автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Идейно-эстетические принципы "парижской ноты" и художественные поиски Бориса Поплавского

Полный текст автореферата диссертации по теме "Идейно-эстетические принципы "парижской ноты" и художественные поиски Бориса Поплавского"

На правах рукописи

КОЧЕТКОВА ОЛЬГА СЕРГЕЕВНА

Идейно-эстетические принципы «парижской ноты» и художественные поиски Бориса Поплавского

Специальность: 10.01.01 - Русская литература

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

2 3 СЕН 2010

Москва 2010

004608597

Работа выполнена на кафедре истории русской литературы XX века филологического факультета Московского государственного университета имени М.В.Ломоносова

Научный руководитель доктор филологических наук

профессор Авраменко Альберт Петрович

Официальные оппоненты доктор филологических наук Чагин Алексей Иванович

Институт мировой литературы имени А.М.Горького РАН

кандидат филологических наук Певак Елена Александровна

Московский государственный университет имени М.ВЛомоносова

Ведущая организация Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Литературный институт имени А.М.Горького»

Защита состоится 7 октября 2010 года в 16.00 часов на заседании диссертационного совета Д 501.001.32 при Московском государственном университете имени М.В.Ломоносова по адресу: 119991 Москва, ГСП-1, Ленинские горы, д.1 (МГУ), стр. 51, 1-й учебный корпус, филологический факультет.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Московского государственного университета.

Автореферат разослан

«34»

(V 2010 г.

Ученый секретарь диссертационного совета доктор филологических наук профессор

Голубков М.М.

Общая характеристика работы

Среди исследований литературы русского зарубежья, внимание к которой в силу объективных причин выросло за последние десятилетия, все чаще стали появляться работы, посвященные творчеству представителей молодого поколения первой волны эмиграции. Учитывая, что вопрос о самой возможности существования литературы в условиях изгнания, вызывавший споры ведущих эмигрантских критиков, непосредственно связывался с проблемой «воспитания» нового литературного поколения, такой интерес кажется закономерным. Однако следует отмстить, что зачастую исследования, появляющиеся в рачках обозначенной тематики, носят избирательный и фрагментарный характер, касаются творчества одного конкретного писателя и, лишь частично затрагивая проблему взаимодействия художественных практик на первый взгляд различных по своим идейно-эстетическим установкам авторов, не охватывают целостно того или иного явления литературы русского зарубежья. В полной мере это относится к творчеству представителей «парижской ноты» - «ближайших учеников» Георгия Адамовича Анатолия Штейгера и Лидии Червинской, с одной стороны, и Бориса Поплавского, с другой.

На сегодняшний момент существует лишь одна монография, непосредственно касающаяся творчества Б.Поплавского, - книга Е.Менегальдо «Поэтическая Вселенная Бориса Поплавского» (СПб.: Алетейя, 2007). В основе работы русской по происхождению исследовательницы (почетного профессора Университета Пуатье (Франция)), на протяжении долгих лет совместно с А.Богословским занимавшейся «реанимацией» архивов и культурного наследия «монпарнасского царевича», лежит подход к тексту, оформившийся в трудах Гасггона Башляра, во многом опиравшегося на традиции психоанализа Образы четырех природных стихий, при помощи которых французский философ и эстетик пытается обосновать «метафизику воображения», стали для Е.Менегальдо точкой отсчета, позволившей ей представить одну из возможных интерпретаций сюрреалистических текстов поэта

В отечественном литературоведении наиболее глубоким исследованием поэзии Б.Поплавского является глава «Пути авангарда» монографического труда АЛ.Чагина «Расколотая лира (Россия и зарубежье: судьбы русской поэзии в 1920-1930-е годы)»1, в которой не только подробно, с учетом целостности всего художественного наследия поэта анализируется стихотворение «Возвращение в ад» (из книги ((Дирижабль неизвестного направления») и диптих «Морелла» (из книги «Флаги»); но и прослеживаются связи лирики Поплавского с поэтической традицией золотого и серебряного веков, а также с советской поэзией, - благодаря чему становится возможным определить место творчества яркого представителя молодого поколения эмиграции в русской литературе и подтверждается предложенная исследователем «формула» «одна литература и два литературных процесса», соответствующая «диалектике взаимодействия двух потоков русской литературы в 1920-1930-е годы».

1 См. издание: Чагин АЛ. Пути и яйца. О русской литературе XX лет. ~М: ИКШИ РАН, 2008.

1

В рамках сравнительного литературоведения написан ряд статей как отечественных, так и зарубежных исследователей. Творчество Б.Поплавского сопоставляется с произведениями А.Блока, В.Маяковского, Н.Заболоцкого, МЛермонтова, Ф.Тютчева, Ф.Достоевского и др. русских поэтов и писателей; Э.По, С.Малларме, М.Пруста, А.Рембо, Г.Ибсена, Т.Тцара, П.Элюара, Л.Арагона, П.Валери, А.Жарри и др. западноевропейских авторов2, а также с лирикой представителей новейшей современной литературы3.

Нельзя не упомянуть монографию американского ученого Леонида Ливака «Как это делалось в Париже» (Madison: The University of Wisconsin Press, 2003), в которой наряду с подтекстами и контекстом творчества Б.Поплавского рассматривается прустианское начало романов Г.Газданова и Ю.Фельзена, влияние Л.Селина на В .Яновского, А.Жида на В.Набокова; анализируется книга Г.Иванова «Распад атома» с позиции «конца» «человеческого документа», наконец, описывается миф о незамеченном поколении. Однако следует подчеркнуть, что Л.Ливак сосредотачивает свое внимание преимущественно на прозе.

Романы Поплавского в сопоставительном аспекте анализируются также в диссертациях АЛеденева и В.Жердеевой, статьях НАрлаускайте, Т.Буслаковой, О.Орловой, В.Земскова4.

В целом, прозаические произведения Поплавского попадают в поле зрения исследователей чаще, чем поэтические. При этом изучаются, как правило, философский и культурологический, а также социологический аспекты «Аполлона Безобразова» и «Домой с небес». Примером могут послужить диссертационные исследования

2 См. следующие статьи: Буслакова Т.П. Русские и французские ориентиры в историко-литературной концепции БЮ.Поплавского //Русская культура XX века на родине и в эмиграции: Имена. Проблемы. Факты. Вып. 2. -М.: Изд-во МГУ, 2002. - С. 65-76; Грякалова И.Ю. Травестия и трагедия Метафизическая проблематика символизма в романах Бориса Поплавского //Александр Блок Исследования и материалы. - СПб.: Изд-во «Дмитрий Буланин», 1998. - С 102124; Чагин А. И.Заболоцкий и БЛоплавский// Николай Заболоцкий. Проблемы творчества: По материалам междунеродных научно-литературных чтений, посвященных 100-летию ИЛ.Заболоцкого 1903 - 2003. - КС: Изд-во ИМЛИ им. АМ.Горького, 2005. - С. 224-235; Сироткин И.С. Б Поплавский и В. Маяковский: об одной литературной параллели [Электронный ресурс); Галкина М.Ю. Приемы поэтики Достоевского в художественной прозе Бориса Поплавского (Электронный ресурс]; Вольский А. Между Ницше и Эдгаром По (100 лет назад родился Борис Поплавский) //Новая газета. - 10.09.2003 [■Электронный ресурс]; Каменева OA. Сюрреалистический Париж Бориса Поплавского («Аполлон Безобразоё» и *Парижский крестьянин» Луи Арагона) //Русские писатели в Париже: Взгляд на французскую литературу: 1920 -1940: Международная научная конференция. -М.: Русский путь, 2007. - С. 137-151; Токарев Д.В. «Демон возможности»: Борис Поплавский и Паль Валери // Там же. - С 366-382; Хаэан Владимир. «Роман с Богом», или О двух литературных шутках в *Аполлоне Безобразове» Бориса Поплавского (Борис Поплавский и Альфред Жарри) // Там же. - С. 383-404; Kopper John M. The "Sun 's Way " of PopkvsJai and Ibsen // From The Other Shore: Russian Writers Abroad Past and Present. - Vol 1. - 2001. -P. 5-21; etc.

3 Безусловный интерес представляет статья НЛЛарковской <гБорис Поплавский и некоторые тенденции в современной поэзии» (см. сборник «Русское Зарубежье: приглашение к диалогу» (Калининград: Изд-во КГУ, 2004)).

4 См.: Леденев A.B. Поэтика и стилистика В.В.Иабокова в контексте художественных исканий конца XIX - первой половины XX века: Дис. ...дохт.филолог.наук: 10.01.01. ~ М., 2005; Жердеева ВМ. Экзистенциальные мотивы в творчестве писателей к незамеченного поколения» русской эмиграции (Б-Поплавский, Г.Газданов): Дис. ... канд. филол. наук: 10.01.01. - М., 1999; Арлаускайте И. Следы покушения с негодными средствами: Поплавский, Набоков, Бердяев, etc. //Русское Зарубежье: приглашение к диалогу: Сб.научных трудов. - Калининград: Изд-во КГУ, 2004. - С. 162-165; Орлова О. Поплавский, Газданов и Монпарнас // Там же. - С. 84-92; Буслакова Т.П. ЮСВагинов и «молодая эмигрантская литература» (к 100-летию со дня рождения ККВагинова) //Вестник Московского университета. Серия 9. Филология - 1999. -М 6. - С. 19-29; Земское В.Б.Писатели цивилизационного «промежутка»: Газданов, Набоков и другие // Гайто Газданов и «незамеченное поколение»: писатель на пересечении традиций и культур: Сб. научных трудов.-М.: ИНИОНРАН, 2005. - С. 7-15.

Н.Андреевой и Н.Прохоровой, статьи М.Галкиной, О.Латышко, работы И.Каспэ, С.Семеновой, Л.Сыроватко5.

Осторожность, с которой литературоведы обращаются к стихотворениям Б.Поплавского, вероятно, связана с поиском адекватного подхода к русскому варианту сюрреалистического «языка», к которому прибегает поэт. С одной стороны, выход из сложной методологической ситуации находят в анализе «незаконных» средств поэтики, заимствованных «Орфеем русского Монпарнаса» из других видов искусства6. С другой - в репрезентации ограниченного количества (чаще всего одного - двух) образов или мотивов его поэзии, а также в стремлении «ответить» на поэтический экспернме!гг экспериментом экстравагантно-литературоведческим7.

Если интерес к «сочинениям» Б.Поплавского действительно вырос среди широкого круга читателей, что доказывает большое количество рецензий, появляющихся вслед за его переизданными или впервые изданными произведениями, то небольшое по своему объему наследие А. Штейгер а и ЛЛсрвинской еще остается предметом пристального внимания лишь избранных специалистов-филологов.

Наиболее серьезные исследования «парижской ноты» как феномена творчества молодой литературы русского зарубежья представлены в 22-м тематическом номере «Литературоведческого журнала» (М.: ИНИОН РАН, 2008). Среди авторитетных ученых, чьи работы составили выпуск, необходимо назвать О.А.Коростелева, защитившего диссертацию по поэзии Георгия Адамовича8, непосредственно занимавшегося подготовкой издания собрания сочинений парижского «мэтра» и составившего совместно

5 См.: Андреева Н.В. Черты культуры XX века в романе Бориса Поплавского «Аполлон Безобразов»: Дис. ...канд.фил ос.наук: 09.00.04.-М., 2000; Прохорова Н.И. Концепт «жизнетворчество» в художественной картине мира Б.Ю.Пошавского: Дис. ... канд. культурологии: 24.00.01. - Саранск, 2007; Галкина М.Ю. К вопросу об имперсонаяизме Бориса Поплавского //Литературоведческий журнал. - 2008. - № 22. - С 159-171; Она же. Некоторые аспекты философской проблематики прозы Бориса Попяавского //Русское зарубежье - духовный ы культурный феномен: Межд. сб. научн. статей, - Вып. 2. - М.: Моск. акад. образ. Н.Нестеровой, 2008. - С. 88-93; Латышка 0£. Композиция романа БЮ.Полтавского «Аполлон Безобразов» как одна из форм обобщения духовных процессов //Русское Зарубежье - духовный и культурный феномен; Материалы Международной научной конференции: В 2 ч. 4.1. - М.: Новый гум. унт НЛестеровой, 2003. - С 80-86; Она же. *Роман в сюртуке» Бориса Попяавского // Русская культура XX века на родине и в эмиграции: Имена Проблемы. Факты. Вып. 2. - М.: Изд-во МГУ, 2002. - С. 76-92; Каст И. Искусство отсутствовать: Незамеченное поколение русской литературы. - М.: Новое литературное обозрение, 2005; Она же. Проза Бориса Попяавского и идея эмигрантского сообщества МРусское Зарубежье: приглашение к диалогу: Сб.научных трудов. - Калининград: Изд-во КГУ, 2004. - С. 152-161; Семенова С.Г. Русская поэзия и проза 1920 - 1930-х годов. Поэтика - Видение мира - Философия. - М.: ИМЛИ РАН, *Наследие», 2001; Она же. Экзистенциальное сознание в прозе русского зарубежья (Гайто Газданов и Борис Поплавский) // Вопросы литературы. - 2000. - № 3. — С. 67-106; Сыроватко Л.В. Тезис и антитезис самопознания: Н.Бердяев в диалоге с ЕМоплавскии //Культурный слой. Вып. 4: Философия русского зарубежья (исследования и материалы). - Калининград: Изд-во КГУ, 2004. - С.85-101; Она же. Самоистязание двух видов («новое христианство» Бориса Пошавского) //Русское Зарубежье: приглашение к диалогу: Сб. научных трудов. - Калининград: Изд-во КГУ, 2004. - С. 165-185.

* См.: Аликин КМ). Принцип «кинематографического письма» в поэтике Бориса Поплавского //Молодая филология -Вып. 2. -Новосибирск, 1998. -С 174-180; Менегальдо Е. Проза Бориса Попяавского, или Роман с живописью // Гайто Газданов и «незамеченное поколение»: писатель на пересечении традиций и культур: Сб. научных трудов. — М.: ИНИОН РАН, 2005. - С.148-160; Токарев Д. Об одном способе репрезентации визуального у Бориса Попяавского (стихотворение «Рембрандт») // На рубеже двух столетий: Сборник в честь 60-летия А.ВМаврова. - М.: Новое литературное обозрение, 2009. - С.729-733.

7 Исследованию отдельных тем, образов и мотивов лирики Поплавского посвящены следующие работы: Яковлева Л. Тема потустороннего мира и смерти в лирике ¡¡.Поплавского (на материале сборника «Флаги») // Русская филология Т.8. Сб. научных работ мол. филологов. - Тарту: Тартус, ун-т, 1997. - С. 149-154; Буслакова Т. Наталия Столярова: трагические аккорды «Солнечной музыки» [Электронный ресурс]; Субботин А.П. Ужас и безумие [Электронный ресурс/; и др. Новейшие методы исследования, не всегда бесспорные» применены в таких статьях, как: Сироткин Н.С. Поглощение и извержение. Еда, женщины, деньги, музыка и смерть /Электронныйресурс]; Аликин КЖ). *Поплавский» дискурс в дискурсе Поплавского //Дискурс. -1998. -ЛЬ 7.-С 21-23.

* Коростелев О. А. Поэзия Георгия Адамовича: Дис. ...канд.филолог.наук: 10.01.01. М., 1995.

с Н.Г.Мельниковым двухтомник критики русского зарубежья. В своей статье «"Парижская нота" и противостояние молодежных поэтических школ русской литературной эмиграции» О.А.Коростелев воссоздает яркую полемическую ситуацию, сложившуюся в литературной критике вт.п. 1920-х - п.п. 1930-х гг., дает определение понятию «парижская нота» и подробно его характеризует (останавливается на «узком круге, адептах и поклонниках» «школы» Г.Адамовича, приводит оформившиеся в ее рамках приёмы). Не менее значимой представляется статья С.Федякина, обратившегося в связи с «парижской нотой» к «розановекому наследию» и проследившему основанное порой на взаимном отталкивании влияние розановского стиля на поэзию Г.Адамовича, А.Штейгера, Г.Иванова. Мотивы эсхатологии и опрощения как элементы эмигрантской поэтики исследуются в обстоятельной статье В.Хазана9.

О «парижской ноте» неоднократно писал и В.Крейд, автор ряда работ по творчеству Георгия Иванова и вышедшей в серии «Жизнь замечательных людей» биографии поэта10.

На точки соприкосновения поэзии А.Штейгера и Л.Червинской с традицией серебряного века помимо их современников и названных выше литературоведов указывают А.Кузнецова, Л.Миллер, И.Кудрова, К.Вильчковский (впрочем, два последних автора, оценивающих переписку А.Штейгера и М.Цветаевой, пытаются определить, в первую очередь, характер личных взаимоотношений двух поэтов)11.

Необходимо также назвать работу К.В.Ратникова «"Парижская нота" в поэзии русского зарубежья» (Челябинск: Межрайонная типография, 1998), в которой предпринимается попытка более или менее детально рассмотреть лирику представителей «школы» Г.Адамовича как иллюстрацию к идейно-эстетическим установкам «мэтра».

Можно заметить, что поэтический облик А.Штейгера и Л.Червинской только начинает проясняться и еще ожидает своего явления в более полном и четко очерченном виде.

Предлагаемое исследование, находясь в русле развивающегося направления изучения «темного», «иррационального» поэтического языка, с одной стороны, и редко упоминаемых имен «незамеченного» поколения первой волны русской эмиграции в их взаимосвязи с её «яркими» представителями, с другой, - компенсирует некоторые из обозначенных литературоведческих лакун, что свидетельствует о его актуальности.

Цель диссертационной работы - на примере художественного наследия поэтов «парижской ноты» и Б.Поплавского рассмотреть один ш наиболее противоречивых и, вместе с тем, завершенных в своей целостности вариантов стратегии творчества среди

' См.: Федякин СР. «Розановское наследие» и явление «парижской ноты»// Литературоведческий журнал. - 2008. 22. - С. 51-111; Хазан В. Из наблюдении над эмигрантской поэтикой// Там же. - С. 123-146.

10 См., например: Крейд В. «В линиях нотной страницы...» // «В Россию ветром строчки занесет...»: Поэты «парижской ноты». - М:Моя.гвардия, 2003. -С. 5-30; Крейд В. Георгий Иванов в двадцатые годы//Новый журнал. -Нью-Йорк, 2005. - № 23Я. - С. 167-200; Крейд В.П. Георгий Иванов. -М.: Молодая гвардия, 2007.

11 Кузнецова А Поэтика аскезы: ИАнненский и поэты «парижской ноты» 1/ Иннокентий Федорович Анненский. 18551909. Материалы и исследования: по итогам Междунар. научн.-лит. чтений, тсвящ. 150-летию со дня рожд. И.ФЛнненского. -М.: Изд-во Лит. инчпа им. АМ.Горъкого, 2009. - С.414-421; Миллер Лариса. Разговор, продленный эхам // Вопросы литературы. - 1999. 2. - С. 21-32; Вильчковский К Переписка Мсфины Цветаевой с Анатолием Штейгером. //Марина Цветаева в критике современников: В 2 ч. 4.2. 1942 -1987 годы. Обреченность на время. -М.: Аграф, 2003. - С 76-82; Кудрова Ирма. Поговорим о странностях любви: Марина Цветаева // Звезда - 1999. 10.-С. 201-217.

