автореферат диссертации по искусствоведению, специальность ВАК РФ 17.00.04
диссертация на тему: Иносказание в портретной живописи России второй половины XVIII века

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата искусствоведения Гаврин, Вадим Вячеславович

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА I:

Венценосна добродетель!": риторика императорского портрета.

§ 1. Традиции конного изображения и триумфального шествия в портретах Екатерины II.

§ 2. Императорское изображение в аллегорической композиции.

§ 3. Иносказательность изображений Екатерины Великой в парадном портрете.

ГЛАВА II:

Подпора царственного зданья.": портрет государственного деятеля как иносказание.

§ 1. Портретная репрезентация монарха - образец для подданных.

§ 2. Портреты членов царского дома: аллюзии на престолонаследие.

§ 3. Образ вельможи перед кумиром.

Введение диссертации2002 год, автореферат по искусствоведению, Гаврин, Вадим Вячеславович

Вот так начнешь изучать фамильные портреты и, пожалуй, уверуешь в переселение душ.

А. Конан Дойль

Как известно, русскому портрету XVIII в. на протяжении многих десятилетий принадлежит особое и почетное место в истории отечественного искусства этого времени. «Изучаемый не одним поколением исследователей, он (портрет XVIII в. - В.Г.) открывается нам "вершинами" (изначально) и "фоном" (последние десятилетия), "формой" (издавна) и "содержанием" (редко), символикой (еще реже) и "психологическими подтекстами" (излишне часто)».1

Истоки подобного пиетета заложены уже в суждениях А.Н. Бенуэ. согласно которым «лучшее из сделанного за все первое столетие существования русской живописи (т.е. в XVIII веке. - В.Г.) - исключительно портрет».2 На протяжении XX столетия сходная точка зрения была разносторонне развита до состояния "общих мест" историографии, исходя из которых, «именно портрет принес наиболее наглядные плоды перелома (культурной традиции. — В.Г.), подобного ренессансному»3 и «долгое время был практически единственной станковой формой», а - по методу "сочинения" - «прибежищем "экспериментальных", "лабораторных" опытов, которые пригодились и в других жанрах».4

Таким образом, вряд ли следует особо оговаривать то обстоятельство, что исследование феномена аллегоризма в русской культуре XVIII в., предполагает - как весьма уместное и оправданное - обращение к материалу отечественной портретописи этого времени.

По нашему мнению, проблемой в изучении произведений изящных художеств XVIII в. было и остается выявление "метафизики" образа, сочинявшегося в соответствии с представлениями, 5 афористически точно обозначенными, например, в трудах Ш. Баттё: «Живописец должен представлять не одну наружность, но видимым открывает невидимое».5

По настоящее время отношение к портретописи XVIII столетия, нам кажется, в известной мере опосредовано влиянием традиции более или менее сознательного игнорирования риторической природы образа, его "фигуральных" функций, отразивших характерные черты менталитета людей этой эпохи. Этот мировоззренческий и, следственно, научный подход к портретным образам, утверждавшийся на протяжении XX века, констатировал уже в конце 20-х гг. А.Н. Греч: «Старые портреты безмолвны. Они расскажут о прежней жизни лишь тем, кто умеет говорить с ними на одном языке. Но язык этот почти позабыт, и мало кто его понимает»6

В эпоху Просвещения еще почиталась поэтика «особой красоты в том, чтобы "удерживать" язык вокруг и около имени, показывать. то, что он не высказывает».7 Позднее утвердившемуся пониманию Истории как динамичного, необратимого процесса, неповторимого во всякий его миг, оказалась глубоко чуждой "космогоническая" статика воззрений уходящей культурной эпохи, для которой «законы риторические как законы ума и слова в основаниях своих неизменны, потому что они вложены в человека Провидением».8

Актуальная в XVIII в. эстетическая позиция, определяющая, в чем состоит "красноречие" искусства весьма точно выражена, например, у Д. Дидро: «Каждое произведение ваяния или живописи должно выражать собою какое-либо великое правило жизни, должно поучать зрителя, иначе оно будет немо (курсив наш. - В.Г.)».9 В контексте утверждаемой к изучению проблематики значимо то, что «читателей XVIII века мораль, особенно в произведениях искусства, не утомляла».10 Но еще важнее другое: самая парадигма культуры мифо6 риторического типа (которому, в целом, соответствует русская культура XVIII в.) отнюдь не предполагает, «чтобы существовало какое-либо знание, не имеющее морального смысла.».11 Подобного рода "отрицание" можно считать смыслообразующим для сочинений в русле классической риторики.12 Означенное качество риторического дискурса данной эпохи уже находило отражение в современных исследовательских оценках, согласно которым «предельная литературно сюжетная <.> нагруженность содержания картин XVIII в. (нагруженность внеэстетическая - иллюзией предметности, нравственными нормами, рассудочными максимами, социальными идеями.) - необходимое .условие для того, чтобы могло сформироваться

1 о эстетическое суждение рефлексии"».

В свете сказанного важна для дальнейшего изложения тема, которая прозвучала в тезисах Г.Ю. Стернина, затрагивающих «вопросы искусствознания в условиях методологического кризиса этой науки»:

Кризис этот особого рода. Его причины - не в самом аналитическом аппарате науки, а в происходящей смене ценностных ориентаций человека. <.> Сложность начинается там, где исследователь задается целью "онтологизировать" (выражение Д.В. Сарабьянова) художественное явление, иными словами, там, где специалист исходит из того, что, грубо говоря, подлинные тайны искусства заключены не в самом искусстве, а вне его. Именно в этом случае появляется настоятельная потребность пересмотреть методологический багаж искусствознания <.>: искусствознание нуждается в онтологизации своего понятийного аппарата, своих методов исследования художественного творчества.14

Для эстетической теории и художественной практики XVIII столетия пафос едва ли не любого высказывания - трактата, оды, картины, театрального действа - должен был состоять именно в красноречивом доказательстве того, что подлинные тайны искусства 7 заключены не в нём самом. В воображении человека, в духе этой эпохи мыслящего метафизически, возникала «такая картина мира», где все зримое служит знаком, где «все отдельное прекрасно тем, что оно говорит о цельности всеобщего закона, замыкающего в себе все отдельное». В подобной картине все есть «нечто "иное"» («одно указывает на другое, - низшее явление на явление высшего порядка»), тем самым свидетельствующее, что таковая «не лишена аллегорической иносказательности».15

Для данного исследования онтологически значимо, что в сознании людей XVIII в. существовало фундаментальное гносеологическое a priori, согласно которому «все творение есть токмо изображение, образ Творца.».16 Человек в подобной картине мира «есть как бы союз и средняя точка всей природы ,<.> средоточие дел Божиих на земле, он есть намерение оных, на нем утверждается все согласие оных».17

Развитие индивидуальности (как типа сознания "до-лйчного"

1Я периода ) в России XVIII в. исходило из традиции коллективистских духовных ценностей, и постепенно эмансипирующееся "Я" все еще «помнит, чтит, припоминает бывшее и нынешнее "мы", связано с ним тысячей крепчайших нитей.»19 Происхождение этих связей воспевали морально-дидактические сочинения эпохи, что заметно, например, в поэме "Сельская муза" М.М. Хераскова: «И помни, что мы все одной утробы дети».20 Памятливость такого рода сочеталась со здоровым оптимизмом, родственным идее христианского смирения, о чем, в частности, свидетельствует стихотворное обращение Н.М. Карамзина к И.И. Дмитриеву: «Но мы не должны унывать: / Живем по общему закону!.».21 М.Д. Чулков, выпуская в свет свои сочинения, счел нужным уведомить публику: «Что касается до человечества, то ("я" т.е. сам автор. - В.Г.) есть во всем его образе, только крайне 8 беден, что всем почти мелкотравчатым, таким, как я, сочинителям общая участь».22 К числу подобных a priori, соединяющих взгляды различных европейских культурных традиций XVIII в. в некую - как онтологически, так и гносеологически значимую - общность, можно отнести, к примеру, утверждение Дж. Ричардсона: «Портрет - это своего рода Общая история жизни человека, которого он изобража

23 ет»

Кажется (не менее обремененная иносказательным толкованием), схожая "всеобщая основа" заключена в "Кратком истолковании означения изображений" "Эмблем и символов.":

Глава человеческая значит того, чей образ она имеет.24

Такое понимание в Новое время сопричастно творениям искусства, в которых - как подражаниях Природе - «все устремлено к целому - к вечности».25 Специфическая поэтика суждения обо всем преходящем и сиюминутном sub specie aeternitatis* создавала некоторый общий эффект, присущий текстам культуры XVIII в.

В самом духе метафизической дискурсивности, в обыкновении XVIII в. толковать о человеке в контексте "Общей истории", делая это словно бы от лица человечества и "по общему закону", угадывается система риторически организованного текста, наследующего поэтику цикличности мифологического мироустройства, для коего различные по видимости персонажи ("имена собственные") и события есть «одно и то же (вернее - трансформации одного и того же,)».26 Мифологический текст (как тип, к которому - по способу риторического сочинения - восходят и произведения художеств XVIII в.) «в силу своей исключительной способности подвергаться топологическим трансформациям, с поразительной смелостью объявляет одним и тем же сущности, сближение которых представило бы для нас (современников С точки зрения вечности (лат.) 9 автора. - В.Г.) значительные трудности». Однако именно "сближения", некогда вдохновлявшие сочинителей, зрителей и читателей, являлись функциональной основой аллегорического мышления (по формуле: "как., так"), безраздельно господствовавшего в "царстве изящных художеств" XVIII в.

Аналогия как основа аллегорического метода была привычным инструментом классической метафизики, для которой в эпоху Разума интеллектуальное действие просвещенного человека в особой чести: оно «делает его свободным, в определенном смысле это вышее действие, на которое способен человек, роднящее его с Богом».28 В XVIII в. "просвещенный вкус" определялся «развитой способностью суждения - способностью видеть в особенном <.> всеобщее»29 как аллегорию, что в интересующем нас смысле есть «способ изображения, в котором особенное обозначает общее, или в котором общее созерцается через особенное.».30

Данное обстоятельство позволяет, на наш взгляд, трактовать феномен аллегоризма как то "общее", что в настоящее время может созерцаться через особенности, например, того или иного вида, жанра, отдельного произведения изящных искусств этой эпохи.31

Таким "особенным" объектом исследования для нас является портретное изображение в России второй половины XVIII в. Материалом, наиболее перспективным для научного освоения заявленной темы, видится царский портрет, на примере которого, возможно, особенно полно раскрываются возможности риторического дискурса, выражавшего iq>yr идей, актуальных для данного периода становления российской государственности.

В этом смысле преимущественный интерес вызывают произведения: "ученого"г "столичного" искусства^ авторы которых: (и прежде всего - представители россики), могли быть достаточно

10 компетентны в "изобретении", что предполагало способность художника действовать самостоятельно, начиная от замысла произведения. За рамками исследования остаются типологические разновидности портретописи, наиболее приверженные канону, сторонившиеся мифологических аллегорий и непринужденного "остроумия" (таковы, например, коронационный и провинциальный портреты).

Рассмотрение заявленных проблем изучения портретного образа проводится, преимущественно, в обращении к возможностям и особенностям живописного станкового полотна, не оставляя при этом без внимания произведения монументальной и миниатюрной живописи, печатной и уникальной графики, пластики второй половины XVIII века.

Сознательно избегая порой более привычного термина "портрет", мы отнюдь не стремимся к псевдоноваторскому устранению последнего. Этот ход продиктован лишь желанием дистанцироваться от традиции изучать портрет XVIII в. на основе формально-аналитически интерпретируемого отношения видимого к самому себе, при котором портретный образ обозначает лишь то, что (т.е. кого) он изображает. В этом смысле привлекательна известная "мнимость" изображения в изящных искусствах Нового времени: жизнеподобие (художественного образа. - В.Г.) выступает как первый, внешний слой, за которым в глубине лежит некое ядро скрытого, но очень важного смысла, выраженного косвенно. Условно говоря, за "простой речью" изображения "естества" кроется иносказание, содержащее мысли более общего порядка, выражающие нечто сущностное.

Едва ли не та же метафора украшает рассуждения А. Т. Болотова: «Многие люди . весь свой век трудятся и стараются о распространении знания своего, а о употреблении в пользу приобретени ных знаний своих совсем позабывают, следовательно скорлупу одну в орехе гложут, а ядра не замечают». Это "картинное" изображение "созерцания Истины в подобиях"34 образованный современник Болотова вполне мог соотносить с эмблемой "Векша, или бежа, грызущая орехи", символ которой гласит: «Внутри сокрыто. Без труда ничего не получит».35

Такую прагматику отношения к объекту, возможности выявления иного смысла вещей отстаивал JI. Стерн, автор знаменитого романа "Тристрам Шенди" - своеобразной апологии способностей увидеть предмет как нечто иное. Взяв для примера плетеный стул, он «посредством двух шишек на верхушке его спинки» объяснил идею гармоничного синтеза "остроумия" и "рассудительности" которые должны, «как говорится во всех таких случаях двойных украшений, — быть под пару друг другу»26 . как неотъемлемые ("друг от друга") атрибуты метафизического подхода к познанию Натуры, скрывающей от поверхностного взгляда свои истинные "красоты".37

В этой связи глубоко знаменательно утверждение Шефтсбери, полагавшего, что именно «моральный художник <.> способен подражать Творцу»; что возможно это, в особенности, потому, что такой - тяготеющий к моральным подтекстам - художник «изведал внутреннюю форму и структуру родственных себе творений».38 Очевидно, что подобный метафизический принцип дает художникам, поэтам etc. моральное право действовать иносказательно и следующим образом: «Аллегория <.> состоит в том, что выбирается предмет, по свойствам или обстоятельствам похожий на главный; он-то и описывается таким образом, чтобы представлять собою этот главный предмет.

