автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.02
диссертация на тему: Идеолого-пропагандистские кампании как способ социальной мобилизации советского общества в конце 1920-х - начале 1940-х гг.

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата исторических наук Ушакова, Светлана Николаевна

Введение

Глава I. Военная угроза как фактор социальной мобилизации советского общества в конце 1920-х и накануне Великой Отечественной войны

§ 1. Роль фактора военной угрозы в переходе к форсированной модернизации

§2. Обеспечение социально-психологической готовности советского общества к войне посредством идеолого-пропагандистских кампаний

Глава II. Идеолого-пропагандистское обеспечение сталинской «революции сверху» в сфере социальной политики

§1. Образ «кулака» в идеологической кампании 1930 г. (январь - март)

§2. Кампании 1928 - 1930 гг. как способ огосударствления интеллигенции

Глава III. Процессы социальной мобилизации в 1935 - 1936 гг.: формирование новых ценностей *

§1. Формирование положительной мотивации трудовой активности

§2. Обсуждение проекта Конституции СССР как итог формирования массовых представлений о социализме

Введение диссертации2001 год, автореферат по истории, Ушакова, Светлана Николаевна

Актуальность темы. Многие проблемы современной России обусловлены отсутствием в ней сложившихся институтов гражданского общества, механизмов артикуляции интересов групп и отдельной личности. Историки и публицисты, пытаясь разобраться в причинах данного явления, обращаются к особенностям национального характера, к дореволюционному опыту России. Однако ведущая роль в складывании и закреплении особого рода взаимоотношений между обществом и государством вполне обоснованно остается за советской эпохой.

Существование и функционирование советской общественно-политической системы изначально базировалось на основе идеи построения коммунизма. Выбор такого основания определил характер отношений между обществом и воплощенной в лице верхушки большевистской партии властью: последняя играла роль не посредника между интересами различных групп населения, а руководителя, который единственный определял направления развития страны в соответствии с высшей целью. Такое, казалось бы, привлекательное для власти соотношение таило в себе множество проблем, и главная в том, что она не могла в решении поставленных задач опереться на свободные предпочтения граждан и групп и ей приходилось постоянно прибегать к мобилизационным методам. Мобилизационный тип отношений между обществом и властью стал одной из сущностных характеристик советской системы, что и определяет необходимость серьезного исследования факторов, средств и методов, которые использовались властью для подчинения себе общества и приведения его в мобилизационное состояние, необходимое для выполнения поставленных задач.

Современное состояние российского общества демонстрирует живучесть мобилизационной модели взаимоотношений между обществом и государством. Заинтересованность в ней проявляют как властные круги, пытающиеся мобилизовать общество на основе т.н. национальной идеи, так и значительная часть граждан страны, которые испытывают тоску по «сильной руке» в немалой степени по причине сохранения в общественном сознании унаследованного от советской эпохи образа «врага».

С целью социальной мобилизации применялись самые разнообразные приемы, среди которых одним из наиболее значимых стали идеолого-пропагандистские кампании. Рассматривая последние в качестве способа социальной мобилизации, историки имеют возможность не только оценить их место в арсенале средств воздействия власти на общество, но и на примере изучения разных типов кампаний сделать выводы об особенностях мобилизационных процессов в целом. Последнее представляется весьма важным и актуальным, т.к. исследование феномена социальной мобилизации, являвшейся одной из главных движущих сил развития страны, необходимо для определения сущностной характеристики сложившейся в СССР политической системы.

Для выяснения динамики процесса социальной мобилизации особый интерес представляет период конца 1920-х - начала 1940-х гг. - второй, после революции и гражданской войны, этап активного формирования и окончательного оформления общества мобилизационного типа, проверкой прочности которого стала Отечественная война.

Сказанное определяет необходимость серьезного научного исследования различных способов социальной мобилизации, выявления их результатов и присущих им противоречий. Органической частью данной темы является проблема региональных особенностей в организации идеолого-пропагандистских кампаний, в том числе и на территории Западной Сибири, которая в конце 1920-х - начале 1940-х гг. была одним из наиболее быстро развивающихся регионов, что требовало от власти интенсивного обращения к мобилизационным методам.

Таким образом, актуальность темы, научная и общественная, очевидна - в ее изучении необходимо перейти от общих рассуждений и публицистики к исследованию конкретных механизмов и способов социальной мобилизации.

Степень изученности темы. Идеолого-пропагандистские кампании как способ воздействия власти на сознание и поведение общества не раз становились объектом исследования отечественных обществоведов, в том числе и историков. Однако специфика изучаемого феномена не позволяет ограничиться обзором только этих исследований, а заставляет обратиться к анализу работ, посвященных роли и значению социальной мобилизации в целом.

Понятие социальной мобилизации сравнительно недавно стало использоваться в отечественной историографии1. Тем не менее отдельные аспекты обозначаемого этим термином процесса, прежде всего вопросы роли пропаганды и мобилизующей общество деятельности коммунистической партии и других общественных и государственных организаций в решении тех или иных задач, в повышении «социальной активности» населения страны, рассматривались и ранее.

Как известно, одним из пунктов ленинского плана построения социализма было воспитание наделенного социалистическим сознанием человека, что признавалось главной целью «культурной революции»2. Решающая роль в этом процессе отводилась партии, которая должна была «вести весь народ к социализму, направлять и организовывать новый строй, быть учителем, руководителем, вождем всех трудящихся и эксплуатируемых в деле устройства своей общественной жизни»3. Хрестоматийные положения В.И. Ленина о партийном характере советской печати, о ее задачах: «идти туда, куда идет масса, и стараться на каждом шагу толкать ее сознание в направлении социализма»4, о выполняемой печатью функции коллективного организатора дают представление о том, что советская периодическая печать была главным транслятором мобилизующих общество идеологических установок и, с другой стороны, одним из активных агентов процесса социальной мобилизации.

Данные установки определили содержание сложившейся в советском обществоведении точки зрения. В соответствии с ней, коммунистическая партия, адекватно отражая интересы трудящихся, вносит в массовое сознание идеи и формирует на их основе установки, ценностные ориентации, убеждения, которые и являются мотивами социальной активности каждого человека5. Таким образом, хоть и признавался факт внешнего воздействия на общественное сознание, но, поскольку «идейно-теоретическая деятельность КПСС правильно раскрывает всю систему различного рода интересов в обществе»6, это воздействие не противопоставлялось самодеятельной активности личности и групп. Такая позиция предопределила исключительно положительную оценку направленной на мобилизацию общества деятельности партии, сделала невозможным поиск скрытых целей данной деятельности и анализ возможных негативных последствий. Повлияла она и на тематику исследований: большинство из них были посвящены деятельности коммунистической партии, данный процесс в них не рассматривался как взаимодействие идущих сверху идеологических установок и массового сознания.

В зависимости от специфики проблем тема исследовалась философами, социологами и историками. В сферу философских исследований попали наиболее общие теоретические вопросы о природе, содержании, структуре, у функциях идеологии и общественного сознания . Однако, по справедливому замечанию исследовательницы Г.Д. Алексеевой, «идеология, получившая в литературе определение "марксистско-ленинской", отождествлялась с теорией общественного развития, что постоянно влияло на ход о исследовательской работы, ее результаты и оценки» .

Гораздо большую ценность представляют социологические исследования, посвященные структурно-функциональному анализу пропагандистской системы, средств массовой информации. Первые исследования появились в 1920-х гг.9 Работы Я. Шафира «Газета и деревня» (1924) и A.M. Селищева «Язык революционной эпохи» (1928), написанные в условиях относительной идеологической свободы, на волне популярных социолингвистических теорий, представляют несомненный интерес. В них рассматривается проблема доступности газетных материалов для основной массы читателей, и прежде всего для крестьян.

Возрождение отечественной социологии в 1960 - 1970-х гг. привело к появлению новых исследований, посвященных этим проблемам10. Преимущественно прикладной характер советской социологии определил особое внимание к вопросам эффективности пропаганды и средств массовой информации. В качестве критериев эффективности пропаганды были названы: степень информированности населения в соответствующей сфере; «каналы информации аудитории по изучаемому вопросу, величина аудитории конкретных источников»; оценка населением материалов СМИ, ведущих пропаганду по изучаемой проблеме; «мотивы обращения к этим материалам и тематические интересы в рамках изучаемой проблематики»; соответствие материалов уровню аудитории; степень включенности аудитории в изучаемую сферу общественной жизни; «ход и характер влияния материалов прессы на формирование желаемого отношения к поднятым вопросам» и др.11 Все эти признаки вполне применимы и для оценки эффективности пропаганды в исторических исследованиях.

Традиционно в силу идеологических причин больший интерес представляли исследования советских социологов, посвященные пропагандистским технологиям западных СМИ12, а также «критике» западных концепций взаимоотношений между государством и обществом, группами и отдельной личностью13. В последнем случае в отсутствии свободного доступа к иностранной литературе это была почти единственная возможность ознакомиться с современными социологическими и политологическими теориями, которые затем, «сдобренные» ленинскими цитатами и классовой риторикой могли использоваться в отечественных исследованиях.

Междисциплинарный характер нашего исследования заставил обратить особое внимание на опыт использования в социологии СМИ методов анализа печати. Один из таких методов: социолингвистический анализ печати. Он предполагает возможность решения вопроса о политической и социальной ориентации газеты на основе анализа ее жанрового разнообразия, стилистических и языковых особенностей, формальных газетных признаков14. Несомненный интерес представляют социологические исследования печати на основе метода контент-анализа, который прочно вошел в арсенал историков, благодаря социологии15. Более подробно значение этого метода и способ его применения в нашем исследовании будет раскрыто в источниковедческом разделе введения.

Среди посвященных проблемам идеологии, пропаганды и общественного сознания общетеоретических работ советского периода, которые зачастую повторяли положения работ основоположников марксизма, В.И. Ленина и решения очередных съездов КПСС, выделяется фундаментальное междисциплинарное исследование Б.Ф. Поршнева «Социальная психология и история» (первое издание книги вышло в 1966 г.). Основные положения этой работы и сейчас не потеряли своей актуальности, на многих из них базируются современные социально-психологические исследования историков. Б.Ф. Поршнев показал действие современных западных социально-психологических теорий на историческом материале. Для нашего исследования принципиальное значение имеют сделанные автором выводы о значении противопоставления какой-либо человеческой общности другим подобным объединениям. По мнению Б.Ф. Поршнева, решающую роль в складывании той или иной человеческой общности играет оппозиция "мы" - "они". Автор позволил себе высказать еретическую, с точки зрения марксизма, мысль, что иногда такое «психологическое» оформление общностей опережает появление соответствующих социально-экономических предпосылок. На фоне рассуждений о решающей роли коллективизма в развитии советского общества революционными звучали следующие выводы автора: «Ни история, ни этнография не знают каких-либо групп или общностей людей, каких-либо "мы", изолированных от других и так или иначе не противопоставляющих себя другим. Было бы незакономерно рассматривать специфически усиливающее или ослабляющее действия коллектива, общности на те или иные мотивы и черты поведения отдельного члена в отрыве от одновременного внешнего отличения коллективом, общностью от других [.] это две стороны одного и того же явления»16. При этом категория «они» исторически предшествовала «мы» и

1 <п обладает большим мобилизационным и консолидирующим эффектом .

По мнению автора, наиболее ярко и выражено негативное отношение к они» проявляется в социально-психологических явлениях, которые автор относит к категории «психологического сдвига», или настроения. Данная категория в отличие от категории «психологического склада» отличается подвижностью, неустойчивостью, подверженностью воздействию извне: «на одном конце настроение смыкается с действием, а на другом с убеждением, 18 пропагандой» . И Б.Ф. Поршнев рассматривает случаи намеренного создания в обществе «мнимых "они"», когда «"мы" не может психически сконструироваться без такого противопоставления»19. Зачастую, считает автор, это реальные "они", но с преувеличением каких-либо характеристик. Очевидно, что эти выводы вполне применимы к анализу процесса формирования «образа врага» в массовом сознании советского общества в конце 1920-х гг. - конце 1930-х гг.

Не менее ценны наблюдения Б.Ф. Поршнева над случаями создания образа внутреннего «врага». По его мнению, для общественных настроений характерно существование «затаившихся "они"». Их поиск «служит постоянным критическим зондажем в своем собственном "мы"». Роль такого рода контроля «тем более напряжена и интенсивна, чем более замаскированными представляются эти не принадлежащие к "мы" элементы [.] Может быть даже, в отношении предполагаемых замаскированных "они" социально-психологическая оппозиция "мы и они" особенно остра и активна»20.

В случае длительного несовпадения потребностей и интересов людей с возможностью их удовлетворения, негативное отношение к "они" из характеристики социального настроения превращается в элемент культуры

Л 1 той или иной общности, становится устойчивым . Этот вывод Б.Ф. Поршнева заставляет нас поставить вопрос о том, каковы были долговременные последствия кампания и чем они были вызваны.

Собственно исторические исследования периода 1930-х - середины 1980-х гг., посвященные проблемам повышения активности советского общества и другим вопросам пропагандистского воздействия отличает жесткая идеологическая заданность, тем более что большинство из них проходило по ведомству истории партии, где цензурный пресс был особенно жестким. Первые оценки роли «хозяйственно-политических» (так они именовались в партийно-государственных документах 1920-х - 1930-х гг.) кампаний в жизни страны были даны в пропагандистских материалах, в частности в передовых статьях центральной и сибирской печати, в публичных выступлениях советских политиков. Их содержание важно для нас, поскольку эти, по своей сути, пропагандистские оценки определили дальнейшее направление развития советской историографии. Подводя итоги той или иной кампании, вне зависимости от ее тематики авторы статей указывали прежде всего на ее роль в повышении трудового энтузиазма советских граждан, на укрепление связи между партией и народом. Как кампании, т.е. как специально организованные пропагандистские акции, рассматривались только те из них, в основе которых лежали положительные» факторы мобилизации (например, обсуждение

Конституции, стахановское движение). Данная особенность, которая свидетельствует о желании власти создать впечатление о стихийном характере акций протеста против действий внешних и внутренних «врагов», была усвоена и в советской историографии: практически все исследования процессов повышения активности советских граждан написаны на материалах подобных кампаний. Примером могут служить написанные в большом количестве советскими историками работы, посвященные

22 социалистическому соревнованию , в которых особое внимание уделялось «морально-этическим аспектам соревнования, его роли в становлении и воспитании труженика социалистического общества»23 и соответствующим идеолого-пропагандистским кампаниям как одному из наиболее важных факторов в развитии движения.

В оценках 1930-х гг. нельзя не заметить противоречивости: она возникала в результате столкновения стремления подчеркнуть самодеятельный характер различных инициатив и починов, в том числе и стахановского движения, с одной стороны, и необходимости мобилизовать местные партийные комитеты к принятию всех мер для организации этих движений, с другой. Выступая на Всесоюзном совещании стахановцев (ноябрь 1935 г.), Сталин попытался соединить решение двух данных задач: стахановское движение возникло «почти стихийно, снизу», но его массовый характер требует организации со стороны партийных структур (Сов. Сибирь.

1935. 23 нояб.). Кроме того, сама инициативность рабочих признавалась заслугой партии, которая воспитала их таким образом. В результате в советской историографии преимущественное развитие получили исследования, в которых анализировалась деятельность партии по мобилизации советского общества, а не самодеятельные инициативы, что, впрочем, являлось следствием действия причин не только идеологического характера. Сложившееся соотношение отражало реальную ситуацию: кампании организовывались партией и проводились под ее жестким контролем24.

В 1950-х - середине 1980-х гг. появилась серия работ под трафаретными сходными названиями: «Борьба коммунистической партии за социалистическую индустриализацию (коллективизацию сельского хозяйства, за строительство социализма), либо «Идеологическая деятельность КПСС в борьбе за.» .

Отдельно в советской историографии изучался вопрос о роли периодической печати в системе политической пропаганды, о ее участии в выполнении задач, поставленных перед обществом партией и государством26.

Темы работ и даже названия большинства из них были сходны с описанными выше, только словосочетание «коммунистическая партия» было заменено выражением «партийно-советская печать». Данные работы, как правило, включали в себя разделы, посвященные анализу системы партийного руководства печатью, кадрового состава редакций, различных форм работы с читателями, т.е. в них реализовывался т.н. социологический подход к явлениям, относимым к духовной сфере . Выводы о направленности газет на решение тех или иных задач делались главным образом на основе анализа их содержания, разумеется, без критической оценки последнего, без поиска в

28 нем скрытой информации . Однако накопленный благодаря этим исследования фактический материал представляет несомненную ценность и сегодня.

