного субъекта привели, в конечном счете, к кризису "времени картины мира"(М.Хайдеггер).

К началу XX века предпринимается попытки обрести новые основание для рефлексии и преодоления разорванности субъекта и объекта, социального мира и человека.

Поиск пространства встречи двух полярностей - индивида (элемента) и общества (целого) тематизирует центральную проблематику социально-философских исследований - проблему коммуникации. В трудах А.И.Введенского, М.Бубера, М.Хайдеггера, Э.Мунье, К.Ясперса, Ж.-П.Сартра, М.М.Бахтина, Т.Шибутани и других она становится основной.

Человек социальный выступает в этой связи как участник процесса коммуникации, ее агент (термин П.Бурдье), порожденный коммуникацией и детерминированный ей. Само же социальное пространство предстает как некоторое коммуниативное пространство (сеть) с циркулирующими по его каналам текстами (эталонами, образцами). Образцы социального взаимодействия трансформируются в культуре в обобщенные схемы действия, символы, идеи, ценности.

В рамках подобных текстов-образцов агент преднаходит смысл предъявленного сознанию артефакгга. Благодаря отождествлению артефакта и социального текста реалия входит в пространство социальных смыслов, наделяется значением. Любая информация, попавшая в коммуникативную сеть, становится истинной для агента, поскольку атрибутирована им в качестве истинной. Благодаря механизму атрбуции сеть социальной коммуникации накладывается на мир, репрезентируя мир в глазах агента.

Социальные эталоны, тексты и детерминированные ими стандарты деятельности не могут быть отброшены или оспорены агентом, поскольку являются единственной данностью. Их альтернативой выступает только пустота, сартровское "ничто". Возникает специфическое «двойное» восприятие реальности: моя экзистенция и реальность моего сознания существуют в непересекающихся плоскостях. Эту неадекватность социальных текстов, образцов при невозможности ее рефлексивного осознания мы и обозначили термином " социальный кризис".

Преодоление кризиса возможно только из особой области, которая в равной степени укоренена и выделена из социального пространства. Такой топос был описан М.М.Бахтиным как "граница". Подобная пограничность свойственна художественным текстам.

Описание социокультурной функции искусства по обновлению статичного социального мира содержится в следующем параграфе.

§ 2 «Артефакт искусства как источник и способ кодификации социальных смыслов»

Он посвящен особой социальной роли искусства как способа кодификации эталонных смыслов, его способности динамизировать статичный, «неизменный», с точки зрения включенного в него агента, социальный мир, давать ему временную развертку. В силу всеобщей секуляризации культуры на заре Нового времени искусство принимает на себя кодифицирующую функцию: в нем закрепляются социально одобренные образцы деятельности, принимающие форму эталонных текстов. Искусство становится , важнейшим компонентом структурирования социальной реальности, ; его эстетические интенции неразрывно связываются с \ воспитательным.

Однако с течением времени воздействие созданных в соответствии с постулатами теоретиков классицизма произведений начинает ослабевать. Под действием этого фактора формируются две позиции восприятия искусства, которое воспринимается только как средство услаждения утонченного вкуса с одной стороны и как область свободы, творчества, игры - с другой.

Формирование второй позиции связано со все более нараставшим противоречием между необходимостью (действием в соответствии с образцовыми текстами) и свободой (поступком, обусловленным моей уникальностью). Это противоречие явилось следствием "заполнения" социального пространства текстами, устойчивыми смыслами, которое завершилось к началу XIX века. Именно в этот период и формируется механизм атрибуции -узнавания, предвосхищения будущего в прошлом, "слипания" временной шкалы. Настоящее не рефлексируется, оно осознается как промежуточный этап на пути к установлению гармонии и всеобщего благоденствия. Формируется разрыв между действительностью и идеалом, человеком "моральным" и человеком "физическим".

В традиции, идущей от И.Канта, сфера эстетического выступает как особая область, в которой возможно конструирование социальных смыслов. Именно в этой области осуществляется перевод морального суждения в сферу всеобщего. Эти положения кантианской "Критики" породили две разнонаправленные линии в области оценки художественного творчества и его культурной функции. Первая связана с немецким романтизмом и именами Новалиса и Гофмана. Здесь искусство выступает как "нереальная

Л2

реальность", в которую осуществляется бегство морального человека от невыносимых условий обыденности; вторая натуральная школа и воспринявший основные ее положения реализм, в которых утверждалась тесная связь искусства и реальности, социокультурная значимость художественного текста. Однако в силу того, что граница между реальностью и искусством оставалась непрозрачной, в область последнего вытеснялись, смыслы, которые не могли быть немедленно воплощены в реальность. Посредством литературы некий еще нетипичный, случайный артефакт социального мира, желательный и выигрышный в определенном отношении осмыслялся и входил в социальное пространство как эталонный текст, образец. Постепенно оформляются механизмы трансляции, смыслового переноса в системе: "случайная деятельность - желательный результат -художественный текст - кодификация - вхождение в реальность". Литература же превращается в особую, привилегированную реальность, область идеал-проекта, создания новых матриц и стратегий.

Зажатое в тисках биологического и социального, Я отбрасывает в искусство табуированные смыслы. Но эти смыслы, так или иначе, имеют некую "проекцию" в социальной реальности. Предмет, ставший артефактом искусства, имеет некий утилитарный аналог. Такой аналог становится тем "мостиком", по которому эстетические смыслы "перекочевывают" в социальное пространство.

Этот феномен с наибольшей яркостью проявляется в периоды повышенной социальной динамики, в периоды кризиса. Социальное пространство не просто "терпит" воздействие внешней сферы, но нуждается в таком воздействии для переконструирования своих образцов. Этот момент и становится центральным в следующем параграфе.

§3 «Кризисное социальное пространство и текстовое конструирование реальности»

В данном параграфе анализируются философские основания механизма конструирования социальной реальности посредством художественного артефакта. Прослеживается история взаимоотношений двух реальностей - социальной и художественной, определяется функция первой по отношению ко второй.

Просвещение провозгласило искусство "зеркалом общественной жизни", в обязанности которого вменялось обличение и искоренение пороков. Эти и другие постулаты деятелей Просвещения были подхвачены русской "натуральной школой", претендовавшей на создание "энциклопедии русской жизни".

Литературный дискурс должен был строиться не как замкнутая система со своими закономерностями, а детерминистски - как цепь причин и следствий.

Модернизм предпринял попытку создания особого, отграниченного от реальности трансцендентального пространства символических текстов, способного уберечь целостность мира, разъедаемого скепсисом, вытесненного в маргинальные зоны автономного субъекта, не находящего места своей уникальности. Но «башня из слоновой кости» осталась уделом избранных, уводящим их из грубого мира в мир трансцендентальный.

Для восооздания целостности мира необходимо было не только разрушить целостность соцальной реальности, но и целостность реальности эстетической, разрушить "рамку". В противном случае целостность мира художественного не может проникнуть в мир реальный и стать основанием для его конструирования. Таким основанием могут стать только новые социальные смыслы, по отношению к которым мир мог бы идентифицироваться. Именно эти смыслы должны прорваться через "рамку". Подобный прорыв и описывается во второй главе.