Последний находится вне поля зрения; мы должны угадывать его, и угадывание нам приятно, ибо мы делаем это сами».39

12

Таким образом, риторическая способность "натуроподобий" портретописи XVIII века "говорить иное", а равно и содействующие этому условия зрительской интерпретации составили предмет настоящего исследования.

Мы пользуемся понятием иносказательности в его наиболее общем, но специфическом - в преломлении на портретный образ -смысле, согласно которому аллегорией может считаться портрет, понимаемый как «картина, изваяние в переносном смысле».40 Применительно к изучаемым нами произведениям это означает, что правомерность разговора об аллегорическом эффекте (феномене) того или иного полотна проявляется всякий раз, когда в натуроподобиях портретов (их "околичностях", "доличностях") есть возможность уловить риторическую интенцию - намерение представить в лице портретируемых «олицетворенные добродетели» (например - Мудрость, Сила и т.д.).41 Такого свойства портретный образ (что составляет гипотезу данной работы) воплощает в себе специфический «тип эмблематического текста, который включает в себя персонификацию понятия, явления.».42 По сути дела, в каждом конкретном случае потребует доказательств то известное наблюдение, согласно которому «всякий портрет XVIII века является текстом, переведенным с речи на язык живописи»43 и предполагающим искушенного зрителя, способного, соответственно, к «обратному переводу».44

В контексте данной диссертации особый интерес представляет достижение возможности "говорить" с такими образами "на родном языке". Иначе говоря, цель работы - выявление риторических норм портретного жанра, реализуемых в России второй половины XVIII века "прилично с обстоятельствами" политического, культурного и иного характера.

13

В Новое время "острота ума", способного к неожиданным сближениям идей, определялась «как умение оперировать аллегорией», и выступала «как признак глубокого ума, способного проникнуть в суть вещей»45, не теряя божественной способности одновременно сближать эти сущности. Подобные упражнения причастны к «удовольствиям <.>, занимающим высокое место с точки зрения достоинства», о чем Г. Хоум писал так:

Удовольствия интеллекта подобают человеку как существу разумному и способному к созерцанию; они немало его облагораживают; в своем созерцании он возносится до самого Божества, познавая его всемогущество, мудрость и благость, а это является наслаждением самого высокого рода. Поэтому (sic! - В.Г.) искусства, изучаемые как наука, доставляют наслаждение более высокое, нежели то, какое они приносят, если считать их просто де

46 лом вкуса каждого.

В этом же духе высказывался Ж.-Б. Дюбо, пытаясь объяснить, источники влечения человека «к этим подражаниям, которые представляют нам Искусства»:

Я полагаю, что философское рассмотрение причин, в силу которых произведения оказывают столь большое впечатление на людей, может сослужить неоценимую службу обоим Искусствам (Поэзии и Живописи. -В.Г.), которые являются наилучшим украшением цивилизованного общества. Исследование, которое, так сказать, вскрыло бы человеческую душу в тот момент, когда она наслаждается поэмой или картиной, принесло бы большую пользу.47

Метод Дюбо, ориентированный на "рассмотрение причин", т.е. на онтологизацию исследуемых явлений, в своих основополагающих декларациях вполне органично смыкается с современной проблематикой аутентизма в науке, который «предполагает апелляцию к внутренней точке зрения самих участников исторического процесса: значимым признается то, что является значимым с их точки

48 зрения».

14

Требующая "расмотрения причин" внутренняя точка зрения лиц, причастных к означенной ситуации - эта "хитроумная" (по Хатчесону) позиция в ее разнообразных аспектах - олицетворена для нас в комплексе сопутствующих понятий, как то: метафизический контекст создания портретного образа; аллегорический подтекст последнего, составляющий органическое целое с "натуроподобием" ("текстом") портрета усилями риторического искусства сочинения картины - "инвенции".49

Достижение поставленной цели при этом предполагает решение следующих задач :

- охарактеризовать портретную репрезентацию как дискурс, обусловленный исторически конкретной способностью суждения, специфика которого интерпретируется в общем контексте "мифориторической" культуры Нового времени; рассмотреть портретное изображение с точки зрения эффективности риторических средств в достижении культурных, политических и нравственно-назидательных задач в той или иной реальной ситуации, обстоятельства которой знаменуют собой подтекст аллегорического изображения; выявить в структуре портретного образа атрибуты его "текстовой" природы - "говорящие" позы и жесты, эмблематические аллюзии, открывающие возможность "обратного перевода" изобразительной риторики XVIII века на язык тропов и фигур словесности;

- определить соответствующие предпосылки происходившей на протяжении XVIII века смены "гиероглифического" (эмблематического) способа представления "картинным".

15

Говоря условно, пути автора, сочинителя XVIII в. (дедуктивному - от риторической инвенции до элокуции) в контексте данной диссертации противостоит направление научного поиска (индуктивное - от "целесообразной формы" произведения, от элокуции и диспозиции, к его финальному "моралите" - источнику изобретения). Оно видится актуальным для исследователя, стремящегося «вернуть образу право на смысл, в равной мере подчиняющий себе и предмет изображения, и способ его творческого освоения.».50

По мысли М. Фуко, в классическую эпоху (XVII - XVIII вв.) «искусство языка сводилось к способу "подать знак", то есть обозначить какую-либо вещь и разместить вокруг нее знаки, <.> назвать, а затем посредством одновременно украшающего и доказывающего удвоения поймать это название, замкнуть его и скрыть, обозначить его в свою очередь другими именами, которые были его отсроченным присутствием, знаком вторичного порядка, риторической фигурой, украшением».51

Не чуждый подобного искусства человек, обладающий даром «с первого же раза подметить сходство и различие явлений и решить, приложима ли к этим явлениям та или иная сентенция», охарактеризован Шамфором как «выдающийся».52 Но и такой уровень способностей в XVIII в., как свидетельствовал М. Фуко, в целом, не выходит за пределы исторически конкретного типа "мышления знаками", присущего этой эпохе.53 Для "острого" ума индивида Нового времени, совершенно естественно стремиться к синтезу семиотики (ср. с грасиановским "обнаруживает, схватывает.") и герменевтики ("познает и оценивает") в едином акте познания. И -тем самым - соответствовать просветительским представлениям о возможностях человеческого Разума, косвенно полемизируя с теми,

16 кто усматривал антагонизм "остроумия" и "рассудительности".54 В интеллектуальной парадигме, синтезирующей названные качества, всякий предмет ("вещь") является, естественно, знаком чего-то иного и в этом "аллегорическом" статусе - удобным "эстетическим"55 поводом потолковать о высоких моральных идеях, о Добродетели.

Как известно, вполне профессионально оформленное и цельное в семиозисе пространство «изобразительной риторики» формируется в России на исходе первой половины XVIII века.56 Интенции аллегорического мышления (и язык его репрезентации), иконография и эмблематика европейского искусства, объединенные на теоретической платформе позднеренессансной иконологии и "науки сочинять." в русле классической риторики, преображаются, давая новую жизнь образам, служащим "зерцалом" небезызвестного "екатерининского государственного мифа".57 Последний был важным идеологическим условием "синтеза искусств" эпохи Просвещения, под эгидой Риторики создавшей наиболее зрелые в своем "красноречии" формы изображения, в частности - портретные. Вышеизложенные обстоятельства повлияли на выбор хронологических границ (впрочем, довольно относительных) в обозрении предмета исследования.

Если пытаться аутентично представлениям людей исследуемой эпохи «брать вещи с должной стороны. »,59 стоит помнить пожелания идеологов "остроумия": Знать нрав тех, с кем имеешь дело, - чтобы понять их намерения (N.B.: "намерение" - важнейшая категория классической риторики: с нее и начинается авторство. - В.Г.). Зная причину, поймешь следствие, вначале исходя из причины, а только затем - из повода <. > Учись разгадывать выражение лица, по внешним признакам читать душу < . > 60

17

Как можно заметить, перед нами - по самому существу портретной репрезентации XVIII в. - некое подобие руководства для зрителей с выраженной в нем иконологической задачей.

Знаменательно, что вышеназванные интенции (от поэтики синтеза остроумия и рассудительности до применения к остроумию сравнения с молнией) сошлись воедино в державинском "Рассуждении о лирической поэзии", в частности - об "оде смешенной", в которой «стихотворец может говорить обо всем», действуя, конечно же, "иносказательно":

- Похваляя героя, прославлять бога; описывая природу, проповедовать нравоучение и проч. Разность предметов производит разнообразие и рождает изобилие, оказывает остроту ума как молнию, от одного края неба до другого мгновенно устремляющуюся, что возбуждает удивление; но только тут весьма нужно здравомыслие, или логика. Поелику ж в таковых смешенных одах удобно помещаются похвалы иносказательные и намеки, которые, подобно тонкому благоуханию или тихой гармонии, издалече со стороны приносимыя, увеселяют более сердца чувствительные и благородные, нежели близкое и грубое громогласие, или густый фимиама дым, прямо в лице куримый, то они и нравятся лучше людям, вкус имеющим. Внезапное же совокупление всех далеких и близких лучей, или околичностей к одной точке есть верх искусства. Оно-то, потрясая душу, называется изящным или высоким.61

В размышлении державинской поэтики, демонстрирующей типичное умонастроение эстетиков XVIII в., его дедуктивный пафос и устойчивое риторическое намерение восходить к "общим местам", уместно добавить, что ей замечательно точно соответствует особая функция "древностей", к числу которых живущий на рубеже XX -XXI вв. уже, пожалуй, способен отнести и портреты XVIII в. Какая-либо «старинная вещь - это всегда в широком смысле слова "семейный портрет"», который «в конкретно-вещественной форме. запечатлевает в себе некое достопамятное прошлое; на уровне вооб

18 ражаемого такой процесс соответствует устранению времени», а сама лУ старинная вещь выступает как миф о первоначале». Обаянием подобной мифологии «они (эти вещи. - В.Г.) приближают нас к некой оставшейся в прошлом эпохе, к "божеству", к природе.».63 Вполне логичным будет предположить, что роль старинных вещей в портрете XVIII в. брали на себя различные антикизированные и "готические" атрибуты-эмблемы, значимая иконография - «все те "околичности", которые так любили в XVIII веке»64. И не в последнюю очередь - за комплиментарную для модели портрета (и зрительской способности суждения) возможность приблизиться к первоначалу, к Добродетели, разнообразными атрибутами которой эти околичности являлись.

Иначе говоря, портретная репрезентация XVIII в. по-своему инспирирует <«.> стремление найти в произведении след творчества <.> - это тоже поиски своих родовых корней и трансцендентной фигуры <.> Отца - именно в нем источник ценности.».65 Такого рода устремленность, очевидно, важна в ситуации "обратного перевода", когда компетентный зритель, размышляющий о знаках, возвращается к исходному для инвенции портрета "совокуплению всех. околичностей к одной точке" - "punctum saliens"*, "fundamentum inconcussum" в контексте европейской христианской культуры.

Получается, говоря условно, что остроумие составляет своеобычное "альфа" и "омега" портретной репрезентации XVIII в., а иносказательность является его специфическим атрибутом, как это предписано в авторитетном для риторов XVIII в. учении Аристотеля: «Остроумие изречений в том, что они говорят не то, что в них сказано» 67 Понимание этого позднее хорошо выражено в стихотворении "Трепещущая точка"; в переносном смысле - главная суть, самое главное (лат.).

Неосознаваемое основание" (лат.).

19

Ritratto di donna" ("Портрет женщины") И.А. Бродского: «Полотно -стезя попасть туда, куда нельзя попасть иначе».68

Естественно допустить, что возможности передвижения по этому пути так или иначе обусловлены какими-то принципами. Они, в общем, и составляют важный предмет герменевтики, которая противостоит классической риторике как ars bene legendi - ars bene dicendi**.69

Необходимость "прочесть" то, что хранится в нашей традиции, но не обладает непосредственной понятностью, возводит конституируемый нами метод к возможностям герменевтики, опосредованным спецификой исследуемого материала.