представителей молодого поколения литературы русского зарубежья, осознающих себя продолжателями и завершителями эпохи серебряного века.

Для достижения поставленной цели в ходе исследования необходимо было решить следующие задачи:

- сопоставить идейно-эстетические позиции представителей «школы» Георгия Адамовича, с одной стороны, и Бориса Поплавского, с другой; на основе чего указать сходства и различия двух «полюсов» «парижской ноты», а также обнаружить их генетическую связь с предшествующей литературной традицией;

- опираясь на критический и мемуарно-эпистолярный материал, привлекая контекст творчества писателей и поэтов золотого и серебряного веков, воссоздать поэтический облик Анатолия Штейгера и Лидии Червинской, проанализировать проблемно-тематическое поле и определить специфические черты поэтики их произведений;

- выявить основные мотивы и образы книги Б.Поплавского «Флаги», представить их в системе, дав их подробный контекстный анализ; обратившись к уровню подтекста, обозначить наиболее яркие художественные ориентиры «монпарнасского царевича» в русской литературе; соотнести формально-содержательные константа творчества А.Штейгера и Л.Червинской с сюрреалистическими поисками поэта, в результате чего реконструировать его мифологическую модель мира.

Материалом для диссертационной работы послужили художественные тексты поэтов «парижской ноты» (поэтические сборники А.Штейгера и Л. Червинской, мемуарная проза Штейгера), творчество Б.Поплавского (главным образом - книга «Флаги», изданная в 1931 году). Вместе с тем, немаловажное значение имело привлечение мемуарно-эписголярного и критического наследия как только что упомянутых представителей молодого поколения первой волны эмиграции, так и их современников («друзей» по перу Ю.Терапиано, Г.Газданова, В.Яновского и др., а также «старших товарищей» Г.Адамовича, В.Ходасевича, Г.Иванова, З.Шаховской etc.). Необходимой составляющей корпуса привлекаемых текстов стали произведения русских поэтов и писателей XIX -начала XX веков.

В процессе исследования учитывались различные подходы к изучению художественных произведений: исгорико-биографический, сравнительно-исторический, литературно-поколенческий, формалистский, семиотический, структуралистский; интертекстуальный. Продуктивными оказались методы, разработанные в рамках ряда школ мифокритики, сложившихся в отечественном литературоведении и в западной русистике. Речь идет как о ритуальном направлении мифокритической методологии (представленном именами Дж.Фрейзера, ВЛроппа, М.Бахтина и др.), так и архетишюм (работы КЮнга, Э.Фромма, М.Элиаде, Г.Башляра, Е.Мелеггинского и др.). Ориентиром стали труды таких исследователей, как А.Веселовский, Ю.Тынянов, А.Лосев, С.Аверинцев, К.Тарановский, М.Гаспаров, ЮЛотман, Я.Голосовкер, Э.Курциус, К.Леви-Сгросс, А.Ханзен-Леве и т.д., что и послужило методологической основой диссертационной работы.

Положения, выносимые на защиту:

1. Художественное наследие Бориса Поплавского и поэтов «школы» Георгия Адамовича представляет собой единый феномен творчества молодой литературы русского зарубежья. В основе творческой стратегии представителей двух «полюсов» «парижской ноты» лежит апофатический принцип. Однако если поэтику Штейгера и Червинской, «ближайших учеников» Адамовича, можно определить как «проговаривание» истинного (стремление к простоте и аскетизму через отрицание «неистинного»), то поэтику Поплавского - как «выговаривание» «неистинного» (тенденция «темного» стиля с наиболее существенными категориями переживания и сомнения в поиске истинного).

2. В своем творчестве Штейгер пытается разрешить пространственную коллизию «внешнего» и «внутреннего», «чужого» и «своего», нашедшую отражение в двух ипостасях его лирического героя - взрослого и ребенка.

3. Центральной, но, как правило, не эксплицированной темой поэзии Штейгера, Червинской и Поплавского является тема России.

4. Категория отсутствия в лирике Червинской как представительницы «школы» Адамовича понимается не столько как отрицание мира, сколько как разлука, или «чистое», интуитивное «предчувствие» иного бытия.

5. Поэтическое слово, по Поплавскому, есть жест творческой личности. В своем отношении к поэзии Поплавский оказывается близок тютчевскому «дилетантизму», однако, воспринятому через призму доведенной до своего предела идеи жизнетворчества, получившей яркое воплощение в культуре серебряного века.

6. Эмигрантский миф Бориса Поплавского - это миф о корабле-«антимире», заброшенном в пространство эсхатологии.

7. Организующую функцию в мифологической модели мира Поплавского выполняют два сюжета, связанных с образом Орфея, - нисхождение в ад аполлонического певца, ищущего свою умершую жену, нимфу Эвридику, и путешествие-возвращение аргонавтов, проплывающих «по ту сторону» смерти мимо сладкоголосых сирен.

8. Мифопоэтический мир Поплавского вертикально ориентирован, имеет <арехъярусное» строение: в нем выделяются сферы «подземного»/«подводного» (пространство Парижа), «небесного» (пространство России), «промежуточного» (пространство лирического героя - поэта-эмигранта, «утопленника»). Все элементы мотивно-образной системы, несмотря на свою амбивалентность и двойственность, тяготеют к той или иной сфере.

9. Эсхатологическое «антивремя» в поэтической вселенной Поплавского подразумевает темпоральную дискретность, наступление вечности и предчувствие преображенного линейно-циклического Хроноса и реализуется в двух основных вариантах: призрачного времени-отсутствия и прозрачного «одномоментного» времени.

10. Истоком живого диалога художественных практик Штейгера, Червинской и Поплавского является символистская и постсимволистская (соответственно «полюсам» «парижской ноты» акмеистическая и авангардная) поэзия, сплетение и переосмысление

традиций которой утверждает статус «парижской ноты» как целостного явления, ставшего продолжением и завершением эпохи серебряного века.

Научная новизна исследования состоит в том, что в представленной диссертационной работе поэтические произведения Б.Поплавского впервые непосредственно вводятся в контекст творчества поэтов «парижской ноты», что позволяет дешифровать «код» энигматической поэтики «русского Рембо». Расширен также ряд подтекстов, обращающих Поплавского к предшествующей русской литературной традиции. Реконструкция мифологической модели мира Поплавского, которой в диссертации уделяется пристальное внимание, призвана приблизить понимание специфики сюрреалистического варианта «языка русской эмигрантской литературы» (В.Хазан), до сих пор остающегося проблемной областью отечественного и зарубежного литературоведения.

Теоретическая значимость представленной работы, с одной стороны, связана с анализом т.н. поэтики отрицания, в основе которой лежит апофатический принцип создания художественного произведения; а с другой - проявляется в особом системно-целостном подходе к рассмотрению сюрреалистических текстов Б.Поплавского, позволяющем предложить адекватную концепции творчества поэта интерпретацию его индивидуально-авторского мифа.

Фрагменты и результаты диссертационного исследования могут быть использованы при подготовке лекций и практических занятий по общему курсу литературы русского зарубежья или специализированных семинаров, посвященных художественному наследию Бориса Поплавского и поэтов «парижской ноты», что обуславливает практическую ценность работы.

Апробация результатов исследования', основные положения и результаты диссертационной работы были представлены в докладах на III Международной научной конференции «Русская литература XX-XXI веков: проблемы теории и методологии изучения» (МГУ, 2008), III Культурологических чтениях «Русская эмиграция XX века» (Москва, Дом-музей Марины Цветаевой, 2009), II Соколовских чтениях (МГУ, 2010), а также на XV, XVI и XVII Международных научных конференциях студентов, аспирантов и молодых ученых ((Ломоносов» (МГУ, 2008-2010).

Структура работы: диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиограф™.

Содержание работы

Во введении дается обзор литературы по теме, обосновывается ей актуальность, определяются цели и задачи исследования, его методологическая основа, научная новизна, теоретико-практическая значимость, формулируются положения, выносимые на защиту, а также приводится структура работы.

В первой главе диссертации «Дпа "полюса" "парижской ноты": "школа" Георгия Адамовича и Борис Поплавский» рассматриваются общие для поэтов «парижской нош» идейно-эстетические установки, лежащие в основе столь различных поэтик творчества А.Штейгера и Л.Червинской, с одной стороны, и Б.Поплавского - с другой.

Такие черты поэзии, как точность соответствия «между начальным звуком и последующим отзвуком», семантическая полноценность и максимальная информативность поэтической фразы в сочетании с недосказанностью, «рваным» синтаксисом, использованием традиционного для философской и интимной элегической лирики пятистопного ямба, передающего доверительную, дневниковую интонацию, -обуславливали отказ приверженцев «школы» Адамовича от какого бы то ни было «украшательства», яркой образности, метафоричности стиха. По Адамовичу, образ должен рождаться в душе читателя, поэт не может отвлекать читающего выдуманным и фантастическим. Неприятие малейшей фальши и манерности, естественность и простота стиха при его филигранной «отделке» признавались необходимыми условиями поэзии. Для Адамовича поэзия есть «обычное» дело, которое становится откровением, случайность, оборачивающаяся открытием иного, необычного мира, заключающего в себе боль и радость человеческого существования. Поэзия призвана «развоплотить» тайну жизни и смерти. Это поэзия «голого» слова, возвращающего к первоисточнику, к началу, сущности предметов и имен; поэзия, требующая сдержанного, ответственного, честного и серьезного отношения к слову. Отсюда происходит тот «выразительный аскетизм», который О.Коростелев справедливо называет основополагающим принципом стихов, написанных поэтами «парижской ноты» и который обуславливает тяготение Штейгера и Червинской к малым формам, чуждость их лирики любимым символистами циклам и поэтическим «книгам». Стихотворение для «ближайших учеников» Адамовича подобно малому загадочному иероглифу, содержащему в себе тайну мира Наследник акмеизма, Адамович призывал своих адептов к духовной трезвости.

Борис Поплавский, которого критик 1920-Х-1930-Х гг. Г.П.Федотов помимо Штейгера и Червинской называл в ряду «химически чистых парижан», в своей личности и в своем творчестве воплотил «атмосферу», жизненную «подложку» молодой эмигрантской литературы. Социальная природа литературы, естественная для понимания «учителей» «молодежи», в условиях эмигрантского творчества «без ответа» была подвергнута сомнению. Поплавский озвучивает иное отношение к литературе, близкое тому «дилетантству», о котором напишет Ю.Тынянов применительно к Ф.Тютчеву. Для Поплавского поэзия - жест, выражение индивидуальной, детализированной сущности человеческого «я». Это связь с «общей духовной музыкой», но связь через «частное письмо». Показательно высказывание Поплавского о том, что «вообще стихи не важны, гораздо важнее быть знакомым с поэтом, пить с ним чай, ходить с ним в кинематограф, стихи же, в общем, это суррогат, это для тех, кто не может поговорить с глазу на глаз». Поплавский оказывается близок в своей позиции взглядам русских символистов и авангардистов: граница между жизнью и творчеством, между актом творения художественного произведения и актом жизнестроения для него размыта Личность и литература сплетены в единое целое. Именно эта черта была замечена Адамовичем и вызвала внутренний протест и непонимание. Адамович отдавал себе отчет в том, что взаимопроницаемостъ литературного опыта и судьбы в сознании Поплавского

обуславливала его статус выразителя «ноты» молодого поколения, трагедии молодых поэтов, их поисков самоидеггтичности и своего настоящего. Критик также выступал за «человечность», нсповедальность новой поэзии. Однако он всегда четко разграничивал сферу литературы и не литературы. Поплавский же заключал в себе «человеческий документ» в чистом виде)), делал его исходной точкой своего творчества Он словно начинал с того, чем грозил закончить Адамович. Если для Адамовича «последняя» искренность оборачивалась молчанием (чит. отказом от литературы), для Поплавского она становилась моментом возникновения художественного произведения как естествешюго выражения стихии жизни. По Поплавскому, поэзия предваряет жизненный опыт. Для Адамовича «настоящая поэзия возникает над жизнью, все в себя вобрав, все претворив». Обозначенные «до» и «после» Поплавского и Адамовича образуют две стороны одного явления — слова как онтологической «границы», как связующего звена между индивидуальным и надындивидуальным бытием.

Нельзя сказать, что Адамовичу была чужда идея русских символистов о преображающей силе и цели поэзии. Однако она всегда кристаллизовалась в его сознании в акмеистическом образе. Адамович не приемлет хаоса Он понимает, что «литература возникает в «темном погребе личности», но, по его мнению, задача искусства - «в победе над материей, в освобождении», в отделении и извлечении сущностного, «последнего», «самого главного». Толстовские категории простоты и правды необычайно близки Адамовичу. Во многом из них вырастает его философия поэзии. В «Комментариях» Адамович обосновывает эстетику «проговаривания», выбора из случайного -«последнего» путем отказа от всего «неважного» и несущественного. Простота и аскетизм у Адамовича оказываются способом апофатического утверждения истинного, свидетельствуя о неизбежном грозящем «конце литературы», её исчерпанности, но, при этом, еб необходимости как дела спасения и преображения.

Для Поплавского литература тоже движение к истинному, «последнему», сущностному. Но его путь может быть обозначен как эстетика «выговаривают», поиска важнейшего, «зашифрованного», скрытого слова в рождающейся словесной ткани (традиция Достоевского). Поэтому, по мнению поэта, «существует только документ, только факт духовной жизни». Для него важен сам поток «случайного», динамичный хаос, в котором уже рассредоточены частицы «самого главного» и который направлен к непостижимому центру. Запечатлеть «невыразимое» в его материальности, в его практически отсутствующем присутствии — значит собрать его воедино, восстановить, возродить его в его изначальной целостности. Только все жесты творческой личности в совокупности, вместе способны воссоздать вечное, несказанное и главное в ней. Путь поэта, по Поплавскому, - это тоже путь преображения. Однако основа его апофатики не аскетизм, а переживание и сомнение, опыт существования в антимире.

Используя терминологию Ницше, можно сказать, что творчество Поплавского тяготеет к дионисийскому типу искусства, в то время как Адамовича - к аполлоническому. Если Адамович, как убедительно доказывает О.Коросгелев, в

эмиграции ставил перед собой задачу «создать поэтический сплав, вбирающий в себя грандиозные цели символизма и достоинство акмеистического слова», то Поплавский в своем творчестве активно обращался к наследию символизма и поэтике русского и западноевропейского авангарда. Однако нельзя сказать, что акмеистическая «ясность» слова Штейгера и Червинской по своему идейно-философскому содержанию не находит соответствия и никак не «проясняет» «темный» стиль Поплавского. Напротив, «парижская нота» Адамовича в своем стремлении к молчанию становится контекстом «потока» порой кричащих, но зачастую кажущихся непонятными и алогичными образов Поплавского. Поплавский стремится высказать то, что по определению оказывается невыразимым и скрытым в слове для «учеников» Адамовича. Основой живого диалога «парижской ноты» Адамовича и Поплавского становится символистская и постсимволистская поэзия, сплетение и переосмысление традиций которой утверждает статус «парижской ноты» как целостного в своей противоречивости явления, ставшего продолжением и завершением эпохи серебряного века

Вторая глава диссертации «Художественные миры поэтов "парижской ноты"» посвящена анализу творчества АШтейгера и Л.Червинской. Так, в первом параграфе «Проблема внешнего и внутреннего пространства в судьбе и творчестве Анатолия Штейгера» на материале воспоминаний и лирики Штейгера рассматривается традиционная для русской литературы пространственная коллизия «внешнего» и «внутреннего», «чужого» и «своего», нашедшая отражение в двух ипостасях лирического героя поэта - ребенка и взрослого.

Воспоминания Анатолия Штейгера (четыре так или иначе связанных и вполне завершенных отрывка из более обширного замысла, оставшегося нереализованным) тесно соприкасаются с автобиографической прозой. Непосредственно соотносясь с личной судьбой и жизнью поэта, они приобретают характер своеобразного пратекста, первоисточника, лежащего в основе его поэзии и мотивирующего её.

Зная о своей неминуемой ранней смерти (заболевание туберкулезом) и, вместе с тем, обнаруживая в себе закрепленное традицией стремление дворян сохранить историю своего рода, Штейгер обращается не к воспоминаниям о юности и недавней жизни за границей, а возвращается к истокам, к своему детству. Он словно откликается на слова Л.Н.Толстого из «Моей жизни» о том, что за период детства человек приобретает все, чем впоследствии живет, в то время как за дальнейшие годы не обретает и сотой доли того, что было воспринято и понято им в течение первого десятка лет жизни. Оказавшись в эмиграции подростком с еще не успевшей сформироваться системой ценностей, еще не осмысленными принципами и мировоззренческими опорами бытия; очутившись на распутье «своего» и «чужого», Штейгер пытается найти ответ и «оправдание» своей жизни в детстве, которое, несомненно, должно содержать разгадку тайны его индивидуальной судьбы и судьбы эмигрантов в целом; он чувствует себя сопричастным русской литературной традиции. Его понимание памяти как спасенной от небытия жизни, продолжающейся в цепи поколений одного рода и обеспечивающей преемственность

людей разных эпох и разных судеб, оказывается близким бунинскому. «Полусон раннего детства» получает в воспоминаниях определение «аксаковского». Штейгер создает особый мир-миф о полусказочной России своего детства, в основе которого лежит настойчиво повторяющаяся в эпоху серебряного века и ставшая классической оппозиция деревни и города, Москвы и Петербурга. С точки зрения ребенка, идеальное состояние бытия возможно в полной мере лишь в «материнском темном и теплом теле». Тема отъезда из России, которой посвящен последний отрывок воспоминаний, непосредственно связана с темой «изгнания» из «женского мирка», из огромного материнского «мира порядка» (первый отрывок начинается словами о желании возвращения «гуда, обратно»). «Женскому миру» патриархального уклада русской усадьбы противопоставлено пространство города, Петербурга. Образ белого эмалевого ордена на мундире отца и мотив «чужого», иностранного связаны с темой взросления. Воспоминания о зимах в Петербурге воскрешают в памяти Штейгера современный Париж. Прошлое и настоящее меняются местами: глагольные формы настоящего времени, создающие «эффект присутствия», относятся только к началу и финалу выстроенных в хронологическом порядке отрывков. Перед детскими глазами находятся две картины: чувственно ощутимая гармония мира Николаевки и навеки оставившее след в сознании ребенка крушение этой гармонии (английская эвакуация). Состояние «между» (в том числе и переживание современного Парижа) отнесено Штейгером к прошлому. Детство в воспоминаниях Штейгера - это особое внутреннее пространство настоящего, в котором эмигрант обретает дом. Изгнание из России, жизнь в Париже видится как внешнее пространство «взрослой» жизни, обрекающее человека на одиночество. Такое отношение Штейгера к детству тонко прочувствовала Марина Цветаева, писавшая ему в письме 10 августа 1936 года о том, что комнатой, способной их объединить, является «комната сна», которая сразу узнается: на нее похожи в памяти «наши детские». Единым пространством двух разных поэтов становится «общее» инобытие, особый «вывернутый» внутренний мир, противопоставленный обычной четырехмерной реальности. Для Цветаевой и Штейгера в творчестве в равной мере значимыми оказываются понятие совести, чувство ответственности за близких, мотив жалости, самоотверженной любви, образ души, тема одиночества. Оба поэта - своего рода романтики, не принимающие жизненных компромиссов. Оба доверчиво относятся к своему детству, видя в нем основание своей «объективной» субъективности.