Глава 2 «Именование как социальный феномен: от слова к предмету»

Основным содержание главы является социально-философский анализ особенностей функционирования

художественных текстов, созданных в эпоху острого социального кризиса. В такие периоды реальность приобретает качественно иной характер. Ключевые образцы, обеспечивавшие прежде однозначность смыслоозначения, возможность коммуникации между социальными агентами, интеракцию, начинают давать сбой. Они не исчезают совсем, но перестают организовывать все социокультурное пространство. Прежняя целостность распадается на автономные смысловые подуниверсумы, каждый из которых организован своими механизмами смыслоозначения, своим набором социальных образцов.

§1 «Как возможна кризисная коммуникация»

В данном параграфе рассматривается специфичный именно для кризисной коммуникации парадокс - парадокс непоименованное™ (термин Л.Бляхера). Его наличие затрудняет осуществление социальной коммуникации.

Каждый из подуниверсумов, являясь частью социального пространства, пытается репрезентировать его как целое. В результате другие части-подуниверсумы оказываются для него просто непоименованными, а значит - невидимыми. Непонимание индуцирует конфликтность, возрождая гоббеову проблему "войны

всех против всех". Именно в этой катастрофической ситуации проявляется новая социальная функция художественного текста. Художественный текст в деконструироваином социальном пространстве отражает только деконструированное пространство. Отражательная, кодифицирующая и критическая функции текста перестают осуществляться в силу блокировки каналов культурной коммуникации. Но именно их неосуществление позволяет реализоваться еще одной функции художественного текста, специфичной именно для кризисной реальности - функции становления социальной реальности.

Число интерпретаций художественных текстов невероятно возрастает именно в кризисные периоды, предпринимаются попытки "вчитать" (термин В.Маканина) в них свои смыслы. Видимо и явно архитектоническая функция художественного текста проявилась в России в наиболее катастрофичный период ее новейшей истории - в 20-е годы. Причина этого кроется не только в социальных потрясениях, охвативших Россию. Большое значение имеет именно специфическое отношение к художественному тексту, сложившееся в русской культуре. Преувеличенное значение, которое придавалось поэтическому Слову в русской культуре, утверждение, что поэт - пророк истины, а поэзия - язык богов в России всегда воспринималось буквально и сохранилось вплоть до 60-х годов нашего столетия.

Художественный язык являлся средством организации социокультурной реальности, в которой человек живет и "ответственно поступает" (М.М.Еахгина). В "Декларации ОБЭРИУ", провозглашенной в январе 1928 года на вечере "Три левых часа", обэриуты заявили о том, что тип творчества, который они пропагандируют, более близок к реальности, чем всякий другой, чем сама реальность в ее привычном понимании. Обэриуты заявили о своем желании очистить этот мир, "замусоленный языками множества глупцов", запутанный в тину "переживаний" и "эмоций", заставить его возродиться "во всей чистоте его конкретных форм". Методом прорыва к «живой жизни» является столкновение "словесных смыслов", выражающее вещи с "точностью механики". Обэриуты намерены таким образом расширить смысл предмета, слова, действия.

Авангард поставил перед собой задачу создания нового художественного языка, способного описать деконструированную социокультурную реальность. Словотворческие поиски футуристов были инициированы наличием огромного пласта неназванного, безымянного мира. Они с увлечением именовали мир, но проблема целостности при этом осталась неразрешенной. Старые и новые

имена (языки) не соотносились, отбрасывались друг от друга. Иной путь конструирования реальности, установления диалога с миром предложили участники группы "Объединение Реального Искусства".

§ 2 «Социальный контекст 20-х годов и художественный текст Объединения Реального Искусства» посвящен анализу художественных текстов Д.Хармса, А.Введенского, К.Вагинова как социально-философских феноменов.

В этих текстах перед читателем предстает нелогичный, лишенный привычных смысловых связей мир, который, тем не менее, обладает определенным экзистенциальным статусом. В этом мире возможно поступать, но невозможно знать заранее, каков будет результат поступления. Несмотря на кажущуюся хаотичность этого эклектичного мира, утратившего смысловой центр, в нем все же возможна гармония и порядок, но порядок особенный, обусловленный не наличием познающего субъекта, а наличием вещей, которые независимо от человека проявляют себя. Хаотичное пространство упорядочивается в момент чтения-коммуникации. Бессмыслица уступает место становлению мира, происходящему в процессе коммуникации текст - читатель.

Глава III. «Художественный текст как «безместное место» в кризисной социальной реальности» посвящена анализу механизма создания всеобщего Другого и конструирования социальной реальности. Осознание отсутствия привычного, нормального смысла и убеждение в его необходимости создает "пустоту", которая "заполняется" читателем. Художественное произведение становится основанием и, что важнее местом диалога, способного восстановить распавшуюся реальность, местом встречи индивида и целого.

Смыслы, которые вводит читатель - театральность, литературная зашифрованное«», наполненность цитатами предыдущих эпох - в значительной мере индивидуальны и зависят от образованности читателя. Однако диалог и механизм смыслопорождения задан структурой текстов.

Специфика обэриутского творчества состояла не в тех или иных поэтических особенностях, вычленяемых сегодня исследователями в том или ином контексте, а в том, что любой контекст оказываляся для обэриутов случайным. Они выпадали из него. В творчестве обэриутов не столько "изобретаются новые слова", сколько привычные оказываются в ненормальном, непривычном окружении. Эта "ненормальность" имела четко выраженную и декларированную цель: прорваться сквозь слово к предмету, а не смыслу. Смысл создан людьми и для людей. Он, по определению, ограничен их когнитивными горизонтами, культурой,

ь

социальной ситуацией и многим другим. В связи с этим он не столько проясняет смысл предмета, вещи, сколько, затеняет его. В результате, человек, считая, что живет в реальности предметов, на самом деле живет в реальности слов.

В период повышенной культурной и социальной динамики предмет (артефакт) поворачивается к человеку разными сторонами, становится непонятным, неизвестным, абсурдным. Более того, он и не может быть осмыслен в рамках сложившейся семантической структуры. В ней нет места для новых смыслов. Это обстоятельство уловили еще футуристы. Их логика совершенно прозрачна при всей непрозрачности их языка: если есть реальность, для которой нет названия, значит - его нужно дать; если нет слов, которыми эту реальность можно было бы обозначить, их необходимо придумать. Обэриуты отвергают этот путь. Они предпринимают попытку прорыва к самим вещам.

Прием, с помощью которого обэриуты осуществляли "прорыв" к предмету, напоминает феноменологическую расчистку М.Хайдеггера. Словесные смыслы сталкиваются, рождая новые, те, которые еще не вошли в язык, смыслы предмета. Все творчество обэриутов было направлено на рождение новых смыслов, которые должны возникнуть у читателя (слушателя, зрителя) в процессе культурной коммуникации, но коммуникации особого рода -кризисной коммуникации.

Однако, ставя себе задачей создание нового ощущения жизни, по существу, новой онтологии, поэты-обериуты оставались в рамках не онтологического, а эстетического дискурса. Точнее, в таком виде их воспринимали реципиенты.Для обериутов, как для носителей высоких традиций русской культуры, эстетический дискурс был формой бытийствования социо-культурной экзистенции. Именно им "оговорена" реальность. Различные, несводимые варианты эстетического дискурса и есть для них проявления "распавшегося мира", "литературной и обыденной шелухи", от которой их творчество призвано очистить реальность.