Важнейшими конструктивными элементами, образующими герменевтический "инструментарий" применительно к изучению портретных изображений XVIII в., следует считать исходные возможности формального анализа произведений, иконографического анализа-описания темы, сюжета и несущих смысловую нагрузку деталей

7П изображения. Интеграция названных аналитических вариантов обусловлена некоторыми элементами структурно-семиотического подхода, ведущего к изучению способа «репрезентации образа».71

Учитывая то, что в гносеологической модальности языка и знака классической эпохи семиология и герменевтика словно бы "совпадают", интерпретаторство требует обращения к принципам топологического метода, исходящего, по слову Э. Панофского, «скорее из синтеза, чем из анализа».72 Иконология как "метод интерпретации" выводит совокупность аналитических приемов на уровень истолкования там, «где кончается начальное изучение формы и содержания произведения искусства, там, где возникает научная искусство хорошо читать (лат.), искусство хорошо говорить (лат.).

20 потребность понять и объяснить его внутренний, часто скрытый смысл».73

В исследуемую эпоху иконологические знания существовали в особой, "допсихологической" парадигме миросозерцания и регламентировались собственными метафизическими априори, о которых речь шла выше.74 Так, для аллегорического мышления, восходящего к традиции мифо-поэтического восприятия универсума, категория "объекта" (который в современном понимании есть знак с определенным отдельным значением) в значительной мере «лишена качества объективности и обособленности», являлась «спонтанным актом объективирующего сознания и обладала аксиологическим оттенком».75

В России XVIII в. подобные методологические априори заставляли метафизиков «обращаться к "полифоническим" формам выражения, способным зафиксировать одновременное звучание каждого отдельного голоса в общем хоре мнений», который исполнял

7 f\

Осанну" Творцу и сотворенному им миру». В таком "концерте" «гносеология превращалась в аксиологию и требовала своих, эмоционально прочувствованных форм выражения», что «предполагало обращение к аллегорическим и метафизическим формам выражения,

77 иконографии, эмблемате.».

В исследуемую нами эпоху, допускающую (сообразно христианскому догмату) неоднозначность или невыразимость

78 истины , конституировать значение чего-либо с исчерпывающей полнотой и точностью невозможно. В этот период какой-либо «смысл может быть лишь совокупностью знаков, раскрытой в их сцеплении; смысл дается в полной таблице знаков», которая «является образом вещей».79 Соответственно, этот - аллегорически знаменующий отношения сходства - знак обретал полноту своего функционирования

21 именно в таких "таблицах", системах, которые самим принципом своей организации, структурой, словно бы манифестируют способ схождения "вещей" воедино.

Бытие смысла" как будто бы растворено в этих систематизированных знаковых сферах, что обличает в последних важнейший для мышления Нового времени и уже упоминавшийся нами пафос подражания Природе. Таков, например, знаменитый проект Энциклопедии - своеобразный памятник усилиям просветителей XVIII в., пытавшихся сформулировать универсальный метод познания на основе «представления об универсальности языка, его способности отражать полноту бытия».80 Таковы и популярные в XVII - XVIII вв. иконологические лексиконы, содержащие "таблицы" эмблем и тоже являющиеся своеобразным воплощением идеи Порядка в Универсуме. Подобно классическому знаку в целом, эмблема (знак) представлена зрительскому сознанию вместе с тем, что она означает -вместе с поясненной в "символе" (либо в полной форме - с надписью (inscriptio) и подписью (subscriptio)) "общей идеей" морального толка.81 Причем вышеназванные элементы эмблемы - изображение и слово - вступают в сложное взаимодействие, не имея при этом отдельного самостоятельного значения. Они связаны сходством по отношению к общей для них моральной идее. Но, в свою очередь, аналогичными отношениями сходства связаны между собой все эмблемы в таких "таблицах": они суть трансформации, различные "имена собственные" того образа вещей, который и представляют в своем систематизированном единстве. При этом как отдельная эмблема, так и целый свод их сходны в плане репрезентации своих значений, не открывая их, а оставляя, по выражению С.М. Даниэля, «смысл во плоти» (знака): «смысл. не локализован в каком-то осо

22 бом участке изобразительной структуры, но реализуется как целое в

82 целом».

Следственно, эмблематика пребывала в роли иконографии такой "картины", которая для людей XVII - XVIII вв. является изначально аллегорической.83 И, если мышление Нового времени находилось под влиянием «методологических запретов, трактующих противоречие как границу возможного познания»,84 то эмблематика, в которой «один и тот же предмет может принимать <.> разные значения», а «одно значение может выражаться разными предметами»85, - в силу такой диалектичности - являлась адекватным инструментом подобного мышления. Эмблема, попадая в сферу действия риторической дискурсивности (и в какой-то мере лишаясь при этом своей неоднозначности), «примыкает к аллегории или становится ее атрибутом».86

Применительно к портретописи XVIII в. как "целесообразной форме", по функции равнозначной эмблеме , важно помнить буквальный (с греческого языка) перевод слова "эмблема", которое означает "выпуклое украшение, инкрустация".88 Крайне любопытна возможность сопоставить данную этимологию с проницательной характеристикой некоторых портретных образов XVIII в., данной бар. Н.Н. Врангелем (на примере произведений И.-Б. Лампи Старшего): «Никто из этих лиц не имеет индивидуальной черты характера, это не изображение всей личности, "синтез" всего человека, а только внешняя прикрашенная оболочка его».89 Такая точка зрения - при распространении ее на портретопись XVIII в. в целом - представляется нам вполне аутентичной, если, конечно, иметь фигурой в сознании ту общую для портрета и эмблемы функцию иносказания -"совокуплять правдоподобия" (все "внешние оболочки" и "выпуклые

23 украшения") ради изображения моральных идей и соответствующих им "качеств".90

Наша установка на истолкование портретных изображений XVIII в. может быть выражена иначе: «Формула интерпретации принципиально метафорична (тропологична) и раскрывается в проекции индивидуального образа (здесь - портретного. - В.Г.) на понятие, входящее в "систему общих мест"».91 В такой формулировке угадывается генетическое родство со старинной категорией "остроумия", которая знаменовала в XVIII в. как источник сочинения портрета, так и финал зрительской рефлексии "обратного перевода"92, органично синтезируя обе стороны холста. в аллегории.

Выше уже говорилось о том, что аллегория является основным инструментом остроумия - той "синтезирующей интуиции" (неразлучной с семиотической "рассудительностью"), о которой в адекватных своей эпохе дефинициях высказывался Вольтер:

Под острым умом у нас понимают то неожиданное сравнение, то тонкий намек; иногда это самовольная игра словом, которое дается в одном смысле, тогда как его следует понимать в ином, изящная связь между двумя необщепринятыми идеями - редкая метафора; в одном случае это поиск содержания предмета, с первого взгляда незаметного, в другом - искусство либо соединить два далеко отстоящих понятия, либо, напротив, разделить понятия, кажущиеся слитными, противопоставить их друг другу, подчас это умение высказать свою мысль лишь наполовину, позволив о ней догады

93 ваться.

Такая - до необозримости - функциональная широта остроумия некоторым образом близка «неопределенности учения риторического»94 и, как бы то ни показалось парадоксальным, предполагает определенные ограничения в методологических подходах к изучению портретописи XVIII в. Дело, нам представляется, в том, что остроумие, как и аллегория (модус его существования), по своей

24 природе тропологичны, и, соответственно, «игнорируя то, что троп есть механизм порождения семантической неоднозначности, <.> вносящий в семиотическую структуру культуры необходимую ей степень неопределенности, мы не получим и адекватного описания этого

95 т-> явления». В этом смысле методика интерпретации портретного изображения XVIII в. вряд ли может - не рискуя утратить герменевтическую связь с объектом изучения - не учитывать, что в подобной ситуации «невозможно однозначное отношение (икониче-ского и словесного "текстов",- В.Г.) и, следовательно, невозможен взаимно-однозначный перевод».96 Допустимы лишь «условная эквивалентность и различные типы аналогии», что, по мнению Ю.М. Лот-мана, и «составляет сущность риторических отношений».97

Что же касается методологического контекста изучения аллегории, которая, по определению своему, есть "нечто иное", неоднозначное, то нам она представляется специфическим интертекстуалъным отношением (если иметь в виду ее возможности синтезировать, "сближать" Поэзию и Живопись, Мифологию и Эмблематику - соотносить их "тексты" в совокупном "применении" к злободневным "текстам" самой действительности, на которые аллегория и призвана тонко намекать в аллюзиях).

От теорий Э. Тезауро и Б. Грасиана (который предполагал, что «остроумие тоже имеет свои доказательства», где «главное - красота» самой мысли98) до, например, "парадоксов" Дидро (которые даже этимологически - лишь "возле истины" и имеют форму загадки), до эстетических идей И. Канта (утверждающих возможность "много думать" при невозможности составить "определенное понятие" об объекте созерцания99) простиралась, таким образом, мифоритори-ческая парадигма культуры Нового времени, в которой правило остроумие.

25

В этой связи должно сказать, что "онтологизирующий" подход к изучению русского искусства XVIII в., утверждаемый нами на материале портретных изображений эпохи Просвещения, в историографии, относящейся к русскому портрету XVIII столетия, практически не представлен.

В смысле отсутствия осознанной онтологической интенции в научном освоении предмета, кажется, можно воспринять и замечание B.C. Турчина, согласно которому в отечественном искусствознании «без должного (sic! - В.Г.) внимания остается XVIII век.».100 А, между тем, именно в эту эпоху возникло переосмысление известной цитаты из Горация («Общее есть у стихов и картин»): «Живопись <.> роднит с поэзией то, что обе должны быть добронравны».101

Показательно, что K.JI. Мягкова, автор диссертации на тему: "Проблемы аллегорического мышления в западноевропейской художественной культуре XVIII - начала XIX вв." (1979), освоившая впечатляющий по масштабу историографический материал (см. библиографию к указ. дисс.), все же констатировала «отсутствие примеров и традиций в теоретической интерпретации выдвинутой. проблематики».102

Несомненно, что общетеоретические аспекты изучения условных способов изображения в искусстве так или иначе представлены в доступных нам работах Г.-Г. Гадамера, М. Фуко, Э. Кас-сирера, Э. Панофского, П. Рикёра, Р. Барта, Ж. Дерриды, Ж. Бодрийя-ра, М. Бела, Н. Брайсена и др. С другой стороны, укорененными в специфике изучения аллегорий западноевропейского искусства Нового времени видятся многочисленные исследования зарубежных историков искусства.103 Естественно, что работы иностранных искусствоведов и теоретиков культуры основаны на "своем" материале, на памятниках западных художественных посол и, как

26 правило, не предполагают обращения к таким "вторичным" для них явлениям, как, например, русский портрет XVIII в. с его отнюдь не русской эмблематикой. Мы отдаем себе отчет в том, сколь плодотворно обращение к этому корпусу исследований, так сказать, по аналогии - для уяснения метафизических основоположений аллегоризма портретной репрезентации в искусстве Нового времени.

Однако, если говорить об иносказании в русском искусстве XVIII в., тогда нелишним будет иметь в виду, что аллегории эти (будучи "совокуплением правдоподобий. прилично с обстоятельствами") способны, по определению своему, поддерживать аллюзии лишь на те обстоятельства, в коих они "сочинялись" и к которым "применялись" - на политические, социальные, культурные реалии российской жизни. В такой методологической ситуации значительно ближе к уяснению существа заявленной нами проблематики окажутся сочинения зарубежных и отечественных идеологов "остроумия", в частности - философов и эстетиков Нового времени, чьи трактаты воспринимаются как ценные источники по изучению соответствующей (поэтике аллегоризма) способности суждения - той "синтезирующей интуиции", которая столь риторически красноречиво воплощена в подобных трудах.104

Таковы произведения Аристотеля, Б. Грасиана, Э.-Э. Шефтсбе-ри, Э. Бёрка, Г. Хоума, Дж. Аддисона, А. Попа, Т. Рида, Ф. Хатчесона, Д. Юма, Ж.-Ж. Руссо, Д. Дидро, Э.Б. Кондильяка, Ж.-Б. Дюбо, Ф.-М. Вольтера, Г.-Э. Лессинга, И.-И. Винкельмана, И. Канта, Ж. де Сталь, М.В. Ломоносова, Я. фон Штелина, В.К. Тредиаковского, А.П. Сумарокова, Ф. Эмина, В.И. Лукина, И.Ф. Урванова, М.Д. Чулкова, Г.Р. Державина, Н.М. Карамзина, И.А. Крылова, К.П. Зеленецкого и многих других.

27

Важные для нас опыты размышлений о литературе и искусстве, общественной жизни России XVIII в. содержатся в эстетических заметках и литературной критике В.А. Жуковского, К.Н. Батюшкова, кн. П. А. Вяземского, А. С. Пушкина - деятелей культуры следующего века, тонко понимавших и ценивших "преданья муз" не столь уж давней для них старины.

К кругу источников, которые содержат интересующие нас "мысли для сочинения" (и сами демонстрируют способы их репрезентации), которые - что не менее важно - являются при этом ценным свидетельством очевидцев и современников описываемых нами событий, надлежит причислить памятные "записки" и "мемуары" вышедшие из-под пера К.-К. Рюльера, гр. Л.-Ф. Сегюра, кн. Я.П. Шаховского, А.В. Храповицкого, Ш. Массона, гр. В.Н. Головиной, И.В. Лопухина, Г.Р. Державина, Л.Н. Энгельгардта, A.M. Гри-бовского, принца Ш.Ж. де Линя, польского короля С.-А. Понятовско-го, самой императрицы Екатерины II и других.