Тема детства является сквозной в поэзии Штейгера. Противопоставление ребенка и взрослого в одном и том же человеке, чувство трагического размежевания мечты и реальной действительности связывает творчество Штейгера и Анненскош. «Взрослость», по Штейгеру, есть лишь внешнее благополучие, маска беспомощного и «неумелого», обманывающегося человека. Лирический герой Штейгера, требуя от себя предельной честности, в какой-то момент осознает, что для него время детства ушло, а к взрослой жизни он не готов. В лирическом «я» поэта живут два человека: один мечтает и увлекается, другой в духе лермонтовских героев анализирует, иронизирует и выносит

приговор. «Детскость» лирического героя - это, с одной стороны, его доброта, человечность, чистота, открытость, искренность, нравственный максимализм, а с другой -несостоятельность, инфантилизм, идеализм, слабость, пустое фантазерство, бегство от реальности и романтическая мечтательность, свойственная ряду героев Достоевского и Толстого. Двойственный характер каждой из сторон лирического «я» определил основные векторы развития внутреннего конфликта в сборниках «Эта жизнь», «Неблагодарность», «2x2=4» Штейгера - путь взросления как движение к духовной трезвости и путь возвращения к детству как иде&чьному состоянию вневременной до-сознательной гармонии инобытия. В поисках «серьезного» слова о «самом главном» Штейгер обращается к поэтической традиции «петербургского периода» серебряного века (к творчеству Г.Иванова и отчасти через него - к лирике А.Блока, к художественным открытиям А.Ахматовой). Невозможность преодоления четко обозначившихся бинарных оппозиций «внешнего»/«внутреннего» миров стала свидетельством трагического мировосприятия поэта и явилась причиной экзистенциального одиночества, переживаемого его лирическим «я».

Во втором параграфе второй главы «Апофатический принцип поэтики "парижской ноты ": лирика Лидии Червинской» пристальное внимание уделяется категории отсутствия в стихотворениях Червинской. Отсутствие понимается не столько как отрицание мира, сколько как разлука, или «чистое», интуитивное «предчувствие» иного бьггия, замещающего мир бессмертия. Индивидуальному бытию <одесь» и «сейчас» поэт противопоставляет судьбу поколения, обращенную к прошлому и устремленную в будущее. «Мы» в поэтическом мире Червинской - это соотнесенная с утраченным детством, временем весны, дружбы, любви, памяти надежда на жалость, будущее оправдание и искупление грехов. Лирический сюжет её творчества связан с верностью осеннего сердца прошлому, памяти и зимним ожиданием «приближений» и «рассветов» иной, вечной весны, которая наступит после смерти и которая вернет лирической героине ей дом.

В качестве примера поэтики отсутствия в творчестве Червинской можно привести такие характерные для сборников «Приближения» и «Рассветы» особенности, как осторожные, приглушенные вопросительные интонации и тихие обращения, «разорванный» синтаксис (частое обращение к фигуре апозиопезиса), эмоциональные и музыкальные анафорические повторы, прием автокомментария, «проговаривания» «самого главного» в скобках. Для Червинской поэтическое слово в максимально сконцентрированном виде заключает в себе трагедию личностного бытия поэта-человека. Слово, нагруженное «пустыми» значениями, затемняющими его «чистый» смысл, становится словом «не о том». Подобно ему, жизнь без «настоящей» ценностной основы, жизнь «на грани пустоты» признается «ошибающейся» перед лицом «судьбы».

Стихотворения Червинской часто создаются как ретроспективные дневниковые записи, где «сегодняшний день» лирической героини относится ею в прошлое. Все события значимы только в связи с ожиданием оценки будущего читателя. Поэтому не

понимаемая, но не бездумная жизнь здесь и сейчас переживается в ощущении отсутствия чего-то или кого-то и в сознательном отчуждении от внешнего, «ненастоящего» мира и общения, т.е. - в одиночестве, но одиночестве «чутком». Это дружба с другом, которого нет, любовь во сне, чувства, выдуманные лирической героиней, обладающие значимостью только в жизни ее своевольного сердца «Знаю - не зная. Люблю - не любяУПомню - не помня тебя», - пишет поэт. Знание, понимание, любовь и память - те категории, которые заключают в себе свойственную для сборников Червинской антиномию «присутствия в отсутствии». На формальном уровне это проявляется в своеобразном злоупотреблении поэтом отрицательными местоимениями и наречиями, частицами и приставками «не»/«ни», словом «нет», предлогами и приставками «без»/«бес-» и под.

В рамках мотивно-образной системы особое значение приобретают образы времен года. Так, пустота, пыльные годы (чит. время) и город связаны в мире Червинской с летом. Лето ассоциируется с внутренне «чуждым» пространством Парижа, из которого возможны «две дороги: в смерть и в дом». Соответствием цели подобного исхода в «координатах» времен года является зима, образ которой имеет непосредственное отношение к теме смерти и образу дома Смерть и дом суть стороны одной медали. Образ зимы всегда положительно маркирован. Образ дома неотделим от образа России. Россия для Червинской является внешне «чужим» домом, но, вместе с тем, воспринимается как пространство, к которому «тянет», в котором «будет иначе», неопределенно, но ближе к «настоящему». Россия связана с будущими ожиданиями, она отождествляется с инобытием, но оборачивается и своей «(действительной» стороной (мотив несвободы, образ тюрьмы). Желание дома - опоры, определенности - это бессознательная память утраченного в детстве. Такая память «без воспоминаний» настоящего соотносится в стихотворениях Червинской с временем осени, похожей на весну. Мировосприятие лирической героини Червинской конкретизируется благодаря частому обращению поэта к творчеству Пушкина Так, например, в стихотворении «Все помню - без воспоминаний...» внутреннее состояние лирической героини соотнесено с переживаниями Татьяны Лариной во время весенней встречи с Онегиным. Однако если Татьяна признается в своей верности Онегину, героиня Червинской имеет в виду свою «верность» русской культуре.

Третья глава диссертации «Эмигрантский миф Бориса Поплавского: корабль-антимир" в пространстве эсхатологии» представляет собой попытку системно-целостного описания мифологической модели мира Поплавского на основе интерпретации его сюрреалистического поэтического языка посредством анализа контекстов и подтекстов книги «Флаги».

Первый параграф третьей главы «"Единственная тема" творчества Б.Поплавского» затрагивает вопрос об острой полемике относительно задач эмигрантского творчества, развернувшейся в литературной критике русского зарубежья на рубеже 1920-х - 1930-х гг. Несмотря на многочисленные сходства во взглядах и оценках, касающихся литературного процесса, ГАдамович и В.Ходасевич, два противостоящих друг другу критика, разошлись в

существенных нюансах. Настаивая на учебе у классиков, поэтической грамотности, оттачивании формы и пушкинской линии в поэзии, Ходасевич пытался противопоставить разрушительной богеме Монпарнаса и кризису эмигрантской литературы образец классической ясности. Адамович же видел выход из литературной стуации тупика в предельно правдивой поэзии, в требовании «лично-одухотворенной» литературы, которая может создаваться и без овладения мастерством, будет ориентирована на лермонтовскую линию в поэзии, на «углубление в свой внутренний мир». Обозначенные внешние разногласия, по сути, отражали проблемное поле критики русского зарубежья, связанное с вопросами о том, может ли продолжать свое существование русская литература в эмиграции в принципе и каковы те условия и опоры, которые необходимы ей для создания действительно новых и талантливых произведений.

В контексте развернувшейся полемики создавал свои произведения Б.Поплавский, который понимал жизнь и творчество как умирание и самоуничтожение во имя иного, нездешнего идеала, во имя воскрешения утраченной «почвы», земли - во имя бессмертия. Художественный язык, присущий Поплавскому, многими современниками поэта был понят как отражение нового для русской литературы, «сюрреалистического» способа поэтического мышления. Природа сюрреализма Поплавского видится не только в его интересе к поискам ранних русских авангардистов, современных ему французских поэтов, в его пристрастии к наркотикам, влиянии авангардной живописи, но и в переосмыслении им творчества русских младосимволистов. Поплавский избрал путь поэта «субъективного», для которого «единственной темой», как он заметил в статье «Вокруг чисел», является заявленная в духе Маяковского тема «я сам». В неустойчивой окружающей действительности поэт не может найти опору, и поэтому ищет ее в самом себе: постигая микрокосм, он пытается понять макрокосм. Поплавский признается, что ему причиняет физическое страдание понимание литературной условности, он требует предельно искреннего, «единственно» верного и «цельного» слова, находящегося на границе искусства и жизни, слова, способного выразить его сущность, назвать его Имя, запечатлеть, прибегая к определению А.Лосева, его «чудесную личностную историю», т.е. его миф. В таком понимании поэзии Поплавский предстает поэтом, не только воспринявшим русскую поэтическую традицию Жуковского - Лермонтова - Тютчева, но и продолжающим и доводящим до предела идеи поэтов и писателей серебряного века. Для Поплавского творчество становится способом борьбы с экзистенциальным страхом, переживаемым поэтами молодого поколения. «Мистический центр» своих стихотворений он видит в философско-религиозной сфере.

Во втором параграфе третьей главы «От мифотворчества к "дилетантизму" (об одной "обратной " эстетической установке Б.Поплавского)» речь идет о переосмыслении «русским Орфеем» идеи жизне- и мифотворчества, разработанной в творческом и критако-философском наследии деятелей серебряного века. Поплавский доводит мысль своих предшественников до предела и невольно возвращается к тютчевскому «дилетантизму», приобретающему, однако, в его случае осознанный эстетико-

мировоззренческий характер. Поэзия для Поплавского - такой же жест личности, как кивок головы, пожатие плечами, скандал или драка в кафе, спор на философскую тему, запись в дневнике, наблюдение за закатом и т.д. За таким пониманием поэзии последовало закономерное восприятие Поплавским у поэтов серебряного века представления о синкретичносги искусства и о единстве всего текста творчества. Для Поплавского поэзия как выражение его внутреннего становления, пути преодоления самого себя, самовоспитания по образцу и подобию Идеала напрямую была связана с проблемой самоидентификации. В творчестве Поплавский стремился, по его собственным словам, «найти язык, в котором все будет наоборот». Именно такая эстетическая установка могла приблизить его к решению главной онтологической проблемы его существования.

В третьем и четвертом параграфах третьей главы «Миф об Орфее в творчестве Б.Поплавского» и «Младосимволистский подтекст в книге "Флаги ": миф об аргонавтах» описываются основополагающие для мифологической модели мира Поплавского мифологические сюжеты, связанные с образом Орфея. Если миф о поиске аполлоническим певцом в аду умершей возлюбленной в творчестве Поплавского эксплицирован, то миф о поэте, разделяющем судьбу друзей-аргонавтов, с которыми его объединяет скрытое прошлое и неявное будущее, обнаруживается в поэзии «царевича русского Монпарнаса» на уровне подтекста.

Впервые образ Орфея во «Флагах» появляется в программном стихотворении «Дождь» в составе сравнения: «Вокруг же нас, как в неземном саду,/ Раскачивались лавры в круглых кадках/И громко, но необъяснимо сладко/Пел граммофон, как бы Орфей в аду». При анализе контекстов становится очевидным, что образ граммофона у Поплавского имеет символическое значение и представляет особую пространственную сферу. В стихотворении «Дождь» выделяются три композиционные части, связанные соответственно с внешним парижским повседневным миром «сонливого люда»; с промежуточной сферой, окружающей лирического героя и его товарищей («мы» в «глубине трактира»); и с пространством, «у входа» в которое они находятся (мир кинематографа, воспроизводящего в русском Париже «зашифрованный рассказ» (Н.Нусинова) о судьбе эмигрантов за пределами России). Все части стихотворения создают единый образ деформированной реальности, в которой царствуют неживые предметы. Действительность лирического героя и его круга (чит. поколения) имеет инфернальный характер. Так, в стихотворениях «Paysage d'enfer», «Черный заяц» и др. красивый медный граммофон «поет привет» утопленникам. Неслучайно тексты, где упоминается этот образ, часто озаглавлены по-французски. Мир Орфея-граммофона -призрачная жизнь русского Монпарнаса. В ней предметы властвуют над людьми.

В обоих романах Поплавского образ граммофона связывается с мотивом «эротической неудачи». В «Аполлоне Безобразове» граммофон олицетворяется и становится «центральным явлением». Однако он шумит на балу в одиночестве. Воздействуя на людей, он вызывает «дионисийское нетерпение», отравляет организмы, заставляет забыться в «танцевально-телесном братстве». Граммофон становится Дионисом, поющим

о рождении трагедии из духа музыки. Смысл эмиграции Поплавский видит в пути преображения. Эмиграция - хаос, из которого может возродиться космос России. Образ Орфея-граммофона являет собой идею искаженной первозданной жизни, утраченного детства человечества, связанного в сознании поэта с русским миром: «Париж, Париж, асфальтовая Россия. Эмигрант - Адам, эмиграция - тьма внешняя. Нет, эмиграция - Ноев ковчег...». Для того чтобы вывести Россию-Эвридику из загробного мира, нужно, с одной стороны, забыть о её существовании за спиной (в прошлом), а с другой - воспеть её преображенный образ. Функцию забвения и обретения энергии творческого экстатического опьянения выполняет образ Орфея-граммофона. Об этом свидетельствуют стихи из «Серафиты I»: «На огромном экране корабль опускался ко дну <...> Ты глаза закрывала и в страшную даль уходилаУВ граммофоне Тангейзер напрасно о смерти кричал./Ты была далеко, Ты быть может на небо всходила...». Тангейзер - главная партия в опере Р.Вагнера «Тангейзер и состязание певцов в Вартбурге». В своем произведении Вагнер соединяет несколько легенд, связанных с образом миннезингера, жившего в XIII веке и воспевавшего в своих «Leiche» (хороводных песнях) чувственную любовь. Поклонник Ницше опирается на историю кающегося рыцаря, пытавшегося отвернуться от языческой Венеры ради вспомнившейся родины и неотделимой от её образа, идущей за именем Девы Марии (Поплавский также обращается к имени Марии в своем стихотворении) Елизаветы, бывшей некогда его возлюбленной. Вагнер воспроизводит также легенду о состязании певцов, на котором основными соперниками за сердце дамы стали страстный Тангейзер и воспевающий возвышенное чувство Вольфрам Эшенбах. Герою Вагнера, как и Овидия, не удается вернуть возлюбленную. Миф Поплавского остается незавершенным. В образе его Орфея наряду с «граммофонной» есть иная, аполлоническая, сторона - «снежный Орфей», голос которого доносится до «феи», ступающей в своих золотых лучах на «границу снега»; или «ночной Орфей, спаситель сна», являющийся в ипостаси «нездешнего рыцаря на коне», волшебника Мерлена

Образы двух Орфеев, сосуществующие в художественном мире Поплавского, так или иначе апеллируют к творчеству В.Ходасевича и Г.Адамовича, а также продолжают орфическую «цепочку» образов поэтического наследия МДветаевой, В.Иванова, А.Белого, О.Манделыптама и других представителей эпохи серебряного века В диссертации рассматриваются творческие взаимосвязи Поплавского и названных поэтов, а также утверждается, что функцию «Логоса глубинного» (В.Иванов) выполняет в поэзии Поплавского слово русской культуры. В качестве примеров приводится сопоставительный анализ стихотворений «Превращение в камень», «Богиня жизни» Б.Поплавского и соответственно «Я вышел. Медленно сходили...», «Курятся алтари, дымят паникадила...» А.Блока

Первообразом избираемых Поплавским мифологических и ставших легендарными сюжетов, связанных с плаванием и альтернативных путешествию Одиссея (образы рыцарей Грааля, Тристана, Гамлета, Христофора Колумба etc.), является имеющий непосредственное отношение к теме изгнания миф об аргонавтах, которые отправляются в

вынужденное странствие в поисках Золотого руна - бессмертия, но так и не обретают дома в том смысле, в котором Одиссей его никогда не терял.

В культуре серебряного века вторая часть рассматриваемого мифа была менее значимой. «Золотое руно» и «Вечная Жена» ждут путешественников впереди. Поиски младосимволисгов, говоря языком мифа, были устремлены к тому моменту будущего, когда любовь далекой Девы позволит герою, обманув смерть, получить чаемое золотое руно, а значит - пересоздать мир. Основная коллизия лирического сюжета в данном случае была связана с тем, что лирический герой принадлежал земному миру, в то время как Дева и руно - небесному. Поплавский как будто продолжает младосимволистский текст. Помимо его непосредственного знакомства с творчеством и эписголярно-критическим наследием поэтов-предшественников, обращения к нему в своих дневниках и статьях; кроме воспринятой традиции жизнетворчества (в том числе особого бытового повседневного поведения); помимо понимания эмиграции как разлуки с любимой, чит. Россией (для Поплавского, как и для Блока, Россия не «мать», но именно «Жена»); кроме стремления Поплавского выстроить сборник как единую книгу и сопроводить более 30 из 71 стихотворения «Флагов» посвящениями (ср.: аналогичная традиция А.Белого как «ритуал» приобщения адресатов к кругу «аргонавтов»), - важным представляется выбор «русским Рембо» характерных для младосимволисгов тем, образов, мотивов, цветовой символики, наконец, введение их «чужого слова» в текст собственных произведений.

Поплавского интересует обратный путь аргонавтов. Возлюбленная, образ которой неотделим от мотива спасения (преображения) героя, в его варианте сюжета оказывается мертвой, как и сам герой. В мире Поплавского сфера земли как таковая отсутствует, главный конфликт перемещается в пространство неба, которое двоится (собственно небо и мир «под землей»/«под водой»). Если для русских символистов одним из важнейших вопросов стало соотношение реального и реальнейшего, образ крылатого корабля (птицы), поднимающегося ввысь, являлся символом души, отправляющейся из земного мира в сферу мистического в поисках спасающего Идеала (письмо А.Белого В.Брюсову от 17 апреля 1903 года); если установка младосимволисгов на преображение действительности подразумевала взаимопроницаемость временного (исторического) и вечного, страдания их лирического героя были обусловлены недоступностью или изменой «далекого», иного, - то для Поплавского сферой существования стала исключительно область мистического, представляющая собой царство вечности и «одномоментного» времени. Душа-корабль поэта-эмигранта, не знающего «землю», погружается в «антимир» в поисках истинного. Это стремление вниз (под землю, на дно), с которым связано разоблачение призрачного мира (отсюда появление шокирующих сюрреалистических образов фантастической повседневности, которая как будто сняла с себя маску «внешнего» благообразия), становится своеобразным способом утверждения подлинника Корабль Поплавского - это мистический дирижабль (летающая рыба), закрытый и молчащий для обитателей «антимира», вынужденный одиноко сипаться в инфернальном пространстве.