Проведенные в 1960-х - 1980-х гг. исследования позволили в середине 1980-х гг. подготовить обобщающий двухтомный труд «Очерки истории

2Q идеологической деятельности КПСС» . Во вводной части данного издания идеологическая деятельность КПСС характеризовалась как одна из важнейших составляющих деятельности КПСС в построении социализма. Ее целью признавалось формирование «нового» человека, поскольку «сила социалистического общества в сознательности масс» . В книге с использованием богатого фактического материала представлены различные способы повышения социальной активности, среди них: разъяснение решений партий и правительства, организация соцсоревнования, повышение культурного уровня, проведение политико-хозяйственных кампаний и др. Здесь же определена роль периодической печати, которая являлась средством популяризации решений партии, активно участвовала в пропагандистских кампаниях31.

Для нашей работы немаловажно, что авторы «Очерков.» обращаются также к проблеме «морально-политической подготовки советского народа к защите социалистического отечества» накануне Отечественной Войны. В главе, посвященной этой проблеме, очень подробно описаны изменения,

32 произошедшие в советской пропаганде с 1937 года . А именно: рассматриваются вопросы о теоретической основе военно-патриотического воспитания (учения о советском патриотизме, о характере войн, о пацифизме); об организационных изменениях (создание военных отделов, развития лекторской системы, повышение роли устной агитации); о патриотической направленности массовой культуры. Как недостаток оценивается распространение шапкозакидательских настроений накануне войны. Затрагивается вопрос о повороте, произошедшем в советской пропаганде после подписания пакта Молотова - Риббентропа, здесь отмечается, что, «несмотря на отказ от прямой критики фашистов,

33 трудящиеся осознавали, что они (фашисты) не оставили своих планов» .

Рассказывается об усилении пропаганды боевых наступательных действий в мае-июне 1941 г., в том числе упоминается о вызывающем сейчас интерес исследователей выступлении И.В. Сталина перед выпускниками военных академий 5 мая 1941 г. Не обошли своим вниманием авторы вопрос о связи военно-патриотического воспитания и государственных мероприятий по увеличению производительности труда, по подготовке хозяйства к условиям военного времени. Однако, поскольку авторы труда исходили из базовой установки, что для пропагандистской деятельности в социалистическом государстве не характерно ни навязывание убеждений, ни манипуляция общественным сознанием, в сферу их исследования не могли попасть скрытые механизмы и цели кампаний, случаи столкновения официальных установок и стереотипов массового сознания.

Деятельность коммунистической партии и печати по мобилизации советского общества исследовалась и на материалах Сибири34. Содержание этих работ и сделанные авторами выводы в целом соответствовали описанным выше исследованиям, выполненным на общесоюзном материале. A.JI. Посадсков в своем историографическом обзоре «История книги в Сибири в годы строительства социализма (1917 - 1941) отметил основной недостаток подобных работ, практически полностью сбивавшихся на пересказ содержания газетных материалов и не раскрывающих

35 разнообразные формы деятельности печати . Здесь же нашла отражение проблема, с которой пришлось нам столкнуться - значительное уменьшение, по сравнению с периодом начала - середины 1920-х гг., количества исследований, посвященных печати конца 1920-х и тем более конца 1930-х гг.36

На этом фоне выделяются исследования А.Г. Борзенкова, Ю.М. Фролова и A.J1. Чернышова, в которых сделан вывод о том, что пропагандистское воздействие печати не исчерпывается ее содержанием. A.J1. Чернышов в своей кандидатской диссертации рассмотрел вопрос о том, как жанровое и стилистическое разнообразие использовалось для повышения

37 эффективности газетной пропаганды . В статье А.Г. Борзенкова и в работах Ю.М. Фролова разобраны нетрадиционные методы работы периодической печати в деревне (организация рейдов, ударных бригад, выездных редакций, роль селькоров в трансляции партийно-государственной политики среди крестьян)38.

Некоторые из работ, посвященные более раннему периоду, представляют интерес для нашей работы, т.к. в них представлены эффективные исследовательские подходы. Так, например, в исследовании B.J1. Соскина «Культурная жизнь Сибири в первые годы нэпа (1921 - 1925)» для изучения способов организации агитации и пропаганды, в том числе и кампаний, был использован комплексный подход, предусматривающий анализ партийной политики и деятельности всех пропагандистских структур, который позволил раскрыть технологию пропагандистского процесса39. Этот же подход был использован в монографии A.J1. Посадскова и JI.A. Гильди, посвященной периоду «военного коммунизма»40.

С.А. Красильников, изучая проблему воздействия периодической печати на общественное сознание интеллигенции в годы революции41, использовал для изучения механизма пропагандистского воздействия «анализ стереотипов пропаганды, форм их выражения и соотношения между ними, методов изложения информации и пропагандистских приемов, результатов пропагандистского воздействия»42. Итогом такого анализа стал вывод о том, что газета, используя различные приемы, старается соответствовать стереотипам, характерным для какой-либо социальной группы, и на основе этого оказывать на нее пропагандистское давление. Нам кажется правильным замечание автора о том, что воздействие пропаганды усиливается в условиях ограниченной возможности непосредственного восприятия действительности (что проявляется с особенной силой в познании внешнеполитической реальности. - С.У.). Подобные же наблюдения были сделаны в 1990-х гг. А.В. Голубевым в статье, посвященной проблеме формирования в общественном сознании внешнеполитических стереотипов43.

Таким образом, несмотря на идеологическую заданность отечественных исследований периода 1960-х - середины 1980-х гг. и связанную с этим ограниченность проблематики, были найдены некоторые интересные подходы к изучению вопросов о роли периодической печати в процессе социальной мобилизации («повышения социальной активности» в формулировке того времени) и накоплен значительный фактический материал.

Несмотря на разнообразие современных концепций отечественной истории советского периода, их авторы признают значимость для исторической судьбы России, наличия особых, отличных от западной традиции, отношений между обществом и государством, личностью и государством. Хотя оценка этих отношений различна и зависит, как правило, от принадлежности автора к тому или иному направлению.

Осмысление проблемы взаимоотношений между обществом и государством преимущественно на публицистическом уровне началось в конце 1980-х гг. В известном сборнике «В человеческом измерении», вышедшем в 1989 г., данной проблеме посвящены статьи А. Фадина «Бремя этакратического сознания» и Л. Гозмана и А. Эткинда «Люди и власть: от тоталитаризма к демократии». В обеих статьях говорится о том, что советская система характеризовалась полным подчинением общества государству. По мнению Л. Гозмана и А. Эткинда, в тоталитарном сознании не существует проблемы «власть и общество», поскольку они не разделимы, - актуальными для него являются только проблемы «власть и народ против внешнего окружения», «власть и народ против внутренних врагов»44.

По мнению А. Фадина, мобилизационный тип отношений между обществом и государством был усвоен советской системой от дореволюционной России. А. Фадин указывает на отрицательное воздействие «мании оборонного сознания» на здоровье общества, поскольку оно «парализует нашу способность мыслить, сомневаться, искать альтернативные решения [.] ведет нас в пучину трагических ошибок - нравственных, политических, военных»45.

Проявившаяся в этих статьях традиция рассматривать советское общество как полностью подчиненное государству, а иногда и сросшееся с ним соответствует тоталитарной концепции советской истории. В соответствии с этой концепцией, цель тоталитарной власти в полном отождествлении общества и государства и уровень тоталитарности того или иного политического режима определяется степенью охвата общества идеологией партии-монополиста, слияния государства и общества46. Центральный тезис данной концепции о безграничной силе тоталитарного государства, о его принципиальном влиянии на все сферы общественной жизни определяет тематику исследований представителей данного направления, как зарубежных47, так и отечественных48: политическая история страны, анализ механизма действия власти.

Однако это не означает, что концепция тоталитаризма ограничивается только констатацией всеобъемлющего характера власти. Уже в первых исследованиях природы тоталитаризма обращалось внимание на стремление власти опереться на поддержку общества. Для того чтобы ее обеспечить, власть использует не только силу, но и идеологию, которая должна обеспечить веру общества в режим49. Современные исследователи развили это положение. Так, в итоге работы проведенного в июне 1992 г. в новосибирском Академгородке семинара «Сталинизм: закономерность, угроза, вызов» его участниками была предложена концепция сталинизма, включившая в себя четыре базовые характеристика. В их число вошло и «манипулирование общественным сознанием путем эксплуатации идей социальной справедливости и авторитета освободительных движений»50. В конце 1990-х гг. один из участников этого семинара А.В. Голубев, соглашаясь с критикой классической концепции тоталитаризма как страдающей опасными упрощениями, признавая, что «образ монолитного, тоталитарного в полном смысле этого слова, государства, в котором всесильный режим, полностью контролирующий экономику и социальную сферу, исключительно путем насилия и террора управляет безгласным, атомизированным обществом, жертвуя им для достижения чисто утопических целей, при всей своей публицистической привлекательности далек от реальности», все же считает целесообразным и адекватным использование данной концепции для характеристики «специфического типа политического режима51, который, разумеется, накладывает свой отпечаток и на общество, и на его сознание, и на государство, но не создает новых их разновидностей» . А.В. Голубев выделяет уже только две характеристики, которые, на его взгляд, «наиболее важны для понимания специфики тоталитаризма»: это, во-первых, объем власти, который «заметно выше обычного», и, во-вторых, способность возникших на основе массовых движений режимов «в течение определенного (иногда весьма длительного) срока создавать себе массовую поддержку, мобилизуя общество или значительную его часть во имя единой - тотальной - цели, имеющей общенациональное значение»53.

Таким образом, современная концепция тоталитаризма не отрицает существенной роли общества в сталинский период советской истории, ряд сторонников этой концепции даже признает его некоторую самостоятельность и невозможность полностью подчинить его контролю государства. И хотя, как уже отмечалось, специфика исследований большинства историков этого направления ограничивается сферой политической власти, предложенная А.В. Голубевым трактовка тоталитаризма как разновидности политического режима кажется нам перспективной с точки зрения приближения политической и социальной истории. Изучение процессов социальной мобилизации может быть также построено на этой основе: в ходе его должен быть решен вопрос, как соотносилась направленная на мобилизацию общества деятельность власти с состоянием массового сознания.

Исследовательская деятельность А.В. Голубева, связанная с изучением особенностей массового сознания и воздействия на него со стороны власти, также иллюстрирует возможность взаимодействия двух исследовательских подходов. В своих работах он показывает, что утверждение в СССР тоталитарного политического режима нашло «опору в определенных механизмах массового сознания»54. Главной характеристикой массового сознания А.В. Голубев считает его мифологичность55. И свойственная мифологизированному сознанию «склонность к одноцветному восприятию мира и нетерпимость к любому инакомыслию», по его мнению, позволяет «кое-что понять и в механизмах террора»56.

Особое внимание А.В. Голубев уделяет анализу роли внешнеполитических стереотипов массового сознания, которые он относит к числу наиболее устойчивых, поскольку в этой области советские люди имели наименьший самостоятельный опыт освоения действительности и в качестве информации у них были только официальные источники. Автор определяет влияние таких факторов, как уровень образования, особенности социальной психологии, сознательная политика власти, которая с конца 1920-х гг. всеми силами стремилась ограничить количество непосредственных контактов и возможность получения информации по негосударственным каналам, на создание и закрепление данных стереотипов57. Один из главных выводов А.В. Голубева заключается в следующем: хотя уровень мифологизации сознания различных социальных групп в советском общества был неодинаков, все же степень отличия между ними была значительно меньшей, чем в западных государствах, и советская политическая элита была также подвержена воздействию стереотипа враждебности внешнего мира, переросшего в ксенофобию. По мнению А.В. Голубева, внешнеполитические стереотипы способствовали мобилизации советского общества.

Сторонников концепции тоталитаризма обычно противопоставляют историкам-«ревизионистам». Действительно, последние полагают, что сила большевистской власти сильно преувеличивается и массовый террор свидетельствует о неспособности власти управлять обычными способами. Однако, на наш взгляд, эти крайние точки зрения, которые стали следствием того, что «западные историки оказались в буквальном смысле захвачены стихией документа»58, не уменьшает той роли, которую сыграло «ревизионистское» направление в развитии современной отечественной историографии, и прежде всего в популяризации социальной истории. Благодаря этому, появились издания посвященные анализу социальной структуры советской общества, его социально-психологического состояния, российской повседневности,

Одним из наиболее ярких примеров написанных в этом ключе отечественных исследований являются работы А.К. Соколова и коллектива авторов под его руководством59. Подготовленные этим коллективом книги «Голос народа. Письма и отклики советских граждан о событиях 1918 -1932 гг.» и «Общество и власть в 1930-е гг. Повествование в документах» представляют собой весьма необычный историографический опыт: количество, объем цитируемых документов и значение, которое отводится им в работе, не позволяют охарактеризовать эти книги как традиционное историческое исследование, вместе с тем роль авторского текста не исчерпывается комментированием приводимых писем и информационных сводок, как это принято в документальных изданиях. Цель, которую преследовали авторы, готовя столь необычное издание, в том, чтобы показать «исторический процесс прежде всего как движение общества вместе со свойственными ему институтами»60. В результате им удалось представить читателям сложный, неоднородный и неоднозначный мир общественного сознания советских людей и доказать, что реальная ситуация была далека от утверждений о полном контроле государства за обществом. Вполне обоснованным выглядит вывод о том, что действие официальной идеологии на массовое сознание не было односторонним, что последнее со своей стороны оказывало влияние на изменения содержания пропаганды. Однако, на наш взгляд, преувеличивать степень этого воздействия, говорить о том, что общество само «вылепило из себя новые причудливые формы, сообразные с менталитетом и психологией большинства людей, подмяло под себя и переварило "единственно научную идеологию", приспособив для этого ряд социалистических идей, нашедших в нем почву, создало на этой основе новые общественные и государственные институты»61, вряд ли правомерно.

В 1999 г. в серии «Социальная история Россия» вышла монография Е.Ю. Зубковой «Послевоенное советское общество: политика и повседневность», которая стала результатом многолетних исследований автора62. В отличие от вышеописанной работы автор исходит из основополагающего тезиса, что взаимоотношения политики и повседневности не являются односторонними, т.е. не ограничиваются влиянием последней на принятие политических решений. «Менее очевидна другая зависимость, - считает Е.Ю. Зубкова, - когда власть, ее политика формируют повседневное поведение людей и восприятие ими бытовых проблем, добиваясь общественного согласия и лояльности по отношению к самой себе» . Такая позиция во многом определила и выводы автора: советское общественное мнение не определялось абсолютно манипуляциями власти, но нельзя говорить и о том, что оно определяло политику власти. Власть избирательно подходила к общественным настроениям и умело использовала их в своих целях. Поскольку монография Е.Ю. Зубковой хронологически продолжает наше исследование, для нас важными являются ее наблюдения тенденций развития общественных настроений, т.к. они указывают на долговременные последствия тех процессов, которые имели место в конце 1920-х - 1930-х гг. Как показало ее исследование, для послевоенного советского общества стали характерны либо аполитичность, либо показная (ритуальная) политическая активность64. И то, и другое свидетельствовало о том, что постепенно эффективность пропаганды, кредит доверия к ней со стороны общества уменьшались. Довоенный и послевоенный опыт общения с пропагандистскими структурами дал людям возможность понять условность и показной характер «всенародных обсуждений», «откликов трудящихся» и пр.

Исследования, выполненные в русле социальной истории, относят к т.н. объектистивистскому направлению, сторонники которого претендуют на создание «понимающей» истории. Последим противопоставляется и охранительному направлению, и «обличительному»65. Хотя, на наш взгляд, такая оценка собственного места в российской историографии является прежде всего следствием эмоционального отторжения исследований историков-тоталитаристов, многие из выполненных в «объективистском» русле работ кажутся нам адекватными ситуации конца 1920-х - конца 1930-х гг.

В качества одного из вариантов объяснения событий советской истории используется теория модернизация. Такой подход, несмотря на его условность (которая, впрочем, характерна для любой научной модели), позволяет вписать советский период отечественной истории в общемировой контекст. С точки зрения данной теории, социальная мобилизация была одним из способов модернизации общества. По мнению ряда современных западных политологов и социологов, в тех странах, где процессы модернизации не шли естественным путем, социальная мобилизация является едва ли не единственным средством для ее осуществления66.