Настольными книгами" для данного исследования -источниками выявляемых в портретах эмблем - явились вышеупомянутое издание "Эмблем и символов", "Словарь сюжетов и символов в искусстве" Дж. Холла, "Энциклопедическое изложение масонской, герметической, каббалистической и розенкрейцеровской символической философии" М.П. Холла и некоторые другие.

А в специфическом дж нашей темы смысле (помня, что иконическая риторика XVIII в. занята "переводом" словесных тропов и фигур на язык эмблематики) источником в изучении приёмов иновыражения следовало бы назвать едва ли не всю изящную словесность данной эпохи, в особенности - поэзию, у которой, по мысли метафизика XVIII в, столь много общего с живописью в "идеях" и способе их изображения.

Подводя некоторые печальные итоги, - думается, не только смены поколений, но и судеб русского Просвещения, дворянской культуры XVIII - начала XIX вв., - князь П.А. Вяземский уже в 1840-е гг. констатировал разрыв традиции:

Наш мир - им храм опустошенный, Им баснословье - наша быль, И то, что пепел нам священный, Для них одна немая пыль.105 Думается, что особого рода тщеславие, проступающее сквозь внешний престиж строгой научности с ее "объективностью", предрешило (начиная в XIX веке полуторавековую традицию исследования русской культуры XVIII века) судьбу риторики с ее "неопределенностью" и неумением "называть вещи своими именами". А, следовательно, - в плане серьезного научного изучения - и судьбу таких изображений, на долю которых выпало представлять подобное представление о мироустройстве и месте в нем человека.

Так, например, А.Н. Бенуа уже отнюдь не рассматривал портретный образ XVIII столетия как аллегорический по самому существу определяющих его "риторических намерений". В ограничительном для нас смысле его единомышленники подразумевали под аллегорией произведение в рамках особого жанра с одноименным названием, родственного мифологической и исторической живописи Нового времени. Однако и в таком узком значении этот жанр не представлял особой ценности для деятеля эпохи, привыкшей "называть вещи своими именами": прежде всего, наверное, в аспектах мировоззренческом и содержательном подобные произведения могли считаться «пустыми аллегориями.».106

29

Бар. Н.Н. Врангель тонко улавививал образ "остроумного", модного в XVIII в. поведения в «какой-то особенной, тонкой усмешке губ на всех. лицах» в портретах Д.Г. Левицкого. Но по мироощущению уже, вероятно, был довольно чужд поэтике восхождения (возведения портретируемого индивида) к Первообразу, к Вечности, когда размышлял об этих работах: «А тем не менее лица все разные, типы разнообразны и только эта вечная, какая-то странная нота звучит во всех его произведениях».107

И в дальнейшем, как правило, доминировало научное обыкновение сводить проблемы изучения содержания портретного образа XVIII в. к сюжету "психологии портрета" (мыслимой чаще всего как некое "внутреннее содержание" личности), игнорируя при этом риторическую - говорящую знаками - природу таких изображений.108 Научная тенденция строгого разграничения "индивидуального" и "условного" в портретных изображениях XVIII в., методологическая установка на интерпретацию образа без предположения единой для лица и доличностей "риторической" меры условности, предопределённой их общей иносказательной функцией, по-прежнему влиятельна в новейшей отечественной историографии.109

В этой связи все еще актуально ощущение того, «что этой стороне дела (семиотике, аллегорическому мышлению в искусстве XVIII в. - В.Г.) уделено пока слишком мало внимания, хотя она может понять творческий метод и специфику художественного мышления, поэтику».110

Обращаясь к современной научной литературе, в которой в той или иной мере последовательно рефлексировался феномен аллегоризма и риторичности русской культуры Нового времени, укажем на труды Е.Я.Данько, Ю.М. Лотмана, Б.А. Успенского, Л.А.

30

Софроновой, В.М. Живова, В. Шмида, С.Ельницкой, А. Стричека, Г.В. Вдовина, А.Е. Махова, Н.В.Сиповской и др.

Поучительные опыты иконографического анализа памятников художественной культуры XVIII в. (содержащие элементы иконоло-гического метода) нашли отражение в ряде работ И.В. Рязанцева, О.С. Евангуловой, Т.В. Яблонской, А.А. Карева, А.В. Лебедева, B.C. Тур-чина, Т.А. Селиновой, О.С. Медведковой, Г.И. Ревзина и других.

Структура диссертации определяется переосмыслением «драматического набора "антиномий", составляющих самую сущность культуры России XVIII столетия»111, среди которых, выделяем структурообразующую для данного исследования. В процессе отечественной рецепции огромного мифориторического репертуара западноевропейской культуры, предположительно, складывалась парадоксальная система оппозиций, а точнее -инверсия, при которой в России «с общегосударственной, то есть коллективистской идеей оказываются связаны новоевропейские формы, возникавшие в контексте гуманистической концепции свободной личности»112, "частного лица". Позиция частного человека, de jure будто бы возникавшая с указом о вольности дворянства, de facto в поистине энциклопедических масштабах "государственного мифа" ектерининского Просвещения едва ли предусматривалась. Словами Г.И. Ревзина «можно сказать, что формирующееся на уровне структур индивидуализированное сознание не находит адекватных ему оснований для рефлексии».113

Сама возможность частной позиции долго вызревала "под сенью" государственной мифологии - "под сению Екатерины" - и лишь постепенно обретала свой "внутренний душевный ланшафт", например, в типологических разновидностях камерного и интимного портретов, в образной структуре которых на рубеже XVIII - XIX вв.

31 уже намечается разрыв с условными формами репрезентации и упадок искусства "инвенции".

Не имея в основаниях того, что хотелось бы называть традицией иконологического истолкования отечественной портретописи (тем более - опытов теоретического осмысления его методологических проблем), мы считаем стратегически оправданным отнюдь «не стремление к абсолютной полноте "исчисления текстов"» портретной риторики (идеальный итог атрибуции), а установку на «выявления наиболее существенных и овладение адекватным способом их прочтения»114 (исходный императив интерпретации).

На примере парадных портретов императора, в которых наиболее наглядно «раскрываются возможности риторического "совоображения" для актуализации идей государственного мифа»115, мы пытаемся проследить метаморфозы этих возможностей в изображениях тех приближенных Екатерины II, кому была по сану и средствам репрезентация, аналогичная государевой. Таково, соответственно, содержание I и II глав диссертации, сходных меж собой в анализе общего для них способа риторического изображения.

Располагая к расхожему уподоблению некоему "зерцалу" государственного мифа, портреты императрицы и ее сподвижников исподволь побуждают следовать совету М. Фуко (относящемуся к интерпретации классических инвенций в живописи), согласно которому «надо притвориться, что мы не знаем, что именно отражается в зеркале, и исследовать это отражение в самом источнике его существования».116

32

Заключение научной работыдиссертация на тему "Иносказание в портретной живописи России второй половины XVIII века"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

1 Вдовин Г.В. От личного к личному. С. 11.

2 Выражение М.М. Алленова привлекает актуальным для нас контекстом: <.> Возможность (или невозможность) построить, воспроизвести в акте созерцания из данных обыденного опыта систему, предлагаемую изображением, потребность выхода за пределы этого опыта, например, к экстраординарным <.> или вообще неизведанным состояниям характеризует род творческого усилия, которое, так сказать, до востребования хранится изображением. см.: Алленов М.М. Образ пространства в живописи "а 1а натура": К вопросу о природе венециановского жанризма // Советское искусствознание' 83. М., 1984. Вып. 1. С. 123)

3 Вдовин Г.В. Портретное изображение и общество в России XVIII века. С. 245 -246. См. также: Аристотель. Риторика. Поэтика. С. 26.

4 Там же. С. 27.

5 Грасиан Б. Карманный оракул. С. 10, 48; Джерард А. Опыт о вкусе // Из истории английской эстетики XVIII века: Поп. Аддисон. Джерард. Рид. М., 1982. С. 233, 354; "Примечания на сочинения Державина" цит. по: Фоменко И.Ю. Автобиографическая проза Г.Р. Державина и проблема профессионализации русского писателя. С. 156.

6 Вольтер. Опыт об эпической поэзии. - Цит. по: Жуковский В.А. Конспект по истории литературы и критики П Он же. Эстетика и критика. С. 55.

7 Аристотель. Указ. соч. С. 14. о

Ларошфуко Ф. де. Максимы и моральные размышления // Ларошфуко Ф. и др. Суждения и афоризмы. С. 52.

9 Чулков М.Д. Лекарство от задумчивости, или Сочинения Михаила Дмитриевича Чулкова. С. 91.

253

Список научной литературыГаврин, Вадим Вячеславович, диссертация по теме "Изобразительное и декоративно-прикладное искусство и архитектура"

1. Аверинцев С.С. Два рождения европейского рационализма // Он же. Риторика и истоки европейской литературной традиции. Сб. ст. М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. С. 329 - 346.

2. Алексеева Т.В. Владимир Лукич Боровиковский и русская культура на рубеже XVIII ХЕХ веков. М.: Искусство, 1975. -424с.

3. Алленов М.М. Образ пространства в живописи "а 1а натура": К вопросу о природе венециановского жанризма // Советское искусствознание 83. М., 1984. Вып. 1. С. 123 - 146.

4. Аристотель. Риторика. Поэтика / Пер. с древнегреч., примеч. и коммент. О.П. Цыбенко. М.: Лабиринт, 2000. -224 с.

5. Аркадьев М.А. Временные структуры новоевропейской музыки. Опыт феноменологического исследования / Изд. 2-е, доп. М.: БИБЛОС, 1992. -168 с.

6. Арееньев Ю.В. Геральдика: Лекции, читанные в Московском археологическом институте в 1907 1908 году / Сост., подгот. текста, коммент. и послеслов. О.Н. Наумова. Ковров: БЭСТ-ВД997. -368 с.

7. Артемьева Т.В. Вольтер и проблема теодицеи в русской философии XVIII века // Вольтер и Россия / Под ред. А.Д. Михайлова, А.Ф. Строева. М.: ИМЛИ, «Наследие», 1999. -171 с. С. 43 -51.254

8. Ю.Артемьева Т.В. История метафизики в России ХУНТ века. СПб.: Алетейя, 1996. 320 с.

9. И. Бабичев Н.Т., Боровский Я.М. Словарь латинских крылатых слов: 2500 ед. / Под. ред. Я.М. Боровского. М.: ТЕРРА, 1997. - 960 с.

10. Бакунина Т.А. Знаменитые русские масоны. М.: Интербук, 1991. -141 с.

11. Барков И.С. Собрание сочинений. Петрозаводск, 1992. 336 с.

12. Баткин JT.M. Леонардо да Винчи и особенности ренессансного творческого мышления. М.: Искусство, 1990. -415 е., ил.

13. Батюшков К.Н. Опыты в стихах и прозе / Отв. ред. Д. Д. Благой. М.: Наука, 1977.-608 с.

14. Бел М., Брайсен П. Семиотика и искусствознание / Пер. с англ. Е. и Г.Ревзиных // Вопросы искусствознания. М., 1996. Вып. IX (№ 2). С. 521-559.

15. Беловинский Л.В. История русской материальной культуры: Учебное пособие. Часть II. М.: Изд-во МГУК, 1996. 128 с.

16. Бенуа А. История русской живописи в XIX веке / Сост., вступ. ст. и коммент. В.М. Володарского. М.: Республика, 1995. 446 с.

17. Бергсон А. Смех / Предисл. и примеч. И.С. Вдовина. М.: Искусство, 1992. -127 с.

18. Бёрк Э. Философское исследование о происхождении наших идей возвышенного и прекрасного: Пер. с англ. / Общ. ред., вступ ст. и коммент. Б.В. Мееровского. М.: Искусство, 1979. 237 с.

19. Библер B.C. Век Просвещения и критика способности суждения. Дидро и Кант // Западноевропейская художественная культура XVIII века. Сб-к ст. / Отв. ред. В.Н. Прокофьев. М.: Наука, 1980. -255 с. С. 151-248.255

20. Благово Д. Рассказы бабушки из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные ее внуком Д. Благово. Л.: Наука, 1989. -472 с.

21. Бодрийяр Ж. Система вещей / Пер. С.Н. Зенкина. М.: Рудомино, 1995. -174 с.

22. Болотов А. Т. Жизнь и приключения Андрея Тимофеевича Болотова, описанные им для своих потомков. В. 3-х т. / Ред. Э. Пономарева. М.: ТЕРРА, 1993. Т.1. -555 е., Т.2.-543 е., Т.3-605 с.

23. Бомарше. Драматические произведения. Мемуары. Пер. с фр./ Вступит, ст. и примеч. JI. Зониной. М.: Худ. лит., 1971. 544 с.