Пятый параграф третьей главы «Русский сюрреализм: мотивно-образная система книги "Флаги"» состоит из двенадцати частей, в которых предпринимается попытка дать адекватную эстетико-мировоззренческим установкам Поплавского интерпретацию основных тем, мотивов и образов его единственного изданного при жизни сборника.

В первой части пятого параграфа «Рамочные компоненты книги "Флаги"» обращается внимание на то, что продуманность архитектоники и композиции «Флагов» свидетельствует о не случайном характере подбора стихотворений. «Флаги» предстают как логически выстроенная, целостная книга, обладающая внутренним сюжетом и продолжающая ряд книг - стихотворных «поэм» символистов. Подробное рассмотрение заглавного образа-символа сборника позволило утверждать, что выбором заглавия Поплавский продемонстрировал энигматический принцип своей поэтики. Названия стихотворений книги группируются в смысловые триады, основывающиеся на определенной системе мотивов и образов, и выполняют структурообразующую функцию. Выделяются две основные тенденции организации книги - симметричного (зеркального) и спиралевидного построения. Анализ заглавий стихотворений показал, что в целом заглавия второй половины сборника содержат больше положительных коннотаций, чем заглавия первой половины, что свидетельствует о постепенном переносе Поплавским акцента с «внешнего» парижского мира на «внутренний» русский.

Во второй части пятого параграфа третьей главы «Корабль как центральный образ-символ-миф» помимо описания названного символа дается иллюстрация одной из важнейших особенностей поэтики Поплавского - двойственность, оксюморонность едва ли не каждого образа, мотива, стиха его поэзии. Отмечается, что корабль всегда является промежуточным пространством, предстает как город-корабль, Париж. В структуре образа выделяются христианская, философская, геральдическая, социально-бытовая, «гоколенческая» составляющие. Определяется «ось» мифологической модели мира Поплавского - мачта корабля (центральное в книге, 36-е, стихотворение «Флаги»), Основной характеристикой корабля является его призрачность, «перевернутость». Образ корабля говорит о том, что в мифологическом мире Поплавского преимуществом обладает вертикальная организация пространства, поэта интересует не столько «внешнее» (по горизонтали) движение поэта, сколько «внутреннее» (по вертикали). Посредством обращения к тексту новеллы Э.По «Рукопись, найденная в бутылке» предлагается интерпретация одноименного стихотворения Поплавского.

В третьей части пятого параграфа «Лодка и пароход как две сферы существования поэта-матроса» речь вдет о двух ипостасях корабля, обладающих соответственно преимущественно положительными и негативными коннотациями. Образы лодки и матроса рассматриваются в контексте современной Поплавскому образности, нашедшей отражение во французской среде художников, музыкантов, поэтов, а также в мифологии «числовцев» - молодых русских парижан. Если лодка обращает поэта к миру неназванной России, то пароход, за которым стоит воспоминание о «беге» эмигрантов и образ охваченных паникой и криком людей гибнущего лайнера цивилизации, указывает, что

душа лирического героя находится во власти разрушающей стихии в состоянии преодоления крика и попытке рождения последней песни ка краю гибели.

Образ антигероя, спускающегося в ад в поисках Другого (возлюбленной, души, музы, родины, ребенка...) с целью воскресить свое настоящее «я» и обрести самотождественность (чиг. стать «героем»), рассматривается з четвертой части пятого параграфа третьей главы «Женские образы и проблема самоидентификации». Поскольку, по Поплавскому, «спасение» происходит «через женщин» (см. «Дневники»), образ возлюбленной обладает во «Флагах» не меньшей значимостью, чем образ самого лирического героя. Взаимообусловленность названных образов прослеживается на примере сюжета о Тристане и Изольде. Отношение поэта к любви находит выражение в его трактовке женских образов, среди которых выделяются инфернальные (Лаура, Ева, Елена) и тяготеющие к сфере утраченного идеала (Приснодева, Мария, Офелия, как ни странно, Саломея; Морелла, Серафига, Дева осень, «погибшая моя душа» и «Душа мирозданья - Надежда на жалость»), В отдельном ряду располагаются образы Черной Мадонны и Dolorosa, интерпретировать которые помогает обладающая для Поплавского значимостью работа О.Шпенглера «Закат Европы». Русскому поэту-эмигранту как глашатаю «неудачников» судьбы чужда идея материнства. Заступницей и спасительницей в его мире выступает Дева Мария, дева осень, образ которой обращает его творчество к поэтической традиции золотого и серебряного веков. Любовь для Поплавского оказывается неназванным залогом бессмертия, поскольку является «темой спасения времени для некой качественной вечности, некоего чувства сохранения и безопасности жизни, наконец спасенной от исчезновения в руках любимого человека» («Дневники»). Это особое состояние памяти-забвения, неотделимое от надежды и воспринятой благодаря есенинской поэзии «русской» жалости.

Пятая часть пятого параграфа «Траектория пути: образы звезд и символическое созвездие Северного Креста» содержит описание символов, образующих метафшическую «ось» создаваемой поэтом мифологической модели мира. Звезды трактуются как своеобразные маяки, спасающие путешественников и придающие их странствию смысл. Выделяются две семантические области, связанные с рассматриваемыми образами. С одной стороны, речь идет о христианском смысле, вкладываемом в символику звезды души (особое внимание в диссертации уделяется анализу цветовых эпитетов, сопутствующих образу); с другой - об эстетическом плане, апеллирующем к знаковой природе звезд - зашифрованного небесного письма (исследуется тема творчества и образ труженика-ангела). Русскими «координатами» пути для Поплавского становятся имена Достоевского и Лермонтова.

В трех последующих частях пятого параграфа «Преодоление Хроноса». «Образы непрерывного и дискретного времени» и «От прошлого - к вечности, или Четыре времени года» представлена наиболее проблемная область пространственно-временного континуума мифологической модели мира Поплавского.

Настоящий момент «внешнего» существования лирического героя и его окружения характеризуется, с одной стороны, как время-отсутствие, время-призрак, а с другой -.как по-особому преломленное «одномоментное» время, время-прозрачность. Во «внутреннем» мистическом пространстве эсхатологии «безвременье» подразумевает вечность, а «одномоментность» - ((воскресшее» (чит. преображенное) линейно-циклическое время. Восприятие поэтом Хроноса помогает конкретизировать образ поезда, связанный с мотивом памяти и, вместе с тем, указывающий на временную лакуну, в которую попадает лирический герой. В ((Дневнике» Поплавский писал о ((любимых темах лирической поэзии»: ((Любовь и смерть кажутся мне двумя основными моментами постигания чистого времени. Смерть как тема всяческого расточения и исчезновения времени, ибо душа умирает постоянно...». Для поэта эмиграция - существование в пространстве эсхатологии (((Мы живем ныне уже не в истории, а в эсхатологии»), однако за обращением Поплавского к теме смерти стоит его обостренное чувство жизни и ценности, неповторимости каждого ее мига. Внутренняя напряженность и интенсивность лирического переживания связана с постоянным нахождением поэта на «пределе», на «границе», что во многом объясняет появление в стихотворениях парадоксальных, шокирующих образов-<(переверггышей». Амбивалентная образность находит отражение в «страшном» стихотворении «Черный заяц», в котором ПоплавскиЯ прибегает к приемам кубистической живописи и предвосхищает такую особенность своего романного дискурса, как ((перемещающаяся точка зрения повествователя» (О.Неволина).

Образ поезда позволяет также сопоставить поэзию Поплавского с художественным наследием О.Мандельштама В диссертации приводится сравнительный анализ стихотворений ((Роза смерти» и «Концерт на вокзале». Подчеркивается, что, несмотря на посвящение Г.Иванову и на ряд ((ивановских» аллюзий, текст Поплавского апеллирует, прежде всего, к мысли Мандельштама об уходящей культуре и эпохе. Однако если тризна Мандельштама связана с ((милой тенью» золотого века русской литературы, то взгляд Поплавского из потустороннего мира устремлен на поэта петербургского периода серебряного века Мотив «бездны времен», вместе с тем, актуализирует гумилевский подтекст стихотворений Поплавского, в которых неоднократно встречается образ трамвая.

В работе замечается, что символом, воплощающим персонифицированную вечность, во «Флагах» является заимствованный из новеллы Э.По и переосмысленный Поплавским образ Мореллы. Морелла, сопутствующее ей время-ночь, а также прозрачный и призрачный день, «импрессионистические» рассвет и закат, ((римские» утро и вечер - это образы, которые помогают воссоздать дихотомию ((внешнего» и «внутреннего» переживания лирическим героем Поплавского пространственно-временного континуума Тяготеющим к «парижской» сфере признается образ лета, единственного времени года, предстающего в мире поэта в мужской ипостаси. К ((русской» сфере относятся образы осени, весны и зимы. С последним связана идея сохранения тел и душ, нашедшая непосредственное воплощение в образе льда, который в книге ((русского Орфея» представляет собой мистическую альтернативу «реальной» земле, где покоятся мертвые.

Особое значение имеет анализ цветовых эпитетов, сопутствующих образу снега, символизирующему пограничное состояние мира Поплавского и маркирующего преображение его «внешнего» пространства во «внутреннее».

В девятой части пятого параграфа третьей главы «Вне земли: между музыкой и жалостью» приводятся основные значения «промежуточных» тем и образов «Флагов», обладающих неземной природой и свидетельствующих о двух важнейших для творчества поэта эсгетико-мировоззренческих основаниях. Наряду с образом сада, включающим в себя как аполлоническую, так и дионисийскую составляющую, интерпретируется образ дождя, становящийся символом чувствительности души, ей жалости к окружающему миру. В сопоставительном аспекте рассматриваются «Армейские стансы» Поплавского и стихотворение «Хорошее отношение к лошадям» Маяковского. Анализируется орнитологическая символика, репрезентирующая стихию воздуха в мифе «русского Орфея»; а также относящиеся к ней мотивы зрения и пения. Тема музыки - центральная, по всеобщему признанию исследователей, в творчестве Поплавского - раскрывается при непосредственном привлечении материалов дневников и статей поэта, затрагивающих вопрос о согласии с «духом музыки» поэтов-предшественников и, в частности, -А.Блока. Для Поплавского «дух музыки» на стороне сопричастного «большому» (историческому или поколенческому) времени, подчинившегося «власти Рока», но достойно принявшего свою смерть. Смерть «пронизывает жизнь насквозь», и именно в достойном переживании такой жизни - «внешней» неудачи, жизни-погибания заключена «великая мистическая правда». Музыка и жалость - два взаимоисключающих и в то же время взаимодополняющих аспекта творчества Поплавского, сосуществование которых обуславливает трагическую природу мировосприятия поэта.

Десятая часть пятого параграфа «Ад и рай как два предела небесной вертикали» посвящена анализу пространственных образов «Флагов» и утверждает амбивалентный характер большинства символов. Помимо двойственного «неба Валгаллы» описывается инфернальное пространство антимира. Выявить отношение поэта к «бесстрастно» воссоздаваемому «аду» помогает обращение к имени В.Жуковского - автора «страшных» баллад о грозящей человеку гибели души. Неотъемлемыми составляющими антимира предстают образы и мотивы «парижской» сферы: улыбающийся подлец (черт), ветер, ложь, молчание. Альтернативой молчания становится тишина. Как особый вариант фантасмагорического пространства рассматривается образ города, дня характеристики которого немаловажное значение приобретают зачастую перекликающиеся с поэзией Блока образы балагана, театра, маскарада, бала, цирка, бильярда, парада, спектакля, скачек, карточной игры. Противоположный полюс «иносферы» соотносится с кинематографом. Отдельно исследуется семантика архетипического образа дома в контексте ситуации эмигрантского «бездомья» представителей молодого поколения парижских поэтов, а также комплекс значений, связанный с образами башни и розы, воплощающей мистическую сущность мира и намекающей на возможность возрождения лирического героя, его возвращения домой. Непосредственное отношение к

пространственной сферс России имеет образ снежного рая, путь к которому, однако, для лирического героя Поплавского в силу «обратной» логики пролегает через ад.

В одиннадцатой части пятого параграфа третьей главы «"Поколенческие" сны Б.Поплавского» затрагивается проблема погружения поэта в сферу подсознательного во сне, сосуществования его лирического героя в двух мирах (эфемерном и «настоящем») в двух ипостасях (ребенка и взрослого), за которыми стоят две мировоззренческие установки - христианство и стоицизм. Внутренняя дихотомия названных идеалов приводит к тому, что стоицизм у Поплавского не только противопоставляется христианству, но и прочитывается как его предчувствие, ожидание. В диссертации исследуется тема детства, понимаемая Поплавским во многом так же, как и Червинской, -как тема сиротства Предлагается трактовка темы дружбы и понятия «мы», образа солдата, за мужеством и своеобразным стоицизмом (смехом) которого скрывается трагедия искалеченной жизни и судьбы. Отмечается, что подобный аспект армейской образности служит наиболее яркой метафорой, определяющей у Поплавского самоощущение молодых эмигрантов. Размышления над темой одиночества в творчестве «царевича русского Монпарнаса», с одной стороны, приводят к выводу о том, что шокирующая современников сюрреалистическая образность Поплавского во многом видится продолжением традиции эпатажа русских авангардистов, стремящихся в окружении «глухих» и «слепых» стать средоточием какофонических, раздражающих слух звуков и нарушающих автоматизм восприятия хаотических зрительных образов; с другой стороны, позволяют утверждать, что одиночество стало для поэтов «парижской ноты» необходимым условием и трагическим следствием не только их внутренней, но и внешней «эмигрантской» свободы в процессе познания сущностных основ бытия и их собственной души. Только определив свое Имя, они могли оправдать собственное появление на свет. Именно с одиночеством как особым переживанием времени внутри самого себя (осознанием конечности существования каждого момента «здесь и сейчас») связано поэтическое творчество Поплавского, в котором одно из центральных мест занимает тема смерти.

В последней части пятого параграфа третьей главы «Жизнь или смерть? (о парадоксе поэтического инобытия)» речь идет о теме «душетелесносги», привлекавшей внимание многих деятелей серебряного века, и об обрааах-маркерах мертвого, умирающего и воскресающего мира во «Флагах» - символах солнца и луны. Соотношение Sol et Luna в контексте эстетической мифопоэтической программы Поплавского прочитывается как взаимосвязь поэта, создающего стихи-артефакты (чит. оставляющего материальные «следы» своей личности, «запечатывающего» в предмете, «в бутылке», дыхание собственного тела), и его души. Жизнь, телодвижение (танец) и творчество для Поплавского - единое целое. Поэтическое слово в силу своего онтологического содержания несет в себе обостренное чувство ответственное™, присущее Поплавскому -поэту и человеку - и подразумевающее его глубокое приятие жизни как таковой. Путь его лирического героя составляет преодоление разрыва между душой и телом после смерти,

т.е. чаяние воскресения, воссоединения преображенных души и тела в «плоти», залогом которого становится стихотворение - зеркало, позволяющее не только увидеть себя со стороны во «внешнем» мире, но и, погрузившись в собственное отражение, познав своего двойника и обличив его призрачность, обнаружить «внутреннее», истинное «я», понять смысл настоящей жизни, своей судьбы, заглянуть в будущее, «по ту сторону» бытия. Отвечая на упреки в «похоронных настроениях», Поплавский писал в журнале «Числа»: «Пытливо всматриваясь в смерть, пишущие о ней славят жизнь. О смерти мы хотим писать во имя жизни». «Не есть ли вопрос о смерти, в сущности, борьба со смертью и повышенное чувство жизни?» - именно так в форме риторического вопроса «Орфей русского Монпарнаса» определил сущность своей поэтики «наоборот».

В заключении подводятся итоги исследования, формулируются основные выводы, среди которых немаловажными представляются замечания о том, что внутренняя коллизия, переживаемая лирическим героем Штейгера, позволяет понять метаморфозы, происходящие с категорией времени в художественном мире Поплавского, а «проговаривающаяся» поэзия Червинской помогает восстановить корреляционные пары пространственных и временньЬс мотивов и образов, относящихся к «посюсторонней» и «потусторонней» сферам в мифе «русского Орфея». В то же время в отличие от лирического героя Штейгера лирическому «я» Поплавского грозит не столько бегство от далекой по отношению к счастливому идеалу «внешней» реальности, сколько утрата «светлого» переживания «безнадежности». Если ребенок Штейгера «учится жить», то взрослый Поплавского «учится умирать», возвращаться к своим истокам. В этом смысле Поплавскому ближе оказывается позиция Червинской. Вместе с тем, если «русский» мир Червинской подразумевает присутствие в отсутствии «самого главного», та «парижский» антимир Поплавского являет его отсутствие в присутствии. Анализ творчества поэтов «парижской ноты» показал, что представители молодого поколения первой волны русской эмиграции ориентировались в своей художественной практике на принципы т.н. «петербургской поэтики» (В.Вейдле) серебряного века, переосмысливая и реализуя их в условиях «предельного» существования «по ту сторону» бытия - в изгнании.

Основные положения диссертационной работы отражены в следующих публикациях:

1. Кочеткова О.С. Проблема внутреннего и внешнего пространства в судьбе и творчестве А.С.Штсйгера //Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. -2010.-Xs2.-0i пл.

2. Кочеткова О.С. Миф об Орфее в творчестве Бориса Поплавского //Вестник Российского университета дружбы народов. Серия «Литературоведение. Журналистика». - 2010. - № 1. - 0,5 пл.

3. Кочеткова О.С. Поэтика отсутствия в сборнике Л.ДЛервинской «Рассветы» // Русская литература ХХ-ХХ1 веков: проблемы теории и методологии изучения: Материалы Третьей Международной научной конференции: Москва, МГУ имени М.В.Ломоносова, 4-5 декабря 2008 г. -М.: МАКС Пресс, 2008. - 0,3 п.л.

4. Кочеткова О.С. Сборник Б.Пошгавского «Флаги»: сильные позиции текста // Материалы XV Международной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов». Секция «Филология». - М.: МАКС Пресс, 2008. - 0,18 п.л.

5. Кочеткова О.С. Миф об Орфее в творчестве поэтов «парижской ноты» (об одном сравнении в стихотворении Бориса Поплавского «Дождь») // Материалы XVI Международной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов». Секция «Филология». - М.: МАКС Пресс, 2009.-0,18 п.л.

6. Кочеткова О.С. Младосимволисгский миф об аргонавтах в сборнике Б.Ю.Поплавского «Флаги» //Материалы XVII Международной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов». Секция «Филология». - М.: Изд-во Моск.ун-та, 2010.-ОД 5 п. л.

7. Кочеткова О.С. Мир детства в воспоминаниях Анатолия Штейгера: Россия в полусне И Мир детства в русском зарубежье: III Культурологические чтения «Русская эмиграция XX века» (Москва, 25-27 марта 2009 года). - М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2011. -0,6 пл.