А. Галкин - один из первых среди отечественных исследователей, который рассмотрел мобилизационную модель развития как один из способов преодоления отсталости . По его мнению, выбор такого пути развития в России в 1917 г. определялся тем, что мобилизационные механизмы управления позволяли в короткий срок выполнить стоящие перед большевиками задачи: «осуществлять своими силами модернизацию экономического базиса, а вместе с ним и всех надстроечных структур»68. А. Галкин замечает, что его позиция не означает реабилитацию «командно-административной системы», поскольку «мобилизационные механизмы обладают тремя коренными недостатками»: ограниченная во времени и в сферах действия эффективность, «негативная кадровая селекция» и высокая инерционность69. В статье речь идет главным образом об экономических методах мобилизации, однако автор затрагивает и воздействующие на общественное сознание методы, и в частности смену революционно-интернационалистической идеологии на «государственновозрожденческую», которая нашла «растущий отклик в общественном сознании»70.

Одним из наиболее полных отечественных исследований, посвященных проблемам и особенностям российского варианта модернизации, является монография А.Г. Вишневского «Серп и рубль: Консервативная модернизация в СССР» (1998). Положительной чертой книги является всесторонняя оценка данного процесса (экономическая, социальная, демографическая, политическая, культурная составляющие), что позволяет избавиться от унаследованной от советской историографии традиции измерять успехи развития страны в этот период количеством построенных заводов, выплавленного чугуна и т.д. А.Г. Вишневский считает главной особенностью модернизационного процесса в СССР во всех сферах его противоречивость и незаконченность: «[.] после короткого периода успехов модернизационные инструментальные цели вступали в неопределимое противоречие с консервативными социальными средствами, дальнейшие прогрессивные изменения оказались блокированными, модернизация осталась незавершенной, заходила в тупик» . Причину выбора такого варианта автор видит в «условиях старта», в сохранении большого количества пережитков традиционализма. И характеризуя процессы модернизации в различных сферах российского общества, А.Г. Вишневский обращает внимание на то, как сочетались государственные цели, официальная идеология и традиционное мировоззрение. Приводимые автором факты свидетельствуют о том, что далеко не всегда эти две стороны вступали в противоречие, - зачастую обличенные в современные идеологические одежды постулаты официальной идеологии вполне соответствовали устоям традиционализма и власть опиралась на них.

Развернутый анализ состояния массового сознания российского общества накануне 1917 г. и в первые десятилетия после революции был дан в книге В. Булдакова72. Автор, пытаясь найти ответ на вопрос о причинах революции в России, приходит к выводу, что она была вызвана тем, что проводимая в дореволюционный период модернизация «не подкреплялась соответствующей мобилизацией масс» . В отличие от авторов вышеописанных исследований, В. Булдаков рассматривает мобилизацию прежде всего с точки зрения обеспечения психологической готовности общества к решению поставленных задач. Он полагает, что для России такая подготовка была особенно необходима, т.к. здесь традиционно отношения между властью и обществом покоятся «на самом неуловимом и ненадежном из всех возможных цивилизационных основаниях - вере во взаимное согласие, своеобразном чувстве взаимного долга, основанных на нравственно-эстетизированном коллективизме»74.

Сталинизм, по мнению В. Булдакова, «был воплощением новой волны российского культурогенеза», когда после периода насилия, вызванного разрывом между властью и обществом накануне революции, была возрождена на началах патернализма имперская система, которая теперь, правда, покоилась на еще более архаичных и противоречивых основаниях.

Автор считает, что в такой ситуации «постоянное нагнетание социальных стрессов», «режим чрезвычайщины», «оголтелый коллективизм» было необходимым условиям для нормального существования и функционирования системы75.

Характеристика состояния российского общества накануне революций как «застрявшего между двумя основными цивилизациями - традиционной и либеральной» прозвучала и в теоретическом исследовании А.С. Ахиезера «Россия: критика исторического опыта (Социокультурная динамика

76

России) . Большевики были вынуждены каким-либо образом примирить три социокультурных основания (третьим автор считает «коммунизм», уравнительную психологию, свойственные основной части общества). Это можно было осуществить двумя способами: путем инверсии понятий, которая дает моментальный эффект, но не затрагивает глубинных основ сознания, либо медиации, которая позволяет заложить механизмы развития в человеческую культуру, сделать постоянные изменения ее ценностью. Большевистская идеология строилась на инверсии, которая должна была убедить имеющих противоположные точки зрения людей, что какое-либо понятие на самом деле является его противоположностью (например,

77 свобода - воля, демократия - общинное самоуправление и т.д.) .

Таким образом, можно говорить о том, что в современной отечественной историографии всерьез поставлена проблема о взаимоотношениях между обществом и государством как в целом в советский период истории России и даже в ее дореволюционный период, так и в период складывания и расцвета сталинизма. Эта проблема исследуется в двух аспектах: во-первых, анализ действий власти по мобилизации общества и, во-вторых, изучение тех особенностей массового сознания, которые определяли политику и идеологию государства. На наш взгляд, одним из перспективных направлений в исследований этих проблем является теория модернизация, которая позволяет взглянуть на процессы социальной мобилизации как необходимые для перехода от традиционного общества к индустриальному в условиях низкого социально-культурного состояния общества. Другим важным результатом современных исследований для нас является вывод об ограниченности воздействия пропаганды на массовое сознание. Достигнуты и некоторые результаты в исследовании конкретных механизмов мобилизации советского общества. К анализу этих работ мы и переходим.

Выше уже отмечалось, что многие исследователи обращают внимание на роль фактора военной угрозы в мобилизации советского общества, решающую роль в этом процессе зачастую отводят возникшей в СССР в конце 1920-х гг. «военной тревоге». Так, по мнению А. Фадина, окончательное подчинение общества государству произошло под влиянием фактора внешней опасности, «образа осажденной крепости», который власть сознательно внедряла власть в массовое сознание с целью оправдания любых своих самых непопулярных действий. В качестве этапа этого процесса автор указывает в том числе на «раздувание мифа о грядущем третьем походе

78

Антанты на рубеже тридцатых годов» .

Советская историография ранее стереотипно оценивала события периода конца 1920-х гг. как подготовку войны Запада против СССР, как

79 попытку организовать новую интервенцию . В конце 1980-х - в начале 1990-х гг. проблема особенностей внешней политики СССР в первые десятилетия советской власти стала весьма активно обсуждаться, и в 1990 г. была опубликована статья видного историка-международника J1.H. Нежинского, убедительно доказавшего, что в конце 1920-х - начале 1930-х гг. реальной военной угрозы для СССР не существовало, что обострение отношений с Великобританией в 1927 г. и Китаем в 1926-1929 гг. во многом было обусловлено двойственностью внешней политики советского правительства, попытками соединить в ней верность идеям мировой революции и готовность оказать помощь национально-освободительному и рабочему движению с необходимостью поддерживать и укреплять мирные отношения со всеми государствами с целью обеспечить мирное

80 существование и развитие своей страны . Эта статья подтолкнула исследователей к изучению вопроса о цели нагнетания массового военного психоза в стране в конце 1920-х гг. Сам JI.H. Нежинский предлагает искать ответ на этот вопрос во внутренней политике СССР. По его мнению, причины конструирования и внедрения в массовое сознание тезиса о военной угрозе заключаются в желании лично Сталина и его окружения решить с его помощью ряд проблем: утвердить сталинскую модель форсированной индустриализации, ужесточить режим внутри страны, убрать политических противников, закрепить привилегированное положение государственно-партийного аппарата81. Думается, что в данном случае автор неоправданно возлагает всю вину только на Сталина - тезис о военной угрозе использовался и его противниками, сначала Троцким, а потом и Бухариным . Также он не учитывает того, что и сами представители политической элиты могли хотя бы на какой-то период заблуждаться относительно реальности военной угрозы, и это могло послужить толчком для начала кампании, которая потом уже развивалась для решения мобилизационных задач. Именно на таком варианте настаивает А.В. Голубев

83 в уже проанализированной нами статье .

По мнению Н.С. Симонова, также обратившегося к проблемам периода «военной тревоги» в конце 1920-х гг., обострение внешнеполитической ситуации заставило советское руководство задуматься о состоянии своих вооруженных сил, мобилизационной готовности хозяйства и о политических настроениях основной массы населения - крестьянства, именно эти проблемы и стали основными побудительными причинами для нагнетания в стране

84 массового военного психоза . Кампания 1927 г. стала поводом для введения страны в «подготовительный к войне период», означавший подготовку по линии практически всех ведомств к условиям военного времени. Самое важное, что эта работа не была остановлена в последующие годы после нормализация положения. Это привело к резкому увеличению, по сравнению с первоначальным вариантом пятилетнего плана, доли бюджетных расходов на «оборонку». В 1929 г. было принято решение об увеличении численности армии до 3 млн. чел., по мнению Н.С. Симонова, массовая коллективизации также вполне укладывается в рамки «подготовительного периода», так как рост доли обобществленных хозяйств был признан «фактором оборонного значения». Таким образом, автор делает, на наш взгляд, правильный вывод, что проблемы, обнаружившие себя при обострении ситуации, власть решала с использованием «военно-мобилизационных методов», и это стало важным этапом в милитаризации экономики страны85.

Интерес к пропагандистским кампаниям конца 1930-х гг. связан в основном с изучением сути поворота, произошедшего в советской пропаганде после подписания пакта Молотова - Риббентропа, наиболее активно исследует эту проблему В.А. Невежин.86 В том числе он касается изменений, произошедших в периодической печати, раскрывает механизм контроля за соблюдением прогерманской политики в средствах массовой информации. В.А. Невежин продемонстрировал инструментальный характер пропагандистских кампаний, анализ содержания которых дает возможность характеризовать советскую политику в целом. На основе наблюдений за возникновением и развитием в советской пропаганде идеи наступательной войны В.А. Невежин и М.И. Мельтюхов делают вывод о подготовке советского руководства к нанесению упреждающего удара по Германии87. Вопрос о механизме осуществления пропагандистских кампаний в этих статьях затронут мало.

Среди других идеолого-пропагандистских акций, которые анализируются нами в работе, внимание исследователей привлекли кампании, связанные с выборами в Академию наук (1928 г.), стахановским движением (1935 - 1936 гг.) и обсуждением проекта Конституции (1936 г.).

Идеологическое обеспечение антикрестьянских репрессий, несмотря на глубокое изучение государственной политики в этой области и социальных последствий репрессий, практически осталось без внимания исследователей.

Интерес исследователей к академической выборной кампании во многом был связан с обращением к проблемам истории взаимоотношений между государством и учеными, наиболее острой точкой которых стало оо

Академическое дело 1929 г. Поэтому состоявшиеся в 1928 г. выборы в Академию наук рассматривались главным образом как первая попытка власти подчинить себе ранее независимый общественный институт, в связи с чем исследователи сконцентрировали свои усилия на изучении способов давления на академиков в ходе выборной кампании. Вместе с тем, влияние кампании на изменение в общественном сознании представлений о месте и роли науки, о социальном статусе ученых остались практически без внимания.

Архивные материалы, касающиеся конституционной кампании 1936 г., зачастую используются современными отечественными исследователями как своеобразный опрос общественного мнения89. Сам же механизм кампании, ее содержание, значение исследованы поверхностно. Фрагментарность и поверхность характерна также для современной историографической ситуации в изучении стахановского движения. Остается открытым вопрос о том, как соотносились разные кампании, а значит, и о том, какова была динамика процессов социальной мобилизации, как изменялись ее цели.

Изучение способов мобилизации советского общества ведется и на материалах Сибири. Хотя в сферу внимания сибирских исследователей попали и экономические, и политические методы воздействия90, в силу специфики нашей работы мы остановимся на опыте изучения идеологических способов91. Здесь выделяются работы И.С.Кузнецова. Тематика его исследований связана с изучением социально-психологических особенностей советского общества в целом и отдельных его слоев. Особым вниманием исследователя пользуется крестьянство. Изучая данные проблемы, автор неизбежно обращается и к вопросам, касающимся пропагандистского воздействия на общественное сознание со стороны власти.

И.С. Кузнецов определяет особенности пропаганды конца 1920-х -конца 1930-х гг.: извращение нормальной логики, искажение смысла привычных понятий, информационная блокада, выкорчевывание прежних моральных устоев с целью замены их коммунистическими идеями, обращение к низменным побуждениям людей92.

Исследователь выделяет факторы, которые обеспечивали эффективность пропаганды. Во-первых, это абсолютная монополия власти на информацию, и, вообще, на любой вид идеологической деятельности. Во-вторых, низкий культурный, образовательный уровень основных групп населения страны, особенности социально-демографической структуры. Наиболее восприимчивыми к воздействию пропаганды, по мнению исследователя, оказались полуобразованные слои города и деревни, которые только приобщились к азам культуры и образования, в результате потерявшие традиционную для крестьянства осторожность и испытывающие

АО особое доверие к официальной информации , и, конечно, молодежь. В силу ряда демографических факторов (последствие войн, голода, эпидемий) она имела большой удельный вес в обществе и потому играла значительную роль в общественной жизни страны94. В-третьих, использование конфронтационных стереотипов в пропаганде95, что является основой конфликтного типа мобилизации. В-четвертых, обращение пропаганды не к индивидуумам, а к коллективам, к «толпе».

Вместе с тем, он замечает, что эффективность пропаганды была далеко не полной. Степень подверженности разных социальных групп пропагандистскому воздействию зависит, по его мнению, от социального статуса, уровня образования, прежних традиций, от реальных условий жизни96. Наблюдения, сделанные И.С. Кузнецовым, весьма ценные. Однако, преследуя другую цель - анализ роли социально-психологических факторов в истории страны, автор не рассматривает конкретные механизмы пропагандистского воздействия.

В 1998 г. на гуманитарном факультете НГУ Т.Н. Омельчук была выполнена работа «Кризисы нэпа в отражении периодической печати». В ней автор, используя метод контент-анализа печати, и в частности официальной газеты Сибирского края «Советская Сибирь», убедительно доказала, что в период с 1923 по 1928 г. происходило нарастание атмосферы противостояния, которая была использована властью для мобилизации общества, для оправдания применения чрезвычайных мер, для объяснения необходимости форсированной модернизации страны97. В ходе своего исследования Т.Н. Омельчук пришла к выводу, что содержание материала и способ его подачи в центральных и провинциальных газетах был неодинаков. Провинциальные газеты отличались некоторой упрощенностью материала, стремясь донести его до читателя, «Советская Сибирь» чаще обращалась к эмоциям, нежели к разуму.

Таким образом, хотя в региональной историографии были выработаны некоторые точки зрения на особенности процесса социальной мобилизации в Сибири, в целом же необходимо констатировать, что этот вопрос остается малоизученным.

В отличие от отечественной историографии в трудах зарубежных историков понятия социальная мобилизация, мобилизационное общество используются давно. Это обусловлено более тесными связями западной историографии с социологией и политологией, откуда собственно и пришел этот термин. Большая часть работ, так или иначе затрагивающих проблемы мобилизации советского общества, написана в русле социальной истории. Одним из наиболее фундаментальных трудов является исследование американского ученого П. Кинеза «Рождение пропагандистского государства. (Советские методы массовой мобилизации, 1917 - 1929)» (1985 г.). Определяя цель своего исследования, автор замечает, что первоначально он планировал проанализировать, как изменялись обыденные представления людей в чрезвычайных условиях. Однако источники не позволили ему это сделать, и он вынужден был обратиться главным образом к анализу

ПО способа, при помощи которого власть доводила свои идеи до населения» . По его мнению, основополагающая роль, которую играли методы мобилизации в жизни советского общества, определялась не злокозненностью и циничностью большевиков, а тем, что это характерная черта массового общества, примером которого и была советская система. П. Кинез считает необходимым рассматривать содержание пропаганды в сочетании с методами и структурами, которые должны были доносить это содержания до разных слоев общества: «Нельзя формировать мнение о большевистской системе вне системы внедрения взглядов, которая и представляется наиболее непривлекательной стороной». С другой стороны, он полагает, что описание методов должно проводиться в обязательном сочетании с анализом политической ситуации, в которой они возникали и использовались: «В этих двух измерениях история пропаганды становится синонимом истории советского государства»99.

Исследование П. Кинеза отличает богатый эмпирический материал, на котором основываются его выводы. Эта черта работы особенно ценна, если учесть, что она была написана до получения зарубежными историками свободного доступа в российские архивы. Решая вопрос о том, насколько эффективными оказались советские методы мобилизации, автор замечает, что ответить на данный вопрос чрезвычайно сложно, так как нельзя разделить влияние собственно политических методов и пропагандистских. Однако он все-таки выделяет факторы успеха мобилизации советского общества в 1917 - 1929 гг.: 1) уверенность большевиков в своей исключительной правоте; 2) пресечение возможных альтернативных каналов влияние на общество; 3) усиливающаяся атомизация советского общества; 4) советская пропаганда в большей степени действовала на пропагандистов, чем на их аудиторию, и создавала тем самым искренне верящих в то, что они говорят агентов мобилизации; 5) «советская пропаганда учила людей политическому языку и образцам поведения»100. Показателем эффективности советских методов мобилизации П. Кинез считает победу Советского Союза в войне.