24. Брикнер А.Г. История Екатерины Второй. В 2-х томах. М.: Современник, Товарищество Русских Художников, 1991. -431 с.

25. Брук Я.В. У истоков русского жанра. XVIII век. М.: Искусство, 1990.-268 с.

26. Бычков В.В. Русская средневековая эстетика (XI XVII века). М.: Мысль, 1995.-638 с.

27. Валицкая А.П. Русская эстетика XVIII века. М.: Искусство, 1983. -238 с.

28. Вдовин Г.В. «Не все золото, что блестит», или «Живой труп»: Заметки о риторическом эффекте в русской культуре XVIII начала XIX века // Вопросы искусствознания. М., 1995. № 1-2 . С. 290 -316.

29. Вдовин Г.В. От личного к личному (К проблеме эволюции психологической проблематики русской портретописи XVIII начала XIX века) //Вопросы искусствознания'83. М., 1994. № 4. С. 5 -48.

30. Вдовин Г.В. «Писано имяреком.»: Рождение автора в русской портретописи XVIII века // Вопросы искусствознания. М., 1995. № 1-2. С. 249-273.256

31. Вдовин В.Г. Портретное изображение и общество в России ХУНТ века: Несколько тезисов о функции замещения // Вопросы искусствознания. М., 1994. № 2 3. С. 245 - 286.

32. Вдовина JI.B. Духовные искания в русском обществе в последней четверти XVIII в // Мировосприятие и самосознание русского общества. (XI XX вв.). Сб-к ст. М., 1994. С. 94 - 112.

33. Вергунов А.П. Горохов В.А. Русские сады и парки. М.: Наука, 1987.-418 с.

34. Вернадский Г.В. Русское масонство в царствование Екатерины ТТ./ Изд-е второе, испр. и расшир. Под. ред. М.В. Рейзина и А.И. Сер-кова.СПб.: Изд-во им. Н.И. Новикова, 1999, 576 с.

35. Винкельман И.И. Избранные произведения и письма.: Пер. А.А. Аляв диной / Репринт с изд. 1935 г. М.: Ладомир, 1996. 687 с.

36. Вольтер. Философские повести: Пер. с фр. / Сост., вступ. ст. и коммент. А. Михайлова. М.: Правда, 1985. 576 е., 4 л. ил.

37. Вольтер. Эстетика. Статьи. Письма. Предисловия и рассуждения / Сост., вступ. ст. и комменгт. В.Я. Бахмутского. Пер. JI. Зониной и Н. Наумова. М.: Искусство, 1974. 392 с.

38. Врангель Н.Н. Портретная выставка в Таврическом дворце / Вступ. ст. и коммент. Н. Окуренковой// Пинакотека. М.,1997. №2. С. 6- 21.

39. Вяземский П.А. Записные книжки / Сост., вступ. ст., коммент. и имен. указ. Д.П. Ивинского. М.: Русская книга, 1992. 384 с.257

40. Вяземский П. А. Стихотворения. Воспоминания. Записные книжки / Сост. Н.Г. Охотина; Вступ ст. и примеч. А.Л. Зорина. М.: Правда, 1988.-480 е., ил.

41. Вяземский П.А. Эстетика и литературная критика / Сост., вступ. статья и коммент. JI.B. Дерюгиной. М.: Искусство, 1984. 458 с.

42. Габричевский А.Г. Искусство портрета. Сб-к / Под. ред. А.Г. Габричевского. М.: ГАХН, 1928. 232 с.

43. Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного / Пер. с нем. М.: Искусство, 1991.-367 с.

44. Ганулич А.К. Семейные традиции в российских каруселях. От Екатерины II до Александра I // Екатерина Великая и Москва (По материалам выставки в Москве) Тезисы докладов научной конференции 6 октября 1997 г. М.: ГТГ, 1997. 28 с. С. 16 - 18.

45. Глинка В.М. Русский военный костюм XVIII начала XX века. Альбом. Л.: Художник РСФСР, 1988. - 239 е., ил.

46. Глумов А.Н. Н.А. Львов / Послесл. A.M. Харламовой; примеч. А.Б. Никитиной. М.: Искусство, 1980. 208 е., 23 л.ил.

47. Голлербах Э. Портретная живопись в России. XVIII век. М Петроград : Государственное издательство, 1923. - 144 с.

48. Гольбах П. Священная зараза // Да скроется тьма!: Французские материалисты XVIII в. об атеизме, религии, церкви / Сост и авт. Вступ. ст. Кузнецов В.Н. М.: Политиздат, 1976. 303 с.258

49. Горький М. О литературе. Статьи и речи 1928 1935 гг. М.: Худ. лит., 1935.-432.

50. Голдовский Г.Н. Типологические особенности портретного творчества Д.Г. Левицкого // Д.Г. Левицкий. 1735 1822. Сб-к науч. трудов. Л.: ГРМ, 1987. С. 5 -26.

51. Грасиан Б. Карманный оракул. Критикон / Перев. с исп. Е.М. Лысенко. М.: Наука, 1981. 632 с.

52. Греч А.Н. Венок усадьбам // Памятники Отечества. М., 1994. № 34. Вып. 32.-192 с.

53. Гуковский Г.А. Заметки о Крылове // XVIII век. Сб-к. М.-Л., 1940. Вып. 2. С. 142-165.

54. Гуковский Г.А. Эмин и Сумароков // XVIII век. Сб-к. М.-Л., 1940. Вып. 2. С. 77-94.

55. Давиденкова А. Державин и барокко // Норвичские симпозиумы по русской литературе и культуре. Т. IV. Гавриил Державин. 1743 -1816 / Под. ред. Е. Эткинда, С. Ельницкой. Нортфилд, Вермонт: Русская школа Норвичского университета, 1995. 415 с. С. 10 - 22.

56. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. В 3-х т. / Репринт, воспр. изд-я 1903 1909 гг./ Под. ред. проф. И.А. Бодуэна де Куртенэ. М.: Изд-я группа "Прогресс", "Универс", 1994.

57. Данилова И.Е. Проблема жанров в европейской живописи: Человек и вещь. Портрет и натюрморт. М.: РГГУ, 1998. 104 с.

58. Даниэль С.М. Западноевропейская живопись XVII века: проблемы изобразительной риторики // Советское искусствознание 83. М., 1984. Вып. 1.С. 53-74.

59. Даниэль С.М. Термин и метафора в интерпретации живописного произведения // Вопросы искусствознания. М., 1987. Вып. 20. С. 255-269.259

60. Данько Е.Я. Изобразительное искусство в поэзии Державина // XVIII век. Сб-к. M.-JL, 1940. Вып. 2. С. 166 247.

61. Дашкова Е.Р. Россия XVIII столетия в изданиях Вольной русской типографии А.И. Герцена и Н.П. Огарева. Записки княгини Е.Р. Дашковой / Репринтное воспроизведение. М.: Наука, 1990. 528 с.

62. Делиль Ж. Сады / Отв. ред. Н.А. Жирмунская. JL: Наука, 1987. -232 с.

63. Декарт Р. Избранные произведения / Пер. с фр. и лат.; Ред. и вступ. ст. В.В. Соколова. М.: Политич. лит., 1950. 711 с.

64. Державин Г.Р. Анакреонтические песни / Отв. ред. Г.П. Макого-ненко. М.: Наука, 1987. 471 с.

65. Державин Г.Р. Избранная проза / Сост., вступ. ст и примеч. П.Г. Паламарчука. М.: Сов. Россия, 1984. -400 с.

66. Державин Г.Р. Сочинения Державина. СПб.: Тип. А. Смирдина, 1834. Ч. 2.- 356 е., 4.4.-294 с.

67. Дидро Д. Салоны. В 2-х т. М.: Искусство, 1989. Т. 1. 270 е.; Т.2. -399 с.

68. Дидро Д. Сочинения в 2-х т.: Пер. с фр. / Сост. и ред. В.Н. Кузнецова. М.: Мысль, 1986 (Т. 1); 1991 (Т. 2). Т. 1.-592 е.; Т.2.-604 с.

69. Дидро Д. Эстетика и литературная критика: Пер. с фр. / Сост. М. Лифшица; ред. пер. М. Черневич; втуп. ст. В. Бахмутского; Примеч. Е. Сапрыкиной. М.: Худ. лит., 1980. 659 с.

70. Дмитриев И.И. Сочинения И.И. Дмитриева. В 2-х т. Ежемесячное приложение к журналу "Север": Т. I: Стихотворения август 1893г.; Т. II: Проза. Письма - сентябрь 1893 г. / Ред. и примеч. А.А. Флоридова. СПб.: Тип. Е. Евдокимова, 1893. - 338 с.

71. Дружинин П. К атрибуции «Портрета неизвестного сановника» 1800 года работы Ф.И. Шубина // Пинакотека. М., 1997. № 2260

72. Дюбо Ж.-Б. Критические размышления о Поэзии и Живописи. Пер. с фр. М.: Искусство, 1975. 767 с.

73. Евангулова О.С. Изобразительное искусство в России первой четверти XVIII в. Проблемы становления художественных принципов нового времени. М.: Изд-во Московского университета, 1987. 296 с.

74. Евангулова О.С. Понятие "натура" и "натуральное" в русском художественном обиходе XVIII столетия // Натура и Культура. Славянский мир. Сб-к / Ред. И.И. Свирида. М., 1997. С. 56 65.

75. Евангулова О.С., Карев А.А. Портретная живопись в России второй половины XVIII в, М.: Изд-во Московского университета, 1994. -100 с.

76. Екатерина Великая и Москва. Кат. выст. / Отв. ред. Иовлева Л.И.; науч. ред. Маркина Л.А. М., 1997. -192 с.

77. Екатерина Великая и Москва. Рецензия выст. (авторские инициалы Н.С.). // Пинакотека. М., 1997. № 2. С. 133.

78. Екатерина Великая. Русская культура второй половины XVIII века. Кат. выст. СПб.: АО «Славия-Интербук», 1993. 192 с.

79. Екатерина II в воспоминаниях современников, оценках историков / Вступ. ст., коммент., имен. указ. М. Рахматуллина. М.: ТЕРРА -Книжный клуб, 1998. 416 с.

80. Екатерина II и Г.А. Потемкин. Личная переписка 1796 1791 / Сост., статья, примеч. B.C. Лопатина. М.: Наука, 1997.-992 с.

81. Екатерина II. Записки императрицы Екатерины Второй / Репринтное воспр. изд-я 1907 г. М.: Орбита, 1989. 749 с.

82. Елышцкая С. Державинские пиры и русская поэзия // Норвичские симпозиумы по русской литературе и культуре. Т. IV. Гавриил Державин. 1743 1816 / Под. ред. Е. Эткинда, С. Ельницкой.261

83. Нортфилд, Вермонт: Русская школа Норвичского университета, 1995.-415 с. С. 29-152.

84. Жан-Поль. Приготовительная школа эстетики: Пер. с нем. / Вступ. ст., сост., пер. и коммент, Ал.В. Михайлова. М.: Искусство, 1981. -448 с.

85. Живов В.М. Государственный миф в эпоху Просвещения и его разрушение в России конца XVIII века // Из истории русской культуры, том IV (XVIII начало XIX века). М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. С. 657-683.

86. Живов В.М., Успенский Б.А. Метаморфозы античного язычества в истории русской культуры XVII XVIII века // Из истории русской культуры, том IV (XVIII - начало XIX века). М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. С. 449-535.

87. Живопись XVIII века. ГТГ. Кат-г собр-я / Под общ. ред. Я.В. Брука, Л.И. Иовлевой; науч. ред. и вст. ст. Л.А. Маркиной. М.: Красная площадь, 1998. 336 с.

88. Живопись. XVIII век. ГРМ. Каталог / Науч. ред. тома Г.Н. Голдовский. Спб., 1998.-206 с.

89. Жуковский В.А. Эстетика и критика / Вступ. ст. Ф.З. Кануновой и А.С. Янушкевича; Сост. и примеч. Ф.З. Кануновой, О.Б. Лебедевой и А.С. Янушевича. М.: Искусство, 1985. 431 с.

90. Зайонц Л.О. От эмблемы к метафоре: Феномен Семена Боброва // Новые безделки: Сборник статей к 60-летию В.Э. Вацуро / Под ред. С.И. Панова. М., 1995. 496 с.

91. Западов А. Журнал М.Д. Чулкова "И то и сьо" и его литературное окружение//XVIIIвек. Сб-к. М.-Л., 1940. Вып. 2. С. 95-141.

92. Западов В.А. Последняя часть "Рассуждения о лирической поэзии" Г.Р. Державина//XVIIIвек. Сб-к. Л, 1989. Вып. 16. С. 289-318.

93. Зеленецкий К.П. Топики // Риторика. М, 1995. № 1. С. 24 34.262

94. Зорин A. JT. Русская ода конца 1760-х начала 1770-х годов, Вольтер и "греческий проект" Екатерины II // Новое литературное обозрение: теория и история литературы, критика и библиография. М., 1997. №24. С. 5-29.

95. Зыкова Е.П. Пастораль в английской литературе XVIII века. М.: Наследие, 1999.-256 с.