Подписано в печать: 25.08.2010

Заказ № 4010 Тираж -100 экз. Печать трафаретная. Типография «11-й ФОРМАТ» ИНН 7726330900 115230, Москва, Варшавское т., 36 (499) 788-78-56 www.autoreferat.ru

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Кочеткова, Ольга Сергеевна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА 1. ДВА «ПОЛЮСА» «ПАРИЖСКОЙ МОТЫ»: «ШКОЛА» ГЕОРГИЯ

АДАМОВИЧА И БОРИС ПОПЛАВСКИЙ.

ГЛАВА 2. ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ МИРЫ ПОЭТОВ «ПАРИЖСКОЙ НОТЫ».

2.1 Проблема внешнего и внутреннего пространства в судьбе и творчестве Анатолия

Штейгера.

2.2 Апофатический принцип поэтики «парижской ноты»: лирика Лидии Червинской

ГЛАВА 3. ЭМИГРАНТСКИЙ МИФ БОРИСА ПОПЛАВСКОГО: КОРАБЛЬ-«АНТИМИР» КАК ПРОСТРАНСТВО ЭСХАТОЛОГИИ В КНИГЕ «ФЛАГИ».

3.1 «Единственная тема» творчества Б.Поплавского.

3.2 От мифотворчества к «дилетантизму»: об одной «обратной» эстетической установке

Б.Поплавского.

3.3 Миф об Орфее в творчестве Б.Поплавского.

3.4 Младосимволистский подтекст в книге «Флаги»: миф об аргонавтах.

3.5 Мотивно-образная система книги «Флаги».

3.5.1 Рамочные компоненты книги «Флаги».

3.5.2 Корабль как центральный образ-символ-миф.

3.5.3 Лодка и пароход как две сферы существования поэта-матроса.

3.5.4 Женские образы и проблема самоидентификации.

3.5.5 Траектория пути: образы звезд и символическое созвездие Северного Креста.

3.5.6 Преодоление Хроноса.

3.5.7 Образы непрерывного и дискретного времени.

3.5.8 От прошлого — к вечности, или Четыре времени года.

3.5.9 Вне земли: между музыкой и жалостью.

3.5.10 Ад и рай как два предела небесной вертикали.

3.5.11 «Поколенческие» сны Б.Поплавского.

3.5.12 Жизнь или смерть? (о парадоксе поэтического инобытия).

Введение диссертации2010 год, автореферат по филологии, Кочеткова, Ольга Сергеевна

Среди исследований литературы русского зарубежья, внимание к которой в силу объективных причин выросло за последние десятилетия, все чаще стали появляться работы, посвященные творчеству представителей молодого поколения первой волны эмиграции. Учитывая, что вопрос о самой возможности существования литературы в условиях изгнания, вызывавший споры ведущих эмигрантских критиков, непосредственно связывался с проблемой «воспитания» нового литературного поколения, такой интерес кажется закономерным. Однако следует отметить, что зачастую исследования, появляющиеся в рамках обозначенной тематики, носят избирательный и фрагментарный характер, касаются творчества одного конкретного писателя и, лишь частично затрагивая проблему взаимодействия художественных практик на первый взгляд различных по своим идейно-эстетическим установкам авторов, не охватывают целостно того или иного явления литературы русского зарубежья. В полной мере это относится к творчеству представителей «парижской ноты» - «ближайших учеников» Георгия Адамовича Анатолия Штейгера и Лидии Червин-ской, с одной стороны, и Бориса Поплавского, с другой.

Показательно, что лишь совсем недавно были изданы ожидаемые в течение практически десяти лет два «оставшихся» тома трехтомного собрания сочинений Б.Поплавского (Б.Поплавский. Собрание сочинений: В 3 т./Сост., коммент., подгот. текста А.Н.Богословского, Е.Менегальдо. - М.: Книжница; Русский путь; Согласие, 2009). При осознании всей значимости этого события, однако, при знакомстве с первой, стихотворной, книгой возникает существенный и очевидный вопрос. Обращаясь к уцелевшему черновому авторскому плану издания «в шести сборниках» поэтического наследия поэта и выстраивая стихотворения «по мере возможности» согласно этому плану, почему серьезные исследователи творчества Поплавского, готовившие первый том, отказались от переиздания (хотя бы в приложении) книги «Флаги» в том виде, в каком она согласно воле поэта появилась на свет в 1931 году, была воспринята современниками и до сих пор остается известна широкому кругу читателей и литературоведов? На наш взгляд, к единственной вышедшей при жизни Поплавского и, еще раз подчеркнем, с его согласия книге следовало бы отнестись с большей аккуратностью и корректностью, ведь ни у кого сегодня не может возникнуть сомнения в том, что именно в варианте издания 1931 года «Флаги» стали фактом и артефактом живого литературного процесса русского зарубежья вт. п. 1920-х—1930-х гг. С грубыми сторонними вмешательствами в процесс составления сборника, отбора стихотворений, определения их последовательности, как известно, Поплавский не сталкивался. Кроме того, поэт, что видно из примера, приведенного чуть ниже, был достаточно скрупулезен в «мелочах», касающихся издания его книги. Его возмущали «типографские недостатки», большое количество опечаток и грубых ошибок, допущенных работниками издательства и нарушающих ритмику, строфику стиха, а значит, изменяющих смысл произведений. В частности, среди недочетов, приводимых в письме Ю.Иваску от 7.10.1930 г., Б.Поплавский указывает строку «До самой ночи среди синих звезд.», которая в оригинале должна была звучать «До самой ночи средь синих звезд.». Несомненно, если поэт придавал особое значение каждой «музыкальной» букве стиха, то к проблеме компоновки и композиционной стройности книги он подходил не менее серьезно. Принимая во внимание эти обстоятельства, в своей работе мы опираемся на тот вариант текста сборника «Флаги», который воспроизводит аутентичное издание с минимальной, приближенной к современной орфографии и графике правкой1.

Что касается художественных текстов А.Штейгера и Л.Червинской, в объеме полноценных сборников они до сих пор не переиздавались.

Возможно, труднодоступность произведений многих молодых авторов русского литературного зарубежья отчасти объясняет лакуну, образовавшуюся в отечественном литературоведении: большая часть работ, посвященных творчеству русских «парижан», — это статьи в энциклопедических, научных или учебных изданиях2.

На сегодняшний момент существует лишь одна монография, непосредственно касающаяся творчества Б.Поплавского, — книга Е.Менегальдо «Поэтическая Вселенная Бориса Поплавского» (СПб.: Алетейя, 2007). В основе работы русской по происхождению исследовательницы (почетного профессора Университета Пуатье (Франция)), на протяжении долгих лет совместно с А.Богословским занимавшейся «реанимацией» архивов и культурного наследия «монпарнасского царевича», лежит подход к тексту, оформившийся в трудах Гастона Башляра, во многом опиравшегося на традиции психоанализа. Образы четы

1 Поплавский Б.Ю. Сочинения. - СПб.: Летний Сад; Журнал «Нева», 1999.

2 Среди наиболее значимых масштабных проектов энциклопедического характера следует упомянуть такие издания, как: Струве Г. Русская литература в изгнании: Опыт исторического обзора зарубежной литературы. — Париж: Ymca-Press, М.: Русский путь, 1996; Литературная энциклопедия Русского Зарубежья. 1918 - 1940. Том 1. Писатели русского зарубежья. - М.: РОССПЭН, 1997; Литература русского зарубежья. 1920 - 1940/0тв. ред. О.Н.Михайлов. Вып. 2. - М.: И МЛ И, «Наследие», 1999; Русская литература 1920-1930-х годов. Портреты поэтов: В 2 т. Т.2. — М.: ИМЛИ РАН, 2008; Русские поэты XX века. Собрание биографий. — Челябинск: Аркагш, 2003; Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть XX века. Энциклопедический биографический словарь. — М., 1997; и др. Заслуживают внимания учебные издания: Агеносов В.В. Литература Русского Зарубежья (1918 - 1996). - М.: Терра-Спорт, 1998; Буслакова Т.П. Литература русского зарубежья: Курс лекций. - М.: Высш. шк., 2009; и др. Интерес вызывают научные сборники: Gibson Aleksey. Russian Poetry and Criticism in Paris From 1920 To 1940. - Leuxenhojf Publishing. The Hague. 1990; Hinrichs J.P. Verbannte Muse: zehn Essays iiber russische Lyriker der Emigration. Miinchen, 1992; Русское Зарубежье: приглашение к диалогу: Сб.научных трудов. — Калининград: Изд-во КГУ, 2004; Русские писатели в Париже: Взгляд на французскую литературу: 1920 — 1940: Международная научная конференция. - М.: Русский путь, 2007; Гайто Газданов и «незамеченное поколение»: писатель на пересечении традиций и культур: Сб. научных трудов. — М.: ИНИОН РАН, 2005; Русское зарубежье — духовный и культурный феномен: Межд. сб. научн. статей. — Вып. 1—2. — М„ 2003-2008; Русская культура XX века на родине и в эмиграции: Имена. Проблемы. Факты. Вып. 2. — М.: Изд-во МГУ, 2002; Русская литература в большом и малом времени: Сб. научных трудов. - Вологда: ВГПУ, Изд-во «Русь», 2000; и др. рех природных стихий, при помощи которых французский философ и эстетик пытается обосновать «метафизику воображения», стали для Е.Менегальдо точкой отсчета, позволившей ей представить одну из возможных интерпретаций сюрреалистических текстов поэта.

В отечественном литературоведении наиболее глубоким исследованием поэзии Б.Поплавского является глава «Пути авангарда» монографического труда А.И.Чагина «Расколотая лира (Россия и зарубежье: судьбы русской поэзии в 1920-1930-е годы)»3, в которой не только подробно, с учетом целостности всего художественного наследия поэта анализируется стихотворение «Возвращение в ад» (из книги «Дирижабль неизвестного направления») и диптих «Морелла» (из книги «Флаги»); но и прослеживаются связи лирики Поплавского с поэтической традицией золотого и серебряного веков, а также с советской поэзией, - благодаря чему становится возможным определить место творчества яркого представителя молодого поколения эмиграции в русской литературе и подтверждается предложенная исследователем «формула» «одна литература и два литературных процесса», соответствующая «диалектике взаимодействия двух потоков русской литературы в 1920-1930-е годы».

В рамках сравнительного литературоведения написан ряд статей как отечественных, так и зарубежных исследователей. Творчество Б.Поплавского сопоставляется с произведениями А.Блока, В.Маяковского, Н.Заболоцкого, М.Лермонтова, Ф.Тютчева, Ф.Достоевского и др. русских поэтов и писателей; Э.По, С.Малларме, М.Пруста, А.Рембо, Г.Ибсена, Т.Тцара, П.Элюара, Л.Арагона, П.Валери, А.Жарри и др. западноевропейских авторов4, а также с лирикой представителей новейшей современной литературы5.

3 См. издание: ЧагипА.И. Пути и лица. О русской литературе XX века. —М.: ИМЛИ РАН, 2008.

4 См. следующие статьи: Буслакова Т.П. Русские и французские ориентиры в историко-литературной концепции Б.Ю.Поплавского // Русская культура XX века на родине и в эмиграции: Имена. Проблемы. Факты. Вып. 2. — М.: Изд-во МГУ, 2002. — С. 65-76; Грякалова Н.Ю. Травестш и трагедия. Метафизическая проблематика символизма в романах Бориса Поплавского // Александр Блок. Исследования и материалы. — СПб.: Изд-во «Дмитрий Буланин», 1998. - С. 102-124; Чагин А. Н.Заболоцкий и Б.Поплавский// Николай Заболоцкий. Проблемы творчества: По материалам международных научно-литературных чтений, посвященных 100-летию Н.Л.Заболоцкого 1903 - 2003. - М.: Изд-во ИМЛИ им. А.М.Горького, 2005. - С. 224-235; Сироткын Н.С. Б. Потавский и В. Маяковский: об одной литературной параллели [Электронный ресурс]; Галкина М.Ю. Приемы поэтики Достоевского в художественной прозе Бориса Поплавского [Электронный ресурс]; Вольский А. Между Ницше и Эдгаром По (100 лет назад родился Борис Поплавский) // Новая газета. — 10.09.2003 [Электронный ресурс]; Каменева О.А. Сюрреалистический Париж Бориса Поплавского («Аполлон Безобразов» и «Парижский крестьянин» Луи Арагона) // Русские писатели в Париже: Взгляд на французскую литературу: 1920 — 1940: Международная научная конференция. — М.: Русский путь, 2007. — С. 137—151; Токарев Д.В. «Демон возможности»: Борис Поплавский и Поль Валери // Там же. — С. 366—382; Хазан Владимир. «Роман с Богом», или О двух литературных гиутках в «Аполлоне Безобразове» Бориса Поплавского (Борис Поплавский и Альфред Жарри) // Там же. - С. 383—404; Kopper John М. The "Sun's Way" of Poplavskii and Ibsen // From The Other Shore: Russian Writers Abroad Past and Present. — Vol 1. —2001. —P. 5-21; etc

5 Безусловный интерес представляет статья Н.В.Барковской «Борис Поплавский и некоторые тенденции в современной поэзии» (см. сборник «Русское Зарубежье: приглашение к диалогу» (Калининград: Изд-во КГУ, 2004)).

Нельзя не упомянуть монографию американского ученого Леонида Ливака «Как это делалось в Париже» (Madison: The University of Wisconsin Press, 2003), в которой наряду с подтекстами и контекстом творчества Б.Поплавского рассматривается прустианское начало романов Г.Газданова и Ю.Фельзена, влияние Л.Селина на В.Яновского, А.Жида на В.Набокова; анализируется книга Г.Иванова «Распад атома» с позиции «конца» «человеческого документа», наконец, описывается миф о незамеченном поколении. Однако следует подчеркнуть, что Л.Ливак сосредотачивает свое внимание преимущественно на прозе.

Романы Поплавского в сопоставительном аспекте анализируются также в диссертациях А.Леденева и В.Жердеевой, статьях Н.Арлаускайте, Т.Буслаковой, О.Орловой, В.Земскова6.

В целом, прозаические произведения Поплавского попадают в поле зрения исследователей чаще, чем поэтические. При этом изучаются, как правило, философский и культурологический, а также социологический аспекты «Аполлона Безобразова» и «Домой с небес». Примером могут послужить диссертационные исследования Н.Андреевой и Н.Прохоровой, статьи М.Галкиной, О.Латышко, работы И.Каспэ, С.Семеновой, Л.Сыроватко7.

6 См.: Леденев А.В. Поэтика и стилистика В.В.Набокова в контексте художественных исканий конца XIX— первой половины XXвека: Дис. .докт.филолог.наук: 10.01.01. ~ М„ 2005; Жердеева В.М. Экзистенциальные мотивы в творчестве писателей «незамеченного поколения» русской эмиграции (Б.Потавский, Г.Газданов): Дис. . канд. филол. наук: 10.01.01. — М, 1999; Арлаускайте Н. Следы покушения с негодными средствами: Попчавский, Набоков, Бердяев, etc. // Русское Зарубежье: приглашение к диалогу: Сб.научных трудов. — Калининград: Изд-во КГУ, 2004. — С. 162—165; Орлова О. Поплавский, Газданов и Монпарнас // Там же. — С. 84-92; Буслакова Т.П. К.К.Вагинов и «молодая эмигрантская литература» (к 100-летию со дня рождения К.К.Вагинова) // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. — 1999. —№ 6.— С. 19—29; Земское В.Б.Писатели цивилизационного «промежутка»: Газданов, Набоков и другие // Гайто Газданов и «незамеченное поколение»: писатель на пересечении традиций и культур: Сб. научных трудов. — М.: ИНИОН РАН, 2005. - С. 7-15.

7 См.: Андреева Н.В. Черты культуры XX века в романе Бориса Поплавского «Аполлон Безобразов»: Дис. .канд.филос.наук: 09.00.04. — М., 2000; Прохорова Н.И. Концепт «жизнетворчество» в художественной картине мира Б.Ю.Поплавского: Дис. . канд. культурологии: 24.00.01. — Саранск, 2007; Галкина М.Ю. К вопросу об имперсонализме Бориса Поплавского //Литературоведческий журнал. — 2008. —№ 22. — С. 159— 171; Она же. Некоторые аспекты философской проблематики прозы Бориса Поплавского // Русское зарубежье - духовный и культурный феномен: Межд. сб. научн. статей. — Вып. 2. — М.: Моск. акад. образ. Н.Нестеровой, 2008. — С. 88—93; Латышко О.В. Композиция романа Б.Ю.Поплавского «Аполлон Безобразов» как одна из форм обобщения духовных процессов // Русское Зарубежье - духовный и культурный феномен: Материалы Международной научной конференции: В 2 ч. 4.1. — М.: Новый гум. ун-т Н.Нестеровой, 2003. - С. 80-86; Она же. «Роман в сюртуке» Бориса Поплавского // Русская культура XX века на родине и в эмиграции: Имена. Проблемы. Факты. Вып. 2. - М.: Изд-во МГУ, 2002. - С. 76-92; Каспэ И. Искусство отсутствовать: Незамеченное поколение русской литературы. — М.: Новое литературное обозрение, 2005; Она же. Проза Бориса Поплавского и идея эмигрантского сообщества // Русское Зарубежье: приглашение к диалогу: Сб. научных трудов. - Калининград: Изд-во КГУ, 2004. — С. 152-161; Семенова С.Г. Русская поэзия и проза 1920 - 1930-х годов. Поэтика — Видение мира — Философия. - М.: ИМЛИ РАН, «Наследие», 2001; Она же. Экзистенциальное сознание в прозе русского зарубежья (Гайто Газданов и Борис Поплавский) // Вопросы литературы. — 2000. — № 3. — С. 67—106; Сыроватко Л.В. Тезис и антитезис самопознания: Н.Бердяев в диалоге с Б.Поплавским // Культурный слой. Вып. 4: Философия русского зарубежья (исследования и материалы). - Калининград: Изд-во КГУ, 2004. — С.85-101; Она же. Самоистязание двух видов («новое христианство» Бориса Поплавского) // Русское Зарубежье: приглашение к диалогу: Сб.научных трудов. - Калининград: Изд-во КГУ, 2004. - С. 165-185.

Осторожность, с которой литературоведы обращаются к стихотворениям Б.Поплавского, вероятно, связана с поиском адекватного подхода к русскому варианту сюрреалистического «языка», к которому прибегает поэт. С одной стороны, выход из сложной методологической ситуации находят в анализе «незаконных» средств поэтики, заимствованных «Орфеем русского Монпарнаса» из других видов искусства8. С другой - в репрезентации ограниченного количества (чаще всего одного — двух) образов или мотивов его поэзии, а также в стремлении «ответить» на поэтический эксперимент экспериментом экстравагантно-литературоведческим9.

Интересно также, что Б.Поплавский до сих пор остается притягательной творческой личностью, вдохновляющей окружающих на создание собственных художественных и паралитературных произведений10.

Если интерес к «сочинениям» Б.Поплавского действительно вырос среди широкого круга читателей, что доказывает большое количество рецензий, появляющихся вслед за его переизданными или впервые изданными произведениями, то небольшое по своему объему наследие А.Штейгера и Л.Червинской еще остается предметом пристального внимания лишь избранных специалистов-филологов.