Среди исследований, посвященных более позднему периоду, хотелось бы отметить монографию С. Дэвис «Общественное мнение в сталинской России: террор, пропаганда и несогласные, 1934 - 1941» (первое издание 1997 г.). Уже в самом названии книги отражена позиция автора: несмотря на давление террора и пропаганды, общественное мнение в Советском Союзе было далеко от того, что хотелось бы видеть власти. Вместе с тем, С. Дэвис, в отличие от ее соратников по направлению, и прежде всего А. Гетти, далека от абсолютизации самостоятельности советского общественного сознания. В термин «dissent» она вкладывает значение не оппозиционности официальному мнению, а его отличности101. Степень эффективности пропаганды, по ее мнению, зависела от того, насколько те или иные пропагандистские установки соответствовали особенностям мировоззрения различных групп советского общества, а также от того, насколько они соответствовали реальности. Иногда пропаганда неожиданно для ее организаторов провоцировала нежелательные разговоры и настроения. Автор иллюстрирует эту ситуацию на примере Конституционной кампании и стахановского движения.

Таким образом, в современной отечественной и зарубежной историографии разработан ряд тем, характеризующих особенности сложившихся в России в 1920-х - 1930-х гг. взаимоотношений между обществом и государством. В их число попали и проблемы социальной мобилизации советского общества. Однако эти исследования зачастую носят теоретический характер, что и определяет задачи дальнейшего изучения этой темы.

Объект и предмет исследования. Объектом исследования выступают идеолого-пропагандистские кампании, которые проводились в Западной Сибири в конце 1920-х - начале 1940-х гг. Классификация кампаний дана в соответствии с типологией процессов социальной мобилизации. В современной политической науке их принято разделять на конфликтный, в основе которого лежит фактор противостояния, и позитивный типы мобилизации. В рассматриваемый период конфликтная мобилизация строилась на противопоставлении советского общества внешним и внутренним «врагам». Соответственно объектом исследования стали кампании, представляющие следующие виды: 1) те, в основе которых лежал фактор внешней угрозы; 2) направленные против внутренних «врагов»; 3) кампании, преследовавшие цели позитивной мобилизации.

В число исследуемых нами кампаний не вошли многие из тех, что сыграли значительную роль в развитии событий изучаемого периода, в том числе борьба с оппозицией в конце 1920-х гг. или кампании, связанные с «Большим террором». Для данного исследования было важно выявить типические черты разных пропагандистских кампаний как способа социальной мобилизации.

Предметом диссертационного исследования стало раскрытие механизма, технологии и эффективности данных пропагандистских кампаний и на их основе понимание природы социальной мобилизации в целом, а также выявление возможного влияния со стороны различных слоев и групп общества на корректировку содержания и формы пропагандистского воздействия.

Историческая реконструкция обозначенных механизмов и процессов на материалах западносибирского региона с изучением противоречий и основных результатов составляет цель нашей работы. Достижение указанной цели предусматривает реализацию частных задач:

- изучение роли фактора военной угрозы в социальной мобилизации советского общества на примере пропагандистских кампаний милитаристского типа конца 1920-х и конца 1930-х гг., включающее в себя определение роли данного фактора в переходе к форсированной модернизации и в обеспечении социально-психологической готовности советского общества к войне;

- исследование динамики массовых представлений о социальной структуре советского общества рубежа 1920-х - 1930-х гг. и места в ней отдельных социальных групп (интеллигенции и крестьянства), менявшихся под влиянием политики ликвидации «враждебных» классов и групп и сопутствовавших ей идеолого-пропагандистских кампаний;

- выявление изменений, произошедших в содержании и методах пропагандистского воздействия во второй половине 1930-х гг., которые нашли свое отражение в процессе формирования положительной мотивации трудовой активности общества и новой системы социальных и политических представлений о сталинском социализме в массовом сознании.

Территориальные рамки исследования охватывают Западную Сибирь, включающую в себя территории современных Кемеровской, Новосибирской, Омской, Томской областей и Алтайского края, которые в конце 1920-х -середине 1930-х гг. входили в состав Сибирского края, затем ЗападноСибирского края, ас 1937 г. Новосибирской и Омской областей, Алтайского края. В отдельных случаях были использованы материалы по Восточной Сибири. Так, при анализе антиинтеллигентских кампаний было невозможным не включить в рамки исследования Иркутск как один из двух университетских центров Сибири конца 1920-х гг.

Хронологические рамки работы охватывают период с 1927 г. по июнь 1941 г. Нижняя граница выбрана нами как начало слома нэпа и перехода к использованию чрезвычайных мер. По сути 1927 г. стал отправной точкой в строительстве сталинской модели социализма. Кроме того, в 1927 г. в СССР получили особенно широкое распространение военные ожидания, которые сыграли важную роль в становлении мобилизационного режима.

Выбор верхней границы исследования был связан с желанием автора показать состояние советского общества накануне Отечественной войны, которая стала испытанием на прочность созданного режима.

Методологические основы исследования. Понятийный аппарат. Работа основана на общенаучных принципах системного подхода. Источником процессов социальной мобилизации в СССР выступало государство. Последнее предстает в виде сложной иерархической саморазвивающейся системы, а пропагандистские структуры (в условиях однопартийной политической системы) - его частью, подсистемой. Система пропаганды рассматривается как многомерный объект - совокупность фундаментальных идейных положений, системы организационных принципов, норм и правил, применяемых в пропагандистской деятельности, являющаяся одновременно и элементом аппарата государственной власти, и движущей силой по распространению в массовом сознании идеологии и политики государства в целях формирования определенных взглядов, представлений, а через них оказания влияния на поведение людей. Одним из элементов системы пропаганды являются идеолого-пропагандистские кампании. Специфика данной формы пропаганды заключается в «усилении информационно-пропагандистской и идеологической деятельности системы пропаганды, вызванном теми или иными социально-политическими или экономическими проблемами, которые приобрели особое значение и оказались в центре внимания общественности»102.

Органической частью системного подхода является структурно-функциональный анализ, позволяющий уточнить внутреннюю структуру системы пропаганды и механизм ее функционирования. Системный подход к изучению пропагандистского воздействия включает в себе изучение межсистемных связей. В данном случае предметом анализа становятся связи и отношения между собой таких объектов, как система пропаганды и общество, и в частности подсистема последнего - массовое сознание.

Для целей нашего исследования большое значение имеет применение принципа историзма, который позволяет рассмотреть процессы социальной мобилизации в контексте конкретно-исторических событий в России в изучаемый период. При систематизации и изложении материалов исследования использовались также проблемно-хронологический и сравнительно-исторический методы.

Междисциплинарный характер нашего исследования, которое находится на стыке истории, социологии, политических наук, и социальной психологии, определил выбор базового понятий работы - социальная мобилизация.

Социальная мобилизация - это основанное на подавлении или искажении свободных и рациональных предпочтений, мотиваций действий отдельных индивидуумов и групп воздействие на общество со стороны политических лидеров или организаций с целью приведения общества в состояние, которое обеспечивает выполнение тех или иных задач. Основной смысл этого понятия сводится к противопоставлению мобилизации автономному, самостоятельному участию или выбору. Кроме того, это определение указывает на способ, которым осуществляется мобилизация.

Различают два вида мобилизации: соревновательную и авторитарную. Соревновательная мобилизация не подменяет автономной активности граждан и включает в себя два взаимосвязанных и взаимодействующих института: институт общественного мнения, мнения индивидуумов и групп и институт интересов власти, политических лидеров и организаций. Цель соревновательной мобилизации состоит в адаптации языка вторых к уровню интересов первых. Такой вид мобилизации характерен для демократических государств с развитыми институтами гражданского общества, где есть механизмы давления общественного мнения на власть103.

Авторитарная мобилизация полностью сводится к воздействию на общественное сознание, в ней процесс аккумуляции общественных интересов подменяется работой по «политическому просвещению масс». Активизация процессов соревновательной мобилизации связана, прежде всего, с избирательными кампаниями, значительное внимание уделяется маргинальным группам, тогда как авторитарная мобилизация пронизывает всю систему общественной жизни104. Очевидно, что именно такой тип мобилизации стал наиболее характерным для взаимоотношений государства и общества в нашей стране.

Другая классификация процессов социальной мобилизации предполагает выделение главного фактора, лежащего в их основании. Здесь наиболее общее разделение на два типа: конфликтная и позитивная. Наиболее эффективным типом мобилизации признана конфликтная мобилизация, в основе которой лежит противопоставление «мы - они»105.

Источниковая база исследования. В процессе работы над темой использовался широкий круг источников, состоящий как из опубликованных, так и архивных документов и материалов. Использованные источники подразделяются на следующие группы, выделенные по принципу единства и характера содержащейся в них информации.

Первая группа источников представлена материалами и постановлениями разного рода съездов, конференций, пленумов, текстами публичных выступлений советских политиков, публиковавшимися в печати постановлениями ЦК ВКП(б) и ЦИК СССР, наркоматов, общественных организаций, - документами, имевшими открытый, публичный характер. Они рассматриваются в работе прежде всего как пропагандистские материалы, в которых были обозначены открыто декларируемые идеологические установки и цели кампании, и этим определяются принципы исторической критики данных документов. В частности, в них можно выявить и ту информацию, которую власть хотела бы скрыть, но которая так или иначе «проглядывала» в текстах.

Вторая группа представлена делопроизводственной документацией органов власти и управления, а также общественных организаций. В число первых, помимо государственных учреждений, входят партийные органы разных уровней, Данные документы раскрывают внутренний механизм подготовки и проведения кампаний в масштабах страны и в регионе. В последние годы некоторые из этих документов были опубликованы, однако основная их часть представлена не вовлеченными еще в научный оборот архивными материалами.

При поиске архивных документов мы руководствовались тем, что решения об организации кампаний, а также непосредственное руководство ими осуществлялось партийными органами, и прежде всего агитпропотделами и отделами печати комитетов ВКП(б). Отдельные указания составлялись непосредственно на уровне ЦК ВКП(б), бюро крайкома, окружкомов и горкомов, секретарей партийных комитетов; созданные в 1939 г. при комитетах ВКП(б) военные отделы стали принимать участие в организации и руководстве кампаниями милитаристского типа. Соответственно для выявления данных документов нами были проанализированы делопроизводственные комплексы ЦК (РГАСПИ) и Сибкрайкома, Западно-Сибирского крайкома, Новосибирского обкома (ГАНО).

На хранении в РГАСПИ находятся документы агитпропотдела ЦК ВКП(б) за 1927 г. (Ф. 17. Оп. 60), и в частности протоколы заседаний коллегии отдела печати, в которых приводятся тексты директив и постановлений, касающихся разных аспектов работы печати. Они дают представления о системе взаимоотношений между местными партийными комитетами и печатью, в них содержатся указания по организации «военной работы» печати в 1927 г., т.е. по организации кампании, связанной с разрывом отношений с Великобританией. К сожалению, не сохранились документы, относящиеся к деятельности агитпропотдела ЦК ВКП(б) с 1928 г. по 1940 г. Письма директивного характера агитпропотдела ЦК ВКП(б) в адрес местных комитетов и редакций газет были выявлены нами в документации других отделов, в частности секретного отдела (Ф.17. Оп. 85). Экземпляры директив ЦК, в том числе отсутствующие в фонде ЦК ВКП(б), хранятся в фондах Сибкрайкома, Западно-Сибирского крайкома, Новосибирского обкома (Ф. П-2, 3, 4). Здесь же находятся директивы и указания по организации кампаний, составленные крайкомом (обкомом) партии для местных партийных органов.

Делопроизводственные комплексы исполнительных органов советов, государственных учреждений, общественных организаций также содержат необходимую для исследования информацию. Для ее выявления нами были изучены комплексы хранящихся в фондах ГАРФ и ГАНО архивных материалов ЦИК СССР, региональных исполкомов советов (Сибкрайисполком, Запсибкрайисполком, Новосибирский облисполком) и их отделов народного образования, а также профсоюзных организаций.

Данные документы были выявлены среди материалов, относящихся как к т.н. общему делопроизводству, так и к секретно-директивной части. В обоих случаях, как правило, это были документы, не подлежащие опубликованию в печати, часть из которых шла под грифами «секретно», «строго секретно». Сама по себе эта особенность весьма красноречива, т.к. она указывает на отношение организаторов кампании, к тому, что они делали: очевидно стремление создать иллюзию самодеятельного характера активности общества.

Анализ директивных документов дает значительную информацию для понимания механизма пропагандистского воздействия, т.к. в них указаны общее направление и цели кампании; мероприятия, которые должны быть rOGCSfOM ттмгяю&ш жлшпы проведены, и их характер. Очень важно было соотнести данные, полученные из источников, с газетными материалами, чтобы определить, как реализовались партийные указания и кто, в действительности, был организатором той или иной акции.

Секретный или полусекретный характер документов не означает, что их содержание не требует критики. Существует проблема адекватности используемых в документах понятий реально происходившим в стране процессам. Это касается таких понятий, как «кулак», «аполитичность», «буржуазные специалисты», «всенародное обсуждение», «советский патриотизм» и т.д. Поэтому необходимо привлекать современные исторические исследования, где анализируется и оценивается содержание, которое вкладывалось в то или иное понятие. Пожалуй, в наиболее благоприятном ситуации в данном случае оказалось понятие «кулак», для выяснения реального содержания которого сделано достаточно много.

Помимо распорядительной документации, для анализа внутреннего механизма подготовки и проведения кампаний были использованы протоколы и стенограммы заседаний разного рода коллегий, съездов, совещаний, пленумов. Протоколы заседаний бюро партийных комитетов разного уровня от ЦК до окружкомов партий, а также заседаний Конституционной комиссии ЦИК, президиумов ВЦСПС, как правило, краткие и могут лишь дать представление о том, какие из касающихся пропагандистской работы вопросов, обсуждались на этих заседаниях. Некоторые из них, впрочем, сопровождались материалами к заседаниям, которые по своему характеру и информационной ценности для нашего исследования схожи либо с директивными, либо с отчетными документами.

Больший интерес представляют стенограммы совещаний. В нашем исследовании были использованы стенограммы краевого партийного совещания по вопросу о реформе вузов (февраль 1930 г.), I ЗападноСибирского съезда научных работников (ноябрь 1930 г.), совещаний стахановцев с руководителями государства, заседаний Конституционной комиссии ЦИК, пленумов ЦК ВКП(б) и др. Преимущество стенограммы в том, что она не только представляет развернутую позицию власти по вопросам мобилизации общества, но и дает возможность проследить процесс выработки решений, столкновения различных точек зрения.

Вместе с тем, необходимо учитывать, что стенограммы не представляют собой полную копию всего того, что происходило на заседаниях: некоторые высказывания сознательно не протоколировались, правились стенограммы не только из соображений стилистических, но и политических. Характерной чертой стенограмм с участием первых лиц государства (И. Сталина, С. Орджоникидзе и др.) является отсутствие в архивных делах стенограмм их докладов. Стенограммы докладов представителей Москвы, принимавших участие в региональных совещаниях, также отсутствуют. Используя стенограммы в качестве источника, нам приходилось учитывать статус совещания, т.к. среди них были те, которые имели пропагандистскую функцию (например, съезд научных работников Западной Сибири или совещания стахановцев), и именно с этой точки зрения их и следует анализировать.

Третья группа документов представляет результаты кампаний, отражает степень их эффективности. Отчетная информация о ходе кампании и пропагандисткой работы в целом, обзоры газет готовились как краевыми (областными) структурами, так и окружными (районными), городскими. Отчеты составлялись не только партийными органами, но и советскими, и профсоюзными, а также представителями вышестоящих органов. В отличие от директивных материалов, эти документы содержат информацию о конкретных пропагандистских мероприятиях, проводившихся в рамках той или иной кампании, в них дается оценка эффективности используемых методов, их преимущества и недостатки, чем и определяется их ценность для нашей работы.

Информационные сводки о настроениях общества и отдельных его групп, а также появившийся в связи с обсуждением Конституции специфический вид документов - списки, обзоры и сводки поступавших предложений и дополнений дают возможность в некоторой степени оценить эффективность действий пропаганды. Помимо архивных документов такого рода, нами были использованы опубликованные в документальных изданиях 106 материалы .