96. Из истории английской эстетики XVIII века: Поп. Аддисон. Дже-рард. Рид / Сост., вступ. статья и общ. ред. И.С. Нарского; коммент. А.Ф. Грязного, Б.В. Мееровского; пер. с англ. А.Л. Субботина. М.: Искусство, 1982. 367 с.

97. Из истории русской культуры, том IV (XVIIT начало XIX века). М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. - 832 с.

98. Испанская эстетика. Ренессанс. Барокко. Просвещение. Пер. с исп. / Сост., вступ. ст., коммент. А.Л. Штейна. М.: Искусство, 1977. -695 с.

99. История жизни благородной женщины. М.: Новое литературное обозрение, 1996. 480 с.

100. История русской переводной художественной литературы. В 2-х т. / Отв. ред. Ю.Д. Левин. Т.1. Проза. СПб.: Дмитрий Буланин,1995. 316 е.; Т.2. Драматургия. Поэзия. СПб.: Дмитрий Буланин,1996.-269 с.

101. Кагарлицкий Ю.В. Риторические стратегии в русской проповеди переходного периода. 1770 1775. / Автореф. дисс. на соиск. уч.ст. канд. филол. н. М.: Изд-во ИРЯ РАН, 1999. - 22 с.

102. Казанова Д. История моей жизни. М.: Моск. Рабочий, 1991. -734 с.

103. Казанова Д. Мемуары / Пер. с фр. М.А. Петровского; Примеч. ГЛ. Ярхо. М.: Книга, 1991. 302 с.263

104. Казаченок Т.Г. Крылатые латинские изречения. Тематический сборник. Минск: Вышейшая школа, 1993. 336 с.

105. Каменский А. "Под сению Екатерины". Вторая половина XVIII века. СПб., 1992. 468 с.

106. Кант И. Критика способности суждения. Пер. с нем. М.: Искусство, 1994. 367 с.

107. Карамзин Н.М. Избранные статьи и письма / Сост., вступ. ст. и коммент. А.Ф. Смирнова. М.: Современник, 1982. -351 е.,

108. Карамзин Н.М. Письма русского путешественника. Д.: Наука, 1984. 720 с.

109. Карев А.А. Концепция "природного" и русский портрет на рубеже барокко и классицизма // Натура и культура. Славянский мир. Сб-к / Под. ред. И.И. Свириды. М., 1997. С. 78 85.

110. Карев А.А. Миниатюрный портрет в России XVIII века. М.: Искусство, 1989. 256 с.

111. Карев А. А. Образ Екатерины II. Парадный портрет и похвальная ода // Екатерина Великая и Москва (По материалам выставки в Москве) Тезисы докладов научной конференции 6 октября 1997 г. М.: ГТГ, 1997.-28 с. С. 5-7.

112. Карев А. А. Портретный образ в контексте русской художественной культуры XVIII века. Межвидовые проблемы портрета на рубеже барокко и классицизма. Автореф. дисс. на со-иск. уч.ст. док. иск-я. М.: Изд-во МГУ, 2000. 47 с.

113. Карев А.А. Портреты Лосенко. О средствах характеристики модели в эпоху классицизма // Русский классицизм второй половины XVIII начала XIX века / Отв. ред. Г.Г. Поспелов. М.: Изобр. искусство, 1994. - 336 е., ил. С. 93 - 100.

114. Карев А. А. Русское искусство XVIII века: Учебное пособие для студентов педагогических высших учебных заведений, обучаю264щихся по специальности «Изобразительное искусство». М.: Прометей, 1995.-96 с.

115. Карев А.А. Термин "портрет" в речевом обиходе XVIII века // Науч. труды МПГУ. Серия: Гуманитар, науки. М., 1999. С. 432 -434.

116. Карп С.Я. Жан Гюбер и Россия // Вольтер и Россия / Под ред. А.Д. Михайлова, А.Ф. Строева. М.: Наследие, 1999. С. 117-127.

117. Кирсанова P.M. Костюм в русской художественной культуре 18 первой половины 20 вв.: Опыт энциклопедии / Под ред. Т.Г. Морозовой, В.Д. Сидюкова. М.: Большая Российская энциклопедия, 1995.-383 е.: ил.

118. Кнабе Г.С. Воображение знака. Медный всадник Фальконе и Пушкина. М.: Изд-во РГТУ, 1993. 18 с.

119. Кнабе Г.С. Русская античность. Содержание, роль и судьба античного наследия в культуре России. М.: Российск. Гос. гум. ун-т, 2000.-240 с.

120. Кольридж С.-Т. Избранные труды / Сост. В.М. Герман. Вступ. ст. Н.Я. Дьяконовой, Г.В. Яковлевой. Комент. Г.В. Яковлевой. М.: Искусство, 1987.-350 с.

121. Контрив У. Комедии. М.: Наука, 1977. 360 с.

122. Кондильяк Э. Сочинения: В 3-х т. М.: Мысль, 1980 1983. Т. 1 -334 е.; Т. 2.-541 е.; Т. 3.-388 с.

123. Корш М. Краткий словарь мифологии и древностей. Калуга: Золотая аллея, 1993. 208 с.

124. Кочеткова Н.Д. Герой русского сентиментализма: 1. Чтение в жизни "чувствительного" героя // XVIII век. Сб-к. Л., 1983. Вып. 14. С. 121 142.265

125. Кочеткова Н.Д. Герой русского сентиментализма: 2. Портрет и пейзаж в литературе русского сентиментализма II XVIII век. Сб-к. Л., 1986. Вып. 15. С. 70-96.

126. Кребийон-сын, Заблуждения сердца и ума, или мемуары г-на де Мелькура / Изд. подгот. А.Д. Михайлов, А.А. Поляк, Н.А. Поляк. М.: Наука, 1974.

127. Кросс Э.Г. Поездки княгини Е.Р. Дашковой в Великобританию (1770 и 1776 1780 гг.) и ее "Небольшое путешествие в горную шотландию" (1777) // XVIII век. Сб-к. СПб.: Наука, 1995. Вып. 19. С. 223-268.

128. Кросс Э.Г. У темзских берегов. Россияне в Британии в XVIII веке / Пер. с англ. Н.Л. Лужецкой. СПб.: Академический проект, 1996.-387 с.

129. Крылов И.А. Сочинения. В 2-х. т. / Вступ. ст., подгот. текста и коммент. С. Фомичева. М.: Худож. лит., 1984. Т.1. Сатирическая проза. 463 е., ил.; Т. 2. Комедии. Басни. - 735 е., ил.

130. Кузнецов С.О. Проблемы реконструкции ансамблей Д.Г. Левицкого: Вопросы методики изучения портретного жанра XVIII века / Автореф. дис. на соиск. уч. степ. канд. иск-я. Л., 1990. -17 с.

131. Кузнецов С.О. Серия портретов владимирских кавалеров Д.Г. Левицкого. Из истории создания и бытования произведений // Д.Г. Левицкий 1735 1822. Сб-к науч. трудов. Л.: ГРМ, 1987. С. 78 - 87.

132. Кукушкина Е.Д. Комедиография В.А. Левшина // XVIII век. Сб-к. СПб.: Наука, 1995. Вып. 19. С. 86-101.266

133. Лакиер А.Б. Русская геральдика. М.: Книга, 1990. 432 с.

134. Ламетри Ж.О. Сочинения / Общ. ред., предисл. и примеч. В.М. Богуславского. 2-е изд. М.: Мысль, 1983. - 509 с.

135. Ларошфуко Ф. и др. Суждения и афоризмы / Ф. Ларошфуко, Б. Паскаль, Ж. Лабрюйер / Сост., предисл., примеч. Н.А. Жирмунской. М.: Политиздат, 1990. 384 с.

136. Лебедев А.В. Русский портрет второй половины XVIII века и проблема стиля // Русский классицизм второй половины XVIII -начала XIX века / Отв. ред. Г.Г. Поспелов. М.: Изобр. искусство, 1994.-336 е., ил. С. 85-92.

137. Лебедев А.В. Тщанием и усердием. Примитив в России XVIII -XIX столетий. М.: Традиция, 1998. 248 с.

138. Левин Ю.Д. Английская литература в России XVIII века // Вопросы литературы. М., 1996. № 1 (янв. февр.). С. 185-204.

139. Левицкий: Альбом / Авт.-сост. Т.В. Яблонская. М.: Изобраз. искусство, 1985. 56 е., ил.

140. Левицкий Д.Г. 1735 1822. Кат. выст. Л.: Искусство, 1987. -142 с.

141. Лейбниц Г.В. Сочинения в 4-х т.: Пер. с фр. Т.4 / Ред. тома, авт. Вступ. ст. и примеч. В.В. Соколов. М.: Мысль, 1989. 554 с.

142. Либуркин Д.Л. Русская новолатинская поэзия: материалы к истории: XVII первая половина XVIII века. М.: Российск. Гос. гу-манит. ун-т, 2000. - 278 с.267

143. Ливанова Т. Русская музыкальная культура XVTTT века в ее связях с литературой, театром и бытом: Исследования и материалы. В 2-х. т. М.: Гос. муз. Изд-во, Т. I. 1952. 536 е.; Т.Н. 1953. - 476 с.

144. Литературный Петербург, Петроград. Альбом // Авт.-сост. и авт. текста Л.Д. Микитич. М.: Советская Россия, 1991.-335 с.

145. Линггенан Ф.Д. Вольтер: Фридрих II или Петр I / Пер. А.Ф. Строева // Вольтер и Россия / Под ред. А.Д. Михайлова, А.Ф. Строева. М.: ИМЛИ, «Наследие», 1999. -171 с. С. 79 89.

146. Ломоносов М.В. Избранная проза / Сост., предисл, и коммент. В.А. Дмитриева. М.: Сов. Россия, 1986. 544 с.

147. Ломоносов М.В. Сочинения / Сост., предисл. и примеч. Е.Н. Лебедева. М.: Современник, 1987. 444 с. ил.

148. Лопухин И.В. Россия XVIII столетия в изданиях Вольной русской типографии А.И. Герцена и Н.П. Огарева. Записки сенатора И.В. Лопухина / Репринт, воспр. М.: Наука, 1990. -224 с.

149. Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII начало XIX века). СПб.: Искусство-СПБ, 1994.-399 е., 5 л. ил.

150. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек текст - семи-осфера - история. М.: Языки русской культуры, 1996. - 464 с.

151. Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина. М.: Книга, 1987. 336 с.

152. Лотман Ю.М., Успенский Б.А. К семиотической типологии русской культуры XVIII века // Из истории русской культуры, том IV (XVIII начало XIX века). М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. С. 425-447.

153. Люпина Р.Д., Раскин А.Г., Тубли М.П. Декоративная скульптура садов и парков Ленинграда и пригородов XVIII XIX веков. Л.: Художник РСФСР, 1981. - 384 е., 285 ил.268

154. Мамардашвили М. Картезианские размышления (январь 1981 года) / Под. ред. Ю.П. Сенокосова. М.: Издат. группа "Прогресс"-"Культура", 1993.-351 с.

155. Марасинова Е.Н. Психология элиты российского дворянства последней трети XVIII века. (По материалам переписки). М.: Российская политическая энциклопедия, 1999. 302 с.

156. Маркина JI.A. Портрет императрицы Екатерины Великой на острове Мальта // Е.Г. Дашкова и российское общество XVIII столетия. М.: МГИ им. Е.Р. Дашковой, 2001. С. 199 207.

157. Маркина JI.A. Портретист Г.Х. Гроот и немецкие живописцы в России середины XVIII века. М.: Памятники исторической мысли, 1999.-296 с.

158. Маркина Л.А. Портреты Екатерины II в Германии и России // Екатерина Великая и Москва (По материалам выставки в Москве) Тезисы докладов научной конференции 6 октября 1997 г. М.: ГТГ, 1997.-28 с. С. 3-5.

159. Масонство в его прошлом и настоящем. В 2-х т. / Под ред. С.П. Мельгунова и Н.П. Сидорова. Репринт, воспр.изд. 1914 г. М.: СП «ИКПА», 1991. Т.1. 256 е.; Т.2. - 272 с.

160. Массон Ш. Секретные записки о России. М.: Новое литературное обозрение, 1996. 208 с.

161. Матвеев В.Ю. К истории возникновения и развития сюжета "Петр I, высекающий статую России" // Культура и искусство269

162. России XVIII века. Сб-к ст. / Науч. ред. И.Н. Уханова, Б.В. Сапунов. Л.: Искусство, 1981. С. 26-43.

163. Медведкова О.А. Предромантические тенденции в русском искусстве рубежа XVIII ХЕХ веков. Михайловский замок // Русский классицизм второй половины XVIII - начала XIX века / Отв. ред. Г.Г. Поспелов. М.: Изобр. искусство, 1994. - 336 е., ил. С. 166 - 174.

164. Медведкова О.А. Русский парадный портрет рубежа XVIII -XIX вв. Трансформация образа // Актуальные проблемы отечественного искусства. М.: Прометей, 1990. Вып. 1. С.