Но потому-то социальный кризис есть глубочайшее проявление кризиса и гносеологического, и даже онтологического, что сами формы оговоренности, данности наличной реальности отнюдь не являются всеобщими. Прорыв художественной реальности в социальную и переконституирование социальной реальности на основе художественной не состоялось.

Текст обэриутов был рассчитан на достройку за границами текста, на то, чтобы дать "новое ощущение предмета", "новое ощущение жизни", новую реальность. Но достройка не состоялась. Для читателей тексты обэриутов были любопытным, необычным,

искренним, но эстетическим явлением. На жизнь они не экстраполировались. Изменился читатель, и для него литературная традиция перестала быть знаком "живой жизни".

Достройка обэриутского дискурса есть поступок, за который индивид несет личную ответственность. Конечный результат достройки здесь никем не гарантирован. В советском варианте личная ответственность сведена к минимуму. Конструирование осуществляю не я, а некоторые "невидимые", но ведущие субъекты, они же несут ответственность за результат конструирования. Я минимизирую свои шансы', но и до предела уменьшаю риски, получая искомый комфорт ценой своей свободы.

В Заключении подводятся итоги проведенного исследования, определяется особая - конструирующая - функция художественного текста, с особой остротой проявляющаяся во время социального кризиса — момента социальной динамики. Отмечается важная особенность обэриутского текста - его незавершенность, рассчитаная на "достройку" за границами текста, который в кризисной ситуации выступает в качестве коммуникативного поля, пространства, где сталкиваются предшествующие социальные смыслы и практики.

Основное содержание диссертации изложено в следующих публикациях:

1 .Художественные смыслы и кризисное конструирование социальной реальности. Хабаровск, 2000. - 6 п.л. (в соавт.).

2. Языковые игры в пространстве власти// Хабаровский философский ежегодник 1999, Хабаровск, 1999. - 0,5 п.л.

3. Конструирование идеологии и средства массовой информации на Дальнем Востоке России (концепция вещания ГТРК "Дальневосточная"). Хабаровск, 2000. (в печати).- 2 п.л.

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата философских наук Шведченко, Владимир Витальевич

Другая реальность" и поиск

§ 1 имманентного основания социальности

Социально-философский смысл

§ 2 неудавшегося эксперимента

Введение диссертации2000 год, автореферат по философии, Шведченко, Владимир Витальевич

Актуальность темы исследования. Социальные потрясения, переживаемые сегодня Россией, делают особенно насущным выявление и анализ альтернативных форм и механизмов конструирования социальной реальности, тех, что в свое время не привели к появлению новой реальности, но в «свернутом» виде сохранились в ней. Современное деструктурированное социальное пространство обнаруживает свою изначальную гетерогенность, несоотносимость составляющих его частей. В этих условиях терпят ущерб способы смыслоозначения, блокируются каналы социокультурной коммуникации.

Пространство социальных смыслов превращается в набор со-бытийствуклцих, но не со-организованных эталонов и образцов, утративших соотносимый с ними предмет. Возникает потребность в принципиально новых структурообразующих смыслах, способных выступить основанием для воссоздания утраченной целостности, переконструирования культурной реальности. Прежние основания конструирования общественной целостности утрачивают свою всеобщность, оказываются скомпрометированными.

Это обстоятельство детерминирует повышенный интерес к экспериментам по конструированию реальности, которые обозначились в прошлом, но, в силу особенностей той социокультурной ситуации, не смогли реализоваться; соответственно, не подверглись последующей компрометации. Такой эксперимент и рассматривается в настоящей работе.

Он связан с особой функцией, которую в определенный период времени способны выполнять художественные тексты. В такие (кризисные) периоды художественные тексты оказываются способны «прорвать» границу между эстетическими и социальными мирами. Ворвавшись в социальное пространство, охваченное кризисной мобильностью, они становятся тем Другим, по отношению к которому может определить себя социальное, становятся основанием конструирования социальной реальности. Этот принцип социального бытия художественного текста и был реализован в творчестве литературно-художественного объединения "ОБЭРИУ. Объединяющим началом здесь выступало представление о социокультурной функции произведения искусства в кризисной социальной реальности.

Если "старшие коллеги" обэриутов - футуристы воспринимали произведение искусства как "другую реальность" (Ю.Н.Тынянов), то для самих деятелей "ОБЭРИУ" (Объединения реального искусства) сущность искусства переносилась из трансцендентного в имманентное. Оно выступало как механизм "делания предмета", воссоздания реальности. Художественные смыслы, по замыслу участников объединения, должны были "очистить предмет" от прошлых, утративших свою легитимность интерпретаций, стать основанием для нового его осмысления. Произведение искусства становилось здесь центром самоорганизации нового социального пространства Художественный текст выступал своего рода границей, через которую трансцендентные (другие) смыслы перетекали в явленную сознанию кризисную реальность и становились там как Всеобщий другой (М.Бахтин), становились источником самоопределения социального агента и самой социальной реальности.

Рассмотрение того, как осуществлялась, и почему не осуществилась такая медиаторная функция художественного текста в кризисном пространстве, каковы формальные и смысловые особенности текста, способного (или неспособного) осуществить эту функцию, позволит нам полнее осознать специфику социального бытия произведения искусства, выявить и проследить один из мощных механизмов конструирования реальности.

Социально-философский интерес к реалиям, отстоящим от нас на значительном временном промежутке, не случаен. Рассмотрение трансформаций социального в сам момент трансформации связан с проблемой основания философствавания, которое в этом варианте становится достаточно шатким. Временная дистанция позволяет нам выделить вещи действительно значимые в плане рассматриваемого феномена, описать его архитектонику.

Подобное рассмотрение мы и предпринимаем.

Степень разработанности проблемы^ Проблема, разрешаемая в данном диссертационном исследовании, формулируется на пересечении нескольких корпусов научных текстов, которые совместно и определяют степень ее разработанности. Во-первых, - это литературоведческая разработка творчества поэтов-обэриутов. В этом контексте были сделаны существенные для нас выводы об особенностях поэтики "ОБЭРИУ", их литературном и философском окружении, введены в научный оборот их произведения как литературного, так и философско-эстетического плана.

Литературно-худрожественная группа "ОБЭРИУ", ставшая ярким явлением культурной жизни Ленинграда 20-х годов, практически, полностью исчезает в начале 30-х. Если имена отдельных ее представителей

Н.Заболоцкого, Ю.Владимирова) еще всплывают в литературоведческих исследованиях, то существование самой группы окружено молчанием.

Постепенное возвращение обэриутов начинается в конце 60-х годов. Первоначально их творчество попадает в контекст детской литературы, мемуаристики (М.Рахтанов, С.Маршак и некоторые другие). В конце б0-х годов появляются обзорно-информативные статьи, посвященные "взрослому" творчеству обэриутов (Ж.