Обзор литературы, охватывающей явление поэтической «школы» Г.Адамовича, представляется весьма скромным.

Наиболее серьезные исследования «парижской ноты» как феномена творчества молодой литературы русского зарубежья представлены в 22-м тематическом номере «Литературоведческого журнала» (М.: ИНИОН РАН, 2008). Среди авторитетных ученых, чьи работы составили выпуск, необходимо назвать О.А.Коростелева, защитившего диссертацию по поэзии Георгия Адамовича", непосредственно занимавшегося подготовкой издания

8 См.: Аликин К.Ю. Принцип «кинематографического письма» в поэтике Бориса Поплавского // Молодая филология. - Вып. 2. - Новосибирск, 1998. — С. 174—180; Менегальдо Е. Проза Бориса Поплавского, или Роман с живописью // Гайто Газданов и «незамеченное поколение»: писатель на пересечении традиций и культур: Сб. научных трудов. — М.: ИНИОН РАН, 2005. — С. 148-160; Токарев Д. Об одном способе репрезентации визуального у Бориса Поплавского (стихотворение «Рембрандт») // На рубеже двух столетий: Сборник в честь 60-летия А.В.Лаврова. — М.: Новое литературное обозрение, 2009. — С. 729-733.

9 Исследованию отдельных тем, образов и мотивов лирики Поплавского посвящены следующие работы: Яковлева Л. Тема потустороннего мира и смерти в лирике Б.Поплавского (на материале сборника «Флаги») // Русская филология. Т.8. Сб. научных работ мол. филологов. — Тарту: Тартус. ун-т, 1997. — С. 149—154; Буслакова Т. Наталия Столярова: трагические аккорды «Солнечной музыки» [Электронный ресурс]; Субботин А.П. Ужас и безумие [Электронный ресурс]; и др. Новейшие методы исследования, не всегда бесспорные, применены в таких статьях, как: Сироткин Н.С. Поглощение и извержение. Еда, женщины, деньги, музыка и смерть [Электронныйресурс]; Аликин К.Ю. «Поплавский» дискурс в дискурсе Поплавского //Дискурс. - 1998. -Хз 7. - С. 21-23.

10 Приведем несколько примеров произведений различных жанров, написанных с привлечением биографического, мемуарно-эпистолярного и художественного наследия поэта: Вишневский А.Г. Перехваченные письма: Роман-коллаж. — М.: ОГИ, 2008; Иванова Светлана. Борису Поплавскому // Звезда. - 2000. - ЛЬ 3; Любинский А. На перекрестье. — СПб.: Алетейя, 2007; Гольдштейн А. Расставание с Нарциссом. Опыты поминальной риторики. — М.: НЛО, 1997.

11 Коростелев О.А. Поэзия Георгия Адамовича: Дис. .канд.филолог.наук: 10.01.01. — М., 1995. собрания сочинений парижского «мэтра» и составившего совместно с Н.Г.Мельниковым двухтомник критики русского зарубежья. В своей статье «"Парижская нота" и противостояние молодежных поэтических школ русской литературной эмиграции» О.А.Коростелев воссоздает яркую полемическую ситуацию, сложившуюся в литературной критике вт.п. 1920-х - п.п. 1930-х гг., дает определение понятию «парижская нота» и подробно его характеризует (останавливается на «узком круге, адептах и поклонниках» «школы» Г.Адамовича, приводит оформившиеся в её рамках приёмы).

Не менее значимой представляется статья С.Федякина, обратившегося в связи с «парижской нотой» к «розановскому наследию» и проследившему основанное порой на взаимном отталкивании влияние розановского стиля на поэзию Г.Адамовича, А.Штейгера, Г.Иванова. Мотивы эсхатологии и опрощения как элементы эмигрантской поэтики иссле

19 дуются в обстоятельной статье В.Хазана .

О «парижской ноте» неоднократно писал и В.Крейд, автор ряда работ по творчеству Георгия Иванова и вышедшей в серии «Жизнь замечательных людей» биографии поэта13.

На точки соприкосновения поэзии А.Штейгера и Л.Червинской с традицией серебряного века помимо их современников и названных выше литературоведов указывают А.Кузнецова, Л.Миллер, И.Кудрова, К.Вильчковский (впрочем, два последних автора, оценивающих переписку А.Штейгера и М.Цветаевой, пытаются определить, в первую очередь, характер личных взаимоотношений двух поэтов)14.

Необходимо также назвать работу К.В.Ратникова «"Парижская пота" в поэзии русского зарубежья» (Челябинск: Межрайонная типография, 1998), в которой предпринимается попытка более или менее детально рассмотреть лирику представителей «школы» Г.Адамовича как иллюстрацию к идейно-эстетическим установкам «мэтра».

Можно заметить, что поэтический облик А.Штейгера и Л.Червинской только начинает проясняться и еще ожидает своего явления в более полном и четко очерченном виде.

Предлагаемое исследование, находясь в русле развивающегося направления изучения «темного», «иррационального» поэтического языка, с одной стороны, и редко упоминае

12 См.: Федякин С.Р. «Розановское наследие» и явление «парижской ноты» //Литературоведческий журнач. — 2008. - ЛЬ 22. - С. 51-111; Хазан В. Из наблюдений над эмигрантской поэтикой // Таи же. — С. 123-146.

13 См., например: Крейд В. «В линиях нотной страницы.» // «В Россию ветром строчки занесет.»: Поэты «парижской ноты». — М.: Мол.гвардия, 2003. — С. 5-30; Крейд В. Георгий Иванов в двадцатые годы // Новый журнач. — Нью-Йорк, 2005. - № 238. — С. 167-200; Крейд В.П. Георгий Иванов. - М.: Молодая гвардия, 2007.

14 Кузнецова А. Поэтика аскезы: И.Анненский и поэты «парижской ноты» // Иннокентий Федорович Ан-ненский. 1855-1909. Материалы и исследования: по итогам Междунар. научн.-лит. чтений, посвящ. 150-летию со дня рожд. И.Ф.Анненского. - М.: Изд-во Лит. ин-та им. А.М.Горького, 2009. — С.414-421; Миллер Лариса. Разговор, продленный эхом //Вопросы литературы. — 1999. — № 2. — С. 21—32; Вильчковский К. Переписка Марины Цветаевой с Анатолием Штейгером. // Марина Цветаева в критике современников: В 2 ч. 4.2. 1942 — 1987 годы. Обреченность на время. — М.: Аграф, 2003. — С. 76-82; Кудрова Ирма. Поговорим о странностях любви: Марина Цветаева // Звезда. - 1999. -№ 10. - С. 201-217. мых имен «незамеченного» поколения первой волны русской эмиграции в их взаимосвязи с её «яркими» представителями, с другой, - компенсирует некоторые из обозначенных литературоведческих лакун, что свидетельствует о его актуальности.

Цель диссертационной работы - на примере художественного наследия поэтов «парижской ноты» и Б.Поплавского рассмотреть один из наиболее противоречивых и, вместе с тем, завершенных в своей целостности вариантов стратегии творчества среди представителей молодого поколения литературы русского зарубежья, осознающих себя продолжателями и завершителями эпохи серебряного века.

Для достижения поставленной цели в ходе исследования необходимо было решить следующие задачи:

- сопоставить идейно-эстетические позиции представителей «школы» Георгия Адамовича, с одной стороны, и Бориса Поплавского, с другой; на основе чего указать сходства и различия двух «полюсов» «парижской ноты», а также обнаружить их генетическую связь с предшествующей литературной традицией;

- опираясь на критический и мемуарно-эпистолярный материал, привлекая контекст творчества писателей и поэтов золотого и серебряного веков, воссоздать поэтический облик Анатолия Штейгера и Лидии Червинской, проанализировать проблемно-тематическое поле и определить специфические черты поэтики их произведений;

- выявить основные мотивы и образы книги Б.Поплавского «Флаги», представить их в системе, дав их подробный контекстный анализ; обратившись к уровню подтекста, обозначить наиболее яркие художественные ориентиры «монпарнасского царевича» в русской литературе; соотнести формально-содержательные константы творчества А.Штейгера и Л.Червинской с сюрреалистическими поисками поэта, в результате чего реконструировать его мифологическую модель мира.

Материалом для диссертационной работы послужили художественные тексты поэтов «парижской ноты» (поэтические сборники А.Штейгера и Л.Червинской, мемуарная проза Штейгера), творчество Б.Поплавского (главным образом — книга «Флаги», изданная в 1931 году). Вместе с тем, немаловажное значение имело привлечение мемуарно-эпистолярного и критического наследия как только что упомянутых представителей молодого поколения первой волны эмиграции, так и их современников («друзей» по перу Ю.Терапиано, Г.Газданова, В.Яновского и др., а также «старших товарищей» Г.Адамовича, В.Ходасевича, Г.Иванова, З.Шаховской etc.). Необходимой составляющей корпуса привлекаемых текстов стали произведения русских поэтов и писателей XIX — начала XX веков.

В процессе исследования учитывались различные подходы к изучению художественных произведений: историко-биографический, сравнительно-исторический, литературно-поколенческий, формалистский, семиотический, структуралистский; интертекстуальный. Продуктивными оказались методы, разработанные в рамках ряда школ мифокритики, сложившихся в отечественном литературоведении и в западной русистике. Речь идет как о ритуальном направлении мифокритической методологии (представленном именами Дж.Фрейзера, В.Проппа, М.Бахтина и др.), так и архетипном (работы К.Юнга, Э.Фромма, М.Элиаде, Г.Башляра, Е.Мелетинского и др.). Ориентиром стали труды таких исследователей, как А.Веселовский, Ю.Тыпянов, А.Лосев, С.Аверинцев, К.Тарановский, М.Гаспаров, Ю.Лотман, Я.Голосовкер, Э.Курциус, К.Леви-Стросс, А.Ханзен-Леве и т.д., что и послужило методологической основой диссертационной работы.

Положения, выносимые на защиту:

1. Художественное наследие Бориса Поплавского и поэтов «школы» Георгия Адамовича представляет собой единый феномен творчества молодой литературы русского зарубежья. В основе творческой стратегии представителей двух «полюсов» «парижской ноты» лежит апофатический принцип. Однако если поэтику Штейгера и Червинской, «ближайших учеников» Адамовича, можно определить как «проговаривание» истинного (стремление к простоте и аскетизму через отрицание «неистинного»), то поэтику Поплавского -как «выговаривание» «неистинного» (тенденция «темного» стиля с наиболее существенными категориями переживания и сомнения в поиске истинного).

2. В своем творчестве Штейгер пытается разрешить пространственную коллизию «внешнего» и «внутреннего», «чужого» и «своего», нашедшую отражение в двух ипостасях его лирического героя — взрослого и ребенка.

3. Центральной, но, как правило, не эксплицированной темой поэзии Штейгера, Червинской и Поплавского является тема России.

4. Категория отсутствия в лирике Червинской как представительницы «школы» Адамовича понимается не столько как отрицание мира, сколько как разлука, или «чистое», интуитивное «предчувствие» иного бытия.

5. Поэтическое слово, по Поплавскому, есть жест творческой личности. В своем отношении к поэзии Поплавский оказывается близок тютчевскому «дилетантизму», однако, воспринятому через призму доведенной до своего предела идеи жизнетворчества, получившей яркое воплощение в культуре серебряного века.

6. Эмигрантский миф Бориса Поплавского - это миф о корабле-«антимире», заброшенном в пространство эсхатологии.

7. Организующую функцию в мифологической модели мира Поплавского выполняют два сюжета, связанных с образом Орфея, — нисхождение в ад аполлонического певца, ищущего свою умершую жену, нимфу Эвридику, и путешествие-возвращение аргонавтов, проплывающих «по ту сторону» смерти мимо сладкоголосых сирен.

8. Мифопоэтический мир Поплавского вертикально ориентирован, имеет «трехъярусное» строение: в нем выделяются сферы «подземного»/«подводного» (пространство Парижа), «небесного» (пространство России), «промежуточного» (пространство лирического героя - поэта-эмигранта, «утопленника»). Все элементы мотивно-образной системы, несмотря на свою амбивалентность и двойственность, тяготеют к той или иной сфере.

9. Эсхатологическое «антивремя» в поэтической вселенной Поплавского подразумевает темпоральную дискретность, наступление вечности и предчувствие преображенного линейно-циклического Хроноса и реализуется в двух основных вариантах: призрачного времени-отсутствия и прозрачного «одномоментного» времени.

10. Истоком живого диалога художественных практик Штейгера, Червинской и Поплавского является символистская и постсимволистская (соответственно «полюсам» «парижской ноты» акмеистическая и авангардная) поэзия, сплетение и переосмысление традиций которой утверждает статус «парижской ноты» как целостного явления, ставшего продолжением и завершением эпохи серебряного века.

Научная новизна исследования состоит в том, что в представленной диссертационной работе поэтические произведения Б.Поплавского впервые непосредственно вводятся в контекст творчества поэтов «парижской ноты», что позволяет дешифровать «код» энигматической поэтики «русского Рембо». Расширен также ряд подтекстов, обращающих Поплавского к предшествующей русской литературной традиции. Реконструкция мифологической модели мира Поплавского, которой в диссертации уделяется пристальное внимание, призвана приблизить понимание специфики сюрреалистического варианта «языка русской эмигрантской литературы» (В.Хазан), до сих пор остающегося проблемной областью отечественного и зарубежного литературоведения.

Теоретическая значимость представленной работы, с одной стороны, связана с анализом т.н. поэтики отрицания, в основе которой лежит апофатический принцип создания художественного произведения; а с другой — проявляется в особом системно-целостном подходе к рассмотрению сюрреалистических текстов Б.Поплавского, позволяющем предложить адекватную концепции творчества поэта интерпретацию его индивидуально-авторского мифа.

Фрагменты и результаты диссертационного исследования могут быть использованы при подготовке лекций и практических занятий по общему курсу литературы русского зарубежья или специализированных семинаров, посвященных художественному наследию Бориса Поплавского и поэтов «парижской ноты», что обуславливает практическую ценность работы.

Апробация результатов исследования: основные положения и результаты диссертационной работы были представлены в докладах на III Международной научной конференции «Русская литература XX-XXI веков: проблемы теории и методологии изучения» (МГУ, 2008), III Культурологических чтениях «Русская эмиграция XX века» (Москва, Дом-музей Марины Цветаевой, 2009), II Соколовских чтениях (МГУ, 2010), а также на XV, XVI и XVII Международных научных конференциях студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов» (МГУ, 2008-2010).

Структура работы: диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Идейно-эстетические принципы "парижской ноты" и художественные поиски Бориса Поплавского"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Художественное наследие Бориса Поплавского и поэтов «школы» Георгия Адамовича представляет собой единый феномен творчества молодой литературы русского зарубежья. В основе творческой стратегии представителей двух «полюсов» «парижской ноты» лежит апофатический принцип. Однако если поэтику Штейгера и Червинской, «ближайших учеников» Адамовича, можно определить как «проговаривание» истинного (стремление к простоте и аскетизму через отрицание «неистинного»), то поэтику Поплавского - как «выговаривание» «неистинного» (тенденция «темного» стиля с наиболее существенными категориями переживания и сомнения в поиске истинного).

Центральной, но, как правило, не эксплицированной темой поэзии Штейгера, Червинской и Поплавского является тема России. Если поэзия намеков и недосказанности «учеников» Адамовича все же позволяет создать образ «русского» мира, то творчество Поплавского лишь при рассмотрении в контексте художественного наследия «парижской ноты» и при анализе уровня подтекста воспринимается во всей полноте.

В своем творчестве Штейгер пытается разрешить пространственную коллизию «внешнего» и «внутреннего», «чужого» и «своего», нашедшую отражение в двух ипостасях его лирического героя - взрослого и ребенка. Двойственность души поэта, его жизненная «неудача» обусловлена ситуацией перерыва в линейном течении времени, вызвавшей в его сознании неприятие далекого от идеалов его детства и мечты мира. В частых сомнениях и переживании чувства равнодушия и неблагодарности к окружающей действительности Штейгер как будто спорит с поразившей некогда Ф.И.Тютчева мыслью В.А.Жуковского о том, что «в жизни много прекрасного и кроме счастья». На пути «трез-вения» поэт «парижской ноты» пытается преодолеть в себе «несогласного» и принять тот «закон», на котором настаивает мироздание. Внутренняя коллизия, переживаемая лирическим героем Штейгера, позволяет понять метаморфозы, происходящие с категорией времени в художественном мире Поплавского. Однако в отличие от Штейгера Поплавский изначально разделяет мировоззренческую позицию Жуковского. Его лирическому «я» грозит иное, «зеркальное» герою Штейгера, падение — утрата «светлого» переживания «безнадежности». Если ребенок Штейгера «учится жить», то взрослый Поплавского «учится умирать», возвращаться к своим истокам.

Категория отсутствия в лирике Червинской как представительницы «школы» Адамовича понимается не столько как отрицание мира, сколько как разлука, или «чистое», интуитивное «предчувствие» иного бытия. Индивидуальному бытию «здесь» и «сейчас» поэт противопоставляет судьбу поколения, обращенную к прошлому и устремленную в будущее. «Мы» в поэтическом мире Червинской - это связанная с утраченным детством, временем весны, дружбы, любви, памяти надежда на жалость, будущее оправдание и искупление грехов. Лирический сюжет её творчества связан с верностью осеннего сердца прошлому, памяти и зимним ожиданием «приближений» и «рассветов» иной, вечной весны, которая наступит после смерти и которая вернет лирической героине её дом. «Проговаривающаяся» поэзия Червинской помогает восстановить корреляционные пары пространственных и временных мотивов и образов, относящихся к «посюсторонней» и «потусторонней» сферам в мифе Поплавского. Если «русский» мир Червинской подразумевает присутствие в отсутствии, то «парижский» антимир Поплавского являет отсутствие в присутствии.

Поэтическое слово, по Поплавскому, есть жест творческой личности. Потому «единственной темой» творчества может являться лишь сама личность, находящаяся в поиске себя, своей идентичности. В своем отношении к поэзии Поплавский как поэт-продолжатель традиций серебряного века исходит из идеи жизнетворчества, однако, будучи также поэтом-завершителем постсимволистского периода русского модернизма, доводит эту идею до предела, невольно «возвращаясь» к уникальному опыту тютчевского «дилетантизма», однако переосмысленного с «серьезных» эстетико-мировоззренческих позиций.

Эмигрантский миф Бориса Поплавского — это миф о корабле-«антимире», заброшенном в пространство эсхатологии. Организующую функцию в мифологической модели мира Поплавского выполняют два сюжета, связанных с образом Орфея, одна из сторон которого апеллирует к «внешнему» антимиру (восстанавливается на основе анализа контекстов), а вторая — к мистическому раю (восстанавливается на основе анализа подтекстов). Эти сюжеты непосредственно соотносятся с двумя главными, по мысли Поплавского, для лирики темами — смерти как уходящего времени и любви как спасенного и сохраненного времени. Цель странствия лирического героя Поплавского — возвращение-воскресение образа возлюбленной, хранящей его Имя (чит. обладающей знанием о его «назначении», о сущности мира). Траекторию пути определяет порожденное жизнью-страданием, судьбой-неудачей Слово (умирание и воскресение художника, единство аполлонического и диони-сийского - при преобладании дионисийского — начал в нем как необходимые составляющие процесса творчества).