165. Мерво К. Портреты Екатерины IT в переписке Вольтера / Пер. А.Ф. Строева // Вольтер и Россия / Под ред. А.Д. Михайлова, А.Ф. Строева. М.: ИМЛИ, «Наследие», 1999. -171 с. С. 90 97.

166. Мерсье Л.-С. Год две тысячи четыреста сороковой. Л.: Наука, 1977.-240 с.

167. Мерсье Л.-С. Картины Парижа: Пер. с франц. 2-е изд. (с со-кращ). М.: Прогресс-Академия, 1995. - 400 с.

168. Метьюрин Ч.Р. Мельмот Скиталец / Общ. ред., ст. и примеч. М.П. Алексеева. М.: Наука, 1983. -704 с.

169. Мифологический словарь / Гл. ред. Е.М. Мелетинский. М.: Сов. энциклопедия, 1991. 736 с.

170. Михайлов А.В. Античность как идеал и культурная реальность XVIII XIX вв. // Античность как тип культуры / Отв. ред. А.Ф. Лосев. М.: Наука, 1988. С. 308 - 324

171. Михайлов А.В. Идеал античности и изменчивость культуры. Рубеж XVIII XIX вв. // Быт и история в античности / Отв. ред. Г.С. Кнабе. М.: Наука, 1988. С. 219-270.270

172. Михельсон М.И. Ходячие и меткие слова: Сборник русских и иностранных цитат, пословиц, поговорок, пословичных выражений и отдельных слов (иносказаний). М.: ТЕРРА, 1997. 624 с.

173. Молок Н. Capriccio, simulacre, проект: метаморфозы руины в XVIII веке // Вопросы искусствознания. М., 1996. Вып. IX (№ 2). С. 27-51.

174. Монтень М. Опыты. В 3-х кн. М.: ТЕРРА, 1991. Кн. 1.- 512 е.; Кн.2. 715 е.; Кн.З. - 864 с.

175. Моисеева Г.Н. Дени Дидро и Е.Р. Дашкова // XVIII век. Сб-к. Д.: Наука, 1986. Вып. 15. С. 197-204.

176. Молева Н.М. Дмитрий Григорьевич Левицкий. М,: Искусство, 1980.-231 е., 23 л. ил.

177. Молева Н.М. Усадьбы Москвы. М.: Информпечать ИТРК РСПП, 1998.-352 с.

178. Морозов А.А. Эмблематика барокко в литературе и искусстве петровского времени // XVIII век. Сб-к. Л., 1974. Вып. 9. С. 184 -221.

179. Музеи мира партнеры ГМИИ им. А. С. Пушкина. Кат. выст. М. Галарт, 1998.-172 с.

180. Муриан И. Искусствознание и история искусства: Онтологические задачи // Вопросы искусствознания. М., 1996. Вып. IX (№ 2). С. 560-568.

181. Мурьянов М.Ф. Из символов и аллегорий Пушкина. М.: Наследие, 1996.-280 с.

182. Мягкова К. Л. Проблемы аллегорического мышления в западноевропейской художественной культуре конца XVIII начала XIX вв. / Автореф. дис. на соиск. уч. ст. канд. иск-я. М.: Изд-во МГУ, 1979.-22 с.271

183. Мягкова К.Л. Проблемы аллегорического мышления в западноевропейской художественной культуре конца XVIII начала XIX вв. / Дис. на соиск. уч. ст. канд. иск-я. М.: Изд-во МГУ, 1979. -262с.

184. Незабываемая Россия. Русские и Россия глазами британцев.

185. XVII XIX век. Кат. выст. М., Трилистник, 1997. - 271 с.

186. Немецкая и австрийская живопись XVIII века. Из собраний московских музеев. Кат. выст./ Отв. ред. Л.И. Иовлева. М.: Памятники исторической мысли, 1996. 128 с.

187. Никольский В. История русского искусства. Т.1. М.: Т-ва И.Д. Сытина, 1915. 251 е., ил.

188. Новиков Н.И. Избранное / Сост. В. Мильчиной. Вступ. ст. и коммент. А. Пескова. М.: Правда, 1983. 512 е., ил.

189. Новиков Н.И. Письма Н.И. Новикова / Сост. А.И. Серкова, М.В. Рейзина; коммент. А.И. Серкова. СПб.: Изд-во им. Н.И. Новикова, 1994.-384 с.

190. Панофский Э. Ренессанс и "ренессансы" в искусстве Запада / Пер. с англ. А.Г. Габричевского, общ. ред. и послесл. В.Д. Дажиной. М.: Искусство, 1998. 362 с.

191. Пигарев К.В. Русская литература и изобразительное искусство.

192. XVIII первая четверть XIX века. Очерки. М.: Наука, 1966. - 293 с.

193. Письма русских писателей XVIII века / Отв. ред. Г.П. Макого-ненко. Л.: Наука, 1980. 472 с.

194. Платонов О.А. Исторический словарь российских масонов XVIII XX веков. М.: АРИНА, 1996. - 128 с.

195. Повести разумные и замысловатые: Популярная проза XVIII века / Сост., автор вступ. ст. и примеч. С.Ю. Баранов. М.: Современник, 1989.-687 с.272

196. Понятовский С. Мемуары / Пер. с фр. В. Савицкого. М.: ТЕРРА, 1995.-367 с.

197. Портрет петровского времени. Кат. выст. / Науч. ред. Э.Н. Ацаркиной и Г.В. Смирнова. Л.: ГРМ, 1973. 282 с.

198. Прево А.-Ф. История кавалера де Грие и Манон Леско. Лакло Ш. де. Опасные связи: Пер. с фр. / Вступ. ст. Ю. Виппера; Прим. Е. Гунста, Н. Рыковой. М.: Правда, 1985. 496 с.

199. Прево Аббат Прево. История одной гречанки / Пер. Е.А. Гунста; Ст. и примеч. М.В. Разумовской. М.: Наука, 1975. 320 с.

200. Пумпянский Л.В. Ломоносов и немецкая школа разума // XVIII век. Сб-к. Л., 1983. Вып. 14. С. 3-44.

201. Пушкин А.С. Евгений Онегин. Роман в стихах / Коммент. Ю.М. Лотмана. М.: АТРИУМ, 1991. 752 с.

202. Пушкин А.С. Дневники. Автобиографическая проза / Сост., подгот. текстов и вступ. ст. С.А. Фомичева; примеч. и им. указ. Н.Е. Мясоедовой. М.: Сов. Россия, 1989.-384 с.

203. Пушкин А.С. Письма. В 3-х т. / Под ред. и с примеч. Б.Л. Мод-залевского / Репринт, воспр. изд-я. М.: Книга, 1989 1999. - Т. 1. -540 е.; Т.2.-586 с. Т.3.-722 с.

204. Пыляев М.И. Старый Петербург/ Репринтное воспроизведение изд-я А.С. Суворина. М.: СП "ИКПА", 1990. 496 с.

205. Разумовская М.В. «Естественная история» Бюффона и Фонвизин (к постановке вопроса) // XVIII век. Сб-к. Л., 1986. Вып. 15. С. 97-108.

206. Рак В.Д. "Адская почта" и ее французский источник И XVIII век. Сб-к. Л.: Наука, 1986. Вып. 15. С. 169-197.

207. Ревзин Г.И. «Мир иной» как мотив архитектурной иконографии // Вопросы искусствознания. М., 1996. Вып. VIII (№ 1). С. 345 -364.273

208. Ревзин Г.И. Частный человек в русской архитектуре XVIII века. Три аспекта проблемы // Архив архитектуры: Заказчик в истории русской архитектуры. М., 1994. Вып. V. С. 217 249.

209. Рейно Ж.М. Екатерина II в зрительной трубе Вольтера / Пер.

210. A.Ф. Строева // Вольтер и Россия / Под ред. А.Д. Михайлова, А.Ф. Строева. М.: ИМЛИ, «Наследие», 1999. 171 с. С. 98 -105.

211. Рео Ж.Т. де. Занимательные истории / Отв. ред. A.JI. Андрее. JI.: Наука, 1974.-316 с.

212. Рисунок XVIII века. ГТГ. Кат. собрания / Ген. ред. Родионов

213. B.А. М.: Красная площадь, 1996. 312 с.

214. Рождественский Ю.В. Теория риторики. М.: Добросвет, 1997. -600 с.

215. Рождественский Ю.В. О термине "риторика" // Риторика. М., 1995. № 1.С. 7-12.

216. Росси Л. Сентиментальная проза М.Н. Муравьева (Новые материалы)//XVIII век. Сб-к. СПб.:Наука, 1995. Вып. 19. С. 114-146.

217. Россия XVIII в. глазами иностранцев / Подготовка текстов, вступ. ст. и коммент. Ю.А. Лимонова. Л.: Лениздат, 1989. 544 с.

218. Россия первой половины XIX в. глазами иностранцев / Сост. Ю.А. Лимонов. Л.: Лениздат, 1991. - 719 с.

219. Россия Франция. Век Просвещения. Русско-французские культурные связи в 18 столетии. Кат. выст. / Ред. О.В. Микац. Л.: Гос. Эрмитаж, 1987. - 304 с.

220. Русская драматургия XVIII века / Сост., автор вступ. ст. и коммент. Г.Н. Моисеева. М.: Современник, 1987. 542 с.

221. Русская литературная критика XVIII века: Сб-к текстов / Сост., ред., вступ. ст. и примеч. В.И. Кушелева. М.: Сов. Россия, 1978. -400 с.274

222. Русская литература XVTTI века: Словарь-справочник / А.В. Ан-тюхов, К.Г. Бронников, О.М. Буранок и др.; Под. ред. В.И. Федорова. -М.: МПГУ, 1997. 248 с.

223. Русская сатирическая проза XVIII века: Сб-к произведений / Сост., авт. вступ. ст. и коммент. Ю.В. Стенник. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1986. 448 с.

224. Русская эпиграмма XVIII XIX вв. / Сост. и коммент. М.И. Ги-лельсона. М.: Советская Россия, 1988. - 320 с.

225. Русские мемуары. Избранные страницы, 1800 1825 гг. / Сост., вступ. ст. и прим. И.И. Подольской; Биогр. очерки В.В. Кунина и И.И. Подольской. М.: Правда, 1989. - 624 с.

226. Руссо Ж.-Ж. Трактаты / Отв. ред. А.З. Манфред. М.: Наука, 1969.-704 с.

227. Рязанцев И.В. Жизнеподобие и иносказание в русской скульптуре второй половины XVIII начала XIX в. // Натура и Культура. Славянский мир / Под. ред. И.И. Свириды. М., 1997. С. 66 - 77.

228. Рязанцев И.В. Петербургская Академия художеств и вопросы художественной жизни второй половины XVIII века // Русское искусство Нового времени. Сб-к ст. / Ред., сост. И.В. Рязанцев. М., 1996. Вып. 2. С.20-39.

229. Рязанцев И.В. Проблемы тематических циклов в скульптуре России второй половины XVIII начала XIX века // Русский классицизм второй половины XVIII - начала ХЕХ века / Отв. ред. Г.Г. Поспелов. М.: Изобр. искусство, 1994. - 336 е., ил. С. 101 - 110.275

230. Рязанцев И.В. Рельефы московского Сената // Пинакотека. М., 1997. №2. С. 36 -41.

231. Рязанцев И.В. Русская скульптура второй половины XVIII -начала XIX века (Проблемы содержания). М: PAX. НИИ теории и истории изобр. иск-ва, 1994. 327 с.

232. Сад Д.А.Ф. маркиз де. Жюстина, или несчастная судьба добродетели. М.: СП «Интербук», 1991. - 366 с.

233. Сад Д.А.Ф. маркиз де. Философия в будуаре. Тереза-философ. М.: РИА «ИСТ-ВЕСТ», Московский рабочий, 1991. 288 с.

234. Сарабьянов Д.В. и др. Некоторые методологические вопросы искусствознания в ситуации исторического рубежа // Вопросы искусствознания. М., 1995. № 1-2. С. 5 83.

235. Саськова Т.В. Пастораль в русской поэзии XVIII века. М.: МГОПУ, 1999. 166 с.

236. Сведенборг Э. О небесах, о мире духов и об аде / Пер. с лат. А.Н. Аксакова. М.: АО «Мировое древо», 1993. 552 с.

237. Свирида И.И. Сады Века философов в Польше / Ин-т славяноведения и балканистики. М.: Наука, 1994. 217 с.

238. Сегюр Л.Ф. Записки о пребывании в России в царствование Екатерины II // Россия XVIII в. глазами иностранцев / Подготовка текстов, вступ. ст. и коммент. Ю.А. Лимонова. Л.: Лениздат, 1989. 544 с.

239. Сен-Симон. Мемуары: Полные и доподлинные воспоминания герцога де Сен-Симона о веке Людовика XIV и Регентстве / Пер. с фр. Ю.Б. Корнеева; Предисл. А.Д. Михайлова; Сост. и коммент. А.П. Бондарева. М.: Прогресс, 1991.-598 с.