Однако производный характер большинства из этих источников, их заведомая тенденциозность, а также ограниченные возможности свободного выражения своего мнения заставляют нас осторожно подходить к содержащейся в них информации. Одна из наиболее серьезных проблем, с которой приходится сталкиваться - это определение характера тенденциозности. По мнению одних исследователей, в информациях о настроениях, особенно составленных органами ОГПУ-НКВД, как правило, преувеличивались настроения, которые оценивались как негативные, по мнению других, цель нижестоящих организаций состояла в том, чтобы убедить руководство в поддержке их действий населением.

В то же время результатом активного использования современными исследователями данных документов стало накопление опыта в их

1 07 источниковедческой критике . Так, по наблюдениям Е.Ю. Зубковой, регулярные информационные сводки, в сравнении с тематическими, посвященными реакции населения на какую-либо кампанию, содержали более полную и достоверную информацию. В результате сравнения поступавших в адрес «Крестьянской газеты» писем, находящихся на хранении в РГАЭ, и составленных на их основе сводок А.К. Соколов пришел к выводу, что последние достаточно полно и точно передавали содержание первоисточника. Таким образом, использование информационных сводок о настроениях в качестве исторического источника требует определения его происхождения и целей, что позволит оценить характер тенденциозности, а также использования для проверки полученных данных других источников, оценки долговременных последствий воздействия пропаганды.

Несмотря на значение, которое имеют для нашего исследования архивные документы, все же основой его источниковой базы является периодическая печать. Нами были проанализированы комплекты газеты «Советская Сибирь» за 1926-1930 гг. и за 1935 - 1941 гг., а также центральных газет - «Правды» и «Известий». Газеты сохранились в полном объеме, что обеспечивает доступность и репрезентативность этого источника. «Советская Сибирь» как официальная газета Сибкрая, ЗападноСибирского края, а затем и Новосибирской области является незаменимым источником для реконструкции проводимых в регионе в к. 1920-х - к. 1930-х гг. пропагандистских кампаний, одновременно она сама являлась одним из главных средств пропаганды и принимала активное участие в организации разнообразных мероприятий и акций. Сравнение с центральными газетами позволяет выявить наличие региональной специфики.

Крайняя тенденциозность советской периодической печати затрудняет анализ ее содержания, поэтому, помимо собственно исторических методов, нами были использованы социологические методы. Для периодической печати особенно актуально разделение информации на явную и скрытую. Последняя оказывалась в газете не преднамеренно, а в результате стихийного отражения в источнике объективно существующих явлений и связей между ними. Характерной чертой скрытой информации является ее структурный характер, т.е. она отражает не только отдельные объекты и процессы, но и связи между ними, что принципиально важно для исторического исследования. Одним из способов, который позволяет выявить эту

1 ПЯ информацию, является метод контент-анализа . Данный метод был использован нами для выявления скрытой информации в комплекте номеров «Советской Сибири» за январь - февраль 1930 г., месяцев, в течение которых проводилась основная кампания по «раскулачиванию» и выселению крестьянства. Всего было проанализировано 72 номера.

В ходе проведения контент-анализа решалось несколько задач. Во-первых, проведенное исследование должно было определить степень внимания прессы к «кулацкой» теме, а именно: выявить ее удельный вес среди других тем, проследить динамику частоты упоминания отмеченной темы в указанный период. Во-вторых, предусматривалось описать и проанализировать содержательную часть «кулацкой» темы и связанных с нею тем, т.е. выявить структуру, направленность, знаки отношения к тем или иным аспектам темы и определить соотношение между ними. В-третьих, ставилась задача определения стилистических особенностей публикаций, методов подачи материала. Для реализации каждой из трех задач была подготовлена своя исследовательская подпрограмма.

Для определения удельного веса темы, т.е. отношения количества газетных материалов, где упоминается «кулак», к общему их количеству, в качестве единицы текста была выбрана одна газетная публикация, вне зависимости от ее размера и литературной формы. Помимо того, как отдельная публикация рассматривались также газетные аншлаги (вынесенные в шапку номера лозунги, короткие сообщения о наиболее важных событиях) и названия отдельных статей и сообщений, если они были набраны крупным полужирным шрифтом и по своей форме являлись лозунгами. Это представляется правомерным, поскольку именно в качестве лозунгов они несли отдельную смысловую нагрузку и были едва ли не единственно доступным материалом в газете для малограмотной части ее читателей.

В силу того, что размер большей части посвященных событиям за рубежом публикаций на пятой полосе в шестиполосном и на третьей в четырехполосном номере, а также рекламных объявлений на последней полосе весьма невелик, то их количество более чем в два раза превышает среднее количество материалов на первых полосах. Поэтому во избежание искажения реального соотношения тем в шестиполосном номере анализировались первые четыре полосы, а в четырехполосном две. Полученные результаты, таким образом, отражают место «кулацкой» проблемы среди внутриполитических и наиболее важных, из тех, которые попадали на первые полосы газеты, внешнеполитических тем.

В качестве индикаторов, позволяющих отнести тот или иной газетный материал к «кулацкой» теме, нами были выбраны следующие слова и словосочетания: «кулак», «подкулачник», «кулацкий подпевала», «классовый враг в деревне», «мироед», «эксплуататор» (в деревне), «капиталистический элемент» (в деревне) и другие, определяющие враждебную власти группу крестьянства. Предполагалось, что в прессе, наряду с отрицательными, могли употребляться нейтральные и даже положительные характеристики, указывающие на экономическое положение членов этой группы или на особенности способа производства в их хозяйствах: «зажиточный крестьянин», «крепкий хозяин», «крестьяне-культурники».

Удельный вес публикаций с «кулацкой» проблематикой определялся нами в общем объеме материалов за январь - март 1930 г. в целом; по месяцам; по декадам; отдельно по шестиполосным и по четырехполосным номерам. Вычисления проводились по формуле Х= а/Ь-100%, где а -количество публикаций с упоминанием «кулака», b - общее количество публикаций.

Для анализа содержания темы, ее структуры и соотношения различных тематических аспектов нами было выделено несколько тематических блоков, которые в разной степени получали освещение в «Советской Сибири». В качестве единицы текста по-прежнему использовалась одна газетная публикация. В свою очередь в каждом из тематических блоков нами вычленялись отдельные проблемы - смысловые единицы, формулировки которых в газетных материалах были словами-индикаторами. Появление той или иной смысловой единицы в единице текста являлось единицей счета, при этом в одной публикации могло обсуждаться сразу несколько проблем, что и привело к несоответствию суммы упоминания всех смысловых единиц и общего количества «кулацких» публикаций. Для удобства сравнения нами была определена не только числовая величина частоты упоминания каждой из тем, но и ее доля в общей сумме этих величин. В свою очередь, внутри каждого тематического блока было определено соотношение между отдельными проблемами. Эта процедура позволила выявить скрытую структуру информации, зачастую отличную от той, которая декларировалась в печати и программных установках власти.

Решение третьей задачи предполагало анализ жанрового разнообразия газеты, ее стилистических и языковых особенностей, формальных газетных признаков (размер шрифта, объем и распределение по полосам материалов разного характера), которые зависят от «политической задачи издания в конкретных исторических условиях и особенностей читательской аудитории».109 Тем самым появляется возможность ответить на вопрос, на какую аудиторию была рассчитана информация, и оценить эффективность воздействия пропагандистских материалов.

В целом, состояние источниковой базы позволяет раскрыть идеологические механизмы социальной мобилизации советского общества, хотя проблемным с точки зрения источников остается вопрос об оценки эффективности кампаний. В силу этого некоторые авторские суждения носят гипотетический характер, поскольку опираются на оценку долговременных последствий кампаний.

Галкин А. Общественный прогресс и мобилизационная модель развития //Коммунист. - 1990. - №18. - С. 23-33.

2Ленин В.И. Полн. собр. соч. - Т. 45. - С. 364 - 377. 3Там же. - Т. 33. - С. 226. 4Тамже. -Т. 17.-С. 363.

5Клемешев А. Идейно-воспитательная работа как фактор развития социальной активности: некоторые методологические и историографические аспекты проблемы //Идеологическая работа партии как фактор развития трудовой и общественно-политической активности масс. - Калининград. - 1987. - С. 25 - 29. бТам же. - С. 27.

7Биккенин Н.Б. Социалистическая идеология. - М., 1983; Социализм и наука. - М., 1981; Общественное мнение и пропаганда. -М., 1980.

8Алексеева Г.Д. Власть - интеллигенция - идеология в России //Власть и общество в СССР: политика репрессий (20-40-е гг.). - М., 1999. - С. 73.

9Кузьмичев В. Организация общественного мнения. Печатная агитация. - М., Л., 1929; Селищев A.M. Язык революционной эпохи. - М., 1928; Шафир Я. Газета и деревня. - М., 1924.

10 Левыкин И.Т. Теоретические и методологические проблемы социальной психологии. - М., 1975; Печать: Проблемы социологии печати. - Новосибирск, 1969; Пресса и общественное мнение. - М., 1986; Социальная психология. - М., 1975; Социология и пропаганда. - М., 1986; Уледов А.К. Общественная психология и идеология. - М., 1985 и др.

11 Пресса и общественное мнение. - С. 147 - 149.

12 Там же. - С. 163-190. ь Политическая культура социализма. - Фрунзе, 1984. - С. 400 - 433; Шестопал Е. Личность и политика. Критический очерк современных западных концепций политической социализации. - М., 1988.

14 Лысакова И. Тип газеты и стиль публикации. - Л., 1989.

15 Коробейников B.C. Редакция и аудитория. Социологический анализ. - М., 1983; Ядов В.А. Социологическое исследование. -М., 1972.

16 Поршнев Б.Ф. Социальная психология и история. - М., 1979. - С. 111.

17 Там же.-С. 81-82.

18 Там же. - С. 90-91, 119.

19 Там же.-С. 115.

20 Там же.-С. 116.

21 Там же. С. 117.

22 Бутенко В.И. Моральные стимулы в развитии соревнования. - М., 1970; Дадыкин Р.П. Начало массового социалистического соревнования в промышленности СССР. - М., 1954; Заворыкин А.А. Социалистическое соревнование в промышленности СССР. - М., 1961 и др.

Историография истории СССР (эпоха социализма): Учебник. - М., 1982. - С. 277.

24 См., напр., «Коммунистическая партия - вдохновитель и организатор социалистического соревнования». -M., 1961.

25 См., напр., Павлов А. Борьба коммунистической партии за социалистическую индустриализацию и сплошную коллективизацию сельского хозяйства (1926 - 1929). - М., 1961.

26 Партийно-советская печать в период борьбы за строительство социализма. - М., 1964.

27 См., напр., Чернышов А.Л. Партийно-советская периодическая печать Сибири в борьбе за социалистическую индустриализацию (1926 - 1932 гг.): Автореф. дис. . канд. ист. наук. - Новосибирск, 1981.

28 Там же.

29 Очерки истории идеологической деятельности КПСС. Т. 1. 1917 - 1937. - М., 1985; Т. 2. 1938 - 1961. -М., 1986.

30Там же.-Т. 1.-С. 3-9.

31 Там же. - С. 219 - 230,270; Т. 2. - С. 68, 92 - 96.

32 Там же. - Т.2. - С. 87-100.

33 Там же. С. 90.

34 См., напр., Борзенков А.Г. Партийная печать - активный организатор социалистического соревнования в колхозной деревне Западной Сибири (1929 - 1932 гг.) //Бахрушинские чтения. - Новосибирск, 1974. - С. 63 - 67; Пыжик В.Л. Из истории работы «Правды» с сибирской периодической печатью (1936 - июнь 1941) //Некоторые вопросы истории Сибири: Сб. статей молодых ученых историко-филологического факультета ТГУ. - Вып. 2. - Томск, 1973; Фролов Ю.М. Культурное развитие сибирского крестьянства (1920 - 1928): Автореф. дис. . канд. ист. наук. - Новосибирск, 1975; Он же. Партийно-советская печать в сибирской деревне (1923 - 1928 гг.) //Бахрушинские чтения. - Новосибирск, 1974. - С. 29 - 33; Чернышов А.Л. Партийно-советская периодическая печать Сибири; Яновская Г.В. Партийно-советская печать Западной Сибири в борьбе за просвещение и идейно-политическое воспитание трудящихся в годы первой пятилетки: Автореф. дис. канд. ист. наук. - Томск, 1973. и др.

35 Посадсков А. История книги в Сибири в годы строительства социализма (1917-1941) //Историография культуры и интеллигенции Советской Сибири. - Новосибирск, 1978. - С. 127 - 129.

36 Там же.-С. 125.

37 Чернышев A.JI. Партийно-советская периодическая печать Сибири.

38 Борзенков А.Г. Партийная печать - активный организатор; Фролов Ю.М. Культурное развитие сибирского крестьянства; Он же. Рабселькоровское движение в Сибири в 1923 - 1928 гг. //Проблемы истории советской Сибири. - Новосибирск, 1973.

39 Соскин B.JI. Культурная жизнь Сибири в первые годы нэпа (1921 - 1925). - Новосибирск, 1971. - С. 114 -149.

40 Посадсков A.JL, Гильди JI.A. Печать и книжное дело Сибири в условиях «военного коммунизма». -Новосибирск, 1987.

41 Красильников С.А. Периодическая печать Сибири в период Октября в системе политической пропаганды. К постановке проблемы и методов исследования //Книжное дело Сибири и Дальнего Востока. -Новосибирск, 1984; Красильников С.А., Соскин B.JI. Интеллигенция Сибири в период борьбы за победу и утверждение Советской власти. - Новосибирск, 1985.

42 Красильников С.А., Соскин B.JI. Интеллигенция Сибири. - С. 159.

43 Голубев А. Запад глазами советского общества. (Основные тенденции формирования внешнеполитических стереотипов в 30-х годах) // ОИ. - 1996. - №1. - С. 106.

44 Гозман Л., Эткинд А. Люди и власть: от тоталитаризма к демократии //В человеческом измерении. - М., 1989.-С. 379.

45Фадин А. Бремя этакратического сознания //В человеческом измерении. - С. 87.

46 Арон Р. Демократия и тоталитаризм. - М., 1993. - С. 75 - 77.

47 Авторханов А.Г. Происхождение партократии. - Франкфурт-на-Майне, 1973; Он же. Технология власти.

- Мюнхен, 1959; Такер Р. Сталин у власти: история и личность. 1928 - 1941. - М., 1997; Фейнсод М. Смоленск под властью Советов. - Смоленск, 1995. и др.

48 Павлова И.В. Механизм власти и строительство сталинского социализма. - Новосибирск, 2001; Она же. Сталинизм: становление механизма власти. - Новосибирск, 1993; Пихоя Р.Г. Советский Союз: История власти: 1945 - 1991. - Новосибирск, 1998; Хлевнюк О.В. Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы. - М., 1996. и др.

49 Арон Р. Демократия и тоталитаризм. — С. 54 - 55, 72 - 73.

50 Тезисы докладов международного научного семинара «Сталинизм: закономерность, угроза, вызов». -Новосибирск, 1992. - С. 9.

51 Выделено в тексте.

52 Голубев А.В. Тоталитаризм как феномен российской истории XX века //Власть и общество в СССР: политика репрессий (20 - 40-е гг.). - С. 8 - 9.

53 Там же.-С. 10-11.

54 Там же.-С. 16.

55 Голубев А.В. Мифологическое сознание в политической истории XX в. //Человек и его время. - М., 1992.

- С. 49; Он же. Мифологизированное сознание как фактор российской модернизации //Мировосприятие и самосознание русского общества (XI - XX век). - M., 1994.

56 Голубев А.В. Тоталитаризм как феномен российской истории XX века. - С. 19-20.

57 Голубев А. Запад глазами советского общества.

58 Павлова И.В. Современные западные историки о сталинской России 30-х годов. (Критика ревизионистского подхода) //ОИ. - 1998. - №5. - С. 118.

59 Соколов А.К. Курс советской истории. 1917 - 1940: Учебное пособие для вузов. - M., 1999; Голос народа. Письма и отклики рядовых советских граждан о событиях 1918 - 1932 гг. / Отв. ред. А.К. Соколов. -M., 1997; Общество и власть: 1930-е годы. Повествование в документах / Отв. ред. А.К. Соколов. - M., 1998.

60 Голос народа. - С. 3.

61 Общество и власть. - С. 13.

62 Зубкова Е.Ю. Послевоенное советское общество: политика и повседневность. - М., 1999; Она же. Общество и реформы. 1945 - 1964. - М., 1993.

63 Зубкова Е.Ю. Послевоенное советское общество. - С. 5.

64 Там же.-С. 221.