Мифопоэтический мир Поплавского вертикально ориентирован, имеет «трехъярусное» строение: в нем выделяются сферы «подземного»/«подводного» (пространство Парижа), «небесного» (пространство России), «промежуточного» (пространство лирического героя -поэта-эмигранта, «утопленника»). Осью мира-корабля являются поднятые на грот-мачту флаги (центральное стихотворение книги). Все элементы мотивно-образной системы, несмотря на свою амбивалентность и двойственность, тяготеют к той или иной сфере (см. Таблицу).

Эсхатологическое «антивремя» в поэтической вселенной Поплавского подразумевает темпоральную дискретность, наступление вечности и предчувствие преображенного линейно-циклического Хроноса и реализуется в двух основных вариантах: призрачного времени-отсутствия и прозрачного «одномоментного» времени.

В процессе творчества Поплавский пытается определить онтологические основания собственного бытия, используя для этого язык апофатики, утверждающий жизнь через принятие смерти и воскресение через постижение реальности эсхатологии.

Анализ творчества поэтов «парижской ноты» как неоднородного, противоречивого, но целостного явления показал, что, несмотря на те или иные предпочтения (тяготение Штейгера и Червинской к постсимволистской акмеистической традиции, а Поплавского к авангардной), представители молодого поколения первой волны русской эмиграции ориентировались в своей художественной практике на принципы выходящей за рамки какого-либо одного литературного направления и находящей воплощение в том числе в творчестве поэтов «вне поэтических школ» т.н. «петербургской поэтики» (В.Вейдле) серебряного века, переосмысливая и реализуя эти принципы в условиях «предельного» существования «по ту сторону» бытия - в изгнании.

Список научной литературыКочеткова, Ольга Сергеевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. «В Россию ветром строчки занесет.»: Поэты «парижской ноты». - М.: Мол.гвардия, 2003. - 375 с.2. «Мы жили тогда на планете другой.»: Антология поэзии русского зарубежья. 1920 1990: В 4 кн. Кн.З. - М.: Моск. рабочий, 1994. - 399 с.

2. Адамович Г. Собрание сочинений. Стихи, проза, переводы/Вступ.статья, сост. и прим. О.А.Коростелева. СПб.: Изд-во «Алетейя», 1999. — 560 с.

3. Аксаков С.Т. Собрание сочинений: В 3 т. Т.1: Семейная хроника; Детские годы Багрова-внука; Стихотворения. М.: Худож.лит., 1986. - 575 с.

4. Анненский И. Избранные произведения. Л.: Худож.лит.: Лепингр.отд-ние, 1988. -733 с.

5. Белый А. Сочинения: В 2 т. Т.1. Поэзия; Проза. М.: Худож.лит., 1990. - 703 с.

6. Блок А.А. Полное собрание сочинений и писем: В 20 т. Т.1: Стихотворения. Книга первая. М.: Наука, 1997. - 639 с.

7. Блок А.А. Полное собрание сочинений и писем: В 20 т. Т.2: Стихотворения. Книга вторая. М.: Наука, 1997. - 895 с.

8. Блок А.А. Полное собрание сочинений и писем: В 20 т. Т.З: Стихотворения. Книга третья. М.: Наука, 1997. - 990 с.

9. Блок А.А. Полное собрание сочинений и писем: В 20 т. Т.5: Стихотворения и поэмы (1917-1921). М.: Наука, 1999. - 564 с.

10. Бунин И.А. Собрание сочинений в 8 томах: Т.5. Жизнь Арсеньева; Произведения 1924-1931. М.: Моск. рабочий, 1996. - 589 с.

11. Гумилев Н.С. Полное собрание сочинений: В 10 т. Т.1. Стихотворения; Поэмы (1902-1910). М.: Газ.-журн. об-ние «Воскресенье», 1998. - 501 с.

12. Гумилев Н.С. Полное собрание сочинений: В 10 т. Т.4. Стихотворения; Поэмы. 1918-1921. -М. : Газ.-журн. об-ние «Воскресенье», 2000.-456 с.

13. Иванов Г.В. Собрание сочинений: В 3 т. Т.1. Стихотворения. М.: Согласие, 1994. -655 с.

14. Мандельштам О.Э. Собрание сочинений: В 4 т. Т.1. Стихотворения. М.: Изд. центр «Терра», 1991. - 600 с.

15. Маяковский В.В. Полное собрание сочинений: В 12 т. Т.1. Стихотворения и поэмы. 1912-1921.-М.: Правда, 1978.-432 с.

16. Поплавский Б. Автоматические стихи. — М.: Согласие, 1999. — 226 с.

17. Поплавский Б. Дадафония. Неизвестные стихотворения 1924 1927. - Москва: Ги-лея, 1999.-128 с.

18. Поплавский Б. Неизданные стихи/Сост. и вступ.ст. Е.Менегальдо. М.: ТЕРРА-Книжный клуб, 2003. - 176 с.

19. Поплавский Б.Ю. Собрание сочинений: В 3 т. Т.1: Стихотворения/Сост., вступ.ст., коммент. Е.Менегальдо. М.: Книжница; Русский путь; Согласие, 2009. - 560 с.

20. Поплавский Б.Ю. Собрание сочинений: В 3 т. Т.2: Аполлон Безобразов. Домой с небес. М.: Согласие, 2000. - 464 с.

21. Поплавский Б.Ю. Собрание сочинений: В 3 т. Т.З: Статьи. Дневники. Письма/Сост., коммент., подгот.текста А.Н.Богословского, Е.Менегальдо. — М.: Книжница; Русский путь; Согласие, 2009. 624 с.

22. Поплавский Б.Ю. Покушение с негодными средствами: Неизвестные стихотворения. Письма к И. Зданевичу/Сост., предисл. Режиса Гейро. М.: Гилея; Дюссельдорф: Голубой всадник, 1997. - 160 с.

23. Поплавский Б.Ю. Сочинения. СПб.: Летний Сад; Журнал «Нева», 1999. - 448 с.

24. Пушкин А.С. Сочинения в трех томах. Т.З. — М.: Худож.лит, 1974. 624 с.

25. Толстой Л.Н. Моя жизнь//Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений в 100 томах. Т.23. М.: Худож.лит., 1957. - С.469-475.

26. Ходасевич В.Ф. Собрание сочинений: В 8 т. Т.1. Полное собрание стихотворений. -М.: Русский путь, 2009. 648 с.

27. Цветаева М.И. Собрание сочинений: В 7 т. Т.2. Стихотворения; Переводы. М.: ТЕРРА; «Книжная лавка - РТР», 1997. - 592 с.

28. Червинская Л. Двенадцать месяцев. Париж: Рифма, 1956. - 87 с.

29. Червинская Л. Приближения. Париж: Изд-во «Числа», 1934. — 47 с.

30. Червинская Л. Рассветы. — Париж: Изд-во «Числа», 1937. — 45 с.

31. Штейгер А. 2x2=4. Стихи 1926-1939. New York: Russica Publishers, INC., 1982. -100 с.

32. Штейгер А. Неблагодарность. — Париж: Изд-во «Числа», 1936. — 48 с.

33. Авраменко А.П. Георгий Иванов: «диалог» с А.Блоком // Мир литературы. К юбилею профессора Анатолия Сергеевича Карпова: Сб.научных трудов.- М.: РУДН, 2010.-С. 91-106.

34. Агеносов В.В. Литература Русского Зарубежья (1918 1996). - М.: Терра-Спорт, 1998.-543 с.

35. Адамович Г. Комментарии. СПб.: Алетейя, 2000. — 758 с.

36. Адамович Г. О литературе в эмиграции // Критика русского зарубежья: В 2 ч. 4.2. -М.: ООО Изд-во «Олимп», ООО Изд-во «АСТ», 2002. С. 42-52.

37. Адамович Г. О Штейгере, о стихах, о поэзии и о прочем. // Опыты. Кн. 7. Нью-Йорк, 1956. - С.26-36.

38. Адамович Г. Смерть и время // Русский сборник. Кн. 1. Париж: Изд-во «Подорожник», 1946.-С. 171-182.

39. Адамович Г. Союз молодых поэтов в Париже. Сборник III. Перекресток // Числа. Кн. 2-3. 1930. - С. 239-242.

40. Адамович Г.В. Одиночество и свобода. СПб.: Алетейя, 2002. - 476 с.

41. Адамович Г.В. Собрание сочинений. Литературные заметки. Кн.1. СПб.: Алетейя, 2002.-786 с.

42. Адамович Г.В. Собрание сочинений. Литературные заметки: В 5 кн. Кн.2. СПб.: Алетейя, 2007.-512 с.

43. Аликин К.Ю. «Поплавский» дискурс в дискурсе Поплавского // Дискурс. 1998. -№7.-С. 21-23.

44. Аликин К.Ю. Принцип «кинематографического письма» в поэтике Бориса Поплавского // Молодая филология. Вып. 2. - Новосибирск, 1998. - С. 174-180.

45. Аллен Л. Предисловие // Борис Поплавский в оценках и воспоминаниях современников. СПб.: Изд-во «Logos», Дюссельдорф: «Голубой всадник», 1993. - С.5-12.

46. Андреева Н.В. Черты культуры XX века в романе Бориса Поплавского «Аполлон Безобразов»: Дис. .канд.филос.наук: 09.00.04. М., 2000.

47. Арлаускайте Н. Следы покушения с негодными средствами: Поплавский, Набоков, Бердяев, etc. // Русское Зарубежье: приглашение к диалогу: Сб.научных трудов. — Калининград: Изд-во КГУ, 2004. С. 162-165.

48. Арьев А. Жизнь Георгия Иванова. Документальное повествование. СПб.: ЗАО «Журнал "Звезда"», 2009. - 488 с.

49. Асоян А. Орфическая тема в культуре серебряного века // Вопросы литературы. -2005.-№4,-С. 41-66.

50. Барковская Н.В. Борис Поплавский и некоторые тенденции в современной поэзии // Русское Зарубежье: приглашение к диалогу: Сб.научных трудов. — Калининград: Изд-во КГУ, 2004.-С. 76-83.

51. Бахрах А. По памяти, по записям. Литературные портреты. Париж: La Presse Libre, 1980.-204 с.

52. Белова Д.Н. Русская рецепция орфического дискурса Р.М.Рильке: Дис.канд. филолог. наук: 10.01.01.-Томск, 2009.

53. Белый А. Символизм как миропонимание. — М.: Республика, 1994. 525 с.

54. Бем А.Л. О Борисе Поплавском — поэте // Бем А.Л. Письма о литературе. — Praha: Slovansky ustav „Euroslavica", 1996. С. 270-273.

55. Бем А.Л. О парижских поэтах // Критика русского зарубежья: В 2 ч. 4.1. — М.: ООО Изд-во «Олимп», ООО Изд-во «АСТ», 2002. С. 302-306.

56. Бем А.Л. Письма о литературе. — Praha: Slovansky listav „Euroslavica", 1996. — 357 с.

57. Бем А.Л. Соблазн простоты // Бем А.Л. Исследования. Письма о литературе. — М.: Языки славянской культуры, 2001. С. 395-399.

58. Берберова Н.Н. Курсив мой. Автобиография. В 2-х томах. Том 1. Ч. 1—4. — New York: Russica Publishers, 1983.-382 с.

59. Бицилли П.М. Рецензия: «Якорь». Антология зарубежной поэзии. Сост. Г.В.Адамович и М.Л.Кантор. Париж, 1936 // Критика русского зарубежья: В 2 ч. 4.1. М.: ООО Изд-во «Олимп», ООО Изд-во «АСТ», 2002. - С. 160-163.

60. Богомолов Н.А. Жизнь и поэзия Владислава Ходасевича // Ходасевич В. Стихотворения. Л.: Советский писатель, 1989. - С. 5-48.

61. Богословский А.Н. Искатель духовной свободы // Новый мир. 1993. - № 9 Электронный ресурс. — Режим доступа: http://maea7.ines.russ.ru/novvi m i/1993/9/bookrev02.html - Дата доступа: 23.11.2007.

62. Борис Поплавский в оценках и воспоминаниях современников. СПб.: Изд-во «Logos», Дюссельдорф: «Голубой всадник», 1993. - 184 с.

63. Буслакова Т.П. Наталия Столярова: трагические аккорды «Солнечной музыки» Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.a-z.ru/women cdl/html/preobrazh 6 1998 v.htm - Дата доступа: 23. 11. 2007.

64. Буслакова Т.П. К.К.Вагинов и «молодая эмигрантская литература» (к 100-летию со дня рождения К.К.Вагинова) // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. — 1999.-№ 6.-С. 19-29.

65. Буслакова Т.П. Литература русского зарубежья: Курс лекций. — М.: Высш.шк., 2009.-365 с.

66. Буслакова Т.П. Русские и французские ориентиры в историко-литературной концепции Б.Ю.Поплавского // Русская культура XX века на родине и в эмиграции: Имена. Проблемы. Факты. Вып. 2. М.: Изд-во МГУ, 2002. - С. 65-76.

67. Варшавский В. Незамеченное поколение. — Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1956. — 388 с.

68. Варшавский В. О Поплавском и Набокове //Опыты. Кн.4. Нью-Йорк, 1955. — С. 65-72.

69. Вейдле В. Умирание искусства. — М.: Республика, 2001. 447 с.

70. Вильчковский К. Переписка Марины Цветаевой с Анатолием Штейгером. // Марина Цветаева в критике современников: В 2 ч. 4.2. 1942 1987 годы. Обреченность на время. - М.: Аграф, 2003. - С. 76-82.

71. Вишневский А.Г. Перехваченные письма: Роман-коллаж. М.: ОГИ, 2008. - 560 с.

72. Вольский А. Между Ницше и Эдгаром По (100 лет назад родился Борис Поплавский) // Новая газета. 10.09.2003 Электронный ресурс. - Режим доступа: http://2003.novayagazeta.ru/nomer/2003/75n/n75n-s37.shtml - Дата доступа: 23.11.2007.

73. Восприятие французской литературы русскими писателями-эмигрантами в Париже. 1920 1940: Тезисы Международной конференции. - Женева, 2005.

74. Газданов Гайто. О Поплавском // Дальние берега: Портреты писателей эмигра-ции/Сост., авт. пред. и коммент. В.Крейд. — М.: Республика, 1994. С. 286-290.

75. Галкина М.Ю. К вопросу об имперсонализме Бориса Поплавского // Литературоведческий журнал. 2008. - № 22. — С. 159-171.

76. Галкина М.Ю. Некоторые аспекты философской проблематики прозы Бориса Поплавского // Русское зарубежье — духовный и культурный феномен: Межд. сб. научн. статей. Вып. 2. - М.: Моск. акад. образ. Н.Нестеровой, 2008. - С. 88-93.

77. Галкина М.Ю. Приемы поэтики Достоевского в художественной прозе Бориса Поплавского Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.riku. ru/coll/coll9.html - Дата доступа: 23.11.2007.

78. Гальцева Рената. Они его за муки полюбили // Новый журнал. 1997. — № 7. -С. 213-221.

79. Генон Рене. Символы священной науки. — М.: Беловодье, 2002. 494 с.

80. Глэд Джон. Беседы в изгнании: Русское литературное зарубежье. М.: Книжная палата, 1991.-320 с.

81. Гнездилова Е.В. Миф об Орфее в литературе первой половины XX века (Р.М.Рильке, Ж.Кокто, Ж.Ануй, Т.Уильямс): Дис. .канд.филол.наук: 10.01.03. -М., 2006.

82. Головина А. Анатолий Сергеевич Штейгер // Цветаева М. Письма Анатолию Штейгеру. Калининград: Изд-во «Луч-1», 1994. - С. 6-8.

83. Голосовкер Я.Э. Логика мифа. М.: Наука, 1987. - 218 с.

84. Гольдштейн А. Расставание с Нарциссом. Опыты поминальной риторики. М.: НЛО, 1997.-445 с.

85. Грякалова Н.Ю. Травестия и трагедия. Метафизическая проблематика символизма в романах Бориса Поплавского // Александр Блок. Исследования и материалы. СПб.: Изд-во «Дмитрий Буланин», 1998. - С. 102-124.

86. Гуль Р. Я унес в Россию: Апология эмиграции: В 3 т. Т.2. Россия во Франции. М.: Б.С.Г. -Пресс, 2001.-519 с.

87. Давыдов И. Рецензия. Борис Поплавский. Покушение с негодными средствами Электронный ресурс. — Режим доступа: http://www.russ.ru /iournal/kniga/98-04-14/david.htm Дата доступа: 23.11.2007.

88. Дальтон М. Vive Ut Vivas — О швейцарских и русских Штейгерах // Новый журнал. 1984. - № 154. - С. 286-291.

89. Демидова О. Европа «русскими глазами» // Вопросы литературы. 2007. — № 3. — С. 354—361.

90. Демидова О.Р. «Воздух свободы»: Воспоминания русских эмигрантов первой волны о жизни во Франции // Русские писатели в Париже: Взгляд на французскую литературу: 1920 1940: Международная научная конференция. — М.: Русский путь, 2007. - С. 100-112.

91. Демидова О.Р. Мемуарная проза «незамеченного поколения» // Литературоведческий журнал. 2008. - № 22. - С. 147-158.

92. Детство Анатолия Штейгера: Из его воспоминаний // Новый журнал. 1984. - № 154.-С. 109-138.

93. Дон-Аминадо. Поезд на третьем пути. М.: Вагриус, 2006. — 384 с.

94. Дубровина С.Н. Мифологический театр Кокто («Антигона», «Царь Эдип», «Орфей», «Адская машина»): Дис. .канд.филол.наук: 10.01.03. М., 2001.

95. Дьякова Е. Пепел Клааса, пущенный на ветер // Новый берег. — 2003. — № 2. С.36-39.

96. Ермилова Е.В. Поплавский (1903-1935) // Литература русского зарубежья. 1920 — 1940/0тв. ред. О.Н.Михайлов. Вып. 2. -М.: ИМЛИ, «Наследие», 1999. С. 233-249.

97. Жердеева В.М. Экзистенциальные мотивы в творчестве писателей «незамеченного поколения» русской эмиграции (Б.Поплавский, Г.Газданов): Дис. . канд. филол. наук: 10.01.01.-М., 1999.

98. Зайцев В.А. А.Чагин. Расколотая лира. Россия и Зарубежье: судьбы русской поэзии в 1920 1930-е годы // Филологические науки. - 2000. -№ 2. - С. 120-124.

99. Земсков В.Б.Писатели цивилизационного «промежутка»: Газданов, Набоков и другие // Гайто Газданов и «незамеченное поколение»: писатель на пересечении традиций и культур: Сб. научных трудов. М.: ИНИОН РАН, 2005. - С. 7-15.

100. Иванова С.А. Время Поплавского // Поплавский Б.Ю. Сочинения. СПб.: Летний Сад; Журнал «Нева», 1999. - С. 5-24.