Ф.Жаккар, А.Александров). Здесь творчество поэтов-обэриутов оказывается включенным в контекст позднего футуризма и рассматривается как своего рода творческий протест против наступающего сталинизма.

В 70-е - 80-е годы, благодаря усилиям

А. Александрова, М.Мейлаха, Г.Левина, Л.Чуковской большая часть литературного наследия обэриутов оказывается достоянием науки о литературе. Лишь в следующий период ученые обратились к интерпретации текстов. Наиболее распространенными стали представления об "ОБЭРИУ" как о завершении русского авангарда (М.Мейлах, Ж.Жаккар, М.Ямлольский, С.Сигов, А.Николаев и многие другие). Одновременно указывалось на определенное сходство поэтики "ОБЭРИУ" и театра абсурда 50-х - 60-х гг. (В.Эрль, Т.Никольская, Л.Бляхер и ряд других). Вместе с тем, все более очевидным становилось обстоятельство "выпадения" творчества обзриутов из всех предлагаемых контекстов. Все они оказывались достаточно случайными для них.

В работах М.Мейлаха, М.Ямпольского, Е.Надеждиной впервые проводится мысль о том, что творчество обзриутов не может быть исчерпано только литературным рядом, что оно более явление социального мира, чем собственно художественной деятельности в ее классическом понимании. Стремление найти адекватный контекст интерпретации творчества обэриутов, выходящий за рамки литературы, определил собой второй корпус

Предельно важным для нас является корпус научных текстов, ориентированных на исследование социокультурного бытия художественного текста (М.Каган, А. Еремеев, С.Аверинцев, П.Гуревич, В.Библер и ряд других) , и особенно - текстов, созданных в катастрофические периоды развития культуры (В.Подорога, М. Рыклин, В.Махлин, Д.Куюнджич и некоторые другие) . В этих исследованиях ставится задача выявления социокультурной функции художественного текста в кризисном социальном пространстве, но в силу специальных задач исследователей и особенности их объекта, не решается. Решение ее мы и пытаемся представить в данной работе.

Цель исследования: Выявить и проанализировать социокультурное бытие художественного текста в кризисном социальном пространстве, как формы конструирования социальной реальности.

Целью исследования определяется круг задач:

- построить типологию соотношения социальной и эстетической реальности;

- описать особенности кризисного бытия произведения искусства и изменение его социальных характеристик;

- на основе формального анализа художественных текстов проследить реализацию теоретической сверхзадачи по переконструированию социальной целостности;

- выявить социально-философский смысл рассмотренного художественного эксперимента и всеобщность его Звучания.

Целью и задачами исследования определяется применяемая в нем методология^ представляющая собой синтез формального анализа художественного текста и методологии его интерпретации, предложенной в социально-философских работах М.М.Бахтина.

В качестве общетеоретического основания методологии используется положение о диалектическом единстве исторического и логического подхода, принцип феноменологической редукции, деконструктивистская методология.

Положения, выносимые на защиту:

- в процессе социальной динамики с достаточной регулярностью наблюдаются периоды, когда система социальных образцов и каналов коммуникации оказываются заблокированными, а само пространство начинает дробиться, утрачивая имманентные основания социальности;

- в такие периоды возникает потребность в социальном Другом, который выступил бы основанием для самоопределения общества; ему выполнить эту функцию; описана архитектоника конструирования смыслового пространства кризисного общества;

Теоретическая значимость исследования заключается в том, что анализ социокультурного бытия артефактов искусства расширяет наши представления о конструирующей функции художественного произведения по отношению к кризисной социальной реальности и позволяет выделить механизмы возникновения и трансляции образцов и эталонов в становящемся социальном пространстве. Исследование расширяет позитивное знание об особенностях социальной функции художественного текста, интерпретационные возможности социально-философского анализа.

Практическая значимость исследования заключается в расширении исследовательских возможностей структурного анализа. Результаты исследования нашли применение в педагогической практике, в разработке теоретической модели вещания ДВТРК.

Апробация.Основные результаты исследования нашли отражение в 3 публикациях, а также в докладах на Всероссийской конференции (Хабаровск, 1999), конференциях городского и регионального уровней.

Концепция, положенная в основу диссертационного исследования, была обсуждена ходе работы «виртуальной мастерской» «Концептуализация политики и смежных социальных сфер» (Москва,2000).

Заключение научной работыдиссертация на тему "Художественные смыслы и кризисное конструирование социальной реальности"

Заключение

Подведем итоги нашего исследования.

Крушение идеала научной рациональности и модернистского проекта привели к утрате былых идеалов, обусловленных двухсотлетним господством "здравого смысла". Мир "распался" на хаотически движущиеся "осколки", никак не связанные между собой, но хранящие "память" о существовавшем некогда единстве. Разрозненные пласты культуры стремятся соединиться вновь, но как это возможно?

Стремление восстановить целостность распавшегося мира, обрести фундамент для его воссоздания побуждает человека обратиться в прошлое. В нем отыскивается образец, "золотой век", который выдвигается в качестве идеал-проекта. Осуществиться этот проект должен в будущем, к нему должно стремиться, его необходимо "возродить". Так происходит "слипание" прошлого и будущего времени, сливающихся в единую и единственную данность культуры. Любое действие оказывается аналогом некоторого культурного факта, имевшего место в прошлом. Человеку необходимо лишь верно подобрать "образец". Смыслы, преднайденные в культуре, заставляют меня действовать определенным образом, занимать ту или иную позицию. Образцы социального взаимодействия закрепляются в культуре и трансформируются в обобщенные схемы - символы, представления, идеи, ценности, составляющие семиотические единицы культуры -культурные тексты. Культурный текст содержит в себе ценности трех видов: укорененности, культуросообразности и демонстративности.

Таким образом, любое мое поступление детерминировано культурой, принявшей за меня ответственное решение. Я лишаюсь "права на поступок", но одновременно избавляюсь от тягот ответственности. Мое присутствие в мире оказывается случайным, а моя индивидуальность, уникальность вытесняются в сферу приватного. Как агент культуры я могу лишь следовать общественно-признанным культурным формам и стандартам поведения.

Возникает парадоксальная раздвоенность: моя экзистенция и реальность моего культурного сознания существуют в непересекающихся плоскостях.

Преодоление этой раздвоенности личности невозможно изнутри культуры, где агент полностью описан культурными текстами. Но оно невозможно и в том случае, когда я занимаю по отношению к культуре внешнюю, трансцендентную позицию. Я вижу и могу описать действия людей, но не могу осуществить с ними диалог, так как не знаю языка их культуры, не могу изъясняться на нем, а следовательно, воспринимаюсь как "чужой".

Подобная неадекватность культурных текстов при невозможности осознать ее и обозначается нами термином "культурный кризис".

Найти выход из кризисной ситуации, обрести свое "не-алиби в мире" и осуществить ответственное поступление возможно на "границе" (М.Бахтин) - в пространстве, где я знаю "язык" культурных текстов и вижу пространство, не охваченное ими.

Такая пограничность свойственна художественной культуре, искусству. Именно здесь возможно утверждение моего Я, моей индивидуальности.