65 Подробнее характеристику данного направления см.: Павлова И.В. Что это было? Современная российская историография об историческом смысле социальных преобразований 1930-х гг. //Культура и интеллигенция сибирской провинции в годы «Великого перелома. - Новосибирск, 2000. - С. 15 - 18.

66 Гончаров Д. Политическая мобилизация. // Полис. - 1995. - № 6. С. 130.

67 Галкин А. Общественный прогресс и мобилизационная модель развития.

68 Там же. - С. 27.

69 Там же.-С. 28-29.

70 Там же.-С. 30-31.

71 Вишневский А.Г. Серп и рубль: Консервативная модернизация в СССР. - М., 1998. - С. 418.

72 Булдаков В. Красная смута: Природа и последствия социального насилия. - М., 1997.

73 Там же.-С. 16.

74 Там же.-С. 14.

75 Там же.-С. 283 -284.

76 Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта. (Социокультурная динамика России). - Т.1. От прошлого к будущему. - Новосибирск, 1997. - С. 396.

77 Там же. - С. 70 - 71, 385 - 389.

78 Фадин А. Бремя этакратического сознания. - С. 81.

79 История СССР в 12-ти томах. - Т. 8. - М., 1967. - С. 363- 367.

80 Нежинский JI. Была ли военная угроза СССР в конце 20-х - начале 30-х гг.? //История СССР. - 1990. -№6. - С. 14 - 30; Он же. Внешняя политика советского государства в 1917-1921 гг.: курс на мировую революцию или на мирное сосуществование //История СССР. - 1991. - №6. - С.25.

81 Нежинский JI. Была ли военная угроза. - С. 23, 24.

82 СССР в 20 - 30-е годы: альтернативы и реалии. Методические указания к курсу истории СССР. -Новосибирск, 1990. - С. 10.

83 Голубев А. Запад глазами советского общества. - С. 110.

84 Симонов Н.С. Военно-промышленный комплекс СССР в 1920 - 1950-е годы: темпы экономического роста, структура, организация производства и управление. - М., 1996; Он же. "Крепить оборону страны Советов" ("Военная тревога" 1927 года и ее последствия) // ОИ. - 1996. - №3. - С. 155.

85 Симонов Н.С. "Крепить оборону страны Советов" - С. 158, 161.

86 Невежин В. Советская политика и культурные связи с Германией (1939-1941 гг.) //ОИ. - 1993. - №1; Он же. Метаморфозы советской пропаганды в 1939 - 1941 гг. // Вопросы истории. - 1994. - №8. - С. 164 - 171

87 Он же. Синдром наступательной войны. Советская пропаганда в преддверии «священных боев», 1939 -1941 гг. - М., 1997; Он же. Речь Сталина 5 мая 1941 года и апология наступательной войны //ОИ. - 1995. -.№2. - С.54 - 69; Он же. Сталинский выбор 1941 года: оборона или лозунг наступательной войны //ОИ. -1996. - №3. - С. 55 - 73; Мельтюхов М. Идеологические документы мая - июня 1941 года о событиях Второй мировой войны //ОИ. - 1995. - №2. - С. 70 - 85.

88 Горяинов А.Н. «Ленинградская правда» - коллективный организатор «Великого перелома» в Академии наук // Вестн. АН СССР. - 1991. - №8. - С. 107 - 114; Перченок Ф.Ф. «Дело Академии наук» и «Великий перелом» в советской науке // Трагические судьбы: репрессированные ученые Академии наук СССР. - М., 1995. - С. 201 - 236; Брачев B.C. Укрощение строптивой или как Академию наук учили послушанию // Вестн. АН СССР. - 1990. - №4. - С. 120 - 127.

89 Макарцев А.А. Обсуждение проекта Конституции 1936 г. в немецких селах Западно-Сибирского края //Немецкий этнос в Сибири. Альманах гуманитарных исследований. - Выпуск 2. - Новосибирск, 2000; Общество и власть.

90 Красильников С.А., Пыстина Л.И. Кампании по мобилизации специалистов для Сибири в конце 1920-х - начале 1930-х годов // Проблемы истории местного управления Сибири XVI - XX веков. Материалы третьей региональной научной конференции. - Новосибирск, 1998. - С. 113 - 121; Павлова И.В. Сталинские репрессии как способ преобразования общества // Возвращение памяти. - Вып. 3. -Новосибирск, 1997. - С. 4 - 36.

91 Генина Е. Исторические этапы идеологизации населения Кузбасса в 1920-е - начале 1950-х гг.: Автореф. дис. . канд. ист. наук. - Кемерово, 1998; Кузнецов И.С. На пути к «великому перелому». Люди и нравы сибирской деревни 1920-х гг. (Психоисторические очерки). - Новосибирск, 2001; Он же. Советский тоталитаризм. Очерк психоистории. - Новосибирск, 1995; Он же. Формирование «образа врага» и социально-психологические предпосылки тоталитаризма (по материалам сибирской деревни) // Вопросы истории Сибири. - Новосибирск, 1996. - С. 52 - 63; Макарцев А.А. Обсуждение проекта Конституции 1936 г.; Петренко М.С. Избирательные кампании в Сибири в 1950 - 1953 годах // Проблемы истории местного управления Сибири XVI - XX веков. Материалы третьей региональной научной конференции. -Новосибирск, 1998; Омельчук Т.Н. Экономические кризисы периоды нэпа в отражении периодической печати. Дипломная работа. - Новосибирск, 1998. - С. 163; Она же. Время нэпа в отражении газеты «Советская Сибирь» // Материалы XXXV Международной научной студенческой конференции «Студент и научно-технический прогресс»: история и политология. - Новосибирск, 1997. - С. 115-116.

92 Кузнецов И. Советский тоталитаризм. - С. 21, 54, 57.

93 Там же. С. 27.

94 Там же. С. 22-23.

95 Кузнецов И. Формирование "образа врага". - С. 53.

96 Кузнецов И. Советский тоталитаризм. - С. 59-61.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Идеолого-пропагандистские кампании как способ социальной мобилизации советского общества в конце 1920-х - начале 1940-х гг."

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Путь, пройденный Россией в XX веке, оказался весьма неоднозначным. За те достижения, которые принято относить к числу модернизационных перемен и которые вывели страну в число индустриальных держав, была заплачена неоправданно высокая цена, да и сам итог преобразований оказался весьма противоречивым. Одна из главных проблем заключалась в односторонности происходивших преобразований, проявлявшейся в решении сугубо инструментальных целей. Как следствие, не были созданы механизмы саморазвития, являющиеся залогом успеха модернизационных процессов.

Одной из причин, которая привела к появлению подобной деформации, стал выбор социальной мобилизации в качестве основного способа модернизации общества. Данный метод, основанный на подавлении или искажении свободных и рациональных предпочтений и опирающийся на традиционалистские черты массового сознания, блокировал развитие столь необходимого элемента современного общества, как индивидуализм его членов.

Выбор мобилизационного метода осуществления советского типа модернизации во многом был связан с особенностями уровня социально-культурного развития российского общества, его психологической неготовностью к переходу на новую ступень развития. Вместе с тем, неправомерно говорить об исторической неизбежности мобилизационной модели развития нашей страны. Влияние объективных условий было усилено распространением идеологических установок большевиков, в соответствии с которыми общество, с одной стороны, является главной движущей силой развития, а с другой, объектом воспитания и идеологического воздействия со стороны партии, единственно верно понимающей его интересы. Сложившийся в стране в 1930-х гг. политический режим, ставящий целью абсолютное подчинение общества государству, способствовал окончательному закреплению преимущественно однонаправленного мобилизационного типа отношений между ними.

Социальная мобилизация осуществлялась в советской России и СССР самыми разнообразными методами: едва ли не каждое мероприятие власти можно рассматривать как имевшее мобилизационный характер. Сравнительный анализ идеолого-пропагандистских кампаний, которые были организованы в наиболее переломные моменты рассматриваемого десятилетия и которые являлись одной из главных и весьма продуктивных форм властного воздействия на общество, позволил сделать следующие выводы.

В глазах власти кампании, несомненно, были средством идеологической мобилизации различных групп общества. Именно так они оценивались в официальных документах; открыто декларируемые и скрытые цели кампаний соответствовали наиболее актуальным для того или иного момента задачам.

С меньшей уверенностью можно говорить об эффективности данного средства мобилизации. Проведенное исследование показало, что она зависела от ряда факторов. Среди них: наличие у аудитории возможности непосредственно воспринимать действительность (ее отсутствие или ограниченный характер, как это происходило в случае с кампаниями, развернутыми вокруг внешнеполитических событий, усиливало эффективность пропагандистского воздействия). Следующий, связанный с предыдущим фактор - это степень соответствия содержания пропаганды реальности. В случае их разительного отличия кампании не только не давали желаемого эффекта, но и формировали в обществе устойчивый скептицизм к декларируемым тезисам и подрывали доверие к пропаганде вообще.

Эффективность кампаний в значительной мере зависела от того, насколько внедряемые в массовое сознание идеологические установки соответствовали характерным для той или иной социальной группы мировоззрению и социальным настроениям. Именно к такому выводу пришли современные политологи и социологи, изучающие вопросы эффективности пропаганды1. Проведенный в работе анализ технологии пропагандистского воздействия в конце 1920-х - конце 1930-х гг. показал, что зачастую организаторам кампаний зачастую приходилось в значительной мере корректировать содержание и форму пропаганды с тем, чтобы приблизить ее к особенностям групповой социальной психологии. В этом смысле кампании середины 1930-х гг. можно считать высшей точкой трансформации большевистской идеологии, когда все ее основные постулаты были приближены к уровню массового сознания, традиционалистского по преимуществу.

Соответственно эффективность пропагандистского воздействия не была одинаковой для всех групп общества. Наиболее подверженными ее воздействию оказывались молодые люди, имевшее невысокий уровень образования, чьи взгляды сформировались уже в советский период истории.

Вместе с тем необходимо учитывать, что рассмотренные в работе кампании были элементом пропагандистской системы, и в комплексе с другими способами воздействия они, несомненно, способствовали мобилизации советского общества . Действительно, сформированные в том числе и посредством кампаний «оборонное» сознание, уверенность в превосходстве собственного государства и стремление поддерживать это превосходство любой ценой, нетерпимое, агрессивное отношение к инаковости, - все эти характеристики массового сознания советского общества позволяли власти не только оправдывать самые непопулярные решения, но и привлекать общество к претворению их в жизнь. Их влияние вполне ощутимо и в жизни современной России.

Однако эффективность кампаний как фактора развития общества, как одного из способов модернизации страны оказался краткосрочной. Как показали исследования Е.Ю. Зубковой, уже в послевоенный период для большей части советского общества были характерны либо аполитичность, либо показная политическая активность, которые пришли на смену энтузиазму 1930-х гг.2, в 1970 - 1980-х гг. результатом действия отмеченной тенденции стало повсеместное распространение своеобразной игры в «активность», участником которой было не только общество, но и власть, хорошо осознавшая формальный характер большинства кампаний.

В ходе исследования проверялась рабочая гипотеза о том, что зависимость типа мобилизации от исторического контекста должна проявить себя в преобладании в тот или иной период методов либо конфликтной, либо позитивной мобилизации. В целом такая зависимость, несомненно, существует: для периодов ужесточения политики, активного применение чрезвычайных мер (конец 1920-х гг. - начало 1930-х гг. и канун войны) характерно преимущественное использование методов конфликтной мобилизации. И, напротив, некоторое смягчение режима в середине 1930-х гг. нашло свое отражение в изменении целей, приоритетов мобилизации: вместо противопоставления советского народа внутренним и внешним «врагам» власть при помощи системы пропаганды пытается консолидировать общество на основе создания «новой» системы ценностей, а точнее, на основе попытки соединить большевистскую доктрину с традиционными стереотипами общества и идеей сильной государственной власти.

Вместе с тем такое разделение оказалось достаточно условным, поскольку в каждой из рассмотренных идеолого-пропагандистских кампаний сочетались оба фактора, но фактор оппозиции «мы - они» все же оставался доминирующим. С наибольшей яркостью это проявилось в ходе организации и проведения кампаний, связанных с распространением стахановского движения и обсуждением проекта Конституции, в основе которых лежала позитивная идея формирования «новых» ценностей. Указанные кампании тем не менее неизбежно сбивались на конфликтный тип мобилизации, что, по-видимому, можно считать характерной чертой советской пропагандистской системы, наложившей отпечаток на массовое сознание советского общества. Выявившаяся неспособность власти поддерживать и контролировать общество на основе преимущественно позитивных факторов мобилизации в состоянии, необходимом для решения очередных задач, свидетельствует о непрочности мобилизационных режимов на длительном временном промежутке, т.к. их существование требует постоянного поддержания в обществе атмосферы противостояния.

Исследование показало, что все кампании, помимо ожидаемых результатов, имели и зачастую весьма значительные побочные нежелательные для власти эффекты. Так, возникшая под влиянием репрессивной социальной политики конца 1920-х гг. и сопровождавших ее идеолого-пропагандистских кампаний дезинтеграция общества делала невозможным эффективное решение тех самых задач, во имя которых и проводилась социальная мобилизация. В меньшей степени данные проблемы были характерны для тех идеолого-пропагандистских кампаний, в основе которых лежал фактор противопоставления СССР внешнему миру. Но и эти кампании зачастую становились причиной дестабилизации ситуации в стране и вызывали обострение внутренних проблем, в первую очередь, связанных со снабжением. Этот двойной эффект заставлял систему пропаганды проводить кампании так, чтобы в обществе сложилось мнение о потенциальной опасности, как об опасности, которая «угрожает не как отдельной личности каждому гражданину, а как обществу в целом» . Такая емкая формулировка, выражающая суть социально-мобилизационной направленности милитаристских кампаний, прозвучала в выступлении главы Политического управления СибВО Негробова на заседании коллегии отдела печати Сибкрайкома в июне 1927 года.

Проведенное исследование позволяет говорить об особом, милитаризованном компоненте в оценке социальной мобилизации как фактора развития России в первой половине XX в. Представляются обоснованными выводы И.В. Павловой, полагающей, что сталинский план построения социализма в СССР самым непосредственным образом был связан с милитаризацией страны - в конце 1920-х гг. для обеспечения безопасности страны от возможной интервенции, а в конце 1930-х гг. для «расширения фронта социализма»4. В подобной постановке вопроса процессы социальной мобилизации следует рассматривать как способ подготовки к войне и оценивать эффективность кампаний с точки зрения их влияния на готовность страны к ней. Значение процессов социальной мобилизации в данном случае определяется не только тем, что они позволили в короткие сроки создать военно-техническую базу страны, но, и целенаправленно формируемыми властью изменениями в социальной психологии. Продолжавшаяся в течение двух десятилетий милитаризация массового сознания, трансформация системы ценностей обеспечили психологическую готовность советского общества к войне и связанной с ней лишениями.

Пропагандистские кампании осуществлялись в рамках системы политической пропаганды и потому несли в себе ее характерные черты. Сходство в технологии их проведения определяется отсутствием принципиальных изменений в данной системе в конце 1920-х - конце 1930-х гг. Такие характерные черты последней, как абсолютная подконтрольность партийным органам и монополия на информацию, обеспечивали соответствие содержания и формы кампаний указаниям центральных и местных комитетов ВКП(б).

Непременной составляющей любой пропагандистской кампании была организованная реакция объекта политической пропаганды, т.е. населения страны. Ее функция состояла не столь в коррекции пропагандистских усилий - она сама была значимым способом массового воздействия в силу того, что позволяла создать иллюзию совпадения интересов государства и общества.

При организации пропагандистских кампаний в печати конца 1920-х -конца 1930-х гг. широко применялись средства, которые являются специфически газетными. Среди них: сочетание информационных сообщений с передовыми статьями, распределение материалов по газетным полосам в зависимости от их значимости, использование формальных газетных признаков (жанр, стиль, лексика, шрифт, иллюстрации).

Осуществляемая в Сибири посредством идеолого-пропагандистских кампаний социальная мобилизация имела некоторые отличия: помещаемые в региональной печати пропагандистские материалы имели по преимуществу лозунговый характер, были рассчитаны прежде всего на эмоциональное восприятие, тогда как в центральной прессе («Правда», «Известия») большую роль играли материалы аналитического характера. Очевидно, что таким образом организаторы кампаний пытались учитывать особенности аудитории газет. Вместе с тем можно сделать вывод о том, что для рассмотренных идеолого-пропагандистских кампаний в малой степени была характерна региональная специфика, которая последовательно нисходила на нет в течение рассматриваемого периода. Это было связано со стремлением власти унифицировать и поставить под свой контроль действие местных пропагандистских структур.