240. Серман И. Державин в кругу друзей-поэтов // Норвичские симпозиумы по русской литературе и культуре. Т. IV. Гавриил Державин. 1743 1816 / Под. ред. Е. Эткинда, С. Ельницкой. Нортфилд,276

241. Вермонт: Русская школа Норвичского университета, 1995. 415 с. С. 318-329.

242. Серман И.З. Литературно-эстетические интересы и литературная политика Петра I // XVIII век. Сб-к. Л., 1974. Вып. 9. С. 5 31.

243. Сиповская Н.В. Фарфор в русской культуре екатерининского времени // Вопросы искусствознания. М., 1994. № 2 3. С. 208 -244.

244. Сиповская Н.В. Царственная молочница // Пинакотека. М., 1997. №2. С. 65-69.

245. Скульптура. XVIII начало XX века. ГРМ. Кат-г / Отв. ред. Л.П. Шапошникова. Л.: Искусство, 1988. - 320 с.

246. Словарь античности. / Пер. с нем. М.: Эллис Лак; Прогресс, 1993.-704 с.

247. Словарь русских писателей XVIII века. Вып. 2 (К-П) / Отв. ред.

248. A.M. Панченко. СПб.: Наука, 1999. 508 с.

249. Смоллет Т. Приключения Перигрина Пикля. М.: Гос. изд. худ. лит., 1955.-720 с.

250. Соболева А. Семантика руин: Русский пейзажный парк и его западноевропейские прототипы // Вопросы искусствознания. М., 1996. Вып IX (№ 2). С. 52 91.

251. Софронова Л.А. Принцип отражения в поэтике барокко // Барокко в славянских культурах / Под. ред. А.В. Липатова, А.И. Рогова, Л.А. Софроновой. М.: Наука, 1982. С. 78 101.

252. Спасский И.Г. Иностранные и русские ордена до 1917 года. СПб.: Изд-во «Дорваль» ТОО «Брю» совместно с АО «Лига», 1993. 196 е., ил.

253. Сталь Ж. де. О литературе, рассмотренной в связи с общественными установлениями / Вступ. статья А.А. Аникста; Пер. с фр.

254. B.А. Мильчиной. М.: Искусство, 1989. - 476 с.277

255. Старикова JI.M. Театральная жизнь России в эпоху Анны Иоан-новны. Документальная хроника 1730 1740 гг. М.: «Радикс», 1995.-752 с.

256. Стенник Ю.В. Из истории литературной полемики 1770-х гг. (Сатира Сумарокова "О худых рифмотворцах") // XVIII век. Сб-к. Л., 1983. Вып. 14. С. 251-260.

257. Стенник Ю.В. Историософские аспекты содержания русской драматургии XVIII века (жанр трагедии) // XVIII век. Сб-к 19. СПб.: Наука, 1995. С. 70 85.

258. Степанов В.П. Полемика вокруг Д.И. Фонвизина в период создания "Недоросля" // XVIII век. Сб-к. Л., 1986. Вып. 15. С. 204 -229.

259. Стерн Л. Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена, роман. Шкловский В. «Тристрам Шенди» Стерна и теория романа. Стилистический комментарий. СПб.: Инапресс, 2000. 848 с.

260. Стерн Л. Сентиментальное путешествие. Мемуары. Избранные письма / Пер. Н. Волышн; Ред., вступ. ст. коммент. С.Р. Бабуха. М.: Худ. лит., 1935.-248 с.

261. Стернин Г.Ю. Готовы ли мы писать новую историю русского искусства // Вопросы искусствознания. М., 1994. № 4. С. 5 13.

262. Стричек А. Денис Фонвизин. Россия эпохи просвещения / Пер. с фр. Е. Демьяновой, А. Каменского. М.: Прометей, 1994. 512 с.

263. Строев А.Ф. Предуведомление // Вольтер и Россия / Под. ред. А.Д. Михайлова, А.Ф. Строева. М.: Наследие, 1999. С. 5 10.278

264. Строев А.Ф. «Те, кто поправляет Фортуну». Авантюристы Просвещения. М.: Новое литературное обозрение, 1998. 400 с.

265. Суворов А.В. Письма / Изд-е подгот. B.C. Лопатин. М.: Наука, 1986.-808 с.

266. Сумароков А.П. Избранные произведения / Ред. Н.К. Гудзий. Л.: Советский писатель, 1957. 608 с.

267. Тананаева Л.И. Сарматский портрет. Из истории польского портрета эпохи барокко. М.: Наука, 1979. 304 с.

268. Тарабукин Н.М. Проблема пространства в живописи // Вопросы-оискусствознания. М., 1994. №1. С. 311-359.

269. Тодд III У.М. Дружеское письмо как литературный жанр в пушкинскую эпоху / Пер. с англ. И.Ю. Куберского. СПб.: Академический проект, 1994. 207 с.

270. Трубецкой B.C. Записки кирасира // Наше Наследие. М., 1991. №11(20). С. 57-92.

271. Турчин B.C. Аллегории будней и празднеств в "сословной иерархии" XVIII XIX веков: От усадебной культуры прошлого до культуры наших дней. (Эссе) // Русская усадьба. Сб-к ОИРУ. М., 1996. Вып. 2 (18). С. 15-28.

272. Турчин B.C., Вдовин Г.В. и др. Готовы ли мы писать новую историю русского искусства? // Вопросы искусствознания. М., 1996. Вып. VIII (№ 1). С. 7 24.279

273. Университет для России: Взгляд на историю культуры XVIII столетия / Под ред. В.В. Пономаревой и Л.Б. Хорошиловой. М.: Русское слово, 1997. 352 с.

274. Успенский Б.А. Избранные труды, том 1. Семиотика истории. Семиотика культуры. М.: Гнозис, 1994. 432 с.

275. Фоменко И.Ю. Автобиографическая проза Г.Р. Державина и проблема профессионализации русского писателя // XVIII век. Сб-к. Л., 1983. Вып. 14. С. 143 -161.

276. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук / Пер. с фр. В.П. Визгина, Н.С. Автономовой; Вступ. ст. Н.С. Автономой. СПб.: A-cad, 1994.-407 с.

277. Хатчесон Ф. и др. Эстетика / Общ. ред. Б.В. Мееровского, И.С. Нарского. М.: Искусство, 1973. 480 с.

278. Хачатуров С.В. «Готический вкус» в русской художественной культуре XVIII века / Ин-т искусствознания Министерства культуры РФ. М.: ПРОГРЕСС-Традиция, 1999. 184 с.

279. Хачатуров С.В. Греко-готический синтез иконографии пальмового древа в эстетике барокко и Просвещения // "Свое чужое" в контексте культуры нового времени. Сб-к ст. / Ред.-сост. Е.В. Гершкович, С.В. Хачатуров. М.: АИС, 1996. - 116 с. С. 12-31.

280. Ходасевич В.Ф. Державин. М.: Мысль, 1988. 283 с.

281. Холл Дж. Словарь сюжетов и символов в искусстве / Пер. с англ. А.Е. Майкапара. М.: КРОНПРЕСС, 1996. 654 с.

282. Холл М.П. Энциклопедическое изложение масонской, герметической, каббалистической и розенкрейцеровской символической философии. Новосибирск: Наука. Сибирская издательская фирма РАН, 1997. 3-е изд. испр. - 794 с.280

283. Хоум Г. Основания критики / Вступ. ст. И.С. Нарского. Пер. с англ. З.Е. Александровой. Коммент. Э.В. Леонтьевой. М.: Искусство, 1977.-615 с.

284. Храповицкий А.В. Памятные записки А.В. Храповицкого, статс-секретаря Императрицы Екатерины Второй. М.: В/О Союзтеатр, Гл. ред. театр, лиг-ры, 1990. 304 с.

285. Худушина И.Ф. Царь. Бог. Россия: Самосознание русского дворянства (конец XVIII первая треть XIX вв.) / Ин-т философии РАН. М.: ИФРАН, 1995.-231 с.

286. Цареубийство И марта 1801 года. Записки участников и современников / Репринт, изд-я 1907 г. М.: СП «Вся Москва». Изд-ое объед-е «Культура», 1990. 432 с. с ил.

287. Чайковская О. "Как любопытный скиф.": Русский портрет и мемуаристика второй половины XVIII в. / Предисловие Д. С. Лихачева. М.: Книга, 1990.

288. Чегодаев А.Д. Художественная культура XVIII века // Западноевропейская культура XVIII века. Сб-к ст. / Отв. ред. В.Н. Прокофьев. М.: Наука, 1980. -255 с. С. 7- 18.

289. Честерфилд. Письма к сыну. Максимы. Характеры / Пер. и комм. A.M. Шадрина; Отв. ред. М.П. Алексеев. Л.: Наука, 1971. -351с.

290. Чулков М.Д. Пересмешник / Сост., подгот. текстов, послеслов. и примеч. В.П. Степанова. М.: Сов. Россия, 1987. 368 е., ил.

291. Чулков М.Д. Лекарство от задумчивости, или Сочинения Михаила Дмитриевича Чулкова / Вступ. ст., коммент. и сост. М. Плю-хановой. М., 1989. 384 с.

292. Шайтанов И.О. Мыслящая муза. М.: Прометей, 1989. 260 с.

293. Шамфор. Максимы и мысли. Характеры и анекдоты / Отв. ред. П.Р. Заборов. Л.: Наука, 1966.-291 с.281

294. Шаховской Я.П. Записки // Империя после Петра. 1725 1765 / Яков Шаховской. Василий Нащокин. Иван Неплюев. М.: Фонд Сергея Дубова, 1998. С. 11 -224.

295. Швидковекий Д. О. Императорский заказ и система взаимосвязей русской и европейской архитектуры в течении XVIII столетия // Заказчик в истории русской архитектуры. Сб-к общ-ва истор-ков Архитектуры. Архив архитектуры. М., 1994. Вып. V. С. 141-165.

296. Швидковекий Д.О. Минерва и Александр. Последние дворцы императрицы Екатерины II // Наше наследие. М., 1998. № 46. С. 517.

297. Шепелев JI.E. Отмененные историей: чины, звания и титулы в Российской империи. JL: Наука, 1977. -152 с.

298. Шепелев Л.Е. Титулы, мундиры, ордена в Российской империи. Л.: Наука, 1991.-223 с.

299. Шепелев Л.Е. Чиновный мир России: XVIII начало XX в. СПб.: Искусство-СПБ, 1999.-479 е., ил.; 20 л. цв. ил.

300. Шефтсбери Эстетические опыты / Сост., перевод, коммент. Ал. В. Михайлова. Под общ. ред. М.Ф. Овсянникова. М.: Искусство, 1974. 543 с.

301. Шильдер Н.К. Император Павел I: Историко-библиографиче-ский очерк. М.: ТЕРРА; «Книжная лавка РТР», 1997. - 464 с.

302. Шмид В. Проза Пушкина в поэтическом прочтении: "Повести Белкина" / Пер. А.И. Жеребина. СПб.: Изд-во С.-Петерб. Ун-та, 1996. 372 с.

303. Штелин Я. Записки Якоба Штелина об изящных искусствах в России. В 2-х т. / Сост., перевод, вступ. ст., коммент. К.В. Малиновского, М.: Искусство, 1990. T.I 448 е., T.II - 248 с.282

304. Эккартсгаузен К. Ключ к таинствам Натуры / Сост и предисл. JI. Залрометовой и Н. Николаева. Ташкент: Концерн «Шарк», 1993. -352 с.

305. Эмблемы и символы / Вступ. ст. и коммент. Махова А.Е. М.: ИНТРАДА, 1995.-368 с.

306. Энгельгардт JI.H. Записки. М.: Новое литературное обозрение, 1997.-256 с.

307. Энеева Н.Т. Г.И. Ревзин. Неоклассицизм в русской архитектуре начала XX века. Рецензия // Вопросы искусствознания. М., 1994. №1. С. 360 363.

308. Яблонская Т.В. Классификация портретного жанра в России XVIII века /к проблеме национальной специфики/. Автореф. дис. на соиск. уч. ст. канд. иск-я. М.: Изд-во МГУ, 1978. 25 с.

309. Яблонская Т.В. Классификация портретного жанра в России XVIII века /к проблеме национальной специфики/ Дис. на соиск. уч. ст. канд. иск-я. М.: Изд-во МГУ, 1978. 204 с.

310. Яблонская Т.В. Костюмированный портрет в системе жанров русской живописи XVIII века // Советское искусствознание' 76. М., 1977. №2. С. 134-150.

311. Якимович А.К. Барокко и духовная культура XVII века // Советское искусствознание' 76. М., 1977. № 2. С. 91 133.

312. Якимович А.К. Просвещение и искусство эпохи Просвещения // Век Просвещения. Россия и Франция. Мат-лы науч. конф. "Випперовские чтения 1987". М., 1989. Вып. 20. С. 22 - 29.

313. Якимович А.К. Шарден и французское Просвещение. М.: Искусство, 1981. -143 е., ил.

314. Aghina J. Les antiquites. Glarus: Editions Christophe Colomb, 1982. -336 p.