В силу всеобщей секуляризации культуры на рубеже XVII - XVIII веков искусство принимает на себя кодифицирующую функцию: в нем закрепляются социально одобренные образцы деятельности, принимающие форму культурных текстов. Искусство становится важнейшим компонентом структурирования реальности, его эстетические интенции неразрывно связываются с воспитательными.

Однако с течением времени воздействие "правильных", созданных в соответствии с постулатами теоретиков классицизма произведений, начинает ослабевать. Под действием этого фактора формируются две позиции восприятия искусства, которое воспринимается только как средство услаждения утонченного вкуса с одной стороны и как область свободы, творчества, игры - с другой.

Возникновение последней связано со все более нараставшим противоречием между необходимостью действием в соответствии с культурными текстами) и свободой (поступлением, обусловленным моей уникальностью). Противоречие это явилось следствием "заполнения" пространства культуры культурными текстами, которое завершилось к началу XIX века. Именно в этот период и формируется механизм атрибуции узнавания, предвосхищения будущего в прошлом. Настоящее не рефлектируется, оно осознается как промежуточный этап на пути к установлению гармонии и всеобщего благоденствия. Так рождается разрыв между действительностью и идеалом, человеком "моральным" и человеком "физическим" (Шиллер).

Первым усомнился в "реальности" нашего мира И.Кант. Познавая его в формах нашего разума, мы ничего не знаем о его сущности. Как же тогда человек обретает представления о благом и прекрасном? Каковы критерии добра и зла, порока и добродетели? Наука такого знания мне дать не может, поскольку она опирается на уже заложенные в моем разуме категории.

По мысли Канта, все эти понятия формируются в сфере эстетического, в мире искусства, где человек уподобляется Творцу, играющему сущностями. Искусство и есть та область наивысшей свободы, в которой возможно проявление моей уникальности, не приводящее к конфликту с установленными культурными нормами. Субъект художественного творчества (гений) создает произведения, для которых не может быть никаких определенных правил и которые в то же время могут стать образцом для других, служить критерием художественной оценки.

Идеи Канта развивает Ф.Шиллер в "Письмах об эстетическом воспитании". Достичь свободы можно только путем красоты (т.е. искусства), только в сфере эстетического человек-Творец может создавать истинные, моральные законы, не отказываясь при этом от своей свободы.

И у Шиллера, и у Канта сфера эстетического выступает как особая, не-реальная область, в которой возможно конструирование культурных текстов. Именно в этой области осуществляется перевод морального суждения в сферу всеобщего.

Эти положения кантианской "Критики способности суждения" породили две разнонаправленные линии в области оценки художественного творчества и его культурной функции.

Первая связана с немецким романтизмом и именами Новалиса и Гофмана. Здесь искусство выступает как "нереальная реальность", в которую осуществляется бегство морального человека от невыносимых условий обыденности.

Вторая - натуральная школа и воспринявший основные ее положения реализм, в которых утверждалась тесная связь искусства и реальности, социокультурная значимость художественного текста. Однако в силу того, что граница между реальностью и искусством оставалась непрозрачной, в область последнего вытеснялись смыслы, связанные с проектом, смыслы, которые не могли быть немедленно воплощены в реальность. Посредством литературы некий еще нетипичный, случайный артефакт социального мира, желательный и выигрышный в определенном отношении, осмыслялся и входил в культуру как культурный текст. Постепенно оформляются механизмы трансляции, смыслового переноса в системе: "случайная деятельность - желательный результат художественный текст - кодификация - вхождение в культуру - реальность".

В силу определенных социокультурных обстоятельств реальность русской культуры складывалась как литературопорожденная. В рамках культуры, как показали исследования Ю.Тынянова и В.Шкловского, семантика задается посредством поэзии, а связь нового артефакта с уже существующими текстами культуры, обретение ценностей укорененности и культуросообразности происходит в прозе.

Подобная роль искусства и, прежде всего, литературы не является принадлежностью только одной национальной культуры. Подобную культурообразующую функцию достаточно легко обнаружить во французской литературе: творческие поиски Э.Золя, несколько позже - Роб-Грийе, литературные эксперименты постструктуралистов.

Вышеизложенное позволяет нам сделать следующий вывод - литература постепенно превращается в особую, привилегированную реальность, область идеал-проетка, создания новых матриц и стратегий. Вместе с тем, по мере приближения осуществляемого проекта, количество смыслов, "выбрасываемых" в область эстетического, возрастает, деструктурируя ее. Подобная деструкция приводит к неожиданному результату - в области искусства внутритекстовые отношения начинают функционально дополняться внетекстовыми. Текст достраивается и осмысляется за рамками текста, в системе автор-текст-читатель. Подобный функционализм радикально изменяет и определения искусства. По существу, они сводятся к тому, что искусство это то, что мы считаем искусством, точнее то, чему культура приписала эту характеристику.

Теряя морфологическую определенность, искусство обретает все более ярко выраженную культурную функциональность.

Зажатое в тисках биологического и культурного, Я выбрасывает в искусство "запретные" смыслы. Но данный предмет, ставший артефактом искусства, имеет некий утилитарный аналог. Такой аналог и становится "мостиком", по которому эстетические смыслы могут "перекочевать" в пространства культуры.

Это обстоятельство и проявляется с наибольшей яркостью в периоды повышенной культурной динамики, в периоды культурного кризиса. Этим и обусловлен наш интерес к началу XX века - наиболее близкой к нам по времени кризисной эпохе.

Начало XX века знаменуется кризисом позитивизма, формированием "неомифологического" мышления. Социальные потрясения, разрыв прежних социокультурных связей, нестабильность и неуверенность инициировали словотворческие эксперименты русского авангарда. Вещи и явления потеряли прежний смысл, мир оказался чужим, неизвестным. Именно этим и объясняется стремление футуристов "поименовать" новую реальность. Но новые имена и осколки прежнего, устойчивого миропорядка, хранившие "память" об утраченной целостности никак не соотносились между собой, отбрасывались друг от друга.

Иной путь конструирования реальности, установления диалога меня с миром предложили Д.Хармс, А.Введенский, Н.Заболоцкий, К.Вагинов и другие, создавшие в 1927 году Объединение Реального Искусства - ОБЭРИУ.

Тексты обэриутов, нелогичные, абсурдные были восприняты как запоздалый рудимент футуризма, "литературное жонглерство", "реакционные выходки".

Мы полагаем, что творчество обэриутов представляет собой уникальную творческую практику жизнестроительства, которая в силу причин не только политического, но и эстетического характера, не смогла осуществиться в конце 20-х годов.

Обэриутский текст обладает важной отличительной особенностью - он незавершен, "недостроен". Эта незавершенность должна была быть преодолена в процессе культурной коммуникации, за "границами" текста. При этом представители различных культурных подуниверсумов, непроницаемых друг для друга, вступают во взаимный диалог, осуществляют ответственное поступление ("достройка" текста). Происходит взаимное оформление-определение , сохраняется моя уникальность.

Таким образом текст выступает в качестве коммуникативного поля, пространства, где сталкиваются предшествующие культурные смыслы и практики. Сталкиваются, но не разрушаются, а перекодируются и включаются в культурный обиход. Культурная реальность выступает как пространство возможностей, однако субъект несет при этом полную ответственность за результат своего ответственного поступления (достройки текста).