Анализ идеолого-пропагандистских кампаний, рассмотренных в качестве одного из способов социальной мобилизации советского общества в конце 1920-х - начале 1940-х гг., позволяет сделать выводы об особенностях мобилизационных процессов в нашей стране в целом. К началу Отечественной войны данный тип отношений между обществом и

288 государством сформировался и постоянно воспроизводился. Он давал краткосрочные результаты, но по своим долговременным последствиям оказался противоречивым и деструктивным. Преобладание конфликтного типа мобилизации требовало постоянного увеличения количества «врагов», что означало потерю социальной перспективы для значительной части населения страны.

1 Политическая наука: новые направления. - M., 1999. - С. 248.

2 Зубкова Е.Ю. Послевоенное советское общество: политика и повседневность. - М., 1999. - С. 221.

3 ГАНО. Ф. П. - 2. On. 1. Д. 2433. Л. 193.

4 Павлова И.В. Механизм власти и строительство сталинского социализма. - Новосибирск, 2001. - С. 392 -399,441-443.

Список научной литературыУшакова, Светлана Николаевна, диссертация по теме "Отечественная история"

1. Архивные документы: Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ):

2. Ф.-17 ЦК ВКП(б) - КПСС: Оп. 2. Д.Д. 288, 289, 291, 292, 294, 295, 549, 551, 553, 554, 556, 563, 572, 574; Оп. 3. Д.Д. 969, 972 - 974, 977, 978, 980; Оп. 60. Д. 1050; Оп. 85. Д.Д. 401, 403, 422, 448; Оп. 120. Д.Д. 146, 191, 232, 236, 247, 252, 253.

3. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ):

4. Ф. Р-3316 ЦИК СССР: Оп. 40. Д.Д. 5 - 7, 11 - 17, 21 - 23, 81, 85, 101; Оп. 41. Д.Д. 1 - 67, 92, 93, 109, 131, 186, 194, 195; Оп. 64. Д. 1610; Оп. 65. Д. 170.

5. Ф.Р-5451 ВЦСПС: Оп. 19. Д.Д. 54, 119,217, 219, 221, 231 - 235, 239-241; Оп. 20. Д.Д. 21, 156, 160, 161, 163а; Оп. 43. Д.Д. 68, 70, 71. Государственный архив Новосибирской области (ГАНО):

6. Ф. Р-22 Сибкрайсовнархоз: On. 1. Д. 1591, 1737.

7. Ф. Р-47 Сибкрайисполком - Запсибкрайисполком - Новосибирский облисполком: On. 1. Д.Д. 695, 2816, 2824, 2885, 2993, 3055, 3073, 3074, 3078, 3100-3112,3117,3402; Оп. 5. Д. 157.

8. Ф. Р-61 Сибирский краевой отдел просвещения: On. 1. Д. 1103

9. Ф. Р-627 Западносибирский краевой совет профсоюзов: On. 1. Д.Д. 1074,1115, 1115а- 1118, 1120, 1187.

10. Ф. Р-1800 Новосибирское бюро секции научных работников: On. 1. Д.Д. 6 -13,16-18,23.

11. Ф. П-3 Западносибирский крайком ВКП(б): On. 1. Д.Д. 675, 692, 748; Оп. 2. Д.Д. 678, 705, 786, 812, 816; Оп. 10. Д.Д. 919, 924, 926 - 928, 932, 940, 952, 957,958,988.

12. Ф. П-4 Новосибирский обком ВКП(б) - КПСС: On. 1. Д. 79, Оп. 3. Д.Д. 49, 302, 303, 401, 403, 404, 409; Оп. 4. Д.Д. 320, 322, 544, 554; Оп. 33. Д.Д. 103, 117, 129.

13. Документальные научные издания, хроники, хрестоматии: Власть и интеллигенция в сибирской провинции. У истоков советской модернизации. 1926-1932: Сб. документов. Новосибирск: Изд-во Ин-та археологии и этнографии СО РАН, 1999.

14. Голос народа. Письма и отклики рядовых советских граждан о событиях 1918 1932 гг. / Отв. ред. А.К. Соколов. - М.: РОССПЭН, 1997. - 328 с. Документы свидетельствуют. Из истории деревни накануне и в ходе коллективизации 1927 - 1932 гг. - М., 1989.

15. Иркутский государственный университет им. А.А. Жданова в материалах периодической печати и документах (хроника). 1918 1978. - Иркутск, 1983. -130 с.

16. История индустриализации Западной Сибири. Документы и материалы. -Новосибирск, 1967.

17. История советской политической цензуры. Документы и комментарии. М., 1997.

18. Коллективизация сельского хозяйства. Важнейшие постановления Коммунистической партии и Советского государства. М., 1957. Коллективизация сельского хозяйства Западной Сибири. Документы и материалы. - Томск, 1972.

19. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций, пленумов ЦК. Т. 4. -М., 1970.

20. Культурное строительство в Сибири. 1917 1941: Сб. документов. -Новосибирск, 1979.

21. Литературный фронт». История политической цензуры 1932 1946 гг. Сб. документов. - М.: АИРО-ХХ век, 1994. - 372 с.

22. Наша малая Родина: Хрестоматия по истории Новосибирской области, 1921 -1991. Новосибирск: ЭКОР, 1997. - 762 с.

23. Наше положение хуже каторжного» //Источник. 1996. - №3. - С. 109 - 140. Новониколаевская губерния - Новосибирская область. 1921 - 2000. Хроника. Документы. - Новосибирск, 2001. - 327 с.

24. Новосибирск. 100 лет. События. Люди. Новосибирск: ВО «Наука», 1993. -471 с.

25. Общество и власть: 1930-е годы. Повествование в документах / Отв. ред. А.К. Соколов. -М.: РОССПЭН, 1998.

26. Партийное руководство Академией наук: семь документов из бывшего архива Новосибирского обкома КПСС // Вестн. РАН. 1994. - №11. - С. 1033 - 1043.

27. Политика раскрестьянивания в Сибири. Вып. 1: Этапы и методы ликвидации крестьянского хозяйства. 1930 1940 гг. Хроникально-документальный сборник - Новосибирск: Изд-во ИДМИ, 2000. - 214 с.

28. Постановления КПСС и Советского правительства об охране здоровья народа. -М., 1958.

29. Приняты меры к выявлению автора агентурным путем» //Источник. -2000. №2. - С. 32 - 44.

30. Спецпереселенцы в Западной Сибири. 1930 весна 1931 г. Сб. документов. -Новосибирск: Наука, 1992. -286 с.

31. Спецпереселенцы в Западной Сибири. Весна 1931 начало 1933 г. Сб. документов. - Новосибирск: ЭКОР, 1993. - 341 с.

32. Спецпереселенцы в Западной Сибири. 1933 1938 г. Сб. документов. -Новосибирск: ЭКОР, 1994. - 310 с.

33. Спецпереселенцы в Западной Сибири. 1939 1945 г. Сб. документов. -Новосибирск: ЭКОР, 1996. - 311 с.

34. Сталинское Политбюро в 30-е годы. Сб. документов. М.: АИРО-ХХ век, 1995-340 с.

35. Строкой отмеченное время: Новосибирская область в статьях и материалах газеты «Советская Сибирь», 1919 1969 гг.. - Новосибирск: Сов. Сибирь, [1970].-240 с.

36. Съезды советов СССР, союзных и автономных республик: Сб. документов. 1917- 1937 гг.-М., 1961

37. Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927 -1939. Документы и материалы. В 5-ти тт. Т. 1. Май 1927 - ноябрь 1929 г. -М.: РОССПЭН, 1999; Т. 2. Декабрь 1929 - 1930 г. - М.: РОССПЭН, 2000. Уставы Академии наук СССР. - М., 1974.

38. Хрестоматия по истории Новосибирской области: 1917 1970 гг. -Новосибирск: Зап. Сиб. кн. изд-во, 1976. - 135 с.

39. Печать в СССР за 40 лет (1917 1957 гг.): Стат. материалы. - М., 1957. Профессора Томского университета: Биографический словарь. - Т. 1. 1888 -1917. Томск: Изд-во Томского университета, 1996; Т.2. 1917 - 1945 - Томск, 1998.

40. Редакторы «Советской Сибири». Новосибирск, 1999. - 95 с. Сибирский край: Стат. справочник. - Новосибирск, 1930. - 804 с. Советская интеллигенция: Словарь-справочник. - М.: Политиздат, 1987. -222 с.

41. Периодическая печать: Правда, орган ЦК ВКП(б). 1927 - 1930, 1935 - 1936, 1938 - 1940; Известия, орган Советов депутатов трудящихся. - 1927 - 1930, 1935 - 1936, 1938-1940;

42. Советская Сибирь, орган Сибкрайкома ВКП(б), Сибкрайисполкома, (с августа 1930 г. Запсибкрайкома ВКП(б), Запсибкрайисполкома; с сентября 1937 г. Новосибирского обкома ВКП(б), Новосибирского облсовета). 1927 - 1930,1935- 1936,1938- 1940;

43. Красное знамя, орган Томского окружкома ВКП(б), Томского окрисполкома. 1928- 1930;

44. Власть труда, орган Иркутского окружкома ВКП(б), Иркутского окрисполкома. 1928 - 1930;

45. Рабочий путь, орган Омского окружкома ВКП(б), Омского окрисполкома. -1928- 1930;

46. Вестник АН СССР (с 1992 г. Вестник РАН) Вопросы истории; Вопросы философии;

47. Гуманитарные науки в Сибири. Серия «Отечественная история»; Знание-сила;

48. Известия СО АН СССР. Сер. История; Исторический архив;

49. История СССР (с №2 1992 г. Отечественная история); Источник. Приложение к журналу «Родина»; Кентавр;

50. Коммунист (с № 14 1991 г. Свободная мысль); Новая и новейшая история; Общественные науки и современность (ОИС); Отечественные архивы; Политические исследования (Полис); Социологические исследования (Социс).

51. Сборники статей, тезисы и материалы конференций: Актуальные проблемы истории советской Сибири. Сб. научн. трудов. -Новосибирск: Наука, 1990. 280 с.

52. Актуальные проблемы историографии отечественной интеллигенции. -Иваново, 1996.

53. В человеческом измерении. М.: Прогресс, 1989. - 488 с. Власть и общество в Сибири в XX веке. Сб. научн. тр. - Новосибирск, 1997. Власть и общество в СССР: политика репрессий (20 - 40-е гг.). Сб. статей -М., 1999.-360 с.

54. Дискриминация интеллигенции в послереволюционной Сибири (1920 1930 гг.). Сб. научн. трудов - Новосибирск, 1994. - 211 с.

55. Идеологическая работа партии как фактор развития трудовой и общественно-политической активности масс. Сб. статей Калининград., 1987. Интеллектуальный и индустриальный потенциал регионов России. Мат-лы Всерос. научн. чтений. - Кемерово, 1999. - 228 с.

56. Интеллигенция, общество, власть: опыт взаимоотношений (1917 конец 1930-х гг.). - Сб. научн. тр. - Новосибирск, 1995.

57. Интеллигенция России в конце XX века: система духовных ценностей в исторической динамике. Тезисы докл. и сообщ. Всеросс. научн. конф. -Екатеринбург, 1998. 187 с.

58. Историография культуры и интеллигенции Советской Сибири. -Новосибирск, 1978.

59. Историческая наука России в XX веке. Сб. научн. тр. М., 1997. Исторические исследования в России. Тенденции последних лет. Сб. статей. -М., 1996.

60. Историческое познание: традиции и новации. Ч. 2. Ижевск, 1996.

61. История Сибири: человек, общество, государство. Сб. статей Новосибирск,1995.

62. Куда идет Россия?. Власть, общество, личность. М-лы межд. симпозиума Интерцентра. М., 2000. - 451 с.

63. Культура и интеллигенция сибирской провинции в годы «Великого перелома: теория, история, практика. Мат-лы регион, научн. конф. -Новосибирск, 2000. 234 с.

64. Культура и интеллигенция сибирской провинции в годы «Великого перелома. Сб. научн. тр. Новосибирск, 2000.

65. Новосибирская область в контексте российской истории. Мат-лы регион, историко-краевед. конф. Новосибирск, 2001. - 290 с. Осмыслить культ Сталина. Сб. статей. - М., 1989.

66. Партийное руководство деятельностью общественных организаций интеллигенции в период социалистического строительства. Сб. научн. трудов. JL, 1984. - 146 с.

67. Проблемы истории Сибири: источниковедение и историография. -Новосибирск, 1992.

68. Российское государство и общество. XX век. М.: Изд-во МГУ, 1999. -560 с.

69. Сибирская провинция и Центр: культурное взаимодействие в XX веке. Сб. научн. тр. Новосибирск, 1997.

70. Советская история: проблемы и уроки. Сб. статей. Новосибирск: Наука, 1992.-255 с.

71. Советское общество: возникновение, развитие, исторический финал. Т.1. От вооруженного восстания в Петрограде до второй сверхдержавы в мире. -М., 1997.

72. Социально-демографические проблемы истории Сибири. XVII XX вв. Сб. научн. трудов. - Новосибирск, 1996. - 138 с.

73. Социально-исторические аспекты организации науки в Сибири. Сб. научн. тр. Новосибирск, 1989.

74. Сталинизм: закономерность, угроза, вызов. Тез. докл. междунар. науч. семинара. Новосибирск, 1992.

75. Монографии: Арон Р. Демократия и тоталитаризм. М., 1993.

76. Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта. (Социокультурнаядинамика России). Т.1. От прошлого к будущему. - Новосибирск, 1997.

77. Биккенин Н.Б. Социалистическая идеология. М., 1983.

78. Бордюгов Г.А., Козлов В.А. История и конъюнктура: Субъективные заметкиоб истории советского общества. М., 1992.

79. Брачев B.C. «Дело историков» (1929 1931 годы). - СПб., 1997.

80. Булдаков В. Красная смута: Природа и последствия социального насилия.1. М.: РОССПЭН, 1997.

81. Бутенко В.И. Моральные стимулы в развитии соревнования. М., 1970. Вишневский А. Серп и рубль: Консервативная модернизация в СССР. - М.: ОГИ, 1998.-432 с.

82. Восленский М.С. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. -М., 1991.

83. Геллер М. Машина и винтики. История формирования советского человека. -М, 1994.

84. Гордон Л.А., Клопов Э.В. Что это было?: Размышления о предпосылках иитогах того, что случилось с нами в 30 40-е годы. - М., 1989.

85. Гущин Н.Я. «Раскулачивание» в Сибири (1928 1934 гг.): методы, этапы,социально-экономические и демографические последствия. Новосибирск,1996.

86. Гущин Н.Я., Ильиных В.А. Классовая борьба в сибирской деревне. 1920-е -середина 1930-х гг. Новосибирск: Наука, 1987

87. Дадыкин Р.П. Начало массового социалистического соревнования в промышленности СССР. -М, 1954.

88. Данилов В.П. Советская доколхозная деревня: население, землепользование, хозяйство. М., 1977.

89. Демидов В. В., Демидов В. А. Власть и политическая борьба в ВКП(б). 1924 -1927 годы. Новосибирск. 1994.

90. Дети и Октябрьская революция. Идеология советского школьника. М., 1928.

91. Зиновьев А. Гомо советикус. М., 1993.

92. Зубкова Е.Ю. Общество и реформы. 1945 1964. - М.: АИРО - XX век, 1993. Зубкова Е.Ю. Послевоенное советское общество: политика и повседневность. - М.: РОССПЭН, 1999. - 229 с.

93. Ивницкий Н.А. Коллективизация и раскулачивание (начало 30-х годов). М.: Интерпракс, 1994. - 272 с.

94. Изменение социальной структуры советского общества: в 2 кн. М., 1976. Ильиных В.А., Ноздрин Г.А. Очерки истории сибирской деревни. -Новосибирск, 1995

95. К новому пониманию человека в истории: Очерки развития современной западной исторической мысли. Томск, 1994.

96. Кислицын С.А. Шахтинское дело. Начало сталинских репрессий против научно-технической интеллигенции в СССР. Ростов/на/Д, 1993. Коммунистическая партия - вдохновитель и организатор социалистического соревнования». - М., 1961

97. Коржихина Т.П. Извольте быть благонадежны. М.: Издат. центр РГГУ, 1997.-372 с.

98. Коробейников B.C. Редакция и аудитория. Социологический анализ. М., 1983.

99. Красильников С.А. На изломах социальной структуры: маргиналы в послереволюционном российском обществе ( 1917 конец 1930-х годов). -Новосибирск: Изд-во НГУ, 1998.-91 с.