101. Иванова Светлана. Борису Поплавскому // Звезда. 2000. - № 3. - С. 51.

102. Иваск Ю. Предисловие // Штейгер А. 2x2=4. Стихи 1926-1939. New York: Russica Publishers, INC., 1982. - С. 7-17.

103. Каспэ И. Искусство отсутствовать: Незамеченное поколение русской литературы. -М.: Новое литературное обозрение, 2005. 192 с.

104. Каспэ И. Проза Бориса Поплавского и идея эмигрантского сообщества // Русское Зарубежье: приглашение к диалогу: Сб.научных трудов. Калининград: Изд-во КГУ, 2004.-С. 152-161.

105. Клинг О.А. Влияние символизма на постсимволическую поэзию в России 1910-х годов: проблемы поэтики. М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2010. - 355 с.

106. Князев Сергей. Удавшееся покушение с никуда не годными средствами // Русская мысль. 2000. - № 4300. - С. 15.

107. Коростелев О.А. «Парижская нота» и противостояние молодежных поэтических школ русской литературной эмиграции // Литературоведческий журнал. — 2008. — № 22. — С. 3-50.

108. Коростелев О.А. Поэзия Георгия Адамовича: Дис. .канд.филолог.наук: 10.01.01. — М., 1995.

109. Коростелева А.Е. «Вся жизнь так грустно коротка.» // Литературное обозрение. -1999.-№4.-С. 92-93.

110. Крейд В. «В линиях нотной страницы.» // «В Россию ветром строчки занесет.»: Поэты «парижской ноты». М.: Мол.гвардия, 2003. - С. 5—30.

111. Крейд В. Георгий Иванов в двадцатые годы // Новый журнал. — Нью-Йорк, 2005. — №238.-С. 167-200.

112. Крейд В.П. Георгий Иванов. М.: Молодая гвардия, 2007. - 430 с.

113. Критика русского зарубежья: В 2 ч. 4.1./Сост., преамбулы, примеч. О.А.Коростелева, Н.Г.Мельникова. М.: ООО Изд-во «Олимп», ООО Изд-во «АСТ», 2002.-471 с.

114. Критика русского зарубежья: В 2 ч. Ч.2./Сост., преамбулы, примеч. О.А.Коростелева, Н.Г.Мельникова.- М.: ООО Изд-во «Олимп», ООО Изд-во «АСТ», 2002. -459 с.

115. Кудрова Ирма. Поговорим о странностях любви: Марина Цветаева // Звезда. 1999. -№ 10.-С. 201-217.

116. Кукулин И. Рецензия. Борис Поплавский. Покушение с негодными средствами // Знамя. 1998. — № 5 Электронный ресурс. — Режим доступа: http://ma^azines.russ.ru/znamia/1998/5/rec2.html — Дата доступа: 23.11.2007.

117. Латышко О.В. «Роман в сюртуке» Бориса Поплавского // Русская культура XX века на родине и в эмиграции: Имена. Проблемы. Факты. Вып. 2. М.: Изд-во МГУ, 2002. — С. 76-92.

118. Леденев А.В. Метафора «жизнь как сон» в романах Б.Поплавского и В.Набокова // Русская литература XX века: итоги и перспективы изучения: Сб. научных трудов, посвященный 60-летию проф. В.В.Агеносова. М.: Советский спорт, 2002. - С. 322-332.

119. Леденев А.В. Поэтика и стилистика В.В.Набокова в контексте художественных исканий конца XIX — первой половины XX века: Дис. .докт.филолог.наук: 10.01.01. М., 2005.

120. Литературная энциклопедия Русского Зарубежья. 1918 1940. Том 1. Писатели русского зарубежья. - М.: РОССПЭН, 1997. - 512 с.

121. Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М.: Искусство, 1995. -320 с.

122. Любинский А. На перекрестье. СПб.: Алетейя, 2007. — 232 с.

123. Мандельштам Ю.В. Заметки о стихах // Критика русского зарубежья: В 2 ч. 4.2 -М.: ООО Изд-во «Олимп», ООО Изд-во «АСТ», 2002. С. 337-343.

124. Марина Цветаева Георгий Адамович: Хроника противостояния. Предисл., сост. и примеч. Коростелева. — М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2000. - 188 с.

125. Марина Цветаева и Франция. Новое и неизданное. М., Париж, 2002. - 268 с.

126. Мартынов А. Литературно-философские проблемы русской эмиграции (сборник статей). М.: Посев, 2005. - 264 с.

127. Матвеева Ю. Самосознание поколения в творчестве писателей-младоэмигрантов. — Екатеринбург: Изд-во Урал.ун-та, 2008. 196 с.

128. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М.: Вост. лит., 2006. - 406 с.

129. Менегальдо Е. Поэтическая Вселенная Бориса Поплавского. — СПб.: Алетейя, 2007. 268с.

130. Менегальдо Е. Проза Бориса Поплавского, или Роман с живописью // Гайто Газданов и «незамеченное поколение»: писатель на пересечении традиций и культур: Сб. научных трудов. М.: ИНИОН РАН, 2005. - С. 148-160.

131. Менегальдо Елена. Русские в Париже. 1919 1939. - М.: Кстати, 2007. - 288 с.

132. Миллер Лариса. Разговор, продленный эхом // Вопросы литературы. — 1999. — № 2. -С. 21-32.

133. Мирный B.C. Альманахъ «Кругь» // Иллюстрированная Россия. — 1938. — № 6 (664). -С. 18.

134. Мирошкин А. Восхитительный голос с Марса // Книжное обозрение. 1999. — № 23.-С. 8.

135. Михайлова О.В. Александр Блок: Исследования и материалы // РЖ. Социальные и гуманитарные науки. Серия 7. Литературоведение. 2000. - № 2. - С. 127—137.

136. Мочульский К.В. Молодые поэты // Критика русского зарубежья: В 2 ч. 4.2 М.: ООО Изд-во «Олимп», ООО Изд-во «АСТ», 2002. - С. 28-34.

137. Неволина О.Ю. Прозаические опыты Б.Ю.Поплавского // Русская литература в большом и малом времени: Сб.научных трудов. — Вологда: ВГПУ, Изд-во «Русь», 2000. -С. 81-91.

138. Ницше Ф. Сочинения: В 2 т. М.: РИПОЛ классик, 1998.

139. Носик Б. Привет эмигранта, свободный Париж! М.: Интерпракс, 1992. — 239 с.

140. Нусинова Н. Когда мы в Россию вернемся. Русское кинематографическое зарубежье. 1918-1939. М.: НИИК, Эйзенштейн-центр, 2003. - 464 с.

141. О четырех поэтах // Грани. 2005. - № 216. - С. 234-243.

142. Обухов Виктор. «Дневник эмигрантской жизни» // Русская мысль — 1997. -№ 4182. -С. 12.

143. Обухов Виктор. «На горе, на хрустальной дорожке.» // Русская мысль — 1997. -№ 4166.-С. 12.

144. Одоевцева И. Избранное: Стихотворения. На берегах Невы. На берегах Сены. М.: Согласие, 1998.-960 с.

145. Орлова О. Поплавский, Газданов и Монпарнас // Русское Зарубежье: приглашение к диалогу: Сб.научных трудов. Калининград: Изд-во КГУ, 2004. - С. 84-92.

146. Оцуп Н. Лидия Червинская. Приближения. Изд-во «Числа». Париж, 1934 // Числа. -1934. Кн. 10. - С. 285-287.

147. Петрова Т.Г. Менегальдо Е. Русские в Париже: 1919-1939 // РЖ. Социальные и гуманитарные науки. Серия 7. Литературоведение. 2002. - № 3. - С. 171-175.

148. Поплавский Б. Неизданное: Дневники, статьи, стихи, письма/Сост. и коммент. А.Богословского и Е.Менегальдо. — М.: Христианское издательство, 1996. 512 с.

149. Поплавский Б. Литературная анкета // Числа. — 1931. -Кн.5. С.286-289.

150. Поплавский Б. О мистической атмосфере молодой литературы в эмиграции // Числа. 1930. - Кн. 2-3. - С. 308-311. '

151. Попова Т.И. Борис Юлианович Поплавский // Художественная речь русского зарубежья: 20 30-е годы XX века: Анализ текста. - СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 2002. - С.116-158.

152. Прохорова Н.И. Концепт «жизнетворчество» в художественной картине мира Б.Ю.Поплавского: Автореф. дис. . канд. культурологии: 24.00.01. Саранск, 2007.

153. Райе Э. О Борисе Поплавском // Дальние берега: Портреты писателей эмигра-ции/Сост., авт. пред. и коммент. В.Крейд. -М.: Республика, 1994. С. 297-303.

154. Ратников К.В. «Парижская нота» в поэзии русского зарубежья. — Челябинск: Межрайонная типография, 1998. 164 с.

155. Русская литература 1920-1930-х годов. Портреты поэтов: В 2 т. Т.2. — М.: ИМЛИ РАН, 2008.-1024 с.

156. Русские поэты XX века. Собрание биографий. Челябинск: Аркаим, 2003. - 432 с.

157. Русский Париж/Сост., предисл. и коммент. Т.П.Буслаковой. М.: Изд-во МГУ, 1998.-528 с.

158. Седых А. Далекие, близкие. М.: Моск. рабочий, 1995. - 320 с.

159. Семенова С. Экзистенциальное сознание в прозе русского зарубежья (Гайто Газда-нов и Борис Поплавский) // Вопросы литературы. 2000. — № 3. — С. 67—106.

160. Семенова С.Г. «Героизм откровенности.» (проза Бориса Поплавского) // Семенова С.Г. Русская поэзия и проза 1920 — 1930-х годов. Поэтика Видение мира — Философия. -М.: ИМЛИ РАН, «Наследие», 2001. - С. 571-588.

161. Силард Е. «Орфей растерзанный» и наследие орфизма // Вячеслав Иванов: Архивные материалы и исследования. М.: Русские словари, 1999. - С. 210-249.

162. Сироткин Н.С. Б. Поплавский и В. Маяковский: об одной литературной параллели Электронный ресурс. Режим доступа: http://avantgarde.narod.ru/beitraege/ra/s poplavskij. htm - Дата доступа: 23.11.2007.

163. Сироткин Н.С. Поглощение и извержение. Еда, женщины, деньги, музыка и смерть Электронный ресурс. Режим доступа: http://avantgarde. narod.ru/beitraege/ra/ns mpz.htm - Дата доступа: 23.11.2007.

164. Слоним М.Л. Молодые писатели за рубежом // Критика русского зарубежья: В 2 ч. 4.2 М.: ООО Изд-во «Олимп», ООО Изд-во «АСТ», 2002. - С. 94-114.

165. Струве Г. Русская литература в изгнании: Опыт исторического обзора зарубежной литературы. Париж: Ymca-Press, М.: Русский путь, 1996.-448 с.

166. Субботин А.П. Ужас и безумие Электронный ресурс. Режим доступа: http://zhurnal.lib.ru/s/subbotin anatolii pawlowich/esse.shtml — Дата доступа: 23.11.2007.

167. Сыроватко Л.В. Самоистязание двух видов («новое христианство» Бориса Поплавского) // Русское Зарубежье: приглашение к диалогу: Сб.научных трудов. Калининград: Изд-во КГУ, 2004. - С. 165-185.

168. Сыроватко Л.В. Тезис и антитезис самопознания: Н.Бердяев в диалоге с Б.Поплавским // Культурный слой. Вып. 4: Философия русского зарубежья (исследования и материалы). Калининград: Изд-во КГУ, 2004. - С.85-101.

169. Терапиано Ю. Встречи: 1926- 1971. -М.: Intrada, 2002.-384 с.

170. Терапиано Ю.К. О новых книгах стихов // Критика русского зарубежья: В 2 ч. 4.2 -М.: ООО Изд-во «Олимп», ООО Изд-во «АСТ», 2002. С. 72-84.

171. Терапиано Юрий. Борис Поплавский // Дальние берега: Портреты писателей эмиг-рации/Сост., авт. пред. и коммент. В.Крейд. М.: Республика, 1994. - С. 303-307.

172. Тихвинская Л.И. Повседневная жизнь театральной богемы Серебряного века: Кабаре и театры миниатюр в России. 1908-1917. М.: Молодая гвардия, 2005. - 527 с.

173. Токарев Д. Об одном способе репрезентации визуального у Бориса Поплавского (стихотворение «Рембрандт») // На рубеже двух столетий: Сборник в честь 60-летия А.В.Лаврова. М.: Новое литературное обозрение, 2009. - С.729-733.

174. Токарев Д.В. «Демон возможности»: Борис Поплавский и Поль Валери // Русские писатели в Париже: Взгляд на французскую литературу: 1920 — 1940: Международная научная конференция. М.: Русский путь, 2007. - С. 366—382.

175. Топоров В. Петербургский текст русской литературы. Избранные труды. — СПб.: Искусство-СПб., 2003. 612 с.

176. Третий «Сатирикон»/Публ., вступ.замеч. и примеч. Э.Шульмана // Вопросы литературы. 2007.-№ 1.-С. 123-148.

177. Федоров Г. О смерти, культуре и «Числах» // Числа. — 1930-1931. Кн.4. - С. 143— 148.

178. Федотов Г.П. О парижской поэзии // Критика русского зарубежья: В 2 ч. 4.1. — М.: ООО Изд-во «Олимп», ООО Изд-во «АСТ», 2002. С. 354-363.

179. Федякин С. От мудрости к юности // Ex libris. — 11.03.1999. — С.2.

180. Федякин С.Р. «Розановское наследие» и явление «парижской ноты» // Литературоведческий журнал. 2008. - № 22. - С. 51-111.

181. Федякин С.Р. Полемика о молодом поколении в контексте литературы Русского Зарубежья // Русское Зарубежье: приглашение к диалогу: Сб.научных трудов. Калининград: Изд-во КГУ, 2004. - С. 19-28.

182. Федякин С.Р. Послесловие к «парижской ноте» // Литературоведческий журнал. -2008.-№22.-С. 112-122.

183. Фельзен Юрий. Поплавский // Дальние берега: Портреты писателей эмигра-ции/Сост., авт. пред. и коммент. В.Крейд. М.: Республика, 1994. — С. 294—297.

184. Хазан В. Из наблюдений над эмигрантской поэтикой // Литературоведческий журнал.-2008.-№ 22. С. 123-146.

185. Ханзен-Леве А. Русский символизм. Система поэтических мотивов. Мифопоэтиче-ский символизм. Космическая символика. — СПб.: Академический проект, 2003. — 816 с.

186. Ходасевич В. Литература в изгнании // Критика русского зарубежья: В 2 ч. 4.1. — М.: ООО Изд-во «Олимп», ООО Изд-во «АСТ», 2002. С. 339-352.

187. Ходасевич В. Литературные статьи и воспоминания. — Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1954.-414 с.

188. Цветаева М. «Хотите ко мне в сыновья?»: Двадцать пять писем к Анатолию Штейгеру. М.: Дом Марины Цветаевой, 1994. - 80 с.

189. Цветаева М. Письма Анатолию Штейгеру. // Опыты. Кн. 5. Нью-Йорк, 1955. -С.45-67.

190. Цветаева М. Письма Анатолию Штейгеру. // Опыты. Кн. 7. — Ныо-Иорк, 1956. — С.8-18.

191. Цетлин М.О. О современной эмигранской поэзии // Критика русского зарубежья: В 2 ч. Ч. 1. М.: ООО Изд-во «Олимп», ООО Изд-во «АСТ», 2002. - С. 215-229.

192. Чагин А. Еще раз о русской литературе зарубежья // LiteraruS. — 2004. № 5. - С. 24-27.

193. Чагин А. Еще раз о русской литературе зарубежья // LiteraruS. 2004. - № 7. - С. 26-29.

194. Чагин А. Измерение души // LiteraruS. 2004. - № 4. - С. 26-27.

195. Чагин А. Н.Заболоцкий и Б.Поплавский// Николай Заболоцкий. Проблемы творчества: По материалам международных научно-литературных чтений, посвященных 100-летию Н.А.Заболоцкого 1903 2003. - М.: Изд-во ИМЛИ им. А.М.Горького, 2005. - С. 224-235.

196. Чагин А.И. Орфей русского Монпарнасса (о поэзии Бориса Поплавского) // Российский литературоведческий журнал. — 1997. — №№ 8—9.

197. Чагин А.И. Пути и лица. О русской литературе XX века. М.: ИМЛИ РАН, 2008. -600 с.

198. Червинская Л. Мы // Числа. 1934. - Кн. 10. - С. 217-221.

199. Шаховская 3. Отражения. Paris: Ymca-Press, 1975. - 280 с.

200. Шаховская 3. Таков мой век. — М.: Русский путь, 2006. 672 с.

201. Шпенглер Освальд. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории: Гештальт и действительность/Пер. с нем., вступ.ст. и примеч. К.А.Свасьяна. — М.: Эксмо, 2009. -800 с.

202. Штейгер Анатолий. «Я стремлюсь в Париж.» (Из писем и дневниковых записей) // Русская мысль. 1998-1999. - №№ 4247-4253. - С. 12.

203. Шулепова Э., Святославский А. Поплавский Борис Юлианович // Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть XX века. Энциклопедический биографический словарь. М.: РОССПЭН, 1997. - С. 506-507.

204. Юрченко Т.Г. Ливак Л. Сюрреалистический компромисс Бориса Поплавского // РЖ. Социальные и гуманитарные науки. Серия 7. Литературоведение. 2002. - № 3. - С. 175-179.

205. Юрьева 3. Миф об Орфее в творчестве Андрея Белого, Александра Блока и Вячеслава Иванова // American Contribution to The English International Congress of Slavists. — Columbia, Ohio, 1978. P. 739-794.

206. Яковлева Л. Тема потустороннего мира и смерти в лирике Б.Поплавского (на материале сборника «Флаги») // Русская филология. Т.8. Сб. научных работ мол. филологов. -Тарту: Тартус. ун-т, 1997. С. 149-154.

207. Яновский B.C. Поля Елисейские. Книга памяти. СПб.: Изд-во «Пушкинский фонд», 1993.-278 с.

208. Яснов М. Европа после дождя // Поэзия французского сюрреализма. СПб.: Амфора, 2004.-С. 5-12.

209. Stefanos: Сборник научных работ памяти А.Г.Соколова. М.: МАКС Пресс, 2008. -360 с.

210. Gibson Aleksey. Russian Poetry and Criticism in Paris From 1920 To 1940. The Hague: Leuxenhoff Publ., 1990. - 198 p.

211. Hasty O.P. Tsvetaeva's Orphic journeys in the worlds of the word. — Evanston, Illinois: Northwestern University Press, 1996. 268 p.

212. Hinrichs J.P. Anatolij Stejger // Hinrichs J.P. Verbannte Muse: zehn Essays iiber russi-sche Lyriker der Emigration. Miinchen, 1992. - S. 87-95.

213. Kopper John M. The "Sun's Way" of Poplavskii and Ibsen // From The Other Shore: Russian Writers Abroad Past and Present. Vol. 1. - 2001. - P. 5-21.

214. Livak Leonid. How It Was Done In Paris. Madison: The University of Wisconsin Press, 2003.-316 p.И