Но для того, чтобы осуществить коммуникацию посредством обэриутского текста, необходимо было иметь высокий культурный уровень. В этом кроется одна из причин поражения обэриутов - их язык был слишком "литературен", слишком эстетичен. Большинство же граждан молодой Советской республики были малограмотны, простой и ясный слог партийных постановлений, "священные" тексты руководителей государства были им ближе, чем эстетические игры Д.Хармса и других обэриутов. Социальный комфорт оказался дороже свободы и творчества, возможных в парадигме ОБЭРИУ.

Сегодня в изучении творчества поэтов, входивших в Объединение Реального Искусства, появляется новый аспект - культурологический. Исследование культурного текста, созданного обэриутами, представляет особый интерес в нашей социокультурной ситуации, во многом сходной с ситуацией конца 20-х годов, когда необходимость преодоления кризиса общепризнанна.

В эпоху, когда разворачивался эксперимент обэриутов, оказывалось еще возможным "переложить" ответственность за принятое решение на некоторых "экспертов", массив интерсубъективного "фонового" культурного Знания.

За мудрыми вождями культурно признавалось право определять "смысл вещей", картину мира. Отгородившись от "невыносимого", хаотического мира частоколом экспертных решений, организованных в дискурс власти, агент культуры получал в обмен на свободу вполне комфортное, безответственное существование. Стремление быть "ведомым", стремление избежать страха боли, физической смерти (вспомним: "Живее всех живых", "Живы в наших сердцах" и т.д.) делало предпочтительным элиминирование личности из мира культуры. В мире, в котором "меня нет", мне не могут причинить боли, не могут убить. Сам террор советской эпохи парадоксальным рикошетные риски". Особенность их состоит в том, что они не угрожают какому-то конкретному региону или группе людей, а всем и одновременно.

Эскалация "рикошетных рисков" ставит под вопрос адекватность любой специализированной экспертизы. Эксперт вполне способен дать прогноз в своей профессиональной области, но в "соседней" он не более чем дилетант. Его мнение мало чем отличается от мнения любого другого дилетанта. Ситуация усугубляется еще и тем, что в глобальное пространство оказываются включенными противоположные экспертные суждения. Сами же эксперты оказываются равноудаленны от агента культуры. Выбор между ними воспроизводит ситуацию "экзистенциального комплекса" - необходимости принять решение и отсутствием критериев для этого.

Из "слипшейся", непроницаемой и безусловной данности культурного бытие агента культуры превращается в цепь кризисных ситуаций, постоянное балансирование между различными экспертными рекомендациями, шансами и рисками. Каждая личность в этих условиях вынуждена осваивать новую культурную онтологию - онтологию рисков, выстраивать собственные рецепты безопасности.

Для этого она, как минимум, должна быть. Но именно этого и не происходит. Мир культуры, и особенно культуры XX века, построен в принципиальном отвлечении от факта "моего уникального бытия-в-мире". Меня в нем нет. В имманентной сфере культуры просто отсутствует основание для того, что К.Поппер назвал "либерализмом", а А.С.Пушкин, много точнее - "самостоянием".

Необходимо особое "безместное место", где может возникнуть, самоотождествиться столь необходимая в описанных условиях личность.

Таким "безместным местом" и способно стать искусство, прежде всего, художественная литература. "Технологию" такого самоотождествления и обретения самостояния предложила группа ленинградских поэтов в 20-х годах. Культурологический аспект их творчества мы и попытались представить в настоящей работе. Особенность сегодняшнего восприятия текстов В.Пелевина, В.Сорокина и некоторых других авторов, движение толкиенистов и иные литературо порожденные феномены культурной реальности свидетельствуют, что эксперимент обзриутов продолжается.

Список научной литературыШведченко, Владимир Витальевич, диссертация по теме "Социальная философия"

1. Аверинцев С.С Бахтин, смех, христианская культура // Бахтин как философ.- М.: Наука, 1992.

2. Аверинцев С.С. Филология // Краткая литературная энциклопедия.- Т.7.- М.: Сов. энциклопедия, 1972.

3. Александров А. ОБЭРИУ: предварительные заметки // Ceskoslovenskä rusistica.-1968.- №5.

4. Асмус В.Ф. Иммануил Кант.- М.: Наука, 1973. 5-Ахиезер A.C. Социально-культурные проблемы развития

5. России: Философский аспект.- М.: ИНИОН, 1992.

6. Баткин Л.М. Два способа изучать теорию культуры // Вопросы философии.- 1986.- №12.

7. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика: Пер.с фр..- М. : Издательская группа "Прогресс","Универс", 1994.

8. Барт Р. Нулевая степень письма // Семиотика.- М. : Радуга, 1983.

9. Бахтерев И. Когда мы были молодыми: Невыдуманный рассказ //

10. Воспоминаня о Н.Заболоцком.- М.: Сов. писатель, 1984.

11. Бахтин М.М. Вагинов и другие // Человек.- 1994.-№4.

12. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Худож. лит., 1975.

13. Бахтин М.М. К философии поступка // Бахтин М.М. Работы 20-х годов.- Киев: Next, 1984.

14. Бахтин M.M. Слово в романе // Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики.- М.: Худож. лит., 1975.

15. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества.- М.: Искусство, 1986.

16. Бергер П. , Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М.: Медиум, 1995.

17. Библер B.C. Кант Галилей - Кант. - М. : Мысль,1991.

18. Библер B.C. М.М.Бахтин или поэтика культуры.- М. : Прогресс: Гнозис, 1991.

19. Бляхер Е.Д., Бляхер Л.Е. Смыслоозначение в культуре : действительность и возможные культурные и художественные миры // Духовность и культура. Смысл культуры : Материалы Всероссийской конференции (Екатеринбург, 14-16 июля 1994 г.) .- Екатеринбург, 1994.

20. Бляхер Л.Е. Человек в зеркале социального хаоса.-Хабаровск: Издательство ХГТУ, 1997.

21. Бляхер Л.Е. Оговоренность и непоименованность : столкновение параллельных онтологий в художественных мирах А.Платонова // Slavica helvetica. Bd.58.- 1998.

22. Бубер M. Два образа веры. М. : Республика, 1985.

23. Бурдье П. Начала. Choses dites: Пер. с фр. М. : Socio-Logos, 1994.

24. Бурдье П. Социология политики: Пер с фр. М. : Socio-Logos, 1993.

25. Вагинов К. Козлиная песнь; Труды и дни Свистонова; Бамбочада.- М. : Худож. лит., 1989.

26. Валери П. Кризис духа // Валери П. Об искусстве.-М. : Искусство, 1993.

27. Ванна Архимеда.- М.: Худож. лит., 1991.

28. Введенский А.И. Полное собрание произведений: В 2 т. / Сост. и примеч. М.Мейлаха, В.Эрля.- М. : Гилея, 1993.

29. Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного: Пер.с нем.М.: Искусство,1991.

30. Гастев Алексей. О тенденциях пролетарской культуры.- Пролетарская культура.- 1919. №9-10.

31. Герасимова А. Труды и дни Константина Вагинова // Вопросы литературы.- 1989.- N12.