100. Красильников С.А., Соскин B.JI. Интеллигенция Сибири в период борьбы за победу и утверждение Советской власти. Новосибирск, 1985. Красильщиков В.А. Вдогонку за прошедшим веком: Развитие России в XX веке с точки зрения мировых цивилизаций. - М., 1998.

101. Кузнецов И.С. На пути к «великому перелому». Люди и нравы сибирской деревни 1920-х гг. (Психоисторические очерки). Новосибирск: Изд-во НГУ, 2001.-235 с.

102. Кузнецов И.С. Советский тоталитаризм. Очерк психоистории. -Новосибирск, 1995.

103. Кузьмичев В. Организация общественного мнения. Печатная агитация. М., Л., 1929.

104. Кукушкин Ю.С., Чистяков О.И. Очерк истории Советской Конституции. -М., 1987.

105. Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 44, 45. Лысакова И. Тип газеты и стиль публикации. - Л., 1989. Мальте Рольф. Советский массовый праздник в Воронеже и центральночерноземной области России (1927 - 1932). - Воронеж: Изд-во ВГУ. - 2000. -125 с.

106. Московичи С. Век толп. Исторический трактат по психологии масс. М., -1996.

107. Московский А., Исупов В. Формирование городского населения Сибири. (1926 1939 гг.). - Новосибирск, 1984.

108. Невежин В. Синдром наступательной войны. Советская пропаганда впреддверии «священных боев», 1939 1941 гг. -М., 1997.

109. Ноэль-Нойман Э. Общественное мнение. Открытие спирали молчания. М.,1996.

110. Общественное мнение и пропаганда. М., 1980.

111. Осокина В.Я. Социалистическое строительство в деревне и община. 1920 -1933.-М., 1978.

112. Осокина Е.А. За фасадом «сталинского изобилия». Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации. 1927 1941 гг. - М., 1998. Очерки истории идеологической деятельности КПСС. Т. 1. 1917 - 1937. -М, 1985; Т. 2. 1938 - 1961. -М., 1986.

113. Павлов А. Борьба коммунистической партии за социалистическую индустриализацию и сплошную коллективизацию сельского хозяйства (1926 1929). - М., 1961.

114. Павлова И.В. Механизм власти и строительство сталинского социализма. -Новосибирск, 2001.

115. Павлова И.В. Сталинизм: становление механизма власти. Новосибирск, 1993.

116. Папков С.А. Сталинский террор в Сибири. 1928 1941. - Новосибирск, 1997. Партийно-советская печать в период борьбы за строительство социализма. -М., 1964.

117. Петров В. Быт деревни в сочинениях школьников. М., 1927.

118. Печать: Проблемы социологии печати. Новосибирск, 1969.

119. Политическая культура социализма. Фрунзе, 1984.

120. Поршнев Б.Ф. Социальная психология и история. М., 1979.

121. Поршнева О.С. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян исолдат России в период первой мировой войны (1914 март 1918 г.). 1. Екатеринбург, 2000.

122. Пресса и общественное мнение. М., 1986 Проблемы контент-анализа в социологии. - Новосибирск, 1970. Посадсков А.Л., Гильди JI.A. Печать и книжное дело Сибири в условиях «военного коммунизма». - Новосибирск, 1987.

123. Пыстина Л.И. «Буржуазные специалисты» в Сибири. 1928 1941 гг.социально-правовое положение и условия труда). Новосибирск: Изд-во

124. Института археологии и этнографии СО РАН, 1999. 160 с.

125. Пыстина Л.И. Общественные организации научно-техническойинтеллигенции Сибири (20 30-е гг.). - Новосибирск: Наука, 1987. - 222 с.

126. Роговин В. Сталинский неонэп. Год и место издания не указаны

127. Самосудов В.М. Насильственная коллективизация и противодействиекрестьянства сталинскому термидору. Омск, 1991.

128. Селищев A.M. Язык революционной эпохи. М., 1928.

129. Сенявская Е.С. 1941 1945. Фронтовое поколение. Историкопсихологическое исследование. М., 1995.

130. Сенявская Е.С. Психология войны в XX в. Исторический опыт России. М., 1999.

131. Сенявская Е.С. Человек на войне. Историко-психологические очерки. М., 1997.

132. Симонов Н.С. Военно-промышленный комплекс СССР в 1920 1950-е годы: темпы экономического роста, структура, организация производства и управление. - М., 1996.

133. Соколов А.К. Курс советской истории. 1917 1940: Учебное пособие для вузов.-М., 1999.

134. Соскин B.JI. Культурная жизнь Сибири в первые годы нэпа (1921 1925). -Новосибирск, 1971.

135. Соскин В.Л. Советская массовая культура: у истоков (1917 1927). -Новосибирск: Изд-во НГУ, 2001.

136. Соскин В.Л. Современная историография советской интеллигенции России.1. Новосибирск, 1994.

137. Социализм и наука. М., 1981

138. Социальная психология. М., 1975

139. Социология и пропаганда. М., 1986.

140. СССР в 20 30-е годы: альтернативы и реалии. Методические указания к курсу истории СССР. - Новосибирск, 1990. Сталин И.В. Сочинения. Т. 12. - М., 1949.

141. Стариков Е.Н. Общество-казарма от фараонов до наших дней. -Новосибирск, 1996.

142. Такер Р. Сталин у власти. 1928 1941. История и личность. - М., 1997.

143. Топоров A.M. Крестьяне о писателях. Новосибирск, 1963.

144. Троцкий Л. Д. Преданная революция. М., 1991.

145. Уледов А.К. Общественная психология и идеология. М., 1985

146. Хлебцевич Е. Массовый читатель и антирелигиозная пропаганда. Опытизучения читательских интересов и формы и методы антирелигиознойпропаганды и руководства чтением. М., Л., 1928.

147. Хлевнюк О.В. Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы. -М., 1996

148. Шафир Я. Газета и деревня. М., 1924.

149. Шестопал Е. Личность и политика. Критический очерк современных западных концепций политической социализации. М., 1988. Шильдяшов И.М. Религия в Сибири и атеистическое воспитание. -Новосибирск, 1982.

150. Шинкарук С.А. Общественное мнение в Советской России в 30-е гг. (Поматериалам Северо-Запада). СПб., 1995.

151. Ядов В.А. Социологическое исследование. М., 1972.1. Статьи:

152. Брачев B.C. Укрощение строптивой или как Академию наук учили послушанию // Вестн. АН СССР. 1990. - №4.

153. Выцлан М.А. Репрессии против крестьян. 30-е годы // Власть и общество в СССР: политика репрессий (20 40-е гг.). - М., 1999.

154. Галкин А. Общественный прогресс и мобилизационная модель развития // Коммунист. 1990. - №18.

155. Генина Е.С. «Новые рабочие» как фактор экономического и политического развития Кузбасса в к. 20-х начале 30-х гг. // Интеллектуальный и индустриальный потенциал регионов России. Мат-лы Всерос. научн. чтений. -Кемерово, 1999.

156. Гозман JL, Эткинд А. Люди и власть: от тоталитаризма к демократии //В человеческом измерении. М., 1989.

157. Голубев А. Запад глазами советского общества. (Основные тенденции формирования внешнеполитических стереотипов в 30-х годах) // Отеч. история. 1996. - №1.

158. Голубев А.В. Мифологизированное сознание как фактор российской модернизации //Мировосприятие и самосознание русского общества (XI -XX век).-М., 1994.

159. Голубев А.В. Мифологическое сознание в политической истории XX в. // Человек и его время. М., 1992.

160. Горяинов А.Н. «Ленинградская правда» коллективный организатор «Великого перелома» в Академии наук // Вестн. АН СССР. - 1991. - №8. Гракина Э.И. Ученые и власть // Власть и общество в СССР: политика репрессий (20 - 40-е гг.). - М., 1999.

161. Давыдов Ю.Н. Тоталитаризм и техника (Власть техники и технология власти) // Полис. 1991. - №4.

162. Демидов В.В. Хлебозаготовительная кампания 1927/28 г. в сибирской деревне // Актуальные проблемы истории советской Сибири. Новосибирск: Наука, 1990.

163. Дергачева Л.Д. Междисциплинарный подход в источниковедении периодики // Историческое познание: традиции и новации. Ч. 2. Ижевск, 1996. Зеленин И.Е. «Революция сверху»: завершение и трагические последствия // Вопр. истории. - 1994. - №10.

164. Красильников С.А. Научно-образовательный потенциал Сибири: механизм формирования и деформации в период «Великого перелома» (1928 1930 гг.) // Культура и интеллигенция сибирской провинции в годы «Великого перелома». - Новосибирск, 2000.

165. Красильников С.А. Периодическая печать Сибири в период Октября в системе политической пропаганды. К постановке проблемы и методов исследования // Книжное дело Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск, 1984.

166. Кудюкина М.М. Хлебозаготовки в 1927 1929 годах // Власть и общество в СССР: политика репрессий (20 - 40-е гг.). - М., 1999.

167. Кузнецов И.С. К вопросу о настроениях сибирского крестьянства весной и летом 1930 г. // Бахрушинские чтения. 1974 г.: Сб. научн. тр. Новосибирск, 1974.

168. Кузнецов И.С. Сибирские «кондратьевцы» в годы «Великого перелома» // Дискриминация интеллигенции в послереволюционной Сибири (1920 1930 гг.). - Новосибирск, 1994.

169. Кузнецов И.С. События на КВЖД и сибирское крестьянство // Бахрушинские чтения. 1975 г. Сб. научн. трудов. Новосибирск, 1975.

170. Кузнецов И.С. Формирование «образа врага» и социально-психологические предпосылки тоталитаризма (по материалам сибирской деревни) // Вопросы истории Сибири. Новосибирск, 1996. - С. 52 - 63.

171. Куликова Г.Б., Ярушина JI.B. Власть и интеллигенция в 20 30-е гг. // Власть и общество в СССР: политика репрессий (20 - 40-е гг.). - М., 1999. Куромия X. Сталинская «революция сверху» и народ // Свобод, мысль. -1992. №2.

172. Лебина Н. Повседневность 1920 1930-х годов: «Борьба с пережитками прошлого» //Советское общество: возникновение, развитие, исторический финал.-Т. 1.-М, 1997.-С. 244-290.

173. Люкс Л. Интеллигенция и революция. Летопись триумфального поражения // Вопр. философии. 1991. - №11.

174. Невежин В. Метаморфозы советской пропаганды в 1939 1941 гг. // Вопр. истории. - 1994. - №8. - С. 164 - 171.

175. Невежин В. Речь Сталина 5 мая 1941 года и апология наступательной войны /Ютеч. история. 1995. - .№2. - С.54 - 69.

176. Невежин В. Советская политика и культурные связи с Германией (1939-1941 гг.) //Отеч. история. 1993. - №1.

177. Невежин В. Сталинский выбор 1941 года: оборона или лозунг наступательной войны //Отеч. история 1996. - №3. - С. 55 - 73. Нежинский Л. Была ли военная угроза СССР в конце 20-х - начале 30-х гг.? //История СССР. - 1990. - №6. - С. 14 - 30.

178. Нежинский Jl. Внешняя политика советского государства в 1917-1921 гг.: курс на мировую революцию или на мирное сосуществование //История СССР. -1991. -№6. -С.25.

179. Омельчук Т.Н. Время нэпа в отражении газеты «Советская Сибирь» // Материалы XXXV Международной научной студенческой конференции «Студент и научно-технический прогресс»: история и политология. -Новосибирск, 1997.-С. 115-116.

180. Осокина Е. Люди и власть в условиях кризиса снабжения 1939 1941 гг. // Отеч. история. - 1995. - №3. - С. 16 - 32.

181. Павлова И.В. Власть и общество в СССР: 30-е гг. // Вопр. истории. 2001. -№10

182. Павлова И.В. Современные западные историки о сталинской России 30-х годов. (Критика ревизионистского подхода) //Отеч. история. 1998. - №5. -С. 107-121.

183. Перченок Ф.Ф. «Дело Академии наук» и «Великий перелом» в советской науке // Трагические судьбы: репрессированные ученые Академии наук СССР. М., 1995. - С. 201 - 236

184. Петренко М.С. Избирательные кампании в Сибири в 1950 1953 годах // Проблемы истории местного управления Сибири XVI - XX веков. Материалы третьей региональной научной конференции. - Новосибирск, 1998.

185. Покровский Н.Н. Источниковедческие проблемы истории России XX века // Общественные науки и современность. 1997. - №6.

186. Посадсков A.JI. История книги в Сибири в годы строительства социализма (1917 1941) //Историография культуры и интеллигенции Советской Сибири. - Новосибирск, 1978. - С. 119 - 136.

187. Посадсков A.JL Книга в системе культурной политики «Великого перелома» (1928 1930 гг.) // Культура и интеллигенция сибирской провинции в годы «Великого перелома». - Новосибирск, 2000.

188. Перченок Ф.Ф. «Дело Академии наук» и «Великий перелом» в советской науке // Трагические судьбы: репрессированные ученые Академии наук СССР. М, 1995. - С. 201 - 236

189. Пыжик B.JL Из истории работы «Правды» с сибирской периодической печатью (1936 июнь 1941) //Некоторые вопросы истории Сибири: Сб. статей молодых ученых историко-филологического факультета ТГУ. - Вып. 2.-Томск, 1973

190. Пыстина Л.И. Мобилизации как форма решения проблемы кадров специалистов для промышленности в конце 1920-х начале 1930-х годов // Культура и интеллигенция сибирской провинции в годы «Великого перелома». - Новосибирск, 2000.

191. Пыстина Л.И. Спецеедство в Сибири в 20-е годы //Дискриминация интеллигенции в послереволюционной Сибири (1920 1930 гг.). -Новосибирск, 1994.

192. Российская модернизация: проблемы и перспективы. (Материалы «круглого стола») //Вопр. философии. 1993. - №7.

193. Симонов Н. "Крепить оборону страны Советов" ("Военная тревога" 1927 года и ее последствия) // ОИ. 1996. - №3.

194. Стариков Е.Н. Маргиналы // Знамя. 1989. - №10

195. Таккер Р. Политическая культура и лидерство в Советской России. От Ленина до Горбачева //США: экономика, политика, идеология. 1990. №1 -№6.

196. Фадин А. Бремя этакратического сознания //В человеческом измерении. М., 1989.

197. Фицпатрик Ш. Классы и классовая принадлежность в Советской России в 1920-е гг. // Вопросы истории. 1990. - №8.

198. Красильников С.А. Социально-политическое развитие интеллигенции Сибири в 1917 середине 1930-х гг.: Автореф. дис. . доктора ист. наук. -Новосибирск, 1995.

199. Кузьмина Л. Массовое сознание в условиях тоталитарного общества: генезиси особенности: автореф. дис. . канд. филос. наук. М., 1990.

200. Омельчук Т.Н. Экономические кризисы периоды нэпа в отражениипериодической печати. Дипломная работа. Новосибирск, 1998.

201. Фролов Ю.М. Культурное развитие сибирского крестьянства (1920 1928):

202. Автореф. дис. . канд. ист. наук. Новосибирск, 1975.

203. Хвостова Л.Б. Воздействие советской кооперации на общественное сознание советского крестьянства во второй половине 20-х гг.: Автореф. дис. . канд. ист. наук. -М., 1982.

204. Чернышов А.Л. Партийно-советская периодическая печать Сибири в борьбе за социалистическую индустриализацию (1926 1932 гг.): Автореф. дис. . канд. ист. наук. - Новосибирск, 1981.

205. Яновская Г.В. Партийно-советская печать Западной Сибири в борьбе за просвещение и идейно-политическое воспитание трудящихся в годы первой пятилетки: Автореф. дис. канд. ист. наук. Томск, 1973.

206. Исследования на английском языке: Davies S. Popular opinion in Stalin's Russia: terror, propaganda, and dissent, 1934 -1941.-Cambridge, 1999317

207. Fitzpatrick S. Everyday Stalinism: ordinary life in extraordinary times. Soviet Russia in the 1930s. Oxford, 1999

208. Kenez P. The birth of the propaganda state. (Soviet methods of mass mobilization, 1917 1929). - Cambridge, 1985.

209. Mattew E. Lenoe. Agitation, Propaganda, and the "Stalinisation" of the Soviet Press, 1922- 1930. Pittsburgh, 1998.

210. Siegelbaum Lewis H. Stakhanovism and the Politics of Productivity in the USSR, 1935- 1941.-Cambridge, 1988.

211. Stalinism: New Directions. London and New York, 2000. Stalinist terror. New perspectives. - Cambridge, 1993.

212. Buckley M. Was Rural Stakhanovism a Movement? //Europe-Asia Studies. Vol. 51.- 1999, No. 2. - P. 299 - 314.