32. Герасимова А. ОБЭРИУ: Проблема смешного // Вопросы литературы.- 1988.- №4 .

33. Голосовкер Я.Э. Логика мифа. М. : Наука, 1987.

34. Гольбах П.-А. Избранные произведения: В 2 т. Т.1. -М. : Наука, 1963.

35. Гречко П.К. Концептуальные модели истории.- М. : Изд. корпорация "Логос", 1995.

36. Гройс Б. Утопия и обмен. М. : Знак и др., 1993.

37. Гудков Л., Дубин Б., Страда В. Литература и общество: введение в социологию литературы.- М. : Российск. Гос. гуманит. ун-т, 1998.

38. Гулыга A.B. Немецкая классическая философия.- М. : Мысль, 1986.

39. Гумбольдт В. Язык и философия культуры.- М. : Прогресс, 1985.

40. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. -М. : Искусство, 1979.

41. Гуссерль Э. Кризис европейского человечества и философии // Вопросы философии. -1986. №3.

42. Гуссерль Э. Идея феноменологии // Ступени.- 1991.-№3.

43. Делёз Ж. Логика смысла.- М.: Издат. центр "Академия", 1995.

44. Делёз Ж., Гваттари Ф. Капитализм и шизофрения. Анти-Эдип.- М.: ИНИОН, 1990.

45. Деррида Ж. Московские лекции. М. : Ad marginem, 1993.

46. Деррида Ж. Шпоры: стили Ницше // Философские науки.- 1991.- № 2,3.

47. Ж.Деррида в Москве: реконструкция путешествия.- М. : РИК "Культура", 1993.

48. Дидро Д. Монахиня; Племянник Рамо; Жак-фаталист и его хозяин: Пер с фр.. Киев: Политиздат Украины, 1986.

49. Дильтей В. Типы мировоззрения и обнаружение их в метафизических системах // Культурология. XX век. Антология.- М.: Юристъ, 1995.

50. Дмитриенко А.Л. К публикации ранних текстов К.Вагинова // Русская литература.- 1997.- №3.

51. Друскин Я.С. Стадии понимания // Wiener Slawistischer Almanach. Bd.15.- Wien, 1985.

52. Жаккар Ж.-Ф. Даниил Хармс и конец русского авангарда / Пер.с фр. Ф.А.Перовской. СПб.: Академический проект, 1995.

53. Зиммель Г. Конфликт современной культуры / / Культурология. XX век. Антология.- М. : Юристъ, 1995.

54. Ионин Л.Г. Культура на переломе // Социологические исследования.- 1995.- №2.

55. Ионин Л.Г. Социология культуры: Учебное пособие.-М. : Изд. корпорация "Логос", 1996.

56. Искусство в системе культуры. -Л.: Наука, 1987.

57. Каган М.С. Искусство в системе культуры ( К постановке проблемы) / / Советское искусствознание -78. М. ,1979. Вып.2.

58. Каган М.С. Искусство как феномен культуры // Искусство в системе культуры.- Л.: Наука, 1987.

59. Каган М.С. К вопросу о понимании культуры // Философские науки.- 1989.- №5.

60. Каган М.С. Философия культуры.- Спб.: Петрополис,1996.

61. Кант И. Сочинения: В 6 томах. Т.З. М. : Наука, 1964.

62. Кант И. Сочинения: В 6 томах. Т.4.4.1. М. : Наука, 1964.

63. Кант И. Сочинения: В 6 томах. Т.4.4.2. М. : Наука, 1964.

64. Кант И. Сочинения: В 6 томах. Т. 5. М. : Наука, 1965.

65. Караулов Ю.Н. Общая и русская идеография.- М.: Наука, 1976.

66. Кон И. С. Кризис эволюционизма и антипозитивистские течения в социологии конца XIX начала XX века / / История буржуазной социологии XIX - начала XX века.-М. : Наука, 1979.

67. Кравченко A.A. Философия культуры Э.Кассирера // Кант и кантианцы.- М.: Наука, 1979.

68. Кун Т. Структура научных революций.- М. : Прогресс, 1976.

69. Лесная JI. Ытуеребо // Красная газета: Веч. вып.-1928.- 25 января.68а. Лосев А.Ф. Философия имени.- М. : Изд-во Моск.унта, 1990

70. Лотман Ю.М. Культура и взрыв.- М. : Из д. группа "Прогресс"; "Гнозис", 1992.

71. Лотман Ю.М. Лекции по структурной поэтике // Ю.М. Лотман и тартусско- московская семиотическая школа.- М.: Гнозис, 1994.

72. Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина.- М.: Книга, 1987.

73. Лотман Ю.М. Структура художественного текста.- М. : «Искусство», 1970.

74. Лотман Ю.М. и тартусско-московская семиотическая школа.- М.: Гнозис, 1994.

75. Малашкин С. Мускулы. Поэмы. Нижний Новгород: Ниж.-Новгородский губернский комитет РКП, 1919.

76. Мамардашвили М. Кантианские вариации.- М. : Аграф, 1997.7 6. Мамардашвили М. Картезианские размышления. М. : Изд.группа "Прогресс";"Культура", 1993.

77. Махлин В.Л. Диалог как способ нового мышления (Культурологическая концепция М.М. Бахтина и современность) // Человек в зеркале культуры и образования.- М.: Б.и., 1988.

78. Мейлах М. Что такое есть потец? // Введенский А.И. Полное собрание произведений: В 2 т. Т.2.- М.: Гилея, 1993.

79. Мейлах М. Шкап и колпак: Фрагмент обэриутской поэтики // Четвертые тыняновские чтения.- Рига: Зинатне, 1990.

80. Найман Э., Несбет Э. Формы времени в "Формах времени." (Хромосомы хронотопа) // Новое литературное обозрение. 1993.- №2.

81. Николаев А. Обэриуты и футуристическая традиция // Театр.- 1991.- N11.

82. Никольская Т. К.Вагинов // Четвертые тыняновские чтения.- Рига: Зинатне, 1990.

83. Нильвич Л. Реакционное жонглерство: (об одной вылазке литературных хулиганов) // Смена.- 1930.- 9 апреля.

84. Ницше Ф. По ту сторону добра и Зла // Ницше Ф. Сочинения : В 2 т. Т.2 /

85. Сост., ред. и примеч. К.А.Свасьяна.- М.: Мысль, 1996.

86. Ницше Ф. Эллинство и пессимизм // Ницше Ф. Сочинения : В 2 т. Т.1 / Сост., ред. и примеч. К.А.Свасьяна.- М.: Мысль, 1996.

87. ОБЭРИУ // Афиши Дома Печати.- Л., 1928.- №2.

88. Одесский М. , Фельдман Д. Поэтика террора и новая административная ментальность: очерки истории формирования.- М.: Российск.гос.гуманит. ун-т, 1997.

89. Орлова Э.А. Введение в социальную и культурную антропологию / Рос. Ин-т культурологии.- М. : Изд-во МГИК, 1994.

90. Планк М. Единство физической картины мира.- М.: Наука, 1966.

91. Пурин А. Опыты Константина Вагинова // Новый мир.-1993.- N8.

92. Рабинович В. Исповедь книгочея, который учил букые, а укреплял дух. М.: Книга, 1991.

93. Розанов В.В. Сумерки просвещения.- М. : Педагогика, 1990.

94. Руднев В. Морфология реальности: Исследование по "философии текста".- М.: Гнозис, 1996.

95. Руссо Ж.-Ж. Избранное.- М. : Изд. центр "Терра", 1996.

96. Сартр Ж.-П. Проблемы метода. М. : Прогресс, 1994.

97. Свасьян К.А. Ф.Ницше мученик познания // Ницше Ф. Сочинения: В 2 т. Т.1.-М.: Мысль, 1996.

98. Сегал Д. Литература как охранная грамота // Slavica Н±егозо1утд^апа.- 1981.- № 5-6.

99. Семиотика и искусствометрия. М.: Мир, 1972.

100. Силичев Д. А. Философия. Культура. Гуманизм. Анализ западных концепций.- М.: Изд-во МФТИ, 1992.

101. Социологические теории модерна, радикализованного модерна и постмодерна: научно-аналитический обзор / Сост.Ю.А.Комлев, Н.Л.Полякова.- М. : ИНИОН, 1996.

102. Страницы отечественной художественной культуры, 30-е годы.- М.: Гос. институт искусствознания, 1995.

103. Тавризян Г. М. О.Шпенглер, Й.Хейзинга: две концепции кризиса культуры.- М. : Искусство,1989.

104. Текст как явление культуры.- Новосибирск: Наука. Сиб. отделение, 1989.

105. Топоров В.Н. Петербург и петербургский текст русской культуры // "Семиотика города и городской культуры. Петербург", "Ученые Записки Тартусского государственного университета. Труды по знаковым системам".- Тарту, 1989. Вып. XVIII.

106. Топоров В.Н. Пространство и текст // Текст: семантика и структура.- М.: Наука, 1983.105а. Туфанов А. О жизни и поэзии // Жизнь для всех.-1918.- №2,3.

107. Тынянов Ю. Поэтика. История литературы. Кино.- М. : Наука, 1977.106а. Тынянов Ю. Проблема стихотворного языка. Статьи.-М.: Сов.писатель, 1965.

108. Фихте И. Сочинения: Работы 1792-1801 гг.: Пер. с нем..- М.: Научн.-издат. центр "Ладомир", 1995.

109. Флейшман Л. Об одном загадочном стихотворении Даниила Хармса // Stanford Slavic Studies.- 1987.-v.l.

110. Французское Просвещение и революция / М.А.Кассель, Э.Ю.Соловьев, Т.И.Ойзерман и др.- М. : Наука, 1973.

111. Французская философия сегодня: Анализ немарксистских концепций/М.Грецкий, Н.Автономова, Л.Филлипов и др. М.: Наука, 1989.

112. Фрейд 3. Психоанализ. Религия. Культура / Сост. и вступ. ст. A.M. Руткевича. М.: Ренессанс, 1991.

113. Фуко М. Слова и вещи: Археология гуманитарных наук.- Cn6.:A-cad, 1994.

114. Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления / Сост., пер., вступ.ст., коммент. и указ. В.В.Бибихина.- М.: Республика, 1993.

115. Хайдеггер М. Время картины мира // Новая технократическая волна на Западе.- М. : Прогресс, 1986.

116. Хайдеггер М. Что такое метафизика?// Новая технократическая волна на Западе. М. : Прогресс, 1986.

117. Целищев В.В.Философские проблемы семантики возможных миров.- Новосибирск: Наука. Сиб . отделение, 1977.

118. Чуковский Н. Литературные воспоминания.- М. : Сов. писатель, 1989.

119. Шекспир У. Трагедии.- М.: Правда, 1983.

120. Шиллер Ф. Статьи по эстетике. М. ; Л.: Изд. Академии, 1935.

121. Шиндина О. Театрализация повествования в романе Вагинова "Козлиная песнь" // Театр.- 1991.- №11.

122. Шкловский В.Б. Гамбургский счет. М. : Сов. Писатель, 1990.

123. Шкловский В.Б. О теории прозы.- М. : Сов. писатель, 1983.

124. Юнг К.Г. Архетип и символ.- М. : Ренессанс, 1991

125. Якобсон P.O. Работы по поэтике.- М.: Прогресс, 1987.

126. Ямпольский М. Беспамятство как исток.- М. : Новое лит. обозрение, 1998.

127. Ясперс К. Ницше и христианство.- М.: Медиум, 1994.

128. Ясперс К. Смысл и назначение истории.- М. : Ре спублика, 1994.

129. Adorno A. Noten zur Literatur. Bd. 1-3.- Frankfurt a. M. , 1966-1969.

130. R.Barthes. Le grain de la voix. P., 1958

131. R.Barthes. Sollers écrivain.- P., 1959

132. Baudrillard J. Simulacres et simulation. P., 1981.

133. Berking H. Kultursociologie Symptom des Zeitgeistes.- Wuerzburg: Koeningshausen & Neumann, 1989.

134. Cassirer E. An Essay on Man.- New Haven, 1944.

135. Cassirer E. The philosophy of symbolic forms. New Haven, 1957.

136. Clark K. Peterburg, crucible of cultural revolution.- Cambridge (Mass.), London: Harvard Universiti Press, 1995.

137. Eliot T.S. Notes towards the definision of Culture.- L., 1948.

138. Foucoult M. Lsordre du discours.- P., 1971.

139. Foucoult M. L'usage des plaisir.- P., 1984.

140. Foucoult M. Resume des cours.- P., 1989.

141. Giddens A. The cansequences of Modernity.-Stanford, 1990.

142. Habermas J. Therie des kommunikativen Handles. Bd. 1, 2. Frankfurt a. M., 1986.

143. Hassan I.The culture of postmodernism // Theory, Culture & Society. 1985.- 2/3.

144. Hintikka J. Possible Worlds and Epistemik Logik // Nous.- 1967.- Vol.1.- N1.

145. Kant I. Gesammelte Schriften. Bd XV.

146. Kearns J.T. Modal Semantic Without Possible World // Jörn.of Symbolic Logic-Providens,1981.- Vol.41. №1.

147. Kripke S. Semantical Consideration on Modal Logik // Acta Phil.Fennca.- 1963.- Vol.16.

148. Levi-Strauss C. Antropologie structurale.- P., 1958.

149. Levi-Strauss C. Le regard e loigne.- P., 1983.

150. Levi-Strauss C. Mythologiques, le cru et le cuit.-P., 1964.

151. Lyotard G.-F. Le Differend.- P., 1983.

152. Lodder Chr. Russian Construktivism. New-Haven-London, 1983.

153. Mounier E. Le personalisme.- P., 1969.

154. Shutz A. The Homecomer. On Phenomenologie and Social Relation.- Chicago, 1977.

155. Tenbruck F.-H. Die kulturellen Grundlagen der Gesellschaft. Der Fall der Moderne.- Darmstadt, 1968

156. Williams R. Keywords. A vocabulary of culture and society.- New York: Oxford University Press, 1976.

157. Wittgenstein L. Remarks on the Philosophy of

158. Psychologi // Ed G.E.M. An s combe and G.H. von Wright.1. Chicago, 1980.- Vol.1.